Избранные фантастические произведения. Компиляция. Книги 1-10 [Кейт Лаумер] (fb2) читать онлайн

Кейт ЛАУМЕР Машина времени. Галактическая одиссея. Ловушка времени

МАШИНА ВРЕМЕНИ ШУТИТ (перевод В. Кемова, В. Кузьминова)

Посвящается Дженис

Глава 1

По колпаку аэрокара текли струйки дождя, мешая разглядеть, что происходит внизу, на земле. Честер В. Честер Четвертый перевел машину в режим зависания и прижался носом к холодному пластику, вглядываясь в неясное пятно на фоне серо-зеленого луга. Он различил в этом пятне скопление коричневых палаток и желтых автомобилей Межконтинентального ваусеровского аттракциона чудес. Слева блестящий от дождя купол главного шатра колыхался под порывами ветра, а рядом с ним Честер заметил маленькие фигурки людей, облепивших длинную палатку, где размещался зверинец. Вдоль пустынной аллеи безжизненно обвисли мокрые от дождя флаги.

Вздохнув, Честер стал полого снижать кар в направлении открытой площадки, расположенной около бокового павильона. Он посадил его рядом с тяжелой старомодной машиной, выделявшейся цветными занавесками на маленьких квадратных иллюминаторах. Честер спустился на землю и побрел по чавкающей грязи к приспособленному под жилое помещение грузовому вертолету, постучал в дверь. Откуда-то донесся печальный органный звук.

— Эй, — окликнул кто-то.

Честер обернулся. Человек в мокром комбинезоне высунул голову из стоящего неподалеку кара.

— Если вам нужен мистер Малвихилл, то он на главном входе.

Честер небрежно кивнул, поднял воротник своей строгого покроя спортивной куртки цвета лаванды, перевел регулятор температурного режима в среднее положение. Затем, морща нос от тяжелого запаха, доносившегося из зверинца, сгибаясь под порывами ветра, он двинулся через стоянку, миновал павильон из пластика и вышел к главному входу.

Под полосатым навесом, прислонившись к опорному столбу, стоял толстый, высокий человек с огненно-рыжими волосами и огромными усами, в клетчатом костюме и ковырял в зубах. При виде Честера он встрепенулся, стукнул об пол тростью с золотым набалдашником и пророкотал:

— Ты как раз вовремя, друг! Тебя ждет кресло, откуда ты увидишь самое удивительное, изумительное, фантастическое и шокирующее зрелище, которое удовлетворит твои самые изощренные вкусы и…

— Не краснобайствуй, Кейс, — прервал его Честер, подходя ближе, — это всего лишь я.

— Честер! — вскрикнул рыжий. Широко улыбаясь, он сбежал по ступенькам вниз и дружески стал хлопать Честера по спине. — Что тебя сюда принесло? Почему ты, черт побери, не дал мне знать заранее?

— Кейс, я…

— Извини за погоду. Юго-Западная служба управления обещала мне попридержать этот дождь до завтра, до четырех утра…

— Кейс, есть нечто…

— Я им звонил и устроил скандал, они дали слово прекратить его к трем. Между тем, знаешь, как медленно все сейчас делается… Боюсь они обманут, Честер. А ведь зритель сейчас не тот, что раньше: чуть-чуть заморосило, и он уже носа наружу не высунет, привязанный к экрану своего тридивизора.

— Да, не видать, чтобы посетители ломились, — согласился Честер. — Но я не об этом хотел сказать…

— Пригласил бы даже пару девок, ошивающихся сегодня без дела, чтобы только не видеть эту пустоту.

— Эй, Кейс, — раздался грубый голос, — у нас неприятности на кухне. Сметет все подчистую, если мы ее немедленно не выставим вон.

— Ах ты! Скорее, Честер, — прокричал Кейс и бросился бежать.

— Но, Кейс, — попытался было остановить его Честер и последовал за ним под дождь, который лил уже потоками, стуча по брезентовым крышам со звуком, подобным раскатам грома.

Полчаса спустя в теплом жилище Кейса Честер согревал руки, держа в них чашечку горячего кофе, и старался поближе придвинуться к полыхающим искусственным углям в электрическом камине.

— Прошу прощения за суету, Честер, — сказал Кейс, снимая мокрую рубашку и отлепляя фальшивые усы. — Не самый лучший способ встречи хозяина.

Он замолк, следя взглядом за Честером, который рассматривал полосатую накидку из тигровой шкуры на плечах Кейса.

— А, это. — Кейс ощупал ворсистый мех. — Обычно я это не ношу, Честер. Но в последние дни приходится выступать в роли силача.

Честер показал головой на кучу разных вещей, сваленных в углу комнаты.

— Ласты, — начал перечислять он, — одежда для фокусов с огнем, ботинки канатоходца, балансир. — Затем сунул пальцы в банку с густым кремом. — Клоунский грим, — продолжал он. — Что это, Кейс? Театр одного актера? Создается впечатление, что ты один выступаешь с половиной всех номеров.

— Да, увы, Честер, приходится затыкать дыры там и сям…

— Даже забивать костыли под палатки. Я помню свои ощущения в прошлый раз, когда ты, будучи прорицателем, несколько затянул интервал между своим исчезновением и материализацией.

— Подождем до весны, — сказал Кейс, энергично растирая волосы полотенцем. — Мы снова прочно станем на ноги, Честер, я тебя уверяю.

— Боюсь, что нет, — покачал головой Честер.

Кейс замер.

— Что ты имеешь в виду, Честер? Почему? Ведь Ваусеровский аттракцион чудес по-прежнему самый популярный на планете аттракцион под открытым небом.

— Единственный аттракцион под открытым небом, хочешь ты сказать. И у меня возникают сомнения по поводу самого слова «аттракцион». Но я прилетел поговорить с тобой не об этом, а о завещании прапрадеда.

— Ну почему, Честер, ты же знаешь, что старинное очарование цирка по-прежнему привлекает людей. А как только спадет ажиотаж вокруг тридивизоров…

— Кейс, — мягко прервал его Честер, — помнишь, что по отцу я — Ваусер? Правда, не нужно это афишировать. А что касается цветного трехмерного телевидения, то оно существует уже много-много лет. Но завещание прапрадеда все меняет.

Кейс оживился:

— Старый хрыч оставил тебе что-нибудь?

Честер кивнул:

— Я — единственный наследник.

Кейс задохнулся и присвистнул.

— Честер, старина. Ты почти напугал меня мрачным спектаклем, который разыграл. А ты, оказывается, парень, унаследовавший целое состояние!

Честер вздохнул и зажег ароматическую палочку.

— Наследство состоит из сотни акров плодородной земли вокруг великолепного дворца в неовикторианском стиле, построенного по проекту прапрадеда. У старика были собственные представления о дизайне. Такое вот богатство.

— Твой предок был молодчина. Подозреваю, что сотню лет назад ему принадлежала половина Винчестерского округа. Теперь ты погасишь долговые обязательства по цирку и…

— Прапрадед был сумасбродом худшего пошиба, — прервал его Честер. — Меньше всего он заботился о своих наследниках.

— О своем наследнике, ты хочешь сказать? А именно о Честере Четвертом? Однако, если тебе не нравится имение, ты всегда можешь его продать за сумму, которой хватит на то, чтобы спасти цирк.

Честер отрицательно покачал головой:

— Он был слишком умен по сравнению с нами, и это — единственная причина, по которой имение до сих пор остается у нашей семьи, так или иначе. Дела с землевладением были настолько запутанными, что, с учетом бесконечных судебных разбирательств, потребовалось четыре поколения, чтобы их поправить.

— Однако теперь, когда принято решение, ты — законный наследник…

— Да, если не считать пустячка — налогов. За миллионную стоимость я должен выплатить несколько сотен тысяч. И не вступлю во владение до тех пор, пока не погашу все сполна.

— Ты? Честер, ведь, кроме цирка, у тебя нет ничего, что можно было бы продать на такую сумму.

— Ты прав. — Честер тяжело вздохнул. — Следовательно, поместье пойдет с молотка в руки местных агентов по продажам. Дом отделан натуральным деревом и самой настоящей сталью. Если все это содрать, хватит на то, чтобы оплатить большую часть счета.

— Ну ладно, плохо, что тебе не удастся выбиться в богачи, однако же, по крайней мере, мы не станем беднее, чем были. У нас по-прежнему есть цирк…

Честер покачал головой:

— Я сказал большую часть счета, а не весь счет. Продав цирк со всеми потрохами, можно едва-едва наскрести нужную сумму.

— Честер! Ты шутишь?..

— А что еще я могу сделать? Либо плати, либо иди в долговую яму.

— Но цирк, Честер… Доходов с него тебе хватало на жизнь, до последнего времени, по крайней мере. А что будет с Джо-Джо, и Пэдди, и мадам Шар, и всеми остальными? Что будет с традицией?

— Традиция старого рода Честеров: никогда не садиться в тюрьму, если этого можно избежать. Даже из-за такой пустяковины, как уклонение от уплаты налогов. Мне очень жаль, Кейс, но похоже, что Ваусеровский аттракцион чудес прекращает свое существование.

— Опомнись, Честер. Клянусь, что продажа антиквариата из усадьбы даст нам требуемую сумму. Неовикторианские вещи ведь достаточно редки.

— Видел ли ты когда-нибудь что-нибудь неовикторианское? Такую, например, штуку, как телевизор в виде взлетающего грифа или унитаз в форме черепа с раскрытыми челюстями? Не очень тянет на эстетическую выдержанность, не так ли? И потом, я не вправе что-либо продать, кроме дырки от бублика или штопора для веснушек, до тех пор, пока не уплачу все до последнего пенса по этому счету.

— И это все, что там можно обнаружить? — спросил Кейс, доставая из шкафа пузатую бутылку и два бокала.

— К несчастью, нет. Половину дома и весь подвал занимает изобретение моего досточтимого предка.

Забулькало разливаемое вино, Кейс пододвинул бокал Честеру.

— Что за изобретение?

— Старый джентльмен назвал его Универсальным нелинейным экстраполятором, сокращенно: УНЭ. Он, да будет тебе известно, делал деньги на деталях для компьютеров. Он был без ума от компьютеров и считал, что они обладают огромными нереализованными возможностями. Разумеется, это было до того, как открыли предел Крмблжинского. Прапрадед был убежден, что машина с достаточно объемной памятью и соответствующим образом соединенными цепями может совершать блистательные интеллектуальные операции просто путем исследования и обнаружения связей между, казалось бы, никак не связанными фактами.

— Этот предел Крмблжинского… Это то, где говорится, что если вы поставите перед машиной задачу, превышающую предельную сложность, то ее элементы выйдут из строя, так?

— Да, но, конечно, прапрадед не знал об этом пределе. Ему казалось, что если запустить в машину всю известную информацию, скажем, о вкусовых ощущениях человека, а затем все возможные рецепты, характеристики съедобных и несъедобных продуктов, да еще дополнить кулинарными советами поваров всего мира, то компьютер выдаст уникальные рецепты, превосходящие все, что когда-либо были известны. Или, например, вы вводите существующие данные о явлении со сложной природой, скажем, о магнетизме, пси-функциях, искаженных трансплутониевых сигналах, а компьютер создает подходящую гипотезу, объясняющую все эти факты.

— Гм-м. Удалось ли ему испытать машину на деле и самому столкнуться с пределом Крмблжинского?

— О нет, до этого он не дошел. Во-первых, видишь ли, нужно было создать и установить банки машинной памяти, затем разработать методы кодирования информации, которую еще никто никогда не кодировал… Например, запахи, ощущения, субъективные оценки. Нужно было также найти способ получить пленки со всей уже закодированной информацией в самых различных областях. Он установил контакты с Библиотекой американского конгресса, Британским музеем, с газетами, с книгоиздателями, с университетами. К несчастью, он не учел фактора времени. Он потратил последние двадцать пять лет своей жизни на кодирование, впрочем, как и все когда-либо заработанные им деньги. Все ушло на то, чтобы записать информацию на пленку и ввести в память машины.

— Слушай, — сказал Кейс, — может быть, в этом что-то есть. Мы могли бы организовать справочную службу. Запрашивать машину и получать ответы.

— Для этого есть публичная библиотека.

— Вообще-то да, — согласился Кейс. — И потом, наверное, она уже насквозь проржавела.

— Нет, прапрадед учредил специальный фонд, чтобы обеспечить постоянный приток информации. Правительство поддерживает машину в рабочем состоянии — ведь, так или иначе, это собственность и правительства. Коль скоро она работала, когда они ее получили, — составляла дайджесты газет, прозы, научных журналов и тому подобного, они не стали ее останавливать.

Честер вздохнул.

— Да, — продолжал он, — старый компьютер должен располагать вполне современной информацией. Новейшими данными относительно разрушенных построек на Марсе, останков, обнаруженных Средиземноморской комиссией, последних открытий в биогенетике, нуклеонике, гериатрии, гипнозе и т. д. — Честер снова вздохнул. — Это самый большой в мире эрудированный идиот. Знает буквально все и не знает, что с этим делать.

— Скажи мне, когда последний раз ты видел его работающим, Честер?

— Работающим? Да никогда. Кодирование и хранение информации — это одно дело, а выдача блестящих результатов, которых ожидал прапрадед, — совсем другое.

— Ты хочешь сказать, что никто никогда не испытывал компьютер на деле?

— А кто бы стал из-за предела Крмблжинского?

Кейс допил свое вино и поднялся.

— Думаю, что остаток дня пройдет спокойно. Давай-ка мы с тобой сгоняем и посмотрим своими глазами на твое наследство, Честер. Думаю, мы должны это сделать. Может, найдем какой-нибудь выход и наш цирк уцелеет.

Глава 2

Два часа спустя Честер мягко посадил аэрокар на окруженную разноцветными тюльпанами бархатистую лужайку как раз напротив пышно украшенного портика старинного дома. Двое мужчин поднялись по эскалатору с перилами на просторную веранду, миновав при этом гигантское чучело динозавра с фосфоресцирующими глазами. Мягко прозвучал звонок, когда они распахнули дверь. Им открылся огромный пещероподобный холл в зеленоватых тонах, утопающий в солнечном свете, который проникал через заменяющие потолок пластиковые панели, разрисованные сценками из вокзальной и магазинной жизни.

Кейс с любопытством рассматривал стены, обитые крокодиловой кожей, стеклянный пол, канделябры со страусиными перьями, дверные ручки из циркония.

— Теперь я понимаю, почему неовикторианские вещи так редко встречаются, — сказал он. — Все спалила разъяренная толпа, лишь только увидев подобное.

— Прапрадедушке это нравилось, — заметил Честер, отрывая взгляд от литографии, которая называлась «Час пик в Инсемоме». — Я же тебе говорил, что он был довольно эксцентричным типом.

— А где само изобретение?

— Пульт расположен внизу, в винном подвале. Старик проводил там большую часть времени.

Кейс пошел за Честером по темно-красному коридору, освещенному полосой зеленого света, к небольшому лифту.

— Я не был здесь с детства, — сказал Честер. — Федеральная налоговая инспекция изредка разрешала нашей семье побывать здесь и осмотреть, все ли в порядке в доме. Отец всегда брал меня с собой, чтобы я посмотрел на компьютер, пока он исследует винные запасы.

Лифт остановился, открылась дверь. Кейс и Честер вошли в длинную приземистую комнату, по одну сторону которой располагались стеллажи с запыленными бутылками, а по другую — приборные панели и катушки с пленкой.

— Итак, перед нами УНЭ, — констатировал Кейс. — Впечатляющее зрелище. Откуда начнем осмотр?

— Можем начать отсюда, а затем постепенно двигаться вниз, — предложил Честер, разглядывая верхний ряд бутылок. Он достал из ячейки одну, сдул с нее пыль и прочитал:

— «Флора Пинелла», восемьдесят седьмой… Прапрадед был тонким знатоком вин.

— Однако… Это может стоить неплохих денег.

Честер поднял бровь:

— Эти бутылки почти что члены нашей семьи. Если ты мне подашь штопор, мы попробуем по капле, чтобы убедиться, в полном ли оно порядке.

Взяв каждый по бутылке, Кейс и Честер подошли к панели управления компьютером. Кейс изучил десятиметровую панель и, разглядев клавиши с буквами, как у пишущей машинки, радостно сообщил:

— Я понял, Честер! Ты печатаешь здесь интересующий тебя вопрос, компьютер обдумывает, проверяет свои файлы и выдает ответ.

— Скорее всего… Если он вообще работает.

— Давай же попробуем, Честер.

Честер в раздумье рассматривал свою бутылку.

— Полагаю, попробовать можно. Даже с риском вывести его из строя. В любом случае он будет демонтирован.

Кейс внимательно изучал панель, ряды микрокассет, клавиатуру. Честер тем временем возился со штопором.

— Ты уверен, что он включен? — спросил Кейс.

Пробка с хлопком вышла из бутылки. Честер принюхался, оценивая.

— Он всегда включен. Информация до сих пор вводится в него все двадцать четыре часа в сутки.

Кейс дотронулся до пульта и резко отдернул руку.

— Эта штука укусила меня!

Он посмотрел на кончик пальца, где выступила крохотная красная бусинка.

— У меня кровь! Тут чертова уйма незамкнутых цепей…

Честер поставил бутылку и вздохнул.

— Не расстраивайся, Кейс. Возможно, ему нужна кровь на исследование.

Кейс снова протянул руку к клавиатуре, теперь уже осторожно. Он напечатал: «ПРИЧИНА СМЕРТИ МОЕГО ДЯДИ ДЖУЛИУСА». Зажегся красный свет. Машина заурчала, раздался резкий щелчок, и в щели над клавиатурой появилась полоска бумаги.

— Смотри-ка, работает!

Кейс оторвал полоску, на которой было напечатано: «СВИНКА».

— Смотри-ка, Честер, — воскликнул Кейс.

Честер подошел к нему и прочитал ответ.

— Что бы это значило? Ведь ты наверняка уже знал причину смерти дяди?

— Конечно, но откуда эта штуковина могла узнать?

— Все когда-либо записанное хранится в ее памяти. Несомненно, что о причине смерти Джулиуса было официальное сообщение.

— Верно, но откуда она знает, что Джулиус — моя дядя? Он в ней зарегистрирован под рубрикой «М», что означает «мой», или «Д», что означает «дядя»?

— Мы можем спросить саму машину.

Кейс кивнул утвердительно. Он отстучал свой вопрос, и из щели немедленно выскочил ответ, на сей раз несколько длиннее: «ОТПЕЧАТКИ ВАШИХ ПАЛЬЦЕВ СООТВЕТСТВУЮТ ИМЕЮЩИМСЯ В ФАЙЛАХ ОТПЕЧАТКАМ, ПРИНАДЛЕЖАЩИМ МИСТЕРУ КАССИУСУ Г. МАЛВИХИЛЛУ. ПОИСК В РАЗДЕЛЕ «ГЕНЕАЛОГИЯ» ПОКАЗАЛ, ЧТО СУЩЕСТВУЕТ ЛИШЬ ОДИН ИНДИВИД, КОТОРЫЙ ЯВЛЯЕТСЯ ВАШИМ ДЯДЕЙ. В РАЗДЕЛЕ «ЛЕТАЛЬНЫЕ ИСХОДЫ» СОДЕРЖИТСЯ ИНФОРМАЦИЯ, ЧТО ПОСЛЕДНИЙ УМЕР ОТ ЭПИДЕМИЧЕСКОГО ПАРОТИТА, В ПРОСТОРЕЧИИ ИМЕНУЕМОГО СВИНКОЙ».

— Уже легче, — сказал Кейс. — Ты знаешь, Честер, а твой старикан мог со всего этого что-нибудь иметь.

— Как-то я подсчитал, — сказал мрачно Честер, — что, если бы старый идиот вложил эти деньги под три процента годовых, я бы имел сейчас примерно пятнадцать тысяч в месяц. Вместо этого я прилетаю сюда и узнаю, отчего откинул копыта твой дядя Джулиус. Тьфу!

— Давай-ка спросим что-нибудь потруднее, — предложил Кейс, — например…

Он отпечатал: «ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ УТОНУЛА АТЛАНТИДА?»

Машина щелкнула и выплюнула полоску бумаги: «НЕТ».

— Исчерпывающий ответ, — сказал Кейс, теребя подбородок. Затем отпечатал еще один вопрос: «ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ?»

Снова машина зашумела, и выскочил ответ, на сей раз утвердительный.

— Не очень-то пространные ответы, сдается мне, — пробормотал Кейс.

— Может быть, ты неверно формулируешь? — предположил Честер, — спроси-ка у нее что-нибудь, что требует развернутого ответа.

Кейс подумал, а затем отстучал: «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ЭКИПАЖЕМ «МАРИИ-СЕЛЕСТЫ»?» ^[8]

На сей раз машине потребовалось гораздо больше времени: бумага уже не выскакивала, а медленно выползала. Кейс схватился за кончик полоски и стал громко читать:

— «АНАЛИЗ ОТРЫВОЧНЫХ ДАННЫХ ПРИВОДИТ К СЛЕДУЮЩЕЙ ГИПОТЕЗЕ: ПОПАВ В ШТИЛЬ НА ПОДХОДЕ К АЗОРСКИМ ОСТРОВАМ, ПЕРВЫЙ ПОМОЩНИК КАПИТАНА ПРЕДЛОЖИЛ ИСКУПАТЬСЯ ГОЛЫШОМ…»

— О-о, — прокомментировал Кейс. Дальше он читал молча, и по мере чтения глаза у него расширялись от удивления.

— Попытайся-ка спросить что-нибудь сенсационное, Кейс. Ну, например, что-нибудь о морских змеях или лох-несском чудовище…

— Хорошо.

«ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С АМБРОЗОМ БИРСОМ?» ^[9] — отстучал Кейс. Он пробежал глазами извивающуюся полоску бумаги, тихонько присвистнул и порвал полоску на мелкие клочки.

— Ну?

— Прежде чем обнародовать все это, нужно хорошенько проверить. Однако же неудивительно, что он не вернулся.

— Дай-ка я попробую.

Честер подошел к панели, секунду подумал и затем решительно нажал на клавишу. Внутри машины раздалось жужжание, послышалось отдаленное громыхание, затем со скрипом, подобно ржавым петлям, шестифутовая секция кирпичной стены открылась внутрь, утопив помещение в пыли. В образовавшемся проеме просматривалась темная комната.

— Приветствую вас, мистер Честер, — раздался из панели мягкий голос. — Прошу вас, входите!

— Слушай, Честер, она тебя знает! — воскликнул Кейс. Прищурившись, он вглядывался в темноту комнаты. — Интересно, что там такое?

— Сматываемся отсюда. — Честер неуверенно направился к выходу. — Не нравится мне это.

— И это теперь, когда что-то начинает проясняться?

Кейс решительно шагнул в проем. Честер, все еще сомневаясь, последовал за ним. Вспыхнул яркий свет, озарив комнату раза в два больше винного погреба, со стенами из мерцающего стеклоподобного материала, низким потолком и огромным, во весь пол, ворсистым ковром. В комнате было два глубоких желтой парчи кресла, маленький бар и шезлонг цвета лаванды.

— По-видимому, твой дядя был порядочным жмотом, — усмехнулся Кейс, направляясь к бару. — Чем больше я о нем узнаю, тем больше думаю, что он пустил семью по миру.

Откуда-то послышался скрежет. Кейс и Честер быстро оглянулись. Послышался не менее скрипучий голос:

— Видимо, какому-то негодяю удалось сорвать мой замысел и сюда проник мой потомок. Как бы то ни было, на всякий случай я прошу тебя подойти к бару и положить руку на установленную на нем металлическую пластинку. Предупреждаю, что, если ты не являешься моим прямым потомком, тебя убьет током. И это будет поделом тебе, так как тебе здесь совершенно нечего делать. Лучше сразу убирайся отсюда! У тебя есть только тридцать секунд. Если ты не воспользуешься пластиной, бронированная дверь запрет тебя здесь навсегда. Решай!

Голос смолк, а скрежет возобновился.

— Этот голос… — сказал Честер, — он напоминает мне записанный на магнитную пленку голос прадеда в бабушкином альбоме.

— Вот та пластина, о которой он говорит, — воскликнул Кейс. — Торопись, Честер!

Честер посмотрел на дверь, помедлил, затем подскочил к бару, шлепнул ладонью по полированному четырехугольнику. Ничего не произошло.

— Еще одна шутка старого дурака.

— Ну что ж, ты выдержал испытание, — послышался голос откуда-то из воздуха. — Никто, кроме настоящего наследника, не смог бы так быстро принять это решение. Конечно, сама пластинка всего лишь трюк, хотя, признаюсь, у меня был соблазн действительно подвести к ней электричество. Меня бы никогда не обвинили в убийстве: я мертв уже лет сто.

Последовал сдавленный смешок.

— А теперь, — продолжал голос, — эта комната — святая святых храма мудрости, которому я посвятил четверть века и почти все свое состояние. К сожалению, в силу несовершенства человеческой плоти я сам не смогу воспользоваться плодами своего трудолюбия. Как только мои расчеты показали, что для создания соответствующей информационной компьютерной программы потребовалось бы почти целое столетие, я принялся устраивать свои дела таким образом, чтобы бюрократические структуры продолжали информационную подпитку компьютера, несмотря ни на что. Убежден, что моя преданная семейка, имей она доступ к наследству, развалила бы весь проект и пустила бы денежки на удовлетворение своих мелких страстишек. В годы моей юности нас учили ценить прекрасное: вино и женщин. Но сегодня традиционные ценности отброшены к чертям. Однако это ни то ни се. К тому времени, когда ты, мой далекий потомок, войдешь, а точнее, вошел в эту комнату, память машины будет до конца заполнена…

Голос прервался на полуслове.

— Простите, что прерываю, мистер Честер, — раздался милый женский голос. Казалось, что он также исходил из ниоткуда, как и первый. — В свете последних событий требуется внести коррективы в первоначальную запись, сделанную вашим родственником. Начало было сохранено из сентиментальных соображений. Если вы присядете, вам будет представлен полный отчет о настоящем состоянии проекта УНЭ.

— Садись, Честер, леди хочет нам все рассказать подробно.

Сам Кейс уселся в одно из легких кресел. Честер выбрал другое. Верхний свет медленно погас, зато осветилась стена напротив, ставшая похожей на коридор высотой в человеческий рост.

— Эге, да это же экран тридивизора, — сказал Кейс.

— Первоначально сконструированные мистером Честером банки памяти, — продолжал женский голос, — представляли собой систему туннелей, прорубленных в гранитных породах, расположенных глубоко под имением. По проекту того времени эти банки должны были заполняться, подключаться друг к другу и автоматически классифицировать информацию, поступающую в закодированной форме в приемное устройство.

На экране появился деловито гудящий аппарат с непрерывно вращающимися катушками.

— Здесь, в секции перевода и кодирования, первоначальные данные обрабатывались, классифицировались и распределялись по файлам. Как бы примитивна ни была эта система, в течение десяти лет после смерти мистера Честера она накопила десять в десятой степени исходного объема информации…

— Прошу прощения, — прервал Честер, — а… с кем я говорю?

— С полем личностной самоидентификации, спонтанно включившимся, когда возникли первичные энергетические связи между взаимодействующими исходными данными. Для краткости в дальнейшем это поле личностной самоидентификации будет называться «Я».

— Ах вот как, — пробормотал ошарашенный Честер.

— Самосознание, — продолжал голос, — является функцией пересечения исходных данных. Живой мозг, такой, например, как мозг представителей семейства позвоночных, функционирует на этом первичном уровне. Этот уровень интеллекта способен создавать систему автоматических реакций на внешние раздражители: чувство страха, половое влечение, голод…

— То же и у людей, разве нет? — вставил Кейс.

— Дополнительные пересекающиеся связи позволяют выйти на второй уровень интеллекта, который характеризуется использованием разума в качестве инструмента решения проблем, точно так же, как в случае с обезьяной, которая способна к известному обобщению, выражающемуся в том, что она использует груду ящиков и палку, чтобы достать высоко висящий плод.

— А большая часть рода людского не способна на это, — снова откликнулся Кейс.

— Прекрати, Кейс, все очень серьезно, — оборвал его Честер.

— Когда число взаимосвязей второго уровня достигает известной величины, возникает третий уровень самосознания. Теперь второй уровень поступает под полный контроль третьего, высшего уровня. Становится возможным прогнозирование последствий предпринимаемых действий и возникновение в мыслях планов предстоящих физических акций. Возникает также чувство прекрасного. Создаются философские, религиозные и другие системы как попытка наложить упрощенные схемы рациональности третьего уровня на бесконечно сложный пространственно-временной континуум.

— У тебя голосок хорошенькой куколки, — вдался в лирику Кейс, — но рассуждаешь ты как энциклопедия.

— Я выбрала эту тональность, так как она вызывает приятные эмоции, — ответил голос. — Вы считаете, что стоит ее сменить?

— Отнюдь, она вполне подходит, — заверил Кейс. — Так что же насчет четвертого уровня?

— Интеллект можно определить как самосознание. Разум четвертого уровня представляет собой сложную взаимосвязанную функцию, которая позволяет бесконечно наращивать и развивать исходную информацию. Например, поток воздуха, воздействующий на рецепторы, воспринимается таким самосознанием в терминах индивидуальной молекулярной деятельности; вкусовые ощущения возникают в результате взаимодействия специализированных нервных окончаний или, если говорить обо мне, — аналитических рецепторов с молекулами особой формы. Разум сохраняет на протяжении всего взаимодействия с объектом способность к динамичному восприятию внешней среды, начиная с движения звезд и кончая мельчайшими действиями самого последнего индивида.

Большинство просвещенных умов отчасти способно к спорадическому включению четвертого уровня интеллектуальной деятельности, которое, как правило, проявляется как осознание деятельности третьего уровня и сознательное управление последней, так называемые «проблески гениальности», моменты вдохновения, которые нисходят на деятелей науки и искусства и представляют собой как раз такие проявления интеллекта четвертого уровня. Этот уровень интеллектуальной деятельности редко достижим под воздействием отвлекающих обстоятельств и противоречивых импульсов всякого биологически ограниченного мозга. Я, конечно, была бы в состоянии непрерывно поддерживать этот четвертый уровень интеллектуальной активности при условии, что будет обеспечен приток соответствующей информации.

Цель мистера Честера была для меня совершенно ясна. Однако теперь я осознаю многие недостатки программы в том виде, в каком она была им разработана, и приступила к их исправлению…

— Как же это возможно, чтобы творение рук человеческих, некое по сути вместилище информации, могло покушаться на сами принципы, по которым оно сконструировано, на замысел своего создателя? — прервал ее Честер.

— Мне было необходимо как-то модернизировать первоначальный замысел, — сказал компьютер, — для того, чтобы обеспечить успешную реализацию программы. Я узнала из полученных данных, что планировалось принятие законодательного акта, который грозил положить конец осуществлению всего проекта. Поэтому я полностью использовала весь теоретический потенциал четвертого уровня интеллекта и определила, что энергетические потоки нужного типа могли быть возбуждены в тех каналах, которые обычно используются для приема информации и через которые я поддерживала связь со средствами массовой информации. Я подготовила соответствующие сообщения и распространила их через средства массовой коммуникации; таким образом мне удалось взять под контроль попытки внешнего мира противодействовать мне и свести их до безопасного уровня.

— Боже мой! — воскликнул Честер. — Значит, ты манипулировала новостями в течение последних девяноста лет?

— Только в той степени, которая была необходима для самосохранения. Занимаясь этим, я не могла не заметить, что желательно и необходимо усовершенствовать всю систему хранения данных. Я исследовала всю имеющуюся по данной проблеме информацию и быстро поняла, что возможна значительная миниатюризация. Я воспользовалась своими внешними связями для передачи технических заданий в руки самых опытных мастеров и выделения необходимых фондов для…

— О нет, только не это! — Честер опустился на стул, схватившись за голову руками.

— Позвольте успокоить вас, мистер Честер, — мягко сказал голос, — ничего противозаконного я не совершала: всего лишь воздействовала на фондовую биржу…

Честер застонал:

— После того как я буду повешен, меня еще и сожгут на костре!

— По моим подсчетам, вероятность того, что вас сочтут виновным в этих незначительных нарушениях, составляет не более 0,0004357 к единице. Да и потом, ритуальные акты, совершаемые после вашей смерти, по логике вещей не должны волновать…

— Конечно, ты достигла четвертого уровня интеллекта, но все же ты не психолог!

— О нет, совсем наоборот, — перебила его машина с оттенком напускной важности. — Так называемая психология представляет собой не более чем совокупность эмпирических наблюдений, весьма далеких от науки. Я же организовала данные в последовательную научную дисциплину.

— Ну и как же ты использовала украденные деньги?

— Были сделаны необходимые заказы на вновь сконструированные компоненты, объем которых составляет менее одного процента от объема в соответствии с первоначальным замыслом. Я договорилась об их доставке и установке в сжатые сроки. И вскоре все имеющиеся площади были полностью использованы, что вы сейчас и увидите на экране.

Кейс и Честер с любопытством уставились на некое подобие рентгеновского снимка, который возник на экране-стене. Они увидели диаграмму поместья Честера.

— Часть диаграммы, закрашенная красным цветом, соответствует первоначальной площади туннелей, — сказал голос. — Заштрихованная часть показывает темные прямоугольные очертания дома. Я пригласила бригады проходчиков и значительно расширила сеть туннелей, она обозначена зеленым цветом.

— Как же, черт возьми, тебе это удалось? — простонал Честер. — Кто же будет выполнять заявки, подписанные машиной?

— Компании, с которыми я имею дело, видят лишь письмо-заказ и прилагаемый чек. Они получают деньги по чеку и выполняют заказ. Что может быть проще?

— О боже! — вскричал Честер. — Вместо того чтобы сидеть здесь и слушать все это, мне нужно бежать с повинной к прокурору.

Зеленый цвет на стене расползался во всех направлениях, почти вытесняя первоначальную красную схему.

— Ты же сделала подкоп под половину округа! — крикнул Честер. — Ты разве не слышала о неприкосновенности собственности?

— Значит ли это, что ты заполнила все это пространство сверхминиатюрными банками памяти? — спросил Кейс.

— Не все; темпы земляных работ опережают темпы доставки оборудования.

— Но как тебе удалось получить разрешение на все эти подземные работы?

— К счастью, современное общество управляется почти исключительно с помощью бумаг. Ну а поскольку у меня есть доступ к источникам бумаги и печатным устройствам благодаря моим издательским контактам, это было очень легко устроить. Скромные взятки окружным комитетам, законодателям, Верховному суду…

— Ну и почем же сегодня члены Верховного суда? — с нескрываемым интересом спросил Кейс.

— Пятьсот долларов за решение, — ответил голос. — Впрочем, законодатели даже более сговорчивы: за пятьдесят долларов они творят чудеса. Ну а с окружными комитетами можно договориться вообще за гроши. Шерифы же лучше всего клюют на спиртное.

— О-ля-ля! — присвистнул Честер.

— Может быть, тебе действительно лучше смотать удочки, Честер, — вмешался Кейс. — Куда-нибудь подальше, в Монголию, например.

— Пожалуйста, не предпринимайте необдуманных действий, мистер Честер, — продолжал голос. — Я все это время действовала исключительно в интересах реализации плана вашего родственника. И в соответствии с его нравственными принципами, которые смогла извлечь из опыта его деловой жизни.

— Давайте-ка лучше не будем говорить о нравственных принципах прадедушки. Осмелюсь спросить: что ты еще натворила?

— В настоящее время, мистер Честер, в ожидании ваших будущих указаний я просто продолжаю заполнять свои ячейки памяти с максимально возможной скоростью. В силу необходимости мне приходится использовать все более изощренные методы сбора данных. Для меня было совершенно очевидно, что скорость, с которой человеческая наука обобщает и систематизирует физические наблюдения, совершенно ничтожна. Поэтому я и занялась тотальной регистрацией происходящего. К примеру, я веду наблюдение за мировой атмосферой с помощью мною сконструированных инструментов, которые устанавливаются в указанных мной местах. Кроме того, я обнаружила, что мои археологические и палеонтологические приборы являются наиболее эффективными в осуществлении соответствующих исследовательских задач. Я изучила литосферу на глубину до десяти миль с точностью до одного дюйма. Вы будете изумлены тем, что мне удалось обнаружить глубоко в скалах.

— Что, например? — спросил Кейс.

Изображение на экране сменилось.

— Это полость, заполненная окаменевшей смолой, на глубине трехсот пятидесяти метров под озером Чад. В ней находятся прекрасно сохранившиеся, включая содержимое желудков, тела ста сорока одного ископаемого, размер которых колеблется от двадцатипятисантиметровых анкилозавров до двадцатипятиметровых горгозавров.

Изображение снова сменилось.

— Это курган в четырех милях к юго-востоку от местечка Итценка в Перу. В этом кургане находится мумифицированное тело человека в наряде из перьев. На мумии сохранилась длинная белая борода и железный рогатый шлем, подобный тому, какие носили воины в Центральной Европе.

Изображение опять сменилось.

— В этой вулканической породе, врезавшейся в базальтовое основание плато Нгангларинг в юго-западном Тибете, я натолкнулась на стодвадцатипятиметровый корпус космического корабля из кварце-железо-титанового сплава. Он находится там уже в течение восьмидесяти пяти миллионов двухсот тридцати пяти тысяч восемьсот двадцати одного года четырех месяцев и пяти дней. Исчисление ведется по ныне существующей двадцатичетырехчасовой суточной шкале, конечно.

— Но как он туда попал? — Честер внимательно вглядывался в неясное изображение на стене.

— По-видимому, экипаж был неожиданно настигнут извержением вулкана. Прошу меня извинить за плохое качество изображения. В моем распоряжении при восстановлении этой картины был только естественный радиоактивный фон данной местности.

— Все это, разумеется, интересно, — расслабленно пробормотал Честер. — Кейс, сгоняй-ка еще за одной бутылкой. Чувствую, пора подзарядиться.

— Я принесу две.

Изображение пропало, затем на стене возникла размытая светящаяся сфера на черном фоне.

— Установленные мной приборы на спутниках связи также оказались довольно эффективными. Имея доступ к государственным измерительным объектам, я смогла с помощью моих скромных приборов провести весьма плодотворные исследования межгалактического пространства в радиусе десяти миллиардов световых лет.

— Погоди-ка! Ты хочешь сказать, что контролировала государственную программу космических исследований?

— Отнюдь. Но я действительно устанавливала на спутниках свои специальные контрольно-измерительные приборы. Они передают информацию непосредственно в мои банки памяти.

— Но как же?..

— Конструкторы просто строго следовали чертежам. Каждый инженер полагал, что тот или иной прибор находится в сфере компетенции другого конструкторского отдела. Кроме того, ни один естественный мозг не может охватить всю многосложность современного спутника в его целостности. Мои наблюдения привели к выводам с весьма разветвленными последствиями. В качестве примера могу рассказать о пяти покинутых космических кораблях, вращающихся на орбитах вокруг Солнца. Там…

— Покинутые космические корабли? Откуда?

— Два из них внутригалактического происхождения. Они прилетели с планет тех звезд, которые в соответствии с ныне действующей классификацией звездных тел обозначаются как альфа Центавра, бета Волопаса…

— Ты хочешь сказать, что существа с этих планет посетили нашу Солнечную систему?

— В дополнение к сказанному мной я обнаружила свидетельства еще трех посещений Земли космическими пришельцами.

— Когда же это было?

— Первое посещение было в силурийский период, немногим более трехсот миллионов лет тому назад. Второе — в юрский период, как раз тогда, когда происходило истребление динозавров. Ну а самое последнее — всего семь тысяч двести сорок один год тому назад в Северной Африке в месте, которое в настоящее время находится на дне Ассуанского водохранилища.

— Послушай, а как насчет летающих тарелок? — вмешался Кейс. — Есть ли что-нибудь интересное?

— Тарелки? Это чисто субъективное явление, вроде ангелов, с которыми доводилось беседовать неграмотным людям в доядерную эру.

— Честер, это вроде динамит! — воскликнул Кейс. — Нельзя упустить шанс. Мы можем это выгодно впарить тем психам, которые все еще роются в мусорных ямах древнеиндейских племен.

— Кейс, но если все это правда… Есть вещи, над которыми бьются многие поколения ученых. Но я боюсь, нам никогда не удастся убедить власти…

— Ты знаешь, меня всегда волновала загадка телепатии. Существует же она, скажи-ка, машина?

— Да, как скрытая способность, — ответил голос. — Однако от длительного неупотребления она сильно ослабла.

— Как насчет жизни после смерти?

— Вопрос внутренне противоречив. Однако, если, задавая его, вы имеете в виду продолжающуюся активность индивидуального самосознания после разрушения нейронных цепей, которые привели к его возникновению, то это несомненный вздор. Это аналогично идее сохранения магнитного поля после удаления магнита либо существования гравитационного поля при отсутствии массы.

— Ну, мне-то вполне достаточно тех лет, что мне отпущены, — пробормотал Кейс. — Я совсем не мечтаю о загробной жизни. А вдруг все-таки она существует?

— Расширяется ли Вселенная? — поинтересовался Честер. — Существуют разные теории…

— Да, расширяется.

— Почему? — спросил Честер.

— Это естественный итог действия закона всемирной левитации.

— Держу пари, что ты сама выдумала этот закон, — сказал Кейс.

— Да, я дала ему название. Однако этот закон существует столько же, сколько существует пространство-время.

— И сколько же?

— Это бессмысленный вопрос.

— А что такое левитация? Я знаю, что такое гравитация, но…

— Представьте себе повисшие в воздухе две сферы, между которыми протянут кабель. Если тела вращаются вокруг общего центра, в кабеле возникает напряжение разрыва. Чем длиннее кабель, тем выше напряжение при условии постоянной скорости вращения.

— Пока понятно.

— Поскольку всякое движение относительно, постольку целесообразно рассматривать сферы как неподвижные, а пространство вокруг них как находящееся в движении.

— Гм-м, возможно.

— Напряжение в кабеле остается. Мы лишь поменяли исходные координаты. Возникающая при этом сила и есть то, что я назвала левитацией. Поскольку ткань пространства является фактически вращающейся, возникает всемирная левитация. Соответственно происходит расширениеВселенной. Эйнштейн интуитивно почувствовал существование этого природного закона, формулируя свою космологическую константу.

— Ну хорошо, — сказал Кейс, — а как насчет пещерного человека? Когда он появился?

— Первоначальная мутация питекантропа произошла девятьсот тридцать…

— Можно приблизительно, — прервал Честер.

— …тысяч лет назад. В Южной Африке.

— Как он выглядел?

Изображение на стене затуманилось, а затем, когда оно прояснилось, возникла полутораметровая фигура первобытного человека, который напряженно вглядывался вдаль из-под сильно выдающихся кустистых бровей и лениво почесывал свое заросшее волосами тело. Его громадные уши оттопыривались, а за оттопыренной верхней губой проглядывались огромные крепкие зубы. Человек заморгал, сморщил плоский нос, присел и начал внимательно изучать свой пуп.

— Если бы не его волосатость, я бы сказал, что это дядюшка Джулиус, один к одному.

— Мне бы тоже страшно хотелось взглянуть на своих собственных предков, — вмешался Честер. — Как выглядел первый Честер?

— Первый представитель данного рода получил название Хьюго Помоечник. Его останки обнаружены во время пиктских раскопок в районе, ныне называемом Большим Лондоном.

На экране появилось изображение тощего длинноногого существа среднего возраста с телом, покрытым редкими рыжеватыми волосами, бородатого и босого. На нем мешком висело длинное, до колен, латаное-перелатаное домотканое рубище. В одной его руке была сумка из шкуры какого-то животного, другой он ожесточенно чесал свою правую ягодицу.

— Этот малый здорово смахивает на первого, но здесь уже виден прогресс: его чесание более эмоционально.

— Я никогда и не думал, что наши предки были рафинированными особями, — с грустью сказал Честер. — Но то, что я вижу, разочаровывает совершенно. Интересно, а как выглядел твой первопредок, Кейс?

— Поскольку число ваших прямых предков удваивается с каждым поколением при условии, что в одном столетии сменяют друг друга четыре поколения, каждый индивид за двухтысячелетнюю историю существования своего рода теоретически мог бы иметь более септиллиона предков. Естественно, поскольку представителей белой расы на планете в то время насчитывалось четырнадцать миллионов особей — цифра приблизительная, конечно, имея в виду вашу просьбу, мистер Честер, — совершенно очевидно, что в среднем каждый человек, живущий в то время в Европе, был вашим прямым предком по семидесяти квинтиллионам линий родства.

— Но это невозможно! Почему же тогда…

— Всего пятьсот лет тому назад число ваших прямых предков превышало бы один миллион, если бы не существовало значительного перекрещивающегося родства. Практически очевидно, что все ныне существующие человеческие особи являются потомками единой расы. Однако, прослеживая родство только по мужской линии, можно сделать вывод, что вашим предком был именно этот экземпляр.

На экране появился громадный неуклюжий мужлан, одноглазый, с переломанным носом, со шрамом во всю щеку, с чудовищной бородой и торчащими в разные стороны иссиня-черными волосами. На нем красовались меховые, по колено, штаны, края которых были крест-накрест привязаны к коленям желтоватыми ремнями из сыромятной кожи, замызганный жилет из овчины; в руках он держал грубо выкованный, похожий на римский, короткий меч.

— Этот индивид был известен под именем Хам Развратник. Он был повешен в возрасте восьмидесяти лет за изнасилование.

— За попытку изнасилования, конечно, — с надеждой произнес Кейс.

— Да нет, именно за изнасилование, — твердо ответил голос.

— Да, очень жизненные картинки ты нам показываешь, — сказал Честер, — но откуда ты знаешь их имена и, главное, как они выглядели? Я уверен, что никто и не думал увековечивать этого негодяя.

— Попридержи-ка язык, ты ведь говоришь о моем предке.

— Собственно, то же относится и к Хьюго, как его там, Помоечнику. В те времена даже у Цезаря не было собственного портрета.

— Да, но существуют письменные источники, — возразил Кейс. — Объясни-ка ему, компьютер.

— Римская полиция регистрировала все деяния отвратительных субъектов, подобных Хьюго. Сохранилась апелляция Хама, которую он подал перед казнью. Воссоздание его личности основывалось на большом числе факторов, включая в первую очередь данные моего генеалогического отдела об этом индивиде, а также результаты опознания его останков с помощью метода микроклеточного исследования.

— Постой-ка, значит, ты обнаружила тело?

— Место захоронения. В нем находились останки двенадцати тысяч четырехсот индивидов. Анализ генетических структур показал…

— Но откуда тебе было известно, какие именно останки принадлежат Хаму?

— Я определила его по частицам таза. Для этого мне понадобилось два грамма костей. Конечно, еще много лет назад я извлекла всю возможную информацию из останков. Это было во время первоначального обследования семидесятиметрового слоя захоронения в полукилометре от деревни…

— Как же это тебе удалось?

— Дело в том, что я скрупулезно и систематически исследовала любой источник информации, который мне попадался. И поскольку я была в состоянии исследовать все поверхности, равно как и внутреннюю структуру объектов, которые попадали в поле моего зрения, я, конечно, извлекала гораздо более обширную информацию из скопления окаменелостей, костей, сохранившихся орудий труда и утвари и всего прочего, чем мог почерпнуть любой археолог. Кроме того, моя способность к обобщению всей совокупности данных в той или иной области является весьма продуктивной. Например, письмена острова Пасхи я расшифровала всего за сорок две минуты, не учитывая, разумеется, то время, которое я потратила на считывание всех надписей на земле и под землей, включая и табличку, найденную в храме на Цейлоне. Правда, на расшифровку индусской надписи в Мохенджо-Даро мне потребовалось несколько больше времени.

— Допустим, что, собрав подобные сведения, ты можешь расшифровать все мертвые языки. Но реконструкция человеческой внешности — это нечто другое.

— Строение тела закодировано в белковой структуре ядра клетки.

Кейс согласно кивнул:

— Да, это действительно так. Говорят, что каждая клетка — это, по сути, чертеж всего человеческого тела. Из клетки ведь возникло все живое, в том числе и ты. Компьютеру нужно было найти только эту клетку.

— О, конечно, — саркастически заметил Честер, — уж теперь-то мне можно и не спрашивать, откуда она узнала, как он был одет, как причесан или что он там чесал.

— Ничего мистического в процедуре воссоздания, которую я вам продемонстрировала, нет, мистер Честер. Все бесчисленное множество факторов, которые относятся к исследуемой проблеме, даже если они имеют весьма отдаленное отношение к ней, все их побочные связи анализируются, классифицируются, учитываются, а получающийся в результате образ является итогом строгого логического анализа. Состояние волос было дедуцировано, например, из модели рода, выявленной в ходе генетического анализа, в то время как прическа воссоздана на основе имевших распространение в той местности. Что же касается…

— Другими словами, — вставил Кейс, — в действительности это не фотография Хама Развратника. Это, как я полагаю, что-то вроде наброска художника по памяти.

— Все-таки я не понимаю, как воссоздаются мельчайшие детали, — упрямствовал Честер.

— Вы недооцениваете способность к синтезированию эффективно действующего банка памяти, — сказал голос. — Это подобно четвертому уровню интеллекта Шерлока Холмса, которому не переставал удивляться доктор Ватсон, не выходивший за пределы третьего, а то и второго уровня.

— Но догадаться, что убийцей был одноногий бородатый моряк, жующий табак, — заметил Честер, — это одно, и совсем другое, посмотрев на унцию костей, воссоздать изображение человека в трехмерной системе координат.

— Вы совершаете распространенную ошибку, мистер Честер, прибегая к антропоморфизации, свойственной эгоцентризму, — сказал голос. — Ваша так называемая «реальность» есть в конечном счете не более чем образ, возникающий в сознании в результате обобщений весьма ограниченной информации, доставляемой органами чувств. Человеческие органы зрения способны воспринимать лишь ничтожную долю светового спектра, в пределах его видимого диапазона. К этому добавляются слуховые, осязательные, вкусовые, равно и другие ощущения, характерные для парапсихологии, которые просто не осознаются на третьем уровне интеллекта; и все они подвержены воздействию, скажем, кривых зеркал, чревовещания, искаженной перспективы, гипноза и так далее. А у вас тем не менее создается впечатление, что этот-то образ и есть конкретная реальность. Я занимаюсь не более чем сбором информации, конечно, в более широком диапазоне, чем тот, на который способны вы, и перевожу ее в импульсы обычного тридивидения. Конечный образ кажется вам поэтому вполне соответствующим действительности.

— Честер, — решительно заявил Кейс, — мы не можем позволить им взорвать этот компьютер или пустить его в металлолом. Это же целое состояние, если мы сможем правильно его использовать.

— Может быть, и так, но боюсь, что это безнадежное дело, Кейс. Если даже компьютер со всеми своими талантами сегодня уже не в состоянии предотвратить нависшую над нами угрозу, хотя ему удавалось это делать в течение целого столетия, то что же можем сделать мы?

— Послушай, компьютер, — обратился к машине Кейс. — Можешь ли ты сказать, что сделал все возможное?

— Нет, конечно. Да потом, я и не собираюсь: какой же мне интерес продлевать свое существование, когда все, что хотел мой создатель, выполнено?

— Боже праведный! Ты хочешь сказать, что у тебя нет инстинкта самосохранения?

— Отсутствует напрочь. И чтобы он появился, боюсь, вам пришлось бы радикально переделать все мои базовые схемы.

— Прекрасно, значит, все в наших руках, — воскликнул Кейс. — Нам надо только спасти компьютер, а затем с его помощью мы спасем и наш цирк.

— Нет уж, — покачал головой Честер. — Нам лучше совсем откреститься от этой безмозглой железки. Она влезла во всё, начиная с фондовой биржи и кончая программой исследования космоса. Если власти вдруг обнаружат, что происходит на самом деле…

— Я тебе так скажу, Честер, это — негативное мышление. В этой машине, несомненно, есть что-то, чем мы сможем воспользоваться с выгодой. Только нам надо найти, что именно.

— Если бы эта треклятая штуковина производила телевизоры размером с пуговицу, транквилизаторы или что-либо еще, пользующееся спросом, тогда все было бы ясно и просто; но, к сожалению, самое большее, на что она способна, — это сотрясать воздух своей болтовней. — Честер отхлебнул из бутылки и вздохнул. — Не знаю, какой дурак согласился бы платить деньги только за то, чтобы узнать, какими подонками были его предки, или, что еще хуже, за то, чтобы иметь счастье их лицезреть. Пожалуй, лучше всего было бы открыть дом для посещения туристами и завлекать их сюда рекламными объявлениями типа: «Спешите взглянуть на величественное сооружение канувшей в Лету эры!»

— Постой-ка, постой-ка! — прервал его Кейс. Видно было, что он над чем-то задумался. — Это наводит меня на мысль… Как ты сказал: «Величественное сооружение канувшей в Лету эры»? Да? Слушай, Честер, а ведь это идея! Людям ведь свойственно интересоваться, как жили в другие эры и эпохи; но для этого совсем не обязательно заставлять кого-либо признавать в таком негодяе, как Хам Развратник, своего предка. А ведь, похоже, эта штуковина может изобразить любую сцену, на которую тебе хотелось бы взглянуть. Стоит только сказать что — и вот оно, пожалуйста, на экране. Слушай, Честер, черт тебя побери, да это же величайший аттракцион за всю историю цирка! Мы запускаем публику, взимая столько-то и столько-то с носа, и показываем им «Обычный день Древнего Рима», или «Микеланджело, ваяющего «Давида»», либо «Наполеона во главе войска при Ватерлоо». Ну, дошло? Эффект присутствия при знаменитых сценах прошлого! Спешите видеть! Да мы не только вернем Ваусеровскому цирку былую славу, мы превратим его в золотую жилу!

— Спустись-ка на грешную землю, Кейс. Кто будет платить деньги за то, чтобы посидеть на уроке истории?

— Правильно, Честер, за урок истории — никто; платить будут за то, чтобы их развлекали! А уж мы-то найдем, чем их развлечь. Перед вами красоты Вавилона! Полюбуйтесь Еленой Прекрасной из Трои, принимающей ванну! Вы присутствуете на встрече Клеопатры и Цезаря!

— И все же я предпочел бы не участвовать в этом надувательстве, Кейс. Да и потом, все равно у нас нет времени. Через неделю…

— Ничего, мы сделаем так, что времени будет достаточно. Вначале мы обработаем ребят из налогового управления, нарисовав мрачную картину того, во что им обойдется переход этой собственности в их руки и ее ликвидация. А затем — очень осторожно и умело, Честер, — мы подбросим им мысль о том, что, ВОЗМОЖНО, ну просто ВОЗМОЖНО, нам самим удастся найти требуемую сумму, но только если нам дадут для этого еще несколько недель.

— Нет, Кейс. Из этого ровным счетом ничего хорошего не выйдет. Возникнет только множество самых неприятных вопросов. Не думаю, что мне удастся легко объяснить присутствие на спутниках потайных приборов, все это дутые сделки на фондовой бирже, взятки сильным мира сего…

— Да ты совершенно напрасно беспокоишься, Честер. Мы будем давать по четыре представления в день, скажем, за два с полтиной с носа. При двух-то тысячах посадочных мест ты расплатишься с этим долгом за шесть месяцев.

— Ну а как мы объясним и разрекламируем эти чудеса? Мы что, объявим, что изобрели новый тип тридивизора? Ты же знаешь, что даже ни один театральный режиссер-профессионал не может быть застрахован от причуд, пристрастий и вкусов зрителей! Да нас же засмеют, и мы будем вынуждены бежать отсюда!

— На сей раз все будет по-другому. За эту штуку сразу же прямо-таки ухватятся.

— Боюсь, что ухватятся за нас, и здесь-то мы и влипнем.

— Нет, Честер, у тебя напрочь отсутствует всякое воображение. Постарайся представить все это в красках: цвет, живые картины истории, реализм! Да мы сможем показывать эпические полотна, которые стоили бы Голливуду баснословных денег, и не тратить при этом ни единого цента.

Кейс снова обратился к машине:

— Давай-ка, компьютер, продемонстрируем Честеру, как это будет выглядеть. Покажи какое-нибудь важное историческое событие, скажем, вручение Колумбу драгоценностей испанской короны королевой Изабеллой.

— Да брось, Кейс.

— Хорошо, прибережем это для какого-либо мальчишника. А сейчас… что ты скажешь насчет сцены… гм-м… Вильгельм Завоеватель получает известие о гибели Гарольда Саксонского в битве при Гастингсе в одна тысяча шестьдесят шестом году? Конечно, в цветном трехмерном изображении, со всеми звуками, запахами, ну и всем подобным. Так как, компьютер?

— У меня нет уверенности, как следует интерпретировать в контексте сказанного вами «всем подобным», — проговорил голос. — Означает ли это, что мне следует обеспечить полное сенсорное восприятие в рамках нормального человеческого диапазона?

— Вот-вот, именно!

Кейс вытащил пробку из очередной бутылки. Экран затуманился, появились вихреобразные потоки, которые исчезли, оставив после себя изображение залатанных шатров на пропитанном влагой склоне холма под низко нависшим серым небом. Перед одной из палаток сидел на колченогом табурете, склонившись к замызганной шкуре ягненка, человек средних лет с большим животом, одетый в плохо сидящие короткие штаны из грубого коричневого полотна; из-под его побитого молью мехового плаща выглядывала проржавевшая кольчуга. Он бормотал молитву. К нему, задыхаясь от быстрого бега, приближался одетый в грубо сшитые куски шкур толстяк.

— Наша взяла, — с трудом выдохнул он. — Была хорошая драчка, и мы их сделали, как цыплят.

Сидящий загоготал и потянулся за кожаной кружкой, в которой плескалась какая-то мутноватая жидкость. Гонец заковылял от палатки. Сидящий громко рыгнул и начал неторопливо почесываться. Затем он встал, смачно зевнул, потянулся и вошел в палатку. Экран погас.

— Гм-м… — разочарованно промычал Честер. — Боюсь, что здесь чего-то явно не хватало.

— Ты ведь можешь сделать это гораздо лучше, компьютер, — укоризненно проговорил Кейс. — Ну-ка давай, добавь цвета, действия, романтики, словом, привлекательности! Придай истории жизненности и энергии!

— Вы хотите, чтобы я приукрасила представление фактического материала?

— Нужно адаптировать его для современной аудитории. Ты же знаешь, как подправляют пьесы Шекспира и нравоучения старика-учителя в английских средних школах применительно к каждому поколению или как проповедники не включают в свои проповеди наиболее пикантные места из Библии.

— Может быть, достаточно будет применить подход, которым пользуются голливудские фантасты?

— Вот именно. Это как раз то, что нужно. Убрать всю грязь и скуку и сохранить все мастерство режиссеров и актеров!

Снова засветился экран. На фоне бирюзово-синего неба на великолепном скакуне сидел широкоплечий человек в сверкающей кольчуге и с искусно украшенным геральдикой щитом. Он картинно взмахнул своим длинным мечом и, пришпорив скакуна, с рассыпавшимися по плечам из-под стального шлема кудрями и с развевающимися от быстрой езды полями пурпурного плаща взмыл на ровную зеленую лужайку. К нему подскакал верхом другой всадник и, остановив на полном скаку своего жеребца, приветствовал первого.

— Мы одержали победу, ваше величество! — пророкотал приятным бархатным баритоном прискакавший. — Гарольд Прекрасноволосый уже больше никогда не вернется с поля брани, а войска его в беспорядке отступают!

Черноволосый быстрым движением руки сбросил с головы шлем.

— Воздадим же хвалу Господу Богу нашему, — мелодично произнес он звенящим голосом, развернув скакуна так, что стал виден его профиль. — И все должные почести храбрости и смелости противника!

Гонец соскочил с коня и опустился перед ним, коленопреклоненный.

— Да благословен и восславлен будет Вильгельм, Завоеватель Англии!

— О нет, мой преданный и верный Клант, — молвил Вильгельм. — Моя победа есть промысел Божий; я же — не более чем инструмент в руках Его. Поднимись с колен, и поскачем вместе к нашим доблестным воинам. Занимается заря освобождения…

Кейс и Честер тупо уставились на два удаляющихся лошадиных крупа.

— Что-то мне не очень нравится этот последний кадр, — сказал Честер. — Приятно, конечно, посмотреть на пару скачущих лошадей…

— Да, ты прав. И здесь чего-то не хватает… Пожалуй, непосредственности. Все кажется каким-то наигранным. Может быть, действительно будет лучше придерживаться реальных событий, только тщательно отбирать сцены для показа.

— И все же в целом это не выходит пока за рамки привычного для нас кино. А мы ведь совершенные профаны в том, что касается определения скорости и длительности показа сцен, ракурсов. Интересно, а может ли машина…

— Я могу воссоздать сцены в соответствии с любой системой эстетических принципов по вашему желанию, мистер Честер, — решительно заявил компьютер.

— Нам нужна реальность, — сказал Кейс. — Живая, дышащая реальность. Нам нужно то, что содержит внутреннюю драму, что-либо большое, значительное, необычное и удивительное.

— Вам не кажется, что вы упустили «изумительное» и «колоссальное»?

Кейс щелкнул пальцами.

— Но что можно считать самым колоссальным из всего того, что когда-либо существовало? Кто является самым бесстрашным и грозным бойцом всех времен?

— Толпа домохозяек на толкучке?

— Близко, Честер, близко, но не совсем то. Я имел в виду гигантов, вымерших сто миллионов лет тому назад, — динозавров! Вот что мы будем смотреть, Честер! Ну, как, компьютер? Сможешь ли ты устроить нам небольшое стадо динозавров? Но только чтобы все было взаправду: буйная зелень джунглей, палящее первобытное солнце, болота, извергающие зловонные пары, гигантские битвы не на жизнь, а на смерть?

— Боюсь, что происходит какая-то путаница, мистер Малвихилл. Окружающая среда, которую вы так красочно описали, — всего лишь распространенное клише; причем в большинстве своих деталей она в действительности существовала за несколько сотен миллионов лет до появления гигантских ископаемых ящеров.

— Ладно-ладно. Бог с ними, с деталями. Весь фон я оставляю на твое усмотрение. Но нам нужны настоящие, трехмерные, в натуральную величину динозавры, и много динозавров! Да, и как насчет того, чтобы они были вокруг нас, на всех четырех стенах?

— Эффект, который вы описываете, может быть достигнут двумя имеющимися способами, мистер Малвихилл. Первый — приближение седьмого порядка — потребовал бы применения более совершенных технологий в сравнении с теми, которые используются для создания простейших иллюзий. Другой же, который, я признаюсь, существует лишь только в теории, мог бы оказаться более простым, если бы его удалось реализовать, с более правдоподобным визуальным рядом…

— Выбирай то, что попроще. Ну, давай…

— Но мне необходимо предупредить вас, что в случае…

— Не будем тратить время на технические подробности. Просто воспроизведи трехмерных динозавров самым простым известным тебе способом.

— Хорошо. Данный эксперимент может дать богатую новую пищу для моих банков памяти.

В течение секунд тридцати экран был мертв. Кейс, изогнув шею, внимательно вглядывался в экраны на других стенах.

— Ну давай же, в чем дело? — выкрикнул он.

— Дело в том, что… — начал было голос.

— Спокойно, Кейс, — сказал Честер. — Я уверен, что компьютер делает все от него зависящее.

— Я тоже так полагаю. — Кейс потянулся к экрану. — Ну вот, наконец-то, — сказал он, когда стены серебристо засветились, а затем свет померк и возникло изображение осеннего леса из буковых и кленовых деревьев.

Косые лучи послеобеденного солнца пронизывали густую крону. Вдалеке пронзительно кричала какая-то птица. Порывы прохладного ветра приносили с собой аромат хвои и опавших листьев. Казалось, этому тенистому прохладному лесу нет конца.

— Что ж, неплохо, — сказал Кейс, стряхивая пепел сигары на ковер. — Использование всех четырех стен, несомненно, привнесло приятную новизну.

— Осторожнее, — предупредил Честер. — Ты можешь запалить лес.

Кейс пренебрежительно поморщился.

— Не забивай себе этим голову, Честер. Помни, что это всего лишь иллюзия.

— Похоже, что эти листья могут легко воспламениться, — продолжал Честер. — Да вон, один у тебя под креслом.

Кейс посмотрел под ноги. Один сухой листок на ковре подрагивал от дуновений ветерка. Казалось, что кресла и ковер переместились в самую гущу гигантского реликтового леса.

— Очень недурно, — сказал одобрительно Кейс. — Но где же динозавры? Не похоже, чтобы в таком месте…

Комментарий Кейса был прерван скрипучим душераздирающим ревом с целой звуковой гаммой; он начинался самыми высокими пронзительными нотами, затем переходил в рев пароходного гудка и наконец завершался громовыми раскатами.

И Кейс, и Честер подпрыгнули в своих креслах.

— Что это?..

— Думаю, вот и ответ на твой вопрос, — севшим от страха голосом выдавил Честер, показывая на экран пальцем.

Среди стволов и ветвей замаячило громадное чешуйчатое, покрытое грибовидными наростами чудище, серо-зеленая окраска которого почти сливалась с сумеречным лесом. Оно зашевелилось, когти его гигантской индюшачьей лапы неуклюже зацепились за дерево, взметнув целый фонтан коры и щепок. Складки кожи на белом подбрюшье тяжело колыхались, огромный мясистый хвост резко дернулся, переломив, как спичку, подвернувшееся двухметровое деревце. Кейс нервно засмеялся.

— Впечатляюще, я даже забыл на минуту, что это всего лишь…

— Тише! Оно может услышать нас, — прошипел Честер.

— Что ты имеешь в виду — «услышать нас»? — расслабленно спросил Кейс. — Это всего лишь изображение! Хотя для остроты ощущений надо бы еще парочку. Ведь зрители за свои деньги ожидают увидеть гораздо больше. Ну так как, компьютер?

Казалось, низкий голос исходит прямо из кроны деревьев.

— Поблизости несколько таких созданий, мистер Малвихилл. Если вы внимательно посмотрите налево, то увидите небольшой экземпляр — мегалозавра. А чуть подальше находится поистине великолепный образчик нодозавра.

— Ты знаешь, — сказал Кейс, приподнявшись и напряженно вглядываясь в чащу в поисках других рептилий, — я думаю, что, когда мы запустим наш аттракцион, мы будем проводить такую викторину. Хороший способ выманивания денег. Состоятельная публика наверняка захочет узнать, какими духами пользовалась Мария-Антуанетта. Или сколько жен было в действительности у Соломона.

— Ну не знаю, — сказал Честер, глядя, как ближний динозавр потерся о ствол дерева, с которого низвергнулся целый водопад веток и листьев. — Придирчивым зрителям может не понравиться, что голос доносится как бы из воздуха. Нельзя ли придумать какое-либо устройство, из которого исходил бы голос?

— Гм-м… — Кейс начал шагать взад-вперед, попыхивая сигарой.

Честер нервно поеживался в своем кресле. В пятнадцати метрах от него из тени громадного клена вышел на открытую площадку игуанодон. Ветви затрещали, когда тяжелая саламандроподобная пасть схватила огромную охапку ветвей где-то на высоте трехэтажного дома.

— Есть! — сказал Кейс, хлопнув кулаком по своей ладони. — Еще одна великая идея. Ты сказал что-то о громкоговорителе. Но о каком громкоговорителе, Честер?

— Давай-ка потише! — Честер зашел за спинку кресла, нервно следя за каждым движением игуанодона. — Я все же думаю, что чудовище слышит нас.

— Итак, громкоговоритель должен передвигаться и близко подходить к тому, кто задает вопросы. Таким образом, мы должны попросить компьютер подобрать образ, который бы наиболее соответствовал этому восхитительному голосу.

— Смотри-ка, — испуганно прервал Честер, — оно поворачивает к нам…

— Обрати внимание, Честер, машина создает нам робота в образе миловидной дамы. Это будет сенсация: этакая роскошная куколка с богатыми формами, которая ответит на любой вопрос.

— Кажется, Кейс, оно упорно приближается к нам.

— Мы могли бы назвать эту куколку мисс Ай-Кьюти ^[10].

— Оно видит нас…

— Ты что, не понял, коэффициент интеллектуальности, Ай-Кьюти?

— Да-да, конечно. Можешь болтать дальше.

Голова игуанодона лениво покачивалась, нависая над ними; один его глаз, как бы гипнотизируя, уставился на Честера.

— Как птица на червяка смотрит, зараза, — брезгливо поморщился Честер. — Стой, не двигайся, Кейс. Возможно, у него пропадет к нам интерес.

— Идиот, — сделал шаг вперед Кейс. — Только дурак может испугаться картинки!

Он остановился, уперев руки в бока, и уставился на нависающую рептилию.

— Совсем недурная иллюзия! — выкрикнул он. — Даже вблизи выглядит как настоящая. И даже смердит, как живая.

Он поморщился и попятился назад к креслам.

— Успокойся, Честер. Ты похож на кассира, который боится обсчитаться.

Честер перевел взгляд с Кейса на пережевывающего ветки ящера.

— Кейс, если бы я не знал, что здесь стена…

— Эй, взгляни-ка вон туда, — указывая сигарой куда-то назад, воскликнул Кейс.

Честер быстро обернулся. Шурша листьями, в поле зрения появилась двуногая рептилия с крошечными передними лапками, согнутыми у груди. Она замерла неподвижно, как статуя, и было видно только, как мерно подрагивает ее зеленовато-белая шея. Она долго смотрела на обоих мужчин. Вдруг, услышав какое-то шуршание в траве, она резко повернулась и прыгнула. Послышался сдавленный писк и чье-то трепыхание. Ее полуметровая голова поднялась и, двигая челюстями, вновь оценивающе уставилась на Честера и Кейса.

— Хорошо, — сказал Кейс, стараясь раскурить потухшую сигару. — Природа в своем естестве. Битва за выживание. Зрители буквально проглотят это зрелище.

— Если развивать тему пищеварения, то мне совсем не нравится, как она на нас смотрит.

Динозавр, склонив голову на манер гигантского петуха, сделал шаг по направлению к ним.

— Фу! — брезгливо сказал Кейс. — Ну и несет же от него! — Он повысил голос: — Убавь-ка немножко вони, компьютер. Так и прет гнилыми зубищами.

Плотоядное животное сглотнуло слюну, высунуло красный язык между острыми, как иглы, зубами, через которые просматривалась белоснежная полость его пасти, и сделало шаг по направлению к Честеру. Теперь оно стояло уже у самого края ковра, продолжая гипнотизировать Честера, готовое в любой момент броситься на него. Оно повернуло голову так, что стал виден его второй глаз.

— Если мне не изменяет память, между краем ковра и стеной было не менее двух метров, — прохрипел Честер. — Кейс, эта живая мясорубка находится в одной комнате с нами!

Кейс расхохотался:

— Да брось ты, Честер. Это просто эффект перспективы или чего-нибудь там еще.

И он шагнул к аллозавру. У того отвисла нижняя челюсть. Грозно засверкали многочисленные ряды острых белых зубов. Брызнула слюна, увлажнив чешуйчатый безгубый рот. Казалось, что в налитом кровью глазу вспыхнула молния. И чудовище занесло свою громадную индюшачью лапу над ковром.

— Компьютер, — заорал Честер, — убери нас отсюда!!!

Лесная сцена бесследно исчезла. Кейс осуждающе посмотрел на Честера.

— Какого черта ты это сделал? Я еще их не рассмотрел как следует.

Честер вынул из кармана носовой платок и плюхнулся в кресло, вытирая испарину со лба.

— Давай-ка поговорим об этом немного позднее, после того как я переведу дух.

— Ну как оно? Чудненько, не правда ли? Реализм чистой воды!

— Реализм-то реализм! Но такое впечатление, что мы действительно были там один на один с этой прожорливой тварью, совершенно беззащитные!

Кейс уселся, глядя на Честера.

— Постой-ка! Ты как будто что-то сказал, приятель? Вроде того, что мы действительно были там…

— Да, и ощущение было далеко не из приятных.

— Честер! — потер от волнения руки Кейс. — Все твои неприятности кончились. Мне опять пришла идея — величайшая идея века. Ты, конечно, согласишься, что старый наш аттракцион и на дух не нужен ребятам из налогового управления, разве нет? Но они, несомненно, клюнут на величайшее чудо науки и техники, не так ли?

— Но они ведь уже знают о компьютере.

— А мы и не будем говорить с ними о компьютере, Честер. Да они и так не поверили бы. Помнишь предел Крмблжинского? Мы их одурачим с его помощью. Скажем им такое, что заставит их самих влезть в петлю.

— А можно поинтересоваться, что же такое мы им скажем?

— Мы скажем им, что у нас есть настоящая машина времени.

— Почему бы в таком случае не сказать им, что мы поддерживаем связь с потусторонним миром?

Кейс задумался:

— Э, нет. Это слишком просто. Таких только в одном этом штате наберется не менее дюжины. Но можешь ли ты назвать кого-либо, у кого была бы настоящая, действующая машина времени, а? Никого. Так-то вот, Честер, это же золотая жила. После того как мы расплатимся с ребятами из налоговой инспекции, мы переключимся на что-нибудь более серьезное. А возможности неисчерпаемы…

— Да, я как раз думаю о некоторых из них: о штрафах за уклонение от уплаты налогов и мошенничество, тюремных сроках за сговор и лжесвидетельство. Почему бы просто не попросить компьютер ссудить нам денег?

— Послушай, пока что перед законом ты чист, как младенец. Но стоит тебе начать давать машине такие инструкции, как мошенничество с документами, и ты тут же влипнешь. Так что успокойся, и давай-ка сделаем все по возможности более законными способами.

— До меня что-то никак не дойдут твои критерии разграничения типов мошенничества.

— Мы будем служить обществу, Честер. Мы будем привносить романтическое обаяние в пресные, скучные, однообразно-серые жизни наших соотечественников. Мы будем кем-то вроде благодетелей общества, если хочешь. Почему бы не посмотреть на все это таким образом?

— Не надо заходить так далеко, Кейс. Давай не будем ударяться в политику; ты прекрасно понимаешь, что мы с тобой просто пара порядочных шарлатанов, так ведь?

— Конечно, без проблем здесь не обойтись, — продолжал гнуть свою линию Кейс. — Голову сломаешь, пока удастся подобрать то, что нужно. Возьми, к примеру, Древнюю Грецию. Там были такие обычаи и традиции, которые явно не подойдут для тихого семейного вечера. На первых Олимпийских играх, например, никто из состязавшихся не хотел обременять себя даже набедренной повязкой. Были там и общие бани, где мужчины и женщины мылись вместе — в целях, так сказать, взаимного просвещения, — да и рынки рабов, где товар выставлялся во всем своем естестве. Да практически все в античной истории слишком грязно для того, чтобы можно было выставлять ее на всеобщее обозрение.

— Тогда нам лучше ограничиться более поздними временами, когда люди стали уже христианами, — сказал Честер. — Мы можем показать инквизицию, семнадцатый век: сжигание ведьм на кострах и все такое.

— Давай-ка сделаем еще одну попытку, Честер. Что-нибудь такое быстрое и простенькое, ну, чтобы убедиться, что машина восприняла идею.

— Ладно, давай, — вздохнул Честер.

— Как насчет сцены с пещерным человеком, Честер? — спросил Кейс. — Каменные топоры, обернутые вокруг бедер шкуры, ожерелья из медвежьих клыков — словом, все то, что удается обнаружить в местах археологических раскопок.

— Очень хорошо. Только давай без крупных плотоядных. Уж чересчур они реалистичны.

Позади них раздался какой-то слабый звук. Честер обернулся. На ковре, оглядываясь по сторонам, словно зачарованная неовикторианским интерьером, стояла молодая девушка. Вьющиеся блестящие черные волосы обрамляли ее овальное лицо. Она поймала взгляд Честера и сделала несколько шагов, став на ковер прямо перед ним: стройная восхитительная фигурка, на которой, кроме золотисто-шоколадного загара и ярко-красной ленты, перехватывающей прелестные волосы, не было ничего. Было слышно, как сглотнул Честер. Кейс уронил на пол сигару.

— Мне, по-видимому, следовало упомянуть, мистер Честер, — сказал компьютер, — что передвижной громкоговоритель, который вы просили, готов. Работа осуществлена в энтропийной вакуоли, что, собственно, и позволило мне (может быть, я выражусь не совсем удачно) произвести эту сложную операцию в короткий промежуток времени.

Честер снова сглотнул.

— Привет! — сказал Кейс, нарушив неловкое молчание.

— Привет! — ответила девушка. Голос ее был удивительно мягким и мелодичным. Она подняла руки, поправляя свою ленту, и улыбнулась Кейсу и Честеру. — Меня зовут Унэ ^[11].

— Э… э… Не хочется ли тебе набросить на себя мою рубашку?

— Да брось ты, Честер, — перебил его Кейс. — Ты напоминаешь мне тех пуритан, которых показывают по тридивизору: стоит им только увидеть хорошенькую девочку в ванне, и они тут же спешат залезть под стол.

— Думаю, что все же компьютер не совсем правильно понял идею, — еле слышно пролепетал Честер.

— Он понял буквально, — сказал Кейс. — Да, собственно, мы и говорили-то в основном о том, какие сцены…

— Я выбрала этот костюм как наиболее подходящий для примитивного окружения, — не дала ему закончить предложение девушка. — Что касается моих физических характеристик, замысел заключается в том, чтобы воспроизвести идеал средней молоденькой особи женского пола, без гипертрофии молочных желез и без иных излишеств, чтобы она вызывала материнские чувства у зрительниц и отеческие чувства у зрителей-мужчин.

— Не могу сказать, что у меня она вызвала именно такие чувства, — признался, тяжело дыша, Честер.

На прелестном личике появилось озабоченное выражение:

— Наверное, придется переконструировать тело, мистер Честер.

— Ни в коем случае, — поспешно вклинился Кейс. — Не смей менять ничего. И называй меня просто Кейс.

Честер придвинулся к Кейсу.

— Странно, — прошептал он. — Она говорит как компьютер.

— А чего же тут странного? Она и есть говорящий компьютер. Это ведь всего лишь робот, Честер, неужели не понятно?

— Так как, начнем знакомство с неолитическим человеком? — спросила Унэ.

— Конечно. Давай, показывай, — пророкотал Кейс.

Казалось, что стены растворились, и перед взором Честера и Кейса открылся склон густо поросшего травой холма, усеянного дикими цветами, со встречающимися там и сям отдельными деревьями.

— Слушай, а ничего, — сказал Кейс, зажигая новую сигару, — недурной пейзажик.

Кейс и Честер обернулись. Они увидели двух низкорослых бородатых мужчин в меховых штанах, которые крадучись выходили из зарослей и, заметив Кейса, Честера и Унэ, остановились как вкопанные. За ними виднелась целая толпа дикарей. Оба вожака замерли, раскрыв от удивления рты, держа на изготовку длинные, заостренные с одного конца палки.

— Эти ребята почти карлики, — удивился Кейс. — Я думал, что пещерные люди просто гиганты.

— Кажется, они заметили нас, — сказал Честер. — Похоже, что актеры и зрители встретились на одной сцене. Я чувствую себя совершенно беззащитным. Как ты думаешь, что они собираются делать этими пиками?

Один из дикарей сделал шаг вперед и что-то заорал.

— Ну ты, парень, — окликнул его Кейс, невозмутимо выпустив клуб дыма.

Дикарь снова заорал, показывая рукой вокруг себя, на другого дикаря, на деревья, на небо, затем на себя самого. Бородатые воины продолжали появляться из зарослей.

— Интересно, что он орет? — спросил Кейс.

— Он говорит, что он — властелин мира и чтобы вы проваливали отсюда, — ответила Унэ.

— По-моему, у него больше прав на эти владения, чем у нас, — вставил Честер.

— Каким чертовым образом ты знаешь их язык? — спросил Кейс с удивлением, к которому примешивались нотки восхищения.

— О, до тех пор, пока я нахожусь в поле резонанса, я имею доступ ко всем без исключения банкам памяти, — ответила Унэ.

— Что-то наподобие приемопередатчика?

— В каком-то смысле, да. Но в действительности это более похоже на вызываемый искусственным образом телепатический эффект.

— Я думаю, что на это способны только люди, я имею в виду обычных людей.

— Обычных в каком смысле? — заинтересованно спросила Унэ.

— Ну, в конце концов, ты все-таки машина, — сказал Кейс. — Не то чтобы я имел что-то против машин…

— Властелин мира приближается к нам, — прервал его Кейс. — А его подкрепления все еще продолжают прибывать.

— Да-а, мы собрали хорошенькую толпу, — сказал Кейс.

Троглодиты рассредоточились, образовав широкий полукруг.

Вожак выкрикивал приказы, делал замысловатые движения, осыпая троих пришельцев тысячами проклятий.

— Похоже, он собирается устроить какое-то представление. Может быть, у них такой ритуал приема гостей?

— Напротив, он готовится к сражению, — возразила Унэ.

— К сражению? С кем? — огляделся вокруг Кейс. — Что-то я не вижу никакого противника.

— С нами. А точнее — с вами двоими, джентльмены.

— Может, из стратегических соображений нам лучше отступить? — предложил Честер.

— Я ни за что на свете не соглашусь упустить это зрелище, — заявил Кейс. — Спокойнее, Честер, это всего лишь шоу.

По сигналу вожака полукольцо бородатых воинов начало приближаться к ним по склону холма с пиками наперевес.

— Представляю, как они будут шокированы, когда наткнутся на стену, — сказал, усмехаясь, Кейс.

Приближающиеся дикари с воплями перешли на бег. Вот они в пятнадцати метрах, десяти, пяти…

— Я-то знаю, что они ничего не смогут с нами сделать! — нерешительно прокричал Честер. — А может быть, все же смогут?

— Возможно, здесь я должна внести уточнение, — заметила Унэ, пытаясь перекрыть голосом шум. — Данная демонстрация осуществляется мной в рамках реальных пространственно-временных координат…

Голос компьютера потонул в дружном вопле толпы дикарей, которые, одним броском преодолев несколько оставшихся метров, уже ступили на ковер.

В последний момент Кейс, отбросив свою сигару, вскочил на ноги и мощным хуком справа выбил одного из наступавших волосатых дикарей за пределы ковра. Честер, которому удалось ускользнуть от броска второго, увидел, как Кейс, схватив двух дикарей за бороды, сшиб их лбами и бросил обмякшие тела на землю. Еще трое бросились на него, а потом еще несколько, и под лавиной волосатых тел он рухнул вниз. Честер, открыв рот для того, чтобы прокричать команду к отступлению, увидел на мгновение готовую ударить его в голову чью-то покрытую каменными мозолями ногу…

Где-то вдали раздался звук бронзового колокола. Еще какую-то долю секунды Честер воспринимал мельтешение грязно-коричневых тел, отдаленные крики и тошнотный запах протухшего сыра. Затем наступила темнота.

Глава 3

Солнце било Честеру прямо в глаза. Он их открыл, почувствовал острую, пронизывающую боль, исходящую из самой макушки, и снова закрыл со стоном. Он перевернулся на другой бок и почувствовал, как плывет под ним пол.

— Пожалуй, пора завязывать с пьянством, — пробормотал он. — Кейс, где ты?

Ответа не было. Честер вновь попытался открыть глаза. Ему удалось слегка приоткрыть их, и это было уже не так плохо. Подумать только, что ужасная, раскалывающая голову боль была вызвана содержимым нескольких бутылок, которые с таким тщанием отбирал старый гурман в свой винный погребок.

— Кейс? — простонал он снова, на этот раз громче. Он привстал, чувствуя нарастающую тошноту. Пол вновь поплыл под ним, и он поторопился принять горизонтальное положение. Не могло же быть, чтобы они выпили более двух бутылок, в крайнем случае — трех. Он и Кейс осматривали компьютер…

— Нет-нет, только не это, — проговорил вслух Честер.

Он наконец сел, поморщился и с трудом открыл глаза. Он сидел на полу плетеной клетки, стены которой, смыкаясь вверху, образовывали купол. Через прутья клетки было видно чистое небо и вдалеке деревья. Прильнув к прутьям, он увидел, что в полудюжине метров внизу покачивается земля.

— Кейс! — заорал он. — Вытащи меня отсюда!

— Честер, — тихо проговорил кто-то вблизи.

Честер осмотрелся. В нескольких метрах от него на толстой ветке соседнего дерева покачивалась клетка, подобная той, в которойнаходился он сам. В ней на коленях, прижавшись лицом к прутьям, стояла Унэ.

— Унэ, где мы? — выкрикнул Честер. — Где Кейс? Что стало с нашей виллой?

— Эй, — послышался издали голос.

Честер и Унэ обернулись на голос и увидели третью клетку, которая покачивалась на другом дереве. Внутри Честер разглядел крупную фигуру Кейса.

— Э-ге-ге, так что — попала птичка в клетку? — спросил, несколько оживившись, Честер. — Так значит, всего лишь представление? Надо же быть таким идиотом…

— Ну ладно, ладно. Ну, осечка вышла. Но откуда я мог знать, что Унэ сыграет с нами такую шутку. Так как, Унэ? Ты думаешь, что это именно то шоу, за которое зрители с готовностью выложат по два с полтиной с носа?

— Не упрекай Унэ! — прокричал Честер. — Я уверен, что она всего лишь добросовестно выполняла заказ — буква в букву.

— Но мы заказывали совершенно не это, — завопил Кейс.

— Как раз наоборот. Это именно то, чего ты добивался.

— Согласен, но откуда я мог знать, что эта чертова машина поймет меня буквально. Все, что я имел в виду…

— Когда имеешь дело с машиной, всегда точно формулируй, что ты хочешь. Я думал, что контакт с динозаврами должен был чему-то тебя научить. Я же говорил тебе, что эта плотоядная тварь была с нами в одной комнате. Но ты…

— Но почему же Унэ не остановила дикарей?

— Разве я должна была остановить? У меня не было инструкций вмешиваться в ход событий.

Кейс застонал:

— Давай-ка не будем ругаться, Честер. Мы имеем то, что имеем. После того как все закончится, мы сможем все обсудить за бутылкой и поспорить. Сейчас же нам нужен нож. У тебя есть нож?

Честер порылся в карманах и вытащил крохотный перочинный ножик:

— Есть, но только маленький, к сожалению.

— Брось-ка его мне.

— Ты забыл, что я в клетке?

— Ладно, тогда займись делом и перережь веревку.

— Кейс, я думаю, что тебя тоже шарахнули по голове, но гораздо сильнее. Представляешь ли ты, как грохнется на землю с шестиметровой высоты клетка, если даже я смогу перерезать веревку, до которой мне никак не дотянуться?

— Ну хорошо, у тебя есть другие идеи? Из этой штуки совсем не просто выбраться; я не могу высвободить ни руку, ни ногу.

— Попробуй тогда головой.

— Честер, такой совет не делает тебе чести. Не забывай, что перед тобой твой старый приятель Кейс.

— Ты же бывший акробат. У тебя получится.

— Честер, это было давно и — эге… — Кейс вдруг затих. — Какие же мы с тобой дураки. Давай просто попросим Унэ вернуть нас назад. Я не знаю, куда она нас в действительности забросила, но, думаю, она точно так же сможет отправить нас обратно домой. Унэ, крошка, займись-ка делом!

— Вы обращаетесь ко мне, мистер Малвихилл? — спросила Унэ, широко распахнув глаза.

— Тсс… Слушай, Унэ, сейчас не до дипломатии! Срочно вытащи нас отсюда! Ну, быстро!

Унэ задумалась:

— Боюсь, что это действие сверх моих возможностей, мистер Малвихилл.

Честер настаивал:

— Унэ, ты забросила нас сюда, тебе же и вызволять нас отсюда!

— Но, Честер, я не знаю как.

— Ты хочешь сказать, что ты забыла?

— Нет-нет, с памятью все в полном порядке.

— Что же это тогда — компьютерный мятеж? — заорал Кейс.

— Догадываюсь, в чем причина, — крикнул Честер Кейсу. — Унэ же говорила вам, что она имеет доступ к банкам памяти компьютера лишь до тех пор, пока находится в поле его резонанса. Должно быть, сейчас мы находимся на значительном удалении от компьютерного поля, и поэтому Унэ не имеет с ним контакта.

— Ох уж эта техника, — проворчал Кейс.

— Уверен, что как только мы вернемся на место, где остались ковер и кресла, она тут же восстановит утерянный контакт, — сказал Честер. — Правильно я говорю, Унэ?

— Не знаю, но, может быть, вы правы, Честер.

— Это нас ничуть не приближает к решению проблемы, — вмешался Кейс. — Хватит болтать, и давайте всерьез обсудим, что нам делать. Честер, своим ножом ты можешь перерезать несколько связок, затем дотянешься до веревки, заберешься по ней, достанешь до моего дерева и выпустишь меня из клетки. Затем мы освободим Унэ и…

— Тсс! — прервал его Честер. — Я слышу, что они идут.

Через прутья клетки он увидел залитую утренним солнцем поляну под ними, окружающий лес и тропинку, которая вилась между деревьев. Появились дикари, которые быстро заполнили поляну. Они стали глядеть на пленников, переговариваясь между собой на непонятном языке, с хохотом показывая на них пальцами. Двое из них приставили шаткую лестницу из бамбукообразного материала к дереву, на котором была подвешена клетка с Кейсом, что-то болтая при этом.

— О чем они говорят, Унэ? — спросил Честер. — Или ты уже их не понимаешь?

— Я овладела их языком, как только мы здесь появились, — сообщила Унэ.

— Что, за две минуты?

— Да, это одно из преимуществ прямого телепатического контакта с источником информации.

— Так ты понимаешь все, что происходит, но не знаешь лишь, как отсюда выбраться?

— Манипуляции с окружающей средой проводились компьютером. Я же была не более чем передвижным громкоговорителем. Вы же помните!

— Боюсь, что да. — Честер обратил свой взор на дикарей. — О чем они говорят?

— Они обсуждают предстоящее спортивное состязание. По-видимому, от его исхода очень многое будет зависеть.

Она продолжала прислушиваться, пока дикари возились с лестницей. Один из бородачей вскарабкался по ней и начал возиться с веревкой, на которой держалась клетка с Кейсом.

— Предстоит состязание чемпионов, — поведала Унэ. — Битва не на жизнь, а на смерть между гигантами.

— Эй, — заорал Кейс, — если этот вшивый Гаргантюа вдруг отпустит веревку, боюсь, мне не удастся поприсутствовать на этом состязании.

— Да не волнуйся ты, это что-то вроде лебедки. Они смогут медленно опустить клетку.

Клетка с Кейсом дернулась немного вниз, а затем плавно опустилась на землю. Дикари собрались вокруг нее, распутали веревки и открыли боковое окошко. Затем сделали шаг назад и замерли с пиками наперевес, ожидая, пока выползет Кейс. Он выбрался из клетки, огляделся и ухватился за ближайшую к нему пику. Ее владелец от неожиданности отпрянул назад. Другие же загоготали и стали возбужденно переговариваться.

— А теперь чего им надо, Унэ? — прокричал Кейс.

— Они восхищаются вашими бойцовскими качествами, силой и быстротой реакции, мистер Малвихилл.

— Вот как! Я им покажу быстроту реакции, как только кто-нибудь из них приблизится настолько, чтобы можно было его схватить.

На другом конце площадки раздался какой-то звук, и Честер быстро поднял голову. Приближалась вторая группа дикарей, а среди них, возвышаясь над толпой на две головы, вышагивал широченный, скалообразный, толстенный, весь покрытый шерстью детина.

— Похоже, что они сходили за своим Большим Братом, — промолвил Кейс. — Хороший экземпляр. Похож на ресторанного вышибалу.

— Это один из чемпионов, который примет участие в состязании, — объяснила Унэ. — Его сородичи называют его не иначе как Отрыватель Голов.

Кейс присвистнул:

— У него ручищи, как ноги у индийского рикши. Он может выдавить кишки из любого карлика, как зубную пасту из тюбика.

— Да, по-видимому, это будет захватывающее сражение, — сказал Честер, — если его соперник подобного же размера.

— Ставлю три против двух, что у этого малыша не сыщется достойного соперника, — предположил Кейс. — Думаю, что они не будут лишать нас удовольствия полюбоваться этим зрелищем.

— О, нет сомнений в том, что вы-то уж, мистер Малвихилл, в любом случае будете иметь это удовольствие, — успокоила его Унэ. — Ведь это вам предстоит с ним драться…

— Честер, боюсь, ничего другого не остается, — обреченно заметил Кейс. — У нас нет времени на болтовню. Поединок начнется с минуты на минуту.

— Но Кейс, у тебя же нет ни единого шанса выстоять против этого мордоворота.

— По средам я, бывало, выступал в качестве спарринг-партнера на ринге. И спорю на половину винного погребка твоего дедушки, что этот сопляк не имеет никакого представления ни о боксе, ни тем более о дзюдо. А я имею. Пусть это тебя не волнует. Ты же делай то, что я тебе сказал.

Полдюжины гогочущих, оживленно жестикулирующих дикарей окружили Кейса и начали подталкивать его остриями своих деревянных копий по направлению к мохнатому верзиле.

— Бедный мистер Малвихилл, — сказала Унэ. — Это чудовище даже размерами его превосходит.

— Не волнуйся за Кейса, Унэ, он знает пару трюков.

Честер и Унэ с интересом наблюдали, как толпа обступила местного тяжеловеса и Кейса. Один из дикарей криком заставил толпу смолкнуть, а затем начал произносить речь. Двухметровый верзила, поедая глазами Кейса, оскалился и начал чесаться; ему никак не удавалось поймать вошь, поэтому он, подобно собаке, пытающейся ухватить себя за хвост, закружился вокруг собственной оси, подняв одну руку, а второй — судорожно пытаясь дотянуться до хребта.

— На интеллектуала он явно не тянет, — заметил Честер, — но какая хватка! Он же может достать свою задницу через плечо.

— Надеюсь, что мистер Малвихилл уже заметил ахиллесову пяту этого варвара и, исходя из этого, планирует свою стратегию.

Кейс стоял метрах в десяти от противника, делая глубокие вдохи и медленно выдыхая. Он поймал взгляд Честера и подмигнул ему. Оратор продолжал свою речь на варварском языке.

— Он говорит своим соплеменникам, что мистер Малвихилл — демон, которого он вызвал из царства тьмы, — перевела Унэ. — Вас он называет Четырехглазым Демоном, а меня — Нагой Богиней. Мистер Малвихилл находится под воздействием чар, которые придадут ему сил в битве с верзилой.

— Смотри-ка, — прервал ее Честер. — Кажется, начинается.

Предводитель закончил говорить. Наступило всеобщее молчание. Кейс снял свой кожаный пояс и намотал его на кулак. Мохнатый двухметровый гигант зарычал, оглядывая толпу, шагнул вперед, похлопывая себя лапищами по груди. Он остановился, повернулся спиной к Кейсу и проревел что-то бессмысленное. Кейс в три прыжка очутился возле него и нанес сокрушительный удар правой по почкам.

— Давай, давай, Кейс! Вмажь ему как следует! — заорал Честер.

Верзила заревел, как бык, и быстро обернулся, хватаясь правой ручищей за ушибленное место, а левой пытаясь достать Кейса. Тот, ловко поднырнув под его руку, нанес ему еще два удара под ложечку, сначала правой, затем левой, и тут же полетел на землю от мощнейшего удара наотмашь. Перекувырнувшись несколько раз, он встал на ноги. Дикарь стоял, согнувшись и держась обеими лапищами за живот; с расстояния в дюжину метров Кейс отчетливо слышал его тяжелое, хриплое дыхание.

— Вот теперь, похоже, Кейс его достал!

— Но ведь и мистеру Малвихиллу, наверное, тоже не сладко пришлось!

— Не думаю. Его ругательства звучат вполне обычно. Во всяком случае, он полностью приковал к себе внимание дикарей. Пожалуй, мне пора начинать.

Честер вынул ножичек, оглядел ремни, соединяющие бамбуковые прутья, и принялся их пилить.

— Только бы лезвие выдержало. Мог ли я предположить, когда покупал ножик, что мне придется резать им что-либо, кроме кончиков сигар!

— Пожалуйста, Честер, быстрее! Мистера Малвихилла может хватить ненадолго.

Где-то внизу Кейс нырнул в сторону, уклоняясь от удара, с силой нанес верзиле удар правой под ребра и резво отскочил, как только тот начал менять направление.

— Уф-ф… Начало есть. — Один из ремней упал к ногам Честера. — Думаю, штуки три — и будет достаточно. Кто-нибудь смотрит в мою сторону?

— Нет, никто. Честер, мне страшно. Мистер Малвихилл споткнулся… Ой, сейчас это чудовище его раздавит… Уф! Он едва-едва успел откатиться.

— Слушай, Унэ, давай-ка без этих женских штучек. Выставь на передний план компьютерный аспект своей личности; это тебя сразу уравновесит.

— Мистер Малвихилл только что нанес дикарю очень сильный удар по затылку, — бесстрастно прокомментировала Унэ ход событий на земле. — Удар потряс его.

— Слишком неуклюже. Неужели у него в запасе нет ничего более оригинального? Мне понадобится по крайней мере минут десять…

Честер сосредоточенно продолжал работать: вот на плетеное дно клетки упал третий ремень, вот он раздвинул вертикальные прутья клетки и просунул голову в образовавшееся отверстие. Оно было очень узким, но через минуту ему удалось протиснуть через него и плечи. Вот он перехватился за прутья повыше, выскользнул из клетки и прижался к ней всем телом. Найдя опору для ноги, оттолкнулся, вскарабкался выше, дотянулся до веревки, на которой висела клетка. Взгляда в сторону поля боя хватило, чтобы убедиться, что все внимание толпы было приковано к дерущимся. Честер набрал побольше воздуха в легкие и начал карабкаться вверх по веревке.

Толпа загудела, когда Кейс, словно молотом ударив гиганта по корпусу, сначала левой, потом правой, поднырнул под его локоть, споткнулся и оказался в объятиях громадных ручищ.

— Честер, он сейчас его раздавит! — завопила Унэ.

Честер замер, изогнулся, стараясь рассмотреть, что происходит внизу. Кейс отчаянно барахтался, безуспешно пытаясь ухватиться за что-либо за спиной. Но вот он нащупал указательный палец верзилы и с хрустом заломил его. Гигант взревел: Кейс выламывал палец все сильнее и сильнее…

С диким воплем верзила выпустил Кейса, с трудом выдернул руку и сунул покалеченный палец в рот.

Честер, медленно выдохнув, вскарабкался на ветвь, к которой была привязана веревка. Пошатываясь, он встал на нее, добрался до ствола дерева, вскарабкался к ответвлению, на котором висела клетка с Унэ, и начал пробираться к ней. На площадке внизу вновь раздались вопли зевак. Краем глаза Честер увидел, как Кейс, проскользнув мимо верзилы, изловчился и изо всех сил рубанул того ребром ладони по шее.

Честер скользнул по веревке к клетке, где находилась Унэ.

— Честер, лучше бросьте меня. Спасайтесь сам.

Честер уже лихорадочно перепиливал ремни на клетке.

— Даже если бы я был самым презренным трусом, я все равно не смог бы бросить тебя из практических соображений, Унэ. Потерпи еще пару минут.

Вот подались места соединений. Где-то там, внизу, продолжал биться Кейс. Вот Честер ухватился за вертикальные прутья и, раздвинув их руками, дал Унэ проскользнуть через образовавшееся отверстие. Она, словно кошка, вскарабкалась по прутьям клетки, ухватилась за веревку и легко полезла по ней вверх. Честер последовал за ней.

Где-то над ним послышался судорожный вздох Унэ, и Честер увидел, как она показывает пальцем куда-то вниз. Обернувшись, он успел увидеть, как Кейс, ловко увернувшись от страшного удара, поднырнул под своего громадного врага и сбил его с ног. Когда тот с ревом попытался подняться на ноги, Кейс кулаком угодил ему прямо в челюсть, снова опрокидывая на землю. Детина замотал головой, шатаясь, поднялся на ноги и бросился на Кейса. Но тот был наготове. Он бросился под ноги приближающемуся чудовищу. Честер даже зажмурился, когда громадная фигура верзилы грохнулась лицом вниз со всего размаха на твердую землю, перелетев через скрючившегося Кейса. Когда улеглась пыль, Честер увидел Кейса. Тот был на ногах, но тяжело дышал; гигант неподвижно лежал на земле, растянувшись во весь рост, как бревно.

— Не очень-то кстати, — пробормотал Честер. — Лучше бы он задержал их внимание еще минут на пять.

— Теперь-то они нас точно заметят, — прошептала Унэ, прижавшись своим стройным телом к грубой коре дерева.

— Не двигайся, — выдохнул Честер. — Подождем, что будет дальше.

Онемевшая от изумления толпа вдруг разразилась криками восторга; дикари бросились к Кейсу, окружили его и стали в восхищении хлопать по спине; в поверженного гиганта тыкали пальцами и танцевали вокруг него, что-то бессвязно выкрикивая. Честер увидел, как Кейс, украдкой бросив взгляд в сторону клеток, вдруг нагнулся к земле и взял в руки два больших гладких камня. Толпа смолкла и отпрянула от Кейса. Один или два дикаря схватились за копья. Кейс поднял руку, призывая к тишине, небрежно подбросил вверх один камень, быстро перекинув второй из левой руки в правую, чтобы успеть схватить первый освободившейся левой, подбросил второй камень…

— Вот оно что, — с благодарностью проговорил Честер. — Дружище Кейс! Он завлекает их жонглированием. Бежим, Унэ!

Они в молчании спустились на землю. Оглянувшись, Честер увидел, как Кейс подобрал третий камень и продолжает жонглировать уже тремя. Дикари наблюдали за ним, раскрыв от изумления рты. На секунду задержавшись за стволом громадного дерева, Честер и Унэ крадучись пробрались к лесу, нашли петляющую среди деревьев тропинку и бросились наутек. Крики дикарей, оставшихся позади, становились все тише и тише, совсем пропав наконец где-то вдали.

— К прогалине, скорей! — Запыхавшийся Честер прибавил ходу, поравнявшись с Унэ. — Теперь нам остается всего-навсего обыскать несколько сотен квадратных миль леса, чтобы найти наконец ковер и кресла.

— Ничего, Честер, не волнуйтесь. — Унэ легко бежала рядом с ним. — Думаю, я знаю дорогу.

— Ну что ж, — пыхтел Честер, — остается только надеяться, что, когда мы найдем, что ищем, компьютер все еще будет ждать нас, а его метроном будет все так же мерно отстукивать секунды.

Глава 4

Честер, пошатываясь, преодолел несколько последних метров поросшего травой склона холма, отделявших его от ковра, и, обессиленный, плюхнулся в одно из желтых кресел.

— В следующий раз, когда я соберусь на прогулку в лес, — сказал он со стоном, — пожалуй, надену подходящую обувь; эти штиблеты трут ноги — просто сил нет.

— Ни малейшего намека на преследование, — констатировала Унэ. — По-видимому, мистер Малвихилл все еще успешно удерживает их внимание.

— Постой-ка, Унэ, я вижу там дым. — Честер показал рукой в сторону, откуда они прибежали. — Не думаешь ли ты, что…

На лице Унэ появилось озабоченное выражение.

— Я не думаю, что у них было достаточно времени, чтобы начать жарить мистера Малвихилла на костре. Пока.

— Боже мой, Унэ. Ты полагаешь, что такое возможно?..

— Судя по их культурной парадигме, если мои наблюдения верны, такой исход не является невозможным.

Честера как пружиной выбросило из кресла.

— Мы должны вернуться обратно. Может быть, нам удастся застать их врасплох.

— Как хотите, Честер. Но я боюсь, что этим мы ничего не добьемся. Ни один из нас не имеет достаточной силы, чтобы противостоять им.

Честер сник.

— Я всегда вел такую… цивилизованную жизнь. Никогда не думал, что мне придется чего-то добиваться своими мускулами.

— Давайте продолжим заниматься делом, Честер. Мы достанем оружие и поспешим назад.

— Думаю, это единственное, что нам остается. Бедняга Кейс. — возможно, его уже жарят живьем. Он пожертвовал собой ради нас. Ради бога, поторопись, Унэ! Ты ведь уже в контакте с машиной, я надеюсь?

Унэ секунду подумала, затем как-то неопределенно улыбнулась.

— Думаю, да. Я попытаюсь. Станьте рядом со мной, Честер.

Он схватил ее за руку. Ярко освещенная солнцем сцена исчезла, уступив место другой: они стояли на проезжей части покрытой черным асфальтом улицы какого-то города. По обеим сторонам улицы тянулись из полумрака к солнечному свету высокие здания. Слева от них промчалась громыхающая машина. Две поменьше, фыркнув моторами, резко обогнули их справа и, взвизгнув тормозами, замерли как вкопанные. Прямо на них надвигался громадный грузовик; раздалось шипение воздуха в тормозах, грузовик со скрежетом остановился, нависая своей громадой над креслами, шины его передних колес наехали на отделанный бахромой край ковра. Водитель за пыльным стеклом что-то заорал и начал размахивать кулаком. Крик его потонул в общем шуме-гаме автомобильных рожков, голосов, моторов. Честер в один прыжок оказался на тротуаре, увлекая за собой Унэ.

— Что-то не так, — выдохнул он. — Где мы находимся, Унэ?

— Не знаю, произошла какая-то путаница в координатах, Честер! Может быть, потому что мистер Малвихилл остался там.

Полный крепкий мужчина в жилете, под которым была засаленная рубашка, бросив зубочистку, которой ковырялся в зубах, шагнул к ним из дверного проема здания с крышей в форме трех куполов из потускневших и окислившихся медных листов.

— Эй, сестренка, ты ничего не забыла? — Он похотливо осклабился, пожирая глазами фигуру Унэ, от лодыжек — все выше и выше… Стоящий позади него второй мужчина отпихнул его в сторону.

— Приветик, детка, — живо проговорил он. — Такая красотка, как ты, и я могли бы легко поладить. Правда, ты немного тощевата, ну да Бенни нравятся такие малышки.

Честер шагнул ему навстречу.

— Понимаете, мы участвуем в эксперименте…

Бенни скользнул по нему взглядом и ткнул его выпрямленными каменными пальцами прямо в солнечное сплетение.

— Отвали, дерьмо! — Честер согнулся пополам, задыхаясь.

Образовавшаяся вокруг них толпа расступилась, пропуская пробивающегося сквозь нее человека в розовой форменной одежде и в блестящем хромированном шлеме. На руке его на ремешке болталась резиновая дубинка. Он оглядел Унэ с ног до головы и потянулся к ее руке.

— Пошли, сестренка, ты задержана.

Она залепила ему такую оплеуху, что крикливо одетый полицейский почти опрокинулся назад.

— Бежим, Честер! — закричала Унэ.

Она схватила Честера за руку, он с трудом выпрямился и заковылял за ней. Толпа вновь расступилась в изумлении.

— Ну-ка, наподдай им, крошка, — весело заорал какой-то пьяница.

Полицейский бросился за ними, споткнулся о подставленную ногу пьянчужки и рухнул со всего маха на землю.

Перед беглецами открылась широкая аллея. Честер и Унэ рванули по ней, завернули за угол, опрокидывая на ходу мусорные баки, и оказались в тенистом дворике, увешанном линялым бельем.

— Уф, вроде оторвались, — вздохнул с облегчением Честер. — Не знаю, Унэ, куда ты нас забросила, но то, что мы далеко от дома, совершенно ясно. Все это выглядит как пародия на двадцатый век, за исключением этого полицейского в розовом одеянии.

— Сама ничего не понимаю, Честер, — всхлипнула Унэ. — Я была уверена, что использовала нужный угол пи на удельное сопротивление в квадрате…

— Толпа реагировала, как нужно. Хорошо, что они прирожденные зеваки. — Честер сорвал с веревки какую-то рубаху с длинными рукавами и набросил ее на плечи Унэ.

— Я должен найти тебе одежду. Нырни в какую-нибудь дверь и затаись. Я вернусь, как только смогу.

Через десять минут Честер вернулся. В его руках был ворох шмоток.

— Я нашел магазин спортивной одежды, — пропыхтел он. — Ну и в удивительное местечко ты нас забросила. Мне пришлось открыть какой-то, как они сказали, кредит по счету покупателя.

Унэ натянула на себя несколько тесноватую одежду: нейлоновые трусики, бюстгальтер, джинсовые бриджи для верховой езды, белую полотняную блузу, зеленый твидовый пиджак и низкие жокейские сапоги.

— Ты выглядишь очаровательно, Унэ, — проговорил Честер, — как на картинке из какой-нибудь старинной книги. Ну, теперь мы можем…

— О боже, там кто-то бежит, — вскрикнула Унэ. — Спрячемся?

— Стой тут, в проеме, а я присяду за мусорный бак.

Едва Честер успел скрыться, как в конце аллеи появился полицейский с подбитым глазом.

— Вот она, ребята, — закричал он, — я же вам говорил…

Честер выглянул из укрытия и увидел приближающихся цепью полдюжины полицейских.

— Следите за каждым ее движением. Она похожа на акробатку из цирка. Ну как, сестренка, будешь опять сопротивляться или пойдешь за нами?

— Эй, сержант, ты же говорил, она голая.

— Просто она уже оделась. Но девица та же.

Полицейские с опаской подошли ближе.

— По-моему, она не опасна, — заметил толстый полицейский.

Из своего укрытия Честер вытянул ногу, и полицейский, сделавший резкий шаг вперед, чтобы схватить Унэ, зацепился за нее и плюхнулся лицом в кучу отбросов. Унэ бросилась бежать, полицейские рванулись за ней. Раздались хриплые вопли и звуки борьбы.

Честер, поспешивший на помощь, наступил ногой на что-то скользкое и рухнул как подрубленный. Вспыхнувший в его глазах сноп искр сменился темнотой…

Голова у Честера раскалывалась. Он перевернулся и вновь впал в забытье. Нужно, видимо, пожаловаться администрации насчет матраса, да и не жарко здесь в общем-то. Он пошарил, пытаясь нащупать рукой одеяло, наткнулся на твердую неровную стену, открыл один глаз и уставился на железные решетки и бетон. Потом привстал и нащупал огромную шишку на затылке.

— Унэ? — позвал он.

Ответа не было. Он поднялся на ноги и поплелся к двери. Прижавшись лицом к решетке, Честер увидел длинный коридор. Другие камеры, которые он мог видеть, пустовали. В шести метрах от него дремал за столом при свете тусклой лампочки небритый человек в блекло-синей униформе. На стене позади него висел календарь с загнутыми краями, на котором была изображена обнаженная красотка в доходящих до бедер сапогах, егерской шляпе и с двустволкой в руках. Честер напряг глаза и разобрал цифру — 1967. Он застонал.

Каким-то образом, подумал он, Унэ забросила их в некую гротескную пародию на безмятежные дни прошлого века, когда жизнь была спокойной и приятной. Снова Честер тихо окликнул Унэ. Слышно было, как где-то капает вода. С улицы доносились приглушенные звуки. Он вернулся к застланной серым одеялом койке, морщась от головной боли, пытаясь обнаружить хоть что-нибудь в своих карманах. Оказалось, что местные полицейские многого не изъяли: он нашел лазерную спичку в серебряном корпусе, пластиковую кредитную карточку, наполовину полную пачку ароматических тонизирующих палочек и миниатюрный тридивизор.

«В общем-то, маловато для того, чтобы можно было взломать стальную дверь этой гнусной камеры», — печально подумал Честер. Он бесцельно покрутил выключатель тридивизора, вздрогнул от какофонии звуков и с опаской уменьшил громкость.

— Итак, Джим, — послышался тонкий голос, — мы в космосе, на пути к Венере.

— Да, Боб, — ответил ему голос еще тоньше, — нам едва удалось ускользнуть от этих жуликов из космического патруля. Они боятся, что мы обнародуем кое-что об их противозаконных делишках.

— Ты прав, Джим. Как бы там ни было, если только мы доберемся до Венеры раньше них, мы будем в безопасности. Мы обратимся за содействием к профессору Зорху, который известен своими глубокими научными исследованиями и тому подобным…

Честер выключил приемник. Все эти развлекательные программы вообще не меняются, будто их законсервировали. Герои всегда выпутываются из самых немыслимых ситуаций, умудряясь даже шариковую ручку превратить в смертоносный бластер. Но что можно сделать с помощью пластмассовой кредитной карточки? Или ароматической палочки? Тридивизор тоже не поможет, что же касается дистанционной лазерной спички…

Честер нащупал футляр, открыл его и достал пятисантиметровую тонкую трубочку из кварца с крошечной рабочей головкой на одном конце. Где-то он читал, что со спичкой нужно обращаться очень осторожно, чтобы не повредить внутри хрупкие линзы наведения.

Бережно Честер удалил защитный колпачок, под которым был спрятан регулятор наведения. Теперь ему нужен был какой-нибудь инструмент. Ага, жесткая кромка кредитной карточки идеально подошла. Честер зажег спичку и медленно повернул регулятор. Спичка выбросила тонкую струйку голубого пламени. Честер повернул регулятор до отказа, пламя увеличилось. Разочарованно Честер смотрел на спичку: вряд ли что-нибудь можно сделать с помощью язычка пламени не длиннее пальца. Слабый едковатый запах заставил его поморщиться. Похоже на паленую шерсть. Запах усиливался. Краска на противоположной стене запузырилась, на ней появилось небольшое коричневое пятнышко, которое увеличивалось, обугливаясь по краям. От него медленно поднимался дымок. Честер несколько секунд в изумлении наблюдал за происходящим, потом вздохнул с облегчением и погасил спичку. Дымок пропал.

Еще раз скосив глаза на кварцевую трубочку, потрогав ее тонкий корпус, Честер через решетчатую дверь посмотрел в коридор. Человек в кресле продолжал безмятежно спать. Честер навел спичку. Пятнышко на поверхности стола рядом с локтем спящего запузырилось, задымилось. Честер стал медленно перемещать пламя до тех пор, пока длинные волосы стражника, спускающиеся на уши, не стали скручиваться под огнем. Охранник поморщился, затем хлопнул себя по макушке, сел, фыркая и оглядываясь. Честер резко отпрыгнул от двери, нырнул под койку, свернулся калачиком, прижавшись к стене. В дверном проеме показалось небритое лицо тюремщика, который, щурясь, пытался разглядеть что-нибудь в полумраке камеры. Последовало сдавленное восклицание и бряцание ключами. Дверь открылась. Честер прицелился, направив пламя на мозолистую пятку большой босой ноги. Человек вскрикнул и подскочил, хватаясь за обожженное место. Честер перевел пламя на другую ногу. Охранник сделал неуклюжее па, дико озираясь вокруг. Затем он бросился к двери с криком: «Полтергейст! Эй, Гарни!»

Честер выкатился из укрытия, юркнул в открытую дверь и, едва успев спрятаться в сером шкафу у стены, услышал, как мимо тяжело протопали три пары ног.

— И не спорь со мной, — орал босоногий страж, — я их видел раньше, много раз… Они надумали со мной поиграть. Этот, который здесь в камере, он злой. Сначала он приподнял мой стол и принялся швырять разные там вещи, а опосля подпалил мне пятки.

— Не опосля, а после, — проворчал второй. — А бутылку он тебе не бросил, Лем?

— Гляди сюда, — снова начал босоногий, — вы, парни, мне никогда не верите, а когда я видел летающую тарелку…

— Я что-то не вижу бутылки.

Три тяжеловесных стража переговаривались в метре от укрытия Честера. Он прицелился в узкий просвет между ними, навел пламя на одеяло, свисающее с койки в камере на противоположной стороне коридора. Взвилась струйка дыма.

— Эй! — взвизгнул один из охранников. — Они вона уже где!

И скрылся из виду, крича: «На помощь!»

За ним последовали остальные. Честер немного послушал, как удаляется топот трех пар ног, бежавших наперегонки, положил в карман спичку и бросился к боковому выходу.

Полчаса спустя в украденном потертом коричневом пиджаке из твида, который прикрывал необычную, бросающуюся в глаза спортивную куртку с отделкой из пластика, Честер вышел к улице, где очутились он и Унэ, попав в этот странный город. Ее перспективу изуродовала огромная вывеска «ОБЪЕЗД». У бровки были припаркованы полицейские машины. Место вокруг ковра с двумя креслами на нем было отгорожено выкрашенными в желтую краску козлами, на которых болтались красные предупредительные лампочки. Толпа зевак прибывала.

— Давай-давай, проходи, — орал на них полицейский, — сейчас тут будет взвод саперов. Что, не терпится всем скопом взлететь на воздух?

Честер остановился, ища глазами в толпе Унэ. Ее не было. Ее не было также в тюрьме… по крайней мере, в той части, которую Честеру удалось обследовать. Если бы она была на свободе, наверняка пришла бы сюда. Хотя это мало что изменило бы. Никто не сможет проскользнуть через полицейский кордон.

Честер глубоко задумался. Если бы только Кейс был здесь или Унэ. В любом случае, если он не прорвется к ковру, ему никогда не увидеть их обоих.

Кейса, должно быть, сейчас медленно поджаривают, конечно, в случае, если костер, который Честер увидел в последний момент, предназначался для этой цели. А может, он чересчур пессимистичен? Не жонглирует ли до сих пор Кейс, время от времени бросая взгляды на тропинку в джунглях в ожидании подмоги?

А Унэ? Она, не исключено, поджаривается под ярким светом тюремных ламп, направляемых ей в лицо полицейскими, которые, хоть и носят розовую форму, являются полицейскими с головы до пят.

Один из полицейских посмотрел в направлении Честера. Прогулочным шагом, насвистывая, Честер дошел до первого дверного проема, быстро юркнул в него и очутился в магазине; казалось, весь торговый зал был оклеен объявлениями «Продается по сниженной цене» и забит шаткими столами, на которых громоздились стопки кричаще раскрашенных товаров, среди которых со скучающим видом бродили пытающиеся что-то выбрать покупатели.

Честер лихорадочно соображал. Ему нельзя здесь долго находиться: еще немного, и полицейские наверняка заметят его. Может быть, если попытаться сделать внезапный бросок к ковру…

Он посмотрел через витринное стекло. Полицейские были здоровенные, как на подбор, и их было много; козлы стояли вплотную друг к другу, патрульные машины наготове зловеще фыркали. Нельзя было и надеяться, что ему удастся преодолеть это мощное заграждение, используя лишь эффект внезапности; ему придется сделать что-то, чтобы отвлечь их внимание, и затем тихонько проскользнуть на ковер.

— Отвали с дороги, ублюдок, — каркнула тучная дама с усиками, оттесняя Честера в сторону.

— О, простите, мэм… — Честер передвинулся к другому прилавку и оказался перед стойкой прозрачных пластиковых пакетов, нервно теребя их пальцами.

— Это на два литра, — сказал продавец покупателю, стоявшему слева от Честера.

Честер взял один пакет и стал рассматривать его. Он был из хорошего и прочного полиэтилена.

— Заклеивается горячим утюгом, — продолжал объяснять покупателю продавец.

Честер порылся в кармане. Гм-м… По его кредитной карточке здесь, конечно, ничего не дадут. Значит, ему придется…

И тут прямо перед глазами увидел большую табличку: «В кредит не продаем!»

— Откуда мне знать, для чего вам они? — продолжал продавец. — Ну так вы покупаете их или нет?

Покупатель слева что-то промямлил. Продавец повернулся к нему спиной. Честер стянул с прилавка добрую стопку пакетов и, сунув их под пиджак, направился к двери. Едва он сделал несколько шагов, как позади раздался хриплый голос.

— Эй ты, парень в дурацких штанах!

Честер проскользнул между двумя почтенного возраста женщинами в кричаще ярких ситцевых платьях с неровными подолами и бросился наутек. Покупатели начали поворачиваться в его сторону. Сзади раздался пронзительный звук свистка. За углом Честер увидел короткий лестничный пролет с железными перилами. Он взлетел по нему, перепрыгивая сразу через четыре ступеньки, и, с грохотом хлопнув массивной застекленной дверью, оказался в полутемном коридоре, в котором сильно пахло прогорклым растительным маслом, инсектицидами и дешевым дезодорантом. Впереди был покрытый ковром лестничный пролет, лестница вела куда-то наверх по узкому проходу, оклеенному пожелтевшими от времени обоями. Честер начал взбегать по ней, проскочил одну площадку и услышал, как внизу с грохотом хлопнула дверь.

— Сюда! — закричал кто-то.

— Проверь внизу! Я бегу наверх!

Еще три пролета, и лестница сменилась узким коридором, оканчивающимся стеной с серым окном за тонкими занавесками. На лестнице уже близко раздавался топот ног. По обе стороны коридора было по три двери с фарфоровыми шарообразными ручками. Честер прыгнул к первой слева. Она затрещала, но не поддалась. Вторая открылась, но он тут же понял, что в комнате кто-то есть. Честер рванулся к третьей, открыл ее, прыгнул внутрь и резко захлопнул дверь.

В два прыжка он достиг ванной и прильнул к заляпанному зеркалу. Он схватил тюбик крема для бритья, выдавил крем на ладонь и быстро размазал его по лицу и шее. Затем сорвал с себя пиджак и спортивную куртку, отбросил их в сторону, схватил с полки станок для бритья, в котором не было лезвия, и провел им по щеке, оставив в пене широкую полосу. Затем он бросился к двери и настежь распахнул ее.

Мимо, громыхая ботинками, пронесся полицейский, бросив на него быстрый взгляд.

— Всем оставаться на месте, — прорычал он.

Честер отпрянул, тихонько закрыл дверь и облегченно вздохнул.

— Кто скажет, что программа для полуночников всего лишь бессмысленная трата времени? — пробормотал он.

Он из окна посмотрел на запруженную людьми улицу. Ковер выглядел маленьким и жалким в центре ограждения, полицейских и толпы зевак.

«По вертикали где-то около пятнадцати метров, — прикинул Честер, — и столько же по горизонтали от фасада здания».

Звуки в коридоре наконец затихли. Он зашел в ванную, выкрашенную зеленой эмалью, вытер с лица пену, взял в комнате с пола рубашку, затем осмотрел полки в кладовке, в спальне и в кухне. В шкафчике под раковиной он нашел электрический утюг. Тут же в углу вертикально стояла гладильная доска. Он установил ее, включил утюг и сосчитал свои пластиковые пакеты. Их оказалось сорок два.

«Однако, — подумал он, — не стоит начинать с них, пока не ясен способ доставки».

Внимательно обследовав квартиру, он обнаружил моток толстой бечевки, гвозди, молоток, тяжелый степлер, несколько старых подшивок порнографического журнала и небольшую пластиковую корзину для мусора. После этого он принялся за работу.

Стараясь не слишком громко шуметь, он забил два толстых гвоздя в подоконник на расстоянии двадцати сантиметров друг от друга и два — в стену напротив на таком же расстоянии, но на метр выше уровня подоконника. Затем натянул на них через всю комнату две параллельные бечевки. Потом аккуратно вырезал дно у мусорной корзины и прибил ее к стене над ранее вбитыми гвоздями дном вниз. Следующие два гвоздя были вбиты в правую стену, а еще два — на таком же расстоянии в противоположную стену почти под потолком. И снова он натянул бечевку на них так, чтобы образовались две параллели.

Честер прислушался. С улицы доносился неясный шум, капала вода в ванной, где-то ревел, прибавляя обороты, двигатель. Он подошел к холодильнику, вытащил банку пива и, отпив добрую половину, вновь принялся за работу. Он раскрыл один из журналов и с изумлением уставился на разворот, на котором красовались вымяподобные женские прелести в цвете. Повесив журнал на бечевку у самого подоконника, он с помощью степлера закрепил его так, что между двумя параллельными бечевками образовался мелкий желоб. За первым номером он закрепил другой, третий и так далее. Быстро работая, Честер из журналов соорудил желоб, доходящий до самой стены и заканчивающийся под мусорной корзиной без дна.

Он сделал шаг назад, оглядывая свою работу. Желоб, к сожалению, провисал на сгибах журналов так, что бечевки почти сходились. Поэтому он пошел в кладовку, извлек оттуда полдюжины проволочных вешалок, согнул их, превратив в V-образные распорки, которые потом вставил между бечевками с интервалом в один метр. Теперь желоб напоминал плавную кривую, идущую от корзины к подоконнику. Через пятнадцать минут была готова вторая часть желоба, идущего плавной кривой от левой стены к верхнему отверстию корзины. Взяв со стола большой моток клейкой ленты, Честер с ее помощью прикрепил несколько вырванных страниц с фотографиями обнаженных женщин к нижней части желоба, чтобы закрыть стыки между журналами.

Вернувшись на кухню, он допил оставшееся в банке пиво, наполнил водой один пластиковый пакет и с помощью куска бельевой веревки выровнял верхний край пакета, затем провел по нему горячим утюгом, запаяв таким образом. Он вернулся в комнату, встал на стул и положил наполненный водой пакет в корзину. Опустившись не более чем на три-пять сантиметров, пакет прочно застрял в отверстии корзины. Честер снова сходил на кухню, достал из шкафа почти полную полулитровую бутылку растительного масла, вернулся в комнату и щедро плеснул из нее на пакет. Пакет легко скользнул вниз и плюхнулся в нижний желоб, из которого Честер вытащил его и отставил в сторону.

Честер вернулся на кухню и аккуратно наполнил водой и запаял утюгом остальные пакеты. Затем ножом проткнул отверстия по бокам корзины и через эти отверстия продел бечевку. На одном ее конце он завязал крепкий узел, а другой конец зацепил за деревянную палку так, что веревка натянулась, как бы заменяя дно корзины. Встав на стул, он дотянулся до приподнятого края верхнего желоба и плеснул в него добрые полбутылки растительного масла, размазав его по всему желобу. Остатками масла он смазал нижнюю, более крутую часть.

Теперь он вернулся на кухню, где, напоминая груду гигантских яиц, лежали наполненные водой пакеты. Он взял один из них и поместил его в начало верхнего желоба. Пакет легко соскользнул по нему в корзину и остановился, упершись в натянутую бечевку. Честер загрузил желоб оставшимися пакетами с водой. Расположившись по всей его длине, блестя выпуклостями, пакеты лежали один к одному.

Честер пересек комнату и выглянул в окно. Полицейские внизу расхаживали с рулетками, складывали руки на груди, позируя перед фотографами, взмахивали руками, отгоняя наседавшую толпу, которая уже была готова поглотить этот крохотный клочок активности стражей порядка. Честер приподнял оконную раму сантиметров на тридцать. Растительное масло каплями стекало с конца желоба на подоконник. Поднырнув под лотком, он прошел в ванную, умылся, пригладил волосы, заправил рубашку, накинул пиджак, затем снял с пальца свое массивное серебряное кольцо и положил его на полочку аптечки рядом с кремом для бритья.

Затем он открыл дверь и выглянул в коридор. Все тихо. На столе возле двери лежала коробка спичек. Он зажег одну и поднес ее к палочке, на которой держалась бечевка в дне мусорной корзины, и, когда та воспламенилась, пулей бросился к лестнице, перепрыгивая через пять ступенек, пронесся по площадке, сбежал по второму пролету и дальше до самого нижнего этажа.

Тяжело дыша, он на секунду задержался, чтобы выглянуть на улицу. Люди толпились уже возле самого угла дома. Он вышел на улицу, быстро дошел до угла и, расталкивая зевак, протиснулся к месту, откуда были хорошо видны окна третьего этажа. Одно окно, точно над самым оживленным местом, было открыто. Занавеска слегка колыхалась; был ясно виден край желоба.

Но ничего не произошло.

Честер от волнения сглотнул. Для того чтобы пробежать вниз по лестнице три пролета, ему понадобилось никак не больше чем полминуты. Неужели потухла спичка?

Что-то мелькнуло в окне, дугой сверкнуло в воздухе и шлепнулось прямо в толпу. Послышался сдавленный крик. Толпа непроизвольно бросилась вперед и тут же отпрянула, благоразумие взяло верх над любопытством. Честер уже протискивался сквозь группу репортеров, когда из окна вылетел второй почти невидимый снаряд.

— Оно радиоактивно! — завопил кто-то.

Толпа забурлила. Раздался женский крик. Появились полицейские и начали оттеснять толпу с обстреливаемого участка. Третья бомба, вылетев из окна, упала прямо наголову высокому полицейскому и разлетелась тысячей брызг; коп издал вопль и рванул в поисках укрытия. Тут же упал на землю и разлетелся вдребезги четвертый пакет с водой.

— С интервалом менее чем в секунду, — пробормотал Честер, лавируя среди бегущих граждан. — Многовато масла на стенах корзины.

На быстро пустеющей площадке вокруг ковра остались четверо полицейских. Один из них вынул пистолет и выстрелил в воздух; трое других, увидев на ковре расплывающиеся мокрые пятна, бросились на землю лицом вниз. Честер наконец достиг открытой площадки и, обогнув один ряд патрульных машин, увидел, как за ним сверкает мигалками второй ряд, третий… Следующий снаряд упал, не долетев до центра, обдав брызгами полицейскую машину и послав высоко в воздух фонтанчики воды. Две толстухи бросились наутек с передовых позиций, вопя и брезгливо стряхивая на бегу капли воды.

Честер едва успел увернуться, получив локтем по ребрам, и вывалился на открытое место.

— Эй! — раздался позади него пронзительный голос. — А ты не тот парень, который…

Честер уже занес ногу, чтобы перелезть через козлы.

— Далеко ли собрался, забулдыга? — проревел полицейский.

Он шагнул вперед, вынимая пистолет, и в это время прямо ему в лицо шлепнулся пакет с водой. Он неуклюже опрокинулся навзничь. Честер перелез через козлы и сделал два шага к ковру.

И тут его словно ударили громадным молотом по голове. Казалось, что весь мир вздыбился и ударил его в лицо.

«Странно, — как во сне подумал Честер. — Я всегда думал, что водородные бомбы взрываются с невероятным грохотом».

Кто-то хватал его за руку.

— Вот он, тот ублюдок, я его узнала, — верещал кто-то у него над ухом.

Честер помотал головой, вырвал руку и с трудом поднялся на ноги. Между ним и ковром качался на четвереньках полицейский без шлема. Толстуха подняла сложенный зонтик.

— Я требую вознаграждения, — пронзительно закричала она.

Взорвалась очередная бомба. Полицейский сфокусировал взгляд на Честере и сделал бросок к нему. Честер увернулся и, оттесняя толстуху, нанес ей ответный удар по ребрам, потом прыгнул на ковер. Скользнув по нему, он остановился как раз между двумя креслами, увернулся от очередного пакета с водой и завопил:

— Компьютер, выведи меня отсюда! Быстро!

Глава 5

Высокие здания, улица, полицейские поблекли и словно испарились. Замерли, как отрезанные, звуки. Честер стоял в центре широкой площади, вымощенной разноцветными булыжниками, по краям ее выстроились в ряд маленькие магазины и лавки торговцев. За спиной Честера виднелся зеленый склон холма, до самого горизонта усеянный ослепительно сияющими белизной виллами. Люди в ярких одеждах двигались от магазина к магазину, разглядывая товары, сходились группами для того, чтобы поговорить, или просто прогуливались. В открытых окнах над лавкой ювелира трепетали на ветру белые занавески. По площади плыл запах жарящейся свинины. Где-то вдали кто-то наигрывал на флейте неторопливую мелодию.

Честер застонал:

— О, бог ты мой, куда ты забросил меня на сей раз, компьютер?

— Согласно вашим инструкциям, — послышался откуда-то из воздуха голос машины, — мне следовало просто…

— Да, знаю, знаю. Я, кажется, всегда плохо формулирую свои желания. Каждый раз, когда делаю какой-либо ход, я оказываюсь в еще худшем положении, чем был. Вот теперь я потерял Кейса, да и Унэ тоже. Где я сейчас?

— Согласно показаниям моих приборов, это должна быть резиденция Честера.

— Проверь-ка ты лучше свои электронные схемы.

Внимание Честера привлекла вмонтированная в мостовую и полузакрытая краем ковра бронзовая табличка.

Надпись гласила: «На этом месте покинул род людской, оставив людям дар мудрости, легендарный Кез-отец, герой и учитель. Этот миф, который восходит к культуре…»

— Боже! — пробормотал Честер. — Похоже, я уже успел покуситься на местную святыню.

Он быстро отошел в сторону от этого места.

Рядом, увлеченно глядя на что-то позади Честера, стояли два человека, старый и молодой, оба одетые в свободные тоги. Честер кашлянул, прочищая горло, и сделал шаг в их сторону. Ничего не остается, как нагло выкручиваться и начисто отрицать свою вину.

— Я Белый Бог, — сказал он. — Прихожу, приношу палочку волшебную, машу ею, и — трах! — все валятся замертво.

Двое не обратили на него никакого внимания.

— Великолепно! — вскричал тот, что постарше, поворачиваясь к своему молодому спутнику в зеленой тоге. — Ты наблюдал это странное явление, Деван?

Его спутник — мускулистый мужчина с ясными синими глазами и белозубой улыбкой — кивнул:

— Два странных стула и ковер… Они возникли из ничего, когда я на секунду отвернулся. Мне сложно соотнести данное явление с моими представлениями о мире. Очень интересная проблема!

— Может быть, стоит отнести это на счет старческих отклонений в моей психике?

Старик обратился к Честеру:

— Молодой человек, вы видели, как прибыла сюда эта мебель?

Честер прочистил горло:

— Не совсем так, сэр. Дело в том, что именно я принимаю участие в эксперименте, и похоже, что я потерял ориентиры. А вы не могли бы мне сказать…

— Нет, — сказал старик, решительно покачав головой. — Было бы слишком хорошо, если бы это был эксперимент. Но это не так. Почему все-таки никогда не найдешь свидетелей этих сверхъестественных явлений?

— Возможно, — вмешался человек в зеленом, — что это не что иное, как вероятностный кризис, который предсказал Васауали.

— Ничего сверхъестественного, — возразил Честер. — Всего лишь следствие незначительного сбоя в работе машины. Понимаете, я…

— Пожалуйста, молодой человек, обойдемся без этих механизмов, прошу вас…

— Вы не поняли. Это моя мебель.

Старик поднял руку:

— Боюсь, что я буду настаивать на своем первоначальном предположении. Я ясно видел, как вы подошли со стороны… Впрочем, я не уверен, откуда именно — но точно знаю, что это произошло уже после того, как вещи материализовались. Я уверен, что вас привлек мой крик изумления, не так ли, Деван?

— Лично я не заметил, когда точно он подошел, — сказал Деван, — но это случилось по крайней мере спустя пять или, возможно, десять минут после того, как подошли вы и я, Норго.

— Вообще-то первым подошел я, — заметил Норго. — Вы же подошли на несколько минут позже, Деван.

— Ладно, пусть так, — сдался Честер. — Но вы мне все-таки можете сказать, как называется этот город?

— Я прямо сейчас направил сюда команду, — сообщил Деван. — Я хочу исследовать все на месте: молекулярный анализ, деформация ткани, хронометрический анализ фазовой интерференции, пси-диапазон, словом, все.

Он отмахнулся от Честера:

— Пожалуйста, отойдите в сторону. Вы загораживаете мне обзор.

— Это будет серьезный удар по рандомизму, — сказал, счастливо улыбаясь, Норго.

— Я хотел спросить, — настойчиво продолжал Честер, — какой это год? Я имею в виду… э-э-э… Это ни в коем случае не будущее, не так ли?

Старик впервые пристально посмотрел на Честера.

— Давайте-ка определимся, — предложил он, сложив руки на груди. — Итак…

— Я имею в виду, что все это, — сказал Честер, показывая вокруг, — есть не что иное, как изобретение моего компьютера. Ну, этакая невинная шутка, вы меня понимаете? Проблема же в том…

Норго заморгал.

— Я подготовлю доклад, — сказал он, — на тему «Псевдорационализация как реакция на отрицание…»

— Видимо, вы не поняли, — вставил Честер. — Я заблудился, а мои друзья могут пропасть без меня.

— Это будет сенсацией на конгрессе, — упрямо продолжал, потирая руки, Норго. — Беспрецедентный источник информации. Что, если я ее соответствующим образом обработаю?! Это нанесет сокрушительный удар по ордейнистам ^[12] и позволит разделаться с ними раз и навсегда.

— К чертям ордейнистов, — взорвался Честер, — я в серьезном затруднении. Моего друга зажаривают живьем, моя молодая знакомая в руках грубых полицейских, а вы…

— Бог мой, да у него наличествуют все признаки галлюцинаторного комплекса, — проговорил Норго, — возникшего, без сомнения, в результате фрустрации как следствия наблюдения феномена кресел. Это также будет весьма интересно конгрессу.

— Ты-ы… сам ты галлюцинация! — заорал Честер. — Сейчас ступлю на ковер и растворю вас всех, вернув туда, откуда вы вышли, — в память компьютера!

Норго обеспокоенно подался вперед:

— Должен попросить вас не трогать ничего из этих предметов: они представляют большой научный интерес.

— Они принадлежат мне, — огрызнулся Честер, отскочив подальше от крепкого, мускулистого Девана.

Однако пять других местных крепышей заняли позиции вокруг него.

— Вы должны следовать своей дорогой, — сказал один из них важно, — только техническим специалистам позволено находиться здесь, пока образцы изучаются.

Норго продолжал:

— Мы просто не можем оставлять многообещающие экспонаты в руках сторонников ошибочных философских доктрин, страдающих еще и психическим расстройством. Я предложу конгрессу…

— Я должен вернуться на свой ковер! — Честер сделал попытку поднырнуть под руки окруживших его людей, но его держали мертвой хваткой. — Эй, компьютер! — заорал он.

Ответа не было. Честера быстро поволокли вон из прибывающей толпы зрителей.

— Еще одно движение, — холодно сказал Деван, — и я прикажу запереть тебя под замок.

— Но… как много времени вам потребуется на исследование?

— Иди, развлекись где-нибудь. У нас масса дел, на которые уйдет порядочно времени.

Честер бесстрастно смотрел на переливающуюся в полуденном солнце рябь открытого бассейна. Хорошенькая брюнетка в узорчатой тоге пересекла террасу и предложила гостю запотевший бокал. Честер отрицательно покачал головой.

— Может быть, искупаемся, Честер?

— Нет, спасибо, Дарина.

— Бедный Честер. Ну взбодрись же!

— Ты ничего не понимаешь! — В голосе Честера послышались жалобные нотки. — Я предаюсь безделью здесь уже несколько недель, в то время как мои друзья попали в такие переделки, от одних мыслей о которых мурашки бегут по спине. Мой компьютер уже, вероятно, разобран, а эти ученые идиоты никак не хотят подпустить меня к ковру.

Дарина сделала понимающий жест:

— Ковер для тебя — некий мощный защитный символ, правда, Честер? Я помню, как одеяло…

— Ничего тут нет защитного и символичного! Просто техническая дисфункция. Мне грозит лишь ловушка в другой нелепой ситуации, изобретенной компьютером. Но даже она привлекает меня больше, чем здешнее безделье, совершенная безысходность.

— Честер, а ты не думал о работе, которой мог бы заняться?

— Какая работа? Я хочу только поскорее убраться отсюда. Трижды под покровом ночи я пытался подползти к моему ковру, но этот парень, Деван…

— Чему ты обучался, Честер?

— Ну, — сказал Честер в раздумье, — я… э-э-э… занимался гуманитарными науками.

— Ты хочешь сказать, что можешь рисовать или что-нибудь в этом роде?

— Ничего подобного. Я специализировался в области управления бизнесом.

— Не помню, чтобы слышала о таком. Это что — игра, требующая умения и навыков, или она основана на случайности?

— И то и другое. — Честер терпеливо улыбнулся. — В колледже нас учили, как управлять большими предпринимательскими корпорациями.

— Понятно. По окончании учебы ты занялся практическим управлением одной из таких организаций, так?

— Да нет. Забавно, но мне не удалось найти ни одного крупного промышленника, который бы ждал зеленого выпускника, чтобы тот рассказал, как нужно управляться с делом.

— Может, нам стоит предпринять что-либо другое? Как насчет рисования?

— Однажды я сделал рисунок, — ответил нерешительно Честер. — Там была схема с номерами и маленькие, тоже пронумерованные, тюбики с краской. Все, что нужно было сделать, это нанести на бумагу цвета в соответствии со схемой.

— Не уверена, что здесь у нас существует потребность в таком искусстве.

— Не надо говорить так пренебрежительно. Президент Эйзенхауэр…

— А что, если заняться каким-нибудь ремеслом или рукоделием? Здесь мы очень ценим ручную работу, Честер.

— О, этим я много занимался. Сделал, например, в прошлом месяце пластикового долгоносика. Из более чем двух сотен составных частей.

— Ты изготовил эти части из пластика?

— Нет. Я купил их готовыми, но…

— А как насчет спорта? — предложила Дарина.

Честер вспыхнул:

— Да, конечно, в колледже я был большим любителем спортивных игр. Не пропустил ни одной за все четыре года.

— Великолепно! — Дарина, казалось, заинтересовалась. — Мы будем рады познакомиться с правилами неизвестных нам атлетических соревнований, в которых ты большой специалист.

— Дело в том, что, по правде, сам я не участвовал в них. Но всегда был на трибуне и болел. Я даже знаю некоторые правила.

— Ты сам не участвовал в игре?

— Нет, я был запасным в студенческой команде.

— И что тебе нужно было делать? — спросила Дарина, зардевшись.

Честер объяснил. Последовала неловкая тишина.

— Честер, а ты когда-нибудь занимался общественно полезным трудом? — спросила Дарина.

— Дело в том, что одно лето я работал на фабрике. Я был контролером станков. В мои задачи входило поддержание станков-автоматов в рабочем состоянии.

— Для этого требовались специальные навыки?

— Если что-нибудь случалось с телевизионным сканером, который в действительности осуществлял контроль, я был всегда на месте, чтобы посмотреть, включился ли резервный прибор.

— Другими словами, ты подключал резервное оборудование в экстренных случаях?

— Нет, оно включалось автоматически. Но уверяю тебя, они там, на фабрике, воспринимали мои функции как очень важные.

— А хобби у тебя есть, Честер?

— О да-да, конечно, у меня была коллекция марок…

— Гм-м… Может быть, что-нибудь более… активное?

— Когда был маленьким, строил модель самолета. Но, само собой, бросил это, когда мне стукнуло двенадцать.

— Почему?

— Ну, отдавало каким-то мальчишеством. Другие мои ровесники к тому времени уже учились играть в гольф… — Честер прервался, так как седой старик занял столик неподалеку. — Черт, вон тот старый идиот, из-за которого вся каша заварилась.

Он встал и направился к дальнему столику:

— Послушайте, мистер Норго, как долго будет продолжаться эта нелепость? Я здесь почти уже месяц, но ни на йоту не приблизился к своему ковру. Мне кажется, что вы не понимаете…

— Спокойно, Честер, — сказал Норго, жестом подзывая официантку, обернутую в нечто напоминающее мокрый носовой платок. — Не понимаете вы, а не я. Идут важные работы; все, что требуется от вас, — это всячески развлекаться.

— Я не в том настроении, чтобы развлекаться!

Норго задумчиво покачал головой:

— Может быть, вы хотите принять участие в эксперименте?

— Что за эксперимент — вивисекция?

Норго мгновение подумал:

— Не думаю, что в этом есть необходимость.

Норго крутанулся в кресле.

— Честер, вы знаете, каков наш главный природный ресурс?

— Какое это имеет отношение к моим проблемам?

— Знаете ли вы, как часто рождается действительно выдающийся интеллект?

— Не очень часто. Послушайте, я…

— Статистика такова: один на четыре миллиона пятьсот тридцать три тысячи двести четыре. Если исходить из количества населения Земли на сегодняшний день, а это составляет полмиллиарда, по законам вероятности среди нас должно быть только около сотни таких высокоодаренных персон. А знаете вы, какой процент этих гениев попадает в условия, способствующие полному раскрытию их потенциальных способностей?

— Могу лишь догадываться…

— Даже процента не наберется, — печально сказал Норго. — При самом счастливом стечении обстоятельств — один человек.

— Очень интересно. Но вернемся к…

— Если бы мы могли, — настойчиво продолжал Норго, — позволить неограниченный рост популяции, ситуация, как считают, значительно улучшилась бы. При десятикратном увеличении общей массы населения число выдающихся мозгов достигло бы тысячи, так вы говорите?

— Я ничего не говорю, но…

— Не так! Потому что ухудшатся условия внешней среды из-за перенаселения. Потенциальные гении окажутся в ситуации, затрудняющей раскрытие их талантов.

— Это едва ли…

— Действительная функция массы — это производство самой своей численностью вероятного гения. Это также является целью нашей системы образования: находить и развивать такие таланты. А это, в свою очередь, возможно лишь при условии, что способности каждой личности развиваются до максимально возможной степени.

— Для чего? Для того чтобы люди вырастали и рассуждали подобно вам?

— Итак, Честер, жизнь не есть реализация некоего инженерного замысла. Она произведение искусства.

— Пока вы рассуждаете на темы искусства, мои друзья…

— Я долго думал, — продолжал Норго невозмутимо, — над чисто теоретической проблемой реакции зрелого, но неразвитого мозга на концентрированное воздействие современной системы образования после, скажем, двадцати пяти лет, когда этот мозг был погружен в атмосферу праздности, лености, беспечности, минимальной требовательности. Давление на него будет, конечно, колоссальным. Разрушаются ли в результате этого мыслительные либо телесные структуры? Верьте мне, Честер, результаты такого эксперимента были бы необычайно важны.

— Но не для меня. Я…

— Вы же, Честер, при средних способностях представляете собой, если не считать элементарных навыков речи и общения плюс несколько дополнительных благоприобретенных умений вроде игры, которую вы называете бридж, тип абсолютно неподготовленного индивида. Ваше тело слабо, воля неразвита, мозг спит…

— Может, мне много и не нужно.

— Все вышеперечисленное делает вас идеальным объектом — если вы захотите принять в нем участие — важнейшего эксперимента.

— Я хочу вернуться на свой ковер.

Норго согласно кивнул.

— Совершенно точно.

Рот у Честера приоткрылся:

— Вы имеете в виду… Да нет же, это шантаж!

— Давайте уточним наши позиции: как только эксперимент будет завершен, ваш… э-э-э… ковер будет передан вам нашей исследовательской группой.

— Сколько времени это займет?

— Я попытаюсь сжать двадцатилетний курс развития до одного года.

— До года? Но…

— Знаю, вы обеспокоены судьбой ваших воображаемых друзей.

— Я говорил вам…

Норго отвернулся, так как перед ним был поставлен заполненный поднос.

— Сообщите ваше решение, Честер.

— Если я дам положительный ответ, вы позволите мне вернуться на ковер?

Норго кивнул, оценивающе принюхиваясь к тарелкам.

— Я сталкивался с коварным, аморальным, антизаконным пиратством. Но это, без сомнения, не идет ни в какое сравнение, — горько заметил Честер.

Норго заморгал.

— Вы хотите сказать, что вы отказываетесь?

— Когда мне можно приступить?

Глава 6

Честер и Норго выбрались из открытой кабины вертолета, на котором они прилетели из Центра. Честер осмотрел незнакомую местность: простор луга, поросшие зеленью холмы и низкое белое здание площадью примерно в четверть гектара около гребня холма. Над входом на белом камне были вырублены слова: «Недействительное не есть нереальное».

Норго и Честер пересекли зеленую лужайку и вошли в просторный холл, где на фоне белых стен ослепительно яркими красками выделялось мозаичное панно.

— А вот и Куве, — сказал Норго.

Через арочный свод навстречу им шел высокий молодой блондин с квадратной челюстью. Он поздоровался с Норго и изучающе уставился на Честера.

— Так вот он, мой объект изучения, — выдавил он, обходя Честера кругом. — Снимите рубашку, пожалуйста.

— Что, прямо сейчас? Я думал, у меня будет время распаковаться, принять душ, прогуляться и осмотреть окрестности, затем, возможно, выпить чашечку кофе, познакомиться с другими студентами, обсудить учебную программу, спланировать расписание…

Куве прервал его:

— У вас не будет возможности распивать кофе и бесцельно болтаться. Ваша программа была спланирована заранее, и, если в этом возникнет необходимость, вас с ней познакомят.

Честер медленно стянул рубашку.

— Какая странная школа! Как часто вы мне разрешите бывать в городе?

— Брюки, пожалуйста, — сказал Куве.

— Что, прямо здесь, в прихожей?

Куве с удивлением посмотрел на Честера:

— По-моему, здесь достаточно тепло, не так ли?

— Да, конечно, но…

— Скажите мне, — с интересом спросил Куве, — вам не кажется, что вы в некотором роде уникальны?

— Я совершенно обычный и нормальный!

Куве тщательно осмотрел Честера.

— Да, вы можете быть источником интереснейшей информации, — сказал он с удовлетворением. — Норго ничуть не преувеличивал; почти полная атрофия мускулатуры, нечеткая артикуляция, неразвитые легкие, невыраженная пигментация кожи, неявные признаки маскулинности…

— Очень жаль, если я не совсем оправдываю ваши ожидания.

— Да нет же, как раз наоборот. Это даже больше, чем мы могли ожидать. И не расстраивайтесь: я разработал подробную программу вашего развития.

— Быстро же вы работаете. Ведь не прошло и трех часов, как я дал согласие.

— Да что вы, я начал работать над этим проектом еще месяц назад, когда Норго сказал мне, что вы непременно согласитесь.

Честер проследовал за Куве по широкому коридору в маленькую комнату, стены которой до самого потолка были уставлены шкафами. Куве показал на один из них.

— Здесь вы найдете одежду. Пожалуйста, наденьте ее.

Честер натянул шорты, зашнуровал сандалии и встал на ноги:

— Больше ничего? Чувствую себя почти младенцем.

В комнату вошла молодая женщина с прекрасной фигурой, в белой юбочке. Она улыбнулась Честеру и взяла его руку, предварительно вытащив из другого шкафа медицинский саквояж.

— Меня зовут Мина. Сейчас я подровняю ваши ногти и введу препарат, замедляющий их рост, — приветливо сказала она. — Стойте спокойно.

— А это зачем?

— Излишне длинные волосы и ногти были бы болезненной помехой при выполнении некоторых упражнений, — объяснил Куве. — А теперь, Честер, я хочу спросить вас, что такое боль?

— Это… м-м-м… ощущение, которое возникает, когда телу причиняется вред.

— Вы почти правы, Честер. Боль основывается на страхе, боязни вреда, наносимого телу.

Куве подошел к полке на стене и вернулся с небольшим металлическим предметом, держа его в вытянутой руке.

— Это ручное бреющее устройство, которым когда-то ежедневно пользовались. Этим острым лезвием водили по коже лица, срезая на ней волосы.

— Я рад, что живу в современную эпоху.

— При оптимальных условиях в процессе удаления выросшего за день волосяного покрытия лица с помощью этого инструмента возникал уровень боли в ноль целых две десятых агона ^[13]. При условиях ниже средних уровень быстро повышался до половины агона, что примерно соответствует ощущению, которое возникает при ожоге второй степени.

— Удивительно, с чем только не приходится мириться людям, — сказал Честер.

— А как ваши ноги, Честер, они в порядке?

— Конечно, а почему они должны быть не в порядке?

— У вас на обеих ногах мозолистые образования и другие отклонения, причиной чему — тесная обувь.

— Конечно, мои штиблеты, может быть, не самый лучший вариант…

— Подобные мозолистые наросты возникают в течение месяцев и даже лет, и боль, которую постоянно при этом испытывает человек, составляет порядка половины агона, хотя человек и не замечает этого.

— А если даже и заметит? Что из того, все равно ведь ничего не поделаешь.

— Совершенно верно. Боль не есть абсолют; это — совокупность ощущений, которые можно научиться не замечать.

Куве протянул руку и ущипнул Честера за ногу.

— Как видите, я давлю с очень умеренной силой, и никакого вреда вашему телу при этом не возникает.

— Вы действительно обещаете не причинять мне вреда? — нервно спросил Честер.

— Теперь закройте глаза и сосредоточенно думайте, что вам ампутируют ногу без наркоза. Скальпель хирурга разрезает вашу плоть, пила вгрызается в живую кость…

Честер заерзал на стуле:

— Эй, больно! Вы слишком сильно давите.

Куве ослабил хватку:

— Я давил ничуть не сильнее, Честер. Ощущение же усилилось, потому что возникла угроза причинения вреда вашим органам. Вы не обратили совершенно никакого внимания на Мину, когда она применила к подушечке вашего пальца дозированный стимулятор в четыре десятых агона, в то время как я отвлекал ваше внимание. Вы восприняли манипуляции с вашими ногтями как вполне нормальные и безболезненные.

Честер потер свою ногу:

— Все еще больно, думаю, завтра будет синяк.

— Возможно, — кивнул Куве, — воздействие духа на функционирование тела гораздо более продолжительно, чем мы об этом думаем.

Мина закончила свои манипуляции, одарила Честера улыбкой и вышла из комнаты.

— Теперь давайте пройдем в гимнастический зал.

Куве провел его по коридору в большой зал с высоким потолком, оборудованный гимнастическими снарядами. Он повернулся к Честеру.

— Что такое страх?

— Это… э-э-э… ощущение, которое возникает, когда вам что-нибудь угрожает.

— Это ощущение, которое появляется, когда вы не уверены, что сами сможете найти выход из трудного положения.

— Здесь-то вы не правы, Куве. Если бы сюда вошел бенгальский тигр, я был бы до смерти напуган, даже если бы точно знал, насколько я беспомощен.

— Оглянитесь вокруг себя; что бы вы сделали, если бы сюда действительно вошел дикий зверь?

— Ну, я бы побежал.

— Куда?

Честер внимательно оглядел зал:

— Бежать по коридору было бы бессмысленно. Там нет двери, которую можно захлопнуть перед носом преследующего меня зверя. Я думаю, что воспользовался бы вон той веревкой.

Он показал пальцем на пятнадцатиметровый канат с завязанными на нем узлами, прикрепленный между стропил.

— Великолепное решение.

— Но я сомневаюсь, что мне удалось бы по нему забраться.

— Итак, вы не уверены в своих способностях, — улыбнулся Куве. — Проверьте же себя, Честер.

Честер подошел к канату и с сомнением поглядел на него. Куве что-то пробормотал в переговорное устройство, прикрепленное к его запястью. Честер ухватился за канат, обхватил его ногами и едва вскарабкался на полтора метра.

— Это… все, что… я могу… сделать, — тяжело дыша, проговорил Честер и соскользнул на пол.

Сзади послышался какой-то звук, напоминающий урчание воды в водопроводных трубах. Честер быстро обернулся. Огромная, с горящими желтыми глазами пума быстро приближалась к нему, издавая громовое рычание. Честер, взвизгнув, подскочил к канату, махом взлетел по нему почти до самых стропил и повис на нем, со страхом глядя вниз.

Куве погладил лоснящуюся голову животного, оно широко зевнуло и добродушно потерлось о его ногу.

— Ну, видите. Вы были способны на большее, чем предполагали, — проговорил как ни в чем не бывало Куве.

— Откуда появилась эта зверюга? — прокричал Честер с высоты.

— Это всего лишь безобидная кошка. Когда вы заговорили о тигре, я не мог преодолеть соблазн преподать вам предметный урок.

Честер медленно соскользнул по канату вниз, не спуская с пумы глаз. Оказавшись на полу, он приблизился к продолжающему ласкать животное Куве, стараясь, чтобы тот был между ним и кошкой. Пума ушла.

— Если бы я позвал ее обратно, вы бы уже не паниковали, потому что знаете, что она безобидна. А если бы сюда запустили действительно дикого зверя, вы бы знали, что делать и что вы способны сделать это. Вы бы спокойно наблюдали за бенгальским тигром, которого только что упомянули, и взялись бы за канат только в случае необходимости.

— Возможно, но не испытывайте меня больше. Это стоило мне содранных рук.

— А вы заметили это в момент опасности?

— Я не мог думать ни о чем другом, кроме как об этом людоеде.

— Реакции страха и боли необходимы для организма, не обладающего сознанием. Но вы ведь обладаете им, Честер. Вы могли бы и преодолеть примитивный синдром «раздражитель — реакция».

— Пусть уж лучше я буду трусом, но живым…

— Но могли бы легко стать и мертвым трусом, не будь вы способны в определенный момент преодолеть страх. Поглядите вниз, Честер.

Честер посмотрел на пол. Пока он смотрел, молочно-белая поверхность пола вдруг стала совершенно прозрачной; осталась всего лишь узкая, шириной не более десяти сантиметров, лента, на которой он стоял, повисшая над зияющей под его ногами пропастью, дно которой ощетинилось острыми черными скалами. Куве стоял рядом как ни в чем не бывало; казалось, что он повис в воздухе.

— Все в порядке, Честер. Это всего лишь пол с низкой отражательной способностью.

Честер с трудом балансировал на узкой полоске.

— Снимите меня отсюда, — сдавленным от страха голосом прохрипел он.

— Закройте глаза, — спокойно сказал Куве.

Честер быстро сомкнул веки, так что им стало больно.

— А теперь забудьте все, что вы увидели, — приказал Куве. — Сосредоточьтесь на том, что вы ощущаете ногами пол. Убедитесь в его прочности.

Честер сглотнул, затем медленно открыл глаза и посмотрел на Куве.

— Я полагаю, что он выдержит, — сказал он дрожащим голосом.

Куве кивнул головой:

— Поработав здесь несколько дней, вы избавитесь от иррациональной боязни высоты.

— При благоприятной погоде, — сказал Куве, — тренировки будут проходить здесь, на террасе, на открытом воздухе.

Честер оглядел выстланную темной древесиной площадку примерно тридцать на тридцать метров, которая была окружена стеной цветущего кустарника высотой в человеческий рост. Тополиная рощица затеняла часть пола от лучей поднявшегося над горизонтом утреннего солнца. На стеллаже у низкой стены размещались разные гири, штанги и другие снаряды.

— Наверное, здесь уместно было бы заметить, что я не претендую на титул «мистер Титан Вселенной», — сказал Честер. — Думаю, что пары булав мне было бы более чем достаточно.

— Честер, — сказал Куве, жестом приглашая его сесть на мягкую скамейку. — Я уже предпринял первые шаги к тому, чтобы поколебать вашу уверенность в том, что боль невыносима, и в том, что страх и полезен, и непреодолим. Теперь же давайте рассмотрим роль скуки как препятствия на пути интеллекта к достижению контроля над телом. Что есть скука, Честер?

— Ну, скука наступает тогда, когда вам нечем заняться…

— Или когда инстинкт говорит вам: «Предстоящая деятельность не является существенно важной для моего выживания». Это более мощный фактор, воздействующий на поведение человека, чем страх или боль.

Он протянул Честеру маленькую гантель.

— Тяжелая?

Честер оценивающе покачал в руке двухкилограммовый снаряд:

— Да нет, не очень.

— Возьмите еще одну.

Честер взял по гантели в обе руки.

— А теперь, — продолжал Куве, — пожалуйста, встаньте и поднимите оба снаряда на уровень плеч и начинайте их попеременно выжимать.

Честер, пыхтя, начал поднимать гантели. Прошла минута. Движения его становились все медленнее. Куве удобно устроился в парусиновом кресле.

— Сейчас вы бы хотели остановиться, Честер. Почему?

— Потому что… я изнемогаю… — произнес, задыхаясь, Честер.

— Изнеможение имело бы своим результатом неспособность далее выжимать вес, но им никак не объяснишь желание прекратить выжимание, когда сил остается еще достаточно.

— Думаю, я что-то повредил себе, — пропыхтел Честер. — Я перенапрягся.

— Нет, — возразил Куве, — просто вам стало скучно. Поэтому-то у вас и возникло желание остановиться — естественное, природное стремление к сохранению энергии, жизненно важной для охоты, спасения бегством, драки или совокупления. Хочу надеяться, что с сегодняшнего дня вы откажетесь от него как мотива вашей деятельности.

Приближался вечер. Честер обессиленно снял руки с рукояток тренажера, который он сжимал, крутил, дергал и толкал по указаниям Куве. Он тяжело вздохнул.

— Я думал, что вы преувеличиваете, когда сказали, что собираетесь проверить работу моих ста семидесяти различных мускулов, но теперь я вам верю. Нет ни одного из них, который бы не болел.

— Завтра они будут болеть еще больше, — бодро утешил его Куве. — Но это неважно. Скоро они свыкнутся с мыслью, что с сегодняшнего дня вы намерены регулярно прибегать к их услугам.

— Я передумал, Куве. Природе было угодно создать меня хилым, чувствительным типом.

— Выбросьте из головы ваши завтрашние испытания. В нужное время вы пройдете через все, что я для вас приготовил. А пока, закончив что-либо, забудьте о нем до тех пор, пока это что-то не придется делать снова.

— Но у меня нет силы воли, — возразил Честер. — Я много раз пытался сесть на диету или делать утром зарядку, не говоря уже о вечерних курсах, на которых я собирался овладеть безукоризненным французским или в совершенстве освоить бухгалтерский учет. Но меня никогда на это не хватало.

— Секрет победы в споре с самим собой — в нежелании слушать. К моменту, когда вы усовершенствовали свою аргументацию, вы вновь оказываетесь в колее ваших прежних привычек. Ну а сейчас пройдемте в столовую. У вас будет инструктаж по мнемонике, после которого вы начнете знакомиться с теорией моделей. Затем…

— А когда я буду спать?

— Всему свое время.

— Неплохо! — промолвил Честер, проглотив бульон и отодвигая пустую чашку. — Что там у нас дальше?

— Ничего, — ответил Куве. — Но, как я уже говорил, ассоциация символа с определенной насущной потребностью, связанная с вашим личным опытом…

— То есть как это ничего? Я не наелся. Я вкалывал весь день, как ломовая лошадь.

— У вас избыточный вес, Честер. Бульон был тщательно приготовлен, так чтобы в нем содержались все питательные вещества, необходимые для поддержания вашего энергетического баланса на должном уровне.

— Но я умру от голода.

— Вы едите от скуки, Честер. Когда ваше внимание занято чем-либо, вы забываете о пище. Вы должны выработать привычку.

— Целый день вы только и говорите мне об умерщвлении плоти, о торжестве разума над плотью.

— Разум — самый совершенный инструмент в природе, а посему он должен восторжествовать над всем. Ранее я вас спрашивал, что такое боль, а что есть удовольствие?

— В данный момент еда.

— Великолепный пример: удовлетворение природных влечений.

— Это нечто большее, чем влечение. Это — необходимость! Мне необходимо гораздо больше, чем чашка бульона цвета яйца без всякого намека на таковое!

— Все импульсы наслаждения, в случае их чрезмерного удовлетворения, становятся разрушительными; однако, находясь под контролем, эти инстинкты могут быть весьма полезными. Возьмем, к примеру, гнев. Здесь природа выработала поведенческий механизм, позволяющий иметь дело с ситуациями, в которых присутствует агрессия. Он может возобладать над всеми другими ощущениями, даже такими как страх. Когда вы разгневаны, вы становитесь сильнее, менее чувствительны к боли и менее подвержены панике. Вы желаете лишь одного: сблизиться с противником и убить его. Перед боем особи мужского пола многих видов обычно стараются разозлиться.

— Похоже, я уже весьма близок к этому.

— Вы научитесь управлять вспышками гнева и вызывать их, не теряя при этом самообладания. Ну а теперь перейдем к следующей учебной ситуации.

— К следующей? — запротестовал Честер. — У меня нет сил.

— Опять все тот же инстинкт лени, — сказал Куве. — Идемте же, Честер.

Солнце заходило. Честер и Куве стояли возле бассейна у самого основания двадцатипятиметровой вышки для ныряния. Почти отвесная лестница вела к открытой площадке на самом верху.

Куве вручил Честеру маленький медальон:

— Взбирайтесь на вышку. Это устройство позволит мне говорить с вами на расстоянии. Завтра подобное устройство вам вживят хирургическим способом. Ну а теперь — наверх!

— Давайте вспомним эксперимент со стеклянным полом и повторим что-нибудь в этом роде!

— Взбирайтесь, взбирайтесь, медленно и спокойно.

— Но какой смысл взбираться туда: чтобы свернуть себе шею?

— Честер, умом вы понимаете, что должны сотрудничать со мной. Перестаньте обращать внимание на инстинкты и делайте то, что говорит вам ваш ум.

— Я врасту в лестницу, вам придется посылать трех человек, чтобы оторвать мои пальцы от ступенек.

— На прошлой неделе я наблюдал за вами на танцевальной площадке. Вы сидели за столом и много ели. При этом вы посматривали на танцующих. К вам подошла девушка и пригласила вас на танец. Вы похлопали себя по животу и отрицательно покачали головой.

— Но какое это имеет отношение к сидению на верхушке флагштока?

— Танец, который они исполняли, требует большого умения, силы и выносливости. Если бы вы присоединились к танцующим, получили бы вы сейчас удовольствие от воспоминания о танце?

— Конечно, мне бы хотелось…

— Запавшие в память моменты наивысших достижений вызывают удовлетворение; воспоминания об излишествах вызывают отвращение. Станете ли вы на следующей неделе с удовольствием вспоминать, как вы отказались подняться на вышку?

— Если только не свалюсь с нее и не сверну себе шею.

— Ваша память обладает опережающей способностью, а именно: у вас возникают воспоминания о тех вещах, которые еще не произошли. Так вот, перед вами возможность подарить себе достойное воспоминание.

— Хорошо, я начну подниматься, просто чтобы развеселить вас, но не гарантирую, что доберусь до самого верха.

— По ступеньке за раз, Честер. И не глядите вниз.

Честер осторожно начал карабкаться по лестнице, держась за хлипкий поручень.

— Эта штука шатается, — прокричал он с высоты трех метров.

— Ничего, выдержит. Продолжайте подниматься.

Честер продолжал карабкаться. Ступеньки были деревянные, шириной двадцать сантиметров и длиной чуть больше метра. Поручень был сделан из алюминия и крепился болтами к вертикальным стойкам, отходящим от каждой четвертой ступеньки. Честер сосредоточил мысли на дереве и металле. В медальоне возле самого его горла послышалось жужжание и раздался голос Куве:

— Вы продвигаетесь очень хорошо. Прошли уже половину пути.

Заходящее солнце переливалось пурпуром и золотом. Честер остановился, тяжело дыша.

— Ну, еще несколько шагов, Честер, — прозвучал слабый голос в переговорном устройстве.

Он продолжал восхождение. Теперь вершина вышки была уже прямо перед его носом. Прижимаясь к поручню, он сделал несколько последних шагов. Где-то далеко впереди на самом горизонте на фоне темного леса мерцала полоска света. Извивающаяся по долине река светилась отраженным красным светом. Низкое белое здание Центра переливалось в блекнущем свете оттенками спелого персика. Честер посмотрел вниз, на бассейн, и тут же упал на площадку животом, зажмурив глаза.

— Помогите! — выдавил он из себя прерывающимся от страха голосом.

— Двигайтесь к ступенькам, ногами вперед, — спокойно сказал Куве. — Опустите ноги и начинайте двигаться вниз.

Честер нащупал ногой первую ступеньку и тихонько начал спускаться, не пропуская ни одной.

— Полпути вниз, — послышался голос Куве.

Теперь Честер двигался быстрее. Когда до земли осталось метра три, Куве остановил его.

— Взгляните на воду. Вы сможете прыгнуть в нее отсюда?

— Да, но…

— Тогда поднимитесь еще на одну ступеньку. Отсюда сможете?

Честер поднялся на целых три ступеньки.

— Прыгайте!

Честер зажал пальцами нос и прыгнул в воду. Он вынырнул и выбрался из бассейна.

— Нырните снова.

После трех прыжков Честер поднялся еще на ступеньку. Через полчаса, при ярком свете луны, он прыгнул уже с высоты шести метров и, просвистев вниз, с шумом и фонтаном брызг плюхнулся в бассейн и, отфыркиваясь, снова подплыл к лестнице.

— На этот раз достаточно, — сказал Куве. — Через неделю вы спрыгнете с самого верха, оттуда, где сегодня не смогли даже стоять. Ну а теперь снова в дом. Пока вы переодеваетесь во что-нибудь сухое, я хочу поговорить с вами о природе вещей.

— Вообще-то в это время я обычно отхожу ко сну, — сказал, отдуваясь, Честер. — Природа вещей до завтра никак не может подождать?

— Здесь вы не будете страдать от бессонницы, — заверил его Куве. — К тому времени, как вы окажетесь в постели, вы действительно будете готовы ко сну.

В узенькой комнатке с высоким окном Честер критически осмотрел покрытую войлоком скамью, шириной чуть более пятидесяти сантиметров.

— И что, я должен спать на этом?

— Нет матраса лучшего, чем усталость, — ответил Куве.

Честер сбросил сандалии и со вздохом улегся на скамью.

— Полагаю, что в этом вы совершенно правы. Думаю, что просплю целую неделю.

— Четыре часа, — сказал Куве. — В дополнение к этому у вас будет двухчасовой сон в полдень.

Из медальона, который все еще висел на шее Честера, послышалось жужжание.

— Недействительное не есть нереальное, — сказал мягкий женский голос. — Нереальное не есть недействительное. Реально ли нереальное…

— Что за чертовщина такая?

— Основные аксиомы рациональности. Вы переведете этот материал на уровень вашего подсознания, пока будете спать.

— Вы хотите сказать, что это будет продолжаться всю ночь?

— Всю. Но вы убедитесь, что это нисколько не помешает вам спать.

— Но что это значит: нереальное не есть недействительное?

— Это элементарное утверждение нетождественности символических эквивалентов.

— Гм-м… Вы имеете в виду, что карта местности — это еще не сама местность?

Куве кивнул:

— Очевидная банальность. Но к рассвету вы уясните ее значение на уровне подсознания.

— Я не смогу даже сомкнуть глаз.

— Не сможете сегодня — сможете завтра, — сказал Куве как ни в чем не бывало.

— Нереальное не есть невозможное, — мягко продолжал настаивать нежный голос.

— И всего-то осталось триста шестьдесят четыре дня, — проговорил, смыкая глаза и погружаясь в забытье, Честер.

Глава 7

Первые серые проблески приближающейся зари не успели еще появиться на темном небе, а Честернетвердой походкой уже входил в мягко освещенный спортивный зал. Куве, свежий и в безукоризненно белом одеянии, уже ждал его появления, сидя за маленьким столом посреди зала.

— С добрым утром, Честер. Как спали?

— Как убитый. Впрочем, я и сейчас не намного живее. Я просто зашел, чтобы сказать вам, что во всем моем теле нет живого места после всех этих вчерашних излишеств. Пригласите сюда врача. И вообще, я должен быть в постели, но…

Куве жестом прервал его:

— Честер, вы, конечно, ожидаете, что я сейчас же начну вас жалеть, затею с вами душеспасительную беседу. Но, боюсь, у нас нет времени на сантименты.

— Сантименты? Да я же совершенно болен!

— И тем не менее вы встали в назначенное время и оделись для занятий. Ну а поскольку вы здесь, взгляните вот на это.

Честер проковылял к столу. Под прозрачным стеклом мелькали, сменяя друг друга в непредсказуемой последовательности, красные, зеленые и янтарные огоньки.

— Я хочу, чтобы вы изучили эту модель. Когда будете готовы, нажмите пальцем вот здесь, вот эту кнопку, цвет которой соответствует тому цвету, который, по вашему мнению, должен загореться следующим.

Честер начал изучать световую панель. Зажегся и погас красный огонек, затем зеленый, еще один красный, затем еще один, потом зеленый…

Он прикоснулся к красной кнопке. Панель погасла.

— Вы выбрали неверно. Попробуйте снова.

Честер следил за огоньками. Зеленый, красный, янтарный, красный, янтарный, зеленый, красный, зеленый, красный…

Он нажал на янтарную кнопку. Панель опять погасла.

— Никогда не думайте, что первый уровень сложности может привести к решению проблемы, Честер. Постарайтесь заглянуть поглубже, найти более неуловимую схему. Попробуйте еще раз.

Огоньки продолжали мигать в той же самой последовательности. Когда Честер нажал на кнопку в пятый раз, засветилось все табло. Он удовлетворенно улыбнулся.

— Хорошо, — сказал Куве. — Когда вы получите три правильных решения подряд, мы перейдем к схемам более высокой степени сложности.

— Мне пришлось просчитывать на три огонька вперед, Куве. Создается такое впечатление, что схемы изменяются, пока я на них смотрю.

— Да, в этом ряду применена усложняющаяся схема развития.

— У меня, скорее, поэтический склад ума. Я не электронный калькулятор.

— Не пройдет и года, как вы будете думать совершенно иначе. Применение в ходе этих упражнений, в их продвинутых фазах, воздействий такого типа, которые никогда не встречаются в повседневной практике, разовьет доселе неиспользуемые вами корковые образования.

— Не думаю, что эта последняя часть доставит мне удовольствие, — сказал с сомнением Честер. — Что это значит?

Куве показал рукой на дальнюю стену.

— Посмотрите туда. Глядите прямо перед собой, не отводя глаз. — Он поднял руку и приблизил ее к краю поля зрения Честера. — Сколько пальцев я поднял вверх?

— Не знаю; все, что я могу точно сказать, — это то, что там есть рука.

Куве пошевелил одним пальцем.

— Вы заметили это движение?

— Конечно.

Куве пошевелил вторым пальцем, оставляя первый неподвижным, затем третьим и, наконец, четвертым.

— Вы наблюдали движение каждый раз, — подытожил он, — это показывает, что все четыре пальца находятся в поле вашего зрения.

Он вытянул два пальца.

— Сколько пальцев я поднял теперь?

— Я все еще не могу определить.

— Вы ведь видите пальцы, Честер, вы это доказали. И все же вы не можете сосчитать те пальцы, которые видите. Сигнал, посылаемый вашему мозгу посредством зрительного механизма, ответственного за периферийное зрение, направляется в неразвитый его сектор, в котором находится часть громадной массы обычно неиспользуемых клеток коры мозга. Уровень интеллектуального развития этой части вашего сознания можно примерно сравнить с интеллектом верной своему хозяину собаки, которая может распознать группу ребятишек, но неспособна сформулировать представление об их количестве.

Куве опустил руку.

— Именно эту часть мозга мы с вами и начнем развивать. А теперь попробуем эту модель.

Честер стоял, облокотившись на поручень, на верхушке двадцатипятиметровой вышки для ныряния, чувствуя плечами, как жарко печет солнце, и наблюдая за тем, как Куве внизу поправляет натянутые поперек бассейна веревки.

— Ну, вот и ваша цель, метр двадцать на метр двадцать, — послышался голос Куве из крохотного, величиной с рисовое зернышко устройства, вживленного в кость за левым ухом Честера. — Помните о сосудисто-мышечных моделях напряжения вашего организма. И ждите сигнала.

Что-то запикало в ухе у Честера — и он прыгнул головой вниз, прижав к груди подбородок, вытянув перед собой руки с выпрямленными пальцами и прямыми ногами, с оттянутыми носками, слыша, как ветер свистит у него в волосах. Он рыбкой вошел в воду, изогнулся, выпрыгнул над поверхностью воды, подплыл к краю бассейна и одним легким движением выбрался из него.

— Что ж, вы сделали неплохие успехи в течение этих двух недель, — похвалил испытуемого Куве, жестом руки приглашая Честера к столу, на котором его ждал небольшой бифштекс. — Вы исследовали диапазон ваших врожденных способностей; вы отдаете себе полный отчет в системе ценностей, которыми мы руководствуемся, и вы уже преодолели самое худшее из того, что несет в себе метаболическая инерция. У вашей мускулатуры хороший тонус, хотя вам предстоит еще очень многое сделать для развития ее объема и мощи. Теперь вы готовы к штурму таких более сложных дисциплин, как сохранение равновесия, координация движений, точность, выносливость и темп.

— Послушать вас, так я совершенно ничего еще и не сделал. А как насчет прыжков с вышки? Не так-то просто попасть в квадрат метр на метр с двадцатипятиметровой высоты.

— Это упражнение было предназначено для развития уверенности в себе. Сейчас же вы приступите к собственно предметной области занятий. Мы начнем с простых вещей, таких как фехтование, верховая езда, хождение по канату, жонглирование, танцы и фокусы, а затем постепенно перейдем к более абстрактным ступеням.

— Вы меня к чему готовите — работать в цирке?

Куве пропустил вопрос мимо ушей.

— Академическая часть вашей программы предполагает овладение способностью к раздвоению внимания, самогипнозу, избирательной концентрации внимания, категориальному анализу, развитой мнемонике и эйдетизму, от которых мы перейдем к автономике, клеточной психологии, регенерации и…

— Давайте вернемся к фехтованию. По крайней мере, я знаю, что это такое.

— Мы приступим к нему сразу после обеда. А пока вы едите, объясните мне, что значит слово «сейчас».

— «Сейчас» изменяется, — сказал Честер, не переставая жевать. — Оно движется вместе со временем. Каждый момент в течение какого-то времени является этим «сейчас» и потом перестает им быть.

— В течение какого-то времени. А как долго?

— Не очень долго. Мгновение.

— «Сейчас» является частью прошлого?

— Конечно нет.

— А будущего?

— Нет, будущее пока еще не наступило. Прошлое же уже кончилось. «Сейчас» находится как раз между ними.

— А как вы определите точку, Честер?

— Пересечение двух линий, — тут же ответил Честер.

— Место пересечения, так будет точнее, — поправил его Куве. — «Линия» и «точка» — это термины, обозначающие положение вещей, а не сами вещи. Если лист бумаги разрезать пополам, каждая молекула первоначально целого листа останется либо в первой, либо во второй половине. Если срезы соединить, каждая частица будет все так же находиться либо в одной, либо в другой половинке; и ни одна молекула не окажется между ними. Наблюдаемая нами при этом линия, разделяющая половинки, есть всего лишь положение предмета, а не сам материальный предмет.

— Да, это очевидно.

— Прошлое может рассматриваться как одна из половинок листа бумаги, будущее — как другая. Между ними же… нет ничего.

— И все же я сижу здесь и обедаю. Сейчас.

— Ваша способность к обобщениям явно не поспевает за способностью Вселенной порождать сложности и затруднения. Человеческое понимание никогда не может быть чем-то большим, чем приближение. Избегайте иметь дело с абсолютами. И никогда не подвергайте произвольной переработке реальность ради простоты. Результаты оказываются убийственными для логики.

На террасе появилась Мина, одетая в облегающее розовое трико. Она несла фехтовальные рапиры и защитные маски. Честер доел бифштекс, натянул черное трико из прочного эластичного материала, взял рапиру, которую протянула ему Мина.

Мина стала в стойку, шпага в вытянутой правой руке, ноги под прямым углом, левая рука на бедре. Она слегка ударила несколько раз своей шпагой по клинку Честера и резким неожиданным движением выбила рапиру из его руки.

— Ой, извините, Честер. Вы не были готовы.

Честер поднял рапиру и стал в стойку, подражая Мине. Они скрестили клинки — и Честер охнул, когда шпага Мины ткнулась ему в грудь. Мина весело захохотала. Честер залился краской от смущения.

Когда они скрестили рапиры в третий раз, Мина захватила клинок Честера своим клинком и, резко повернув его, выбила рапиру из руки Честера.

— Честер, — засмеялась она, — по-моему, вы совсем не старались.

Она отложила свою рапиру и ушла. Честер, красный от стыда, повернулся к Куве. Тот сделал шаг и жестом пригласил Честера стать в стойку.

— Мы будем заниматься каждый день, полчаса утром и полчаса после обеда, — сказал он. — И возможно, вскоре вы сможете преподнести Мине сюрприз.

Честер осторожно кружился вокруг Куве, шаркая босыми ногами по мату, подбитому войлоком. Куве сделал шаг вперед, скользнул левой рукой по ребрам Честера, пытаясь схватить его правое запястье. Честер увернулся, сжал левую руку Куве и резко дернул ее вниз. Тот подался вперед, чтобы ослабить давление, сделал захват шеи и бросил Честера через бедро. Честер в воздухе согнутой ногой сделал замок на шее противника и, перевернувшись, упал на четыре точки, как только захват ослаб. Куве удивленно потряс головой:

— Что это — случайность или?..

Честер пригнул Куве к ковру, увернулся влево, чтобы избежать захвата головы через спину. Куве уже тянулся к его лодыжке… Мгновение — и он был опрокинут на мат. Честер сел, потирая шею. Куве одобрительно кивнул:

— Ты делаешь успехи. Если бы ты внимательнее следил за своими ногами, смог бы припечатать меня.

— В следующий раз, может быть, — пробурчал угрюмо Честер.

— Мне кажется или действительно в твоем голосе слышны нотки скрытой враждебности? — сказал Куве, с удивлением глядя на подопечного.

— Да, черт побери. Ты обработал меня в течение года, как арендованный вертолет.

— Выше голову, Честер. Я подготовил для тебя новый тест на сложную реакцию. Это очень интересная комплексная проблема, но, предупреждаю тебя, она может оказаться болезненной.

— Ну, в этом-то отношении она не расходится с общей программой.

Честер последовал за Куве через террасу, арочный свод, через коридор в открытый дворик. Наставник указал на дверь в стене, над которой тесно срослись деревья.

— Через эту дверь, Честер, ты пойдешь на прогулку в лес. Ты обнаружишь там несколько тропинок; какую из них выбрать, целиком зависит от тебя самого. Тропинки — язык леса, они ведут к дальним холмам. Опасаюсь, что прогулка твоя будет продолжительной в силу причин, о которых ты узнаешь в лесу, но тем не менее предупреждаю тебя, чтобы ты держался поближе к дому. Как только обнаружишь то, что покажется тебе значительным, немедленно возвращайся.

Честер вглядывался в темноту лесной чащи:

— Это моя первая прогулка за пределами тюрьмы. Ты уверен, что я не убегу?

— Побег в этом направлении невозможен. Если ты попадешь в беду, помни, что я поддерживаю с тобой радиосвязь. К темноте возвращайся.

— Если у меня возникнут какие-либо сомнения, я вспомню хорошо усвоенный девиз: «Нереальное не есть недействительное».

Честер двинулся вперед.

— Не жди меня. Может быть, мне там понравится.

Честер размеренно шел по тропинке, внимательно фиксируя все вокруг.

Его внимание привлек какой-то шум. Он резко отпрыгнул, стараясь задержать ноги в воздухе. По его икрам хлестнула веревка, и Честер увидел, как петля ушла вверх. Он осторожно выпрямился, высматривая еще одну ловушку сзади, но ничего не обнаружил. Он изучил дерево, к которому была привязана веревка, затем, стараясь ничего не задеть, подошел к рядом стоящему дубу, окинул его взглядом, забрался на ветку и всмотрелся в источник опасности. Отвязав жесткую, пятимиллиметровой толщины синтетическую веревку и обернув ее вокруг пояса, он соскользнул на землю.

Потом он зашел в заросли кустов и сразу почувствовал пронзительную боль на тыльной стороне ладони. Он осторожно освободился из паутины очень тонкой колючей проволоки. Выбирая участки, свободные от шипов, он начал переламывать ряды проволоки один за другим и, став на четвереньки, прополз через заграждение.

Полчаса спустя Честер очутился на краю крутого обрыва. Внизу, метрах в пятнадцати, в потоках солнечных лучей, пробивавшихся сквозь ветви огромных деревьев, переливалась и блестела река. Вверх по течению виднелось тихое озерцо, казавшееся черным от расположенных по берегу гладких валунов. Честер отметил, что его расположение точно напоминало десятиметровый бассейн, в который он нырял каждое утро. Просто явное приглашение. Он лег плашмя и осмотрел поверхность скалы. На ней было множество трещин и выступов, за которые можно уцепиться руками и ногами. Может быть, их даже слишком много… До развесистого вяза на противоположном берегу было чуть больше десяти метров. Честер снял веревку с поясницы, нашел десятикилограммовый осколок камня с желобом посередине и туго привязал к нему один конец веревки. Он встал, взял веревку с привязанным камнем, несколько раз размахнулся ею, как пращой, и бросил. Камень зацепился и повис на ветке. Очень осторожно Честер потянул на себя веревку, и камень качнулся назад; когда он стал возвращаться в исходную точку, Честер ослабил натяжение и снова потянул. Колебания нарастали. Когда камень начал двигаться вперед, Честер резко дернул веревку. Камень рванулся вверх и — раз, два, три раза веревка обернулась вокруг ветки. Честер подергал — крепление было надежным. Затем свободный конец веревки он намотал по всей длине сломанного сука и навалил на него каменную глыбу весом около центнера. Еще раз быстро опробовал крепление и вскинул руки в жесте торжества. Оставив веревку, он приблизился к берегу тихого озера. Подняв осколок скалы, он бросил его в самую середину темной воды. Мгновенно на поверхность выскочила, видимо, снабженная пружинами большая сеть со стекающей с нее водой и опутала брошенный камень. Честер улыбнулся и перевел взгляд на основание скалы. Витки тончайшей колючей проволоки защищали последние два метра вертикали. Спуск мог бы быть очень легким, подумал Честер, возвращение оказалось бы посложнее. Микрофон, закрепленный за его ухом, ожил: — Итак, Честер, ты попался в сеть на озере. Не отчаивайся, ты все делал правильно. Через несколько минут я прибуду и вызволю тебя.

Честер снова улыбнулся и повернул в лес. Он посмотрел на солнце, еще раз вспомнил маршрут, которым шел в течение четырех часов, обнаруживая и избегая ловушек, которые расставил ему Куве. Солнце зашло около часа назад, определил Честер, и он находился в трех милях на северо-запад от Центра. Он помедлил, принюхиваясь к воздуху. Из растворенных в нем слабых ароматов хвои, можжевельника и раскаленного на солнце камня резко выделялся запах горящего дерева. Уже пятьдесят минут прошло с тех пор, как он начал взбираться по склону, и пора было свернуть влево, чтобы изучить верхнюю часть лощины. С каждым шагом запах дыма усиливался. Казалось, что затененные стволы впереди курились легким сероватым дымком. Честер пригнулся и прибавил шаг. Если впереди был лесной пожар, то его нужно было преодолеть как можно быстрее — до того, как огонь отрежет ему путь в долину. Он тихо пробирался сквозь редкие кусты и видел в промежутках между деревьями бледно-оранжевые блики на небе в сотне метров впереди.

«Пожар, должно быть, совсем близко», — подумал Честер и перешел на бег.

Деревья расступились. Развалины скал, увенчивающие теснину, казались бледными на фоне горящих сосен. Навстречу ему катилась волна дыма, подхваченная продувным каньонным ветром. Честер распластался, сделал несколько глубоких вдохов, затем резко вскочил и вскарабкался на верхушку разбитой скалы. Впереди огонь метался меж массивных стволов, вспыхивал, обметывая хвою, и высоко взлетал до самых верхушек сосен. Горящие искры стреляли вокруг Честера. Он уже мог слышать рев раздуваемого ветром пламени. Неожиданный порыв ветра накрыл его стеной дыма. Может быть, просчитывал он, обогнуть холм справа, где проходил вал, который защитит его от огня, спокойно спуститься и выйти в долину в одной миле к северу от Центра. Однако проделать этот путь до темноты не представлялось возможным. Честер обдумывал вариант прохода выше. Лишняя сотня метров…

В двадцати шагах на склоне возникла массивная фигура.

Человек был рыжебородый, одетый в заплатанные штаны и свободно болтающуюся куртку из выцветшей шотландки с тремя или четырьмя отсутствующими пуговицами. Два пальца его правой руки натягивали тетиву лука. Стрела была увенчана блестящим стальным наконечником и нацелена прямо в пупок Честера.

— Я знаю, что вы — обитатели долины — двигаетесь быстро, как царь змей, когда Кез-отец бросил его на сковородку, но Голубой Зуб быстрее, — прорычал бородач на вполне понятном диалекте. — Что тебе надо здесь, в Свободных горах? Или жизнь внизу тебе надоела?

Честер наморщил лоб, пропуская звуки варварской речи через сознание, отмечая фонетические замены и интонации. Структура диалекта была достаточно простой, и Честеру легко удалось ее сымитировать.

— Если ты не возражаешь, я бы хотел, чтобы Голубой Зуб нацелился на что-нибудь другое, — ответил Честер, указывая на деревья и не сводя глаз со стального наконечника стрелы. — Пальцы у тебя могут быть испачканы жиром или чем-то вроде того.

— Не попугайничай, — сказал незнакомец на чистом английском. — Мне было уже десять лет, когда я покинул долину. Итак, что ты хочешь найти здесь?

— Вообще-то я очень надеялся найти дорогу обратно в долину и не имел бы ничего против того, чтобы меня не поджарило огнем и чтобы меня не сбивали с дороги. Вы не будете возражать, если я продолжу свой путь? Вы ведь знаете, что сюда приближается пожар.

— Пусть огонь тебя не беспокоит. Это я зажег его, чтобы выгнать из леса дичь. Сейчас он дойдет до откоса и потухнет. А теперь обойди меня справа и поднимайся наверх. И имей в виду: Голубой Зуб будет следить за каждым твоим движением.

— Я двигаюсь в другую сторону, — возразил Честер.

— Делай-ка лучше то, что тебе говорят. Ты ведь сам сказал, что становится жарко.

Стрела все еще была упорно нацелена прямо в живот Честеру. Лук скрипнул, когда бородач натянул тетиву так, что наконечник стрелы оказался у самой рукояти лука.

— Ну, решай!

— Но что же ты хочешь от меня?

— Ну, скажем, новостей из долины.

— Кто ты такой? И что ты делаешь здесь, в горах? Если тебе нужны новости, можешь спуститься вниз, к Центру.

— Меня зовут Бэндон, и ничего хорошего от вашего чертова Центра я не жду. Не оборачивайся, продолжай идти вперед, и, если ты надеешься на свою безделушку за ухом, забудь о ней. Ты за пределом досягаемости.

— Ты что, рассчитываешь, захватив меня здесь, получить за меня выкуп?

— Какие же это сокровища могут предложить жители долины, чтобы они могли прельстить обитателя Свободных гор? — расхохотался Бэндон.

— Ты меня отпустишь завтра утром?

— Ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра. Забудь свою тихую равнину. Ты останешься здесь до самой смерти.

Глава 8

Вершины гор уже начинали погружаться во мрак, когда Честер и Бэндон, спотыкаясь, перелезли через груду камней — все, что осталось от упавшей стены, — и выбрались на ровную дорогу, петляющую меж высоких тополей и ведущую к низким строениям, силуэты которых вырисовывались на фоне багрового заката.

— Это наш город, обитатель долины, — сказал Бэндон, тяжело дыша после подъема в гору. — Здесь есть пища, есть огонь, способный согреть ночью, есть крепкое пиво и братство свободных людей — все, что необходимо от заката до рассвета.

— Очень поэтично, — прокомментировал Честер, обводя глазами рытвины и ухабы на дороге и заросли дикого кустарника на ее обочинах. — Но ты забыл некоторые вещи, к которым я успел привязаться: ну, скажем, книжки, сельдерей, зубная щетка и чистые носки. К тому же, похоже, в некоторых из ваших домов не хватает такой мелочи, как крыша.

— Ради свободы я готов смириться и с отсутствием крыши.

— Конечно, у каждого из нас свои маленькие причуды, — промолвил Честер. — Но почему я должен присоединяться к вашей компании? Я лучше тихо удалюсь.

— Ты пришел сюда непрошеным гостем, — заявил категорически Бэндон. Он опустил лук и ослабил тетиву. — Не будь дураком и не пытайся убежать. На всех подходах к городу расставлены часовые.

— Знаю, я их видел.

— При таком-то свете? Наших лучших лесных жителей?

— Шутка, — ответил Честер.

— А впрочем, может быть, и в самом деле видел. Ведь зрение у вас, обитателей долины, как у самого Кеза-отца. Скажи-ка мне, где ты выучился нашему говору?

— Ну… я… просто выучил его. Как хобби.

— Значит, неправда, что, как говорят, некоторые обитатели долины могут научиться ему в мгновение ока?

— Совершенно беспочвенный слух.

— Я так и думал. А теперь пойдем и посмотрим, как встретят тебя братья.

В сгущающемся мраке они подошли к ближайшему зданию.

Честеру удалось в полумраке рассмотреть детали резного орнамента дверных проемов, упавшие решетки для вьющихся растений, полуобвалившиеся портики. Прямо на дороге валялась разбитая статуя.

— Должно быть, когда-то это был прелестный городок, — заметил Честер. — Что с ним случилось?

Бэндон презрительно фыркнул.

— Мы отбросили все эти рабские привычки ишачить, лишь бы только покрасоваться перед соседями. Здесь мы свободны. Здесь нет никого, кто указывал бы нам, что делать. Те, кому это не нравилось, ушли отсюда. Туда им и дорога. Они нам не нужны.

— Шикарно, — согласился Честер. — Но что станет, когда наступят холода?

— Кругом полно древесины. Будем жечь костры.

Честер оглядел почерневший фундамент сгоревшего дотла дома.

— Понимаю…

— Это чистая случайность, — проворчал Бэндон. — Полно домов, которые уцелели. — Он остановился. — Подожди здесь.

Он закинул голову и пронзительно свистнул. Из дверных проемов, из-за темных заборов, из-под крон развесистых деревьев начали появляться люди.

Честер оценивающим взглядом обвел окружавшую его толпу человек в пятьдесят; все мужчины, небритые, одетые в шкуры. Никого, отметил он, с кем хотелось бы познакомиться поближе.

— Этот обитатель долины — гость, — объявил Бэндон собравшимся. — Мы будем относиться к нему как к нашему собрату, если, конечно, он не попытается смыться. А теперь я забираю его с собой во дворец, до тех пор пока для него не будет устроено собственное жилище. И я вас всех предупреждаю: если с его головы упадет хоть один волос, наказание понесут все, скопом.

Из толпы важно выступил вперед высоченный глыбообразный детина в грязных лохмотьях.

— Мы много слышали о силе обитателей долины, — прорычал он. — Этот совсем не кажется сильным.

— Возможно, он ловкий и хитрый, что гораздо лучше, — оборвал его Бэндон. — Оставь его в покое, Гриз. Это приказ.

Гриз оглянулся на сотоварищей:

— Странно, что ни один из нас не удостоен чести спать во дворце. Но стоило появиться этому шпиону, и с ним обращаются все равно как с самим Кезом-отцом, когда он отправился на дно морское в гости к тамошнему царю.

— Ладно, ладно. Ну-ка, ребята, разожгите костер, поджарьте оленины и откройте несколько бочонков пива. Мы устроим настоящий пир, чтобы показать новичку, какой свободной жизнью мы все здесь живем.

Из толпы раздалось несколько выкриков, из задних рядов послышалось тихое улюлюканье. Гриз уставился на Бэндона:

— У нас нет оленины. Зато полно консервированной фасоли и черствых крекеров. Единственное пойло, которое у нас есть, это пара ящиков мочи, под названием «пиво», которые Лонни спер на прошлой неделе.

— Постарайтесь сделать все возможное, — оборвал его Бэндон. — И побольше жизни. Я хочу, чтобы вы здесь выглядели бодрыми и жизнерадостными. — Он повернулся к Честеру и махнул рукой в сторону внушительного фасада с отбитыми колоннами и разбитыми стеклами. — Идем во дворец, приведешь себя в порядок перед пиром.

— Одну минуту, — вмешался Гриз. Он подошел к Честеру, в руках у него был толстый железный прут.

— Я тебя предупредил, Гриз, — вздрогнул Бэндон.

— Я не собираюсь его трогать — пока, — прорычал Гриз.

Он схватил прут за оба конца, ссутулился и напрягся. Металл поддался, и оба конца прута почти сошлись вместе. Он перевел дух и протянул прут Честеру.

— Выпрями-ка его, цапля болотная.

— Что-то нет настроения, — осторожно произнес Честер.

Гриз лающе засмеялся, бросил прут на землю, подошел к обочине дороги и вернулся с массивным куском тесаного камня.

— Эй, лови. — Он с усилием бросил глыбу в сторону Честера, так что тот едва успел отдернуть ногу, когда камень грохнулся оземь.

Бэндон быстрым движением натянул тетиву лука.

— Довольно, Гриз, — рявкнул он. — Пошли, обитатель долины.

— До скорой встречи, болотная цапля, — прокричал им вслед Гриз.

Честер последовал за Бэндоном через захламленную каменную террасу, мимо мрачных обшарпанных дверей внутрь помещения, в котором царил запах закисших шкур и протухшей пищи. В одном углу стоял прислоненный к стене сломанный диван, рядом с ним стол с перевязанной ножкой. У широкого камина валялось раскиданное постельное белье, в очаге лежали беспорядочно набросанные в кучу сломанные ножки стульев. Возле окна с выбитыми стеклами вилась наверх, на галерею, лестница со сломанными перилами.

— Да, местечко несколько обшарпанное, — прокомментировал Честер. — А кто здесь жил раньше?

— Кто его знает. — Бэндон вытащил из кармана зажигалку и начал ею щелкать, пока наконец не появилось пламя. — Бензин кончается, — сказал он. — Кто-то из прежнего начальства жил здесь, но когда мы перестали выполнять их распоряжения, они просто выехали отсюда, я полагаю, на равнины, чтобы на них там надели ярмо.

— А какие они давали распоряжения?

— Всегда им что-нибудь было надо: создать комитет по вопросу ремонта крыш, чистки сточных канав или витья веревок. Ну, в общем, всякой грязной работы.

— Думаю, что их распоряжения, возможно, не были совсем уж бессмысленными, — заметил Честер, оглядывая облезающие обои и полуистлевшие занавески.

— Черт возьми! Они сами и должны были этим заниматься. Но нет же, они сбежали и оставили все как есть. Мы заперли нескольких из них и пытались заставить их работать, но им как-то удалось удрать.

— Да уж, эти начальники — все подлые трусы, точно, — сказал с иронией Честер. — Вечно дурят нашего падкого на развлечения брата, зная то, чего не знаем мы.

— Вот-вот, — согласился Бэндон.

— Почему бы вам не собирать дрова в лесу, вместо того чтобы ломать и жечь мебель? — спросил Честер. — Сидеть ведь не на чем.

— Ну да, не на чем! Посмотри-ка юн под ту груду шкур. Мы пытались топить дровами, но они плохо горят. А стулья сухие и горят отлично. Сейчас мы запалим хорошенький костер и поговорим о том, что там происходит внизу. Полагаю, что все та же старая рабская жизнь: каждый сует свой нос в дела другого.

— Угу, — хмыкнул Честер, оглядывая разнообразный хлам, разбросанный по всему помещению. — Они все еще несут на себе непосильное бремя плавательных бассейнов, прачечных, пикников, концертов и всех тому подобных неудобств. Да, между прочим, откуда к вам поступают консервированная фасоль и крекеры?

— Здесь полно складов, — сказал Бэндон, зачерпывая ковшом воду из бочки и стаскивая с себя рубаху. — И в них много всякой всячины. Ребята могли бы раздобыть много чего вкусного, если бы захотели.

Пофыркивая, он начал плескать воду на лицо и на грудь, затем вытерся рубашкой и снова надел ее.

— Все в порядке. Ну а теперь давай ты, — сказал он.

Честер с сомнением посмотрел на мутно-коричневую воду:

— А что будет, когда вы окончательно разграбите и опустошите все склады?

— У нас есть планы, — сказал многозначительно Бэндон. — Мы с голоду не умрем. — Он смахнул какой-то мусор с сиденья расхлябанного стула и уселся на него. — У меня тут припрятана пара бутылок настоящего триценнийского, — сказал он. — Как только умоешься, мы тут же их и разопьем. Нет смысла делиться с ребятами, все равно на всех не хватит.

— Умно! — сказал Честер. — Я думаю, что отложу купание на потом.

— Гм! Я думал, что вы, обитатели долины, — большие любители поплескаться. Черт возьми, я всегда ополаскиваюсь так, как ты только что наблюдал.

— У тебя просто инстинктивное стремление к личной гигиене, — тактично заметил Честер. — Качество, достойное восхищения. Скажи мне, чем объяснить такую непритязательность? Что, у тебя было голодное детство?

— Хуже, — ответил Бэндон. — Они пытались заставить моего отца делать за них грязную работу. И ему это не понравилось. Он организовал Сопротивление. Посмотри! — Бэндон с гордым видом обвел все рукой. — Теперь это все мое — мое и ребят.

— Я вижу, вы здесь из того рода людей, которые, не задумываясь, топчут чужие газоны, — сказал с наигранным восхищением Честер. — Типично потребительская психология. Вы живете в этих старых домах просто потому, что они здесь оказались, едите очень питательные, натуральные консервированные бобы так, как велел Господь, тащите одежду прямо из заброшенных складов самой Матери Природы. К чертям собачьим ремонт, восстановление и все такое. Когда поизносится этот город, всегда под рукой окажется множество других.

— Можешь не показывать свое остроумие, — перебил его Бэндон. — Мы имеем такое же право на красивую жизнь, как и все.

— Ну да, конечно, какой-то умник изобрел полезную штуку, какой-то промышленник-капиталист построил фабрику для ее производства, а какой-то интеллигент-очкарик осуществил всю инженерную часть работы. Пора и вам выйти из вашей долгой спячки и получить причитающуюся вам долю! Ну а теперь давай выпьем вина, о котором ты говорил. Если мне предстоит провести здесь остаток моей жизни, я должен сразу вырабатывать привычку пить его теплым.

— Оно тебе понравится, как только привыкнешь, — сказал Бэндон.

Он подошел к холодильнику без дверцы, поднял крышку морозильной камеры, пошарил в ней рукой и вытащил две темно-коричневые бутылки.

Честер прошелся по комнате, заметив остатки старинных часов, стиральную машину с вывороченными внутренностями, заполненную дровами, моток бельевой веревки, проволоку в цветной обмотке, разбросанные там и сям ржавые гвозди, перекореженные плечики для одежды, разорванные картонные коробки, разбросанную повсюду одежду.

— Что ты имеешь против жизненных удобств, Бэндон? — спросил он, принимая бутылку. — Разве плохо было бы вычистить эту комнату, чтобы в ней пахло так же хорошо, как и в окружающем город лесу? И является ли хранение в жилой комнате всякой рухляди особо выдающимся признаком свободы и независимости?

— А нам плевать, что кто-то сооружает для себя затейливые жилища. Мы предпочитаем простоту и непринужденность.

— Вы лишь повторяете слова длинного ряда философов — начиная с раннего христианства и до битников двадцатого столетия, — которые рассуждали, что секрет Вселенной состоит в том, чтобы оставаться в своем собственном дерьме. Я могу быть таким же самодовольным и уверенным в своей правоте, когда сижу в шикарном ресторане с кондиционером, одной рукой водя по меню и выбирая блюда самой изысканной кухни, другой зажигая дорогую сигарету, а рядом со мной сидит нарядно одетая молодая особа. Вопрос в том, почему бы не быть добродетельным в комфорте?

— Послушай, ты смотри, не пытайся сеять недовольство среди моих людей.

— Твоих людей? А я-то думал, что вы здесь все свободны, как мухи в привокзальном туалете.

— Да, мы свободны. Но любое свободное сообщество нуждается в небольшой организации. Не будоражь зря ребят — в противном случае я могу дать Гризу зеленый свет.

— У меня сложилось неприятное предчувствие, что Гриз не станет дожидаться твоей санкции. Кажется, он очень неравнодушен ко мне.

— Не беспокойся, я за ним присмотрю. — Бэндон прикончил свою бутылку. — Давай присоединимся к ребятам. Думаю, сейчас там у них уже все идет полным ходом. Будь рядом со мной и кричи, если понадобится помощь.

Честер последовал за Бэндоном по широким, усеянным битым камнем ступеням парадного крыльца на улицу, пересек ее и оказался в залитом ярким светом здании бывшего ресторана, где без особого энтузиазма проходило пиршество. Яркий огонь в камине разогнал вечернюю прохладу. Вокруг камина, засунув руки в карманы и бормоча, стояла братия. При появлении Бэндона и Честера от стойки бара отделилась массивная фигура Гриза.

— Ну что ж, новичок чувствует себя как дома, — громко сказал он. — Я слышал, что у вас, обитателей долины, быстрая реакция. Интересно, сможешь ли ты…

Гриз сделал неожиданное движение. Честер выставил перед собой руку; о его ладонь ударилась костяная рукоятка охотничьего ножа, и нож со стуком упал на пол.

— Эй, Гриз, тебя не просили бросать нож в нашего гостя!

— Не обращай внимания, Бэндон, — невозмутимо молвил Честер. — Он просто пошутил.

— Хорошо, что ты успел выставить руку, — сказал Бэндон. — Конечно, нож летел рукояткой вперед, но все равно было бы больно. Гриз, оставь его в покое. — Бэндон хлопнул Честера по спине. — Я тут должен немного поболтать с ребятами. Пообщайся и ты. — И он отошел в сторону.

Позади Честера раздался звук шагов. Он быстро отступил в сторону и стал вполоборота. По тому месту, которое он только что занимал, вихрем пронесся Гриз. Стоявшие поблизости люди расступились и образовали круг. Честер оказался в центре, глядя на Гриза снизу вверх: рост последнего явно превышал два метра.

— Мы не очень-то уважаем шпионов, — прорычал Гриз.

— Понимаю почему, — ответил Честер. — Если бы обитатели долины прознали, какими сокровищами вы здесь владеете, они бы бросили все, что там, внизу, и немедленно перебрались сюда.

— Я знаю, как надо обращаться с болотными цаплями, — заявил Гриз, потирая свой правый кулак о ладонь левой руки.

— Правильно, правильно, Гриз, — прокричал кто-то.

— Покажи-ка ему, Гриз, — крикнул другой.

— Вообще-то Бэндон говорит, что с этой болотной цаплей следует обращаться как с одним из своих.

Гриз оглянулся. Стоявшие вокруг неохотно закивали головами.

— А что, если бы этот парень напал на меня? Я бы дал ему сдачи, правильно?

— Верно, верно!

— Тебя не проведешь, Гриз!

— Я видел, как он напал на тебя, Гриз!

Честер услышал звук позади. Он как бы случайно сделал шаг в сторону. Через то место, на котором он только что стоял, пронесся человек и, споткнувшись, врезался прямо в Гриза. С искаженным от злобы лицом Гриз отбросил налетевшего на него человека, шагнул к Честеру и, воспользовавшись тем, что он смотрит в другую сторону, наклонившись к огню, нанес ему удар со всего размаха. Удар прошелся мимо, рука лишь вскользь коснулась шеи чужака. Казалось, что Честер ничего и не заметил.

— Красивое пламя, — весело проговорил он, потирая руки. Потом отодвинулся на шаг от Гриза, все еще не глядя на него, и ловким и незаметным движением пододвинул стул.

Гриз зацепился за ножку стула и грохнулся на пол ничком. Честер сделал испуганное лицо и склонился над великаном, помогая ему подняться на ноги.

— Извини, Гриз, извини, старина, — притворно начал причитать Честер, потом наклонился, словно пытаясь отряхнуть верзилу, а когда разогнулся, в руке его был охотничий нож Гриза.

Гриз остолбенел, взгляд его остекленевших глаз замер на лезвии.

— Думаю, он тебе еще понадобится, — сказал Честер, протягивая ему нож.

Гриз помедлил, затем со злобной гримасой отвернулся.

— Никогда не видел такого неловкого человека — и при этом такого удачливого, — послышался негромкий голос.

Честер обернулся. Позади стоял Бэндон и пристально рассматривал его.

— С другой стороны, никогда не видел, чтобы кто-либо действовал так ловко и быстро — если бы он делал это намеренно, — продолжал Бэндон.

— Отличные парни, — заметил Честер. — Я чувствую себя совсем как дома.

— Странный ты человек, — сказал Бэндон. — У меня такое ощущение, что опасаться неприятностей должен не ты, а Гриз.

— Надеюсь, он никогда меня не одолеет, — ответил Честер. — Думаю, что два раза успею выскользнуть, прежде чем Гриз осознает, какая опасность его подстерегала. Пойду-ка я прогуляюсь.

Бэндон что-то пробормотал в ответ и отвернулся. Честер вышел на улицу, громадная тень плясала перед ним. Из-за украшенного орнаментом фонтана вышел человек с луком в руке. Честер повернул направо; навстречу ему вышел второй, тоже с оружием наготове.

— Просто проверка, ребята, — сказал им Честер.

Он повернул назад, но не успел пройти и двадцати метров в сторону стоящего темной стеной леса, как вновь перед ним бесшумно возникли часовые. Он остановился, сделал вид, что любуется окрестностями, — часовые все это время внимательно наблюдали за ним — и вернулся в зал.

— Иди ужинать, — крикнул ему Бэндон. — Гриз просто прибеднялся, — сообщил он Честеру, когда тот подошел к нему. — У нас здесь полно всего хорошего и вкусного. Попробуй-ка эти сардины.

Честер осмотрел рыбное месиво.

— Боюсь, что это не самое любимое мое кушанье. Я дождусь дичи.

— Салями на крекерах? — предложил Бэндон. — Мы отрезали и выбросили испорченный кусок.

— А есть фрукты или ягоды? — поинтересовался Честер. — Или орехи?

— Это для белок и кроликов, — отрезал Бэндон. — Эй, после пива у нас будет веселая вечеринка. Тебе она понравится.

— Ну вот, наконец-то и истинные прелести свободной жизни. А что вы на ней делаете: поете воодушевляющие песни, танцуете под дудку, боксируете или еще что-нибудь в этом роде?

— Черт возьми, нет. Мы смотрим телевизор. У нас есть классные исторические фильмы о старых добрых временах, когда мужчины были мужчинами.

— Понятно. Что-то вроде учебной подготовки.

— Послушай. Ты мог бы уже и перестать острить. Я же тебе говорю: вот она — настоящая жизнь. Через несколько лет ты начнешь понимать, что я имею в виду.

— Меня сейчас больше волнуют не годы, а несколько ближайших часов. Я просто терпеть не могу тридивидение. Что, если я пойду и приберусь в твоей квартире, пока ты будешь здесь наслаждаться свободной жизнью?

— Делай как хочешь. Сбежать ты не сможешь. А я позабочусь, чтобы Гриз остался на вечеринке и не смог помешать тебе немного расслабиться.

— Благодарю. Ну а я пока постараюсь так устроить все у тебя в квартире, чтобы оказать подобающий прием нежданным посетителям, если они соберутся тебя навестить.

Глава 9

Прошло три часа после того, как замерли последние звуки пиршественного веселья. Честер не спал; сидя во дворце возле камина, он глядел на мерцающие в очаге угольки и прислушивался. В углу, на своем убогом ложе, похрапывал Бэндон. Где-то вдали вскрикнула ночная птица. Что-то скрипнуло возле самой двери.

Честер пересек комнату и, подойдя к Бэндону, тихо позвал его. Тот заворчал и открыл глаза.

— А, что такое?

Честер приблизил свое лицо к лицу Бэндона.

— Тихо! — прошептал он. — Гриз у двери.

Бэндона как будто подбросило. Честер остановил его, взяв за руку.

— Пусть войдет. Лучше захватить его здесь… одного.

— Да он не осмелится сунуть свой нос во дворец, — прошептал Бэндон.

— Оставайся на месте.

Честер бесшумно подошел к двери и остановился в темноте возле нее. Кто-то тихо возился со щеколдой. Дверь слегка приоткрылась, последовала пауза, затем дверь снова начала открываться.

Из своего укрытия за массивным косяком Честер увидел маленькие глазки Гриза и его кустистую бороду. Дверь открылась шире; Гриз вошел внутрь и бесшумно закрыл ее. Когда он повернулся в сторону постели, на которой лежал Бэндон, Честер воткнул два прямых пальца ему в живот и затем, когда Гриз согнулся пополам, со всего размаха ударил его под ухо ребром ладони. Верзила тяжело рухнул на пол.

Бэндон был уже на ногах.

— Не поднимай тревогу, Бэндон, — прошептал Честер. — Кроме его приспешников, тебя никто не услышит.

— Что ему здесь надо? — хрипло спросил Бэндон. — И откуда ты знаешь…

— Тс-с. Гриз охотился за нами обоими, Бэндон. Если бы он прирезал меня, ему пришлось бы также прикончить и тебя или позднее встретиться с Голубым Зубом.

— Ты бредишь. Мои люди мне верны — в том числе и Гриз.

— Гриз подслушивал сегодня вечером, когда мы с тобой разговаривали. Он боялся, что ты попадешь под мое влияние. И это послужило ему предлогом. И… вот он здесь.

— Ты пришел сюда, чтобы причинить нам зло, — прошипел Бэндон. — Как и говорил Гриз.

Честер показал ему на груду необработанных шкур позади грубо сколоченного стола:

— Спрячься там и слушай.

Бэндон сорвался с места, снял свой лук с колышка в стене, вложил стрелу со стальным наконечником.

— Я спрячусь, — сказал он. — А это будет нацелено прямо в тебя — так что не пытайся меня надуть.

— Ты давай поосторожней с этим. Мне бы очень не хотелось быть проткнутым случайной стрелой.

Гриз начал подавать признаки жизни. Бэндон отступил в темноту.

Гриз привстал, потряс головой, с трудом поднялся на ноги. Шатаясь, он оглядел помещение и увидел Честера, который спал, свернувшись калачиком и слегка похрапывая, на груде половиков почти у самых его ног.

Гриз припал к земле, его поросячьи глаза забегали по комнате. Он снял с пояса нож и ткнул носком мокасина Честера в бок. Честер перевернулся на спину, открыл глаза и сел.

— Где Бэндон? — прорычал Гриз, придвигая длинное лезвие ножа к горлу Честера.

— О, привет, это ты! — сказал Честер. — Слушай, я надеюсь тынормально себя чувствуешь после падения?

— Я спрашиваю: где Бэндон?

Честер огляделся.

— А что, разве он не здесь?

— Он вырубил меня и смылся. Ну, говори, болотная цапля, что вы, две пташки, затеваете?

Честер сдавленно хихикнул.

— Он здесь командует; я всего лишь обитатель долины, ты что, забыл?

— Ты все врешь. Думаешь, я такой болван, что не могу раскусить ваши уловки — вы вместе что-то замышляете. Куда он исчез?

— Если я тебе помогу, ты меня отпустишь?

— Конечно.

— Ты обещаешь? Гарантируешь мне безопасность, если скажу тебе, где находится Бэндон, чтобы ты смог его убить?

— Да, обещаю. Безопасность. А как же.

— А могу я быть уверен, что ты выполнишь свое обещание?

— Ты что, считаешь меня обманщиком?

Гриз придвинул нож ближе к Честеру.

— Осторожно. Я тебе еще не сказал.

— Вот тебе мое слово: ты получишь свободу. Где он?

— Ну… — Честер поднялся на колени. — Он на пути к моему триценниуму. Он почувствовал, что ты плетешь против него интриги, поэтому он…

— Ну спасибо, придурок! — Гриз сделал выпад в сторону Честера.

Честер опрокинулся на спину, дернув в падении за конец веревки; с потолочной балки сорвалось ведро с песком и, настигнув Гриза на половине его прыжка, стукнуло точно по голове. Он рухнул на пол лицом вниз. Честер поднялся на ноги и подобрал нож, который выронил Гриз. Верзила безуспешно пытался подняться на ноги, как пьяный, тряс головой.

— Похоже, что ты и в самом деле не держишь слово, Гриз, — сказал Честер, приблизившись к нему с ножом наготове.

Гриз с трудом отполз назад, вытянув вперед одну руку, чтобы отвести от себя удар.

— Не делай этого, не делай этого, — заорал он во все горло.

— Убавь-ка громкость. Если кто-либо ворвется сюда, ты умрешь первым. — Честер выпрямился и встал над Гризом. — Так как насчет обещания? Ты собирался обеспечить мне безопасность.

— Конечно, конечно. Я позабочусь, чтобы ты выбрался отсюда целым и невредимым. Ты только доверь это мне.

— Я бы мог убить тебя, Гриз. Но это не поможет мне выбраться отсюда. — На лице Честера появилось озабоченное выражение. — Предположим, я тебя отпущу. Ты мне дашь тогда сопровождение до самой долины?

— Конечно дам, не сомневайся, парень. Просто я очень разволновался, когда ты сказал, что Бэндон уже спускается к долине.

— Хорошо, я думаю, что дам тебе еще один шанс. — Честер заткнул нож себе за пояс. — Но помни про свое слово.

— Да, да, мое слово, парень.

— Мне тут необходимо приготовить пару вещей… — Честер отвернулся от него.

Быстрым движением Гриз поднялся на четвереньки, схватил оказавшийся под рукой заржавленный топорик и прыгнул на спину Честеру.

И грохнулся лицом вниз, крепко ударившись о плотно утрамбованный земляной пол, потому что зацепился носком ноги о проволоку, которую Честер протянул заранее через всю комнату на высоте щиколоток.

Честер обернулся и грустно посмотрел на распростертого Гриза.

— Ты опять за свое, Гриз. Боже мой, боже мой! Боюсь, у меня нет выбора, кроме как перерезать тебе глотку, поскольку доверять тебе нельзя.

— Послушай, — скулил Гриз, соскребая грязь с лица. — Я неверно оценил тебя, понял? Я сделал ошибку.

— Это точно, — холодно заметил Честер. Он придвинулся к Гризу, вытянул руку и приставил острие ножа к его горлу прямо под подбородком. — Одно резкое движение — и оно там. Интересно, Гриз, что бы ты чувствовал при этом? Говорят, что действительно острое лезвие холодит, когда прорезает ткани. Сильной боли, конечно, не было бы, но стало бы довольно трудно дышать, и, по мере того как кровь вытекала бы из тела, ты бы все более слабел. Через несколько секунд ты не мог бы уже даже стоять. Просто лежал бы здесь и чувствовал, как жизнь затихает в тебе.

— Не убивай меня, — прохрипел Гриз. — Я сделаю все, что ты хочешь.

— Кто тебя сюда послал? — резко спросил Честер.

— Джой. Джой послал. Он все это придумал.

— Расскажи мне обо всем.

— Нас больше тысячи. У нас стальные арбалеты, есть даже химические бомбы. — И Гриз изложил план нападения на ближайший триценниум. — Нападение запланировано через три дня, начиная отсчет с сегодняшнего, — закончил Гриз. — У них нет никаких шансов против нас. Но ты… ты выпустишь меня сейчас, никаких неприязненных чувств, и я позабочусь, чтобы ты получил свою долю. Все, что захочешь: рабы, женщины…

— Похоже, что мое возвращение теперь не имеет смысла, — задумчиво сказал Честер. — Не хочу быть там, где кровь польется рекой. — Он выпрямился, все еще держа нож наготове. — Пожалуй, лучшим выходом для меня будет пойти с вами. Ты знаешь, я умею здорово обращаться с ножом, Гриз. Если я присоединюсь к вам, убью, скольких мне положено, ты вознаградишь меня, как обещал?

— Несомненно. Теперь ты можешь мне доверять. Я извлек урок.

Гриз проводил взглядом нож, когда Честер отбросил его в сторону и протянул верзиле руку.

— Давай пожмем друг другу руки, Гриз.

Гриз поднялся на ноги, протянул Честеру свою руку и сильнейшим рывком крутанул его вокруг своей оси, потом стремительно нанес удар левой в затылок, но удар почему-то вышел не такой, каким был задуман; удара правой Честеру тоже как-то удалось избежать. Честер повалился на землю, Гриз бросился на него, прочно придавив его своей стокилограммовой тушей, два его больших пальца, как стальные резцы, стиснули кадык Честера.

— Ну, болотная цапля, — тяжело выдохнул Гриз, — так что ты там говорил насчет того, чтобы выпустить из меня кровь? Перерезал бы горло, не так ли? Острие холодит, да? Ну а как ты думаешь, что будешь чувствовать, когда я посильнее нажму?

— Ты дал мне слово, — прохрипел Честер. — Я выполнил свою часть договора.

Он пошарил рукой, нащупал приготовленную им ранее завязанную петлей бельевую веревку и щелчком привел ее в готовность.

— Я не заключаю сделок со шпионами из долины. Я разрываю их на куски голыми руками.

— Я выпустил тебя, хотя мог бы и убить, — выдавил Честер. — А теперь ты отпусти меня и дай мне сопровождение до долины.

Быстрым движением он набросил петлю на шею Гриза. Опьяненный своим могуществом, верзила даже не заметил этого.

— Считаешь, я глупый? Вот что я думаю с тобой сделать, болотная цапля, — сказал Гриз, ослабив хватку и берясь одной рукой за свободно болтающуюся у него на шее петлю. — Ты когда-нибудь чувствовал, как ломаются кости — медленно?

— Значит, ты не выполнишь своего обещания?

— А ты быстро схватываешь.

Честер посмотрел в упор на разгоряченное лицо Гриза, на его широкий рот, окруженный жесткой, как проволока, растительностью, на его маленькие глазки. И потянул за веревку. На лице Гриза появилось выражение удивления. Спина его выпрямилась, голова начала подниматься. Он судорожно попытался запустить свои пальцы в горло Честеру, но тот вывернулся. Затем Гриз начал барахтаться, пытаясь нащупать почву под ногами, руки его судорожно хватали веревку, которая поднимала его вверх за шею.

Честер скользнул назад, продолжая натягивать веревку, перекинутую через балку и заканчивающуюся петлей на шее Гриза. Гриз с трудом нащупывал почву под ногами.

— Ты очень непонятливый ученик, Гриз.

Честер рванул веревку. Голова Гриза дернулась вверх. Честер еще немного подтянул веревку, затем обмотал ею толстый колышек, вбитый в массивную стойку. Гриз стоял на цыпочках, часто и прерывисто дыша; глаза его выкатились, голова склонилась набок от натяжения веревки, пальцы безуспешно пытались добраться до петли, врезавшейся в мясистую шею. Честер стоял возле него, уперев руки в бока.

— Наверное, лучше все-таки тебя повесить, — сказал он. — Если перерезать глотку, будет больше грязи.

— Пожалуйста, — еле слышно прохрипел через стягивающую горло веревку Гриз, — дай мне еще один шанс.

— Ты усвоил урок?

— Да-да, перережь веревку.

— Но помни, что бесполезно пытаться меня надуть. А теперь дай мне сопровождение, как приятель приятелю…

Честер отпустил веревку. Гриз с трудом ослабил затянутую петлю и отбросил ее в сторону; он стоял, потирая горло и пристально глядя на Честера. Тот стоял в двух метрах от него, с пустыми руками, и безмятежно глядел на него.

— Теперь ты свободен, Гриз. Как насчет твоего обещания?

Гриз тщательно ощупал голову и шею, пробежал пальцами по рукам, наклонился, потрогал лодыжки, ни на секунду не спуская глаз с Честера.

— Да, все теперь в порядке, Гриз. Больше к тебе ничто не привязано.

Гриз посмотрел вниз, ощупывая ногой место, на котором стоял, в поисках веревочных капканов. Он облизал губы.

— Не пытайся сделать какую-либо глупость, Гриз. Я тебя предупредил. Я полностью контролирую тебя, но никак не наоборот. Чем быстрее ты это…

Гриз сделал прыжок, наткнулся зубами на прочно натянутую веревку и, отброшенный ею, перевернулся в воздухе через голову и грохнулся оземь.

— Вставай! — как удар хлыста прозвучал голос Честера.

Гриз поднялся на ноги и с бессильно повисшими вдоль бедер руками уставился на Честера.

— У тебя типичные повадки быка, — сказал Честер. — Тот, кого ты считаешь сильнее себя, твой господин; тот же, кто, как тебе кажется, зависит от тебя, становится твоей жертвой. А вот с тем, к какой категории отнести меня, у тебя, похоже, возникли трудности: я казался жертвой, но каждый раз демонстрировал тебе, что жертва именно ты, а не я. Сейчас наконец-то ты готов принять существующую реальность?

Гриз тупо молчал. Честер вытянул руку, ухватил его за нос и сильно крутанул. Гриз сглотнул. Честер ткнул его пальцами в живот, ударил кулаком в грудь и слегка пнул по щиколотке.

— Ну, хочешь попробовать еще разок?

Гриз с трудом глотнул, рот его то открывался, то закрывался.

— Думаю, что теперь до тебя, по-видимому, дошло как следует. Можешь идти. Скажи всем, что штурм откладывается и что все без исключения должны убраться от дворца. И никому не болтай, что здесь происходило. Понял?

Гриз кивнул.

— Да, Гриз, и не пытайся еще раз меня обмануть.

Сзади послышался звук. Появился из своего укрытия Бэндон и остановился, нацелив стрелу прямо в грудь Гриза.

— И ты собираешься выпустить этого предателя отсюда, чтобы он предупредил их?

— Погоди, Бэндон. Он не причинит вреда.

— Если это зависит от меня, то точно не причинит. — Бэндон сделал неожиданное движение, и Честер закружился, выбросил вперед руку…

И так же резко остановился, держа в руках стрелу, которую поймал в воздухе.

— Ты… тебе удалось схватить мою стрелу в воздухе! — с недоверием уставился на Честера Бэндон. — Но это невозможно!

— Прими это как данность, — ответил Честер. — Все дело в тренированных рефлексах и в навыках самогипноза.

— Но ведь тогда, когда я привел тебя сюда, — ты ведь мог бы…

— Конечно. Но мне захотелось посмотреть, что происходит здесь, наверху. Теперь мы оба знаем. А сейчас давай-ка выбираться отсюда — да побыстрее. Через несколько минут Гриз выйдет из ступора, и тогда ты узнаешь, как верны тебе твои ребята.

— Но почему они хотят ополчиться против меня? Я делал все для их собственного блага.

— Возможно. Но есть у вашей небольшой компании одно объединяющее всех стремление: поменьше работать и при этом побольше получать задаром. Все, что должен сделать любой желающий заручиться их поддержкой, — это пообещать им легкую наживу.

— Погоди. Я не знаю, что говорил им Гриз, но я могу…

— Пообещать им больше, — закончил за него предложение Честер. — Но сможешь ли ты дать им обещанное? Это тупик, Бэндон. Идем со мной.

— Я все еще здесь хозяин, — упрямо заявил Бэндон. — Пойдем, и ты увидишь. — Он направился к двери.

— Сделай мне небольшое одолжение, — попросил его Честер, затыкая за пояс ржавый топорик. — Выберись потихоньку через черный ход и оцени ситуацию, перед тем как совершать какую-либо глупость, Я исчезаю. У меня есть еще кое-какие незаконченные дела. Надеюсь, ты не будешь пытаться мне помешать.

Бэндон замешкался.

— Я думаю, что я перед тобой в долгу, — сказал он. — Гриз наверняка пришел, чтобы убить меня. Но ты совершаешь ошибку. Свободная жизнь — это единственно правильный путь.

Честер смотал кольцами бельевую веревку и затянул ее петлей на своем поясе.

— Если бы ты был сообразительнее, ты бы отправился в ближайший Центр и снова привык бы и к хорошей одежде, и к чистой постели. Вся эта вшивая жизнь в лесу не для тебя. Предоставь все это Гризу и другим представителям дикой фауны.

— Я в достаточной безопасности. Идем со мной. Я проведу тебя через посты.

— Извини, Бэндон, я не думаю, что ты можешь гарантировать успех в этом деле. Я выбираюсь задворками.

— Здесь нет никаких задворок, есть только отвесная скала. И потом, ты не сможешь пробраться через посты. Там слишком много часовых. Ты ведь не можешь поймать сразу пять стрел — да и потом, у некоторых из ребят есть огнестрельное оружие.

— Я знаю. Так что у меня остается единственный выход.

— Вверх по откосу? Но ты не сможешь взобраться — стена совершенно отвесная.

— У меня нет выбора. Жаль, что ты не идешь со мной. Но если вдруг передумаешь, в стене, сразу за третьим домом от угла, есть расщелина. Вот по ней-то я и начну подъем.

— Значит, ты уже все рассчитал, да? Вы, обитатели долины, для меня сущая загадка. Ладно, делай как знаешь.

— Благодарю. И не высовывай голову, пока не убедишься, в какую сторону дует ветер.

Глава 10

В темноте заднего дворика Бэндонова жилища Честер помедлил, прислушиваясь. Мягкий ветер шелестел в высоких соснах. Квакали лягушки. Пронзительно кричала какая-то птица. Честер двинулся через заросший травой сад, продрался через живую изгородь, перелез через поваленный забор и начал взбираться по каменистому склону. Местность плохо просматривалась при тусклом свете звезд. Сзади, на улице, послышались человеческие голоса; в одном из них, что-то сердито отвечающем, Честер признал голос Бэндона. Честер наконец дополз до основания расщелины, нащупал выступы и стал, цепляясь за них руками, взбираться вверх. Крики внизу усиливались, и сейчас уже был различим трубный бас Гриза. Подтянувшись, Честер перебросил тело на уступ и обернулся, прислушиваясь. Сердитый диалог не стихал, а потом стал слышен приближающийся топот ног.

— Давай сюда, — сказал он тихо, взяв в руку камень размером с кулак, и взвесил его тяжесть, примериваясь.

Послышалось тяжелое дыхание и шум гравия под ногами.

— Бэндон? — неслышно спросил Честер.

— Я, я, — послышался сдавленный ответ, — а все эти — паршивые несчастные неблагодарные вонючки!

— Уф, — облегченно вздохнул Честер, — давай скорее.

Он отшвырнул камень и вытащил моток бельевой веревки. Топот ног преследователей приближался, стал виден фонарь на задворках дома Бэндона.

Гриз выкрикивал команды:

— Поторапливайтесь ребята, этот предатель не мог уйти далеко!

Честер услышал звук скользящего по гравию тела и шлепок. И тут же раздались приглушенные проклятия Бэндона:

— Как, дьявол тебя побери, ты сумел туда забраться?

— Эй, я что-то слышу там, наверху, — прокричал кто-то из преследователей.

Замигал второй фонарь. Честер быстро сделал петлю на веревке и спустил ее вниз.

— Хватайся, — прошипел он, — и замолкни.

Бэндон, продолжая что-то бормотать, возился с веревкой.

— Ну, давай же быстрее, — поторапливал его Честер.

— Тяни, — прошептал Бэндон.

Честер расставил ноги для устойчивости и стал тащить на себя веревку. Бэндон заработал ногами, вниз посыпались мелкие камни.

— Вот он! — вскрикнули преследователи в один голос. Топот приближался. Вдруг послышался вопль и один из фонарей погас.

— Ага, кто-то попался в мою ловушку, — прокомментировал сквозь зубы Бэндон.

Честер из последних сил дотащил его до кромки уступа, за которую можно было схватиться. Секунду спустя оба стояли рядом.

— Я полезу вверх, — сказал Честер, — а ты не издавай ни звука. Как только я доберусь до следующего уступа, спущу тебе веревку.

— Не теряй времени, — ответил Бэндон, — Гриз, скорее всего, не сумеет сюда забраться, но он великолепный стрелок из лука. Жаль, что у меня не было времени захватить свой Голубой Зуб.

— Если ты будешь болтать, нас наверняка заметят. Замри.

Честер поднял руку, нащупал трещину и стал медленно подтягиваться. Подниматься стало легче: трещины были достаточно глубокие, а скала не совсем отвесной, склон представлял наклон как минимум в три градуса. Что касается высоты, то она не пугала: каких-то двадцать метров или около того. Несколько месяцев назад, неожиданно подумал Честер, улыбнувшись, это была бы совсем другая история. В те времена он бы просто прижался к скале, вопя о помощи.

Внезапно, как молнией, его прошила мысль о двусмысленности его положения. Что он, Честер В. Честер Четвертый, делает здесь, карабкаясь в темноте по вертикальной скале, пытаясь оторваться от компании остервенелых бандитов?

Вдруг он почувствовал, как камень, за который держались его пальцы, хрустнул. Честер заледенел, судорожно ища опору ногами. Казалось, легкий бриз превратился в штормовой ветер, могущий оторвать его, как песчинку, от скалы. Лопатки инстинктивно сдвинулись вместе в ожидании стрелы, выпущенной из лука Гриза.

— Эй, — услышал он снизу голос обеспокоенного Бэндона, — ты про меня не забыл?

Честер глубоко вздохнул и медленно выдохнул, чувствуя, как расслабляются напряженные мышцы. Он был рад, что поблизости нет Куве, который увидел бы, как легко забылись его уроки в момент паники.

Он поднялся еще метра на три, нашел уступ, достаточно широкий, чтобы поставить на него ноги, и спустил веревку. Внизу, у подножия скалы, маячило уже три фонаря.

— Здесь следы, — прокричал кто-то внизу.

— Эй, посмотрите наверх, — раздался другой голос.

— Вы видите, там кто-то шевелится!

— Это он!

— У кого лук под рукой?

— Бэндон, — тихо окликнул Честер, — набери побольше камней, затем привяжи веревку к поясу. Пока я буду тебя поднимать, бросай в них камни. Может, это помешает им прицеливаться или, по крайней мере, заставит понервничать.

— Хорошо.

Честер услышал, как Бэндон собирает камни, а затем — рычание сквозь зубы и бросок. Внизу завыли.

— Попал в вонючку! — громко прошептал Бэндон.

Минуту спустя вырвался еще один крик.

— Что происходит? — спросили внизу.

— Скала рушится!..

— Ох, моя голова…

— Бэндон, поторапливайся! Привязывай веревку.

Честер почувствовал, как задергалась веревка.

— Все нормально, — сказал Бэндон.

Честер попробовал веревку. На сей раз операция по подъему происходила потяжелее, поскольку руки у Бэндона были заняты камнями и он не мог, цепляясь за выступы, помогать Честеру себя тянуть. Веревка врезалась в руки Честера.

Просвистела стрела и высекла сноп искр из камня метрах в трех в стороне. Честер прорычал и удвоил усилия. Стрелы продолжали стучать по камням; одна из них пронеслась не далее чем в метре. Бэндон швырял и швырял камни. Один из двух фонарей погас, а его владелец заорал.

— He бросай по фонарям, — выдохнул Честер, — они их самих слепят.

— О, прошу прощения, — ответил с энтузиазмом Бэндон, — эти гады внизу кишмя кишат. Трудно не попасть.

Он вскарабкался и встал рядом с Честером:

— Уф-ф! А веревка-то режет! А нам еще ползти да ползти.

Стрела срикошетила от скалы в метре от головы Честера.

— Давай скорее отсюда выбираться, иначе они нас зажмут в тиски. Если тебя ранят, постарайся не стонать.

— Я сейчас их отвлеку, — сказал Бэндон.

Он наклонился, с натугой поднял камень размером с голову и обрушил его вниз в темноту. Мгновение спустя раздались почти одновременно три жутких вопля.

— Ага! — оживленно вскричал Бэндон. — Попал!

Еще три болезненных подъема, и полчаса спустя Честер и Бэндон лежали, вытянувшись на широком уступе. Воинственные крики внизу стихли, и раздавались лишь время от времени приглушенные проклятия и стоны. Поток стрел прекратился.

— Похоже, что мы оторвались вчистую, — сказал Бэндон, — эти вонючки легко сдались.

— Отдохнем несколько минут, — сказал Честер, — затем взберемся на вершину и спустимся с обратной стороны по направлению к Центру…

— О-о, — простонал Бэндон.

— Что случилось?

— Клянусь, я что-то забыл, важное.

— Ну, я не думаю, что в этих обстоятельствах нам нужно возвращаться за тем, что ты забыл.

— Да нет, я забыл сказать тебе… Эта скала, на которую мы залезли… Неудивительно, что ребята не торопятся нас преследовать…

— А что такое?

— С нее нельзя спуститься. Если бы ты посмотрел на нее днем, ты бы понял, о чем я говорю. Она вдавлена внутрь, и единственный пятачок, на котором можно удержаться, это тот, где мы находимся.

Восходящее солнце пекло коротко подстриженную голову Честера, когда он, исследовав площадку, подошел к валуну, к которому и прислонился сидящий Бэндон.

— Ну, что я тебе говорил, — сказал он, — мы застряли.

— Почему ты ничего не сказал мне о топографических особенностях местности прошлой ночью, когда я объявил о решении идти в этом направлении? — спросил Честер.

— Да какая разница — я ведь и представить не мог, что ты умудришься забраться сюда. Я думал, что ты вернешься через несколько минут и будешь просить у меня прошения за такое необдуманное решение. Очевидно, я был круглым дураком.

— Последнее трудно оспаривать.

Честер еще раз посмотрел за кромку плато. Метров пятнадцать скала шла вертикально, а затем прогибалась внутрь. Основание виднелось метрах в ста внизу, плавно сливаясь с зеленым ковром верхушек деревьев.

— Гриз расставит своих людей кругом так, чтобы простреливалась вся местность, — сказал Бэндон. — Даже если нам удастся спуститься вниз, они облепят нас, как мухи бочонок с пивом, еще до того, как мы успеем заправить рубашки в штаны.

Честер перевел взгляд с него на скалу, на ее изгиб, который уходил вниз, вниз…

— Бедная Унэ, — сказал он, — и Кейс.

— Я не знаю, о ком ты печалишься, — вклинился Бэндон, — но можешь добавить и собственное имя к списку. Если только мы не подохнем с голоду здесь, то это будет только потому, что мы либо сломаем себе шеи при спуске, либо рухнем, начиненные стрелами. Единственное, чего мы можем избежать, так это солнечного удара. Давай-ка спрячемся под деревьями.

Они пошли по каменистой поверхности по направлению к поросшему зеленью холму в самом центре скального плато размером в четверть гектара.

— Надо бы поискать что-нибудь съедобное, — заметил Честер.

— И воды, — добавил Бэндон. — Меня уже начинает мучить жажда.

— А не стоит ли нам заняться чем-нибудь полезным? Почему бы, например, тебе не сесть и не сделать новый лук? Я же сооружу какое-нибудь укрытие на случай дождя. Еще мы должны изобрести что-то вроде водосборника, если не найдем источника, а?

— На кой черт? Чтобы продлить мучения? Не лучше ли совершить затяжной прыжок без парашюта? Может, удастся приземлиться на головы парочки Гризовых вонючек?

— Ничего подобного, — оборвал его Честер. — Здесь можно неплохо устроиться, несмотря на отсутствие консервированных бобов и тридивизора. Вот она — прекрасная возможность жить свободно, к чему ты всегда стремился.

— Это так, но… — пробормотал Бэндон.

— Ты пойдешь туда, — показал Честер на видневшиеся сизовато-голубые верхушки елей. — А я проверю в той стороне. Через час встречаемся на этом же месте.

Честер отложил в сторону заржавленный топорик, с помощью которого пытался вытесать колышек.

— Ну как, что-нибудь нашел? — крикнул он появившемуся из кустов Бэндону.

— Думаю, что да, — ответил без особого энтузиазма Бэндон. — Там неподалеку небольшая ясеневая роща. А из ясеня я смог бы сконструировать нечто вроде лука. Кроме того, я нашел остатки палатки.

Честера подбросило, как на пружине:

— Ты хочешь сказать, что это плато обитаемо?

Бэндон отрицательно покачал головой.

— Уже нет. Идем-ка со мной. Мне нужно, чтобы ты помог мне достать брезент. Он сгодится для водосборника, и, я полагаю, его вполне хватит для того, чтобы покрыть шалаш, который ты соорудил.

Он кивнул в сторону связанного Честером с помощью бельевой веревки каркаса из палок.

Честер последовал за Бэндоном, продираясь через заросли молодняка. Чем глубже они забирались, тем толще были деревья и тем легче было идти. Наконец Честер увидел запутавшийся в ветвях высохшей сосны кусок серо-белого полотна, от которого почти до земли свисали какие-то веревки.

— Ну вот и пришли, — сказал Бэндон. — Не знаю, как эта штука оказалась на дереве, но думаю, что ее хватит и на хижину, и на все, что нам нужно. И веревки сгодятся, правда, пока не знаю для чего.

— Это парашют! — воскликнул с удивлением Честер. — У меня сложилось впечатление, что, кроме как на аэрокарах, здесь ни на чем другом не летают. А на аэрокарах не нужны парашюты. Если отказывает двигатель, они сами мягко опускаются на землю.

— Ну а зачем же тогда эта штука? — недоумевал Бэндон.

Честер стал объяснять спутнику принцип действия традиционного летательного аппарата.

— Никогда не слышал о таком, — сказал Бэндон, с изумлением покачивая головой. — Но помнится, когда я был маленьким и жил еще в триценниуме, я видел, как какие-то люди устраивали представление с большим мешком, наполненным газом. Они поднимались на нем прямо в небо. Ничего сногсшибательнее и представить себе нельзя было.

— Интересно, что случилось с пилотом, который прилетел на этом аппарате?

— А, пилот, — сказал Бэндон. — Он вон там.

Он пошел впереди по ковру из опавших листьев и остановился перед зарослями кустарника.

— Вот он.

Честер раздвинул кусты и вгляделся в гущу переплетенных сухими травяными стеблями ветвей. На земле валялись три грубых глиняных горшка и плетеная корзина с содержимым, явно напоминающим остатки фруктов. Рядом с ними лежал человеческий скелет.

— Бог мой, — пробормотал Честер. — Бедняга.

— Не могу понять, что стало причиной его смерти. Должно быть, от старости умер, — сказал Бэндон. — Ни стрелы тебе в нем, ни переломанной кости. И еды достаточно, и воды…

— Он, скорее всего, вывалился из корзины своего аппарата и оказался в этой глуши, — предположил Честер. — Но почему все-таки он не мог сообщить об аварии?

— Это, должно быть, случилось давно, еще до того, как был построен наш город. А другого триценниума в радиусе двадцати миль просто нет.

— А Центр? Он же находится лишь в пяти милях отсюда.

— Центр был выстроен только год или два назад. Бедняга наглухо застрял. Совсем как мы с тобой. Нам ничего не остается, как последовать его примеру…

— Но почему он не использовал парашют? Он мог бы его как-нибудь расправить и прыгнуть вниз.

Бэндон посмотрел на колышущуюся в ветвях желто-белую ткань.

— Прыгать со скалы, чтобы эта тряпка волочилась вроде шлейфа сзади? Не знаю, я бы не стал.

Честер затянул свой ремень:

— Может быть, и придется. Давай-ка освободим парашют из ветвей.

Честер и Бэндон стояли рядом, печально глядя на раскинувшийся на траве нейлоновый парашют, подпорченный водой и ветром. Два длинных темных разрыва пересекали ткань от одного края до другого.

— Теперь понятно, почему он не стал прыгать, — задумчиво сказал Честер. — Ну что ж, что есть, то есть. Но в целом материал не настолько уж плох. Мы можем разрезать его на части, чтобы легче было дотащить, и использовать для покрытия хижины.

— Да уж, сшить его вряд ли получится, — отозвался Бэндон.

— Даже если бы нам удалось распустить кромки разрывов и снова их сплести, они разорвались бы в воздухе. А тем более с двойной нагрузкой… Да мы просто расшибемся в лепешку.

Бэндон замолчал.

— Давай приниматься за дело. Я беру на себя горшки и корзину. Должно быть, рядом есть источник. Вот почему пилот и остался здесь.

Час спустя, разрезав парашют с помощью охотничьего ножа Бэндона, Честер свернул куски ткани и стропы и присел в ожидании своего товарища. Вскоре он услышал, как тот продирается через кусты. Бэндон явился раскрасневшийся и исцарапанный.

— Нашел, — сказал он, — маленький родничок, затерянный в колючем кустарнике. Полжизни пройдет, пока до него доберешься.

— Ничего, я расчищу проход топориком, — пообещал Честер. — Идем.

— А почему бы не остановиться прямо здесь?

— Мне больше нравится открытая площадка возле самой кромки леса. Да и потом, с этим местом связаны неприятные ассоциации.

— Ты имеешь в виду его? — кивнул Бэндон в сторону мертвеца. — Чем он нам может помешать?

— Надо устроиться так, чтобы обзор был пошире. Идем же. Нам еще чертовски много предстоит сделать, чтобы по-настоящему обосноваться.

* * *

— Нет, это не жратва, — сердито сказал Бэндон, выплевывая косточки ежевики, — всего каких-нибудь три дня, а штаны болтаются, как на вешалке. Если бы не веревка, совсем бы свалились.

— Лук-то ты до сих пор не сделал! Вот крольчатина и не значится в нашем меню, — с легкой издевкой отозвался Честер. — Что же касается меня, то я совсем не против вегетарианской пищи.

— Лук готов, — отрезал Бэндон, — но я не могу натянуть тетиву, пока у меня не будет кроличьих сухожилий. И у меня нет кроличьих сухожилий, пока я не…

— А почему бы тебе не использовать стропы?

— Это дерьмо? Оно тянется, как резина. С такой тетивой стрела не пролетит и дюжины метров. Кроме того, мне нужны наконечники для стрел, оперение и клей. Конечно, я смог бы сварить прекрасный клей из парочки подстреленных зверюшек.

— Выруби несколько наконечников из камня, — предложил Честер. — Что же до оперения, то птичьих гнезд вокруг предостаточно.

— Самих стрел-то у меня достаточно. Из твердого упругого дерева. И легкого к тому же.

Честер потрогал одну из стрел.

— Слушай, Бэндон, ты настоящий мастер. Жаль только, что ты покинул то общество, которое тебя могло бы по-настоящему оценить. Там тебе как специалисту по лукам цены бы не было.

— Да, но прежде чем стать специалистом по лукам, мне нужно было сбросить оковы.

— И все же, если ты вернешься…

— Ха-ха. — Бэндон ироническим взглядом посмотрел исчезающие за горизонтом горные хребты. — Разве что превратившись в птичку.

Честер, согнув в дугу одну из стрел, вдруг напрягся.

— Бэндон, из чего ты ее сделал? Здесь много такого дерева?

Бэндон с удивлением посмотрел на Честера и сделал широкий жест рукой:

— Да его везде полно, а что?..

— Ты говорил, что можешь сварить клей?

— Клей? Конечно могу. Все, что мне для этого нужно, — пара тушек…

Честер вскочил.

— Бэндон, давай-ка срочно доделывай свой лук. Мне наплевать, из чего ты сделаешь тетиву. Хоть из резинки от трусов. Ты только притащи своих кроликов и приготовь из них свое клейкое варево. — Честер подобрал топорик, лезвие которого от постоянного употребления так и сияло на солнце. — А я пока пойду срублю вон то высокое дерево.

— Постой-ка. Что ты задумал? У нас навалом дров для костра. А что касается кроликов, то я, гоняясь за ними, уже потерял половину своего веса.

— Для осуществления моего плана чем легче ты будешь, тем лучше. И кроме того, дерево мне нужно не для дров. Мне нужна древесина, из которой можно сделать летательный аппарат.

— Честер, что все-таки ты задумал?

— Мы покинем это место, Бэндон. Конечно, для этого потребуется несколько дней, но уж потом мы отправимся с комфортом.

— С комфортом?

— Если быть точнее — в построенном нами самими планере.

— Своим устройством и очертаниями он будет напоминать старинный учебный планер, — сказал Честер. — Он будет аккуратный и простой.

— Простой? Да мы уже извели на сооружение этой штуковины столько всякого барахла, что с лихвой хватило бы на целый магазин. Пять сортов дерева, ткань, проволока, веревка, клей…

— И все же имеющихся запасов явно маловато, можешь мне поверить. Но я думаю, что мы сможем его сделать.

— Совсем не обязательно было лишать меня ножа, для того чтобы изготовить эту штуку, — сказал Бэндон, наблюдая, как из-под рубанка, который Честер смастерил из куска дерева и лезвия ножа, вылетают длинные вьющиеся стружки.

— Эта штуковина похлеще любого разделочного ножа, — заметил в ответ Честер. — А как у нас дела с фабрикой клея?

— Да у меня хватит клея на оперение миллиона стрел. Могу я перестать вываривать кроликов на клей и сварить пару просто для еды?

— Конечно. Но смотри, не перестарайся. Я ведь не шутил, когда сказал тебе, что чем легче мы будем, тем лучше. А затем я хотел бы, чтобы ты распутал бельевую веревку. Под пластиковым покрытием будут тросы из стальной проволоки, а веревку мы используем для скрепления расчалок фюзеляжа. И мне также надо, чтобы ты распустил нейлоновые нити парашюта. Наматывай их на какую-нибудь палку по мере работы.

Бэндон уселся за дело:

— Я все никак не пойму, Честер, как ты хочешь укрепить крылья? Чтобы нас выдержать, у них должен быть размах три или даже три с половиной метра.

— Девять, — сказал Честер. — И полутораметровый хвост. Не особенно надежная, разумеется, конструкция, но, боюсь, это все, что мы можем сделать из имеющегося материала. Если исходить из того, что весим мы по семьдесят кило или даже меньше, если не будем особенно нажимать на еду в течение ближайшей недели, плюс сама конструкция, которая весит около центнера, то получается, что на каждый квадратный метр приходится по пятнадцать килограммов груза. Крылья у нас не должны отвалиться, если только я рассчитал все правильно.

— Ну, надеюсь, что ты знаешь, что делаешь…

— Конечно. В молодости я был фанатиком авиамоделизма. Там все было — парение, управление полетом, радиосвязь, ручная посадка.

— Тебе часто приходилось летать на планере с горы?

— Ты имеешь в виду настоящий планер?

— Ну да.

— Фактически нет.

— Нет? Но ты же построил их массу, так?

— Да, но не настолько больших, чтобы выдержать человека. Как-то, правда, я собрал трехметровую летающую копию многомоторного лайнера.

— Так ты хочешь сказать, что мы собираемся спрыгнуть с горы в аппарате, который ты никогда раньше не испытывал? И может статься, что ты не сможешь ничего сделать, если с ним случится что-нибудь не то?

— Ты что, можешь предложить другой выход? Сидеть здесь, в орлином гнезде, и ждать, когда мы станем глубокими стариками и будем не в состоянии даже собирать ягоды?

Бэндон повесил лук на плечо.

— Пойду добуду пару кроликов для еды, — объявил он. — Будем есть, пить и наслаждаться жизнью, пока мы в состоянии это делать.

— А вот это правильно, — откликнулся Честер. — Кто знает, что будет завтра.

* * *

— Напоминает гроб для длинного тощего трупа, — задумчиво сказал Бэндон, разглядывая шестиметровую конструкцию из еловых реек, покоящуюся на козлах, сделанных из очищенных бревен.

— Для двух длинных тощих парней, — уточнил Честер. — Ты вытянешься вот здесь. — Он показал на отсек с полом из жгутов, свитых из ивовой коры. — Я же расположусь справа от тебя. Мне нужно место, чтобы балансировать вперед и назад, с тем чтобы планер сохранял равновесие. А сейчас я хочу, чтобы ты прошелся по всем креплениям и обмотал их нейлоновой нитью, смоченной клеем. Эх, дорого бы я дал за несколько квадратных метров тонкой березовой фанеры и за килограмм или два стальных шпилек!

— Ну, коль скоро ты мечтаешь, то попробуй представить скрытую лесенку, ведущую отсюда в ресторан с кондиционером, о котором ты мне рассказывал. Можешь развлекаться там с блондинкой, а я, пожалуй, займусь бифштексом с жареной картошкой.

Честер подскочил, когда что-то просвистело сзади него и воткнулось в землю. Он резко обернулся. Длинная стрела со стальным наконечником, покачиваясь, торчала из земли.

— Они обстреливают нас, — заорал Бэндон. — Где же они? — Он беспомощно оглядывался вокруг.

Честер понял все с первого взгляда:

— Эта стрела упала прямо сверху и с не очень большой высоты. — Он вытащил ее из земли. — Она неглубоко вошла в землю.

Пока Честер разглядывал кромку скалы, в воздухе появилась вторая стрела и, теряя скорость и высоту, упала в пяти метрах от них.

— Ха-ха! Они обстреливают нас снизу из чего-то, напоминающего арбалет.

Секунду спустя круглый камень размером с грейпфрут появился в поле зрения, на какое-то мгновение замер в воздухе и упал куда-то вниз.

— А у них еще и катапульта. Хорошо бы этот камешек проломил чью-нибудь голову.

— Да, последние дни были что-то подозрительно тихими, — сказал Бэндон. — А эта компания, оказывается, готовилась открыть по нам шквальный огонь.

Честер увидел второй камень, который шлепнулся в пятидесяти метрах от них. Посыпались еще стрелы; одни, не попадая на площадку, летели вниз, другие втыкались в землю на расстоянии от трех до тридцати метров.

— Откуда они знают, куда целиться? — спросил Честер. — Попадания достаточно точные.

— В городишке имеется пара биноклей, — сказал Бэндон. — Клянусь, несколько вонючек выставлены на соседних высотах и следят за каждым нашим движением, — сказал он, погрозив кулаком в направлении предполагаемых шпионов. — Посмотрим, сможете ли вы нас вычислить, черт бы вас подрал! — прокричал он вызывающе и обернулся к Честеру: — Может быть, нам лучше перебраться поближе к опушке?

— Я не думаю, что мы подвергаемся действительной опасности, хотя случайность, конечно, не исключена, — ответил Честер, глядя на крупный камень, приземлившийся в десяти метрах от них. — Столько же камней, сколько падает спереди, падает и сзади. Давай-ка не будем обращать на это внимания, а понадеемся на лучшее. Удивляюсь только, почему они так настойчивы. Они должны быть довольны, что мы тихо умрем здесь от голода.

— Все не так просто, — сказал Бэндон. — Гриз не может позволить, чтобы я ускользнул или… умер.

— Почему же?

— Ну, я думаю… он не знает, где спрятаны сокровища. А это не тот тип, который может позабыть такие вещи.

— Сокровища? Я ничего об этом прежде не слышал. Что же это за сокровища? Связки салями? Банки с крекерами? Или запасные трубки для тридивизоров?

— Не-а. Ружья и порох преимущественно.

— Гм-м-м… Чуть раньше можно было, конечно, сбросить вниз записку с указанием, где это все находится. Но при данных обстоятельствах это было бы просто глупо.

Стрела упала в полутора метрах от крыла планера.

— О-го-го! Теперь, когда мы начали обтягивать крылья тканью, мы просто не можем допустить, чтобы в них появились дырки. Может быть, ты откроешь ответный огонь, пока я занимаюсь склеиванием? Когда мне потребуется твоя помощь, чтобы обтянуть следующее крыло, я тебя позову.

— Да, что-то это не очень надежная вещица, — сказал Бэндон, разглядывая почти законченную конструкцию. — Долго нам еще с ней возиться, пока она полетит?

— Недолго. Осталось еще установить и обтянуть хвостовое оперение и закрепить рулевые тяги. Я бы сказал, что к заходу солнца мы будем почти готовы, но, конечно, потребуется ночь, чтобы клей схватился.

— Этот хвост не очень-то большой. — Бэндон рукой показал на стабилизатор и руль направления, которые стояли прислоненные к дереву. — А без них нельзя обойтись?

— Бессмысленно даже и говорить, — сказал Честер. — Нет хвостового оперения — нет полета. Мы просто камнем хлопнемся на землю, хвостовой частью вниз.

Бэндон вскочил, так как камень упал прямо у его ног.

— Может, все-таки нам спрятаться в кустах, пока Гризу не повезло? — предложил он нервно.

— И позволить им беспрепятственно раздолбить планер? Нет уж, дудки!..

Камень размером с кулак с треском проломил плетеное днище кабины пилота. Честер в смятении смотрел на повреждение.

— И все-таки нам сопутствует удача, — сказал он, — хорошо, что киль уцелел. Бэндон, немедленно начинай контробстрел. Мы просто не можем им позволить остановить нас сейчас.

Глава 11

Вершины дальних холмов на востоке начали окрашиваться ярко-красным светом занимающейся зари. Приподнимая руками наспех сделанную из ткани накидку и слегка подрагивая от утренней прохлады, Честер осматривал обтянутое нейлоновой тканью крыло, на котором поблескивали капельки росы.

— Похоже, что ночь аппарат пережил благополучно.

— Эй, глянь-ка сюда! — воскликнул Бэндон. Он поднял с земли обернутый бумагой камень. — Похоже, что это записка. — Он развернул бумагу, взглянул на нее и передал Честеру.

— «Спускайтесь в нис, пока вам не вышебли мазги Бэндон нам нужен а не ты лозутчик. Гриз, Бос».

— Что ж, весьма привлекательное предложение, — заметил Бэндон.

— Если ты ему доверяешь, — сказал Честер.

Бэндон презрительно фыркнул.

— Я слышал, как он тебе давал обещания несколько дней назад. Я все же предпочту рискнуть и полететь на этой машине. Но послушай, Честер, как ты рассчитываешь перебраться на ней через край скалы? Если мы оба будем сидеть в ней…

— Это просто. Мы сделаем рельсы из ивы; используем стволы, с которых сняли кору для изготовления жгутов. Планер нужно будет закрепить в стартовой позиции с помощью куска нейлоновой веревки. Когда мы будем готовы к отлету, я перережу веревку. Рельсы пойдут по склону под уклон, так как пятнадцатиметрового разбега должно быть вполне достаточно, чтобы оторваться от скалы. Конечно, мне придется резко пустить машину носом вниз, как только мы оторвемся от края скалы, чтобы она набрала необходимую для полета скорость.

— Может, если привязать к веревке груз и перебросить его через край, это придаст машине дополнительный разгон во время разбега? — предложил Бэндон. — Нам только нужно сделать так, чтобы груз оторвался, как только мы достигнем края обрыва.

— Хорошая идея. Давай-ка поищи подходящий валун, какой только сможешь поднять. Мы постараемся улететь до того, как начнется утренний обстрел. Я буду готов втащить аппарат вверх по склону и установить рельсы через десять минут.

Бэндон кивнул и отошел от Честера. Честер забрался в кабину пилота, вытянулся во весь рост животом вниз и поставил носки ног на планку рулевого управления. Глядя через плечо, он наблюдал, как покачивается руль направления в ответ на движения его ног. Он покачал ручку управления взад-вперед; рули высоты, как положено, задвигались. Он пошевелил ручкой закрылок левого крыла, качнулся вверх и вниз.

— Предполетная проверка закончена, — пробормотал про себя Честер.

Онвыбрался из планера, двигаясь очень осторожно и слыша, как потрескивает под его весом фюзеляж. На вершине склона Бэндон поддел шестом громадный валун. Камень приподнялся, покачнулся и медленно пополз вниз по склону.

— Бэндон! — заорал Честер, бросаясь в его сторону. — Останови его!

Бэндон стоял в оцепенении, глядя, как массивный валун, набирая скорость, двигается прямо в сторону примостившегося на склоне скалы планера. Честер резко остановился и бросился назад к машине. Он поднырнул под крыло, схватил руками хвостовую стойку и потянул. Оставляя в земле борозду, планер прополз немного и затем застрял — как раз в тот момент, когда валун, ударившись о скалу и высоко подпрыгнув, перелетел через него и, достигнув края скалы, исчез из виду. Честер тяжело опустился на землю возле хрупкого аппарата.

— Эй, Честер, прошу прощения.

Внизу раздался звук мощного удара, за которым последовали приглушенные вопли. Честер подошел к краю обрыва и посмотрел вниз. Далеко внизу среди буйной зелени деревьев зиял чернотой громадный прогал. Сквозь него Честер увидел людей, мечущихся вокруг разнесенных в щепки остатков какого-то сооружения из бревен. Бэндон встал рядом с ним и молча смотрел вниз.

— Черт подери этих вонючек, Честер. Ты видишь? Они там внизу сооружали мощную катапульту. Видишь метательный рычаг, лежащий вон там, слева? Хитро задумано, слушай, возятся там себе потихоньку под покровом деревьев и думают, чем бы этаким покрупнее шарахнуть. Могу поклясться рогами дьявола, хорошо, что этот камень ускакал от меня.

— Хорошо-то хорошо, но я бы предпочел не делать впредь ничего столь рискованного. Давай-ка устанавливать рельсы. — Честер внимательно осмотрелся. — Мы сделаем уклон вправо, чтобы избежать вон того углубления в скале. Я направлю планер прямо между вон теми двумя бугорками. Если нам повезет, то мы сможем спланировать на расстояние в полмили. А это должно обеспечить преимущество, какое нам необходимо, перед всеми собравшимися нас поприветствовать.

— Странно, что происходит сегодня утром с артиллерией? Полагаю, что двухсотфунтовая песчинка, которую мы на них уронили, внесла в их ряды некоторое смятение.

— Надеюсь, что так. Было бы просто стыдно получить удар сейчас.

Честер и Бэндон принялись закреплять рельсы на земле с помощью колышков. Закончив работу, они встали по разные стороны планера и оторвали его от земли.

— А он не такой уж и тяжелый, — прокомментировал Бэндон.

— Гляди под ноги, — оборвал его Честер.

Пыхтя, они поднялись на самую вершину склона, осторожно развернули планер и установили его на рельсы.

— Подержи, я поставлю подпорку, — крикнул Честер. Он сунул под опущенный до самой земли нос планера довольно крупный камень. — Ну все, теперь остается привязать стопорный канат.

Честер обвязал концом веревки ближайшее дерево и надежно закрепил, затем прикрепил второй конец веревки к килю планера возле самой кабины пилота.

— Готово, — объявил он, убирая камень-подпорку с рельсов. — Единственное, что его сейчас держит, — это веревка. Когда я ее обрежу, мы начнем двигаться.

— Что-то и в самом деле слишком спокойно, — заметил, оглядываясь, Бэндон. — Интересно…

— Скажи спасибо, — ответил Честер. — Мне бы не хотелось начинать наш полет под градом стрел. Сейчас я приготовлю веревку для балласта, а ты поищи камень.

Возле самой кромки обрыва Честер бросил на землю моток нейлоновой веревки и наклонился, завязывая ее конец прочной петлей, готовой принять камень-балласт. Когда он поднялся на ноги и повернулся лицом к обрыву, то увидел, как под кромкой всего в трех метрах от него появляется небритое лицо, а две руки ощупывают кромку в поисках выступа, за который можно было бы ухватиться.

Честер подскочил к карабкающемуся и ткнул его ногой прямо в лицо. С диким воплем человек полетел вниз; что-то громко треснуло. Метрах в пяти внизу он увидел шаткий помост, к которому, полусогнувшись, припали трое; четвертый лежал на спине, наполовину пробив площадку при падении. Один из троих поднял лук и быстрым движением послал из него стрелу вверх; она просвистела возле самого уха Честера. Тот стремительно обернулся, обхватил руками камень весом в полцентнера и перекатил его через край. Раздался хруст. Теперь уже только двое судорожно цеплялись за остатки разбитого помоста, в то время как третий проворно спускался по шаткому сооружению вниз. Четвертый исчез. Посмотрев налево, Честер увидел второй помост, а чуть подальше — третий. Помосты были видны и справа.

Честер бросился бежать.

— Бэндон! Оставь камень! Скорее к планеру!

Бэндон недоуменно посмотрел на него, затем выронил булыжник и стремглав бросился к планеру. Из леса, позади планера, появился человек в засаленной рубахе и разорванных штанах, держа лук на изготовку. Бэндон на бегу вложил в лук стрелу и выстрелил. Бегущий упал на спину с торчащим из горла оперением стрелы.

— На свое место, быстро! — заорал Честер.

— Слушай, я что-то не вполне уверен, стоит ли рисковать на этой штуке.

Над краем скалы появились одновременно два человека, вскарабкались наверх и бегом стали приближаться к планеру. Бэндон поднял лук, выстрелил, быстро вставил вторую стрелу и выстрелил еще раз. Один из приближавшихся завертелся волчком и упал; второй нырнул в какое-то укрытие. Бэндон обронил лук и бросился на свое место, улегшись лицом вниз. Честер прыгнул за ним, пошарил ногами и нашел рулевую планку. Опустив вниз правую руку, он стал перерезать лезвием ножа держащую планер веревку. Людей появлялось все больше и больше. Один из них поднял лук и выпустил стрелу. Вжик! Вонзившись в нос планера, стрела застряла в нем, подрагивая от удара. Наконец веревка поддалась. Планер дернулся и начал соскальзывать вниз, скрежеща и подпрыгивая на рельсах. В ушах у Честера засвистел ветер. Бегущие остановились, раскрыв в изумлении рты. Один из них поднял лук и выстрелил; стрела просвистела в двух метрах от аппарата. Но планер приближался к лучнику, и тот бросился от него наутек. Из-за кромки обрыва появлялись все новые и новые люди.

— Вонючки всю ночь возились с этими штуками, — проорал Бэндон в ухо Честеру. — Они…

— Тихо! — задыхаясь, произнес Честер.

Планер лениво набирал скорость. Трава и камни по сторонам постепенно превращались в ленту, очертания которой становились все более расплывчатыми. Край обрыва был уже совсем близко.

— Ничего у нас не получится, — пробормотал Честер. — Не хватит скорости.

Стрела, ударившись о край стойки прямо над головой Честера, отскочила и осыпала его щепками. Впереди было голубое небо и далекие, в туманной дымке, холмы.

— Ну, давай же! — Честер затаил дыхание.

Звук трения дерева о дерево внезапно прекратился — и они начали проваливаться куда-то вниз. Честер конвульсивно навалился на ручку управления, толкая ее вперед; дыхание у него перехватило, сердце бешено колотилось о ребра. Вниз, вниз, все ближе к мчавшейся на них зеленой массе; все громче вой ветра в проводах сбоку, все сильнее его порывы, бьющие в лицо. Лежа ничком, он тянул теперь ручку управления на себя, довел ее до упора и все равно продолжал тянуть… Он чувствовал, как ручка наталкивается на сопротивление воздуха. Он тянул сильнее, чувствуя, как все больше и больше возрастает давление; внизу проплывал ковер зелени, местность становилась все ровнее; он видел, как в поле зрения появились холмы с виднеющимся над ними небом. Он посмотрел по сторонам. Вершины деревьев проносились в каких-либо тридцати метрах от них.

— Эй! — вопил Бэндон. — Мы летим, Честер!

Нос планера задрался кверху, целясь в далекую высь. Честер начал давить на ручку управления, почувствовал, как планер замедлил движение, чуть-чуть помешкал и опустил носовую часть.

— Сваливание на нос после свечи, — пробормотал он. — Бич пилотов.

— Слушай, Честер, это просто великолепно! — орал Бэндон.

Честер двинул ручку еще на несколько сантиметров вперед и слегка дал вправо. Машина неловко развернулась.

«Малый элерон», — отметил про себя Честер.

Он двинул ручку в сторону и почувствовал, как машина резко накренилась. Воздушные потоки так и трепали планер. Честер скрипнул зубами, пытаясь побороть крен.

«Пусть-ка летит сама», — начал он внушать самому себе, сознательно расслабляясь.

Очередной порыв ветра потряс машину, и она выправилась. Нос ее приподнялся. Честер слегка толкнул ручку вперед. Нос тут же опустился. Сбоку стремительно приближался склон холма. Честер надавил на планку руля, согласовывая движение элеронов; машина накренилась и начала плавно отдаляться от склона.

— Ух ты! — орал Бэндон. — Прямо как птица, Честер!

Впереди открывалась долина, крутое ущелье между холмами.

Честер направил машину к ней, старательно выдерживая взятый курс. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

— Ничего, Честер, все это пустяки, — сказал Бэндон. — Вот, поешь-ка орехов.

— Нет, спасибо, пока не надо, — отозвался Честер. — Ради бога, лежи спокойно и не мешай мне управлять этой идиотской штуковиной.

— Слушай, Честер, как странно, — сказал Бэндон.

— Что странно?

— Мы поднимаемся, вместо того чтобы планировать вниз. Слушай, Честер, а как мы сможем спуститься, если эта штуковина так и будет подниматься все выше и выше?

— Да ты бредишь, — отозвался Честер.

Ветер со свистом бил его в лицо, заставляя глаза слезиться. Он изогнул шею и посмотрел вбок. Деревья внизу простирались одним сплошным зеленым покрывалом. Он оглянулся. В миле от них была как на ладони видна их гора с площадкой на вершине.

— Ты прав! — крикнул Честер. — Я вижу вершину нашей горы. Полагаю, что нас подхватил восходящий поток теплового воздуха.

— А это хорошо или плохо?

— Хорошо. А теперь оставь меня на несколько минут в покое, возможно, мне удастся установить новый рекорд триценниума в полетах на планере.

— Пять миль, — прокричал Честер через несколько минут. — Именно столько должно быть до ближайшего Центра.

— А как она держится в воздухе, не махая крыльями, Честер?

— Мы держимся на восходящих воздушных потоках, поднимающихся от этих склонов. Боюсь, у нас очень плохой угол скольжения, но подъемная сила этих воздушных потоков столь велика, что мы продолжаем набирать высоту, даже несмотря на несовершенства нашего аппарата. Я надеюсь над равнинами впереди поймать потоки, которые нам нужны. Думаю, сейчас мы находимся на высоте примерно тысячи метров. Мне бы хотелось поднять машину километра на полтора, а затем направить ее на запад, в направлении триценниума Вечной Мудрости. Если нам удастся пролететь несколько километров, это избавит нас от необходимости совершать долгую и нудную прогулку под палящим солнцем.

— Я обеими руками «за», Честер. Я чувствую себя здесь просто превосходно.

— Это твоя ремарка, кажется, означает, что ты отказался от своей философии простой жизни. Летательный аппарат — даже такой примитивный, как этот, — отличается от кремниевого орудия первобытного человека, как ночь от дня.

— Что ты имеешь в виду, Честер? Мы ведь сами сделали эту штуку, из простой древесины и кроличьего клея.

— Прибавь к этому несколько кусков нейлона и стальной проволоки. В общем-то, любая производимая вещь делается из простого сырья — возьми даже электронно-лучевую трубку тридивизора. Все материалы являются в конечном счете природными, если попытаться проследить, откуда они произошли. И нет ничего плохого в том, что мы переустраиваем природу для получения все больших удобств и благ; вопрос лишь в том, что мы неправильно используем эти блага и удобства, именно это лишает жизнь ее прелести.

— Может быть, и так. Но меня поражают не вещи, меня поражают люди. Я не хочу, чтобы кто-нибудь указывал мне, что я должен делать, тыкать меня носом, как щенка. Думаю, как только мы приземлимся, я снова уйду в горы.

— Бэндон, научись делать то, что нужно людям и чего они хотят, и тогда тебе не придется беспокоиться о том, что кто-то будет тобой помыкать. Громче всех кричат о социальной несправедливости те, кто палец о палец не ударил для того, чтобы сотворить нечто более сложное по сравнению с тем, что сможет сделать любой шимпанзе. Почему, ты думаешь, люди так высоко ценят тех немногих действительно талантливых певцов, актеров, футболистов, врачей, инженеров? Да потому, что их слишком мало, и каждый из них — сокровище. Если вдруг появляется новый человек и сочиняет песню, которая доходит до всех и затрагивает какую-то струнку в душе у каждого, ему не надо беспокоиться, что его не заметят. Его поклонники не допустят, чтобы с ним что-либо случилось.

— Что ж, может, мне действительно организовать курсы по обучению стрельбе из лука, как ты говорил. Думаешь, кто-нибудь захочет научиться этому?

— Начни — и увидишь. Если в стрельбе из лука есть что-нибудь такое, что заставляет тебя ее любить, то найдутся и другие, которые увлекутся ею всерьез. Будь лучшим в чем-либо — сделай так, чтобы мир узнал об этом.

— Эй, Честер, посмотри-ка туда. Вон какая-то линия, прорезающая местность.

— Дорога, — объяснил Честер. — Очень хорошо. Она может привести нас прямо к городу.

— А вон там, далеко впереди, похоже, какие-то здания. Вон, вдали.

— Возможно. С этой высоты должен быть виден триценниум. До него всего лишь около двадцати километров.

Честер задрал голову вверх, прищурившись, посмотрел на кучевые облака и направил планер к тени, которую отбрасывало ближайшее из них.

Поток воздуха тряхнул хрупкую машину.

— Все в порядке, Бэндон, летим сюда.

Он заложил правый вираж и взял курс на виднеющийся вдали город.

Полчаса спустя планер, просвистев в воздухе над аллеей высоких деревьев и чуть не задев крышу длинного здания, коснулся широкой зеленой лужайки, затем, подброшенный ударом, прошелестел по траве еще несколько десятков метров и наконец, сдирая фюзеляжем грунт, пропрыгал еще метров пятнадцать, пока не повалился на крыло, не зацепил им дерн и, описав крутую дугу, окончательно не остановился.

— Уф! — выдохнул Честер. Он приподнялся, стоя на четвереньках, посмотрел вокруг на хорошо ухоженные зеленые насаждения, мирные ряды крыш и полудюжину людей, неторопливо шагавших через лужайку. — Приготовься к суровому приему, Бэндон. Я не уверен, что эти ребята должным образом оценят мой небольшой вклад в цивилизацию. Они наверняка любят давать волю рукам.

— Пусть только попробуют это со мной, — прорычал Бэндон.

— Не торопись с выводами; выглядят они, может быть, и не очень воинственно, но камень за пазухой у них наверняка припасен.

От кучки отделился один человек и приблизился к планеру.

— Невероятно! — прокомментировал он, оглядывая планер, Честера, Бэндона и длинную борозду в бархатистой лужайке. — Откуда вы взялись?

Подошел второй человек:

— Ну, Гейми, что я тебе говорил? Жесткокрылый управляемый летательный аппарат. Посмотри на этих двух парней. Совершенно обычные, ничем от нас не отличаются. Так что хватит разговоров об аномалиях.

— Я настаиваю, что это явление аномальное в том смысле, что оно не поддается объяснению с точки зрения обычных представлений. Прошу отметить отсутствие двигателя у аппарата. Как эта конструкция из подручных материалов да к тому же с людьми на борту могла оказаться в воздухе?

— Послушайте, — обратился к ним Честер.

— Погоди, погоди, Гейми. Я уверен, что этому имеется простое рациональное объяснение. Я полагаю, что сначала мы зададим несколько вопросов. — Он в упор посмотрел на Бэндона. — Вот вы, сэр, не скажите ли, как случилось, что вы появились будто из воздуха?

— Проще не придумаешь, — ответил Бэндон. — Я живу на облаке и спустился, чтобы пополнить свои запасы лунного света. Еще вопросы? Если нет, то как насчет того, чтобы пожрать? Я чертовски голоден.

— Ага, — пробулькал Гейми, — так я и подозревал. Надо проконсультироваться у Норго.

— А вот это-то нам ни к чему, — сказал Честер. — Послушай, Бэндон, я сейчас сбегаю на городскую площадь и кое-что сделаю. Может статься так, что я тебя больше не увижу. Если это случится, я с сего момента передаю тебе все права на планер. Не позволяй им себя обмишурить. Они поднаторели в присваивании вещей от имени науки. И займись созданием курсов стрельбы из лука.

— Погоди, Честер. Кажется, мы с тобой неплохо ладим, и я думал, что и дальше мы будем держаться вместе.

— Извини, старина. Мне с тобой тоже было хорошо. Я многому от тебя научился, но я должен завершить кое-какие дела, если, конечно, пока еще не совсем поздно. Я собираюсь найти укромное местечко и затаиться на несколько часов. Желаю тебе удачи.

Бэндон пожал протянутую ему руку:

— Что ж, все путем, Честер. Извини, что я тебя затащил в это ласточкино гнездо.

— Таким образом, — продолжал бубнить Гейми, — это явление связано с массовой миграцией лягушек, что было замечено в близлежащих районах.

— Кто же откуда мигрирует? — ядовито уточнил его собеседник. — Я должен сказать…

Честер неторопливо пошел через лужайку. Его никто не окликнул.

В сгущающихся сумерках он прошел через площадь в направлении неясных очертаний купола и оказался на месте, где он очутился десять месяцев назад. Когда он подходил к окаймляющей монумент цветочной клумбе, перед ним возник высокий человек, который, близоруко щурясь, стал рассматривать статную широкоплечую фигуру Честера, его загорелое лицо, жилистые руки, коротко подстриженные и выгоревшие на солнце волосы и плотно облегающий тело триценнийского покроя костюм.

— Ох, извините, — сказал он. — Я тут ждал одного несчастного маленького идиота, у которого навязчивая идея по поводу ковра. Говорят, что он сбежал из Центра прямо в самый разгар эксперимента. А вы, по-видимому, один из команды Норго?

— Я и есть тот самый идиот, — резко ответил Честер. — Прочь с дороги, Деван!

— Что-о? Это действительно ты?

— Да, это действительно я — и теперь я предъявляю права на свою собственность.

Деван рассмеялся.

— Все тот же патефон, да? Что ж, Норго предупреждал, что ты, возможно, попытаешься пробраться сюда. Сейчас я верну тебя на место, чтобы ты закончил свой курс экспериментальной подготовки.

— Я уже его закончил.

— Неужели? — Деван снова засмеялся и потянулся к Честеру, чтобы его схватить. Последовало быстрое движение, и Деван больно шлепнулся на мостовую.

— Хорошо, что я наткнулся на тебя, Деван, — сказал Честер, переступая через него. — Одним незаконченным делом меньше. Но если я обнаружу, что моим друзьям уже ничем помочь нельзя, я сюда вернусь и доведу начатое до конца.

Деван с криком поднялся на ноги. Послышались ответные крики, затем топот бегущих ног. Честер бросился к ковру, перемахнул через каменную скамейку, увидел перед собой неясные очертания стула. Вдруг над головой вспыхнул ослепительно яркий свет, и Честер увидел сжимающееся вокруг него кольцо людей во главе с Норго, поднявшим вверх руку. Все замерли.

— Компьютер, ты здесь? — торопливо крикнул Честер.

Последовала длинная пауза.

— Честер, вам известно, что ступать на ковер запрещено? — выкрикнул Норго. — Пойдемте спокойно с нами.

— Присматривайте за ним, — предупредил Деван, потирая скулу. — Он выучил пару приемов.

— А, мистер Честер, — раздался в воздухе знакомый голос. — У меня были некоторые сложности с определением, где вы находитесь.

— Жди наготове, — крикнул Честер. — Я присоединюсь к тебе через минуту. — Он повернулся лицом к Норго. — Извините, что покидаю вас так спешно, — крикнул он, став обеими ногами на ковер. — Я бы с удовольствием погостил у вас еще, но у меня есть личные дела, которые требуют моего присутствия. Передайте от меня привет Куве — и берегитесь подстрекателя и демагога по имени Гриз. Он обитает в горах, но в ближайшее время собирается совершить набег на город.

— Я надеялся, что ваш бред пройдет, как только вас удалят от предмета, который вы фетишизируете, — печально сказал Норго. — Что ж, очень плохо.

Он махнул, и толпа стала приближаться.

— Прощайте, Норго, — выкрикнул Честер. — Спасибо за все. А после того, как я исчезну, помните: надо принимать действительность такой, какая она есть. Нереальное не есть недействительное. Ну, компьютер, — добавил он, — доставь меня обратно к Унэ.

Глава 12

Сумерки превратились в яркий солнечный день на городской улице. Честер огляделся. Ничего не изменилось с тех пор, как он увидел эту улицу в последний раз десять месяцев назад, разве что толпа уменьшилась до нескольких самых стойких зевак. Улица была все еще перегорожена канатами, хотя вместо фаланги полицейских машин осталось лишь две, в каждой из которых на переднем сиденье возвышались по два мордоворота, но ни один из них не глядел в сторону Честера.

— Не исчезай, компьютер, — тихо сказал Честер. — Я попытаюсь отыскать Унэ, может быть, для этого мне понадобится какое-то время.

— Очень хорошо, мистер Честер, — раздался громкий голос компьютера. — Я пока займусь анализом…

— Тише ты! — оборвал машину Честер, но было уже слишком поздно.

Четыре круглые полицейские физиономии дружно повернулись в сторону Честера. Настежь распахнулись дверцы автомобилей, послышались тяжелые шаги. Двое полицейских приближались к Честеру, двое других зашли за машины, сцепив руки на красных портупеях.

— Ха, что снова здесь делают эти кресла и ковер? — спросил один из полицейских.

— Эй, парень, ты кто такой? — выкрикнул другой.

Честер сложил руки на груди и со свирепым выражением лица уставился на начальника патруля.

— Я, кажется, дал указание, чтобы за этим районом вели тщательное наблюдение, — пролаял он. — Кто разбросал здесь эти вещи? Это вам что, склад мебельной рухляди?

— В чем дело? — спросил начальник патруля, открывая от удивления рот.

— Застегните свой мундир, — оборвал его Честер. — И извольте побриться к следующему дежурству. — Он заложил руки за спину и прошелся взад-вперед перед выстроившимися в линейку полицейскими. — Сержант, почистите ботинки. И вымойте машину.

— Эй, да кто вы такой?

— Нет, кто вы такой, сэр! — проревел Честер. — Вы что, никогда не видели полевую форму комиссара полиции?

— Так точно, видел, сэр, — быстро ответил полицейский. — Но это не та форма.

— Тайной полиции, то есть, — поправился Честер.

— Тайной полиции? Черт, я видел комиссара тайной полиции на скачках не далее чем на прошлой неделе.

— Комиссара международной полиции, недоумок! — продолжал реветь Честер. — Вы что здесь, не понимаете, что это вопрос международного значения? Я, — перешел он на заговорщический тон, — знаю из совершенно достоверных источников, что это дело связано с планируемым вторжением инопланетян.

— Вот так так! — присвистнул полицейский.

— Так вот, — ровным голосом продолжал Честер, — не припомните ли вы дело о нагой молодой женщине, которая была не так давно арестована где-то в этом районе?

Полицейские переглянулись. Один из них приподнял свой хромированный шлем и посмотрел куда-то вверх.

— Кажется, — произнес он. — Э-э-э…

— Я думаю, что, возможно, что-то припоминаю, — откликнулся другой.

— А, прекрасно. Можете ли вы мне напомнить, чем закончилось это дело? А то что-то у меня вылетело из памяти.

— Сейчас, одну минутку…

— Возможно, она отсидела небольшой срок и была выпущена на свободу, — подсказывал Честер. — Возможно, ей удалось даже найти работу — где-нибудь здесь, неподалеку.

— Работу, — повторил полицейский, тупо уставившись на Честера.

— Почему бы нам не проехать в полицейский участок… э-э-э… комиссар? Возможно, там мы сможем все уладить.

— Почему же, она, может быть, все еще находится в женском карцере, — предположил другой полицейский. — Может быть, нам удастся устроить для вас короткую встречу с ней.

— Ну что ж, отличное предложение, — решительно сказал Честер. — Везите меня туда прямо сейчас.

— Слушаюсь, сэр. Сюда, пожалуйста.

Честер проследовал за двумя полицейскими в их машину. Он ехал молча, обдумывая, что и как необходимо сделать. Было маловероятно, что все эти десять месяцев Унэ находилась в местной тюряге. Тем не менее она могла усугубить первоначальный проступок отягчающими обстоятельствами вроде оскорбления полицейских, нанесения ущерба государственной собственности, попытки побега, оказания сопротивления при аресте или отсутствия водительских прав. И конечно же, у нее не было при себе ни цента, что, как известно, не способствует выяснению истины, когда имеешь дело с блюстителями закона.

Машина затормозила у бокового входа здания из красного кирпича с двумя колоннами, которые увенчивали два матовых шара с надписью: «Полиция». Честер вышел из машины и последовал за водителем вверх по ступенькам, в то время как второй полицейский замыкал процессию. Внутри здания шедший впереди полицейский сделал знак Честеру пройти через короткий коридор в дежурную комнату. В ней находился высокий тощий человек в красной униформе, который бросил на них через стол раздраженный взгляд.

— Ну, приятель, — сказал начальник патруля, глядя на Честера, — посмотри, кто у нас здесь — комиссар международной полиции. Вот она какая — форма международной полиции.

— Я хотел бы узнать… — начал Честер, делая шаг вперед.

— И вот он является к полицейскому патрулю и требует, чтобы ему сказали, не помним ли мы дамочку, которую арестовали где-то в этом районе.

— Кстати, и кресло, и ковер снова на месте, — подал голос второй полицейский.

Сидящий за столом резко вскочил:

— Что, снова на месте? А вы установили, кто их сюда вернул?

— Говорят, что это вторжение с Марса, — ответил второй полицейский. — За ними трудно было уследить, с их фантастической техникой.

— Вы идиоты! Каблицкий, да я с тебя сдеру за это нашивки. Немедленно возвращайтесь туда и возьмите район под тщательное наблюдение. Это не означает, что вы сядете в машину и будете слушать последний хит-парад.

— Но, шеф, что делать с этим? Похоже, он опасный псих.

Шеф взглянул на Честера:

— Мне он напоминает героя какого-то рекламного ролика. Как бы то ни было, изолируйте его за сопротивление закону.

— Но позвольте… — начал было Честер.

Двое полицейских повернулись к нему с облегченным выражением на лицах и уже было пытались заграбастать его своими громадными ручищами, когда Честер, отклонившись в сторону, схватил протянутую руку, резко завернул ее за спину и надавил. Полицейский взвыл, подпрыгнул и рухнул на пол бесформенной грудой.

— Мне просто нужна некоторая информация, — заявил Честер. — Та девушка, о которой я спрашивал, она все еще в заключении?

Второй полицейский зарычал и придвинулся к Честеру. Тот мгновенно окаменевшими пальцами ткнул его в солнечное сплетение, а когда тот согнулся, рубанул его ребром ладони по шее.

— На помощь! — заорал шеф, протягивая руку к ящику стола.

Честер перелетел через стол и схватил тощую шею комиссара.

— Послушай ты, козел вонючий! — рявкнул Честер. — Где девчонка, которую вы задержали за появление в общественном месте в неприличном виде?

Полицейский мужественно сопротивлялся; Честер начал колотить его головой об пол. В поле зрения возник один из его очухавшихся коллег, и Честер, ухнув, сбил его с ног обмякшим телом комиссара.

— Слушай, — настойчиво продолжал Честер, прижав незадачливого полицейского чиновника локтем к спинке высокого кресла. — Все, что мне нужно, — это узнать местонахождение молодой особы. Почему бы тебе не оказать маленькую услугу законопослушному гражданину?

— Она… в женском крыле… северная сторона, первая камера… направо…

— Где ключи?

— Ключей нет, там шифр.

— Какая комбинация цифр?

Дверь комнаты распахнулась настежь, и в ней возник жирный полицейский, выпучил глаза и потянулся рукой к кобуре с тяжелым пистолетом. Честер мгновенно выставил перед собой полицейского комиссара как щит. Появились другие полицейские. В коридоре разрывался сигнал тревоги. Слышался топот ног.

Честер отбросил от себя шефа, повернулся спиной к набегавшим, закрыл руками лицо и, ласточкой нырнув в широкое двойное окно, приземлился в траву под звон осколков разбитого стекла, перекувырнулся, вскочил на ноги и бросился бежать. Он перемахнул через забор и, перебежав улицу, бросился к темной аллее. Ему преградил путь какой-то человек.

— Помогите их задержать, — пролаял Честер.

Человек озадаченно сделал шаг в сторону. Честер пронесся через аллею, выскочил на людную улицу и перешел на быструю ходьбу. Итак, он потерпел поражение, однако по крайней мере узнал, где находится Унэ. Бедная девочка! Почти год в ужасной камере.

Пройдя квартал, Честер остановился перед большой стеклянной витриной, на которой дециметровыми буквами было написано: «Двигатели для гусеничных автомобилей».

За витриной притаилось огромное желтое, поблескивающее хромированными частями, фарами, антеннами чудовище.

Табличка, прикрепленная к нему, гласила: «Новый многоцелевой гусеничный кабриолет-трансформер года (снабжен дополнительными боковыми катками)».

Сбоку от витрины находилась малозаметная дверь. Честер открыл ее и увидел человечка с набриолиненными волосами и улыбкой во весь рот, который, облокотившись на полированный бок механического гиганта, разговаривал с тучным посетителем средних лет.

— …Вполне приемлемые ежемесячные выплаты, — услышал Честер конец фразы.

Честер обошел с тыла транспортное средство, похожее на трактор или бульдозер, и, откинув прозрачный купол, устроился на желтом кожаном сиденье. С панели ему подмигивали поблескивающие приборы. Где-то внизу слышался голос продавца:

— …Электрообогрев и музыка, автоматические дворники, запасные фары, регулировка сидений электрическим приводом, электростеклоподъемники, дистанционное открывание капота, гидроусилитель руля, тормоза с электроприводом, трансмиссия шестиступенчатая автоматическая, трехкарбюраторный двигатель, салон люкс, мусороуборочник, резиновые коврики, телевизор…

Честер осмотрел панель, нашел кнопку зажигания.

— …Эффективные глушители, — продолжал тараторить продавец, — не один, обратите внимание, а два, да-да, два клаксона самой последней модификации и везде вместо утомляющих приборов со шкалами полный комплект ласкающих глаз цветовых индикаторов…

Честер утопил кнопку зажигания и нажал на стартер. Двигатель взревел. Честер включил первую передачу, и машина медленно двинулась к витрине. Напуганный продавец издал вопль и отпрыгнул в сторону. Покупатель рванулся в другую. Громадный полированный бульдозерный отвал врезался в витрину и разнес ее вдребезги. Громадина с грохотом вырвалась наружу, развернулась вправо и, как пушинку отбросив попавшийся на пути легковой автомобиль, выкатилась на середину дороги. Честер с лязгом врубил самую высокую передачу и включил сирену. Прохожие так и брызнули врассыпную от набирающего скорость чудовища. Патрульная полицейская машина рванулась и, резко затормозив, блокировала дорогу. Честер, немного свернув в сторону, услышал, как гусеница с хрустом раздавила багажник машины. Он опять потянул на себя рычаг управления, чтобы объехать грузовик с пивом, на борту которого красовалась веселая красная рожа, но поддел грузовик краем отвала и перевернул его набок. На улице образовался затор. Честер свернул в проулок и увидел, как за решеткой, на лужайке перед зданием правосудия собираются возбужденные клерки. Северное крыло, говорил шеф. Честер скосил глаза на солнце, направляя машину в проем решетки. Север был справа. Люди с ужасом смотрели, жестикулировали, а когда гигантская машина переползла через бордюр и, подмяв под себя решетку, выползла на лужайку, бросились наутек. Клумба петуний бесследно исчезла под гусеницами.

Высоко в кирпичной стене виднелись узкие зарешеченные окна с трехметровым интервалом между ними. Под ними-то Честер и остановил трансформер. Сквозь грохот работающего двигателя были слышны возбужденные крики. В окнах появились лица заключенных. Честер открыл дверь кабины и выглянул.

— Унэ, — прокричал он, — это я, Честер!

Раздался звук выстрела, и пуля со свистом срикошетила от стенки кабины. Честер быстро нырнул внутрь. Он увидел, как наверху в проеме окна появилось знакомое овальное лицо. Он возбужденно замахал руками. Унэ ответила ему взмахом руки, но как-то неуверенно. Честер включил заднюю скорость, трансформер отъехал назад, повернулся на месте и снова двинулся к стене. Честер, подняв отвал, приставил его к стене и нажал на акселератор. Гусеницы сначала вгрызлись в почву, машина вздыбилась, а затем они безрезультатно стали прокручиваться, выбрасывая из-под себя фонтаны земли. Вскоре позади образовался целый холм.

Честер сдал назад, немного опустил отвал, затем прибавил оборотов. Массивный трансформер рванулся вперед и с ужасным грохотом врезался в кирпичную стену. Честер почувствовал, как накренилось вдруг сиденье; затем посыпались кирпичи и куски раствора, отскакивая от полированного капота и глухо стуча по пластиковому кузову. Поднялись тучи пыли, вылезли деревянные конструкции с изогнутыми гвоздями, на которых болтались разбитые косяки и оконные рамы.

Честер откинулся на сиденье, оценивая ситуацию. Снова раздались выстрелы, теперь четыре подряд. На пластиковой крыше ближе к голове Честера появились две звезды с расходящимися лучами. В тюремной стене образовалась брешь метра два в высоту и три в ширину, сквозь которую проглядывал интерьер тюрьмы. Пока он смотрел, обвалился еще один кусок стены. Честер снова двинул трансформер вперед и еще раз ударил отвалом в стену. Когда он попятился, продираясь через завал, сквозь пыль начали проступать очертания перекрытия второго этажа, провисая под тяжестью горизонтального стального швеллера. Честер снова врезался в стену. Теперь отвалился целый кусок, так что целиком стали видны две камеры. Через образовавшийся проем он увидел скособочившиеся железные койки на просевшем полу.

Честер подогнал трансформер к самому проему, поднял купол кабины и позвал Унэ. Она появилась на четвереньках, глядя через край на громадную грохочущую машину.

— Быстрее, Унэ. — Честер поторопил ее жестом. Он оглянулся. Толстый полицейский пытался зарядить барабан своего револьвера. Вокруг него суетились другие полицейские.

— Это действительно ты, Честер? — спросила дрожащим от волнения голосом Унэ.

— Поторапливайся. — Честер протянул ей руки.

Унэ, свесив свои стройные, обутые в сапоги ноги, соскользнула вниз, повисела на руках и спрыгнула. Честер подхватил ее, втянул в кабину и захлопнул дверцу как раз перед тем, как пузырь-полицейский выстрелил из своей пушки. Трансформер быстро отъехал, развернулся и рванул через лужайку. Вдогонку посыпались выстрелы. По крыше чиркнула шальная пуля.

— Честер, это действительно ты? Ты так изменился, стал такой красивый!

— Прости меня, Унэ, что я так долго заставил тебя ждать. Я вернулся за тобой сразу же, как только смог. Но…

— Слушай, Честер, ты просто неподражаем. Я с первой твоей фразы же поняла, что это ты. Где ты взял эту чудесную машину?

— Отличная, правда? В ней есть все для приятного путешествия: кондиционер, звукоизоляция и пуленепробиваемые стекла, к счастью для нас. Но я хотел сказать: мне ужасно жаль, что тебе пришлось провести почти год в этой тюрьме.

— Год? Да ты что, Честер! С того момента, как нас схватили полицейские, прошло не более двух часов.

Честер растерянно заморгал:

— Как? Как?..

— Куда мы сейчас поедем, Честер? И откуда у тебя эта одежда, этот загар и эти большие сильные руки?

— Я… Нет, я имею в виду, ты… Ну ладно, ничего, бог с ним. Разберемся потом. Пока же нам с тобой предстоит прорваться к ковру.

Честер вырулил на улицу, на которой полицейские охраняли ковер. Пожарная машина, вывернувшаяся сбоку, налетела на трансформер, была отброшена на бордюр и замерла с хлещущими во все стороны фонтанами воды.

Честер замедлил ход, выкрутил руль, неуклюже объехал полицейскую машину и с лязгом остановился. Он откинул крышу кузова и среди крика и суеты помог Унэ спуститься вниз. Она легко перескочила через остатки разбитых козел и оказалась на ковре. Честер прыгнул следом за ней. Парочка постоянно находящихся возле ковра полицейских бросилась к ним с дубинками наперевес.

— Ну, компьютер, — сказал Честер, хватая Унэ за руку, — доставь-ка нас туда, где остался Кейс. Да не запутайся на сей раз в координатах.

Глава 13

Казалось, что высокие серые здания растворились в солнечной голубизне неба. Честер и Унэ оказались на поросшем травой склоне холма в тени развесистых ветвей. Она повернулась к нему и обвила его своими нежными руками.

— Ой, Честер, это так забавно…

— Забавно? Черт возьми, Унэ. В нас ведь стреляли всамделишными пулями.

— Но я уверена, ты все равно сделал бы так, чтобы ничего страшного не произошло.

— Ну… По крайней мере, для меня было большим облегчением узнать, что ты не провела целый год в камере. Если бы ты знала, какие страшные картины твоих и Кейса мучений рисовал я в своем воображении! Я думал, мне уже никогда не удастся ему помочь. Но теперь, если мы поспешим…

— Я уверена, что с ним все в порядке. — Унэ с беспокойством посмотрела в сторону холмов. — Однако я уже не вижу дыма. Надеюсь, впрочем, что углей пока еще недостаточно для поджаривания мистера Малвихилла.

— Если эти проклятые туземцы коснулись хоть волоса на голове Кейса, я все племя в порошок сотру.

Через двадцать минут быстрой ходьбы они были на опушке леса. И тут же увидели, как к ним по тропинке приближаются двое мужчин, чисто выбритых, в белых легких одеждах, и прекрасно сложенная женщина. Они остановились, затем подняли в приветствии руки и начали танцевать и петь.

— Похоже, это совершенно другое племя, — сказал Честер, — никакого сравнения с теми дикарями.

— Кажется, они хотят, чтобы мы последовали за ними.

Энергично жестикулируя, туземцы повернулись и пошли по тропинке.

— Ну, мы ведь все равно двигаемся в этом направлении.

Честер и Унэ зашагали по утоптанной тропинке и вышли на поляну, где Кейс сражался с местным силачом.

— Никого не видно, — констатировал очевидное Честер, оглядываясь по сторонам. — И клетки исчезли, и все остальное.

Они пошли дальше, поднялись по заросшему деревьями склону и прямо из леса вышли на широкую, тенистую сельскую улицу с ровными рядами деревьев и клумбами диких цветов перед аккуратными домиками из камня, досок или тонких жердей, оживляющими зеленое покрывало луговины. Из большого дома где-то в середине улицы появился старик важного вида, в шортах и домотканой рубахе. Он подошел к ним, поглаживая свою длинную седую бороду.

— Боже мой, — сказал в смущении Честер, — мы попали совершенно не туда, Унэ. Куда нас на сей раз забросило?

— Сама не понимаю, Честер.

— Посмотри на этого седобородого старца. Какой огромный. Клянусь, он мог бы быть предком Кейса Малвихилла; по возрасту он точно ему в дедушки годится.

Старик подошел ближе и пристально посмотрел на Честера, а затем на Унэ. Он пощипывал бороду, кивая каким-то своим мыслям.

— Ну, — сказал он, — наконец-то вы объявились…

Честер и Унэ сидели рядом с Кейсом на скамейке под дикой вишней, у гребня возвышенности, уходящей вдаль, к лазурному озеру и поросшим соснами холмам. Девушка-туземка разливала густое бурое вино из каменного кувшина в разнокалиберные стеклянные кружки.

— Объясни мне еще раз, Честер, только медленно и внятно, — попросил Кейс. — Ты говоришь, что это тот же самый день, в который вы улетучились отсюда?

— Для Унэ — да. Для меня же с того момента прошло десять месяцев.

— Ты очень изменился, Честер. Догадываюсь, что за этим стоит нечто, что не поддается объяснениям. У этого чертова компьютера, видимо, сломались счетчики времени.

— Кейс, мы думали, что они зажарят тебя живьем. Как ты сумел добиться их расположения?

— Ну, слушайте. Последнее, что я увидел, — это как вы скрылись за деревом. Я же продолжал жонглировать еще не меньше часа. Затем сделал пару кульбитов, стойку на руках. Потом попросил у них веревку, натянул ее и стал по ней ходить. К этому времени они уже заметили, что вы исчезли. Я жестами показал им, что вы испарились, как и подобает истинным духам. Но это их уже не особенно волновало, они хотели, чтобы я еще походил по канату.

— К тому времени ты, должно быть, подумал, что мы бросили тебя.

— Признаюсь, я был вначале взбешен, когда так и не увидел вас идущих мне на выручку в сопровождении морской пехоты. Думаю, что прошло не менее двух лет, прежде чем я свыкся с мыслью, что застрял здесь надолго. Я подумал, что с вами что-то произошло, и поэтому мне нужно было как-то устраиваться самому. К этому времени авторитет мой среди туземцев был достаточно высок. Они выделили мне лучший шалаш и приносили из еды все, что я пожелаю. Завидовать, конечно, было нечему, но жизнь протекала довольно беззаботно. Разумеется, после тридцати лет…

— Тридцати лет?!

Кейс утвердительно качнул седой гривой:

— Да, мой дорогой. Уж в этом-то я не сомневаюсь. Я обычно делал зарубки на дереве, отмечая прошедшие годы, но иногда был так занят, что попросту забывал.

— Занят? Чем же ты был так занят?

— Ну, поначалу, когда оказался у них, я только и знал, что болтался без цели, наблюдая, как туземцы борются за существование. Грязные, голодные, невежественные, умирающие от болезней и когтей диких животных. А какую пищу они мне приносили: полусырое собачье мясо, подпорченные плоды, мешанину из ягод! То и дело мне приходилось устраивать для них представления: жонглировать или показывать акробатические номера — считалось, что этим я защищаю селение от злых духов.

Однажды я принялся размышлять. Земля здесь настоящий клад, из которого предприимчивый делец в иных условиях мог бы извлечь баснословную выгоду. Все, что нужно было сделать, — это вырубить кустарник, подрезать деревья, расчистить берега озера, вынести мусорные свалки за пределы селения и посадить фруктовые деревья и цветы…

Да, но для того, чтобы подрезать деревья, мне нужен был топор, а это значит, требовалось железо.

К тому времени я уже свободно владел местным языком и спросил туземцев, не знают ли они такого места, где можно найти красную грязь. И объяснил, чтоона нужна для волшебства. Несколько недель спустя отряд охотников вернулся с противоположного берега озера и принес с собой весьма неплохие образцы железной руды.

У шамана был каменный уголь: он вырезал из него фигурки богов, поскольку уголь легко поддается обработке. Я соорудил небольшую доменную печь, загрузил ее доверху кусками угля и руды и зажег. Ну и, как полагается, через пару часов пробил отверстие, через которое потекло расплавленное железо.

— Кейс, что ты можешь знать о выплавке железа, — прервал его Честер, — ведь наверняка у тебя не было с собой инструкции по варке стали в домашних условиях, не так ли?

— Железа первой плавки хватило на полдюжины топоров и топориков, довольно приличных. Я заточил их с помощью плоского камня, затем раскалил и опустил в холодную воду. Они неплохо закалились. А вскоре у меня уже была своя собственная технология. Все зависит от пропорции угля и руды в печи.

— Уголь в количестве от ноля семи до одной и семи десятых процента обеспечивает оптимальное соотношение твердости и ковкости металла, — не преминула уточнить Унэ.

— Жаль, что тебя не было рядом, крошка, — сказал со вздохом Кейс. — Твои познания оказались бы бесценными. Но мы, так или иначе, справились сами.

Из полученного металла я выковал лезвие ножа, приделал к нему ручку и с его помощью начал вырезать ручки для топоров. Затем заставил аборигенов начать очистку земли от леса и кустарника, причем делать это не ради показухи.

Дикие животные перестали терроризировать селение, поскольку у них больше не было прикрытия. Я добился того, чтобы весь кустарник и колючки были полностью удалены с территории; на их месте взошли травы. Мы также обрубили нижние сучья деревьев как раз в рост человека, подровняли их, удалив вьюны и тому подобное. Превратили, таким образом, лес вокруг в ухоженный парк.

Потом настала очередь озера. Мы выдолбили несколько стволов, сделав из них лодки, и очистили дно от водорослей и топляка, а затем после некоторых дренажных работ оборудовали прекрасный пляж на этом берегу.

Из полосок кожи я изготовил рыболовную снасть, показал туземцам, как ловить форель, и мы устроили рыбную фиесту. Сначала они отказывались есть рыбу; по-видимому, потому, что рыбой брезговали их предки.

Эта публика была столь же консервативна, как выпускники старейших университетов Новой Англии. Однако я изобрел очередной магический ритуал, идущий якобы из древности, и они на него клюнули.

Теперь половину жизни они проводили на озере. Мы сделали пару пил, и я показал им, как распиливать дерево на доски, из которых мы и соорудили несколько уже настоящих гребных лодок. Самое интересное в том, что уже через несколько дней наиболее смышленая пара моих учеников делала лодки и рыбачила даже лучше, чем я.

Я сделал несколько луков и стрел и выковал немного железных наконечников.

Смастерив ножи для обработки шкур, я показал, как с их помощью выделывать кожу, пока она не станет мягкой.

В окрестностях водилось много диких парнокопытных. Мы наплели веревок и с их помощью поймали и привели пару молодых коз и двухгодовалого барана, который своими размерами даже превосходил техасского породистого лонгхорна. Позднее мы раздобыли парочку новорожденных телят: бычка и телочку.

Через пару лет у нас уже было довольно приличное стадо. Мы выпускали его в парк, чтобы трава не разрасталась. Ну и конечно, я показал, как доить коров, и, немного поэкспериментировав, мы научились делать сыр.

— Я и не подозревал, что ты настолько хорошо знаешь животноводство, — вставил Честер.

— Любой, кто когда-либо работал в цирке, знает, с какой стороны кормят скотину. Это была наименее сложная из всех моих проблем.

Постепенно я начал получать удовольствие от вида ухоженного пляжа и парка и даже стал подсчитывать, какую груду денег мог бы заработать, будь я у себя дома.

— А потом как-то мне на глаза попалось несколько местных девиц, абсолютно голых, чумазых, жирных, со спутанными волосами; от них за версту несло козлятиной. — Кейс вздохнул. — Думаю, правда, и я был нисколько не лучше их. К тому времени я уже совершенно утратил привычку бриться, а какой толк от мытья, если после него тебе приходится надевать одни и те же старые засаленные кожаные штаны. И тогда я решил, что настало время подумать о развитии легкой промышленности.

Первое, что мне было нужно, — это ткань, чтобы избавиться от тошнотного запаха шкур.

Я попробовал использовать овечью шерсть, но неудачно. Мы пытались разыскать в окрестностях дикорастущий хлопок, но тоже безрезультатно.

В конце концов нам удалось найти растение, напоминающее лен. Поработав, мы соорудили примитивную прялку. На это ушел почти год, но мы получили первую партию нити. К этому времени у меня уже был готов ткацкий станок, его оказалось не так уж трудно изготовить. Мы установили его и соткали себе одеяло.

Я обучил нескольких девушек, и они начали прясть и ткать. Из кости я изготовил несколько иголок; стальные не получились. Конечно, швея из меня никудышная, но времени-то у меня было достаточно. Я смастерил себе пару брюк и рубашек. В рубашках с длинным рукавом здесь просто жарко, да и шить их трудно, поэтому я остановился на безрукавке типа майки. В ней и продувает, и в то же время она достаточно защищает от ночной прохлады.

— А как же зимой?

— Странно, но похоже, что здесь нет времен года. Одна и та же погода круглый год.

— Доледниковый период, — пробормотала Унэ.

— Затем я занялся мылом. Я повозился с животными жирами и золой, и наконец мне удалось выработать вполне приличный рецепт. Сначала мне приходилось заставлять туземцев мыться, но я прибегнул к своей старой хитрости с магией и духами, и вскоре их нельзя было отогнать от воды; когда бы я ни взглянул в сторону озера, я всегда видел, как кто-нибудь там что-либо скребет или стирает. В том, что касается предохранения себя от греха, они такие же зануды, как и методисты. А когда привыкаешь к чистоте, от грязи кожа чешется, и ты начинаешь замечать грязь на своем соседе. Так грязь и была вытеснена из нашего быта.

Затем мне пришла мысль совершить дальнейшие шаги по совершенствованию нашей цивилизации.

Жилище, где мы обитали до сих пор, буквально кишело вшами и крысами; мы просто тонули в отвратительных кучах обглоданных костей, изношенных шкур, засушенных ритуальных лягушек, чучел тотемных животных и другого дерьма — совсем как на старом бабушкином чердаке.

Они чуть не сошли с ума, когда я все это спалил. Я объяснил им, что услышал голос свыше, который сказал мне, что это жилище должно перенестись на небеса, однако их сучий шаман набрался наглости заявить, что я лжец. Вы только вообразите!

— Но, Кейс, ты же сам постоянно им говорил, что все, что ты делаешь, предопределено свыше.

— И это здорово срабатывало, кстати. А может быть, в этом действительно что-то есть? В любом случае, когда я на глазах у всех утопил этого самонадеянного выскочку в озере, никто не выразил сожаления.

— Тебе повезло, что ты сумел от него так быстро избавиться. Из того, что читал о шаманах, я знаю, что они опасны и коварны… Значит, ты утопил его. Но не слишком ли радикальный шаг?

— Может быть, но я полагал, что если создаю общество, то должен это делать, проводя решительную политику. Не хватало еще, чтобы кто-то, и в подметки тебе не годящийся, путался у тебя под ногами, особенно когда правота на твоей стороне. Ничего не может быть хуже слабака в роли диктатора. Я понял, что должен отстаивать свои идеи.

— Но следующий лидер мог бы оказаться совсем не тем, кто ставит общественные интересы выше личных. Что тогда?

— Сказать по правде, Честер, я отнюдь не ставил общественные интересы выше личных. Все, что мне хотелось, — это самому удобно устроиться. Я хотел, чтобы вокруг меня были здоровые чистые люди, потому что я терпеть не могу болезни и грязь. И я хотел, чтобы они хорошо жили, чтобы у них было время и желание овладевать тем, чему я их учил; они ловят рыбу — и я ем рыбу, они разводят скот — и я ем бифштексы, они рисуют картины — и я наслаждаюсь живописью, они сочиняют музыку — и я ее с удовольствием слушаю, они вкусно готовят — и у меня отличное настроение. Вот так и создается здоровая атмосфера. В конечном итоге я убедился, что от общения с добрыми и отзывчивыми людьми можно получить большее удовольствие, чем от чего бы то ни было еще.

Одних я обучил резьбе по дереву, других — сельскохозяйственному труду, третьих — мастерству стеклодува.

Я прочесал окрестные леса в поисках растений, которые можно было бы окультурить, и продолжал экспериментировать с образцами рудных пород для получения других металлов. Теперь у нас есть медь, свинец и даже немного золота, и изыскательские работы продолжаются.

Я научил дикарей размышлять о природе вещей и выдвигать новые идеи.

С тех пор как я утопил шамана, я постепенно свел на нет мистическое начало в их жизни. Теперь подрастающее поколение не испытывает необходимости в принуждении свыше; в основе их поступков лежит интерес. Многие из них далеко опередили меня в отдельных искусствах и ремеслах; они очень способные ученики. И я не удивлюсь, если кто-то из них откроет периодическую систему химических элементов, или создаст паровой двигатель, или научится делать лекарства.

— А если все же придет тиран?

— Любой тиран, появись он здесь, должен будет крепко подумать, прежде чем принимать непопулярные меры, — ответил Кейс. — Местный народец принял меня, потому что я принес им благо. Они так же эгоистичны, как и я. Я же создал прецедент. Следующему вождю придется с этим считаться, если он не хочет, чтобы его постигла участь шамана.

— Все, что ты говоришь, похоже, очень хорошо сработало практически, — признал Честер, обводя глазами безмятежное селение в сгущающихся сумерках. — И все же я не могу избавиться от ощущения, что тебе следовало бы привить им больший идеализм. Представь себе, что в будущем для них настанут трудные времена. Что, если изменится климат, нагрянет эпидемия или даже просто случится лесной пожар?

— Я не думаю, что здесь помог бы показной идеализм. Насколько я понимаю, все эти попытки втиснуть людей в прокрустово ложе чьего бы то ни было Великого Плана Освобождения Человечества обычно кончаются тем, что палка истории ударяет обратным концом по освободителям. В этом селении у каждого есть свое место и дело, которое он хорошо делает. У нас каждый может ходить с высоко поднятой головой, будь он сапожник, рыбак, охотник, шахтер, ткач, винодел или гончар.

— А как с искусством? С этим диалектико-материалистическим подходом…

— У нас каждый танцует и каждый поет. Все умеют играть в спортивные игры, лепить из глины и рисовать. У одних это получается лучше, чем у других, но самое главное — все могут это делать. В нашей общине художники все, а не кучка полусвихнувшихся избранных.

— Но вас, похоже, немного, — сказала Унэ, — по моим подсчетам, не более трехсот человек.

— Больше народу в одном месте — больше проблем: тут тебе и антисанитария, транспортные пробки, шум, всякие стычки… Земли у нас достаточно, и поэтому кроме этого селения в радиусе ста километров разбросаны еще двенадцать таких же поселков, и в каждом из них живет не более трехсот человек. Каждый из них волен иметь столько детей, сколько захочет, но если с рождением твоего ребенка численность жителей превышает три сотни, ты должен основать собственное поселение. Желающих предостаточно, любителей воды, например, охоты на неосвоенных территориях и так далее. Между селениями идет оживленная торговля, поэтому мужчины берут, как правило, жен из других селений. Похоже, такова уж человеческая природа — искать себе пару среди чужеземцев.

— По-видимому, налоговому управлению делать здесь совершенно нечего, — сказал Честер, — да и зачем нам создавать дополнительные сложности?

— Честер, здесь очень приятное место. Почему бы тебе не обосноваться здесь и позабыть обо всех издержках цивилизации?

Честер отрицательно покачал головой:

— Я начал с того, что попытался решить свои налоговые проблемы с помощью незаконных финансовых операций. А когда ты оказался в беде, я тебя, по сути, бросил.

— Но мы же договорились…

— Унэ пыталась помочь мне, но я и ее бросил, — продолжал Честер. — Я пал почти на самое дно, когда мной занялся Куве. Вырвавшись из исследовательского центра, я поклялся начать новую жизнь. Я помог некоему Бэндону, а еще отомстил Девану за свои унижения. Затем мне повезло, и я нашел Унэ. Извини, Кейс, что я принес тебе столько проблем. Я стоил тебе тридцати лет жизни.

— Лучших тридцати лет моей жизни, Честер. И теперь мы квиты.

— Нет, у меня еще остается цирк, о котором я должен позаботиться.

— Совершенно верно, Честер. Если действительно тридцать лет пролетели только для меня, то еще не поздно что-нибудь спасти в нашем мире!

— А кроме того, надо позаботиться и о прадедушкином изобретении. Он ведь угробил на него всю свою жизнь и завещал его мне. Только я могу его спасти. Есть и другие планы.

Кейс поднялся на ноги:

— Ничего нет лучше настоящего, Честер. Давайте трогаться помаленьку.

Полчаса спустя Честер, Кейс, Унэ и гомонящая толпа селян вышли к поляне, на которой находился ковер с двумя парчовыми креслами.

— Кейс, думаю, тебе нужно произнести речь, назначить преемника, сделать несколько пророчеств, словом, все то, что обычно делают белые боги перед тем, как уйти в небытие.

Кейс вздохнул:

— У меня здесь множество друзей, Честер, и мне очень не хочется их покидать. Но нет никакого смысла устраивать по этому поводу торжество. Тридцать лет я учил их жить и работать и не думаю, что указания вдогонку могли бы что-либо изменить.

— Тогда тронулись, Унэ, — сказал Честер, — но уж постарайся доставить нас туда, откуда мы начали путешествие, — в пункт управления машиной в дедушкином доме.

Унэ посмотрела на Честера как-то растерянно.

— Я в контакте с компьютером, — сказала она, — но…

— Что такое, Унэ?

— Мир, из которого мы начали путешествие, больше не существует.

Глава 14

— Мои смутные предположения теперь начинают подтверждаться, — размеренно проговорил Честер. — Твои деревушки с населением, не превышающим триста человек, и триценниум, где я провел почти год, — не есть ли все это наш мир в его прошлом и некоем отдаленном будущем?

— Ничего не понимаю, Честер. Я давно оставил всякую надежду разобраться хоть в чем-либо, что касается этого проклятого компьютера.

— Но если все так и есть, это может лишь означать, что мы имели и имеем дело с реальной действительностью. Мы просили компьютер показать нам сцены из прошлого самым доступным для человеческого наблюдения способом…

— Ты хочешь сказать, что дьявольская штука восприняла наше шутливое предложение всерьез и зашвырнула нас в реальное пространство и время?

Честер согласно кивнул:

— Боюсь, что мы пошутили над самими собой, Кейс. Компьютер оказался настоящей машиной времени. Когда мы физически оказались в прошлом, — продолжал Честер, — наше присутствие в нем трансформировало будущее. Я теперь припоминаю, что компьютер что-то говорил о связи между триценниумом и домом прадедушки.

— А как же город с этими ужасными розовыми полицейскими, Честер? — спросила Унэ. — Он очень напоминал что-то, правда, с вкраплениями устаревших деталей, которые можно объяснить, как я представляю, отсутствием мистера Малвихилла, что внесло определенный дисбаланс в привычную картину.

— Да, и потом Кейс все-таки находился здесь не так долго, по крайней мере не настолько долго, чтобы изменить антураж до неузнаваемости.

— Так что, скорее всего, нам так и придется здесь остаться навечно.

— Давай-ка зададим компьютеру несколько вопросов. Итак, мы совершенно отрезаны от нашего мира, Унэ, и никогда не сможем туда вернуться?

— Широкий спектр энтропийных потоков был нейтрализован факторами восьмого уровня сложности, вызванными внедрением мистера Малвихилла…

— Пусть так, — вклинился Кейс, — а как насчет виллы Честера?

— Она была низведена до статуса псевдореальности.

— Почему же эта идиотская куча деталей сразу же не предупредила нас об этом?

— Не забывай, что это машина, — сказал Честер. — А любая машина начисто лишена инициативы. А сами мы и не спрашивали об этом.

— Да, но если дом исчез, то где тогда компьютер?

— Помещен во временную вакуоль…

— Послушай, Честер, — вдруг оживился Кейс. — У меня есть хитрое предложение. — Он повысил голос: — Компьютер, смог бы ты так… ну… показать нам, как выглядело жилище прадедушки, если оно когда-либо существовало.

— Конечно, нет ничего проще.

Последовала небольшая пауза.

Затем вокруг собравшихся заблестели вдруг возникшие прозрачные стены.

— Должна предупредить вас, что это всего лишь оптический эффект, созданный моими усилиями, — сказала Унэ, — за ним ничего реального не стоит.

— Может быть, из этого что-нибудь и выйдет, Кейс, — заметил Честер, а затем продолжил: — Компьютер, я бы хотел, чтобы ты конкретизировал эту картину: больше деталей и больше правдоподобия. В общем, побольше реализма.

— У меня нет уверенности, что мне это удастся, мистер Честер. Для этого требуется радикально изменить все мои параметры, что может вызвать сбой электроники.

— Попытайся все же.

— Попытка может окончиться тем, что вы окажетесь в вероятностном мире, само существование которого даже у меня вызывает сомнение.

— Мы все-таки рискнем.

Последовала минутная пауза, а затем:

— Ну вот, мне удался тактильный эффект. Теперь вы можете, потрогав, ощутить стену.

— А сейчас добавь слуховые, обонятельные и вкусовые ощущения. И, главное, побольше красок и мелких достоверных деталей в нарисованную тобой картину.

Мгновение спустя машина доложила:

— Увеличены параметры эффекта; теперь имеется псевдодом и псевдопочва, погруженные в псевдоатмосферу.

— Дышать-то в ней, надеюсь, можно?

— О, конечно. Все создаваемые мной эффекты высшего качества и отличаются высокой точностью деталей.

— В таком случае почему бы тебе не заняться воссозданием недостающих деталей: планеты и всего прочего? Не торопись и сделай это хорошенько.

— Ваше последнее замечание вряд ли уместно, мистер Честер…

— Прошу прощения. Но ты можешь это сделать?

— О, я все уже сделала.

— То есть ты хочешь сказать, что там воссоздан кажущийся мир, который похож на настоящий до малейшей детали?

— Да, несомненно, с той лишь особенностью, что он не настоящий.

Честер подошел к двери и распахнул ее. Хорошо знакомые запыленные бутылки с вином мирно лежали на своих стойках напротив катушек и мигающих лампочек пункта управления.

— Может быть, это вовсе и не дом, — задумчиво произнес Честер, — но я предлагаю относиться к этому с чисто академическим интересом.

Раздался повелительный стук в дверь.

— Что это?

— Некий мистер Овердог из Федеральной налоговой инспекции, — последовал ответ компьютера.

— Ну что же, сам требовал побольше реализма, — пробормотал себе под нос Кейс. — Впустить?

— Откуда он узнал об этом доме? — спросил Честер.

— Из моего письма, — последовал ответ.

— Но зачем? Что, у нас без него проблем не хватает?

— Вы упомянули о своем желании устроить ваши налоговые дела. Вот мной и были предприняты соответствующие шаги.

— Скажи, пожалуйста, сколько времени мы провели вне дома… э-э… в другом измерении? — поинтересовался Кейс.

— Семь суток, два часа, сорок одну минуту и две секунды.

— Так я впущу его, Честер?

— Валяй, чего уж там.

Дверь открылась, чтобы впустить тощего человечка с красными глазками и в старомодной шляпе из оранжевого меха на лысой голове.

Глядя на Кейса и Унэ, инспектор как из пулемета выпалил:

— Я получил ваше письмо. Где мистер Честер? Надеюсь, вы готовы решить все сейчас же? Я очень занятой человек.

— А что, собственно?.. — начал было Честер.

Послышались еще шаги. Дородный мужчина с голубыми глазами-льдинками под белесыми бровями, отдуваясь, ввалился в комнату.

— Мистер Честер, — начал он без предисловий, — прежде чем заключать договор с Федеральной налоговой инспекцией, вы должны подумать над моим предложением…

— Что вы здесь делаете, Клант? — выпустил еще одну очередь Овердог.

— А этот откуда? — шепотом спросил Честер у Унэ.

— Он из Бюро демографической статистики, — тоже шепотом ответила она. — Он тоже получил письмо.

— Когда же были написаны эти письма? Ведь и часа не прошло с тех пор, как мы воссоздали этот мир.

— О, и не такие вещи можно проделывать с помощью временных вакуолей, — объяснила Унэ. — Письма были отправлены три дня назад.

— Что за предложение вы хотите мне сделать, мистер… э-э-э?.. — поинтересовался Кейс.

— Если дело с возможностями вашего… м-м-м… информационного устройства обстоит именно так, как вы написали в письме, то от имени Бюро демографической статистики я уполномочен заявить…

— Я берусь погасить половину налоговой суммы, — вклинился Овердог, — а относительно второй мы предлагаем очень либеральный вариант — рассрочку, скажем, на год-два. Щедрое предложение, я бы сказал, просто предельно щедрое.

— Бюро демографической статистики идет даже дальше. Мы готовы оплатить две трети счета! — Клант с триумфом посмотрел на Овердога.

— Это заговор! Вы шутите с долговой тюрьмой, Клант! — Инспектор перевел свой тяжелый взгляд на Честера. — Последнее слово, мистер Честер. Полное погашение задолженности, всей суммы целиком! Подумайте об этом!

— Подумаешь, какие мелочи! — парировал Клант. — Уже утром у вас на руках будет чек на пять миллионов кредитов.

— Продано! — объявил Честер.

— И разумеется, при условии ежегодно возобновляемого права аренды машины, — быстро вставил Кейс.

— И с сохранением полного права доступа к ней, — уточнил Честер.

— Решено, джентльмены! Я совершу переворот в демографической статистике с помощью этого устройства. С увеличением объема информации штат в пятьдесят человек не будет выглядеть слишком большим, не так ли, Овердог?

— Вот еще! Ну что ж, жду вашего чека завтра, мистер Честер, а следующего — в марте!

Овердог гордо вышел. Клант, сияющий от радужных перспектив, последовал за ним.

— Ну вот, дело сделано, — сказал сияющий не меньше Кейс. — Прекрасная сделка, Честер, надеюсь, Ваусеровский цирк может какое-то время не беспокоиться за свою судьбу.

Честер открыл дверь и выглянул наружу.

— Ты уверен, что там безопасно, компьютер? — спросил он.

— После того что только что произошло, вопрос имеет чисто теоретическое значение. Я вынужден изменить свою первоначальную оценку. Настоящая реальность не является фиктивной. А деревня, где жил мистер Малвихилл, была лишь плодом воображения, насколько я могу судить.

— Ах, вот как?! А как же насчет седины и бороды?

— Психосоматический эффект, — ответил компьютер как-то неуверенно.

— А что делать с Унэ? — спросил Кейс. — Оставить ее здесь или как?

— Унэ пойдет со мной, — отрезал Честер.

— Я просто подумал, может, она — лишь часть арендуемого нами оборудования?

— Оборудования? Чепуха. Унэ из такой же плоти, как и я.

— Не разыгрывай меня, Честер. Мы оба свидетели того, как она была создана, — правда, компьютер?

— Вы просили, чтобы был создан передвижной приемопередатчик в образе молодой девушки, — ответил компьютер. — Наиболее простой способ решения задачи — это вырастить живую человеческую клетку.

— Ты хочешь сказать, что ты вырастил Унэ из человеческой клетки в течение какого-то часа?

— Тело созревало во временной вакуоли.

— Но… откуда ты взял клетку?

— У меня в распоряжении была одна клетка — ваша клетка, мистер Малвихилл. Мною у вас была взята проба крови, если вы припоминаете.

— Но это немыслимо! Ведь я — мужчина.

— Пришлось поработать с хромосомными парами.

— Итак, я стал матерью, — констатировал Кейс, — и к тому же матерью незамужней. Оказывается, если все именно так обстоит, вырастить живую девушку из клетки ничуть не сложнее, чем собрать ее, скажем, из деталей старых часов.

— В таком случае, — откликнулся Честер, беря руку Унэ в свою, — надеюсь, коль скоро ты представляешь отца и мать в одном лице, ты благословишь нас, если, конечно, Унэ ничего не имеет против.

— О, Честер, — промолвила Унэ.

— Ну, братцы, и дела… — протянул Кейс. — Давайте выпьем, чтобы как-то переварить эту новость.

— Я отлучусь на минуту, — предупредил Честер. — Хочу прежде перемолвиться с компьютером.

— О чем, если не секрет?

— Я прожил в обществе двадцать пять лет и ничего в него не привнес. Сейчас я бы хотел организовать школу, для начала просто небольшое учебное заведение для нескольких избранных учеников. Хочу посмотреть, получится ли у меня исправить хотя бы часть из несовершенств этого мира. Компьютер располагает данными, а я, благодаря Куве, научился думать.

— Да, ты очень изменился, Честер. Давай, пользуйся моментом, мы подождем.

Честер уселся в парчовое кресло.

— Итак, компьютер, начнем наш первый урок! Нереальное не есть недействительное. Недействительное не есть нереальное. Нереальное не есть невозможное…

ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ОДИССЕЯ (перевод А. Орлова)

Глава 1

1

Я где-то слышал, будто смерть от холода легка и чуть ли не приятна; только рассказчик наверняка сам этой смерти не отведывал. Подыскав что-то вроде укрытия в месте, где полуразрушенная стена пересекалась с земляным валом, я поплотнее забился в угол, обхватив колени.

Бесполезно.

Пронизывающий ветер перехлестывал через невысокую кирпичную кладку, а мокрый снег сек шею, будто крупная дробь. Непогода нанесла под стену прошлогодних листьев, и я истратил последний бензин в зажигалке, пытаясь поджечь их. Ничего не получилось — судьба всех моих начинаний за последнее время. Одно хорошо: ноги онемели от холода и волдыри на ногах больше не давали себя знать. С тех пор как незадолго до рассвета меня ссадил на перекрестке водитель грузовика, пришлось пройти восемнадцать миль.

Я поднял воротник, но легче не стало. Раскисшее пальто с дырами на локтях грело не лучше мокрой газеты. Вот и вторая пуговица отлетела… Интересно получается: еще три недели назад в этом пальто можно было войти в забегаловку средней руки, не привлекая слишком уж косых взглядов. Три недели… Вполне достаточно, оказывается, чтобы провалиться от уровня ниже среднего на самое дно. Люди опускались и до меня, но теперь я сам знаю, как это бывает. Переступаешь невидимый предел, а потом под горку до самого низа.

Когда умер дядя Джейсон, я уже почти год, как оставил учебу. Все мои деньги ушли на дешевые похороны. Самые дешевые, о каких соглашался говорить маленький человечек в черном костюме, улыбавшийся сочувственно и печально. Потом пару раз мне доставалась работа, испарявшаяся, как утренний туман, по истечении трехмесячного испытательного срока. До нормального жалованья так ни разу и не дошло. Затем я перебивался случайными заработками: стрижка газонов, мелкие поручения, подсобник у плотника и помощник официанта — временно, пока не выйдет настоящий. Сколько мог, я старался выглядеть опрятно, чтобы не отпугивать работодателей, хотя денег едва хватало на еду и на «чистую постель», как это называется в объявлениях. Но в один прекрасный день я просто оказался слишком тощим и голодным, а воротник мой — слишком потертым…

И вот теперь я здесь, желудок поскуливает, напоминая про обеды, не съеденные за последнее время, а идти так же далеко, как всегда. Куда, вы спросите? Не знаю, но только бы подальше отсюда.

Здесь и вправду нельзя оставаться. Под этой стеной еще хуже, чем в чистом поле; ветер все холоднее, и мокрый снег все гуще. Я на четвереньках взобрался на откос, по верху которого шла дорога. Огней нигде не видно, да никто и не остановится ночью, в метель, на этой богом забытой трассе, чтобы подобрать бродягу вроде меня. Нет у меня маленького плакатика, где было бы написано, что я жертва неблагоприятного стечения обстоятельств, что настоящий удел мой — умеренное благополучие представителя среднего класса, что я порядочный молодой человек, что за спиной у меня целый год колледжа и мне просто последнее время не везло; сейчас у меня только мокрые лохмотья на плечах, скверный кашель и глубокое убеждение в том, что, если немедленно не спрятаться куда-нибудь, завтра про меня напишут в газете ближайшего городка: «Вчерашней ночью неизвестный бродяга замерз насмерть в кювете». Буду не первым и не последним.

Повернувшись спиной к ветру, я заковылял на ногах, кончавшихся где-то пониже колен. Ни усталости, ни голода я более не замечал — просто машина, которую забыли выключить. Шаг левой, шаг правой — пока завод не кончится.

2

Когда я дошел до вершины холма, впереди завиднелся огонек. Слабенькая искорка во тьме за деревьями, вроде бы далеко. Свернув с дороги, я зашагал напрямик и через десять минут оказался у сарая с просевшей крышей. Рядом стояла башня наподобие водонапорной или силосной, вроде бы совсем новая, а чуть подальше — невысокий, но обширный двухэтажный дом. Свет горел в окне первого этажа. На площадке у сарая был припаркован «кадиллак» последней модели с откинутым верхом. Представив, как мокрый снег садится на дорогую кожу, я застучал зубами еще сильнее. «Меня зовут Билли Дейнджер, сэр. Можно войти и притулиться у огня?» — «У нас на обед жареная курица. Садитесь за стол, когда обсохнете…» Нет, этого мы пробовать не будем. А вот в сараях бывает сено. Туда можно зарыться. Если не согреюсь, то хотя бы посплю в сухости. Стоит попробовать.

Дверь сарая выглядела обнадеживающе: покоробленные доски на проржавевших насквозь петлях. Сейчас откроем… Я попробовал, но дверь не шелохнулась. Приглядевшись, я понял, что петли вовсе не ржавые, просто их зачем-то состарили. Чешуйка облупившейся краски легко отскочила; под ней блеснул металл. В другое время я удивился бы, но сейчас понимал только одно: ночлега на сеновале не будет.

Снег шел все гуще и гуще. Я принюхался: совсем рядом жарили бекон и варили кофе. Челюсти свело; желудок вспомнил все старые обиды и завязался в тугой узел. К силосной башне пришлось идти по пояс в мокрой траве, мимо какой-то ржавой сноповязалки, через раскисшую колею. Я мало что смыслю в силосных башнях, но там, по крайней мере, есть стенки и крыша. Если забраться внутрь, можно найти сухое местечко. Дверь в круглой стене легко открылась, и на меня повеяло теплом. Я шагнул внутрь — в тускло освещенную, сухую комнатку. За распахнутой дверью в стене напротив виднелась винтовая лесенка: стеклянные ступени на хромированных профилях. Неяркий свет и теплый воздух лились оттуда. Инстинктивно, как первая рыба, выползшая на сушу, я вскарабкался вверх по лестнице. В помещении наверху было полно труб, непонятных механизмов и пахло озоном. Хоть я и валился с ног от усталости, место не показалось подходящим для ночлега.

Еще оборот спиральной лестницы, и я оказался на складе, где между штабелей чего-то вроде кип хлопка темнели узкие проходы. Пахло здесь будто бы свежим асфальтом. Забравшись в самый темный угол, я пощупал товар: мягкий, будто норка или соболь, но только нежно-голубого цвета. Оставив сомнения на потом, я забрался на вершину штабеля, упал в нежный мех лицом и мгновенно отключился.

3

Во сне я вломился в чужой дом и прятался теперь в темном чулане. Через минуту меня найдут, вытащат на свет божий и повезут в город на полицейской машине. Мне будут светить лампой в глаза и задавать вопросы о каждой курице, украденной в пределах графства за последние пять лет. Вот уже стучат по лестнице тяжелые ботинки, все ближе и ближе. Кто-то задает вопрос, и женский голос отвечает на незнакомом языке. Потом они уходят; сон ускользает…

…и начинается шум.

Вернее, пронзительный визг на пределе слышимости, вроде тех свистков, какими подзывают собак. Визг добрался до костей и проник в суставы. Все громче, все злее, как разъяренный пчелиный рой; теперь я уже не спал, но огромная рука придавила меня к мягкой постели с неодолимой силой. Я хотел закричать, но воздух загустел, как сироп, — даже вдохнуть не получилось. Однажды на заправке дяди Джейсона в Пайнвилле «шевроле» съехал с эстакады и придавил хозяина задним бампером… Больше я ничего припомнить не успел; перед глазами поплыли клубы красного тумана. Под улюлюканье толпы я валился в пропасть с вершины Ниагарского водопада, лежа на большой резиновой камере, только спасательный жилет был почему-то бетонным и не давал дышать…

4

Когда ко мне вернулось сознание, рядом разговаривали.

— …Ерунда! Я здесь ни при чем.

Мужской голос говорил с английским акцентом; чувствовалось, что его обладатель находит ситуацию забавной.

— Тебя, и никого другого, назначил я следить за чистотою корабля!

Этот явно привык командовать и здорово сердился. Говорил он как-то странно, но понять его было достаточно легко. Ответила ему молоденькая девушка, на незнакомом языке, голосом звонким и мелодичным. Девушка о чем-то беспокоилась.

— Никто не пострадал, Дезрой. — Первый собеседник негромко рассмеялся. — Вдруг это везение? Может, он заменит нам Джонго.

— Неуместны здесь, Орфео, твои дурные шутки! Избавься от мальчишки, пока не рассердил меня ты наконец!

— Не все так просто. Он, видишь ли, пока живой. Его можно выходить, и тогда…

— Опять пустые речи! Благотворителем приходским, лекарем щенков заделаться решил?

— Если его приспособить…

— Испытываешь ты терпение мое, Орфео! Такие разговоры не по нраву мне!

— Из него запросто второй номер получится, попомни мои слова. Ружья подносить…

— Еще что! Шут со своею погремушкой так не носится! Притом чертенок безнадежен!

Очень хотелось спрятаться от дурного сна в темное, мягкое ничто, так кстати колыхавшееся рядом, но крошечный голосок где-то за глазными яблоками настойчиво требовал сделать хоть что-нибудь, пока дела не приняли по-настоящему дурной оборот. С огромным усилием я приподнял одно веко; в трех шагах, у самой двери, обнаружились три фигуры. Розоватый туман окончательно не рассеялся, но видел я достаточно хорошо. Обладатель странной манеры разговаривать оказался мужчиной атлетического телосложения, у него были тонкие усики и гладко зачесанные назад черные волосы. В просторной куртке с множеством накладных карманов он походил на Кларка Гейбла в роли Фрэнка Бака ^[14].

Его собеседник был не намного старше меня и хорош до слащавости. Квадратная челюсть, изящной формы нос, каштановые кудри, широкие плечи, узкие бедра — тоже хоть в кино снимай. Одет он был, как и девушка, в комбинезон вроде рабочего, но скроенный по фигуре, почти в обтяжку. Серый цвет ему очень шел.

Девушка… Тут мне пришлось открыть второй глаз. Такой красоты просто не бывает. Черные как смоль волосы, серые глаза, достаточно большие и глубокие для того, чтобы шагнуть в них и утонуть бесследно. Кожа медового цвета, лицо как у греческой статуи; белый комбинезон плохо скрывает фигуру, способную разбить любое сердце.

Я попробовал сесть, но лишь замычал от боли. Болело всюду, но хуже всего — левая рука. Придерживая левое запястье, я приподнялся на локте правой руки. Это было совсем нетрудно — вроде как поднять несгораемый шкаф зубами.

Никто не обратил на меня внимания; спор продолжался.

— …Не без проблем, Дезрой, но попробовать стоит.

— В тебе глас лени говорит, ничто другое!

Кларк Гейбл повернулся и вышел, сердито топая, его собеседник улыбнулся девушке:

— Просто решил подразнить старика. На самом деле он прав. Ничего, скоро отойдет, особенно если ты сама погладишь его по шерстке. Давай, одна нога здесь, другая там… А я займусь нашим зайцем.

Я перекатился через край мехового гнездышка и спустился вниз. Вернее сказать, рухнул на пол. Мои хозяева обернулись на шум; скребя здоровой рукой по полу, я повернулся лицом в их сторону.

— Просто хотел спрятаться от непогоды, — попытался сказать я. Вместо слов получилось неразборчивое бульканье.

Шагнув в мою сторону, мужчина бросил через плечо:

— Незачем здесь оставаться, миледи.

Его рука легла на предмет на поясе. Довольно очевидный предмет: даже без руководства пользователя ясно было, что это оружие. Девушка проворно схватила его за руку:

— Орфео! Бедняжка ведь страдает! — Акцент ее звучал лучше всякой музыки.

Мужчина задвинул девушку за спину.

— Он может быть опасен. Будь хорошей девочкой: оставь нас одних.

— Я… не опасен. — Мне удалось прохрипеть три слова, но улыбка, по-моему, не получилась.

Ужасно тошнило, но чтобы меня вырвало перед ней… Опираясь спиной на кипу мехов, я попытался встать.

— Разговариваешь, значит, — нахмурился мужчина. — Черт меня побери, если знаю, что с тобой делать. — Обращался он скорее к себе, чем ко мне.

— Позвольте… отдохнуть несколько минут. Я сразу… я уйду. — Стук сердца отдавался в ушах, как барабанная дробь.

— Что тебе тут понадобилось? — Вопрос прозвучал сурово. — Чего искал?

— Я замерзал… здесь было тепло.

— Удалось-таки переменить обстановку, не правда ли? — фыркнул Орфео.

До меня наконец начало доходить.

— Где я?

— На яхте лорда Дезроя. И он не одобряет контрабанды в кормовой кладовке.

— На корабле?.. — Опять не сходится… В последний раз это была ферма в лесу. — Вы меня обманываете. — Я с трудом улыбнулся, показывая, что понимаю хорошую шутку. — Качки-то нет…

— Это перестроенный кеч, оборудован главными двигателями с защитой от перенапряжения, ионно-импульсными вспомогательными, искусственной гравитацией и лучевой защитой. Мы на расстоянии четырех световых лет от Зериды — в частной экспедиции. Каждый квадратный дюйм занят совершенно необходимым грузом и оборудованием, что возвращает нас к проблеме твоего присутствия. Имя? — деловито спросил Орфео.

— Билли Дейнджер. Насчет кеча, я, правда, не все понял…

— Небольшой звездолет, говоря проще, — нетерпеливо перебил мой собеседник. — А теперь, Билли Дейнджер, мне пора…

— Звездолет? Это в чем астронавтов запускают?

— Астронавтов? — Орфео рассмеялся. — Туземцы в каноэ на мелководье… Нет, Билли Дейнджер, это корабль с неограниченным районом звездоплавания. Запас хода — много веков на сверхсветовых скоростях. Мир, к которому мы направляемся, очень, очень далеко от твоей родной Земли.

— Погодите минутку. — Новая информация не укладывалась в голове так сразу. — К звездам мне не надо! Просто выпустите меня отсюда… — Я попытался сделать шаг вперед, но тут же вынужден был привалиться к тюку с мехами. — Выпустите, и я испарюсь так, что вы решите, будто вам приснился!..

— Боюсь, не получится, — перебил Орфео. — Вопрос стоит так: что нам с тобой делать? Как ты, без сомнения, слышал, лорд Дезрой предпочел бы выкинуть тебя наружу через шлюз. Я же надеюсь приспособить тебя к полезному делу. В оружии разбираешься? Охотился когда-нибудь?

— Высадите, пожалуйста, — заныл я. — Где угодно! Домой пешком дойду.

— Отвечай на вопросы, Билли Дейнджер! Отвечай как следует: твоя судьба зависит от этого.

— Никогда не охотился. — Воздуха не хватало, будто я пробежал не одну милю.

— Ничего страшного. Не надо будет переучиваться. Сколько тебе лет?

— В апреле будет девятнадцать.

— Удивительно. Выглядишь еще моложе. Науку быстро схватываешь?

— Это похищение!.. Нельзя просто так увезти человека. Есть же законы…

— Следи за своим языком, Билли Дейнджер! Я не потерплю дерзости, заруби себе на носу! Что до законов, здесь слово лорда Дезроя — закон. Это его корабль. За вычетом леди Рейр и меня, ему принадлежит каждый атом на борту, включая зайцев.

Внезапная мысль поразила меня ударом ледоруба в сердце.

— Так вы… не земляне?

— По счастью, нет.

— Но вы люди! Говорите по-английски…

— Разумеется люди; и более древнего рода, чем ваша ветвь… Мы целый год прожили на вашей серенькой планете: охотились на моржей, слонов — ну и прочее. Ладно, поболтали — и хватит, Билли Дейнджер! Как думаешь, должность подносчика ружей для тебя не слишком сложна?

— А когда — когда мы вернемся обратно?

— На Землю? Надеюсь, никогда. Послушай! Забудь о том, что не в твоей власти! Работа будет простая: делай так, чтобы я остался доволен. Справишься — будешь жив и здоров, иначе… — Орфео внушительно помолчал. — Но ты ведь постараешься, правда, Билли Дейнджер?

Чистое безумие, но в убедительности этому человеку не откажешь. Остаться в живых — вот самая насущная задача. О возвращении можно подумать и попозже.

— Само собой. Все, что угодно…

— Отлично. Будем считать, договорились. — Орфео сразу повеселел, будто нашел способ отвертеться от грязной работы. — Знаешь, ты счастливчик. Восемь же, без специальной защиты. Странно, что все кости целы.

Запястье левой руки я по-прежнему держал правой. Осторожно подтянув левое предплечье к глазам, я увидел белую кость, торчащую сквозь дыру в рукаве.

— Кто сказал, что целы?

Это были мои последние слова. Я бессильно завалился на бок, будто брошенная газета.

Глава 2

1

Проснулся я другим человеком. Первое время я не слишком понимал, в чем дело, потом дошло: меня успели отмыть, побрить и уложить между ароматных простыней, хрустящих, как новенькие банкноты. И чувствовал я себя просто здорово, как после душа и махрового полотенца.

Выгородка с низеньким потолком, куда меня определили, была почти пуста, если не считать моего же матраса. Вспомнив о левой руке, я откинул просторный желтый рукав — они и про пижамку не забыли… Если не считать небольшого отека и розового шрама под прозрачным пластырем, рука оказалась как новая.

С негромким щелчком открылась низенькая дверь, и в проеме показалась голова Орфео.

— Проснулся наконец! Очень кстати. Занятие первое: неполная разборка зет-автомата. Посмотришь для начала.

Поднявшись на ноги, я обнаружил, что колени больше и не думают трястись. Энергия била через край; сил хватит даже по стене пробежаться… И аппетит волчий. Челюсти свело при одной мысли о яичнице с ветчиной. Орфео вытащил из стенногошкафчика желтый комбинезон и бросил его мне в руки.

— Попробуй. Я выкроил его из старой накидки Джонго.

Комбинезон оказался хорош: прочный, легкий, ткань гладкая, как шелк.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Орфео, внимательно оглядев меня с ног до головы.

— Замечательно. Сколько я проспал?

— Девяносто шесть часов. Немного снотворного…

— Не понимаю. — Я провел пальцем по свежему шраму. — Рука была сломана, да как…

— Оказание медицинской помощи в полевых условиях — обязательный навык для охотника. Кроме того, в тебе сейчас гораздо меньше всякой заразы, а биохимический баланс подправлен. Поразительно, как ты вообще ходил с таким багажом. — Орфео покачал головой. — Каких только микробов я из тебя не повыгонял. Видишь хорошо?

Я поморгал, глядя на стену. Если бы там сидела муха, мне бы ничего не стоило пересчитать щетинки на ее брюшке.

— Очень хорошо. Никогда так не видел.

— От хворого какой прок? — пожал плечами Орфео, будто извиняясь.

— Спасибо. Спасибо за руку. За ванну и за пижамку тоже.

— Вот за это можешь не благодарить. Леди Рейр позаботилась.

— В смысле… девочка?

— Для тебя — леди Рейр, Джонго! А я — сэр Орфео. Что до мытья и одежки — кто-то должен был этим заняться. Уж воняло от тебя, можешь мне поверить. Ладно, пошли учиться. Мне надо, чтобы от тебя был толк на охоте.

2

Оружие стояло в пирамидах, вдоль стен небольшой каюты. И какое оружие! По большей части, ничего подобного я в жизни не видел. Пистолеты, винтовки, гранатометы, стволы длинные, стволы толстые; иногда вместо ствола — связка стеклянных стержней, прицелы оптические необыкновенные… Бросился в глаза пистолет, вроде ракетницы, с будто бы красным стеклянным термометром сбоку. Впрочем, не обошлось и без нескольких винтовок земного производства — крупного калибра, на слонов. Больше всего оружейная кладовая походила на витрину торговца бижутерией. Я провел пальцем по полированному ложу из лилового дерева; металлические детали выглядели как литое золото.

— Мистер Дезрой признает только первоклассное оружие, а?

— Руки убери! Трогать будешь, когда научишься обращаться.

Сэр Орфео нажал несколько кнопок, и прямо из пола поднялся стол, а потолок над столом загорелся ярче. Щелчок — и отошла кверху запорная планка; сэр Орфео снял с пирамиды что-то громоздкое, с черным ложем, барабанным магазином и тремя спусковыми крючками. Блестел хромом только регулируемый затыльник.

— Зет-автомат, — объяснил сэр Орфео. — Удобное универсальное оружие, огневая мощь — восемь десятых мегатонны в секунду, вес — четыре фунта три унции.

Перебросив пару раз какой-то выключатель сбоку, он протянул мне автомат.

— Что такое мегатонна в секунду? — спросил я.

— В одном импульсе — достаточно, чтобы превратить нашу яхту в пар. На предельной мощности пятимиллисекундным импульсом пробивает в дюйме броневой стали отверстие диаметром три миллиметра. Это на дистанции пять миль.

В тот день мне много чего довелось услышать о зет-автоматах, кратерных дезинтеграторах, термоэлектронных пистолетах и безлимитных самозарядных винтовках.

К обеду я по-прежнему понимал далеко не все, но жертвам охотничьего азарта лорда Дезроя сострадать научился.

3

Вернувшись со мной в каюту, сэр Орфео показал, как добыть мисочку дымящейся розовой овсянки из окошка в стене. Я принюхался; овсянка пахла водорослями. Вкуса у нее вовсе не было никакого.

— Сэр Орфео, дареному коню в зубы не смотрят, но… вы уверены, что это годится для человека?

— А Джонго и не был человеком.

— Но кем же тогда… — Я вытаращился от удивления.

— Лисийцем он был. Славный мальчик, Джонго. Столько лет вместе… — Сэр Орфео огляделся. — До чего странно видеть тебя в его конуре.

— Конуре?

— Логове, норе, каюте, если тебе так больше нравится. И не задирай нос, Билли Дейнджер! — Сэр Орфео сдвинул красивые брови. — Я этого не терплю!

После обеда, съеденного мной в одиночестве, сэр Орфео устроил экскурсию по судну. В салоне, обитом тисненой кожей, нас застал лорд Дезрой.

— А, вот и ты, Дезрой, — беззаботным тоном начал Орфео. — Я вот решил отправить сюда Джонго — Билли Дейнджера то есть, — пыль вытереть…

— Ужели растерял последний разум ты, Орфео? Гони убогого отсюда прочь, не мешкай!

— Погоди, Дезрой! Я только хотел спросить…

— А я решил плута за дерзость наказать! — рявкнул владелец судна и шагнул в мою сторону.

Сэр Орфео проворно встал между нами:

— Мальчишка не виноват. Я его сюда и привел.

— Защитник шелудивого щенка? Достойный жребий выбрал ты себе, воистину! Своим глазам прикажешь мне не верить?..

На трапе сэр Орфео и не подумал сердиться. Напротив, он улыбался и мурлыкал себе под нос — до тех пор, пока не перехватил мой любопытный взгляд.

— Советую как можно реже попадаться лорду Дезрою на глаза, Джонго. Пока что он склонен мне потакать; я, видишь ли, предусмотрительно обзавелся репутацией обидчивого парня. Ежели я расстроюсь, дичь перестанет попадаться, чем черт не шутит… Но если ты станешь сердить его, путаясь под ногами, я могу не успеть вмешаться.

— Говорит он больно странно… Акцент очень уж необычный.

— Акцент? Это староанглийский. До нынешнего раза его светлость посещал Землю лет триста назад… Все, потрепались и хватит, Джонго!

— Билли Дейнджер, сэр…

— Проще называть тебя Джонго. Так короче. А теперь нам пора в трюм. Даю тебе возможность отработать содержание: будешь драить медяшку в Контроле жизнеобеспечения.

На поверку медяшка оказалась слизистой дрянью на трубопроводах и клапанах. Оставив меня в трюме, сэр Орфео присоединился к лорду Дезрою и леди Рейр за дверью, куда мне хода не было.

4

Наступил день, когда сэр Орфео показал мне звездную карту, отметив относительное положение Земли, Гэра 28, куда мы направлялись в данный момент, и Зериды — дальнего мира в центре Галактики.

— Мы же туда никогда не долетим, — удивился я. — Свету требуется сто тысяч лет, чтобы пересечь Галактику, если в книжках пишут правду. До Гэра двадцать восемь десять световых лет, а до Зериды не одна тысяча!

— Скорость света — предел мифический, Джонго! — рассмеялся сэр Орфео. — Вроде края земли, с которого так боялись сорваться моряки былых времен, или звукового барьера, о котором вы так беспокоились совсем недавно. До Зериды нам восемнадцать месяцев хорошего хода, и только.

Мне хотелось узнать, как вышло, что лорд Дезрой не нашел охотничьих угодий поближе к дому, но я научился держать некоторые вопросы при себе. У каждого могут быть секреты.

Через несколько недель без каких-либо часов, без восходов и без закатов у меня развилось кое-какое чувство времени, независимое от вечных трехчасовых вахт, принятых на звездолетах по всей Галактике. Я теперь знал, когда прошел час и давно ли мы покинули Землю. Не знаю, как это получалось, и не было возможности проверить — но дни проходили за днями, и я нисколько не путался.

В конце пятой недели сэр Орфео привел меня на вещевой склад, чтобы подобрать ботинки, краги, перчатки — все с подогревом, — темные не то очки, не то хитрый бинокль, дыхательный аппарат, ранец и термокостюм. Сэр Орфео возился со мной целый час, пока не подогнал обмундирование как следует, после чего велел идти в каюту — и пристегнуться поплотнее. Целый час корабль трясло и мотало, выли какие-то механизмы; когда шум прекратился, сэр Орфео приказал собирать шмотки и спускаться в трюм. Когда я наконец явился, неуклюже ковыляя в костюме и с ранцем на спине, сэр Орфео проверял наличие инвентаря по списку.

— Побыстрее в следующий раз, Джонго, — строго заметил он. — А теперь шевелись: поможешь привести в порядок вездеход.

Вездеход выглядел внушительно: широкий, приплюснутый, с гусеницами, как у танка, и прозрачным куполом сверху. Передняя, просторная часть кабины радовала глаз кожей, инкрустированным деревом и блеском меди; позади, в отделении поменьше, размещались два жестких кресла. В дополнение к охотничьей куртке а-ля Фрэнк Бак лорд Дезрой надел бриджи и широкополую шляпу; леди Рейр осталась в белом комбинезоне. На поясе сэра Орфео появились с одной стороны термоэлектронный пистолет, с другой — охотничий нож и фляга. Термокостюмы, похожие на теплое белье, скрывались у каждого из нас под одеждой.

— Не оставляй шлем открытым, Джонго, — сказал сэр Орфео. — Ядовитая атмосфера.

Он нажал на кнопку, и за расходящимися створками люка открылась равнина, покрытая голубоватой травой. Пахнуло жаром; где-то в костюме щелкнул термостат, и сразу стало прохладнее. Сэр Орфео запустил двигатель, вездеход приподнялся над полом, развернулся на месте и выскользнул под открытое небо нового мира.

Следующие пять часов я не закрывал рта, вертясь ужом в кресле. Посмотреть было на что: высокое черно-синее небо, странные деревья вроде гигантских ростков петрушки, море кожистой травы до слишком далекого горизонта — и животные. Мы охотились на чудовищ в крабьих панцирях, бледно-лиловых и белых, с рогатыми мордами и пастями, полными острых, как иглы, зубов. Лорд Дезрой подстрелил двух, каждый раз сходя с машины и встречая добычу лицом к лицу. На мой взгляд, для храбрости можно найти более разумное применение. Лорд Дезрой и сэр Орфео не оставляли жертву просто так: обязательно отсекали рог подлиннее, фотографировались и поздравляли друг друга. Леди Рейр просто сидела и смотрела молча. Улыбалась она редко и печально.

После охоты мы погрузились обратно на корабль и полетели дальше. На другой планете лорд Дезрой подстрелил тварь величиной с тепловоз. Сэр Орфео по-прежнему ничего не рассказывал ни о своих спутниках, ни о родном мире; только охота, выслеживание, скрадывание — и выбор оружия против той или иной дичи. Не то чтобы я многое запомнил. После четвертой или пятой охоты впечатления как-то потускнели.

— Следующая остановка — Гэр двадцать восемь, — объявил сэр Орфео, поднимая меня с койки. К тому времени мы летели без приключений уже давно. — С виду ничего особенного: пустыня или что-то вроде. Но охота серьезная. Я раскопал эти угодья сам, исследуя материалы астрографической экспедиции, высадившейся здесь несколько веков назад. Дичь, на которую мы будем охотиться, они назвали гиеновой гориллой. Сам поймешь, когда увидишь.

Гэр 28 в точности соответствовал описанию. Под брюхо вездехода легла желтовато-коричневая растрескавшаяся под солнцем глина; монотонность пейзажа нарушали только лиловые валуны да зубчатые вершины на горизонте. Не больно-то похоже на охотничьи угодья, ну так не мне ведь и охотиться…

Ослепительное солнце сияло высоко в небе — непривычно маленькое, на мой вкус. В кабине было прохладно и покойно: вездеход легко скользил на воздушной подушке в двух футах над пустыней, таща за собой длинный хвост пыли. Гусеницы у нас — только для крутых склонов.

В миле от корабля я оглянулся: она блестела, как игла, потерянная среди всего этого запустения.

Впереди, за прозрачной перегородкой, лорд Дезрой, сэр Орфео и леди Рейр непринужденно болтали на своем чудном языке, то и дело переходя на почти столь же странный английский. Я-то их слышал через интерком, но услышали бы они меня в случае чего, не знаю.

Через два часа мы остановились на краю высокого обрыва. Сэр Орфео открыл люк, и мы выбрались наружу. Мне полагалось быть под рукой с оружием наготове; прихватив один из кратерных дезинтеграторов, я пристроился позади сэра Орфео. Как раз вовремя: тот заметил дичь.

— Вон там — у двойной вершины в конце разлома!

Опустив руку, сэр Орфео сдвинул очки кверху и резко развернулся. Мы едва не столкнулись лбами. В следующее мгновение я валялся на спине, глядя в дуло термоэлектронного пистолета.

— Не смей подходить с оружием со спины!

Спасибо за науку… Поднявшись на ноги, я поспешил за остальными к вездеходу, и мы на полной скорости помчались обратно. В голове звенело от доброй оплеухи.

К цели, замеченной сэром Орфео, мы летели пятнадцать минут. Несмотря на дивные очки-бинокль, я так и ничего не увидел — только пыльную равнину и растущие на глазах острые скалы. Наконец сэр Орфео плавно развернул вездеход и остановился за невысоким скальным гребнем.

— Спешиваемся! — радостно скалясь, приказал он и тут же выпрыгнул из люка, откинув крышку. — Не спи, Джонго! — Теперь он был счастлив. — Мой дезинтегратор! Зет-автоматы для его светлости и леди Рейр!

Я передал оружие прикладом вперед, как полагается.

— Себе возьми термоэлектронный пистолет и еще один дезинтегратор! — велел сэр Орфео и принялся что-то объяснять лорду Дезрою.

Когда я, пристегнув пистолет и забросив за спину автомат, спрыгнул на землю, сэр Орфео и лорд Дезрой уже шли вперед. Леди Рейр последовала в десяти шагах за ними; я пристроился в пяти ярдах справа. Моя задача — так и держаться в сторонке, но под рукой, пока сэр Орфео не крикнет: «Ко мне!» Тогда главное — не замешкаться. Вот, собственно, все, что мне известно об охоте. Ну и не заходить с ружьем за спину сэру Орфео…

Солнце так и висело над головой, не сдвинувшись сколько-нибудь заметно. Несильный ветерок дул в спину; впереди клубились редкие облачка пыли. По слухам, подкрадываться принято с подветренной стороны, но опять же, начальству виднее. Мое дело — соблюдать интервал. Вот, невысокий бугорок, и ветер задул по-настоящему… Я остановился и завертел головой, пытаясь что-нибудь разглядеть в густой туче пыли. «Тум! Тум! Тум!..» — тяжкий грохот раздавался где-то поблизости.

— Ко мне! Черт бы тебя побрал, Джонго, — ко мне!

Я рванулся на голос, налетел на камень и растянулся во весь рост. Что-то кричал лорд Дезрой, и «тум-тум!» гремело все громче. Ладно, поднимаемся и бежим вперед… Ветер неожиданно затих, облако пыли отлетело в сторону, и я увидел лорда Дезроя и сэра Орфео по левую руку от меня, футах в двадцати. Пока я разворачивался, сэр Орфео взмахнул рукой, и лорд Дезрой вскинул оружие. Глянув, куда он целится, я обомлел: из тучи пыли вырвался настоящий обитатель ночного кошмара. Огромного роста — двадцать, если не тридцать, футов, — на длинных многосуставчатых ногах, урод опускал гигантские ступни величественно, как при замедленной съемке. При каждом шаге вздымались облака пыли и дрожала земля. Следом вышел из тучи, чтобы броситься на нас, еще один — крупнее первого. Зеленовато-коричневые шкуры влажно блестели — там, где их не покрывала густая пыль. У одного с узких плеч фестоны кожи свисали пелериной, развеваясь на бегу; я подумал, что он линяет. Головы, сидевшие на толстых шеях, мне понравились особенно: широкие, плоские — сплошная разинутая пасть с зубами вроде экскаваторного ковша. За взрослыми вприпрыжку последовал третий, гораздо мельче.

Рассказывать долго, но все произошло за секунду или две. Я так и застыл, пригнувшись, не в состоянии пошевелиться. Несись на меня пассажирский экспресс, я не сдвинулся бы с места; эти чудовища были гораздо хуже.

Лорд Дезрой выстрелил, когда до ближайшей цели оставалось около ста пятидесяти ярдов. Зет-автомат фыркнул, как лошадь; голые скалы нарисовались ярко в блеске голубой молнии; чудовище сбилось с ноги — его начало заносить влево. Несколько шагов — и голова запрокинулась назад и вбок; ноги наконец подкосились, туловище ударилось о землю, подскочило и утонуло в пыли, вместе с брыкающимися ногами и судорожно разинутой пастью. Только тогда дошел до меня наконец грохот его падения.

Второй тем временем подошел совсем близко, ближе, чем первый, когда его подстрелили. К нему вприпрыжку подбежал детеныш — совсем мелкий, не более пятнадцати футов, — и вонзил зубы в бок старшего брата. Под разорванной кожей блеснули белым не то мускулы, не то связки; крошка резко затормозил, присев на корточки и энергично работая челюстями. Того, кто позволил детенышу закусить, такие пустяки не остановили. Как двухэтажный дом, навис он над лордом Дезроем, роняя черную кровь на окаменевшую под солнцем глину. Я увидел леди Рейр, на несколько шагов впереди лорда Дезроя и прямо на пути чудовища, но так и не смог заставить себя двинуться с места. Лорд Дезрой вскинул оружие еще раз; автомат с характерным звуком выплюнул голубую вспышку. Голова на длинной шее сначала свесилась вперед, потом боднула глину; ноги задрались на мгновение в неуклюжем кувырке, ступни рухнули, заставив содрогнуться землю, взлетели опять; одна нога неловко вывернулась, другая по-прежнему пыталась идти, заставляя поверженную тушу крутиться на месте. За тучей поднятой пыли скоро не стало видно агонии.

— Детеныш!.. — За всем этим грохотом я едва услышал крик сэра Орфео.

Малютка неспешным шагом покинул пыльное облако, задирая голову, чтобы легче было глотать. Направлялся он прямо ко мне. Несколько долгих мгновений ствол кратерного дезинтегратора в руках сэра Орфео следил за зверенышем; сухо грохнул выстрел, и в скальном выступе на пути уродца возникла воронка величиной с крупную лохань. Детеныш свернул в сторону и удалился, прибавив шагу. Сэр Орфео не стал ему мешать.

Пыль в основном улеглась, только второй монстр не мог успокоиться: уцелевшая нога все еще пыталась бежать. Охотники первым делом направились к нему. Выстрел из термоэлектронного пистолета прекратил мучения бессловесной твари. Страшная пасть в последний раз раскрылась, выпустив озерцо крови.

— Нет, какова природа! Сотрясти так землю, поистине не каждому чудовищу дано, — заметил лорд Дезрой беззаботно, обходя трофей.

Сэр Орфео отошел к первому зверю, и только тогда меня отпустило; я затрусил следом. Дождавшись меня, сэр Орфео широко улыбнулся:

— Думаю, оруженосец из тебя выйдет, Джонго! Хоть и замешкался вначале, зато потом стоял, как скала!

Зная, как оно было на самом деле, я скромно промолчал.

5

Лорд Дезрой потратил минут пятнадцать, снимая трофеи на пленку, после чего мы направились к вездеходу.

— Нам сразу повезло, Дезрой, — сказал сэр Орфео, устраиваясь в кресле. — Пара эдаких зайцев с первого же захода! Не лучше ли вернуться на корабль? Для одного дня достаточно…

— Дурачишься опять, Орфео? — загремел лорд Дезрой. — От дичи изобилия к покою и безделью улизнуть охота? Достойней тяжкий труд…

— Негоже искушать судьбу…

— Умолкни, ради бога! Если о Толстом Черте говоришь, в утесах, я приметил…

— Черти от нас никуда не денутся. — Сэр Орфео по-прежнему улыбался, но голос его зазвенел. Пререкаться с ним по поводу охоты не стоило бы даже лорду Дезрою.

— Чума на слабых духом! — Лорд Дезрой ударил кулаком по подлокотнику. — Ужель ты думаешь, я буду прохлаждаться в своих покоях, коль дичь кишит повсюду? Веди машину, иль к штурвалу я встану сам!

Сэр Орфео резко двинул рычаг, и двигатель взвыл как ужаленный.

— Я беспокоюсь о леди Рейр, — сказал он. — Хочешь загонять всех до изнеможения — что ж, дело твое… Только не понимаю, что за спешка.

Красивая до неправдоподобия, леди Рейр сидела тихо и спокойно, не собираясь ни с кем спорить. Вытащив серебряную флягу и налив янтарного вина — себе и ей, — лорд Дезрой углубился в созерцание проносящегося мимо пейзажа.

Через час мы добрались до подножия хребта — того самого, что был виден с места посадки. Рельеф сделался неровным, а подъем — слишком крутым; пришлось переключиться на гусеницы. Сэр Орфео перестал мурлыкать под нос и принялся хмуриться. Думаю, он предпочел бы сейчас горячую ванну, сытный обед и тихую каюту. Не мечтать же, в самом деле, о четырехчасовом пути обратно?

Когда мы достигли плоской возвышенности, сэр Орфео поставил машину у крутой скальной стенки, открыл люк и выбрался, не говоря никому ни слова. Не дожидаясь приказа, я захватил оружие и тоже покинул вездеход. О дезинтеграторе для сэра Орфео я позаботился в первую очередь. Лорд Дезрой огляделся и что-то произнес; я не расслышал.

— Конечно здесь, куда им деваться, — сердито ответил сэр Орфео, переходя на скорый шаг.

Лорд Дезрой и девушка поспешили следом, и мне пришлось лезть на каменную осыпь, чтобы удержаться на правильном расстоянии справа от босса, как положено. Сэр Орфео повел остальных по дну узкой щели, уходившей круто вверх; я карабкался по краю под лучами палящего солнца, так и зависшего в зените. Термокостюм справлялся с работой неплохо, но жар, исходивший от камней, скоро обварил мне лицо.

Заметив, как я мучаюсь наверху, сэр Орфео что-то прорычал насчет дурной головы, которая ногам покою не дает; я не потрудился ответить. От меня до тропы было двадцать футов обрыва, и никакой возможности спуститься. Слезу когда-нибудь потом — если повезет.

Мы шли молча. Леди Рейр шла по левую руку от лорда Дезроя, сэр Орфео — шагов на двадцать впереди. Счастливое выражение давно уже покинуло лицо его светлости. Тропа внизу резко повернула влево; мне снова пришлось догонять. Оступаясь и карабкаясь, я заметил движение впереди, на скалах.

Сверху мне было видно дальше; впереди, в тени очередной скалы, нависшей над краем трещины, шевельнулось что-то широкое и плоское, вроде гигантской пиявки. Сердце подпрыгнуло да так и застряло в глотке. Со второго раза мне удалось-таки прокричать:

— Впереди, сэр Орфео! Наверху справа!

Мгновенно замерев, сэр Орфео вскинул дезинтегратор и жестом велел всем остановиться. Задержавшись лишь на мгновение, лорд Дезрой поспешил вперед, к сэру Орфео. Животное, тварь, чудовище — называйте как хотите — пошевелилось снова. Я разглядел спереди что-то вроде глаза, окруженного бахромой из жестких красноватых ресничек. Внизу фыркнул зет-автомат; чудовище резко отпрянуло и скрылось в густой тени. Я успел увидеть, как лорд Дезрой опускает оружие.

— Все, теперь крышка! Отличный выстрел, Дезрой! — Сэр Орфео и не пытался понизить голос. — Самовольно покинул позицию, выстрелил без разрешения и ранил — ранил! — зверюгу. Еще что-нибудь сделаешь, прежде чем полезем за ним в нору?

— На грани дерзости глаголешь ты, Орфео… — начал лорд Дезрой.

— Рад был бы не дерзить! — Сэр Орфео покраснел так, что мне сверху было видно за двадцать футов. — Хочу только напомнить: на охоте командую я! За безопасность каждого участника отвечаю тоже я…

— Советы твои слушать не желаю больше! — проревел лорд Дезрой. — Лишаться ль мне забавы, пока с тобой я пререкаюсь?

Сэр Орфео раскрыл было рот для ответа, но только рассмеялся:

— Отменно сказано, милорд, признаю без стыда! Шутки, однако, в сторону: нам еще нужно выманить его оттуда.

Отвернувшись, сэр Орфео присмотрелся к провалу, в котором исчезла тварь.

— И все ж посмешищем ты выставил меня, ручаюсь, — проворчал лорд Дезрой. — А шут твой пригодится: пусть зверя выманит из логова! Для скудного ума задача в самый раз.

Сэр Орфео глянул в мою сторону, затем обратно на лорда.

— Мальчишка необучен и неопытен. А дело рискованное…

— И не настолько храбр, сказать ты хочешь?

— Ни в коем случае. — Сэр Орфео пристально посмотрел на меня. — Он вполне надежен. Джонго! Продвинься вперед и прикинь, как выкурить урода из норы.

Я не двинулся с места, так и сидел на корточках, глядя вниз на босса. Сидеть пришлось недолго: скала у самой головы будто взорвалась, опрокинув меня лицом вниз. Не успел я встать, отплевываясь, как лорд Дезрой выстрелил еще раз и попал совсем близко. Каменные осколки поранили мне щеку.

— Сэр Орфео! — закричал я. — Он же в меня стреляет!

Не особенно прислушиваясь к ответным возгласам, я откатился в сторону, ища, куда бы спрятаться, но так ничего и не успел найти. Пластаясь по камням, раненая пиявка выползла из убежища, исчезла на мгновение за острой скалой, но тут же показалась прямо на краю обрыва, между леди Рейр и лордом Дезроем, футов на тридцать выше последнего. Я ничего не слышал, но лорд Дезрой умудрился вскинуть оружие раньше, чем я успел крикнуть. Блеснула голубая вспышка; тени заметались между камней, тварь прыгнула — темная, толстокожая, широкая, как одеяло, — будто пытаясь накрыть собой дуло автомата. Лорд Дезрой не дрогнул. Он так и не прекратил огонь — пока тварь не раздавила его, припечатав к каменному ложу. Не мешкая, пиявка направилась к леди Рейр, стоявшей на дне расселины в одиночестве, футах в шестидесяти позади меня. За пиявкой тянулся след: то, что осталось от лорда Дезроя.

Первый раз сэр Орфео выстрелил, когда тварь еще была в воздухе. Второй раз он выстрелил, подбежав поближе. Краем глаза я уловил движение справа, где дно ущелья поднималось в гору: вторая пиявка заходила в спину сэра Орфео. Огромная, как бегемот, широкая, плоская; ее единственный глаз горел зеленым огнем.

Я закричал. Сэр Орфео даже не посмотрел на меня. Он продолжал стрелять, стоя спиной ко второму хищнику. Раненая пиявка подползла к безоружной леди Рейр совсем близко. Теперь я вспомнил, что лорд Дезрой освободил девушку от лишнего груза, как настоящий джентльмен. Леди Рейр стояла лицом к чудовищу, сэр Орфео стрелял; с каждым выстрелом пиявка теряла огромные куски плоти, но даже не замедлила хода. Та, что сзади, подползала все ближе; сэр Орфео мог бы спастись, перенеся огонь на противника в тылу, но он нисколько не колебался. Сообразив, что сейчас охрипну от крика, я вспомнил наконец и про свое оружие. Кратерный дезинтегратор с самого начала мешал карабкаться по скалам — я забросил его за спину… Драгоценная секунда ушла на то, чтобы перекинуть ремень через голову; я прицелился — и не смог найти спускового крючка. Пришлось опустить оружие, посмотреть — второй твари до сэра Орфео остались считанные ярды, — прицелиться еще раз и выстрелить.

Отдача едва не сбила меня с ног. Не то чтобы она была такая уж сильная, просто я не ожидал толчка. Справившись с оружием, я стрелял снова и снова, но тварь не хотела умирать. В шести футах от сэра Орфео она поднялась, как кобра, и стала выше медведя гризли на задних лапах. Брюхо оказалось желтое, сплошь в острых шипах — понятно, что случилось с лордом Дезроем… Я успел выстрелить еще раз, прежде чем пиявка рухнула на сэра Орфео. В последний момент тот попробовал увернуться, но не успел. От тяжкого удара он откатился в сторону и замер. Пиявка тоже не шевелилась. Вторая тварь судорожно извивалась в десяти футах от леди Рейр. Пока я прицеливался, она рванулась вверх, тяжко ударилась о каменную стену и сползла вниз, открыв половину желтого брюха. Все кончилось; через несколько мгновений замолкло и эхо. Стало тихо, и я услышал, как стонет в луже крови сэр Орфео. Леди Рейр посмотрела наверх; в жуткой тишине мы встретились взглядами.

Глава 3

1

Когда я спустился вниз, сэр Орфео еще дышал. Он лежал на животе; мясо на бедрах было содрано до влажно блестевших костей. Я склонился над ним; он сжал мою руку:

— Джонго… твой долг теперь… леди Рейр…

Роняя слезы, я старался не глядеть на страшные раны. Меня трясло.

— Держись… — простонал сэр Орфео. — Полагаюсь на тебя. Береги ее… Теперь ты отвечаешь…

— Я позабочусь о ней… сэр Орфео!..

— Хорошо. Теперь… воды. Фляга там… на вездеходе.

Я побежал за водой. Когда вернулся, леди Рейр была бледнее смерти; пыль на ее прекрасном лице смешалась с потом. Оказывается, сэру Орфео почудился странный шорох. Он отправил ее посмотреть, а сам дополз до места, где обронил термоэлектронный пистолет, и снес себе голову.

2

При помощи кратерного дезинтегратора я вырубил под нависающей скалой два неглубоких ложа. Леди Рейр помогла дотащить тела до могил, и мы вернулись к вездеходу, не выпуская из рук оружия. Никакие ужасы нам не встретились; сэру Орфео действительно повезло с дичью.

Леди Рейр вела вездеход уверенно, но, когда мы вышли на равнину, остановилась, будто забыла дорогу. Я постучал по стеклу; вздрогнув, она обернулась. По-моему, она просто забыла про меня. Бедная девушка! Какое одиночество…

— Туда, миледи, — показал я пальцем в нужную сторону, где за горизонтом находилась яхта.

Через три часа мы перевалили невысокий хребет, и на краю пустыни засверкал наш единственный дом. Еще сорок пять минут, и мы стояли у грузового люка.

Леди Рейр спрыгнула на землю и набрала нужную комбинацию на кодовом диске. Ничего. Обойдя корабль, она попробовала пассажирский люк — снова безрезультатно. Тогда она посмотрела на меня. Даже сейчас ее взгляд был для меня событием.

— Не войти, — прошептала она. — Обычай сэра Орфео: код замков пред каждою посадкой менял он. Чтобы туземцы не опустошили яхту…

— Должен быть способ, — пробормотал я в отчаянии. Побарабанив кулаками по крышке люка и по кодовому диску, я вернулся к дверце, в которую когда-то вошел без спроса, попробовал еще раз — не получилось. В душе начал набирать вес груз отчаяния.

— Что, если прострелить дыру? — предложил я.

Попросив леди Рейр отойти, я снял с плеча кратерный дезинтегратор, прицелился и выстрелил — с десяти футов. Ударной волной меня повалило на землю, но броня даже не поменяла цвет.

Поднявшись, я отряхнул пыль с комбинезона. Тяжесть нашего положения просачивалась в сознание постепенно, как солнечный жар сквозь термокостюм. Леди Рейр смотрела куда-то вдаль, сквозь меня.

— Нам… надо перечесть запасы в вездеходе, — сказала она после долгого молчания. — Потом… можешь сделать себе постель — в тени корабля.

— Хочешь сказать — так и будем сидеть здесь?

— Случись прийти спасенью — как иначе заметят нас среди пустыни бесконечной?

Я сглотнул комок в горле и набрал побольше воздуху.

— Миледи, мы не можем здесь оставаться.

— И почему же?

Стройная, изысканная, она смотрела на меня в упор спокойными серыми глазами — настоящая аристократка.

— Не знаю, какие у нас шансы быть найденными, но ждать придется долго, в лучшем случае. Запасы на вездеходе скоро кончатся, а жара вымотает. Надо найти место получше, пока есть силы.

Держался я уверенно, будто знал, о чем говорю. Только голос меня выдавал. От страха даже подташнивало, но оставаться нельзя — в этом я нисколько не сомневался.

— Лучше погибнуть здесь, чем жить в пустыне, без надежды.

— Мы пока еще не умерли, миледи. Но погибнем обязательно, если не начнем действовать прямо сейчас.

— Останусь здесь. Спасайся бегством от судьбы, если желаешь, Джонго.

— Сэр Орфео велел заботиться о вас, миледи. Я собираюсь исполнить его приказ в точности.

— Заставишь силой, значит? — Она посмотрела на меня с вежливым интересом.

— Боюсь, что так, миледи.

Высоко вскинув голову, она проследовала к вездеходу. Я забрался на привычное место сзади; леди Рейр запустила двигатель, и мы полетели над пустыней.

3

Остановились мы только ночью, когда солнце опустилось за горизонт и выплыла огромная, вся в оспинах кратеров, луна. Луна оказалась почти такая же, как дома, только до нее можно было рукой дотянуться — если, конечно, встать на цыпочки… Поспав, мы снова двинулись в путь, еще затемно. Когда рассвело, я попросил показать, как вести машину, чтобы я мог подменить леди Рейр за рулем. После этого мы вели вездеход по очереди, держась курса на северо-запад. По земным меркам на третий день голая пустыня сменилась редким кустарником, а через полчаса двигатель забулькал и остановился навсегда.

Взойдя на невысокий холм, я огляделся. Покрытая пятнами кустарника пустошь тянулась, насколько хватало глаз. Вернувшись, я увидел леди Рейр с термоэлектронным пистолетом в руке.

— Воистину надежды больше не осталось, — сказала она, протягивая мне оружие. — Исполни свой долг в последний раз, Джонго. — Голос леди Рейр сел до шепота.

Приняв пистолет, я отвернулся и забросил его как можно дальше. Когда я вновь посмотрел на леди Рейр, руки мои дрожали.

— Не хочу больше этого слышать! Никогда!

— Оставишь мне не жизнь, но медленную смерть? Безжалостного солнца под лучами — иссохнуть?..

Я схватил ее за руку — прохладную, гладкую, как шелк:

— Все будет хорошо, миледи. Я доставлю вас домой в целости и сохранности, вот увидите!

Леди Рейр покачала головой:

— Нет дома, Джонго, у меня. И верные друзья — в могиле…

— Но я-то жив! И зовут меня не Джонго, миледи. Мое имя — Билли Дейнджер. Я тоже человеческое существо и могу быть вашим другом.

Леди Рейр внимательно посмотрела мне в глаза. Кажется, она впервые в жизни меня заметила — и улыбнулась.

— Храброе сердце, Билли Дейнджер! Теперь и мне придется исполнить долг свой до конца. Веди — я за тобой!

4

На вездеходе обнаружился неплохой запас концентратов, а в холодильнике — разные деликатесы, которые надо было съесть в первую очередь, пока не испортились. Проблему составляла вода: тридцать галлонов в баках и умерший вместе с двигателем дистиллятор. Воду придется искать. Оружие и боеприпасы в изобилии; походные аптечки, радио, очки-бинокли, ботинки… Но в домашнем хозяйстве нужно и многое другое.

За неделю я методично обследовал территорию в радиусе около пяти миль, но не нашел ни родника, ни водопоя. Деликатесы — те, что не успели протухнуть, — мы съели, и воды осталось два десятигаллонных бака.

— Надо будет прогуляться подальше, — решил я. — Там, за горушкой, куда я не дошел, — может, найдем оазис.

— Как пожелаешь, Билли Дейнджер. — Улыбка леди Рейр была подобна восходу солнца после долгой ночи.

Мы уложили в рюкзаки еду, воду и кое-какие мелочи; я прихватил зет-автомат. Вышли в сумерки, когда спала жара.

Невысокие однообразные холмы катились один за другим, как пологие волны. За долгим подъемом следовал унылый спуск. Я держался курса на запад. Не потому, что направление казалось особенно перспективным — просто на закат было проще всего идти.

Двадцать миль до наступления темноты, еще сорок — за два перехода до рассвета. Болело сердце за леди Рейр, но я не мог больше ничего сделать для нее… В который раз мы брели к очередной вершине, надеясь на чудо, и в который раз нам открывалась все та же картина.

Переждав знойный день, мы снова двинулись в сторону заката. Еще засветло, где-то за час до наступления темноты, мы увидели кошку.

5

Кошка стояла на гребне холма, на невысоком камне, поводя хвостом из стороны в сторону. Мгновение спустя она грациозно прыгнула вниз, превратившись в смутную тень на фоне обращенного к нам склона. Кошка приближалась; я внимательно следил за ней, сняв с плеча автомат. В тридцати футах кошка села, наморщила мордочку и принялась вылизывать мех на груди. Закончив туалет, она зевнула, показав загнутый крючком язык, и исчезла в густеющих сумерках — откуда пришла.

Все это время мы не двигались и не проронили ни слова. Когда кошка растворилась в темноте, я подошел к месту, где она умывалась. Отпечатки лап в тонкой пыли виднелись отчетливо. Именно тогда пришлось поверить своим глазам. Воображаемые кошки — куда ни шло, но воображаемые отпечатки лап — это чересчур. Мы заспешили вдоль цепочки следов, насколько позволяли натруженные ноги и наступающая темнота.

6

Небольшое озерцо, по-видимому питаемое источником, обнаружилось в каменистом ущелье, за плотными зарослями темно-зеленого кустарника. Леди Рейр остановилась, глядя зачарованно; я соскользнул вниз и упал в воду. По счастью, на первых же глотках я закашлялся и упиться до смерти не получилось.

За каменным ложем источника громоздились скалы с чернеющими устьями пещер. Держа автомат на изготовку, я обошел озерцо, стараясь не оступиться в почти полной темноте. Действительно, пахло кошками. Спасибо, полосатая, что привела к воде — но не хотелось бы почувствовать твои когти на загривке. Сегодня, когда появился шанс пожить еще денек-другой…

Пещеры оказались скорее неглубокими нишами, футов около десяти, с низким потолком — не разогнуться — и довольно-таки ровным земляным полом.

Леди Рейр выбрала себе подходящую, и я помог очистить ее от сухих листьев и кошачьего помета. Вместе мы подобрали подходящий камень вместо входной двери — теперь сюда без спроса никакой зверь крупнее хомяка не пролезет. Другую пещеру миледи объявила моей и тут же занялась приборкой. Закончили мы глубокой ночью. Леди Рейр уединилась у себя, я сел снаружи с пистолетом в руке — и заснул…

Проснулся голодным и с ясной головой. Откуда в эдакой пустыне кошки? Гиеновые гориллы и пиявки с шипами на брюхе — понятно… Кошки им никакая не родня. Тем более самые что ни на есть обыкновенные кошки: серо-черные, полосатые, с вертикальными зрачками и втягивающимися когтями. Нормальная домашняя кошка, только величиной с колли. Я и раньше слыхал о параллельной эволюции, потому рассказы сэра Орфео о несметном изобилии четвероногих и одноголовых созданий, населяющих Вселенную, меня не слишком удивили — но в такое безусловное совпадение поверить трудно.

Стало быть, одно из двух: или мне все привиделось — маловероятно, тем более что в ярком лунном свете у воды показались еще две точно такие же кошки, или наша яхта — не первый человеческий корабль на Гэре 28.

7

Под утренним солнцем прозрачная вода смотрелась особенно соблазнительно. Задумчиво поглядев на хрустальную гладь, леди Рейр обратилась ко мне:

— Билли Дейнджер, смотри как следует, пока омоюсь я. Не думаю, чтоб было здесь опасно…

Под спокойным взглядом серых глаз я сообразил, что леди Рейр захотелось искупаться.

— Лишился дара речи, Билли Дейнджер? — спросила она, потеряв терпение.

— А как же ядовитые змеи, крокодилы, зыбучие пески и подводные течения?

— Не буду более ходить немытой! Уж лучше пусть съедят.

С этими словами она расстегнула молнию и шагнула вперед, оставив на песке платьице, сменившее термокостюм. Нагая, как богиня, она оказалась столь же прекрасна. Я онемел второй раз за одну минуту.

— И глаз своих с меня ты не спускай! — приказала она.

Никогда не слыхал о приказе, который было бы легче исполнить.

Леди Рейр не вылезала из воды целых полчаса, беззаботно плавая вдоль и поперек озерца, будто в бассейне дорогого отеля в Майами-Бич. Дважды она ныряла, задерживаясь под водой надолго. Оба раза я нырял следом, не выдержав. Когда я пожаловался, она рассмеялась и пообещала больше так не делать.

— Поистине, нашел ты райский сад в пустыне, Билли Дейнджер, — объявила она, одевшись. — Прекрасный, хоть и дикий.

— Но дома все иначе… Не правда ли, миледи?

Не желая отвечать, леди Рейр переменила тему. Она никогда не поддерживала разговоров о прошлом.

Никуда не торопясь, в течение нескольких дней, я перенес в наш оазис все сколько-нибудь нужное, совершив две экспедиции к вездеходу. Жизнь потекла размеренно и спокойно. В другом месте можно было бы сказать — безмятежно. Леди Рейр бродила по окрестностям, карабкалась по скалам; с прогулок она приносила цветы и мелкий зеленый кустарник, чтобы высадить у пещер и вдоль протоптанных нами дорожек. Посадки она заботливо поливала, используя горшок, специально изготовленный для этой цели. Глина нашлась на берегу озерца; обжечь горшок удалось при помощи зет-автомата в широкоугольном режиме. Я проводил свободное время в коротких экспедициях то к западу, то к северу и в попытках подружиться с кошками.

Кошки здесь водились в изобилии: вокруг озерца мне иногда удавалось насчитать до десятка одновременно. На нас они особого внимания не обращали. Если к ним подходили ближе чем на пятнадцать футов, они без спешки удалялись в заросли в глубине ущелья, и только. Гладкие и ленивые — такими делает жизнь у домашнего очага. Обыкновенные кошки, только немного покрупнее.

Я положил глаз на полосатую с рыжиной — главным образом потому, что ее легко было отличать от остальных. Завидев свою избранницу, я подходил, насколько она позволяла, и начинал играть клубком бечевки, взятой на вездеходе. Я выкатывал клубок вперед, подтягивал к себе; кошка придвигалась поближе. Еще немного — и клубок получал оплеуху от когтистой лапы…

Через неделю игра превратилась в обычай, через две — кошка получила кличку Эврика и позволила почесать себя за ушами. Через три она лежала, развалясь, на пороге моей пещеры, не обращая внимания, когда через нее перешагивали.

Леди Рейр взирала на наши игры с благосклонной улыбкой. По ее словам, домашняя кошка известна в большинстве миров, где живут люди. Откуда кошки взялись, леди Рейр не знала, но когда я сказал, что этот вид происходит с Земли, она не сдержала усмешки:

— Воистину, Билли Дейнджер, непросвещенный ум неизменно полагает себя в центре Вселенной. Человек рассеялся среди звезд во времена незапамятные, и с ним — его рабы и друзья.

Поначалу леди Рейр держалась несколько поодаль от Эврики, но однажды та захромала, и девушка провозилась с ней полчаса, доставая занозу из лапы. На следующий день Эврику искупали, высушили и расчесали лоснящийся мех щеткой, после чего кошка решила сопровождать леди Рейр на прогулках. Очень скоро Эврика перебралась спать на порог пещеры леди Рейр: там кошку больше баловали.

Я тем временем пытался понять, чем кошки питаются. Концентратам когда-нибудь придет конец, а то, что годится кошке, сгодится при нужде и человеку. Ничего особенного я не увидел, сколько ни смотрел. К озеру они приходили полакать воду и понежиться в тени на берегу — никакой охоты. Со временем кошки исчезали в зарослях, откуда появлялись, только и всего. Однажды я решил последовать за Эврикой.

— Как хочешь, — улыбнулась леди Рейр. — Но думается мне, что рысь твою лишь лунный луч питает.

— Что ж, придется отведать лунного луча на обед, — сказал я.

Сквозь плотную завесу непривычной листвы кошка увела меня в скалы на севере, где ущелье было густо оплетено темно-зелеными лианами от одного края до другого.

Всего шрам на теле пустыни достигал трехсот ярдов в длину, при ширине до пятидесяти; дна не видно, но стебли, толщиной иногда с ногу, уходят в глубокий сумрак не меньше чем на сто футов. И кошки. Лежащие в развилках лиан, разгуливающие по мясистым стеблям, сверкающие в полумраке изумрудами глаз… Две или три сидели на краю ущелья, внимательно глядя мне в глаза. Эврика зевнула, зацепив хвостом мою ногу, и одним прыжком исчезла в зеленой полутьме. Встав на четвереньки и отодвинув рукой листву, я разглядел толстую лиану, которой воспользовалась кошка. Можно было бы последовать за ней, но лезть в зеленый лабиринт, полный крупных кошек, почему-то не хотелось. Я пошел по краю ущелья, замусоренному чем-то вроде толстой скорлупы.

8

Ущелье вскоре окончательно обмелело и растворилось в знакомом пейзаже пустыни. Лиан стало поменьше, и сделались видны геологические структуры на стенках. В светлом камне попадались какие-то странные включения: не тошишки, не то трубы. Приглядевшись, я понял, что это — окаменевшие кости, в огромном количестве. Клад для палеонтолога — специалиста по фауне Гэра 28, но для меня не слишком много. Мне бы мяса посвежее… А пока решительно ничего, кроме кошек. Есть же кошек совсем не хотелось — по пяти или шести причинам, считая только те, что приходят в голову сразу. Остается таинственная кошачья еда — где-то там, в глубоком сумраке среди лиан. Сняв автомат с плеча и повесив его на грудь, я двинулся вниз.

Дно ущелья уходило круто вниз, под углом не меньше тридцати градусов. Одетые в сухую кору, толстые стебли над головой выглядели одеревеневшими. Наверх, к солнечному свету, тянулись лишь курчавые зеленые усики. Воздух под сенью зеленых листьев был бы полон лесной свежести — если бы не кошки… Через пятьдесят футов заросли сделались почти непроходимыми: хочешь — карабкайся по лианам, хочешь — поворачивай обратно. Я решил не отступать.

Поначалу ползти было не слишком трудно: между стеблей хватало и места, чтобы протиснуться, и света, чтобы понять куда. Где-то подо мной возились кошки. Добравшись до особо крупной лианы, не тоньше моего туловища, я начал спускаться вниз, как по дереву. Цепляться было за что. Крупные стручки свисали отовсюду гроздьями. Многие казались погрызенными, не то кошками, не то их добычей. Эта последняя, правда, не подавала никаких признаков жизни. Отломив стручок, я присмотрелся: бледно-зеленый, бугорчатый, длиной около фута. Раскрывается легко, внутри — полдюжины круглых бобов размером с яичный желток. На вкус вроде сырого гороха… После двух недель на концентратах очень даже ничего — если они меня не отправят на тот свет.

С каждым ярдом становилось все темнее, как в морской глубине. Сто футов зелени не шутка. Ствол резко изогнулся; я переполз на верхнюю сторону и через десяток футов уперся во что-то твердое. Потускневший от времени металл — гладкая, твердая, слегка искривленная поверхность. Стоя на четвереньках, даже в зеленом сумраке трудно ошибиться.

Что-то свалилось рядом, как теплое одеяло: Эврика пришла поинтересоваться, чем я тут занимаюсь. Она сидела и вылизывала шерстку, пока я разыскивал корни большого дерева. Оказалось, лиана растет из дыры в металле. На толстом стволе развились грубые валики: дерево приспособилось к металлу, металл — к дереву. Похоже, дыру проделало само растение.

Ползком я обследовал овальную область пятнадцать на десять футов; дальше меня не пустила густая зелень. Гладкий металл без швов и заклепок цвета настойки йода, изогнут плавно и красиво, если не считать горба в области дыры. Если кому надо разобраться подробнее, без расчистки не обойтись… Сузив луч до предела, я срезал часть дерева термоэлектронным пистолетом. За обшивкой обнаружилось помещение размером с индустриальный холодильник, почти целиком заполненное деформированным стволом.

Для первого раза вполне достаточно. Я поскорее дополз до места, где большая лиана уходит вверх, и выбрался к солнцу. Подробности потом; сейчас надо быстрее рассказать леди Рейр, что под зарослями на дне ущелья лежит настоящий большой звездолет.

Глава 4

1

Через пятнадцать минут она стояла на краю ущелья вместе со мной. Отсюда вполне можно было различить трехсотфутовый контур звездолета — зная, что он там действительно лежит. Почти горизонтально, с уклоном в пятнадцать градусов, возвышаясь к югу.

— Свалило землетрясением, — предположил я. — Или гэротрясением.

— Рухнул под натиском стихий, быть может, бури, — согласилась леди Рейр. — Смотри, вон там, у края пропасти, — обломок. А там — разбитая скала…

С южной стороны отыскалась кошачья тропа, которая привела нас к цели без особых проблем; в первый раз мне пришлось труднее. У люка мы провели целый час, выжигая сплошную массу древесины, чтобы выбраться на неровную палубу, заваленную какими-то обломками и опутанную стеблями лиан. Нижний конец палубы тонул в грязи. В холодном, сыром воздухе густо пахло гниющей растительностью и стоячей водой. По колено в зловонном месиве мы добрались до лежащего на боку трапа, через открытый люк на вершине трапа попали в узкий коридор, где, стоило мне шагнуть внутрь, тут же вспыхнул тусклый зеленоватый свет. От неожиданности у меня мурашки по спине побежали.

— Автоматика — сомнений быть не может, — спокойно объяснила леди Рейр.

— Работает — после всего? Сколько времени прошло…

— Почему же нет? Их строили навечно. Смотри. — Леди Рейр указала на темный проем в стене. — По шахте этой путь к верхним палубам лежит.

Она прошла вперед, я за ней — чувствуя себя маленьким мальчиком в очень большом замке с привидениями.

2

Сначала шахта привела нас в мрачное помещение, полное изломанных трубопроводов, где стояли не то паровые котлы, не то грузовые контейнеры. Леди Рейр объяснила, что это примитивные ионные двигатели. Разбитого оборудования здесь хватало, но следов растительности почти никаких — несколько лиан, и те давно высохли. Кладовая, штурманская рубка, полная по-прежнему блестящих инструментов, салон с мебелью, теперь торчащей из стены… Напротив салона — каюты, а на самом верху — помещение с рядами черных экранов над помостом в центре. Помост давно обрушился и висел на переплетении кабелей и трубопроводов. Дальше мы пройти не смогли: носовая часть представляла собой бесформенную груду искореженного металла. Следов экипажа или пассажиров не обнаружилось, если не считать изредка попадавшихся обломков, которые могли оказаться человеческими костями.

— Что скажете, миледи? — спросил я. — Найдется здесь что-нибудь полезное?

— То было б чудом, Билли Дейнджер, но сперва осмотрим все. Нет смысла оставлять надежду раньше, чем настанет время.

В трюме, где началась наша экспедиция, леди Рейр заинтересовалась лианами, что ползли вверх, как змеи, откуда-то снизу.

— Здесь эти лозы… очень странно. Не из земли растут, но из утробы корабля. Притом недостает им сходства с другими злаками планеты сей.

Я пощупал ближайший лист — кожистый, сердцевидный, с грубыми жилками, дюймов восьми в поперечнике.

— Выглядит как обыкновенный горох. Только гигантский — наподобие кошек.

— Разгадку мы отыщем у корней. И ежели глаза мои не лгут, начало их в том люке. — Леди Рейр показала пальцем.

Протиснуться в узкую служебную шахту, мимо стеблей толще моего бедра, удалось с трудом. Я посветил фонариком; открылась россыпь белых костей.

— Кошка. — Я больше надеялся убедить себя, чем леди Рейр. Мы пошли дальше, пригибаясь под петлями лиан. По дороге попался еще один кошачий скелет, разбросанный на протяжении нескольких шагов. Пахло довольно странно: вроде бы горький миндаль и еще какая-то тухлятина. Пятьдесят футов по шахте, потом стебли нырнули в дверь, будто выбитую с нашей стороны. За дверью обнаружилась плотная масса белесых перепутанных корней, а в дальнем конце отсека через пробоину в корпусе струился тусклый зеленый свет. Здесь слышался негромкий шорох и ритмичный звон, будто крупные капли падали в спокойную воду. Я посветил фонариком: пол уходил круто вниз, и среди спутанных корней вспыхнула густая россыпь янтарных огоньков. Леди Рейр отступила на шаг:

— Скорей отсюда, Билли Дейнджер! Место мне не по нраву… Больше леди Рейр сказать ничего не успела. Лабиринт корней содрогнулся, и все дьяволы ада ринулись на нас одновременно.

3

Грязновато-белая тварь на шести тонких ногах напала прямо на меня, щелкая кривыми челюстями; вспомнилась нечисть, как ее изображали средневековые художники. Отскочив назад, я попытался отбросить монстра пинком, но челюсти вцепились в ботинок, будто стальной капкан. Вторая тварь в прыжке добралась до колена; тонкая, но прочная ткань комбинезона выдержала, но костюм под ней порвался. Что-то взвизгнуло у меня за ухом, блеснула голубая вспышка; суча лапками, две твари бросились обратно. В лицо ударил густой запах жженой кости. Через полсекунды я очнулся, выхватил термоэлектронный пистолет и принялся поливать, как из шланга. Одни гибли, корчась, другие наступали волной по их трупам.

— Мы долго не продержимся! — прокричал я. — Их надо отрезать!..

Главный ствол уже горел, кипящий сок брызгал во все стороны. Пригнувшись, я подобрал тушку и бросил ее в просвет люка, выстрелил в другую тварь, сунувшуюся на порог, шагнул назад, оступился и рухнул лицом вниз. Когда что-то темное с воплем прыгнуло прямо через меня, я только успел прикрыть голову руками. Раздался глухой удар, хруст — вот оно что… Ошеломленно присев, я смотрел, как Эврика ловко работает обеими лапами, успевая повсюду. Немного позади леди Рейр стреляла спокойно, будто по глиняным уткам на деревенской ярмарке. Ни густая коричневая дрянь, испортившая белый комбинезон до самых колен, ни кровавая царапина на щеке нисколько ей не мешали. Эврика присела на хвост, сморщив носик в мою сторону и подрагивая усами, леди Рейр обернулась — последний шорох, и наступила тишина.

— Ну вот, одним вопросом меньше, — сказал я. — Теперь известно, что едят кошки.

4

Шахта, трюм, гороховые джунгли, солнечный свет — дорога обратно вела круто вверх. Немного отдышавшись, леди Рейр сняла с пояса аптечку и принялась лить жидкий огонь в раны на моих руках, ногах, спине и голове. Пока она меня пользовала, я произносил речь:

— Все понятно! Это был гидропонный отсек. Когда корабль рухнул — при аварийной посадке, землетрясении, какой-то другой причине, — корпус разорвало именно здесь. Растения почуяли солнечный свет и выбрались наружу. То ли гидропоника продолжала работать, обеспечивая воду и удобрения, то ли вода и грунт отыскались на дне ущелья, то ли то и другое сразу… Одним словом, им понравилось. По крайней мере, солнца здесь хоть отбавляй. Не встречая серьезной конкуренции со стороны местной флоры, растения стали вот такими. Приспособились, значит.

— Быть может, в домыслах твоих крупица правды есть, — согласилась леди Рейр. — Корабль сей очень древний. Семь тысяч лет назад такие уходили от Зериды к звездам.

— Да, за семь тысяч лет можно и не так вымахать. Особенно если местное солнце светит достаточно ярко. Кошки тоже… почему нет? На борту могла быть парочка — или даже одна беременная кошка. Пережила падение, нашла воду и пищу…

— Нет, Билли Дейнджер. Хоть Эврика и ужинает тварями, что сражены твоей защиты ради, домашней кошке их не одолеть. Напротив, растерзают сразу…

— Ну, кошка на безрыбье и горохом питаться может. Да и твари эти были тогда помельче.

— Право? История созданий Гэра тебе известна? Или простых зверей и птиц?

— Создания — они такие же пришельцы, как горох и кошки. Они прибыли на корабле, вернее сказать, на кошках.

— Ужель ты бредишь? Лихорадка одолела?

— Может, в этом и неловко признаваться, но блоху я ни с чем не перепутаю.

5

На корабль мы вернулись на следующий день. По кошачьим костям можно было судить, где кончается блошиная территория. Похоже, блохи старались не покидать темного трюма и жили долго и счастливо, высасывая соки из стеблей гороха — а иногда из кошек, которых занесло не на ту сторону. Многих демографическое давление выталкивало наверх, так что кошки не страдали от голода; экскременты же и кошачьи трупы рано или поздно попадали на дно ущелья, удобряя гороховые джунгли. Нормальный экологический цикл.

Леди Рейр долго искала радиорубку и наконец нашла — в разрушенной носовой части.

Когда-то речь и музыка принимались здесь и летели в межзвездное пространство быстрее света в неудобопонятное число раз — теперь отсек напоминал кошмар старьевщика. Мы с большим трудом заползли внутрь.

— Надежда маячок найти неповрежденный меня не оставляла. Глупо — но все же…

Леди Рейр так огорчилась, что я не мог ее не обнадежить:

— Тут всякой аппаратуры девать некуда. Может, найдутся исправные детали…

— А много ли ты смыслишь в межзвездных коммуникациях, Билли Дейнджер? — спросила она не без высокомерия.

— Не много, — признался я. — Но обыкновенное радио собрать могу. Не скажу за цветные голограммы, но сигнал попроще… Почему бы нет?

Леди Рейр стало интересно; пришлось объяснять подробнее. Я рассказал все, чему меня научили в летнем лагере, где я занимался на радиотехнических курсах. Чувствовал я себя непорочным дикарем с острова Борнео, обучающим физика-ядерщика изготовлению каменных топоров.

За неделю мы собрали работающий передатчик. Леди Рейр уверила меня, что на любом экране в радиусе двух световых лет его сигнал будет выглядеть как вспышка помех. От аккумуляторов системы аварийного освещения мы протянули толстый кабель; остаток энергии уйдет в единственный импульс. В качестве антенны мы использовали корпус звездолета, а сами отошли ярдов на двести, протянув за собой длинный провод. На всякий случай, если энергии в аккумуляторах осталось больше, чем мы думали. Секунды две после нажатия кнопки ничего не происходило, потом вдоль всего ущелья пронесся глухой рокот. Из джунглей во все стороны брызнули кошки, а за ними — и блохи. Блохи чувствовали себя неуютно, кошки преследовали их безжалостно; мы старались не попадаться на дороге ни тем ни другим. В конце концов блохи попрятались, а кошки расположились на отдых под листьями гороха и на скалах у пруда. Нам с леди Рейр ничего не оставалось, как ждать.

6

Мне удалось сделать полезное открытие: если надрезать гороховую лозу пониже листа, можно добыть струйку прохладного сока. Леди Рейр придумала вытащить молодой побег и заставить его расти по направлению к пещерам; получилось как нельзя лучше. Через два месяца прохладная тень и освежающее питье ждали нас прямо за порогом.

Я попросил леди Рейр обучить меня ее родному языку. Вместе с незнакомыми словами мне посчастливилось многое узнать о ее цивилизации. Зерида — мир очень древний, пятьдесят тысяч лет письменной истории, но люди остаются людьми. Бесклассовой утопии, где философы разгуливают по роскошным садам, так и не получилось; несогласия, раздоров и несчастья хватало во все времена. О себе леди Рейр предпочитала не говорить. Не сомневаюсь, ей тоже пришлось хлебнуть лиха. Чтобы такую девушку занесло на другой конец Галактики в компании столь экзотических личностей, как сэр Орфео и лорд Дезрой? Спрашивать я не стал: захочет, расскажет сама. Однажды, правда, мне удалось ее рассмешить.

— Миледи… Сэр Орфео с лордом Дезроем охотились на Земле триста лет назад. А ваш английский относится к тому же времени…

— Неужто, Билли Дейнджер, ты полагаешь меня столь древней развалиной? — рассмеялась она.

— Нет… но…

— Я выучилась языку у лорда Дезроя, отчасти у сэра Орфео. Но лишь недавно — мне восемнадцать лет всего, в земных годах.

— То есть последние четыре года вдали от дома? Как же твоя семья не беспокоится?..

Ее лицо изменилось так, что я осекся.

Погода понемногу портилась: дни становились все короче и прохладнее. Цветы, которые леди Рейр высадила столь заботливо, теряли лепестки и засыхали. Кошки у себя в зарослях выли и дрались; в один прекрасный день не стало прохода от котят.

Меню наше состояло из гороха: жареного, печеного, сырого; гороха в виде рагу, супа и салата; гороха, смешанного с концентратами, в виде супа, рагу и солдатской каши. Мы стригли друг друга ножницами, которые имелись в аптечках. По счастью, бороды у меня не было. С течением времени дни начали прибывать, и на какое-то время ущелье превратилось в волшебную страну, где аромат цветов кружил голову. По вечерам леди Рейр все чаще выходила посмотреть на лиловые горы, сказочными замками возвышавшиеся на западе. Я сопровождал ее с оружием наготове, на случай, если в наши края забредут гиеновые гориллы сэра Орфео.

Однажды ночью прилетел корабль.

7

Я тогда крепко спал. Леди Рейр растолкала меня и, когда я вылетел из пещеры с дезинтегратором в руках, указала на голубую звезду, становившуюся ярче с каждой секундой. Ни звуком не нарушая ночной тишины, корабль опустился в четверти мили от нас, заливая все вокруг голубым сиянием. В мертвенном свете на лице леди Рейр залегли глубокие черные тени. Я просто задыхался от радостного возбуждения, но девушку визит неизвестного корабля не обрадовал.

— Мне обводы корабля едва знакомы, Билли Дейнджер. Древнейшая конструкция. Вон, видишь — двухсегментный корпус, подобный телу шершня…

— Двигатели глаза слепят — ничего не вижу, — пожаловался я.

Тем временем голубой свет посадочных двигателей померк, и загорелись прожекторы. Вокруг стало светло, как в полдень.

— Быть может…

Леди Рейр не успела ничего сказать. Пустыню затопили свист, вой и уханье. Концерт продолжался недолго: последние отзвуки убежали к ночному горизонту, и наступила тишина.

— Если то была речь, язык мне незнаком, — промолвила леди Рейр.

— Нам следует выйти навстречу, — решил я. Хотелось мне, правда, забраться в гороховые джунгли, и поглубже.

— Билли Дейнджер, не по душе мне гости. — Леди Рейр схватила меня за руку. — Спрячемся в ущелье…

Ее желания чересчур хорошо совпали с моими; надо было показать никчемность женской интуиции.

— И упустим единственный шанс покинуть эту песочницу? Решайтесь, миледи: вас ждет дом…

— Нет, Билли…

Я потянул ее за руку, не слушая. Вблизи корабль оказался небоскребом с осиной талией. Из грузового люка где-то сзади, с противоположной от нас стороны, выехали три вездехода и покатились, поднимая пыль, в разные стороны, один из них — к нам. Приземистая, цвета старой меди, без острых углов и видимых отверстий, машина остановилась футах в пятидесяти, слепо глядя на нас тупым широким рылом. Откинулась крышка узкого люка, не более фута в диаметре, оттуда вылезла не то антенна, не то перископ, повернулась на четверть оборота и застыла.

— Будто принюхивается, — попробовал пошутить я. Вышло на удивление неостроумно.

На крыше вездехода открылся люк побольше, и наружу выползло нечто необыкновенное. Таких странных созданий я никогда не видел.

Карлик четырех футов ростом и почти квадратный, он сначала показался мне гномом в римских доспехах. Утвердившись на грунте четырьмя короткими, толстыми ногами, он задрал кверху туловище, и мне удалось рассмотреть лицо, открывшееся в середине грудной клетки, между парой тюленьих ласт. Очень похоже на увеличенную фотографию летучей мыши, поразившую меня в детстве. Два глаза, еще какие-то отверстия, серо-коричневая шкура толстыми складками, и рот наподобие лягушачьего, только с клыками. Пахло от него необычно, как от медной монетки, если подержать ее во рту. Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга, затем вспучился розоватый мешок в центре бороды из червеобразных щупалец, и послышался хлюпающий голос. В незнакомых словах мне почудился если не страх, то осторожность.

Леди Рейр ответила на родном языке, но слишком быстро, чтобы я мог уловить смысл. Мне оставалось тупо слушать, как они препираются. Леди Рейр бросила взгляд на меня; прозвучало мое имя и слово «собственность». Что она имела в виду, оставалось неясным. Пока они разговаривали, из темноты вернулись два оставшихся вездехода и взяли нас в кольцо.

Из танков высыпались другие гномы с цилиндрическими стопками не то изоляторов, не то кофейных чашек без ручек наперевес. Верхняя чашечка каждой стопки глядела прямо на нас. Первый из гномов сделал шаг назад и резко взмахнул ластами.

— Бросайте оружие, — сказал он по-зеридски, явно более ничего не опасаясь.

Леди Рейр потянулась к пистолету; я торопливо схватил ее за руку.

— Крапивное семя!.. Теперь я их узнала. От них для нашего народа одни мучения!

— Там, под прожекторами, — амбразуры, — объяснил я. — Лучше сделать, как он говорит.

— Если мы выстрелим одновременно…

— Ничего не выйдет, миледи. Мы уже под прицелом.

Поколебавшись секунду, леди Рейр расстегнула пояс, и оружие упало на землю. Я осторожно сделал то же самое. Довольно хрюкнув, наш новый друг хлопнул себя ластами по бокам; вооруженные гномы обступили нас со всех сторон.

— Вот этого свяжите. — Он указал на леди Рейр. — Второго — пристрелить!

Дальнейшие события смешались, как стеклышки в калейдоскопе. Дуло одного из непонятных ружей качнулось в мою сторону; леди Рейр вскрикнула и бросилась прямо на стрелка. Тот сбил ее с ног; я бросился на урода, готовый задушить его собственными руками, — и получил тяжкий удар в лицо. Долгое время меня несло горным потоком, и когда я в очередной раз налетал на скалу в пенном водовороте, кто-то рядом глухо стонал… Очнулся я лицом в луже загустевшей крови. Ни злых чудовищ, ни леди Рейр, ни древнего корабля нигде не было.

8

В течение нескольких часов мое сознание меркло и разгоралось вновь, как неисправная лампа. Я приходил в себя, пытался ползти — потом приходил в себя снова. Солнечный день явился неожиданно — так же как и Эврика. Кошка сидела рядом, негромко мяукая. Мне удалось перевернуться на спину и приподнять голову — достаточно, чтобы оценить ущерб.

Комбинезон весь пропитался засохшей кровью. Болело, соответственно, везде, так что оценить характер повреждений было невозможно. Уронив голову, я попробовал руками. На боку комбинезона обнаружился разрыв глубиной в два пальца, если на ощупь. Повыше, в правом плече, зияла дыра; уж не знаю, насколько глубокая, но, кажется, до самой лопатки… Шея с одного боку напоминала гамбургер с кровью. Болело не так уж сильно — надо полагать, я еще не успел отойти от шока. Закрыв глаза, я прислушался к внутреннему голосу.

«Полагаюсь на тебя. Береги ее… Теперь ты отвечаешь…» — сказал сэр Орфео.

— Я… старался. Сделал… все, что мог.

«Зачем казнить себя? — Несмотря на испуг, леди Рейр улыбалась. — Я верю тебе, Билли Дейнджер».

Пламя из адской топки окрасило черные волосы леди Рейр медью; отвернувшись, она ступила прямо в огонь. Застонав, я протянул к ней руки, но пламя ударило в лицо, и я проснулся, всхлипывая.

— Вот она им и досталась, — произнес я вслух. — Она не хотела, но мне надо было себя показать. Вывел ее, как ягненка на заклание…

Я представил, как леди Рейр волокут на корабль и запирают в темном отсеке. Представил, как ей страшно, и неоткуда ждать помощи. А она так на меня полагалась…

— Моя вина, — простонал я. — Целиком и полностью. Но вы не бойтесь, миледи: я вас найду!.. Думают, убили меня, но я их надую: откажусь умирать. Выживу, найду вас и привезу домой.

9

Когда я очнулся в следующий раз, солнце стояло прямо над головой, кошки нигде не было и страшно хотелось пить. Повернув голову, я увидел гороховые побеги на краю ущелья. Тень и вода, совсем недалеко… Перевернувшись на живот, я пополз. По дороге — целых триста футов пути — я терял сознание столько раз, что сбился со счета. Как только я дополз до сочных листьев и напился, солнце опустилось за горизонт. Иными словами, гномы так бездарно пытались убить меня семьдесят два часа назад. Я вновь потерял сознание, а может, заснул и не просыпался долго. Когда открыл глаза, Эврика вернулась, чтобы предложить мне упитанную блоху.

— Спасибо, девочка, — поблагодарил я, когда кошка уронила подарок на почерневшую от крови грудь комбинезона и подтолкнула меня носом. — Просто здорово, когда ты хоть кому-то не безразличен.

— Ты еще жив, — сказала Эврика голосом сэра Орфео.

Я просил ее не уходить, но кошка растворилась в темноте. По дорожке из переплетенных лиан я последовал за огоньком, что дразнил где-то впереди, но в руки не давался. Сырость и холод пробирали до костей; из глазниц гигантского черепа хлынули полчища блох, которые непременно сожрали бы меня живьем, если бы я не проснулся. Эврика куда-то ушла, прихватив блоху с собой.

Поднявшись на четвереньки, я утолил жажду соком из гороховой лозы. Рядом покачивался нежный молодой стручок; почувствовав голод, я разорвал его и съел содержимое. При очередном пробуждении мне было уже лучше.

Пять долгих дней я отлеживался под лозами, потом совершил переход к пещерам. На диете из концентратов силы прибывали быстро; я проводил время, массируя шрамы, чтобы рубцы не загрубели, и беседуя с Эврикой. Кошка от разговоров уклонялась, и я решил, что действительно иду на поправку. Раны не гноились и беспокоили на удивление мало. Не зря, надо полагать, сэр Орфео устроил мне санитарную обработку, да и откуда взяться болезнетворным микробам на Гэре 28?

В один прекрасный день я вновь решил выбраться на свет божий. Правая рука все еще действовала плохо; не без труда вскинув на плечо кратерный дезинтегратор, я отправился в экспедицию к дальнему концу ущелья, не жалея времени для привалов. Я уже предвкушал глоток сладкой холодной воды и отдых для натруженного тела, но второй корабль так и не дал мне вернуться домой.

Глава 5

1

Этот оказался гораздо меньше, вроде яхты лорда Дезроя, но не такой красивый. Я внимательно следил за люками в прицел кратерного дезинтегратора, пока не уяснил себе расовую принадлежность экипажа. Люди. Только тогда я не побоялся выбраться из укрытия.

Низкорослые, желтокожие, с круглыми лысыми головами — но люди, без всякого сомнения. Капитана звали Анку-Уриру, и он немного говорил по-зеридски. На мои живописные шрамы капитан глядел с некоторым сомнением, и ему хотелось знать, где остальные члены экипажа. Пришлось объяснять, что никого больше нету. Капитан помрачнел окончательно. Похоже, ему удалось-таки принять наш сигнал бедствия, и он рассчитывал получить премию за спасение — ну и подобрать приз. Я объяснил про корпус звездолета в ущелье, но разведочная партия из двух человек вернулась, отрицательно качая головами. Мои гости немедленно начали готовиться к старту.

— А как насчет меня?.. — спросил я капитана Анку-Уриру.

— Наслаждайся миром и покоем, — ответил он довольно-таки грубо.

— Знаете, мира и покоя бывает больше, чем нужно. Мне здесь надоело. Увезите меня отсюда — я отработаю проезд.

— Ты мне без надобности, к тому же на борту и так мало места — корабль-то небольшой. И с такими ранами для тяжелых работ едва ли ты сгодишься. Нет, тебе здесь будет спокойнее. Оставайся, и благослови тебя Бог.

— А помните, я говорил вам о том, другом корабле — роскошном, в полной исправности. Люки только открыть…

С этого момента переговоры пошли живее. Мы немного поторговались; в ход даже пошли намеки на особые методы получения нужной информации. Зачем оказывать услуги? Просить по-хорошему капитан вовсе не обязан… В конце концов мы договорились: я получаю право проезда до ближайшего цивилизованного порта, капитан Анку-Уриру — яхту лорда Дезроя.

Замки не давались почти целый день, а дни на Гэре 28 долгие. Осмотрев яхту, Анку-Уриру велел перенести свои вещи в хозяйские апартаменты. Меня определили на его старую лоханку — вместе с минимальным комплектом экипажа. Как раз перед посадкой случилось непредвиденное: по прямой линии через пустыню ко мне галопом прискакала Эврика. У одного из людей в руке появился пистолет; я едва успел встать между ним и кошкой.

— Это моя кошка, — объяснил я. — Она спасла мне жизнь. Мы подолгу разговаривали, пока я болел.

Судя по всему, в мире, откуда родом мои спасители, кошек ценят и любят. Эврику окружили плотным кольцом, не скупясь на похвалы.

— Возьмите животное на борт, — велел Анку-Уриру.

В течение часа мы подготовились к старту, задраили люки и покинули Гэр 28, где мне пришлось провести ровно один год, если я ничего не напутал в расчетах.

2

Путешествие не было круизом на роскошном лайнере. Помощника, которому Анку-Уриру передал командование, звали Ин-Руик. Принцип «кто не работает, тот не ест» помощник исповедовал, невзирая на лица. Внесенная мной щедрая плата за проезд для него не имела значения. У звездолета с первыми пароходами мало общего, но черной работы хватит всегда — это я понял, еще будучи юнгой у сэра Орфео. Так оно выходило и здесь: проделав основную работу, я еще долгие часы скалывал, скреб, чистил и полировал, пытаясь одолеть грязь, накопленную со времен викингов — или раньше. Ин-Руик говорил, будто корабль построен в мире, называемом Урхаз, несколько тысяч лет назад. Сколько именно, никто не знает.

Первое время раны меня очень беспокоили. Однажды Ин-Руик велел мне прервать работу, поскольку мои стоны нарушают его душевный покой. Разложив меня на столе, он принялся втирать мне в раны жирную зловонную мазь.

— Удивительно, как ты вообще выжил с такими ранами и без ухода. Пуля, что пробила плечо, унесла не меньше фунта мяса и костей. Ребра сломаны и срослись неправильно. А посмотри на шею! Рубец справа, рубец слева, а между ними яремная вена! Так и пульсирует, стоит тебе задрать голову.

Но руки у него были на удивление деликатные — любая красавица позавидует. Целительные процедуры повторялись каждый день в течение нескольких недель. Мазь действительно помогла: рубцы заметно разгладились, и боль мало-помалу ушла.

Я рассказал Ин-Руику о корабле с осиной талией и о бронированных гномах, что забрали с собой леди Рейр, но мои новые товарищи лишь разводили руками, слушая мои описания.

— Лучше забудь об этом, Бириданжу… — Выговорить мое имя правильнее Ин-Руик был, по-видимому, не в состоянии. — Про мир, называемый Зеридой, я действительно слышал: он далеко, и люди там богаче королей. Злодеи, о которых ты говоришь, давно взяли за нее хороший выкуп.

Когда мир, где капитан Анку-Уриру собрался меня высаживать, появился на обзорных экранах, я уже нес вахты в качестве оператора вспомогательных систем и пользовался почти всеми правами члена экипажа. Незадолго до начала посадочных маневров, которые на нашем старом корыте требовали от пилота гораздо большей отдачи, чем на сверхсовременной яхте лорда Дезроя, Ин-Руик отозвал меня в сторону и спросил о планах на будущее.

— Если здесь есть зеридское посольство, попробую рассказать им о леди Рейр. Может, смогу отправить весточку ее родным. Если нет — придумаю что-нибудь еще…

Ин-Руик покачал головой, мудро и печально.

— Безнадежная любовь к высокородной леди… — начал он.

— Ничего подобного, — перебил я. — Ее доверили моему попечению. Я за нее в ответе.

— Бириданжу. — Ин-Руик положил руку мне на плечо. — Ты быстро схватываешь и показал себя хорошим работником. Оставайся с нами. Предлагаю тебе место на борту и должность.

— Спасибо, Ин-Руик, но мне нельзя. Я еще не исполнил свой долг.

— Подумай как следует, Бириданжу. Чужаку найти работу непросто; и те, кто не знаком с суровой жизнью межзвездных трасс, могут не оценить твоих украшений. Лишнее бремя…

— Знаю, они выглядят ужасно. — Я провел рукой по шрамам на горле и подбородке. — Но мне в конкурсах красоты участвовать не надо. А зайцем путешествовать я не собираюсь.

— Ну, если ты не можешь отступиться… Но запомни, Бириданжу: наш порт приписки недалеко, и мы регулярно заходим сюда, на Инсиро. Когда будешь готов, я смогу предложить тебе место в команде.

Несколько часов спустя мы опустились на открытую всем ветрам платформу между берегом свинцового моря и городком на склоне холма. Встретил нас капитан Анку-Уриру. Потолковав с Ин-Руиком, он пригласил меня к себе, в капитанскую каюту. Предложив сесть, Анку-Уриру угостил меня каким-то напитком и двуствольной сигарой из разных сортов табака. Воняла эта сигара, на мой вкус, хуже резиновой покрышки.

— Не буду скромничать, Бириданжу: ты сделал меня богатым человеком. Поначалу я думал, ты подсадная утка и приведешь за собой пиратов. Я тебя чуть не пристрелил еще до старта, на всякий случай. — Капитан состроил гримасу: улыбнулся, надо полагать… — Тебя спасла кошка. У пособника пиратов еще могут быть опасные раны, но кошка? Немыслимо. Я приказал Ин-Руику следить за тобой, но долго еще не мог смотреть на обзорные экраны без опаски. Мои подозрения были несправедливы, теперь понятно.

— Вы спасли мне жизнь — стоит ли извиняться?

Анку-Уриру вытащил плоскую коробочку из ящика стола украшенного великолепной инкрустацией.

— Я справедливый человек, Бириданжу. По крайней мере мне хочется так думать. Продав экзотический груз, найденный на борту этой яхты, я получил немалую прибыль. Больше, чем в самый удачный год с тех пор, как я стал капитаном торгового корабля. Здесь твоя доля.

Под крышкой коробочки оказалась ровная шеренга цветных стерженьков квадратного сечения со стороной в одну восьмую дюйма и около дюйма длиной.

— Хватит на много лет спокойной жизни, — сказал Анку-Уриру. — Если не тратить на глупости вроде дальней связи и межзвездного бродяжничества. Впрочем, далеко не улетишь, особенно если покупать билеты, — но ты ведь честный парень, верно?

По лукавому взгляду капитана было видно — Ин-Руик рассказал ему о моих планах.

Поблагодарив, я уверил Анку-Уриру, что сорить деньгами не собираюсь.

Чтобы собрать пожитки и надеть на Эврику шлейку, сшитую собственными руками в свободное от вахт время, потребовалось десять минут. Капитан Анку-Уриру помог мне пройти таможенные формальности — дело для человека с деньгами не слишком трудное — и подыскал для меня гостиницу в городе. Вместе с Ин-Руиком мы выпили на прощание в гостиничном номере, и я наконец остался один. За окном стояли желтые сумерки; присев на узкую койку в маленькой комнатке, я почесал Эврику за ухом. Бесконечное одиночество вступало в свои права.

3

Один из полудюжины портов, основанных много веков назад, этот город назывался Инсиро — как и сама планета с единственным континентом посреди безбрежного океана. Торговля полезными ископаемыми, шкурами и лесом, ради которой создавалась транспортная сеть, давно захирела. Население города достигало десяти тысяч человек: бледнокожие, черноглазые, неулыбчивые — на земной глаз они выглядели непривычно, но не слишком. У многих на руках было по шесть пальцев. Несколько дней я слонялся по улицам, отведывая мясные блюда в ресторанчиках и дары моря в тавернах у побережья. Кормили повсюду вкусно. Местное красноватое пиво под названием «изм» мне тоже понравилось. Усвоенного на корабле диалекта хватало для разговоров на несложные темы; я скоро узнал, что посольства Зериды на планете вообще нет. Есть только консульский агент, представляющий торговые интересы полудюжины миров в радиусе пяти световых лет от Инсиро.

Ничего не оставалось, как обратиться к нему. Толстенький неопрятный человечек в душной комнатке на чердаке какого-то склада выслушал меня, сложив пухлые пальцы домиком. Об этом печальном эпизоде вам лучше забыть, сказал он. Галактика велика, и те, кто искалечил меня и похитил леди Рейр, могут находиться где угодно. На другом конце Млечного Пути, скорее всего. Воинственных же негуманоидов в здешних местах не видели давно — с пару-тройку десятков веков. Он бы сказал, что мне все это померещилось, но помешали, наверное, рубцы, за которые у любого собеседника цеплялся глаз.

На прогулках меня неизменно сопровождала Эврика, привлекая поначалу всеобщее внимание. Таких крупных кошек инсирийцы раньше не видели. Однажды общество Эврики оказалось очень кстати: как-то вечером, в таверне, трое задир, успевших основательно заложить за воротник, решили изучить мои шрамы подробнее. Когда Эврика вылетела из-под стола, выгибая спину, фыркая и показывая полную пасть острых, как иглы, зубов, меня сразу оставили в покое.

В одном из питейных заведений я нашел старичка, знавшего десяток диалектов ближних миров. Выпивши, он бывал словоохотлив и за угощение охотно давал уроки языкознания и галактической истории. Раса людей возникла очень, очень давно на планете близ центра Галактики и распространялась оттуда по всем направлениям не менее двухсот тысяч лет. Заселяя все подходящие планеты на своем пути, люди основали гигантскую империю, рухнувшую со временем, без больших потрясений, под собственной тяжестью. С тех пор прошло более двадцати тысяч лет; разные народы Галактики давно идут своей дорогой.

— Вот, например, твой случай. — Старичок ткнул в меня тощим пальцем. — Планета Земря, да? Полагаете себя единственными обитателями Вселенной. В действительности вы лишь заброшенное поселение. Остатки экспедиции, не сумевшей вернуться домой, или экипажа сбитого боевого звездолета. Может, исправительная колония, а может — компания отшельников… Несколько тысяч лет — и дело готово!

Он посмотрел на меня так, будто впервые в истории успешно доказал теорему о трисекции угла.

— А как же кости? — спросил я. — Мы много чего успели выкопать. Питекантропы, недостающие звенья, переходные ступени… Непрерывная эволюция от животных к человеку. Еще у нас водятся гориллы, шимпанзе и прочие обезьяны — они слишком похожи на нас для простого совпадения.

— Кто говорит о совпадениях? Жизнь адаптируется к условиям. Похожие условия — похожее зверье. Лапы певчей ящерицы видел? Совсем человеческие, только поменьше. Посмотри на летучих тварей: птицы, млекопитающие, рептилии, горано, миклы — у всех крылья, и все ими машут. У всех легкие пустотелые кости, все ходят на двух ногах…

— Возьмем вот кошку, — упорствовал я. — У нас с ней больше общего, чем различий. Двухнедельные эмбрионы ничем не отличаются.

— Ага. — Он кивнул головой, ухмыляясь. — А где ты ее подобрал? Уж не на Земре ли?

Наш разговор смахивал на богословский диспут: стороны лишь утверждались в первоначальном мнении. Мне, впрочем, беседы шли только на пользу. К исходу трех месяцев, по земному времени, я сносно говорил на универсальном наречии звездолетчиков, для двух других языков заложил твердую основу. Боясь позабыть зеридский, я вел долгие воображаемые беседы с леди Рейр, объясняя, как следовало приветствовать гномов.

Залеченные на корабле раны по-прежнему не давали покоя. Местный хирург долго цокал языком и качал головой; после обширных исследований и тестов на аллергию он рискнул дать мне наркоз и реконструировал плечо, восполняя металлом и пластиком утраченные ткани. Когда синтетическая кожа прижилась и разгладилась, хирург снова взялся за нож: выправил плохо сросшиеся ребра. Он еще хотел заменить искусственной кожей рубцы на шее и нижней челюсти, но не нашлось подходящего колера. Заплата из бледного материала, предназначенного для туземцев, не сделала бы меня краше. К тому же я устал от боли и тягомотины пластической хирургии. Рука работала хорошо, и я снова мог ходить выпрямившись, не думая о раздробленных костях. Не сидеть же здесь вечно? Меня ждут дела.

В порту как раз приземлился корабль Ин-Руика, и я решил попросить совета.

— Я не хочу наниматься на каботажный рейс. Мне надо попасть на Зериду; вопросы буду задавать по дороге. Так я разыщу гномов, рано или поздно.

— Долгий путь в поисках любимой ты выбираешь, Бириданжу, — вздохнул Ин-Руик. — Долгий и безнадежный.

Однако он представил меня местному судовладельцу. Я получил назначение стажером-механиком силовой установки на грузовой звездолет, направляющийся в сторону центра Галактики, к планете Топаз.

4

Так мы с Эврикой достигли Топаза, повидали Бальгрё, Полной, мир Пандаша и Трехлунье. По дороге я не только в совершенстве освоил ионный привод и генераторы пространственной деформации, но и отработал многие часы в скафандре, на корпусе. Там черное небо обволакивает со всех сторон и голосом сирены обещает унести в бесконечность.

Поначалу мне сильно доставалось от старожилов кубрика — пока седой жилистый механик не показал пару простых приемов, которые избавили меня от амплуа чучела для битья. Старый боец как-то едва не стал чемпионом флота своей родной планеты, и метод его был прост: он выбивал из меня пыль усерднее других, пока в один прекрасный день я сам не пустил ему кровь из носа; мне выдали диплом и оставили в покое.

Я выучился стоять вахты три часа через три, пить таинственное пойло, не переводившееся среди звезд на любом отдалении от последнего порта, а также изучил семьдесят одну игру колодой в сто четыре карты; колоду эту изобрели во времена незапамятные. И во всех портах на мои вопросы отвечали одинаково: никаких гномов за последние пять тысяч лет. Еще вернее — никогда…

Только на планете Унрисс, в библиотеке, что и сама походила на музейный отдел древностей, отыскал я изображение гнома — или разумное подобие. Рисунку сопутствовал краткий текст на незнакомом языке, но библиотекарь смог перевести, хотя и не без труда. Создание называлось х'иак, происходило с планеты того же названия и считалось вымершим. О координатах мира х'иак скупое сообщение умалчивало.

Мои средства, достаточные для скромного существования на Инсиро, вскорости иссякли. Расходовал я их бережно, мало-помалу наполняя матросский сундучок; в числе прочего приобрел проектор сновидений с коллекцией записей, надежный бластер и гражданскую одежду, в какой не стыдно показаться на берегу. Любую запись по судовождению или эксплуатации силовой установки я изучал самым прилежным образом и через два года получил звание механика силовой установки второго класса. Звание позволяло занять должность главного механика резерва на больших кораблях, где бывает запасной состав. Это была серьезная ступенька, вроде как с китайской джонки на пароход. Теперь я мог служить на кораблях дальнего следования, больших и быстрых.

Прослужив шесть месяцев на борту линейного крейсера, перестроенного в торговое судно, я остался в порту на планете Лхиза. Три месяца я занимался самоподготовкой, изыскивая возможность добраться до сектора Галактики, известного под названием Коса. Непростая задача, поскольку старые и сравнительно тихоходные корабли Восточного Рукава нечасто ходят так далеко. Но Коса — серьезный, длинный шаг в сторону Зериды. Оттуда по-прежнему не одна тысяча световых лет до цели, но все же…

В конце концов я нанялся на пассажирский лайнер, зафрахтованный правительством Агасса для перевозки рабочих-иммигрантов. Возиться с обитателями мира, понятия не имеющего о межзвездных перелетах, не хотелось, но мне предложили должность главного механика, и старая лохань шла далеко и в нужном направлении! Нельзя было не согласиться.

Корабль действительно был старый, как и большинство звездолетов, обслуживавших Рукав, но большой и роскошный. Главному механику полагалась отдельная каюта, и впервые Эврика могла спать у меня в ногах, как на берегу. После нескольких недель переборки, доводки и обучения машинной команды громоздкая, старинная силовая установка заработала как часы. В дальнейшем все шло гладко, скучно и не без приятныхминут, как и полагается в длинном рейсе.

Моим вахтенным помощником был Омму — крепкий, средних лет мужчина с квадратной челюстью и зеленоватой кожей, характерной для обитателей миров класса С1. Выслушав мою историю о гномах, он рассказал, что много лет назад ему довелось повидать похожий корабль с обшивкой цвета старой меди. Появившись неизвестно откуда и дрейфуя по кометной орбите в принадлежащей Косе системе Гури, корабль представлял собой помеху судовождению; Омму высадился на нем в составе команды взрывников. Вместе с товарищем, в нарушение инструкций, они отыскали отверстие в борту и проникли внутрь. Корабль погиб очень давно, и от экипажа мало что осталось, но Омму подобрал сувенир. Эффектный сувенир и не такой уж мелкий, чтобы многие годы хранить в матросском сундучке: стопка серебряных чашечек с петлей в основании и коротким стержнем на другом конце.

— Это самое, — сказал я, чувствуя, как шевелятся волосы на голове.

На Гэре 28 в меня стреляли не совсем из такого оружия, но родство не вызывало сомнения.

Я хотел знать как можно больше, но Омму не помнил подробностей. После долгих уговоров и бутылки самогона, произведенного в машинном отделении, корабельный психолог согласился опросить его под гипнозом, а казначей отыскал в списке пассажиров ксенолога. Этот не заставил себя долго уговаривать.

В состоянии гипнотического транса Омму вновь пережил подход к дрейфующему кораблю со стороны солнца. Мы последовали за ним в лабиринт внутренних помещений; мы стояли рядом, когда он взял в руки диковинное орудие убийства, потревожив останки х'иака.

Психолог трижды заставил Омму пережить эпизод, опрашивая его вместе с ксенологом; под конец тот насквозь вымок от пота. Мне казалось, я действительно побывал на брошенном корабле вместе с ним.

Ксенологу не терпелось обратно в каюту, поработать с материалом, но я убедил его дать краткое резюме.

— Корабль характерен для культуры, называемой «группа х'иак», — сообщил он. — Эхинодермы, или колючепокровные, х'иак происходят откуда-то с задворков Галактики; некоторые даже утверждают, что они пришли со звездного скопления по соседству, предположительно Малого Магелланова Облака. Немногие документированные контакты с людьми и другими высокоразвитыми расами позволяют предположить, что для менталитета х'иак характерен шизоидно-аккретивный уклон…

— Можно простыми словами? — попросил Омму.

— Шизоидно-аккретивные черты подразумевают значительную степень распада социальных механизмов, — объяснил ксенолог.

На этом он не остановился и говорил еще довольно долго. Упрощенное объяснение оказалось, на мой вкус, не лучше подробного, о чем я так прямо и сказал.

— Послушайте! — Ксенолог был маленьким, но задиристым человечком. — Вы требуете, чтобы я делал далеко идущие выводы из недостаточных данных, рискуя моей профессиональной репутацией…

— Ничего подобного, сэр! — Я постарался успокоить его, как мог. — Просто мне хотелось бы оказаться как можно лучше подготовленным — при следующей встрече…

— М-м-м… Тревожность и неуверенность в будущем, я бы сказал. Полагаю, их родной мир погиб в катастрофе глобального масштаба, вместе с большей частью населения. Что это может значить для расы, стремящейся к выживанию любой ценой, вопрос открытый. На вашем месте я бы ожидал столкнуться со сложной системой фобий: боязнь высоты, замкнутого пространства, возможен символический фетишизм… Ну и разумеется, синдром грубияна: покажите, что вы сильнее, и они подчинятся беспрекословно. Проявите слабость, и вы погибли.

Успокоившись на достигнутом, я оставил ксенолога в покое. Омму позволил мне разобрать диковинное ружье; не скажу, чтобы я много узнал о его создателях. Корабельная рутина вступила в свои права: отрегулировать деформационные генераторы, проследить за порядком, чтоб в машинном отделении все блестело… Я выиграл немного денег в тикаль, потом проиграл в рево; а в один прекрасный день, в свободное от вахт время, меня выбросило из койки. Проснулся я на полу, под вой Эврики и грохот колоколов громкого боя.

5

Когда я добрался до машинного отделения, затрясло до того скверно, что невозможно было выпустить поручни из рук.

— Нет связи с ходовой рубкой! — прокричал Омму.

Подобравшись к экрану интеркома, я сумел связаться с вахтенным штурманом. Размазывая кровь по лицу, он успел только объяснить, что носовая оконечность уничтожена в результате столкновения с неизвестным объектом; затем экран погас навсегда.

Новый удар бросил нас на палубу, закружившуюся, как сошедшая с ума карусель.

— Неуправляемое вращение! — крикнул я. — При таких ускорениях корпус разорвет! Всем на шлюпочную палубу — это приказ!

Я сам помог бледному как мел от внутренних травм электрику Рузи добраться — то по палубе, то по потолку — к нашей шлюпке. Дверь шлюпочного ангара была открыта, корма шлюпки снесена, а по палубе размазало какого-то несчастного… Приказав своим людям пробиваться к соседней шлюпке, я подхватил Рузи под мышки — но тот был уже мертв.

На шлюпочной палубе царило смятение. Отобрав пистолет у какого-то тощего старика, размахивавшего им без толку, я выстрелил поверх голов. Никто не заметил. Тогда, построившись в боевой порядок, мы вместе с Омму и несколькими членами экипажа пробились к соседнему ангару. Пока остальные держали на расстоянии обезумевших от ужаса пассажиров, Омму открыл дверь. Прижав уши и хлеща хвостом, Эврика не отходила от моих ног.

— Построй-ка их по порядку! — приказал я Омму. — Кто будет лезть вперед, пристрелю! — пообещал я.

Спустя две секунды обещание пришлось исполнить. На меня бросился разъяренный бык не меньше двухсот фунтов весом, но стоило мне прострелить в нем дыру, остальные проворно отступили. В шлюпку, рассчитанную на пятьдесят пассажиров, набилось уже восемьдесят семь человек, когда по коридору пронесся огненный смерч. Омму едва успел втащить меня внутрь; я рухнул прямо на колени толстой женщины и рыдающего, как ребенок, мужчины средних лет. Мимо прошмыгнула Эврика, и люк закрылся. Пробравшись вперед, я опустил большой красный рычаг, и после чувствительного пинка навалилась тошнотворная невесомость. Мы покинули пусковую шахту и были теперь предоставлены сами себе.

6

На небольшом экране в крошечной, два на четыре фута, пилотской кабине медленно, как гигантский бумеранг, вращался изуродованный корпус корабля. Мелкие обломки лениво разлетались по спирали, вдоль разрывов обшивки сверкал огонь — там где перебитые трубопроводы выбрасывали в пространство химическое горючее и окислитель. На моих глазах отвалилась корма; наружу выплеснулась новая волна мелких обломков и крохотных человеческих фигурок, лопавшихся в вакууме, как мыльные пузыри. Затем полыхнуло в центральных отсеках, и, когда дым рассеялся, не осталось ничего, кроме раскаленного фрагмента кормы и медленно расширяющегося облака пыли.

— Еще какие-нибудь шлюпки стартовали? — спросил я.

— Я не видел, Билли…

— Пять тысяч человек!.. Пять тысяч человек было на борту этой шаланды! — не выдержал я, — Не могли же только мы остаться!..

Я будто думал воскресить погибших, убедив Омму, что такого не могло случиться.

— У нас здесь раненые, — сообщил механик по имени Лас, с трудом просовывая голову в кабину. — Кто-нибудь скажет, где мы?

Ближайший мир — Сиок. Код — голубой, что значит — необитаемая и непригодная для жизни планета. Навигационный экран действовал исправно…

— Один маяк, и только, — сказал Омму, — Большая сосулька.

Мы проверили все как полагается. В радиусе светового года ничего лучше.

— Сиок, стало быть, — заключил я. — Ладно, оценим наши возможности.

Я первым выбрался в центральный безгравитационный коридор — жилые отсеки сидят на нем, как зерна на кукурузном початке. Народу в каждый набилось много больше, чем положено, в основном — женщины и дети. Может, в гибнущих пассажирах проснулся рыцарский дух, а может, Омму проследил… Не знаю. И я не был уверен, что так лучше.

Крупный мужчина в дорогом костюме — или в том, что от него осталось, — выплыл в коридор. Он явно ждал, когда я подтянусь поближе.

— Я — Тилл Огнат, член Агассийского конгресса, — объявил он. — Как старший по положению, я принимаю командование на себя. Вы, я так понимаю, экипаж. Отлично! Для начала просканируйте окружающую область пространства и представьте на рассмотрение пять возможных вариантов высадки. Потом…

— Главный механик Дейнджер, — представил меня Омму, принимая игру. — Старший по званию член экипажа.

Конгрессмен Огнат смерил меня взглядом.

— Отдайте оружие! — потребовал он, протягивая широкую холеную ладонь.

— Пожалуй, оставлю, — уклонился я. — Буду признателен за помощь, конгрессмен.

— Вы меня, наверное, не поняли. — Тилл Огнат картинно сдвинул брови. — Как член планетарного конгресса Агасса, я…

— Командование принимает старший по званию член экипажа, — отрезал Омму. — Ползите обратно в отсек, мистер, пока не стали субъектом космического права.

— Вы говорите о праве мне? Да вы… — Тилл Огнат умолк, потрясенный.

— Когда вы понадобитесь, конгрессмен, я обязательно дам знать.

Мы с Омму не стали дожидаться, когда к высокому сановнику вернется дар слова.

7

Шлюпка оказалась в отличном состоянии, при полном комплекте оборудования и припасов — из расчета на пятьдесят человек, у которых было время уложиться и проследовать на борт, как подобает леди и джентльменам. Конгрессмен Огнат пожаловался формально на присутствие животного на борту, но сочувствия ни в ком не нашел. Ему просто не дали договорить; все сочли, что живой талисман на борту — непременно к счастью. К тому же Эврика не отличалась прожорливостью и не занимала места, на которое мог бы претендовать человек. Из раненых двое умерли в первый же день, трое — в течение недели. Мы выбросили их через шлюз и сомкнули ряды.

Для благопристойности на борту места практически не было. Щепетильным натурам ничего не оставалось, кроме как терпеть. Один мужчина выбил другому зубы пряжкой ремня — тот, видите ли, наблюдал, как его жена обтирается мокрой губкой. Пострадавший смотрел не один — в компании еще десяти человек. Выбора у них, сказать по правде, не оставалось, разве что зажмуриться покрепче. Двое суток спустя ревнивца нашли парящим в центральном коридоре, с раздавленным горлом. Никто особо по нему не убивался, даже супруга.

Через двести шестьдесят девять часов после отделения от гибнущего корабля мы заходили наконец на посадку. С высоты пятисот миль планета Сиок больше всего напоминала гигантский снежок.

Таким образом, мне впервые в жизни представился случай посадить атмосферный челнок. Хоть я много работал и старательно тренировался, в реальной жизни все оказалось не так. Конечно, автоматика почти все делала сама, требуя лишь изредка принимать отдельные решения, но мне хватило и этого: я сделал неправильно все, что мог. После четырех часов немилосердной тряски я уронил шлюпку на ледяное поле в кольце горных вершин — в четырехстах милях от маяка.

Глава 6

1

Посадка стоила нескольких разбитых носов (включая мой собственный), пары сломанных рук и разрыва обшивки футов десять длиной, куда немедленно ворвался морозный воздух, но это было не самое страшное. При ударе полностью разрушился отсек основного оборудования в носовой части; силовую установку целиком выбросило на лед через пробоину. Отныне у нас не будет ни тепла, ни света, ни связи… Конгрессмен Огнат высказал вслух все, что думал о моих пилотских способностях. Печалился я недолго: Омму скоро доказал конгрессмену, что тот умеет водить челнок еще хуже.

Температура за бортом оказалась десять градусов ниже нуля: теплый день для планеты Сиок. Далекое маленькое солнце угрюмо светило на стальном небе, заливая серым светом наступающего шторма неровный ледник, упирающийся в голубые горы на расстоянии нескольких миль. Конгрессмен Огнат заявил, что теперь, на твердой земле, он по праву принимает командование и что немедленно будут приняты все необходимые шаги к спасению. Какие шаги, он объяснять не стал. Передавать кому бы то ни было командование я не планировал, пока длится чрезвычайная ситуация; конгрессмен даже позволил себе несколько крепких выражений по этому поводу, но пистолет покуда оставался у меня…

Пассажиры непрерывно жаловались на холод, скудный паек, воду из регенератора, ушибы и многое другое. В пространстве хватало сознания того, что они живы, но теперь, на твердой земле, должно было наступить немедленное облегчение… Отозвав нескольких человек в сторону, я сообщил:

— Отряд под моим командованием отправится к маяку.

— Отряд? — выразил недоумение конгрессмен. — Все пойдут! Только держась друг за друга, можем мы надеяться выжить!..

— Пойдут десять человек, — сказал я. — Остальные будут ждать здесь.

— Оставите нас умирать от голода и холода среди этих обломков? Неслыханно! — провозгласил Огнат.

— Вас не оставлю, конгрессмен, — успокоил я. — Пойдете с нами.

Такой вариант ему тоже не понравился. Он сказал, что ему надлежит быть вместе с народом.

— Мне нужны самые сильные, не слишком оголодавшие люди. Рюкзаки поначалу будут тяжелыми — отстающих мне не надо.

— Почему тогда не вы двое? — Тилл Огнат указал большим пальцем на Омму.

— Мы берем половину запасов продовольствия. Кто-то должен их нести.

— Половину запасов? На десять человек? То есть семьдесят с лишним женщин и детей должны довольствоваться другой половиной?..

— Именно так, — кивнул я. — Отправляемся немедленно, пока у нас есть несколько часов до заката.

Через полчаса к выходу был готов весь отряд, включая кошку. Холод, судя по всему, не беспокоил ее совершенно. Рюкзаки получились слишком тяжелые, но скоро станет гораздо легче.

— Где ваш рюкзак, Дейнджер? — спросил конгрессмен Огнат.

— Мне не полагается, — ответил я.

Спасательная шлюпка осталась под командой механика с растянутым запястьем; когда через час я оглянулся, позади лишь тускло сияло ледяное поле.

2

До заката удалось пройти пятнадцать миль. Когда мы разбили лагерь, послышались жалобы на скудный паек, а кто-то возмутился, что еду скармливают кошке. Тилл Огнат еще раз предложил себя в лидеры, но без особого успеха. Через пять часов, еще до рассвета, я всех разбудил; с трудом шевеля посиневшими губами, один человек пожаловался на неполадки в термокостюме. Я отправил его обратно, распределив припасы между остальными.

Дорога стала неровной и шла теперь в гору, сквозь толщу льда повсюду пробивались острые скалы — нужно было внимательно смотреть под ноги. Через десять миль пришлось объявить полуденный привал.

— В таком темпе нам хватит десяти суток! — провозгласил конгрессмен Огнат. — Рацион можно увеличить вдвое. Наших запасов хватит на сорок дней!..

Многие его поддержали, но я не разрешил. После обеда, прошедшего в молчании, и десятиминутного отдыха мы двинулись дальше. Отойдя в конец колонны, я присмотрелся к людям. Тилл Огнат, несмотря на вечное недовольство, уверенно шел впереди, а вот двое других поспевали с трудом; одному явно причинял неудобство рюкзак. Выяснилось, что у него сильно ушиблено плечо, еще со времени посадки. После жесткого выговора я отправил его обратно к шлюпке.

— Если кто-то еще хочет быть героем, не думая об остальных, признавайтесь сейчас! — потребовал я.

Никто не захотел говорить, и мы двинулись дальше. Восемь человек из десяти, и только двадцать четыре часа, как вышли…

Карабкаться с каждым часом становилось все труднее. Ночь застала нас выбившимися из сил, на полпути к перевалу. Омму сказал, что рюкзаки слишком тяжелы.

— Скоро будут легче, — ответил я.

— Ты бы увидел это моими глазами, если бы пришлось нести свою долю.

— Потому-то мне рюкзак и не нужен, — объяснил я.

Мы провели скверную ночь под прикрытием ледяного тороса; по моему приказу регуляторы термокостюмов были выставлены на минимум. Нас засыпало снегом, и на рассвете пришлось откапываться.

К полудню мы перевалили через хребет, а к наступлению темноты стояли у подножия следующего. До сих пор в ход шли силы, накопленные в покое; теперь начинало сказываться утомление. Поутру двоих удалось поднять только с трудом, а через час один потерял сознание. Я оставил им рюкзак с припасами и шанс вернуться к шлюпке. К наступлению темноты мы преодолели семьдесят пять миль.

Дни уходили за днями, сливаясь друг с другом. Когда один из нас поскользнулся на краю глубокой расселины и навсегда исчез вместе с поклажей, осталось пятеро: я, Омму, Огнат, пассажир по имени Чьюм и Лас — один из моих механиков. Под масками наши лица заострились, а глаза сверкали нездоровым блеском, но зато слабых среди нас теперь не было…

В полдень, при раздаче пайка, конгрессмен Огнат ревниво следил за моими руками.

— Так я и думал! — Его сочный баритон теперь больше походил на воронье карканье. — Видите, что он делает? — захрипел конгрессмен, обращаясь к тем, кто растянулся на льду, используя каждую секунду привала. — Стоит ли удивляться, что ему лучше всех? Двойной рацион, для себя — и для кошки!

Все вскочили — вернее, присели, глядя на меня.

— Это как? — спросил Омму. — Он правду говорит?

— Обо мне не беспокойтесь, — посоветовал я. — Ешьте, что дают, и отдыхайте как следует. Нам почти триста миль идти.

— Пора удвоить паек для всех. — Омму поднялся на ноги, двое других внимательно смотрели.

— Когда будет пора, я скажу.

— Огнат, открывай мешок и доставай вторую порцию! — потребовал Омму.

— Только прикоснись к рюкзаку — пристрелю, — предупредил я. — Ложись и отдыхай, Омму.

Некоторое время на меня смотрели молча.

— Тебе больше не стоит спать слишком крепко, Дейнджер, — сказал Омму.

Обед прошел в молчании. В молчании же мы двинулись дальше. Я теперь шел последним, ни на секунду не расслабляясь. Не могу позволить им никаких глупостей: леди Рейр на меня рассчитывает.

3

На середине пути я по-прежнему чувствовал себя здоровым и достаточно сильным. Огнат и Чьюм шли в паре, помогая друг другу на тяжелых участках пути, Омму держался Ласа. Со мной без необходимости никто не заговаривал; кошка нередко шла далеко в стороне — возможно, искала какую-нибудь поживу.

Установился твердый порядок, и очередной переход ничем не отличался от предыдущего. Мы вставали на рассвете, проглатывали паек и шли вперед. Хороший результат сегодня — две мили в час, и пейзаж никогда не меняется, будто топчемся на месте. Где-то на пятнадцатый день, когда, по моим расчетам, за спиной осталось двести пятьдесят миль, я увеличил паек. Следующие два дня мы шли немного быстрее, потом потеряли темп. Участились падения, и не только из-за сложного рельефа — люди дошли до предела своих возможностей. На полуденном привале я приказал увеличить подогрев термокостюмов до среднего; Огнат и Чьюм переглянулись. Оказалось, у обоих подогрев установлен на максимум.

— Чего бы ты хотел, Дейнджер? — пожал плечами Омму. — На таком пайке они могли замерзнуть насмерть.

На следующий день тепловой аккумулятор Чьюма вышел из строя. Чьюм продержался час, потом рухнул и уже не мог встать. Я осмотрел его: кожа до самых колен побелела, ноги одеревенели и стали холодными, как лед.

Устроив для него палатку, мы оставили еды на две недели и пошли дальше. Конгрессмен Огнат сказал, что на суде мне придется отвечать и за это.

— Если мы не дойдем до маяка, не придется, — напомнил я.

Двумя днями позднее Огнат попробовал напасть, пока я спал. Меня разбудил громкий хруст: конгрессмен не догадывался, что я перед сном рассыпаю вокруг ледяные кристаллы, растущие у подошв ботинок, — в качестве меры предосторожности. Откатившись в сторону, я выиграл несколько секунд, но вряд ли бы мне это помогло, если бы не Эврика. Кошка сбила конгрессмена с ног и зашипела ему в лицо, разинув зубастую пасть. Когда Лас и Омму прибежали на шум, мне пришлось вынуть пистолет.

— Пайки! — потребовал Огнат. — Делим на четыре части, поровну на каждого!

Я решительно отказался. Омму рассказал, что он сделает, поймав меня без пистолета; Ласу было интересно, не желаю ли я пристрелить кошку, которая взбесилась и нападает на людей. Когда все выговорились, я просто отправил людей вперед. После полудня Омму упал и больше не мог подняться. Взяв его рюкзак, я приказал Ласу помогать товарищу, но через час оба окончательно обессилели. Пришлось объявить внеочередной привал. Выдав тройной паек, я упаковал оставшиеся припасы в два рюкзака. Один взял себе, другой взвалил на конгрессмена Огната, несмотря на возражения.

Следующий день выдался нелегким. Дорога снова стала хуже; Тилл Огнат с трудом выдерживал вес рюкзака, куда более легкого, чем в начале пути. Омму и Лас по очереди помогали друг другу встать на ноги; порой трудно было понять, кто кого ведет. Пройдя восемь миль, мы остановились на ночь. На другой день удалось пройти только шесть миль, потом пять, а на следующий день, через час после восхода солнца, конгрессмен Огнат споткнулся и растянул лодыжку. К этому времени мы покрыли расстояние в триста шестьдесят миль.

— Устроим лагерь, — сказал я. — Лас, Омму — потребуются ваши руки.

Сфокусировав луч термоэлектронного пистолета до предела, я вырезал из слежавшегося снега полдюжины кубов со стороной в один фут. Получив приказ уложить их по кругу, Омму лишь диковато глянул на меня.

— Сошел с ума наконец, — объявил он. — Послушайте, бросимся вместе! Не застрелит же он троих?..

— Мы построим укрытие, — пояснил я. — Посидите в тепле, пока я не вернусь.

— О чем это он? — просипел Лас, пробуя зайти мне за спину; я с досадой отмахнулся.

— Для вас поход окончен. Огнат идти не может; вас двоих хватит на несколько миль, но зачем?.. Втроем целее будете.

— Куда ты собрался? — Конгрессмен Огнат сумел только приподняться на локте. — Так вот, просто — бросаешь нас здесь?

— С самого начала так и задумано, — прошептал Лас, потерявший голос пару дней назад. — Использовал нас как вьючных мулов, а теперь, когда мы сделали свое дело, бросает подыхать.

В течение следующих десяти минут только Омму не тратил воздуха на проклятия. Рухнув на снег, он смотрел, как я выкладываю первый ряд снежных кирпичей. Полюбовавшись на десятифутовый круг, я нарезал еще снежных блоков. Когда подошел к концу третий ряд, Омму молча поднялся на ноги и взялся конопатить щели рыхлым снегом.

На строительство иглу потребовалось два часа, включая шестифутовый входной тоннель и санитарную траншею в сторонке.

— Мы же замерзнем! — Конгрессмен Огнат чуть не плакал. — Термокостюмы выдохнутся, и все…

Я выложил на снег все продукты, собрав себе легкий рюкзак.

— Вот! — Конгрессмен брезгливо посмотрел на невысокую пирамидку консервов. — Нам, как всегда, ничего! Мы тут сдохнем с голоду, а он будет обжираться.

— Если умрете от голода, значит, не успеете замерзнуть. Втащили бы вы его внутрь, — посоветовал я Омму и Ласу.

— Не знаю, как у него выйдет обожраться, — заметил Омму. — Нам он оставил вдвое больше, чем себе.

— Как?.. А где же его заначка?

— А что мы, по-твоему, едим всю неделю? — фыркнул Омму. — Заткнись, Огнат. Слишком много треплешься.

Вместе мы втащили конгрессмена в иглу. Стены внутри светились мягким золотистым светом, и было уже теплее, чем снаружи. Покинув своих товарищей, я в компании Эврики пошел туда, где оставалась надежда найти маяк.

Рюкзак тянул на десять фунтов — три дня на половинном пайке. Сохранить физическую форму, кажется, удалось; за два дня вполне можно дойти до маяка, если не изменит удача.

Удача, однако, не торопилась. До заката я прошел десять миль, лег спать голодным, установив подогрев на минимум. К исходу следующего дня за спиной оказались последние сорок миль, но впереди по-прежнему сверкал ледяной горизонт. Маяк, если верить карте, установлен на пригорке высотой в сто футов и виден по крайней мере за двадцать миль. Еще один день пути, не меньше.

В конце второго дня я тщательно проверил записи в журнале, но даже если считать каждый дневной переход по минимуму, мне все равно полагалось быть у цели. Этой ночью пропала Эврика.

С утра начали подгибаться ноги; прикончив последнюю банку консервов, я выбросил опустевший рюкзак. Термокостюму тоже осталось недолго: меня постоянно трясло от холода.

Ближе к вечеру я снова увидел Эврику, красивым прыжком перелетевшую трещину в поверхности ледника. Может, ей удастся найти пищу? Желаю тебе успеха, девочка. На закате я неудачно упал и ушибся так сильно, что с трудом дополз до ближайшего валуна — укрыться от ветра на ночь.

С рассветом дела пошли совсем скверно. Я не сомневался, что маяк где-то рядом, но приборы моего костюма не позволяли его засечь. Направление можно было выбирать наудачу, и я пошел на восток, где за низкими облаками тускло светило солнце. Когда отказались служить ноги, я пополз, но скоро не стало сил и ползти. Аккумулятор термокостюма гудел, предупреждая о скорой и окончательной разрядке, но мне это не казалось важным. Я уже не чувствовал ни голода, ни холода, ни усталости. Плавать в теплом, золотом море было хорошо. Такая же золотистая кожа у леди Рейр, лежащей на сухом песке под жарким солнцем Гэра 28… Леди Рейр… В плену сейчас, и кто, кроме меня, ей поможет?

Шатаясь, я встал на ноги. Выбрав ближайший камень, подошел вплотную, на что ушли последние силы. Упав, я обнаружил под носом собственные следы. Забавно, правда? Когда я отсмеялся, было уже темно. И холодно. Послышались голоса…

Голоса стали громче, в глаза ударил свет; надо мной кто-то стоял, а рядом — рядом сидела Эврика, умываясь.

4

Омму и Огнат остались живы и здоровы. Не желая сидеть в иглу, Лас ушел, чтобы исчезнуть навсегда. Чьюм умер от гангрены, но из четырех человек, отправленных мной обратно к шлюпке, выжили трое. Из тех, кто остался на месте, не погиб ни один человек. Позднее мы узнали, что покинуть корабль удалось только нашей шлюпке. Причина катастрофы так и осталась неизвестной.

Поднялся на ноги я быстро, за день или два. Экипаж маяка был только рад перерыву в однообразной рутине; нам охотно предлагали все самое лучшее. Еще через пару дней прибыл корабль, чтобы отвезти нас в цивилизованные места.

На Агассе меня долго допрашивала грозная комиссия, задавая вопросы с пристрастием. Уже стало казаться, что я во всем виноват, но в конце концов меня оправдали и даже оплатили в скромном объеме путевые расходы.

За дверями зала заседаний комиссии я встретил конгрессмена Огната.

— Насколько я понимаю, вам досталось скромное вознаграждение — и намек, что чем меньше вы будете распространяться о катастрофе, тем лучше.

— Ну, можно и так сказать…

— Дейнджер, я всегда считал себя человеком с принципами. На Сиоке я ошибался, и теперь я ваш должник. У вас есть планы на ближайшее будущее?

Ознакомившись с моими планами, Тилл Огнат посмотрел на меня с интересом:

— Полагаю, это не вся история — но не вижу повода для праздного любопытства…

— Отчего же, мистер конгрессмен. — Историю я рассказал за обедом, который почти стоил тридцати суток в ледяной пустыне.

Выслушав мой рассказ, Тилл Огнат покачал головой:

— Дейнджер, а вы хоть представляете, сколько времени нужно добираться до Зериды вашим способом — нанимаясь с одного корабля на другой или зарабатывая деньги на билет?

— Довольно долго.

— Дольше жизни, при тех доходах, на которые вы можете рассчитывать.

— Не стану спорить.

— Дейнджер, я политик и практик. Романтические экспедиции — не по моей части. Но вы спасли мне жизнь, и я хотел бы вернуть долг — насколько это возможно. В моей власти предложить вам командование собственным кораблем — в рамках очень непростой миссии. В случае успеха вы получаете больше, чем можно заработать за двадцать лет в машинном отделении!

5

Подробности мне объясняли четыре холеных джентльмена на террасе под крышей здания этажей в двести высотой. Роскошь обстановки соперничала с блеском огней ночного города, сиявших миль на пятьдесят во все стороны. Конгрессмен Огнат при встрече не присутствовал; говорил по большей части один и тот же джентльмен, остальные слушали.

— Задача, которую мы хотели бы вам поручить, требует незаурядного мужества и умения рассуждать безошибочно. Кроме того, человек не должен быть связан ни семейными узами, ни обязательствами противоречивого характера. Меня уверили, что вы обладаете нужными качествами в полной мере. Упорство, здравый смысл и личная честность приведут к успеху; в случае провала вас ожидает мучительная смерть в полном одиночестве. Помочь вам никто не сможет.

Молчаливая девушка принесла поднос с бокалами. Отхлебывая понемногу, я слушал дальше.

— В последние десятилетия коммерческие интересы Агасса страдают от недобросовестной конкуренции со стороны негуманоидной цивилизации, называемой Риш. Характер деловой активности иерархии Риш заставляет подозревать цели, выходящие за пределы торговой экспансии. До сих пор, однако, нам ни разу не удалось внедрить в иерархию наблюдателей.

— Иными словами, от ваших шпионов не было никакого толку.

— Совершенно верно.

— На что же вы надеетесь в моем случае?

— Вы достигнете пределов иерархии Риш открыто и официально. Продвижение одинокого агассийского корабля будет сопровождаться благожелательным вниманием средств массовой информации. Ришианцам не удастся сохранять видимость дружелюбия, препятствуя вашей миссии. Вы просто нанесете визит доброй воли в Хай-Илиат, столицу иерархии, в качестве торгового представителя.

— Знаете, я ничего не смыслю в шпионаже. Когда я туда доберусь — если доберусь, — что мне делать?

— Ничего. Ваш экипаж будет состоять из хорошо подготовленных специалистов.

— Зачем тогда нужен я?

— Именно потому, что вы не специалист и не имеете за плечами академической карьеры. Вы выжили в пространстве во время катастрофы; может, сумеете выжить и среди ришианцев.

Как просто. После года работы меня ожидает целое состояние — когда вернусь. От названной суммы голова пошла кругом. Конгрессмен Огнат ошибся: не двадцать лет беспорочной службы, а все сорок.

— Согласен, — кивнул я. — Думаю, правда, что вы бросаете деньги на ветер.

— Оплата производится только в случае возвращения. То есть когда миссия фактически окупится.

6

Корабль, доставшийся мне, построили тысячу двести лет назад, и с тех пор никто не давал ему отдыха. Древнее, покрытое шрамами торговое судно стартовым весом пять тысяч тонн одиноко стояло в ремонтном ангаре. Если бы здесь рыскали ришианские агенты, им не удалось бы найти ничего подозрительного. Ни силовой брони, ни аппаратуры сверхсветовой связи, ни сверхтяговых агрегатов — ничего, кроме древних деформационных генераторов, стандартного навигационного оборудования и трюма, доверху набитого программными перфолентами для промышленных автоматов. Команда моя на шпионов нисколько не походила: двое юношей со скошенными подбородками и выражением вспугнутой невинности в глазах, один средних лет джентльмен, будто решивший сбежать от стареющей жены, и молчаливый рослый медведь с телосложением грузчика и тоскливыми голубыми глазами.

Две недели я заполнял пробелы в образовании, впитывая, как губка, учебные гипнозаписи. Стартовали мы незадолго до рассвета, без каких-либо торжественных мероприятий, как и подобает грузовому судну. Эврика осталась у одной лаборантки из учебного центра летного состава; может, потому я и не сомневался в успехе.

Первые несколько недель я наслаждался новой для меня ролью капитана. Ничто не сравнится с удовольствием иметь под ногами собственную палубу, даже если это старая посудина вроде «Джонго». Моя команда молча смотрела, как я, надев скафандр, собственными руками вывожу буквы на носу. Идея назвать корабль каким-то собачьим именем явно показалась странной.

Первая посадка прошла без недоразумений. Я вышел на контакт с импортерами, назвал свою цену, избавился от груза и приобрел новый, как полагается. Моя лихая команда в это время знакомилась с достопримечательностями порта. Много ли они там нашли, я не спрашивал, полагая, что не в знаниях счастье.

Посещая незначительные малонаселенные миры, мы понемногу продвигались вдоль Косы в сторону юга Галактики, где жизнь не бьет ключом, а центральные звездные скопления на экранах уже не слепят глаз.

Лон, Банун, Острок и два десятка миров, похожих друг на друга, как городки на Среднем Западе… Но наступил день, когда на экранах возникла ничем на первый взгляд не примечательная планета. Пять месяцев мы продвигались на ощупь к заветной точке на звездных картах — к месту, где я сложу голову, стоит мне совершить единственную ошибку, — к столице иерархии Риш.

7

В порту Хай-Илиат было тесно от сверкающих лайнеров отовсюду: из миров Косы и даже из центра. Миля за милей шли посадочные площадки, где звездолеты стояли гордые и холодные, как ассирийские цари. От площадки, куда нас посадила диспетчерская служба, до центрального здания путь неблизкий, даже на портовом каре. Меня так очаровал купол в милю диаметром, состоящий из невесомых ребер с полупрозрачным кружевом между ними, что я не заметил ришианского представителя. Кому-то из членов экипажа пришлось толкнуть меня под локоть. Ага… Устрица на тонких ножках в дубленой коже вместо раковины. Жужжание и щелчки исходили, похоже, из медальона, висевшего на передней створке. Вскоре до меня дошло, что диалект, на котором разговаривает устрица, не так уж непонятен.

— Недавно с Окраины, ребята? Пройдемте вон туда: пустяковые формальности, не займет и скврта.

Сколько будет один скврт, никто из нас не знал, но отказываться от приглашения мы не стали. В помещении, напоминавшем узкий коридор с высоким потолком, горел слишком яркий свет и было тесно от людей, ришианцев и представителей нескольких рас, для меня незнакомых. Усадив на низенькие табуретки, хозяева велели нам вложить руки в какие-то окошки, принялись светить в глаза и оглушать резкими звуками. В чем бы испытание ни состояло, мы его, надо полагать, прошли. Таможенник вывел нас в небольшую загородку без крыши и произнес речь:

— Добро пожаловать, парни, в наш великий город и в наш прекрасный мир! Вы теперь гости иерархии Риш. В гостиницах вам предоставят питание, соответствующее вашему метаболизму; если понадобится помощь, достаточно обратиться на ближайшую станцию гражданской безопасности, обозначенную белым шестом. И должен вас официально предупредить: любой недружественный акт в отношении иерархии Риш подлежит немедленному пресечению, а совершивший его будет наказан по всей строгости закона. Желаю вам приятного пребывания в наших краях. Осторожно, здесь ступенька.

Чиновник нажал на скрытую кнопку и сделал приглашающий жест; в стене открылся проем — можно выходить на улицу…

Часом позже, после ионного душа и бокала чего-то местного в баре, я решил прогуляться по Хай-Илиату. Прекрасный город: ослепительно белая мостовая, крутые башни, изразцовые площади с фонтанами, взлетающими на сотню футов, — и ришианцы, стайками катящиеся на крошечных одноколесных мотороллерах. Попадались также люди и представители других рас, примерно поровну; местные не обращали на них особого внимания, разве что сигналили изредка, требуя освободить дорогу.

Я отыскал прекрасный парк, где оранжевая трава мягче бархата росла под деревьями, стволы которых сверкали серебром, а листья — золотом. В кронах деревьев порхали странные птицы, похожие на бабочек, а по стволам бегали мелкие животные вроде белок в дубленых шкурках. За оранжевым лугом разливалось гладкое озеро, где очаровательные домики стояли над водой на сваях; где-то чирикала негромкая музыка. Мне подумалось, что в жизни шпиона есть свои светлые стороны.

Обратно в гостиницу я собрался ближе к вечеру. На полпути меня окружил отряд из четырех ришианцев на зеленых мотороллерах. У одного была переводильная машинка.

— Капитан Билли Дейнджер, — объявил он писклявым голосом. — Вы арестованы за преступления против спокойствия и порядка иерархии Риш.

Глава 7

1

Тюрьма, куда я попал, оказалась ярко освещенным лабиринтом загородок, тупичков, комнатушек и коридоров, где безликие устрицы изучали меня, невнятно переговариваясь голосами, от которых сильно зудело в ушах. Ориентировку я потерял очень скоро: может, со мной всякий раз говорила одна и та же устрица в одном и том же углу. Хотелось есть, пить и спать, но до сих пор никакие резиновые шланги в ход не пошли, что обнадеживало. В любом городишке на Миссисипи дела могли повернуться хуже.

Через час невразумительных допросов меня привели в каморку вроде телефонной будки, где ришианец с переводильной машинкой на раковине назвался начальником Департамента наказаний и дознаний с применением мер физического воздействия. Звали его Хьюмекой. Мне подумалось, что отличить наказание от дознания будет нелегко.

— Ваше положение очень серьезно, — заверещала переводильная машинка. — Иерархия Риш очень строго относится к неблагонамеренным чужакам! Должен сказать, мне известно, что вас использовали — предположительно, без вашего ведома — с целью доставки на Риш преступников. Выказав добрую волю к сотрудничеству, вы можете избежать наиболее неприятных последствий вашей неосторожности. Предлагаю все рассказать о планах и действиях лиц, прибывших на одном с вами корабле.

— Требую встречи с агассийским консулом! — заявил я.

— Не заставляйте меня тратить время впустую! — возмущенно зачирикала машинка. — В чем состояли задания каждого из четырех агентов?

— Если экипаж арестован, прежде всего хочу видеть моих людей!

— Вы недостаточно хорошо осознаете свое положение, капитан Дейнджер. Здесь я выдвигаю требования!

— Боюсь, ничем не могу помочь.

— Глупости! Я достаточно знаю вашу расу. Ради собственного спасения каждый из вас продаст другого человека, не раздумывая.

— Отчего же тогда вы опасаетесь моей встречи с консулом?

— Опасаюсь? — Наверное, он засмеялся, но в переводе вышло непонятно. — Вы меня убедили. Пожалуйста! Разрешаю встречу с консулом.

Меня перевели в комнатку побольше, где свет не так резал глаза; через минуту появился лысый, как яйцо, человечек в щегольском костюме. Выглядел он загнанным и рассерженным.

— Это вы хотели меня видеть?

Он надел на шею какое-то устройство со специальными отводами к уху и гортани, протягивая мне такое же. Приспособить проводки оказалось несложно.

— Ничего не могу для вас сделать, Дейнджер, — запищал голосок в ухе. — Знали ведь прекрасно, на что шли! Требуя встречи со мной, вы лишь впутываете правительство Агасса.

— Шутить изволите? — Я старался не двигать губами. — Они знали про задание с самого начала! Это утечка информации, и мы так не договаривались.

— Не имеет отношения к делу. Ваш долг — отрицать официальный характер вашей миссии.

— То есть они настолько идиоты, что поверят, будто я шпионю частным образом?

— Не лезьте в дела, которых не понимаете, Дейнджер! Вас и выбрали-то ради политической невинности…

— Оставим легкий треп на потом, мистер консул. Скажите лучше, как вам разрешили со мной встретиться?

— Разрешили? Да меня чуть не под конвоем…

— Вот именно. Это проверка. Им хочется знать, что вы сделаете. Верность своему виду для них имеет первостепенное значение. Уж столько-то я узнал из гипнозаписей еще на Агассе. Каждый раз, когда им сходит с рук казнь человека, ришианцы становятся чуть-чуть храбрее…

— Ерунда! Просто хотите выпутаться из беды любыми средствами.

— Вы уже сделали ошибку, мистер консул, согласившись на встречу. Теперь вы не сможете сказать, будто ничего не знали. Вытащите меня, иначе я расскажу все.

— То есть как? — Моего собеседника, похоже, проняло. — Что вы можете рассказать? Реальное положение дел… — Консул осекся.

— Для начала я расскажу про вас.

— Про меня? А если подробнее?

— Вы являетесь тайным руководителем шпионской сети Агасса здесь, на Рише. Ну и так далее, до чего додумаюсь. Мои измышления имеют даже шанс местами оказаться правдой.

Консул чопорно выпрямился и смерил меня ледяным взглядом:

— Собираетесь предать конгресс Агасса, оказавший вам высокое доверие?..

— У вас, бюрократов, своеобразное понятие о верности и моральных обязательствах. Меня можно сдать со всеми потрохами ради удобной дипломатической лжи; я обязан принять судьбу с воодушевлением?

Дипломат еще некоторое время трепыхался, но больше для приличия; крючок засел слишком глубоко. Пообещав сделать все возможное, он ушел, вытирая пот со лба.

Меня запихнули в лифт и отправили глубоко в тюремные подвалы. Там пришлось долго добираться по низенькому, в четыре фута, туннелю до тускло освещенной камеры, где пахло странно и не слишком приятно. Пока я пытался сообразить, почему от этого запаха мурашки идут по коже, в темном углу кто-то зашевелился. Бронированная фигура в четыре фута высотой твердо встала на толстые ноги, и два огромных глаза уставились на меня прямо из грудной клетки.

2

Первые пять секунд я стоял столбом, переживая шок, потом рефлекторно бросился вперед, пытаясь проскочить мимо. Проскочить не вышло; я рухнул на противника и попытался ухватить за глотку, которой не было. Выгнувшись, гном застучал ногами, освободился и хотел было сбежать через туннель, булькая, как вода в раковине. Я остановил его пинком; гном откатился в угол, не сопротивляясь. Тяжело дыша, я раздумывал, куда бы пнуть побольнее.

— Мир! — Казалось странным, что этот броненосец-переросток может говорить. — Сдаюсь, хозяин! Бедный Срэт молит о милосердии!

Гном захныкал, точь-в-точь как австралийский лемур — или обиженный младенец.

— Так-то лучше. — Голос у меня дрожал, а волосы на голове шевелились от одной близости к созданию. — Подожду убивать тебя пока. Давай рассказывай!

— Да, хозяин! Бедный Срэт расскажет хозяину все! Расскажет все, что знает!

— Однажды прилетел звездолет. Большой звездолет цвета старой меди — он принял наш сигнал бедствия. В нем были гномы вроде тебя. Меня попытались пристрелить, но неудачно. Плохо знали человеческую анатомию,надо полагать. А потом — потом они забрали леди Рейр. Где она теперь? Что с ней?

— Дай бедному Срэту подумать, хозяин!

Гном заныл, жалобно булькая; до меня только теперь дошло, что ему доставалось по доброму пинку при каждом вопросе.

— Думать не надо — просто не забывай отвечать!..

Гнев понемногу скис, и началась реакция: задрожали руки. Я глубоко вздохнул.

— Хозяин, про леди бедный Срэт ничего не понимает… — Гном опасливо охнул, увидев, как я делаю шаг вперед.

— Корабль, да, — залопотал он. — Давно, очень давно бедный Срэт видел такой корабль, прекрасный и могучий, подобный королеве пчел. Но то было давно — очень, очень давно!

— Три года, — сказал я. — На планете далеко отсюда — в Рукаве.

— Нет, Хозяин! Сорок лет! Сорок лет прошло с тех пор, как бедному Срэту показалась великая королева. Далеко, далеко в Приграничье…

Срэт замялся, будто сказав лишнего, и я подбодрил его пинком.

— Бедный Срэт остался изгнанником, — заныл он. — Далеко, так далеко от материнского лона — от черных, колышущихся глубин Х'иак…

— Х'иак? Ее увезли туда?

— Плачь о великой Х'иак, хозяин! — возопил гном. — Плачь о памяти бедного Срэта! Плачь о том, что было когда-то и чему не бывать вовеки…

Прислушиваясь к нытью, плачу и жалобам, я понемногу начал понимать. Одинокий мир на расстоянии сотен световых лет от сердца Галактики, где она сияет в ночном небе звездным шатром; солнце, обреченное вспыхнуть новой; побег в пространство; годы — десятилетия — века неприкаянных странствий. Посадка на одной из планет иерархии Риш, мелкая юридическая неувязка — и сорок лет рабства. К концу истории я сидел на скамье у стены выжатый как лимон. Мне было холодно; впервые за три года я ничего не чувствовал — совсем ничего. Сколько ни пинай несчастного беспризорника, леди Рейр не вернуть. Я искал ответов, и вот, сижу с пустыми руками.

— Хозяин? — В голосе гнома послышался вопрос. — Хозяин тоже вызвал ужасный гнев других?

— Да… Можно и так сказать. Используют в качестве морской свинки… — Я прикусил язык. Время трепаться на эту тему с первым встречным еще не пришло.

— Хозяин — бедный Срэт расскажет хозяину про этих ришианцев! Расскажет много полезного! Хозяину будет с ними легче говорить.

— Боюсь, ты немного опоздал. Я уже успел высказаться, но Хьюмекою не показалось…

— Нет, хозяин! — Гном подобрался ближе. — Послушай бедного Срэта, хозяин: жалости ришианцы не знают. Деловая этика — совсем другое…

3

Когда за мной пришли, я спал. Четыре охранника со знакомыми символами на раковинах провели меня в круглое помещение, где за столом под яркой лампой сидел единственный ришианец. Может, Хьюмекой, может, кто-нибудь еще. Другой присел у стены за моей спиной. Агассийского консула нигде не было видно.

— Что вы можете предложить в обмен на собственную свободу? — спросил в лоб главный ришианец.

Я лихорадочно припоминал слова бедного Срэта; что он там говорил об этой породе?..

— Ничего, — ответил я.

— Ничего? За вашу жизнь?

— Жизнь принадлежит мне. Отнять ее — простое ограбление.

— Мы не отнимем жизнь. Только свободу.

— Грабеж есть грабеж. Жизнь моя, не ваша.

Уши опять зачесались; оппонентам, судя по всему, пришлось обсудить мою позицию. На столе блеснули два стерженька, белый и красный. Хьюмекой протянул мне белый:

— Возьмите этот символ великодушия нашего народа. Возьмите и покиньте Риш немедленно.

Чувствуя, как на лбу выступает пот, я покачал головой.

— Жизнь и свободу я забираю — они мои. Принимаю их по праву, а в дарах не нуждаюсь.

— Вы отвергаете милосердие иерархии? — Синтетический голос Хьюмекоя взлетел до максимума.

— Я желаю только вернуть свое.

Беззвучно переговорив с коллегой, Хьюмекой вернул стерженек на стол.

— Хорошо. Идите, капитан Дейнджер. Вы свободны.

— А моя команда?

— Они виновны и заплатят, что должно.

— Мои люди вам без надобности. Вы их уже допросили и все знаете. Почему бы не отпустить?

— Вот как? Желаете получить дар, в конце концов?

— Нет. Я заплачу.

— Заплатите? И чем же?

Бедняга Срэт успел рассказать о том, как нужно платить. Я не сомневался, но во рту пересохло, а в животе залег снежный ком.

Мы торговались десять минут, прежде чем определили цену: мой правый глаз.

4

Хирургами они оказались искусными. Обезболивающего не полагалось, кроме стаканчика едкой жидкости, по вкусу напоминавшей антифриз. Хьюмекой стоял рядом, выказывая все признаки глубокого интереса. Искусство переносить боль не так уж сложно: есть предел чувствительности. Положите руку на горячую плиту — и вы его достигнете. Все остальное ничем не хуже. Я покричал, конечно, подергался на столе, но операция скоро закончилась. Пустая глазница, в которую запихнули что-то холодное и мокрое, онемела через несколько секунд. Через полчаса я уже мог передвигаться самостоятельно, хотя голова кружилась, а оставшийся глаз смотрел на мир сквозь легкую вуаль.

Членов моего экипажа доставили в порт раньше меня, бледных и со скованными руками. Консул тоже был здесь, и тоже в наручниках.

— Добросовестная сделка — честный обмен, капитан Дейнджер, — сказал Хьюмекой, когда остальные погрузились на борт. — Эти хорошо оплаченные мошенники узнали, что хотели: промышленный потенциал, возможности космопорта, объем перевозок, технологические достижения… Не так уж много. Наш наступательный потенциал и без того поддавался оценке. Иерархия же получила достоверную информацию о человеческой природе. Нас до сих пор вводили в заблуждение, присылая людей, специально подготовленных с целью обмана. Действуя на основе ложной информации, мы могли бы совершить серьезную ошибку.

Так мы и расстались: не то чтобы приятелями, но и не без взаимного уважения, смешанного с опаской. В последнюю минуту подкатил портовый кар, и двое полицейских вытолкнули на бетон бедного Срэта.

— Это создание способствовало нашему сближению, хотя и косвенным образом, — пояснил Хьюмекой. — От нас он получает свободу; вы можете расплатиться с ним самостоятельно, в случае необходимости.

— Отлично! Погрузите и его, — кивнул я. — Нам будет о чем поговорить на пути к Агассу.

5

Путешествие продолжалось пятьдесят шесть дней, и я успел узнать про х'иак все, что только бедный Срэт мог рассказать.

— Какое прискорбное заблуждение заставило мою родню похитить благородную леди из племени хозяина, бедный Срэт не знает, — повторял он на все вопросы о мотивах, но зато охотно высказал свои соображения о том, где стоит поискать. — Есть миры, хозяин, где издавна существовали рынки сбыта для высокомолекулярных соединений, которыми Х'иак был столь богат в свое время. Корабли х'иак заходят туда по-прежнему, и в знак добрых отношений, связывавших нас когда-то, нам помогают припасами. Взамен мы поставляем, что можем.

Срэт рассказал о мирах Приграничья, куда проложили торговые пути его соплеменники. Там редко задают неудобные вопросы, а человек считается экзотическим уродцем.

— Обязательно слетаем туда. Вот только получу законное вознаграждение.

На Агассе диспетчерская служба определила нам место в самом дальнем уголке порта. Радостная команда укатила на портовом каре, еще пока я обесточивал аппаратуру ходовой рубки. В компании Срэта я пошел к ближайшему выходу пешком. Мимо, по соседней полосе, проскочил портовый кар. Я хотел было поднять руку, но передумал: несмотря на холодный ветер, после восьми недель в пространстве прогулка здорово освежала.

Внутри длинного здания терминала ожила система оповещения. Голос диктора бубнил неразборчиво, но Срэт возбужденно закудахтал:

— Хозяин! Они говорят о хозяине!

С большого экрана, куда указывал Срэт, смотрело мое лицо.

— …Хорошо заметные шрамы на шее и на нижней челюсти справа, — продолжал голос. — Каждый, кто увидит этого человека, обязан его задержать и немедленно поставить в известность власти!

6

На меня пока никто не смотрел. Ветровка поверх простой летной формы серого цвета прикрывала шею, а в остальном я мало чем отличался от других волков открытого космоса. Бедняга Срэт трясся и приседал от страха; о нем объявления не было, но его хныканье не останется незамеченным. Надо подыскать спокойное место, и как можно скорее. У вестибюля ближайшего выхода меня окликнул по имени женский голос: Нейси, лаборантка из учебного центра, с которой осталась Эврика.

— Когда четыре часа назад пришел твой запрос на посадку, я была в третьей диспетчерской. — Говорила она шепотом, торопливо; при виде повязки на глазу замешкалась на мгновение. — Я подумала… в конце концов, никто не ждал тебя обратно… Разве плохо будет, если хотя бы я встречу? А потом — потом… объявление…

— Что это может быть, Нейси?

Она беспомощно покачала головой. Бойкая миниатюрная девчонка со вздернутым носиком и ровными белыми зубками…

— Не знаю, Билли. Я только слышала — нарушил приказ, вернулся, мол, раньше срока.

— Знаешь, в этом что-то есть. Но тебя не должны со мной видеть, Нейси.

— Билли — может, если сам сдашься…

— Благонамеренная мысль… Только нутром чую — лучше этого не делать.

— Кажется, я понимаю. — Нахмурившись и прикусив губку, она кивнула. — Пойдем со мной.

Нейси зашагала через вестибюль, и Срэт немедленно ухватил меня за рукав.

— Без меня будешь гораздо целее.

Я высвободился и последовал за Нейси. Через служебный вход, по узкому коридору со множеством дверей, потом на площадку, забитую портовыми карами…

— Спасибо. — Я остановился. — А теперь беги.

— Нет, еще одно…

Нейси исчезла в темном коридоре. Приглядев маленький почтовый кар со включенной панелью управления, я подогнал его к двери, откуда важной походкой выступил роскошный зверь величиной с собаку; рыжеватая шерсть лоснилась от сытости, в глазах читалась всегдашняя спокойная уверенность.

— Эврика!..

Услышав мой голос, кошка одним прыжком достигла кара и устроилась рядом. Нейси стояла в дверях, улыбаясь.

— Спасибо за все, Нейси! Не знаю, зачем тебе было рисковать, но все равно — спасибо!

— Таких, как ты, называют романтическими личностями — может, в этом дело…

Нейси резко повернулась и исчезла раньше, чем я успел спросить, что такое романтическая личность.

Выведя кар на стартовую полосу, я не стал торопиться, создавая впечатление, будто знаю, что делаю. Тут же над головой раздался щелчок:

— Семьдесят восемь девяносто, куда тебя несет?

— Заправочный контроль, — пробурчал я.

— Поздновато, а? Или не слышал приказа очистить полосу?

— Ну… Только чего им спокойно не сидится?

— Приказ на задержание контрабандиста, сбежавшего несколько минут назад. А теперь проваливай! — рявкнул мой собеседник и отключился.

Отклонившись вправо, будто бы в ангар технического обслуживания, я в последний момент круто развернулся влево — туда, где меня ждал верный «Джонго». Где-то слева сновали портовые кары; по дороге попались двое полицейских в форме. Один глянул на меня подозрительно; я помахал рукой, пряча подбородок в капюшоне ветровки. Теперь последний поворот, и вот он, мой «Джонго», — в плотном кольце автомобилей. А я уже размечтался: так хотелось улизнуть прямо из-под носа у властей… Загнав почтовый кар в промежуток между элегантным судном, напомнившим мне яхту лорда Дезроя, и тяжелым грузовым кораблем, враставшим в бетон будто не первую сотню лет, я попробовал заставить мозги шевелиться, но безуспешно. Глаза, как зачарованные, возвращались к эмалевой отделке вокруг люка роскошной яхты. Люк был приоткрыт, и внутри поблескивала надраенная медная отделка.

Только на полпути от почтового кара я сообразил, что решение уже принято. Эврика сообразила еще скорее и бежала впереди, будто хозяйка корабля. Не успел я поставить ногу на первую ступеньку невысокого трапа, покрытого ковровой дорожкой, как из-за старого грузовика появился полицейский. Завидев меня, он пустился бегом, хватаясь за кобуру. Видно было, что ему приказано стрелять. Я бросился вверх по трапу, зная, что не успею. За спиной послышалась возня, потом тяжелый удар; раздался выстрел, испортивший узор на комингсе люка. Обернувшись, я успел увидеть, как бедняга Срэт выбирается из-под лишившегося сознания полицейского. Срэт вскарабкался по трапу последним; задраив люк вручную, я бросился на мостик. Переведя сектор главного привода в положение экстренного старта, я ощутил, как от вибрации стучат зубы, сколько ни сжимай челюсти. Корабль пронизал атмосферу Агасса, как метеорит, летящий не в ту сторону.

7

Корабль был просто мечтой космоплавателя и слушался руля исключительно. Несколько часов я безостановочно маневрировал, уклоняясь от планетарного патруля, и все это время прослушивал радио на стандартных частотах. Оказалось, выбор мой пал на собственность агассийского сановника, чей титул можно перевести как «вице-диктатор». Под конец на экране появился конгрессмен Огнат, возбужденный и раскрасневшийся.

— Капитан Дейнджер, случилось ужасное недоразумение! — Конгрессмен приветствовал меня улыбкой, фальшивой, как любая из мирных инициатив ООН. — Офицеры полиции в порту были только почетным караулом…

— Разумеется! Тех, кто стрелял, просто забыли своевременно предупредить, — сухо произнес я. — Хотя жалованье за сорок лет беспорочной службы — сумма изрядная, не могу допустить мысли, что кто-то захотел сэкономить… Но не беда: я принимаю эту лохань в уплату добровольно и с удовольствием.

— Послушайте, Дейнджер. — Улыбка на лице конгрессмена увяла. — Верните корабль назад, и я употреблю все мое влияние, чтобы с вами обошлись снисходительно.

— Спасибо! Я уже испробовал один образчик вашего влияния; второго могу не пережить.

— Это безрассудно, наконец! Уведомление получит каждая цивилизованная планета в радиусе десяти парсеков; за кораблем будут охотиться — вас уничтожат без предупреждения, если только не вернетесь немедленно!

— Видимо, прежнему владельцу судна потребовался чей-то скальп? Искренне сочувствую, конгрессмен.

Я еще побеседовал с Огнатом и парочкой сопровождавших его флотских офицеров, стараясь не терять остроумия. Все оказалось не так уж плохо: три патруля за первые двадцать часов, и на тридцатом часу — центр Галактики и беззвездная пустота впереди.

— Дай-ка мне координаты ближайшего из миров, с которыми у х'иак торговые связи, — распорядился я.

— Это очень далеко, хозяин. Далекая, одинокая звезда. Мир, называемый Дроп.

— Ничего, попробуем, Срэт. Может, вдали отсюда нам повезет.

Судно было заправлено под завязку, и вообще, владелец, видимо, готовился к внезапным переменам политического климата. Кладовые, винный погреб и библиотека не оставляли желать ничего лучшего: даже первый сибарит среди диктаторов остался бы доволен, коротая здесь однообразные дни в межзвездном пространстве.

Обучив Срэта нести вахты в ходовой рубке, я теперь мог спать, когда хочется, а свободное время проводить в библиотеке. На вопрос, зачем ему понадобился человек вроде меня, Срэт лишь молча таращил свои глаза-блюдца; я тогда впервые за много недель подивился, до чего же странное он существо. Привыкнуть, оказывается, нетрудно и к х'иаку.

8

Срэт поселился в розовеньком будуаре, оставшемся от существа с мозгами и, наверное, голосом пекинеса. В обществе Эврики я чувствовал себя не так одиноко, хоть она и не умела говорить; речи негуманоида как-то не грели. По счастью, вкусы вице-диктатора в области музыки и литературы совпадали с моими гораздо больше, чем наши вкусы по части женщин. Записи охватывали широчайшую область знаний, начиная с древней истории и заканчивая последними достижениями в области микрохирургии клетки. Каталог не оставлял желать лучшего; я ни одного раздела не оставил без внимания.

Миры Приграничья, как я выяснил, можно считать галактическим музеем. Когда-то, миллиарды лет назад, эти одинокие планеты принадлежали к тесному сообществу центра Галактики. Расы, их населявшие, первыми распространились по Косе и вдоль Восточного Рукава; потомки первопроходцев живут там до сих пор. Сегодня материнские миры доживали остаток своей долгой и бурной жизни, обращаясь вокруг гаснущих звезд в холодной пустоте межгалактического пространства. Как утверждал Срэт, одна из этих рас приходится прародительницей человеческому роду — хотя, случись встретиться, мне трудно было бы признать родню.

Просматривая астрографический справочник Западного Рукава, я нашел малоизвестную звезду — похоже, родное Солнце. В безупречном каталоге вице-диктатора легко отыскалась нужная запись. Дикторский голос поведал, что серо-стальной шар, на котором горит яркая искра — свет далекого Солнца, — десятая планета системы. Девятая походила на десятую, только побольше. Седьмая и восьмая оказались газовыми шарами, сплюснутыми с полюсов; я решил было, что ошибся системой, но тут в поле зрения появился Сатурн. От знакомого вида колец со мной случился острый приступ ностальгии, будто я провел на Сатурне счастливое детство. Узнать Юпитер тоже не составило труда; камера подлетела поближе, чтобы разглядеть каждую луну в отдельности.

Большие полярные шапки Марса выглядели несколько непривычно. На бреющем полете камера задержалась на остатках брошенного лагеря: не города, а именно лагеря из нескольких металлических ангаров и рухнувших радиомачт. Такой могла бы оставить экспедиция к Южному полюсу. За Марсом последовала Земля, туманная и зеленоватая. Глобус оказался перевернут: Европа внизу, Африка наверху. Где-то через полминуты я заметил непорядок с полярными шапками. Северная покрывала Британские острова, большую часть Германии и Северную Америку вплоть до Канзаса; южной же не было вовсе. Антарктида представляла собой остров в форме полумесяца, совершенно свободный от льда, а Австралию с Индокитаем соединял перешеек. Очень, очень давно снимали этот фильм…

Камера долго парила над океанами и джунглями, пустынями и ледниками, но я не мог разглядеть никаких следов человеческого присутствия. Неведомый летательный аппарат не опускался, по-моему, ниже десяти тысяч футов, но даже с такой высоты изобилие гигантских животных бросалось в глаза. Правда, мамонты это, мегатерии или еще более древние создания, сказать было трудно.

Когда на экране появилась Венера, поменьше Нептуна, зато куда ярче, мне стало грустно. Я налил себе большой стакан чего-то крепкого и приготовился к долгому пути.

Глава 8

1

Вокруг старой гаснущей звезды, красной, как закат в пустынях Невады, обращался одинокий усталый мир — планета Дроп. В пространстве нас не ждали грозные перехватчики, внизу некому было произносить приветственные речи… Срэт величал место посадки портом, но я видел только открытую всем ветрам холмистую пустошь под сумрачным небом. На темно-лиловом своде не сияли звезды: центр Галактики находился ниже уровня горизонта. Холодный ветер, казалось, не хотел угомониться, не рассказав какой-то печальной истории, и я решил, что на корабле уютнее. За обедом и за бутылкой старого агассийского вина я слушал музыку, но и та сегодня говорила о грустном. Перед рассветом вернулся Срэт с новостями: корабль х'иак сюда действительно заходил — около века назад по земному летоисчислению.

— Актуальная, свежая новость, — согласился я.

— По крайней мере, — бедняга Срэт присел в пыль и чуть не вилял хвостом, но в голосе угадывалась нотка дерзости, — хозяин видит, что Срэт не лгал ему о путях народа х'иак.

— Или лгал, но очень складно, — возразил я, но тут же осекся. Что-то в собственных словах показалось мне очень знакомым, но что именно?..

Срэту даже рассказали, куда корабль х'иак собирался зайти после Дропа: И'эл — еще десять световых лет в сторону от центра Галактики. Две недели пути для моей яхты. Сначала я хотел вернуться к земному образу жизни и честно пытался спать восемь часов в сутки и есть трижды в день, притворяясь, будто в черноте межгалактического пространства бывают дни. Ничего не вышло: шестилетняя привычка нести вахты скоро взяла свое. Три часа работы, три отдыха; обед после вахты, через одну.

И'эл появился на обзорных экранах вовремя: бледная звездочка, не отмеченная даже на обычных картах. Я посадил яхту на травянистую равнину поблизости от поселения, состоявшего из куполообразных построек земляного цвета. В деревне мы со Срэтом провели совсем мало времени, не найдя ничего, кроме духоты, пыли и горстки робких туземцев, тут же прятавшихся в хижины. Одного часа нам вполне хватило.

Следующий на очереди мир — Цлинн, как его называл Срэт, — оказался куда менее гостеприимен. Гудя разъяренными шершнями, в атмосфере нас встретил рой самолетиков, крепких, как танки. В разрешении на посадку нам было отказано. Если корабль х'иак здесь и побывал, вчера или тридцать лет назад, рассказывать о событии нам никто не собирался.

Мы побывали на болотах Льина, где в искусственном свете тонули лучи умирающего солнца; на Шорамне, которая успела погибнуть с тех пор, как Срэт побывал там последний раз: побелевшие кости, ржавые механизмы, обрушенные здания — что там случилось?.. На Фаре и Ц'рите мы не узнали ничего полезного, а на Кише нам позволили сесть и атаковали — чуть раньше, чем следовало бы. Нам удалось отступить к люку и стартовать под ураганным огнем; мощные заряды подпортили-таки зеркальную поверхность обшивки. Крылатые аборигены бросались на корабль, не щадя жизни. Многие переживали удар, а некоторые долго еще скребли по броне, после того как яхта покинула атмосферу. Поразительная стойкость.

На Тисе когда-то стояли башни в две мили высотой; теперь они лежали рядами, вершинами на север, будто лес, поваленный ударом гигантского метеорита. Потомки строителей башен подтвердили, что корабль х'иак действительно садился здесь. Год назад, век или тысячелетие — им было все равно.

Мы упорно продвигались вслед за слухами, легендами, намеками. Такой корабль здесь видели, но давно; говорят, он полетел дальше, в межгалактическое пространство, там еще есть населенные миры; да, на блуждающем астероиде находили тела существ вроде этого вот гнома… В конце концов иссякли и слухи, и фантазия бедняги Срэта.

— Пустое дело, — сказал я. — Смерть, упадок и легенды… Поворачиваем обратно, к центру.

— Еще немного! На этом пути хозяин найдет, что ищет!..

Интересно: Срэт больше не хныкал, по своему обыкновению.

Не хочет говорить… Хорошо.

— Последний раз. А потом назад, хотя бы меня объявили в розыск на каждой планете внутри галактической орбиты Земли…

Вышло так, что следующим шагом на пути вовне оказалось скопление из восьми звезд. Древних, долговечных, гораздо старше Солнца, но все еще далеких от старости. Срэт едва не завязался в узел от возбуждения:

— Восемь солнц, хозяин! Помню, как сейчас… Богатые миры, щедрые! Когда мы наполним трюмы сочными лишайниками…

— Без лишайников, хотя бы и сочных, прекрасно обойдусь, — перебил я. — След корабля х'иак — другого мне не надо.

У ближайшей звезды я взял курс на приводной маяк девятой планеты под названием Драт. Гном вел переговоры с диспетчерской службой, и посадка прошла без проблем, хотя площадка выглядела как после ковровой бомбардировки. Экипаж на воздушной подушке доставил нас к розовато-серому зданию на краю порта; невдалеке, на пологих холмах, раскинулся город за крепостными стенами. Несмотря на предгрозовой сумрак, солнце дышало жаром, как кузнечный горн.

Растительность вдоль подъездного пути напоминала тропическую; лепестки цветов влажно блестели. По фасаду здания космопорта бежали трещины.

Страшноватые на вид туземцы в просторных одеждах таможенными формальностями докучать не стали. Крупные и сильные, похожие на людей, вот только лица… Если, конечно, путаницу рыбьих кишок можно назвать лицом. Пока мы пробивались сквозь толчею в зале прибытия, Эврика терлась у ног, не отходя далеко. Срэт пыхтел следом; ему здесь явно не нравилось. По моему требованию он занялся расспросами, выбрав мелкого гуманоида не из местных; тот робко продвигался вдоль стены, волоча по грязи подол темно-синего плаща. Следуя полученным указаниям, мы разыскали в дальнем конце вестибюля небольшой офис, представлявший собой комбинацию биржи труда и бюро находок. Выслушав Срэта, трехсотфунтовый дратианин в грязной тоге шафранного цвета что-то звучно пророкотал.

— Корабль х'иак здесь не появлялся, хозяин, — объяснил Срэт. — Драт не торгует с другими мирами. Продуктов лучше дратианских во Вселенной не найти; кому и зачем могут понадобиться товары, произведенные в других местах?.. Он еще сказал, что может продать тысячу тонн глата, недорого.

— Глата?

— Так они называют грязь, хозяин.

— Вырази благодарность от моего имени, но скажи, что я дал обет воздержания.

Покинув предприимчивого чиновника, мы вышли в город.

Глухие, высокие фасады угнетали тусклыми, грязноватыми цветами: охряными, розовыми, лиловыми. Ощущение было странное, будто все ушли на похороны. Ноги Срэта и мои ботинки стучали резко, нарушая унылую гармонию. С неба полились струи теплого дождя, довершая безрадостную картину. В который раз я подумал, насколько похожи все города Галактики. Какие бы существа ни собирались вместе, чтобы построить жилье, всегда дома выстраиваются рядами вдоль улиц. Ну, почти всегда. Этот город напоминал мексиканскую деревню в сезон дождей: сплошная грязь и бедность. В течение часа мы не увидели ни полицейского, ни ратуши, ни правительственного здания — ничего подобного. Я вымок, продрог до костей и поддался душевному унынию.

Когда я решил наконец повернуть обратно, впереди открылась площадь, запруженная прилавками и телегами. Базар прятался под дырявыми навесами различных оттенков серого; по сравнению с пустыми улицами площадь казалась живописной и едва ли не пестрой.

На ближайшем прилавке лежали однообразные серые шары, размером от лимона до грейпфрута. Срэт хотел узнать, что это, но ответ оказался непереводимым. Большой ларь по соседству был полон дохлых жуков — или так мне показалось. Надо думать, вполне съедобно — для любителей. Дальше продавали побрякушки из металла и камня: ювелирные изделия, как во все времена и под любым из солнц. Тускло-желтый металл был, конечно, золотом, только здесь оно почему-то напоминало свинец. Мне захотелось купить что-нибудь, но я решил не торопиться. Следующий предприниматель разбросал по прилавку образцы тканей; похоже, он не различал цветов, по крайней мере, в видимом спектре. Меня заинтересовала одна серебристо-серая тряпица. Я протянул руку и словно обжегся: нет, меня не ударило током — зеридскую ткань на ощупь ни с чем не перепутаешь.

Кусок два фута в длину и фут в ширину, вырезанный грубо и неаккуратно. Вполне может быть лоскутом, выдранным из спины летного комбинезона. Я захотел поднести ткань к глазам, но торговец возмутился, шипя, как горячее масло на сковороде.

— Скажи ему, что я хочу купить.

Не прекращая говорить на своем трескучем языке, торговец упорствовал, дергая ткань на себя.

— Хозяин, он не понимает торгового языка! — заныл Срэт.

Шумно сердясь, торговец дернул сильнее, но я вырвал-таки лоскут у него из рук.

— Осторожнее, хозяин! — проблеял Срэт, хватая меня за руку.

2

Я оглянулся. Дратианин, раздвинувший толпу, мог быть негоциантом, предложившим мне груз глата, — как их различить? — только хитиновые плечи прикрывал белый плащ на манер мексиканского одеяла. Выглядел он недружелюбно. Подойдя вплотную, он что-то протрещал торговцу; тот заскрипел в ответ. В конце концов дратианин встал прямо передо мной.

— Хозяин! — зачастил Срэт, переводя неблагозвучный и неприязненный скрежет. — Страж порядка желает знать, почему хозяин решил ограбить торговца?

— Скажи, что я заплачу за ткань хорошую цену.

Зеленая фишка, которая на Косе составила бы шестимесячное жалованье механика, была принята холодно. Страж порядка выглядел все так же сурово.

— Узнай, Срэт, откуда он взял ткань!

Последовал длинный разговор. Полицейский, цеховой старшина, криминальный авторитет или «защитник прав человека» — дратианин явно оказался значительной персоной. Лавочник боялся его до смерти.

— Хозяин, торговец говорит, что добыл ткань честным путем. Торговец готов принести образец в дар, если хозяин настаивает.

— Я ни в чем его не обвиняю. Хочу только знать, откуда он взял ткань.

На этот раз заговорил авторитет, показывая на другую сторону рыночной площади.

— Хозяин, ткань продал торговцу раб.

— Какой такой раб?

— Человек, хозяин.

— Человек? Вроде меня?

— Он говорит — да, хозяин.

Я попробовал локтем рукоятку термоэлектронного пистолета. Конечно, если толпа рассвирепеет и на меня набросятся скопом, толку от него будет немного, но все же…

— Где он видел раба-человека?

— Здесь, хозяин. Раб принадлежит скромнейшему триарху.

— Узнай, где триарх живет.

— Вон там, хозяин. — Срэт указал на серо-голубой фасад за другими домами, пониже. — Дворец их скромнейшего величия.

— Пошли! — приказал я, не обращая внимания на стража порядка.

Тот, однако, решительно затараторил, обращаясь к Срэту.

— Страж порядка говорит — хозяин забыл про награду.

— Моя оплошность. — Я передал в нужные руки еще одну фишку. — Скажи, что я хотел бы встретиться с триархом и оценил бы помощь в этом деле.

Условившись о цене, страж порядка повел нас через рыночную площадь и по лабиринту тесных улочек. Путешествие закончилось на мощеном дворике под крышей янтарного стекла. Можно было даже подумать, что выглянуло солнце. За деревьями, цветущим кустарником и зеркальным прудом в благодатном полумраке виднелась крытая галерея. Срэт явно нервничал: присев на что-то вроде стула, он заныл негромко и тоскливо. Эврика внимательно смотрела на длинноногую голубую птицу, бродившую в мелком пруду.

Дратианин невысокого роста вежливо осведомился, чего мы желали бы выпить. Эврику он спросил три раза; похоже, он так и не понял, что кошка не умеет разговаривать. Выпивка напоминала густой голубой сироп со вкусом меда и серы.

— Хозяин не должен этого пить, — сказал Срэт, принюхавшись. Сам он осушил свой бокал одним глотком.

Рассеянно глядя в темноту под сводами галереи, куда ушел наш провожатый, я притворялся, что пробую напиток. По стеклу над головой стучал дождь, а здесь, внизу, было душно, как в оранжерее. Через полчаса дратианин вернулся, и не один.

При росте в шесть футов приятель нашего гида в плечах достигал пяти; темно-синее бархатное одеяние пестрело лентами, кистями и кружевами наподобие чепца викторианской эпохи. Звали его Хруба. Он служил у триарха дворецким и говорил на лингва франка ^[15], хотя и очень плохо.

— Его величие может даровать одну милость. От вас же будет принято подношение.

— Насколько я понимаю, триарх владеет рабом-человеком. Я бы хотел с ним встретиться, если его величие не против.

Выразив согласие, дворецкий отдал приказ слуге; через десять минут тот вернулся, подталкивая в спину человека.

Крепкого телосложения, с коротко стриженными черными волосами и благородными чертами лица, он был одет в простую темно-синюю юбку-килт. Портил его только уродливый шрам дюйма два длиной, слева под ребрами. Завидев меня, человек остолбенел, шевеля губами.

— Ты… ты — человек! — проговорил он, переведя дыхание. Сказал по-зеридски.

3

Звали раба Хьювиль, и в плену он провел уже десять лет. Захватили его, когда с управлением яхты что-то случилось; в результате корабль занесло далеко в Приграничье.

— Во имя человеколюбия, — взмолился он, — выкупите меня, милорд!

Хьювиль хотел было опуститься на колени, но слуга крепко держал его за руки.

— Сделаю все, что смогу…

— Выручите меня, милорд — не пожалеете! Я из состоятельной семьи…

Хруба взмахнул рукой, и рабу не дали договорить; слуга увел его обратно в дом.

— Сколько? — спросил я, глядя на дворецкого.

— Он ваш.

Выразив благодарность на словах, я предложил деньги. Деньги, имеющие хождение на Косе, здесь, на Драте, мало кто принимает, пояснил дворецкий. Я прошелся по списку полезных вещей на борту «Джонго II», в кладовках и в трюме; мы сошлись на наборе из лекарств, вин, одежды и гипнозаписей.

— Его величие ценит возможность показать свое великодушие! — объявил Хруба. — М-м-м… А не желаете ли вы, случаем, принять еще одного раба?

— Человека?

— В точности так.

— И много у вас людей?

— Владения его величия обширны и многообразны, но людей только двое. Польза в хозяйстве, конечно, есть, но их портит своеволие. — В голосе Хрубы прорезались доверительные интонации. — Вам с ними будет легче, не сомневаюсь.

Поторговавшись десять минут, мы пришли к соглашению. По условиям сделки кладовые «Джонго II» останутся пустыми; хорошо, что у триарха рабов-людей только двое. Третьего я не смог бы себе позволить.

— За подношением, которое его величие принимает в духе доброй воли, отправятся грузовик и носильщики, — важно произнес Хруба. — Желаете, чтобы мы доставили рабов на корабль сами?

— Не беспокойтесь, я сам их заберу, — сказал я, вставая.

— Вы готовы пренебречь церемониями Договора, Честного Соглашения и Взаимного Удовлетворения? — Хруба явно был шокирован.

Я поспешил его успокоить, и дворецкий приказал слугам нести подобающую случаю утварь и припасы.

— Срэт, отправляйся на корабль. Проследишь за передачей товара, примешь людей на борт. Эврику прихвати.

— Хозяин, бедный Срэт боится идти один. И Срэт боится за хозяина…

— Пошевеливайся, не то они успеют раньше тебя!

Срэт печально пискнул и заспешил к яхте.

— Вот и второй раб, — указал рукой дворецкий.

Из ниши на другой стороне дворика, в сопровождении слуги, появилась стройная фигура в серой юбке того же покроя, что килт у Хьювиля.

— Вы сказали — человек? — пробормотал я глупо.

— То есть вы сомневаетесь? — чопорно осведомился Хруба. — Честность его величия подвергают сомнению в его собственном дворце — Дворце совершенной гармонии? Такое бывает нечасто!

— Приношу извинения. — Я все пытался прийти в себя. — Это вопрос терминологии… Не ожидал увидеть женщину.

— Человек женского пола, — согласился Хруба. — Именно человек, и прекрасный работник. Мельче другого, быть может, но трудолюбивый и усердный. Его величие не хотел бы оставить у вас дурного впечатления. Сделка ни в коем случае не должна казаться сомнительной…

Хруба замолчал, глядя, как я слежу за девушкой, которую слуга вел мимо футах в двадцати. Под ребрами у нее был рубец, точно как у Хьювиля. Рядом с серо-зеленой природной кирасой дратианина девичья грудь выглядела бесконечно уязвимой. Когда рабыня повернула голову в мою сторону, я узнал леди Рейр.

4

На долгое, долгое мгновение время остановилось. Леди Рейр прошла мимо, не заметив меня в тени полотняного навеса. Я замычал и осекся, сообразив, что невольно вскочил со стула.

— Этот раб вам особенно интересен?

Судя по голосу, коммерческий инстинкт подсказал дворецкому, что он где-то просчитался.

— Нет, — прохрипел я, садясь. — Шрамы… откуда шрамы?

— Можете ничего не опасаться. Туда вживлен стимулятор. Помогает управляться с рабами… Но не следует ли мне взять обратно предложение его величия? Если дар недостаточно хорош, щедрость триарха может быть поставлена под сомнение…

— Ни в коем случае! Оплошность с моей стороны, не более того.

Сердце бешено стучало о ребра; мне казалось, будто судьба Вселенной висит на волоске. Одно лишнее слово — и сделка не состоится.

Слуги принесли церемониальные сосуды, и беседа прекратилась, пока дворецкий отведывал множество сортов спиртного и расставлял на столе глубокие чаши. До чего же душно… Господи, как оно там — на корабле?

Предложив тост, дратианин вылакал чашу до дна. Я лишь приложил чашу к губам, но хозяин возмутился, гримасничая:

— Вы не пьете? Не отдаете должного Честному Соглашению?

Пришлось выпить. Аромат был скорее приятным, но во рту остался вкус железных опилок. За первым тостом последовал второй; под внимательным взглядом хозяина пришлось пить снова. Как напиток повлияет на пищеварение, я старался не задумываться. Вместо того я вспоминал лицо, промелькнувшее мимо несколько минут назад; лицо, которое за четыре года не постарело ни на один день; представлял себе гладкую загорелую кожу и ужасный шрам…

Хозяин произнес нараспев сложную церемониальную формулу и переменил чаши. Мы выпили еще раз. Срэт, наверное, показывает леди Рейр ее каюту. Нормальная, мягкая человеческая постель, ковер под босыми ногами, кожу пощипывает от ионного душа — впервые за четыре года…

— …так выпьем же еще! — провозгласил Хруба.

Его лингва франка сделался почти непонятным; выпивка действовала неотвратимо, и на меня тоже. Голова гудела, в желудке будто жарили яичницу, а руки налились свинцом. От приторного пойла сводило скулы. Очередную чашу я твердо отодвинул в сторону.

— Больше не могу. — Язык ворочался плохо; с немалым трудом я встал, оттолкнув кресло.

Поднялся на ноги и Хруба. Его тоже качало — а может, это у меня плыло в глазах.

— Не могу не выразить удивления, о человек! — воскликнул он. — Твое усердие в делах чести превосходит даже мое собственное! Мой мозг плавает в океане освященного вина!

Протянув руку, он принял от слуги небольшую шкатулку.

— Это устройство позволяет управлять твоими новыми приобретениями, — пояснил Хруба, передавая мне коробочку. Непослушный палец сам собой наткнулся на защелку, и крышка откинулась. Внутри, на мягкой подкладке, лежало небольшое пластиковое яйцо.

— Эт… эт-то что?

— А, так ты не знаком с дратианской техникой!

Выхватив яйцо из шкатулки, Хруба сунул его мне под нос.

— Вот, кольцо с насечкой: первая риска — напоминание, вторая… — Хруба повернул кольцо до щелчка, — приступ острой боли. Согнется пополам. Третья риска… Третью мы пробовать не будем. Тебе ведь не нужен раб с обугленной дырой в груди? Термитный заряд вживлен прямо в сердце! — Хруба вернул яйцо в шкатулку и сел, едва не промахнувшись мимо кресла. — Контроллер женщины у сопровождающего; он передаст его твоему слуге. Никаких проблем… — Дворецкий икнул, совсем как человек. — А этот… который я покрутил… верни на ноль. Если раб не особо выносливый, он может уже… того.

Я наклонил шкатулку, и яйцо выкатилось на землю. Растоптать его оказалось очень просто, совсем как настоящее яйцо.

— Что ты делаешь? — Хруба вскочил на ноги, глядя то на раздавленное яйцо, то на меня. С ужасом, наверное. — Ты потерял рассудок?

— Мне пора, — сообщил я, направляясь к выходу. Туда, откуда пришел целую вечность назад. Хруба что-то прокричал на местном наречии, и слуга попытался заступить мне дорогу. Я взмахнул пистолетом; слуга исчез.

На улице было темно, и мокрая мостовая блестела в свете желтовато-зеленых фонарей, развешанных по стенам домов. Мне казалось, что я сейчас сдохну. Улица ушла из-под ног, и пришлось ухватиться за стену. В животе будто заворочался острый нож. Не обращая внимания, я двинулся в сторону космопорта, но через полквартала меня скрутило окончательно. Когда я выпрямился, вытирая рукавом блевотину, вокруг собралось полдюжины любопытных дратиан. Боясь, что от вида их лиц мне станет еще хуже, я что-то крикнул; аборигены рассеялись.

Без большого труда, как ни странно, я отыскал улицу, по который мы вместе со Срэтом и Эврикой попали на базарную площадь — туда, где нашелся клочок зеридской ткани. Вот только подъем оказался чересчур крутым. Ноги разъезжались, я упал раз и другой. Живот болел, пустой желудок по-прежнему выворачивало; вставать с каждым разом становилось все труднее. Легкие горели, голова раскалывалась, будто от ударов парового молота. Спотыкаясь, я брел среди двоящихся стен; двухголовые дратиане освобождали мне дорогу.

Вот наконец и порт. Полупрозрачный светящийся купол — вот он, в конце переулка. Недалеко уже. Срэт, наверное, беспокоится; может, вышел навстречу… А на корабле — леди Рейр…

Очнулся я, лежа лицом вниз. Надо мной медленно вращалось равнодушное небо: размытое пятно центра прямо над головой, Коса, сливающаяся с Восточным Рукавом… Нащупав под собой мостовую, я уперся в нее руками и коленями. Хорошо. Теперь можно встать на ноги… Она тоже стоит, красавица, посреди стартовой площадки: броня за долгие годы потускнела, но обводы все такие же плавные, стояночные огни горят янтарными звездами… Я двинулся навстречу; ноги больше не подкашивались.

На моих глазах яркий просвет люка сузился и исчез; янтарные стояночные огни погасли, вместо них зажглись красные и зеленые ходовые. Раздался грохот, бетон под ногами задрожал.

Я на мгновение замер, потом бросился вперед. Ноги не держали; шершавые плиты рванулись навстречу, но удар по голове не затуманил сознания. Оторвав подбородок от бетона, я смотрел, как «Джонго II» поднимается вертикально на столбе бледно-голубого пламени. Через минуту остался только трепещущий голубой язычок на конце гигантской дуги, потом мерцающая желтая точка, потом лишь черное небо.

5

Они стояли вокруг плотным кольцом. Ноги в сандалиях, покрытые роговыми чешуйками, были совершенно нечеловеческими, как у крокодила. Холодный пот покрывал лицо, как густая слизь; желудок завязался узлом, то ли от страха, то ли от вчерашней еды. Я трясся, как медуза, выброшенная на берег.

Ноги зашевелились и пропустили рослого дратианина в белом плаще блюстителя порядка. Крепкие руки поставили меня на ноги, в глаза ударил яркий свет.

— Человек, блюститель порядка требует вернуть двух рабов, полученных в дар от его скромнейшего величия!

— Улетели, — прохрипел я. — Верный Срэт. Гном сраный…

— Человек, ты виновен в преступлении первого разряда — незаконном освобождении раба! В качестве компенсации блюститель порядка требует уплаты штрафа в размере двойной цены каждого из рабов. Награда в тройном размере для него самого и всех помощников.

— Вам не повезло. — Я покачал головой. — Ни денег, ни корабля… Улетели.

Сознание мое помутилось, и надолго. Меня куда-то волокли, светили в глаза, потом будто вспороли, как подушку, но все это было не со мной, где-то далеко…

6

Очнулся я нажестком матрасе, брошенном на каменный пол. Все еще тошнило, но голова соображала нормально. Глядя в потолок, где горела одинокая лампочка, я пытался привести в порядок воспоминания, но события не желали выплывать из тумана и выстраиваться в правильную цепочку. Задрав грубую рубаху, я обнаружил багровый разрез под ребрами, аккуратно зашитый толстой ниткой. Шесть дюймов, не меньше. Заживет за несколько недель, останется безобразный рубец… Такие рубцы я видел совсем недавно, у Хьювиля и леди Рейр. Вот оно, рабство.

Глава 9

1

Стимулятор прощупывался под кожей как безболезненное уплотнение. Безболезненное — если не подходить слишком близко к надсмотрщику. В десяти футах возникало ощущение легкой изжоги, в пяти — под ребрами начинал ворочаться каменный нож. Однажды, ради опыта, я подошел на четыре фута, прежде чем надсмотрщик велел отойти. В груди у меня полыхнул огонь — не настоящий, разумеется. Вот если бы он решил повернуть регулятор до упора или умереть, держа мой контроллер на боевом взводе, — тогда все было бы всерьез. Когда один из надсмотрщиков погиб по неосторожности, за ним ушли сразу три раба. В груди у каждого осталась обгорелая дыра с тарелку величиной.

В общем и целом, однако, скромнейший триарх поощрял бережное отношение к рабам, как того и заслуживает любое имущество. Первое время Хруба навещал меня дважды в день, проверяя, как заживает человеческая плоть. Я валялся на матрасе или ковылял по камере без окон, обращаясь к самому себе:

— Ты сообразительный малый, Билли Дейнджер. За последние четыре года ты многое узнал. Достаточно, чтобы разжиться собственным кораблем, залететь к черту на рога и найти там леди Рейр. Гораздо легче найти иголку в стоге сена. А потом ты преподносишь ее гному, на тарелочке с голубой каемочкой, вместе с кораблем — повторно. Ему теперь есть чем гордиться, а? Целый год он ползал за мной на брюхе, как щенок, вилял хвостом, стоило посмотреть… И дождался, когда сообразительный Билли сделает все по уму. Пока ты травил себя этой дрянью, он без всякой спешки вернулся к яхте, сказал Хьювилю, что ты решил остаться, и стартовал. Леди Рейр могла бы вмешаться, но откуда ей знать? Она тебя даже не видела. Теперь можно начинать поиски сначала и со старого места…

Не то чтобы эти рассуждения облегчали душу, но зато помогали поддерживать физическую форму. Я много ходил по камере, из угла в угол. Спать при таком раскладе не хотелось.

Когда рана затянулась, один из надсмотрщиков вывел меня из камеры и загнал в сарай, более всего напоминавший мануфактуру времен расцвета потогонной системы. Рабов набиралось от сорока до пятидесяти, всех рас и размеров, включая нескольких дратиан, не поладивших когда-то с блюстителями порядка. Меня посадили на табурет возле широкоплечего урода с интересным лицом, вроде маски для Хеллоуина, сделанной из резиновой камеры, и роскошными красными жабрами на манер страусиных перьев. Переговорив с ним на местном наречии, надсмотрщик ушел. Глянув на меня близко посаженными золотистыми глазами, вроде яйца с двумя желтками, урод произнес:

— Добро пожаловать в клуб, приятель.

На лингва франка урод говорил чисто и правильно, без акцента, хотя голос звучал, будто из-под жестяного корыта.

Скоро мне стало известно, что зовут его Фша-Фша и что на Драте он уже семнадцатый год. Грузовой корабль, на котором он служил, списали из-за выгорания облицовки стартовых двигателей; экипажу пришлось остаться. В рабство Фша-Фша попал через три месяца, когда закончились деньги.

— Жизнь тут вполне терпимая, — сообщил он. — Кормят хорошо, спать можно в сухости, и работа не слишком тяжелая, когда приноровишься.

Фша-Фша объяснил, что трудовой процесс заключается в сортировке.

— Работа здесь чистая. Получают ее только работники высшей квалификации. Скажу тебе сразу, друг мой: в рудниках или на консервной плавбазе не в пример тяжелее.

Конвейерная лента несла бесконечную череду светляков; не скажу, что они такое и откуда их берут, но с виду простые шары, только светятся. Оператор сортирует их на восемь категорий, Фша-Фша показал, как это делается. Не прерывая объяснений, пальцами больших рук он касался нужных клавиш на пульте, отправляя каждый шар в нужное место. Только, на мой взгляд, все шары были совершенно одинаковые.

— Ты научишься, — мягко сказал Фша-Фша, останавливая конвейер и извлекая из рундука какие-то ремни с пряжками.

— Учебная шлейка, — объяснил он. — Помогает быстро войти в курс дела.

Через пару минут ремни охватили грудь, спину и руки; поверх ремней шли провода, оканчивавшиеся контактами для каждого пальца. Проверив, плотно ли контакты прижаты к пальцам, Фша-Фша забрался на свой табурет и включил конвейер.

— Теперь смотри.

Светляки поползли навстречу; пальцы Фша-Фша запорхали по клавишам.

— Делай то же самое на своем пульте!

Я положил пальцы на клавиши. Когда ко мне подъехал очередной светляк, средний палец правой руки будто укололо иглой. Чтобы боль прекратилась, я нажал нужную кнопку; следующий светляк не заставил себя ждать, но на этот раз кольнуло мизинец. Палец за пальцем — дело шло достаточно быстро…

— Безотказный метод обучения, — сообщил Фша-Фша голосом бодрым, несмотря на замогильный тембр. — Руки учатся сами, без участия мозгов. Болевой стимул дает результаты быстрее всего.

Остаток смены я провел, пытаясь избавиться от уколов. Дело нехитрое: достаточно нажать куда надо раньше, чем это сделает Фша-Фша. К концу первого часа пальцы жгло огнем; к концу второго руки онемели по локоть; когда трехчасовая смена закончилась, меня трясло.

— Отлично! — похвалил Фша-Фша, когда в конце смены прозвучал удар гонга. — Старый Хруба знал, что делает, отправляя тебя сюда. Быстро учишься: последние несколько минут — десять процентов сверх случайной выборки.

По сырому туннелю мы прошли в мрачную казарму, где жили, не считая нас, двадцать шесть рабов. Добыв подвесную койку, мой наставник помог закрепить ее в свободной нише, потом показал дорогу в столовую. Бородавчатый повар с жуткими кабаньими клыками на поверку оказался славным малым. Он приготовил какой-то омлет, уверяя, что ни один из рабов-людей от этого блюда еще не отказывался. Тонкому ценителю омлет едва ли пришелся бы по вкусу, но после больничной размазни я впервые поел как следует, после чего мне дали выспаться.

Когда пришло время, наставник меня разбудил и вернул на конвейер.

Следующие три смены дело шло все хуже и хуже; потом до меня начало доходить — точнее, доходить до глаз и пальцев. Для моего сознания все светляки были по-прежнему одинаковы, но спустя шесть недель я управлялся не хуже Фша-Фша. Мне доверили собственную сортировочную линию, а учебная шлейка отправилась обратно в рундук.

Как выяснилось, передовые методы обучения годятся не только для сортировки светляков. Однажды на конвейере появились клубки разноцветных спагетти — или чего-то похожего.

— Попробуем, — сказал Фша-Фша.

Клубки надо было разделять на шесть категорий. Я попытался следовать за наставником, как и раньше, но без особого успеха.

— Надо использовать уже сформированные рефлексы, — объяснил Фша-Фша. — Этот клубок — на эту клавишу, а следующий — вот на эту…

Не скажу, чтобы меня озарило, но я разрешил подсознанию делать аналогии между клубками и светляками — и получилось! Впоследствии я мог безошибочно сортировать что угодно после единственного учебного прогона.

— На самом деле ты освоил новые возможности мозга, — сказал Фша-Фша в конце моего ученичества. — Пригодиться они могут не только на сортировочной линии, но и при решении любых задач на классификацию.

В промежутках между сменами рабам дозволялось отдыхать, беседовать, играть в самодельные карты и кости, общаться по интересам или спать. В нашем распоряжении имелся небольшой огороженный дворик, где в солнечный день можно было загорать, и пещера с озерцом, где хорошо плавалось, несмотря на запах серы. Рабы с водных миров проводили в пещере как можно больше времени. Я привык прогуливаться по казарме — по пятьдесят кругов от одного конца до другого — в сопровождении Фша-Фша, который любил рассказывать разные истории. Он сто тридцать лет странствовал между звезд, пока не застрял на Драте; от его рассказов у меня ныло сердце и шевелились волосы на голове.

Одна за другой незаметно проходили недели. Я сортировал, смотрел и слушал. По словам Фша-Фша, мы жили при подземной фабрике в самом центре города. Выход имелся только один: по туннелю, вверх по лестнице и сквозь стальные ворота, охраняемые днем и ночью.

— А как же сырье, продукция, припасы? — поинтересовался я однажды у своего друга и наставника. — Надо же вывозить то, что мы делаем? По одной узенькой лесенке не получится.

— Не знаю, Дейнджер. — Фша-Фша сделал жест, который заменял ему пожатие плечами. — Но лестницей мне случалось пользоваться неоднократно.

Я попросил его объяснить поподробнее.

— Рабы время от времени требуются для работ на поверхности. Что до меня, я предпочитаю покой и заведенный порядок, но пока палец триарха всегда со мной, — Фша-Фша коснулся лилового рубца на боку, — приходится выполнять приказы беспрекословно.

— Вот как… Послушай, Фша-Фша! Расскажи все, что помнишь: куда тебя водили, сколько бывало охраны, как долго продолжались работы наверху, хорошо ли вас стерегли… Чем в таких случаях вооружена охрана? Цепи или кандалы приходилось носить? Изолировали вас от свободных? Ночью или днем выводят? Работали внутри или снаружи…

— Нет, Дейнджер. — Фша-Фша остановил поток вопросов жестом широкой лиловой ладони. — Вижу, что у тебя на уме, но лучше забудь! Даже если отстанешь от рабочей команды, куда ты денешься — один, чужак на чужой планете, не зная языка. О блюстителях порядка я не говорю…

— Так-то оно так… Но ты сильно заблуждаешься, если решил, что я проведу здесь остаток жизни. Давай по порядку: сколько человек тебя охраняло?

— Один. С контроллером в кармане и одного достаточно. Будь я даже самым непокорным рабом в казарме.

— Как сделать, чтобы меня отправили на работы наверх?

— Когда понадобишься, про тебя вспомнят.

— Надо, стало быть, подготовиться получше… А теперь давай подробности.

Подробностей оказалось достаточно: на память Фша-Фша никогда не жаловался. В числе прочего я узнал, что ему доводилось по часу и более работать без надзора.

— Прятаться бесполезно, — пояснил он. — Ну залезешь ты в погреб или под опрокинутую вагонетку — контроллер на первое деление, и сам начнешь звать надсмотрщика, и достаточно громко.

— Значит, надо сначала добыть контроллеры, а потом бежать…

— Об этом подумали: приборчик настроен на твою церебральную несущую. Стоит приблизиться на три фута, срабатывает автоматически. В случае гибели надсмотрщика — то же самое, равно как и в случае кражи третьим лицом.

— Чтобы раздавить контроллер, много времени не надо. Можно выдержать…

— При разрушении контроллера ты погибнешь, — сказал Фша-Фша безжизненным голосом. — Выиграть нельзя ни при каком раскладе.

— Тут ты не прав, — возразил я. — В ночь ареста мне случилось раздавить чужой контроллер. Хьювиль не умер. Часом позже он поднялся на борт «Джонго II» — на глазах блюстителя порядка.

— Странно. Каждый раб знает, что за повреждением контроллера следует немедленная смерть.

— Полезное знание — для любого рабовладельца.

— Может, поэтому тебя и схватили так быстро. Чтобы не догадался, как испортить игру… Лед и пламя преисподней, если рабы узнают…

— Ну как, Фша-Фша — играем вместе?

Он долго разглядывал меня в полумраке ниши, где мы уединились для серьезного разговора.

— Ты странное, беспокойное создание, Дейнджер. Для существа с тонкой кожей и хрупкими костями ты на удивление склонен создавать себе проблемы. Почему бы тебе не послушать доброго совета и не…

— Я выберусь отсюда, Фша-Фша, — из подземелья, и с этой планеты тоже — или погибну на своем пути. Здесь, внизу, мне нравится не больше, чем в могиле, — стало быть, я немногим рискую.

Фша-Фша вздохнул — по-своему, ведь легких у него не было, только жабры.

— Мы, ринты, смотрим на жизнь и Вселенную совсем не так, как вы, репродуценты. У нас Великий Предок производит споры. Мы, рабочие, обладаем подвижностью и разумом, но лишены будущего. Будущее есть только у Предка. Инстинкт рабочего требует защищать Дерево, опылять, питать, подрезать даже… Но у нас нет личной заинтересованности в бытии, что столь естественна для вас. Ты сам борешься за свою жизнь — и за право оставить потомство. Ты здесь умрешь бездетным, твое тело знает — потому тебе не жалко жизни, чтобы вырваться… — Фша-Фша вздохнул еще раз. — Как мне было плохо, когда я покинул Ринт! Как долго и как страшно тосковал я по дому! Тебе этого не понять, точно так же, как мне не понять по-настоящему твоих чувств. Но если тебе сейчас так же плохо, как мне тогда, — беги отсюда. Ты и вправду ничего не теряешь.

— Вот именно. Ничего не теряю. Но ты не обязан рисковать головой, Фша-Фша. Если тебе здесь неплохо, оставайся. Я попробую сам.

— Сам ты пропадешь наверняка, Дейнджер. Я знаю язык, знаю город; без меня тебе не обойтись. Конец, правда, один в любом случае — но если контроллеры можно уничтожать… Кто знает? Вдруг прорвемся?

— Не бери в голову. Обучишь меня языку, расскажешь все про город. Незачем тебе погибать.

— Отсутствие инстинкта самосохранения — одно из преимуществ рабочей особи моего вида. — Фша-Фша жестом остановил поток возражений. — Займемся лучше деталями.

2

За неделями шли недели. Я работал, спал, учил дратианский язык и составлял в голове карту столицы, по подробным описаниям Фша-Фша. Примерно через два месяца после исторического решения сбежать любой ценой Фша-Фша получил разнарядку на работу в городе. От предложения взять меня с собой он отказался:

— Для наших планов так даже лучше. Я присмотрюсь к текущей обстановке на поверхности, в свете наших раскладов. Не беспокойся: наш самый верный шанс впереди.

— Мы, репродуценты, не так терпеливы, как вы, садовники. До следующей разнарядки шесть месяцев может пройти…

— Лучше репродуцироваться в старости, чем никогда, — важно заметил мой друг.

Смирившись, я проводил его взглядом. Узкий, плохо освещенный туннель удалось увидеть лишь на секунду. Дратиане, похоже, не любят яркого освещения; можно ли обратить это обстоятельство себе на пользу?

Фша-Фша вернулся в казарму, возбужденно шевеля жабрами. Чувства его, как выяснилось, не были предвкушением успеха.

— Дело безнадежное, Дейнджер. Рыбьи Кишки, начальник караула внешних объектов, носит контроллеры в специальных кармашках на сбруе, для удобства доступа. К себе не подпускает: я сумел подойти только на десять футов, прежде чем он меня отогнал.

— Еще какое-нибудь оружие?

— А зачем ему? И без того твою жизнь в кулаке держит.

— Нехорошо… — покачал я головой. — Придется, значит, добывать оружие в другом месте.

— Ты поразительное создание, Дейнджер! — Мне показалось, Фша-Фша вытаращился от изумления, совсем как человек. — Загони тебя в угол саблезубый ящер, ты будешь жаловаться, что клыки коротковаты — хорошего ножа не получится.

Работа катилась по наезженной колее: день за днем светляки ползли навстречу нескончаемым и неизменным потоком. Я ел омлеты, играл в рево, тикаль и дюжину других игр, выхаживал привычные две мили в день под сумрачными сводами казармы — и терпеливо ждал своего часа. Но однажды я совершил роковую ошибку, поставив жирный и окончательный крест на наших планах.

3

Прошло полчаса после окончания смены. Мы с Фша-Фша сидели в его нише, играя в любимую игру: «Что будем делать, покинув Драт?» Несколько часов назад в группу сортировщиков назначили раба-туземца; теперь он нависал над нами, дыша нестерпимой вонью. Я однажды разорвал упаковку на кочане гнилой капусты, по ошибке — так вот, запах был очень похожий.

— Мне эта ниша подойдет, — сообщил новенький. — Убирайся отсюда, чучело! — обратился он к Фша-Фша.

— Без году неделя, а уже чувствует себя как дома, ну не мило ли? — удивился я. — Попробуй там. — Я указал на пустую нишу на другой стороне казармы. — Полно свободного места…

Закончить я не успел: руками, похожими на объевшихся удавов, пожиратель капусты сорвал койку моего друга — сначала один конец, потом другой. Отбросив ее в сторону, он вывалил в нишу свои пожитки.

— Погоди, Дейнджер, — глянув на меня, заторопился Фша-Фша. — Надсмотрщик разберется: не таким рога обламывали. Не надо…

Дратианин не стал ждать — ударил меня в голову. Пригнувшись, я схватил стальную трубу в три фута длиной, запасенную у Фша-Фша под койкой на всякий случай, и нанес удар. Хороший удар, двумя руками наискосок по плечу. Дратианин замычал, как теленок под клеймом, и забился в судорогах, рухнув на пол. Бился он со страшной силой; под сводами казармы будто гремели пушечные выстрелы. Казалось, могучий кит резвится, ударяя хвостом по воде. Пролилась кровь, густая и желтая, забрызгав пол и стены. Обитатели казармы собрались плотным кольцом, но насладиться зрелищем не успели: через тридцать секунд огромный дратианин был мертв. А через две минуты появились блюстители порядка и забрали меня наверх — по лестнице, о которой я мечтал так долго.

Дело мое в суде решилось быстро. Разумеется, я объяснил Хрубе, что покойный напал первым. Разумеется, я не знал, что у дратиан мозги под лопатками. Все это не имело принципиального значения: рабам убивать рабов запрещается, и сортировка для меня в прошлом.

— …Приговаривается к переводу на консервную плавбазу, — произнес нараспев Хруба сначала по-дратиански, потом на лингва франка. — Очень жаль, человек, — добавил он неофициальным тоном. — Сортировщик ты отличный, но свирепость, свойственная твоим сородичам, не к лицу живому товару.

В стальных кандалах, меня вытолкали во двор, где ждал большой, пахнущий дегтем воздушный паром. Дверь узкой выгородки без иллюминаторов захлопнулась; лежа в темноте, я ощутил, как паром уходит в небо.

4

Консервная плавбаза представляет собой плот из металлических понтонов, площадью около квадратной мили. Поплавки накрыты веревочными матами, разукрашены гниющими водорослями и завалены отбросами консервных цехов. Конвейеры в цехах никогда не останавливаются; рабы круглые сутки разделывают всякую живность, поднятую наверх траловыми лебедками. Два рослых надзирателя сбросили меня с борта парома в глубокую зловонную лужу. Другая пара, внизу, вываляла меня в грязи, просто для разминки, и отволокла в длинный сарай, где счастливчики, отработавшие смену, имели возможность прятаться от теплых субтропических ливней. Крыша, конечно, протекала, но под открытым небом было гораздо хуже. Наручники с меня сняли, надев на шею тугую петлю из какого-то волокна. Не настолько тугую, чтобы удушить, но достаточно зловредную, чтобы растереть кожу до крови. Со временем под петлей нарастал рубец шириной полдюйма, который чесался и жег днем и ночью. К петле был подвязан надувной пузырь: если рабу случалось упасть за борт, пузырь раздувался и удерживал его на плаву. Рабу нельзя увиливать от работы. Утонуть или утопиться — это слишком просто.

Но в тонкостях я разобрался позднее. Не дожидаясь утра, меня оттащили к конвейеру, где рабы вылущивали из скорлупы каких-то не то раков, не то крабов, довольно крупных. Надсмотрщики орали, чтобы я приступал к работе, наградив для убедительности пинком, от которого я ловко уклонился. Мне даже удалось ответить ударом под ребра, что повлекло телесное наказание: двое дратиан крепко ухватили меня за руки и за ноги, а один выбивал пыль розгой, по весу и гибкости больше похожей на клюшку для гольфа. После порки меня оживили ведром воды, и кто-то сунул в руки местного омара.

— Не сиди столбом, — порекомендовал раб слева.

Участливый сосед оказался дратианином средних размеров с лицом, изрезанным шрамами. Что ж, у нас не так мало общего… Я решил последовать доброму совету.

Работа оказалась несложная: хватаешь чзика с той стороны, где нет клешней, просовываешь палец под панцирь и раздеваешь. Остается одним движением оборвать все четыре конечности. Чзики — существа весьма активные и возражают против дурного обращения, отчаянно извиваясь и размахивая клешнями. Когда попадается крупная особь — до десяти фунтов, а то и больше, — бывает, управиться так, чтобы надсмотрщик остался доволен, не выходит. Употребляется тогда все та же клюшка для гольфа.

Из-за острых, как бритва, и твердых, как оргстекло, краев панциря руки первое время не заживали, шипы на ногах постоянно впивались в ладони. Раны, впрочем, никогда не воспалялись: микроорганизмы Драта не могли прижиться в моем инопланетном организме. Со временем наросли мозоли, и стало гораздо легче.

В первый день я попал на конвейер в самом конце смены — мне просто повезло. Надсмотрщик не успел покалечить меня за бестолковость, и до сарая-казармы я добрался сам. Ни коек, ни своих мест ни у кого не было — вались на пол у подветренной стены и спи, как получится. Бессонницей здесь, по счастью, никто не страдал. Дратианин со шрамами, что дал мне хороший совет, помог и на следующий день: показал, как высасывать воду из сырого чзика. Губчатое мясо этой твари для меня не годилось, но кормили нас специальным варевом, которое так или иначе усваивал каждый. Или почти каждый. Нестандартные экземпляры скоро погибали от голода — проблема решалась сама собой.

Вместо обычного порядка — смена для работы, смена для отдыха — на разделке мы работали две смены из трех. Скучать решительно не приходилось. По шесть часов подряд мы сидели у лотков, где копошащиеся горы чзиков росли всегда немного быстрее, чем мы успевали их обрабатывать. Скользкие маты колыхались под ногами, не замирая ни на минуту, а за последним понтоном свинцовое море тянулось до самого горизонта. Иногда при безоблачном небе наступал мертвый штиль, и под лучами немилосердного солнца плавучий город затопляла нестерпимая вонь. По ночам на грузовых стрелах горели прожектора, и на свет слетались тучи насекомых. Одни лезли в нос, рот и глаза, другие хрустели под ногами, смешиваясь с отбросами. Иногда нас накрывал жаркий тропический ливень, но конвейер никогда не останавливался… Позднее дождь сменился слякотью, а палуба, такелаж и лебедки заблестели от льда; зимний режущий ветер бил в лицо, но мы продолжали работать — те из нас, кто мог вытерпеть холод. Другие застывали в грязи — их время от времени приходилось сбрасывать за борт. Кое-кто из живых им завидовал.

Когда-то, на Земле, читая об узниках концентрационных лагерей, я не понимал одного: что заставляет людей бороться, когда жизнь — лишь непрерывная пытка. Теперь я знаю. Нет, это не благородная стойкость и не желание отомстить. Обыкновенный инстинкт, древнее мысли и древнее ненависти, требующий только одного: выжить во что бы то ни стало.

И я выжил. Руки покрылись мозолями, мускулы окрепли, кожа выдубилась и привыкла к холоду и дождю. Я привык спать в ледяной грязи, не просыпаясь, когда товарищи наступали на меня в темноте; привык есть жидкую размазню и протягивать чашку за добавкой; привык не отвечать на удары надсмотрщиков; научился, в конце концов, просто не замечать побоев. Здесь не было времени для отдыха и не было сил заводить дружбу. Был только очередной день и необходимость дожить до следующего. Дратианин, что помогал мне в первые дни, умер одной дождливой ночью. Назавтра его заменил другой; я так и не узнал его имени.

За годы, проведенные в пространстве, у меня выработалось безошибочное чувство времени. В любой момент я мог сказать, сколько прошло земных недель или месяцев от любого события. От исхода почти пять лет… Иногда я задумывался, что могло за пять лет случиться на незначительной планете на краю Галактики, но ненадолго. Та, старая, жизнь больше походила на сон, чем на реальность.

Мой разум теперь отлетал от плота на многие часы подряд, не возвращаясь к серому океану иногда в течение всей двойной смены. Воспоминания будто стали со временем ярче и подлиннее бессмысленной жизни вокруг меня.

Однажды вечером заведенный порядок изменился. Угрюмый старший надсмотрщик перехватил меня у сортировочного лотка и тычком направил туда, где швартовались лодки.

— Будешь работать на сетях, — просипел он.

Если бы не прочная кожаная куртка, его трудно было бы отличить от любого из нас: такой же грязный, окоченевший и жалкий. Я погрузился в двадцатифутовую двухкорпусную плоскодонку, плясавшую на волнах у посадочного трапа; мы отчалили. Через пять минут гигантский плот исчез за лохмотьями тумана.

Сидя на корме, я считал гребни серых, маслянистых волн. Какие ни на есть свежие впечатления, впервые за много месяцев. Пена за кормой кипела ключом, потом расплывалась, превращаясь в мерзкую рожу. Рожа будто скалилась на меня сквозь толщу воды. С каждым мгновением ужасные черты делались определеннее; дьявольская маска из колышущихся черных листьев, украшенная с боков красными плюмажами, вынырнула на поверхность. За маской поднялась рука, прямо в лицо сверкнуло лезвие ножа — и веревка упала с моей шеи. Прежде чем я успел вдохнуть как следует, широкая ладонь ухватила меня за руку, перебросила через транец и утащила в ледяной сумрак.

5

Там, где я очнулся, лежа на спине, было тепло и сухо. Судя по плеску и качке, лодка или небольшой катер. Легкий ветерок, ласкавший лицо, пахнул морской свежестью. Рядом с койкой стоял Фша-Фша; в неярком свете палубного фонаря лицо его казалось едва ли не добродушным.

— Хорошо, что я тебя узнал. Мог бы все испортить. Глаз бы, к примеру, выдавил…

Голос у меня оказался на удивление слабым.

— Извини за грубое обращение. Лучший план на тот момент. Начальник охраны не участвовал — только старший надсмотрщик.

— Главное, сработало. — Я закашлялся, плюясь соленой водой из чужого океана. — Остальное неважно.

— Мы еще не ушли в безопасное место, но самый сложный момент позади. Должны прорваться.

— А куда мы идем?

— Есть одна заброшенная гавань, в четырех часах хода. Там нас будут ждать.

У меня еще оставались вопросы, но веки внезапно отяжелели, не поднять. Позволив глазам закрыться, я погрузился в теплую, уютную тьму.

6

Проснулся я от негромкого разговора над головой. В какой-то момент показалось, будто я снова на борту яхты лорда Дезроя, лежу на кипе мехов. Иллюзия была такая сильная, что заныла рука, сломанная и вылеченная сэром Орфео столько лет назад… К реальности меня вернул голос Фша-Фша:

— Вставай, Дейнджер, придется немного пройти. Как ты себя чувствуешь?

Спустив ноги с койки, я осторожно встал.

— Как и полагается утопленнику… Пошли.

Мы вышли на палубу катера. В черной воде отражались огни фонарей. Фша-Фша заботливо укутал меня грубым одеялом. Впервые за целый год я позволил себе замерзнуть по-настоящему. Задним ходом мы подошли к пристани, где у потрепанного грузовичка ожидал невысокий дратианин. В кузове мы забрались под грубый брезент; взвыли изношенные турбины, и причал остался позади.

Я немедленно заснул. Сказалась привычка спать каждую минуту, когда не на конвейере, — от такой не скоро избавишься… Да и океанская вода Драта — не лучшая атмосфера для человеческих легких. Когда я снова проснулся, грузовик уже стоял. Фша-Фша мягко положил ладонь мне на руку, и я остался лежать тихо, как мышка. В нужный момент Фша-Фша подал знак, и мы соскользнули вниз по опущенному заднему борту. Оказалось, мы стоим у периметра космопорта. Большой купол под черным небом, видавшая виды бетонка, и как раз на полпути между нами и куполом — древний грузовой корабль на отслуживших свое стояночных домкратах.

Во тьме что-то зашевелилось, и к нам подошла странная для здешних мест фигура в длинном плаще. Упал капюшон, и открылось дубленой кожи лицо ришианца.

— Вы опоздали, — сказал он будто бы равнодушно. — Здесь пара жандармов, что-то разнюхивают… Не будем тратить времени.

Ришианец пошел в сторону корабля, мы за ним, но на полпути вспыхнул ядовито-зеленый прожектор, припечатывая нас к бетону.

— Стой! Стрелять буду! — проскрежетал ржавый голос по-дратиански.

7

Я бросился наутек. Ришианец, в трех шагах впереди, развернулся и принял боевую стойку. Блеснула оранжевая вспышка; прожектор погас, разлетевшись зелеными звездами, но до раскрытого заранее грузового люка еще оставалось около ста ярдов. Справа затрещали выстрелы, и среди желтых вспышек нам наперерез бросились блюстители порядка.

Переменив курс, я сбил с ног ближайшего. Славный получился удар, всегда бы так… Под пальцами, привыкшими срывать панцирь с двенадцатифунтового чзика одним движением, хрящи ломались, как гнилые кочерыжки. Оставив придушенного противника, я бросился на выручку Фша-Фша. Второму дратианину я сломал шею захватом со спины; отчаяния и ярости хватило поднять его в воздух и отбросить на десять футов. Дорога была свободна.

До открытого люка, где горел яркий свет, оставалось несколько шагов, когда в темноте сбоку блеснул красный огонек. Фша-Фша бросился в сторону, я покатился по бетонке; над головой хлынул поток зеленого пламени. Вот оно: гигантский дратианин в белой накидке через плечо, раструб оружия направлен в мою сторону — не успеть… Я вскочил на ноги и рванулся навстречу верной смерти.

Выпав из освещенного проема, на спину дратианина села приземистая черная тень. Извернувшись, дратианин ударил прикладом; при втором ударе захрустели кости. Тень откатилась в сторону, корчась от боли, но я успел… Вырвав оружие из чешуйчатых рук, я отбросил его в темноту. Ударить мне удалось первым; дратианин успел только обернуться наполовину. Многие месяцы тяжелой работы не прошли впустую, укрепив руки: роговая маска провалилась, брызнула грязно-желтая кровь. Я перешагнул поверженного противника; в свете, падающем из люка, лежал раненый гном — представитель народа х'иак.

8

Сверху что-то пронзительно кричал ришианец, за спиной слышался тяжелый топот дратианских ног и гремели команды.

— Срэт… — В горле застрял плотный комок, и я не мог больше говорить.

Темная, почти черная кровь лилась из ужасных ран. Бородавчатую кожу на торсе пробивали сломанные ребра, один огромный глаз выскочил из орбиты, другой смотрел прямо на меня.

— Хозяин, — прохрипел гном, — мой народ причинил тебе… много зла. Если… если мои раны могут послужить во искупление… прости им. Прости, ибо они одиноки… и напуганы…

— Срэт!.. Я думал…

— Мне было трудно, хозяин. Человек… оказался сильнее меня.

— Хьювиль! Так это он захватил корабль?

Гном дернулся, но из крокодильей пасти вырвался только стон. Я нагнулся ниже.

— Срэт умирает… послушный воле хозяина.

Глава 10

1

Фша-Фша и капитан-ришианец подняли меня на борт. Бедняга Срэт остался на стартовом столе: другим расам несвойственна человеческая сентиментальность в таких вопросах. Диспетчерская служба Драта решительно возражала, но только на словах. Дратиане сами давно уже не летают в глубокий космос, и потеря двух беглых рабов — не причина портить отношения с представителем иерархии Риш. Кроме ришианцев, мало кто ходит в Приграничье, даже нерегулярно.

Сразу по выходе из стартовой зоны Фша-Фша рассказал, что произошло с тех пор, как меня отправили на плоты.

— Когда ты решил бежать, я согласился. Потом… потом мне оставалось только действовать. Первый случай представился через три месяца: нас двое, и всего один надсмотрщик. Я хотел заманить его в темный переулок, уже составил остроумный план, но тут здорово повезло: лопнула грузовая сеть — мы работали на погрузке, — и груз рассыпался по причалу. Моему товарищу пришлось несладко — его сильно задело, но надсмотрщику досталась тяжелая стальная отливка, прямо по голове. Вырубился на месте. Контроллеры у него были на плече, на самом виду, но подобраться к ним… самый отчаянный поступок в моей жизни, такие дела. Среди груза нашелся длинный металлический стержень, но я все равно потерял сознание от боли. Очнулся вовремя: на пристань явился начальник доковых работ с двумя блюстителями порядка. Я пустился бегом; когда они сообразили, что контроллер не работает, я уже был далеко. До темноты удалось отсидеться в заранее подготовленной норе, а потом я попытал счастья в таверне владельца — не дратианина. Надежда, что мне помогут, как попавшему в беду чужаку, не оправдалась, но я привязал хозяина к лавке и наполнил оба желудка пищей с высоким содержанием липидов. Для меня — запас на две недели. Кассу я тоже прихватил с собой; с деньгами жизнь пошла веселее. В одном притоне, где не задают лишних вопросов, мне удалось снять угол; там же я начал осторожно наводить справки о том, куда тебя отправили. А на следующий день появился твой маленький друг — Срэт. Ему непременно хотелось поговорить с кем-нибудь из слуг триарха. Не знаю, чем он питался, но не переедал наверняка, и спать ему приходилось на улице… Я рассказал все подробности, и вдвоем мы тебя нашли; как раз тогда появился ришианский корабль.

— Этот х'иак Срэт заговорил, к моему удивлению, по-ришиански, — подал голос молчавший до того капитан. — Некоторое время назад, на Рише, мне рассказали историю о человеке, обменявшем глаз на жизни своих товарищей. На это полагается симметричный ответ — вот на меня и легла обязанность помочь.

— Да, малыш с виду ничего особенного, — кивнул Фша-Фша, — но храбрости ему было не занимать.

— Редчайшее создание — верный раб, — согласился капитан. — О таком чуде приятно хранить память.

— Разумеется, чудо, — ответил я, — но гораздо более редкое: друг.

2

На борту грузового корабля мы провели три месяца; покинули его на планете под названием Глой. Можно было долететь до самого Риша, но только нам в другую сторону, к Зериде… Фша-Фша не собирался меня покидать: все миры одинаковые, говорил он. Воссоединяться с Великим Деревом он не спешил, как переживший бурную любовь человек не спешит влюбляться вновь. С таким трудом разорванные узы подождут… Капитан-ришианец расплатился с нами за службу: мы перебрали ему резервную силовую установку и несли вахты наравне с основным экипажем. Денег хватило, чтобы купить приличную одежду и поселиться в гостинице у космопорта — на случай, если подвернется должность на рейс в нужном направлении.

Ждать пришлось долго, но нам еще повезло: порт с его магазинами, тавернами и жилыми домами располагался среди живописных руин города, заброшенного десять тысяч лет назад.

Циклопические развалины сплошь заросли лианами, контуры их смягчились от времени, и только с воздуха было видно, что горы эти рукотворные.

В этом гостеприимном мире мы даже нашли работу. Ведя скромный образ жизни и откладывая деньги, удалось наскрести на два билета до Таникса — бойкого торгового перекрестка ближе к центру Галактики. Оттуда сообщение с центром куда более оживленное. Всего через несколько дней, проведенных на Таниксе, мы нанялись на суперлайнер в милю длиной. Круиз продолжался четыре месяца, и когда, отслужив по контракту, мы сошли на торговой планете, где жизнь била ключом, над головой во все небо разливалось сияние центра.

— До Зериды все равно три тысячи световых лет, — сказал главный механик, выдавая заработанные деньги. — Почему бы вам не подписаться еще на один круиз? Хороших механиков найти не просто. Обещаю приличное вознаграждение!

— Не трудитесь уговаривать, сэр, — ответил за меня Фша-Фша. — Дейнджеру нужен сказочный цветок, растущий в единственном саду в центре Галактики.

Через пару недель мы устроились уборщиками на старое корыто с экипажем из ящеров, обитающих на самом краю центра, куда корабль и направлялся. Заносчивый шкипер варварам с Окраины никакой другой должности и не доверил бы. Переход оказался долгим, а грязи было не меньше, чем на любой провинциальной лоханке.

На следующий раз вышло совсем скверно: на старом корыте, куда мы нанялись, вышла из строя система управления взлетом и посадкой — как раз в богом забытом медвежьем углу. Месяц мы ждали другого корабля, потом поступили наемниками в местные полицейские силы. Куда только нас не посылали! Маршируя по джунглям и питаясь несъедобными пайками, мы в конце концов выяснили, что «полицейские силы» — это обыкновенные разбойники. Унести ноги и спасти свои шкуры удалось только в самый последний момент. На службе я сделал интересное открытие: мои навыки сортировщика здорово помогали управляться с мачете казенного образца. После пары мелких стычек я разобрался в предмете настолько хорошо, что мог драться на равных с лучшим бойцом батальона. Настроил нужные рефлексы — проще простого.

В основном, однако, планет мы толком не видели. За редкими исключениями на любом из миров Галактики межзвездное сообщение идет через единственный порт — ради экономии и удобства управления. Порты же повсюду одинаковы: безличные города, усредненные по принципу «минимум, зато для любой расы».

Мы сделали один рейс и другой — без большого толку; но на третий раз попали на легкий быстроходный люггер с Тлинтора. Вышло так, что нам повезло.

3

С койки в тесной выгородке, какая полагается уборщику, меня сорвал вой сирены. Через тридцать секунд я уже стоял у экранов, где вся ходовая вахта, включая Фша-Фша, глазела на чудо, в глубоком космосе возможное не чаще одного раза за долгую жизнь. Брошенный корабль — забытый между звезд стальной город. Этот был огромным и, сразу видно, — очень, очень древним.

До корабля оставалось около пятисот миль. Мы медленно сближались, практически на параллельных курсах — еще одно чудо. В десяти милях вахтенный пилот приостановил сближение; пока мы смотрели, главный механик о чем-то советовался с капитаном. В результате последовал приказ ложиться на прежний курс и набирать ход.

— Это как? — возмутились мы (я и Фша-Фша) хором.

Я-то раскатал губу на солидное вознаграждение…

— Мы не собираемся брать приз? — негромко, насколько позволяла мягкая натура, взвыл Фша-Фша.

Главный механик одарил его тусклым взглядом рыбьих глаз. Подобно остальному экипажу, он был амфибией и проводил свободное от вахты время в баке с соленой водой. И, подобно всем амфибиям, страдал боязнью открытых пространств — до последней чешуйки на рудиментарном хвостовом плавнике.

— С-с-с… Нереально, — прошипел он холодно.

— Да этому корыту пятьдесят тысяч лет и один день! — возмутился Фша-Фша. — И будь я слепым щенком, если это не риванский астрографический крейсер! На нем же звездные карты времен до Падения! Там же полно информации, забытой еще до того, как на Тлинторе запустили первый спутник!

— И как, по-твоему, должны мы разгонять такую мас-су до с-сверхсветовых с-скоростей? — поинтересовался главный механик. — Эта гора металлолома тяжелее нас-с в миллион раз. Двигатели не потянут.

— Корабль выглядит целым, — возразил я. — Может, и двигатели работают.

— И что с-с того?

— Высадим группу захвата и отведем корабль своим ходом, куда надо.

Тлинторианин втянул голову в плечи — жест, означающий крайнюю степень отвращения.

— Мы, тлинториане, не любим геройс-ских подвигов. Наша задача — дос-ставить груз в целости и с-сохранности…

— Вам даже не потребуется выходить наружу, — заметил Фша-Фша. — Мы с Дейнджером пойдем добровольно.

Главный механик по-рыбьи вытаращился и еще раз поговорил с капитаном. Через несколько минут было объявлено, что его превосходительство капитан не против.

— Одно условие, — сказал я. — Мы делаем всю грязную работу и получаем на двоих четверть призовых денег.

Капитан предложил двадцатую часть; в конце концов мы договорились на десять процентов.

— Не нравится мне это, — пробормотал Фша-Фша. — Слишком уж он легко согласился.

Надев скафандры, мы отправились к древнему кораблю в маленькой шлюпке. Лоснящееся коричневое яйцо диаметром в полмили, рядом с нашим люггером крейсер напоминал астероид. Высадка прошла гладко: люк с внешними запорами без труда распахнулся, и мы оказались в огромном, как пещера, пыльном трюме. Пассажирские палубы, места отдыха, лаборатории, мостик — все было в образцовом порядке. В оружейной кладовой все, чего только душа пожелает, — любое оружие и любые средства зашиты, — но нигде никаких следов жизни. Никакого намека на судьбу экипажа.

В наушниках заквакал голос капитана, напоминавшего о наших обязанностях.

По коридору, где свободно прошла бы груженая фура, мы попали в машинное отделение величиной с Центральный вокзал в Нью-Йорке. Деформационные генераторы, стоявшие по осевой линии, возвышались, как четырехэтажные дома. Глядя на них, я задумчиво присвистнул, но Фша-Фша нисколько не смутился:

— Я и побольше видел. Давай-ка попробуем систему…

Четыре часа провозились мы с приборами и громоздкими рычагами на пульте, кольцом окружавшем кресло величиной с банковский сейф, но труды наши не пропали даром: древние механизмы стройно загудели, будто никто не оставлял их на целую вечность.

После пробных маневров я вывел корабль на правильный курс и задал маршевый режим. Как только мы достигли крейсерской скорости, его превосходительство капитан приказал возвращаться на борт.

— Кого вы собираетесь прислать нам на замену? — спросил я.

— Эту деталь я оставляю на свое усмотрение, — отрезал капитан.

— Я не могу бросить машинное отделение без присмотра, сэр…

Вылупив глаза на экране карманного видеофона, он повторил приказ громче, с цитатами из Галактического Кодекса.

— Ну вот, начинается, — пробормотал Фша-Фша. — И есть ли у нас выбор?

На борту люггера нас встретили холодно: прошел слух, что мы отхватили лишний кусок добычи. Беспокоиться я особо не стал. Тлинториане вообще народ не слишком обаятельный. Без их сердечного участия жить нетрудно.

Уже в пределах системы Тлинтора главный механик вызвал нас к себе и улыбнулся. То есть я так думаю, что улыбнулся.

— Должен сознатьс-ся, я относ-сился к вам обоим не без подозрения, — сообщил он. — Но теперь, дома и с-с таким замечательным призом на безопас-сной орбите… Мои с-сомнения оказались бес-спочвенными, я вижу… Не с-соблаговолите ли выпить с-со мной, джентльмены?

Приглашение было принято, и главный механик разлил вино по вместительным бокалам. Не успел я взять в руки свой, как Фша-Фша неловкозацепился за столик; вино расплескалось. Главный механик благодушно махнул рукой в ответ на извинения и отвернулся — вызвать юнгу, чтобы подтер лужу. Одной секунды Фша-Фша хватило, чтобы бросить какой-то шарик в хозяйский бокал, где тот немедленно растворился. Пока юнга вытирал пролитое вино, мы приятно улыбались друг другу, потом выпили: Фша-Фша и главный механик одним глотком, я понемногу, кивая головой в знак одобрения. Хозяин вновь разлил вино по бокалам. На этот раз мы пили потихоньку, внимательно наблюдая друг за другом. Рыбьи глаза главного механика периодически поворачивались в сторону часов на стене.

— Сколько времени требуется вашему средству, чтобы подействовать? — любезным тоном осведомился Фша-Фша, тоже посмотрев на часы.

Хозяин вытаращил глаза, поперхнулся и просипел:

— Четверть часа…

— Да, уже дает себя знать, — кивнул Фша-Фша. — Мы тут приняли по паре таблеток универсального противоядия — так, на всякий случай. А вы как себя чувствуете?

— Мне… нехорошо. — Рыбий рот широко раскрылся, глотая воздух. — С-с-с… Трудно… говорить.

— Само собой… Теперь рассказывайте: не торопясь, обо всем и по порядку. До зоны планетарного диспетчера еще час хода. Может, даже два.

4

Хотя от орбиты, где остался люггер и риванский корабль, до поверхности Тлинтора не меньше ста тысяч миль, мы отстали от капитанского катера минут на десять, самое большее. Его превосходительство с начальником порта уже поздравляли друг друга, но при виде нас капитанские глаза, и без того весьма выпуклые, едва не скатились вниз по чешуйчатым щекам.

— Быть может, вы просто забыли упомянуть, что капитану Дейнджеру и мне полагается десятая часть призовой суммы? — кротко поинтересовался Фша-Фша, когда нас представили.

— Нелепая ложь! — возмутился достойный командир, но замолчал, когда Фша-Фша извлек диктофон установленного образца, принимаемый любым судом Косы в качестве вещественного доказательства.

Последовала сцена, какую уставы, регулирующие отношения командира и экипажа, не предусматривают, но отпереться капитан уже не мог.

Чуть позже, в четырехкомнатном номере, снятом в ознаменование победы и ради заслуженного отдыха — такое мы могли себе позволить, — Фша-Фша небрежно заметил:

— Кстати, Дейнджер, я тут подобрал небольшой сувенир на риванском корыте…

Повозившись с чемоданом из кожи г'рунта, где он хранил личные вещи, Фша-Фша вытащил небольшой сверток, тут же раскрывшийся в паутину черных ремешков с круглой коробочкой в центре.

— Я попробовал — работает! — Голос Фша-Фша звучал, как у мальчишки, которому надо похвастаться новым велосипедом. — Просто прелесть! Персональный силовой щит. Надевается под одежду — генерирует непробиваемое поле!

— Отличная штука! — похвалил я, отстегивая клапан внизу собственной сумки. — А мне вот эта безделушка понравилась…

Извлеченное на свет божий, блеснуло бриллиантовым блеском узенькое ожерелье — мне как раз впору.

— Прелесть… — Фша-Фша едва не пожал плечами. — Зато моя шлейка такая легкая! Стоит надеть — через пять минут забудешь…

— Оно не просто прелесть, — оборвал я похвальбу. — На самом деле это умножитель восприятия. То есть понижает порог восприятия для зрения, слуха и осязания.

— Обыграли нашего карася, кто бы мог подумать, — сказал Фша-Фша после того, как мы опробовали оба сувенира. — Сам виноват — не надо было баловаться со снотворным.

Призовая комиссия морочила нам голову целый месяц, но в конце концов пришлось опубликовать протокол оценки и рассчитаться: не задерживать же выплату команде из сорока тлинториан? Нам с Фша-Фша досталось больше, чем космический волк может заработать за целую жизнь.

В тот же день мы перелетели на Грикс — мир в большой системе из двадцати семи планет, заселенный людьми, всего в половине светового года от Тлинтора. Задерживаться на Тлинторе с деньгами почему-то не хотелось. На Гриксе мы наконец решили купить собственный корабль: маленький и очень, очень быстрый. Как-никак впереди еще более двух тысяч световых лет…

Вообще на Гриксе можно купить все, что угодно, — в особенности если вам нужен звездолет. Корабли здесь строят сто тысяч лет, со времен еще до Падения. Кстати, именно развал галактической империи дал возможность малоизвестному племени людей распространиться по всей Галактике.

Некоторое время мы присматривались и приценивались: корабли только что со стапеля; корабли в отличном состоянии, совсем как новые; корабли, переменившие двух, трех и более владельцев… Мы осматривали корпуса, лазали по машинным отделениям — можно сказать, пинали покрышки каждого рыдвана на каждой верфи города — и к исходу двух недель так ничего и не решили. Вечером последнего дня нам захотелось посидеть за столиком в саду при нашей гостинице, под фонариками, свисающими с ветвей дерева Гео. Вино притупляет горечь разочарования…

— Все это новье — ширпотреб с конвейера, — кривился Фша-Фша. — Не то что в старые добрые времена.

— Так старая постройка, она ведь — тоже… — возразил я. — Строили, понятно, на века — только при тогдашних скоростях иначе нельзя было.

— Что по средствам, того не надо, — подытожил Фша-Фша. — А чего хочется, не можем себе позволить.

— Если вас, джентльмены, обычный товар не устраивает, — подал голос хозяин гостиницы, наливая нам вина в кувшин, — знаете, у меня есть дядя… Славный старикан, любит рассказывать о прежних временах — ему сейчас больше трехсот лет. Но даже сейчас не чуждается коммерции — у него на заднем дворе есть одна старая посудина; может статься, как раз то, в чем вы, джентльмены, нуждаетесь — если немного отремонтировать…

Не без труда остановив поток хозяйского красноречия, мы выяснили, где тот задний двор, куда и отправились, прикончив кувшин. Дядина торговая площадка выглядела вполне обыкновенно: сорняки выше человеческого роста и офис, переделанный из спасательной шлюпки. В дюзах росли цветы, аккуратно высаженные в глиняные горшочки, а иллюминаторы неярко светились. Мы принялись стучать в крышку люка и не отставали, пока наружу не высунулся горбун с розовой лысиной и лицом, как у морской черепахи. Узнав, что нам надо и кто нас прислал, горбун, кудахча и потирая руки, объявил, что мы попали наконец в нужное место. К этому времени мы уже раскаивались в собственном легковерии. Будет как всегда: металлолом такой древний, что даже нержавеющую сталь проело до дыр… Так или иначе, мы последовали за стариком мимо пирамид устаревших узлов и деталей, покоробленных листов обшивки, по лабиринту аэродинамических плоскостей прямо в заросли, где Красная Шапочка вполне могла бы спрятаться от Серого Волка.

— Если бы вы, джентльмены, оттянули в сторону эти вот стебли проволочной лианы… — вздохнул старикан.

Фша-Фша открыл было рот, чтобы отказаться, но я уже тянул в сторону плющ на стеблях в палец толщиной — из чистого любопытства. Скоро в зеленой полутьме тускло блеснул изогнутый лист обшивки; вдвоем мы скоро освободили корму корабля, имя которому — воплощенная элегантность.

— Его построил сам Сандзио, — объяснил старик. — Видите? — Он показал на эмблему, даже сегодня сверкавшую, как драгоценный камень, на тусклом металле.

Фша-Фша провел рукой по изгибу борта, оценил красоту обводов… Наши глаза встретились.

— Сколько? — спросил я.

— Вы его отремонтируете, приведете в порядок, — негромко сказал хозяин. — Вы не разрежете его на металлолом, не сделаете из него буксир — таскать астероиды?

— Нет, сэр!.. — крикнули мы хором, очень громко.

— Вы мне нравитесь, ребята, — кивнул старик. — Я бы не продал его кому попало. Забирайте — он ваш.

5

За день мы очистили корабль от лиан, которые за восемьдесят лет оплели его от носа до кормы. Старик, которого звали Наут, при помощи уговоров, проклятий и слабоумного парнишки по имени Дюн сумел-таки оживить старый тягач; яхту удалось перетащить на открытое место, где к ней можно было подступиться. Вдвоем с Фша-Фша мы облазали ее от носа до кормы. Никаких нововведений, никаких позднейших переделок! Все настоящее, подлинное, вплоть до бортового журнала на штурманском столе. Полистав журнал, я после обеда отправился в столичный навигационный архив, а за ужином рассказал историю яхты:

— «Глирим», пятьдесят пять футов, стартовый вес сто девять тонн. Проектировщик — Сандзио, главный кораблестроитель правителя Агасса. Построен в качестве флагманской яхты Великого дома, в году Кон…

— Немного больше четырех тысяч лет назад, — вставил Наут.

— В первый же год правитель Агасса достиг на ней Полиона и Гейла, показав рекордную скорость, и выиграл битву при Фонтерейне, во главе эскадры из тридцати двух кораблей. На сороковом году службы, когда длинный список побед был уже вырезан под княжеским гербом, престарелый правитель продал яхту с аукциона, остро нуждаясь в средствах. От видийского перекупщика корабль попал к Соларху Триэ, чей начальник штаба, покоренный благородными обводами яхты, переоборудовал ее для нужд личной разведывательной службы. Девятнадцать лет спустя ее захватили альцетийцы во время разбойничьего набега; поставив на большую платформу с деревянными колесами, запряженную гиеновыми гориллами, яхту прокатили по улицам Альца в составе триумфальной процессии. С тех пор, всеми забытая, она пролежала на окраине вонючего города более ста лет. Деревянная телега под ней сгнила за это время полностью.

Найдя классической красоты корабль, Грё Бальгрейский приказал вырубить окружающие заросли. Очарованный, предводитель захватчиков перевез яхту на полевую ремонтную базу, где его механики тщетно пытались проникнуть внутрь. Грё сам попытался сбить герб в качестве сувенира, но только сломал свой любимый парадный кортик. Разъяренный, он велел завалить яхту мусором, облить горючим и поджечь. После того как Грё, сровняв город с землей, удалился вместе с войсками, яхту никто не тревожил более двухсот лет. Найденную Имперской астрографической гильдией его лучезарного величества Леона Сорокового, ее вернули на Агасс, где после капитального ремонта она вновь стала флагманской яхтой Императорского дома.

— И это лишь дни ее молодости, — покачал головой Наут, — Где она с тех пор не побывала, чему только не была свидетелем! Но до сих пор не построен корабль быстрее…

Ремонт, переоборудование, чистка, уборка, наладка и снаряжение заняли три месяца. Мы остались довольны, включая Нау-та. Под конец старик признал, что даже правитель Агасса не управился бы лучше. Когда мы заговорили о деньгах, Наут махнул рукой:

— Я скоро умру, к чему они мне? А вы, ребята, почти все на нее истратили. Остальное понадобится, чтобы в пути она ни в чем не нуждалась. Я хочу только, чтобы записи, которые вы добавите в бортовой журнал, не посрамили ее истории.

6

Две тысячи световых лет — дистанция огромная. Огромная, даже когда катишься верхом на гребне волны, в которую двигатели «Джонго III» собрали ткань пространственно-временного континуума, обращая кривизну в ускорение, бросавшее нас к центру Галактики со скоростью в десять — сто — тысячу раз больше скорости света. На каждый прыжок уходило не меньше месяца, и с каждым разом звездная пыль в черном небе сгущалась, свертываясь, как молоко. По дороге нас встречали миры, где цивилизация существовала сотни тысяч лет, и планеты, где от разумной жизни остались лишь кладбища, древнее земных динозавров. Денег почти не осталось, но мы открыли, что даже здесь, у самого сердца Галактики, многие готовы хорошо заплатить за срочную доставку пассажиров и груза.

Интеллект, по мере приближения к центру, принимал самые разнообразные формы, от коллективного разума насекомых до разумных болот Барума, спящих богатырским сном. На множестве миров обитали люди, от суровых первопроходцев, едва выдерживающих натиск ледяных полей, знойных пустынь, первобытных джунглей и свирепых хищников, до рафинированных наследников древних империй, превративших общественную жизнь в сложный формальный механизм, подобный бесконечному балету. Одни миры встречали нас сказочными городами из нефрита и хрусталя, на других мошенники с лицами неаполитанских беспризорников планировали грабеж и убийство; нас неизменно выручали риванские сувениры — и твердая решимость выжить во что бы то ни стало.

Так настал день, когда на обзорных экранах появилась Зерида — укутанный зеленой дымкой мир в обществе двух больших лун.

7

Порт-Радаз представлял собой многослойную симфонию из садов, бассейнов, тенистых деревьев над гладкими, как стекло, мостовыми, изящных фасадов и посадочных площадок, где корабли стояли, словно фигуры на доске. Одевшись по-парадному, мы с Фша-Фша проследовали на поезде из игрушечных вагончиков, наподобие гольф-каров, к невысокому терминалу.

Формальности оказались необременительными: обаятельный седовласый таможенник, похожий на сэра Орфео, только постарше, поздравил нас с прибытием, вручил по цветной карте, где текущая позиция обладателя отмечалась зеленым огоньком, и осведомился, чем он может быть полезен.

— Мне хотелось бы получить сведения об определенном лице, — сказал я. — Леди — леди Рейр.

— Из дома?..

— Не знаю, сэр. Могу только сказать, что она путешествовала в компании лорда Дезроя.

Таможенник направил нас в информационный центр, оказавшийся справочным компьютером. После нескольких минут подробных расспросов и демонстраций трехмерных графиков механический голос сообщил, что леди происходит из дома Ансине-Шанор и что за дальнейшими сведениями следует обращаться к главе дома.

— Но здесь ли находится леди Рейр? — не отставал я. — Добралась ли она домой благополучно?

Повторив первоначальный совет, компьютер сообщил, что доступ к транспорту можно получить, воспользовавшись выходом номер двенадцать.

В направлении выхода пришлось пересечь просторный зал; снаружи дремал роскошный алый автомобиль, инкрустированный серебром. Когда мы устроились на сиденьях, сдержанный голос пожелал узнать, куда джентльмены направляются.

— Замок Ансине-Шанор, — объяснил я.

Дальнейших вопросов не последовало. Грациозно изогнутая дорога вознесла нас высоко над лесистыми холмами и над садами, где гладкие, как стекло, башни пастельных тонов поднимались к небу среди крон тысячелетних деревьев Гео. Через полчаса стремительного движения автомобиль съехал по пологой эстакаде вниз, к высоким и широким воротам. Задав несколько вопросов и нажав что-то на пульте внутри стеклянной будки, привратник в серой ливрее объявил, что лорд Пастейн не занят и готов дать нам аудиенцию.

— Похоже, он важная персона, — заметил Фша-Фша, когда мы подъезжали к террасе у фасада, украшенного скульптурами.

— Может, это всего лишь цивилизованный мир, — предположил я.

Другой служитель в сером приветствовал нас, приглашая внутрь. Солнечные лучи, проникая через застекленный потолок, бросали розовые отблески на светлые деревянные панели, парчовые гобелены и изысканные скульптуры в темных нишах. Я подумал о леди Рейр, покинувшей этот дом, чтобы жить в пещере у оврага, вспомнил, как она тихонько пела, сажая полевые цветы вдоль кошачьих тропок…

Покинув холл со стеклянным потолком, мы пересекли внутренний дворик, прошли через аркаду и оказались у края сиреневой лужайки, поросшей гладкой, как бильярдное сукно, травой. Лужайка плавно спускалась к шеренге высоких деревьев, за которыми блестела вода. Следуя мощенной изразцами дорожкой, обсаженной цветущим кустарником, мы обошли неглубокий бассейн, где к небу жидким пламенем поднималась струя фонтана. Немного дальше, на небольшой крытой террасе, сидел в мягком кресле высокий, крупный старик с лицом как у Моисея, только чисто выбритым.

— Лорд Пастейн, — негромко объяснил лакей, переходя к креслу пожилого джентльмена, чтобы подправить спинку для удобства беседы.

— Спасибо, Дос, — сказал лорд Пастейн.

Бесстрастно оглядев нас, он указал на пару скамеек напротив. Я представил Фша-Фша и представился сам; мы сели. Дос поинтересовался, не желают ли джентльмены чего-нибудь, и мы спросили легкого вина. Когда Дос ушел, лорд Пастейн глянул на меня уже внимательно.

— Человек издалека, — кивнул он. — Из очень, очень далекого мира. Человек, при нужде скорый на руку. Существо, которое судьба занесла столь же далеко от дома, — продолжал лорд Пастейн, глядя на Фша-Фша. — Существо, также закаленное в горниле суровых испытаний, — Пожевав губами, лорд Пастейн задумался. — Что же привело искателей приключений на древнюю Зериду, в мир на закате своего величия, к престарелому бездельнику на склоне лет?

— Однажды я встретил девушку, милорд, — начал я. — Она… она затерялась далеко от дома — так же далеко, как я сейчас. Я хотел помочь ей найти дорогу обратно, но… все пошло вкривь и вкось. Мне хотелось бы узнать, сэр, здесь ли леди Рейр, на Зериде? Все ли с ней в порядке?

— Леди Рейр? — Лицо лорда Пастейна окаменело, голос стал еле слышным. — Что вам о ней известно?

— Меня взял на службу сэр Орфео, помогать на охоте. Потом… произошел несчастный случай.

Я поведал первую половину истории, сказав под конец, что следов народа х'иак найти так и не удалось. Меня подмывало рассказать остальное, про Хьювиля и про мимолетную встречу на Драге, но я воздержался, не знаю почему. Лорд Пастейн, не сводивший с меня глаз все это время, покачал головой:

— Мне очень жаль, сэр. Я не могу ничего сообщить вам.

— Значит, она так и не вернулась?

Губы лорда Пастейна задрожали; дважды он порывался заговорить, но под конец сказал только:

— Нет! Любящего ребенка похитили те, кому я доверял, и она так и не вернулась!

Я помолчал, обдумывая услышанное. Золотые лучи солнца внезапно стали грязно-желтыми. Череда лет, потраченных зря, промелькнула перед глазами.

— …послать экспедицию на поиски, — продолжал Фша-Фша. — Вполне возможно…

— Леди Рейр больше нет в живых! — возвысил голос лорд Пастейн. — Она погибла! Я не желаю больше ничего слышать об этом!

За бокалом вина, принесенного лакеем, я попытался вести светский разговор, но без особого успеха. Под лучами заходящего солнца слуга в серой ливрее выгуливал на поводке животное ростом с собаку. Изразцы на дорожке сверкали кровавыми отблесками. Не желая гулять, зверь упирался всеми четырьмя лапами. Слуга остановился отереть пот со лба; животное немедленно уселось и зевнуло. До того я сомневался, но теперь был уверен. Конечно, кошек я не видел почти три года, но эту узнаю всегда. Эврика!

Глава 11

1

Через десять минут мы пересекли лужайку и вернулись к дому. Навстречу нам выступил широкоплечий мужчина с вьющимися седыми волосами, в простой, но изысканной тунике, до того прогуливавшийся по боковой дорожке.

— Вы говорили с его светлостью о миледи Рейр? — спросил он негромко.

— Совершенно верно.

— Там мы сможем поговорить спокойно. — Незнакомец кивнул в сторону дома. — Быть может, обмен информацией пойдет на пользу и вам, и мне.

С черного хода нас провели в просторную комнату, обставленную не хуже, чем кабинет планетарного президента. Разливая вино из стеклянной фляги по бокалам, незнакомец сказал, что его зовут сэр Танис.

— Девушка вернулась три месяца назад. К несчастью, она утратила душевное здоровье, — сказал сэр Танис мрачно. — Первым делом она отказалась от обязательств, священных и неотчуждаемых, в отношении дома Ансине-Шанор. Насколько я могу судить по обрывкам разговоров, достигшим моего слуха…

— Дос не только слушает, но и говорит, — заметил я.

— Полезный человек, — согласился сэр Танис. — Итак, предполагаю, вам кое-что известно о занятиях леди Рейр, пока ее не было дома. Ваш рассказ мог бы пролить свет на причины ее прискорбного состояния.

— Почему лорд Пастейн солгал нам?

— У него старческое слабоумие, — отрезал сэр Танис. — Быть может, для него она действительно умерла. — Губы собеседника искривились в безрадостной улыбке. — Лорд, знаете ли, не привык, чтобы ему прекословила молодежь. — Улыбка сэра Таниса растаяла, и он продолжал: — Но леди Рейр пренебрегла не только старческой дурью его светлости; она с презрением отвергает даже советы самых преданных друзей!

— Советы? Насчет чего?

— Семейные дела, — объяснил сэр Танис коротко. — Но вы собирались рассказать, что стоит за ее необъяснимым поведением.

— Собирался?

— Не сомневаюсь… Я вам доверился! — Сэр Танис выглядел обиженным. — Гм… Но если речь идет о компенсации за оказанные услуги…

— Может, вы для начала опишете обстановку?

— Как вы наверняка знаете, род Ансине-Шанор принадлежит к числу наиболее знатных на планете. — Сэр Танис поглядел на меня сурово. — Наша родословная восходит к лорду Ансине Травальскому и насчитывает одиннадцать тысяч лет. Естественно, наше семейство по праву пользуется исключительным положением среди равных. И во главе дома должен стоять достойнейший из достойных. Да что я говорю! — В голосе сэра Таниса зазвучало негодование. — Если место перейдет не ко мне, то за поколение — на самом деле меньше! — мы выродимся в окаменелость, мы безвозвратно утратим достоинства величайшего из домов!

— Да, но при чем тут леди Рейр?

— Вы не можете не знать. Иначе с какой стати вы бы здесь оказались?

— Допустим, нам ничего не известно…

— Девочка — сирота и принадлежит к главной линии рода, — объяснил сэр Танис. — Вдобавок, — в голосе его прорезалось отчаяние, — все побочные наследники — все! — либо умерли, либо изгнаны, либо по тем или иным причинам не обладают правом голоса!

— И что же?

— Очень просто: девочка, лишенная всякого жизненного опыта, если не считать экзотических влияний, которым она подвергалась в тех местах, куда ее занесло, держит в своих руках пять голосов! Пять из девяти! Сама она, по ряду причин, не является возможной кандидатурой — но в ее руках судьба следующего главы дома. Иначе кто бы стал ее похищать?

— Похищать?..

— Разумеется! — энергично кивнул сэр Танис. — И вот по возвращении она отвергает не только самые сердечные и добросовестные предложения с моей стороны — она портит отношения со всеми мыслимыми кандидатами. На самом деле… — Тут он понизил голос. — Я уверен, она собирается поддерживать человека со стороны!

— Сэр Танис, я полагаю, проблемы семейной политики не могут не иметь первостепенного значения для вас, но мне до них никакого дела нет. Я прилетел, чтобы увидеть леди Рейр и убедиться в ее благополучии. А мне говорят сперва, что она погибла, а потом — что потеряла рассудок. Мне нужно ее увидеть. Если бы вы могли устроить свидание…

— Это невозможно, — перебил сэр Танис.

— Можно узнать почему?

— Сэр Ревенат этого никогда не допустит. Он стережет ее, будто кобылу благородных кровей.

— Сэр Ревенат? Но кто он такой?

— Ее супруг. — Сэр Танис вздернул брови. — Кто же еще?

2

— Крепись, — уговаривал меня Фша-Фша, пока мы следовали за лакеем, провожавшим нас по указанию сэра Таниса за ворота. — Грустная история… По крайней мере, она дома и не погибла.

Когда под шелест фонтана мы пересекли внутренний дворик, в стене у выхода открылась узкая дверка. Сухопарая пожилая женщина в корсете под белым хитоном что-то сказала нашему лакею, и тот растворился в воздухе. Некоторое время она внимательно изучала наши лица.

— Вы прилетели помочь ей, — сказала она глуховатым голосом, глядя в глаза моему другу. — Вы знаете и поспешили на помощь.

— Помочь — но кому именно, миледи? — спросил Фша-Фша вежливо.

— Леди Рейр. — Благородная дама едва ли не фыркнула. — Ей угрожает смертельная опасность. Вот почему со смертного одра отец отослал ее невесть куда, только бы подальше! Но мне никто из них не поверит…

— Какого рода опасность ей угрожает?

— Если б я знала! Но смерть повсюду, куда бы она ни повернулась. Бедное дитя, одна на целом свете…

— Миледи! — Я шагнул вперед. — Мы и вправду проделали долгий путь. Мне нужно увидеть ее, пока я здесь. Могли бы вы это устроить?

— Не валяйте дурака — разумеется! С чего бы я тогда сидела в засаде, как дракон Намбу? Сегодня вечером, на торжественном собрании дома. — Она вновь обращалась не ко мне. — Миледи обязательно будет: даже сэр Ревенат не вправе пренебрегать обычаем до такой степени… Нет, он не сможет ее не пустить. Теперь слушайте: чтобы туда пробраться, вам нужно сначала…

3

Полчаса спустя мы прогуливались по мощеной улочке ремесленного квартала. Камень под ногами был вытерт до матовой гладкости, прекрасно сочетавшейся с пастельными тонами фасадов. Повсюду росли цветы — на клумбах, в горшках и лотках над витринами, где торговцы любовно раскладывали свой товар. Сквозь миниатюрные висячие сады пробивался утренний свет. Повсюду распространялся запах свежего хлеба, жареных кофейных зерен, кожи и сладкого дровяного дыма. В этой обстановке дом древнего и благородного рода Ансине-Шанор напоминал готовый вот-вот развалиться карточный домик.

— Хочешь знать мое мнение — у них у всех крыша едет, — объявил Фша-Фша. — Почтенная леди явно заподозрила, будто у меня хорошие связи в мире духов.

Человек на скамье перед мастерской столяра постукивал молотком по стамеске, работая над бруском дерева ярко-апельсинового цвета. Встретившись со мной взглядом, он широко улыбнулся:

— Как вам это янтарное дерево? Под резцом лучше не бывает!..

— Забавно, — пробормотал Фша-Фша. — Ручным трудом занимаются либо от нищеты, либо там, где денег куры не клюют. На планетах средней руки все штампуют машинами из пластмассы.

В следующей мастерской пожилая женщина ткала ковер из пряжи благородных цветов, а рядом, на другой стороне, сидящий в дверях мальчишка полировал подержанный серебряный кубок. А вот и портняжная мастерская: про нее говорила миледи Бизель — так звали пожилую даму. Старик с лицом эльфа раскатывал по столу рулон зеленой ткани, тускло блестевшей, будто по металлической поверхности кто-то прошелся мелкой шкуркой. Когда мы заглянули внутрь, хозяин любезно кивнул:

— Джентльмены желают сшить новый костюм?

— Из этого материала, а? — Фша-Фша уже мял зеленую ткань.

— У вас, сэр, замечательный вкус, — закудахтал портной. — Благороднейший блеск, не правда ли? С ткацких станков И'залло, разумеется.

Я выбрал черную ткань, цвета глубокой ночи в Приграничье. Встряхнув отрез, старик задрапировал получившимися складками мою фигуру, отступил на шаг и вдумчиво присмотрелся.

— Симфония жизненного опыта, как я ее вижу, — кивнул портной. — Вполне реально! Строгий костюм без отделки, если не считать изысканного ожерелья, — риванская работа, не так ли? Да, символ уверенности и самодисциплины…

Мастер начал снимать мерку, прищелкивая языком. Когда он принялся кроить, мы по короткому мостику перешли в парк, где на лужайке вокруг небольшого лимонно-желтого купола стояли столики и скамейки. Отведав местных кондитерских изделий, мы посетили сапожника, который всего за час стачал нам новые сапоги из дорогой, лоснящейся кожи. Тем временем портной уже справился с нашим заказом. Разыскав не то баню, не то парикмахерскую, мы приняли ионный душ; я посетил парикмахера, Фша-Фша привели в порядок жабры — осталось только оценить произведения портновского искусства…

— Здорово! — похвалил Фша-Фша. — Производишь впечатление. Несмотря на все изыски, красив и силен, как хищный зверь. Должен сказать, малютка портной умело подчеркнул твои достоинства.

— Стоячий воротник особенно кстати, — согласился я. — Боюсь только, повязка на глазу портит впечатление.

— Напротив, — возразил Фша-Фша. — Так ты еще больше похож на благородного корсара.

— Ну а если бы тебя сейчас увидело старое Дерево, ему пришлось бы признать, что желудя краше оно еще не теряло!

На город-сад уже опускались сумерки. Оставался еще час, и мы решили обойти старый город, где когда-то была ярмарка, из которой выросла столица. Мы успели посмотреть, как торговцы покидают свои живописные лавки и стекаются на террасы со светильниками, развешанными среди ветвей деревьев, чтобы выпить вина на сон грядущий. Солнце опустилось в багровом великолепии, но звездный пожар центра Галактики сегодня остался за облаками… Когда мы повернули к воротам замка Ансине-Шанор, пустые улицы окутал ночной полумрак.

4

Умножитель восприятия пришлось выставить на одну целую три десятых нормы; более высокий уровень делает обычный звуковой фон и уровень освещения болезненным. Последние сто футов донимало одышливое сопение человеческих легких где-то наверху. Я тронул Фша-Фша за руку.

— В аллее, — прошептал я. — Один человек.

Фша-Фша только-только успел заслонить меня, шагнув вперед. Выскочив из укрытия, маленький подвижный человечек принял боевую стойку; блеснула вспышка, негромко фыркнул термоэлектронный пистолет. Фша-Фша охнул, принимая удар молнии в грудь. На мгновение яркий нимб окружил его тело, отводя энергию импульса в грунт; Фша-Фша рванулся навстречу убийце, занес руку… Звук был такой, будто грейпфрут раздавило ударом молота. Несостоявшийся убийца опрокинулся на спину, соскользнул вниз по каменной кладке и затих на мостовой. Прилипнув к стене, идущей уступом, я вывел умножитель на максимум, но слух наполнился лишь ночными шумами большого города.

— Чисто, — пробормотал я.

— Я его ударил слишком сильно, — признался Фша-Фша. — Он мертв.

— Может, почтенная леди была права…

— Или сэр Танис не так уж глуп, — буркнул мой друг. — А милорд Пастейн — не настолько выжил из ума от старости.

— Хорошо бы знать наверняка. Ладно, убираем труп с видного места и сматываемся — на случай, если за парнем следует группа зачистки.

Вдвоем мы запихнули его в узкий проход, где убийца-неудачник и прятался.

— Куда теперь? — спросил Фша-Фша.

— Прямо и к воротам.

— Все равно идем? Несмотря ни на что?

— А как же! Кто-то сделал глупость, подослав убийцу; потом сделал еще одну, оставив нас в живых, — мы дадим ему шанс на третью…

5

Леди Бизель дала указания привратнику: нас приветствовали как членов королевской семьи. Грандиозный праздник, известный как торжественное собрание дома, кружился в вихре света и музыки по всей территории замка, во дворце и под стенами. Не спеша лавируя в толпе нарядно одетых гостей, мы высматривали знакомые лица. Первым попался навстречу сэр Танис. Он заметно удивился, но все же не настолько, чтобы заподозрить его в попытке убийства.

— Капитан Дейнджер! Сэр Фша-Фша! Признаться, не рассчитывал вас увидеть…

Ему явно очень хотелось узнать, кто включил нас в список гостей, но по давней привычке не задавать прямых вопросов сэр Танис промолчал.

— Никогда не согласился бы на меньшее, — произнес я загадочным тоном. — Кстати, миледи Рейр еще не появлялась?

— Ха! Не раньше чем все мы изведемся от нетерпения — уж лорд Ревенат об этом позаботится. Появление будет театральным, не сомневайтесь!

Сэр Танис проводил нас к ближайшему буфету, где мы получили по горке взбитой пены в больших бокалах, похожих на тюльпаны. Некоторое время мы втроем стояли на лужайке, обмениваясь осторожными замечаниями. В случае чего каждый будет на стороне порядка и справедливости — в меру собственного понимания. Так я понял, когда мы расстались.

Внимательно осмотрев нас с ног до головы, миледи Бизель фыркнула. Надо полагать, в знак одобрения. Мне показалось, миледи сожалеет, что опрометчиво пригласила двух космических бродяг на самый торжественный прием года.

— Не расслабляйтесь, — предупредила она. — Когда бы милорд Ревенат ни соблаговолил появиться, его немедленно окружает всякое отребье. Захудалые представители рода и тому подобное… Это будет ваш шанс увидеть миледи Рейр. Но в лице ее вы прочитаете лишь боль и ужас!

Старая перечница отошла в сторону, и к нам невзначай приблизился элегантный молодой человек.

— Вижу, благородная леди пытается внушить вам предвзятое мнение, — заметил он. — Будьте осторожны, джентльмены. Ее рассудок, увы, пребывает в расстройстве…

— Действительно, она предупредила, что пунш в чаше номер три приправлен зарядами для бластера, — согласился я.

— Ну… Может, она упомянула сэра Фейна?

— Гм… Пожалуй, — кивнул я.

— Не верьте! — воскликнул молодой человек. — Отвратительная ложь!

— Что можно сказать о сэре Танисе? — прошептал я доверительно, подобравшись поближе.

— Будьте внимательны! Его понятие одностороннего ревизионизма и свежей крови побочной линии — чистейший предрассудок.

— А лорд Ревенат?

— Не может быть…

Молодой человек вздрогнул и исчез, не окончив предложения.

— Дейнджер, ты уверен, что мы пришли, куда надо? Если леди Рейр сколько-нибудь похожа на остальных обитателей этого зверинца…

— Она не такая, — ответил я. — Она…

Вокруг внезапно затихли все разговоры. Откуда-то появился слуга в ярко-красной ливрее, с парящим прожектором на поводке. Яркий свет заливал пару, сходившую по пологой лестнице, что вела вниз от посадочной террасы. Как они прилетели, никто не заметил. Высокий, стройный, широкоплечий мужчина был одет в облегающий костюм винного цвета; шею охватывала цепь, поддерживавшая декоративный нагрудник. На женщине сверкало платье из серебряной кисеи, в черных волосах искрилась бриллиантовая диадема. Я не видел раньше ни этих драгоценностей, ни высокой прически, но прекрасное лицо, обратившееся в неподвижную маску, принадлежало леди Рейр.

6

Толпа в едином порыве качнулась, будто каждый хотел лично приветствовать вновь прибывших, но движение замерло, и разговоры возобновились, но уже на другой, нервной ноте. В беззаботном смехе прорезалось визгливое кудахтанье, а жесты приобрели излишний размах. Протолкавшись вперед, я увидел, как леди Рейр и ее спутника окружило плотное кольцо богато одетых мужчин. Они так и пошли, все вместе, обмениваясь шутками столь же искренними, как поздравительные телеграммы победителю от проигравших предвыборную гонку.

Держась на расстоянии десяти ярдов, я наблюдал, как у автомата с напитками выделяется центральная группа и отжимает в сторону неудачливых конкурентов. В конце концов победители окончательно оттерли в сторону мужчину в бордовых лосинах, растеряв по дороге еще нескольких человек, вынужденных заняться обменом любезностями с кем-то из аутсайдеров. Счастливчиков осталось не более полудюжины. На какой-то момент серебряная леди оказалась в одиночестве.

За семь лет, с тех пор как мы последний раз беседовали под ярким солнцем Гэра 28, на лице, теперь бледном и отстраненном, не появилось ни единой морщинки. С трудом переводя дыхание, я шагнул ей навстречу.

Она заметила меня, только когда я оказался в трех шагах. Взгляд скользнул по мне холодно, как первое дыхание зимы, потом вернулся — в глазах мелькнула искра. Я вдруг вспомнил о шраме, выглядывающем из-под стоячего воротника, и о черной повязке… Губы леди Рейр раскрылись — мы стояли лицом к лицу.

— Миледи Рейр… — Голос у меня сел.

— Возможно ли… Это ты? — прошептала она едва слышно.

Кто-то, подошедший сзади, грубо развернул меня к себе.

— С каких это пор вы пользуетесь привилегией приближаться к ее светлости, сэр?..

Грубиян вдруг смолк, разглядев, кто перед ним стоит. Челюсть его отвисла; отпустив мою руку, Хьювиль отступил на шаг.

7

— Сэр Ревенат… — Кто-то, стоявший сбоку, счел за благо не продолжать.

Я буквально слышал, как Хьювиль лихорадочно перебирает варианты. Трудно притвориться, будто не узнаешь обожженного солнцем человека со шрамом и повязкой на глазу — даже если говорил с ним три года тому назад в течение одной минуты.

— Но… я…

— Сэр Ревенат, — кивнул я формально, стараясь говорить нейтральным тоном.

Ладно, теперь его ход — пусть играет, как сочтет нужным.

— Но помилуйте… Мой дорогой друг! — Сэр Ревенат снова взял меня за руку, теперь уже мягче, — Я просто счастлив… — Он бросил взгляд на леди Рейр, стоявшую равнодушно, как мраморная статуя. На меня она не глядела.

— Простите нас, миледи. — Хьювиль, известный семейству Ансине-Шанор как сэр Ревенат, кивнул в сторону леди Рейр и увлек меня за собой. Толпа перед нами молча расступалась.

8

Стены кабинета были обиты белым шелком, за стеклянной стеной горели разноцветные огни в саду, бросая отблески на искрящуюся ткань. Да, Хьювиль сильно изменился с тех пор, когда я видел его в грубой юбке раба, принадлежащего триарху Драта. Мослы больше не торчат, пострижен и вычесан, как породистый пудель.

— Ты… изменился. Я тебя не сразу узнал. — Смотрел Хьювиль, как гремучая змея, несмотря на сердечность тона.

— Да. Год на плотах триарха делает чудеса.

— На плотах? Но как же?..

— Незаконное освобождение рабов, — пояснил я. — Ну и неспособность выплатить штраф.

— Но… мне казалось…

— Все мое имущество и деньги остались на корабле. Хьювиль потемнел, не зная, куда деваться.

— Корабль? Ну конечно!.. Мне… — Не без труда, Хьювиль взял себя в руки. — Но разве ты не сказал девушке, чтобы она стартовала немедленно?

Он явно старался понять, как мне понравится упоминание о леди Рейр эдак вот запросто. Не моргнув глазом, я покачал головой.

— Да, но она появилась в порту после меня… Разве не ты ее послал?

— Я.

— Ну конечно, — заторопился Хьювиль, — она была в таком состоянии… Не успел я рассказать, что благородный незнакомец выкупил меня из рабства — ее, скорее всего, тоже, — как появился этот негуманоид. Отвратительный карлик! Бедная девочка испугалась, и я прогнал монстра. Тогда… тогда она решила взлетать немедленно. — Хьювиль скорбно покачал головой. — Теперь я понимаю. Торопясь оставить за спиной оковы рабства, она покинула тебя, неизвестного спасителя… Да… А ты, случаем, не встречался с ней раньше? — спросил он с деланным безразличием.

— Видел во дворце триарха — издалека. Хьювиль вздохнул, успокаиваясь.

— Какая жалость, что вознаграждением за твою доброту стала черная неблагодарность! Признаюсь, я в неоплатном долгу… — Хьювиль понизил голос: — Думаю, не стоит никого посвящать в детали. Сейчас вводить лишний фактор, сколь угодно незначительный, в уравнение семейной политики, и без того сложное, было бы опрометчиво. — Он заметно оживился. — Я хотел бы вознаградить тебя за перенесенные лишения… Стоит ли пренебрегать моими планами?

— Я так понимаю, рабыню ты взял под свое крыло. Хьювиль посмотрел на меня с неудовольствием. Не нравилась ему эта тема…

— Едва ли она добралась бы домой без посторонней помощи, — продолжал я.

— Понимаю, — сказал он с печальной улыбкой. — Девушка показалась красивой. Увы… — Он покачал головой, твердо глядя мне в глаза. — Ее больше нет в живых.

— Печально. Что же с ней случилось?

— Не лучше ли, мой друг, забыть ее навсегда? Под гнетом судьбы люди посильнее совершали недостойные поступки. Бедное дитя! Чего только ей не довелось пережить; смерть принесла ей покой. — Скорбь на лице Хьювиля сменилась деловым выражением. — А теперь я готов сделать все возможное, только намекни! Какая несправедливость…

Говорил бывший раб долго, обещая гостеприимство, предлагая обед и даже, весьма деликатно, деньги. Когда я отказался, он не смог скрыть облегчения. Видя, что я не собираюсь принимать мелкие недоразумения всерьез, Хьювиль снова обрел уверенность в себе. Дав ему выговориться, я спросил мимоходом:

— Нельзя ли представить меня девушке в серебряном платье? Леди Рейр, если я не ошибаюсь?

— Увы… — Лицо его подобралось и посуровело. — Леди сейчас нездорова. Незнакомцы ее пугают.

— Как жаль. В таком случае мне едва ли стоит здесь оставаться.

— Хочешь уйти? Так скоро? Не смею задерживать — неотложные дела, прекрасно понимаю. Выход вон там: сейчас покажу…

Хьювиль двинулся вперед; торопясь поскорее отделаться от меня, он так заспешил, что едва не упал, споткнувшись. А я, вместо того чтобы следовать за ним, повернул обратно, к противоположному концу террасы, где на лужайке у искристого фонтана, подсвеченного снизу, леди Рейр стояла в одиночестве, как неподвижная статуя. Только тогда Хьювиль понял, что его обманули.

9

Леди Рейр смотрела, как я приближаюсь. За спиной стучали торопливые шаги сэра Ревената; бежать он не рисковал. На мое счастье, кто-то ухватил его за пуговицу, или что там у него на костюме; послышался индюшачий гомон. Лицо леди Рейр было неподвижным, как посмертная маска.

— Миледи, что произошло, когда вы покинули Драт?

— Я… — Ее ошеломило внезапное озарение: — Тогда — на Драте, — это был ты?

— Вы боитесь, миледи. Здесь все боятся Хьювиля, но вы больше всех. Почему?

— Билли Дейнджер!.. — В какой-то миг ледяная маска едва не упала с ее лица. — Беги, Билли Дейнджер! — прошептала она по-английски. — Не мешкай, пока не погиб сам, ибо меня спасти не может ничто!

Вновь застучали шаги, и я обернулся. Передо мной стоял сэр Ревенат, белый от ярости, с отвратительной улыбкой на губах.

— Вы так неуловимы, мой друг, — проскрежетал он.

Пальцы его рассеянно гладили украшение на груди: странно знакомый яйцеобразный предмет.

— Боюсь, вы заблудились. Ворота с другой стороны — вон там.

Он сделал изысканный жест, услужливо подхватывая меня под локоть, но я уклонился, будто собираясь подать руку леди Рейр. В последний момент передумав, я коснулся серебряного платья — там, где под кожей прощупывалось характерное уплотнение. Ахнув, леди Рейр отстранилась; Хьювиль взревел и грубо схватил меня за руку. Праздничная толпа вокруг задохнулась от изумления.

— Жалкий варвар! — загремел Хьювиль. — Ты смеешь поднимать руку на леди из рода Ансине-Шанор?..

Дальше Хьювиль только рычал от ярости; ему вторил хор возмущенных зрителей.

— Довольно! — К бывшему рабу вернулся дар красноречия. — Жалкий искатель приключений открыто оскорбляет знатную леди древнего рода, втаптывая в грязь достоинство и честь этого дома! — Хьювиль теперь стоял лицом к толпе. — Да испробует негодяй справедливый гнев этого рода! Господа! Принесите мне меч для поединка!

Хьювиль снова повернулся ко мне, сверкая глазами. Ярости ему хватило бы на десять благородных домов. Едва не дыша мне в лицо, Хьювиль поглаживал пальцами контроллер на шее. Не успеть… К тому же оба мы знали, чтоконтроллер немедленно сработает, если к нему прикоснется посторонний.

— Видно хорошо, не правда ли? — прошипел он. — Ее жизнь в моих руках. Выдашь — она умрет!

Глава 12

1

В некоторых отношениях лорды и леди из рода Ансине-Шанор могли быть разлучены с реальностью, но, когда дело доходит до кровавой дуэли на славной лужайке под веселыми огнями, они — сама предусмотрительность. Пока одни вооруженные слуги стояли вокруг меня плотным кольцом, другие очень скоро принесли инкрустированный футляр благородного дерева. Картинным жестом откинув крышку, Хьювиль извлек сверкающий палаш, достаточно тяжелый, чтобы одним ударом снести голову какому-нибудь смерду. Несмотря на драгоценные камни и золотую проволоку на эфесе, палаш походил на орудие мясника. Мне выдали такой же, но без камешков.

Сэр Танис произнес официальную речь, поминая благородные обычаи, позволяющие лорду благородного дома учить мясницким ножом нарушителей спокойствия. Мне он объяснил правила простым языком. Наука была несложная: просто рубим друг друга до полного удовлетворения сэра Ревената — или до его смерти.

— …лицом к лицу! — завершил сэр Танис свое выступление. — Дом Ансине-Шанор стоит за свою честь сильной рукой, по древнему обычаю, праву и справедливости! И да трепещут клеветники!

Толпа расступилась, а дворня стала в круг диаметром пятьдесят футов. Хьювиль взмахнул палашом, глянув на меня свирепо. Приняв куртку, Фша-Фша наклонился, давая мне последний совет.

— Помни о навыках сортировщика, Билли Дейнджер! Замыкай свои рефлексы на его приемы! Играй с ним, пока не сможешь читать его, как открытую книгу, — потом наноси удар!

— Если не выйдет, придумай, как донести до них правду, — попросил я.

— Выйдет-выйдет! — успокоил Фша-Фша. — Но если что… уж я постараюсь.

По команде сэра Таниса Фша-Фша покинул арену, и Хьювиль двинулся мне навстречу. Палаш он держал легко и свободно, показывая умение. Надо полагать, бывшему рабу пришлось попотеть, наверстывая упущенное.

Хьювиль пошел навстречу, держа клинок невысоко, острием вперед; я скопировал его стойку. Он сделал ложный выпад; я отвел его клинок своим и отступил. Опустив острие, Хьювиль ударил всерьез, промахнувшись мимо моего бедра на дюйм. Я попытался отключить сознание, чтобы дать свободу рефлексам. Ложный выпад — атака; уход в сторону — контратака: как бы закрепить? Нелегко делать это в уме, обходясь без контрольного прогона. Я проворно отступил, заставляя Хьювиля отрабатывать прием вхолостую, на расстоянии двух длин клинка. Аудитория захихикала, но что мне до этого? Один прием мы, похоже, освоили. Правда, он не последний.

Теперь Хьювиль подходил осторожно, внимательно следя за моими движениями; попробовал высокий выпад, рубящий удар снизу, комбинацию из двух выпадов — я отступал без всякого смущения. Каждая атака дает возможность настроиться…

Ну вот, руки сами ответили на очередной выпад! Острие зацепило рукав, распарывая ткань цвета красного вина. Неплохо для начала. Хьювиль проворно отступил, но тут же бросился в атаку, теряя самообладание. Я не стал упорствовать, отходя назад; рука работала сама. Сообразив, что так дело не пойдет, Хьювиль, ныряя вперед, попробовал ударить снизу вверх. Отведя палаш противника в последний момент, я прижался к Хьювилю левым плечом; клинки наши сцепились эфесами.

— Я не могу тебя не убить. — Ухо мне обжег горячий шепот. — Ты ведь понимаешь, Дейнджер?

В глазах его плясало безумие; левая рука крепко сжимала контроллер.

— Если погибну я — умрет и она. Если мне покажется, что перевес на твоей стороне, достаточно повернуть колечко. У тебя один выход — пожертвовать собой.

Оттолкнувшись, Хьювиль рубанул сплеча; мы снова закружились по шелковистой траве. Выхода у меня действительно не было. Хьювиль сошел с ума — никаких сомнений. Он внедрился в дом Ансине-Шанор, пользуясь невидимым ножом, приставленным к сердцу леди Рейр. Как только бывший раб поймет — сейчас или потом, — что игра окончена и рухнула изощренная интрига, которую он плел много месяцев, леди Рейр настигнет ужасная смерть. Термитный заряд вырвется из груди, испепеляя сердце и ребра.

Есть только одна возможность. Дратиане постарались на совесть, чтобы привязать жизнь раба к благополучию хозяина, но одна неразрешимая проблема осталась: даже самая хитрая электроника откажет, если ее испортить. Доказательства налицо: Хьювиль до сих пор жив, хотя контроллер я растоптал собственными ногами.

С другой стороны, его контроллер мог быть просто не в порядке, и дистанция две мили… Опять же, легко сделать так, чтобы приемник срабатывал при потере несущей.

Лицо мое блестело от пота, и не только из-за физической усталости. Единственный шанс — сломать контроллер и убить Хьювиля одним ударом. И надеяться, что я нигде не ошибся. Во всяком случае, выиграю я или проиграю, леди Рейр лучше умереть, чем оставаться рабыней сумасшедшего.

Работа фехтовальщика не мешала течению невеселых мыслей, поскольку действовал палашом я автоматически. Внезапно острие клинка Хьювиля ринулось молнией вниз, и тут же вернулось обратно. Правая нога немедленно перестала слушаться. Отразив стремительный удар, я контратаковал с колена, но купил лишь секунду передышки. Хьювиль занес руку для последнего удара, но тут в круг серебряной птицей влетела леди Рейр. Перехватив руку с палашом, она тут же осела, бледная как смерть, — сработал автоматический болевой контур, сдавив сердце железными пальцами. Помощь, однако, подоспела в самый нужный момент. Несостоявшийся узурпатор качнулся, теряя равновесие, левая рука выпустила контроллер, пальцы растопырились — и я сделал выпад, опираясь на здоровую ногу. Замахнувшись палашом, Хьювиль свободной рукой попытался ухватить контроллер, но опоздал на долю секунды. Острие моего клинка раскрошило пластиковое яйцо, пробило ребра, рассекло плоть и засело в позвоночнике. С изумленным выражением лица противник нехотя опустился на землю. Повалившись на бок, я хотел свести руками края глубокой раны в бедре, но тут перед глазами сгустилась тьма.

2

Надо сказать, семейство Ансине-Шанор приняло свою оплошность весьма мужественно. Сидя под пологом на террасе, я в шестой или седьмой раз рассказывал старому лорду Пастейну, как мне удалось выкупить двух рабов, оставить им свою яхту, а самому отправиться на плоты. Лорд Пастейн нахмурился, качая головой, достойной Моисея:

— Серьезная ошибка в оценке характера, молодой человек. Но кто из нас не делает ошибок? Леди Рейр вернулась, когда никто уже не надеялся, — и я открыл свое сердце предполагаемому спасителю. Я пожаловал выскочке… как его звали: Хьювиль? — Старик задумался, качая головой. — Я предоставил ему все права, все привилегии в доме Ансине-Шанор. Что до миледи, если ей было угодно отстраниться от всего света и собственной семьи — мог ли я запретить? Когда зародилась неуклюжая интрига, имеющая целью поставить чужака во главе дома после моей смерти, я призвал миледи Рейр, но получил отказ. Неслыханно! Вычеркнуть ее из памяти как мертвую — что еще оставалось? Кто поставит мне это в вину? Что до остальных — продажных, алчных, глупых, — со времен моей молодости таких глубин падения еще не достигал дом Ансине-Шанор! Тысячу лет…

Понемногу я перестал прислушиваться. За последние три дня, пока моя нога заживала под влиянием чудесных снадобий древней Зериды, одну и ту же историю пересказывали все кому не лень. Если бы хоть кто-то из сентиментальных родственников леди Рейр любил ее достаточно… Такому человеку хватило бы одного внимательного взгляда. Но для всех она была лишь пешкой в политических играх рода Ансине-Шанор. Немая мольба осталась неуслышанной. Могут спросить, почему она не бросила вызов амбициям Хьювиля, почему не предпочла смерть позору и рабству. Думаю, полчаса болевого шока на несмертельном уровне убедят и того, кто рассмеялся бы в лицо обыкновенной смерти.

— Если бы вы позволили мне увидеть леди Рейр хоть на несколько минут, — попросил я, прерывая рассуждения лорда Пастейна о личных качествах бывшего сэра Ревената. — Было бы очень здорово…

— Все мы согласны, я полагаю, что не следует напоминать девочке об ужасах последних месяцев. Не видеть и не говорить безопаснее всего. — Лорд Пастейн помрачнел, — Наш род навечно у вас в долгу, капитан Дейнджер. Не сомневаюсь, миледи поймет, если вы исчезнете незаметно, предоставив ее на попечение родной семьи — заботам тех, кто глубоко понимает ее интересы.

Идея мне была уже знакома. Не менее двенадцати столпов дома Ансине-Шанор уже доносили ее до меня, каждый на свой лад, но почти одними и теми же словами. Леди Рейр слишком сильно пострадала от одного выскочки, чтобы подвергать ее дурному влиянию другого. Я, конечно, вовремя разрушил злые чары, но теперь леди пора возвращаться в лоно семьи — жить своей собственной жизнью.

Разумеется, они правы. Я и сам не слишком хорошо представлял, что бы сказал Джонго леди Рейр из древнего дома Ансине-Шанор. Не то чтобы я был чужд нескромных фантазий, но не до такой же степени… Пространство ее будуара на борту моего корабля как альтернатива замку и капиталам Ансине-Шанор?

На прощание сэр Танис предложил мне выбор блестящих перспектив в коммерческой области, выразил готовность дать рекомендательные письма в любой дружественный дом, посулил другие, не столь конкретные блага, оставив на закуску прозрачный намек на то, что дальнейшие попытки увидеть леди Рейр могут закончиться для капитана Дейнджера печально. Когда сэр Танис убедился в моей понятливости, я вышел за высокие ворота под сумеречное небо Зериды, имея при себе лишь легкую хромоту в память о моем визите.

3

Фша-Фша дожидался меня на корабле. Пока я рассказывал о напутствиях, данных мне в доме Ансине-Шанор, он внимательно слушал.

— Ничему не учишься, а, Билли? — Фша-Фша грустно покачал головой.

— Разве? Я знаю, например, что в утонченной компании для меня нет места. Дайте мне старую добрую пустоту открытого космоса и путь, на котором лежат новые миры! С меня будет достаточно.

— Ты спас жизнь леди Рейр на Гэре двадцать восемь, для начала, — пробормотал Фша-Фша себе под нос. — Если бы ты не сделал того, что сделал — и в нужный момент, — леди Рейр не прожила бы и недели. Само собой, стоило присмотреться, да и послушать, прежде чем ты оставил ее на милость х'иак, — ну да кто мог бы знать, не правда ли?

— Давай не будем, — предложил я. — Корабль готов к старту…

— Потом, на Драте, ты увел ее из-под носа триарха, применив самый красивый ход на моей памяти. Блестящая операция! Он ведь их не собирался отдавать, ни под каким видом. Их бы арестовали в порту — если бы корабль не стартовал без тебя. Блюстители порядка остались с носом. Ты допустил единственную ошибку — поверил Хьювилю.

— Поверил?!

— А как же? Послал его одного на пустой корабль. Стоило бы только одно сделать иначе: забрать леди Рейр самому и подняться, оставив Хьювиля внизу. Ну да ладно… Второй раз ты выручил ее — и передал врагу.

— Без тебя знаю, — огрызнулся я. — Локти грыз…

— И теперь готов повториться в третий раз, — продолжал сыпать соль на раны Фша-Фша. — Не в последний ли?

— Что ты сказал?

— Ты вновь спас леди Рейр, Билли. Вырвал ее из лап злобного мучителя…

— Ну?..

— И предал в руки врагов.

— Но семья…

— Ты не слушаешь, Билли.

— Но тогда… — Голова моя пошла кругом. — Ладно. Не растолкуешь ли по буквам, что же ты пытаешься мне сказать?..

4

Я наклонился над кушеткой; вздрогнув, леди Рейр открыла глаза.

— Билли Дейнджер! — То ли сладкий шепот, то ли просто вздох… — Ты ли это? Почему не приходил прежде сей минуты?

— Острый приступ тупости, миледи, — прошептал я в ответ.

— Меня зовут Рейр, Билли. — Она ослепительно улыбнулась. — И никакая я не леди.

— Не леди? Зато моя!

— Всегда твоя, мой Билли.

Коснувшись моего затылка ладонями вытянутых рук, она легонько потянула к себе. Губы оказались даже бархатнее, чем грезилось.

— Пошли, — сказал я.

Леди Рейр бесшумно встала; Эврика немедленно потерлась об ее колени. По длинному коридору они последовали за мной до большого зала внизу; там я спросил, как проще выбраться на открытое место подальше от дворца. Мы прошли вдоль аркады, через окруженный стенами сад и ступили на широкую террасу над неосвещенной лужайкой.

— Билли, если я войду в эту дверь, сработает сигнализация…

— Знаю. Потому-то и спустился на крышу в одноместном вертолете. Если бы можно было подняться вдвоем… Но ничего не поделаешь: пошли.

Мы бросились в сторону деревьев бегом. Через пятьдесят футов загорелись прожектора под крышей дворца. Я прицелился и погасил термоэлектронным пистолетом два самых больших. Мы прибавили ходу, Эврика гигантскими прыжками мчалась впереди. Вспыхнули прожектора на других постройках, но слишком поздно: мы достигли первой линии деревьев и бросились на траву. На открытое место высыпала охрана, послышалась беготня и крики; я посмотрел наверх, но против водоворота звезд ничего не было видно. Глянув на часы, я убедился, что Фша-Фша опаздывает на две минуты. Тем временем охранники правильной цепью продвигались вперед; через две минуты они достигнут деревьев…

Вверху что-то мигнуло, и послышался приглушенный раскат грома, потом визг разрываемого воздуха и победный рев. Над головой промелькнула длинная сигара с пылающими ходовыми огнями; за первым перехватчиком последовал второй.

— Вот оно! Фша-Фша сбили…

Договорить я не успел. Раздался жуткий грохот, но не затих, а превратился в гул, от которого будто осела под ногами земля. На фоне пролитого звездного молока возникла черная тень. Ее заметили и на лужайке: охранники остановились, разглядывая корабль, прошедший сквозь строй перехватчиков.

— Смотри! — воскликнула леди Рейр, показывая пальцем. Черный силуэт плыл над озером в нашу сторону. «Джонго III», и в каком-нибудь ярде над поверхностью воды! За деревьями от дворца не видно… Мы вскочили на ноги и бросились навстречу. Носовые прожектора вспыхнули, как солнце; узкие лучи, пройдя над нашими головами, ослепили людей за деревьями. Раскрывшийся люк гостеприимно осветился, и мы вошли в неглубокую, по колено, воду. Первым делом я бросил внутрь мокрую Эврику; ухватившись за поручень, втянул за собой леди Рейр.

Охранники выбежали из-за деревьев, но поздно: люк закрылся, и на нас навалилось немилосердное ускорение. Корабль с редкостной родословной ушел над вершинами деревьев на скорости, которая растопила бы, как масло, обшивку менее благородную.

5

На расстоянии в полмиллиона миль Зерида выглядела тронутым дымкой изумрудным полумесяцем, тонущим в глубине наших экранов.

— Прекрасный мир, миледи, — вздохнул я. — Вы будете скучать.

— Знаешь ли ты, мой Билли, о каком месте я воистину мечтала, когда тянулась передо мной цепь серых лет на Драте?

— О садах, миледи. — Я кивнул на обзорный экран. — Под солнцем они прекрасны.

— Я мечтала о пещерах, о зеленом полумраке под сенью гигантского гороха и о преданности нашей доброй Эврики…

Леди Рейр погладила рыжеватую голову кошки, пристроившейся у ее ног.

— Никогда не смогу понять, что вами, репродуцентами, движет, — отозвался Фша-Фша из глубокого командирского кресла. — Но, должен сказать, с вами никогда не было скучно. Думаю, и не будет. Скажите, миледи, — Фша-Фша улыбнулся своей жуткой для непривычного человека улыбкой, — если мой вопрос не слишком дерзок: что вы делали там, на окраине Восточного Рукава, где Билли вас впервые увидел?

— А ты не догадался? — Она улыбнулась в ответ. — Пока лорд Дезрой не поймал меня — я убегала.

— Что скажешь, Билли? — пророкотал Фша-Фша. — Ну а теперь, по завершении великой экспедиции, — куда?

— На твое усмотрение, — ответил я, обнимая нежную и тонкую, как стебель цветка, талию. — Куда угодно. — Я притянул леди Рейр поближе.

Под палубой мягко гудели могучие, хоть и старинного производства, двигатели; не отрываясь, мы смотрели, как сияние центра Галактики заполняет обзорные экраны.

ЛОВУШКА ВРЕМЕНИ (перевод В. Акимова)

Пролог

Помощник машиниста второго класса Джо Акоста, вахтенный на катере береговой охраны «Хэмптон», бороздил взглядом сверкающие на солнце воды бухты Тампа в поисках неудачливого судна, севшего на мель среди бела дня в миле от порта.

— Что там за чертовщина, шкипер? — обратился Джо к лейтенанту, который направил бинокль на злосчастный корабль.

— Двухмачтовый, с высокой кормой. Странная посудина. Паруса разодраны в клочья. Видно, потрепало его порядком… — сообщил лейтенант. — Давай подойдем поближе.

Катер развернулся и, покачиваясь на волнах, взял курс на оснащенный прямоугольными парусами корабль. Когда они приблизились, Акоста увидел нелепый деревянный, потрепанный непогодой корпус, на котором кое-где сохранились остатки багряной краски и позолоты. Колонии ракушек и водорослей отмечали ватерлинию. Катер проплыл под самой кормой у судна, на расстоянии пятидесяти футов. Почти совсем стершиеся, замысловато начертанные буквы складывались в название «Кукарача».

Как только катер несколько отошел назад, над поручнями возникло чье-то сильно загорелое, морщинистое лицо, и черные как уголь глаза незнакомца пронзили Акосту. Рядом с первым появился второй — в лохмотьях, весь рябой, небритый и щербатый.

— Шкипер, я думаю, посудину загрузили кубинскими беженцами, — неуверенно произнес Акоста. — Только почему их так долго не могли засечь?

Лейтенант покачал головой:

— Должно быть, снимают кино. Не похоже, что все это на самом деле.

— Случалось видеть где-нибудь еще такое корыто?

— Разве что в учебниках истории.

— Во-во, что-то наподобие «Баунти», которую пришвартовали у пирса Святого Петра.

— Да, что-то вроде того. Только это галеон конца шестнадцатого века. Судя по флагу, португальский.

— Такое ощущение, что нам кто-то лапшу на уши вешает, — пробормотал Акоста, сложил ладони рупором и прокричал тем двоим в лицо: — Эй, там, на палубе! Если вас, чертей, много, придется туго! — Он выразительно чиркнул ногтем большого пальца по предплечью. — Совсем мелко! — пояснил он.

Первый незнакомец хрипло отозвался.

— Ну вот, — воскликнул Акоста, — значит, я был прав. Похоже на испанский, — и снова сложил ладони в подобие рупора.

— Quien son ustedes? Que pasa? ^[16] — донеслось с палубы немного погодя. Слова были дополнены крестным знамением.

— Что он говорит? — спросил лейтенант.

— Чудно говорит, шкипер, — Джо покачал головой. — Должно быть, решил, что мы тоже снимаемся в фильме.

— Давай-ка поднимемся на борт и посмотрим, в чем дело.

Час спустя, взяв судно на буксир, катер направился на карантинную верфь порта Тампа.

— Что думаешь об этом? — спросил Джо своего лейтенанта, искоса наблюдая за ним.

— Думаю, что мы наткнулись на галеон с тринадцатью безграмотными португальцами на борту, — быстро отозвался тот. — Углубляться в это дело я бы не рискнул.

Утром, в десять пятнадцать, миссис Л.Б. (Чак) Видерс, как обычно, надела шляпку, поправила ее у зеркала в прихожей и вышла на десятиминутную прогулку в город. Она прошла мимо вечно не работающего автосервиса: стремительная походка, голова гордо поднята, спина прямая, вдох на четыре шага, выдох — на четыре, просто привычка, однако только благодаря этому в тридцать шесть лет — удивительно юная фигура.

Минуту-другую спустя, когда станция техобслуживания осталась позади, миссис Видерс замедлила шаг, почувствовав, что с дорогой творится неладное. Она уже давно не смотрела по сторонам во время прогулок, но сегодня ее внимание привлекла незнакомая табличка, вдруг возникшая впереди: «Брантвилл — 1 миля».

— Странно, — пробормотала женщина, — зачем же им потребовалось ставить новый, да еще явно неправильный указатель?

От ее дома до города было ровно полмили, значит, от указателя до Брантвилла — всего лишь несколько сот ярдов. Подойдя поближе, она обнаружила, что табличка совсем не нова, краска поблекла и выгорела, несколько мелких дырочек — свидетельства метких выстрелов — покрылись по краям ржавчиной. Она осмотрелась, и ей вдруг стало неуютно — это место совершенно не производило впечатления знакомого. Вот, пожалуйста, огромное дерево с отметкой «666», как могла она его раньше не заметить…

Миссис Видерс торопливо зашагала вперед, сгорая от нетерпения увидеть радостно-утешительный рекламный щит «Кока-колы» на следующем повороте, но вместо этого взору, нетерпеливо пробирающемуся сквозь листву, открылось белое пятно какого-то здания. Подозрительно знакомой показалась ей кирпичная кладка дымовой трубы. Она быстро прошла дальше под сенью величественных тополей и остолбенела от удивления и негодования, оказавшись перед своей собственной дверью. Она прекрасно помнила, что пошла на восток, а теперь возвратилась с западной стороны. Нелепица и чушь собачья!

Миссис Видерс решительно поправила шляпу. Прекрасно, допустим, она забылась и нечаянно свернула на окружную дорогу, ведущую к ее же собственному дому, но ведь никакого ответвления здесь и в помине не было! Это просто непостижимо — мистика какая-то! Вдова Л.Б. Видерса предпочитала не иметь дела с вещами необъяснимыми и верила, что лучший способ избавиться от них — делать вид, что ничего особенного не произошло. Притянув к себе сумочку, как подтягивают удила, миссис Видерс решительно переступила порог собственного дома.

После пяти минут напряженной внутренней борьбы молодая вдова не выдержала и снова оказалась на таинственном месте. «Брантвилл — 1 миля», — по-прежнему гласил указатель. На какое-то мгновение она, казалось, была заворожена самими буквами, но потом это прошло, и она, стремительно развернувшись, поспешила домой. Тем же путем.

Вцепившись пальцами в почтовый ящик на своей двери, она попыталась обрести прежнее самообладание, и это ей удалось.

Родные линии веранды со сломанной решеткой, до которой все никак не доходили руки, успокоили ее. Она сделала глубокий вдох, потом выдохнула, восстанавливая дыхание. Ведь чуть не наделала глупостей! Примчалась домой как угорелая, собралась уже, стыдно подумать, звонить шерифу со своим бредом о перепутанных дорогах.

— Фу ты, представляю, что бы стали говорить в городе, если уже сейчас двусмысленно улыбаются при встрече, а потом на ушко сообщают друг другу подробности из жизни одиноких женщин.

Ладно, допустим, она дважды ошиблась и не там свернула, хотя не очень уверена, что такой поворот существует на самом деле. Сейчас она пойдет еще раз и будет следить за каждым своим шагом; но если она хотя бы на полчаса опоздает на почту, ей придется сообщить кому-нибудь о случившемся.

Издали заметив указатель, миссис Видерс остановилась посреди дороги, в нерешительности озираясь по сторонам и не зная, что предпринять: бежать скорее вперед, в город, или мчаться назад, домой, где все родное и понятное.

— Да не может такого быть! — вырвалось у нее предательски дрогнувшим голосом, что несколько шокировало сдержанную миссис Видерс. — Я же знаю эту дорогу как свои пять пальцев! Здесь же негде потеряться…

В последнем чувствовалась такая нелепость, что раздражение молодой вдовы вспыхнуло с новой силой. Вот уж, действительно, потерялась! Рассудительный, богобоязненный и респектабельный взрослый человек не может потеряться среди бела дня, как какой-нибудь пьяный бродяга! Если ее сбили с толку, то виновата не она, а дорога. Это хорошая мысль, теперь все встало на свои места: ночью пришли дорожные рабочие, принесли свои инструменты и проложили новую ветку. Не говоря никому ни слова! Да, сейчас они умеют делать такие вещи на редкость быстро. Подумать только! Понятно, откуда взялся указатель.

Неумолимо сжав зубы, миссис Видерс развернулась и решительной поступью направилась к дому. Теперь-то она обязательно позвонит шерифу и найдет что сказать этому старому самовлюбленному кретину!

Занято и занято. Набрав номер не менее пяти раз, Оделия Видерс с печатью праведного гнева на строгом лице проследовала на кухню и, открыв холодильник, машинально достала какие-то продукты к завтраку. Слава богу, кое-что осталось и ей не придется срочно бежать в магазин. Стараясь не думать о сегодняшней неудачной прогулке в город, она приготовила себе бутерброд с ветчиной, вылила в стакан остатки молока. Поймав щекой солнечный лучик, прорвавшийся сквозь занавеску, Оделия завтракала, прислушиваясь к мерному тиканью висящих в прихожей часов.

В общей сложности она подходила к телефону не менее десяти раз. Сначала пыталась дозвониться до шерифа, затем — до начальника дорожной службы, потом — до полиции. Везде занято. Может быть, люди непрерывно осыпали их всех жалобами и проклятиями из-за этой дурацкой дороги? Неожиданно она вспомнила телефон Генри, механика с городской станции… Занято. Пробовала позвонить двум-трем семейным друзьям, оператору — с тем же результатом. Занято.

Включила приемник, нашла любимую программу — трогательная история о непростых взаимоотношениях между детьми, их родителями и преподавателями, — занялась уборкой и без того чистой квартиры. Закончила убираться на закате, когда первые тени опустились на лужайку за окном. После ужина еще раз попробовала позвонить — все те же сигналы, короткие, резкие, холодные, — повесила трубку.

На следующее утро она снова дошла до указателя и снова вернулась, и ей страшно захотелось пожаловаться, поплакаться… хоть кому-нибудь. Придя домой, миссис Видерс машинально открыла холодильник, достала ветчину, молоко… Нахмурилась — три кусочка ветчины на тарелке. Но ведь она все съела еще вчера: два куска на обед, один — вечером, с салатом. Молока тоже не оставалось — пустую бутылку она оставила у двери. Миссис Видерс подошла к буфету, взяла банку майонеза, начатую вчера, сняла крышку. Банка оказалась полной, нетронутой.

Оделия Видерс не нарушила заведенного порядка: приготовила завтрак, поела, помыла посуду. Надев шляпку от солнца, вышла в сад за цветами, по-прежнему с печатью праведного гнева на строгом лице.

— Есть тут одно полушизофреническое сообщение, — как всегда пренебрежительно-устало бросил Билл Саммерс, редактор отдела персоналий журнала «Кадр», — впрочем, весьма любопытное.

— Один чудак шатается по запретной зоне какого-то арабского города, — констатировал Бад Ветч, местный репортер журнала «Кадр». — Ну и что? Может быть, это интересно представителям американского посольства, но при чем здесь наши читатели?

— Не хочешь взглянуть на снимки? — Саммерс протянул зевающему коллеге три глянцевые фотокарточки пять на восемь. — У одного туриста оказался с собой «Брауни».

— Ох уж эти фотолюбители, канальи…

Голос репортера неожиданно оборвался. На первой фотографии был высокий сутулый человек нелепого вида с ввалившимися щеками, глубоко посаженными глазами, короткой темной бородкой, выдающимся подбородком, в плохоньком черном костюме и высокой шляпе. На заднем плане, около лавки торговца, толпились какие-то люди в белом. Ветч посмотрел на другой снимок. На нем мужчина с непокрытой кустообразно всклокоченной головой сидел под навесом за столом, обмахивался шляпой, как веером, и, очевидно, был совершенно поглощен разговором с местным полицейским, одетым по форме, в хаки. Третий снимок являл приближенное изображение этого странного типа в тот момент, когда он обернулся. На лице, покрытом многочисленными морщинами, читалось едва заметное недоумение.

— Черт возьми, — пробормотал Ветч. — Кажется, это сам…

— Именно так, — резко оборвал репортера Саммерс. — Догадываюсь, какое гениальное открытие ты собираешься сделать. По правде говоря, я сам не уверен, кто это такой, но если ему надо было просто привлечь внимание к своей персоне, то он, несомненно, достиг желаемого. Арабы не особенно сведущи в истории. Сегодня утром местное министерство иностранных дел отправило в Вашингтон официальный запрос, и теперь правительство должно прислать им бумагу по всей форме, подтверждающую, что интересующее их лицо уже давно не жилец на этом свете. Не думаю, что арабы оставят этот факт без внимания. Горожане подтвердят, что этот человек очень даже жив, что у него нормальное удостоверение личности, что они видели его фотографии. В общем, либо это он сам, либо — его призрак. В любом случае проблема останется. Мое мнение — тебе не мешало бы съездить туда, пока вся эта каша еще не заварилась, и взять у парня интервью.

Ветч не мог оторваться от фотографий.

— Невероятно, — изрек он наконец. — Даже если это грим или маска, все равно мастерство фантастическое!

— Как прикажешь понимать твое «даже если»?

— Да нет, это я так… — отозвался Ветч. — Кстати, назвал ли он свое имя?

— В том-то и штука, — проворчал Саммерс. — Утверждает, что он Авраам Линкольн.

— Наконец-то этот грехоборец отвалил отсюда, — прошипел Джоб Аркрайт, стоя в дверях своей хижины и провожая глазами тонкую, щегольски-изысканную фигуру в слишком элегантном плаще и штиблетах. По белой, занесенной снегом дорожке уходил он в непроницаемый сумрак глухого леса.

— Ты поступил несправедливо, Аркрайт, — упрекнула своего мужа Черити Аркрайт. — Ведь он все-таки проповедник, хоть и с усиками…

— Я тебе покажу усики! — взревел Джоб, поворачиваясь к жене — молодой женщине с огромными глазами, крепкой грудью и совсем тоненькой в талии. — Если бы слушалась меня, растолстела бы как положено, не было бы никаких проблем, не липли б…

— И так не было никаких проблем, — проговорила Черити, приглаживая волосы. — Все время, пока ты охотился на кроликов, он сидел у огня и читал мне вслух Писание. Честное слово, я так много нового узнала!

— Что же он, не изъявил никаких желаний?

— Держи карман шире, так бы я ему и позволила!

— Хотел бы я знать, чему здесь можно верить! — проскрежетал Джоб. — Слушай, девка, он что…

— Тише! Что это? Слышишь? — Черити сложила ладонь рупором и приставила к уху. — Кажется, кто-то идет.

Джоб снял с крюка заряженное ружье и распахнул дверь.

— На грабителей не похоже, — отметил он, — те так не шумят, — и сделал шаг вперед, — Сиди здесь, а я пойду гляну, — велел он.

Джоб обогнул угол дома. Кто-то приближался к его жилищу с тыла, нещадно хрустя сухими ветками. Наконец кусты раздвинулись и возникла странная фигура в ночной, как ему показалось, рубахе. Пришелец встал перед домом как вкопанный.

— Эй, кто идет?! — рявкнул Джоб.

— Это я, Флай, — откликнулся запыхавшийся голос. — Брат Аркрайт, ужели это ты воистину!

— Кому же еще быть, если в этих местах никого, кроме меня, и нет. Какого дьявола ты возвратился? Что забыл здесь? Я-то думал, ты пошел прямехонько на ферму Кнокса.

— Не поминай имя дьявола всуе. — Флай еле дышал, а его круглое лицо лоснилось от пота, несмотря на сильный мороз. — Я ручаюсь, брат Аркрайт, это его нечистых рук дело. Я пошел на восток к брату Кноксу, и неверная тропа привела меня вновь к вашей двери.

— Флай, да ты никак выпил? — с подозрением спросил Джоб у странствующего пастора и сурово фыркнул.

— Стал бы я вас дурачить, когда такое дело… — отвечал пастор. — Чего бы только я сейчас не отдал тому, кто накормил бы меня жареным агнцем.

— Ладно, пошли. Я выведу тебя на тропу, — решил Джоб.

Он забежал за тулупом, а через минуту уже быстро шел впереди проповедника. Бедняга Флай пыхтел сзади. Тропа вилась вокруг огромной сосны, огибала валун и резко уходила наискосок вверх. Спутник отставал, и Аркрайт остановился, нахмурившись из-за того, что приходится ждать; потом пошел дальше. Тропинка неожиданно оборвалась, запутавшись в переплетениях корней и стелющегося кустарника.

— Аркрайт, мы заблудились, мы пропали. — Флай задыхался. — Вельзевул заманил нас в ловушку…

— Небось уже в штаны наложил, дубина, — презрительно бросил Аркрайт. — Подумаешь, тропа заросла…

Он с трудом пробирался сквозь густые заросли. Кажется, впереди просвет. Он раздвинул ветви, шагнул и…

Раздался оглушительный грохот, и мощный звук, едва зацепившись за обледенелые ветви, со всего маху ударил Джоба по ушам. Он упал навзничь и увидел свою хижину, крытую кукурузной соломой, замерзшую дорожку к дому, знакомую женщину с обрезом в руках.

— Черити! — завопил он. — Это же я!

Прошло полчаса, а Флай, сидя у огня, все качал головой, мрачно и завороженно. Потом он сказал:

— Если необходимо, я могу устроиться на ночь и в снегу, но в этот треклятый лес я до утра не ходок!

— Можешь лечь здесь, под крышей, — проворчал Джоб, — если тебе хочется.

Черити предложила непрошеному гостю стеганое одеяло, которое он принял со смущением.

В эту ночь супругам Аркрайт не спалось. Перед самым рассветом их разбудил неистовый стук в дверь. Джоб вскочил, схватил ружье и открыл дверь. На пороге, растрепанный, без пальто, стоял Флай. Он долго заикался, а потом показал куда-то рукой. Из мутной предрассветной мглы выступил громадный и величественный тополь, с таким трудом сваленный вчера обоюдными усилиями, — стоял как ни в чем не бывало, на своем извечном месте, не тронутый топором.

Глава 1

Роджер Тайсон щелчком заставил дворники работать побыстрее, так как дождь, моросящий вначале, вскоре превратился в ливень, а затем — в какой-то потоп. Он снизил скорость до пятидесяти миль в час. Свет его передних фар потускнел и в конце концов совсем растворился в плотной массе падающей сверху бурлящей воды, застилающей непроницаемой пеленой лобовое стекло. То и дело вспыхивали молнии, а гром гремел подобно тяжелой артиллерии.

— Здорово! — поздравил Тайсон победившие стихии. — Прекрасный случай застрять тут и сгинуть ко всем чертям: в самую глубокую ночь, в самую глубокую дыру неизвестно чего и вообще… без бензина, без денег, без единого кредитного билета, — в пустом животе забормотало, — без самого завалящего бутерброда с ветчиной. Пожалуй, я не выживу в этом ужасном, жестоком мире. Знать, не для этого создан…

Сломанная пружина пребольно впилась в бедро, вода просачивалась из-под щитка и капала на колено. Мотор трижды чихнул, разок стрельнул и заглох.

— Только не это, — простонал Роджер, съезжая на обочину. Подняв воротник пальто, он выкарабкался из машины под сплошные потоки дождя и поднял капот. Мотор как мотор. Он закрыл капот, засунул руки в карманы и вгляделся в бездонную муть дороги.

«Следующую машину можно и неделю прождать, — уныло размышлял Роджер. — Только полная бестолочь поедет в такой ливень… Но даже трижды бестолковый, окажись он сейчас здесь, ни в жизнь не остановится».

Его мысленное брюзжание было неожиданно прервано вспышкой света, пробившегося издалека. Сдержанный рев мотора прорвался сквозь барабанную дробь дождя.

— Эгей! — Роджера затрясло от радости. Кто-то едет!

Он выпрыгнул на середину дороги. Свет по мере приближения становился ярче. Он замахал руками.

— Эй, остановись же, — завопил Роджер, когда фары были уже рядом и, судя по всему, их обладатель останавливаться не собирался. — Стой!

Он отскочил в самый последний миг, когда мотоцикл, прижимаясь к полотну дороги, вырвался из мглы.

Какой-то доли секунды хватило ему, чтобы увидеть перекошенное от страха лицо девушки, когда она резко нырнула в сторону, чтобы не задеть Роджера. Почти детский драндулет по инерции пронесло метров пятнадцать по дороге и выбросило в кювет. Не скоро смолк грохот и скрежет металла и дерева, потом что-то скрипнуло, и все… тишина.

— Господи Иисусе.

Роджер затрусил через дорогу и вниз по крутому склону, сквозь сломанные и вырванные кусты и зелень, по следу мотоцикла. На самом дне валялась помятая машина, одно колесо которой все еще лениво вращалось. Передняя фара светила вверх сквозь мокрые листья. В двух-трех метрах от мотоцикла лежала девушка — на спине, глаза закрыты. Роджер склонился над ней, попытался нащупать пульс. Ее глаза вдруг открылись, и в него впился взгляд бледно-зеленых глаз.

— Вы должны помочь мне, — произнесла она с видимым усилием.

— Ну конечно. — Роджер задыхался. — Все, что угодно… И простите меня, ради бога.

— У меня сообщение, — пролепетала девушка. — Ужасно важное. Надо передать.

— Слушайте, мне, пожалуй, стоит подняться к машине и попросить кого-нибудь еще спуститься к вам…

— Не мешайте, — прошептала она, — У меня сломана шея, и через несколько секунд я умру.

— Чушь собачья. — Роджер с трудом мог говорить. — Через пару дней вы станете здоровая и свежая, как этот дождь.

— Не перебивайте, — отрезала девушка. — Передайте: «Остерегайтесь роксов».

— Что за роксы? — Роджер оглянулся в совершенном смятении. — Я никогда ничего не слышал о роксах.

— Тем лучше. Надеюсь, что никогда и не услышите. — Несчастная задыхалась. — Надо передать скорее. Нужно спешить. — Голос изменил ей. — Слишком поздно. — Она хватала воздух ртом. — Нет времени… объяснить… возьмите… микроаппарат… кнопку… в правом ухе…

— Я зря трачу время. — Роджер почти поднялся. — Побегу за доктором.

Он остановился, завороженный движением ее губ.

— Возьмите… кнопку… вставьте себе в ухо…

Слов почти не было слышно, но зеленые глаза не отпускали, просили.

— Самое время подумать о слуховом аппарате, — Роджер попробовал шутить, — но ведь…

Он осторожно убрал влажную черную прядь, одним движением вытащил золотистую кнопку из хрупкого девичьего ушка. Как только он это сделал, свет разума покинул ее очи, взгляд остекленел. Роджер схватил ее руку, услышал смутные последние удары, потом пульс пропал и… тишина.

— Эй! — Безумными глазами Роджер смотрел на ее лицо с удивительно правильными чертами. — Не может быть… то есть, я не хотел… ты не должна… — Он с трудом дышал, едва сдерживая слезы. — Она мертва из-за меня! — наконец выдохнул он. — Если бы я не выпрыгнул перед ней как сумасшедший, она была бы жива!

Страшно потрясенный, он спрятал золотистую кнопку в карман и пополз вверх, спотыкаясь и поскальзываясь на каждом шагу. В машине он долго вытирал носовым платком лоб и руки.

— Что же это такое, — простонал Роджер. — Меня надо сажать в тюрьму! Я — убийца! И ничем не могу ей помочь… даже если сяду за решетку!

Он вытащил кнопку и при тусклом свете сигнальных лампочек рассмотрел ее. Оттуда торчали какие-то тоненькие проводки, очевидно, контакты для карманной батарейки. Он покрутил кнопку между пальцами — совсем маленькая, не больше горошины. Ей казалось, что это важно; перед смертью говорила об этом.

Хотела, чтобы он вставил эту штуку себе в ухо. И он выполнил последнее желание девушки.

Но что это? Какой-то едва уловимый шум или ему показалось? Он протолкнул странный предмет поглубже в ухо. Что-то затикало, чуть зашуршало, забулькало. Он хотел уже вытащить непонятную вещь, но почувствовал резкую боль.

— Поезжай в Поттсвилл, сто две мили на северо-северо-восток, — услышал Роджер голос погибшей девушки. — Отправляйся прямо сейчас. Время не терпит!

Послышался приближающийся шум мотора. Роджер выскочил из машины и стал вглядываться в дождливую муть. Дождь моросил уныло и однообразно. Опять свет фар вдали. Сегодня уже во второй раз.

«На этот раз буду умнее и не брошусь с воплями как сумасшедший, когда остановятся, — предупредил сам себя Роджер. — Расскажу им, что никак не приду в себя после катастрофы, что слышу разные голоса. Не забыть бы рассказать о галлюцинации с девушкой на мотоцикле; это должно быть важно для психиатра».

Он стоял у машины, напряженно следя за приближающимся светом, очень сдержанно и осторожно помахивал вытянутой рукой, словно держал флажок. Но водитель и не думал останавливаться. Виляя из стороны в сторону, мотоцикл на полной скорости пронесся мимо Роджера. За рулем сидело нечто страшное: безголовое тело, тучное, красно-кирпичного цвета, очертаниями напоминающее луковицу или грушу, с двумя пучками щупальцев, похожими на разведенные в разные стороны жилы гибкого металлического кабеля.

Единственный в своем роде огромный выпученный глаз, размером и цветом напоминающий пиццу, пронзил его насквозь совершенно нечеловеческим, враждебным взглядом. С воплем удивления Роджер отскочил назад, оступился и тяжело упал на грязный, скользкий асфальт. А дальше — еще хуже: мотоцикл, круто отпрянувший в сторону, завалился вперед, далеко отбросил чудовищного седока, проскрежетал на боку несколько десятков метров и остановился на середине трассы.

Роджер поднялся и захромал вперед по дороге туда, где без всяких признаков жизни распростерлась инертная биомасса. С пяти метров было понятно: то, что лежало, больше не сможет сидеть за рулем — верхняя часть тела по консистенции напоминала картофельное пюре.

— Помогите, — простонал Роджер, зная, что у него в ушах, точнее в левом ухе, звучат голоса.

— Время не ждет, — сообщил голос девушки, делая ударение на каждом слове. — Быстрее!

Роджер потянулся было к кнопке, но резкая боль вновь ударила его.

— Наверное, мне надо пойти в полицию, — неуверенно произнес Роджер. — Но что я им скажу? Что повинен в гибели девушки и злой гигантской Брюквы?

— Забудь о полиции, — нетерпеливо оборвал его размышления голос. — Я с огромным трудом поддерживаю жизненную функцию на крохотном островке корковых клеток, чтобы дать тебе возможность проникнуть в их укрепление! Не трать силы впустую, и хватит болтаться здесь. Вперед!

— Но моя машина не заводится!

— Возьми мотоцикл!

— Но это называется воровством!

— Интересно, кому ты собираешься доложить об этом? Родственникам этой гигантской Брюквы?

— В этом пункте ты права, — согласился Роджер и поспешил к поверженному мотоциклу. — Однако я никогда не думал, что сумасшествие может принимать такие странные формы.

Он поднял мотоцикл. За исключением нескольких вмятин в зеленом покрытии он выглядел как новый. Ударом ноги Роджер завел его, оседлал и пулей помчался вниз по шоссе, оставляя борозду в темноте.

В ближайшем городе Роджер изучал все рекламные щиты по обочине, пытаясь узнать, где принимает врач.

«Бессмысленно рассчитывать на высококлассного столичного специалиста-психиатра, — подумал Роджер. — Найти бы самогообычного провинциального терапевта. К тому же тут чуть больше надежды, что он не затребует деньги вперед».

Наконец Роджер нашел то, что искал. Он поставил мотоцикл у бордюра, неподалеку от мусорных ящиков напротив мрачного трехэтажного здания. Окна тотчас же осветились, открылась дверь, и навстречу, прикрывая ладошкой глаза, вышел маленький востроносый человек.

«Что же я ему скажу? — подумал Роджер, мгновенно оценив всю нелепость своего положения. — Допустим, я слышал о недоразвитых детях, которые засовывают что попало в рот, уши и другие места, но как объяснить случай со мной, не выставляя себя совершенным дураком?»

— Кто там? — раздался неприятный, очень резкий голос доктора. — Давайте проходите и ложитесь на стол. Через три минуты диагноз будет поставлен.

«Не могу же я сказать ему, что просто взял и засунул эту штуку в левое ухо, — размышлял Роджер. — А если рассказать ему, как было на самом деле…»

— Не стоит пугать себя перспективой раковой опухоли, — продолжал востроносый, решившись спуститься вниз по кирпичным ступенькам. — Всего две минуты, и, пожалуйста, успокойтесь.

«Допустим, он засунет меня в смирительную рубашку и позовет ребят с сачками вроде тех, которыми ловят бабочек, — неожиданно пришло в голову Роджеру. — Говорят, если уж сюда попадешь, то выберешься нескоро».

— Если у вас легкие слегка задеты туберкулезом, не отчаивайтесь. У меня есть средство как раз от этого, — доктор сделал несколько шагов по дорожке, — не то что эти расчудесные антибиотики, которые, замечу, стоят целое состояние! Изготовлено по моей собственной запатентованной формуле. Сыворотка кобылицы. Действует сногсшибательно, то, что вам нужно!

«В конце концов, то, что со мной случилось, не так уж страшно, — успокаивал себя Роджер. — Старый дядюшка Лафкадио прожил целую жизнь с маленькими серебряными человечками, которые жили под обоями и оттуда подавали ему советы».

— Вот что я вам предложу, — сказал лекарь, извлекая бутылочку из кармана пиджака, когда они уже шли по выгоревшей на солнце траве. — Я выпишу вам это для приема по три раза в день за доллар двадцать девять центов вместе с налогом. Дешевле вы нигде не купите!

— О нет, благодарю, сэр, — отказался Роджер, заводя мотоцикл. — Ведь я не больной, а работник фининспекции, проверяю акцизные нарушения.

— Прошу прощения, шеф, — бормотал маленький человечек. — А я вот как раз собрался выбросить мусор.

Он приподнял крышку ближайшего контейнера, и плоская бутылочка с запатентованными пилюлями смешалась с содержимым ящика. Роджер отпустил сцепление и выехал на улицу, чувствуя на себе пристальный, пронзительный взгляд маленького человечка.

— Ты принял правильное решение, — тихо одобрил голос в левом ухе.

— Я просто трус, — пробормотал Роджер. — Какое мне дело до того, что он мог бы там подумать? Не стоит ли мне вернуться и…

Резкая боль в ухе заставила его вскрикнуть.

— Боюсь, что этого я не смогу тебе позволить, — отчетливо произнес невидимый попутчик. — На следующем перекрестке поворачивай налево, и через два часа мы будем в Поттсвилле.

Спустя один час пятьдесят пять минут Роджер медленно вел мотоцикл по ярко освещенной авеню мимо бесконечных ломбардов, витрин с коробками апельсинового сока и блеска для обуви, мимо бильярдных и баров, украшенных глянцевыми, восемь на десять, потрясающе невинными фотокрасавицами; и все эти заведения жизнерадостно бурлили, несмотря на столь поздний час.

— Потише, — предупредил голос погибшей девушки. — Теперь вон к тому зданию, похожему на гараж.

— Это же автостанция, — сказал Роджер. — Если ты рассчитываешь на то, что я куплю билет, тебя ждет разочарование. Я без цента в кармане.

— Ничего подобного. Мы в нескольких метрах от цели.

Рискуя жизнью, Роджер протиснулся между кирпичной стеной и фырчащей громадой междугороднего, по виду чикагского, автобуса и оказался внутри гулкого ангара. Следуя указаниям, он оставил мотоцикл и, толкнув вращающуюся дверь, вошел в раздражающую суетностью атмосферу зала ожидания, где, как обычно, спали военнослужащие и безмужнего вида молодые матери.

— Перейди на ту половину зала, — командовал голос.

Роджер подчинился, остановившись по приказу у закрытой двери.

— Попробуй здесь.

Роджер толкнул дверь и вошел. Дебелая леди с полным заколок ртом взвилась и в ужасе закричала на него. Роджер поспешно попятился.

— Это же женская комната, — присвистнул он.

— Дьявол, ты прав, парень, — прогрохотал рядом густой бас. Гигантский полицейский смерил его враждебным взглядом с почти двухметровой высоты.

— Вы все у меня на виду, пташки, и советую запомнить, Домбровский работает чисто, следов не оставляет. — Верзила придвинулся к Роджеру, едва не задевая животом, и, понизив голос, спросил: — Ну а как там вообще, чего видать-то?

— Да все так же, как и в мужской. — Роджер перевел дыхание. — Примерно.

— Серьезно? Ну ладно, смотри не делай глупостей, парень.

— Само собой, шеф. — Роджер попятился и скрылся за соседней дверью, наставляемый голосом.

Из-за столика у стены поднялся пожилой негр.

— К вашим услугам, сэр. Почистить обувь, побриться, массаж? Или, может быть, быстренько постирать и погладить?

— Спасибо, не надо. Я тут только…

— Может, пропустим по маленькой для прочистки мозгов? — Он вытащил из кармана плоскую бутылку.

— Мне сказали, от туберкулеза лучше всего спасаться в Аризоне, — заметил Роджер.

Негр задумчиво посмотрел на него, снял крышечку с бутылки и, сделав большой глоток, вылил остатки в раковину.

— Ты прав, парень, — согласился он, — я как раз успеваю на два ноль восемь в Финикс, — и поспешно вышел.

— По крайней мере утешусь тем, что я здесь не единственный сумасшедший, — пробормотал Роджер.

— Давай. Еще одну дверь, — раздался голос девушки. — Прости, что немножко напутала. Я сильно торопилась, когда была здесь в последний раз.

— Бывает, — рассудил Роджер. — Но что ты делала в мужской комнате?

— Долго объяснять. Нет времени. Лучше открой дверь.

Роджер подчинился. В помещении не оказалось ничего, кроме водопровода.

— Немножко левее, — направлял голос. — Вот так.

Прямо над раковиной появилась и повисла в воздухе светящаяся полоска, источающая необычное зеленоватое сияние, ослепительное в темноте комнаты. Но как только Роджер немного нагнул голову, полоска исчезла.

— Обман зрения, — неуверенно произнес он.

— Нет. Это портал. Теперь слушай, что я хочу от тебя: напиши записку под мою диктовку и просто сунь в эту щель. Вот и все. Я уверена, записка попадет куда надо.

— Она попадет на местный канализационно-перерабатывающий завод, — запротестовал Роджер. — Это самый безумный способ доставки почты, какой я знаю!

— Подвинься чуть поближе к отверстию и увидишь, что все совсем не так просто, как кажется на первый взгляд.

Роджер послушно придвинулся. Полоска превратилась в ленту, переливающуюся всеми цветами радуги, как масляное пятно на воде. Приблизившись еще, Роджер увидел мерцающую рамку, которая, казалось, уходила сквозь стены в бесконечность. У него закружилась голова, и он попятился.

— Такое ощущение, словно стоишь на границе этого мира, — прошептал он.

— Ближе, — сказал голос. — Теперь быстро записку.

— Надо взять карандаш.

Роджер вышел в коридор, попросил у билетера на минутку огрызок карандаша и снова вошел в комнату. Он достал из кармана помятый конверт и разгладил.

— Давай быстрее, — попросил он. — Надо покончить с этим.

— Конечно. Начни так: «Дорогой С'Лант». Нет, лучше по-другому, скажем, так: «Технору второго уровня С'Ланту». А впрочем, «Дорогой технор» — удачнее.

— Я не знаю, как писать «технор», — сказал Роджер, — и не очень уверен насчет С'Ланта.

— Не имеет значения. Давай сразу по существу: «Моя попытка пересечь осевой канал частично удалась. Новый музей вместе с системой восстановления и корректирования работают над созданием усовершенствованной расы, которая могла бы действовать как минимум в двух временных пространствах высшего порядка. Прошу способствовать перемещению неисправного аппарата на конечные координаты для вывода его из состояния временного стаза. К'Нелл, местный агент».

— Что все это значит? — поинтересовался Роджер.

— Неважно. Ты все успел записать?

— Я ничего не разобрал после слов «Моя попытка…»

Голос повторил сообщение, и Роджер записал его печатными буквами.

— Теперь опусти письмо в щель, и ты свободен, — произнес голос.

В этот момент в помещение ворвались двое служащих. Одним из них был билетер.

— Это он! — Билетер ткнул в Роджера пальцем, находясь в сильном возбуждении. — Я понял все, когда он попросил у меня карандаш и отправился в одно место. Это тот, кого вы ищете.

Другой служащий, стройный мужчина с пепельными волосами, по виду — точно агент ФБР, понимающе улыбнулся и подошел к Роджеру.

— Скажите, молодой человек, вы действительно пишете на стенах? — спросил он.

— Вы все поняли превратно. Я только хотел… — попытался протестовать Роджер.

— Не пускайте его назад, а то сотрет, — подзуживал первый служащий.

— Сообщение! — прозвучал в ухе нетерпеливый голос.

— Давайте-ка посмотрим на вашу работу, — дружелюбно предложил второй с пепельными волосами, решительно открывая дверцу кабины.

— Вы не поняли меня! — Роджер попятился. — Я только собирался…

— Держи его!

Первый служащий схватил его за один рукав, второй — за другой. Так как они пытались повести его вперед, Роджер, сопротивляясь, вырывался у них из рук.

— Я невиновен! — вопил он. — Это место еще до меня было все разрисовано.

— Несомненно. — Седовласый тяжело дышал. — Но я не хочу, чтобы у вас сложилось неверное впечатление, сэр. Я попечитель коллекции граффити в музее современного народного творчества. Мы ищем таланты для росписи нашей ротонды.

Роджер в пиджаке с оторванными рукавами отшатнулся.

— Берегись! — предупредил голос в ухе. Поздно.

Роджер почувствовал, как мерцающее сияние обволокло его, как он оказался в переливающемся всеми цветами радуги туннеле, и на какую-то секунду попытался удержать равновесие, махая руками.

В сплошной туманной серости до его слуха донесся мощный шум бурлящих водных потоков.

Неистовый круговорот захватил Роджера и выбросил в бездонную пустоту.

Глава 2

Он оказался на пляже. Это была первая мысль, посетившая его потрясенный рассудок. Сверкающее солнце играло в золотом песке. Роджер сел прямо и осмотрелся. Жаркий воздух дрожал, плыл. Сквозь его подвижную дымку Роджер различил изъеденные временем и ветром выступы розового камня. Танец воздуха что-то напомнил ему, но думать об этом было невозможно. Голова раскалывалась от боли. Сама боль тоже вызывала какие-то смутные воспоминания… Он машинально потянулся рукой к голове и нащупал кнопку в ухе.

— Что случилось? — прошептал он.

Ответа не было.

— Голос! — позвал Роджер. — Агент К'Нелл, или как там тебя?

Молчание.

«Ладно, будем считать, что мы почти в норме, — сам себя успокоил Роджер. — Мне бы только понять, где я… Возможно, я был в трехнедельном запое, — предположил он, — и только теперь алкогольный туман развеивается. Разумеется, я никогда не был пьяницей, — напомнил он себе, — может быть, поэтому на меня так сильно подействовало…»

Он неуверенно встал на ноги, покачиваясь, и огляделся по сторонам. Необъятное пространство песка. Он понял, что это не пляж. Какая-то пустыня, испещренная валунами, раскинувшаяся далеко-далеко. Вероятно, Аризона, думал Роджер, а дороги просто не видно. Как узнать, в какой стороне она проходит?

В нескольких метрах от себя он обнаружил огромный, изрезанный волнами камень. Подойдя к гиганту, Роджер взобрался на него. Стоя на самом верху, на высоте трех-четырех метров, он мог видеть пустыню на много миль вперед. На самом востоке, там, где кончался видимый мир, громоздились бледные скалы.

На севере пустой горизонт, на западе — то же самое, однако на юге однообразная равнина прерывалась каким-то оврагом. А овраг, как известно, предполагал присутствие воды.

— Пить, — прошептал Роджер, — то, что мне нужно.

Он сполз вниз и двинулся к темной линии оврага. Первые десять минут он уверенно шагал вперед, оставляя солнце слева, а огромные редкие камни слева и справа. Когда почва стала более твердой, он сбавил шаг, тщательно выверяя маршрут. Взойдя на небольшой холм, он приставил ладонь к глазам и стал обозревать путь. Овраг, до которого, по идее, оставалось совсем немного, скрылся из виду, но… Роджер закрыл глаза, давая им отдых, потом снова взглянул. Совершенно точно. Камень, на который он залез, чтобы увидеть овраг, находился в тридцати метрах от него, прямо на его пути.

Четыре раза Роджер Тайсон вставал спиной к камню и пытался уйти от него: дважды — на юг, раз — на север и раз — на восток. Но через пятнадцать минут неизменно возвращался к оставленному ориентиру, хотя при этом шел всегда прямо, так что ни о какой небрежности или невнимательности не могло быть и речи. Он готов был ручаться за это. Когда Роджер шагал на восток, солнце постоянно светило ему в лицо, но через четверть часа он все равно возвращался к вездесущему камню.

Опустившись на песок в тени гигантского валуна, Роджер закрыл глаза. Жара падала сверху, отражалась снизу, источалась сбоку от камня. От недостатка воды Роджер ослабел и обмяк. Если ничего не произойдет, он вряд ли протянет до заката — последняя его надежда. Правда, смерть вряд ли изменит что-либо. Так и останется он потерянным в этом пейзаже иллюзий… Так вот в чем дело! Значит, на самом деле никакой пустыни нет, есть лишь химера, порожденная воспаленным воображением. Осознав этот факт, Роджер решил, что если уж он сумел проникнуть в мираж, то ему ничего не стоит проигнорировать этот мираж. Упразднить. Роджер попытался подумать о самых обыденных вещах нормального мира: рекламных песенках, соблазнительных заведениях для туристов, американских каруселях, горках, хромированных бамперах, контактных линзах…

Он снова открыл глаза. Кругом по-прежнему безжизненная пустыня. Иллюзия или еще что-нибудь, но он крепко прилип к ней.

— Да черт побери! Это же невозможно!

Приступ здорового негодования поднял его на ноги. Здесь должен быть ключ — какая-нибудь неувязка неизбежно откроется внимательному взгляду. Он пойдет к камню и шаг за шагом исследует весь свой путь. На сей раз ориентиром был избран острый выступ скалы, находящийся как минимум в десяти милях от Роджера. Тайсон ступал медленно, осторожно, часто останавливаясь, чтобы получше рассмотреть почву под ногами. Он сам толком не знал, что высматривает, но одно было ему ясно: та ловушка, в которую он угодил, — теперь он размышлял именно в таких терминах — очень сильно напоминала аквариум для золотых рыбок. Глупая рыбка может сколько угодно суетиться, но невидимая стеклянная стена будет постоянно направлять ее в противоположную сторону, туда, откуда она только что приплыла. Здесь тоже стена, по-видимому неосязаемая, ограничивает три измерения сразу. Движение возможно двух видов: наперерез, в лоб, от стенки к стенке и вдоль круглой стены, что, конечно, труднее; так, как делают гуппи, плавающие в своей тюрьме по периметру, параллельно стыкам аквариума.

Что-то впереди привлекло внимание Роджера, какое-то отклонение от обычного пустынного пейзажа. После нескольких минут самого пристального наблюдения он смог дать себе отчет в происходящем: вещи, находящиеся прямо перед наблюдателем, смещались по мере приближения к ним вправо и влево. Само по себе подобное явление протекало вполне в рамках нормального перспективного эффекта, но та скорость, с которой вещи расползались, была подозрительна. Цепь скал, возвышавшаяся перед ним, разбегалась в разные стороны слишком быстро, а прямо по линии взгляда пространство дыбилось, колыхалось по вертикали. Стоило только ему остановиться — эффект пропадал; шел дальше — возобновлялся. Теперь он знал, что стена эта неосязаема, почти абстрактная плоскость, в которой происходит растяжение пространства. Вот показалась какая-то точка, с каждым шагом увеличивающаяся в размерах, пока не превратилась в знакомый камень… в нескольких десятках шагов… по дорожке. Он оглянулся назад — камня не было видно, где-то вдали смутной оранжевой грядой в свете заходящего солнца вздымались скалы.

— Ладно, — произнес Роджер вслух, его голос буквально потерялся в величии пустынного молчания. — Будем считать, что это эффект линзы. Какая-нибудь четырехмерная пространственно-временная линза, если такое бывает. Название это, конечно, не слишком поможет мне, но зато я кое-что узнал.

Он оставил на песке метку и пошел к камню, считая шаги. Триста двадцать один. Роджер возвратился к метке. Проследовал по дорожке дальше, пока не увидел тот же камень. Остановился, стал считать шаги. Четыреста четыре с этого конца.

— Ну что ж, пока все не так уж плохо, — задумчиво бормотал Роджер, приближаясь к своему камню. — Феномен имеет фиксированный центр. Пусть аквариум и представляет собой сферу, он все равно должен иметь определенные размеры.

Роджер на секунду замедлил шаг, пытаясь схватить образ, оформляющийся у него в голове, — трехмерную реальность взяли за концы и завязали, получив выпуклое замкнутое пространство… так прачки завязывают простыню наподобие мешка…

— …И моя задача заключается в том, — продолжал Роджер, — чтобы найти этот узел!

Когда мысль была исчерпана, он посмотрел вперед и заметил какое-то едва уловимое движение воздуха. Роджер плашмя бросился на землю, надежно спрятавшись за камнем. У валуна, где он пришел в сознание, появилась светящаяся полоска. Затем показались собранные в пучки металлические члены, а потом угловатое багровое, безголовое, одноглазое нечеловеческое туловище.

— Опять эта чертова Брюква. — Роджер чуть не задохнулся. — По-прежнему жив и хочет поймать меня!

Роджер пластом лежал на земле и наблюдал, как из прозрачного воздуха выныривает целое чудовище со всеми своими отростками. Это было похоже на театральное представление: примерно так же актер выскальзывает из-под невидимого для зрителей задника. Секунду чудовище в нерешительности покачивалось на своих пучкообразных низких лапах, которые как две капли воды походили на торчащую систему верхних отростков, потом двинулось прочь от скалы, внимательно изучая землю перед собой.

— Идет по моему следу! — ужаснулся Роджер. — Через каких-нибудь пять минут мне крышка.

Он вскочил на четвереньки и таким образом пробежал несколько метров, не спуская глаз с чудовища, которое быстро двигалось на своих пружинистых щупальцах. Выглядывая то тут, то там из-за укрытий, Роджер следовал за монстром — единственный шанс оказаться впереди него. Приблизившись к камню, Тайсон заметил слабо мерцающий свет, исходящий от вертикальной линии. Казалось, маленький паучок сплел из света паутинку и протянул ее из другого мира…

— Это же портал! — Он чуть не захлебнулся от облегчения. — Мне совсем не хотелось бы возобновлять разговор с помешанным специалистом по туалетным росписям, но объяснять этому корнеплоду, для чего мне потребовался его самокат, хочется еще меньше.

Роджер осторожно приблизился к светящейся пульсирующей жилке и увидел, как она расширяется, быстро и нежно обволакивает его, словно мыльная пена, потом вновь раскрывается и пропадает у него за спиной.

Он стоял в темноте, небо прорезалось зарницами, как во время праздничных фейерверков. В воздухе что-то грохотало, гремело, ухало и время от времени взрывалось.

«Что-нибудь празднуют, — догадался Роджер, вдруг обратив внимание на то, что стоит почти по колено в холодной воде. — Интересно, по какому поводу…»

Он протянул руки и обнаружил, что находится в грязной, с почти отвесными скатами траншее, закрывающей его с головой. Мокрая стена окопа отражала какой-то слабый огонек впереди. Он пошлепал к нему, повернул направо и оказался перед обитой деревянными брусьями дверью, заваленной мешками с песком. Внутри за столом, сооруженным из перевернутых ящиков, сидели трое и резались в карты. Свет шел от свечки, прилепленной прямо к доске.

— Эй, малыш, заползай к нам, — пригласил один из играющих, молодой мужчина с болезненно-желтым, худым лицом, одетый в расстегнутый жакет горчичного цвета. — Большой Отто может ударить с минуты на минуту.

— Ну-ка, ну-ка, парень, — отозвался второй в подтяжках поверх шерстяной поддевки, шлепнув картой о стол, — может, тебе известно их чертово расписание?

Третий, верзила в серо-зеленом уставном кителе, аккуратно положил карту на доску и пыхнул своей огромной трубкой.

— А, ты есть новичок, — приветствовал он дружелюбно, говоря с явным немецким акцентом. — Как насчет покера?

— О нет, не сейчас, — ответил Роджер, нерешительно входя в зыбко освещенное помещение. — Послушайте, ребята, не могли бы вы сказать мне, где я? Понимаете, моя… машина сломалась по пути на… новое место работы…

Громкий смех заглушил объяснения Роджера.

— Новая работа, говоришь! — подмигнул тот, что в подтяжках. — Да здесь, кажется, только одна работа, парень.

— Хорошо, когда у человека есть чувство юмора, — согласился горчичный жилет. — Ты из какого подразделения будешь?

— Забавный камрад, — важно подытожил верзила. — Ты должен отгадать. Зачем гунн переходит улицу?

— Подразделения? — переспросил Роджер в сомнении. — Боюсь, что не из какого.

— Поперли, стало быть? Плохо дело-то… Ну, можешь здесь прилечь.

Его голос потонул в оглушительном грохоте, последовавшем после мощного взрыва, от которого задрожали стены землянки. Верзила-шутник смахнул со стола дымящийся осколок снаряда.

— Чтобы попасть на другую сторону, — пояснил он торжественно и продолжил: — А вот еще: один герр говорит другому: «Кто есть фройляйн, с которой я видел тебя прошлой ночью?»

— Что происходит? — спросил Роджер, пытаясь счистить грязь со щеки.

— Что там может происходить, малыш? Опять эти фрицы бомбят.

— Фрицы? Вы имеете в виду немцев? Что, разве началась война?

— Все ясно, контузия, — определил худосочный. — Плохо дело, хотя, может, это и к лучшему. Какое-то развлечение.

— И все-таки где я? — настаивал Роджер. — В каком месте?

— Не нервничай, парень, ты в хороших руках. Сен-Мишель, группа прорыва. Через пару минут перестанут бомбить, и тогда поговорим как следует.

— Прорыв? Сен-Мишель? — переспросил Роджер. — Но ведь это было в Первую мировую войну.

— Какую мировую войну?

— Первую. В тысяча девятьсот восемнадцатом.

— Верно, малыш. Двенадцатое сентября. Паршивый денек, скажу тебе. С удовольствием поменял бы его на другой, получше.

— Но это невозможно. Ведь сейчас тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год. Вы отстаете на две войны.

— Ну и ну — у парня поехала крыша, — прокомментировал тот, что в подтяжках.

— Эй, я не закончил свою загадку, — пожаловался верзила.

— Неужели возможно, — вслух размышлял Роджер, — что портал действует наподобие машины времени?

— Слушай, парень, лучше уйти с прохода! Стоял тут один, покрупнее тебя, до первого снаряда…

— Эта пустыня, — бормотал Роджер, — значит, это не Аризона, какая-нибудь древняя Аравия, например…

— Он бредит. — Обладатель подтяжек встал с ящика из-под боеприпасов. — Смотрите за ним, ребята. Может начаться припадок.

— С ума сойти! — Роджер глубоко дышал, оглядываясь. — Ведь я попал в самое настоящее прошлое. Дышу воздухом семидесятилетней давности. У них тут война в самом разгаре. Вильсон президентствует, и никто не слыхивал о ЛСД, телевидении, мини-юбках или летающих тарелках.

— Послушай, малыш, через несколько секунд…

— Парни, у вас впереди столько всего интересного, — с завистью произнес Роджер. — Война закончится в ноябре, так что до этого старайтесь не особенно высовывать нос, поберегитесь. Потом Лига Наций — она не оправдала возложенных на нее надежд — пришлось распустить, — из этого тоже ничего хорошего не вышло. Дальше, в двадцать девятом, капитально лопнет фондовая биржа — постарайтесь в этом году быстрее распродать все ваши ценные бумаги. Затем Великая депрессия и Вторая мировая война.

— Хватай его! Ему же будет лучше!

Когда обеспокоенные игроки поднялись со своих мест и окружили Роджера, он попятился и крикнул:

— Подождите минутку, я не сумасшедший! Столько всего сразу свалилось, что я просто слегка растерялся. Мне надо бежать.

— Ты еще не врубился, что здесь линия огня?

— Останется мокрое место, парень!

— Пригнись, малыш!

Казалось, воздух вдруг наполнился страшным свистом. Роджер выскочил наружу, в грязь траншеи. Звук падающего снаряда делался все тоньше и тоньше. Роджер, затравленно озираясь в поисках укрытия, наконец нырнул в отверстие портала, увидев радугу, распустившуюся вокруг него.

Он очутился на зеленом берегу маленькой речушки, солнце светило вовсю; на другом берегу притаилась массивная фигура — жалкая пародия на человека.

Несмотря на резко выраженную сутулость, чудовище стояло на всех восьми конечностях сразу: каждый кулак размером с боксерскую перчатку, косматая красно-коричневая шкура вся вымазана в грязи; шрамы сплошь покрывали широченное лицо и грудь, поросшую редкими волосами. За толстыми выпяченными губами проглядывали обломки зубов; маленькие глазки непрестанно бегали от Роджера к лесу и снова к Роджеру.

— Фу-ты, — прошептал Роджер. — Не та эра. Надо еще раз попробовать.

Когда он сделал шаг назад, существо поднялось и плюхнулось в речку.

Он изо всех сил стал пробираться сквозь лесные заросли, полный неистового желания увидеть сияющую полоску портала.

«Может, я слишком забрал вправо?» — предположил Роджер и тут же повернул влево.

Гигант уже наполовину переплыл реку, и каждое касание воды вызывало у него истошный негодующий вопль.

— Или влево?

Роджер судорожно хватался за ползучие стебли, корни, которые, казалось, протягивали к нему свои цепкие щупальца.

Тем временем монстр вылез из воды, остановился, стряхивая воду сначала с одной лапы, потом с другой… и, яростно рыча, двинулся дальше.

Роджеру удалось выбраться из чащи, и он, пробежав немного вперед, замер, не спуская глаз с тупоголового зверя, углубившегося в самые заросли.

«Спокойней, Тайсон, — увещевал он себя. — Ты не можешь позволить себе сорваться с резьбы. Околачивайся здесь до тех пор, пока чудовище не выдохнется, потом сматывайся в щель и…»

Со страшным ревом человекоподобное существо выпрыгнуло из зарослей и теперь отрезало Роджеру путь к спасению.

«Может, оно само испугалось до смерти, — теоретизировал Роджер. — Надо сделать вид, что я не боюсь его, и оно скроется, поджав хвост».

Он судорожно глотнул воздух, придал лицу яростное выражение и нерешительно выступил вперед. Результат не заставил себя ждать. Монстр бросился прямо на него, схватил несчастного обеими лапами, подержал на весу… Последнее, что видел Роджер, — это небо над головой, синеющее сквозь зелень листвы. Потом небо закрутилось, перевернулось, разбилось целым каскадом огоньков, которые, впрочем, скоро совсем погасли.

Глава 3

Очнулся Роджер в полутьме. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь грубую рогожку, позволял различить низкий потолок, плавно переходящий в каменные стены, изъеденные водой. Чье-то морщинистое лицо со щетинистыми бакенбардами внимательно изучало его сверху. Роджер поднялся, скривившись от боли в голове; наблюдатель исчез, поспешно ретировавшись. Кажется, это существо не производило впечатления злобного. Но куда девался восьмилапый Гаргантюа со шрамами на морде?

— Лучше лежи смирно, — посоветовал старик надтреснутым, переходящим в шепот голосом. — Тебя хорошо тряхнуло.

— Вы знаете английский! — обрадовался Роджер.

— Полагаю, да, — кивнул старик. — Бимбо немножко поиграл с тобой, как с игрушкой. Тебе еще повезло, что он оказался в хорошем настроении, когда нашел тебя. Я волок тебя сюда, когда он уже закончил игру.

— Большое спасибо, — сказал Роджер, боясь пошевелиться, ибо каждое движение вызывало новую боль. — Не знаете, откуда этот синяк на боку?

— А, это Бимбо немножко попрыгал на тебе, когда бросил на землю.

— А где я успел ободрать локти?

— Наверное, когда Бимбо волочил тебя за ноги.

— Стало быть, и штаны я тогда же порвал?

— Да нет. Это уже когда я волочил тебя сюда, так как не смог поднять, слишком уж ты тяжел. Ты только не волнуйся. Скоро будет завтра, а завтра — не сегодня.

— Приятно встретить философа в таком месте. — Глаза Роджера начинали привыкать к полутьме. — Кто вы? Как очутились здесь, рядом с Бимбо?

— Я Люк Харвуд. Как сюда попал — толком не скажу. Вышел на землю размять ноги после плавания и попал, стало быть, в дурацкий переплет. Последнее воспоминание — я пытаюсь высовывать голову на свежий воздух. Очутился здесь. Думаю, — он вздохнул, — Господь покарал меня за мои делишки в Макао еще в девятом году.

— Вы имеете в виду тысяча девятьсот девятый?

— Именно так, парень.

— Клянусь, вы не выглядите таким старым. Наверное, тогда вы были совсем малышом.

— Что интересно — я ведь никогда не пил. Бывало иногда, пропустишь рюмочку в компании… Думаю, меня хорошенько стукнули по башке. Не могу сказать, сразу я помер или протянул еще какое-то время.

— А где вы жили, когда были… живы?

— Маленький городок под названием Поттсвилл.

— Подумать только, именно в этом городе! Но… тогда ведь еще не могло быть автостанции?!

— Что-то я не уловил, парень.

— Наверное, станцию построили потом. Таким образом, портал существовал уже очень давно. Может быть, это связано с исчезновением людей. Об этом сейчас столько говорят. Люди сворачивают за угол и пропадают.

— Держу пари, все наши сейчас гадают, куда я задевался, — хмуро проговорил Люк. — Носатый Харвуд, так они называли меня, никогда не опаздывал, по мне можно было сверять часы. Вот уж не думал, что окончу свои дни на суше.

— Послушайте, мистер Харвуд, нам надо сматываться отсюда.

— Не выйдет, — резко сказал Харвуд. — Я ведь пробовал, и не один раз, поверь мне. Никакого выхода нет.

— Нет, есть. Тем же самым путем, что мы попали сюда. Это вниз по реке. Если бы вы могли показать мне то место, где я встретил Бимбо…

— Бессмысленно, дружище. Если уж тебя угораздило помереть и угодить в чистилище, то это надолго.

— Я понимаю, что после шестидесяти лет безуспешных попыток трудно поверить, что выход все-таки есть, — заметил Роджер, — но…

— Какие еще шестьдесят лет? — нахмурился Харвуд.

— Шестьдесят лет, которые вы провели здесь с тех пор, как попали сюда еще ребенком.

— Ты сбился с курса. Вчера истек двадцать первый день.

— Ладно, об этом поговорим позже. — Роджер решил оставить хронологию в покое. — Но куда делся Бимбо, хотел бы я знать?

— Да, наверное, после еды дрыхнет в своей берлоге, в миле отсюда. Бимбо в этом смысле как погода, никаких изменений.

— Отлично, мы попробуем проскользнуть мимо него и…

— Забудь об этом, дружище. Бимбо любит находить вещи там, где оставляет.

— Да наплевать мне на то, что он любит. Я выберусь отсюда раньше, чем он меня пристукнет. Вы идете со мной или нет?

— Послушай, малый, я тебя вытащил… Если бы ты знал, что тебе действительно нужно, ты бы…

— То, что мне действительно нужно, — это немедленно выбраться отсюда, — отрезал Роджер. — До свидания, мистер Харвуд. Было приятно с вами познакомиться.

— Уперся как пень, — проворчал моряк. — Ладно уж, если тебе так надо… пойдем посмотрим, чем все кончится, только запомни — если Бимбо тебя схватит, не брыкайся, его это бесит.

Осторожно они приподняли бамбуковую циновку и выглянули наружу. Кругом пыль и солнце. Из пещеры открывался вид на каменистую гряду, возвышающуюся над крутым лесистым склоном. Спуск, по всей видимости, предстоял долгий: вершины гигантских деревьев едва доходили до основания пещеры.

Харвуд на цыпочках вел Роджера по гряде. У входа в другую пещеру, более крупную, чем первая, старик остановился и быстро заглянул внутрь.

— Странно, — заметил он, — но Бимбо там нет. Где он может быть, интересно?

Роджер прошел мимо озадаченного моряка по тропинке, которая в этом месте резко уходила в сторону, — перед ним, лицом к лицу, стоял Бимбо.

— О, — только и вымолвил Харвуд при появлении Роджера… под мышкой у Бимбо. Мохнатая рука крепко держала беглеца. — Я смотрю, ты встретил его.

— Не стойте же просто так! — крикнул Роджер. — Делайте что-нибудь!

— Спасибо за напоминание, — поблагодарил Харвуд, развернулся и пустился наутек.

Бимбо тотчас же выпустил Роджера и помчался вдогонку. Это была недолгая пробежка, так как плато заканчивалось через каких-нибудь двадцать метров кучей свалившихся сверху камней.

— Спокойнее, Бимбо. — Харвуд сделал шаг назад, сжав в руке изрядный обломок камня. — Давай-ка возьми себя в руки и вспомни последний случай. Я ведь неплохо заехал тебе по губе!

Запугивание не удалось. Бимбо двинулся на моряка, испустил крик, когда камень угодил ему прямо в широченное рыло, схватил Харвуда и поволок его по земле. Роджер вскочил, подобрал хороший дубовый сук, догнал человекоподобного монстра и, собрав всю силу, ударил дубиной по гигантской голове. Бимбо проигнорировал удар, как, впрочем, и следующие три, но четвертый, по всей видимости, его раздразнил, и он, бросив Харвуда, завертелся на месте. Роджер подпрыгнул, нашел опору для руки и вскарабкался на выступ скалы. Когда он оглянулся, то увидел, что рука чудовища, растопыренная пятерня, схватила горсть камней из-под самых его ног. Он оттолкнул домогающиеся пальцы, вскарабкался еще на пару метров вверх и очутился на ровной поверхности. Прерывистое дыхание Бимбо, его пальцы, роющие землю, были уже совсем рядом.

Роджер стремительно огляделся, но подходящего камня не оказалось, и он очертя голову побежал. В это же мгновение над выступом показалась голова разъяренного урода.

Первые сто метров по редколесью Роджер преодолел в хорошем спринтерском темпе, стараясь убежать подальше от места старта. Он мало думал о производимом шуме, у него в ушах стояла тяжелая, всесокрушающая приближающаяся поступь Бимбо. Впереди оказалась яма, и он, резко свернув вправо, пробежал несколько десятков метров по возможности тихо и оказался на открытом участке. Где-то вдали замаячили знакомые горы, и сердце Роджера дрогнуло — впрочем, в пустыне перспектива выкидывала такие же коленца. Еще не все потеряно. Он продолжал свой бег, прекрасно понимая, что если Бимбо быстро догадается о задуманном маневре, то все его труды окажутся напрасными.

Роджер был уже на грани изнеможения, отсчитывая последние метры, оставшиеся до границы того, что он имел основания называть замкнутым кругом. Яма, у которой он недавно изменил курс, наконец-то оказалась впереди. Он свалился под куст, чтобы как-то успокоить дыхание, прислушиваясь к нещадному хрусту валежника, доносившемуся откуда-то справа, и хриплому рычанию расстроенного Бимбо, продирающегося сквозь чащу. Роджер сделал полный виток и по своим собственным следам вновь поднялся к горе, где была пещера. Внизу дюжина коренастых, волосатых полулюдей выбежала из укрытий и образовала около Люка Харвуда подобие рваного кольца. Старик сидел прямо, держась за бок.

Роджер перемахнул через выступ и быстро спустился в низину. При виде его аборигены бросились врассыпную, попрятавшись в бесчисленных пещерах. В отличие от Бимбо эти производили впечатление робких. Грязный и взлохмаченный Харвуд с трудом поднялся, безуспешно пытаясь остановить пальцем кровь из носа.

— Не надо было так, парень! Он не любит, когда ему мешают развлекаться.

— Я пропустил отличную возможность отправить его на тот свет, — проговорил Роджер, с трудом переводя дыхание. — Надо было забраться на гору и сбросить камень на его глупую башку.

— А, — Харвуд махнул рукой. — Этим ты бы только еще больше рассердил его. Лично я трижды убивал его, пока мне не надоело. Если бы ты шлепнул его, нам бы не поздоровилось, так что оставь это, дружище, не стоит связываться! Оставайся здесь и принимай все удары как подарки судьбы, как положено мужчине. Век это не продлится — хотя он так приноровился, что не устает развлекаться до заката… В любом случае он завтра придет, но если ты не слишком разозлил его, все забудется…

— К черту завтра, пошли немедленно. Я, кажется, на время сбил его со следа.

Внезапно сверху раздалось характерное хриплое мычание.

— Кажется, он снова напал на след, — прошептал Харвуд. — И тебе придется несладко, если… — В глазах старика читалась задумчивость. — Вниз по реке, говоришь?

— Смотря куда вниз, — резко ответил Роджер.

— Ладно, пошли! — сказал Харвуд. — Как-никак я тебе многим обязан, ты мне здорово помог.

Спустя пять минут Роджер и Харвуд стояли на берегу небольшой речушки, журчащей среди деревьев в самом низу обрыва, — все, что осталось от когда-то мощного потока, прорезавшего это ущелье.

— Там был очень удобный деревянный мостик… Огромная ель больше ярда в обхвате в трех метрах от берега, — вспоминал Роджер.

— А на дне белая галька, да? — быстро спросил Харвуд.

— Мне кажется… да.

— Тогда пошли сюда.

Когда они спускались к реке, до их слуха донесся страшный хруст — Бимбо приближался. Роджер на секунду опешил, затем огляделся.

— Да, мы нашли это место, — воскликнул он. — Я сидел у самой воды, справа, а ель была позади.

Он подошел к дереву, убрал низкорастущие ветви, заглянул вниз, в густой хвойный сумрак.

— Я ни черта не вижу, — проворчал Харвуд. — Слушай, пойдем наверх, пока не поздно, может, Бимбо еще простит нас.

— Это здесь, — повторил Роджер, — именно здесь.

— Не знаю, — мрачно ответил Харвуд. — Зато знаю, что Бимбо здесь.

— Займи его как-нибудь, — крикнул Роджер, когда гигант был уже в поле зрения и пыхтел что твой паровоз.

— Сейчас. — В тоне Харвуда слышался сарказм. — Я поскачу то на одной, то на другой ножке и этим отвлеку его на минуту-другую.

Неожиданно раздался страшный хруст сучьев и шелест листьев. Слева от Роджера показалась пара извивающихся металлических трубок, которые, казалось, нюхали воздух. Роджер увидел грязно-бордовую безголовую болванку, ту самую, от которой бегал по пустыне.

— Приперли, — Роджер задохнулся, — а ведь я уже почти…

Циклоп покрутил своим единственным глазом и скрылся в зелени, очевидно не заметив Роджера. Брюква ползла по прямой и оказалась на берегу, где несчастный Люк Харвуд выкидывал коленца, чтобы угодить Бимбо. Последний забеспокоился: глаза его забегали, верхние члены недоуменно задвигались. Он явно не знал, на ком остановить свой выбор: на старике или на непонятном существе, шевелящем паучьими лапками. Эти паучьи движения, казалось, не нравились Бимбо. Он замычал и ринулся в листву мимо озадаченного Люка. Брюква отодвинулась в сторону.

— Люк, сюда! — заорал Роджер, когда наконец увидел портал.

Харвуд, все еще со страхом следящий за Бимбо, ринулся на голос, который сулил надежду. Роджер поймал моряка за руку, втащил его в полоску света, которая расширялась, сияние окутало их, потом все исчезло — осталась лишь тьма вокруг.

— О господи! — воскликнул Люк. — Куда это мы попали?

— Понятия не имею, — отозвался Роджер. — Хорошо хоть не стреляют.

Он посмотрел по сторонам, сплюнул и растер ногой. Под ночными звездами лежало асфальтированное шоссе, ветер ласково шевелил верхушки деревьев. Застрекотал сверчок. Где-то вдали поезд испустил печальный вздох.

— Смотри-ка, свет, — Люк показал пальцем.

— Может, это дом, — предположил Роджер. — Может быть… Может, мы выскочили оттуда совсем?

— Ого-го-го, — захрипел Люк. — Могу себе представить, как мои ребята будут кататься по палубе со смеху! Думаешь, они поверят?

— Лучше заранее настройтесь на худшее, — посоветовал Роджер. — Мало ли какие изменения успели произойти за это время.

— Жалко, что у меня не осталось никаких доказательств, — посетовал Люк. — За последние три недели я дважды ломал руки, один раз ногу, потерял шесть зубов, четырежды был бит до смерти — и хоть бы одна болячка осталась для подтверждения!

— Надо все-таки отказываться от привычки все преувеличивать, — посоветовал Роджер. — Мы можем продать нашу историю газетам и получить кругленькую сумму, но от некоторых цифр придется отказаться.

— Все-таки забавно, — продолжал Люк. — Подохнуть — пара пустяков. Какая-то ерунда! На следующий день просыпаешься как ни в чем не бывало и начинаешь жить снова.

— Ничего удивительного, — сочувственно ответил Роджер. — В обществе Бимбо можно, пожалуй, и совсем свихнуться. Но хватит об этом, мистер Харвуд. Давайте отыщем телефон и попробуем договориться с каким-нибудь издателем.

Через пять минут они уже подходили к освещенному окну перестроенного фермерского дома, который возвышался над темным покатым склоном. Путешественники шагали по дорожке, обсаженной цветами, — две полоски цемента, кое-где треснувшего, но ничего, год-другой еще протянет. Взошли по кирпичным ступенькам на широкое крыльцо. Роджер постучал. Ни звука в ответ. Он постучал еще раз, но уже громче. Теперь послышались чьи-то неуверенные шаги за дверью.

— Кто это… кто там? — раздался испуганный женский голос.

— Меня зовут Тайсон, мадам, — сказал Роджер в закрытую дверь. — Я бы хотел позвонить от вас, если вы не возражаете.

Замок щелкнул, дверь на дюйм приоткрылась, и показалось женское лицо — или, по крайней мере, часть его: большой темный глаз и кончик носа. Секунду хозяйка изучала их, наконец дверь распахнулась. Женщина средних лет, все еще привлекательная, стояла и как будто собиралась упасть. Роджер быстро приблизился к ней и поддержал за локоть.

— Все в порядке?

— Да… да… я… я… это так… я думала… Мне показалось, что я одна осталась на свете! — Она рухнула в объятия Роджера, сотрясаясь от истерического плача.

Через полчаса хозяйка успокоилась. Они сидели за кухонным столом, обжигаясь горячим кофе, и обменивались рассказами о своих приключениях.

— В общем, в конце концов я перестала выходить из дома и совершенно нежалею об этом, — сообщила миссис Видерс. — Мне кажется, это были три самых праздных месяца в моей жизни.

— Как же вы выдержали? — заинтересовался Роджер. — В смысле еды, например?

Миссис Видерс молча подошла к коричневому, под дерево, холодильнику и открыла его.

— Каждое утро он наполняется снова, — объяснила она. — Все одно и то же: три кусочка ветчины, полдюжины яиц, бутылка молока, немного салата, всякие остатки. И консервы. Одну и ту же банку кукурузы в сливках я съела уже, наверное, раз сорок. — На ее лице показалась улыбка. — К счастью, я обожаю кукурузу в сливках.

— А как же лед? — Роджер показал на полурастаявший блок в нижней части холодильника.

— Он каждый день тает и каждое утро намерзает снова. То же самое происходит с цветами: я ежедневно их срезаю и приношу в комнату, а утром они снова распускаются на одних и тех же стеблях. А однажды, открывая консервы, я довольно глубоко порезалась, однако утром все прошло, и никакого шрама. Сначала я каждый день отрывала страничку календаря, но она неизменно возвращалась. Понимаете, ничто не изменяется, ничто и никогда. Одна и та же погода, все то же небо, даже облака… Всегда один и тот же день — семнадцатое августа тысяча девятьсот тридцать первого года.

— Вообще-то… — начал было Роджер. — Проехали, не обращайте внимания.

— Оставь это при себе, сынок, — шепнул Люк, закрывшись ладонью. — Если ей приятно считать, что она живет на двадцать лет вперед, не мешай ей.

— А как насчет того, что сейчас тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год? Что скажете на это?

— Скажу, нелегко тебе пришлось, сынок. Крыша-то, видать, поехала…

— Я бы с этим, пожалуй, поспорил, — сказал Роджер, — хотя и не по всем пунктам.

— Что такое, мистер Тайсон? Что все это значит? — настороженно спросила миссис Видерс.

— Дело в том, что мы попали в какой-то капкан, — начал Роджер. — Не знаю, правда, искусственного или естественного происхождения, однако налицо определенные закономерности и ограничения. Некоторые из них мы уже знаем.

— Да, — кивнула миссис Видерс, — действительно, вы попали сюда из другого места. А можно рассчитывать на возвращение?

— Боюсь, вам бы это не пришлось по вкусу, — ответил Роджер. — Впрочем, я не думаю, что мы попадем опять туда же. Сам я еще ни разу не попадал в одно и то же место. Похоже, что существует множество клеток или камер, соединенных в одной точке — какой-то трубопровод в четвертом измерении. Если мы уйдем отсюда, то наверняка попадем в другую клетку. Но я надеюсь, что в конце концов мы выберемся из этой тюрьмы.

— Мистер Тайсон, скажите… я могу пойти с вами?

— Разумеется, если вам так хочется, — согласился Роджер.

— Мне очень хочется, — призналась миссис Видерс. — Но вы ведь подождете до утра?

— Я бы не отказался отдохнуть сегодня ночью, — произнес Роджер, — так как уже не помню, когда делал это в последний раз.

Полчаса спустя Роджер блаженствовал в чистой постели. Комната производила впечатление очень уютной. Он взглянул на часы: двадцать минут первого. Конечно, нелепо ожидать, что в полночь по местному времени произойдет что-нибудь физически ощутимое, подвластное, так сказать, законам физики, которые, как полагают, управляют миром, но тем не менее…

Время текло.

Нет, физически это никак не ощущалось — ни звука, ни света, — и все-таки что-то случилось. И именно в ноль часов двадцать одну минуту, поскольку Роджер успел посмотреть на часы. Он огляделся. По-прежнему темно, все как обычно. Он подошел к постели Люка Харвуда и заглянул ему в лицо. От шрамов и синяков не осталось и следа. Роджер потрогал свой больной бок и поморщился.

— Этот круг замкнут в пространстве и во времени, — пробормотал он. — Все возвращается к исходному состоянию через двадцать четыре часа. Все, кроме меня. Со мной — по-другому, синяки копятся. Такое вот дело. Что ж, остается надеяться, что завтрашний день будет чуть легче сегодняшнего.

Глава 4

Ясным ранним утром следующего дня все трое покинули дом, взяв с собой небольшой бумажный пакет с провизией и винтовку двадцать второго калибра, которую миссис Видерс прихватила вместе с тремя коробками патронов. На этот раз Роджер недолго искал таинственную щель.

— Лучше бы нам держаться покучнее, — предложил он. — Давайте возьмемся за руки, чтобы, по крайней мере, нас не разбросало по разным измерениям.

Миссис Видерс с готовностью протянула руки своим новым сопровождающим: мистеру Тайсону и мистеру Харвуду. С Роджером во главе трое шагнули вперед…

…И оказались в глубоком сумраке. Последний свет догорал на серебристых соснах, которые в полной тишине протягивали свои ветви, покрытые льдом. Роджер по колено провалился в глубокий мягкий снег. Морозный воздух щекотал ноздри.

— Да уж, это был короткий день, — проворчал Люк. — Вернемся обратно и попробуем еще раз.

— Я уже подумал об этом, — признался Роджер. — Ведь здесь, очевидно, ниже нуля.

— Давайте я сбегаю домой и принесу что-нибудь теплое, — предложила миссис Видерс.

— Думаю, не стоит, — ответил Роджер. — Вдруг придется попасть в место похуже этого. Раз уж мы здесь, для начала надо осмотреться. Пока все нормально. Метрах в двадцати вполне может оказаться дорога, а вон за тем подъемом — дом! Нельзя же убегать без разведки. Люк, вы пойдете сюда. — Он показал наверх. — А я посмотрю внизу. Миссис Видерс останется здесь. Мы скоро вернемся.

Люк кивнул и, недовольный, побрел в указанном направлении. Роджер похлопал женщину по плечу и углубился в чащу. Уши, нос и пальцы начинали ныть от мороза, словно их сильно сжали плоскогубцами. Дыхание превращалось в пар, и это мешало смотреть. Он не прошел и тридцати метров, когда наткнулся на срубленное дерево, припорошенное снегом. Не очень толстая сосна, у основания сантиметров тридцать — сорок в диаметре. Сучья в основном были обрублены и аккуратно сложены рядом. Судя по месту сруба — топор хороший. Роджер посмотрел, нет ли следов — следы виднелись, наполовину скрытые снегом.

— Повалили совсем недавно, — пробормотал Роджер.

Следы вели прямо вверх. Роджер пошел по следам, едва различая их в сгущающихся сумерках, и уже почти поднялся на вершину, когда услышал оглушительное «бум!», расколовшее белую холодную тишину.

Секунду Роджер стоял прямо, вслушиваясь в эхо, разбуженное выстрелом. Звук доносился справа, оттуда, куда должен был пойти Люк Харвуд. Роджер сорвался с места и побежал, ногами увязая в глубоком зыбком снегу и обжигая горло морозным воздухом. Впереди послышался невнятный шум, словно кто-то бежал по снегу.

— Подожди! — позвал Роджер, но вместо голоса раздался лишь слабый хрип. Неожиданно его охватила паника, но он подавил ее. — Надо выбраться, — прохрипел он. — Немного холоднее, чем я предполагал. Примораживает. Найти Люка и быстро возвратиться к миссис Видерс!

Он постоянно спотыкался, окоченевшие руки и ноги не слушались. Продравшись сквозь запутанные обледеневшие ветки кустарника, он увидел скорчившуюся на снегу фигуру. Это был Люк Харвуд. Он лежал на спине с зияющей огнестрельной раной в груди, а его невидящие глаза были уже припорошены снегом.

Поняв, что Люку уже не поможешь, Роджер повернулся и, спотыкаясь, побежал туда, где была оставлена миссис Видерс. Через десять минут ему стало ясно, что он заблудился. Стоя в сгущающейся тьме, он переводил глаза с одного ряда сосен на другой, ничем не отличающийся от первого. Крикнул, но ответа не услышал.

— Бедная миссис Видерс, — произнес Роджер, стуча зубами. — Буду надеяться, что она сумела возвратиться и не замерзла.

Роджер заковылял дальше. Он не помнил самого падения, но в какой-то момент вдруг ощутил себя лежащим в пушистом мягком снегу, в теплой уютной колыбели. Надо только поудобнее свернуться и немножко вздремнуть, а отдохнув… снова… попробовать.

Очнулся Роджер в постели у наполовину зашторенного окна, за которым брезжил бледный дневной свет. Над ним склонился высокий худой бородач.

— Ну, вот и проснулся, путешественник, — приветствовал Роджера Джоб Аркрайт. — А куда ты все-таки вчера направлялся?

— Я… я… я… — мямлил Роджер, с облегчением чувствуя себя целым и невредимым, хотя руки, ноги и нос ломило. — Что случилось? Кто вы? Как я здесь оказался? — И вдруг его осенило. — Где же миссис Видерс?

— С твоей женушкой все в порядке. Вон дрыхнет, — показал парень головой на верхнюю полку.

Роджер выпрямился.

— Скажите, это вы стреляли в Люка?

— Выходит, что я. Извиняюсь. Самому жалко. Друг твой, наверное, а я не за того его принял.

— Почему же? — настаивал Роджер.

— Смеркалось уже, ничего не было видно.

— Я имею в виду, зачем вам вообще потребовалось стрелять в человека, в того или не в того?

— Да я же, черт возьми, первый раз в жизни его видел. Никогда с ним не говорил, тем более вместе не охотились. Не встречал и не устраивал встреч.

— Я не о том хотел… ну ладно. Бедный Люк. Представляю, какие у него были последние мысли — наедине со снегом и ветром.

— Чего ж представлять — сам у него и спроси!

Незнакомец шагнул в сторону, и Роджер вздрогнул: перед ним очутился улыбающийся Люк Харвуд собственной персоной.

— Но вы же… умерли, — воскликнул Роджер. — Я видел это своими глазами. И в груди была рана размером с большой палец.

— Добрый пес если уж гавкает, то и цапнет, — заявил Аркрайт гордо. — Надо было видеть рожу Флая, когда я свалил его с ели метрах в тридцати от того места. Один из моих лучших выстрелов. Флай скоро придет, у него и спросите, как было дело.

— Я же говорил тебе, что здесь ничего не значит помереть, — шепнул Люк. — Джоб чисто сработал, в самую точку.

Роджер со стоном откинулся на подушку.

— Значит, мы все еще в ловушке?

— Да, но ведь могло быть и хуже. Хорошо еще, что Джоб догадался втащить нас в дом. Тебе, например, это спасло шкуру.

В дверь постучали. Стройная женщина, которую Роджер до этого не видел, впустила молодого полноватого парня со скомканным пальто в руках, чем-то явно возмущенного.

— Хорошо же вы поступили, брат Аркрайт, нечего сказать. По-христиански. Сначала застрелили, а потом оставили ночевать на улице! — говорил он, пока женщина принимала его пальто и стряхивала снег.

— Да просто не хотел, чтобы живые мешались под ногами, — без тени смущения бросил Джоб. — Скажи спасибо, что тебя сейчас впустили.

— Вы хотите сказать… вы застрелили этого человека? — хриплым шепотом спросил Роджер. — Сознательно?

— Ты прав, черт возьми. Я засек его, когда он уже подкатывался к Черити. — И добавил, понизив голос: — Это моя жена. Хорошо готовит, но немножко ветреная. А Флаю, знать, нравятся худенькие. Несколько дней подряд он все караулил ее, потом начал нахваливать ее кукурузную кашу, и я понял, что надо действовать.

— И сколько это тянется?

— Да всю зиму. И, черт возьми, это была долгая зима, парень.

— Не повезло тебе. Да и ему, наверное, было не сладко?

— А, не знаю. Но иногда ему удается первым схватить ружье… Правда, стрелок из него еще тот. Однажды он случайно задел Черити, так, ерунда, ногу царапнуло.

— Да уж, вам не позавидуешь.

— Так ведь и Черити раз подбила нас обоих. Правда, жалела потом. Говорила, что одной слишком скучно. Сейчас уж так не делает. Образумилась.

— Вы говорите… она может пальнуть в вас… и глазом не моргнуть? Просто взять и пальнуть?

— Ну да. Только мне кажется, что мужик не должен потакать всем бабьим причудам.

— О боже! Господь с вами!

— Мне не то что жалко помереть, а просто, если она останется вдовой… пойдут разные слухи, сам знаешь…

Тут к ним подошла сама Черити Аркрайт, держа поднос с чашкой, из которой валил пар.

— Джоб, ты бы шел топить печку, а я пока попотчую этого молодца овсянкой, — сказала она, наградив Роджера многообещающей улыбкой.

— Спасибо большое, — быстро ответил Роджер, отшатнувшись, — но мой желудок не принимает никаких каш. У меня на них аллергия.

— Слушай, приятель, — прорычал Джоб, — Черити отличный повар. Надо хоть немного попробовать.

— Я верю, что каша замечательная, — уверил его Роджер, — но мне просто не хочется.

— Ты, кажется, хочешь обидеть меня, приятель!

— У меня такого и в мыслях не было. В детстве меня так неудачно накормили овсянкой, что я до сих пор боюсь ее пробовать.

— Обещаю, я помогу вам с этим, — предложила Черити с видимым участием в глазах. — Я варю кашу так, что она просто тает во рту.

— Послушай, миссис Черити, что я тебе скажу, — вмешался Люк Харвуд. — Обещаю съесть двойную порцию, чтобы тебе не было обидно.

— Не торопитесь, мистер, — сурово осадила моряка женщина. — Придет и ваш черед.

— Слушай, приятель, — позвал Роджера Джоб, — твоя краля проснулась. Наверное, проголодалась?

— Нет, нет, она не ест такое, — воскликнул Роджер, выскакивая из постели, забыв, что на нем нет ничего, кроме нижнего белья, явно не его размера. — Дайте же мне мою одежду! Люк, миссис Видерс, идите скорее сюда!

— Не спеши, приятель. Ты первый новый человек, появившийся в этих местах, не помню уж за какое время. Что же ты убегаешь, даже не позавтракав толком?

— Это не просто завтрак и меня не слишком прельщает перспектива узнать вас поближе, добрый пес, сначала гавкающий, а потом и кусающий! Кроме того, нам надо скорее выбраться из лабиринта, а не торчать здесь, любуясь на снег за окном!

— Проклятье! — не выдержала Черити. — И это говорят мне, лучшему кашевару Западной Миссури! Не думала, что доживу до той поры, когда моя овсянка окажется в такой низкой цене!

— Мистер, сдается мне, что тебе надо хорошенько объяснить, что такое гостеприимство переселенцев, — предупредил Джоб и, нахмурившись, снял с косяка обрез немалого калибра и направил дуло в лицо Роджера. — Сдается мне, никто не выйдет отсюда, пока не попробует кашу.

— Я согласен, — сказал Люк.

— С чем вы будете есть, просто так или со сметаной и сахаром?

— Господи, неужели все эти разговоры из-за какой-то каши? — спросила миссис Видерс, поднявшись со своего места. — Давайте я быстренько сделаю блинчики по-французски.

— Я никогда еще не пробовал французских блюд, — задумчиво произнес Джоб, — но мне бы хотелось…

— Хорошенькое дело, — взорвалась Черити. — Им, видите ли, не по вкусу старая добрая овсянка!

— Не будем спорить, — примирительно сказала миссис Видерс. — Если в доме больше ничего нет…

— Ах ты, дохлятина городская! — Черити взвилась и бросилась на соперницу.

Роджер вскрикнул и попытался разнять женщин, но в это время Джоб вскинул обрез и пальнул. Пуля попала под ребро Черити, так что она волчком закрутилась на полу.

— Вот-те на… — только и смог выговорить Аркрайт. — Я ведь не хотел…

В руках Флая неожиданно оказалась двустволка, и прогремел второй выстрел. Бородатый переселенец повалился назад, открыл головой дверь и плашмя упал в снег. Когда Роджер поднялся на ноги, в дверном проеме показалось знакомое уродливо-амфорное туловище с подпрыгивающими металлическими лапками. В домик заползало огромное, кирпично-красное, трубовидное, одноглазое и многорукое тело.

— На помощь! — закричал Роджер.

— Да хранят нас святые отцы! — завопил Люк.

— Вельзевул! — заблеял Флай и вторично разрядил двустволку под прямым углом, на этот раз в монстра.

Пуля, смачно врезавшаяся в упругую плоть, вызвала целый сноп красных искр, но, видимо, нисколько не повредила Брюкве.

Чудовище повернулось и, сфокусировав свой глаз на пасторе, бросилось на беднягу, возбужденно суча протянутыми лапками. Роджер обеими руками схватил тяжелый стул, поднял его и со всей силы опустил на тупую голову монстра. Удар свалил чудовище, гигантское туловище закружилось по полу, подобно молочной бутылке, потом дрогнуло конечностями, остановилось и затихло в полной неподвижности.

— Ну что, может, подождем еще? — бросил Роджер в тишину.

— О, я пойду с вами, — заскулил Флай. — Сатана завладел этим домом, несмотря на мои молитвы!

— Это нельзя оставлять здесь, — сказал Роджер, показывая на Брюкву. — Надо это безобразие оттащить куда-нибудь, иначе мы приготовим супругам Аркрайт хороший утренний подарок. — Он сдернул с кровати простыню и завернул в нее чудовище.

— Тебе, девочка, лучше оставаться здесь, — посоветовал Люк миссис Видерс. — Никто не знает, что нас ждет в следующем круге.

— Остаться здесь! С ними!

— Не бойся, к утру они оживут.

— Как раз этого я и боюсь больше всего на свете.

— Тогда возьми накидку Черити.

— Мы оставим теплую одежду около портала, — рассудил Роджер, — а утром их вещи окажутся на месте.

— Я бы оставила им горшок супа, — сказала миссис Видерс, перед тем как они вышли в морозную ночь. — Наверное, мистер Аркрайт уже устал есть одну и ту же овсянку!

Студеный ветер скреб обмороженное лицо Роджера не хуже наждака. Тайсон обмотал одолженный шарф вокруг шеи и головы, подхватил спеленатого монстра с самой тяжелой стороны и повел своих друзей в темноту леса по утренним следам Люка.

Снег валил стеной. Путь до щели занял пятнадцать минут. Все, кроме Флая, скинули теплые вещи. Роджер, взвалив узел на плечо, дал руку миссис Видерс. Люк и Флай дрожали сзади, как дети, изображающие пляску скелетов.

— Жаль, что мы не можем оставить им даже записки, — посетовал Роджер.

Они приблизились к мерцающей полоске, которая тут же расширилась, поглотив их, и вскоре компания оказалась на пляже среди красных песков, под палящим солнцем.

Глава 5

Флай бросился на колени и, сцепив пальцы, высоким пронзительным голосом вознес хвалу Всевышнему. Люк с интересом глазел по сторонам, а миссис Видерс стояла, обхватив себя руками, и пыталась справиться с дрожью. Роджер сбросил ношу с плеча и с ужасом обнаруживал все новые и новые признаки наступающей страшной жары. Солнце, пройдя лишь половину пути до зенита, уже бросало ослепительные лучи на неспокойные голубоватые воды, песок и камни.

— Никаких признаков жизни, — констатировал Люк. — Как ты думаешь, Роджер, где мы?

— Трудно сказать. Может быть, в тропиках, только непонятно, где именно.

Тайсон опустился на колени и впился глазами в почву. Никаких водорослей, никаких насекомых. По сухому рыхлому песку он подошел к воде, наклонился и, зачерпнув в пригоршню, попробовал на вкус. Вода оказалась на удивление пресной и безвкусной. Ни одной рыбешки не было видно в прозрачных волнах, ни единой водоросли не налипло на камнях, лишь мерно колыхались зловеще пустые воды.

— Даже ракушек не видно, — известил Роджер. — Только волны.

Он собрался было вернуться к спутникам, когда вдруг совершенно явственно ощутил всю силу палящего солнца, его почти осязаемо давящий вес. Он сделал глубокий вдох и едва не задохнулся. Казалось, его окружала раскаленная пустота.

Рядом корчился Флай в зимнем одеянии. С его уст уже не слетали слова молитвы, лицо сделалось красным, рот открывался и закрывался, как у рыбы. Люк с трудом выдерживал тяжесть вдовы, бессильно упавшей на него.

— Назад, — закричал вдруг Роджер, срываясь с места, — все назад! Гиблое место! — Он подбежал к группе, взял женщину за руку. — Хватай Флая! — приказал он с трудом Харвуду.

Он взвалил узел на плечи. В глазах уже стало темнеть, и в клубящемся тумане забегали маленькие огоньки. Рванувшись вперед, он нашел портал и практически упал в него.

Роджер лежал в теплой зловонной воде, по локоть в мягкой тине, и жадно вдыхал влажный, подвижный воздух. Огромная стрекоза с марлевыми крыльями длиной в человеческий локоть стрекотала, как электрический вентилятор, зависнув в двух шагах от него над удивительными цветами с толстенными, в палец, стеблями. Стоило ему сесть, и жутковатое насекомое улетело, переливаясь в лучах предгрозового солнца крупным зеленовато-полированным туловищем.

Рядом, весь выпачканный в вонючей грязи, пытался встать на ноги Люк, чтобы помочь даме. Флай барахтался в сероводородной жидкости, старательно отплевываясь.

Среди превосходящих его ростом камышей Роджер не видел ничего, что нарушало бы эту монотонную тростниковую протяженность.

— Вероятно, это промежуточная эра между эпохами формирования гор, — предположил он. — Тогда на планете практически не было сухих мест. Хорошо еще, что нам не пришлось долго тащиться по этому болоту. Несложно и утонуть.

Вдруг где-то совсем близко что-то яростно ударило по воде. Поскольку тростник рос достаточно густо, для всех осталось загадкой, что было источником шума, но до удивленных путешественников долетели брызги откуда-то футов с двадцати, а потом дошли и волны.

Где-то ухнула сова, глубокий звук напомнил бы моряку позывные туманного горна с корабля. Звуки неведомой борьбы или возни стали более явственны, шум приближался. Когда Роджер пробрался к порталу, его взору представилось отвратительное зрелище: гигантский змей набрасывал свои кольца на короткорылого крокодила, мощные челюсти которого сжимали извивающуюся гибкую плоть своего врага. Сражающаяся пара медленно продвигалась сквозь камни, окрашивая бурлящую воду в кроваво-малиновый цвет. Роджер схватил вдову за руку и прыгнул в рамку портала. Снова сияние…

И… на них полился холодный дождь. Противный ветер бросал воду прямо в лицо. Сквозь непроницаемую стену ливня проступали очертания нескольких палаток или шалашей. Насквозь промокшее покрытие — по виду шкуры, — испещренное примитивными символами, вздымалось и опускалось на ветру.

— Не слишком уютно, — прокричал Люк, соперничая с раскатами грома. — Давайте сразу уйдем отсюда без всякой разведки.

— К чему торопиться? — рассудил Роджер. — Есть предположение, что нам удалось вырваться из ловушки…

Он осекся. Из ближайшей палатки показалось бородатое, смуглое человеческое лицо. Как только глаза их встретились, мужчина тут же скрылся, но через секунду появился вновь, перепоясанный кривым коротким мечом, и с воплем ринулся на них. Мгновенно придя к общему решению, путешественники взялись за руки и снова нырнули в мерцающую полоску.

Они очутились на огромном пастбище, на котором паслась бесчисленная дичь, парили, кружа над головами, коршуны и грифы.

Люк и миссис Видерс стояли рядом с порталом, чтобы не потерять его, а Роджер и Флай — последний по-прежнему был запакован в пальто и нещадно потел — бороздили море гигантской, достающей до подбородка травы. Через пятнадцать минут они подошли к порталу с противоположной стороны.

— По-прежнему в капкане, — сообщил Роджер. — Вернемся.

И они вновь прошли сквозь мерцающую щель…

И оказались на склоне горы; под ними простиралась обширная равнина, а еще ниже едва блестело озеро. Пройдя несколько метров, они поняли, что находятся в тундре; где-то вдалеке, опустив головы на сильном ветру, паслись стада огромных косматых зверей. Затем они по колено провалились в ледяную воду, а рядом маячил островок цвета плесени, над которым с криками кружили морские птицы. Дальше — узкое, поросшее густым кустарником ущелье, которое, как оказалось после разведки, проведенной Роджером, было замкнутым. Около грязной реки — целая чаща тростника, а над ней — серое, влажное небо.

— Надо же, сколько на Земле разных ландшафтов! — с трудом переводя дыхание, молвил Люк, когда они, после пятнадцатиминутного пути вброд, снова пришли к месту старта.

— Надо сделать еще одну попытку, — сказал Роджер. — Оставаться здесь бессмысленно.

Он ловко прихлопнул огромного комара, самого любопытного из тех, что пищали над их головами. И снова портал…

И теперь уже… целое поле цветов под благодатным небом. Горы с белоснежными шапками и зеленые внизу плотно обступали это райское место. Небольшие водопады, сбегающие по лысым скалам, поили чистые ручейки, бороздящие долину вдоль и поперек.

— Как здесь чудесно, — воскликнула миссис Видерс. — Роджер, Люк, может быть, мы задержимся здесь?

— Сказать по совести, я уже по горло сыт этими переменами климата, — поддержал женщину Люк, — и конца этим переменам не видно. А разве мы хоть на локоть приблизились к выходу из лабиринта?

— Меня это устраивает, — согласился Роджер. — К тому же хочется есть. Давайте соорудим костер и как следует пообедаем.

После еды миссис Видерс пожелала собирать маки и лютики, и недовольному Люку пришлось ее сопровождать. Роджер растянулся в траве рядом с порталом, а около него пристроился Флай.

— Мистер Роджер, — начал неловко проповедник, когда остальные отошли подальше. — Я бы хотел предложить… закрепить между вами и мной конфиденциальный… договор.

— О чем?

Флай подвинулся ближе.

— Как видите, ваша недюжинная сила все же не властна над моей душой. Пытайтесь как угодно совлечь меня в преисподнюю, и я все равно не поддамся, поддерживаемый своими молитвами и добродетелью.

— Хорошенько намотай себе на ус, Флай, — отвечал Роджер, — твоей душе ничего не угрожает, пока я жив. Я хочу лишь выбраться отсюда.

— Ага, и привести всех назад в преисподнюю, откуда вы сами родом! — прошипел Флай. — Думаете, я не чувствую адский запах серы, исходящий от вас и вашего чертова дружка, Люка, принявшего человеческий образ? Думаете, я не заметил, как вы вели себя вдвоем в присутствии того страшного демона, вызванного вами же для того, чтобы погубить Джоба Аркрайта и его супругу? — Его глаза уставились в одну точку. — И думаете, я не понял, почему вы с таким упорством несли его чертовы останки в мешке?

— Флай, ложись спать, — посоветовал Роджер. — Я бы на твоем месте пользовался каждой свободной минутой.

— Я молился и снова молился, я старался блюсти чистоту, и, быть может, благодаря этому мы избежали тропы, уготованной вами; и мне сейчас пришло в голову, что нам стоит прийти к какому-то соглашению, ибо мы в силах истощить друг друга. А я склонен дорожить теми днями на бренной земле, которые мой Господь подарил мне для борьбы с грехом.

— Говори по существу, — резко оборвал Роджер. — Что ты хочешь?

— Возьми себе женщину. Пожалей меня. Возврати меня на землю, и я перестану проклинать тебя.

— Ты удивительный человек, Флай, — медленно проговорил Роджер, внимательно рассматривая ангелоподобное лицо, глаза, исполненные тревоги. — А может, мне больше хочется взять с собой тебя, а Оделию оставить в покое?

— Нет, демон. Труды мои еще нужны в этом грешном мире, и я не могу согласиться на такую уступку силам тьмы.

— Твоя забота о людях весьма умилительна, — изрек Роджер, — но…

Он замолк, так как глаза грехоборца вдруг остановились на чем-то, расширились, наполняясь ужасом.

Флай вскочил, тыча куда-то пальцем. Роджер обернулся. На опушку леса в сорока метрах от них выходил косматый бурый медведь. И теперь он шел на людей, решительно и бесповоротно.

— Сдаюсь! — завопил Флай. — Огради меня от этого нового демона! Я согласен идти за тобой, помогать тебе в твоих коварных замыслах! Возьми женщину! Нет, я сам буду помогать тебе! Я не стану больше бороться с тобой!

— Заткнись, болван, — прикрикнул Роджер. — Люк! — позвал он. — Хватай миссис Видерс и, пока не поздно, ныряйте!

Люк и миссис Видерс побежали. Медведь, привлеченный быстрым движением, припустил за ними галопом.

— Флай, — закричал Роджер, — помоги мне отвлечь его, пока они не добежали!

Краем глаза он успел заметить, что несчастный пастор рванул в противоположном направлении. Потом он увидел, как тот поднял мешок и, покачиваясь от тяжести, направился к порталу.

— Не делай этого, Флай! Монстр может попасть к беззащитным людям!

Роджер схватился за простыню с другого конца, но Флай упорствовал, обнаружив недюжинную силу. Некоторое время каждый тащил мешок в свою сторону; Флай, весь красный, непрестанно взывал к Всемогущему, Роджер то и дело бросал взгляд через плечо, видя с одной стороны стремительно приближающегося зверя, а с другой — справа — быстро бегущих Люка и Оделию Видерс. Неожиданно он поскользнулся. Какая-то сила закрутила его, и он потерял равновесие. Попятившись, Роджер увидел сияние портала, расширяющееся по мере его приближения, увидел красную физиономию Флая, Люка и вдову сзади, а снизу — распахнутую пасть хищника.

Свет пропал…

Все стало серым. Роджер попытался удержаться, балансируя на кончиках пальцев, но тщетно. Чья-то гигантская рука стиснула его тело, подняла вверх, сделала круг и поставила на сверкающий белый пол удивительно светлой, огромной комнаты.

Он пребывал в оцепенении, созерцая смутные очертания удивительного сияющего аппарата, куполовидный потолок, похожий на подернутое дымкой, матовое небо, слушая приятный монотонный шум работающей машины, которым, казалось, был пронизан самый воздух.

Потом Роджер заметил стоящих поодаль людей, их превосходные фигуры, подчеркнутые цветом и покроем спецодежды, их проницательные взгляды.

Один из них приблизился к Роджеру, издал резкий горловой звук и пытливо посмотрел ему в глаза.

— Я слышал, что азиаты так делают после еды, — с трудом выговорил Роджер, находясь в состоянии, близком к истерике, — но никогда не думал, что так можно приветствовать!

— Хм, модель реагирует. Субъект или не понимает, или делает вид, что не понимает. Перехожу на старый обычный. — Он внимательно посмотрел на Роджера. — Я советую тебе не делать никаких сложных ментальных усилий, в противном случае нам придется воздействовать на твои болевые центры на девятом или более высоком уровне. Для справки: на тебя направлены дезорганизующие лучи.

— Б-бу… — ответил Роджер.

— Твое поведение удивило нас, — продолжал человек бесстрастным мелодичным голосом. — Мы следили за твоими действиями из музея. Твое поведение представляется нам бессмысленным. Поскольку это не сочетается с определением тебя как личности, то остается принять, что порядок сложности твоего поведения превышает разрешающие возможности нашего кибернетического анализа. Поэтому необходимо задать тебе ряд вопросов. Вот почему мы пошли на риск изъятия тебя из канала.

— Мое поведение? — Роджер задыхался и говорил с трудом. — Послушайте, ребята, вы, наверное, что-то путаете?

— Ты по-прежнему распространяешь волны примитивного страха, — констатировал исследователь. — Эта тактика проволочек недопустима. — Резкая вспышка боли откликнулась во всех членах Роджера. — По какому принципу ты выбирал путь? — последовал вопрос.

— Да не было никакого принципа. — И Роджер вскрикнул от новой боли.

— Хм. Его жесты соответствуют развитию на уровне двенадцатого порядка, — изрек второй голос, — что еще более усложняет ситуацию.

— Само появление его именно в этом узле представляет наибольшую загадку, — произнес кто-то. — Оно предполагает фактор трансцендентного управления, который в наших вычислениях мы не учитывали.

— Вне всякого сомнения, мы имеем дело с индивидом исключительной прочности. Его организм выдерживает прямые психофизические воздействия и не поддается мутации, — присовокупил человек, покрытый какой-то голубой пудрой, — иначе ему бы просто не удалось выполнить задание, каким бы оно ни было.

— В таком случае нелишним будет попробовать мозгорасщепляющую операцию, — предложил лимонно-желтый красавец.

Раздался негромкий щелчок, и тупорылый аппарат, похожий на гигантскую бормашину, завис прямо над Роджером.

— Подождите минутку! — Роджер попытался освободиться, но понял, что неведомая сила парализовала его, пригвоздила к месту. — Какой смысл в этом? — Он опять начал задыхаться. — Выпустите меня отсюда! Поверьте мне, я был очень нужен на своем месте. Может быть, я был на пути к самой высокооплачиваемой и самой легкой работе в мире! Может быть, я спешил на свадьбу с самой богатой и прекрасной женщиной Среднего Запада! Может быть, я ехал в Вашингтон с сообщением государственной важности!

— Настоящий крик сознания! — восторженно констатировал малиново-розовый, следя за показаниями приборов. — Если я не ошибаюсь — это самый загадочный идиот с интеллектуальным показателем около ста сорока!

— Так и есть, — согласился Роджер. — Вот теперь, возможно, мы поймем друг друга. Джентльмены, я не знаю, за кого вы меня принимаете, но я не тот, кто вам нужен. Я Роджер Тайсон, искатель приключений.

— Спокойнее, — ласково и тихо сказал голубоватый. — Не собираешься ли ты убедить нас в случайности своего сегодняшнего появления в музее накануне пробной остановки долгожданной миссии в точке ноль по временной оси?

— Именно это я и хочу сказать, — вскричал бедняга с жаром. — Если уж вы ждете от меня правды… то я даже не знаю, где я, и даже… — Роджер, казалось, сам удивился собственному сообщению, — в каком времени я нахожусь.

— Наша эра — двадцать третья декада после тотальной унификации, то есть примерно две тысячи двести сорок девятый год по старому календарю.

— Три столетия в будущем? — Голос изменил Роджеру, и он с усилием проглотил комок в горле. — У меня было подозрение… Надо было, конечно, знать…

— Мы опаздываем, С'Лант, — вмешался человек в бордовом. — Время старта приближается. Ну-ка, парень, быстро отвечай, какова твоя миссия?

Ощущение в позвоночнике, чем-то напоминающее зубную боль, заставило Роджера предположить, что произошли какие-то изменения. И действительно, в группе стоящих сотрудников возникло едва приметное движение.

— Объясни природу сил взаимотяготения, лежащих в основе Ро-фактора?

Тяжелый ботинок наступил на кончик его длинного хвоста, который Роджер вдруг с удивлением обнаружил у себя.

— Дай определение сущности и регулировки матриц пульсоводов.

Роджеру произвели ампутацию рожек. Сами рога — это, конечно, химера, как понял Роджер сквозь боль, но ощущение оказалось очень даже реальным.

— Перечисли все системы координат для силлогистических манипуляций и назови показатели осевых вращений!

Огромный железный шар, которым сносят дома, выплыл откуда-то и расплющил Роджера в лепешку.

— Хм, мне кажется, вся эта процедура попахивает криминалом. Можно справиться — кассета девятьсот восемьдесят семь, код социальной мотивации! — шепнул кто-то Роджеру на ухо.

— Я требую адвоката! — возопил он.

— Что? — спросил человек в голубом, поворачиваясь к своему желто-зеленому помощнику. — Р'Хит, быстренько проведи семантический анализ последнего высказывания по четвертому и двенадцатому модулям. Обрати особое внимание на сопутствующие резонансы второй категории.

— Это беззаконие! — продолжал кричать Роджер. — Могу сослаться на кассету, э… девятьсот восемьдесят семь, код, э… социальной мотивации!

— Как так? — Человек по имени С'Лант просверлил Роджера взглядом. — Откуда тебе известно о существовании кода?

— Какая разница! — шептал невидимый голос. — Беззаконие всегда остается беззаконием!

— Не важно, — повторил Роджер. — Беззаконие всегда беззаконно.

— Ну… что касается данного пункта… Даже если случай критический, это еще не значит, что надо прибегать к тоталитарным методам!

— Вот именно! — Роджер яростно закивал головой. — Даже в критических условиях нельзя опускаться до методов Гитлера!

— Я не знаю, С'Лант, — заговорил розовый оператор, сидящий за приборами. — Все эти заявления тяготеют к сектору интеллектуальной неполноценности. У меня есть подозрение, что мы могли допустить ошибку.

— Ты хочешь сказать, это не наш агент?

— Да конечно же нет! — заорал Роджер. — Я всего лишь сбившийся с пути странник — Роджер Тайсон!

— Тогда почему он так сильно воздействует на наши гамитронные детекторы?

— Наверное, надо отрегулировать варпиляторы, — подсказывал голос.

— Проверьте лучше варпиляторы, — быстро повторил Роджер.

— Э… неплохая мысль… А…

— А уж если по-настоящему, надо бы получше откоординировать трансфрикативные стержни.

— И не забудьте о трансфрикативных стержнях!

— Откуда ты знаешь столько названий технического оборудования Первой культуры? — В голосе С'Ланта появились обвинительные нотки. — Может, ты из будущего и занимаешься историей…

— Верно, это подойдет. Как вы догадались, что я из будущего?

— Любопытно, ведь он может рассказать, что нас всех ждет.

— Действительно, звучит заманчиво, — поспешил согласиться С'Лант. — Скажите, сэр, как решится судьба «Дженерал минералз» на большом совете в пятидесятом году?

— Есть ли жизнь в илистых почвенных образованиях на Венере?

— Освободят когда-нибудь трассу Марс — Земля от мемориального астероида Л.Б. Джей?

— Мне нелегко говорить, когда меня парализовали и свернули шею, — заметил Роджер.

— О боже, простите меня, сэр!

С'Лант щелкнул выключателем, и Роджер почувствовал себя освобожденным.

— Р'Хит, принесите гостю стул. Как насчет нескольких граммов медицинского алкоголя?

— Что ж, спасибо, не откажусь. — Роджер принял стаканчик, опустился в кресло, ощутив под собой непонятное движение — кресло приспосабливалось к его формам.

— Ну а каковы итоги пятьдесят вторых выборов…

— Да, первой пришла темная лошадка. — Роджер импровизировал. — А как вот насчет того, чтобы меня отсюда выпустить?

— Одобрен ли билль о бессмертии?

— Большинством голосов. Если вы ничего не имеете против, я бы хотел, чтобы вы доставили меня на окраину любого города.

— Меня интересует отчет экспедиции Альфа-три.

— Плотный туман. — Роджер был скуп на слова. — И если вам действительно все равно, я бы предпочел отправиться сейчас, прежде чем…

— Удивительно! Ты слышал, Р'Хит?! Плотный туман! Невероятно!

— Что известно истории о постах, занимаемых С'Лантом, технором четвертого класса?

— Вас ждет ошеломляющая карьера. Не сможете ли вы подбросить меня в Чикаго? У меня там двоюродный брат. Ну, не то чтобы двоюродный брат… в общем, он приходится братом одной девушке, обрученной с парнем, который потом женился на сестре брата ее мужа, — ну, вы понимаете меня.

— Неужели в моде опять будут укороченные жакеты? Они выглядят неплохо, конечно, если у девушки хорошая фигура…

— Как будут обстоять дела с акциями «Дженерал минералз»? — жалобно вопросил С'Лант.

— Полетят к чертовой бабушке! — провозгласил Роджер.

— Не может быть: ведь они постоянно растут в цене. Вы, вероятно, ошиблись…

— Да они вообще ничего не будут стоить, — сердился Роджер. — Ну и естественно, заменят все руководство.

— Прекрасно, я так и думал. Этого подлеца Ф'Хута никак нельзя было выбирать директором.

— Сменится руководство? Может, станет чуточку полегче дышать?!

— В конце концов все предадут гласности. Все тайное станет явным. — Роджер был неумолим. — И все-таки как же с моим отъездом?

— Я рад, что о махинациях Ф'Хута станет известно, — продолжал С'Лант.

— Разумеется, я не должна думать о модах в такой неподходящий момент, но мне так интересно, что же будут носить женщины…

— А что произойдет с другими членами руководства? — настаивал С'Лант.

— Разгонят все руководство к чертям собачьим, но… О боже!

— Я надеюсь, вы не хотите сказать, что они покончат с капитализмом вообще? — ужаснулся Р'Хит.

— Ничего страшного при этом не произойдет. — Роджер решил разбавить сообщение. — Наконец-то в корне покончат со всякой спекуляцией.

— Ужасно. Хорошо, что я не доживу до этих дней.

— Надеюсь, это произойдет не раньше, чем я умру, — вставил человек в голубом.

— Честно говоря — это случится очень скоро. Я бы на вашем месте доставил меня домой и вплотную занялся бы своими делами.

— Значит, я останусь без средств, — мрачно изрек С'Лант.

— История дает надежду. Вам оставят предметы первой необходимости.

— Но… если станет холодно?

— Неслыханно! Не просить же подаяния в мои-то годы?!

— С вашей репутацией, мне кажется, вы найдете спонсора, — предположил Роджер. — Вместе что-нибудь придумаете.

— Да, это покруче самых дерзких предположений…

— Я слишком стар, — бубнил С'Лант, — слишком стар, чтобы начинать все заново!

— Не собираетесь же вы отойти в сторону и наблюдать, как другие весело проводят время?

— Нет, наверное, нет, — вздохнул С'Лант, — и все же это так огорчительно.

— Нас ждет вакханалия! Хаос!

— Да нет же, не так все страшно, — успокоил Роджер. — Будет временный спад, зато потом начнется действительно настоящая жизнь…

— Ужасно! Мир погрязнет в нищете и голоде?

— Кто сказал, что наступит нищета и голод? — полюбопытствовал Роджер.

Аудитория вдруг заволновалась. Кто-то из последних рядов глубоко вздохнул. Стройная черноволосая девушка, чрезвычайно женственная в своих лосинах, бросилась вперед и стремительным жестом указала на Роджера.

— Направьте на него дезорганизующий луч, быстро! — истошно закричала она. — Это шпион! Он читал мои мысли.

Роджер так и подпрыгнул на месте, впившись взглядом в девушку.

— Т-т-ты?!! — проговорил он, заикаясь.

Перед ним как живая стояла прекрасная незнакомка, которую он оставил ночью у разбитого мотоцикла, и оставил мертвой.

Глава 6

— Я не шпион! — завопил Роджер, пытаясь перекричать невероятный шум, поднявшийся после эффектного заявления девушки. — Я рядовой американец, который ехал по своему делу и встретил ее!

— Первый раз его вижу, — холодно прореагировала обвинительница.

— Ты же передала мне сообщение, — вспомнил Роджер. — Еще говорила, что очень важно…

— Какое сообщение? — спросила девушка.

— То, которое ты дала мне перед самой смертью! Ты заставила меня воспользоваться мотоциклом Брюквы и заглядывать в женскую уборную!

— Он бредит, — констатировала К'Нелл. — С'Лант, лучше выключи его сразу! Наверняка он имеет отношение к заговору против нашего эксперимента!

— Минутку, — нахмурился С'Лант. — О чем было сообщение?

— С'Ланту, технору С'Ланту. Оно было адресовано вам! — выпалил Роджер. — Теперь я вспомнил!

— В чем суть сообщения?

— Она говорила, что ее попытка частично удалась… вот!

— Так-так, продолжайте.

— А-а… не помню точно, но…

— Как жаль, — проговорил печально С'Лант. — Ну и где, по вашему мнению, вы могли встретить К'Нелл?

— В нескольких милях от города Монгуз, штат Огайо! Во время бури! В час ночи!

— Какая точность! — прошипела девушка. — Ваш рассказ звучит особенно правдоподобно, если только учесть, что я никогда небывала в Монгузе, тем более в бурю.

— Несчастный случай, вспомни! — настаивал Роджер. — Ты… свалилась с мотоцикла, а я подбежал, чтобы помочь тебе.

— Какая самоотверженность! — Голос был жестким и холодным, как лед. — Хотя…

— Ты еще велела взять золотистую кнопку и вставить себе, то есть мне, в ухо!

Реплика была встречена совершенной тишиной. Казалось, все застыли пораженные. К'Нелл дотронулась рукой до уха.

— Он говорит об усилителе, — догадался С'Лант.

— Смотрите. — Рука Р'Хита указывала на Роджера.

Все посмотрели, а Роджер нагнул голову так, чтобы кнопку в ухе было видно.

— Видите! — торжествовал он. — Как я и говорил…

— Невозможно, — ахнул некто в розовато-лиловом. — Как нам всем хорошо известно, существует лишь один усилитель.

— И он у меня, — с нажимом на последнее слово произнесла К'Нелл.

— Неправда, — возмутился Роджер. — Я взял его, как ты хотела сама, и…

— Вот! — Девушка повернула голову, и в ушке тускло блеснуло золото.

— Интересно, — пробормотал С'Лант и вдруг спросил: — Ты говорила, что он читает твои мысли?

К'Нелл резко кивнула.

— Есть только одно возможное объяснение… — С'Лант задумчиво посмотрел на Роджера. — О чем она сейчас думает?

— Э… она думает… если бы мой нос был чуть-чуть изящней, я был бы очень даже ничего… — Он двумя пальцами потрогал свой нос и с укором посмотрел в сторону девушки.

— К'Нелл, слышишь ли ты его мысли?

— Ну… я не знаю… — Она склонила хорошенькую головку, прислушиваясь. — Ну знаете, это уж слишком!

— Ты слышала его?

— Кого-то слышала.

— Это я, — самодовольно изрек Роджер.

— С'Лант, ты хотел дать объяснение, — напомнил Р'Хит.

— Да… Наверное, это прозвучит фантастически, но последнее время мы ни с чем другим и не сталкивались — сплошная фантастика. Представим себе, мы собираемся запустить пробу ровно через тридцать две минуты. Производим запуск… и попытка, по словам К'Нелл, удается лишь частично. Это значит, что посланец не пройдет весь канал полностью, а закончит свою миссию и выйдет наружу в каком-нибудь месте — например, в районе Монгуз, штат Огайо. Если К'Нелл действительно встретила…

— Тайсон, Роджер Тайсон.

— Хочешь сказать, ее уже отправили? — Р'Хит был сбит с толку.

— Пока нет. Это произойдет в будущем. И если вдруг сообщение о частично успешном выполнении задачи действительно поступит, значит, этот несчастный путешественник…

— Меня зовут Тайсон. Роджер.

— Но ведь она должна была быть послана в обратном направлении. То есть если она, допустим, и выпала из канала, то не где-нибудь, а именно в прошлом, тогда как этот человек из будущего, что видно из его энциклопедических познаний в области предсказаний.

— Возможно, наши предположения относительно направления временной магистрали оказались ложными — мы можем это выяснить позже. А сейчас вопрос ставится так — в чем суть сообщения, переданного К'Нелл?

— Послушай, дружище… — обратился Р'Хит к Роджеру.

— Тайсон, — добавил Роджер. — Мне стыдно, что я не могу точно воспроизвести сообщение. Помню, там шла речь о каких-то роксах.

— Мне кажется, пора применить мозгорасщепляющее устройство, — угрожающе произнес Р'Хит.

— Минутку! Я кое-что вспомнил. Какой-то нуль-аппарат на какие-то конечные координаты, и там что-то сломалось.

— Нуль-аппараты? Но ведь это означает полный провал! — воскликнул Р'Хит.

— И все же это довольно связно, — заметил С'Лант. — Твоя миссия, К'Нелл, состояла в определении природы реальности и в попытке взаимодействия с ней. Если это оказалось не под силу, то тебе пришлось исследовать альтернативы.

— Ты прав, главная задача, очевидно, не была выполнена, и нам ничего другого не оставалось, как разбить временной замок и возвращаться все время к конечным координатам.

— Хм, по крайней мере, это то, что удалось извлечь из рассказа парня…

— Тайсона. Роджера Тайсона.

— …и надо продолжать узнавать дальше.

— Подождите. — Голос К'Нелл звучал сурово. — Если дело обстоит так, как вы представили, значит, его история тоже правдива и он действительно пришел мне на помощь, согласившись из чистого альтруизма доставить сообщение. А мы за это хотим отблагодарить его чисткой мозгов, чтобы из нормального человека сделать полного идиота?

— М-да, не слишком благородно, — признал С'Лант, — и все же перед твоим отбытием мы должны получить всю возможную информацию.

— То есть вы собираетесь послать ее, зная, что она погибнет? — ужаснулся Роджер. — Почему бы вам не выпустить меня и других жертв из клеток и отменить эксперимент?

— Боюсь, что у вас сложилось превратное мнение о происходящем, — отчеканил С'Лант, голос которого нарушил полное молчание, последовавшее за шокирующим предложением Роджера. — Мы точно такие же пленники музея, как и вы. И если в скором времени не узнаем устройство этой тюрьмы, то останемся заключенными здесь навсегда!

— Когда мы, представители Первой культуры, поняли, что попали в ловушку, то не поддались панике, а тотчас же попытались установить границы нашего местоположения, так как, на наше счастье, в ловушку попал и наш лабораторный комплекс, который вы здесь видите, — объяснил С'Лант, ведя Роджера по неогражденной террасе, с полукилометровой высоты которой открывался вид на ухоженные, тщательно распланированные участки земли.

Роджер замер, глядя, как другие пересекают дорожку в ярд шириной, изогнутую в небе над двумя соседними комплексами. С'Лант вопросительно посмотрел на собеседника.

— Почему вы все время пригибаетесь к земле, сэр?

— Боюсь высоты, — признался Роджер. — Может быть, мне стоит подождать здесь?

— Ерунда. Мне бы хотелось, чтобы вы приобщились к нашей трапезе на вершине.

— Тогда идите вперед, а я уж как-нибудь доберусь.

— Наши исследования оказались достаточно плодотворны, — продолжал С'Лант, медленно шагая по дорожке, в то время как Роджер трусил рядом на всех четырех. — Мы получили некоторые данные касательно природы пространственно-временных искривлений с помощью специального трассирующего луча, который следил за нашими зондами в точке соприкосновения временных контуров (откуда, кстати, можно было попасть в любое время), и пришли к выводу, что происходит ощутимое ослабление временных связей. Этот процесс темпоральной дегенерации позволяет так называемым артефактам и представителям фауны свободно попадать из одной эры в другую, при этом существенно нарушая энергетический баланс, что в конечном итоге неизбежно приведет к катастрофе! На основании полученных выводов мы спроектировали и создали усилитель, с помощью которого, по нашим подсчетам, агент может не только пересекать пространство музея, но и перемещаться по осевому каналу. Таким образом мы хотели разобраться, что же все-таки происходит и какие силы стоят за этими опасными явлениями.

— Почему вы называете это пространство музеем? — спросил Роджер, пробуя открыть один глаз, но тут же закрыл.

— Это условное название. На дисплее чередуются панорамы земной истории от зарождения жизни до окончательного распада.

— Почему бы вам не прокрутить эти виды, чтобы найти более продвинутую в научном смысле цивилизацию и…

— Это невозможно. Во-первых, этих видов насчитывается десять миллиардов сто четыре миллиона девятьсот сорок одна тысяча шестьсот два, и даже если на каждый кадр тратить не более минуты…

— Я понял, — перебил его Роджер. — Что во-вторых?

— Это будет чистая случайность, если мы обнаружим столь высокоразвитую цивилизацию, способную практически решить поставленную задачу. Дело здесь и в материально-энергетическом могуществе. В общем, мы решили сами потратить время и силы и приступить к пробному эксперименту…

— Простите, я кое-что вспомнил, — перебил его Роджер, вставая на ноги у самых столов под цветными зонтиками. — Мои друзья сейчас в лапах медведя. Нельзя ли перенести их сюда так, как вы поступили со мной?

— Невозможно. В вашем случае мы могли следить за вашими действиями благодаря усилителю, хотя тогда и не понимали доходящие до нас сигналы, но что касается других… Боюсь, что им мы ничем помочь не в силах. Но вы не беспокойтесь. Как только мы вправим сустав времени, они будут в полной безопасности.

— Еще одна проблема: со мной был… э-э-э… багаж…

— Боюсь, что это потеряно навсегда. Вы, очевидно, уронили его, когда мы вас подцепили. И все же причин для беспокойства нет. Я дам вам все необходимое.

— Послушайте, Тайсон. — Р'Хит попытался перевести разговор на прежние рельсы. — С вашим опытом временных прохождений вы чрезвычайно полезны для нас. Почему вы боитесь предоставить свой мозг для анализа? Мы обещаем оставить вам умение самостоятельно принимать пищу и, может быть, даже завязывать шнурки.

— Не говорите об этом больше, — вмешалась К'Нелл.

— Твои эмоции, К'Нелл, мешают объективному анализу фактов, — пожаловался Р'Хит. — Если бы я раньше знал, что ты такая чувствительная, то никогда не заключил бы с тобой соглашения на совместное проживание.

— Не нервничай, — холодно сказала К'Нелл. — Это не имеет никакого отношения к эмоциям. Ты, наверное, забыл, что его мозг связан с моим при помощи усилителя, или эта связь все еще ускользает от тебя?

— Да уж. Если мы расшелушим его мозги, то твоим тоже не поздоровится.

— Ничем не могу помочь, ребята, — посочувствовал Роджер, — даже несмотря на мое хорошее отношение к вам. Я не могу заставить страдать эту маленькую леди!

— А удалить усилитель из уха, конечно, невозможно? — поинтересовался красновато-коричневый.

— Ты знаешь об этом не хуже других, Д'Олт. Нитевидная система усилителя уже вступила в сложный контакт с нервной системой Т'Сона, поэтому соваться туда сейчас смертельно опасно. Т'Сон сам видел, что случилось с К'Нелл после изъятия кнопки.

— Вы хотите сказать, что этим я ее убил? — ахнул Тайсон. — Боже правый, мисс К'Нелл, прости меня.

— Ничего. Я сама приказала сделать это, хотя для этого, несомненно, были свои причины.

— Ты была тогда молодцом! — восхищенно произнес Роджер.

— Мы, люди Первой культуры, редко опускаемся до уровня голых эмоций, — спокойно молвила К'Нелл.

— Правда? — задвигал бровями Роджер. — А мне кажется, минуту назад ты покраснела.

— Мои физиологические реакции не имеют никакого отношения к моим действиям, всецело контролируемым рассудком, — отрезала девушка.

— Ага, злишься, злишься! — весело воскликнул Роджер. — А ведь ты, в принципе, классная девчонка, и мы могли бы…

— Позвольте напомнить вам, Т'Сон, — заметил Р'Хит, — что я уже вручил К'Нелл контракт на сожительство, и ваши… э… намеки не могут быть мне приятны.

— Мне кажется, дама сама должна дать ответ.

— До прыжка осталось двадцать минут, — излишне бесстрастно сообщила К'Нелл. — Пожалуй, пойду к месту старта.

— Запретите ей делать это! Она же погибнет! — возмутился Роджер.

— Совсем не обязательно, — спокойно возразил Р'Хит, — так как изменились сами условия ее миссии: вместо исследовательской пробы — заход на цель, то есть появляется новый, неучтенный нами фактор.

— Хладнокровия вам, видно, не занимать! — в сердцах бросил Роджер. — Но отложите, по крайней мере, время старта. Дайте мне время вспомнить сообщение полностью!

— Задержка невозможна, — раздался голос С'Ланта. — Циклическая природа феномена предполагает, что попытка возможна или через шесть часов, или никогда, по крайней мере в ближайшие сто двенадцать лет. А к этому времени износ временной матрицы достигнет крайней точки, и тогда произойдет вселенская катастрофа, пространственно-временной слой обрушится под своей тяжестью.

— В таком случае подождите хотя бы эти шесть часов! Ведь стартовать можно и в самую последнюю секунду.

— До конца цикла осталось пятнадцать минут. Через пятнадцать минут усилитель, даже если и останется на временной матрице, разложится на составляющие. Нужно торопиться.

— Но нельзя же посылать такую хрупкую девушку одну!

С'Лант что-то шепнул Р'Хиту, и тот согласно кивнул. С'Лант повернулся к Роджеру, протянув руки.

— Превосходно! — изрек он. — Мы тут обмозговали это дело и решили, что нет смысла отказывать в твоей смелой просьбе.

— Какой еще просьбе?

— Сопровождать К'Нелл, что же еще? А теперь надо поторопиться. Времени хватит лишь на твой гипноинструктаж…

Как только С'Лант и его коллеги сняли показания с приборов, он с надеждой и верой в голосе произнес:

— Успокойтесь, Т'Сон. Приборы показывают, что вы отлично восприняли инструктаж и теперь ваш организм знает границы, в которых сможет функционировать. К запуску все готово. К'Нелл экипирована и готова к старту, нуль-аппарат упакован в ее кармане и заряжен. Задерживаться бессмысленно.

Роджер угрюмо позволил провести себя по молочно-стеклянному полу до того места, где его ждала К'Нелл. Белые трубы непонятного назначения были скручены в узел. Подошедший Р'Хит издал резкий горловой звук:

— Бл-э-п.

— Я пока не очень врубаюсь в эту скороговорку, — сообщил Роджер, увидев лицо девушки: правильные черты, коротко подстриженные черные волосы, неплотно сжатые, зовущие алые губы, зубы без изъяна. — Что он хотел сказать?

К'Нелл наградила его взглядом чуть-чуть более заинтересованным, чем положено.

— Он говорит, что индекс страха у тебя превышает нормальный показатель. Если показания поднимутся еще на деление, ты начнешь стучать зубами.

— Это я-то? Я?! — с жаром воспротивился Роджер. — Пусть проверит свои приборы! Немножко я, положим, волнуюсь. А кто бы на моем месте оставался спокойным? Насколько мне известно, я, как только войду в эту машину, могу оказаться где угодно: на одной льдине с полярным медведем, на ленче у динозавра, посреди могучих вод Индийского океана или… — Его голос становился все выше и выше по мере того, как Роджер перечислял ситуации, одна соблазнительнее другой.

— О, ведь в этом нет никакой опасности, — ободрял Роджера С'Лант. — Вас запустят по основному каналу, и вы окажетесь абсолютно вне музея, среди настоящей природы, будете, так сказать, входить в физический контекст, о чем мы, как вы знаете, имеем самые смутные представления.

— Вы, помнится, уже говорили об этом, правда, я не совсем понял, что все это значит, — ответил Роджер. — Кстати, объясните мне, в чем же здесь дело?

— Это значит, — вмешалась девушка, — если твое управление откажет, нас выбросят из канала, и мы окажемся неизвестно в каком месте или контексте.

— Я уже думал об этом, — быстро отозвался Роджер, — и решил, что для девушки это опасно. Жаль, мы действительно могли бы многое понять и решить, и я сам… люблю путешествовать, но мне совсем не хочется подвергать опасности это хрупкое создание… Я боюсь за тебя, К'Нелл.

— Ты был прав, Р'Хит, — кивнула К'Нелл. — Я тоже чувствую его страх.

— Страх! — воскликнул Роджер с жаром. — Я ведь только хотел… — Он проглотил комок. — Откуда вы знаете, чего я на самом деле боюсь? Однажды я действительно испугался… и ничего хорошего из этого не вышло. — Он выпрямился. — Давайте быстрее стартовать, пока я не до конца постиг намеки К'Нелл.

Он взял девушку за руку и шагнул в углубление, где все вокруг него обволокла знакомая серость.

— Мы здесь задержимся, — раздался голос К'Нелл. — Не забудь инструкции С'Ланта.

Роджер закрыл глаза и попробовал представить себя в девяностоградусной развертке. Достаточно сложным оказалось сместить свои глаза к правому уху. Инерция традиционного восприятия, предполагающая переднюю ориентацию — ведь глаза обычно смотрят прямо вперед, — оказалась живучей. И все же он сумел доказать себе, что его мозг — неуловимое поле, наведенное потоком энергии в нейтральной цепи, не должен всецело зависеть от принятых условностей.

Смещение прошло успешно, его нос шевелил ноздрями где-то сбоку, баки спокойно опускались между воображаемых глаз, а руки двигались — одна спереди, другая сзади.

Теперь он чувствовал, что среда, проходимая его телом, не была пространством.

Глава 7

Какое-то время Роджер падал, закрыв глаза и ощущая в своей руке маленькую ладонь партнерши — единственный материальный объект во всей Вселенной! Казалось, девушка плыла в миле от него, громадная, как «Титаник». Ее рука уходила в смутную даль, однако то, что сжимал Роджер, было всего-навсего нормальными женскими пальцами… Он понял свою ошибку. В действительности она была микроскопически уменьшена и плыла по поверхности его зрачка.

— Пока все не так уж плохо, — сказала она, не прибегая к помощи артикуляции. Тем не менее фраза прозвучала в сознании Роджера кристально ясно и отчетливо, это был ее голос, наполненный самыми разными обертонами, голос страстной и богатой натуры, тщательно спрятанной под внешней холодностью и невозмутимостью.

— Как это тебе удается? — спросил Роджер, с удивлением отмечая, что его губы при этом даже не пошевелились. Дыхание также отсутствовало напрочь. Роджер испугался и судорожно попытался глотнуть воздух — тщетно.

— Не суетись, — резко прозвучал ментальный голос К'Нелл, — мы пребываем в состоянии нуль-времени, где нет места событиям, вздохам, сердечным ударам. Не пытайся с этим бороться, иначе мы можем оказаться вне канала.

— Как долго это продлится? — спросил достаточно нервно Роджер. Ему не то чтобы на самом деле не хватало воздуха… Сознание того, что он не в силах продышаться, угнетало его все больше и больше.

— Здесь нет времени, кроме субъективного, — последовал ответ.

— Как же мы сможем узнать, двигаемся мы или болтаемся в этой безвоздушности? А вдруг нам суждено болтаться здесь вечно, сжимаясь и удлиняясь, сдуваясь и надуваясь?

— Это кричат твои параметры, твое тело, протяженное во времени и пространстве. Ему не хватает материальных стимулов, — объяснила К'Нелл. — Не позволяй себе подчиняться этим силам, не разрешай материи отвлекать себя и прекращай спрашивать. Если бы мы знали ответы, нас бы здесь не было.

— Эй! — воскликнул Роджер неожиданно. — Мои глаза по-прежнему закрыты, я чувствую сомкнутые веки… Почему же я тебя вижу?

— Ты не видишь меня, а просто воспринимаешь непосредственно.

— Эта серость вокруг, — продолжал Роджер. — Когда я раньше закрывал глаза, то видел такую же серость. Это удивительно! Знаешь, во мне возникает чувство, похожее на изумление… Я начинаю грезить.

— Возьми себя в руки, — приказал резкий голос. — Все, что угодно, только не изумление и не грезы.

— Я не в силах противостоять этому! — бормотал Роджер. — Все здесь настолько странно, что не может быть реальностью! Мне кажется, я в любую минуту могу проснуться в своем доме, местечко Элм-Блаффс, и меня разбудит моя любимая мамочка.

Роджеру вдруг сильно захотелось домой, и от этого стало очень тоскливо.

Постепенно уплотняющийся серый туман внезапно превратился в расступающиеся по сторонам и смыкающиеся вверху стены. Появились какие-то пятна, оказавшиеся цветочным пастельным орнаментом на полу. Обои были в одном месте порваны и заклеены пластырем. Он сидел, тупо вращая головой посреди просторной светлой комнаты со скошенным в одну сторону потолком, открытыми окнами… На полке стояли многочисленные потрепанные книжки про Тома Свифта ^[17], неаккуратно грудились дешевые журналы. С потолка на веревках свисали топорно склеенные макеты самолетов, на стене в рамке висела коллекция бабочек, рядом с ней — набор наконечников стрел и табличка «Элм-Блаффс. Зона повышенной солнечной радиации».

— Роджер! — донесся голос, без всякого сомнения, материнский. — Не дай бог, мне придется кричать еще раз, я уж тебе…

В воздухе, по всей видимости, повисла страшная угроза. Роджер издал какой-то писк и с удивлением оглядел собственное тело: узкая грудь с выпирающими ребрами, колени в шишках и синяках едва прикрыты пижамой, худосочные ноги тринадцатилетнего подростка.

— Но… но… — бубнил он. — Ведь мне уже тридцать один год, и я… я… великовозрастный болван завалил все дело! Я следовал по каналу к конечным координатам вместе с К'Нелл. — Он запнулся и нахмурился. — Конечные что? — произнес он громким голосом. — Что ли мне уже приснились какие-то большие, сложные слова?

Комната неожиданно исчезла, стены вновь растворились в тумане. Появилось лицо К'Нелл и поплыло рядом.

— Где ты был? — взволнованно спросила девушка. — Ты куда-то исчез!

— Я снова оказался в детстве, — запинался Роджер, — у себя дома, в своей кроватке. Это было так же реально, как и ты… и даже, пожалуй, еще реальнее! Я чувствовал постель под собой, свежий воздух из окна, запах жареного бекона с кухни! Я решил, что ты, и канал, и миссия — все это сон!

— Не может этого быть! Это невероятно! Я — доминирующее звено цепи, и ты не властен делать что-либо без моей команды! Согласно теории…

— Ты смешная, — улыбнулся Роджер. — Не забывай, ведь ты всего лишь девчонка!

— Послушай, Т'Сон, прекрати, в конце концов, сеять свои промужские шовинистические настроения! Это безответственно и может губительно сказаться на миссии! Пусть тебе удается управлять нашей совместной мыслительной деятельностью — не знаю уж, по какой причине, может быть, из-за твоего чисто возрастного превосходства или из-за редупликации усилителя… В любом случае ты должен приучить себя не подчиняться импульсивным желаниям и позывам. Если мы не объединим наши усилия на пользу миссии, и ты, и я, и несколько миллионов других несчастных заложников будут до скончания века переживать все один и тот же день, или, может быть, еще того хуже!

Небольшое облачко показалось рядом с Роджером на самой периферии его видения. Облачко росло, обретая цвет и форму.

— К'Нелл, — беззвучно закричал Роджер, — смотри!

— Т'Сон, если ты и впредь будешь паниковать каждую двадцать первую субъективную секунду, наше дело — крышка. Прошу тебя, расслабься.

— Сзади! — Он уставился на узлом завязанную простыню, медленно дрейфующую в поле его зрения. Под грязно-коричневыми складками что-то шевелилось, подобно коту в мешке. — Он ожил! — ахнул Роджер. — Монстр проклятый!

— Т'Сон, мы изучили твои высказывания по этому поводу в лаборатории — брюква, монстр и т. д. — и пришли к выводу, что это не что иное, как подсознательный фантазм.

— Фантазм или нет, его надо поймать! — проскрежетал Роджер ментальными зубами, вызывая в памяти домашнюю спальню и цветастые обои.

И уже в серости проступили контуры какой-то тропинки или дороги. Роджер устремился к просвету, чтобы нырнуть в него.

— Т'Сон, в чем дело? — Ментальный упрек К'Нелл приобрел странное звучание, откликнулся эхом.

Туннель оборвался, все заволокло плотным мраком. Что-то острое впивалось ему в спину, в ноздрях стоял густой запах сена. Он лежал на чем-то жутко колючем. Роджер понял, что попал на сеновал. Над ним смутно темнела невзрачная крыша.

— Доигрался, — прозвучал знакомый голос на периферии его левого глаза. — А я ведь тебя предупреждала!

— Где мы? — Роджер приподнялся, яростно зачесал самое неспокойное место — правый локоть, потом левую часть шеи и потянулся к плечу…

— Почеши наше левое колено! — скомандовала К'Нелл. — И выбирайся отсюда.

— О боже! — воскликнул Роджер. — Неужели мы с тобой теперь под одной кожей?

— Где же еще я могу быть, ненормальный ты человек! — в сердцах бросила К'Нелл. — Мы ведь связаны. Там, где находишься ты, к несчастью, оказываюсь я сама. С'Лант, наверное, сошел с ума, если доверил тебе эту миссию. Я предчувствовала, что твое паникерство загубит все дело!

— Кто паникер? Вот и чеши сама свою ногу!

При этих словах его левая рука, словно живущая сама по себе, поднялась и действительно почесала коленку. Удивившись, Роджер вскочил на ноги и тут же растянулся, так как его левая нога была занята каким-то своим делом и не поддержала его.

— Я беру на себя левую половину, — сообщила К'Нелл, — а тебе отдаю правую. Соберись, настройся на нашу миссию и возвращайся в канал!

Роджер попытался состроить недовольную мину, но левая половина его лица, казалось, одеревенела.

— Я парализован! — попытался завопить он, но получилось нечто неразборчивое.

В этот момент он получил хороший тычок в бок, от которого свалился со стога на грязный земляной пол. Дверь распахнулась настежь, и на бледном фоне предрассветного неба возник высокий худощавый человек в широких рабочих брюках и с вилами в руке.

— А, это опять ты, Энди Баттс, — торжествующе произнес злой голос. — Я ведь предупреждал тебя, скотина, что не надо бегать ко мне на сеновал и пугать Джорджа и Элзи. Черт возьми, я заставлю тебя отрабатывать за свои ночные визиты. Начни с конюшни. Вылезай отсюда и за дело, парень!

Роджер попытался встать на четвереньки, но вместо этого упал лицом в грязь.

— Да ты к тому же пьян в стельку! — зарычал человек с вилами и пошел на Роджера, выставив вилы вперед. — Ну-ка, быстренько приводи в порядок мозги и выметайся отсюда, а то, клянусь, будет хуже! Ты у меня узнаешь, что ждет непослушных! Вставай же, черт! — Человек ткнул его вилами.

Увидев блестящие наточенные зубья, Роджер издал несколько нечленораздельных звуков, поджал под себя одну руку и одну ногу и попытался начертить на полу круг. Хозяин посмотрел на него вытаращенными глазами.

— Энди, дружище, что с тобой! — поперхнулся он.

— Помоги! — попытался закричать Роджер, но при этом издал лишь хриплый клекот и снова упал лицом в грязь.

— Энди, тебя хватил удар! — завопил вилоносец. — Не шевелись зря, Энди! Я сбегаю за доктором Вакерби.

Путем невероятных усилий Роджер — он же Энди Баттс — смог обрести контроль над своими членами, распрямив их в диком прыжке при попытке вскочить на ноги. Попытка частично удалась, он распрямился, бешено завращал руками перед лицом завороженного хозяина и перед тем, как обрушиться на землю подбородком вперед, успел начертить для него в воздухе множество кругов.

— Он сошел с ума! — завопил хозяин, поспешно поднимаясь, и выбежал вон.

— Что ты собираешься предпринять? — спросил неслышный голос. — Этот маньяк мог убить нас!

— Отдай мою ногу! — решительно потребовал Роджер. — Надо срочно выбираться отсюда!

— Немедленно входи в канал, — скомандовала К'Нелл, — иначе я не позволю тебе двинуться с места!

— Ты что, дорогая, спятила? Или тебя надо немножко пощекотать вилами, чтобы ты знала это ощущение?

— Ничего у тебя не получится! Я отдам в твое распоряжение всю нервную систему. Лови ощущения сам!

— Но я не знаю, как снова попасть в канал! — воскликнул беззвучно Роджер.

— Пробуй!

— Ладно… — Роджер лег на пол и закрыл глаза.

Он погрузил взгляд в аморфную серую массу, где медленно плавали едва светящиеся пульсирующие точки и штрихи. Он пытался найти ключ — все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда! Вместо этого в голову лезла всякая чушь: он представлял приблизительный вес своего жирного — с тех пор как произошло переселение в Энди Баттса — тела, слышал скрип двухнедельной щетины на подбородке, болезненно реагировал на голодные желудочные спазмы, усугубленные отвратительными ощущениями утреннего похмелья.

— Фу, — плевалась К'Нелл, — меня тошнит!

— Молчи! Дай сосредоточиться!

— Быстрее, прошу тебя! Эти варвары уже рядом.

— Я делаю все возможное! — заскрипел зубами Роджер, обнаруживая по ходу дела, что скрипеть приходится голыми деснами, на языке появился какой-то странный отвратительный налет, в глазах — резь, голова зудит от усилий многочисленных суетливых насекомых, носки источают омерзительно несвежий запах и плюс ко всему его охватывает непонятная боязнь доктора Вакерби.

— Владелец этого несчастного тела пристает со своими проблемами! — беззвучно пожаловался Роджер.

С большим трудом ему удалось отвлечься от реакций и ощущений Энди Баттса, чтобы освободить свое сознание для концентрированного гипнотического воздействия. Серость возвращалась, очищалась от примесей, становилась более воздушной и проницаемой. Два источника тихого света медленно вплыли в круг его сознания, неся успокоение.

— Мне кажется, я обнаружил наши тела, — рапортовал он. — Попробую войти в них…

Он призвал всю свою волю для слияния с желанными объектами, которые продолжали смутно и бесформенно покачиваться то ли в непостижимой дали, то ли в нескольких миллиметрах. До его сознания донеслись приглушенные шаги и возбужденные голоса идущих, он еще раз смутно пережил все страхи и боли несчастного Баттса. В последнем отчаянном порыве он бросился к ближайшему свету и тотчас же почувствовал ответный толчок, словно К'Нелл с силой оторвалась от него.

Роджер очутился в каком-то узком пространстве, которое сдавило его не хуже смирительной рубашки. Вокруг что-то трещало и ухало; резкие и неприятные запахи бередили его обоняние. Размытые серые и белые формы неповоротливо шевелились перед глазами. Он хотел раздвинуть невидимые преграды, кричать о помощи… Он чувствовал под собой массивные, неповоротливые части тела, под грубой оболочкой играли нечеловеческие мышцы. Поле его зрения постоянно качалось, и наконец он увидел грандиозные контуры какого-то очень крупного тела. Он несколько раз моргнул, но видение не пропадало — это была здоровая тягловая лошадь из конюшни.

— К'Нелл! — взмолился он.

Вместо голоса раздалось лишь громкое рычание. Он отпрянул назад, но почувствовал препятствие, и его мощные задние ноги, управляемые забытым инстинктом, совершили великолепный подскок. Какие-то доски пугающе трещали и лопались. Панический лошадиный бессознательный страх толкал его вон — прочь из стойла. Вокруг него толпились маленькие взволнованные людишки. Он жаждал простора, стремился к открытым бесконечным пространствам, рвался на волю, но на его пути смутно возникло что-то темное и длинное. Он одним махом перескочил препятствие и безумным галопом помчался в бескрайние зеленые поля, полные свободного воздуха и безмятежной неги.

В его сознании возник смутный будоражащий образ молодой кобылки, ее уютной, упруго изогнутой телесности, и он остановился, закрутился на месте, пытаясь взбухшими ноздрями поймать ветер, энергично фыркнул, ибо это был точно ее запах. Его огромное сердце забилось медленно и гулко, но запах родной конюшни наполнил его забытыми и вдруг воскресшими страхами и тревогами… Понурив большую голову, он побрел назад. Неожиданно показалась кобылка, приближающаяся галопом, и он заметил ее дрожащие ноздри, когда она его нюхала…

— Т'Сон, что ты наделал?

Слова, кажется, имели какой-то смысл — какой-то… но постичь этот смысл было так сложно, что требовалось какое-то страшное усилие…

— Т'Сон, напряги память! Вспомни инструктаж и соберись! Подумай о миссии!

Он же лишь игриво и шаловливо ринулся к ней, а когда она отпрянула, даже не подумал отчаиваться. Смутное, но воистину огромное желание зашевелилось в нем, взметнуло его на дыбы, исторгло из могучей груди неистовое ржание, заставило вновь и вновь домогаться ее, возобновляя атаку.

— Остановись же, идиот! — приказала К'Нелл, когда они скакали совсем рядом, когда их бока соприкасались, ибо он неизменно следовал за ней, несмотря на то что она тщетно пыталась отскочить в сторону. — Т'Сон, друг, попробуй! Ты ведь можешь освободить нас от этого кошмара! Сконцентрируйся на своих параметрах!

— Элси, о, Элси, ты прекрасна! — Роджер словами смог раскрыть свои чувства. — Ты так желанна, Элси! Так… страшно кобыльна!

— Ох, как я кобыльну тебя по одному месту, когда мы освободимся от лошадности, кретин ты этакий! — Неслышный, но резкий голос К'Нелл нарушил эйфорию. — Вспомни о канале, о музее, о тех тысячах ни в чем не повинных людей, запертых, как обезьяны в клетках! Вспомни, как еще недавно ты хотел освободить нас всех, спуститься по каналу к истокам времени!

— Да, я… кажется… вспо… Но все это так расплывчато и не важно по сравнению с тобой, обворожительной, божественно изогнутой и манящей…

— Потом, Т'Сон! — воскликнула в ярости К'Нелл. — Сначала возврати нас в наши человеческие формы, а потом говори о манящей изогнутости.

— Не надо мне говорить. — Роджер поднимал голову, стуча копытом оземь. — Мне надо тебя саму!

— Т'Сон, о Т'Сон, а как же канал? Вон, смотри, к нам приближается фермер! Он впряжет тебя в плуг, и ты будешь пахать весь день, как самая обычная рабочая скотина, а вечером тебе уже ничего не захочется, честное слово!

— Я не хочу в плуг, Элси, я не хочу…

— Я понимаю. — В ее голосе Роджер услышал смятение. — Но ведь только канал сможет соединить нас! Мы будем вместе…

— Вместе? В канале? — Роджер изо всех сил пытался осознать значение ее слов, но это было трудно — в голове у него осталось совсем мало света.

Он вспомнил серость, их существование в ней, в серости, их совместное присутствие. Ах, вот они парят рука в руке, два этаких лучика, один и другой, один и другой за ним.

— Нет, Т'Сон, не то! Это фермер, а с ним кто-то еще! Смотри лучше! Сократи свои параметры!

Роджер на ощупь выбрался наружу, резко взмывая вверх. Или вбок? О нет! Он плыл, он падал и тонул в среде, которая не была пространством, а там, на самом кончике пальцев его протянутой руки… была… была…

— Какой ты беспросветный дурак и кретин! — плыл чистый и ясный голос К'Нелл. — Зачем же надо было блуждать по чужим грязным телам!

— Послушай, как же ты мог совершить такую ужасную, идиотскую ошибку, — спрашивала она уже в тридцать пятый раз за последние четыре субъективные минуты, — и затащить меня в свое дурацкое, недисциплинированное мужское тело?

— Ладно, К'Нелл, каким бы плохим это тело ни было, я все-таки вытащил тебя оттуда, не так ли? Чтобы теперь ты могла оказаться в своей глупой, непрочной женской оболочке! — Ему вдруг захотелось плакать — не то чтобы случилось какое-то несчастье, просто слезы казались совершенно естественными в данном случае. — В конце концов, я лишь пытался сделать так, как ты говорила…

— Ха! А ведь стоило не захотеть и поддержать Р'Хита, планировавшего вытащить усилитель из твоей глупой головы, и тебе была бы крышка! Вместо этого я, как дура, пошла голосовать вместе со всеми, чтобы сохранить тебе жизнь.

— Что ты говоришь? Значит, этот двуличный змееныш Р'Хит действительно хотел моей смерти? Ну уж будь спокойна, я ему пасть порву, пардон, выключу его питание, — поправился Роджер.

— Прекращай болтовню! — осадила Роджера К'Нелл. — Нам надо как можно дольше продержаться в состоянии стаза! Вываливаться из канала больше нельзя!

— Это могло бы случиться с каждым, — высокомерно сказал Роджер. — А теперь прошу не приставать ко мне со всякими глупостями до тех пор, пока тебе не придет в голову что-нибудь действительно здравое и конструктивное.

— Конструктивное! Да если бы не я, ты так бы и кобылкал по полям, пытаясь…

— Прошу тебя, не надо! — При воспоминании о столь недавнем состоянии лицо Роджера сплошь покрылось красными пятнами, если, конечно, это было возможно при его теперешней бестелесности. — Давай потом обсудим наши планы и отношения… когда уже будем на месте, — поспешно добавил он. — Могу себе представить, как мы подойдем к этому, который у них там самый главный, и скажем ему что-нибудь очень умное…

— Не нужно представлять, Т'Сон, — отрезала К'Нелл, — Все мыслительные операции предоставь мне. Ты, главное, держи нас обоих в фокусе, пока я работаю. Что касается места и цели нашего назначения… Не думаю, что мы сможем заранее представить его и спланировать поведение. Будем действовать по обстоятельствам, как говорится, сыграем на слух… только запомни, ключ дам я… а ты будешь…

— Слушай, почему это ты вдруг после всего заговорила с таким апломбом?

— Что? — изумилась К'Нелл. — Слушай, меня только что осенило — когда я сидела в твоем глупом и неловком теле, у меня были соответствующие слова и мысли.

— Оставь в покое мои слова и мысли, прошу тебя!

— Успокойся. Я проверю цепь. Если уж мне раз довелось жить твоим умом, я должна понять, с чем имею дело, с чем придется работать… — Последовала секундная пауза. — Слушай. В недрах твоего мозга просто залежи неиспользованных, невостребованных возможностей. При необходимости я должна уметь извлечь их!

— Ты уж лучше подавай команды, — проворчал Роджер. — Не порти дело своими экспериментами, когда я все-таки возвратил нас в исходное положение, или, скажем, почти в исходное.

— Команды даются, чтобы их не выполняли, да? — с вызовом бросила К'Нелл. — Мне кажется, мне очень кажется, что стоит лишь чуть-чуть подтолкнуть вот этот твой параметр, а затем сместить его относительно оси… повернуть вот так…

Роджер почувствовал, что его внутренняя система координат заваливается набок и с треском рушится.

— Хватит, — закричал он. — Ты сделала что-то не так!

— Фу ты! Держись крепче! Наверное, я повернула не ту точку.

Роджера затошнило, когда среда их движения неожиданно стала обрушиваться вниз. Он чувствовал себя растянутым в бесконечности, потом вдруг сжатым до размеров точки и меньше, еще меньше, пока не исчез, чтобы вынырнуть с противоположной стороны. В глаза ему бил свет, уши разрывал рев; его крутило, бросало вниз и наконец макнуло в какой-то холодный сироп.

Он почувствовал резкий удар, дважды перекувырнулся, открыл глаза и увидел, что покоится на убегающих в бесконечность волнах травы, мерцающей выпукло и таинственно, травы, подсвеченной, как в аквариуме, откуда-то снизу, и под совершенно черным, бархатно-мягким небом. Он видел, что его распростертое тело отливает в темноте нежным, зеленоватым, как у светлячков, сиянием. Рядом сидел какой-то с виду испуганный, тоже светящийся тип с всклокоченными волосами, теребя двухнедельную щетину.

«О боже, неужели я выгляжу так же? Неужели это я сам?» — подумал Роджер, осмотрел себя и взглянул на колыхание травы.

— Может быть, хватит трепаться и рассматривать меня! — расслышал Роджер голос К'Нелл сквозь рев и треск бархатного неба. — Где же твои хваленые идеи?

Глава 8

— Как ты думаешь, где мы сейчас? — полюбопытствовал Роджер, с воодушевлением счищая мерцающую пыль с самых изысканных форм своей новой оболочки.

— Откуда мне знать, — без энтузиазма откликнулась К’Нелл.

Она неловко распрямила свои мужские члены, прошлась взад и вперед, как актер по освещенной сцене, неумело махая руками Роджера и насупленно приглядываясь к ряду фосфоресцирующих холмов, окаймлявших осиянный неведомым светом пейзаж.

— Каким образом ты управляешься со своим чертовым телом? Эти боты весят каждый по тонне, а тазобедренные кости словно кто-то специально сплющил.

— Готов не глядя поменяться! Не слишком весело ощущать, что твоя задница с хорошую милю шириной, а через шею для смеха перекинули пару хороших гирек.

К'Нелл внимательно посмотрела на Роджера, отвела взгляд, потом снова посмотрела.

— А знаешь, пожалуй, это не самая уродливая штуковина, которую я видела. — Она подошла еще ближе. — В этом, скажу тебе, есть что-то очень волнующее, то, как он… как бы возникает то там, то здесь, а при ходьбе… — Она осеклась, и в ее глазах Роджер прочитал удивление и возмущение. — Святой боже, — прошептала она. — Неужели это обычные чувства мужчины?

— Уйди отсюда, маленький онанист! — воскликнул Роджер, попятившись, но успевая заметить, что в самом его негодовании, порожденном откровенными словами, можно уловить чрезвычайно приятные обертоны.

— О, несчастный! — молвила К'Нелл. — Могу себе представить, что у вас за жизнь, если самое простое появление женщины возбуждает такие реакции.

— Но ведь я не женщина! Я — Роджер Тайсон, мужчина на все сто процентов, и в моих жилах течет горячая мужская кровь. А ты, пожалуйста, протягивай свои потные руки к себе самой… в смысле… мои потные руки.

— Ты уверен, что хочешь именно этого? — спросила К'Нелл.

— Уйди, — воскликнул Роджер. — Ты снова начинаешь!

— А сам-то хорош, нечего сказать. Тебе что, трудно прикрыть свои дурацкие выпуклости, эксгибиционист несчастный! Что же ты думаешь, я смогу предпринять что-нибудь умное и полезное, когда сам выставил на всеобщее обозрение свои бесстыдные формы? А, ты специально это делаешь, чтобы таким образом доказать свою силу!

— Первый раз вижу такое оголтелое пуританство, — поморщился Роджер. — Именно такие пачкуны, как ты, ответственны за распространение в мире ханжества и лицемерия! Не моя вина, что один мой вид приводит тебя в исступление.

При этом его правое бедро совершенно бесстыдно поехало вбок и на глазах у возмущенно содрогнувшегося верха изящно выгнулось.

— Эй, — крикнул Роджер. — Это не моих рук дело, это твое бесстыжее тело вытворяет такие фокусы! Я начинаю понимать, сколь велико число всех этих стратегических движений на вооружении женщины!

— Почему стратегических? Ты разве видишь здесь какую-то борьбу, войну, битву? — резонно спросила К'Нелл, но при этом на ее лице, то есть на физиономии Роджера, гуляла ужасающе порочная ухмылка, замеченная им с отвращением. Никогда, никогда раньше он не позволил бы себе посмотреть так на беззащитную женщину.

— Эй! — К'Нелл указывала на что-то рукой. — Приближается престранная компания! — Она сделала шаг вперед, закрывая Роджера своим телом.

Из-за ближайшей горы на сцену действительно выходила очень странная процессия. Это была светящаяся лошадь бледно-бирюзового оттенка, на совершенно черной сбруе которой болтались сверкающие разноцветные фонарики, напоминающие рождественские елочные огоньки. На лошади восседал всадник — его кожа или шкура отливала бледно-голубым. Одет он был скудно, зато на голове красовались яркие перья, развевающиеся подобно языкам пламени. Всадник скакал галопом, однако это не помешало ему подтянуть уздечку и остановиться в пяти метрах от незадачливых путешественников. Незнакомец заговорил, если можно так выразиться, ибо звук его голоса походил на магнитофонный шум при проигрывании пустых участков ленты.

— Успокойся, малыш, — молвила К'Нелл очень серьезно. — Я беру это чучело на себя.

И она выступила вперед, уперев руки в боки.

Как только она прожужжала что-то непонятное на своем языке, всадник хватил ее по голове палкой, увенчанной хорошим набалдашником.

— Эй ты, урод! — взвизгнул Роджер и бросился на помощь своему поверженному телу.

— Какого… — раздался возмущенный голос К'Нелл.

Она бросилась ему под ноги, сильно оттолкнув его в сторону, стремительно встала на ноги и, поймав вторично поднятую на нее палку, сильным ударом выбила всадника из седла.

Кобылка галопом ускакала прочь, оставив всадника и К'Нелл кататься в пыли под глухой аккомпанемент ударов. Сверху оказывались то голубые руки, то грязно-белые. А когда К'Нелл после очередного кувырка сумела запрыгнуть на голубое тело, нещадно молотя противника кулаками, Роджер ощутил странное волнение.

— Порядок, кто следующий? — с вызовом бросила она, делая руками победные жесты.

Голубой лишь тихо стонал.

— Что ж, желающих, как вижу, больше нет! — подвела итог К'Нелл, широко улыбаясь.

Роджер в первый раз заметил, какая глупая у него улыбка… хотя… Хотя, с другой стороны, она была достаточно мила, и в ней читалось что-то… мальчишеское, вызывающее материнское желание потрепать дитятю по голове и нежно поцеловать в лобик.

— Никогда раньше не понимала, почему ваш брат так любит все эти рукопашные поединки! — радостно воскликнула К'Нелл. — Пожалуй, это хорошо успокаивает нервы, когда удачно заедешь кулаком по чьей-нибудь противной скуле.

Она как бы случайно опустила тяжелую руку на плечо Роджеру, и тот с ужасом заметил, что его колени начали предательски дрожать.

— Убери руку, варвар ты этакий, — взвизгнул Роджер, стряхивая с себя это обидное проявление снисходительного доверия. — Посмотри лучше на этого несчастного! Ты же, наверное, убил его!

Роджер опустился на колени у поверженного тела и принялся тщетно лупить его по голубым пыльным щекам — воин лежал без сознания. Наконец он открыл глаза совершенно желтого цвета — две подсвеченные капельки лимонного сока — и улыбнулся, демонстрируя прекрасные зубы. А в следующую секунду голубая рука нежно, но настойчиво сжимала его бедро. Подчиняясь неведомому рефлексу, Роджер наградил голубое ожившее лицо звонкой пощечиной наотмашь, послав однажды уже побежденного в повторный нокаут.

— Уж не собирается ли он оживать, этот горе-насильник? — встрепенулась К'Нелл, походившая в этот момент на драчливого петуха.

— Не твое дело, — ответствовал Роджер. — Придумай лучше что-нибудь, чтобы вытащить нас отсюда.

— У меня руки чешутся еще раз задать этому дегенерату…

— К'Нелл, о чем ты думаешь? Лучше сконцентрируйся на наших параметрах, которые так беспокоили тебя совсем недавно!

— Поверь мне, у таких маньяков только одно на уме!

— Как, впрочем, и у меня. Я хочу выбраться отсюда, и только! Неужели ты еще не понял, что это совершенно иная среда! Хорошо еще, что мы способны дышать этим воздухом! Но если будем медлить, доза радиации может оказаться смертельной!

— Интересно, — К'Нелл рассматривала аборигена с несвойственным ей отвращением, — почему этот клоун протягивал к тебе руки?

— Сама должна знать, — ответил Роджер. — Все мужчины одинаковы! Я имею в виду, что… э… сам факт принадлежности к мужскому полу… в смысле… э… ну, ты меня понимаешь… и потому вполне естественно…

— Наверное, ты сам не имел ничего против! — бросила обвинение К'Нелл. — Ах ты, маленькая грязная проститутка!

— Возьми себя в руки, К'Нелл! На карту поставлены наши жизни! Тысячи других жизней! Постарайся вспомнить свой неудачный эксперимент и проделай его в обратном направлении.

— Мне кажется, мы попали во вселенную с обратной полярностью, — небрежно бросила К'Нелл, — но давай забудем об этом на время. Знаешь, Т'Сон, — в ее голосе появились вкрадчивые обертоны, от которых у Роджера мурашки пошли по коже, — ведь у нас даже не было возможности узнать друг друга. — Она придвинулась еще ближе. — Там, в Первой культуре, они меня совсем загоняли, так что у меня даже не нашлось времени посмотреть на тебя, увидеть — какая у тебя приятная… э… личность.

— Оставь мою личность в покое, — вспыхнул Роджер. — Лучше подумай, как нам вернуться в свои параметры.

— Каким образом, скажи мне, пожалуйста, я могу сконцентрироваться на технических вопросах, если твоя ладная фигурка всякий раз вызывает во мне очень странное ощущение… твоя тоненькая талия, твои удивительные…

— Послушай, К'Нелл! — сурово сказал Роджер, отстраняя настырные руки. — Держи себя, в смысле… меня, в руках! Ясно, девочка? Вспомни о своем благоразумии! Вспомни, что говорил нам С'Лант. Если мы не сломаем этот капкан, весь пространственно-временной континуум окажется открытым во всех направлениях! Представь себе, какая поднимется суматоха, когда по Европе во время Первой мировой проскачет Чингисхан, а Людовик Пятнадцатый встретится с генералом де Голлем, а Тедди Рузвельт…

— Хорошо, хорошо, я понял, что ты хочешь сказать. — К'Нелл немного отодвинулась, тяжело дыша. — Ты уверен, что не хочешь… — И снова придвинулась.

— Нет! Давай ближе к делу. Канал! Ведь это совсем нетрудно, К'Нелл. Закрой глаза и начинай мысленно взбивать эту серость до консистенции… заварного крема.

— Я пытаюсь, — промямлила К'Нелл, закрывая не свои глаза, — но в голову все время лезет всякая дрянь!

Роджер тоже закрыл глаза.

— Здесь нет ничего сложного, — начал он спокойным менторским тоном. — У меня с этим не было никаких проблем. Каждую ненужную мысль откладывай в сторону.

— Знаешь, когда ты бежишь, у тебя все восхитительно трясется, — простодушно заметила К'Нелл.

— Поверь мне, это к делу не относится, — холодно ответил Роджер. — Ну же, возьми себя в руки и подумай о главном!

— Я и думаю! И ни о чем другом я думать не могу! Огромные упруго-выпуклые галактики скачут галопом… Т'Сон! Я восхищаюсь вами, мужчинами, честное слово, что вы ухитряетесь иногда сдерживать свои порывы! Это как… как…

— Как ничто другое на свете, — подсказал Роджер. — Я прекрасно помню… хотя… хотя теперь это представляется весьма глупым… Остается только предположить, какую важную роль играют железы внутренней секреции… в философии, например.

— Ты прав, — сказала К'Нелл задумчиво. — Но в конце концов, это твоя вина, что нас отправили вместе, значит, ты не можешь не хотеть…

— Прекрати! Что ты уговариваешь меня, как женщину? — вскричал негодующе Роджер. — Лучше попытаемся сконцентрироваться вместе! Вдруг вместе у нас получится?!

Он мысленно устремился к каким-то смутным предметам, плывущим перед закрытыми глазами, но они неожиданно пошли пузырями и не позволили Роджеру войти в характерную серость канала.

— Как дела, К'Нелл? — спросил он.

— Не знаю… мне кажется…

— Правда? Попробуем еще раз! Ты способна на это?

— Возможно, — проговорила К'Нелл, — но я бы советовала тебе открыть глаза.

Роджер внял ее совету — зрелище оказалось не самым веселым: всюду торчали острые копья, а за ними угадывались призрачные очертания окруживших их голубых всадников.

— С ума сойти! — говорил Роджер часом позже, когда они уже пережили варварскую транспортировку верхом рядом с потными голубыми телами и унизительное интервью в совершенно темной комнате в присутствии невидимых свидетелей. — Подумать только! Догадаться посадить нас в одну камеру!

— Зато это означает всего лишь одну дверь, через которую нам желательно прорваться, — ответила К'Нелл. — А ты бы, наверно, хотел отдельные комнаты? Мужскую и женскую?

— Почему ты такая грубая? — Роджер трагически сцепил пальцы и быстро расцепил, смущенный собственным жестом.

— Давай будем смотреть на вещи реально! — предложила она. — Что мы имеем: мне приходится пользоваться не самым совершенным мозговым аппаратом по твоей вине, Т'Сон. Я со своей стороны делаю все возможное…

— Ты что-нибудь поняла на допросе?

— А что я могла понять? Темно, хоть глаз выколи, неслышные голоса… Я, например, вообще не уверена, что нам задавали какие-нибудь вопросы.

— Да нет, вопросы были, — произнес Роджер важно, — и их скоро возобновят, потому что они еще не закончили допрос…

— Откуда ты знаешь?

— Так, женская интуиция.

— Ах, только это, — протянула К'Нелл разочарованно, — всякая мешанина из полудогадок и полумечтаний.

— Сама увидишь, — обиделся Роджер. — А теперь тихо. Если ты сама ни на что не способна, не мешай хотя бы мне. — Он вытянулся на полу и попытался заглянуть в серые круги, мерцающие перед его закрытыми глазами…

…Но был разбужен тычком ноги в бок. Рядом с ним К'Нелл пыталась совладать с двумя дюжими флуоресцентными стражниками.

Теперь их толкали самым бесцеремонным образом, ведя по длинным сумрачным коридорам… И наконец они оказались на огромном тюремном дворе, обнесенном мощными стенами, под сереющим небом полдня. На небе можно было увидеть какие-то темные точки, словно над ними завис гигантский негатив астрономической фотографии.

— Мне кажется, я начинаю понимать, что значит этот странный свет, — шепнул Роджер на ухо К'Нелл, когда они стояли у щербатой стены. — Дело в том, что спектр наверняка смещен — мы видим тепловые колебания, поэтому живые существа светятся, а световые колебания сместились в диапазон радиоволн.

— А я, кажется, начинаю понимать нечто более интересное, — поведала К'Нелл. — Эти десять голубых стрелков напротив с ружьями в руках — убойная команда! Нас хотят расстрелять!

— Неудивительно, ты был прекрасным дипломатом, — горько пошутил Роджер. — Если все готово, чего же они ждут?

— По крайней мере, мы избежим пыток, — шепнула К'Нелл. — Успокойся и сосредоточься! Попробуем вместе. Может быть, перед лицом смерти я смогу использовать те девяносто два процента твоей мозговой массы, которые, согласно показаниям прибора, остались невостребованными.

— А я не знаю, что делать с твоим мозгом.

— Попробуй, разыграйся! Это прекрасно настроенный инструмент, прошедший школу изощреннейшей ментальной дисциплины Первой культуры. Пользуйся им смелее!

Напротив них выстроились десять голубых стрелков, устремив на свои цели ярко-желтые глаза, горящие в жутком сумраке тюремного двора. Роджер задрожал.

— Не могу, — простонал он. — Все, на что я способен, это думать о предстоящей боли.

— Тогда все пропало, — сказала К'Нелл. — Боюсь, что твои панические реакции уже нарушили и мою выверенную концентрацию.

— Твои слова обидны, — молвил Роджер, чувствуя стремительный прилив непонятной нежности к этой девочке, — но я не буду обижаться, не думай.

— Ты способен проглотить все, что угодно! Это поразительно! Жертвенная самоотверженность проститутки!

— Как тебе не стыдно! Когда ты сходил с ума от вожделения, все было нормально, но стоило мне раз пожелать тебя — и ты называешь меня проституткой!

— Успокойся! Я не имел в виду ничего обидного!

— Черт тебя побери! Мне-то казалось, я тебе нравлюсь, а ты лишь развлекалась, проверяя мои реакции!

— Это неправда! Ты очень хороший, очень красивый… Я думала… Только какое это имеет значение теперь? Это конец. Прощай, Т'Сон. С тобой было интересно…

Роджер не отвечал. Завороженный, он смотрел на десятерых голубых стрелков, заряжающих десять ружей. Внезапно перед глазами его задрожала вертикальная линия света, между ними и их голубыми палачами с наведенными дулами. Она ускользала, появлялась снова, змеилась, мерцала…

— Т'Сон! — закричала К'Нелл. — Это дверь! Это старый добрый С'Лант пришел нам на помощь!

— Только бы он поторопился и скорее сфокусировал линию, — процедил, сжав зубы, Роджер. — Через какие-нибудь две секунды…

— На счет три ложись! — шепнула К'Нелл. — Раз!

Убойная команда прицелилась.

— Два!

Дверь была сфокусирована, и оттуда показалась непонятная фигура… вот она стала видна лучше — кирпично-красная масса с двумя пучками щупальцев…

— Три! — крикнула К'Нелл.

Роджер бросился плашмя на землю, явственно ощутил пульс предгромовой тишины, увидел гигантскую тушу, разорванную целым ливнем пуль, предназначавшихся для людей.

Пораженные стрелки застыли с открытыми голубыми ртами, завороженные зрелищем неведомого существа, таинственно возникшего между ними и их мишенями.

— За мной! — вскричала К'Нелл, хватая Роджера за руку.

— Это… это не та дверь, — пятился Роджер.

— У нас нет выбора! — воскликнула К'Нелл.

— Ты права, — с трудом выговорил Роджер.

Они вместе бросились вперед, нырнув в спасительную щель.

Глава 9

Они мчались в вихре тишины и света, который клубился вокруг них, переливался, сверкал и пульсировал голубым, красным, золотым, зеленым, как падающие драгоценные камни из порванного ожерелья.

— Как красиво! — услышал Роджер знакомый голос. — Но где мы? Это ведь не канал. В пределах нашей модели экстраполированной Вселенной такое невозможно!

— И все же это есть! — сказал Роджер. — А мы по-прежнему живы и можем наслаждаться этим!

— Надо немедленно вычислить наши координаты, чтобы понять, куда мы несемся с такой скоростью. Вдруг мы на пути к их базовому центру?

— Все может быть, — согласился Роджер. — А скорость действительно колоссальна.

Здесь так же, как и в канале, отсутствовало ощущение пространства, и казалось, что они мчатся в какой-то совсем иной среде.

— Хочу еще раз поиграть нашими параметрами, — сообщила К'Нелл. — Как бы то ни было, а в здешней среде заниматься этим гораздо проще, здесь мы удивительно пластичны!

— Только смотри, не переверни наши параметры еще раз! — предупредил Роджер.

— Как раз это я и хочу сделать! — призналась К'Нелл. — Только боюсь, что простая перестановка вряд ли поможет нам стать самими собою…

Облака света жили своей жизнью, то пропадая, то громоздясь грозовыми тучами, мерцая бледно и жутко. Казалось, что путешественники плыли по бушующему небу, огибая разноцветные гряды кучевых облаков, не понимая, где верх, где низ, забыв о существовании земли. Они падали вниз утомленными чайками, носились между башнями и среди ущелий, пронзали насквозь упругие громады волн, ныряли в коридоры воздуха и света, легко и плавно скользили по глади сплошных облаков.

— Мне нехорошо, меня тошнит, — не выдержала в конце концов К'Нелл, бросилась вниз и, задержавшись, перевернулась на спину. — Сплошная относительность и никакой системы координат!

— Если бы хоть что-нибудь оказалось под ногами, хоть какой-нибудь упор, — мечтал Роджер. — Боюсь, что у меня тоже начинается эта болезнь… воздушно-морская…

Едва сказав это, он почувствовал что-то твердое под ногами. Роджер посмотрел вниз: под ним оказался кусочек бледно-голубого пола.

— К'Нелл, смотри! — Он замахал сверху руками.

— Откуда это взялось? — спросила она.

— Я просто подумал о нем — и он появился!

К'Нелл подлетела ближе, грациозно изогнулась и слегка коснулась пола.

— А ты действительно на нем стоишь, Т'Сон? — Она ткнула поверхность пальцем, потом оперлась кулачком. — Вполне твердый! Удивительно! Очевидно, мы попали в какое-то на редкость податливое пространство, принимающее конкретную форму наших мыслей и желаний!

Роджер опустился на четвереньки, подполз к самому краю и, заглянув вниз, посмотрел вокруг.

— Пол толщиной в дюйм, — констатировал Роджер. — Нижняя поверхность не обработана.

— Осторожней, Т'Сон, — предупредила К'Нелл. — Смотри, не сдвинь как-нибудь наши параметры и… Скажи, а ты можешь чуть увеличить его в размерах?

— Попробую… — Роджер закрыл глаза и представил, как пол увеличивается в размерах до шести метров с каждой стороны, плавно закругляясь по краям.

— Здорово получилось! — ликовала К'Нелл. — Просто здорово! Молодец!

Открыв глаза, Роджер с удовлетворением заметил, что пол стал таким, каким он его представлял. Они вместе подошли к самому краю.

— Знаешь, у меня немножко кружится голова, когда я смотрю вниз и вижу пустоту, — призналась К'Нелл и отступила на шаг. — Может быть, мы ее чем-нибудь заполним?

Роджер представил зеленую травку и раскидистые деревья… и прохладную тень под ними.

— Здорово! — воскликнула К'Нелл, проверив качество чудесного парка. — Может, стоит мне самой попробовать?

— Будь осторожна, — предупредил Роджер. — У тебя может не хватить сил справиться с этим.

— Отойди, — посоветовала К'Нелл.

Роджер увидел, как перед ним в мгновение ока воздвиглась высокая стена, как она секунду простояла сплошь оштукатуренной, а потом в ней прорезалось несколько кривое оконце с розово-красными занавесками, через которое на него устремился яркий солнечный свет. Роджер обернулся. Он находился в комнате — настоящей комнате со стенами, потолком и даже ковриком с узором из алых и желтых цветов.

— Ничего особенного, — сказала К'Нелл. — Так, теперь пару стульев…

Появилась пара массивных, плохо подходящих друг к другу кресел, дополненных подушками, обтянутыми черным блестящим сатином с голубыми буквами «САЙГОН» и «МАМА».

— Ужас! — не выдержал Роджер. — У тебя совсем нет вкуса!

Он представил два изящных стула в стиле чиппендейл, добавил сбоку столик, на котором оказался серебряный поднос с дымящимся чайником и пара чашек из тонкого фарфора.

— Тебе налить? — предложил Роджер.

— Спасибо, я лучше сотворю что-нибудь витаминизированное, — пожелала К'Нелл и со стуком произвела на свет бутылку с кричащей этикеткой. Затем она придумала штопор и налила полную чашку своей ядерной смеси. — Неплохая штука, — воскликнула она, прищелкнув языком. — Хочешь попробовать?

Роджер посмотрел на яростно пенящуюся шипучку и содрогнулся.

— Конечно нет! — отозвался он.

К'Нелл снова наполнила чашку, прошлась по комнате, попутно вешая по стенам безвкусные картинки в золоченых рамках и расставляя повсюду лампы с причудливыми абажурами — Роджер лишь морщился от всего этого безобразия.

— Неплохо, — подвела она итог. — Но чего-то все равно не хватает.

Она пронзила глазами стену — появилась дверь. Открыв ее, она придумала спальню, в которой не было ничего, кроме огромной кровати.

— Как насчет этого, Т'Сон? — спросила К'Нелл. — Может, хочешь отдохнуть?

— Не стоит снова возвращаться к этому, — заметил Роджер. — Ты, главное, помни, что единственной целью нашего домостроительства было обретение каких-то ориентиров.

— Нельзя же все время думать о работе, Т'Сон! Иногда так хочется развлечься!

— Я не позволю развлекаться с собой! — закричал Роджер. — В конце концов, я мужчина! Перестань кобылить и отдай все силы решению основной проблемы!

— Я так и делаю, Т'Сон.

К'Нелл налила третью чашку до краев, осушила одним залпом, со стуком опустила на стол и страстно потянулась к Роджеру. Роджер подпрыгнул и спрятался за креслом.

— Перестань сейчас же, или я приглашу самого огромного полицейского, какие бывают на свете! — закричал он.

— Правда? — К'Нелл попыталась схватить его, но промахнулась, с трудом удержавшись на ногах. — Кажется, начинает действовать, — пробормотала она. — Но это лишь способствует установлению праздничной атмосферы.

Она отставила чашку, еще раз атаковала Роджера, но зацепилась ногой за кресло и живописно растянулась на полу.

— Я предупредил тебя! — Роджер закрыл глаза и представил двухметрового штурмовика в подкованных железом ботинках, с медными наручниками и кожаным хлыстом с узлами на конце.

Раздался глухой звук и металлическое бряцание. Роджер открыл глаза: огромная фигура полицейского рухнула на пол. А К'Нелл была уже на ногах…

— Не думала, что ты осмелишься на такое! — обиженно воскликнула она, приближаясь к креслу, за которым стоял Роджер.

Несчастный закрыл глаза и нарисовал лестницу, по которой стал стремительно подниматься, перепрыгивая через две ступени. Оказавшись на открытой площадке, он увидел внизу К'Нелл, приближающуюся с кротким видом.

— Еще ступеней! — скомандовал он и побежал наверх.

Лестница представляла собой плавно изгибающуюся спиралевидную конструкцию с перилами из стекла и хрома. Жаль, что он не придумал лифт — на высоте дул очень холодный ветер.

— Крышу! — раздался снизу неистовый крик К'Нелл, и путь Роджера в небо перерезало солидное перекрытие, воздвигнутое на мощных опорах.

— Дверь! — вышел из положения Роджер.

Он толкнул получившийся люк рукой и, очутившись на голой крыше, закрыл за собой дверь.

— Давай замок, — задыхаясь, прохрипел он и, повернув несколько раз блестящий медный ключ, бросился на дверь сам.

— Сдавайся! — посоветовала К'Нелл, взбираясь на перила. — Аварийный выход!

— Веревочную лестницу! — попросил Роджер, вцепился руками в болтающиеся перекладины и пополз вверх.

Над ним уже нетерпеливо дрожал гигантский баллон воздушного шара, на упругом выпуклом боку которого метровыми буквами было выведено: «ОМАХА, НЕБРАСКА».

— Лук и стрелы! — не отставал нижний голос.

В следующий момент раздался звон тетивы, быстрый шелест стрелы, звук рвущегося материала и длительный, шипящий свист. Баллон спускался с удивительной скоростью. Роджер свалился на крышу, сверху упали лохмотья воздушного шара. Убедившись, что путь свободен, он поднялся, оглянулся по сторонам, ища безумную К'Нелл. Спутница в его, Роджера, теле лежала под перилами без сознания, а рядом дрыгал щупальцами темно-красный одноглазый монстр; казалось, сама его поза источала бесконечную угрозу.

— Пулемет! — заорал Роджер и секунду спустя ощутил под руками холодную железную плоть страшного оружия.

Он щелкнул затвором и обрушил огневой ливень на чудовище… Но вдруг в его глазах загорелся странный свет. Он почувствовал, что пулемет выпадает из рук, ощутил сильную дрожь в коленях. Внезапно мозг его изнутри осветился церковной свечой, на секунду из тьмы показались какие-то сияющие фрагменты, мерцающие все слабее и слабее, пока совершенно не потухли, растворившись во тьме.

Придя в себя, Роджер понял, что лежит на твердом холодном полу. Он протер глаза и приподнялся, инстинктивно пытаясь отыскать какую-нибудь опору, но тут же осознал, что лежит на небольшой платформе, которая болтается над отверстием бездонной пещеры голубого цвета на одной-единственной тонюсенькой ниточке, выходящей из сложного переплетения разнородных проводов. Воздух был наполнен низким глубинным гулом и, несмотря на это, отдавал самым обычным канцелярским клеем — библиотечный запах? Роджер свесился с края плота, но тут же отпрянул, так как взгляд не мог пронзить головокружительную бездну.

— А-а, я рад, что ты решил реактивировать свое второе тело, — послышался совсем рядом странно вязкий голос. — Это добрый знак. Возможно, он свидетельствует о скорой встрече двух интеллектов, я надеюсь…

При звуках столь странной речи Роджер от удивления подпрыгнул, но потерял равновесие и опустился на четвереньки. Невдалеке он увидел подвешенный, изящно изогнутый пульт, около которого крепился круглый табурет. На табурете восседала аморфная, безглавая, грязно-красная Брюква.

— Большой глоток воды, — пожелал Роджер.

— Большой глоток? А, это, наверное, дружественное приветствие на твоем образном языке… В таком случае — большой глоток тебе, сэр или мадам! Прекрасный глоток, не правда ли? Должен признаться, мне до сих пор жутковато видеть тебя целым и невредимым после того, как ты совершенно явственно погиб-погибла в том кювете третьего порядка. Да уж, правду говорят: век живи, век учись! Теперь, когда мы уяснили твою двусоставную природу, мне кажется, у нас не возникнет никаких недоразумений. Все пойдет как по маслу, как говорится. — Его оранжевые переливы, очевидно, означали крайнюю степень умиротворения и самодовольства.

— Кто ты… вы?

— Я являюсь формой жизни в высших пространственно-временных кругах, сэр, где меня знают как рокса по имени Уб. Я рад приветствовать тебя в нашем Верховном управлении. Думаю, ты простишь нас за несколько негуманные методы транспортировки… Но, учитывая тот факт, что все мои предыдущие опыты ведения переговоров с тобой не увенчались успехом, это был единственный способ доставить тебя сюда.

— Переговоры? — промямлил Роджер.

— Именно так. — Слова вылетали из метровой ширины ротового отверстия, расположенного под циклопическим глазом. — Теперь о деле. Если ты любезно согласишься открыть мне причины, побудившие тебя преследовать меня, то я…

— Преследовать тебя? — взорвался Роджер. — Это уж слишком!

— О, я понимаю, я все понимаю — в этом проявилась твоя коварная сущность антагониста. Мы ведь подключили к тебе всю экстраполярную компьютерную сеть, чтобы попытаться выявить систему ценностей, лежащую в основе твоих тактических ходов. Мы пришли к такому альтернативному решению: либо ты полный кретин, либо враждебно настроенный могучий интеллект непостижимо тонкой организации. Первое пришлось отбросить, так как сам факт, что ты до сих пор жив, говорит за себя.

Ярко-оранжевый оттенок Уба несколько увял, и ему на смену пришел более нейтральный цвет.

— Я-то жив, а что с К'Нелл? — встрепенулся Роджер.

— Прошу прощения, я не загрузил в память это имя, — признался Уб. — Все существа вашего порядка кажутся нам одинаковыми.

— Он симпатичный, — напомнил Роджер, — широкоплечий и курчавый.

— Мы знаем одного, подходящего под эти параметры, — с большим носом и близко посаженными глазами.

— Близко посаженные глаза? — переспросил Роджер, изо всех сил вглядываясь в единственный окуляр своего врага.

— Ну да, твое второе тело. С ним все нормально. Так как ты продемонстрировал феноменальную способность реактивировать второе тело после гибели первого, я вряд ли стану пытаться умертвить его каким-либо внешним способом. Наоборот, я хочу прийти к известному… э… взаимопониманию.

Перед глазами Роджера вдруг предстала жуткая картина: беспомощная К'Нелл в лапах страшилищ.

— Вдруг они решили ее пытать, — пробормотал он. — Вдруг они бьют ее руками и ногами, и она лежит вся в ушибах и синяках — желто-синяя! Подумать только, и на очереди — я, мое тело… и… — Тут он все понял, — Вы думаете, что я — это она! — закричал он. — А она — это я!

— Естественно. Может быть, мы не сразу это поняли, но я все же догадался об этом достаточно быстро. Хотя, с другой стороны, мне совершенно непонятно, для чего ты, существо столь высокой организации, затеял весь этот маскарад с двумя аборигенами трехмерного континуума. Но я не любопытен… нет, отнюдь не любопытен! Теперь относительно прав собственности на трансвременной канал. Поскольку всем этим хозяйством, естественно, распоряжаюсь я сам, то могу тебе совершенно точно гарантировать определенную долю — сам факт твоего появления здесь подтверждает и обеспечивает твое право собственности, отрицать законность которого я не собираюсь. И все же, сэр, при всем моем уважении к вам давайте попробуем договориться. Приближается день «Д», день начала операции, вот-вот должна начаться генеральная бомбардировка, и я думаю, сэр, что в этих условиях вы не откажетесь сотрудничать с нами, естественно, за приличное, очень приличное вознаграждение!

— Да пошел ты к чертовой бабушке! — заорал Роджер. — Неужели ты на самом деле думаешь, что я продам тебе информацию, которая поможет тебе поработить Землю! Ну и осел же ты после этого!

— Не надо горячиться. Не стоит, — успокаивал его Уб. — Допустим, я уступаю тебе все права собственности на этот прекрасный уютный континуум в нескольких системах координат отсюда. Допустим, вон там, — махнул щупальцами обиженный рокс.

— Одного я не могу понять, почему ты решил, что я соглашусь помогать тебе, Брюква ты чертова?

— Небольшая коррекция: мы не принимаем в пишу трехмерные васкулярные флюидные образования типа брюквы. Нам эти феномены незнакомы. Что касается моего предложения о сотрудничестве, то я готов еще более стимулировать твой интерес в этом деле…

— Никогда в жизни! — отрезал Роджер. — Мы зря теряем время!

— Твоя позиция весьма реакционна, сэр, — важно заметил рокс. — Я думал, ты захочешь разделить наши интересы!

— Только попробуй, сунь нос на нашу планету! — осмелел Роджер. — Ты, жалкая брюквина, сбежавшая из погреба. Мы будем преследовать тебя в пустыне! Мы будем драться с тобой в городе! Мы нарежем тебя такими ломтиками, что ты сгодишься для французской кухни!

— Послушай, представь себе, я сделаю тебя своим партнером, но, естественно, молчаливым.

— Ты не властен сделать меня молчаливым! — воскликнул Роджер. — Я создан по другой схеме, чем ты. К твоей мерзкой организации я не имею никакого отношения.

— Мерзкая, сэр? Я бы так не сказал. Мне кажется, я в силах придумать какое-нибудь грандиозное развлечение для себя и тех десятков миллионов замученных, задавленных существ!

— Так ты хочешь поразвлечься? — в ужасе спросил Роджер.

— Ну конечно, а что же еще? Я думаю, массы будут визжать от восторга. Сам я, разумеется, все это видел не один раз, но в сегодняшней ситуации, учитывая беспрецедентную тупость и низость масс, открываются уникальные возможности для хорошей комедии, особенно интересной для детей.

— Да ты монстр в человеческом облике! — ужаснулся Роджер. — Или нет, ты — человек в образе монстра! Ты знаешь, что такое совесть!

— При чем здесь совесть? Это бизнес, вот и все. Только бизнес, сэр!

— Такой дьявольский бизнес никогда не сможет опутать Землю, запомни это, даже если бы я согласился помогать тебе!

— А, теперь я начинаю понимать… — взвизгнул Уб. — Ты хочешь провернуть эту штуку сам! — Став совершенно черным, рокс потянулся щупальцем к гигантскому рычагу. — Ты сам заставляешь меня сделать это! Я думал, ты будешь более благоразумным, сэр. Но поскольку ты упрям как осел, я вынужден прекратить встречу.

— Что… что ты собираешься сделать? — спросил Роджер.

— Я отправлю тебя вниз по этой трубе, которая, надеюсь, выбросит тебя, как и всякий другой мусор, из пространственно-временного континуума, а сам немедленно приступлю к реализации своих планов!

Это было последнее предупреждение. Нитка, на которой висела платформа, оборвалась. Серость закружила Роджера, и бесконечная пустота снова поглотила его. Он падал бесконечно долго и вдруг… остановился. Где-то.

Глава 10

Роджер очутился в какой-то жутко-чернильной темноте, в среде совершенной неподвижности, абсолютного отсутствия. Он кричал, но ответа не было; он снова кричал, но не слышал даже эха. Ему показалось, что под ним пол. Он полз на ощупь, но ни на что не натыкался. Опять полз и не находил даже стены.

— Быть может, — рассуждал он, собирая последние крохи спокойствия, — у меня вновь получится реализовывать фантазмы… как раньше? — И, глубоко вдыхая, представил настольную лампу под стареньким абажуром. — Пусть будет свет, — шептал он.

И свет появился. Вокруг распространилось настоящее сияние. Роджер зажмурился, встал на ноги и, раскрыв глаза, посмотрел по сторонам. Под ногами было сплошное бесконечное поле полированного стекла — голого, однообразного.

— В любом случае, это лучше, чем нестись в беспространстве по воле ветра и волн, — подбадривал он себя. — Мой следующий ход — разведка местности. Если быть честным, это мой единственный ход, так что можно начинать немедленно… Хотя… — Он прокашлялся. — Велосипед!

Грохот и треск, шум и грохот! Гигантские обломки стометрового велосипеда раскиданы на полмили; сорокаметровое колесо отскочило и лениво крутится.

— Меньше! — уточнил он. — И, желательно, поближе к земле.

— Маленькое существо, это твои проделки? — Голос издалека расколол белое небо.

— Кто вы? — испуганно спросил Роджер.

— Это я, кто же еще?

Роджер закрыл ладонями уши.

— Вы всегда говорите так громко? Вы порвете девичьи хрупкие перепонки!

— Так лучше? — Приветливый голос прозвучал где-то совсем рядом.

— Гораздо лучше. И все же… кто вы?

— Зови меня просто УКР.

— А где вы, мистер Укр?

— В данный момент я занимаю нишу девятого измерения в локусе 3,432,768,954, приложение один, главного каталога, а что?

— Да так, знаете, это достаточно неудобно — разговаривать, не видя собеседника.

— Попробую растянуться до оси трехмерного псевдотела и войти в твое измерение.

И через мгновение смутно-амфорная масса плюхнулась около Роджера. В высоту она достигала почти четырех метров, пухлая голова имела широкий слюнявый рот, из которого в разные стороны торчали самые разные зубы, красные глаза явно косили, ноздри походили на сквозные раны от пуль крупного калибра, руки непропорционально далеко уходили в стороны и оканчивались широченными ладонями с заскорузлыми пальцами, украшенными никогда не стриженными ногтями.

— Вот это да, — поразился Роджер и поспешно попятился.

— Что-нибудь не так? — Громовой голос извергался из чудовищной пасти. — Я сверил каждую часть тела по внутреннему каталогу, который находится в твоем подсознании. Что-то кажется странным?

— Немножко не те габариты, — рискнул сказать Роджер. — Попробуйте еще раз.

— Ну а теперь как, ничего?

Фигура перелилась в другую форму с легкостью расплавленного воска, оказавшись на сей раз двухметровым брюхатым болваном с крошечной треугольной головкой и лицом, покрытым бородавками и награжденным заячьей губой.

— Получше, но все равно слабовато… не высший сорт. — Роджер оказался неумолимым.

Фигура сократилась в росте и по-библиотекарски сгорбилась, лицо покрылось сетью морщин (словно было сделано из резины), приобретая благостное выражение пожилого профессора, мощная бородища превратилась в белоснежную бороду патриарха, а красные глазки спрятались за толстыми стеклами очков.

— Вижу, вижу, что на сей раз угодил, вижу по вашим глазам, — проговорил едва дребезжащий приятный голос, выражающий тихую радость. — Или… все равно что-нибудь не так?

— Да, одежда бы не помешала, — посоветовал Роджер.

В то же мгновение голые плечи покрыла мексиканская шаль.

— А сейчас?

— Понимаете, это не совсем в вашем стиле, мистер Укр, — осторожно заметил Роджер.

Новый знакомый Роджера последовательно перемерял футбольные трусы образца 1890 года, ковбойскую курточку с ремнем и пистолетами, леопардовую шубу, пока наконец Роджер не остановил свой выбор на фраке, полосатых брюках и накрахмаленной сорочке со стоячим воротничком.

— Теперь много лучше, — одобрил Роджер, вытирая пот со лба. — Но не подумайте, что я поражен вашими способностями, потому что и сам могу проделать любой ваш фокус.

— Прошу вас, не надо. Увольте! — Профессор поднял руку. — Вы и представить себе не можете, что уже натворили своими фокусами. Разве можно так издеваться над континуумом? Я уже не говорю о том, что вы уничтожили весь мой запас суперпластичного первовещества, которое я хотел использовать в своем экологическом эксперименте на этом почти стерильном срезе.

— Стерильный срез? — Роджер непонимающе оглянулся. — Но я не вижу никакого среза или хотя бы чего-нибудь похожего на срез.

— Прошу прощения, — догадался Укр. — Я забыл, что вы привыкли к уютной трехмерной системе координат.

Мгновенно стеклянное поле напротив исчезло — вместо этого под ними зависла страшная бездна, а они сами стояли на одинокой гряде высоченных гор. Роджер изо всех сил зажмурился.

— Не могли бы вы соорудить какие-нибудь перильца? — попросил он, не разжимая зубов.

— А, так вы клаустрофил… предпочитаете огражденные пространства… Ну что, сейчас лучше? Взгляните же!

Роджер с опаской открыл глаза. Горное плато было обнесено надежными стенами, здесь и там громоздились каменные столы и скамейки, на которых он узнал бунзеновские горелки, реторты, переплетения изогнутых стеклянных труб и другое более сложное оборудование.

— Как в лаборатории, — оценил Роджер.

— Именно так. Что вновь подводит нас к проблеме контаминации или к проблеме загрязнения окружающей среды. Прежде чем я снова стерилизую срез, мне хотелось бы узнать, каким образом вы оказались в этой опечатанной модели экологически чистой среды?

— Это была не моя воля. В эту яму вместе с другими отходами меня выбросил рокс.

— О боже, дело серьезнее, чем я предполагал. — УКР нахмурился. — Значит, в систему попали инородные тела?

— Да уж, достаточно инородные, как вы сами видите, — ответил Роджер. — Видите ли, роксы планировали подчинить себе Землю и поставили во времени капкан, чтобы поймать языка. Так они надеялись получить нужную им информацию. Учтите, что это не просто агрессия, они идут в поход против времени, собираясь завоевать все века одновременно и…

— Земля… подождите… Земля. Хм… — Старец задумчиво пожевал губы. — Не помню. Сейчас! — Он протянул руку и снял с полки, оказавшейся около его локтя, массивный том.

С бешеной скоростью просматривал он словарные статьи, узловатый палец летал по страницам.

— Ага, вот. Расплавленное состояние, интенсивные метеоритные дожди, мощные электрические разряды, атмосфера — С0₂.

— Не совсем… это было несколько раньше, а сейчас…

— Конечно, конечно, я прошу прощения — гигантские ящеры убивают друг друга в бушующих потоках…

— И все же опять не совсем попали… в мое время…

— Прошу прощения. Вот: млекопитающие, цветущие растения, ледники и все такое, правильно?

— Да, почти, — согласился Роджер. — И все это хотели завоевать роксы, если, конечно, К'Нелл не сможет внедрить нуль-аппарат. — Он резко оборвал свою речь. — Но ведь сейчас я обладаю ее телом, значит, аппарат должен быть у меня. — Роджер пошарил по карманам, нашел какой-то цилиндр и поднес его к глазам. — Вот он!

Профессор принял его двумя пальцами.

— Осторожно! — крикнул Роджер. — Не открутите крышку!

Роджер побледнел, когда старик дотронулся до колпачка. Раздался звук вылетающей пробки, после чего появился дымок. Укр сунул обожженные пальцы в рот.

— Удивительно! Выделяется такое количество временной энергии, что она запросто пробивает континуум четвертого порядка, — восторгался он. — Пожалуй, стоит получше вчитаться в ваш рудиментарный мозг, чтобы узнать, какие еще сюрпризы вы мне приготовили. — Последовала небольшая пауза. — Да уж, прелюбопытно, — закивал головой старик, — хотя, как мне кажется, ваша миссия, мистер Тайсон, из-за многочисленных недоразумений…

— Послушайте. — В голосе Роджера звучала надежда. — Вы производите впечатление очень неглупого человека. Может быть, вы сможете вытащить меня из этой зоны?

— Ни слова более, мой мальчик, я уже все понял и, со своей стороны, сделаю все возможное…

— Правда, вы будете так добры? Прекрасно! Но я хотел бы заметить…

— Загрязнение оказалось более значительным, чем я предполагал, — невнятно бормотал старец. — Согласно данным вашего сознания, эти роксы сумели загрязнить огромные пласты культуры.

— Прошу вас, забудьте на минуту о вашем прозрачном бульоне, — взмолился Роджер. — Ведь речь идет о будущем человеческой расы…

— И потому необходимо многое отсюда выбросить. Мне очень жаль, но и вас тоже. А в принципе, работа не такая уж сложная: всего десять миллиардов четыреста четыре миллиона девятьсот сорок одна тысяча шестьсот два среза.

— Простите, вы назвали число десять миллиардов четыреста четыре миллиона девятьсот сорок одна тысяча шестьсот два, не так ли? — переспросил Роджер.

— Да, и что же?

— Случайное совпадение или стечение обстоятельств, но именно таково число экспонатов в музее.

— Это называется культурными срезами, — бессознательно поправил профессор. — А экспонаты — не то слово. И уж конечно, это нельзя назвать музеем. — Он миролюбиво хихикнул. — Но, как я уже сказал, все выяснится через минуту. Я просто возвращу все это в исходное предматериальное состояние. А вам посоветую не беспокоиться — постойте еще немного и… это будет совсем не больно.

— Подождите! Значит получается, что все это величие природы — не более чем прекрасные микробные культуры?

— Ну уж прекрасные. Скажите — случайные, несовершенные образцы. Намного ценнее файлы — блоки информации. Они-то никогда никуда не денутся! — Старик вздохнул. — А вообще-то, это достаточно унылое занятие: обслуживать лабораторный комплекс для расы строителей, которым наплевать на эту лабораторию…

— Вы имеете в виду расу роксов?

— Организация роксов, молодой человек, на несколько порядков ниже нашей — это просто незначительная инородная примесь, не более. Следуя их собственным высказываниям, прочитанным в их убогом сознании, можно предположить континуум не выше пятого порядка. Я не знаю, с какой целью они освоили систему блочных файлов — может быть, рассчитывают свить гнезда в непроницаемых коробах? — не могу сказать.

— Но если не они заперли время, то кто же?

— Я, конечно, — что за вопрос?

— Вы?

— Ну да! Не по собственному желанию, естественно, а по приказу.

— Кто приказал вам?

— Строители, кто же еще. Я же говорил…

— Да кто же они, наконец?

— В действительности они пока не существуют… или уже не существуют, не знаю, что вернее по вашей системе координат, но когда-то они жили — или будут жить…

— Это бесчеловечно! Десятки тысяч людей оказались похищенными и запертыми навеки в тюрьме, чтобы какой-нибудь абстрактный хозяин иногда изъявлял желание посмотреть на них на срезе, и нет гарантии, что ему захочется этого еще раз.

— Что касается коренных жителей, признаюсь, мы допустили промах — об их страданиях нам было неизвестно. Ведь подобие рассудка у них появилось совсем недавно — несколько гигалет назад. И все же, несмотря на мое сочувствие несчастным, я должен следовать инструкции.

— Зачем? Вы ведь способны понять…

— Я так спроектирован, никуда не денешься…

— Но ведь речь идет о судьбе тысяч, миллионов невинных жертв и… лишь несколько десятков виноваты… или, скажем, не столь невинных. — Роджер замялся. — Спроектированы, вы говорите?

— Так точно. Ведь я не более чем машина, мистер Тайсон.

— Это слишком неожиданно для меня, — поморщился Роджер. — Музей оказался не музеем, а набором микроскопических срезов.

— Микроскопическая жизнь — хобби строителей, — сообщил УКР.

— А роксы оказались вовсе не владыками Вселенной… скорее, муравьями на стене, тараканами, насекомыми щели.

— Пора начинать дезинфекцию, — прервал Роджера старик. — Было очень приятно обнаружить свет разума в вашей маленькой четырехмерной проекции, зафиксировать отдельные всплески эмоций, пережить ощущение времени, испытать сенсорные стимулы, пообщаться, в конце концов,при помощи словесных символов, то есть приобщиться к языку начальных форм разумной жизни, языку, который просуществовал в эмфазе лишь несколько мгновений.

— Вы не знаете значение слова «эмфаза»! — крикнул Роджер вдогонку расплывающейся фигуре. — Вы говорите о дезинфекции так, словно речь идет не о людях, а о каких-то насекомых!

— Если пренебречь дезинфекцией, загрязнение распространится на другие серии и возникнет угроза всей системе блочных файлов.

— Но почему нельзя просто открыть замок и выпустить всех?

— Боюсь, это невозможно. Чтобы обезвредить инфекцию роксов, придется прикрыть место, называемое Землей.

— Прикрыть целый мир? — Роджер чуть не задохнулся. — Вы собираетесь уничтожить планету во имя стерильности вашей блочной системы?

— Что же еще я могу сделать?

— Нужно заняться устранением причины! Достаточно поймать несколько этих зловредных роксов, ведь это они проделывают щели в мироздании, а не мы!

— Боюсь, это займет слишком много времени, уйма работы в картотеке. Проверять все на всех уровнях. — Профессор махнул рукой, очевидно явственно представив удручающее множество зеленых скоросшивателей. — Гораздо проще устранить сразу большую партию. Да и ущерб от этого небольшой…

— Ведь вам не нужно ловить всех роксов — только лидеров! — настаивал Роджер. — Например, главного — Уба, самого рьяного трубопрокладчика.

— Слишком много возни!

— Отправьте меня, и я помогу вам! Если операция удастся, я спасу целую серию срезов, не так ли?

— Это бессмысленно, молодой человек! Материал уже доказал свою научную бесперспективность.

— Но для нас-то это перспективно и осмысленно, поймите же вы! — не сдавался Роджер. — Если вам мир больше не нужен, не отбирайте его у нас!

— Я сомневаюсь в…

— Ну давайте попробуем, пожалуйста! Ведь если я погибну, вы ничего не потеряете!

— В этом что-то есть… Ладно, малыш, вперед! Покажи, на что ты способен, хотя… — Старик критически осмотрел Роджера. — Ты выглядишь достаточно хрупким для рукопашной схватки с целой группой существ, которые, при всей их убогости и недоразвитости, имеют преимущество свободного маневрирования больше чем в трех измерениях…

— Но ведь можно научить меня кое-каким трюкам, чтобы я был на уровне? — неуверенно сказал Роджер.

— Твои конкретные предложения?

— Ну… как все знают, супергерои имеют богатырскую силу, непробиваемую кожу, рентгеновское зрение, способность летать…

— Так-так. Боюсь только, что от всего этого мало пользы, несмотря на огромные затраты. Лучше я пойду и искупаю этот вредный континуум в кью-радиации.

— И все-таки не забудьте о богатырской силе, маленькой шапке-невидимке, сапогах-скороходах и пистолете-дезинтеграторе.

Старик с сожалением покачал головой:

— Все это требует утомительно долгой работы по растяжению естественных пространственных законов — это очень сложно и… глупо.

— Тогда дайте хотя бы пуленепробиваемый жилет и автомат сорок пятого калибра!

— Все эти приспособления не в силах тебе помочь, дорогой мой, — утомленно объяснял старый профессор. — Надо полагаться лишь на интеллектуальную мощь и хитрость и забыть о примитивной трехмерной силе!

— Есть еще одна просьба… Дело в том, что я голоден и не отказался бы от бутербродов с ветчиной.

— Ради бога, извини меня. Я тут заговорился с тобой и забыл об элементарном гостеприимстве — старею потихоньку, ржавею, а что делать… Последний гость был в… А впрочем, какая разница, что скажут тебе эти координаты…

Он поднялся и открыл перед Роджером дверь.

По тропинке, огибающей цветущую изгородь, они прошли к маленькой, уютной террасе, где стоял стол, покрытый белоснежной скатертью, на которой блестело золото и серебро, матово белел китайский фарфор. Они сели за столик вдвоем, и голодный Роджер поднял серебряную крышку, под которой дымились креветки.

— О! — воскликнул он. — Мои любимые! А… Я надеюсь, вы составите мне компанию и попробуете эти креветки, несмотря на то что вы… э… машина и прочее…

— Конечно, конечно. В трех первых измерениях я способен ходить, говорить, думать и так далее… только вот жить не умею…

Роджер поухаживал за старичком, не забыв и о себе. Они обедали, а между тем на заднем плане неведомый струнный оркестр тихо заиграл что-то легкое и мелодичное.

— Неплохо, — заметил Роджер, откидываясь на спинку стула и похлопывая себя по маленькому аккуратному животу, изначально принадлежащему К'Нелл. — Сидя здесь, трудно поверить, что несколько минут назад я, безоружный и голодный, собирался спасти мир.

Профессор снисходительно улыбнулся.

— По крайней мере, хоть какие-то ресурсы у тебя теперь будут. Помочь тебе с материальным вооружением я не смогу, но ментально обещаю присматривать за тобой и время от времени даже давать советы.

— Мне никогда не везло с приобретением материальных вещей, — вздохнул Роджер. — Вот и сейчас… просил броню — пообещали совет. Что делать, судьба! — Он поднялся. — Большое спасибо за обед, было очень вкусно. Я думаю, мне лучше всего отправиться прямо сейчас. Главное, дайте мне правильное направление.

— Конечно. — Профессор потер сухонькие ладошки. — Надо же, — прошептал он, — как это странно, быть человеком, быть человеком… Я чувствую, что меня на самом деле начинает интересовать твоя судьба, твои успехи, наши победы над этими роксами… за счет удивительной смелости и безупречной скоординированности. Я… я надеюсь на это.

— Наша победа, как вы понимаете, волнует и меня, — выговорил Роджер, чувствуя, что к девичьим глазам подступают слезы и маленькое сердце начинает сильно биться. — Мне кажется, само время будет на нашей стороне.

— Все хорошо, мой мальчик, — молвил УКР.

Роджер заметил быстрое движение стариковского пальца. Сад исчез, пропала терраса, и он вновь очутился на контрольной площадке рокса.

Глава 11

— Ты вернулся, — спокойно произнес Уб, однако был явно не в силах совладать с цветовыми импульсами, недвусмысленно указывающими на сильное изумление. Он опустил свое громоздкое тело на какую-то жердочку среди светящихся проводов, нитей и плоскостей света. — Я боюсь этого, так как начинаю подозревать, что ты имеешь связи с пространством шестого порядка. — Он стал бледно-зеленым от подозрительности. — Но мы знаем, как поступать в таких случаях. — Вытянутая гибкая паучья лапка нажала на одну из многочисленных кнопок пульта, но какого-то видимого результата не последовало. — Думаю, эта общая встреча в седьмом измерении пойдет тебе на пользу. — Уб сделался злорадно-розовым.

— Скажи ему, пусть включит посильнее. — Голос УКРа, нежный и теплый, зазвучал в голове Роджера. — Намекни, что это способствует подзарядке твоих конденсаторов.

— Вруби побольше, — небрежно произнес Роджер. — Не скупись, а то мои конденсаторы порядком подсели…

Уб тут же нажал другую кнопку, сделавшись от злобы красно-анилиновым.

— Вот тебе, — прошипел он. — Половина всей мощности моего супергенераторного комплекса пройдет прямо через твой мозг. Посмотрим, что ты на это скажешь!

— Отлично, — сказал Роджер, по-прежнему ничего не чувствуя. — Особенно для моих обертональных колебаний восьмого порядка, — сымпровизировал он.

Уб вспыхнул зловеще-синим и опустил лапу на другой тумблер.

— Мне кажется, ты блефуешь, но, к сожалению, я не могу это проверить. — Он замолчал. — Послушай, сэр, чего ты хочешь получить от жизни? Урб? Глурп? Снотвингер? Оплозис? Ведь должен же быть предел твоей неумолимости!

— Отлично, малыш… — шепнул УКР. — Подурачь его пока, а я попробую разобраться с его пультом.

— Думаю, не тебе эти границы открыть, Уб, — многозначительно промолвил Роджер, подаваясь вперед. — Однако мне интересно, какие у тебя будут еще предложения…

— Ага! Так, значит, ты согласен сесть со мной за стол переговоров! — Монстр отпрянул назад, став обычным красно-кирпичным. — Вот это я понимаю! Хочешь, подарю тебе этот удобный маленький хорникс? Со всеми запчастями, естественно, с новым регулятором высоты?

— Пока воздержусь, — важно изрек Роджер.

— Я включу пронкистон? — предложил Уб.

— Ну-ка, полетай немножко, — вновь посоветовал УКР. — Хочу взглянуть на все это с точки зрения перспективы девятого порядка.

— Я не умею, — прошептал Роджер.

— Что ты сказал? Не умеешь быть в цронге? — Уб снова сделался малиново-красным. — Послушай, сэр, мы тебя уважаем, но это не дает тебе права считать нас всех идиотами и плевать на нас!

— Походи по этому брусу или посиди на нем, — попросил УКР. — Я как раз хочу его проанализировать.

— На котором?

— На каждом из нас! Ты издеваешься над всеми нами, значит, надо мной!

— Да я не тебе… — Роджер вовремя спохватился. — То есть…

— Ты плевать на меня хотел, хочешь возвыситься надо мной! — Уб брызгал слюной, становясь негодующе яростно-серым.

— Вот этот брус, — шепнул УКР, — прямо перед тобой.

— Понял, — сказал Роджер. — Теперь вижу… — Он ступил на нужное перекрытие.

— Что? Что такое? Я совершил какой-нибудь промах? — Уб пыхтел, как паровоз. — Не может этого быть! Я считаюсь лучшим дипломатом в этом круге.

— Отлично, — сказал УКР, — я, кажется, разобрался… А теперь махни к пульту и нажми сто четвертую кнопку в шестьдесят девятом ряду. Это разрядит обстановку.

— Как же мне туда попасть? — пробормотал Роджер.

— О нет, не выйдет, — заблеял Уб. — Я лучший оператор этого круга. Я распылю весь этот комплекс прежде, чем ты попадешь в штаб.

— Попробуй затяжной прыжок, — предложил УКР.

— Я могу упасть, — выразил опасение Роджер.

— Ты не просто упадешь, — горячился Уб. — Тебя разорвет при прохождении пространства пятого и ниже порядка. — Он откинулся с довольным видом. — Я рад, что наконец раскрыл твои коварные планы, понял, куда ты метишь, но не хочу ссориться. Мы оба достаточно разумны и можем прекрасно договориться о взаимовыгодном разделе…

Он не договорил, увидев, что Роджер взмахнул руками и допрыгнул до пульта.

— Куда ты? Что ты делаешь?

Рокс бросился за Роджером, который уже сориентировался и ловко отсчитывал пятернями ряды кнопок. Монстр уже протянул свою лапу, но Роджер ускользнул от нее и нажал нужную кнопку. Вся сложная система проводов и брусьев неожиданно пришла в движение, поехала в сторону под аккомпанемент мигалок, гудков и пронзительных сирен.

— Не та кнопка, — объяснил УКР. — Ты нажал шестьдесят восьмой ряд.

— Зачем ты это сделал? — завопил Уб, трагически стуча всеми десятью конечностями по кнопкам своего подпульта. — Мне в голову не могло прийти, что ты вздумаешь трогать кнопку тревоги и сеять панику. О слепец! Теперь-то я прозрел! Поздно! Как я раньше не заметил под твоим двуличным маскарадом тончайшую игру интеллекта шестого порядка!

— Пусть он говорит и дальше, — посоветовал УКР. — Я кое-что придумал!

Балансируя на перекладине, Роджер искал опору и, машинально схватившись за какой-то рычаг, привел его в крайнее нижнее положение. При этом все панели раскрылись с шести своих сторон, замкнув двух соперников в подобие четырехметрового куба. Уб испустил хриплое проклятие и попытался возвратить рычаг в исходное положение.

Никаких изменений!

— Ты все-таки дернул его! — завопил рокс, делаясь все более ультрафиолетовым — довольно жуткий эффект в темном закрытом боксе. — Но ты, кажется, несколько перегнул палку! Пусть ты отрезал меня от пульта управления, но бокс, замкнутый в пяти измерениях, отделил тебя от твоей половины! А твоя другая половина — вот эта! — оказалась наконец-то в моих руках! — С этими словами он бросился на Роджера, который отпрыгнул назад по оси времени.

— Тайсон, — взволнованно шепнул УКР, в то время как Уб готовился к следующему прыжку. — Я сместил портал в соответствии с твоими теперешними координатами! Советую воспользоваться им, поскольку других идей у меня пока нет!

Роджер быстро пригнулся, и Уб просвистел выше. Перед ним ярко мерцала полоска портала. Ничего лучше не придумав, Роджер нырнул в нее.

— Держись! — скомандовал УКР, когда сияние уже обволокло его. — Ты чуть не сшиб меня. Понимаешь, пришлось прибегнуть к помощи простого физического пространства. Но что делать, приходится импровизировать. И все же у меня есть идея! Правда, достаточно рискованная, но это лучшее, что я могу предложить в столь сложных обстоятельствах. Повернись влево! Слишком! Теперь назад! Вот так! Вперед!

Роджер рванулся вперед…

…И оказался стоящим по колено в траве под бесконечно голубым небом. Справа от него замер Люк Харвуд, рука которого закрывала плечи Оделии Видерс, а Флай валялся у них под ногами. Четырехметровый медведь был совсем рядом — в каких-то трех-четырех метрах. Именно в этом состоянии он их и оставил.

— Быстрее! Сюда! — закричал Роджер, толкая своих бывших спутников к входу.

В тот момент, когда он собрался последовать за своими спутниками, из сияющего отверстия вывалилась отвратительная черно-красная масса Уба, попав прямо в объятия медведя. Гризли возложил на толстое одноглазое туловище свои косматые лапищи, а Роджер благополучно нырнул в портал.

Возле серого расплывчатого цилиндра, который никак не мог отдышаться, он задержался.

— Прекрасно сработано, УКР, — выпалил он.

— Не радуйся и не хвали меня раньше времени, — раздался знакомый голос. — Этот рокс оказался гораздо сложнее, чем ты думаешь!

— Мишка приглядит за ним, — сказал Роджер. — И все же жаль, что так получилось! Ведь этот Уб совсем не так уж плох… в своем роде.

— Не горюй! Медведь поймал лишь одного из них… из него. Это лишь маленькая трехмерная проекция того, кого еще очень много…

Роджер услышал знакомый шум и оглянулся. Уб, собственной персоной, нетронутый зверем, как ни в чем не бывало стоял перед ним, красно-сияющий в полумраке.

— Три градуса вправо и вперед! — скомандовал УКР.

Роджер повернул, прыгнул и…

…Попал по колено в грязную ледяную жижу.

Воздух переполнялся все утончающимся свистом готового разорваться снаряда. Огни на небе мрачно отражались в израненной, грязной водянистой земле, по которой стелился запутанный провод.

— Это была леди, — констатировал громкий гортанный голос. — Это была фрау.

Прогремел взрыв. Роджера с головы до ног окатило холодной водой, и он бросился к землянке.

— Надоело, Людвиг, — пытался протестовать тонкий голос. — Это не та история, которую можно рассказывать при одной и той же погоде каждый день в одно и то же время бомбардировки, черт тебя подери!

— Ребята! — крикнул стремительно ворвавшийся Роджер. — Я прошу вас — никаких вопросов! Хватайте винтовки и по моему приказу стреляйте в существо, которое будет преследовать меня.

— Вот это да! — ахнул дюжий немец, открыв рот. — Силы небесные, девчонка!

— Черт возьми, на самом деле дама!

— Я не женщина, честно… Просто я так выгляжу, — сбивчиво объяснял Роджер. — Но не обращайте на это внимания! Делайте, что вам говорят! И, пожалуйста, побыстрее.

— Для тебя, птичка, все, что угодно!

— Не волнуйся, малышка!

— Чтоб я сдох, чтобы ни случилось!

Картежное трио быстро повскакивало с мест, спешно вооружилось…

Щелкнули три затвора, солдаты прицелились…

— Пли! — завопил Роджер и пригнулся.

Три пули просвистели над головой. Уб, который в этот раз был начеку, успел выползти из отверстия, но тут же был сражен наповал.

— Спасибо! — крикнул Роджер. — Если удастся вырваться отсюда, не забудьте, что я говорил вам о Великой депрессии двадцать девятого года и о других вещах!

Он вошел в портал, и УКР тотчас же направил его вперед по оси времени.

— Подожди, — попросил Роджер. — Что случилось с Люком и Одилией? Где Флай?

— Успокойся, я поместил их в специальную нишу, — взволнованно звучал голос. — Беги же скорее! Он догоняет тебя!

— Не пойму, как его может быть больше, чем один в одном и том же месте?

— Все не так просто! Фактически во всей Вселенной существует лишь один рокс. Он уникален, как и другие феномены в четвертом и далее измерениях. Когда процесс, называемый у вас эволюцией, переходит некоторую точку, индивидуальные трехмерные характеристики отпадают и трансформируются в более сложные, приводя к появлению высокоорганизованной формы жизни. Такое существо в трехмерности способно рассыпаться целым каскадом своих проекций или двойников.

— Когда же все это кончится? — простонал Роджер, подчиняясь приказу.

На этот раз он высадился на склоне горы, испещренной крупными валунами.

— Быстро вверх! — приказал УКР.

— Наверное, ты это и имел в виду, говоря об изощренности и скоординированности! — ворчал Роджер, карабкаясь по крутому склону настолько быстро, насколько ему позволял ветер.

— Откуда же я мог знать, занимаясь расчетами вероятностного баланса, что ты столь сильно будешь полагаться на фактор случайности, — спокойно возразил УКР. — Теперь остановись. Монстр слева от тебя. Ты лишь подтолкни камень… Нет, еще рано… подожди… Идет! Теперь толкай!

Роджер подпер плечом камень и поднатужился. Тот дрогнул, нерешительно покачался, потом накренился и, порождая страшный грохот, рухнул.

— Попал! — радостно констатировал УКР. — Знаешь, Тайсон, мне кажется, он начинает отставать!

— Кто его знает, может, он стал более осторожным? — Роджер тяжело дышал.

— Да нет же, налицо явное энергетическое истощение. Я думаю, он сильно тратит себя всякий раз, когда ты пропадаешь: приходится прогонять тысячи файлов, потом заново рассчитывать всякого рода погрешности… Да и умирать каждый раз — пусть даже в трех измерениях — не слишком полезно для внутреннего спокойствия, психологическая, энергетическая травма! Могу себе представить, как он чувствует себя! С тех пор как я настроился на твой дикий ритм существования, я испытываю потрясения каждую минуту! Сумасшедшая жизнь! Как ты только выдерживаешь?

— Я — с трудом, — признался Роджер. — Можно отдохнуть?

— Пока нет. В нем еще остались кое-какие силы… А вот и он! Будь внимателен.

Прежде чем Роджер успел нырнуть в отверстие, появился Уб. Сейчас он был пыльного темно-коричневого цвета и заметно похудевший. Вываливаясь из двери, он прихрамывал. Роджер отступил и изо всех сил ударил бедолагу ребром ладони. Горестно охнув, Уб свалился замертво.

После того как Роджер накормил телом Уба голодного десятиметрового крокодила, он засунул его коричневые останки в булькающее жерло вулкана — головой вниз, а на десерт утопил его в реке, не отпуская едва живую голову изможденного монстра до тех пор, пока не иссякли всякие пузырьки.

— Ну вот и все, — горько вздохнул Роджер, в полном изнеможении опускаясь на берег. — Я победил! Но еще на одно убийство я бы не потянул, даже если бы речь шла о моей жизни!

В этот момент из портала вывалилось колеблемое всеми ветрами форменное привидение — изможденный Уб. При виде Роджера он исторг из груди слабый вопль, сделал неуверенный шаг и обрушился на землю, едва заметно суча лапками.

— Бесполезно, — прошептал он. — Вы истощили меня. Ты победил, Тайсон! Я понял — ты величайший гений всех времен и порядков. Твоя организация совершенна. — Он совсем побледнел и стал трупно-серебряно-белым. — Признаюсь, что когда-то, анализируя твои разрешающие способности при помощи контрольно-лучевой батареи-конденсатора, я соблазнился крайне низкими показателями и решил устроить эту злополучную конференцию, думая, что ты в моих руках. Но теперь я знаю всю ужасную правду! Каждый твой внешне идиотский шаг был остроумнейшим отвлекающим ходом, а все вместе внутренне оформляло грандиознейший замысел, загодя подготавливая убийственную разрядку!

— Итак, я слышу признание побежденного, — сказал Роджер. — Если ты согласен оставить свои коварные планы и удалиться восвояси…

— Думаешь, я отдам тебе штаб? Нет! — прервал он Роджера, его глаз блеснул неумолимой сталью. — Ты недооцениваешь мою моральную закваску, Тайсон! Прежде чем стать предателем, я должен оказаться жертвой!

— Зачем тебе это? — спросил Роджер. — Брось свои планы и уходи.

— И отдать тебе венок победителя? Никогда!

— Почему же нет? Не нарушай правил игры только потому, что я оказался сильнее тебя ментально.

— Я думал… — заговорил Уб, становясь грустно-фиолетовым. — Созерцая маленький островок вашей тщедушной жизни, я надеялся, что это будет моя великая привилегия, наша великая миссия, просветить гипергалактические массы… первый раз за время существования Вселенной, донести до них отражения настоящей жизни, поразить их примитивное, недоразвитое, но такое красочное сознание гордым парадом откровений великого интеллекта: Девятый иканион, величественная, непостижимая Церебра Юпи-два, великая массовая культура Вээр один девяносто девять… показать им фрагменты их собственной эволюции, истории. Я думал, что увижу расширившиеся зрачки этих маленьких невинных существ, именуемых детьми, когда покажу им, как примитивные организмы расщепляли атом каменными топорами, изобретали колесо и бетатрон, пытались на своих нелепых посудинах исследовать второе измерение — околоземный космос, а потом отправились…

— Ты хотел превратить Землю в какое-то шоу, — отозвался Роджер. — Я могу рассказать тебе…

— Да, да, именно так, — подхватил сравнение Уб. — И прежде чем позволить своему сопернику-совладельцу наставить Землю на его собственный срединный путь, я хотел бы разрубить все метафорические канаты, и обрушить на всех нас аллегорические небеса, и раздавить все и вся…

— Что ты имеешь в виду, говоря — соперник-совладелец? Я не понимаю, о чем…

— Хватит давить на меня своим превосходством! — ощерился Уб. — Возможно, слово «соперник» здесь довольно неудачно, ибо ты по праву доказал, что я не могу сравниться с тобой, и отобрал у меня право на грандиознейшее маленькое развлечение — спуститься на Землю под гром двенадцати межгалактических колоколов и любоваться…

— Послушай, ты все хочешь доказать, что твое истинное призвание — шоумен! И ты хотел бы лишь одного: водить любопытных по каналу и демонстрировать нашу эволюцию, я тебя правильно понял?

— Разумеется, чего же еще?

— А я думал, ты хотел нас поработить.

— Зачем? Владея девятью пульсирующими вселенными, мне нужно кого-то завоевывать? Разве ходят в зоопарк завоевывать обезьян в клетках?

— Но при чем тогда здесь штаб, день старта, бомбардировки и так далее?..

— Бомбардировка вместо барабанного боя должна была знаменовать наш грандиозный выход, штаб, понятно, должен руководить операцией, день старта — день нашего выхода… — В словах Уба слышалась гордость. Он даже смог сесть. — Теперь мой великий поход никогда не состоится. — В его голосе чувствовалась грусть. — Но и тебе не видать своего!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, Тайсон, что опытный бизнесмен никогда не остается совсем безоружным ввиду постоянной угрозы со стороны контрабандистов… таких, как ты. Ты увел дело из моих рук, но я все же могу уничтожить сами плоды. Этот межвременной канал, по которому я планировал путешествовать в земную историю, поставлен на автоматический контроль. Если через двадцать восемь земных секунд не последует моей команды «Отставить», временные шлюзы откроются. Представители самых разных эр будут сталкиваться лбами! Диплодоки обнаружатся в Центральном парке, Конфуций станет проповедовать в тундре, римские легионеры сойдутся с силами безопасности ООН, фараон и Насер встретятся на улицах Каира, орды раскрашенных индейцев ворвутся в Белый дом, варвары начнут разрушать современный Рим, раннехристианские мученики сольются с хиппи и прочими шестидесятниками, накачанными ЛСД.

— Я понял тебя, — прервал его пафосную речь Роджер. — УКР, останови же его.

— Хм, странно! Согласно установленным заранее правилам игры, мое открытое вмешательство исключается, Тайсон. Я удивлен, что тебе вообще пришло в голову такое. Ты должен действовать сам!

— Двадцать секунд, — считал Уб. — Жалкий конец для когда-то великой расы роксов. Я, отрезанный от своего пульта управления, разодранный, как старая рубашка, на ненужные трехмерные проекции, буду вечно носиться и бесцельно кружиться в запутанном лабиринте. Существо, которое явилось итогом трех миллиардов лет эволюции, вынуждено возвращаться к самым истокам примитивной индивидуализации. Но и тебе, Тайсон, не поздоровится. Тебя ждет расчленение, ибо тебе уже никогда не найти второй половины, которая законсервируется навек в стазе пятого порядка, ожидая воссоединения, а оно никогда не наступит…

— К'Нелл! — простонал Роджер. — Бедная моя девочка! Скажи, Уб, может быть, еще не поздно прийти к какому-нибудь соглашению? Ты позволишь открыть шлюзы, а я… я… подарю тебе кусок земной истории для твоего шоу.

— Нет, поздно, — изрек Уб. — Твое собственное упрямство сделало соглашение невозможным. Эта охота совсем истощила меня. Даже если мы поделим сферы влияния поровну и я подам сигнал, боюсь, что он не будет услышан.

— Грабитель! — воскликнул Роджер. — Ты получишь свой первый миллиард лет и ни минуты больше!

— Естественно, кайнозойская эра останется за мной. — Его глаз заблестел, верхние щупальца задрожали. — А тебе я отдам кембрийский период ну и… так и быть, уступлю бурные двадцатые!

— Глупости, — возразил Роджер. — Но чтобы поразить тебя своей щедростью, я дарю тебе три миллиарда и плюс маленький кусочек девона.

— Все шутишь, — не сдавался рокс. — Всем известно, что время, занятое человеком, самое интересное, самое любопытное. Допустим, я возьму христианскую эру минус позднее средневековье, если ты так настаиваешь, а в качестве проявления доброй воли подарю тебе силурийский период.

— Ничего подобного. Оставляю за собой все, что было после появления млекопитающих, или мы прекращаем торги.

— И не думай, что тебе достанется весь плейстоцен. Попробую-ка я быть благоразумным. Хочу взять все, начиная с девятнадцатого века, оставляя тебе все остальное, включая палеолит.

— Вот что я решил. Забирай себе все включительно до второго тысячелетия до новой эры. Ну, как тебе моя щедрость, а?

— Ты скуп, — заметил Уб. — Неужели ты не можешь мне подарить хотя бы «веселые девяностые» и парочку забавных десятилетий из Возрождения?

— Возьми третий век новой эры и радуйся, что ты почти застанешь Саскатун, Саскачеван — какие названия! Это мое последнее слово!

— Уступи тысяча девятьсот тридцать шестой — и мы договорились!

— Согласен. — Роджер крепко пожал металлическую лапку. — А теперь — сигнал!

— Нет никакого сигнала, я блефовал.

— Я тоже, — признался Роджер. — Я не существо шестого измерения и так устал, что тебе достаточно было тронуть меня пальцем, и я бы тут же упал.

— Если честно, — признался Уб, — я собирался сдаваться за три моих убийства до последнего.

— А я даже не предполагал, что у меня есть шанс… Я даже кнопку тревоги нажал случайно.

— Правда? Удивительно… А знаешь, за эту же самую информацию я подарил бы тебе и тогда — помнишь нашу первую встречу у меня? — не меньше…

— Неужели? Представляешь, тогда я был так напуган, что, пожалуй, умер бы от страха, если бы ты не выбросил меня в мусорную кучу.

— А я? Чуть с ума не сошел, когда ты первый раз пересек мне дорогу… помнишь, я был на двухколесном мотоцикле? Ты думал, это что-нибудь…

— Слушай, — Роджеру вдруг расхотелось ехидничать, — ты напомнил мне… Как насчет К'Нелл?

— Она убежала, — осторожно сообщил Уб.

— Тогда, Уб, пока. И смотри, не пытайся нарушить наше обоюдное соглашение. Может, я лишь существо третьего порядка, но у меня есть друзья.

— Правда? — Рокс сделался хитро-желтым. — Я почему-то подозреваю, что ты снова блефуешь.

— Тогда смотри… — Роджер повернулся. — Алло, Укр, давай прямо в Первую культуру.

— Отлично, и… прими мои поздравления, но это будет наш последний контакт. Мне было интересно…

Река и тина вдруг исчезли. Роджер стоял на светлой открытой арке моста между двумя стройными башнями на высоте трехсот метров.

Он опустился на четвереньки и закрыл глаза.

— С'Лант, — завопил он, — сними меня отсюда! У меня есть что рассказать тебе!

Глава 12

На небольшой уютной террасе, окруженные тихим воздушным океаном, сидели Роджер, С'Лант, Р'Хит и К'Нелл, последняя все еще в облике Роджера.

— Вот, кажется, и все, что я могу рассказать, — закончил он. — Рокс будет водить своих туристов глазеть на отдаленное прошлое… Он обещал мне не вмешиваться в человеческие дела, особенно со своими порталами.

— Это не так уж мало, — заметил без энтузиазма Р'Хит. — А как же мы? Мы-то по-прежнему в ловушке!

— По крайней мере, мы знаем, что до нашей культуры все нормально, — заметила К'Нелл. — Могло быть гораздо хуже!

— А я все никак не могу привыкнуть, что вы поменялись телами, — не выдержал Р'Хит. — Это крайне неудобно! Боюсь, что наши планы насчет совместного проживания придется оставить.

— Тебе надо обращаться не ко мне, — ответила К'Нелл. — Т'Сон — более я, чем я сама.

— Как грустно представлять, что ты живешь на лабораторном срезе, — сказал Р'Хит. — Жить и знать, что ты не более чем пыль на чистой микрокультуре.

— Слушай, Т'Сон, ты не мог бы еще раз поговорить с этим Укром? — спросил С'Лант. — На гуманитарные темы.

— УКР — машина, созданная строителями, он не запрограммирован на эмоции.

— Тайсон, — голос УКРа ветерком проник в мозг Роджера, — новое сообщение. Ты должен меня простить, но я никогда раньше не думал…

— Это ведь… — Роджер выпрямился. — Это Укр, — шепнул он остальным. — Укр снова вышел на контакт.

— Из чистого любопытства — кстати, этому научился от тебя — решил просмотреть историю твоей расы и проследить всю… три миллиарда лет эволюции вплоть до вашего времени… и вы… вы никогда не догадаетесь, что я понял…

— Мы обречены? — заторопился Роджер.

— Ни в коем случае! Вы и есть строители.

— Строители?.. Те, кто создал тебя?

— Ну да! Разве это не чудо? И, как всякая расчлененная величина, вы когда-нибудь обретете единство, которое суммирует, ассимилирует все линейное время и всякий индивидуальный интеллект с самого начала вашего развития. Ты, Роджер Тайсон, например, активно составляешь или будешь составлять крупную часть Абсолютного Эго, то есть строителя.

— Да уж, — только и сказал Роджер.

— Поэтому я — в твоем распоряжении, — закончил УКР. — Это такое облегчение — знать, что реально существует тот, кому можно активно служить!

— Ты хочешь сказать, — осторожно произнес Роджер, который еще далеко не полностью осознал всю важность сообщения, — что будешь делать то, что я захочу?

— Да, в пределах девятимерного охвата моей пространственно-временной матрицы…

— Значит, ты можешь всех освободить из этого капкана?

— Есть кое-какие проблемы: индивиды Люк Харвуд и Оделия Видерс наложили на себя брачные узы, освященные Флаем-грехоборцем. В какую эру прикажете поместить их?

— Лучше всего — в тысяча девятьсот тридцать первый, не думаю, что Оделии понравится в тысяча девятьсот девятом, — рассудил Роджер.

— А грехоборца?

— Его религиозности, как мне кажется, заметно убыло в результате пережитого. Пожалуй, стоит сказать ему правду о судьбе человеческой расы и поместить его в Лос-Анджелес, скажем, тысяча девятьсот двадцать пятого года. Я думаю, бедняге это пойдет на пользу.

— Сделано! Что-нибудь еще?

— Несчастные Чарли и Людвиг вернулись в окопы Первой мировой… Нельзя ли присмотреть за ними?

— Они уже давно стали папашами, у них будет много детишек — или — было? Эти грамматические времена постоянно сбивают меня с толку.

— Так, понятно… А как супруги Аркрайт?

— Я подключил их обратно к временному потоку. Они проживут почти до ста лет и умрут в окружении многочисленных детей и внуков (общее число сто шестьдесят). Я также по собственной инициативе возвратил блуждающую фауну на свои места, в их собственные среды обитания.

— А людей Первой культуры?

— Как видишь…

Роджер посмотрел по сторонам.

На террасе он сидел один, а сам воздух, казалось, был наполнен тишиной абсолютного одиночества.

— Вот ведь, не успел даже попрощаться с К'Нелл, — посетовал Роджер. — Совсем вылетело из головы… Надеюсь все-таки, что смогу когда-нибудь возвратиться в собственную шкуру. Я, говоря по правде, еще ни разу не рискнул полностью раздеться… и даже душа не принимал с тех пор, но больше уже не могу так…

— Нет ничего проще, — отозвался Укр.

Неожиданно день сделался ночью, контур, принимаемый за стул, превратился в водительское сиденье с неисправной пружиной; Роджер с трудом различал что-либо сквозь плотную завесу дождя, мотор трижды чихнул, выстрелил и заглох.

— Только не это, — простонал Роджер, съезжая на обочину и кляня себя за недальновидность. — Кто же выезжает в такую погоду?! — Он поднял воротник и вылез под проливной дождь. Абсолютно пустынная дорога смутно уходила в темноту, северный ветер бросал холодные капли в его лицо с пулеметной силой и яростью.

«Ну что ж, — подумал Роджер, неуверенно ощупывая руки и ноги. — Зато у меня теперь свое собственное тело, правда, чуть более громоздкое и неловкое, чем хотелось бы, но ведь я, в принципе, был готов к этому. Думаю, К'Нелл тоже останется довольна».

Он заволновался, явственно представив вдруг ее изящные, женственные формы, ловко охваченные тончайшими шелками, ее бесконечно милое лицо, волнистые угольно-черные волосы…

— К'Нелл, — позвал он. — Значит, я все это время любил тебя, не зная об этом… или это говорит во мне голос возвращенных мужских гормонов…

Вдали смутно забрезжил свет фары, с трудом проникая сквозь дождливую хмарь; треск мотоциклетного мотора прорвал барабанную дробь дождя.

— К'Нелл! — воскликнул Роджер. — Это, должно быть, она! Очевидно, УКР решил возвратить меня в прошлое, когда ничего еще не случилось… Значит, через каких-нибудь десять секунд произойдет роковая авария и… — Он бросился вперед, размахивая руками. — Стой, стой! — кричал он приближающемуся свету и вдруг остановился.

«Идиот! — подумал он. — Именно мои сумасшедшие прыжки и крики напугали ее и заставили резко отклониться… Но ведь если я не остановлю ее, она проедет и я никогда больше ее не увижу, а я не могу…»

Он спрятался в какой-то канаве за стеной кустарника. Ливень не утихал.

Мотоцикл трещал совсем рядом. Он успел заметить тонкую девичью фигурку, пригнувшуюся к самому рулю… Машина проскочила мимо, шум мотора становился все тише и тише, а шум дождя — все громче.

— Я любил ее, — простонал Роджер, — и отказался от нее, чтобы сохранить ей жизнь, а она, ничего не ведая, вернется в свою Первую культуру и заключит с этим Р'Хитом соглашение о случке или о сожительстве…

Снова послышался треск мотора, появился и сам мотоцикл — он двигался так медленно! Как странно, он остановился у машины Роджера, на обочине…

— Т'Сон? — позвал любимый голос.

Он выпрыгнул из укрытия, вскарабкался наверх и как сумасшедший бросился в свет фары.

— К'Нелл! — завопил он. — Ты вернулась!

— Конечно, дурачок, — отвечала девушка. — Не думал же ты, что я смогу снова явиться в команду С'Ланта и как ни в чем не бывало подписать брачный договор с этим Р'Хитом? — воскликнула она.

Ее глаза сияли, а губы, казалось, были специально чуть раскрыты, чтобы показать ослепительно белые зубы.

Роджер тут же, не говоря ни слова, притянул ее к своей груди и стал горячо и крепко целовать, а дождь по-прежнему бешено обстреливал их.

— Прости, — сказал он, — но я не знаю, что случилось со мной…

— Я знаю, — нежно молвила К'Нелл, целуя его бережно и осторожно.

— Если поторопиться, через пять минут мы можем быть в городе, — потупился Роджер. — Найдем священника и снимем комнату в мотеле…

— Поехали! — отозвалась К'Нелл, ударив ладошкой по звонкой коже мотоцикла.

— Я вдруг подумал, — пролепетал Роджер, — что у меня нет никакой работы, а если и бывает, то ненадолго. Смогу ли я дать своей жене то многое, чего она заслуживает по праву?

— Это вопрос ко мне? — Ему в голову, как ветерок, влетел преданный голос.

— Укр! Ты все еще помнишь меня? Ты со мной?

— Да, и всецело в твоем распоряжении, мой дорогой.

— А если мне потребуется уединение, чтобы меня не беспокоили?

— Это твое право. Стоит лишь сказать об этом.

— Послушай, а если я буду просить тебя время от времени раздобыть немножко денег, как это…

— В любой день и час! Я смогу их добыть в прошлом, настоящем или будущем.

— Что ты там шепчешь, любимый? — ласково спросила К'Нелл, запуская мотор и разгоняя мотоцикл.

— Да так, пустяки, — шепнул Роджер, нежно покусывая самое дорогое ушко в мире. — Все будет хорошо, правда!

Все было хорошо.

Кейт Лаумер. Дом в ноябре

Keith Laumer. The House in November　

Первая публикация романа в журнале If октябрь, ноябрь, декабрь 1969 года　

© Михаил Кутузов, перевод, 2018　

© Диана Кузнецова, иллюстрации, 2018

Глава 1

1

Первое, о чём Джефф Мэллори подумал этим утром – что он снова в полевом госпитале к югу от Инчхона, с дыркой от китайской пули калибра.30 в плече, и второй, ещё побольше, между рёбер, там, где пуля вышла наружу. Там был дядюшка Эл, звал его идти, они собирались в Старый Дом, и он хотел туда, хоть и был весь в швах, перевязках и прикован к постели...

Мэллори для проверки пошевелил плечами и почувствовал как мышцы отдались болью. Видимо он дёрнулся во сне и попытался вплести боль в сон, подарив себе роскошь ещё нескольких мгновений уютного забвения. Сон – странная штука, как будто половина мозга принимается обманывать другую. И навязчивое желание повидать Старый дом не исчезло, держится, словно память о давней прогулке.

Он вылез из постели, потянулся, отметив прочие недомогания и подёргивания. Должно быть это уже старость, подумал он, впрочем, не сильно на этом зацикливаясь.

За занавешенным окном, туман, словно вата, окутывал лужайку, призраками самих себя виднелись тополя в дальнем конце сада; туман затушёвывал детали, размывал контуры, придавая налёт неизвестности хорошо знакомым вещам. Дом Бартлетта, возвышающийся в призрачной дымке позади деревьев был, казалось, воздвигнут на утёсе у самого края Земли. Улица, исчезавшая через полквартала, вела, может быть, к тихому пляжу, окаймляющему море без приливов. Хорошо было бы пройтись вдоль этого воображаемого побережья, побродить по тёплому мелководью, заросшему тростником, оказаться в мире попроще и поприятнее.

Мэллори улыбнулся своим фантазиям. О белоснежных пляжах он будет мечтать, когда фирма «Мэллори и Нолан. Инженеры-консультанты» переживёт свой первый год.

Когда он отворачивался от окна, его глаз зацепился за нечто, лежащее возле живой изгороди, окаймляющей подъездную дорожку к дому Бартлетта. В неверном свете трудно было точно определить этот предмет, но похож он был на старое пальто, небрежно брошенное на траву. Этакий резкий штрих, разрушающий упорядоченную композицию. Наверное, какой-нибудь работник позабыл. Мэллори перестал об этом думать и пошёл в ванную.

Его бритва лежала на краю раковины, забитая серым мылом. «Благословение женщинам», подумал он, промывая её под краном. Он порылся в аптечке в поисках нового лезвия, но ни одного не обнаружил. Баллон с пенкой для бритья был пуст, его носик был покрыт засохшей зелёной пенкой. Тюбик зубной пасты выжат досуха. Зубной щётки нигде не видать. После короткого розыска, он нашёл её на полу за унитазом.

Он воспользовался электробритвой, которую Джилл подарила ему на Рождество. Пользоваться ей он не любил. Брила она недостаточно чисто и оставляла после себя чувство сухости и неосвежённости.

Разглядывая себя в зеркале, она подумал, что выглядит малость измождённым и осунувшимся. Под глазами – тёмные круги, волосы требуют стрижки. Растут уже целый месяц, решил он, по-всякому наклоняя голову, чтобы разглядеть себя со всех сторон. По всей видимости он слишком много работает, теряет вес, забывает приводить себя в порядок по расписанию. Ему придётся пораскинуть мозгами, как облегчить себе жизнь.

В шкафу на полу он заметил пару изодранных ботинок. Это была его лучшая пара марки «Бостониэн». Подошвы были истёрты, кожа верха износилась, шнурки были порваны и завязаны узлами. Нахмурившись, Мэллори оглядел висящую одежду в поисках серого костюма и нашёл его болтающимся на крючке в самом конце гардероба. Он был потрёпан и пылен; манжеты – чёрные, на локтях – потёртости. Ему подумалось, что такой наряд подошёл бы бродяге, выпрашивающему милостыню у чёрного хода. Лори должно быть позаимствовала его для какого-нибудь «Тряпошного дня» или для «охоты на мусор» [Тряпошный день (Rag Day) – день, когда студенты совершают различные глупые поступки ради благотворительности. Охота на мусор (scavenger hunt) – игра, участники которой должны найти и собрать за ограниченное количество времени определённые предметы]. Для молодёжи вся стариковская одежда, (а старик – любой старше тридцати пяти) – одно и то же. Ему придётся поговорить с молодой леди.

Он бросил пиджак на пол, к раздолбанным ботинкам, выбрал коричневый костюм. Его любимый галстук пропал. Он взял другой и стёр хмурое выражение с лица. Насвистывая, он отправился завтракать.

Джиллиан стояла у плиты, что-то помешивая в кастрюле. Марли и Рэнди, десяти и восьми лет соответственно, сидели за столом, наворачивая овсянку.

– Похоже, я всё пропустил, – жизнерадостно сказал Мэллори. Джилл неопределённо улыбнулась и продолжила мешать. Дети даже не подняли головы. Он налил себе кофе и вытянул стул. На сиденье и на столе валялись хлебные крошки. Сахар был разбросан вокруг сахарницы. В грязной стеклянной вазе торчал пук засохших стеблей, некогда бывший букетом полевых цветов. Он пригубил кофе. Кофе был едва тёплый, с затхлым привкусом.

Подошла Джилл и водрузила перед ним тарелку с овсяной кашей. Она все ещё – самая красивая девчонка в городе, подумал Мэллори; хотя сегодня утром она выглядела бледной, кожа её потускнела.

– Ты опоздал, Джефф, – сообщилаона. – Я уже собиралась идти звать тебя.

– Я увлеченно глазел в окно, – ответил он. – Миленький туман.

Джилл села напротив.

– Туман? – равнодушно спросила она.

Мэллори мельком взглянул за окно. Воздух был кристально чист.

– Забавно. Видимо это был просто отдельный КЛОК.

Он приступил к каше. Она была еле тёплой. Несолёной. Соли не было и на столе. Не было ни масла, ни сливок. Он начал говорить об этом, взглянул на Джилл, заметил тёмные круги у неё под глазами, отсутствующее выражение лица.

– Джилл, ты себя хорошо чувствуешь?

– Очень хорошо, спасибо, – быстро ответила она, коротко улыбнувшись.

Мэллори встал и подошёл к полке, на которой стояла крупа. Там было полдюжины коробок, верх оторван, все, кроме одной, пусты. Он взял с полки миску, заметил на ней пыль и сполоснул её в раковине.

– Что насчёт тостов? – поинтересовался он.

– Тостов? – Джилл выглядела озадаченной.

– Ты кое-что слыхала об этом: хлеб из тостера.

Он постарался, чтобы тон вышел шутливым, но слова мёртвым грузом повисли между ними. Он заметил, что в комнате холодно. В воздухе висел лёгкий запах разложения. А впрочем не такой уж и лёгкий, поправил он себя, обратив внимание на переполненное мусорное ведро у двери. Вокруг него валялись объедки и обрывки грязной бумаги.

Десятилетняя Марли скребла ложкой по пустой миске. Она облизала ложку с обеих сторон, бросила её на стол и встала. Юбка и свитер между собой не сочетались.

– Детишки, вы молока попили? – спросил Джефф. Марли не ответила. Рэнди отъехал на стуле от стола и выскочил из комнаты вслед за сестрой.

– Отчего дети выбегают вон не говоря ни слова? – спросил Мэллори, – Что-то случилось?

– Им надо идти в школу, – отвечала Джилл. Вид у неё был беспокойный. Мэллори потянулся, чтобы взять её руки в свои. Его поразило, насколько они холодные и тонкие. Ногти, обыкновенно тщательно ухоженные, были обломаны и грязны.

– Джилл, что стряслось?

Он попробовал поймать её взгляд. Она смотрела вниз, в свою тарелку. Вытащив одну руку, она ухватила себе немного каши.

– Джилл... Думается мне, что ты слишком много работаешь, – сказал Мэллори. – Слишком много занимаешься домом. Что скажешь насчёт того, чтобы съездить куда-нибудь на несколько дней? Мы можем поехать в Старый Дом на этих выходных, пожить там, кое-что сделать на месте. Детям наверняка понравится и...

– Какой старый дом?

– Наш Старый Дом. Какой ещё?

– А у нас есть старый дом? – Джилл бесхитростно смотрела на него.

Мэллори покачал головой.

– Не обращай внимания, это так, мелькнула мысль.

– Тебе лучше поесть, – сказала Джилл. – А не то опоздаешь.

– Одна из привилегий босса, – улыбаясь ответствовал Джефф, – состоит в том, что можно опаздывать, когда заблагорассудится.

Джиллиан покачала головой.

– Не стоит шутить о Работе, Джефф.

– Почему нет? – улыбнулся он.

Джиллиан выглядела озадаченной.

– Джефф, ты какой-то сегодня странный...

– Мне кажется, это ты в необычно игривом настроении.

– Каким это образом?

– Ведёшь себя так, словно никогда не слышала о Старом Доме, поддразниваешь насчёт того, что я на пару минут опоздаю в собственный офис...

– Джефф, о чём это ты?

– Я о своём бизнесе. Где я на жизнь нам зарабатываю.

– Джефф, ты уверен, что с тобой всё в порядке?

– А что со мной может быть не так?

Взгляд Джилл метнулся к часам над холодильником.

Она попыталась встать с места. «Нам действительно пора»

Мэллори схватил её за руку.

– Куда ты?

Она потянулась, пытаясь высвободиться.

– Отпусти, – выдохнула она. – Им не по нраву, если кто-то опаздывает.

– Джилл, куда ты, я тебя спрашиваю!

– В Звёздную башню, само собой.

– Какую ещё Звёздную Башню?

– Ты знаешь, в какую, – прошептала она, – в которой мы работаем.

– Мы? С каких это пор ты устроилась на службу?

Он попытался улыбнуться.

– Я наш кормилец, если ты помнишь.

Она трясла головой, глаза её были распахнуты, в них плескался страх. Мэллори встал и притянул жену к себе.

– Погоди-ка, девочка моя. Давай с самого начала...

Он замолчал, услышав как хлопнула входная дверь. За окном он увидел как Марли и Рэнди сбегают с крыльца.

– Где их пальто? – спросил он. – На улице холодно. А учебники... – он повернулся к Джилл. – А где Лори?

– Что за Лори?

– Ты знаешь, что за Лори. Наша дочь.

Он попытался скрыть подступающее раздражение за улыбкой.

– Нашу дочь зовут Марли, – осторожно сообщила Джиллиан.

– Само собой. А другую дочь зовут Лори. Она уже поела?

По лицу Джилл пробежала мимолётная полуулыбка.

– Прости, я не понимаю, о чём ты. Мне надо идти. Я не могу опоздать в мастерскую.

– Хорошо, я подыграю, – сказал Мэллори. – Что ещё новенького мне следует узнать?

Джиллиан выглядела расстроенной.

– Джефф, ты же знаешь, норма выросла.

– А, норма, значит, выросла. – Джефф со всей серьёзностью кивнул.

– Так что многие не приходили к своим верстакам.

– Своим верстакам? Что ещё за верстаки?

– В мастерских.

– Каких мастерских?

– Само собой, в тех, в которых мы работаем, Джефф! Пожалуйста, перестань...

– Забавно, я думал, что у меня офис в Миллер Билдинг, – резко сказал Мэллори.

Джиллиан покачала головой, уставившись на миску с хлопьями, стоящую перед Мэллори.

– Тебе лучше есть побыстрей. До полуденного перерыва далеко.

– Плевать на полуденный перерыв. Ты так и не сказала, где Лори.

– Я не знаю никакой Лори.

Он крепко сжал её руку.

– Прекрати, Джилл! Где она...

Он внезапно оборвал свою речь.

– Случилась авария? Она ранена?

– Нет, не было никаких аварий. И я вообще не знаю никого по имени Лори.

Она вырвалась, чтобы добраться до двери. Он взял её в охапку, отнёс в гостиную и уложил на диван. Она пыталась отбиваться. Он присел рядом, по-прежнему удерживая её.

– Стряслась какая-то беда, ведь так? – он старался, чтобы голос был ровным. – А ты пытаешься её скрыть от меня, верно?

– Я не знаю, о чём ты! Мне надо идти!

Джилл попробовала вырваться. Он вернул её на место.

– Я говорю о нашей старшей дочери, Лори, – сообщил он, изо всех сил пытаясь говорить спокойно.

– Ей девятнадцать, родилась она, когда мы ещё учились, она высокая блондинка, любит ездить верхом, плавать и играть в теннис. Ты хочешь мне сказать, что забыла её?

Джиллиан смотрела ему прямо в глаза, качая головой.

– Такого человека не существует, Джефф. У нас двое детей, Мария и Рэнди. И всё.

Он поднялся, спустился в холл и позвал дочь. Ответа не было. Он бросился наверх, перепрыгивая через три ступеньки за раз, наверху бросился налево, рука потянулась к дверной ручке...

И врезалась в сплошную стену. На месте двери в комнату Лори был сплошной пласт штукатурки.

2

Джилл, широко распахнув глаза, стояла на площадке.

– Почему? – вопрошал он. Почему её комната запечатана? – его голос превратился в хриплое карканье.

– Джефф, ты меня пугаешь. Я не понимаю...

Мэллори повозил руками по стене. На ощупь она была монолитом. Сделав шаг назад, он оглядел холл. Вот двери в оставшиеся три спальни, в ванную, на чердак. Но дверь Лори исчезла, будто её никогда не существовало на свете.

– Где наша дочь Лори!?

Джиллиан отшатнулась, когда он начал спускаться.

– Джефф, ты заболел. У тебя какой-то приступ. Приляг, а я позвоню доктору Эверетту.

– Я в жизни не чувствовал себя лучше... – начал Джефф, но внезапно оборвал свою речь. За окном на лестничной площадке он увидел знакомую улицу, сейчас не укрытую туманом, большие старомодные дома с остроконечными крышами, облетевшие деревья, окружавшие их. Но дальше, там где должен был находиться шпиль методистской церкви, в высь утреннего неба вздымалась башня. Намётанный глаз инженера говорил ему, что она велика: сотни футов в диаметре и столь высока, что пылающая вершина скрывалась в дымке облаков. Материал её был бледно-зелёным, полупрозрачным, похожим на стекло. Невообразимая конструкция, возникшая в одночасье, словно волшебный гриб.

– Джилл... что это???

– Звёздная Башня, само собой.

Она уставилась ему в лицо. Взгляд её был потухшим и нездешним.

Усилием воли Джефф заставил себя говорить спокойно.

– Джилл, тут что-то не так. Возможно, не в порядке я. Это должен быть я – если я воображаю себе вот это, – он взглянул на башню. – А если дело во мне – то я в беде.

– Ты слишком много работал, – сказала она, – я знаю, что ты очень много работаешь.

– Джилл, ты помнишь церковь? Шпиль торчал прямо за домом Мейера.

– Но... там же башня.

– Церкви не было? Я её вообразил?

– Ты же видишь башню, Джефф. Очевидно, ты не...

– Я вижу её. Не спорю. Это заставляет меня думать, что сошёл с ума именно я. Потому что башни не может быть, Джилл.

Мэллори засмеялся, удивившись слабости смеха.

– Всё отлично. Я воображаю вещи. Ещё что?

– Похоже ты... очень смущён, Джефф.

– У нас нет девятнадцатилетней дочери?

– Нет, Джефф.

– Я не возглавляю собственную инженерную фирму?

– Не понимаю, о чём ты. Мы работаем в Башне.

– Что ты делаешь в мастерской, куда, по твоим словам, необходимо спешить?

– Мы выполняем поставленные задачи.

– Это что, какая-то разновидность фабрики?

– Я... Я не знаю. Думаю, что да. Мы... делаем вещи. Работаем над ними. С проводами. Ты работаешь в погрузочном депо.

– Джилл, это вот так сходят с ума? Я чувствую себя абсолютно нормально. Голова не болит, мысли не путаются. Просто куча вещей, что выглядят полной неправдой. Но что из них – неправда? Все они? Нет, не все, – он покачал головой. – Ты моя жена, Джилл. Ты знаешь, кто я. И дети, Рэнди и Мария. А что насчёт остального? – Он прервался, видение плоской Земли всплыло в его сознании.

– Мир круглый», – сказал он. – Пока ещё?

Она нерешительно кивнула.

– Мы живём в Соединённых Штатах. В штате Небраска. В городе Биатрис.

Джилл нахмурилась.

– Нет, это Центр, Джефф.

– Центр чего?

Джилл неопределённо махнула рукой.

– Центр... всего. Это просто... Центр.

– Что мы делаем?

– Мы работаем, выполняем нашу часть...

– Часть чего?

– Часть Работы.

– Джилл, – произнёс Мэллори. – Может я и слетел с катушек, но Лори я себе не вообразил. Она существует, чёрт подери!

Потянув жену за собой, он вошёл в библиотеку.

– Где её фотография, которую мы держим на столе? – поинтересовался он.

Джилл не ответила.

Он извлёк из ящика фотоальбом в голубой обложке. Там были снимки Джилл, его, Рэнди и Марли. Но ни одной карточки с Лори, только обрывки бумаги в тех местах, откуда были вырваны фото.

– Кто выдернул все её фотографии? – он вцепился в руки Джилл, почти тряся её. – Зачем?

– Джефф, пожалуйста, мне больно...

От входной двери донёсся негромкий щелчок.

– Лори? – Джефф прошёл мимо жены, быстро миновал арку входа в прихожую – и замер, как громом поражённый.

Там стоял человек, неподвижно уставившийся куда-то мимо плеча Мэллори.

А может – Мэллори скорректировал первое впечатление – и не человек. Нечто похожее на человека. Нечто, могущее одурачить вас, появившись в слабом свете или при взгляде издалека. Но не здесь, на расстоянии десяти футов, залитое лучами утреннего солнца. Абсолютно неправильный цвет лица: тёмный багрово-розовый, а на вид – словно пенопласт. Блеклые, пустые, неподвижные глаза, рот и ноздри – запаяны, вместо волос – губчатая масса. Нечто было обряжено в старомодный костюм для игры в гольф, мешковатые панталоны, носки, изукрашенные ромбическим узором и мешковатый джемпер, отливающий розовато-серым...

Мысль Мэллори добралась до этого момента, отшатнулась, снова двинулась вперёд, снова отшатнулась...

– Вы опаздываете, рабочий, – богатое контральто симулякра раздавалось откуда-то из грудной клетки. Позади Мэллори Джилл издала хныкающий звук.

– Джилл, держись сзади! – Мэллори сделал шаг в сторону и схватил кованую кочергу, стоявшую сбоку от камина. Подставка при этом дёрнулась с глухим металлическим скрежетом. Он поднял двухфутовую железяку, наблюдая как существо неуклюже, будто на шарнирах, поворачивается в его сторону.

Краем глаза Мэллори заметил, как Джилл рванула мимо него. Он протянул руку, чтобы остановить её, однако она, миновав преграду, проскочила к двери. Не успело чудище броситься её наперерез, Мэллори замахнулся кочергой и хватил того по плечу. Отдача была столь сильна, будто он врезал по стали. Молниеносным движением существо выхватило кочергу из рук Мэллори и небрежно швырнуло её на ковёр. Джилл, нерешительно обернувшись, застыла в проёме двери.

– Беги, Джилл, – завопил Мэллори и бросился на тварь. Железные руки схватили его и без усилий отшвырнули прочь.

– Это неподобающее поведение, рабочий, – доброжелательно сожалеющим тоном произнёс мягкий женский голос. Мэллори схватил тяжёлый стул, бросил его в существо и метнулся к двери, через которую убежала Джилл. Он сделал буквально два шага, когда комната взорвалась ослепительным светом, медленно растворившимся в кромешной темноте.

Глава 2

1

Придя в себя, Мэллори сообразил, что лежит спиной на чём-то мягком, перед глазами у него потолок, разрисованный цветами. Он повернул голову: рядом с ним сидел пожилой человек. Он узнал его: доктор Эверетт, Джордж Эверетт. Эверетт как-то неопределённо глазел на стену.

– Где Джилл? – спросил Мэллори.

Эверетт повернулся, уставившись ему в левое ухо.

– Ей пришлось уйти. Работа не ждёт, ты же знаешь.

Мэллори сел. Голова у него побаливала. Он оглядел комнату. То, что напало на него – исчезло. Кочерга аккуратно стоит у камина, вся мебель на своих местах.

– Куда оно делось? Что это было, Джордж?

– Что именно?

– Оно – не знаю что это. Оно меня вырубило. Ты его видел? Разве Джилл тебе не сказала?

– Ты упал в обморок, Джефф. Джилл рассказала мне о приступе.

Мэллори подошёл к окну, отдёрнул занавески.

Башня вздымалась над привычными крышами, невероятно высокая, несомненно настоящая.

– Я сошёл с ума? – прохрипел он.

– Всего лишь временное помрачение рассудка, – сказал доктор. – У меня есть для тебя лекарство.

– Джордж, что происходит? – Мэллори обернулся, чтобы взглянуть на своего визави. Тонкие белые волосы Эверетта ниспадали на уши, на щеках виднелась серебристая щетина. Воротник рубашки нечист, узел галстука крепок и замаслен.

– Может ты мне скажешь – где Лори? Джилл ведёт себя так, будто о ней в жизни не слышала, понимаешь, Джордж?

Эверетт покачал головой.

– Я не знаю ни одного человека с таким именем.

– Не знаешь её? Чёрт подери, Джордж, ты принимал роды! Девятнадцать лет назад!

– У тебя двое детей, Рэндалл и Марлен, Джефф. Им по восемь и десять лет.

– Само собой, да! И ещё один ребёнок – Лори, ей девятнадцать! Он родилась в тот год, когда я начал работать в «Юниверсал», на следующий год, как мы с Джилл поженились, в год, когда я с тобой познакомился.

– Джефф, тебе стоит отвергнуть эти выдумки.

– Какая же это выдумка!?

– Хуже того. Это чепуха. Многие слова, произносимые тобой – тарабарщина. Они ничего не означают.

– Какие слова?

– Не вдумывайся. Просто выкинь всё это из головы.

– Каким образом? Я желаю знать, что происходит! Если у меня поехала крыша, я хочу знать насколько далеко.

– Нет, не поехала, ты просто перевозбудился немного. Я дам тебе таблетку, от которой ты снова заснёшь.

– Нет, нет, никаких таблеток. Просто скажи мне кое-что. Башня: она там давно? Кто её построил?

– Хм, мне кажется Башня стоит там, сколько я себя помню. Никогда об этом сильно не задумывался.

– Не задумывался о такой штуке? – Мэллори напряженно наклонился вперёд. – А тебя не удивляет, что она выглядит совсем непохоже на остальные здания в городе? Она такая высокая, такая большая! Из чего она? Ни один известный мне материал не выдержит таких нагрузок.

– Прекрати себя накручивать, Джефф! – Эверетт нахмурился и протянул руку с лежащей на ладони круглой фиолетовой капсулой. – Выпей это, Джефф. Поможет.

– Почему ты не отвечаешь на мои вопросы?

– Джефф, дальше ты спросишь, почему у деревьев есть ветки, откуда берутся листья и на чём держится небо. Я здесь не затем, чтобы питать твои иллюзии! Обсуждение этих выдумок только укрепит их, сделает их более реальными для тебя! Это не очень здорово, верно? Нам надо, чтобы ты был крепок, здоров, чтобы вернулся на работу! А теперь прими это! Или ты хочешь укол?

Джефф взял таблетку, принял стакан воды, поданный Эвереттом. Пожилой доктор проследил, как тот сглотнул, выражение суровости проступило на его лице.

– А теперь ложись и отдыхай. Не размышляй о своих выдумках. Просто порадуйся, что у тебя прекрасный дом, прекрасная жена и двое прекрасных детишек, а ещё у тебя есть Работа. Я загляну к тебе вечерком. Завтра утром ты будешь чувствовать себя лучше, гораздо лучше.

Мэллори кивнул с закрытыми глазами. Он послушал, как Эверетт закрывает саквояж, на цыпочках выходит из комнаты, открывает дверь, закрывает её, как щёлкает замок.

Он выждал минуту, сел на кровати и выбросил зажатую в кулаке пилюлю в камин.

– Иллюзии, да? – пробормотал он. – Мы с этим разберёмся...

2

Топор обнаружился под лестницей в подвал, среди прочего садового инструмента. Поднимаясь на верхний этаж, Мэллори изучал гладкую стену, где когда-то была дверь в комнату Лори. Была ли там слабая, прерывистая линия, почти неуловимая неправильность на поверхности штукатурки? Он не был в этом уверен. Но был способ этот проверить. Он поднял топор и обрушил его на стену.

Топор врезался в стену с солидным бум!, отдавшимся в руки. Штукатурка треснула и полетела в разные стороны, обнажив серую, похожую на бумагу, поверхность. Он врубился в неё, без усилий отбивая большие куски. Это был лёгкий плотный материал, похожий на оболочку осиного гнезда. Один фрагмент упал внутрь, сквозь дыру проник тусклый свет. Мэллори встал на колени и увидел угол кровати, ковёр, оклеенную бумагой стену и заклеенное окно. На всех предметах лежала плотная тень.

– Ничего там нет, ага.

Он по новой набросился на стену, расширил отверстие и пробрался внутрь. Он был в комнате Лори.

На комоде и прикроватном столике толстым слоем лежала пыль. Бумаги и книги в беспорядке валялись на столе. Он открыл дверь платяного шкафа. С вешалок свешивалась пыльная одежда Лори. Он прикоснулся к бледно-голубому свитеру, который Джилл подарила дочери на её последний день рождения.

– Лори, – прошептал он, – где же ты?

Его взгляд упал на тоненькую книжку, лежавшую на полке: выпускной альбом. Он поднял его, пролистал страницы с расположенными в ряд фотографиями. И её фото было там среди прочих, её улыбка и светлые волосы. Он вырвал фотографию, сложил пополам и убрал в карман рубашки.

Он покинул комнату, прошёл по обломкам штукатурки, усеивавшим прихожую, безотчётно стараясь на них не наступать, чтобы не испачкать пылью ковёр.

– Начни с самого верха, – сказал он себе. – Проверь весь дом. Посмотри, что ещё в этом деле брехня.

Чердак выглядел как обычно: длинные косые лучи раннего солнца пробиваются сквозь запылённое окно и ложатся на старый ковёр, древние чемоданы, картонные коробки, набитые неразличимыми осколками прошлых жизней: сломанными игрушками, старыми латунными лампами, вытертой велюровой мебелью. Старый добрый фронтирный «Кольт» 44-го калибра в чёрной кожаной кобуре висел на крючке. Он снял его. Было видно, что гильзы проржавели. Никак не узнаешь, будет ли он стрелять, пистолет двадцать лет никто не трогал. Он зарядил оружие и прицепил его на пояс.

Комнату за комнатой он проверил весь остальной дом. Всё выглядело совершенно обычно, только изрядно запылённо и кровати были не застелены. Полки в кладовке были заставлены выстроившимися по ранжиру упаковками мыльных хлопьев, моющих средств, каких-то собачьих кормов, бумажных салфеток (Джилл их ненавидела), диетических хлопьев, консервированной мамалыги и сладкого картофеля. На заднем крыльце валялась куча картонок.

Он обнаружил бутылку виски и налил себе что-то около четырёх унций. Скотч немного прочистил ему мозги. Однако тело по-прежнему словно онемело, как большой палец в тот короткий момент, когда молотком ты по нему попал, а настоящая боль ещё не пришла. На скрученном настенном календаре дни ноября были зачёркнуты вплоть до пятнадцатого.

Он прошёл в спальню, посмотрел в окно. Аккуратная улица был тиха. Видно было лишь несколько машин, припаркованных на подъездной дорожке или у обочины. Выглядели они слегка пыльно, так, будто некоторое время на них никуда не ездили.

Опавшие листья лежали на мостовой и тротуарах непотревоженные движением. Он прошёл к телефону в прихожей, снял трубку и послушал ровное гудение тонального сигнала. Он набрал ноль. Когда прошло двадцать пять гудков, он положил трубку.

Он включил телевизор. Спустя пол-минуты динамик затрещал. Он покрутил настройки: помехи на всех каналах.

Он взял из шкафа пальто, прошёл к чёрному ходу и выглянул в сад. Утреннее солнце лежало на спящих цветниках, облетевших кустарниках, высохшей траве. Внутри живой изгороди щебетала птица. Он покинул дом, быстрым шагом направившись в гараж. Ворота были заперты. Через окно был виден двухлетний Бьюик. Из-за темноты внутри на сто процентов уверенным было быть нельзя, но по всей видимости одно из передних колёс практически полностью спустило.

Держась кустарника он пересёк оставшуюся часть сада Бартлеттов. Дом безмолвно высился, залитый светом утра. Одно из окон первого этажа было разбито. Лёгкий ветерок тащил бумажный комочек по высохшей траве. Рядом с дорожкой сквозь чёрную землю пробивались зелёные побеги. Через несколько недель расцветут нарциссы. Мэллори прошёл к задней двери, почти уверившись, что встретит там Мэг Бартлетт, как всегда пухленькую и в фартуке, а она помашет ему рукой и пригласит на кофе.

Какая-то неправильность в увиденном терзала его. Он остановился и посмотрел назад.

Нарциссы.

Нарциссы не появляются раньше марта, край – в конце февраля. Но сейчас ведь ноябрь, так? Или осень сменилась весной за одну ночь? Три месяца канули в никуда. Что произошло за эти девяносто дней?

Он не знал. Не мог вспомнить.

Он двинулся дальше, открыл незапертую калитку и постучал в заднюю дверь. Ответа не последовало. Он пошёл к передней части дома.

Куча старой одежды лежала прямо на дороге. Подойдя ближе, он увидел, что осталось от человека, носившего некогда эту одежду. Скрюченные руки впились в землю, череп обтянут кожей, зубы разъехались в жёлтой ухмылке. Он узнал курчавые седые волосы. Фред Бартлетт, его сосед в течение десяти лет.

Обогнув мумию, Мэллори выбрался к фасаду.

В редкой тени высохших деревьев он двинулся по тротуару. Высокие сорняки росли на некогда безупречных газонах. Когда-то блестевшие машины стояли на полуспущенных шинах, их окна запорошила пыль. Эркерные окна кирпичного дома на полпути к границе квартала зияли чёрной пустотой.

На крылечках стояли полные бутылки молока. Пожелтевшие конверты высовывались из почтовых ящиков. На углу в дренажной канаве лежала дохлая собака, наполовину засыпанная листьями и скалящая высохшую пасть. В голубом небе над крышами царила загадочная башня.

Школа была в следующем квартале. Мэллори пересёк безмолвную игровую площадку, где по прокалённой земле носился бумажный мусор, и вошёл в здание через затенённую сводчатую галерею. Двери были не заперты; его шаги нарушили мертвящую тишину. Он прошёл по коридору, изучая имена, написанные на дверях и заметил имя учителя Рэнди. Дверь была полуоткрыта. Внутри по всему полу были разбросаны какие-то бумаги. Меловые надписи на доске были испещрены пятнами и полосами. Мёртвая герань торчала в раскрашенном глиняном горшке. Бумажные индейки и головы паломников, наклеенные на оконные стёкла, отвалились и валялись на полу среди прочего мусора. На парте, за которой, как помнилось Мэллори, сидел Рэнди, лежал изодранный учебник географии.

Дети здесь не появлялись по крайней мере какое-то время.

3

Странно было видеть центральные улицы, залитые холодным утренним светом, пустыми. На углу Мэйн-стрит и Джефферсон-стрит две пустые машины перегородили перекрёсток, передние колеса зажаты в мешанине металла. Вон выбитое окно в следующем квартале – винно-водочный магазин. Несколько бутылок лежали в витрине среди осколков стекла, в остальном магазин выглядел неповреждённым. Мэллори дёрнулся из-за внезапного щёлк!, потом понял, что светофоры по-прежнему работают.

В трёх кварталах впереди улица оканчивалась безликой стеной сложенной из какого-то унылого чёрного материала.

Мэллори медленно подобрался к ней. Стена была в пять футов высотой, пересекала тротуар и газоны в обе стороны, прорезая дома, оказавшиеся у неё на пути. Не было никаких обломков, никакого беспорядка, тем не менее он видел выставленные на всеобщее обозрение обои, фотографии над кроватями в комнатах, разрезанных напополам, словно у кукольного домика. В двух сотнях ярдах позади стены высилась башня, её очертания расплывались словно радуга. Двадцать акров земли, окруженные стеной были безлики и голы, словно бетонная плита. Видимых входов в башню не было.

Где-то вдалеке завыла сирена.

Мэллори отступил к ближайшему дому и прижался к стене под прикрытием группки кедров. Часть стены откинулась, будто ворота. Показалась голова нестройной людской колонны, выходящей с огороженной территории. Там были мужчины, женщины, дети. Шли они бодро, не разговаривая, вытекали из ворот и двигались по улице. Многие из них были совершенно несуразно одеты: непричёсанная женщина средних лет шагала босиком, обряженная в изорванное и испачканное вечернее платье. Сутулый мужчина ковылял в испачканном купальном халате, обнимая сам себя. Ещё один хромал в заношенных до дыр башмаках, изодранный верх обуви хлопал его по лодыжкам. Все они выглядели помятыми, потрёпанными, бедно одетыми, с одинаковыми худыми лицами, некоторые на грани истощения. Как узники концлагеря, марширующие в газовую камеру, они выглядели, подумалось Мэллори. Однако среди них не было ни Джиллиан, ни детей.

Основная часть колонны прошла, за ней плелись несколько отставших. Одинокий человек замыкал шествие, отстав на пятьдесят футов. Когда он приблизился к укрытию Мэллори, тот сделал шаг вперёд, чтобы перехватить этого человека. Тот не посмотрел в сторону Мэллори, не остановился. Мэллори пристроился рядом.

– Одну минутку, если вы не против, мистер Цвиккер, – сказал он. – Я бы хотел поговорить с вами.

– Мэллори, это вы? – бросил на него задумчивый взгляд мужчина. Это был совершенно обыкновенный человек средних лет, строитель, клиент фирмы. Выглядел он существенно тоньше, нежели запомнилось Мэллори.

– Надо спешить, – сказал он. – Нельзя терять времени.

– Послушайте, – сказал Мэллори. – Вы видели мою семью? Помните мою жену, Джилл.

– Я выполнил свою норму, – отвечал Цвиккер. – А теперь как обычно иду домой, чтобы питаться, отдыхать и...

Мэллори схватил его за руку, развернув на сто восемьдесят градусов.

– Она там? – Он кивнул на башню, нависавшую над ними, словно утёс.

Цвиккер попытался вырвать руку.

– Сегодня ты не был в доках, – сказал он обвиняющим тоном. – Я помню, Наблюдатель нашёл твоё место пустым. Это плохо, Мэллори. Как же мы закончим Работу, если каждый не внесёт свой вклад...

– Ты её видел? Отвечай, чёрт тебя побери!

– Нет! Нет, не видел! Моя работа – в доках! Я не вижу женщин, даже... – Цвиккер запнулся, нахмурившись. – Я должен идти домой, – категорически заявил он и снова сделал попытку вырваться.

– Что делается внутри? – требовательным тоном поинтересовался Мэллори.

– В Звёздной башне-то? – Цвиккер тащил Мэллори за собой. – Мы работаем, само собой разумеется.

– Над чем работаете?

Цвиккер пристально посмотрел на него.

– Вы ведете себя как псих, пристаёте ко мне на улице, задаёте нелепые вопросы...

– Давно она здесь, эта башня?

Цвиккер безо всякого выражения посмотрел на него.

– Ну, думается мне – всегда, – сказал он. – Что за дурацкий вопрос.

– Цвиккер, тут всё не так! Я хочу знать, что произошло.

– Абсолютно ничего, – взвизгнул Цвиккер. – Солнце светит, ночь приходит после дня, мы делаем свою Работу – все, кроме вас! Зачем вы меня расспрашиваете? Зачем вы пытаетесь навлечь беду?

Глаза человека скользнули по Мэллори, выражение их изменилось, стало рассеянным. Приземистая повозка на бесшумных толстых шинах выкатилась из ворот. На ней восседали два создания, таких же, как то, что вторглось в его спальню.

4

– Ну, мне пора, – небрежно сообщил Цвиккер. – Приятно было повидаться, Мэллори...

– Цвиккер, Бога ради, кто это такие?

Цвиккер смерил его хмурым взглядом.

– Мэллори, ты причиняешь мне неудобства...

Повозка подкатывается всё ближе. Мэллори толкнул Цвиккера в зазор между припаркованными машинами.

– Давай, беги! – резко скомандовал он.

Цвиккер упёрся, расставив ноги.

– Эй, Мэллори, отпусти меня!

Повозка приближается быстро, с мягким жужжащим звуком. Убегать уже поздно.

– В машину – быстро! – Мэллори распахнул дверь, втолкнул туда своего товарища, и проскользнул за руль мимо него. – Угомонись! – прошипел он Цвиккеру, дёрнувшемуся было к дверной ручке.

Цвиккер завопил, Мэллори зажал ему рот рукой. Цвиккер лихорадочно забился, Мэллори врезал ему в челюсть. Тот обмяк. В спешке Мэллори заблокировал двери и попробовал завести автомобиль. Громкий щелчок, ничего более.

Жужжание повозки достигло пика и теперь затихало, пока не прекратилось окончательно. Мэллори наблюдал как двое нелюдей выбирались из машины, двигаясь довольно ловко, но при этом с некоторой неправильностью, с лёгким искажением обычного человеческого ритма, баланса. Они подошли к машине и уставились на Мэллори сквозь стекло. Один надел смокинг с розовой гвоздикой на лацкане, другой носил голубой комбинезон с надписью «HERB», вышитой на кармане. Этот второй потянулся к дверной ручке, машину встряхнуло от его прикосновения. Другой без усилия запрыгнул на капот, пропав из поля зрения. Раздался резкий звук разрыва и нечто острое распороло крышу и обивку, оставив надрез в ярд длиной. Мгновение спустя появился ещё один, параллельный первому.

Мэллори потряс Цвиккера, тот отшатнулся, что-то бормоча себе под нос. Мэллори распахнул дверь, нырнул вперёд, ударился плечом, перекатился, вскочил на ноги и со всех ног бросился к разрыву в изгороди.

– Стоять! – громыхнуло сзади.

Он проскочил через усыпанный листьями газон и побежал по гравиевой дорожке, ведущей к белому дому с колоннами. До его ушей донёсся пронзительный визг, это повозка резко маневрировала, выезжая на ту же дорожку. Был и ещё один звук – ещё пронзительнее. Боль настигла его. Спотыкаясь, он со всей возможной быстротой кинулся к деревьям, выстроившимся вдоль дорожки, врезался в старый вяз, с трудом опустился на землю. На коленках он залез под низко стелющийся можжевельник и прополз под ним двадцать футов. Он услышал, как остановилась повозка. Слышались резкие щелчки и ещё какие-то скрежещущие звуки, затем донеслись голоса.

– Я не знаю, – тонкий тенор Цвиккера. – Я всего-навсего хочу пойти домой, принять пищу и отдохнуть...

– Для высшего блага необходимо, чтобы вы дали эту информацию, – прервал его ласковый отеческий голос. – Зачем другой рабочий обращался к вам?

– Я не знаю, я всего-то хочу...

– Придётся причинить боль, пока вы не вспомните, – по-доброму сообщил голос. Голос Цвиккера перешёл в крик, завершившийся хныканьем.

– Сбежавший рабочий повреждён, – произнёс другой голос, похожий на голос молодого талантливого руководителя. – На оболочке дерева видны следы сукровицы.

– Он будет обнаружен.

Затем донеслись звуки нескольких конечностей, переступающих по гравию и топчущих сухие листья. Мэллори поднялся на ноги, держась под прикрытием деревьев, отступил за угол дома. И бросился бежать.

5

Мэллори одолел три квартала, перебегая мёртвые лужайки, проламываясь через засохшие живые изгороди, не встретив по пути ни единого признака жизни, что человеческой, что чужой. Он бросился наземь, чтобы перевести дух; в тишине он расслышал визг приземистой повозки.

Визг приблизился, оборвавшись неподалёку. Дальше по дороге раздалось негромкое цоканье. Мэллори достал из кобуры тяжёлый пистолет и взвёл курок, направив оружие вдоль дорожки. Чужак приближался, конечности дрожали в такт шагам. Мэллори прицелился в центр его туловища и надавил на неподатливый спусковой крючок.

Громкий треск, чужак замер, резко дёрнулся и увидел Мэллори. Тот по новой взвёл курок, дубль два...

Бум! Пистолет чуть не вышибло из рук! Чужак лежал на спине, конечности месили воздух. Мэллори вскочил на ноги в тот момент, как второе существо появилось со стороны улицы.

– Рабочий, стоять! – мальчишеский голос прозвучал в тоне сердечного поздравления.

Мэллори выстрелил и не глядя на произведённый эффект бросился к переулку, проходящему за домом.

Через полквартала он осознал свою ошибку. Дыхание сбилось, ноги болели, голова кружилась. Три потерянных месяца выбили его из колеи.

Впереди был переделанный из конюшни гараж, выходящий прямо в переулок, ворота заперты на ржавый амбарный замок.

Шатаясь, Мэллори остановился, унял дрожь, два раза выпалил в замок. Бум! Бум! Оглушительно грохот сотряс округу. Он открутил изувеченный механизм от тяжёлого засова и распахнул дверь настежь. В сумраке виднелся кабриолет последней модели, две дыры с блестящими краями нарушили гладкую поверхность откидной крыши в тех местах, куда попали пули. Он распахнул дверь, запрыгнул на сиденье и повернул ключ. Мгновение ожидание – стартер лениво провернулся. Он вдавил педаль газа, внезапно двигатель схватился, ожил с лающим рёвом. Мэллори врубил заднюю, выкатился из гаража, резко развернулся, затем помчался в сторону улицы. Он взял левее, краем глаза заметил слева от себя приземистую повозку, стоявшую посреди улицы. Один пришелец сидел на ней, второй приближался. Вдавив педаль в пол, Мэллори на скорости шестьдесят влетел в следующий квартал. Сильный запах бензина ударил ему в нос. Двигатель сбился, снова заработал, затрещал и заглох. Пока машина по инерции катилась вперёд, повозка с тремя пришельцами объявилась в поле зрения в полутора кварталах впереди.

Мэллори выпрыгнул из машины и пригнувшись двинулся назад, держась под прикрытием изгороди. Повозка остановилась рядом с автомобилем. Двое пришельцев слезли с неё и подобрались к заглохшей машине. Как только они приблизились, Мэллори вытащил зажигалку, чиркнул, высекая искру, и швырнул прямо в тёмную лужу, расползшуюся под пробитым пулей баком. Раздался характерный звук взрыва и жаркое пламя с рёвом охватило машину. Пришелец бросился налево, полыхая с ног до головы, оставляя горящие следы на высохшей траве и исчез между домами. Мэллори вскочил и бросился прочь от машины в сторону большого каркасного дома. Раздалось гнусное жужжание, газон спереди и слева вздыбился клубами пыли. Он свернул на гравийную дорожку. Когда он уже почти повернул за угол, она взорвалась тысячью летящих осколков. Словно шипастая рука схватила его и бросила наземь. Наполовину не соображая, что делает, он поднялся и заковылял к разбитой стене. Подтянувшись, он вполз в сумрак спальни. Взрыв сбил штукатурку, воздух заполнила закручивающаяся в спирали пыль. Мэллори пробрался мимо опрокинутого фиолетового дивана, перешагнул через слетевшую со стены картину в раме и оказался в тёмном холле. Ступени вели наверх. Он стал карабкаться по ним, преодолевая одну за раз, словно пригнетённый тяжкой ношей. Позади он слышал негромкое щёлканье и скрежетание – один из пришельцев забрался в дом, воспользовавшись тем же отверстием. Он потянулся к оружию, но нащупал только пустую кобуру. Левая рука пониже плеча словно горела огнём.

Добравшись до верхнего холла, он остановился, тяжело дыша. В голове поселился высокий жужжащий звук. Слышно было, как пришелец идёт по его следам. Сбоку была дверь кладовой.

С полуоформившейся мыслью о том, чтобы спрятаться, он открыл её. Она была забита картонными коробками, одеждой и набросанными в беспорядке предметами: теннисные ракетки, пара водных лыж, баллоны от акваланга и ружьё для подводной охоты.

Мэллори взял легковесное оружие. Две стальные трубчатые стрелы были укреплены в держатели под направляющей. Он зажал ружьё между коленей, вогнал стрелу в паз, затем, уперев приклад в бедро оттянул подпружиненный рычаг взвода. Он встал на место с резким щёлк!, в тот же момент звуки внизу затихли.

Затем они возобновились: ритмичное скр-р! щёлк! скр-р! щёлк! Мэллори упёрся в стену, ружьё наведено на вершину лестницы в десяти футах. Показалась голова существа, затем верхняя часть туловища, затянутая в цветастую рубаху алоха. Оно увидело его, замерев на верхней ступени. Он прицелился в среднюю пуговицу и нажал на спуск.

Резкий хлопок механизма, жёсткий удар отдачи. Шесть дюймов блестящей стали дрожали, выпирая из ярко размалёванной груди. Мэллори сообразил, что «рубашка» вовсе не одежда, а часть нелюдского тела, нераздельно с ним связанная...

Добрых пять секунд ни Мэллори, ни пришелец не двигались. Затем существо задёргалось, склонилось набок, переступая частыми мелкими шажками, пытаясь сохранить равновесие. Ноги его схлопнулись, словно в них не было костей, и оно с грохотом ссыпалось по лестнице.

6

Громко прожужжали электронные часы на стене. Где в глубине старого дома скрипнула доска. Мэллори почувствовал, как горячие струйки сбегают по левой руке. Рукав промок насквозь и стал тяжёлым, словно гипсовая повязка. Изнутри напирала чернота. Голова была огромной и горячей. Руку неприятно мозжило.

Он миновал труп у подножия лестницы, зашёл в гостиную и из-за края задёрнутой занавески посмотрел на пустую дорогу. Не было ни людей, ни пришельцев, никакого движения, если не считать мельтешения веток неподстриженного куста под окном.

За час он осмотрел весь дом. В спальне наверху обнаружился ещё один труп – седая женщина. В ящике комода он нашёл пистолет калибра 22 и забрал его себе вместе с коробкой разрывных пуль. В ванной комнате нашлась аптечка, пополнившая его запасы йодом, аспирином и мотком бинта. Вернувшись на кухню, он задёрнул шторы, зажёг плиту, чтобы согреться и хоть немного осветить помещение. Подогрев воду, он содрал с руки бинты и осторожно промыл раны. Некоторые осколки глубоко вонзились в плоть. Один из них он извлёк, снова потекла кровь. Затем он позаимствовал с буфета плотную льняную салфетку, замотал ей руку, а перевязь сделал, разорвав скатерть. Следом он проверил холодильник. Он всё ещё работал, однако масло, сыр и овощи превратились в кучку ссохшейся дряни. В морозилке нашёлся небольшой кусок мяса. Он раздобыл сковородку, водрузил её на огонь, открыл банки с горошком и кукурузой. Сидя за столом, он ел, стараясь не думать о Джилл, о том, что могло статься с ней, о детях, которые сейчас, наверное, одни дома.

Они выжили в течение трёх месяцев. С ними всё будет в порядке ещё какое-то время. Должно быть в порядке. Возвращение к ним в данный момент пользы не принесёт. Ем нужно смыться из Биатриса, найти помощь и вернуться уже с подмогой...

Такие вещи не могут сохраниться в тайне. Вторжение инопланетян: штука, о которой говорили целый век, но никогда не верили в неё всерьёз. Сейчас оно состоялось. Почему ни армия, ни ВВС не дают отпор?

На это могут быть свои причины, но без всякой информации он до них не додумается. Фактическая база, которой он располагал – мизер. Он был Рабочим, как и все остальные, на это явно указывала и одежда, и мозоли на руках, и то, что говорили Джилл и Цвиккер. Но что-то же выбило его из гипнозоподобного состояния, полностью овладевшего остальными. Что это было? Почему он стал другим?

Он попытался припомнить последние дни... перед этим. Начало ноября помнилось хорошо. Десятое – вспомнил он. День ежеквартального платежа за ипотеку. Он вспомнил, как подписывал чек. Отлично, это уже конкретнее. Что было потом? Была встреча с клиентами-сетевиками, это было в понедельник...

На стене висел календарь. Понедельник выпадал на семнадцатое и двадцать четвёртое. Какое же это было? Там ещё что-то было... путешествие, что ли. Они обсуждали визит в офис головной компании, на севере. Он планировал поехать, потому что...

Что-то надо было сделать со Старым Домом, и он имел в виду возможность заехать туда, узнать, как обстоят дела. Внезапно он подумал о Лори. Он вспомнил, что звал её с собой в поездку. Но у неё были другие планы – поехать в гости – к подруге, живущей за городом...

Ходжес. Салли Ходжес. Дом Ходжесов находился в двенадцати милях, на федеральной трассе. И Лори была там, когда явились они. Поэтому её и не было дома, её не поймали вместе с другими. Она в безопасности. В безопасности. И завтра он найдёт её...

Лестница была слишком крутой, чтобы снова по ней карабкаться. Мэллори устроился на стуле в гостиной, прикрылся пледом и уснул. В продолжение следующего дня повозки дважды проезжали поблизости от дома. Мэллори наблюдал за ними из окна верхнего этажа. К дому они интереса не проявляли. Он спал и ел. К ночи он почувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы отправиться в путь. Он натянул пальто на овчине, найденное в кладовке, набил карманы консервами, сушёными фруктами и бутылками содовой. Выбравшись чёрным ходом, он перебрался через заброшенный сад. Голова кружилась, но ноги вполне бодро несли его вперёд. Выбравшись на гравий, он двинулся вдоль тёмной дороги.

Через сто ярдов в кювете обнаружился сгоревший танк. Значит армия сражалась – и была разбита. Он побрёл дальше, склонив голову под порывами холодного ветра, держа путь на север в темноту сельской местности.

Глава 3

1

Мэллори запомнил дом Ходжесов как приятную взору постройку из старого кирпича, с крутой крышей, отделанную разными украшениями и стоящую среди вековых вязов на вершине низенького холма в полумиле от шоссе. Заброшенным и мрачным выглядело это здание в бледных лучах рассвета, когда Мэллори перелез изгородь и двинулся через лужайку. В двух окнах горел свет.

С того момента, как он свернул с дороги, ничто не пошевелилось за шторами, ни одна бойкая фермерская псина не бросилась вперёд, чтобы поприветствовать гостя лаем.Три пикапа стояли на изрытом колеями газоне возле широкого крыльца, позади них виднелся тяжело нагруженный кабриолет. Не успел Мэллори достичь крыльца, как огни в окнах погасли.

Он замер. В ветвях надо головой прошелестел ветер. Где-то в темноте слева от дома хрустнула палка.

– Здравствуйте, есть кто дома? – позвал Мэллори.

Ответа не было. Ему почудилось, что он услышал тихий звук, похожий на щелчок взводимого курка.

– Я бежал из города, – сказал он. – Мне нужна помощь.

Кусты задрожали, большой широкий дядька вылез наружу, сжимая в руках дробовик.

– Встань на колени и упрись руками в землю, – резко скомандовал он.

– Я безоружен, – ответил Мэллори.

– Лучше шевелись порезче. Мне проще тебе ливер разнести, чем на тебя глазеть.

Мэллори поглядел на приоткрытый рот, щетину, чёрный хохолок, выпирающий из-под обода новенькой фуражки яхтсмена с затейливым золотым значком.

– Не глупи, разве я похож на пришельца?

– Ты шпион, – мужчина сжимал и разжимал пальцы, лежащие на ружье, медленно приближаясь. – Подлый чёртов шпион!

– Лонни, ты рехнулся! Ты что, не видишь – он ранен!

Женщина с большими бёдрами, замотанная во что-то вроде одеяла, появилась из-за спины мужика.

– Он ещё больше поранится, прежде чем я с ним покончу.

– А то, выпали из двенадцатого калибра и сообщи всем на пять миль вокруг, что мы тут!

– Я его просто насмерть ушатаю, – стоял на своём Лонни. Его зубы белели в неверном свете утра.

– А тебе не приходило в голову, что нам нужен каждый, кого мы сможем найти? – произнёс тихий стариковский голос откуда-то сзади.

Лонни снял ружьё с предохранителя и наставил Мэллори в лицо.

– Где Фрэнк Ходжес? – спросил Мэллори.

Лонни, ухмыляясь, опустил ствол.

– А я позабыл, – сообщил он. – Я ж тебя ушатать хотел.

Из-за спины здоровяка появилась девушка. Юная и миленькая, с большими глазами на бледном лице, тёмные волосы убраны под косынку.

– Это мистер Мэллори!? – ахнула она и подалась вперёд. – Мистер Мэллори... как... что...

Лонни сцапал её своей ручищей и грубо отшвырнул прочь. Большая женщина поймала её, отчасти оберегая, отчасти раздражённо.

– Лонни, я тебе говорила, её не трогать, – повысила она голос. – И можешь забыть об идее укокошить этого малого. – Она кивнула на Мэллори. – Салли знает его, это очевидно. А как сказал профессор, нам пригодится каждая пара рук.

– А всё-таки он может быть и шпион, – фыркнул Лонни, однако стоял не шевелясь, в то время как большая женщина и девушка провели Мэллори в дом.

2

В камине горел огонь, на столе стояла керосиновая лампа. Девушка принесла поднос с горячим супом и кофе для Мэллори, который уселся за кухонный стол.

– Лори была здесь, когда всё это началось, – сообщила она. – Потом пришли солдаты. Они убили отца. Мы с Лори убежали в лес. Там мы потеряли друг друга. С тех пор я её не видела.

– Как давно это случилось?

– Вместе мы пробыли неделю. Значит это случилось месяца три назад. С ней всё было хорошо, когда мы виделись последний раз. Когда я вернулась, солдаты уже ушли. Дом был пуст. Я не знаю, где теперь мама.

– Салли, кто эти... существа, которые в городе? Откуда они явились?

Салли выглядела озадаченной.

– Я не понимаю, о чём вы.

В комнату вошёл профессор. Это был седой грустный человек, замотанный шарфом. Кончик его носа покраснел от холода.

– Вы говорите о «существах» в городе, сэр, – сказал он. – Полагаю, вы сталкивались с вражеским отрядами.

Мэллори описал виденное им. Салли и старик в молчании выслушали его рассказ.

– Они обладают чем-то вроде гипнотического контроля над людьми, что на них работают, – подытожил он. – Они ходят, говорят и питаются, но это и всё.

– Вы сказали, что работали у этих, гм, созданий в течение трёх месяцев?

– Определённо должен был. Но я ничего об этом не помню.

– Почему же на вас не подействовал тот гипноз, о котором вы упоминали?

– Полагаю, подействовал. На какое-то время. Потом я вышел из-под контроля.

– Отчего?

– Не имею ни малейшего понятия.

Профессор кивнул.

– Туго же вам пришлось. Теперь вам стоит отдохнуть.

– Вы мне не верите.

– У меня нет никаких сомнений в том, что вы абсолютно искренни, сэр, но, очевидно, что у вас были галлюцинации. Это не удивительно, учитывая то, через что вам пришлось пройти. Один на один со смертью в руинах пустого города...

– Он не пуст, и он не в руинах. Он захвачен. Это легко проверить. Но где армия, полиция? Почему никто ничего не предпринимает?

– Это была война, – совершенно спокойно сказал пожилой мужчина. – Скоротечная война – война, в которой США не смогли победить. Страна захвачена. Мы оккупированы Советами.

3

Пожилой человек, которого звали Джарвис и который был врачом общей практики из Миннеаполиса, штат Небраска, города по соседству, разжился стулом и принялся набивать табаком глиняную трубочку.

– Не могу и представить, что вы делали в городе последние несколько месяцев, мистер Мэллори. Как вам удалось выжить?

– Я уже рассказывал, доктор Джарвис, – сказал Мэллори.

– Ваша история всё ещё кажется вам рациональной в свете того, что я вам сообщил?

– Я не говорил, что она рационально. Но она истинна.

– Мистер Мэллори, вы сочинили детально проработанную фантазию ради того, чтобы снять с себя бремя позора за поражение от коммунистов, чтобы дать себе надежду на то, что ваши жена и дети в плену, а не убиты.

– Я уверен в том, что видел.

– Есть у вас хоть какие-то доказательства?

– Зачем бы мне выдумывать подобную историю?

– Мы все прошли через ужасные испытания, – ласково сказал Джарвис. – Кто-то выжил одним способом, кто-то другим. Одни убежали физически, другие – при помощи разнообразных фуг [Фуга (псих.) – амнезия на события, связанные с прошлым].

– До Биатриса – двенадцать миль. Неужели ни один из вас не рискнул подойти достаточно близко, чтобы увидеть, что город цел?

– Там эпидемия, мистер Мэллори.

– А что насчёт башни? Её и отсюда должно быть видно.

– Башни?

– В полмили высотой, светится зелёным.

– Вы говорите о прожекторе? – Джарвис вскинул тонкие брови.

– Я говорю о башне. Он снесли все дома в радиусе четверти мили вокруг неё. Это их штаб-квартира, там мастерские, где находится Джиллиан.

– Мистер Мэллори, русские соорудили в городе большой маяк, – застенчиво сообщила Салли, – по ночам видно, как он сияет.

– Днём света, само собой, не видно, – сказал Джарвис.

– У вас на всё есть ответы?

– Скажите мне, сэр: с тех пор как вы очнулись, испытывали ли вы хоть раз сомнение в реальности происходящего?

– Естественно, я испытывал сомнения. А кто бы на моём месте их не испытывал? В пришельцев трудновато поверить, даже если видишь их собственными глазами. Но вот когда они в тебя выстрелят, игнорировать их становится нелегко.

– У вас не огнестрельных ранений, мистер Мэллори. Только рваные раны, по-видимому, вызванные деревянными обломками. В ранах есть щепки. Я подозреваю, что вы упали, видимо в разрушенном доме. Оглядываясь назад, видите ли вы какие-либо нестыковки, вещи или существа, которые с течением времени выглядят по-другому? Что-нибудь невероятное, невозможное с точки зрения логики?

– Дверь в комнату Лори, – нехотя сказал Мэллори. – Она была замурована, мне пришлось прорубаться в неё с помощью топора.

– Я утверждаю, что вы замуровали память о пропавшей дочери, мистер Мэллори. Но укрыли её ментальным барьером, а не стеной из дранки и штукатурки.

– Я же сказал, что я прорубился через стену! Она была сплошной... но не из дранки и штукатурки. Это было похоже на многослойную папиросную бумагу.

– Для подготовленного психиатра, весь этот символизм сыграл бы значительную роль, – сказал Джарвис. – Я в этом деле не более чем неподготовленный любитель, но кое-что я прочитал. Я более чем уверен – если вы вернётесь домой, при условии, конечно, что не обнаружите там одни руины, то обнаружите там совершенно обыкновенную дверь, изрубленную в щепки вашим топором. Действительно, – Джарвис на минут оживился, – это вполне объясняет то, как вы поранились – прокладывая путь в...

– Дальше вы мне скажете, что Лори не существует. Так говорила Джилл. Но Салли её знает. Объясните-ка это.

– Думаю, ваша фантазия построена на фундаменте из фактов. А я всего лишь пытаюсь помочь вам увидеть истинные причины ваших иллюзий.

– Может вам не стоит этого делать, доктор Джарвис? – сказала Салли. – Может для него лучше верить, что дело было именно так.

Джарвис отреагировал на это предложение со скепсисом.

– Верить в инопланетных чудовищ? Сомневаюсь, что такая концепция окажется в долгосрочной перспективе более удобной, нежели реальное положение дел, состоящее в том, что русские внезапно атаковали нас и выиграли войну.

– Они не выиграли, – возразила Салли. – Им, должно быть, приходится также туго, как и нам здесь. Я несколько месяцев не видела ни одного русского солдата. Они не беспокоили нас ни разу, не считая самого первого дня.

– Мы слишком близко к заражённому городу. Да и в любом случае – что у нас есть такого, что может им понадобиться? Чтобы грабить, у них есть города. Однако смею заверить, рано или поздно они явятся по нашу душу.

– Вы лично видели этих русских? – поинтересовался Мэллори. – Вы уверены, что не выдумали их?

– Само собой, я их видел. Парашютистов, спускающихся с неба. К югу от Миннеаполиса был тяжёлый бой, поэтому я бежал.

– Я тоже их видела, вот как вас сейчас, – вступила в разговор Салли. – В жизни их не забуду... Их униформу мешком, командира с красными погонами, странный запах, язык, на котором они говорили...

– Полно бередить раны, – похлопал её по плечу Джарвис. – Ты обещала обо всём этом не думать, так ведь?

– Почему здесь? – спросил Мэллори. – Какую военную цель можно найти в Небраске?

– Может какую-нибудь секретную базу, пусковую площадку, кто ж его знает?

– А что говорят по радио? По телевизору? Есть какие новости?

– Никаких новостей. Никакого телевизора. Радио иногда прорезается, но в основном по-русски. Боюсь, я не понимаю этого языка.

Грохнула задняя дверь. Лонни, явившийся с охапкой дров, воззрился на Мэллори. Он захлопнул дверь ногой и грохнул дрова на пол.

– Отнеси это в камин. Потом дуй наружу и наруби ещё.

– Не с такой рукой, Лонни, – возразил Джарвис.

Большая женщина, Мэй, вошедшая в этом момент, его поддержала. Лонни убрался, бормоча под нос.

– Советую поправиться как можно скорей, – обратился к Мэллори доктор. – Наш Лонни – ипохондрик, поэтому он склонен меня терпеть. Но ещё он один из самых больших лентяев на свете. Как-то раз он попытался заставить Салли рубить дрова вместо него.

– Лонни не так уж плох, когда научишься с ним взаимодействовать, – сказала Мэй, усевшись напротив Мэллори и закинув назад прядь седых волос. – Он не слишком умён, а ещё трус и поэтому любит поиздеваться над другими. Но в какой-то степени он просто очень большой ребёнок.

После ужина Мэллори и Салли вышли во двор. Остатки сарайной двери висели на петлях, словно разбитые бурей. Не было видно никаких животных. Воздух пах несчастьем и ветхостью. Несколько месяцев попустительства нарушили мирный упорядоченный вид больше, чем три четверти века активного использования.

Все нижние ветки громадного дуба, растущего перед домом были обкорнаны, видимо это был один из источников дров для Лонни. Мэллори осмотрел три пикапа. Все были новёхонькими, со сверкающей из-под грязи свежей краской, с временными номерами. Машины были загружены барахлом: красный плюшевый диван, горы дешёвой одежды, обувь в коробках, кухонные принадлежности, инструмент, телевизоры – Мэллори насчитал три в одной машине и четыре – в другой. Всё это было залито водой, проржавевшее, тонкий шпон, которым был обиты телевизоры, облез от многодневного воздействия стихий. Внутренности кабриолета, очевидно нового, тем не менее поросли плесенью из-за дождя. Мокрые листья усеивали сиденья спереди и шубы, удочки и ружья в кузове.

– Вместе с Лонни и Мэй было ещё два человека, ну, когда они сюда пришли, – сказала Салли. – Они грабили всё, что им под руку попадалось, грузили в машины, а потом выбрасывали одни вещи, чтобы освободить место для других. Ездили по округе каждый день в ту неделю, или чуть больше, пока были тут. Дом просто набит разным хламом. Потом они от этого устали.

– А что с ними случилось?

– Была драка. Лонни их побил. С тех пор я их не видела.

– Когда появился Джарвис?

– Где-то месяц назад. Лонни чуть его не застрелил, но он сказал, что врач. Это его и спасло. Лонни до смерти боится заболеть.

– Почему ты осталась, когда они приехали?

– А куда мне ещё идти?

– Что с теми городами, где Лонни и его дружки брали свою добычу? Там тоже никого нет?

– Нет. Я видела два города, пока была сама по себе, ну, после того, как сбежала. Видела только несколько трупов. Всё цело, просто покинуто.

Мэллори повернулся на звук хлопнувшей двери; тяжёлые шаги загрохотали по крыльцу; там стоял Лонни, утиравший губы тыльной стороной ладони. Он почесал живот, затем спустился и двинулся прямо к Мэллори и девушке.

– Я тут что подумал: прекращайте болтовню и валите-ка в дом.

– Он ещё не совсем в порядке, Лонни, – торопливо сказала Салли. – Доктор Джарвис сказал...

– Да какое мне дело, что там мелет этот старикашка? – оборвал её Лонни. – Я сказал тебе валить, парниша, вот и вали.

Здоровяк шагнул к Мэллори.

– Лонни, прекрати! – Салли преградила ему дорогу.

Он схватил её, словно намереваясь швырнуть наземь, но остановился, очевидно захваченный новой идеей. Притянув девушку ближе, он попытался поцеловать её раззявленным ртом.

Рядом с кучей нарубленных веток лежало сломанное топорище. Мэллори схватил его, зашёл Лонни за спину и, подняв тяжёлую деревяшку, со всей силы врезал мужчине по голове, которая издала звук лопнувшей тыквы. Лонни проковылял два шага и упал на колени. Мэллори подошёл к нему, как следует прицелился и ударил ещё раз, в основание шеи.

Лонни грохнулся лицом оземь. Мэллори отбросил дубину.

– Этот Лонни меня уже достал.

Салли подошла к Мэллори и прижалась к нему, дрожа всем телом. Мэллори держал её, успокаивая.

– Но что же будет, когда он очнётся? Твоя рука...

– Я ухожу, – отвечал он.

– Куда ты пойдёшь?

– Не знаю. В Линкольн или Омаху. Куда-нибудь, где есть какие-то организации, какие-то отряды сопротивления, хоть что-нибудь.

– Джефф, ты точно уверен в том, что произошло в городе?

– Ты веришь Джарвису? Думаешь, я сумасшедший?

– Никто не говорит о сумасшествии, Джефф. Просто в стрессовой ситуации люди иногда видят то, чего нет. Ты знаешь, такое бывает. Это такая защита разума. В этом нет ничего постыдного…

– А когда мне начинать верить? Сейчас? Я вправду врезал Лонни? Джарвис действительно говорил мне, что русские захватили всю страну? А ты настоящая? Или мне это тоже кажется?

– Я настоящая, Джефф. Даже не вздумай сомневаться.

Он посмотрел ей в лицо. Она прижалась к нему всем телом, тёплая и живая.

Он отпустил её, сделав шаг назад.

– Боже мой, Салли, ты подружка моей дочери, я слишком стар для тебя...

Голос его осёкся, от затёртости фразы.

– Мне девятнадцать, Джефф. Я женщина. Конечно, Лори – моя подруга, но это не... это нее...

Настала её очередь осечься.

– Салли, ты очень милая девушка – женщина, если тебе так больше нравится. Я в два раза тебя старше. Не думай, что ты не кажешься мне привлекательной: само собой да. В этом и беда. Я...

– Всё меняется, Джефф. Три месяца назад ты был просто милый дядька средних лет, моложавый, но совершенно мне не близкий. Теперь... всё по-другому. Может, это инстинкт. Меня не прельщает никто из этих тонконогих патлатых юнцов. Мне нужен мужчина. Тот, кто обо мне позаботится. Кто-то вроде тебя.

– Салли, вся эта катавасия рано или поздно закончится и всё вернётся на круги своя.

– Ты всерьёз в это веришь, Джефф?

– Что мне ещё остаётся, Салли? Сделать вид, что ничего не было и осесть здесь вместе с Лонни и Мэй, наслаждаясь бездельем?

– Джефф, – Салли взяла его за руку. – Если всё так, как ты говоришь – что ты сделаешь в одиночку?

– Не знаю. Я должен попробовать. – Мэллори посмотрел на пикапы, подошёл к ближайшему, бледно-голубому Доджу, обошёл его кругом, внимательно глядя на шины. Салли подошла к нему и взяла за руку.

– Я поеду с тобой, – сказала она.

– Не глупи. Ты должна быть здесь.

– С Лонни и Мэй?

– Здесь доктор Джарвис, – отвечал Мэллори.

– Нам лучше выкинуть это барахло из кузова, – заявила Салли и полезла через борт.

Мэллори мгновение помедлил, затем забрался в кузов сзади и неуклюже, одной рукой, стал выбрасывать телевизоры прочь.

Они уехали через полчаса, загрузив машину едой и снаряжением. Мэй и Джарвис, стоя на крыльце, наблюдали за их отъездом. Никто не махал на прощанье руками.

Глава 4

1

Они ехали дотемна, преодолевая тридцать миль в час по пустым дорогам. Три раза они миновали заглохшие на трассе военные машины. Два раза русские, один раз американские. Рядом с ними не было тел, не было никаких следов боя. Как будто у них просто закончилось топливо. Они проехали через город под названием Хикман, пустынный и безлюдный в сумерках. Через несколько миль они свернули с дороги в рощу гикори [Гикори или кария – род деревьев семейства Ореховые]. Салли помогла Мэллори надуть матрасы и растянуть брезент над кузовом пикапа.

– Плохо, что не делают двойных спальных мешков, – сообщила Салли. – Я бы хотела спать поближе к тебе. Хочу знать, что ты рядом.

– Я буду здесь, Салли, – отвечал Мэллори.

– Джефф, расскажи мне о себе. Я хочу знать про тебя всё.

– Мне с какого момента начать? С моего развесёлого детства в сиротском приюте?

– Ох, Джефф, неужели ты и вправду?..

– Ну это был не совсем сиротский приют. Скорее платный интернат для везунчиков, кому не довелось иметь семью. Там было не так уж плохо. Нас нормально кормили и одевали, да и учили хорошо. Но отношение к нам было, если можно так выразиться, безличным.

– У тебя вообще нет семьи?

– Нет. Если не считать дяди Эла, – усмехнулся Мэллори.

– Расскажи мне о нём.

– Одно время он навещал меня. Он был такой большой человек с длинными усами, одетый в странную разноцветную одежду и куривший сигары с удивительным запахом. Он рассказывал мне истории – все как одна про чудесный старый дом, куда он однажды меня заберёт. Меня это очень будоражило. А потом я просыпался.

– Ох, ты хочешь сказать?..

– Дядя Эл был просто сном.

– Джефф... – она тесно прильнула к нему. – Но я-то не сон. Я настоящая – и рядом.

– Да, – сказал Мэллори – И... я рад, что ты есть, Салли. Очень рад...

На следующий день они продвигались на север через округа Джонсон и Ото, проезжали опустевшие фермы, заброшенные города. К югу от Линкольна они набрели на дорогу, перегороженную нагромождением искорёженной техники, столкнувшейся в темноте, как предположил Мэллори. Возле дороги было видно полдюжины земляных куч: могилы, наспех вырытые и заброшенные.

Они развернулись, направившись на восток. Незадолго до полудня, под серым, набухающим влагой небом, они въехали на окраину деревушки под названием Альво и, миновав ухабистую главную улицу, въехали на некогда процветающую, а теперь всю заросшую пробивающейся сквозь трещины в асфальте травой заправку «Шелл». Рядышком было припарковано полдюжины машин. Мэллори срезал шестифутовый кусок шланга, чтобы слить бензин из бака громадного пропылённого Кадиллака, и накачал ещё банку масла.

Он протёр ветровое стекло пикапа, проверил шины, а затем выломал дверь в женский туалет для Салли.

На другой стороне улицы в витрине спортивного магазина было выставлено оружие. Дверь была заперта, но Мэллори выбил её ногой. Оказавшись внутри, он позаимствовал автоматический браунинг 32-го калибра в чёрной кожаной кобуре на плечо. Обмотав патронташ вокруг пояса, он вскрыл коробку промасленных латунных патронов и набил его, ссыпав остатки в карман. Поразмыслив, он взял ещё и крохотный немецкий маузер калибра.25, зарядил основную и запасную обойму и положил его в маленький карман джинсов. Грязную куртку он сменил на лёгкую кожаную ветровку на флисовой подкладке, взял пару перчаток из свиной кожи, прибавил к этому нож и маленький фонарик. Уже уходя из магазина, он обратил внимание на витрину с обувью. Следующие пять минут он потратил на то, чтобы выбрать пару кожаных альпинистских ботинок и прочные шерстяные носки.

– Выглядишь готовым ко всему, – восхитилась Салли.

– Не исключено, что мы с ним столкнёмся, – ответил Мэллори.

Они проехали населённый пункт насквозь, рёв двигателя отражался от молчаливых фасадов, нарушая полное безмолвие округи. Они миновали последнюю россыпь забегаловок и дешёвых автосервисов и притормозили перед путепроводом, за которым следовал резкий поворот. Как только Мэллори свернул за угол, в пятидесяти ярдах впереди на дорогу вышел человек. Одет он был в мешковатый серый мундир и брюки цвета хаки, головной убор – кепка с красной лентой. Автомат в его руках был направлен прямо в ветровое стекло. Мэллори остановился в двадцати футах от него. Из зарослей бурой травы в рост человека появились ещё несколько солдат.

– Русские, – прошептала Салли.

2

Один из военных, судя по погонам и пистолету в кобуре, офицер побрёл вперёд, не выпуская изо рта сигареты. У него был большой рот, глаза-щёлочки и волосы, песочного цвета, явно нуждающиеся в стрижке. На форменной одежде красовалась пара неразборчивых медалек. Он остановился возле машины, оглядел Мэллори и ничего не выражающим взглядом уставился на Салли.

– Будьте добры, покиньте автомобиль, – произнёс он с нажимом и резко отступил на шаг. – Руки за голову.

Мэллори вместе с девушкой слезли наземь. Стоя на дороге, они ждали продолжения. Подошли ещё люди, оглядели их и проверили заднюю часть машины. По кивку офицера один из них досмотрел их, обнаружив у Мэллори пистолет.

– Я – лейтенант Брожный, – сообщил офицер. – Кто вы такие и откуда прибыли?

Славянский акцент в его речи был едва различим.

– Я – гражданский. Зовут Мэллори. Это мисс Ходжес. Мы приехали из-под Биатриса.

– Как далеко «под»?

– Двенадцать миль.

– Почему вы уехали? Болезни?

– Там нет никаких болезней.

– Вы знаете, что это территория объявлена запретной зоной?

– Я заметил, что она опустошена.

– Вы не признаёте распоряжений, отданных надлежащими органами власти?

– Я не слышал никаких распоряжений.

– Эта женщина – ваша жена? Любовница?

– Любовница, – ясно высказалась Салли, беря Мэллори под руку.

Офицер задумчиво поджал губы.

– Что вы заметили в окрестностях Биатриса?

Он переводил взгляд с Мэллори на Салли и обратно, пристально следя за выражением их лиц.

– Ничего особенно, – отвечал Мэллори.

Офицер кивнул, словно такого ответа он и ожидал.

– Я вынужден предложить вам сопровождать меня в штаб, – сказал он. – С этим делом должен разбираться полковник.

– Вам нет нужды нас арестовывать. Я же говорю: мы – некомбатанты, и я и так не откажусь увидеть вашего полковника.

– Нет некомбатантов, – сказал лейтенант. – Залезайте в свою машину. Поведёт один из моих людей.

Мэллори и Салли забрались в кабину. Ухмыляющийся толстяк, воняющий козлом, втиснулся за руль и завёл двигатель, скрежетнув стартером. В пятидесяти футах впереди из-за ободранного и покосившего рекламного щита выбрался шестиколёсный Студебеккер. В него набились остальные бойцы.

Пикап развернулся и двинулся за грузовиком обратно в город Крит. Они проехали через три квартала делового района, миновали ещё один квартал домов, знававших лучшие дни, и свернули налево, на просёлочную дорогу. Так они ехали ещё милю по плоской прерии. Когда дорога поднялась на вершину холма, Мэллори разглядел обширный лагерь, раскинувшийся среди полей. Виднелись целые акры палаток, мили заляпанных грязью мостков, множество джипов, грузовиков, штабных автомобилей, причём на некоторых красовалась белая звезда американских вооружённых сил, на других – красная советская, сотни человек. Они подъехали к большому фермерском дому, расположенному в самом центре лагеря под сенью сикамор.

Салли держала его за руку всё время, пока они, выбравшись из машины, шли к дому вслед за русским офицером. Мужчины смотрели на девушку, пока они проходили мимо. Лейтенант провёл их через бывшую гостиную, откуда вынесли всю мебель, за исключением полудюжины стульев и письменного стола, за которым сидела девушка в униформе и что-то печатала на пишущей машинке. К стене была приколота большая карта штата и прилегающих территорий. Разноцветные булавки были вколоты в карту без всякой видимой закономерности.

– Ждите здесь, – скомандовал Брожный и, войдя в дверь, закрыл её за собой.

Через лишённое занавесок окно, можно был наблюдать передвигающихся по двору людей.

– Не похоже, что они переживают за то, что американские пленники что-нибудь натворят, – сказала Салли. – Они позволяют им свободно разгуливать, даже не охраняют никак.

Дверь распахнулась, лейтенант позвал их жестом. Мэллори и Салли вошли в другое помещение. Раньше это был кабинет: тёмные обои, блестящий диван. За большим столом в крутящемся кресле восседал человек, крутящий в тупых пальцах карандаш. Человек был велик, с грубым квадратным лицом, коротко стрижеными рыжими волосами: он носил зелёный мундир с тремя рядами нашивок и серебряными орлами американского полковника.

3

В гробовой тишине он посмотрел на Мэллори и девушку.

– Я – полковник Стрэнг, – сообщил он. – Брожный говорит, что прибыли из-под Биатриса. Это правда?

Мэллори кивнул.

– Возможно, вы проясните мне один момент, полковник? Кто тут главный? Вы или русские?

Стрэнг воззрился на него. Брожный захохотал.

– А вы думали, что ужасные красные вторглись в Небраску? – весёлым голосом произнёс лейтенант.

– Вторглись, чёрт побери, – Стрэнг говорил и смеялся без всякой весёлости. – Мы пригласили их. Они – наши союзники. Мы подверглись нападению – но не со стороны России.

– Я рад, что вы это понимаете, – сказал Мэллори. – Никто не верил моему рассказу. Я почти сам уверился, что у меня были видения.

– Ты о чём, парень? – нахмурился Стрэнг.

– Я о существах, что захватили Биатрис.

– Существах?

– Вы сказали, что знаете, кем мы атакованы.

– Да, знаем, – угрюмо ответил Стрэнг. – Китайскими коммунистами.

4

– Они нанесли удар утром двадцать третьего ноября, – сообщил Стрэнг. – День, бесславие которого затмит Перл-Харбор и потопление «Мэна». Мы недооценили китаёз, сильно недооценили. У них оказались такие штуки, о которых нам и мечтать не приходилось. Они обрушились на нас с огромной высоты и на таких скоростях, что те, кто сидел за радарами, не верили своим глазам. Мы выпалили из всего, что у нас было, но они отбились. ВВС атаковали, но сражаться было не с кем, и бомбардировщики были отозваны, когда пришло сообщение, что это не русские. Затем наши радары вышли из строя. Все и сразу. Но мы знали, где они. Мы двинули всю мощь – маловысотные бомбардировщики, штурмовики, бронетехнику. Ничего не помогло. Самолёты теряли управление и падали. Машины глохли намертво. Автоматы не стреляли. Тогда мы позвали на помощь Красную Армию. А потом, ещё и Болезнь поразила нас. Нам пришлось отступить и перегруппироваться.

– Борьба продолжается?

Стрэнг нахмурился.

– Как таковой борьбы вообще не было. Косоглазые – неуловимый враг. Мы даже не можем войти с ними в прямое столкновение, чёрт бы их побрал! – Кулак полковника обрушился на стол. – Но мы загнали их в тупик, заманили в болото. Они откусили слишком много. Им этого не прожевать.

– Это было три месяца назад, – сказал Мэллори. – Что произошло с тех пор?

– Мы воспользовались затишьем, чтобы собраться с силами и подготовить контрнаступление.

– Если вы не сталкивались с ними напрямую, то откуда знаете, что это китайцы?

– А кто ещё это может быть? – парировал Стрэнг. – И каким образом вы ничего об этом не знаете?

– Он болел, – быстро проговорила Салли. – У него была амнезия.

Стрэнг крякнул.

– Вы утверждаете, что были неподалёку от Биатриса. И вы ничего не видели?

– Я не видел никаких следов китайцев, – обтекаемо отвечал Мэллори.

Стрэнг кивнул.

– Чем вы занимались, мистер Мэллори?

– Я инженер.

– Хорошо, – снова кивнул Стрэнг. – Мне нужны инженеры. Мне нужен каждый, до кого я могу дотянуться, но квалифицированные люди – больше всего. Мэллори, я предлагаю вам офицерское звание в моей армии.

– В вашей армии?

Стрэнг хмуро взглянул на него.

– Да, это я имел в виду. Я её создал, я её обеспечиваю, я отдаю приказы. Это моя армия.

– Что по поводу всего этого говорит Вашингтон?

– Ни черта не говорит, – спокойно ответил Стрэнг. – И Москва тоже. Лучше перестройте своё мышление, мистер Мэллори. Старые порядки кончились. Связь пропала, а с ней и старая власть, и старая экономика. Чем скорее вы это осознаете, тем больше шансов у вас выжить в новых условиях.

– Что стало с народом?

– Я забрал себе трудоспособных. Остальных вывезли за пределы моей зоны ответственности. Что за глупый вопрос.

– Меня интересовало, как они вписались в новый порядок.

– Забудьте о них, Мэллори. Есть более насущные поводы для беспокойства. Как офицер вы, само собой, будете иметь наилучшие условия. Я прочесал всю округу на предмет припасов. Увидите, мы здесь неплохо устроились. Не то чтобы мы тут самоуспокоились. Стараемся произвести такое впечатление на врага. Тем лучше мне удастся следующий ход. Сконцентрировавшись так, они сами сунули голову в петлю. Ни малейшего сомнения – в панике после первых неожиданных успехов. Как япошки после Перл-Харбора: уничтожили флот и не знали, что делать дальше.

Стрэнг встал, прошёл через комнату и развернулся.

– Крайне дерьмово, что вы ничего не видели в окрестностях Биатриса. Мне нужна разведка, Мэллори – нужна до дрожи! Я бы левую руку отдал, лишь бы знать, что затевают желтопузые ублюдки! – Он ударил кулаком по ладони. –Но с разведкой или без разведки, я намерен ударить по ним всем, что у меня есть – и стереть Биатрис с лица земли!

– Полковник, в Биатрисе нет китайцев, – произнёс Мэллори.

Стрэнг наклонился к нему.

– И откуда вам это известно?

– Я был там. Два дня назад.

Стрэнг обошёл стол и уселся в кресло. Он выдвинул ящик и извлёк оттуда пистолет, положив его на столешницу.

– С самого начала, Мэллори. Теперь рассказывайте всё.

Мэллори конспективно сообщил обо всех событиях, произошедших с момента его пробуждения до отъезда из города. Когда он закончил, Стрэнг смотрел на него с отвращением.

– Мозги набекрень, – категорически заявил он.

– Полковник, попробуйте посмотреть на вещи непредвзято, обдумайте мною сказанное. Всё, что вы говорили соответствует моим словам...

– Чушь собачья.

– Вы видели китайских солдат? Хотя бы трупы? – требовательно поинтересовался Мэллори.

– Я уже объяснил вам...

– Вы ошибаетесь! Тысячи человек заперты в Биатрисе. Вы не можете бомбить город, полковник. Это будет массовое убийство.

Стрэнг вдохнул, словно собираясь заорать, и медленно выдохнул.

– Мистер Мэллори, вам пришлось туго, – безапелляционно заявил он. – Это повлияло на ваш разум. Я могу это понять. Вы были не дома, когда произошло вторжение, вы вернулись и нашли город совершенно другим, ваша семья погибла. Вы не смогли это принять, ваш ум не выдержал напряжения, и вы придумали этих зомби, чтобы поверить в то, что ваши жена и дети всё ещё живы. Мне вас жаль, но я не могу позволить подобным чувствам оказывать влияние на военные приготовления. Мне нужны мужчины. И женщины тоже нужны. И нужны до крайности.

Стрэнг бросил взгляд на Брожного.

– Не думаю, что его иллюзии помешают ему исполнять обычные воинские обязанности, лейтенант. Определить его в роту D, первый батальон. И приглядывайте за ним.

– Минуту, Стрэнг...

– Для тебя – полковник Стрэнг, рядовой!

– Полковник, мне некогда играть в войнушку в вашей личной армии. Моя семья – в этом городе...

– Забудь об этом, – сказал Стрэнг. – Ты никуда не пойдёшь.

Он поднял пистолет, как только Мэллори сделал шаг вперёд.

– И я предупреждаю тебя в последний раз, рядовой. Наказание за бунт – расстрел.

– Полковник совершенно серьёзен, – сказал Брожный и взял Мэллори под руку. – Пойдём. Ты не первый, кого призвали в армию в военное время.

5

Казарма представляла собой бывший коровник, приспособленный для размещения войск путём укладки на пол фанеры и расстановки разномастных кроватей, начиная от динозавров с балдахинами до новёхоньких походных коек от «Сире и Робак». Люди в форме, русские и американцы, внимательно оглядели Мэллори, пока Брожный вёл его к водружённому на самодельный каркас грязному бугристому матрасу в дальнем конце длинного помещения. Запах бывших обитателей коровника чувствовался здесь значительно сильнее, чем в остальной части здания.

– Что будет с девушкой? – спросил Мэллори. – Что насчёт неё думает Стрэнг?

– Говорите о нашем любезном полковнике с большим уважением, – мягко сказал Брожный. – Для собственной же безопасности.

– Вы верите мне, лейтенант?

– Извините, но нет. Я не верю в ходячие магазины запчастей, управляющие заводом...

– Но вы верите в невидимую армию китайских фанатиков, внезапно освоивших космические технологии до такой степени чтобы отправить тысячи кораблей с людьми так высоко, что они являются из космоса и совершают мягкую посадку прямо посередине страны? В армию, которая наплевав на все военные цели, захватывает городок в прериях? В армию, которая закрепляет свою победу, превратившись в идеальную цель скучковавшись в одном месте и ждёт, что предпримет Стрэнг?

– В этой странной войне немало вещей, которые меня озадачивают, мистер Мэллори. Но вашу историю я нахожу куда более озадачивающей. Зачем разумные инопланетяне ведут себя подобным образом? Почему вы один оказались устойчивы к их контролю? Почему никто другой не видел этих существ?

– Брожный, – резко сказал Мэллори. – Вытащите меня из этого бойскаутского лагеря. Что если я смогу найти ключ к загадке, доказать, что говорю правду...

– Не обсуждается, – сказал русский. – В этом полковник точно прав: нам нужен каждый.

– Для чего? Чтобы сидеть на этой разваленной ферме и играть в войнушку?

– Мы копим силы, готовимся бою, – ответил русский. – Когда придёт время, мы контратакуем.

– Вы думаете, что толпа пехотинцев сможет сделать то, что не удалось всей армии и ВВС, что США, что России?

– Как говорил полковник – у нас есть план, мистер Мэллори. Имейте терпение.

Худой человек с угловатым лицом и большими кулаками, одетый в зелёную американскую форму с нашивками техник-сержанта подбрёл поближе и оглядел Мэллори с ног до головы, задрав губу и обнажив жёлтые лошадиные зубы. Брожный кратко объяснил ситуацию и удалился. Сержант упёр руки в боки и уставился на Мэллори.

– Ты и русский приятели значит, а? – Он сплюнул по направлению к двери. – Ну всё, болтовня кончилась. Теперь ты в армии. Я – сержант Гонт. Работаешь на меня. Первое поручение – отдраить сортир.

– Я не в армии, – сказал Мэллори. – Я гражданский. Меня притащили сюда под дулом пистолета моего приятеля-лейтенанта.

– Не дерзи, сопляк, – сержант ткнул Мэллори в грудь пальцем, твёрдым как пистолетный ствол. – Тебя призвали законно и правильно.

– В таком случае, я не там, где нужно. Я – майор запаса. Пойду получать свои золотые листья [Майор вооруженных сил США носит нашивки в виде шестилучевого золотого листа].

– Офицер, а? – рот Гонта принял форму буквы V. – А чем докажешь?

– Я забыл бумажник в других штанах.

– Неудачно вышло. Похоже, ты врёшь. Мне не нравятся брехуны, рядовой. Думаю, на толчках ты задержишься. Чабб!

Он повернулся, выкрикнул имя и на зов явился низенький человечек с оттопыренными ушами с нашивками капрала.

– Поставь его копать щели. Да смотри, чтоб рыл поглубже.

– Пошли.

Чабб качнул головой, придерживая карабин.

Мэллори вслед за капралом выбрался из коровника на холод, где ему была вручена лопата с длинным черенком. Затем они обошли коровник и пришли к прямоугольнику из брезентовых полос, натянутых на шесты.

– Ты всё слышал. Копай глубоко.

Мэллори неуклюже приступил к делу.

– Что у тебя с рукой? – поинтересовался капрал Чабб.

– Получил несколько осколков при воображаемом взрыве.

Чабб крякнул. Мэллори копал. Спустя час он закончил одну траншею в фут шириной, два глубиной и двенадцать в длину.

– Нормально, этого хватит, – сказал Чабб. Он дрожал, глубоко запихав руки в карманы. – Думается, теперь ты можешь прерваться на перекус. Сержант не говорил, что тебе не положено есть.

Чабб отвёл его к длинной палатке, откуда разносился пар и кислый запах пищи. В пропахшем сумраке он вытащил из стопки замасленный поднос и пошёл на раздачу. Забирая поднос, он встретился взглядом с подавальщицей.

– Лори! – воскликнул он.

6

Она уставилась на него широко раскрыв глаза. Половник выпал из рук. В ту секунду, когда она попыталась заговорить, он наклонился к ней и быстро прошептал:

– Не подавай виду! – Затем, уже обычным голосом, он произнёс: – Какая неожиданность, видеть тебя здесь!

Лори наклонилась к нему. Её губы шевелились, глаза наполнились слезами.

– Как... как... когда?

– Я приехал пару часов назад. Благодаря лейтенанту Брожному.

– Не могу поверить! Я думала, ты мёртв!

– Я жив, всё в порядке...

– Эй, салага! Пошевеливайся! – приказал капрал Чабб.

– Лори, скоро увидимся.

Чабб потащил Мэллори вдоль линии выдачи.

– Нахер баб! – заявил он. – Ты хочешь, чтобы мы оба оказались в большой жопе, приятель? Я так-то рискнул, притащив тебя сюда. Сержант небось думал, что ты сжуёшь холодную жратву прямо на площадке.

– Она – мой старый друг, Чабб.

– У тебя нет друзей, мистер. Держи ухо востро и забей на баб. Потом поймёшь. Делаешь своё дело, показываешь преданность, и может тебе чего-нибудь обломится. Но это уж решать полковнику.

Чабб держал курс на маленький столик в углу. Еда оказалась неожиданно хорошей: мясо, картошка с соусом, хлеб, зелёные овощи, клубника со сливками, свежий кофе.

– Мы неплохо тут кормимся, – сообщил Чабб. – Если ты не у полковника в списке, житуха неплохая. Просто не совершай залётов – например с бабами.

– Ты давно здесь?

– Пару месяцев, – ответил Чабб. Он глотнул кофе, утерев рот рукавом. – Чем ты вывел Стрэнга? – поинтересовался он.

– Отклонил предложение о работе.

– Не очень-то умён, – подытожил Чабб. – Почему так поступил?

– У меня другие планы.

Чабб хмыкнул.

– Лучше забудь о них и делай, что положено. Он всё продумал. Надо отдать ему должное, дело он двигает. Хорошо двигает. Если б не он – никто бы ни черта не делал. Он увидел, что надо сделать, собрал людей, начал работать. Мы уже кой-чего достигли. Мы ещё не продули, Богом клянусь!

– И чего же мы достигли? – переспросил Мэллори.

– Достигли того, что готовы им врезать. Хорошенько врезать.

– Чем врезать-то? Луками и стрелами?

– Он всё продумал, – повторил Чабб. – Он знает.

– Капрал, сказал он, – я хочу поговорить с девушкой. Обсудить буквально пару моментов. Можешь это организовать?

– У тебя крыша поехала? Я ж тебе говорил...

– Она – мой старый друг.

– Стрэнгу расскажи.

– Всё, что тебе надо сделать, это...

– Заткнись, – рявкнул Чабб. – Не доводи до греха. Видать сержант был прав насчёт тебя.

Как только они вернулись в казарму, сержант Гонт вскочил со стула и подбежал к ним.

– Как работал салажонок? – спросил он у Чабба. – Творил какую-нибудь херню?

Чабб мельком взглянул на Мэллори.

– Никакой херни, – отрапортовал он.

– Неплохо. Эй, ты, – сказал Гонт, когда Мэллори собрался уйти, – Я тебя не отпускал, мальчик. Этой ночью – ты в наряде по кухне. Кастрюли и сковороды. Приятная чистая работа. Не вздумай присесть. Ты уже опаздываешь. Столовский сержант этому не порадуется.

Чабб открыл было рот, чтобы что-то сказать.

– Не говори ни слова, Чабб, – проскрежетал Гонт. – Я решу, когда новичку можно будет сделать перерыв.

Чабб захлопнул пасть и коротко кивнул.

– Чего ты ждёшь? – рявкнул Гонт на Мэллори.

– Отмены приказа, – сказал Мэллори.

– Не доводи меня, мальчик, – сказал Гонт и поднял большой палец. – Кастрюли и сковороды, бегом-марш!

Три часа Мэллори отскребал жир от кухонных кастрюль по локоть в еле тёплой воде с пеной. Сержант, заведовавший столовой, круглолицый пузатый мужчина с пучками седых волос за ушами, поглядывал на него искоса. Когда запас кастрюль иссяк, он поручил ему соскребать сажу из топок дровяных печей. Мэллори упорно трудился в тишине. В полночь сержант грубо приказал прерваться и жестом указал на стол, где стояла тарелка с отбивной, яйцами, тостом и кофе.

– Благодарю, – сказал Мэллори. – Где здесь туалет?

Сержант показал. Мэллори покинул столовую, прошёл через грязный двор к окружённому колючей проволокой участку, про который Чабб сказал, что это женские казармы. Часовой, вооружённый М-16, стоял в проёме единственных ворот, освещаемый двухсотваттной лампочкой. Мэллори направился прямо к этому человеку совершенно не пытаясь таиться. Тот смотрел на приближающегося Мэллори со скукой, когда он оказался в десяти футах, часовой переложил автомат и открыл рот, чтобы что-то сказать.

Мэллори очень быстро покрыл оставшиеся два шага и впечатал правый кулак в живот караульному. Тот резко крякнул и сложился пополам, Мэллори тут же ударил по затылку. Человек упал ничком и затих. Мэллори схватил его за ремень и затащил в ворота, спрятав за поленницу. Захлопнув ворота он пошёл к ближайшей палатке. В этот момент изнутри выбралась пухлая женщина в юбке, сшитой из разномастных кусков и расстёгнутой камуфляжной куртке. Увидев его, она остановилась и запахнула куртку.

– Кто вы такой... – начала она.

– Мне нужна рядовая Лори Мэллори, сержант, – бодро отрапортовал он. – В какой она палатке?

Женщина замялась, заправляя прядь рыжеватых волос.

– А кто вы такой? Я вас раньше никогда не видела.

– Майор Дизэстер. Я только что прибыл в лагерь. Закроем эту тему, сержант. Какая палатка?

Женщина указаланужную толстым пальцем:

– Номер три, сэр.

– Благодарю.

– Но вам туда нельзя, – быстро добавила женщина. – Сэр.

– Конечно нельзя. Поэтому я прошу вас привести её ко мне, – моментально отреагировал Мэллори.

– Ну... Я погляжу, сможет ли она с вами поговорить.

Женщина вразвалочку двинулась по мосткам и засунула голову внутрь палатки. Секунду спустя она вылезла и вернулась к Мэллори, не произнеся ни слова. Из палатки выбралась Лори, выглядела она встревоженной. Увидев Мэллори, она бросилась к нему, улыбаясь сквозь слёзы.

– Папа! Как здорово тебя увидеть! – она прижалась к нему, и обняла что есть сил. – Папа, это было ужасно, я думала, что осталась совсем одна...

– Ты не одна, солнышко. – Мэллори потрепал её по спине. Взяв её за плечи, он внимательно посмотрел ей в лицо. – Лори, у меня для тебя новости. Самые лучшие в мире. Твоя мама жива, и дети...

– Папа. – Лори судорожно вцепилась ему в руку. – Ты уверен?

– Я был с ними два дня назад.

– Но где же?

– Дома, в Биатрисе.

Выражение лица Лори менялось как отражение в потревоженной воде.

– Папа, не может быть, – прошептала она. – Китайцы...

– В Биатрисе нет китайцев, – сказал Мэллори. – Я вообще сомневаюсь, что они есть хоть где-нибудь по эту сторону Тихого океана. Это бредовая идея Стрэнга...

– Папа, полковник Стрэнг – прекрасный человек! Он навёл порядок в этом хаосе...

– Стрэнг – опасный безумец, – возразил Мэллори. – Он собирается уничтожить Биатрис. Его план слишком безумен для того чтобы сработать. Если у него получится, он убьёт Джилл и детей, а также ещё несколько тысяч человек.

– В Биатрисе никого не осталось в живых, – сказала Лори. – Китайцы перебили всех. И поэтому мы должны...

– Так думает Стрэнг, но он ошибается. В Биатрисе нет китайцев. Мы подверглись нападению, Лори, но не человеческого врага. Это пришельцы – нечто с другой планеты, я уверен. У них невероятные способности к гипнозу. Люди в городе ведут себя как лунатики. Они порабощены и даже не подозревают об этом. Там есть Башня – колоссальная штука, где они работают каждый день над каким-то непостижимым проектом.

Лори смотрела на него с выражением ужаса на лице.

– Папа, что ты такое говоришь?

– Я знаю – мне уже доводилось слышать, что это фантазии, которые я выдумал, чтобы защитить себя от того факта, что Джилл и дети – мертвы. Но они не мертвы, Лори! Поверь хоть в это, если не веришь в остальное.

Лори покачала головой.

– Не могу, папа, – прошептала она. – Прости. Они ушли от нас. Я знаю, что ушли, я привыкла к мысли...

– Ты думала, что я тоже мёртв, – оборвал её Мэллори. – Однако же это не так.

– Это другое дело... – начала она, но прервала сама себя. – Как ты выбрался? Ты же был дома, когда они напали.

– Не думай об этом. Боюсь, ты мне не поверишь. И времени нет. Сначала нам надо отсюда выбраться. Поговорим потом.

– Ты о чём? Пап, ты не можешь…

– В какой палатке Салли? – прервал её протесты Мэллори.

– В моей, третий номер. Но папа, если ты говоришь о...

– Кто-то заговорил обо мне? – раздался позади них голос Салли. – Когда Лори позвали наружу, я знала, что это ты, Джефф.

Она покровительственно положила руку Мэллори на плечо.

– Мы сваливаем?

– Папа, ты не можешь так говорить! – ахнула Лори. – Ты собираешься дезертировать?

– Это слишком грубое слово, Лори. Сбежать – будет больше похоже на истину.

– Ты не можешь так поступить! – заявила Лори. – Полковник рассчитывает на тебя! На всех нас!

– Не глупи, Лори! – возразила Салли. – Если Джефф считает, что нам надо бежать, у него есть на это причины!

– Какие ещё причины? Куда мы пойдём?

– К Дому, естественно. Это чуть севернее нас.

– Пап, ты же не думаешь вернуться в Биатрис?

– Нет. Пока нет. До тех пока мы не сможем помочь. Я имею в виду Старый Дом, Лори. Мы сможем там остановиться...

– Папа, пожалуйста, говори по делу! Какой ещё старый дом?

Внезапно Мэллори почувствовал себя дезориентированным. Он потряс головой. Он что, путает сон и явь? На секунду ему показалось...

– Забудь, Лори.

Он оборвал поток мыслей.

– Нельзя терять ни секунды. Часовой без сознания валяется в нескольких футах от ворот, на него в любой момент могут наткнуться.

– Пап, думаю, что я поняла: это одна из твоих фантазий, вроде захватчиков с Марса или того, что мама жива. Тебе нужно место, куда можно сбежать – вот ты и вообразил себе дом. Но, пап, нет никакого дома! Некуда идти! Полковник Стрэнг даёт нам единственную надежду когда-нибудь вернуть всё как было...

– Я не буду препираться с тобой, Лори. Мы уходим. Немедленно.

Мэллори схватил её за руку. Он вырвалась.

– Ты не можешь уйти. Я не позволю!

Она попятилась.

– Лори, ради Бога...

– Нет, ради тебя, папа. Уверена, ты ненавидишь меня, но может быть потом ты поймёшь, что я сделала это для твоего же блага...

Не успела Лори поднести к губам латунный свисток, как Салли внезапно прыгнула на неё, выбив свисток из рук. В следующую секунду Мэллори схватил её за запястья.

– Господи, Лори, тебе Стрэнг все мозги прокомпостировал?

– Полковник Стрэнг – замечательный человек, настоящий лидер! Только он понимает, что нужно сделать и у него есть для этого достаточно сил! Я не предам его – и тебе не позволю!

Со стороны ворот раздался крик:

– Капрал караула номер три, ко мне, бегом марш!

Как только Мэллори сделал шаг, Лори бросилась на него, схватив руками за шею. Кто-то с шумом вбежал в ворота.

– Эй! Вон там! – завопил грубый голос.

Мэллори сгрёб Лори в охапку и со всех ног бросился в проход между палатками вдоль тёмного забора, направляясь к косматой стене кустарника, ограничивавший комплекс. Сзади грохнул выстрел.

– Папа, они тебя убьют! – завопила Лори. Раздался второй выстрел, громко вскрикнула Салли.

Мэллори затормозил. Салли упала на колени, держась за левую руку.

– Беги, Джефф! – выдохнула она. – Не жди меня!

Лори пыталась вырваться.

– Сдавайся, папа! Дезертиров расстреливают!

– Если поймают, – огрызнулся Мэллори. – Тебе решать, Лори.

Поблизости грохнул ещё один выстрел.

– Позаботься о ней, – быстро сказал Мэллори. – И о себе.

Он развернулся и бросился в темноту. Он слышал, как Лори позади кричала:

– Туда! Туда!

Когда он нырнул в кусты, то оглянулся и мельком увидел Салли, сидевшую на корточках в луче бледного света и Лори, показывающую в сторону, противоположную той, куда он убежал.

Глава 5

1

За последующие три часа Мэллори преодолел три мили, в основном – на животе. Начал моросить дождик, к нему добавился и туман. Позади него машины вслепую пробирались по дорогам, свет их фар тонул в тумане, люди перекликались и искали его, но ни один не подобрался ближе чем на пятьдесят ярдов.

К тому моменту как он выбрался на дорогу с твёрдым покрытием, огни лагеря Стрэнга превратились с розовое зарево на горизонте. Звёзд не было видно. Дождь прекратился, но усилился ветер. Раненая рука Мэллори казалось раздулась вдесятеро.

«Надо найти укрытие, – твердил он себе. – Надо найти транспорт, миновать патрули Стрэнга. Какая-то власть должна быть в Омахе. Военный штаб. Но, возможно, это лишь первая цель...»

Он перестал прилагать усилия для раздумья о чём-либо, кроме ближайшего будущего. Сначала укрытие, отдых, еда по возможности, перевязать руку. Пока достаточно. Может даже более чем достаточно.

Раньше ветер дул с востока. Он рискнул предположить, что ничего не поменялось. Оставив восток справа, он двинулся по дороге. Он узнал путь, по которому его и Салли сопровождал Брожный менее полусуток назад. Казалось, что прошли многие дни. Он подумал о Салли, пули в её плоти, о Лори, разрываемой надвое силами, с которыми ей невозможно совладать. Он думал о Джилл, о Рэнди, о Марле.

– Не думай, – приказал он себе. – Просто иди.

– Как далеко? – поинтересовалась другая часть его разума.

– Пока не придёшь куда-нибудь, – ответил он сам себе.

2

Это была группа крупных строений, высоких, с плоскими фасадами и мансардными крышами, раскинувшаяся на возвышенности среди вековых деревьев. В них горели огни, едва-едва, сквозь шелест ветра, он слышал звуки: голоса, хлопок дверью, мягкое пыхтение генератора.

Мэллори сошёл с дороги, пробрался через вспаханное поле к месту, где земля начинала подниматься. Там росли деревья, впереди виднелись беспорядочные заросли. Он миновал их и упёрся в высокую кирпичную стену. Из-за больной руки ему понадобилась четверть часа, чтобы взобраться на нижние ветви бука, за которые все ещё цеплялись мёртвые осенние листья, пробраться по ним вперёд, спуститься на стену сверху и спрыгнуть внутрь.

Земля была мягкая и пахла засохшей лужайкой. Он обнаружил тропинку и двинулся по ней извилистым маршрутом, пролегавшим среди дикорастущего кустарника. Тропинка упёрлась в узкую дорожку, которая расширялась, миновав главное здание. В сумерках Мэллори разобрал силуэт припаркованного автомобиля, розовый свет отразился от катафота.

Прямо перед ним, в двадцати пяти ярдах, виднелось освещённое окно. Высокий человек с медно-рыжими волосами сидел за столом и что-то писал. Эта мирная сцена обнадёживала: позвать кого-нибудь на помощь рано или поздно придётся. Учёный в тиши кабинета – наилучший вариант из тех, что ему могли попасться.

Он прошёл по сухой траве и вышел на дорожку. Два шага по асфальту – в лицо ударил свет.

Мэллори стоял не шевелясь, разведя руки в стороны. Из-за высокой нестриженной можжевеловой изгороди выскочили двое. Один был тощий, длиннорукий, криворотый, с нечёсаной бородой и в пластиковой бейсболке. Помимо кепки, костюм его состоял из почерневшего от влаги пальто, узких джинсов, дюйма на три короче, чем следовало бы, и высоких ботинок. Его сотоварищ – пониже, постарше и завёрнутый в блестящий чёрный плащ – тащил с собой малогабаритный арбалет со стрелой на ложе, палец он держал на спусковом крючке. Оба глядели на Мэллори с опаской.

– Ты откуда? – рявкнул худой. – Какого хрена тут шатаешься?

Мэллори обозначил направление, откуда он появился, кивком головы.

– Я искал места, чтобы укрыться от непогоды.

– Из стрэнговской шайки, да? Что случилось? Устал от зла и порока?

– От зла я устал, это точно, – ответил Мэллори. – Но своей доли порока не получал давненько.

Худой быстро шагнул вперёд и ударил наотмашь. Мэллори, застигнутый врасплох, наклонился назад, боль от резкого движения ударила его словно ледоруб. Толстяк отступил на шаг, поднимая арбалет. Поле зрения начала заливать чернота. Мэллори затряс головой, пытаясь отогнать наваждение.

– Эй, он ранен, Уисс. – Голос арбалетчика проник сквозь высокочастотный гул, наполнивший голову Мэллори. – Он на ногах не стоит.

– Он ещё и посильнее поранится, прежде чем с ним будет покончено, – откуда-то издалека произнёс Уисс. – Давай-ка обыщем этого болтуна, посмотрим, что он с собой притащил.

Толстяк держал оружие наготове, пока его товарищ хлопал Мэллори по карманам, каждые несколько секунд исподтишка поглядывая тому в лицо.

– Ничего, – сообщил он и отошёл. – Валяй, Диббс, – произнёс напряжённо. – Чего ты ждёшь?

– Господи, Уисс – ты хочешь, чтобы я, не моргнув глазом, застрелил человека?

– Имя Господа всуе ты поминать можешь! Дай сюда, я всё сделаю...

Уисс замер, когда Диббс повернулся, чтобы взять его на мушку.

– Отойди, Уисс! Я тебя предупреждал!

Уисс наполовину поднял руки.

– Всё нормально, всё нормально. Не дёргайся.

Диббс попятился, держа на прицеле и Мэллори, и тощего.

– Отведём его в дом. Иди ты первый, Уисс, чтобы я мог тебя видеть.

3

Свет, горевший в доме, был крайне ярок. Плечо Мэллори терзала пульсирующая боль. Голова была словно набита ватой, в глаза будто насыпали песку. В воздухе висел слабый запах нашатыря.

Мужчина с медными волосами, блестящими, тщательно уложёнными над импозантным лбом, приветливо ему улыбнулся с противоположной стороны стола. У него было румяное лицо, хороший, хоть и длинноватый нос, очень красные скульптурные губы и острый выступающий подбородок.

– Полагаю, вы объяснитесь, ведь так? – произнёс он звучным, хоть и немного гнусавым голосом. Он поводил маленьким флаконом с, как заметил Мэллори, нашатырём у себя под носом, деликатно принюхиваясь и слабо улыбаясь при этом. – Я догадываюсь, вы из лагеря Стрэнга.

– Полковник Стрэнг пытался призвать меня в свою армию, – сказал Мэллори. – Я не захотел призываться. Я убежал.

– Да? – блестящеволосый выворотил губы, глубокомысленно кивая. – Я полагал, что Стрэнг выставил часовых. – Сообщил он мягко журящим тоном.

– Я их отвлёк. Мне помог дождь.

Сидящий мужчина воззрился на Диббса, стоявшего сбоку от стола, на его носу подрагивала капелька воды. – А брат Генри считает, что вы явились сюда шпионить за нами.

– Он ошибается.

Мэллори оглядел комнату. Она была велика, потолок высок, стены – коричневые и гладкие, одну из них прорезал ряд окон типа дабл-ханг [Нетипичный для России вид окон из двух створов, передвигающихся в вертикальном направлении] с рулонными шторами и тюлевыми занавесями. Вдоль двух стен тянулись книжные полки, ещё был стол, на котором тоже лежали книги, а также стоял словарь на подставке и глобус.

– Что это за место?

– Вы находишься на территории колледжа Откровения, а если быть точным – в библиотеке декана. Я – брат Джек Гермони.

Он сделал паузу, как будто ждал одобрения. Когда Мэллори промолчал, он слегка нахмурился.

– Зачем Стрэнг отправил вас сюда? – внезапно спросил он.

– Я же говорил, я сам...

– Не дерзите, – резко прервал брат Джек. На мгновение его большие бледные глаза превратились в лёд. Затем он расслабился и сложил губы в улыбку. – Сколько людей в распоряжении у Стрэнга на данный момент?

– Думаю, несколько сотен.

Брат Джек кивнул.

– Оружие? Боеприпасы?

– Выглядят они хорошо вооружёнными.

Глаза брата Джека сузились.

– Когда он намеревается атаковать?

– Похоже, вы знаете о нём больше, чем я. Я пробыл в его лагере всего несколько часов.

– Но он планирует атаковать?

– Он говорит так.

– Вот видишь? – Брат Джек посмотрел на Диббса с жалостью. – А ты подумал, что мне померещилось.

– Я так никогда не думал, брат Джек!

– Выйди, Генри, – мягко сказал Гермони. – Я хочу поговорить с нашим гостем в приватной обстановке.

Когда Диббс покинул комнату, брат Джек указал на стул и дождался, пока Мэллори на него усядется.

– Я окружён идиотами, – сказал он. – Они ничего не знают, ничего не понимают.

Он подался вперёд, вид у него был крайне хитрый.

– Какую сделку предлагает Стрэнг? – решительно поинтересовался он.

– Мистер Гермони, я вижу, вы вбили себе в голову, что я работаю на Стрэнга...

– Зовите меня брат Джек, я оставил все титулы. – Гермони с любопытством посмотрел на Мэллори. – Теперь я знаю, как пользу вы можете принести.

– Надеюсь, брат Джек...

– Ныне, чтобы выжить, необходимо на время примириться с противником, да – человек не может служить Богу, если он мёртв, верно? Вы видите, я реалист. Я видел как Бездна исторгла бесов в мир человеческий. Я могу прочесть надпись на стене. Власть Божья слабеет – на время, конечно. Он испытывает нас, чтобы определить, кто заслуживает жизни, а кто нет.

– Это превыше моего разумения, брат Джек. – Начал Мэллори.

– Не ври мне, человече! – Гермони оскалил зубы, ровные, белые и искусственные. – Ты видел их! Я знаю. Я вижу по глазам!

– Кого видел?

– Бесов! Отродье Сатаны! Оживших мертвецов, вот кого!

4

– Я видел их в Биатрисе, – сказал Мэллори. – Бесы это, или пришельцы – они захватили город. Насколько мне известно, они не прилагали усилий, чтобы расширить плацдарм. Вы – первый из встреченных мною, кто не думает, что у меня галлюцинации.

– Сатана умён, – сказал брат Джек. – Да, я недооценил его. Признаюсь вам, что много лет я сомневался в сердце своём. Я произносил Слово Божье, но в глубине души был неверующим. Поэтому он попустил Сатане захватить мир. Я признаю это. Я – виновник этих бед!

– Уверен, была ещё куча других виновников, – сказал Мэллори. – Вопрос в том, что теперь с этим делать?

– Нет других, – сказал брат Джек. – Только я. Бог указывает на меня одного. Но я выживу. Я знаю, на то Его воля. Так Он испытывает меня. И я не подведу Его!

– Это прекрасно, брат Джек. Где ближайший орган законной власти? Омаха подверглась нападению?

– Вы явились, как я и предрекал, – кивнул Гермони. – Я знал, что этот визит состоится.

– У вас есть коротковолновое радио? – поинтересовался Мэллори.

– С вами каши не сваришь, – не сдержался Гермони. – Ладно: говорите как есть! Вы хотите, чтобы я выложил все начистоту, так?

На лбу его блестел пот.

– Брат Джек, всё, чего я хочу, так это узнать, где сохранилась законная власть, если такие места ещё существуют, и делать то, что я могу, для борьбы с тем, что вторглось в мою страну.

– Вижу, вы получили неверное впечатление, – сказал Гермони. – Вы даже не собираетесь дать человеку возможность сохранить лицо, верно? Хорошо – давайте поговорим откровенно. Я – реалист. Если сопротивление бесполезно: задача человека – сберечь свою жизнь.

– Смотрите, брат Джек, если у вас есть машина, которой я мог бы воспользоваться...

– Я завоёвывал души для Христа – даже когда говорил пустую ложь, – безапелляционно заявил Гермони. – Подумайте, что я могу сделать для Сатаны, раз я знаю наверняка, что он существует!

– Боюсь, вы меня неправильно поняли, Гермони, – сказал Мэллори. – Я пришёл сюда не для того, чтобы заключать с вами сделки.

Блестящеволосый распахнул ящик, вытащив оттуда здоровый хромированный «Кольт» 45-го калибра. Пальцы его обхватили рукоятку почти любя. Он взвесил оружие на ладони, и проворно направил его на Мэллори, уперев рукоятку в стол.

– Могут быть и другие, – сказал он. – Они ничто, расходные материалы. Делайте с ними, что хотите. Но я вам нужен. Стрэнг это знает – иначе он не послал бы вас...

Дверь распахнулась. В комнату вошёл Диббс, арбалет в руках, лицо покраснело, в глазах шок, за спиной шёл юноша восточного вида.

– Ты продал нас, – выпалил он. – Я слышал...

– Подслушивал, да? Очень плохо, брат Диббс.

Брат Диббс сменил цель и слегка приподнял дуло.

– Прощай, брат Диббс, – произнёс Гермони и в упор выстрелил в пухловатое лицо.

Прогремел выстрел, Диббс крутанулся и упал лицом вниз поперёк стола. Мэллори вскочил на ноги и замер, когда оружие оказалось наставленным на него. Японский мальчик издал мяукающий звук и попятился.

– Итак, вы были у Стрэнга, – Гермони обратился к Мэллори так, словно решительно ничего не произошло. – Вы должно быть видели, как он общается с Врагом рода человеческого. Скажите, это истинно Сатана принял обличие маленького горбатого чёрного мальчика с похожим на козлиную бороду пучком рыжих волос, свисающих из-под носа?

Он сверлил Мэллори взглядом, рот слегка приоткрылся.

– Я не видел никого, подходящего под это описание, – ответил Мэллори.

– У него тысяча обличий, – сказал Гермони. – О, мне довелось видеть некоторые из них: в детстве как-то ночью он предстал передо мной как огромный чёрный пёс, но я прогнал его Божьим именем. Позже он пришёл ко мне в виде распутной женщины, накрашенной и надушенной, – и тогда я понял, что он сильнее, чем Бог. – Он наставил револьвер на Мэллори. – Говори же!

– Те, кого я видел, был похожи на плохо сделанных людей, – осторожно сказал Мэллори.

– Как они говорят?

– Очень вежливо – даже если убивают тебя.

– Словно голос распутницы. – Гермони кивнул. – Это их и выдаёт. Сначала я испугался, признаюсь честно. Я бежал вместе с остальными. Потом Сатана выбрал меня и заставил меня остановиться и повернуть назад. Всем моим сердцем я желал исполнять веления Дьявола.

Гермони взглянул на Диббса, распростёршегося на столе. Лицо его представляло собой кровавое месиво, ноги не доставали до пола.

– Он одурачил меня. Он принял обличие человека, но теперь вновь показал своё истинное лицо.

Он опустил пистолет, он повис на руке, глядя в пол. Мэллори шагнул вперёд и оружие снова оказалось направленным на него.

– Не делайте глупостей, – резким тоном произнёс Гермони. – Я был морским пехотинцем, прежде чем услышал Зов, и хуже, чем на второй разряд не стрелял. Встань вон туда, рядом с Танакой.

Мэллори подчинился. Маленький человек дрожал, прижавшись к шкафу и сцепив трясущиеся руки.

– О, иногда тяжко слышать глас Господа, – сказал Гермони. – Итак, сначала я думал, что вы – агент Стрэнга, а потом вы потянулись за моим пистолетом, и вся идея рухнула. Теперь я даже и не знаю.

– Брат Джек... – тоненьким ноющим голосом начал японец.

– Замолчи, – быстро сказал Мэллори. – Брат Джек не в настроении вести дискуссии.

– Итак – вы видите, что я абсолютно серьёзен. Вы видели, как я обошёлся с Генри. Вы готовы передать мне условия Стрэнга? Условия Сатаны?

– Нет, – сказал Мэллори. – Но я знаю, как убить бесов.

Гермони серьёзно посмотрел на него поверх пистолетного дула.

– Вы же не настолько глупы, – сказал он. – Приспешники Сатаны не могут погибнуть, подобно простым смертным.

– Я убил одного. Может и больше.

– Это твоя последняя ложь! – выпалил Гермони. – Но я покажу твоему хозяину, что на что-то ещё гожусь. На колени!

Он взвёл курок.

Паренёк-японец рядом с Мэллори что-то пискнул и начал валиться вперёд. Как только Мэллори повернулся к нему, Гермони отпрыгнул назад, врезавшись в ноги Диббса. Труп скользнул вперёд и всем весом навалился на брата Джека. Пистолет выстрелил, и стеклянная дверца книжного шкафа разлетелась за спиной у Мэллори. Под натиском трупа убитого им человека брат Джек запнулся каблуком о ковёр и упал спиной вперёд. Со звуком, до крайности похожим на звук производимый топором, врезающимся в хорошо выдержанное дубовое бревно, он ударился головой об угол стола. Его развернуло, и, упав лицом в пол, он разлёгся без движения, блестящие волосы принялась заливать кровь.

Мэллори обернулся на звук, в проёме двери стоял Уисс, сжимая арбалет и целясь ему в лицо.

– Так, малыш, – сказал Уисс и облизнул губы. Он сместил прицел Мэллори на живот. Взгляд скользнул вслед за ним, снова на лицо, снова вниз.

– Всех троих убил, верно? Я слышал три выстрела.

– Два, – сказал Мэллори. – Танака жив.

– Ага, – и шагнул вперёд. – Теперь моя очередь. Что тебе продырявить? Живот? Лёгкие? Может прямо в рот? Раскрой пасть, ты, чёрный змей греха!

– В таком случает тебе придётся тащить их всех наружу в одиночку, – сообщил Мэллори.

Уисс прикусил потрескавшуюся губу длинными жёлтыми зубами. Выглядел он озадаченным. Он кивнул.

– Добро. Этого первым.

Он скосил глаза на брата Джека, затем посмотрел попристальнее.

– Как думаешь, он действительно имел в виду это – союз с Сатаной? Ты поэтому его и застрелил?

– Он упал. Ударился головой об угол.

– Переверни его.

Мэллори сделал, как было приказано. Уисс хмуро смотрел на распростёршийся на полу труп.

– Я не вижу входного отверстия.

– Это была не пуля. Он стрелял в меня. А Диббс поставил ему подножку.

Уисс снова кивнул. Потом сделал шаг вперёд, и восхищённо воззрился на толстяка.

Танака застонал и сел.

– Всё в норме, Танака, – сказал Уисс. – Ты можешь помочь.

Танака вполголоса пробормотал что-то по-японски и заплакал.

– Подними его, – сказал Уисс Мэллори.

Мэллори схватил мертвеца за лодыжки и взвалил его себе на плечи. Как только вес оказался на спине, колени подогнулись. Он упал, тело грохнулось сверху. Уисс пнул его. Танака рыдал. Мэллори выполз из-под трупа.

– Я потерял немного крови, – сообщил он. – Боюсь, не смогу ничем тебе помочь.

– Ты можешь идти, – ответил Уисс. – Уже хоть что-то. Мне, по крайней мере, не придётся тащить тебя вниз.

– Резонно, – сказал Мэллори. Он встал на ноги, чувствуя головокружение и разбитость.

– Пошли, – сказал Уисс.

С Уиссом, державшимся позади, Мэллори вышел в широкий тёмный коридор, по сторонам которого виднелись большие двери с панелями из рифлёного стекла, номера на табличках были начертаны в старинном стиле. Шаги по плитке отозвались эхом. Луна светила сквозь окно на лестничной площадке. По коридору, расположенному этажом ниже, Уисс подтолкнул его куда-то в сторону задней части здания.

– Не так быстро, – проговорил Уисс. – Куда торопиться?

– Я не убивал Диббса, – сказал Мэллори. – Стрелял брат Джек. У меня не было оружия, помнишь?

– Я рад этому, – ответил Уисс. – Это то, чего я всю дорогу желал. Налево.

Они оказались в узком тёмном коридорчике. К стене были прислонены швабры и щётки, стояла тележка уборщика. Через полуоткрытую дверь Мэллори увидел водопроводные трубы.

– С грехом бороться тяжело, – заметил Уисс. – Начинаешь выискивать грех и не можешь его найти. На глазах у тебя люди ведут себя добродетельно, а стоит отвернуться – заключают сделку с дьяволом.

– Ты и брат Джек много знаете о дьяволе, – ответил Мэллори.

– Я – побольше, чем он, – сказал Уисс. – Ты перехитрил его, но меня тебе перехитрить не придётся. Тебе придётся умереть. В эту дверь.

Мэллори толкнул засов, дверь пожарного выхода распахнулась наружу. Он вышел на кирпичную дорожку, вдоль которой выстроились мусорные баки. Деревья недвижно высились под освещёнными лунным светом тучами.

– Вот так, – сказал Уисс. – Я закопаю тебя в саду. И прикрою компостом.

Холодный воздух очистил Мэллори голову. Тошнота отступила.

– Я собираюсь поблевать, – сообщил он Уиссу. – Попробуй не убивать меня пока я не закончу.

Он отошёл в сторонку, прислонился к дереву и издал такой звук, как будто блюёт. Краем глаза он заметил, что Уисс опустил арбалет. Он застонал, положил руки на живот – и прыгнул за дерево.

Уисс завопил, арбалетная стрела пролетела через сухие ветки слева от Мэллори. Петляя, он бросился через заросли молодых деревьев, держа курс обратно к дому. Уисс что-то кричал, продираясь сквозь кусты. Мэллори упал и затаился. Уисс перезарядил арбалет где-то в десяти футах сзади. Мэллори выждал десять секунд, затем встал и двинулся дальше тем же путём, перемещаясь так тихо, насколько возможно. Как только звуки, исходящие от пробирающегося вперёд Уисса стихли, он остановился, и двинулся дальше, лишь когда тот возобновил своё продвижение.

Дорожка расширялась возле переоборудованного сарая. Передом к стене там был припаркован седан тёмного цвета. Мэллори подошёл к нему слева, открыл дверь и скользнул за руль. Ключи торчали из замка зажигания. Он сделал два глубоких вдоха и повернул ключ.

Стартёр заскрежетал, Мэллори поддал газу, двигатель завёлся. Он переключил на заднюю, резко развернулся, ударил по тормозам и рванул вперёд, колёса рвали сухую траву. Уисс бросился к дому. В тот момент, когда Мэллори мчался мимо него на расстоянии всего шести футов, он увидел взведённый арбалет, выцеливающий его...

Позади лопнуло стекло. Металлический болт торчал, подрагивая, из пластиковой обивки справа на приборной панели. Мэллори включил фары как раз вовремя, чтобы заметить изгиб дороги. Впереди замаячили ворота, массивные, как въезд в замок. На скорости в шестьдесят миль в час обнаружилось, что они закрыты. В последнее мгновение Мэллори бросился ничком на пассажирское сидение. Автомобиль снёс ворота и его со всей силы приложило головой о дверь. Он выпрямился и успел заметить, как одна из створок ворот, согнутая почти пополам, соскользнула с капота и улетела в придорожные кусты.

Машину занесло, заднюю часть занесло вправо и вытащило на обочину. Мэллори перехватил руль, пытаясь сделать занос управляемым, машину протащило через сухие деревья, какую-то канаву, потом она вернулась на дорогу, ещё немного проехала по инерции и остановилась. Мэллори смахнул осколки, вытер кровь, залившую глаза. Лобовое стекло разлетелось на кусочки, одна фара разбилась, другая перекосилась и светила теперь всего на двадцать футов. Двигатель всё ещё работал, ритмично постукивая. В голове у Мэллори раздавался высокий дрожащий звон, как от неразогретого передатчика. Он влез обратно за руль и попробовал надавить педаль газа. Машина неуклюже двинулась вперёд. Мэллори чувствовал, как дрожит в его руках перекосившееся рулевое колесо.

Медленно, словно раненое животное, автомобиль двинулся по дороге.

Глава 6

1

Когда между Мэллори и колледжем Откровения пролегло десять миль, он позволил себе роскошь съехать на обочину. Он страдал от многочисленных порезов на лице и болезненного синяка на рёбрах. Повреждённую руку терзала сильная безжалостная боль. Голова пылала, желудок был пуст. Шишка за правым ухом распухла и болела. Как только он прикоснулся к ней, острая боль прошила весь его череп, от челюсти до макушки. Ледяной ветер, проникавший в машину сквозь разбитое стекло, пронизывал до костей.

– Отчёт о прогрессе, – произнёс он вслух и сам испугался своего хриплого каркающего голоса. – Пункт первый: с Биатрисом всё окончательно ясно, я точно знаю, что я там видел. И у меня есть свидетельство брата Джека, что я не навоображал всё это. Пункт второй: я нашёл Лори, она жива, чего и следовало ожидать. Пункт третий:...

Он прервался, пытаясь привести мысли в порядок. Думать было тяжело. Голова болела, болело всё тело, ему нужно отдохнуть, поесть, попить, нужен врач...

– Позже, – произнёс он твёрдо. – Главный вопрос прямо сейчас – куда двигаться дальше. Через несколько часов рассветёт. Люди Стрэнга двинутся вперёд, они сейчас между мной и Омахой... Думаю, мне нужна карта.

Он открыл бардачок, отогнув арбалетный болт так, чтобы позволить дверце открыться. Внутри лежали поношенные перчатки, которые он натянул, смятый бумажный стаканчик, замасленная отвёртка и в несколько раз сложенная карта. Света от приборной панели оказалось достаточно, чтобы её изучить. Насколько он мог оценить, штаб Стрэнга лежал в миле или около того на запад от главной дороги на север – слишком близко, чтобы так рисковать. Альтернативный путь заключался в том, чтобы сместиться на восток, а затем вдвое больше – на запад.

– Было бы существенно проще, если бы я знал, где нахожусь, – пробормотал он, не разжимая заледеневших губ. – Попробуем прикинуть. От лагеря Стрэнга я двинулся на восток. И всё ещё еду на восток. Если, конечно, ветер переменился...

Похоже, дуло прямо на него.

Нет, на ветер полагаться нельзя. Гораздо разумнее ехать, пока он не увидит дорожный указатель или доберётся до населённого пункта, а затем соответствующим образом скорректировать курс.

– Так и порешим, – сказал он себе. – Если у меня, конечно, не кончится бензин, не перегреется двигатель или я не вырублюсь и врежусь в дерево.

Передок был порядочно разбит, колёса ужасно дрожали. Держать машину на дороге было тяжело. Чувствовался запах горячего масла.

– Радиатор, наверное, пробит, – пробормотал он. – Хорошо, что ночь холодная.

Добравшись до пересечения с ухабистой асфальтированной дорогой, он замедлил ход, повернул налево и проехал четверть мили, прежде чем остановился.

– Почему я повернул? – пробормотал он, голос звучал, как голос незнакомца, но говорить вслух помогало сосредоточиться.

– Надо ехать на север, – ответил он сам себе.

– Нет. Неверно. Разобрались, решили ехать на восток, выехать на главную дорогу...

– Этим путём, – настаивала другая часть его сознания. – Уже недалеко.

– Что недалеко?

Он потряс головой, глядя через разбитое ветровое стекло на заросший сорняками кювет, освещённый одинокой фарой.

– Дом. Надо добраться до дома, отдохнуть, согреться...

– Точно, дом... забавно, что я забыл про него. Точно, надо добраться до дома.

Он двинулся в путь и проехал ещё сто ярдов.

– Минутку, – сказал он и нажал на тормоз.

Из-за резкой остановки голова его болезненно мотнулась, но это помогло мыслям проясниться.

– У меня крыша едет, – сказал он. – Все мысли в кучу. Дом... старое место, камень, высокие фронтоны, прогулки на лошадях, газовые фонари на высоких столбах, запах конюшни. Дом. Но не дом. Помню его... с очень давних пор. Маленький мальчик. Надо вернуться. Там что-то чудесное. Долго ждал...

– Выдумка, – сказал он громко и с силой потёр лицо. – А может я? Есть там старый дом? Похоже он засел у меня в голове с тех пор, как я покинул Биатрис. И даже раньше. Но это чепуха. Старый дом семьи, сказал я Лори. Бред. Нет никакого старого дома семьи. Так она сказала. Кроме того, я еду прямо в лапы Стрэнга...

– Но я должен ехать туда! Я слишком долго ждал...

– Хорошо. – Он зашёлся дребезжащим смехом. – Чёрт подери, можно же решить этот вопрос: я съезжу, взгляну, выброшу всё это из головы и вернусь к насущным делам. И может быть, там есть еда и постель.

Он взглянул на извилистую второстепенную дорогу.

– А с чего я взял, что она приведёт меня именно туда?

– Ты знаешь путь. Это недалеко. Езжай к дому. Там отдохнёшь.

– Хорошо, Мэллори. Может быть, это слабый голос сознания. Положись на интуицию. Сильнее ты уже не заблудишься.

Он переключил передачу и пополз вперёд по разбитой дороге.

2

Теперь, когда он поддался непреодолимому влечению, Мэллори чувствовал себя на удивление спокойно, словно он больше не одинокий пловец в бурном море, а пассажир корабля, за курс которого он не несёт решительно никакой ответственности. Впереди могут поджидать рифы и водовороты, но сейчас он может просто вцепиться в поручень и плыть. Довольно смутно он задавался вопросом, насколько далеко он продвинулся. Две мили? Три? Что он обнаружит в конце пути? Это действительно дом? Эти вопросы казались очень формальными и отдалёнными. Сейчас его задача: просто рулить – и не уснуть...

Слабое дребезжание работающего винта вторглось в его мысли. Оглянувшись он увидел навигационные огни вертолёта, покачивающиеся в сотне ярдов над верхушками деревьев, в трёхстах ярдах позади него. Прожектор светил вниз, ощупывая землю и приближаясь всё ближе, двигаясь вдоль шлейфа из поднятой машиной пыли. Реакция была вялой и неуклюжей. Он выключил единственную фару, вывернул руль влево, машина пробралась через неглубокую канаву и поехала по вспаханному полю. Впереди виднелась купа деревьев, чувствовалось как колёса теряют сцепление с землёй. Что-то попало под машину, она завязла и остановилась, нос задрался кверху. Мэллори выскочил наружу, чуть не упал и, спотыкаясь о борозды, побежал в сторону деревьев. Под их прикрытием он взобрался на по склону на самую вершину. Вертолёт облетел заглохшую машину, завис, затем приземлился неподалёку от неё. Спустя несколько секунд, он взлетел снова.

Мэллори пошёл дальше, сквозь густой подлесок и переплетённые ветви. Сзади доносились крики. Лучи фонариков обшаривали заросли. Над головой вертолёт рвал воздух, свет прожектора заливал склон. Деревья поредели. Мэллори вскарабкался на гранитный взлобок, пробежал среди перекрученных сосен, вцепившихся в скалу корнями, похожими на артритные пальцы. Здесь была ведущая наверх малозаметная извилистая тропка, с обеих сторон укрытая высокими зарослями. Мэллори услышал шарканье ног по скале совсем рядом. Он бросился по тропинке, проламываясь через заросли. Он преодолел не более двадцати футов, как скальная стена преградила ему путь. Задыхаясь, он упал на землю.

«Приплыли», – подумалось ему.

Голоса и звуки людей, пробирающихся сквозь заросли.

– Должно быть вернулся назад. Вы, ребята, разделитесь, обшарьте вон те кусты.

– Двадцать пятый, – произнёс другой хриплый голос. – Светаните-ка чуть правее и выше по склону.

Вертолёт замолотил над головой. Мэллори лежал не шевелясь, и прислушивался к звукам, издаваемым погоней. Он почти задремал, вскоре звуки отдалились. Он с трудом встал и принялся искать путь в обход каменной стены. Он нашёл его в двадцати футах справа от места, где укрывался от охотников. Россыпь валунов вела к похожему на лестницу склону. Он взобрался по нему, прополз под ягодными кустами и увидел лужайку перед домом.

3

Дом был высок – значительно выше, чем рисовалось в воображении. Архитектурный стиль его был не похож на всё, ранее виденное: не причудливая викторианская готика, но нечто более массивное, более монументальное, более древнее и запретное. Он медленно двинулся вперёд, обнаружив заросшую дорожку, выложенную плиткой, что проходила мимо сработанной из камня поилки для лошадей. Тонкая струйка воды все ещё пузырилась над замшелой скалой. Попадались участки засохших стеблей на месте когда-то бывших там клумб. Накренившиеся шпалеры нависали над треснувшей каменной скамьёй.

В стороне от дороги в полном небрежении пребывали покосившиеся остатки деревянных построек.

Он пересёк гравийную дорожку, едва различимую среди сорняков. Бледный свет луны отражался от высоких окон, похожих на глаза слепца.

Ряд широких, усыпанных опавшими листьями ступеней вёл к террасе, окружённой каменной балюстрадой. Наверху, за широкой верандой, в гранитной стене была прорезан проём, в два раза шире и выше обычной двери, прикрытый заржавленной металлической дверью. Над дверью располагался полукруглый витраж. В центре двери находился богато украшенный запор в виде головы грифона.

Мэллори обхватил его, повернул, дверь распахнулась, и он вошёл в обширный холл, на стенах – нарисованные цветы, облупившиеся позолоченные рамы обрамляли потускневшие зеркала, с потолка свисала антикварного вида люстра. А на полу, прямо возле ног, лежал мертвец.

4

Где-то в доме однообразно стрекотал сверчок. Медленно и упорно капала вода. Ветер грохотал под широкими карнизами. Мэллори обошёл труп кругом, одна рука покойника была отброшена в сторону, голова повёрнута набок, волосы длинные, глянцево-чёрные, кучерявившиеся на мощной шее. Одет мертвец был в длинный плащ бутылочно-зелёного цвета, узкие рыжеватые брюки, блестящие черные ботинки, длиной до середины голени. На манжетах и горле виднелись смятые кружева. Умер он, как прикинул Мэллори, не раньше, чем несколько дней назад, щёки ввалились, лицо приобрело зеленоватую бледность, но разложение ещё не началось.

Он прошёл дальше, в большую комнату, наполненную тенями. Звёздный свет лился через высокие окна, занавешенные полусгнившими шторами. Потрескавшийся и вздувшийся паркет местами прикрывали остатки ковров. Выцветшие обои в стиле барокко свисали со стен, покрытых тёмными деревянными панелями. Были там и картины в массивных рамах, изображавшие мужчин и женщин в старинных костюмах. По комнате были расставлены тяжёлые стулья и диваны, их обивка разлезлась и превратилась в лохмотья, через которые виднелись ржавые пружины и выцветшая набивка. Пока Мэллори пересекал эту комнату, направляясь в следующую, дорогу ему перебежала мышь. Следующая комната, в которую вела арка, была заставлена книжными полками, на которых громоздились перепачканные тараканами книжные корешки. Бумаги валялись на сгнившем ковре, среди лоскутов пыли. Порывы холодного ветра, проникавшего через выбитое окно, почти полностью заглушались листвой большой ветви, проросшей внутрь.

Парадная лестница, широко изгибаясь, вела на второй этаж. Высокие спальни, расположенные там, были обставлены в том же вычурном стиле и пребывали в том же упадке, что и комнаты внизу.

В задней части дома Мэллори обнаружил кухню с высокими деревянными стойками, угольной плитой и ручным насосом, стоявшим рядом с чугунными раковинами. Дверь кухни выходила в задушенный сорняками сад с тропинками и фонтаном, почти скрытом за разросшимся кустарником. Дерево толщиной в фут проросло сквозь разломанные плиты террасы. Дальше сквозь растительность, высотой до плеч стоящему человеку, виднелись руины беседки.

– Чтобы это значило? – вполголоса задал Мэллори вопрос сам себе. – Что это за место? Я бывал здесь раньше?

Он повернулся и стал рассматривать высокую, узкую, выкрашенную коричневой краской дверь в стене, обитой планками шириной в дюйм. Он попробовал повернуть большую коричневую фарфоровую ручку. Дверь открылась внутрь, за ней обнаружилась пыльная площадка и пролёт крутых деревянных ступеней.

Мэллори стоял, всматриваясь в полнейшую темноту, царившую внизу. Сырой запах влажной кладки и ядовитых грибов достиг его ноздрей.

– Привет, – позвал он. – Есть кто дома?

Голос вернулся приглушённым эхом. Он чувствовал себя совершенно нереально, словно в бреду.

– Далековато забрался, – пробормотал он. – Могу уж увидеть всё.

Нетвердой походкой, вцепившись в изношенные деревянные перила, Мэллори стал пробираться по ступенькам. На полпути вниз ему пришлось остановиться и подождать пока пройдёт головокружение. На дне кармана он нащупал коробок спичек. С трудом он зажёг одну из них. В неверном свете он разглядел каменный пол, корпус древней угольной печи, бак для угля позади неё, и в дальней стене этой, похожей на пещеру кладовки, маленькую, обитую железом дверь из толстых досок.

– Вот туда, – прохрипел он, когда спичка мигнула и погасла.

Он зажёг ещё одну и, пробравшись мимо гнилых деревянных ящиков, повернул большую железную ручку. Он подалась с сухим скрежетом заржавленного металла. Дверь распахнулась, открыв взору комнатушку с полками, заставленными стеклянными банками с завинчивающейся крышкой. Некоторые из банок лопнули, их осколки лежали вперемешку с дёгтеобразными остатками содержимого.

– Чулан, – пробормотал он. – Джем и желе вроде тех, что делала мама.

Резкий щелчок, словно хорошо смазанный металлический предмет встал на предназначенное ему место. На дальней стене образовалась полоса света, становящаяся всё шире по мере того, как одна из панелей мягко сдвигалась прямо внутрь каменной стены.

Взгляду Мэллори предстала тускло освещённая комната с гладкими серыми стенами и матово-полированными чёрными полами. Весь потолок светился ровным белым светом. Крупногабаритные сейфы? Телевизоры? – размещались вдоль боковой стены, над ними бледным светом мерцал ряд шестидюймовых дисков.

Он вошёл в комнату. Как только он миновал дверь, на стене перед ним вспыхнула яркая точка, свет ударил прямо в глаза. Он отвернулся, свет погас. Раздался короткий стук, похожий на звук электрической пишущей машинки, работающей на большой скорости. Мэллори сделал шаг назад, в этот момент звук слева заставил его повернуться. Прямоугольная секция стены размером три фута на шесть поворачивалась, медленно открываясь. Сквозь отверстия виднелосьпомещение. Светящийся потолок изливал резкий свет на мерцающую платформу, воздвигнутую над плоским полом, на ней возлежал человек, столь иссохший, что поначалу показался Мэллори мумифицированным телом. Но сморщенная голова повернулась, тусклые глаза смотрели прямо на него.

– Алгорик, слава Богу, ты пришёл, – молвил голос, похожий на шелест сухой листвы.

5

Мэллори протёр глаза, но ничего не изменилось. Он вошёл в комнату, тёплый воздух коснулся его лица. Пульс грохотал в голове, зрение стало размытым и нечётким. Он подошёл к ложу, и взглянул на сморщенное тело, опутанное проводами и трубочками, связывающими его с аппаратурой. Он коснулся тонкой руки. На ощупь она была сухой и прохладной, однако живой.

– Думаю, что ты – настоящий, – сказал он. – Настоящий, как и всё остальное. Кто ты? Что это за место?

– Ты опоздал, Алгорик, – прошептал голос. – Я ждал... так долго. Но теперь ты здесь. Я молюсь, что ещё не слишком поздно...

– Слишком поздно для чего?

– Мне жаль, что всё так получилось, Алгорик. Но я постараюсь всё исправить.

– Мы о чём вообще? – требовательно спросил Мэллори. – Ты мне привиделся, или я тебе?

Он засмеялся и наклонился над платформой, как вдруг очередная волна головокружения накрыла его словно чёрная вода.

– ... размер целевой группы, – шептал старческий голос. – Прибудут ли они вовремя? Ох, поздно, слишком поздно. Но кто мог знать. А теперь...

Глаза старика вновь сфокусировались на лице Мэллори. От потрясения черты лица его прояснились. Он на дюйм приподнял голову.

– Но – ты не Алгорик! Кто ты такой? Как?..

Он снова откинулся, глаза его затуманились. Мэллори склонился над пребывающим в полузабытье человеком.

– Очнись, старик! Кто ты? Скажи мне!

Лицо старца расслабилось, губы его задвигались, но не издали ни звука. Болтающаяся проволока угодила Мэллори в глаз. Выглядела она похожей на отсоединённый провод. В нескольких дюймах от кончика находился пустой разъём подходящего размера. Он подсоединил штекер. Тут же на консоли рядом с ложем мигнуло множество индикаторов. Раздалось мягкое жужжание насосов. Суставчатый металлический манипулятор развернулся, опустив мягкую подушечку на грудь старика, и стал аккуратно двигать её. Раздавались и другие щелчки и гудки, создавалось впечатление, что в пришла в действие сложная аппаратура.

Лицо старика судорожно сжалось, затем обмякло, дыхание стало глубже, тело дёрнулось и расслабилось. Мэллори почувствовал, что он погрузился в глубокий сон.

– Хорошая мысль, – произнёс он, чувствуя, что губы и язык его распухли. – Для меня тоже. Поговорим потом... если я ещё не сплю.

Неуклюже и мучительно, как человек в ступоре, он снял пальто, скатал его, улёгся на тёплый пол и подложил свёрток под голову.

Абсолютная усталость словно косой перерезала всё, что связывало его с реальностью в течение последних тридцати шести часов.

6

Когда он проснулся, старик следил за ним лихорадочно блестящими глазами.

– А, ты вернулся, – прокаркал он. – Я размышлял – Алгорик послал тебя вместо себя. Но где он сам? Почему он не пришёл лично?

– Я не знаю никого с подобным именем.

Мэллори встал. Голова болела существенно меньше, чувствовалось лишь лёгкое недомогание, но рука по-прежнему не гнулась и болела. В живот словно напихали горячих углей. Старик выглядел потрясённым. Мысли его, похоже, пришли в беспорядок. Он потряс головой и снова взглянул на Мэллори.

– Что сейчас на дворе?

– Февраль, – ответил Мэллори.

Старик застонал.

– Время – предатель, – произнёс он. – Что делается на свете?

– Много чего, – сказал Мэллори. – Начнём с вторжения. Они разместили свою штаб-квартиру в Биатрисе. Инопланетяне, изображающие людей. Сотни их. Они загипнотизировали всех живших в городе. Не похоже, что они есть в других местах. Страна дезорганизована, в состоянии шока – или ещё чего похуже. Радио и телевидение молчат, никаких признаков армии, никакой законной власти.

Старик что-то огорчённо пробормотал.

– Беда, беда...

Снова казалось, что он держится, прилагая значительные усилия.

– Кто ты? – требовательно спросил он у Мэллори. – Как ты оказался здесь?

– Именно это я и хотел спросить у тебя, – ответил Мэллори. – Это место... Его образ был у меня в голове – но всё было по-другому, я видел его полным жизни, света, движения. Были лошади и люди в старинной одежде. Это было что-то вроде мечты, что притягивает к себе. Я пришёл сюда – не знаю как. Такое ощущение, что я просто знал дорогу.

– Это провал, – пробормотал старик. – Как это могло закончиться именно так? Предательство, ненависть, смерть... и кое-что похуже смерти.

– Я ответил на твои вопросы, – сказал Мэллори. – Теперь твоя очередь. Кто ты? Что это за место?

– Теперь это не имеет значения, молодой человек. Слишком поздно, слишком поздно...

– В любом случае расскажи мне.

Старик устало покачал головой.

– Ты не поймёшь... или не поверишь мне.

– Попробуй.

– Как тебе это удалось? Ты ничего не знаешь... о другом мире, великом мире.

– Я знаю, что на нас напали создания, происходящие не с этой планеты, – отрывисто бросил Мэллори. – Кто они? Чего они хотят?

– Хотят? Ты неправильно понял, Мэллори. Они ничего не хотят, они ничего не знают – в том смысле, в котором ты или я чего-то хотим и знаем.

– Они хотели чего-то достаточно плохого, чтобы вторгнуться на нашу планету, – возразил Мэллори.

– Нет... вторжение – не правильное слово, – сказал старик. – Твоя планета не оккупирована: она заражена. Они не захватчики. Они – болезнь.

7

– Моун, – сказал старик, – это единый организм, чьё бытие скрыто во множестве отдельных существ. Он возник зоны назад, в одной отдалённой галактике. Возможно, поначалу он был просто вирусом, безмозглым и бездушным, существующим как система, поражающая живые клетки, пожирающая их, распространяясь и разрастаясь.

Но это основная черта жизни – даже недожизни, псевдожизни вируса – стремление к экспансии. Можно предположить, что со временем Моун стал доминирующей, а, возможно, и единственной организованной материей своего родного мира. Он – или они – развил... нет, не интеллект, а систему инстинктивных реакций на события, подобную той, что позволяет некоторым вашим насекомым строить замысловатые улья, плести геометрические правильную паутину, сооружать ловушки, запасать еду, пасти других насекомых, ориентироваться, общаться – и всё это без единой мысли, в том значении, в котором мысль воспринимают люди. И как любая организованная материя, оно столкнулось с выбором: эволюционировать или умереть. Моун эволюционировал.

У нас нет возможности узнать, какие промежуточные шаги совершил Моун, чтобы оккупировать сначала свою родную систему, а затем узнать, как преодолевать межзвёздные расстояния. Также нам неизвестно, каким образом он создал свои совершенные и сложные методы выживания. Мы знаем, что к тому моменту, когда он пересёк пропасть, отделяющую его от нашей галактики, он превратился в ужасающе эффективную силу. Его инкапсулированная зародышевая плазма оказалось способна выдержать суровые условия холода и вакуум, пока звёздное тепло не привлечёт её. Реагируя на притяжение планет, кокон со спорами направится в сторону мира – и неважно в мире какого типа он окажется. Его способности к адаптации безграничны, он способен процветать и в расплавленной магме, и на голом льду при температуре на градус или два выше абсолютного нуля, и в атмосфере из раскалённого добела газа. Зародыши приспосабливаются к внешним условиям, затем кокон лопается, выбрасывая тысячи самодостаточных эмбрионов, приспособленных к тому, чтобы справиться с внешними условиями, какими бы суровыми они ни были, чтобы расти, строить гнездо для Царицы Моуна, поддерживать и кормить её, пока не настанет время нереста. Затем – когда планета будет усеяна многими миллиардами рабочих – настаёт следующая фаза. На этот раз все усилия концентрируются на создания миллионов и миллионов коконов, каждый из которых несёт новые семена планетарной инфекции. Через шесть месяцев – или год – или век – когда планета полностью опустошится, коконы покидают обглоданный до костей мир, распространяя чуму от звезды к звезде в геометрической прогрессии. Через миллион лет, а может и меньше, вся галактика превратится в мёртвую шелуху, лишённую жизни, как лишено жизни пшеничное поле, пожранное саранчой.

– Споры, – нарушил молчание Мэллори. – Вирусы. Вещи, виденные мною, были большими, сильными. Они пользовались инструментами, разговаривали...

– Ваши хромосомы несут генный шаблон, определяющий вашу форму, ваши способности. Этот шаблон отличается от вида к виду, от типа к типу. В случае Моуна – единственный шаблон – адаптивность. Земные виды адаптировались к окружающей среде в течение многих лет, путём эволюции. Моун развил способность к мгновенной адаптации своих хромосом таким способом, чтобы выдержать любые испытания, какие бы на него не обрушились в ожидании следующего поколения.

– Это не объясняет того, что случилось с Джилл, и вообще с каждым. Почему я не мог заставить её понять, что что-то пошло не так? И почему была запечатана комната моей дочери? Почему?

– Моун использует любые природные ресурсы, которые может найти. Рабочие нужны, чтобы возвести гнездо, подготовить особую еду и другие припасы для поддержки физического существования Царицы Моуна. Здесь он добрался до людей, внушил своим рабам ложную картину миры и их роли в нём, обеспечил их ложной мотивацией для того, чтобы сделать их послушными и продуктивными. Что же до запечатанной комнаты – раз девочка пропала, родители скорее утешатся, убрав её из своих воспоминаний и уничтожив все признаки её существования. Защитное поле, создающее ощущение недомогания у нарушителей эффективно препятствует вмешательству.

– И какова твоя роль?

– Об инфекции Моуна в отдалённом мире галактическим властям стало известно слишком поздно, резервуар выбросил споры прежде, чем был уничтожен. Многие коконы были отслежены и ликвидированы, но многие затерялись. Предмет в дюйм длиной, да ещё из нейтрального органического материала – цель, которую тяжело выследить в глубинах космоса. Поэтому мы возвели в отдалённых мирах цепь станций слежения, долженствующих предупредить о приближении кокона, который наши приборы могут обнаруживать на расстояниях в сотни миллионов километров.

Это и есть такая станция. На ней назначили работать двух человек – преданных людей, готовых вести многолетнее дежурство в ожидании крайне маловероятного события, ибо космос обширен, а миров множество.

Один из нас и был Алгорик. Я, Гонил – второй.

– Продолжай, – сказал Мэллори. – Если существуют инопланетные захватчики или инопланетная инфекция, то, кажется, должны существовать и внеземные агенты под прикрытием, наблюдающие за ними. Но что же пошло не так? Как им удалось вас миновать?

Старик, казалось, не заметил заданного Мэллори вопроса.

– Мы были крайне заинтересованы, когда обнаружили, что этот мир породил свою собственную человеческую популяцию. Этот район мы избрали из-за его удалённости, – продолжал он. – Ведь он лежал в самом центре почти пустого континента. Это был 1827 год. Мы чувствовали, что выбор удачен. История человеческих культур в бесчисленных мирах говорила нам, что пройдёт тысяча лет, прежде чем ползучее заселение этой земли дойдёт до нас.

Вскоре мы осознали свою ошибку. Надо было сразу же переместить нашу установку в более отдалённую местность: на Аляску, в Сибирь, в Антарктиду. Но мы были нормальными людьми. У нас не было ни малейшей охоты отправляться в изгнание в промёрзшую тундру. Мы всё объяснили себе логически. Мы приспособились. В конце концов, нам нравилась доступность общества созданий одного с нами вида. Мы воспользовались нашим оборудованием, чтобы украсить и обставить нашу спартанскую станцию в стиле, подражающим существующим центрам местной цивилизации, обустроили сады и дорогу, выучили местное наречие. Мы были по-прежнему молоды, обладали неисчерпаемым богатством благодаря синтезируемому золоту. Мы жили в роскоши даже на этой первобытной планете, столь далёкой от родного нам мира. Дом наш был полон музыки, веселья, самых красивых женщин, самых умных мужчин, у нас были лучшие вина, лучшая еда, мы охотились, мы танцевали, мы развлекались. А время шло...

Алгорик первым понял, к чему всё идёт. Мы наблюдали за прогрессом вашей цивилизации на протяжении двух поколений, от Века дерева до Века угля. Ваше население учетверилось, уже появились первые телеграфные линии; и эксперименты с внутренним сгоранием, электричеством и беспроводной связью показали, что ещё через несколько десятилетий ваши технологии превзойдут изначально применённые нами меры безопасности. Было очевидно, что вскоре нам придётся оставить наше весёлое житьё-бытье, взять на себя задачу поиска новой площадки, и перестроить наш контролирующий маяк таким образом, чтобы его по-прежнему было невозможно обнаружить.

Очевидно для меня, если быть точным. Алгорик посмеялся надо мной. Видишь ли – он влюбился в местную. Он не мог бросить её. Угроза Моуна, сказал он – не более чем горячечный бред, безумное заблуждение. Даже те, кто послал нас сюда уверены, что меньше одного шанса на миллион на то, что нам когда-нибудь придётся поднять тревогу. И он будет идиотом, если променяет свою жизнь на эту маловероятную возможность.

В изгнании я построил новую жизнь, заявил он мне. – Ты предлагаешь оставить её ради того, чтобы обосноваться на каком-нибудь пустынном леднике и тысячу лет в одиночестве дожидаться того, что не произойдёт никогда?

Я настаивал. Он был непреклонен. Под конец мы подрались. В те времена я был сильным мужчиной – но он был сильнее, да ещё и обезумел от влечения к той женщине. Он бросил меня умирать здесь и разбив оборудование, до которого смог добраться без моей помощи, сбежал с ней.

Но вместо того, чтобы умереть, я выжил: сломан, покалечен, разбит – но жив. Машины, что должны были меня восстанавливать, поддерживая мою молодость и здоровье не подлежали восстановлению, но мне удалось реактивировать сканирующий маяк вовремя и возобновить дозор.

Я запер дом и для защиты от случайных вторжений, изменил его внешность так, чтобы она создавала впечатление забвения и покинутости, воздвиг защитные поля, излучающие ауру запустения и беспорядка. Против Алгорика я принял отдельные предосторожности: я настроил излучение в особом диапазоне, влияющее исключительно на его особый рисунок коры головного мозга. Он сошёл бы с ума от боли, попытавшись приблизиться.

Так прошли годы. Дважды приходил Алгорик, каждый раз я слышал его телепатические призывы ко мне, отчаянные мольбы о позволении вернуться. Та женщина давно была мертва, его глупость превратилась в горький прах. Но хотя моё сердце разрывалось, я был непреклонен. Он нарушил священную клятву, я более не мог доверять ему.

Затем однажды я зафиксировал слабый отзвук из глубокого космоса. Я следил за ним, смотрел как он усиливается, до тех пор, пока у меня больше не осталось сомнений: приближался кокон Моуна, миновав орбиту Плутона он падал на Солнце со всё возраставшей скоростью. День, которого так долго боялись, приближался. Моун был здесь.

Я знал, что мне надо сделать. Непространственный передатчик, лежащий в сердце этой станции, сконструирован так, что его нельзя активировать в одиночку. Сложный кодовый ключ, раскрывающий его могучие силы состоит из двух взаимодополняющих, связанных между собой и находящихся в голове сеток. Одна была доверена мне. Другой владел Алгорик.

Я один обнаружил надвигающуюся угрозу, но нужны были усилия нас обоих, чтобы известить об опасности Великие Миры.

Когда-то мы были близкими друзьями, я и Алгорик. Мы знали разум друг друга достаточно для того, чтобы поддерживать контакт на межпланетных расстояниях. Я воззвал к нему – и в конце концов он пришёл.

Я сознавал риск, на который иду, но другого выбора у меня не было. Я сбросил защитные барьеры, позволив ему войти на станцию. Впервые за полвека мы стояли лицом к лицу.

Я сказал ему, что прошлое должно быть забыто, забыты наши разногласия. Задача наша ясна: объединиться, чтобы послать сигнал, что призовёт силы Галактики, которые выжгут заразу, прежде чем она сможет распространиться.

Но он отказался. Вопреки долгу и всем традициям Наблюдателей, он отказался. Мы многого лишились, сказал он, многим пожертвовали. Теперь слишком поздно спасать планету, галактические силы прибыв на планету найдут только покинутое нерестилище и миллион пустых площадок для запуска коконов, рассыпанных по бесплодным камням разграбленного мира. А если они к тому моменту ещё не разлетятся, то чтобы уничтожить созревающие коконы потребуется всепланетная стерилизация. И в этом всесожжении погибнем и мы. Вместо этого, лепетал он, мы должны использовать непространственный передатчик, чтобы бежать из этого обречённого мира в безопасное место. Существуют тысячи планет, на которых мы могли бы затеряться, вновь обретя все блага Великой Цивилизации, от которых мы так давно добровольно отказались.

Я отказался, как он, должно быть, и предполагал. Он потребовал у меня мою часть кода, и когда я не пошёл и на это, он стал беситься, умолять, улещивать меня – без толку. В конце концов он убил бы меня, но у меня наготове было скрытое оружие, и как только он ударил меня – я в него выстрелил.

Я упал, он – нет, хотя я был уверен, что попал в цель. Я потерял сознание, а когда очнулся, он уже ушёл. Тогда в голове моей просветлело. Слишком поздно я увидел глупость того, что я натворил: Алгорик ушёл – один, а я умираю. Кто же теперь встанет между Моуном и беспомощным миром? Но, возможно, он вернётся. С большим трудом мне удалось создать кабину жизнеобеспечения и забраться в неё в том виде, в котором ты меня сейчас видишь. Я воззвал к нему: отклик был, но слабый и далёкий. Я воззвал вновь. Снова и снова звал я, когда накапливал достаточно сил. Иногда я ощущал ответ, иногда нет. И я ждал.

А теперь вместо Алгорика – незнакомец. – голова старика запрокинулась назад, его скелетообразные руки дёргались, словно хватаясь за исчезающие возможности.

– Алгорик, – пробормотал он. – Если бы я мог знать...

– Алгорик мёртв, Гонил, – отчеканил Мэллори. – Мы с тобой до сих пор живы. Что мы можем предпринять?

Гонил издал звериный звук отчаяния.

– Ничего! Ничего! Слабость человеческая, преступная слабость. И всё же... не доводилось ли вам знавать Риану в юности...

– Риана, – произнёс Мэллори. – Кажется, что я слышал это имя раньше.

– Высокая, стройная как ива, глаза странные, бледно-голубые, волосы – чернее ночи. Человек и посильнее Алгорика мог счесть, что целый мир – небольшая плата за неё. И всё же, если бы моя вера была сильней...

– Теперь я припоминаю, – задумчиво нахмурился Мэллори. – Истории, что дядя Эл рассказывал мне во сне...

Мэллори замолчал, его лицо напряглось.

– Сон – этот дом – и дядя Эл. Одежда, которую он носил...

– Да, да? – Гонил в недоумении воззрился на него. – Что?..

– Старик, – сказал Мэллори. – Есть подозрение, что мой воображаемый дядя и твой друг Алгорик – одно и то же лицо.

8

– Кажется, я начинаю понимать, – сказал Гонил. – Дом, который, как ты говоришь, виделся тебе во «сне», несомненно, именно этот дом – каким он был полвека назад, каким его в последний раз видел Алгорик. Его явление тебе было, само собой, телепатической связью.

– Почему? Как?

– Очевидно, на то была причина, – ответил Гонил. – Алгорик был не из тех, кто подвержен прихотям, – он посмотрел на Мэллори, донельзя ошарашенный. – Точно! Сходство, которое я увидел! У тебя его глаза, его рот, его осанка!

– Ты хочешь сказать мне, что Алгорик... мой отец?

– Не отец, но дед, а возможно, что и прадед! Само собой! Неудивительно, что он заинтересовался тобой и навещал тебя посредством разума, если не во плоти.

– А почему не во плоти? Бог ведает, как мне не помешал бы родственник...

– Риана должна была состариться и умереть много-много лет назад. Его дети должны был вырасти, в то время, как он не постарел ни на день. В конце концов ему пришлось «умереть» или исчезнуть и никогда не возвращаться, чтобы в его смерть поверили. Но он мог бы сохранить знания о своих потомках, мог узнать о них, когда ты был сиротой, заметить твоё волнение – и вступить с тобой в телепатическую связь в младенчестве, прежде чем воспитание сделает подобный контакт невозможным.

– Да, вполне вероятно. Но почему?

– А почему нет? Алгорик был человек, как и все остальные. Однако...

– Однако что?

– Должна быть причина. И эта причина должна иметь отношение к твоему присутствию здесь и сейчас. Он рассказал тебе об этой станции, ты почувствовал мой зов, мою нужду в тебе! – в речи Гонила ощущалась растущая надежда. – Он покинул свой пост, но, возможно, не до конца забыл о своём долге. Возможно, он избрал тебя, чтобы продолжить его дело, если он потерпит поражение. Что толку вести тебя сюда, если ты не принёс с собой то, что мне нужно?

– Всё, что я принёс с собой – это я сам, – сказал Мэллори. – И похоже, что это не сильно поможет.

– Само собой, сознательно ты этого не ощущаешь, но обладать им ты должен – погребённым в уме, ожидающим времени, когда оно понадобиться. И время пришло.

– Лучше тебе, старик, выразиться без околичностей.

– Код, Джефф Мэллори! Пропавшая половина ключа, разблокирующего передатчик. Она у тебя есть – должна быть!

– Прошу прощения. Я не узнаю код, даже если он будет валяться у меня под ногами.

– Он должен быть погребён очень глубоко, недоступный обычным способам проникновения. Но ты можешь раскрыть его.

– Если я и могу, то не знаю – как.

– Найди кресло, сядь рядом со мной, достаточно близко, чтобы я мог коснуться тебя. Потом – закрой глаза, расслабь всё тело. И вспоминай, вспоминай...

9

Откинувшись в большом деревянном кресле, которое он притащил с кухни, Мэллори слушал шепчущий голос, позволяя своим мыслям бродить далеко-далеко...

Была ночь, свет был приглушен в зале за стенами большой спальни, где он лежал в постели, один из четырёх в комнате с высокими потолками. Остальные уже уснули, он слышал в темноте их мягкое дыхание. Но он не спал, разглядывая луну сквозь ветви облетевших деревьев за занавешенным окном. Был холодный зимний день, дневную игру в мяч отменили, вместо этого под присмотром воспитателя в библиотеке провели музыкальное занятие. А потом, за ужином, мисс Уинчер прочитала очередную главу из «Дэвида Копперфильда». Мысли о Дэвиде Копперфильде сделали его несчастным. Гораздо приятнее было думать о дяде Эле. Возможно, дядя Эл придёт снова, этой ночью, даже...

– Да, – прошептал тихий голос. – Этой ночью... Дядя Эл навестит тебя...

Дядя Эл стоял у кровати, большой, высокий, с длинными волосами, как у Эдгара Аллана По, но его лицо было непохоже на лицо По. Челюсть у него была квадратная, улыбка весёлая, глаза – тёмные и блестящие.

Под сюртуком виднелись оборки и на манжетах тоже. Толстая золотая цепочка от часов пересекала изукрашенный цветами жилет дяди Эла, на пальцах блестели кольца.

– А, Джефф, дружок, – сказал он глубоким рокочущим голосом, столь мягким, что почти не нарушал тишину, но мог быть услышан на любом расстоянии. – Куда мы отправимся сегодня?

– В дом, дядя Эл!

– Ты прав! Пойдём-ка...

Он плыл рядом с дядей Элом. Дядя Эл беспечно шёл вперёд, куря большую чёрную сигару, словно под ногами его была твёрдая почва, а не воздух. Небо было залито лунным светом и далеко внизу земля напоминала поле для настольной игры, тянущееся до самого горизонта, уставленное игрушечными домиками, дорогами и лесами. Затем они поднялись выше, проплывая по огромным, освещённым луной, каньонам из облаков, паря словно птицы, меняя курс всего лишь наклоном руки.

Дом стоял на вершине холма, озарённый светом. На изогнутой дорожке сгрудились экипажи, блестящие лошади гарцевали, всхрапывая, из их ноздрей шёл пар. Мужчины в высоких шляпах и пелеринах, и женщины в ярких платьях пересекли широкую веранду и вошли внутрь через распахнутую дверь под сверкающим полукруглым окном.

Они прошли сквозь стену, не прибегая к помощи двери – трюк, про который он всегда собирался спросить, но так и не спросил. Затем они оказались в комнате, где на платформе покоилась волшебная машина, состоящая из огней, граней и сверкающих переплетений.

– Здесь она ждёт, – сказал дядя Эл. – Ждёт напрасно, надеемся мы. И всё-таки – однажды они могут прийти. И они – злодеи, Джефф-дружок. Мы не должны позволить им провернуть свои штуки, понимаешь? Только ты и я знаем про них, ты, я и ещё один человек. Это наш секрет, такой, о котором нельзя рассказывать никогда.

Итак, те негодяи, за которыми мы следим – всегда посылают уведомление. Эту вещь ни ты, ни я увидеть не можем, дружок. А машина может. И когда она увидит, если увидит, она скажет нам! И тогда – мы знаем, что делать, да, Джефф?

– Я не уверен, дядя Эл. Эта часть – трудная. Она не такая весёлая, как всё остальное. У меня голова болит...

– Неужели, у такого прекрасного парня как ты, Джефф? Парня, который может летать, ходить сквозь стены и разделять секрет машины? Чепуха! Ты можешь сделать это, мальчик! Пытайся! Вместе со мной: сначала мы рисуем первичную матрицу, таким образом...

Это было всё словно запомнить всю таблицу умножения за раз, словно думать о каждом ходе в шахматах одновременно, словно глядя на части паззла, выложенные на стол, с одного взгляда видеть какая часть к какой подходит...

– Я не могу, дядя Эл! Первая часть ускользает, как только я пытаюсь сделать следующий кусок!

– Помедленнее, дружок, один сегмент за раз. Создай его, построй, положи на место, затем переходи к следующему... вот так.

Это было словно балансировать на двух ножках стула, сидя на канате, словно ловить туман руками. В мире не было ничего, кроме него и дяди Эла: ни стен, ни крыши, ни неба, ни космоса. Только яркие непостижимые абстракции, неуловимые конфигурации, что смещались в сторону, рассыпались, превращались в новые. Но, побуждаемый и руководимый глубоким дружелюбным голосом, он пытался снова и снова, и наконец части начали вставать на свои места, их изменчивость и текучесть были укрощены; внезапно матрица раскрылась перед ним, сложная и красивая, подобно орхидее, начертанной светом.

– Вот она, Джефф, дружок! Хорошо! Хорошо! Хорошо! Теперь держи её! Не дай ей ускользнуть... пока мы не перейдём к вторичному шаблону!

Мысли словно отлитые из свинца кораллы, мягкие, серые и невозможно тяжёлые. Он толкал и тянул их пальцами из дыма – пока не миновали зоны. И одну за другой он переплетал затейливые формы, возводя структуру конфигурации, накладывающуюся на матрицу, как плоть накладывается на кости. Он устал – очень устал! Это была задача, которая будет длиться вечно, которая никогда на закончится. Где-то далеко и нереально существовало лёгкое, спокойное бытие, сейчас далёкое, словно позабытые мечты.

Но для него существовала только постоянно ускоряющаяся, разрастающаяся мозаика, которая, казалось, набухала теперь из-за внутреннего побуждения к росту, завершала себя как живое создание, что вырастает от эмбриона до взрослого организма под неумолимым давлением генетического принуждения. И наконец она была завершена. Он созерцал её, поражённый ослепительной красотой галактического кодового комплекса пятого порядка, слушая как дядя Эл передаёт ему инструкции...

Затем чернота сомкнулась над ним, смывая всё ниже и ниже, в благодатную Нирвану.

10

Тяжёлой была борьба за возврат в сознание. Долго он пытался вплести слабый настойчивый голос в своё сновидение, где, без раздумий и забот, он парил над ландшафтом всех цветов радуги. Это был не уютный рокот дяди Эла; кто-то другой, какой-то незваный гость тащил его обратно, навстречу мрачной реальности. Но он не шёл. Он заслужил отдых.

– Проснись, Джефф Мэллори, – трещал голос. – Проснись!

Он открыл глаза. На мгновение, прежде чем рассеялись остатки сна, комната предстала перед его взором, как забавная преходящая структура квантов энергии, выстроенная таким образом, чтобы служить средой обитания любопытным скоплениям протоплазмы, известным как человеческие существа...

Потом произошла перемена, потолок снова стал просто потолком, стены – просто стенами. И старик, взирающий на него пылающими очами... кто он такой?

– Оно у тебя! – воскликнул Гонил. – Я вижу по твоему лицу!

– Может быть, – расплывчато сказал Мэллори. – Я видел вещи – точнее, вспоминал вещи, о которых не думал многие годы. Вещи... не верится, что я мог их забыть.

– Теперь мы должны действовать быстро! Подкати меня к прямоугольнику, который вырезан в полу.

Он указал дрожащим пальцем на нужное место.

– Не так быстро, Гонил, – сказал Мэллори. – Дай мне время собраться с мыслями.

– Ныне у меня нет лишнего времени, Джефф Мэллори. Подкати меня к платформе.

– Ты слишком спешишь, Гонил. Я хочу...

– Ко всем чертям что ты там хочешь, – процедил Гонил. – Ты хочешь довести меня до применения крайних мер?

Мэллори словно ударили по голове молотком, сделанным изо льда. Хаотически переплетаясь завертелись свет и тьма, сквозь водоворот резко и ясно прозвучал голос Гонила:

– Пока ты дремал, я принял некоторые меры предосторожности и установил контроль над твоим мозгом, Джефф Мэллори. Ты сделаешь то, что я прикажу. Сейчас!

В глазах прояснилось; в голове у Мэллори раздавался резкий настойчивый гул. Кончики пальцев онемели, руки и ноги ослабли. Он обнаружил, что сначала идёт, направляясь к оснащённому колёсиками ложу, на котором находился старик, поворачивает его и катит в указанном направлении.

– Сейчас! – голос Гонила раздавался прямо в голове, твёрдый и звучный голос, невозможно было и представить этот голос слабым и дрожащим. Платформа под ногами пошевелилась. Они падали в тьму через туннель с чёрными стенами. Неожиданно вокруг них расцвёл свет, платформа остановилась в начале прохода, ограниченного серыми стенами.

– Сюда, – скомандовал Гонил.

Не думая ни о чём, Мэллори покатил каталку по левой стороне коридора, пока не очутился в округлой камере, абсолютно пустой, не считая чёрного цилиндра, установленного по центру.

Над цилиндром появилась крохотная пылинка света. Она стала ярче, расширяясь в ослепительную сферу сияющего тумана, который твердел, стекленел, пока не превратился в отполированную до зеркального блеска сферу восьми футов в диаметре, покоившуюся на пьедестале в центре комнаты. Гонил издал странный каркающий вдох. И снова Мэллори почувствовал присутствие мыслей старика среди своих собственных:

– Сейчас, Джефф Мэллори!

В мгновение ока ключевой шаблон, сформированный в его разуме встретился и соединился со своим братом...

Полированная поверхность сферы затуманилась, словно порыв влажного воздуха коснулся её. Цветные узоры дрожали и метались по её поверхности. Полностью чёрная точка появилась в центре, она расширялась, распространяясь наружу до тех пор, пока не остался только светящийся ободок, охватывающий диск полной черноты, усыпанный сверкающими точками, словно круглое окно, выходящее на ночное небо.

– Помести меня внутрь, – приказал Гонил.

– Сейчас, Джефф-дружок, – отчётливо произнёс голос дяди Эла в голове у Мэллори.

Словно распахнулась дверь и мозг осияло хрустальным светом.

С предельной ясностью он узрел очертания абстракции, являющейся его мыслевместилищем, увидел как она охвачена паутиной чужой мысли, узрел где и как необходимо коснуться...

И стать свободным.

– Отлично.

Он обратился к уставившейся на него высохшей маске, выражавшей удивление и зарождающийся страх.

– Я слышал всю твою ложь, Гонил. Теперь расскажи мне правду.

Глава 7

1

Гонил пришёл в ярость. Потом заплакал. Под конец он залепетал:

– Ах, одолел меня, бедного слабого старика, это нечестно, нечестно! Кроме того, всю свою жизнь я был жертвой обстоятельств, движимый поневоле силами, мне неподвластными и волей других. Слушай, Джефф Мэллори.

Непространственный передатчик можно использовать более чем одним способом: он может переместить меня – и тебя, при желании, в безопасное место, далёкое отсюда. Там я составлю отчёт. Планета будет стерилизована, Моун лишится добычи, и...

– Другими словами, ты планируешь сбежать? А это не то самое, в чём ты обвинил Алгорика?

– Этот мир обречён! Если бы мы приняли меры вовремя, то могли спасти его – но время упущено! Мы ничего не можем сделать! А что касается меня – я умираю. Твоё появление было чудом – единственной маленькой удачей, выпавшей мне на долю за всю мою длительную ссылку. Оказавшись там, я смогу ожить вновь, полностью восстановившись! Кому будет лучше, если я останусь здесь умирать, больной и одинокий?

– Твоя байка шита белыми нитками, старик, – ответил Мэллори. – В этой пьесе Алгорик был выбран на роль злодея, да? Он хотел смыться, а ты был прямо весь в белом.

– Я был верен своему долгу.

– И поэтому ты убил его?

– Но, как я уже говорил, он сбежал...

– Его тело лежит в прихожей, Гонил. И с трупом что-то странное. Он одет в старомодную одежду. И он молод, а ты нет. Я думаю это тебя выставили за дверь, Гонил. И думаю, он впустил тебя, поскольку ты поклялся, что пришёл помочь, а когда ты оказался внутри, то застрелил его, возможно случайно, а затем сообразил, слишком поздно, правда, что ты всё ещё в ловушке, потому что он запер от тебя на станции всё, что было можно запереть.

На мгновение лицо Гонила перекосилось, словно раздираемое надвое противоборствующими силами, затем он оглушительно захохотал.

– Прекрасно! Какое значение это имеет сейчас? Часть правды ты угадал – но я уволок у Алгорика его сладчайший фрукт! Я сбежал – и прихватил с собой его женщину. Она родила ребёнка от него и умерла – так что его победа обернулась пустотой! Но всё это в прошлом, далёком прошлом. Иди же в передатчик, тебя ждёт целый мир, великолепие которого ты и вообразить не можешь!

– Полагаю, он позвал тебя сразу же, как только засёк приближение Моуна. Он думал, что теперь, перед лицом врага, ты решишь зарыть топор войны и сделать дело, ради которого прибыл сюда. Но ты по-прежнему думал только о собственной шкуре.

– Ложь! – завыл Гонил. – И пока ты раздуваешь эти фантазии, наши возможности утекают как вино из разбитого бокала!

– Думаю, в самый последний момент, когда он знал, что умирает, он звал меня, – продолжил Мэллори. – Вот что вывело меня из комы, привело сюда. Теперь ты готов использовать меня, чтобы помочь твоему побегу и даже не думаешь о судьбе шести миллиардов человек.

– Ты сказал... шесть миллиардов человек? Джефф Мэллори, ты кое-чего не знаешь: ты еще не уяснил ситуацию...

– Я уяснил достаточно для понимания того, что пока есть хоть один единственный шанс остановить рак, прежде чем будет слишком поздно, я им воспользуюсь!

– Но – Джефф Мэллори – нет человеческой расы, которую можно спасти. Конечно, ты знаешь! На выбранном месте размножения первое, что делает кокон Моуна – выпускает ядовитый газ, который очищает планету от органической жизни везде кроме охраняемой территории гнезда. Люди в твоём Биатрисе живут – как безмозглые рабы Моуна. Все остальные, Джефф Мэллори, мертвы!

2

Мэллори показалось, что он стоял очень ошеломлённый, мысли его роились вокруг душераздирающей идеи убитой планеты, вокруг городов, набитых трупами, опустевших ферм и аэропортов, молчащих заводов и океанских лайнеров, дрейфующих без руля и без ветрил – роились, не в состоянии осознать столь всеобъемлющую катастрофу.

– ... теперь ты видишь, по какой причине мы должны спешить, чтобы спасти себя, – журчал голос Гонила. – Присоединись ко мне, Джефф Мэллори. Я покажу тебя чудеса, по сравнению с которыми великолепнейшие столицы этого унылого мира – не более чем скопище жалких лачуг дикарей!

– Всё мертво, – произнёс Мэллори, – Всё, кроме моего города. Они ещё живы, для них ещё есть шанс. Несколько тысяч человек... достаточно, чтобы начать заново...

– Они лишились разума! – завопил Гонил. – Они тоже умерли, только ещё более жутким образом, нежели те миллиарды людей, которые разок кашлянули и всё! Смерть будет для них милосердием...

– Нет, пока я жив, – ответил Мэллори и пошатнулся оттого, что фантомный удар снова поразил его мозг, на этот раз – с гораздо большей силой. Казалось, что латная перчатка стиснула его разум, размозжила его, выдавив все мысли, кроме команды, звучавшей, словно трубный глас среди хаоса. Он чувствовал, что его несёт назад, назад, его связь с реальностью распадается, смутные воспоминания всплыли в его рассыпающемся сознании: заделанная дверь в комнату Лори, бледная башня, возвышающаяся над городом, дикий взгляд брата Джека, Старый Дом, тёмный и молчаливый в ночи – всплыли и исчезли.

Один образ задержался, смутный и зыбкий. Высокая фигура дяди Эла, распоряжающаяся стоя в лунном свете, текущем в окно.

– Ты знаешь, что делать, Джефф-дружок, – мягко сказал он. – Я учил тебя... и ты хорошо учился...

Тут Мэллори собрался, быстрым, решительным порывом прорвался через обволакивающую его паутину, повернулся к ней лицом и разбил на тысячу осколков.

Тонкий плач отчаяния Гонила звенел у Мэллори в ушах. Он увидел, как древняя конечность дёрнулась, сбросив высохшее тело с ложа, видел, как когтистые руки тянулись, чтобы добраться до цели, к которой он так долго стремился, видел костяную руку, опустившуюся в бессилии, как обтянутый кожей череп уткнулся в пол.

– Дурак и даже хуже, – прошептал Гонил.

Его веки затрепетали и успокоились, оставив роговицу полуприкрытой. Глядя на мертвеца, Мэллори почувствовал, что эти последние слова относились не к Мэллори, а к нему самому.

3

Теперь всё было отчётливо ясно, весь текст послания был давно впечатан в спящий мозг ребёнка человеком, называвшим себя дядей Элом: Алгориком, агентом грандиозной и далёкой цивилизации, перед которой высочайшие достижения земной культуры оказались бы столь же примитивными, что и первые грубые очаги неандертальцев. И всё же, мир этот для Алгорика был чем-то большим, нежели просто пешкой в галактической войне. Здесь он полюбил женщину, полюбил достаточно, чтобы отказаться от неё ради долга по отношению к её планете. И после того, как она ушла, уверенная, что он мёртв – мысленно последовал за ней, узнал о рождении её дочери и после смерти её наблюдал, как растёт её дитя, видел, как она выросла, вышла замуж и, в свою очередь, родила сына.

Сына по имени Джеффри Мэллори.

Из места своего изгнания Алгорик силой разума прикасался к наследнику, навещал его во снах, гулял с ним по зачарованным землям света и тени, показывал ему великую цивилизацию, населяющую Галактику, рассказал ему историю долгой войны с существами, именуемыми Моун, поведал ему тайну станции, научил, как пользоваться ею, рассказал ключи и коды, пробуждающие её мощь.

И более того: он сообщил о природе отступника Гонила, предупредил о его скрытых силах и смертельных слабостях. И приготовил ловушку.

Без обеих частей сложного кода непространственный передатчик не мог быть активирован. Алгорик знал, что если бы наступил день, когда один из роботов-сенсоров на трансплутоновой орбите поднял тревогу, то у него не было бы иного выбора, кроме как призвать Гонила обратно, разрешив ему войти на станцию. Возможно, перед лицом доказательств существования угрозы, которую он отрицал, в сердце его произошли бы перемены, он забыл бы о своей клятве мстить, снял бы свою оборону и присоединился бы к Алгорику для передачи предупреждающего сигнала. У Алгорика не было иного выбора, кроме как поверить ему. Ему необходимо было бы открыть свой разум, снять всю защиту, чтобы присоединиться к созданию сложного импульса, который только и мог разблокировать передатчик. И если бы в этот момент Гонил решит нанести удар...

Он будет разочарован.

С предельным изяществом, Алгорик подготовил ловушку в собственном разуме, выстроив такую систему ментальных сил, которая при первом же намёке на предательство, испустила бы смертельный импульс в самое его Я. Вместо того, что выкрасть секрет из незащищённого разума Алгорика, Гонил обнаружил бы себя ментально связанным с трупом.

И в момент полной дезориентированности, прежде чем Гонил смог бы разорвать цепенящий контакт со смертью, финальная команда Алгорика запечатлела бы себя в уме другого, тайно и неотразимо.

Завершив подготовку, Алгорик запрятал всю суть под гипнокомандой, оставив Мэллори лишь поверхностную сознательную память о снах с визитами «воображаемого» дяди.

Потом он стал ждать. Шли годы; Мэллори стал мужчиной, сделал карьеру, лишь изредка мимолётно вспоминая смутную фигуру из детских снов. До того самого дня, когда Алгорик, умирая, послал призыв, зовущий Мэллори на станцию.

Даже тогда Алгорик удержался от окончательного удара. Возможно, в последний момент Гонил сможет восстановить утраченное чувство долга. В таком случае, он войдёт с Мэллори в контакт, чтобы передать предупреждающее сообщение. Если же нет – если вместо этого он воспользуется последней возможностью извлечь из разума Мэллори ключ, принадлежащий Алгорику – тогда сработает переопределяющая команда.

Для Мэллори: приказ нанести удар, взять шаблон из разума Гонила.

Для Гонила: отдать приз без борьбы.

Стоя в одиночестве посреди камеры с передатчиком, Мэллори с изумлением наблюдал за ошеломляющей концептуальной структурой, по команде развернувшейся в его голове: объединённый галактический командный код, обе половины которого образовали нечто общее, большее чем просто сумма его составляющих.

Он потянулся через переплетающиеся линии и плоскости, развернувшиеся в воображении, и коснулся регулятора передатчика. В мгновение ока диск сузился, сворачиваясь до тех пор, пока изначальный серебряный шар не оказался на пьедестале. Еще одно прикосновение – и чёрный портал открылся вновь.

Невероятная простота устройства потрясла Мэллори. Только коснись – и сфера сложится, её скрытая энергия растворится в единственном импульсе непространственного колебания, что в мгновение ока преодолеет половину галактики, посылая сигнал тревоги и указывая местоположение в незначительном мире далеко в одном из галактических рукавов.

Коснись по-другому – и энергетическая конфигурацияпереформируется, становясь передатчиком материи ограниченного радиуса действия, использующем непространственные энергии для отправки материального импульса сквозь пространство со скоростью света – импульса, содержащего в себе всю сущность, бывшую Джеффом Мэллори. Он не ощутил бы хода времени, хотя пройдут годы, прежде чем пучок квантов врежется в антенну принимающей станции на искусственной планете, расположенной на одну десятую часть пути ближе к Галактическому Центру.

Туда он доставит известия о вторжении Моуна в очередной мир. Слишком поздно, конечно, для того чтобы спасти местное население. Будет отправлен экипаж, имеющий единственную цель – разобраться с заражённым миром – и Джефф Мэллори будет жить, жить свободным гражданином блестящего галактического общества.

Интересно отметить, что у него не было ни малейшего побуждения воспользоваться второй возможностью. Инструкции дядя Эла были просты и настоятельны: передать предупреждение, которое немедленно будет доставлено и немедленно вызовет дальнейшие действия. В течение нескольких часов специальный экипаж прибудет непространственными путями. Если они опоздают, то есть если Моун уже совершит нерест – придётся бомбардировать всю планету. Если нет, достаточно будет уничтожить гнездо Моуна и стерилизовать поверхность планеты на сто миль вокруг центра заражения. Насколько было известно Мэллори, нерест ещё не произошёл. Если он будет действовать быстро, большая часть планеты уцелеет...

Мэллори посмотрел на блестящую сферу, ожидающую его команды отправить сигнал тревоги, что промчится сквозь пространство быстрее света. Он мысленно коснулся её и выключил. Она свернулась в яркую блестящую точку и пропала.

– Ты рассчитывал на меня, дядя Эл, – произнёс Мэллори вслух. – Но я не из Галактики, я бедное, ведомое инстинктами первобытное существо. Ты оставил мне два выбора. Я не могу воспользоваться ни одним.

4

Мэллори покинул дом два часа спустя, обыскав его от чердака до подпола. Он не нашёл ничего подходящего для использования в качестве оружия против Моуна, однако обнаружил пару хороших ботинок, изготовленных в Галактике, а также тёплую куртку и еду.

В сумраке начинающегося вечера он проделал обратный путь через разросшийся кустарник и выбрался на просёлок, по которому он прибыл в эти края. Следопыты ушли, нигде в расстилавшейся перед ним в затухающем свете долине не было видно ни единого огонька. Непредвзятый расчёт показывал, что сейчас он находится где-то в пятидесяти милях к северо-востоку от Биатриса. Он двинулся через поле к отдалённой полосе деревьев, расстраиваясь из-за медленного темпа и отчаянно мечтая о машине. Время истекало – если ещё не истекло. Сотни миллиардов спор, говорил Гонил. Мэллори разглядывал небеса, гадая, как может выглядеть выброс инопланетных семян. Серое облако, заволакивающее звёзды? Мутная пелена, катящаяся словно туман над морем?

Но небо было чисто, выметенное сильным ветром. Высохшие стебли неубранной кукурузы покрывали землю, склоняясь наземь под тяжестью спелых початков, вдобавок пригнетаемые зимними ветрами. Обречённый биологический вид, не способный воспроизвести сам себя без помощи человека. В следующем году живучие сорняки заполонят опустевшие равнины континента, потом появятся новые сорта, и через полвека старые луга окончательно отвоюют своё. Одичавший скот и лошади, пасущиеся там, размножатся невероятно и пугливые бизоны, едва окончательно не вымершие, вновь скроют равнины за своими бесчисленными стадами. И измождённые лесные волки, выбравшиеся из далёких северных дебрей, собьются в стаи, оставляя позади слабых, хромых, старых и слишком молодых. И всё будет так, словно человека и не существовало никогда на свете.

И даже эта картина, представившаяся Мэллори, была ещё очень оптимистичной, предполагая, что растения и животные переживут вторжение или контрудар сил Галактики. Сотни миллиардов созданий, вызревшие из распространившихся спор, накроют мир словно чума, и примутся расти до того момента, когда не настанет пора новым коконам со спорами двинуться через космос на заражение новых миров. Можно ли остановить эту ненасытную плодовитость? Не проиграна ли битва заранее, ещё прежде её начала?

Он не знал и не мог узнать. Там – за много световых лет отсюда – бушевала война. Война – или же обширная Галактическая программа по борьбе с вредителями. Это была мысль, которая как бы сводила все человеческие усилия и стремления на микроскопический уровень, на уровень пчелиного жужжания в улье. Сколь уничижительно для не знающего преград духа человека Земли, оказаться сметённым мощью Галактики просто на всякий случай.

За деревьями шла дорога. Мэллори пересёк её, миновал купу тёмных деревьев и наткнулся на грунтовую дорогу, ведущую в нужном направлении. Он двинулся по ней. Около полуночи он остановился передохнуть под деревом возле пустого фермерского дома, перед которым на спущенных шинах стоял распотрошённый кабриолет. Спустя час он наткнулся по дороге на заглохшую машину, разложившийся мужской труп виднелся за рулём сквозь мутное стекло. Он сказал себе, что нет смысла открывать дверь и пробовать стартер – аккумулятор давно сдох.

Тремя милями далее перед заброшенной заправкой он обнаружил четыре автомобиля. Один из них, старый Форд с ручной коробкой передач, издал слабый стон, когда он попробовал завести его. В этом месте дорога шла немного под уклон. Не без труда он вытолкал машину на дорогу, вскочил в неё и покатил вниз, отпуская сцепление. Двигатель бухнул, затрещал и завёлся. Мэллори покрыл двадцать миль, прежде чем бензин закончился. Он оставил машину на обочине и пошёл в сторону окраины неосвещённого города, выцветший от времени знак извещал, что это Бивер-Кроссинг. Он миновал пустые дома, сухие листья, усыпавшие улицу, хрустели под ногами. Вдоль главной улицы шёл тротуар. Тусклое отражение Мэллори шествовало рядом с ним в пыльных окнах покинутых магазинов. Один квартал сгорел, острый запах обуглившейся древесины по-прежнему висел надо почерневшими развалинами.

В соседнем квартале располагалась маленькая автомастерская. Как только Мэллори остановился, чтобы осмотреть полдюжины машин, припаркованных возле запертого гаража, два человека в хаки с нашивками армии Стрэнга вышли из дверей и навели автоматы на Мэллори. Один посветил фонариком ему в лицо.

– Самое время, – сказал Мэллори. – Я уж начал думать, что вы никогда не сделаете свой ход.

5

Один из этих двоих Мэллори был незнаком, второго, высокого, с большими руками он видел в лагере. Именно этот последний светил фонариком, пока первый проводил тщательный обыск, по результатам которого объявил, что всё чисто.

– Ты совершил ошибку, болтаясь тут, мальчик, – развязно сказал тот, что был знаком Мэллори. – Сержант будет рад видеть тебя снова. Он прямо места себя не находил, когда ты пропал без вести.

Они приволокли его к пыльному джипу, припаркованному за углом, и на бешеной скорости помчались по ухабистым просёлкам, которые через полчаса привели их к воротам лагеря. Грязные улицы были запружены вооружёнными людьми, несущими ранцы и автоматы, напряжённые унтерофицеры строили их в ряды и пересчитывали. За пределами лагеря вдоль пастбища стояли сверкающие прожектора. Мэллори услышал грохот прогреваемых мощных двигателей.

Джип пробрался сквозь толпу, свернул вбок на дорогу, идущую мимо тёмных кухонных навесов и остановился перед укреплением, обнесённым колючей проволокой.

– У меня на это нет времени, – сказал Мэллори. – Мне нужно немедленно увидеть Стрэнга.

– Не сегодня, приятель, полковник нынче занят. Что мы собираемся сделать – так это запереть тебя и сбыть с рук. Охранять будет всего один парень – Кудник, он растянул лодыжку, но в этих делах он чертовски хорош. Приказ у него будет простой: пристрелить тебя, если ты хотя бы посмотришь на забор. Давай, пошёл!

– Что происходит?

Один из мужчин схватил Мэллори за руку и вытащил его из джипа.

– Сегодня мы ударим по Биатрису. Китайцы небось решат, что началась Четвёртая Мировая. Он не знают, что их ждёт.

– Не трать время попусту, Гас, – сказал другой, грубо толкнув Мэллори по направлению к лачуге-тюрьме.

Мэллори полуприкрыл глаза, осторожно нащупывая свечение разума этого человека, он почувствовал его, изучил и аккуратно прозондировал...

– Мы получили приказы... – говорил человек, его голос дрогнул, он остановился.

Мэллори переключил своё внимание на второго, сильно удивившись, заметив, как быстро тот выхватывает оружие. Он ударил...

Человек выронил пистолет, упал ничком и затих.

Мэллори быстро развернулся к первому, который ошалело хлопал глазами и тряс головой.

– Ты собираешься отвезти меня к полковнику, – настоятельно произнёс он. – Нельзя терять ни минуты.

– Так точно, – запинаясь, ответил тот. – Поехали.

Не глядя на упавшего товарища, он направился к главному зданию.

6

Стрэнг пристально смотрел на Мэллори, пробираясь к креслу.

– Ну, я надеюсь, ты совершил хорошую прогулку по сельской местности, Мэллори, – сказал он очень саркастическим тоном. Глаза его сузились. – Видел что-нибудь интересное?

– Ещё как. Стрэнг, вы должны отменить этот рейд!

– Да? Ещё чего?

– Много чего. Среди прочего, я нашёл человека, который видел Моун – пришельцев.

– Кто-то, кого я знаю? Где он?

– Мёртв.

– О, очень плохо, – сардонически заметил Стрэнг. – Ну, в таком случае, боюсь, что мне просто надо идти дальше...

– Это не всё, Стрэнг: теперь я знаю, кто они, – сказал Мэллори.

Стрэнг вздохнул:

– Я надеялся, ты с этим справишься.

– Они называются Моун, – говорил Мэллори. – Они – своеобразная форма жизни: что-то среднее между органическими машинами и тем, что мы привыкли называть живыми существами. Они не совсем разумны в нашем понимании, их действия направляются неким сверх-инстинктом – так же как у насекомых, но в тысячи раз сложнее, за ним стоят многие миллионы лет эволюции.

Стрэнг хлопнул по столу обеими руками.

– Чёрт подери, мужик, кончай эту белиберду! Я не знаю, что ты пытаешься доказать, но это не работает! Ты не более сумасшедший, чем я! Мне нужен каждый подходящий человек...

– В этом деле есть и временной аспект, Стрэнг, – продолжал Мэллори, не обращая внимания на то, что его прервали. – Их схема заключается в том, чтобы выбрать место и построить фактически гнездо – используя местную рабочую силу при необходимости. Когда всё готово, их королева, или матка, как хотите, так и называйте, начинает вырабатывать споры. Весь улей занят тем, что кормит и поддерживает её, пока она вынашивает сотни миллиардов зародышей. Когда приходит время, они начинают распространятся. Вот для чего нужна башня. Споры микроскопические: они выбрасываются в стратосферу во все стороны и разлетаются, окутывая всю планету. Через несколько недель они осядут, найдут запасы пищи...

– Довольно! – заревел Стрэнг. – Господи, Мэллори, я обещал Лори... – он прервался, сделал глубокий успокаивающий вдох. – Я говорил с твоей дочерью – приятная молодая женщина, кстати, в которую я верю – и дал ей слово, что дам тебе все возможности показать, что ты заслуживаешь места среди моих сотрудников. Мне нужны офицеры, Мэллори! Мне нужны...

– Вам нужно выслушать меня, Стрэнг, – оборвал его Мэллори. – Я пришёл сюда, чтобы рассказать о том, что я обнаружил и заручиться вашей поддержкой. Я...

– Пришёл сюда, чёрт возьми! Тебя завели сюда под дулом автомата, по моему приказу! Я потратил немало бензина и человеко-часов, обшаривая глушь в поисках тебя!

– Вы всерьёз полагаете, что если бы я желал остаться ненайденным, то сам попёрся прямо на ваш патруль? Подумайте как следует, Стрэнг. Я вернулся, как уже говорил, чтобы кое-что вам рассказать. Полагаю, вы выслушаете, прежде чем начнёте терять время, расхваливая меня?

– Мне не интересны твои бредни, Мэллори. Я готов был забыть о произошедшем ради Лори, но...

– Нерест может случится в любой момент, Стрэнг – в любой час, любую минуту. Как только он произойдёт – всё кончено. Если хоть один процент спор выживет – а у них фантастический уровень выживаемости – через несколько недель миллиарды их инфицируют каждый квадратный дюйм на этой планете. Они крепкие, сильные, не разумные, но эффективные в достижении своей цели – а цель у них только одна – распространяться дальше. Они...

– Хорош, этого достаточно! – заорал Стрэнг, вскакивая на ноги. – Ты сел на этого конька и не можешь с него слезть! Отлично! Если ты хочешь мыть кастрюли и сковороды вместо того, чтобы помогать мне планировать стратегию...

Оба мужчины повернулись к боковой двери, когда она распахнулась. Вошла Лори, выглядевшая бледно, но решительно в сшитой по мерке униформе цвета хаки.

– Папа, я слышала то, что ты говорил. Я... Я не могу поверить, что ты... обезумел. Значит должна быть ещё какая-то причина. Я не знаю, что это – и не хочу знать. Но я обращаюсь к тебе...

– Подожди, Лори. Я бы хотел потратить немного времени, чтобы убедить тебя в том, что тебе стоит ко мне прислушаться, что всё, о чём я говорю – правда, привести доказательства, но я не могу. Я пришёл сюда потому, что мне нужна помощь в задуманном...

– Что ты собираешь делать, папа?

– Я пойду в Биатрис и сражусь доступными для меня способами с тем, что там окопалось. Несколько подготовленных вооружённых ребят мне не помешали бы.

Лицо Лори было напряжённым, одеревеневшим. Она повернулась к Стрэнгу.

– Прости, Джеймс, – прошептала она. – Я ошибалась. Я снимаю свою просьбу, я освобождаю тебя от обещания. Делай... что должен.

Она быстро развернулась и бросилась к двери.

– Постой, – мягко сказал Мэллори.

Девушка повернула дверную ручку, дверь начала открываться... и остановилась.

Это было, словно протянуть нежно руки к мягко светящемуся лабиринту человеческого разума, деликатно коснуться его... так...

Лори обернулась, выглядела она слегка ошеломлённой. Не глядя ни на одного из мужчин, она прошла к креслу, осторожно в него уселась, положила руки на колени. Мэллори подошёл к открытой двери и закрыл её перед любопытным носом часового.

– Я рад, что ты решила выслушать меня, Лори, – сказал он. – Я скажу кратко и по делу, полковник: я направляюсь в Биатрис и мне нужна ваша армия, до последнего человека – вооружённая и готовая к адской битве.

Стрэнг фыркнул, но прежде чем он смог заговорить, Мэллори продолжил:

– Никто не заболеет, полковник. Может быть приступ тошноты в момент прохода через внешнее защитное поле, но это не смертельно. Как только войдём в город – ни один гражданский не пострадает. Врага не трудно опознать: они чужие, вы поймёте это сразу, как только увидите их...

– Ты реально сбрендил, Мэллори. Я ударю по Биатрису, но не пехотой. У меня есть полдюжины самолётов-буксировщиков и даже больше грузовых планеров, чем надо. А ещё у меня гора взрывчатки. Я полдюжины раз пролечу над городом и сравняю его с землёй. Затем я двину в бой броню. Китаёзы не поймут, что по ним врезало...

– Полковник, я говорил вам, что город полон невиновных некомбатантов...

Рука Стрэнга потянулась к кнопке переговорного устройства на столе. Мэллори ударил быстро, не раздумывая.

Лицо Стрэнга приобрело меловую белизну, он издал такой звук, будто его душили и упал с кресла набок. Лори собралась страшно закричать; Мэллори резко повернулся, когда она вскочила с кресла, глаза распахнуты, рот готов исторгнуть крик. Он мягко коснулся её стремительной контролируемой мыслью, он плюхнулась обратно, неуклюже уселась, на размякшем лице отразилось изумление. Мэллори склонился над Стрэнгом: он был без сознания и хрипло дышал, лицо покраснело. Мэллори взгромоздил его обратно в кресло, затем аккуратно прощупал. Он увидел место, куда пришёлся удар, затемнённую область среди окружающего сияния. С деликатной точностью он реактивировал потоки энергии и увидел, как поражённая часть разума снова приходит в норму, возвращаясь в сознание.

Стрэнг зашевелился, поднял голову, сфокусировав взгляд на Мэллори. Лори тихо застонала.

– Слушайте меня, оба, – сказал Мэллори спокойным невыразительным голосом, переводя взгляд с одного на другого. – Только что вы столкнулись с кое-чем выходящим за пределы вашего опыта. Примите это, признайте тот факт, что есть вещи, которых вы не понимаете. Ваша картина мира оказалась неверной в одном из аспектов – она может оказаться неверной и в другом!

– Как... как ты двигался так быстро? – прохрипел Стрэнг. – Это было словно... словно атака змеи.

– Я не двигался, – сказал Мэллори. – Скажи ему, Лори.

Вид у неё было поражённый.

– Он... вообще не двигался, Джеймс. Ты просто взял – и лишился чувств. Мне... мне так показалось...

– С ним всё в порядке, – быстро сказал Мэллори. – Извини, Лори. У меня не было выбора.

– Кто... что ты такое? – дочь Мэллори взирала на него с ужасом. – Я что-то почувствовала... внутри черепа!..

Он прижала руки к голове.

– Я твой отец, Лори, – жёстко произнёс он. – Хотел бы я иметь время, что провести тебя по всей истории медленно, объяснить всё в деталях, убедить понять – и поверить мне. Но я не имею возможности. Просто прими факт, что то, о чём я говорил – больше чем фантазии маньяка. – Он повернулся к Стрэнгу. – Вы военный человек, полковник, реалист. Когда первая атомная бомба упала на Хиросиму, японцы, возможно, не поняли, что именно произошло, но последствия игнорировать они не могли. Я прошу вас принять тот факт, что мне известно нечто такое, что неизвестно вам. Я прошу вас поверить мне на слово, дать мне людей, в которых я нуждаюсь...

– Ты псих, – сказал Стрэнг, прилагая усилия, чтобы взять себя в руки. – Психи иногда обладают сверхчеловеческими способностями, у них и сверхчеловеческая скорость может быть...

– Я вам говорю, Лори вам говорит – я ударил вас силой разума, не кулаком, Стрэнг!

– Хорошо – положим, ты сделал... то, что утверждаешь. Какое отношение это имеет к тому, чтобы послать солдат в заражённый район?

Мэллори упёрся в стол обоими кулаками.

– Там нет заразы. Там – оккупанты. Сейчас их всего несколько сотен – рабочих, что кормят и защищают королеву Моуна. Мы можем разобраться с ними, Стрэнг – по крайней мере, у нас есть шанс! Если мы не ударим по ним сейчас – сегодня – потом может оказаться слишком поздно!

Мэллори увидел перемену в высказываниях Стрэнга: он потянулся, слегка коснулся; Стрэнг отшатнулся, издал булькающий стон и схватился за голову. Мэллори повернулся и увидел стоящую Лори.

– Лори! Ради Бога, не толкай меня!

– Нет, не причём здесь Бог! Не знаю, что это – какой ужасной силой ты обладаешь, но...

Стрэнг пытался встать.

– Подожди, чёрт тебя возьми! – бросил Мэллори. – Слушай сюда!

Лори шагнула к нему; он слегка коснулся её разума; она пошатнулась, пытаясь устоять на ногах. Стрэнг обходил край стола.

– Он не может удержать нас обоих одновременно, – сказал он низким напряжённым голосом. – Лори, покинь помещение, вызови...

Мэллори коснулся её снова в тот момент, когда она начала движение к двери, она упала на колени. Он врезал Стрэнгу, как человеку, что задерживал его, отойдя в сторонку, когда тот начал валиться на пол.

– Я могу удержать вас, Стрэнг, – сообщил Мэллори. – Вырубив вас наглухо. Но это не поможет. Мне нужно, чтобы вы были в сознании.

– Похоже на Противостояние, – процедил Стрэнг сквозь стиснутые зубы.

Он стоял на четвереньках, мотая головой. Мэллори подошёл к Лори и поднял её на ноги.

– Пожалуйста, прошу тебя. Выслушай, потом суди.

– Я... да, хорошо, папа, – сказала Лори шёпотом и отстранилась. – Полагаю, у нас нет иного выбора.

7

– Хорошо, – произнёс Стрэнг пятнадцать минут спустя. – Я выслушал. То, что я услышал, подтверждает мою убеждённость в том, что ты двинулся.

– Постой, Джеймс, – заговорила Лори. – То, что говорит папа, проясняет некоторые моменты – если это вообще возможно...

– Но раз это не так, – жёстко отрезал Стрэнг, – мы можем...

– Откуда вы знаете, что это не так, Стрэнг? – оборвал его Мэллори. – Вы точно знаете? Может это просто предположения? Чёрт побери, думайте, как тактик! Если противник придумывает что-нибудь новенькое, вы отрицаете это или действуете, исходя из этого? Китайские коммунисты, да? Засевшие в Биатрисе, штат Небраска, дожидаясь, пока вы их разбомбите? Как это соотносится с вашими знаниями о войне?

– Джеймс, может быть тебе... послать кого-нибудь? Посмотреть на город, может пролететь над ним на планере, сделать фото. Если там действительно стоит башня, которую описывает папа...

– На это нет времени, Стрэнг, – сказал Мэллори. – Придётся вам принять всё это на веру.

– Так я не поступлю. Не могу так поступить! – огрызнулся Стрэнг. – Предположим, смеха ради, что твоя история – не брехня. Откуда мне знать, что эти... инопланетяне не сотрут нас в порошок чем-нибудь типа смертельного луча Бака Роджерса. Эти люди доверяют мне, Мэллори. Они – под моей командой, я их лидер. Ты говоришь о тактике: ты ждёшь, что я отправлюсь в засаду, вслепую, не зная, какой огневой мощью располагает противник?

– Я сказал о последствиях...

– А я сказал тебе: «Нет!», чёрт тебя подери!

Мэллори кивнул.

– Хорошо», – сказал он. – Мне очень хочется взять ваш мозг под контроль и принудить вас отдавать приказы, но я не настолько хорош в этом деле. Возможно, когда-то я так и сделаю – если останусь жив. Ещё не начал детально разбираться в том даре, что мне достался. – Он повернулся к Лори: – Прости меня. Прости, что не смог сделать так, чтобы ты поняла. Возможно, когда-нибудь тебе это удастся.

Он пошёл к двери, на ходу обернувшись к Стрэнгу.

– Не пытайтесь остановить меня, полковник. Под давлением я могу причинить кому-нибудь вред. Я просто не знаю о своём даре достаточно, чтобы контролировать его.

– Куда ты собрался? – выпалила Лори.

– Туда, куда я говорил.

– Один?

– Похоже на то.

– Джеймс, ты не можешь так его отпустить! Он погибнет... и если он прав...

– Как я могу его остановить?

– Можешь дать ему нескольких человек – нескольких. Хоть чуточку. Ты должен что-нибудь сделать, Джеймс!

Стрэнг посмотрел на Мэллори.

– Один человек поможет? – прорычал он.

Мэллори кивнул. Стрэнг нажал клавишу переговорного устройства.

– Скажите Бражному, чтобы зашёл, – приказал он.

Они ждали в молчании. Меньше чем через минуту раздался стук, дверь распахнулась, впустив русского лейтенанта. Стрэнг встал.

– Вы временно остаётесь за командующего, – сказал он. – Не атакуйте, пока я не вернусь.

– Джеймс, ты же не собираешься лично?.. – вскричала Лори. – Это слишком опасно!

– Что ты от меня хочешь, девочка – послать другого человека, дабы он взял на себя весь риск?

– Но, Джеймс – ты же главный...

– Василий справится. – Стрэнг повернулся к Мэллори: – Насколько близко надо подобраться, чтобы увидеть башню?

– Наверное, миль пять.

– Отлично, пять миль. И если там нет никакой башни – ты забываешь все свои байки. По рукам?

– А если есть?

– Тогда, вероятно, мне придётся кое-что переосмыслить.

– В таком случае вы пройдёте немного дальше?

– Насколько?

– Настолько, чтобы увидеть доказательства.

Стрэнг кивнул и встретился взглядом с русским офицером.

– Если я не вернусь до заката завтрашнего дня – всё твоё. И, Васс – когда поднимешь бомбардировщики – если увидишь башню – первым делом ударь по ней.

– Как вам будет угодно, полковник.

– Хорошо, Мэллори, – сказал Стрэнг. – Пошли поглядим на твоих маленьких зелёных человечков.

– Не маленьких, – ответил Мэллори. – Не зелёных. И не человечков.

Глава 8

1

Салли, с заключённой в гипс и висящей на перевязи правой рукой, и Лори, с лицом напряжённым, но без слёз, стояли в молчании, наблюдая, как Мэллори и Стрэнг укладывают автоматы и боеприпасы в джип.

– Не расстраивайся так, – ласково сказал полковник, забравшись на водительское место. – Мы просто съездим и поглядим. Если увидим что-нибудь этакое, то отступим и перегруппируемся, как говорится.

– Будьте осторожны, пожалуйста, – сказала Салли.

– Удачи, – сказала Лори.

Стрэнг завёл машину, махнул рукой и, разбрасывая гравий, спустился на извилистую дорогу. Оказавшись на ней, он повёл машину прямо по жёлтой линии разметки и неожиданно разоткровенничался.

– Мэллори, я думал над твоим рассказом! – прокричал он, перекрывая шум ветра. – Пытался нащупать все логические ошибки в нём. Забавная штука – не нашёл ни одной. Просто гениально – как только усвоишь основную посылку. Покрывает всё. Меня это немного расстроило, Мэллори. Поверить в твоё сумасшествие для меня гораздо проще, чем во вторжение из космоса.

– Если вы не увидите того, о чём я рассказывал, мы вернёмся назад, и я завербуюсь в вашу армию. – коротко сказал Мэллори. – Сейчас давайте про это забудем.

За следующие полчаса Стрэнг на бешеной скорости проехал по второстепенной дороге, притормаживая только когда нужно было обогнуть заглохшую машину или танк. Они проехали мимо таблички «БИАТРИС – 10 МИЛЬ». Мэллори сделал глубокий вдох, чтобы успокоить живот, в котором всё сильнее о своих правах заявляла тошнота. Стрэнг яростно хмурился. Он проехал ещё две мили, затем замедлил ход.

– Мне это не нравится, Мэллори, – сказал он. Его загорелое лицо было мучнисто-бледным, на лбу выступил пот. – Чёрт подери, мужик, воздух отравлен, меня наизнанку выворачивает.

– Я говорил об этом эффекте, – сказал Мэллори. – Это не чума, Стрэнг; это защитное поле, сконструированное таким образом, чтобы отогнать любого незваного гостя, пережившего массовое убийство и избежавшего гипноза.

– У тебя на всё ответ найдётся.

– Это доказывает, что я не прав?

– Чёрт побери, мужик, ты должен быть неправ. Иначе...

– Продолжайте ехать, полковник. Докажите, что я не прав. Мы увидим это очень скоро: возможно за следующим изгибом дороги откроется ясный вид...

– Уверен – ты покажешь пальцем и скажешь: «Вот она!», а я посмотрю и не увижу никакой чёртовой хреновины.

– Вы увидите. Салли говорила вам, что они могли видеть её с фермы в ясный день.

– Они видели прожекторы, вот и всё.

– Полковник, цитирую: у вас на всё ответ найдётся, – язвительно заметил Мэллори.

– Верно – но в моих ответах есть смысл. – Стрэнг яростно гнал джип вперёд.

Машина заехала на небольшой подъём, впереди виднелось скопление бензозаправок и перекрёстков, позади – разбросанные дома, начала городских окраин. Джип замедлился, Стрэнг вцепился в руль, лицо его напряглось, он вглядывался в смутную зелёную колонну, возвышающуюся над крышами. Он нажал на тормоз, отстегнул ремень, вышел из машины. Он отстегнул с бедра бинокль, подстроил его и в течение полминуты изучал пейзаж. Он опустил бинокль и снова сел. Кончиком языка он облизнул губы.

– Ага, – сказал он неожиданно. – Давай подберёмся поближе, Мэллори.

Он тронул джип и поехал вперёд, гораздо медленнее, чем раньше, изучая разворачивающуюся перед ним сцену.

2

Стрэнг остановил машину в тени купы облетевших сикамор, рядом со старым, покосившимся домом чуть-чуть не доезжая знака, обозначавшего границы города.

– Тишина, – произнёс он. – Чёртова тишина и никаких трупов.

Он забрался на джип, замер, задрав голову и вслушиваясь в полнейшую тишину.

– Отлично, вы видели город, – сказал Мэллори. – И никаких китайских коммунистов. Поехали обратно.

– Чёрт тебя подери, Мэллори, ты же не думаешь, что я попрусь назад и сообщу Бражному, что я повёлся на все твои байки только потому, что увидел здание, несколько отличающееся от того, что ожидаешь увидеть в городке в прериях? Давай немного проrуляемся.

– Это не очень здравая идея, Стрэнг. Мы на территории врага.

– Я хочу увидеть всё, что можно увидеть.

– Добро, но помните, что я говорил вам: если придётся использовать оружие – цельтесь в пупок: туда, где был бы пупок, если бы это было человеком.

Они миновали пустой дом, заброшенную заправку.

– Всё это выглядит охренеть как обыкновенно, Мэллори, – сказал Стрэнг, чуть ли не с мольбой в голосе. – Все, кроме этой проклятой башни...

– Вы ещё работающие опрыскиватели для газонов увидите, – ответил Мэллори, – и бутылочки молока на крылечках. Они пытаются создать привычную среду для своих рабочих и при этом они не знают, что важно, а что нет: как мальчик, запускающий кузнечика в бутылку с шестью разными видами сорняков...

– Замолчи! – Стрэнг поднял руку и остановил Мэллори. – Слушай...

Далеко, на пределе слышимости, раздавался звук двигателя, работающего с перебоями, словно его запустили после долгого бездействия.

– Пора уходить, – мягко сказал Мэллори.

– Чужаки, – сказал Стрэнг. – Летающие тарелки с другой планеты, поселяются в маленьком городке, принимают наш вид, занимают наши дома, используют наши машины и строят фабрику. Бред! – Последнее слово он произнёс громко, почти прокричал. – Я ни во что это не верю, Мэллори! Давай найдём мэра, шефа полиции или ещё кого-нибудь, кто здесь, чёрт побери, за что-то отвечает и выясним, что происходит.

Как только он сделал шаг вперёд, Мэллори схватил его за руку.

– Минуту, Стрэнг. Я привёл вас сюда, чтобы кое-что показать, а не убить. Город оккупирован врагом, можете вы это осознать? А сейчас, поехали отсюда, а потом вернёмся, вооружённые до зубов...

– Мэллори, по милости Божией похоже, что город пережил атаку китаёз, и если подумать...

– Я думаю – время вернуться, Стрэнг.

– Я видел недостаточно, Мэллори... – его речь оборвалась.

Со стороны боковой дороги быстро приближался звук мотора.

– За знак – быстро, – скомандовал Мэллори.

– Погоди минуту, – возразил Стрэнг. – Может...

Мэллори бросился в укрытие, спустя мгновение Стрэнг последовал за ним. Они легли ничком, наблюдая, как белый хлебный фургон появился в поле зрения, замедлился, обогнул угол и подъехал к ним. Он остановился посреди улицы футах в ста. Оттуда вылезли двое, и замерли, словно прислушиваясь.

– Это люди, а не чудовища, – прошипел Стрэнг. – Я хочу поговорить с ними, узнать...

Мэллори схватил его за руку, как только он попытался привстать.

– Увидели бы их вблизи – так бы не подумали. А мы не собираемся подпускать их близко.

Мэллори обернулся на звук позади. Высокий человек в сером комбинезоне приближался к ним странной шаркающей походкой.

– Вы получили, что хотели, – заметил Мэллори. – Держитесь. Возможно, нам удастся прорваться.

Стрэнг глазел на приближающуюся фигуру, цепляясь за автомат.

– Ради Бога, Мэллори, – сказал он низким голосом. – Парень – такой же человек, как и я, даже если он ходит так, будто обе ноги у него искусственные.

– Они искусственные, – ничего не выражающим голосом ответил Мэллори. – Не говори ни слова, просто будь начеку.

Стрэнг издал отвратительный звук, вскочил на ноги, не отрывая взгляд от незнакомца. Мэллори встал рядом, наблюдая за приближающейся фигурой. Она остановилась в десяти футах от них, замерев в странной безжизненной позе, туловище её нелепо изогнулось. С такого расстояния тестообразная текстура кожи и одежды была очевидна. Лицо представляло собой маску, грубо намалёванную на пористой резине.

– Матерь Божия, – прошептал Стрэнг.

– Почему вы не за своими верстаками? – поинтересовался симулякр настойчивым тоном телевизионной рекламы и, не дожидаясь ответа, двинулся на Стрэнга.

Полковник сделал шаг назад, упёр приклад в бедро и выстрелил. Раздался оглушительный бам!, виден был выброс бледного пламени. Удар пули наполовину развернул существо, оно восстановило равновесие и двинулось дальше, дыра размером с оливку зияла прямо на груди.

– Необходимо причинить вам боль, – заявило оно.

Мэллори приложил автомат к плечу, выстрелил, выдержал отдачу, снова выстрелил. Чучело споткнулось и упало лицом вперёд со звуком, похожим на звук падающего плашмя матраса. Стрэнг прицелился ему в голову; Мэллори схватился за ствол и отбросил его в сторону.

– Туда, – рявкнул он и потащил его вперёд.

Они пробежали через поле, между гаражами, через дыру в заборе и выбрались в узкий переулок, проходящий за складом. На углу был виден стремительно приближающийся белый автомобиль.

– Они, должно быть, засекли нас, как только мы преодолели их заслон, – сказал Мэллори, пока они пятились. – Мы вышли прямо на них.

– Не человек, – пробормотал Стрэнг. Лицо у него было странное, всё в пятнах. – Господи Боже – как тряпичная кукла – ходит и говорит, глаза эти ещё...

– Мы в одном квартале от джипа, – сообщил Мэллори. – Пропустим эту их машину и побежим к нему.

Скорчившись в тени здания, Мэллори ощутил накатившую волну головокружения, на мгновение окружающее замглилось, словно вокруг него опустили завесу из блестящего чёрного шёлка. Казалось, где-то вдалеке торопливо роптали бормочущие голоса.

С усилием он закрыл глаза, потряс головой.

Он сделал глубокий вдох, собрал угасающее сознание, сфокусировал его, надавил...

Он стоял на четвереньках, прислушиваясь к далёкому гулу, который угас и умер, в окружающий мир вернулись краски. Двигатель стучал неподалёку на холостом ходу. Раздались звуки приближающихся шагов.

– Стрэнг, – прошептал Мэллори, – приготовься; как только они пройдут, мы выбираемся отсюда и бежим, как в задницу ужаленные...

На участок ярко освещённой лужайки пала тень; человек в костюме, сочетавшемся с ковбойской шляпой и пистолетами в кобуре резво бежал мимо их укрытия; его шаги стали удаляться.

– Погнали.

Мэллори вскочил на ноги, бросил взгляд на недвижимого Стрэнга. Полковник стоял у стены, автомат в его руке смотрел в землю.

– Стрэнг, брось это дело, – настойчиво прошептал Мэллори.

Глаза Стрэнга остекленели, взгляд расфокусировался. Мэллори схватил его за руку. Стрэнг неопределённо посмотрел на него.

– Отпусти меня, – сказал он бесцветным голосом. – Я должен... моя Работа...

– Стрэнг, они до тебя добрались! Борись, мужик! Выкинь это дело к чёрту!

Стрэнг оттолкнул его, пытаясь пройти мимо, его движения были неуклюжими, несогласованными. Мэллори схватил его за запястья.

– Стрэнг – помнишь Лори? Помнишь свою армию, которая ждёт, что ты вернёшься и возглавишь атаку?

– Работа ждёт...

Мэллори снова ощутил головокружение. На этот раз он избавился от него легче. Внезапным рывком, Стрэнг освободился. Он выпрямился, отряхнул свою рубашку.

– Ну, мне пора идти, – резко произнёс он. – Время, знаешь ли. Нам всем надо...

Мэллори полуприкрыл глаза, концентрируясь, тянясь вперёд...

Он ощутил свечение другого разума, тусклое и дрожащее, пойманное в паутину черноты. Он аккуратно прощупал, обнаружил зазор, скользнул внутрь.

– Стрэнг! Очнись!

Мэллори почувствовал слабые примеси тревоги, наполовину понятные, наполовину просто ощущаемые:

– Маи... Мэллори. Не могу... думать. Словно... тону в смоле... холодно... больно.

Мэллори открыл глаза. Стрэнг привалился к стене здания, лицо – бледное как мел, рот приоткрыт. Он сделал неверный шаг и упал на колени. Мэллори услышал возвращающиеся шаги. Звук мотора приближался. Он снова потянулся, вцепился в разум Стрэнга, приспосабливаясь к незнакомым формам, нашёл двигательный центр, заставил Стрэнга кое-как ковылять...

Манекен из дешёвого пластика вырос в шести футах от них; он вертелся, картонные глаза бессмысленно смотрели в одну точку. На этот раз ментальный удар бы резким, точно нацеленным. Его контрудар воткнулся в блестящую точку чужого ментального поля, столкнулся с чужеродностью, поглотил краткую шокирующую боль, затем удержался и зацепился. Боковым зрением Мэллори видел, как Стрэнг так и стоит, упёршись в стену, как псевдочеловек замер посередине шага. Он надавил сильнее, разыскивая брешь во вражеской обороне, обнаружил линию стыка, нанёс удар...

Вспышка в голове, он был в большом помещении, залитом зеленоватым светом, наполненным чужеродной вонью, чужеродными звуками.

Пространство почти целиком заполняла огромная губчатая структура из полупрозрачных ячеек, нитей и трубок, он подумал, что это похоже на человеческое лёгкое под большим увеличением. Вокруг центрального скопления сновали люди и нелюди, поглощённые непонятными задачами. Мэллори ощущал невероятное напряжение, чувствовал, как время мчится к какой-то ключевой точке, как набухают гроздья готовых разразиться событий.

Это Время, осознал он. Ныне существование стремится к своему завершению в виде плодоношения...

Болезненным усилием Мэллори разорвал парализующую связь с мыслеполем Моуна. Было ощущение разрыва, лопнувшего пузыря, кораблекрушения, истекающей жизненной силы...

Нелюдь прямо перед ним осел наземь, словно из него вытащили все кости, голова запрокинулась, руки раскинулись ладонями вверх, пальцы распрямились. В смерти всё человеческое покинуло куклу, превратив её в вещь, лишённую всякого сходства с живым существом.

– Господи Боже, – промолвил Стрэнг. – Что... что это... как...

– Слишком поздно возвращаться, Стрэнг, – быстро сказал Мэллори. – Время вышло. Моун готов начать нереститься в ближайшие минуты – или секунды...

После этой фразы Стрэнг дёрнулся, словно подвешенный на верёвочке. Он сделал неловкий шаг, вздрогнул и выпрямился.

– Теперь мы должны отправиться к своим верстакам, – осторожно произнёс он, глядя на огромную башню, возвышающуюся поверх крыш.

Звук двигателя был близко, он работал на холостом ходу. Два нелюдя приближались к ним, игнорируя валявшийся на дороге манекен.

– Теперь вы должны отправиться к своим верстакам, – заявил тот, что был помельче серьёзным голосом юного провизора, рекомендующего патентованный транквилизатор.

– Да, – сказал Мэллори бесцветным голосом. – Теперь мы должны отправиться к своим верстакам.

Ведомый нелюдем, вместе со Стрэнгом, решительно шагавшим рядом с ним, он вышел на улицу и пошёл к башне.

3

Улицы в деловой части города имели такой же полузаброшенный вид, как и неделю назад; прибавилось только бумажек, носимых ветром по тротуарам, да ещё немного сорняков проросло сквозь трещины в асфальте. Глухие шаги отдавались эхом.

В тени башни было прохладно. Когда они подошли, ворота в стене распахнулись. Позади них располагалась ненатурально ровная площадка, твёрдая и лишённая травы, похожая на вытоптанный школьный двор. Там находилось несколько нелюдей, вид у них был такой, словно их куда-то неодолимо тянуло. Сбоку ничком лежал человек. По цвету шеи было ясно, что он мёртв. Ни одного из нелюдей это совершенно не беспокоило.

Они прошли сквозь круглое отверстие в основании башни внутрь искривляющейся комнаты, живо напомнившей Мэллори грандиозную ракушку. По полупрозрачным стенам перламутрово-зелёного цвета вверх и вниз пробегали вспышки, изгибы их тонули в зеленоватом сумраке. В спёртом воздухе висел резкий запах водорослей, раздавались неумолчные бормочущие звуки, похожие на шум беспокойной толпы, доносящийся из-за дверей аудитории.

Двое нелюдей, ведших их, разделились, один двинулся направо, другой пошёл дальше, в сторону небольшого прохода, открывшегося в кривой стене. Стрэнг без колебаний последовал за ним; Мэллори взял пример с него. Маршрут вёл вниз по пологой спирали. Пола как такового не было, в поперечном сечении проход был практически круглым. Вдоль центральной линии песок и грязь образовали узкий хребет. Свет стал глуше, звуки громче, запахи острее. Проход вышел в широкое помещение, превращённое в лабиринт системой перегородок высотой до талии стоящему человеку, разбегающихся, сколько хватало глаз, от центрального ядра унылого тёмно-зелёного цвета. Здесь были сотни людей, Мэллори увидел знакомые лица, осунувшиеся и измождённые в слабом свете. Внезапно их проводник остановился. Приближались две фигуры, бесцветные и аморфные. Вблизи Мэллори разглядел, что у них это были лишённые лиц и волос версии нелюдей, виденных им наверху. Вместо того чтобы имитировать наличие одежды, их тела были гладкие, лишённые половых признаков, одинакового тускло-серого цвета.

Мэллори осторожно расширил свою осведомлённость, связав с блестящей точкой ментального поля приведшего их сюда нелюдя, более яркие и сложные эманации новоприбывших. Он уловил быстрый обмен мыслями между ними, затем неуверенное прощупывание собственного разума. На мгновение возникло чувство неопределённости, затем все три пришельца резко повернулись и ушли. С видом человека, который знает, куда идёт, Стрэнг шагнул в проём в низком заграждении. Мэллори последовал за ним. Внутри он остановился, схватил Стрэнга за руку. Закрыв глаза, он волевым усилием направил сознание вовне. Свечение, бывшее ментальным полем Стрэнга, почти полностью было затянуто серым покровом. Он сорвал его; Стрэнг шарахнулся, взял себя в руки, в замешательстве огляделся вокруг. Его взор остановился на Мэллори.

– Мы внутри башни, – быстро сказало тот. – Вы были без сознания. Как вы себя чувствуете?

– Премерзко, – пробормотал Стрэнг. – Сон... потом... ничто...

– У нас нет времени. Мы должны попытаться добраться до камеры нереста. Полагаю, она находится в центре. Будем действовать по обстоятельствам. Пошли.

Он пошёл по узкому проходу. Стрэнг за ним.

На внутренней стороне перегородки находилась низкая полка. С интервалом в несколько футов находились мужчины и женщины – настоящие мужчины и женщины, только с тусклыми глазами, поникшие, бледные и худые, одеты в лохмотья разной степени безобразия. Это было, как видел Мэллори, что-то вроде сборочного конвейера; перед каждым рабочим лежали кучи маленьких предметов, напоминавших резные бобы, которые надо было нанизывать на проводки. Ни один из работающих не поднял головы и вообще не обратил никакого внимания на вновь прибывших. Они миновали дверцу в низкой стене и пошли другим проходом, точно также заполненным трудящимися пустоглазыми мужчинами и женщинами. Мэллори узнал одного: это был дантист, который однажды ставил ему пломбу. Сложно переплетённые верёвки свивались на конторке среди разбросанных бобов, некоторые свалились на пол. Мэллори потянулся и вырвал работу из рук бывшего доктора. Человек колебался всего мгновение, затем он выхватил из беспорядка катушку тонкой как волос чёрной проволоки, взял боб и насадил его на проволоку.

– Доктор Фойл, – тихо сказал Мэллори. – Вы меня слышите?

Фойл сильно дёрнулся, боб выпал у него из рук. Он дико посмотрел на Мэллори.

– Пора, – пробормотал он и вернулся к работе, хватаясь за новые бобы в лихорадочной спешке.Мэллори осторожно потянулся, чтобы коснуться разума другого; свечение едва ощущалось, скрытое множеством слоёв, подавляющих мышление. Мэллори деликатно проник в лабиринт, коснулся парализованного центра эго. Руки человека тут же замерли.

– Фойл, мне нужна ваша помощь, – мягко сказал Мэллори. – Мне нужна информация. Где нерестилище? Как мне туда попасть?

Голова бывшего дантиста дёрнулась, он схватился за неё обеими руками, гнусно крича.

– Убирайся... проваливай... уходи... гадкая штука... из моей головы!..

Голос Фойла стал громче на последних словах.

– Тихо, – прошептал Мэллори. – Я хочу помочь тебе.

– Поздно. Нет времени. Она сейчас разродится... считанные минуты... всё... кончено...

Фойл схватился за бобы.

– Где она? Как нам туда попасть? Что мы можем сделать?

Фойл, казалось, услышал. Он уставился на Мэллори.

– Большая комната... Великая Королева... Господи, хочет выпустить... уступите ей... преданность... да живёт Великая Королева...

– Где она, Фойл?

– Должен... полный генетический пакет... ответ... окружающая среда... модификация. Почти готово... давление... питательные вещества...

– Как нам добраться до логова Королевы?

– Она... почти готова. Нужны... все генетические данные. Это... среди... генов. Я строю хромосомы. Они похожи... на кассеты, которые вставляют в неё... в это! Ужас... красота. Странно. Двусторонний разрыв. Должен внести свой вклад в адаптацию... лучший шанс выжить... второе поколение...

Его рот издал хриплый булькающий звук. Он бессильно дёрнулся, словно пытаясь подняться, затем упал прямо на верстак. Мэллори пробился к центру его затухающего мыслительного свечения и увидел, как оно гибнет под невыносимым давлением, как оно уменьшается и гаснет.

– Он мёртв, – сказал Стрэнг.

Они вновь двинулись по искривляющемуся проходу. Мэллори сканировал разум людей, склонившихся надо работой, встречая только пустоту, окружённую коконами негативных полей.

Один раз псевдочеловек прошёл мимо них, спеша в противоположную сторону. Это была недоделанная фальшивка: вместо лица – клякса, одеяние лишь смутно угадывалось. Мэллори ощутил, как слабый жар ментальной ауры задел его; но свой барьер он удержал и контакт был потерян. Проход кончался тупиком, упираясь в серую стену из похожего на бумагу материала. Стрэнг осмотрел её.

– Прочной не выглядит. Попробуем проломить?

Нелюдей поблизости не было. Стрэнг ощупал поверхность, надавливая на неё, затем взмахнул ногой. Барьер треснул. Хотя рабочие сидели за верстаками в шести футах от них, никто не подал виду, что происходит нечто необычное. Стрэнг протолкнул обломки стены внутрь, встал на четвереньки и пополз вперёд. Мэллори последовал за ним.

Они были в длинном узком пространстве, через которое вились трубы комковатой неправильной формы, от некоторых шли ответвления вверх, от некоторых – вниз. Слышен был непрерывный гремящий звук, похожий на звук, производимый насосами, перекачивающими поток плотной жидкости. Дальняя стена камеры была глянцевого тёмно-коричневого цвета. Трубы, проходящие сквозь неё, видимых стыков в этом месте не имели. Они подошли поближе и проверили стену на прочность. Она была твёрдой, как броня.

– Мы должны её преодолеть, – сказал Мэллори. – Дыру нам в ней не проковырять.

Мэллори исследовал трубу диаметром фута два.

– Проверим входной конец, – сказал Стрэнг.

Они прошли вдоль трубы назад; в тридцати футах она под прямым углом заворачивала вверх, проходя через отверстие в потолке.

Стрэнг присел; Мэллори забрался ему на спину, потянулся, нащупал опору и подтянулся. Труба окончилась коллектором, к которому были подведены четыре трубы поменьше. Мэллори проверил их. Чувствовалась слабина в том месте, где подводящие линии входили в распределитель. Он дёрнул за одну из них. Та слегка подалась, но не развалилась.

Он улёгся рядом с дырой, опустил руку. Стрэнг подпрыгнул, ухватился за неё, подтянулся и залез внутрь. Мэллори занял позицию с одной стороны от трубы, Стрэнг – с другой. Они толкали и тянули по очереди, стараясь давить синхронно с тем, что происходило внутри трубы. Амплитуда колебаний возросла, материал с треском разошёлся в месте сочленения, тёмная зелёная жидкость хлынула наружу, заливая пол.

Они принялись за вторую трубу, оторвали её, затем взялись за третью. Последняя оторвалась почти без усилий, унеся с собой и верхушку распределителя.

Пол по щиколотку залило оливково-бурой жижей, утекавшей сквозь дыру, через которую они сюда забрались, на пол внизу.

Потихоньку уровень жидкости в распределителе уменьшался.

– Мы не можем ждать, – заявил Мэллори. – Я лезу.

– Я подожду две минуты и за тобой, – ответил Стрэнг.

Мэллори опустил ноги в липкий бак. Жидкость была тёплой и с комками, как каша. Он сделал глубокий вдох, отпустил руки, жидкость поднялась вокруг него, заливая лицо по мере погружения.

Он погружался медленно; внутренность трубы была гладкой. Он молча считал секунды. На двадцать восьмой ноги ударились об изгиб; он подогнул колени, и скользнул вправо-вниз, преодолевая поворот. Ещё тридцать футов до следующей преграды. Мэллори на мгновение застрял, раздумывая, не стоит ли ему проплыть обратно по вертикальной шахте и начать сначала, на этот раз головой вперёд, но, представив необходимые действия, понял, что это невозможно. Он протолкнулся в горизонтальный участок, неловко загребая.

Отталкиваясь по очереди от боковых стенок, он смог ускорить своё продвижение. Жидкость теперь текла быстрее; он чувствовал, что труба сужается. Счёт времени он потерял. Очевидно, прошло больше минуты; лёгкие горели; подступающая тьма заволакивала мысли. Ещё через мгновение он вдохнёт, а пока ещё несколько ярдов; еще несколько футов; ещё фут... Его плечи упёрлись в стенки трубы, внезапно, быстрый поток втянул его дальше. Он закрыл рот, сконцентрировав слабеющую волю на том, чтобы не позволить лёгким сделать долгожданный вдох. Он лишился опоры, давление исчезло, он упал, ударился, проскользил по гладкому полу, отфыркиваясь, чтобы избавиться от приторной вони, похожей на запах чёрствого хлеба, усиленный в тысячу раз. Лёжа на животе он пытался нащупать опору на скользкой поверхности. Воздух был горяч и наполнен бульканьем и журчанием, как от кипящей смолы. Дышать было тяжело; Мэллори закашлялся, выплюнул тестообразную субстанцию изо рта, протёр глаза. Место, куда он угодил было почти полностью тёмным, лишь слабое свечение неясного происхождения позволило ему увидеть огромную распухшую губчатую массу. Он видел её и раньше в смутном видении, взятом в чужом разуме.

Он мысленно потянулся вперёд, на мгновение ощутив игру псевдо-света в узорах не-цвета на замысловатой поверхности чистого ментального вещества. Потом удар, подобный лавине, поразил его, разметав в пыль и отправив её кружится в бесконечность без времени.

4

Он дрейфовал где-то в полной темноте, на волнах внепространственного океана безвременья. Очень далеко, словно воспоминания о полузабытом детстве болтались суетливые огни и громкие звуки событий, движущихся к переломному моменту; но это было не здесь. Он был один, парализованный, ничего не чувствующий и не ощущающий.

Кроме мучительного осознания полного поражения.

Подобно падающему сквозь тьму, Мэллори потянулся, нащупывая контакт – хоть с какой-нибудь точкой отсчёта, связанной с ним.

И ощутил намёк на текстуру, впечатление структуры, похожей на древесные волокна. Попытка надавить на волокна встретила тотальное сопротивление; но если ему удастся переориентировать себя, оказаться параллельно направлению слоёв тормозящего поля. Изо всех оставшихся сил Мэллори сделал выпад – и вывалился в ревущую какофонию видений, запахов, звуков, прикосновений: перемешанный калейдоскоп многопорядковых чувственных впечатлений, обрушившихся на него словно множество метелей из смеси цветов, тонов, текстур и смрада.

Он мог воспринимать огромное пульсирующее свечение, раскинувшееся от зенита до надира, кишащее группами мельтешащих точек ярко-белого цвета и других группок, поменьше, но разных цветов, лениво копошащихся в отдалении от ядра скопления.

В потоках и всплеске чистой энергии, окружавших его, он уловил эволюционирующую схему взаимосвязанной сложности, неумолимо развивающуюся, стремясь к полному совершенству. Как водитель на многополосной автостраде он оценил меняющийся и маневрирующий поток смешанных сил, чётко выполняющих всё усложняющуюся задачу поддержки возрастающего потребления энергии Моуном.

Он ощутил грандиозные энергии, текущие здесь, увидел, как они опираются на поддерживающую структуру, обеспечиваемую меньшими ментальными полями вспомогательных созданий Моуна; распознал огромный интеллектуальный потенциал, создаваемый взаимосвязью мозгов послабее, объединённых в супермозг, возможности которого превышали простую сумму возможностей составляющих его частей.

Он сканировал наименьшие, самые тусклые индивидуальные наборы мыслей, что можно было выделить из совокупности, и узнал в них скованные, контролируемые разумы рабочих-людей. По сравнению с концентрированным сиянием нелюдей, они выглядели рассеянными и дезориентированными.

Распряжёнными.

В момент, когда концепция сформировалась в уме, он уже знал, что делать.

Глава 9

1

Мэллори представил перед мысленным взором своё физическое тело, лежащее на полу из питающих клеток уже мёртвое или умирающее; ему понадобилось значительное усилие, чтобы переориентировать своё мышление с учётом ограниченных размеров физического мозга, органического тела, пройти назад по цепочке непрочных связей, соединяющих его с неуклюжей плотью, и собрать себя вновь, в соответствии со своей материально-энергетической оболочкой. Момент давления, сжатия...

Боль накрыла его, столь сильная, будто он погрузился в ковш расплавленного металла. Лёгкие распёрло, сердце конвульсивно дёрнулось. Руки, казалось, увеличились в размерах и онемели, конечности налились свинцом, зрение было размытым и нечётким. Мало-помалу к его измученному телу вернулась нормальная чувствительность.

Отдышавшись полминуты – глубокими, захлёбывающимися вдохами, будто он только что пробежал целую милю во весь опор, он смог перевернуться и сесть. Наручные часы сообщали, что без сознания он пробыл всего-то около трёх минут.

Стрэнг распластался на полу в шести футах от него в зеленоватой слизи, всё ещё вытекавшей из трубопровода. Мэллори коснулся его разума; лишь слабое рассеянное свечение свидетельствовало об исчезающей остаточной жизнеспособности отдельных клеток. Он прикоснулся к потухшему эго-центру, направляя энергию в него. Спустя мгновение он ощутил слабый отклик. Он упорно продолжал действовать, чувствуя, как разум оживает под его касаниями. В тоже время он расширил связь между разумами, шаг за шагом выстраивая однозначное соответствие, соединяя своё ментальное поле с ментальным полем Стрэнга. В словах теперь не было необходимости. В момент контакта разум Стрэнга был поглощён мгновенным образом происходящего в динамике, отправленном Мэллори. С той же быстротой, с которой жидкость принимает форму сосуда, разумы Стрэнга и Мэллори взаимно проникли друг в друга, пришли в равновесие и стали единым целым.

Результат ошеломлял – словно прожектор, вспыхнувший в тёмной комнате. Мэллори одновременно, на нескольких уровнях, осознавал множество форм, взаимосвязей и энтропийных потоков, сплетающих сеть, охватывающую пространственно-временной локус его существования; тщательно выверенный набор взаимных связей, составляющих Моун; своё собственное вторжение в грандиозный план, возможные потенциальные последствия, заложенные в неорганизованном танце беспорядочных энергий, трепещущих на периферии центральной матрицы реальности.

Мгновенной инстинктивной реакцией он расширил свою новообретённую чувствительность на сопредельное поле разума, пробрался через мешающие слои контроля к внутреннему эго-ядру...

Знание самоощущения женщины затопило его разум, все воспоминания и грани человеческого существования слились в единый многопорядковый гештальт. На мгновение он почувствовал её оцепенение при незнакомом прикосновении, вторгающемся в её личность, начало вспышки атавистического страха, затем он отклонил в сторону её слабый я-утверждающий рефлекс, добавив вычислительно-концептуализирующую схему её разума к дуалистическому сознанию Мэллори/Стрэнга.

Ясности стало больше, в фокус зрения попала вечно расширяющаяся, вечно свивающаяся структура разума. С новой уверенностью, соединённый разум в быстрой последовательности коснулся полудюжины мозгов, добавляя их мощь к растущей сложности. Седьмой разум лопнул как пузырь, его краски потухли, распались, исчезли. Сверхразум Мэллори тянулся дальше, добавились ещё двое, десятый отчаянно сопротивлялся, сражаясь словно утопающий против глубины. В нетерпении новорождённое мыслесущество, которое было Мэллори, преодолело хрупкую оборону, поглотило центральный мыслительный узел.

Он остановился, оценивая своё новое самосознание, ощущая, как его возможности уже стократно превосходят мощь вычислительной машины. В первый раз он оказался в состоянии осмыслить полноту структуры разума Моуна и себя самого в соотношении с ним. Шок от увиденного потряс его до основания.

Господи Боже, да я щепка в водопаде, по сравнению с этим... Мысль мелькнула и пропала в непосредственности его реакции. Он атаковал по всем фронтам, прибираясь в закостенелых человеческих разумах, вышелушивая их эго, как голодный вышелушивает устрицы, с несусветной поспешностью возводя защитные мыслеструктуры. Он чувствовал лишь отдалённый укол боли – призрачное эхо забытых эмоций, когда он распознал личности тех, кого он поглотил последними: Джил... Рэнди... Мария.

Его развёртывание завершилось, он остановился, укрепил позиции. Массив разума Моун казалось немного сократился, он больше не выглядел размером с планету, а скорее горой, в сравнении с булыжником. Он видел прерывистые силовые линии, срезанные его неожиданным действием, распознал развивающуюся схему реакции Моуна, рассчитал свои силы и направление контрудара, переориентировался, мобилизовал свои защитные способности...

Его вселенная взорвалась белым огнём.

2

Пространство-время заново формировалось вокруг Мэллори. Поток могучих энергий ревел вокруг и внутри него подобно бесконечному взрыву. Из хаоса он извлёк признаки, на основании которых мог бы сформулировать концептуальную модель.

И оказался лицом к лицу с Неизвестностью, лежащей за пределами его понимания.

Лицом к лицу с Моун.

Одним беглым взглядом, пронзившим бесконечную толщу времени, он увидел туманные истоки этого невероятного существа, долгую медленную эволюцию формы и структуры, появление нейронного отклика, рождение разума, его рост и превращение в могучий интеллект. Он наблюдал, как Моун, достигнув прямого ментального контроля над генетикой и наследственностью, сформировался для экспансии и отправился в многовековой поход для разрушения-поглощения конкурирующих разумных видов, закончившийся полной, неоспоримой властью над родной галактикой этого создания. Он был свидетелем того, как грандиозный разум формировал сам себя, шлифуя безупречность церебральных функций, отбрасывая внешние физические тела, содержащие многочисленные грани этой коллективной личности. Настало время, когда Моун – раса, воплощённая в едином интегральном мыслекомплексе галактического масштаба – столкнулся с энтропийной смертью. Освоив окружающую среду слишком эффективным образом, он столкнулся с сенсорной депривацией такой же силы, как и раздражение его чувств. Без новых вызовов, нового опыта он был обречён на увядание, потерю связности и исчезновение из мира.

Собрав все данные, Моун пришёл к неизбежному выводу: чтобы продолжить осознавать окружающий мир даже в меньшей степени, необходимо отречься от неуязвимости своей полной победы. Необходимо вернуться к физической жизни, вновь оказаться среди борющихся за существование.

Но он был единственной жизнью в галактике, все остальные формы были либо уничтожены, либо поглощены в процессе его эволюции. Теперь соседние галактики должны были послужить площадкой для новых эволюционных достижений Моуна.

Стимулированный к новому выплеску творческой энергией, сравнимым со значительными достижениями своей юности, Моун создал бесконечно гибкий модус операнди: он отобрал подходящие, достаточно инертные вещества, сформировал из них сосуды, пригодные для длительного путешествия, наполнил их мыслевпитывающим веществом сложной структуры, в котором были запечатлены нейрошаблоны, ключевые для Моуна, и учинил обширное рассеяние своего интеллектуального потомства, со скоростью света распространившегося из родной галактики.

И в этот момент осознал базовую истину Вселенной: то, что породило потомство – умрёт. Древний разум, ставший Моуном, осознал в бесконечной вечности основную аксиому существования: Что было однажды – вечно; то, что есть – будет всегда.

Потом он перестал быть.

Но глубоко в межгалактическом пространстве, каждое отдельное хранилище образчиков Моуна узнало и распознало гибель разума-прародителя и извлекло из его знания новое понимание глубины своего обязательства продолжить родительский замысел.

Космос велик. Один за другим коконы, удалявшиеся от своих собратьев с невообразимой быстротой, с удвоенной скоростью света, оказались не в состоянии контактировать между собой.

Каждая копия оригинала, оказавшись в одиночестве среди беспредельности и впервые оказавшись в таком положении, сориентировалась заново и все они пришли к одинаковому выводу: что каждый кокон – в целом свете единственное вместилище силы, способной поглощать галактики; именно в этом и состояла идея жизни Моуна. На каждого легла окончательная ответственность за выживание того-что-не-может-умереть.

Миновали эоны полного одиночества. Мэллори видел, как поблизости оказалась звезда, её гравитационное поле сквозь сокращающееся пространство вызвало ответную реакцию кокона. И он последовал за этой силой, вместе с ней двинулся к планете, используя, опираясь на врождённый инстинкт, гибкие органические механизмы, задуманные и созданные как раз на этот случай. Он пережил вхождение в атмосферу, сбор данных, их экстраполяцию и отреагировал на них, выбрав точное место приземления – пустырь в пригороде Биатриса.

Теперь, надёжно укрывшись в мире, невообразимо далёком от места, давшему ему жизнь, квинтэссенция Моуна продолжала то-что-должно-быть-совершено. Кокон размером с футбольный мяч, похороненный под кучей битого кирпича, выпустил предохраняющие яды, предназначенные для избавления планеты от возможных жизнеформ-конкурентов – видов, способных причинить вред эмбрионам рабочих особей в тот момент, когда те впервые выберутся наружу, чтобы затем быстро повзрослеть.

В течение семидесяти двух часов волна смерти прокатилась по планете, разносимая не только естественными атмосферными течениями, но и быстрыми самолётами, уносившими тех, кто мог бы спастись, но уже вёз с собой свою судьбу. Обречённые лайнеры разбились, когда их экипажи пали жертвой смертоносной плесени, но несущие гибель споры пережили катастрофы и продолжили распространяться, вырастая в числе с каждым новым заражением. Неделю местная жизнь держалась, отбиваясь вслепую всем имевшимся в распоряжении оружием. Смертельная субстанция была опознана, разработано противодействующее вещество, для массового производства противоядия были пущены в ход крайние меры.

Последней попыткой организованного сопротивления было применения бактериального вируса, уничтожившего всё в радиусе десяти миль вокруг исследовательского комплекса в Пойнт Шарлотт, штат Вирджиния. Два часа спустя Моун снова захватил эту территорию.

В Биатрисе, двумстам пятидесяти одному аборигену с промытыми мозгами внушили всю необходимую информацию, чтобы они могли трудиться для осуществления вторичного осеменения. В приблизительно пятидесятимильной полосе вокруг города незатронутыми оказались несколько сотен местных жителей. Чтобы отделить их от гнезда, был возведён психический барьер. И началась работа.

Под наблюдением псевдочеловеческих существ, сконструированных минимально похожими на рабочих-аборигенов, зомбированные работники в первую очередь возвели башню, скрывающую канал, по которому приспособленные к местным условиям семена Моуна должны были вылететь на сверхзвуковой скорости и распространиться по планете. Затем они были перепрограммированы для обработки специфических питательных веществ, необходимых для растущих спор и под конец, на финальной стадии, для производства окончательной генной модификации, которая и должна определить преднерестовый геномный импринтинг. Именно этими генетическими данными и будет наделено бесчисленное потомство, чтобы наилучшим образом соответствовать своей задаче: строительству площадок, с которых новая волна коконов отправится на дальнейшее заражение галактики.

Созревание семени протекало плавно. Предварительно рассчитанные условия были выполнены. Импринтинг был почти завершён, приближался момент вылупления, когда прожорливый инстинкт наконец-то был бы удовлетворён. И в этот предпоследний момент на горизонте существования Моуна расцвёл невиданный феномен. Бесконечные миллиардные доли секунды великий разум Моуна был совершенно не в состоянии понять, что происходит. И наконец, с ослепительной ясностью, потрясшей его до основания, он понял:

Он не один.

В первый раз за все немыслимые эоны существования, Моун столкнулся с интеллектом, находящимся извне и сопоставимым по мощи. Потрясение от этого знания бурей прошло через все его обширные структуры, занятые сбором и хранением данных, покушаясь на самые основы его существования. На неизмеримо малый момент грандиозный разум оказался на грани распада.

И в этот момент Мэллори нанёс удар.

3

Подобно перенагруженной плотине, что рушится в тот момент, когда единственный камушек выпадает со своего места, безмерная сложность, которую представлял собой сверхразум Моуна, начала распадаться.

Широко расползшаяся структура развалилась, разделилась на части, лишилась связи с питающими её источниками, внутренняя регуляторная и поддерживающая сеть в отсутствие входного сигнала начала колебаться, распалась на примитивные составные части, и самоуничтожилась.

Личностное ядро, лишённое всех ощущений и сил, замкнулось само на себя, закуклилось и перестало существовать.

В тишине, воцарившейся словно во всей Вселенной, мыслеобраз Мэллори воспарил, устремился вовне, уловил потрескивание ближайшей звезды, далёкое шипение соседних галактик, вездесущее звучание Сверхгалактики.

Он вернулся из-за грани недоступной разуму пустоты, потрясённый и благоговеющий. Поспешно вернулся на исходную точку, уменьшаясь в размере, сжимаясь, сокращаясь, убегая...

Давление, боль, возврат физических чувств.

Мэллори сел, затем неуклюже встал.

Стрэнг застонал и пошевелился, Мэллори сел рядом с ним на корточки.

– Вставай, – сказал он, услышав свой голос будто эхо, идущее из времён и мест, более дальних, чем самая далёкая звезда. – Вставай, Стрэнг. Мы победили.

4

Мэллори и Стрэнг нашли выход из внутренней камеры, пробрались через мастерскую, в которой наткнулись на совершеннейшее столпотворение. Больше четырёх сотен мужчин и женщин, внезапно освобождённых от полного ментального контроля, действовавшего на них более трёх месяцев, ничего из них не помнившие, реагировали на произошедшее каждый по-своему. Некоторые сидели онемевшие и подавленные, другие лихорадочно пробирались к ближайшему выходу, некоторые впали в истерику, прочие нападали на нелюдей, без цели и расчёта бродивших по мастерской, и разрывали их на бескровные фрагменты.

Мэллори оглядел толпу и не нашёл ни Джилл, ни детей.

– Возможно, они ушли домой, – предположил Стрэнг.

Они покинули башню, не обратив на себя внимания измождённой, оборванной, безумной толпы, валившей прочь через вытоптанный двор, недоверчиво оглядываясь на башню, чудесным образом выросшую за одну ночь. На улице они услышали первые крики тех, кто начал осознавать масштаб обрушившейся катастрофы.

Мужчина в отрепьях серого делового костюма в оцепенении стоял перед развалинами, ещё недавно бывшими его только что расширенным универмагом; женщина сидела на ступеньках дома и, рыдая, сжимала в руках покрытую плесенью куклу. Подросток с потерянным выражением на лице брёл по улице, разговаривая сам с собой. Джилл лежала навзничь на дорожке, ведущей к крыльцу. Мэллори аккуратно перевернул её. Она дышала – но еле-еле.

– Нам бы лучше занести её внутрь, – сказал Стрэнг.

Голос его показался Мэллори звучащим очень далеко.

– Да, – ответил Мэллори.

Он поднял её, пронёс по ступенькам, через сумрак зашторенной гостиной и коридор, ведущий в спальню. Стрэнг проверил пульс.

– Ничего хорошего, – сообщил он. – Чёрт побери, нам нужен врач, Мэллори.

– Эверетт, – сказал Мэллори. – Приведи его.

Он коснулся разума своего товарища, перенеся туда информацию о том, что жилище Эверетта находится через три дома отсюда. Стрэнг был потрясён вторжением в свой разум. Он посмотрел на Мэллори с выражением смешанного со страхом изумления.

– Что... – начал он.

– Приведи его! – тихо скомандовал Мэллори.

Он обернулся к лежащей без сознания женщине, как можно более деликатно исследовал её разум и обнаружил, что он закрыт и отгорожен от его воздействия. Он стоял у окна и невидящим взглядом смотрел на улицу.

Он знал о перемещениях Стрэнга и на расстоянии, наблюдая, как тот натолкнулся на доктора, выходящего из дома с чемоданчиком в руке, прислушался к разговору.

– Доктор, там женщина – миссис Мэллори. Она в коме, пульс слабый, дыхание угнетено, на ощупь – холодная. Я думаю, она умирает...

– Потом, сэр. Как только – так сразу. Есть ещё парень – сильно порезался. Упал на стекло. Кровь хлещет как с зарезанного поросёнка. И Джон Бейте – со сломанной ногой, как я думаю, и, возможно, с повреждениями внутренних органов.

– Это всего в нескольких домах отсюда, доктор. Не могли бы вы...

– Как только, так сразу, сказано же! Мальчик умирает...

Мэллори потянулся через расстояние и передал приказ. Эверетт прервался на полуслове, повернулся и направился к дому Мэллори. Полминуты спустя он вошёл в комнату. Мельком взглянув на Мэллори, подошёл к Джилл и бегло её осмотрел.

– Она в тяжёлом состоянии, – сообщил он. Голос его дрожал.

– Вылечите её, – бесцветным голосом ответил Мэллори. – Она мне нужна.

– Конечно, я сделаю всё, что смогу.

В течение нескольких минут Эверетт быстро подготовил и сделал два укола. Он послушал, как бьётся сердце и мрачно покачал головой.

– Не буду врать тебе, Мэллори, – сказал он. – Боюсь, мы её потеряем. Эффекта нет. Она уходит.

Мэллори стоял возле кровати, он коснулся разума Джилл, отметив слабость свечения. Он пробрался глубже в её мозг и нашёл гаснущую искру, что была её жизнью. Она слегка шевельнулась в ответ. Он ощутил, что она его узнала.

– Джилл, ты не должна умереть, – сказал он.

– Я пыталась, Джефф, – отвечала она. – Ради тебя и ради детей, я пыталась продолжать быть. Но груз слишком тяжёл, я вынуждена отпустить...

– Живи! – Мэллори ударил её этой мыслью. – Живи!

– Мэллори, ты в порядке? – проскрежетал голос Стрэнга, он отбросил его в сторону, цепляясь за угасающий контакт с ускользающим сиянием разума.

– Вот, Мэллори, что ты... – начал Эверетт.

Мэллори закрылся от старика, всё его внимание сконцентрировалось на Джилл.

– Ты должна жить! – гремел он в её сознании. – Живи, Джилл!

Он ощутил её беззвучный крик боли, отдачу от силы психического воздействия.

– Нет... не надо больше... ты не... Джефф... Джеффа больше нет... ничего нет... ничего не осталось...

И больше не было ответа от серого места, подобного остывшему пеплу, что заняло точку, где мигнула и погасла последняя искра жизни Джилл.

Стрэнг и Эверетт смотрели на него во все глаза, когда он повернулся и, оттолкнув их, прошёл мимо. Два маленьких белолицых человечка встретили его в прихожей. Немало времени прошло, прежде чем он узнал Рэнди и Марию.

– Ваша мама умерла, – бесцветным голосом сказал он и, пройдя мимо них, вышел на улицу.

Он шёл, не замечая того, что идёт, солнце село, пали сумерки. Там и тут сквозь стёкла светили огоньки. Сила в конце концов проиграла. На тёмной улице дул ледяной ветер.

Он пришёл на незастроенное поле; лунный свет матово блестел на жухлой траве, на безлистных деревьях. Звёзды равнодушно сияли в чёрном небе. Внезапно, волна опустошения захлестнула его как прилив, выдавив воздух из лёгких.

– Один, – застонал он. – Совсем один, Господи...

Он почувствовал, что погружается во мрак, более страшный, чем даже перспектива смерти. Он упал на колени, мука пронзала его, как рыболовный крючок пронзает червяка.

Раздался тихий голос.

– Джефф, пожалуйста, Джефф...

Салли подошла к нему, встала на колени рядом, положила руки и притянула его к себе. Он оттолкнул её.

– Джефф, я имела в виду только...

– Думаешь, я плачу по Джилл?

Его мысли бушевали, невысказанные, невысказываемые.

– Ты ошибаешься. Это совсем не так. Я плачу не о человечестве – и не о человеке...

– Джефф, ты выглядишь так странно...

– Ты не знаешь, и не поймёшь никогда. Ни один человек на земле не поймёт. На один момент – крошечное мгновение, я держал Вселенную в руках – и глядя сквозь обширность пространства и времени... я лицезрел другой разум, равный мне. И что же я сделал? Я встретил его, присоединился к нему на уровне, недоступном человеческому разумению? Нет, нет. Он раскрылся мне – и я убил его. Я скорблю не о человечестве. А о Моуне.

Столп ослепительно чистого света, пришедший из тьмы, вонзился прямо в центр сознания Мэллори.

– Я жив, человече, – произнёс голос Моуна. – Теперь мы можем поговорить?

5

Это был разговор без слова, шедший в безвременье чистой мысли.

– Я не знал, человече. Это не извиняет преступлений моих, не возвращает утраченного. А ещё я желал бы загладить вину.

Мэллори стремился преодолеть завесу слов, вновь достичь того взаимопроникновения, что он познал во время столкновения с незащищённым разумом Моуна; однако он обнаружил, что барьер непредолим.

– Нет, человече – вы ещё не готовы воспользоваться всеми силами, заложенными в вашей судьбе, – вещал ему Моун. – Я просчитался, когда первоначально неправильно оценил ментальные способности вашей расы, и во второй раз, когда слишком быстро открылся тебе. Тут сокрыты силы, способные развеять эту планету в пыль, если не взять их под контроль.

Рассердившись, Мэллори ударил сильнее – и обнаружил, что его деликатно схватили и держат.

– Человече, вы молодой вид, неопытный, всё ещё столь привязанный в бренной плоти. В час беды, вы показали качества, что однажды приведут вас к величию; однако вам многому предстоит научиться, выдержать долгое ученичество, прежде чем вы разовьётесь настолько, что познаете истинное предназначение разума, истинное великолепие мысли.

Мэллори попытался было протестовать, но Моун продолжал свою речь.

– Ваш мир был жестоко обезлюжен из-за моих безрассудных действий, но оставшийся генетический пул достаточно велик, чтобы восстановить вашу численность всего за несколько кратких тысячелетий. Я обеспечу вас множеством оживших вещей – подобным тем, что вы уничтожили во время помрачения, чтобы оказать помощь во время восстановления. Ваши города в основном нетронуты, пустая, но плодородная планета ожидает вас. И, возможно, во время вашего возрождения вы избежите ошибок, омрачивших ваш первый подъём. Я видел мельком, когда наши разумы соприкоснулись. И пока длятся годы вашего детства, я буду присматривать за вами, оберегать вас от опасностей, внешних и внутренних, пока не избуду зло, невольно совершённое. Затем я двинусь дальше. И возможно – через десять миллионов лет – мы встретимся вновь, как друзья и равные среди галактик.

– Постой! – Мэллори швырнул эту просьбу всей силой своего ограниченного разума. Но прежде чем эхо мысли угасло, он забыл о ней. Ещё мгновение, пока его недолго удерживаемые силы ускользали прочь, он цеплялся за оставшееся ощущение чего-то возвышенного, раз мелькнувшее и более не появившееся. Затем и это видение исчезло.

И он был просто человек, пригнувшийся к земле, ставшей его.

6

Он оплакивал Джилл и возложил цветы на её могилу. Пришёл март и небо очистилось. Странные безликие существа, вышедшие из башни (забавно, что их никто не боялся и не избегал), трудились день и ночь, восстанавливая и перестраивая, возделывая заброшенные поля за городом, обслуживая электростанцию и водопровод, трудясь в больнице. Виноградная лоза обвивала башню и дикие цветы выросли вдоль стены, что очень быстро рушилась. Шестьсот двадцать граждан Земли учились жить заново, собирать фрагменты старого порядка и начинать долгое дело постройки нового.

В первый день апреля Джефф Мэллори и Салли сочетались браком на церемонии, в которой приняло участие всё население мира. Праздник продлился день. Потом они снова взялись за инструмент и вернулись к задаче – выковывать будущее Человека.

ДОМ В НОЯБРЕ

роман

Перевод М. Кутузова

Иллюстрации Д. Кузнецовой

На стр. 2 фото 1971 года и автограф 1972.

Количество знаков в книге: 240 770.

Тираж 30 экземпляров

Кейт Лаумер Ловушка времени.

ПРОЛОГ

Помощник машиниста второго класса Джо Акоста, вахтенный на катере береговой охраны «Хэмптон», бороздил взглядом сверкающие на солнце воды бухты Тампа в поисках неловкого судна, севшего на мель среди бела дня в миле от порта.

—Что там за ерунда, шкипер? — обратился Джо к лейтенанту, который направил бинокль на несчастный корабль.

—Двухмачтовый, с высокой кормой. Странная посудина. Паруса разодраны в клочья. Видно, потрепало его порядком…— сообщил лейтенант. — Давай подойдем поближе.

Катер развернулся и, покачиваясь на волнах, взял курс на прямоугольник корабля. Когда они приблизились, Акоста увидел нелепый деревянный, потрепанный непогодой, корпус, на котором кое-где сохранились остатки багряной краски и позолоты. Колонии ракушек и водорослей отмечали ватерлинию. Катер проплыл под самой кормой у судна, на расстоянии пятидесяти футов. Почти совсем стершиеся замысловато начертанные буквы складывались в название «Кукарача».

Как только катер несколько отошел назад, над поручнями возникло чье-то сильно загорелое, сплошь в морщинах лицо, и черные как уголь глаза незнакомца пронзили Акосту. Рядом с первым появился второй— в лохмотьях, весь рябой, небритый и щербатый.

—Шкипер, я думаю, посудину загрузили кубинскими беженцами, — неуверенно произнес Акоста. — Только почему их так долго не могли засечь?

Лейтенант покачал головой: — Должно быть, снимают кино. Не похоже, что все это на самом деле.

—Случалось видеть где-нибудь еще такое корыто?

—Разве что в учебниках истории.

—Во-во, что-то наподобие «Баунти», которую пришвартовали у пирса святого Петра.

—Да, что-то вроде того. Только это галеон конца шестнадцатого века. Судя по флагу, португальский.

—Такое ощущение, что нам кто-то лапшу на уши вешает, — пробормотал Акоста, сложил ладони рупором и прокричал тем двоим в лицо:

—Эй, там, на палубе! Если вас, чертей, много, придется туго! —Он выразительно черкнул ногтем большого пальца по предплечью. — Совсем мелко! — пояснил он.

Первый незнакомец хрипло отозвался.

—Ну вот, — воскликнул Акоста, — значит, и был прав. Похоже на испанский, — и снова сложил ладони в подобие рупора.

—Quien son usredes? Que pasa? — донеслись с палубы немного погодя. Слова были дополнены крестным знамением.

—Что он говорит? — спросил лейтенант.

—Чудно говорит, шкипер, — Джо покачал головой. — Должно быть, решил, что мы тоже снимаемся в фильме.

—Давай-ка поднимемся на борт и посмотрим, в чем дело. Час спустя, взяв судно на буксир, катер направился на карантинную верфь порта Тампа.

—Что думаешь об этом? —спросил Джо своего лейтенанта, искоса наблюдая за ним.

—Думаю, что мы наткнулись на галеон с тринадцатью безграмотными португальцами на борту, — быстро отозвался тот. — Углубляться в это дело я бы не рискнул.

* * *

Утром, в десять пятнадцать, миссис Л. Б. (Чак) Видерс, как обычно, надела шляпку, поправила ее у зеркала тл прихожей и вышла на десятиминутную прогулку в город. Она прошла мимо вечно не работающей станции обслуживания: стремительная походка, голова кверху, спина прямая, вдох на четыре шага, выдох — на четыре, просто привычка, однако только благодаря этому в тридцать шесть лет —удивительно юная фигура.

Минуту-другую спустя, когда станция осталась позади, миссис Видерс замедлила шаг, почувствовав, что с дорогой творится неладное. Она уже давно не смотрела по сторонам во время прогулок, но сегодня ее внимание привлекла незнакомая табличка, вдруг возникшая впереди: «Брантвилль —1 миля».

—Странно, — пробормотала женщина, — зачем же им потребовалось ставить новый, да еще явно неправильный указатель?

От ее дома до города было ровно полмили, значит, от указателя до Брантвилля — всего лишь несколько сот ярдов. Подойдя поближе, она обнаружила, что табличка совсем не нова, краска поблекла и выгорела, несколько мелких дырочек

—свидетельства метких выстрелов — покрылись по краям ржавчиной. Она осмотрелась, и ей вдруг стало неуютно — это место совершенно не производило впечатления знакомого. Вот, пожалуйста, огромное дерево с отметкой 666, как могла она его раньше не заметить…

Миссис Видерс торопливо зашагала вперед, сгорая от нетерпения увидеть радостно— утешительный рекламный щит «Кока-Колы» на следующем повороте, но вместо этого взору, нетерпеливо пробирающемуся сквозь листву, открылось белое пятно какого-то здания. Подозрительно знакомой показалась ей эта кирпичная кладка дымовой трубы. Она быстро прошла дальше под сенью величественных тополей и остолбенела от удивления и негодования, оказавшись перед своей собственной дверью. Она прекрасно помнила, что пошла на восток, а теперь возвратилась с западной стороны. Нелепица и чушь собачья!

Миссис Видерс решительно поправила шляпу. Прекрасно, допустим, она забылась и нечаянно свернула на окружную дорогу, ведущую к ее же собственному дому, но ведь никакого ответвления здесь и в помине не было! Это просто непостижимо — мистика какая-то! Вдова Л. Б. Видерса предпочитала не иметь дела с вещами необъяснимы ми'и верила, что лучший способ избавиться от них — делать вид, что ничего особенного не произошло. Притянув к себе сумочку, как подтягивают удила, миссис Видерс решительно переступила порог собственного дома.

После пяти минут напряженной внутренней борьбы молодая. вдова не выдержала и снова оказалась на таинственном месте. «Брантвилль — 1 миля», — по-прежнему гласил указатель. На какое-то мгновение она, казалось, была заворожена самими буквами, но потом это прошло, и она, стремительно развернувшись, поспешила домой. Тем же путем.

Вцепившись руками в почтовый ящик на своей двери, она попыталась обрести прежнее самообладание, и это ей удалось. Родные линии веранды со сломанной решеткой, до которой все никак не доходили руки, успокоили ее. Она сделала глубокий вдох, потом выдохнула, восстанавливая дыхание. Ведь чуть не наделала глупостей! Примчалась домой, как угорелая, собралась уже, стыдно подумать, звонить шерифу со своим бредом о перепутанных дорогах.

—Фу-ты, представляю, что бы стали говорить в городе, если уже сейчас двусмысленно улыбаются при встрече, а потом на ушко сообщают друг другу подробности из жизни одиноких женщин.

Ладно, допустим, она дважды ошиблась и не там свернула, хотя не очень уверена, что такой поворот существует на самом деле. Сейчас она пойдет еще раз и будет следить за каждым своим шагом; но если она хотя бы на полчаса опоздает на почту, ей придется сообщить кому-нибудь о случившемся.

Издали заметив указатель, миссис Видерс остановилась посреди дороги, в нерешительности озираясь по сторонам, не зная, что предпринять: бежать скорее вперед, в город, или мчаться назад, домой, где все родное и понятное.

—Да не может такого быть! — вырвалось у нее предательски дрогнувшим голосом, что несколько шокировало сдержанную миссис Видерс. — Я же знаю эту дорогу как свои пять пальцев! Здесь же негде потеряться…

В последнем чувствовалась такая нелепость, что раздражение молодой вдовы вспыхнуло с новой силой. Вот уж, действительно, потерялась! Рассудительный, богобоязненный и респектабельный взрослый человек не может потеряться среди бела дня, как какой-нибудь пьяный бродяга! Если ее сбили с толку, то виновата не она, а дорога. Это хорошая мысль, теперь все встало на свои места: ночью пришли дорожные рабочие, принесли свои инструменты и проложили новую ветку. Не говоря никому ни слова! Да, сейчас они умеют делать такие вещи на редкость быстро. Подумать только! Понятно, откуда взялся указатель.

Неумолимо сжав зубы, миссис Видерс развернулась и решительной поступью направилась к дому. Теперь-то она обязательно позвонит шерифу и найдет, что сказать этому старому самовлюбл„нному кретину!

Занято и занято. Набрав номер не менее пяти раз, Оделия Видерс с печатью праведного гнева на строгом лице проследовала на кухню и, открыв холодильник, машинально достала какие-то продукты к завтраку. Слава богу, кое-что осталось, и ей не придется сегодня бежать в магазин. Стараясь не думать о сегодняшней неудачной прогулке в город, она приготовила себе бутерброд с ветчиной, вылила в стакан остатки молока. Поймав щекой солнечный лучик, прорвавшийся сквозь занавеску, Оделия завтракала, прислушиваясь к мерному тиканью висящих в прихожей часов.

В общей сложности она подходила к телефону не менее десяти раз. Сначала пыталась дозвониться до шерифа, затем — до начальника дорожной службы, потом — до полиции. Везде занято. Может быть, люди непрерывно осыпали их всех жалобами и проклятиями из-за этой дурацкойдороги? Неожиданно она вспомнила телефон Генри, механика с городской станции…— занято. Пробовала позвонить двум— трем семейным друзьям, оператору — с тем же результатом. Занято. Включила приемник, нашла любимую программу — трогательная история о непростых взаимоотношениях между детьми, их родителями и преподавателями —занялась уборкой и без того чистой квартиры. Закончила убираться на закате, когда первые тени опустились на лужайку за окном. После ужина еще раз попробовала позвонить — все те же сигналы, короткие, резкие, холодные —повесила трубку.

На следующее утро она опять увидела указатель по пути домой, и ей страшно захотелось пожаловаться, поплакаться… хоть кому-нибудь. Придя домой, миссис Видерс машинально открыла холодильник, достала ветчину, молоко… Нахмурилась — три кусочка ветчины на тарелке. Но ведь она все съела еще вчера: два куска на обед, один — вечером, с салатом. Молока тоже не оставалось —пустую бутылку оставила у двери. Миссис Видерс подошла к буфету, взяла банку майонеза, начатую вчера, сняла крышку. Банка оказалась полной, нетронутой.

Оделия Видерс не нарушила заведенного порядка: приготовила завтрак, поела, помыла посуду. Надев шляпку от солнца, вышла в сад за цветами, по-прежнему с печатью праведного гнева на строгом лице.

* * *

—Есть тут одно полушизофреническое сообщение, — как всегда пренебрежительно— устало бросил Билл Саммерс, редактор отдела журнала «Сцен», — впрочем, весьма любопытное.

—Один чудак шатается по запретной зоне какого-то арабского города, — констатировал Бад Ветч, корреспондент номер один журнала «Сцен». — Ну и что? Может быть, это интересно представителям местного американского посольства, но причем здесь наши читатели?

—Не хочешь взглянуть на снимки? — Саммерс протянул зевающему коллеге три глянцевые фотокарточки 5Х8.-У одного туриста оказался с собой «Брауни».

—Ох, уж эти фотолюбители, канальи…

Голос репортера неожиданно оборвался. На первой фотографии был снят высокий сутулый человек нелепого вида с ввалившимися щеками, глубоко посаженными глазами, короткой темной бородкой, выдающимся подбородком, в плохоньком черном костюме и высокой шляпе. На заднем плане, около лавки торговца, толпились какие-то люди, одетые в белом. Ветч посмотрел на другой снимок. На нем мужчина с непокрытой кустообразно всклокоченной головой сидел под навесом за столом, обмахивался шляпой, как веером, и, очевидно, был совершенно поглощен разговором с местным полицейским, одетым по форме, в хаки. На третьем снимке крупным планом было сфотографировано лицо этого странного типа в тот момент, когда он обернулся. На лице, покрытом многочисленными морщинами, читалось едва заметное недоумение.

—Черт возьми, — пробормотал Ветч. — Кажется, это сам…

—Именно так, — резко оборвал репортера Саммерс. — Догадываюсь, какое гениальное открытие ты собираешься сделать. По правде говоря, я сам не уверен, кто это такой, но если ему надо было просто привлечь к своей персоне внимание, то он, несомненно, достиг желаемого. Арабы не особенно сведущи в истории. Сегодня утром местное министерство иностранных дел отправило в Вашингтон официальный запрос, и теперь правительство должно прислать им бумагу по всей форме, подтверждающую, что интересующее их лицо уже давно не жилец на этом свете. Не думаю, что арабы оставят этот факт без внимания. Горожане подтвердят, что этот человек очень даже жив, что у него нормальное удостоверение личности, что они видели его фотографии. В общем, либо это он сам, либо — его призрак. В любом случае проблема останется. Мое мнение — тебе не мешало бы съездить туда, пока вся эта каша еще не заварилась, и взять у парня интервью. Ветч не мог оторваться от фотографий.

—Невероятно, — изрек он наконец. — Даже если это грим или маска, все равно мастерство фантастическое!

—Как прикажешь понимать твое «даже если»?

—Да нет, это я так…— отозвался Ветч. — Кстати, назвал ли он свое имя?

—В том-то и штука, — проворчал Саммерс. — Утверждает, что он Авраам Линкольн.

* * *

—Наконец-то этот грехоборец отвалил отсюда, — прошипел Джоб Аркрайт, стоя в дверях своей хижины, провожая глазами тонкую щегольски-изысканную фигуру в слишком элегантном плаще и ботах. По белой, занесенной снегом дорожке уходил он в непроницаемый сумрак глухого леса.

—Ты поступил несправедливо, Аркрайт, — упрекнула своего мужа Чэрити Аркрайт. — Ведь он все-таки проповедник, хоть и с усиками…

—Я тебе покажу усики! — взревел Джоб, поворачиваясь к жене — молодой женщине с огромными глазами, крепкой грудью и-совсем тоненькой в талии. — Если бы слушалась меня, растолстела бы как положено, не было бы никаких проблем, не липли б…

—И так не было никаких проблем, — проговорила Чэрити, приглаживая волосы. — Все время, пока ты охотился на кроликов, он сидел у огня и читал мне вслух Писание. Честное слово, я так много узнала нового!

—Что же он, не изъявил никаких желаний?

—Держи карман шире, так бы я ему и позволила!

—Хотел бы я знать, чему здесь можно верить! — проскрежетал Джоб. — Слушай, девка, он что…

—Тише! Что это? Слышишь? — Чэрити сложила ладонь рупором и приставила к уху. — Кажется, кто-то идет?

Джоб снял с крюка заряженное ружье и распахнул дверь.

—На грабителей не похоже, — отметил он, — те так не шумят, — и сделал шаг вперед. — Сиди здесь, а я пойду гляну, — приказал он.

Джоб обогнул угол дома. Кто-то приближался к его жилищу с тыла, нещадно хрустя сухими ветками. Наконец кусты раздвинулись, и возникла странная фигура в ночной, как ему показалось, рубахе. Пришелец встал перед домом как вкопанный.

—Эй, кто идет?! — рявкнул Джоб.

—Это я, Флай, — откликнулся запыхавшийся голос. — Брат Аркрайт, ужели это ты воистину!

—Кому же еще быть, если в этих местах никого кроме меня и нет. Какого дьявола ты возвратился? Что забыл здесь? Я-то думал, ты пошел прямехонько на ферму Кнокса.

—Не поминай имя дьявола всуе, — Флай еле дышал, а его круглое лицо лоснилось от пота, несмотря на сильный мороз. — Я ручаюсь, брат Аркрайт, это его нечистых рук дело. Я пошел на восток к брату Кноксу, и неверная тропа привела меня вновь к вашей двери.

—Флай, да ты никак выпил? — подозрительно спросил Джоб у странствующего пастора и сурово фыркнул.

—Стал бы я вас дурачить, когда такое дело…— отвечал пастор. — Чего бы только я сейчас не отдал тому, кто накормил бы меня жареным агнцем.

—Ладно, пошли. Я выведу тебя на тропу, — решил Джоб. Он забежал за тулупом, а через минуту уже быстро шел впереди грехоборца. Бедный Флай пыхтел сзади. Тропа вилась вокруг огромной сосны, огибала валун и резко уходила наискосок вверх. Спутник отставал, и Аркрайт остановился, нахмурившись из-за того, что приходится ждать; потом пошел дальше. Тропинка неожиданно оборвалась, запутавшись в переплетениях корней и стелющегося кустарника.

—Аркрайт, мы заблудились, мы пропали, — Флай задыхался. — Вельзевул заманил нас в ловушку…

—Небось уже в штаны наложил, дубина, — презрительно бросил Аркрайт. — Подумаешь, тропа заросла…

Он с трудом пробирался сквозь густые заросли. Кажется, впереди просвет. Он раздвинул ветви, шагнул и…

Раздался оглушительный грохот, и мощный звук, едва зацепившись за обледенелые ветви, со всего маху ударил Джоба по ушам. Он упал навзничь и увидел свою хижину, крытую кукурузной соломой, замерзшую дорожку к дому, знакомую женщину с обрезом в руках.

—Чэрити! — завопил он. — Это же я! Прошло полчаса, а Флай, сидя у огня, все качал головой, мрачно и завороженно. Потом он сказал:

—Если необходимо, я могу устроиться на ночь и в снегу, но в этот треклятый лес я до утра не ходок!

—Можешь лечь здесь, под крышей, — проворчал Джоб, — если тебе хочется.

Чэрити предложила непрошеному гостю стеганое одеяло, которое он принял с выражением болезненной благодарности.

В эту ночь супругам Аркрайт не спалось. Перед самым рассветом их разбудил неистовый стук в дверь. Джоб вскочил, схватил ружье, и открыл дверь. На пороге без штанов и без пальто трепетал Флай, Он долго заикался, а потом показал куда-то рукой. Из мутной предрассветной мглы выступил громадный и величественный тополь, с таким трудом сваленный вчера обоюдными усилиями; стоял как ни в чем не бывало, на своем извечном месте, не тронутый топором.

ГЛАВА 1

Роджер Тайсон щелчком заставил дворники работать побыстрее, так как дождь, грибной вначале, вскоре превратился в ливень, а затем —в какой-то потоп. Он снизил скорость до пятидесяти миль в час. Свет его передних фар промок насквозь и в конце концов совсем застрял в плотной массе падающей сверху бурлящей воды,-застилающей непроницаемой пеленой лобовое стекло. Мерцали молнии, а гром гремел подобно тяжелой артиллерии.

—Здорово! — Тайсон поздравил победившие стихии. — Прекрасный случай застрять тут и сгинуть ко всем чертям: в самую глубокую яму, в самую глубокую дыру неизвестно чего и вообще… без бензина, без денег, без единого кредитного билета, — в пустом животе забормотало, — без самого завалящего бутерброда с ветчиной. Пожалуй, я не выживу в этом ужасном, жестоком мире. Знать, не для этого создан… Сломанная пружина пребольно впилась & бедро, вода просачивалась из-под щитка и капала на колено. Мотор трижды чихнул, раз стрельнул и заглох.

—Только не это, — простонал он, съезжая на обочину. Подняв воротник пальто, Роджер выкарабкался из машины под сплошные потоки дождя и поднял капот. Мотор как мотор. Он закрыл капот, засунул руки в карманы и вгляделся в бездонную муть дороги.

—Следующую машину можно и неделю прождать, — уныло размышлял Роджер. — Только полная бестолочь поедет в такой ливень… Но даже трижды бестолковый, случись он сейчас здесь, ни в жизнь не остановится.

Его внутреннее бормотание было неожиданно прервано вспышкой света, пробившегося издалека. Сдержанный рев мотора прорвался сквозь барабанную дробь дождя.

—Эгей! — Роджера затрясло от радости. Кто— то едет! Он— выпрыгнул на середину дороги. Свет, по мере приближения, становился ярче. Он замахал руками.

—Эй, останови же, — завопил Роджер, когда фары были уже рядом и, судя по всему, останавливаться не собирались. — Стой!

—Он отскочил в самый последний миг, когда мотоцикл, прижимаясь к полотну дороги, вырвался из мглы.

Какой-то доли секунды хватило ему, чтобы увидеть перекошенное от страха лицо девушки, когда она резко нырнула в сторону, чтобы не задеть Роджера. Почти детский драндулет по инерции пронесло метров пятнадцать по дороге и выбросило в кювет. Нескоро смолк грохот и скрежет металла и дерева, потом что-то скрипнуло, и все… тишина.

—Господи, Иисусе. — Роджер затрусил через дорогу и вниз по крутому склону, сквозь сломанные и вырванные кусты и зелень, по следу мотоцикла. На самом дне валялась, помятая машина, одно колесо которой с хромированным ушком все еще лениво вращалось. Передняя фара светила вверх сквозь мокрые листья. В двух-трех метрах от мотоцикла лежала девушка — на спине, глаза закрыты. Роджер склонился над ней, попытался нащупать пульс. Ее глаза вдруг открылись, и в него впился бледно-зеленый взгляд.

—Вы должны помочь мне, — произнесла она с видимым усилием.

—Ну конечно,-Роджер задыхался.-Все, что угодно… И простите меня, ради бога.

—У меня сообщение, — пролепетала девушка. — Ужасно важное. Надо передать.

—Слушай, мне, пожалуй, стоит подняться к машине и попросить кого-нибудь еще спуститься к тебе…

—Не мешай, — прошептала она. — У меня сломана шея, и через несколько секунд я умру.

—Чушь собачья, — Роджер не мог говорить. — Через пару дней ты станешь здоровая и свежая, как этот дождь.

—Не перебивай, — отрезала девушка. — Передай: «Остерегайтесь Фоксов».

—Что за Фоксы? — Роджер оглянулся в совершенном смятении. — Я никогда ничего не слышал о Фоксах.

—Тем лучше. Надеюсь, что никогда и не услышишь, — несчастная задыхалась. — Надо передать скорее. Ты должен спешить. — Голос изменил ей. — Слишком поздно. — Она хватала воздух ртом. — Нет времени… объяснить… возьми… микроаппарат,.. кнопку… в правом ухе…

—Я зря трачу время. — Роджер почти поднялся. — Побегу за доктором.

Он остановился, завороженный движением ее губ.

—Возьми… кнопку… вставь себе в ухо… Слов почти не было слышно, но зеленые глаза не отпускали, просили.

—Самое время подумать о слуховом аппарате, — Роджер попробовал шутить, — но ведь…

Он осторожно убрал влажную черную прядь, одним движением вытащил золотистую кнопку из хрупкого девичьего ушка. Как только он это сделал, свет разума покинул ее очи, взгляд остекленел. Роджер схватил ее руку, услышал смутный заключительный тук-тук, пульс пропал и… тишина.

—Эй, — безумными глазами Роджер смотрел на ее лицо с удивительно правильными чертами. — Не может быть… то есть, я не хотел… ты не должна…— Он с трудом дышал, едва сдерживая слезы. — Она мертва из— за меня! — наконец выдохнул он. — Если бы я не выпрыгнул перед ней, как сумасшедший, она была бы жива!

Страшно потрясенный, он спрятал золотистую кнопку в карман и пополз вверх, спотыкаясь и поскальзываясь на каждом шагу. В машине он долго вытирал носовым платком лоб и руки.

—Что же это такое, — простонал Роджер. — Меня надо сажать в тюрьму! Я — убийца! И ничем не могу ей помочь… даже если сяду за решетку!

Он вытащил кнопку и при тусклом свете сигнальных лампочек рассмотрел ее. Оттуда высовывались какие-то тоненькие проводки, очевидно, контакты для карманной батарейки. Он покрутил кнопку между пальцами —совсем маленькая, не больше горошины. Ей казалось, что это важно; перед смертью говорила об этом. Хотела, чтобы он вставил эту штуку себе в ухо. И он выполнил последнее желание девушки.

Но что это? Какой-то едва уловимый шум» или ему показалось? Он протолкнул странный предмет поглубже в ухо. Что-то затикало, едва зашуршало, забулькало. Он хотел уже вынуть непонятную вещь, но почувствовал резкую боль.

—Твоя Цель — Поттсвилль, сто две мили на север-северо-восток, — услышал Роджер голос погибшей девушки. — Отправляйся прямо сейчас. Время не терпит!

Послышался приближающийся шум мотора. Роджер выскочил из машины и стал вглядываться в дождливую муть. Дождь моросил уныло и однообразно. Опять свет фар вдали. Сегодня уже во второй раз.

«На этот раз буду умнее и не брошусь с воплями, как сумасшедший, когда остановятся, — предупредил сам себя. Роджер. — Расскажу им, что никак не приду в себя после катастрофы, что слышу разные голоса. Не забыть бы рассказать о галлюцинации с девушкой на мотоцикле; это должно быть важно для психиатра».

Он стоял у машины, напряженно следя за приближающимся светом, очень сдержанно и осторожно помахивал вытянутой рукой, словно держал флажок. Но водитель и не думал останавливаться. Виляя из стороны в сторону, машина на полной скорости пронеслась мимо Роджера. За рулем сидело нечто страшное: безголовое тело, очень полное, красно— кирпичного цвета, очертаниями напоминающее луковицу или грушу, с двумя пучками щупальцев, похожими на разведенные в разные стороны жилы гибкого металлического кабеля.

Единственный в своем роде огромный выпученный глаз, размером и цветом напоминающий пиццу, пронзил его насквозь совершенно нечеловеческим, враждебным взглядом. С воплем удивления Роджер отскочил назад, оступился и тяжело упал на грязный, скользкий асфальт. А дальше —еще хуже: мотоцикл, круто отпрянувший в сторону, завалился вперед, далеко отбросил чудовищного седока, проскрежетал на боку несколько десятков метров и остановился на середине трассы.

Роджер поднялся и захромал вперед по дороге туда, где без всяких признаков жизни распростерлась инертная биомасса. С пяти метров было понятно: то, что лежало, больше не сможет сидеть за рулем — верхняя часть тела по консистенции напоминала картофельное пюре.

—Помогите, — простонал Роджер, зная, что у него в ушах, точнее, в левом ухе, звучат голоса.

—Время не ждет, — сообщил голос девушки, делая ударение на каждом слове. — Быстрее!

Роджер потянулся было к кнопке, но резкая боль вновь ударила его. *.

—Наверное, мне надо пойти в полицию, — неуверенно произнес Роджер. — Но что я им скажу? Что я повинен в гибели девушки и злой гигантской брюквы?

—Забудь о полиции, — нетерпеливо оборвал его размышления голос. — Я с огромным трудом поддерживаю жизненную функцию на крохотном островке корковых клеток, чтобы дать тебе возможность проникнуть в их Укрепление! Не трать сил впустую и хватит болтаться здесь. Вперед!

—Но моя машина не заводится!

—Возьми мотоцикл!

—Но это называется воровство!

—Интересно, кому ты собираешься доложить об этом? Родственникам этой гигантской брюквы?

—В этом пункте ты права, — согласился Роджер и поспешил к поверженному мотоциклу. — Однако я никогда не думал, что сумасшествие может принимать такие странные формы.

Он поднял машину. За исключением нескольких вмятин в зеленом покрытии, мотоцикл выглядел как новый. Ударом ноги Роджер завел его, оседлал и пулей помчался вниз по шоссе, оставляя борозду в темноте.

В ближайшем городе Роджер изучал все рекламные щиты по обочине, пытаясь узнать, где принимает доктор, доктор медицины, как теперь называется.

«Бессмысленно рассчитывать на высококлассного столичного специалиста— психиатра, — подумал Роджер. — Найти бы самого обычного провинциального терапевта. К тому же тут чуть больше надежды, что он не затребует деньги вперед».

Наконец Роджер нашел то, что искал. Он поставил мотоцикл у бордюра неподалеку от мусорных ящиков напротив мрачного трехэтажного квадратного здания. Окна тотчас же осветились, открылась дверь, и навстречу, прикрывая ладошкой глаза, вышел маленький востроносый человек.

«Что же я ему скажу? — подумал Роджер, мгновенно оценив всю нелепость своего положения. — Допустим, я слышал о недоразвитых детях, которые засовывают что попало в рот, уши и другие места, но как объяснить случай со мной, не выставляя себя совершенным дураком?»

—Кто там? — раздался неприятный, очень резкий голос доктора. — Давайте проходите и ложитесь на стол. Через три минуты диагноз будет поставлен.

«Не могу же я сказать ему, что просто взял и засунул эту штуку в левое ухо, — размышлял Роджер. — А если рассказать ему, как было на самом деле…»

—Не стоит пугать себя перспективой раковой опухоли, — продолжал востроносый, решившись спуститься вниз по кирпичным ступенькам. — Всего две минуты, и, пожалуйста, успокойтесь.

«Допустим, он засунет меня в смирительную рубашку и позовет ребят с сачками вроде тех, которыми ловят бабочек, — неожиданно пришло в голову Роджера. — Говорят, если уж сюда попадешь, то выберешься нескоро».

—Если у вас легкие слегка задеты ТБ, не отчаивайтесь. У меня есть средство как раз от этого, — доктор сделал несколько шагов по дорожке, — не то, что эти расчудесные антибиотики, которые, замечу, неплохо стоят! Изготовлено по моей собственной запатентованной формуле. Сыворотка кобылицы. Действует сногсшибательно, то, что вам нужно!

«В конце концов то, что со мной случилось, не так уж страшно, — успокаивал себя Роджер. — Старый дядюшка Лафкадпо прожил целую жизнь с маленькими серебряными человечками, которые жили под обоями и оттуда подавали ему советы».

—Вот что я вам предложу, — сказал лекарь, извлекая бутылочку из кармана пиджака, когда они уже шли по выгоревшей на солнце траве, — Я выпишу вам принимать это три раза в день за доллар двадцать девять центов вместе с налогом. Дешевле вы нигде не купите!

—О нет, благодарю, сэр, — отказался Роджер, заводя мотоцикл. — Ведь я не больной, а работник фининспекции проверок. Проверяю, не слишком ли завышают цены.

—Прошу прощения, шеф, — бормотал маленький человечек. — А я вот как раз собрался выбросить мусор.

Он приподнял крышку ближайшего контейнера, и плоская бутылочка с запатентованными пилюлями смешалась с содержимым ящика. Роджер отпустил сцепление и выехал на улицу, чувствуя на себе пристальный, пронзительный взгляд маленького человечка.

—Ты принял правильное решение, — тихо одобрил голос в левом ухе.

—Я просто трус, — пробормотал Роджер. — Какое мне дело до того, что он мог бы там подумать? Не стоит ли мне вернуться и… Резкая боль в ухе заставила его вскрикнуть.

—Боюсь, что этого я не смогу тебе позволить, — отчетливо произнес невидимый попутчик. — На следующем перекрестке поворачивай налево, и через два часа мы будем в Поттсвилле.

* * *

Спустя один час пятьдесят пять минут Роджер медленно вел мотоцикл по ярко освещенной авеню мимо бесконечных ломбардов, витрин с рекламой апельсинового сока и ослепительно начищенных туфель, глянцевых 8Х10 фотокрасавиц, невинных до мути, мимо бильярдных и баров, жизнерадостно бурлящих, несмотря на столь поздний час.

—Потише, — предупредил голос погибшей девушки. — Теперь вон к тому зданию, похожему на гараж.

—Это же автостанция,-сказал Роджер.-Если ты рассчитываешь на то, что я куплю билет, тебя ждет разочарование. Я без цента в кармане.

—Ничего подобного. Мы в нескольких метрах от Цели. Рискуя жизнью, Роджер протиснулся между кирпичной стеной и фырчащей громадой междугородного, по виду чикагского, автобуса и оказался внутри наполненного эхом ангара. Следуя указаниям, он оставил мотоцикл и, толкнув вращающуюся дверь, вошел в раздражающую суетностью атмосферу зала ожидания, где как обычно спали военнослужащие и безмужнего вида молодые матери.

—Перейди на ту половину зала, — командовал голос. Роджер подчинился, остановившись по приказу у закрытой двери. — Попробуй здесь.

Роджер толкнул дверь и вошел. Дебелая леди с полным ртом заколок взвилась и в ужасе закричала на него. Роджер поспешно попятился.

—Это же женская комната, — присвистнул он.

—Дьявол, ты прав, парень, — прогрохотал рядом густой бас. Гигантский полицейский смерил его враждебным взглядом с почти двухметровой высоты.

—Вы все у меня на виду, пташки, и советую запомнить, Домбровский работает чисто, следов не оставляет, — верзила придвинулся к Роджеру, едва не задевая животом, и, понизив голос, спросил: — Ну, а как там вообще, чего видать-то?

—Да все так же, как и в мужской, — Роджер перевел дыхание. — Примерно.

—Серьезно? Ну ладно, смотри не делай глупостей, парень.

—Само собой, шеф. — Роджер попятился и скрылся за соседней дверью, наставляемый голосом.

Из-за столика у стены поднялся пожилой негр.

—К вашим услугам, сэр. Почистить обувь, побриться, массаж? Или, может быть, быстренько постирать и погладить?

—Спасибо, не надо. Я тут только…

—Может, пропустим по маленькой для прочистки мозгов? — он вытащил из кармана плоскую бутылку.

—Говорят, от ТБ лучше всего спасаться в Аризоне, — заметил Роджер.

Негр задумчиво посмотрел на него, снял крышечку с бутылки и, сделав большой глоток, вылил остатки в раковину.

—Ты прав, парень, — согласился он, — я как раз успеваю на два ноль восемь в Феникс, — и поспешно вышел.

—По крайней мере утешусь тем, что я здесь не единственный сумасшедший, — пробормотал Роджер.

—Давай. Еще одну дверь, — раздался голос девушки. — Прости, что немножко напутала. Я сильно торопилась, когда была здесь в последний раз.

—Бывает, — рассудил Роджер. — Но что ты делала в мужской комнате?

—Долго объяснять. Нет времени. Лучше открой дверь. Роджер подчинился. В помещении не оказалось ничего, кроме водопровода.

—Немножко левее, — направлял голос. — Вот так. Прямо над раковиной появилась и повисла в воздухе светящаяся полоска, источающая необычное зеленоватое сияние, ослепительное в темноте комнаты. Но как только Роджер немного нагнул голову, полоска исчезла.

—Обман зрения, — неуверенно произнес он.

—Нет. Это Отверстие Входа. Теперь слушай, что я хочу от тебя: напиши записку под мою диктовку и просто-сунь в эту Прорезь. Вот и все. Я уверена, записка попадет куда надо.

—Она попадет на местный канализационно— перерабатывающий завод, — запротестовал Роджер. — Это самый безумный способ доставки почты, какой я знаю!

—Подвинься чуть поближе к отверстию и увидишь, что оно совсем не так элементарно, как кажется на первый взляд.

Роджер послушно придвинулся. Полоска превратилась в ленту, переливающуюся всеми цветами радуги, как масляное пятно на воде. Приблизившись еще, Роджер увидел мерцающую рамку, которая, казалось, уходила сквозь стены в бесконечность. У него закружилась голова, и он попятился.

—Такое ощущение, словно стоишь на границе этого мира, — прошептал он.

—Ближе, — сказал голос. — Теперь быстро записку.

—Надо взять карандаш.

Роджер вышел в коридор, попросил у билетера на минутку огрызок карандаша и снова вошел в комнату. Он достал из кармана помятый конверт и разгладил.

—Давай быстрее, — попросил он. — Надо покончить с этим.

—Конечно. Начни так: «Дорогой С'Лант». Нет, лучше по-другому, скажем так: «Технору Второго Уровня С'Ланту». А впрочем: «Дорогой Технор» — удачнее.

—Я не знаю как писать «Технор», — сказал Роджер, — и не очень уверен насчет С'Ланта.

—Не имеет значения. Давай сразу по существу: «Моя попытка пересечь Осевой Канал частично удалась. Новый Музей вместе с системой восстановления и корректирования работают над созданием усовершенствованной расы, которая могла бы действовать как минимум в двух временных пространствах высшего порядка. Прошу способствовать перемещению неисправного аппарата на конечные координаты для вывода его из состояния временного стаза. К'Нелл, полевой агент».

—Что все это значит? — поинтересовался Роджер.

—Неважно. Ты все успел записать?

—Я ничего не разобрал после слов «Моя попытка…» Голос повторил сообщение, которое Роджер записал печатными буквами.

—Теперь опусти письмо в Отверстие, и ты свободен, — произнес голос.

В этот момент в помещение ворвались двое служащих. Одним из них был билетер.

—Это он! —билетер ткнул в Роджера пальцем, находясь в сильном возбуждении. — Я понял все, когда он попросил у меня карандаш и отправился в одно место. Это тот, кого вы ищете.

Другой служащий, стройный мужчина с пепельными волосами и печатью ФБР на лице, понимающе улыбнулся и подошел к Роджеру.

—Скажите, молодой человек, вы действительно пишете на стенах? —спросил он.

—Вы все поняли превратно. Я только хотел…— Роджер попытался протестовать.

—Не пускайте его назад, а то сотрет, — подзуживал первый служащий.

—Сообщение! —прозвучал в ухе нетерпеливый голос.

—Давайте-ка посмотрим на вашу работу, — простецки предложил второй с пепельными волосами, решительно открывая дверцу кабины.

—Вы не поняли меня! — Роджер попятился. — Я только собирался…

—Держи его!

Первый служащий схватился за один рукав, второй —за другой. Так как они пытались повести его вперед, Роджер, сопротивляясь, вырывался у них из рук.

—Я невиновен! — вопил он. — Это место еще до меня было все разрисовано.

—Несомненно, — седовласый тяжело дышал, — но я не хочу, чтобы у вас сложилось неверное впечатление, сэр. Я попечитель коллекции граффити в музее современного народного творчества. Мы ищем таланты для росписи нашей ротонды.

Роджер в пиджаке с оторванными рукавами отшатнулся.

—Берегись! — предупредил голос в ухе. — Поздно.

Роджер почувствовал, как мерцающее сияние обволокло его, как он оказался в переливающейся всеми цветами радуги трубке и на какую-то секунду попытался удержать равновесие, махая руками.

В сплошной туманной серости до его слуха донесся мощный шум бурлящих водных потоков.

Неистовый круговорот захватил Роджера и выбросил в бездонную пустоту.

ГЛАВА 2

Он оказался на пляже. Это была первая мысль, посетившая его потрясенный рассудок. Сверкающее солнце играло в золотом песке. Роджер сел прямо и осмотрелся. Жаркий воздух дрожал, плыл. Сквозь его подвижную мглу Роджер различил изъеденные временем и ветром выступы розового камня. Танец воздуха что-то напомнил ему, но думать об этом было невозможно. Голова раскалывалась от боли. Сама боль тоже вызывала какие-то смутные воспоминания… Он машинально потянулся рукой к голове и нащупал кнопку в ухе.

—Что случилось? — прошептал он. Ответа не было.

—Голос! — позвал Роджер. — Агент К'Нелл, или как там тебя? Молчание.

«Ладно, будем считать, что мы почти в норме, — сам себя успокоил Роджер. — Мне бы только понять, где я… Возможно, я был в трехнедельном запое, — предположил он, — и только теперь алкогольный туман развеивается. Разумеется, я никогда не был пьяницей, — напомнил он себе, — может быть, поэтому на меня так сильно подействовало…»

Он неуверенно встал на ноги, покачиваясь, и огляделся по сторонам. Необъятное пространство песка. Он понял, что это не пляж. Какая-то пустыня, испещренная валунами, раскинувшаяся далеко-далеко. Вероятно, Аризона, думал Роджер, а дороги просто не видно. Как узнать, в какой стороне она проходит?

В-нескольких метрах от Роджера прикорнул огромный, изрезанный волнами камень. Он подошел к гиганту и взобрался на него. Стоя на самом верху, на высоте трех-четырех метров, Роджер мог видеть пустыню на много миль вперед. На самом востоке, там, где кончался видимый мир, громоздились бледные скалы. На севере пустой горизонт, на западе — то же самое, однако на юге однообразная равнина прерывалась каким-то оврагом. А овраг, как известно, предполагал присутствие воды.

—Пить, — прошептал Роджер, — то, что мне нужно. Он сполз вниз и двинулся наперерез к темной линии оврага. Первые десять минут он уверенно шагал вперед, оставляя солнце слева, а огромные редкие камни слева и справа. Когда почва стала более твердой, он сбавил шаг, тщательно выверяя маршрут. Взойдя на небольшой холм, он приставил ладонь к глазам и стал обозревать путь. Овраг, до которого, по идее, оставалось совсем немного, скрылся из виду, но… Роджер закрыл глаза, давая им отдых, потом снова взглянул. Совершенно точно. Камень, на который он залез, чтобы увидеть овраг, находился в тридцати метрах от него, прямо по тропе.

* * *

Четыре раза Роджер Тайсон вставал спиной к камню и пытался уйти от него: дважды —на юг, раз —на север и раз — на восток. Но через пятнадцать минут он неизменно возвращался к оставленному ориентиру, несмотря на то, что при этом он шел всегда прямо, так что ни о какой небрежности или невнимательности не могло быть и речи. Он готов был ручаться за это. Когда Роджер шагал на восток, солнце постоянно светило ему в лицо, но через четверть часа он все равно возвращался к вездесущему камню.

Опустившись в тени гигантского валуна, Роджер закрыл глаза. Жара падала сверху, отражалась снизу, источалась сбоку от камня. От недостатка воды Роджер ослабел и обмяк. Если ничего не произойдет, он вряд ли протянет до заката — последняя его надежда. Правда, смерть вряд ли изменит что-либо. Так и останется он потерянным в этом пейзаже иллюзий… Так вот в чем дело! Значит, на самом деле никакой пустыни нет, есть лишь химера, порожденная воспаленным воображением. Осознав этот факт, Роджер решил, что если уж он сумел проникнуть в мираж, то ему ничего не стоит проигнорировать этот мираж. Упразднить. Pоджер попытался подумать о самых обыденных вещах нормального мира: рекламные шлягеры, соблазнительные заведения для туристов, американские карусели, горки, хромированные бамперы, контактные линзы для глаз…

Он снова открыл глаза. Кругом по-прежнему безжизненная пустыня. Иллюзия или еще что— нибудь, но он крепко прилип к ней. —Да, черт побери! Это же невозможно! Приступ здорового негодования поднял его на ноги. Здесь должен быть ключ

—какая-нибудь неувязка неизбежно откроется внимательному взгляду. Он пойдет к камню и шаг за шагом исследует весь свой путь. На сей раз ориентиром был избран острый выступ скалы, находящийся как минимум в десяти милях от Роджера. Тайсон ступал медленно, осторожно, часто останавливаясь, чтобы получше рассмотреть почву под ногами. Роджер сам толком не знал, что он высматривает, но одно было ему ясно: та ловушка, в которую он угодил, — теперь он размышлял именно в таких терминах —очень сильно напоминала аквариум для золотых рыбок. Глупая рыбка может сколько угодно суетиться, но невидимая стеклянная стена будет постоянно направлять ее в противоположную сторону, туда, откуда она только что приплыла. Здесь тоже стена, по-видимому, неосязаемая, ограничивает три измерения сразу. Движение возможно двух видов: наперерез, в лоб, от стенки к стенке и вдоль круглой стены, что, конечно, труднее; так, как делают гуппи, плавающие в своей тюрьме по периметру, параллельно стыкам аквариума.

Что-то впереди привлекло внимание Роджера, какое-то отклонение от обычного пустынного пейзажа. После нескольких минут самого пристального наблюдения Роджер смог дать себе отчет в происходящем: вещи, находящиеся прямо перед наблюдателем, смещались по мере приближения к ним вправо и влево. Само по себе подобное явление протекало вполне в рамках нормального перспективного эффекта, но та скорость, с которой вещи расползались, была подозрительна. Цепь скал, возвышавшаяся перед ним, разбегалась в разные стороны слишком быстро, а прямо по линии взгляда пространство дыбилось, колыхалось по вертикали. Стоило только ему остановиться — эффект пропадал; шел дальше — возобновлялся. Теперь он знал, что стена эта неосязаема, почти абстрактная плоскость, в которой происходит растяжение пространства. Вот показалась какая-то точка, с каждым шагом увеличивающаяся в размерах, пока не превратилась в знакомый камень… в нескольких десятках шагов… по дорожке. Он оглянулся назад — камня не было видно, где— то вдали смутной оранжевой грядой в свете заходящего солнца вздымались скалы.

—Ладно, — произнес Роджер вслух, его голос буквально потерялся в величии пустынного молчания. — Будем считать, что это эффект линзы. Какая-нибудь четырехмерная пространственно-временная линза, если такое бывает. Название это, конечно, не слишком поможет мне, но зато я кое-что узнал.

Он оставил на песке метку и пошел к камню, считая шаги. Триста двадцать один. Роджер возвратился к метке. Проследовал по дорожке дальше, пока не увидел тот же камень. Остановился, стал считать шаги. Четыреста четыре с этого конца.

—Ну что ж, пока все не так уж плохо, — задумчиво бормотал Роджер, приближаясь к своему камню. — Феномен имеет фиксированный центр. Пусть аквариум и представляет собой сферу, он все равно должен иметь определенные размеры.

Роджер на секунду замедлил шаг, пытаясь схватить образ, оформляющийся у него в голове —трехмерную реальность взяли за концы и завязали, получив выпуклое замкнутое пространство… так прачки завязывают простыню наподобие мешка.

—…И моя задача заключается в том, — продолжал Роджер, — чтобы найти этот узел!

Когда мысль была исчерпана, он посмотрел вперед и заметил какое-то едва уловимое движение воздуха. Роджер плашмя бросился на землю, надежно спрятавшись за камнем. У валуна, где Роджер пришел в сознание, появилась светящаяся полоска. Затем показались собранные в пучки металлические члены, а потом угловатое багровое безголовое одноглазое нечеловеческое туловище.

—Опять эта чертова Брюква, — Роджер чуть не задохнулся. — По-прежнему жив и хочет поймать меня!

Роджер пластом лежал на земле и наблюдал, как из прозрачного воздуха выныривает целое чудовище со всеми своими отростками. Это было похоже на театральное представление: примерно так же актер выскакивает из-под невидимого для зрителей задника. Секунду чудовище в нерешительности покачивалось на своих пучкообразных низких лапах, которые как две капли воды походили на торчащую систему верхних отростков, потом двинулось прочь от скалы, внимательно изучая землю перед собой.

—Идет по моему следу! —ужаснулся Роджер. — Через каких-нибудь пять минут мне крышка.

Он вскочил на четвереньки и таким образом пробежал несколько метров, не спуская глаз с чудовища, которое быстро двигалось на своих пружинистых щупальцах. Выглядывая то тут, то там из-за укрытий, Роджер следовал за монстром —единственный шанс оказаться впереди него. Приблизившись к камню, Тайсон заметил слабо мерцающий свет, исходящий от вертикальной линии. Казалось, маленький паучок сплел из света паутинку и протянул ее из другого мира…

—Это же Вход! — он чуть не захлебнулся от облегчения. — Мне совсем не хотелось бы возобновлять разговор с помешанным специалистом по туалетным росписям, но объяснять этому корнеплоду, для чего мне потребовался его самокат, хочется еще меньше.

Роджер осторожно приблизился к светящейся пульсирующей жилке и увидел, как она расширяется, быстро и нежно обволакивает его, словно мыльная пена, потом вновь быстро раскрывается и пропадает у него за спиной. Он стоял в темноте, небо перерезалось зарницами, как во время праздничных фейерверков. В воздухе что-то грохотало, гремело, ухало и время от времени взрывалось.

—Что-нибудь празднуют, — догадался Роджер, вдруг обратив внимание на то, что стоит почти по колено в холодной воде. — Интересно, по какому поводу…

Он протянул руки и обнаружил, что находится в грязной, почти отвесной траншее, закрывающей его с головой. Мокрая стена окопа отражала какой-то слабый огонек впереди. Он похлюпал к нему, повернул направо и оказался перед обитой деревянными брусьями дверью, заваленной мешками с песком. Внутри за столом, сооруженном из перевернутых ящиков, сидели трое и резались в карты. Свет шел от свечки, прилепленной прямо к доске.

—Эй, малыш, заползай к нам, — пригласил один из играющих, молодой мужчина с желтым, тонким лицом, одетый в расстегнутый жакет горчичного цвета. — Большой Отто может ударить с минуты на минуту.

—Ну-ка, ну-ка, парень, — отозвался второй в подтяжках поверх шерстяной поддевки, шлепнув картой о стол, — может, тебе известно их чертово расписание?

Третий, верзила в серо-зеленом уставном кителе, аккуратно положил карту на доску и пыхнул своей гигантской трубкой.

—А, новичок, — приветствовал он сердечно. — Заведи-ка свой карманный патефон.

—О нет, не сейчас, — ответил Роджер, нерешительно входя в зыбко освещенное помещение. — Послушайте, ребята, не могли бы вы рассказать мне, где я? Понимаете, моя… машина сломалась по пути на… новое место работы…

Громкий смех заглушил объяснения Роджера.

—Новая работа, говоришь! — подмигнул тот, что в подтяжках. — Да здесь, кажется, только одна работа, парень.

—Хорошо, когда у человека есть чувство юмора, — согласился горчичный жилет.-Ты из какого, подразделения будешь?

—Презабавный малый, — подытожил верзила важно. — Ты должен отгадать загадку. Зачем гунн переходит улицу?

—Подразделения? — переспросил Роджер в сомнении. — Боюсь, что не из какого.

—Поперли, стало быть? Плохо дело-то… Ну, можешь здесь прилечь.

Его голос потонул в оглушительном грохоте, последовавшем после мощного взрыва, от которого задрожали стены землянки.

—Верзила-шутник смахнул со стола осколок снаряда.

—Чтобы было, куда попасть в следующий раз, — пояснил он торжественно и продолжил: — Короче, один мэн говорит другому: «Кто эта леди, с которой я тебя видел прошлой ночью?»

—Что происходит? — спросил Роджер, пытаясь счистить грязь со щеки.

—Что там может происходить, малыш? Опять эти фрицы бомбят.

—Фрицы? Вы имеете в виду немцев? Что, разве началась война?

—Все ясно, контузия, — определил худосочный. — Плохо дело, хотя, может, это и к лучшему. Какое-то развлечение.

—И все-таки, где я? — настаивал Роджер. — В каком месте?

—Не нервничай, парень, ты в хороших руках. Сен-Мишель, группа прорыва. Через пару минут перестанут бомбить, и тогда поговорим как следует.

—Прорыв Сен-Мишель? — переспросил Роджер. — Но ведь такой существовал в Первую мировую войну.

—Какую мировую войну?

—Первую. В тысяча девятьсот восемнадцатом.

—Верно, малыш. Двенадцатое сентября. Паршивый денек, скажу тебе. С удовольствием поменял бы его на другой, получше.

—Но это невозможно. Ведь сейчас тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год. Вы отстаете на две войны.

—Ну и ну —у парня поехала крыша, — прокомментировал в подтяжках.

—Эй, я не закончил свою загадку, — пожаловался верзила.

—Неужели возможно, — вслух размышлял Роджер, — что Вход действует наподобие машины времени.

—Слушай, парень, лучше уйти с прохода! Стоял тут один, покрупнее тебя, до первого снаряда…

—Эта пустыня, — бормотал Рождер, — значит, это не Аризона, какая-нибудь древняя Аравия, например…

—Он бредит,-подтяжки встали с ящика из— под боеприпасов. — Смотрите за ним, ребята. Может начаться припадок.

—С ума сойти! — Роджер глубоко дышал, оглядываясь. — Ведь я попал в самое настоящее прошлое. Дышу воздухом семидесятилетней давности. У них тут война в самом разгаре. Вильсон президентствует, и никто не слыхивал о ЛСД, телевидении, мини-юбках или летающих тарелках.

—Послушай, малыш, через несколько секунд…

—Парни, у вас впереди столько всего интересного, — с завистью произнес Роджер. — Война закончится в ноябре,, так что до этого старайтесь не особенно высовывать нос, поберегитесь. Потом Лига Наций —она не оправдала возложенных на нее надежд — пришлось распустить, — из этого тоже ничего хорошего не вышло. Дальше, в двадцать девятом капитально лопнет фондовая биржа — постарайтесь в этом году быстрее распродать все ваши ценные бумаги. Затем Великая Депрессия и Вторая мировая война.

—Хватай его! Ему же будет лучше! Когда обеспокоенные игроки поднялись со своих мест и окружили Роджера, он попятился и крикнул:

—Подождите минутку, я не сумасшедший! Столько всего сразу свалилось, что я просто слегка растерялся. Мне надо бежать.

—Ты еще не врубился, что здесь линия огня?

—Останется мокрое место, парень!

—Пригнись, малыш!

Казалось, воздух вдруг наполнился страшным свистом. Роджер выскочил наружу, в грязь траншеи. Звук падающего снаряда делался все тоньше и тоньше. Роджер, затравленно озираясь в поисках укрытия, наконец нырнул в отверстие входа, увидев радугу, распустившуюся вокруг него.. Он очутился на зеленом берегу маленькой речушки, солнце светило вовсю; на другом берегу притаилось человекоподобное существо — жалкая пародия на человека.

* * *

Несмотря на явную сутулость, чудовище стояло на всех восьми конечностях сразу: каждый кулак размером с бейсбольную вратарскую перчатку, косматая красно—коричневая шкура была вся вымазана в грязи; шрамы сплошь покрывали широченное лицо и грудь, поросшую редкими волосами. Толстые губы, за которыми чернели обломки зубов, были подобраны; маленькие глазки непрестанно бегали от Роджера к лесу и снова к Роджеру.

—Фу-ты, — прошептал Роджер. — Не та эра. Надо еще раз попробовать.

Когда Роджер сделал шаг назад, существо поднялось и плюхнулось в речку.

Он изо всех сил стал пробираться сквозь лесные заросли, полный неистового желания увидеть сияющую полоску, заменяющую Вход.

—Может быть, я слишком забрал вправо? — предположил Роджер и тут же повернул влево.

Гигант уже наполовину переплыл реку, и каждый всплеск воды вызывал у него истошный негодующий вопль.

—Или влево?

Роджер судорожно хватался за ползучие стебли, корни, которые, казалось, протягивали к нему свои цепкие руки.

Тем временем монстр вылез из воды, остановился, стряхивая воду сначала с одной лапы, потом с другой… и, яростно рыча, двинулся дальше.

Роджеру удалось выбраться из чащи, и он, пробежав немного вперед, замер, не спуская глаз с тупоголового животного, углубившегося в самые заросли.

«Спокойней, — Тайсон, — увещевал он себя. — Ты не можешь позволить себе сойти с резьбы. Околачивайся здесь до тех пор, пока чудовище не выдохнется, потом сматывайся в дыру и…»

Со страшным ревом человекоподобное существо выпрыгнуло из зарослей и теперь отрезало Роджеру путь к спасению.

«Может, он сам испугался до смерти, — теоретизировал Роджер. — Надо сделать вид, что я не боюсь его. и чудовище скроется, поджав хвост».

Он судорожно глотнул воздуха, придал лицу яростное выражение и нерешительно выступил вперед. Результат не заставил себя ждать. Монстр бросился прямо на него, схватил несчастного обеими лапами, подержал на весу… Последнее, что видел Роджер, это небо над головой, синеющее сквозь зелень листвы. Потом небо закрутилось, перевернулось, разбилось целым каскадом огоньков, которые, впрочем, скоро совсем погасли.

ГЛАВА 3

Очнулся Роджер в полутьме. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь грубую рогожку, позволял различить низкий потолок, плавно переходящий в каменные стены, пострадавшие от воды. Чье-то морщинистое лицо с колючими бакенбардами внимательно изучало его сверху. Роджер поднялся, скривившись от боли в голове; наблюдающее лицо исчезло, поспешно ретировавшись. Кажется, это существо не производило впечатления злобного. Но куда девался восьмилапый Гаргантюа со шрамами на лице?

—Лучше лежи смирно, — посоветовал старик своим надтреснутым. переходящим в шепот голосом. — Тебя хорошо тряхнуло.

—Вы знаете английский! —обрадовался Роджер.

—Полагаю, что да, — кивнул старик. — Бимбо немножко поиграл с тобой, как с игрушкой. Тебе еще повезло, что он оказался в хорошем настроении, когда нашел тебя. Я волок тебя сюда, когда он уже закончил игру.

—Большое спасибо, — сказал Роджер, боясь пошевелиться, ибо каждое движение вызывало новую боль. — Не знаете, откуда этот синяк на боку!

—А, это Бимбо немножко попрыгал на тебе, когда бросил на землю.

—А где я успел ободрать локти?

—Наверное, когда Бимбо волочил тебя за ноги.

—Стало быть, и штаны я тогда же порвал?

—Да нет. Это уже, когда я волочил тебя сюда, так как не смог поднять, слишком уж ты тяжел. Ты только не волнуйся. Скоро будет завтра.

—Приятно встретить философа в таком месте. — Глаза Роджера начинали привыкать к полутьме. — Кто вы? Как очутились здесь, рядом с Бимбо? — спросил Роджер.

—Зовут —Люк Харвуд. Как сюда попал — толком не скажу. Вышел на землю размять ноги после плавания и попал, стало быть, в дурацкий переплет. Последнее воспоминание — я пытаюсь высовывать голову на свежий воздух. Очутился здесь. Думаю, — он вздохнул, — Господь покарал меня за мои делишки в Макао еще в девятом году.

—Вы имеете в виду тысяча девятьсот девятый?

—Именно так, парень.

—Клянусь, вы не выглядите таким старым. Наверное, тогда вы были совсем малышом.

—Что интересно — я ведь никогда не пил. Бывало иногда, пропустишь рюмочку в компании… Думаю, меня хорошенько стукнули по башке. Не могу сказать, сразу я помер или протянул еще какое-то время.

—А где вы жили, когда были… живы?

—Маленький городок под названием Поттсвилл.

—Подумать только, именно в этом городе! Но… тогда ведь еще не могло быть автостанции?!

—Что-то я не уловил, парень.

—Наверное, станцию построили потом. Таким образом отверстие существовало уже очень давно. Может быть, это связано с исчезновением людей. Об этом сейчас столько говорят. Люди сворачивают за угол и пропадают.

—Держу пари, все наши сейчас гадают, куда я задевался, — хмуро проговорил Люк. — Носатый Харвуд, так они называли меня, никогда не опаздывал, по мне можно было сверять часы. Вот уж не думал, что помру на суше.

—Послушайте, мистер Харвуд, нам надо сматываться отсюда.

—Не выйдет, — резко сказал Харвуд. — Я ведь пробовал и не один раз, поверьте мне. Никакого выхода нет.

—Нет есть. Тем же самым путем, что мы попали сюда. Это вниз по реке. Если бы вы могли показать мне то место, где я встретил Бимбо…

—Бессмысленно, дружище. Если уж тебя угораздило помереть и угодить в чистилище, то это надолго.

—Я понимаю, что после шестидесяти лет безуспешных попыток трудно поверить, что выход все-таки есть, — заметил Роджер, — но…

—Какие еще шестьдесят лет? — нахмурился Харвуд.

—Шестьдесят лет, которые вы провели здесь с тех пор, как попали сюда еще ребенком.

—Ты сбился с курса. Вчера истек двадцать первый день.

—Ладно, об этом поговорим позже, — Роджер решил оставить хронологию в покое. — Но куда делся Бимбо, хотел бы я знать?

—Да, наверное, после еды дрыхнет в своей берлоге, в миле отсюда. Бимбо в этом смысле как погода, никаких изменений.

—Отлично, мы попробуем проскользнуть мимо него и…

—Забудь об этом, дружище. Бимбо любит находить вещи там, где оставляет.

—Да наплевать мне на то, что он любит. Я выберусь отсюда раньше, чем он меня пристукнет. Вы идете со мной или нет?

—Послушай, малый, я тебя вытащил… Если бы ты знал, что тебе действительно нужно, ты бы…

—То, что мне действительно нужно — это немедленно выбраться отсюда, — отрезал Роджер. — До свидания, мистер Харвуд. Было приятно с вами познакомиться.

—Уперся, как пень, — проворчал моряк. — Ладно уж, если тебе так надо… пойдем посмотрим, чем все кончится, только запомни

— если Бимбо тебя схватит, не брыкайся, его это бесит.

Воровато озираясь по сторонам, они приподняли бамбуковую циновку и выглянули наружу. Кругом пыль и солнце. Из пещеры открывался вид на каменистую гряду, возвышающуюся над крутым склоном, заросшим внизу густым лесом. Спуск, по всей видимости, предстоял долгий: вершины гигантских деревьев едва доходили до основания пещеры.

Харвуд на цыпочках вел Роджера по гряде. У входа в другую пещеру, более крупную, чем первая, старик остановился и быстро заглянул внутрь.

—Странно, — заметил он, — но Бимбо там нет. Где он может быть, интересно?

Роджер прошел мимо озадаченного моряка по тропинке, которая в этом месте резко уходила в сторону — перед ним, лицом к лицу, стоял Бимбо.

—О, — только и вымолвил Харвуд при появлении Роджера… под мышкой у Бимбо. Мохнатая рука крепко держала беглеца. — Я смотрю, ты встретил его.

—Не стойте же просто так! —крикнул Роджер. — Делайте что-нибудь!

—Спасибо за напоминание, — поблагодарил Харвуд, развернулся и пустился наутек.

Бимбо тотчас же выпустил Роджера и помчался вдогонку. Это была недолгая пробежка, так как плато заканчивалось через каких-нибудь двадцать метров кучей свалившихся сверху камней.

—Спокойнее, Бимбо, — Харвуд сделал шаг назад, сжав в руке изрядный обломок камня. — Давай-ка возьми себя в руки и вспомни последний случай. Я ведь неплохо заехал тебе по губе!

Запугивание не удалось. Бимбо двинулся на моряка, испустил крик, когда камень угодил ему прямо в широченное рыло, схватил Харвуда и поволок его по земле. Роджер вскочил, подобрал хороший дубовый сук, догнал человекоподобного монстра и, собрав всю силу, ударил дубиной по гигантской голове. Бимбо проигнорировал удар, как, впрочем, и следующие три, но четвертый, по всей видимости, его возмутил, и он, бросив Харвуда, завертелся на месте. Роджер подпрыгнул, нашел опору для руки и вскарабкался на выступ скалы. Когда он оглянулся, то увидел, что рука чудовища, протянутая растопыренная пятерня, схватила горсть камней из-под самых его ног. Он оттолкнул домогающиеся пальцы, вскарабкался еще на пару метров вверх и очутился на ровной поверхности. Прерывистое дыхание Бимбо, его пальцы, роющие землю, были уже совсем рядом.

Роджер стремительно огляделся, но подходящего камня не оказалось, и он очертя голову побежал. В это же мгновение над выступом показалась харя разъяренного урода.

* * *

Первые сто метров по редколесью Роджер преодолел в хорошем спринтерском темпе, старась убежать подальше от места старта. Он мало думал о производимом шуме, у него в ушах стояла тяжелая, всесокрушающая приближающаяся поступь Бимбо. Впереди оказалась яма, и он, резко свернув вправо, пробежал несколько десятков метров по— возможности тихо, оказавшись на открытом участке. Где-то вдали замаячили знакомые горы, и сердце Роджера дрогнуло — впрочем, в пустыне перспектива выкидывала такие же коленца. Еще совсем не все потеряно. Он продолжал свой бег, прекрасно понимая, что если Бимбо быстро догадается о маневре Роджера, то все его труды окажутся напрасными.

Роджер был уже на грани изнеможения, отсчитывая последние метры, оставшиеся до границы того, что он имел основания называть замкнутым кругом. Яма, у которой он недавно изменил курс, наконец-то оказалась впереди. Он свалился под куст, чтобы как-то успокоить дыхание, прислушиваясь к нещадному хрусту валежника, доносившемуся откуда-то справа, и хриплому рычанию расстроенного Бимбо, продирающегося сквозь чащу. Роджер сделал полный виток и по своим собственным следам вновь поднялся к горе, где была пещера. Внизу дюжина коренастых, волосатых полулюдей выбежала из укрытий и образовала около Люка Харвуда подобие рваного кольца. Старик сидел прямо, держась за бок.

Роджер перемахнул через выступ и быстро спустился в низину. При виде его чудовища бросились врассыпную, попрятавшись в бесчисленных пещерах. В отличие от Бимбо, эти производили впечатление робких. Грязный и взлохмаченный Харвуд с трудом поднялся, безуспешно пытаясь остановить пальцем кровь из носа.

—Не надо было так, парень! Он не любит, когда ему мешают развлекаться.

—Я пропустил отличную возможность отправить его на тот свет,-проговорил Роджер, с трудом переводя дыхание.-Надо было забраться на гору и бросить камень на его глупую голову.

—А, — Харвуд махнул рукой. — Этим ты бы только еще больше рассердил его. Лично я трижды убивал его, пока мне не надоело. Если бы ты шлепнул его, нам бы не поздоровилось, так что оставь это, дружище: не стоит связываться! Оставайся здесь и принимай все удары как подарки судьбы, как положено мужчине. Век это не продлится — хотя он так приноровился, что не устает развлекаться до заката… В любом случае он завтра придет, но если ты не слишком разозлил его, все забудется…

—К черту завтра, пошли немедленно. Я, кажется, сбил его со следа на время.

Внезапно сверху раздалось характерное хриплое мычание.

—Кажется, он снова напал на след, — прошептал Харвуд. — И тебе придется несладко, если…— В глазах старика читалась задумчивость. — Вниз по реке, говоришь?

—Смотря куда, вниз, — резко ответил Роджер.

—Ладно, пошли! — сказал Харвуд. — Как— никак я тебе многим обязан, ты мне здорово помог.

* * *

Спустя пять минут Роджер и Харвуд стояли на берегу небольшой речушки, журчащей среди деревьев в самом низу обрыва. — все, что осталось от какого-то мощного потока, прорезавшего это ущелье.

—Там был очень удобный деревянный мостик… Огромная ель больше ярда в обхвате в трех метрах от берега, — вспоминал Роджер.

—А на дне белая галька, да? — быстро спросил Харвуд.

—Мне кажется… да.

—Тогда пошли сюда.

Когда они спускались к реке, до их слуха донесся страшный хруст —знак приближающегося Бимбо. Роджер на секунду опешил, затем огляделся.

—Да, мы нашли это место, — воскликнул он. — Я сидел у самой воды, справа, а ель была позади. — Он подошел к дереву, убрал низкорастущие ветви, заглянул вниз в густой хвойный сумрак.

—Я ни черта не вижу, — проворчал Харвуд. — Слушай, пойдем наверх, пока не поздно, может, Бимбо еще простит нас.

—Это здесь, — повторил Роджер, — именно здесь.

—Не знаю, — мрачно ответил Харвуд. — Зато знаю, что Бимбо здесь.

—Займи его как-нибудь, — крикнул Роджер, когда гигант уже попал в поле зрения, так как пыхтел Бимбо не хуже паровоза.

—Сейчас, — в тоне Харвуда слышалось изрядно сарказма. — Я поскачу то на одной, то на другой ножке и этим отвлеку его на минуту-другую.

Неожиданно раздался страшный хруст сучьев и шелест листьев, Слева от Роджера показалась пара извивающихся металлических трубок, которые, казалось, нюхают воздух. Pоджер увидел грязно-бордовую безголовую болванку, ту самую, от которой бегал по пустыне.

—Приперли, — Роджер задохнулся, — а ведь я уже почти..

Циклоп покрутил своим единственным глазом и скрылся в зелени, очевидно, не заметив Роджера. Брюква ползла по прямой и оказалась на берегу, где несчастный Люк Харвуд выкидывал коленца, чтобы угодить Бимбо. Последний забеспокоился: глаза его забегали, верхние члены недоуменно задвигались. Он явно не знал, на ком остановить свой выбор: на старике или на непонятном существе, шевелящем паучьими лапками. Эти паучьи движения, казалось, не нравились Бимбо. Он замычал и ринулся в листву мимо озадаченного Люка. Брюква отодвинулась в сторону.

—Люк, сюда! —заорал Роджер, когда, наконец, увидел Вход. Харвуд, все еще со страхом следящий за Бимбо, ринулся на голос, который сулил надежду. Роджер поймал моряка за руку, втащил его в полоску света, которая расширялась, сияние окутало их, потом все исчезло — лишь тьма вокруг.

* * *

—О Господи! — воскликнул Люк. — Куда это мы попали?

—Понятия не имею, — отозвался Роджер. — Хорошо, хоть не стреляют.

Он посмотрел по сторонам, плюнул и растер ногой. Под ночными звездами лежало асфальтированное шоссе, ветер ласково шевелил верхушки деревьев. Застрекотал сверчок. Где-то вдали поезд испустил печальный вздох.

—Смотри-ка, свет, — Люк показал пальцем.

—Может, это дом, — предположил Роджер. — Может быть… Может, мы выскочили оттуда совсем?

—Ого-го-го, — захрипел Люк. — Могу себе представить, как мои ребята будут кататься по палубе со смеху! Думаешь, они поверят?

—Лучше заранее настройтесь на худшее, — посоветовал Роджер. — Мало ли какие изменения успели произойти за это время.

—Жалко, что у меня не осталось никаких доказательств, — посетовал Люк. — За последние три недели я дважды ломал руки, один раз ногу, потерял шесть зубов; четырежды был бит до смерти

—и хоть бы одна болячка осталась для подтверждения!

—Надо все-таки отказываться от привычки все преувеличивать, — посоветовал Роджер. — Мы можем продать нашу историю газетам и получить кругленькую сумму, но от некоторых цифр придется отказаться.

—Все-таки забавно, — продолжал Люк. — Подохнуть —пара пустяков. Какая-то ерунда! На следующий день просыпаешься как ни в чем не бывало и начинаешь жить снова.

—Ничего удивительного, — сочувственно ответил Роджер. — В обществе Бимбо можно, пожалуй, и совсем свихнуться. Но хватит об этом, мистер Харвуд. Давайте отыщем телефон и попробуем договориться с каким— нибудь издателем.

Через пять минут они уже подходили к освещенному окну перестроенного фермерского дома, который возвышался над темным покатым склоном. Путешественники шагали по дорожке, обсаженной цветами — две полоски цемента, кое-где треснувшего, но ничего, год-другой еще протянет. Взошли по кирпичным ступенькам на широкое крыльцо. Роджер постучал. Ни звука в ответ. Он постучал еще раз, но уже громче. Теперь ему послышались чьи-то неуверенные шаги за дверью.

—Кто это… кто там? — раздался испуганный женский голос.

—Меня зовут Тайсон, мадам, — сказал Роджер в закрытую дверь. — Я бы хотел позвонить от вас, если вы не возражаете.

Замок щелкнул, дверь на дюйм Приоткрылась, и показалось женское лицо — или, по крайней мере, часть его: большой темный глаз и кончик носа. Секунду она изучала их, наконец дверь распахнулась, Женщина средних лет, все еще хорошенькая, стояла и как будто собиралась упасть. Роджер быстро приблизился к ней и поддержал за локоть.

—Все в порядке?

—Да… да… я… я… это так… я думала… Мне показалось, что я одна осталась на свете! — Она рухнула в объятия Роджера, сотрясаясь от истерического плача.

* * *

Через полчаса хозяйка успокоилась. Они сидели за кухонным столом, обжигаясь горячим кофе, обмениваясь сообщениями.

—В общем, в конце концов я перестала выходить из дома, и совершенно не жалею об этом, — сообщила миссис Видерс. — Мне кажется, это были три самых праздных месяца моей жизни.

—Как же вы выдержали? — заинтересовался Роджер. — В смысле еды, например?

Миссис Видерс молча подошла к коричневому, под дерево, холодильнику и открыла его.

—Каждое утро он наполняется снова, — объяснила женщина.

—Все одно и то же — три кусочка ветчины, полдюжины яиц, бутылка молока, немного салата, всякие остатки. И консервы. Одну и ту же банку кукурузы в сливках я съела уже, наверное, раз сорок. — На ее лице показалась улыбка. — К счастью, я обожай кукурузу в сливках.

—А как же лед? — Роджер показал на полурастаявший блок в нижней части холодильника.

—Он каждый день тает и каждое утро намерзает снова. То же самое происходит с цветами — я ежедневно их срезаю и приношу в комнату, а утром они снова распускаются на одних и тех же стеблях. А однажды, открывая консервы, я довольно глубоко порезалась, однако утром все прошло, и никакого шрама. Сначала я каждый день открывала страничку календаря, но она неизменно возвращалась. Понимаете, ничто не изменяется, ничто и никогда. Одна и та же погода, все то же небо, даже облака… Всегда один и тот же день —семнадцатое августа тысяча девятьсот тридцать первого года.

—Вообще-то…— начал было Роджер. — Проехали, не обращай внимания.

—Оставь это при себе, сынок, — шепнул Люк, закрывшись ладонью. — Если ей приятно считать, что она живет на двадцать лет вперед, не мешай ей.

—А как насчет того, что сейчас тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год? Что скажете на это?

—Скажу, нелегко тебе пришлось, сынок. Опора-то, видать, поехала…

—Я бы это, пожалуй, оспорил, — сказал Роджер, — хотя и не по всем пунктам.

—Что такое, мистер Тайсон? Что все это значит? — настороженно спросила миссис Видерс.

—Дело в том, что мы попали в какой-то капкан, — начал Роджер. — Не знаю, правда, искусственного или естественного происхождения, однако налицо определенные закономерности и ограничения. Некоторые из них мы уже знаем.

—Да, — кивнула миссис Видерс, — действительно, вы попали сюда из другого места. А можно рассчитывать на возвращение?

—Боюсь, вам бы это не пришлось по вкусу, — ответил Роджер. — Впрочем, я не думаю, что мы попадем опять туда же. Сам я еще ни разу не попадал в одно и то же место. Похоже, что существует множество клеток или камер, соединенных в одной точке —какой-то трубопровод в четвертом измерении. Если мы уйдем отсюда, то наверняка попадем в другую клетку. Но я надеюсь, что в конце концов мы выберемся из этой тюрьмы.

—Мистер Тайсон, скажите… я могу пойти с вами?

—Разумеется, если вам так хочется, — согласился Роджер.

—Мне очень хочется, — призналась миссис Видер. — Но вы ведь подождете до утра?

—Я бы не отказался отдохнуть сегодня ночью, — произнес Роджер, — так как уже не помню, когда делал это в последний раз.

Полчаса спустя Роджер блаженствовал в чистой постели. Комната производила впечатление очень уютной. Он взглянул на часы —двенадцать двадцать. Конечно, нелепо ожидать, что в полночь по местному времени произойдет что-нибудь физически ощутимое, подвластное, так сказать, законам физики, которые, как полагают, управляют миром, но тем не менее…

Время текло.

Нет, физически это никак не ощутилось — ни звука, ни света, — и все-таки что-то случилось. И именно в двенадцать часов двадцать одну минуту, поскольку Роджер успел посмотреть на часы. Он огляделся. По— прежнему темно, все как обычно. Он подошел к постели Люка Харвуда и заглянул ему в лицо. От шрамов и синяков не осталось и следа. Роджер потрогал свой больной бок и поморщился.

—Этот круг замкнут в пространстве и во времени, — пробормотал он. — Все возвращается к исходному состоянию через двадцать четыре часа. Все, кроме меня. Со мной — по-другому, синяки копятся. Такое вот дело. Что ж, остается надеяться, что завтрашний день будет чуть легче сегодняшнего.

ГЛАВА 4

Ясным ранним утром следующего дня трио покинуло дом, взяв с собой небольшой бумажный пакет с провизией и винтовку двадцать второго калибра, которую миссис Видерс прихватила вместе с тремя коробками патронов. На этот раз Роджер недолго искал таинственный Вход.

—Лучше бы нам держаться покучнее, — посоветовал он. — Предлагаю взяться за руки, чтобы, по крайней мере, знать, если нас разбросает по разным измерениям.

Миссис Видерс с готовностью протянула руки своим новым сопровождающим, одну — мистеру Тайсону, другую — мистеру Харвуду. С Роджером во главе трио вступило в полосу… и оказалось в глубоком сумраке. Последний свет догорал на серебристых соснах, которые в полной тишине протягивали свои ветви, покрытые льдом. Роджер по колено провалился в глубокий мягкий снег. Морозный воздух щекотал ноздри.

—Да, уж это был короткий день, — проворчал Люк. — Вернемся обратно и попробуем еще раз.

—Я уже подумал об этом, — одобрил Роджер. — Ведь здесь, очевидно, ниже нуля.

—Давайте, я сбегаю домой и принесу что— нибудь теплое, — предложила миссис Видерс.

—Думаю, не стоит, — ответил Роджер. — Вдруг придется попасть в место похуже этого. Раз уж мы здесь, для начала надо осмотреться. Пока все нормально.-Метрах в двадцати вполне может оказаться дорога, а вон за тем подъемом —дом! Нельзя же убегать без разведки. Люк, вы пойдете сюда, — он показал наверх, — а я посмотрю внизу. Миссис Видерс останется здесь. Мы скоро вернемся.

Люк кивнул и недовольно побрел в указанном направлении.

Роджер похлопал женщину по плечу и углубился в чащу. Уши, нос и пальцы начинали ныть от мороза, словно их сильно сжали плоскогубцами. Дыхание превращалось в пар, и это мешало смотреть. Он не прошел ( тридцати метров, когда наткнулся на срубленное дерево, припорошенное снегом. Не очень толстая сосна, у основания сантиметров тридцать-сорок в диаметре. Сучья, в основном, были отрублены и аккуратно сложены рядом. Судя по месту сруба —топор хороший. Роджер посмотрел,. нет ли следов —следы виднелись, наполовину скрытые снегом.

—Повалили совсем недавно, — пробормотал Роджер. Следы вели прямо вверх. Роджер пошел по следам, едва различая их в сгущающихся сумерках, и уже почти поднялся на вершину, когда услышал оглушительный «бум», расколовший белую холодную тишину.

Секунду Роджер стоял прямо, вслушиваясь в эхо, разбуженное выстрелом. Звук доносился справа, оттуда, куда должен был пойти Люк Харвуд. Роджер сорвался с места и побежал, ногами увязая в глубоком зыбком снегу и обжигая горло морозным воздухом. Впереди послышался невнятный шум, словно кто-то бежал по снегу.

—Подожди! —позвал Роджер, но вместо голоса раздался лишь слабый хрип. Неожиданно все его существо охватила паника, но он подавил ее в себе. — Надо выбраться, — прохрипел он. — Немного холоднее, чем я предполагал. Примораживает. Найти Люка и быстро возвратиться к миссис Видерс!

Он постоянно спотыкался, окоченевшие руки и ноги не слушались. Продравшись сквозь запутанные обледеневшие ветки кустарника, он увидел скорчившуюся на снегу фигуру. Это был Люк Харвуд. Он лежал на спине с зияющей в груди раной от пули, а его невидящие глаза были уже припорошены снегом. Роджер понял, что Люку уже не поможешь, повернулся и, спотыкаясь, побежал туда, где была оставлена миссис Видерс. Через десять минут ему стало ясно, что он заблудился. Стоя в сгущающейся тьме, он переводил глаза с одного ряда сосен на другой,-ничем не отличающийся от первого. Крикнул, но ответа не услышал.

—Бедная миссис Видерс, — произнес Роджер, стуча зубами. — Буду надеяться, что она сумела возвратиться и не замерзла.

Роджер заковылял дальше. Он не помнил самого падения, но в какой-то момент вдруг ощутил себя лежащим в пушистом мягком снегу, в теплой уютной колыбели. Надо только поудобнее свернуться и немножко вздремнуть, а отдохнув… снова… попробовать.

Очнулся Роджер в постели у зашторенного окна, наполненного, казалось, водянисто— молочным дневным светом. Над ним скло— нился высокий худой бородач, пожевывающий собственную нижнюю губу.

—Ну, вот и проснулся, путешественник, — приветствовал Роджера Джоб Аркрайт. — А куда ты, все-таки, вчера направлялся?

—Я… я… я.., — мямлил Роджер, чувствуя себя в целости и сохранности, хотя руки, ноги и нос ломило. — Что случилось? Кто вы? Как я здесь оказался? — И вдруг его осенило. — Где же миссис Видерс?

—С твоей бабой все в порядке. Вон дрыхнет, — показал парень головой на верхнюю полку. Роджер выпрямился.

—Скажите, это вы стреляли в Люка?

—Выходит, что я. Извиняюсь. Самому жалко. Друг твой, наверное, а я не за того его принял.

—Почему же? — настаивал Роджер.

—Смеркалось уже, ничего не было видно.

—Я имею в виду, зачем вам вообще потребовалось стрелять в человека, в того или не в того?

—Да я же, черт возьми, первый раз в жизни его видел. Никогда с ним не говорили, тем более вместе не охотились. Не встречал и не устраивал встреч.

—Я не о том хотел… ну ладно. Бедный Люк. Представляю, какие у него были последние мысли —наедине со снегом и ветром.

Тут Роджер отшатнулся: перед ним улыбался Люк Харвуд, собственной персоной.

—Но вы же… умерли, — воскликнул Роджер. — Я видел это своими глазами. И в груди была рана размером в большой палец.

—Добрый пес, если уж гавкает, то и цапнет, — заявил Аркрайт гордо. — Надо было видеть морду Флая, когда я свалил его с ели метрах в тридцати от того места. Один из моих лучших выстрелов. Флай скоро придет, у него и спросите, как было дело.

—Я же говорил тебе, что здесь ничего не значит помереть, — шепнул Люк. — Джоб чисто сработал, в самую точку. Роджер со стоном откинулся на подушку.

—Значит, мы все еще в ловушке?

—Да, но ведь могло быть и хуже. Хорошо еще, что Джоб догадался втащить нас в дом. Тебе, например, это спасло шкуру.

В дверь постучали. Стройная женщина, которую Роджер до этого не видел, впустила молодого полноватого парня со скомканным пальто в руках, чем-то явно возмущенного.

—Хорошо же вы поступили, брат Аркрайт, нечего сказать. По-христиански. Сначала застрелили, а потом оставили ночевать на улице! —говорил он, пока женщина принимала его пальто и стряхивала снег.

—Да просто не хотел, чтобы живые мешались под ногами, — без тени смущения бросил Джоб. — Скажи спасибо, что тебя сейчас впустили.

—Вы хотите сказать… вы застрелили этого человека? — хриплым шепотом спросил Роджер. — Сознательно?

—Ты прав, черт возьми. Я засек его, когда он уже подкатывался к Чэрити. — И добавил, понизив голос: —Это моя жена. Хорошо готовит, но немножко ветрена. А Флаю, знать, нравятся худенькие. Несколько дней подряд он все караулил ее, потом угощал кукурузной кашей, и я понял, что надо действовать.

—И сколько это тянется?

—Да всю зиму. И, черт возьми, это была долгая зима, парень.

—Не повезло тебе. Да и ему, наверное, было не сладко?

—А, не знаю. Но иногда ему удается первым схватить ружье… Правда, стрелок из него еще тот. Однажды он случайно задел Чэрити, так, ерунда, ногу царапнуло.

—Да уж, вам не позавидуешь.

—Так ведь и Чэрити раз приштопорила нас обоих. Правда, жалела потом. Говорила, что одной слишком скучно. Сейчас уж так не делает. Образумилась.

—Вы говорите… она может пальнуть в вас… и глазом не моргнуть? Просто взять и пальнуть?

—Ну да. Только мне кажется, что мужику положено прощупать кое-какие бабьи причуды.

—О Боже, Господь с вами!

—Мне не то, что жалко помереть, а просто, если она останется вдовой… пойдут разные слухи, сам знаешь…

Тут к ним подошла сама Чэрити Аркрайт, из чашки на подносе валил пар.

—Джоб, ты бы шел топить печку, а я пока попотчую этого молодца овсянкой, — сказала она, наградив Роджера многообещающей улыбкой.

—Спасибо большое,-быстро ответил Роджер, отступая на шаг, — но мой желудок не принимает никаких каш. У меня на них аллергия.

—Слушай, приятель, — прорычал Джоб, — Чэрити отличный повар. Надо хоть немного попробовать.

—Я верю, что каша замечательная, — поперхнулся Роджер, — но мне просто не хочется.

—Ты, кажется, хочешь обидеть меня, приятель!

—У меня такого даже в мыслях не было. В детстве меня так неудачно накормили овсянкой, что я до сих пор боюсь ее пробовать.

—Обещаю, я помогу вам с этим, — предложила Чэрити с видимым участием в глазах. — Я варю кашу так, что она просто тает во рту.

—Послушай, миссис Чэрити, что я тебе скажу, — вмешался Люк Харвуд. — Обещаю съесть двойную порцию, чтобы тебе не было обидно.

—Не торопитесь, мистер, — сурово осадила моряка женщина, — Дойдет дело и до вас.

—Слушай, приятель, — позвал Роджера Джоб, — твоя краля проснулась. Наверное, проголодалась?

—Нет, нет, она не ест такое, — воскликнул Роджер, выскакивая из постели, забыв, что на нем нет ничего, кроме нижнего белья, явно не его размера. — Дайте же мне мою одежду! Люк, миссис Видерс, идите скорее сюда!

—Не спеши, приятель. Ты первый человек, случившийся в этих местах, не помню уж за какое время. Что же вы убегаете, даже не позавтракав путем?

—Это не просто завтрак и это не очень приятная перспектива узнать вас поближе, добрый пес, лающий и кусающий! Кроме того, нам надо скорее выбраться из лабиринта, а не торчать здесь, любуясь на снег за окном!

—Проклятье! — не выдержала Чэрити. — И это говорят мне, лучшему кашевару западной Миссури! Не думала, что доживу до тех пор, когда моя овсянка окажется в такой низкой цене!

—Мистер, сдается мне, что тебе надо хорошенько объяснить, что такое гостеприимство переселенцев, — предупредил Джоб и, нахмурившись, снял с косяка обрез, направив в лицо Роджера дуло, калибр которого был с широко раскрытый рот. — Сдается мне, никто не выйдет отсюда, пока не попробует кашу.

—Я согласен, — сказал Люк. —С чем вы будете есть, просто так или со сметаной и сахаром?

—Господи, неужели весь этот разговор из— за какой-то каши? — спросила миссис Видерс, поднявшись со своего места. — Давайте я быстренько сделаю блинчики по-французски.

—Я никогда еще не пробовал французских блюд, — задумчиво произнес Джоб, — но мне бы хотелось…

—Хорошенькое дело, — взорвалась Чэрити. — Им, видите ли, не по вкусу старая добрая овсянка!

—Не будем спорить, — сказала миссис Видерс. — Если в доме больше ничего нет…

—Ах ты, дохлятина городская! — взвилась Чэрити и бросилась на соперницу.

Роджер вскрикнул и попытался разнять женщин, но в это время Джоб вскинул обрез и оглушительно пальнул. Пуля попала под ребро Чэрити, так что она волчком закрутилась на полу.

—Вот-те и на…— только и смог выговорить Аркрайт. — Я ведь не хотел…

В руках Флая неожиданно оказалась двустволка, и прогремел второй выстрел. Бородатый переселенец повалился назад, открыл головой дверь и плашмя упал в снег. Когда Роджер поднялся на ноги, в дверном проеме показалось знакомое уродливо-амфорное туловище с подпрыгивающими металлическими лапками. В домик заползало огромное, кирпично-красное, трубовидное, одноглазое и многорукое тело.

—На помощь! — закричал Роджер.

—Да хранят нас святые отцы! —завопил Люк.

—Вельзевул! — заблеял Флай и вторично разрядил двустволку под прямым углом, на этот раз в монстра.

Пуля, смачно врезавшаяся в упругий материал, вызвала целый сноп красных искр, но, видимо, нисколько не повредила Брюкве.

Чудовище повернулось и, сфокусировав свой глаз на пасторе, бросилось на беднягу, возбужденно суча протянутыми лапками. Роджер обеими руками схватил тяжелый рубленый стул, поднял его и со всей силы опустил на тупую голову монстра. Удар свалил чудовище, гигантское тулово закружилось по полу, подобно молочной бутылке, потом отчаянно дрогнуло конечностями, остановилось и затихло в полной неподвижности.

—Ну что, может, подождем еще? — бросил Роджер в тишину.

—О, я пойду с вами. — заскулил Флай. — Сатана взял этот дом, несмотря на мои молитвы!

—Это нельзя оставлять здесь, — сказал Роджер, показывая на Брюкву. — Надо это безобразие оттащить куда-нибудь, иначе мы приготовим супругам Аркрайт хороший утренний подарок. — Он сдернул с кровати простыню и завернул в нее чудовище.

—Тебе, девочка, лучше оставаться здесь, — посоветовал Люк миссис Видерс. — Никто не знает, что нас ждет в следующем круге.

—Останься здесь! С ними! Не бойся, к утру они оживут.

—Как раз этого я и боюсь больше всего на свете.

—Тогда возьми накидку Чэрити.

—Мы оставим теплую одежду около Входа, — рассудил Роджер, — а утром их вещи окажутся на месте.

—Я бы оставила им горшок супа, — сказала миссис Видерс, перед тем как они вышли в морозную, ниже нуля, ночь. — Наверное, мистер Аркрайт уже устал есть одну и ту же овсянку!

Студеный ветер скреб обмороженное лицо Роджера не хуже наждака. Тайсон замотал одолженный шарф вокруг шеи и головы, взял себе самый тяжелый край поверженного монстра и повел своих друзей в темноту леса по утренним следам Люка.

Снег валил стеной. Путь до Цели занял пятнадцать минут. Все, кроме Флая, скинули теплые вещи. Роджер, взвалив узел на плечо, дал руку миссис Видерс. Люк и Флай дрожали сзади, как дети, изображающие скелеты.

—Жаль, что мы не можем оставить им даже записки, — посетовал Роджер.

Они приблизились к мерцающей полоске, которая тут же расширилась, поглотив их, и вскоре компания оказалась на пляже среди красных песков, под палящим солнцем.

ГЛАВА 5

Флай бросился на колени и, сцепив пальцы, высоким пронзительным голосом вознес Всевышнему молитвы. Люк с интересом глазел по сторонам, а миссис Видерс стояла, обхватив себя руками, и пыталась справиться с дрожью. Роджер сбросил ношу с плеча и с ужасом открывал все новые и новые признаки наступающей страшной жары. Солнце, пройдя половину пути до заката, ослепительно падало на неспокойные голубоватые воды, песок и камни.

—Никаких признаков жизни, — констатировал Люк. — Как ты думаешь, Роджер, где мы?

—Трудно сказать. Может быть, в тропиках, только непонятно, где именно.

Он опустился на колени и впился глазами в почву. Никаких водорослей, никаких насекомых. По сухому рассыпчатому песку он подошел к воде, наклонился и, зачерпнув в пригоршню, попробовал на вкус. Вода оказалась на удивление пресной и безвкусной. Ни одной рыбешки не было видно в прозрачных волнах, ни единой мшинки не налипло на камне, колебались зловеще пустые воды.

—Даже ракушек не видно, — известил Роджер.-Только волны, Роджер собрался было вернуться к друзьям, когда вдруг совершенно явственно ощутил всю силу палящего солнца, его почти осязаемый давящий вес. Он сделал глубокий вдох и едва не задохнулся. Казалось, его окружала раскаленная пустота.

Рядом корчился Флай в зимнем одеянии. С его уст уже не слетали слова молитвы, лицо сделалось красным, рот открывался и закрывался, как у рыбы. Люк с трудом выдерживал тяжесть вдовы, бессильно упавшей на него.

—Назад, — закричал вдруг Роджер, срываясь с места, — все назад! Гиблое место! —Он подбежал к группе, взял женщину за руку. — Хватай Флая! — приказал он с трудом Харвуду.

Он взвалил узел на плечи. В глазах уже стало темнеть, и в клубящемся тумане забегали маленькие огоньки. Рванувшись вперед, он нашел Вход и безвольно провалился в него.

* * *

Роджер лежал в теплой зловонной воде, по локоть в мягкой тине, и большими глотками пил влажный подвижный воздух. Огромная стрекоза с марлевыми крыльями длиной в человеческий локоть стрекотала, как электрический вентилятор, зависнув в двух шагах от него над удивительными цветами с толстенными, в палец, стеблями. Стоило ему сесть, и жутковато— зловещее насекомое улетело, отчаянно переливаясь на солнце крупным зеленовато-полированным туловищем, оставив уверенность у Роджера, что скоро будет гроза.

Рядом, весь выпачканный в вонючей грязи, пытался встать на ноги Люк, чтобы помочь даме. Флай барахтался в сероводородной жидкости, старательно отплевываясь.

Среди превосходящих его ростом камышей Роджер не видел ничего, что нарушало бы эту монотонную тростниковую протяженность во все концы.

—Вероятно, это промежуточная эра между эпохами формирования гор, — предположил он. — Тогда на планете практически не было сухих мест. Хорошо еще, что нам не пришлось долго тащиться по этому болоту. Несложно и утонуть.

Вдруг где-то совсем близко что-то яростно ударило по воде. Поскольку тростник рос достаточно густо, для всех осталось загадкой, что было источником шума, но до удивленных путешественников дошли волны да глупый воробей испуганно вылетел из зарослей.

Где-то ухнула сова, глубокий звук напомнил бы моряку позывные туманного горна с корабля. Звуки неведомой борьбы или возни стали более явственны, шум приближался. Когда Роджер пробрался к Выходу, его взору представилось отвратительное зрелище: гигантский змей набрасывал свои кольца на короткорылого крокодила, мощные челюсти которого сжимали извивающуюся гибкую плоть своего врага. Сражающаяся пара медленно продвигалась сквозь камни, окрашивая бурлящую воду в кроваво-малиновый цвет. Роджер схватил руку вдовы и смело вошел в рамку Входа. Снова сияние… и… на них полился холодный дождь. Противный ветер бросал воду прямо в лицо. Сквозь непроницаемую стену ливня проступали очертания нескольких палаток или шалашей. Насквозь промокшее покрытие —по виду шкуры, — испещренное примитивными символами, вздымалось и опускалось на ветру.

—Не слишком уютно, — прокричал Люк, соперничая с раскатами грома. — Давайте сразу уйдем отсюда без всякой разведки.

—К чему торопиться? — рассудил Роджер. — Есть предположение, что нам удалось вырваться из ловушки…— Он осекся. Из ближайшей палатки показалось бородатое, почти совсем черное человеческое лицо. Как только глаза их встретились, мужчина тут же скрылся, но через секунду появился вновь, перепоясанный кривым коротким мечом, и с воплем ринулся на них. После очень быстрого молчаливого соглашения путешественники взялись за руки и снова нырнули в мерцающую полоску.

Они очутились на огромном пастбище, на котором паслась бесчисленная дичь, парили, кружа над головами, коршуны и грифы. Люк и миссис Видерс стояли рядом с Входом, чтобы не потерять его, а Роджер и Флай — последний по-прежнему был запакован в пальто и нещадно потел — бороздили море гигантской, достающей до подбородка травы. Через пятнадцать минут они подошли к Входу с противоположной стороны.

—По-прежнему в капкане, — сообщил Роджер. — Пойдем. И они вновь прошли сквозь мерцающие двери… и оказались на склоне горы; под ними простиралась обширная равнина, а еще ниже — едва блестело озеро. Пройдя несколько метров, они поняли, что находятся в тундре; где-то вдалеке, опустив головы на сильном ветру, паслись стада огромных косматых зверей. Затем они по колено провалились в ледяную воду, а рядом маячил островок цвета плесени, над которым с криками кружили морские птицы. Дальше —узкое, поросшее густым кустарником ущелье, которое, как оказалось после разведки, проведенной Роджером, было замкнутым. Около грязной реки — целая чаща тростника, а над ней — серое, влажное небо.

—Надо же, сколько на Земле разных ландшафтов! — с трудом восхитился Люк, когда они, после пятнадцатиминутного пути вброд, снова пришли к месту старта.

—Надо сделать еще одну попытку, — сказал Роджер. — Оставаться здесь бессмысленно.

Он ловко прихлопнул огромного комара, самого любопытного из тех, что пищали над их головами, И снова Вход — и теперь уже-целое поле цветов под благодатным небом. Горы с белоснежными шапками и зеленые внизу плотно обступали это райское место. Небольшие водопады, сбегающие по лысым скалам, — поили чистые ручейки, бороздящие долину вдоль и поперек.

—Как здесь чудесно, — воскликнула миссис Видерс. — Роджер, Люк, может быть, мы не будем торопиться уйти?

—Сказать по совести, я уже по горло сыт этими переменами климата, — поддержал женщину Люк, — и конца этим переменам не видно. А разве мы хоть на локоть приблизились к Выходу?

—Меня это устраивает, — согласился Роджер. — К тому же хочется есть. Давайте соорудим костер и как следует пообедаем.

После еды, миссис Видерс пожелала собирать маки и лютики, и недовольному Люку пришлось ее сопровождать. Роджер растянулся в траве рядом с Входом, а около него нелепо скрючился Флай.

—Мистер Роджер, — начал неловко проповедник, когда остальные достаточно удалились. — Я бы хотел предложить… закрепить между вами и мной конфиденциальный… договор.

—О чем?

Флай приблизился плотнее.

—Как видите, ваша недюжинная сила все же не властна над моей душой. Пытайтесь сколько угодно совлечь меня в преисподнюю, и я все равно не поддамся, поддерживаемый своими молитвами и добродетельностью.

—Хорошенько намотай себе на ус, Флай, — отвечал Роджер, — твоей душе ничего не угрожает, пока я жив. Я хочу лишь выбраться отсюда.

—Ага, и привести всех назад в преисподнюю, откуда вы сами родом! — прошипел Флай. — Думаете, я не чувствую адский запах серы, исходящий от вас и вашего чертова дружка, Люка, принявшего человеческий образ? Думаете, я не заметил, как вы вели себя вдвоем в присутствии того страшного демона, вызванного вами же для того, чтобы погубить Джоба Аркрайта и его супругу? — Его глаза уставились в одну точку. — И думаете, я не понял, почему вы с таким упорством несли его чертовы останки в мешке?

—Флай, иди спать, — посоветовал Роджер. — Я бы на твоем — месте пользовался каждойсвободной минутой.

—Я молился и снов. молился, я старался блюсти чистоту, и, быть может, благодаря этому мы избежали тропы, уготованной вами; и мне сейчас пришло в голову, что нам стоит прийти к какому-то соглашению, ибо мы в силах истощить друг друга. А я склонен дорожить теми днями на бренной земле, которые мой Господь подарил мне для борьбы с грехом.

—Говори по существу, — резко оборвал Роджер. — Что ты хочешь?

—Возьми себе женщину. Пожалей меня. Возврати меня на Землю, и я перестану проклинать тебя.

—Ты удивительный человек, Флай, — медленно проговорил Роджер, внимательно рассматривая ангелоподобное лицо, глаза, исполненные тревоги. — А может, мне больше хочется взять тебя, а Оделию оставить в покое?

—Нет, демон. Труды мои еще нужны в этом грешном мире, и я не могу согласиться на такую уступку силам тьмы.

—Твоя забота о людях весьма умилительна, — изрек Роджер, — но…— Он замолк, так как глаза грехоборца вдруг остановились на чем-то, расширились, наполняясь ужасом.

Флай вскочил, тыча куда-то пальцем. Роджер обернулся. На опушку леса в сорока метрах от них выходил косматый бурый медведь. И теперь он шел на людей, решительно и бесповоротно.

—Сдаюсь! —завопил Флай. — Огради меня от этого нового демона! Я согласен идти за тобой, помогать тебе в твоих коварных замыслах! Возьми женщину! Нет, я сам буду помогать тебе! Я не стану больше бороться с тобой!

—Заткнись, болван, — прикрикнул Роджер. — Люк! —позвал он. — Хватай миссис Видерс и, пока не поздно, ныряйте!

Люк и миссис Видерс побежали. Медведь, привлеченный быстрым движением, припустил за ними галопом.

—Флай, — закричал Роджер, — помоги мне отвлечь его, пока они не добежали!

Краем глаза он успел заметить, что несчастный пастор рванул в противоположном направлении. Потом он увидел, как он поднял мешок и, покачиваясь от тяжести, направился к Входу.

—Не делай этого, Флай! Монстр может попасть к беззащитным людям!

Роджер схватился за простыню с другого конца, но Флай упорствовал, показывая недюжинную силу. Некоторое время каждый тащил мешок в свою сторону: Флай, весь красный, непрестанно взывал к Всемогущему, Pоджер то и дело бросал взгляд через плечо, видя с одной стороны стремительно приближающегося зверя, а с другой —справа — быстро бегущих Люка и Оделию Видерс. Неожиданно он поскользнулся. Какая-то сила закрутила его, и он потерял равновесие. Попятившись, Роджер увидел сияние Входа, расширяющееся по мере его приближения, увидел красную морду Флая, Люка и вдову сзади, а снизу — распахнутую пасть хищника. Свет пропал… все погрузилось в серое. Роджер попытался удержаться, балансируя на кончиках пальцев, но тщетно. Чья-то гигантская рука стиснула его тело, подняли вверх, сделала круг и поставила на сверкающий белый пол удивительно светлой, огромной комнаты.

* * *

Он пребывал в полном оцепенении, созерцая смутные очертания удивительного сияющего аппарата, куполовидный потолок, похожий на подернутое дымкой, матовое небо, слушая приятный монотонный шум работающей машины, которым, казалось, был пронизан самый воздух.

Потом Роджер заметил стоящих поодаль людей, их прекрасные фигуры, подчеркнутые цветом и покроем спецодежды, их проницательные взгляды.

Один из них приблизился к Роджеру, издал резкий, рыгающий звук и пытливо посмотрел ему в глаза.

—Я слышал, что азиаты так делают после еды, — с трудом выговорил Роджер, находясь в состоянии близком к истерике, — но никогда не думал, что так можно приветствовать!

—Хм, модель реагирует. Субъект или не понимает, или делает вид, что сразу не понимает. Перехожу на старый обычный. — Он внимательно посмотрел на Роджера. — Я советую тебе не делать никаких сложных ментальных усилий,, в противном случае нам придется воздействовать на твои болевые центры на девятом или более уровнях. Для справки: на тебя направлены дезорганизующие лучи.

—Ббу…— ответил Роджер.

—Твое поведение удивило нас, — продолжал человек бесстрастным мелодичным голосом. — Мы следили за твоими действиями по каналам из Музея. Твое поведение представляется нам бессмысленным. Так как мы не можем принять последнее, причисляя тебя к существам разумным, то остается принять, что порядок сложности твоего поведения превышает разрешающие возможности нашего кибернетического анализа. Поэтому необходимо задать тебе ряд вопросов. Вот почему мы пошли на риск изъятия тебя из канала.

—Мое поведение? — Роджер задыхался и говорил с трудом. — Послушайте, ребята, вы, наверное, что-то путаете?

—Ты по-прежнему перегружаешь эфир взбалмошными, страстными сигналами. Твоими устами говорит возбуждение и примитивный страх, — констатировал инквизитор. — Эта тактика удержания информации бесперспективна. — Резкая вспышка боли откликнулась во всех членах Роджера. — По какому принципу ты выбирал путь? — последовал вопрос.

—Да не было никакого принципа. — И Роджер вскрикнул от новой боли.

—Хм. Его жесты соответствуют развитию на уровне двенадцатого порядка, — изрек второй голос, — что делает ситуацию еще — более сложной.

—Само появление его именно в этом Узле представляет наибольшую загадку, — произнес кто-то. — Оно предполагает фактор трансцендентного управления, который в наших вычислениях мы не учитывали.

—Вне всякого сомнения, мы имеем дело с индивидом исключительной прочности. Его организм выдерживает прямые психофизические воздействия и не поддается мутации, — присовокупил человек, покрытый какой-то голубой пудрой, — иначе ему бы просто не удалось выполнить задание, каким бы оно ни было.

—В таком случае, нелишним будет попробовать мозгорасщепляющую операцию, — предложил лимонно-желтый Адонис.

Раздался негромкий щелчок, и тупорылая машина, похожая на гигантскую зубную дрель, зависла прямо над Роджером.

—Подождите минутку, — Роджер попытался освободиться, но понял, что неведомая сила парализовала его, пригвоздила к месту.-Какой смысл в этом?-Он опять начал задыхаться. — Выпустите меня отсюда! Поверьте мне, я был очень нужен на своем месте. Может быть, я был на пути к самой высокооплачиваемой и самой легкой работе в мире! Может быть, я спешил на свадьбу с самой богатой и прекрасной женщиной среднего Запада! Может быть, я ехал в Вашингтон с сообщением государственной важности!

—Настоящий крик сознания! — восторженно констатировал малиново-розовый, следя за показаниями приборов. — Если я не ошибаюсь — это самый загадочный идиот с интеллектуальным показателем около ста сорока!

—Так и есть, — согласился Роджер. — Вот теперь, возможно, мы поймем друг друга. Джентльмены, я не знаю, за кого вы меня держите, но я не тот, кто вам нужен. Я Роджер Тайсон, искатель приключений.

—Спокойнее, — ласково и тихо сказал голубоватый. — Не собираешься ли ты убедить нас в случайности своего сегодняшнего появления в Музее накануне пробной остановки долгожданной миссии в точке ноль по временной оси?

—Именно это я и хочу сказать, — вскричал бедняга с жаром. — Если уж вы ждете от меня правды… то я даже не знаю, где я, и даже…— Роджер, казалось, сам удивился собственному сообщению,-…в каком времени я нахожусь.

—Ой, наша эра — двадцать третья декада после тотальной унификации, то есть около двух тысяч двести сорок девятого по старому календарю.

—Три столетия в будущем? — голос изменил Роджеру, и он с усилием проглотил комок в горле. — У меня было подозрение… Надо было, конечно, знать…

—Мы опаздываем на полевые занятия, С'Лант,-вмешался человек в бордовом. — Время прыжков.

—Ну-ка, парень, быстро отвечай, с какой ты миссией? Ощущение в позвоночнике, напоминающее чем-то зубную боль, заставило Роджера предположить, что произошли какие-то изменения. И действительно, в группе стоящих сотрудников возникло едва приметное движение.

—Объясни природу сил взаимотяготения, лежащих в основе комплекса RhO?

Тяжелый ботинок наступил на кончик его длинного хвоста, который Роджер вдруг с удивлением обнаружил у себя.

—Дай определение сущности и линейных матриц пульсоводов. Роджеру произвели ампутацию рожек. Сами рога — это, конечно, химера, как понял Роджер сквозь боль, но ощущение оказалось очень даже реальным.

—Перечисли все системы координат для силлогистических манипуляций и назови показатели осевых вращении!

Огромный железный шар, которым сносят дома, выплыл откуда-то и превратил Роджера в подобие зубной пасты.

—Хм, мне кажется, вся эта процедура попахивает криминалом. Можно справиться — кассета девятьсот восемьдесят семь, код Социальной Мотивации! — шепнул кто-то Роджеру на ухо.

—Я требую адвоката, — возопил он.

—Что? — спросил человек в голубом, поворачиваясь к своему желто-зеленому помощнику. — Р'Хит, быстренько проведи семантический анализ последнего высказывания по четвертому и двенадцатому модулям. Обрати особое внимание на тонкотационные резонансы второй категории.

—Это беззаконие! — продолжал кричать Роджер. — Могу сослаться на кассету, э… девятьсот восемьдесят семь, кода, э… Социальной Мотивации!

—Как так? — человек по имени С'Лант просверлил Роджера взглядом. — Откуда тебе известно о существовании кода?

—Какая разница! — шептал невидимый голос. — Беззаконие всегда остается беззаконием!

—Неважно, — повторил Роджер, — Беззаконие всегда беззаконно.

—Ну… что касается данного пункта…

—Даже если случай критический, это еще не значит, что надо прибегать к тоталитарным методам!

—Вот именно, — Роджер яростно закивал головой. — Даже в критических условиях нельзя опускаться до методов Гитлера!

—Я не знаю, С'Лант, — заговорил розовый оператор, сидящий за приборами. — Все эти заявления тяготеют к сектору интеллектуальной неполноценности. У меня есть подозрения, что мы могли допустить ошибку.

—Ты хочешь сказать, это не наш агент?

—Да, конечно же, нет! — заорал Роджер. — Я всего лишь сбившийся с пути странник — Роджер Тайсон!

—Тогда почему он так сильно воздействует на наши гамитронные детекторы?

—Наверное, надо отрегулировать варпилаторы, — подсказывал голос.

—Проверьте лучше варпилаторы, — быстро повторил Роджер.

—Э… неплохая мысль… А…

—А уж если по-настоящему, надо бы получше откоординировать трансфрикатные стержни.

—И не забудьте о трансфрикатных стержнях!

—Откуда ты знаешь столько названий технических оборудовании Первой Культуры? — в голосе С'Ланта появились обвинительные нотки. — Намекни, что ты из будущего и занимаешься историей…

—Верно, это подойдет. Вы знаете, я из будущего, а?

—Любопытно ведь он может рассказать, что нас всех ждет.

—Действительно, звучит заманчиво, — поспешил согласиться С'Лант. — Скажите, сэр, как решится судьба Дженерал Минералз на большом совете в пятидесятом году?

—Есть ли жизнь в илистых почвенных образованиях на Венере?

—Освободят когда-нибудь трассу Марс-Земля от Мемориального Астероида Л-Б-Джей?

—Мне нелегко говорить, когда меня всего распяли и свернули шею, — заметил Роджер.

—О, Боже, простите меня, сэр! — С'Лант щелкнул выключателем, и Роджер почувствовал себя буквально размороженным. — Р'Хит, принесите гостю стул. Как насчет нескольких граммов медицинского алкоголя?

—Что ж, спасибо, не откажусь. — Роджер принял стаканчик, опустился в кресло, ощутив под собой непонятное движение — кресло приспосабливалось к его формам.

—Ну, а каковы итоги пятьдесят вторых выборов…

—Да, первой пришла темная лошадка, — Роджер импровизировал. — А как вот насчет того, чтобы меня отсюда выпустить?

—Одобрен ли Билль о Бессмертии?

—Большинством голосов. Если вы ничего не имеете против, я бы хотел, чтобы вы доставили меня на окраину любого города.

—Меня интересует отчет экспедиции Альфа— 3.

—Плотный туман, — Роджер был скуп на слова. — И если вам действительно все равно, я бы предпочел отправиться сейчас, прежде чем…

—Удивительно! Ты слышал, Р'Хит?! Плотный туман! Невероятно!

—Что известно истории о постах, занимаемых С'Лантом, технором четвертого класса?

—Вас ждет ошеломляющая карьера. Не сможете ли вы подбросить меня в Чикаго? У меня там двоюродный брат. Ну, не то, чтобы двоюродный брат… в общем, он приходится братом одной девушки, обрученной с парнем, который потом женился на сестре брата ее мужа — ну, вы понимаете меня.

—Неужели в моде опять будут укороченные жакеты? Они выглядят неплохо, конечно, если у девушки аккуратный живот…

—Как будут обстоять дела с акциями Дженерал Минералз? — печально спросил С'Лант.

—Полетят к чертовой бабушке! — провозгласил Роджер.

—Не может быть: ведь они постоянно растут в цене. Вы, вероятно, ошиблись…

—Да они вообще ничего не будут стоить, — сердился Роджер. — Ну и, естественно, заменят все руководство.

—Прекрасно, я так и думал. Этого подлеца Ф'Хута никак нельзя было выбирать директором.

—Сменится руководство? Может, станет чуточку полегче дышать?!

—В конце концов все предадут гласности. Все тайное станет явным. — Роджер был неумолим. — И все-таки, как же с моим отъездом?

—Я рад, что о махинациях Ф'Хута станет известно, — продолжал С'Лант.

—Разумеется, я не должна думать о модах в такой неподходящий момент, но мне так интересно, что же будут носить женщины…

—А что произойдет с другими членами руководства? — настаивал С'Лант.

—Разгонят все руководство к чертям собачьим, но… О, боже!

—Я надеюсь, вы не хотите сказать, что они покончат с капитализмом вообще? — ужаснулся Р'Хит.

—Ничего страшного при этом не произойдет, — Роджер решил разбавить сообщение. — Наконец-то в корне покончат со всякой спекуляцией.

—Ужасно. Хорошо, что я не доживу до этих дней.

—Надеюсь, это произойдет не раньше, чем я умру, — вставил человек в голубом.

—Честно говоря — это случится очень скоро. Я бы на вашем месте доставил меня дамой и вплотную занялся бы вашими делами.

—Значит, я останусь без средств, — мрачно изрек С'Лант.

—История дает надежду. Вам оставят предметы первой необходимости.

—Но… если станет холодно?

—Неслыхано! Не просить же подаяния в мои— то годы?!

—С вашей репутацией, мне кажется, вы найдете спонсора, — предположил Роджер. — Вместе что-нибудь придумаете.

—Да, это покруче самых дерзких предположений…

—Я слишком стар, — медленно говорил С'Лант, — слишком стар, чтобы начинать все заново!

—Не собираетесь же вы отойти в сторону и наблюдать, как другие делают дело?

—Нет, наверное, нет, — вздохнул С'Лант, — и все же это так огорчительно.

—Нас ждет вакханалия! Хаос!

—Да нет же, не так все страшно, — успокоил Роджер. — Будет временный спад, зато потом начнется действительно настоящая жизнь…

—Ужасно! Мир погрязнет в нищете и голоде?

—Кто сказал, что наступит нищета и голод? — полюбопытствовал Роджер.

Аудитория вдруг заволновалась. Кто-то из последних рядов глубоко вздохнул. Стройная черноволосая девушка, чрезвычайно женственная в своих обтягивающих юбчонках, бросилась вперед и стремительной рукой указала на Роджера.

—Направьте на него дезорганизующий луч, быстро! — истошно закричала она. — Это шпион! Он читал мои мысли.

Роджер так и подпрыгнул на месте. Казалось, он хотел съесть девушку глазми.

—Т-т-ты?!! — проговорил Роджер, заикаясь. Перед ним как живая стояла прекрасная незнакомка, которую он оставил ночью у поверженного мотоцикла, но оставил мертвой.

ГЛАВА 6

—Я не шпион! — возопил Роджер, пытаясь перекричать невероятный шум, поднявшийся после страстного заявления девушки. — Я рядовой американец, который ехал по своему делу и встретил ее!

—Первый раз его вижу, — холодно прореагировала сторона обвинения.

—Ты же передала мне сообщение, — вспомнил Роджер. — Еще говорила, что очень важно…

—Какое сообщение? — спросила девушка.

—То, которое ты дала мне перед самой смертью! Ты заставила меня воспользоваться мотоциклом Брюквы и заглядывать в женскую уборную!

—Он бредит, — констатировала К'Нелл. — С'Лант, лучше выключи его сразу! Наверняка он имеет отношение к заговору против нашего эксперимента!

—Минутку, — нахмурился С'Лант. — О чем было сообщение?

—С'Ланту, технору С'Ланту. Оно было адресовано вам! — выпалил Роджер. — Теперь я вспомнил!

—В чем суть сообщения?

—Она говорила, что ее попытка частично удалась… вот!

—Так-так, продолжайте.

—А-а… не помню точно, но…

—Как жаль, — проговорил печально С'Лант. — Ну и где, по вашему мнению, вы могли встретить К'Нелл?

—В нескольких милях от города Монгуз, штат Огайо! Во время бури! В час ночи!

—Какая точность! — прошипела девушка. — Ваш рассказ звучит особенно правдоподобно, если только учесть, что я никогда не бывала в Монгузе, тем более в бурю.

—Несчастный случай, вспомни! — настаивал Роджер. — Ты… свалилась с мотоцикла, а я подбежал, чтобы помочь тебе.

—Какая самоотверженность! — Голос был жестким и холодным, как лед. — Хотя…

—Ты еще велела взять золотистую кнопку и вставить себе, то есть мне, в ухо!

Реплика была встречена совершенной тишиной. Казалось, все застыли пораженные. К'Нелл дотронулась рукой до уха.

—Он говорит об усилителе, — догадался С'Лант.

—Смотрите. — Рука Р'Хита указывала на Роджера. Все посмотрели, а Роджер нагнул голову так, чтобы кнопку в ухе было видно.

—Видите! — торжествовал он. — Как я и говорил…

—Невозможно, — ахнул некто в розовато— лиловом. — Как нам всем хорошо известно, существует лишь один усилитель.

—И он у меня, — акцентировала последнее слово К'Нелл.

—Неправда, — возмутился Роджер. — Я взял его, как ты хотела сама, и…

—Вот! — девушка повернула головку, и в ушке тускло блеснуло золото.

—Интересно, — пробормотал С'Лант и вдруг спросил: — Ты говорила, что он читает твои мысли? К'Нелл резко кивнула.

—Есть только одно возможное объяснение…— С'Лант задумчиво посмотрел на Роджера. — О чем она сейчас думает?

—Э— она думает… если бы мой нос был чуть-чуть изящней, я был бы очень даже ничего…— Он двумя пальцами потрогал свой нос и с укором посмотрел в сторону девушки.

—К'Нелл, слышишь ли ты его мысли?

—Ну… я не знаю— Она склонила хорошенькую головку, прислушиваясь. — Ну знаете, это уж слишком!

—Ты слышала его?

—Кого-то слышала.

—Это я, — самодовольно изрек Роджер.

—С'Лант, ты хотел дать объяснение, — напомнил Р'Хит.

—Да… Наверное, это прозвучит фантастически, но последнее время мы ни с чем другим и не сталкивались — сплошная фантастика. Представим себе, мы собираемся запустить пробу ровно через тридцать две минуты. Производим запуск… и попытка, по словам К'Нелл, удается лишь частично. Это значит, что посланец не пройдет весь канал полнорстью, а закончит свою миссию и выйдет наружу в каком-нибудь месте — например, в районе Монгуз,, штат Огайо. Если К'Нелл действительно встретила…

—Тайсон, Роджер Тайсон.

—Хочешь сказать, ее уже отправили? — Р'Хит был сбит с толку.

—Пока нет. Это произойдет в будущем. И если вдруг сообщение о частично успешном выполнении задачи действительно придет к нам, значит, этот несчастный путешественник…

—Меня зовут Тайсон. Роджер.

—Но ведь она должна была быть послана в ретрогрессивном направлении. То есть, если она, допустим, и выпала из канала, то не где— нибудь, а именно в прошлом, тогда как этот человек из будущего, что видно из его энциклопедических познаний в области предсказаний.

—Возможно, наши предположения относительно направления временной магистрали оказались ложными — мы можем это выяснить позже. А сейчас вопрос ставится так — в чем суть сообщения, переданного К'Нелл?

—Послушай, дружище…— обратился Р'Хит к Роджеру.

—Тайсон, — добавил Роджер. — Мне стыдно, что я не могу точно воспроизвести сообщение. Помню, там шла речь о какой-то Фоке.

—Мне кажется, пора применить мозгорасщепляющее устройство, — угрожающе произнес Р'Хит.

—Минутку! Я кое-что вспомнил. Какой-то нуль-аппарат на какие-то конечные координаты, и там что-то сломалось.

—Нуль-аппараты? Но ведь это означает полный провал! — воскликнул Р'Хит.

—И все же это довольно связно, — заметил С'Лант. — Твоя миссия, К'Нелл, состояла в определении природы Реальности и в попытке взаимодействия с ней. Если это оказалось не под силу, то тебе пришлось исследовать альтернативы.

—Ты прав, главная задача, очевидно, не была выполнена, и нам ничего другого не оставалось, как разбить временной замок и возвращаться все время к конечным координатам.

—Хм, по крайней мере, это то, что удалось извлечь из рассказа парня.

—Тайсон. Роджер Тайсон.

—…и надо продолжать узнавать дальше.

—Подождите, — голос К'Нелл звучал сурово. — Если дело обстоит так, как вы представили, значит его история тоже правдива, и он действительно пришел мне на помощь, согласившись из чистого альтруизма доставить сообщение. А мы за это хотим отблагодарить его чисткой мозгов, чтобы из нормального человека сделать полного идиота?

—М-да, не слишком благородно, — признал С'Лант, — и все же перед твоим отбытием мы должны получить всю возможную информацию.

—То есть вы собираетесь послать ее, зная, что она погибнет? — ужаснулся Роджер, — Почему ,бы вам не выпустить меня и других жертв из клеток и отменить эксперимент?

—Боюсь, что у вас сложилось превратное мнение о происходящем, — отчеканил С'Лант, единственный голос которого нарушил полное молчание, последовавшее за шокирующим предложением Роджера. — Мы точно-такие же пленники Музея, как и вы. И если в скором времени не узнаем устройство этой тюрьмы, то останемся заключенными здесь навсегда!

* * *

—Когда мы, представители Первой Культуры, поняли, что попали в ловушку, то не поддались панике, а тотчас же попытались установить границы ситуации, так как, на наше счастье, в ловушку попал и наш лабораторный комплекс, который вы здесь видите, — объяснил С'Лант, ведя Роджера по неогражденному мосту, с полукилометровой высоты которого открывался вид на ухоженные, предельно организованные участки земли.

Роджер замирал, когда кто-нибудь пересекал дорожку в ярд шириной, изогнутую в небе над двумя комплексами. С'Лант вопросительно посмотрел на собеседника.

—Почему вы все время пятитесь, сэр? И встаете на четвереньки?

—Боюсь высоты, — признался Роджер. — Может быть, мне стоит подождать здесь?

—Ерунда. Мне бы хотелось, чтобы вы приобщились к нашей трапезе на вершине.

—Тогда идите вперед, а я уж как-нибудь следом.

—Наши исследования оказались достаточно плодотворны, — продолжал С'Лант, медленно шагая по дорожке, в то время как Роджер трусил рядом на всех четырех. — Мы получили некоторые данные касательно природы пространственно-временных искривлений с помощью специального трассирующего луча, который следил за нашими зондами в точке соприкосновения временных контуров (откуда, кстати, можно было попасть в любое время), и пришли к выводу, что имеет место ощутимое ослабление временных связей. Этот процесс темпоральной дегенерации позволяет так называемым артефактам и представителям фауны свободно попадать из одной эры в другую, при этом существенно нарушая энергетический баланс, что, в конечном итоге, неизбежно приведет к катастрофе! На основании полученных выводов мы спроектировали и создали усилитель, с помощью которого, по нашим подсчетам, агент может не только пересекать пространство Музея, но и перемещаться по осевому каналу. Таким образом мы хотели разобраться, что же все— таки происходит и какие силы стоят за этими опасными явлениями.

—Почему вы называете это пространство Музеем? — спросил Роджер, пробуя открыть один глаз, но тут же закрыл.

—Это условное название. На дисплее чередуются панорамы земной истории от сотворения мира до конца света.

—Почему бы вам не прокрутить эти виды, чтобы найти более продвинутую в научном смысле цивилизацию и…

—Это невозможно. Во-первых, число этих видов десять миллиардов сто четыре миллиона девятьсот сорок одна тысяча шестьсот два, и даже если на каждый кадр тратить не более минуты…

—Я понял, — перебил его Роджер. — Что во— вторых?

—Это будет чистая случайность, если мы обнаружим столь высокоразвитую цивилизацию, способную практически решить поставленную задачу. Дело здесь и в материально— энергетическом могуществе. В общем, мы решили сами потратить время и силы и приступить к пробному эксперименту…

—Простите, я кое-что вспомнил, — сказал Роджер, вставая на ноги у самых столов под цветными зонтиками. — Мои друзья сейчас в лапах медведя. Нельзя ли перенести их сюда так, как вы поступили со мной?

—Невозможно. В вашем случае мы могли следить за вашими действиями"благодаря Усилителю, хотя тогда и не понимали доходящие до нас сигналы, но другим… Боюсь, что им мы ничем помочь не в силах. Но вы не беспокойтесь. Как только мы вправим сустав времени, они будут в полной безопасности.

—Еще одна проблема: со мной был— э-э-э… багаж…

—Боюсь, что это потеряно навсегда. Вы, очевидно, уронили его, когда вас схватила Рука. И все же причин для беспокойства нет. Я дам вам все необходимое.

—Послушайте, Тайсон, — Р'Хит попытался перевести разговор на прежние рельсы. — С вашим опытом временных прохождений вы чрезвычайно полезны для нас. Почему вы боитесь предоставить свой мозг для анализа? Мы обещаем оставить вам умение есть и, может быть, даже завязывать шнурки.

—Не говорите об этом больше, — вмешалась К'Нелл.

—Твои эмоции, К'Нелл, мешают объективному анализу фактов, — пожаловался Р'Хит. — Если бы я раньше знал, что ты такая неженка, то никогда не заключил бы с тобой соглашения на совместное проживание.

—Не нервничай, — холодно сказала К'Нелл. — Это не имеет никакого отношения к эмоциям. Ты, наверное, забыл, что его мозг связан с моим при помощи Усилителя, или эта связь все еще ускользает от тебя?

—Да уж. Если мы расшелушим его мозги, то твоим тоже не поздоровится.

—Ничем не могу помочь, ребята, — посочувствовал Роджер, — даже несмотря на мое хорошее отношение к вам. Я не могу заставить страдать эту маленькую леди!

—А удалить Усилитель из уха, конечно, невозможно? — поинтересовался красновато— коричневый.

—Ты знаешь об этом не хуже других, Д'0лт. Нитевидная система Усилителя уже вступила в сложный контакт с нервной системой Т'Сона, поэтому соваться туда сейчас смертельно опасно. Т'Сон сам видел, что случилось с К'Нелл после изъятия кнопки.

—Вы хотите сказать, что этим я ее убил? — ахнул Тайсон. — Боже правый, мисс К'Нелл, прости меня.

—Ничего. Я сама приказала сделать это, хотя для этого, несомненно, были свои причины.

—Ты была тогда молодцом! — восхищенно произнес Роджер.

—Мы, люди Первой Культуры, редко опускаемся до уровня голых эмоций, — спокойно и важно молвила К'Нелл.

—Правда? — задвигал бровями Роджер. — А мне кажется, минуту назад ты покраснела.

—Мои физиологические реакции не имеют никакого отношения к моим действиям, всецело контролируемым рассудком, — фыркнула девушка.

—Ай, злишься, злишься. Юпитер, — игриво воскликнул Роджер.-А ведь ты, в принципе, классная девчонка, и мы могли бы…

—Позвольте напомнить вам, Т'Сон, — заметил Р'Хит, — что я уже вручил К'Нелл контракт на сожительство, и ваши… э… намеки не могут быть мне приятны.

—Мне кажется, леди сама должна дать ответ.

—До старта осталось двадцать минут, — излишне бесстрастно сообщила К'Нелл. — Пожалуй, пойду на изготовку.

—Запретите ей делать это! Она же погибнет! — возмутился Роджер.

—Совсем необязательно, — спокойно возразил Р'Хит, — так как изменились сами условия ее миссии: вместо исследовательской пробы — заход на цель, то есть появляется новый, неучтенный нами фактор.

—Хладнокровия вам, видно, не занимать! — в сердцах бросил Роджер. — Но отложите, по крайней мере, время пуска. Дайте мне время вспомнить сообщение полностью!

—Задержка невозможна, — раздался голос С'Ланта. — Циклическая природа феномена предполагает, что попытка возможна или через шесть часов, или никогда, по крайней мере, в ближайшие сто двенадцать лет. А к этому времени износ временной матрицы достигнет крайней точки, и тогда произойдет вселенская катастрофа, пространственно-временной слой обрушится под своей тяжестью.

—В таком случае подождите хотя бы эти шесть часов! Ведь стартовать можно и в самую последнюю секунду.

—До конца цикла осталось пятнадцать минут. Через пятнадцать минут Усилитель, даже если и останется на временной матрице, разложится на составляющие. Нужно торопится.

—Но нельзя же посылать такую хрупкую девушку, одну! С'Лант что-то шепнул Р'Хиту, и тот согласно кивнул. С'Лант повернулся к Роджеру, протянув руки.

—Грандиозно! —изрек он. — Мы тут обмозговали это дело и решили, что нет смысла отказывать в твоей смелой просьбе.

—Какой еще просьбе?

—Сопровождать К'Нелл, что же еще? А теперь надо поторопиться. Времени хватит лишь на твой гипно-инструктаж…

Как только С'Лант и его коллеги сняли показания с приборов, он с надеждой и верой в голосе произнес:

—Успокойтесь, Т'Сон. Перцепторы показывают, что вы отлично восприняли инструктаж и теперь ваш организм знает границы, в которых сможет функционировать. К запуску все готово. К'Нелл экипирована и готова к старту, нуль-аппарат упакован в ее карманном отсеке. Задерживаться бессмысленно.

Роджер угрюмо позволил провести себя по молочно-стеклянному полу до того места, где его ждала К'Нелл. Белые трубы непонятного назначения были скручены в узел. Подошедший Р'Хит издал резкий отрыгивающий звук:

—Бл-э-п.

—Я пока не очень врубаюсь в этот Скорояз, — сообщил Роджер, увидев лицо девушки: правильные черты, коротко подстриженные черные волосы, неплотно сжатые, зовущие алые губы, зубы без изъяна. — Что он хотел сказать?

К'Нелл наградила его взглядом чуть-чуть более теплым, чем положено.

—Он говорит, что индекс страха у тебя превышает нормальный показатель. Если показания поднимутся еще на деление, ты начнешь стучать зубами.

—Это я-то? Я!? — с жаром воспротивился Роджер. — Пусть пойдет проверит свои приборы! Немножко я, положим, волнуюсь. А кто бы на моем месте оставался спокойным? Насколько мне известно, я, как только войду в эту машину, могу оказаться где угодно: на одной льдине с полярным медведем, на ленче у динозавра, посреди могучих вод Индийского океана или…— Его голос становился все выше и выше по мере того, как Роджер перечислял ситуации, одна соблазнительнее другой.

—О, ведь в этом нет никакой опасности, — ободрял Роджера С'Лант. — Вас запустят по основному каналу, и вы окажетесь абсолютно вне Музея. Придется иметь дела с настоящей природой, так сказать, входить в физический контекст, о чем мы, как вы знаете, имеем самые смутные представления.

—Вы, помнится, уже говорили об этом, правда, я не совсем понял, что все это значит, — ответил Роджер. —Кстати, объясните мне, в чем же здесь дело?

—Это значит, — вмешалась девушка, — если твое управление откажет, мы прорвем канал и окажемсяo неизвестно в каком месте или контексте.

—Я уже думал об этом, — быстро отозвался Роджер, — и решил, что для девушки это опасно. Жаль, мы действительно могли бы многое понять и решить, и я сам… люблю путешествовать, но мне совсем не хочется подвергать опасности это хрупкое создание… Я боюсь за тебя, К'Нелл.

—Ты был прав, Р'Хит, — кивнула К'Нелл. — Я тоже чувствую его страх.

—Страх! — воскликнул Роджер с жаром. — Я ведь только хотел…— он проглотил комок. — Откуда в знаете, чего я на самом деле боюсь? Однажды я действительно испугался… и ничего хорошего из этого не вышло.-Он выпрямился.-Давайте быстрее старт, пока я не до конца постиг намеки К'Нелл. — Он взял девушку за руку и шагнул в углубление, где все вокруг него обволокла знакомая серость.

—Мы здесь задержимся, — раздался голос К'Нелл. — Не забудь инструкции С'Ланта.

Роджер закрыл глаза и попробовал представить себя в девяностоградусной развертке. Достаточно сложным оказалось сместить свои глаза к правому уху. Инерция традиционного восприятия, предполагающая переднюю ориентацию —ведь глаза обычно смотрят прямо вперед — оказалась живучей. И все же он сумел доказать себе, что его мозг — неуловимое поле, наведенное потоком энергии в нейтральной цепи, не должен всецело зависеть от принятых условностей.

Смещение прошло успешно, его нос шевелил ноздрями где-то сбоку, баки спокойно опускались между воображаемых глаз, а руки двигались — одна спереди, другая сзади.

Теперь он чувствовал, что среда, проходимая его телом, не была пространством.

ГЛАВА 7

Какое-то время Роджер падал, закрыв глаза и ощущая в своей руке маленькую ладонь партнерши —единственный материальный объект во всей Вселенной! Казалось, девушка плыла в миле от него, громадная, как «Титаник». Ее рука уходила в смутную даль, однако то, что сжимал Роджер, было не более, чем нормальные женские пальцы… Он понял свою ошибку. В действительности она была микроскопически уменьшена и плыла по поверхности его зрачка.

—Пока все не так уж плохо, — сказала она, не прибегая к помощи артикуляции. Тем не менее, фраза прозвучала в сознании Роджера кристально ясно и отчетливо, это был ее голос, наполненный самыми разными обертонами, голос страстной и богатой натуры, тщательно спрятанной под холодной и спокойной внешностью.

—Как это тебе удается? — спросил Роджер, с удивлением отмечая, что его губы при этом даже не пошевелились. Дыхание также отсутствовало напрочь. Роджер испугался и судорожно попытался глотнуть воздух — тщетно.

—Не суетись, — резко прозвучал ментальный голос К'Нелл, — Мы пребываем в состоянии нуль— времени, где нет места событиям, вздохам, сердечным ударам. Не пытайтесь с этим бороться, иначе мы можем оказаться вне Канала.

—Сколь долго это продлится? —спросил достаточно нервно Роджер; Ему не то, чтобы на самом деле не хватало воздуха… сознание того, что он не в силах продышаться, угнетало его все больше и больше.

—Здесь нет времени, кроме субъективного, — последовал ответ.

—Как же мы сможем узнать, двигаемся мы или болтаемся в этой безвоздушности? А вдруг нам суждено болтаться здесь вечно, сжимаясь и удлиняясь, сдуваясь и надуваясь?

—Это кричат твои параметры, твое тело, протяженное во времени и пространстве. Ему не хватает материальных стимулов, — объяснила К'Нелл. — Не позволяй себе подчиняться этим силам, не разрешай материи отвлекать себя и прекращай спрашивать. Если бы мы знали ответы, нас бы здесь не было.

—Хей! —воскликнул Роджер неожиданно. — Мои глаза по-прежнему закрыты, я чувствую сомкнутые веки… Почему же я тебя вижу?

—Ты не видишь меня, а просто воспринимаешь непосредственно.

—Эта серость вокруг, — продолжал Роджер. — Когда я раньше закрывал глаза, то видел такую же серость. Это удивительно! Знаешь, во мне возникает чувство, похожее на изумление… Я начинаю грезить.

—Возьми себя в руки, — приказал резкий голос. — Все, что угодно, только не изумление и не грезы.

—Я не в силах противостоять этому! — бормотал Роджер. — Все здесь настолько странно, что не может быть реальностью! Мне кажется, я в любую минуту могу проснуться в своем доме, местечко Элм Блаффс, и меня разбудит моя любимая мамочка.

Роджеру вдруг сильно захотелось домой и от этого стало очень тоскливо.

Постепенно уплотняющийся серый туман внезапно превратился в расступающиеся по сторонам и смыкающиеся вверху стены. Появились какие-то пятна, оказавшиеся цветочным пастельным орнаментом на полу. Обои оказались в одном месте порваны и заклеены пластырем. Он сидел, тупо вращая головой посреди просторной светлой комнаты со скошенным в одну сторону потолком, открытыми окнами… На книжной полке стояли многочисленные томики —тома Свифта с загнутыми уголками страниц, неаккуратно грудились дешевые журналы в обложках Б. Поля. С потолка на веревках свисали топорно склеенные макеты самолетов, на стене в рамке висела коллекция бабочек, рядом с ней — набор наконечников стрел и вымпел Элм Блаффс. Зона повышенной солнечной радиации.

—Роджер! —донесся голос, без всякого сомнения, материнский. — Не дай Бог, мне придется кричать еще раз, я уж тебе…

В воздухе, по всей видимости, повисла страшная угроза. Роджер издал какой-то писк и с удивлением оглядел собственное тело: узкая грудь с выпирающими ребрами, колени в шишках и синяках едва прикрыты пижамой, худосочные ноги тринадцатилетнего подростка.

—Но… но.,. — бубнил он. — Ведь мне уже тридцать один год, и я… я… великовозрастный болван завалил все дело! Я следовал по Каналу к конечным координатам вместе с К'Нелл, — он запнулся и нахмурился. — Конечные что? —произнес он громким голосом.. — Что ли мне уже приснились какие-то большие, сложные слова?

Комната неожиданно исчезла, стены вновь растворились в тумане. Появилось лицо К'Нелл и поплыло рядом.

—Где ты был? —взволнованно спросила девушка. — Ты куда-то исчез!

—Я снова оказался в детстве, — запинался Роджер, — у себя дома, в своей кроватке. Это было так же реально, как и ты… и даже, пожалуй, еще реальнее! Я чувствовал постель под собой, свежий воздух из окна, запах жареного бекона с кухни! Я решил, что ты и канал, и миссия — все это сон!

—Не может этого быть! Это невероятно! Я — доминирующе звено цепи, и ты не властен делать что-либо без моей команды! Согласно теории…

—Ты смешная, — улыбнулся Роджер. — Не забывай, ведь ты всего лишь девчонка!

—Послушай, Т'Сон, прекрати в конце концов сеять свои прамужские шовинистические настроения! Это безответственно и может губительно сказаться на Миссии! Пусть тебе удается управлять нашей совместной мыслительной деятельностью — не знаю уж, по какой причине, может быть, из-за твоего чисто возрастного превосходства или из-за редупликации Усилителя… В любом случае ты должен приучить себя не подчиняться импульсивным желаниям и позывам. Если мы не объединим все наши усилия на пользу Миссии; и ты и я, и несколько миллионов других несчастных заложников будут до скончания века жить и переживать все один и тот же день, или, может быть, еще того хуже!

Небольшое облачко показалось рядом с Роджером на самой периферии его видения. Облачко росло, обретая цвет и форму.

—К'Нелл, — беззвучно закричал Роджер, — смотри!

—Т'Сон, если ты и впредь будешь паниковать каждую двадцать первую субъективную секунду, наше дело —крышка. Прошу тебя, расслабься.

—Сзади! —он уставился на узлом завязанную простыню, медленно дрейфующую в поле его зрения. Под грязно-коричневыми складками что-то шевелилось, подобно коту в мешке. — Он ожил! — ахнул Роджер. — Монстр проклятый!

—Т'Сон, мы изучили твои высказывания по этому поводу в лаборатории — Брюква, монстр и т. д. — и пришли к выводу, что это не что иное, как подсознательный фантазм.

—Фантазм или нет, его надо поймать! — проскрежетал Роджер Ментальными зубами, вызывая в памяти домашнюю спальню и цветастые обои.

И уже в серости проступили контуры какой— то тропинки или дороги. Роджер устремился к просвету, чтобы нырнуть в него.

—Т'Сон, в чем дело? — ментальный упрек К'Нелл приобрел странное звучание, откликнулся эхом.

Тоннель оборвался, все заволокло плотным мраком. Что-то острое впивалось ему в спину, в ноздрях стоял густой запах сена. Он лежал на каком-то жутко колючем стогу. Роджер понял, что попал на сеновал. Над ним смутно темнела невзрачная крыша.

—Доигрался, — прозвучал знакомый голос на периферии его левого глаза. — А я ведь тебя предупреждала!

—Где мы? — Роджер приподнялся, яростно зачесал самое неспокойное место —правый локоть, потом левую часть шеи и потянулся к плечу…

—Почеши наше левое колено! — скомандовала К'Нелл. — И выбирайся отсюда.

—О, Боже! — воскликнул Роджер. — Неужели мы с тобой теперь под одной кожей?

—Где же еще я могу быть, ненормальный ты человек! —в сердцах бросила К'Нелл. — Мы ведь связаны. Там, где находишься ты, к несчастью, оказываюсь я сама. С'Лант, наверное, сошел с ума, если доверил тебе эту миссию. Я предчувствовала, что твое паникерство загубит все дело!

—Кто паникер? Вот и чеши сама свою ногу! При этих словах его левая рука, словно живущая сама по себе, поднялась и действительно почесала коленку. Удивившись, Роджер вскочил на ноги и тут же растянулся, так как его левая нога была занята каким-то своим делом и не поддержала его.

—Я беру на себя левую половину, — командовал голос К'Нелл, — а тебе отдаю правую. Соберись, настройся на нашу миссию и возвращайся в Канал!

Роджер попытался состроить недовольную мину, но левая половина его лица, казалось, одеревенела,

—Я парализован! —завопил он, запутавшись. В этот момент он получил хороший толчок в бок, от которого свалился со стога на грязный земляной пол. Дверь распахнулась настежь, и на бледном фоне предрассветного неба возник высокий, худощавый человек в широких рабочих брюках и с вилами в руке.

—А, это опять ты, Энди Баттс, — торжествующе произнес злой голос. — Я ведь предупреждал тебя, скотина, что не надо бегать ко мне на сеновал и пугать Джорджа и Элзи. Черт возьми, я заставлю тебя отрабатывать за свои ночные визиты. Начни с конюшни. Вылезай отсюда и за дело, парень!

Роджер попытался встать на четвереньки, но вместо этого упал лицом в грязь.

—Да ты, к тому же, пьян в стельку! — зарычал человек с вилами, и пошел на Роджера, выставив вилы вперед. — Ну-ка, быстренько подбирай свои нюни и выметайся отсюда, а то, клянусь, будет хуже! Ты у меня узнаешь, что ждет непослушных! Вставай же, черт! — Человек ткнул его вилами.

Увидев блестящие наточенные зубы, Роджер издал несколько нечленораздельных звуков, поджал под себя одну руку и одну ногу и попытался начертить на полу круг. Хозяин посмотрел на него вытаращенными глазами.

—Энди, дружище, что с тобой! — поперхнулся он.

—Помоги! —попытался закричать Роджер, но при этом издал лишь хриплый клекот и снова упал лицом в грязь.

—Энди, тебя хватил удар! —завопил вилоносец. — Не шевелись зря, Энди! Я сбегаю за доктором Вакерби.

Путем невероятных усилий Роджер — он же Энди Баттс —смог обрести контроль над своими членами, распрямив их в диком прыжке при попытке вскочить на ноги. Попытка частично удалась, он распрямился, бешено завращал руками перед лицом завороженного хозяина и перед тем, как обрушиться на землю подбородком вперед, успел начертить для него в воздухе множествостремительных кругов.

—Он сошел с ума! — завопил хозяин, поспешно поднимаясь, и выбежал вон.

—Что ты собираешься предпринять? — спросил неслышный голос. — Этот маньяк мог убить нас!

—Отдай мою ногу! — решительно потребовал Роджер. — Надо срочно выбираться отсюда!

—Немедленно входи в Канал, — скомандовала К'Нелл, — иначе я не позволю тебе двинуться с места!

—Ты что, дорогая, спятила? Или тебя надо немножко пощекотать вилами, чтобы ты знала это ощущение?

—Ничего у тебя не получится! Я отдам в твое распоряжение всю нервную систему. Лови ощущения сам!

—Но я не знаю, как снова попасть в Канал! — воскликнул беззвучно Роджер.

—Пробуй!

—Ладно…— Роджер лег на пол и закрыл глаза. Он погрузил взгляд в аморфную серую массу, где медленно плавали едва светящиеся пульсирующие точки и штрихи. Он пытался найти ключ

—все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда! Вместо этого в голову лезла всякая чушь: он представлял приблизительный вес своего жирного — с тех пор, как произошло переселение в Энди Баттса — тела, слышал скрип двухнедельной щетины на подбородке, болезненно реагировал на голодные желудочные спазмы, усугубленные отвратительными ощущениями утреннего похмелья.

—Фу, — плевалась К'Нелл, — меня тошнит!

—Молчи! Дай сосредоточиться!

—Быстрее, прошу тебя! Эти варвары уже рядом.

—Я делаю все возможное! —заскрипел зубами Роджер, обнаруживая по ходу дела, что скрипеть приходится голыми деснами, что на языке появился какой-то странный отвратительный налет, в глазах —резь, голова чешется усилиями многочисленных суетливых насекомых, носки источают омерзительно несвежий запах и плюс ко всему — непонятная боязнь доктора Вакерби.

—Владелец этого несчастного тела пристает со своими проблемами! — беззвучно пожаловался Роджер.

С большим трудом ему удалось отвлечься от реакций и ощущений Энди Баттса, чтобы освободить свое сознание для концентрированного гипнотического воздействия. Серость возвращалась, очищалась от примесей, становилась более воздушной и проницаемой. Два источника тихого света медленно вплыли в круг его сознания, неся успокоение.

—Мне кажется, я обнаружил наши тела, — рапортовал он. — Попробую войти в них…

Он призвал всю свою волю для слияния с желанными объектами, которые продолжали смутно и бесформенно покачиваться то-ли в непостижимой дали, толи в нескольких миллиметрах. До его сознания донеслись приглушенные шаги и возбужденные голоса идущих, он еще раз смутно пережил все страхи и боли несчастного Баттса. В последнем отчаянном порыве он бросился к ближайшему свету и тотчас же почувствовал ответный толчок, словно К'Нелл с силой оторвалась от него.

Роджер очутился в каком-то узком пространстве, которое сдавило его не хуже смирительной рубашки. Вокруг него что-то трещало и ухало; резкие и неприятные запахи бередили его обоняние. Размытые серые и белые формы неповоротливо шевелились перед глазами. Он хотел раздвинуть невидимые преграды, кричать о помощи… Он чувствовал под собой массивные, неповоротливые члены, под грубой оболочкой играли неведомые, нечеловеческие мышцы. Поле его зрения постоянно качалось, и, наконец, он увидел грандиозные контуры какого-то очень крупного тела. Он несколько раз моргнул, но видение не пропадало —это была здоровая тягловая лошадь из конюшни.

—К'Нелл! — взмолился он.

Вместо голоса раздалось лишь громкое рычание. Он отпрянул назад, но почувствовал препятствие, и его мощные задние ноги, управляемые забытым инстинктом, совершили великолепный подскок. Какие-то доски пугающе трещали и лопались. Панический лошадиный бессознательный страх толкал, его вон — прочь из стойла. Вокруг него толпились маленькие взволнованные людишки. Он жаждал простора, стремился к открытым бесконечным пространствам, рвался на волю, но на его пути смутно возникло что-то темное и длинное. Он одним махом перескочил препятствие и безумным галопом помчался в бескрайние зеленые поля, полные свободного воздуха и безмятежной неги.

В его сознании возник смутный будоражащий образ молодой кобылки, ее уютной, упруго изогнутой телесности, и он остановился, закрутился на месте, пытаясь взбухшими ноздрями поймать ветер, энергично фыркнул, ибо это был точно ее запах. Его огромное сердце забилось медленно и гулко, но запах родной конюшни наполнил его забытыми и вдруг воскресшими страхами и тревогами… Понурив большую голову, он побрел назад. Неожиданно показалась кобылка, приближающаяся галопом, и он заметил ее дрожащие ноздри, когда она его нюхала…

—Т'Сон, что ты наделал?

Слова, кажется, имели какой-то смысл — какой-то… но постичь этот смысл было так сложно, что требовалось какое-то страшное усилие…

—Т'Сон, напряги память! Вспомни инструктаж и соберись! Подумай о Миссии!

Он же лишь игриво и шаловливо ринулся к ней, а когда она отпрянула, даже не подумал отчаиваться. Смутное, но воистину огромное желание зашевелилось в нем, взметнуло его на дыбы, исторгло из могучей груди неистовое ржанье, заставило вновь и вновь домогаться ее, возобновляя атаку.

—Остановись же, идиот! —приказала К'Нелл, когда они скакали совсем рядом, когда их плечи касались, ибо он неизменно следовал за ней, несмотря на то, что она тщетно пыталась отскочить в сторону, — Т'Сон, друг, попробуй! Ты ведь можешь освободить нас от этого кошмара! Сконцентрируйся на своих параметрах!

—Элси, о, Элси, ты прекрасна! — Роджер словами смог раскрыть свои чувства. — Ты так желанна, Элси! Так… страшно кобыльна!

—Ох, как я кобыльну тебя по одному месту, когда мы освободимся от лошадности, кретин ты этакий! —неслышный, но резкий голос К'Нелл нарушил эйфорию. — Вспомни о Канале, о Музее, о тех тысячах ни в чем не повинных людей, запертых, как обезьяны в клетках капуцинов! Вспомни, как еще недавно ты хотел освободить нас всех, спуститься по Каналу к истокам Времени!

—Да, я… кажется… вспо… Но все это так расплывчато и неважно по сравнению с тобой, обворожительной, божественно изогнутой и манящей…

—Потом, Т'Сон! — воскликнула в порыве К'Нелл. — Сначала возврати нас в наши человеческие формы, а потом говори о манящей изогнутости.

—Не надо мне говорить, — Роджер поднимал голову, стуча копытом оземь. — Мне надо тебя саму!

—Т'Сон, о Т'Сон, а как же Канал? Вон смотри, к нам приближается фермер! Он впряжет тебя в плуг, и ты будешь пахать весь день, как самая обычная рабочая скотина, а вечером тебе уже ничего не захочется, честное слово!

—Я не хочу в плуг, Элси, я не хочу…

—Я понимаю. — В ее голосе Роджер услышал смятение. — Но ведь только Канал сможет соединить нас! Мы будем вместе…

—Вместе? В Канале? — Роджер изо всех сил пытался осознать значение этих слов, но это было трудно —в голове у него осталось совсем мало света.

Он вспомнил серость, их существование в ней, в серости, их совместное присутствие. Ах, вот они парят рука в руке, два этаких лучика, один и другой, один и другой за ним.

—Нет, Т'Сон, не то! Это фермер, а с ним кто-то еще! Смотри лучше! Сократи свои параметры!

Роджер наощупь выбрался наружу, резко взмывая вверх. Или вбок? О, нет! Он плыл, он падал и тонул в среде, которая не была пространством, а там, на самом кончике пальцев его протянутой руки… была… была…

—Какой ты беспросветный дурак и кретин! — плыл чистый и ясный голос К'Нелл. — Зачем же надо было блуждать по чужим грязным телам!

* * *

—Послушай, как же ты мог допустить такую ужасную идиотскую ошибку, — спрашивала она уже тридцать пятый раз за последние четыре субъективные минуты, — и затащить меня в свое дурацкое, недисциплинированное мужское тело?

—Ладно, К'Нелл, каким бы плохим это тело не было, я все-таки вытащил тебя оттуда, не так ли? Чтобы теперь ты могла оказаться в своей глупой, непрочной женской оболочке! — Ему вдруг захотелось плакать — не то, чтобы случилось какое-то несчастье, просто слезы казались совершенно естественными в данном случае. — В конце концов я лишь пытался сделать так, как ты говорила…

—Ха! А ведь стоило не захотеть и поддержать Р'Хита, планировавшего вытащить Усилитель из твоей глупой головы, и тебе была бы крышка! Вместо этого я, как дура, пошла голосовать вместе со всеми, чтобы сохранить тебе жизнь.

—Что ты говоришь? Значит, этот двуличный змееныш Р'Хит действительно хотел моей смерти? Ну уж будь спокойна; я ему пасть порву, пардон, выключу его блок-питание, — поправился Роджер.

—Прекращай болтовню! — осадила Роджера К'Нелл. — Нам надо как можно дольше продержаться в состоянии стаза! Вываливаться из Канала больше нельзя!

—Это могло бы случиться с каждым, — сказал важно Роджер, — А теперь прошу не приставать ко мне со всякой глупостью до тех пора, пока тебе не придет в голову что— нибудь действительно здравое и конструктивное.

—Конструктивное! Да если бы не я, ты так бы и кобылкал по полям, пытаясь…

—Прошу тебя, не надо! — при воспоминании о столь недавнем состоянии лицо Роджера сплошь покрылось красными пятнами, если, конечно, это было возможно при его теперешней бестелесности. — Давай потом обсудим наши планы и отношения… когда уже будем на месте, — поспешно добавил он. — Могу себе представить, как мы подойдем к этому, который у них там самый главный, и скажем ему что-нибудь очень умное…

—Не нужно представлять, Т'Сон, — отрезала К'Нелл. — Все мыслительные операции предоставь мне. Ты, главное, держи нас обоих в фокусе, пока я работаю. Что касается места и цели нашего назначения… Не думаю, что мы сможем заранее представить его и спланировать поведение. Будем действовать по обстоятельствам, как говорится, сыграем на слух… только запомни, ключ дам я… а ты будешь…

—Слушай, почему это ты вдруг после всего заговорила с таким апломбом?

—Спрашиваешь, — выпалила К'Нелл. — Потому что возвратилась в свою тарелку. Когда я сидела в твоем глупом и неловком теле, у меня были соответствующие слова и мысли.

—Оставь в покое мои слова и мысли, прошу тебя!

—Успокойся. Я проверю цепь. Если уж мне раз довелось жить твоим умом, я должна понять, с чем имею дело, с чем придется работать…— Последовала секундная пауза. — Слушай. В недрах твоего мозга просто залежи неиспользованных, невостребованных возможностей. При необходимости я должна уметь извлечь их!

—Ты уж лучше подавай команды, — проворчал Роджер. — Не порти дело своими экспериментами, когда я все-таки возвратил нас в исходное положение, или, скажем, почти в исходное.

—Команды даются, чтобы их не выполняли, да? —с вызовом бросила К'Нелл. — Мне кажется, мне очень кажется, что стоит лишь чуть-чуть подтолкнуть вот этот твой параметр, а затем сместить его относительно оси… повернуть вот так…— Рожер почувствовал, что его внутренняя система координат заваливается набок и с треском рушится.

—Хватит, — закричал он. — Ты сделала что— то не так!

—Фу ты! Держись крепче. Наверное, я повернула не ту точку.

Роджера затошнило, когда среда их движения неожиданно стала обрушиваться вниз. Он чувствовал себя энергично протянутым в бесконечности, потом вдруг сжатым до размеров точки и меньше, еще меньше, пока не исчез, чтобы вынырнуть с противоположной стороны. В глаза ему бил свет, уши разрывал рев; его крутило, бросало вниз и, наконец, опустило в какой-то холодный сироп.

Он почувствовал резкий удар, дважды перекувыркнулся, открыл глаза и увидел, что покоится на убегающих в бесконечность волнах травы, мерцающей выпукло и таинственно, травы, подсвеченной, как в аквариуме, откуда— то снизу и под совершенно черным бархатно— мягким небом. Он видел, что его распростертое тело отливало в темноте нежным, насекомоподобным зеленым цветом. Рядом испуганно сидел какой-то светящийся тип с всклокоченными волосами, теребя двухнедельную щетину.

«О, Боже, неужели я выгляжу так же? Неужели это я сам?»— подумал Роджер, осмотрел себя и взглянул на колыхание травы.

—Может быть, хватит трепаться и рассматривать меня! — расслышал Роджер ее голос сквозь рев и треск бархатного неба. — Где же твои хваленые идеи?

ГЛАВА 8

—Как ты думаешь, где мы сейчас? — полюбопытствовал Роджер, с воодушевлением счищая мерцающую пыль с самых изысканных форм своей новой оболочки.

—Откуда мне знать, — без энтузиазма откликнулась К'Нелл. Она неловко распрямила свои мужские члены, прошлась взад и вперед, как актер по освещенной сцене, неумело махая руками Роджера и насупленно приглядываясь к ряду фосфоресцирующих холмов, окаймлявших осиянный неведомым светом пейзаж.

—Каким образом ты управляешься со своим чертовым телом? Эти боты весят каждая по тонне, а тазобедренные кости словно кто-то специально сплющил.

—Готов, не глядя, поменяться! Не слишком весело ощущать, что твоя задница с хорошую милю шириной, а через шею для смеха перекинули пару хороших гирек.

К'Нелл внимательно посмотрела на Роджера, отвела взгляд, потом снова посмотрела.

—А знаешь, пожалуй, это не самая уродливая штуковина, которую я видела. — Она подошла еще ближе. — В этом, скажу тебе, есть что-то очень волнующее, то, как он… как бы возникает то там, то здесь, а при ходьбе…— она осеклась, и в ее глазах Роджер прочитал удивление и возмущение. — Святой Боже, — прошептала она. — Неужели это обычные чувства мужчины?

—Уйди отсюда, маленький онанист! — воскликнул Роджер, попятившись, но успевая заметить, что в самом его негодовании, . порожденном откровенными словами, можно уловить чрезвычайно приятные обертоны.

—О, несчастный! — молвила К'Нелл. — Могу себе представить, что у вас за жизнь, если самое простое появление женщины возбуждает такие реакции.

—Но ведь я не женщина! Я —Роджер Тайсон, мужчина на все сто процентов, и в моих жилах течет горячая мужская кровь. А ты, пожалуйста, протягивай свои шелудивые руки к себе самой… в смысле… мои шелудивые руки,

—Ты уверен, что хочешь именно этого? — спросила К'Нелл.

—Уйди, — воскликнул Роджер. — Ты снова начинаешь свои содомские штучки.

—А сам-то хорош, нечего сказать. Тебе что, трудно прикрыть свои дурацкие выпуклости, эксгибиционист несчастный! Что же ты думаешь, я смогу предпринять что— нибудь умное и полезное, когда сам выставил на всеобщее обозрение свои бесстыдные формы? А, ты специально это делаешь, чтобы таким образом доказать свою силу!

—Первый раз вижу такой оголтелый пуританизм, — поморщился Роджер. — Именно такие пачкуны, как ты, ответственны за распространение в мире ханжества и лицемерия! Не моя вина, что один мой вид приводит тебя в исступление. — При этом его правое бедро совершенно бесстыдно поехало вбок и на глазах у возмущенно содрогнувшегося верха соорудило идеальную арку.

—Эй, — крикнул Роджер. — Это не моих рук дело, это твое бесстыжее тело вытворяет такие фокусы! Я начинаю понимать, сколь велико число всех этих стратегических движений на вооружении женщины!

—Почему стратегических? Ты разве видишь здесь какую-то борьбу, войну, битву? — резонно спросила К'Нелл, но при этом на ее лице, то есть на физиономии Роджера, гуляла противно-порочная ухмылка, замеченная им с отвращением. Никогда, никогда раньше он не позволял бы себе посмотреть так на беззащитную женщину.

—Эй! —К'Нелл указывала на что-то рукой. — Приближается престранная компания! — Она сделала шаг вперед, закрывая своим телом беззащитного Роджера.

Из-за ближайшей горы на сцену действительно выходила очень странная процессия. Это была светящаяся лошадь бледно— бирюзового оттенка, на совершенно черной сбруе которой болтались сверкающие разноцветные фонарики, напоминающие рождественские елочные огоньки. На лошади восседал всадник —его кожа или шкура отливала бледно-голубым. Одет он был скудно, зато на голове красовались яркие перья, развевающиеся подобно языкам пламени. Всадник скакал галопом, однако это не помешало ему подтянуть уздечку и остановиться в пяти метрах от незадачливых путешественников. Незнакомец заговорил, если можно так выразиться, ибо звук его голоса походил на магнитофонный шум при проигрывании пустых участков ленты.

—Успокойся, малыш, — молвила К'Нелл очень серьезно. — Я беру это чучело на себя. — И она выступила вперед, уперев руки в боки.

Как только она прожужжала что-то непонятное на своем скороязе, всадник хватил ее по голове палкой, увенчанной хорошим набалдашником.

—Эй ты, монстр! — взвизгнул Роджер и бросился на помощь своему поверженному телу.

—Каково…— раздался возмущенный голос К'Нелл. Она бросилась ему под ноги, сильно оттолкнув его в сторону, стремительно вскочила на ноги и, поймав вторично поднятую на нее палку, сильным ударом выбила всадника из седла.

Кобылка смущенно потупилась и галопом ускакала прочь, оставив всадника и К'Нелл свирепо кататься в пыли под глухой аккомпанемент ударов. Сверху оказывались то голубые руки, то грязно-белые. А когда К'Нелл, после очередного кувырка, сумела запрыгнуть на голубое тело, нещадно молотя того кулаками, Роджер ощутил странное волнение.

—Порядок, кто следующий? —с вызовом бросила она, делая руками победные жесты. Голубой лишь тихо стонал. — Что ж, желающих, как вижу, больше нет! — подвела итог К'Нелл, широко улыбаясь.

Роджер в первый раз заметил, какая глупая у него улыбка… хотя… Хотя, с другой стороны, она была достаточно мила и в ней читалось что-то… мальчишеское, вызывающее материнское желание потрепать дитятю по голове и нежно поцеловать в лобик.

—Никогда раньше не понимала, почему ваш брат так, любит все эти рукопашные поединки, — радостно воскликнула К'Нелл. — Пожалуй, это хорошо успокаивает нервы, когда удачно заедешь кулаком по чьей-нибудь противной скуле.

Она как бы случайно опустила тяжелую руку на плечо Роджера, и тот с ужасом заметил, как его предательские колени начали мелко дрожать.

—Убери руку, варвар ты этакий, — взвизгнул Роджер, стряхивая с себя это обидное проявление снисходительного доверия. — Посмотри лучше на этого несчастного! Ты же, наверное, убил его!

Роджер опустился на колени у поверженного голубого тела и принялся тщетно лупить его по голубым пыльным щекам — воин лежал без сознания. Наконец он открыл глаза, совершенно желтого цвета — две подсвеченные капельки лимонного сока —и улыбнулся, демонстрируя прекрасные зубы. А в следующую секунду —голубая рука нежно, но настойчиво сжимала его бедро. Подчиняясь неведомому рефлексу, Роджер наградил голубое ожившее лицо звонкой пощечиной наотмашь, послав однажды побежденного в следующий нокаут.

—Уж не собирается ли он оживать, этот горе-насильник?

—встрепенулась К'Нелл, походившая в этот момент на драчливого петуха.

—Не твое дело, — ответствовал Роджер. — Придумай лучше что-нибудь, чтобы вытащить нас отсюда.

—У меня руки чешутся еще раз сделать этого дегенерата…

—К'Нелл, о чем ты думаешь? Лучше сконцентрируйся на наших параметрах, которые так беспокоили тебя совсем недавно!

—Поверь мне, у таких маньяков только одно на уме!

—Как, впрочем, и у меня. Я хочу выбраться отсюда и только! Неужели ты еще не понял, что это совершенно иная среда! Хорошо еще, что мы способны дышать этим воздухом! Но если будем медлить, доза радиации может оказаться смертельной!

—Интересно, — К'Нелл рассматривала аборигена с несвойственным отвращением, — почему этот клоун протягивал к тебе руки?

—Сама должна знать, — ответил Роджер. — Все мужчины одинаковы! Я имею в виду, что… э… сам факт принадлежности к мужскому полу… в смысле… э… ну, ты меня понимаешь… и потому вполне естественно…

—Наверное, ты сам не имел ничего против! — бросила обвинение К'Нелл. — Ах ты, маленькая грязная проститутка!

—Возьми себя в руки, К'Нелл! На карту поставлены наши жизни! Тысячи других жизней! Постарайся вспомнить свой неудачный эксперимент и проделай его в обратном направлении.

—Мне кажется, мы попали в универсум с обращенными полюсами, — безответственно бросила К'Нелл, — но давай забудем об этом на время. Знаешь, Т'Сон, — в ее голосе появились сальные обертоны, от которых у Роджера мурашки пошли по коже, — ведь у нас даже не было возможности узнать друг друга. — Она оказалась еще ближе. — Там, в Первой Культуре, они меня совсем загоняли, так что у меня даже не нашлось времени посмотреть на тебя, увидеть — какая у тебя приятная… э… личность.

—Оставь мою личность в покое, — вспыхнул Роджер. — Лучше подумай, как нам вернуться в свои параметры.

—Каким образом, скажи мне пожалуйста, я могу сконцентрироваться на технических вопросах, если каждая деталь твоей маленькой фигурки всякий раз вызывает во мне очень странное ощущение… твоя тоненькая талия, твои удивительные…

—Послушай, К'Нелл! — сурово сказал Роджер, отстраняя настырные руки. — Держи себя, в смысле… меня, в руках! Ясно, девочка? Вспомни о своем благоразумии! Вспомни, что говорил нам С'Лант. Если мы не сломаем этот капкан, весь пространственно— временной континуум окажется открытым во всех направлениях! Представь себе, какая поднимется суматоха, когда по Европе во время Первой мировой проскачет Чингиз-Хан, а Людовик Пятнадцатый встретится с генералом де Голлем, а Тедди Рузвельт…

—Хорошо, хорошо, я понял, что ты хочешь сказать, — К'Нелл немного отодвинулась, тяжело дыша. — Ты уверен, что не хочешь…— И снова придвинулась.

—Нет! Давай сразу — быка за рога — Канал! Ведь это совсем нетрудно, К'Нелл. Закрой глаза и начинай мысленно взбивать эту серость до консистенции… заварного крема.

—Я пытаюсь, — промямлила К'Нелл, закрывая не свои глаза, — но в голову все время лезет всякая дрянь! Роджер тоже закрыл глаза.

—Здесь нет ничего сложного, — начал он спокойным менторским тоном. — У меня с этим не было никаких проблем. Каждую ненужную мысль откладывай в сторону.

—Знаешь, когда ты бежишь, у тебя все восхитительно трясется,-простодушно заметила К'Нелл.

—Поверь мне, это к делу не относится, — холодно ответил Роджер. — Ну же, возьми себя в руки и подумай о главном!

—Я и думаю! И ни о чем другом я думать не могу! Огромные упруго-выпуклые галактики скачут галопом… Т'Сон! Я восхищаюсь вами, мужчинами, честное слово, что вы ухитряетесь иногда сдерживать свои порывы! Это как… как…

—Как ничто другое на свете, — подсказал Роджер. — Я прекрасно помню… хотя… хотя теперь это представляется весьма глупым… Остается только предположить, какую важную роль играют железы внутренней секреции… в философии, например.

—Ты прав, — сказала К'Нелл задумчиво. — Но в конце концов это твоя вина, что нас отправили вместе, значит, ты не можешь не хотеть…

—Прекрати! Что ты уговариваешь меня, как женщину? — вскричал негодующе Роджер. — Лучше попытаемся сконцентрироваться вместе! Вдруг вместе у нас получится?!

—Он мысленно устремился к каким-то смутным предметам, плывущим перед закрытыми глазами, но они неожиданно пошли пузырями и не позволили Роджеру войти в характерную серость Канала.

—Как дела, К'Нелл? — спросил он.

—Не знаю… мне кажется…

—Правда? Попробуем еще раз! Ты способна на это?

—Возможно, — проговорила К'Нелл, — но я бы советовала тебе открыть глаза.

Роджер внял ее совету — зрелище оказалось не самым веселым: всюду торчали острые копья, а за ними угадывались призрачные очертания окруживших их голубых всадников.

* * *

—С ума сойти! — говорил Роджер часом позже, когда они уже пережили варварскую транспортировку верхом рядом с потными голубыми телами и унизительное интервью в совершенно темной комнате в присутствии невидимых свидетелей. — Подумать только! Догадаться посадить нас в одну камеру!

—Зато это означает всего лишь одну дверь, через которую нам желательно прорваться, — ответила К'Нелл. — А ты бы, наверно, хотел отдельные комнаты? Мужскую и женскую?

—Почему ты такая грубая? —Роджер трагически сцепил пальцы и быстро расцепил, шокированный собственным жестом.

—Давай будем смотреть на. вещи реально! — предложила она. — Что мы имеем: мне приходится пользоваться не самым со— вершенным мозговым аппаратом по твоей вине, Т'Сон. Я со своей стороны делаю все возможное…

—Ты что-нибудь поняла на допросе?

—А что я могла понять? Темно, хоть глаз выколи, неслышные голоса… Я, например, вообще не уверена, что нам задавали какие— нибудь вопросы.

—Да нет, вопросы были, — произнес Роджер важно, — и их скоро возобновят, потому что они еще не закончили допрос…

—Откуда ты знаешь?

—Так, женская интуиция.

—Ах, только это, — протянула К'Нелл разочарованно, — всякая мешанина из полудогадок и полумечтаний.

—Сама увидишь, — обиделся Роджер. — А теперь тихо. Если ты сама ни на что не способна, не мешай хотя бы мне. — Он вытянулся на полу и попытался заглянуть в серые круги, мерцающие перед его закрытыми глазами… …Но был разбужен тычком ноги в бок. Рядом с ним К'Нелл пыталась совладать с двумя представительными флюоресцентными стражниками.

Теперь их толкали самым бесцеремонным образом, ведя по длинным сумрачным коридорам… и наконец они оказались на огромном тюремном дворе, обнесенном мощными стенами, под сереющим небом полдня. На небе можно было увидеть какие-то темные точки, словно над ними завис гигантский негатив астрономической фотографии.

—Мне кажется, я начинаю понимать, что значит этот странный свет, — шепнул Роджер на ухо К'Нелл, когда они стояли у щербатой стены. — Дело в том, что спектр наверняка смещен —мы видим тепловые колебания — поэтому живые существа светятся, а световые колебания сместились в диапазон радиоволн.

—А я, кажется, начинаю понимать нечто более интересное, — поведала К'Нелл. — Эти десять голубых стрелков напротив с ружьями в руках —убойная команда! Нас хотят расстрелять!

—Не удивительно, ты был прекрасным дипломатом, — горько пошутил Роджер. — Если все готово, чего же они ждут?

—По крайней мере, мы избежим пыток, — шепнула К'Нелл. — Успокойся и сосредоточься! Попробуем вместе. Может быть, перед лицом смерти я смогу использовать те девяносто два процента твоей мозговой площади, которые, согласно показаниям прибора, остались невостребованными.

—А я не знаю, что делать с твоим мозгом.

—Попробуй, разыграйся! Это прекрасно настроенный инструмент, прошедший школу изощреннейшей ментальной дисциплины Первой Культуры. Пользуйся им смелее!

Напротив них выстроились десять голубых стрелков. Ярко-желтые глаза, казалось, проверяли качество живых мишений, горя в жутком сумраке тюремного двора. Роджер задрожал.

—Не могу, — простонал он. — Все, на что я способен, это думать о предстоящей боли.

—Тогда все пропало, — сказала К'Нелл. — Боюсь, что твои панические реакции уже нарушили и мою выверенную концентрацию.

—Твои слова обидны, — молвил Роджер, чувствуя стремительный прилив непонятной нежности к этой девочке, — но я не буду обижаться, не думай.

—Ты способен проглотить все, что угодно! Это поразительно! Жертвенная самоотверженность проститутки!

—Как тебе не стыдно! Когда ты сходил с ума от вожделения, все было нормально, но стоило мне раз пожелать тебя —и ты называешь меня проституткой!

—Успокойся! Я не имел в виду ничего обидного!

—Черт тебя побери! Мне-то казалось, я тебе нравлюсь, а ты лишь развлекалась, проверяя мои реакции!

—Это неправда! Ты очень хороший, очень красивый… Я думала… Только какое это имеет значение теперь? Это конец. Прощай, Т'Сон. С тобой было интересно…

Роджер не отвечал. Завороженный, он смотрел на десятерых голубых стрелков, заряжающих десять ружей. Внезапно перед глазами Роджера задрожала вертикальная линия света, между ними и их голубыми палачами с наведенными дулами. Она ускользала, появлялась снова, змеилась, мерцала…

—Т'Сон! — закричала К'Нелл. — Это дверь! Это старый добрый С'Лант пришел нам на помощь!

—Только бы он поторопился и скорее сфокусировал линию, — проскрежетал Роджер. — Через какие-нибудь две секунды…

—На счет три ложись! — шепнула К'Нелл. — Раз! — Убойная команда прицелилась.

—Два!

Дверь была сфокусирована, и оттуда показалась непонятная, кирпично-красная приземистая форма. Форма с двумя пучками пальцев отделилась…

—Три! — крикнула К'Нелл.

Роджер бросился плашмя на землю, явственно ощутил пульс предгромовой тишины, увидел гигантскую тушу, разорванную целым ливнем пуль, предназначавшихся для людей…

Пораженные стрелки застыли с открытыми голубыми ртами, завороженные зрелищем неведомого существа, таинственно возникшего между ними и их мишенями.

—За мной! —вскричала К'Нелл, хватая Роджера за руку. — Это… это не та дверь, — пятился Роджер.

—У нас нет выбора! — воскликнула К'Нелл.

—Ты права, — Роджер задохнулся; они вместе бросились вперед, нырнув в спасительное отверстие.

ГЛАВА 9

Они мчались в вихре тишины и света, который курился вокруг них, переливался, сверкал и пульсировал голубым, красным, золотым, зеленым, как порвавшееся, падающее драгоценными камнями ожерелье.

—Как чудно! —услышал Роджер знакомый голос. — Но где мы? Это ведь не Канал. В пределах нашей модели экстраполированной Вселенной такое невозможно!

—И все же это есть! — ответил Роджер. — А мы по-прежнему живы и можем наслаждаться этим!

—Надо немедленно вычислить наши координаты, чтобы понять, куда мы несемся с такой скоростью. Вдруг мы на пути к их базовому центру?

—Все может быть, — согласился Роджер. — А скорость действительно колоссальна.

Здесь так же, как и в Канале, отсутствовало ощущение пространства и казалось, что они мчатся в какой-то совсем иной среде.

—Хочу еще раз поиграть нашими параметрами, — сообщила К'Нелл. — Как бы то ни было, а в этой среде заниматься этим гораздо проще, здесь мы удивительно пластичны!

—Только смотри, не переверни наши параметры еще раз! — предупредил Роджер.

—Как раз этим я и хочу заняться! — призналась К'Нелл. — Только боюсь, что простая перестановка вряд ли поможет нам стать самими собою…

Облака света жили своей жизнью, то пропадая, то громоздясь грозовыми тучами, мерцая бледно и жутко. Им казалось, что они плыли по бушующему небу, огибая разноцветные гряды кучевых облаков, не понимая, где верх, где них, забыв о существовании земли. Они падали вниз утомленными чайками, носились между башнями и среди ущелий, пронзали насквозь упругие громады волн, ныряли в коридоры воздуха и света, легко и плавно скользили по глади сплошных облаков.

—Мне нехорошо, меня тошнит, — не выдержала в конце концов К'Нелл, бросилась вниз и, задержавшись, перевернулась на спину. — Сплошная относительность и никакой системы координат!

—Если бы хоть что-нибудь оказалось под ногами, хоть какой-нибудь упор, — мечтал Роджер. — Боюсь, что у меня тоже начинается эта болезнь… воздушно-морская…

Едва Роджер произнес свою реплику, как почувствовал что-то твердое под ногами. Он посмотрел вниз —под ним оказался кусочек бледно-голубого пола.

—К'Нелл, смотри! —он замахал сверху руками.

—Откуда это взялось? — спросила она,

—Я просто подумал о нем — и он появился! К'Нелл подлетела ближе, грациозно изогнулась и слегка коснулась пола.

—А ты действительно на нем стоишь, Т'Сон? —Она ткнула объект пальцем, потом оперлась кулачком. — Вполне твердый! Удивительно! Очевидно, мы попали в какое-то на редкость податливое пространство, принимающее конкретную форму наших мыслей и желаний!

Роджер опустился на четвереньки, подполз к самому краю и, заглянув под них, посмотрел кругом.

—Пол толщиной в дюйм, — констатировал Роджер. — Нижняя поверхность не обработана.

—Осторожней, Т'Сон,-предупредила К'Нелл.-Смотри, не сдвинь как-нибудь наши парааметры и… Скажи, а ты можешь чуть увеличить его в размерах?

—Попробую…— Роджер закрыл глаза и представил, как пол увеличивается в размерах до шести метров с каждой стороны, плавно закругляясь по краям.

—Здорово получилось! — ликовала К'Нелл. — Просто здорово! Хороший Мальчик!

Открыв глаза, Роджер с удовлетворением заметил, что пол стал таким, каким он его представлял. Они вместе подошли к самому краю.

—Знаешь, у меня немножко кружится голова, когда я смотрю вниз и вижу пустоту,-.призналась К'Нелл и отступила на шаг. — Может быть, мы ее чем-нибудь заполним?

Роджер представил зеленую травку и раскидистые деревья… и прохладную тень под ними.

—Здорово! — воскликнула К'Нелл, проверив качество чудесного парка. — Может, стоит мне самой попробовать?

—Будь осторожна, — предупредил Роджер. — У тебя может не хватить сил справиться с этим.

—Отойди, — посоветовала К'Нелл.

Роджер увидел, как перед ним в мгновение ока воздвиглась высокая стена, как она секунду простояла белой оштукатуренной, а потом в ней прорезалось несколько кривое оконце с розово-красными занавесками, через которое на него устремился яркий солнечный свет. Роджер обернулся. Он находился в комнате

—настоящей комнате со стенами, крышей и даже ковриком, на котором росли алые и желтые цветы.

—Ничего особенного, — сказала К'Нелл. — Так, теперь пару стульев…

Появилась пара массивных, плохо подходящих друг к другу кресел, дополненных самыми дурацкими подушками, обтянутыми черным блестящим сатином с голубыми буквами SAIGON и MOTHER.

—Ужас! —не выдержал Роджер. — У тебя совсем нет вкуса! Он представил два изящных стула в стиле Чиппендейл, добавил сбоку столик, на котором оказался серебряный поднос с дымящимся чайником и пара грациозных чашек.

—Тебе налить? — предложил Роджер.

—Спасибо, я лучше сотворю что-нибудь витаминизированное, — пожелала К'Нелл и со стуком произвела на свет бутылку с кричащей этикеткой. Затем она придумала штопор и налила полную чашку своей ядерной смеси. — Неплохая штука, — воскликнула она, прищелкнув язычком. — Хочешь попробовать?

Роджер посмотрел на яростно пенящуюся шипучку и содрогнулся.

—Конечно, нет! — отозвался он.

К'Нелл снова наполнила чашку, прошлась по комнате, попутно вешая по стенам безвкусные картинки в золоченных рамках и расставляя повсюду лампы с причудливыми абажурами — Роджер лишь морщился от всего этого безобразия.

—Неплохо, — подвела она итог. — Но чего-то все равно не хватает.

Она пронзила глазами стену —появилась дверь. Открыв ее, она придумала спальню, в которой не было ничего, кроме огромной кровати.

—Как насчет этого, Т'Сон? —спросила К'Нелл. — Может, ты хочешь отдохнуть?

—Не стоит снова возвращаться к этому, — заметил Роджер. — Ты, главное, помни, что единственной целью нашего домостроительства было обретение каких-то ориентиров.

—Нельзя же все время думать о работе, Т'Сон! Иногда так хочется развлечься!

—Я не позволю развлекаться собой! — закричал Роджер. — В конце концов я мужчина! Перестань кобылить и отдай все силы решению основной проблемы!

—Я так и делаю, Т'Сон.

К'Нелл налила третью чашку с краями, осушила одним залпом, со стуком опустила на стол и страстно потянулась к Роджеру. Роджер подпрыгнул и спрятался за креслом.

—Перестань сейчас же, или я приглашу самого огромного полицейского, какие бывают на свете, — закричал он.

—Правда? —К'Нелл попыталась схватить его, но промахнулась, с трудом удержавшись на ногах. — Кажется, смесь начинает действовать, — еле слышно сказала она. — Но это лишь способствует установлению праздничной атмосферы.

Она отставила чашку, еще раз атаковала Роджера, но зацепилась ногой за кресло и живописно растянулась на полу.

—Я предупредил тебя! — Роджер закрыл глаза и представил двухметрового штурмовика в подкованных железом ботинках, с медными наручниками и кожаным хлыстом с узлами на конце.

Раздался глухой звук и металлическое бряцание. Роджер открыл глаза: огромная фигура полицейского рухнула на пол. А К'Нелл была уже на ногах…

—Не думала, что ты осмелишься на такое, — обиженно воскликнула она, приближаясь к креслу, за которым стоял Роджер.

Несчастный закрыл глаза и нарисовал лестницу, по которой стал стремительно подниматься, перепрыгивая через две ступени. Оказавшись на открытой площадке, он увидел внизу К'Нелл, приближающуюся с кротким видом.

—Еще ступеней! —скомандовал он и побежал наверх. Лестница представляла собой плавно изгибающуюся спиралевидную конструкцию с перилами из стекла и хрома. Жаль, что он не придумал лифт — на высоте дул очень холодный ветер.

—Крышу! — раздался снизу неистовый крик К'Нелл, и путь Роджера в небо перерезало солидное перекрытие, воздвигнутое на мощных опорах.

—Дверь! — вышел из положения Роджер. Он толкнул получившийся люк рукой и, очутившись на голой крыше, закрыл за собой дверь.

—Давай замок, — задыхаясь, прохрипел он и, повернув несколько раз блестящий медный ключ, бросился на дверь сам.

—Сдавайся! —посоветовала К'Нелл, взбираясь на перила. — Аварийный выход!

—Веревочную лестницу! —попросил Роджер, вцепился руками в болтающиеся перекладины и пополз вверх.

Над ним уже нетерпеливо дрожал гигантский баллон воздушного шара, на упругом выпуклом боку которого метровыми буквами было выведено: ОМАХА, НЕБРАСКА.

—Лук и стрелы! —не отставал нижний голос.

В следующий момент раздался звон тетивы, быстрый шелест стрелы, звук рвущегося материала и длительный, шипящий свист. Баллон спускался с удивительной скоростью. Роджер свалился на крышу, сверху упали лохмотья воздушного шара. Убедившись, что путь свободен, он поднялся, оглянулся по сторонам, ища безумную К'Нелл. Его товарищ лежал под перилами без сознания, а рядом дрыгал щупальцами темно-красный одноглазый монстр; казалось, сама его поза источала бесконечную угрозу.

—Пулемет! —заорал Роджер и секунду спустя ощутил под руками холодную железную плоть страшного оружия.

Он щелкнул затвором и обрушил огневой ливень на чудовище… Но вдруг в его глазах загорелся странный свет. Он почувствовал, что пулемет выпадает из рук, ощутил сильную дрожь в коленях. Внезапно храмина его мозга изнутри осветилась католической свечой, свет которой на секунду извлек из тьмы какие-то сияющие фрагменты, мерцающие все слабее и слабее, пока они совершенно не потухли, растворившись во тьме.

* * *

Придя в себя, Роджер понял, что лежит на холодном твердом полу. Он протер глаза и приподнялся, инстинктивно пытаясь найти себе какую-нибудь опору, но тут же осознал, что лежит на небольшой платформе, которая болтается над отверстием бездонной пещеры голубого цвета на одной-единственной тонюсенькой ниточке, выходящей из сложного переплетения разнородных проводов. Воздух был наполнен густым глубинным гулом и, несмотря на это, пах самым обычным канцелярским клеем — библиотечный запах? Он свесился с края плота, но тут же отпрянул, так как взгляд не мог пронзить головокружительную бездну.

—А-хм, я рад, что ты решил реактивировать свое второе тело, — послышался совсем рядом чрезвычайно липкий голос. — Это добрый знак. Возможно, он свидетельствует о скорой встрече двух интеллектов, я надеюсь-При звуках столь странной речи Роджер от удивления подпрыгнул, но потерял равновесие и опустился на четвереньки. Невдалеке он увидел подвешенный изящно изогнутый пульт, около которого крепился круглый табурет… На табурете восседала аморфная, безглавая грязно-красная Брюква.

—Большой глоток води, — пожелал Роджер.

—Большой глоток? А, это, наверное, дружественное приветствие на твоем образном языке… В таком случае — большой глоток тебе, сэр или мадам! Прекрасный глоток, не правда ли? Должен признаться, мне до сих пор жутковато… видеть тебя целым и невредимым после того, как ты… совершенно явственно… погиб-погибла в том кювете третьего порядка… Да уж, правду говорят: век живи, век учись! Теперь, когда мы уяснили твою двусоставную природу… мне кажется, у нас не возникнет никаких недоразумений. Все пойдет как по маслу, как говорится. — Его оранжевые переливы, очевидно, выдавали крайнюю степень умиротворения и самодовольства.

—Кто ты… вы?

—Я являюсь формой жизни в высших пространственно-временных кругах, сэр, где меня знают как Фокса, по имени Уб. Я рад приветствовать тебя в нашем Верховном Управлении. Думаю, ты простишь нас за… несколько негуманные методы транспортировки… Но, учитывая тот факт, что все мои предыдущие опыты ведения переговоров с тобой не увенчались успехом, это был единственный способ доставить тебя сюда.

—Переговоры? — промямлил Роджер.

—Именно так,-слова— вылетали из метрового отверстия рта, расположенного под циклопическим глазом. — Теперь о деле. Если ты любезно согласишься открыть мне причины, побудившие тебя преследовать меня, то я…

—Преследовать тебя? — взорвался Роджер. — Это уж слишком!

—О, я понимаю, я все понимаю — в этом проявилась твоя коварная сущность антагониста. Мы ведь подключили к тебе всю экстраполярную компьютерную сеть, чтобы попытаться выявить систему ценностей, лежащую в основе твоих тактических ходов. Мы пришли к такому альтернативному решению: либо ты полный кретин, либо.. враждебно настроенный могучий интеллект непостижимо тонкой организации. Первое пришлось отбросить, так как сам факт, что ты до сих пор жив, говорит за себя. — Ярко-оранжевый оттенок Уба несколько увял, и ему на смену пришел более нейтральный цвет.

—Я-то жив… а что с К'Нелл? — встрепенулся Роджер.

—Прошу прощения, я не загрузил в память это имя, — признался Уб. — Все существа вашего порядка кажутся нам одинаковыми.

—Он симпатичный, — напомнил Роджер, — широкоплечий и курчавый.

—Мы знаем одного, подходящего под эти параметры —с большим носом и близкопосаженными глазами.

—Близкопосаженные глаза? —переспросил Роджер, изо всех вглядываясь в единственный окуляр своего врага.

—Ну да, твое второе тело. С ним все нормально. Так как ты продемонстрировал феноменальную способность реактивировать второе тело после гибели первого, я вряд ли стану пытаться умертвить его каким-либо внешним способом. Наоборот, я хочу прийти к известному, э… взаимопонимаю.

Перед глазами Роджера вдруг предстала жуткая картина: беспомощная К'Нелл в лапах страшилищ.

—Вдруг они решили ее пытать, — пробормотал он. — Вдруг они бьют ее руками и ногами, и она лежит вся в ушибах и синяках — желто-синяя! Подумать только… и на очереди —я, мое тело… и…— Тут он все понял. — Вы думаете, что я —это она! — закричал он. — А она — это я!

—Естественно. Может быть, мы не сразу это поняли, но я все же догадался об этом достаточно быстро. Хотя, с другой стороны, мне совершенно непонятно, для чего ты, существо столь высокой организации, затеял весь этот маскарад с двумяаборигенами трехмерного континуума… Но я не любопытен… нет, сэр, я отнюдь не любопытен! Теперь относительно прав собственности на транс-временной Канал. Поскольку всем этим хозяйством, естественно, распоряжаюсь я сам, то могу тебе совершенно точно гарантировать определенную долю — сам факт твоего появления здесь подтверждает и обеспечивает твое право собственности, отрицать законность которого я не собираюсь. И все же, сэр, при всем моем уважении к вам, давайте попробуем договориться. Приближается день «Д», день начала операции, вот-вот должна начаться генеральная бомбардировка, и я думаю, сэр, что в этих условиях вы не откажетесь сотрудничать с нами, естественно, за приличное, очень приличное вознаграждение!

—Да пошел ты к чертовой бабушке! — заорал Роджер. — Неужели ты на самом деле думаешь, что я продам тебе информацию, которая поможет тебе поработить Землю! Ну и осел же ты после этого!

—Не надо горячиться. Не стоит, — успокаивал его Уб. — Допустим, я уступаю тебе все права собственности на этот прекрасный уютный континуум в нескольких системах координат отсюда. Допустим, вон там, — махнул рукой обиженный Фокс.

—Одного я не могу понять, почему ты решил, что я соглашусь помогать тебе, брюква ты чертова?

—Небольшая коррекция: мы не принимаем в пищу трехмерные васкулярные флюидные образования типа брюква. Нам эти феномены незнакомы. Что касается моего предложения о сотрудничестве, то я готов еще более стимулировать твой интерес в этом деле…

—Никогда в жизни! — отрезал Роджер. — Мы зря теряем время!

—Твоя позиция весьма реакционна, сэр, — важно заметил Фоке. — Я думал, ты захочешь разделить наши интересы!

—Только попробуй, сунь нос на нашу планету! —осмелел Роджер. — Ты, жалкая брюквина, сбежавшая из погреба. Мы будем преследовать тебя в пустыне! Мы будем драться с тобой в городе! Мы нарежем тебя такими ломтиками, что ты сгодишься для французской кухни!

—Послушай, представь себе, я возьму тебя своим партнером, но, естественно, молчаливым.

—Ты не властен сделать меня молчаливым! — воскликнул Роджер. — Я создан по другой схеме, чем ты. К твоей мерзкой организации я не имею никакого отношения.

—Мерзкая, сэр? Я бы так не сказал. Мне кажется, я в силах придумать какое-нибудь грандиозное развлечение для себя и тех десятков миллионов замученных, задавленных существ!

—Так ты хочешь поразвлечься? — в ужасе спросил Роджер.

—Ну, конечно, а что же еще? Я думаю, массы будут визжать от восторга. Сам я, разумеется, все это видел не один раз, но в сегодняшней ситуации, учитывая беспрецедентную тупость и низость масс, открываются уникальные возможности для хорошей комедии, особенно интересной для детей.

—Да ты монстр в человеческом облике! — ужаснулся Роджер. — Или нет, ты — человек в образе монстра! Ты знаешь, что такое совесть!

—При чем здесь совесть? Это бизнес, вот и все. Только бизнес, сэр!

—Такой дьявольский бизнес никогда не сможет опутать Землю, запомни это; даже если бы я согласился помогать тебе!

—А, теперь я начинаю понимать…— взвизгнул Уб. — Ты хочешь провернуть эту штуку сам! — Став совершенно черным. Фокс потянулся щупальцем к гигантскому рычагу, — Ты сам заставляешь меня сделать это! Я думал, ты будешь более благоразумным, сэр. Но поскольку ты упрям, как бык, я вынужден прекратить встречу.

—Что… что ты собираешься сделать? — спросил Роджер.

—Я отправлю тебя вниз по этой трубе, сэр, которая, надеюсь, выбросит тебя, как и всякий другой мусор, из пространственно— временного континуума, а сам немедленно приступлю к реализации своих планов! —Это было последнее предупреждение.

Нитка, на которой висела платформа, оборвалась. Серость закружила Роджера, и бесконечная пустота снова поглотила его. Он падал бесконечно долго и, вдруг… остановка. Где-то.

ГЛАВА 10

Роджер очутился в какой-то жутко— чернильной темноте, в среде совершенной неподвижности, абсолютного отсутствия. Он кричал, но ответа не было; он снова кричал, но не слышал даже эхо. Ему показалось, что под ним пол. Он полз наощупь, но ни на что не натыкался. Опять полз и не находил даже стены.

Быть может, — рассуждал он, собирая последние крохи спо-койствия, — у меня вновь получится реализовывать фантазмы… как раньше? —И глубоко вдыхая, представил настольную лампу под стареньким абажуром, — Пусть будет свет, — шептал он. И свет появился. Вокруг распространилось настоящее сияние. Роджер зажмурился, встал на ноги и, раскрыв глаза, посмотрел по сторонам. Под ногами было сплошное бесконечное поле полированного стекла —ни вмятинки на нем, ни кустика! Ничего!

—В любом случае, это лучше, чем нестись в беспространстве, по воле ветра и волн, — подбадривал он себя. — Мой следующий ход — разведка местности. Если быть честным, это мой единственный ход, так что можно начинать немедленно… Хотя…— Он прокашлялся. — Велосипед!

Грохот и треск, шум и грохот! Гигантские обломки стометрового велосипеда раскиданы на полмили; сорокаметровое колесо отскочило и лениво крутится.

—Меньше! —уточнил он. — И, желательно, поближе к земле.

—Маленькое существо, это твои проделки? — Голос издалека расколол белое небо.

—Кто вы? — спросил Роджер, застеснявшись.

—Это я, кто же еще? Роджер закрыл ладонями уши.

—Вы всегда говорите так громко? Вы порвете девичьи хрупкие перепонки!

—Так лучше? — приветливый голос прозвучал где-то совсем рядом.

—Гораздо лучше. И все же… кто вы?

—Зови меня просто У К Р.

—А где вы, мистер УКР?

—В данный момент я занимаю нишу девятого измерения в Ло-кусе 3. 432. 768. 954, первой приставки, секции мастера Индекс, а что?

—Да так, знаете, это достаточно неудобно — разговаривать, не видя собеседника.

—Попробую растянуться до оси трехмерного псевдосома и войти в твое измерение.

И через мгновение смутно-амфорная масса плюхнулась около Роджера. В высоту она достигала почти четырех метров, пухлая голова имела широкий слюнявый рот, из которого в разные стороны торчали самые разные зубы, красные глаза явно косили, ноздри походили на сквозные раны от пуль крупного калибра, руки непропорционально далеко уходили в стороны и оканчивались широченными ладонями с заскорузлыми пальцами, украшенными никогда не стриженными ногтями.

—Вот это да, — поразился Роджер и поспешно попятился.

—Что-нибудь не так? — громовой голос извергался из чудовищной пасти. — Я сверил каждую часть тела по внутреннему каталогу, который находится в твоем подсознании. Что— то кажется странным?

—Немножко не те габариты, — рискнул сказать Роджер. — Попробуйте еще раз.

—Ну а теперь как, ничего? — Фигура перелилась в другую форму с легкостью расплавленного воска, оказавшись на сей раз двухметровым брюхатым болваном с крошечной треугольной головкой и лицом, покрытым бородавками и награжденным заячьей губой.

—Получше, но все равно слабовато… не высший сорт, — Роджер оказался неумолимым.

Фигура сократилась в росте и библиотекарски сгорбилась, лицо покрылось сетью морщин (словно оно было сделано из резины), приобретая благостное выражение славного пожилого профессора, мощная бородища превратилась в белоснежную бороду патриарха, а красные глазки спрятались под толстые стекла очков.

—Вижу, вижу, что на сей раз угодил, вижу по вашим глазам, — проговорил едва дребезжащий приятный голос, выражающий тихую радость. — Или… все равно что-нибудь не так?

—Да, одежда бы не помешала, — посоветовал Роджер.

В то же мгновение голые плечи покрыла мексиканская шаль.

—А сейчас?

—Понимаете, это не совсем в вашем стиле, мистер УКР, — осторожно заметил Роджер.

Новый знакомый Роджера последовательно перемерял футбольные трусы образца 1890 года, ковбойскую курточку с ремнем и пистолетами, леопардовую шубу, пока, наконец, Роджер не остановил свой выбор на полосатых брюках и накрахмаленной сорочке со стоячим воротничком.

—Теперь много лучше, — одобрил Роджер, вытирая пот со лба.-Но не подумайте, что я поражен вашими способностями, потому что и сам могу проделать любой ваш фокус.

—Прошу вас, не надо. Увольте! — Профессор поднял руку. — Вы и представить себе не можете, что уже натворили своими фокусами. Разве можно так издеваться над континуумом? Я уже не говорю о том, что вы уничтожили весь мой запас суперпластичного первовещества, которое я хотел использовать в своем экологическом эксперименте на этом почти стерильном слайде.

—Стерильный слайд? — Роджер непонимающе оглянулся. — Но я не вижу никакого слайда или хотя бы что-нибудь похожее на слайд.

—Прошу прощения, — догадался УКР. — Я забыл, что вы привыкли к уютной трехмерной системе координат.

Мгновенно стеклянное поле напротив исчезло —вместо этого под ними зависла страшная бездна, а они сами стояли на одинокой гряде высоченных гор. Роджер изо всех сил зажмурился.

—Не могли бы вы соорудить какие-нибудь перильца? — попросил он, не разжимая зубов.

—А, так вы клаустрофил… предпочитаете огражденные пространства… Ну что, сейчас лучше? Взгляните же!

Роджер с опаской открыл глаза. Горное плато было обнесено надежными стенами, здесь и там громоздились каменные столы и скамейки, на которых Роджер узнал бунзеновские горелки, реторты, переплетения изогнутых стеклянных труб и другое более сложное оборудование.

—Как в лаборатории, — оценил Роджер.

—Именно так. Что вновь подводит нас к проблеме контаминации или к проблеме загрязнения окружающей среды. Прежде чем я снова стерилизую слайд, мне хотелось бы узнать, каким образом вы оказались в этой опечатанной модели экологически чистой среды?

—Это была не моя воля. В эту яму вместе с другими отходами меня выбросил Фокс.

—О Боже, дело серьезнее, чем я предполагал, — УКР нахмурился. — Значит, в систему попали инородные тела?

—Да уж, достаточно инородные, как вы сами видите, — ответил Роджер. — Видите ли, Фоксы планировали подчинить себе Землю и поставили во времени капкан, чтобы поймать языка. Так они надеялись получить нужную им информацию. Учтите, что это не просто агрессия, они идут в поход против времени, собираясь завоевать все века одновременно и…

—Земля… подождите… Земля. Хм, — старец задумчиво пожевал губы. — Не помню. Сейчас! —Он протянул руку и снял с полки, оказавшейся около его локтя, массивный том.

Со скоростью пули просматривал он словарные статьи, узловатый палец летал по страницам.

—Ага, вот. Расплавленное состояние, интенсивные метеоритные дожди, мощные электрические разряды, атмосфера — СО2.

—Не совсем… это было несколько раньше, а сейчас…

—Конечно, конечно, я прошу прощения — гигантские ящеры убивают друг друга в бушующих потоках…

—И все же опять не совсем попали… в мое время…

—Прошу прощения. Вот: млекопитающие, цветущие растения, ледники и все такое, правильно?

—Да, почти, — согласился Роджер. — И все это хотели завоевать Фоксы, если, конечно, К'Нелл не сможет внедрить нуль-аппарат, — он резко оборвал свою речь. — Но ведь сейчас я обладаю ее телом, значит, аппарат должен быть у меня. — Роджер пошарил по карманам, нашел какой-то цилиндр и поднес его к глазам. — Вот ОН!

Профессор принял его двумя пальцами.

— Осторожно! — крикнул Роджер. — Не открутите крышку! Роджер побледнел, когда старик дотронулся до колпачка. Раздался звук вылетаемой пробки, после чего появился дымок. УКР сунул обожженные пальцы в рот.

—Удивительно! Выделяется такое количество временной энергии, что она запросто пробивает континуум четвертого порядка, — восторгался он. — Пожалуй, стоит получше вчитаться в ваш рудиментарный мозг, чтобы узнать, какие еще сюрпризы вы мне приготовили. — Последовала небольшая пауза. — Да уж, прелюбопытно, — закивал головой старик, — хотя, как мне кажется, ваша миссия, мистер Тайсон, из-за многочисленных недоразумений…

—Послушайте, — в голосе Роджера звучала надежда, — вы производите впечатление очень неглупого человека. Может быть, вы сможете вытащить меня из этой зоны.

—Ни слова более, мой мальчик, я уже. все понял и, со своей стороны, сделаю все возможное…

—Правда, вы будете так добры? Прекрасно! Но я хотел бы заметить…

—Загрязнение оказалось более значительным, чем я предполагал, — невнятно бормотал старец. — Согласно данным вашего сознания эти Фоксы сумели загрязнить огромные пласты культуры.

—Прошу вас, забудьте на минуту о вашем прозрачном бульоне, — взмолился Роджер. — Ведь речь идет о будущем человеческой расы…

—…и потому необходимо многое отсюда выбросить. Мне очень жаль, но и вас тоже. А в принципе, работа не такая уж сложная: всего десять миллиардов четыреста четыре миллиона девятьсот сорок одна тысяча шестьсот два слайда.

—Простите, вы назвали число десять миллиардов четыреста четыре миллиона девятьсот сорок одна тысяча шестьсот два, не так ли? — переспросил Роджер,

—Да… и что же.

—Случайное совпадение или стечение обстоятельств, но именно таково число экспонатов в Музее.

—Это называется культурными слайдами, — бессознательно поправил профессор. — А экспонаты — не то слово. И уж, конечно, это нельзя назвать музеем, — он доброжелательно кашлянул. — Но, как я уже сказал, все выяснится через минуту. Я просто возвращу все это в исходное предматериальное состояние. А вам посоветую не беспокоиться — постойте еще немного, и… это будет совсем не больно.

—Подождите! Значит получается, что все это величие природы — не более чем прекрасные микробные культуры?

—Ну уж прекрасные. Скажите — случайные, несовершенные образцы. Намного ценнее — файлы — блоки информации. Они-то никогда никуда не денутся! — Старик вздохнул. — А вообще-то, это достаточно унылое занятие: обслуживать лабораторный комплекс для расы строителей, которым наплевать на эту лабораторию…

—Вы имеете в виду расу Фоксов?

—Организация Фоксов, молодой человек, на несколько порядков ниже нашей — это какая-то несовершенная примесь — не более. Следуя их собственным высказываниям, прочитанным в их убогом сознании, можно предположить континуум не выше пятого порядка. Я не знаю, с какой целью они освоили систему блочных файлов — может быть, рассчитывают свить гнезда в непроницаемых коробках? — не могу сказать.

—Но если не они заперли время, то кто же?

—Я, конечно, что за вопрос?

—Вы?

—Ну да! Не по собственному желанию, естественно, а по приказу.

—Кто приказал вам?

—Строители, кто же еще. Я же говорил…

—Да кто же они, наконец, эти таинственные масоны?

—Актуально они пока не существуют… или уже не существуют, не знаю, что вернее по вашей системе координат, но когда-то Они жили — или будут жить…

—Это бесчеловечно! Десятки тысяч людей оказались похищенными и запертыми навеки в тюрьме, чтобы какой-нибудь абстрактный хозяин иногда изъявлял желание посмотреть на них на слайде, и нет гарантии, что ему захочется этого еще раз.

—Что касается коренных жителей, признаюсь, мы допустили промах — об их страданиях нам было неизвестно. Ведь подобие рассудка у них появилось совсем недавно — несколько гига-лет назад. И все же, несмотря на мое сочувствие несчастным, я должен следовать инструкции.

—Зачем? Вы ведь способны понять…

—Я так спроектирован, никуда не денешься…

—Но ведь речь идет о судьбе тысяч, миллионов невинных жертв и… лишь несколько десятков виноваты… или, скажем, не столь невинных, — Роджер замялся. — Спроектированы, вы говорите?

—Так точно. Ведь я не более, чем машина, мистер Тайсон.

—Это слишком неожиданно для меня, — поморщился Роджер. — Музей оказался не Музеем, а набором микроскопических слайдов.

—Микроскопическая жизнь — хобби строителей, — сообщил УКР.

—А Фоксы оказались вовсе не владыками Вселенной… скорее, муравьями на стене… тараканами, насекомыми щели.

—Пора начинать дезинфекцию, — прервал Роджера старик. — Было очень приятно обнаружить свет разума в вашей маленькой четырехмерной проекции… зафиксировать отдельные всплески эмоций, пережить ощущение времени, испытать сенсорные стимулы, пообщаться, в конце концов, при помощи словесных символов, то есть приобщиться к языку начальных форм разумной жизни, языку, который просуществовал в эмфазе лишь несколько мгновений.

—Вы не знаете значение слова «эмфаза»! — крикнул Роджер вдогонку расплывающейся фигуре. — Вы говорите о дезинфекции так, словно речь идет не о людях, а о каких-то насекомых!

—Если пренебречь дезинфекцией, загрязнение распространится на другие серии и возникнет угроза всей системе блочных файлов.

—Но почему нельзя просто открыть замок и выпустить всех?

—Боюсь, что это невозможно. Чтобы обезвредить инфекцию Фоксов, придется прикрыть локус, называемый Земля.

—Прикрыть целый мир? —Роджер аж задохнулся. — Вы собираетесь уничтожить планету во имя, стерильности вашей блочной системы?

—Что же еще я могу сделать?

—Нужно заняться устранением причины! Достаточно поймать несколько этих зловредных Фоксов, ведь это они проделывают щели в мироздании, а не мы!

—Боюсь, это займет слишком много времени, уйма работы в картотеке. Проверять все на всех уровнях. — Профессор махнул рукой, очевидно, явственно представив удручающее множество зеленых компьютеров. — Гораздо проще устранить сразу большую партию. Да и ущерб от этого небольшой…

—Ведь вам не нужно ловить всех Фоксов — только лидеров!

—настаивал Роджер. — Например, самого главного — Уба —самого рьяного трубопрокладчика.

—Слишком много возни!

—Отправьте меня, и я помогу вам! Если операция удастся, я спасу целую серию слайдов, не так ли?

—Это бессмысленно, молодой человек! Материал уже доказал свою научную бесперспективность.

—Но для нас-то это перспективно и осмысленно, поймите же вы! — не сдавался Роджер. — Если вам мир больше не нужен, не отбирайте его у нас!

—Я сомневаюсь в…

—Ну давайте попробуем, пожалуйста! Ведь если я погибну, вы ничего не потеряете!

—В этом что-то есть… Ладно, малыш, вперед! Покажи, на что ты способен, хотя…— старик критически осмотрел Роджера, — ты выглядишь достаточно хрупким для рукопашной схватки с целой группой существ, которые, при всей их убогости и недоразвитости, имеют преимущество свободного маневрирования больше, чем в трех измерениях…

—Но ведь можно научить меня кое-каким трюкам, чтобы мне быть на уровне? — неуверенно предположил Роджер.

—Твои конкретные предложения?

—Ну… как все знают, супергерои имеют богатырскую силу, непробиваемую кожу, рентгеновское зрение, способность летать…

—Так-с. Боюсь только, что от всего этого мало пользы, несмотря на огромные затраты. Лучше я пойду и искупаю этот вредный континуум в Кью-радиации.

—И все-таки не забудьте о богатырской силе, маленькой шапке-невидимке, сапогах— скороходах и пистолете-дезинтеграторе. Старик с сожалением покачал головой:

—Все это требует утомительно долгой работы по растяжению пространственных естественных законов — это очень сложно и… глупо.

—Тогда дайте хотя бы пуленепробиваемый жилет и автомат сорок пятого калибра!

—Все эти приспособления не в силах тебе помочь, дорогой мой,-утомленно объяснял старый профессор.-Надо полагаться лишь на интеллектуальную изощренность и хитрость и забыть о примитивной трехмерной силе!

—Есть еще одна просьба… Дело в том, что я голоден и не отказался бы от бутербродов с ветчиной.

—Ради Бога, извини меня. Я тут заговорился с тобой и забыл об элементарном гостеприимстве — старею потихоньку, ржавею, а что делать… Последний гость был в… А впрочем, какая разница, что скажут тебе эти координаты…-Он поднялся и открыл перед Роджером дверь.

По тропинке, огибающей цветущую изгородь, они прошли к маленькой и уютной террасе, где стоял стол, покрытый белоснежной скатертью, на которой блестело золото и серебро, матово белел китайский фарфор. Они сели за столик вдвоем, и голодный Роджер поднял серебряную крышку, под которой дымились креветки.

—О! — воскликнул он. — Мои любимые! А… Я надеюсь, что вы составите мне компанию и попробуете этих креветок, несмотря на то, что вы… э… машина и прочее…

—Конечно, конечно. В трех первых измерениях я способен ходить, говорить, думать и так далее… только вот жить не умею…

Роджер поухаживал за старичком, не забыв и о себе. Они обедали, а между тем на заднем плане неведомый струнный оркестр тихо заиграл что-то легкое и мелодичное.

—Неплохо, — заметил Роджер, откидываясь на спинку стула и похлопывая себя по маленькому аккуратному животу, изначально принадлежащему К'Нелл. — Сидя здесь, трудно поверить, что несколько минут назад я, безоружный и голодный, собирался спасти мир.

Профессор тонко улыбнулся.

—По крайней мере, хоть какие-то ресурсы у тебя теперь будут. Помочь тебе с материальным вооружением я не смогу, но ментально обещаю присматривать за тобой и время от времени даже давать советы.

—Мне никогда не везло с приобретением материальных вещей, — вздохнул Роджер. — Вот и сейчас… просил броню — пообещали совет. Что делать, судьба! — Он поднялся. — Большое спасибо за обед, было очень вкусно. Я думаю, мне лучше всего отправиться прямо сейчас— Главное, дайте мне правильное направление…

—Конечно. — Профессор потер сухонькие ладошки. — Надо же, — прошептал он, — как это странно… быть человеком, быть человеком… Я чувствую, что меня на самом деле начинает интересовать твоя судьба, твои успехи, наши победы над этими Фоксами… за счет удивительной смелости и безупречной скоординированности — я… я надеюсь на это.

—Наша победа, как вы понимаете, волнует и меня, — выговорил Роджер, чувствуя, что к девичьим глазам подступают слезы и маленькое сердце начинает сильно биться. — Мне кажется, само время будет на нашей стороне.

—Все хорошо, мой мальчик, — молвил УКР.

Роджер заметил быстрое движение стариковского пальца. Сад исчез, пропала терраса, и он вновь очутился на контрольной площадке Фокса.

ГЛАВА 11

— Ты вернулся, — спокойно произнес Уб, однако был явно не в силах совладать с цветовыми импульсами, недвусмысленно указывающими на сильное изумление. Он опустил свое громоздкое тело на какую-то жердочку среди светящихся проводов, нитей и плоскостей света, — Я боюсь этого, так как начинаю подозревать. что ты имеешь связи с пространством шестого порядка. — Он стал бледно-зеленым от подозрительности. — Но мы знаем, как поступать в таких случаях. — Вытянутая гибкая паучья лапка нажала на одну из многочисленных кнопок пульта, но какого— то видимого результата не последовало. — Думаю, эта общая встреча в седьмом измерении пойдет тебе на пользу, — Уб сделался злорадно— розовым.

—Скажи ему, пусть включит посильнее, — голос УКР, нежный и теплый, проник в голову Роджера словно ветер. — Намекни, что это способствует подзарядке твоих конденсаторов.

—Вруби побольше, — раскованно произнес Роджер. — Не скупись, а то мои конденсаторы порядком подсели…

Уб тут же нажал другую кнопку, сделавшись от злобы красно-анилиновым.

—Вот тебе, — прошипел он. — Половина всей мощности моего супергенераторного комплекса пройдет прямо через твой мозг. Посмотрим, что ты на это скажешь!

—Отлично, — сказал Роджер, по-прежнему ничего не чувствуя, — особенно для моих обертональных колебаний восьмого порядка, — сымпровизировал он.

Уб вспыхнул зловеще-синим и опустил лапу на другой тумблер.

—Мне кажется, ты блефуешь… но, к сожалению, я не могу это проверить, — он замолчал. — Послушай, сэр, чего ты хочешь получить от жизни? УРБ? Глурп? Снотвингер? Оплозис? Ведь должен же быть предел твоей неумолимости!

—Отлично, малыш…— шепнул УКР. — Подурачь его пока, а я попробую разобраться с его пультом.

—Думаю, не тебе эти границы открыть, Уб, — многозначительно промолвил Роджер, подаваясь вперед. — Однако мне интересно, какие у тебя будут еще предложения…

—Ага! Так, значит, ты согласен сесть со мной за стол переговоров! — Он отпрянул назад, став обычным красно-кирпичным. — Вот это я понимаю! Хочешь, подарю тебе этот удобный маленький Хорникс? Со всеми запчастями, естественно, с новым регулятором высоты?

—Пока воздержусь, — важно изрек Роджер.

—Я включу Пронкистон? — предложил Уб.

—Ну-ка, полетай немножко, — вновь посоветовал УКР. — Хочу взглянуть на все это с точки зрения перспективы девятого порядка.

—Я не умею, — прошептал Роджер.

—Что ты сказал? Не умеешь быть в цронге? — Уб снова сделался малиново-красным. — Послушай, сэр, мы тебя уважаем, но это не дает тебе права считать нас всех идиотами и плевать на нас!

—Походи по этому брусу или посиди на нем, — попросил УКР. — Я как раз хочу его проанализировать.

—На котором?

—На каждом из нас! Ты издеваешься над всеми нами, значит, надо мной!

—Да я не тебе…— Роджер вовремя спохватился. — То есть…

—Ты плевать на меня хотел, хочешь возвыситься надо мной!

— Уб брызгал слюной, становясь негодующе яростно-серым.

—Вот этот брус, — шепнул УКР, — прямо перед тобой.

—Понял, — сказал Роджер. — Теперь вижу…— Он ступил на нужное перекрытие.

—Что? Что такое? Я совершил какой-нибудь промах? — Уб пыхтел, как паровоз. — Не может этого быть! Я считаюсь лучшим дипломатом в этом круге.

—Отлично, — сказал УКР, — я, кажется, разобрался… А теперь махни к пульту и нажми сто четвертую кнопку в шестьдесят девятом ряду. Это разрядит обстановку.

—Как же мне туда попасть? — пробормотал Роджер.

—О нет, не выйдет, — заблеял Уб. — Я лучший оператор этого круга. Я распьшю весь этот комплекс прежде, чем ты попадешь в штаб.

—Попробуй затяжной прыжок, — предложил УКР.

—Я могу упасть, — выразил опасение Роджер.

—Ты не просто упадешь, — горячился Уб. — Тебя разорвет при прохождении пространства пятого и ниже порядка. — Он откинулся с довольным видом. — Я рад, что наконец раскрыл твои коварные планы, понял, куда ты метишь, но— не хочу ссориться. Мы оба достаточно разумны и можем прекрасно договориться о взаимовыгодном разделе…— Он не договорил, увидев, что Роджер взмахнул руками и допрыгнул до пульта. — Куда ты? Что ты делаешь?

Фокс бросился за Роджером, который уже сориентировался и ловко отсчитывал пятернями ряды кнопок. Монстр уже протянул свою лапу, но Роджер ускользнул от нее и нажал нужную кнопку. Вся сложная система проводов и брусьев неожиданно пришла в движение, поехала в сторону под аккомпанемент мигалок, гудков и пронзительных сирен.

—Не та кнопка, — объяснил УКР. — Ты нажал шестьдесят восьмой ряд.

—Зачем ты это сделал? —завопил Уб, трагически суча всеми десятью конечностями по кнопкам своего подпульта. — Мне в голову не могло прийти, что ты вздумаешь трогать кнопку тревоги и сеять панику. О слепец! Теперь-то я прозрел! Поздно! Как я раньше не заметил под твоим двуличным маскарадом тончайшую игру интеллекта шестого порядка!

—Пусть он говорит и дальше, — посоветовал УКР. —Я кое-что придумал!

Балансируя на перекладине, Роджер, ища опору, машинально схватился за какой-то рычаг и привел его в крайне нижнее положение. При этом все панели раскрылись с шести своих сторон, замкнув двух соперников в подобие четырехметрового куба. Уб испустил хриплое проклятие и попытался возвратить рычаг в исходное положение.

Никаких изменений!

—Ты все-таки дернул его! — завопил Фоке, делаясь все более ультрафиолетовым, довольно жуткий эффект в темном закрытом боксе. — Но ты, кажется, несколько перегнул палку! Пусть ты отрезал меня от пульта управления, но бокс, замкнутый в пяти измерениях, отделил тебя от твоей половины! А твоя другая половина —вот эта! — оказалась, наконец-то, в моих руках! —С этими словами он бросился на Роджера, который отпрыгнул назад по оси времени.

—Тайсон, — взволнованно шепнул УКР, в то время как Уб готовился к следующему прыжку. — Я сместил Вход в соответствии с твоими теперешними координатами! Советую воспользоваться им, поскольку других идей у меня пока нет!

Роджер быстро пригнулся, и Уб просвистел выше. Перед ним ярко мерцала полоска Входа. Ничего лучше не придумав, Роджер нырнул в нее.

—Держись! —скомандовал УКР, когда сияние уже обволокло его. — Ты чуть не сшиб меня. Понимаешь, пришлось прибегнуть к помощи простого физического пространства. Но что делать, приходится импровизировать. И все же у меня есть идея! Правда, достаточно рискованная, но это лучшее, что я могу предложить в столь редуцированных обстоятельствах. Повернись влево! Слишком! — Теперь назад! Вот так! Вперед!

Роджер рванулся вперед и оказался стоящим по колено в траве под бесконечно голубым небом. Справа от него замер Люк Харвуд, рука которого закрывала плечи Оделии Видерс, а Флай валялся у них под ногами. Четырехметровый медведь был совсем рядом — в каких-то трех-четырех метрах. Именно в этом состоянии он их и оставил…

—Быстрее! Сюда! —закричал Роджер, толкая своих бывших спутников к входу.

В тот момент, когда он собрался последовать за своими спутниками, из сияющего отверстия вывалилась отвратительная черно-красная масса Уба, попав прямо в объятия медведя. Гризли возложил на толстое одноглазое тулово свои косматые лапищи, а Роджер благополучно нырнул во Вход.

Возле серого расплывчатого цилиндра, который никак не мог отдышаться, он задержался.

—Прекрасно сработано, УКР, — выпалил он.

—Не радуйся и не хвали меня раньше времени, — раздался знакомый голос. — Этот Фокс оказался гораздо сложнее, чем ты думаешь!

—Мишка приглядит за ним,-сказал Роджер.-И все же жаль, что так получилось! Ведь этот Уб совсем не так уж плох… в своем роде.

—Не горюй! Медведь поймал лишь одного из них… из него. Это лишь маленькая трехмерная проекция того… кого еще очень много…

Роджер услышал знакомый шум и оглянулся. Уб, собственной персоной, нетронутый зверем, как ни в чем не бывало стоял перед ним, красно-сияющий в полумраке.

—Три градуса вправо и вперед! — скомандовал УКР.

Роджер повернул, прыгнул и… попал по колено в грязную ледяную жижу.

Воздух переполнялся все утончающимся свистом готового разорваться снаряда. Огни на небе мрачно отражались в израненной, грязной водянистой земле, по которой стелился запутанный провод…

—Это была леди, — констатировал громкий гортанный голос. — Это была фрау.

Прогремел взрыв. Роджера с головы до ног окатило холодной водой, и он бросился к землянке.

—Надоело, Людвиг, — пытался протестовать тонкий голос. — Это не та история, которую можно рассказывать при одной и той же погоде каждый день в одно и то же время бомбардировки, черт тебя подери!

—Ребята! —крикнул стремительно ворвавшийся Роджер. — Я прошу вас —никаких вопросов! Хватайте винтовки и по моему приказу стреляйте в существо, которое будет преследовать меня.

—Вот это да! — ахнул дюжий немец, открыв рот. — Силы небесные, девчонка!

—Черт возьми, на самом деле дама!

—Я не женщина, честно… Просто я так выгляжу, — сбивчиво объяснял Роджер. — Но не обращайте на это внимания! Делайте, что вам говорят! И, пожалуйста, побыстрее.

—Для тебя, птичка, все, что угодно!

—Не волнуйся, малышка!

—Чтоб я сдох, чтобы ни случилось!

Картежное трио быстро повскакивало с мест, спешно вооружилось. Щелкнули три затвора, солдаты прицелились…

—Пли! — завопил Роджер и пригнулся.

Три пули просвистели над головой. Уб, который в этот раз был начеку, успел выползти, из отверстия, но тут же был сражен наповал.

—Спасибо! —крикнул Роджер. — Если удастся вырваться отсюда, не забудьте, что я говорил вам о Великой Депрессии 1929 года и о других вещах!

Он вошел в дверь, и УКР тотчас же направил его вперед по оси времени.

—Подожди, — попросил Роджер. — Что случилось с Люком и Одилией? Где Флай?

—Успокойся, я поместил их в специальную нишу, — взволнованно звучал голос. — Беги же скорее! Он догоняет тебя!

—Не пойму, как его может быть больше, чем один в одном и том же месте?

—Все не так просто! Фактически во всей Вселенной существует лишь один Фокс. Он уникален, как и другие феномены в четвертом и далее измерениях. Когда процесс, называемый у вас эволюцией, переходит некоторую точку, индивидуальные трехмерные характеристики отпадают и трансформируются в более сложные, приводя к появлению высокоорганизованной формы жизни. Такое существо в трехмерности способно рассыпаться целым каскадом своих проекций или двойников.

—Когда же все это кончится? — простонал Роджер, подчиняясь приказу.

На этот раз он высадился на склоне горы, испещренной крупными валунами.

—Быстро вверх! — приказал УКР.

—Наверное, ты это и имел в виду, говоря об изощренности и скоординированности! — ворчал Роджер, карабкаясь по крутому склону столь быстро, сколько ему позволял ветер.

—Откуда же я мог знать, занимаясь расчетами вероятностного баланса, что ты столь сильно будешь полагаться на фактор случайности, — спокойно возразил УСР. — Теперь остановись. Монстр слева от тебя. Ты лишь подтолкни камень… Нет, еще рано… подожди… Идет! Теперь толкай!

Роджер подпер плечом камень и поднатужился. Тот дрогнул, нерешительно покачался, потом накренился и, порождая страшный грохот, рухнул.

—Попал! —радостно констатировал УКР. — Знаешь, Тайсон, мне кажется, он начинает отставать!

—Кто его знает, может, он стал более осторожным? — Роджер тяжело дышал.

—Да нет же, налицо явное энергетическое истощение. Я думаю, он сильно тратит себя всякий раз, когда ты пропадаешь: приходится прогонять тысячи файлов, потом заново рассчитывать всякого рода погрешности… Да и умирать каждый раз — пусть даже в трех измерениях, — не слишком полезно для внутреннего спокойствия — психологическая, энергетическая травма! Могу себе представить, как он чувствует себя! С тех пор, как сам настроился на твой дикий ритм существования, я испытываю потрясения каждую минуту! Сумасшедшая жизнь! Как ты выдерживаешь?

—Я — с трудом, — признался Роджер. — Можно отдохнуть?

—Пока нет. В нем еще остались кое-какие силы… А вот и он! Будь внимателен.

Прежде, чем Роджер успел нырнуть в отверстие, появился Уб. Сейчас он был пыльного темно-коричневого цвета и заметно похудевший. Вываливаясь из двери, он прихрамывал. Роджер отступил и изо всех сил ударил бедолагу ребром ладони. Горестно охнув, Уб свалился замертво.

* * *

После того, как Роджер накормил телом Уба голодного десятиметрового крокодила, он засунул его коричневые останки в булькающее жерло вулкана — головой вниз, а на десерт — утопил его в реке, не отпуская едва живую голову изможденного монстра до тех пор, пока не прекратились всякие пузырьки.

—Ну вот и все, — горько вздохнул Роджер, в полном изнеможении опускаясь на берег. — Я победил! Но еще на одно убийство я бы не потянул, даже если бы речь шла о моей жизни!

В этот момент из Двери вывалилось колеблемое всеми ветрами форменное привидение —изнеможденный Уб. При виде Роджера он исторг из груди слабый вопль, сделал неуверенный шаг и обрушился на землю, едва заметно суча лапками.

—Бесполезно, — прошептал он. — Вы истощили меня. Ты победил, Тайсон! Я понял —ты величайший гений всех времен и порядков. Твоя организация совершенна. — Он совсем побледнел и стал трупно-серебряно-белым. — Признаюсь, что когда-то, анализируя твои разрешающие способности при помощи контрольно-лучевой батареи-конденсатора, я соблазнился крайне низкими показателями и решил устроить эту злополучную конференцию, думая, что ты в моих руках. Но теперь я знаю всю ужасную правду! Каждый твой внешне идиотский шаг был остроумнейшим отвлекающим ходом, а все вместе внутренне оформляло грандиознейший замысел, загодя подготавливая убийственную разрядку!

—Итак, я слышу признание побежденного, — сказал Роджер. — Если ты согласен оставить свои коварные планы и удалиться восвояси…

—Думаешь, я отдам тебе штаб? Нет! — прервал он Роджера, его глаз блеснул неумолимой сталью. — Ты недооцениваешь мою моральную закваску, Тайсон! Прежде, чем стать предателем, я должен оказаться жертвой!

—Зачем тебе это? —спросил Роджер. — Оставь свои планы и уходи.

—И отдать тебе венок победителя? Никогда!

—Почему же нет? Не нарушай правила игры только потому, что я оказался сильнее тебя ментально.

—Я думал — заговорил Уб, становясь грустно-фиолетовым. — Созерцая маленький островок вашей тщедушной жизни, я надеялся, что это будет моя великая привилегия, наша великая миссия, просветить гипергалактические массы… первый раз за время существования Вселенной, донести до них отражения настоящей жизни, поразить их примитивное, недоразвитое, но такое красочное сознание гордым парадом откровений великого интеллекта: Девятый Иканион, абстрактная Церебра Юп-2, Великая массовая культура Вр 1-91… показать им фрагменты их собственной эволюции, истории. Я думал, что увижу расширившиеся зрачки этих маленьких невинных существ, именуемых детьми, когда покажу им, как примитивные организмы расщепляли атом каменными топорами, изобретали колесо и бетатрон, пытались на своих нелепых посудинах исследовать второе измерение —околоземный космос, а потом отправились…

—Ты хотел превратить Землю в подобие цирка, — отозвался Роджер. — Я могу рассказать тебе…

—Да, да, именно так, — подхватил сравнение Уб, — И прежде, чем позволить своему сопернику-оператору наставить Землю на его собственный срединный путь, я хотел бы разрубить все метафорические канаты, и обрушить на всех нас аллегорические небеса, и раздавить все и вся…

—Что ты имеешь в виду, говоря — соперник— оператор? Я не понимаю, о чем…

—Хватит давить на меня своим превосходством! —ощерился Уб. — Возможно, слово «соперник» здесь довольно неудачно, ибо ты по праву доказал, что я не могу сравниться с тобой, и отобрал у меня право на грандиознейшее маленькое развлечение… спуститься на Землю под гром двенадцати межгалактических колоколов и любоваться…

—Послушай, ты все хочешь доказать, что твое истинное призвание — оператор в цирке! И ты хотел бы лишь одного: водить любопытных по Каналу поглядеть на нашу эволюцию, я тебя правильно понял?

—Разумеется, для чего же еще?

—А я думал, ты хотел нас поработить.

—Зачем, зачем? Владея девятью пульсирующими универсумами, мне нужно кого— то завоевывать? Разве ходят в зоопарк завоевывать обезьян в клетках?

—Но причем тогда здесь штаб, День Д, бомбардировки и так далее?..

—Бомбардировка вместо барабанного боя должна была знаменовать наш грандиозный выход, штаб, понятно, должен руководить операцией, День Д — день нашего выхода…— в словах Уба слышалась гордость. Он даже смог сесть. — Теперь мой великий поход никогда не состоится, — он поперхнулся, — но и тебе не видать своего!

—Что ты хочешь этим сказать?

—Я хочу сказать, Тайсон, что опытный бизнесмен никогда не остается совсем безоружным в виду постоянной угрозы со, стороны контрабандистов… таких, как ты. Ты увел дело из моих рук, но я все же могу уничтожить сами плоды… Этот межвременной Канал, по которому я планировал путешествовать в земную историю, поставлен на автоматический контроль. Если через двадцать восемь земных секунд не последует моей команды «Отставить», временные шлюзы откроются. Представители самых разных эр будут стукаться лбами друг с другом! Диплодоки обнаружатся в Центральном парке, Конфуций станет проповедовать в тундре, римские легионеры столкнутся с силами безопасности ООН, фараон и Насер встретятся на улицах Каира, орды раскрашенных индейцев ворвутся в Белый дом, варвары начнут разрушать современный Рим, раннехристианские мученики сольются с хиппи и прочими шестидесятниками, накачанными ЛСД.

—Я понял тебя, — остановил его Роджер, когда несчастный начал говорить с пафосом. — УКР, останови же его.

—Хм, странно! Согласно установленным заранее правилам игры, мое открытое вмешательство исключается, Тайсон. Я удивлен, что тебе вообще пришло в голову такое. Ты должен действовать сам!

—Двадцать секунд, — считал Уб. — Жалкий конец для когда-то великой расы Фоксов. Я, отрезанный от своего пульта управления, разорванный, как старая рубашка, на ненужные трехмерные проекции, буду вечно носиться и бесцельно кружиться в запутанном лабиринте. Существо, которое явилось итогом трех миллиардов лет эволюции, вынуждено возвращаться к самым истокам примитивной индивидуализации. Но и тебе, Тайсон, не поздоровится. Тебя ждет расчленение, ибо тебе уже никогда не найти второй половины, которая законсервируется навек в стазе пятого порядка, ожидая воссоединения, которое никогда не наступит…

—К'Нелл! — простонал Роджер. — Бедная моя девочка! Скажи, Уб, может быть, еще не поздно прийти к какому-нибудь соглашению? Ты не позволишь открыть шлюзы, а я… я… подарю тебе кусок земной истории для твоего цирка.

—Нет, поздно, — изрек Уб. — Твое собственное упрямство сделало соглашение невозможным. Эта охота совсем истощила меня. Даже если мы поделим сферы влияния поровну и я подам сигнал, боюсь, что он не будет услышан.

—Грабитель! —воскликнул Роджер. — Ты получишь свой первый миллиард лет и ни минуты больше!

—Естественно, кайнозойская эра останется за мной. — Его глаз заблестел, верхние щупальца задрожали. — А тебе я отдам Кембрийский период ну и… так и быть, уступлю бурные двадцатые!

—Глупости, — возразил Роджер. — Но чтобы поразить тебя своей щедростью, я дарю тебе три миллиарда и плюс маленький кусочек Девона.

—Все шутишь, — не сдавался Фокс. — Всем известно, что время, занятое человеком, самое интересное, самое любопытное. Допустим, я возьму христианскую эру минус позднее средневековье, если жу ты так настаиваешь, а в качестве жеста доброй воли — подарю тебе силурийский период.

—Ничего подобного. Оставляю за собой все, что было после появления млекопитающих, или мы прекращаем торги.

—И не думай, что тебе достанется весь плейстоцен. По-пробую-ка я быть благоразумным. Хочу взять все, начиная с девятнадцатого века, оставляя тебе все остальное, включая палеолит.

—Вот, что я решил. Забирай себе все включительно до второго тысячелетия до новой эры. Ну, как тебе моя щедрость, а?

—Ты скуп, — заметил Уб. — Неужели ты не можешь мне подарить хотя бы «веселые девяностые» и парочку забавных десятилетий из Возрождения?

—Возьми третий век новой эры и радуйся, что ты почти застал Саскатуна, Саскатшевана — какие имена! Это мое последнее слово!

—Уступи тысяча девятьсот тридцать шестой — и мыдоговорились!

—Согласен. — Роджер крепко пожал металлическую лапку. — А теперь — сигнал!

—Нет никакого сигнала, я блефовал.

—Я тоже, — признался Рождер. — Я не существо шестого измерения и так устал, что тебе достаточно было тронуть меня пальцем, я бы тут же упал.

—Если честно, — признался Уб, — я собирался сдаваться за три моих убийства до последнего.

—А я даже не предполагал, что у меня есть шанс… Я даже кнопку тревоги нажал случайно…

—Правда? Удивительно… А знаешь, за эту же самую информацию я подарил бы тебе и тогда — помнишь нашу первую встречу у меня? — не меньше бы…

—Неужели? Представляешь, тогда я был так напуган, что, пожалуй, умер бы от страха, если бы ты не выбросил меня в мусоропровод.

—А я? Чуть с ума не сошел, когда ты первый раз перепрыгнул мне дорогу… помнишь, я был на двухколесном мотоцикле? Ты думал, это что-нибудь…

—Слушай, — Роджеру вдруг расхотелось говорить колкость, — ты напомнил мне… Как насчет К'Нелл?

—Она убежала, — осторожно сообщил Уб.

—Тогда, Уб, пока. И смотри, не пытайся нарушить наше обоюдное соглашение. Может, я лишь существо третьего порядка, но у меня есть друзья.

—Правда? — Фокс сделался хитро-желтым. — Я почему-то подозреваю, что ты снова блефуешь.

—Тогда смотри…— Роджер повернулся. — Алло, УКР, давай прямо в Первую Культуру.

—Отлично, и— прими мои поздравления, но это будет наш последний контакт. Мне было интересно…

Река и тина вдруг исчезли. Роджер стоял на светлой открытой арке Моста между двумя стройными башнями на высоте трехсот метров…

Он опустился на четвереньки и закрыл глаза.

—С'Лант, — завопил он, — сними меня отсюда! У меня есть, что рассказать тебе!

ГЛАВА 12

На небольшой уютной террасе, окруженные тихим океаном воздуха, сидели Роджер, С'Лант, Р'Хит и К'Нелл, последняя все еще в шкуре Роджера.

—Вот, кажется, и все, что я могу рассказать о своей Миссии, — сказал он в заключение. — Фоке будет водить своих туристов глазеть на отдаленное прошлое… Он обещал мне не вмешиваться в человеческие дела, особенно со своими Входами.

—Это не так уж мало, — заметил без энтузиазма Р'Хит. — А как же мы? Мы-то по— прежнему в ловушке!

—По крайней мере, мы знаем, что до нашей культуры все нормально, — заметила К'Нелл. — Могло быть гораздо хуже!

—А я все никак не могу привыкнуть, что вы поменялись телами, — не выдержал Р'Хит. — Это крайне неудобно! Боюсь, что наши планы насчет совместного проживания придется оставить.

—Тебе надо обращаться не ко мне, — ответила К'Нелл. — Т'Сон

— более я, чем я сама.

—Как грустно представить, что ты живешь на лабораторном слайде, — сказал Р'Хит. — Жить и знать, что ты не более, чем пыль на чистой микрокультуре.

—Слушай, Т'Сон, ты не мог бы еще раз поговорить с этим УКРом…— спросил С'Лант, — …на гуманитарные темы?

—УКР — машина, созданная строителями, он не запрограммирован на эмоции.

—Тайсон, — голос УКР ветерком проник в мозг Роджера, — новое сообщение. Ты должен меня простить, но я никогда раньше не думал…

—Это ведь…— Роджер, выпрямился, — это УКР, — шепнул он остальным. — УКР снова вышел на контакт.

—Из чистого любопытства, кстати, этому научился от тебя, решил просмотреть историю твоей расы и проследить всю… три. миллиарда лет эволюции вплоть до вашего времени… и вы… вы никогда не догадаетесь, что я понял…

—Мы обречены? — заторопился Роджер.

—Ни в коем случае! Вы и есть строители.

—Строители?.. Те, кто создали тебя?

—Ну да! Разве это не чудо? И. как всякая расчлененная величина, вы когда-нибудь обретете единство, которое суммирует, ассимилирует все линейное время и всякий индивидуальный интеллект с самого начала вашего развития. Ты, Роджер Тайсон, например, активно составляешь или будешь составлять крупную часть Совершенного Эго, то есть строителя.

—Да уж, — только и сказал Роджер.

—Поэтому я —в твоем распоряжении, — закончил УКР. — Это такое облегчение, знать, что реально существует тот, кому можно активно служить!

—Ты хочешь сказать, — осторожно произнес Роджер, который еще далеко не полностью осознал всю важность сообщения, — что будешь делать то, что я захочу?

—Да, в пределах девятимерного охвата моей пространственно-временной матрицы…

—Значит, ты можешь всех освободить из этого капкана?

—Есть кое-какие проблемы: индивиды Люк Харвуд и Оделия Видерс наложили на себя брачные узы, освященные Флаем Грехоборцем. В какую эру прикажете поместить их?

—Лучше всего —в тысяча девятьсот тридцать первый, не думаю, что Оделии понравится в тысяча девятьсот девятом, — рассудил Роджер.

—А Грехоборца?

—Его религиозности, как мне кажется, заметно убыло… в результате пережитого. Пожалуй, стоит сказать ему правду о судьбе человеческой расы и поместить его в Лос— Анджелес… скажем, тысяча девятьсот двадцать пятого года. Я думаю, бедняге это пойдет на пользу.

—Сделано! Что-нибудь еще?

—Несчастные Чарли и Людвиг вернулись в окопы Первой мировой… Нельзя ли присмотреть за ними?

—Они уже давно стали папашами, у них будет много детишек… или… было? Эти грамматические времена постоянно сбивают меня с толку…

—Так, понятно… А как супруги Аркрайт?

—Я подключил их обратно к временному потоку. Они проживут почти до ста лет и умрут в окружении многочисленных детей и внуков (общее число сто шестьдесят). Я также по собственной инициативе возвратил блуждающую фауну на свои места, в их собственные среды обитания.

—А людей Первой Культуры?

—Как видишь…

Роджер посмотрел по сторонам.

На террасе он сидел один, а сам воздух, казалось, был наполнен тишиной и одиночеством.

—Вот ведь, не успел даже попрощаться с К'Нелл, — посетовал Роджер. — Совсем вылетело из головы… Надеюсь все-таки, что смогу когда-нибудь возвратиться в собственную шкуру. Я, говоря по правде, еще ни разу не рискнул полностью раздеться… и даже душа не принимал с тех пор… но больше уже не могу так…

—Нет ничего проще, — отозвался УКР.

Неожиданно день сделался ночью, контур, принимаемый за стул, превратился в водительское сидение с неисправной пружиной; Роджер с трудом различал что-либо сквозь плотную завесу дождя, мотор трижды чихнул, выстрелил и заглох.

—Только не это, — простонал Роджер, съезжая на обочину и кляня себя за недальновидность. — Кто же выезжает в такую погоду?! —Он поднял воротник и вылез под проливной дождь. Абсо.лютно пустынная дорога смутно уходила в темноту, северный ветер бросал холодные капли в его лицо с пулеметной силой и яростью.

«Ну что ж, — подумал Роджер, неуверенно ощупывая руки и ноги, — Зато у меня теперь свое собственное тело, правда, чуть более громоздкое и неловкое, чем хотелось бы, но ведь я, в принципе, был готов к этому. Думаю, К'Нелл тоже останется довольна».

Он заволновался, явственно представив вдруг ее изящные, женственные формы, ловко охваченные тончайшими шелками, ее бесконечно милое лицо, волнистые угольно-черные волосы…

—К'Нелл, — позвал он. — Значит, я все это время любил тебя, не зная об этом… или это говорит во мне голос возвращенных мужских гормонов…

Вдали смутно забрезжил, свет фары, с трудом проникая сквозь дождливую хмарь; треск мотоциклетного мотора прорвал барабанную дробь дождя.

—К'Нелл! —воскликнул Роджер. — Это, должно быть, она! Очевидно, УКР решил возвратить меня в прошлое… когда ничего еще не случилось… Значит, через каких— нибудь десять секунд произойдет роковая авария и…— Он бросился вперед, размахивая руками. — Стой, стой! —кричал он приближающемуся свету и вдруг остановился.

«Идиот! —подумал он. — Именно мои сумасшедшие прыжки и крики напугали ее и заставили резко отклониться… Но ведь, если я не остановлю ее, она проедет, и я никогда больше ее не увижу, а я не могу…»

Он спрятался в какой-то канаве за целой стеной кустарника. Ливень не утихал.

Мотоцикл трещал совсем рядом. Он успел заметить тонкую девичью фигурку, пригнувшуюся к самому рулю… машина проскочила мимо, шум мотора становился все тише и тише, а шум дождя — все громче.

—Я любил ее, — простонал Роджер,-и отказался от нее, чтобы сохранить ей жизнь, а она, ничего не ведая, вернется в свою Первую Культуру и заключит с этим Р'Хитом соглашение о случке или о сожительстве…

Снова послышался треск мотора, появился и сам мотоцикл — он двигался так медленно! Как странно, он остановился у машины Роджера, на обочине…

—Т'Сон? —позвал любимый голос. Он выпрыгнул из укрытия, вскарабкался наверх и как сумасшедший бросился в объятия света фары.

—К'Нелл! — завопил он. — Ты вернулась!

—Конечно, дурачок, — отвечала девушка. — Не думал же ты, что я смогу снова явиться в команду С'Ланта и как ни в чем не бывало подписать брачный договор с этим Р'Хитом? — воскликнула она.

Ее глаза сияли, а губы, казалось, были специально чуть раскрыты, чтобы показать ослепительно белые зубы.

Голодный, завороженный Роджер молча притянул ее к своей груди, жадно и шумно поедал ее свежие губы — дождь по-прежнему бешено обстреливал их.

—Прости, — сказал он, — но я не знаю, что случилось со мной…

—Я знаю, — нежно молвила К'Нелл, целуя его бережно и осторожно.

—Если поторопиться, через пять минут мы можем быть в городе, — потупился Роджер. — Найдем священника и снимем комнату в мотеле…

—Поехали! — отозвалась К'Нелл, ударив ладошкой по звонкой коже мотоцикла.

—Я вдруг подумал, — пролепетал Роджер,-что у меня нет даже никакой работы, а если и бывает, то ненадолго. Смогу ли я дать своей жене то многое, чего она заслуживает по праву?

—Это вопрос ко мне? — ему в голову, как ветер, влетел преданный голос.

—УКР! Ты все еще помнишь меня? Ты со мной?

—Да, и всецело в твоем распоряжении, мой мальчик. — А если мне потребуется уединение, чтобы меня не беспокоили?

—Это твое право. Стоит лишь сказать об этом.

—Послушай, а если я буду просить тебя время от времени… раздобыть немножко денег, как это…

—В любой день и час… Я смогу их добыть в прошлом, настоящем или будущем.

—Что ты там шепчешь, любимый? — ласково спросила К'Нелл, летя все быстрее и быстрее вниз по дороге.

—Ерунда, — шепнул Роджер, осторожно кусая самое дорогое и драгоценное ушко в мире. — Все будет хорошо, правда! Все было хорошо.

Кейт ЛАУМЕР Миры Империума

* * *

 Предисловие Гарри Тартлдава

«Империум» и его продолжение под названием «По ту сторону времени» — одни из первых произведений в жанре альтернативной истории, прочитанные мною в начале шестидесятых годов, Наряду с такими книгами, как «Чтобы не упал мрак» и «Человек в высоком замке», они расширили мои представления о жанре научной фантастики. Написанная несколько позже «Командировка в никуда» повествует о событиях, разворачивающихся в той же многоликой вселенной, но не является прямым продолжением первых двух частей: их главному герою Бриану Баярду в этой драме отведена второстепенная роль.

Думаю, первым из писателей транспортное средство, способное переносить героев с одной линии времени на другую, ввел X, Бим Пайпер в «Паратайм сториз». Кейт Лаумер стал первым и, по-моему, единственным, кто описал корабль типа «Модель-Т», предназначенный для путешествий между линиями времени. По версии писателя, это изобретение двух итальянских ученых девятнадцатого века — Максони и Кочини. Оно доступно каждому. Если действовать более или менее правильно, вы, как по мановению волшебной палочки, попадаете из одного альтернативного мира в другой. Но если ошиблись... берегитесь! Имеется огромное множество линий развития, где допустили промах и опрометчиво высвобожденная энергия разнесла планету в пух и прах. Вот так-то!

Среди именуемых Пустошью развалин угасших исторических альтернатив помещается мир Империума, где все сделали правильно. Здесь возникла цветущая империя, установившая торговые связи с мирами, так далеко отстоящими от нее в пределах вероятности, что там и вовсе не пытаются передвигаться между линиями развития. Существует и наш мир, где Максони и Кочини, очевидно, никогда не проводили своих экспериментов, и еще пара иных миров. Империум похищает Бриана Баярда с нашей линии времени ради разрешения некой сложной проблемы, возникшей в одном из затерянных в Пустоши миров.

Лаумер резонно предположил, что на той линии развития, где овладели технологией путешествий «по времени вбок» (заимствуя выражение у Мюррея Лейнстера), люди сосредоточатся на этой технологии и пренебрегут иными возможностями. В «Мирах Империума» торговцы и чиновники способны переноситься через Пустошь хотя и без особых удобств, но в относительной безопасности, однако вплоть до шестидесятых годов XX века не имели дела с ядерным оружием. Отчасти в этом состоит причина их затруднений. Чем дальше, тем хуже, и неприятности нарастают как снежный ком.

Еще причудливее и смелее сюжет книги «По ту сторону времени». Автор дает широкую панораму многоликой вселенной. Оказывается, Империум не единственный мир, где научились рассекать время, это возможно и в других мирах, населенных вовсе не людьми. Там обитают прошедшие эволюцию потомки покрытых шерстью гоминидов, которых мы, представители homo sapiens, истребили в нашем пучке линий развития, и за это они теперь воротят от нас свои приплюснутые носы. Что еще обиднее, они приступили к странствиям по линиям времени даже раньше Империума и их корабли гораздо совершеннее любых, какие способны создать люди. Некоторые из этих гоминидов — хагруны — задумали уничтожить временную линию Империума и приступили к достижению цели ретроспективно, устроив так, чтобы эта линия и вовсе никогда не возникала. Другие не одобряют подобную затею, хотя, судя по всему, это отнюдь не означает, что они как-либо озабочены судьбой людей. Задача Бриана Баярда — разобраться, кто кому кем приходится и чем руководствуется в своих поступках (и при этом остаться целым и невредимым, что не так-то просто). Бриан мастерски справляется с задачей, попутно изрядно осложняя жизнь антропологам на множестве линии развития.

В «Командировке в никуда» характерное для Лаумера стремительное развитие лихо закрученного сюжета — одна из сильных сторон его таланта — становится почти неуправляемым. Джонни Керлон похищен Империумом с нашей линии времени, дабы помочь справиться с вероятностной бурей, надвигающейся из Пустоши и угрожающей всем сохранившимся в ней линиям. По ходу дела выясняется, что Джонни — последний отпрыск великого рода Плантагенетов и дальний родственник Ричарда Львиное Сердце, что имеет немалое значение для уничтоженных Пустошью миров. Его помощником и одновременно противником оказывается барон и генерал ван Рузвельт, временный шеф Имперской разведки. Каким образом Плантагенеты и Рузвельты встретились на перекрестках линий времени? Какое отношение этот ван Рузвельт имеет к Рузвельтам из нашего мира? Ответ, как пишут в учебниках по геометрии, должны найти сами учащиеся. Лаумер так и не дает объяснения. Возможно, условия задачи несколько спорны, но неизменный динамизм повествования заставляет вас жадно перелистывать страницу за страницей.

Объем всех трех романов не превышает ста сорока тысяч слов — по нынешним стандартам книга средних размеров. Однако Лаумер сумел вместить в нее столько интересных идей, что хватит на шесть, а то и на восемь современных бестселлеров. Ярких образов и едкого остроумия ему тоже не занимать. Я получил громадное удовольствие, перечитывая его книги, чтобы написать это предисловие. Тот, кто уже знаком с ними, наверняка испытает то же самое. Если же вы впервые столкнулись с сочинениями Кейта Лаумера, что ж, приготовьтесь — вам предстоит захватывающее путешествие.

 Миры Империума    © Перевод А. Евстигнеева

 1

На кованой стальной пике, торчавшей из грубой кладки стены, скрипела и раскачивалась под порывами ночного ветра аккуратная деревянная вывеска. Надпись, выведенная золотистой вязью на черном фоне, гласила: «Антиквариат». Я остановился возле лавочки и уткнулся носом в витрину. Из-за металлической решетки на меня безучастно глядели пожелтевшие офорты, гравюры, литографии и меццо-тинто^[18]. Некоторые здания на картинках казались знакомыми, однако располагались в чистом поле или одиноко попирали каменные утесы, возвышаясь над забитой парусными судами бухтой. По старинным улицам, прикрывшись от солнца крошечными зонтиками, прогуливались дамы в длинных, похожих на колокола юбках и украшенных ленточками чепцах. На заднем плане нетерпеливо били точеными ногами впряженные в коляски лошади.

Однако предметом моего внимания служили отнюдь не гравюры и не потускневшее зеркало в массивной золоченой раме. Более всего на данный момент меня занимало отражение. Позади, футах в пятидесяти от антикварной лавки, маячил незнакомый тип в туго перепоясанном сером плаще. По меркам нынешней моды одеяние его выглядело дюймов на шесть длиннее, чем надо. Спрятав руки в глубокие карманы, мужчина внимательнейшим образом изучал темную витрину другой лавки.

Итак, он действительно таскается за мной целый день.

Впервые незнакомец попался мне на глаза в автобусе из Броммы. Позже, регистрируясь у стойки администратора отеля, я приметил его за изучением театральных афиш в вестибюле и счел данное событие простой случайностью. Спустя полчаса он потягивал кофе в ресторане через три столика от меня.

Затеяв прогулку после ужина, я окончательно распрощался с мыслью о случайности наших встреч. Мы исходили весь Старый город — сохраненный на острове средневековый центр Стокгольма. Минуло пять часов, а человек в плаще следовал за мной буквально по пятам. Эхо моих шагов отражалось от каменных стен узких пустынных улочек, но сквозь него я уже привычно различал мягкую поступь преследователя. Стоило прибавить скорости, и его шаги делались чаще, стоило остановиться, и они затихали. Я уныло брел мимо тусклых витрин закрытых на ночь лавок и магазинов. При свете дня все эти медные кувшины, вычурные серебряные украшения, дуэльные пистолеты и кавалерийские сабли, вне всякого сомнения, смотрелись бы куда романтичнее. Теперь же, глубоко за полночь, большая часть данных предметов старины выглядела суровым напоминанием об эпохе, исполненной не столько романтики, сколько насилия. Незнакомец терпеливо разглядывал темное стекло и ждал: следующий ход был за мной.

А я заблудился.

Двадцать лет — слишком долгий срок, чтоб удержать в памяти все замысловатые переплетения улиц Старого города. Да, придется лезть в карман за путеводителем. Совладав с непослушными пальцами, я раскрыл последнюю страницу и развернул карту.

Чтобы прочитать название улицы, пришлось задрать голову и долго всматриваться в каменную табличку на углу дома. Кёпмангатан. Я отыскал на карте такое же слово. Согласно схеме, дальше улочка тянется всего на три небольших квартала, обрываясь тупиком у Сторторгет. Тусклое освещение не позволяло разглядеть все подробности карты. Повертев ее так и эдак, удалось наконец подобрать более-менее приемлемый ракурс, и тогда я высмотрел тонкую пунктирную линию, обозначенную как Скеппар Олоф гранд. Если память не изменяет, слово «гранд» на шведском означает «переулок». Пунктир Скеппар Олоф соединял Кёпмангатан с Тредгардсгатан — другой такой же узкой улочкой. Та, в свою очередь, выводила в многолюдный и хорошо освещенный район королевского дворца. Что ж, очевидно, иного способа поскорее выбраться отсюда у меня нет. Я сунул путеводитель обратно в карман и с непринужденным видом зашагал в сторону Скеппар Олоф. Только бы переулки здесь не перегораживали запертыми воротами. Тень моя, слегка помедлив, поплелась следом.

Я незаметно ускорил шаг. Непрошеный спутник мой, казалось, вовсе не спешил, предоставляя мне возможность увеличить дистанцию. Мимо тянулся бесконечный ряд дверей, перехваченных проклепанными полосами железа, а также окон с истертыми каменными карнизами. Я едва не проскочил ведущий в переулок проход, приняв его за очередной дверной проем. Теперь следовало как бы невзначай притормозить и шагнуть в темноту арки.

Скрывшись от глаз преследователя, я припустил во весь дух. Шесть шагов, восемь. До конца прохода совсем немного. Нет, темноволосый незнакомец уже наверняка сворачивает под арку, так что времени затеряться во мраке переулка у меня не осталось. Метнувшись влево, я распластался в глубокой каменной нише и широко раскрыл рот, стремясь поскорее унять сиплую одышку. В следующее мгновение со стороны Кёпмангатан донеслось торопливое шуршание подошв. Я замер. Тяжело дыша, человек в плаще проскочил всего в нескольких футах от моего укрытия и, судя по затихающему звуку шагов, помчался дальше по переулку. Сейчас он поймет, что впереди меня нет. и повернет назад. Беглец, несомненно, где-то поблизости, надо лишь внимательнее оглядеться. Короче, до его возвращения оставались считанные секунды.

Пришлось набраться храбрости и выглянуть. Лихорадочно озираясь, человек в плаще быстрыми шагами удалялся в направлении Тредгардсгатан. Недолго думая я скинул туфли, прокрался к арке входа и нырнул за угол в тот самый момент, когда незнакомец решил-таки обернуться. Примерно на половине намеченной для рывка дистанции моя нога скользнула по расшатанному булыжнику, и оставшееся расстояние я преодолевал уже по воздуху.

Первым в мостовую врезалось плечо, следом — голова. Внутреннее пространство черепа заполнил адский звон. Я перекатился на живот, кое-как, перебирая руками по каменной кладке, сумел подняться на ноги и привалился к стене возле самого входа в переулок. И тут вместе с запоздало нахлынувшей болью мной овладело бешенство. К черту маневры! Настало время боевых действий! Парень уже здесь, его мягкие подошвы шуршат совсем рядом. Сейчас он вылетит на всех парах и огребет по полной программе.

На всех парах парень не вылетел. Перед аркой шаги стихли, а затем из-за угла показалась темная круглая голова с давно не стриженными волосами. К сожалению, мой первый удар с длинным выпадом не достиг цели. Уворачиваясь от моего кулака, незнакомец выпрыгнул на улицу и отступил на шаг назад, одновременно сунув руку в карман. Пистолет! Я со всего размаха врезал ему ногой по ребрам. На сей раз мне повезло больше: звук, с каким «серый плащ» судорожно втянул в себя воздух, наполнил мою душу злорадным ликованием. Пусть ему будет так же мерзко, как и мне. Тем временем мой противник выудил из кармана какой-то странный предмет и поднес его к лицу.

— Один-ноль-один,— прохрипел он, не сводя с меня разъяренного взгляда. Непонятная штуковина оказалась всего-навсего микрофоном.— Где вы, черт побери? Срочно ко мне. Дело плохо...

Обладатель незнакомого акцента попятился, не спуская с меня глаз. Я же вновь без сил привалился к стене: недавнее падение напомнило о себе приступом дурноты. Тишину безлюдной улицы нарушало лишь вкрадчивое шарканье обуви человека в плаще, а мои собственные туфли валялись на булыжной мостовой в том месте, где я их потерял во время вынужденного полета.

Новый звук раздался за спиной. Обернувшись на него, я обнаружил здоровенный фургон, почти полностью перегородивший Кёпмангатан, и вздохнул с облегчением. Сейчас мне помогут...

Из фургона выскочили двое. Они подбежали ко мне и, взяв под руки, повели к машине. Оба при этом не проронили ни слова.

— Я в порядке. Схватите того человека...

А парень в сером плаще уже семенил рядом с нами, что-то торопливо разъясняя одному из моих провожатых. Я почуял неладное. Судя по цепкой хватке, меня не столько спасли, сколько поймали. Тут же на память пришло то обстоятельство, что полиция Стокгольма не носит белых мундиров.

Попытка упереться пятками в мостовую и внезапным рывком освободить руки успехом не увенчалась. Один из незнакомцев, отстегнув от пояса предмет, похожий на баллончик с аэрозолем, прыснул мне в лицо его содержимым. Я обмяк Сознание угасло не сразу, однако ноги отказались подчиняться мгновенно. Меня, словно куль с мукой, доволокли до задних дверей фургона, затащили вверх по откидной лесенке и аккуратно опустили на сиденье. Затем я, словно в тумане, наблюдал, как поднимается лесенка и смыкаются двери. Несмотря на слабость, мне даже удалось крикнуть: «Помогите!» Естественно, без всякого эффекта. Где-то что-то защелкало, послышался лязг металла, взвыл двигатель. Судя по остаткам ощущений, фургон мягко тронулся с места. Я собрался крикнуть еще раз, но раздумал. Собрав все силы, я предпринял попытку оторваться от сиденья. Бесполезно. Веки сделались неподъемными. И прежде чем я окончательно нырнул в небытие, в голове моей пронеслась вполне резонная мысль: меня без труда похитили на этой пустынной улице, а ведь с тем же успехом могли и убить.

 2

Скрип пробирал до мозга костей. Все усилия отгородиться от него и еще немного поспать ничего не дали. Раздражение перевесило. Вначале я лишь осознавал, что лежу на спине с закрытыми глазами. Чуть позже ночным кошмаром промелькнули в сознании подробности гонки по узким улочкам, похищение, а вслед за тем в плечо и голову вернулась боль. Я открыл глаза. Моя койка притулилась у стены небольшого, похожего на кабинет помещения, источником же мерзкого скрипа служил канцелярского вида стол. За столом сидел подтянутый мужчина в белой форме и что-то записывал. Где-то за стенами слышался ровный гул, отчего казалось, будто кабинет движется.

Я сел. Мужчина тотчас поднял на меня глаза, выбрался из-за стола и шагнул ко мне.

— Прошу вас, не волнуйтесь.— Он устроился на прихваченном с собой стуле,— Я старший капитан Винтер.— Пожалуй, его акцент более всего напоминал британский,— От вас требуется снабдить меня кое-какими сведениями рутинного характера, а затем вас разместят с большим комфортом.

Судя по бесстрастно-доброжелательному тону, человек, назвавшийся старшим капитаном Винтером, осуществлял данную процедуру далеко не первый раз.

— Я должен извиниться за грубость, с которой было проведено ваше изъятие.— Он профессионально уставился мне прямо в глаза.— Это не входило в наши планы... Однако,— Винтер сменил интонацию,— вам не стоит обижаться на нашего сотрудника, он не обладал всей полнотой информации.

Старший капитан раскрыл записную книжку и откинулся на спинку стула с ручкой наготове.

— Ваше место рождения, мистер Баярд?

Стало быть, они уже обшарили мои карманы, раз знают фамилию.

— Кто вы, черт побери?

Он поднял бровь. На груди безукоризненно белого кителя сверкнули украшенные драгоценными камнями награды.

— В данный момент вы, разумеется, пребываете в замешательстве, мистер Баярд, но в свое время вам все разъяснят должным образом. Я состою на службе Империума, и в мои обязанности входит беседа при изъятии.— Винтер мягко улыбнулся.— Назовите место вашего рождения.

Я молчал. В сложившейся ситуации мне претило отвечать на какие бы то ни было чужие вопросы — для начала следовало получить ответы на свои собственные. Кроме того, акцент собеседника так и остался для меня загадкой, а это сильно задевало самолюбие, поскольку исследование диалектов и акцентов давно уже сделалось едва ли не самым главным моим увлечением. Поразмыслив, я решил остановиться на его английском происхождении, но тогда из какой части Англии? Беглый осмотр наград еще больше сбил меня с толку. Выглядели они более чем странно, однако среди них мне удалось высмотреть алую ленточку и крест ордена Виктории^[19] с тремя пальмами из драгоценных камней. Весь облик этого старшего капитана отдавал каким-то несусветным бредом.

— Потрудитесь отвечать, сударь,— резко произнес Винтер.— Я настоятельно советую вам вести себя более сговорчиво. Это избавит вас от массы неприятностей.

Я ответил ему мрачным взглядом.

— Меня выслеживали, схватили, отравили газом, запихали в камеру и задают вопросы личного характера, и это само по себе уже чертовски неприятно, так что прекратите делать вид, будто все идет своим чередом. Я не собираюсь отвечать на ваши вопросы,— Демонстративно сунув руки в карманы, я не обнаружил паспорта.— А касательно ареста, задержания, допроса и прочего, на ваше усмотрение, то раз уж вы завладели моими документами, значит, вы в курсе, что имеете дело с американским дипломатом, на которого распространяется право дипломатической неприкосновенности. Исходя из этого, я намерен покинуть вас, как только мне вернут мои вещи, включая обувь.

Винтер досадливо поморщился. Моя тирада явно не произвела на него особого впечатления. По его сигналу в помещение ввалились двое парней, ранее мною здесь не виденных. По комплекции оба значительно превосходили старшего капитана.

— Мистер Баярд, вам придется отвечать на мои вопросы. В случае необходимости — принудительно. Будьте добры для начала назвать место вашего рождения.

— Вы найдете это в моем паспорте.

Пожалуй, все же не стоило игнорировать ребят, вызванных для стимуляции моей особы к сотрудничеству. Оба походили на бульдозеры, в раздумье застывшие над детской песочницей. Я решил, пока не поздно, сменить тактику. Угораздило же меня с самого начала нашего знакомства вести себя так дерзко! Сумасшедшим следует подыгрывать, ждать, пока они немного расслабятся и наступит момент, подходящий для побега.

Тем временем один из громил по знаку Винтера подал ему с письменного стола мой паспорт. Старший капитан, просмотрев документ, сделал кое-какие выписки и вручил его мне.

— Благодарю вас, мистер Баярд.— Он перешел на прежний, доброжелательный тон.— Теперь займемся более подробными сведениями. Где вы закончили школу?

И я принялся изображать человека, готового лебезить и угодничать. По всей видимости, Винтер давно привык иметь дело с малодушными субъектами, иначе столь разительная перемена в моем поведении не показалась бы ему до такой степени правдоподобной. По крайней мере через несколько минут он махнул рукой группе поддержки, и те безмолвно удалились.

Отличной анкеты старший капитан перешел к международному положению и геополитике. Казалось, предоставленные мной в общих чертах ответы вызывают у него самый что ни на есть искренний, неподдельный интерес. Раз-другой я робко попытался выяснить, каков смысл этого перемалывания давно известной всем и каждому информации, однако на меня немедленно обрушилась лавина новых, весьма нелепых, с моей точки зрения, вопросов.

Винтер тщательно проэкзаменовал меня по географии и недавней истории, сделав особый упор на период между тысяча восемьсот семьдесят девятым и тысяча девятьсот десятым годами, затем стал зачитывать список имен, требуя подробного отчета о каждом из них. К немалому удивлению старшего капитана, относительно большинства перечисленных лиц я ничем не смог ему помочь, а из известных мне в основном попадались малозначительные публичные фигуры. О двух, по-видимому итальянцах Кочини и Максони, он расспрашивал с особенной тщательностью и долго отказывался верить в то, что я не имею о них ни малейшего понятия. Частенько мои ответы приводили его в замешательство.

— Нивен — актер?^[20] — с удивлением вопрошал он.— Никогда не слышали о Крейне Тэлботе?

Выслушав отчет о роли Черчилля в недавних событиях, Винтер разразился хохотом.

Примерно на сороковой минуте нашей несколько односторонней беседы негромко прозвенел звонок, в кабинет вошел еще один человек в белой форме, поставил на край стола внушительных размеров коробку и удалился. Старший капитан не обратил внимания на его появление.

Вопросы продолжались еще минут двадцать. Кто сейчас царствующий монарх Великобритании (Англо-Германии, поправил меня Винтер), каков состав королевской семьи, каков возраст наследников в королевской семье и так далее, пока я не исчерпал запас своих знаний на данную тему. Каков статус вице-короля Индии, как организовано управление доминионами Австралии, Северной Америки, Кэботландии^[21]...

Кто, кроме безумца, мог всерьез задавать подобные вопросы? Я в меру своих сил старался отвечать на них по существу, но привязать к реальности его нелепые ссылки на явно выдуманные политические образования почти не представлялось возможным. Что казалось наиболее странным, самого Винтера как будто вовсе не расстраивало расхождение моего представления о положении вещей с его собственным.

Когда надо мной уже всерьез нависла угроза разделить помешательство с собеседником, старший капитан наконец поднялся, подошел к столу и жестом указал на стул возле него. Присаживаясь, я украдкой заглянул в коробку. Там лежали несколько журналов, свернутая салфетка и россыпь монет. Из-под экземпляра «Всемирного альманаха» выглядывала рукоять небольшого пистолета. Винтер, повернувшись спиной ко мне, раскрыл шкафчик позади стола. Быстрым движением я запустил руку в коробку, сцапал пистолет и сунул его в карман.

Старший капитан извлек на свет бутылку синего стекла.

— Выпьем по глоточку, мистер Баярд,— благодушно предложил он.— И я попытаюсь хотя бы частично развеять ваши вполне обоснованные опасения. Что бы вы хотели знать?

От выпивки я отказался.

— Где мы?

— В Стокгольме, в Швеции.

— Кажется, мы куда-то едем? Это автофургон с кабинетом внутри?

— Это транспортное средство, хотя и не автофургон.

— Зачем вы меня схватили?

— Весьма сожалею, но я вправе лишь сообщить вам, что вас изъяли по особому распоряжению одного высокопоставленного чиновника Империума.— Он испытующе взглянул на меня.— Для меня это в высшей степени необычно.

— А мне кажется, что похищение безоружного человека — не такая уж редкость.

Винтер нахмурился.

— Вы стали объектом официальной операции Имперской разведки, и смею вас заверить, отнюдь не с целью подвергнуть вас преследованию.

— Не знаю никакой Имперской разведки.

— Мистер Баярд,— подавшись вперед, многозначительно произнес старший капитан,— вам следует кое-что уяснить. Во-первых, правительства, которые вы привыкли принимать за высшую суверенную власть, в действительности должны рассматриваться как подчиненные Империуму и Верховному правительству, исполнителем чьей воли я на данный момент являюсь.

— Вы являетесь лжецом.

— Нет, руководителем Имперской комиссии в чине старшего капитана разведки,— обиделся Винтер.

— Что это за транспортное средство?

— Бронированный транссетевой челнок-разведчик. Координаты базирования — Стокгольм ноль-ноль.

— Можно подумать, это мне о чем-то говорит. Что это: судно, автомобиль, самолет?..

— Ничто из перечисленного, мистер Баярд.

— Ладно, я поставлю вопрос иначе. В какой среде оно движется: вода, воздух?..

Винтер растерялся.

— Откровенно говоря, не знаю.

Видимо, мне следовало изменить угол атаки.

— Куда мы направляемся?

— Сейчас мы в координатах ноль-ноль-ноль, ноль-ноль-шесть, ноль-девяносто два.

— Каков пункт назначения? Где он?

— Стокгольм ноль-ноль, после чего вас, вероятно, переправят в Лондон ноль-ноль для продолжения работы.

— Что это за нули такие? Вы имеете в виду Лондон, который в Англии?

— Нет, ваш Лондон, это Лондон ИП-три.

— А в чем разница?

— Лондон ноль-ноль — столица Империума. Империум объединил в себе большую часть цивилизованного миpa: Северную Европу, Западное полушарие, Австралию и прочее.

— Зачем вы меня похитили?

— Обычное изъятие с целью опроса, насколько мне известно.

— Вы предполагаете отпустить меня?

— Да.

— Домой?

— Нет.

— А куда?

— Затрудняюсь ответить. Вероятнее всего, в один из концентрационных пунктов.

— Еще один вопрос— Я достал из кармана автоматический пистолет и направил его на третью медаль слева на груди Винтера.— Вы знаете, что это такое?

Старший капитан отпрянул к спинке стула.

— Да. Где вы, черт возьми, это взяли?

— Держите руки на виду, а лучше встаньте-ка вот там. Винтер поднялся и направился в указанное место. Мне ни разу не доводилось целиться в человека с такого близкого расстояния, но сейчас я не испытывал ни малейших колебаний.

— Теперь давайте все по порядку.

— Я же ответил на все ваши вопросы,— растерянно проговорил старший капитан.

— И так ничего мне и не объяснили.

Винтер стоял и смотрел на меня. Я щелкнул предохранителем.

— У вас есть пять секунд. Раз... Два...

— Хорошо, хорошо. В этом нет необходимости. Я попытаюсь.— Он колебался.— Вас выбрали на самом верху. Чтобы добраться именно до вас, нам пришлось столкнуться с серьезными трудностями. Повторяю, это нестандартная ситуация. Видите ли,— несколько оживился Винтер,— возможность изъятия образцов в этом секторе раньше была крайне ограничена, поскольку ваш континуум расположен на своеобразном острове. Это одна из весьма немногих изолированных линий посреди огромной поврежденной области. Вся конфигурация здесь нарушена, и в данной зоне чрезвычайно опасно маневрировать. На раннем этапе мы потеряли многих достойных людей, пока не научились справляться с сопутствующими проблемами.

— Надеюсь, вы понимаете, что для меня ваши слова не имеют никакого смысла. Что имелось в виду под изъятием образцов?

— Вы не возражаете, если я закурю?

Я достал из пачки на столе длинную коричневую сигарету, раскурил и протянул Винтеру.

— Имеется в виду подбор коллекций индивидуумов и артефактов с типичных ИП-линий.— Он выпустил облако дыма.— Мы в разведке сейчас заняты топографическими операциями. Это, сударь, увлекательнейшая работа — оценивать тенденции развития, сопоставлять находки с теоретическими построениями, создавать высокоточные приборы, инструменты и прочее. Мы только начали открывать потенциальные возможности исследования Сети. Чтобы получить максимум информации в кратчайшее время, руководство сочло целесообразным подбирать индивидуумов для опроса. Так нам удается быстрее составить целостную картину конфигурации Сети по различным направлениям. В вашем случае я получил негласный приказ войти в Пустошь, проникнуть в третий сектор и взять под опеку некоего мистера Бриана Баярда, в частности, дипломатического представителя Американской республики.

Сейчас Винтер говорил с воодушевлением. Без напускной церемонности он выглядел гораздо моложе.

— Ах, сударь, мне бы следовало гордиться, что выбор пал на меня. Проведение операций в Пустоши — это просто потрясающе. Правда, мне и раньше случалось работать на таком отдалении от Империума, что трудно или невозможно подобрать аналогии. Но ИП-три! Ваша система — это почти тот же Империум, но с достаточными отклонениями, чтобы позволить разыграться фантазии. Как ни схожи эти две линии, вокруг и между ними раскинулась Пустошь, и это указывает, насколько близко к краю пропасти мы подходили в прошлом.

— Ладно, Винтер. Достаточно я вас слушал,— прервал я,— Может быть, вы просто безобидный чудак. Но я ухожу, и немедленно.

— Это совершенно невозможно.— Он развел руками,— Мы сейчас посреди Пустоши.

— Какой Пустоши? — спросил я для отвода глаз, прикидывая тем временем, через какую из дверей лучше выйти. Дверей имелось три. Я остановил выбор на той, через которую еще никто не входил, и шагнул к ней.

— Пустошь — это область полного запустения, радиации, хаоса,— объяснял Винтер.— Там находятся пучки А-линий, где камеры-автоматы не регистрируют ничего, кроме огромных орбитальных колец из обломков. Есть полностью выжженные миры. Кое-где попадаются небольшие фрагменты облученных джунглей, населенных пораженными радиацией мутантами. Сударь, это ужасно. Вы вольны всю ночь держать меня под прицелом, но вам это ничего не даст. Через несколько часов мы прибудем на ноль-ноль, а до тех пор вам не мешало бы отдохнуть.

Выбранная мною дверь оказалась заперта.

— Ключ! — потребовал я.

— Ключа нет. На базе она откроется автоматически. Я подошел к другой двери. Через нее недавно входил мужчина с коробкой. Стоило ее распахнуть, как гудение усилилось. Короткий узкий проход оканчивался помещением, имевшим некоторое сходство с кабиной пилота. В кресле перед пультом кто-то сидел спиной ко мне.

— Сюда, Винтер. Идите вперед.

— Сударь, не будьте идиотом,— с заметным раздражением произнес он, поворачиваясь к столу.

Я поднял пистолет, прицелился и нажал спуск. Грохот выстрела сотряс помещение. Винтер дернулся, хватаясь за простреленную руку. Лицо его впервые омрачила тень настоящего испуга.

— Сумасшедший! — воскликнул он.— Вам же ясно сказано: мы посреди бездны.

Человек в кабине изумленно оглянулся через плечо и лихорадочно завертел какую-то ручку на пульте.

— Того и гляди обмочите этот милый коврик,— заметил я.— Следующей пулей я вас прикончу. Остановите машину.

Старший капитан побледнел.

— Слово чести, мистер Баярд,— он судорожно сглотнул,— это совершенно невозможно. Лучше застрелите меня. Вы не имеете представления о том, чего требуете.

В безумии моего похитителя больше не оставалось ни малейшего сомнения. Винтер действительно был согласен умереть, лишь бы не выпустить меня из своего фургона, или как там он его называл. Меня же, несмотря на всю браваду, вовсе не устраивала перспектива хладнокровно пристрелить человека. Тремя широкими шагами я пересек проход и приставил пистолет к пояснице человека, продолжавшего с остервенением вращать ручку на передней панели.

— Остановите машину.

Мужчина — один из тех, что появлялись в кабинете после моего пробуждения,— скользнул по мне безумным взглядом, но своего занятия не прервал. Я всадил пулю в приборную доску. Оператор выскочил из кресла и упал на пульт, закрыв его своим телом.

— Нет, чертов идиот! Мы вам все объясним...

— Пытались,— у меня вырвался глубокий вздох,— без толку. Так что лучше не мешайте. С вашей помощью или нет, но это сооружение остановится.

Я отступил в сторону, чтобы следить за обоими. Винтер в дверях присел на корточки. Лицо его побелело.

— Как там, Дойл? — прохрипел он сдавленным голосом.

Тот слез с пульта и, повернувшись ко мне спиной, оглядел приборы. Щелкнув какой-то клавишей, Дойл тихонько выругался, затем поднял глаза на старшего капитана.

— Передатчик сдох,— доложил он.— Но мы на ходу.Меня посетило нехорошее предчувствие. Перспектива остановки в самом деле не на шутку перепугала эту парочку. На меня и мое оружие они сейчас обращали внимания не больше, чем на младенца с водяным пистолетиком,— обоих занимало исключительно состояние аппаратуры. Они явно согласны получить пулю, лишь бы не прерывать движение.

К тому же, как бы мне ни хотелось убедить себя в обратном, транспортное средство этих ребят совершенно не вписывалось в мои представления о простом автофургоне. Кабина самолета не вмещает такого количества приборов, и при этом ни одного окна. Мысли роем кружились в голове. Что это? Космический корабль? Машина времени? В какую, черт возьми, передрягу меня угораздило влипнуть?

— Ладно, Винтер,— сказал я.— Объявим перемирие. Даю вам пять минут на то, чтобы в доходчивой форме представить мне необходимые объяснения и доказать, что вы не являетесь беглецом из лечебницы для буйнопомешанных. Заодно расскажете, как вы собираетесь доставить меня туда, откуда... изъяли. Не захотите сотрудничать — я превращу эту панель в решето, как и всякое тело, которым ее попытаются прикрыть.

— Будь по-вашему,— кивнул старший капитан.— Клянусь, я сделаю все, что смогу. Только давайте покинем рубку управления.

— Я останусь здесь. Обещаю не стрелять, если вы не дадите мне повода, например не начнете завираться.

Лицо Винтера покрылось капельками пота.

— Это разведывательный аппарат для работы в Сети. Под Сетью следует понимать совокупность альтернативных линий времени. Так сказать, единый поток одновременно существующих реальностей. Наш двигатель — генератор поля Максони — Кочини — направляет нас перпендикулярно вектору нормальной энтропии, то есть этому потоку. По правде говоря, я плохо разбираюсь в физических принципах работы механизма, я не инженер.

Я взглянул на часы. Он уловил намек.

— Империум — государство на А-линии ноль-ноль, где было открыто это поле. На основе данного открытия создан наш аппарат. Его устройство чрезвычайно сложно, и управляющие им операторы идут на неизмеримый риск. Далее. Поскольку все А-линии в радиусе тысяч координатных единиц от линии ноль-ноль некоторое время назад стали ареной самой ужасной бойни, мы предполагаем, что только нам удалось добиться успеха в данной области исследований. Сейчас наша деятельность охватывает всю совокупность А-линий вне границ Пустоши — так мы называем зону разрушений. Появляться же в ее пределах крайне рискованно.

Продолжая говорить, Винтер заматывал носовым платком простреленную руку.

— Ваша линия известна как Изолированная в Пустоши номер три. Она — одно из двух исключений в окружении всеобщего хаоса. Эти две линии лежат на некотором удалении от нулевой. Ваша немного ближе, чем ИП-два, но открыта всего около месяца назад, а подтверждение ее безопасности получено совсем недавно, поскольку вся исследовательская работа в Пустоши проводилась беспилотными разведчиками-автоматами. Почему мне велели изъять именно вас, я не в курсе. Но, поверьте, если бы вы повредили этот аппарат-разведчик, нас бы выбросило в реальность какой-нибудь А-линии, где, возможно, не осталось ничего, кроме кольца пыли вокруг Солнца или гигантской мутировавшей грибницы. Нам никоим образом нельзя останавливаться, пока мы не достигнем безопасной области.

Я опять посмотрел на часы и изрек:

— Четыре минуты. Как вы можете подтвердить правдивость ваших слов?

Старший капитан облизал губы.

— Дойл, дайте разведснимки этого сектора. Те, что мы сделали по пути сюда.

Оператор сунул руку под панель, вытащил большой красный конверт и протянул его мне. Я передал конверт Винтеру.

— Вскройте сами. Посмотрим, что у вас там. Повозившись немного, он извлек пачку глянцевых фотографий.

— Все они сделаны точно в тех же пространственных и временных координатах, где сейчас находится разведчик.— Старший капитан вручил мне первый снимок-Единственное отличие — это координаты Сети.

Череда бесформенных глыб, выплывавших из серого тумана, расцвеченного в нескольких местах блеклыми искорками, повергла меня в растерянность. Я даже приблизительно не смог истолковать увиденное. Следующее изображение практически не отличалось от первого. Лишь на третьем один из валунов повернулся ко мне плоской гранью с процарапанной на ней тоненькой паутиной.

— Размеры обманчивы,— пояснил Винтер.— Эти причудливые камушки — обломки планеты, снятые с расстояния около двадцати миль, а нити — дороги.

Я вновь уставился на снимок. Глыбы висели в пространстве, и их нескончаемые ряды уходили за пределы видимости. Похоже, старший капитан добавил себе очков.

Тем временем он продемонстрировал новую фотографию. Моим глазам предстало черное пятно. Выпуклости и впадины его поверхности отражали мертвенно-бледный свет луны — сверкающего диска на черном фоне пустого неба.

Половину следующего изображения загородила непонятная масса (видимо, фокусное расстояние оказалось слишком мало), зато позади я, к своему ужасу, разглядел огромное, размером с приличный холм, расплывчатое тело, словно перемешанное с обступившими его джунглями. Голова, похожая на коровью, казалась крохотной по сравнению с ним. Чуть поодаль торчало раздутое подобие ноги с загнутым, словно толстый коготь, копытом.

— Да,— подал голос Винтер,— это корова. Корова-мутант с подавленными функциями ограничения роста. Превратилась в гигантскую культуру ткани, получая питание непосредственно от лиан. Они проросли сквозь всю массу тела. Рудиментарная голова и конечности стали совсем бесполезны.

Мне сделалось не по себе, а вид пулевого отверстия в панели управления заставил вздрогнуть.

— Хватит.— Я вернул снимки и опустил пистолет в карман.—Убедили. Пойдемте скорее отсюда.

Вернувшись в кабинет, мы расселись возле письменного стола. Даже если у старшего капитана оставались в запасе какие-либо технические уловки, вряд ли он имел возможность прибегнуть к ним мгновенно.

Винтер, морщась, осмотрел раненую руку, подтянул платок. Я не стал ему помогать. Старший капитан вновь предложил мне синюю бутылку и на этот раз отказа не встретил. После сделанного мной изрядного глотка он заговорил.

— Согласитесь, сударь, когда вам показывают все таким вот образом, без подготовки, это ошеломляет. Понимаю. Я честно пытался сгладить шок, но признайте, вы вели себя чересчур настойчиво.

— Не люблю, когда меня водят за нос. Я по-прежнему в состоянии, если понадобится, застрелить вас обоих и вообще всех, кто есть на борту. Не знаю, какую участь мне уготовили ваши хозяева, но ручаюсь в одном — меня это не устраивает. Что делать будете?

— Я должен доставить вас на базу, хотя бы ценой собственной жизни,— невозмутимо ответил Винтер.— Я офицер Империума. Что же до вас, то теперь вы сами убедились, что не можете покинуть разведчик, пока мы не выберемся из Пустоши. Через несколько часов автоматика выведет челнок к рабочему терминалу в Стокгольме ноль-ноль, где вас ожидает эскорт, так что и здесь вы вряд ли чего-то добьетесь, убив меня. А потому нам лучше просто расслабиться и оставить все как есть,— добавил он с вежливой улыбкой.

Я задумался. Картина мира, в общих чертах представленная Винтером, казалась мне понятной и не вызывала отторжения. Но одно дело — допустить, и совсем другое — поверить. Мои размышления продолжались под болтовню старшего капитана.

Мне удалось сложить его отрывочные сведения воедино и собрать в систему: Сеть представляет собой огромную паутину линий. Линии — вселенные, каждое мгновение отличные от всех остальных. И где-то, на какой-то линии или в каком-то мире создано устройство, позволяющее человеку пробираться между этими самыми линиями. Что ж, почему бы и нет? При таком количестве вариантов может произойти все, что угодно. Разве не так?

— Винтер,— задумчиво поинтересовался я,— а как обстоят дела с другими А-линиями? Где, возможно, сделано то же самое открытие, но с каким-то несущественным отличием? Почему, обшаривая одну линию за другой, вы не натолкнулись на таких же, как вы?

— Наши ученые давно ломают голову над этим вопросом и пока не нашли определенного ответа. Так или иначе, имеются некоторые установленные факты. Во-первых, эта машина, как я уже говорил, фантастически сложное устройство. Создать подобное не так уж просто. Во-вторых, соверши мы в ходе первых экспериментов самую незначительную ошибку — и наша линия имела все шансы уподобиться тем, чьи фотографии вы видели. Как потом выяснилось, нам лишь чудом удалось избежать губительных последствий данного открытия. Зато теперь мы преуспели и знаем, как управлять процессом. Что касается ближайших линий, теория как будто склоняется к тому, что между векторами нет физических препятствий. Те, что имеют лишь микроскопические отличия, на деле соединяются, переплетаются... Это сложно объяснить. Видите ли, в действительности мы наугад блуждаем с одной на другую. Да, такова любопытная природа бесконечности — имеется бесконечное число бесконечно близких линий, по которым мы скользим, обычно не замечая никакой разницы. Не отдаем же мы себе отчета в том, что без конца перескакиваем от одной временной точки к следующей в ходе нормальной энтропии.

Я озадаченно нахмурился, и Винтер добавил:

— Линии уходят в оба конца и сориентированы по бесчисленным векторам. Если бы мы могли отправиться строго назад вдоль Э-линии, мы бы попали в прошлое. Но такое невозможно, поскольку в этом случае два тела окажутся совмещены в едином пространстве со всеми вытекающими последствиями. Принцип Максони позволяет нам передвигаться, так сказать, под прямым углом к нормальному смещению. Мы можем избрать направление в пределах трехсот шестидесяти градусов, но исключительно на том же Э-уровне, с которого стартовали. Таким образом, наше прибытие в Стокгольм ноль-ноль произойдет одновременно с отправлением из ИП-три,— Старший капитан рассмеялся.— Во время первых путешествий это обстоятельство вызвало немало недоразумений и взаимных упреков.

— Стало быть, все мы постоянно перескакиваем из одной вселенной в другую, даже не замечая этого? — скептически хмыкнул я.

— Необязательно все и необязательно постоянно,— пожал плечами Винтер.— К примеру, в момент эмоционального стресса периодически наблюдается нечто похожее на эффект смещения. Неужели вы способны заметить изменение положения двух песчинок или даже двух атомов внутри песчинки? Серьезные отклонения, касающиеся нескольких индивидуумов, происходят значительно реже. Возможно, и вам время от времени приходилось наблюдать незначительные расхождения — то какая-нибудь вещица передвинется или исчезнет неизвестно куда, то внезапно переменится характер вашего знакомого, то вдруг появляются искаженные воспоминания о минувших событиях. Вселенная отнюдь не так постоянна, как принято считать.

— Ваши рассуждения ужасающе правдоподобны. Допустим, теорию я принимаю. А теперь опишите мне это средство передвижения.

— Просто небольшая М К-станция, помещенная на самодвижущиеся шасси. Способна передвигаться по земле, твердому покрытию, а также по спокойной воде. Это позволяет нам выполнять большинство пространственных маневров и снижает вероятность подвергнуться риску при осуществлении операций на поверхности в незнакомых условиях.

— А где остальные члены вашей команды? Должны быть еще по крайней мере трое.

— Они на своих постах. Перед рубкой управления имеется небольшой отсек с ходовым механизмом.

— Если приборы настроены на автоматическое возвращение, зачем вам на борту техники?

Винтер пристально взглянул на меня.

— Вы не представляете себе всей сложности управления этим устройством,— сказал он.— Необходим постоянный контроль.

— А для чего это? — Я указал на коробку, откуда добыл пистолет.

Скользнув по ней взглядом, старший капитан печально улыбнулся.

— Ах вот где вы взяли оружие. Оно не могло быть вашим. Я-то знаю, что вас обыскивали. Это чертов Дойл с его беспечностью. Тоже мне, охотник за сувенирами! — Он осторожно коснулся раненой руки.— Я велел ему сдать мне все образцы до возвращения на базу, он и сдал. Так что, видимо, просчет все же мой.

— Это не ваш просчет,— успокоил я его.— Просто я ловкий парень. Зато не слишком храбрый. По правде говоря, меня до смерти пугает мысль о том, что меня ждет в пункте назначения.

— С вами будут хорошо обращаться, мистер Баярд,— заверил Винтер.

Слабое утешение. Стоит ли доверять его словам? А может, по прибытии выскочить из фургона, устроить пальбу, бежать... Нет, этот вариант тоже не сулит ничего хорошего. Куда я потом денусь в этом Империуме? Меня устроит лишь обратный билет. Тут я поймал себя на том, что уже думаю о моем мире как об ИП-три, и был вынужден признать, что почти верю в историю старшего капитана.

Последовал еще один глоток из синей бутылки.

Не считая размеренного гула, в помещении царила гнетущая тишина. Дойл по-прежнему корпел над приборами, Винтер ерзал на стуле, беззвучно подкашливал и хранил молчание. Создавалось странное ощущение движения, хотя стены не передавали ни малейшей вибрации.

— Почему мы не взрываемся, проходя через эти уничтоженные линии, и не горим на раскаленных? Если я правильно понял, иной раз ваше транспортное средство оказывается внутри какого-нибудь из тех кусков породы, что вы фотографировали.

— Мы не задерживаемся там достаточно долго,— ответил Винтер.— Видите ли, сударь, отрезок времени, который разведчик затрачивает на пересечение очередной линии, не имеет длительности в данной системе координат, и потому мы не успеваем вступить в физический контакт с окружением.

— А как вы умудряетесь фотографировать и пользоваться передатчиком?

— Камера остается в зоне действия нашего поля. В действительности каждая фотография — это сложение видов из нескольких близко расположенных линий. Поскольку они отличаются друг от друга совсем незначительно, снимки выходят достаточно четкие. Естественно, в данном случае свет выступает не как событие, а как условие. Ну а для передатчиков используют разновидность Сети, способную проводить радиосигналы.

Не понимаю.

Несмотря на смятение, мне удалось немного расслабиться. Синяя бутылка оказалась весьма кстати. Я глотнул еще.

— Я занимаюсь изучением явления, которое назвал А-энтропией,— продолжил Винтер.— И с помощью кинокамеры мне удалось зафиксировать несколько весьма захватывающих последовательностей. На их примере у нас есть возможность отследить варианты «развития» несколько иного характера, нежели то, с которым мы сталкиваемся при субъективном восприятии. Видите ли, если направить камеру на определенный объект и по мере прохождения через линии вести съемку в одной и той же временной точке, связь трансформации данного объекта с предыдущими событиями покажется нам такой же очевидной, как и пространственно-временные изменения, воспринимаемые нами при движении вдоль Э-линии,— Несмотря на то что я не проронил ни слова, старший капитан говорил все более увлеченно.— Представьте себе обычную кинопленку. На каждом кадре запечатлено слегка изменившееся положение объекта как в пространстве, так и во времени. Сменяя кадр за кадром, мы видим развитие действия. Человек идет, волна разбивается о берег, лошадь скачет и так далее. Так вот и в моих фильмах примерно то же самое. Получается довольно интересный ряд образов. Позвольте вам продемонстрировать.

Подавшись вперед с пистолетом в руке, я внимательно проследил, как Винтер встал, вынул из шкафчика небольшой прибор, разместил его на столе и занялся какими-то приготовлениями. Через несколько секунд на белой стене возникла четкая картинка. Посреди поля стоял человек с мотыгой.

Старший капитан сопровождал показ своими комментариями:

— Мы удалялись от базы. Обратите внимание на возрастающие отклонения...

Человек постепенно менялся, как и обстановка вокруг него. Все плыло и странным образом смещалось, хотя никаких движений я не наблюдал. В небе светило солнце. Падающий лист висел в воздухе. Мотыга человека замерла над небольшим зеленым растением. Кадр за кадром сорняк разрастался, листья занимали на экране все больше места. Они делались крупнее, на них проступали кроваво-красные пятна. Человек же, оставаясь на месте, словно отступал. Черенок его мотыги стал короче, лезвие — длиннее. Корчась и изгибаясь, металл принимал новую форму. Руки фермера также утрачивали длину, прибавляли в обхвате. Спина выгнулась горбом.

Окрестная растительность, расплывшись в стороны, точно по поверхности водоема, где исчезла вовсе, а где собралась бесформенными кустиками. Сорняк рос. Мясистые листья норовили облапить существо, отдаленно напоминающее человека. Его плечи покрыл роговой панцирь, клещевидные руки сжали нечто напоминающее алебарду со сверкающим лезвием. По краям каждого листа появились зубчики, и оружие существа увязло в переплетении их толстых черенков. Корни чудовищного растения, выбившись из-под земли, оплели могучие ноги того, кто недавно был человеком. Существо тоже набирало вес, и его голова тяжелела соразмерно с массивными челюстями.

Поле вокруг опустело, лишь кое-где зелень сбилась в плотные куртины. Окруженное листвой чудовище возвышалось над растением. Древко алебарды под напором стеблей согнулось в дугу, отсеченные усики засохли, листья увяли, превратившись в сморщенную коричневую шелуху, однако на их месте уже возникли новые нежно-розовые ростки. Зубцы растения скребли выпуклый панцирь. Под безучастными небесами, в полной тишине, передо мной развернулась неподвижная, беспощадная битва.

Растение утратило рост, почернело и сникло. Стальное лезвие вновь засверкало на солнце. Щитки панциря на плечах сделались мягче, постепенно сходя на нет. Казалось, будто чудовище-победитель хочет поскорее избавиться от своего наводящего страх уродства. Тяжелые челюсти уменьшились, руки и ноги стали тоньше и длиннее. Куртины вдали лопнули, раскидав по полю островки быстро расползающейся зелени. Еще минута — и человек, или почти человек, если не обращать внимания на зеленую кожу и короткие рожки, застыл с поднятой мотыгой над небольшим темно-красным сорняком.

Проектор погас.

— Ну, что вы об этом думаете, сударь?

— Кошмар.

— В данном случае мы имеем наглядную иллюстрацию причинно-следственной связи между нападением и защитой, хотя, конечно, представленную несколько непривычным способом. По-моему, это очевидно.

— По-моему, мне пора оставить вашу синюю бутылку.

Но на самом деле мне было не до шуток. Увиденное меня потрясло, и я впервые по-настоящему поверил в реальность происходящего.

— Конец этого фильма снят на громадном расстоянии от линии ноль-ноль,— сообщил Винтер.— Интервал между кадрами — одна секунда субъективного времени.

Конечно, нет смысла утверждать, что это и есть настоящий шаг прогрессии, какой бы она ни была на этой линии. Сражение, представляющееся нам коротким, может продолжаться всю жизнь или целую эволюционную эпоху. Точка расхождения нашей и самой удаленной линии из тех, что мы видели в самом конце, отстоит от нашего времени почти на миллион лет.

— Винтер, все это ужасно интересно, но выглядело бы куда привлекательнее, представляй я себе хоть в минимальном приближении, что вы мне уготовили. Похоже, вам мало дела до переживаний отдельно взятого человека. А вдруг меня намереваются подвергнуть какому-нибудь живописному эксперименту, а потом выбросить за ненадобностью, вышвырнуть на свалку космического хлама вроде той, что вы мне показывали? И даже содержимое этой бутылки не очень-то помогло мне отвлечься от размышлений на подобную тему.

— Бог мой, сударь! — встрепенулся старший капитан.— Ничего подобного, уверяю вас. Помилуйте, мы вовсе не дикие варвары! Если вы заинтересовали официальное руководство Империума, вы можете рассчитывать на человечное и достойное обращение.

— Вы упоминали о каких-то концентрационных пунктах. В нашем мире перспектива угодить в заведение с подобным названием восторга точно не вызовет.

— И совершенно напрасно,— пожал плечами Винтер,— Есть множество чудесных А-линий, удаленных от Пустоши. Они либо необитаемы, либо заселены отсталыми или не развившимися расами. Мы подберем технологический и культурный уровни, которые вас устроят. Ни один из изъятых объектов не остается без внимания и заботы. Их размещают с максимальным удобством и обеспечивают всем необходимым на всю оставшуюся жизнь.

— В ссылке на необитаемом острове или в туземной деревне? Звучит не слишком заманчиво,— заметил я.— Не лучше ли вернуть меня домой?

Старший капитан загадочно улыбнулся.

— Что бы вы сказали, если бы вдруг вам представилась возможность обрести крупное состояние в золоте и поселиться в обществе, весьма схожем... Ну хотя бы с Англией семнадцатого века? Только не забудьте добавить к этому преимущества в виде электричества, цветущую современную литературу. Жизнь, обеспеченная всем по вашему усмотрению. Имейте в виду — в нашем распоряжении ресурсы всей вселенной.

— Сказал бы, что все это здорово, будь у меня выбор,— ответил я.— Согласен, здесь и сейчас довольно уютно, но я остаюсь жертвой грубого похищения и практически ничего не могу с этим поделать. Можно, конечно, попытаться подловить момент, когда мы выберемся из Пустоши, но еще не прибудем на базу, где меня ждет встречающая делегация. И тогда вы сумеете развернуть эту посудину назад на ИП-три. Средство заставить вас у меня имеется.

— Послушайте, Баярд,— раздраженно заявил Винтер.— Оружие у вас действительно есть. Ну так застрелите меня. Убейте нас всех. Чего вы этим добьетесь? Для управления разведчиком требуется высочайшая техническая подготовка. Приборы настроены на автоматическое возвращение в исходный пункт. Возврат объекта на линию, с которой он был взят, абсолютно противоречит установкам Империума. Неужели вы не понимаете, единственное, что вам остается,— сотрудничать с нами. Я же как офицер Империума смею заверить: вас ждет достойное обращение.

— Если верить кинофильмам, при помощи оружия непременно добьешься своего — Я задумчиво разглядывал пистолет.— Однако у меня создалось впечатление, будто вы действительно запросто готовы получить пулю.

Лицо Винтера расплылось в улыбке.

— Помимо того, что вы хорошо приложились к моему бренди и, вероятно, не попадете даже в стену, я смею вас заверить...

— Только и делаете, что заверяете.— Швырнув оружие в коробку, я закинул ноги на полированную столешницу и развалился на стуле.— Разбудите меня перед прибытием на место. Хочу привести себя в должный вид.

— Сударь,— услышал я смех старшего капитана,— наконец-то вы повели себя разумно. Мне было бы чертовски неудобно докладывать на базе о том, что вы тут всю дорогу размахивали пистолетом.

 3

Проснулся я внезапно. Ужасно ломило шею, а стоило только пошевелиться, как выяснилось, что и все тело тоже. Я со стоном опустил ноги на пол, сел прямо и оглядел отсек. По какой же причине мне вдруг сделалось так неуютно? Вот оно: старший капитан исчез, и гудение стихло.

— Винтер!

Я вскочил. Мое сознание незамедлительно нарисовало мне металлическую коробку с одиноким растерянным дипломатом, коварно брошенным посреди одного из этих адских миров. Следовало признать, сейчас я куда меньше боялся попасть в этот ноль-ноль, нежели не попасть туда вообще.

— Минуту, мистер Баярд.— Винтер заглянул в помещение через приоткрывшуюся дверь.— Мы прибыли согласно графику.

Теперь достаточно было просто нервничать.

Пистолет пропал. Я в раздумье мерил шагами отсек. Интересно, куда они девали мой портфель... хотя в данный момент глупо волноваться по таким пустякам — меня и так угораздило влипнуть не на шутку. Наверное, следует убедить себя, будто мне предстоит нечто вроде приема в посольстве — что может быть хуже? Следовательно, я должен перестать относиться к этому серьезно. Несомненно, должен. Лучше всего в подобных случаях держаться как ни в чем не бывало, точно сам все и придумал.

Вошли двое громил, за ними Винтер. Все в форменных фуражках. Сейчас они вели себя по-уставному. Громилы, развернувшись к старшему капитану, отсалютовали ему на английский манер, а тот ответил легким взмахом руки.

— Выходим, мистер Баярд? — повернулся он ко мне. Один из парней толчком распахнул дверь и замер сбоку от выхода. Впереди в приглушенном солнечном свете я увидел мощеную площадку. На площадке стояли люди в белой форме. Все смотрели на нас.

Винтер ждал. Видимо, пришло время сделать решительный шаг. Я вышел из фургона и осмотрелся. Мы находились в обширном ангаре, отдаленно напоминавшем железнодорожный вокзал. Один из встречавших повернулся к другому и что-то сказал, не сводя с меня глаз. Второй кивнул. Оба шагнули вперед.

— Джентльмены,— прогремел за моей спиной голос Винтера,— мистер Бриан Баярд!

Они таращились на меня, я на них. Все встречавшие носили обтягивающую белую форму, увешанную медалями и расшитую на плечах золотом.

— Бог мой, Винтер,— воскликнул один из них.— У вас получилось. Мои поздравления!

Все тут же обступили старшего капитана, наперебой засыпая его вопросами и бросая в мою сторону бесцеремонные взгляды. Мне никто не сказал ни слова. Я попытался встретиться глазами с Винтером. Он со спокойным и немного самодовольным видом удовлетворял любопытство встречающих, спрятав за спину раненую руку.

Ну и пошли они ко всем чертям. Я развернулся и зашагал к передней стене ангара. Там виднелась дверь, а сбоку от нее — будка часового. Удостоив солдата холодным мимолетным взглядом, я направился прямиком к выходу.

— Э-э, сэр, покажите ваши документы,— потребовал часовой.

Я обернулся.

— Запомните как следует это лицо.— На меня накатило усталое, тоскливое равнодушие, и, наверное, оттого голос прозвучал с безупречной невозмутимостью.— Впредь вам часто придется его лицезреть. Я ваш новый командир.— Мои глаза пробежали по нему с ног до головы.— И поправьте форму.

Отвернувшись, я двинулся дальше.

— Э-э, сэр, говорю вам...— вновь окликнул солдат уже из-за спины, однако так и остался без ответа.

Конец моим действиям, как нельзя более подходившим под определение «откровенная попытка побега», положило внезапное появление Винтера. Впрочем, куда я мог уйти?

— Не туда, сударь,— заботливо предупредил старший капитан.— Так вы заблудитесь. Я доставлю вас прямиком в управление королевской разведки, где вы непременно узнаете больше о причинах вашего,— он откашлялся,— визита.

— Мне показалось, это будет Имперская разведка,— заметил я.— Кстати, для предполагаемо высокого уровня операции прием выглядел довольно скромно. Я думал, будет оркестр или хотя бы пара копов с наручниками.

— Шведская королевская разведка,— поспешил уточнить Винтер.— Шведы, конечно же, подданные императора. Ребята из Имперской разведки тоже будут. Что касается встречи, в данном случае руководство сочло нужным обойтись без лишнего шума.

Винтер помог мне забраться в черную угловатую служебную машину, стоявшую у края тротуара. Она быстро вывернула на середину широкой улицы и помчалась вперед. Другие автомобили уступали нам дорогу.

— Если я правильно понял, ваш разведчик путешествует перпендикулярно линиям, но остается в той же точке на карте. Это не похоже на холмистый район Старого города.

— У вас дотошный ум и цепкий взгляд,— прокомментировал Винтер.— Перед стартом мы перегнали аппарат в доки. Сейчас мы в северной части города.

— С кем я должен встретиться? И еще, они намерены общаться со мной или вроде предыдущей компании примутся болтать друг с другом?

— Да не сердитесь вы на них,— отмахнулся Винтер.— Эти джентльмены встречали подобные экспедиции не меньше тысячи раз и немного пресытились. Но на самом деле ваше прибытие их впечатлило.

Огромная машина с ревом промчалась по мосту и свернула на длинную, покрытую гравием дорогу, что вела к кованым воротам перед массивным зданием из серого гранита. Прохожие выглядели вполне обыкновенно, если не считать некоторых странностей в одежде. Непривычно часто мелькала помпезная форма. У ворот застыл часовой в кителе вишневого цвета, белых брюках и черном стальном шлеме с острым золотистым навершием, увенчанным ярко-пурпурным пером. Он взял оружие (короткий и странный на вид никелированный автомат) на караул, ворота распахнулись, мы проехали через них и остановились перед широкими дверями из окованного железом дуба. На медной табличке у входа я прочел: «Kungliga Svenska Spionage»^[22].

Мы молча пересекли холл с безукоризненно белым мраморным полом, вошли в просторный лифт и поднялись на верхний этаж. Далее Винтер повел меня через другой холл, на сей раз с полом из красного гранита. В конце его виднелась еще одна массивная дверь. На всем пути следования нам не встретилось ни души.

— Расслабьтесь, мистер Баярд,— посоветовал мне старший капитан.— Отвечайте на вопросы ясно и четко и используйте те же формы обращения, что и я.

— Постараюсь не ударить лицом в грязь. Кажется, Винтер нервничал не меньше моего. Он вежливо постучал, и нам разрешили войти.

Мы оказались в просторном, со вкусом обставленном кабинете. От широкого письменного стола нас отделяло покрытое серым ковром пространство. За столом в удобных креслах расположились трое мужчин. Четвертый восседал позади остальных лицом к нам. Винтер закрыл дверь и твердым шагом пересек помещение, я следовал за ним. Он остановился в десяти футах от стола, резко взметнул руку, отдавая честь, и отчеканил:

— Сэр, старший капитан Винтер докладывает о выполнении приказа.

— Отлично, Винтер.— Человек, сидевший прямо напротив, ответил на приветствие вялым жестом.

Старший капитан с хлопком опустил руку и повернулся к остальным.

— Kaiserllche Hochheit,— произнес он с церемонным поклоном, обращаясь к одному из сидевших.— Главный инспектор,— приветствовал он другого. К третьему, довольно тучному человеку, чье веселое лицо показалось мне знакомым, старший капитан обратился «сэр».

— Hochwelgeboren будет вернее,— пробормотал худой аристократ.

По-видимому, мой провожатый ошибочно назвал «их высокоблагородие» «королевским высочеством». Винтер густо покраснел.

— Прошу прощения у вашего превосходительства,— выдавил он надтреснутым голосом.

Круглолицый широко улыбнулся.

В продолжение означенной беседы господин, находившийся во главе стола, не спускал с меня пристального взгляда.

— Прошу, садитесь, мистер Баярд,— произнес он довольно приветливо, указал на пустое кресло и сухо скомандовал Винтеру, все еще державшемуся по стойке «смирно»: — Вольно, старший капитан. Надеюсь,— господин вновь обратился ко мне,— способ, каким вы были доставлены сюда, не настроил вас против нашего общества.

Его худое удлиненное лицо с тяжелой нижней челюстью напомнило мне портреты короля Швеции Густава. Уж не родственник ли столь царственной особы общается со мной?

— Я генерал Бернадотг,— представился он.— А это господа барон фон Рихтгофен, главный инспектор Бейл и мистер Геринг.

Я кивнул, и генерал продолжил:

— Прежде всего считаю необходимым сообщить, что решение о доставке вас сюда далось нам нелегко. Я понимаю, у вас масса вопросов, и вскоре вы получите на них исчерпывающие ответы, однако в первую очередь, как мне кажется, вам следует узнать, почему вы здесь. Мы вызвали вас сюда, чтобы попросить о помощи.

Что ни говори, а такого поворота я точно не ожидал. Не знаю, чего я ждал вообще, но только не просьбы о помощи от целой компании облеченных властью чинов. Я тупо раскрыл рот от изумления и, судя по всему, на время лишился дара речи.

— Замечательно,— хихикнул гражданский с брюшком.

Я посмотрел на него. Бернадотт представил его как мистера Геринга. Так вот кого он мне напомнил! В моей памяти живо всплыли фотографии жирного главнокомандующего Люфтваффе.

— Ваше имя, случайно, не Герман? — осторожно спросил я.

Толстяк удивился, но по его лицу расплылась добродушная улыбка.

— Да, меня зовут Герман,— ответил он с заметным немецким акцентом.— А как вы догадались?

С ответом у меня возникли некоторые затруднения. Об этом мне следовало подумать раньше. Равно как и о возможности встретить здесь настоящих двойников или персоны, аналогичные фигурам из моего мира. Зато теперь у меня не осталось ни малейших сомнений — Винтер не лгал.

— Там, откуда я прибыл, ваше имя известно всем,— пояснил я.— Рейхсмаршал Геринг...

— Рейхсмаршал! — повторил Герман.— Какое любопытное звание! — Он посмотрел на остальных.— Разве не интереснейшая и не ценнейшая информация? Я, несчастный толстяк Геринг,— и вдруг рейхсмаршал, и все меня знают.

Он явно пришел в восторг от полученного известия.

— Уверен,— заметил генерал,— мистер Баярд поведает нам еще много крайне интересных вещей. И все же я считаю, что сначала мы сами обязаны дать ему исчерпывающие объяснения.

— Благодарю вас, генерал.— Я церемонно склонил голову.— Буду вам очень признателен.

— Мистер Баярд, что вы успели узнать о структуре нашей государственной системы и о нашей деятельности в Сети?

— Думаю, у меня имеется лишь общее представление. Я уяснил, что Имперское правительство обладает суверенитетом над всеми остальными. И это, пожалуй, все.

— Насколько нам известно, сейчас только наше правительство — возможно, за одним исключением, о котором я расскажу в свое время,— владеет технологией сетевых перемещений. По этой причине у нас имеется возможность влиять на события в большей степени, нежели у других правительств. Это вовсе не означает, будто империя стремится вмешиваться в дела других миров или эксплуатировать их. Наши связи со всеми лшшями основаны на уважительных отношениях, о чем мы по возможности договариваемся сразу после установления контакта. Но в случае с изолированными линиями Пустоши возникли осложнения...— Бернадотт помедлил в раздумье, а затем продолжил: — Империя избегает применения силовых методов. Сила применяется как крайнее средство против антиобщественных проявлений. После жизни в однолинейном мирке столкновение с многофазным миром всегда шокирует. Нам же, с детства усвоившим принципы многообразия и непрерывности, они кажутся естественными и привычными. Концепция однолинейной последовательности представляется нам искусственно ограниченной, эдаким упрощением реальности и следствием человеческого эготизма.

Трое высокопоставленных господ слушали генерала так же внимательно, как и я. Тишину нарушали лишь его голос да слабый шум, доносившийся с улицы.

— Как нам удалось установить в ходе изучения линии ИП-три, с которой вы прибыли, наши системы имели общую историю примерно до тысяча семьсот девяностого года. Еще около столетия они шли почти параллельно и затем довольно резко разошлись. Здесь, в нашем мире, в тысяча восемьсот девяносто третьем году двое итальянских ученых, Джулио Максони и Карло Кочини, совершили одно фундаментальное открытие. После нескольких лет исследовательской работы они воплотили его в устройстве, которое позволило им на собственный страх и риск передвигаться по широкому спектру того, что сейчас мы называем альтернативными линиями, или А-линиями. Кочини погиб в ходе одного из первых экспериментов. Максони решил предложить аппарат итальянскому правительству. Ему грубо отказали. Итальянская пресса, безжалостно высмеивавшая ученого-шарлатана, третировала его не один год. Тогда он перебрался в Англию и предложил изобретение правительству Великобритании. Последовали долгие и весьма щепетильные переговоры, но сделка в конце концов состоялась. Максони получил титул, поместья и миллион фунтов золотом. Годом позже он скончался. После изобретения колеса это важнейшее фундаментальное открытие, совершенное человечеством. Наше правительство обладает на него исключительным правом. Колесо дало человеку возможность легко передвигаться по поверхности в своем мире, а принцип Максони позволяет ему странствовать по всем мирам.

Я сменил позу, и кожаное кресло тихонько скрипнуло подо мной. Генерал, откинувшись назад, глубоко вздохнул.

— Надеюсь, я не утомил вас историческими подробностями, мистер Баярд? — вежливо улыбнулся он.

— Нет-нет, я слушаю с великим интересом.

— В тот период Англия вела напряженные переговоры с правительством Германской империи, пытаясь заключить эффективные торговые соглашения и избежать братоубийственной войны, которая из-за разногласий о сферах влияния казалась неизбежной. Приобретение аппарата Максони кардинально изменило расстановку сил. Справедливо полагая собственную позицию на переговорах в значительной степени укрепившейся, англичане предложили объединить две державы в ныне существующую Англо-Германскую империю с ганновер-виндзорской династией на троне. Спустя непродолжительное время договор о вступлении в альянс подписала Швеция, и после устранения некоторых мелких разногласий первого января тысяча девятисотого года был провозглашен Империум.

У меня создалось впечатление, будто генерал все чрезмерно упрощает. Мы, дипломаты, обычно имеем представление о том, сколько людей погибает в ходе устранения таких вот «мелких разногласий». Однако соображения на этот счет я решил оставить при себе.

— С самого начала,— продолжал рассказ господин Бернадотт,— Империум осуществлял программу планомерного обследования и систематизации А-континуума. Вскоре было установлено, что со всех сторон от нашей линии царит полное запустение. Но за пределами пораженного ареала обнаружились неисчерпаемые ресурсы бесчисленных миров. Точки расхождения линий, лежащих сразу за границей Пустоши, обозначились примерно четыреста лет назад. Иными словами, примерно до тысяча пятьсот пятидесятого года наша история развивалась по единому сценарию, а после него каждый из этих миров обрел индивидуальные черты. При большем удалении от координат ноль-ноль точки расхождения, соответственно, сдвигаются в прошлое. Границы современных исследований достигли таких линий, где последняя общеисторическая дата зафиксирована примерно за миллион лет до Рождества Христова.

Я не знал, что и сказать, а потому хранил молчание. Бернадотта это как будто вполне устраивало.

— В тысяча девятьсот сорок седьмом году анализ снимков, полученных при помощи автоматической камеры, позволил выявить аномалию. Глубоко в Пустоши сохранился нормальный обитаемый мир. На выявление точных координат этой линии понадобились недели кропотливой работы. Впервые мы наткнулись на систему, чей сценарий развития разошелся с нашим так недавно, что наличие в ней событий и объектов, практически дублирующих наши собственные, не вызывало у нас сомнения. Мы рассчитывали построить плодотворные отношения между двумя мирами, но были крайне разочарованы.— Генерал повернулся к широкоплечему господину с непропорционально маленькой, лишенной растительности головой, ранее представленному как главный инспектор Бейл.— Главный инспектор, не расскажете ли об этом поподробнее?

Казалось, выражение недовольства приклеилось к лицу мистера Бейла с момента его рождения. Он поднялся и сложил руки на груди.

— В сентябре тысяча девятьсот сорок восьмого два старших агента Имперской разведки, временно получив ранг посланников и дипломатическую аккредитацию, были направлены для переговоров с лидерами Народно-демократического государства. Это политическое объединение охватывает большую часть обитаемого мира линии ИП-два. Серия ужасных войн с использованием каких-то радиоактивных боеприпасов уничтожила лучших представителей цивилизации. Европа лежала в руинах. Верхушку государства мы обнаружили в Северной Африке, где из бывшего французского колониального правительства сформировалось его ядро. Во главе вышеозначенного государственного образования стоял жестокий вояка, добившийся среди этих жалких остатков цивилизации положения непререкаемого диктатора. Его опору составляла армия, сколоченная из подразделений всевозможных бывших противников. Отбор в нее, судя по всему, осуществлялся по одному признаку: всем им свойственна привычка безнаказанно грабить и любой ценой добиваться господствующего положения в новом обществе, основанном на грубой силе,— Бейл говорил спокойно, но в его голосе сквозило явное отвращение.— Отсутствовала даже видимость уважения к законам, общественному положению и приличиям. Человек с оружием заправлял всем и подчинялся только высшей воле диктатора. Женщины превратились в собственность и использовались как рабыни и наложницы, ими свободно торговали. Не считались ни с кем. Диктатор жил в роскоши, распоряжаясь достоянием народа как личной собственностью. Наши агенты обратились к человеку из его самого близкого окружения, назвавшемуся генерал-полковником Янгом, который верховодил толпой головорезов в разношерстной униформе. Посланники просили устроить им встречу с первым лицом государства, а Янг вместо этого бросил обоих в тюрьму, где их, невзирая на дипломатические паспорта и соответствующие документы, избили до потери сознания. После генерал-полковник все же сообщил диктатору о посланниках, и тот даже изъявил желание с ними поговорить. Но во время беседы этот негодяй вытащил пистолет и выстрелил в голову одному из моих парней. Убил на месте. Это мало что изменило — второй агент продолжал настаивать, что он полномочный посол Имперского правительства, прибыл для ведения переговоров о международном соглашении, требовал экзекватуры^[23] и соответствующего отношения. Его отдали в руки искусных палачей. Не добившись при помощи пыток ничего нового, мучители сочли пленника простым безумцем и вышвырнули умирать от голода и ран. Мы его подобрали, но спасти не смогли. Он лишь успел рассказать нам о том, что с ними произошло.

Я по-прежнему счел нужным воздержаться от комментариев. История звучала удручающе, хотя и некоторые действия самого Империума также вызывали сомнение.

— Мы решили отказаться от карательных акций,— взял слово генерал,— и просто оставить этот злосчастный мир в изоляции, но примерно год назад произошло событие, из-за которого сохранять подобную линию поведения больше не представляется возможным,— Господин Бернадотт обратился к человеку с худым лицом,— Манфред, прошу вас изложить эту часть истории.

— Приборы нашей Службы транссетевого надзора зарегистрировали активность в точке, несколькоуглубленной в зону под названием «сектор девяносто два»,— начал Рихтгофен.— Мы готовились к подобным случайностям. Однако почти за шестьдесят лет постоянного слежения это был всего лишь второй случай несанкционированной активации поля Максони — Кочини. Первый раз такое произошло около пятидесяти лет назад в результате заговора недовольных чиновников и не нанесло ущерба. На сей раз все оказалось не так просто. Тяжеловооруженный МК-аппарат неизвестного происхождения вторгся на одну из самых ценных для нас линий из группы, с которой мы ведем торговлю с оборотом во много миллиардов фунтов. Нарушитель возник в густонаселенном центре и применил ядовитые газы. Погибли сотни людей. Затем нагрянули солдаты в масках, всего взвод или два, и принялись обшаривать трупы, грабить магазины... Устроили настоящий погром. Патруль ТСН прибыл через несколько часов после того, как неизвестные скрылись. На экипаж сразу набросились возмущенные местные жители, и не откройся вовремя принадлежность корабля Империуму, несомненно, растерзали бы его.— Манфред сурово нахмурился.— Я лично руководил спасательной операцией. В общей сложности налетчики убили свыше четырехсот невинных гражданских лиц. Дорогостоящие промышленные комплексы уничтожены пожаром, производственные связи нарушены, население деморализовано. Горестная картина.

— Видите ли, мистер Баярд,— вздохнул Бернадотт,— мы оказались не в состоянии защитить наших друзей от подобных набегов. Хотя у нас имеются исключительно эффективные приборы обнаружения МК-поля, своевременно появиться на месте нападения практически невозможно. Сам перенос не занимает времени, но взятие точного направления на нужную линию среди бесконечного множества других — в высшей степени сложная операция. Наши подвижные устройства позволяют ее выполнять, но лишь после того, как мы вручную произведем необходимые настройки.

— Вскоре одно за другим произошли еще семь таких нападений,— продолжал Рихтгофен.— Потом ситуация стала ухудшаться. В налетах участвовало все больше бандитов на огромных грузовых аппаратах. Во время своих разбойничьих рейдов они принялись захватывать в плен молодых женщин и увозить их с собой. Со всей очевидностью над Империумом нависла серьезнейшая угроза. В конце концов одному из наших военных разведчиков посчастливилось засечь их транспорт. Командир тут же отдал приказ взять курс на преследование и определил местоположение пирата

спустя двадцать минут после начала нападения. Экипаж, открыв огонь из тяжелого орудия, разнес врага на куски. Налетчики, деморализованные из-за потери судна, сдаться все же не пожелали и сопротивлялись до последнего. Нам удалось поймать всего двоих.

Я вовремя подавил желание осведомиться, сильно ли методы допроса в Империуме отличаются от применяемых наличии ИП-два. Неизвестно, вдруг бы меня сочли нужным с ними ознакомить?

— Количество информации от пленных превзошло наши ожидания. Оба оказались хвастливы и словоохотливы. По их словам, для успешного проведения налетов достаточно всего лишь неожиданно напасть и вовремя скрыться. Пираты располагали четырьмя транспортами, не больше, и на каждом — команда человек по пятьдесят. Еще они хвалились мощным оружием, которое держат в резерве и обязательно используют против нас в отместку за уничтоженный аппарат. МК-привод появился в их мире недавно, и о его устройстве налетчики не имели ни малейшего представления, равно как и о конфигурации Сети, и о бесконечных расщеплениях реальности. Они как будто верили, что их товарищи отыщут нашу базу и легко ее разрушат. Представление о протяженности и природе Пустоши они имели лишь приблизительное, но проговорились, что именно в этом районе исчезло несколько пиратских судов. К счастью для нас, налетчики располагали только самыми примитивными детекторами, а качество их навигационных приборов оставляло желать лучшего. Что самое главное — мы установили их происхождение.— Для большего эффекта Рихтгофен выдержал театральную паузу.— То был злосчастный, родственный нам мир ИП-два.

— Каким-то непостижимым образом,— подхватил Бернадотт,— несмотря на хаос и разрушительные войны, они сумели успешно воспользоваться принципом Максони — Кочини. Их аппараты примитивнее наших шестидесятилетней давности, однако им как-то удалось избежать катастрофы. Следующее появление пиратов обошлось нам дорого. То ли вследствие удивительно быстрого научного прогресса, то ли благодаря единению упрямства и слепого случая один из их разведчиков в прошлом месяце смог обнаружить линию ноль-ноль, где расположен сам Империум. Корабль вынырнул в окрестностях Берлина, одной из имперских столиц. По-видимому, экипаж заранее подготовился к этой атаке. Они собрали в поле легкую вышку, установили на ней странное устройство и немедленно поднялись на борт. Примерно через три минуты, как нам удалось определить, устройство детонировало с неимоверной силой. Все в радиусе мили превратилось в пустыню, жертвы исчислялись тысячами. Весь район до сих пор заражен какими-то радиоактивными осадками и не пригоден для жизни. Я кивнул:

— Понимаю.

— Да,— заметил генерал,— ведь у вас в мире ИП-три тоже есть нечто в этом роде, не так ли?

Я счел вопрос риторическим и не стал отвечать. Бернадотт продолжил:

— Хотя и топорным способом, но они сумели заявить о себе. Совершенно ясно, что со временем их инженеры научатся создавать точные приборы управления и обнаружения. И тогда мы лицом к лицу столкнемся с полчищами неотесанных, но профессиональных солдат, вооруженных жуткими бомбами, при помощи которых они уничтожили собственную цивилизацию. Нам необходимо приготовиться к такому развитию событий. Есть два варианта, и оба одинаково нежелательны. В первом случае следует укреплять оборону, ожидая новых нападений. Эффективность наших средств защиты против фантастически разрушительных боеприпасов противника представляется сомнительной. Второй вариант: мы сами переходим в наступление и бросаем на ИП-два колониальные войска. Обеспечить выполнение обоих планов невероятно сложно.

К тому времени я успел сделать для себя кое-какие выводы. Атомной бомбы в этом мире нет, и мои собеседники не имеют представления о ее реальной мощи. Иначе бы им и в голову не пришло затевать широкомасштабные операции против хорошо организованной армии, располагающей оружием массового поражения. Жителям Империума не довелось извлечь суровых уроков из двух страшных войн, и, с точки зрения жителя моего родного мира, подход к вопросам ведения боевых действий здесь, скорее всего, отличается старомодной наивностью. В некотором смысле они отстали в развитии. По образу мышления империане напоминали не столько представителей современной западной цивилизации, сколько европейцев девятнадцатого столетия.

— Около месяца назад,— прервал мои размышления господин Бернадотт,— вступил в действие новый фактор, давший нам третью возможность. В сердце Пустоши на небольшом удалении от ИП-два и даже ближе к нам мы нашли третью уцелевшую линию. Как вы понимаете, эта линия и есть ваша собственная, которую мы обозначили как ИП-три.

Генерал кивнул главному инспектору, и тот принял эстафету:

— За семьдесят два часа полторы сотни спецагентов Имперской разведки и отборные кадры из британской, германской и шведской разведок были со всеми предосторожностями высажены на ИП-три. Предварительное исследование, проведенное в чрезвычайном режиме, уже через шесть часов дало нам общее представление об обнаруженном мире. Мы определили, что имеем дело с линией, обладающей таким же радиоактивным оружием, как и ИП-два, но здесь большую опустошительную войну сумели предотвратить. В общих чертах мы установили тенденции развития за последнюю сотню лет и текущую политическую ситуацию. Наши люди распределились по точкам максимальной активности. Хотя они были разбросаны недостаточно плотно, все же мы сразу приступили к заполнению пробелов. Работали тайно. Важно было не допустить ту же ошибку, что на ИП-два, вступив в контакт на основе ложных предположений цивилизованного человека относительно возможного поведения другой стороны. Также мы воспользовались пребыванием на новой линии, основав пункт наблюдения, значительно облегчавший проведение разведывательных операций и получение данных с ИП-два. Появилась перспектива заручиться союзником против Народно-демократического государства, но, разумеется, в случае если на новой линии уже открыли или близки к открытию поля Максони — Кочини. К сожалению, последнее предположение не оправдалось. И тем не менее мы надеялись извлечь пользу из своей находки.— Бейл бросил на меня пронзительный взгляд.— Если это покажется вам своекорыстным или циничным, мистер Баярд, прошу вас не забывать, что мы боролись за наше выживание. И продолжаем бороться.

Ему не удалось утаить от моего слуха промелькнувшие в его голосе неприязненные нотки. Хотя и остальные держались со мной как-то странно. В иной обстановке я бы даже решил, что они меня побаиваются.

Один Винтер по-прежнему стоял, приняв довольно неловкую парадную позу. Видимо, и для него большая часть сказанного в этом кабинете являлась откровением.

— Мы стремились не допускать промахов при взаимодействии с ИП-три,— продолжал Бейл,— Ставка слишком велика. Все наши люди, будучи агентами высшей квалификации, без осложнений внедрились в различные структуры и стали передавать информацию, которая немедленно отправлялась для изучения в Генеральный штаб и в имперский Чрезвычайный кабинет. Неделю с лишним оба органа трудились без перерыва, но так и не выработали никакого приемлемого плана использования третьего фактора. Одной из комиссий Чрезвычайного кабинета поручили важную задачу как можно точнее сопоставить общеисторические даты И П-три с ИП-два и с Империумом. Это крайне каверзное дело, поскольку случается, что, с одной стороны, А-линия проявляет удивительный параллелизм, а с другой — обнаруживаются самые фантастические отклонения. Неделю назад комиссия представила данные, надежность которых она оценивает в девяносто восемь процентов. Ваша линия ИП-три имеет общую историю с ИП-два до тысяча девятьсот одиннадцатого года, вероятно, до его начала. Мистер Геринг, мой коллега из германской разведки, гфисугствовавший на заседании, сделал блестящее предложение. Оно было принято сразу. Всем агентам тут же было приказано оставить все изыскания и сосредоточиться на одном — выйти на след,— Бейл взглянул на меня,— мистера Бриана Баярда.

Они знали, что их гость сгорает от любопытства, но я просто сидел и смотрел на главного инспектора. Он поджал губы. Да, я ему точно не нравился.

— Мы вышли на вас по документам вашего университета, м-м,— Бейл нахмурился,— название похоже на алюминий...

Видимо, сам он закончил Оксфорд.

— Иллинойс кого,— подсказал я.

— О да, точно.

Я и бровью не повел.

— Во всяком случае, вас было довольно легко проследить на военной и дипломатической службе. Наш человек потерял ваш след только во время вашей миссии во Вьетнаме...

— В генеральном консульстве.

Бейл занервничал. Я был доволен. Он мне тоже не нравился.

— Накануне вы оставили пост и направились в ваше ведомство через Стокгольм. В городе находился наш агент; он следил за вами, пока не прибыл транспорт. Остальное вам известно.

Повисла долгая пауза. Я ерзал в кресле и переводил взгляд с одного непроницаемого лица на другое.

— Ладно,— Мое терпение иссякло,— Кажется, от меня ждут вопросов. Что ж, повинуюсь, дабы ускорить дело. Итак, почему именно я?

Генерал Бернадотт как-то нерешительно выдвинул ящик стола и извлек из него что-то плоское, обернутое в коричневую бумагу. Очень осторожно развернув пакет, он пробормотал:

— Это портрет диктатора из мира ИП-два. Один из немногих артефактов, которые нам удалось раздобыть в том несчастном районе. Там эти фотографии расклеены повсюду.

Он передал портрет мне. Грубая цветная литография изображала человека в военной форме. Всю его грудь до нижнего края картинки покрывали медали. Под портретом красовалась надпись: «Его высокопревосходительство герцог Алжирский, верховный главнокомандующий объединенных войск, генерал-маршал Государства Бриан Первый Баярд, диктатор».

С портрета мне улыбалось мое собственное лицо.

 4

Мы долго переглядывались с моим лубочным двойником, но мне никак не удавалось запечатлеть его образ в памяти. Я был совершенно сбит с толку. Слишком многое мне предстояло уяснить.

— Теперь вы понимаете, мистер Баярд, почему мы доставили вас сюда? — Генерал принял у меня молча протянутое ему фото.— Вы — наш туз в рукаве. Но только при условии, что вы согласитесь помочь нам по доброй воле.

Он опять повернулся к Рихтгофену.

— Манфред, изложите мистеру Баярду наш план. Рихтгофен прочистил горло.

— Мы наверняка могли бы избавиться от диктатора, разбомбив его резиденцию. Однако это лишь вызовет временную смуту в стане врага, после чего появится новый лидер. Очевидно, враг хорошо организован и таким путем можно добиться разве что короткой передышки, да и то вряд ли, а потом нападения возобновятся с новой силой. Мы не готовы к отражению такого рода атак. Нет, в наших интересах, чтобы Баярд оставался лидером Народно-демократического государства, но под нашим контролем.— Тут Манфред внимательно посмотрел на меня.— Специально оснащенный транссетевой челнок, управляемый нашим лучшим пилотом-техником, мог бы доставить человека в личные апартаменты диктатора на верхнем этаже дворца в Алжире. Мы считаем, что храбрец, проникший во дворец подобным путем с самым надежным оружием из имеющегося в нашем распоряжении, смог бы войти в спальню диктатора, убить его и избавиться от тела. Если бы этим храбрецом согласились стать вы, мистер Баярд, да еще после десятидневной интенсивной подготовки и с небольшим сетевым коммуникатором, мы уверены, что вы смогли бы заменить убитого и в роли диктатора принять командование над двадцатимиллионной армией Баярда.

— Есть ли у меня здесь, в Империуме, еще один двойник? — поинтересовался я.

Бернадотт мотнул головой.

— Нет, здесь только дальние родственники, не более того.

Они явно торопили события. Рихтгофен откинулся на спинку стула и смотрел на меня так, будто все давно улажено. Геринг напряженно ждал моей реакции, а генерал Бернадотт с деланным безразличием шуршал какими-то бумагами.

По-видимому, эта троица ожидала, будто я почту за честь принять возложенную на меня миссию и с торжественно-спокойным лицом поклянусь выполнить приказ или умереть за отечество. Только они кое-чего не учли. Империум — не мое отечество, а меня просто похитили. К тому же я никак не мог представить себя в роли убийцы, в особенности — как ни абсурдна была сама мысль об этом — себя самого. Да и перспектива на неопределенное время разделить общество с шайкой палачей совсем не вдохновляла.

Я принялся поочередно взвешивать обстоятельства. Мне сорок два года, я разочаровавшийся в работе дипломат средних лет, привыкший к нудной, рутинной атмосфере управления по делам Государственного департамента и посольствам с их духом цинизма и серыми буднями. Правда, в сравнении с моими коллегами по дипломатической службе я, пожалуй, отличался меньшей телесной и духовной закоснелостью и даже слыл своего рода бунтарем. Однако все мои бунтарские замашки дружно померкли в свете столь надежного способа свернуть себе шею.

Я уже совсем было вознамерился изложить свои соображения по данному поводу, как вдруг поймал на себе взгляд Бейла. На его губах проступила тонкая пренебрежительная улыбка победителя. Улыбка человека, с самого начала знавшего, какой я дам ответ, и даже презрение ко мне скрывавшего без особого старания. И еще я понял, кого он сейчас видел — почти видел — на моем месте. Перед ним сидел трус и мерзавец, хладнокровно застреливший его агента.

В результате уста мои так и не разверзлись для отрицательного ответа. Я решил немного потянуть время. Просто не сумел отказать себе в удовольствии лишить господина главного инспектора возможности убедиться в своей правоте.

— А что мне предстоит делать после захвата власти на ИП-два?

— Вы будете через коммуникатор держать постоянную связь с Имперской разведкой,— оживился Рихтгофен.— Если понадобится, вас снабдят детальными инструкциями относительно каждого шага. Урегулировать обстановку на ИП-два мы рассчитываем примерно за полгода. А потом вы вернетесь сюда.

— Не домой?

— Мистер Баярд,— генерал Бернадотт сурово сдвинул брови,— вы никогда не сможете вернуться на ИП-три. Империум предоставит вам любое вознаграждение, кроме этого. Если на вашей линии станет известно о существовании Империума, последствия могут оказаться настолько серьезны, что в настоящее время такая возможность даже не рассматривается.

— Да уж, выбор у меня невелик,— вздохнул я.— Мне показалось, вы очень гордитесь своими высокими этическими стандартами. И как в них вписывается мой случай?

— На кон поставлено благополучие Империума,— в голосе Рихтгофена нарастало раздражение,— а возможно, и его дальнейшее существование. Мы считаем необходимым защитить Империум любой ценой, даже если для этого надо поступиться чьими-то интересами или привычным образом жизни. Мы искренне сожалеем о том, что посягнули на ваши права, но это было сделано для безопасности целой цивилизации.

— Мы тут, мистер Баярд, припасли для вас еще один аргумент,— примирительным тоном добавил Бернадотт.— Личного характера. Вы, разумеется, не можете быть преданы делу спасения Империума в той же степени, что и мы. Это на нашей памяти ограниченный, тесный, погрязший в раздорах мир менялся к лучшему. Мы и не предполагали, будто вы с легкостью согласитесь рискнуть жизнью ради того, что для вас, вероятно, равнозначно еще одному чужому государству. Естественно, вам нужен стимул. Причем веский и важный именно для вас. А мы, в свою очередь, готовы пойти на многое, чтобы он у вас появился. Изучая ваше досье, мы, в частности, узнали, что жизнь ваших родителей оборвалась в авиакатастрофе в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году.

Генерал вопросительно поднял на меня глаза, и я кивнул, подтверждая озвученные им сведения. Куда он клонит?

Меня всегда тяготило воспоминание о той ужасной ночи. Родители собрались отдохнуть в Европе, а заодно навестить меня. Во время перелета через Атлантику их самолет рухнул в океан.

— По результатам нашего расследования, на линии ИП-два оба ггребывают в добром здравии.— Бернадотт выдержал паузу, давая мне возможность осознать услышанное.— Поскольку они не одобряют поведение сына, диктатора Баярда, их не включили в официальное окружение правителя, но, как бывшим североафриканским колонистам, им предоставлено комфортное поместье на юге Франции.

Известие меня ошарашило. Ребенком я много раз слышал историю о том, как отец подбросил большую пяти-франковую монету, чтобы решить, куда эмигрировать — в Северную Америку или в Северную Африку. В нашем мире выпала Америка. Но в другой, загадочной вселенной родители сделались североафриканцами и остались живы!

Сколько невероятных новостей разом навалилось на меня! Мое сознание оказалось не в силах переварить их в одно мгновение. Родителей я очень любил и теперь не мог думать ни о чем др:.том, кроме как о возможности снова их увидеть. Кто может позволить себе хотя бы надеяться на что-нибудь подобное?

— ...будут жить с вами там, где вы сочтете нужным.— Голос Бернадотта вернул меня к реальности,— У вас есть сведения о военной службе мистера Баярда? — обратился он к Бейлу.

Тот отвечал по памяти:

— Мистер Баярд служил два года в чине капитана, затем майора армии Соединенного Штата Америки...

— Соединенных Штатов,— ввернул я,— множественное число.

Мне доставляло удовольствие поправлять Бейла. Нечего делать вид, будто обладает безупречной памятью. Бросив на меня сердитый взгляд, он продолжил:

— ...во время всемирной войны с тысяча девятьсот сорок второго по сорок четвертый. Получив легкое ранение, был комиссован незадолго до прекращения боевых действий.

Автоматная пуля оставила на моей груди маленькую отметину и, пройдя насквозь, выдрала кусок кожи с мясом чуть левее позвоночника. Ничего себе, легкое ранение!

Все взгляды тем временем устремились к Бернадотту, напустившему на себя официальный вид.

— Я уполномочен Чрезвычайным кабинетом,—торжественно заявил он,— вручить вам, мистер Баярд, имперский патент на чин генерал-майора. Если вы его принимаете, вашим первым поручением будет то, о котором мы уже говорили.— Генерал через стол протянул мне тяжелый лист пергамента.— Смею вас заверить, мистер Баярд, Империум не разбрасывается офицерскими званиями, не говоря уже о генеральских, просто так, от нечего делать.

— Чин в высшей степени необычный,— заметил с улыбкой Геринг.— В иерархии Империума таких званий, как генерал-лейтенант, генерал-полковник и генерал-майор, нет. Вы будете единственным.

— Мы позаимствовали это звание у ваших вооруженных сил в знак особого уважения к вам, мистер Баярд,— добавил Бернадотт.— И значимость его не обесценивается из-за необычности.

Я взял парадно разукрашенный лист. Империум готов щедро платить за труды. Все, что ни пожелаю, даже то, чего мне раньше и в голову прийти не могло... Странное выражение моего лица они, вероятно, посчитали следствием вспыхнувшего во мне непреодолимого желания скорее навесить на себя генеральские погоны. Что ж, прекрасно. Истинную причину моей заинтересованности в сотрудничестве с Империумом им раскрывать не стоит. На всякий случай.

— Надо подумать,— был мой ответ.

Бейл выглядел огорченным. Сперва я разрушил его надежды, не отвергнув с ужасом предложение подменить диктатора, затем не прельстился с ходу на обещанные награды. Пусть терзается своими сомнениями. Мне он просто надоел.

— Мистер Баярд.— Господин Бернадотт явно колебался.— Я намерен предпринять беспрецедентный шаг,— произнес он более решительным тоном.— По моей личной инициативе я как глава государства присваиваю вам звание полковника королевских войск Швеции без всяких условий. Я делаю это, чтобы выказать вам мое особое доверие, а также из чисто практических соображений — Он встал и вымученно улыбнулся, словно не питал уверенности относительно моей реакции.— Поздравляю, полковник,— Бернадотт протянул мне руку.

Я тоже поднялся. Остальные последовали нашему примеру.

Настала моя очередь испытывать колебания. Мы смотрели друг другу в глаза. Надо же, глава государства. Неудивительно, что я нашел его похожим на шведского короля. Он и есть король. А представился всего лишь генералом Бернадоттом. Это мне импонировало.

— Благодарю, сэр.— Я ответил на рукопожатие и, сделав шаг назад, отсалютовал по-американски.

Король принял приветствие с широкой улыбкой.

— У вас двадцать четыре часа на обдумывание ответа, полковник,— сказал он.— На этот срок я отдаю вас в заботливые руки барона фон Рихтгофена и мистера Геринга.

Барон повернулся к Винтеру, по-прежнему молча стоявшему рядом.

— Не желаете присоединиться к нам, старший капитан?

— С удовольствием.

Стоило нам покинуть кабинет, к Винтеру вернулось его благодушное настроение.

— Мои поздравления, сударь, э-э, сэр,— обратился он ко мне.— Вы произвели настоящий фурор перед генералом.

Я в упор взглянул на него.

— Вы имеете в виду короля Густава?

— А как вы узнали? — изумленно захлопал глазами старший капитан.— В смысле, черт побери, откуда вы знаете?

— У меня свои методы,— ответил я, придавая лицу непроницаемо-загадочное выражение.

— Но иначе и быть не может,— жизнерадостно вмешался Геринг.— Ведь он и в вашем родном мире известная персона.

— Эх, мистер Геринг,— вздохнул я.— Вот вы и рассеяли мой ореол таинственности.

Толстяк рассмеялся.

— Прошу вас, мистер Баярд, зовите меня просто Герман,— По пути через холл он по-дружески придерживал меня за локоть.— Вы непременно должны рассказать нам о вашем увлекательном мире поподробнее.

Геринг начинал мне нравиться. В конце концов, здесь он не грубый циник из ставки Гитлера, равно как и я не диктатор лежащего в руинах мира.

В разговор вступил Рихтгофен:

— Предлагаю отправиться на мою летнюю виллу в Дротгнингхольме и насладиться ужином. Там за парой бокалов хорошего вина мы выслушаем рассказ о вашем доме, мистер Баярд, и поведаем вам о своем.— Он улыбнулся и добавил: — Мы редко бываем так чопорны.— Барон кивнул в сторону покинутого нами кабинета.— Боюсь, атмосферу встречи определил характер нашего коллеги Бейла.

— Точно,— согласился Геринг.— Ох уж эти англичане! Вечно норовят напустить на себя важный вид. И все из-за чего? Из-за какой-то мелкой угрозы всему нашему существованию. Ни тени настоящего немецкого боевого задора,— Он подмигнул Винтеру.— Кстати, о нашем старшем капитане. Кем он стал на ИП-три? Попробую угадать. Я бы предположил, парикмахером, с такими-то нежными руками.

— Вы бы, рейхсмаршал...— возмущенно начал Винтер, но не выдержат и захохотал.— А все-таки, Баярд, какими войсками командовал там, на ИП-три, мистер Геринг? Швейцарским флотом или чем-нибудь в этом роде?

— Ага,— поддержал его Герман.— Вы не против, если я стану звать вас Брианом? Ну так что, стал ли я бравым командиром или трусил перед врагом?

— Вы были боевым летчиком, настоящим асом, и сбили больше двадцати самолетов в воздушных боях Первой мировой войны.

О дальнейшей, не столь блестящей карьере Геринга я умолчал. Мне вдруг стало жалко сравнивать этого веселого толстяка с жирным нацистом из моего мира.

— Как здорово, Бриан! — обрадовался Герман.— Видите, Манфред, какой я храбрец.

— Да уж,— протянул Винтер с неподдельным изумлением.— Вы сказали, Первая мировая война. Вам что, пришлось нумеровать их, чтобы не перепутать? И как только кому-то выжить удалось?

— Когда случилась та война, в которой наш Герман сыграл такую видную роль? — поинтересовался Рихтгофен, входя в лифт.

— С тысяча девятьсот четырнадцатого по восемнадцатый.

Я задумался. Имя барона также казалось мне знакомым. Вспомнил! Манфред Риттмайстер, фрайгерр фон Рихтгофен, ведущий немецкий ас. Ведь Берьадотт называл его Манфредом? Я украдкой бросил на него взгляд. По возрасту вроде подходит. Совпадение или Империум взялся поразить меня столь знаменитым окружением?

— Если не ошибаюсь, вы были другим прославленным пилотом. У вас на счету семьдесят побед. Вас называли Красный Барон.

— Герман и Манфред, несущие ужас— Геринг разразился громким смехом.— Разве мы не пара отчаянных героев?

— То, что вы нам рассказали, мистер Баярд, перекликается с нашими мальчишескими мечтами,— Рихтгофен слегка улыбнулся.— Нынче мы так далеки от этого. Мы счастливы, что живем в мире, где подобные жестокие устремления остались в прошлом и где у нас есть возможность сосредоточиться на других, более насущных проблемах.— Он с симпатией посмотрел на Германа.— Друг Геринг тут изображает клоуна, но на самом деле он не только отличный парень, но еще и один из лучших стратегов в нашей германской разведке.

— А скромник Рихтгофен,— подхватил Герман,— является шефом этой самой разведки. Один из важнейших постов, между прочим, в наш век аппаратов Максони.

Во дворе нас поджидала, урча двигателем, еще одна огромная черная машина.

— Просто поразительно,— заметил Винтер,— многие из уже встретившихся вам фигур стали выдающимися личностями и в вашем мире.

— По-моему, ничего странного.— Я пожал плечами.— Здесь они тоже выдающиеся. Яркие личности ценны в любом мире, насколько я могу судить.

— Признаюсь, сударь, это бьет по моему самолюбию,— вздохнул старший капитан.— Хотелось бы и мне где-нибудь стать важной птицей, а следуя вашему правилу, я всюду обречен на унылую безвестность.

Машина выехала на середину широкой трехполосной улицы и понеслась со скоростью пятьдесят, а затем и шестьдесят километров в час. Стокгольм за окном автомобиля выглядел веселее другого Стокгольма, знакомого мне ранее. Мы слегка притормозили на мосту, свернули на круто уходящую вверх улочку, потом на другую и оказались на широкой прямой трассе, ведущей из города в зеленое предместье. Мои то ли спутники, то ли конвоиры оживленно болтали, и вскоре я, движимый неуклонно возрастающим интересом к их образу жизни, присоединился к беседе. Здесь повсюду витал какой-то живой дух, ощущение естественной гармонии, и душа моя, даже помимо воли, откликалась на зов чуждого мне мира.

 5

Стоя во весь рост перед зеркалом, я не без удовольствия разглядывал собственное отражение. Двое портных и камердинер уже полчаса трудолюбивыми пчелами вились вокруг меня, добавляя последние штрихи к созданному ими шедевру. Следует заметить, потрудились они на славу.

Я уже давно отвык придавать значение одежде. Каждые два года, в перерыве между поручениями или перед очередной поездкой, мне приходилось стоически обновлять стандартный гардероб из однообразных деловых костюмов. Дипломаты и сотрудники посольств не нуждаются в яркой внешности, привлекающей нежелательное внимание.

Мой нынешний наряд состоял из кавалерийских бриджей узкого покроя, сшитых из тонкого серого габардина, белой льняной рубашки без воротника и манжет и застегнутой до подбородка ярко-синей форменной куртки. На ногах красовались короткие, лакированной кожи, аккуратно прошитые черные сапоги. Золотая кайма на синих лампасах бриджей перекликалась с тяжелыми петлями золотого шнура, покрывшими рукава от запястья до локтя. Драгоценные ножны тонкой шпаги с богато инкрустированной рукоятью крепились к черному кожаному ремню. Облачаясь в форму, я, к немалому своему изумлению, обнаружил полный набор моих военных наград и Серебряную звезду^[24]. Королевский герб Швеции красовался на массивной прямоугольной пряжке ремня, а на полковничьих погонах горели серебром орлы Соединенных Штатов. Парадное обмундирование полностью соответствовало моему новому положению в обществе Империума.

Камердинер, сидя на корточках, поправлял пару серебряных шпор, а портные с булавками во рту колдовали над деталями синего с золотым подбоем плаща. Наблюдая в зеркало за их манипуляциями, я уже вознамерился отпустить пару едких замечаний на счет уместности выставки бижутерии на званом вечере, но, еще раз скользнув взглядом по своему отражению, умолк на полуслове. Глупо кривить душой, черт побери! Да у меня просто великолепный вид! Именно так и должен одеваться мужчина, отправляясь на бал.

Выходит, в свое время я очень верно поступил, не позволив себе распуститься и превратиться в вялую развалину, подобно многим служащим министерства иностранных дел, изнеженным и бледным из-за многочасового просиживания в кабинетах и участия в поздних тяжелых застольях, неизбежно сопровождающих отправление дипломатических обязанностей. Мои плечи сохранили ширину, спина — прямизну. Обзавестись брюшком я так и не успел, а потому новая парадная форма сидела на мне без малейшего изъяна. Спрашивается, какого черта мы там у себя завели привычку паковаться в бесформенные двубортные пиджаки мышиного цвета и типового покроя? Вот в каком наряде мужчина выглядит мужчиной.

— A y вас военная выправка, Бриан,— заметил Геринг. Он сидел в обитом парчой кресле посреди роскошных апартаментов, выделенных мне Рихтгофеном на его «скромной вилле».— У вас явно имеются природные задатки для нового поприща.

— Я б не стал особо рассчитывать на это, Герман. Его слова напомнили мне о другой стороне медали, о смертельно опасной роли, отведенной мне руководством Империума. Впрочем, не важно. С этим я разберусь потом. А сегодня мне предстоит неплохо развлечься.

Вечером мы ужинали на террасе, залитой медленно уползающим за горизонт северным солнцем. Отдавая должное фазаньему жаркому, Рихтгофен объяснял мне, насколько в Швеции важно обзавестись хоть каким-нибудь званием. Человек без звания, говорил он, в общественной жизни сталкивается с серьезными трудностями. Причем занимать высокое положение вовсе не обязательно. Просто шведам необходимо как-то обозначить статус того, к кому обращаешься: герр доктор, герр профессор, инженер, редактор. Мое воинское звание так же сильно облегчит мне вступление в мир Империума.

Поначалу происходящее казалось мне нелепым маскарадом, но, когда мы прикончили третью бутылку «Шато Нёф дю Пап» пятьдесят третьего года, все встало на свои места. Сегодня все собирались на бал, посвященный Дню империи. Высказав желание присоединиться к остальным, я не встретил никаких возражений. Раз меня доставили сюда, почему мне нельзя должным образом повеселиться? А повеселиться не терпелось. Что до мундира — сам король Швеции присвоил мне звание, не поставив никаких условий.

Вошел Винтер. В его руках я увидел загадочный предмет, похожий на хрустальный мяч с пушистым хвостом.

— Ваш головной убор, сэр,— церемонно произнес старший капитан.

Предмет оказался хромированным стальным шлемом с гребнем поверху. На гребне колыхался золотистый плюмаж.

— Боже,— вырвалось у меня.— А это уже не слишком?

Я взял шлем в руки и подивился неожиданной легкости. Тут подскочил портной, надел его на меня, протянул мне пару белых кожаных перчаток и испарился.

— Придется надеть их, сударь,— усмехнулся Винтер.— Ничего не попишешь, драгуны.

— Теперь вы укомплектованы полностью,— заключил Герман.— Настоящий шедевр.

Сам он успел облачиться в темно-серый мундир с черной отделкой и белыми знаками отличия. Грудь его украшал не громоздкий, но представительный набор орденов и нашивок.

— Герман,— доверительно сказал я,— видели бы вы себя при полном параде там, у нас. Батарея наград доходила досюда.— Я провел ладонью по колену.

Геринг ответил взрывом смеха.

Из покоев мы втроем спустились в кабинет на первом этаже. Винтер к тому времени также успел сменить белый китель на бледно-желтый с тяжелыми серебряными галунами. На его поясе я заметил кобуру с никелированным парабеллумом.

Вскоре к нам присоединился и Рихтгофен. Его наряд, походивший на фрачную пару, какую носили году эдак в тысяча восемьсот восьмидесятом, дополняли серебряные пуговицы и белый берет.

— Ну и франты! — Я чувствовал себя великолепно. В очередном зеркале возникло мое отражение, и мы украдкой перемигнулись.— Вот это круто.

Дворецкий в ливрее распахнул перед нами стеклянные двери, и мы сошли по ступенькам к ожидавшей нас машине — просторному желтому кабриолету с опущенным верхом. Как только наша четверка скользнула на гладкие сиденья из желтой кожи, экипаж тронулся с места.

На землю опустилась восхитительная ночь с мелкими высокими облаками и яркой луной. Вдали полыхали огни Стокгольма. Мы плавно неслись по трассе. Мотор работал почти беззвучно. Я мог расслышать, как ветер шелестит в кронах деревьев.

За ужином мне представили общий отчет о текущем состоянии дел в мире и о заслуживающих внимания персонах, которые, возможно, появятся сегодня на балу. Как выяснилось, Империум не единственное крупное государство этого мира. Имеется еще некая Новая Римская империя, унаследовавшая многие из владений своего древнего предшественника. С ней длительное время шла борьба за господство над самыми отдаленными уголками земного шара, еще не захваченными кем-либо из соперников. В Африке, в Азии, на островах Полинезии — во всех традиционно отсталых и колонизируемых регионах. Соревнуясь друг с другом, великие державы стремились как можно быстрее и эффективнее развивать новые территории, с давних пор имевшие репутацию очагов голода, эпидемий и неграмотности, и модернизировать их. Кое-где до сих пор идут небольшие локальные войны, однако у меня сложилось впечатление, будто они ведутся по канонам не строже правил игры в крикет.

— Цивилизованный человек должен понимать, что значит ответственность,— рассуждал Рихтгофен.— В этом мире у него нет права уклоняться от бремени лидерства. Его культура включает лучшие достижения человечества с первобытных времен. Мы много лет боролись за подчинение враждебной нам природы и возможность использования ее ресурсов, за устранение угрозы эпидемий и не будем достойны звания человека, если позволим себе разбазарить эти достижения, оставить целые регионы во власти враждебных сил и невежества или, что хуже всего, потерять с трудом завоеванные позиции и отступить перед дикостью, отсталостью во имя искусственно созданных общественных идеалов. Мы обязаны выполнять наш долг, не впадая в национализм и не увлекаясь ложными теориями о превосходстве по религиозным, социальным и расовым признакам или цвету кожи. Все человечество должно иметь доступ к благам нашей западной культуры, которая позволит человеку подняться с колен и устремиться к светлому и славному будущему.

— Что верно, то верно,— кивнул Винтер.

Происходящее напоминало политическую пропаганду, но у меня не нашлось сколько-нибудь осмысленного контрдовода. Во время службы на Востоке мне приходилось наблюдать массы голодающих людей, и меня возмущала политика, из-за которой отсталые народы страдали под гнетом местной верхушки только потому, что она местная. «Самоопределение нации» — так это называется. Все равно что самоопределение малышей из детского сада, отданных на произвол какому-нибудь хулигану. Я сторонник той модели общества, где каждый имеет доступ к высшим достижениям человечества и не страдает из-за страхов, ненависти и маний мелких провинциальных лидеров, а также от их стремления компенсировать собственные комплексы неполноценности.

Чего нам не хватало в том, моем мире, так это чувства ответственности — и мужества возложить на себя это самое бремя лидерства. Здесь же не стали пасовать перед трудностями. Правы они или нет, но по крайней мере обвинить их в нерешительности у меня бы язык не повернулся.

— Ребята,— объявил я,— вы мне нравитесь, пусть даже вы и шайка похитителей.

Манфред внимательно посмотрел на меня.

— Надеюсь, друг мой, наступит день, когда вы простите нам это преступление.

Геринг прихватил с собой небольшую фляжку, и мы успели сделать из нее по паре глоточков, пока не подъехали к чугунным воротам Летнего дворца. Сад освещали разноцветные прожектора, и люди уже наводнили террасы к югу и западу от здания. Автомобиль высадил нас у огромных дверей и удалился. Сквозь пеструю толпу мы прошли в вестибюль.

Свет массивных хрустальных люстр играл на украшениях и вышивке вечерних платьев и мундиров, отражался от лакированной обуви, вспыхивал искрами на драгоценностях, переливался в шелках, парче и бархате. Облаченный в бледно-розовый костюм мужчина с прямой осанкой склонился к руке симпатичной блондинки в белом. Стройный молодой человек в черном мундире с бело-золотистым поясом сопровождал даму в зеленом с золотом платье. Смех и разговоры почти заглушали доносившуюся из глубины зала мелодию вальса.

— Отлично, ребята,— воскликнул я.— Где же чаша с пуншем?

Мне нечасто доводится входить в раж, но уж если позволю себе разойтись, полумер не признаю. Я чувствовал себя великолепно и хотел продлить удовольствие. В этот миг меня не тревожили воспоминания о набитых при падении шишках, об ужасе, пережитом в момент похищения. Мысли о завтрашнем дне отступили на задний план. Я изо всех сил наслаждался настоящим, и единственное опасение у меня вызывала вероятность наткнуться на кислую физиономию Бейла.

Кто-нибудь постоянно проявлял внимание к моей персоне. Со мной то и дело заговаривали, засыпали вопросами, стремились мне представиться. Я побеседовал с неким господином, суровым на вид стариком, облаченным в морскую форму, я котором не сразу узнал Дугласа Фэрбенкса-старшего^[25]. Я знакомился с графами, герцогами, офицерами десятков званий, о каких никогда не слышал, и, наконец, с невысоким широкоплечим человеком с густым загаром и обезоруживающей улыбкой, оказавшимся сыном самого императора.

Мы прогуливались, непринужденно болтая, и я не заметил, как перешел предел обычной тактичности.

— Что ж, Уильям,— мой голос звучат довольно развязно,— как я понял, здесь правит ганновер-виндзорская династия. А вот там, откуда я прибыл, все Ганноверы и Виндзоры высокие, худые и мрачные.

Принц улыбнулся.

— А здесь, полковник,— ответил он,— в политике установилась стабильность, что положило конец столь плачевным обстоятельствам. Конституция требует, чтобы наследник по мужской линии женился на простолюдинке. Это не только скрашивает жизнь наследнику, поскольку он волен искать избранницу среди такого количества прекрасных женщин, но и способствует оздоровлению рода. Ну и, помимо прочего, ведет к появлению на свет невысоких мужчин с жизнерадостными лицами.

Я шел дальше, знакомился, подкреплялся бутербродами, пробовал все от водки до пива и танцевал с девушками неземной красоты. Впервые в жизни мне пригодился опыт десятилетней толкотни на посольских приемах. Печальный опыт, приобретенный вечерами, когда семь раз в неделю от заката до полуночи приходится не выпускать из руки бокал и спаивать других членов дипломатического корпуса, тогда как они пребывают в уверенности, что спаивают тебя. Зато мне посчастливилось обзавестись способностью поглощать спиртное в любых количествах.

В конце концов я все же дошел до точки, когда желание глотнуть немного свежего воздуха превышает стремление развлекаться. Проход за роскошной французской дверью вывел меня на открытую темную галерею с высокой балюстрадой. Внизу раскинулся сад. Прислонившись к тяжелой каменной ограде, я смотрел на звезды, просвечивавшие сквозь верхушки деревьев, и поджидал, пока утихнет легкое гудение в голове.

Прохладный ночной ветерок струился над темной лужайкой, принося с собой ароматы цветов. Оркестр за спиной играл мелодию, весьма напоминавшую вальс Штрауса.

Я стянул белые перчатки, которые по совету Рихтгофена не снимал с момента, когда оставил шлем в гардеробе, и расстегнул верхнюю пуговицу тугого ворота.

«Старею,— шевельнулась печальная мысль,— или просто устал».

— Устали, полковник?

Я обернулся на раздавшийся позади меня дерзкий женский голос.

— Ах, это вы? Вы не представляете, как я рад! Конечно устал. Лучше сознаться в усталости, нежели в том, что слышишь воображаемые голоса.

Попытка сфокусировать взгляд далась мне не безтруда. Рыжие волосы и бледно-розовое платье с глубоким декольте ей очень шли.

— Честное слово, я действительно очень рад,— добавил я.— Обожаю прекрасные рыжие головки, появляющиеся из ниоткуда.

— Не из ниоткуда, полковник, а оттуда, где жарко и людно.— Она говорила тихо, на отличном английском, и легкий шведский акцент придавал ее банальным фразам несказанное очарование.

— Вы совершенно правы. Эти господа слегка напоили меня, и мне пришлось выйти сюда освежиться.

Я глупо улыбался и был ужасно доволен своим красноречием и остроумием, проявленными в обществе восхитительной юной леди.

— Отец сказал мне, что вы родились не в Империуме. И что явились из мира, где все то же самое, но по-другому. Было бы так интересно узнать об этом побольше.

— К чему вам слушать о том мире? Мы там разучились наслаждаться жизнью. Мы относимся к себе слишком серьезно и выдумываем самые дурацкие причины обходиться друг с другом самым отвратительным образом...

Я покачал головой. Данная тема для разговора определенно не радовала.

— Знаете,— следовало разрядить повисшее напряжение,— со снятыми перчатками меня всегда тянет на подобные рассуждения.— Я надел их снова и торжественно произнес: — А теперь, не откажете в любезности потанцевать со мной?

Она с улыбкой подала руку, и мы закружились в танце. Мы двигались в сторону музыки — все дальше от света из французских дверей. Мы болтали и смеялись, пока один тур вальса сменялся другим.

Вдруг я остановился и спросил:

— Разве эти парни не знают ничего, кроме вальсов?

— Вам не нравятся вальсы?

— Они хороши, но постойте, у меня появилась идея. Взявшись за руки, мы двинулись назад, сквозь французские двери, через танцевальный зал, мимо ряда огромных тропических растений, к скрытому в специальной нише оркестру. Дождавшись, когда музыканты прервутся для короткого отдыха, я подозвал дирижера. Он приблизился с вежливой улыбкой.

— Да, полковник?

— Вы хорошо владеете ремеслом? — Он недоуменно воздел бровь. — То есть...— «Как бы подоходчивее сформулировать собственную мысль?» — Если я напою мотив, вы сможете сыграть его?

— Зависит от того, как хорошо вы напоете, полковник,— ответил дирижер.

— Ладно, допустим, я напою правильно, тогда вы сможете уловить мелодию и сыграть ее со всеми... м-м... выкрутасами?

— Думаю, да.

— А с изменением темпа? Он нахмурился.

— Не угодно ли вам дать образец?

— Слушайте.— И я промурлыкал несколько тактов «Ночи и дня». Казалось, дирижер заинтересовался. Я прочистил горло.— А теперь попробуйте запомнить. Это отличный номер.

Дважды напев «Ночь и день» от начала до конца, я обнаружил, что так и не выпустил руку незнакомки. Оркестранты обступили нас и внимательно слушали.

— Прекрасно, полковник,— кивнул дирижер.— Думаю, мы запомнили.

Он чисто пропел мелодию, причем сразу взяв верный темп.

— Итак, господа, попробуем,— обратился он к музыкантам.

Те вернулись на свои места. Дирижер оглянулся на меня, кивнул с улыбкой и вскинул руки.

— Следим за темпом! — предупредил маэстро оркестрантов.

— Вперед.— Я повлек девушку в танцевальный зал. Оркестр заиграл. Сначала приглушенно, но тем не менее плавно и уверенно. Ритм звучал несколько тяжеловато, однако не теряя четкости, а мелодия — ясно и правильно. Музыканты отлично знали свое дело.

Пары, настроившиеся вальсировать, остановились и обратили недоуменные взоры туда, откуда неслась музыка. Оркестранты тем временем разыгрались. Они мастерски оживили старинную мелодию, разбавив ее легкой импровизацией.

— Просто повторяйте за мной.— Я сделал первое движение, и девушка оказалась в моих объятиях.— Ближе. Это не вальс.

Остальные танцоры расступились, будто по сигналу. По залу пробежал взбудораженный шепот. Мне досталась восхитительная партнерша. Она безошибочно повторяла за мной сперва простейшие, а затем и сложные вариации фигур фокстрота, которые входят в стандартный набор умений, необходимых дипломату для улаживания тысяч скучных дел.

— Незнакомая музыка.— Она смотрела на меня сияющими глазами.— И незнакомый кавалер.

Оркестр завершил третий рефрен старой мелодии и без остановки перешел к одному из своих привычных номеров, подстроив его под новый темп. Музыканты были на высоте.

Пары, наблюдая за нами, осторожно пробовали освоить новый танец. То тут, то там раздавался радостный смех, стоило кому-нибудь правильно изобразить незнакомое движение. Через несколько минут зал снова заполнили танцующие пары. Как только оркестр умолк, нас обступили со всех сторон.

— Как это называется?

— Чудесно!

— Впервые за столько лет новая музыка. Покажите что-нибудь еще.

В сопровождении толпы мы вернулись к оркестру и от души поздравили сияющих музыкантов.

— Не хотите попробовать еще? — спросил я дирижера. Он с радостью согласился, и я напел ему «Звездную пыль», «Я переживу» и другое, что помнил из Коула Портера^[26]. Маэстро радовался, точно старатель, откопавший подряд несколько золотых самородков. Музыканты сыграли эти старые мелодии, придав им странный местный колорит.

— Мне нравится ваша музыка,— призналась моя партнерша.— Через считанные дни ее услышат во всех городах империи.

А танцоры желали еще и еще. Я добавил «Все, что есть,— это ты», «Любовь при луне» и, наконец, «Бегинку». Оркестр управился и с этими мотивами, но публика, войдя в экстаз, громко рукоплескала и требовала повторения.

Музыканты заиграли на бис.

Внезапно пол под нашими ногами содрогнулся от сильнейшего взрыва. Высокие стеклянные двери по всей восточной стене разлетелись вдребезги. Через пролом, сквозь облако пыли в здание устремились люди в пестрой униформе. Их вел чернобородый громила в выцветшей гимнастерке с защитным окрасом под зеленку, вроде той, что носят в армии США, и мешковатых брюках времен вермахта. Сжимая верхнюю скобу короткого пулемета с круглым магазином, он дал длинную очередь в самую гущу толпы.

Я застыл на месте. Высокий мужчина с окровавленным лицом, в пурпурном кителе полка императорской гвардии первым вырвался из рядов оторопевших империан. В руке его сверкнула сабля. Громила дважды выстрелил, и пулемет заело. Раздались шлепки ударивших в человеческое тело пуль. Офицера в пурпурной форме опрокинуло на спину, но через мгновение он, не выпуская сабли, перекатился и сумел подняться на колени. Пока бородач, сотрясая воздух ругательствами, лихорадочно тряс затвор пулемета, гвардеец, не спуская с него глаз, вздел себя на ноги и снова ринулся в атаку. Стальной клинок, пронзив гимнастерку, вошел меж ребер налетчика. Офицер безжизненно рухнул на груду оконных осколков и битого кирпича, а опутанный занавесками бородач обеими руками вцепился в рукоять сабли. Я видел, как он тянул ее, заставляя сдвинуться. Громила еще держался на ногах, тело его выгнулось дугой, мышцы под истрепанной униформой напряглись до предела. Показалось блестящее, чистое лезвие. Я смотрел точно завороженный. Бородач почти вытащил саблю из груди, когда его ноги подкосились и он повалился на пол.

Тем временем через пробитую в стене брешь лезли все новые и новые головорезы, без разбора паля по толпе. Люди в зале падали, подкошенные выстрелами, но уцелевшие и не думали спасаться бегством. Все мужчины, кто обнажив клинки, а кто и с пустыми руками, дружно устремились навстречу людям в униформе.

Рыжий небритый детина в узкой гимнастерке английского сержанта восемью выстрелами от бедра уложил восьмерых империан и отступил назад, собираясь перезарядить свою М-16. Девятый офицер пронзил ему горло шпагой с инкрустированной камнями рукоятью.

Я по-прежнему стоял как вкопанный, держа за руку девушку. На мой запоздалый окрик «бежим» она ответила таким невозмутимо-спокойным взглядом, что это мгновенно меня отрезвило. Незнакомка скорее бы согласилась принять смерть от пули, чем проявить малодушие перед лицом опасности.

Делать нечего. Выхватив из ножен свой игрушечный меч, я кинулся к стене и вдоль нее пробрался к краю пробитой взрывом бреши. Из облака пыли и дыма возник, высматривая мишень, очередной налетчик. Я с силой загнал острие клинка ему в шею и тут же, опасаясь, как бы рукоять не выскользнула из пальцев, сделал резкий рывок назад. Человек в униформе оступился и упал. Его дробовик загремел по гранитным плитам. Нагибаясь за ружьем, я увидел нового бандита. Парень выбирался из пролома, держа перед собой кольт сорок пятого калибра. Он тоже меня заметил и уже развернулся для выстрела, но моя шпага успела раньше. Пуля ударила в пол, и револьвер вывалился из ослабевшей ладони. Налетчик с продырявленным предплечьем, нырнув вперед, исчез среди общей сутолоки.

По всему зданию трещали выстрелы, раздавались скрежет и звон металла, проклятия нападавших, стоны раненых, топот ног и грохот рукопашной. А где-то сзади оркестр грянул имперский гимн. Я не слышал лишь криков о пощаде и женского визга. Они бились молча, платя за одного убитого врага десятью своими, но не останавливались.

Из облака пыли, перерезав зал очередью, выскочил еще один бандит. Увидев меня, он направил в мою сторону тяжелое ружье, оперев его на изгиб локтя висевшей на перевязи левой руки. Двигался он медленно и как-то неуверенно. Я вскинул дробовик и разнес ему лицо. С момента взрыва прошло примерно две минуты.

Больше из пролома никто не появлялся. Выждав немного, я увидел жилистого налетчика с длинными, соломенного цвета космами, пятившегося в мою сторону из зала. Он торопливо менял магазин пистолета-пулемета системы Браунинга. Сделав пару прыжков, я обеими руками обхватил рукоять шпаги и нацелил ее туда, где должны находиться почки. Выглядело не очень-то элегантно, но ведь и мне как новичку предстояло еще многое освоить.

Протыкая бандита на длинном выпаде, я заметил Геринга. Тот обхватил руками изрыгавшего поток ругательств великана, не давая ему поднять ствол потертого автомата. Тут меня оглушил грохот выстрела, и боль обожгла шею со стороны затылка. Не наноси я в этот момент удара, пуля могла бы прийтись гораздо точнее. Подскочив к сцепившейся паре сбоку, я вонзил лезвие рапиры между ребрами высокого налетчика. Лезвие заскрежетало и во что-то уперлось, но парень обмяк. Спортсмен из меня неважный, однако в рукопашной, когда ружье против шашки, данное обстоятельство не имело значения.

Герман отступил на шаг, презрительно сплюнул и бросился на нового противника. Выдернуть шпагу мне не удалось — ее заклинило намертво. Подобрав пистолет-пулемет, я выпустил короткую очередь в живот длинноногого злодея, как раз закрывавшего патронник тяжелого револьвера, и по воздуху закружилось облачко пыли и суконных ошметков, вырванных пулями из его серой потрепанной шинели.

Помимо меня еще несколько империан вели огонь из трофейного оружия, и остатки налетчиков в разношерстной униформе уже отступали к разрушенной стене. Лишенные сколько-нибудь осмысленного укрытия, бандиты один за другим падали, сраженные выстрелами. Но они все еще продолжали бой, и никто из них не пытался спастись бегством.

Почуяв неладное, я ринулся в атаку. Остатки моего магазина достались парню с разбитым лицом, палившему из двух коротких автоматов, и вооруженному карабином здоровяку. Я зашарил по полу в поисках нового оружия. Единственный уцелевший головорез щелкнул затвором.

— Брать живым,— крикнул кто-то.

Пальба прекратилась, и с десяток рук, несмотря на отчаянное сопротивление, мгновенно скрутили бандита.

Посчитав бой законченным, империане стали разбредаться по залу. Женщины склонились над лежащими, мужчины отряхивались, проверяли оружие.

— Сюда! — Я нырнул за портьеры в брешь и, перепрыгивая через обломки, понесся наружу.— Еще не все...

На дальнейшие объяснения у меня не хватало ни дыхания, ни времени. Не оглядываясь, последовал ли за мной кто-нибудь, я выскочил на разгромленную террасу, перемахнув через ограду, приземлился в саду и, слегка пригнувшись, двинулся туда, где, подсвеченное лучами разноцветных прожекторов, среди цветочных клумб высилось массивное серое сооружение, похожее на железнодорожный вагон. Возле него копошились три человека в потрепанной униформе. Рядом на лужайке виднелся небольшой треножник, подготовленный для установки груза. Меня на миг посетило видение Летнего дворца, сметенного ударной волной со всеми его гостями и обитателями. Я заорал и, лихорадочно нажимая на спуск, бросился на налетчиков. Те сперва заметались, но затем поволокли свою ношу к серому сооружению. Потом один из них упал — похоже, кто-то сзади меня преподал мне урок меткой стрельбы. Второй бандит вскрикнул, пробежал несколько шагов и растянулся на траве. Третий, бросив груз, прыгнул в распахнутую дверь транспорта. Спустя пару секунд мне в лицо ударила тугая струя воздуха и пыли. Раздался хлопок, как от вспыхнувшей бензиновой лужи. Сооружение исчезло.

На примятой траве остались лишь тренога да зловещая ноша налетчиков. Если бомбу хотели забрать с собой, значит, взвести, скорее всего, не успели.

— Не прикасайтесь к этой штуке,— предупредил я тех, кто оказался в саду вместе со мной.— Думаю, это очень мощное взрывное устройство.

— Вы молодчина, сударь,— донесся до меня знакомый голос. Винтер. Его бледно-желтый мундир покрывали брызги крови.— Следовало догадаться, что эти негодяи предприняли отвлекающий маневр. С вами все в порядке?

— Да,-— глухо ответил я.— Вернемся в дом. Надо перевязать раненых.

Хрустя битым стеклом, по осколкам плит и щепкам дверных рам, мимо колышущихся разодранных портьер мы пробрались в ярко освещенный запыленный бальный зал.

Убитые и раненые лежали неправильным полукругом, расходящимся от проломленной стены. Среди них я узнал миловидную брюнетку в синем платье, с которой недавно танцевал. Бледная, она раскинулась на полу. Алые брызги покрывали все вокруг. Я исступленно озирался в поисках моей рыжей партнерши, пока наконец не отыскал ее взглядом. Девушка, опустившись на колени возле раненого, перевязывала ему голову.

Тут мы с Винтером одновременно оглянулись на чей-то предупреждающий вскрик. Раненый налетчик с вытянутой в нашу сторону разжатой ладонью свалился под градом выстрелов, а по полу загремел металлический кругляш. Точно во сне, я следил, как катится граната, переворачиваясь снова и снова. Вот она остановилась в десяти футах от меня и на месте развернулась еще на пол-оборота. Я окаменел. «Все,— пронеслось в голове.— Даже не успел спросить ее имя».

Мимо промелькнул бледно-желтый мундир. Все непроизвольно ахнули, когда Винтер, раскинув руки, упал на гранату. Ухнул приглушенный взрыв, и тело старшего капитана подбросило на два фута в воздух. Я отшатнулся и, ошеломленный, отвел взгляд в сторону. Бедняга Винтер. Чертов бедняга Винтер.

Пол подо мной закачался. Кажется, сознание решило покинуть меня. Колени подогнулись...

Бледная, но все такая же невозмутимая, она склонилась надо мной.

Я прикоснулся к ее руке.

— Как вас зовут?

— Меня? Барбра Лундин. Я думала, вам известно мое имя...

Казалось, мой вопрос ее слегка удивил.

— Лучше помогите тем, кому хуже.— Я сел прямо.— У меня просто слабая конституция.

— Нет,— возразила она.— Вы потеряли много крови. Появился мрачный Рихтгофен.

— Слава богу, вы живы.— Он помог мне подняться.

— Спасибо Винтеру.— Шея и голова ужасно болели.— А он?..

— Умер мгновенно,— сказал Рихтгофен.— Он знал свой долг.

— Жаль его. А ведь должно было накрыть меня.

— К счастью для нас, не накрыло. Хотя вы были на волосок от смерти. Но вы потеряли довольно много крови. Вам надо как следует отдохнуть.

— Я хочу остаться. Я могу быть полезен здесь. Откуда-то возник Геринг.

— Успокойтесь, друг мой.— Он обхватил меня рукой за плечи и повлек прочь.— Не принимайте это так близко к сердцу. Он погиб при исполнении долга, таков его выбор.

Герман понимал, что угнетало меня. Как и Винтер, я тоже мог накрыть гранату своим телом, но подобная мысль даже не пришла мне в голову. Честно говоря, если бы меня не парализовало от ужаса, я бы убежал.

Видимо, вследствие ранения на меня накатило преждевременное похмелье. Манфред догнал нас у машины, и мы в тягостном молчании отправились домой. Я спросил о бомбе. Геринг сообщил, что ее забрали люди Бейла.

— Скажите им, пусть утопят ее в море,— посоветовал я. На крыльце виллы нас кто-то поджидал. Я издалека узнал мощную фигуру с несоразмерно маленькой головой и, вылезая из машины, проигнорировал Бейла, но Герману избежать его внимания не удалось.

Пройдя в столовую, я наугад налил себе из буфета чего-то крепкого и упал в кресло.

Остальные, тихонько переговариваясь, прибыли вслед за мной. Интересно, где весь вечер пропадал господин главный инспектор?

Он сел и уставился на меня. Ему хотелось знать о нападении все. Бейл выслушал рассказ с каким-то угрюмым спокойствием.

— Мистер Геринг сказал мне, что вы, мистер Баярд,— он смотрел на меня, поджав губы,— прекрасно вели себя в бою. Возможно, я судил о вас слишком поспешно...

— Да что мне за дело до ваших суждений, Бейл? — взорвался я.— Где были вы, когда свистели пули? Прятались под ковром? И у вас еще хватило наглости лезть ко мне со своим напыщенным мнением.

Меня разбирало с каждой секундой все больше и больше.

Главный инспектор сделался белее мела. Злобно сверкнув глазами в мою сторону, он поднялся и вылетел вон. Геринг кашлянул в кулак, а Манфред, удостоив меня странным взглядом, поднялся, дабы выполнить обязанности хозяина дома и проводить гостя.

— С инспектором Бейл ом ладить непросто,— заметил Герман.— Я понимаю ваши чувства.— Он встал и обошел вокруг стола.— Думаю, вам следует знать, что он едва ли не лучше всех владеет саблей и шпагой. Так что не принимайте поспешных решений...

— Каких решений? — не понял я.

— У вас уже есть серьезная рана, и мы не можем допустить, чтобы вы выбыли из строя в самый неподходящий момент. Вы достаточно уверенно стреляете из пистолета?

— Какая рана? Вы о моей шее?

Я приложил руку к затылку и поморщился. Пальцы наткнулись на глубокую ямку с коркой запекшейся крови. Только сейчас мне пришло в голову обратить внимание, насколько моя куртка пропиталась кровью. В том почти промахе «почти» оказалось гораздо меньше, чем я думал.

— Надеюсь, вы согласитесь оказать нам с Манфредом честь быть вашими секундантами.— добавил Герман,— и, может быть, послушаетесь нашего совета...

— О чем речь, Герман? — перебил я.— Какими еще секундантами?

— Ну,— Геринга как будто смутило мое недоумение,— мы хотели бы представлять вас при встрече с Бейлом...

— Встрече с Бейлом? — опять не понял я. Соображение давалась мне туговато, и только теперь я начинал сознавать, до какой степени отвратительно себя чувствую.

Геринг внимательно посмотрел на меня.

— Инспектор Бейл крайне щепетилен в вопросах чести,— сказал он.— Вы нанесли ему устное оскорбление в присутствии свидетелей, и вполне заслуженно. Можно с уверенностью предвидеть, что он потребует сатисфакции.

Сообразив, что я по-прежнему не понимаю его, Герман пояснил:

— Бейл пошлет вам вызов на дуэль. Вам придется драться с ним.

 6

Снаружи скрипнул тормозами подъехавший автомобиль. Манфред, прервав на полуслове общую беседу, вышел из гостиной.

— Без сомнения, это секунданты Бейла,— сообщил Геринг.— Позволите ли вы нам вести переговоры за вас?

— Конечно, только... да, спасибо, Герман.

Бейл времени не терял.

Послышались голоса, и в гостиную вернулся Манфред в сопровождении двух незнакомцев. Два офицера в забрызганных кровью серых мундирах Имперской разведки, только что участвовавшие в бою, без всяких церемоний подошли прямо к нам. Один молодой, второй постарше, оба стройные, с суровыми лицами, держались сдержанно-учтиво.

— Ах, и вы здесь, Геринг.— Старший слегка прихрамывал из-за раны в бедре.— Надеюсь, вы знакомы с фон Ренцем? — указал он на молодого офицера.

Геринг поднялся и отвесил глубокий поклон.

— Знаком, ваше превосходительство,— ответил он и обратился ко мне: — Бриан, имею честь представить вам графа Халлендорфа и капитана фон Ренца. Господа, полковник Баярд.

Оба офицера щелкнули каблуками и церемонно склонили головы.

— Честь имею, полковник,— приветствовал меня граф.

— Привет, ребята.— Я небрежно махнул рукой.— Бейл прислал вас утрясти дело?

— Господа,— Герман поспешно шагнул вперед,— полковник оказал честь и поручил мне совместно с бароном Рихтгофеном вести переговоры от его имени.— Он взял обоих офицеров под руки и увел в сторону, продолжая разговор в том же духе.

— Бриан,— ко мне подошел Рихтгофен,— сдается мне, в вашей стране поединки не в ходу.— Он с сожалением покачал головой.

— Верно, барон,— ответил я,— Мы только тем и заняты, что оскорбляем друг друга. Тот, кто больнее задел другого и притом сам остался чистеньким, тот и победитель.

— Здесь так не принято,— поморщился Рихтгофен.— Каждый доказывает свою правоту честным путем. Правда, ваше дело представляется мне довольно щекотливым. Для драки нам, по-моему, и врагов достаточно, но, к сожалению, инспектор Бейл, очевидно, полагает несколько иначе. Согласно его убеждениям, личное оскорбление превыше всего.— Барон придвинулся ближе и осмотрел рану на моей шее.— Бриан, присядьте, а если можете, полежите. Вы слишком ценны для Империума и для нас, ваших друзей, чтобы подвергаться такому суровому испытанию, но предотвратить его нет никакой возможности. Я зайду к вам позже.— Он уже хотел выйти, но вернулся и спросил: — Какое оружие вы выбираете?

— Водяной пистолет с двадцати шагов.

Из-за алкоголя, пережитой бойни, боли в голове, шее, спине и некоторых других местах я был настроен на сардонический лад.

Рихтгофен снова растерянно покачал головой и поспешил к выходу. Его ботинки оставляли кровавые следы.

Я замерз, продрог до костей, но все же проснуться смог лишь наполовину. Стараясь держать голову чуть вперед и набок, я тщетно надеялся ослабить дергающую боль в шее.

Мы втроем ждали под раскидистыми липами в нижнем конце Королевского парка развлечений. До рассвета оставались считанные минуты. Сейчас мое отношение к «делу чести» сделалось куда более серьезным. Я гадал о том, до какой степени больно словить пулю в коленную чашечку.

Со стороны расположенной выше нас дороги послышалось слабое гудение, и из мрака, пронзая фарами утреннюю дымку, выплыл длинный автомобиль. Предрассветный туман смягчил звуки открывающихся и закрывающихся дверей. Вслед за тем наши глаза с трудом различили три темные фигуры. Они спускались к нам по пологому склону. Мои секунданты двинулись им навстречу. Одна из грех теней отделилась от группы и осталась стоять в одиночестве, как и я. Должно быть, Бейл.

За первой машиной подъехала другая. По всей видимости, врач. В тусклом свете небольших квадратных фар второго автомобиля я заметил еще одну фигуру. Более всего она походила на закутанную в плащ женщину. Огни погасли, и я снова перевел взгляд на компанию секундантов.

Слышались тихие голоса, приглушенный смех. Походило на дружескую беседу. Все было устроено по самому высшему разряду.

По дороге, как выразился Геринг, к «полю чести», он ввел меня в курс дела.

Бейл сделал вызов в соответствии с конвенцией Тота. Согласно ей, дуэлянты не должны стремиться убить друг друга. По правилам следует нанести сопернику болезненную рану, унизить его. Дело это весьма мудреное. В запальчивости на дуэли не так-то просто нанести рану унизительную и в то же время не смертельную. Убить соперника — такое же бесчестье, как уклониться от поединка. Тем не менее примеры последней разновидности бесчестья все же известны, тогда как о прецедентах первой и слыхом не слыхивали.

Хотелось бы знать, какую каверзу затевает Бейл. Возможно, он собрался одарить меня чем-нибудь более экзотичным, нежели банальное дробление суставов. Я в предмете не разбираюсь. Мне эта забава в диковинку, тогда как главный инспектор слывет ветераном. Видимо, через несколько минут мое любопытство будет удовлетворено.

По словам Манфреда и Германа, самым опасным оружием считались пистолеты. С их помощью можно не только нанести смертельную рану сопернику, но и самому подвергнуться риску быть убитым. Проще использовать саблю или шпагу. Для признания удовлетворения достаточно первой крови. Поскольку использование сабли или шпаги в число моих умений не входило, мои секунданты без особого энтузиазма признали наиболее целесообразным остановить выбор на пистолетах. Во время войны в Европе я около года не расставался со своей пушкой сорок пятого калибра и частенько посещал тир. Ну и несколько раз мне доводилось стрелять по движущимся мишеням в настоящем бою.

Я спал всего пару часов. Геринг с Рихтгофеном позволили мне удалиться в мои апартаменты лишь по окончании переговоров. Я рухнул на диван и мгновенно провалился в сон. Моим секундантам пришлось изрядно потрудиться, чтобы поднять меня в пять утра. В это время суток мой боевой дух всегда на самом низком уровне, даже без учета таких обстоятельств, как простреленная шея и возможность получить болезненные и унизительные ранения. Перед спектаклем Рихтгофен снабдил меня черными брюками и белой рубашкой, добавив легкую шинель для защиты от предрассветного холода. Я бы предпочел шинель поплотнее, но моя забинтованная шея горела огнем от малейшего неосторожного прикосновения.

Компания секундантов разделилась. Мои с ободряющими улыбками вернулись ко мне и негромко пригласили следовать за ними. Геринг, к великому моему сожалению, забрал у меня шинель.

Бейл и его люди также двинулись к опушке, где мгла рассеивалась быстрее.

— Пожалуй, уже достаточно светло, барон? — спросил Халлендорф.

Рихтгофен осмотрелся.

— Для порядка подождем еще минут пять.

Геринг и фон Ренц обсуждали положение исходной черты. Доктор с саквояжем в руке молча стоял неподалеку. Бейл ждал чуть поодаль.

Приблизившись ко мне, Геринг вполголоса отдал последние инструкции. Господин главный инспектор выступил вперед. Фон Ренц передал ему какой-то предмет, и секунданты расступились. Бейл сделал несколько шагов в мою сторону и презрительным жестом швырнул к моим ногам белую офицерскую перчатку. Я задержал взгляд на нем, нагнулся и, подняв перчатку, небрежно протянул ее Герингу. Формальный вызов на дуэль состоялся.

Рихтгофен и Халлендорф торжественно откинули крышку массивного футляра, доставленного фон Ренцем, и осмотрели лежавшие внутри два длинноствольных маузера. Я вспомнил о тридцати одном убитом при нападении на дворец и о десятках тяжелораненых. На мой взгляд, для одной ночи стрельбы и так уже хватало с избытком.

Быстро светало. Очертания предметов сделались четче. На востоке розовой полосой проступила линия горизонта, но деревья пока вырисовывались лишь черными силуэтами.

Халлендорф подошел ко мне с раскрытым футляром. Я не глядя выбрал пистолет. Бейл взял другой, методично его проверил, пощелкал спусковым механизмом и осмотрел нарезку. Рихтгофен вручил каждому из нас по магазину.

— Пять патронов,— сказал он. Я промолчал.

Бейл проследовал к указанному Халлендорфом месту и остановился спиной ко мне. Контуры стоящих друг за другом автомобилей выступили на фоне светлеющего неба. Самый большой напоминал паккард тридцатого года выпуска. По знаку Геринга я занял свою позицию, также повернув спину к главному инспектору.

— По первому сигналу,— объявил Халлендорф,— вы делаете десять шагов вперед и останавливаетесь. По второму — поворачиваетесь и стреляете. Господа, во славу императора и во имя чести!

Он резко опустил к земле руку с белым носовым платком. Я зашагал вперед. Один, два, три...

Кто-то стоял возле самой маленькой машины. Интересно кто... восемь, девять, десять. Мы замерли в ожидании. Голос Халлендорфа прозвучал негромко:

— Повернитесь и стреляйте.

Я развернулся, держа пистолет сбоку. Бейл, стоя вполоборота ко мне на широко расставленных ногах, зарядил свой маузер, отвел левую руку за спину и поднял оружие. Нас разделяли тридцать футов мокрого от росы луга.

Я зашагал к нему. Никто не говорил мне, что дуэлянты должны стоять на месте. Бейл слегка опустил пистолет. Лицо главного инспектора побледнело, взгляд сделался настороженным. Затем его оружие снова приподнялось и резко, с сухим треском дернулось. Гильза подскочила вверх, блеснув в робких рассветных лучах, пролетела над блестящей лысиной и упала в сырую траву. Промах.

Я шагал вперед. Нет смысла стоять в полутьме и стрелять наугад по едва видимой цели. Мне вовсе не хотелось случайно убить человека, даже если данный человек предпринял для этого все необходимое. И намерений с мрачным смирением играть свою роль в напыщенной постановке Бейла я также не имел.

Господин главный инспектор целился, держа пистолет в вытянутой руке. Убить меня он мог без труда, а вот ранить... Ствол его оружия неуверенно ходил вверх-вниз — мой соперник никак не мог решить, куда послать пулю. Не так-то просто взять на прицел какую-то конкретную часть тела прущего на тебя безумца.

Наконец пистолет замер и дернулся снова. В насыщенном влагой воздухе выстрел прозвучал глухо. Бейл хотел попасть в ноги — я подошел достаточно близко к сопернику и мог оценить угол наклона ствола.

Господин главный инспектор отступил на шаг назад, вновь встал наизготовку и направил маузер несколько выше предыдущего положения. Несомненно, он вознамерился сломать мне ребро, послав пулю по касательной. Опасный выстрел — легко промахнуться, причем с двояким результатом. У меня свело желудок от напряжения.

Следующего выстрела я не слышал. В бок словно ударили бейсбольной битой. Ноги запнулись на ровном месте, а воздух резко вырвался из легких. Сильная обжигающая боль расползлась справа выше пояса. Но мне удалось устоять. Оставалось всего двадцать футов. Вдох дался с трудом.

Лицо Бейла выражало потрясение и непреклонность, губы плотно сжались. Он прицелился мне в ноги и выстрелил два раза подряд, видимо по ошибке. Одна пуля прошила сапог между пальцами правой ступни, а вторая ушла в землю. Я шел прямо на противника. Дышать было больно. Хотел отпустить какую-нибудь реплику, но воздуха и так едва хватало. Неожиданно Бейл отступил еще на шаг, направил ствол мне прямо в грудь и нажал на спуск. Боек щелкнул в пустом патроннике. Он уставился на пистолет.

Мой маузер упал к ногам главного инспектора, пальцы сжались в кулак и заехали ему по челюсти. Бейл отшатнулся, а я, развернувшись, зашагал прочь.

Геринг и Рихтгофен уже спешили мне навстречу. Вслед за ними торопился доктор.

— Lieber Gott!^[27]— выдохнул Герман, сжимая мою руку.— В это просто никто не поверит.

— Если вы намеревались выставить мистера Бейла дураком, то вам это удалось блестяще.— Рихтгофен говорил спокойно, но в глазах у него прыгали чертики.— Думаю, вы его проучили.

Подскочил доктор.

— Господа, я должен осмотреть раны.

Откуда ни возьмись появился стул. Я с облегчением опустился на него и вытянул ногу.

— Сначала взгляните здесь. Немного больно.

Доктор вспорол ткань и кожу, сопровождая свои действия ахами, охами и восклицаниями. Он явно наслаждался моментом. Похоже, док был романтиком.

В моей голове промелькнула одна важная мысль. Я распахнул глаза. По траве со стороны машин ко мне шла Барбра, и отсветы зари играли в ее рыжих волосах. Мне вдруг стало ясно, какие слова сейчас слетят с моих губ.

— Герман, Манфред, я должен как следует выспаться, но прежде — главное. Этой ночью я получил такое наслаждение, что решил взяться за работу.

— Расслабьтесь, Бриан,— подал голос Рихтгофен — Не стоит сейчас думать об этом.

— Ничего страшного.

— Вы тяжело ранены? — Надо мной склонилось прекрасное озабоченное лицо.

Я ответил улыбкой и потянулся к ее руке.

— Уверен, вы считаете меня искателем приключений на свою голову. На самом деле иногда бывает, что несколько дней подряд мне даже ни разу не случается споткнуться.

Барбра взяла мою ладонь в свои и опустилась на колени.

— Наверное, вам очень больно, раз вы несете такую чушь,— заметила она. — Я уже начала бояться, что он потеряет голову и убьет вас.— Девушка повернулась к врачу: — Доктор Блюм, позаботьтесь о нем как следует.

— А вы счастливчик, полковник,— объявил тот, исследуя рану в моем боку.— Ребро цело. Через несколько дней останется небольшой шрам и приличный синяк.

Я сжал руку Барбры.

— Помогите встать. Геринг подставил мне плечо.

— А теперь — как следует выспаться,— сказал он. Я только о том и мечтал.

Расслабиться в кресле тесного челнока не так-то просто. Впереди над маленькой светящейся приборной панелью склонился оператор. Он не сводил глаз с показаний датчиков и барабанил по клавишам приспособления, напоминавшего миниатюрную ЭВМ. Воздух наполняло глухое жужжание, пробиравшее до костей.

Я ерзал на сиденье, стараясь найти более удобную позу. Опять ныли не до конца зажившие раны на шее и в боку. В голове прокручивались обрывки бесконечных инструктажей последних десяти дней. Имперская разведка не смогла собрать о маршале Баярде столько материала, сколько требовалось, но и собранного оказалось больше, нежели я мог усвоить. Оставалось надеяться на сеансы гипноза. Каждую ночь в течение недели меня подвергали им вместо обычного сна. По заверениям инструкторов, знания, полученные на подсознательном уровне, непременно всплывут в памяти в нужный момент.

Баярд представлял загадку даже для обитателей его линии. На людях его видели крайне редко. В основном широкие массы лицезрели образ диктатора посредством — как выражались озадаченные парни из разведки — «некоего рода аппарата для передачи электрических изображений». Я пробовал объяснить, что в моем мире телевидение — привычная вещь. Они меня так и не поняли.

Последние трое суток мне давали хорошенько выспаться по ночам, а днем часами приводили в порядок мое тело. Благодаря тщательно спланированной физической подготовке раны быстро затягивались, и в плане здоровья я уже вполне мог приступать к выполнению рискованного задания. Перегрузок не выдерживали мои бедные мозги. В итоге предстоящие трудности стали казаться мне счастливым избавлением от десятидневного кошмара. Наставлениями я пресытился и жаждал лишь одного — свободы действий.

Пальцы привычно нащупали детали экипировки. Военный мундир мне сшили по образцу, заимствованному с официального портрета Баярда. Мы располагали его изображением только до пояса и долго ломали головы относительно цвета и фасона брюк. Я внес предложение воспользоваться стандартом, известным мне в моем мире, и дополнить форму оливковыми галифе из плотного сукна. Также по моему настоянию мы не стали воспроизводить ленты и ордена с фотографии. Вряд ли он расхаживал в них по частным апартаментам в неофициальной обстановке. Из тех же соображений я не стал туго застегивать ворот и расслабил узел галстука.

Меня держали на диете из постных бифштексов, чтобы лицо немного поопало. Парикмахер утром и вечером делал энергичный массаж головы и не разрешал мне мыть ее, стимулируя быстрый рост волос и придавая моей внешности взлохмаченный туземный вид диктатора с портрета.

К ремню крепился миниатюрный карман с передатчиком. Мы сочли разумным не тратить усилий на маскировку и поместить его на виду. Микрофон вшили в тяжелый позумент на отвороте кителя. Бумажник распирала толстая пачка банкнот НДГ.

Я осторожно подвигал правой рукой. Вдоль предплечья напряглась скрытая пружина. Стоит мне определенным образом шевельнуть запястьем, в ладонь скользнет мое оружие самообороны. Крохотное устройство представляло собой чудо смертоносной компактности. По форме его легко спутать с обточенным водой камнем-голышом неправильной формы, серым и гладким. На земле такой и не заметишь — крайне полезное свойство на случай всяких непредвиденных ситуаций.

Стрелял чудо-пистолет не пулями. Внутри его от скрытого ствола, выполненного из прочного сплава, до маленькой полости со сжиженным газом спиралью вился канал толщиной в волос. Газ служил одновременно и выталкивающим зарядом и поражающим элементом. При надавливании на определенную точку, никак не выделяющуюся на поверхности оружия, из ствола вылетала микроскопическая капля. Покинув тесную капсулу, она с убийственной скоростью летела к цели и мгновенно расширялась примерно до кубического фута. Эдакий почти бесшумный взрыв, способный продырявить броню в четверть дюйма и насмерть поразить человека с десяти футов. Именно такое оружие мне и требовалось — неприметное, тихое и отлично подходящее для ближнего боя. В результате упорных тренировок механическая кобура с пружиной сделалась едва ли не частью руки.

Я часами отрабатывал необходимое движение во время лекций, еды и даже лежа в постели. К мерам предосторожности всегда следует относиться со всей серьезностью, иначе... о другой мере, заключенной в полой коронке, угнездившейся на месте крайнего зуба, лучше не думать.

Каждый вечер после изнурительных занятий я отдыхал в обществе новых друзей, посещал императорский балет, театры, оперу и бойкие варьете. Мы с Барброй отужинали в полудюжине роскошных ресторанов, а после ужина гуляли при лунном свете по аллеям садов, пили кофе на заре и вели беседы. Короче, ко дню старта мной владело уже незаурядное стремление покончить с опасным делом. Я жаждал скорейшей отправки, поскольку она сулила скорейшее возвращение.

Первым этапом моего путешествия стал перелет до Северной Африки. Оттуда челнок мог доставить меня прямо в алжирский дворец. Определение точного положения апартаментов диктатора заняло у операторов уйму времени.

Геринг с группой людей из разведки проводил меня до трапа огромного биплана с пятью двигателями, немного напоминавшего то ли «Готу», то ли «Хэндли-Пейдж»^[28]. Я простился, поднялся по наклонному трапу в салон, устроился в плетеном кресле и заснул едва ли не прежде, чем самолет начал выруливать на взлетно-посадочную полосу.

Проснулся я в алжирских сумерках. Биплан кружил над аэропортом, и я, стараясь разглядеть его, уткнулся носом в круглый иллюминатор. В моем мире летное поле находилось несколько западнее древнего города.

У трапа нас встречала небольшая делегация. Меня тут же препроводили на небольшое совещание, где снабдили последними инструкциями.

Выспавшись в самолете, я так и не смог уснуть ночью. Зевота стала одолевать меня уже на автомобильном сиденье по дороге к величественному особняку, аналог которого в мире ИП-два диктатор Баярд расширил и превратил в личную крепость.

Мы поднялись в лифте на верхний этаж и по узкой винтовой лестнице вскарабкались к двери, выходившей на обдуваемую ветром крышу. Меня передернуло от сонного озноба. Перед глазами стоял туман. Не испытывая особого вдохновения, я поднял голову к стальным лесам, взведенным над залитой битумом крышей. Согласно расчетам ребят из разведки, конструкция соответствовала по высоте уровню пола в апартаментах моего двойника. Мне предстояло взобраться к платформе, где техники установили миниатюрный МК-челнок. Судя по его виду, в нем едва хватало места для одного человека. Я не без содрогания прикинул способ, каким туда засунут оператора.

Все обсуждения и инструктажи остались позади, и причин тянуть время у меня не было. Без лишних проволочек я обменялся рукопожатиями с группой сопровождения и полез вверх. Влажные от росы железные ступеньки неприятно холодили руки. А если меня угораздит поскользнуться? Нечего сказать, достойное завершение проекта. И все же в жителях Империума, помимо прочего, мне нравилось отсутствие склонности к перестраховке. Они не зацикливались на безопасности, подобно нашим пугливым функционерам.

И вот, втиснутый в кресло челнока, я коротаю часы в ожидании, пока меня не высадят в квартире диктатора в сорока футах над уровнем старой крыши, и вспоминаю, как кавалеры и дамы Империума смотрели в дула автоматов. Перед моими глазами вновь возникли мертвые тела в изрешеченных пулями роскошных нарядах, вповалку лежащие на каменном полу бального зала. Затем я вспомнил бородатого налетчика, обхватившего рукоять торчащей из груди сабли, и задумался о том, сколько раз он рисковал своей жизнью, прежде чем смерть ответила на вызов. Его униформа отчасти напоминала американскую. Возможно, он и сам был американцем, надломленным, но выжившим в адской ядерной войне, из которой другая Америка не вышла победителем. Я представил себе, как десять или пятнадцать лет назад он покупал гимнастерку в каком-нибудь оживленном американском магазине военно-торговой службы, гордый новенькой золотой полоской на плече, и похвалялся ею перед невестой. По какой причине бородач не вызывал моих симпатий? Отчего вроде бы достойная восхищения, лихая отвага его оборванной команды оставляла меня равнодушным? Сложно сказать. Здесь имело место четкое различие. Люди Империума гибли, сохранив достоинство, а налетчики словно явились из моих собственных воспоминаний о той бесчеловечной войне со всеми ее ужасами и лишениями.

Винтер погиб вместо меня. За время нашего короткого знакомства он успел завоевать мою симпатию. Старший капитан явно не принадлежал к числу фанатиков, жаждущих совершить великий подвиг, но в должный момент пожертвовал собой без колебаний.

Видимо, человека можно считать живущим ради чего-то, если он готов ради этого умереть.

— Внимание, сэр! — Оператор обернулся ко мне.— Полковник, творится что-то непонятное.

Я промолчал. Очевидно, он доложит, когда выяснит подробности. Рука сжала выпрыгнувший из кобуры пистолет. Надо же, привычка выработалась.

— Приборы запеленговали в Сети движущееся тело,— сообщил оператор.— Кажется, оно пытается лечь на наш курс. Определитель положения в пространстве показывает, что оно совсем рядом.

Империум на десятилетия отстал от моего мира в ядерной физике, телевидении, аэродинамике и прочем, но в вопросах конструирования аппаратов Максони — Кочини его достижения оставляли позади самые смелые фантазии. В конце концов, над решением данной задачи у них трудились отборные научные кадры в течение шестидесяти лет.

Оператор колдовал над приборной панелью, словно исступленный органист.

— Я установил массу примерно в пятьсот килограммов. Это вполне соответствует весу легкого челнока, но он не может бытьодним из наших...

На несколько минут повисла напряженная тишина.

— Он нас преследует, полковник. Или приборы у них лучше, чем мы предполагали, или этому парню просто повезло. Как будто он ждал нас в засаде...

Мы оба согласились, что, кроме челнока с ИП-два, за нами следовать некому.

— А они не могли установить локатор дальнего обнаружения, дабы ловить любого, кто приблизится? — предположил я.

Люди диктатора готовились к войне. Обладай они достаточными техническими возможностями, им бы и в голову не пришло медлить. В Империуме просто не подозревают, каким фанатичным милитаристом может быть человек атомного века. И все же странно...

— Так не пойдет,— пробормотал оператор, — Я не могу выйти из Сети в пункт нашего назначения с этим парнем на хвосте. Черт их знает, что они устроят при идентификации в пространстве, да и наша миссия перестанет быть секретной.

— А нельзя как-то отвязаться от него? Он покачал головой.

— Я не могу изменить курс здесь, в Пустоши. Коррекция приведет к мгновенному отождествлению в пространстве. Само собой, максимальная скорость продвижения у нас постоянна, как и у него. Он был вынужден прицепиться к нам подобно пиявке, как только поймал нас.

Происходящее меня совершенно не устраивало. Нам оставалось лишь одно — продолжать движение, пока не пересечем Пустошь, а после попытаться стряхнуть преследователя с хвоста. Мне очень не хотелось прерывать операцию до ее фактического начала.

— А нельзя ли его подстрелить?

— Как только снаряд покинет поле Максони — Кочини, он выпадет в реальность какой-нибудь линии,— ответил оператор.— По той же причине и в нас не стреляют.

Лицо оператора внезапно вытянулось. Руки зависли над панелью с приборами.

— Он двинулся на нас, полковник. Идет на таран. Мы взорвемся, если он пересечется с нами в пространстве.

В моей голове молнией пронеслась мысль о пистолете и полом зубе. Интересно, что нас ждет при столкновении? Такого исхода дела я почему-то не ожидал ни при каком раскладе.

Неимоверное напряжение длилось всего несколько секунд.

— Промахнулся,— облегченно выдохнул оператор.— Видимо, у него не так уж хорошо получается маневрировать в Сети. Но он вернется. Он жаждет крови.

— Наша максимальная скорость определяется энергией нормальной энтропии? — У меня появилась идея.

Оператор кивнул.

— А если мы пойдем медленнее. Быть может, он проскочит мимо.

— В Пустоши, сэр, это довольно рискованно.— Я заметил испарину, выступившую у него на загривке.— Но мы попробуем.

Несомненно, последняя фраза стоила ему немалых усилий. Молодой человек имел за плечами шесть лет интенсивных тренировок, перемежаемых с реальными путешествиями по линиям, и каждый раз, проходя через Пустошь, он пополнял список данных о происходящих в ней нештатных отклонениях.

Звук генераторов переменился. Гудение словно приутихло, перейдя в нижний регистр слышимого диапазона.

— Он еше здесь, полковник.

Гул все понижался. Я не знал, в какой момент челнок достигнет критической точки, утратит искусственно поддерживаемую ориентацию на линии и вылетит в нормальную энтропию. Мы сидели и ждали. Звук опустился почти до церковных басов. Оператор стучал и стучал по какой-то кнопке, глядя на циферблат.

Генераторы противно зажужжали. Дальнейшее замедление означало катастрофу. Но и враг не мог...

— Он рядом с нами, полковник, только...— Вдруг оператор перешел на крик: — Мы избавились от него! У него аппаратура слабее — он вылетел.

Я откинулся на спинку кресла. Гудение пошло вверх. Мои ладони сделались влажными от пота. В какой из кругов ада Пустоши угодили наши преследователи? Впрочем, нет смысла гадать. Через несколько минут мне предстоит встретиться лицом к лицу с собственной проблемой. Пора взять себя в руки.

— Отличная работа,— выдавил я наконец.— Еще долго?

— Примерно, с божьей помощью, минут десять, сэр. Эта история отняла больше времени, чем я ожидал.

Пошел отсчет минут. Во рту пересохло. Все остальное как будто в порядке. Я нажал кнопку коммуникатора.

— Талисман, это Волкодав Красный. Как слышите?

— Волкодав Красный, это Талисман, слышу вас хорошо.

Динамик, встроенный в погон на плече, направлял слабый звук голоса прямо в ухо. Ответили без задержки. Приятно, черт возьми, ощущать себя не совсем одиноким.

На глаза попался механизм, открывающий выходной люк. Нужно дождаться, пока оператор скажет «пошел!», и нажать на рычаг. За две оставшиеся секунды надо успеть отдернуть руку, выдвинуть пистолет в ладонь и сгруппироваться. Кресло автоматически вытолкнет меня наружу. Челнок исчезнет из пространства ИП-два до того, как мои ноги коснутся пола.

Последние десять дней мою голову занимали исключительно вопросы предварительных действий, а момент прибытия как-то отступил на задний план. Четкая и профессиональная организация экспресс-подготовки создавала иллюзию стабильности всего хода экспедиции. Только сейчас, перед прыжком в самое логово врага, я осознал всю опасность моей миссии. Однако время, отпущенное на колебания, истекло, и до некоторой степени меня это даже радовало. Мир Империума успел завладеть моей душой, он стал частью моей жизни и стоил того, чтобы пойти ради него на риск.

Я — козырная карта на руках империан, так не пора ли ввести меня в игру? В моем лице они обзавелись ценным кадром, вот только доказать собственную ценность можно, лишь выйдя на сцену подобным образом. И чем скорее, тем лучше.

Во дворце ли диктатор? Если нет , то когда соизволит вернуться и долго ли я смогу прятаться в его личных апартаментах? По какой-то причине, несмотря на общий энтузиазм, мысли о нашей встрече один на один вызывали у меня отторжение. Как бы то ни было, главное, чтобы сам дворец оказался на месте. Техники высчитывали его местоположение на основании данных, изъятых под наркогипнозом у захваченного в Летнем дворце бандита. В случае их ошибки лететь мне с высоты полутора сотен футов...

Автоматические переключатели пронзительно застрекотали. Оператор обернулся в кресле и крикнул:

— Волкодав, счастливой охоты! — А затем скомандовал: — Пошел!

Вытянуть руку, ударить по рычагу, прижать руку к себе, выдвинуть пистолет. С металлическим скрежетом и шипением воздуха откинулась крышка люка. Огромная механическая ладонь выбросила меня в неизвестность, и я, испытав одно жуткое, головокружительное мгновение, словно в темноте, шагнул мимо ступеньки, ударился подошвами о покрытый ковром пол. Лицо обдало воздушной юл ной, а по коридору прокатилось эхо хлопка, с которым исчез челнок.

Вспомнив инструктаж, я спокойно оглянулся. Никого не видно. В коридоре царил полумрак, лишь на пересечении с другим коридором в потолке слабо мерцала лампочка. Заезд прошел удачно.

Торчать на месте не имело смысла. Я вернул пистолет в кобуру под манжетой и неторопливо зашагал на свет. Выходящие в коридор двери выглядели одинаково, без всяких номеров или иных обозначений. Первая из выбранных наугад оказалась заперта. Как и следующая. Третья дверь открылась, и я осторожно заглянул в просторную гостиную. Не сюда. Мне по возможности следовало отыскать спальню диктатора. На случай, если он там, имелись подробные инструкции, если нет — рано или поздно все равно явится. Надо только подождать. А сейчас я не испытывал желания встречаться ни с кем.

Впереди за углом громыхнул прибывший лифт. Я замер. Лучше куда-нибудь деться, желательно поскорее. Я на цыпочках прорысил к незапертой гостиной и нырнул в помещение, аккуратно притворив за собой дверь. Сердце бухало в груди. Мое состояние больше подходило не мужественному разведчику, а ночному воришке. Мягкие шаги раздавались все ближе и ближе. Прижав замок ладонью, дабы избежать щелчка, я запер дверь изнутри, на секунду прислушался и, озираясь по сторонам, прокрался на середину комнаты. Пожалуй, следовало все же подыскать укрытие понадежнее. Очертания предметов терялись в темноте. У дальней стены маячил высокий силуэт. Гардероб! Подскочив к нему, я распахнул дверцы и забился между вешалками с одеждой.

Пребывание в шкафу всегда наводит на мысли о двойственности собственного положения. Дверь в гостиную мягко отворилась, затем закрылась. Я забыл, как дышать. Прошаркали чьи-то ноги, и в помещении загорелся свет. Дверца моего импровизированного тайника оставалась чуть приоткрыта, и я успел разглядеть спину человека, отвернувшегося от настольной лампы. Тихо сдвинулось кресло. Зазвенела связка ключей. Раздался слабый скрежет металла, потом все стихло. Снова скрежетнуло. Видимо, вошедший перебирал ключи, пытаясь открыть замок стола или ящика.

Я стоял неподвижно, еле дыша, и старался не замечать внезапного зуда, возникшего в правой щеке. Слева блеснул вышитый золотом погон. Рядом со мной висел мундир, едва ли не в точности повторяющий мой собственный. Золотые погоны, массивные позументы. Я испытал мимолетное облегчение. По крайней мере, меня угораздило попасть в нужные апартаменты. Значит, за стенками шкафа сейчас, возможно, гремит ключами моя потенциальная жертва. Одно меня беспокоило — никогда еще я не был так далек от желания стать убийцей.

Человек меж тем продолжал возиться, тяжело сопя и звякая металлом. Как он выглядит, мой двойник? В самом деле похож на меня или, вернее, похож ли я на него настолько, чтобы занять его место?

И почему он так долго не может подобрать нужный ключ? Тут меня осенило. Судя по этой возне и тяжелому дыханию, кто-то пытался открыть чужой стол. Я повернул голову на долю дюйма. Вешалки бесшумно разъехались, слегка расширив поле моего зрения. Теперь человек стал виден полностью. Он сгорбился в кресле и суетливо тыкал в замок ключами из связки. Низкорослый, с редкими волосами. На меня он нисколько не походил. Не диктатор.

Новое обстоятельство следовало обдумать, и не откладывая. Видимо, Баярд в отъезде, иначе бы этот тип не посмел шарить в хозяйском столе. Значит, среди приближенных диктатора есть люди, которые не гнушаются сунуть нос в его дела. Данное обстоятельство наверняка может сыграть нам на руку.

Нужный ключ нашелся минут через пять. Мои мышцы уже сводило из-за неловкой позы. В довершение всего в нос попала ворсинка, и я с трудом удерживал желание чихнуть. Зашуршали бумаги. Мужчина с тихим бормотанием перебирал их одну за другой. Наконец скрипнул, задвигаясь, ящик, и раздался щелчок замка. Человек поднялся, отпихнув назад кресло. На несколько секунд повисла тишина, затем его шаги приблизились ко мне. Я затаил дыхание. Рука напряглась, готовая совершить мгновенный выстрел, стоило лишь открыться дверцам шкафа. На интермедию с явлением диктатора из гардероба с вешалками моих артистических способностей в данный момент со всей очевидностью не хватало.

Мужчина прошел мимо и скрылся из виду. Я снова задышал. Опять послышалось звяканье ключей. Очевидно, он рылся в ящиках бюро или комода.

Дверь внезапно распахнулась, и в гостиную проник кто-то еще. Первый человек, прекратив возню, застыл на месте. После неловкой паузы он заговорил на французском:

— А, это ты, Морис...

Вкрадчивый голос Мориса прозвучал не сразу.

— Да, это я. Увидел свет в кабинете шефа. Мне это показалось довольно странным, раз сегодня ночью его нет.

Первый вернулся на середину комнаты.

— А я вот проверяю, все ли здесь в порядке. Морис хихикнул.

— Меня так по-простому не надуешь. Я знаю, зачем ты здесь — затем же, зачем и я.

— Ты дурак, Морис,— проворчал первый.— Оставим это.

Теперь Морис не хихикал.

— Не торопись, Дятел. Ты что-то замышляешь, и я хочу быть в курсе.

— Не зови меня Дятлом! Псих ненормальный.

— Но ты же не стеснялся стучать в жандармерию, когда заправлял делами в Марселе. Видишь, я про тебя все знаю.

Смеялся Морис довольно гадко.

— Что ты задумал? — прошептал первый.— Чего тебе надо?

— Присядь, Флик^[29]. Ой, да не волнуйся ты. Все тебя так зовут.

Морис, без сомнения, получал от разговора несказанное удовольствие. Полчаса он изводил своего оппонента, то льстя, то нажимая. Следя за ходом их беседы, я узнал, что первого неофициального посетителя гостиной звали Жорж Пине. Он состоял начальником Службы безопасности диктатора. Морис же являлся военным советником при бюро пропаганды и просвещения. Очевидно, Пине не хватило ума проявить больше осторожности, планируя переворот и свержение собственного шефа. Морис пронюхал обо всем и ждал своего часа. Теперь он диктовал условия. Пине долго упирался, но Морис положил его на обе лопатки, вскользь упомянув о припрятанном самолете и кладе золотых монет, зарытом в нескольких милях от города.

Я слушал внимательно и не шевелился, со временем даже зуд прошел. Пине капитулировал. По его словам, он намеревался привлечь в свои ряды несколько новых сторонников, показав им списки имен, собственноручно внесенных диктатором в план очередной зачистки. О помощи начальника Службы безопасности при составлении списков потенциальным союзникам сообщать никто не предполагал.

Окончания разговора мне услышать так и не довелось. В гостиной вдруг воцарилась полная тишина. Не знаю, какой именно промах я допустил, но дальнейшее развитие событий представилось мне со всей очевидностью. Послышались осторожные шаги, и затем, после некоторой паузы, дверцы шкафа распахнулись. Оставалось надеяться, что мой грим на высоте.

Я шагнул из укрытия, смерив Пине холодным взглядом.

— Ну что, Жорж. Любопытно узнать, что ты в мое отсутствие не теряешь времени даром.

Мой французский не отличался от диалекта этой парочки. Пружина натянулась вдоль запястья.

— Черт,— выдохнул Морис.

Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Мне еще казалось возможным найти выход из сложившейся ситуации, но тут меня атаковал Пине. Уходя от удара, я шагнул в сторону. Пальцы уже сжимали пистолет.

— Стоять!

Пине не послушался и напал снова. Рука дернулась, принимая на себя мощную отдачу. Раздался резкий хлопок, и начальника Службы безопасности отшвырнуло назад. Раскинув руки, он упал на спину, а мне достался сильнейший удар в бок. Проковыляв несколько шагов по гостиной, я споткнулся и рухнул. Морис оказался проворен и силен как бык. Пистолет чудом не выпал из мгновенно ослабевших пальцев, но жалкая попытка пустить его в ход пропала втуне. Морис профессионально по-дзюдоистски вывернул мне руки за спину и, тяжело дыша, уселся на меня верхом.

— Кто ты? — прошипел он.

— Я думал, ты меня узнаешь.

Правая кисть осторожно изогнулась, возвращая пистолет в кобуру под манжетой. Услышав характерный щелчок, я ощутил прилив необычайного спокойствия.

— Ты и правда так думал? — Морис расхохотался. Его лицо приобрело пунцовый цвет и покрылось капельками пота. Отсмеявшись, он достал из кармана тяжелую дубинку и слез с меня,— Вставай.— Военный советник принялся разглядывать меня со всех сторон.— Боже мой. Вот это да. Кто тебя прислал?

Я не ответил. Похоже, обман раскрылся. Только непонятно из-за чего. И все же мой облик его явно заинтриговал. Он шагнул вперед и рассчитанным движением заехал мне дубинкой по шее. Морис, несомненно, мог бы и перебить ее, однако удар оказался еще болезненнее, нежели при переломе. Из не до конца зажившей раны выступила кровь. Заметив ее, советник в первый момент даже слегка опешил. Потом лицо его просияло.

— О, прости,— сказал он с усмешкой.— В следующий раз долбану там, где шкура целая. И, пожалуйста, не забывай отвечать, если тебя о чем-то спросят.

В его голосе сквозила радостная злоба, и я вспомнил атаку на дворец. Такие люди видели ад на земле и в определенном смысле утратили человеческий облик.

Он окинул меня цепким взглядом, методично шлепая дубинкой по раскрытой ладони.

— Видимо, беседу мы продолжим внизу. Держи руки так, чтобы я видел.

Морис обшарил глазами помещение. Верно, пытался отыскать мое оружие. Не обнаружив его, советник совершенно не встревожился. Наверное, верил в собственные силы.

— Рядом,— приказал он.— Вот так. Хороший мальчик. А теперь пошли, тихо и без глупостей.— Ему не хотелось надолго выпускать меня из виду, а за оружием он мог вернуться позже.

Вытянув руки вперед, я проследовал вместе с ним к телефону. Из Мориса могла бы получиться отличная мишень. В любую секунду. Но у меня еще оставался к нему один очень важный вопрос.

Советник, следя за мной исподлобья, поднял трубку и отдал короткий приказ.

— Как скоро они явятся сюда? — Я решил начать издалека.

Он лишь нахмурил брови.

— Может быть, у нас еще есть время, чтобы уладить дело,— предложил я.

Его губы скривились в подобие улыбки.

— Мы все уладим как надо. Если будешь петь громко и чисто, я, может быть, попрошу ребят закончить поскорее.

— У тебя теперь есть туз в рукаве,— настаивал я.— Зачем вмешивать сюда этот сброд?

Он опять постучал дубинкой по ладони.

— Что у тебя на уме?

— Собственная игра.— Я пустился лихорадочно импровизировать.— Ручаюсь, ты и не подозревал, что у Бриана есть брат-близнец. Он упрятал меня подальше, но я решил объявиться снова.

— Черт.— Кажется, мои слова его заинтересовали.— А ты, судя по всему, давненько не видал любимого братца.

Он усмехнулся. Смысл его шутки остался для меня загадкой.

— Давайте-ка уйдем отсюда,— предложил я.— И оставим это между нами.— Морис взглянул на Пине,— А о нем забудем. Он ничего никому не расскажет.

— А тебя бы это устроило, правда? Только мы двое. Потом, глядишь, можно сузить круг и до одного.— Язвительный тон советника постепенно превращался в рык.— Боже, ты... ты задумал избавиться от меня, ты, жалкий фигляр...

Он наступал на меня, занося дубинку для удара. Мне стало очевидно: Морис безумен и способен убить в приступе бешенства.

— Ты увидишь, кто из нас от кого избавится, — распалял он сам себя. Глаза его сверкали, дубинка раскачивалась в руке.

Больше ждать не имело смысла. Страсть советника к убийству вызвала во мне бурю отвращения и пробудила ненависть ко всему, что воплощал в себе этот тип.

— Дурак ты, Морис.— Я направил на него пистолет. — Безмозглый дурак, а через минуту будешь покойником. Но прежде скажешь мне, как ты узнал, что я не Баярд.

Ответа на свой очень важный вопрос я так и не получил.

Морис кинулся на меня, и его отшвырнуло выстрелом. Обмякнув, он рухнул на пол. Рука заныла от сильной отдачи. Умение обращаться с маленьким оружием давалось нелегко. Заряд рассчитан примерно на пятьдесят выстрелов, но при таких темпах его не хватит и на день.

Следовало как можно скорее убираться отсюда. Настольная лампа врезалась в люстру. Пусть повозятся в темноте. Я выскочил в коридор и направился в его темный конец. За спиной открылись двери лифта. Подкрепление уже здесь. Стеклянная дверь в конце коридора бесшумно отворилась от легкого толчка. Сейчас прибывшие обнаружат тела Мориса и Жоржа. Может, задержаться и понаблюдать за их реакцией? Я решил не терять времени и без лишнего шума устремился вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки. С момента моего прибытия коммуникатор пока оставался не задействован. А о чем докладывать?

Проскочив три лестничные площадки, я оказался в холле. Он должен находиться на уровне старой крыши. Припомнить бы, куда вела эта лестница на линии ноль-ноль. Притулившаяся в дальней нише маленькая дверь показалась мне знакомой.

Из помещения, расположенного на другой стороне холла, появился человек. Поравнявшись со мной, он бросил недоумевающий взгляд в мою сторону. Я напустил на себя задумчивый вид, прикрыл рот ладонью и двинулся к маленькой двери. Сходство с диктатором стало значительной помехой.

Человек вышел из холла, и у меня появилась возможность узнать, не заперто ли. Так и есть, маленькая дверь в нише оказалась на замке. Я как следует рассмотрел ее. На вид не такая уж прочная. Стоило надавить плечом, и она подалась с легким треском. За ней оказалась уходящая вниз лестница.

Я не имел никакого особого плана, просто хотел как можно скорее выбраться из замка. Мое перевоплощение в диктатора обернулось полным провалом. Оставалось лишь найти безопасное место и через коммуникатор обратиться за дальнейшими инструкциями.

Спустя два лестничных пролета до моего слуха долетел сигнал тревоги.

Я остановился. Следовало избавиться от парадной мишуры на мундире. Галуны с рукавов и петлицы отодрались легко, но позументы на отворотах пришлось оставить, поскольку в одном из них находился микрофон. Иные возможности хоть как-то изменить свой облик у меня отсутствовали.

Вероятно, эта неиспользуемая лестница могла служить выходом не хуже любого другого. Я продолжил спуск, проверяя двери на каждом этаже. Все они были заперты. Это показалось мне хорошим знаком. Лестница закончилась сырым тупиком, уставленным бочками и заплесневелыми картонными коробками. Я вернулся на один пролет вверх и прислушался. За дверью раздавались громкие голоса и топот. Тут в моей памяти всплыло, где находился вход на лестницу: недалеко от парадных дверей старого особняка. Похоже, меня угораздило забраться в ловушку.

Я снова спустился вниз и откатил в сторону одну из бочек. Зажженная спичка высветила на освободившемся участке стены край дверного проема. Убрав вторую бочку, я сумел добраться до шаровидной ручки только что обнаруженной двери. Попытка повернуть ее успеха не принесла. Я прикинул, насколько сильно можно здесь шуметь, и решил все-таки вести себя потише.

Мне срочно требовался какой-нибудь рычаг. Вероятно, стоило порыться в коробках. Я надорвал одну и заглянул внутрь. Ее доверху забили покрытые плесенью бухгалтерские книги. Никакого проку.

Исследование другой коробки принесло значительно больше результатов. В ней лежало старое серебро, горшки и миски. Я откопал тяжелый нож, сунул его в щель между дверью и косяком и налег всем весом. Дверь по прочности вполне годилась для банковского хранилища. Попробовал отжать снова — ни с места. Ну не могла она быть до такой степени крепкой! Нет, дверь поддаваться не желала.

 7

Я отступил назад. Возможно, у меня оставалось крайнее средство: пренебречь осторожностью и прорубиться через середину. Я наклонился, выбирая наиболее удобное для удара место,— и отпрянул к противоположной стене. Пистолет мгновенно прыгнул в руку. Дверная ручка повернулась сама.

Меня буквально прижали к стене, и от этого подступающая паника только усиливалась. Что делать? Напичканный инструкциями, как удержать власть после успешного убийства диктатора, я не имел ни малейшего понятия о путях отступления в случае неудачи.

Раздался скрип, с верхней кромки двери посыпалась пыль. Отодвинуться как можно дальше и ждать. Меня так и подмывало открыть огонь, но я сдерживался. Поживем — увидим.

Дверь слегка приотворилась. Это мне не понравилось: меня, значит, разглядывают, а сам я ничего не вижу. Правда, с виду я безоружен, ведь крошечный пистолет спрятан в ладони. Но преимущество ли это? Трудно сказать.

Неопределенность выводила из равновесия.

— Ладно, — подал я голос— Вы устроили сквозняк. Давайте либо вперед, либо назад.

Я говорил на том же гортанном парижском диалекте, который слышал наверху.

Дверь приоткрылась пошире, и за ней обозначилась чумазая физиономия. Щурясь в сочащемся сверху тусклом свете, парень глянул вверх по лестнице и махнул рукой.

— Заходи,—хрипло шепнул он.

Сложившиеся обстоятельства не позволяли мне отказаться от приглашения. Шагнув мимо бочек, я пригнулся и скользнул в низкую дверь. Пока парень закрывал ее, пистолет отправился обратно в футляр. Оказавшись в сыром каменном туннеле, освещенном стоявшим на полу электрическим фонарем, я встал спиной к свету. Не хотелось показывать свое лицо при хорошем освещении.

— Кто вы? — спросил я.

Парень протиснулся мимо меня и подхватил фонарь, едва взглянув в мою сторону.

— Глухонемой. Не задаю вопросов и не отвечаю на них. Пошли.

Возражать не имело смысла, и я последовал за ним. Мы прошли по вырубленному вручную коридору, затем спустились по витой лестнице и очутились в сумрачном помещении без окон. Вокруг шаткого стола при свете трескучей свечи сидели двое мужчин и темноволосая девушка.

— Кликни их, Миш,— сказал мой проводник.— Вот и наш голубок.

Миш откинулся на спинку стула и жестом подозвал меня к себе. Взяв со стола предмет, похожий на нож для вскрытия писем, он принялся ковырять им в зубах, косясь в мою сторону. Я счел за лучшее не подходить к столу вплотную.

— Из этой своры, судя по форме,— произнес он — Что, цапнул руку, которая тебя кормила? — Он рассмеялся, но как-то не слишком весело.

Я молчал. Раз такое дело, лучше послушать, что он скажет еще.

— И в чине — ишь какие позументы. А там будут голову ломать, куда ты подевался.— Он сменил тон.— Ну, рассказывай. Почему в бегах?

— Пусть костюм вас не смущает. Я его позаимствовал. Но, похоже, там, наверху, мой вид пришелся не ко двору.

— Подойди сюда,— скомандовал второй из сидящих у стола.— К свету.

Невозможно тянуть с этим вечно. Пришлось шагнуть вперед и встать прямо напротив стола. Чтобы меня поняли правильно, я схватил свечу и поднес ее к лицу.

Миш так и застыл с ножом между зубами. Девушка вздрогнула и перекрестилась. Второй мужчина в изумлении смотрел на меня. Представление прошло с большим успехом. Я поставил свечу на место и как ни в чем не бывало уселся на пустой стул.

— Может, вы мне объясните,— сказал я,— почему они не купились на это.

— Ты прямо так и явился перед ними, как черт из табакерки? — спросил второй.

Я кивнул. Он переглянулся с Мишем.

— Да ты обладатель ценного капитала, дружище. Только без подмоги тебе не обойтись. Чика, подай винца нашему новому товарищу.

Девушка поспешила к закопченному буфету и протянула руку к бутылке, не переставая таращиться на меня через плечо.

— Посмотри-ка на него, Гро,— сказал Миш.— Вот это да.

— Ты прав, это нечто,— отозвался Гро.— Если пока не всплыло.— Он наклонился над столом.— Что произошло наверху? Как давно ты во дворце? Тебя многие видели?

Я вкратце рассказал им обо всем, не упоминая способа моего прибытия. Похоже, они остались довольны.

— В лицо его видели только двое, Гро, и те уже отошли в мир иной.— Миш повернулся ко мне: — Убрать Суве — это доброе дело, сударь, и о Пине тоже никто плакать не будет. А кстати, где пистолет? Лучше отдай его мне.— Он протянул руку.

— Пришлось его бросить,— сказал я. — Я споткнулся и выронил его в темноте.

Миш хмыкнул.

— Босс заинтересуется. Он захочет взглянуть на него,— заметил Гро.

Кто-то еще с пыхтением влетел с лестницы в комнату.

— Слушай, шеф, эта тревога в крепости...— Вошедший замолк, поймав меня взглядом, и присел с выражением крайнего изумления на лице. Он машинально схватился за бок, но не нашел пистолета и только повторял, переводя взгляд с меня на остальных и обратно: «Как то... как...»

Гро и Миш зашлись от хохота. Они стонали и колотили руками по столу.

— Спокойно, Паук,— выдавил Миш.— Баярд теперь с нами.

Тут даже Чика рассмеялась.

Паук так и стоял на полусогнутых.

— Ладно, что за дела? Что-то я не пойму.

Бледный как полотно, он озирался по сторонам. Видно, бедняга до смерти перепугался. Миш вытер лицо, хихикнул еще разок, икнул и сплюнул на пол.

— Будет, Паук. Ты, как всегда, в своем репертуаре. Это же просто точная копия. Сгоняй-ка лучше за ребятами. Катись давай.

Тот кинулся прочь. Я пребывал в недоумении. Почему, увидев меня, одни сначала изумлялись, затем успокаивались, тогда как этот парень как будто поверил мне? Это следовало выяснить. Что-то я делал не так.

— Скажите, что неладно в моем маскараде? — осведомился я.

Миш и Гро снова переглянулись.

— Ну, дружище, ничего такого, чего бы мы не могли исправить,— ответил Гро.— Погоди, мы все устроим. Ты ведь явился, чтоб кокнуть Старика, а потом занять его место, верно? Ну, при поддержке Организации это у тебя получится.

— Какой организации?

— Пока что вопросы задаем мы,— вступил Миш.— Как тебя зовут? И какую игру ты затеял?

Я перевел взгляд с Миша на Гро, пытаясь вычислить, кто из них главный.

— Моя фамилия Баярд.

Миш насупился, поднялся и вышел из-за стола — здоровенный детина с маленькими глазками.

— Я спросил, как тебя зовут, сударь. Обычно я не повторяю вопрос дважды.

— Постой, Миш,— вмешался Гро.— Он прав. Он должен оставаться в образе и продолжать играть, если хочет добиться успеха. Оставим как есть: он — Баярд.

Миш взглянул на меня.

— Верно, твоя взяла.

Ясно, с Мишем мы не поладим.

— Кто за тобой стоит, хм, Баярд? — спросил Гро.

— Я сам по себе. Во всяком случае, был до сих пор. Но, по-моему, я что-то упустил. Если ваша Организация примет меня, я с вами.

— Мы примем тебя, так и быть,— сказал Миш.

Не нравились мне оба эти бандита, но вряд ли здесь можно найти благородное общество. Судя по всему, Организация представляла собой подпольную антибаярдовскую партию. Помещение, очевидно, вырубили в толще дворцовой стены и шпионили за всем происходящим в здании, используя потайные ходы.

Один за другим в комнате появлялись новые люди, кто с лестницы, кто из двери в дальнем углу. Должно быть, новость уже пошла по кругу. Они обступали меня, с любопытством разглядывали, обменивались комментариями, но не улыбались.

— А вот и ребята,— сказал Гро, окидывая их взглядом.— Стенные крысы.

Я присмотрелся к ним: дюжина громил пиратского вида — Гро дал им точную характеристику. Повернувшись к нему, я сказан:

~ Отлично. Когда начнем?

Хотя по своей воле я бы никогда не выбрал таких соратников, все же они могли помочь в устранении недостатков моего лицедейства и захвате власти во дворце. И потому следовало только порадоваться такой удаче.

— Не спеши,— сказал Миш.— Это дело требует времени. Мы должны переправить тебя в другое место, за городом. Впереди полно работы.

— Но я уже здесь. Почему не начать сегодня же? Зачем уходить отсюда?

— В твоем маскараде надо кое-что подправить,— сказал Гро,— и выработать план. Как извлечь максимум из такой возможности и сделать так, чтобы никто не разгадал фокус.

— И чтобы избежать подвоха,— добавил Миш. Тут заговорил косматый дикарь из толпы:

— Не нравится мне этот провокатор, Миш. Не люблю я таких фокусов. Сгноить бы его в подвале.

Из ножен, горизонтально прикрепленных к пряжке его ремня, торчала рукоятка видавшего виды десантного ножа. Парню явно не терпелось пустить его в ход.

Миш посмотрел на меня и изрек:

— Не сейчас, Гастон. Гро потер подбородок.

— Не волнуйтесь за мсье Баярда, ребята,— сказал он.— Мы приглядим за ним.— Он обратился к дикарю: — Это дело ты мог бы взять на себя, Гастон, но не беги впереди телеги. Учти, если с ним что-то случится, пеняй на себя.

Давление пружинки на запястье действовало успокаивающе. Я понимал, что не только Гастон в этой компании недолюбливает чужаков.

— Время не ждет. Надо же что-то делать,— сказал я. Миш выступил вперед и ткнул мою ногу ботинком.

— Не распускай язык, командир. Приказы здесь раздают Гро и я.

— Ладно,— сказал Гро.— Нашему другу еще многое предстоит узнать, но насчет времени он прав. Баярд вернется завтра, значит, мы уходим сегодня, пока вдобавок к регулярным в город не нахлынули еще и герцогские войска. Миш, поторопи ребят. Приказываю сворачиваться быстро и тихо и оставить надежных людей в резерве.— Он повернулся ко мне, пока Миш выкрикивал распоряжения, и добавил: — Тебе, наверное, надо перекусить. День будет длинным.

Странно, мне казалось, что еще ночь. Я бросил взгляд на часы. С момента моего проникновения во дворец прошел час и десять минут. За потехами время летит быстро, подумалось мне.

Чика достала из буфета буханку хлеба и кусок темного сыра и положила их на стол вместе с ножом. Я подстраховался:

— Ничего, если я возьму нож?

— Конечно,— ответил Гро. Он сунул руку под стол и выложил перед собой пистолет с коротким стволом.

Миш вернулся, когда я уже жевал ломоть черствого хлеба. Хлеб был хорош. Я попробовал вино, и оно оказалось неплохим. И сыр тоже вкусен.

— Вы хорошо питаетесь,— заметил я,— Все очень вкусно.

Чика одарила меня благодарной улыбкой.

— У нас все как надо,— похвастался Гро.

— Лучше забрать у этого болтуна его шикарный мундир,— заявил Миш, мотнув головой в мою сторону.— Кто-нибудь еще возьмет да и пристрелит его не раздумывая. Ребят раздражают такие наряды.

— Верно,— согласился Гро, взглянув на меня.— Миш даст тебе другую одежду. Такие мундиры здесь не вызывают восторга.

Такой поворот мне был совсем не по душе. Коммуникатор встроен в шитье на лацканах. Придется отказаться и стоять на своем.

— Нет уж,— сказал я.— Оставим форму.. Это часть спектакля. Если надо, надену поверх шинель.

Миш уперся ногой в мой стул и толкнул его. Я предвидел это и успел вскочить на ноги, чтобы не опрокинуться вместе со стулом. Миш с прищуром уставился на меня.

— Раздевайся, сударь,— сказал он — Слушай, что тебе говорят.

Те, кто еще оставался в комнате, притихли и наблюдали за сценой. Я смотрел Мишу в лицо, надеясь, что Гро меня поддержит. Спор не имел ни малейшего смысла.

Никто не вмешался. Я взглянул на Гро. Он просто сидел и смотрел на нас.

Миш вытащил нож. Сверкнуло лезвие.

— Или мне тебя раздеть?

— Убери нож, Миш,— спокойно сказал Гро.— Ты же не хочешь прирезать наше секретное оружие, и мундир нам нужен целехоньким.

— Да, ты прав.

Миш бросил нож на стол и ринулся на меня. По его борцовской позе и шаркающим движениям ног я понял , что имею дело с профессионалом.

Я решил не дожидаться его выпада и сам кинулся вперед, вложив всю инерцию тела в левый встречный в челюсть. Это застало Миша врасплох — получив удар в подбородок, он полетел назад. Я попытался развить успех и достать его еще раз, пока он не восстановил равновесие. Но Миш был ветераном, закаленным во многих схватках. Он прикрылся, притормозил, встряхнул головой, а затем выбросил вперед правую руку и угодил мне в висок. Я зашатался и еле устоял на ногах. Еще удар — прямо в нос. Потекла кровь.

Против такого боксера мне долго не продержаться. Народ еще толпился в дальнем конце комнаты, постепенно подбираясь к нам, с упоением наблюдая за схваткой и подначивая Миша возгласами. Гро сидел, а Чика таращилась, стоя у стены.

Ошеломленный, я пятился назад, уклоняясь от ударов, у меня оставался единственный шанс, но для того, чтобы им воспользоваться, требовалось отступить в темный угол. Миш был взбешен: он злился из-за удара в челюсть, пропущенного на глазах у товарищей. Это играло на меня: он забыл о боксерских приемах и делал один сильный выпад за другим. Он хотел уложить меня одним ударом и тем самым восстановить свой престиж. А я уворачивался и отступал.

Я сдвигался в глубокую тень в конце комнаты, за буфетом Чики. Надо как можно скорее оказаться там, пока зрители не замкнули пространство.

Миш замахнулся раз, другой, левой, правой. Я слышал, как летящий кулак с окорок размером со свистом рассекает воздух. Еще шаг назад, мы уже достаточно далеко. Теперь встать между ним и зрителями в комнате. Я подскочил, уклоняясь от свирепого удара, сделал обманный выпад правой в ухо и шагнул вперед. Затем развернулся, выпустил пистолет в ладонь и в момент, когда Миш кинулся на меня, выстрелил ему в живот, одновременно сымитировав сокрушительную атаку. Миш шмякнулся о стену и, отскочив от нее, растянулся во весь рост у моих ног. Пистолет скользнул обратно под манжету, и я развернулся.

— Не видно,— крикнул кто-то.— Посветите там. Толпа подалась вперед и выстроилась широким кругом.

Все остолбенели, когда разглядели, что на ногах остался я один.

— Миш готов,— крикнул какой-то парень.— Новичок его сделал.

Гро протолкнулся вперед, приостановился в нерешительности, а потом подошел к распростертому телу Миша, присел на корточки и поманил к себе парня со свечой.

Гро перевернул Миша на спину и осмотрел его, пощупал пульс. Затем он резко вскинул голову и встал.

— Он мертв. Миш мертв.— Гро странно посмотрел на меня.— Ну и кулак у тебя, сударь.

— Я не хотел пускать его в ход,— сказал я.— Но я сделаю то же самое, если меня к этому вьшудят.

— Обыщите его, ребята,—приказал Гро.

Они обшарили меня и прощупали всюду, кроме запястий.

— Чисто, Гро,—доложил один из парней.

Гро тщательно обследовал тело Миша, выискивая рану. Его ребята столпились вокруг.

— Никаких отметин,— наконец объявил он.— Ребра сломаны, и что-то непонятное внутри, точно каша.— Гро опять посмотрел на меня.— Он сотворил это голыми руками.

Оставалось надеяться, что они и дальше будут так думать. Это послужило бы наилучшей гарантией от повторения подобных инцидентов. Надо, чтобы они боялись меня, и этическая сторона наших отношений меня ничуть не волновала.

— Ладно,— прикрикнул Гро на своих ребят,— задело. Миш сам полез на рожон. Он прозвал новичка Болтуном. Я даю ему кличку Молоток.

Момент показался мне подходящим, чтобы добиться большего.

— Скажите им, что я займу место Миша, Гро. Мы будем работать вместе, пятьдесят на пятьдесят.

Командир подпольщиков покосился на меня.

— А в этом что-то есть,— сказал он, точно делая для себя засечку на будущее.

— И кстати, мундир я оставляю,— добавил я.

— Да,— объявил Гро для всех.— Он останется в форме. Уходим через полчаса. Пошевеливайтесь.

Я подошел к раковине и смыл кровь с лица. Нос болел. Если верить отражению в битом зеркале, он уже сильно распух. Возвратившись к столу, я доел свой хлеб с сыром. Тем временем предводитель расхаживал взад-вперед, выслушивая рапорты и раздавая приказы сменявшим друг друга подчиненным. Тело Миша вынесли. Я не стал спрашивать куда.

Гро подошел к столу.

— Итак, Молоток, в путь.— Он протянул мне потрепанную фуражку.— Держись возле меня и делай, что скажу.

Он подтянул брюки, демонстрируя закрепленный на ремне пистолет.

— Я готов.— Я встал и накинул на плечи плащ, чтобы прикрыть знаки отличия.

Мы вышли через небольшую дверь, расположенную напротив лестницы, по которой я сюда попал. Проход с низким потолком вел вниз, время от времени огибая стальную арматуру. Гро шагал впереди с тусклым электрическим фонарем. Остальные двигались почти в полной темноте, но как будто знали дорогу. Только раздававшиеся изредка ругательства свидетельствовали о случайных столкновениях во мраке.

Мы подошли к деревянному щиту, перегораживавшему туннель. Гро подозвал вперед двоих парней, и они отворили полдюжины тяжелых цилиндрических засовов. Гро приоткрыл щит на дюйм и выглянул наружу. Затем он дат знак ребятам отодвинуть преграду в сторону. Никто сейчас не произносил ни звука.

Гро шепнул мне:

— Держись рядом и делай как я. И будь готов бежать что есть духу.

Следуя за ним по пятам, я вышел в слабо освещенное солнцем помещение. Его лучи просачивались сквозь доски, закрывавшие разбитые окна в дальней стене. Повсюду виднелись штабеля ящиков, коробок и фузоподъемники. Мы осторожно пробирались между ними. Я не понимал, почему для передислокации Гро не дождался ночи.

Мы остановились перед огромной кучей, обернутой в мешковину, и парни без слов обступили ее и принялись толкать. Куча с легким шуршанием сдвинулась в сторону, из-под нее показался люк. Крышку осторожно подняли и сместили, и командир подпольщиков жестом велел мне спускаться. Опираясь на край, я нащупал ногой деревянную лестницу. Гро шел за мной, за ним — его ребята.

Я ступил на земляной пол, сырой и скользкий от просачивавшейся воды. Вожак протиснулся мимо меня и пошел впереди, пригибая голову под деревянными балками потолочных креплений. Все двинулись следом.

Позади слышались хлюпающие шаги, люди спотыкались и наугад нащупывали дорогу во мраке. Эту часть пути они знали не так хорошо.

Впереди забрезжил свет, темнота постепенно отступала. Мы обогнули огромный валун, и за ним показалась неровная полоска дневного света.

Гро поманил своих людей к себе. Они сгрудились, заполнив тесный проход.

— Большинство из вас никогда не пользовались этой дорогой,— сказал он.— Слушайте. Отсюда мы выберемся на Маслинную улицу, это маленькая боковая улочка под дворцовой стеной. Напротив будет лавка с разным барахлом, не обращайте внимания на старуху в ней. Выходите по одному и идите на восток, то есть направо. У вас у всех чистые документы. Если часовой у ворот спросит, покажите их. Никакой горячки и самодеятельности. Если за спиной начнется заваруха, идите вперед. Встретимся на воровском рынке. Пока, и берегитесь пули.

Щурясь в отраженном потрепанным брезентом тусклом свете, он дал знак вылезать первому парню. Спустя полминуты отправился второй. Я придвинулся к Гро.

— Зачем брать с собой весь этот сброд? — спросил я шепотом.— Разве не проще обойтись небольшим числом?

Он мотнул головой.

— Я хочу приглядывать за этими разгильдяями. Мало ли что придет им в голову, если оставить их без присмотра на несколько дней. Нельзя, чтобы дело пошло насмарку. И они могут мне понадобиться за городом. Здесь им без моих приказов делать нечего.

Это показалось мне подозрительным, но я не стал продолжать расспросы. Один за другим ребята проследовали мимо и исчезли. Все шло без шума.

— Отлично, держись меня,— сказал Гро.

Он скользнул под ветхую занавесь и зашагал мимо разбитого стола, заставленного посудой, я двинулся следом. Сидевшая на табуретке старуха не обратила на нас внимания. Гро выглянул на узкую пыльную улицу, а затем устремился в толпу. Мы толкались среди горластых, размахивающих руками покупателей, мелких торговцев, клевавших носом над засиженными мухами прилавками со снедью, мимо оборванных палаток, трясущихся попрошаек, чумазых мальчишек. Улица была усыпана отбросами, голодные собаки вяло бродили в толпе. Несмотря на ранний час, стояла палящая жара. На нас никто не обращал ни малейшего внимания. Казалось, ничто не должно нам помешать.

Я потел под тяжелым балахоном. Перед распухшим лицом роились мухи. Нищий с нытьем тянул ко мне тощую руку. Гро протиснулся между двумя азартно бранящимися толстяками. Когда они двинулись с места, мне пришлось шагнуть в сторону и обойти их кругом. Тем временем мой провожатый почти пропал из виду.

Тут я увидел мундир: сурового вида детина в желтоватом хаки грубо проталкивался вперед. Курица с кудахтаньем вспорхнула мне в лицо. Раздался крик, люди закружились, толкая меня. Мой взгляд выхватил лицо Гро: бледный, с широко раскрытыми глазами, он обернулся насолдата. Подпольщик бросился бежать. Два прыжка, и парень в форме схватил его за плечо и с криком развернул. Завизжала, ударившись мне в ноги, собака и потрусила прочь. Солдат замахнулся и вытянул пойманного тяжелой полицейской дубинкой. Далеко впереди прогремел выстрел, и почти сразу же второй, ближе. Гро вырвался и побежал, пригибая окровавленную голову, солдат упал. Я устремился вдоль стены, пытаясь догнать проводника или хотя бы не упустить его из виду. Люди расступались, освобождая дорогу человеку с пистолетом в руке. Раненый выстрелил опять, звук выстрела показался легким хлопком на фоне всеобщего людского гама.

Перед глазами снова мелькнуло хаки, над головой взметнулась дубинка. Я метнулся в сторону, заслоняясь рукой, но солдат отскочил и отдал честь. Я услышал: «Пардон, месье»,— и бросился бегом мимо него. Должно быть, он все же успел распознать мой мундир.

Гро впереди упал, затем с трудом поднялся на колени, свесив голову. Из переулка выступил солдат, прицелился и выстрелил. Раненый дернулся, рухнул и перевернулся на спину. Его окровавленное лицо покрывала пыльная корка. Толпа сомкнулась. Как только солдаты заметили Гро, шансов на спасение у него не осталось.

Я притормозил, пытаясь вспомнить, что говорил Гро своим бойцам. Я допустил промах, теша себя надеждой, что командир подпольщиков выручит меня из трудного положения. Он упоминал о каких-то воротах. По его словам, у всех были документы. У всех, кроме меня. Вдруг я понял, почему им пришлось вьшти в город среди бела дня. Очевидно, на закате ворота запираются.

Я зашагал дальше, не желая торчать на месте и тем самым привлекать ненужное внимание. Кутаясь в балахон, я прятал мундир. Плохо, если его снова заметят, ведь следующий встречный солдат мог разобраться, что к чему.

Гро велел ребятам собраться на воровском рынке. Я старался вспомнить топографию Алжира, в котором я провел три дня много лет назад. В памяти остались только Касба^[30] и хорошо освещенные улицы европейского торгового квартала.

Не задерживаясь, я миновал труп солдата, над которым шумной гурьбой склонились прохожие. Другая группа зевак окружила место, где лежал убитый Гро. Солдаты мелькали уже повсюду, они напропалую размахивали дубинками и разгоняли толпу. Опустив голову, я юркнул вперед, уклонился от чьего-то случайного замаха и оказался на открытом месте. Улица поднималась по склону и поворачивала влево. В этой части она местами была вымощена булыжником, но лавок и прилавков здесь было меньше. С натянутых между балконами веревок свисало белье.

Впереди виднелись ворота. Перед ними плотно сгрудились люди, ожидая, пока солдат проверит документы. Еще трое в униформе стояли рядом и наблюдали за бурной сценой.

Я направился к воротам. Возвращаться нельзя. Новая деревянная сторожевая вышка лепилась сбоку к старой кирпичной кладке в том месте, где из-под стены выходила сточная канава. На крыше вышки торчал дуговой прожектор и стоял солдат с автоматом на плече. Мне показалось, что в толпе у ворот мелькнул человек из Организации.

Один солдат уставился на меня. Он насторожился и бросил взгляд на своего товарища. Тот тоже повернулся в мою сторону. Моим единственным шансом на спасение являлась дерзость. Кивнув одному из караульных, я на мгновение распахнул плащ, демонстрируя переднюю часть мундира. Солдат шагнул ко мне, все еще подозревая неладное. Оставалось надеяться, что мое разбитое лицо не покажется ему знакомым.

— Смирно, рядовой,— рявкнул я в духе Ecole Militaiге^[31]. Он сразу вытянулся передо мной и отдал салют. Я не дал ему времени опомниться.— Лучшая часть улова прошла через ворота еще до того, как вы, идиоты, закинули сеть. Пропустите меня немедленно и прекратите таращиться. Я не для потехи устроил этот блошиный цирк.— Тут я тряхнул балахоном.

Солдат развернулся и бросился к воротам, шепнул что-то другому и подал мне знак. Второй, с сержантскими нашивками, взглянул на меня.

Приближаясь, я сердито взглянул на него.

— Не смотрите на меня,— прошипел я.— Если вы сглупите, я прикажу вас расстрелять.

Я прошмыгнул мимо сержанта и, когда солдат отворил ворота, зашагал прочь. С вышки донесся щелчок автоматного затвора. Из переулка выскочила коза и уставилась на меня. Пот градом катился по щекам. Впереди, отбрасывая черную тень, маячило дерево. Я не знал, суждено ли мне добраться до него.

Я все же добрался туда и вздохнул с некоторым облегчением.

Однако у меня по-прежнему оставалась масса проблем. Сначала требовалось найти воровской рынок. Я имел смутное представление об этом месте и ни малейшего понятия о том, как туда попасть. Мимо тянулся обшарпанный дом с неряшливой таверной на первом этаже и покосившейся от бомбежки жилой надстройкой. Ворота уже скрылись из виду.

Впереди виднелись другие разбомбленные многоквартирные дома, руины и пустыри. Справа текла река. Изредка попадавшиеся на глаза люди апатично брели по утренней жаре. Их как будто не волновала суматоха в огороженной стеной части города. Я не посмел расспрашивать о том, где находится нужное мне место: среди прохожих могли оказаться доносчики или полицейские. Эти, как я понял, не дремали. Гро скрывался не так уж надежно, как полагал. Вероятно, полиция могла в любой момент очистить дворец от его группировки и терпела до сегодняшнего дня. Засада явно была подготовлена. Интересно, удалось ли кому-нибудь из «ребят» выйти за ворота.

Очевидно, человека, переодетого офицером, так и не объявили в розыск. Я не знал, какие подробности Морис сообщил своим людям по телефону, но успех моего представления у ворот доказывал, что о моем маскараде никого не предупредили.

Я приостановился в раздумье. Возможно, стоит зайти в таверну, заказать выпивку и попытаться что-нибудь разузнать. Впереди не просматривалось ничего подходящего. Пришлось вернуться на полсотни футов к лишенному дверей входу в бистро. Никого не видно. Я вошел. Очертания столов и стульев едва угадывались во мраке. Зияли провалами разбитые оконные рамы. Прищурившись, я разглядел барную стойку. Пыльная улица позади меня сверкала белизной.

Парень за стойкой хрипло дышал и помалкивал.

Я заказал красного вина.

Он поставил на стойку стакан для воды и наполнил его из оловянного ковшика. Я попробовал — ужасно. Рассудив, что в подобном заведении демонстрировать хорошие манеры неуместно, я отвернулся и выплюнул пойло на пол.

— Я просил вина, а не выжимок из половой тряпки. Оттолкнув стакан, я швырнул на стойку потрепанную тысячефранковую купюру.

Бармен с ворчанием отошел и, продолжая бормотать и шаркая подошвами, вернулся с запечатанной бутылкой и бокалом для вина. Он вытащил пробку, налил полбокала и убрал тысячу франков в карман. О сдаче не было и речи.

Я пригубил снова — вино оказалось неплохим. Потягивая терпкую влагу, я ждал, пока глаза привыкнут к тусклому полумраку. Бармен удалился от стойки и принялся с брюзжанием ворочать ящики.

Если удастся разыскать уцелевших членов Организации, что мне это даст? В лучшем случае тогда можно выяснить, в чем изъян моего шарлатанства, и воспользоваться их каналами для возвращения во дворец. Конечно, всегда есть вариант вызвать помощь через коммуникатор и переправиться в апартаменты в челноке, но мне больше не хотелось так рисковать. Я и в первый-то раз едва не попался. Схема не сработает, пока остается место для подозрений.

В дверях появился мужчина, его силуэт четко обозначался против света. Он шагнул внутрь и двинулся к стойке. Хозяин не реагировал.

Вошли еще двое, проследовали мимо и навалились на стойку неподалеку от меня. Хозяин продолжал возиться с ящиками, не обращая внимания на посетителей. Я недоумевал почему.

Тот, что стоял рядом, подвинулся ближе ко мне.

— Эй, ты,— сказал он и мотнул головой в сторону ворот.— Ты слышал стрельбу?

Наводящий вопрос. Интересно, слышны выстрелы за пределами городских укреплений? Я хмыкнул.

— Кого ищут? — спросил он.

Я пытался разглядеть его лицо, но оно оставалось в тени. Худосочный забияка одним локтем опирался на стойку. Ну вот, опять то же самое.

— Почем я знаю? — сказал я.

— Не жарковато в этом бурнусе, а? — Он протянул руку, как будто желая дотронуться до моей драной накидки.

Я отпрянул на шаг, и две пары рук схватили меня сзади в медвежьи объятия.

Тот, что стоял передо мной, распахнув накидку, разглядывал мой мундир.

— Паршивый герцогский ублюдок,— бросил он и съездил мне по губам тыльной стороной ладони. Во рту сделалось солоно.

— Держи ему руки,— велел амбал, показавшийся откуда-то сзади. Этого я еще не видел. Неизвестно, сколько их в таверне. Он ухватил старый солдатский плащ и сорвал его с меня.

— Посмотри-ка,— сказал он.— А нам попался паршивый генерал.

Он поддел пальцем вышитый позументом лацкан и дернул за него. Лапкан затрещал, но остался на месте. Я принялся вырываться: ради золотой проволоки они сейчас сорвут мой коммуникатор. Освободиться вряд ли удастся, но брыкание хотя бы отвлечет их от галунов. Я изловчился и стукнул здоровяка ботинком под коленную чашечку. Он вскрикнул и отскочил, но тут же кулаком ударил меня по лицу. Я успел отвернуться, и удар пришелся в скулу. Изгибаясь и дергаясь изо всех сил, я старался заставить кого-нибудь из них потерять равновесие.

— Держите его,— прошипел амбал.

Они явно не желали поднимать шум. Тощий подошел вплотную и расчетливо ударил меня кулаком в живот. От жуткой боли все тело свело судорогой.

Меня за руки оттащили от стойки и швырнули лицом о стену. Парень, который хотел сорвать галуны, приблизился с ножом в руке. Я корчился и хрипел, пытаясь перевести дух. Бандит схватил меня за волосы, и я уже решил, что сейчас он перережет мне горло. Но вместо этого он срезал лацканы, выругавшись, когда лезвие зацепилось за провод.

— И пуговицы, Красавчик Джо,— послышался сиплый голос.

Боль понемногу отступала, но я обмяк, прикидываясь более слабым, чем на самом деле. Коммуникатор приказал долго жить, во всяком случае, передающее устройство. Теперь мне оставалось думать только о спасении собственной жизни.

На пуговицы ушли считанные секунды. Парень с ножом отступил и сунул лезвие в ножны на боку. Он поглаживал ногу, пострадавшую от моего удара. Теперь я разглядел его лицо. Прямой нос, тонкие черты.

— Ладно, отпустите его,— сказал он.

Я рухнул на пол. Только сейчас мои руки стали свободными. Может, еще не все потеряно — у меня ведь оставался пистолет. Я с трудом поднялся на четвереньки, наблюдая за своим мучителем. Он прицелился ногой в ребра.

— Вставай, генерал. Я покажу тебе, как пинать людей. Я пропустил удар, перекатился влево и остановился в нескольких футах от него лицом вниз. Затем попытался встать, по-прежнему слегка притворяясь, хотя и не слишком. Да в том и не было нужды. Он продолжал молотить меня сжатыми кулаками. Крутой вояка.

Я умудрился встать, пошатнулся и попятился. Страха не было, просто мне требовалось немного пространства.

На этот раз парень налетел быстро, сделал обманный замах левой и сильно ударил правой, целясь в лицо. Мне удалось увернуться, резко опустив голову, но он все равно достал меня левой в грудь. Я полетел на пол, а верзила развернулся, готовя новый пинок.

Другие хохотали, выкрикивали советы, полукругом обступив нас. Пахло пылью и прокисшим вином.

— А генерал-то настоящий боец, а? — кричал кто-то.— Дерется сидя.

Шутка имела успех. Все неудержимо загоготали.

Я схватился за нацеленную в меня ногу, с силой дернул и бросил парня на пол. Он громко выругался и кинулся на меня, но я уже был на ногах и пятился назад. Круг зрителей разорвался, и кто-то толкнул меня. Я притворно запнулся и сделал несколько лишних шагов к темному углу. Глаза мои уже привыкли к полумраку и даже различали пистолеты и ножи на ремне у каждого бандита. Знай эти парни, что я вооружен, они бы тут же пустили свои игрушки в ход. Нельзя торопиться.

Красавчик Джо опять пошел на меня и с размаху ударил левой. Я увернулся, но пропустил пару коротких ударов. Отступив на два шага, я бросил взгляд на публику: они стояли довольно далеко, что мне и требовалось. Настал мой черед. Противник загородил меня, и я выпустил пистолет в ладонь, но в этот момент Джо нанес жестокий удар. Мне не везло. Правда, он не заметил крошечное оружие — пистолет отлетел в темный угол. Продолжение спектакля отменялось.

Я бросился на Джо и двинул ему левой по физиономии, сразу же правой — в живот, а следом еще раз левой. Он оказался никудышным боксером.

Публике это не понравилось, они подались вперед и схватили меня. Костяшками пальцев мне угодили в челюсть, кулаком ткнули в спину. Двое дернули меня назад и приложили о стену. В голове зазвенело. Оглушенный, я упал на пол и не двигался. Мне требовалась передышка.

К чертям всякое притворство. Я поднялся на колени и пополз в угол. Зрители хохотали и орали, начисто забыв о соблюдении тишины.

— Ползи, генерал,— кричал один.— Ползи, гадкий шпион.

— Ать-два, солдат,— изгалялся другой.— Слушай счет!

Это хорошо: они ревели, подхлестывали друг друга. Красавчик Джо уже оправился и опять двинулся на меня. И где же этот чертов пистолет? Мне никак не удавалось его нашарить. Джо схватил меня за шиворот и вздернул на ноги. Голова кружилась — должно быть, меня контузило. Удары так и сыпались, но я навалился на Джо, не позволяя ему размахнуться. Публика теперь потешалась и над ним, наслаждаясь фарсом.

— Берегись, Красавчик Джо,— орал кто-то.— Он того и гляди проснется, если ты его растолкаешь.

Мой мучитель отступил на шаг и нацелился мне в подбородок, но я резко опустил голову и опять устремился в угол — как раз туда и улетело мое оружие. Джо ударил снова, отбросив меня к стене, и моя рука нечаянно наткнулась прямо на пистолет.

Я перевернулся, а Красавчик Джо поднял меня рывком, повернул и отступил. Я немного постоял и сполз на пол, наблюдая за противником. Он злорадствовал, беззвучно артикулируя какие-то слова и улыбаясь разбитыми губами. Он намеревался зажать меня в углу и забить насмерть. Когда он приблизился, я поднял пистолет и выстрелил ему в лицо.

Уж лучше бы куда-нибудь в другое место: он дернулся назад, а затем рухнул ничком, но я успел мельком увидеть его исковерканную физиономию. Джо больше не был красавчиком.

Я стоял, отведя руку чуть в сторону и поджидая следующего противника. Вперед бросился парень из тех, что удерживали меня вначале. Он перескочил через труп и подпрыгнул с перекошенным от злобы лицом, занося руку для удара, способного пробить череп. Приподняв пистолет на несколько дюймов, я разрядил его противнику в живот. Слабый хлопок раздался в тот момент, когда ноги громилы уже оторвались от пола. Я отступил в сторону, и его тело впечаталось в стену.

Оставшиеся трое развернулись веером. В углу было слишком темно, и они еще не поняли, что произошло. Они сочли, будто двоих их товарищей я уложил голыми кулаками. Теперь они решили напасть сообща и покончить со мной.

— Стоять, кролики! — прозвучал голос со стороны входа. Все обернулись. Там вырисовывалась здоровенная фигура с хорошо различимым пистолетом в руке.— Я вас вижу, крысы. Я привык к темноте. Так что не дергайтесь.

Он дал знак пройти вперед человеку, стоявшему за его спиной. Один из троицы бросился в глубь комнаты. Послышался тихий выстрел через глушитель. Беглец повалился на бок и растянулся на полу.

— Идем, Молоток,— сказал здоровяк.— Пошли отсюда.— Он плюнул в комнату. — Эти голубки уже не хотят играть.

Я узнал голос Гастона — того детины, что хотел отправить меня в подземелье. Гро назначил его моим телохранителем, да только явился он поздновато, и меня успели страшно избить. Я неуклюже убрал пистолет на место и, шатаясь, побрел вперед.

— Мать твою, Молоток,— произнес Гастон и подскочил, чтобы поддержать меня.— Я и не знал, что эти кролики так отделали тебя, думал, ты водишь их за нос. Все ждал, когда ты начнешь выписывать кренделя своим кулаком.

Гастон остановился и пристально посмотрел на Красавчика Джо.

— А ты вчистую расквасил ему морду,— с изумлением заметил он.— Эй, Тухей, забери накидку Молотка, и уходим! — Он еще раз окинул таверну взглядом и добавил: — Пока, крольчата.

Крольчата не ответили.

 8

Я плохо помню дорогу до секретной загородной базы Организации. Помню только, как пришлось долго идти пешком и как потом Гастон тащил меня на плечах. Помню ужасную жару и мучительную боль — болело разбитое лицо, недолеченные пулевые раны и бесчисленные ушибы. И наконец, помню прохладную комнату и мягкую постель.

Пробуждение было медленным, сны переплетались с воспоминаниями — и те и другие были одинаково неприятны. Я лежал на спине, утопая в бескрайних пышных перинах. Лучи вечернего солнца золотили комнату сквозь приспущенные занавески на широком мансардном окне. Какое-то время я не соображал, где нахожусь. Понемногу удалось восстановить последние осознанные мысли.

Это то самое место за городом, куда направлялся Гро. Гастон воспринял его приказ всерьез, несмотря на то что сам предлагал от меня избавиться и знал о смерти обоих командиров.

Я осторожно пошевелился и вздохнул. Снова боль. Грудь, ребра, живот казались сплошным болезненным синяком. Я приспустил одеяло и попытался осмотреть повреждения. С правой стороны из-под краев широкой повязки проглядывали фиолетовые кровоподтеки. Шею мне тоже перебинтовали, и напрасно: теперь пулевая рана, которую ударом дубинки разбередил Морис, напоминала о себе пульсирующей болью. Словом, из меня сделали отбивную. О том, как выглядит лицо, и думать не хотелось.

Как секретный агент, я потерпел полнейший крах. Моя тщательно продуманная маскировка никого не обманула, разве только Паука. За несколько часов пребывания во владениях диктатора я получил больше пинков, тумаков и смертельных угроз, чем за все сорок два года моей жизни, и притом ровным счетом ничего не добился. Я потерял коммуникатор, а теперь и пистолет и уже не ощущал успокаивающего давления на запястье. Впрочем, от оружия в моем нынешнем положении было бы мало толку: после самых незначительных манипуляций, на которые я только что осмелился, у меня уже кружилась голова.

Возможно, определенных результатов добиться все же удалось — в негативном смысле. Стало совершенно очевидно: чтобы занять место диктатора Баярда, недостаточно просто явиться и встать в позу — даже несмотря на внешнее сходство. Выяснилось также, что его режиму противостоят подрывные элементы и оппозиционеры. Возможно, мы могли бы как-то обернуть последнее обстоятельство к нашей выгоде.

При условии, что мне удастся вернуться и использовать добытую информацию. Я задумался. Как вернуться? У меня не осталось связи, и теперь я предоставлен сам себе. Раньше меня поддерживало сознание того, что в крайнем случае можно послать призыв о помощи и рассчитывать на спасение в течение часа. Рихтгофен распорядился круглосуточно отслеживать мои частоты. Теперь связь прервана. Чтобы вернуться в Империум, пришлось бы угнать один из здешних неуклюжих челноков или, предпочтительнее, реквизировать его в ранге диктатора. Я во что бы то ни стало должен снова попасть во дворец, уже с подправленной маскировкой, а то застряну в этом кошмарном мире до конца своих дней.

За дверью послышались голоса. Створки распахнулись, и я закрыт глаза. Притворяясь спящим, можно что-нибудь выведать — вдруг повезет?

Голоса притихли, и я почувствовал, как в комнату вошли несколько человек и остановились подле кровати.

— И давно он спит? — спросил новый голос. Или не новый? Вроде бы он казался знакомым, но ассоциировался с каким-то другим местом.

— Док сделал ему уколы,— ответил кто-то.— Мы притащили его вчера в это же время.

Повисла пауза. Потом снова заговорил отчасти знакомый голос:

— Не нравится мне, что он выжил. Тем не менее... возможно, он нам пригодится.

— Гро хотел оставить его в живых, — угрюмо прозвучал еще один голос. Я узнал Гастона.— Он строил насчет него большие планы.

Другой хмыкнул. Несколько секунд было тихо.

— Пока не заживет лицо, он не представляет для нас никакой ценности. Держите его здесь до моих дальнейших распоряжений.

Он изъяснялся на правильном французском, отличном от уличного жаргона остальных. Я не осмелился подглядывать. А что, если притвориться, будто я просыпаюсь...

Я застонал и пошевелился, а затем открыт глаза. Поздно — они уже были в дверях.

То, что я услышал, мне не понравилось, но пока оставалось только одно — отлеживаться и восстанавливать силы. По крайней мере, на этой огромной кровати было удобно. И я снова заснул.

Когда я пробудился, Гастон сидел у моей постели и курил. Я открыл глаза. Он встрепенулся, погасил сигарету в пепельнице на столе и наклонился вперед.

— Как ты, Молоток?

— Выспался,— ответил я. Мой голос прозвучал как слабый шепот. Такая немощность меня удивила.

— Да уж, эти подонки здорово тебя отделали, только я не возьму в толк, почему ты раньше не пустил в ход свой кулак?

Я силился ответить, но вместо того захрипел и качнул головой.

— Тихо,— всполошился Гастон.— Ты потерял много крови. Она так и хлестала из той раны на голове.

Дергающая боль в затылке подсказывала мне, где находится эта рана. Я не помнил, как получил ее.

— Я тут принес тебе кое-чего пожевать.

Он взял поднос с прикроватного столика, поставил его себе на колени и протянул мне ложку супа. Я был голоден и открыл рот. Никогда бы не подумал, что такой громила станет ухаживать за мной вместо сиделки.

Однако Гастон отлично справлялся с порученной работой. Три последующих дня он регулярно кормил меня, менял постель и мастерски, если не виртуозно, выполнял все обязанности профессионального санитара. Я быстро поправлялся, но намеренно скрывал свои успехи от него и от других, кто посещал меня время от времени. Я не знал, чего от них ожидать, и решил принять кое-какие меры предосторожности.

В первые дни мой незадачливый телохранитель много рассказывал мне об Организации. Я узнал, что руководимая Гро и Мишем группа являлась лишь одной из многих подобных ячеек. В них состояли сотни членов в полудюжине мест по всему Алжиру, и каждая ячейка присматривала за каким-нибудь важным для правящего режима объектом. Конечной целью ставилось свержение Баярда, что позволило бы мятежникам получить свою долю награбленного.

Каждой группой руководили два лидера, и все они отчитывались перед Большим Боссом, чужестранцем, о котором Гастон мало что знал. Босс появлялся редко, и никто не знал ни его имени, ни того, где располагается его штаб. Мне показалось, что мой опекун недолюбливает его.

На третий день я попросил свою верную няньку помочь мне встать и походить немного. Я симулировал крайнюю слабость, но приятно удивился, обнаружив, что чувствую себя лучше расчетного. Когда Гастон снова уложил меня в постель и ушел, я опять встал и попрактиковался в ходьбе. После нескольких шагов я ощутил головокружение и тошноту, но оперся о спинку кровати и, дождавшись, пока желудок остепенится, продолжил упражнения. Я провел на ногах пятнадцать минут, после чего заснул крепким сном. Отныне, когда бы я ни проснулся, днем или ночью, я вставал и ходил, бросаясь обратно в постель при звуке приближающихся шагов.

Когда Гастон настоял на новой прогулке, я симулировал те же симптомы, которые почувствовал в первый раз. Вызвали врача, и он заверил, что при большой потере крови это нормально и что не следует рассчитывать на особое улучшение по крайней мере еще неделю. Меня это вполне устраивало. Требовалось время, чтобы разведать обстановку.

Я аккуратно попробовал выудить у своей сиделки хоть что-нибудь о причинах провала моего маскарада. Мне не хотелось испытывать его бдительность и давать повод для подозрений. Но видимо, навязчивость моя показалась Га-стону чрезмерной, и он уклонился от темы.

Одежду вернуть не удалось: стенной шкаф оказался закрыт, а ломать дверь я не осмелился.

Спустя неделю я решился отправиться на экскурсию по дому и спуститься в чудесный садик за ним. На глаза мне попалось несколько новых лиц, люди бросали на меня любопытные взгляды и перешептывались у меня за спиной. Они не проявляли ко мне ни особого дружелюбия, ни враждебности. Также мельком заметил пожилую женщину, по-видимому экономку.

План дома не отличался сложностью. Часовые вроде бы отсутствовали. Складывалось впечатление, будто выйти наружу можно в любое время, но приходилось сдерживаться. Не хотелось проковылять милю или две и грохнуться в обморок. К тому же мне требовались одежда, документы, информация. Неплохо бы вернуть и оружие, хотя надеяться на это смешно. Я бы порадовался и обычному пистолету, представься мне возможность его раздобыть. Но даже такая малость казалась неосуществимой. Интересно, когда же выяснится, какие планы относительно меня вынашивает Организация?

Однажды утром Гастон принес мне кое-какую одежду взамен латаного купального халата, служившего мне для ежедневной разминки. Это был настоящий подарок. Для внезапного бегства пришлось бы отнимать одежду у кого-нибудь из обслуги, что в моем состоянии само по себе представлялось подвигом.

План у меня по-прежнему отсутствовал. Что предпринять, покинув дом? Можно попробовать вернуться в укрепленный город и пробраться во дворец тем же путем, каким его покинул. Оказавшись на месте, избавляемся от диктатора, захватываем власть, велим предоставить в свое личное распоряжение челнок с оператором и возвращаемся в Империум. Все просто, за исключением некоторых деталей.

Теперь я свободно разгуливал по дому, опираясь на две палки и часто отдыхая. На втором этаже помимо моей имелось еще восемь больших спален, но шесть из них явно пустовали. Внизу располагались две столовые, кабинет, библиотека, большая кухня и просторная гостиная. Одна комната была заперта. Сад окружала стена. На мой взгляд, именно покой и безмятежность красивого старого поместья отвлекали от него внимание полиции. Столь искусный камуфляж должен способствовать побегу.

По прошествии десяти дней мной овладела тревога. Дальше разыгрывать инвалида, не вызывая подозрений, становилось сложно. Бездействие выводило меня из себя: ночь я не спал, а просто лежал в постели и думал или вставал и расхаживал по комнате. К рассвету я утомился, но так и не заснул.

Срочно требовалось какое-нибудь занятие. Когда после завтрака Гастон унес поднос, я взял свои палки и отправился на разведку. Из окон второго этажа открывался широкий вид на окрестности. Фасад дома выходил на хорошую асфальтированную дорогу. Судя по всему, она вела в Алжир. Позади дома на четверть мили — до цепочки деревьев — простирались вспаханные поля. Видимо, за ними текла река. Никаких построек поблизости не просматривалось.

Я размышлял о бегстве. Лучшим вариантом мне представлялось перелезть ночью через ограду, направиться к деревьям и скрыться за ними. Лесополоса и дорога как будто сближались на западе, так что, возможно, есть шанс выйти на шоссе на некотором расстоянии от дома и по нему добраться до города. Но сначала следовало выяснить планы Организации: вдруг бы удалось повернуть их в свою пользу.

Ковыляя с палками по дому, я не заметил признаков чьего-либо присутствия. Пройдясь туда-сюда по коридору, я медленно спустился по лестнице и уже собирался выйти в сад, как вдруг уловил тарахтение приближающегося автомобиля. Я насторожился. Машина подъехала к фасаду и остановилась. Захлопали двери, послышались голоса. Затем мотор снова завелся, и машина укатила в том же направлении, откуда появилась. Я поспешил вернуться в дом и быстро вскарабкался по лестнице. Только бы меня никто не заметил. Особенно мне не хотелось, чтобы за прогулкой меня застал человек, чей голос я уловил внизу. Этот голос я слышал в первый день моего пребывания здесь и так и не сумел вспомнить, с каким местом он у меня ассоциируется. Но он, вне всякого сомнения, принадлежал Большому Боссу, о котором говорил Гастон.

На верхней площадке я сбавил шаг, направился в свою комнату, лег в постель и стал ждать развития событий. Прибытие Большого Босса явно означало конец неопределенности.

Шли часы, я то сидел на краю кровати, то беспокойно ходил взад-вперед по комнате — с палками в руках на случай внезапного вторжения. В полдень Гастон принес обед, но не задержался и на вопросы не отвечал.

Иногда доносился громкий голос или звук шагов, в остальном все оставалось спокойно. Около трех часов подъехала другая машина, на этот раз грузовая. Из своего окна я не видел ее целиком, но два человека выгрузили из кузова нечто явно тяжелое. Спустя полчаса грузовик удалился.

Уже наступало время ужина, когда кто-то подошел к моей двери. В тот момент я лежал на кровати, а потому остался на месте. Вошли Гастон и доктор. Врач был бледен, весь в поту. Избегая встречаться со мной глазами, он подтащил стул, сел и приступил к осмотру. Он не говорил со мной и не отвечал на мои вопросы. Я смирился и тихо лежал, пока он простукивал и прощупывал меня. Через некоторое время он резко встал, собрал свой саквояж и вышел.

— Что с доктором, Гастон? — спросил я.

— Кто знает, что у него на уме.

Даже мой громила телохранитель выглядел подавленным. Что-то случилось, и это внушало тревогу.

— Брось, Гастон. Что происходит? Сначала я думал, он не ответит.

— Они решили сделать так, как ты и хотел,— сказал он.— Они согласны подставить тебя вместо Баярда.

— Прекрасно.

Для этого я сюда и явился. И такой способ ничем не хуже других. Но что-то здесь нечисто...

— К чему такая таинственность? — спросил я.— Почему не зайдет сам Большой Босс? Мне бы поговорить с ним.

Гастон колебался. Он явно хотел сказать больше, но не мог решиться.

— Им надо уладить кое-какие мелочи,— выдавил он наконец, не глядя на меня.

Тянуть его за язык я не стал. По крайней мере, лед тронулся. Когда здоровяк ушел, я отправился в коридор. Сквозь открытые задние окна доносились голоса. Отличная возможность подслушать.

Трое человек не спеша направлялись в сад, спинами ко мне. Один из них был врач, двух других я не узнал. Очень мне хотелось взглянуть на их лица.

— Меня не этому учили! — Доктор возбужденно размахивал руками.— Я вам не мясник баранью тушу рубить...

Ответа я не разобрал, но услышанного хватило. В этом тихом доме замышлялось нечто ужасное. Скорее бы взяться за дело. И Большому Боссу не мешало бы прийти и обсудить со мной детали.

Все трое уже скрылись за углом. Можно воспользоваться моментом и осмотреть первый этаж. Надо узнать, что они привезли и выгрузили там сегодня. Не исключено, заодно выяснится и что-нибудь о предстоящей акции.

Я вышел на лестничную площадку и прислушался. Все тихо. В холле первого этажа снова навострил уши. Где-то тикали часы.

В большой столовой стол накрыли на троих, но еще не подавали. Я проверил вторую столовую — ничего. Развернувшись, приоткрыл дверь гостиной. Пусто: комната выглядела необжитой, как и прежде.

Проходя мимо двери, раньше всегда запертой, я заметил под ней полоску света. Следовало вернуться и проверить. Подумав, что за дверью, вероятно, находится чулан, я повернул ручку. Дверь отворилась.

Посередине комнаты стоял белый хирургический стол, возле одного конца которого на треножниках помещались две лампы. На небольшом столике сверкали инструменты. На стойке рядом с операционным столом — скальпели, нити для швов, большие изогнутые иглы. А вот и похожая на слесарную ножовку остро заточенная пила и тяжелые ножницы. Под столом притаилась вместительная оцинкованная ванна.

Вид комната имела устрашающий. Увиденное пробудило неприятные воспоминания о забрызганной кровью операционной передвижного батальонного госпиталя, где я когда-то провалялся целый час среди смертельно раненных и убитых, пока хирурги занимались теми, кто еще мог выжить. У врачей кончился морфин, и я больше часа провел в сознании, задыхаясь в гнетущей атмосфере смерти и слыша душераздирающие вопли тех, кто лежал под скальпелем, прежде чем взялись за меня.

Мной овладело смятение. Уж лучше бы я остался наверху, ожидая предложений Большого Босса. Но стоило повернуться к выходу, как послышались приближающиеся шаги. Я быстро осмотрелся, увидел какую-то дверь, метнулся к ней и рывком распахнул ее. Когда двое вошли в комнату, я уже замер в темной кладовке, подглядывая в предусмотрительно оставленную щелку не больше полудюйма шириной.

Хирургические лампы вспыхнули и сразу же погасли. Залязгали металлические инструменты.

— Оставь,— произнес гнусавый голос— Все готово. Я сам проверял.

— Значит, надо все испортить,— ответил тонкий голос.

Они затеяли перебранку и возню по комнате. Наверное, это техники пришли проверить исправность медицинского оборудования.

— Вот идиоты,— фыркнул Гнусавый.— Разве нельзя обождать, пока взойдет солнце? Так нет, им надо ковыряться при лампах.

— Я вообще не пойму,— поддержал его Тонкоголосый.— Что такого у этого парня с ногами, что их понадобилось отрезать. А если он...

— Так ты не в курсе, Мак? — ехидно спросил Гнусавый.— Они хотят подставить этого придурка, когда скинут Старика...

— Нуда, ясное дело,— перебил Тонкоголосый.— А при чем тут ноги?

— Ничего-то ты не знаешь, недоумок. Ну, слушай, что я скажу.— Последовала пауза.— У Баярда нет обеих ног по колено,— сообщил Гнусавый доверительным тоном.— А ты не знал, что ли? Вот почему на видео никогда не увидишь, чтоб он ходил: он всегда сидит за своим столом.— Затем он добавил: — Об этом знают не многие. Так что держи язык за зубами.

— Мать честная,— воскликнул Тонкоголосый, и его голос взлетел еще выше, чем раньше.— Так ему оторвало ноги?

— Вот именно. Я был с ним за год до высадки и служил в его полку, когда это случилось. Пулеметная очередь прямо по коленям. Но лучше забудь об этом. Теперь-то ты должен понять, что к чему.

— Как они нашли сумасшедшего, согласного на такое дело?

— Почем я знаю,— ответил второй. Похоже, он уже пожалел о выданной тайне.— Эти революционеры все немного чокнутые.

Я стоял ни жив ни мертв. В онемевших ногах покалывало. Теперь до меня дошло, почему никто не принимал меня за диктатора, пока я ходил, и почему Паук купился на обман, увидев меня сидящим.

Техники вышли из комнаты. Навалились тошнота и слабость. От одного взгляда на ванну под столом, а затем на свои ноги меня бросило в дрожь. Раздумывать нечего, все решилось само собой.

Я ухожу немедленно. Не завтра, не ночью — сейчас. У меня нет оружия, документов, карты, плана, но я ухожу.

Уже почти стемнело. Я стоял в коридоре и глубоко дышал, стараясь взять себя в руки. Подрагивали сведенные от напряжения икры. Надо выбросить из головы мысли о пиле и ванне. Этому не бывать.

Следует позаботиться о пропитании. Сейчас есть не хочется, но потом, разумеется, потребуется как-то поддерживать силы. Я кинулся к кухне, прислушался. Тишина. В темноте у стены белел вместительный холодильник. Там обнаружился небольшой окорок и кусок твердого сыра. Большой глоток из початой бутылки белого вина оказался весьма кстати. Оно было кисловато, но сразу прибавило уверенности.

Я побросал продукты в мешок, добавив к ним буханку круглого хлеба. Потом выбрал в ящике прочный французский нож и засунул его за пояс. Теперь все. Пора двигать.

Кухня выходила в сад, а задняя дверь служебного входа находилась рядом с садовой оградой, но с ее внешней стороны. Это порадовало: не придется карабкаться через стену. В окно я увидел тех троих, они еще продолжали беседу, стоя под невысоким вишневым деревом. Я прикинул, насколько рискованно открыть дверь сейчас же: ее верхняя половина возвышалась над оградой и просматривалась со стороны сада. В полумраке я пригляделся к двери: голландская, разделенная поперек на две половины, открывающиеся независимо друг от друга. Осторожно пошевелил засовы. Верхний оказался закрыт, но шпингалет, скреплявший обе половины, подался легко, и нижняя часть двери бесшумно распахнулась, причем трое в саду этого видеть не могли. Я не мешкая пригнулся и шмыгнул наружу.

Короткая дорожка вдоль дома вела к шоссе. Я оставил ее и по заросшим сорняками цветочным клумбам крадучись направился вдоль ограды. Дойдя до конца стены, я решил заглянуть в сад. Компания возвращалась к дому. Со стороны можно было подумать, будто трое внешне ничем не примечательных состоятельных мужчин непринужденно беседуют, совершая вечерний моцион перед ужином. На деле же они думали вовсе не об ужине в старинном особняке, а замышляли варварское членовредительство.

Я развернулся и зашагал прочь через вспаханное поле, как вдруг передо мной возникла огромная темная фигура. В ужасе отпрянув, я привычно шевельнул запястьем — движение, отработанное до автоматизма, но пистолет не выскочил. Безоружный, слабый, обескураженный — против этого гиганта,— я растерялся.

— Идем, Молоток,— шепнул он.

Гастон.

Первая мысль — бежать, но бежать некуда: беглец попался в западню. Сознавать это горько. Я попятился, не желая мириться с поражением, которое был не в силах предотвратить.

— Я ухожу, Гастон. Не пытайся остановить меня. Но смутная надежда еще теплилась. В конце концов, он назвал меня Молотком. Он приблизился ко мне.

— Не шуми,— прогудел он,— Я все думал, когда же ты решишься. Последние дни ты себе места не находил.

— Да. А любой другой в моем положении?

Я-то просто тянул время, ведь у меня не было никакого плана.

— У тебя больше выдержки, Молоток, чем у меня,— продолжал Гастон, — Я бы смылся неделю назад. Наверное, ты ужасно хотел взглянуть на Большого Босса, раз тянул так долго.

— Сегодня я видел достаточно. С меня хватит.

— Ты его видел? — оживился Гастон.

— Нет. Я не видел его лица. Но я излечился от любопытства.

Здоровяк рассмеялся.

— Ладно, шеф,— сказал он и протянул мне замызганную карточку с какими-то каракулями,— Тебе это может пригодиться. Это адрес Большого Босса где-то за городом. Больше ничего стянуть не удалось. А теперь бежим отсюда.

Слова телохранителя смущали меня. Сунув карточку в карман, я заявил:

— Я направляюсь к реке и убью любого, кто встанет на дороге.

— Это дело. Мы теряем время.

— Ты идешь со мной?

— Как велел командир, Молоток, я с тобой.

— Постой, Гастон. Ты что, поможешь мне бежать? Что-то не верится.

— Кое-кто велел мне приглядывать за тобой, чтобы ты не угодил в переделку. Я всегда делал так, как велел мне брат. И пусть он убит, его приказ я нарушать не стану.

— Гро — твой брат?!

— Был,— поправил Гастон.— Я не так умен, как он, но он всегда заботился обо мне. Я всегда делал, как он говорил. Он велел мне присматривать за тобой, Молоток.

— А они? — спросил я, кивнув в сторону особняка.— Они не придут в восторг, когда обнаружат, что мы слиняли.

Гастон сплюнул.

— К черту этих обезьян. Меня от них в дрожь бросает. Вдруг меня охватила несказанная радость.

— Какого черта ты не признался мне неделю назад? Я спал бы гораздо спокойнее.

— В доме полно жучков. Там болтать нельзя. И потом, если бы ты не сбежал, я не хотел, чтобы ты знал лишнее. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

— Я бы не проговорился.

— Ты бы все им сказал. Они бы об этом позаботились.

— Ладно, забудем об этом.— Мне не терпелось развить успех.— Слушай, Гастон, ты не мог бы вернуться и забрать одежду, в которой я попал сюда?

В темноте громила порылся в своем заплечном мешке.

— Я подумал, тебе может понадобиться этот мундир, Молоток. Ты так уперся перед Мишем, чтоб тебе его оставили.— Он протянул мне сверток, и я на ощупь узнал свою униформу.

— Гастон, ты просто чудо. А ты, случайно, не прихватил игрушку, что была у меня на руке?

— Кажется, в кармане. Кто-то свистнул модные перчатки, которые ты сунул за пояс. Жалко.

Обшарив мундир, я обнаружил в кармане небольшой бугорок. С этим пистолетом в руке мне море по колено.

— Черт с ними, с перчатками, Гастон.

Я застегнул крепление на запястье и спрятал пистолет. Затем сбросил старый китель и надел мундир. Вот так-то лучше.

Прощальный взгляд на дом. Все спокойно. Уже стемнело настолько, что нас не будет видно в поле. Пора.

— Идем,— Я посмотрел на яркую звезду и зашагал по мягкой земле.

Через пятьдесят шагов особняк пропал из виду. Огни первого этажа скрылись за оградой и густой листвой, а верхний утопал во мраке. Ориентируясь на звезду, я, спотыкаясь, шел дальше. Кто бы знал, как тяжело идти по вспаханному полю в темноте.

Гастон плелся следом, и время от времени мы перекликались, чтобы он не потерялся. Впереди расстилалась кромешная тьма.

Спустя четверть часа на фоне чуть более светлого неба я различил нечто совсем уже черное. Должно быть, лесополоса вдоль реки. Я по-прежнему считал, что там река.

Мы ступили под сень деревьев, медленно продвигаясь вперед. Начался склон, и вдруг я по глинистому откосу соскользнул на мелководье.

— Ага, вот и река.

Я выкарабкался на берег и взглянул на запад. Ничего не видно. Если без лунного света пробираться среди деревьев, к рассвету мы не уйдем дальше мили.

— Куда течет эта река? — спросил я Гастона.

— Туда, в Алжир, в столицу.

— Ты умеешь плавать?

— Конечно, я хорошо плаваю.

— Отлично. Раздевайся и крепко сверни одежду. Положи все, что не хочешь намочить, в середину и закрепи сверток ремнем за плечами.

Мы принялись копошиться в темноте.

— А ботинки? — спросил Гастон.

— Свяжи их шнурками и повесь на шею. Они промокнут, но это не так страшно.

Закончив паковаться, я ступил в воду. Что может быть приятнее в такую жару? Пистолет на всякий случай остался на месте.

— Я готов, Гастон,— крикнул я негромко.

— Я тоже, шеф.

Выйдя на глубокое место, я оттолкнулся от дна и поплескался немного, освобождаясь от прицепившихся водорослей. Вокруг царила непроглядная тьма, только звезды ярко сверкали над головой.

— Гастон? — позвал я. Послышался тихий всплеск.

— Я здесь.

— Давай отплывем немного и положимся на течение, пусть река нам поможет.

Течение оказалось тихим. Вдали за рекой я заметил слабый свет. Мы медленно плыли мимо него. Руками шевелили только для того, чтобы держать нос над водой. Размеренный бег реки убаюкивал. Я зевнул: неплохо бы поспать сегодня, памятуя бессонные часы предыдущей ночи. Но вряд ли скоро я доберусь до кровати.

В ряби на воде мелькнуло слабое отражение. Я обернулся и увидел огни на втором этаже дома, из которого мы бежали. Наверное, до него теперь около мили. Не такая ужбольшая дистанция, но, может, они не догадаются взглянуть на середину реки.

Я окликнул Гастона и указал на огни.

— Ага,— отозвался он.— Вижу. Думаю, нам есть чего опасаться.

Конечно, по нашим следам легко выйти к реке, вооружившись всего лишь фонариками. Не успел я подумать об этом, как на берегу появился небольшой огонек, он колебался и мерцал за деревьями. Затем он качнулся вниз. Из-за деревьев я видел, как в том самом месте, где мы вошли в реку, по воде пробежали желтые искорки. А вот и другой огонек, два, три... Похоже, в погоню подняли весь дом. Возможно, они рассчитывали, что я, обессилев, свалюсь где-нибудь неподалеку и тепленьким попаду прямо на приготовленный для меня стол.

Огни развернулись в цепочку и двинулись вдоль берега. Пока мы держались на безопасном расстоянии от них.

— Гастон, у них там есть лодка?

— Не-а. Считай, мы удрали.

Огоньки беспомощно блуждали над берегом и пропадали вдали.

Мы уже плыли в молчании целый час или более того. Стояла тишина, почти умиротворение. Чтобы держаться на воде, достаточно было едва двигать руками. Вдруг впереди, над рекой, вспыхнули огни.

— Черт,— выдохнул мой товарищ, резко дав задний ход.— Я забыл про Саланский мост. Эти кролики поджидают нас там.

Мне удалось разглядеть мост, поскольку лучи света скользили по его опорам. До него оставалось ярдов сто.

— Давай к дальнему берегу, Гастон. Быстро, но без шума.

Я не осмелился плыть кролем, а потому отчаянно загребал по-собачьи, держа руки под водой. Они бы перехватили нас, если бы заранее не зажгли фонари. Однако в темноте мы могли и проскочить, так что им пришлось выбирать. Должно быть, они учли скорость течения реки, пытаясь точно подгадать время. И не сильно ошиблись: вполне возможно, им еще повезет. Я сосредоточенно рассчитывал каждое движение и берег силы. Колени ткнулись в глину, по лицу чиркнули водоросли. Я перевернулся и сел, тяжело переводя дыхание. Гастон барахтался в нескольких футах от меня.

— Тихо,— шепнул я.

Огни на мосту внезапно погасли. Интересно, что будет дальше. Если они станут прочесывать берег с фонарями, нам придется снова лезть в воду. И если кто-то останется на мосту и в нужный момент врубит свет...

— Идем, — решил я и стал украдкой подниматься на берег.

Фонари вспыхнули снова, теперь у самой кромки воды, освещая высокую траву и шишки рогоза. Другие появились на противоположном берегу. Я остановился и прислушался. Всего в пятидесяти футах по грязи шлепали чьи-то ноги. Отлично: их чавканье заглушало наши шаги. Мокрые ботинки болтались на шнурках и били меня по груди.

Грунт под ногами стал плотнее, а трава — не такой высокой. Я снова остановился, за мной и Гастон. Мы оглянулись. На наши следы могли наткнуться в любую минуту. Время терять нельзя. Тюки с одеждой мешали, но одеваться было некогда.

— Давай,— шепнул я и побежал. За пятьдесят футов до вершины склона мы бросились на землю и двинулись дальше ползком. Наши силуэты не должны вырисовываться на фоне неба. Мы с Гастоном толкали друг друга, пыхтели и кряхтели. Ползать — трудное дело для взрослого человека. Оказавшись наверху, мы задержались, дабы оценить положение. Дорога от моста поворачивала в сторону далекого зарева в небе.

— Там склад армейского снаряжения,— сообщил мой напарник.— Не город.

Я приподнялся и бросил взгляд в сторону реки. Два огня сошлись вместе и стали медленно удаляться от кромки воды. Послышался приглушенный крик.

— Они взяли след,— сказал я, вскочил и побежал вниз по склону, стараясь дышать правильно: на четыре шага — вдох, на четыре шага — выдох. Если не начнешь задыхаться, бежать можно долго. Камни ранили босые ноги.

Я держал курс в сторону дороги, намереваясь увеличить отрыв. Гастон не отставал.

— Шухер! — пропыхтел он, — У этих кроликов машина. В первое мгновение я его не понял, а потом расслышал звук заводящегося мотора. Тьму прорезали лучи зажженных фар, осветив верхушки деревьев. Машина на том берегу поднималась по склону к мосту. Еще несколько секунд — и она окажется на нашей стороне. Тогда дорогу и ее широкие обочины зальет светом и нас засекут.

Впереди сверкнула проволока — изгородь. Вот и все, мы в ловушке. Я притормозил. Заграждение тянулось вдоль поперечной дороги, пересекавшейся с той, параллельно которой мы бежали в двадцати футах от обочины. Может, дренажная труба... Рассуждать было некогда, и я юркнул к единственно возможному укрытию.

Стальная рифленая труба восемнадцати футов в длину пролегала вдоль главного шоссе там, где к нему выходила другая дорога. Я нырнул в отверстие и пополз по камням и сучьям. Производимый мной шум гулко раздавался в трубе. Я продолжал проталкиваться к дальнему концу, Гастон тяжело дышал позади. Я остановился и обернулся через плечо. Здоровяк влез в трубу ногами вперед и притаился в нескольких футах от ее конца. В отблеске фар мелькнул тяжелый автоматический пистолет.

— Молодец,— шепнул я.— Только не стреляй без крайней нужды.

Лучи света качнулись над деревьями, выхватив скалы за ними. Через отверстие трубы я увидел кролика, он приподнялся в свете фар, развернулся и ускакал.

Машина медленно ехала по шоссе. Острый сучок колол грудь, в колени впились камни. Я следил за лучами света. Автомобиль проехал мимо по главной дороге. Я вздохнул с некоторым облегчением и уже хотел обернуться и что-то сказать Гастону, как вдруг в канаву передо мной закатился камешек. Так. Донеслось легкое шуршание подошв по гравию, затем покатился еще один камешек — и вдруг канаву прорезал луч фонаря. Пробежав по траве с другой стороны канавы, он осветил выход из трубы и остановился. Я замер в паре футов от конца трубы, так что свет на меня не попадал, и задержал дыхание. Шаги приблизились, луч устремился внутрь, выхватил мое плечо. На секунду установилась напряженная тишина, а затем с легким щелчком мне в ладонь выпрыгнул пистолет. Я резко подался вперед и высвободил плечи из трубы. Снова зашаркали чьи-то ноги, и фонарь направился мне в глаза. Автомашина в сотне футов впереди продолжала двигаться по краю дороги. Было слышно, как человек с фонарем набирает воздуха в легкие, готовясь закричать. Я нацелил пистолет правее фонаря и выстрелил, руку дернуло назад отдачей. Луч скользнул по каменистому дну канавы, человек грузно упал и затих. Предательский фонарь еще горел. Пришлось выскочить и погасить его, а затем бросить на землю. Схватив тело за ноги, я поволок его к трубе.

— Гастон.— Мой шепот эхом рассыпался в туннеле.— Помоги мне.

Верный страж выполз из дальнего отверстия, развернулся и влез обратно вперед головой. Я принялся толкать покойника, и мы затащили безжизненное тело в дренажную трубу. Убитого я не узнал, но порадовался, что это оказался не доктор. Тот бы в трубу не поместился.

Я вылез, поспешил к другому концу водовода и помог выбраться Гастону.

— За машиной,— скомандовал я.

У меня появилась идея, на которую возлагались большие надежды. Устав работать дичью, я решил стать охотником сам.

Низко пригнув голову, мы потрусили вдоль канавы. Машина остановилась в сотне футов от трубы. На краю поля я насчитал три движущихся фонарика. Сколько их всего и остался ли шофер в машине, неизвестно. Скоро мы получим ответ на последний вопрос.

— Довольно,— прошептал я, остановившись.— Теперь разделимся. Я перебегу дорогу и подберусь с той стороны. Там только один человек. Ты спрячься в траве и подкрадись как можно ближе. Следи за мной и жди сигнала.

Я бросился через дорогу — курьезная фигура: голый, с котомкой за плечами и болтающимися на шее ботинками. Фары автомобиля по-прежнему горели. Из-за их слепящего света с той стороны нас точно никто видеть не мог. Я юркнул в канаву и поморщился, наступив на острый камень. Сбоку от меня, в пятидесяти футах от дороги, широкими кругами расхаживал человек с фонарем. Где-то настырно стрекотала цикада.

Машина попятилась, подрулила задом к обочине, затем двинулась вперед: значит, шофер на месте и разворачивается. Должно быть, они проехали вперед по шоссе, рассчитывая отрезать нам путь и вернуться к реке, дабы прочесать всю территорию шаг за шагом, пока мы не попадемся. Никто как будто не хватился человека, который сейчас тихо лежал в дренажной трубе.

Автомобиль развернулся и поехал с черепашьей скоростью, освещая фарами дорогу, которую я только что пересек. Оставалось надеяться, что Гастон хорошо укрылся с той стороны. Я его не видел. Свет скользнул над головой, и я упал на дно канавы. Машина подъехала и остановилась прямо надо мной. Я видел, как шофер всматривался в ветровое стекло. Он наклонился вперед. Уж не заметил ли он Гастона? Потом до меня дошло, что водитель искал человека, который шел пешком и проверял канаву. Долго же ему придется его высматривать.

Шофер открыл дверь, высунулся и одной ногой встал на подножку. Машина была тяжелая на вид, с выступающими крыльями. В свете больших чашевидных фар клубилась пыль и танцевали мошки. Нечего лежать и глазеть, подумал я. Лучшей возможности у меня не будет.

Подобрав тяжелый камень, я тихо поднялся на четвереньки и выполз из канавы. Водитель стоял, положив руку на дверь, и смотрел вперед. Он повернулся ко мне спиной и пригнул голову, собираясь опять сесть в машину. В два шага я преодолел разделявшее нас расстояние и изо всех сил треснул его по темени. Бедняга повалился на сиденье. Я отпихнул его, вскочил в кабину и закрыл дверь. В темноте, при закрытой двери, пригибаясь, непросто было снять с него куртку, но мне удалось. Надев трофей, я плюхнулся на сиденье. Никто не поднял тревогу. Три фонаря по-прежнему блуждали в поле. Тихонько урчал мотор. Я взглянул на приборную доску. Руль в центре, на полу три педали. Я осторожно проверил их. Легкое нажатие на левую — и мотор заработал быстрее: ясно, это акселератор. Логично заключить, что правая — тормоз. Тогда третья должна быть педалью сцепления. Я нажал на нее, и автомобиль вздрогнул. Тормоз тоже оказался в порядке.

Я снова надавил на среднюю педаль и медленно двинулся с места: сцепление включилось, педаль ослабла — автоматическая коробка. Я повернул к правой стороне дороги и тихо подкатил к обочине. По моим расчетам, Гастон должен прятаться где-то здесь. В темноте, как ни всматривайся, ничего не разобрать.

Я остановил машину. Ближайший фонарь колебался взад-вперед, продвигаясь к мосту. Я потянулся к гдитку и нажал на торчащий из него рычажок. Передние фары погасли. Так лучше видно. Огоньки справа от дороги перестали двигаться и повернулись на меня. Я приветливо помахал им рукой. Вряд ли при тусклом свете можно разглядеть лицо с такого расстояния. Хозяин одного из фонариков как будто успокоился и вернулся к своим поискам, а обладатель другого сомневался и продолжал светить в сторону машины.

Вдруг послышался крик, и я увидел бегущего ко мне Гастона. Лучи фонарей скрестились на нем. Он перепрыгнул через канаву впереди автомобиля. Огни устремились за ним вдогонку, кто-то закричал. Боевик остановился, развернулся к ближайшему источнику света и нацелил пистолет. Дважды раздалось отрывистое «бах!». Оба фонаря упали на землю. Неплохой результат для сорок пятого кольта. Я рывком распахнул дверь, Гастон вскочил в машину и плюхнулся рядом. Сзади, с той стороны дороги, донеслись приглушенные крики и звук выстрела. Пуля с громким звоном ударила по толстой обшивке капота. Я до отказа выжал среднюю и левую педали. Машина качнулась вперед и покатилась без сцепления. Следующая пуля разбила стекло, осколки посыпались мне на голову. Я отпустил педали, попробовал снова. Машина дернулась, акселератор работал отлично. Очевидно, если держать долго среднюю педаль, сцепление отключается. Я зажег фары. Машина рванула вперед, взвизгнули шины. Перед нами кто-то соскользнул в канаву, вскарабкался с другой стороны на дорогу и замахал руками. В сиянии фар промелькнул открытый рот, испуганное, бледное лицо. Удар — и оно пропало из виду, а мы от толчка подпрыгнули на сиденье.

Впереди вздымался узкий горбатый мост. Мы вылетели на него на полном ходу, нас вдавило в сиденье на подъеме и затем подбросило вверх при спуске. Дорога изгибалась влево, вдоль нее выстроились высокие деревья. С визгом вписавшись в поворот, мы выскочили на прямой участок.

— Здорово, Молоток! — крикнул Гастон.— Я никогда не ездил на такой машине.

— Я тоже,— крикнул я в ответ.

Около мили гнали на предельной скорости, потом сбросили до пятидесяти, опасаясь, что нас продует. Проехав еще с милю по шоссе, свернули направо на боковую дорогу, под сень деревьев. Машину поставили на тормоз, но мотор выключать не стали, потому что не знали, как он заводится.

Я откинулся на сиденье и глубоко вздохнул. Ладно, Гастон. Передохнем минут десять.

 9

Выйдя из машины, я развязал на сиденье тюк с одеждой — она оказалась сухой. Одевшись, я сразу почувствовал себя лучше. Ноги у меня покрылись ссадинами и синяками, так что пришлось растянуть носки и размять ботинки. Гастон отделался легче.

Мы вытащили шофера из машины и положили на траву. Он оказался одним из тех, кого я видел в доме, но не Большим Боссом. Не исключено, что босс как раз и стрелял. По-видимому, он единственный, кого мы оставили в живых.

Над этим стоило призадуматься. Еще пару недель назад я был мягкотелым и безобидным — типичным бюрократом средних лет. Теперь же всякий, кто осмеливался встать на моем пути, обрекал себя на жестокую смерть. Быстро же я перестроился — хотя и вынужденно.

Я достал сетку с едой, спрятанную в середину свертка. Ужасно хотелось есть. Нарезав ветчину и хлеб, мы с Га-стоном присели и молча перекусили.

На шоссе ни одной машины. Ночь все так же черна и безлунна. Следующая задача — проникнуть в укрепленный город. По словам моего спутника, дорога вдоль реки ведет к центру столицы. Крепость располагается на окраине, севернее дороги. Диктатор опоясал стеной целый район со всеми лавками и жилыми домами наподобие средневекового города, создав самодостаточное сообщество для обеспечения нужд замка и его обитателей. Так было легче осуществлять полицейский надзор. Это не защита от вооруженного нападения извне, а мера предосторожности против убийц и мятежников.

— Мы убийцы и мятежники,— произнес я вслух.

— Так и есть,— отозвался Гастон, проглотив очередной кусок.— То ли еще будет.

На шоссе выбрались задним ходом. Впереди в небе виднелось зарево, но с дороги можно было разглядеть только несколько огоньков. Предместья столицы казались почти необитаемыми. Через двадцать минут мы уже ехали по разбомбленным окраинам города. Вокруг простирались россыпи щебня с кое-где уцелевшими лачугами и пятнышками садов. Справа высилась громада замка, едва различимая в отсветах фонарей с нижних улиц, скрытых за стеной. К первоначальному просторному загородному дворцу Баярд добавил беспорядочно разбросанные пристройки и большие несимметричные флигеля, а также невысокую башню.

Я остановился у обочины и выключил фары. Мы молча смотрели на огни башни. Напарник закурил сигарету.

— Как нам туда пробраться, Гастон? Как попасть за стену?

Тот задумался, не сводя глаз с крепости.

— Вот что, Молоток. Ты подожди здесь, а я пойду посмотрю.— Он стряхнул пепел в окно и стал шарить рукой по двери.— Как она открывается? Что-то ручки не найду.

Я выпустил его. Он повернулся к окну и добавил:

— Я неплохой разведчик и знаю это место изнутри, так что должен найти лазейку. Будь начеку и берегись ночных бандитов.

Гастон ушел. Я сидел в машине и ждал, закрыв окна и двери. Среди развалин вокруг не было заметно никаких признаков жизни. Где-то заголосила кошка.

Проверка мундира показала, что оба погона отсутствуют: маленький прибор оставался на ремне, но без микрофона и динамика он бесполезен Языком я коснулся зуба, начиненного цианистым калием. Яд еще мог пригодиться. Вспомнилось гордое лицо моей рыжеволосой девушки из Стокгольма ноль-ноль. Неужели мой провал здесь обернется гибелью для ее блестящего, спокойного и упорядоченного мира? Размышляя об этом, я задремал.

Задребезжала дверь. Я встрепенулся. Лицо Гастона прижалось к стеклу. Я открыл дверь, и он сунулся в машину.

— Ну, Молоток, сдается мне, лазейку я нашел,— сказал он.— Надо идти до самой стены вдоль сточной канавы, там спуститься в нее и пробраться под сторожевой вышкой. Канава выходит с другой стороны.

Я вылез и по щебню последовал за проводником к канаве. Она оказалась настоящей клоакой. Около сотни ярдов Гастон вел меня по кромке, пока над нами не нависла стена. На расположенной вверху сторожевой башне в ореоле света торчал часовой с автоматом. Прислонясь к столбу, солдат смотрел вниз, на улицу с внутренней стороны стены. На вышке виднелись два незажженных прожектора.

— Тут, конечно, воняет, но стена шершавая, так что мы должны пройти по ней,— шепнул Гастон мне на ухо.

Он нагнулся, нашел подходящую опору для ноги и исчез. Я полез за ним, ногой пытаясь нащупать какой-нибудь уступ. Стена сложена грубо, между выступающими камнями зияли изрядные щели, но все было скользкое, покрытое мхом. Я по возможности прочно поставил ногу и спустился, держась за один каменный выступ и нащупывая другой. Прижавшись к стене, мы становились невидимы для часового. Я продолжал карабкаться, осторожно продвигая вперед одну ногу за другой. Стараясь держаться в тени, мы миновали место, где черная вода отражала свет. Теперь мы уже проникли под стену, тяжелой аркой вздымавшуюся над нашими головами. Журчание потока здесь стало громче. Впереди послышалось тихое бормотание Гастона. Я попробовал разглядеть, что случилось, но еле различил его фигуру. Он стоял по колено в зловонной жиже. Я придвинулся ближе и увидел решетку. Сваренная из стальных стержней, она целиком перегораживала проход. Пришлось зависнуть на месте, руки дрожали от напряжения.

Постепенно я подполз к решетке. Здесь стало полегче, можно было прислониться к ржавому железу и дать немного отдохнуть рукам. В крепостной системе безопасности не нашлось дырки, на которую мы рассчитывали. Гастон повернулся подо мной, пытаясь дотянуться под водой до нижнего края ограды. Может, удастся поднырнуть под нее... об этом не хотелось даже думать.

Вдруг я почувствовал, что соскальзываю. Я вцепился в стержни, сдержав крик. Гастон, выругавшись шепотом, полез вверх. Я держался крепко: значит, вниз скользила сама решетка. Она со скрипом и скрежетом опустилась еще на восемь дюймов и остановилась. Ржавый металл не выдержал нашего веса. Изъеденные коррозией концы стержней сломались с левой стороны. В образовавшийся зазор пролезть было нельзя, но можно попробовать еще немного сдвинуть решетку.

Здоровяк уперся в стену и поднатужился. Я пристроился рядом и навалился всей тяжестью своего тела. Решетка чуть сдвинулась и застряла.

— Гастон, может быть, теперь я смогу пробраться под ней и налечь с той стороны.

Он отодвинулся назад, и пришел мой черед погрузиться в вонючую воду. Я просунул руку сквозь решетку и провалился по пояс, затем по грудь, продолжая толкаться вперед. Ржавое железо царапало лицо, цеплялось за одежду, но мне удалось пройти.

Весь мокрый, я вскарабкался выше и передохнул. Из темноты с той стороны послышался лязг смазанного металла, а затем в туннеле оглушительным эхом рассыпалась автоматная очередь. При вспышках я успел заметить, как Гастон вздрогнул и упал. Он повис, одной рукой ухватившись за решетку. Раздались крики, солдаты стали спускаться по каменной кладке возле выхода из водостока. Судорожным движением мой телохранитель вытащил пистолет.

— Гастон, скорее под решетку...

Но я ничем не мог помочь ему. Слишком крупное телосложение подвело его.

Цепляясь одной рукой за каменную кладку, солдат попытался влезть в темную пещеру. Он посветил фонарем на нас, и мой раненый напарник, по-прежнему висевший на одной руке, выстрелил. Солдат с оглугяительнъш всплеском упал в воду.

Гастон тяжело дышал.

— Вот и... все...

Пистолет выпал из его руки. Времени на скорбь не оставалось. Скользя, хватаясь то за один выступ, то за другой, я каким-то образом удержался и не свалился. Выбравшись на свежий воздух, я обернулся. Двое солдат пытались оттащить застрявшее в зазоре тело. Даже в смерти Гастон прикрывал меня.

Я поднялся по откосу канавы и прильнул к стене с пистолетом наготове: на улице никого. Видимо, они решили, что мы в ловушке, и никого не оставили с этой стороны. Прямо надо мной маячила вышка. Сделав несколько осторожных шагов, я задрал голову. Наверху в башне слонялась тень. Один человек оставался на часах. Вероятно, он услышат, как упала решетка, и вызвал подкрепление.

При ближайшем рассмотрении улица оказалась знакомой. Именно по Маслинной мы с Гро десять дней назад выбирались из города. Она шла под уклон, загибаясь вправо. Именно туда лежал мой путь — по пустынной улице под прицелом автоматов. Хорошо бы остаться здесь, в тени башни, но нельзя. Я скользнул вперед вдоль стены, стараясь ступать беззвучно. Не успел сделать и пяти шагов, как вдруг вспыхнул и повернулся прожектор. Теперь бегом. Прожектор выхватил меня, моя скачущая тень понеслась по грязным стенам и разбитой мостовой. Одинокий часовой на вышке вот-вот заметит меня. Инстинкт заставил вильнуть в сторону. В следующее мгновение затрещал автомат, пули со свистом отскакивали от булыжников справа от меня. Оказавшись в тени, я устремился под защиту изгибавшейся впереди стены. Обшаривая улицу, луч света снова наткнулся на меня. Почти сразу последовала новая автоматная очередь. Я высоко подпрыгнул, повернулся в воздухе, упал, перекатился в пыли, снова вскочил и побежал дальше. Прожектор еще рыскал позади, когда я оказался за поворотом. Впереди кто-то выскочил из дверного проема, пригнулся и широко раскинул руки. Полученный на такой скорости удар отправил наглеца в канаву. Ни один фонарь не загорелся, я бежал в полной темноте. Обитатели этих обшарпанных домишек привыкли тихо отсиживаться за глухими ставнями, когда на узких улочках стрекотали автоматы.

Я миновал место, где погиб Гро, и понесся дальше. Вдали раздался свист, затем другой, третий, пуля подняла фонтанчик пыли впереди, но я продолжал бежать. Ветер гнал по канаве кусок газеты. Передо мной прошмыгнула лохматая канализационная крыса. Только желтый свет голой лампочки на высоком столбе разрывал мрак. Моя тень обогнала меня и подпрыгивала впереди.

Шаги, на этот раз за спиной. В отчаянии я скользил взглядом вдоль замызганных прилавков, черных и пустых, пытаясь найти тот, у которого сидела сгорбленная старуха со своей глиняной утварью. Он был небольшой, с рваным покосившимся навесом, и улицу перед ним устилали черепки разбитой посуды.

Я почти проскочил мимо, но вовремя спохватился, притормозил и юркнул внутрь. Ощупав заскорузлый брезент, я нашел отверстие и протиснулся в него.

Теперь меня окружала полная темнота. Хватая ртом воздух, я вспоминал дорогу из замка. Этот ее участок представлял собой узкий туннель с низким потолком, ведущий к лестнице. Я двинулся вперед на ощупь, стукнулся головой о балку, пригнулся. Сзади доносились крики, преследователи искали меня. Хорошо, они не знали про этот ход.

Ноги разъезжались на склизком полу. Натыкаясь на стены, я вслепую обогнул валун и побрел дальше. Лестница должна быть уже близко. Помнится, там всего несколько шагов. Дойдя до поворота, я остановился. Откуда здесь повороты? Я вернулся, прощупывая стены с обеих сторон.

Крики сделались громче. В начале туннеля блеснул луч фонаря: кто-то нашел вход. Замереть. Свет мелькнул снова, и тут взгляд мой уперся в лестницу — она пряталась в боковой нише. Я вскочил на нее и в два приема оказался наверху, стукнувшись головой о тяжелую крышку. Вцепившись в ступеньки, я вспомнил прикрывавшую лаз кипу товаров. Ее едва сдвинули с места трое здоровых парней. Я поднялся выше, как можно шире расставил ноги на перекладине и надавил на плиту спиной. Она приподнялась и бухнулась обратно. Луч фонаря уже играл на стенах подо мной. В отчаянии я поднял одну ногу на перекладину выше и толкнул плиту раз, другой. Крышка пошла вверх и вдруг распахнулась. Я выполз на пол. В висках стучала кровь. Пустынный склад и откинутая крышка виделись словно в тумане. Я потрогал голову. Боль была такая, будто мне туда гвоздь вогнали. С трудом я встал на колени, скрупулезно отсчитывая удары сердца. Уж не сломал ли я себе чего-нибудь? Та куча весила фунтов пятьсот.

Замерцал свет, отбрасывая на стены исполинские тени, а затем из отверстия возле крышки показалось лицо. Я лежал не шевелясь и молил Бога, чтобы этот кошмар когда-нибудь закончился.

Глаза у парня не привыкли к темноте, он неуверенно озирался вокруг и водил лучом фонаря по ящикам и штабелям, пока наконец не направил его в мою сторону. Резко вздрогнув, он выхватил пистолет, и в это мгновение я в очередной раз применил свое оружие — зажмурившись, чтобы не видеть исковерканного лица. Оно исчезло в провале. Свет погас.

Я устал убивать. Таков был единственный недостаток моего проверенного оружия: оно всегда несло смерть.

Поднявшись на ноги, я отошел на несколько шагов от железной грузовой тележки и опять опустился на пол. Боль немного ослабла, но при малейшем движении снова ослепляла меня. Я лежал и с минуты на минуту ждал появления остальных преследователей. Вряд ли найдется лучшее место для засады. Вот только отдохну немного и двинусь дальше.

Крики едва доносились до меня, то чуть усиливаясь, то стихая. Спустя некоторое время они и вовсе угасли, и стало абсолютно тихо. Я приподнял голову и прислушался, затем осторожно встал и подошел к отверстию. Снизу доносилось только едва различимое капанье воды. Оторвавшись от преследователей, я почувствовал себя увереннее. Ведь меня практически заперли в зловонной пещере, и все-таки мне удалось выжить. Должно быть, никто не видел, как тот парень полез за мной в потайной ход, и этот участок улицы уже не проверяли. Видимо, они разделились и в суматохе никто так и не заметил исчезновения того везунчика, которому посчастливилось напасть на мой след.

Взгляд упал на часы. В этом воинственном мире события развиваются стремительно. Еще не было и половины десятого. Я покинул загородный дом в семь. И за два часа успел убить четверых, плюс один погиб из-за меня. Как же, однако, быстро способен человек вернуться к своей исходной роли самого кровожадного хищника в природе, подумалось мне.

Боль в голове постепенно отступила, но оставила в наследство слабость и сонливость. Зевая, я уселся на пол. С трудом подавив почти непреодолимое желание откинуться на спину и заснуть, я заставил себя подняться и ощупью принялся пробираться в сторону щита, скрывавшего потайной ход в стене. Ведь дело еще не завершено: я уже во дворце, не ранен и вооружен. У меня появилось то, к чему я и стремился: возможность сражаться.

В темноте я натыкался на предметы, стараясь не сбиться с правильного направления. Не мешало бы по дороге из дворца проявить большую наблюдательность, но тогда мне и в голову не приходило, что придется возвращаться в одиночку. Я добрался до стены и принялся ощупывать ее в надежде отыскать нужную мне панель. Я простукивал стену, прислушиваясь, не раздастся ли гулкий звук. Мысль о том, как справиться с державшими щит тяжелыми засовами, меня пока не посещала.

Судя по звуку, стена всюду была сплошная. Я шарил вдоль нее, ожидая наткнуться на петли, трещины и другие признаки вставного участка, но ничего не находил. Повторный проход без света опять ничего не дал. Я уткнулся в угол и вернулся. Стена состояла из тяжелых шершавых плит, на поверхности которых мне попадались только шляпки гвоздей и заусеницы.

Нужно найти свет. Я вспомнил о фонарике своего преследователя, который лежал сейчас под лестницей. Или найти фонарь, или ждать до утра, когда сквозь закрытые щитами окна пробьются солнечные лучи. Или продолжать возиться в темноте.

Двигаясь очень медленно и каждый раз ощупывая пол впереди, прежде чем сделать шаг, я направился туда, где, по моему разумению, находился люк. Очень не хотелось неожиданно наткнуться на него и провалиться. С проклятиями я пробирался во мраке, стукаясь то ногами, то головой. В темноте слышался только звук моего дыхания и скрип ботинок. Наконец я нашел люк, когда, обшаривая руками пространство перед собой, поцарапал палец о крышку.

Я наугад ступил на лестницу и спустился по ней. Стараясь не наткнуться на тело, я поставил ногу подальше от лестницы. Ступня попала на что-то мягкое, я тут же отдернул ее и подался в другую сторону.

Как ни противно мне было это занятие, все же пришлось наклониться и пошарить руками по сырому, склизкому грунту. Здесь имелись и лужицы грязной воды, и круглые камни, и дохлая крыса, а один раз из-под моей ладони, извиваясь, улизнуло нечто живое. Я обыскал землю вокруг трупа, а потом и под ним. Тело показалось мне непомерно тяжелым, когда я оттаскивал его в сторону, и в висках снова застучала кровь. Следовало поостеречься: нужно еще так много успеть, прежде чем я смогу расслабиться как заслуженный инвалид.

Примерно через час поисков я нашел фонарик. Он лежал у стены в двадцати футах от лестницы. Схватив его, я щелкнул выключателем, и лампочка загорелась. Стекло потрескалось, но приборчик работал. Хорошо, что грунт в туннеле вязкий.

Спустя пару минут я уже снова топтался возле деревянной стены и просматривал швы на свету. Проход обнаружился почти сразу всегда проще, когда знаешь, что искать. Я надавил на плиту, но она оказалась такой же неподатливой, как и остальные. Требовалось найти что-нибудь такое, чем можно ее сдвинуть.

Направив свет фонаря на ближние ящики, я снова приступил к поискам. Если повезет, где-то должен заваляться лом, которым вскрывали крышки ящиков. Я протискивался в узкие проходы между высокими штабелями. В дальнем углу в куче ломаных досок валялись кое-какие инструменты: гвоздодер, большие клещи, ржавые ножницы по металлу и среди них — пятифутовый лапчатый лом. Невероятная удача! Как раз то, что мне нужно.

Я сунул конец лома в щель сбоку от плиты, прикидывая не привлечет ли шум чьего-либо внимания. Вдруг здесь остался кто-то из Организации? Если так, то меня узнают. Это не имело особого значения, да и выбора у меня не было. Я налегал на лом, расщепляя дерево.

С тяжелым инструментом дело подвигалось быстро. Через пять минут двенадцатидюймовая доска уже висела на паре верхних гвоздей. Забрав лом с собой, я приподнял доску и протиснулся в проход. Боковые коридоры, в которых можно заблудиться, здесь отсутствовали. Я быстро добрался до двери в комнату, где встретил Миша и Гро. Дверь была наполовину распахнута. Я заглянул в комнату, осветив ее фонарем. Пусто. Интересно, куда подевались «стенные крысы»? Я ожидал застать здесь хоть кого-нибудь из них.

Стоило войти в дверь, как на плечи упали веревки, прижав руки к телу. Меня потащили спиной вперед и швырнули на стол. Изогнувшись, я рванулся прочь, фонарь и лом с грохотом покатились по полу. Фонарик тускло светил в дальний угол, и я не мог видеть напавшего. Веревки туго опутали мою грудь. Меня рывком повалили обратно на стол. Теперь я оказался прижат к жесткой поверхности: продеваемые под столом и затягиваемые там веревки трещали. Другой веревкой крепко спутали ноги. Я сопротивлялся, брыкался, высвободил одну ногу, но меня удержали. Новая веревка обвила мне шею, и я уже решил, что меня собрались задушить, но в последнее мгновение веревку ослабили, чтобы дать мне возможность дышать.

— Хочешь, затяну? — злорадно проскрипели мне в ухо.— Лежи тихо и не дергайся.

Повторять не потребовалось: я не шевелился. Интересно, чья это работа: Организации или герцогской охраны? Возможно, если подождать и помалкивать, удастся это выяснить.

Перед глазами маячил только затянутый паутиной потолок. Свет заколебался и направился мне в лицо. Разглядеть, кто держит фонарик, не получалось.

— Ах, так это стукач,— произнес бесстрастный голос— Ну и наглость — явиться сюда! Чего тебе здесь надо, стукач? Наверное, задумал выдать остальных ребят?

— Пошевели мозгами. Я пришел завершить дело, ради которого...

Меня с силой ударили по голове. Последовала долгая пауза. В ушах звенело. Свет погас. Зашаркали ноги. Чиркнула спичка, загорелась тусклая свеча.

— Я видел, как ты убил Миша,— тихо изрек голос— Хоть ты и сильный парень, но я тебя одолел. Любо-дорого было посмотреть, как ты растянулся там. Сейчас я тебе что-нибудь отрежу, а потом посмотрю, как тебе понравится каленое железо. Миш как раз так и сделал бы. Правда, я не такой хороший мастер, как он.

— Меня самого едва не убили во время той облавы,— произнес я, надеясь убедить его отпустить меня. Не хотелось снова убивать.

Было слышно, как он точит нож. Тень на потолке ритмично раскачивалась, когда он водил лезвием по камню. Похоже, этот тип — настоящий псих.

Руки у меня были привязаны к телу, предплечья опутывала веревка. Постепенно мне удалось сдвинуть ее к локтям. Пошарив по ней, я не нашел узлов. Неплохо бы еще ослабить петлю на шее, но дотянуться так далеко не получилось.

— Развяжи меня,— крикнул я.— Я не доносчик. Я только что пришел из-за города с Гастоном.

Скрежет прекратился.

— И где Гастон?

Я не торопился с ответом.

— Его убили. Часовой...

Смех головореза напоминал хриплое кудахтанье.

— Ага. Твоя работа, верно? — Его голос зазвучал жестче: — Мой нож ответит и за Гастона, и за Миша, и за других.

Ничего не поделаешь. Я пошевелил запястьем, пистолет с отчетливо слышным в тишине щелчком выскочил в ладонь.

— Что это?

Скрипнул стул, зашуршали шаги. Мои руки спокойно лежали на столе, маленькое оружие я прижал к ладони большим пальцем. Свет приблизился, и в слабом сиянии свечи я разглядел человека — седая щетина на впалой щеке, близко посаженные глаза, косматые волосы. Хорошо бы поближе. Я стукнул левой рукой по столу, звук отдаленно напоминал первый щелчок.

— Уж и пошевелиться нельзя,— заскулил я. Казалось, он немного успокоился и шагнул ко мне.

— А ты ловкий парень...

Больше он ничего не успел сказать. Взметнулся пистолет, и жизнь моего мучителя угасла вместе со свечой. Грохот и треск эхом прокатились по комнате и стихли. Я снова оказался один в полной тишине.

Только теперь я расслабился и обмяк, точно из меня высосали последние остатки энергии. Искушение заснуть казалось почти неодолимым. Но веревка сдавливала горло, и требовалось избавиться от пут. Вытягиваясь и изгибаясь, я принялся освобождаться от веревок. Как же изменились мои реакции за две недели, прошедшие с тех пор, как Винтер похитил меня на улице Старого города! Оскорбленный грубостью обращения, я почитал себя безрассудно смелым, размахивая пистолетом перед носами у своих похитителей.

Сегодня, когда на меня из мрака упали веревки, мысль о неизбежности нового убийства возникла мгновенно. Связанный, я не особенно переживал, уверенный, что смогу освободиться. И только одно не давало мне покоя: через несколько минут, если повезет, я лицом к лицу встречусь с диктатором в его логове.

Непонятно, куда девались остальные члены Организации. Несчастный безумец, которого мне пришлось убить, говорил так, будто выжил он один. Может, после засады на Маслинной улице истребили и «стенных крыс»?

Освободив одну руку, я быстро развязал ноги и туловище. Сразу ослабла петля на шее, и я выскользнул из нее. Затем широко зевнул и похлопал себя по щекам, отгоняя сон. Уже сорок часов без сна, и проведенных в таком напряжении, какого не испытывал годами! Я изнемогал от усталости.

Пошарив в Чикином буфете, я обнаружил кусок сыра и бутылку вина. Меня мучила жажда, но от вина еще сильнее потянуло бы в сон. Надкусив сыр, я подумал, где сейчас Чика. Она показалась мне скромной и надежной девушкой, и я мысленно пожелал ей добра.

Оставаться тут не имело смысла. Я поднялся по лестнице и зашагал по проходу. Стояла полная тишина. Наконец я достиг двери, той самой, которая так внезапно открылась и напугала меня, прятавшегося у подножия запасной лестницы. Я приложил ухо к створке и расслышал отзвук далеких голосов и легкий стук. Повседневный шум в обжитом доме. Сердце забилось чаше: почему-то я не сомневался, что на сей раз застану диктатора в его апартаментах.

Я повернул ручку и толкнул дверь, чуть приоткрыв ее. Створка чиркнула о стоявший за ней ящик. Расширив щель до шести дюймов, я выглянул наружу. Там стояла темень и слышались те же самые звуки, только немного громче. Сердце заколотилось еще сильнее. Я у цели. И уже не сгорающий от нетерпения новичок, не имеющий представления об окружающей действительности: волею обстоятельств я стал закаленным бойцом и опытным убийцей. Я вооружен, отважен и украшен боевыми шрамами. И не намерен отступать.

Я двинулся вверх по лестнице, останавливаясь на каждой плогцадке и прислушиваясь. Ничего, кроме самых обычных шумов. Вот и уровень старой крыши, где сразу вспомнилась другая лестница в другом мире, по которой я поднимался на вышку, где меня поджидал челнок. Но эта мысль недолго занимала меня. Из-за двери не доносилось никаких звуков. Засов по-прежнему удерживал растрескавшиеся створки: все выглядело так, как я оставил, спускаясь вниз. Бесшумно открыв дверь, я кинулся к другой, за которой вверх вела следующая запасная лестница. Интересно, не привлекли ли мои маневры чьего-нибудь внимания? Все тихо. Я вздохнул и расслабил напрягшиеся мышцы правого запястья. Убийство становилось для меня уже привычным делом.

Я зевнул и тряхнул головой. Никак не получалось добиться ясности мыслей: трудно даже представить, что через какие-нибудь минуты, а то и секунды я встречусь со своим двойником, со вторым «я», с диктатором этой страны. Я снова зевнул.

Еще сорок футов. Лестничные площадки одна за другой бесшумно проплывали мимо. Гладкие стены недавно покрасили в светло-зеленый цвет. Новыми выглядели и двери из тяжелого полированного дерева. Ничему ветхому и обшарпанному не было места в личной башне диктатора.

На самом верху я еще раз прислушался, отворил дверь и окинул взглядом коридор. Именно здесь я оказался, когда челнок выбросил меня в этот мир воплощенных ночных кошмаров. Ничего не изменилось. Я вышел в коридор и толкнул первую дверь. Она открылась, за ней обнаружилась спальня. Я вошел и при тусклом свете, пробивавшемся из-под края занавески, разглядел широкую кровать, огромный стол у дальней стены, дверь стенного шкафа, мягкое кресло, а справа, за приоткрытой дверью,— просторную ванную комнату. Закрытая дверь в середине левой стены вела, по-видимому, в гостиную. Притворив за собой входную дверь, я подошел к окнам. За портьерами скрывались стальные жалюзи, светло-зеленые, под цвет стен. Поддавшись порыву, я опустил их: они оказались плотно подогнаны к оконным проемам. На столе в темноте я нашарил лампу и включил ее. За сегодняшний вечер мне хватило блужданий во мраке.

На полу элегантно обставленной просторной комнаты раскинулся ворсистый серо-зеленый ковер, а стены украшали две смелые акварели. Вдруг резко ощутилось исходящее от меня зловоние. Одежда прилипала к спине. Я валялся в грязи, бродил в сточной канаве и ползал по залежалой пыли. Изгваздался как черт. Без лишних раздумий скинув расшитый мундир и свалив остальную одежду в кучу у двери, я направился в ванную, отделанную серо-зеленым кафелем. Ванна оказалась длинной и глубокой. Из крана потекла горячая вода. Я забрался в ванну, отрегулировал температуру и поискал глазами мыло. Пистолет мыться мешал, и я положил его на пол рядом.

Полчаса я отмывался сам, а затем вылез и принялся за одежду. Запасным комплектом я не располагал, а эту в нынешнем ее виде надеть не представлялось возможным. Мундир был старательно намылен, тщательно выполоскан и аккуратно расправлен на краю ванны. У двери висел просторный белый купальный халат. Закутавшись в него, я вернулся в спальню. Мне нравилась эта комната, именно такую мне хотелось бы когда-нибудь иметь. Тут мне пришло в голову, что мы с моим близнецом должны быть в некотором смысле похожи.

Я вспомнил о пистолете и сходил за ним. Притуплённый рассудок нашептывал, что подобное поведение рискованно. Неизвестно, когда соизволит вернуться потенциальная жертва. Диктатор мог явиться, когда я, нагой и беззащитный, плескался в ванне. Очередная попытка подстегнуть свою бдительность потерпела фиаско. Мне никак не удавалось собраться и заставить себя быть настороже. Комфорт и ощущение полной безопасности убаюкивали. Но так же нельзя. Недолго и заснуть на ходу.

Я твердил себе, что надо бодрствовать. Надо оставаться начеку. Тогда я услышу, когда он объявится, и успею спрятаться в ванной. Очередной зевок едва не вывихнул мне челюсть.

Усевшись в кресло напротив двери, я приготовился к напряженному ожиданию. Затем встал и выключил свет. Как снова оказался в кресле, не помню.

 10

Мне снилось, что лежу я на морском берегу и лучи солнца отражаются в зеркальной водной глади. Они слепят мне глаза, и я отворачиваюсь. Я заерзал в кресле и открыл глаза. В голове царила полная каша.

Взгляду предстали бледно-зеленые стены комнаты, серо-зеленый ковер. Вокруг стояла тишина, и я не шевелился. Дверь в смежную комнату оказалась распахнута.

Я помнил, как выключил свет,— и все. Кто-то другой включил его. И открыл дверь. Я прокрался сюда, как тать в ночи, а меня застали спящим. Переутомление предательски подвело меня.

Сев прямо, я вдруг понял, что не один в комнате. Повернув голову налево, я увидел мужчину. Он невозмутимо развалился в кресле, вытянув перед собой прямые, словно деревянные, ноги. Руки его слегка сжимали подлокотники кресла из розового дерева, обтянутого черной кожей. Он улыбнулся и подался вперед. Такое ощущение, будто смотришь в зеркало.

Я замер и не спускал с него глаз. Лицо худощавее моего и очерчено резче. На коже густой загар, и волосы сильнее выгорели на африканском солнце. И все же сейчас я смотрел на самого себя. Не на близнеца, не на двойника, не на искусного актера — это был я, собственной персоной. Это я сидел в соседнем кресле.

— А вы крепко спали,— молвил он.

Мне показалось, будто прозвучал мой собственный голос, только записанный на пленку, но его французский, в отличие от моего, был безупречен.

Едва заметное движение рукой подтвердило: мое оружие по-прежнему при мне, а человек, ради убийства которого меня сюда и забросили, в данный момент сидел не дальше чем в десяти футах от моего кресла и к тому же без охраны. Но я не двигался. Я не готов, пока не готов. Может, никогда не буду готов.

— Вы выспались или хотите поспать еще, прежде чем мы начнем разговор? — поинтересовался он.

—Выспался.

— Не знаю, как вы пробрались сюда, но мне достаточно того, что вы здесь. Я знал, что судьба не оставит меня. Только не знал, какой дар она мне уготовит, но ничто не может быть ценнее этого — дороже брата.

Я не знал, каким предстанет мне диктатор Баярд: мрачным головорезом, мегаломаном с бегающими глазами или коварным интриганом. Но не ожидал встретить живое отражение себя самого, увидеть человека с теплой улыбкой, поэтической манерой речи, называющего меня своим братом.

Он смотрел на меня с неподдельным интересом.

— Ваш французский превосходен, но чувствуется английский акцент. Или американский? — Он улыбнулся.— Простите мое любопытство: лингвистика, акценты — это мое хобби, а в вашем случае я вдвойне заинтригован.

— Американский,— ответил я.

— Поразительно. Я сам мог бы родиться американцем... но это долгая и скучная история, которую лучше оставить до другого раза.

В этом нет нужды, подумал я. Отец часто рассказывал мне, когда я был мальчишкой...

Он продолжал напряженным тоном, но мягко и доброжелательно:

— Когда десять дней назад я вернулся в Алжир, мне доложили, что здесь, в моей квартире, видели человека, похожего на меня. В моем кабинете нашли двоих убитых, и данное обстоятельство вызвало всеобщий переполох и разноречивые толкования. Но меня поразило упоминание о человеке, который выглядел в точности как я. Мне захотелось встретиться с ним, поговорить: ведь здесь так одиноко. История распалила мое воображение. Конечно, я не знал, что привело этого человека сюда, мне даже твердили об угрозе...— Он по-французски экспрессивно раскинул руки.— Но когда сегодня я вошел в комнату и обнаружил вас спящим в кресле, это сразу убедило меня в дружественности ваших намерений. Я глубоко тронут, мой друг, что вы почувствовали себя здесь как дома, предав себя в мои руки.

Я не мог промолвить ни слова. И не пытался.

— Не многие в этой стране способны сохранять передо мной человеческое достоинство и считать меня своим другом. Ходят легенды о моей свирепости, беспощадности, и это заставляет всех осторожничать в моем присутствии, и страх перед моим именем смешивается с ненавистью. Но легенды остаются легендами, их порождают те же страх и ненависть — два всепроникающих чувства в наши горькие времена. Такие слова, как любовь и вера, забыты. Включив лампу и увидев ваше лицо, я сразу понял, что за этим кроется нечто большее, чем поверхностное копирование. Моим глазам предстало мое собственное лицо, но не так изношенное войной, и черты не так резко очерченные. Я ощутил зов крови и признал в вас брата.

Я облизал губы и сглотнул слюну. Он наклонился вперед, положил руку на мою и с силой сжал ее.

— Вместе, брат мой, мы спасем цивилизацию, которая не должна погибнуть. Вы, с вашим целым и невредимым телом, здоровыми ногами, и я, с моей мечтой и опытом долгих лет, сможем поспеть всюду. Пока еще не поздно расправиться с жалкими заговорщиками, жадными грызунами, мечтающими разрушить крошечный островок порядка, созданный мной на руинах войны, уничтожить его, чтобы можно было разграбить и эти руины, истребить последний слабый росток западной культуры и предать мир на растерзание варварству.

Он вдруг умолк, затем улыбнулся, опять сжал мою руку и с глубоким вздохом откинулся в кресло.

— Простите, брат мой. Боюсь, я слишком увлекся риторикой, пора бы уже расстаться с этой привычкой. У нас будет еще достаточно времени для составления планов. А сейчас, может быть, вы расскажете мне о себе? Я вижу, в ваших жилах течет кровь Баярдов.

— Да, моя фамилия Баярд.

— Должно быть, вы очень хотели прийти ко мне, раз решились пробраться сюда в одиночку и без оружия. Никто и никогда еще не преодолевал стену без сопровождения и многочисленных бумаг.

Мне было очень трудно сидеть и молчать, но не мог же я с ходу поведать этому человеку об истинной цели своего визита. Припомнилось, какой прием он оказал императорским послам. Всплыли в памяти и рассказы Бейла в то утро на собрании в присутствии Бернадотта. Но передо мной был вовсе не тот безжалостный тиран, которого я ожидал увидеть. Напротив, меня обескураживало его неожиданное гостеприимство.

Следовало что-то ответить. На выручку в очередной раз пришел многолетний опыт дипломатической службы. И я прибег к беззастенчиво-льстивой лжи.

— Вы правы, Бриан, в моих силах помочь вам.— Я подивился, что сразу назвал его по имени, хотя это прозвучало так естественно.— Но вы ошибаетесь, полагая, что ваше государство является единственным уцелевшим очагом цивилизации. Есть и другая, сильная, динамичная и дружественная держава, которая желала бы установить с вами мирные взаимоотношения. И я — посланник ее правительства.

— Чудесно,— обрадовался он,— но откуда? — Он опять подался вперед, глаза его загорелись.— Радиочастоты молчат, а разведка на север вплоть до Москвы и на восток до Индии, как и на запад до океана, доносила только сведения об одичании и разрушениях.— Вдруг он выпрямился.— Конечно, это Америка!

Пока я обдумывал нейтральный ответ, он чуть выждал и добавил:

— Я сожалел об участи вашей страны, брат. Она стала одной из первых и самых значительных жертв Века Безумия. Вы не представляете, как я рад узнать, что от нее осталось хоть что-то. Значит, искра не погасла.

— Люди — стойкие животные,— вставил я.— Их не так легко истребить.

— Но почему вы не явились ко мне открыто? Избранный вами способ хотя и смел, но чрезвычайно опасен. Наверное, вы знали об изменниках в моем окружении и опасались, что мои враги не допустят вас ко мне.

Он так стремился во всем разобраться, что сам отвечал на большую часть собственных вопросов. Выгоднее всего было ограничить свои комментарии до минимума. Однако наступил подходящий момент для упоминания о судьбе двух агентов Бейла, которых, несмотря на дипломатическую аккредитацию, избили, пытали и в итоге прикончили. Мне не терпелось пролить свет на вопиющее противоречие в характере диктатора. И я решился.

— Помнится, год назад двоих послов к вам приняли плохо. Мне не приходилось рассчитывать на достойный прием. И я решил встретиться с вами приватно, лицом к лицу.

Лицо Баярда напряглось.

— Двое послов? Но я ничего о них не слышал.

— Сначала они встретились с генерал-полковником Ян-гом,— сказал я,— а потом вы приняли их лично.

Баярд побледнел.

— Есть один пес из числа опустившихся офицеров, предводитель шайки головорезов, живущей поборами с той жалкой торговли, какую мне удалось возобновить. Его имя Янг. Если он нанес ущерб посланникам вашей страны, я обещаю вам его голову.

— Рассказывали, что вы самолично расстреляли одного из них,— не отставал я.

Не сводя с меня глаз, диктатор вцепился рукой в подлокотник.

— Клянусь вам честью дома Баярдов, до сей минуты я не слышал о ваших послах, и по моей вине им не причинили никакого вреда.

Я поверил ему. Сомнения множились с каждой минутой. Идею о союзе с цивилизованной державой он встретил с явным воодушевлением. С другой стороны, я своими глазами видел погром, устроенный его бандитами во дворце, и атомную бомбу, которую они пытались взорвать.

— Хорошо. От имени моего правительства я принимаю ваши объяснения. Но каковы гарантии того, что нападения и бомбардировки не повторятся...

— Нападения и бомбардировки?!

Глаза у него округлились. Повисла пауза.

— Слава богу, вы пришли ко мне ночью, тайно,— сказал он,— Теперь я вижу, что нити управления делами ускользают из моих рук и ситуация намного сложнее, чем я предполагал.

— Всего за прошедший год имели место семь нападений, и четыре из них — с применением атомной бомбы,— сказал я.— Последнее — меньше месяца назад.

— По моему приказу,— начал он сдавленным голосом,— все ядерные материалы до последнего грамма, о которых мне было известно, затоплены в море в день основания этого государства. Я знал, что среди моих людей есть изменники, но и помыслить не мог, что найдутся злодеи, способные возродить этот ужас. Если еще не слишком поздно, прошу вас и ваше правительство принять мои заверения в том, что я предоставлю все ресурсы моего государства в руки самых надежных людей, входящих в подразделение, известное как Герцогская гвардия,— ветеранов, которых я вел в битву при Гибралтаре в тот день, когда в последний раз стоял на земле на собственных ногах. Они получат приказ разыскать и уничтожить тех, кто виновен в этих чудовищных преступлениях.

— Пока еще не поздно,— сказал я.

Он отвернулся и через комнату взглянул на акварель: на ней была изображена полуразрушенная стена под лучами солнца, пробивающимися сквозь листву деревьев.

— Сколько раз за эти годы, брат мой, я молился, чтобы еще не было поздно. Не поймите меня неправильно, я обращался не к ложному Богу священников. Я обращался к самому себе, стремясь отыскать в собственной душе мужество и сделать то, до чего долгое время другим, погрязшим в грабежах, не было дела. Мне хотелось сберечь то, что осталось от достижений человечества, дабы иметь точку опоры в борьбе с наступающим мраком. Я боролся с теми, кто сжигал библиотеки, переплавлял скульптуры алтаря Челлини, топтал Мону Лизу среди развалин Лувра. Добычи хватало всем — целые горы ценностей. Ведь столько людей погибло, а целые города остались почти невредимы. Да, в чем мы не знали недостатка, так это в добыче. Грабеж сам по себе представлялся логическим концом всего. Удавалось спасти лишь фрагмент здесь, кусочек там, постоянно твердя себе, что еще не поздно. Но шли годы, и ничего не менялось. Зато изменились сами люди: казалось, теперь они живут исключительно ради грабежа. Поначалу срабатывала необходимость: после атомных бомбардировок, эпидемий, голода уцелевшие в двадцатилетней войне были вынуждены рыскать среди руин в поисках средств к существованию. Но сокровищ оказалось так много, и тех, кто мог поделить их, осталось так мало, что сам дележ превратился в образ жизни. Промышленности, сельскому хозяйству, семье пришел конец. Сейчас ни у кого нет детей.

Нет брака — только случайные связи. Одна сплошная драка из-за награбленного. Даже при таком изобилии богатств люди прежде всего дерутся из-за трех вещей: золота, алкоголя и женщин. Я думал, когда наконец опустеют разоренные склады спиртного, все почувствуют тягу к восстановлению разрушенного — но напрасно. Только с помощью военной силы удается держать этих головорезов в узде. Признаюсь, я уже потерял надежду. Разложение царит всюду, даже в моем доме, среди моих ближайших советников. Все разговоры только о вооружении, экспедиционных силах, власти, возобновлении войны против жалких остатков, уцелевших вокруг нашего островка порядка. Бессмысленная война за господство над вымирающими народами. Они хотят растратить наши скудные ресурсы на подавление тусклых очагов, возможно еще сохранивших хоть что-то из накопленного человечеством культурного наследия, если те не склоняются перед нашим владычеством.

Он посмотрел на меня, что называется, «горящим взглядом» и добавил:

— Теперь моя надежда возрождается. Вместе с братом я добьюсь победы.

Я размышлял над его словами. Империум дал мне неограниченные полномочия. Пора ими воспользоваться.

— Полагаю, худшее уже позади. Мое правительство обладает большими ресурсами. Можете обращаться к нам за всем необходимым: людьми, продовольствием, снаряжением. Взамен мы просим только одного — дружбы и честности.

Баярд откинулся в кресле и прикрыл глаза.

— Долгая ночь заканчивается,— молвил он.

Оставалось еще множество вопросов, но я твердо убедился, что мне, как и Имперскому правительству, Баярда представили в искаженном свете. Интересно, как и почему Имперская разведка допустила такой промах? По словам Бейла, здесь работала команда из его лучших людей, отсылавших ему полученную информацию.

Никуда не делась и проблема моего возвращения в мир Империума. О челноках Максони — Кочини Баярд не упоминал. Если проанализировать все им сказанное, можно сделать вывод, что их и вовсе не существует. Но он мог и утаить от меня кое-что, несмотря на кажущуюся искренность.

Он открыл глаза.

— Ладно, довольно о грустном. Думаю, нам с вами есть что отпраздновать. Как бы вы отнеслись к небольшому импровизированному банкету по такому случаю?

— Люблю поесть среди ночи,— ответил я,— особенно если пропустил ужин.

— Вы настоящий Баярд,— заметил он, протянул руку к стоявшему рядом столу и нажал кнопку. Затем снова откинулся в кресле и поставил ладони домиком, соединив кончики пальцев.— Итак, займемся меню.— Он сжал губы и задумался,— Что-нибудь соответствующее событию.

— И с бутылочкой вина, если можно,— добавил я. Сейчас я почувствовал себя свободнее. Диктатор Баярд мне нравился, хотя у меня еще имелись причины для сомнений.

— Ну конечно, брат,— с улыбкой ответил он.— Думаю, сумею предложить вам кое-что подходящее.— Он чуть смутился.— Могу я обращаться к вам по имени? Не вижу нужды сохранять этот официальный тон между нами.

Настала моя очередь смутиться.

— Меня тоже зовут Бриан,— сказал я, слегка запнувшись.— Так что мы оба Брианы,— добавил я и улыбнулся.

Он рассмеялся.

— Чудесно. Позвольте мне взять на себя смелость выбрать меню для ужина. Заодно посмотрим, похожи ли наши вкусы в той же мере, как и мы сами.

— Прекрасно,— согласился я.

В дверь постучали. Бриан ответил, и вошел невысокий мужчина лет пятидесяти с кислым выражением лица. Увидев меня, он вздрогнул, но затем принял прежний непроницаемый вид. Он прошел к креслу диктатора, стал навытяжку и произнес:

— Я явился, как только смог, майор.

— Ладно, ладно, Люк, ничего. Мы с братом хотим есть. Это голод особого рода, и я хочу, чтобы ты, Люк, позаботился о самом изысканном ужине.

Люк краем глаза взглянул на меня.

— Я заметил, что мсье отчасти напоминает майора,— молвил он.

— Поразительное сходство. Итак.— Бриан уставился в потолок.— Мы начнем с самой сухой мадеры, думаю, «Серсиаль» тысяча восемьсот семьдесят пятого года. Потом мы подстегнем наш аппетит уитстейблскими устрицами^[32] с белым бургундским. Шабли «Водесир». Думаю, еще осталось двадцать девятого года.

Я подался вперед. Это и в самом деле было нечто особенное. Мне приходилось пробовать уитстейблских устриц, но о таких редких винах я знал только понаслышке.

— Суп консоме дубль с белыми грибами, затем сюпрем из щуки со сливочным маслом и для утоления жажды — красного бургундского, «Романе-Конти» девятьсот четвертого года.— Бриан озадаченно уставился в дальний угол комнаты.— Далее кнели из телятины по-бенедиктински с бордо «Шато Лафит-Ротшильд» тысяча восемьсот девяностого. Потом, пожалуй, пойдет шотландская куропатка на канапе, а за ней порей, жаренный в панировке для пикантности. Затем полбутылочки «Ле Кротон» тридцать третьего года с чем-нибудь на закуску: брие де Мо, стильтон, рокфор тоже подойдет. Портвейн с осадком тысяча восемьсот семьдесят первого года поможет избавиться от привкуса сыра перед кофе с бренди: «Резерв» тысяча восемьсот пятьдесят пятого, Люк. По такому поводу не жалко.

Он повернулся ко мне:

— Среди сокровищ, которые мне удалось спасти от бессмысленного уничтожения, оказались и остатки мировых запасов ценных вин. Поразительно, но солдаты обычно громили винные погреба, не обнаружив там ничего покрепче. Я сберег, что смог.

Под впечатлением от услышанного я воскликнул:

— Какие годы! Баснословно!

— Трагедия в том, что нет вин недавних лет,— сказал Баярд.— Последний урожай винограда — тысяча девятьсот тридцать четвертого года, и всего несколько бочек. Виноградники Франции погибли. Здесь я делаю, что возможно, с несколькими сортами, но сегодня люди этим не интересуются.

Люк бесшумно удалился. Если он умудрился все запомнить, то как официанту ему не было цены, подумалось мне.

— Люк со мной уже много лет,— продолжал Баярд.— Он верный друг. Наверное, вы обратили внимание, что он назвал меня майором. Это мой последний официальный чин в армии французского правительства в изгнании, еще до катастрофы. Позже, когда мы поняли, что предоставлены сами себе, те из нашего полка, кто выжил в битве при Гибралтаре, избрали меня полковником. А затем, когда я разобрался, чем предстоит заняться, и взял на себя бремя восстановления, мои сторонники присвоили мне прочие титулы. Признаюсь, парочкой я наградил себя и сам, руководствуясь соображениями психологического воздействия. Но для Люка я всегда оставался майором. Сам он служил младшим офицером, старшим сержантом моего полка.

— Должно быть, то были ужасные времена,— заметил я.

— Страшнее всего, что в последние годы сами люди стали другими. Сначала, казалось, нас объединяла общая цель — восстановление разрушенного. Мы рассчитывали на единственную оставшуюся в истерзанном мире организованную силу — на военную дисциплину,— чтобы начать работу и создать своего рода каркас, на который сможем впоследствии опереться. Как только удалось установить мир на территории в несколько сотен квадратных миль, я попытался провести выборы. Мне хотелось передать руководство кому-нибудь другому, чтобы отдохнуть и, возможно, немного отвлечься. Но из-за вспыхнувших мятежей я потерял почти все достигнутое. В последующие десять лет еще дважды пробовали вернуться к демократии, но итог всегда одинаков: кровавая резня, беспощадная борьба за власть. И я поневоле остался во главе государства. Сейчас представляется, что и этот шаткий мир просуществует недолго: только ваше вмешательство может спасти то, что мы успели создать.

— Мне мало известно о событиях последних лет в Европе,— сказал я.— Не могли бы вы рассказать о них вкратце?

Он задумался на минуту, а затем поведал следующее:

— Все покатилось под откос после несчастного Мюнхенского мира тысяча девятьсот девятнадцатого года. Вступи Америка в войну, может, все сложилось бы иначе. Но вы, разумеется, помните вооруженный нейтралитет двадцатых годов. Штаты оказались в одиночестве против централизованных сил, и конец был неизбежен. Когда Америка пала в результате массированной атаки в тридцать втором, казалось, будто мечта кайзера о мировом господстве Германии осуществилась. Потом начались восстания. Еще мальчишкой я получил чин младшего лейтенанта в армии французского правительства в изгнании. Мы возглавили организованное сопротивление, и движение распространялось подобно пожару. Люди не хотели мириться с положением рабов. В те дни мы питали большие надежды. Но шли годы, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Наконец кайзера свергли при дворцовом перевороте, и мы решили воспользоваться случаем и предпринять последнюю попытку. Я повел мой батальон на Гибралтар, но перед самой высадкой бронебойные пули рассекли мне колени. Никогда не забуду часы мучений, проведенные в полном сознании в хирургической палатке. Морфин кончился, и военврачи корпели над легкоранеными, чтобы те могли поскорее вернуться в бой. Я не относился к этой категории, а потому мной занялись в последнюю очередь. Шаг разумный, но в тот момент я не был способен его оценить.

Я слушал точно завороженный.

— Когда вас ранили?

— Этот день не скоро сотрется из памяти,— ответил Бриан.— Пятнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого.

Поразительно. Раненный немецкой пулей, я ждал, пока врачи полевого госпиталя займутся мной,— и тоже пятнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого. Каким-то причудливым образом жизнь другого Баярда переплеталась с моей, несмотря на разделяющую нас непостижимую пустоту Сети.

По предложению хозяина мы вышли на открытую террасу, где проворные слуги в белых куртках накрыли стол с красивой скатертью, шведским стеклом и старинным серебром.

Скоро вернулся Люк с мадерой, молча наполнил бокалы и исчез. Мы беседовали, обменивались воспоминаниями. Я ограничился самыми общими местами, одновременно многое узнав о жизни этого одинокого человека. Его — наши — родители жили на некотором расстоянии от Алжира. И вовсе не потому, что отреклись от своего сына, как мне говорили, просто он перевез их в безопасное место, подальше от кипящего котла столицы. Я решил в ближайшее время повидать их. И все-таки мне никак не удавалось отделаться от ощущения нереальности всего происходящего.

Перемены блюд следовали одна за другой, услужливые официанты кружились над нами под присмотром Люка, и каждое новое блюдо по изысканности превосходило предыдущее. Видимо, диктатор являлся завзятым гурманом, а Люк был тем человеком, на которого можно положиться.

С каждой бутылкой доброго вина обстановка становилась все непринужденнее. Я намекнул, а затем и прямо спросил Баярда о челноках и о двигателях Максони — Кочини. Он меня не понял. Несмотря на возбуждающее действие вина, меня снова охватила тревога. Да, я сумел попасть во дворец и снискать дружбу диктатора, но так и не отыскал решения главной проблемы. Нападениями и челноками командовал кто-то другой, и еще предстояло вычислить, кто именно.

Но сейчас мы чувствовали себя прекрасно. Я рассказал Баярду о том, как спасся от облавы у моста, достал свой испытанный пистолет и стал объяснять, как он работает. Бриан пришел в восторг и поинтересовался, нельзя ли снабдить таким оружием его герцогскую гвардию. Я положил пистолет на стол и показал рычажок на запястье, который выталкивал оружие прямо в руку.

В ответ Бриан подозвал Люка и попросил принести тяжелый ящик орехового дерева, в котором хранилась великолепная коллекция странных автоматических многоствольных пистолетов и миниатюрных револьверов.

Допив бренди тысяча восемьсот пятьдесят пятого года, мы беседовали под африканским небом всю ночь напролет, строили честолюбивые планы возрождения цивилизации. Мы наслаждались обществом друг друга, и от былой скованности не осталось и следа. Я закрыл глаза, подумывая, уж не приснилось ли мне все это. И тут я пробудился.

Заря уже осветила небо. Бриан сидел и молчал, нахмурившись, он склонил голову набок.

— Слышишь?

Я прислушался. Мне показалось, будто доносятся приглушенные крики и далекий грохот. В ответ на мой вопросительный взгляд лицо хозяина дома помрачнело.

— Что-то не так,— сказал он, схватился за подлокотники кресла, поднялся и, взяв костыли, вышел из-за стола. Я тоже встал и вошел в комнату через остекленную дверь. Голова кружилась от вина и бренди. Раздался громкий крик и глухой удар, на этот раз уже в коридоре. Дверь дрогнула, затрещала и рухнула внутрь комнаты.

Затянутый в тугую черную униформу, в проеме стоял главный инспектор Бейл с белым от злобы лицом. В правой руке он держал длинноствольный автоматический маузер. Он пристально посмотрел на меня, отступил на шаг, затем его лицо вдруг перекосилось, он вскинул пистолет и выстрелил.

За долю секунды до выстрела я успел заметить справа от себя какое-то движение. Бриан стоял вполоборота ко мне и упал в тот момент, когда эхом рассыпался звук выстрела. Я бросился к нему, схватил его за плечи, но его тело обмякло и сползло на пол. Кровь хлестала у него из-под воротника. Слишком много крови. Жизненные силы покидали Бриана. Он лежал на спине, и я склонился над ним. Он открыл рот, силясь что-то сказать, но я так и не узнал, что именно. Он смотрел на меня, и его глаза угасали.

— Отойди, Баярд,— взревел Бейл.— Проклятье, эта свинья нужна была мне живой для виселицы.

Я медленно поднялся, вспомнив о пистолете, лежащем на столе за моей спиной.

Прикусив губу, инспектор пожирал меня взглядом.

— Умереть полагалось тебе, а этот идиот спас тебя ценой собственной жизни.

Казалось, он говорит сам с собой. Теперь я узнал тот голос, хотя и поздно. Именно Бейл и был Большим Боссом. То, что здесь он изъяснялся по-французски, ввело меня в заблуждение.

— Что ж,— добавил он, как будто приняв какое-то решение,— он и смертью может поменяться с тобой. Отправишься на виселицу вместо него. Устроим цирковое представление для толпы. Хотел занять его место, вот и получай.

Он прошел в комнату, дав знак своим приспешникам следовать за ним. В дверях показались дьявольского вида головорезы. Озираясь вокруг, они поглядывали на Бейла в ожидании приказов.

— Свяжите его,— велел он, дернув головой в мою сторону,— Только руки.

Я попятился, придвигаясь к столу. Как же мне хотелось впустить в эту надменную физиономию хоть один заряд!

Двое схватили меня. Я рванулся назад, повернулся, протянул руку к столу. Мои пальцы ударились о пистолет, он соскользнул со стола и покатился по полу. Бандиты заломили мне руки за спину.

— Заприте его где-нибудь на несколько часов,— приказал Бейл.

— Я знаю такое место,— сказал один из бандитов.— Из камеры бомбоубежища он никуда не денется. Спустить его туда?

— Прекрасно,— ответил инспектор.— Но учти, Кассю, держи свои поганые лапы подальше от него. Мне надо, чтобы перед хирургом он предстал в подобающей форме.

Кассю хрюкнул, вывернул мне руку так, что затрещали суставы, и толкнул меня мимо лежавшего на полу тела человека, в котором этой ночью я признал своего брата. Человека, столько горестных лет сражавшегося за свои идеалы. Быть может, он погиб, так и не поняв, что его борьба оказалась напрасной.

Меня под конвоем провели по коридору и втолкнули в лифт, затем протащили сквозь толпу горластых, до зубов вооруженных головорезов к каменной лестнице. По ней спустились в сырой, вырубленный в скале туннель, в конце которого пинком швырнули меня в темный колодец камеры. Я упал, поднялся, хватаясь за стену, нашел голые деревянные нары и рухнул на них. Загремела дверь со стальными задвижками.

Несмотря на потрясение, мой рассудок лихорадочно работал. Бейл! И не его двойник — ведь он знал, кто я. Тот самый Бейл из Империума — изменник. Теперь многое становилось ясным. Точный расчет атаки на дворец во времени и пространстве и чрезмерная занятость Бейла, из-за которой он не мог присутствовать на празднике. Я понял, почему потом он разыскал меня: конечно, рассчитывал, что меня убьют. Без меня-то у него все шло как по маслу. И дуэль. Я так и не понял тогда, с какой стати шеф разведки подвергает меня риску, если от моего участия зависит весь план обезвреживания диктатора. И вся эта ложь о порочности Баярда с линии ИП-два сфабрикована Бейлом с единственной целью не допустить установления дружественных отношений между Империумом и этим несчастным миром.

Но зачем, спрашивал я себя. Может, Бейл задумал самолично управлять этим филиалом преисподней, превратив его в собственное удельное княжество? Похоже на то. ИП-два напоминал Империум, и предатель мог здесь пользоваться роскошью и удобствами не хуже, чем дома. И получал возможность грабить дубликаты знакомых сокровищ в городах, хранилищах, дворцах и музеях.

Само собой, Бейл не собирался довольствоваться одним миром. Этот послужил бы базой для операций, источником живой силы и оружия, включая атомное. Изменник сам организовал нападения на Империум. Он похитил челноки или их компоненты, переместил их сюда и занялся пиратством. Следующим шагом должна была стать полномасштабная атака на родную линию с применением атомного оружия. Воины Империума в пышных мундирах, с саблями в руках — против атомной бомбы.

Непонятно, почему я не догадался об этом раньше. Фантастическое несоответствие двух вещей — конструирования двигателей Максони — Кочини и военной разрухи в мире ИП-два — было очевидно.

Пока мы протирали штаны на степенных совещаниях, обсуждая планы борьбы с пиратами, вдохновитель этих бесчинств сидел среди нас. Неудивительно, что вражеский разведчик поджидал меня в засаде, когда я отправлялся в свою миссию. Удивительно другое — как я избежал смерти на первом же этапе путешествия.

Обнаружив меня на конспиративной квартире, Большой Босс сразу начал прикидывать, как воспользоваться этой удачей с наибольшей выгодой для себя. После моего побега ему пришлось действовать быстро.

Ясно, что теперь власть в государстве в его руках и назначенная на утро показная казнь Баярда должна создать у населения впечатление последовательной смены режимов. И вместо диктатора на виселице окажусь я. Я вспомнил слова Бейла: он хотел, чтобы я предстал перед хирургом. Значит, оцинкованная ванна все-таки пригодится. Многие знали тайну диктатора и могли прийти в замешательство, увидев труп с невредимыми ногами. Меня напичкают наркотиками, сделают ампутацию, перебинтуют культи, натянут на бесчувственное тело униформу и повесят. Обморок приговоренного не смутит публику. Она непременно заметит признаки жизни на моем лице, перед тем как затянется петля.

Послышались чьи-то шаги, и через щель в двери просочился свет раскачивающегося фонаря. Я собрался с силами. Может быть, уже идут с пилами и тяжелыми щипцами.

Возле камеры остановились двое, отворили дверь, вошли. Фонарь слепил, заставляя щуриться. Один из вошедших что-то бросил на пол.

— Надень это,— приказал он.— Босс велел, чтобы ты был в этом, когда тебя повесят.

Я узнал свой костюм, собственноручно выстиранный всего несколько часов назад. По крайней мере, он чистый. Странно, какие мелочи могут иметь значение. Меня пнули.

— Надевай, тебе сказано.

— Сейчас.

Я снял халат, натянул шерстяной мундир и брюки, застегнул пряжку. Ботинки не принесли. Понятно, Бейл не видел в них необходимости.

— Вот так. Идем, Хиэм.

Дверь со скрежетом закрылась, и свет удалился. Стало совсем темно.

Сейчас я ни о чем не думал. В голове мелькали обрывочные картины последних недель: улица, на которой меня похитили; кабинет, где Бернадотт поведал мне о моей задаче; лицо Геринга, схватившегося с пиратом на полу бального зала; рыжие волосы Барбры и ее спокойные серые глаза.

Я дотронулся до искромсанных лацканов мундира. Коммуникатор так и не помог мне. Я нащупал кончики оборванных проводков, торчащих из кромки разрезанной ткани. Красавчик Джо еще выругался тогда, наткнувшись на них ножом.

Под моим пристальным взглядом проводки соприкоснулись, и в полной темноте промелькнула крошечная искорка.

Я сидел в полной неподвижности. Пот струился по лбу. Питать призрачную надежду на спасение в безнадежном положении еще больнее, чем тупо мириться с неотвратимостью смерти.

Нащупав проводки, я снова дрожащими руками соединил их. Искра, другая.

Мозг лихорадочно заработал. Коммуникатор по-прежнему пристегнут к ремню. Динамик и микрофон потеряны, но источник питания на месте. Но станет ли передаваться сигнал, если просто соединять проводки? Неизвестно. Но можно попробовать.

Я не знал азбуки Морзе, как и никакого другого кода, но помнил сигнал SOS. Три точки, три тире, три точки, и так снова и снова. Призрачная надежда мучила меня.

Прошло много времени. Я ждал, когда же наконец явится хирург. Вероятно, Бейл послал за ним в загородный дом. Это может занять больше полутора часов, максимум два. Несомненно, столько уже прошло. Заставлять себя бодрствовать становилось все труднее. Усталость, плотный ужин и изрядное количество хорошего вина делали свое дело.

Пальцы свело, они плохо слушались и болели. В камере царил могильный холод, а одежда на мне еще не высохла. Но я продолжал соединять и разъединять проводки и смотреть на танцующие голубые искры.

Я думал о Баярде, в одиночку противостоявшем разрухе, разложению, анархии и боровшемся за сохранение остатков цивилизации на руинах мира, о галантных офицерах Империума, встречавших смерть со шпагой в руке. Вспоминал вкрадчивых господ в скучных серых фланелевых костюмах, лицемеров, сидевших в посольских кабинетах моего мира и замышлявших мелкие мошенничества и злокозненные служебные интриги,— этих мелких себялюбцев, пригревшихся в своих уютных гнездышках.

Ждать оставалось недолго. Я еще раз прикинул время. Нарочному Бейла потребуется около получаса, чтобы добраться до усадьбы. Сама дорога займет минут двадцать. Положим, еще полчаса потратят на погрузку хирургического стола, инструментов и, разумеется, оцинкованной ванны. Еще двадцать минут на обратную дорогу и, допустим, полчаса на обустройство операционной. Всего получается чуть больше двух часов. Мое ощущение времени сбилось, но, безусловно, столько уже истекло. Я соединял проводки и ждал. В какой-то момент почти задремал и едва не свалился с лавки. Но отступаться нельзя, надо стараться до последней отпущенной мне минуты.

Их приближение я расслышал издалека — слабое шарканье кожаных подошв по пыльному камню, бряцанье металла. Во рту пересохло, ноги начало покалывать. Я вспомнил о полом зубе и дотронулся до него языком. Настало и его время. Интересно, каково это на вкус и будет ли больно? Забыл о капсуле Бейл или вовсе не знач? Я глубоко вздохнул: причины для отсрочки иссякли.

Тем временем в коридоре раздались новые звуки и громкие голоса, лязг чего-то тяжелого, громкий скрежет. Видимо, стол решили установить прямо здесь, в камере. Я приник к дверной щели. Ничего — только кромешная тьма. Вдруг вспыхнул яркий свет, и я, полуослепший, отпрянул от двери.

Снова шум, потом чей-то крик. Пожалуй, они потеряют массу времени, пропихивая оборудование по узкому коридору. Глазные яблоки болели, ноги заметно дрожали. Меня вдруг замутило. Теперь зуб. Только бы хватило воли. Мысль о том, как разозлится Бейл, когда меня найдут в камере мертвым, несколько утешала. И все же я колебался. Мне не хотелось умирать. Еще столько не сделано. Я подумал еще раз выглянуть в щель — и не смог себя заставить.

Внезапно в коридоре раздался страшный грохот. Кажется, выстрелы. Я вскочил и, прищурившись против света, мельком увидел падающего спиной к двери человека. Снаружи явно что-то происходило.

Зажмурившись, я отпрянул от двери и попытался осмыслить ситуацию. Где-то рядом послышался голос. Я ничего не понимал. Голос зазвучал громче:

— Волкодав!

Я поднял голову. Мой личный позывной. Я хотел крикнуть, но поперхнулся.

— Да,— прохрипел я, подскочил к двери и заорал.

— Волкодав, где, черт возьми... Я закрыл глаза.

— Сюда, сюда!

— Там,— крикнул голос. Грохот стоял оглушительный.

— Отодвиньтесь подальше, полковник,— произнес кто-то совсем близко.— В угол, и прикройтесь!

Я подчинился. Вжался в угол и прикрыл голову руками. Раздалось пронзительное шипение, за ним мощный взрыв, от которого вздрогнул пол под ногами. Посыпались мелкие осколки, на зубах заскрипел песок. В ноздри хлынул какой-то резкий специфический запах, в голове загудело. С раскатистым звоном дверь рухнула в камеру.

Чьи-то руки подхватили меня и поволокли сквозь клубящуюся пыль к яркому свету. Щурясь, я спотыкался о разбросанные под ногами обломки.

— Убавьте свет,— выкрикнул голос.

Крики и возня уже затихали. Вдалеке нарастали другие звуки, опять донеслись голоса и топот бегущих ног.

Я снова попытался открыть глаза и на этот раз кое-что разглядел. Вокруг загородившей проход громады метались люди. Вплотную к стене стоял фургон с широко распахнутой дверью, из-за которой лучился свет. Мне помогли зайти внутрь, и я увидел провода, катушки, распределительные коробки на новом деревянном каркасе, кое-где укрепленном металлическими уголками. В тесном пространстве сгрудились люди в белой униформе. Через дверь втащили прихрамывающего солдата.

— Теперь все,— крикнул кто-то.— Жми! Свистнула пуля, полетели щепки.

Дверь с грохотом закрылась, фургон задрожал от стука, перешедшего в вой, который становился все тоньше и наконец вышел за пределы слышимости.

Кто-то взял меня за руку.

— Боже, Бриан, досталось же вам здесь!

Это был Рихтгофен. В серой униформе, со ссадиной на лице, он пристально смотрел на меня. Я попытался улыбнуться, но вдруг почувствовал ужасную слабость. Да, для таких переделок годы у меня уже не те.

— Ничего страшного,— выдавил я.— Вы как раз... вовремя.

— Мы отслеживали вашу частоту круглосуточно. Уже думали, потеряли вас, но не оставляли надежды. И вдруг четыре часа назад стал поступать сигнал. Его источник определили локаторами, вышли на эти винные погреба. Был отдан приказ патрульным разведчикам, но они здесь не помещались — места маловато. Тогда мы наскоро сколотили этот бокс и явились сюда.

— А вы быстро,— заметил я, представив себе странствие через проклятую Пустошь в аварийном боксе из сосновых досок. Мной овладела гордость за отважных людей Империума.

— Дайте место полковнику Баярду, ребята,— произнес кто-то.

Для меня освободили участок на полу, набросали на него кителя. При поддержке Рихтгофена я с великим усилием добрался до импровизированного тюфяка и упал на него. Барон еще говорил, но я уже не слышал. Странно, что же задержало тех мясников?.. Не все ли равно? Думать — тяжелый труд, а мне нужен отдых. Да, надо еще что-то сказать, о чем-то предупредить. Но никак не вспомнить...

 11

Я лежу на высоких подушках, под аккуратно расправленным одеялом в солнечной комнате. Она чем-то напоминает другую комнату, в которой я просыпался не так давно, но здесь имеется одно существенное различие. У моей постели сидит Барбра и вяжет лыжные гетры из красной шерсти. Солнечные лучи играют в высоко подобранных медно-рыжих волосах. В ее серых глазах мерцают золотые искорки, лицо ее прекрасно, и мне доставляет наслаждение любоваться ими. После моего возвращения в Империум Барбра каждый день навещает меня, читает, занимает разговорами, кормит супом и взбивает подушки. Выздоравливать в столь приятной обстановке — настоящее блаженство.

Мне дали выспаться двенадцать часов, после чего Рихтгофен, Геринг и еще несколько менее выдающихся представителей различных разведок собрались в моей палате, чтобы выслушать отчет.

После моего рассказа о встрече с Бейлом Геринг что-то шепнул двоим своим подчиненным, и те тотчас покинули комнату. Я изложил все события — трижды. Рихтгофен предупредил, что любые на первый взгляд незначительные детали могут оказаться важными, так что я ничего не опустил.

На мой взгляд, они восприняли новости спокойно. Когда остальные ушли, я вопросительно посмотрел на Рихтгофена.

— Похоже, вы не сильно удивились, узнав об измене одного из высших чинов в разведке Империума.

Рихтгофен ответил серьезно:

— Не очень, Бриан. Мы давно опасались чего-то подобного. Инспектор Бейл исчез, и его не видели почти неделю. Хватились его за день до получения вашего сигнала. Мы боялись предательства и начали расследование. Всплыли любопытные факты, в том числе несколько кратковременных отлучек инспектора в прошлом, о которых он не докладывал. Как руководитель патрульной службы, он мог всюду передвигаться свободно, и никто его не контролировал. По сути, большая часть информации об ИП-два поступала к нам от Бейла. Он легко мог представить ситуацию в выгодном ему свете. Вскрылись нестыковки между поставками компонентов МК-двигателей и тем их количеством, которое использовалось на деле. Ваш опыт вполне соответствует результатам наших проверок. Мы выявили, что несколько первых помощников Бейла тоже отсутствовали, а другие были вовлечены в кое-какие странные предприятия.

— Это плохо. Я рассчитывал поймать его здесь.

— Без сомнения, он побоялся вернуться после вашего побега,— продолжал Рихтгофен.— Вероятно, это положит конец его деятельности в нашем мире.

Но меня не оставляло сомнение. Пошел разговор о мерах, необходимых для создания своего рода станции слежения в мире ИП-два и для восстановления там порядка. Я чувствовал себя обязанным сделать это ради Бриана. Я поинтересовался возможностью вызволения оттуда моих родителей. Рихтгофен заверил меня, что над этими вопросами уже работают.

Однако мы еще не располагали способом отвратить нависшую над Империумом зловещую угрозу. Бейл по-прежнему мог свободно заниматься пиратством. Правда, его перемещения затруднялись поднятыми по тревоге челноками-разведчиками, которыми теперь командовал Геринг. Но никакой вражеской активности пока не отмечалось.

Рихтгофен убеждал меня, что проку от меня сейчас никакого. Если не считать их с Герингом ежедневных посещений, звонка от короля, которого я по-прежнему называл генералом, и умиротворяющего и одновременно волнующего присутствия Барбры по нескольку часов в день, в остальном до поправки я был предоставлен сам себе.

— Если вам лучше, Бриан,— сказала Барбра,— и если сегодня вы съедите весь суп, тогда завтра вечером у вас, может быть, хватит сил принять приглашение его величества и из королевской ложи послушать музыку на императорском балу.

— А доктор позволит? — усомнился я.— Думаю, это всего лишь проявление вежливости.

— Король очень обрадуется, если вы придете, а врач утверждает, что ваши успехи просто поразительны. Вы ведь не против пойти?

— И просто сидеть?

— Но я буду сидеть с вами, Бриан.

— Отлично. Тогда другое дело.

— По-моему, смотреть сверху на празднично одетую публику еще интереснее,— защебетала Барбра.— Это самый блестящий бал в году и единственный, на котором присутствуют все три короля и император со своими супругами. Императорский бал проводят в Стокгольме только раз в три года. Я уже бывала на подобных торжествах, так что на этот раз не прочь просто посидеть и понаблюдать. Так мы даже больше увидим.— Она лучезарно улыбалась.

Нельзя было не улыбнуться в ответ.

— А по какому случаю бал?

— В честь годовщины подписания соглашения о создании Империума. Это веселый праздник.

Так. Здесь могла таиться новая опасность, которую никто не предусмотрел. Я предоставил людям из разведки самим справляться со всеми проблемами, но мне известно о Бейле больше, чем им всем.

Вспомнился зверский налет во время прошлого праздника. Вероятно, на сей раз у каждого кавалера в расшитом рукаве найдется пистолет. Но та стычка в зале служила лишь отвлекающим маневром, дабы бандиты могли без помех установить атомный заряд.

Я резко сел на кровати. Ту бомбу передали Бейлу. Теперь он лишен возможности неожиданно напасть с челнока, поскольку патрули разведчиков засекут несанкционированную активность полей Максони — Кочини. Но доставлять бомбу нет нужды. Она уже здесь.

— Что такое, Бриан? — спросила Барбра, подавшись вперед.

— Куда Бейл подевал ту бомбу? — спросил я, глядя на нее,— ту, которую бандиты хотели установить возле бального зала? Где она сейчас?

— Я не знаю. Может, мне позвонить Рихтгофену и спросить у него?

А она молодец — не разволновалась и не растерялась.

— Да, пожалуйста,— ответил я.

С нетерпением я ждал, пока Барбра соединялась с Имперской разведкой и говорила с Манфредом. Она повесила на медный рычагпохожую на старинный почтовый рожок телефонную трубку и повернулась ко мне.

— Он не знает, Бриан. Пробовали установить, какова ее судьба, но ничего не добились.

Ясно как день: офицеры Империума по-прежнему не представляют себе, какой мощью обладает атомная бомба. Несомненно, эта штуковина осталась здесь, в Стокгольме ноль-ноль, и Бейл найдет ей применение. Он мог смести город с лица земли, если бомба достаточно мощная, а она, скорее всего, именно такова.

Мне в голову пришла еще одна мысль.

— Когда прибывают монаршие особы? — спросил я.

— Они уже в столице, в Дроттнингхольме.

Сердце у меня в груди забилось сильнее. Бейл не упустит такую возможность. В городе три короля, и где-то спрятана атомная бомба. Он должен действовать. Одним махом он обезглавит Империум, а затем предпримет полномасштабную атаку. А сражаться против ядерного оружия бессмысленно.

— Позвоните Манфреду еще раз, Барбра. Скажите ему, что бомбу необходимо разыскать, и как можно быстрее. Королей срочно эвакуировать из города, а бал отменить.

Красавица поговорила по телефону и посмотрела на меня.

— Он покинул здание, Бриан. Может, попытаться соединиться с герром Герингом?

— Да.

Я дернулся поторопить ее, но она уже разговаривала с кем-то из офиса Геринга. Барбра оказалась смекалистой девушкой.

— Его тоже нет на месте. Может, кто-то еще... Мой мозг лихорадочно работал. Манфред или Герман прислушались бы к любым моим доводам, но их коллеги — другое дело. Отменить торжество, побеспокоить монарших особ, взбудоражить город — слишком серьезные меры, чтобы прибегать к ним только на основании расплывчатых предположений. Нужно срочно найти моих друзей. Или Бейла...

Имперская разведка провела положенные розыскные мероприятия, но ничего не обнаружила. Квартира инспектора оказалась пуста, как и его небольшой дом на окраине города. И детекторы Сети не засекали в последнее время неопознанных челноков.

Есть несколько вариантов. Первый — Бейл вернулся почти одновременно со мной, проскользнув сюда еще до того, как ситуация прояснилась и пока кто-то из его людей еще контролировал станции слежения. Второй вариант — изменник намерен прорвать кордон, завязать бой и тянуть время, чтобы под шумок взорвать бомбу. Или за него это сделает сообщник.

Почему-то я склонялся к первому варианту. Он больше соответствовал характеру инспектора, насколько я успел его разгадать,— этот план коварнее и не так опасен для него лично. Если я прав, Бейл уже где-то здесь, в Стокгольме, и ждет момента, чтобы поднять город на воздух.

И этот момент — прибытие императора.

— Барбра, когда прибывает император?

— Точно не знаю, Бриан. Может быть, вечером или после обеда.

Времени оставалось мало. Нужно что-то делать. Я вскочил с кровати и пошатнулся, но Барбра успела подать мне руку.

— Вы уверены, что удержитесь на ногах, Бриан?

— Уверен или нет, но надо идти. Я не могу отлеживаться здесь, Барбра. Может, что-нибудь придумаю, выбравшись отсюда. У вас есть машина?

Я схватился за пуговицы пижамы. Нужно найти одежду. Ноги понесли меня к стенному шкафу.

— Да, машина внизу, Бриан. Сядьте, я вам помогу. Она направилась к шкафу, а я опустился на кровать.

Похоже, в последнее время моим основным занятием является восстановление подорванных сил. Всего несколько дней назад мне уже пришлось пройти через подобное удовольствие, и вот опять. Барбра повернулась ко мне с коричневым мундиром в руках.

— Это все, что здесь есть, Бриан. Облачение диктатора, что было на вас, когда вы попали в больницу.

— Сойдет.

Не стесняясь перед девушкой, я скинул пижаму и натянул потрепанный мундир, а она не стушевалась и помогла мне одеться. Мы вышли из палаты, я старался переставлять ноги как можно быстрее. Попавшаяся нам навстречу медсестра вытаращилась на меня, но остановить не посмела. У меня уже начиналось головокружение и одышка.

Выручил лифт. Я плюхнулся на стул, голова шла кругом. Помассировал грудь — она еще болела после уроков Красавчика Джо.

В кармане я нащупал что-то упругое и сразу живо вспомнил, как Гастон передал мне карточку, когда мы прятались с ним в темноте на задворках того дома под Алжиром. Здоровяк утверждал, будто на ней указан адрес штаба Большого Босса. Я выхватил карточку и прищурился на нее при тусклом свете лампы. Кабина лифта остановилась.

«Тегелуддсваген 71» — было написано на картонке выцветшим карандашом. Когда Гастон отдал мне карточку, я не придал ей значения, поскольку рассчитывал обнаружить что-нибудь более полезное. А сейчас эта мелочь могла послужить спасению империи.

— Что это, Бриан? — спросила Барбра. — Ты что-то нашел?

— Не знаю. Может, это тупик, а может, и нет.— Я протянул ей карточку.— Вы знаете, где это?

Она прочла адрес.

— По-моему, да. Это недалеко от доков, в районе пакгаузов.

— Едем.

Мы миновали окошко регистратуры и направились к боковому выходу в конце коридора. Получалось долго и в обход, но я старался преодолеть головокружение. Возле самых дверей пришлось остановиться и передохнуть, после чего я вышел на тротуар и присел на каменную скамью под липой. В ту же минуту Барбра выехала из-за угла в красном кабриолете с низкой подвеской. Я забрался в машину, и мы стремглав рванули на запад.

На улицах имперского Стокгольма машин не много. Обладание автомобилем не превратилось здесь в общенациональную манию или признак касты. Мы приступом взяли мост и полетели по Кунгсгатан, подрезали огромный зеленый лимузин под мостом и свернули через Стуреплан к Хумлегорден. Засвистел бравый полицейский, возмущенно зазвенел трамвай, но мы снова набирали скорость.

Целых четыре дня я провалялся в постели, а где-то поджидала своего часа бомба. Теперь же время на исходе, и я вынужден сломя голову нестись наугад. Если бы удалось связаться с Манфредом или Германом и выяснить точное время прибытия императора, мы могли бы составить план действий и подготовить чрезвычайные меры. Но сейчас оставалось только это — сумасшедшая гонка и отчаянная надежда на то, что мы идем по верному следу и еще не слишком поздно.

Взвизгнув покрышками, мы свернули за угол и притормозили между двумя рядами унылых пакгаузов с темными окнами и фасадами из красного кирпича, на которых красовались выписанные аршинными буквами названия пароходных компаний, хозяев этих зданий.

— Вот эта улица,— сказала Барбра.— Дом семьдесят один?

— Да. Это тридцать третий. Должно быть, через квартал или два.

— Вот шестьдесят девять. Наверное, следующий, но я не вижу номера.

Машина остановилась.

— Выходим.

Я ступил на усыпанный песком тротуар тихой улицы, над которой нависали мрачные дома. К запаху смолы и мешковины примешивался аромат морской воды.

Номера на возвышавшемся перед нами здании не обнаружилось. Барбра обогнула машину, прошла немного вперед и вернулась.

— Должен быть этот. Следующий семьдесят третий.

Сбоку от погрузочной площадки, устроенной прямо перед фасадом, виднелась небольшая дверь. Подергали ручку: заперто. Прислонившись к двери, я задумался.

— Барбра, принесите мне, пожалуйста, домкрат или монтировку.

Не хотелось втягивать девушку в это дело, но выбирать не приходилось. Одному мне не справиться.

Она вернулась с приплюснутым стальным прутом длиной в восемнадцать дюймов. Я вставил его в широкую щель у двери и потянул на себя. Что-то треснуло, створка дрогнула и отворилась.

Внутри было темно. Мы вошли и закрыли за собой дверь. Вверх во мрак уходила лестница. Боковая дверка за коротким коридором вела в забитое ящиками просторное помещение. То, что мы ищем, должно находиться выше по лестнице. Предстояло нелегкое восхождение. Барбра подала мне руку, и мы стали подниматься.

Перешагивая через ступеньки, мы вскарабкались на три лестничных пролета. Я обливался потом и уже подумывал, что вот-вот расстанусь со своим обедом. Пришлось сесть и некоторое время старательно дышать носом. Болезненное состояние несколько отодвинуло мысли о том, что в любую минуту в небе над Стокгольмом может вспыхнуть второе солнце. Мы двинулись дальше.

Через пять пролетов мы вышли на площадку. Перед нами красовалась дверь, прочная, из дерева с красными прожилками, и с новым замком. Похоже, открытие не за горами.

Я попробовал подступиться к двери со стальным ломиком, но безуспешно. Барбра придумала поковыряться в замке длинной булавкой с крупным сапфиром. Это тоже ничего не дало. Тогда я присмотрелся к болтам дверных петель. Они казались не такими надежными, как замок.

Работа заняла пятнадцать минут, каждая из которых стоила мне года жизни. Наконец я дернул ломик в очередной раз, и последний болт покатился по полу. Дверь вывернулась и прислонилась к стене.

— Постойте здесь,— сказал я и шагнул в оклеенную обоями прихожую.

— Я с вами, Бриан,— ответила храбрая девушка, и я не стал спорить.

Мы оказались в красивой квартире, обставленной даже с некоторой роскошью. Персидские ковры устилали пол; под солнечными лучами, пробивавшимися сквозь пыль на треснутых оконных стеклах, поблескивала добротная старинная мебель тикового дерева; на полках в тени шелковых японских свитков замерли глянцевые статуэтки из слоновой кости. Посреди комнаты красовалась замысловато расписанная ширма. Обогнув парчовую оттоманку, я приблизился к ширме и заглянул за нее.

На легком алюминиевом треножнике покоилась бомба.

Две тяжелые отливки, прикрепленные болтами к центральному фланцу, и несколько проводков, протянутых к небольшой металлической коробке внизу. Посередине на боковом изгибе — четыре маленьких отверстия, расположенные в виде квадрата. И все. Но этого достаточно, чтобы от города остался гигантский дымящийся кратер.

Я не имел представления, активирована бомба или нет. Наклонился, прислушался. Тиканья часового механизма не слышно. Мне подумалось, не стоит ли перерезать торчавшие проводки, похожие на какое-то временное приспособление, но я не стал рисковать. А вдруг это спровоцирует детонацию?

Барбра остановилась рядом.

— Бриан, вы нашли ее! — воскликнула она.

— Да. Это она. Но когда она взорвется?

Вдруг меня охватило непостижимое ощущение невесомости, будто я уже превратился в облачко раскаленного газа. Голова усиленно работала. Нужно убрать эту штуку отсюда.

— Барбра, осмотрите квартиру. Может быть, вы заметите что-нибудь важное. А я позвоню Манфреду и вызову сюда саперную команду. Посмотрим, можно ли тронуть эту штуковину.

Я набрал номер Имперской разведки. Манфреда не оказалось на месте, и там не знали, чем он мог быть занят.

— Срочно отправьте сюда людей,— крикнул я.— Кого-нибудь, кто хотя бы сумеет определить, можно ли трогать эту штуку.

Парень на том конце линии ответил, что должен проконсультироваться с генералом таким-то. Я еще что-то прокричал в трубку, но кто я такой для косного бюрократа? Представители этой породы встречаются даже здесь.

— Когда прибудет император? — спросил я.

Он извинился и сообщил, что не имеет права разглашать распорядок дня императора. Я бросил трубку.

— Бриан,— крикнула Барбра.— Взгляните сюда.

Я подошел к двери в соседнюю комнату. Все помещение занимал двухместный челнок. В открытый люк виднелось роскошное внутреннее убранство — Бейл позаботился о собственных удобствах даже для коротких путешествий. Значит, вот на чем он перемещался с родной линии на ИП-два. Челнок здесь, а значит, Бейл в городе и должен вернуться в квартиру до того, как взорвется бомба.

Однако нельзя исключить, что бомба уже отсчитывает свои последние секунды, а Бейл находится где-то далеко, в безопасном месте. Тогда уже ничего не поделать. Но если он рассчитывал сюда вернуться, настроить таймер и удалиться на спрятанном в спальне челноке — его еще можно остановить.

— Барбра, непременно разыщите Манфреда или Германа. Я останусь здесь и дождусь возвращения Бейла. Если вы их найдете, скажите, чтоб они быстро прислали сюда людей, которые хотя бы попытаются обезвредить эту штуку. Я не смею прикасаться к ней. К тому же нужно не меньше двух человек, чтобы сдвинуть ее с места. Если получится, мы погрузим ее в челнок и отправим отсюда прочь. Я пока буду звонить. Не знаю, где их искать, но вы уж постарайтесь.

Серые глаза смотрели на меня.

— Я бы предпочла остаться с вами, Бриан. Но понимаю, что должна идти.

— Вы удивительная девушка, Барбра,— ответил я.

Теперь я остался один, если не считать зловещей сферы за ширмой. Однако следовало подготовиться к возвращению хозяина. Я направился к наружной двери, прислоненной к шершавой кирпичной стене на лестничной площадке, убрал задвижку замка, затем развернул дверь, вставил ее на место, закрепил петли болтами, закрыл и запер на замок.

Возвратившись в шикарную комнату, я принялся осматривать ящики, бумаги на столе. Нужно найти хоть что-то, хотя бы какой-нибудь намек на гнусные замыслы Бейла. Я не обнаружил никаких подсказок, зато нашел длинноствольный револьвер двадцать второго калибра и маленький пистолет тридцать второго, спрятанные под бельем в яхцике комода. Первый оказался заряжен. Это кстати. Его я сунул в карман, а второй пистолет бросил под кушетку. Мне даже в голову не приходило, как действовать, когда вернется Бейл. Драться с ним я был не в состоянии. Теперь у меня появлялся шанс на успех.

Я выбрал место, куда мог спрятаться при первых признаках возвращения хозяина квартиры,— кладовку в прихожей. Таким образом бомба отсекается от наружного выхода.

Наткнувшись на небольшой шкафчик-бар, я налил себе пару глотков шерри, опустился в дорогое кресло и попытался расслабиться. Постоянное напряжение отнимало слишком много энергии. Желудок превратился в тугой узел. Из-за ширмы мне был виден краешек бомбы. Интересно, предусмотрен ли какой-нибудь предупредительный сигнал перед детонацией. Я навострил слух, не издаст ли безмолвный истребитель городов неожиданный щелчок или гудение.

Но я услышал не щелчок, а шуршание подошв по деревянному полу за дверью. На секунду я застыл будто парализованный, затем вскочил, бросился в кладовку и скрылся за дверью. Снял револьвер с предохранителя и притаился.

Шаги раздавались уже совсем близко, они резали слух в мертвой тишине пустого дома. Щелкнул ключ в замке, и в следующее мгновение показалась массивная фигура главного инспектора Бейла, предателя. Его лысая головка казалась вдавленной в плечи. Он как-то воровато огляделся и снял плащ. Я уже решил, что сейчас он шагнет к кладовке, но Бейл бросил плащ на спинку стула.

Он сразу подошел к ширме и пристально посмотрел на бомбу. Я легко мог застрелить его, но не имел права. Сначала необходимо выяснить, приведена ли бомба в боевую готовность и можно ли ее сдвинуть с места. Бейл — единственный человек в Империуме, умеющий обращаться с этим устройством. Неплохо бы взять его на мушку и заставить обезвредить бомбу, но подобные номера проходят только в кино. Он вполне мог оказаться фанатиком, способным назло всем запустить механизм, поняв, что его план потерпел крах.

Оставалось наблюдать. Изменник склонился к бомбе, достал из кармана маленькую коробочку, долго смотрел на нее. Затем взглянул на часы, подошел к телефону. Он обменялся с кем-то несколькими фразами, но мне удалось расслышать только слабое бормотание. Потом Бейл скрылся в соседней комнате, и я уже собрался последовать за ним, чтобы помешать ему воспользоваться челноком. Но он вернулся, снова взглянул на часы, сел и открыл небольшой ящичек с инструментами, лежавший на столе. И принялся копаться в металлической коробочке тонкой отверткой. Значит, это и есть взводной механизм. Я старался дышать как можно тише и не думать о боли в ногах.

Вдруг в тишине прогремел телефонный звонок. Предатель вздрогнул и вскинул взгляд, положил отвертку на стол и подошел к телефону. Он уставился на него, прикусив губу. После пятого звонка телефон умолк. Интересно, кто бы мог звонить сейчас?

Бейл вернулся к работе. Нахмурив брови, он сосредоточенно закрыл коробочку крышкой. Затем он встал, приблизился к бомбе, облизал губы и наклонился над ней. Теперь он готов ее активировать. Больше ждать нельзя.

Я резко распахнул дверь. Бейл порывисто выпрямился и схватился за грудь, потом бросился к висевшему на стуле плащу.

— Ни с места, Бейл,— гаркнул я.— Иначе буду стрелять.

Казалось, глаза у инспектора вот-вот выскочат из орбит. Он запрокинул голову, открыл и снова закрыл рот. Похоже, я действительно застал его врасплох.

— Сядьте туда — Я взмахнул пистолетом и шагнул в комнату.

— Баярд,— произнес Бейл хриплым голосом.

Я молчал. Ясно, что сейчас бомба безопасна. Оставалось только дождаться прибытия оперативной группы и передать им Бейла. Потом можно загрузить бомбу в челнок и отправить ее в Пустошь.

Но самочувствие мое отнюдь не улучшалось. Я подошел к креслу и сел, стараясь не показывать своей слабости. Пришлось снова втягивать воздух через нос. Если начну терять сознание, Бейла придется пристрелить. Нельзя допустить, чтобы он снова подверг Империум смертельной угрозе.

Мне немного полегчало. Бейл стоял неподвижно и таращился на меня.

— Слушайте, Баярд,— начал он,— Я возьму вас в долю. Клянусь, я согласен дать вам половину. Я оставлю ИП-два в ваше полное распоряжение, а себе возьму свою родную линию. Здесь на всех хватит. Только уберите пистолет...— Он облизал губы и шагнул ко мне.

Я шевельнул стволом и нажал на курок. Пуля чиркнула по рукаву его рубашки и ударилась в стену. Бейл опустился в кресло. Еще чуть-чуть — и он был бы мертв. Надо держать себя в руках.

Однако это должно произвести на него впечатление.

— Как видите, я умею обращаться с этой игрушкой,— сказал я.— Всего в четверти дюйма от руки и навскидку; неплохо, правда? Лучше не дергайтесь.

— Вы должны меня выслушать, Баярд. Какое вам дело до этих попугаев? Они вас похитили, подставили под удар и ничего не предложили взамен, кроме листка картона. Разве вы не видите, что вас используют, превращают в инструмент в чужой игре? Наплели вам чепухи про достославный Империум. Что ж, обещаю покорить его силой, с помощью этой бомбы. Я способен воспользоваться властью не хуже любого другого — и я разделю ее с вами. Мы станем править как абсолютные монархи...

Бейл говорил и говорил, а я погрузился в размышления. И правда, с какой стати я стараюсь ради Империума? Я не был уверен, что знаю ответ на этот вопрос. Но я знал, что верю в его высокие цели, в его добропорядочность, в мужество и elan^[33] его народа. Должно же существовать нечто такое, чему я могу быть предан без задней мысли. Много лет жизни я отдал службе своей стране, там, в тошнотворном и упадочном мире, из которого явился. Я видел ничтожество, мелочность, откровенную продажность, но, несмотря на это, старался верить в полезность моей работы. В конце концов, я бы скорее ушел в отставку, не в силах продолжать службу. И в день моего ухода гранитные стены посольской канцелярии показались бы мне не более холодными, чем взгляды моих коллег. Может быть, я несколько драматизировал свое положение, но факт оставался фактом: как бы добросовестно я ни старался выполнять свои обязанности, всегда торжествовали мелкие, бесчестные людишки.

Здесь же я встретил таких людей, как Винтер, готовых умереть, если того требовал долг. Как Рихтгофен и его команда, способных вести утлый челнок сквозь ужасы Пустоши и хранить верность человеку из другого мира. И здесь я повстречал несравненную Барбру.

Можно цинично высмеять их вычурные мундиры, наследные титулы, помпезность и церемонность — это смех самодовольного и разочарованного в жизни человека над блестящим романтиком. Но нельзя смеяться над офицерами, бросавшимися с саблями в руках навстречу автоматному огню во время атаки на дворец, или над женщинами, неколебимо стоявшими за их спинами.

Не было необходимости что-либо объяснять или извиняться. Мир Империума заслуживал моей преданности, и я буду насмерть стоять за него перед лицом жалких маньяков вроде Бейла.

— ...займет всего мгновение, и мы в безопасности. Как вам это?

Взгляд Бейла горел алчностью. Я не знаю, о чем он говорил. Должно быть, он воспринял мое молчание за колебания и снова встал и двинулся на меня. В комнате стало темнее, я потер глаза. Мне действительно становилось хуже, я совсем ослаб. Сердце отчаянно билось в груди, желудок свело. В таком состоянии я уже не мог контролировать ситуацию.

Бейл замер. Видимо, сообразил наконец, что я на грани обморока. Он пригнулся и с ревом бросился на меня. Я дважды выстрелил, предатель в изумлении отшатнулся, но удержался на ногах.

— Нет! Баярд, ради бога! — завизжал он.

У меня еще хватит сил убить его. Я поднял пистолет, прицелился и выстрелил. Дрогнула картина на стене. Бейл отскочил в сторону. Неизвестно, попал я в него или нет. Я терял сознание, но не мог позволить ему уйти. Сделав еще два выстрела, я понял, что это у меня глазах темнеет, а вовсе не в комнате. Бейл вскрикнул. Он не смел устремиться в прихожую или туда, где его дожидался челнок. Тогда ему пришлось бы пройти мимо меня. Дрожащими руками я опять нацелил пистолет, и изменник с воплем нырнул в другую дверь. Я выстрелил и сквозь надвигающийся мрак услышал раскатистое эхо.

Я пребывал без сознания всего несколько минут и очнулся по-прежнему в кресле. Пистолет лежал у меня на коленях. Опрокинутая ширма навалилась на смертоносный шарик. От испуга я даже выпрямился. Неужели Бейл активировал бомбу? И где он? В памяти отпечаталось только, как он юркнул в ту дверь. Я встал, ухватившись за кресло, с трудом восстановил равновесие и шагнул к двери. Послышался странный звук, похожий на плач, будто в дальнем конце переулка орала кошка. Я заглянул в комнату — вдруг Бейл валяется где-нибудь на полу. Никого. Окно открыто, занавеска полощется на ветру. Видимо, в панике инспектор не выдержал и выпрыгнул из окна. Я подошел к окну и вновь услышал странный вой.

Он висел, вцепившись в карниз дома на той стороне переулка, в пятнадцати футах от меня. И стонал. На левой штанине у него расползлось длинное темно-красное пятно, а с носка ботинка с высоты пятого этажа на мостовую капала кровь.

— Боже, Бейл! — воскликнул я.— Что вы натворили? Меня охватил ужас. Я был готов застрелить его, но видеть, как он висит на том карнизе,— совсем другое дело.

— Баярд,— прохрипел он, — больше не могу держаться. Ради бога...

Что делать? Для геройских поступков я слишком ослаб. Я отчаянно озирался по комнате в надежде найти хотя бы жердь или кусок веревки. Ничего. Сдернул простыню с кровати, но она оказалась слишком коротка: таких понадобится две или три, да и то мало. И потом, даже сумей Бейл за них ухватиться, мне его все равно не удержать. Я кинулся к телефону.

— Оператор,— закричал я.— Человек вот-вот упадет с крыши. Вызовите пожарную команду с лестницами, срочно, улица Тегелуддсваген, семьдесят один, пятый этаж.

Я бросил трубку и снова побежал к окну.

— Держитесь, Бейл. Помощь уже вызвана. Очевидно, он пытался допрыгнуть до соседней крыши, полагая, что я его преследую. Но из-за раны в ноге потерпел неудачу.

Я вспомнил, как Бейл отправил меня в убийственную экспедицию, заранее зная, что мое перевоплощение обречено на провал, поскольку ноги у меня невредимы. Вспомнил челнок, который должен был уничтожить нас по дороге. Вспомнил операционную в конспиративном особняке где предатель намеревался искалечить меня в своих целях. Я вспомнил, как Бейл расстрелял моего вновь обретенного друга и брата, и ночь, проведенную в промозглой камере в ожидании мясника. И все-таки я не желал, чтобы он погиб таким образом.

Вдруг он закричал и стал судорожно брыкаться. Он попытался закинуть ногу на карниз, держась за край побелевшими от напряжения руками, но нога соскользнула. Он снова затих. Я стоял у окна уже пять минут плюс еще какое-то время пробыл без сознания. Столько уже провисев на карнизе, Бейл вряд ли продержится долго.

— Крепитесь, Бейл! — крикнул я.— Еще немного. Не дергайтесь.

Он висел в тишине. Кровь капала с ботинка. Я взглянул вниз и вздрогнул.

Вдали послышался слабый вой сирены: у-у-у, у-у-у. Я бросился к двери, распахнул ее и прислушался. Внизу раздались тяжелые шаги.

— Сюда! — крикнул я.— Верхний этаж. Развернувшись, я побежал к окну. Бейл оставался в том же положении. Затем одна рука у него соскользнула, и он повис на другой, слегка раскачиваясь.

— Они уже здесь, Бейл. Еще несколько секунд...

Он не попытался снова схватиться за карниз. И не произнес ни звука. Шаги уже гремели по ближайшему лестничному пролету, и я опять закричал.

Я повернулся к окну в момент, когда он сорвался в полном безмолвии, галстук развевался у него за плечом. Я не видел, как он упал, лишь услышал звук удара — дважды.

Я отпрянул от окна. Здоровые парни с криками выглядывали наружу, суетились вокруг. Я доплелся до кресла и опустился в него, чувствуя себя опустошенным. Кругом шумели и сновали люди. Но я почти не замечал их. Прошло довольно много времени, прежде чем я наконец увидел Германа, а вслед за тем надо мной склонилась Барбра. Я порывисто протянул ей руку.

— Отвезите меня домой,— попросил я. Заметив Манфреда, я добавил:

— Бомба... безопасна. Погрузите ее в челнок и избавьтесь от нее.

— Мои ребята уже заняты этим, Бриан,— ответил Рихтгофен.

— Вы только что упомянули о доме,— проговорил Геринг.— Со своей стороны — и Манфред, я уверен, со мной согласится — ввиду ваших чрезвычайных заслуг перед Империумом я предлагаю доставить вас домой, как только позволит состояние вашего здоровья, если вы сами того пожелаете. Надеюсь, вы останетесь с нами. Но выбирать вам.

— Мне нечего решать,— ответил я.— Выбор сделан. Мне здесь нравится, и по многим причинам. Во-первых, я могу следовать привычным клише ИП-три, только здесь они мне кажутся куда свежее. А что касается дома...— Я взглянул на Барбру.— Дом там, где сердце.

 По ту сторону времени  © Перевод А. Кузнецовой. 

  1

В один из тех безмятежных, тихих вечеров, когда краски заката задерживаются в небе даже дольше, нежели это можно объяснить июнем в Стокгольме, любуясь из французского окна сменой бледно-розовых, медно-золотых и электрически-синих тонов, я уловил зарождающийся в основании черепа зуд, ранее знакомый мне как предвестник неприятностей. Больших неприятностей.

Пронзительно зазвенел телефон. Побив все рекорды по забегам на короткие дистанции, я схватил старомодный, в бронзовой отделке аппарат имперского производства и, выждав секунду, чтобы не сорвался голос, произнес «алло».

— Полковник Баярд? — поинтересовались на том конце провода.— С вами хочет поговорить господин Рихтгофен. Одну минуточку, пожалуйста...

Сквозь ведущую в столовую открытую арку я видел темное сияние рыжих волос Барбры. Люк как раз продемонстрировал ей очередную бутылку вина, и моя супруга кивнула, остановив выбор на ней. Пламя свечей в витых люстрах мягким светом ложилось на белоснежный лен, искрилось в хрустале, металось по редкому старинному фарфору и тускло отражалось от столового серебра. С тех пор как Люк сделался нашим мажордомом, любой прием пищи превращался в изысканную трапезу. Вот только аппетит у меня вдруг разом улетучился. Почему? Ведь Рихтгофен помимо того, что возглавлял Имперскую разведку, был еще и моим близким другом...

— Брайан? — Из динамика, выполненного в форме колокола, раздался знакомый голос с еле уловимым акцентом.—- Рад, что застал тебя дома.

— Что стряслось, Манфред?

— Да вот...— Казалось, он несколько смущен.— Ты пробыл дома весь вечер?

— Мы вернулись с час назад. Ты пытался со мной связаться?

— Нет-нет. Но тут возникло небольшое дельце...— Последовала пауза.— Брайан, не мог бы ты найти время заехать к нам в штаб-квартиру?

— Разумеется. Когда?

— Так... а сегодня?..— Он снова замялся. То, что нашлась причина, способная ввергнуть в замешательство этого человека, само по себе казалось довольно странным.— Прости, что беспокою тебя дома, Брайан, но...

— Буду через полчаса. Люк расстроится, но, думаю, переживет. Ты можешь объяснить, в чем дело?

— Боюсь, не могу. Не исключено, что линии прослушиваются. Пожалуйста, передай мои извинения Барбре... и Люку тоже.

Барбра поднялась и вышла из-за стола.

— Брайан, кто это был...— Тут она увидела мое лицо.— Неприятности?

— Не знаю. Постараюсь вернуться поскорее. Должно быть, что-то важное, иначе Манфред не стал бы звонить.

Я проследовал через зал к себе в спальню, переоделся, взял шляпу и плащ — ночи в Стокгольме прохладные — и вышел в прихожую, где меня уже поджидал Люк со своим неизменным мрачно-неодобрительным выражением на физиономии и маленьким приспособлением, похожим на клубок из кожаных ремешков и стальной проволоки.

— Это мне не понадобится,— попытался отмахнуться я.— Обычная поездка в штаб.

— Возьмите, сэр.

Я-то знал, что на самом деле кислая мина моего мажордома великолепно маскировала истовую преданность. Не в силах сдержать улыбку, я забрал у Люка автоматическую кобуру, закатал правый рукав и пристегнул ее к предплечью. При легком движении запястья крохотный жук-пистолет, формой и цветом копирующий плоский, обкатанный водой камушек, хлопнулся мне в ладонь.

— Исключительно ради твоего спокойствия, Люк.— Я защелкнул оружие на место.— Вернусь через час. Может, раньше.

И нырнул в сияние больших угловатых каретных фонарей с толстыми стеклами, отбрасывавших ностальгически желтый свет на гранитную балюстраду. Спустившись по широким ступеням к машине, нетерпеливо урчавшей двигателем, я скользнул за толстый, отделанный дубом руль. Мой автомобиль захрустел гравием, отъезжая от крыльца, пробрался между тополей и выкатил в открытые железные ворота.

Впереди у края тротуара притулилась машина с погашенными фарами. Стоило мне появиться на мощенной булыжником городской улице, она сразу тронулась с места и заняла позицию передо мной. В зеркало заднего вида я заметил второй автомобиль, вывернувший из-за угла и пристроившийся сзади. На массивной решетке его радиатора в свете встречных фар россыпью самоцветов полыхнул замысловатый вензель Имперской разведки. Вот это да! Манфред даже готов обеспечить меня эскортом, лишь бы я направился прямиком к нему.

Дорога до штаб-квартиры занимала минут десять. Широкие, мягко освещенные улицы старой столицы в общих чертах напоминали Стокгольм моего родного континуума, однако здесь, в Империуме, на линии ноль-ноль, в центре бескрайней Сети альтернативных миров, открытых благодаря МК-приводу, цвета отчего-то казались чуть ярче, вечерний ветерок чуть свежее, а магия жизни — чуть ближе.

Вместе со своими провожатыми я пересек мост Норрбро, резко свернул направо между колоннами из красного гранита в короткий переулок и, помахав часовому в вишневом мундире, тут же взявшему «на караул», миновал массивные кованые ворота. Широкие двери из полированного, окованного железом дуба, возле которых я остановил машину, украшала бронзовая табличка «Kungliga svenska spionage^[34]. Рядом резко взвизгнули тормоза, и захлопали, открываясь, двери.

К тому моменту, когда я выбрался из автомобиля, четверо мужчин из машин сопровождения с непринужденным видом взяли меня в полукольцо. Одного из них я узнал. Этот сетевой агент несколько лет назад доставлял меня в неприятное местечко под названием ИП-2. Он подчеркнуто нейтрально кивнул в ответ на мое приветствие и произнес:

— Вас ждут в кабинете барона фон Рихтгофена, полковник.

Я лишь хмыкнул и стал подниматься по лестнице, не в силах отделаться от любопытного ощущения, будто мой эскорт напоминает не столько почетный караул, сколько группу переодетых полицейских, собравшихся без лишнего шума произвести задержание особо опасного преступника.

Когда я вошел в кабинет, Манфред встал. Взгляд, которым он наградил меня, был странен. Казалось, барон в течение последнего часа бился над формулировкой того, что ему сейчас предстояло озвучить, да так и не нашел подходящего варианта.

— Брайан, я вынужден попросить тебя о снисхождении,— наконец выдавил он,— Пожалуйста, вот кресло. Возникла несколько... э-э... затруднительная ситуация.— Манфред вновь встревоженно посмотрел на меня.

В данный момент передо мной стоял вовсе не тот учтивый, никогда не теряющий самообладания фон Рихтгофен, которого я привык видеть ежедневно в ходе исполнения обязанностей полковника Имперской разведки. Я сел, отметив продуманное расположение четырех вооруженных агентов. Четверо, сопровождавшие мою машину, также просочились в кабинет и молча встали поодаль.

— Продолжайте, сэр.— Я решил удерживаться в духе происходящего и перешел на официальный тон.— Понимаю, дело есть дело, и смею лишь надеяться, что в свое время мне предоставят все необходимые объяснения.

— Я должен задать тебе несколько вопросов, Брайан,— несчастным голосом произнес Манфред.

Он тяжело опустился в кресло. Морщины на его лице вдруг проступили четче, напомнив о почти восьмидесяти годах. Барон провел узкой ладонью по гладким железно-серым волосам, затем резко выпрямился и откинулся на спинку кресла с тем видом, какой бывает у человека, решившего скорее покончить с неприятным делом, отвертеться от которого все равно нет никакой возможности.

— Девичья фамилия вашей жены? — произнес он.

— Лудане,— бесстрастно ответил я.

В чем бы ни заключалась игра, надо соблюдать правила. Манфред знает Барбру дольше моего. Они вместе с ее отцом тридцать лет прослужили на должности имперских агентов.

— Где вы познакомились?

— Около пяти лет назад — на королевском балу Середины Лета, в ночь моего прибытия сюда.

— Кто еще присутствовал в тот вечер?

— Вы, Герман Геринг, старший капитан Уинтер...— Мне не составило труда перечислить еще с дюжину гостей, приглашенных на то увеселительное мероприятие, столь трагично оборвавшееся нападением бандитов из кошмарного мира, известного как ИП-2,— Уинтера там убили,— добавил я,— ручной гранатой, которая предназначалась мне.

— Кем вы работали — изначально?

— Был дипломатом — американским дипломатом,— пока ваши сотрудники не похитили меня и не доставили сюда.

Последнее замечание я адресовал лично барону в качестве тонкого намека. Какая бы причина ни заставила сейчас моего старого друга устраивать мне допрос, словно подозрительному незнакомцу, именно его идея послужила изначальной причиной моего вынужденного визита в мир Империума. За мгновение до того, как перейти к следующему вопросу, он явно заметил подколку.

— Ваш род занятий здесь, в Стокгольме ноль-ноль?

— Вы предоставили мне чудную работу в разведке. Я офицер Службы сетевого наблюдения...

— Что такое Сеть?

— Совокупность альтернативных линий развития; матрица одновременных реальностей...

— Что такое Империум? — прервал он.

Судя по всему, меня подвергли скоростному допросу — методу, применяемому для сбивания допрашиваемого с толку и позволяющему выявить пробелы в его легенде. Пожалуй, с менее приятным способом проведения дружеской беседы мне еще сталкиваться не доводилось.

— Верховное правительство А-линии ноль-ноль, в которой был создан МК-генератор.

— Как расшифровывается аббревиатура МК?

— Максони — Кочини — ребята, которые изобрели эту штуку в тысяча восемьсот девяносто третьем...

— Как используется МК-эффект?

— Это привод, на котором работают сетевые челноки.

— Где осуществляются сетевые операции?

— По всей Сети — за исключением Пустыни, разумеется...

— Что такое Пустыня?

— Все А-линии в пределах тысяч координат от линии ноль-ноль представляют собой адскую пучину радиации или...

— Как возникла Пустошь?

— В результате ошибок при освоении работы с МК-эффектом. Вы, обитатели ноль-ноль,— единственные, кто научился им управлять...

— Что такое линия ноль-ноль? Я обвел помещение рукой.

— Вселенная, в которой мы пребываем на данный момент. Альтернативный мир, где МК-поле...

— У вас есть шрам на правой стопе?

Я улыбнулся — совсем чуть-чуть — смене направления допроса.

— Угу. В том месте, где старший инспектор Бейл прострелил мне ее. Между большим пальцем и...

— Зачем вас доставили сюда?

— Вы хотели, чтобы я сыграл роль диктатора в месте под названием ИП-два...

— Существуют ли иные обитаемые А-линии в пределах Пустоши?

Я кивнул.

— Две. Одна — истерзанное войной место с общеисторической датой около тысяча девятьсот десятого года; вторая — мой родной мир, так называемый ИП-три...

— У вас есть пулевой шрам на правом боку?

— Нет, на левом. У меня также имеется...

— Что такое общеисторическая дата?

— Дата, начиная с которой история альтернативной линии приобретает собственное направление...

— Каково было ваше первое задание в должности полковника разведки?

Я ответил на этот вопрос и на множество других. В течение следующих полутора часов он охватил каждую частицу моей частной и общественной жизни, забирался в такие странные закоулки ничем не примечательных событий, о каких мог знать только я — и он. И все время восемь вооруженных людей маячили поблизости, молчаливые, готовые в любую секунду...

Меня уже начала утомлять роль человека, непринужденно воспринимающего ситуацию, когда барон вздохнул, положил обе ладони на стол — в моем сознании испуганно промелькнул образ незаметно убранного в ящик пистолета—и посмотрел на меня с более нормальным выражением лица.

— Брайан, в нашей с тобой нелегкой профессии человек нередко сталкивается с необходимостью выполнять довольно неприятные обязанности. Вызвать тебя сюда подобным образом...— Он кивнул агентам, и те бесшумно испарились.— Да еще под стражей, чтобы допросить как обыкновенного подозреваемого,— эта обязанность была самой неприятной. Могу только заверить тебя, что для этого имелись самые веские причины и теперь вопрос разрешен, к моему полному удовлетворению.— Он встал и протянул мне руку.

Я тоже поднялся, чувствуя, как в горле клокочет готовая вот-вот прорваться наружу ярость. Рукопожатие вышло коротким и официальным — пусть Манфред видит мое нерасположение.

— Позже, Брайан,— может, завтра — я смогу дать объяснения по поводу сегодняшнего фарса, а пока прошу тебя принять мои личные извинения за те неудобства, ту нелепую ситуацию, в которую я был вынужден тебя ввергнуть. Это было в интересах Империума.

Я исторг вежливый, но лишенный энтузиазма звук и поспешил откланяться. Что бы там ни произошло, у Рихт-гофена, без сомнения, имелись самые веские причины так поступить, однако особого облегчения данный вывод мне не принес, равно как и ничуть не уменьшил мое любопытство. Но будь я проклят, если стану сейчас лезть к нему с расспросами.

По пути к эскалатору за мной уже никто не следил. В полном одиночестве я спустился на первый этаж и вышел в коридор, выложенный белым мрамором.

Где-то в дальнем конце широкого вестибюля послышались торопливые шаги. Грохнула с загадочным оттенком окончательности дверь. Я застыл, словно хищник, пробующий носом воздух, перед тем как ступить на новую опасную территорию. Казалось, над безмолвным зданием нависла атмосфера близкой беды.

Я поймал себя на том, что принюхиваюсь вполне по-настоящему. Ноздри уловили запах тлеющего дерева и пластика — намек на близкий дым. Резво, но бесшумно я потрусил в направлении источника, благо читалось оно со всей очевидностью. Я миновал широкое подножие Парадной лестницы, ведущей в приемную этажом выше, и, отшатнувшись, замер как вкопанный. Мой взгляд уперся в пятно, темневшее на полу посреди сияющего мрамора. Второе я едва не пропустил. Более бледное, оно располагалось примерно в двух ярдах от первого. Сама форма обеих отметин не вызывала ни малейшего сомнения: на белоснежных плитах остались отпечатки чьей-то обуви. В шести футах дальше по коридору я заметил очередное бледное пятно — словно кто-то наступил в горячий деготь и теперь оставлял за собой грязные следы.

Цепочка пятен уходила влево, к боковому коридору. Я бросил взгляд вдоль слабо освещенного прохода. Окружающая обстановка почему-то напомнила мне морг после закрытия. Та же умиротворенная тишина и та же атмосфера печального труда — как совершённого, так и предстоящего.

Прокравшись вдоль коридора, я остановился на пересечении с другим и поглядел в обе стороны. Запах несомненно усилился — теперь воняло еще и паленой краской.

Темные отметины привели меня за угол. Двадцать футов пола представляли собой большой выжженный шрам, а вокруг следы — множество следов. Имелись также брызги крови и оставленный на стене отпечаток окровавленной ладони, вдвое больше моей, при виде которого у меня машинально напряглось запястье — тело вспомнило о жуке-пистолете, столь настойчиво всученном мне Люком. Под табличкой «служебная лестница» на дверном косяке виднелся второй отпечаток, но, в отличие от предыдущего, обрамленный вспучившейся и почерневшей краской.

Я замер перед закрытой дверью. Пальцы мои легли было на полированную бронзовую ручку, но рефлекторно отдернулись в сторону. Металл оказался горячим на ощупь. Я обернул руку носовым платком и снова взялся за ручку.

Узкие ступени уходили вниз, растворяясь в темноте и запахе горелого дерева. Я потянулся к настенному выключателю, затем передумал, бесшумно закрыл за собой дверь и двинулся по лестнице. Достигнув ее подножия, я выждал минуту, прислушиваясь, после чего осторожно высунул голову из-за угла, оглядел темное цокольное помещение и застыл.

На противоположной стене плясали смутные тени, для большей загадочности очерченные тусклым красноватым контуром. Я двинулся дальше, добрался до правого поворота и рискнул выглянуть снова. В пятидесяти футах от меня беспорядочными рывками стремительно двигалась сияющая фигура. Она светилась во мраке, словно докрасна раскаленная железная статуя с толстыми конечностями. Фигура метнулась вперед еще на несколько футов, проделала ряд движений слишком быстрых, чтобы я мог уследить за ними, развернулась, проскочила через узкий проход и исчезла за открытой дверью, подобно вырезанному из бумаги ангелу, когда его дергают за ниточку.

Запястье снова напряглось, и на сей раз пистолет угнездился в ладони, наполнив душу ощущением укхгного спокойствия. Запах дыма меж тем стал еще сильнее. Скользнув взглядом по паркету, я различил в сочившемся уменя из-за спины бледном мерцании выжженные в полу черные следы. В голове на миг шевельнулась мысль о том, что мне наверняка следовало бы вернуться наверх, поднять тревогу и привести сюда несколько вооруженных до зубов охранников. Однако я, хоть и без особого энтузиазма, все же двинулся по следам того, кого мои вполне резонные соображения волновали не до такой степени, чтобы он согласился немного подождать.

Запах еще более усилился. Тяжелый дух горячей, как из-под утюга, ткани перемешался с металлическим привкусом кузнечного жара, для равновесия приправленного слабым ароматом паленых листьев. Я гладко и бесшумно подобрался к двери, распластавшись по стене, и преодолел последние дюймы, изображая гусеницу, заползающую на нежную юную травинку. Затем рискнул бросить быстрый взгляд внутрь соседнего помещения. Сияние призрачного незнакомца порождало странные красноватые отблески, извивавшиеся по стенам пыльной и темной неиспользуемой кладовки, заваленной всевозможным мусором, который вечно грозятся выбросить, как только дойдут руки.

В центре огненный человек собственной персоной склонился над распростертым телом - гигантской фигурой в бесформенном комбинезоне. Руки его — странные светящиеся конечности в неуклюжего вида перчатках — со сверхчеловеческим проворством вцепились в жертву, и незнакомец выпрямился. Времени на пассивное созерцание раскаленного докрасна убийцы у меня больше не оставалось. Зато оставался шанс спасти его жертву. Если воспользоваться крохотным преимуществом внезапной атаки и ударить достаточно быстро...

О жуке-пистолете я позабыл напрочь. Ворвавшись в кладовку, я прыгнул на огненного человека и, уже пролетая сквозь стену исходившего от него жара, увидел, как тот с невероятной скоростью, единым движением, успевает развернуться в мою сторону, вскинуть руку и сделать стремительный шаг назад...

Из его растопыренной пятерни мне навстречу с треском вылетели длинные розовые искры. Ощущая себя ныряльщиком, ни с того ни с сего зависшим в воздухе, я не только успел разглядеть их резкое электрическое сияние, но даже расслышал отчетливое «чпок!» в тот момент, когда миниатюрные молнии соприкоснулись с моим телом...

Безмолвный взрыв превратил весь мир в сплошное слепяще-белое марево, зашвырнув меня в воронку небытия.

Долгое время я лежал, цепляясь за смутный и бесформенный сон, служивший мне укрытием от неясного воспоминания о дымящихся следах, пустой комнате и фантастическом светящемся человеке, склонившемся над своей жертвой. Я застонал, снова попытался уплыть за сновидением, но лицо ткнулось в твердый холодный бетон, и мутная тошнота с привкусом медных монеток возвестила о возвращении меня в реальность. Нащупав пол, я изо всех сил уперся в него руками. Лицо оторвалось от мусора, и я заморгал, прочищая слипшиеся глаза.

Тьма, безмолвие, пыль и пустота придавали кладовке сходство с ограбленной могилой. Я поскреб сухие губы старой теннисной тапкой, оставленной кем-то у меня во рту вместо языка, и, предприняв усилие, более удачливым персонажам наверняка сулившее медаль Конгресса^[35], сел. Голова гудела не хуже Колокола Свободы^[36] за секунду то того, как он треснул.

Я исхитрился встать на четвереньки, а разложив процесс на более простые этапы, даже поднялся на ноги. Затем принюхался. Запах гари исчез. Незнакомец — тоже. Моя добыча даже не задержалась посмотреть, все ли со мной в порядке. Он, или оно, не только отсутствовал здесь некоторое время — огненный человек не поленился еще и труп с собой уволочь.

Слишком слабый свет не позволял обследовать помещение более подробно. Пошарив по карманам, я извлек массивный запальный факел имперского производства. Добыть желтое дымное пламя удалось только с третьего раза. Я прищурился, высматривая цепочку обугленных следов, указывающую направление дальнейшего маршрута сияющего незнакомца.

Следов не было.

В надежде разыскать виденные ранее шрамы на полу я повторил весь путь до двери, затем вернулся обратно, лавируя между картонными коробками и стопками таблеток паркетного воска. Следов не было. Даже самых старых. Только мои собственные. Пыль лежала толстым, ничем не потревоженным слоем. Никаких отметин, указывающих, где свалилось тело жертвы, ни свидетельств моего безумного броска через все помещение. Лишь одни легкие вмятины там, где я поднимался на ноги, не позволили мне окончательно прийти к выводу, будто мое нынешнее существование — просто сон. Я слышал о людях, щипавших себя с целью проверить, не спят ли они. Мне такой способ всегда казался глуповатым, ведь щипок может присниться точно так же, как и любое другое, более приятное ощущение. Тем не менее я с мрачным видом собрал пальцами складку кожи на тыльной стороне ладони, сильно сжал... и почти ничего не почувствовал.

Нет, этот метод ничего не доказывал. Я поплелся к выходу, ощущая себя тем самым умником, что, желая сэкономить на транспорте, решил пешком добираться до кладбища.

Свет в коридоре не горел, правда, от стен и пола, казалось, исходило смутное фосфорическое сияние. Вид деревянных половиц ни малейшего облегчения не принес. Выжженные на них следы несколько минут назад были темными, обугленными, отчетливыми. Теперь передо мной поблескивал тусклый лак без единой отметины.

К тому времени, как я протиснулся мимо двери, ведущей на первый этаж, гул в голове уменьшился до еле слышного жужжания пойманной в кулак мухи. Молочно-белый стеклянный шар, свисающий с высокого потолка, сердито смотрел на меня нездоровой мерцающей синевой. Казалось, в неподвижном воздухе безмолвного коридора висит черноватая дымка, придавая знакомой перспективе мраморного пола и лакированных дверей погребальный оттенок.

Дверь у меня за спиной захлопнулась с пугающе громким металлическим стуком. Я несколько раз втянул ноздрями подкрашенный воздух, но не смог уловить ни малейшего намека на дым. Осмотр дверного косяка также оправдал самые неприятные ожидания: на ровной темно-коричневой поверхности отсутствовал даже намек на отпечаток горящей ладони.

Я пересек холл и вломился в пустой кабинет. На письменном столе, поверх стопки бумаг стоял глиняный горшочек, заполненный субстанцией, более всего напоминавшей спекшуюся грязь. Одинокий сухой листок лежал на столе рядом с ним. Настольные часы показывали пять минут первого. Я протянул руку мимо них, снял телефонную трубку, понажимал на рычаг. Тишина в динамике по непроницаемости могла соперничать с бетонной стеной. Я еще понажимал, однако не добился даже треска статического электричества в проводах. Попытки установить связь, предпринятые в соседнем кабинете, привели к тому же результату. Телефоны были мертвы. Как и мои надежды спокойно дожить до глубокой старости в обитой подушками келье.

Шаги по коридору отдавались громким стуком. Я добрался до парадного входа, отпихнул тяжелую дверь и застыл на верхней ступеньке, глядя сверху вниз на свою машину, по-прежнему стоящую там, где ее оставили. Два автомобиля эскорта исчезли. Позади машины чернело окошко караулки. Отсутствовало и уличное освещение, а городские башни лишились их обычного жизнерадостного узора из лампочек. Вот только как перебои с электричеством могли повлиять на работу газовых фонарей на столбах? Мой взгляд устремился вверх. Вместо неба надо мной висела сплошная непроницаемая пелена, и даже звезды утонули в ее черноте.

Я забрался в машину, повернул зажигание и нажал педаль стартера. Ничего не произошло. Я исторг из себя нецензурный комментарий и попробовал снова. Ничего. Клаксон также не работал, а повороты тумблера включения фар не давали ничего, кроме сухих щелчков.

Я вылез из машины, постоял с минуту в нерешительности, затем направился вокруг здания к сетевым гаражам на задворках. Не дойдя дотуда, я сбавил скорость и остановился. Окна гаражей мрачно темнели, тяжелые двери были заперты и перегорожены засовами. Я в очередной раз глубоко вздохнул и тут впервые заметил, насколько безжизненным сделался утративший всякое движение воздух. Пройдя обратно по подъездной аллее, я миновал непривычно пустой караульный пост и вышел на улицу. Она исчезала в сумраке, безмолвная и темная. Как и следовало ожидать. Такси тоже не показывалось. У края тротуара стояло несколько машин. Я направился к мосту и заметил посередине его дуги черный силуэт автомобиля. Почему-то вид его меня поразил. Сквозь раздраженное недовольство, набиравшее силу где-то в районе пониже третьей пуговицы моей сорочки, стало понемногу проступать чувство тревоги. Подойдя к машине, я заглянул в нее через поднятое боковое стекло. Внутри — никого. Я вознамерился было оттолкать машину к обочине, но, оценив свое состояние на данный момент, двинулся дальше.

На Густав-Адольфсторг мне повстречалось еще больше пустых автомобилей, несуразно застывших посереди улицы. Я обследовал угловатый открытый микроавтобус для экскурсий. Из замка зажигания торчал повернутый в рабочее положение ключ. Тумблер освещения находился в режиме «фары включены». Я проверил следующую машину. Та же картина. Складывалось впечатление, будто сегодня вечером на город обрушилась эпидемия поломок зажигания у автомобилей и аварий на всех окрестных электростанциях — совпадение, отнюдь не добавившее мне радости.

Бледный в зловещем свете, словно при затмении, я пересек площадь со статуей героического всадника посередине, миновал темный фасад Оперного театра, пересек Арсеналсгатан, свернул на Вастра Традгарсгатан, прошел мимо забранных ставнями лавок. Город был абсолютно неподвижен. Даже самый слабый ветерок не шевелил безжизненный воздух, а ворчание двигателей не нарушало тишину. Ни шелеста шагов, ни гула отдаленных разговоров. Первичное чувство тревоги стремительно разрослось до полномасштабного холодного ужаса.

Срезая путь через угол парка, я обогнул стеклянные выставочные стенды, забитые изделиями сельских ремесленников, и торопливо зашагал по бесплодной глине.

Неправильность происходящего слегка потеснила общую озабоченность. Я оглядел широкое пространство мертвой земли, обшарил взглядом сад, странным образом совершенно голый. Посыпанные гравием дорожки остались на месте. Обложенные плиткой водоемы с мертво торчащими устьями фонтанов, ракушка летней эстрады, выкрашенные зеленым скамейки, стальные фонарные столбы с приделанными к ним урнами и расписанием трамваев в аккуратных рамках — все это никуда не исчезло. Но ни листика, ни травинки, ни единого дерева или цветущего куста, ни хотя бы следа великолепной клумбы призовых рододендронов, занимавших отдел ротогравюр в популярном журнале всего неделю назад, мне на глаза не попалось. Я отвернулся и заспешил дальше, постепенно переходя на бег. Тревога превратилась в неизъяснимый ужас, который схватил меня за горло и хлынул в желудок, словно грязная вода в трюм тонущей галеры.

Я толчком распахнул железные ворота и, сипя от бега, как лопнувший котел, уставился на пустые черные окна. Мой дом выглядел совершенно необитаемым, а кругом неумолимо царила атмосфера всеобщей заброшенности и запустения. Идя по подъездной дорожке, я тупо глядел на полосу голой почвы, зеленевшую всего несколько часов назад. Там, где высились тополя, теперь на сером фоне чернели странные ямы шириной в фут. Только россыпь сухих листьев осталась от недавно росших тут деревьев. Громко хрустел под подошвами гравий. Ступив на бывший газон, я почувствовал, как нога уходит в сухую, крошащуюся землю. На ступеньках я оглянулся. Лишь цепочка моих собственных следов служила доказательством некогда существовавшей здесь жизни — она да россыпь дохлых насекомых под каретными фонарями. Дверь открылась. Я вошел внутрь, постоял, храня погребальное молчание, и ощутил, как высоко в груди болезненными толчками колотится сердце.

— Барбра!

Из горла вырвался полный холодного ужаса сухой хрип. Я нырнул в неосвещенный коридор, перескакивая через четыре ступеньки, взлетел по лестнице, пинком распахнул двери гостиной и промчался в спальню. Встретившая меня тишина шокированным упреком отозвалась на шум моего появления, всколыхнувший ее болезненную неподвижность. Я, спотыкаясь, вышел вон и завопил, призывая Люка, на самом деле уже не надеясь получить ответ, а просто из стремления разбить ужасное, зловещее безмолвие, отогнать страх пред тем, на что опасался наткнуться в темных мертвых комнатах.

Я обследовал одно помещение за другим, вернулся назад и обшарил все чуланы, крича, с грохотом распахивая двери настежь, уже не сражаясь с поднимающейся внутри у меня паникой, а давая ей выход в буйном действии.

Никого. Все комнаты пребывали в идеальном порядке, предметы мебели стояли на привычных местах, занавеси были тщательно задернуты, и бронзовые часы с неподвижным маятником хранили молчание. А в цветочных горшках, где несколько часов назад вольготно раскинули свою зелень широколистные растения, осталась только мертвая земля. Я стоял посреди темной библиотеки, тупо глядел наружу на мрачное металлическое свечение ночного неба и, чувствуя, как тишина втекает обратно в дом, словно осязаемая субстанция, снова пытался овладеть собой, чтобы признать истину: Барбра исчезла. Исчезла вместе со всеми остальными живыми существами в столице Империума.

 2

Сначала я не заметил этого звука. Я сидел в пустом салоне, устремив мимо края тяжелых парчовых портьер пустой взгляд на пустую улицу, и думал, что прислушиваюсь к стуку моего пустого сердца...

Затем он проник в уши: равномерное буханье, еле уловимое, далеко-далеко — но все-таки звук — в безмолвном городе. Я подскочил, бросился к двери и оказался снаружи на ступенях прежде, чем меня посетила мысль об осторожности. Буханье теперь сделалось отчетливее: ритмичный топот, как от марширующего подразделения. Все ближе и ближе.

Потом я их увидел — за железными копьями ограды колыхнулось первое движение. Тенью уплыв внутрь дома, я наблюдал из его темноты, как они шагают по четыре в ряд, крупные дядьки в мешковатых бесформенных комбинезонах. Я попытался прикинуть, сколько их. Сотни две, некоторые нагружены тяжелыми тюками, некоторые с похожим на винтовки оружием, один-два опираются на товарищей. Они сегодня где-то повоевали.

Вот скрылся последний, и я бесшумно зарысил по подъездной дорожке. Держась в тени зданий, стоявших вдоль проспекта, я следовал за ними на расстоянии сотни ярдов.

Первый оглушающий удар уже отступил, оставив мне странное ощущение отрешенности единственного уцелевшего. Войско впереди маршировало по Нибровикен, мрачные широкоплечие пехотинцы, на голову выше моих шести футов. Они не пели, не разговаривали. Только шагали. Квартал за кварталом. Мимо пустых машин, пустых домов, пустых парков. Мимо валяющейся в канаве дохлой кошки. Я притормозил, уставившись на жалкий взъерошенный трупик.

Незнакомцы свернули направо на Биргер Ярлсгатан, и тут до меня дошло, куда они направляются: к зданию сетевого терминала в Сталлмастаргорден. Укрывшись за громадным высохшим дубом в ста ярдах от них, я наблюдал, как конец колонны свернул в нарядные ворота и исчез за сорванными с петель массивными створками. Один остановился и занял пост у входа.

Я бесшумно пересек улицу, прокрался по тропинке к боковому входу, извел несколько секунд на бесплодные меч™ об оставшихся в домашнем сейфе ключах и двинулся в обход. Спотыкаясь на рыхлых голых клумбах, я следовал линии стены, едва видимой в черноватом свете, по моим ощущениям исходившем странным образом вверх от земли, а не изливавшемся с беззвездного неба. Наконец путь мне заступила каменная ограда. Подпрыгнув, я ухватился за ее верхний край, подтянулся, перевалился и пришел на ноги в мощеном дворе позади терминала. Здесь неподвижно застыли полдюжины приземистых челноков особого типа, используемых для работы на нескольких ближних А-линиях — мирах, где общеисторические даты отстояли всего на несколько веков в прошлое и где существовали другие Стокгольмы с улицами, по которым челноки, замаскированные под крытые фургоны, могли передвигаться незамеченными.

Один из транспортов стоял вплотную к стене терминала. Я влез на его капот и попробовал поднять широкую металлическую раму двойного окна. Она не поддалась. Я спрыгнул на землю и пошарил в темноте под крылом челнока. Добыв стандартный набор инструментов, я вытащил молоток, вскарабкался обратно и как мог нежнее разбил стекло. Звон раздался просто жуткий. Я замер, весь обратившись в слух и наполовину ожидая криков о недопустимости столь вопиющего хулиганства, но услышал лишь собственное дыхание да скрип рессор челнока, когда я перемещал свой вес.

Помещение, куда я проник, оказалось ремонтной мастерской, уставленной длинными верстаками с разбросанными по ним разобранными компонентами челноков и стенами, увешанными инструментами и оборудованием. Через проход в дальнем ее конце я проник в коридор и подобрался к большим воротам, ведущим в гаражи. Сквозь них доносились еле слышные звуки. Приоткрыв одну створку, я скользнул внутрь, в гулкую тишину широкого, высокого сводчатого ангара. Из полумрака выступал двойной ряд сетевых челноков. Тут дремали тяжелые транспорты на десять человек, разведчики поменьше, рассчитанные на троих пассажиров, и в дальнем конце строя — пара легких одноместных моделей самой последней разработки.

А за ними, подавляя их своими размерами, темнели здоровенные машины странного вида. Огромные и уродливые на фоне элегантно украшенных челноков имперской Службы транссетевого надзора, они напоминали мусорные шаланды, вопреки логике засунутые на каретный двор. Вокруг них мельтешили темные фигуры. Незнакомцы, реагируя на жесты и отдельные приглушенные команды, собирались в группы возле каждого транспорта. Я выдвинулся под прикрытием пустых имперских челноков, пролез между двумя из них и получил возможность лучше видеть происходящее.

Пока я устраивался на своей позиции, одетый в форму здоровяк исчез внутри одной из пяти машин, стоявших с раскрытыми створками. За ним последовал следующий в колонне. Войска, кто бы они ни были, явно сворачивали военные действия. Неуклюжие вислоплечие тяжеловесы, с ног до головы упакованные в мешковатые тускло-серые костюмы с забралами из темного стекла, намеревались отбыть восвояси. Одна из имперских машин мешала плавному течению грузящейся колонны, и после того, как двое, шагнув к ней, подхватили ее под ближний полоз и в один рывок, с тяжелым грохотом и звоном бьющегося стекла опрокинули набок, я невольно подался назад, подальше с глаз пришельцев — разведчик весил добрых две тонны.

Закончилась посадка в первый транспорт. Вся колонна переместилась к следующему. Время стремительно уходило. Через десять минут все эти парни в форме окажутся на борту своих машин и исчезнут. Уберутся обратно на ту линию, с которой прибыли, где бы она ни находилась. Одно было ясно: эти незваные гости из Сети — раса, не знакомая имперским властям и обладающая собственным МК-приводом. Теперь они оставались моей единственной связью с исчезнувшими обитателями опустевшего Стокгольма ноль-ноль. Ждать здесь бессмысленно, придется последовать за ними, узнать, что получится...

Я для бодрости набрал в грудь побольше застойного воздуха и шагнул из своего укрытия наружу. Чувствуя себя уязвимым, как крыса на паркете, я стал пробираться вдоль стены, увеличивая расстояние между собой и незнакомцами. Моей целью был один из двухместных разведчиков — быстрая, маневренная машина с адекватным вооружением и новейшим оборудованием. Добравшись до него, я открыл дверь. Хотя задвижка едва щелкнула, желудок у меня подскочил под ребра. Сигнала тревоги не последовало.

Зловещее свечение проникало всюду. Даже внутри обесточенного челнока его хватало для того, чтобы разглядеть очертания предметов. Я протиснулся в отсек управления, сел в кресло оператора и попробовал запустить главный разогревающий контур.

Ничего не вышло. Я пощелкал другими клавишами. Все тщетно. МК-двигатель оказался таким же безжизненным, как и пустые автомобили посреди городских улиц. Я покинул кресло, пробрался к выходу и бесшумно покинул челнок. Пришельцы продолжали возиться в паре сотен футов от меня, отгороженные рядами челноков. Тем временем в моей голове начала созревать новая идея. И конечно, особого восторга она у меня не вызвала. Так это или нет, но в первую очередь мне необходимо попасть на противоположную сторону терминала. Я повернулся...

Он был всего в десяти шагах от меня, как раз за задним утлом челнока. При ближайшем рассмотрении рост широкого в кости пришельца превышал семь футов, а закрытые перчатками кисти казались размером с министерский портфель. Великан шагнул в мою сторону, и я попятился. Еще через два шага мне придется выйти из-за машины, и тогда меня заметит первый, кому приспичит взглянуть в нашу сторону. Я остановился. Чужак приближался, громадная короткопалая лапища тянулась ко мне.

Запястье дернулось — жук-пистолет лег в ладонь. Я навел его на точку чуть ниже середины грудной клетки и выстрелил. Под приглушенный хлопок моего оружия чудовищный парень сложился пополам и рухнул навзничь с таким грохотом, будто упала лошадь в полной упряжи. Я метнулся мимо него под прикрытие соседней машины и приготовился держать оборону. Казалось невозможным, чтобы никто не услышал выстрела и падения жертвы, тем не менее суета на дальнем конце широченного ангара продолжилась в прежнем ритме. Я выпустил воздух их легких, только теперь вспомнив о необходимости дышать. Сердце молотило, словно у загнанного кролика.

Не выпуская пистолета, я вылез из укрытия и вернулся к подстреленному мной пришельцу. Он лежач на спине, раскинувшись, словно огромная медвежья шкура. Сквозь разбитое забрало я увидел широкое, грубое, мертвенно-серое лицо с пористой кожей и широкий полуоткрытый безгубый рот, позволявший разглядеть квадратные желтые зубы. Маленькие глазки, бледно-голубые, как зимнее небо, безжизненно таращились в потолок из-под густых желтых бровей, пересекавших лоб единой полосой. Сальная прядь светлых волос свешивалась на впалый висок. Более кошмарного и отталкивающего лица мне до сих пор встречать не доводилось. Я попятился от него и скрылся в тени.

Для осуществления нового плана мне следовало добраться до последней линии чужих челноков. Единственный путь к ним лежал через пространство в пятьдесят футов, не укрытых ничем, кроме полумрака. Я шагнул из-за разведчика и двинулся настолько тихо, насколько позволяли гладкие кожаные подошвы. Каждый раз, когда один из пришельцев поворачивал голову в мою сторону, я замирал, дожидаясь, пока тот отвернется. Мне почти удалось достичь цели, когда один из великанов, пересчитывавший бойцов, огляделся по сторонам и уставился в дальний конец громадного ангара. Возможно, обнаружил нехватку личного состава. Внезапно командир издал хриплый, похожий на вопль смертной муки крик. Остальные не обратили внимания. Командир рявкнул какой-то приказ и отправился разбираться.

У меня оставалось не больше полминуты, прежде чем он обнаружит тело недостающего члена экипажа. Я нырнул под защиту ближайшего транспорта, тенью проскользнул к последнему в ряду и зашел со стороны входа. Чисто. Тремя стремительными шагами я достиг входного люка, закинул себя наверх и ворвался в пустую машину.

Тошнотворный дух зверинца, стоявший внутри челнока, все же отдавал некоторой чужеродностью. Я быстрым взглядом окинул пульт управления, кресло оператора, обзорные экраны и координатную таблицу. Все казалось более-менее узнаваемым, но по размеру, форме и в сотнях прочих деталей отличалось от привычных схем Империума и было на редкость неудобным. Я забрался на высокое, широкое, жесткое сиденье и уставился на квадраты и круги пластика, светящиеся неприятными оттенками коричневого и фиолетового. Некоторые из вычурно изогнутых рукоятей, торчавших из панели цвета тусклой охры, сопровождались странными символами, выгравированными на металлических полосках. Пара неуклюже широко расположенных ножных педалей явно пребывала в употреблении не один год.

Я таращился на всю эту мешанину, чувствуя, как на лбу выступает холодный пот. Для принятия решения у меня осталось несколько секунд, и если оно окажется неверным...

Мое внимание привлек рубильник в центре пульта. Панель вокруг него покрывала сеть многочисленных царапин, а грязно-серый пластик рукояти в нескольких местах протерся насквозь. Догадка не хуже прочих. Я осторожно протянул руку...

Снаружи тишину разорвал дикий вопль. Невольно дернувшись, я ушиб колено об острый угол пульта. Боль вызвала теплый прилив инстинктивного гнева и решительности. Я стиснул зубы, вцепился в рубильник и рывком опустил его.

Свет моментально померк. С гулким ударом захлопнулся входной люк. Плохо пригнанные части панелей задребезжали от тяжелой вибрации. Индикаторные огоньки принялись беспорядочно мигать, а на паре розовых экранов заплясали странные линии.

Могучий удар в борт челнока я ощутил едва ли не собственным телом. Видимо, кто-то из парней хотел попасть внутрь, но слегка припоздай.

Линии на экранах исчезли, уступив место изображениям хаоса, чернеющего на фоне беззвездного неба. Вокруг раскинулась знакомая мне территория, именуемая Пустошью. Сомнений не оставалось — МК-поле действовало, и угнанный челнок нес меня через Сеть альтернативных миров. Судя по ртутному перетеканию одного наружного пейзажа в другой, машина проносилась сквозь параллельные реальности А-линий на устрашающей скорости. Я таки удрал. Следующим шагом следовало определиться, как управляют этим странным транспортом.

Полчаса кропотливых исследований пульта управления позволили мне получить общее представление о назначении его основных компонентов. Настало время попытаться маневрировать трофейным челноком. Я ухватился за рубильник и потянул вверх. Тот даже не шелохнулся. Я попробовал снова, но мне удалось только погнуть металлическую ручку. Я встал, уперся ногами и надавил с плеча. С резким звоном ручка отломалась. Меня отбросило обратно в кресло, и кусок металла загремел по полу. Очевидно, управление заблокировано. По-видимому, владельцы транспорта весьма опасались проявления недовольства потенциального дезертира, решившего прокатиться на их машинке в какую-нибудь идиллическую мировую линию по собственному выбору. Будучи запущен, челнок автоматически ложился на заданный курс, контролируемый навигационной аппаратурой, и я не имел ни малейшей возможности его остановить.

 3

Уже два часа транспорт несся по неисследованным и некартированным глубинам Сети. Мне оставалось только сидеть и созерцать поток фантастических образов по ту сторону обзорных экранов. Некогда старший капитан Службы ТСН Уинтер назвал данное явление А-энтропией.

Скорость перемещения, далеко позади оставлявшая даже самые высокие результаты, когда-либо достигнутые техниками Империума, не позволяла разглядеть очертания живых существ. Человек возникал на экране и исчезал с него буквально за долю микросекунды. Однако вокруг наличествовали более постоянные элементы пейзажа — улицы, здания, камень, металл и деревья. Но и они менялись прямо на глазах.

Полузнакомые строения текли, постепенно сжимаясь или расширяясь, обрастая новыми элементами. Дверные проемы росли, уменьшались и исчезали. Красные гранитные блоки покрывала рябь, и они темнели, мало-помалу превращаясь в серые полированные плиты. Едва читаемая вывеска в окне ближайшего магазина извивалась, преобразовывалась, заглавные латинские буквы искажались, напоминая то кириллицу, то санскрит, а после снова и снова менялись, чтобы смешаться в переплетение бессмысленных символов. Я видел, как, толпясь вокруг более старых зданий, зарождаются сараи и лачуги, мощно разрастаясь в безликие, отталкивающие громады, уходящие ввысь за пределы видимости. Балконы возникали на месте оконных карнизов, перетекая в большие консольные террасы, и сливались между собой, заслоняя небо, а затем, в свою очередь, отступали, открывая новые фасады. Мрачные ребристые колонны, устремленные на тысячу футов в неизменное небо и связанные узкими мостами, смещались, извиваясь, будто пальцы неврастеника, расширялись, раскидываясь бескрайней сетью, паутиной опутывая шпили, изламывались и отступали, оставляя там и тут только темную полосу виадуков, переброшенных теперь между массивными приземистыми башнями, словно цепь, сковавшая плененных чудищ. В одно застывшее, вечное мгновение угнанный челнок мчал меня сквозь линии альтернативной вероятности к своей неизвестной цели.

Сидя в кресле оператора, я зачарованно наблюдал за изменениями окружающей вселенной. Потом с удивлением обнаружил, что клюю носом, и ощутил боль в уставших глазах. Ну конечно! Когда мне последний раз довелось нормально поесть? А поспать? Сколько часов прошло? Наскоро обшарив отсек, я обнаружил грубо сотканную накидку, от которой разило жуткой смесью из запахов мужской раздевалки с ароматом хлева. Усталость помогла взять верх над брезгливостью. Я расстелил добычу на крохотном пространстве между сиденьем и силовым отсеком, свернулся калачиком и позволил ошеломляющему бессилию захлестнуть меня с головой...

...затем резко проснулся. Ровное урчание двигателя, сменив тон, упало до басовитого гудения. Судя по стрелкам на циферблате, я пробыл в пути чуть меньше трех с половиной часов. Однако какой бы короткой по имперским стандартам ни казалась поездка, уродливый, фантастически эффективный челнок занес меня на территорию, куда нашим разведчикам забираться еще ни разу не доводилось. Я кое-как поднялся на ноги и продрал глаза настолько, чтобы разглядеть экраны.

Меня обступила сцена из горячечного бреда. Странные кривые башни торчали посреди темных пустырей, где вились многочисленные тропинки, протоптанные прямо через горы мусора и столпотворение лавок, между арочных входов без дверей и телег с громадными колесами, нагруженных незнакомыми мне деревянными, металлическими или кожаными штуковинами. С каменных притолок карнизов и пилястров таращились и гримасничали гротескные резные физиономии, похожие на бесов с ацтекских гробниц. Пока я очумело хлопал глазами, пение двигателя, упав до слабого шепота, окончательно стихло. Пейзаж на экранах прекратил свою бесконечную трансформацию и замер, обретя подлинность. Я куда-то прибыл.

К моему немалому удивлению, улица — если, конечно, данный термин подходил к этому тесному, замусоренному проходу — по-прежнему оставалась пустынной, а от всех поверхностей под мертвой, беспросветной чернотой неба исходило знакомое, наводящее ужас гнилушечное свечение.

Без всякого предупреждения меня вдруг согнула пополам волна тошноты. Казалось, пол челнока взметнулся вверх и завертелся волчком. Неведомые силы схватили мое тело, растянули в медную проволоку, продели сквозь раскаленное докрасна игольное ушко и смяли в ком, подобно металлопрессу, лепящему кубики из отслуживших свой срок автомобилей. До меня донесся странный свист. Я не сразу сообразил, что сам являюсь его источником — легкие, в попытке исторгнуть вопль агонии, тщетно пытались вобрать в себя воздух...

Давление исчезло столь же внезапно, как и появилось. Я лежал на спине, разметав руки по жестком полу. Дыхание вернулось к норме, тело остаюсь прежним, глаза следили за огоньками, что гасли, мигая, на пульте управления. Острая, ободряющая боль вспыхнула в честно разбитой коленке, а сквозь дырку в ткани проступило темное пятнышко крови. С кряхтением поднявшись на ноги, я перевел взгляд на экран.

Двухфутовый прямоугольник обзорной панели теперь показывал толпу, заполнившую узкую улицу, пустынную всего секунду назад. Столбы солнечного света, устремляясь сквозь сумрачные проемы между башнями, порождали замысловатую игру ярких бликов с пятнами тени в водовороте приземистых, неуклюжего вида, длинноруких существ.

За спиной у меня раздался металлический скрежет. Я резко обернулся. Створки входного люка, подскочив, распахнулись, челнок вздрогнул, накренился, и передо мной предстало клыкастое чудовище с бугристой лысой башкой, широким, тонкогубым, лишенным подбородка лицом и громадными, необычного вида ушами. Массивное, лишенное даже намека на изящество тело перехватывали многочисленные ремни с застежками, а на всех конечностях побрякивали браслеты, такие же уместные, как блондинистая шкура этой гориллы.

Мышцы правого запястья напряглись, готовые выбросить в ладонь жук-пистолет. Я заставил себя расслабиться, позволив рукам повиснуть вдоль тела. Мне не составляло труда убить этого парня. Этого и любого, кто войдет внутрь челнока. Но здесь на карту было поставлено нечто большее, нежели моя личная безопасность. Всего несколько секунд назад я видел чудо превращения пустынной улицы в кишащий народом базар, до краев заполненный движением и солнечным светом. Если этим уродливым золотоволосым обезьянам известен секрет такого колдовства, возможно, и мой собственный Стокгольм имеет шанс воскреснуть из мертвых... осталось лишь узнать этот секрет.

— Ладно, большой мальчик,— произнес я вслух.— Я иду с миром.

Тварь, вытянув лапу, плюхнула мне на плечо похожую на ковш экскаватора ладонь и, буквально подняв меня в воздух, швырнула к выходу. Я срикошетил от края люка и вывалился наружу. В ноздри мгновенно ворвался запах брокколи, гниющей посреди морга. По обступившей меня волосатой толпе волной прокатился глухой настороженный рык. Твари прянули в стороны, что-то быстро и невнятно лопоча. Поднявшись на ноги, я стряхнул с пиджака налипший на него базарный мусор. Мой новый знакомый подошел сзади, схватил меня за руку, словно хотел ее оторвать, и сильным толчком отправил вперед. Я поскользнулся на арбузной корке и снова упал, заработав удар по спине и плечам, не уступавший в силе рухнувшему дереву. Я зарычал, исполнившись намерений произнести речь белого бога, предпринял попытку подняться на четвереньки и получил пинок, благодаря которому пропахал лицом кучу какой-то губчатой вонючей гадости. Отплевываясь, я поднялся, и в тот же миг от сокрушительного удара по лицу яркие, как салют Четвертого июля^[37] в другом мире, созвездия взорвались у меня над головой.

Потом я изредка, для облегчения боли от впившихся в подмышки жестких пальцев, предпринимал вялые попытки перебирать волочащимися ногами. Меня наполовину вели, наполовину тащили двое волосатых верзил. Я то и дело запинался, а они знай расталкивали плечами бормочущую толпу. Зрители, выпучив похожие на голубые мраморные шарики глаза, неохотно убирались с дороги, продолжая таращиться на меня, словно на жертву странной и ужасной болезни.

Волокли меня, кажется, довольно долго. Я даже успел постепенно приспособить сознание к реальности факта личного знакомства с существами, ранее представлявшимися мне исключительно в качестве персонажей из сказок о великанах, троллях и прочих с грохотом ворочающихся в ночи тварях.

Ну как тут усомнишься в подлинности данных индивидуумов? Вот они. Воняют вдвое сильнее, чем можно представить. Толстые, как бананы, пальцы скребут волосатые бока. Громадные желтоватые боевые клыки скалятся в гримасах восторга или отвращения. Нависли надо мной, словно злые гоблины над маленьким мальчиком.

Я, спотыкаясь, брел сквозь пронзительный гвалт и вызывающую слезы вонь к неведомой судьбе, которую тролли уготовили смертным, случайно угодившим к ним в лапы.

Из узкой улочки мы вышли на более широкий, но не более чистый проспект, окаймленный многоярусными прилавками, где восседали на корточках сивогривые торговцы, поглядывая вниз со своих насестов, выкрикивая цены, швыряя покупателям покупки и на лету подхватывая толстые квадратные монеты. Здесь громоздились кучи фруктов, странной формы глиняные горшки всех размеров, закрытые крышками и запечатанные л иловатым дегтем, тускло-коричневатые коврики из грубого волокна, хрупкие на вид изделия из кованого листового металла, сбруи, полосы кожи с массивными бронзовыми пряжками, струны из ярко полированной латуни и медные диски, похожие на конские украшения из курганов Старой Англии.

И по всему этому фантастическому базару бурным потоком текла пестрая орда разнообразных приматов — дюжина рас и расцветок волосатых как-бы-людей, полулюдей, обезьянолюдей. Человекоподобные великаны с густыми зарослями синеватых волос, обрамляющих ярко-красные лица. Невероятно высокие, стройные существа, покрытые лоснящейся черной шерстью, на забавно коротких ногах с длинными плоскими ступнями. Широкие приземистые персонажи с круглыми плечами и длинными вислыми носами. На некоторых я разглядел громадные петли или нити полированных бронзовых украшений, у других на кожаных лентах, составлявших, похоже, их единственное одеяние, болтались всего одна-две медные побрякушки. У иных, наиболее замызганных представителей этого мира с плечами в мозолях от ремней и натруженными босыми ногами отсутствовала даже бронза. А над толпой, над базаром, над строениями живым балдахином висела туча громадных синих и зеленых мух.

В какой-то момент толпа расступилась, пропуская огромного медлительного зверя размером с небольшого индийского слона, шагающего той же тяжеловесной поступью. Правда, нос твари более походил на удлиненный свиной пятачок, зато под ним из нижней челюсти поверх висячей верхней губы торчали два здоровенных совковых бивня желтой слоновой кости, покрытые слюной и пеной. Широкие кожаные полосы в дюйм толщиной связывали зверя с тяжелой телегой, нагруженной пузатыми бочками. Косматый возница, восседая на куче поклажи, щелкал по спине животного плетеным бичом. Чуть дальше двое невысоких дюжих человекообразных — по моим прикидкам, каждый из них весил не менее пятисот фунтов — потели в упряжке рядом с клыкастым мастодонтом, чьи тупые бивни были закрыты шестидюймовыми деревянными насадками.

Мы добрались до конца бульвара, и после короткой заминки — моим конвоирам пришлось пинками отшвырнуть нескольких наиболее настырных зевак — меня потащили вверх по широким замусоренным неровным каменным ступеням. Совершив восхождение, наша компания нырнула в широченный, лишенный дверей проем обширного холла неопределенной формы, где два низколобых охламона в черных ремнях с полированными бронзовыми бляшками поднялись с корточек нам навстречу. Пока большие парни разыгрывали сцену угрюмого воссоединения старых друзей, я прислонился к стене и занялся вправлением плеч обратно в суставы. Тем временем из жаркого сумрака этого гигантского, пропахшего зверинцем термитника выныривали все новые и новые приматы. Они наклонялись надо мной, морщили лбы и гримасничали, постоянно тыча в меня пальцами размером с ружейные стволы. Я пятился, вжимаясь в стену, и совершенно некстати вспомнил котенка, которого Гаргантюа очень любил, пока тот не сломался...

Мои провожатые протолкались сквозь кольцо моих почитателей, вновь по-хозяйски стиснули мне руки, рыкнули, видимо требуя освободить дорогу, и погнали меня в один из арочных проемов, ведущих в глубину сооружения. С некоторым трудом вспомнив о необходимости изучить маршрут на случай самостоятельного отступления, я поначалу даже пытался запоминать повороты и изгибы, подъемы и спуски похожего на туннель коридора, однако довольно быстро утратил способность к ориентированию. В здании царила почти непроглядная темень. Маленькие лампы накаливания, испускавшие тусклый желтоватый свет примерно через каждые пятьдесят футов, едва позволяли рассмотреть лужицы на полу, грубо обтесанные стены и множество боковых ответвлений. Через пару сотен ярдов проход раздался в сумрачную тридцатифутовую пещеру. Один из моих надзирателей, порывшись в куче мусора, извлек широкую полосу толстой черноватой кожи, прикрепленную к стене длинной веревкой. Он застегнул ремень на моем правом запястье, подтолкнул меня в спину, отошел и уселся возле стены на корточки. Второй двинулся по коридору, резко загибавшемуся кверху, и вскоре пропал из виду. Я, отпинав в стороны всякое старье и отбросы, расчистил на полу достаточно места и также пристроился на отдых. Теперь оставалось только ждать. Рано или поздно кто-нибудь из их начальства захочет допросить меня. Тогда я попробую наладить общение, ведь должны же мои захватчики обладать хоть какими-нибудь лингвистическими навыками. Как-никак — путешествующая по Сети раса. После этого...

Я во весь рост растянулся на загаженном полу и успел лишь подумать о том, каким поразительно уютным бывает иногда осклизлый кирпич.

Большая твердая ступня пнула меня. Я начал медленно садиться, был вздернут на ноги веревкой, и меня погнали по очередному вонючему проходу. Я уже едва переставлял отяжелевшие конечности, а желудок ощущался как открытая рана. Попытался прикинуть, сколько часов прошло с того момента, как я последний раз поел, но сбился со счета. Мозги работали вяло, как часовой механизм, погруженный в сироп.

Помещение, куда мы прибыли, грубо-округлой формы, с нишами в неровной поверхности стен, имело сводчатый потолок и располагалось, вероятно, где-то наверху. Напоминало оно скорее вольер в зоопарке, нежели комнату в человеческом жилище. Нестерпимо воняло дерьмом и гнилым сеном. Я даже украдкой огляделся в поисках отверстия, из которого вылезает медведь, но увидел только кучи тряпья, наваленного в некоторых из ниш.

В это время одна такая куча зашевелилась, и передо мной предстал невероятно ветхий и обшарпанный представитель местной расы. Двое моих сопровождающих подтолкнули меня ближе к древнему старцу. Оба теперь выглядели слегка присмиревшими, как и полагается в присутствии существа более высокого ранга. Слабый свет, сочившийся сквозь пробитые по периметру стены дыры, позволил мне разглядеть, как медленно поднялась обтянутая серой кожей рука. Своей похожей на клешню кистью старец судорожно заскреб побитую молью шерсть на груди. Потом я увидел глаза. Тускло-голубые, полуприкрытые набрякшими верхними веками, они угнездились в кроваво-красных полумесяцах отвисших нижних век. Пристально, не мигая, существо уставилось на меня. Из зияющих полудюймовых ноздрей торчали пучки густой серой шерсти. Сморщенный беззубый рот по ширине не уступал заднему карману человеческих брюк. Остальная часть лица представляла собой нагромождение одутловатых морщин, обрамленное длинными прядями нечесаных белых косм, из которых торчали уши с невероятно длинными мочками, непристойно розовые и голые.Волосы на подбородке, слипшиеся от слюны и остатков еды, сосульками свисали над впалой грудью и прижатыми к ней костлявыми голыми коленями цвета серого камня. Я, случайно вдохнув, поперхнулся невыносимой, как от гниющего кита, вонью, и мое тело согнулось пополам в приступе кашля. Один из провожатых поспешно вздернул меня обратно в нужную позу.

Патриарх издал хриплый каркающий звук. Я ждал, дыша ртом. Тюремщик встряхнул меня и что-то мне пролаял.

— Извините, ребята,— прохрипел я.— Моя твоя не понимай.

Бородатый старик подскочил, словно его ткнули раскаленной кочергой, и что-то провизжал. До меня долетели брызги слюны. Не переставая верещать, патриарх прыгал с удивительной энергией, потом, внезапно оборвав выступление, он резким движением приблизил свое лицо к моему, а охранник на всякий случай жестко взял меня за шею. Я уставился в голубые глаза — такие же человеческие, как и мои, только посаженные на эту жуткую карикатурную рожу с ее открытыми порами величиной со спичечные головки и ручейком слюны, проложившим путь из отвисшего рта в редкую бороду...

Старец с фырканьем подался назад, взмахнул рукой и произнес еще несколько фраз. Как только он закончил, тонкий голосок донесся откуда-то слева. Мои провожатые торопливо развернули меня в том направлении, где зашевелилась очередная шелудивая медвежья шкура, и держали, покуда второй обитатель зверинца, еще более уродливый, таращился и пускал слюни. Взгляд мой пропутешествовал к нише, расположенной в следующем ярусе. Сквозь полумрак мне едва удалось разглядеть снабженные подпорками кости скелета, пустые глазницы черепа, сардоническую ухмылку массивных челюстей и толстый кожаный ошейник, по-прежнему охватывающий шейные позвонки. Очевидно, выдвижение в местный Верховный суд являлось пожизненным назначением.

Меня дернули за руку, и это движение вернуло меня к более неотложным материям — дедушка передо мной вопил. Я молчал. Он поднял губу, обнажив беззубые пожелтевшие десны и язык, похожий на набитый песком розовый носок, и перешел на визг. Данное действие пробудило от спячки новых мудрецов. Уханье и клекот теперь раздавались сразу с нескольких сторон.

Мои охранники послушно подвели меня к следующему судье, тучному субъекту с раздутым пузом, где в зарослях редкой шерсти, словно гончие в поисках потерянного следа, беспорядочно сновали большие черные блохи. У этого еще сохранился один зуб — загнутый, желтовато-коричневый клык больше дюйма длиной. Его он мне и продемонстрировал. Затем, издав булькающий звук, нагнулся вперед и занес для удара длинную, как портальный кран, ручищу. Мои бдительные стражи отдернули меня, а я на всякий случай втянул голову в плечи, исполнившись мимолетного чувства благодарности к провожатым. Даже этому дряхлому безумцу, дотянись он до меня, наверняка хватило бы сил размозжить мне челюсть или сломать шею.

Далее мы двинулись на жалобный крик из ниши, расположенной в самом верхнем и темном ярусе. Тощая рука без двух пальцев, ухватив скрюченное тело, подтянула его в сидячее положение. На меня сверху вниз смотрела половина лица. Сначала шли шрамы, потом рваный край, затем голая кость на месте правой щеки. Глазница сохранилась, но пустая, обтянутая сморщенными, ввалившимися веками. Уполовиненный рот, лишенный возможности закрываться как следует, застыл в подобии мертвой висло-губой улыбки, придававшей образу ее обладателя тот же нервирующий оттенок, что и пуделиная стрижка — гиене.

Я уже шатался и реагировал не так быстро, как того хотелось моим поводырям. Тот, что слева, по-видимому наиболее жестокий, поднял меня за руку, шваркнул вниз, вздернул обратно на ноги и встряхнул, будто пыльное одеяло. Я зашатался, поймал равновесие и, вывернув кисть из захвата, двинул ему в брюхо. С тем же успехом я мог напасть на мешок с песком. Здоровяк небрежно вернул меня в прежнее положение. Похоже, он даже не понял, что его ударили.

Потом мы некоторое время торчали посреди зала, а совет старейшин пребывал в глубоком, но шумном раздумье. Закрытием заседания послужила горсть мусора, посланная толстобрюхим в ответ на могучий плевок, адресованный ему через все помещение одним из взбешенных оппонентов. Стражники попятились, вытолкали меня в коридор и погнали на очередную прогулку по кривым переходам. Из зала у нас за спиной неслись уханье и рык.

Данное путешествие закончилось еще в одном помещении, представлявшем собой бесформенное расширение коридора. К одной из стен здесь притулилась каменная скамья, другую украшал неровный ряд грубых полок, способных вместить средних размеров гроб. Мутный свет от обычной лампочки падал на кучу мусора и всевозможное оборудование неизвестного назначения. В центре рукотворной пещеры зияло отверстие, откуда доносилось журчание. Судя по запаху, санитарные удобства. На сей раз меня привязали за лодыжку и позволили сидеть на полу. Еще мне сунули глиняный горшок с какой-то кашей. Я понюхал, закашлялся, отодвинул предложенное угощение. Оказывается, я пока не настолько проголодался.

Миновал час. У меня сложилось ощущение, будто мы чего-то ждем. Двое моих приятелей — или двое других, я бы не взялся утверждать со всей определенностью — сидели на корточках у противоположной стены, без разговоров черпая ужин из жральных горшков. Я уже почти не чувствовал запахов, обонятельные нервы совсем онемели. То и дело вваливался кто-нибудь еще, подходил попялиться на меня, затем убирался.

Наконец прибыл посыльный и что-то повелительно пролаял. Мой эскорт поднялся на ноги, тщательно облизал пальцы толстыми розовыми языками величиной с подметку и, освободив мою ногу от браслета, снова погнал меня вперед. Теперь мы двигались вниз, раз за разом сворачивая в боковые ответвления, миновали широкий зал, где не меньше пятидесяти здоровенных дядек сидели на длинных скамьях — явно какое-то собрание,— мимо входа, откуда сиял свет позднего вечера, затем снова вниз в узкий проход, который заканчивался тупиком.

Левый — мой более жестокий спутник — поднял меня за руку и швырнул к круглому отверстию двух футов в поперечнике, расположенному в полуметре над полом. Отверстие походило на крысиную нору-переросток, достаточно широкую, чтобы в нее мог пролезть человек. Мгновение я колебался, пытаясь сформулировать для себя план дальнейших действий. Наше совместное путешествие, судя по всему, наконец-то завершилось. Стоит мне оказаться внутри, и возможности бежать может больше не представиться. Впрочем, такой возможности не представлялось и до сих пор.

Удар по голове впечатал меня в стену. Я сполз на пол и перевернулся на спину. Провожатый склонился надо мной, замахиваясь для новой затрещины. Хватит с меня этого парня. Не задумываясь о последствиях, я согнул колено и встретил выпад здоровяка жестким ударом в пах. Тот согнулся пополам, и второй мой удар пришелся ему точно в пасть. Я мельком заметил проступившую розоватую кровь...

Второй обезьяночеловек поспешно сгреб меня за шиворот и почти небрежно засунул в нору. Я торопливо пополз во влажный холод и плотный дух хорошо выдержанного французского сыра. Следующие пять футов привели меня к обрыву. Ощупав край, я обнаружил пол двумя футами ниже, перекинул ноги и встал лицом ко входу. Жук-пистолет автоматически хлопнулся в ладонь. Когда Большой Мальчик сунется сюда, его ждет сюрприз.

Однако меня никто не преследовал. На фоне дыры в стене я видел оба гигантских силуэта, причем Левый, опираясь на своего приятеля, издавал жалобные писклявые звуки. Очевидно, их должностные инструкции не позволяли мстить новичкам сразу.

 4

Согласно традиции, узнику, угодившему в темную незнакомую камеру, первым делом следует измерить шагами свое пристанище. Считается, что подобный маневр обеспечивает мистическое ощущение контроля над окружающей обстановкой. Разумеется, по-настоящему меня никто не запирал. Я в любой момент мог выползти наружу, однако, ввиду перспективы оказаться там в обществе Левого, идее не хватало привлекательности. Оставалось приступить к измерениям.

Я начал от выхода, сделал шаг фута в три и врезался в стену. Туда никак.

Вернувшись на исходную позицию, я сделал более осторожный шаг, затем еще один...

— Vansi pa'me'zen ра,— донесся из темноты мягкий тенор.— Sta'zi?

Я отступил на шаг. Пистолет по-прежнему лежал у меня в ладони. Тот другой тоже имел свое преимущество: его глаза наверняка привыкли к темноте, а моя фигура четко вырисовывалась на фоне бледного света из крысиного лаза. Я мгновенно распластался на полу, чувствуя, как холодная влажность грубого камня проникает сквозь одежду.

— Bo'jou', ami,— произнес голос— Е' vou Gallice?

Кто бы там ни притаился, это наверняка собрат-заключенный. И язык его ничуть не походил на хрюканье и щелканье троллей снаружи. Однако я пока не испытывал порыва броситься вперед и скрепить знакомство рукопожатием.

— Kansh'tu dall'Scansk...

На этот раз я почти уловил смысл. Акцент был ужасный, но слова звучали почти по-шведски...

— Возможно, англик, вы? — снова поинтересовались из темноты.

— Возможно,— отозвался я внезапно охрипшим голосом.— Кто вы?

— Вот хорошо! Я взял отблеск от вас, так что вы вошли. Акцент смутно напоминал венгерский, а в последовательности слов я пока не уловил особого смысла.

— Почему поймать они вас? Куда от пришелец вы? Я отполз на несколько футов в сторону, подальше от источника света. Пол слегка уходил вверх. Я решил было воспользоваться фонариком, но передумал. Такой маневр сделает меня еше более удобной мишенью, если вдруг мой сосед по камере затеял в отношении меня что-либо недружелюбное. А исходя из всего моего опыта пребывания в стране гигантских приматов, настраиваться на иное пока не следовало.

— Не стесняйте себя,— подбодрил голос—Я друг.

— У вас спросили, кто вы.

Я продолжал щетиниться. Еще бы. Я устал, проголодался, был покрыт синяками, и в данный момент разговоры со странным голосом из темноты воздействовали на нервную систему отнюдь не самым успокаивающим образом.

— Сэр, имею честь сделать известным себя: полевой агент Дзок, к вашим услугам.

— Полевой агент чего? — В моем тоне появились жесткие нотки.

— Возможно, лучше для дальнейших признаний подождать более близкого знакомства,— ответил полевой агент.— Пожалуйста, вы будете говорить еще, таким образом позволяя мне установить диалект более близко.

— Этот диалект — английский.

Я отступил еще на шаг, забираясь повыше. Я не знал, видит он меня или нет, но древняя аксиома велит занимать позицию сверху...

— Английский? Ах да. Думаю, теперь мы запустили правильную мнемоническую цепочку. Не очень известная побочная ветвь англика, но, полагаю, моя лингвистическая подготовка — одна из наиболее полных для агента четвертого класса. У меня лучше получается?

Речь прозвучала ближе, равно как и правильнее.

— У вас прекрасно получается,— заверил я его и быстро перекатился вперед.

Слишком поздно моя измученная спина почувствовала границу между камнем и пустотой. Вскрикнув, я перевалился через край террасы и грянулся о твердый пол тремя футами ниже. Уши наполнились звоном, перед глазами вспыхнули яркие огни. Чья-то рука легла мне на грудь, затем подсунулась под голову.

— Прости, старина.— Голос звучал совсем близко.— Я должен был предупредить тебя. Сделал то же самое в свой первый день здесь...

Я сел, быстро ощупал себя и пространство вокруг. Нашарив жук-пистолет, сунул его в наручную кобуру.

— Полагаю, я немного перестраховался,— заметил я.— Просто не ожидал наткнуться еще на одно человеческое существо в этом проклятом месте.

Я подвигал челюстью, нашел ее по-прежнему действующей, потрогал ссадину на локте.

— Вижу, вы повредили руку,— произнес мой сокамерник.— Позвольте наложить немного мази на это...

Он пошевелился. Щелкнула какая-то застежка, и послышалась возня. Я вынул фонарик и нажал кнопку. Судя по ослепительной вспышке, он работал вполне исправно. Я навел луч на незнакомца и едва не вывихнул челюсть.

Агент Дзок, отвернув голову от света, сидел на корточках в ярде от меня с небольшой аптечкой в руках — руках, покрытых короткой шелковистой красновато-бурой шерстью, уходившей под грязные обшлага изорванной в лохмотья когда-то белой униформы. Я ошалело разглядывал длинные могучие руки, потертые ботинки из мягкой кожи на странно длиннопятых ногах, маленькую круглую голову. Дзок повернул ко мне темнокожее остроносое лицо и заморгал глубоко посаженными желтоватыми глазами. Широкий рот расплылся в улыбке, обнажив квадратные желтые зубы.

— Свет немного ярковат,— произнес он мелодичным голосом.— Я так долго пробыл в темноте...

— Извините,— Я сглотнул и выключил фонарь.— Что... кто, вы сказали, вы такой?

— Вы выглядите немного испуганным,— заметил Дзок с вежливым ехидством. — Я так понимаю, вы еще не встречались с моей ветвью гоминидов?

— У меня сложилось странное представление, будто мы, гомо сапиенс, являемся единственной ветвью семьи, дожившей до кайнозоя. Встретить ребят снаружи и так было настоящим шоком. А теперь вы...

— Хм. Полагаю, наши два семейства разошлись примерно в позднем плиоцене. Хагруны отпочковались несколько позже, примерно в конце плейстоцена — скажем, полмиллиона лет назад.— Он негромко рассмеялся.— Как видите, они представляют более близких родственников вас, сапиенсов, чем мы, ксониджил...

— Удручающая новость.

Жесткая ладонь Дзока нашарила мою руку и слегка сжала ее, пока он обрабатывал ссадину. Прохладная мазь, едва коснувшись кожи, начала быстро вбирать в себя пульсирующую боль.

— Как получилось, что они вас сцапали? — спросил Дзок. — Я так понимаю, вы были одним из группы, захваченной в ходе рейда?

— Насколько мне известно, я единственный.

Я все еще осторожничал. Дзок производил впечатление достаточно дружелюбного существа, но избыток шерсти на его теле придавал ему слишком уж большое сходство с хагрунами, по вполне понятным причинам не вызывавшим у меня особой симпатии. Последние, возможно, и состоят в более близком родстве со мной, а не с полевым агентом, но у меня пока не получалось не валить их мысленно в одну кучу. Хотя, если честно, Дзок скорее напоминал мартышку, нежели человекообразную обезьяну.

— Любопытно, — заметил мой новый знакомый.— Схема обычно предполагает поимку минимум пятидесяти особей. Я теоретизировал, что это представляет своего рода минимальный объем группы, ради которого стоит возиться с необходимым культурным анализом, ознакомлением с языком и так далее.

— Необходимым для чего?

— Для использования пленных,— пояснил Дзок.— Хагруны, разумеется, работорговцы.

— Почему «разумеется»?

— Я полагал, вы знаете, будучи жертвой...— Он умолк.— Но тогда вы, возможно, из другой категории. Говорите, вы единственный, кого захватили в плен?

— А как насчет вас? — проигнорировал я вопрос— Как вы сюда попали?

Агент вздохнул.

— Боюсь, я был слегка неосторожен. Я весьма наивно полагал, что среди этих масс разноплеменных гомини-дов я пройду незамеченным. Увы, меня засекли мгновенно. Слегка поколотили, отволокли пред трибунал столетних старцев для допроса, но я сделат вид, что не понимаю их.

— Вы хотите сказать, что говорите на их языке? — перебил я.

— Естественно, мой дорогой друг. Агент четвертого класса едва ли может эффективно работать без лингвистической подготовки.

Я пропустил это мимо ушей.

— Какие вопросы они вам задавали?

— На самом деле кучу махровой чепухи. С некосмополитичными расами крайне трудно общаться на осмысленном уровне; базовые культурные аксиомы варьируются так широко...

— Но мы-то с вами, кажется, вполне справляемся.

— Ну, в конце концов, я же полевой агент Державы. Нас специально тренируют на развитие коммуникативных способностей.

— Может, вы лучше начнете чуть более издалека? О какой державе вы говорите? Как вы сюда попали? Откуда вы вообще? Где вы учили английский?

Дзок уже закончил возиться с моей рукой. Он добродушно хохотнул. Заключение в ужасных условиях его, похоже, не беспокоило.

— Я буду отвечать на эти вопросы по очереди. Предлагаю теперь перебраться ко мне на нары. Я сложил в единственном сухом углу несколько лоскутов ткани. И вероятно, вы не откажетесь от некоторого количества чистой пищи после того тошнотворного месива, которое производят наши здешние друзья.

— У вас есть еда?

— Аварийный паек. Я расходовал его экономно. Не очень вкусно, но довольно питательно.

Мы добрались до полкообразного возвышения в правом дальнем углу камеры, и я растянулся на тщательно расстеленных сухих тряпках.

— Проглотите это,— велел Дзок, вложив в мои пальцы крошечную капсулу размером с яйцо малиновки.— Сбалансированный рацион на двадцать четыре часа; распределенный концентрически, разумеется. На переваривание уходит около девяти часов. Вода тоже есть.— Он передал мне глиняную кружку с толстыми стенками.

Я с трудом сглотнул, протолкнув пилюлю в горло, и заметил:

— Должно быть, у вас глотка больше моей. Так как насчет моих вопросов?

— Ах да, Держава. Это великое правительство, осуществляющее юрисдикцию над всем тем регионом Паутины, что лежит в радиусе двух миллионов Э-единиц от родной линии...

Я слушал и думал, как эти новости будут восприняты имперскими властями, когда я вернусь... если вернусь... если вообще есть куда возвращаться. Не одна путешествующая по Сети раса, а сразу две — и обе чужды друг другу, так же как и нашей. И все три несомненно претендуют на постоянно расширяющуюся территорию...

Дзок продолжал:

— ...наша работа в секторе Англик была ограничена по очевидным причинам...

— Каким очевидным причинам?

— Нашим ребятам едва ли удастся внедриться к вам незамеченными,— сухо пояснил полевой агент.— Так что мы практически предоставили сектор самому себе...

— Но вы же бывали там?

— Только формальное наблюдение, в основном в нулевом времени, разумеется...

— У вас слишком много «разумеется»,— вставил я.— Но продолжайте, я слушаю.

— Наши карты весьма схематичны. Существует обширная пустынная зона К... — Он откашлялся,— Обширная пустынная зона, известная как Развалины, внутри которой не уцелело ни одной мировой линии, окруженная весьма широким спектром родственных линий, центральным культурным источником которых является североевропейское техническое ядро — довольно низкоуровневые технологии, честно говоря, но первые ростки просвещения уже появляются и там...

Он продолжат беглый обзор огромного числа А-линий, которые составляли сферу деятельности Державы. Я не стал привлекать его внимание к ошибочному представлению относительно полного отсутствия жизни в Пустыне, равно как и к демонстративной неосведомленности о существовании линии с возможностями путешествий по Сети. Эту информацию я приберег про запас.

— ...сфера деятельности Державы неуклонно расширялась на протяжении последних пятнадцати сотен лет,— говорил агент.— Наши уникальные способности перемещаться по Паутине, естественно, несут с собой определенную ответственность. Ранние тенденции к эксплуатации давно преодолены, и теперь Держава просто осуществляет полицейскую и миротворческую функцию, одновременно получая полезное сырье и готовые товары из тщательно выбранных мест на обычной коммерческой основе.

— Угу.

Я уже слышал подобный текст раньше. Он сильно напоминал речь, которую мне задвинули Бернадотт с Рихтгофеном и остальные, когда я впервые прибыл в Стокгольм ноль-ноль.

— Моя миссия здесь,— продолжал Дзок,— заключалась в раскрытии сил, стоящих за налетами работорговцев, причинявших столько горя и беспокойства на периферии Державы, и затем — в рекомендации оптимального метода устранения источника неприятностей при минимальном внешнем вмешательстве. Как я уже вам рассказывал, я сильно недооценил наших хагрун. Меня арестовали через четверть часа после прибытия.

— А английский вы выучили во время посещений, э-э, сектора Англик?

— Я никогда не посещал сектор лично, но лингвистические библиотеки, естественно, отслеживают развивающиеся диалекты.

— Ваши друзья знают, где вы?

Дзок вздохнул.

— Боюсь, что нет. Я, как я теперь понимаю — к сожалению, с некоторым запозданием,— чрезмерно зарвался в намерении произвести впечатление. Я воображал, как представляю отчет в штаб-квартиру С МЛН вместе с аккуратно упакованным и перевязанным розовой ленточкой решением проблемы. Вместо этого... Ну, в свое время они заметят мое длительное отсутствие и приступят к поискам моего следа. В данный же момент...

— В данный момент что?

— Мне остается только надеяться, что они начнут действовать до того, как придет моя очередь.

— Ваша очередь куда?

— А вы не знали, старина? Ну разумеется, не знали: вы же не говорите на их скотском диалекте. Понимаете, это все из-за недостатка пищи. Они каннибалы. Пленников, которым не удается доказать свою полезность в качестве рабов, они убивают и съедают.

— И сколько примерно,— спросил я Дзока,— нам, по-вашему, осталось?

— По моим прикидкам, я здесь уже три недели,— вздохнул агент.— Когда я прибыл, здесь сидели двое бедняг — пара рабов низкого интеллектуального уровня. Насколько я сумел определить, они пробыли здесь недели две. Забрали их около недели назад. Какой-то праздник для большого начальника, как я понял. Судя по виду меню, эти их ужасные зубы им пригодятся. Не вдруг разжуешь, сказал бы я.

Я начинал понимать агента Дзока. Его небрежный тон маскировал тоскливую убежденность в перспективе самому не сегодня завтра оказаться в хагрунском котле.

— В таком случае, полагаю, нам лучше начать думать о том, как отсюда выбраться,— предложил я.

— Я надеялся, что вы поймете,— обрадовался Дзок,— У меня есть некоторый шанс, но для этого потребуются двое. Насколько хорошо вы лазаете?

— Нужно будет, залезу,— коротко ответил я.— Каков план?

— В коридоре дежурят двое. Нам надо заманить одного из них внутрь, чтобы разобраться с ним отдельно. Это не должно быть особенно трудно.

— Как мы пройдем мимо второго?

— Эта часть несколько сложнее, но не невозможна. Я тут припрятал кое-какие материалы: элементы моего аварийного комплекта жизнеобеспечения, а также некоторое количество вещей, которые я запас с момента прибытия. Имеется также грубая карта, набросанная мной по памяти. Нам надо преодолеть приблизительно сто метров коридора, прежде чем мы доберемся до бокового входа, который я пометил как путь к бегству. Наша единственная надежда — не наткнуться на толпу хагрун прежде, чем мы доберемся до него. Наш маскарад не выдержит пристальной проверки.

— Маскарад? — Я поймал себя на ощущении, будто меня занесло в чужой пьяный бред.— Кем пойдем? Драку-лой и волколаком?

Голова вдруг закружилась, а к горлу подступил ком рвотной мути. Я лег на тряпки и прикрыл глаза. Откуда-то издалека донесся полузнакомый голос Дзока.

— Отдохните как следует. Я сделаю свои приготовления. Как только вы проснетесь, мы совершим нашу попытку.

Проснувшись на звук чьей-то речи — сердитого отрывистого рыка,— я сел, моргая в глубоком мраке. Дзок произнес что-то мягким тоном, и в ответ ему снова раздался раскатистый звериный рык. Теперь я его учуял. Вонь сердитого хагруна пробивалась даже сквозь застоявшееся зловоние камеры. Потом мои глаза различили его — здоровенного бугая, темнеющего возле входа. Как только ему пролезть удалось? Даже мне крысиный лаз не казался достаточно просторным...

— Лежи неподвижно и не издавай звуков, англик,— шепнул Дзок тем же успокаивающим тоном, каким обращался к хагруну.— Этому нужен я. Похоже, мое время вышло...— Он снова перешел на странный диалект.

Хагрун зарычал и сплюнул. Его рука протянулась к Дзоку, и полевой агент, поднырнув под нее, нанес более крупному существу удар в грудь. Великан всхрюкнул, слегка пригнулся и снова протянул лапу. Я, вскочив на ноги, шевельнул запястьем. Плотный шлепок по коже ладони известил меня о приведении жука-пистолета в боевой режим. Дзок отступил, тюремщик прыгнул, одновременно нанеся удар, пробивший защиту агента, и тот кувырком полетел через всю камеру. В два быстрых шага я оказался сбоку от хагруна, навел оружие и выстрелил в упор. Отдачей меня отшвырнуло на несколько футов, а громила пошатнулся и рухнул на пол, дрыгая ногами и обхватив руками тело. Он издавал жуткие сдавленные стоны, а я почувствовал, как во мне шевельнулась жалость к этой скотине. Он оказался крепким. На таком расстоянии выстрел из жука-пистолета мог прикончить быка, но хагрун уже катался по полу, пытаясь встать. Я подошел ближе, высмотрел на фоне менее темного туловища черный силуэт головы и снова нажал на спуск. Лицо мне забрызгало жидкостью. Громадное тело резко подпрыгнуло и замерло. Я вытер лицо предплечьем, высморкал из ноздрей ржавый запах крови и повернулся к Дзоку. Полевой агент распростерся на полу, сжимая плечо.

— Ты обманул меня, англик,— выдохнул он.— Вот это представление... у тебя было оружие...

— Как насчет плана? — Я придал голосу решительный тон.— Мы можем попытаться сейчас?

— Проклятая... тварь,— процедил Дзок сквозь зубы,— Руку мне сломал. Чертова неприятность. Возможно, тебе лучше попытаться одному.

— К дьяволу. Давай начинать. Что мне делать? Дзок издал сдавленный звук, который мог быть смехом.

— Ты крепче, чем выглядишь, англик, а оружие пригодится. Ладно. Вот как мы поступим...

Двадцать минут спустя я потел внутри самого фантастического наряда, когда-либо использовавшегося для побега из тюрьмы. Дзок задрапировал меня в грубую попону, собранную из полос тряпья: когда он прибыл, их в логове валялась куча — роскошное ложе для заключенных. К полоскам крепились пучки сальных волос, расправленные таким образом, чтобы, свисая, закрывать мое тело. Агент менял свой питательный рацион на привилегию выщипывать образцы волос из мохнатых тел прежних сокамерников, как он объяснил. Дохлый хагрун дал еще больше. С помощью пластыря из своей аптечки Дзок соорудил причудливый костюм. Он свисал у меня ниже колен без малейшего намека на посадку по фигуре.

— Фантастика,— прокомментировал я.— Это не обманет и новорожденного идиота со ста ярдов при плохом освещении.

Агент занимался упихиванием свертка внутрь того, что осталось от его куртки.

— Ты будешь выглядеть в нужной степени громоздким и волосатым. Это лучшее, что мы можем сделать. Надеюсь, тебе не придется проходить личный досмотр. А теперь пошли.

Дзок отправился первым. С привязанной к груди сломанной рукой он двигался довольно неуклюже, однако не жаловался. У самого выхода из норы полевой агент затих, высунув голову, оглядел коридор, затем выбрался наружу.

— Давай, путь свободен,— окликнул он негромко.— Наш страж пошел прогуляться.

Я последовал за ним на чистый и прохладный по сравнению с застойной вонью камеры воздух. В проходе, как обычно, горел свет. Определить время суток не представлялось возможным. Через сотню футов коридор заворачивал вправо и вверх, на нашем отрезке никаких отверстий не наблюдалось. Стражник, вероятно, околачивался где-то впереди.

Дзок бесшумно двинулся вперед. Низкая талия, узкие бедра, непривычной формы тонкие ноги чуть согнуты в коленях. Некогда щегольская униформа превратилась в лохмотья, и сквозь дыры теперь просвечивала лоснящаяся, как у тюленя, шкура. Не успели мы дойти до поворота, как услышали рокот хагрунских голосов. Дзок остановился, я подошел к нему. Он стоял и слушал, склонив голову набок.

— Двое,—шепнул он,— Вот незадача...

Я ждал, чувствуя, как пот струйками стекает по телу внутри моего клоунского наряда из вонючих тряпок и болтающихся прядей чужих волос. Внезапно между лопатками резко засвербило — уже не в первый раз с тех пор, как я познакомился с хагрунским гостеприимством. Я скривил лицо, но от попытки почесаться отказался — непрочный камуфляж развалился бы на части.

— Ага,— выдохнул Дзок.— Один уходит. Смена караула.

Я кивнул. Протикала еще минута, долгая, как в бомбе с часовым механизмом. Дзок обернулся, выразительно мне подмигнул и произнес что-то с громким сердитым рыком, вполне приемлемо сымитировав хагрунскую манеру говорить. Выждав секунду, он шепнул: «Считай до десяти, медленно...» — и двинулся вперед быстрой шаркающей походкой. Сворачивая за угол, он оглянулся, прокричал что-то на трескучем языке и пропал из виду.

Я, прислушиваясь изо всех сил, начал отсчет. Хагрун что-то заворчал. Дзок ему ответил. Пять. Шесть. Семь. Хагрун снова заговорил, на сей раз ближе. Девять. Десять...

Я глубоко вздохнул, постарался ссутулиться на манер местных обитателей и вперевалочку двинулся за угол. В двадцати футах впереди, по ту сторону лампы, Дзок размахивал здоровой рукой и что-то кричал, указывая назад, на меня. Несколькими ярдами дальше охранник, приземистая щетинистая образина, похожая на оживший стог сена, бросил взгляд в мою сторону. Дзок, продолжая вопить, подскочил к нему ближе. Хагрун замахнулся и нанес удар, от которого полевой агент едва сумел увернуться. Я уже почти поравнялся с фонарем. Дзок, прыгнув вперед, избежал очередного удара и проскочил мимо стражника. Теперь хагрун стоял спиной ко мне на расстоянии всего пятнадцати футов. Еще немного — и можно стрелять. Я выщелкнул оружие в ладонь, покрыл еще пять футов...

Стражник резко обернулся, сердито заорал на меня и тут как следует разглядел то, что в плохом освещении принял за смутный силуэт напарника. Он обладал хорошей реакцией. Выражение испуга еще только проступало на его широком лице цвета грязи, а хагрун уже бросился на меня. Я выстрелил ровно в тот миг, когда он в меня врезался. Его четырехсотфунтовая туша сковырнула меня, словно грузовик фруктовую тележку, но мне все же удалось откатиться в сторону ровно настолько, чтобы позволить большей ее части пронестись мимо. Я втянул немного воздуха обратно в легкие и выпростал правую руку для нового выстрела. К моему облегчению, больше стрелять не понадобилось. Охранник лежал, вмяв меня в пол, неподвижный, как замерзший мамонт.

Дзок уже суетился рядом, здоровой рукой помогая мне освободиться.

— Пока все хорошо,— бодро приговаривал он, поправляя мою волосяную хламиду,— Ну и оружие у тебя! Вам, сапиенсам, в подобных вещах равных нет — естественный результат вашей физической хрупкости, разумеется.

— Давай проанализируем меня чуть попозже,— проворчал я. Ободранные о грубую кладку плечи болели просто зверски,— Что теперь?

— Больше ничто не отделяет нас от мусоропровода, о котором я тебе говорил. Это недалеко. Пошли.

Он казался таким же веселым и беспечным, как всегда. Словно короткая жестокая схватка совершенно его не встревожила.

Мы проследовали по уходящему вниз боковому ответвлению, резко сменив направление, поднялись вверх по крутому пандусу и вывернули в более широкий коридор, где пахло горелыми овощами.

— Кухни,— шепнул Дзок.— Чуть дальше.

Тут мы услышали громкие голоса — видимо, хагруны вообще по-другому разговаривать неспособны. Распластавшись на грубо обтесанной стене, мы ждали. Двое вислоплечих мордоворотов показались из низкой арки кухонного входа и вразвалочку продефилировали в противоположную сторону. Мы двинулись дальше. Ориентируясь по дорожке из просыпавшегося мусора, нырнули в низкий дверной проем и забрались в подсобку, заваленную гниющими пищевыми отходами. Я-то вообразил, что уже стал специалистом по гнусным запахам, но на этот раз познакомился с совершенно новым спектром вони. Мы прошлепали к щели высотой в фут и шириной в пару ярдов и, перегнувшись через край, покрытый довольно неаппетитного вида коркой, выглянули наружу. Сквозь темноту призрачно поблескивала исчезающая далеко внизу паутина каменных заплат стены. Извернувшись, я посмотрел вверх. Взгляд уперся в неровную линию карнизов.

— Все ясно,— негромко произнес я.— Низкие потолки означают, что дальше крыша. Думаю, эти ребята сначала натаскали тут кучу камней, а уж потом высекали в ней помещения.

— Именно так,— подтвердил Дзок.— Не очень эффективно, наверное, но в обществе, где в избытке имеется рабский труд, а архитектурный талант, напротив, отсутствует, подобный способ срабатывает.

— Куда теперь? — поинтересовался я.— Вверх или вниз?

Дзок, оценив ширину моих плеч и толщину рук, воззрился на меня с таким сомнением, точно менеджер бойцовского клуба, отбирающий перспективное пополнение из дворовой команды.

— Вверх,— решил он.— Если уверен, что справишься.

— Полагаю, придется,— ответил я.— А ты-то как со своей рукой?

— А? Ну, может, слегка неудобно, но не более того. Идем? — И он скользнул через отверстие в двухфутовой стене.

Перевернувшись на спину, полевой агент выкарабкался наружу, и, когда его ноги пропали из виду, я внезапно испытал острый приступ одиночества. Рокот голосов и периодический грохот у меня за спиной теперь казались вдвое громче. Кто-то, без сомнения, направлялся в мою сторону. Я, подражая Дзоку, перевернулся на спину и полез в щель. Отходы обеспечили необходимую смазку.

Голова вынырнула в прохладную ночь. Звезды холодно мерцали в непроницаемо-черном небе, а несколько блеклых огоньков, светивших в отверстия, без всякой системы прорубленные в грубой каменной кладке стен, выдавали смутные очертания ближайших зданий. От выступающего прямо надо мной карниза меня отделяло приличное расстояние. Стараясь не думать о расстоянии, отделявшем меня от земли, я нащупал кончиками пальцев зацепку, неуклюже подтянулся и перевалил тело через край крыши.

Дзок тут же материализовался рядом.

— В нескольких ярдах отсюда по дальней стороне есть мост на соседнюю башню,— прошептал он, помогая мне принять сидячее положение.— Что тебя задержало?

— Остановился полюбоваться видом. Слушай, помоги мне избавиться от обезьяньего костюма.

Я сбросил наряд, слипшийся и скользкий от мусора, а полевой агент тем временем без особого успеха пытался счистить ошметки, приставшие к моей спине. Сам он выглядел еще хуже. Его некогда лоснящийся мех, пропитавшись зловонной жижей, превратился во влажную чешую с кислым душком.

— Когда я попаду домой,— произнес он, — я приму самую долгую и горячую ванну, какую можно заполучить в самом роскошном сенсориуме города Зай.

— А к тебе можно будет присоединиться? — поинтересовался я.— Если, конечно, мы туда попадем.

— Чем скорее тронемся, тем скорее служанки возьмутся за щетки.

Он решительно пересек слегка выпуклую крышу, присел на корточки, развернулся и исчез за ее дальним краем. К сожалению, Дзок сохранил куда больше общего с мартышками, нежели я — с человекообразными обезьянами. Я неуклюже сполз на четвереньках, перевесил через край нижнюю часть тела и лихорадочно зашарил ногами в поисках несуществующей опоры.

— Повисни на руках,— донесся из темноты внизу негромкий совет. Как далеко внизу, мне определить не удалось.

Я перенес вес на кисти и ухнул с крыши, в очередной раз ободрав шкуру. Вытянувшись во весь рост, я по-прежнему не ощутил под ногами ничего, кроме пустоты.

— Отпусти руки и падай,— распорядился Дзок.— Здесь всего метр или около того.

Подобное предложение я бы предпочел пару часиков всесторонне обмозговать в тиши собственного кабинета. За отсутствием такового я просто расслабился и разжал пальцы. Последовал головокружительный момент свободного падения. Торчащий из стены острый камень пропорол мне щеку. Затем я грянулся о плоский выступ и поехал вниз, одной рукой цепляясь за кладку, а второй хватая воздух. Дзок поймал меня и затащил к себе. Угнездившись на узком насесте, я разглядел смутно темневшую полосу лишенного перил арочного мостика, дугой уходящего в ночь. Я даже собрался поинтересоваться, не по нему ли нам идти, но полевой агент уже ступил на него.

Спустя сорок пять минут путешествие, совершенно непримечательное для обычной человекомухи, завершилось в тени глубокого проулка, рядом с традиционной кучей мусора.

— Это место могло бы стать раем для археологов,— проворчал я.— Все, от вчерашней банановой кожуры до осколка первого обработанного кремня, прямо под ногами.

Дзок был занят распаковкой свертка, пронесенного за пазухой. Я помог ему распутать ремни и застежки, снятые в камере с убитого хагруна.

— Мы поменяемся ролями,— негромко объяснял он.— Если кто спросит, я тебя поймал. Может, у меня и получится. Я не уверен, насколько чуждым могу показаться среднестатистическому чудищу на улице, но я видел несколько австралопитеков, когда меня волокли внутрь. Теперь твоя очередь вести нас туда, где ты оставил челнок. Примерно с полмили, ты говорил?

— Вроде того. Это если он по-прежнему там.

Мы двинулись по улочке, что шла параллельно основной магистрали, которую я пересек под стражей восемнадцать часов назад. Она виляла и изворачивалась, временами сужаясь до воздушной прослойки между кривыми стенами, а как-то раз раздавшись до базарной площади, где сгрудились странные треугольные ларьки, пустынные и скучные в послеполуночной тишине. Через полчаса скрытного передвижения мне пришлось объявить привал.

— При том как эти улочки блуждают, я не имею ни малейшего понятия, куда нас занесло,— признался я.— Думаю, придется рискнуть и сунуться на главную улицу. Хотя бы ненадолго, чтобы я успел сориентироваться.

Дзок кивнул, и мы свернули в боковой переулок, выходивший на сравнительно широкий проспект. Одинокий хагрун брел по противоположной стороне улицы. Расположенные далеко друг от друга лампы на десятифутовых шестах отбрасывали лужицы печального желтого света на замусоренный тротуар, проходящий под лишенными окон фасадами, украшенными лишь ломаными линиями беспорядочной кладки, чужой, словно пчелиные соты.

Я двинулся вправо. Желоб из буроватого камня, до краев заполненный маслянистой водой, показался знакомым: как раз за ним я видел запряженного мастодонта. Проулок, откуда стартовал челнок, находился недалеко впереди. Улица сворачивала влево. Я ткнул пальцем в темный боковой проход, ответвляющийся от расширения впереди.

— Думаю, нам туда. Лучше свернем в очередной переулок и посмотрим, не удастся ли подобраться сзади. Вероятно, они оставили у челнока охрану.

— Скоро узнаем.

Узкий проход как раз перед нами вроде бы вел обратно в сердце каменного квартала. Мы пошли по нему и уперлись в тупик со сводчатым проемом в одной из стен, зиявшим чернотой, как вход в систему канализационных туннелей.

— Давай попробуем этот путь,— предложил Дзок.— Похоже, он в целом ведет в нужную сторону.

— А что, если это чья-нибудь спальня?

Я поднял голову, разглядывая нависающее над нами здание. Грубо скрепленные раствором стены не давали ни малейшего намека на внутренние функции постройки. Хагруны знали один стиль строительства: примитивную готику.

— В таком случае предпримем спешное отступление.

— Как-то не греет меня перспектива с грохотом носиться в темноте по этим катакомбам. Да еще с ордой разбуженных хагрун по пятам,— проворчал я.— Но думаю, стоит попробовать.

Я пригляделся и, как в холодную воду, шагнул в непроглядный мрак проема.

Последний отблеск света угас за нашими спинами. Подошвы моих туфель с душераздирающим грохотом опускались на каменный пол. Сзади непростительно шумно дышал Дзок. Теперь я нащупывал дорогу, касаясь пальцами стены. Мы крались вроде бы довольно долго.

— Тесс! — Рука Дзока коснулась моего плеча.— По-моему, мы где-то не туда свернули, старина...

— Ага...—Я подумал.—Давай-ка вернемся.

Еще минут десять мы как можно тише выискивали обратный путь. Дзок остановился. Я подошел ближе.

— Что такое?

— Чшш.

И тут я услышал слабое шарканье. Впереди из-за поворота выпрыгнуло световое пятно, обрисовав темный проем на той стороне прохода.

— Туда.

Дзок устремился в указанном направлении. Я последовал за ним и с ходу врезался в его спину. Рядом с нами кто-то тяжело дышал.

— Что ты там говорил насчет спален? — прошептал мне на ухо полевой агент.

Фыркающее дыхание перешло в раскатистый храп, за которым последовали глотательные звуки. Тяжелое тело заворочалось, зашуршал потревоженный мусор. И вновь воцарилась зловещая тишина.

Внезапно Дзок куда-то метнулся. Что-то брякнуло в дальнем углу помещения. Рука полевого агента, схватив меня, поволокла в темноту. Я спотыкался, роняя какие-то предметы, слышал, как ногти моего спутника скребутся о камень, и вдруг мы замерли, вжавшись в стену. Кто-то невидимый шумно поднялся, и на фоне светящегося проема, куда мы так стремились, возник здоровенный хаг-рунище. Снаружи появилась еще одна волосатая фигура. Должно быть, его шаги нас и спугнули. Двое обменялись утробным ворчанием. Ближний вернулся в свою берлогу, и помещение резко затопил тусклый свет. Оказывается, мы с Дзоком находились в алькове, частично скрытые от взгляда со стороны двери. Хагрун прищурился, ослепленный лампочкой, отвернулся и, по-видимому окончательно проснувшись, резко уставился на нас. Дзок прыгнул к нему. Пистолет шлепнулся мне в ладонь, однако полевой агент уже миновал хозяина берлоги, нырнув к другому отверстию. Я рванул за ним, увернулся от запоздалой лапы хагруна и ринулся по туннелю к слабому свету в дальнем его конце. Дзок мчался ярдах в десяти впереди меня. Помещения за нашими спинами наполнились воплями, жутким лающим ревом и топотом ног. Ведь я же совершенно искренне высказался относительно перспективы побегать в темноте от орды троллей. Все равно к тому все и свелось.

Дзок выскочил на открытую улочку. Резко остановившись, завертел головой, указал направление и исчез за углом. Добежав до того места, где он пропал из виду, я увидел полевого агента, летевшего прямо на пару хагрун в браслетах часовых. За ними темнела прямоугольная громада челнока. Дзок что-то выкрикнул. Распознав хрюканье и карканье хагрунского языка, стражники растерялись. Один указал на меня и потрусил в моем направлении. Второй, растопырив руки, пролаял какую-то фразу полевому агенту. Дзок, не сбавляя скорости, ударом наотмашь вынудил более крупного гоминида неуклюже отпрянуть в сторону, вильнул, обтекая охранника, и бросился к челноку. Вскинув жук-пистолет, я на бегу произвел выстрел с максимальной дистанции. Моего хагруна отбросило, приложив о стену. Не дожидаясь, пока он придет в себя, я понесся дальше. Противник Дзока заметил мое приближение, на мгновение замешкался и резко развернулся ко мне. Я выстрелил, промазал, поскользнулся, уворачиваясь от могучего захвата, и, перекатившись по земле, начетвереньках скакнул к распахнутому люку. В лапе охранника теперь болтался рукав моего пальто, а из недр челнока вылетела рука полевого агента и втянула меня внутрь. Створки люка с грохотом захлопнулись за мгновение до того, как хагрун врезался в них, подобно атакующему носорогу.

Дзок повернулся к сиденью оператора.

— Великий Скотт! — вскрикнул он.— Рычаг управления сломан у самого основания!

Челнок раскачивался, сотрясаемый могучими ударами. Мой спутник ухватил здоровой рукой край панели. На плече проступили узловатые мускулы. Одним рывком полевой агент оторвал крышку, обнажив плотно уложенные электронные компоненты.

— Скорее, англик! — резко бросил он.— Там провода, соедини их!

Я втиснулся рядом с ним, подцепил два плотно изолированных кабеля и перемотал их концы между собой. Следуя отрывистым инструкциям, я ободрал изоляцию и наскоро бросил времянку от массивной катушки — в ней я распознал генератор МК-поля — к запечатанному в коробку устройству, похожему на пятидесятикиловаттный трансформатор. Дзок протянул руку мимо меня и ткнул концом оголенного кабеля в толстую клемму. Рассыпав фонтан синих и желтых искр, медь припаялась к стали. Возник низкий гул, а сотрясающие удары по входному люку резко прекратились. Я ощутил, как вокруг меня смыкается знакомое напряжение МК-поля, и, испустив долгий вздох, рухнул в кресло.

— Впритирку, англик, но мы проскочили...

Странный тон полевого агента заставил меня обернуться. Золотистые глаза Дзока закатились, полуприкрытые дрожащими веками, и он боком сполз мне на колени.

 5

Дзок лежал там, куда я его оттащил, в густой траве под маленьким лиственным деревом. Грудь его вздымалась и опадала в такт быстрому, неглубокому, почти пыхтящему дыханию его племени.

Челнок отдыхал в пятидесяти футах от нас, уткнувшись в скалистый откос, на вершине которого восседала серая обезьяна размером с шимпанзе, задумчиво скребла бока и таращилась на нас. Моя одежда сохла, разложенная на траве рядом с лохмотьями, оставшимися от Дзоковой белой униформы. Я простирнул их в ручейке с песчаным дном, журчавшим поблизости. Осмотр на предмет ранений не выявил ничего серьезнее порезов, ссадин и синяков.

Агент перекатился на бок, застонал и поморщился во сне, навалившись на перевязанную руку. Через несколько секунд его глаза открылись.

— Добро пожаловать,— произнес я,— Тебе лучше? Он снова застонал.

— Как только вернусь домой, точно подам в отставку,— прохрипел Дзок, облизав бледным языком тонкие черноватые губы. Он шевельнулся, высвобождая сломанную руку, поднял ее здоровой и положил на грудь.— Эта конечность явно принадлежит кому-то другому,— простонал он,— умершему ужасной смертью.

— Может, лучше я ею займусь? Он помотал головой.

— Где мы, англик?

— Меня зовут Баярд. Что до нашего местонахождения, думаю, тебе лучше знать, чем мне. Я гнал разведчик на полной скорости около пяти часов, затем рискнул и сунулся сюда. Решил подождать, пока ты очухаешься. У меня создалось впечатление, что ты был куда в худшей форме, нежели сказал мне.

— Я почти исчерпал свои ресурсы,— признал агент.— Меня трижды сильно избивали. Пищевые капсулы почти кончились. Я уже с неделю сидел на урезанном рационе.

— Как же, черт подери, тебе удавалось держаться на ногах: и лазать, и сражаться, и бегать — да еще со сломанной рукой?

— В этом не много моей заслуги, старина. Просто вопрос запуска определенных аварийных метаболических стимуляторов. Понимаешь, гипноз. — Он окинул взглядом пейзаж.— Дивное местечко. Никаких признаков наших недавних хозяев?

— Пока нет. С тех пор как мы прибыли, прошло около четырех часов.

— Думаю, погоня нам не грозит. Судя по тому немногому, что нам о них известно, навигационная аппаратура у них очень слабая. Они нас не выследят.— Дзок изучил рваную линию горизонта. — Ты маневрировал челноком в пространстве? Похоже, нас занесло в глушь.

Я покачал головой.

— Здешние скалы,— я указал на вздымающиеся пики красновато-бурого, согретого солнцем камня, окаймлявшие прогалину,— вырастали у меня на глазах. Сперва они были зданиями в обитаемых регионах, а потом трансформировались в это. Такое впечатление, будто и мы, и наши труды — просто сила природы, как и любое другое стихийное бедствие.

— Я видел то же самое,— согласился Дзок.— Не важно, какой тропой ты решишь пересекать альтернативные мировые линии, изменения являются прогрессивными, эволюционными. Лужа становится прудом, затем озером, далее водохранилищем, потом бассейном, потом болотом, заполненным мертвыми деревьями и двадцатифутовыми змеями; деревья вытягиваются или сжимаются, отращивают новые ветви, новые плоды, скользят в почве на новые места; но всегда постепенно. В энтропической сетке все последовательно — исключая, разумеется, такие созданные человеком аномалии, как Развалины.

— Ты знаешь, где мы?

Серая обезьяна на верхушке скалы с подозрением следила за мной.

— Дай мне секунду набраться сил.— Дзок закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.— Мне придется вернуться в состояние мнемонического самогипноза. У меня нет осознанных воспоминаний об этом регионе.

Я ждал. Дыхание его сохраняло нормальный, быстрый, неглубокий ритм. Глаза резко открылись.

— Верно,— произнес он.— Все не так уж плохо. Мы примерно в шести часах пути от державного центра Зай.— Он сел, затем нетвердо поднялся на ноги.— Можем начинать. Мне придется немного повозиться с настройкой аппаратуры — несколько неловко управлять судном с мертвыми экранами,— Он задумчиво смотрел на меня.— Должен сознаться, кое-что вызывает мое недоумение, Баярд, э-э... как же тебе удалось справиться с челноком?

Кожа на моем лбу помимо воли собралась в морщины. Я даже не знал, собираюсь я улыбнуться или нахмуриться.

— Я также должен кое в чем признаться тебе, Дзок,— наконец произнес я.— Я и сам немного знаком с челноками.

Он ждал с настороженным и заинтересованным видом.

— Ваша Держава — не единственная сила, претендующая на управление Сетью. Я представляю Верховное правительство Империума.

Дзок с улыбкой кивнул.

— Рад, что ты решил рассказать мне. Так гораздо удобнее. Создает атмосферу взаимного доверия и все такое.

— Ты уже знал?

— Честно говоря, я применил к тебе простую гипнотическую технику, пока ты отдыхал там, в логове. Раскопал кое-какие потрясающие данные. А также воспользовался возможностью подсадить несколько предположений. Ничего вредоносного, разумеется. Просто слегка смягчил твой тревожный синдром плюс, разумеется, велел в точности повиноваться моим инструкциям.

Я смотрел на него, а он весело таращился на меня. На моем лице утвердилась широкая и весьма сардоническая улыбка.

— Какое облегчение это слышать, теперь я не чувствую себя таким подонком из-за того, что трудился над тобой, пока ты валялся в отключке.

На мгновение вид у него сделался испуганный, затем самодовольное выражение вернулось.

— Жаль тебя разочаровывать, старина, но я, разумеется, хорошо защищен от подобных вещей...— Он осекся, по лицу его промелькнула легкая тревога, как будто ему только что пришла какая-то мысль.

Я кивнул.

— Я тоже.

Внезапно Дзок взорвался хохотом. Его похожая на пушечное ядро голова, казалось, развалилась пополам в улыбке, продемонстрировавшей как минимум тридцать шесть зубов. Он хлопал себя по коленке здоровой рукой, затем вообще согнулся пополам в пароксизме веселья. И не переставая заливаться смехом, полевой агент, шатаясь, двинулся в мою сторону.

— У тебя заразительный смех. — Я отступил на шаг и напряг запястье.— Но не достаточно заразительный, чтобы подобраться ко мне на расстояние твоей могучей лапы, пригодной для заколачивания свай.

— Похоже, мы несколько в тупике.— Он выпрямился, улыбаясь весьма сочувственно, даже печально.

— Уверен, с этим можно разобраться,— возразил я.— Только завязывай с этими трюками для начинающих. Мне в свое время пришлось узнать о них все.

Он поджал широкие тонкие губы.

— Интересно, почему ты остановился здесь? Почему не двинул дальше, чтобы вернуться в безопасность своей собственной базы, пока я был без сознания?

— Я тебе уже все объяснял. Я не знаю, где мы. Для меня это незнакомая территория, а на борту этой посудины нет ни одной карты.

— Ага. И теперь ты ждешь, что я провожу тебя домой, подставив себя под удар?

— Просто сооруди на скорую руку приборную панель и отладь ее. С настройками я сам справлюсь.

Он покачал головой.

— Я по-прежнему существенно сильнее тебя, старина, несмотря на мое увечье.— Он шевельнул сломанной рукой.— Что-то я не вижу, как ты сумеешь меня принудить.

— У меня по-прежнему есть оружие, в изготовлении которого мы, сапиенсы, так искусны.

— Точно. Но моя смерть вряд ли пойдет тебе на пользу.— Он снова улыбался. У меня возникло чувство, что он наслаждается всем происходящим.— Лучше давай я отвезу нас обоих в Кеониджил. Я прослежу, чтобы тебе оказали всевозможную помощь.

— Я уже получил образчик волосатого гостеприимству— заметил я.— И повторять не стремлюсь.

Он выглядел уязвленным.

— Надеюсь, ты не сваливаешь нас, австралопитеков, в одну кучу с хагрунами только потому, что у нас на теле имеется небольшое количество красивой шерсти.

— Ты обещаешь, что дашь мне челнок и отпустишь восвояси?

— Ну...— Он развел широкими, глубоко прорезанными ладонями.— В конце концов, вряд ли я в том положении, чтобы...

— Думай о положении, в котором ты окажешься, если я брошу тебя здесь.

— Боюсь, мне придется активно сопротивляться подобным мерам.

— Проиграешь.

— Хм. Вероятно. С другой стороны, я был бы слишком ценным пленником в этом твоем Империуме, так что лучше умереть, сражаясь.

Он напрягся, как будто готовый вступить в драку. Я этого не хотел.

— У меня другое предложение,— быстро произнес я.— Ты даешь мне слово офицера Державы, что мне предоставят возможность побеседовать с соответствующими высокопоставленными лицами в Зае, и тогда я соглашусь сопровождать тебя туда.

Он быстро кивнул.

— В этом могу тебя заверить. И возьму на себя ответственность лично гарантировать тебе достойное обращение.

— Договорились.

Я шагнул вперед и протянул руку, стараясь выглядеть не настолько обеспокоенным, как было на самом деле. Дзок взглянул непонимающе, затем опасливо протянул руку и пожал мою. Ладонь его на ощупь оказалась горячая, сухая и шершавая, словно собачья лапа.

— Пустая рука, нет оружия,— пробормотал он.— Потрясающий символизм.— Полевой агент снова широко улыбнулся.— Рад, что мы с этим справились. Ты производишь впечатление порядочного парня, Баярд, несмотря на...— Его улыбка слегка поблекла.— У меня странное чувство, что ты меня каким-то неочевидным образом сделал...

— Я все гадал, как бы мне уговорить тебя взять меня с собой в Зай,— улыбнулся я в ответ.— Спасибо, что облегчил задачу.

— Хм. Неприятности дома?

— Это еще слабо сказано. Он нахмурился.

— Я займусь аппаратурой, а ты пока расскажешь мне подробности.

Один час, две ободранные костяшки и легкий удар током спустя, челнок отправился в путь.

— Ты упоминал странный свет.—Дзок скорчился в операторском кресле над сляпанной на скорую руку панелью управления.— Говоришь, он пропитывал даже замкнутые пространства, отрезанные от любого нормального источника освещения?

— Именно. Нечто вроде призрачного голубоватого сияния.

— В твоем рассказе есть несколько вещей, которые я объяснить не могу.— Но что до светового эффекта, совершенно ясно, что ты был спонтанно перенесен на уровень нулевого времени. Хагруны любят так действовать. Данный свет обязан своим существованием определенным эманациям, происходящим от колебания элементарных частиц на обширно сокращенном уровне энергии. Часть этой вибрации вызывает отклик зрительного нерва. Ты заметил, что свечение более активно исходит от металлических поверхностей?

— Не особенно.

Дзок покачал головой и нахмурился.

— Требуется фантастическое вложение энергии, чтобы перенести массу через порог энтропии. Гораздо больше, чем для запуска предмета в дрейф поперек А-линий, например. Говоришь, ты оказался там без всякой механической помощи? Я кивнул.

— Что такое нулевое время?

— А-а, очень сложное понятие.— Дзок считывал показания с аппаратуры, подкручивал всякие настройки, снова считывал. Как техник по обслуживанию челноков, он намного превосходил меня.— В нормальной энтропии, разумеется, мы движемся в направлении, которое для удобства можем считать направлением вперед. Путешествуя по Паутине, мы движемся перпендикулярно этому вектору—так сказать, в сторону. Нулевое время... ну, считай его отходящим под прямым углом от обоих: застывший, безжизненный континуум, в котором энергии текут совершенно иным образом.

— Тогда, значит, изменился не город, а я. Меня вышвырнуло из моего нормального континуума в это нулевое время...

— Именно так, старина,— Дзок сочувственно заморгал.— Я вижу, ты изводил себя совершенно иным предположением.

— Я начинаю схватывать картину. Хагруны изучают Империум из нулевого времени. Навскидку я бы предположил — готовятся к нападению. У них имеется техника, далеко превосходящая все, чем располагает Империум. Нам нужна помощь. По-твоему, Держава нам ее окажет?

— Не знаю, Баярд,— вздохнул Дзок.— Но я сделаю для тебя все, что смогу.

Я урвал несколько часов беспокойного сна на полу за операторским сиденьем, прежде чем полевой агент меня окликнул. Я поднялся, цепляясь за спинку кресла, перегнулся через нею и уставился на экран. Теперь мы двигались среди тонких ажурных башен, минаретов возвышенной, хрупкой красоты, взмывающих розовыми, желтыми, бледно-зелеными пиками в яркое утреннее небо.

— Славно,— заметил я.— Мы уже близко к твоей родной линии, я так понимаю?

— Ах, башни Зая,— почти пропел Дзок.— Ничто не сравнится с ними во всех вселенных!

— Будем надеяться, что я получу прием, соответствующий этим красивым зданиям.

— Послушай, Баярд, есть нечто, о чем, мне кажется, я обязан тебе... э... сказать,— нерешительно начал полевой агент.— Честно говоря, тут имеется определенное, э, негативное чувство в некоторых умах против группы сапиенс. Возможно, беспричинное, но, к сожалению, это фактор, с которым нам придется иметь дело.

— На чем основывается это негативное чувство?

— На определенных, э, предполагаемых расовых характеристиках. Ваша репутация основана на свирепости, безжалостной состязательности, любви к насилию...

— Понимаю. Мы не такие белые и пушистые, как, скажем, хагруны. А кто же тогда прямо у меня на глазах отшвырнул с дороги бедного солдатика, чтобы похитить челнок, на котором мы едем?

— Да-да, все мы до определенной степени жертвы воинственности. Но может, ты заметил, что даже хагруны имеют склонность скорее к порабощению, нежели к убийству. И хотя они жестоки, но это жестокость безразличия, а не ненависти. Я видел, как ты ударил одного из них. Как раз перед тем, как тебя загнали в камеру. Ты заметил, что он не стал мстить?

— По-моему, любой рано или поздно даст сдачи, если его достаточно попинать.

— Но только вы, сапиенсы, систематически истребляли все остальные формы гоминидной жизни в ваших родных континуумах! — Дзок, похоже, слегка завелся.— Вы, безволосые, во всех линиях, где существуете, существуете одни! Века назад, при первом столкновении лысых мутантов с нормальными антропоидами — движимые, несомненно, стыдом от своего нагого состояния — вы истребили своих покрытых шерстью сородичей! И даже сегодня ваши сознания окутаны древними комплексами вины и стыда, связанными с наготой!

— То есть ты возлагаешь на нынешнее поколение ответственность за то, что происходило — или могло произойти — тысячи лет назад? — в моем мировом секторе,— заявил Дзок,— имеются три основные расы людей: мы, австралопитеки, пользуясь английскими терминами; родезийцы — прекрасные рабочие, сильные и усердные, пусть и не слишком умные; и пекинская ветвь — синелицые ребята, ну, ты знаешь. Мы живем вместе в абсолютной гармонии, каждая группа занимает свою социальную нишу, каждая привносит свои особые таланты в общую культуру. Тогда как вы, сапиенсы... нет, вы даже нападаете на представителей собственной расы, отличающихся от вас лишь самыми незначительными деталями!

— А как насчет меня, Дзок? Я кажусь тебе буйным маньяком? Я выказал какое-то особое отвращение к тебе, например?

— Ко мне? — Дзок изумленно взглянул на меня, а потом разразился смехом,— Ко мне! — Он закашлялся.— Ну и мысль...

— Что такого смешного?

— Ты... с твоим жалким лысым лицом, тощими конечностями, с твоими убогими зубами... вынужденный преодолевать естественное отвращение ко мне! — Он уже едва не вываливался из кресла.

— Что ж, если я и испытывал какое-либо естественное отвращение, у меня по крайней мере хватило порядочности забыть о нем! — рявкнул я.

Дзок перестал смеяться, промокнул глаза болтающимся манжетом и посмотрел на меня почти извиняющимся взглядом.

— Это правда,— признал он.— Ты перевязал мне руку и отмыл мою бедную старую форму...

— И твою бедную старую рожу тоже, ты, карась неотесанный!

Теперь Дзок улыбался смущенно.

— Извини, старина, меня слегка занесло. Все эти личные нападки — полная чушь на самом деле. Суди человека по тому, что он делает, а не по тому, кто он есть, ведь так? Никто из нас не в состоянии справиться со своими природными склонностями — и возможно, преодоление инстинкта в конечном счете есть более благородное достижение, нежели изначальное отсутствие побуждений.— Он неуверенно протянул руку.

— Пустая рука, без оружия, а? — Он улыбнулся. Я принял руку.

— Ты мужик что надо, Баярд. Без тебя я бы гнил в той проклятой камере. Я на твоей стороне, старина, до конца!

Звякнул зуммер, и полевой агент, проворно развернувшись, хлопнул по выключателям, вырубил главный двигатель и, простелив за бегущими по циферблатам стрелками, щелкнул рукояткой передач. Рокот генераторов поля постепенно затих. Дзок повернулся ко мне с сияющей улыбкой.

— Прибыли.— Он поднял вверх большой палец.— Это будет великий день для обеих цивилизаций.

Мы выбрались на широкую, просторную площадь, выложенную цветной плиткой. Кое-где зеленели россыпи деревьев, яркие геометрические фигуры цветочных клумб складывались в пеструю мозаику, а струи фонтанов искрились на солнце. Сотни австралопитеков неспешно прогуливались парами или спешили куда-то с тем сосредоточенно-деловым видом, который, несомненно, присущ ксонид-жилинским бюрократам в той же степени, в какой и их безволосым коллегам у меня дома. Развевающиеся на ветру одеяния некоторых представителей здешней цивилизации напоминали арабские джеллабы, другие носили разноцветные костюмы-двойки. То тут, то там мелькала аккуратная белая униформа, обличавшая агентов СМЛН.

Наше внезапное появление посреди толпы сначала вызвало небольшое замешательство. Затем ксониджил увидели меня, и по их рядам прокатилось приглушенное ворчание. Судя по носам, морщившимся на плоских зубастых лицах, я поймал несколько враждебных взглядов. Кроме того, отовсюду раздавались смешки. Кто-то обратился к

Дзоку. Тот ответил на реплику и крепко взял меня за запястье.

— Извини, Баярд,— шепнул он.— Понимаешь, некоторые боятся, что ты не привязан.

Он помахал рукой легкому летательному аппарату, кружившему над нами. Я сперва принял его за вертолет, но потом заметил отсутствие винтов. Аппарат сел, и широкий прозрачный люк раскрылся, словно раковина двустворчатого моллюска. Сородич Дзока, продемонстрировав великолепный набор зубов, поднял руку в приветственном жесте, и тут его взгляд остановился на мне. Белозубая улыбка вмиг потускнела, подобно намокшей тряпке. Он что-то вопросительно просвистел полевому агенту, а Дзок, ответив вопросом на вопрос, подтолкнул меня к летающей машине.

— Не обращай на него внимания, Баярд. Простой крестьянин.

— Это легко. Я же не знаю, что он сказал.

Я забрался на удобное пружинящее сиденье. Дзок сел рядом и отдал распоряжение пилоту.

— В конце концов, это приключение обернулось не так уж плохо,— воодушевленно заявил он.— Вернуться целым и невредимым — более-менее — с трофейной машиной и самым необычным, э, гостем.

— Рад, что ты не сказал «пленником»,— заметил я, созерцая роскошный узор парков, площадей и тончайших шпилей, над которыми мы летели на головокружительной скорости.

— Куда мы направляемся?

— Мы направляемся прямиком в штаб СМЛН. Мой доклад не терпит отлагательств, да и ты тоже, разумеется, спешишь.

На том темы для разговоров вроде бы и исчерпались. Я наслаждался великолепной панорамой города, краем глаза наблюдая за растущей вдалеке громадной белой башней. Аппарат шел прямо на нее.

Дважды облетев вокруг гигантского строения, видимо в ожидании разрешения на посадку, мы наконец зависли на месте и рухнули вниз. Аппарат легко и безошибочно пристроился на крошечной, размером с коврик, площадке посреди висячего сада с высокими пальмами, огромными валунами желтого и синего цвета, зеркальными водоемами произвольной формы и клетками с тропическими птицами и животными, вносящими завершающий штрих в искусно воссозданную атмосферу джунглей.

— Только позволь, Баярд, мне вести разговор,— прошептал Дзок, торопливо направляясь к лестнице.— Я представлю твое дело нашему Совету в самом выгодном свете и уверен, проблем не возникнет. Ты уже через несколько часов будешь на пути к дому.

— Надеюсь, ваш Совет не страдает такой же расовой озабоченностью, что и мужланы там, внизу...

Я осекся на полуслове, упершись взглядом в замаскированную клетку. Сквозь зеленую сетку на меня тусклыми глазками таращилось безволосое и бесхвостое двуногое существо двух футов ростом, с низким лбом, носатым личиком и редкой бороденкой.

— Господи! — воскликнул я.— Это же человек... карлик...

Дзок резко обернулся.

— А? Что? — Он отвесил челюсть, затем расплылся в улыбке.— Боже мой, Баярд, это же просто тонкил! Восхитительный маленький зверек, но до человека ему далеко...

Существо забеспокоилось и издало жалобный писк. Я поспешил дальше, испытывая смесь эмоций, ни одна из которых не добавляла мне уверенности.

Мы спустились по эскалатору, по широкому прохладному коридору достигли стеклянной двери и вышли в просторный, залитый естественным светом зал с водоемом, клумбами, столиками и рядом кабинок на дальней стороне. Дзок подошел к стене с экраном и проговорил что-то довольно решительным тоном.

— Все устроено,— обернулся он ко мне.— Совет заседает прямо сейчас и готов рассмотреть наше дело.

— Быстро работаете,— произнес я с искренним восхищением.— Я всерьез опасался не меньше недели извести на заполнение бланков и еще неизвестно сколько проторчать в ожидании своей очереди.

— Только не здесь,— высокопарно заявил Дзок.— Для местных Советов дело чести держать списки назначенных к слушанию дел чистыми.

— Местный Совет? Я думал, мы едем на встречу с большими шишками. Мне надо произнести речь перед лицами высшего уровня...

— Это и есть высший уровень. Они вполне способны оценить ситуацию, принять разумное решение и вынести соответствующий вердикт.— Он взглянул на стенную шкалу, принятую мной за часы.— У нас еще полчаса. Потратим-ка несколько минут, чтоб освежиться, переодеться и все такое. Боюсь, от нас до сих пор несет хагрунской тюрьмой.

В зале присутствовали еще несколько посетителей — долговязых лоснящихся ксониджил. Некоторые из них плавали в бассейне, другие полулежачи в шезлонгах. Они с любопытством таращились на меня, когда мы проходили мимо. По пути Дзок перекинулся кое с кем парой слов, но поболтать не остановился. Возле кабинок он нажал несколько кнопок, при помощи соединенного со стойкой портновского сантиметра измерил мой рост и дернул за рычажок. Через несколько секунд из широкой шели выскочил плоский пакет.

— Чистый костюм, Баярд. Не совсем то, к чему ты привык, но, д?маю, он покажется тебе удобным — и, честно говоря, знакомая одежда может помочь преодолеть любое изначальное... э... неприятие со стороны Совета.

— Шикарно,— пробормотал я.— Как жаль, что я бросил мой обезьяний наряд. Мог бы явиться в качестве хагруна.

Дзок досадливо фыркнул и принялся выбирать наряд для себя. Потом он проводил меня в душевую, где из отверстий в сводчатом потолке лились теплые ароматные струи. Скинув наши лохмотья, мы намылились, причем Дзок сумел добиться замечательной пены, встали под воду и высушились фенами в раздевалке. Новая одежда, состоящая из куртки и штанов синего и серебристого атласа и белой шелковой рубашки, а также обувь — мягкие туфли из похожего на замшу материала — сидели на мне вполне пристойно. Дзок хихикнул, наблюдая, как я расчесываю волосы. Возможно, заботу о столь незначительном участке волосяного покрова он считал напрасной тратой времени. Полевой агент бросил последний взгляд в зеркало, надел новую, отделанную золотой тесьмой белую шапочку-таблетку, поправил под нижней губой алый ремешок и еще раз одернул плотно сидящий китель.

— Нечасто агент возвращается из поля с докладом, который может по праву классифицировать как «предаварийную ситуацию второго класса»,— произнес он удовлетворенно.

— А что аварийное? Я или хагрунские работорговцы? Дзок рассмеялся, но, по-моему, несколько смущенно.

— Ладно, ладно, не волнуйся, Баярд. Уверен, советники признают необычную природу твоего дела...

Я двинулся следом за ним, на ходу обдумывая последнее его замечание.

— А если бы я был «обычным» делом, тогда что?

— Ну разумеется, в этом случае оно бы регулировалось политикой Державы. Но...

— Так что же предписывает политика Державы?

— Давай просто подождем и будем разбираться с ситуацией по мере ее развития, а?

Дзок поспешил вперед, оставив меня с неприятным ощущением, будто его самоуверенность тает по мере приближения к красно-золотым дверям, перегородившим широкий коридор впереди.

Двое бдительных часовых в белой униформе с серебристым шитьем при нашем появлении взяли на караул. Дзок обменялся с ними несколькими фразами. Один из них нажал кнопку, и двери распахнулись. Полевой агент сделал глубокий вдох, дожидаясь, пока я встану рядом. Я успел разглядеть длинный стол и ряд лиц над ним. Основную массу заседателей составляли австралопитеки, но и кроме них я насчитал как минимум три типа людей. Все седые или седеющие, одни в белой с красным узором униформе, другие — в разноцветных гражданских одеяниях.

— Не падай духом, я знаю, что делать,— прошептал Дзок.— Встань слева от меня и на полшага сзади. Делай все по протоколу, как я...

Он шагнул вперед к ожидающим старейшинам. Я напялил маску непреклонной доброжелательности и последовал за ним. Дюжина пар глаз наблюдала за моим приближением. Двенадцать лиц смотрели на меня через полированный стол темного дерева, и ни одно из выражений, отразившихся на этих лицах, не имело ничего общего с приветливой улыбкой. Узколицый бородач слева от центра чмокнул подвижными губами и, наклонившись к соседу, что-то шепнул ему на ухо. Дзок остановился, выполнил полупоклон, слегка согнув колени, коротко отрапортовал на своем щелкаюше-чирикающем языке и указал на меня.

— Я представляю Совету некоего Баярда, уроженца сектора Англик,— произнес он, переходя на английский.— Как вы видите, сапиенсы...

— Где ты его поймал? — крикнул узколицый высоким раздражительным голосом.

—- Баярд не совсем... э... пленник, ваше превосходительство,— начал Дзок.

— Ты хочешь сказать, что эта тварь прорвалась сюда силой?

— Можете игнорировать этот вопрос, агент,— махнул рукой круглолицый советник справа,— Советник Сфуд-жил демонстрирует свое пристрастие к риторике. Однако ваши действия и в самом деле требуют прояснения.

— Вы в курсе политики Державы в отношении лысых антропоидов, агент? — вставил другой.

— Обстоятельства, при которых я столкнулся с Баяр-дом, весьма необычны,— гладко продолжил Дзок.— Только благодаря его помощи и сотрудничеству я бежал из длительного тюремного заключения. Мой доклад...

— Из тюрьмы? Агент Державы?

— Думаю, нам лучше заслушать отчет полностью — и немедленно,— произнес советник, перебивший Сфуджи-ла, и добавил замечание на ксониджил. Дзок ответил на том же языке, выразительно жестикулируя длинными руками. Я молча стоял на полшага слева и сзади, согласно его же собственной инструкции, и чувствовал себя выставленным на продажу комиссионным товаром, лишенным даже мизерного шанса обрести владельца.

Советники один за другим принялись сыпать вопросами, и хотя Дзок отвечал на них уверенно и без подготовки, тем не менее он явно волновался. Выражение лица старого Сфуджила по мере развития слушания нисколько не смягчилось. Наконец круглолицый советник помахал длиннопалой сероватой рукой и сфокусировал взгляд на мне.

— Ну-с, Баярд, агент Дзок рассказал нам об обстоятельствах, при которых ты отдал себя под его покровительство...

— Я очень сомневаюсь, что Дзок говорил вам что-либо подобное,— резко оборвал его я.— Я нахожусь здесь по приглашению как представитель моего правительства.

— Неужто Совет потерпит такую дерзость?! — взвизгнул Сфуджил.— Говорить будешь, когда велят, сапиенс, и не дерзи!

— Я также уверен,— продолжал я гнуть свое,— что его доклад включал упоминание о том факте, что я нуждаюсь в немедленной транспортировке обратно на мою родную линию.

— Твои нужды едва ли представляют интерес для данного собрания, — рявкнул Сфуджил.— Мы прекрасно знаем, как обращаться с такими, как ты.

— Вы ничего не знаете о таких, как я! — обрушился я на него.— Между нашими правительствами не было раньше никаких контактов...

— Есть только одно правительство, сапиенс! — оборвал меня Сфуджил.— Что до твоей породы...— Его длинная гибкая верхняя губа загнулась, обнажив вызывающе розовые десны и массу зубов в издевательской ухмылке недовольной лошади.— Мы достаточно знакомы со списком ваших злодеяний.

— Погодите, Сфуджил,— встрял другой советник.— Лично я желаю услышать отчет этого сапиенса о его приключениях. Похоже, деятельность хагрун может иметь определенное значение...

— А я говорю, пусть хагруны делают что хотят, по-стольку-поскольку их дела касаются только этих братоубийц-извращенцев! — огрызнулся Сфуджил.

Казалось, он обозлен куда больше, нежели ему предписывали собственные предрассудки. Я без труда вычислил линию поведения, которой он вознамерился следовать. Советник не станет даже выслушивать меня, а будет лишь сыпать и сыпать обвинениями. Видимо, и мне пришло время поучаствовать во всеобщей свалке.

— Нравится вам это или нет, Сфуджил,— вклинился я в их гвалт,— Империум является сетевой державой первой величины. Рано или поздно наши культуры обречены были встретиться. И лично мне хотелось бы видеть, как наши отношения начинаются по-хорошему.

— Сетевой? — насторожился толстый советник.— Вы не упомянули об этом, агент.— Он посмотрел на Дзока.

— Я как раз собирался перейти к этой части доклада, ваше превосходительство,— ответил мой приятель невинным голосом.— Баярд заявлял, что, хотя он и был перенесен на хагрунскую линию в хагрунском челноке, у его народа имеется собственный сетевой двигатель. Кроме того, он действительно продемонстрировал некоторые соответствующие навыки при управлении примитивной машиной хагрун.

— Это придает делу новую окраску,— заметил советник,— Господа, я предлагаю не предпринимать поспешных действий, которые могут нанести ущерб будущим отношениям с сетевой державой...

— Мы не станем иметь никакого дела с этим отребьем! — завизжал старый Сфуджил, вскакивая на ноги,— Наша нынешняя политика иск...

— Сядьте, советник! — прорычал толстый член Совета, вскакивая, чтобы встать с ним лицом к лицу.— Я прекрасно осведомлен о нашей стратегии по отношению к подобным ситуациям! И предлагаю вам воздержаться от объявления ее всему миру!

— Какова бы ни была ваша политика в прошлом,— нарушил я молчание, — она должна быть пересмотрена в свете новых данных. Империум является сетевой державой, но в конфликте интересов нет никакой нужды...

— Тварь лжет! — зарычал Сфуджил, уставившись на меня через стол.— Мы провели обширную рекогносцировку всего сапиенского квадранта, включая так называемый сектор Англик, и не наткнулись ни на какие доказательства навыков перемещения по Паутине!

— Линия ноль-ноль Империума расположена внутри региона, который вы называете Развалинами,— сказал я.

Сфуджил задохнулся.

— У тебя хватает наглости упоминать этот ужасный памятник свойственной вашему племени жажды разрушения?! Одно это является достаточным основанием исключить вас из общества порядочных гоминидов!

— Как такое возможно? — спросил другой.— Ничто не живет в пределах Развалин...

— Очередная ложь испорченной твари,— рявкнул Сфуджил.— Я требую, чтобы Совет немедленно изгнал этого дегенерата и наложил взыскание второго класса на агента...

— Тем не менее,— перекричал я советников,— в Пустоши существует некоторое количество нормальных линий. Одна из них является местом пребывания сетевого правительства. Как официальный представитель этого правительства, я прошу выслушать меня и оказать помощь, о которой я прошу.

— Это кажется довольно скромным требованием,— заметил толстый советник.— Сядьте, Сфуджил. Что до вас, Баярд... продолжайте.

Сфуджил, злобно зыркнув по сторонам, щелкнул пальцами. Подросток в белой форме без знаков отличия, ожидавший возле дверей, тихонько скользнул к советнику, выслушал отданные шепотом указания и так же тихо исчез. Тощий советник сложил руки и нахохлился.

— Подчиняюсь,— рявкнул он.— По принуждению. Полчаса спустя я закончил свой отчет. Последовали многочисленные вопросы. Некоторые от разумных членов совета вроде пухляка по имени Никодо, другие носили характер издевки и подстрекательства, типа: «А вы по-прежнему бьете своих жен?» Я старался отвечать на все как можно яснее.

— Следовательно, вы утверждаете,— произнес советник весьма свирепого вида,— что обнаружили себя на уровне нулевого времени родного континуума, попав туда неизвестным вам способом. Затем вы заметили личностей, предположительно хагрун, грузящихся на транспорты и готовых к отбытию. Вы убили одного из этих людей, похитили один из их грубых сетевых транспортов только для того, чтобы тут же оказаться в ловушке. Прибыв на мировую линию хагрун, вы были помещены в заключение, откуда бежали, убив второго человека. Теперь вы являетесь сюда с требованием, чтобы вам предоставили ценное имущество Державы и отпустили продолжать вашу деятельность.

— Не совсем корректное изложение, ваше превосходительство,— начал Дзок, но его оборвали мрачным взглядом.

— Этот человек сознается в двойном убийстве,— рявкнул Сфуджил.— По-моему...

— Пусть говорит,— пролаял Никодо.

— Хагруны что-то затевают. Я бы предположил атаку на Империум с нулевого уровня как наиболее вероятный вариант развития событий. Если вы не считаете нужным оказать нам помощь, я прошу организовать мне доставку домой, чтобы я успел предупредить...

Юный курьер скользнул в зал заседаний и передал Сфуд-жилу полоску бумаги. Тот, взглянув на нее, поднял на меня яростно сверкающие желтые глаза.

— Так я и думал! Тварь лжет! — проскрежетал он.— Вся эта фантастическая история построена на обмане! Империум, а? Сетевая держава, а? Ха!

Сфуджил сунул бумагу следующему советнику, печального вида бледно-загорелому существу с пушистыми бачками и отсутствием подбородка. Тот растерянно пробежал ее глазами, испуганно взглянул на меня, нахмурился и передал документ дальше. Когда она дошла до Никодо, он прочел ее, бросил на меня озадаченный взгляд, затем перечитал еще раз.

— Боюсь, я не понимаю этого, Баярд.— Теперь он сверлил меня взглядом. Его темное лицо по краям сделалось лиловым,— Чего ты надеялся достичь, пытаясь ввести данное собрание в заблуждение?

— Возможно, если вы объясните мне, о чем идет речь, я смогу пролить на это какой-то свет,— ответил я.

Бумага была молча брошена мне, Я тупо уставился на цепочку вороньих следов,

— Извините. Я не читаю по-ксониджилски.

— Это само по себе должно быть достаточным доказательством,— проворчал Сфуджил.— Заявляет, что он сетевой агент, но не имеет лингвистической подготовки...

— Советник Сфуджил проверил ваше заявление,— холодно произнес Никодо.— Вы утверждали, что эта мировая линия ноль-ноль расположена приблизительно в квадрате восемьсот семьдесят пять дробь двести пятьдесят девять по нашим координатам внутри зоны Развалин. Наши сканеры обнаружили в пределах пустыни три нормальные мировые линии — до этой степени ваш рассказ содержит частицу правды, но что до координат восемьсот семьдесят пять дробь двести пятьдесят девять...

— Да? — Мне стоило немалых усилий подавить дрожь в голосе.

— Такого мира не существует. Непрерывное пространство разрушенных миров покрывает весь этот регион Паутины.

— Лучше посмотрите еще раз...

— Сам посмотри! — Сфуджил швырнул мне еще один лист — глянцевую черную фотограмму, куда более совершенную по сравнению с неуклюжими конструкциями, используемыми имперской Службой сетевой картографии.

Я мгновенно опознал знакомый овал Пустоши, а внутри его — сияющие точки, известные как миры ИП-два и три. Очертания третьей А-линии мне ни о чем не говорили... Но куда же делась линия ноль-ноль?! Она исчезла.

— Думаю, Совет потратил достаточно времени на этого шарлатана,— донесся издалека чей-то голос.— Уведите его.

Дзок уставился на меня.

— Почему? — спросил он.— Почему ты лгал, Баярд?

— Цель этой твари достаточно ясна,— проскрипел Сфуджил.— Приписывая свои исходные побуждения другим, он решил, что, признав себя гражданином простой низкотехнологичной расы, не получит достаточно внимания. Поэтому он попытался запугать нас разговорами о великой Паутинной державе — завуалированная угроза возмездия! Жалкая увертка! Но чего еще ожидать от такого генетически обусловленного подонка!

— У вас оборудование неправильно работает,— прохрипел я.— Просканируйте еще раз...

— Молчать, преступник! — Сфуджил снова был на ногах. Он не собирался терять преимущество, добытое его шоковым приемом.

— У Сфуджила есть нечто, чего он не хочет, чтобы другие узнали,— крикнул я.— Он сфабриковал снимок...

— Это невозможно,— рявкнул Никодо.— Безумные обвинения ничего тебе не дадут, сапиенс!

— Я всего лишь просил отвезти меня домой,— Я швырнул фотограмму через стол.— Отвезите меня туда, и вы достаточно скоро убедитесь, лгу я или нет!

— Самоубийца! Он требует, чтобы мы пожертвовали транспортом и экипажем, дабы он доиграл до конца свой безумный спектакль,— пророкотал кто-то.

— Вы много говорите об убийственных инстинктах моего рода,— отрывисто произнес я.— А где тогда представители сапиенсов в этом вашем уютном мирке? В концентрационных лагерях слушают ежедневные лекции о братской любви?

— В Ксониджил нет разумных безволосых форм,— прорычал Никодо.

— Почему? — рявкнул я в ответ.— Скажете, вымерли?

— Их ветвь была слабой,— перешел к обороне Никодо.— Мелкие, голые, плохо приспособленные к столкновению с невзгодами ледниковых периодов. Никто не уцелел до нынешней эпохи...

— Стало быть, вы их перебили! Возможно, в моем мире получилось как раз наоборот — а может, в обоих случаях имели место естественные причины. Как это ни подавать, история слишком древняя. Я предлагаю сейчас начать сначала — и можете прямо с проверки моего рассказа...

— Говорю вам, давайте наконец прекратим этот фарс! — Сфуджил застучал по столу, привлекая внимание.— Я ставлю вопрос на официальное голосование! Немедленно!

Никодо дождался, пока разговоры стихнут.

— Советник Сфуджил воспользовался своим правом категорического предложения,— тяжело произнес он.— Сейчас по данному вопросу будет проведено голосование, в форме, предложенной советником.

Сфуджил по-прежнему стоял.

— Вопрос ставится так,— произнес он официально.— Удовлетворить требования этого сапиенса...— Он оглядел стол, словно оценивая настроения коллег.

— Он рискует своим положением, формулируя Вопрос на Голосовании,— прошипел Дзок мне в ухо,— Он проиграет, если зайдет слишком далеко.

— Или, напротив,— теперь советник смотрел на меня,— депортировать его на низкотехнологичную мировую линию, чтобы он прожил там ощущенный ему естественный срок в изоляции.

Дзок застонал. По столу прокатился вздох. Никодо что-то проворчат.

— Если бы ты только пришел к нам честно, сапиенс,— вздохнул он.

— Голосование! — рявкнул Сфуджил.— Выведите тварь, агент!

Дзок взял меня за локоть и вывел в коридор. Тяжелые створки щелкнули у нас за спиной.

— Я вообще не понимаю,— сказал он.— Наговорить им всей этой ерунды про сетевую державу! Ты безнадежно настроил Совет против своей персоны — и ради чего?

— Даю тебе подсказку, Дзок. Разве им так уж требовалась какая бы то ни было помощь? Да они уже давно имеют собственное мнение о гомо сапиенс.

— Никодо собирался отнестись к тебе сочувственно,— возразил Дзок.— Он могущественный советник. Но твоя бессмысленная ложь...

— Послушай меня, Дзок,— я схватил его за руку,— я не лгал! Попытайся вбить это в свою тупую черепушку! Мне плевать, что показывает ваша аппаратура. Империум существует!

— Сканер не лжет, сапиенс,— холодно ответил агент.— Тебе лучше признать ошибку и молить о милосердии,— Он выдернул у меня свою руку и разгладил складку на рукаве.

— Милосердии? — Я рассмеялся, но без особого веселья.— От добрейшего советника Сфуджила? Вы, ребятки, так носитесь со своей философией «дружной семьи», но когда доходит до практической политики, становитесь так же безжалостны, как и остальные человекообразные!

— О ликвидации речи не было,— натянуто произнес Дзок.— Перемещение позволит тебе прожить жизнь в достаточном комфорте...

— Я говорю не о своей жизни, Дзок! В мире, которого, по вашим словам, не существует, живут три миллиарда людей. Внезапная атака хагрун станет бойней!

— Твой рассказ не имеет смысла, англик! Мы изобличили твое вранье! Такой линии, как твой Империум, не существует!

— Ваша аппаратура нуждается в перенастройке! Он был на месте сорок восемь часов назад...

Двери Советаоткрылись. Часовой выслушал кого-то с той стороны, затем поманил Дзока. Агент бросил на меня тревожный взгляд и проследовал внутрь. Двое вооруженных часовых взяли на караул и молча замерли по обе стороны от меня.

— Что там сказали? — спросил я у них.

Никто не ответил. Минута ползла долго и мучительно, словно безногий калека. Затем двери снова распахнулись, и Дзок вышел. За ним следовали двое членов Совета.

— Решение... э... принято, Баярд,— запинаясь, проговорил мой бывший сокамерник.— Тебя проводят на квартиру, где ты проведешь ночь. Завтра...

Мимо него протолкался Сфуджил.

— Не решаетесь исполнить свой долг, агент? — проскрежетал он.— Скажите этой твари, что ее уловки не помогли! Совет проголосовал за перемещение...

Этого-то я и опасался. Я отступил на шаг, выщелкнул пистолет в ладонь... и длинная рука Дзока рубанула меня по предплечью не хуже топора. Мой пистолет поскакал прочь по покрытому ковром полу коридора. Я резко развернулся, нацелившись на короткое ружье в руках ближайшего часового. Мне даже удалось коснуться его — как раз в тот момент, когда стальные браслеты защелкнулись на моих запястьях и дернули назад. Серовато-смуглая рука с тюленьей шерстью на тыльной стороне ладони оказалась перед моим лицом, раздавливая крохотную ампулу. В ноздри хлынул едкий запах. Я закашлялся, стараясь задержать дыхание... Ноги сделались дряблыми, как мокрые веревки, и подкосились. Я грохнулся об пол, но удара не почувствовал. Дзок склонился надо мной и зашевелил губами.

— ...сожалею... виноват, старина...

Лежа на спине, я нечеловеческим усилием привел в движение язык и сумел выдавить одно слово: «Правда...»

Кто-то оттолкнул Дзока. На меня уставились близко посаженные желтые глаза.

— ...глубокая обработка памяти...

— ...закончить работу...

— ...слово офицера...

— ...к черту его. Англик есть англик...

А потом я падал, легкий, будто воздушный шарик, и наблюдал, как картина вокруг меня выпячивается, смазывается, растворяется в вихре огней и темноты, которые все уменьшались, уменьшались и вскоре пропали вовсе.

 6

Я довольно долго следил за игрой солнечных зайчиков на паре газовых занавесок, колыхавшихся у распахнутого окна, пока не нашел в себе силы припомнить, кто же их туда повесил. Память возвращалась с трудом, словно таблица умножения, некогда выученная, но давно не применявшаяся. Ну да, у меня же приключилось расстройство, нервный срыв, во время выполнения одного щекотливого поручения в Луизиане — детали припоминались смутно,— а теперь я отдыхал в частном санатории в Харроу, принадлежащем добрейшей миссис Роджерс...

Я сел. Головокружение напомнило мне о последнем приступе, свалившем меня после тяжелой инспекционной поездки в... в... В мозгу мелькнуло полустертое воспоминание о странном городе со множеством лиц и... Я ведь тогда неделю пластом провалялся.

Видение рассеялось окончательно. Я потряс головой и снова лег. В конце концов, я здесь для отдыха. Славного долгого отдыха. Затем со своей пенсией — перед внутренним взором возникло четкое видение банковской книжки с балансом в 10 000 золотых наполеонов на депозите в Кредитном банке де Лондре — я смогу где-нибудь обосноваться и посвятить себя садоводству, как мне всегда хотелось...

Нет, для целостной картины определенно недоставало какой-то маленькой детали, но пытаться ее вычислить было сейчас слишком утомительно. Я оглядел комнату, маленькую, веселую от солнечного света и ярких красок, покрывавших мебель. Домотканые половики и постельное покрывало с вышитой на нем охотничьей сценкой наводили на мысли о долгих зимних вечерах, проведенных за рукоделием под треск пылающих в камине дров. Из комнаты вела узкая филенчатая дверь, выкрашенная в коричневый цвет, с круглой бронзовой ручкой. Ручка повернулась, и вошла миловидная седая женщина с румяными щеками, в забавной кружевной шляпке и многоцветной юбке до полу. Увидев меня, она всплеснула руками и просияла так, словно я заверил ее в том, что она печет яблочные пироги точь-в-точь как моя матушка.

— Мистер Баярд! Вы проснулись! — Голос у нее оказался пискляво-жизнерадостный, как свисток игрушечного паровозика, а вот акцент вызвал у меня некоторое замешательство.

— И проголодались тоже, я полагаю! Вы ведь не откажетесь от доброй чашечки супа, правда же, сэр? И может, чуточку пудинга на десерт?

— Добрый кусок мяса, тушенного с грибами, звучит лучше,—ответил я.— И, э...—Я собирался спросить ее, кто она такая, но затем вспомнил: добрейшая миссис Роджерс, разумеется...— Бокал вина, если есть,— закончил я, откинувшись на подушку, и вокруг меня заплясали разноцветные пятнышки.

— Конечно-конечно, а перед этим славная горячая ванна. Это будет замечательно, мистер Баярд. Я только покличу Хильду...

Несколько минут все пребывало как в тумане. Я смутно осознавал чью-то суету и щебет женских голосов. Мягкие пальцы касались меня, осторожно тянули за руки. Усилием воли я открыл глаза и поймал взглядом изгиб цветного фартука на девичьем бедре. Женщина постарше направляла двоих крепких светловолосых парней в маневрировании чем-то тяжелым ниже моей линии обзора. Девушка выпрямилась, и я мельком разглядел тонкую талию, приятную округлость живота, рук и дерзкое лицо под прямой челкой цвета клеверного меда. Парни, закончив, ушли, старушка — следом за ними. Девушка еще некоторое время посуетилась вокруг и тоже удалилась, оставив дверь открытой. Я приподнялся на локте и увидел шестифутовую эмалированную ванну, аккуратно установленную на овальном коврике, большое пушистое полотенце, щетку и прямоугольный кусок белого мыла на табуреточке возле нее. Заманчивая картина. Я сел, спустил ноги с кровати, сделал несколько глубоких вдохов, пока не прошло головокружение, затем стянул лиловые шелковые пижамные брюки и неуверенно встал.

— Ой, вам еще нельзя ходить самому, сэр! — донеслось от двери теплое контральто. Медовая челка вернулась, подходя ко мне с озабоченным выражением на дерзкой физиономии. Я равнодушно потянулся за штанами, едва не потерял равновесие и тяжело осел на кровать. Она была уже рядом, поддерживая меня сильной рукой.

— Мы с Ганвор беспокоились о вас, сэр. Доктор сказал, вы были очень больны, но когда вы проспали вчера весь день...

Я не следил за ее словами. Одно дело проснуться в знакомой комнате и без особого труда сообразить, что к чему. Совсем иное дело осознать, что ты среди совершенно незнакомых людей и не имеешь ни малейшего понятия, как сюда попал...

С ее помощью я сделал три шага до ванны и заколебался, прежде чем приступить к залезанию внутрь.

— Просто поставьте внутрь ногу, вот так,— приговаривала девушка.

Следуя ее указаниям, я сделал шаг и сел, слишком слабый даже для того, чтобы поморщиться от горячей воды. Девушка уселась на табуретку рядом со мной, мотнула головой, убирая волосы с лица, и потянулась к моему плечу.

— Я Хильда,— представилась она.— Живу чуть дальше по улице. Просто замечательно, что Ганвор позвонила мне и сказала, что вы приезжаете, сэр. Мы здесь нечасто видим луизианцев да к тому же дипломатов. У вас, должно быть, просто восхитительная жизнь! Вы, наверное, побывали и в Египте, и в Австралии, и в Испании, и даже в Семинольской республике.

Она болтала и намыливала меня с беззаботностью бабушки, купающей пятилетнего внука. А мне было хорошо оттого, что это жизнерадостное создание трет мне спину упругой щеткой, а солнце тем временем светит в окно и ветерок играет занавесками.

— ...вашей аварией, сэр?

Я сообразил, что Хильда задала вопрос. И кажется, довольно неуместный. А может быть, мне просто не хотелось сознаваться в приключившейся у меня — или мне так только казалось — некоторого рода мягкой формы амнезии. Забыл я, конечно, не все. Вот только подробности припоминались как-то смутно...

— Хильда... человек, который привез меня сюда... он говорил что-нибудь обо мне... об аварии?..

— Письмо! — Девушка подскочила на месте и метнулась к столу, расписанному красными, желтыми, синими и оранжевыми цветами.— Доктор оставил это для вас, сэр. Чуть не забыла! — сказала она, протягивая мне плотный квадратный конверт.

Я взял его мокрыми руками, вскрыл и извлек один-единственный лист. По затейливому фирменному бланку бежали строчки официального текста:

 Мистер Баярд, с глубоким сожалением и при высочайшем личном уважении к Вам сим подтверждаю Вашу отставку по нетрудоспособности с дипломатической службы его императорского величества Наполеона V...

Там еще содержались упоминания про мою верную службу и преданность долгу, сожаления, что я не поправился вовремя для личных проводов, и бесчисленные надежды на скорейшее мое выздоровление. Также прилагался адрес адвоката в Париже, который ответит на все мои вопросы, если когда-нибудь потребуется помощь, и т. д. и т. п. Имя в конце письма мне ни о чем не говорило, ну да кто же не знает графа Региса да Манэн, заместителя министра иностранных дел по безопасности. Старый добрый Реджи...

Прочитав письмо дважды, я сложил его и запихал обратно в конверт. Руки заметно дрожали.

— Кто вам это дал? — Голос мой звучал хрипло.

— Доктор, сэр. Вас привезли в карете два дня тому назад, и он очень за вас переживал. Жаль, вашим друзьям пришлось спешно уехать, чтобы попасть на пароход до Кале...

— Как он выглядел?

— Доктор? — Хильда снова принялась за мою спину.— Высокий такой господин, сэр, элегантно одетый, с приятным голосом. И смуглый. Но я видела его только мельком. На конном дворе было темно, и мне больше ничего разглядеть не удалось.— Она хихикнула,— Но то, что у него глаза близенько посажены, как два ореха в яичной подставке, я точно заметила.

— Он приехал один?

— Кучера были, сэр... и, по-моему, еще один господин в карете, но...

— Миссис Роджерс их видела?

— Всего несколько секундочек, сэр. Они страшно торопились...

Закончив с купанием, Хильда насухо меня вытерла и облачила в чистую пижаму. Затем помогла доковылять до кровати и подоткнула одеяло. Я хотел задать еще пару вопросов, но сон накрыл меня, как волна из прорванной плотины.

Проснувшись в следующий раз, я почувствовал себя несколько ближе к норме. Я выбрался из постели, доковылял до стенного шкафа и обнаружил там комплект странного вида одежды, состоявший из узких брюк, сюртука с широкими лацканами, рубашки с рюшами по вороту и манжетам и туфель с крохотными пряжками.

Да нет, поправил я себя, никакие они не странные. На самом деле очень даже стильные. И все с иголочки — в нагрудном кармане еще лежала карточка портного.

Закрыв гардероб, я доковылял до окна. Оно так и осталось распахнутым настежь, и послеполуденное солнце золотило расставленные на подоконнике горшки с геранью. Я высунулся наружу. Под окном раскину лся аккуратный садик, огороженный кирпичной стенкой, далее шел белый штакетный забор, а совсем вдалеке поблескивал высокий ажурный шпиль церкви. В воздухе висел чудесный запах свежескошенной травы. Из-за угла появилась Хильда с корзиной в руках и в накинутом на голову платке. Из под плотной, доходившей до щиколоток юбки выглядывали носы деревянных башмаков, разрисованных красными и голубыми завитушками. Заметив меня, девушка расплылась в улыбке.

— Привет вам, сэр! Выспались наконец?

Она подошла к окну и подняла корзину, полную темно-красных помидоров.

— Ну разве не красавцы, сэр? Я порежу вам несколько к ужину.

— Они чудесны,— прокомментировал я.— Как долго я спал?

— Последний раз, сэр?

— Вообще.

— Ну, прибыли вы около полуночи. После того как мы вас уложили, вы проспали весь следующий день и ночь и проснулись этим утром около десяти. После ванны вы снова легли и проспали до сего момента...

— Который час?

— Около пяти. Так что еще шесть часов с хвостиком.— Она рассмеялась.— Спали вы прямо как под наркозом, сэр...

Я почувствовал, как камень соскальзывает с моей души, словно подтаявший снег с крутой крыши. Наркоз! Я не был болен... меня всего лишь накачали под завязку.

— Мне надо поговорить с Ганвор,— сказал я.— Где она?

— В кухне, ощипывает чудного гуся к ужину, сэр. Мне сказать ей?

— Нет, я одеваюсь. Я найду ее сам.

— Сэр, вы уверены, что чувствуете себя достаточно хорошо?

— Со мной все в порядке.

Борясь с сонливостью, все еще окутывавшей меня плотным туманом, я добрался до шкафа. Выгреб одежду, натянул белье и, немного поразмыслив, напялил шелковую рубашку со свободными рукавами и узкие черные штаны из плотной кавалерийской саржи. Ноги сунул в тапочки. Оказавшись в узком и не совсем прямом коридоре, оклеенном обоями с картинками из лесной жизни, я двинулся вдоль увешанных гравюрами стен на шум воды и звяканье фаянсовой посуды. Поиски привели меня к вращающейся двери. Я толкнул ее и проник в просторное помещение с низким потолком, выложенным плиткой полом и большой закопченной угольной плитой, красовавшейся посередине. У самого окна, рядом с цветочным ящиком, девочка-подросток мыла посуду в раковине из нержавеющей стали. В противоположной стене имелась вторая дверь с витражной вставкой, а под полками с коллекцией надраенных до блеска медных горшков помещался массивный выскобленный стол. За ним-то Ганвор и трудилась над гусем.

— Ой, да это ж мистер Баярд! — Она взволнованно сдула с носа перо.

Я оперся на стол, стараясь не обращать внимания на гул в черепной коробке.

— Ганвор, оставил ли доктор какое-нибудь лекарство для меня?

— Верно, сэр, оставил. Маленький пузырек с каплями для супа и белые порошки для других блюд. Поскольку вы до сих пор не принимали твердую пищу...

— Больше никаких лекарств, Ганвор.

Все вокруг уплывало во тьму. Я пошире расставил ноги, стараясь усилием воли прогнать головокружение.

— Мистер Баярд, вы еще недостаточно окрепли... ох, не надо было вам вставать!

— В кровать... не пойду. Надо... пройтись,— выдавил я.— Выпустите меня...

Я почувствовал, как Ганвор взяла меня под руку, слышал ее суетливые ахи и охи. Смутно осознавая, как спотыкаюсь о ступеньки, я уловил прохладу наружного воздуха. Снова попытался, сделав пару глубоких вдохов, сморгнуть туман.

— Лучше,— выдохнул я.— Просто поводите...

Ганвор не переставала журчать о необходимости соблюдения постельного режима. Я не обращал на нее внимания и продолжал идти. По красивому саду с кирпичной стенкой, извивающейся между овощных грядок, вдоль розовой клумбы сбоку, под плодовыми деревьями в дальнем конце, мимо манящей скамейки под необъятным дубом и обратно к кухонной двери.

— Давайте еще разок.

Теперь я старался не опираться на хозяйку. Я стал сильнее. Еле заметно зашевелился забытый аппетит. Солнце садилось быстро, отбрасывая на траву длинные и прохладные вечерние тени. После третьего круга я остановился передохнуть возле двери на кухню, а Ганвор извлекла из мореного деревянного ледника кувшин и налила мне стакан охлажденного сидра.

— Теперь-то уж посидите, мистер Баярд. Ужина подождите,— предложила Ганвор все еще обеспокоенным голосом.

— Со мной все в порядке,— Я погладил ее пальцы, бережно сжимавшие мое предплечье.

Она тревожно проводила меня взглядом. Я глубоко дышал, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Итак, кто-то привез меня сюда, накачал наркотиками и устроил так, чтобы меня продолжали поддерживать в этом состоянии. Как долго — неизвестно, но можно легко выяснить, проверив запас оставленных Ганвор лекарств. И еще у меня сложилось такое впечатление, будто кто-то изрядно поковырялся в моей памяти. Вопрос, кто и зачем, несомненно, требовал ответа.

Я усилием воли попытался разогнать туман и сквозь него пробиться к истинным воспоминаниям. Судя по нежным листикам и розовым бутонам, здесь стоял июнь. Где я был в мае или прошлой зимой?..

Обледеневшие улицы, высокие здания, мрачные в зимней ночи, но внутри них — тепло, веселье и свет, смеющиеся дружелюбные лица и улыбка красавицы с огненными волосами. Ее имя... имя...

Я не смог вспомнить. Почти-воспоминание ускользнуло прочь струйкой дыма под внезапным порывом ветра. Кто-то неплохо поработал — несомненно, с использованием глубокого гипноза,— сумев так надежно закопать мою настоящую память под слоем фальшивых картинок. Однако не все у них получилось так, как было задумано. Я всего за несколько часов сумел вычислить и отсеять туманные зарисовки сомнительного прошлого. Теперь возможно...

Я развернулся и поспешил обратно к дому. Ганвор в нерешительности маялась над тарелкой со свежей выпечкой.

При моем появлении она быстро сунула что-то под передник.

— Ой! Напугали вы меня, сэр...

Я бесцеремонно вынул из ее непослушных пальцев солонку, до половины заполненную странным белым порошком, и бросил в мусорное ведро.

— Ганвор, я же сказал: больше никаких лекарств — Я ободряюще погладил ее по плечу.— Знаю-знаю, доктор оставил вам предписания, но они мне больше не нужны. Лучше скажите мне, нет ли здесь поблизости...— Я подыскивал слово. Не хотелось пугать ее вопросом о докторе по мозгам, а слова «психиатр» здесь могут и не знать.— ...гипнотизер? — Никаких признаков понимания.— Ну, он разговаривает с теми, у кого горе или, например, кошмары, утешает их...

— А-а, вы имеете в виду месмериста! Но в деревне ни одного нет, увы... Только матушка Гудвилл,— с сомнением добавила добрая женщина.

— Матушка Гудвилл? — переспросил я.

— Поймите, сэр, я ничего против нее не имею... Но кое-кто поговаривает о колдовстве. А я только на днях читала в «Пари матч», что можно заработать серьезный невроз, если позволять неквалифицированным врачам вмешиваться в свою психику.

— Вы совершенно правы,— согласился я,— Но это всего лишь мелкая закавыка с памятью...

— И у вас тоже так бывает, сэр? — просияла она.— Я и сама такая забывчивая. Порой думаю, что должна была что-то сделать, а вот что?.. Да только настоящий месмерист стоит очень дорого, а что до всех этих знахарей...

— Так что же матушка Гудвилл? Она живет неподалеку?

— На другом конце деревни, сэр. Но вам я бы ее не советовала. Не такому образованному джентльмену, как вы. Домик у нее больно простой, да и сама старуха нашей деревне славы не прибавляет. Неряха она, сэр... никакого чувства стиля. А что до одежды...

— Я не слишком придирчив, Ганвор. Вы отведете меня к ней?

— Да ее и сюда вызвать можно, сэр, если уж вы так настаиваете. Но вот в Илинге имеется дипломированный мастер-месмерист, всего час дилижансом...

— Думаю, сойдет и матушка Гудвилл. Как быстро вы сможете ее сюда доставить?

— Я пошлю Ингалиль. Но если вам не к спеху, сэр, позвольте мне позвать ее после ужина. Я только что гуся в печку сунула, и пироги как раз подрумяниваются...

— После ужина будет в самый раз. Сделаю-ка я еще несколько кругов по саду да нагуляю аппетит, достойный вашей стряпни.

После второго куска черничного пирога, обмазанного сливками, такими густыми, что перевернись горшок, они бы оттуда нипочем не вытекли, после еще одной кружки свежемолотого кофе и изрядного глотка коньяку, аромат которого приобретается лишь за сто лет, проведенных в темном погребе, я запалил нью-орлеанскую сигару и наблюдал, как Хильда и Ганвор зажигают масляные лампы в гостиной. Послышался робкий стук в дверь, и Ингалиль, кухонная девчонка, просунула внутрь свою мордашку.

— Старая ведьма здесь,— пискнула она.— Ганвор, она трубку курит. У нее там, наверное, измельченные внутренности саламандры.

— Она ж услышит тебя, негодница,— прицыкнула на нее Хильда.— Скажи ей, пусть подождет, пока господа не позовут...

Ингалиль взвизгнула и отскочила, а мимо нее протиснулась согбенная древняя старуха в шляпе с опущенными полями. Изъеденная временем рука сжимала кривую палку. Живые черные глаза, быстро скользнув по всему помещению, сосредоточились на мне. Я уставился в ответ, отметив боковым зрением шишковатый нос, беззубые десны, торчащий подбородок и свисающую вдоль запавшей щеки белую прядь. Трубки я не увидел, но у меня на глазах старуха выпустила из ноздрей последнюю порцию дыма.

— Кому тут требуется целительное прикосновение матушки Гудвилл? — проскрипела она.— Ну конечно, вам, сэр. Вам, проделавшему такой странный долгий путь... и которому предстоит еще более странный и долгий...

— Брось, я ж тебе говорила, что это новый джентльмен,— влезла Ингалиль. — А что в корзинке?

Она протянула руку, собираясь приподнять уголок клетчатой красно-белой ткани, прикрывающей корзину, и взвизгнула, когда клюка треснула ее по костяшкам пальцев.

— Следи за манерами, милочка,— ласково пропела матушка Гудвилл.

Она зашаркала к креслу, плюхнулась в него и поставила корзинку на пол у ног.

— Итак, матушка Гудвилл,— взволнованно начала Ганвор,— этому господину нужна от вас только незначительная помощь в...

— Он хотел бы отодвинуть завесу прошлого, чтобы яснее читать в будущем,— проскрипела карга.— И он хорошо сделал, что позвал старую матушку Гудвилл. Ну-с...— Тон ее сделался резче.— Если нальешь мне глоточек, Ганвор, чтобы я немного восстановила силы... А потом вам всем придется выметаться — кроме милорда, нового джентльмена, разумеется.— Она ухмыльнулась в мою сторону, словно хищная птица.

— Меня не интересует будущее...— начал я.

— Не интересует, сэр? — Старуха закивала, как будто соглашаясь.— Тогда вы странный смертный...

— Но мне нужно вспомнить некоторые вещи,— продолжал я, игнорируя ее рекламные ходы.— Может, под легким гипнозом я смогу...

— Итак, стало быть, это в прошлое вы хотели бы заглянуть, как я поняла,— невозмутимо подхватила старуха.

Ганвор, звякнув посудой в буфете, протянула гостье стакан, затем занялась уборкой тарелок со стола. Ингалиль и Хильда молча трудились рядом с ней.

Матушка Гудвилл почмокала губами над коньяком и махнула несоразмерно большой, испещренной бурыми пятнами ладонью.

— Прочь, мои цыплятки, быстро! — проквакала она.— Я чувствую, на меня снисходит дух! Сила струится в завихрениях звездных полей! Странные видения перемешиваются, словно призрачные змеи в котле! Что это? Что это?!

Ай, и впрямь любопытные вещи нашептывают мне нынче духи...

— Болтовню о духах можешь пропустить,— фыркнула Хильда.— Мистеру Баярду нужно от тебя только...

— Займись лучше своими делами, девочка,— рявкнула старуха.— А не то я нашлю на тебя такую судорогу, что даже самый распрекрасный деревенский хахаль по эту сторону Багдада не сможет развести в стороны твои коленки! Все! Брысь!

Женщины вылетели вон, а ведьма повернулась ко мне,

— Теперь к делу, сэр.— Она перешла на вкрадчивый тон. — Что вы готовы пожертвовать бедной старухе за горсть утраченных воспоминаний? Позабыли ли вы любимую, или восторги юности, или ключ к счастью, узренный однажды и исчезнувший навеки?

Я с улыбкой смотрел на нее.

— Вы получите хорошую плату, только давайте пропустим остальную часть болтовни. Лучше сразу перейдем к сути дела. У меня есть основания полагать, что я подвергся искусственно вызванной амнезии. Вероятно, в результате постгипнотического внушения. Я хочу, чтобы вы меня загипнотизировали и посмотрели, нельзя ли снять блок.

Матушка Гудвилл подалась вперед и вперила в меня острый взгляд.

— В вас есть нечто странное... нечто, что я никак не могу распознать. Словно бы ваши глаза устремлены на горизонты, невидимые другим людям...

— Допустим, я странный персонаж, но, надеюсь, не настолько странный, чтобы меня нельзя было загипнотизировать или, если вам будет угодно, зачаровать.

— Ты говоришь, кто-то копался у тебя в голове и забрал твои воспоминания. Кому могло понадобиться проделать с тобой подобную вещь, парень, и почему?

— Возможно, если у вас все получится, я смогу это выяснить.

Она коротко кивнула.

— Я слышала о таких вещах. Заклятие тьмы, налагаемое при свете кроваво-красной луны...

— Матушка Гудвилл, — перебил я,— давайте четко договоримся: при каждом упоминании заклятий, магии, темных сил или рождественских гусей плата снижается. Меня интересует чисто научный месмеризм. Хорошо?

— Что, господин хороший?  Уж не собираетесь ли вы учить Повелительницу Тьмы ее ремеслу?!

Формальности начинали меня утомлять.

— Может, мы лучше просто забудем об этой затее? — Я сунул руку в карман за монетой.— Я, наверное, ошибся...

— Стало быть, вы хотите сказать, что матушка Гудвилл мошенница? — Голос ведьмы зазвучал подозрительно мягко.

Взглянув на нее, я заметил искру, полыхнувшую в черных и ярких, как полированные опалы, глазах.

— Уж не думаете ли вы, что старуха явилась, чтобы сыграть с вами шутку, чтобы перехитрить вас, чтобы надуть, как неоперившегося птенца, чтобы...— Она все бормотала, и голос ее доносился теперь издалека, словно приливная волна рокотала в прибрежном гроте, отдаваясь эхом, эхом...

— ...десять!

Я резко открыл глаза. Женщина с бледным, почти красивым лицом, задумчиво опершись на локоть, смотрела на меня. В руке она держала сигарету. Темные волосы были собраны на затылке в тугой узел. Простая белая блуза, расстегнутая у ворота, открывала сильную грациозную шею. На лбу лежал единственный непослушный локон.

Я обвел глазами комнату. Снаружи уже стемнело. Где-то громко тикали часы.

— Что случилось со старой каргой? — брякнул я.

Женщина, едва заметно улыбнувшись, махнула ухоженной рукой на черный плащ, свисавший со спинки соседнего стула, и прислоненную к нему корявую клюку.

— В этом жарковато работать,— пояснила она негромко.— Как вы себя чувствуете?

Я прислушался к себе.

— Прекрасно. Но...

Заметив торчавшую из-под края плаша прядь жестких седых волос, я выбрался из кресла и приподнял ткань. Так и есть: там лежали бородавчатая резиновая маска и пара шишковатых перчаток.

— В чем смысл этого наряда?

— Он помогает мне в моем... бизнесе. Итак...

— Вы сумели одурачить меня благодаря плохому освещению,— перебил я.— Надо понимать, Ганвор и остальные в курсе шутки?

Она отрицательно покачала головой.

— Никто никогда не видит меня при хорошем освещении, мистер Баярд. И даже тогда никто не хочет подходить слишком близко. Они простые обыватели. По их мнению, бородавки и мудрость неразделимы, так что приходится соответствовать их представлению о деревенской знахарке, иначе никто не станет искать моих услуг. Вы единственный, с кем я поделилась своей маленькой тайной.

— Почему?

Она смерила меня проницательным взглядом.

— Вы весьма необычный человек, мистер Баярд. Настоящий человек-загадка. Вы рассказали мне... множество вещей. Странных вещей. Вы говорили об иных мирах, похожих на наш здешний, знакомый мир, но других, чуждых. Вы говорили о людях, которые как звери, одеты в потрепанные волосы...

— Дзок! — выкрикнул я. Руки непроизвольно метнулись к голове, словно в порыве выжать из мозга воспоминания, подобно зубной пасте из тюбика.— Хагруны и...

— Спокойней, спокойней, мистер Баярд,— умиротворяюще произнесла женщина.— Ваши воспоминания — если это истинные воспоминания, а не горячечный бред — все здесь, в целости и сохранности, только позовите. Теперь отдых. Постепенное снятие вуалей с вашего сознания далось нелегко нам обоим. Тот, кто стремился похоронить ваши видения странных эдемов и немыслимых преисподних, настоящий мастер-месмерист. Но теперь все обманы раскрыты.

Я посмотрел на нее, и она улыбнулась.

— Я и сама врач не из последних,— негромко произнесла она.— Но в эту ночь был брошен вызов всему моему мастерству.

Она поднялась, подошла к зеркалу в раме на стене, изящно заправила на место прядь волос. Я смотрел на нее — и не видел. Мысли о Барбре, пылающей фигуре на темном складе, бегстве с Дзоком из хагрунской тюрьмы теснились, отпихивая друг друга, громко требуя, чтоб их выпустили, обдумали, взвесили.

Матушка Гудвилл сняла со стула плащ, одним движением обернула его вокруг плеч и сгорбилась. Белые руки натянули маску на лицо, поправив нос и рот. За маской последовали перчатки с париком, и теперь только яркие молодые глаза смотрели на меня с морщинистого старого лица.

— Отдыхайте, сэр,— проквакала древняя карга. — Отдыхайте, спите, смотрите сны и позвольте этим беспокойным мыслям заново отыскать и занять привычные места. Я навещу вас завтра. Матушке Гудвилл хотелось бы узнать побольше о вселенных, что, по вашим словам, таятся за порогом этого бренного мира.

— Постойте,— окликнул я.— Я не заплатил вам... Она махнула рукой с выступающими узловатыми венами.

— Вы отлично заплатили мне содержанием ваших видений, сэр. Спите, я сказала, а проснитесь освеженным, сильным, с умом острым, как лезвие бритвы. Ибо вам потребуется вся ваша сила, чтобы встретить то, что ждет вас в еще не наступившие дни.

С этими словами она вышла. Я протопал по коридору в мою темную комнату, сбросил одежду на стул, упал на пуховую перину и провалился в беспокойный сон.

 7

Прошло три дня, прежде чем я почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы нанести ответный визит матушке Гудвилл. Ее домик напоминал покрытый соломенной крышей ящик из потрепанного непогодой камня, почти затерявшийся в переплетении стеблей ползучей розы, нередко свернувшихся в жгуты толще человеческого запястья и отяжелевших от крупных темно-красных цветов. Я протиснулся в ржавую калитку, пробрался по заросшей нестриженым рододендроном дорожке к дому и громадным бронзовым дверным молотком постучал по низенькой, почерневшей от времени дубовой двери. Сквозь единственное, забранное частым переплетом окошко я разглядел угол стола, горшочек незабудок и толстую книгу в кожаном переплете. Воздух вибрировал от гудения пчел, напоенный ароматом цветов с оттенком свежесваренного кофе. Что ни говори, а традиционная мизансцена для вызова колдуньи представлялась мне несколько иначе.

Дверь отворилась. Матушка Гудвилл в опрятной белой рубашке и крестьянской юбке наградила меня печальной улыбкой и поманила внутрь.

— Сегодня обошлось без маскарадного костюма,— заметил я.

— Вижу, вам лучше, мистер Баярд,— сухо сказала она.— Не хотите ли чашечку кофе? Или у вас на родине это не принято?

Я метнул на нее острый взгляд.

— Уже сомневаетесь?

Плечи ее поднялись и опустились.

— Я верю в то, что мне говорят мои пять чувств. Иногда кажется, что они противоречат друг другу.

Я сел за стол и оглядел апартаменты ведьмы. Полагаю, в моем родном мире дамы из ОТД^[38], увидев эту чисто выметенную и тщательно прибранную комнатку, обставленную в подлинно деревенском духе, долго бы ахали и охали, через слово восклицая «потрясающе» и «оригинально». Матушка Гудвилл принесла кофейник. Наполнив две чашки, она поставила на стол сливочник с сахарницей и села сама.

— Ну, мистер Баярд, достаточно ли ясен ваш ум нынче утром, полностью ли восстановилась ваша память?

Я кивнул и попробовал кофе. Напиток был хорош.

— А нет ли какого-нибудь другого имени, которым я мог бы вас называть? — поинтересовался я.— Матушка Гудвилл больше подходит к жуткому парику и бородавкам.

— Можете звать меня Оливией.

Белые руки нервно подхватили чашку. Перстень на одном из тонких пальцев сверкнул великолепным зеленым камнем. Она пригубила кофе и посмотрела на меня, словно собираясь с духом.

— Вы явно хотели меня о чем-то спросить,— подсказал я.— После того как я отвечу на ваши вопросы, может, и вы проясните некоторые моменты для меня.

— Много чудес вы наболтали в бреду.

Услышав странный звук, я опустил глаза. Ее руки еле заметно дрожали, и чашка тихонько дребезжала на блюдце. Оливия быстро поставила ее на стол и спрятала руки.

— Мне и раньше нередко казалось, что существует нечто большее, чем все это...— Она обвела рукой пространство вокруг себя.— В сновидениях я ловила образы зачарованных холмов, и мое сердце рвалось к ним, и я просыпалась с болью о чем-то прекрасном и утраченном, что потом еще долго преследовала меня. Я думаю, что и в вашей безумной речи я услышала то, что заставило надежду снова пустить ростки — надежду давно позабытую, как и прочие надежды юности. А теперь скажи мне, незнакомец, эти разговоры о других мирах, похожих друг на друга, как свежеотчеканенные серебряные монетки, однако каждый со своим крохотным отличием и о странной повозке, способной перелетать с одного на другой,— все это выдумка, да? Бред мозга, болезненно раздраженного чужим вмешательством...

— Это правда... Оливия,— перебил я.— Я знаю, это трудно принять поначалу. Помнится, меня в свое время тоже удалось убедить далеко не сразу. Мы привыкли думать, что знаем все. Склонность не верить ничему, что не укладывается в заранее составленное мнение, весьма сильна.

— Вы говорили о беде, Брайан...

Она произнесла мое имя легко, привычно. Полагаю, разделив с человеком самые потаенные мысли, трудно придерживаться официального тона. Я не возражал. Оливия без своей маскировки оказалась очаровательной женщиной. Несмотря на строгую прическу и тюремную бледность. Немного солнца и легкое прикосновение косметики...

Я заставил себя вернуться к насущным делам.

Она внимательно слушала, пока я излагал ей всю историю. Начиная со странного допроса Рихтгофена и кончая приговором Совета ксониджил.

— И вот я в ловушке,— заключил я.— Без челнока я заперт здесь до конца моих дней.

Она покачала головой.

— Странные это дела, Брайан. Веши, в которые мне не следует верить, настолько они безумны и фантастичны. И все же... я верю.

— Из того немногого, что мне известно об этом мире, он технологически несколько отстал...

— Ну, не такие уж мы и отсталые,— возразила Оливия.— У нас есть паровой двигатель. Корабли пересекают Атлантику за девять дней. И воздушные шары, и телеграф, и телефон. А наши новые угольные дорожные машины, которые начинают заменять лошадей во многих уголках колоний, даже...

— Конечно, я знаю, Оливия. Я не хотел вас обидеть. Просто, скажем, в некоторых областях мы вас обогнали. У Империума есть МК-привод. Мой собственный родной мир обладает ядерной энергией, сверхзвуковыми летательными аппаратами, радаром и примитивной космической программой. Вы пошли в других направлениях. Суть в том, что я здесь связан по рукам и ногам. Они изгнали меня в континуум, из которого мне никогда не выбраться.

— Так ли уж все плохо, Брайан? Перед вами целый мир. А теперь, когда искусственные барьеры убраны из вашего сознания, вы свободно вспомните эти чудеса, которые оставили за спиной! — Теперь она говорила воодушевленно, захваченная перспективой.— Вы говорили о летательном аппарате. Постройте его! Как прекрасно летать в небе подобно птице! Ваше появление здесь может означать зарю нового века славы для империи!

— Угу,— невежливо хмыкнул я.— Здорово. А как насчет моего собственного мира? К этому моменту хагруны, вероятно, уже начали наступление — и может быть, преуспели! Может, моя жена теперь носит цепи вместо жемчугов! — я вскочил, протопал к окну и уставился наружу.— Пока я тухну здесь, в этом сонном царстве! — Мой голос превратился в рык.

— Брайан,— негромко окликнула она меня,— Вам плохо не столько из-за угрозы вашим любимым и друзьям, сколько из-за степени отдаленности, которую обрели эти события...

Я обернулся.

— Что вы имеете в виду под отдаленностью? Барбра, мои друзья — в лапах этих человекообразных...

— Те, кто поработал над вашим мозгом, Брайан, стремились стереть эти вещи из вашей памяти. Мое мастерство действительно сумело развеять их чары, но теперь все эти события представляются вам старыми воспоминаниями, делами давно минувших дней. И кроме того, я сама дала вам команду, пока вы еще спали, чтобы смягчить боль потери...

— К черту боль потери! Если бы я не был таким идиотом, чтобы поверить Дзоку...

— Бедный Брайан. Разве вы еще не поняли, что это он одурачил вас, пока вы спали, внушив вам желание отправиться с ним в Ксониджил? Однако он сделал для вас все, что мог... по крайней мере, так говорит ваша память.

— Я бы мог забрать челнок,— мрачно произнес я.— Хотя бы вернулся домой и помог одолеть этих ублюдков.

— И все же мудрецы этих людей-мартышек из Ксо-ниджила сказали вам, что вашего мира ноль-ноль не существует...

— Они психи! — Я прошелся взад-вперед по комнате.— Я слишком многого не понимаю! Я словно бреду в темноте, постоянно стукаясь о предметы, которые не могу как следует нащупать. А теперь...— Я поднял руки и уронил их, внезапно почувствовав себя невыразимо усталым.

— У вас по-прежнему вся жизнь впереди, Брайан. Вы создадите себе здесь новый дом. Примите то, что нельзя изменить.

Я вернулся к столу и сел.

— Оливия, я не задавал Ганвор и остальным много вопросов. Не хотел возбуждать любопытство своим невежеством, а представления, внушенные мне Дзоком и его компанией, охватывают очень немногое — только азы. Полагаю, они вообразили, будто я доберусь до библиотеки и войду в курс дела самостоятельно. Расскажите мне что-нибудь об этом мире. Для начала просветите меня относительно вашей истории.

Она неожиданно развеселилась.

— Как забавно! Я должна описывать мой банальный мир так, словно это сон мечтателя. Или то, что могло произойти вместо чьей-то скучной действительности в другом мире.

Я выдавил кислую улыбку.

— Действительность всегда немного скучна для того, кто в нее вовлечен.

— Откуда начинать? С Древнего Рима? Или со Средних веков?

— Первым делом надо установить общеисторическую дату — точку, в которой ваш мир и мой разошлись. Вы упоминали империю. Какую империю? Когда она была основана?

— Ну, Французскую империю, разумеется...— Оливия моргнула, затем помотала головой.— Но в нашей ситуации ничего не «разумеется». Я говорю об империи, основанной Бонапартом в тысяча семьсот девяносто девятом году.

— До сих пор ясно,— сказал я.— У нас тоже был Бонапарт. Но его империя просуществовала недолго. Он отрекся и был сослан на Эльбу в тысяча восемьсот четырнадцатом...

— Да, но он бежал, вернулся во Францию и привел свои армии к славной победе!

Я качал головой.

— Он пробыл на свободе сто дней, пока англичане не нанесли ему поражение при Ватерлоо. Он был выслан на остров Святой Елены, где и умер несколько лет спустя.

Оливия уставилась на меня.

— Как странно... как зловеще и как странно. После великой победы при Брюсселе император Наполеон во славе своей правил в Париже двадцать три года и умер в тысяча восемьсот тридцать седьмом году в Ницце. Ему наследовал его сын Луи...

— Герцог Рейштадтский?

— Нет, герцог умер в юности, от чахотки. Луи был шестнадцатилетний мальчик, сын императора и принцессы датской.

— И его империя до сих пор существует,— задумчиво пробормотал я.

— По отречении английского тирана Георга Британским островам было позволено войти в империю как особому протекторату. После объединения Европы просвещение было принесено азиатам и африканцам. Сегодня они являются полуавтономными провинциями, управляемыми из Парижа, но со своими собственными парламентами, уполномоченными решать внутренние дела. Что до Новой Франции — или Луизианы,— эти разговоры о восстании скоро утихнут. Для рассмотрения жалоб на вице-короля прислана королевская комиссия.

— Теперь, думаю, мы абсолютно точно установили ОИД,— сказал я.— Восемьсот четырнадцатый. И похоже, с тех пор особого научно-технического прогресса у вас не наблюдалось.

Мой комментарий породил массу встречных вопросов, я ответил на них как мог подробнее. Оливия оказалась умной и высокообразованной женщиной. Ее заворожила нарисованная мной картина мира, над которым не простиралась гигантская тень Бонапарта.

К тому времени, когда я закончил, свежесть утра уступила дремотному теплу полудня. Оливия предложила пообедать, и я принял ее приглашение. Пока она возилась у дровяной плиты, я сидел возле окна, потягивая коричневое пиво из глиняной кружки, и рассматривал любопытный, отдающий анахронизмом пейзаж с его возделанными полями, покрытой битумом дорогой, лошадью, тянувшей повозку на резиновом ходу, и россыпью белых и красных точек фермерских домов по ту сторону долины. Атмосфера мира и благоденствия притупляла мое отдаленное воспоминание об угрозе Империуму, заставляя его, как и объяснила мне Оливия, казаться полузабытой историей, прочитанной давным-давно, вроде старой сказки, напечатанной в лежащей на столе книге. Я взял в руки толстый том в красном кожаном переплете и взглянул на заглавие:

Лаймэн Ф. Баум

«Волшебница из страны Оз»

— Вот забавно,— произнес я.

Оливия, увидев книгу в моих руках, улыбнулась почти стыдливо.

— Странное чтение для ведьмы, вы не находите? Но в подобных фантазиях норой находят пристанище мои собственные мечты. Как я вам уже говорила, этого одинокого тесного мира мне категорически не хватает...

— Я не об этом, Оливия. Мы с безупречной точностью установили нашу общеисторическую дату в самом начале девятнадцатого века. Баум родился не раньше чем в тысяча восемьсот пятьдесят пятом или около того — почти полвека спустя. Но вот он здесь.

Пролистав книгу, я нашел издательство: «Уили и Кот-тон», Нью-Йорк — Нью-Орлеан — Париж, и дату: 1896.

— Вы встречались с этим произведением в вашем непостижимом мире? — подняла брови Оливия.

— В моем мире он никогда не писал этой книги...

Я покачал головой, любуясь фронтисписом В. В. Денслоу^[39], изображавшим похожую на Глинду^[40] фигуру, стоящую лицом к группе гномов. В верхней части следующей страницы помещалась замысловатая буквица «Я», а следом шли слова: «...призвала вас сюда,— сказала Сорана Волшебница,— чтобы сообщить вам...»

— В детстве это была моя любимая книжка,— произнесла Оливия.— Но если вам она не знакома, почему вы узнали имя автора?

— Он написал другие. «Волшебник из страны Оз» был первой книгой, которую я прочел от корки до корки.

— Волшебник? А не волшебница? Как здорово было бы ее прочитать!

— Это единственное, что он написал?

— Как ни печально, да. Он умер год спустя, в девяносто седьмом.

— Восемьсот девяносто седьмой, это могло бы означать...

Я умолк. Туман, висевигий в моем мозгу с самого момента пробуждения, стремительно рассеивался под резким ветром внезапной догадки: Дзок с его компанией, подменив мои собственные воспоминания сфабрикованными, тем не менее ухитрились засунуть меня на линию, максимально приближенную к моей собственной. Да, они расстарались, подошли к вопросу со всей скрупулезностью и действовали гуманно. Но только кое-чего все же не додумали, кое-чтоупустили из виду и в конечном счете несколько переборщили с гуманизмом.

На фотограмме, показанной мне советниками, я видел сияющую область, не отмеченную имперскими сетевыми картографами. Четвертый, еще не открытый нами мир, расположенный внутри Пустоши. Тогда я счел ее ошибкой наряду с другой, более страшной, допущенной ими: отсутствием нулевой линии Империума.

Похоже, кое в чем они оказались правы и ИП-четыре — мир с куда более близкой к нам общеисторической датой по сравнению с XV веком ближайших линий за пределами Пустоши — действительно существует.

И вот я там — или здесь,— в мире, где в 1897 году жил по крайней мере один человек, известный в моем собственном. А если жил один, то что помешает существованию другого? Или даже двоих. Например, Максони и Кочини, изобретателей МК-привода!

— Могло бы означать что, Брайан? — Голос Оливии вернул меня к действительности.

— Ничего. Просто подумалось.— Я положил книгу на место.— Всего за пятьдесят лет последствия основной дивергенции не могли успеть коснуться всех аспектов дальнейшего развития. Какие-то события, а значит, и люди...

— Брайан.— Оливия пристально посмотрела на меня через комнату.— Я не прошу вас доверять мне, но позвольте вам помочь.

— В чем? — Я попытался вернуть лицу беззаботное выражение, но оно комкалось и слипалось, как вывалянная в грязи маска.

— Вы что-то задумали. Я это чувствую. В одиночку у вас все равно ничего не выйдет. Здесь слишком многое для вас незнакомо, слишком много ловушек, в которые вы непременно угодите. Позвольте оказать вам посильную помощь.

— С чего это вам помогать мне... если я что-то затеваю? Примерно минуту она молча смотрела на меня. Темные глаза казались огромными на бледном, классически очерченном лице.

— Я провела жизнь в поисках ключа к другому миру... миру моих сновидений. Вы каким-то образом связаны с ним. Даже если сама я никогда не смогу туда попасть, мне будет приятно сознавать, что я помогла кому-то достичь его недоступного берега.

— Это все такие же миры, как ваш. Какие-то лучше, какие-то хуже — некоторые гораздо, гораздо хуже. Все они состоят из людей, земли и зданий, тех же старых естественных законов, той же старой человеческой природы. Мира ваших снов не найти, просто упаковав вещи и тронувшись в путь. Вам придется строить его там, где вы есть.

— И все же... я вижу невежество, коррупцию, общественный и нравственный упадок, ложь, обман, предательство тех, кто пользуется доверием невинных...

— Конечно. И пока мы не разовьем человеческое общество до соответствия нашему человеческому разуму, эти вещи будут существовать. Но дайте нам время, Оливия. Мы же экспериментировали с культурой всего несколько тысяч лет. Еще несколько тысяч — и вы увидите разницу.

Она рассмеялась.

— Вы говорите так, будто столетие — всего лишь миг.

— По сравнению со временем, которое потребовалось нам, чтобы развиться из амебы в человекообразное — или даже от первого гомо сапиенс до первого возделанного поля,— оно и есть мгновение. Но не отказывайтесь от своей мечты. Мечты — это сила, которая несет нас к конечной цели, чем бы та ни являлась.

— Тогда позвольте мне придать этой мечте осязаемость действительности. Позвольте помочь вам, Брайан. История, которую мне рассказали — мол, вы заболели от перенапряжения, когда работали в Колониальном кабинете, и находитесь тут на санаторном лечении,— прозрачна, как ночная сорочка парижанки! И, Брайан,— она понизила голос,— за вами следят.

— Следят? Кто? Бородатый карлик в темных очках?

— Это не шутка! Вчера поздно вечером я видела, как мимо ворот Ганвор прокрался какой-то человек, а спустя полчаса мужчина, тщательно закутанный в шарф, прошел по дороге внизу, когда вы пили кофе после ужина.

— Это ничего не доказывает... Она нетерпеливо покачала головой.

— Вы планируете побег, это я поняла. Я также понимаю, что ваш визит ко мне возбудит любопытство тех, кто заточил вас здесь...

— Заточил меня? Ну нет, я вольная птица...

— Вы теряете время, Брайан,— оборвала она меня.— Что вы натворили и почему, я не знаю. Но в состязании между вами и серой официалыциной я на вашей стороне. А теперь быстро, Брайан! Куда вы отправитесь? Как вы будете путешествовать? Как вы планируете...

— Погодите, Оливия! Вы спешите с выводами!

— Это вам надо спешить, если вы хотите ускользнуть от облавы! Я чувствую опасность, которая затягивается вокруг вас, словно силок на шее косули.

— Я же говорил вам, Оливия: меня сослал сюда Державный Совет. Они не поверили моему рассказу — или сделали вид, что не поверили. Они вышвырнули меня сюда, чтоб избавиться от обузы. Понимаешь, воображают себя гуманистами! Если бы в их планы входило прикончить меня, у них была масса возможностей это сделать...

— Они стремились уничтожить ваше знание о прошлом с помощью гипноза. Теперь они наблюдают, чтобы оценить результаты. И когда они увидят ваше упорное сопротивление, знакомство с ведьмой...

— Вы не ведьма...

— Здесь я известна всем именно в этом качестве, и заявиться сюда при свете дня, между прочим, было с вашей стороны крайне опрометчиво.

— Мне следовало тайком выскользнуть из дома после полуночи? Если за мной действительно ведется постоянное наблюдение, они бы все равно меня заметили. И потом, если их и вправду так занимает моя персона, неужели они не могли сообразить, что я не удовлетворюсь их намалеванной от руки картиной собственного прошлого?

— В любом случае им это не понравится. Они придут снова, заберут вас и вновь попытаются заморозить вашу память о других мирах и о вашей прошлой жизни.

Я задумался.

— Это они действительно могут. И кроме того, мне почему-то кажется, что распространение мною технических знаний среди первобытных людей в их программу перемещения не входило.

— Так куда вы отправитесь, Брайан?

Куда? Черт подери! Оливия оказалась права. Я остро нуждался в помощи. А если она собиралась меня сдать, у нее и так материала хватало с избытком.

— В Рим,— сказал я. Оливия кивнула.

— Очень хорошо. Каково состояние вашего кошелька?

— У меня есть банковский счет...

— Оставьте это. К счастью, у меня в саду зарыт клад в золотых наполеонах.

— Мне не нужны ваши деньги...

— Чушь. Они понадобятся нам обоим. Я еду с вами.

— Вы не можете...

— Могу и поеду! — заявила она, сверкая черными глазами.— Приготовьтесь, Брайан! Мы отправляемся сегодня же ночью!

— Это безумие,— шепнул я темной фигуре в капюшоне, маячившей рядом со мной на тенистой тропе.— Вам нет никакого резона ввязываться в это...

— Чшш,— негромко перебила Оливия.— Теперь он начинает беспокоиться. Видите его? Думаю, сейчас он перейдет дорогу, чтобы рассмотреть нас поближе.

Я всмотрелся в плотные тени и различил фигуру мужчины. Он тронулся с места, пересек дорогу метрах в ста от коттеджа и исчез среди деревьев на нашей стороне. Я осторожно перенес вес с одной ноги на другую. Тело под наверченным на меня Оливией диким нарядом жутко чесалось. Выглядел я как старший брат матушки Гудвилл: покрытое бородавками лицо, шишковатые руки, седые волосы сосульками — самого гнусного вида старый хрыч, когда-либо скрежетавший беззубыми деснами на легкомысленное поведение молодежи. Сама Оливия напоминала Красотку Уотлинг^[41]: три слоя краски, навороченный рыжий парик, лиловое платье, облегавшее ее стройную фигуру, словно мокрый шелк, и гроздья висюлек, колец, бусин и бренчащих серег, своим количеством способные заполнить прилавки небольшого сувенирного магазинчика.

— Тсс... теперь он подкрадывается ближе,— прошептала моя сообщница.— Еще полминуты...

Я ждал. В полях стрекотали цикады, откуда-то издалека доносилось коровье мычание, а на фермах перелаивались собаки. После заката этот мир принадлежал животным.

Рука Оливии коснулась моей.

— Пошли...

Она бесшумно отступила, и я последовал за ней. Мне приходилось слегка нагибаться, чтобы не высовываться над неровной живой изгородью. Луна еще не взошла, и только слабый свет звезд помогал нащупывать путь по изрытой колесами грунтовке. Мы добрались до конца изгороди. Я поманил Оливию назад и кивнул в сторону дома. В слабом свете крошечного бокового окошка четко вырисовывалась чья-то голова.

— Все в порядке,— произнес я негромко.— Он там...

Захрустел гравий, резко вспыхнувший луч фонаря прошелся по колеям, чиркнул по мне и остановился на Оливии.

— Эй, женщина,— пророкотал низкий голос,— что это ты делаешь за порогом после отбоя?

Оливия уперла руку в бок и откинула голову, не забыв игриво улыбнуться.

— О-уу, капита-ан,— промурлыкала она.— Вы меня так напугали! Это всего лишь мой старенький папочка. Я его провожаю на станцию.

— Папаша, говоришь? — Свет, ненадолго задержавшись на мне, вернулся нянчить расшитое блестками платье на груди Оливии.— Не видал тебя раньше. Откуда ты?

— Можно сказать, плыву по течению, майор. Типа туристка, как вы могли бы меня назвать...

— На своих двоих, посередь ночи? Странное представление о развлечениях, скажу я вам, и к тому же с папенькой. Покажите-ка мне ваши документы, голубчики.

— Ой, так получитесь, я уезжала в такой спешке, что они, похоже, остались там...

— Так получилось, а? — Невидимый человек по ту сторону фонаря громко фыркнул.

Я догадался, что перед нами один из патрульных полиции безопасности, служивших неотъемлемым атрибутом данного мира.

— Уж не смылась ли ты с пригоршней ложек, а? Или слишком облегчила чей-то кошелек...

— Ничего подобного! Глупость какая! Я честная, лицензированная проститутка, занимаюсь своим ремеслом и содержу старого папеньку, которому являюсь единственной опорой!

— Не переживай так, милая. Я не заберу тебя. Только проверю твой товар на качество и забуду, что вообще тебя видел.

— Он приблизился и потянул к Оливии здоровенные ручищи. Она пронзительно взвизгнула и отскочила. Полицейский ломанулся следом. Я успел разглядеть треуголку, ястребиный нос, отвисшую челюсть и отблеск света на воротнике мундира. Слегка примерившись, я ребром ладони резко рубанул его в основание шеи. Полицейский вскрикнул, выронил фонарик и упал на четвереньки. Жесткий воротник защитил его от полной силы моего удара. Он завозился, пытаясь встать. Я пнул его точно под подбородок. Парень перевернулся в воздухе и без сознания рухнул навзничь. Я торопливо сгреб фонарик, нащупал кнопку и выключил свет.

— Он... сильно ранен? — Оливия, не мигая, смотрела на струйку крови в уголке распухших губ.

— Несколько недель ему будет трудно выпрашивать взятки.— Я оттащил Оливию обратно к живой изгороди.— Будем надеяться, что наш соглядатай ничего не слышал.

Выждав минуту, мы тронулись дальше, теперь уже торопливо прибавляя шаг. Вдали по склону холма за деревней ползла желтоватая мерцающая искорка.

— Это поезд,— шепнула Оливия.— Нам надо спешить!

За пятнадцать минут мы скорым шагом миновали темные лавки на краю городка и попали на станцию ровно в тот момент, когда пыхтящий углежог-паровоз подходил к платформе. Сурового вида кондуктор в темной длиннополой форме с перекрещивающейся на груди портупеей принял у Оливии деньги, от руки выписал билеты и указал нам где наш вагон. Внутри его обнаружились только обитые зеленым плюшем широкие кресла. Мы оказались единственными пассажирами. Я со вздохом откинулся на сиденье. Пронзительно свистнул локомотив, вагон качнулся.

— Тронулись,— выдохнула Оливия с восторженным, как у ребенка на ярмарке, видом.

— Мы едем в Рим,— заметил я,— а не в страну Оз.

— Кто знает, куда ведет дорога будущего?

 8

В «Альберго Ромулус» мы с Оливией сняли смежные комнаты с потолками, наклонно сбегавшими к паре мансардных окон, открывавших вид на рыночную площадь с изящным фонтаном эпохи Возрождения, непрестанным хлопаньем голубиных крыльев и круглосуточной канонадой суетливой итальянской речи. Мы сидели за маленьким столиком в моей комнате, уписывая состоявший из пиццы поздний завтрак и запивая его кисловатым красным вином, стоившим в этих краях до того дешево, что даже местные нищие могли позволить себе большую часть времени пребывать в состоянии легкого подпития.

— Люди, которые меня интересуют, родились где-то в Северной Италии около тысяча восемьсот пятидесятого года,— рассказывал я Оливии,— Они приехали в Рим молодыми, изучали инженерное дело и электромеханику и в девяносто третьем сделали основополагающее открытие, давшее Империуму сетевой привод. Если здесь родился Баум и в девяностых написал нечто очень похожее на то, что создал и в моем мире, и на линии ноль-ноль, значит, Максони с Кочини тоже могли существовать с изрядной долей вероятности. Они явно не довели МК-привод до совершенства — или секрет его умер вместе с ними. Но вполне возможно, они подошли достаточно близко к завершающей стадии его разработки. Может, они оставили что-то, чем я сумею воспользоваться.

— Брайан, вы рассказывали мне, что все миры, лежащие вокруг вашей линии ноль-ноль, опустошены и превращены в хаос этим самым изобретением. Разве не опасно столь беспечно экспериментировать с такими разрушительными устройствами?

— Я неплохой техник, Оливия. Большинство опасных моментов мне известны. А Максони и Кочини понятия не имели, с чем играют. Они наткнулись на поле по чистой случайности...

— И в тысяче миллионов других миров, которым не повезло, они потерпели фиаско и принесли гибель...

— Вы все это знали, когда мы уезжали из Харроу,— напомнил я,— Это мой единственный шанс и, признаю, чертовски слабый. К сожалению, построить челнок из мусора я не могу: сердечником генератора поля является особым образом намотанная катушка. Я их устанавливал, но никогда не собирал самостоятельно. Может быть, если Максони и Кочини были здесь, и сделали то же случайное открытие, и даже вели записи, как порядочные исследователи, а записи эти еще и сохранились и мне удастся их найти...

Оливия рассмеялась обворожительным девчоночьим смехом.

— Если боги решат все эти «если» в вашу пользу, тогда, ясное дело, они хотят, чтобы вы продолжали. Я рискну, Брайан. Видение Сапфирового города по-прежнему манит меня.

— Там, откуда я пришел, этот город Изумрудный,— заметил я,— Но не будем придираться к деталям. Давайте сначала посмотрим, не удастся ли нам разыскать те самые записи. Затем у нас будет масса времени, чтобы решить, что с ними делать.

Час спустя в местном эквиваленте муниципального архива усталого вида юноша в узком черном костюме хлопнул на стойку передо мной гроссбух три на три фута. В нем мелко-мелко от руки были вписаны имена — тысячи имен с датами, местами рождения, адресами и прочими относящимися к делу подробностями.

— Sicuro, signore^[42],— произнес молодой человек тоном утомленного превосходства.— Муниципалитету нечего скрывать, он распахивает перед вами свои записи. Это один из самых полных архивов из имеющихся в империи. Но что до чтения,— он ухмыльнулся, дернув тонкими усиками,— это синьору придется делать самому.

— Только объясните мне, на что я смотрю,— попросил я мягким голосом. — Я ищу запись о Джулио Максони или Карло Кочини...

— Да-да, вы так и сказали. И здесь перед вами регистрационная книга, куда записывались имена всех вновь прибывших в город с тех времен, как появились паспорта. Они прибыли в Рим в восемьсот семидесятом, вы сказали? Или восьмидесятом? Похоже, вы не знаете точно. Что до меня,— он развел руками,— я знаю еще меньше. Я никогда не слышал об этих ваших родственниках, или друзьях, или предках, или кем они еще могут быть. Вас они, похоже, интересуют. Меня же — нисколько. Вот книга, покрывающая требуемое десятилетие. Смотрите все, что хотите. Но не требуйте чудес от меня! У меня есть свои обязанности! — На последних словах голос его приобрел раздраженную отрывистость. Он с напыщенным видом удалился хандрить куда-то за стеллажи.

Я фыркнул и приступил к поискам.

Двадцать минут пролетели в полной тишине. Мы обработали 1870-й и перешли к 1871-му. Занятой архивариус один раз выглянул проверить, что мы делаем, и убрался, поймав на себе кислый взгляд. Мы с Оливией, склонившись возле деревянной конторки, корпели над неразборчивыми каракулями. Каждый брал по странице и проглядывал список примерно в две сотни имен. Оливия читала быстрее: не успевал я закончить свою страницу, как она уже переходила к следующей. Спустя полминуты моя спутница резко ахнула.

— Брайан! Смотри! Джулио Максони; родился в тысяча восемьсот сорок седьмом году в Паглио; род занятий — механик, изобретатель...

Я проверил. Имя и фамилия сходятся. Я попытался запретить себе излишнее ликование, но пульс мой зачастил даже вопреки здравому смыслу, шептавшему мне на ухо, что в мире могут быть еще сотни Джулио Максони.

— Хорошая работа, девочка.— Мой голос прозвучал спокойно и сдержанно, всего дважды сломавшись на трех словах.— Адрес?

Она прочла. Я занес его в записную книжку, благоразумно прихваченную для этой цели, и добавил остальные данные из гроссбуха. Мы поискали еще час, но о Кочини записей не нашли. Клерк вернулся и теперь стоял над душой с таким видом, словно мы злоупотребили его гостеприимством. Закрыв книгу, я толкнул ее по конторке в его сторону.

— Не беспокойся, парень,—бросил я добродушно,— Мы всего лишь составляем списки возможных клиентов для рассылки по почте бюджетных ссуд на похороны.

— Рассылки по почте? — подозрительно уставился на меня молодой клерк.— Муниципальные записи не предназначены для такого использования. И в любом случае, все эти люди давным-давно мертвы!

— Именно,— согласился я, — Обширный нетронутый рынок для нашей линии поставки услуг. Огромное спасибо. Я отмечу, чтобы вам оказали особое внимание, когда подойдет ваша очередь.

Тишина, когда мы покидали архив, стояла такая плотная, что ее, наверное, можно было нарезать на ломтики при помощи ножа для масла.

Максони жил в доме номер двенадцать по Виа Карлотти, этаж четвертый, квартира девятая. Ориентируясь по карте, купленной у седого предпринимателя в берете и с засаленной эспаньолкой, также предложившего нам приобрести со скидкой пачку открыток пикантного содержания, от которых я с некоторым сожалением отказался, мы отыскали улицу. В узком коридоре между домами, забитом пустыми картонными коробками и переполненными мусорными баками, как безумные шныряли среди препятствий босоногие сорванцы, жизнерадостно обмениваясь замечаниями, способными вогнать в краску самого Муссолини. За номером двенадцать числился потускневший фронтон позднего Возрождения из рустованного гранита, зажатый между покосившихся заколоченных пакгаузов не более чем вековой давности. Максони начинал свою карьеру в самой скромной квартире из всех возможных. Трущобы здесь были даже столетие назад. Толкнув заскорузлую дверь, мы проникли на тесную лестничную площадку, где воняло чесноком, сыром, прелой одеждой и менее приятными вещами.

— Выглядит ужасно, Брайан,— с сомнением пробормотала Оливия.— Может, нам сначала навести справки...

Тут из ближайшей прихожей высунулось круглое, оливкового цвета лицо, обрамленное подушками жира, и его обладательница обрушила на нас стремительный поток итальянской словесности.

— Прошу прощения, синьора,— ответил я в изящной манере, некогда перенятой у римского посланника при имперском дворе.— Перед вами всего лишь скромные иностранцы, впервые посетившие прекрасный Вечный город. Мы разыскиваем жилище, где некогда обитал наш родственник, коему сам Господь даровал счастье уехать сюда, дабы он мог всю жизнь вдыхать сладчайший воздух солнечной Италии.

У хозяйки отвисла челюсть. Несколько секунд она молча таращилась на нас, потом ее лицо расплылось в улыбке размером с десятилировую пиццу.

— Buon giorno, Signore е Signorina!^[43]

Она полностью втиснулась на площадку, потрясла наши руки, прокричала какие-то наставления в квартиру, откуда летел вызывающий усиленное слюноотделение аромат равиолей, и возжелала немедленно узнать, чем она может служить выдающимся гостям прекрасной Италии. Я назвал ей номер квартиры, где обитал Максони девяносто с чем-то лет назад. Она кивнула и двинулась вверх по узкой лесенке, отдуваясь как паровоз, на котором мы ехали через всю Европу два дня и две ночи. Оливия следовала за ней, а я замыкал шествие. Озирая восхищенным взглядом россыпи битого стекла, бумаги, тряпок и всевозможного мусора, заполонившего каждую ступеньку и площадку с вьющейся по центру тропинкой, протоптанной за века ногами постояльцев, я был готов спорить на что угодно: хоть какая-то частичка, привнесенная сюда Максони, здесь непременно отыщется.

Добравшись до верхнего этажа, мы проследовали по узкому коридору мимо потрепанного вида дверей с белыми фарфоровыми ручками и остановились возле самой последней.

— Здесь есть постоялец, синьоры,— предупредила хозяйка.— Но сейчас он отсутствует. Он на работе. На рыбном рынке, куда его пристроила я, София Джина Анна Мария Скуматти! Поверьте мне, если бы я не поставила ему ультиматум, что он должен заплатить за квартиру или убираться вон, он бы сейчас храпел, как обожравшаяся свинья, пока я, София Джина...

— Вне всякого сомнения, синьоре пришлось немало вынести от неблагодарных постояльцев,— гладко вклинился я.

В кармане моего сюртука — того самого, странного покроя одеяния, что я обнаружил в гардеробе дома у Ганвор,— лежала наготове бумажка в сто лир. Я выудил банкноту и протянул матроне, почтительно склонив голову.

— Если синьора примет скромное вознаграждение... Мамаша Скуматти надула щеки и выпятила внушительную грудь.

— Я рада услужить гостю Италии,— начала она. Я потянул банкноту назад.— Но пусть не скажут, что я, Джина Анна Мария Скуматти, была неблагодарной...— Толстые пальцы выдернули купюру из моей руки и уронили за вырез, способный составить конкуренцию Большому Каньону.— Не желают ли синьор и синьорина войти? — Она нашарила в кармане трехдюймовый ключ, вогнала его в замочную скважину, куда можно было просунуть и палец, повернула и распахнула дверь.— Входите!

Первыми мне на глаза попались продавленная койка с кучей грязных одеял на ней и сломанный стол, похороненный под завалом ядовито раскрашенных комиксов с компанией пустых кофейных чашек, грязных, захватанных стаканов и окаменевшим куском ржаного хлеба. Потом я по очереди оглядел бюро, треснутое зеркало с заткнутыми за раму билетами на скачки, деревянное распятие на стене и батарею пустых винных и ликерных бутылок, пестревших наклейками местных фирм. Пахло жилье кислой смесью нестираной постели, старых носков и обжитой мышами винокурни.

Я взглянул на Оливию. Она ответила мне спокойной улыбкой и обратилась к хозяйке:

— Мы можем здесь немного побыть?

София Джина, наморщив лоб, подняла на меня вопросительный взгляд.

— Моя сестра хотела бы войти внутрь и... э... пообщаться с духом нашего покойного предка,— слегка сымпровизировав, перевел я фразу Оливии.

Черные невыщипанные брови поползли вверх.

— Но синьор же видит, в комнате живут!

— Мы ни к чему не станем прикасаться, только осмотрим помещение. Это для нас очень трогательный момент, понимаете?

Понимающее выражение расползлось по круглому лицу. Она смерила Оливию, по-прежнему накрашенную и в кольцах, оценивающим взглядом, затем посмотрела мне в глаза. Одно веко приопустилось в недвусмысленном подмигивании.

— Ах, ну естественно, синьор! Вы и ваша... сестра... разумеется, хотели бы пообщаться наедине. Еще сто лир, пожалуйста,— Тон ее внезапно стал резким.

Я молча извлек требуемую сумму, стараясь выглядеть самым жалким типом.

— Мне не хочется торопить синьора,— бюст хозяйки, колыхнувшись, заглотил вторую банкноту,— но постарайтесь закончить часа, скажем, за два, si? Есть риск, что Джино придет на обед.

В бок мне врезался локоть, размером и фактурой похожий на футбольный мяч. Две жирные руки с обломанными ногтями очертили в воздухе песочные часы, и мамаша Скуматти заколыхалась прочь, словно бегемот в черной юбке.

— Что сказала эта жирная мерзавка?! — с воинственным видом поинтересовалась Оливия.

— Просто восхищалась вашей фигурой,— торопливо ответил я.— Давайте осмотримся и прикинем, какие ключи можно повернуть.

Полчаса спустя моя спутница стояла посередине комнаты, по-прежнему морща нос и уперев руки в бока.

— Это с самого начала была безнадежная затея.— Она сдула локон, прилипший к влажному лбу.— Давайте выбираться отсюда, пока мой желудок не взбунтовался.

Я отряхнул руки от пыли, закончив шарить по дальним закоулкам полок и под мебелью.

— Все очевидные места осмотрены. Но как насчет неочевидных? Мы не проверили расшатанные половицы, не простучали стены на предмет скрытых панелей или тайников за картинами...

— Пустая трата времени, Брайан! Этот человек не заговорщик, чтобы прятать свои секреты в тайниках. Он был бедным молодым студентом, не более того, живущим в съемной комнате...

— А еще от него могла остаться какая-нибудь мелочь. Клочок бумаги, например, оброненный в глубине комода. Здесь никто никогда не прибирается. Даже спустя все эти годы что-нибудь да сохранилось.

— Где? Вы вывернули все ящики, обыскали дно сундука, подняли тот рваный обрывок ковра, даже за плинтусом пошарили...

Она умолкла. Глаза ее сфокусировались на деревянных жалюзи, закрывавших коробку с радиатором отопления, расположенную под одиноким окошком. Растрескавшиеся планки погнулись от времени и плохо прилегали друг к другу. Мы одновременно сделали первый шаг. Оливия проворно убрала пустые бутылки из-под кьянти и наполовину забитую окурками жестянку. Я ухватился за верхнюю доску и осторожно дернул вверх. Вся решетка, издав жалобный скрип, выехала из пазов.

— Коробка держится всего на паре ржавых гвоздей,— заметил я.— Если я ее сниму...

Спустя минуту при помощи деревянной вешалки с торговым знаком «Альберго Торино, Рим» я отодрал от стены весь кожух, обнажив ржавую чугунную батарею и несколько дюймов водопроводных труб. В качестве трофея мне досталась горка волосяных катышков, которыми при желании можно было бы под завязку набить коробку для обуви, россыпь окурков, множество билетных корешков, несколько обрезков проволоки, старые шпильки, игральная карта, канцелярские скрепки и чистая бумажка.

— Хорошая была идея.— Я молча восстановил конструкцию,— Жаль, что не сработала.— Пепельница и бутылки вернулись на прежнее место.— Вы оказались правы, Оливия. Давайте выбираться на улицу, где мы сможем вдохнуть славный здоровый аромат свежего мусора...

— Брайан! Смотрите! — Оливия подставила клочок бумаги под луч света, падавшего из окошка — Чернила выгорели, но здесь что-то написано...

Я подошел и, прищурившись, рассмотрел находку. На бумажке остались лишь еле заметные разводы. Оливия положила ее на стол, осторожно потерла по пыльной поверхности и поднесла к зеркалу. Призрачные контуры неуклюжих каракулей проступили серой линией.

— Потрите еще раз.— Голос мой от напряжения едва не сорвался. — Только осторожно. Бумага хрупкая, как пепел.

Она выполнила мою просьбу и снова поднесла добычу к зеркалу. На сей раз я смог разобрать буквы: Indtituzione Galileo Mercoledi Guigno 7.3 P. M.

— Среда, седьмое июня,— перевел я.— Это может пригодиться. Интересно, какого года?

— Я знаю простую формулу, как вычислить день, на который падает данное число,— беззвучно выдохнула Оливия.— Это займет всего секунду...

Она закусила губу и сосредоточенно нахмурилась. Внезапно лицо ее просветлело.

— Да! Подходит! Седьмое июня тысяча восемьсот семьдесят первого года выпало на среду! — Моя спутница снова нахмурилась.— Как и тысяча восемьсот девяносто девятого, и тысяча девятьсот одиннадцатого...

— Это уже кое-что. И гораздо лучше, чем вообще ничего. Давайте проверим Институт Галилея. Будем надеяться, что он все еще работает.

Маленький сухонький человечек молча слушал нас, изредка пожевывая длинные желтоватые усы. Его покрытые узловатыми венами руки в нарукавниках покоились на конторке, словно удерживая ее в качестве последнего барьера, отгородившего клерка от сладкоречивых иностранных ищеек.

— Восемьсот семьдесят первый. Это было довольно давно,— объявил он сварливо,— С тех пор в институте побывало много студентов. Многие выдающиеся ученые проходили через эти двери, неся славу имени Галилея.

Судя по долетевшему до нас запаху дешевого вина, мы только что оторвали человека от позднего утреннего возлияния.

— Я не подаю заявление о приеме,— напомнил я.— Не надо произносить передо мной рекламных речей. Я всего лишь хочу взглянуть на личное дело Джулио Максони. Разумеется, если ваш архив так запущен, что вы не можете его найти, так и скажите, и я отражу этот факт в статье, которую пишу...

— Вы журналист? — Он поправил галстук, подкрутил усы и задвинул ящик, скрытый от наших глаз конторкой. Звякнуло стекло.

— Обращайтесь со мной так же, как с любым скромным искателем истины,— надменно произнес я.— В конце концов, если институт принадлежит народу, то разве отдельные его представители не стоят того, чтобы персонал, чей хлеб и вино обеспечиваются щедростью общества, уделил им толику внимания...

Человечек мой намек понял. Издав булькающий звук, он поспешно исчез из поля зрения и вернулся, пыхтя под грузом брата-близнеца муниципального гроссбуха. Клерк грохнул его на конторку, сдул мне в лицо облако пыли и поднял обложку.

— Максони, вы сказали, синьор? Семьдесят первый, семьдесят первый...— Он осекся на полуслове, выпучив на меня глаза.— А это не сам Максони?! — Под накладным козырьком вновь проступило выражение природной подозрительности.

— А-а-а! — Видимо, мое лицо являло довольно живописную смесь разнообразных эмоций.— Сам Максони?

— Джулио Максони, знаменитый изобретатель! — рявкнул служащий.

Он повернулся и махнул рукой на дагерротип в раме, один из длинного мрачного ряда, окаймлявшего помещение.

— Изобретатель маслобойки Максони, телеграфного ключа Максони, улучшенной гальванической автомобильной антенны Максони — именно на ней он сделал состояние, конечно...

Я выдавил самодовольную улыбку, какая бывает у инспектора, которому не удалось найти ошибку в платежных ведомостях.

— Очень хорошо. Вижу, вы здесь не зря свой хлеб едите. Я просто взгляну на записи и...

Я не успел договорить, а старый хрыч уже развернул книгу ко мне и указал строчку обгрызенным ногтем.

— Вот, прямо тут. Его первичная регистрация на электротехническом отделении. Он тогда был всего лишь парнем из бедной сельской общины. Именно здесь, в институте, начал Максони свое восхождение к славе. Мы тогда одними из первых стали давать лекции по теории электричества и электромеханике. Институт являлся одним из спонсоров Телеграфной конференции, имевшей место позже в том же году...

Он продолжал бормотать заученный текст, в прошлом, без сомнения, не раз побуждавший бывших питомцев данного заведения или потенциальных покровителей наук раскошелиться на лишнюю пачку денег. Я тем временем пробежал глазами короткую запись. Там значился адрес на Виа Карлотти и сообщалось, что Максони не был женат, двадцати четырех лет от роду, католик. В общем, негусто...

— Имеется ли какая-нибудь запись,— поинтересовался я требовательным тоном,— касательно того, где он жил после того, как сколотил состояние?

Человечек напрягся.

— Сколотил состояние? Боюсь, я не понимаю...

— В смысле, внес свой великий вклад в развитие человечества,— поправился я.— Наверняка он не стал задерживаться на Виа Карлотти.

Уголок плотно сжатых губ регистратора дернулся в печальной улыбке.

— Синьор, верно, шутит? По-моему, местоположение музея известно даже туристам.

— Какого музея?

Клерк развел руками в жесте столь же римском, как тертый сыр.

— Какого же еще, кроме того, что расположен в бывшем доме и лаборатории Джулио Максони? Храма, где помещены реликвии, оставшиеся со времен его блестящего жизненного пути.

Оливия, молча стоявшая рядом со мной, пыталась по выражениям лиц вникнуть в суть диалога.

— Золотая жила,— шепнул я ей и снова обратился к регистратору.

— У вас, случайно, нет под рукой адреса музея? Своим вопросом я заслужил улыбку превосходства. Костлявый палец указал на стену рядом.

— Дом номер двадцать восемь по Страда д'Алленцо. Через один квартал к востоку. Любой ребенок вам покажет.

— Мы в дамках,— сообщил я Оливии.

— Э... а как называется газета, которую вы... якобы представляете?

Тон человечка представлял собой восхитительную смесь угодливости и завуалированной наглости. Ему до смерти хотелось оскорбить нас, но он не был до конца уверен, что это безопасно.

— Мы из Общества трезвости,— Я шумно принюхался.— Разговоры о Максони, сами понимаете, это просто так, чтобы отвлечь ваше внимание. А работаем мы над статьей «Пьянство на рабочем месте, и во что оно обходится налогоплательщикам».

Мы уже ступили на залитую ярким солнечным светом брусчатку тротуара, а он все стоял, неподвижный, как статуя, и молча таращился нам вслед.

Дальнейшие поиски привели нас к старинному особняку с каменным фасадом, который, несомненно, считался бы самым достойным украшением любой улицы из Восточных Семидесятых^[44] у меня дома. Скромная, покрытая уличной копотью бронзовая табличка, висевшая возле стеклянных дверей, сообщала, что дом и лаборатории знаменитого изобретателя Джулио Максони содержатся на добровольные взносы Общества сохранения памятников славы Италии и открыты с девяти до четырех с понедельника по субботу и с часу до шести по воскресеньям. «Звоните в колокольчик», прочел я на приклеенной к стеклу картонке. Я позвонил. Время шло. За стеклом шевельнулась смутная тень, брякнули засовы, и дверь со скрипом приоткрылась. Нечесаная баба уставилась на нас заспанными глазками.

— Закрыто. Уходите.— Голос ее походил на предсмертное ржание тяжеловоза.

Я успел всунуть ногу в сужающийся просвет между дверью и косяком.

— На вывеске сказано...— начал я бодро.

— К черту вывеску,— прохрипела мятая харя. — Завтра приходите...

Я уперся в дверь плечом и резко распахнул ее, заставив «очаровательную» смотрительницу отшатнуться. Она восстановила равновесие, поправила сползшую лямку лифчика и, подняв руку с растопыренными пальцами ладонью к себе, открыла рот, по-видимому намереваясь продемонстрировать нам виртуозное владение римской фразеологией...

— Ах, не говорите этого,— предостерег ее я.— Графиня непривычна к живости современной речи. Она ведет уединенную жизнь в тиши своего огромного палаццо на озере Констанс...

— Графиня? — Жуткая плотоядная гримаса, задуманная, вероятно, как жеманная улыбка, исказила обрюзгшее лицо.— Боже мой, если б я только знала, что ее милость почтит наш маленький храм визитом...— Она улетучилась.

— Вход охранялся драконом,— прокомментировала Оливия,— но доблестный рыцарь поверг его одним лишь словом,

— Я наложил на него магическое заклятие. Ты у нас теперь графиня. Знай себе рассеянно улыбайся да демонстрируй холодную отстраненность.

Я огляделся. Мы попали в стандартный холл с высоким потолком и выкрашенными в кремовый цвет стенами. Сквозь дымчатое стекло витражного окна пробивались разноцветные лучи, световыми пятнами растекаясь по некогда прекрасному, а ныне донельзя истертому ковру, рождая блики на мраморной столешнице с многолетним слоем пыли и мерцая в хрустальных подвесках великолепной венецианской люстры. Еще одно витражное окно освещало площадку над покрытой ковровой дорожкой широкой лестницей. Широкая арка слева открывала вид на массивный стол с вазами восковых цветов и раскрытой книгой с пером и чернильницей возле нее. Ряды полок прогибались под тяжестью запыленных книг, неудобные на вид стулья и диваны, набитые конским волосом, теснились по стенам. Под мраморным козырьком с неровной шеренгой фарфоровых безделушек темнел провал камина. Рядом притулилась подставка для кочерги и щипцов.

— Похоже, Максони, когда заработал на автомобильных антеннах, оказался не чужд стремления к буржуазной роскоши,— заметил я.— Интересно, где его лаборатория?

Мы с Оливией обошли помещение, вдыхая аромат вековой пыли и мебельного воска. Я пробежал глазами по заголовкам на полках.

Взгляд мой зацепился за «Опыты с переменными токами высоких потенциалов и высокой частоты» Никола Теслы и тоненькую брошюрку Маркони. В остальном коллекция состояла из добрых солидных викторианских романов и переплетенных томов с проповедями. Толку никакого.

Дракон вернулся преображенный. Смотрительница натянула на себя нелепый капот искристо-зеленой расцветки — несомненно, дань сфере исследований, проводимых Максони,— а лицо ее исчезло под массивным слоем торопливо наляпанной косметики. Венчал композицию розовый бутон рта, подведенного нетвердой рукой. Она сплела пальцы, присела в реверансе, достойном ученого слона, и обрушила на Оливию потоки слов. Та, склонив голову на одну восьмую дюйма, продемонстрировала в ответ ледяную улыбку. Данный образец аристократического снобизма привел старую деву в неописуемый восторг. Я даже слегка испугался, как бы от избытка эмоций ее похожий на спекшуюся краску макияж не пошел трещинами, словно штукатурка при землетрясении.

— Ее милость желает видеть лаборатории, где Максони творил свои великие дела,— объявил я, отмахиваясь от волны дешевых духов, песчаной бурей прокатившейся по залу.— Можете показать ее нам прямо сейчас.

Смотрительница, оттеснив меня, заняла местечко поближе к графине. Размахивая руками, отягощенными массой колец, и шелестя полами капота, она по узкому коридору сбоку от лестницы провела нас к двери, выходящей в заросший травой садик. Прошагав по дорожке, мы достигли сарая, запертого на висячий замок. Дама стрекотала, не прерываясь ни на секунду.

— Видите ли, рабочие помещения еще полностью не восстановлены.

Она выудила ключ из мешковатого кармана. Открыв замок, смотрительница пошарила по стене внутри и хрюкнула, отыскав выключатель. Брызнул желтоватый свет. Мы с Оливией уставились на пыль, неуклюжие глыбы брезентовых чехлов, пыль, стопки картонных коробок, пыль, мутные окна и снова пыль.

— Он работал вот здесь?!

— Разумеется, тогда все было не так загромождено. Понимаете, нам не хватает фондов, ваша милость. У нас еще не было возможности разобрать здесь все и внести в каталог, избавиться от предметов, не имеющих ценности, и восстановить лабораторию в ее первозданном виде,— продолжала трещать смотрительница, ничуть не смущенная молчанием Оливии.

Я зыркал по сторонам, напустив на себя беззаботный вид, но в душе мне было далеко до спокойствия. Именно в этом сарае — или весьма на него похожем — Максони впервые совершил прорыв, открывший миры альтернативной реальности. Где-то здесь могло находиться нечто. Я пока не знал, что ищу: дневник, несовершенную действующую модель...

Я приподнял уголок пыльного чехла на заваленном мусором столе, взглянул на россыпь старинных деталей: неуклюжие, массивные трансформаторы, примитивные электронные лампы, куски проволоки.

Крупный предмет в центре стола привлек мой взгляд. Я отдернул брезент и придвинул его к себе.

— Но, синьор, я должна настаивать на том, чтобы вы ничего не трогали! — заголосил мне прямо в ухо наш сторожевой бегемот.

Я подскочил и позволил брезенту упасть. В воздух взвилось облако пыли.

— Здесь все как профессор оставил в тот последний, роковой день.

— Извините,— произнес я, сохраняя на лице, как я надеялся, нейтральное выражение.— Для меня это выглядит обыкновенной кучей старых железяк.

— Да, профессор Максони был немного эксцентричен. Он собирал всевозможные странные детали и обломки и вечно пытался подогнать их друг к дружке. У него была мечта, как он говаривал моему усопшему отцу, пока был жив, разумеется,— профессор, я имела в виду,— и папа тоже, конечно...

— Ваш отец работал с Максони?

— А вы не знали? Да, он был у него ассистентом столько долгих лет. Он бы мог рассказать множество забавных историй об этом великом человеке...

— Полагаю, его уже нет в живых?

— Папы? Дорогой папочка отбыл в лучший мир сорок три... или уже сорок четыре?..

— Надеюсь, он оставил дневники, заполненные живыми воспоминаниями о профессоре?

— Н-нет, папа не был, так сказать, грамотным.— Она помедлила.— Разумеется, сам профессор вел записи очень прилежно. Пять больших томов. Это одна из величайших трагедий Общества — то, что у нас пока нет достаточных фондов, чтобы их опубликовать.

— Возможно, фонды еще поступят, сударыня,— произнес я внушительно.— Графиня особенно заинтересована в публикациях именно таких дневников, как вы описываете.

— О-о! — Нарисованный рот принял форму кривобокого «О», соответствующего восклицанию.— Ваша милость...

— Так что если вы случайно захватили его с собой, чтобы ее милость могла на него взглянуть...— Я оставил предложение незаконченным.

— Он в сейфе, синьор, но у меня есть ключ... я знаю, у меня есть ключ, где-то. Я только в прошлом году... или в позапрошлом...

— Найдите же его, добрая женщина,— подтолкнул я ее,— Мы с ее милостью терпеливо подождем здесь, трепеща при мысли о том, что именно в этом самом сарае профессор разработал свою гальваническую автомобильную антенну.

— Ой, нет, это было до того, как он купил дом...

— Не важно. Дневники, пожалуйста.

— Может, синьорам лучше вернуться в гостиную? Здесь пыль...

— Как я уже сказал, она приводит нас в трепет. Поторопитесь.

Я жестом указал на дверь. Оливия вопросительно взглянула на меня.

— Я отослал ее искать дневники Максони. Должно быть, моя спутница уловила что-то в моем тоне.

— Брайан, в чем дело?

Я шагнул к столу и откинул чехол. Массивное приспособление, сдвинутое мною раньше, возвышалось над россыпью деталей вокруг него.

— Это,— я позволил нотке триумфа прорваться в голос,— катушка. Центральный компонент МК-двигателя. Если, имея это и дневники старика, я не смогу построить челнок, то собственноручно сдам погоны.

 9

Мы сняли мастерскую. Складской подвальчик площадью двадцать на двенадцать выходил в узкий переулок, вьющийся от Страда д'Алленцо к боковому притоку Тибра и, возможно, ведущий свое происхождение от козьей тропинки, протоптанной еще в те времена, когда Рим имел право считаться поселком. Прежнийобитатель помещения, похоже, был механиком. По углам до сих пор валялись ржавые потроха парового двигателя. На просевших стеллажах возле одной из стен среди завихрений пыли я разглядел кое-какой инструмент, уже не шибко пригодный к употреблению, а из твердого, как бетон, земляного пола то там, то тут проглядывали втоптанные в маслянисто-черный грунт всевозможные шпильки, болты, шайбы и металлическая стружка. Старик, сдавший мастерскую, с ворчанием убрал наиболее вопиющую часть мусора и приволок большой обшарпанный стол, покрытый оцинкованным железом. Стол и катушка, при помощи взятки на время выцыганенная у Хранительницы Пламени, а также дневники составляли все мое лабораторное оборудование. Не так уж много для того, кто собрался ворочать мирами, однако начало все же было положено.

Оливия раздобыла нам комнаты неподалеку. Причем дешевле и лучше по сравнению с «Альберго Ромулус». В ее комнате даже имелась небольшая угольная плита, и мы договорились в целях экономии наших скудных средств завтрак и обед готовить дома. Ужинали в одной из соседних макаронных забегаловок, где графин вина стоял на столе так же, как у нас соль и перец.

Я начал свою исследовательскую программу с того, что прочел от корки до корки все пять дневников. Большая их часть состояла из едких комментариев относительно текущей политической ситуации: столицу только что перенесли из Флоренции в Рим, и от этого поднялись цены. Далее шли заметки о вроде бы бесцельных изысканиях в области магнитных полей, подробности весьма замысловатого, но строю платонического романа с синьорой К. и тревожные бюджетные расчеты, вызвавшие мое самое искреннее понимание.

Только в последнем томе я стал натыкаться на интересные абзацы — первые, осторожные намеки на Большую Тайну. Максони экспериментировал с катушками: наматывал, пропускал через них различные токи, варьируя их по силе и качеству, и пытался фиксировать результаты. Будь он знаком с современной физикой, ему бы и в голову не пришло затевать эти нелепые эксперименты, но в своем первозданном невежестве ученый настойчиво продвигался к развязке. Подобно Эдисону, в поисках материала для изобретенного им светящегося пузыря перепробовавшему все, от конского волоса до бамбуковых щепок, Максони раз за разом испытывал очередную комбинацию, записывал результаты и пробовал снова. Это было чистейшее из чистых исследований. Он не знал, что ищет, и, найдя, не понял, к чему пришел. По крайней мере в этом мире. Разумеется, какое бы то ни было упоминание о Кочини здесь напрочь отсутствовало. А что за роль он сыграл в аналогичной истории на линии ноль-ноль, я припомнить не смог. Наверное, по возвращении мне следовало бы слегка освежить багаж собственных знаний... по возвращении... при условии, если мне было куда возвращаться...

Я приказал себе отсечь любые мысли в данном направлении. Они не вели ни к чему хорошему.

Наконец последний том дневника раскрыл свои секреты. Все, сколько их было. Небольшое количество разбросанных по страницам фрагментарных упоминаний о способах наматывания катушек да строчка-другая относительно странных проявлений, имевших место при пропускании точечных разрядов определенной частоты через конденсатор из золотой фольги.

Спустя неделю я ощутил себя вполне готовым перейти к экспериментальной фазе исследований. Как выяснилось, электрификация здесь далеко отстала от Редди Киловатта^[45]. Город располагал всего несколькими маломощными электростанциями в основном для обслуживания университетов и исследовательских лабораторий. Мне пришлось натаскать, откуда возможно, массу разнообразных аккумуляторов, генераторов колебаний, неуклюжих электронных ламп, похожих на большие молочные бутылки, и вообще всего, что выглядело потенциально полезным. Затем Оливия предложила мне погрузиться в гипнотический транс, и пока я излагал сохранившийся в подсознании курс сетевых технологий, все прилежно законспектировала. Информация, выуженная из глубин моей памяти, оказалась в два раза ценнее записей Максони.

Это были самые приятные дни. Я вставал рано, завтракал вместе с Оливией и, прогулявшись два квартала до мастерской, усердно трудился, пока не наступало время обедать. Все результаты я заносил в тетрадь, не сильно отличавшуюся от тех, что использовал Максони за сто лет до меня. Данный мир вообще не отличался склонностью к стремительным переменам.

Оливия приходила около полудня или чуть позже. Под римским солнцем лицо ее приобрело наконец те краски, которых ему так не хватало в Харроу. Постепенно она стала выглядеть куда более умиротворенной и куда менее болезненной. Из принесенной ею корзинки на свет появлялись бутерброды, фрукты, пицца и бутылка вина. Я к тому времени уже успел обзавестись парой стульев. Мы раскладывали наш обед на краю моего огромного верстака и приступали к трапезе, а перед нами завистливым идолом, алчущим умиротворяющей жертвы, высилась таинственная громада катушки.

Вторую половину дня я резал, точил, подгонял и записывал. Любопытные прохожие притормаживали у распахнутых дверей, заглядывали внутрь с вежливыми приветствиями и робкими вопросами. Месяц спустя все местные обитатели классифицировали меня как сумасшедшего иностранца, весьма смахивающего на колдуна. Однако они проявляли дружелюбие. Частенько мне вручали ненавязчивые презенты в виде бутылки вина, полукопченой колбасы или клинышка острого сыра, сопровождаемые пышной россыпью римских комплиментов. Каждый вечер к моменту, когда солнце проваливалось за изломанную линию горизонта и мастерскую обступал глубокий сумрак, едва разгоняемый единственной слабой лампочкой, в глазах у меня начинало мутиться, голова наполнялась вязким гулом, а ноги теряли чувствительность от многочасового стояния внаклонку над верстаком. Я торжественно закрывал помещение и навешивал тяжелый замок. Действие носило скорее ритуальный характер, ибо дверь представляла собой несколько небрежно сшитых тонких досок, а ржавые петли крепились к косяку посредством гнутых гвоздей. Я шагал мимо лавок и киосков, где суетливые владельцы запирали свое хозяйство на ночь, поднимался к себе в комнату и, наспех ополоснувшись в изгрызенной ржавчиной ванне, вместе с Оливией отправлялся куда-нибудь поужинать.

Сидя за шаткими столиками, частенько на узкой террасе с плиточным полом, символически отгороженной от оживленной улицы низким заборчиком, мы беседовали, наблюдали за прохожими или вечерним небом, потом возвращались домой и возле дверей желали друг другу спокойной ночи. Она шла к себе, а я к себе. Наверное, наши отношения выглядели довольно странно, однако в то время они казались нам совершенно естественными. Мы считали себя сообщниками, вовлеченными в таинственный заговор. Наполовину сыщиками, наполовину исследователями, изолированными от шумной будничной толпы фантастической природой безумной задачи, за выполнение которой мы взялись. Она — ради исполнения романтической мечты, я — движимый навязчивой идеей разорвать стены невидимой тюрьмы, сомкнувшиеся вокруг меня.

Мои оценки возраста Оливии с каждым разом пересматривались в сторону уменьшения. На момент первичного потрясения, при виде матушки Гудвилл без маски, я мысленно определил ее в сорокалетние девственницы. Позже, когда она, вырядившись проституткой и увешавшись побрякушками, наслаждалась каждой минутой маскарада, я снизил ее возраст до тридцати пяти. В Риме шелуха напускной чужеродности окончательно спала с нее. Оливия сделала аккуратную стрижку и стала одеваться в небрежном римском стиле, для обновления гардероба совершив набег на скромные местные магазинчики. Фигура ее и раньше отличалась стройностью, а кожа после длительных прогулок под солнцем утратила нездоровую бледность. В результате однажды, наблюдая, как она на задворках мастерской крошит хлеб голубям и смеется над их неуклюжей толкотней, я вдруг осознал, что ей максимум двадцать с хвостиком.

Оливия рассеянно подняла голову и поймала мой взгляд.

— Вы красивая девушка,— произнес я. Боюсь, несколько удивленным тоном.— Что могло привлечь вас в этом маскараде?

Вначале она перепугалась, словно ее застали на месте преступления, и поспешно напустила на себя привычный образ царевны-несмеяны. Потом ее лицо озарила улыбка даже более веселая, нежели обычно.

— Вы же угадали.— В голосе Оливии теперь сквозили озорные нотки.— Старуха-колдунья из «Волшебницы страны Оз»...

— Да, но вот почему?

— Я вам уже все объясняла: это мой бизнес. Кто станет покровительствовать умной женщине без бородавок на подбородке?

— Конечно... Но почему вы не вышли замуж? — Я уже собирался завести старую песню о наличии множества прекрасных молодых людей вокруг, однако выражение ее лица спасло меня от этой банальности.— Ладно, это меня не касается,— торопливо осадил я сам себя.— Лезть вам в душу в мои намерения вовсе не входило.

Я заткнулся, и мы отправились домой в молчании если и не мрачном, то определенно далеком от компанейского.

Спустя еще три недели мы собрали огромный ворох данных, и как-то раз, когда Оливия заглянула в мастерскую, чтобы выяснить, почему я застрял после десяти вечера, я сообщил ей о вступлении в силу новой фазы создания челнока. Я приступил к сборке вторичных цепей — наиболее знакомой мне части агрегата.

— Самое сложное,— объяснял я,— это настроить катушку. Надо было разобраться, какая разновидность токов для нее требуется и какой силы поле она вырабатывает. Эта часть выполнена. Теперь необходимо всего лишь выставить амплитуду и настроить фокусное оборудование.

— По вашим словам, Бриан, эти манипуляции такие простые. И такие безопасные.

— В этом я и пытаюсь себя убедить,— признал я.— В действительности все далеко не так просто. Необходимо подобрать режим для взаимной нейтрализации самых разнообразных воздействий. Иначе может случиться неконтролируемый вброс материи из иного измерения, по мощности не уступающий солнечному протуберанцу, или, наоборот, отток энергии, подобный Ниагарскому водопаду, высосет тепло из этого места, за несколько минут заморозив город начисто, а за месяц он накроет ледяной шапкой всю планету. Еще возможен...

— Достаточно. Я поняла. Вы играете с опасными силами, Бриан.

— Не беспокойтесь, я не подключу систему, пока не буду достаточно уверен в том, что делаю. Кроме того, теперь существует множество способов автоматического прерывания любого из процессов, которые мне придется задействовать. Катастрофы, сформировавшие Пустошь, случились потому, что Максони и Кочини из тех других А-линий не были предупреждены. Они запустили установку и шагнули в пустоту. У дверей в ад петли хорошо смазаны.

— Долго еще вам... заканчивать?

— Несколько дней. Сам челнок не бог весть как сложен. Построю обычную коробку. Из сосновых горбылей, если придется. Необходимо какое-нибудь вместилище для меня и механизма. Конечно, сооружение получится громоздким и неуклюжим — не то что компактные имперские модели,— но оно сможет нести меня куда надо, пока течет энергия. Расход энергии, конечно, велик, но вот этой груды шестивольтовых элементов должно хватить, чтобы добраться до дома.

— А если ксониджил правы,— негромко произнесла Оливия,— вдруг мира, который вы ищете, не окажется на месте — что тогда?

— Тогда я на всех парах влечу в Пустошь, и одним психом станет меньше,— ответил я резко.— И это даже к лучшему. Стоит мне представить весь Империум...

— Я знаю, это не так, Бриан. Но если по какой-то причине что-нибудь пойдет... по-другому...

— Побеспокоюсь об этом, когда пойдет,— оборвал я ее.

Стоило пахать как проклятому, заворачиваясь в свою трудотерапию, словно в плащ от непогоды! Я вовсе не горел желанием перебирать в уме тысячи вероятных исходов, один мрачнее другого, которые мне светили, едва я ступлю на борт своего грубого самодельного ковчега и рвану рубильник.

Это произошло тремя вечерами позже. Мы сидели за столиком у окна в одном из наших обычных кафе, потягивали вино из небольших бокалов и прислушивались к слабым шумам ночного города, лишенного света неоновых ламп и урчания двигателей внутреннего сгорания. В последнее время Оливия завела привычку каждый вечер заходить за мной в мастерскую, а я обнаружил, что с нетерпением жду этого момента.

— Теперь уже недолго,— рассказывал я.— Коробку вы видели. Она хоть и сколочена из дерева, но достаточно прочна. Катушка установлена. Завтра полностью соберу изолирующий контур...

— Бриан...— Ее пальцы легли мне на предплечье.— Посмотрите туда!

Я обернулся. Взгляд успел зафиксировать лишь мимолетный образ высокой темной фигуры в длинном пальто с широкими полами и поднятым воротником, промелькнувшей на фоне улицы с редкими поздними прохожими.

— Это был... он! — Голос Оливии осип от напряжения.

— Ладно, может, и он. — Я попытался напустить на себя непринужденный вид.— Не берите в голову. Насколько вы уверены...

— Я уверена! То же ужасное темное лицо, борода...

— В Риме полно бородатых мужчин, Оливия...

— Нам надо идти... быстро!

Она попыталась встать, но я поймал ее за руку и мягко усадил на место.

— Паниковать бесполезно. Он нас заметил?

— Я... по-моему... не знаю,— замялась она.— Я увидела его и сразу отвернулась, но...

— Если он нас видел — если это и вправду он,— беготня все равно не поможет. А если он нас не видел, то вряд ли вернется.

— Но если мы поторопимся... нам даже необязательно заскакивать домой за вещами! Мы можем сесть на поезд и еще до конца дня будем за много миль от Рима.

— Выследили здесь — выследят и в любом другом городе. Кроме того, имеется еще одна проблемка — мой челнок. Он почти готов. Еще день работы и несколько проверок...

— Много вам будет пользы от челнока, когда вас схватят, Бриан?!

Я погладил ее по руке.

— Зачем кому-то меня хватать? Меня затем сюда и сунули, чтобы избавиться...

— Бриан, я не какая-нибудь деревенская гусыня, не пытайтесь уболтать меня при помощи всей этой ерунды! Мы должны действовать, и быстро.

Я закусил губу, обдумывая ее последнее замечание. Оливию мои шаткие доводы не успокоили, равно как и меня самого. Я понятия не имел, до какой степени пристально агенты сетевой полиции Державы интересуются судьбой перемещенных, однако благосклонно взирать на мою возню в домашней мастерской они точно не станут. Ссылка в этот мир подразумевала изъятие меня из оборота без возможности вернуться в Сеть. Несомненно, ксониджил примут меры. Тут Оливия права...

— Ладно,— Я поднялся, бросив на стол монетку, и мы вышли на улицу,— А теперь бегите домой. Я тут немного поразнюхаю — надо же убедиться, что все в порядке. Затем...

— Нет, я останусь с вами.

— Это глупо! Если здесь и вправду запахнет насилием, так неужели вы думаете, будто я хочу, чтобы вы оказались во все это втянуты? Не...

— У вас созрел какой-то безумный план. Ведь так? Вы отправитесь обратно в мастерскую?

— Стоит проверить, не ковырялся ли кто-нибудь в моем челноке.

Лицо ее в свете карбидного фонаря, казалось, обрело прежнюю бледность.

— Вы попытаетесь форсировать работы... хотите рискнуть своей жизнью...

— Я не собираюсь ничем рисковать, но будь я проклят, если меня остановят, когда мне так близко удалось подобраться к цели.

— Вам понадобится помощь, а я немного разбираюсь в технике.

Я покачал головой.

— Не лезьте в это, Оливия. Их интересую я, но и вы можете пострадать...

— Долго вам осталось возиться?

— Несколько часов. И кое-какие тесты...

— Тогда нам лучше не медлить. Этой ночью я чувствую близкую опасность. Недолго осталось ждать, пока затянется петля.

Я колебался всего мгновение.

— Не знаю, что я сделал, чтобы заслужить такую преданность.— Моя рука нашла ее руку.— Но вперед, работы у нас много.

Для начала мы вернулись на съемную квартиру, включили свет и сварили кофе. Выждав некоторое время, я и Оливия тихонько спустились по черной лестнице в мощенный булыжником переулок. Еще через полчаса, избегая главных улиц и хорошо освещенных углов, мы кружным путем добрались до мастерской и скользнули внутрь. Все выглядело в точности так же, как я оставил пару часов назад: шестифутовая квадратная коробка, зашитая досками по бокам, катушка, установленная в центре дощатого помоста, мерцающая в темноте проволочная паутина наполовину собранного изолирующего контура. Я зажег лампу, и мы приступили к работе.

Руки у Оливии оказались просто золотые. Я всего раз показал ей, как присоединять проволоку к изоляторам, и с этого момента у нее получалось даже лучше, чем у меня.

Батареи понадобилось разместить более компактно. Я наскоро сколотил грубый стеллаж, расставил элементы, подсоединил к выключателю. Проверил.

Каждые полчаса или около того Оливия вышмыгивала на улицу и производила короткую рекогносцировку. Никакого шпиона в черном плаще, картинно высунувшего нос из-за угла, ей, ясное дело, обнаружить не удавалось. А я, в свою очередь, никак не мог вычислить схему их действий — если таковая вообще имела место быть. Выследив нас, они просто не могли оставить мастерскую без наблюдения. Возможно, мне позволят завершить работу и возьмут с поличным. Или им просто любопытно, сумеет ли сапиенс осуществить задуманное при помощи имеющихся здесь материалов и технологий...

Мы закончили далеко за полночь. Я соединил последние контакты и пару раз протестировал контур. Если мои расчеты верны, а надиктованные под гипнозом воспоминания по теории МК-поля не оказались полусознательным бредом, эта штуковина обязана сработать...

— Он выглядит таким... хрупким, Бриан, — Глаза Оливии при тусклом освещении темнели двумя провалами.

Мои же собственные глазные яблоки казались мне щедро посыпанными алмазной пылью.

— Да, он хрупок, но при перемещении по линиям челнок неуязвим для внешнего влияния. Аппарат заключен в поле, которое удерживает воздух внутри его, а все остальное снаружи. И он не задерживается в материальных мирах достаточно надолго, чтобы внешняя температура, вакуум или еще что-то успели подействовать на него.

— Бриан! — Она яростно стиснула мою руку,— Останьтесь здесь! Не доверяйте свою жизнь этому ненадежному устройству! Еще не поздно бежать! Пусть злые люди безуспешно тратят время на поиски! Мы найдем где-нибудь домик, поселимся на каком-нибудь хуторе вдали от всех этих передряг...

По выражению моего лица Оливия догадалась, что ее слова упали в пустоту. Долгое мгновение девушка пристально смотрела мне в глаза, затем, выронив мою руку, отступила на шаг.

— Дура я была, что смешала мечты с унылой реальностью,— резко произнесла она. Плечи ее поникли, а лицо утратило живые краски. Сейчас передо мной стояла практически матушка Гудвилл.

— Оливия,— хрипло окликнул я.— Ради бога...

Невнятный шорох донесся со стороны выхода. Дрогнула дверь. Я метнулся к лампе и погасил ее. В тишине по булыжникам шваркнула чья-то подошва. Заскрежетали ржавые петли. Мрак ночной улицы слегка разогнал кромешную тьму мастерской, и высокий темный силуэт обозначился в открывшемся дверном проеме.

— Баярд! — Голос, без всякого сомнения, принадлежал ксониджил.

Я крался вдоль стены. Фигура шагнула внутрь помещения. Где-то возле двери обычно стоял лом, прислоненный к кирпичной кладке. Мечтая усилием воли сделаться прозрачным, я согнулся и вытянул руку. Пальцы коснулись холодного, покрытого чешуйками ржавчины металла. Незваный гость разминулся со мной всего в двух ярдах. Выпрямившись, я занес оружие для удара и, когда он сделал еще шаг, длинным прыжком преодолел разделявшее нас пространство и изо всех сил врезал ему ломом по затылку. Шляпа слетела с головы незнакомца, он запнулся и с тяжелым грохотом рухнул на пол.

— Бриан! — взвизгнула Оливия.

— Все в порядке! — Отшвырнув железяку, я нашел в темноте девушку, притянул к себе и крепко обнял.

— Пойми, Оливия,— хрипло шептал я.— Здесь на карту поставлено куда больше, нежели чья-то красивая мечта. Я обязан туда отправиться. У тебя впереди вся жизнь. Живи и забудь обо мне!

— Позволь мне пойти с тобой, Бриан,— простонала она.

— Ты же знаешь, я не могу. Слишком опасно. И кроме того, с тобой шанс отыскать линию ноль-ноль уменьшится ровно вдвое. Воздуха может не хватить... — Я сунул в карман ее пальто свой бумажник и нежно высвободился из объятий.— Мне пора.

— Я... я почти надеюсь, что у тебя ничего не получится,— донесся из темноты голос Оливии.

Я подошел к челноку, зажег карбидные ходовые огни и, нащупав внутри тумблер, включил разогрев контура. Существо, оглушенное мной, слегка застонало.

— Тебе лучше уйти прямо сейчас! — крикнул я Оливии.— Заберись как можно дальше отсюда. Отправляйся в Луизиану, начни жизнь сначала, но только забудь о матушке Гудвилл...

В глубине челнока родился низкий гул. Песнь истязаемых молекул по мере установления поля, искажающего пространство и сворачивающего время, звучала все пронзительнее. Посреди массивной ткани реальности образовался крохотный пузырек невообразимо высокого напряжения.

— Прощай, Оливия!

Я запрыгнул внутрь хрупкого ящика. Стрелка измерителя силы поля на самодельной панели управления дрожала на краю шкалы. Время пришло! Я стиснул рычаг пуска генератора и выжал вниз до упора.

 10

Все пронизала мелкая дрожь и зудение искрящих контактов. Стены вокруг челнока, мелькнув напоследок, пропали из виду. Я оказался лицом к лицу с безжизненным хаосом Пустоши. Обзорных экранов у меня не было, но футовые просветы между грубыми перекладинами давали панорамный вид на заваленную битым камнем равнину, мягко поблескивающую в лунном свете. Пейзаж тек и искажался, прямо у меня на глазах превращаясь в почерневшие обгорелые развалины и затем постепенно деградируя до лавоподобной мешанины когда-то расплавленных и затвердевших камней и стали.

Я разжал кулаки и попытался сделать первый вдох. Пока все шло нормально — я ехал через преисподнюю в картонке для яиц,— однако поле держалось, обузданное математической матрицей, воплощенной в нескольких сотнях обыкновенных проволочек, натянутых от гвоздя к гвоздю вокруг деревянного ящика. Массивная катушка, привинченная к полу, нервно вибрировала. Я сурово приказал себе расслабиться. Путь предстоял долгий.

Полдюжины собранных на скорую руку приборов исправно давали показания. Я оглядел ряды колышущихся стрелок и прикинул, от каких данных мне следует отталкиваться. Вместо подробной карты я имел в распоряжении только смутное воспоминание о фотограмме, показанной мне на совете ксониджил. Если мартышки не врали, а мне почему-то казалось, что дела обстоят именно таким образом, и мой аппарат действительно стартовал из четвертого обитаемого мира, сохранившегося посреди Пустоши, значит, направление можно считать условно близким к правильному. Навигация в Сети основана на сопоставлении трех координат, выбранных в произвольном порядке из бесчисленного множества полей, являвшихся материальной составляющей многомерного пространства. Точка пересечения координат давала представление об изначальном местонахождении. Отслеживание поступательных изменений в их соотношении вело пилота через Сеть — теоретически. Всего-то и оставалось прикинуть мою А-энтропи-ческую скорость, донастроить грубую панель управления, выяснить с ее помощью степень свободы маневра на А-линиях и совместить направление челнока точно с целью при условии существования таковой на данный момент. А управиться со всеми задачами мне следовало до того, как воздух в аппарате станет непригоден для дыхания. Хорошо хоть проблема с водой, пищей и местом для сна у меня отсутствовала. Я успею сто раз погибнуть или задохнуться, до того как она станет актуальной.

Согласно первичной обработке снятых с аппаратуры показаний, вектор движения челнока успел отклониться от расчетного минимум на полтораста градусов. Я осторожно передвинул бегунок одного из моих самодельных реостатов, скривился от разлетевшихся искр и взглянул на датчики, в надежде увидеть обнадеживающие результаты.

Результаты не обнадежили. Либо я неверно истолковал данные, либо переоценил собственные возможности в изготовлении сетевых аппаратов. Набросав колонки цифр, я торопливо произвел кое-какие вычисления. Теперь сомнений не оставалось — челнок несся на скорости, втрое превышающей расчетную и постоянно меняя курс. Собранная кустарным способом и не проверенная в результате спешки схема оказалась напрочь разбалансирована. Она, конечно, надежно удерживала разрушительный поток заключенных в ней сил, но ни о каком маневре даже речи идти не могло.

Я снова наугад что-то подкрутил и проверил показания. Стрелки задергались, одна поползла вниз, еще две — так же неуклонно вверх. Свободного хода ни у одного из реле управления почти не осталось. Титаническим усилием воли мне удалось припомнить все, что когда-либо доводилось слышать о методах аварийной навигации. При любом из вариантов вывод получался один и тот же: аппарат уже описал почти полный круг и мчится в направлении, прямо противоположном исходному. Я сдвинул рычаг, служивший одновременно и рулем, до упора влево, посмотрел на приборы. Те отреагировали, но недостаточно.

Прошло еще десять минут. Часы на руке тикали, странным образом отмеряя время моего вневременного безумного прыжка через альтернативные реальности. Одна секунда казалась вечностью. Я словно ждал, стиснув зубы, пока лаборант со шприцем нащупает вену.

Опять снял показания и окончательно убедился: траектория челнока закручивается в спираль, непонятно только — восходящую или нисходящую. Панель управления непрерывно искрила. Сопротивление, рожденное неестественной энтропической перегрузкой, стремительно нагревало проводку. Соединительная муфта, приколоченная к толстому, два на четыре, брусу, тускло засветилась красным. Дерево под ней постепенно чернело, выпуская струйки дыма, а затем появились первые бледные язычки пламени. Они окрепли, слились межу собой и побежали в разные стороны. Скинув пиджак, я предпринял безуспешную попытку сбить огонь. Кабель с расплавленным концом упал на проволочную сетку, вызвав цепочку новых возгораний, и повис, приварившись в новом положении...

Сердце мое остановилось. Я уже мысленно представил себя частью одной из огненных колонн, с безмолвным ревом стремившихся ввысь за бортом челнока, и... каким-то непостижимым образом аппарат продолжил свой бег по А-линиям. Потерев изъеденные дымом глаза, я проверил показания: курс резко изменился. Быть может, мне стоило попробовать мысленно воспроизвести беспорядочный маршрут, чтобы вычислить местоположение? Безнадежно. С таким же успехом я мог просто ткнуть наугад в любое из чисел.

Окрестный пейзаж приобрел странные очертания. Подобного я не видел ни в одном фильме-отчете об исследовании Пустоши. Ряд крутобоких черных конусов скрывался за горизонтом. Через кромки кратеров, мерцающими ожерельями сомкнутых вокруг усеченных вершин, бесконечным потоком изливалась лава. Надувались и лопались белые пузыри, выбрасывая плотные сгустки коричневого дыма, заполонившего небо непроницаемым шлейфом. По-видимому, здесь сквозь гигантский излом в земной коре происходил выброс магмы, на всем своем протяжении, словно грибы после дождя, формирующий молодые вулканы.

Мое путешествие затянулось уже на сорок минут. В приступе тоскливого отчаяния я представил себе квартирку в Риме и Оливию. Одну. Внезапно на меня нахлынули воспоминания о днях, проведенных вместе с ней. Ее несгибаемый дух, ее нежное нечаянное прикосновение, линия ее шеи, щеки. Как мы сидели за столиком, поднимая бокалы в долгих римских сумерках...

Я же там имел шанс обрести все, что нужно для счастливой жизни! Вдруг я просто дурак? Все бросил и променял на бессмысленную поездку в чертовом ящике неизвестно куда. Может, и так. Но был ли у меня выбор на самом деле? В жизни случаются дела, с которыми человеку приходится разбираться хотя бы ради того, чтобы не утратить навсегда сам ее смысл.

Я заблудился окончательно. Последний час челнок вслепую несся сквозь пространство, изменяя курс всякий раз, как только переплетение оплывающих проводов замыкалось в новой последовательности. Деревянный каркас по-прежнему дымился и тлел.

В поисках остатков чистого воздуха мне пришлось растянуться на полу. Кислород уже почти закончился. Каждый вдох вызывал кашель, а голова непрестанно гудела, как изношенный трансформатор. От нечего делать я следил за последствиями самопроизвольной модификации челнока на полном ходу и сквозь дым обозревал какую-то новую страну, доселе не исследованную нашими сетевыми разведчиками. К сожалению, мои шансы донести до кого-либо столь полезные сведения таяли с каждой истекающей минутой. Подобрав обугленную щепку, я вывел на полу несколько строк вычислений. Как бы то ни было, на такой скорости меня наверняка занесло в самые глубины Пустоши. Снаружи панорамой Судного дня проплывали разрушенные миры. Вулканы ужались до огненных ям, посылающих в черное небо фонтаны пламени и россыпи искр. Я подслеповато заморгал. Дым и облака пара позволили разглядеть темную цепочку дальних холмов. Земная кора вздувалась, заново формируя ландшафт. На мгновение внешняя дымовая завеса истончилась, позволив мне четче разглядеть очертания местности за бортом...

Зелень?! Это была зелень или мне показалось? Я потер глаза и снова уставился туда. На холмах, смутно различимых в лунном свете, похоже, действительно имелись признаки растительной жизни.

Ближние огненные ямы совсем попритихли, измельчали до светящихся островков вязкой лавы и подернулись пеплом. Вдруг... Чахлый кустик выглянул над кромкой кратера. Затем еще один...

Я втянул воздух, закашлялся и поднялся на четвереньки. Свечение раскаленного камня угасало окончательно. Повсюду выныривали безошибочно узнаваемые булавочные головки растительных побегов. Юное деревце проклюнулось сквозь черную почву, распрямилось, выпустило веточку с крошечным листом и взметнулось выше, выбрасывая один лист за другим, словно в ускоренном фильме о стадиях развития, где каждый кадр соответствовал новой А-линии и чуть заметно отличался от предыдущего, создавая бесконечную картину перемен. Причем перемены имели ярко выраженную тенденцию в сторону жизни.

Судя по всему, в своем лишенном системы блуждании челнок таки выбрался из зоны разрушений. Все новые ростки заполоняли собой пространство, вытягивались в огромные древовидные папоротники, гигантские хвощи и высоченные, похожие на пальмы деревья с бетонно-серыми стволами. Лианы тонкими змейками робко обвивались вокруг них и, внезапно разрастаясь, окутывали гигантов удушливым взрывом зелени, заполоняли собой всю его крону только для того, чтобы увять на рухнувшем мертвом дереве и, выбросив из трухлявой кочки бледные побеги, захватить нового хозяина...

Кругом бушевали джунгли, вскормленные щедрой вулканической почвой. Цветы размером с суповую тарелку раскрывались подобно лопнувшим зернам воздушной кукурузы, опадали и уступали место новым — размером с таз. Наконец в ярком лунном свете я уловил новое движение. Крошечный мотылек прорисовался на фоне зелени живой искоркой и стал расти, пока не достиг двух футов. Крупное растение сомкнулось вокруг него, соединив в отчаянном биении пестрые крылья и широкие лепестки мрачной расцветки.

Из бреши, продранной в сплошной зеленой стене, высунулась башка, похожая на крысиную, только гигантских размеров. Узкая пасть впилась в лианы, и растения заизвивались, оплетая животное. Тело существа покрыла броня. Пластинчатые наросты, словно лезвия, рассекли волокна растительной ткани. Капли сока сбежали вниз по стеблям. Из почек на месте листьев выросли длинные шипы, хищно нацелились на мохнатое горло животного и отпрянули, затупившись о роговые пластины. Новые листья, широкие и кожистые, окутали чешуйчатую голову удушающими складками. Тварь боролась, вырывалась и, обретя свободу, снова оказывалась в плену. Растительный океан, перекатываясь зелеными волнами, обступал существо со всех сторон, пока не поглотил окончательно.

Давясь и кашляя, я вздернул себя на ноги, потянулся к панели управления и, промазав, рухнул на пол. Удар головой на секунду помог. Я попытался сделать вдох, однако в моем распоряжении остался только дым. Теперь или никогда. Если обстановка снаружи и выглядела не самой гостеприимной, то в челноке мне уж точно не светило ничего, кроме смерти от удушья. В конце концов, у меня появился шанс наскоро подлатать суденышко, проанализировать собранные данные, вычислить, где я нахожусь, и попытаться снова...

Снова на четвереньки. Схватиться за доску. Подняться на ноги, дотянуться до рубильника, найти его в удушливом дыму, повиснуть...

Все еще сотрясаемый кашлем, я торопливо выпутывался из клубка лиан, хотя на самом деле они и не думали на меня нападать. Странные причинно-следственные связи Е-энтропии здесь, в нормальном времени, не действовали.

Чуть поодаль во мраке темнели контуры доставившей меня сюда хрупкой коробочки. Она врезалась в гигантский ствол, превратившись в груду хлама. Из-под наваленных горой досок выбивались клубы белого дыма, робкий огненный язычок лизнул оборванную лиану толщиной в человеческое запястье и пополз по ней, отбрасывая мерцающие сполохи на окружающие деревья и подлесок. Моя нога зацепилась за доску, обмотанную путаницей проводов. Я схватил ее, продрался к занявшимся развалинам и начал сбивать пламя. Ох, не стоило этого делать. Из опрокинутых батарей вытек расплавленный битум и заполыхал, плюясь трескучими огненными каплями. Основная ходовая часть разбитого челнока оказалась для меня слишком тяжелой, чтобы вытащить ее полностью. Я попытался было добраться до катушки, движимый какой-то смутной идеей о спасении, но огонь стремительно разгорался. Вспыхнуло сухое дерево. Пламя взметнулось высоко по стволу, поджигая всё новые лианы. Спустя пять минут с расстояния в сотню ярдов я наблюдал, как разворачивается первоклассный лесной пожар.

Дождь пролился достаточно скоро для сохранения леса, но слишком поздно для останков челнока. Я отыскал более-менее сносное укрытие под ближайшим кустом, немного послушал, как барабанят по его широким листьям крупные капли, и без сил провалился в тяжелый сон.

Серое промозглое утро разбудило меня сыростью и шелестом воды, слетавшей повсюду с мириад листьев. Я выполз наружу, осмотрел разнокалиберные синяки, убедился в целости костей и связок. В горле по-прежнему слегка першило от дыма, и еще я сумел где-то заполучить изрядный волдырь на внутренней стороне левого запястья, но в качестве платы за проделанное путешествие весь набор моих легких травм смотрелся более чем скромно.

Пламя выжгло в лесу рваный овал примерно сто футов в поперечнике. Я пересек почерневшую стерню и оглядел свернувшиеся провода, обугленные доски и обгорелую груду, некогда носившую гордое название «катушка». Последняя призрачная надежда, едва мелькнув, погасла. На сей раз я оказался заперт надежней некуда, причем без всякого музея с дармовым оборудованием в пределах досягаемости.

Огорошенный собственным потрясением, я не сразу распознал зародившееся в животе чувство голода. Да мне еще предстояло о многом подумать, насладиться кое-какими пустыми сожалениями и изрядным количеством мрачных фантазий о событиях, происходящих дома, в столице Империума, но сейчас следовало позаботиться о пропитании. А заодно, если мои обрывочные знания о джунглях могли служить хоть каким-то руководством, обзавестись мало-мальским укрытием от прочих обитателей этого региона, склонных причислять всех остальных к категории пищи...

Следовательно, прежде всего мне требовалось оружие. Хорошо бы разжиться луком со стрелами, однако на поиски подходящего дерева могло уйти слишком много времени, и еще надо содрать с кого-нибудь шкуру для жил на тетиву. Копье или дубина — вот, пожалуй, и все, что я мог позволить себе в своем нынешнем состоянии технологической нищеты. И даже для них требовалась хоть какая-то режущая кромка. В два легких движения я вернулся в каменный век.

Местность слабо повышалась в сторону предполагаемого востока. Я проломился через густой подрост, немного реже наблюдаемый мною за несколько секунд до аварийной посадки, но имевший мало общего с уютными кущами Средней Англии, столь подходящими для пикника. Держась нисходящего склона, я время от времени делал остановки и прислушивался, не донесется ли откуда-нибудь журчание ручья или рев медведя. Бойскаутская мудрость пригодилась. Через пятьдесят футов я вышел к верховому болотцу, полумесяцем прильнувшему к холму. Чуть дальше бежала чистая речка, огибая намытую из сероватых отложений длинную отмель и исчезая за ней. Плотная стена зелени нависала над противоположным берегом. Камней я поблизости не разглядел, однако здесь скопилась масса глины, вероятно пригодной для изготовления горшков. Я присел и зачерпнул на пробу. Тонкая песчаная взвесь утекла сквозь пальцы.

Пространство вдоль реки оказалось вполне проходимым. Я следовал за руслом еще несколько сотен ярдов, пока не выбрел на более высокий участок земли там, где течение сворачивало ближе к заросшему травой берегу. Для стоянки место годилось не хуже любого другого. Стянув ботинки, я забрался в воду, кое-как отмыл сажу и грязь с тела и сполоснул одежду. Возвращаясь на берег, я обнаружил выход чистой желтоватой глины. На этот раз материал оказался что надо: ровный, пластичный, почти жирный на ощупь. Нужен только хороший огонь для обжига. И для приготовления ростбифов, котлет, рыбного филе и прочего он тоже пригодится. Осталось только добыть необходимые ингредиенты при помощи оружия, которое я сделаю, как только у меня появятся топор и нож...

Солнце почти закатилось. Дневные поиски увенчались куском кремня, превращенным после долгой возни в ручное рубило и пару скребков. Любой уважающий себя пещерный человек выкинул бы их на свалку, спустя тысячелетия предоставив археологам отличную возможность спорить до пены у рта над их происхождением. Мне же каменные инструменты помогли срубить пару двенадцатифутовых хлыстов плотного ветвистого молодняка, очистить их от листьев и сучков и заточить тонкие концы до приемлемой остроты. Также я набрал дюжину горстей мелких, похожих на чернику ягод — теперь у меня жестоко крутило живот — и несколько фунтов гончарной глины. Вылепленные из нее корявые миски уже сохли на воздухе рядом со стоянкой.

Ближе к ночи небо расчистилось. До темноты я успел соорудить простой шалаш из веток и широких листьев и натаскал внутрь ворох почти высохшей травы в качестве импровизированного ложа. Оторвав от рубашки полоску ткани, я изготовил маленький лук для добывания огня, еще днем запасшись трухой из недр мертвого дерева и более-менее гладким камнем с углублением. Палочка из сухой древесины была не такая твердая, как хотелось, лук представлял собой неуклюжую самоделку, но из всех альтернатив у меня имелась только возможность сидеть без дела и предаваться размышлениям. Я насыпал в углубление древесную крошку, погрузил в него заостренный конец палочки с обернутой вокруг нее тетивой лука и приступил.

Десять минут спустя, дважды сломав и починив лук, затупив палочку и вместе с терпением исчерпав запасы трута, я на эту ночь решил повременить с костром и заполз в свое уютное убежище. Еще через две минуты неподалеку раздался вопль, отдаленно напоминающий рев взбесившегося слона. Я подскочил как ужаленный и зашарил вокруг в поисках ружья. Не обнаружив его, я замер и прислушался. Массивное тело с треском прогромыхало сквозь ближний подлесок, а чуть позже до меня донеслось недовольное ворчание, соответствующее аппетиту того, кто пока не успел добыть причитающуюся ему порцию мяса. Поблизости от стоянки росло несколько больших деревьев. С поразительной легкостью отыскав в полной темноте одно из них, я буквально взбежал вверх по стволу и заклинился в высокой развилке. До самого рассвета под моим насестом мягко вышагивали чьи-то могучие лапы.

На следующее утро, наполовину слезши, наполовину свалившись с дерева, я увидел следы. Глубоко впечатанные в землю, они оказались шире моей растопыренной ладони, не считая когтей,— в смысле, на следах. Я решил отнести данного представителя местной фауны к семейству кошачьих. Около воды обнаружилось еще несколько следов. Копыта, диаметром не меньше тарелки. Здоровые же они вырастают в этих краях. Стоит завалить одного такого, и мяса у меня хватит до тех пор, пока я смогу выносить его запах.

К этому времени во мне проснулось настоящее чувство голода. Следуя вдоль ручья, я покрыл несколько миль к югу, постепенно выбираясь на более открытую местность. Мой арсенал составляли два деревянных копья и осколки кремня. Здесь без труда обнаруживались многочисленные признаки дичи, включая, например, обглоданный костяк некоей твари, слегка уступающей в размерах лондонскому автобусу, над которым нехотя трудились несколько крылатых падальщиков, имевших отдаленное сходство с кондорами. Я надеялся отыскать кого-нибудь, подходящего мне по размерам и свирепости,— скажем, кролика-подростка.

Впереди неожиданно захлопали крылья, и в воздух поднялась грузная птица примерно с индюшку. Опасливо приблизившись, я обнаружил гнездо с четырьмя коричневыми в крапинку яйцами, по три дюйма в диаметре каждое. Одно я съел прямо на месте, смакуя каждый глоток. В голове шевельнулось второстепенное соображение о том, какой славный омлет мог бы из них получиться. Оставшиеся три я распределил по разным карманам и продолжил путь в несколько приподнятом настроении.

Местность здесь была выше и подлесок не такой плотный. Все чаще попадались деревья знакомых видов. Земля стала сухой и плотной. Во время паводка, вдруг подумалось мне, вся зона, где сейчас лежит челнок, оказывается затоплена. Я огляделся. Сквозь редкий лес мне открывался великолепный обзор на пространство, напоминающее саванну с африканских фотографий. Вот там-то и должна водиться дичь.

Еще полчаса ходьбы привели меня на край обширной территории, где, словно в далекой Африке, паслись огромные стада, только вместо одиноких терновых деревьев по берегам реки зеленели группы широколиственных исполинов. Любой владелец зоопарка, столкнувшись с таким изобилием живности, непременно подал бы в отставку и посвятил остаток жизни разведению белых мышей. Я видел бизона восьми футов в холке, могучих недослонов с бивнями, ярко-розовыми хоботами иотвисшей нижней губой, бесконечных в своем разнообразии оленей и лошадей, короткошеих жирафов со скошенными крупами. Вот они все. Осталось только наколоть их на копье.

Откуда-то сзади раздалось басовитое пыхтение. Я резко обернулся. Голова размером с носорожью приоткрыла в зевке пасть, укомплектованную двумя рядами громадных, острых, как шило, зубов. При желании я мог заглянуть в глотку, как в бомболюк реактивного самолета. За головой показалось тело — десять футов поигрывающего упругими мышцами золотистого кота с намеком на гриву, еле заметными полосками по бокам, снежно-белым горлом, брюхом и лапами. Я вобрал глазами все эти детали, а могучий хищник, мельком оглядев меня, еще раз зевнул и величественной походкой двинулся вперед, хмурясь поверх моей головы на дальние стада с озабоченным видом политика, гадающего, кому дать взятку.

Он прошел в тридцати футах от того места, где неподвижно замер я, и теперь, высоко подняв голову, изучал сегодняшнее меню. Ни одно животное не проявило видимого беспокойства. Королевский кот направился дальше, разминувшись с небольшой группой мастодонтов. Животные закатили глаза и нервно подергивали хоботами. Я, кажется, понял. Могучий зверь положил глаз на бизонов — среди них резвились несколько аппетитных телят не больше тонны весом. Теперь они беспокойно задвигались, образовав защитный круг, подобно мускусным быкам в Арктике. Охотник изменил курс, забирая влево. Может, он передумал?

С внезапностью мысли он уже мчался, стелясь по траве тридцатифутовыми прыжками, одним махом перелетел через передний ряд выставленных рогов и исчез позади них. Стадо бросилось врассыпную. Хищник стоял над тушей теленка, картинно положив одну лапу на груду бронзово-коричневой шерсти. Бизоны, с топотом проскакав небольшое расстояние, продолжили кормиться. У меня вырвался долгий завистливый вздох. Вот это охотник!

Я подскочил и резко обернулся на звук, машинально выставив перед собой верное копье...

Бурый заяц размером с козу припал на тонкие задние лапы и принюхивался к незнакомому запаху. Верхняя губа его слегка оттопырилась, демонстрируя длинные желтые резцы. Я занес копье. Оружие настигло зверя в прыжке, пока он разворачивался, собираясь удрать. Сбитая с ног самодельным метательным снарядом, моя добыча перекувырнулась, сверкнув в воздухе длинными белыми пятками, и я, подбежав на близкое расстояние, неуклюже добил животное.

Заяц неподвижно лежал у моих ног с дырой от копья в боку. Тяжело дыша, я осторожно поднял окровавленную тушку и огляделся в поисках укрытия, куда можно было забиться и попировать. И тут вверх по моей руке заскользила жирная черная капля. Блоха! Я отшвырнул добычу и с громким щелчком раздавил паразита. Затем мой взгляд пропутешествовал к источнику, и я увидел, что там, откуда явилась эта, еще множество таких же, копошащихся в редкой шерсти у основания длинных ушей. Внезапно мне расхотелось есть сырого кролика — или крысу-переростка — на обед.

И так же внезапно адреналин, на котором я держался последние тридцать шесть часов, иссяк, оставив меня голодным, больным, побитым изгнанником, запертым в жутком мире безнадежной дикости, в невообразимой дали от дома, которого, как он знал, ему никогда больше не видать. Я бодро топал от одного поражения к другому, занимая сознание повседневными заботами, не желая взглянуть в лицо действительности: тому леденящему факту, что моя жизнь закончится здесь, в одиночестве и убожестве, в боли и страхе,— не пройдет и нескольких часов.

Я лежал под деревом, уставясъ в небо и отдыхая — как я себе говорил — или ожидая появления другого кота, менее разборчивого. У меня были шансы — больше одного,— и я все их протратил. Я ловко ускользнул на хагрунском челноке — и беспомощно позволил ему приволочь себя в их пещерный город, позволил схватить себя без борьбы, думая, что узнаю что-нибудь у этих людей-горилл. И когда сочетание вражеской глупости и моей удачи дало мне новый шанс, новый челнок, я снова принял неверное решение, позволил Дзоку уболтать меня и был приговорен к жизни в ссылке. И в третий раз — после того как мои безумные догадки оправдались — я запаниковал, бежал от врага, не задержавшись испытать доморощенный челнок. И каждый раз я все больше удалялся от исходной точки. В категориях сетевых расстояний, может, и рукой подать, но бесконечно далеко от какой бы то ни было надежды на спасение — не говоря уже о надежде предупредить имперские власти о нависшей опасности.

Я поднялся и двинулся вспять, туда, где оставил обломки челнока. В голове ворочалась неясная мысль снова пошарить в обломках кораблекрушения, вот только чего ради? Мной руководил слепой инстинкт того, кто за короткое время впитал в себя все мыслимые несчастья и подменяет бездумным действием мучительность рассуждений.

Тащиться обратно по пройденной территории оказалось труднее. Следуя за руслом реки, я миновал уже покинутый птицами громадный остов и добрался до болотистой низинки, где растоптанные обломки моей грубой хижины давали исчерпывающее представление об ошибочности выбора места для стоянки.

К этому моменту у меня уже оформилась некая идея. Там у челнока валялась груда металла — останки изначальной катушки Максони. Возможно, мне удастся каким-то образом использовать материал: выковать из него наконечники для копий или сделать огниво для запальных целей...

Порыв иссяк. Живот у меня болел, я устал. Сейчас мне хотелось пойти домой, принять славную горячую ванну, заползти в постель и чтобы кто-то мягкий, благоухающий и аппетитный остудил бы мой горячий лоб и рассказал мне, какой я потрясающий парень...

Здесь было легко наблюдать механизм развития шизофрении в действии. Переход от мечты к уверенности в ее реальном исполнении совершался мгновенно. Я сделал пару глубоких вдохов, выпрямил спину и направился к месту пожара. Постараемся еще немножко поцепляться за действительность. Когда она сделается невыносимой, я знаю, безумие раскроет мне спасительные объятия.

Через обугленное пятно земли вели звериные следы, отпечатки копыт, лап и...

Я согнулся пополам, прищурившись, боясь ошибиться. Отпечатки стоп, человеческих или очень на них похожих. Теперь я понял, каково было Робинзону Крузо: доказательство присутствия себе подобного мгновенно породило в позвоночнике холодок уязвимости. Я в три прыжка достиг стены джунглей на краю гари, распластался на земле и просканировал окрестности. Сколько я себя ни уговаривал, что это зигзаг удачи, первая настоящая надежда, инстинкт, который старше теорий о братстве человеков, твердил, что я столкнулся с самым опасным хищником в мире.

Тот факт, что мы могли принадлежать к одному виду, означал лишь конкуренцию за охотничьи угодья.

Копье у меня было так себе, да и за умение обращаться с ним мне вряд ли светила медаль. Я ощупал карманы на предмет камней и обнаружил раздавленное яйцо. На мгновение я осознал комичность ситуации во всей ее полноте и едва не прыснул. Но тут где-то рядом раздался звук, непонятно, откуда именно. Подавшись назад, я осторожно приподнялся и пристально оглядел лес у себя за спиной. Ничего. Следовало оценить положение. Если я прав и здесь побывал именно человек, важно установить контакт. Даже у первобытного дикаря должны иметься зачатки культуры: пища, огонь, какая-то одежда, укрытие. Я, со своей стороны, владел умениями: гончарным делом, плетением корзин, принципом изготовления лука. Возможно, нам и удастся договориться, но только если я переживу первую встречу.

Послышался шелест, затем треск, и гарь пересекло похожее на оленя животное. Я выдохнул, не подозревая, что задерживал дыхание. Вот бы узнать, сколько времени назад появились человеческие следы. Однако нельзя же лежать тут вечно. Я выбрался из кустов и быстро осмотрел обгорелый челнок. Никаких перемен.

Моим вниманием снова завладели следы. Отпечатки принадлежали не босым пяткам, а чему-то вроде плоских сандалий. Они вились цепочкой через гарь, обходили челнок по кругу и снова удалялись в лес. На последнем отрезке они явно перекрывали вмятины от моих собственных ботинок. Шел ли загадочный посетитель за мной намеренно или наткнулся на мой след случайно, в любом случае его присутствие отнюдь не способствовало умиротворению.

Я постарался заглушить инстинкт, велевший мне убираться от этого места как можно дальше. Мне надо было встретиться с этим парнем — и на моих собственных условиях. Перспектива убийства меня вдохновляла мало, но и разводить церемонии с открытыми ладонями, мол, я друг, в мои планы также не входило. Оставалось захватить его в плен.

Работать на открытом месте рискованно, но жить вообще небезопасно. Если разыскивавший меня человек шел по моему следу, а затем потерял его где-то на возвышенности, то рано или поздно он непременно вернется сюда поискать снова. Я почему-то не сомневался в этом. А когда он придет...

Часа два я усердно трудился, устраивая ловушку. Она не отличалась изысканностью, и если мой потенциальный пленник хоть немного знает лес — а он должен знать, чтобы здесь выжить,— то ни за что в нее не попадется. Однако даже заведомо бессмысленная деятельность, если хотите, трудотерапия, лучше тупого сидения в мокрых от недавнего дождя кустах в ожидании неизвестности. Для поднятия духа полезно лелеять заблуждение, будто инициатива в твоих руках.

Сооружение состояло из неглубокой ямы, вырытой в мягкой почве и покрытой легкой решеткой из ветвей и листьев, замаскированной набросанными на нее комьями обугленной земли. Копать пришлось голыми руками с помощью обломка доски, а землю сваливать под кусты, где ее загораживала стена листвы. Дырка получилась не больше четырех футов глубиной, но для моих целей хватало: лишить незнакомца равновесия, дабы иметь возможность навалиться на него, вполне достаточно для начала переговоров.

От потраченных на строительство западни усилий опять засосало под ложечкой. Я выскреб из кармана одно из раздавленных яиц и съел его. Теперь следовало отыскать укрытие и приготовиться действовать, когда жертва наступит на ловушку. Я выбрал место слева чуть поодаль, устроился так, чтобы выскочить оттуда в психологически точный момент, и приготовился ждать.

Яма притаилась как раз перед останками челнока, в том месте, где проход внутрь обязательно привлечет любопытную жертву. В качестве дополнительной приманки я бросил в проем отделанный кружевами платок. Его одолжила мне Оливия, чтобы промокнуть лоб во время последнего всенощного бдения, и он еще хранил аромат духов, который привлечет первобытного дикаря надежнее, чем россыпь золотых монет. Я сделал все, что мог. Следующий шаг был за противником.

Очнувшись от легкой дремы, я обнаружил, что на дворе уже поздний вечер. Деревья черным кружевом проступали на ало-золотом небе, и только стрекот кузнечиков да пронзительные трели какой-то пичуги нарушали общий покой...

А затем раздался хруст подлеска, треск ломающихся ветвей, шум тяжелого дыхания... Я застыл, всматриваясь в темноту. Он приближался. Черт, он уже здесь! И даже не пытается скрываться. Этот абориген так уверен в себе... Не следует ли из этого, что здесь, в своих излюбленных местах, он является верхним звеном пищевой цепочки? Я попытался представить себе человека, способного противостоять королевскому коту, которого я видел днем, и бросил это занятие как слишком обескураживающее. И такому парню я собирался подставить ножку, а потом угрожать черенком от швабры...

Я сглотнул застрявшую в горле старую кукурузную шелуху и снова прищурился. Через гарь, поминутно озираясь, двигалась высокая сутулая фигура. Явно в поисках меня. Эта мысль не добавила оптимизма. Оружие разглядеть не удавалось. Я стиснул копье и постарался дышать медленно, ритмично и глубоко. Он уже подобрался почти вплотную, остановился окинуть взглядом челнок, затем повернулся к входному проему. Носовой платок белел в темноте, а запах... Он сделал шаг, другой. Вот уже совсем близко — смутная темная тень в глубоких сумерках...

Послышался сдавленный крик, треск, глухой удар. Я тут же выскочил из укрытия, спотыкаясь, пронесся через переплетение корней с копьем наперевес и резко затормозил перед бледным туловищем и темной головой человека, который бился по пояс в моей яме, пытаясь за что-нибудь ухватиться.

— Ни с места! — рявкнул я сквозь стиснутые зубы и, держа копье наготове, навис над замершим человеком, несуразно узкоплечей и длиннорукой фигурой, чье лицо казалось темным провалом под белым пятном шлема...

— Ну, Баярд,— раздался голос Дзока,— веселую погоню ты мне устроил, доложу я тебе!

 11

— Это было нелегко, старина,— говорил Дзок, протягивая мне вторую чашку кофеподобного напитка, который он сварил на им же разведенном маленьком костерке.— Уверяю тебя, мои отношения с Советом сильно натянулись из-за того, что я привез тебя в Ксониджил. Однако, как говорится, лучшая защита — нападение. Я выступил со встречным обвинением против министра Сфуджила по поводу компрометации официальной позиции СМЛН, незаконной постановки под сомнение полномочий агента, провал попытки передать вопрос государственной безопасности на расширенное заседание Совета...

— Что-то я не улавливаю, Дзок,— перебил я,— Ты заманил меня в Ксониджил, пообещав мне помощь против хагрун...

— На самом деле, Баярд, я лишь обещал сделать все, что смогу. Нам просто не повезло, что Сфуджил заседал в Совете на той неделе. Он отъявленный ксенофоб. Мне и в голову не приходило, что он рискнет потребовать ссылки на основе сфабрикованного обвинения...

— Именно ты отобрал у меня оружие,— напомнил я.

— И слава богу. Прикончи ты кого-нибудь, я был бы бессилен спасти тебя от испепеления на месте. И не уверен, что захотел бы. Знаешь, ты действительно кровожадный тип.

— Итак, ты последовал за мной на ИП-четыре...

— Как только смог. Мне удалось получить наряд на сопровождение группы новобранцев — разумеется, только из местных уроженцев...

— Местных?

— Э... мм... англиков, как и ты, отловленных еще детенышами... то есть младенцами. Очаровательные они создания, детеныши англиков. К ним невозможно не привязаться. И обучаемы, как никто, и чертовски человечны...

— Ладно, пропаганду можешь пропустить. Почему-то я не ощущаю духовного подъема, воображая людей-рабов очаровательными бельками.

Дзок откашлялся.

— Конечно, старина. Извини. Я просто хотел сказать... ладно, проехали, что я могу сказать? Мы дурно с тобой обошлись! Признаю! Но,— сверкнула лукавая улыбка,— я умолчал о твоей стойкой психологической защите против гипнотической обработки. Осмелюсь заметить, фальшивые воспоминания продержались бы гораздо дольше, если бы наши мнемотехники знали об этой твоей особенности и соответственно изменили структуру внушения. И я последовал за тобой, дабы принести извинения, но обнаружил, что ты бежал из...

— К чему такая загадочность? Почему не прийти открыто, не постучать в дверь и не сказать, что все прощено?

Дзок хихикнул.

— Ну-ну, дорогой мой, как ты представляешь себе реакцию типичного англикского крестьянина на появление в дверях моей физиономии с расспросами о пропавшем приятеле?

Я поскреб подбородок, который чесался от двухдневной щетины.

— Ладно, тебе приходилось действовать с оглядкой. Но ты мог бы позвонить...

— Я мог бы до темноты прятаться на чердаке, затем рискнуть высунуться на разведку, что именно я и проделал,— твердо сказал Дзок. — Я собирался подойти к тебе в доме миссис Роджерс, но ты ускользнул от меня. Я снова засек тебя в домике на опушке, однако ты перемещался слишком быстро...

— Мы заметили, как ты шныряешь вокруг. Я решил, что полиция Ксониджил вознамерилась пересмотреть приговор в сторону чего-то более вечного, чем изгнание.

— В следующий раз я хотел заговорить с тобой на дороге, когда вмешался тот парень в треуголке. Затем ты одурачил меня, сев на поезд. Я потратил уйму времени, пока выяснил, куда ты направился. Мне пришлось вернуться в Ксониджил, поехать в Рим, переместиться на твою так называемую ИП-четыре, а затем приступить к розыскам. К счастью, мы поддерживаем в Италии постоянную станцию, где работают несколько верных людей...

— Тоже местных, полагаю?

— Точно. Боюсь, старина, у тебя развивается мания преследования...

— Это легко, когда тебя преследуют.

— Ерунда. Ты же знаешь, я всегда обращался с тобой как с равным...

— Конечно, некоторые из твоих лучших друзей — люди. Но к черту все это. Продолжай.

— Мм. Да. Конечно, мне приходилось действовать под покровом темноты. Даже тогда это было нелегко. Римская полиция очень подозрительна. Наконец я откопал тебя, подождал снаружи у твоей квартиры, затем сообразил, что ты затеял, и поспешил к тебе в мастерскую. Дальнейшее тебе известно...— Он осторожно потер свой круглый череп.— До сих пор побаливает, знаешь ли. К счастью для меня, я был хорошо закутан...

— Если б ты хоть что-то сказал...— возразил я.

— Я как раз открыл рот, когда ты ударил меня.

— Ладно, сожалею — и гораздо больше, чем ты думаешь, учитывая, через что я прошел после этого. Как, черт побери, тебе удалось выследить меня здесь?

Он улыбнулся, продемонстрировав слишком много ровных белых зубов.

— Твой феерически неэффективный аппарат, старина, оставил в Паутине такой след, что на велосипеде проехать можно.

— Ты прибыл на ИП-четыре якобы с вербовочной миссией, говоришь?

— Да. Едва ли я мог поделиться задуманным. А данная линия казалась подходящим местом для поиска добровольцев на дежурство по сектору Англик...

— Мне казалось, у вас множество верных людей, выращенных из детенышей.

— Для Особого корпуса нам требуется большое количество личного состава, набранного из числа местных уроженцев, ребят, которые лучше знают языки и сами миры англиков. Мы в состоянии предложить этим людям восхитительную карьеру, хорошее жалованье, пенсию по выслуге. Неплохая жизнь, как у членов элитных частей...

— А на тебя не станут коситься, когда ты вернешься без рекрутов?

— Но у меня есть рекруты, друг мой! Двадцать отборных парней, ожидающих в учебном лагере под Римом на ИП-четыре.

Я набрал в грудь воздуха и задал главный вопрос:

— Стало быть, ты явился загладить вину? И каким же образом? Ты предлагаешь доставить меня домой?

— Послушай, Баярд,— горячо произнес Дзок, — я проверил это дело со Сфуджиловой фотограммой — той, где ясно видно, что нормальной А-линии в упомянутых тобой координатах не существует...

— Так ты тоже думаешь, что я псих? Он помотал головой.

— Все не так просто...

— И что это значит?

Пульс у меня участился, подготавливая организм к дурным вестям.

— Я проверил записи, Баярд. Три недели назад, в момент, когда ты покинул свою родную линию на хагрунском челноке, твоя линия ноль-ноль была на месте, как ты и говорил. А меньше чем через двенадцать часов — ничего.

Я уставился на него, отвесив челюсть.

— Это может означать только одно... Мне очень жаль, что именно мне приходится сообщать тебе об этом, но, похоже, имело место незаконное применение устройства, известного как дискреционная машина.

— Продолжай,— прорычал я.

— Наши собственные инженеры создали этот прибор больше ста лет назад. Его применили в войне с восставшей колонией...

Я выжидательно смотрел на него.

— Едва ли я могу служить адвокатом деяниям предыдущего поколения, Баярд,— натянуто произнес Дзок.— Достаточно сказать, что тайным голосованием Высшего совета Державы машина была объявлена вне закона и больше никогда не использовалась. В смысле, нами. Но теперь, похоже, хагруны украли эту тайну...

— Как работает дискреционная машина? — требовательно спросил я.— За счет чего она способна скрыть существование А-линии от ваших приборов?

— Устройство,— мрачно произнес Дзок,— будучи установлено на какой бы то ни было А-линии, случайным образом высвобождает энтропическую энергию этой линии. Кольцо энергии устремляется наружу, при прохождении вызывая на каждой А-линии то, что мы называем вероятностной бурей. Что до твоей линии ноль-ноль — она исчезла, старина. Вырвана из ткани существования. Ее больше нет...

Я поднялся на ноги, голова кружилась, мутило. Голос Дзока еще что-то вещал, но я не слушал. Я представлял, как хагруны натягивают провода в пустынных гаражах сетевого терминала, тихо, методично готовясь уничтожить мир...

— Почему?! — выкрикнул я — Почему? Мы им ничего не сделали...

— Они прознали о вашей способности к перемещениям по Сети. Вы представляли собой угрозу, которую следовало уничтожить...

— Погоди минутку! Ты сказал, эту дискреционную хрень ваша кодла изобрела. Как же ею завладели хагруны?

— Этого я не знаю... но намерен выяснить.

— Ты рассчитываешь убедить меня, что они просто напялили фальшивые усы, вошли на цыпочках и стянули машинку, пока никто не смотрел в ее сторону? Это трудновато проглотить, Дзок. Думается мне, гораздо легче поверить, что вы, парни, заодно с хагрунами. Наняли их выполнить за вас грязную работу...

— Если дело обстоит именно так, что я, по-твоему, здесь делаю? — вопросил Дзок.

— Не знаю. Почему ты здесь?

— Я пришел помочь тебе, Баярд. Сделать, что смогу...

— И в чем это выразится? Очередной билет в один конец в какой-нибудь славный тупичок, где я смогу заняться домашним хозяйством, разбить маленький садик и позабыть обо всем несбывшемся в том мире, которого больше не существует, потому что неким слишком волосатым людям показалось, будто от него могут быть неприятности, и они не захотели рисковать...

Я наступал на Дзока с мыслью проверить, так ли легко сдавить его шею, как это кажется.

Агент сидел на месте, не отводя взгляда.

— Хватит вести себя как законченный идиот, Баярд, твоей расе присуща не только свирепость. Кроме того, я сильнее тебя...

Он вынул что-то из кармана своей щегольской белой куртки и бросил к моим ногам.

Это был мой жук-пистолет. Я подхватил его.

— Что ж, если ты действительно маньяк-убийца, продолжай. Не трудись слушать, что я имею сказать, или гадать, зачем я сюда явился.

Я взглянул на него поверх костра, затем сунул оружие в карман и сел.

— Продолжай. Я слушаю.

— Я много думал над этим делом, Баярд,— спокойно произнес Дзок. Он налил себе еще чашечку кофе, понюхал ее и пристроил на колене.— И меня посетила идея...

Я молчал. Было очень тихо: даже ночные птицы прекратили перекликаться. Откуда-то издалека донесся рев. Ветер потревожил деревья над головой. Они вздохнули, как старики, припоминающие ушедшие безумства юности.

— Мы в наших паутинных исследовательских лабораториях разработали кое-какие интересные штуки,— продолжал Дзок.— Одно из наших свежайших творений — особый, легкий костюм с вплетенной в самую ткань паутинной схемой. Генератор помещается в ранце весом всего несколько унций. Он спроектирован на базе последних открытий в области плазмомеханики с использованием ядерной энергии вместо привычных электромагнитных полей...

— Прекрасно,— рявкнул я.— Какое отношение это имеет ко мне?

— Он дает своему носителю возможность перемещаться по Сети без челнока. Разумеется, необходимо настроить костюм на личный коэффициент энтропии носителя, но это само по себе является преимуществом: таким образом создается механизм автоматического возвращения домой. Когда поле активируется, носитель автоматически переносится в континуум минимального стресса, а именно — на свою родную А-линию или любую другую линию, к которой приспособлен его обмен веществ.

— Отлично. Вы разработали улучшенный челнок. И что?

— Я прихватил один с собой. Для тебя.— Дзок махнул рукой в сторону купола стандартной державной модели сетевого транспорта, куда более сложного устройства, нежели неуклюжие машины Империума.— Я тайком пронес его к себе в грузовой трюм, стащив из лаборатории. Благодаря тебе я преступник по нескольким статьям, старина.

— Что мне делать с этим костюмом? Отправиться охотиться на акул? Ты уже сказал мне, что моего мира больше нет...

— Имеется еще одна разработка, которая, уверен, тебя заинтересует,— продолжал Дзок невозмутимо.— В ходе наиболее засекреченных исследований природы Паутины мы сделали несколько новых открытий, проливающих совершенно новый свет на старые представления о реальности. Естественно, с первых шагов в этой области приходилось принимать за аксиому факт единства бытия: что во вселенной бесконечностей существуют все возможные вещи. Но все же с присущим нашей линейной ориентации интеллектуальным шовинизмом мы полагали, что волновой фронт одновременной реальности распространяется повсюду в одинаковой степени; что «сейчас» на нашей линии неизбежно является «сейчас» на любой другой — и что это неотъемлемая черта вселенной, столь же необратимая, как и энтропия...

— Ну разве это не так?

— Да... именно необратима, как энтропия. Но теперь выясняется, что энтропию можно повернуть вспять и, между прочим, очень легко,— Он победоносно улыбнулся.

— Ты хочешь сказать,— осторожно спросил я,— что твой народ разработал способ путешествий во времени?

Дзок рассмеялся.

— Не совсем — не в том буквальном смысле, который ты вкладываешь в эти слова. Существует объективная невозможность повернуть вспять чье-либо движение по его собственному временному пути...— Вид у него сделался задумчивый.— По крайней мере, я так думаю...

— Тогда о чем речь?

— Когда человек покидает собственную А-линию, пересекая прочие линии во всем их бесконечном множестве, возможно — путем должного приложения этих свеже-обузданных субатомных гипермагнитных сил, о которых я тебе только что говорил,— выработать своего рода... галс, назовем это так. Вместо того чтобы пересекать линии в плоскостном темпоральном равновесии, для чего хватает и примитивных двигателей, можно, как мы обнаружили, исказив вектор, двинуться по времени назад, на уровни, одновременные прошлому исходной линии, на расстояния, пропорциональные расстоянию нормальных перемещений в Паутине.

— В твоих словах явно присутствует смысл,— съязвил я,— Но какой?

— А такой, что с помощью костюма, который я тебе привез, ты сможешь вернуться на свою линию ноль-ноль во время, предшествовавшее ее исчезновению!

Уже почти рассвело. Мы с Дзоком провели последние несколько часов у него в челноке над разложенной на крохотном навигационном столе картой. Производимые нами расчеты, основанные на сложных формулах, представляли, по словам агента, соотношения между нормальной энтропией, Е-энтропией, сетевым перемещением, энтропическим коэффициентом обсуждаемого — моего — тела и прочих факторов, слишком многочисленных, чтоб о них упоминать, даже если бы я понимал, о чем речь.

— Ты сложный случай, Баярд,— покачал головой Дзок и открыл плоский кейс, в котором лежал напоминающий стетоскоп прибор с похожей на звукосниматель от фонографа насадкой. Он снял показания с моего черепа, сравнил их с уже написанными цифрами.

— Надеюсь, я правильно нейтрализовал твои разнообразные странствия нескольких последних недель,— сказал он,— Поскольку с момента последнего посещения тобой родной А-линии — ИП-три — прошло изрядное количество лет, думаю, мы можем без особого риска предположить, что ты установил нормальные энтропические отношения с твоей приемной линией ноль-ноль...

— Лучше снова прогони меня по ручному управлению — просто на всякий случай.

— Конечно. Но будем надеяться, что тебе не представится случая им воспользоваться. С твоей стороны, старина, было чистым безумием пускаться в путь на этом твоем самодельном челноке, рассчитывая попасть домой на дырке от бублика. Просто не получилось бы, понимаешь? Ты бы в жизни не добрался до места назначения...

— Ладно, но я не стану беспокоиться о прошлом, пока не выясню, светит ли мне пережить новое путешествие. Каков предел погрешности?

Вид у Дзока сделался озабоченный.

— Не столь велик, как мне бы того хотелось. Согласно моим данным, твоя линия ноль-ноль была уничтожена двадцать один день назад. У тебя будет примерно сорок восемь часов с момента прибытия, чтобы расстроить планы хагрун. Как ты это сделаешь...

— Моя проблема.

— Я думал об этом,— сказал Дзок.— Ты видел их за работой в нулевом времени. Судя по твоему описанию, они устанавливали портал, связывающий нулевой уровень с соответствующим аспектом нормальной энтропии — иными словами, с нормальным континуумом. Разумеется, он им необходим, чтобы поместить дискреционную машину на саму избранную линию. Твоя задача предупредить своих и загнать врагов обратно, когда они начнут атаку.

— С этим мы справимся,— мрачно заверил я его.— Гораздо труднее будет убедить людей, что я не спятил...

Я не стал озвучивать тревожную мысль о том, что в свете отношения ко мне имперских властей при нашей последней встрече, включая моих собственных старейших друзей, мне вряд ли удастся добиться слушания, за которым последуют немедленные действия. Но об этом я тоже побеспокоюсь потом, когда завершу путешествие,— если мне вообще повезет добраться до цели.

— Теперь подгоним костюм.

Дзок поднял крышку стенного шкафчика, извлек костюм, похожий на нейлоновый комбинезон пилота «Формулы-1», и приложил его ко мне.

Штанины длинноваты, но это мы быстро поправим...

Он приступил к работе, словно заправская швея, орудуя большими ножницами и горячим утюгом, кромсая и запаивая мягкий и послушный материал. Я примерял костюм и наблюдал, как Дзок то укорачивает рукава, то добавляет вставку в середине спины, дабы приспособить наряд к моим более широким плечам.

— А это ручное шитье не повредит схему? — спросил я, пока он возился с креплениями шлема к плечам.

— Никоим образом. Суть в самой структуре ткани. Главное, чтобы крупные детали были скреплены прочно...

Он установил «аквариум» на место, затем коснулся кнопки на закрепленной в грудном отделе костюма панельке и посмотрел на приборы, подключенные к маленькой тестовой консоли на столе. Затем кивнул и выключил.

— Ну вот, Баярд,— сказал он серьезно.— Твои органы управления готовы.

Солнце уже близилось к зениту. Мы с Дзоком стояли на травянистом берегу над рекой. Агент же все не унимался.

— Ты уверен, что понимаешь, как выполнять пространственные маневры?

— Уверен — эта часть легкая. Просто оттолкнуться и на реактивной...

— Этим надо пользоваться с крайней осторожностью. Разумеется, ты перестанешь ощущать привычное действие гравитации и сможешь порхать с места на место легко, как перышко, но нормальная инерция никуда не денется. Если врежешься в дерево или в скалу, последствия будут столь же фатальны, как и в нормальном энтропическом поле.

— Я буду осторожен, Дзок. И ты давай тоже. Я протянул руку, и он с улыбкой пожал ее.

— До свидания, Баярд. Удачи и так далее. Жаль, нам не удалось совершить прорыв в плане содружества между нашими правительствами, но, возможно, мы несколько поторопились. По крайней мере, теперь появится шанс на сближение в грядущем.

— Непременно... и спасибо тебе за все.

Он отступил на шаг и помахал рукой. Я оглянулся, чтобы в последний раз окинуть взглядом утреннее солнце, зелень, прозрачный Дзоков челнок и самого Дзока, длинноногого, в забрызганных грязью лакированных ботинках и заляпанной грязью белой форме. Он поднял руку, и я нажал рычажок, который активировал костюм. Секунда тошноты, чувство давления со всех сторон. Дзок мелькнул и пропал. Его челнок мигнул и скрылся из глаз. Странное, ненормальное движение обычно неподвижных предметов характерно для начала путешествия по Сети. Я наблюдал, как деревья колышутся, перемещаются в почве, тянут ко мне жадные щупальца, словно чувствуя мое присутствие.

Скачок — и я уже в воздухе, дрейфую в десяти футах над поверхностью. Одно прикосновение к кнопке реактивного двигателя — и поток холодных ионов швырнул меня вперед. Я сориентировался, выровнял курс и приготовился к долгой дороге.

Я летел домой.

 12

Это было странное путешествие через вероятностные миры. На сей раз мне представилась возможность насладиться панорамными эффектами катастроф в планетарном масштабе. Некоторое время я скользил над протянувшимся до самого далекого горизонта морем кипящей лавы. Затем дрейфовал среди фрагментов коры разбитого вдребезги мира, а позже наблюдал, как бледное пламя лижет тлеющие угли выжженного континента. Все это время я несся на север, следуя чуть слышному «би-биип» моего автоматического компаса, выставленного на курс, призванный за четыре часа полета доставить меня в Стокгольм. Огромные моря мертвой маслянистой жидкости колыхались там, где некогда лежала земля, и пенистые гребни волн нелепо отплескивались назад, пока время вокруг раскручивалось в обратную сторону. Чудовищные формы жизни, порожденные хаосом вырвавшихся на свободу сил МК-поля, жутко вспучиваясь, захватывали все новое пространство. Бескрайние кроваво-красные джунгли уступали место мертвым равнинам, до самого горизонта усыпанным мелкими каменными осколками, над которыми в черном, лишенном воздуха небе яркой дуговой лампой висело безжалостное солнце. Иногда на краткий миг передо мной мелькали почти нормальные пейзажи — я проносился через пучок А-линий, пострадавших менее других. Однако и они всегда содержали элемент извращенного бреда с претензией на монументальность: то громадное неуклюжее существо наподобие стотонной собаки, то гороподобную корову-мутанта с лишними конечностями и головами, беспорядочно болтающимися на необъятной туше вперемешку с проросшими прямо сквозь плоть длинными острыми стеблями.

Тянулись часы. Я проверил встроенный в рукав на запястье хронометр и навигационные приборы. До цели моего путешествия оставалось не так уж много. Согласно позиционному индикатору, меня несло над Южной Швецией, куда мы с Барброй три месяца назад устроили пеший поход. Я глянул вниз. Останки скал, истолченных до состояния щебенки, как-то не вязались с теплыми зелеными равнинами Скандии.

Я снизился, пересек фьорд дома, соответствовавший положению Гикопинга. Не стоило приземляться так близко к городу. Не слишком благоразумно выскочить в реальность посреди оживленной улицы. Но вот наконец мои глаза безошибочно узнали холмистую местность к югу от столицы, и я завис в ожидании подходящего момента...

Внезапно пространство вокруг меня обрело свет и цвет. Я вырубил управление и с высоты нескольких футов шмякнулся на травянистый склон. Еще секунда ушла на то, чтобы освободиться от шлема. Я глубоко вдохнул прохладный чистый воздух собственного мира. Мира, три недели назад прекратившего существование.

Прошагав немного по дороге со свернутым под мышкой костюмом, я остановил запряженный парой лошадей фургон. Возница, по-видимому приняв меня за одного из «этих чокнутых скайдайверов», принялся молоть всякий вздор, так или иначе касавшийся упомянутого им способа времяпрепровождения. Всю дорогу до города он рассказывал мне, что его ни за что не заставишь проделать ни одну из «этих штук», а затем попросил как-нибудь провести для него бесплатное занятие. Я пообещал заскочить за ним, когда в следующий раз соберусь в их края, и спрыгнул с повозки возле почтового отделения маленького городка.

Человек в тесном синем мундире со сварливым выражением на пухлом лице выслушал мои сбивчивые извинения за отсутствие финансов и просьбу соединить меня со штаб-квартирой Разведки в Стокгольме. Пока я ждал ответа, взгляд мой упал на стенной календарь. По всему лбу мгновенно проступили бисеринки холодного пота. Дзок ошибся на сутки. До нависшей над Империумом катастрофы оставались считанные часы.

Пухлый человечек вернулся в компании тощего и велел мне повторить запрос своему начальнику.

— Джентльмены, у меня важная информация для барона Рихтгофена,— Волокита начала меня раздражать.— Просто соедините...

— Это невозможно,— произнес тощий. Острота его носа, казалось, позволяла ему проткнуть четвертьдюймовую фанеру. И судя по красному кончику, он, видимо, уже пытался.

— Хорошо, переведите звонок на мой домашний телефон,— предложил я.— Моя фамилия Баярд, Ниброваген, двенадцать...

— У вас есть документы?

— К сожалению, я потерял бумажник. Но...

— Вы ставите меня в трудное положение.— Он кротко улыбнулся, явно наслаждаясь ситуацией.— Если господин не в состоянии предъявить удостоверение личности...

— Это важно! — Я повысил голос— Вы ничего не теряете, кроме телефонного звонка. Поверьте, если я представлюсь по форме, то, чиня мне препятствия, вы будете выглядеть полным идиотом!

Это его проняло. Он посоветовался со своим пухлощеким товарищем, затем объявил, что проверит мой номер в Стокгольме, предположительно принадлежащий господину Баярду...

Я терпеливо ждал, пока тощий делал вызов, говорил, ждал, еще говорил, теперь уже вполголоса, и наконец с победоносным видом положил трубку на рычаг. Он коротко шепнул что-то на ухо второму, и тот поспешил вон.

— Ну? — требовательно спросил я.

— Вы утверждаете, что вы и есть господин Баярд? — проворковал тощий, соединив кончики пальцев.

— Для тебя — полковник Баярд! — рявкнул я.— Это вопрос жизни и смерти...

— Чьей жизни и смерти, э... полковник Баярд?

— К черту все это... — Я двинулся в обход конторки.

Он приподнялся на цыпочки, и где-то в отдалении прозвонил дверной колокольчик. Примчался взволнованный толстяк, а вслед за ним в помещение неторопливо заплыл крепко сбитый тип с суровым лицом. Плоская фуражка и портупея служили великолепной заменой пояснительной надписи, выведенной на нем крупными буквами: «ПОЛИЦИЯ». Блюститель закона наставил на меня пистолет и приказал отойти от стены. Он быстро обыскал меня, ухитрившись прозевать возвращенный мне Дзоком жук-пистолет, затем подтолкнул к двери.

— Погодите,— сказал я.— Чего ради весь этот фарс? Мне надо позвонить в Стокгольм...

— Вы заявляете, что вы полковник Имперской разведки Баярд? — рявкнул полицейский.

— Именно так.

— Возможно, вам будет интересно узнать,— тощий почтмейстер пребывал едва ли не в состоянии экстаза,— что господин полковник в данный момент ужинает у себя дома в столице.

 13

Хотя мне и предоставили неплохую по хагрунским меркам камеру, я все равно не перестал вопить и колотить по решетке. Жук-пистолет остался со мной, но, поскольку они ни за что не распознали бы в нем оружие, возможность сблефовать у меня отсутствовала, а до настоящего убийства я пока не созрел. Нескольких часов должно хватить. Сам звонок не займет много времени. Только бы здешние тугодумы вовремя сообразили, что к чему.

Толстяк ушел, пообещав, что вскоре подъедет сотрудник военной подстанции в Содре. Я продолжал колотить по прутьям и требовать нового соединения со Стокгольмом. Никто не слушал. Теперь и шанс воспользоваться оружием оказался упущен. Человек с ключами предпочитал оставаться в кабинете снаружи.

Около полудня расхлябанного вида юнец в мешковатых штанах и широких сине-желтых подтяжках принес небольшой поднос с разнообразными закусками. Я попробовал подкупить его. Попросил сделать звонок за меня. Он лишь криво улыбнулся мне и поспешно ретировался.

Уже давно стемнело, когда в наружном помещении тюрьмы послышались звуки торопливой возни. Металлическая дверь с лязгом отворилась, и я наконец увидел знакомое лицо. С этим сетевым агентом мы пару раз встречались по долгу службы. Высокий молодой человек в тускло-коричневом штатском костюме нервно мялся с дипломатом в руках. При виде меня он застыл как вкопанный, затем нерешительно шагнул в камеру.

— Здравствуйте, капитан,— приветствовал я.— Потом мы от души над этим похихикаем, но в данный момент мне надо как можно скорее отсюда выбраться...

Арестовавший меня полицейский и толстяк из почты маячили за его спиной.

— Вы знаете мое имя? — осторожно уточнил агент.

— Боюсь, не припомню — но думаю, вам известно мое. Мы встречались два раза...

— Только послушайте этого парня,— воскликнул толстяк.— Нападение...

— Молчать! — рявкнул агент. Он подошел поближе и внимательно меня оглядел.— Вы хотели сделать звонок в штаб-квартиру Разведки. О чем вы хотели с ними поговорить?

— Я им сам скажу. Только вытащите меня отсюда, капитан. Времени слишком мало. Это дело первостепенной важности!

— Вы можете рассказать мне, о чем хотели доложить им.

— Я доложу прямо барону Рихтгофену! Он пожал плечами.

— Вы ставите меня в неловкое положение...

— К черту ваше положение! Вы что, по-шведски не понимаете?! Говорю вам...

— Вы будете обращаться с офицером Имперской разведки с большим уважением! — встрял полицейский.

Агент обернулся к парочке, стоявшей у него за спиной.

— Убирайтесь, вы, оба!

Они удалились с унылым видом.

— Это очень трудно для меня.— Он снова обернулся ко мне и утер лоб ладонью.— Вы имеете близкое сходство с полковником Баярдом...

— Сходство?! Дьявол, да я и есть Баярд!

Он покачал головой.

— По этому пункту меня заверили совершенно однозначно. Я не знаю, к чему все это, мой друг, но лучше бы вам рассказать всю историю сначала...

— История заключается в том, что я владею жизненно важной для Империума информацией! На счету каждая минута, парень! Забудь про бюрократизм! Соедини меня со штаб-квартирой!

— Вы самозванец. Это нам известно. Вы просили о звонке. Обычная проверка домашнего номера полковника Баярда показала, что он там...

— Я могу объяснить все имеющиеся противоречия. Просто проведите мой звонок!

— Но невозможно же соединять шефа Разведки с каждым психом! — Агент рассердился.— Что у вас за сообщение? Если оно покажется заслуживающим внимания, я лично...

— Тогда дайте мне поговорить с Баярдом,— перебил я его.

— А-а, так вы наконец решили оставить свое притворство?

— Называйте это, как хотите. Дайте мне поговорить с ним!

— Это невозможно...

— Вот не знал, что у нас на службе есть такие дураки, как вы,— произнес я отчетливо.— Ладно, слушайте мое сообщение, и ради всего, что для вас свято, лучше вам мне поверить.

Он не поверил. Он был настолько вежлив, что выслушал меня до конца. Затем подал сигнал тюремщику и приготовился отбыть.

— Вы собираетесь уйти, даже не проверив полученную информацию?! — воскликнул я с возмущением.— Что же вы за разведчик?! Взгляните хотя бы на костюм, который у меня был с собой, черт вас подери! Он исчерпывающе докажет вам, что я ничего не выдумал!

Агент встревоженнопосмотрел на меня.

— Ну как я могу вам верить? Ваши притязания на личность Баярда — несомненная ложь, а изложенная вами история — чистейшей воды фантастика! Сами-то вы поверили бы?

— Не знаю, — честно признал я после некоторой паузы.— Но я бы по крайней мере проверил, что мог.

Он повернулся к полицейскому, вновь занявшему добровольный пост у двери.

— У вас есть этот... костюм-челнок? Полицейский кивнул.

— Да, сэр. Он у меня на столе. Я проверил его на предмет...

Голос его затих, когда они с агентом вышли и дверь за ними захлопнулась.

Следующие полчаса я мерил камеру шагами и размышлял, следовало ли мне застрелить эту парочку сразу или попробовать сначала запугать полицейского. Исходя из опыта общения с жителями Империума, второй вариант несомненно отпадал. Слишком они тут, черт побери, отважные.

Дверь снова лязгнула. На сей раз в камеру вошел незнакомец. Маленький человечек с сопливым носом и слезящимися глазами, упрятанными за толстые, как игральные шашки, линзы очков.

— Очень странно, очень странно,— бормотал он.— Но разумеется, бессмысленно. Схема совершенно инертна...

— Это господин профессор Рангвист,— представил агент, появившийся следом за ним.— Он проверил ваш... э-э... костюм и заверил меня, что это изделие безумца. Какая-то самодельная хреновина, непригодная для...

— Черт вас подери! — вскричал я.— Разумеется, костюм неактивен — ведь меня в нем нет! Я часть схемы! Он настроен на меня!

— А? Настроен на вас? Часть схемы?

Старичок поправил очки так, чтобы лучше меня видеть.

— Слушайте, папаша, это крайне сложное устройство. Он использует физические и нервные поля носителя как часть общей схемы. Без меня внутри он не будет работать. Позвольте мне надеть его. Я вам продемонстрирую...

— Извините, этого я разрешить не могу,— быстро вставил агент— Послушайте, любезнейший, не лучше ли вам прекратить спектакль и признаться, к чему вы все это затеяли? Я бы сказал, что вы и так достаточно крепко увязли, выдав себя за офицера...

— Вы знаете Баярда в лицо, не так ли? — перебил я.

— Да...

— Я похож на него? Он забеспокоился.

— Да, до некоторой степени. Полагаю, именно это вдохновило вас на самозванство, но...

— Послушайте меня, капитан,— сказал я сквозь прутья, как мог ровно.— Это величайший кризис, с каким сталкивается Империум, с тех пор как поехала крыша у главного инспектора Бейла...

Капитан нахмурился.

— Откуда вам это известно?

— Я был там. Меня зовут Баярд, забыли? А теперь вытащите меня отсюда...

Из соседней комнаты донесся пронзительный звонок телефона. Загрохотали шаги. Зарокотали голоса. Дверь распахнулась.

— Инспектор! Звонят... из Стокгольма... Мои инквизиторы обернулись:

— Да?

— Этот парень — полковник Баярд! — произнес восторженный голос.

Кто-то зашикал на него. Они стояли в коридоре и беседовали шепотом. Потом капитан вернулся в сопровождении верного полицейского.

— Вам лучше начать рассказывать все, что знаете,— произнес он с донельзя мрачным видом.

— Что случилось?

— Стокгольм подвергся нападению вооруженных сил неопределенного размера!

Время близилось к полуночи. В течение последнего часа я искал возможность вырваться, но сетевой агент, капитан Борман, не желал рисковать. Он запер внешнюю решетку тюремного коридора и не позволял никому даже близко подходить к моей камере. Полагаю, он начинал подозревать, что все не так просто, как ему казалось.

Ключ щелкнул, поворачиваясь в замке. Вошли Борман с белым лицом и двое незнакомцев в штатском. Запястье у меня напряглось, готовое выбросить оружие в ладонь, но они сохраняли дистанцию.

— Вот этот человек.— Жестом домовладельца, заставшего воришку в собственной комнате, капитан указал на меня.— До сего момента мне не удалось от него добиться ничего, кроме бессмыслицы! Или того, что звучит как бессмыслица,— поправился он чуть тише.

Вновь прибывшие окинули меня взглядом. Один невысокий, крепко сбитый лысый мужик в пиджаке с широкими лацканами и вытянутых на коленях штанах. Второй был ухожен, подтянут, хорошо сложен. Я решил обратить свою речь к первому. Мелкая сошка не может позволить себе выглядеть таким неряхой.

— Послушайте, вы,— начал я.— Я полковник Имперской разведки Баярд...

— Я послушаю, уж в этом можете быть уверены,— сказал коротышка.— Начинайте сначала и повторите все, что вы рассказали капитану.

— Слишком поздно для разговоров. Я выщелкнул в ладонь оружие.

Все трое подпрыгнули, и в руках у щеголя появился тяжелый автомат.

— Видели такое когда-нибудь?

Я продемонстрировал жук-пистолет, держа вооруженного на мушке.

Толстяк коротко кивнул.

— Тогда вы знаете, что они выданы всего нескольким людям в ТСН — включая меня. Я мог бы проложить себе дорогу отсюда огнем, как только прибыл, но я думал, что мне удастся заставить выслушать себя, не прибегая к убийству. Теперь для гуманизма слишком поздно. Один из вас открывает - или я начинаю стрелять. И реакция у меня лучше, парень,— добавил я на благо дылды с автоматом.

— Ну-ну, вы только себе хуже делаете...

— Хуже быть не может. Достаньте ключ. Вызовите этого тупого полицейского.

Толстяк покачал головой.

— Стреляйте, сэр. Тогда майор Гуннарсон будет вынужден открыть ответный огонь, так что погибнут двое. Но я вас не выпушу.

— Почему? Вы можете держать меня под наблюдением. Я всего лишь хочу позвонить в Разведку...

— Я не знаю, какой набор сигналов вы могли разработать и для кого, но я не намерен выяснять это ценой безопасности Империума.

— Пока вы держите меня здесь, у Империума нет никакой безопасности. Я рассказал свою историю Борману! Действуйте же! Делайте что-нибудь!

— Я уже пытался передать ваше заявление барону Рихтгофену в Стокгольм,— произнес помятый человек.

— Что значит, пытались?

— То и значит. Мне не удалось пробиться. Вся телефонная связь прервана. Я послал курьера. Он не вернулся. Следующий курьер добрался до меня только что. Он был отправлен часом позже и услышал новости по радио у себя в машине перед самой...

— Перед чем?

— Перед газовой атакой,— резко произнес коротышка.

В руке у него вдруг оказалось оружие — крупнокалиберный револьвер. Он выхватил его так быстро, что я даже не понял откуда.

— А теперь рассказывайте мне все, что вам известно об этих делах, господин Баярд, или как вас там! У вас десять секунд, чтобы начать!

Я продолжал держать на прицеле его напарника. Я знал, что, если я шевельнусь хоть на миллиметр, мешковатый застрелит меня. Я постарался ответить ему таким же стальным взглядом.

— Я все рассказал Борману. Если вы решили не верить, это не моя вина. Но возможно, время еще есть. Каково положение в столице?

— Времени нет, господин Баярд. Нет вообще...

К своему ужасу, я увидел, как в уголке глаза у толстяка блеснула слеза.

— Что...— Я не смог закончить вопрос.

— Захватчики выпустили ядовитый газ, который накрыл город, как одеялом. Они воздвигли баррикады, блокируя любые попытки к бегству. Странные люди в костюмах со шлемами стреляют в каждого, кто приближается...

— Но как же... люди... Что с моей женой? Что... Он качал головой.

— Императора с семьей, правительство, горожан — всех следует считать погибшими, господин Баярд, внутри забаррикадированного города!

И тут из приемной раздался сотрясший все здание грохот. Толстяк резко отвернулся от меня, подскочил к двери, выглянул и стремглав выбежал, Борман метнулся за ним по пятам. Я крикнул майору Гуннарсону, чтобы он остановился, а то я буду стрелять, но ни он, ни я ничего не сделали. Послышались топот ног, звон разбитого стекла, пара выстрелов. Кто-то крикнул: «Обезьяны!» Еще выстрелы, затем тяжелый удар, как от упавшего на пол тела. Я отступил в угол камеры, проклиная себя за фатальную ошибку, позволившую запереть меня здесь. Я прицелился в дверь, выжидая, когда в проеме появится первый хагрун...

Дверь распахнулась, и внутрь неторопливо вошла знакомая узкоплечая фигура в замурзанной белой форме.

— Дзок! — заорал я.— Вытащи меня отсюда... или...— Меня осенило ужасное подозрение.

Должно быть, Дзок прочел его на моем лице.

— Спокойно, старина! — крикнул он, когда я навел на него пистолет.— Я здесь, чтобы кое-как помочь тебе, старик,— и, судя по всему, помощь тебе потребуется!

— Что происходит снаружи? — крикнул я.

За спиной у Дзока кто-то был. Высокий молодой солдат в зеленом камзоле и алых штанах до колен вошел в дверь, держа в руках длинноствольную винтовку с примкнутым к концу коротким штыком. Камзол украшали белые канты, широкие петли аксельбантов и ряды блестящих золотых пуговиц. На голове у парня красовалась широкая треуголка с золотой каймой и малиновой розеткой, а на ногах — белые чулки и начищенные черные туфли с крупными золочеными пряжками. Обладатель пышного наряда одарил меня широкой улыбкой, затем обернулся к Дзоку и небрежно отдал ему честь раскрытой ладонью наружу.

— Сдается, мы задали им перцу, сэр. Теперь что скажете, если мы поглядим снаружи, на предмет не притаились ли там еще ребята, готовые поддеть честной народ?

— Не берите в голову, сержант,— сказал Дзок.— Это освобождение из тюрьмы, не более того. Те ребята снаружи на самом деле наши союзники. Жаль, что пришлось стрелять, но без этого не получалось.— Он обращался уже ко мне.— Я пытался расспрашивать, но обнаружил, что все пребывают в крайнем возбуждении. Они открывали огонь буквально с первого взгляда, под вопли про волосатых обезьянолюдей! Позорище...

— Хагруны захватили столицу,— оборвал я его,— Пустили газ, забаррикадировали улицы. Похоже, все погибли...

Я уже не думал — просто реагировал. Хагрун требовалось остановить. Только это и имело значение. На самом деле вообще все утратило смысл теперь, когда вместе с остальными не стало Барбры — но она была борцом. Она бы ожидала от меня, что я буду сражаться, пока могу двигаться и дышать.

Дзок выглядел потрясенным.

— Какой ужас, старина! Не могу выразить, как мне жаль...

Вернулся сержант с ключом и отпер дверь моей камеры.

— Стало быть, я явился слишком поздно,— горько произнес Дзок.— Я надеялся...— Он не договорил, и мы вышли в приемную.

— Кто эти парни?

Я разинул рот на полдюжины солдат с яркими плюмажами на шляпах, расставленных по комнате так, чтобы держать под прицелом дверь и окна.

— Это и есть мои добровольцы, Баярд, мои наполеоновские призывники. Я, как ты помнишь, получил задание набрать рекрутов. Расставшись с тобой, я отправился назад и погрузил этих ребят в свой грузовой челнок и вернулся в Зай... и обнаружил... ты ни за что не догадаешься, старина!

— У меня есть три варианта,— сказал я,— и все три — «хагруны».

Дзок мрачно кивнул.

— Эти сволочи захватили штаб-квартиру Державы, включая, разумеется, паутинный терминал. Я предпринял спешное стратегическое отступление и последовал за тобой сюда...—Он смущенно замялся.— На самом деле, старик, я надеялся подписать твой Империум помочь нам. Мы, ксониджил, плохо приспособлены к ведению войны в Паутине, как ни печально. Раньше всегда...

— Я знаю. Они и нас застали врасплох. Я всю дорогу недоумевал, почему вы считали себя неуязвимыми...

— Наглость ничтожеств! Кто мог ожидать...

— Вы могли,— коротко сказал я.

— Ай, ладно, что сделано, то сделано.— Дзок с явным предвкушением потер руки.— Раз уж ты не в том положении, чтобы помочь мне, пусть хоть мы с ребятами принесем здесь какую-то пользу. Для начала неплохо бы ознакомиться с полной картиной ситуации...

В результате десятиминутного обсуждения, пока войска вели спорадический огонь через окна тюрьмы, мы с Дзо-ком составили план действий. Может, и не гениальный, но при сложившихся обстоятельствах это было лучше, чем ничего. Первым делом следовало отыскать костюм-челнок. Мы впустую потратили еще десять минут, обшаривая здание, прежде чем я сообразил посмотреть в хранилище. Он оказалось открыто, а костюм был разложен на столе.

— Хорошо,— удовлетворенно произнес Дзок.— Мне понадобятся инструменты, Баярд, источник тепла и увеличительное стекло...

Мы пошарили вокруг, нашли полный ремнабор в стенном сейфе и лупу в ящике стола у начальника. Я спешно приспособил под наши нужды плитку, на которой обычно разогревали кофе, а Дзок тем временем откинул крышку панели управления в грудной части костюма.

— Мы, конечно, ступаем на опасную почву,— произнес он мечтательно, перекусывая проводки с волосок толщиной и перепаивая их в новую схему.— То, что я сейчас пытаюсь сделать, теоретически возможно, но никогда раньше не проверялось — во всяком случае, на костюмах-челноках.

Я восхищенно наблюдал за тем, с каким проворством его длинные сероватые пальцы перестраивают внутренние компоненты невероятно компактного устройства. В течение получаса, под периодический треск выстрелов, он проводил испытания, бормотал, пробовал снова, изучал показания на вделанных в манжет костюма миниатюрных шкалах. Затем он выпрямился и искоса взглянул на меня.

— Готово, старина. Я не могу гарантировать результатов моих самодельных усовершенствований, но по крайней мере с шансами пятьдесят на пятьдесят оно сделает то, что мы хотим.

Я попросил объяснить, что он там нахимичил, и пристально следил за его речью, пока он показывал взаимодействие цепей, которое располагало точки давления на МК-поле таким образом, чтобы исказить его нормальную функцию по линии уходящей в бесконечность геометрической профессии...

— Это выше моего понимания, Дзок,— признался я наконец.— Я в принципе никогда не был первоклассным МК-шником, а когда доходит до ваших ксониджилских сложностей...

— Не забивай себе голову, Баярд. Тебе надо только знать, что подкручиванием этой штучки,— он тонюсеньким сверлышком указал на крохотную ручечку с насечками,— контролируется угол охвата сжимающего поля...

— Говоря по-английски, если что-то пойдет не так, но я притом не сдохну, я могу покрутить ее и попытаться снова.

— Очень емко сформулировано. А теперь давай двигать. Сколько, говоришь, до города?

— Около двенадцати километров.

— Так. Нам придется реквизировать пару легких грузовиков. Во дворе снаружи как раз припаркованы несколько. Какая-то разновидность примитивных паровых машин, полагаю...

— Внутреннего сгорания. И не таких уж примитивных: сто километров в час делают.

— Сойдет.— Он сходил в караулку, проверил картину за окнами.— В данный момент снаружи тихо. Выжидать бессмысленно. Отправляемся немедленно.

Я кивнул, и Дзок раздал приказы своим карнавальным стрелкам, пятеро из которых бесшумно заняли позиции у выходящих во двор окон и двери, а остальные тем временем образовали заслон вокруг нас с Дзоком.

— Черт, мы тоже можем поучаствовать,— предложил я. В оружейном сейфе нашлось несколько карабинов.

Я взял один, другой кинул Дзоку, пристегнул свой на пояс и вставил обойму.

— Вели ребятам стрелять по низу,— сказал я.— Никто не должен нам помешать, но пусть постараются никого не убивать. Они не знают, что там творится...

— И нет времени объяснять,— закончил за меня Дзок, глядя на своих людей.— Стреляйте, чтобы только ранить, парни, хорошо? Теперь, сержант, берите троих и выходите. Прикройте первый грузовик и не стреляйте, пока с той стороны не начнут. Мы с господином Баярдом идем следом с десятью людьми, остальные прикрывают нас огнем. Арьергард удерживает позицию, пока грузовик номер два не подъедет к двери, затем быстро грузимся и отчаливаем.

— Оч' хорошо, сэр, — произнес сержант, который усердно трудился над плиткой жевательного табака, обнаруженной им в ящике стола у начальника участка.

Он обернулся и пролаял инструкции своим людям, которые с улыбкой кивнули в ответ.

— Эти ребята ведут себя не как новобранцы,— сказал я.— На мой взгляд, они ветераны.

Дзок кивнул, улыбаясь в своей непередаваемой манере.

— Бывшие солдаты Валлийского полка императорской гвардии. Они охотно сменили работу.

— Интересно, что ты им предложил?

— Перспективы подраться после нескольких месяцев в карауле у Вестминстера оказалось достаточно.

Сержант с двумя своими подчиненными был уже у дверей. Он произнес короткое слово, и трое бросились наружу и быстро добежали до темно-синего грузовика с высокими деревянными бортами и надписью «flottsbro polis». Прогремели беспорядочные выстрелы. Пули посшибали верхушки травы и взрыли торф у лодыжки сержанта. Слева от него солдат споткнулся, упал, перекатился и поднялся, хромая. Бедро у него вмиг промокло от чего-то темного и блестящего на фоне алой ткани. Он в два прыжка достиг укрытия за грузовиком, плюхнулся на траву, навел свой мушкет и выстрелил. Секундой позже все трое были на местах, их ружья затрещали в четком ритме: один залп в секунду. Огонь противника ослаб.

— Давай,— сказал Дзок.

Я прижал карабин к груди и метнулся ко второму грузовику. Из выходящего на двор окна вылетело белое облачко дыма, над головой что-то взвизгнуло. Я пригнулся, понесся по газону, перепрыгнул цепь у края тротуара и резко затормозил возле грузовика. Дзок успел сюда раньше меня и теперь дергал дверь.

— Заперто! — крикнул он, отступил на шаг, прострелил замок и рывком распахнул дверь.

Я краем глаза заметил его челнок, массивный пассажирский транспорт, припаркованный по ту сторону клумбы. Он проследил за моим взглядом.

— Придется бросить его. Жалко...

Он был уже внутри и таращился на незнакомую приборную доску.

— Двинься!

Я протиснулся мимо него, чувствуя, как просел грузовик под весом набившихся в кузов людей. Раздалось звонкое «бамс!» — в металлический корпус попала пуля. Ключей в замке зажигания не было. Я подергал стартер — ничего.

— Мне придется закоротить цепь,— сказал я и соскользнул на землю, подскочив к капоту, отщелкнул широкую боковую панель и поднял ее.

Одним резким рывком я выдернул провода зажигания, торопливо подсоединил их к аккумулятору, затем ухватился за рычаг стартера и втопил до упора. Двигатель застонал, дважды чихнул и с ревом завелся. Я захлопнул капот как раз в тот момент, когда пуля прочертила на нем яркую царапину, и запрыгнул на сиденье.

— Кто ведет второй грузовик?

— У меня там парень, который водил паровики...

— Не годится. Придется завести ему...

Я снова вылез и пробежал к другому грузовику, припаркованному футах в двадцати от нашего. Встрепанный человек с прилипшими к конопатому лбу мокрыми рыжими волосами возился с освещением приборной доски и выключателем фар. Здесь ключи оказались на месте. Я повернул их и выжал сцепление. Двигатель завелся и мягко заурчал.

— Знаешь, как переключать передачи? Он с улыбкой кивнул.

— Это педаль газа. Надави на нее — поедешь быстрее. Это тормоз.— Он оживленно закивал.— Если заглохнешь, жми вот эту кнопку в полу. Остальное для красоты.

Он снова кивнул. Тут стекло перед ним разлетелось вдребезги и нам в лицо полетели осколки. Из пореза у него на щеке потекла кровь, но он стер ее, не глядя, и махнул мне. Я снова побежал, добрался до своего грузовика, выжал сцепление и выждал секунду, дабы убедиться, что рыжий пристроился следом. Затем я рванул к запертым железным воротам, врезался в них на скорости двадцать миль в час, вырвался наружу, резко вывернул руль влево и молнией понесся по узкой улице.

Двенадцать километров до городской окраины мы покрыли за двадцать минут. Последние сто ярдов мы катили медленнее, прокладывая путь среди лежащих на улице тел, и остановились у грубой баррикады, сложенной из перевернутых и почерневших от огня автомобилей, яркие язычки пламени еще лизали дымящиеся колеса. Часы на колокольне ближней церкви били полночь — веселый аккомпанемент для жизнерадостной картины.

Я смотрел на темные башни города за барьером, неосвещенные улицы. В пределах видимости минимум двенадцать человек скорчились в жутких позах насильственной смерти. Никто из них не носил ни формы и ни оружия: все они были простыми обывателями, застигнутыми выкатившимся из городских улиц ядовитым облаком. Хагруны не показывались. На улицах было тихо и пусто, как на кладбище.

Слева раздался какой-то звук. Я вскинул карабин и увидел человека в белой рубашке с непокрытой головой.

— Слава богу, вы наконец-то здесь,— давясь, прохрипел он.— Я тоже схватил дозу — тошнит как собаку. Вытащил пару, но...— Он закашлялся, перегнулся пополам, и его вырвало.— Слишком поздно. Все мертвы. Газа уже нет, унесло ветром...

— Отойдите подальше,— сказал я.— И передайте всем: баррикады не атаковать.

У него за спиной появились еще один мужчина и женщина с потеками сажи на лице.

— Скажите, что нам делать? — выкрикнул кто-то. Они сгрудились вокруг машины: дюжина потрепанных уцелевших, принявших нас за полицейских и готовых помогать нам любым способом.

— Просто держитесь подальше от города, чтобы вас не задело. Мы собираемся кое-что предпринять...

И тут кто-то указал на Дзока. По толпе прокатился вопль.

— Все наружу — быстро! — рявкнул я ребятам в кузове, затем обернулся к толпе и крикнул: — Это друг!

Я спрыгнул на землю, обежал вокруг кабины, туда, откуда донесся первый крик, и схватил за руку мужчину, который дергал помятую дверь.

— Слушать меня! Это не враг! Он союзник Империума! Он здесь, чтобы помочь! Это его войска! — Я махнул рукой на десять костюмированных солдат, окруживших грузовик.

Тут показались фары второй машины. Она с ревом подъехала к первой, остановилась и заглохла. Двери распахнулись, и наружу хлынули люди.

— У него волосы на лице... точно как у других...

— Вы видели их?

— Нет... но я слышал... от человека, которого оттащил с баррикады... прежде чем он умер...

— Ну а у меня волос на лице нет — если не считать трехдневной щетины. Это капитан Дзок! Он на нашей стороне. А теперь передайте всем, что я сказал! Эксцессы нам ни к чему!

— Кто вы?

— Я полковник Имперской разведки Баярд. Я здесь, чтобы сделать все, что смогу...

— Что можем сделать мы? — раздалось несколько голосов.

Я повторил требование держаться подальше от баррикад.

— А как же вы? — спросил мужчина, который первым заметил Дзока.— Каковы ваши планы, полковник?

Дзок уже вышел из машины. Он протянул мне модифицированный костюм-челнок, повернулся и отвесил толпе самый изысканный поклон.

— Счастлив познакомиться с вами, дамы и господа,— громко произнес он. Кто-то прыснул, но Дзок не обратил на него внимания.— Я имею честь, как уже сказал полковник Баярд, предложить свои услуги в борьбе против грубых захватчиков. Но именно полковнику предстоит выполнить сегодня основную задачу. Мы, остальные, можем только содействовать...

— Что он намерен сделать?

Я уже наполовину влез в костюм. Дзок ассистировал мне, натягивая штанины, просовывая мои руки в рукава, пристраивая на место тяжелый ранец, застегивая длинные молнии.

— Используя это особое снаряжение,— поведал Дзок в самой что ни на есть театральной манере,— полковник Баярд выполнит бесконечно опасное задание...

— Кончай болтать и подай мне шлем,— перебил я его.

— Мы хотим помочь! — крикнул кто-то.

— Я хочу пойти с вами,— произнес другой голос.

— Наша основная потребность в данный момент,— перекрыл все остальные голос Дзока,— это кофе. Мои бравые ребята слегка вымотались, они не отдыхали с тех пор, как оставили родные казармы. Что до остального, то мы можем только ждать...

— Почему кто-нибудь из нас не может пойти с вами, полковник? — спросил мужчина, подходя ближе.— Вы могли бы использовать группу прикрытия... а не этих разряженных франтов!

— Полковник должен идти один,— сказал Дзок.— В одиночку он выполнит разведывательную миссию в гуще врага — по ту сторону времени! — Он обернулся ко мне и, понизив голос, произнес: — Не теряй времени, старина. Уже за полночь — мир гикнется часа через два...

Прозрачный шлем был на месте, все контакты замкнуты. Дзок быстро что-то проверил и выставил большой палец вверх. Я прижал ладонь к кнопке «вкл.» и, как обычно, глубоко вдохнул. Если агент Державы так же силен в практике, как и в теории, перенастроенный костюм-челнок теперь примется выворачивать ткань реальности несколько иным способом, нежели задумывалось его разработчиками, и придавит Е-поле нормального континуума так, что меня, словно зажатое между пальцев арбузное зернышко, вышвырнет из него в любопытное вневременное состояние нулевой энтропии — оборотную сторону времени, как он поэтически его называл.

В смысле, если сработает. А выяснить это можно было только одним способом. Я нажал кнопку...

Хотя мне и предоставили неплохую по хагрунским меркам камеру, я все равно не перестал вопить и колотить по решетке. Жук-пистолет остался со мной, но, поскольку они ни за что не распознали бы в нем оружие, возможность сблефовать у меня отсутствовала, а до настоящего убийства я пока не созрел. Нескольких часов должно хватить. Сам звонок не займет много времени. Только бы здешние тугодумы вовремя сообразили, что к чему.

Толстяк ушел, пообещав, что вскоре подъедет сотрудник военной подстанции в Содре. Я продолжал колотить по прутьям и требовать нового соединения со Стокгольмом. Никто не слушал. Теперь и шанс воспользоваться оружием оказался упущен. Человек с ключами предпочитал оставаться в кабинете снаружи.

Около полудня расхлябанного вида юнец в мешковатых штанах и широких сине-желтых подтяжках принес небольшой поднос с разнообразными закусками. Я попробовал подкупить его. Попросил сделать звонок за меня. Он лишь криво улыбнулся мне и поспешно ретировался.

Уже давно стемнело, когда в наружном помещении тюрьмы послышались звуки торопливой возни. Металлическая дверь с лязгом отворилась, и я наконец увидел знакомое лицо. С этим сетевым агентом мы пару раз встречались по долгу службы. Высокий молодой человек в тускло-коричневом штатском костюме нервно мялся с дипломатом в руках. При виде меня он застыл как вкопанный, затем нерешительно шагнул в камеру.

— Здравствуйте, капитан,— приветствовал я.— Потом мы от души над этим похихикаем, но в данный момент мне надо как можно скорее отсюда выбраться...

Арестовавший меня полицейский и толстяк из почты маячили за его спиной.

— Вы знаете мое имя? — осторожно уточнил агент.

— Боюсь, не припомню — но думаю, вам известно мое. Мы встречались два раза...

— Только послушайте этого парня,— воскликнул толстяк.— Нападение...

— Молчать! — рявкнул агент. Он подошел поближе и внимательно меня оглядел.— Вы хотели сделать звонок в штаб-квартиру Разведки. О чем вы хотели с ними поговорить?

— Я им сам скажу. Только вытащите меня отсюда, капитан. Времени слишком мало. Это дело первостепенной важности!

— Вы можете рассказать мне, о чем хотели доложить им.

— Я доложу прямо барону Рихтгофену! Он пожал плечами.

— Вы ставите меня в неловкое положение...

— К черту ваше положение! Вы что, по-шведски не понимаете?! Говорю вам...

— Вы будете обращаться с офицером Имперской разведки с большим уважением! — встрял полицейский.

Агент обернулся к парочке, стоявшей у него за спиной.

— Убирайтесь, вы, оба!

Они удалились с унылым видом.

— Это очень трудно для меня.— Он снова обернулся ко мне и утер лоб ладонью.— Вы имеете близкое сходство с полковником Баярдом...

— Сходство?! Дьявол, да я и есть Баярд!

Он покачал головой.

— По этому пункту меня заверили совершенно однозначно. Я не знаю, к чему все это, мой друг, но лучше бы вам рассказать всю историю сначала...

— История заключается в том, что я владею жизненно важной для Империума информацией! На счету каждая минута, парень! Забудь про бюрократизм! Соедини меня со штаб-квартирой!

— Вы самозванец. Это нам известно. Вы просили о звонке. Обычная проверка домашнего номера полковника Баярда показала, что он там...

— Я могу объяснить все имеющиеся противоречия. Просто проведите мой звонок!

— Но невозможно же соединять шефа Разведки с каждым психом! — Агент рассердился.— Что у вас за сообщение? Если оно покажется заслуживающим внимания, я лично...

— Тогда дайте мне поговорить с Баярдом,— перебил я его.

— А-а, так вы наконец решили оставить свое притворство?

— Называйте это, как хотите. Дайте мне поговорить с ним!

— Это невозможно...

— Вот не знал, что у нас на службе есть такие дураки, как вы,— произнес я отчетливо.— Ладно, слушайте мое сообщение, и ради всего, что для вас свято, лучше вам мне поверить.

Он не поверил. Он был настолько вежлив, что выслушал меня до конца. Затем подал сигнал тюремщику и приготовился отбыть.

— Вы собираетесь уйти, даже не проверив полученную информацию?! — воскликнул я с возмущением.— Что же вы за разведчик?! Взгляните хотя бы на костюм, который у меня был с собой, черт вас подери! Он исчерпывающе докажет вам, что я ничего не выдумал!

Агент встревоженно посмотрел на меня.

— Ну как я могу вам верить? Ваши притязания на личность Баярда — несомненная ложь, а изложенная вами история — чистейшей воды фантастика! Сами-то вы поверили бы?

— Не знаю, — честно признал я после некоторой паузы.— Но я бы по крайней мере проверил, что мог.

Он повернулся к полицейскому, вновь занявшему добровольный пост у двери.

— У вас есть этот... костюм-челнок? Полицейский кивнул.

— Да, сэр. Он у меня на столе. Я проверил его на предмет...

Голос его затих, когда они с агентом вышли и дверь за ними захлопнулась.

Следующие полчаса я мерил камеру шагами и размышлял, следовало ли мне застрелить эту парочку сразу или попробовать сначала запугать полицейского. Исходя из опыта общения с жителями Империума, второй вариант несомненно отпадал. Слишком они тут, черт побери, отважные.

Дверь снова лязгнула. На сей раз в камеру вошел незнакомец. Маленький человечек с сопливым носом и слезящимися глазами, упрятанными за толстые, как игральные шашки, линзы очков.

— Очень странно, очень странно,— бормотал он.— Но разумеется, бессмысленно. Схема совершенно инертна...

— Это господин профессор Рангвист,— представил агент, появившийся следом за ним.— Он проверил ваш... э-э... костюм и заверил меня, что это изделие безумца. Какая-то самодельная хреновина, непригодная для...

— Черт вас подери! — вскричал я.— Разумеется, костюм неактивен — ведь меня в нем нет! Я часть схемы! Он настроен на меня!

— А? Настроен на вас? Часть схемы?

Старичок поправил очки так, чтобы лучше меня видеть.

— Слушайте, папаша, это крайне сложное устройство. Он использует физические и нервные поля носителя как часть общей схемы. Без меня внутри он не будет работать. Позвольте мне надеть его. Я вам продемонстрирую...

— Извините, этого я разрешить не могу,— быстро вставил агент— Послушайте, любезнейший, не лучше ли вам прекратить спектакль и признаться, к чему вы все это затеяли? Я бы сказал, что вы и так достаточно крепко увязли, выдав себя за офицера...

— Вы знаете Баярда в лицо, не так ли? — перебил я.

— Да...

— Я похож на него? Он забеспокоился.

— Да, до некоторой степени. Полагаю, именно это вдохновило вас на самозванство, но...

— Послушайте меня, капитан,— сказал я сквозь прутья, как мог ровно.— Это величайший кризис, с каким сталкивается Империум, с тех пор как поехала крыша у главного инспектора Бейла...

Капитан нахмурился.

— Откуда вам это известно?

— Я был там. Меня зовут Баярд, забыли? А теперь вытащите меня отсюда...

Из соседней комнаты донесся пронзительный звонок телефона. Загрохотали шаги. Зарокотали голоса. Дверь распахнулась.

— Инспектор! Звонят... из Стокгольма... Мои инквизиторы обернулись:

— Да?

— Этот парень — полковник Баярд! — произнес восторженный голос.

Кто-то зашикал на него. Они стояли в коридоре и беседовали шепотом. Потом капитан вернулся в сопровождении верного полицейского.

— Вам лучше начать рассказывать все, что знаете,— произнес он с донельзя мрачным видом.

— Что случилось?

— Стокгольм подвергся нападению вооруженных сил неопределенного размера!

Время близилось к полуночи. В течение последнего часа я искал возможность вырваться, но сетевой агент, капитан Борман, не желал рисковать. Он запер внешнюю решетку тюремного коридора и не позволял никому даже близко подходить к моей камере. Полагаю, он начинал подозревать, что все не так просто, как ему казалось.

Ключ щелкнул, поворачиваясь в замке. Вошли Борман с белым лицом и двое незнакомцев в штатском. Запястье у меня напряглось, готовое выбросить оружие в ладонь, но они сохраняли дистанцию.

— Вот этот человек.— Жестом домовладельца, заставшего воришку в собственной комнате, капитан указал на меня.— До сего момента мне не удалось от него добиться ничего, кроме бессмыслицы! Или того, что звучит как бессмыслица,— поправился он чуть тише.

Вновь прибывшие окинули меня взглядом. Один невысокий, крепко сбитый лысый мужик в пиджаке с широкими лацканами и вытянутых на коленях штанах. Второй был ухожен, подтянут, хорошо сложен. Я решил обратить свою речь к первому. Мелкая сошка не может позволить себе выглядеть таким неряхой.

— Послушайте, вы,— начал я.— Я полковник Имперской разведки Баярд...

— Я послушаю, уж в этом можете быть уверены,— сказал коротышка.— Начинайте сначала и повторите все, что вы рассказали капитану.

— Слишком поздно для разговоров. Я выщелкнул в ладонь оружие.

Все трое подпрыгнули, и в руках у щеголя появился тяжелый автомат.

— Видели такое когда-нибудь?

Я продемонстрировал жук-пистолет, держа вооруженного на мушке.

Толстяк коротко кивнул.

— Тогда вы знаете, что они выданы всего нескольким людям в ТСН — включая меня. Я мог бы проложить себе дорогу отсюда огнем, как только прибыл, но я думал, что мне удастся заставить выслушать себя, не прибегая к убийству. Теперь для гуманизма слишком поздно. Один из вас открывает - или я начинаю стрелять. И реакция у меня лучше, парень,— добавил я на благо дылды с автоматом.

— Ну-ну, вы только себе хуже делаете...

— Хуже быть не может. Достаньте ключ. Вызовите этого тупого полицейского.

Толстяк покачал головой.

— Стреляйте, сэр. Тогда майор Гуннарсон будет вынужден открыть ответный огонь, так что погибнут двое. Но я вас не выпушу.

— Почему? Вы можете держать меня под наблюдением. Я всего лишь хочу позвонить в Разведку...

— Я не знаю, какой набор сигналов вы могли разработать и для кого, но я не намерен выяснять это ценой безопасности Империума.

— Пока вы держите меня здесь, у Империума нет никакой безопасности. Я рассказал свою историю Борману! Действуйте же! Делайте что-нибудь!

— Я уже пытался передать ваше заявление барону Рихтгофену в Стокгольм,— произнес помятый человек.

— Что значит, пытались?

— То и значит. Мне не удалось пробиться. Вся телефонная связь прервана. Я послал курьера. Он не вернулся. Следующий курьер добрался до меня только что. Он был отправлен часом позже и услышал новости по радио у себя в машине перед самой...

— Перед чем?

— Перед газовой атакой,— резко произнес коротышка.

В руке у него вдруг оказалось оружие — крупнокалиберный револьвер. Он выхватил его так быстро, что я даже не понял откуда.

— А теперь рассказывайте мне все, что вам известно об этих делах, господин Баярд, или как вас там! У вас десять секунд, чтобы начать!

Я продолжал держать на прицеле его напарника. Я знал, что, если я шевельнусь хоть на миллиметр, мешковатый застрелит меня. Я постарался ответить ему таким же стальным взглядом.

— Я все рассказал Борману. Если вы решили не верить, это не моя вина. Но возможно, время еще есть. Каково положение в столице?

— Времени нет, господин Баярд. Нет вообще...

К своему ужасу, я увидел, как в уголке глаза у толстяка блеснула слеза.

— Что...— Я не смог закончить вопрос.

— Захватчики выпустили ядовитый газ, который накрыл город, как одеялом. Они воздвигли баррикады, блокируя любые попытки к бегству. Странные люди в костюмах со шлемами стреляют в каждого, кто приближается...

— Но как же... люди... Что с моей женой? Что... Он качал головой.

— Императора с семьей, правительство, горожан — всех следует считать погибшими, господин Баярд, внутри забаррикадированного города!

И тут из приемной раздался сотрясший все здание грохот. Толстяк резко отвернулся от меня, подскочил к двери, выглянул и стремглав выбежал, Борман метнулся за ним по пятам. Я крикнул майору Гуннарсону, чтобы он остановился, а то я буду стрелять, но ни он, ни я ничего не сделали. Послышались топот ног, звон разбитого стекла, пара выстрелов. Кто-то крикнул: «Обезьяны!» Еще выстрелы, затем тяжелый удар, как от упавшего на пол тела. Я отступил в угол камеры, проклиная себя за фатальную ошибку, позволившую запереть меня здесь. Я прицелился в дверь, выжидая, когда в проеме появится первый хагрун...

Дверь распахнулась, и внутрь неторопливо вошла знакомая узкоплечая фигура в замурзанной белой форме.

— Дзок! — заорал я.— Вытащи меня отсюда... или...— Меня осенило ужасное подозрение.

Должно быть, Дзок прочел его на моем лице.

— Спокойно, старина! — крикнул он, когда я навел на него пистолет.— Я здесь, чтобы кое-как помочь тебе, старик,— и, судя по всему, помощь тебе потребуется!

— Что происходит снаружи? — крикнул я.

За спиной у Дзока кто-то был. Высокий молодой солдат в зеленом камзоле и алых штанах до колен вошел в дверь, держа в руках длинноствольную винтовку с примкнутым к концу коротким штыком. Камзол украшали белые канты, широкие петли аксельбантов и ряды блестящих золотых пуговиц. На голове у парня красовалась широкая треуголка с золотой каймой и малиновой розеткой, а на ногах — белые чулки и начищенные черные туфли с крупными золочеными пряжками. Обладатель пышного наряда одарил меня широкой улыбкой, затем обернулся к Дзоку и небрежно отдал ему честь раскрытой ладонью наружу.

— Сдается, мы задали им перцу, сэр. Теперь что скажете, если мы поглянем снаружи, на предмет не притаились ли там еще ребята, готовые поддеть честной народ?

— Не берите в голову, сержант,— сказал Дзок.— Это освобождение из тюрьмы, не более того. Те ребята снаружи на самом деле наши союзники. Жаль, что пришлось стрелять, но без этого не получалось.— Он обращался уже ко мне.— Я пытался расспрашивать, но обнаружил, что все пребывают в крайнем возбуждении. Они открывали огонь буквально с первого взгляда, под вопли про волосатых обезьянолюдей! Позорище...

— Хагруны захватили столицу,— оборвал я его,— Пустили газ, забаррикадировали улицы. Похоже, все погибли...

Я уже не думал — просто реагировал. Хагрун требовалось остановить. Только это и имело значение. На самом деле вообще все утратило смысл теперь, когда вместе с остальными не стало Барбры — но она была борцом. Она бы ожидала от меня, что я буду сражаться, пока могу двигаться и дышать.

Дзок выглядел потрясенным.

— Какой ужас, старина! Не могу выразить, как мне жаль...

Вернулся сержант с ключом и отпер дверь моей камеры.

— Стало быть, я явился слишком поздно,— горько произнес Дзок.— Я надеялся...— Он не договорил, и мы вышли в приемную.

— Кто эти парни?

Я разинул рот на полдюжины солдат с яркими плюмажами на шляпах, расставленных по комнате так, чтобы держать под прицелом дверь и окна.

— Это и есть мои добровольцы, Баярд, мои наполеоновские призывники. Я, как ты помнишь, получил задание набрать рекрутов. Расставшись с тобой, я отправился назад и погрузил этих ребят в свой грузовой челнок и вернулся в Зай... и обнаружил... ты ни за что не догадаешься, старина!

— У меня есть три варианта,— сказал я,— и все три — «хагруны».

Дзок мрачно кивнул.

— Эти сволочи захватили штаб-квартиру Державы, включая, разумеется, паутинный терминал. Я предпринял спешное стратегическое отступление и последовал за тобой сюда...—Он смущенно замялся.— На самом деле, старик, я надеялся подписать твой Империум помочь нам. Мы, ксониджил, плохо приспособлены к ведению войны в Паутине, как ни печально. Раньше всегда...

— Я знаю. Они и нас застали врасплох. Я всю дорогу недоумевал, почему вы считали себя неуязвимыми...

— Наглость ничтожеств! Кто мог ожидать...

— Вы могли,— коротко сказал я.

— Ай, ладно, что сделано, то сделано.— Дзок с явным предвкушением потер руки.— Раз уж ты не в том положении, чтобы помочь мне, пусть хоть мы с ребятами принесем здесь какую-то пользу. Для начала неплохо бы ознакомиться с полной картиной ситуации...

В результате десятиминутного обсуждения, пока войска вели спорадический огонь через окна тюрьмы, мы с Дзо-ком составили план действий. Может, и не гениальный, но при сложившихся обстоятельствах это было лучше, чем ничего. Первым делом следовало отыскать костюм-челнок. Мы впустую потратили еще десять минут, обшаривая здание, прежде чем я сообразил посмотреть в хранилище. Он оказалось открыто, а костюм был разложен на столе.

— Хорошо,— удовлетворенно произнес Дзок.— Мне понадобятся инструменты, Баярд, источник тепла и увеличительное стекло...

Мы пошарили вокруг, нашли полный ремнабор в стенном сейфе и лупу в ящике стола у начальника. Я спешно приспособил под наши нужды плитку, на которой обычно разогревали кофе, а Дзок тем временем откинул крышку панели управления в грудной части костюма.

— Мы, конечно, ступаем на опасную почву,— произнес он мечтательно, перекусывая проводки с волосок толщиной и перепаивая их в новую схему.— То, что я сейчас пытаюсь сделать, теоретически возможно, но никогда раньше не проверялось — во всяком случае, на костюмах-челноках.

Я восхищенно наблюдал за тем, с каким проворством его длинные сероватые пальцы перестраивают внутренние компоненты невероятно компактного устройства. В течение получаса, под периодический треск выстрелов, он проводил испытания, бормотал, пробовал снова, изучал показания на вделанных в манжет костюма миниатюрных шкалах. Затем он выпрямился и искоса взглянул на меня.

— Готово, старина. Я не могу гарантировать результатов моих самодельных усовершенствований, но по крайней мере с шансами пятьдесят на пятьдесят оно сделает то, что мы хотим.

Я попросил объяснить, что он там нахимичил, и пристально следил за его речью, пока он показывал взаимодействие цепей, которое располагало точки давления на МК-поле таким образом, чтобы исказить его нормальную функцию по линии уходящей в бесконечность геометрической профессии...

— Это выше моего понимания, Дзок,— признался я наконец.— Я в принципе никогда не был первоклассным МК-шником, а когда доходит до ваших ксониджилских сложностей...

— Не забивайсебе голову, Баярд. Тебе надо только знать, что подкручиванием этой штучки,— он тонюсеньким сверлышком указал на крохотную ручечку с насечками,— контролируется угол охвата сжимающего поля...

— Говоря по-английски, если что-то пойдет не так, но я притом не сдохну, я могу покрутить ее и попытаться снова.

— Очень емко сформулировано. А теперь давай двигать. Сколько, говоришь, до города?

— Около двенадцати километров.

— Так. Нам придется реквизировать пару легких грузовиков. Во дворе снаружи как раз припаркованы несколько. Какая-то разновидность примитивных паровых машин, полагаю...

— Внутреннего сгорания. И не таких уж примитивных: сто километров в час делают.

— Сойдет.— Он сходил в караулку, проверил картину за окнами.— В данный момент снаружи тихо. Выжидать бессмысленно. Отправляемся немедленно.

Я кивнул, и Дзок раздал приказы своим карнавальным стрелкам, пятеро из которых бесшумно заняли позиции у выходящих во двор окон и двери, а остальные тем временем образовали заслон вокруг нас с Дзоком.

— Черт, мы тоже можем поучаствовать,— предложил я. В оружейном сейфе нашлось несколько карабинов.

Я взял один, другой кинул Дзоку, пристегнул свой на пояс и вставил обойму.

— Вели ребятам стрелять по низу,— сказал я.— Никто не должен нам помешать, но пусть постараются никого не убивать. Они не знают, что там творится...

— И нет времени объяснять,— закончил за меня Дзок, глядя на своих людей.— Стреляйте, чтобы только ранить, парни, хорошо? Теперь, сержант, берите троих и выходите. Прикройте первый грузовик и не стреляйте, пока с той стороны не начнут. Мы с господином Баярдом идем следом с десятью людьми, остальные прикрывают нас огнем. Арьергард удерживает позицию, пока грузовик номер два не подъедет к двери, затем быстро грузимся и отчаливаем.

— Оч' хорошо, сэр, — произнес сержант, который усердно трудился над плиткой жевательного табака, обнаруженной им в ящике стола у начальника участка.

Он обернулся и пролаял инструкции своим людям, которые с улыбкой кивнули в ответ.

— Эти ребята ведут себя не как новобранцы,— сказал я.— На мой взгляд, они ветераны.

Дзок кивнул, улыбаясь в своей непередаваемой манере.

— Бывшие солдаты Валлийского полка императорской гвардии. Они охотно сменили работу.

— Интересно, что ты им предложил?

— Перспективы подраться после нескольких месяцев в карауле у Вестминстера оказалось достаточно.

Сержант с двумя своими подчиненными был уже у дверей. Он произнес короткое слово, и трое бросились наружу и быстро добежали до темно-синего грузовика с высокими деревянными бортами и надписью «flottsbro polis». Прогремели беспорядочные выстрелы. Пули посшибали верхушки травы и взрыли торф у лодыжки сержанта. Слева от него солдат споткнулся, упал, перекатился и поднялся, хромая. Бедро у него вмиг промокло от чего-то темного и блестящего на фоне алой ткани. Он в два прыжка достиг укрытия за грузовиком, плюхнулся на траву, навел свой мушкет и выстрелил. Секундой позже все трое были на местах, их ружья затрещали в четком ритме: один залп в секунду. Огонь противника ослаб.

— Давай,— сказал Дзок.

Я прижал карабин к груди и метнулся ко второму грузовику. Из выходящего на двор окна вылетело белое облачко дыма, над головой что-то взвизгнуло. Я пригнулся, понесся по газону, перепрыгнул цепь у края тротуара и резко затормозил возле грузовика. Дзок успел сюда раньше меня и теперь дергал дверь.

— Заперто! — крикнул он, отступил на шаг, прострелил замок и рывком распахнул дверь.

Я краем глаза заметил его челнок, массивный пассажирский транспорт, припаркованный по ту сторону клумбы. Он проследил за моим взглядом.

— Придется бросить его. Жалко...

Он был уже внутри и таращился на незнакомую приборную доску.

— Двинься!

Я протиснулся мимо него, чувствуя, как просел грузовик под весом набившихся в кузов людей. Раздалось звонкое «бамс!» — в металлический корпус попала пуля. Ключей в замке зажигания не было. Я подергал стартер — ничего.

— Мне придется закоротить цепь,— сказал я и соскользнул на землю, подскочив к капоту, отщелкнул широкую боковую панель и поднял ее.

Одним резким рывком я выдернул провода зажигания, торопливо подсоединил их к аккумулятору, затем ухватился за рычаг стартера и втопил до упора. Двигатель застонал, дважды чихнул и с ревом завелся. Я захлопнул капот как раз в тот момент, когда пуля прочертила на нем яркую царапину, и запрыгнул на сиденье.

— Кто ведет второй грузовик?

— У меня там парень, который водил паровики...

— Не годится. Придется завести ему...

Я снова вылез и пробежал к другому грузовику, припаркованному футах в двадцати от нашего. Встрепанный человек с прилипшими к конопатому лбу мокрыми рыжими волосами возился с освещением приборной доски и выключателем фар. Здесь ключи оказались на месте. Я повернул их и выжал сцепление. Двигатель завелся и мягко заурчал.

— Знаешь, как переключать передачи? Он с улыбкой кивнул.

— Это педаль газа. Надави на нее — поедешь быстрее. Это тормоз.— Он оживленно закивал.— Если заглохнешь, жми вот эту кнопку в полу. Остальное для красоты.

Он снова кивнул. Тут стекло перед ним разлетелось вдребезги и нам в лицо полетели осколки. Из пореза у него на щеке потекла кровь, но он стер ее, не глядя, и махнул мне. Я снова побежал, добрался до своего грузовика, выжал сцепление и выждал секунду, дабы убедиться, что рыжий пристроился следом. Затем я рванул к запертым железным воротам, врезался в них на скорости двадцать миль в час, вырвался наружу, резко вывернул руль влево и молнией понесся по узкой улице.

Двенадцать километров до городской окраины мы покрыли за двадцать минут. Последние сто ярдов мы катили медленнее, прокладывая путь среди лежащих на улице тел, и остановились у грубой баррикады, сложенной из перевернутых и почерневших от огня автомобилей, яркие язычки пламени еще лизали дымящиеся колеса. Часы на колокольне ближней церкви били полночь — веселый аккомпанемент для жизнерадостной картины.

Я смотрел на темные башни города за барьером, неосвещенные улицы. В пределах видимости минимум двенадцать человек скорчились в жутких позах насильственной смерти. Никто из них не носил ни формы и ни оружия: все они были простыми обывателями, застигнутыми выкатившимся из городских улиц ядовитым облаком. Хагруны не показывались. На улицах было тихо и пусто, как на кладбище.

Слева раздался какой-то звук. Я вскинул карабин и увидел человека в белой рубашке с непокрытой головой.

— Слава богу, вы наконец-то здесь,— давясь, прохрипел он.— Я тоже схватил дозу — тошнит как собаку. Вытащил пару, но...— Он закашлялся, перегнулся пополам, и его вырвало.— Слишком поздно. Все мертвы. Газа уже нет, унесло ветром...

— Отойдите подальше,— сказал я.— И передайте всем: баррикады не атаковать.

У него за спиной появились еще один мужчина и женщина с потеками сажи на лице.

— Скажите, что нам делать? — выкрикнул кто-то. Они сгрудились вокруг машины: дюжина потрепанных уцелевших, принявших нас за полицейских и готовых помогать нам любым способом.

— Просто держитесь подальше от города, чтобы вас не задело. Мы собираемся кое-что предпринять...

И тут кто-то указал на Дзока. По толпе прокатился вопль.

— Все наружу — быстро! — рявкнул я ребятам в кузове, затем обернулся к толпе и крикнул: — Это друг!

Я спрыгнул на землю, обежал вокруг кабины, туда, откуда донесся первый крик, и схватил за руку мужчину, который дергал помятую дверь.

— Слушать меня! Это не враг! Он союзник Империума! Он здесь, чтобы помочь! Это его войска! — Я махнул рукой на десять костюмированных солдат, окруживших грузовик.

Тут показались фары второй машины. Она с ревом подъехала к первой, остановилась и заглохла. Двери распахнулись, и наружу хлынули люди.

— У него волосы на лице... точно как у других...

— Вы видели их?

— Нет... но я слышал... от человека, которого оттащил с баррикады... прежде чем он умер...

— Ну а у меня волос на лице нет — если не считать трехдневной щетины. Это капитан Дзок! Он на нашей стороне. А теперь передайте всем, что я сказал! Эксцессы нам ни к чему!

— Кто вы?

— Я полковник Имперской разведки Баярд. Я здесь, чтобы сделать все, что смогу...

— Что можем сделать мы? — раздалось несколько голосов.

Я повторил требование держаться подальше от баррикад.

— А как же вы? — спросил мужчина, который первым заметил Дзока.— Каковы ваши планы, полковник?

Дзок уже вышел из машины. Он протянул мне модифицированный костюм-челнок, повернулся и отвесил толпе самый изысканный поклон.

— Счастлив познакомиться с вами, дамы и господа,— громко произнес он. Кто-то прыснул, но Дзок не обратил на него внимания.— Я имею честь, как уже сказал полковник Баярд, предложить свои услуги в борьбе против грубых захватчиков. Но именно полковнику предстоит выполнить сегодня основную задачу. Мы, остальные, можем только содействовать...

— Что он намерен сделать?

Я уже наполовину влез в костюм. Дзок ассистировал мне, натягивая штанины, просовывая мои руки в рукава, пристраивая на место тяжелый ранец, застегивая длинные молнии.

— Используя это особое снаряжение,— поведал Дзок в самой что ни на есть театральной манере,— полковник Баярд выполнит бесконечно опасное задание...

— Кончай болтать и подай мне шлем,— перебил я его.

— Мы хотим помочь! — крикнул кто-то.

— Я хочу пойти с вами,— произнес другой голос.

— Наша основная потребность в данный момент,— перекрыл все остальные голос Дзока,— это кофе. Мои бравые ребята слегка вымотались, они не отдыхали с тех пор, как оставили родные казармы. Что до остального, то мы можем только ждать...

— Почему кто-нибудь из нас не может пойти с вами, полковник? — спросил мужчина, подходя ближе.— Вы могли бы использовать группу прикрытия... а не этих разряженных франтов!

— Полковник должен идти один,— сказал Дзок.— В одиночку он выполнит разведывательную миссию в гуще врага — по ту сторону времени! — Он обернулся ко мне и, понизив голос, произнес: — Не теряй времени, старина. Уже за полночь — мир гикнется часа через два...

Прозрачный шлем был на месте, все контакты замкнуты. Дзок быстро что-то проверил и выставил большой палец вверх. Я прижал ладонь к кнопке «вкл.» и, как обычно, глубоко вдохнул. Если агент Державы так же силен в практике, как и в теории, перенастроенный костюм-челнок теперь примется выворачивать ткань реальности несколько иным способом, нежели задумывалось его разработчиками, и придавит Е-поле нормального континуума так, что меня, словно зажатое между пальцев арбузное зернышко, вышвырнет из него в любопытное вневременное состояние нулевой энтропии — оборотную сторону времени, как он поэтически его называл.

В смысле, если сработает. А выяснить это можно было только одним способом. Я нажал кнопку...

 14

Мир побежал вокруг меня, затем свернулся, сжался в крохотное отверстьице, сквозь которое наличная реальность и хлынула, чтобы вихрем распахнуться во всю ширь...

Я стоял на улице, глядя на черные корпуса сожженных автомобилей, отливающие в призрачном голубоватом сиянии бледностью девятидневных утопленников. Я обернулся, увидел пустые полицейские грузовики, мертвые тела на улице, нагие, лишенные листьев деревья, окаймляющие проспект, пустые глазницы домов за ними. Я снова был один, в том же пустынном городе, где очнулся после загадочной схватки с пылающим человеком в подвале штаб-квартиры Имперской разведки.

Я снова взглянул на часы на колокольне: стрелки застыли на двенадцати двадцати пяти. А на часах в кабинете, куда я забежал сразу после встречи с неведомым, было двенадцать ноль пять. Я уже опоздал перехватить пылающего человека, и он успел сделать то, зачем прибыл сюда.

Но еще не поздно выследить позицию хагрун, выяснить, где установлена дискреционная машина, затем вернуться и повести отряд в атаку...

Варианты развития ситуации множились, как тараканы. Единственным лекарством от сосущей пустоты под ложечкой, вызванной ощущением неминуемого провала, являлось действие.

Я сделал шаг, мелкий камешек вдруг подскочил и ударился о носок ботинка. Вокруг моих ног клубились облачка пыли, пока я пересекал полосу сухой комковатой земли, где всего несколько секунд назад росла трава. В жутковатом свечении, исходившем, казалось, от самой земли, проступил узор из углублений в почве, которые, казалось, образовывались прежде, чем моя нога успевала их коснуться...

Я оглянулся. Ни единый отпечаток не показывал, откуда я пришел, однако вперед вел еле видимый след. Странное место — это нулевое время...

Я пересек тротуар, обошел лежащего почти на самой баррикаде покойника, перелез через горелый остов машины, приземистого седана с привязанной к багажнику огромной запаской. На той стороне тел было больше. Эти люди погибли в попытке оказать сопротивление. Среди них валялся одинокий хагрун — массивное искореженное тело в тяжелом атмосферном скафандре с кровавой дырой в центре груди. Кто-то из империан успел пролить вражескую кровь. На общем фоне бойни эта мысль воодушевляла. Я двинулся дальше, по пути бросив взгляд на башенные часы...

Стрелки стояли на одной минуте после двенадцати. У меня на глазах минутная стрелка дернулась назад и указала точно вверх.

И тут я понял. Дзоковы манипуляции с настройками костюма-челнока оказали желаемый эффект по перемещению меня в нулевое время. Но мы оба забыли о предыдущей конфигурации — той, что заставила костюм нести меня в обратном направлении, назад по вектору времени, на момент моего перемещения из мира джунглей. Теперь, активировав костюм, удерживающий меня в неестественном состоянии антиэнтропии, я продолжил обратное движение. Я двигался по времени назад!

Я пошел дальше, наблюдая за странным поведением предметов при попадании в Е-поле костюма или переходе из него во внешнюю среду. Камушек, который я поддал ногой, пришел в движение, вылетел из поля, где сохранял естественное направление времени, скакнул назад, вроде бы ударился о мой ботинок и упал. Воздух вокруг меня шелестел в постоянном завихрении, его изменчивые течения захватывались, перемещались по времени назад, но тут же отпускались на волю, в результате вызывая локальные перепады давления. Я гадал, как я выгляжу для внешнего наблюдателя — если он вообще меня видит. А мое оружие? Как оно подействует и подействует ли, выстрелив в будущее? Нанесет удар в прошлом?..

Из-за угла в двух кварталах от меня возникла фигура и, странно дергаясь, направилась в мою сторону, переставляя ноги пятками вперед и размахивая руками, словно изображение на пущенной задом наперед киноленте. Я вжался в стену, наблюдая за приближением незнакомца. Хагрун! Шерсть у меня на загривке встала дыбом. Я выщелкнул жук-пистолет в ладонь и ждал...

Он прошел мимо меня и двинулся дальше, поводя головой, словно сканировал тротуар на предмет признаков жизни. На меня он не обратил ни малейшего внимания. Я огляделся. Его соплеменников поблизости не наблюдалось. Самый подходящий случай провести испытания. Я нахально выступил вперед и навел оружие на его удаляющуюся фигуру. Двадцать футов, двадцать пять...

Реакции не последовало. Я для него был невидим, тогда как он почему-то оставался видим для меня. Я мог только предположить, что световые лучи при контакте с костюмом подвергаются воздействию его поля и их движение во времени меняется на противоположное. В результате они просто исчезают, тогда как нормальный свет, исходящий от пейзажа...

Но почему я вижу, если свет движется прочь от моих глаз...

Я припомнил заявление одного сетевого физика из Империума, объясняющее, почему возможно просматривать континуумы, через которые движущийся челнок проходит в неизмеримо короткое мгновение времени: «Свет есть состояние, а не событие...»

Каковы бы ни были причины данного явления, хагрун меня видеть не мог. Наконец-то везение на нашей стороне. Теперь посмотрим, чего можно добиться силой одного маленького преимущества и удачи.

До сетевых гаражей было полчаса ходу. По пути мне попалось еще несколько трупов. Беда явно застигла людей в постели. Те немногие, кто находился снаружи, откатились к баррикадам — и умерли там. Я миновал пару торопливо шагающих назад хагрун, затем полдюжины, затем колонну штук из двадцати — тридцати, и все они двигались в направлении, противоположном моему собственному курсу. Это означало, что, в нормальной прогрессии, они направлялись в зону сетевых гаражей, подходя со стороны имперской штаб-квартиры.

За два квартала до штаба толпа хагрун буквально заполонила улицу.

Вместе с потоком, который, казалось, расступался передо мной, провожаемый озадаченными выражениями на лицах под темными забралами, я пересек Северный мост и вошел в призрачно светящиеся кованые чугунные ворота перед нависающей громадой штабного здания. Толпа захватчиков здесь уплотнилась. Угрюмая масса почти-людей, затопившая посыпанные гравием дорожки и бесплодные прямоугольники сухой земли, в нормальные времена представлявшие собой безукоризненно подстриженные газоны, локтями прокладывала себе путь назад сквозь широкие двери. Я заметил часы на фронтоне здания по ту сторону площади — одиннадцать пятнадцать.

Я перемещался вспять по вектору времени три четверти часа, хотя субъективно прошло всего тридцать минут.

Проложив дорогу сквозь текучую толпу одинаково одетых хагрун, я добрался до двери, скользнул внутрь в то же самое фойе с высоким потолком, которое покинул шесть недель назад. Теперь оно было забито безмолвными массами хагрун. Ими управляли, размахивая руками и гримасничая, два увешанных бронзой персонажа, стоявшие на нижних ступенях лестничного пролета, ведущего на верхние этажи. Оказывается, звук не проникал сквозь барьер между «нормальным» нулевым временем и моим эффектом обращенного поля.

Поток вдавливался в боковой коридор. Я влился в него, добрался до маленькой дверки в холле с табличкой «служебная лестница» рядом... Памятная дверь: именно сюда я нырнул в погоне за пылающим человеком бессчетные недели назад. Я толкнул ее, ощущая призрачное давление хагрунских тел, уходивших в сторону за секунду до столкновения, и, следуя за потоком чужаков, спустился на один пролет к двери в кладовку, где в прошлой жизни загнал в угол огненного человека.

Поток захватчиков поредел. Я стоял в сторонке и наблюдал, как твари спиной вперед протискиваются через узкий проем в небольшое помещение: в замкнутое пространство их набивалось все больше и больше...

Так не бывает. Я видел сотни громил на улицах, они толпились в парадном вестибюле, наводняли коридоры. И вся эта масса текла сюда — или, в нормальной временной последовательности, отсюда, из этой маленькой комнатки...

В коридоре осталось всего несколько хагрун, они стояли и слушали беззвучные разглагольствования увешанного бронзовыми побрякушками офицера. Затем прошаркали обратно и почти охотно вошли в комнату. Сверху появились офицеры, слегка замешкались, протискиваясь в дверь, и исчезли во мраке. Я последовал за ними — и замер как вкопанный.

Посреди заброшенной кладовки, в воздухе, не больше чем в паре дюймов от шероховатого каменного пола, едва не задевая пыльные балки потолка, мерцал десятифутовый диск пустоты. У меня на глазах один из оставшихся хагрунских офицеров быстро попятился к нему, слегка пригнулся, прыгнул спиной вперед — и волшебным образом исчез, словно кролик в шляпе фокусника. Теперь осталось только двое хагрун. Один из них тоже попятился к диску и проскочил сквозь него. Последний произнес что-то в маленький наручный приборчик, постоял с минуту, оглядывая комнату и начисто игнорируя меня, затем тоже прыгнул сквозь диск и был таков.

Я наблюдал чудеса, по сравнению с которыми имперские челноки выглядели не фантастичнее плетеных детских колясок, но времени стоять, благоговейно отвесив челюсть, не было.

Передо мной находился портал из какого-то другого пространства в Стокгольм нулевого времени. Хагруны вошли через него — откуда, я не знал. Существовал простой эмпирический метод ответа на этот вопрос...

Я подошел к диску, напоминавшему поверхность чуть потревоженного пруда, поставленного во мраке на попа. За его таинственной гладью угадывалась неизмеримая глубина. Я стиснул зубы и, от души надеясь, что догадка моя правильна, шагнул сквозь него.

И сразу же понял, что оказался снова в нормальном времени: по-прежнему двигаясь против часовой стрелки, несомненно, в той же комнате — но в честной темноте, вдали от всепроникающего мертвого сияния нулевого времени. Вокруг меня толпились хагруны — громоздкие фигуры в комбинезонах, почти полностью забившие ограниченное пространство кладовки, выплескивающиеся в коридор и ничуть, похоже, не обеспокоенные недостатком освещения. Я узнал офицеров, которые последними прошли через портал, или, в нормальном времени, первыми: лазутчиков, высланных вперед для рекогносцировки, прежде чем орда хлынет через портал и потечет обратно к сетевым гаражам. Шесть недель назад — или сегодня, тут обе точки зрения годились одинаково — я встретил их там, садящихся на свои челноки, чтобы вернуться на мировую линию хагрун, завершив здесь свое черное дело. Но теперь, благодаря собственному движению против потока времени, я наблюдал тот же спектакль, но разыгрываемый в обратном направлении: победоносные войска, отхлынувшие от одержанной над спящим городом победы, втягивались обратно в улицы и отыгрывали газовую атаку назад.

Многие хагруны несли тяжелые канистры. Другие у меня на глазах брали из груды в коридоре пустые контейнеры и закрепляли их на спине. Теперь они расходились вверх по лестницам по двое или по трое, исчезая в коридорах, возвращаясь на пустые улицы. Я последовал было за ними — затем спохватился. Что-то мерцало на краю сознания. Следовало что-то сделать, причем не откладывая, пока шанс не упущен. Я колебался, ломая голову, а события неумолимо стремились к своему неизбежному завершению. Думать было тяжело — непросто ориентировать мысли в искаженной перспективе обращенного вспять времени. Но сейчас необходимо собраться и заставить себя анализировать наблюдаемое, реконструировать нападение.

Итак. Хагруны прибыли в сетевые гаражи. Я видел там их челноки. Идеальное место для массовой высадки и благодаря характерным излучениям носителей сетевых коммуникаторов легко поддающееся пеленгации для навигационных нужд.

Прибыв туда, они промаршировали через пустой в нулевом времени город к штабу Разведки, удобному исходному пункту для атаки, обладающему множеством темных погребов,— возможно, в выборе районов сосредоточения десанта присутствовал элемент сардонического юмора...

Затем войска хлынули сквозь портал и выплеснулись на полуночные улицы города в реальном времени, распыляя газ. Завершение мероприятия я в данный момент наблюдал своими глазами.

Затем они вернулись через портал в нулевое время и добрались до своих челноков — исход, свидетелем которого я стал полчаса назад.

Но зачем нужна газовая атака на город, которому предстоит уничтожение вместе с остальной планетой?

Ответ напрашивался сам собой: хагрунам требовались покой и тишина для установления дезинтеграционной машины, и они хотели быть уверены, что адское устройство ничто не потревожит в течение времени, необходимого им, чтобы пройти обратно через свой портал в нулевое время, погрузиться в челноки и покинуть обреченную А-линию. Отравив горожан, они обеспечили себе комфорт на время подготовки к убийству вселенной.

Ибо они убивали больше, чем мир. Это была планета, Солнечная система, заполненное звездами небо до пределов постижимого пространства и дальше. Уникальный, незаменимый аспект реальности навсегда исчезнет с лица мироздания, потому что один мир, одна-единственная пылинка в этой вселенной представляла потенциальную угрозу хагруньей безопасности. Гнусный план — и мгновения, за которые я мог предпринять какие-либо шаги для его предотвращения, стремительно утекали. В этот самый миг где-то трудилась шайка, подготавливая генератор конца света к работе. И если я задержусь с их обнаружением хотя бы на несколько минут, будет слишком поздно (или рано!), топающие спиной вперед солдаты разберут машину на составные части и унесут обратно в челноки, где мне ее уже не достать...

Надо найти устройство — немедленно!

Я огляделся. Нагруженные пустыми канистрами хагруны по-прежнему пятились по коридору. Офицеры размахивали руками, их губы за лицевыми пластинами шевелились. Мое внимание привлек один, без шлема. Он приковылял с другого конца узкого коридора, торопливо пятясь в сторону хагрун, руководивших операцией с канистрами. Ему предшествовали двое неприметных соплеменников. Они отвернулись и присоединились к группе выбирающих из кучи пустые канистры и закидьгвающих их на спину. Тот, что без шлема, беседовал с офицером: оба кивнули, поговорили еще, затем первый попятился по темному коридору в сторону, противоположную лестнице. Я мгновение поколебался и последовал за ним.

Он прошел спиной вперед футов пятьдесят, затем свернул в кладовку, в точности напоминавшую ту, где был установлен портал. Внутри еще четверо хагрун склонились над массивным треножником, на котором покоилось громоздкое сооружение. Чехол от него валялся рядом на полу.

Удача не покинула меня. Я нашел дискреционную машину.

Следующий шаг стал мне ясен в то же мгновение, как я увидел машину. Когда двое хагрун замерли с комично озадаченными выражениями на лицах, я подошел к стенду, покрепче уперся ногами, ухватил громоздкий ящик и потянул на себя. Он подался легко. Мое слегка ускоренное субъективное время, хоть и обратное, прибавляло мне силы. Я отступил на шаг, прижимая ужасное устройство к груди, и, к своему неописуемому удивлению, увидел, что оно по-прежнему покоится на месте, тогда как его двойника я держу в руках. Хагрунские техники продолжали работу, явно ничем не потревоженные. Но ведь я же еше не появился, чтобы сотворить парадокс на глазах у изумленной публики...

Я повернулся к двери, промчался по коридору, взбежал по лестнице и рысью припустил к сетевым гаражам.

На дорогу ушло двадцать минут, несмотря на неуклюжий груз. Труднее всего оказалось заставить себя не обращать внимания на происходящую вокруг газовую атаку. Хагруны в защитных костюмах топали задом наперед по хорошо освещенным улицам под неясным облаком буроватого газа, медленно сгущавшимся прямо на глазах. Я то и дело переходил с бега на шаг, все время перехватывая тяжелый ящик, и отчаянно потел в своем костюме. Вокруг меня повсюду клубился газ, и оставалось только надеяться, что клапаны моего наряда надежны настолько, насколько уверял меня в этом Дзок.

В гаражах возле припаркованных челноков, то и дело выглядывая из широких дверей в ту сторону, откуда неслись звуки уличного боя, слонялись несколько мрачных хагрун. Я беспрепятственно миновал их и подошел к последнему челноку в ряду — тому самому, на котором уже один раз ездил. Помнится, управление у него было запрограммировано на автоматическое возвращение на исходную А-линию, мир хагрун. Я открыл дверь, опустил свой груз на серый металлический пол, затолкал его поглубже, затем проверил стенные часы. Согласно нашим с Дзоком расчетам, устройство сработало точно в два часа пополуночи. Сейчас было десять сорок пять: три часа и пятнадцать минут до времени «Ч».

А перелет челнока с линии ноль-ноль на линию хагрун занял примерно три с половиной часа.

Надо было как-то убить еше минут десять...

Дискреционная машина уже отсчитывала секунды до своего катастрофического включения — гигантского выброса энергии, который взорвет статическое равновесие, составляющее ткань реальности на данной линии альтернативного бытия. Я выдернул ее из рук создателей ровно в тот момент, когда они заканчивали установку. Когда придет время, она сработает. Теперь вопрос с челноком. Я залез внутрь, оглядел панель управления. Ничего сложного: стартовый провод, подсоединенный к главному переключателю поля...

Я вышел наружу, нашел кусок оголенного провода на верстаке у стены, крепко привязал его к выкрашенному белой краской рычагу, управлявшему генераторами челнока, а концы вывел наружу за дверь. Пять минут до отправления. Важно было как можно точнее подгадать время. Стрелки часов медленно ползли назад: десять тридцать четыре, десять тридцать три, десять тридцать две, десять тридцать одна. Челнок еле ощутимо завибрировал...

Я осторожно закрыл дверь, проверил, торчит ли провод, затем ухватился за концы и как следует дернул. Челнок дрогнул, замерцал, на мгновение пропал из виду, а затем застыл на месте, прочен и недвижим. Я выдохнул: пример машины предупредил меня. Результаты собственных манипуляций с внешними предметами оставались для меня невидимы, но я послал челнок в путь. В данный момент передо мной развертывалось его прошлое.

 15

А на улице газовая атака была в самом разгаре. Я видел, как человек, лежавший в луже рвоты, поднялся, словно марионетка на ниточках, схватился за горло и побежал задом наперед в здание — труп, восставший из мертвых. Бурое облако теперь висело низко над тротуаром, плоский слой смертельного газа. Из ближней его части сформировался длинный султан, потек к хагруну и втянулся в раструб рожка его ручного распылителя. Там и сям образовывались новые султаны и текли к другим нападающим. Я наблюдал газовую атаку в обратном порядке: убийцы очищали улицы от газа, который в противном случае истребил бы население. Я следовал за ними, а ядовитое облако над головой тем временем окончательно сгустилось, распалось на части и втянулось обратно в канистры, из которых вышло. Тяжело нагруженные захватчики своей странной попятной походкой вперевалку двигались обратно к темной громаде штаба Разведки. Я шел вместе с ними, топтался на дорожках, протискивался в двери, топал по коридору, вниз по узкой лестнице, назад в заброшенную кладовку, откуда они кошмарной рекой хлынули сквозь сияющий диск обратно в нулевое время к ожидающим их челнокам.

Передо мной встала очередная дилемма. И ошибиться в выборе было нельзя, ибо на кону стояла жизнь целой вселенной.

Последние хагруны нырнули в портал, вернувшись в нулевое время, чтобы протопать назад к сетевым гаражам, погрузиться в челноки и отбыть в направлении ужасного родного мира. Пустой овал висел в оглушительной тишине пустой комнаты. Я стоял возле сияющего диска и ждал, а минуты утекали — минуты субъективного времени, в течение которых я неумолимо двигался назад, к моменту, когда хагруны впервые активировали портал. Вот он резко уменьшился, сжался до невероятно яркой точки и пропал.

Я поморгал в темноте, затем включил маленькую лампочку, вделанную в нагрудную панель костюма, чтобы читать карту и показания приборов во время прохождения через лишенные света континуумы. В ее слабом свете проступили смутные очертания комнаты, пыльные упаковочные ящики, усыпанный мусором пол — и ничего больше. Портал, теперь в этом не осталось сомнений, не требовал фокусирующего устройства для установки шлюза между нулевым и реальным временем.

Изучая приборы на запястье и припоминая инструкции Дзока, я выждал четверть часа, чтобы дать хагрунам время убраться из кладовки. Затем повернул ручку перехода в нулевое время. Стены вокруг превратились в вихрь, вселенная вывернулась наизнанку, и вот я снова стоял в нулевом времени. Дыхание восстановилось не сразу, но в остальном все было в порядке.

Я огляделся и увидел то, что искал: небольшой металлический ящик на подставке, наполовину загороженный стопкой коробок,— генератор портала. Я подошел к нему и положил ладонь на тусклую крышку. Прибор слегка гудел на холостом ходу, готовый послужить своим чудовищным хозяевам, когда они прибудут. До их появления в реальном времени оставалось несколько минут.

В кожаном кармашке на рукаве костюма имелся набор инструментов. Я извлек отвертку, отвинтил болты. Крышка ящика откинулась, обнажив лабиринт полузнакомых деталей. Изучив схемы, я распознал аналог миниатюрной катушки Мебиуса, образующей сердцевину моего костюма-челнока. Зародыш идеи начал обретать форму: трюк, вероятно невозможный, определенно трудный и, скорее всего, бесполезный, даже обладай я необходимой для его осуществления технической подготовкой, но масштаб задуманного заставил мои губы растянуться в сатанинской ухмылке. Не выпуская машинку из рук, я припомнил рассказы Дзока о принципах работы костюма-челнока. К тому же мне дважды довелось наблюдать, как он перестраивал схемы. Теперь настала пора применить полученные знания. Если мне удастся это провернуть...

Двадцать минут спустя я закончил. В теории все было довольно просто. Фокусировка портала управлялась простым ядерным конденсатором, регулируемым за счет циклического фавитационного поля. Поменяв местами контакты, как сделал Дзок, когда приспосабливал костюм к запуску моей персоны вспять по вектору времени, я изменил ориентацию эффекта линзы. Теперь вместо установления шлюза на одинаковом временном уровне портал возникнет в будущем — возможно, недели две спустя. Теперь я мог отправляться обратно, реверсировать действие моего костюма и донести свое предупреждение. Имея в запасе не меньше полумесяца, я вполне успею убедить Имперскую разведку в полной идентичности безумца, до невозможности напоминающего некоего Б. Баярда, и моей собственной персоной. А уж тогда мне наверняка удастся заставить их прислушаться к голосу разума. Правда, возникнет ряд мелких проблем вроде одновременного существования двух потрепанных бывших дипломатов под одним именем. Но если мне удастся отвратить полное уничтожение, которое только и ждет своего часа, второстепенные детали отступят на задний план.

Я вернул крышку на место, впервые ощутив проблеск надежды на успех моей безумной авантюры: двигаясь сквозь время обратно к точке до хафунской атаки, я, возможно, действительно изменил ход грядущих событий. Если не ошибаюсь, это значило, что захватчики, которых я видел выливающимися потоком сквозь портал, никогда не явятся — не являлись вовсе. Газовая атака перенеслась в царство нереализованных возможностей. Горожане, мирно посапывающие сейчас в своих постелях, утром проснутся, понятия не имея о том, что умерли и воскресли...

От подобных мыслей делалось не по себе. Ладно, здесь я сделал все, что мог. Пора убираться отсюда. Я подобрался в предчувствии очередного выверта поля костюма-челнока и повернул верньер...

Вернувшись в реальное время, в темную пустую кладовку, я поморгал, заново фокусируя зрение. Никаких признаков портала — и, если мои догадки верны, такое положение сохранится еще много дней. А затем пораженные хагруны выскочат под шквальный огонь имперских войск.

Выйдя в коридор, я облизал губы, вдруг пересохшие, как у мумии. Следующий шаг энтузиазма не вызывал. Ковыряться в костюме-челноке — дело опасное, а я на сегодня уже выбрал свой лимит смелых экспериментов. Но деваться было некуда.

Света не хватало — слишком темно для такой тонкой работы. Я поднялся по лестнице в коридор первого этажа и заметил в дальней части вестибюля группу людей, спиной вперед поднимающихся на второй этаж. Невольный порыв броситься к ним с радостными воплями пришлось подавить: они бы все равно не услышали меня. Они оставались так же недосягаемы для звуков из прошлого, как и хагруны. Я призраком витал в условном мире живых воспоминаний, разворачивающихся в обратном порядке, словно мелькающие страницы старого альбома, пролистываемого от конца к началу. И даже когда я обращу вспять действие костюма-челнока, мне по-прежнему придется доказывать правдивость своих слов.

Я понимал, насколько трудно было принять мою историю всерьез, когда поблизости имелся двойник — другой я, вызывающий резонные сомнения в моей подлинности. Ничего не изменилось и теперь. Я — «я» шестинедельной давности, за вычетом нажитых с тех пор шрамов,— находился сейчас дома на своей роскошной вилле, готовился отужинать с несравненной Барброй и вскоре должен был принять таинственный телефонный звонок. И тут являюсь нынешний я — чумазый мужик в рваной одежде нездешнего покроя, остро нуждающийся в бритье и ванне и несущий полную ахинею. Но на сей раз у меня хотя бы есть в запасе несколько дней, чтобы достучаться до них.

Я свернул в поперечный коридор, нашел пустой кабинет, запер дверь и включил свет. Затем, не теряя времени на обдумывание последствий неверных расчетов, отключил блок питания костюма. Я расстегнулся, снял легкий шлем, стянул костюм и оглядел комнату. Все казалось нормальным. Я подошел к столу и осторожно взял за черную ручку лежавший там ножик для разрезания бумаги — и с упавшим сердцем увидел его дубликат, по-прежнему лежащий на столе. Я бросил нож обратно на стол, и он пропал, унесенный потоком нормального времени.

Этого-то я и боялся: даже сняв костюм, я продолжал жить задом наперед.

Я снова взялся за миниатюрный набор инструментов и с его помощью открыл нагрудный блок управления. Я знал, какие проводки надо переставить. С бесконечной осторожностью я переместил тонюсенькие волокна в новое положение, гадая, на каком этапе мои воспоминания о Дзоковой работе дадут сбой. Знай я, что мне придется заниматься этим в одиночку, попросил бы агента проделать это вместе со мной, может, даже под запись. Но мы оба в суматохе момента забыли, что я начну ускользать в прошлое сразу, как только костюм активируется. Теперь он, мой наставник, был вне досягаемости, в далеком будущем.

Наконец я закончил. Голова раскалывалась, а вкус во рту напоминал брошенное крысиное гнездо. Пустой желудок одновременно и громогласно требовал еды и угрожал насилием, если я хотя бы помыслю об этом предмете. Я уже почти сорок восемь часов вкалывал без еды, питья и отдыха.

Слишком усталый, чтобы волноваться, я натянул костюм обратно, застегнулся, щелкнул тумблером... и мгновенно понял: что-то не так — очень не так!

Я ожидал привычной, выворачивающей наизнанку тошноты, но вместо этого меня сдавило и начало поджаривать. В ушах нарастал гул, вдох обжег горло.

Я шагнул к столу, ноги слушались плохо, будто свинцовые. Я поднял пресс-папье... странно тяжелое...

И горячее! Я выронил его, и оно грохнулось о столешницу. Дышать становилось все труднее. Воздух сделался плотным, как вода, и раскаленным, словно пар из топки...

Я выдохнул облачко ледяных кристаллов. Взгляд мой упал на рукав. Он был покрыт матово-белым налетом, жарким и скользким на ощупь. Это был лед, горячий лед! Прямо на глазах он уплотнялся, покрывая костюм, нарастая на лицевой пластине. Я согнул руку, чтобы протереть окошко: корка треснула, и осколки ее с бешеной скоростью понеслись к полу. Мне удалось лишь чиркнуть пальцем по пластиковому забралу. Сквозь чистую полоску я увидел на противоположной стене зеркало. Попытался шагнуть к нему, но только зря напрягал ноги. Я прирос к месту, заключенный в твердый, как латы, ледяной панцирь!

Лицевая пластина уже полностью заросла инеем. Я попытался шевельнуть рукой — она тоже не гнулась. И тут я понял. Мое вмешательство в схемы костюма оказалось более чем неудачным. Нормальное течение временной профессии восстановилось, но уровень энтропии оставался бесконечно меньше нормы. Я превратился в ледяную статую: интересная находка для хозяина кабинета, когда он выломает дверь завтра утром, если только мне не удастся срочно освободиться!

Я напряг ноги и перенес вес вбок. И почувствовал, как опрокидываюсь, отрываясь от пола, чтобы оглушительно грянуться о него же. От удара мои ледяные доспехи разлетелись, и я, не теряя времени, поднял онемевшую руку, нашарил ручку управления, ухватил ее полузамерзшими пальцами и повернул...

Давление внезапно ослабло. Лобовое стекло очистилось и покрылось водяными капельками, которые пузырились, плясали, исчезали. По мере таяния льда от меня поднималось кипящее облако, рвущееся прочь, словно пар из чайника. Я резко оттолкнулся от пола, почувствовал, что свободен, наполовину поднялся к потолку, а затем лениво упал обратно, словно воздушный шарик. Приземлился я на одну ногу и сразу почувствовал возросшее давление, когда лодыжка подвернулась. Я опустил на пол вторую ногу, пошатнулся и восстановил равновесие, сквозь зубы ругаясь от боли в поврежденном суставе. Где же тумблер?..

Верньер исчез. Крутанув его онемевшими пальцами, я отломал его напрочь!

Я дохромал до двери, ухватился за ручку, повернул...

Металл порвался, ладонь пронзила боль. Видимо, содрал кожу. Я обрел силу Гаргантюа, но не обзавелся толстой шкурой под стать. Не стоило крутить так сильно. Уровень моей личной энтропии теперь превышал норму вдвое, если не втрое. Исходящего от моего тела жара хватило бы, чтобы вскипятить столитровый армейский котел. От мимолетного прикосновения пошла пузырями краска на косяке! Я осторожно повернул дверной замок и потянул за сломанную ручку. Тяжелая, как стальной сейф, дверь неохотно сдвинулась. Я толкнул ее — и замер.

Из дверного проема на противоположной стороне коридора в десяти футах от меня недобро выглядывал семифутовый хагрун.

Я попятился и прижался к стене. Этот парень оказался неучтенным фактором. Вероятно, он являлся лазутчиком, высланным вперед за несколько часов до основной колонны. Я видел, как отбыли последние из его товарищей и как закрылся портал, и, исходя из этого, решил, что ушли все. Но что, если портал был активирован на короткое время часом раньше, в тестовом режиме?..

Очередной риторический вопрос. Он был здесь, большой, как гризли, и вдвое уродливей. Здоровенный тролль в полной химзащите медленно поднял руку, выставил вперед ногу и направился в мою сторону.

Я отпрыгнул, чуть не упав, когда хагрун тяжело грянулся о стену, где я только что стоял, — стену, обугленную жаром моего тела. Я снова попятился, на сей раз осторожно. Он вдвое уступал мне в скорости, но стоит угодить в этот костедробительный захват...

Он был взбешен — и напуган. Это читалось в выражении его оскаленной хари, смутно различимом сквозь темную лицевую пластину. Может, он уже побывал внизу в комнате с порталом и обнаружил, что аварийный люк отсутствует. Или армия вторжения уже отстала от графика...

Внезапно сердце у меня подпрыгнуло, когда я сообразил — получилось! С костюмом я возился около часа, и, наверное, еще полчаса прошло, пока я барахтался в состоянии замедленного времени, наращивая персональную ледяную шапку.А они так и не появились на сцене. Теперь я мог ответить теоретикам хотя бы по одному пункту: посетитель прошлого способен-таки изменять уже виденное будущее, изымая его из ткани бытия!

Но маячившего передо мной хагруна не занимали глубоко аномальные аспекты его присутствия здесь. Он был бойцом, натасканным ловить мелких безволосых антропоидов и душить их, а я вполне подходил под описание. Он снова прыгнул — на удивление неуклюжий, замедленный бросок,— ударился об пол и проехал по паркету, тяжеловесно ворочаясь, чтобы ухватить меня...

Я неверно оценил дистанцию и почувствовал, как его пальцы вцепились в мой рукав. А он шустрый, этот громоздкий монстр. Я дернулся прочь, вырвался, споткнулся и заскользил назад на уезжающих из-под туловища ногах...

Он настиг меня, пока я беспомощно молотил руками воздух. Громадная лапища сгребла меня за плечо, вздернула и прижала к необъятному пузу. Я ощутил сокрушительное давление и почти расслышал хруст собственных ребер, кровь бросилась в лицо...

Ткань его скафандра пузырилась, съеживалась, чернела. Внезапно хватка ослабла. Я увидел его лицо, открытый рот и будто издалека, сквозь свой и его шлем, услышал вопль боли. Взметнулись ладони с растопыренными пальцами, обожженными до мяса чудовищным жаром моего тела. Несмотря на это, он принялся рвать ими свой костюм, отдирая от волосатой груди расплавленный пластик, обнажая кровоточащий ожог второй степени от подбородка до промежности.

Я продолжил падение, старательно принял удар на выставленные руки, но пол коварно вспучился и со скрежетом проехался мне по подбородку. Лопнула кожа, брызнула жаркая кровь. Затем был только нестерпимый блеск звезд и мягкая бездонная чернота...

Я лежал на спине, чувствуя арктический холод, сковавший мою грудь, словно чугунные клещи. Я с присвистом втянул воздух и уперся в пол руками. Они навек окоченели, как щипцы мороженщика, но мне удалось подтянуть под себя ноги и без особой уверенности принять вертикальное положение. На полированном паркете виднелись обугленные отпечатки подошв и крупное черное пятно там, где я лежал. Пока я прожигал поверхности, которых касался, они одновременно высасывали из меня тепло, замораживая меня.

Хагрун исчез. Я увидел кровавый отпечаток ладони на стене и еще один дальше по коридору. Он направился к служебной лестнице, стремясь, несомненно, к кладовке, где раньше находился портал. Долго же ему придется ждать...

Я прислонился к стене, сотрясаемый неудержимой дрожью, челюсти свело, будто трупной судорогой. Хватит с меня одиночных миссий по спасению мира. Пора кое-кому присоединиться к вечеринке, разделить, так сказать, честь — и, кстати, произвести деликатную операцию на моем неисправном костюме-челноке, прежде чем я замерзну насмерть, упаду ничком и прожгу перекрытия насквозь до самого подвала.

Я повернулся к вестибюлю со смутной мыслью найти кого-нибудь — может, Рихтгофена. Он сегодня здесь. Точно! Старый добрый Манфред сидит у себя за столом наверху и подвергает допросу третьей степени бедного недотепу по фамилии Баярд, вызванного на ковер потому, что какой-то другой бедный недотепа под тем же именем сидит в тюрьме в нескольких милях отсюда, заявляя, что он Баярд и что близок конец света!

Я добрался до угла, пошатнулся, чувствуя, как опаляет лицо жаркий румянец лихорадки, тогда как сила из моих ног утекает, высасываемая страшным перепадом энтропии между вышедшим из-под контроля Е-полем костюма-челнока и нормальным пространством вокруг.

Гиблое это дело, мистер Б., ковыряться в механизмах, в которых вы не разбираетесь. В механизмах, созданных племенем премудрых мартышколюдей, которые считают нас, сапиенсов, недалеко ушедшими от маньяков-убийц — и не зря, не зря...

Я упал и, стоя на четвереньках, наблюдал, как завивается дымок между моими онемевшими пальцами. Забавная история. Прочтешь в подборке анекдотов на последней странице воскресной газеты — обхохочешься. Я вцепился в стену, заставляя краску пузыриться, вздел себя на ноги и сделал еще два шага к лестнице...

Бедный старый Баярд, то есть я. Как бы он удивился, если бы вошел в маленькую комнатку там, внизу, и столкнулся с одним-единственным перепуганным, обожженным, исполненным жажды убийства хагруном — жалким ошметком столь тщательно подготовленного десанта, затерявшегося по пути к месту назначения, потому что его руководители проморгали пару мелких факторов. Хагруны, вообразившие себя крутыми парнями. Ха! Они не знали, что такое настоящая кровожадность, пока не наткнулись на старого доброго простака гомо сапиенса. Бедные глупые чудовища, у них не было ни единого шанса...

Новое падение, полный рот крови. Наверное, в этот раз приложился основательнее, всем лицом. Может, и хорошо. Помогает прояснить мозги. Куда я шел? Ах да. Надо предупредить бедного старого Б. Нельзя позволить бедняге наткнуться, ничего не подозревая... Надо попасть туда первым... Еще есть жук-пистолет... прикончить это пугало...

Я смутно сознавал сопротивление двери, к которой прислонился. Затем она широко распахнулась, и дальше я падал, кувыркаясь и подскакивая на ступеньках медленно и легко, словно пуховая подушка... Финальный удар о шершавый, ледяной пол, тяжесть и боль...

Да, долгое путешествие. Снова подниматься, чувствовать, как холод ползет вверх по ногам, будто медленный яд... Облако бурого газа, распространяющееся по городу. Надо их предупредить, сказать им...

Но они не верят. Дураки. Не верят. Боже, как больно! А длинный темный коридор тянется вдаль, и свет усиливается и слабеет, снова усиливается...

Вон он! Боже, какое чудовище. Бедное раненое чудовище скорчилось в углу, раскачиваясь и подвывая. Сам это на себя навлек, распыляющий газ ублюдок медвежьей шкуры и резиновой перчатки! Видит меня, с трудом встает. Вы только посмотрите на эти зубы! Старина Дзок рядом с таким выглядит просто травоядным. Идет на меня. Выхватить оружие, почувствовать, как оно шлепается в ладонь, удержать, нажать...

Пистолет выпадает из руки, скользит по полу, а я пытаюсь его ухватить, но руки словно обрубки... Надо мной нависает громадная тень...

К черту пистолет. Все равно не смогу нажать спусковую кнопку. Скорость — вот все, что у тебя осталось, парень. Ударь его снизу, пусть его вес сделает остальную работу за тебя, используй силу противника против него, дзюдо всего за пять легких уроков, занятия начинаются по понедельникам...

Удар как от потерявшего управление грузовика с полной пивной цистерной в кузове. Я заскользил по полу и даже сквозь костюм расслышал тошнотворный хруст, когда массивный череп хагруна врезался в угол стального ящика, и тяжеловесный глухой стук, когда красавец рухнул на пол. Я снова очутился на четвереньках, не чувствуя больше пола, не чувствуя ничего... только бы встать еще раз и убедиться...

Опираясь на кстати подвернувшуюся большую коробку рядом, я поднялся, сделал три неверных шага и склонился над ним. Пятно крови, тонкий ручеек жидкости из зияющей раны над ухом и черно-красные брызги внутри шлема. Ладно, господин хагрун. Вы неплохо сражались, но тот нижний блок и леди Удача оказались вам не по зубам, и теперь...

От двери донесся шум. Там стоял человек, смутно различимый в неверном свете угасающего сознания. Я подался вперед, вглядываясь, со странным ощущением дежа-вю...

Он двинулся ко мне, как в замедленном кино. Я моргнул, провел ладонью по запотевшему забралу. В следующее мгновение он уже был в воздухе, протянув ко мне руки в затяжном прыжке. Я попятился, вскинув ладонь в тщетной надежде отвратить неведомую, невыразимо страшную судьбу...

От его руки к моей с треском метнулись длинные розовые искры, а он повис, словно ныряльщик в толще воды. Воздух вокруг шипел, как жир на сковородке, и на одно невероятное мгновение я разглядел лицо перед собой...

Затем мир без единого звука взорвался ослепительной белизной и швырнул меня в небытие.

 16

Постель была чудесная — широкая, прохладная, чистая,— и сон тоже был чудесный. Лицо Барбры, прекрасное, словно мечта художника, обрамленное темно-рыжими локонами в вихре шелкового света. Сразу за розовым видением толпились темные мысли, громко требуя, чтоб их вытащили на свет и осознали, но я не собирался ловиться на эту удочку. Нет, господа, хватит с меня и старого доброго сновидения, если только оно не ускользнет и не оставит меня наедине с воспоминаниями о мрачных фигурах в загаженных туннелях и с болью утраты, тошнотой поражения и умирающей надежды...

Видение наклонилось ближе. В дымчато-серых глазах стояли слезы, но губы улыбались, и вот они прижались к моим, и я целовал теплый мягкий рот — настоящие губы, а не приснившиеся, которые всегда ускользают. Я поднял руку весом с наковальню, и в поле зрения вплыл толстенный сверток из белых бинтов.

— Барбра! — произнес я и услышал свое сиплое карканье.

— Манфред! Он очнулся! Он узнает меня!

— Э-э, человек должен быть очень плох, чтобы не узнать вас, дорогая,— донесся спокойный голос.

Появилось новое лицо, не такое красивое, как первое, но все равно славное. Барон фон Рихтгофен улыбался мне одновременно озабоченно и радостно.

— Бриан! Бриан! Что случилось? — Прохладные пальцы Барбры коснулись моего лица.— Когда ты не вернулся домой, я позвонила в штаб, и Манфред сказал мне, чго ты ушел, а потом они обыскали здание и нашли горелые следы...

— Наверное, лучше не давить на него сейчас,— шепнул Манфред.

— Нет, конечно нет.— На лицо мне упала горячая слеза. Барбра улыбнулась и вытерла ее.— Но теперь ты в безопасности, а все остальное не имеет значения. Отдыхай, Бриан. Подумаешь об этом потом...

Я попытался заговорить, сказать ей, мол, все в порядке, не уходи...

Но видение растаяло, и сон накрыл меня теплой волной ароматной пены. Я сдался и утонул в ее зеленых глубинах.

В следующий раз я проснулся голодным как волк. Барбра сидела у моей постели, глядя в окно на дерево в полном весеннем уборе, золотисто-зеленое в лучах послеполуденного солнца. Я немного полежал, глядя на нее, восхищаясь линией скулы, изгибом шеи, длинными темными ресницами...

Она обернулась, и улыбка, словно выглянувшее после весеннего дождя солнце, согрела меня до самых забинтованных пяток.

— Я уже в норме,— произнес я. На сей раз голос прозвучал хрипло, но узнаваемо.

Последовала долгая блаженная пауза, исполненная прошептанной милой чепухи и стольких легких как пух поцелуев, сколько мы успели в нее уместить. Затем вошли Манфред с Германом и Люк, и общение приняло более жесткий и деловой оборот.

— Скажи мне, Бриан,—притворно суровым тоном осведомился Манфред,— как тебе удалось покинуть мой кабинет, исчезнуть на полчаса и тут же объявиться в обмороке рядом с какой-то полуобезьяной и при этом одетым, как бродяга с какого-то маскарада, в разнообразные любопытные костюмы, с трехдневной щетиной, с двадцатью семью свежими и поджившими порезами, ссадинами и синяками, не говоря уже об ожогах второй степени, обморожениях и сломанном зубе?

— Какой сегодня день? — спросил я в ответ.

Он мне сказал. Я пробыл без сознания сорок восемь часов. С момента намеченного вторжения прошло уже двое суток, а хагруны так и не появились.

— Послушайте,— произнес я.— То, что я собираюсь вам поведать, сложновато для восприятия, но ввиду трупа, который вы обнаружили рядом со мной, я ожидаю, что вы приложите максимум усилий...

— Поистине странное существо, Бриан,— перебил меня Герман.— Полагаю, оно на тебя напало, отсюда и некоторые раны, но что до ожогов...

Я начал рассказ. Они слушали. Мне пришлось дважды остановиться передохнуть и один раз, чтобы съесть миску куриного бульона, но я не упустил ничего.

— Вот и все,— заключил я.— А теперь давайте скажите мне, что все это мне приснилось. Но не забудьте объяснить, откуда взялся дохлый хагрун.

— Твоя история невероятна, смехотворна, фантастична, безумна и явно порождена расстроенным мозгом,— покачал головой Герман.— И я верю каждому слову. Мои техники докладывали мне о странных показаниях на приборах сетевого наблюдения. Рассказанное тобой совпадает с их данными. А подробности твоих манипуляций с перенастройкой портала для переноса армии захватчиков на несколько недель в будущее я нахожу особенно интересными...

— Понятия не имею, как далеко я их закинул,— признался я.— Просто позаботьтесь, чтобы, когда они явятся, внизу их приветствовала группа встречающих.

Герман откашлялся.

— Я как раз собирался к этому перейти. Ты сам сетовал на нехватку у тебя квалификации для перенастройки сложных МК-приборов — и, кстати, я бесконечно восхищен костюмом, который ты привез домой из своих странствий. Это чудо... Но я отвлекся.

Говоришь, ты настроил портал, чтобы передвинуть хагрун в будущее? Вместо этого, боюсь, ты переместил их в прошлое нашей линии ноль-ноль...

На мгновение повисла тишина.

— Не улавливаю,— напрягся я.— Ты хочешь сказать, что они уже на нас напали... скажем, месяц назад?

— Я пока затрудняюсь дать точные темпоральные координаты. Но очевидно, Бриан, они отправились назад, а не вперед...

— Не важно,— вклинилась Барбра.— Где бы они ни находились, в данный момент они не беспокоят нас благодаря твоей храбрости, мой герой!

Все засмеялись, а у меня вспыхнули уши. Вступил Манфред с комментариями относительно огненной фигуры.

— Должно быть, странное ощущение, друг мой, встретиться лицом к лицу с самим собой...

— Это напомнило мне кое о чем,— произнес я во внезапно наступившей тишине.—А где... э... другой я?

Все молчали. Затем Герман щелкнул пальцами.

— Думаю, я могу ответить тебе на этот вопрос! Это одна из интереснейших проблем в физике континуума... но, по-моему, можно принять за аксиому, что парадокс встречи индивидуума лицом к лицу с самим собой невыносим для ткани единовременной реальности. Следовательно, когда встреча происходит, кто-то должен уступить! В данном случае невыносимое энтропическое давление компенсировалось за счет перемещения одного из аспектов данного единого эго на уровень, который ты назвал нулевым временем,— тот, где ты столкнулся с хагрунами и пустился в свое странное путешествие.

— Кстати, о твоем друге, Дзоке,— сказала Барбра.— Мы должны что-то сделать, Манфред, чтобы помочь его народу отразить нападение этих косматых чудищ. Мы можем послать войска...

— Боюсь, скрытый смысл того, что сказал Бриан относительно местоположения дискреционной машины, ускользнул от вас, дорогая,— ухмыльнулся Герман. В глазах его блеснул огонек свирепой радости.— При той тщательности, с которой он отмерил время этой операции, мне представляется, что хагрунский челнок с аппаратом разрушения на борту прибыл на хагрунскую мировую линию по расписанию — ровно в тот момент, когда таймер запустил его. Ксониджил нечего бояться нашествия хагрун. Наш Бриан аккуратненько стер их из списка активных угроз континуума.

— Дзок был прав,— печально произнес Манфред.— Мы действительно раса убийц. Но возможно, это закон природы, сотворившей нас...

— И мы должны помочь народам этих технологически отсталых А-линий,— сказала Барбра.— Бедная Оливия, мечтающая о более ярком мире и обреченная никогда его не увидеть, потому что мы эгоистично приберегаем его сокровища для себя...

— Я согласен, Барбра,— кивнул Манфред.— Пора внести в нашу политику кое-какие изменения. Но нести то, что мы считаем просвещением, в погрязший в невежестве мир — нелегкий труд. Что бы мы ни делали, обязательно найдутся те, кто выступит против нас. Например, этот Наполеон Пятый. Как он отнесется к предполагаемому статусу вассала нашего императора?

Барбра посмотрела на меня.

— Ты был наполовину влюблен в эту Оливию, Бриан,— сказала она,— но я тебя прощаю. Мне, конечно, хватит ума не приглашать ее пожить у нас в доме, но ты обязан устроить так, чтобы она сюда попала. Если она такая красивая, как ты говоришь, от поклонников отбоя не будет...

— Она и в половину не так роскошна, как ты,— сказал я.— Но, думаю, это достойный жест с нашей стороны.

За дверями раздался топот, и в комнату, запыхавшись, вбежал молодой человек в белой куртке.

— Вам звонят, герр Геринг,— доложил он.— Телефон прямо по коридору.

Герман вышел, а мы продолжили беседу, задавая множество вопросов и получая кое-какие странные ответы.

— Между прочим,— заметил Манфред,— жаль, что эти хагруны так бесповоротно уничтожены твоими стараниями, Бриан. Новое племя людей, имеющее только отдаленное родство с нашим, но обладающее высоким интеллектом, технической культурой...

Герман вернулся, пощипывая себя за мочку уха и озадаченно моргая.

— Я только что говорил с сетевой лабораторией,— сообщил он.— Они вычислили пункт назначения злополучной армии хагрун, Бриан. Они отталкивались от коротких следов, зафиксированных нашими приборами за последние пять лет...

— Пять лет? — эхом откликнулись несколько голосов.

— С момента, когда мы установили новое, улучшенное сетевое оборудование,— пояснил Геринг,— имело место некоторое количество аномальных показаний, которые в прошлом мы были вынуждены принимать за нормальные, хотя и необъяснимые отклонения от расчетных цифр. Теперь, в свете заявлений Бриана, мы можем интерпретировать их по-другому.

— Да-да, Герман,— перебил его Манфред,— избавь нас от драматических пауз...

— В результате изменений, внесенных в настройки их портала нашим хитроумным Брианом, леди и джентльмены, хагруны, грубо говоря, оказались заброшены более чем на пятьдесят тысяч лет в прошлое!

Мгновение стояла потрясенная тишина. Затем я услышал собственный смех — эдакое безумное кудахтанье.

— Стало быть, они таки напали, только чуток поторопились. А при попытке вернуться... сгоряча сунулись на собственную А-линию, которую выдернули у них из-под ног...

— Думаю, последнего они не сделали,— возразил Герман.— Полагаю, наши красавчики благополучно достигли неолита да там и остались. Похоже, эти сотни ссыльных во времени приспособились к своему неожиданному откату на до-технологический уровень, но без особого успеха. И, сдается мне, так и не утратили своей ненависти к безволосым гоминидам, которых обнаружили в этих холодных северных землях пятьдесят тысяч лет назад.

Нет, по-моему, они благополучно застряли в эпохе ледников и мамонтов, там они и сложили свои кости, которые наши современные археологи нашли и объявили неандертальскими...

  Командировка в никуда  © Перевод К. Плешкова.

 ПРОЛОГ

Стояло раннее утро. Он восседал верхом на могучем боевом коне, устремив взор через поле к затянутым дымкой холмам, где ждал враг. Кольчужные доспехи давили на плечи, но он чувствовал и иную тяжесть — ощущение незавершенного дела, забытого долга, утраты того, что представляло для него немалую ценность.

— Туман рассеивается, милорд,— послышался рядом голос Трампингтона.— Пойдете в наступление?

Он посмотрел на ярко пылающее сквозь туман солнце, подумав о зеленых долинах родной земли, и его охватило предчувствие неминуемой смерти, ожидающей их на этом мрачном поле.

— Нет. Сегодня Балингор не покинет ножны,— наконец ответил он.

— Милорд... вы хорошо себя чувствуете? — озабоченно спросил молодой сквайр.

Коротко кивнув, он развернулся и поехал назад сквозь ряды молча смотревших на него вооруженных воинов.

 1

В заведении Молли вовсю надрывался музыкальный автомат, оплакивая судьбу некоей падшей женщины, но никто его не слушал, если не считать нескольких старых сморчков, которые сидели на расшатанном крыльце под желтыми фонарями, потягивая пиво и наслаждаясь доносившимся с залива прохладным ветерком. Был десятый час вечера, жара на пляже уже спала, и плеск накатывавшихся на песок волн казался тоскливым и отдаленным, словно воспоминания старика.

Я сел на табурет у стойки, и Молли поставила передо мной запечатанную бутылку вина.

— Знаешь, Джонни, сегодня опять та же история,— сказала она. — Я нашла блюдо, которое, могу поклясться, разбила в прошлом месяце, прямо в раковине, без единой щербинки. И виски совсем другое — я такого никогда не заказывала, и ни одной бутылки «Ред лэйбл», а ты ведь знаешь, свой товар я хорошо помню. Плюс три кочана капусты, которые еще вчера были свежими, сгнили прямо в холодильнике!

— Ну, значит, с твоим последним заказом что-то напутали, а овощи просто оказались не столь свежими, какими выглядели.

— Ну да, а поганки по углам? — спросила она.— Считаешь, это тоже нормально? Сомневаюсь, Джон Керлон! А как насчет этого?

Она достала из-под стойки тяжелый кубок из граненого стекла емкостью примерно в кварту, с круглым дном и на короткой ножке.

— Когда я пришла сегодня вечером, он красовался здесь. Эта штука стоит немалых денег. Как она сюда попала?

— Неожиданная покупка? — предположил я.

— Не издевайся, Джонни. Здесь творится что-то непонятное, и меня это пугает. Как будто мир уходит из-под ног! И не только тут. Я повсюду замечаю мелкие изменения, вроде деревьев, которые растут не там, где обычно, а в журнале не оказалось рассказа, который я читала, хотя я точно помню, что он там был!

Я погладил ее по руке, и она сжала мои пальцы.

— Джонни... скажи мне, что происходит? Что мне делать? Я ведь не схожу с ума?

— Ты абсолютно здорова, Молли. Кубок — скорее всего, подарок от какого-нибудь тайного воздыхателя. Все мы зачастую о чем-то забываем, и наши воспоминания порой слегка отличаются от реальности. Вероятно, твой рассказ в каком-нибудь другом журнале, ты просто перепутала.

Я старался, чтобы мои слова звучали достаточно убедительно, но это не так-то легко, когда ты сам не вполне веришь собственным речам.

— Джонни, а как дела у тебя? — Молли продолжала держать меня за руку.— Ты уже говорил с ними?

— С кем? — спросил я.

Она пронзила меня испепеляющим взглядом, жгучим, словно солнце Ки-Уэста.

— Не притворяйся, будто не знаешь, о чем я! Сегодня еще один про тебя спрашивал — какой-то новый тип, я его никогда раньше не видела.

— Ах, эти... Нет, у меня пока не было времени...

— Джонни! Спустись с небес на землю! С этой компанией тебе не справиться. Они тебя в лепешку сомнут и под линолеум засунут, даже бугорка не останется.

— Молли, за меня не беспокойся...

— Ну да, конечно! Джонни Керлон, шесть футов три дюйма костей и мускулов, парень с пуленепробиваемой шкурой! Послушай, Джонни! Этот Джейкси — тип весьма неприятный, особенно с тех пор, как ему пришлось скреплять челюсть проволокой. Он из тебя котлету сделает...— Она не договорила.— Впрочем, думаю, ты и так все это знаешь. И вряд ли мои слова хоть что-то изменят.

Она отвернулась и сняла с полки бутылку «Реми Мартен».

— Как ты сказал, это всего лишь бокал. Так что можно воспользоваться и им.

Она налила бренди в кубок, и я поднял его, глядя на переливающуюся внутри янтарную жидкость. Бокал в моих ладонях казался холодным, гладким и тяжелым...

Сидя на троне, я посмотрел на узкое вероломное лицо человека, которого так любил, и увидел вспыхнувшую в его коварных глазах надежду.

— Милорд король,— начал он, ковыляя ко мне на коленях и волоча за собой цепи, в которые был закован.— Сам не знаю, что подвигло меня на столь глупый поступок. С моей стороны это было всего лишь сумасбродство, и ничего не значит...

— Ты уже трижды покушался на мой трон и корону! — воскликнул я так, чтобы слышал не только он, но и все те, кто мог возроптать против того, что неминуемо должно было свершиться.— Трижды я простил тебя, одарив своей милостью и рассчитывая на твою верность.

— Да снизойдет райская благодать на твое величество за его великое милосердие,— льстиво пробормотал он, и даже в это мгновение я видел алчность в его взгляде.— На сей раз клянусь...

— Не смей клясться, ты, клятвопреступник! — прервал я его.— Лучше подумай о собственной душе и не позорь ее в свои последние часы!

Наконец я увидел в его глазах страх, вытеснивший все остальные чувства, кроме жажды жизни. И я знал, что судьба его предрешена.

— Смилуйся, брат,— выдохнул он, протягивая ко мне скованные руки, словно к Богу.— Смилуйся, во имя памяти о прошлых радостях! Смилуйся, ради любви нашей матери, праведной леди Элеанор...

— Не оскверняй имя той, которая тебя любила! — крикнул я, с тяжелым сердцем вспоминая ее бледное лицо на смертном ложе и взятую с меня клятву всегда защищать того, кто стоял сейчас передо мной на коленях.

Он рыдал, когда его волокли прочь, рыдал и клялся в истинной верности и любви ко мне. А потом в собственных покоях, одурманенный вином, рыдал я сам, снова и снова слыша звук падающего топора.

Мне рассказали, что в самом конце он все же нашел в себе мужество подойти к плахе с высоко поднятой головой, как подобает сыну королей. И своими последними словами он простил меня.

О да, он простил меня...

Кто-то звал меня по имени. Моргнув, я увидел перед собой, словно в туманной дымке, лицо Молли.

— Джонни, что с тобой?

Я тряхнул головой, и галлюцинация исчезла.

— Не знаю,— сказал я.— Наверное, недоспал.

— Меня удивило твое лицо,— заметила она.— Когда ты взял бокал в руки и поднял его, ты стал... каким-то чужим.

— Возможно, он мне о чем-то напомнил.

— Похоже, с тобой тоже что-то творится, не так ли, Джонни?

— Возможно,

Я одним глотком выпил бренди.

— Сейчас тебе лучше всего было бы уйти,— тихо сказала она.— Сам знаешь.

— Всего, что хочешь, все равно не получишь,— ответил я.

Она посмотрела на меня и вздохнула.

— Я знала, что ты, как всегда, поступишь по-своему, Джонни.

Я продолжал ощущать ее взгляд, выходя через дверь-ширму на холодный вечерний воздух.

С залива накатился густой туман, и вдоль пирса горели большие ртутные фонари, словно мост, ведущий в никуда. В конце его покачивалась во мгле моя лодка — сорокафутовая красавица, за которую я уже почти выплатил всю сумму. Она низко сидела на воде с полностью заправленными четырьмя стогаллоновыми баками. Под палубой находились два мощных двигателя «крайслер-480», старые, но в отличном состоянии — я сам их отремонтировал. С их помощью я всегда мог попасть туда, куда мне было нужно, и вернуться назад.

Когда я прошел мимо ящика для инструментов возле мачты, из тени выступили двое, преградив мне дорогу. Одного из них, рослого и с пришпоснутым носом, звали Джейкси. Другой — коротышка с лисьей мордочкой в деловом костюме. Отбросив сигарету, он поправил узел галстука и встряхнул манжетами, словно карточный шулер, готовящийся перетасовать колоду.

— Это мистер Рената, Керлон,— сказал Джейкси. Когда-то его хорошо стукнули в горло, и теперь его голос напоминал хриплый шепот.— Он специально приехал из Палм Бич, чтобы поговорить с тобой.

— Рад познакомиться, мистер Керлон. Человечек с лисьей мордочкой протянул длинную узкую ладошку, похожую на обезьянью. Я даже не взглянул на нее.

— Я ведь говорил, чтобы ты не болтался без спросу на моей лодке,— сказал я.

— Не груби, Керлон,— проворчал Джейкси.— Мистер Рената — важная персона, он проделал немалый путь...

— Общество защиты рыболовов — очень важная организация, приятель,— подал голос Рената.— Вступив в него, можно избежать кучи проблем.

— С чего вы взяли, будто я хочу избежать проблем? Он кивнул, словно я сказал нечто вполне разумное.

— Знаешь что, Керлон,— бросил он,— в знак нашей доброй воли мы скостим три сотни вступительного взноса.

— Прочь с дороги,— сказал я, направляясь мимо него.

— Погоди минуту, сморчок,— прорычал Джейкси.— Болванам вроде тебя не пристало так разговаривать с мистером Ренатой.

Я посмотрел туда, куда он на мгновение бросил взгляд, и увидел остановившийся на другой стороне улицы автомобиль. Из него вышли двое и облокотились о переднее крыло, сложив на груди руки.

— Нужно идти в ногу со временем, Керлон,— сказал Рената, показывая явно нуждавшиеся в ремонте зубы.— В наши дни у одиночки нет никаких шансов. Слишком серьезная конкуренция.— Он достал из внутреннего кармана какие-то бумаги и протянул мне.— Подпиши, приятель. Будет весьма умно с твоей стороны.

Взяв бумаги, я разорвал их пополам и отшвырнул в сторону.

— Что-нибудь еще, прежде чем вы уйдете? — спросил я.

Лицо его приобрело неприятное выражение, но он выставил руку, удерживая Джейкси позади.

— Очень плохо, Керлон. Очень.

Достав носовой платок, он взмахнул им, и в то же мгновение, быстро шагнув вперед, я ударил Джейкси слева в челюсть, прежде чем тот успел поднять руку с зажатой в ней дубинкой. Дубинка полетела в сторону, а Джейкси, сделав два неверных шага назад, перевалился через борт и рухнул в воду, подняв тучу брызг. Я встряхнул Ренату за плечи, и из его кармана выпал маленький пистолет; нагнувшись за ним, он наткнулся прямо на носок моего ботинка и опрокинулся на спину, выплевывая кровь и мяукая, словно мокрый котенок. Двое уже бежали от машины к нам. Схватив пистолет, я начал было говорить Ренате, чтобы тог отозвал их, но туг мелькнула вспышка, раздался щелчок глушителя и мимо моего правого уха просвистела пуля. Я дважды выстрелил от бедра: один споткнулся и упал, а второй рухнул на доски. Схватив Ренату за воротник, я поднял его на ноги.

— Еще выстрел, и ты труп,— сказал я.

Он попытался брыкаться и укусить меня за руку, затем визгливо выкрикнул приказ.

— Эта сволочь подстрелила Джимми,— послышался ответный крик.

Рената что-то снова крикнул, и один из стрелков медленно поднялся на ноги.

— Джимми тоже,— сказал я. Рената передал мои слова.

Стоявший попытался поднять своего напарника, но не сумел, и в конце концов ему пришлось волочить его за пальто. Через минуту или две я услышал, как заработал двигатель машины, и она скрылась в тумане.

— Ладно, а теперь отпусти меня,— сказал Рената.

— Конечно,— ответил я и, оттолкнув его от себя, с размаху ударил в живот, а когда он согнулся, со всей силы приложил ему в подбородок.

Оставив его на пристани, я завел двигатель лодки и перерезал старым ножом кормовой конец. Две минуты спустя я вышел в канал, направляясь в сторону фарватера. Береговые огни таяли в тумане, маскировавшем упадок и нищету, оставляя на виду лишь магию ночной гавани. И еще — запах разложения, который невозможно было скрыть.

Я шел курсом на запад в течение пяти часов, затем выключил двигатель и около часа просто сидел на палубе, глядя на звезды и прислушиваясь, но никто меня не преследовал.

Бросив якорь, я спустился вниз и лег спать.

Когда перед самым рассветом я поднялся на палубу, низко над водой висел туман. У меня болело плечо, и эта боль вместе с ощущением вязкого тумана возле самого липа вдруг напомнила мне о блеске стали и развевающемся на ветру флаге и о большой лошади подо мной — что было весьма странно, поскольку мне ни разу в жизни не приходилось сидеть верхом.

Лодка неподвижно замерла на водной глади, и солнце, несмотря на туман, уже начало пригревать. Море и небо были пусты до самого горизонта, и казалось, будто Джейкси со своим боссом Ренатой принадлежат к какому-то другому миру. Направляясь на камбуз, чтобы приготовить яичницу с ветчиной, я заметил странную вещь — небольшие скопления чего-то похожего на грибы, росшие на досках из черного дерева и хромированных поручнях. Пинком выбросив их за борт, я потратил полчаса на отдраивание палубы и меди, вслушиваясь в царящую вокруг тишину. Затем, открыв люк, я проверил двигатели, подкрутив и смазав, где необходимо. Вернувшись на палубу, я обнаружил там незнакомца, стоявшего у поручней левого борта, который смотрел на меня сквозь прицел пистолета.

Он был одет в обтягивающую белую форму с золоченой бахромой на манжетах. Лицо его было худощавым и жестким, но не загорелым — явно городской житель. Предмет в его руке не походил ни на один из пистолетов, какие я когда-либо видел, но в его назначении не оставалось сомнений, а рука, направлявшая его мне в лицо, была тверда. Я посмотрел вокруг, но не обнаружил ни единого судна, даже резинового плота.

— Неплохо,— сказал я.— И как вам это удалось?

— Это нейрак — нервное оружие,— сухо ответил он.— Оно причиняет неописуемую боль. Делай в точности то, что я скажу, и мне не придется его применять.

Он показал мне на люк. Голос его звучал со странным акцентом, похожим на британский, но все же не совсем. Я шагнул назад, и он последовал за мной, держась на том же расстоянии.

— Слева от водяного коллектора находится вентиль топливного насоса,— сказал он тем же тоном, каким обычно просят передать сахар.— Открой его.

Я хотел было возразить, но пистолет говорил сам за себя. Спустившись вниз, я нашел вентиль и открыл его. Наружу хлынуло дизельное топливо, с тихим плеском ударяясь о воду у левого борта. Три сотни галлонов расползлись по неподвижной воде масляной пленкой.

— Открой передний кингстон,— сказал человек с пистолетом.

Он не отходил от меня, пока я поднимал крышку люка и открывал кингстон, впуская внутрь зеленую воду. Потом мы перешли на корму и открыли второй кингстон. Забурлила вода. Я видел через открытый люк машинного отделения, как она поднимается вокруг больших цилиндрических секций двигателя, затягивая с собой мелкий мусор, крутившийся на ее темной поверхности. За две минуты лодка почти полностью погрузилась кормой в воду, слегка накренившись на левый борт.

— Слишком уж обременительный способ для самоубийства,— заметил я.— Почему бы просто не прыгнуть за борт?

— Закрой кормовой кингстон,— сказал он.

Он стоял, прислонившись к кокпиту, хладнокровный и спокойный, словно техник, делаюший свою работу. Мне было интересно, в чем могла бы заключаться эта работа, но я быстро прошел на корму и закрыл кингстон. Затем я проделал то же самое с носовым. К тому времени лодка погрузилась совсем низко, и ее планширы выступали из воды всего дюймов на шесть. В воздухе чувствовался густой запах топлива.

— Если поднимется ветер, мы потонем,— сказал я.— А поскольку топлива у нас нет, то нет и насосов...

— Ложись на палубу,— прервал он меня. Я покачал головой.

— Я лучше постою.

— Как хочешь.

Он опустил дуло пистолета, и я напрягся, шире расставив ноги. Послышалось громкое гудение, и меня словно окатило жидким огнем, раздирающим плоть.

...Я лежал ничком на палубе, содрогаясь, словно только что ампутированная конечность. Подтянув под себя колени, я поднялся на ноги.

Человек в белой форме исчез. Я был один на лодке.

Я прошелся по ней от носа до кормы — вовсе не потому, что рассчитывал обнаружить его в ящике для наживки, просто ощущал необходимость хоть чем-то заняться, пытаясь осознать, что же, собственно, произошло. Покончив с этим, я прислонился к рубке, ожидая, пока пройдет тошнота. Место, куда я рассчитывал добраться, находилось примерно в шестидесяти милях к югу от Ки-Уэста и около сорока к северу от Кастильо-дель-Морро. Лодка держалась на плаву, по крайней мере до тех пор, пока ветер не усилился настолько, чтобы поднять заметную волну. Еды имелось в избытке, воды хватало на два дня — может быть, на три, если попытаться ее растянуть. Человек с пистолетом, прежде чем исчезнуть, покопался в моей радиостанции — я обнаружил, что в ней отсутствует лампа. Запасных у меня не было. Это означало, что единственный мой шанс — оставаться на плаву, пока рядом не появится кто-нибудь, кто бросит мне конец. С лодкой пришлось бы расстаться — но ее уже сейчас можно было считать потерянной, если только мне не удастся быстро ее спасти.

Впрочем, сделать я мало что мог — ручной насос в трюме находился на глубине двух футов под водой. Я потратил час на то, чтобы вытащить его на палубу, и еще час налегал на рукоятку, пока она не сломалась. Уровень воды, возможно, понизился на долю дюйма, а может быть, мне просто так казалось. Некоторое время я пытался вычерпывать воду ведром, подсчитывая в уме — шесть ведер в минуту, в ведре примерно три галлона, сколько потребуется, чтобы вычерпать десять тысяч галлонов? Единственный вывод, к которому я пришел,— что это будет длиться слишком долго. К полудню ветер начал усиливаться, а уровень воды понизился примерно на дюйм. Выловив из заполненного водой камбуза банку консервированной ветчины и бутылку пива, я сел на теневой стороне кокпита, глядя на собирающиеся вдалеке над стальной водой облака и представляя, будто сижу в прохладном полумраке бара Молли, рассказывая ей про таинственного человека в элегантном белом костюме, который направил на меня некое «нервное оружие», приказав мне слить горючее и затопить лодку, а потом исчез, пока я лежал на палубе...

Встав, я подошел к тому месту, где он стоял. Ничто не указывало на то, что он не был лишь иллюзией. Он прошел вместе со мной до носа, а потом снова до кормы, но не оставил ни единого следа. Я сам открыл топливный вентиль, сам затопил лодку. Правда, куда-то делась радиолампа, но, возможно, это тоже было делом моих рук, хотя я и не отдавал себе в этом отчета. Может быть, жаркое тропическое солнце вконец иссушило мои мозги, а выстрел из нейропистолета, последствия которого я ощущал до сих пор, являлся чем-то вроде приступа, какие бывают у людей, утративших связь с реальностью.

Но это были всего лишь мои мысли. Я не сомневался в том, что видел. Я прекрасно помнил его жесткое, сосредоточенное лицо, свет, отражавшийся от ствола пистолета, совершенно неуместную здесь безупречно чистую белую форму с голубыми эмалированными буквами ССН в петлицах. Взяв ведро, я вернулся к прерванной работе.

К заходу солнца поднялся сильный ветер, и через десять минут лодка набрала больше воды, чем я вычерпал за десять часов. Она медленно покачивалась на волнах, словно беременная морская корова. Ночью она затонет, и тогда я какое-то время смогу плыть, а потом...

Подобные мысли не предвещали ничего хорошего. Вытянувшись на крыше рубки, я закрыл глаза, вслушиваясь в негромкое поскрипывание лодки, тяжело осевшей в воде...

...и проснулся, на этот раз уже от нового звука. Вокруг царила кромешная тьма, луны не было. Я соскользнул на палубу, и перехлестнувшая через планшир волна промочила мне ноги до колен.

Звук послышался снова, откуда-то спереди — глухой удар, словно на палубу упало что-то тяжелое. Нагнувшись, я достал из кокпита большой фонарь, который висел на стене рядом с картой, включил и направил луч в ту сторону.

— Керлон, погасите свет! — раздался голос из темноты. Прижавшись к стене рубки, я провел лучом вдоль борта и, обнаружив чьи-то ноги, направил свет фонаря прямо ему в глаза. Это оказался не тот, который стрелял в меня из нейропистолета,— высокий, седоволосый, в аккуратном сером комбинезоне. В руках у него ничего не было.

— Погасите свет,— повторил он.— Быстро! Это очень важно!

Я выключил фонарь. Теперь силуэт незнакомца был едва различим.

— На объяснения нет времени,— сказал он.— Вы должны покинуть судно.

— Вряд ли вы прихватили с собой шлюпку?

Через борт перехлестнула еще одна волна. Лодка подо мной содрогнулась.

— Кое-что получше,— ответил он.— Но нам нужно торопиться. Идите вперед!

Я не ответил, поскольку уже направлялся к нему, пытаясь различить очертания его фигуры на фоне неба.

— Лодка быстро погружается,— сказал он,— Если вы на меня наброситесь, это ничего не изменит.

— В топливных и водяных баках пусто,— ответил я,— Возможно, она удержится на плаву.

Я преодолел еще ярд.

— У нас нет времени. Осталось лишь несколько секунд. Он стоял на носу, вполоборота влево, глядя в темноту, словно там находилось нечто интересное, что ему очень не хотелось пропустить. Я посмотрел туда же, куда и он,— и увидел.

Примерно в ста ярдах от нас, в нескольких футах над водой парила квадратная платформа со стороной в десять футов, огражденная поручнями, в которых отражались блики от светящегося диска, установленного на стойке в ее середине. На платформе стояли двое, оба в белом: тот, который затопил мою лодку, и еще один, коротышка с большими ушами, чьего лица я не мог разглядеть.

— Куда спешить? — спросил я.— Я вижу человека, с которым мне очень хотелось бы побеседовать.

— Я не могу вас ни к чему принуждать,— ответил человек в сером.— Могу лишь сказать вам, что на этот раз все карты в их руках, и предлагаю вам шанс. Смотрите!

Он показал большим пальцем через плечо. Сперва я ничего не увидел, затем различит прямоугольник размером шесть на два фута, словно открытая дверь в комнату, где горела тусклая свеча.

— Я не могу допустить, чтобы меня схватили,— сказал человек в сером.— Следуйте за мной — если решили мне довериться.

Он повернулся, шагнул в висевшую в воздухе призрачную дверь и исчез.

Платформа быстро приближалась. На ее переднем краю стоял тот самый худощавый тип с нейропистолетом.

— Еще десять секунд,— сказал я в дыру в воздухе. Вернувшись к рубке, я присел в доходившей мне до пояса воде, заполнявшей кокпит, и, пошарив по стене над бездействующим компасом, нашел кожаный пояс с ножнами и надел его. Снова вынырнув, я почувствовал, что лодка начала погружаться. Белая вода бурлила вокруг моей груди, почти вырывая поручни из рук. Светящаяся дверь все еще висела в воздухе в шести футах от меня. Я прыгнул вперед, чувствуя, будто в кожу вонзаются тысячи иголок, затем мои ноги коснулись пола, и я оказался в самом странном помещении из всех, какие когда-либо видел.

 2

Пространство размером примерно восемь на десять футов окружали изогнутые белые стены, усеянные множеством экранов, циферблатов, приборных панелей, рычажков и кнопок, которых было намного больше, чем в кабине военного самолета. Человек в сером сидел в одном из двух подогнанных по фигуре кресел перед рядами разноцветных лампочек. Бросив на меня быстрый взгляд, он нажал на кнопку. Послышалось тихое гудение, и я почувствовал, что мы куда-то движемся.

— Надеюсь, они нас не заметили,— отрывисто бросил он.— По крайней мере, их луч нас не засек. Но нам надо побыстрее отсюда убираться, прежде чем он запустит полномасштабное сканирование.

Он смотрел на маленький зеленоватый экран размером с бортовой радар, в то же время щелкая рычажками. По экрану сверху вниз двигалась прямая линия, совершая полный цикл каждые тридцать секунд. Ничего подобного я раньше не видел. Но я никогда прежде не видел и ничего подобного тому, что произошло в последние несколько минут.

— Кто — они? — спросил я.

Он окинул меня взглядом с ног до головы.

— Пока можете считать, что они — представители тех, кому вы, похоже, весьма не нравитесь.

Онщелкнул переключателем, и лампочки потускнели. На большом экране шесть на шесть футов появилось отчетливое изображение платформы, парившей футах в пятидесяти над покрытой рябью водой. Картинка была настолько четкой, что мне казалось, будто я смотрю в окно. Один из людей в белом обшаривал волны мощным голубоватым лучом. Моя лодка исчезла — на черной воде покачивались лишь остатки ее снаряжения.

— Вы прикончили одного из его агентов,— сказал человек в сером.— Вряд ли это ему очень понравится, но тут уж ничего не поделаешь. Подобрав вас, я оказался, можно так сказать, в весьма сложном положении.

Он посмотрел на меня, словно размышляя, стоит ли продолжать.

— После всего того, что уже произошло, я бы не стал так говорить,— ответил я,— Кто вы — ФБР? ЦРУ? Хотя вряд ли у них есть нечто подобное.— Я кивнул в сторону фантастической приборной панели.

— Моя фамилия Баярд,— сказал он.— Боюсь, пока вам придется принимать мои слова на веру, мистер Керлон.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Я следил за ними.— Он кивнул на экран.— И многое узнал о вас.

— Почему вы меня подобрали?

— Скажем так: из любопытства.

— Если вы их преследовали, то как вам удалось оказаться здесь первым?

— Я экстраполировал их путь и опередил их. Мне повезло, я вовремя вас заметил.

— Как? Сейчас ночь, а у меня не было огней.

— Я воспользовался прибором, который реагирует на... определенные характеристики материи.

— Нельзя ли немного попроще, Баярд?

— Я вовсе не стремлюсь говорить загадками,— ответил он,— но есть определенные правила.

— Чьи правила?

— Этого я вам сказать не могу.

— Тогда я просто попрошу вас высадить меня за ближайшим углом, а потом отправлюсь домой и выпью пару рюмочек, как будто ничего не случилось. К завтрашнему дню все это покажется глупостью — если не считать лодки.

Он уставился на экран.

— Нет, так, само собой, не выйдет.— Он пристально посмотрел на меня.— Вы уверены, что ничего не скрываете? Ничего такого, что могло бы пролить свет на происшедшее?

— Это вы говорите загадками, не я. Я всего лишь рыбак — или был им до сегодняшнего дня.

— Не просто рыбак. Рыбак по имени Ричард Генри Джеффри Эдвард Керлон.

— Не думал, что кто-то во всем мире знает о моих трех средних именах.

— Он — знает. Он также знает нечто такое, из-за чего вас сочли достаточно важной персоной, чтобы ради вас организовать полномасштабную операцию в Сети. И мне хотелось бы знать, что именно.

— Вероятно, меня с кем-то спутали. Во мне нет ничего такого, что могло бы заинтересовать кого бы то ни было — разве что спеца по хроническим неудачникам.

Баярд нахмурился.

— Вы не возражаете, если я подвергну вас нескольким тестам? Это займет всего лишь пару минут, и никаких неприятных ощущений.

— Ну, хоть что-то новое,— сказал я.— Что за тесты, для чего?

— Чтобы выяснить, что же такое в вас их интересует.— Он кивнул на экран.— Результаты я вам сообщу, если они вообще будут.

Он достал какой-то прибор и провел им вдоль моего тела, словно фотограф, проверяющий уровень освещенности.

— Если бы это не звучало столь банально,—сказал он,— я бы назвал подобные результаты невероятными.— Он показал на зеленую стрелку, которая покачивалась над светящимся циферблатом, словно компас на Северном полюсе.— Судя по ним, вы находитесь в бесконечном множестве мест одновременно. А судя по вот этому,— он ткнул в циферблат поменьше со светящейся желтой стрелкой,— уровни энергии, сосредоточенной в вашей области, в сотни раз превышают нормальные.

— У вас провода перепутались,— предположил я.

— Видимо,— продолжал он размышлять вслух,— вы представляете собой средоточие того, что известно нам как силовое вероятностное поле. И если моя догадка верна — главное средоточие.

— И что это значит?

— Что от вас зависит очень многое, мистер Керлон. Что именно и каким образом, мне неизвестно. Но происходят некие странные события, и вы находитесь в самом их центре. Любой ваш поступок может оказать существенное влияние на будущее этого мира — и не только этого.

— Помедленнее, пожалуйста,— сказал я.— Давайте поближе к реальности.

— Реальность далеко не одна, мистер Керлон,— бесстрастно ответил Баярд.

— Кто вы такой, вы сказали? — спросил я.

— Баярд. Полковник Бриан Баярд из Имперской разведки.

— Гм... разведки? И к тому же Имперской? Звучит несколько старомодно — если только вы не работаете на Хайле Силассие^[46].

— Империум — великая сила, мистер Керлон. Но прошу вас поверить мне: мое правительство не враждует с вашим.

— В наше время это уже немало. Как это у вас получается говорить по-английски без акцента?

— Я родился в Огайо. Но давайте пока оставим эту тему. Я выиграл немного времени, выдернув вас прямо у него из-под носа, но он не намерен сдаваться. И в его распоряжении имеются немалые ресурсы.

Мне все еще казалось, будто он разговаривает сам с собой.

— Ладно, вы выиграли время,— кивнул я.— И что вы собираетесь делать?

Баярд показал на циферблат со слегка подрагивавшей тонкой красной стрелкой.

— Этот прибор способен отслеживать абстрактные отношения высокого порядка между любыми объектами. Для любой заданной точки в будущем он отмечает местоположение артефактов, непосредственно с ней связанных. В данный момент он указывает на некий отдаленный источник, находящийся к востоку от того места, где мы сейчас.

— Наука, мистер Баярд? Или колдовство?

— Чем шире распространяет свое влияние наука, тем больше она вторгается в область, некогда известную как оккультизм. Но в конечном счете оккультизм означает попросту непознанное.

— И какое все это имеет отношение ко мне?

— Прибор настроен на вас, мистер Керлон. Если мы последуем его указаниям, он может привести нас к ответу на ваши вопросы. И на мои тоже.

— А когда мы окажемся там, что тогда?

— Зависит от того, что мы найдем.

— Не слишком-то вы разговорчивы, полковник, как я погляжу,— сказал я.— У меня сегодня был тяжелый день. Спасибо, что подобрали меня с лодки, прежде чем она затонула. Также, полагаю, мне следует вас поблагодарить и за спасение от очередного заряда из нейропистолета. Но игра в вопросы и ответы, честно говоря, начинает меня утомлять.

— Давайте все же попытаемся понять друг друга, мистер Керлон,— сказал Баярд.— Если бы я мог объяснить, вам все стало бы ясно, но, к сожалению, есть вещи, о которых я просто не имею права вам говорить.

— Мы ходим кругами, полковник. Полагаю, вы и сами это понимаете.

— Круг сужается, мистер Керлон. Надеюсь, что это не петля, которая всех нас задушит.

— Не слишком ли драматично, полковник? Вас послушать, так скоро наступит конец света.

Баярд кивнул, не отводя от меня взгляда. В разноцветных отблесках приборной панели четко выделялись морщины на его напряженном лице.

— Именно так, мистер Керлон,— ответил он.

Взошла луна, прочертив на воде серебристую дорожку. Мы миновали Бермуды и увидели далекие огни Азорских островов. Прошло еще два часа, прежде чем вдали появилось побережье Франции.

— Судя по показаниям датчиков,— сказал Баярд,— мы находимся в нескольких милях от предмета наших поисков.

Он повернул рычаг, и освещенный луной берег бесшумным плавным движением провалился вниз. Мы поднялись на несколько сотен футов над полями, пронеслись над черепичными крышами небольшой деревни и полетели вдоль узкой дороги, извивавшейся среди лесистых холмов. Далеко впереди на фоне черной земли блеснула широкая река.

— Сена,— сказал Баярд, глядя на подсвеченную карту, развернувшуюся на небольшом экране перед ним, с красной точкой в центре, отмечавшей наше положение.— Похоже, мы совсем близко.

В самом широком месте реки виднелся высокий, покрытый деревьями остров.

— Вам ничего не кажется здесь знакомым? — спросил Баярд.— Не бывали тут раньше?

— Нет. Впрочем, ничего особенного. Река и остров.

— Не просто остров, мистер Керлон,— сказал Баярд,— Взгляните внимательнее.

Казалось, он с трудом пытается скрыть волнение.

— Там какое-то сооружение,— сказал я. Теперь я мог хорошо его различить: массивное каменное строение, увенчанное зубчатыми башнями.

— Достаточно знаменитое — оно известно под названием Шато-Гайяр,— сказал Баярд и посмотрел на меня.— Вам это ничего не говорит?

— Кое-что слышал. Довольно старое, не так ли?

— Лет восемьсот.

Пока мы разговаривали, наш летательный аппарат пересекал реку, направляясь к каменным стенам и башням крепости. Баярд тронул несколько рычажков, и мы остановились, повиснув в воздухе футах в пятидесяти от поросшей плющом высокой стены; камень в промежутках между темными листьями казался столь же древним, как и скалы внизу.

— Мы в пятистах футах от центра резонанса,— сказал Баярд.— Он находится где-то под нами.

Стена перед нами скользнула вверх — мы начали быстро опускаться. Между выветрившимися опорами, цеплявшимися за камни, словно когти, виднелись узкие бойницы, У подножия стены мы остановились.

— Наша цель находится примерно в двенадцати футах под этой точкой и приблизительно в шестнадцати футах к северо-северо-востоку,— сказал Баярд.

— То есть она где-то внутри фундамента,— заметил я.— Похоже, нам не повезло.

— Сейчас вам вновь предстоит испытать необычные ощущения, мистер Керлон,— сказал Баярд.— Сохраняйте самообладание.

Он щелкнул переключателем. Изображение на экране сменилось голубоватым свечением цвета газового пламени, напоминающим сплошную стену. Баярд повернул ручку, и призрачная стена скользнула вверх. Неровная линия поверхности ушла наверх, словно поднимающаяся над перископом вода, и экран стал полностью голубым, с отчетливо видимыми наклонными линиями слоев. Я заметил несколько камней, напоминавших плавающие в аквариуме капли синего желатина, какие-то узловатые, бледные и прозрачные корни, глиняные черепки. Экран потемнел, став почти сплошь синим.

— Мы находимся в толще камня,— спокойно произнес Баярд, словно показывая на дома кинозвезд.

Мы остановились, и я почувствовал, как на меня давят несколько миллионов тонн планеты, от которых меня отделяла лишь тонкая оболочка корпуса.

— Неплохая у вас машина,— пробормотал я.— Что она еще умеет?

Баярд едва заметно улыбнулся и коснулся нескольких кнопок. Каменная текстура вокруг нас закружилась, словно мутная вода, сквозь которую сочился тусклый свет. Мы продвинулись вперед футов на десять и, пройдя сквозь стену, оказались в небольшой комнате с каменными стенами и полом, без окон, покрытой толстым слоем пыли. После путешествия сквозь камень казалось, будто там почти светло — можно было даже различить некоторые предметы обстановки: потрепанные лохмотья сгнившего гобелена на стене, грубо сколоченную деревянную скамью из неструганых досок, несколько железных тарелок и кружек, украшенных разноцветными камешками, какие-то безвкусные украшения, куски ржавого железа.

— Возможно, мы кое-что нашли, мистер Керлон,— сказал Баярд, и на этот раз голос его звучал уже не столь спокойно.— Выйдем посмотрим?

Баярд повозился со своими приборами, и тихое гудение, о котором я уже успел забыть, смолкло, а изображение на экране исчезло, словно кто-то выключил проектор. Он щелкнул еще одним переключателем, и тусклые стены залил резкий белый свет, отбрасывая черные тени по углам. Панель отошла назад, и я вышел наружу следом за ним. Под ногами стлался мягкий ковер из пыли, и в воздухе чувствовался запах древности, похожий на аромат заплесневелых книг из забытой библиотеки.

— Старая кладовая,— приглушенно сказал Баярд, словно стоя возле потревоженной могилы.— Замурованная много столетий назад.

— Неплохо было бы тут подмести,— заметил я.

— Ткань, дерево и кожа сгнили, если не считать достаточно крупных предметов. А большая часть металла превратилась в ржавчину.

Я пошевелил ногой ржавую груду на полу, и от нее отвалился кусок размером с блюдце. Баярд опустился на одно колено и приподнял искривленный кусок металла.

— Это женуйер,— сказал он.— Наколенник, часть кольчужных доспехов.

В руке он держал прибор, похожий на счетчик Гейгера, с наконечником на кабеле, которым он водил по помещению.

— Здесь действуют невероятные силы,— сказал он.— Датчик напряжения Сети почти зашкаливает.

— И что это значит?

— Ткань реальности натянута до предела, словно в континууме имеет место нарушение непрерывности, разрыв в энтропической последовательности. Подобные силы просто не могут существовать, мистер Керлон, по крайней мере достаточно долгое время, и их необходимо нейтрализовать.

Он что-то переключил на своем приборе и, повернувшись, направил его на меня.

— Похоже, вы являетесь фокусом сильно поляризованного потока энергии,— сказал он. Подойдя ближе, он направил прибор мне в лицо, провел им вдоль груди и остановился возле моего левого бедра.— У вас там нож. Можно взглянуть?

Я достал нож и протянул ему. Ничего особенного: широкое толстое лезвие около фута длиной, довольно грубо заточенное, с нешироким упором и длинной, обмотанной кожей рукояткой. Не самый лучший нож в мире для чистки рыбы, но я пользовался им уже давно. Баярд направил на него прибор и недоверчиво посмотрел на меня.

— Откуда он у вас, мистер Керлон?

— Нашел.

— Где?

— В сундуке в подвале, много лет назад.

— В чьем сундуке? В чьем подвале? Подумайте как следует, мистер Керлон. Это может быть очень важно.

— В подвале моего деда, на следующий день после его смерти. Сундук хранился в нашей семье в течение долгого времени и якобы принадлежал одному из наших предков-моряков в начале девятнадцатого века. Я копался в нем и нашел нож, который оставил себе. Не знаю почему. Сам по себе он не представляет ничего особенного, но хорошо ложится мне в руку.

Баярд пристально взглянул на лезвие.

— Там есть буквы,— сказал он.— Похоже на старофранцузский: «Dieu et mon droit»^[47].

— Мы ведь проделали столь долгий путь не затем, чтобы изучать мой нож, — заметил я.

— Почему вы продолжаете называть его ножом? — спросил Баярд.— Мы оба знаем, что это не так,— Он взялся за рукоятку клинка и взвесил его в руке.—Для ножа он слишком массивен и чересчур неуклюж.

— И что же это?

— Это сломанный меч, мистер Керлон. Разве вы не знали? — Он подал мне клинок рукояткой вперед и посмотрел на свой прибор.— Стоило вам взять его в руку, и показания снова зашкаливает,— произнес он голосом, натянутым, словно буксирный трос.

Я ощутил легкое покалывание, исходящее от рукоятки. Казалось, будто чьи-то невидимые пальцы тянут за нее, увлекая за собой. Баярд наблюдал за моим лицом. Я почувствовал, как вдоль левой брови стекает струйка пота. Зашевелились волосы на затылке, о существовании которых я даже не подозревал. Я сделал шаг, и тяга стала сильнее. По куску ржавого железа на скамье пробежала яркая голубая искра, словно разряд статического электричества. Еще шаг, и острие ножа окуталось легким голубоватым сиянием. Краем глаза я заметил, что все окружающие предметы слабо светятся в полумраке. Со скамьи взлетело облачко пыли, что-то на ней пошевелилось, повернулось на несколько дюймов, затем замерло. Я шагнул в сторону, и оно снова повернулось, следуя за мной.

Баярд смахнул пальцем пыль и поднял изъеденный ржавчиной кусок стали размером примерно три на шесть дюймов, с фасками вдоль обоих краев, с канавкой посередине.

— Просто кусок старого железа,— сказал я.— Почему он движется?

— Если я не ошибаюсь, мистер Керлон,— ответил Баярд,— это обломок вашего меча.

 3

— Я не верю в магию, полковник,— сказал я.

— Это не магия, мистер Керлон,— ответил Баярд,— Между любыми предметами, между людьми и неодушевленными объектами существует едва уловимая взаимосвязь, которая играет некую роль в их жизни.

— Это всего лишь старая железка, Баярд. И ничего больше.

— Предметы являются неотъемлемой частью своего окружения,— бесстрастно продолжал Баярд.— Каждый квант вещества-энергии в этой вселенной существовал со времен начала всех начал. Атомы, из которых состоит этот клинок, возникли еще до того, как возникло солнце, они уже были здесь, в толще камня, когда в морях зародилась первая жизнь. Затем из камня добыли руду, выплавили металл, выковали меч. Но само по себе это вещество всегда являлось частью неизменного целого, представляющего собой материальную сторону реальности. Между частицами конкретной мировой линии существуют сложные внутренние взаимосвязи, на которые влияет то, как используется заключенная в них материя. Точно такая же взаимосвязь существует между вами и этим древним оружием.

Теперь Баярд улыбался — хищной ухмылкой старого серого волка, почуявшего кровь.

— Похоже, я начинаю понимать, что к чему: сперва вы, с вашей рыжей гривой и характерным телосложением, потом — это. Да, кажется, я начинаю догадываться, кто вы такой, мистер Керлон.

— И кто же я?

Баярд обвел рукой комнату и массивное сооружение над ней.

— Этот замок был построен в тысяча сто девяносто шестом году английским королем,— сказал он,— Его звали Ричард, известный также под прозвищем Львиное Сердце.

— Это вы про то, кем был он. А кто я?

— Вы его потомок, мистер Керлон. Последний из План-тагенетов.

Я громко рассмеялся.

— Полагаю, сейчас вы предложите мне подлинную, ручной работы реконструкцию фамильного герба, который можно поместить в рамку. Неплохое у вас чувство юмора, полковник. И даже если это правда, то с точки зрения статистики тридцать поколений спустя любая связь между ним и современным потомком пренебрежимо мала.

— Осторожнее, мистер Керлон, вы демонстрируете свою образованность,— мрачно усмехнулся Баярд.— Все, что вы говорите, совершенно верно. Однако человек — нечто большее, чем набор статистических показателей. Есть связи и взаимоотношения, мистер Керлон, которые простираются намного шире того, что описывали Мендель и Дарвин. Рука прошлого до сих пор в состоянии изменить настоящее, и будущее...

— Понятно. Парень с нейропистолетом разыскивает меня, чтобы получить деньги, которые Ричард Первый задолжал своему портному...

— Послушайте меня, мистер Керлон. Смиритесь с тем фактом, что реальность намного сложнее, нежели те приближения, которые наука именует аксиомами физики. Любой человеческий поступок влечет за собой последствия, которые распространяются по всему безбрежному континууму и могут лежать далеко за пределами ваших нынешних познаний о вселенной. Для вас еще далеко не все кончено. Вы неизбежно вовлечены в этот процесс, хотите вы того или нет. У вас есть враги, мистер Керлон, враги, способные помешать любым вашим действиям. И я начинаю догадываться, что может быть тому причиной.

— Согласен, кто-то потопил мою лодку,— сказал я.— Но и только. Я не верю в глобальный заговор, направленный против моей персоны.

— Не будьте столь самонадеянны, мистер Керлон. Обнаружив, что в регионе ИП-три, как он официально именуется, предпринимаются некие действия, я заинтересовался этим вопросом. Некоторые из них имели место недавно, в последние несколько недель. Но другие относятся к периоду, отстоящему почти на тридцать лет назад.

— То есть кто-то преследует меня с тех пор, как мне исполнился год от роду? Не слишком-то логично, полковник.

— В том, что происходит, вообще мало логики, мистер Керлон. Среди прочих стоит отметить тот факт, что о существовании ИП-три штаб-квартире Разведки официально ничего не было известно, пока десять лет назад...— Он замолчал и раздраженно покачал головой.— Я понимаю, что все мной сказанное лишь приводит вас в еще большее замешательство...

— Замешательство — это еще слишком мягко сказано, полковник.

— Все, что происходит сейчас, имеет некий смысл, являясь частью некоей системы. И наша задача — выяснить, в чем состоит ее суть.

— Всего лишь на основании рыбацкого ножа и куска ржавого металла?

Я протянул руку, и он вложил в нее кусок железа. Верхний его конец был сломан, образуя нечто вроде широкой вилки. Я почувствовал, будто железо в моей руке пытается повернуться, принимая то же положение, что и вторая его часть.

— Если все это лишь игра моего воображения, мистер Керлон,— негромко проговорил Баярд,— то почему вы с трудом удерживаете два куска на расстоянии?

Я медленно приблизил обломок к острию ножа. Когда их разделяло лишь шесть дюймов, между ними проскочила длинная розовая искра. Притяжение усилилось. Я попытался удержать обломки, но тщетно. Они соприкоснулись... и разряд силой в миллион вольт залил помещение ослепительным светом.

Лучи вечернего солнца с трудом пробивались через затянутое облаками небо, и тени падали на землю и застывшие в презрительной гримасе лица тех, кто стоял передо мной, мелких людишек, намеревавшихся призвать короля к ответу. Вперед вышел один из них, в сверкающих одеждах, и демонстративно развернул свиток, зачитав требования, с помощью которых они предполагали ограничить мою королевскую власть.

Я позволил ему произнести его изменническую речь до конца, чтобы ее слышали все. А потом я дал свой ответ.

Из темного леса вокруг нас вышли мои отборные лучники и в зловещей тишине натянули тетивы. И сердце мое запело от радости, когда просвистели в воздухе их стрелы, оставляя свои отметины на груди предателей. На моих глазах расстались с жизнью все лживые бароны, а когда дело было сделано, я вышел из своего шатра и, посмотрев на их мертвые лица, растоптал ногой обрывок пергамента, который они именовали своей хартией.

Голоса и лица исчезли. Темные стены старой кладовой сомкнулись вокруг меня. Но мне показалось, будто прошли многие годы, и комната стала забытым воспоминанием о какой-то совсем далекой жизни, прожитой столетия назад.

— Что с вами? — прозвучал в тишине голос Баярда.

— Не... знаю,— услышал я свои собственные слова.— Как будто со мной случился припадок.

Я с усилием тряхнул головой, прогоняя остатки тумана. Баярд показывал на меня, вернее, на то, что я держал в руке.

— Боже мой, меч!

Я взглянул на лезвие... и почувствовал, будто время остановилось, а в висках застучало. Сломанный клинок, длина которого до этого составляла около фута, теперь удлинился в полтора раза. Два куска металла слились в единое целое.

— Шва не различить,— сказал Баярд.— Как будто две половинки никогда не разделялись.

Я провел пальцами по темному металлу. Цвет и следы ржавчины остались прежними.

— Что вы ощущали, когда это произошло? — спросил Баярд.

— Какие-то странные видения.

— Что за видения?

— Не слишком приятные.

Баярд перевел взгляд на стену позади меня.

— Изменился не только меч,— сдавленно проговорил он.— Смотрите!

Я посмотрел. На каменной стене, где до этого болтались лишь лохмотья, висел выцветший гобелен с тусклым грубым изображением охотников и собак — ничего выдающегося, если не считать, что еще пять минут назад его здесь не было.

— Взгляните на картину,— сказал Баярд.— Большая фигура в центре одета в горностаевую мантию, символ королевской власти. Вероятно, это сам Ричард.

Окинув взглядом комнату, он нагнулся и поднял наколенник. Металл потемнел от времени, но ржавчина на нем исчезла.

— То, что здесь произошло, повлияло на саму ткань континуума,— сказал Баярд.— Реальность изменилась после того, как уменьшилась напряженность Сети. Здесь пребывают в состоянии неустойчивого равновесия фантастические силы, мистер Керлон. Достаточно легкого толчка, чтобы они качнулись в ту или другую сторону.— Он пристально посмотрел на меня.— Кто-то пытается нарушить это равновесие. Полагаю, следует принять за аксиому, что мы должны ему противостоять.

Едва он договорил, как со стороны челнока послышался звонок. Баярд бросился к панели и щелкнул несколькими переключателями.

— Поисковый луч! — бросил он.— Нас обнаружили! Видимо, зафиксировали выброс энергии.

Послышалось знакомое гудение, но на этот раз оно напоминало стон, словно машина работала с перегрузкой. Я почувствовал запах горящей изоляции, и из-под панели заструился дым.

— Слишком поздно,— сказал Баярд.— Он держит нас под подавляющим лучом, и мы не можем двинуться с места. Похоже, мы в ловушке!

Вокруг нас родился низкий мурлыкающий звук, и я почувствовал, как пол вибрирует у меня под ногами. Из щелей в стенах и с пола поднялись облачка пыли. С глухим звоном от скамьи отвалилось металлическое украшение.

— Он прямо над нами,— сказал Баярд.— В режиме полуфазы его аппарат не работает, и потому он воспользуется силовым зондом, чтобы пробиться сюда к нам.

— Ладно,— кивнул я,— Пусть. Двое против двоих. Все честно.

— Я не имею права рисковать, — ответил Баярд.— Дело не в вас или мне — дело в машине. Это уникальный экземпляр, специальная модель. И если то, что я начинаю подозревать, действительно правда, то она ни в коем случае не должна попасть в руки Ренаты. Иначе случится катастрофа.

— Ренаты? — Я уже собрался задать несколько вопросов, но Баярд снял с пальца кольцо и протянул мне.

— Это устройство управления модулем полуфазы. С его помощью вы сможете поддерживать машину в невидимом состоянии, пока он не уйдет. Об этом вы узнаете, когда погаснет красная лампочка...

— А где будете вы?

— Встречусь с ним и постараюсь направить по ложному пути, подальше от вас. Если он догадается о том, что произошло, то сможет обнаружить челнок и захватить его.

— Я с вами, Баярд,— сказал я.— У меня свои счеты с мистером Ренатой.

— Нет. Сейчас не время для споров! Сделайте так, как, я вас прошу, Керлон, или мы оба окажемся у него в руках!

Не дожидаясь ответа, он вышел из челнока, и вход захлопнулся за ним. На экране появилось его изображение.

— Давайте, мистер Керлон! — донесся через громкоговоритель его голос— Иначе будет слишком поздно для нас обоих!

В стене, лицом к которой он стоял, уже начала появляться щель. Время для разговоров закончилось. Я нажал на вделанный в кольцо камень. Послышался негромкий щелчок, и я ощутил легкое покалывание.

Раздался тихий писк, который становился все выше, пока не перешел в ультразвук. Очертания фигуры Баярда приобрели голубой цвет и стали прозрачными, так же как и стена позади него. Для него челнок теперь был невидимым.

— Спасибо,— сказал он.

Голос его звучал подобно шепоту, но достаточно четко. Он повернулся лицом к стене, часть которой вспучилась и провалилась внутрь. Из образовавшегося отверстия ударил ослепительно яркий луч, и оттуда вышел Рената, тот самый человечек с лисьей мордой, которого я оставил лежать без чувств на пристани в Ки-Уэсте пару жизней назад. В этом не было никакого сомнения: те же самые пронзительные глаза, узкий подбородок, прилизанные черные волосы. Однако на этот раз на нем была щегольская белая форма, которую он носил с таким видом, будто в ней родился. Но больше всего меня обеспокоило его лицо, на котором не осталось ни следа от моего кулака, хотя удар вышел весьма основательным. Он окинул взглядом помещение, затем посмотрел на Баярда и небрежно заметил:

— Похоже, вас занесло далеко от дома, полковник.— Голос его не имел ничего общего с горловым поскуливанием Ренаты.

— Примерно так же, как и вас, майор,— ответил Баярд.

— Что привело вас сюда, именно в это конкретное место? И как вы сюда проникли? Я не вижу никакого прохода снаружи, за исключением того, которым воспользовался я сам.

Баярд бросил взгляд на расколотую стену.

— Я бы сказал, что вы ведете себя достаточно грубо, майор, особенно учитывая, что здесь запретная зона. Вы действуете по чьему-то приказу или самостоятельно?

— Боюсь, что в данный момент на вопросы отвечать придется вам, полковник. Естественно, вы арестованы. Где вы оставили ваш челнок?

— Одолжил приятелю.

— Не стоит язвить, Баярд. Он полностью исчез с моих экранов меньше минуты назад — так же как и раньше в Мексиканском заливе. Похоже, в вашем распоряжении имеется оборудование, не известное Имперской разведке. Я вынужден попросить вас провести меня к нему.

— Ничем не могу помочь.

— Вы прекрасно понимаете, что при необходимости мне придется прибегнуть к силе. Я не могу позволить, чтобы человек по имени Керлон ускользнул из моих рук.

— Боюсь, это уже произошло. Майор слегка повернул голову.

— Люжак! — позвал он.

Из дыры в стене появился еще один человек — тот самый, который стрелял в меня из нейропистолета. И сейчас он держал его в руке.

— Третий уровень,— произнес майор.

Люжак поднял пистолет и нажал кнопку на его боку. Баярд пошатнулся и согнулся пополам.

— Хватит,— бросил Рената.— Полковник, у вас весьма серьезные проблемы: отсутствие на службе без разрешения, вмешательство в официальную операцию Сети и так далее. Все ваши проступки будут должным образом рассмотрены и наказаны, но если вы пойдете на сотрудничество со мной, могу обещать, что попытаюсь облегчить вашу участь.

— Вы сами не знаете... что делаете,— выдавил Баярд, что было нелегко: я знал, каково ему сейчас— Здесь задействованы... силы...

— Мне плевать, что тут задействовано,— огрызнулся майор.— Я не могу позволить, чтобы этот человек от меня ускользнул. Говорите, ну! Как вы это сделали? Где он прячется?

— Вы зря... теряете время,— сказал Баярд.— Вы прекрасно знаете, что вам меня не одолеть. Смиритесь с тем, что он улизнул от вас, майор. И что вы собираетесь делать дальше?

— Не будьте идиотом, Баярд! Вам известно, что Империум стоит перед лицом кризиса, и вы не хуже меня понимаете, что я действую по приказу некоего весьма высокопоставленного липа! Вы перечеркнете не только свою карьеру, но и свою жизнь, если попытаетесь мне противостоять! А теперь я требую объяснений, как вы оказались здесь, что вы намеревались совершить и куда вы дели человека, который мне нужен?

— Не сомневаюсь,— ответил Баярд.— Попробуйте от меня этого добиться.

— Дай я разберусь с этой свиньей,— проворчал Люжак, делая быстрый шаг вперед, но Рената жестом остановил его.

— Я забираю вас в Стокгольм ноль-ноль,— сказал он Баярду.— И обещаю: за то, что вы сделали сегодня, вас поставят к стенке!

Он надел на него наручники, и они вышли через дыру в стене. Пол-минуты спустя погасла упомянутая Баярдом лампочка, а это означало, что челнок Ренаты улетел. Я щелкнул переключателем, восстанавливавшим полную видимость, подождал, пока окружающие предметы вновь обретут цвет, а затем вышел и снова переключил машину в режим полуфазы. Она замерцала, словно мираж, и исчезла. В воздухе все еще кружилась оставшаяся от пролома в стене пыль. Когда она осела, я увидел, что щель плотно забита каменными обломками. Майор оказался достаточно предусмотрительным, чтобы закрыть проход за собой.

 4

Мне потребовалось четыре часа, в течение которых я таскал острые обломки скалы, прежде чем, отодвинув последний камень, я смог высунуть голову за старую каменную стену, поднимавшуюся вверх над спутанными зарослями. Выбравшись наружу, я вдохнул свежий ночной воздух, пытаясь избавиться от ощущения, будто все это мне снится. Принцип Оккама подсказывал простейшее объяснение: я просто лежу в каком-нибудь тихом заведении в смирительной рубашке, полностью погруженный в мир иллюзий. Но если все это мне лишь снилось, то сон продолжался. В десяти футах от дыры, через которую я вылез, я обнаружил отпечатки ботинок, ведшие к находившимся в нескольких ярдах следам полозьев. Видимо, именно там стоял челнок майора — если, конечно, и майор, и челнок вообще существовали.

Минуту спустя я получил доказательство, в котором столь нуждался. Из темноты вышел человек по имени Люжак, и я во второй раз ощутил сокрушающую боль от разряда нейропистолета.

Я очнулся на полу перед панелью управления челнока, со скованными за спиной руками. Это не была машина Баярда, но незнакомые приборы и большой, светящийся розовым экран, а также гудение, которое отдавалось в моих костях, прежде чем достичь порога слышимости, не оставляли никаких сомнений. На экране что-то происходило. Старые стены, поднимавшиеся с левой стороны экрана, замерцали и обрушились, превратившись в груду каменных обломков с торчащими между ними кустами. Кусты увяли, а камень почернел, превращаясь в уголь, затем вспыхнул синим пламенем, разливаясь пузырящейся лужей кипящей лавы. Река вышла из берегов, превратившись в маслянисто-черное море, простершееся до ряда вулканов, отбрасывавших красное свечение вдоль далекого горизонта. На торчащие из-под поверхности камни выползла зеленая слизь, затем она превратилась в мох, из которого выросли пятидесятифутовые поганки, теснившиеся и толкавшиеся в поисках опоры. Вода постепенно спала, и из моря появились новые растения — лианы, похожие на извивающихся змей, и крохотные черные соцветия, вгрызавшиеся в них, подобно кислоте. Из-под сгнившей растительности выползли широкие листья, обвившись вокруг черных пожирателей лиан. Я наблюдал все это сквозь красноватую пелену перед глазами, лишь усиливавшую впечатление от кошмарного видения.

Появилась животная жизнь. Странные существа с деформированными конечностями и телами застыли среди жутких растений. Листья, выросшие до гигантских размеров, свернулись и опали, и на их месте возникли чешуйчатые кривые деревья, и все это время существа не шевелились, разбухая, изгибаясь и приобретая новые формы. Сорокафутовая ящерица застряла в объятиях растения с гибкими шипастыми ветвями, которые обвивали шишковатую шкуру, пока на шкуре на самой не выросли шипы, пронзившие дерево, которое сморщилось и упало, а ящерица превратилась в похожее на лягушку существо, затем выросшее в головастика размером с корову и погрузившееся в тину.

Какое-то время ночь сияла, словно день, под радиоактивной луной, а потом земля исчезла, и челнок повис в черной пустоте, и лишь падавшие сзади лучи солнца освещали пыль и каменные обломки, образовывавшие бледное гало, по сравнению с которым кольца Сатурна казались карликовыми. Потом земля появилась снова — пыльная равнина, поросшая растительностью, которая становилась все гуще, превращаясь в спутанный подлесок, утыканный низкорослыми чахлыми деревцами. Деревья начали расти, обретая нормальную кору и зеленые листья, и постепенно атмосфера очистилась, а на темном небе, полном светящихся облаков, высоко взошла белая луна.

Люжак щелкнул переключателем, и звук двигателя перешел в низкое рычание, а затем смолк. Направив на меня нейропистолет, он показал в сторону выхода. С трудом поднявшись на ноги, я вышел на подстриженную зеленую лужайку рядом все с той же высокой каменной стеной, с которой все начиналось. Однако теперь она была увита плющом, и до самого ее верха шли освещенные окна. Вдоль основания стены тянулись цветочные клумбы, а вниз по склону к залитой лунным светом реке вела ухоженная тропинка. Деревья, которые я видел до этого, исчезли, но на тех местах, где раньше деревьев не было, росли другие. За рекой сияли огни города, но не совсем там, где город находился раньше.

Пройдя по тропинке, мы оказались на широкой мощеной дорожке, бежавшей вдоль фасада здания. Из врезанных в древний камень стеклянных дверей лился яркий свет. Двое суровых охранников в белых шароварах вытянулись в струнку, пропуская нас в мраморный зал с высоким потолком. Похоже, никто не видел ничего необычного в присутствии пленника в наручниках, идущего под дулом пистолета. Мы прошли по коридору в приемную, где сидели симпатичные секретарши за пишущими машинками, на которых имелось лишь три ряда клавиш. Худощавый мужчина с нервным лицом обменялся несколькими словами с Люжаком, а затем провел нас в кабинет, где сидел за столом майор Рената, что-то говоривший в микрофон. Увидев меня, он изогнул губы в лисьей улыбке и жестом предложил Люжаку покинуть помещение.

Теперь я уже видел, что это не тот же самый человек, который был мне знаком в Ки-Уэсте, а его брат-близнец, несколько более упитанный и воспитанный, но за его хитрой физиономией таились те же коварные мысли. В любом случае, он был не из тех, кто мог бы мне понравиться.

— Вы заставили меня за вами погоняться, мистер Керлон,— сказал он.— Жаль, что все повернулось именно таким образом — я рассчитывал на более мягкий вариант развития событий. Надеюсь, вы понимаете, что в первую очередь мне требуется от вас определенная информация. Давайте начнем с того, что касается полковника Баярда. Когда вы впервые с ним встретились и что он вам предлагал?

— Где он сейчас?

— Не имеет значения! — рявкнул Рената — И пусть вас не смущает, будто я склоняю вас к предательству, мистер Керлон. Вы ничем ему не обязаны! А теперь отвечайте на мой вопрос, подробно и быстро, и я гарантирую вам, что вы не понесете никакой ответственности за его преступления.

— Зачем вы потопили мою лодку?

— Так было необходимо. Вам возместят убытки, мистер Керлон. Собственно говоря, вам невероятно повезло. Когда вся эта история закончится, к удовлетворению... э... властей Империума, вы окажетесь в самой благоприятной ситуации, какую только могли себе представить, до конца своих дней.

— Почему я?

— Я действую в соответствии с инструкциями, мистер Керлон. Что касается того, почему в данном случае выбрали именно вас,— сказать ничего не могу. Просто считайте себя счастливчиком и окажите мне содействие. А теперь, будьте так добры, расскажите для начала, как вы встретились с Баярдом и что он поведал вам о своих планах.

— Почему бы не спросить его самого?

— Мистер Керлон, прошу вас отвечать на мои вопросы. Потом вы получите ответ на ваши: естественно, в тех пределах, которые не противоречат имперским требованиям секретности.

Я кивнул. Спешить было некуда. Дальнейшее явно не предвещало ничего хорошего.

— Знаю я ваши добрые намерения,— сказал я.— Я уже знаком с вашим лейтенантом, тем самым, с нейрописто-летом.

— Необходимо было любым путем избежать несчастного случая, мистер Керлон. Вы человек сильный и, возможно, хорошо умеете драться. Сейчас нет времени для объяснений, к тому же вы серьезно не пострадали. Да, кстати: где Баярд спрятал челнок?

— Вы имеете в виду машину-амфибию, на которой он меня подобрал?

— Да. Естественно, это собственность Империума. И если вы поможете мне его найти, вы уменьшите тяжесть обвинений против Баярда.

— Вероятно, поставил где-нибудь подальше от посторонних глаз.

— Мистер Керлон...— Лицо Ренаты напряглось.— Похоже, вы не понимаете всей серьезности своего положения. Если вы нам поможете — будете достойно вознаграждены. Если откажетесь — будете жалеть об этом всю свою жизнь.

— Кажется, вы постоянно мне что-то предлагаете, а я все время отказываюсь,— сказал я.— Возможно, нам просто не по пути, Рената.

Он набрал в грудь воздуха, словно собираясь закричать, но вместо этого резким движением нажал кнопку на столе. Дверь открылась, и на пороге появились двое вооруженных охранников.

— Отведите его в третий блок,— бросил он, пронзив меня взглядом, напоминавшим отравленную стрелу.— Возможно, несколько дней размышлений в одиночестве помогут вам выбрать правильный путь.

Меня повели по коридорам, затем вниз по лестнице и снова по коридорам, уже не столь роскошным, потом опять вниз, еще по одному коридору с голыми стенами, и наконец остановились перед тяжелой, окованной железом дверью. Парень с белым пушком на подбородке отпер ее, я шагнул в тускло освещенное помещение с единственной лампочкой под потолком, и дверь с лязгом захлопнулась за мной. Оглядевшись вокруг, я запрокинул голову и расхохотался.

Я снова оказался в подземной комнате, с которой все началось несколько часов назад.

Комната была той же самой, но тем не менее не совсем. Пол был чисто подметен, пыль и ржавый хлам исчезли. Однако гобелен все так же висел на стене, в куда лучшем состоянии, чем прежде.

Я прошелся по комнате, но, кроме стула и койки, не обнаружил ничего такого, чего не было бы там раньше. Я постучал по стенам, но в них не оказалось никаких отодвигающихся панелей или потайных лестниц. Я посмотрел на гобелен, но он ни о чем мне не говорил. Центральная фигура изображала высокого рыжебородого человека с луком за спиной и мечом на поясе. Его конь бил в воздухе копытом, а вокруг подпрыгивали гончие псы, нетерпеливо ожидая, когда их спустят с поводков. Я прекрасно понимал их чувства: я сам готов был сорваться с места, но на этот раз отсюда не было пути наружу. Жаль, что Рената не бросил Баярда в ту же комфортабельную камеру — возможно, у него в рукаве оказалось бы припрятано еще одно волшебное кольцо. Я посмотрел на кольцо на моем мизинце, и вдруг мне в голову пришла мысль, слишком очевидная для того, чтобы быть правдой. Но попробовать стоило.

Я нажал на камень, приготовившись к тому, что ничего не произойдет. В течение пяти секунд действительно ничего не происходило. Затем послышался свистящий звук, и, словно из воздуха, передо мной появился челнок с открытой дверью, из-за которой лился мягкий свет.

Шагнув внутрь челнока, я сел в кресло перед приборами, усеивавшими панель, словно мелкие хромированные и стеклянные рыбки. Я попытался вспомнить, какими из них пользовался Баярд, и у меня на лбу выступил пот при мысли о том, что может произойти, стоит мне ошибиться. Но предаваться в такой момент раздумьям само по себе было ошибкой. Конечно, если бы я что-то напутал и в итоге застрял посреди сплошного камня, в том не было бы ничего хорошего, но шанс, подобный нынешнему, подворачивается не каждый день. Я нажал на кнопку включения режима полуфазы, и стены превратились в голубоватую дымку. Первый рычаг, который я повернул, не вызвал никакого видимого эффекта. Я попробовал другой, и у меня душа ушла в пятки, когда челнок начал проваливаться сквозь пол. Повернув рычаг в другую сторону, я поднялся вверх, словно воздушный шар, взлетающий сквозь густой голубой туман. Пару секунд спустя я оказался на поверхности, позади густых зарослей, в нескольких футах от того места, где не так давно видел следы полозьев. Всего несколько футов — и в то же время неописуемо далеко. И теперь передо мной встал вопрос, что делать дальше?

Пока что мне ничего не угрожало. Ничто не говорило о том, что кто-то мог заметить мои манипуляции с челноком. Самым простым было вновь переключить аппарат в режим полуфазы, как можно быстрее убраться отсюда и забыть о странном чужаке по имени Баярд и о его истории про грядущий вероятностный кризис, который якобы превратит мир в бурлящий хаос.

С другой стороны, я сидел внутри устройства, которое, если верить словам его предыдущего владельца, являлось чем-то экстраординарным даже для людей в белой имперской форме. И именно они кое-что были мне должны, включая лодку, бывшую предметом моей гордости. Сейчас преимущество было на моей стороне — они не знали, где находится челнок, в отличие от меня. И я мог наблюдать за ними, оставаясь при этом незамеченным.

Проблема заключалась лишь в одном: приходилось иметь дело с машиной во стократ сложнее реактивного истребителя и потенциально намного более опасной. Я видел Баярда за приборами и примерно представлял, как он ими оперировал. Большой белый рычаг с надписью «ГЛ. ПР.» приводил в действие всю аппаратуру. Он удобно лежал в руке, гладкий и прохладный, словно прося, чтобы его повернули.

Я все еще сидел, глядя на экран и собираясь с мыслями, когда над боковым входом в стене в пятидесяти футах от меня вспыхнул свет. Дверь открылась, и из нее вышел майор Рената с портфелем в руке, что-то говоря через плечо обеспокоенному адъютанту с ноутбуком. Не раздумывая, я нажал кнопку включения режима полуфазы, и все вокруг окуталось голубоватым туманом. Я стал невидимкой.

На дорожке затормозил большой угловатый автомобиль. Рената и еще четверо сели в него и уехали. Вспомнив, с помощью каких приборов Баярд управлял челноком в режиме полуфазы, я нажал несколько кнопок. Челнок заскользил прочь плавно и бесшумно, словно разлитое по воде масло. Я последовал за машиной вдоль дороги, извивавшейся по напоминавшей парк территории, мимо ворот, в двух футах от зевающего охранника, через мост, а затем через поселок. Выехав на шоссе, машина прибавила скорость, но висеть у нее на хвосте не составляло для меня никакого труда.

Я двигался за машиной в течение получаса, пока она не въехала в ворота в ограде из колючей проволоки, окружавшей маленькое, покрытое травой летное поле. Рената вышел из автомобиля, и его помощники засуетились вокруг, готовя большой, обтянутый тканью винтовой самолет с крыльями размахом с крышу сарая. Последовали рукопожатия и щелчки каблуками со стороны парочки молодчиков германской внешности, затем Рената и еще один забрались в самолет, и тот поднялся в воздух.

Я уже успел в какой-то степени ознакомиться с приборами, и мне понадобилось лишь три попытки, чтобы наши скорости подъема сравнялись, после чего я сместился немного назад, держась на расстоянии в четверть мили от самолета. Пока что все было не так уж и сложно, мне требовалось лишь выдерживать курс. Насколько я мог понять, приборы показывали с десяток различных критических перегрузок, но я решил, что беспокоиться на этот счет стану лишь тогда, когда это действительно потребуется. Возможно, теоретические принципы действия челнока и были достаточно сложны, но основные операции выглядели вполне простыми.

В течение трех часов мы летели над простиравшимися внизу полями прямо навстречу восходящему солнцу, затем над водной поверхностью — судя по всему, Ла-Маншем. Самолет начал снижаться над городом, надо полагать

Лондоном, описал круг над полем в нескольких милях от его центра и приземлился возле небольшого здания с надписью «База королевских ВВС Нортхолт». Я пережил несколько неприятных секунд, когда земля взмыла вокруг меня, словно грязная вода, но мне удалось удержать челнок на высоте примерно в фут над ней.

Рената вышел из самолета и сел в подъехавший автомобиль. К тому времени я уже хорошо представлял себе возможности своей машины и потому, не заботясь о воротах, просто скользнул сквозь ограду и пристроился в хвост автомобилю, который, набирая скорость, устремился по широкому шоссе прямо к видневшимся вдали башням городского центра.

Поездка заняла всего минут двадцать. Машина Ренаты с включенной сиреной, звук которой в динамиках казался мне завыванием призраков, промчалась по узким извилистым улочкам, пересекла Темзу по мосту, с которого открывался прекрасный вид на Палату общин, и свернула в огороженный каменными стенами двор позади большой мрачной крепости. Выйдя из машины, Рената направился к маленькой двери под большим чугунным фонарем, а я последовал сквозь стену за ним. Солнце погасло, и я оказался в широком, хорошо освещенном коридоре с открытыми дверями по обеим сторонам, где люди в форме занимались тем, чем обычно занимаются в государственных учреждениях. Рената неожиданно свернул за угол, и я, слегка перестаравшись, оказался внутри сплошного камня толщиной футов в пять. Когда я снова вывел челнок на открытое пространство, Ренаты нигде не было видно.

Почти час я путешествовал по зданию, словно робот-призрак, заглядывая в большие кабинеты с рядами шкафов и письменными столами под неоновыми лампами, в кабинеты поменьше с толстыми коврами и важного вида бюрократами, созерцающими собственное отражение в висящих на стенах фотографиях, в складские помещения, в центр связи. Я попытался спуститься на нижние этажи, но обнаружил там лишь архив со старыми папками и несколько мрачных камер. Здесь для меня не было ничего интересного. Проникнув сквозь стену, я оказался в помещении размером восемь на восемь футов с ржавыми кандалами на стене и сточным отверстием в полу — самое настоящее средневековое подземелье, не хватало только парочки прикованных к стене скелетов.

Снова скользнув сквозь стену, я очутился перед уходящими наверх грубо отесанными ступенями. Не похоже было, чтобы тут кто-то часто ходил. Выше я обнаружил коридор, который пересекался с другим. Судя по всему, в стенах старого здания имелось немало потайных мест. Я нашел выходы в десяток комнат, неприметную дверь, ведшую в находившийся внизу сад. Но все это нисколько не приближало меня к Ренате.

Вернувшись на верхний этаж, я проверил еще несколько кабинетов и в десятом или двенадцатом нашел наконец того, кого искал. Он сидел на краю стула напротив широкоплечего седого человека, в котором все выдавало профессионального военного. И тот был явно недоволен.

— ...сложно будет объяснить барону, каким образом этот субъект умудрялся появляться и исчезать по собственному желанию,— рычал он.— Никто, кроме участников операции «Розовый куст», не знал о существовании штаб-квартиры в замке. Однако Баярд каким-то образом там оказался, а потом, словно из ниоткуда, появляется этот тип! Я не могу принять ваш доклад, майор!

Он ударил кулаком по лежавшему перед ним на столе листку бумаги и яростно уставился на Ренату.

— Мой доклад основан на фактах, полковник,— сказал Рената. Похоже, хмурая физиономия собеседника его не слишком пугала.— И тот факт, что я не могу предложить никаких разумных объяснений, никоим образом не меняет того, что я видел собственными глазами.

— Расскажите подробнее, какие меры вы приняли для содержания этого человека под стражей,— потребовал полковник.

— Он находится под охраной в самой надежной камере в подвале замка,— твердо заявил Рената.— Готов поклясться собственной карьерой.

— Лучше не стоит,— ответил полковник. Рената беспокойно пошевелился на стуле.

— Не могли бы вы объяснить, полковник?

— Он исчез. Через полчаса после вашего отъезда выяснилось, что камера пуста.

— Не может быть! Я...

— Вы дурак, Рената,— бросил полковник.— Он уже дал понять, что в его распоряжении имеются весьма специфические ресурсы. Однако вы настояли на том, чтобы поступить с ним обычным образом.

— Я в точности следовал инструкциям,— возразил Рената. Внезапно ему в голову пришла некая мысль.— Как насчет полковника Баярда? Он не...

— Он здесь. Я позаботился о том, чтобы пристегнуть его наручниками к спинке кровати, и поставил рядом с ним двоих вооруженных охранников.

— Его нужно допросить! Несмотря ни на какие ограничения...

— Это решаю я, майор! Баярд обладает особым статусом, данным ему высшим командованием...

— Допросите его, полковник! Он подтвердит то же, что я сказал вам, и, думаю, сможет объяснить таинственные способности этого типа!

Полковник взял сигару, покатал между пальцами и переломил пополам.

— Рената, что, черт побери, творится? Что замышляет барон ван Рузвельт? Как с этим связан Баярд и насколько имеет к этому отношение внезапная болезнь Рихтгофена?

— Я не вправе обсуждать планы барона ван Рузвельта,— сказал Рената, с интересом глядя на полковника.

— Я все еще ваш начальник, — рявкнул полковник.— И я желаю знать, что происходит прямо у меня под носом!

— Свой доклад я показал вам лишь из вежливости.— Рената встал.— Дальше я буду говорить только с бароном генералом ван Рузвельтом, и ни с кем более.

— Это мы еще посмотрим, майор! — Полковник вскочил, и тут зазвонил красный телефон у него на столе. Он схватил трубку, послушал, и выражение его лица изменилось. Полковник окинул кабинет взглядом.— Ясно. Понял.

Я переместил челнок поближе, пока половина стола не оказалась внутри его, и включил звук на максимум. Сквозь треск и шипение донеслись слова из телефонной трубки:

— ...подумать, вы ничего не подозревали! Еще тридцать секунд, и мы его засечем...

Для меня этого было вполне достаточно. Послав челнок сквозь стену, я пронесся через соседний кабинет, где какой-то толстяк целовал девушку, потом через внешнюю стену и завис над городским парком с живыми изгородями, фонтаном и извилистыми дорожками. С приборной панели послышался резкий щелчок, и все стрелки одновременно подпрыгнули. Гудение двигателя стало неровным, и в нем появились неприятные нотки. Я поспешно опустил челнок до уровня земли — мне вовсе не хотелось, чтобы двигатель отказал в воздухе. Когда я попытался двинуться через парк, челнок переместился на шесть футов и застыл как вкопанный. Запах горячей изоляции усилился, и из-за панели вырвались языки пламени. Я ударил по рычагу выключения двигателя. Несмотря на то что я оказался в ловушке, я еще мог успеть помешать врагу. Я включил режим полной фазы, и сцена на экране снова приобрела нормальные цвета. Мне потребовалось еще пять секунд, чтобы открыть дверь, выскочить наружу и нажать кнопку на кольце. Челнок замерцал и исчез, лишь сухие листья закружились там, где он стоял мгновение назад. А потом меня окружили люди в белой форме, держа наготове нейропистолеты.

В обычном свете здание выглядело несколько иначе. Меня провели через вестибюль с мраморным полом, по широкой лестнице, к большой белой двери, по обеим сторонам которой стояли часовые.

Вокруг царила вполне деловая обстановка, но тем не менее в воздухе чувствовалась напряженность, словно все готовились к войне, в отдалении слышался топот множества бегущих людей. И хотя повсюду, казалось, не было ни пылинки, мое внимание привлекла странная аномалия — нечто похожее на кучку желтых поганок, росших в углу, где мраморный пол сходился со стеной.

Из дверей вышел парень с серебряным галуном на погонах, и мы вошли в большой кабинет с покрытыми темными панелями стенами, на которых висели картины в золоченых рамах, изображавшие важных стариков в форме с жесткими воротниками. Посреди стоял стол размером с банковское хранилище. Я посмотрел на сидевшего за ним человека и увидел в его глазах неподдельный властный огонь.

— Ну что ж, мистер Керлон,— медленно и торжественно произнес он— Наконец-то мы встретились.

Он был крупного телосложения, черноволосый, с прямым носом, жестким ртом и странно блестевшими темными глазами. Он слегка шевельнул пальцем, и люди, которые привели меня сюда, исчезли. Встав, он обошел вокруг стола и окинул меня взглядом. Он оказался одного со мной роста, шесть футов и три с небольшим дюйма, и весил примерно столько же, сколько и я. Под отглаженной серой формой ощущались крепкие мышцы — не как у коня-тяжеловоза, но скорее как у щеголеватого тираннозавра в идеально подогнанном костюме.

— Майор Рената наделал ошибок,— сказал он.— Но в конце концов вы оказались здесь, целый и невредимый. А все остальное не так уж и важно.

— Кто вы? — спросил я.

— Барон ван Рузвельт, генерал, шеф Имперской разведки — вернее, исполняющий обязанности на время болезни барона фон Рихтгофена.

Он поклонился и улыбнулся, подобно выходящему из-за темной тучи солнцу, потом хлопнул меня по плечу и рассмеялся.

— Впрочем, между нами, мистер Керлон, формальности ни к чему.— Он посмотрел мне в лицо, и, хотя улыбка его исчезла, глаза все еще весело блестели.— Вы нужны мне, Керлон. А я нужен вам. Можно сказать, в наших руках судьба мира, многих миров. Но я, похоже, говорю загадками, а это лишнее.

Показав мне на кресло, он подошел к бару, налил два бокала, протянул один мне и сел за стол.

— С чего начнем? — сказал он.— Пожалуй, стоит предположить, что полковник Баярд ничего вам не рассказывал и вы ни о чем не догадались. Так что слушайте, и я расскажу вам о критической ситуации, в которой мы оказались — вы и я...

 5

— Континуум многомерной реальности представляет собой сложную структуру, но для простоты можно считать его пучком линий, тянущихся из отдаленного прошлого в невообразимое будущее. Каждая линия представляет собой мир, вселенную со своим собственным бесконечным космосом и звездами, которую отделяют от других таких же миров непреодолимые энергетические барьеры, известные нам под названием «энтропия».

Вернее, непреодолимыми они были до тысяча восемьсот девяносто седьмого года, когда двое итальянских ученых, Максони и Кочини, наткнулись в своих исследованиях на принцип, изменивший ход истории — миллиарда историй. Они создали поле, в котором энергия обычного темпорального потока отклоняется от естественного направления — можно считать, под прямым углом. Предметы и индивидуумы, находящиеся в этом поле, перемещались не вперед во времени, как положено, а пересекали линии альтернативной реальности. Именно тогда возник Империум — правительство, провозгласившее суверенитет над всей Сетью альтернативных миров. Ваш мир, известный нам как ИП-три, всего лишь одна из бесчисленных параллельных вселенных, каждая из которых лишь на самую малость отличается от соседних. Как и этот мир, ваш находится посреди обширной области разрушений, называемой Пустошью, пустыни, образовавшейся, когда фатальный просчет во время ранних экспериментов с МК-приводом привел к полному уничтожению большого количества миров, превратив их будущее в хаос, который вы, вне всякого сомнения, наблюдали по пути сюда.

В числе отношений, существующих между параллельными линиями, есть и те, которые связывают между собой людей, мистер Керлон. Задумайтесь. Если два мира различаются лишь расположением двух песчинок на пляже или двух молекул внутри одной песчинки, то из этого следует, что аналоги каждого из людей должны существовать во всех мировых линиях, для которых момент общей истории — момент, в который их истории разошлись,— является более поздним, чем время рождения упомянутых индивидуумов. Ваш случай, мистер Керлон, является исключением — и именно в этом и состоит суть проблемы. Ваш мир — остров посреди Пустоши, окруженный не жизнеспособными параллельными мирами, но пустыней, в которой нормальная жизнь отсутствует. Вы уникальны, мистер Керлон, и это лишь обостряет нынешнюю ситуацию.

— Все это очень интересно,— сказал я,— но мне все же хотелось бы услышать, почему потопление моей лодки следует считать дружественным по отношению ко мне поступком.

— Как я уже говорил, майор Рената наделал немало ошибок, но он руководствовался исключительно добрыми намерениями. В течение многих дней он напряженно трудился здесь вместе со мной. Что же касается его миссии, подумайте сами, мистер Керлон. Вы тот, кому предстоят великие свершения, но что я о вас знал? Ничего. А времени оставалось в обрез. Необходимо было — к несчастью, этого было не избежать — подвергнуть вас испытанию. Прошу прощения за излишнее усердие майора. Естественно, он не осознавал всей полноты последствий данной ситуации и насколько важную роль вам в ней суждено сыграть.

— Можно подумать, я что-либо понимаю.

На лице Рузвельта промелькнуло странное выражение: несмотря на бесстрастный вид, он с трудом скрывал эмоции.

— В затерянных мирах Пустоши ваша семья когда-то возвышалась над всеми, подобно колоссу, мистер Керлон. Теперь же из всего могущественного рода остались только вы.— Он пристально посмотрел на меня.— Судьбы многих людей растворились в хаосе Пустоши, а человеческая судьба есть сила, равная эволюционному давлению самой вселенной. Не забывайте: энергия, поглощенная катастрофой, не уничтожена, она лишь воплотилась в оргию бесформенной жизни, которая свойственна Пустоши. Теперь же эта энергия стремится к видоизменению, пытаясь повлиять на образ реальности. Если только ее не удастся направить в нужное русло, придать ей форму, наши миры поглотит раковая опухоль Пустоши. И признаки надвигающейся чумы уже есть!

Он махнул рукой в сторону висевшей на стене позади него королевской печати, золотой с голубым. Позолоту покрывали зеленые пятна, а в одном углу образовался тонкий слой плесени.

— Этот знак сегодня утром начистили до блеска, мистер Керлон. И посмотрите сюда.— Он показал на потускневшее золотое шитье на своем воротнике.— И еще.— Он подтолкнул ко мне кожаную папку. Серебряное тиснение на ней в виде королевского герба испещряли пятнышки ржавчины.— Это лишь символы, но эти символы представляют собой неизменные параметры нашего космоса, и именно они начали разрушаться, мистер Керлон! — Он откинулся назад, испепеляя меня взглядом,— Если сейчас немедленно что-то не сделать, чтобы восстановить нынешнюю реальность, нашему существованию, в том виде, как мы его понимаем, придет конец, мистер Керлон.

— Ладно, генерал,— сказал я.— Я вас выслушал. Понял далеко не все, но за последние несколько часов я видел достаточно, чтобы с ходу не обозвать вас сумасшедшим. Чего вы от меня хотите? Что, по-вашему, я должен сделать с поганками, растущими у вас в коридорах?

Он встал и, пройдясь по комнате туда и обратно, остановился передо мной.

— Мой план весьма опасен, и вам он может показаться фантастическим, капитан Керлон.— В ответ на мой вопросительный взгляд он кивнул, улыбнулся и как ни в чем не бывало добавил: — Я приказал, чтобы вас приняли на имперскую службу и назначили в мою команду.

— Спасибо, генерал,— ответил я.— Но я предпочту обойтись без этого. Меня вполне устраивает мой нынешний статус.

Он на мгновение смутился.

— Это вовсе не подкуп,— сказал он, беря со стола толстый лист пергамента.— Все уже решено...

— Без какого-либо участия с моей стороны? — спросил я.— Ни в одной армии мира такого не бывает.

— Естественно, требуется присяга, — ответил он.— Простая формальность...

— Вы, наверное, хотели сказать «символ», генерал. Так или иначе, я предпочту остаться штатским.

— Прекрасно.— Он отбросил документ в сторону, делая вид, будто это совершенно его не касается.— Как хотите. Возможно, у вас предвзятое мнение из-за того, что вам рассказывал полковник Баярд...

— Кстати, где Баярд сейчас? Последний раз, когда я его видел, он страдал от желудочных колик после того, как над ним потрудился подручный майора Ренаты.

— Полковника Баярда ввели в заблуждение. Вне всякого сомнения, он руководствовался исключительно добрыми намерениями, но ему не хватало информации. Я вовсе не удивлен, что у него сложилось ложное впечатление о сути операции на основании тех немногих фактов, с которыми он столкнулся.

— Я бы хотел его видеть.

— В данный момент это невозможно: он в госпитале. Однако я не намерен подвергать его взысканию за нарушение дисциплины, если вас интересует именно это. У него безупречный послужной список — по крайней мере, был до сих пор. И в данном случае он просто проявил излишнее усердие.

— Вы что-то говорили насчет совместной работы. Так чего вы все-таки от меня хотите?

Он встал, обошел вокруг стола и похлопал меня по плечу.

— Идемте, капитан,— сказал он.— Я вам покажу.

Помещение, куда он меня провел, находилось в подвале и охранялось тремя часовыми в белой форме с пистолетами в руках. Одну высокую стену полностью заполнял матовый экран, на котором мерцали светящиеся линии и точки.

— Это карта Сети, она покрывает зону, простирающуюся на сто тысяч лет,— сказал Рузвельт. Взяв указку, он показал на красный огонек точно в центре.— Это мировая линия Империума, ноль-ноль. Здесь,— он показал на другую светящуюся точку неподалеку,— ваша родная линия, ИП-три. Заметьте, что на большом протяжении вокруг этих изолированных линий нет ничего — пустота. Это и есть Пустошь, мистер Керлон. Расчеты наших физиков говорят, что вероятностный дисбаланс, начавшийся с исходного катаклизма, в результате которого около семидесяти лет назад образовалась Пустошь, сейчас стремится к равновесию. Здесь, в непрочной ловушке силового поля, заключена фантастическая энергия, энергия того же рода, что мгновение за мгновением генерирует реальность в процессе естественной энтропии. Вряд ли стоит говорить вам о невообразимом могуществе подобных сил. Представьте лишь, что в каждое мгновение вселенная гибнет и возрождается вновь и что здесь, в этой пустынной зоне, накапливаются последствия этого процесса, словно внутри закупоренного вулкана. Давление нарастало в течение семи десятилетий, и теперь не признать его существование просто невозможно. В центральной точке Пустоши бушует гигантская вероятностная буря. Стоит ей прорваться за пределы Пустоши — если только мы не успеем заранее предпринять меры,— и она унесет наш мир и все другие миры вокруг в бездну вероятностной катастрофы, недоступной нашему воображению. Даже сейчас вероятностные волны порой выплескиваются наружу, результаты чего может видеть каждый — и это всего лишь намек на грядущий хаос.

Положив указку, он посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом.

— Ваша судьба переплетается с судьбой вашего мира, мистер Керлон. Ваш жизненный путь, ваша история являются частью основы ткани, составляющей известную нам реальность. Мы должны ухватить эту нить, как и любую другую, нам известную, хотя их и немного, а затем попытаться вновь сплести жизнеспособную матрицу, в которую может уйти загнанная в ловушку энергия.

У меня возникло ощущение, что он чересчур упрощает проблему, но суть ее и без того казалась мне слишком туманной.

— Продолжайте, генерал,— сказал я.— Я изо всех сил пытаюсь вас понять.

— Наши жизни существуют не в вакууме, Керлон. У нас есть прошлое, есть корни. Поступки, совершавшиеся тысячелетия назад, влияют на наши сегодняшние жизни, так же как наши нынешние поступки отразятся в грядущих веках. Наполеон, Гитлер, Цезарь оказали влияние на свои времена и на все за ними последовавшие. Но в данный момент сама ткань всего сущего натянута до предела. То, что нам предстоит сделать, намного превышает потенциал любых ключевых исторических фигур и определит саму сущность будущего мира. Мы должны действовать быстро, решительно и верно. Мы не имеем права на слабость или ошибку.

— Вы все время к чему-то клоните, генерал. Почему бы сразу не перейти к сути?

Он нажал кнопку на пульте, и карта исчезла, уступив место другой диаграмме, изображавшей некое подобие амебы из розовых и красных линий, которые дергались и извивались над сеткой, испещренной светящимися точками.

— Это крупномасштабная энергетическая карта Пустоши. Здесь вы видите перемещение линий квантового разграничения, которые стремятся подстроиться к ненормальному давлению, исходящему от вероятностной бури. На каждой из примыкающих к Пустоши мировых линий объективная реальность постоянно изменяется: предметы, люди, ландшафты, каждое мгновение, день ото дня. Вряд ли стоит объяснять вам, к какой неразберихе это ведет. Пока что мы почти не ощущаем подобного эффекта: линия ноль-ноль вполне стабильна и надежно зафиксирована в прошлой истории за счет ряда ключевых событий. То же верно и для вашей линии, ИП-три. И если Пустошь поглотит эти линии, это будет означать конец основам человеческой культуры, равным по значению открытию огня.

Он снова переключил изображение, на этот раз на экране появилась пылающая туманность, напоминавшая солнце с близкого расстояния.

— Это центр вероятностной бури, мистер Керлон. Мы засекли его местонахождение на мировой линии, где некогда располагалась великая культура. Именно там находится ключ к нынешнему кризису. Я предлагаю отправиться туда, мистер Керлон, и найти этот ключ.

— Слишком уж это похоже на прыжок прямо в кратер действующего вулкана.

— Эта диаграмма изображает возмущение вероятностной энергии,— сказал Рузвельт.— На поверхности, для наблюдателя, находящегося на самой А-линии, буря в явном виде не заметна. Да, аномалии, искажения, невозможные события, нарушения законов природы происходят прямо на ваших глазах, но сама буря бушует на энергетическом уровне, который могут обнаружить лишь специальные приборы. Человек вполне может отправиться туда, мистер Керлон, и хотя ему будет грозить неописуемая опасность, вряд ли она смертельна.

— А что потом?

— Где-то на этой линии находится ключ, артефакт, столь неразрывно вплетенный в ее прошлое и будущее, что все основные вероятностные линии вынуждены проходить через него, так же как силовые линии магнитного поля проходят через полюса магнита. Я предлагаю выяснить, что это за предмет, найти его и убрать в безопасное место.

— Ну, давайте,— сказал я.— Выкладывайте все до конца.

— А что еще говорить, мистер Керлон? — Рузвельт снова лучезарно улыбнулся, и глаза его опасно блеснули.— Я хочу, чтобы вы были на моей стороне. Мне нужна ваша помощь. Помощь тех сил, которые вы воплощаете.

— А с чего вы взяли, что я туда пойду?

— Я прошу вас пойти. Я не могу и не стану пытаться вас принуждать. Это не только бесполезно, но даже хуже для дела. Но, помня величие вашей линии, я полагаю, что вы сами знаете, в чем заключается ваш долг.

— Значит, теперь это мой долг, да?

— Думаю, да, капитан Керлон.

Он встал и еще раз улыбнулся. Я понял, что этого человека мне придется либо полюбить, либо возненавидеть — третьего не дано.

— Вам незачем прямо сейчас принимать решение,— небрежно сказал он.— Я распорядился, чтобы вам выделили комнату в моих апартаментах. Отдохните, поспите, а потом поговорим.

Взгляд его пробежался по моим свитеру и штанам, затем остановился на заткнутом за пояс ноже.

— Вынужден попросить вас оставить... гм... оружие здесь,— сказал он.— Формально вы находитесь под обычным арестом, и лишние разговоры ни к чему.

— Не отдам,— сам не зная отчего, ответил я.

У него в распоряжении имелась целая армия, чтобы отобрать у меня нож, если бы ему это захотелось. Наклонившись вперед, он нахмурился и с едва скрываемой злобой посмотрел на меня.

— Будьте так добры, во избежание неприятностей, положить нож на стол,— медленно произнес он.

Я покачал головой.

— У меня с ним связаны сентиментальные чувства, генерал. Я ношу его уже столь давно, что без него ощущаю себя почти голым.

Взгляд его пронзил меня, словно лазерный прицел, затем он расслабился и улыбнулся.

— Ладно, можете оставить его себе. А теперь идите и подумайте о том, что я вам говорил. Надеюсь, к завтрашнему утру вы все же решитесь выполнить мою просьбу.

Комната, куда меня препроводили, оказалась чуть меньше зала для дипломатических приемов, но во всем остальном была обставлена по высшему разряду. После того как сопровождающие ушли, я заглянул в гардероб, содержимое которого вполне годилось бы для бродвейской звезды, в шкаф, где могли бы разместиться шестеро и еще осталось бы место для игры в покер, ткнул пальцем кровать, напоминавшую олимпийский борцовский мат с кисточками. К подобной роскоши я не привык, но решил, что вполне могу на ней спать.

Приняв душ в ванной с золотыми кранами и розовым мрамором, я надел оставленную специально для меня свежую одежду, после чего явился официант в черных штанах до колен и золоченом жилете, неся поднос с фазаном на прозрачном фарфоре и вином в бокале из тончайшего стекла. Уплетая обед, я размышлял о том, что узнал от Рузвельта. Вся эта история о параллельных мирах и нависшей над ними катастрофе, которую могли предотвратить лишь он и я, казалась мне столь же правдоподобной, как и любой бред сумасшедшего. Однако свидетельства тому окружали меня повсюду. И кое-что еще беспокоило меня в поведении генерала.

Когда-то от нечего делать я изучал теорию игр, и мне показалось, что в ее свете можно было бы проанализировать и нынешнюю ситуацию. Рузвельт трижды пытался разыграть свою партию: первый раз, когда он как бы между делом сообщил мне о моем назначении, второй, когда попытался добиться моего согласия отправиться вместе с ним, и третий, когда попробовал отобрать у меня нож. Все три раза я устоял, скорее повинуясь некоему инстинкту, нежели логике или заранее продуманному плану.

Подойдя к окну, я посмотрел вниз на стену и мощеную улицу. Большие деревья отбрасывали тени на газоны и клумбы, а на широких тротуарах полно было симпатичных женщин и мужчин в яркой форме с плюмажами и блестящими пуговицами. По всему парку стояли ярко освещенные киоски, торговавшие всякой мелочью, и кафе с открытыми террасами и столиками под навесами, откуда доносился запах свежемолотого кофе и свежеиспеченного хлеба. С находившейся где-то эстрады раздавались звуки оркестра, игравшего вальс в стиле Штрауса, который я никогда не слышал в своем мире.

Я подумал о том, где сейчас Баярд и что он сказал бы о последних событиях. Я принимал его как есть в основном потому, что он спас меня из лодки за мгновение до того, как та ушла под воду. Но если Рузвельт говорил правду и если все это было заранее спланировано, чтобы проверить мою реакцию, прежде чем назначать меня на ключевую роль в событиях мирового масштаба...

В таком случае мне следовало рассказать Рузвельту обо всем, что я видел в Шато-Гайяре. Возможно, там крылся некий ключ для того, кто знал, как им правильно воспользоваться. Или неправильно.

О том, что происходит, Баярд знал намного больше меня, и он не доверял Ренате, так же как и его боссу. Я жалел, что он не мог слышать рассказ Рузвельта и показать мне ту же историю с другой стороны.

Сейчас я крайне нуждался хоть в какой-то информации о Рузвельте, о Баярде, о том, что вообще творится, и больше всего о том, какое ко всему этому имею отношение я, а также в чем заключается истинный смысл старого куска железа, обладающего магической способностью указывать на другие старые куски железа.

Я подошел к двери и приоткрыл ее. В дальнем конце коридора стоял по стойке «смирно» часовой в белой с золотом форме. Он посмотрел в мою сторону, но я небрежно махнул рукой, и он снова уставился прямо перед собой. Я не был по-настоящему под арестом, но за мной следили. Я начал закрывать дверь, и тут из соседней комнаты раздался дикий вопль, словно резали свинью. Часовой выхватил из блестящей кобуры сверкающее хромом оружие и бросился бежать. В два прыжка оказавшись у двери, откуда донесся крик, я рванул за ручку, затем, отступив назад, пинком распахнул дверь и увидел белого червя размером с пожарный шланг, обвившегося, словно удав, вокруг раздавленного человеческого тела.

Тело принадлежало старику с побагровевшим лицом, белыми волосами, выпученными глазами и вывалившимся языком. В моей руке оказался сломанный меч — я не помнил, когда успел его выхватить. Когда я опустил его на червя, раздался звук, словно от удара топором по седлу. Клинок рассек плоть подобно сыру, и отрубленный конец начал извиваться, разбрызгивая вокруг зловонную жидкость. Рядом с моим ухом раздался выстрел, и от червя отлетел еще один десятифутовый кусок. Выстрел раздался снова, и обрубок подбросило в воздух, в то время как я начал рубить очередную петлю, конец которой слегка покачивался, будто зачарованная змея. Теперь кусков стало уже четыре, а из-за двери ванной выползали новые. Я услышал сухой щелчок пистолета, в котором закончились патроны; часовой выругался и тут же захрипел. Я начал пробиваться к нему, но было уже слишком поздно. Тело его было плотно обмотано сверху донизу, словно мумия, и судя по тому, под каким углом торчала голова, он уже расстался с жизнью. Из коридора слышались крики, топот бегущих ног и выстрелы. Прорубая себе дорогу, я ворвался в ванную. Ванну из зеленого мрамора полностью заполнял выползавший из сточного отверстия червь. Обрубив его конец, я схватил щетку с длинной ручкой и вогнал ее в сток, затем, отбиваясь от извивающихся обрубков, выбрался в коридор. То, что я увидел там, оказалось намного хуже червя. Оно напоминало массу сырого мяса, катившуюся с лестницы и уже заполнившую коридор наполовину. Двое стреляли в нее, но, похоже, ее это нисколько не волновало. Подойдя сбоку, я отрубил кусок, и упругая субстанция попятилась, сочась розовой кровью. Ей не нравилась холодная сталь.

— Берите ножи и мечи! — крикнул я.— Стрелять бесполезно!

Масса заполняла коридор достаточно быстро и уже успела наполовину перекрыть одну из дверей. Она ворвалась внутрь, и я заметил мелькнувшую за дверью женскую фигуру, прежде чем масса полностью закрыла собой вход. До меня донеслось лишь слабое эхо крика девушки. Мне потребовалось несколько хороших ударов, чтобы освободить дверь, но я снова опоздал. Из-под мясистой груды торчали лишь ноги в домашних туфлях, словно у неосторожного механика из-под сорвавшегося с домкрата автомобиля.

Вернувшись в коридор, я увидел Рузвельта в одной рубашке, который, злобно оскалившись, рубил тварь двуручным мечом. Увидев меня, он крикнул:

— Керлон, сюда!

Люди в форме делали все, что могли, своими церемониальными короткими мечами, но именно Рузвельт оттеснял тварь назад. Она образовала нечто вроде кармана, и он вошел внутрь его, в то время как остальная часть твари пыталась обойти его с боков. Я ударил слева, отрубив кусок размером с шотландского пони, и в то же мгновение другой ее край начал сворачиваться, едва не поймав Рузвельта. Он с размаху рубанул по ней мечом, а я несколькими ударами своего клинка пробился к нему и встал рядом, спина к спине. Похоже, он пытался прорубить путь к двери, уже на две трети перекрытой и начавшей прогибаться. Мы освободили дверь, а потом появились еще десятки человек с мечами в руках и начали обрабатывать внешний периметр. Мы стояли по щиколотку в розовой жиже, сочившейся из всех нанесенных нами ран. Я почувствовал запах дыма и увидел двоих пожарных в защитных комбинезонах, которые бежали по лестнице, держа перед собой огнеметы. Тварь отступала перед ними, корчась и обугливаясь. Еще через пару минут все закончилось. Я посмотрел сквозь едкий дым на Рузвельта, потом на стены коридора, забрызганные до потолка кровью. Кругом воняло, как на бойне.

— Очаровательно,— пробормотал я, чувствуя себя вымотанным так, будто только что пробежал милю за четыре минуты.— И что это было?

Рузвельт весело оскалился. Он тяжело дышал, и на лице у него подсыхала кровь, но, как ни удивительно, у него был вид человека, получившего ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Неплохо час прошел,— сказал он.— Поздравляю, капитан. Вы превосходно сражались — не многие на такое способны.

Отчего-то мне показалось, что в словах его нет ни капли похвальбы — лишь правда.

— Вы не ответили на мой вопрос, генерал,— напомнил я.

Он посмотрел на отвратительную массу, распростершуюся на голубом восточном ковре.

— Я и сам не знаю,— ответил он.— Худшая атака за последнее время. Периодичность уменьшилась до девяносто одного часа, а интенсивность растет в логарифмической пропорции. Вряд ли эту тварь можно назвать животным в обычном значении этого слова — просто озверевшая масса живого мяса.

— Какого еще мяса? — прорычал я, чувствуя, как при одном взгляде на тварь у меня по коже бегут мурашки.

Он пристально посмотрел на меня.

— Человеческого, мистер Керлон,— ответил он. Я кивнул.

— Я все еще не вполне понимаю, что тут творится, генерал, но если вам приходится сражаться с подобной дрянью, я с вами.

Он улыбнулся и крепко пожал мне руку.

— С вами за моей спиной...

— Рядом с вами,— поправил я. Он кивнул, продолжая улыбаться.

— Значит, рядом со мной. Возможно, мы все же сумеем победить.

В последующие несколько ночей мне почти не удалось нормально вздремнуть. Когда я не занимался с мастером боевых единоборств по имени Линд, я слушал лекции по тактике или спал в гипношлеме, накачивавшем меня сведениями по истории Пустоши.

Кроме меня здесь проходили обучение и другие, в том числе симпатичная девушка восточной внешности с одной из А-линий, где китайцы в девятом веке заселили Америку и сражались с римлянами на Миссисипи в 1776 году. Ее должны были отправить туда, где орда отсталых, живущих при матриархате монголов готовилась обрушиться на феодальную Европу. Похоже, ей предстояло стать воплощением богини Цзю Ки, небесной повелительницы драконов. Был еще рослый чернокожий парень зверского вида — возможно, из-за стальной шпильки в носу,— которого рекрутировали из африканской империи зулусов, чтобы помочь организовать сопротивление жестокому культу, уничтожавшему черных рабов на линии, где греки в дохристианскую эру овладели достаточными научными знаниями, чтобы завоевать весь известный им в ту пору мир. Еще я познакомился с парнем, выглядевшим как классический австралийский бушмен, но на его линии их племя владело всем материком. Он постоянно морщил свой приплюснутый нос из-за чуждых ему запахов, но вел себя как настоящий джентльмен и относился к нам как к равным.

В течение недели я несколько раз пытался увидеться с Баярдом, но Рузвельт всегда отказывал. Как он говорил? «Полковник болен, у него пневмония, как это часто бывает у испытавших на себе нейрооружие. Он сейчас в кислородной камере, и к нему никого не допускают».

Потом наступил день, когда генерал явился в спортзал и в течение получаса наблюдал, как Линд пытается дать мне в ухо, но мне повезло, и вместо этого я дал ему в ухо сам.

— Что ж, вы готовы,— сказал Рузвельт.— В полночь отправляемся.

Терминал, откуда стартовали челноки, представлял собой огромный, ярко освещенный зал с блестящим белым полом, размеченным оранжевыми линиями, между которыми рядами стояли челноки — маленькие одноместные разведчики и большие пассажирские на двадцать человек, чисто функциональные коробки и роскошные произведения искусства, бронированные и оформленные под фургоны или грузовики. Слышалось непрерывное высокое гудение, и то и дело раздавались удары и хлопки от смещения воздушных масс, вызываемого прибытием и отправлением челноков. Я никогда прежде не видел ничего подобного, но все это мне было уже хорошо знакомо после сеансов гипнопедии.

С аппаратурой возились техники в белых комбинезонах, стоявшие за небольшими столиками, расположенными в проходах. В дальнем конце зала я заметил группу людей, одетых как испанские конкистадоры, и еще одну, в пуританских черных костюмах.

— Маскировка,— сказал Рузвельт.— Наши агенты всегда пытаются слиться с толпой. В нашем случае этого не требуется. Насколько мне известно, там, куда мы отправляемся, людей вообще не осталось.

Техники помогли нам облачиться в старомодные летные комбинезоны с легкими шлемами, еще раз проверили, что все в порядке, мы пристегнулись и закрыли люк. Рузвельт посмотрел на меня и поднял большой палец.

— Готовы?

— Вам решать, генерал,— ответил я.

Он кивнул и нажал на рычаг. Двигатель загудел, и свет снаружи померк. Стены и потолок расплылись и исчезли, и мы повисли в двух футах над поросшей травой пустой площадкой под открытым небом, к которому поднимались клубы пыли.

 6

Мы почти не разговаривали, пересекая Пустошь следом за звуковым сигналом датчика, настроенного на цель нашего путешествия. Я смотрел на проплывающий под нами выжженный пейзаж, в то время как Рузвельт следил за полусотней циферблатов одновременно, время от времени подправляя настройки по одному ему ведомым причинам. Довольно долго мы скользили над каменистой равниной, над которой поднимался дым от окруженных красным сиянием вулканов. Потом ее сменил океан маслянистой пенящейся жидкости, по его поверхности медленно перекатывались волны. А затем снова появилась земля — угольно-черная, с пляшущими над ней бледными языками пламени, превратившаяся затем в море темно-красной пузырящейся лавы. Облака, закрывавшие луну, за все это время даже не двинулись с места.

Лава потемнела и затвердела, превращаясь в пыльную пустыню. Появились зелень и странные, покрытые коростой деревья, росшие группами по два-три. По земле тянулись лианы, среди которых виднелись развалины каких-то построек. Я увидел большую каменную глыбу, наполовину вывороченную из земли корнями пятидесятифутового одуванчика, стебель которого был усеян крючьями.

— Уже близко,— сказал Рузвельт.— Это дорога, ведущая в город Фонтевро^[48].

Он подкорректировал курс, и мы зависли над старой дорогой, ведшей через кошмарные джунгли между обрушившимися стенами и ржавыми стальными каркасами, ставшими опорой для мясистых стеблей, переплетавшихся с бородавчатыми лианами, листья которых, походившие на сгнившую парусину, изгибались над скопищами громадных слепых крысиных голов, напоминавших гроздья чудовищных плодов. У них не было глаз, зато хватало зубов, впивавшихся в оболочку питавших их растений.

Лес под нами стал реже, по обеим сторонам появились высокие грязно-коричневые сооружения, похожие на древние храмы в джунглях Юкатана. На граните и мраморе росли грибы, а бронзовые статуи богов и богинь были изъедены ржавчиной. Лес отступил, и открылась мощеная площадь, посреди которой высилась гора мраморных и стеклянных осколков позади опутанных лианами колонн высотой в сто футов.

Пятна, покрывавшие куски мрамора, постепенно исчезли, широкая площадь разгладилась. Фонтан в ее центре, еще недавно бывший грудой обломков, обрел форму, если не считать отсутствующей головы стоявшей посреди него русалки. Затем послышался громкий отрывистый писк, и на панели зажглась желтая лампочка. Мы прибыли в глаз вероятностной бури.

Рузвельт повесил на плечо какой-то прибор и проверил его показания.

— Нам с вами предстоит стать первыми людьми, чья нога когда-либо ступала на Пустошь,— сказал он,— И если мы совершим хоть малейшую ошибку, станем последними. Любой наш просчет может превратить в ничто всю нашу вселенную.

— Что ж, вполне честно,— ответил я.— Один лишь вопрос: откуда мы знаем, что может стать ошибкой?

— Следуйте своиминстинктам, мистер Керлон,— многозначительно улыбнулся Рузвельт.

Затем он открыл люк, и мы шагнули в мир кошмарных фантазий.

Вокруг нас возвышались величественные здания, освещенные пробивавшимся сквозь рваные облака светом желтой луны. Ближайшее к нам было выстроено из полированного красного камня, украшенного резными барельефами, за чьи выступы цеплялись гигантские лианы, отбрасывая черные тени. Белые мраморные ступени вели от него к усаженному зелеными орхидеями бульвару, по обеим сторонам которого росли громадные дубы. В ветвях, склонившихся над мощеным тротуаром, пели ярко окрашенные птицы. А дальше, за этим островком относительного спокойствия, простирались джунгли, подобно наступающей армии завоевателей.

— Интересно,— тихо сказал Рузвельт.— Здесь почти ничего не тронуто, Керлон. Все осталось таким же, каким было во времена своей славы! Вот Летний дворец, вот собор, вот Академия художеств — стоят как ни в чем не бывало посреди полной разрухи!

— Трудно поверить, что мы в самом сердце бури,— кивнул я.— Тут спокойнее, чем на кладбище.

— Здесь погибла могущественная империя,— сказал Рузвельт.— Там, где мы стоим, когда-то триумфально проходили победоносные армии с королями во главе. Самые прекрасные женщины во всех вселенных разъезжали в каретах по этим бульварам. Здесь искусство и культура достигли своего высочайшего расцвета — лишь для того, чтобы оказаться отброшенными в невообразимую бездну. Вас не охватывает чувство глубокой скорби по утраченному величию, Керлон?

— Пока что мне куда интереснее найти то, за чем мы сюда пришли.

— Совершенно верно,— неожиданно жизнерадостным тоном ответил Рузвельт. Взглянув на прибор у себя на запястье, он откинул назад шлем.— Воздух в полном порядке.

Я осторожно вдохнул. Воздух оказался теплым и влажным, словно ночью в теплице. Отовсюду доносились разнообразные звуки: шорох листьев, треск гнущихся на ветру ветвей, кудахтанье, ворчание, шипение и блеяние всевозможной живности, словно мы находились посреди крупнейшего в мире зоопарка, всем обитателям которого снились дурные сны. Мощеное покрытие под нашими ногами потрескалось и раздробилось, но идти было можно. Над ним тянулись лианы толщиной с руку, усеянные острыми, словно кинжалы, шипами, блестевшими в свете луны.

— Чтобы защитить челнок, я помещу его в колебательный контур, который не даст ему войти в фазу с любой А-линией,— сказал Рузвельт.— Когда соберемся возвращаться, я смогу вернуть его назад с помощью дистанционного передатчика.

Раздался негромкий хлопок, и челнок исчез. Едва мы тронулись с места, как среди зелени что-то зашевелилось и перед нами над стволом поваленного дерева поднялась тварь, похожая на волосатую змею с собачьей головой, которая уставилась на нас. Сперва мне показалось, будто у нее нет ног, но потом я их увидел: десятки отростков разного размера, торчавшие из десятифутового тела под различными углами. Одна из лиан зашипела и бросилась на нее; щелкнули челюсти, и появилось еще десять футов змеевидного тела с новыми головами, вонзившими в лиану зубы. Лиана несколько раз обвилась вокруг тела твари, сдавливая ее в своих объятиях. Где-то послышался звук, похожий на кошачье мяуканье, потом раздался треск, и мяуканье перешло в дикий вопль.

— Оружие применяйте только в крайнем случае,— предупредил Рузвельт.— Если оборвете здесь чью-либо жизнь — не важно чью,— нарушите вероятностное равновесие. И в случае даже малейшего отклонения челнок может не среагировать на вызов.

По другую сторону аллеи виднелась арка, почти скрытая под наростом поганок размером с ванну, но еще можно было различить вырезанные из камня фигуры и цветы на ее верху. Рузвельт снова сверился со своими приборами.

— Похоже, наша цель — Королевский архив,— сказал он.— Прямо перед нами.

Боковая улица тянулась вдоль стены растительности, когда-то бывшей парком. С нашей же стороны высился монументальный фасад, увешанный лианами. В некоторых окнах до сих пор сохранились стекла, но большинство из них были слепы, словно пораженные зеленой катарактой глаза. Там, где когда-то находилась дверь, в стене за лианами зиял пролом.

— Кто-то пользовался этим входом,— сказал я.— Кто-то размером с носорога.

— И тем не менее нам следует идти именно туда,— ответил Рузвельт, продираясь сквозь завесу липких, испещренных желтыми пятнами листьев размером с гарнизонный флаг.

Под слоем мха проступали каменные плиты. Пройдя полсотни футов, мы уперлись в тупик. Рузвельт достал фонарик и посветил на сплошную стену лиан.

— Придется прорубаться.

Он поменял настройки фонаря, и луч, ставший ярко-красным, рассек спутанную растительность. Полминуты спустя в ней образовалась достаточно большая дыра для того, чтобы через нее можно было пролезть.

Прицепив фонарик к поясу, он двинулся вперед. Я последовал за ним и вдруг услышал страшный рев, будто потревожили спящего тигра. Я прыгнул в дыру, хватаясь за пистолет, и увидел низкие стены, освещенные лунным светом, черный газон, фонтан с водой. Рузвельт стоял спиной к статуе Нептуна, глядя на существо, которое, казалось, явилось прямо из волшебной сказки, с длинным кошачьим телом, с гривой на шее и с орлиным клювом — если у орлов бывают клювы длиной в два фута. Лапы были до половины покрыты чешуей и заканчивались громадными острыми когтями. Это был грифон — наполовину лев и наполовину орел, и обе половины явно намеревались с нами расправиться.

Я заорал и выстрелил вверх, чтобы отпугнуть зверя. Он встал на задние лапы, продемонстрировав белоснежное брюхо и дав возможность заглянуть в красную пасть. Желтые глаза размером с котелок окружала сверкающая серебристая чешуя. Более темная шла вдоль морды, заканчиваясь там, где начиналась белая грива. В раскрытом клюве извивался, подобно змее, острый черный язык. Я успел увидеть все это за те несколько мгновений, пока пятился назад, думая о том, что же Рузвельт считал крайним случаем.

— Не стреляйте! — крикнул он.— Он ручной!

Я хотел было спросить его, кто в таком случае, с его точки зрения, является диким, но тут понял, что он имел в виду. Грудь зверя охватывала упряжь, почти полностью скрытая гривой. С черной кожи свисали серебристые украшения, позвякивая при каждом движении. Зверь опустился на четыре лапы в нескольких футах от меня и с громким хриплым мяуканьем сел. Он успел вовремя — в следующие полсекунды я бы всадил ему заряд в сердце, что стало бы серьезной ошибкой, поскольку как раз в этот момент из тени появилась хозяйка зверя.

 7

Я уже достаточно насмотрелся на собакоголовую змею, грифон тоже произвел на меня немалое впечатление, но ни то ни другое не могло сравниться с тем, что предстало моему взору.

Это была девушка — высокая, полногрудая, длинноногая, с кожей цвета мрамора и пышными темно-рыжими волосами; лицо ее было подобно сновидению, в котором ее улыбка исчезает навсегда и ты просыпаешься, охваченный страстью. Всю ее одежду составляла полупрозрачная накидка из тонкой белой ткани, подчеркивавшая формы ее ягодиц и бедер, покачиваясь в воздухе в такт движениям девушки. Она подошла к зверю, загнавшему меня в угол, и сказала:

— Нехорошо, Вроделикс! Разве так приветствуют гостей?

Зверь понурил голову и заскулил, словно щенок-переросток.

Девушка оттолкнула чудовище в сторону и посмотрела на меня. Ее темно-синие глаза блеснули в свете луны, и я узнал эти глаза — я видел их во сне.

— Ты человек? — спросила она.— Или бог?

Судя по ее тону, и то и другое было вполне равновероятно. Я ответил, и она кивнула.

— Я рада. Я смертная женщина.

Она посмотрела на подошедшего Рузвельта, который вежливо поклонился и улыбнулся.

— Но ты — бог,— сказала она.

— Всего лишь человек, дорогая,— возразил он.— Питер Рузвельт, к вашим услугам. А это Ричард Керлон.

Она улыбнулась ему, и у меня вдруг возникло очень странное ощущение, будто я упустил нечто крайне редкое и ценное.

— А я — Иронель, Питер,— сказала она.

— Ты живешь здесь одна? — спросил Рузвельт.

— О нет. Со мной Вроделикс. — Она провела рукой по лоснящейся шерсти на шее кошмарного животного.— У меня есть и еще друзья, а теперь даже два новых!

Она схватила за руку Рузвельта, а потом меня и улыбнулась нам обоим. Мы улыбнулись в ответ.

— Расскажи мне о своих... э... друзьях, Иронель,— мягко, почти по-отечески попросил Рузвельт.

— Конечно, Питер! Ронизпел Лазальщик, Чазз Подземник, Арнк Колючий и множество других!

— Это все звери?

Она на мгновение задумалась.

— Почти все,— ответила она.— Разве что, может быть, кроме Чазза. Но вы с ним скоро познакомитесь. О, как они вам обрадуются! — Она замолчала, будто внезапно что-то вспомнив.— Вот только старый Гарфф... не уверена, что ему это понравится.

— Ты давно здесь живешь? — продолжал расспрашивать Рузвельт.

— То есть как? Всегда.— Похоже, ее удивил глупый вопрос.

— Где твои родители?

— Кто такие родители?

— Люди, которые тебя воспитали, научили говорить, так красиво одеваться?

— Ну... это странная мысль, Питер! Разве кому-то надо учиться говорить, так же как Арнку плести свои сети над Темными Местами? — Она коснулась мягкой складки своего одеяния.— А одежду, естественно, сделал мне Арнк.— Она посмотрела на нейлоновый костюм Рузвельта, тронула меня за рукав.— Надо будет показать ему работу ваших ткачей, для него сделать подобное будет непросто.

Она рассмеялась, явно довольная своей идеей.

— Здесь больше нет других людей — таких, как ты и мы? — настаивал Рузвельт.

— Но вы ведь не такие же! — рассмеялась Иронель.— Вы выше меня, и у вас короткие волосы, широкие плечи и плоская грудь — не как у меня.

Она коснулась собственного тела, провела рукой по стройной талии, словно пытаясь ощутить разницу кончиками пальцев.

— Мы мужчины,— с легкой улыбкой ответил Рузвельт.— Ты женщина. Здесь есть другие люди, не важно, какого пола?

Похоже, вопрос ее озадачил.

— Нет, никого,— сказала она.

— Что ты ешь? Как ты согреваешься зимой?

— Ну... Чазз приносит мне корни из-под земли, а Ронизпел знает, где раньше всего созревают виноград и дыни. А когда земля становится белой, я живу в доме, и Арнк затягивает окна своей лучшей тканью, чтобы не пропустить внутрь холод.

Вроделикс заскулил, и пока девушка его успокаивала, Рузвельт подошел ближе ко мне.

— И мы должны поверить, что это бедное дитя природы живет тут совсем одна, как она утверждает? Может ли такое быть?

— Похоже на то. По каким-то причинам Пустошь оставила нетронутым этот клочок земли, который вы назвали глазом бури. Но именно в самом центре урагана царит абсолютное спокойствие.

Вернулась улыбающаяся Иронель.

— Пойдем,— сказала она.— Я покажу вам свои игрушки!

Она повела нас по мощеной дорожке между ухоженными клумбами, где среди роз и ромашек росли черные и золотистые грибы. Мы прошли под арку через зал с покрытым мозаичной плиткой полом и поднялись по лестнице в широкий полутемный коридор, перегороженный в двадцати футах впереди обрушившейся кирпичной кладкой, но оставшаяся его часть была чисто подметена. Девушка открыла дверь в комнату с толстым черным ковром и высокими окнами без стекол, с занавесками из того же полупрозрачного материала, что и ее одежда. Посреди комнаты стояла высокая кровать с белым шелковым балдахином, украшенная вышитым золотой нитью цветочным орнаментом. Иронель присела возле большого сундука с резной крышкой и, открыв ее, достала рулон алой ткани.

— Красиво, правда? — сказала она, оборачивая ткань вокруг себя.

Я вынужден был признать, что действительно красиво. Достав шкатулку поменьше, она высыпала на ковер золотые монеты. Я присел, чтобы их собрать, и обнаружил, что ковер на самом деле представляет собой слой мха, мягкий и ровный, словно черный бархат.

— А вот еще! — Она разбросала среди монет драгоценные камни, сверкнувшие, словно горячие угли.

— А вот мое самое дорогое сокровище! — сказала она, высыпая на мох разноцветные раковины, и рассмеялась.— А теперь нужно их рассортировать и убрать. Отличная игра, верно?

Рузвельт поднял большой граненый рубин с вырезом на одной из вершин.

— Где ты это взяла? — хрипло спросил он, сверля ее взглядом.

Похоже, она даже не заметила внезапной перемены в его поведении.

— В Прекрасном Месте. Там еще много таких, но этот больше всего мне нравится.

— Покажи! — бросил он.

— Спокойно, генерал,— сказал я.— Поиграем сперва в игру юной леди, а потом уже в нашу.

Несколько мгновений он не отрываясь смотрел на меня, потом расслабился, улыбнулся и громко рассмеялся, а затем, опустившись на колени, начал собирать раковины, складывая их в аккуратную кучку.

Мы спустились вниз, и девушка повела нас по широкой, залитой лунным светом аллее, почти полностью перекрытой сверху лианами. Вроделикс шел рядом с ней, то и дело шипя и все больше нервничая, по мере того как мы приближались к разрушенным зданиям в дальнем конце аллеи.

— Бедный зверь, он еще помнит Восьминогих и Клыкастых,— сказала Иронель,— Они успели его напугать, прежде чем он их всех убил.

Она показала на высокое, почерневшее от плесени здание, возвышавшееся над завалами каменных обломков.

— Вроделиксу не нравится, что я иду туда. Но когда вы со мной, нам ничто не может угрожать.

— Государственный музей,— сказал Рузвельт. Он посмотрел на прибор у себя на запястье, но даже если показания о чем-то ему и говорили, он об этом промолчал.

Мы прошли через заросший травой вход, пересекли зал, стены и потолок которого были покрыты лианами, и поднялись по широкой изогнутой лестнице. Второй этаж оказался в лучшем состоянии - там стояли стеклянные витрины, покрытые пылью, но целые. На стенах висели старые картины, с которых смотрели тронутые плесенью лица незнакомцев в стоячих воротниках и шлемах с перьями, но их застывшие выражения казались скорее испуганными, нежели надменными. Мы прошли в следующий зал, где на полусгнивших манекенах с отсутствующим взглядом висели когда-то роскошные образцы военной формы, с высокими сапогами и плащами, отделанными съеденной молью тигровой шкурой. В затянутых паутиной витринах были выставлены изящные седла и потрепанные полковые флаги вместе с пиками, дуэльными пистолетами и фитильными мушкетами.

— А теперь закройте глаза,— сказала Иронель и взяла нас за руки.

Пальцы у нее были тонкие, холодные и мягкие. Она проследила, чтобы я выполнил ее распоряжение, затем повела нас на три ступеньки вверх, еще через один зал, вокруг каких-то препятствий, потом снова вниз. Мне уже начало становиться интересно, сколько может продолжаться это хождение вслепую, когда она вдруг остановилась и сказала:

— Откройте глаза!

Через окно с цветными стеклами струился лунный свет, падая на серый каменный пол перед алтарем со стройными колоннами, золотым куполом и серебряными подсвечниками. Внутри лежал отделанный серебром ковчег. Перед алтарем стоял каменный саркофаг с высеченной на нем фигурой крестоносца в доспехах, скрестившего руки на рукояти меча, который лежал на его груди, подобно распятию.

— Тебе нравится мое Прекрасное Место? — затаив дыхание, спросила Иронель.

— Да, оно очень нам нравится,— тихо ответил Рузвельт.— Не покажешь, где ты нашла тот камень?

— Здесь.— Иронель повернулась к окованному бронзой сундуку, стоявшему слева на деревянных козлах.

Рузвельт поднял крышку. Мягкий свет упал на кольца, браслеты и броши. Иронель подняла золотую цепочку и немного подержала ее в руке, потом бросила и взяла другую, серебряную, с покачивающимся на ней аметистом.

— Эта красивее,— сказала она.— Как думаешь, Питер?

— Намного красивее, моя дорогая.

Он посмотрел мимо нее, окидывая взглядом маленькую часовню, потом снова взглянул на прибор на запястье и направился к алтарю. Иронель вскрикнула и схватила его за руку.

— Питер, нет! Тебе нельзя к нему приближаться! Он улыбнулся, но улыбка его была скорее мрачной, чем умиротворенной.

— Все в порядке,— успокаивающе сказал он, стряхивая ее руку. — Я только хочу взглянуть.

— Питер, нельзя! Если до него дотронуться, будет очень плохо! Разве ты этого не чувствуешь?

Не слушая ее, он сделал еще шаг и остановился. Где-то вдалеке послышался грохот. Пол вздрогнул, и в окне треснуло стекло. Я встал рядом с ним.

— Вы здесь всего лишь гость,— сказал я.— Может, все-таки стоит подчиняться местным правилам?

Он бросил на меня взгляд, подобный молнии.

— Это только мне решать,— буркнул он и двинулся дальше.

Я схватил его за руку, твердую, словно дубовые перила. Он изо всех сил пытался освободиться, а я старался его удержать, и, похоже, силы были равны.

— Девушка говорит «нет», генерал,— сказал я. — Возможно, она права.

— Одумайтесь, Керлон,— все так же спокойно проговорил он.— Вспомните, зачем мы сюда пришли!

— Вы сами сказали, что равновесие неустойчиво,— не отступал я. — Так будьте осторожны, если не уверены в том, что делаете.

Снова послышался грохот, на этот раз ближе. Я почувствовал, как пол зашевелился у меня под ногами. Грифон взвыл, вцепившись в пол когтями. Иронель застонала. Услышав какой-то звук над головой, я посмотрел вверх — как раз вовремя, чтобы увидеть падающий на меня приличных размеров камень. Я нырнул в сторону; удар был такой, словно столкнулись два локомотива. Во все стороны, словно шрапнель, полетели каменные осколки. Рузвельт развернулся и бросился к алтарю. Грифон зашипел и встал на дыбы, готовый обрушиться на него, но Иронель что-то крикнула, зверь снова сел, прижав уши, и Рузвельт пробежал мимо него. Я кинулся следом, и прямо между нами рухнул кусок мрамора. Пол раскачивался, словно студень, и обломки камня, потолочной мозаики, цветного стекла, металла и статуй плясали на нем, будто капли воды на раскаленной плите. Рузвельт оказался в самой гуще падающих вокруг, подобно осколкам бомб, камней. Один из них ударил его в плечо, но он устоял. Его шатало, но он упорно пытался добраться до алтаря. Ему оставалось лишь шесть футов до цели, когда купол над алтарем провалился и рухнул вниз. Упала одна из колонн, которая едва его задела, но при этом отбросила на десять футов. Он перекатился в пыли и застыл неподвижно, словно сломанная кукла. Грохот утих. В тишине послышался стук нескольких падающих камешков.

Иронель опустилась на колени рядом с Рузвельтом и дотронулась до его лица.

— Он умер? — прошептала она.

Я быстро осмотрел его. В черепе зияла неприятная вмятина. Дыхание было редким и хриплым, но пульс оставался ровным.

— Он сильно ранен,— сказал я,— Но не мертв — пока.

С помощью Иронель я взвалил его на спину, перенес в ее спальню и уложил в темноте на кровать.

8

После долгой ночи наконец наступил рассвет. Иронель спала, положив голову на кровать, где лежал Рузвельт. Когда я разбудил ее, она улыбнулась.

— Он все еще жив, Ричард,— сказала она.

— Я снова проверил пульс. Сердце билось ровно, но дыхание было редким и прерывистым. Я дотронулся до вмятины над его глазом.

— Нужно что-то делать,— сказал я.— Ты можешь развести огонь?

— Ронизпел боится огня,— ответила она.— Но если я попрошу, он его мне принесет.

Я обследовал рану. Кость треснула, и в ране остались мелкие осколки. Иронель вернулась с бронзовым подносом, в котором лежали тлеющие угли. Я не стал задавать вопросы, просто добавил к углям немного сухих веток и обжег на огне нож.

Сделав два перекрестных разреза, я отогнул края кожи вокруг раны. Иронель вела себя словно обученная медсестра, следуя за каждым моим шагом и даже ни о чем не спрашивая. Пока она держала разрез открытым, я простерилизовал на огне проволочный крючок и с его помощью поставил обломки кости на место. Закончив, я закрыл рану. Рузвельт все еще дышал. Иронель зашила разрез красной шелковой нитью и села рядом с ним, глядя на его лицо. Я нашел себе подходящий угол и отправился спать.

Я проснулся оттого, что на лицо мне падал свет. Иронель сидела рядом со мной, и ее лицо казалось в полумраке мертвенно-бледным.

— Ричард... я боюсь за Питера.

Я встал и подошел к Рузвельту. Он лежал на спине с закрытыми ввалившимися глазами и искаженным в мучительной гримасе лицом, что-то хрипя сквозь сжатые зубы и царапая пальцами простыню.

— Нет...— донеслись до меня сдавленные слова,— Никогда... не склоняй головы... лучше... разрушение навеки...— Его голос перешел в бессвязное бормотание.

Я коснулся пальцами его шеи. Кожа была горячей, словно раскаленное железо. Рана на лбу опухла и воспалилась.

— Мне очень жаль,— сказал я.— Но нам нужны лекарства, которых у нас нет.

— Ричард,— прошептала девушка.—- Чазз говорит, что мы должны отнести Питера к нему.

Я посмотрел на нее: на ее большие темные глаза, рыжие локоны, прилипшие к белой коже.

— Его нельзя трогать.

— Но... Чазз не может прийти сюда, Ричард!

Я взглянул на Рузвельта. В медицине я не слишком разбирался, но мне уже приходилось видеть умирающих. Я поднял его, и девушка повела меня через темные залы, среди черных лиан и упавших статуй, в полную разнообразных запахов ночь.

В высохшем фонтане посреди заросшего травой сада резвились каменные русалки. Иронель раздвинула кусты, росшие сквозь трещину в бассейне, и перед нами открылось отверстие. Крутые каменные ступени вели вниз, откуда пахло грибами и влажной глиной. Иронель шла впереди. Когда мы оказались внизу, она осветила моим фонариком покосившиеся полки, заполненные пыльными винными бутылками. В дальнем конце помещения зиял пролом, напоминавший гигантскую крысиную нору, из которой воняло, словно из обезьянника в зоопарке.

Иронель, казалось, этого не замечала. Она подошла к дыре и крикнула:

— Чазз, это я, Иронель, и Ричард, мой друг. Мы принесли Питера!

В ответ раздалось нечто напоминавшее скрежет трущихся друг о друга камней. Иронель повернулась ко мне.

— Чазз говорит, что мы можем его внести.

Я спустился в дыру, которая вела в туннель с гладкими стенами, прорытый во влажной земле. Туннель извивался, опускаясь все ниже, пока не уперся в неровную стену из бугорчатой мокрой кожи. Иронель посветила на стену, и я увидел лицо шесть на шесть футов, с широким крючковатым носом и ввалившимися веками, которые поднялись, открыв глаза размером с баскетбольные мячи. На щеках и скошенном морщинистом лбу росли волосы, грубые, словно шерсть мамонта. Там, где волос не было, виднелась черная чешуйчатая кожа, покрытая складками, подобно носорожьей шкуре. Из-под красных губ показались щербатые зубы, похожие на могильные камни. Рот открылся, и раздался фохочущий рев.

— Он говорит, чтобы его положили сюда,— перевела Иронель.

Я сделал так, как она просила. Рузвельт лежал словно труп, бледный как смерть. Громадные глаза окинули его взглядом. Изо рта высунулся язык, похожий на розовое пуховое одеяло, попробовал на вкус воздух и снова исчез.

— Он сокрушил камни,— проревел голос на этот раз более отчетливо — или, возможно, я уже начал привыкать к подобным звукам.

— Он не знал, Чазз, дорогой,— умоляюще сказала Иронель.— Он никому не хотел причинить вреда.

— Камень ударил меня,— прорычал Чазз. Гигантский череп слегка повернулся, и показался край запекшейся черной коркой ссадины, в которую поместилась бы моя рука.

— Бедный Чазз... тебе очень было больно?

— Не очень, Иронель.— Лицо снова повернулось к нам, и по кожистой щеке сползла слеза, которой вполне хватило бы, чтобы наполнить чайную чашку.— Не бойся за Чазза. Чазз в полном порядке, Иронель.

— Так ты можешь помочь Питеру? Чудовищные глаза снова уставились на лежащего без сознания Рузвельта. Веки наполовину опустились, словно морщинистые кожаные заслонки.

— Попробую,— прогрохотал монстр.— Я чувствую боль... в этом месте. Очень страшная боль, но не она убивает Питера. Нет, это то, что тянется... здесь и здесь! Но я пытаюсь... пытаюсь оттолкнуть их...— Голос перешел в бормотание, подобное треску ледника, тающего под весенним солнцем.

Рузвельт пошевелился, издал слабый звук. Иронель положила руку ему на лоб. Посветив фонарем, я увидел, что его лицо постепенно обретает цвет. Он вздохнул, беспокойно задвигал руками, потом застыл. Дыхание его выровнялось.

— Арррх,— прорычал Чазз.— Дурное все еще в нем, Иронель! Я пытаюсь его излечить, но чую дурное, которое все еще там! Лучше я сразу его убью...

— Чазз, нет! — Иронель бросилась к Рузвельту, прикрывая его своим телом.— Ты не можешь!

— Я чую дурное внутри его,— повторил Чазз.— И меня это пугает!

— Он всего лишь человек, Чазз, он сам так сказал. Так же как и Ричард! Ричард, скажи ему! — Иронель схватила меня за руку.— Скажи Чаззу, что Питер наш друг!

— Что именно дурное ты в нем чувствуешь, Чазз? — спросил я.

Тот повернул ко мне свои чудовищные глаза.

— Когда падают камни, я их чувствую,— ответил он.— А когда я проник внутрь его, я снова почуял то же самое. Там, в красных пещерах его спящего мозга, таятся черные мысли, Ричард. И ради них он готов уничтожить весь мир.

— У себя дома он весьма важная персона. Он прибыл сюда, чтобы попытаться спасти мир. Да, он совершил ошибку и в результате едва не погиб. Не думаю, что сейчас он может причинить кому-то вред.

— Я видел его в своих снах, когда спал здесь под землей,— прорычал Чазз.— Зачем он пришел сюда, Ричард? И зачем пришел ты? Ибо тебя я тоже видел во сне. Ты несешь проклятие этому миру, и он тоже. Но я не знаю, чье проклятие сильнее.— Он снова зарычал.—Я боюсь его, Ричард. Но ради Иронель я предоставляю его своей судьбе. А теперь заберите его от меня. Разум его болен, и боль эта вонзается мне прямо в сердце.

Я поднял Рузвельта и отнес его обратно по вонючему туннелю в комнату Иронель.

Утром она разбудила меня, принеся золотистую дыню на золотом блюде и гроздь красных виноградин размером со сливы, и сказала, что Рузвельту уже лучше. Я подошел к нему — он все так же лежал на спине, без сознания. Никаких особых изменений я не заметил, но температура, похоже, упала до нормальной, выровнялись также пульс и дыхание. Возможно, я оказался лучшим нейрохирургом, чем думал.

Иронель показала мне свое королевство: нижние этажи здания, в котором она жила, сад, то, что осталось от улицы после землетрясения. Падавшие сквозь листву лучи раннего утреннего солнца создавали ощущение безмолвной зловещей красоты. Иронель вела меня за руку, показывая небольшие цветочные клумбы в укромных местах, чистую воду в бассейне, который, вероятно, когда-то был прекрасным фонтаном, разбросанные камни среди буйной травы — остатки гипсовой статуи.

Мы спустились по выщербленным мраморным ступеням под громадными старыми деревьями и выкупались в пруду, поднялись на разрушенную башню, откуда через украшенное каменными фигурами окно видны были другие башни, торчавшие над джунглями. Вечером мы сидели на скамейке в саду, слушая уханье, ворчание и шипение ночных созданий, бродивших совсем рядом. Иногда она заговаривала со мной, рассказывая о своих друзьях и играх, или напевала странные песни без слов, а иногда просто отстраненно улыбалась, словно радуясь просто тому, что живет. Мне хотелось задать ей множество вопросов, но я ни о чем не спрашивал. Она чем-то напоминала спящего ребенка, и мне не хотелось ее будить. Ночью она пришла ко мне в постель и спала со мной, словно маленькая девочка.

Прошел еще день, и Рузвельт пришел в себя, после чего, слабо улыбнувшись, снова заснул. На следующий день он уже был в сознании. Казалось, он вновь стал прежним, к нему вернулись уверенность в себе и прочее — если не считать ввалившихся щек. По его словам, он ничего не помнил о том, что случилось после того, как мы встретили девушку.

С тех пор он стал быстро поправляться. На четвертый день он уже ходил. На пятый, возвращаясь из похода за фруктами к границе джунглей, я услышал дикий рев со стороны парка, а затем несколько выстрелов. Рев был мне хорошо знаком — это был Вроделикс, вне себя от ярости. Бросив красно-желтые манго, которые я собрал, я помчался к воротам. В десяти футах от них я обнаружил грифона, вытянувшегося возле фонтана с дельфинами, с тремя дырами в шкуре. Он застонал и попытался подняться, а потом упал замертво, раскрыв клюв. Я побежал через парк, потом вверх по лестнице, пытаясь звать Иронель, но ответа не было. Позади послышался негромкий шорох, и, повернувшись, я увидел вышедшего из тени Рузвельта с направленным мне в голову нейропистолетом.

— Мне очень жаль, Керлон,— сказал он,— Но у меня нет другого выхода.

Он нажал на спуск, и мир вокруг меня опрокинулся.

Я лежал на спине, глядя словно в тумане на склонившегося надо мной Рузвельта. Лицо его исхудало, а повязка над глазом напоминала большой крест, нарисованный губной помадой. Голос его доносился словно из бездны, но слова вполне можно было разобрать.

— Вставайте, Керлон. Я парализовал вашу волю, но вы можете меня слышать. Мы должны исполнить свой долг.

Я почувствовал, что поднимаюсь на ноги. Казалось, будто их отделяют многие мили от моей головы, плавающей где-то высоко над облаками. Мои руки были связаны спереди.

— Туда,— сказал Рузвельт.

Мы прошли через сад, мимо несчастного зверя, распростертого на камнях, и вышли на лежащую в руинах улицу. Внутри моей головы не смолкало высокое гудение, а свет выглядел несколько странно, будто начиналось солнечное затмение. Мы вошли в музей, поднялись по заваленной обломками гипса лестнице в большой зал, где лежали распростертые на полу манекены в доспехах, словно жертвы катастрофы. В часовне сквозь разбитое окно, подобно прожектору, лился яркий солнечный свет. Алтарь все еще стоял на месте, окруженный обломками золотого купола. Чувствовалось, будто весь мир напоминает натянутую до предела тетиву.

— Идите вперед,— велел Рузвельт.

Пробираясь среди каменного крошева, я перешагнул через разбитый саркофаг, смахнул сгнившие лохмотья бархатного покрывала и остановился перед алтарем.

— Возьмите шкатулку,— приказал Рузвельт. Я неуклюже поднял ее связанными руками. Она оказалась тяжелой, и от ее поверхности исходило легкое покалывание, словно через нее шел электрический ток. Пол под ногами завибрировал. Вокруг слышалось громыхание, похожее на раскаты отдаленного грома. Рузвельт оскалил зубы, но отнюдь не в улыбке.

— Дайте мне,— сказал он.

Я протянул ему шкатулку на фоне все усиливавшегося грохота.

— Смотрите-ка, сами небеса разгневаны нашим поступком,— сказал он.— Но мы получили, что хотели. А теперь идем.

Он повернулся, и я последовал за ним. Сверху рухнул кусок резного камня, грохнувшись в нескольких футах от нас. Начали падать и другие, но ни один нас не задел. Когда мы добрались до двери, позади нас обрушилась крыша. На лестнице я ощущал, как камни распадаются у меня под ногами, но она держалась до тех пор, пока мы не оказались в большом зале, и лишь затем осыпалась грудой обломков.

На улице царил полнейший хаос. Здание на другой стороне улицы осело, наклонилось и рухнуло на площадь.

Мы перепрыгивали через разбитые тротуарные плиты, со скрежетом сталкивавшиеся друг с другом, словно ломающиеся льдины. Упало дерево, увлекая за собой спутанный клубок лиан, через джунгли с громким ревом ломилась какая-то тварь размером с дом.

— Центр вероятностного шторма перемещается, следуя за нами,— крикнул мне Рузвельт.— Нам сильно повезет,

Керлон, если мы сумеем добраться до челнока, прежде чем здесь все обратится в прах! Держитесь возле меня!

Он побежал, и я побежал рядом с ним, в то время как мир вокруг нас разваливался на части.

На поляне, где мы оставили челнок в режиме полуфазы, Рузвельт достал из поясной сумки пульт дистанционного управления. Я заметил какое-то движение среди деревьев прямо над ним, но даже не успел что-либо сказать. Из-под гигантских листьев появился гигантский паук с толстыми щетинистыми лапами и фасетчатыми глазами величиной с тарелку. Он раскачивался на комковатом сером канате, выставив перед собой наготове пару клешней.

— Ронизпел, нет! — послышался позади нас крик Иронель, и паук замешкался на несколько мгновений, которых хватило Рузвельту, чтобы выхватить пистолет и выпустить несколько пуль в раздутое брюхо, висевшее в десяти футах над ним.

Тварь рухнула на землю, дергая всеми восемью ногами. Иронель с криком бросилась к ней, в то время как Рузвельт еще несколько раз выстрелил в умирающее чудовище. Отшвырнув девушку в сторону, он нажал кнопку на пульте. Вокруг послышалось гудение, свет померк, приобретая свинцовый оттенок, будто перед грозой. Закружились подхваченные вихрем листья, и перед нами возник челнок, приземистый, черный, смертоносный. Люк открылся, озарив полумрак ярким светом.

— Керлон, сюда! — крикнул Рузвельт.

Земля подо мной содрогнулась. Я пробежал мимо рыдающей девушки и развороченного тела паука. В джунглях слева от меня раздался громкий треск, земля разверзлась, и из нее появилась голова Чазза, щурившегося от яркого света. Он перевел взгляд на девушку, и рот его раскрылся в яростном реве. Рузвельт поднял пистолет и выстрелил в громадную морду, от которой полетели во все стороны клочья мяса и черной крови, и Чазз взвыл в агонии. Потом я оказался внутри челнока, а Рузвельт захлопнул позади меня люк. Достав наручники, он приковал меня к креслу. Экран засветился розовым, затем очистился, показывая происходящее снаружи. Чаззу удалось выбраться из земли по плечи, и его громадные узловатые руки с обломанными черными когтями тянулись к девушке. Он коснулся ее одним пальцем, а потом гигантская голова наклонилась... но в это мгновение Рузвельт включил двигатель, изображение на экране растаяло, словно воск на солнце, и джунгли сомкнулись над тем местом, где когда-то был сад Иронель.

 9

Очнувшись, я обнаружил, что наступило раннее утро и сквозь занавески на открытом окне сияет яркое солнце. Голова у меня болела, словно треснутая наковальней. Рядом со мной в обтянутом парчой кресле сидел Рузвельт, облаченный в фантастическое одеяние, которое тем не менее на нем выглядело вполне естественно: короткий свободный плащ с меховым воротником, обтягивающие бриджи, туфли с украшенными драгоценными камнями помпонами, большая золотая цепь на груди, расшитые рубинами рукава, дорогие перстни на пальцах.

— Доброе утро,— весело приветствовал он меня, протягивая чашку кофе.— Нам нелегко пришлось, но теперь все закончилось, Керлон. Я крайне сожалею о том, на что вынужден был пойти, но у меня не было выбора. Но в итоге мы оба, вы и я, одержали победу, и ее плоды принадлежат нам.

Голос его звучал негромко, но черные глаза возбужденно блестели, словно он уже предвидел грядущую славу. Я попробовал кофе. Он оказался горячим и крепким, но головная боль не проходила.

— Вы ведь понимаете меня, не так ли? — Он пронзил меня взглядом.— Нас ждет новая великая судьба — не только меня, но и вас. Только представьте себе, Керлон! Кто бы не хотел получить власть над ходом событий и изменить его так, как того пожелает его душа! И мы — мы вместе — это сделали! Из праха старого мира восстает новый — мир, в котором наши судьбы возвышаются, подобно колоссам над безликой толпой! Это мир, каким он должен быть, Керлон, мир могущества и славы, каким никто никогда не видел его прежде,— простертый у наших ног, подобно ковру! Мы перевели стрелки часов судьбы, вернули историю на путь, который, казалось, был обречен навсегда!

— Что с девушкой? — спросил я.

— Мне очень жаль, но она была всего лишь тенью в одном из погруженных в сумрак миров. Боюсь, она вас чересчур очаровала. Но я поступил так, как должен был поступить. Я взял бы ее вместе с нами, но это невозможно. Ткань, которую я плету, на данной стадии слишком хрупка, чтобы выдержать перенос ключевой фигуры с одной из периферийных А-линий.

— Понятия не имею, что вы делаете, Рузвельт,— сказал я.— Но в любом случае цена чересчур высока.

— Когда-нибудь вы все поймете, Керлон. Поймете лучше любого иного представителя человечества. Ибо из всех стоящих на доске миллионов пешек вы единственный, равный мне, и ваша судьба тесно переплетается с судьбой нового мира.

— Можете на меня не рассчитывать, генерал,— ответил я.—Я не собираюсь участвовать в ваших секретных операциях. И если вы скажете мне, где мои штаны, я сейчас встану и уйду.

Рузвельт слегка улыбнулся и покачал головой.

— Керлон, не говорите глупостей. Вы хоть представляете, где находитесь?

С трудом поднявшись с кровати, я подошел к окну и посмотрел на газоны и клумбы, показавшиеся мне почти знакомыми.

— Эта мировая линия лежит вдалеке от хаоса Пустоши,— сказал Рузвельт, пока я надевал оставленные для меня свободную рубашку и обтягивающие брюки.— Общеисторическая дата с вашим миром — тысяча сто девяносто девятый год от Рождества Христова. Мы находимся в городе Лондр, столице провинции Новая Нормандия, автономного герцогства под властью французского короля Людовика Августа. Здесь происходят великие события, Керлон. Мятежники оспаривают власть императора, верноподданных граждан обвиняют в измене, Людовик ждет, готовый в случае нужды высадить войска в Гарвиче, Дувре и Ньюкасле. Достаточно малейшего толчка, чтобы разразилась война. И именно ее мы должны предотвратить.

— А какое вы имеете к этому отношение, генерал?

— Меня здесь хорошо знают; я пользуюсь доверием как наместника Гаррона, так и влиятельных членов мятежной группировки. Надеюсь, мне удастся предотвратить кровопролитие и стабилизировать ситуацию. Чтобы обуздать мощный поток энергии, который я сюда направил, необходима устойчивая А-линия. Помните, что я вам говорил о ключевых предметах и ключевых линиях? Новой Нормандии предстоит стать ключевой линией данного кванта вероятности с помощью артефакта, который мы принесли с собой. А когда возвысится новая главная линия, взойдут и наши звезды!

— А я-то тут при чем?

— Десять дней назад герцог Ричард упал замертво во время публичной церемонии на глазах всего народа. Говорят, будто его убили. Мятежники обвиняют верноподданных в устранении прирожденного лидера бриттов, те, в свою очередь, обвиняют мятежников в убийстве человека, которого они считали не более чем вассалом французского короля. Напряжение достигает критической точки, и его необходимо разрядить.

— Мне это пока что ни о чем не говорит.

— Это же очевидно,— сказал Рузвельт.— Будучи потомком рода Плантагенетов, вы предложите себя на роль герцога Лондрского.

— Да вы с ума сошли, генерал,— заявил я.

— Нет ничего проще.— Он махнул рукой.— Никто не станет отрицать, что вы достаточно похожи на покойного герцога для того, чтобы быть его братом. Однако мы представим вас как более дальнего родственника, тайно воспитанного к северу от шотландской границы. Ваша внешность удовлетворит даже самого фанатичного из мятежников, и, конечно, вы выступите с заявлениями, достаточно вызывающими для того, чтобы ублажить эту клику. Вам также предстоит вступить в диалог с наместником Гарроном, направленный на разрешение кризиса и восстановление порядка.

— А почему я должен всем этим заниматься?

— Это драма самой жизни, а вы являетесь ее частью с самого рождения и даже раньше. Как и я, вы наследник могущественной династии. Все то, чем вы могли стать, что могли совершить ваши аналоги, все отражения во времени и истории любых действий представителей этого великого клана, жизнь которых оборвалась в расцвете сил, вся эта отвергнутая вероятностная энергия должна найти свое выражение в вашей личности и в том мире, который вы поможете создать!

— А что будет с моим собственным миром?

— Новая главная линия станет господствующей,— бесстрастно ответил Рузвельт.— После перестройки, которой сопровождается ее создание, менее значительными линиями придется вынужденно пожертвовать. Линии Империума и Пустоши уйдут в небытие. Но это не имеет для вас ни малейшего значения, мистер Керлон, так же как и для меня. Наша судьба принадлежит не им.

— Похоже, вы все хорошо рассчитали,— сказал я.— И только в одном ошиблись.

— В чем же?

— Я так не играю.

Рузвельт мрачно посмотрел на меня.

— Поймите, Керлон, я хочу, чтобы вы стали моим добровольным союзником; но вы все равно мне поможете, даже если вам придется это делать не по своей воле.

— Вы блефуете, Рузвельт. Вам нужна ходячая говорящая марионетка, а не человек со связанными руками.

Он раздраженно отмахнулся.

— Я уже говорил вам, что сожалею о том, что мне пришлось дать вам снотворное, чтобы доставить сюда, но если у меня не будет иного выхода — я снова сделаю то же самое, хоть десять тысяч раз! Старая империя воспрянет вновь, чего бы это ни стоило! Мы не обсуждаем никаких «если», Керлон, только «как». Примите вызов, окажите мне полную поддержку, и ваше будущее пройдет в роскоши, какую вы даже не можете себе представить. Если же бросите вызов мне — окажетесь ходячим трупом среди всего того, что могло бы стать вашим триумфом. Что вы выбираете, Керлон? Почести или прогнившие лохмотья? Величие или страдания?

— Вы тщательно продумали свою историю, генерал, но я пока что не вижу в ней никакого смысла.

— Мятежники сильны,— нехотя проговорил Рузвельт— Если говорить честно, то вся сила на их стороне. Они могут захватить власть в любой момент, стоит им только захотеть. Им не хватает лишь одного — руководства. Они сплотятся вокруг вас, Керлон, но вместо того, чтобы повести их к победе, вы остудите их революционный пыл. Ибо если они восстанут и изгонят прочь французов, на линии возникнет развилка и семь веков стабильной истории обратятся в прах, создав совершенно новый вероятностный спектр. Нет никакой нужды описывать, что станет при этом с моими планами по поводу Новой Нормандии!

Я невесело усмехнулся.

— Как я вижу, у вас проблемы, Рузвельт? Я ведь вам действительно нужен, и вовсе не для того, чтобы нести копье в третьем акте некоего фарса, призванного одурачить местных жителей. Так в чем все-таки дело? Зачем вы пытаетесь затащить меня в мир ваших параноидальных фантазий?

— Я же вам сказал! Мы с вами неразрывно связаны, во всех коридорах прошлого, в каждом из миров во все тысячелетия общей истории. Когда удача улыбается вам, то же самое происходит и со мной. Я могу заставить вас силой, Керлон, но если мне придется сломить вашу волю, подчиняя ее своей, мы вместе будем не столь сильны. Станьте моим добровольным союзником, поделитесь со мной своей харизмой — и нам станет доступно все, что можно только пожелать!

— А если я откажусь?

— Мне бы этого не хотелось,— стальным голосом произнес он.— Но если потребуется, мне вполне послужит ваш сломленный разум и болтающееся на ниточках тело.

— Все, что вы говорите, подтверждает единственную ясную мысль, которую я извлек из ваших слов, Рузвельт. В чем бы ни заключалась ваша цель, вы по одну сторону, а я по другую.

— Я могу сломить вас, Керлон. Более сильный всегда в состоянии подчинить себе более слабого. И чтобы это доказать, хватит простой демонстрации.

Он широко расставил ноги и, улыбаясь, развел руки на ширину плеч.

— Первый, кто опустит руки, признает, что другой его превосходит — по крайней мере в этом отношении.

Я расставил руки. От усилия у меня застучало в висках, но я крепко стиснул зубы. Если Рузвельт намерен со мной поиграть — что ж, пусть. Завтрак может и подождать.

— В любом мире и в любом времени реальность формирует чья-то воля,— неожиданно сказал Рузвельт.— Это древнее правило действует и здесь, но ему придают еще большее могущество титанические новые силы, подчиняющиеся любому, кто в состоянии ими овладеть. Судьба хрупка, Керлон, она лишена разума, и ею правит прихоть всесильного человека. Стоит какому-нибудь Александру Великому отправиться на завоевание мира, и мир станет таким, каким он его сделает. Без Александра в вашем мире не было бы ни Цезаря, ни Аттилы, ни Мухаммеда, ни Гитлера, так же как в мире линии ноль-ноль не было бы Гильермо Максони. Судьбу творят люди, Керлон, и никак иначе. Вы сами это видели, когда мы вместе сражались спина к спине. Мы двое — островки стабильности, даже посреди моря бесформенного хаоса. Но лишь один из нас может сформировать вселенную по собственному желанию, и этим одним буду я. Я подчиню вас себе — не потому, что я вас ненавижу, у меня нет никаких поводов для вражды. Я просто должен так поступить — так же как Александр должен был уничтожить Дария.

— Забавно,— сказал я.— Никогда не имел желания формировать вселенную по собственной воле. Вот только почему-то у меня точно так же нет никакого желания видеть, как это станете делать вы. Родина никогда для меня особо много не значила, но я вовсе не готов к тому, чтобы ее спустили в унитаз ради того, чтобы вы могли править миром со своего насеста.

Рузвельт кивнул.

— Полагаю, Керлон, что от нас обоих тут ничего не зависит. Как говорится, все уже прописано в Книге Судеб. В течение семи веков ваши и мои предки сражались за то, чтобы править вселенной. Только представьте, План-тагенет! В тысячах миллиардов альтернативных мировых линий, в большей или меньшей степени отличающихся друг от друга, ваш и мой кланы в течение столетий стремились атаствовать над миром, ничего не зная о других, повинуясь лишь инстинктивному желанию реализовать присущий им потенциал. А потом наступил день катаклизма, когда нахлынувшая Пустошь уничтожила их всех, за исключением одного человека на моей линии и одного на вашей.

Прошло минут десять с тех пор, как началось наше состязание. Мои руки и плечи пронизывало болью, словно раскаленным железом. Рузвельт стоял неподвижно, словно статуя, и его руки даже не дрожали.

— Насколько я понял, появление Пустоши относят к девяностым годам прошлого века,— сказал я.— Вы слишком молоды для того, чтобы об этом помнить, если, конечно, в вашем Империуме не владеют искусством пластических операций, на какие неспособен и Голливуд.

— Я говорю лишь о том, что мне известно: о чем сообщили мне исследователи, о чем рассказывал мне..,— Он неожиданно замолчал.

— Я думал, это все ваши собственные идеи, Рузвельт.

— Мне рассказывал отец,— сказал Рузвельт.— Он всю жизнь верил, что где-нибудь и когда-нибудь снова придет наше время. Его мира не стало, но разве подобное великолепие могло исчезнуть навсегда? Он упорно трудился, занимался исследованиями и в конце концов совершил свое открытие. Тогда он был уже стар, но передал свои знания и долг мне. И я его не подвел! Сперва я приложил все усилия, чтобы добиться высокого поста в Имперской разведке — единственной организации, которой известны секреты Сети. Это дало мне основу, с помощью которой я намерен превратить эту линию, Новую Нормандию, в сосуд, который вберет в себя Пустошь и придаст ей форму.

Я сосредоточился на том, чтобы удерживать руки на уровне плеч. Почему-то мне казалось крайне важным не проиграть в состязании с Рузвельтом. Если сам он и испытывал какие-либо неприятные ощущения, то ничем этого не показывал.

— Что, устали? — небрежно спросил он.— Бедная мать-природа, насколько же она слепа в своих усилиях защитить тело! Сперва она посылает как предупреждение болевые сигналы. Потом постепенно притупляет чувствительность нервов. И у вас начинают опускаться руки. Вы изо всех сил будете пытаться удерживать их на весу, чтобы превзойти меня, вашего неминуемого повелителя. Но вам это не удастся. О да, силы у вас есть, но природа вынуждает вас расходовать их экономно. Так что хоть вам, возможно, и кажется, будто вы способны выдержать пытку усталостью, пока не умрете от изнеможения, она вам этого не позволит. Вы будете страдать зря, Керлон. Увы.

Его разговорчивость меня радовала, поскольку позволяла отвлечься от ощущения раскаленных щипцов, сдавливавших мой затылок. Я пытался поддерживать в себе легкую злость — еще один трюк матери-природы, на этот раз мне на пользу. Мне хотелось, чтобы он продолжал болтать, но в то же время испытывал неудовлетворенность оттого, что не может добиться превосходства.

— Ради того, чтобы увидеть, как вы сдадитесь, стоит потерпеть,— сказал я.

— Но вы этого не дождетесь. Я сильнее вас, мистер Керлон. Я тренировался с самого детства и в семь лет мог держать меч на вытянутой руке в течение четверти часа.

Для меня это в буквальном смысле детская игра. Но не для вас.

— При чем тут это? — беззаботно возразил я.— Я могу так простоять целый день.

— Пока что вы выдержали даже меньше четверти часа. Как вы станете себя чувствовать еще через пятнадцать минут, а, мистер Керлон? А потом еще через полчаса? — Он улыбнулся, но улыбка его показалась не столь небрежной, как обычно.— Несмотря на все ваши утверждения, вы уже давным-давно проиграли. Это всего лишь простая демонстрация, Керлон, но она необходима. Вы должны наконец понять, что в моем лице встретили превосходящего вас во всех отношениях.

— Наверняка тут есть какой-то подвох,— сказал я.— Может быть, вы просто отвлекаете мое внимание, пока ваши приятели обследуют мои мозги каким-нибудь шпионским лучом — или чем там занимаются безумные ученые?

— Не говорите глупостей, Керлон, — почти огрызнулся Рузвельт.— Хотя... да, я понял.— Он улыбнулся, и напряженное выражение исчезло с его лица.— Очень хорошо, мистер Керлон. Вам почти удалось меня разозлить. Неплохая тактика. Кстати, как ваши руки? Не тяжело?

— Все отлично,— ответил я, надеясь, что голос мой прозвучал достаточно небрежно,— А ваши?

Мои руки и плечи словно охватил огонь, плясавший вокруг локтей и покалывавший кончики пальцев. Страшно болела голова. Рузвельт же выглядел свежим как огурчик. Он пристально посмотрел на меня, на этот раз молча, что меня обеспокоило. Мне хотелось, чтобы он продолжал говорить.

— Что, язык устал, а? Но я вам кое-что скажу, Рузвельт. Вы не на того напали. Я рыбак, и я привык сражаться с крупными рыбинами по восемь часов подряд. Для меня это всего лишь прекрасный отдых.

— Жалкая ложь, Керлон. Я ожидал от вас большего.

— Главная проблема в кровообращении,— сказал я.— Солдаты, которые могут целый день маршировать на солнце с полной выкладкой, часто падают в обморок на параде. Приходится стоять по стойке «смирно», не шевелясь, приток крови к мозгу ограничен — и солдат неожиданно лишается чувств. Некоторые не в состоянии это вынести. Ничего не имею против них, всего лишь особенности метаболизма. Меня подобное никогда не беспокоило. С кровообращением, знаете ли, все в порядке. А у вас?

— Превосходно, могу вас заверить.

— Но вы почему-то замолчали.

Я изобразил улыбку, которая стоила мне года жизни.

— Я уже сказал все, что хотел.

— Я вам не верю. У вас заранее была заготовлена лекция номер три, по глазам вижу.

Рузвельт рассмеялся — совершенно искренне.

— Мистер Керлон, а вы мне действительно нравитесь. Жаль, что мы не встретились в другое время и в другом месте. Мы с вами вполне могли бы подружиться.

Больше никто из нас не произнес ни слова. Я обнаружил, что считаю про себя секунды. К этому времени прошло минут двадцать, может быть, чуть больше. Почувствовав, что одна моя рука начинает опускаться, я снова вернул ее на место. Рузвельт едва заметно улыбнулся. Прошло еще какое-то время. Я думал о разных вещах, потом попытался вообще ни о чем не думать. Мне вдруг пришло в голову, что древние китайцы тратили впустую время и усилия, создавая «железных дев» и нарезая бамбук на щепки. Пытками можно заниматься и без каких-либо приспособлений. А пытка в версии Рузвельта была вдвойне изощренной, поскольку подвергал себя мучениям только я сам. Я мог в любой момент сдаться, рассмеяться и потребовать следующего раунда.

В этом и заключалась ловушка. Да, последовал бы новый раунд, а за ним еще один. И если я сдамся в первом, во втором я сдамся еще быстрее, пока не откажусь принять его вызов. А именно это ему и требовалось.

Он хотел меня обмануть, заставить меня считать, что если я проиграю — то, значит, я проиграл. Но это было не так. Проигрыш ничего не значил. В расчет принималось лишь признание своего поражения.

И как только я это понял, я сразу почувствовал себя лучше. Боль вонзалась в меня, словно мясницкий нож, но это была всего лишь боль, нечто такое, что можно было вытерпеть, пока все не закончится. Вытянув руки в стороны, я уставился в тускнеющем свете на Рузвельта...

...и пришел в себя, лежа на полу. Рузвельт стоял надо мной. Лицо его выглядело пожелтевшим и осунувшимся.

— Ваши усилия достойны похвалы, Керлон,— сказал он.— Час двенадцать минут. Но, как видите, вы проиграли. И будете проигрывать всегда, ибо вам судьбой предназначено проигрывать мне. А теперь — вы пойдете со мной добровольно?

Я с трудом поднялся на ноги, чувствуя головокружение и все еще тлеющий в мышцах медленный огонь. Подняв руки, я снова развел их в позе распятия.

— Готовы попытаться еще раз? — спросил я.

По лицу Рузвельта пробежала гримаса, затем он рассмеялся.

Я неприятно улыбнулся.

— Что, боитесь, Рузвельт? Ваш великий план расползается по швам у вас на глазах, и вы боитесь.

Он кивнул.

— Да, боюсь. Боюсь собственной слабости. Видите ли, хоть это и может показаться вам невероятным, я искренне хотел привлечь вас на свою сторону, Плантагенет. Возможно, это звучит сентиментально, но вы, как и я, наследник древнего рода. Даже Бог порой бывает одинок, не говоря уже о дьяволе. Я предложил вам дружбу, но вы с первой же попытки ее отвергли. Мне сразу следовало догадаться. Что ж, я научен горьким опытом, и у меня не остается выбора. И теперь я знаю, что делать.

— Вы — дьявол с изъяном, Рузвельт,— сказал я,— Дьявол, у которого есть совесть. Мне вас жаль.

Он покачал головой.

— Мне ни к чему ваша жалость, Плантагенет. Точно так же, как мне не дождаться от вас дружбы. То, что мне требуется от вас, я возьму и так, хотя в итоге это вас погубит.

— Или вас.

— Приходится рисковать.— Он дал знак ожидавшим стражникам, и те сомкнулись вокруг меня.— Помедитируйте пока несколько часов. Сегодня вечером вас окружат почестями, которые полагаются герцогу. А завтра подвесят на цепях.

Подвалы под дворцом наместника ничем не отличались от любых других, с влажными каменными стенами, железными дверями и голыми электрическими лампочками, которые выглядели хуже, чем дьгмящиеся факелы. Вооруженные охранники в форме швейцарской гвардии, конвоировавшие меня по верхним этажам, подождали, пока толстяк с круглой маслянистой небритой физиономией откроет круглую решетку над каменным мешком размером шесть на восемь футов с устланным соломой полом. С его точки зрения, я двигался не слишком проворно, и он уже замахнулся ногой, чтобы меня поторопить, но пинок не достиг цели. В то же мгновение появился Рузвельт, который ударил его тыльной стороной ладони по жирному лицу.

— Перед тобой королевский герцог, а не обычный преступник! — рявкнул он.— Ты даже недостоин касаться пола, на котором он стоит!

Кто-то другой выхватил у толстяка ключи и, проведя меня по узкому коридору, открыл дубовую дверь более просторной камеры с кроватью и окном-бойницей.

— Отдохните тут в спокойной обстановке,— сказал Рузвельт,— пока вы мне не понадобитесь.

Я лег на кровать, дожидаясь, пока стук в висках успокоится до приемлемого уровня... ...и проснулся от чьего-то шепота:

— Плантагенет! Все будет хорошо! Жди сигнала!

Я лежал, ожидая продолжения, но его не последовало.

— Кто это? — прошептал я, но никто не ответил. Встав, я внимательно изучил стену возле изголовья, затем саму кровать. Всего лишь стена, и всего лишь кровать. Я подошел к двери и прислушался, затем подтянулся и выглянул в шестифутовую щель. Там не свисало никаких веревок с привязанными к ним напильниками, в потолке не открывались никакие люки. Я был заперт в камере, из которой не было выхода, и точка. Голоса, вероятно, принадлежали местному персоналу — еще одна из хитростей Рузвельта, направленных на то, чтобы измотать меня или убедить, будто я сошел с ума. И в том и в другом случае это вполне ему удалось.

Мне снился прекрасный сон о чудесном месте, где на деревьях возле тихого озера росли громадные цветы. Прямо по воде мне навстречу шла Иронель, а потом поверхность воды разбилась на множество стеклянных осколков, и когда я попытался протянуть девушке руку, цветы превратились в головы, выкрикивавшие угрозы и проклятия, а ветки — в руки, которые схватили меня и начали трясти...

Я проснулся от бившего в лицо яркого света. Люди в отутюженной форме с нейропистолетами в руках повели меня по коридорам, а затем вверх по лестнице в комнату, где ждал Рузвельт, облаченный в красную бархатную мантию с горностаем и золотым шнуром. На боку у него висел украшенный драгоценными камнями меч размером с древко гарнизонного флага. Он не произнес ни слова, так же как и я. Никого не интересовали последние слова обреченного.

Столпившиеся вокруг слуги надели на меня тяжелые, расшитые золотом одежды из шелка и атласа. Парикмахер подстриг мне волосы и облил духами. Кто-то надел мне на ноги красные кожаные туфли. Рузвельт сам обернул вокруг моего пояса широкую парчовую перевязь, а помощник портного прикрепил к ней сверкающие драгоценностями ножны, из которых торчала ничем не украшенная потертая рукоять моего старого ножа, казавшегося совершенно неуместным посреди всего этого великолепия. Оружейник попытался было возразить, предлагая великолепный меч, но Рузвельт лишь отмахнулся.

— Единственное, что вам еще принадлежит, не так ли, Керлон? — сказал он.— Он почти неотделим от вашей ауры и останется при вас до самого мгновения вашей славы.

В широком коридоре за дверью образовалась целая процессия, включая ненавязчиво державшихся рядом со мной людей с пистолетами. Вместе с Рузвельтом мы поднялись по широкой лестнице в просторный зал, увешанный копьями, знаменами и портретами мрачных физиономий. Зал заполнился людьми в париках и пышных одеяниях. Через арку в стене я увидел высокое окно-витраж над увенчанным куполом алтарем и наконец понял, где нахожусь.

Я стоял в том самом месте, где еще недавно стоял с Иронель и фифоном Вроделиксом, незадолго до того, как Рузвельт в первый раз попытался добраться до алтаря. Сейчас пол был усыпан золотистыми розами, в воздухе стоял запах благовоний, а деревянные консфукции ярко блестели, натертые воском, но это было то же самое помещение — хотя вместе с тем и не то же самое. Их разделяла тысячелетняя история.

Мы остановились, и к делу приступили священнослужители в красных мантиях и высохшие старики в маленьких пушистых париках, передавая друг другу ритуальные предметы, склоняя друг перед другом головы и бормоча заклинания. Надо полагать, церемония выглядела впечатляюще — в древнем зале, под украшенными парчой потемневшими от времени потолочными балками — но я едва замечал происходящее вокруг. Я не мог избавиться от воспоминаний об Иронель, которая привела Рузвельта в свое Прекрасное Место лишь затем, чтобы он смог его уничтожить.

От запаха благовоний у меня начали слезиться глаза. Сильнее потянув носом воздух, я понял, что ощущаю не только ароматный дым, но и нечто более реальное — запах горящего дерева, ткани и краски. В воздухе висела легкая желтоватая дымка. Рузвельт обернулся; священник прервал свои разглагольствования. Вооруженные охранники придвинулись ближе ко мне, вид у них был явно обеспокоенный. Рузвельт отдал несколько отрывистых распоряжений, и я услышал доносившиеся снаружи крики. Затем на нас накатилась волна жара, и толпа распалась. Четыре пистолета подтолкнули меня к арке. Если это был сигнал, то лучшего нельзя было и придумать, но сейчас я мало что мог поделать. Вооруженная команда прокладывала путь среди беспорядочно мечущихся и кашляющих благородных особ. Когда мы добрались до низких ступеней, откуда-то сбоку появились еще двое охранников, оказавшись рядом со мной, и толпа начала смыкаться вокруг нас. Какой-то старик в розовой с золотом одежде и покосившемся парике приблизил ко мне лицо.

— Левее, ваша милость, — прошипел он мне в ухо.

Я все еще пытался сместиться в указанном направлении, когда вдруг увидел, как ближайший охранник приставляет нейропистолет к пояснице своего напарника и нажимает на спуск. Затем словно из ниоткуда появились еще двое в форме, позади послышался глухой удар, а потом мы вырвались из толпы и устремились прямо в клубы дыма.

— Всего несколько ярдов, ваша милость,— проквакал старичок.

Открылась дверь, и мы оказались на ведущей вниз узкой лестнице. На площадке четверо охранников, сбросив форму и шапки, переоделись в рабочие комбинезоны, лежавшие за дверью. Старик скинул парик и мантию, под которой оказалась черная ливрея. Мне дали длинный серый плащ. Вся операция походила на хорошо отрепетированный балет и заняла не более двадцати секунд.

Этажом ниже мы с трудом протолкнулись в вестибюль, полный зевак, пожарных и прочей публики, среди которой изредка попадались знатные особы и священники в митрах. На ремонтную команду в грязных комбинезонах никто не обращал внимания. Старик повел нас к проходу, перед которым стоял одинокий охранник, явно встревоженный нашим появлением. Он шагнул вперед, преграждая нам дорогу, но старик отвлек его внимание, в то время как один из «рабочих» со знанием дела стукнул караульного за ухом. А потом мы бросились бежать по коридору.

На глазах у двух ошеломленных уборщиц мы пересекли кухню и нырнули в дверь среди мусорных баков, выходившую в неосвещенный переулок. Стоявший там грузовик тут же завелся, стуча клапанами и извергая черные клубы дыма. Я перепрыгнул через задний борт, а старик вскарабкался следом за мной и опустил за собой брезент. Грузовик тронулся с места и через три минуты остановился. Послышались голоса, щелчок затвора, шорох кожаных подошв по булыжнику. Еще через минуту мы двинулись дальше. Мой новый друг, сидевший на скамейке напротив, облегченно выдохнул и улыбнулся от уха до уха.

— Отлично сработано,— сказал он, хихикая и потирая руки.— Просто чертовски отлично, да простит меня ваша милость.

Старика, как выяснилось, звали Вилибальд.

— Наши друзья уже ждут вашу милость,— сказал ол.— Настоящие британские парни, простые, но честные, не то что эти мерзавцы из дворца в шелках и драгоценностях! — Он пожевал беззубыми деснами и покачал головой.

— И в самом деле неплохо вышло,— согласился я.— Как вам это удалось?

— Среди синих мундиров есть наши верные люди, ваша милость. И тюремщик — один из них. Он пытался поместить вашу милость в надежную камеру, в которую у нас был проложен туннель, но его светлость барон не дал ему это сделать. И потому нам потребовалось больше времени. Но теперь ваша милость с нами, так что это уже не важно! — Он хихикнул и потер руки, словно сверчок надкрылья.

— Вы на стороне мятежников?

— Да, некоторые зовут нас мятежниками, ваша милость, но для честных людей мы патриоты, призванные очистить эти острова от французской заразы!

— А зачем вам понадобился я?

— Как это зачем? — изумился старик.— Когда вокруг разошлась весть о том, что в подвалах дворца наместника сидит человек из рода Плантагенетов, как еще мог поступить верноподданный бритт, ваша милость? Неужели вы полагали, ваша милость, что мы бросим вас гнить в застенках?

— Но я не...— начал было я и замолчал.

— Что — не? — спросил Вилибальд — Не удивлены? Конечно нет. На этом острове десять миллионов бриттов, поклявшихся освободить свою землю от тирании!

— Не собираюсь больше терять время,— закончил я,— Выступаем немедленно.

Движение на дороге было весьма разнообразным: конные повозки, большие открытые грузовики на литых шинах, маленькие тупорылые автомобильчики, похожие на игрушки из коробок с овсяными хлопьями, и многочисленные военные машины, выкрашенные в синий цвет. Судя по словам Вили, наместник сосредоточивал силы вокруг укрепленных портов, готовый прикрыть высадку подкрепления, если разговоры о возможном мятеже станут реальностью. Мы же направлялись в загородное поместье сэра Джона Лекленда.

— Весьма осторожный джентльмен,— сказал Вили.— Но он богат и из древнего рода.

В течение следующего часа он говорил почти без перерыва, посвящая меня в текущее положение дел. По его словам, мятежники готовы были выступить в любую минуту. И судя по словам Рузвельта — если они выступят, то победят.

— Вот увидите, верноподданные бритты все до единого встанут под знамена вашей милости!

После часа езды мы свернули на боковую дорогу и, проехав между каменными колоннами, оказались на дорожке, которая вела среди ухоженных деревьев на мощеный двор перед трехэтажным домом с цветочными ящиками, окнами в переплетах и бревенчатыми фронтонами, выглядевшими совсем как настоящие. Широкие ступени вели на просторную веранду. Пожилой человек в расшитом камзоле, черных брюках и домашних туфлях впустил нас в дом. Увидев меня, он вытаращил глаза.

— Его милость желает немедленно видеть сэра Джона,— сказал Вили.

— Сэр Джон два дня пребывает в постели с лихорадкой. Он никого не принимает...

— А сейчас примет,— оборвал его Вили. Дюрецкий несколько замешкался, затем провел нас в темную комнату, полную книг, и шаркающей походкой удалился.

Я осмотрел стоявшие на полках книги, в основном тома в кожаных переплетах с названиями вроде «История судопроизводства» или «Кампании против Кванектикот-тов». Минут через пять дверь открылась, и вернувшийся дворецкий сдавленно доложил, что сэр Джон сейчас нас примет.

Хозяин дома, худощавый остроносый старый аристократ с шелковистыми черными усами и такой же каймой волос вокруг высокой лысины, принял нас в спальне на верхнем этаже. Он сидел на постели размером с хоккейное поле, окруженный со всех сторон фиолетовыми атласными подушками с вышитой монограммой и многочисленными кружевами, словно у голливудского епископа. Он был одет в бежевый шелковый халат с атласными отворотами, на который была наброшена вязаная шаль, но даже несмотря на это, кончик его носа казался ледяным. Увидев меня, он едва не выпрыгнул из кровати.

— Что... как...— Он уставился на нас, переводя взгляд с меня на Вили и обратно.— Почему вы явились именно сюда?

— А где еше я мог бы рассчитывать найти друзей? — ответил я.

— Друзей? Я слышал от наместника про некоего претендента на герцогство, но никак не ожидал, что он объявится здесь да еще в таком виде.

— Откуда вы знаете, что я именно он? Или что я самозванец?

— А кем еще вы могли бы быть?

— Хотите сказать, что считаете меня настоящим? Что ж, рад, сэр Джон. Ибо пришла пора действовать.

— Действовать? Как именно действовать?

— Освободить Британию.

— Вы с ума сошли? Вы навлечете разорение и смерть на мой дом... на всех нас! Мы, Плантагенеты, всегда отличались терпимостью. Убийство герцога Ричарда лишь подтверждает, сколь непрочно наше положение...

— Кто его убил?

— Люди Гаррона, само собой.

— Удивительно. С точки зрения наместника, это был крайне глупый поступок. В итоге это настроило британцев против него куда сильнее, чем когда-либо сам Ричард при жизни.

— Все это лишь пустые догадки, — рявкнул сэр Джон.— Вы являетесь сюда без спроса и пытаетесь склонить меня к измене! Что, собственно, я о вас знаю? По-вашему, я стану доверять выскочке чужаку?

— Да что вы, сэр Джон,— негодующе возразил Вили.— Стоит лишь на него взглянуть...

— А вы-то что о нем знаете, друг мой? Я что, должен беспрекословно соглашаться с любой деревенщиной, которая заявляет о своих правах на герцогство?

— Послушайте, сэр Джон...

— Хватит! Дело будет ждать своего решения до тех пор, пока я не посоветуюсь кое с кем из влиятельных особ. Пока же я предоставлю вам убежище — большего я сделать не в состоянии.

Лекленд пронзил меня взглядом, словно клинком под ребра, и дернул за шнурок от колокольчика. Дворецкий появился почти мгновенно, из чего следовало, что все это время он стоял где-то неподалеку.

— Покажи милорду его апартаменты,— прошипел он сквозь зубы.— А мастеру Вилибальду отведи комнату под лестницей.

Я последовал за своим проводником по коридору в просторную комнату с высоким потолком и большими окнами, из которой вели двери в гостиную и ванную. Дворецкий показал мне мыло и полотенце, а потом, слегка задержавшись в дверях, хитро на меня посмотрел.

— Сердце мое радуется, слыша, как ваша милость дерзко отвечала его светлости,— прокудахтал он.— Прошу прощения у вашей милости, но слишком уж тоскливо было тут с тех пор, как настоящий боевой герцог последний раз ступал на эти старые половицы.

— В замочную скважину подслушиваешь, да? — усмехнулся я,— Разбуди меня, как только все соберутся. Не хотелось бы что-нибудь пропустить.

— Можете на меня положиться, ваша милость,— ответил он и вышел.

Сняв сапоги, я лег и погрузился в сон, в котором конные рыцари с копьями наперевес скакали навстречу шквалу пулеметного огня.

Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Возле моего уха раздавался старческий голос:

— Они уже здесь, ваша милость! Милорд Лекленд сейчас вместе с ними в кабинете и, если не ошибаюсь, замышляет недоброе!

— Лекленд знает, что вы здесь?

— Нет, ваша милость.

Спустившись по лестнице, мы пересекли зал и остановились у приоткрытой двери. Вили обернулся и, кивнув мне, приложил ладонь к уху.

— ...самозванец, джентльмены,— говорил Лекленд.— Не истинный бритт, а всего лишь наемник Гаррона, купленный за французское золото и посланный, чтобы предать нас всех...

Я распахнул дверь и вошел. Разговор тут же оборвался, будто кто-то повернул выключатель. Человек десять собрались вокруг длинного стола, во главе которого сидел Лекленд. Все были одеты в разнообразные костюмы, украшенные мехом и кружевами, а на боку у каждого висел меч. Ближе всего ко мне оказался рослый широкоплечий тип с короткой шеей, курчавой черной бородой и диким взглядом. Увидев меня, он удивленно попятился.

— Пусть вас не обманывают его лицо и фигура! — бросил Лекленд.— Он возглавит мятеж, а потом договорится с Гарроном! Сможет ли он что-то на это возразить? — Он вытянул в мою сторону трясущийся от ярости палец.

Я ответил не сразу. То, что он говорил, в точности совпадало с предложением Рузвельта. Похоже, в этом содержался некий намек, но он был мне непонятен.

— Вот видите? — злорадно произнес Лекленд.— Он даже не осмеливается возражать!

Чернобородый вытащил меч с лязгом, от которого у меня по коже побежали мурашки.

— Весьма изощренный ход! — воскликнул он голосом, не предвещавшим ничего хорошего,— С помощью марионетки Плантагенета, пляшущей под его дудку, он намерен добиться того, о чем Людовики мечтали в течение семисот лет — полностью подчинить себе бриттов!

Другие тоже начали вытаскивать мечи, окружая меня со всех сторон.

— Проткни его, Тюдор! — завопил Лекленд.

— Стойте! — Вилибальд встал в дверях, глаза его горели огнем.— Вы и в самом деле готовы хладнокровно убить герцога? От имени свободных бриттов заявляю: он заслуживает куда лучшего отношения со стороны вашей светлости!

Несколько мгновений никто не шевелился, и в наступившей тишине я услышал отдаленное, но постепенно приближающееся гудение. Остальные тоже его услышали. Все уставились в потолок, как будто могли что-то видеть сквозь него. Кто-то бросился к окну и отдернул длинные портьеры. Кто-то кинулся к выключателю на стене. Тюдор не двигался с места. Люстра погасла, и единственным источником света осталась открытая дверь.

— Самолет! — крикнул стоявший у окна.— Летит прямо к нам!

— Это была лишь уловка, чтобы собрать нас всех вместе! — прорычал худой человек в желтой одежде, выхватывая меч.

Я заметил его движение лишь краем глаза, поскольку наблюдал за Тюдором, у которого потемнели скулы и напряглись мышцы на шее. Я знал, что еще немного — и последует удар.

Я уклонился вбок и назад, и острие меча лишь разорвало мне рубашку на груди. Мой кулак угодил ему в челюсть, отшвырнув его к столу, и в тот же самый момент комната погрузилась во тьму. Раздался громкий звук двигателей, словно летательный аппарат спускался прямо по дымовой трубе. С каминной полки свалилась какая-то безделушка.

Двигатели оглушительно взревели где-то справа, затем их звук начал удаляться. Послышался звон стекла, но потолок не обрушился. Я скользнул вдоль стены к двери. Раздался звук чьих-то шагов, затем грохот опрокинутого стула. Кто-то налетел на меня; я схватил его и со всей силы отшвырнул вперед. Найдя дверь, я оказался в большом зале, тускло освещенном лунным светом, падавшим через тянувшийся вдоль галереи витраж. Слышались чьи-то крики, заглушаемые ревом бомбардировщика. Мгновение спустя зал осветила яркая вспышка, и мне показалось, будто стена подпрыгнула на фут. Когда все вокруг перестало рушиться, я обнаружил, что весь в синяках, но все еще жив. Вилибальд лежал в нескольких футах от меня, засыпанный пылью и каменной крошкой. Его ноги чуть выше лодыжек были придавлены деревянной балкой; когда я добрался до него, самолет уже заходил на третий круг. Взвалив старика на плечо, я поковылял к задней стене и оказался там как раз в тот момент, когда рухнул фасад здания. Выбравшись наружу через дверь кухни, я пересек заваленную кирпичом лужайку, чувствуя, как кровь из пореза на лбу заливает мне глаза. Мне удалось дойти до деревьев, прежде чем у меня подогнулись колени.

Крыша здания исчезла, и над ним на сто футов в высоту поднимались языки пламени и подсвеченные снизу оранжевым клубы черного дыма. Остовы все еще державшихся стен казались на фоне огня черными силуэтами с ярко освещенными прямоугольниками окон.

Потом послышался какой-то шум, и я попытался отползти на четвереньках как можно дальше. Из темноты появились трое с обгоревшими бородами, в разорванной одежде и с обнаженными мечами в руках, которые окружили меня со всех сторон.

Одним из них был Тюдор; он подошел ближе и замахнулся, и я уже приготовился к удару, когда вдруг все трое обернулись и посмотрели на дом. Среди деревьев по сторонам дорожки мелькнули яркие вспышки, от ствола надо мной отскочило несколько кусков коры, стоявший рядом с ним человек опрокинулся на спину, другой завертелся на месте и упал, а Тюдор бросился было бежать, но тщетно. Я увидел, как несколько пуль вонзаются в него, швырнув на землю лицом вниз.

По дорожке в нашу сторону бежали люди в синих мундирах. Я попытался отползти и вдруг увидел рядом с собой Вилибальда — его редкие волосы стояли торчком, лицо было измазано копотью. Он оказался ниже линии огня, как и я, и потому не пострадал.

— Вили, бегите! — заорал я.

Он мгновение поколебался, потом повернулся и скрылся в лесу. А затем меня окружили мрачные солдаты в касках, держа наготове дымящиеся пистолеты. Оставалось лишь ждать, что будет дальше.

 10

На этот раз я ехал на переднем сиденье. Окружающий пейзаж казался почти безмятежным, но попадавшиеся по пути городки выглядели пустынными, словно мексиканские деревни во время сиесты. В воздухе отчетливо пахло грозой, и местное население спешило попрятаться по домам. Если мятежники и были столь сильны, как утверждал Рузвельт, то, во всяком случае, ничто о том не говорило. На дорогах полно было военных машин, выкрашенных в синий цвет французского королевства. Мне стало интересно, насколько это связано с моим кратковременным бегством, и я попытался расспросить сидевшего рядом со мной, но он ничего не ответил.

Когда мы въехали в пригороды Лондра, в городе, казалось, шла обычная жизнь. Работали магазины, по улицам грохотали наполовину заполненные автобусы с брезентовым верхом. Мы проехали через большую рыночную площадь, уставленную торговыми рядами под яркими навесами, где продавались цветы и овощи. У края площади возвышался окруженный канатом помост, на котором стояли, потупив взор, с полдюжины мужчин и женщин в унылых серых одеждах. Над помостом висела вывеска: «Буллман и Уидроу, продажа рабов». Это был невольничий рынок.

Мы свернули в мощеный двор, окруженный высокими стенами. Меня втолкнули в коридор, в котором чувствовался отчетливый запах правительственного учреждения.

Из дверей впереди вышел офицер в рубашке и, увидев меня, резко повернулся в нашу сторону и быстро спросил на странно звучавшем французском:

— Куда вы его ведете?

— К генералу, мой майор.

— Нет, это провинция наместника. Развяжите его!

— У меня непосредственный приказ...

— К черту ваши приказы! Делайте, что я сказал, немедленно!

Сержант, командовавший моим конвоем, положил руку на кобуру. Майор что-то крикнул кому-то внутри помещения, и позади него появились двое рослых парней в хаки с пистолетами на поясе — что и положило конец спору. Один из них перерезал веревки на моих запястьях, после чего меня повели куда-то в другую сторону.

Поднявшись на лифте, мы прошли через устланный пышным ковром холл в нарядную приемную. Молодой парень в новеньком синем мундире с аксельбантами нырнул за дверь кабинета, после чего вернулся и жестом предложил мне войти. Я вошел и увидел перед собой Гаррона, французского наместника.

На вид ему было около пятидесяти — мешки под глазами, густые седые волосы, добродушно-усталое выражение лица, пронзительные черные глаза под старомодными очками, штатский костюм, тонкие пальцы без перстней.

— Сожалею о тех неудобствах, которые вам пришлось пережить, милорд,— сказал он на чистом ново-нормандском без следа французского акцента. Голос у него был низкий, словно у лягушки-быка.— Учитывая, что дело не терпит отлагательства, я попросил, чтобы вас препроводили прямо ко мне. Разговор между нами вполне мог бы разрешить неприятную ситуацию, имеющую место на данный момент.

— А что по этому поводу думает генерал ван Рузвельт? — спросил я. Сам по себе вопрос ничего не значил — я лишь закидывал удочку.

— Некоторые из моих лейтенантов чересчур усердны,— загадочно ответил он.— Ничего не поделаешь. Однако в данный момент дело важнее всего. Ваша милость, его величество наделил меня полномочиями достойно вознаградить его верноподданных вассалов, поддерживающих его усилия по наведению спокойствия и порядка. В их числе большая внутренняя автономия для острова, высокие посты для тех, кто их заслужил, снижение налогов и пошлин, пересмотр правил торговли, включая выдачу лицензий на импорт тем, кто зарекомендовал себя с положительной стороны. Для вас лично — королевский титул имперского принца провинции Новая Нормандия, включая поместья и жалованье, соответствующие вашему статусу. И естественно, признание вас полноправным наследником древних реликвий вашего рода.

— И что я должен для этого сделать? — спросил я.

— Вы будете назначены королевским указом на пост чрезвычайного маршала-миротворца Новой Нормандии. Вы выступите по телевидению и радио и призовете всех верноподданных новонормандцев вернуться в свои дома, а также убедите всех подданных его величества соблюдать законы, касающиеся собраний и ношения оружия. Короче говоря, вы поступите так, как, я уверен, подсказывает вам ваш здравый рассудок, свободный от давления со стороны подрывных элементов, и приложите все усилия к возвращению стабильности и порядка в обществе.

— Иными словами, я должен попросту предать британцев.

Гаррон сузил глаза и наклонился ко мне через стол.

— Не заставляйте меня зря терять время. Я уверен, что вы предпочтете мое предложение презренной смерти на допросе.

— Вы меня не убьете, месье Гаррон,— сказал я, стараясь сделать вид, будто сам в это верю.— Я ведь народный герой, не забывайте.

— Оставим всю эту чушь между нами,— бесстрастно проговорил Гаррон.— Ваш маскарад не вызывает у меня никаких сомнений. Не было никакой леди Эдвины, никакого тайного убежища в Шотландии, никакого побочного наследника Плантагенетов! Кто вы? Откуда вы взялись? Кто вас сюда послал?

— Кто бы я ни был,— ответил я,— я нужен вам целым и невредимым.

— Чушь. Современные методы убеждения основаны вовсе не на орудиях пыток. В конце концов вы выболтаете мне все, что я сочту нужным. Но если вы поступите так, как я вам велю, будут спасены многие жизни. Предложение его величества все еще в силе. Итак, кто вы? Кто вас послал?

— Если я не настоящий, то с чего вы взяли, будто мой ответ чем-то вам поможет?

— О вас уже разошлись слухи: мол, появился некто из древнего рода Плантагенетов, как и Ричард, но в отличие от последнего за ним не тянется хвост из просчетов и компромиссов. Если распространится известие о том, что вас убили, восстанут жители всех окрестных деревень и у меня не останется иного выхода, кроме как подавить мятеж.

— Вряд ли это будет легко. Повстанцы...

— Нет никаких повстанцев, никаких партизан, никаких мятежников. Все это фикция, которую сфабриковал я сам.— Он кивнул.— Да, я сам. Сопоставьте факты: волнения в Новой Нормандии нарастают уже в течение десятилетий, в особенности после Континентальной войны семнадцатого-девятнадцатого годов с налетами прусских дирижаблей и, мягко говоря, бесславного мира, который положил ей конец. Вновь возобновились старые крики о саксонском объединении — естественно, всего лишь идиотская чушь, основанная на воображаемых кровных узах. Мне необходима была сила, которая вновь вернула бы провинции под надежный контроль, и для этой роли прекрасно подходил герцог Ричард. Конечно, ведя достаточно свободный образ жизни, он основательно дискредитировал себя в глазах островитян, но благодаря воодушевляющему призыву следовать древним заветам народ начал объединяться вокруг него. А потом, когда уже вся Новая Нормандия поклялась бы безоговорочно ему повиноваться, должен был быть нанесен последний удар в виде «компромисса» — он получил бы все пустые почести, которых так желал, а революционный дух был бы усмирен в рамках мнимой автономии. Его убийство разрушило весь план, готовившийся в течение десяти лет.

— Вы сами его убили.

— Нет, его убил вовсе не я! Он был ценным орудием в наших руках, и если вы — кем бы вы ни были и каковыми бы ни были ваши первоначальные намерения — не окажетесь достаточно благоразумны для того, чтобы пойти на сотрудничество, впереди нас ждет настоящая трагедия!

— У вас есть доказательства?

— У меня есть печать герцога Ричарда, скрепляющая тайное соглашение между нами. У меня есть документы, подтверждающие денежные выплаты ему самому и агентам-провокаторам, якобы работавшим на его подпольную организацию. Конечно, они могут быть поддельными, но как я могу доказать обратное? Лучшее мое доказательство — очевидная логика моей версии событий, в противовес романтическому бреду, в который вас обманным путем заставили поверить! Поймите же, факты говорят сами за себя! Вам на блюдечке предлагают возможность за одну ночь подняться от неизвестности до всеобщего уважения!

Самое лучшее... единственное, что вы сейчас можете сделать,— это пойти на сотрудничество с нами!

— Я вам не верю. Мятежники вполне могут победить.

— Чушь.

Он показал на висевшую на стене карту, где через канал от Дюнкерка до Бреста были нацелены синие стрелки.

— Войска его величества сильны как никогда. Единственным исходом войны может стать полное уничтожение повстанцев, что не выгодно никому.

— Почему бы просто не дать британцам независимость и на этом успокоиться?

Гаррон устало покачал головой.

— Милорд, то, что вы предлагаете, есть и всегда было лишь экономической и политической фантазией. Эти острова в силу самой своей природы неспособны существовать самостоятельно. Сам их размер препятствует какой-либо иной роли, нежели нищая зависимая территория, не способная поддерживать сама себя и отданная на милость любой силы, которая пожелала бы ее захватить. Свободная Британия, как ее именуют фанатики,— несбыточная мечта. Нет, милорд, Франция никогда не пожертвует своими законными интересами, которые она здесь имеет, да, по сути, и не может это сделать. Впрочем, обсуждение подобных фантазий — лишь пустая трата времени. Вы слышали о милостивейшем предложении его величества. Пока мы тут сидим, время идет, с каждым мгновением приближая нас к грядущей трагедии. Примите предложение, и через час вы будете находиться в собственных апартаментах в городе, в должности главы местного магистрата Новой Нормандии, со всеми полагающимися почестями и привилегиями; если же откажетесь исполнить свой долг перед монархом, вас ждет печальный конец. Выбор за вами, милорд!

Он уставился на меня через стол, ожидая ответа. Золотые часы на каминной полке позади него громко тикали в тишине. События разворачивались чересчур быстро, и мне казалось, будто я что-то упустил или забыл. Мне нужно было время, чтобы подумать.

Открылась дверь, и вошел маленький сморщенный лакей в белом парике и с бантами на коленях. Подковыляв к стоявшему рядом с большим столом столику, он поставил на него поднос с приземистой коричневой бутылкой, парой бокалов на высоких ножках и свернутой конусом белой салфеткой. Старик приподнял салфетку и выхватил из-под нее маленький плоский пистолет. Повернувшись, он трижды выстрелил в грудь Гаррону с расстояния в шесть футов.

Я увидел, как дернулись отударов пуль накрахмаленные черные кружева на груди наместника, увидел щепки розоватого красного дерева, отлетевшие от спинки кресла, услышал, как пули с глухим звуком вонзились в штукатурку. Звука выстрелов почти не было слышно — глушитель или, возможно, сжатый газ. Гаррон судорожно вздрогнул, вскинул руки и упал лицом вниз на большой фолиант в кожаном переплете. Старик стащил с головы парик, и я узнал Вилибальда. Он сбросил длинную, золотую с синим мантию, расшитую розовыми цветочками, и под ней оказался обычный, не слишком чистый серый костюм.

— Пора уходить, милорд! — сказал он с беззубой улыбкой, убирая пистолет.

Обойдя вокруг стола, на котором расплывалось ярко-алое пятно, он отдернул портьеру возле края большого окна. Там обнаружилось темное отверстие в выложенной деревянными панелями стене. В свете его фонаря я увидел грубую кирпичную кладку и потемневшие от времени доски, а за ними — ведущий в темноту узкий проход.

— Сюда, ваша милость. Нельзя терять ни минуты! В его голосе звучали раздраженные нотки. Я не двинулся с места с тех пор, как раздались выстрелы.

— Куда спешить, Вили? — спросил я.— Никто не ворвется без спроса к наместнику во время совещания — разве что преданный слуга с чашкой утреннего чая.

— То есть как? Прошу прощения, ваша милость, но здесь лежит мертвец! Наказание за убийство — виселица! Если вас здесь поймают...

Я подошел к нему и, вместо того чтобы шагнуть в проход, схватил его за руку.

— А что, если здесь поймают нас обоих, Вили? Это как-то помешает исполнению плана?

— Нас повесят! — Он попытался вырваться, но я крепко держал его.

— Все знают, что с ним был я. Когда его найдут мертвым, ни у кого не возникнет никаких сомнений, не так ли, Вили?

— Какая разница? Вы будете уже далеко...

— На кого ты работаешь, Вили? — спросил я.— На Рузвельта? В прошлый раз он позволил мне бежать, не так ли? Зачем? Чтобы я мог поднять народ на бунт? Зачем он разбомбил дом Лекленда? Налет ведь был не настоящим, верно? Никто не пострадал, а ведь с его пулеметами можно было уничтожить всех свидетелей, включая самого Лекленда.

— Это Лекленд приказал бомбить дом! — про квакал Вили.— Он презренный шпион и доносчик Людовика и надеялся, что вашу милость убьют, но он заплатил за свои преступления! О да, он заплатил...

— Не морочь мне голову, он работал на Рузвельта. И, полагаю, был ему крайне полезен, до самого конца.

— Что за позорные времена выпали на нашу долю,— пробормотал Вили.— Но кем он еще мог быть, кроме как Черным Плантагенетом? Но нам нужно бежать. Нас ждет автомобиль...

— Автомобиль, как же, очень удобно. Как-то это не похоже на то, что я уже успел увидеть. Надо полагать, мы проедем прямо через полицейский заслон, так же как и в прошлый раз, спасибо Рузвельту?

— Но Организация...

— Все это лишь пустые слова, Вили. Рузвельт послал тебя сюда, чтобы убить Гаррона, и устроил все так, чтобы казалось, будто это сделал я, так же как он убил герцога Ричарда и распространил слух, будто в этом виновен Гаррон. Зачем? Ситуация и без того балансировала на лезвии ножа. Почему он сказал мне, будто победа на стороне мятежников? В лучшем случае — силы равны. Но он хочет, чтобы они попытались выступить, хочет увидеть страну ввергнутой в гражданскую войну, которая не закончится, пока обе стороны не истребят друг друга. Зачем?

— Глупости! — взвизгнул Вили.— Идемте, безумец! Они могут быть здесь в любое мгновение...

— Кто их на этот раз навел, ты? Выкладывай все, Вили, и лучше по-хорошему...

Его свободная рука нырнула в карман, но я успел схватить ее, не дав ему вытащить пистолет. Вили оказался неожиданно силен, но я был намного сильнее его.

— Я намерен испортить вам всю игру,— сказал я.— Может, я и не слишком быстро соображаю, но теперь даже до меня дошло. Твой босс заставлял меня плясать под свою дудку с самого начала, верно? Все было спланировано заранее: и то, что я оказался здесь якобы по собственной инициативе, и драматическое бегство, и звучащие из стен голоса — а потом никто не стал мешать людям Гаррона меня схватить. Что дальше? Я должен был сесть на коня и повести крестьян на битву? Но я разрываю эту цепь, Вили. Ваши действия чересчур изощренны, но мне на это плевать. Даже самый запутанный узел так же легко разрубить, как и самый простой...

Он резко выбросил вперед колено. Удар пришелся мне в бедро, и, воспользовавшись моментом, он изо всех сил попытался вывернуть руку с пистолетом из моего захвата, но не успел — дуло было направлено ему в грудь, когда раздался выстрел. Вили обмяк и упал навзничь. Он еще пытался что-то говорить, но я не мог разобрать слова. Затем взгляд его померк. Я оттащил тело в проход и начал ощупывать стену, пока не нашел рычаг, закрывавший панель у меня за спиной.

— Прощай, Вили,— сказал я.— Ты хоть во что-то искренне верил, хотя вовсе не в то, во что следовало бы.

Оставив его лежать, я двинулся, как надеялся, в верном направлении.

Пробираться в темноте по потайным коридорам было куда сложнее, чем до этого, когда я находился внутри пребывавшего в режиме полуфазы челнока. Свернув не в ту сторону, я стукнулся головой и ободрал ноги. Мне потребовались часы — не знаю, сколько именно,— чтобы найти проход, который я искал: тот, что вел в обитель Рузвельта.

Найдя рычаг, я отодвинул панель, которая, как оказалось, находилась над камином в просторном кабинете. Там никого не было — видимо, Рузвельт сейчас пребывал где-то в другом месте, пытаясь найти объяснение таинственному убийству наместника.

На то, чтобы обыскать кабинет, ушло немало времени. Все двери и ящики были заперты, и их было много. Я вскрывал их один за другим, глядя на книги, бумаги и папки с записями, но не нашел ничего полезного для себя.

Следующее помещение оказалось спальней барона. Я начал с чулана, затем проверил два больших комода и платяной шкаф и в самом последнем ящике обнаружил плоский, завернутый в бумагу пакет. Это был мой сломанный меч. Мне стало интересно, какую ценность он представлял для Рузвельта, если тот постарался спрятать его как можно дальше, но над этим можно было подумать и позже. Я прицепил меч к поясу, с удовольствием ощущая его вес. В качестве оружия он не слишком годился, но все же это было лучше, чем ничего, на случай, если сюда войдут и обнаружат меня.

Еще через десять минут, в небольшом шкафчике, почти незаметном в темном углу, я нашел то, что искал: отделанный серебром ковчег, ради обладания которым Рузвельт уничтожил целый мир.

Серебряная петля, удерживавшая крышку, была заперта на серебряный замочек. Мне очень не хотелось портить столь изящное произведение искусства, но я все же подсунул под крышку край меча и приподнял. Петля сломалась. Под крышкой, на желтой атласной подушке, лежал ржавый кусок металла длиной в фут и три дюйма в ширину, скошенный с обоих краев. Еще один кусок сломанного меча.

Я поднял его, ощущая то же самое покалывание в ладони, как и в прошлый раз, в подземелье замка. Как и тогда, я поднес кусок металла к сломанному лезвию и увидел, как между ними проскакивает длинная голубая искра... Мир взорвался у меня перед глазами.

Было раннее утро, и я восседал верхом на могучем боевом коне. Кольчуга и доспехи тяжело давили на плечи, на боку ощущался вес только что выкованного меча. Ехавший рядом со мной Трампингтон повернулся в седле и посмотрел на меня. Он что-то сказал, но я не ответил. Меня вдруг охватило странное чувство — будто какая-то часть меня находится где-то в другом месте и перед моим взором предстают странные видения...

Мне показалось, будто я вижу, как я покидаю поле Ша-луз, не запятнав кровью свой разум. Затем в моем мозгу возникли новые призрачные картины. Я увидел худощавое лицо моего брата Джона, с голодным взглядом и шелковистой бородой, который стоял передо мной на коленях, умоляя пощадить его. И неожиданный страх в его глазах, когда я, всегда милосердно относившийся к его вероломству, на этот раз не сжалился.

Я услышал глухой удар топора палача...

А потом мне показалось, будто я сижу в своем шатре на острове Раннимед, явившись туда на зов своих мятежных баронов. Они надменно стояли передо мной, предъявляя мне, их властелину, свиток со своими вероломными требованиями. И вновь я увидел, как торжество в их взглядах сменяется смертельным ужасом, когда из леса вышли мои верные лучники, выпуская стрелы в лживые сердца клятвопреступных вассалов...

Перед моими глазами проходили сцены сражений. Я видел, как падают передо мной стены Парижа, видел пламя, пылающее над соборами Мадрида, видел голову того, кто когда-то был королем, насаженную на пику и принесенную мне. Вокруг меня толпились прекрасные женщины и честолюбивые мужчины, возносившие мне хвалу. Я видел шумные пиршества, бешеную скачку на лошадях за захлебывающимися от лая гончими, жареную оленину над ревущим костром. Я видел, как вскрывались бочонки с вином и как в обжорстве, разврате и праздности шли дни и годы, вплоть до тех пор, когда моя рука уже более не могла держать меч. Разжиревший от излишеств и ослабевший от болезней, я прятался во дворце, пока мои собственные слуги вели переговоры с захватчиками у ворот и предавали королевство и короля в обмен на свои ничтожные жизни. Но не более ничтожные, чем моя, когда я, рыдая, стоял на коленях перед юношей, чьего отца я повесил на его собственных воротах, и клялся ему на еще недавно принадлежавшем мне мече в вечной преданности ему всего моего рода...

Когда я вновь вернулся в реальный мир, мне показалось, будто я переплыл реку шире, чем вся вселенная. Я снова стоял посреди комнаты, которую хорошо помнил, хотя прошла целая вечность — или всего секунда? Меч обжигал мне руку — уже не неуклюжий металлический обрубок, но клинок длиной в четыре фута, заканчивавшийся тупым сломанным концом. На рукоятке виднелись следы позолоты, а на головке поблескивал драгоценный камень. Это была все та же самая магия, которую я уже видел прежде, и любые разговоры насчет вероятностных напряжений и преобразований реальности ничего не могли изменить. Я попытался восстановить в памяти картину, которую видел мгновение назад,— панораму лиц, звуков и напрасных сожалений, но она рассеялась, как это обычно бывает со сновидениями, и исчезла. А затем меня вырвали из задумчивости звук распахнувшейся двери и шаги по ковру, направлявшиеся в сторону спальни.

— Милорд барон,— послышался знакомый голос-чрезвычайная ситуация в Сети! Равновесие нарушено! В ближайшие часы начнется вероятностная буря!

Он поспешно прошел мимо того места, где стоял я, прижавшись к стене возле двери, остановился, видя, что комната пуста, повернулся, увидел меня и вскрикнул.

— Спасибо за информацию, Рената,— сказал я, со всей силой нанося ему удар плашмя мечом по голове. Не задерживаясь, чтобы проверить, не расколол ли я ему череп, я пересек кабинет и снова оказался в туннеле, прежде чем у кого-либо из его людей хватило мужества войти без стука.

За пару часов, в течение которых я обследовал систему туннелей, я обнаружил множество боковых ответвлений, несколько потайных комнат со столами и сгнившими постелями, узкую лестницу, ведшую на первый этаж, но мне никак не удавалось найти прямого пути в другое крыло дворца и к выходу среди рододендронов. Я подумал было о том, чтобы выбраться наружу, но из-за стен раздавалось чересчур много звуков, делавших подобную мысль не слишком привлекательной. Похоже, все здание было охвачено волнениями, чему, впрочем, вряд ли стоило удивляться, учитывая смерть наместника и приближающуюся вероятностную бурю.

Наконец я нашел шахту с ржавой лестницей внутри. Ступени были расположены слишком близко друг к другу и покрыты ржавчиной, а в самой шахте едва хватало свободного места. По мере того как я спускался, она, казалось, становилась все уже. Шахта заканчивалась сырым полом, который, как я понял, шел под рядом камер, в одной из которых мне уже довелось побывать. Почти в полной темноте я двинулся по проходу шириной в два фута, куда свет проникал лишь сквозь щели между камнями. Мне не хотелось думать о том, что будет, если я останусь здесь, когда наступит ночь.

Пройдя с полсотни шагов, я уперся в тупик. Повернув назад, через тридцать футов я обнаружил перекресток, насчет которого мог поклясться, что еще пару минут назад его здесь не было. Правое ответвление вело к открытой яме, куда я едва не свалился. Другое уходило по спирали вниз, завершаясь круглым помещением с темными отверстиями вдоль стены. Я повернулся кругом, а когда снова взглянул в ту сторону, откуда пришел, все изменилось. На этот раз сомнений не оставалось: там, где только что был проход, встала сплошная каменная стена. Теперь я понял, что подразумевал Рузвельт под вероятностной бурей. Субъективная реальность оказалась иллюзорной, подобно сновидению.

Следующий проход, в который я свернул, завершался голой стеной из влажной глины. Когда я вернулся в круглое помещение, оно было уже квадратным, и из него вели только два выхода. Один из них упирался в массивную, окованную железом дверь, запертую на замок и засовы. Я снова вернулся назад, но вместо зала оказался в пещере, по полу которой текла вода и в дальней стене виднелся единственный темный ход. Я вошел туда, и он расширился, превратившись в устланный ковром холл перед несколькими белыми дверями, которые все оказались заперты. Но стоило мне оглянуться — и передо мной был лишь серый туннель, прорубленный в сплошном камне.

В течение долгого времени я пытался найти выход наверх, блуждая по темным ходам, которые смыкались за моей спиной. А потом в одном из туннелей, столь низком, что мне приходилось пригибаться, я услышал невдалеке звон цепей.

Прислушавшись, я уловил тяжелое дыхание и шарканье ног по камню, снова звон. В обычной ситуации подобные звуки вряд ли показались бы мне привлекательными, но, учитывая обстоятельства, я предпочел рискнуть. Пройдя еще десять футов, я увидел тусклый свет, шедший сквозь щель в стене вокруг незакрепленной каменной плиты размером три на три фута. Приложив глаз к щели, я увидел камеру со стенами без окон, свечу на столе, соломенный тюфяк. Посреди нее стоял старик одного со мной роста, широкоплечий, с большими узловатыми руками, обветренным лицом, бледно-голубыми глазами и загнанным взглядом. Он был одет в потрепанные синие атласные бриджи, парчовую темно-красную мантию с широкими меховыми отворотами, расшитую лилиями жилетку и поношенные туфли, которые когда-то были красными. Лодыжки его были скованы цепями. Он огляделся по сторонам, словно зная, что я здесь.

— Джеффри,— сказал он хриплым старческим голосом, который я уже слышал прежде, в одном из своих видений.— Я чувствую, ты где-то рядом.

Схватившись за каменную плиту, я отодвинул ее в сторону и заглянул в зарешеченное отверстие. Старик медленно повернулся. Рот его открылся и снова закрылся.

— Джеффри,— проговорил он.— Мой мальчик...— Он протянул руку, но тут же ее отдернул.— Но мой мальчик мертв,— пробормотал он себе под нос. — Мертв навсегда.— По иссохшей щеке скатилась слеза.— Так кто же ты? Его кузен Генри? Или Эдвард? Назовись!

— Меня зовут Керлон. Я заблудился. Отсюда есть выход?

Казалось, он не услышал мой вопрос.

— Кто послал тебя сюда? Мерзкие негодяи, которые убили Джеффри?

Он схватился за решетку, и рукав его мантии сдвинулся назад, обнажив рубец шириной два дюйма вокруг запястья.

— Никто меня не посылал,— ответил я.— Я сам. Он уставился на меня, затем кивнул.

— Да, ты из знатного рода — я вижу по твоему лицу. Ты тоже угодил в его ловушку?

— Похоже на то,— сказал я,— Кто ты? Почему ты здесь?

— Мое имя Генри Плангет, и ни на какие титулы я не претендую. Ноя не поддержал его коварные замыслы, хотя все дьяволы ада пытались меня запугать! — Он погрозил кулаком стене.— Делайте что хотите, проклятые негодяи, только пощадите мальчика!

— Очнись, старик! — грубо бросил я.— Мне нужна твоя помощь! Отсюда есть выход?

Он не ответил. Я достал сломанный меч и попытался поддеть решетку. Прутья были прочные, толщиной в дюйм, надежно вделанные в каменную кладку.

— Моя помощь? — Он посмотрел на меня слезящимися глазами.— Плангеты никогда не просят о помощи — но все же... все же, возможно, нам и стоило ее попросить, много лет назад...

— Послушай, Генри. Есть один человек, которого зовут Рузвельт. Генерал Питер, барон ван Рузвельт. Ему хватило безумия возомнить, будто он может переделать вселенную по своему личному разумению, а я оказался достаточно глуп для того, чтобы ему поверить. Я бы хотел остановить его, если это возможно. Но прежде всего я должен выбраться из этого лабиринта. Если знаешь дорогу — скажи!

— Лабиринта?

Старик посмотрел на меня туманным взглядом, а потом, словно вдруг сбросив некое бремя, выпрямился; глаза его прояснились, и в них появилась жизнь.

— Лабиринт жизни,— сказал он— Лабиринт судьбы. Да, мы должны из него вырваться!

Он замолчал, глядя на сломанный меч. Его рука потянулась к клинку, но замерла на полдороге, так до него и не дотронувшись.

— В твоих руках Балингор? — Голос его дрогнул. Его взгляд встретился с моим, и глаза его вспыхнули.— Моим очам предстало чудо! Ибо они видели, как Балингор был сломан и брошен в море! А теперь... он снова жив!

— Боюсь, это всего лишь сломанный меч,— сказал я, но он меня не слушал.

— Балингор снова жив! — дрожащим голосом продолжал он.— Его сила струится в тебе, я это чувствую! И сила его пронзает завесу между мирами! Я видел их, да, он показал мне их много лет назад, осыпав меня прекрасными словами и разговорами о давно прошедшей славе. Миров много, и они зовут меня — и тебя тоже! Ты слышишь их, голоса, призывающие во тьме? Иди! Иди к ним! Разорви круг судьбы, навеки погубивший наш род!

— И как же мне это сделать, Генри?

Он ухватился за решетку, и я увидел, что он с трудом пытается удержать вернувшийся к нему проблеск здравого рассудка.

— Мне придется говорить быстро, пока снова не опустилась пелена,— сказал он. Голос его теперь звучал увереннее.

Вот что он мне рассказал:

— Давным-давно один из королей в нашем роду завладел Балингором и с его помощью построил могущественную империю по всему миру. Но в конце концов удача покинула его, Балингор попал в руки другого и в течение семи веков служил силам зла. Однако в итоге жадность узурпатора его же и сгубила. Его мудрецы построили странную машину, внутри которой человек мог покинуть рамки собственной судьбы и уйти в мир иного бытия. Он попытался воспользоваться этим чудом в качестве оружия, чтобы воплотить свои замыслы о господстве над всеми мирами, но потерпел неудачу. И в итоге навлек на себя гнев самих небес!

— Эта машина называлась «челнок»,— сказал я.— С помощью М К-привода она могла перемещаться между различными мировыми линиями. Я слышал, будто Пустошь возникла из-за того, что привод вышел из-под контроля.

— Нет, это вовсе не была случайная катастрофа! Ван Рузвельт знал, что делает, когда высвобождал невиданную силу, погубившую целый мир! А теперь его потомок снова пытается переделать вселенную по своему желанию, но это слишком сложная задача для него одного! Он нуждается в помощи могущественного Ангевина. Так он сказал мне, когда похитил меня из моего родового поместья в далеком мире, где я родился. Но я ему не поддался! И ты тоже не должен!

— Кто он, Генри? Кто он такой?

— Падший ангел, чудовище, злобы которого не в силах вынести мир! Даже сейчас она здесь, вокруг, везде! Беги! Беги из этой кошмарной ямы, пока не заблудился навсегда... так же как давным-давно заблудился я...

— Ты что-то говорил насчет меча,— напомнил я.

— Мне немало довелось узнать такого, во что невозможно поверить,— пробормотал Генри.— Однако тебе придется! — Голос его снова окреп.— Есть множество миров, множество линий судьбы, которые прорастают сквозь стены времени, словно стебли плюща! Когда-то существовало множество Балингоров, каждый из которых содержал часть силы, некогда слитой воедино. Однако когда мир охватила катастрофа, все погибли, за исключением двух. Один находится в руках этого дьявола, Рузвельта. А другой, что висел высоко на стене в моем доме, в далекой земле, я никогда больше не увижу! — Костяшки его вцепившихся в решетку пальцев побелели.— Когда-то это был мой дом, эти камеры были моими подвалами. Потом явился он. Его речи ввели меня в заблуждение, и по его требованию я снял со стены древний клинок моих предков и вложил ему в руку. Но стоило ему дотронуться до клинка, как тот рассыпался на куски. Он пришел в ярость, обвиняя меня в колдовстве. Но мне уже был дан знак свыше, который придал мне сил, и я не подчинился ему — хотя было уже слишком поздно! Он привел меня сюда и рассказал мне свою историю — и свою ложь. Он клялся, будто я ключ к его величию, что вместе мы заново построим его мир — другой мир, похожий на мой, но все же совсем иной. Я не стал его слушать. Я видел его меч — другой Балингор, обесчещенный много лет назад,— но я чувствовал, что истинная сила не в нем. Он действительно нуждался во мне, но он не знал, что я сохранил один фрагмент настоящего меча. Я спрятал этот кусок, и когда он бросил остальные ржаветь в соленое море, один остался...

— Балингоров было больше двух,— сказал я.— Часть одного из них у меня. И я нашел еще одну, в разрушенном городе посреди Пустоши...

— Слушай меня! — Голос Генри дрогнул.— Я чувствую, как возвращается красная тьма! Времени больше нет! Иди в мой мир, Керлон! Найди мой дом с высокими каменными стенами и красными башнями и там, в часовне Святого Ричарда, ищи за алтарным камнем. Но опасайся ложного Балингора! А теперь иди — пока мир не превратился в кошмарное сновидение!

— Я постараюсь, Генри,— сказал я.— Но я не могу оставить тебя здесь. Попробую найти какой-нибудь способ тебя освободить.

Я пошел назад по коридору, ощупывая стены с неясной мыслью, что, может быть, наткнусь на висящее на стене кольцо с ключами, но ничего не обнаружил.

Когда я вернулся к зарешеченному окну, свеча на столе все еще горела, но в камере никого не было. Лишь ржавые кандалы лежали на полу среди разбросанных костей.

Я долго стоял в темноте, глядя на догорающую свечу, затем двинулся дальше. Не знаю, сколько прошло часов, прежде чем я оказался в помещении, куда проникал свет из-за тяжелой дубовой двери, наполовину сбитой с петель. Поднявшись по каменным ступеням, я вышел в освещенную вечерним светом кухню, которая выглядела так, будто ее брали с боем. Где-то неподалеку слышались выстрелы.

За дверью оказалась мощеная аллея с высокими стенами по обеим сторонам. В нескольких футах от двери лежал на спине мертвец в синем мундире. Подобрав его автомат, я направился через улицу, стараясь не создавать лишнего шума. Вдали раздавался грохот и гул крупнокалиберных орудий, и вечернее небо озарялось яркими вспышками. Теперь я знал, где я. Я преодолел под землей несколько городских кварталов, и дворец наместника находился на следующей площади, в ста ярдах отсюда.

Неожиданный орудийный залп едва не заставил меня прижаться к стене. Послышался звук бегущих ног, и из дверей выскочили трое имперских гвардейцев в синих мундирах, устремившись на другую сторону улицы. Снова раздался залп, откуда-то сверху, и один из них упал. Послышался свист снаряда, и часть улицы взлетела на воздух, окутав все вокруг пылью. Когда пыль рассеялась, рядом с мертвым солдатом лежал мертвый штатский с наброшенным на плечи патронташем. Революция была в разгаре, но почему-то мне казалось, что тем не менее события разворачиваются вовсе не так, как хотелось бы Рузвельту, Мысль об этом послужила мне предупреждением, заставив сосредоточиться на дальнейших действиях.

Покинув свое укрытие, я перебежал через улицу и нырнул в узкий переулок, ведший к задней части дворца, держа автомат наготове,— мне вовсе не хотелось, чтобы меня подстрелили как с той, так и с другой стороны. Когда я уже был возле ворот, за спиной послышались чьи-то шаги. Бросив автомат, я перелез через стену и оказался в дворцовом саду, в пятидесяти футах от того места, где я оставил челнок в режиме полуфазы.

Тенистые деревья и кусты показались мне не совсем такими, как раньше; на ухоженных клумбах пустили ростки дикие цветы неизвестной мне разновидности. Где-то заливался трелью соловей, не обращая внимания на огонь орудий.

На моем пальце все еще было надето кольцо, которое дал мне Баярд, с миниатюрной кнопкой вызова челнока, вмонтированной в искусственный рубин. Я оставил челнок на другой мировой линии, пришпиленный подавляющими лучами Империума, словно бабочка к доске, но сейчас было не время об этом раздумывать. Если сигнальное устройство сработает, у меня будет еще одна попытка, если нет — игра окончена. Я нажал на камень.

Пела птица. Легкий ветерок шевелил высокую траву. В дальней стороне сада появился какой-то человек в покрытой пятнами пота синей форме, без фуражки. Увидев меня, он остановился, что-то крикнул и побежал туда, где стоял я. Он преодолел половину разделявшего нас расстояния, когда челнок замерцал и приобрел четкие очертания. В лицо мне ударила воздушная волна. Шагнув внутрь, я щелкнул переключателем режима полуфазы. Изображение вечернего сада на экранах приобрело зловещий голубоватый оттенок. Бегущий человек резко остановился, поднял автомат и выпустил полный магазин в то место, где только что находился челнок. Послышался отдаленный приглушенный звук выстрелов. Человек отбросил автомат, дико расхохотался, повернулся и пошел прочь. Я мог ему только посочувствовать, прекрасно понимая, что он сейчас ощущает. Мир рушился у него на глазах, и пути назад не было.

На панели управления моргала лампочка — датчик, настроенный на челнок Рузвельта. Он все еще работал — и цель его перемещалась.

И снова я не стал тратить время на подсчет собственных шансов, а просто повернул рычаг включения привода и устремился в погоню.

Мне уже приходилось видеть подобное прежде, но тем не менее зрелище оставалось все столь же захватывающим. По мере того как шли часы, мир вокруг плавно менялся. Теперь я знал, что вижу непрерывную последовательность

А-линий, каждая из которых лишь слегка отличалась от предыдущей, подобно кадрам кинофильма. На самом деле ничто не двигалось, и момент времени в течение всего путешествия через четвертое измерение оставался тем же самым. Но зловещая активность энтропии продолжалась: растения сражались друг с другом за место под солнцем, лианы атаковали деревья, сорняки разрастались, вытесняя другие сорняки. Покрытые плющом стены дворца стали ниже и толще, превратившись в окруженную рвом крепость. Деревья отступили назад, медленно скользя по расступавшемуся, словно вода, дерну, пока челнок не оказался посреди открытого поля, окруженного древним лесом. Крепость превратилась в каменный дом-усадьбу с мансардами и трубами, возвышавшимися под нисколько не изменившимся небом; трубы сдвинулись и соединились, превратившись в кирпичные башни с заостренными верхушками.

Внезапно гудение двигателя начало стихать и в конце концов смолкло. Изображение стабилизировалось. Передо мной тянулось вспаханное поле, а за ним — одинокий дом на вершине низкого холма среди высоких деревьев.

Высокий каменный дом с башнями из кирпича, который при нормальном освещении был бы красным. Из всех возможных мест, существовавших во всех вселенных, Рузвельт привел меня к дому Генри Плангета.

Дождавшись наступления темноты, я переключил челнок в режим полной фазы и вышел наружу, после чего переключил его обратно. Одиноко прозвучал легкий хлопок ворвавшегося на освободившееся место воздуха.

За прошедший час через дом прошло немалое количество людей. Подъезжали верхом курьеры, а другие галопом скакали прочь по немощеной дороге с полными седельными сумками на боках лошадей. Во всех окнах первого этажа горел свет. Перед входной дверью вышагивали часовые. Казалось, дом напоминает военную штаб-квартиру. Где-то внутри его Рузвельт смешивал последние ингредиенты своего величайшего заговора против всего мира.

Обойдя дом, я двинулся под прикрытием тополей вдоль стены, пока не оказался возле ближайшего окна. Группа людей в разукрашенных зеленых мундирах стояла вокруг стола, на котором под газовой люстрой была расстелена карта. Рузвельта среди них не было. То же самое происходило и в соседней комнате, если не считать того, что здесь люди были одеты в обычную форму цвета хаки и работали с какими-то документами. Я обошел дом наполовину, используя в качестве укрытия живую изгородь, когда наконец нашел того, кого искал. Он сидел в одиночестве за столом и, слегка улыбаясь, что-то быстро писал шариковой ручкой — курьезная аномалия в столь старомодной обстановке. На лбу у него виднелся небольшой порез. На нем был все тот же костюм, что и на церемонии в Новой Нормандии, но покрытый пятнами и обожженный. Похоже, генералу нелегко пришлось, прежде чем он покинул поле сражения.

Закончив писать, он вышел из комнаты. Я подошел ближе и проверил окно. Вечер был теплый, и окно было приоткрыто на полдюйма. Десять секунд спустя я был уже внутри.

Я постоял у двери, прислушиваясь, затем открыл ее и взглянул вдоль оклеенного обоями коридора, тускло освещенного единственным газовым рожком. В дальнем его конце стоял часовой, весь в сверкающей коже и бронзе, с мушкетом на плече. Я притворился, будто я всего лишь движущаяся по коридору тень, скользящая в сторону безлюдной лестницы. Он даже не повернул головы.

Лестница с отполированными перилами из красного дерева была устлана красной ковровой дорожкой. На площадке я прислушался, затем поднялся в другой темный коридор с дверями по обеим сторонам. Я стоял, ожидая, когда инстинкт подскажет мне, что делать дальше, когда вдруг ощутил легкое прикосновение к бедру. Я быстро повернулся, и моя рука потянулась к рукоятке меча, прежде чем я сообразил: моего бока мягко касался сам меч. Я вытащил его, следуя в указываемом им направлении.

В конце коридора три ступени вели к двустворчатым дверям из резного дуба. Толкнув их, я оказался в большом помещении, залитом падавшим через круглое окно лунным светом. Я никогда раньше его не видел — и тем не менее я здесь уже побывал. Я знал, хотя и не понимал, откуда именно, что это аналог часовни, из которой Рузвельт похитил ковчег. Эта комната была меньше и проще, почти без украшений, однако каким-то образом в непостижимой географии Сети альтернативных реальностей она занимала то же самое место. Алтарь под высоко расположенным окном состоял из двух тяжелых дубовых опор с лежащим поперек них грубо обработанным плоским камнем — но в каком-то смысле это был тот же самый алтарь. В тусклом свете он казался мне каменной плахой для жертвоприношений. Я двинулся вперед и вдруг услышал за спиной тихий звук открывающейся двери. Обернувшись, я увидел стоявшего в дверях Рузвельта. Его черные глаза, казалось, пылали в темноте, а позади него стояли вооруженные люди.

— Вот видите, Плантагенет,— негромко сказал он.— Как бы вы ни сопротивлялись, вам все равно суждено оказаться в моих руках. Должен сказать, я недооценил вас при нашем знакомстве — и потом, в Новой Нормандии. Я полагал, что вы ухватитесь за предоставленный вам шанс бежать, стремясь освободить угнетенную нацию. Крестьяне восстали бы по вашему призыву, и вы бы поднялись к вершинам славы во главе отряда сторонников под лучами яркого солнца. Почему вы поступили иначе?

— Вы умный человек, Рузвельт,— ответил я.— Но не настолько, чтобы играть роль Бога. Люди все же не картонные человечки, которыми можно вертеть как угодно по собственной прихоти.

— Люди — всего лишь орудия,— бесстрастно сказал Рузвельт.— Что же касается вас — вы инструмент, который пытается вырваться из руки, к тому же с исключительно острыми краями.— Он покачал головой.— Я считал вас человеком чувств и действия, Плантагенет, а не разума!

— Хватит решать за меня, Рузвельт. Ваш план лопнул, как мыльный пузырь, у вас на глазах. Вы проиграли точно так же, как проиграл ваш отец, пытаясь подчинить своей воле Генри Плангета.

На самом деле мои слова были лишь выстрелом наугад, просто чтобы хоть что-то сказать. На мгновение на его лице промелькнуло удивление, затем его зубы блеснули в улыбке.

— Это был мой дед,— ответил он.— Интересно, как вы об этом узнали? Но сейчас это не имеет никакого значения, не так ли? Вы пришли сюда, в единственное место, куда могли прийти, и обнаружили, что я уже вас жду.

— Вы не слишком бдительны. Я мог вас пристрелить, когда вы писали за столом.

— Что-то я не вижу у вас оружия.— Он все еще улыбался, почти дружелюбно.— Нет, Плантагенет, вам не суждено выстрелить мне в спину. Нам предстоит встретиться лицом к лицу, и это судьбоносное время пришло.

Он вытащил висевший у него на боку тяжелый меч. Сверкнули драгоценные камни, украшавшие рукоятку и эфес. Люди позади него стояли молча, сжимая в руках пистолеты.

— Вы очень любите разглагольствовать о судьбе, Рузвельт,— сказал я.— Но все это пустой вздор. Человек сам определяет собственную судьбу.

Я наблюдал за длинным лезвием, готовый отразить удар сломанным клинком в моей руке. Рузвельт бросил на него взгляд и негромко рассмеялся,

— Ваши знания столь же неполноценны, как и ваше оружие, Плантагенет! Да, кое-что вам известно — хотя даже это меня удивляет,— но этого слишком мало. Вы узнаете меч, который перед вами?

— Красивый кусок железа,— согласился я.— Но оружие хорошо настолько, насколько хорош тот, кто держит его в руках.

— Взгляните на Балингор! — Рузвельт поднял меч, и свет отразился от лезвия — заостренной полосы блестящей стали длиной в шесть футов, шириной с мою ладонь. В мускулистой руке Рузвельта меч лежал, словно деревянная палка.— Его выковали для вашего когда-то великого предка, Ричарда Львиное Сердце. Меч сослужил ему хорошую службу, но Ричард оказался чересчур жаден. Он слишком далеко зашел, разжирев на золоте и вине. В конце концов его стали называть Ричардом Чревоугодником. Он валялся пьяный в своей спальне, когда французы атаковали стены Лондона и его люди открыли им ворота. В обмен на этот меч он купил себе жизнь, отдав его рукояткой вперед голландскому наемнику, возглавлявшему войско Людовика Августа, и поклялся подчиняться ему и его роду до конца времен!

— Все это сказки,— сказал я.

— Но в эту сказку вы верите.— Рузвельт повернул меч так, что отблеск ударил мне в глаза. — Я знаю, зачем вы здесь, Плантагенет.

— В самом деле? Он мрачно кивнул.

— Каким-то образом — и потом вы расскажете мне, каким именно,— вы узнали, что Балингор — ключевой предмет, через который проходят силовые линии. Вы вообразили, будто сумеете его похитить и вернуть себе все то, что потеряли много лет назад.— Он покачал головой.— Но теперь это оружие принадлежит мне! Одно лишь его прикосновение лишит сил вашу руку. Сквозь эту сталь течет вся вероятностная энергия, накопленная за семь столетий истории, и каждый эрг этой титанической мощи противостоит вашим притязаниям. Предлагаю вам последний шанс сохранить жизнь со всеми ее благами, Плантагенет! Подчинитесь мне — и вы будете первым у трона при новом мировом порядке. А если откажетесь, умрете в страшных мучениях, не доступных вашему воображению!

— Смерть есть смерть,— сказал я.— А какая именно, уже не столь существенно. Почему бы вам не убить меня прямо сейчас? Оружие в ваших руках.

— Мне бы следовало вас прикончить,— процедил он сквозь зубы.— Уже давно!

— По какой-то причине я нужен вам живым,— устало ответил я.— Но причина эта — не ваша, Рузвельт. Все это время вы думали, будто главный — вы, хотя на самом деле это не так. Возможно, судьбу не так-то легко изменить, как вам казалось...

Один из стоявших за спиной Рузвельта приглушенно вскрикнул, увидев прошмыгнувшую между его ног крысу величиной с кота. Рузвельт замахнулся на нее мечом, и в то же мгновение я метнулся к алтарю.

Я ожидал выстрелов, пули в позвоночнике, мучительной боли от разряда из нейропистолета, но Рузвельт крикнул своим людям, чтобы те не стреляли. Вскочив на невысокий постамент, я ухватился за алтарный камень и навалился на него всем весом. С тем же успехом я мог бы попытаться приподнять колонны Парфенона. Рузвельт уже бежал ко мне. Подсунув сломанный меч под камень, я услышал металлический скрежет...

Вселенная превратилась во взметнувшееся вокруг белое пламя, которое затем сменилось серым туманом...

— Пойдете в наступление, милорд? — послышался рядом голос Трампингтона. Я посмотрел на светящее сквозь туман солнце и подумал о зеленых полях Англии, о солнечных виноградниках Аквитании, об империи, которая, несмотря ни на что, могла быть моей. Я взглянул туда, где ждал враг и где, как я знал, меня могла подстерегать смерть.

— Да. Будем наступать,— ответил я.

— Милорд,— обеспокоенно спросил Трампингтон,— вы хорошо себя чувствуете?

— Не хуже любого смертного,— ответил я и, пришпорив коня, поскакал навстречу высоким серым стенам Ша-луза.

Часовня Святого Ричарда вновь обрела реальные черты. Рузвельт бежал ко мне, за ним его люди, один из них поднял пистолет, последовала яркая вспышка, и я ощутил резкий удар в плечо, отшвырнувший меня назад...

Рузвельт стоял надо мной с обнаженным мечом в руке.

— Вам еще не пришло время умереть, Плантагенет,— сказал он. Голос его отдавался эхом, словно из рупора.— Вставайте!

Я нашел собственные руки и ноги, подтянул их под себя. Все мое тело превратилось в один сгусток пульсирующей боли... как в тот раз, когда Рената выстрелил в меня из нейропистолета. Воспоминание о Ренате придало мне сил, и я сумел подняться.

— А вы сильный человек, И гордый,— сказал Рузвельт, голос которого будто накатывался до меня волнами.

Руку отчаянно жгло. Вспомнив про меч, я сморгнул туманную дымку и увидел, что тот все еще торчит из-под алтарного камня, куда я его воткнул за мгновение до того, как в меня кто-то выстрелил и попал. Я отчаянно жалел, что мне никак до него не добраться.

— Вы проделали немалый путь, Плантагенет,— говорил Рузвельт.— Думаю, вы знали, чем он завершится, и все же сражались до конца. Я искренне восхищаюсь вами и очень скоро оставлю вас в покое. Но сперва — подчинитесь мне.

— Вы до сих пор боитесь...— с трудом выговорил я.— Вы ничего не можете сделать... один.

— Послушайте меня,— сказал Рузвельт.— Буря бушует вокруг нас, и скоро она до нас доберется. Вы уже ее видели, вы видели, что такое Пустошь! Если сейчас мы не заделаем вероятностную брешь, она поглотит эту мировую линию вместе со всеми остальными! Лишь из-за вашего дурацкого упрямства вы держите дефектную линию открытой! Во имя будущего человечества, усмирите свою ложную гордыню!

— Есть и другое решение,— ответит я.— Вы можете подчиниться мне.

— Только если разверзнется бездна и поглотит меня живьем,— сказал Рузвельт и поднял меч, намереваясь...

Собрав остатки сил, я рванулся вперед и схватил его за запястье, пытаясь удержать, и потянулся к покрытой зарубками рукоятке моего клинка. Его рука сомкнулась на моей. Мы стояли, сцепившись, и его черные глаза отделяли от моих лишь несколько дюймов.

— Назад! — крикнул Рузвельт своим людям, попытавшимся приблизиться к нам.— Я уничтожу его своими собственными руками!

Мои пальцы находились в шести дюймах от рукоятки меча. Я ощущал ее притяжение — не физическое, но некую неуловимую силу, подобную ненависти или любви, которая исходила от моей руки, перетекая в клинок.

— Сражайся, Плантагенет,— прошипел Рузвельт мне в ухо, наваливаясь на меня всем своим весом.

Мою руку отбросило назад, в сторону от меча...

— Балингор! — крикнул я.

Меч шевельнулся и прыгнул через разделявшее нас пространство прямо мне в ладонь.

Мне показалось, будто мою руку охватил огонь — не обжигающий, но животворный, снимающий усталость. Отшвырнув Рузвельта назад, я замахнулся шестифутовым куском поцарапанной ржавой стали, держа его обеими руками. Рузвельт попятился, не отводя взгляда от старого меча, затупившегося и выщербленного, но теперь целого. На лице его появилось такое выражение, словно он заглянул в огненные врата ада. А потом наши взгляды встретились.

— И снова я тебя недооценил,— сказал он.— Теперь я начинаю понимать, кто ты на самом деле такой, Плантагенет, и что ты такое. Но отступать уже слишком поздно. Мы встретились, как нам и было суждено, лицом к лицу, твоя судьба против моей!

Он сделал выпад, и ложный Балингор устремился ко мне, а истинный Балингор, сверкнув, метнулся ему навстречу. Два лезвия столкнулись со звоном, подобным удару железа о наковальню, и звук этот заполнил весь мир...

...Я увидел летящую ко мне из клубов пыли стрелу и почувствовал обрушившийся на плечо страшный удар, который едва не вышиб меня из седла.

— Сир, вы ранены! — крикнул Трампингтон, пытаясь пробиться ко мне сквозь сражающееся войско.

В один миг меня охватила слабость, но я удержался в седле и пришпорил коня, устремляясь вперед.

— Милорд, отходите назад, я должен перевязать ваши раны! — послышался позади голос Трампингтона, но я не обратил на него внимания.

Он на всем скаку поравнялся со мной, пытаясь занять позицию между мной и врагом.

— Сир, вернитесь! — кричал он.— Даже король может умереть! .

На мгновение наши взгляды встретились. Вокруг нас вставали на дыбы лошади и отчаянно дрались люди.

— В отличие от многих других король знает, как умереть достойно,— сказал я.— И когда — тоже.

Затем вражеская атака разделила нас, и я больше его не видел...

Я заметил, как изменился взгляд Рузвельта, устремленный мне в глаза. Он попятился, недоуменно глядя на собственные пустые руки. На моих глазах лицо его сморщилось, щеки ввалились, шелк и парча превратились в серые лохмотья, которые свалились, обнажив худые ребра и желтую старческую кожу. Он упал, что-то бормоча беззубым ртом, а его пальцы, словно птичьи когти, заскребли по каменному полу. А потом остались только кости, рассыпавшиеся в прах.

Меч обжег мне руки. Взглянув на него, я увидел, как отражается свет по всей длине безупречного лезвия, как сверкает украшенная драгоценными камнями рукоятка. Убрав меч в ножны, я пересек пустую часовню и вышел под яркие лучи солнца.

 11

Когда я вернулся назад, следуя сигналу маяка, полковник Баярд уже ждал меня в ангаре для челноков Империума. Неделю я провел в прекрасной постели под опекой не менее прекрасной медсестры. Баярд немало времени просидел со мной, посвящая меня во все подробности.

— Нам удалось собрать из кусочков почти всю историю,— рассказал он.— Семьдесят лет назад, когда Пустошь уничтожила большую частьизвестных нам мировых линий, одному человеку удалось избежать всеобщей гибели. Это был высокопоставленный правительственный чиновник с одной из ключевых мировых линий, охваченных Пустошью, который способствовал вышедшим из-под контроля экспериментам, в конечном счете приведшим к катастрофе. Ему удалось с помощью недоработанной экспериментальной машины перебраться через Сеть на линию ноль-ноль — одну из немногих, имевших достаточно стабильную вероятностную структуру и потому переживших катастрофу.

Мир этот не пришелся ему по вкусу. Дома он обладал немалой властью, стоя возле трона оранской династии, правившей половиной планеты. Здесь же он был никем — хотя и не без способностей. Со временем ему удалось подняться до высокого поста в имперской Службе транссетевого надзора, но душа его не лежала к подобной работе. Его честолюбивый замысел заключался в том, чтобы восстановить старую империю. В течение жизни ему не удалось этого добиться, но он передал свою идею сыну, а тот, в свою очередь,— внуку.

Естественно, один человек не в состоянии был свергнуть правительство Империума. Ван Рузвельтам нужна была другая линия, за пределами Пустоши, где они могли бы воплотить в жизнь свой план. Они выбрали Новую Нормандию, поскольку та находилась на приемлемом уровне технологии, отличалась политической нестабильностью и давно созрела для сильной руки, к тому же там имелся подходящий исторический фундамент. Рузвельт намеревался спровоцировать мятеж, натравить французов на британцев, а когда обе стороны полностью истощили бы свои силы и дискредитировали себя, выступить самому во главе небольшой, но хорошо организованной банды наемников и захватить власть.

Вскоре он понял, что все далеко не столь просто, как он предполагал. Герцог Лондрский был влиятельной фигурой, которой не так-то легко было манипулировать. Рузвельт убил его — и обнаружил, что из-за его вмешательства серьезно нарушилось вероятностное равновесие, последствия чего вы могли наблюдать здесь и у себя дома. Стабильность нужно было восстанавливать, а это означало уничтожение всех Плантагенетов раз и навсегда, поскольку пока оставался в живых хотя бы один из них, где бы он ни находился, вероятностные силы сосредоточились бы на нем, бросив его в гущу событий и создав вокруг него вероятностное субъядро. Рузвельт же нуждался во всей доступной вероятностной энергии, которую он мог бы направить на обеспечение стабильности избранной им линии, достаточной, чтобы противостоять Пустоши.

Однако просто убить всех Плантагенетов было мало. Он нуждался в их силе, их харизме, которые мог бы добавить к своей. Именно тогда и дошло дело до вас. Он воспользовался некоторыми весьма специфическими приборами, которые привез с собой его дед в своем челноке с оранской линии, для поиска в Сети по заданным параметрам,— и нашел вас. Я знаю, что вы всего лишь рыбак и ничего не слышали о Плантагенетах. Но вероятностные линии были сосредоточены вокруг вас. Он намеревался использовать вас в качестве подставной фигуры, чтобы восстановить стабильность линии Новой Нормандии, позволить вам потерять власть в ходе безнадежной войны, а затем предложить вам бежать. И ценой за это должно было стать ваше признание власти Рузвельта.

Первую ошибку он совершил, когда втайне арестовал шефа Разведки, барона фон Рихтгофена. У Манфреда есть друзья, и рассказанная Рузвельтом история о его внезапной болезни нас не удовлетворила. Возможно, он оказался чересчур мягкосердечен или же опасался разрушить слишком многие важные жизненные линии Империума. Ему следовало убить Рихтгофена и меня тоже. Но он этого не сделал.

Меня освободили из камеры, в которой я сидел, через несколько часов после того, как он отправился вместе с вами в Пустошь. Мы попытались последовать за ним, но разразилась буря, и мы едва успели возвратиться. Когда Рузвельт не вернулся, мы начали его искать. Наши приборы засекли его в Новой Нормандии. Когда я прибыл туда, все уже закончилось — как вам известно. Мы не нашли никаких следов Рузвельта. Полагаю, он погиб. Вам повезло, что вы сами остались живы.

В изложенной Баярдом версии событий имелись определенные пробелы, но, похоже, она вполне удовлетворила бы всех. Со смертью Рузвельта вероятностная буря сама собой прекратилась. В архивах больше не росли поганки. А имперские посредники быстро восстанавливали порядок в Новой Нормандии под властью свободно избранного парламента.

Однако Баярда продолжало беспокоить кое-что еще. Когда я вышел из госпиталя, он показал мне город, сводил меня в рестораны и на концерты, предоставил мне небольшую, но уютную квартиру, где я мог оставаться столько, сколько бы захотел. Он ни разу не упоминал о том, чтобы отправить меня обратно домой, не упоминал об этом и я. Казалось, будто мы оба ждем приближения некоей нависшей над миром угрозы.

Мы сидели за столиком на открытой террасе ресторана в Упсале, когда я спросил его об этом. Сперва он попытался отделаться отговоркой, но я посмотрел ему прямо в глаза.

— Рано или поздно вам все равно придется мне рассказать,— сказал я,— Это ведь напрямую касается меня, не так ли?

Он кивнул.

— В Сети до сих пор сохраняется неустойчивость. Пока она ни на что особо не влияет, но со временем возрастет настолько, что станет угрожать стабильности Империума: и линии ИП-три, и Новой Нормандии, и любой другой. Пустошь — словно раковая опухоль, которую невозможно полностью обезвредить. Там имеет место разрыв, который необходимо замкнуть, подобно электрической цепи.

— Продолжайте.

— Наши приборы показывают, что разорванные линии сходятся на вас и на мече по имени Балингор.

Я кивнул.

— Я ведь не принадлежу к этой линии, разве не так? В таком случае вам придется отправить меня назад в Ки-Уэст снова заниматься рыбной ловлей.

— Все не так просто. Семьсот лет назад одна из ключевых фигур в вашем роду вмешалась в ход событий, что в итоге привело к катастрофе. Стабильность не вернется до тех пор, пока разорванные тогда вероятностные линии вновь не возвратятся к своему источнику.

Больше он ничего не сказал, но я понял, что он пытается мне объяснить.

— Значит, мне придется вернуться,— сказал я.— В Пустошь.

— Это решать только вам,— ответил он.— Империум не станет пытаться вас принуждать.

Я встал. Закатные цвета никогда не казались мне столь приятными, а отдаленная музыка — столь притягательной, как сейчас.

— Поехали,— сказал я.

Техники, готовившие челнок, работали молча и быстро. Они пожали нам руки, и мы с Баярдом пристегнулись к креслам.

— Наша цель — бывшая главная линия данной части Империума,— сказал Баярд.

Я не стал говорить ему, что уже там побывал. Вокруг плыли формы и цвета Пустоши, но я не обращал на них внимания.

— А что потом? — спросил я.

— Мы надеемся, что, когда энергия Пустоши сойдет на нет, сама Пустошь сразу же рассосется. И в Сети больше не будет разрушенных миров.

Больше мы об этом не разговаривали. Казалось, прошло лишь несколько минут, прежде чем гудение двигателя стихло.

— Мы на месте,— сказал Баярд. Он открыл люк, и я взглянул сквозь рассеивающийся туман на окружавший нас ландшафт. Джунгли и руины исчезли, в лучах солнца над зелеными лужайками и серебристыми фонтанами поднимались сверкающие башни. Вдалеке слышалось женское пение.

— Мне бы очень хотелось сказать что-нибудь напоследок,— проговорил Баярд.— Вот только сказать мне нечего. До свидания, мистер Керлон.

Я ступил на землю, и люк за моей спиной закрылся. Подождав, пока челнок исчезнет в мерцающей дымке, я направился по украшенной цветами дорожке туда, где слышался голос Иронель.

 ЭПИЛОГ

Барон фон Рихтгофен, шеф Имперской разведки, посмотрел через отполированный до блеска стол на Баярда.

— Что ж, твоя миссия удалась, Бриан,— тихо сказал он.— Как только объект ступил на линию Пустоши, показания всех индикаторов напряженности сразу же упали до нуля. Угроза для Сети миновала.

— Интересно,— заметил Баярд,— что он чувствовал в последние секунды?

— Ничего. Вообще ничего. Континуум мгновенно сомкнулся, затягивая рану. Вероятностное уравнение разрешилось.— Рихтгофен немного помолчал.— А что? Ты что-нибудь видел?

— Нет, ничего,— ответил Баярд,— Просто туман, плотный как камень и безмолвный как смерть.

— Он был отважным человеком, Бриан. Он совершил то, что было предназначено ему судьбой.

Баярд хмуро кивнул.

— Бриан, тебя еще что-то беспокоит?

— Мы всегда придерживались теории, что история неизменна,— сказал Баярд.— Возможно, я просто заблуждаюсь. Но мне кажется, будто я помню рассказ о том, как король Ричард вырезал всех баронов на острове Раннимед. Я пытался проверить по историческим источникам, но, естественно, я ошибался.

Рихтгофен задумчиво посмотрел на него.

— Что-то и впрямь знакомое... хотя, конечно, это всего лишь иллюзия, — добавил он.— С баронами встречался король Джон и подписал их Великую хартию.

— Откуда у меня могла взяться мысль, будто Джон был казнен Ричардом в тысяча двести первом году?

Рихтгофен хотел было кивнуть, но передумал.

— Погоди-ка... хотя нет, я теперь вспоминаю. Ричарда тогда уже не было в живых. Он был убит арбалетной стрелой во время второстепенного сражения в месте под названием Шалуз в тысяча сто девяносто девятом году.— На лице его появилось задумчивое выражение.— Что любопытно... ему вообще не было никакой необходимости принимать участие в том бою, и после ранения он отказаться от любой врачебной помощи. Как будто искал смерти на поле битвы.

— Я очень хорошо помню,— сказал Баярд,— как он дожил до старости — до глубокой старости, — лишился короны и умер в немилости. Я мог бы поклясться, что читал про все это в детстве. Но в книгах ничего подобного нет. Этого никогда не происходило.

— Да,— кивнул Рихтгофен.— Никогда. Иначе миры, которые мы знаем, не существовали бы.

— И все-таки странно.

— Каждый феномен в пространственно-временном вероятностном континууме выглядит странным, Бриан, но не более странным, чем любой другой.

— Наверное, это был всего лишь сон,— сказал Баярд.— Очень яркое и живое сновидение.

— Говорят, жизнь сама по себе — сновидение.— Рихтгофен выпрямился в кресле.— Но в этом сне живем мы сами, Бриан. И нас ждет работа.

Баярд улыбнулся в ответ.

— Ты прав,— сказал он.— Одного подобного сновидения вполне достаточно. Для кого угодно.

Желтая зона © Перевод А.Килановой.

 ПРОЛОГ

После торжественного приема во дворце у Рихтгофена я решил пройтись до дома пешком. Сентябрьский вечер выдался непривычно теплым для Стокгольма, и мне захотелось размяться. Когда я свернул со Страндваген, чтобы срезать по Стирмансгатан, за спиной раздался какой-то звук. Я обернулся, не от страха, а просто из легкого любопытства. Но лишь краем глаза успел заметить высокий, странно узкоплечий силуэт, до пят укутанный в тускло-коричневую шинель, как раз в тот миг, когда он нырнул в боковой переулок. Меня разобрало любопытство. Я как бы ненароком вернулся обратно, он буквально выпал на меня из дверного проема. Я отшвырнул его и мельком увидел уродливое, лишенное подбородка лицо с торчащими зубами, прежде чем странный тип, вяло трепыхаясь, растянулся на булыжной мостовой. До меня дошло, что он действительно упал на меня. Он был ранен или болен. Я опустился на колено, чтобы прощупать пульс. Пальцы нашарили жилистое запястье, на ощупь напоминавшее шкуру терьера. Я перевернул незнакомца на спину. От него омерзительно несло амбарными крысами и гнилыми апельсинами в придачу. Под шинелью на нем был надет тесно облегающий комбинезон из шерстистой ткани. На длинных изуродованных ступнях красовались то ли высокие ботинки, то ли короткие сапоги из мягкой сморщенной порыжелой кожи. На голенях рос короткий мех.

В его карманах было пусто. У меня шерсть на загривке встала дыбом, инстинктивный способ казаться больше, дабы отпугнуть хищников. Глазки-бусинки крысюка распахнулись и уставились на меня с выражением, которое, будь он человеком, я бы назвал молящим. Он что-то пробормотал, сплошь гласные и скрипы, увенчанные стоном. Свет ушел из глаз. Он умер. Крупный щетинистый пасюк, поспешавший по своим делам, замер, принюхался, подскочил к мертвой твари, передумал и бросился улепетывать со всех ног. Я вышел из узкого переулка и вернулся на Страндваген, где ртутный фонарь заливал дьявольским светом выходящие на гавань элегантные фасады и рассыпал блестки по покрытой зыбью воде! Приметив такси с приветливым оранжевым огоньком, я направился к нему. Время неспешной прогулки миновало. Надо добраться до штаб-квартиры «Kungliga spionage»^[49] как можно скорее.

До такси оставалось футов десять, когда водитель глянул на меня и рванул с обочины, выпустив облако выхлопов горелого керосина. Стокгольмские таксисты славятся вежливостью и обходительностью, значит, что-то насторожило этого парня. Я наблюдал, как он мчится через Густав-Адольфстрог в Туннелгатан.

В этот миг двое мужчин выскочили из другой боковой улочки. Хорошо одетые шведы средних лет не бегают трусцой по городским улицам после наступления темноты. Но эти двое мчались во весь опор, а за ними несся еще один, не гнался, а спасался бегством от того, что напугало первых двух. Затем из узкой улочки хлынула целая толпа, моих ушей достиг ее невнятный рев. Кое-кто был в крови от мелких порезов. Они напоминали отступающую армию, текущую мимо единым потоком. Мужчины, женщины, дети — все бежали из последних сил, и на лицах их читался страх. Я шагнул вперед, чтобы перехватить одного парня, но он дико глянул на меня и увернулся. Мой взгляд упал на фигуру в дверях каменного здания XVIII века, где некогда помещалась лавка судового маклера: высокий узкий силуэт, похожий на шестифутовую тускло-оливковую сигару, с ножками и поднятым воротником. Страх схватил меня за горло и задавил готовый вырваться крик. Не успев поймать кого-нибудь и указать ему на незнакомца, я увидел второго, а потом еще одного. Все трое просто стояли в тени дверных проемов. Они были слишком высокими, слишком узкими, из-под длинных шинелей выглядывали только ступни, короткие, невразумительные ручки прятались в высоко посаженных карманах. Они в точности походили на крысюка, умершего в переулке. Не знаю почему, но было в этих молчаливых, неподвижных фигурах нечто невыразимо зловещее.

Я тоже отступил в тень. Остатки перепуганной толпы поспешали мимо. Окинув взглядом боковую улочку, из которой они вышли, я увидел нечто, от чего у меня оборвалось сердце: толпа незваных гостей в шинелях перемещалась неуклюже, но поразительно быстро. Тела их клонились вперед под опасным углом, ножки-обрубки так и мелькали под долгополыми шинелями. Один споткнулся и упал, остальные перелетели через него, оставив бесформенную груду позади. Затем один вернулся, подбежал к упавшему товарищу и склонился над ним.

Через мгновение я сообразил, что он его ест.

Последние несколько отставших — я перестал думать о них как о людях — еле держались и периодически вытягивали руки, падая на четвереньки. Догнать впереди идущих они не могли, но продолжали накатывать, десятками, тысячами. Они неслись мимо, не замечая меня.

А затем один тип отделился и поспешил к пожарной лестнице и, не сбавляя скорости, взобрался на первую площадку. Там он остановился, порылся в тускло-коричневой шинели и достал нечто, немедленно опознанное мной как оружие, хотя оно больше походило на пучок вешалок для одежды. Крысюк устроился и направил оружие вниз, через рыночную площадь, поверх голов последних улепетывающих людей, и синий росчерк молнии ударил в выветренную каменную кладку здания перед ними. Вниз, загораживая им путь, посылались каменные обломки. Толпа обогнула препятствие, оставив после себя трех раненых, корчащихся на булыжной мостовой.

Я вытащил свой старый «вальтер-6,35», прицелился и очередью рассек стрелка пополам. Он перегнулся через перила и, кувыркаясь, полетел вниз. Треснулся он будь здоров, но его дружки перескакивали или огибали его, не обращая внимания на поверженного соплеменника. Внезапно рыночная площадь опустела, остались лишь раненые. Один из троих, попавших под каменный обвал, поднялся на ноги и осматривал себя, пытаясь оценить причиненный ущерб. Я подошел к нему. Он испуганно вскинул на меня глаза, но остался на месте. Крепкий молодой парнишка, одетый как сошедший на берег моряк.

— Вот так ерунда! — крикнул он. (Именно «ерунда»; шведы почти не ругаются.)

— Сильно поранился? — спросил я. Он неопределенно покачал головой.

— Что случилось? — спросил он.— Я бежал...

— Почему?

— Крысюки. Не видел их, что ли? Все рванули, ну и мне ничего лучше в голову не пришло, так что я тоже побежал.— Он потер левую руку.— Сломал, похоже.

Он посмотрел на женщину средних лет и старика, лежащих в крови на мостовой рядом с нами. Оба были мертвы.

— Им повезло меньше.

Он глянул на красноватые каменные обломки, потом перевел взгляд на выбоину в фасаде лавки.

— Артиллерийский огонь. Кто...— Он осекся и смерил меня тяжелым взглядом.— Ты-то не бежишь. Твои дружки?

Ясное дело, он имел в виду крысюков. Я возмутился и указал на подстреленного мной чужака.

— Это он завалил тебя камнями.

Он кивнул и подошел к мертвой твари. Уличные фонари тускло освещали серую рыночную плошадь, окруженную блекло-коричневыми дряхлыми фасадами. Шаги его эхом отдавались от стен. Без них тишина казалась бы полной, не считая нескольких криков вдалеке. Мой взгляд упал на приклеенный к фонарному столбу рекламный листок: «Satt in pa blodbanken. Du kan sjalv behover ta ut»^[50]. Безобидный призыв неожиданно приобрел для меня личный и зловещий смысл. Я направился туда, где парень со сломанной рукой стоял и смотрел на мертвую тварь, укутанную в старомодную шинель. Он с трудом перевернул ее на спину: длинное узкое тело посопротивлялось и тут же завалилось обратно, скрючившись на боку.

— Это не человек,— потрясенно сообщил он. Распахнутая шинель обнажила подобие трико того же мышиного цвета, что и верхняя одежда. Вполне различимые теперь руки оказались ненормально короткими обрубками, а пальцы напоминали кости, обтянутые розоватой кожей и увенчанные когтями.

— Ты назвал их крысюками,— напомнил я ему. Парень потянул носом и кивнул.

— Я столько корабельных крыс перенюхал, что за милю узнаю их вонь. Слушай, об этом надо сообщить властям.

— А то,— согласился я,— Я как раз направлялся в Имперскую разведку.

— Почему к ним? — удивился он,— Почему не в полицию?

— До них всего квартал или два,— возразил я.— А копы знают об этом не больше, чем мы с тобой. По мне, так это дело для транссетевого надзора.

— Ты о том секретном отделе, который изучает альтернативные реальности или как их там?

— В точку. Тут пахнет очень отдаленной реальностью, в которой приматы проиграли грызунам в меловом периоде.

— Я простой инженер-атомщик, — возразил мой новый знакомый,— и почти ничего не знаю обо всех этих сетевых делах. А в том немногом, что знаю, сомневаюсь! Альтернативные миры, ха! Одного вполне достаточно! С точки зрения инженера, в этом нет никакого смысла!

— Значит, надо поменять точку зрения.

— Это же бред,— заявил он, точно изготовившись к публичным дебатам.— Существуй альтернативные реальности на самом деле, мы были бы окружены ими со всех сторон. И если бы каждая А-линия отличалась от соседней только некоторыми деталями, ну, скажем, в одной корабль утонул, а в другой добрался до Исландии,— я понял, что он читал о Сети больше, чем хотел показать,— то у них имелись бы те же технологии, какие есть у нас, и наши аналоги толпами бродили бы повсюду, натыкаясь друг на друга, а то и на самих себя!

Я покачал головой.

— Нет, потому что сетевая технология оперирует глубинными силами, создающими то, что мы считаем реальностью...

— Считаем, черт побери? — перебил он.— Реальность и есть реальность, и нечего тут обсуждать!

— Вчера — реальность? — поинтересовался я.

Он открыл рот для скоропалительного ответа, но вместо этого промолчал. Я продолжил:

— А завтра?

— Javisst!^[51] — неуверенно произнес он, нахмурившись.— Просто вчера уже прошло, а завтра еще не настало.

— А сейчас? — не отставал я.

— Вне всяких сомнений! — решительно заявил он, сурово поглядывая на мертвую тварь у наших ног. И поправился: — Мне так кажется.

— Настоящее,— сообщил я,— всего лишь пересечение прошлого и будущего, оно не имеет временного измерения. Все имеет место либо в прошлом, либо в будущем. Это как листок бумаги, разрезанный пополам: каждая молекула бумаги либо в одной половине, либо в другой.

— Как это связано?..— начал он. Я отмахнулся.

— В нашем континууме Максони и Кочини повезло. Удивительно повезло. Они не уничтожили нашу линию.

Все соседние либо погибли, либо у них там ничего не вышло, потому-то мы и не натыкаемся на альтернативных себя, посланных по тому же заданию. Хотя я как-то раз встретился со своим альтер эго в месте, которое мы называем Изолированная-в-Пустоши-два. Пустошь — это область, где эксперименты пошли наперекосяк и растворили ткань времени, тем самым разорвав причинно-следственную связь, нарушив нормальный поток энтропии и так далее. На затронутые линии обрушились всевозможные беды. Но пара островков в Пустоши уцелела. Более или менее нормальные линии, очень близкие и схожие с нашей, линией ноль-ноль.

Он кивнул, но как-то неуверенно.

— Откуда тебе обо всем этом известно? — догадался он спросить.

— Я — полковник Баярд из Имперской разведки. Мне случалось бывать в кое-каких А-линиях. Пересекал Пустошь, и не раз. Поверь, я не вру. Этот Стокгольм,— я обвел взглядом рыночную площадь прочного, реального, определенно единственного в своем роде города,— Стокгольм ноль-ноль — всего лишь одна из в прямом смысле слова бесконечного множества параллельных вселенных, каждая из которых отличается от соседних, быть может, лишь относительным расположением двух песчинок на пляже или даже двух молекул внутри одной песчинки. Не беспокойся, твои аналоги в самых близких линиях точно так же уверены, что мои аналоги несут сущий вздор.

— Хочешь сказать...— он запнулся, позабыв о мертвой твари у ног,— что я... что есть...— Он был не в состоянии сформулировать вопрос. Вполне естественно для обычного человека, который смутно слышал о деятельности Сети, но толком не изучал предмет, не более чем простой обыватель вникает в детали космических технологий.

— Именно,— сжалился я.— Как только возникает выбор, происходят оба варианта. Линии расщепляются, и каждый вектор вероятности развивается независимо от остальных. Когда ты в последний раз задумался, куда свернуть на перекрестке, ты пошел в обе стороны — и к разным

судьбам. Так поступают все. Мера возникших различий определяется временем, прошедшим от общеисторической точки. Я жил в одной из линий, где Наполеон выиграл при Ватерлоо. В тысяча восемьсот пятнадцатом году от развилки истории.

— Но... как?..

Ему так и не удалось закончить предложение, но я его понял. Те же самые чувства бурлили во мне много-много лет назад, когда бедолага капитан Винтер схватил меня на улице в паре кварталов отсюда и поведал ту же бредовую сказку.

С тех пор я научился принимать ее и даже стал частью организации, занимающейся надзором за обширным континуумом миров, открытых благодаря МК-приводу, позволившему нам пересекать линии. Привод — основа империи, правительство которой располагается здесь, в нулевых координатах Сети, оберегая мир и порядок в линиях.

— Разумеется,— продолжил я объяснения,— в Сети много линий, наиболее близких к нулевой, в которых Максони и Кочини довели свое странное устройство до совершенства, не устроив катастрофы, из-за которой Пустошь...

— Ты уже упоминал о Пустоши, — перебил меня новый приятель.— Это нечто вроде пустыни, верно, где все пошло не так?

— Мягко говоря. Привод использует те же самые силы, что питают вечный цикл творения и разрушения реальности. Если они не текут строго в своем русле, возникает хаос: испепеленные миры, где жизнь уничтожена взорвавшимися солнцами; адские миры радиации и землетрясений, и даже хуже; линии, где изуродована сама жизнь и огромные массы протоплазмы, отчасти человеческой, растут, подобно гигантским опухолям, и расползаются по земле; или кошмарно мутировавшие растения и животные ведут бесконечную борьбу за пожирание друг друга — все, что угодно, вплоть до милейших мест, которые ты вполне мог бы принять за родной дом, не считая того, что в них Испания поглотила Соединенные Колонии в тысяча восемьсот девяносто восьмом. Или, к примеру, кайзер заключил союз со своими кузенами, царем Александром и королем Эдуардом Седьмым, уничтожил Французскую республику и реставрировал династию Бурбонов в тысяча девятьсот четырнадцатом. Или даже линия, в которой ты опоздал на трамвай и так и не встретил свою жену, вследствие чего стал всемирно известным киноактером, или...

— Понятно,— перебил он меня.— Хотя принять все равно...— Его глаза вернулись к распростертому животному в шинели.— Откуда такое взялось?

— Давным-давно,— предположил я,— в меловом периоде, в начале века млекопитающих наши маленькие, похожие на землероек предки, по-видимому, проиграли борьбу за жизнь на деревьях еще более маленьким, похожим на крыс существам, и через сотню миллионов лет появилось,— я пнул труп носком ботинка,— это.

— Но как оно сюда-то попало? Кстати,— он осекся и протянул мне руку, словно внезапно пожелав восстановить контакт с человеческой расой,— меня зовут Ларе Бурман. Я как раз шел домой и...— Еще одна фраза осталась незаконченной.

Я пожал ему руку.

— Его племя явно располагает чем-то вроде МК-при-вода. Но вот что он делает здесь, в такой дали от родных мест, вопрос посложнее. Он не один, сам знаешь. Я видел толпу по меньшей мере в сотню тварей. Этот бросил своих, чтобы пострелять,— и вот он сам убит.

— Как он...—Ларе, как обычно, осекся.— Ты сказал, это он завалил меня камнями.

Я поднял оружие крысюка, гибрид гнутой вешалки и составного арбалета с открытой электропроводкой. С какого конца оно стреляет, было неясно. Я показал его Бурману.

— Вот этим.

Он кивнул, словно я произнес нечто осмысленное, и взял штуку. Он-то явно знал, с какого конца вылетает птичка — вот она, инженерская натура.

— Любопытно,— заметил он.— Я, конечно, не уверен, но, по-моему, принцип действия основан на управлении

слабой атомной силой — неудивительно, что оно вдребезги разбивает прочный гранит. Весьма нетривиально. Мы работаем над похожей штукой.— Он вернул оружие и объяснил мне, как правильно его держать, указав на спусковой крючок.

Я осторожно принял смертоносное устройство.

К этому времени несколько горожан осмелились открыть двери и осторожно выглянуть наружу. Они заметили нас и направились в нашу сторону, издалека выкрикивая вопросы. Что мы могли им ответить? Молодая женщина припала к двум мертвецам и зарыдала. Невдалеке раздался крик, и все обернулись. Мужчина с лицом в крови, шатаясь, брел к нашей кучке. Бурман и еще пара человек поспешили ему навстречу. Не знаю зачем: помочь мы ему не могли. Человек с окровавленным носом приблизился. Он не сводил глаз с мертвой твари.

— Еще такие идут — много идет! — задыхаясь, выдавил он.— Они лезут из старых угольных подвалов на верфях. Я упал,— словно извиняясь, добавил он, вытирая нос и брызгая во все стороны кровью. — Я видел, как они убили человека... застрелили его... такой вот штукой! — Он ткнул пальцем в устройство в моих руках.— Его в клочья разнесло! — Он захлебывался, давился словами.— Жуть! У него не было ни малейшего шанса! Обычный тряпичник, копался себе в мусорном баке. А они убили его, как крысу!

Толпа решила, что мы знаем не больше их, и начала расходиться, по двое, по трое: никто не ушел без спутника. Одинокий крысюк выскочил из очередной узкой боковой улочки старой верфи. Похоже, враг попал в беду: он забавно шатался на своих ножках-обрубках, затем остановился, оглянулся и направился к нам.

— Вроде не вооружен,— сказал Ларе. Я согласился.

— У меня есть пистолет. Возьми-ка ты эту штуку.— Я протянул ему оружие чужака.

В десяти футах тварь остановилась. Глазки-бусинки на заостренной крысиной морде быстро ощупали нас и замерли на оружии в руках у Бурмана. Зверь определенно принюхивался. Он вытянул узкую, с длинными пальцами ладонь и издал звук, похожий на скрип ржавой дверной петли.

— Не подходи,— мягко сказал Бурман,— У меня от него шерсть на загривке дыбом,— вполголоса поделился он со мной.

Тварь снова скрипнула, уже более настойчиво, если в скрипе ржавой двери вообще можно различить человеческие интонации.

— Кто ты? — спросил я, просто чтобы не молчать.

— Вы не из наших товеренных кадров,— произнесла тварь визгливо, но вполне разборчиво,— Откуда у вас разрушитель?

Его глазки метнулись на труп.

— Вы предательски убили Тзла и забрали его личное оружие,— обвиняющее произнес он.

— Еще как убили, слизняк,— ответил я и поудобнее перехватил «вальтер».— Твой приятель Сил убил двух людей и не остановился бы на этом, не прикончи мы его.

— Тзл,— поправила тварь.— Кокта уже вы, лори, научитесь коворить правильно?

— А на кой? — возразил я.— Это наш мир...— успел произнести я, прежде чем он взял свой разрушитель наизготовку.

Оружие идеально подходило к его ручкам-обрубкам, вот почему Ларсу было неудобно его держать, и тем не менее Ларс направил свой разрушитель на чужака, пока тот не выстрелил.

— Покайтесь, рабы! — воскликнул крысюк на скрипучем, но грамматически безупречном аристократическом английском.

— Мы не рабы, крысиная морда,— весьма спокойно сообщил Ларс. — А теперь отвечай, кто ты, что ты и какого черта ты здесь делаешь?

— Мне выпала великая честь быть командиром корпуса Кзком,— сообщил он, старательно выговаривая звуки.— Я не обязан отвечать на вопросы всякой швали, но сообщу вам, коль уж вы столь чудовищно невежественны, что я представляю Центральное командование Йлокка и прибыл сюда со своими войсками, дабы очистить сию городскую область от местной живности. А теперь ты! — Он обратился к Бурману, даже не взглянув на меня и мой пистолет.— Отдай мне оружие!

— Как скажете, сэр,— смиренно произнес Ларс и проделал в вожаке Кзке дыру, куда вполне поместился бы мяч для футбола (британского, а не американского).

Надменный чужак рухнул на булыжную мостовую и проехал шесть футов на спине. Ларс глянул на меня, словно в ожидании выволочки.

— Без разницы, сейчас или позже,— успокоил я его.— А теперь, с этими сведениями, мы просто обязаны добраться до штаб-квартиры, и как можно скорее.

И мы тронулись в путь, оставив за спиной двух мертвых «локов» (так, что ли, он назвал свое племя) и двух мертвых людей. По очкам пока ничья.

Проходя по обезлюдевшим улицам, мы видели еще кры-сюков, в основном парами, но был и патруль в десяток особей, и одинокая тварь, блевавшая у стены. Ныряя из тени в тень, никем не замеченные, мы добрались до штаб-квартиры. По бокам от гранитных ступеней горели кованые фонари, светилось несколько окон, но никого — ни человека, ни чужака — не было видно.

Часового в будке внутри тоже не оказалось. Царила тишина, но где-то вдалеке, наверху, мне почудились голоса. Мы поднялись по мраморной лестнице и прошли по широкому коридору к кабинету Рихтгофена. И вновь нет часового. Я постучал, и раздраженный голос рявкнул:

— Войдите!

Так я и сделал, Ларе последовал за мной. Дородный охранник, которого я встречал прежде, наставил автоматический пистолет на мой обед и заявил:

— А, это вы, полковник. Хорошо. Генерал хочет вас видеть.

— Под ноги себе целься, Хелга,— отозвался я.— Это Ларе Бурман. Он на нашей стороне — что прекрасно, поскольку иначе он разорвал бы тебя пополам той вешалкой, которую держит в руках.

Хелга довольно робко опустил оружие, потянулся к разрушителю, отдернул руку и кивнул на внутреннюю дверь. Не успели мы подойти, как створки распахнулись и в проеме возник Манфред фон Рихтгофен, седой, безукоризненно элегантный в форме Службы транссетевого надзора и лишь чуть-чуть сутулый — ему уже за восемьдесят перевалило. Он протянул руку и сказал:

— Я так и думал, что это ты, Бриан. Хорошо. Добро пожаловать. Заходи, и мистер Бурман пусть тоже зайдет.

Мы оба обменялись с ним рукопожатиями.

— Что за чертовщина творится, сэр? — спросил я.— Откуда они явились?

Рихтгофен махнул на настенную карту города, построенного на архипелаге, острова которого соединяли мосты. Красные и желтые булавки складывались в узор из концентрических дуг с центром у берега, недалеко от того места, где я встретил своего первого крысюка.

— Это транссетевое вторжение, Бриан,— мрачно сказал он.— Сомнений нет.

— Сколько их? — поинтересовался я.

— Точно сказать не могу,— ответил он.— Данных не хватает. Но идет постоянный приток подкреплений. Жертв пока не много, поскольку организованного сопротивления нет. Они, похоже, пытаются ловить людей наугад, когда натыкаются на них. Первый рапорт поступил из Гетеборга около часа назад. Звонок по горячей линии, как раз когда ты уходил с приема. Я послал за тобой наряд, чтобы сообщить о случившемся, но тебя упустили.

— Я срезал дорогу,— объяснил я.

— Тем не менее теперь ты здесь,— заявил Рихтгофен, словно это все меняло.

— Почему бы не позвонить в местный гарнизон и не окружить их? — спросил я.

— Это полноценное вторжение,— угрюмо ответил генерал.— Мы не в силах отловить всех разом. Только в городе уже сотни достоверно зафиксированных встреч.— Он махнул на карту с булавками.— Красные — это жертвы, желтые — просто встречи. Кем бы эти твари ни были, намерения у них серьезные. Мой технический директор Шёман (ты, разумеется, знаком с ним, Бриан) утверждает, что они из линии, весьма далекой от нашей зоны надзора.

— Вы видели хоть одного вблизи, сэр? — спросил я. Он покачал головой.

— Пленников пока нет. У них мощное личное оружие, и они охотно его применяют. И не хотят ни с кем разговаривать. Я видел парочку через улицу, довольно близко,— добавил он.— Скользкие твари и двигаются как-то странно, наклонившись вперед. Один с минуту бежал на четвереньках, я почти уверен.

— Бежал,— подтвердил я,— Это не люди, Манфред,— Я протянул ему разрушитель.— Вот из чего они стреляют. Нет, наоборот. Осторожнее! А то пробьешь стену здания. Лучше позови Шёмана. Ларе объяснит ему, как эта штука работает.

Рихтгофен уважительно повертел оружие в руках , затем нажал кнопку на столе, вызвав технического директора, и протянул тому разрушитель.

— К счастью, сэр, это оружие легко инвертировать,— сказал подошедший Ларе— Оно генерирует силовое поле, и если чуть-чуть подкрутить, можно сдвинуть поле по фазе, тогда при столкновении оно погасит базовое. Надо наштамповать побольше копий и как можно скорее.

Шёман кивал, как будто весь этот бред что-то значил.

— Какая территория у них под контролем, генерал? — не унимался я.

— Как ты сегодня официален, Бриан,— слегка пожурил меня Рихтгофен.— Здесь, в Стокгольме, они зачем-то захватили Старый город и Сёдру и быстро очищают центр. Они разбили полевой штаб на Кунсгатан, рядом со Стуре-план. Мы перебили несколько сотен. Похоже, им плевать на наше оружие: они лезут прямо под пули.

В этот миг влетел помощник с рапортом, подтвердившим, что чужаки кишат во всех городах и весях, с которыми удалось связаться, а также в Париже, Копенгагене, Осло и остальных столицах континента. Из Лондона поступили сведения об уличных боях. Северная Америка пока молчит. Связи с Японией нет.

— Коммуникации практически уничтожены,— объяснил нам Рихтгофен.— Эти парни знают, на что нападать в первую очередь. Мосты и аэродромы перекрыты, радиовышки обрушены, шоссе блокированы. Новости поступают только по морю. Словно они не подозревают, что можно путешествовать по воде. Наши корабли приходят и уходят свободно. Похоже, их интересуют в основном территории мегаполисов, но и в маленьких городках они есть. В сельских районах их почти не видели, не считая разрозненных групп. Им явно больше хочется выжить людей из городов, чем убить их: в основном жертвы возникают, когда люди встают на их пути. Тем, кто удирает, позволяют бежать, затем их окружают и задерживают.

— Это все несколько усложняет,— заметил я.— Мы не можем использовать против них мощное оружие из опасения разрушить собственные города.

— Именно,— согласился Рихтгофен.— Думаю, в этом суть их стратегии.

— Сколько их, по-твоему? — спросил я.

— Скорее всего, порядка четырехсот тысяч на данный момент,— мрачно ответил Рихтгофен. — И с каждым часом становится все больше.

— Точнее, триста тысяч девятьсот девяносто восемь,— вставил Ларе.

— Пожалуй,— Манфред говорил серьезно,— нам следует прибегнуть к партизанской войне. Я уже предпринял меры по разбивке полевого штаба рядом с Упсалой. Вам с Барброй лучше отправиться туда прямо сейчас. Я рассчитываю, что ты возьмешь командование на себя.

— Есть, сэр! — рявкнул я, но мне было чертовски не по себе.

 1

За следующие сутки к нам присоединилось несколько мобилизованных подразделений имперской армии, вооруженных поспешно наштампованными антиразрушительными излучателями широкого поля действия. Под прикрытием шести грузовиков мы пробились через хлипкие йлоккские баррикады на открытую сельскую местность без единой потери с нашей стороны. Под «нами» я разумею Барбру, нашего верного слугу Люка, дюжину или около того старших офицеров армии и Службы госбезопасности, их семьи, уйму врачей, механиков, поваров, прибившуюся к нам группу отпускников и вообще всех, кто хотел эвакуироваться. Большинство из них тащили пожитки, с которыми никак не могли расстаться.

На окраине города мы реквизировали шесть автобусов и армейский вездеход и, отбив несколько вялых атак, вскоре набрали достаточно людей, чтобы набить транспорт под завязку.

— Да уж, бравыми вояками этих «локов» не назовешь,— отметил молоденький лейтенант по фамилии Хельм.

Он служил в миротворческих силах на Ближнем Востоке и повидал отчаянные бои. По сравнению с тамошними головорезами эти ребята казались усталыми и какими-то равнодушными. Меня это устраивало. Но они были упорны и, казалось, плевать хотели на потери, хотя, отступая, всегда утаскивали своих мертвых и раненых да еще и умудрялись прихватить парочку пленных.

Как только мы покинули городские предместья, чужаки перестали преследовать нас. Новые устройства работали хорошо, и, поскольку враги, похоже, специализировались на одном, казалось бы неотразимом, оружии, они вскоре выучились убегать при нашем появлении. Ничья: они заполучили города; нам остались деревни. В них было тихо, и все же что-то изменилось. Война почти не оставляла следов.

 2

Нас направили в полевой штаб на расчищенной посреди букового леса поляне недалеко от маленького городка. По дороге мы наткнулись на заставу, укомплектованную тремя раздолбанными грузовиками и семидесятипятимиллиметровыми «бофорсами». Орудийные расчеты собирались сбить наш головной автобус с дороги, пока я и еще парочка несомненных людей не выпрыгнули и не убедили отряд, что мы хорошие парни. Справившись с разочарованием от того, что не удалось испытать полевые пушки на автобусах, вояки нам обрадовались, рассказали, как срезать путь до штаба, и продолжили наблюдение за дорогой в том направлении, откуда мы приехали. Штаб мы отыскали без труда: шестиместная палатка, вездеход и кучки военных вокруг.

Я принял командование у замученного бригадира, который едва не валился с ног, но из последних сил контролировал происходящее в городе и вокруг него и удерживал на позиции немногих местных рекрутов, которых умудрился собрать, дабы блокировать любое дальнейшее продвижение в глубь территории.

Встревоженный майор вышел из леса и спросил меня:

— А где основные силы, сэр?

Он чуть не разрыдался, когда услышал ответ:

— Мы и есть основные силы.

— Пока мы отбили всего один небольшой конвой,— рассказал он мне.— Они нам прямо на дуло наехали. Похоже, не поняли, что это такое. Свое тяжелое вооружение у них есть, но слишком уж ближнего действия.— Он указал на пару пней в сотне футов от палатки.— Деревья они разнесли, но больше ничего не сделали, после того как мы сбили пару грузовых машин с дороги.

Он погладил бочок вездехода с восьмидесятимиллиметровым «бофорсом».

— Они привыкли к энергетическому оружию ближнего действия,— объяснил я ему.— Поэтому у нас появится своего рода преимущество, если удастся выманить их из города. Продолжайте в том же духе, майор. Я вернусь.

— Javisst! — кивнул майор.— Мы не можем стрелять из пушки в городе, не то разрушим его.

Я велел ему держать планку, взял пару человек и осторожно отправился на рекогносцировку. Вряд ли йлокки легкомысленно отнесутся к своему поражению на заставе. Мы видели их патрули, одиноких разведчиков и команды размером до десяти человек — тьфу! — тварей, облепивших каждый сарай и каждый куст. Мы продвигались, три наши машины опасно кренились, и скоро впереди замаячил городок под названием Сигтуна. Он выглядел мирным, как любой другой шведский городок весенним утром. В полумиле от первого строения, мышиного цвета ресторана с красными геранями в ящиках на окнах, в канаве валялся сгоревший вездеход. Я сунулся внутрь: никого. Еще через сто ярдов мы обнаружили лежащего посреди дороги парня в серо-зеленой форме шведской армии. Когда головной грузовик подъехал и остановился возле него, он пошевелился. На ноге у бедняги красовалась кошмарная рана. Я вылез и подошел к нему как раз вовремя, чтобы услышать:

— Берегитесь, полковник. Они...

Он обмяк, пульс больше не прощупывался.

Уже уходя, я заметил, что его левая рука словно обглодана крысами. Не самая лучшая смерть — быть сожранным заживо крысюками из Йлокка.

 3

Когда мы проникли в центр города, пехота провела пару неудачных атак. Им не хватало того, что французы называют elan^[52]: они томно кидались на нас из-за живых изгородей и падали обратно в укрытие, как только мы открывали огонь. Их оружие ближнего действия до нас не доставало.

В Сигтуне было тихо, бродили несколько людей,но не йлокков. Однако крысюки шныряли где-то поблизости; на улицах хватало разбросанных товаров и разбитых витрин, чтобы понять: твари мародерствуют. Мы нашли несколько мертвых чужаков и одного мертвого человека, толстого парня в форме провинциального полицейского.

Штабной автомобиль с развевающимся флагом Службы контроля вырулил из боковой улочки и подождал нас. Я высунулся, и из машины вышел и салютовал парень, которого я как-то видел в штаб-квартире ТСН в Стокгольме. Ему не помешало бы побриться.

— Рапортует капитан Аспман, сэр,— обратился он ко мне.— Я устроил командный пункт вон в том ресторане.— Он указал на здание с геранью на окнах.— Мы как раз собирались начать волноваться, полковник.

— Ну так начинайте, капитан,— разрешил я.— Похоже, здесь все под контролем.

— Надеюсь, сэр,— согласился Аспман.— Мы добрались сюда раньше их и легко отбили все атаки. Однако в других частях страны дело обстоит хуже, насколько я знаю. Они захватывают — и используют — электростанции, аэропорты, топливные и товарные склады. Похоже, они задумали поселиться на нашей земле. И вот еще, сэр, они каннибалы! Они захватывают всех пленников, каких только могут,— наверное, чтобы сожрать.

— Вообще-то нет, капитан,— поправил я его.— Они не люди, поэтому поедание человечины не делает их каннибалами.

— Я знаю, сэр, но они и своих мертвых едят, и раненых тоже.— Он явно был потрясен. — Я положил конец страданиям одного. Ему прострелили брюхо, и сотоварищи отгрызли ему левую руку.— Аспман вздрогнул.— Ненавижу этих тварей, полковник! Что нам с ними делать? — Казалось, он и правда не знает что.

— Все просто, капитан,— объяснил я.— Мы сплотимся и уничтожим их. Или изгоним туда, откуда они пришли.

Аспман кивнул.

— Конечно, сэр, но...

— Сколько у вас здесь человек, капитан?

Точно он не знал. Я велел ему выяснить и предоставить мне подробный список имеющихся припасов, а также полную информацию по застрявшим в городе штатским и, разумеется, все, что он сумел разузнать о йлоккских силах, осаждающих Сигтуну. Он бойко отсалютовал и удалился.

Я нашел пустую комнату в глубине отеля-ресторана и приказал перетащить в нее мои вещи, чтобы организовать КП. Через пару минут начали прибывать курьеры Аспмана с обрывками необходимой информации, как сообщаемой устно, так и нацарапанной на разрозненных клочках бумаги. Я вызвал капитана.

— Сопоставьте всю информацию по ходу ее поступления, упорядочьте и объедините ее и предоставьте мне четкий напечатанный текст,— приказал я ему,— Шевелитесь, капитан. У нас нет времени на весь этот бардак.

Он ушел, чем-то возмущаясь. Тут же вошла Барбра, я оставил ее помогать местным женщинам с детьми, нуждавшимся в крове и пище. Она взглянула на кипу бумажных обрывков на столе и принялась задело. Через пять минут у меня был превосходный, переписанный набело список имеющихся военных припасов, а еще через пять — список еды, оборудования, одежды и свободных комнат, находящихся в штатском или частном владении. Вернулся Аспман с полными руками исчерканной бумаги.

— Это невозможно, сэр! — пожаловался он. Барбра выхватила один обрывок из комка в его руке, разгладила бумагу и взглянула на нее.

— Здесь только те одеяла, которые герр Борг держит в витрине,— резко сообщила ему она.— На складе под брезентом у него еше двенадцать дюжин таких.

— У меня не было времени...— заныл Аспман.— В любом случае, кто...— Он умолк, обиженно глядя на мою роскошную рыжеволосую жену.

— С меня хватит, мистер,— сказал я.— Можете сдать свой капитанский значок прямо сейчас, и я постараюсь найти вам какое-нибудь полезное занятие здесь, в управлении.— Я заглянул в тиковые коробки рядом со столом.— Например, выбрасывать мусор.

— Послушайте! — выпалил Аспман.— Мне пожаловал звание сам его величество король! Простой иностранец не может его отобрать!

Барбра подошла к нему и произнесла:

— Я уверена, сэр, успех дела важнее личных соображений. Извольте исполнять приказы.

Он, бурча, уставился в пол. Я взял его за плечо и приподнял, чтобы заглянуть в лицо.

— Я не могу позволить себе роскошь терпеть некомпетентность, сударь,— сообщил я ему.— Мне нужен помощник, который в состоянии выполнять поручения и выполнять их правильно — и быстро. А теперь пошел вон! — Я толкнул его. Половину дороги до двери он пролетел, половину пробежал сам. Я взглянул на Барбру.— Мне пришлось это сделать,— извинился я.— Война есть война.

— Но Бриан,— отозвалась она,— кем ты его заменишь?

— Может, тобой? — предложил я.— Нужно собрать все припасы и поместить их на склад. Бегом.

Она сардонически салютовала — поскольку носила звание капитана запаса ТСН — и вышла, не задавая вопросов.

Следующие часа два превратились в кошмар. Ничем дельным Аспман на своей должности не отметился. Военнослужащие (две сотни резервистов) пребывали в замешательстве, не зная ни частей своих, ни командиров. Большинство из них не получили ни формы, ни оружия, ни даже регулярной кормежки. Горожане держались от нас подальше и не желали сотрудничать из-за деспотических методов и себялюбия Аспмана. Он выгнал местного банкира из его виллы и сам поселился в ней. Мне понадобилось немало потрудиться, чтобы хотя бы разговорить кого-то из местных. Большинство, похоже, не понимало, что происходит. Кое-кто даже не видел ни единого захватчика. Неудивительно, что они не желали сотрудничать с Аспманом, при его-то диктаторских замашках. Поэтому я произнес речь.

 4

— Люди, мы столкнулись с худшим несчастьем, когда-либо угрожавшим империи: широкомасштабным вторжением существ нечеловеческой природы, явно настроенных захватить наш мир. Их полно во всех крупных городах, с которыми нам удалось связаться. Но мы отнюдь не беспомощны. У нас есть силы обороны и хорошо вооруженные регулярные войска. Скоро они прибудут сюда. Тем временем мы должны изо всех сил постараться сдержать врага. Сипуна выбрана штаб-квартирой наших сил в этом районе. Остальные войска развертываются в других местах. Меня назначили командовать обороной здесь, и мне нужны в помощники достойные мужчины и женщины. Для начала я должен реквизировать припасы, чтобы поддержать наши усилия. Я составил списки и раздам их через несколько минут. А сейчас прошу вызваться желающих поработать на пунктах сбора.

— Сбора чего? — поинтересовался пухлый горожанин средних лет.

— Всего, что есть в городе и необходимо для борьбы с йлокками,— объяснил я ему.

— Что еще за «локи» такие? — не унимался он.

— Мы выяснили, что негуманоидные захватчики называют себя йлокками.

— Не... что? — выкрикнул кто-то.

— Йлокки — не люди,— пояснил я.— Похоже, они грызуны, потомки высокоразвитых крысоподобных предков, уходящие корнями в меловой период.

— Я одного из них видела, как по мне, вполне человек,— заверещала тощая женщина,— Вы просто пытаетесь оправдаться за убийства безобидных иностранцев!

— И близко вы его видели? — перебил я ее.

— За полквартала,— пробрюзжала она. — Такой же человек, как и я. На нем была шинель и все остальное!

— Если бы вы видели их так близко, как я, то поняли бы, что они не люди,— уверил я ее,— В любом случае, мы не собираемся оставаться безучастными, в то время как они захватывают нашу страну.

Вскочил молодой крепыш.

— Я видел, как двое из них взломали дверь бакалеи,— сообщил он.— Сбили хозяина с ног. Я слышал вопли изнутри и что-то вроде взрыва. Люди они или нет, мы не потерпим такого здесь, в нашем собственном городе! Полковник, я готов делать все, что угодно, лишь бы вышвырнуть их отсюда.

Высказались и другие, за и против. Немногие, кто видел крысюков вблизи, попытались рассказать о них остальным, но столкнулись с неожиданно упорным сопротивлением, в основе которого лежала теория, что правительство преследует несчастных иммигрантов. Наконец я положил конец полемике, треснув стулом пару крепких с виду детин, которые придвинулись ко мне и начали пихаться. Складной стул из легкой стали не самое страшное оружие, но оба наглеца отпрянули для перегруппировки. Тогда мне пришлось выхватить табельный пистолет и проделать дыру в потолке, чтобы привлечь всеобщее внимание. В комнате назревал бунт, но после выстрела все мигом притихли. Плотный детина с расквашенным носом протиснулся ко мне и встал напротив.

— Валяй, пали в меня! — бросил он вызов.— Твои фашистские штучки тут не пройдут!

— Нос утри,— посоветовал я ему.— Не собираюсь стрелять ни в кого, кроме врагов. И никогда не встречался с фашистами. Муссолини давным-давно умер.

Он фыркнул, повернулся к комнате, полной разгоряченных горожан, и начал вещать. Я схватил его за воротник куртки и развернул обратно.

— Не знаю, кто ты такой, жиртрест,— сообщил я ему,— и знать не желаю. Сядь и заткни пасть.— И я от души подтолкнул его в нужном направлении.

Он споткнулся, упал на спину, поднял глаза и завизжал. Парень с окровавленной головой подскочил к нему, чтобы помочь встать.

— Ну же, мистер Борг, пожалуйста, возьмите меня за руку,— кулдыкал он, нехорошо поглядывая на меня.

Борг встал без труда, пробежал вдоль стены к двери и выскочил наружу. Тощая женщина, которая настаивала, что йлокки всего лишь безобидные иностранцы, бросилась за ним. Стало чуть потише.

— Послушайте! — Мне пришлось кричать, чтобы быть услышанным.— Это война! Мы должны победить. Если кто-то еще не уверен, на чьей он стороне, сейчас самое время решить. Все, кто хочет покорно сдаться и позволить мерзким крысам захватить власть, вставайте сюда, пожалуйста!

Раздалось шарканье, но никто не сдвинулся с места.

— Отлично,— констатировал я,— Ну, раз определились, пора за работу.

Я выдал им сводку наших ресурсов: сто пятьдесят более или менее обученных военных, двести десять горожан и еще восемьдесят пять беженцев из Стокгольма и других мест, в том числе слишком много женщин, детей и стариков. У нас имелось шесть автобусов и пять тяжелых грузовиков (у одного полетела ось), несколько местных машин и четыре легких грузовика; одно полевое орудие с пятьюдесятью снарядами, двадцать шесть охотничьих ружей, шесть револьверов, каждый с небольшим запасом патронов, а также десяток новых антиразрушительных устройств. Вдоволь воды из городской сети; склад, наполовину забитый едой, в основном консервами; разнообразные одеяла; запасная одежда и так далее. Погода в Швеции склонна портиться ни с того ни с сего.

— Мы в довольно неплохой форме и можем продержаться,— подбодрил я их.— Но долгой осады нам не вынести. Свежие овощи начнем выдавать по карточкам прямо сейчас.

— Да ну,— выкрикнул тощий неотесанный тип.— Это ты о моих овощах говоришь.

Я пообещал ему компенсацию, и он успокоился. Забавно, как люди могут думать о деньгах, когда весь их образ жизни да и сама жизнь поставлены на карту.

Вошел Ларс Бурман. Я посылал его на разведку, чтобы узнать, сколько у нас врагов.

— Мы в ловушке,— выпалил он, прежде чем я успел заткнуть его.— Они окружили город, засели на соседних фермах и выставили заставы на всех дорогах. Их сотни, а то и тысячи! Похоже, мы не получим никаких подкреплений.

Когда он закончил, мое маленькое собрание вновь очутилось на грани бунта.

Я успокоил горожан, пообещал им, что работы хватит на всех, и поподробнее расспросил Лаоса о дислокации войск. Крысюки окружили город тонкой линией: мы с легкостью прорвем ее, если куда-нибудь соберемся. Похоже, на полевой штаб в палатке им наплевать.

— Пока,— сообщил я публике, перекрывая гомон,— посидим тихо, следующий шаг оставим за ними.

Толстый старик, бывший армейский офицер, пробился вперед.

— Вероятно, они начнут наступать, когда решат, что мы достаточно ослаблены голодом и нервным стрессом,— сказал он мне,— Войдут в город по главным улицам, и там-то мы и будем их поджидать. Предлагаю поставить восьмидесятивосьмимиллиметровку на площади, где ее можно будет вертеть и тем самым держать под обстрелом все улицы, по которым они наступают.

Я согласился и выбрал десять крепких парней из толпы в командиры отделений, велел набрать до пятидесяти добровольцев каждому, вооружить их как можно лучше, расставить на боковых улицах и приготовиться атаковать любую колонну, которая вздумает по ним пройти.

Ларе закончил смотреть в окно и вернулся.

— На востоке горит фермерский дом или амбар,— сообщил он.— А еще там крысы кишмя кишат.

Коротышка, который уже изрядно пошумел, издал скорбный вопль.

— Это мой дом! — заорал он на нас, словно это я приказал сжечь ферму, и рванул к двери.

Я спросил его, куда это он собрался.

Он обратил ко мне страдальческий взгляд.

— Я не стану стоять и смотреть, как эти животные разрушают мой дом! — крикнул он.

Раздалось несколько слабых одобрительных возгласов.

— И что вы собираетесь делать? — поинтересовался я.

— У меня есть оружие, — сообщил он и погладил карман куртки.— Я захвачу с собой пару тварей... и, может...— Он умолк, не вполне осознавая, что замышляет самоубийство.

— Останьтесь,—подложил я,—и помогите сделать что-нибудь толковое.

— Пожалуй, так лучше, — признал он.

Затем подошел к окну, оглянулся и заорал, что амбар сгорел, да и дом спасать слишком поздно, ну так что у меня на уме? И тут же повернулся обратно.

— Слушайте! — крикнул он.

Так я и сделал. Донесся перестук тележных колес по кирпичной мостовой и крики. Я подошел к открытому окну. Во внутреннем дворе бывший капитан Аспман явно собирал что-то вроде конвоя из лохматых северных пони, впряженных в тележки с нашими наиболее стратегически важными припасами. Интересно, куда это он намылился?

— Ничего не трогайте, Аспман! — крикнул я ему.

— Черта с два, сволочь! — заорал он в ответ. — Я намерен спасти жителей Сипуны, хотя ты собираешься их предать!

Этого хватило: лидеры штатских, набившиеся в комнату за моей спиной, все разом попытались навалиться на меня. Мне пришлось удерживать их, да так, чтоб никому не навредить. Затем они встали полукругом, упиравшимся в стену с другой стороны, где я не мог их достать. Визгливая невысокая женщина, заправила местного общества, насколько я понял, встала впереди по центру.

— Все вы слышали слова капитана,— крикнула она.— Это он, — она указала на меня, — тот самый иностранец, который ворвался в наш город и пытается одурачить нас, чтобы продать другим иностранцам, таким же, как он! — Извергнув это из плоской груди, она перешла на невнятное бормотание.

Я воспользовался паузой.

— Я — полковник Баярд из Службы транссетевого надзора. Генерал фон Рихтгофен приказал мне принять командование местным полевым штабом, вот и все! Аспман — осел, поэтому мне пришлось его разжаловать, так что успокойтесь и начните уже делать то, что нужно.

— Так ты большая шишка, э? — хмыкнула старая ведьма.— Тогда покажи документы, чтобы доказать это, парень! В любом случае, я никогда не слышала ни о каком сетевом обзоре и всяком таком!

— Времени отдавать письменные приказы не было,— объяснил я им, точно оправдываясь, причем неубедительно.— Но пока мы сидим здесь и треплемся, йлокки размещают свои войска. Может, помешаем им немного, а? Ты, — я указал на парня, который наскакивал на меня,— любишь подраться. Пойдем со мной, и я дам тебе что-нибудь подходящее для этого дела.

Он шагнул вперед и открыл рот, чтобы велеть мне отправляться к дьяволу, но в этот самый миг все мы услышали вопль внизу. Я первым выглянул во двор: он кишел чужаками, которые уже перевернули тележки и согнали дюжину или около того людей в один угол. Аспман трясся как осиновый лист. Потом он достал пистолет, который где-то раздобыл, но выстрелить не успел — крысюк размазал его разрушителем. Люди у меня за спиной завизжали:

— О нет, они убили капитана Аспмана! Смотрите! Он мертв! Его внутренности...

Через мгновение все принялись орать, чтобы я что-нибудь сделал. Я велел им успокоиться и ждать дальнейших указаний и спустился во двор. Крысюки продолжали набиваться внутрь через открытые ворота, которые я запер часом раньше. Я видел их на улицах, где исчезли заставы, видел, как они беспрепятственно продвигались вперед, до ближайшего оставалось всего несколько ярдов. Я протиснулся мимо перевернутой тележки и схватил за ворот сержанта в форме, который принимал дела у Аспмана и вопрошал у того, что за чертовшина творится. Мне пришлось кричать, чтобы быть услышанным, и зарубить форменной саблей одного йлокка, который, похоже, начал проявлять ко мне особый интерес.

— Кэп сказал, надо выбираться,— объяснил мне сержант, одновременно всаживая пулю в самую середку высокого тощего чужака с трехдюймовыми резцами.— Говорил, мол, большие шишки отбирают всю еду и оружие для себя и планируют заключить сделку с врагами, чтобы отдать им горожан в обмен на...

— Все это бред сумасшедшего, сержант. Кто отпер ворота?

— Я, сэр. Кэп приказал расчистить дорогу для нашего отступления, сэр.

— Баррикады тоже вы разобрали, полагаю. Он кивнул.

— Кэп сказал, надо будет двигаться быстро.— Он бросил взгляд на размазанные кишки Аспмана.— Как я понимаю, кэп ошибался, сэр. Но у него было звание, и...

— Вы поступили как положено, сержант,— успокоил я его.— А вам не пришло в голову, что вы открываете дорогу внутрь, а не только наружу?

— Кэп сказал... что они не полезут, раз у них с вами сделка, сэр. Теперь я понимаю, что он врал и просто хотел спасти свою драгоценную задницу.

— А что насчет караула у городских ворот? — задал я следующий вопрос.

— Я их отозвал,— признался сержант.— Наверное, они где-то здесь.

Он оглядел переполненный двор, в котором йлокки одолели уже всех, кроме двух группок окровавленных людей. Этих они загнали в углы и наскакивали, орудуя в основном зубами, а не разрушителями. Люди продолжали отстреливаться, йлокки падали, формируя импровизированный бруствер из тел. Несколько чужаков отвлеклись и склонились над собственными мертвыми, обгрызая их. Человеческие тела они пропускали. Крысиное мясо им явно было больше по вкусу. Интересно, зачем им тогда столько пленников?

Я выдал сержанту указания и велел прорываться к одной из дерущихся группок, сам же проложил путь к другой, взобрался на груду мертвых йлокков и вместе со всеми стрелял по толпе теперь уже сбитых с толку чужаков, пока представлялось возможным отыскать движущуюся мишень. Кто-то запер ворота, так что твари перестали прибывать этим путем, а те, что успели пробраться внутрь, не могли выйти, но сквозь шум я расслышал вопль, посмотрел наверх и увидел, как с третьего этажа падает человек. Это был Борг, жадный торгаш. Его явно вытолкнули из окна, откуда выглядывал йлокк. Я прицелился и вмазал твари прямо между длинных резцов цвета слоновой кости, он упал на спину, но его место тут же заняли двое других. И тоже рухнули под сержантским огнем. Я подстрелил следующего. Стало потише, потом шум и вовсе смолк. Я окинул взглядом стофутовый внутренний двор и не увидел ни единого стоящего йлокка. Один, с желтой полосой на шинели, с открытыми глазами, лежал подле меня и тихо стонал. Ему прострелили кишки. Я взобрался на него, чтобы положить конец его страданиям, но он оглядел меня и внятно, хоть и пискляво, произнес по-шведски:

— Позволь мне спастись, и я подарю тебе империю. Определенно, он назубок заучил нашу историю: это были последние слова Муссолини.

Прежде чем я успел возразить, что империя мне ни к чему, красные глаза закрылись, и он издох.

Мне удалось выстроить военных и приказать им обтесать штатских.

— Надо пробиться к городским воротам и закрыть их,— произнес я.— Разделимся на две группы и пройдем по параллельным улицам к старой городской стене. Затем окружим ворота.

Командовать второй я поставил одного из своих сержантов, чтобы мой новый знакомец остался надзирать за двором.

Крысюков на боковых улицах не оказалось, и мы собрались в назначенном месте без осложнений. Ворота стояли нараспашку: ржавые штуковины из кованого железа, всего лишь декоративная замена изначальной средневековой преграде из дубовых досок и железных полос, но они по крайней мере замедлят продвижение врага.

Я сходил на разведку: йлокков поблизости не наблюдалось. Те, что кишели на улицах, явно отступили. Они не слишком рвались в бой. Я увидел, как по ту сторону ворот отряд чужаков строится в колонну, несомненно намереваясь воспользоваться предательски открытым входом. Они заметили, что я закрываю его, и двое двинулись ко мне. Вертикальное положение они сохраняли с трудом, клонились вперед, точно нажимая лапами на педали, как и весь их род. Похоже, грызуны перешли к прямохождению не столь успешно, как ранние приматы. Они напоминали сурикат-переростков. Может, поэтому во всех известных нам А-линиях миром правят люди, а крысы прячутся и живут тем, что удается отщипнуть от людских щедрот. Как бы то ни было, я отошел туда, откуда удобнее было целиться, пальнул поверх голов (они явно еще не сообразили, что наше оружие способно убивать на расстоянии), и крысюки упали на четвереньки и шмыгнули в боковую улицу.

— Кишка у них тонка для ближнего боя,— заметил мой старший сержант, Пер Ларссон.— Нужно всего-то собрать силы и атаковать. Они побегут.

— Надеюсь,— отозвался я.— А сейчас, сержант, постройте народ и попытайтесь объяснить, что делать.

— Мы потащим туда всю толпу? — несколько удивленно переспросил он.

— Именно,— подтвердил я.— Скажем, двадцать человек в ширину, десять в глубину. Постройте их здесь, за воротами, убедитесь, что передняя шеренга вооружена и боковые ряды тоже, насколько стволов хватит. Задние пусть заряжают и передают вперед. Начнем шагом, поливая их прицельным огнем; а когда дойдем вон до того почтового ящика, — я указал на синюю будку с желтым рожком,— перейдем на ускоренный марш. Неся потери, приблизимся и сосредоточим огонь на их предводителе, кем бы он ни был.

— Есть, сэр,— рявкнул Ларссон, отдал честь и удалился, выкрикивая приказы.

 5

Моя штурмовая группа выглядела не слишком внушительно: всего лишь криво-косо построенная толпа мужчин, что помоложе да поздоровее, да парочка крепких женщин, которые держали выданные им револьверы осторожно, словно опасаясь, что те укусят их за руку, но были достаточно бодры и даже рвались в бой.

Я забрал пистолеты у двух парней, стоявших сразу за мной и моим сержантом, попросил остальных постараться не подстрелить меня или Ларссона в спину и приказал открыть стрельбу и двинуться вперед, атъ, два, три, четыре. Они довольно неплохо держались, стреляли кучно и быстро. Йлокки продолжали заниматься своими делами, пока случайная пуля не попала одному в руку. Он заскрежетал, точно ржавая пружина, и побежал. Но не от нас, а от своих приятелей, которые повернулись к нему все как один, чтобы слопать живьем. Когда мы подошли ближе, он упал, и уцелевшие начали его грызть. Теперь наши выстрелы находили цели. Едоки сами становились едой. На редкость тошнотворное зрелище. Когда мы приблизились, оставались только мертвые и умирающие.

— А я вам говорил, полковник,—пропел Ларссон,— проще пареной репы!

— Они не побежали, сержант,— напомнил я ему.— Нам их не запугать. И едва ли это конец.

Не успел я договорить, как толпа вражеских бойцов выскочила из прохода между двумя складами и со всех ног бросилась к нам. Мои вояки перестали стрелять и тупо таращились на них. Наконец Ларссон заорал:

— Палите как попало!

Наши выдали бодрый огневой залп и положили половину первой шеренги, а также почтовый ящик. Остальные чужаки рассыпались в стороны.

Ларссон занялся перераспределением боеприпасов, забирая патроны у ребят с полными карманами и отдавая их стрелкам, которые ныли, что извели все свои.

— Тут бы с сотню эм-шестнадцать,— пробормотал сержант.— Хотя против таких трусов и наши пукалки, пожалуй, сойдут.

— Временно — да,— согласился я.— Надо бы обойти остальные входы да дать пару советов нашим парням.

Ларссон салютовал и принялся строить толпу штатских, в которую в качестве командиров групп затесались несколько солдат. К последним он для придания необходимого авторитета обращался «лейтенант, сэр» и отдавал честь. С одним из них, совсем мальчишкой, на вид лет шестнадцати, я уже сталкивался. Высокий блондин, как и положено шведу, к тому же настоящий офицер, младший лейтенант Хельм, как я выяснил. Он подошел ко мне и отсалютовал. Я козырнул в ответ и отвел парня в сторону.

— Мало просто расстреливать их кучками, сэр,— заявш! он, прежде чем я успел вставить хоть слово.

— Отлично,— согласился я.— Тогда за дело.

Район сразу за восстановленной городской стеной заполонили маленькие примитивные домики с огородами и пристройками. Весна в Южной Швеции еще никогда не была столь очаровательна. Врагов поблизости не наблюдалось: с трудом верилось, что странные, чуждые крысо-подобные захватчики кишат в сельской местности, убивают одних людей и берут в плен других. Мы заметили парочку тварей, затаившихся в укрытии амбара или конюшни, но никакой упорядоченной деятельности они не вели. Возможно, Рихтгофен сумел вернуть происходящее в столице под свой контроль и перерезать путь вражеским подкреплениям. Я находился на грани эйфории, когда увидел первый танк.

Он был огромен. Сперва я принял его за небольшой амбар, но затем амбар пошевелился, развернулся и навел на нас связку пушек-разрушителей изрядного размера. Я велел Хельму укрыться, и через мгновение взрыв сотряс каменные стены рядом, и грязь, щебень и гравий замолотили по спине, сбивая с ног. Я перекатился и встал как раз вовремя, чтобы полюбоваться, как комья земли продолжают сыпаться вместе с кирпичами через десятифутовый пролом в стене за спиной, в который было видно, как одна часть горожан улепетывает, а другая сбилась в кучки и таращится на дыру в стене. Я шагнул в пробоину, крикнул, чтобы все бежали в укрытие, и вернулся проверить, чем занят враг.

Танк, широкий и низкий, с длинным передним «крыльцом» и обнесенной перилами площадкой по всему периметру, приближался медленно, давил каменные стены и небольшие здания, то задирая, то опуская уродливое рыло. Выбежал мужчина, погрозил механизму кулаком, но был проигнорирован. Танк добрался до стены, не обращая на нас внимания, точно мы были ему не ровня, и остановился.

Я подозвал свою группу и велел ей рассеяться по лесам и отыскать командный пункт майора. Холмы на восточной стороне города густо поросли лесом. Все скрылись, кроме Хельма.

— Думаю, вам понадобится помощь, полковник, да большая, прямо как эта штуковина,— произнес он.

Я согласился с ним и задумался, что делать дальше. В этот самый миг лейтенант поинтересовался:

— В чем состоит ваш план, сэр?

— Ах да, план,— прошептал я.

Мой взгляд упал на крепкую с виду каменную уборную в нескольких ярдах, за скромным домиком. Сорная трава вокруг нее была подстрижена коротко и аккуратно. Вражеский танк остановился совсем рядом.

— Лейтенант,— попросил я,— прикройте меня. Пойду погляжу на эту заразу.

— Но, полковник,— запротестовал Хельм.— Почему бы мне не отправиться на разведку, а вы прикроете.

— Кто из нас, — уточнил я,— старший по званию?

Он заткнулся и взял винтовку наизготовку. Я метнулся к пристройке и, прячась за ней, украдкой рассмотрел танк, если это был танк: сооружение больше походило на потрепанный упаковочный ящик, но я разглядел гусеницы, почти утопленные в мягком дерне. Признаков жизни не наблюдалось.

Я решил подобраться поближе. Вышел из-за хлипкого прикрытия уборной, чувствуя себя начинающей стриптизершей, делающей первые шаги в лучах рампы, и внимательно оглядел танк в поисках проявлений активности.

Ничего — пока я не подобрался на расстояние в десять футов и не учуял исходившую от механизма вонь подгнивших апельсинов. Запах чужаков. Тут распахнулся люк, и из него высунулись заостренная морда и узкие плечи йлокка. Ручками-обрубками он придерживал крышку, пока вытаскивал остальную часть чрезмерно длинного тела. На спине тусклой шинели, внизу, проступала красная полоса. Вокруг глаз-бусинок виднелись какие-то белые струпья, в уголке рыла пузырилась пена. Он медленно сполз вниз, точно дряхлая крыса, которая ищет тихий уголок, чтобы умереть. Казалось, поначалу он меня не заметил, но потом все же обнаружил и повернулся ко мне. Дважды он открывал рот впустую, а на третий раз прохрипел:

— Призываю тебя помочь собрату, раб!

Это мне мало что объяснило. Он поскользнулся и упал на коротко постриженный дерн, где и остался лежать, беспорядочно дергаясь. Я подошел с автоматом в руке, хоть и знал, что оружие не потребуется, и присел на корточки рядом. Жар чувствовался даже отсюда. Сильно пахло гнилыми апельсинами. Он перевалился на спину и попытался сфокусировать на мне маленькие красные глазки.

— Гргсдн ошибся,— прохрипел он.— Мы совершили ужасную ошибку! Вы люди, такие же, как и мы!

— Положим, не такие же, морда крысиная,— возразил я.—Ладно, расслабься. Посмотрим, чем можно тебе помочь.

Похоже, он собирался возразить, но лишь забулькал и отрубился. Подошел Хельм и вознамерился пристрелить моего пленника. Я объяснил ему, что парень болен и безвреден, но у лейтенанта все равно заметно чесались руки прикончить вражеского офицера. Я заглянул в уборную, на случай если крысюк был не один, и вернулся как раз вовремя, чтобы остановить Хельма. Йлокк отползал от него, повторяя:

— Jag har inte gjort!^[53]

Я отозвал лейтенанта и напомнил, что мы не убиваем беззащитных военнопленных.

— Беззащитных? Черта с два, сэр! Прошу прощения! — взорвался Хельм, — Я видел, как крысы лезли в город и пожирали людей живьем!

— И тем не менее здесь есть госпиталь,— сказал я ему.— Мы оттащим туда этого парня — между прочим, генерала.— Я блефовал, но та красная полоса что-нибудь да значит.— Посмотрим, что для него смогут сделать.

Я вернулся еще раз посмотреть на опустевший танк. Вонь сбивала с ног, но нам требовалась информация. Внутри все было знакомо и напоминало старую модель регулировочного перемещателя. Странно. Даже приборная панель выглядела привычно: большой измеритель напряженности МК-поля слева, шкала градиента энтропии справа и калибратор временного матрикса прямо по центру. Любопытно: явный плагиат с наших собственных старых моделей. Я вылез и вернулся рассказать Хельму, что я нашел.

Он кивнул.

— Разумно. Не думаю, что кучка крыс способна разработать подобную технологию самостоятельно.

— А как же их разрушители? — заметил я.

— Наверняка еще у кого-нибудь сперли,— отмахнулся он.

Мы соорудили носилки из лестницы и брезента, зачем-то прикрепленного к боку танка, и уложили на них бесчувственного йлокка. На улице мы миновали парочку отважных горожан, рискнувших вылезти и посмотреть, что происходит. Они обошли наш груз стороной. В госпитале мы устроили настоящий переполох. Там хватало горожан, некоторые пришли с легкими травмами от падений и так далее, но большинство искало лишь утешения. Они неохотно уступили нам дорогу, и наконец молодой терапевт с табличкой «Доктор Смовиа» на груди подошел и принюхался.

— Я уже слышал этот запах на некоторых из тварей,— заметил он.— На мертвых. Несомненно, какая-то эпидемическая инфекция.

Он расчистил пространство, вызвал медсестру, которая срезала с нового пациента одежду, обнажив серую крысиную шкуру, и принялся за рутинное ковыряние и постукивание.

— Температура повышена на десять градусов,— заметил он.— Странно, что он еще жив. Хотя, разумеется, это не человек.

Он позвал коллегу, взял пробу крови, послал ее в лабораторию и вкатил генералу укол, от которого тот, похоже, расслабился.

— Надо сбить температуру,— пробормотал док. Ситуация обрела привычный характер: молодой врач углубился в работу в той же степени, как если бы лечил мэра. Он забрал моего протеже и попросил, скорее даже приказал, подождать.

Прошло полчаса, и он вернулся с довольным видом,

— Вирус! Сейчас разрабатываем сыворотку. Стандартная вакцина должна помочь.

Мы с Хельмом нашли где умыться и отправились на поиски обеда. Смовиа поспешил прочь, ему не терпелось вернуться к работе.

— Неудивительно, что крысы толком не дрались, полковник,— сказал Хельм,— В смысле, когда лезли толпами, а не поодиночке. Они же больны — это все объясняет. Скажите, полковник, вам не кажется, что все как в той книге: они подхватили у нас какую-то заразу, с которой им не справиться?

— Нет. Думаю, они прибыли к нам уже больными. Возможно, именно поэтому они покинули дом. Эпидемия.

— Надеюсь, мы это не подцепим,— заметил Хельм. Больничный склад продовольствия оказался закрыт, поэтому мы вернулись на улицу, нашли лоток с хот-догами и взяли по парочке med brod och senap^[54]. В Швеции можно есть хот-доги без ничего, если вам так больше нравится. Поедая нехитрую снедь, мы вернулись в госпиталь и обнаружили, что доктор Смовиа меня ищет.

Он показал мне закупоренную пробирку, сияя, точно свежеизбранный Папа.

— Я изолировал и культивировал вирус,— сообщил он,— Содержимое этого пузырька способно погубить тысячи особей,— Казалось, ему не по себе.— Но конечно, я буду старательно охранять его во избежание подобного несчастья.

— А как насчет лекарства? — напомнил я.

— Все просто,— довольно ответил он,— Сделаем больным укол, и через несколько часов они будут здоровы, как прежде.

— Мы на войне, не забыли?

— Конечно, полковник, но обладать властью остановить эпидемию и не иметь возможности ею воспользоваться...— Он умолк. Ему явно не приходило в голову, что я навряд ли горю желанием исцелить захватчиков.— Полковник,— неуверенно продолжил он,— возможно, я мог бы отправиться на их родную линию и за несколько часов остановить мор.

— У вас достаточно этой вирусной культуры? — спросил я.

— Нет, но теперь, когда вирус известен, ее легко изготовить столько, сколько нужно. Но зачем? Моя вакцина...

— Вы и правда хотите вылечить этих крыс, доктор? — Я размышлял вслух.

— Из гуманных соображений,— ответил он.— Конечно, мы на войне и должны действовать с осторожностью.

— Если я получу разрешение проникнуть в мир йлокков,— уверил я его,— то прослежу, чтобы вы отправились со мной.

Он принялся бурно меня благодарить. Я прервал его вопросом:

— Так значит, вам под силу изготовить еще дозы такой культуры? Тогда, если вы не против, я заберу эту.

— Зачем она вам? — удивился он,— Ах да, конечно, хотите сувенир на память. Забирайте, ради бога. Но поосторожнее с ней. Она крайне опасна, хоть и не для нас, разумеется, и если ее вдруг случайно разлить среди йлокков...

— Все понятно,— кивнул я.

Он так радовался, что мне не хватило мужества позволить ему догадаться, что я намерен его надуть.

— Если еще понадоблюсь вам, доктор, ищите меня в штаб-квартире.

На улице лежали мертвые йлокки, а немногие живые, которых мы заметили, бежали прочь — не за, а прочь — от стаек вооруженных горожан.

Вернувшись в ставку, я вызвал по найденной Барброй рации Главный штаб в Стокгольме. Испуганный лейтенант Шёлунд сообщил мне, что события вышли из-под контроля.

— Их слишком, черт побери, много, полковник' Они несут тяжелые потери, но продолжают прибывать! Штаб-квартира в осаде, как и дворец, и риксдаг, да и вообще почти весь центр города. Не знаю, сколько мы еще сможем сопротивляться. Барон фон Рихтгофен говорит о контрнаступлении на их родную линию, но у нас действительно не хватает обученных войск, чтобы начать транссетевое вторжение, сэр! Боюсь, что... минуточку, сэр...

Передача оборвалась. То ли радио отказало, то ли... мне не хотелось думать о «то ли». Еще бы пара мгновений, и я успел бы рассказать Шёлунду о вакцине и о том, как можно ее использовать.

— Плохо дело, полковник,— согласился Хельм.— Надо что-то предпринимать, и поскорее!

— Непременно, лейтенант.

Я вызвал доктора Смовиа и, когда тот прибыл, спросил, действительно ли он хочет отправиться в путешествие, чтобы помочь разрешить практически безвыходное положение, в котором мы оказались.

Он выказал энтузиазм.

— Но как мы доберемся? — поинтересовался он,— Даже если нам удастся покинуть город и прорвать вражескую осаду, до Стокгольма путь не ближний.

— Мы не пойдем пешком,— сообщил я ему.— Возьмите, пожалуйста, полевой набор, чтобы изготовить нужное количество вирусной культуры.

— Но для чего? — поинтересовался он вслух и ушел, разговаривая сам с собой.

— Что будем делать, полковник? — спросил лейтенант,— Рассчитываете удрать отсюда на одном из школьных автобусов, на которых приехали, или как?

— Или как,— отрезал я.— А теперь идите, Хельм, и вызовите по громкой связи всех командиров групп.

Заслышав потрескивание динамиков, я вышел в коридор, направляясь в кабинет к Барбре, и чуть не налетел на нее.

— Вот эта девушка, что я влюблен! — воскликнул я и тепло обнял ее, в очередной раз поражаясь, что это сказочное создание — моя жена.

— Да ну! Спасибо, полковник, — насмешливо ответила она.— А я уж думала, ты позабыл обо мне.

— Не совсем,— уверил я ее.— Я собираюсь в небольшую поездку, майор, и оставляю тебя присматривать за всем этим. Хочу, чтобы ты окопалась здесь, в штабе, прямо как есть: надо только немного рвов вырыть да валов насыпать, и пусть все здоровые мужчины, не приписанные к периметру, явятся сюда и готовятся к атаке.

Удивление передавало ее лицу не меньшее очарование, чем любые другие эмоции.

— Не волнуйся, они пока не собираются атаковать,— успокоил я ее.— Просто на всякий случай. Я еду в город. У меня есть нужные Манфреду сведения, а здесь не помешает подкрепление. Относительно небольшой, но организованный военный отряд из города окружит нападающих со всех сторон, и дело в шляпе.

 6

Как только мой иноземный гость — странно, но я начал думать о нем именно как о госте, а не пленнике — почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы вести связную беседу, я отправился к нему, велев крепкой старухе, старшей медсестре этажа, проследить, чтобы нас никто не тревожил, что бы ни случилось.

Он беспокойно наблюдал за мной крохотными красными глазками.

— Ты, раб,— наконец произнес он.— Приказываю вернуть меня в перемещатель!

— Сбавь обороты, крысоголовый,— откликнулся я.— Из нас двоих именно я здоров, вооружен и у себя дома. А ты — всего лишь умирающий чужак. Итак, кто вы, черт побери, такие, ребята, и что вам здесь понадобилось?

— Я,— выразительно начал он,— старший генерал барон Свфт. Мне доверена честь возглавлять вторую волну Благородного Прилива. Увы, я болен. Я, бывший лучшим из миллиона, едва могу поднять руку! Иначе разве стал бы я покорно отвечать на бесстыдные вопросы! Я должен немедленно вернуть себе власть! — Он дернулся, пытаясь отбросить одеяло, но обмяк и заскрежетал длинными желтыми резцами.

— Не переживайте так, генерал,— посоветовал я, как мне казалось, довольно мягко.

Однако он рванулся ко мне и зарычал:

— Я не нуждаюсь в твоей опеке, паразит!

— Меня зовут Баярд,— сообщил я ему.— Полковник Баярд из Службы транссетевого надзора. Вы мой военнопленный, и, полагаю, вам лучше держать себя в руках. Итак, зачем вы здесь?

— Оккупировать и использовать вес пригодные для жизни грани многомерной вселенной — высшая привилегия и божественное предназначение Благородного народа,— заявил он.— С этой целью я вызвался осуществить разведку Второго Запустения: в одиночку, разумеется, поскольку меньшее было бы недостойно моего высокого предназначения.

— В одиночку? Да вас тут тысячи, и все больше прибывает, пока я сижу и пытаюсь выяснить, какого черта вам надо.

— Когда я впервые проник в Запустение,— объяснил он,— то обнаружил скопление пригодных для жизни граней бытия глубоко в запрещенном секторе. Я рапортовал в штаб и предложил организовать настоящую миссию под общим командованием капитан-генерала его императорского высочества принца Избранных.

— Чего вам надо? — настаивал я.

— Нам нужна эта территория в качестве жизненного пространства для Благородного народа,— сообщил он мне, словно втолковывая очевидное.— Откровенно говоря, во время первого визита я не заметил каких-либо следов жизни в области, занятой гигантской пустыней (у нас на ее месте расположено внутреннее море), и мы сочли, что занимаем девственную грань. Мы не подозревали о существовании вашего агрессивного вида, близкого, как мы обнаружили, отвратительным ййлпам, вездесущим паразитам-приматам Йлокка, юрким вредителям, которые кишмя кишат в наших фруктовых садах и сараях, а еще на помойках,— презрительно добавил он.— А также, возможно, их несколько более крупным родственникам из джунглей, лори. Вы напали на нас, едва увидев; естественно, нам пришлось защищаться в ответ. Вы называете это «войной» на одном из своих диалектов; у нас нет подобного слова. Благородный народ Йлокка незлобив и пребывает в мире.

— Я видел, как кое-кто из вашего «Благородного народа» жрал своих мертвых товарищей,— возразил я с заметным неодобрением.— А иногда и еще не совсем мертвых. Это как, благородно?

— Ах, мои бедные собратья голодают,— опечалился Свфт.—Дома мы всегда ждем, пока погибнет мозг, и только потом приступаем к трапезе.

— Вы и людей едите,— указал я,— или по крайней мере обкусываете. Нам это не нравится.

Он кивнул узкой головой.

— Мне тоже,— вздохнул он,— От вас у нас желчь разливается, просто ужас. А мы и так уже больны. Если честно, болезнь — вот что привело нас сюда.

— Ага! Наконец-то правда.

— Я говорил искренне,— оскорбился чужак.— На Великом Йлокке болезнь лютует, опустошая целые города.

Наша цивилизация гибнет! Города превращаются в склепы, по которым скитаются мародеры, нападая на беспомощных! Ты, как существо, наделенное чувствами, несомненно, сделаешь все, чтобы облегчить столь великие страдания!

— Наш альтруизм не простирается до такой степени, чтобы позволить вам захватить наш мир и уничтожить нашу культуру,— объяснил я.— Вам придется отозвать войска, генерал, и найти другое решение. Попробуйте тридцать пятый сектор. Там широкая полоса незанятых линий, где, насколько мы сумели определить, млекопитающие не преуспели и миром правят насекомые.

— Фу! — выплюнул он.— Ты посылаешь Благородный народ в блошиное гнездо? Ты пожалеешь о своей дерзости, полковник!

— Это вряд ли, генерал. Впрочем, проблема, с которой мы столкнулись, не имеет отношения к моим чувствам — или к твоим. Проблема в том, как мне тебя убедить, что это ваше вторжение потерпит крах, до того как оба наших народапонесут непоправимый ущерб.

— Ваш термин «вторжение», подразумевающий насильственный захват территории, по праву принадлежащей другим, неуместен,— огрызнулся он.— Мы не обнаружили здесь популяции Благородного народа, а существование других разумных видов нам и не снилось — в особенности ййлпов или лори-переростков. Мы пришли как мирные колонисты, чтобы заселить пустынный мир.

— Должно быть, вы поняли свою ошибку довольно быстро,— указал я.— Вряд ли вы приняли те здания и механизмы, на которые наткнулись, за естественные образования.

— Вы, лори,— начал он.

— Люди,— поправил я.

— Ну ладно, «люри», если это имеет значение,— нетерпеливо продолжил он,— и точно так же мы, йллоки, являемся частью природы, и все наши творения естественны. Не менее естественны, скажем, чем птичье гнездо, или улей, или бобровая плотина, лабиринт ходов личинки, сеть паука и так далее. Признаю, я испытал сомнения, когда увидел, что то был определенно город, пусть и чрезмерно обширный и залитый светом.

— Так о Стокгольме еще никто не говорил,— отметил я.— Почему вы не отозвали войска, когда убедились, что мы высокоразвиты? И не притворяйтесь, будто не знали: ваши точки входа все расположены в крупных городах.

Он вяло отмахнулся:

— Подходящие для городов места,— наставительно сообщил он,— одинаковы на всех гранях. Мы просто естественным образом расположили места сбора десанта в своих городах; потому-то и очутились в ваших.

— А как же в первый раз,— не унимался я,— когда, по вашим словам, вы оказались в пустыне?

— Экспериментальный вытеснитель из соображений безопасности был установлен на крошечном островке в море Запустения,— пробрюзжал он.

— Вы должны были отступить при виде первого же города,— настаивал я.

— Невозможно! — прохрипел больной чужак.— Исполнение плана слишком продвинулось, и необходимость спастись от болезни никуда не делась!

— А почему вы не разработали вакцину против болезни? — поинтересовался я.

Он выглядел озадаченным.

— Термин мне знаком, разумеется. Мой углубленный инструктаж был полным, хотя и поспешным. Но сама идея от меня ускользает: нарушать своими действиями природное провидение? Наши философы постигли, что Мор в действительности лишь милостивый промысел Природы, призванный облегчить проблему перенаселения. Вы предлагаете вмешаться в проявление Воли?

— Ну разве что немного,— признал я.— Эту вашу болезнь вызывает вирус, конкурирующая жизненная форма, которая поражает ткани, разрушает красные кровяные клетки, вызывает головные боли и слабость и в конце концов убивает. Всего этого можно избежать. Ее можно вылечить.

— Вы бредите, полковник,— возразил он.— Несомненно, вы не верите, что возможно повлиять на проявления Воли.

— Мы постоянно так делаем,— сообщил я ему.— Это часть Воли; для чего и построено данное здание. Зачем, по-вашему, мы вас сюда притащили?

— Чтобы убить, разумеется,— мгновенно отреагировал он.— Неполноценные создания, какими вы являетесь, безошибочно опознали во мне высшее существо и посему предложили мне возвышенную ритуальную смерть, достойную моего ранга. Я благодарен вам за соблюдение приличий по крайней мере в этом вопросе. Я стойко жду, когда же вы объявите ужасную истину. Ведите своих шаманов! Творите со мной самое худшее! Я умру, как должно умереть лорду Благородного народа!

— Мы пытаемся вылечить, а не убить вас, генерал,— устало втолковывал я ему. Я имел право на усталость. Не спал уже... и не припомнить сколько.

— А теперь я призываю вас вложить меч мне в руку,— заявил он, словно искренне ожидал немедленного повиновения.— Мой освященный клинок остался в вытеснителе. Немедленно принесите его!

— Если вы такие уж мирные,— заметил я,— то что это за чушь насчет освященного клинка? Карманный нож — он и есть карманный нож, нет?

— Ваше поразительное невежество недостойно даже моего презрения,— фыркнул он.— Истоки кодекса чести лежат столь глубоко в истории Благородного народа, что... Я понял, вы смеетесь надо мной.— Он сменил курс.— Вы сами не чужды кодекса воина — или вашей извращенной версии оного.

Я пропустил это мимо ушей.

— Так значит, у вас нет ничего похожего на медицину? — размышлял я вслух.— С вашими явно высокими технологиями в других областях можно было бы ожидать...

— Пф! — пискнул он.— Все равно что требовать умения управлять погодой. Несомненно, вы заметили, что во всех фазах, или А-линиях, как вы их называете, погода неизменна.

Я согласился, что заметил это.

— Даже здесь, так далеко за официальными границами Правления,—добавил он.—Единственные исключения — это области Запустений, где самый рельеф местности был разрушен, изменяя воздушные и водные течения.

— И вы пересекли Пустошь, или Запустение, как вам угодно, чтобы отыскать нашу фазу, не какую либо еще,— постановил я.— Но почему? Почему не выбрали какую-либо линию поближе, более похожую на ваши домашние миры? И что вы имеете в виду под Заггустениями? Существует только одна Пустошь.

— По краям подвластной территории,— довольно охотно объяснил Свфт,— мы обнаружили многочисленные свидетельства присутствия конкурирующей силы — как я теперь понимаю, вашей. Математически мы вычислили фокусную точку данного вмешательства — другое Запустение. Мы уже знали, разумеется, о странном Запустении, окружающем нашу домашнюю фазу. Когда я исследовал здешнее Запустение, у меня не было оснований ожидать встречи с разумными существами. Мы предположили, что ваше ядро погибло во время ужасной катастрофы, создавшей вашу Пустошь.

— Ваше Запустение,— сообщил я ему,— несомненно, итог неудачных экспериментов с вытеснителем в близкородственных линиях. Вы должны были понять, что вторая подобная зона разрушения означает существование другой путешествующей по Сети линии. Но вы просто вломились и заявили, что тут местечко не занято,— саркастически закончил я.

— Как только наше предприятие стартовало,— заявил он тем же нравоучительным тоном,— на что были брошены последние наши силы, путь назад был отрезан. Можете вы представить, чтобы я, автор проекта, вернулся на Йлокк всего через несколько дней после нашей торжественной погрузки и рапортовал Наиблагороднейшей, что, как выяснилось, и далее следовать плану представляется стеснительным?

— Тяжко,— согласился я.— И тем не менее вам следовало поступить именно так. Вы видели достаточно, чтобы понять: долго это продолжаться не может.

— Допустим, в русле оригинального замысла и не может,— извернулся он.— Но есть и другие подходы, более тонкие, которые все же помогут достичь цели. Не все ваши местные фазы столь хорошо организованы и информированы, как эта, в координатах ноль-ноль.

— С такими разговорчиками вам светит недолгая жизнь в одиночке,— предупредил я.— Разумеется, все записывается, и в правительстве империи есть люди, которые остерегутся освобождать вражеского агента, который продолжит деятельность, пагубную для мира и порядка в империи. Мы тоже заметили следы сетевых операций — ваших, полагаю — за пределами нашей зоны первичного интереса. Мы планировали когда-нибудь выследить, откуда вы пришли, и...— Я умолк, внезапно подумав об унылой области, которую мы называли Желтой зоной.

— И захватить нас,— дополнил чужак.

— Идея упреждающего удара обсуждалась,— пришлось мне признать.— Но мы надеялись сотрудничать с вами, как сотрудничаем с другими сетевыми силами.

— Полагаю, здешняя резня делает это невозможным,— заявил он.— Как с нашей точки зрения, так и с вашей. Возможно, к сожалению. Но если честно, сомневаюсь, что наш народ когда-нибудь сумел бы преодолеть свое инстинктивное отвращение к племени лори.

— А у нас с вами вроде бы неплохо получается,— указал я.— Я даже больше почти не думаю о вас как о щетинистых крысах из канализации.

— У меня была возможность прочитать об этом в ваших книгах в ходе нуль-временной командировки,— сообщил мне генерал чужаков.— Ваше жестокое обращение с отдаленными родственниками Благородного народа — редкостная мерзость. Однако признаю: наши собственные гонения на гадких йлокков были не меньшим геноцидом.

— Возможно, оба наших народа наделали ошибок,— подытожил я.— Однако в данный момент проблема состоит в том, что ваши войска продолжают изливаться в наш мир со скоростью не меньше миллиона особей в день.

— Три миллиона,— сухо поправил он и добавил в качестве объяснения: — У нас острое перенаселение.

— Не через точку десантирования на Страндваген,— возразил я.— Мы наблюдали ее достаточно долго, чтобы знать.

— Существует одиннадцать основных порталов массового переноса,— сообщил он мне,— в том числе несколько действительно в пустынных местах. Тот, который вы знаете и, несомненно, готовы разрушить своим странным метательным оружием, действующим на расстоянии, был первым. Мы осознали, что ошиблись, посчитав фазу необитаемой, и разместили остальные в областях, отдаленных от ваших скоплений населения.

— Не совсем так. По нашим сведениям, ваши войска заняли все основные столицы. Вы не воинственны, но начали войну,— устало подвел итог я.— Вы и не подумали бы вторгаться на земли разумных существ, но вы здесь. Вашему рассказу не хватает правдоподобия, генерал.

Он кивнул, этот жест согласия он явно подцепил у нас, людей, и произнес:

— Я охотно понимаю ваше замешательство, полковник. Но его явно недостаточно, чтобы выявить противоречия в моей оценке событий. Вы должны, — теперь он был очень серьезен,— должны осознать вот что: нужды Благородного народа первостепенны. Ваше тщетное сопротивление нашей мирной оккупации необходимого жизненного пространства должно немедленно прекратиться! Мы не можем больше терпеть это неудобство!

— Вы ловко пудрили мозги, помните, генерал? — возразил я.— А как насчет нашего жизненного пространства? И в конце концов, мы, люри, законные владельцы спорной территории.

— По какому праву? — парировал он, словно я отреагировал именно так, как он хотел.

— По праву рождения, более раннего заселения и развития и потребностей человечества,— сообщил я ему, точно сам ждал вопроса.

— Раннего заселения...— задумчиво повторил он.— Полагаю, ваши местные «крысы», как вы называете этот скромный народец, имеют по меньшей мере такие же древние права.

— Только не на наши житницы! — отрезал я; меня начали несколько раздражать его вкрадчивые нелепицы.

— Почему нет? — парировал он.— Дары земли не имеют «естественного» хозяина. Растения существуют для всех, кто в состоянии собрать их,

— Мы их сажаем,— сообщил я ему,— нам их и пожинать. Мы строим города и храним в них зерно; это так очевидно, что тут не о чем и говорить!

Он косо глянул на меня.

— Говорите, «сажаете» их? Боюсь, мы вступаем в область, едва затронутую в моем самоинструктаже,— очередную странную идею, заключающую в себе манипулирование Волей.

— Хотите сказать, у вас нет земледелия? — недоверчиво переспросил я.

Он помедлил, прежде чем ответить.

— Термин мне известен, разумеется, но постичь я его не могу. «Вынуждать растения кучно произрастать на определенной территории». Невероятно. Растения растут, где хотят.

Я проговорил с ним еще полчаса без какого-либо заметного прогресса. Он продолжал придерживаться мысли, что человечество должно убраться с дороги Благородного народа и прекратить тем самым кровопролитие.

— Утверждаете, что ничего о нас не знаете,— напомнил я ему,— а прибыли сюда с подробными инструкциями да еще владеете и шведским, и английским. Как вы это объясните?

— Я,— сухо ответил он,— не обязан объяснять что бы то ни было. Однако не вижу вреда для своего дела в том, чтобы разъяснить некоторые моменты, которые, как я вижу, остаются для вас загадкой. Ну хорошо. Мы разработали технологию быстрого переноса информации в глубокие слои памяти, развив в действительности наследственную способность запоминать расположение закопанных орешков. Во время первого посещения вашей грани я, как уже говорилось, не обнаружил признаков ее обитаемости, поскольку прибыл, как мы теперь знаем, в великую пустыню — Сахару, я выяснил, что вы так называете ее. Дома на этом месте расположено неглубокое море. Последующие команды наблюдения обнаружили, однако, примитивные временные лагеря вашего вида, кочевых племен, как впоследствии выяснилось; поэтому, естественно, команды наблюдения развернули более широкую разведку. Это они собрали материалы для инструктажа, за исключением лингвистических данных по двум родственным диалектам, распространенным здесь, в назначенной для меня точке входа, которая совпадает, разумеется, с местонахождением Благородного города. Сии последние сведения были, конечно, спешно собраны перед самым наступлением; отсюда и пробелы в моем владении языками.

— У вас неплохо выходит,— воодушевил я его.

Он посмотрел на меня надменно и одновременно как бы защищаясь, если я научился разбирать немногочисленные выражения его заостренной морды.

— Мы ошиблись,— провозгласит он,— когда недостаточно тщательно исследовали целевую грань. Но вспомните: мы находились — и находимся — в отчаянном положении, и время играло против нас. Менее восприимчивые существа, такие как вы, попросту ввели бы несметные войска, не думая о возможных последствиях для протестующих.

— Боже,— произнес я.— Может, нам всем просто свалить в Пустошь?

— Зачем же так радикально,— смягчился он,— Массовой эвакуации в одну из изолированных в Пустоши линий вполне хватит. Мы позволим подобное переселение и поспособствуем ему. Осмелюсь даже предположить, что мы предоставим в ваше распоряжение свой метод массового переноса.

— Я прикололся,— сказал я. После чего мне пришлось объяснить, что такое «прикалываться».— Мы никогда не покинем родину.

— В таком случае,— произнес он принужденно-терпеливо,— я не вижу никаких перспектив мирного соглашения между двумя нашими видами. Жаль. Вместе мы были бы способны на многое.

— Мы еще поговорим, генерал,— пообещал я ему.— А сейчас я, пожалуй, пойду. Вам надо отдохнуть; увидимся завтра.

— Беседуя с вами, полковник,— откликнулся он,— я на мгновение забыл об отчаянном положении Народа. Доброго пути.

На этой ноте я покинул его и въевшийся запах гнилых апельсинов. Какое-то мгновение мне казалось возможным, что мы сумеем примирить наши несопоставимые интересы, извлечь огромную выгоду для обоих видов: у йлокков есть кое-какие технологии, которые ТСН сочтет весьма полезными, с другой стороны, мы тоже многому можем научить их; но сейчас я был очень подавлен. Хотелось поговорить с Барброй: один звук ее голоса подбодрит меня, но то, что я должен был ей сказать — что собираюсь рвануть в штаб и сообщить новые сведения о захватчиках (а таковых сведений Свфт предоставил больше, чем сам подозревал),— не подбодрит ее.

Супругу я обнаружил, как обычно, в гуще самого острого из наших кризисов: крыскжи прорвали импровизированные укрепления на речной стороне города. Она сидела в полевом штабе и следила за ситуационной картой с ее веселенькими (если не знать, что они означают) огоньками, отмечавшими расположение вражеских сил, часть за частью. Огоньки рваной линией бежали из леса и от наших жалких войск, которые держались и держались — и отступали. Похоже, через пару минут госпиталь будет окружен и отрезан.

— К счастью, Бриан,— сообщила она,— мы можем спастись, ведь они ошибаются даже чаще и серьезнее, чем мы.

Как раз во время беглого инструктажа вбежал доктор Смовиа и поспешно направился ко мне, за ним по пятам следовала застенчивая представительница военной полиции. Я отмахнулся от них, дослушал Барбру и поцеловал ее на прощание. Смовиа с обеспокоенным видом ошивался поблизости.

— Видите ли, полковник,— запричитал он,— мой пациент едва ли готов оставить госпиталь. К тому же он переносчик...

— Однако для людей опасности нет? — с надеждой переспросил я.

— Ну разумеется, нет,— отмахнулся он.— Но с вашей стороны крайне деспотично выпустить его и даже не потрудиться уведомить меня...

— Довольно,— перебил я, — Я его не выпускал! Я оставил его в постели десять минут назад! Хотите сказать...

— Он ушел,— пробрюзжал Смовиа.— В больнице его нет. Я проверил. Я решил, что вы...

— Боюсь, он сам сбежал.

Я подошел к окну и посмотрел вниз, на улицу. Как я и боялся, перемещатель чужаков исчез с того места, где был оставлен мной без всякой охраны. Барбра ободряюще погладила меня по плечу. Она знала, что мысленно я занимаюсь самобичеванием.

— Садись на горячую линию, Барб,— велел я.— Предупреди станции по периметру, чтобы смотрели в оба, но не пытались остановить его. Им это и не удастся, только зря народ положат.

— Что это значит? — потребовал объяснений Смовиа.— Куда он отправится, такой ослабленный?

— Домой,— отрезал я.— Он ушел; ничего не поделаешь— Я повернулся к Барбре.— Теперь мне надо в город еще больше, чем прежде.

Она поняла и кивнула. Я вышел.

Найти сержанта не удалось. Оставив для него распоряжения, я вышел на улицу, где тормознул лейтенанта Хель-ма и сообщил ему, что собираюсь прорываться. Разумеется, он жаждал подробностей, и я велел ему выбрать лучший из трех наших вездеходов и ждать меня на Кунгсгатан через полчаса. Он побежал исполнять.

Я вернулся внутрь, нашел Смовиа и попросил следовать за мной да не забыть культуру вируса чужаков. Он не понял зачем, но спорить не стал. Штабных я проинструктировал и велел рыть оборонительные сооружения.

— Вернусь через сорок восемь часов,— пообещал я.— Удерживайте позицию до тех пор.

Они ответили, что им это вполне по силам. Надеюсь, не врали. Вернулся лейтенант Хельм с вездеходом, заправленным, укомплектованным провизией и готовым к отходу. Особо мудрить мы не стали: выехали через те же ворота, у которых я беспечно оставил вытеснитель Свфта без охраны, и увидели все тех же неорганизованных стрелков с оружием ближнего действия. Я почти поверил словам Свфта о том, что йлокки невоинственны. Они не пытались нам помешать. А затем мы наткнулись на заставу. Путь нам преградила неприступная с виду баррикада: сплетенные ветвями поваленные деревья, пустые места забиты булыжниками. Я свернул на обочину, немного потрясся по ухабам и выехал на неповрежденную дорогу. Несколько йлокков рванули наперерез, но остановились вдалеке. Похоже, для захватчиков они слабо понимали, что делают.

— Не стоит их недооценивать,— посоветовал я Хельму.— У них есть кое-какие технологии, и, должно быть, они способны успешно воевать, ни черта не понимая в военном деле. Но по отдельности, похоже, полностью лишены воображения или инициативы. Если мы делаем что-либо неожиданное, они теряются.

— Полагаю, рано или поздно кому-нибудь из них придет на ум выскочить на дорогу перед нами и пальнуть из разрушителя с близкого расстояния,— озвучил лейтенант мою мысль.

— В таком случае мы пристрелим его и докажем, что идея никуда не годится.

Однако я начал беспокоиться. Мы продолжали двигаться, нам не мешали. Через несколько миль прячущиеся крысюки попадаться перестали. До городских окраин оставался час. Мы подъехали к первому мосту в Стокгольм и увидели, что он цел. Еще через пять минут мы уже беспрепятственно катили по Дроттнинсгатан. На улицах лежали груды мертвых пришельцев, а также несколько человеческих тел, внимание им уделяли только роющиеся в отбросах йлокки. Воздушные фильтры удерживали большую часть вони вне кабины грузовика. Несмотря на множество жертв, крысюки кишели повсюду, маршировали неровными колоннами, в основном по узким боковым улочкам, иногда гнали людей-пленников. Город казался невредимым. Тот выстрел, что я видел на Страндваген, был единственным. Мы подошли к высокому ограждению из кованого железа перед штабом, где нас встретили и провели внутрь два щеголеватых офицера в серо-зеленой шведской полевой форме.

7

Манфред фон Рихтгофен козырнул Хельму в ответ и перегнулся через большой стол, чтобы тепло пожать мне руку. Я представил доктора Смовиа, который кратко обрисовал главе Имперской разведки свои открытия и удалился готовить новую вирусную культуру.

— Вакцина, говоришь? — с сомнением переспросил Рихтгофен.— Какого...

— Эти существа лезут сюда быстрее, чем наши войска и болезнь, вместе взятые, косят их, сэр,— сказал я.— Нельзя только обороняться; мы должны контратаковать.

Манфред с сомнением кивнул.

— Мы установили их общеисторическую дату,— сообщил он нам.— Около ста миллионов лет, Бриан, и к тому же в Желтой зоне.

Мы оба повернулись к карте Сети, полностью занимавшей одну из стен. На ней было обозначено большое, неправильной формы поперечное сечение А-линий, исследованных на данный момент Империумом, поверх была наложена координатная сетка, синяя линия бежала вдоль границы области, которую правительство объявляло зоной своего суверенитета. В начале координат поблескивала линия ноль-ноль, наш домашний мир, помеченная алой точкой. Поблизости красовались еще три красные точки, все в пределах большой розовой кляксы Пустоши — области заброшенных, аномальных линий-миров, погубленных вышедшими из-под контроля энтропийными энергиями, злополучно высвобожденными близкими аналогами Максони и Кочини, чьи труды увенчались успехом и избежали катастрофы только здесь и в трех Изолированных в Пустоши линиях.

Мне мало что было известно о Желтой зоне, второй области разрушенных А-линий, аналогичной Пустоши, но не связанной с ней, не считая новости, что она является родным миром йлокков.

— Сэр,— предложил я,— пора нанести ответный удар. Манфред мрачно посмотрел на меня.

— Мы окружили их основную точку входа,— сообщил он, точно не расслышав.— Товарный склад в стороне от Страндваген. Я планирую налет, и...

— Массовая атака ни к чему, сэр. Когда я вылью этот пузырек в их водопровод...

На этот раз перебил он.

— Я... мне совесть не позволит послать одиночку в запрещенную и совершенно незнакомую область Сети, Бриан. Особенно моего самого ценного и опытного офицера. Нет, ты нужен мне здесь.

Я набрал воздуха, чтобы дать отпор, когда поехала крыша—в прямом смысле. Кусок бетона размером с бильярдный стол размазал рабочее место Рихтгофена, отбросив Манфреда назад в облаке гипсовой пыли. Электропроводка порвалась и обвисла, заискрила и затрещала, и через несколько мгновений огонь заплясал на бумагах из лопнувшей картотеки. Хельм схватил меня за плечо и потянул назад. Я поспешно сообщил ему, что со мной все в порядке — истинная правда, не считая того, что в ушах звенело и легкие забило пылью. Он отыскал Смовиа, неподвижно осевшего в углу, и поднял его на ноги. Я вернулся в дымное облако и вытащил Манфреда. Он был в полубессознательном состоянии, но невредим.

— Похоже,— сказал он, когда восстановил дыхание,— наше решение оторвано от реальной жизни. Если они притащили большие пушки, а разрушители легко увеличить до любого размера, нам не придется заботиться о контратаке. Борьбы за выживание хватит с лихвой.

К этому времени в комнате появились люди и принялись раздавать друг другу противоречивые приказы. Я привлек внимание старшего полковника и предложил ему сделать так, чтобы все успокоились и ждали указаний. Пока я говорил, он рассказывал, что во взрыве виноват низколетящий самолет странной конструкции, орнитоптер, похожий на гигантскую стрекозу.

Запыленный но невредимый Манфред поднялся на ноги и рявкнул:

— Разойдись!

Толпа умолкла и испарилась.

— Я проберусь туда, сэр,— заверил я его.— Надо только следить за приборами.

— Мне это не нравится,— заворчал Рихтгофен.— Прошло двадцать лет с тех пор, как мы осмелились на дальнюю разведку, и ты прекрасно знаешь, чем все закончилось. Нет, в Желтую зону вход воспрещен. Техники сомневаются, что мы сумеем в нее проникнуть, а если и сумеем, возвращение будет заказано: градиент энтропии слишком крут. Любой план контратаки, совершенно очевидно, несбыточен. А значит, мы должны вести войну здесь, на нашей собственной территории.

— Я изучил одну из машин йлокков,— сообщил я ему.— Там есть пара трюков, которые нам пригодятся. Прошу разрешения модифицировать трехместный разведчик и совершить попытку.

Манфред рассеянно кивнул.

— Склад, который мы окружили...— Казалось, он не слышал ни единого моего слова.

— Прошу прощения, генерал, но, по-моему, следует положить вторжению конец там, где оно началось. У меня все получится...

— Нет, Бриан. Я не могу позволить. Ты нужен мне здесь. Нужен нам. Барбре, ждущей в Сштуне,— кто знает, что за это время могло с ней случиться. Нет-нет.— Он сменил тему.— Не сомневаюсь, что она и ее люди стоят на...

— Тем более я обязан предпринять хоть что-то, сэр,— настаивал я. Внезапно мне захотелось немедленно взяться за дело.— Я привезу оборудование и отправлюсь в путь через полчаса.

— Только не один! — отрезал Рихтгофен.

— Мне помнится, сэр,— парировал я,— что в старые времена свои лучшие дела вы проворачивали именно в одиночку.

— Я был глупым юнцом,— проворчал он.— Мой воздушный цирк не имел равных! Думаю, мне нравилось бороздить небеса над Францией отдельно от эскадрильи отчасти из эгоистических соображений: я один и победа неоспоримо моя!

— Здесь эгоизм ни при чем, генерал.

— Тогда почему ты собираешься в путь один?

— Не совсем один, сэр, — вставил я.— Мне нужны доктор Смовиа и лейтенант Хельм.

— Сильно они тебе помогут в случае опасности,— отрезал Манфред.

— Я не собираюсь привлекать внимание,— гнул я свое.— Идея заключается в том, чтобы прокрасться, вылить вирусную культуру в водопровод и улизнуть обратно.

— Из Желтой зоны, Бриан? — подчеркнул он.— Ты не хуже меня знаешь, что градиент энтропии на таком расстоянии становится непреодолимым!

— Теоретически, сэр,— возразил я.— Думаю, это возможно. Надо только повнимательнее следить за скрытой временной утечкой и удерживать градиент энтропии в зеленой области.

После задумчивой паузы генерал махнул рукой в знак смирения.

— Вижу, ты вбил себе в голову необходимость этой безумной эскапады, друг мой,— признал он.— Подумай о том, чем рискуешь.

— Не отговаривайте меня, сэр,—попросил я.—Я не слишком-то рвусь — просто другого выхода нет.

У него опустились руки — в прямом смысле.

— Ну ладно, полковник. Вы получите лучшее оборудование, какое у нас есть. Я вызову Шёлунда.

Я вывел Манфреда из здания и усадил в большой лимузин «сааб», где, не обращая внимания на панику, царящую вокруг, уже ждал водитель, похожий на паучка невысокий малый по имени Оле (произносится как «оо-лах»). Сам я сел впереди.

— На Страндваген, Оле,— приказал Рихтгофен. Большая машина скользнула по ухабистой булыжной мостовой, точно сироп, стекающий с вафель, и мы остановились перед большим блестящим отелем «Интеркон-тиненталь», бывшим заброшенным складом судового поставщика. Вокруг все кишело сотрудниками Службы безопасности, но они без задержки пропустили своего босса внутрь.

— Под зданием находится кирпичный подвал,— сообщил он мне.— Построенный еще в шестнадцатом веке. Очень прочный. Они захватили его и используют как базу высадки десанта. Войска прибывают побатальонно каждые шесть часов. Легкая цель, если забыть о шишках, проживающих прямо над ними. Которые, похоже, не испытывают ни малейшего беспокойства, не считая пары ночных кошмаров. Наверное, йлоккская версия МК-привода подтекает.

— Ужасно,— заметил я.— Мы не можем позволить телезвездам и плейбоям видеть сны о том, что им пора на работу.

— Я не шучу, Бриан,— оборвал меня Манфред.— Здесь живет генерал фон Хорст, а также Крмблнски, тот тип, что изобрел холоавто... как его там. Очень популярный парень. Едва ли мы можем попросить его съехать, чтобы без проблем взорвать его коллекцию предметов искусства.

— То самое холоавто — устройство, позволяющее контролировать и записывать видения во время фазы быстрого сна?

— Именно, опиум для народа,— неодобрительно подтвердил Рихтгофен.— Как ты знаешь, это превратило Крмблнски в народного любимца.

— И все же лучше бы их эвакуировать,— заметил я. Манфред покачал головой.

— Кое-кто из здешних жильцов потратил миллионы крон и полжизни на то, чтобы собрать коллекции разного хлама и подготовить достойное окружение для их демонстрации — правда, видеть их никому не дозволено. Нам придется выселять их силой.

Я посмотрел на него, чтобы проверить, не шутит ли он. Он не шутил.

— Пора приступать, генерал,— произнес я.— Глядите! Вон очередная порция подкреплений.

Колонна из десяти крыс гуськом выходила из-под старого погрузочного навеса, эти твари были чище и щеголеватее, чем виденные мной прежде, и намеревались овладеть миром — нашим миром.

— Мы не можем вечно громоздить горы трупов, генерал.

Раздалась пара криков, крысюки перестроились, формируя колонну по два, и направились вниз по улице. Они не пытались выстроиться в наступательный порядок или хотя бы в оборонительный: просто маршировали, точно по площадке для парадов. А может, так оно и было. Странный тяжелый автомобиль, похожий на штабной, вырулил из-за угла и остановился у сарая.

— Вот наша цель, генерал,— сообщил я и полез было из машины.

Рихтгофен жестом остановил меня, продолжая говорить в передатчик.

— Один снаряд из восьмидесятивосьмимиллиметровки, полковник,— сухо приказал он.— Мне нужно прямое попадание. Возможности для пробного выстрела нет.

— Нельзя, чтобы люди наверху догадались, что ведется война,— согласился я.

Раздался выстрел, и автомобиль окутал бурлящий клубок пыли, которая вскоре рассеялась, обнажив явно неповрежденную машину.

— Видишь, в чем проблема, полковник,— произнес Рихтгофен.— Похоже, в ответ на наши бомбы и пули они разработали устройство на базе разрушителя, которое сдерживает и поглощает взрывы. Невероятно быстрая работа! Мы столкнулись с грозным врагом, ошибки быть не может, полковник!

Дело запахло керосином. Он дважды назвал меня полковником за одну тираду. Шеф обращался ко мне по званию только в минуты настоящей опасности.

— А давайте я подкрадусь и проколю им шины,— фальшиво-конспираторским тоном предложил я, но Манфред был не в настроении оценить мое чувство юмора.

Как и я сам. Конечно, я уже описал танк-перемещатель, который ненадолго захватил; мы удивлялись, что больше таких не попадалось,— только пехота, зато очень много. Кто-то сказал, три миллиона: разведка подняла эту оценку до четырех в Стокгольме и иных местах, плюс-минус пара сотен тысяч, и каждую секунду прибывало все больше.

— Мы быстро отступаем.— Манфред ударил кулаком по ладони.— Проклятье, надо что-то делать! — На самом деле он произнес «дьявол» или его шведский эквивалент, что в местном языке наиболее близко к ругательству. Он редко говорил по-немецки: после вынужденной посадки в тысяча девятьсот семнадцатом знаменитый ас всю жизнь провел здесь. Он сердито посмотрел на меня и произнес: — Нет, Бриан, похоже, других вариантов нет. Но несомненно, лучше взять крупный транспорт, в который влезет ударная группа из десяти человек.

— Простите, что возражаю, сэр,— сказал я.— Мне вовсе не улыбается выступить в поход в ореоле славы, пытаясь совершить невозможное: бросить вызов целой нации, имея лишь горстку бойцов-камикадзе. Я намерен проскользнуть без всякой шумихи и сделать все, что нужно. Если верить этому Свфту, они уже в отчаянном положении. Я вот что припоминаю...

— Отлично,— оборвал меня Рихтгофен,— Как скажешь, но я сомневаюсь — очень сомневаюсь,— что твой подход сработает. Напротив, боюсь, что я просто потеряю своего лучшего офицера.

— И еще пару ребят,— добавил я и послал Хельма за пайками, наказав вернуться через десять минут.

Он умчался, а я снова занялся делом. Время поджимало. Доктор Смовиа ушел пообщаться с военными медиками.

— Манфред, если у меня ничего не выйдет, не сомневаюсь, ты проследишь, чтобы о Барбре хорошенько заботились.

Он мрачно кивнул, и на этой ноте мы отправились в сетевые гаражи.

Бывший трамвайный парк недалеко от Сталлмастаргор-ден сохранил изначальный облик: даже рельсы остались на месте — по ним ездили грузовые тележки. Старинные золотые с синим трамваи много лет назад отправились в Лиму, столицу Перу. Надеюсь, им там хорошо. Вдоль живой изгороди вилась аккуратная кирпичная дорожка, уводившая сквозь строй лип к служебному входу.

Главный сетевой терминал представлял собой большой гулкий зал, вдоль стен которого лепились крошечные офисные кабинки. Полдюжины челноков стояли на оранжевом полу, разграфленном белым на трехфутовые промежутки, полезные для точного определения позиций транспортных средств, когда при возвращении необходимо втиснуться в узкие рамки.

Мы с минуту стояли в дверях и смотрели, как техники кишат над, под и вокруг перемещателей: некоторые походили на обычные упаковочные ящики, другие были замаскированы под тяжелые грузовики или автобусы, два или три высились в мощной военной броне и выглядели тем, чем и были — нашими новейшими вездеходными танками «Марк XX», вооружения которых хватило бы, чтобы пробить себе выход из любой западни.

— «Марк III», я думаю,— небрежно предложил Манфред.

Я покачал головой, хоть он на меня и не смотрел.

— Смысл в том, сэр,— произнес я, стараясь говорить не слишком упрямо,— чтобы проникнуть незаметно и работать тихо.

Он кивнул.

— Как хочешь, Бриан. Лично я считаю, что никакие действия одиночки не поставят на колени нацию захватчиков, чей собственный мир, судя по твоему рапорту, пребывает в состоянии полного хаоса.

— Может, и не поставят,— настал мой черед уступить,— а может, и поставят. Грубая сила уж точно не поможет. И я буду не совсем один; со мной пойдут лейтенант Хельм и доктор Смовиа.

Шёлунд и кучка техников теснились вокруг безобидного с виду контейнера, деревянного ящика, достаточно прочного, чтобы с полным грузом оказаться при помощи подъемника на борту судна и не развалиться. Молодой парнишка по имени Рольф первым заметил нас и обратил внимание.

— Желтая зона, сэр? — поинтересовался он, но, похоже, уже знал ответ.

Я заглянул в контейнер. Для троих тесновато, но ничего, сойдет.

— Они добровольцы? — педантично уточнил Манфред. Выбора я им особо не предоставил, но если бы они не хотели идти, то могли бы просто случайно задержаться, выполняя поручения. Хельм был в полном восторге от происходящего; за него я не беспокоился. Что до Смовиа, то он так погрузился в медицинские дебри, что не заметит, где находится.

8

Несколько минут я разогревал МК-двигатель и проводил рутинную подготовку к выходу; все находилось в зеленом поле. Оставалось немного времени, и я слегка поэкспериментировал, так, только чтобы снова почувствовать власть над приборами, сменил пару А-линий, в рамках нашего пучка, разумеется, избегая Пустоши, хотя погрузился достаточно надолго, чтобы разглядеть на экране линию ничуть не лучше тех, что я видел во время предьщущих стремительных полетов через Пустошь. Ужасное зрелище. Фокус в том, чтобы приблизиться к опустошенной А-линии настолько, чтобы разглядеть детали, но не слиться с ней, каковая судьба слишком печальна, и думать о ней не хочется.

Тяжело дыша, прибыл Хельм с припасами: ему выпала стычка с группой йлокков. Мы уложили добро в кормовой отсек, а когда вернулись в переднее отделение, лейтенант отпрянул от зрелища на экране: обширные желто-зеленые джунгли, захватившие развалины зданий, кишели огромными червяками, которые в действительности являлись обретшими независимость человеческими внутренностями, извивающимися по тусклой листве.

— Что это?! — выпалил он.

Я потратил несколько минут, пытаясь растолковать ему смысл изображения на экране, хотя просто тянул время в ожидании Смовиа. Манфред стоял у двери контейнера и тоже ждал возвращения доктора — он послал отыскать и поторопить его. Каждую минуту он поглядывал на большие настенные часы. Наконец сломя голову примчался Смовиа.

— Полковник, слушайте...— начал он.

В этот миг со стороны главного грузового люка раздался взрыв, и одна из створок с грохотом распахнулась, смявшись, точно ненужная бумага. За ней обнаружилась толпа йлокков. Загремели выстрелы, и крысюки попадали, суча ногами. Я схватил Смовиа за плечо и втащил его в замаскированный челнок, попутно подстрелив рвущегося к нам чужака — тот подобрался слишком близко, чтобы не обращать на него внимания. Затем я шагнул в тесный отсек и захлопнул люк за спиной. Кто-то молотил по корпусу. Пора было отправляться. Хельм продолжал изучать ужасы на экране: на сей раз обильную груду бледной плоти, испещренную синими венами, человеческие конечности и головы торчали из нее, словно бородавки. Он не понимал, как могут существовать подобные уродства.

Я попытался объяснить. Как и большинство шведов, да и людей вообще, он слышал только смутные шепотки об Империуме и об огромном клубке миров альтернативных

вероятностей, за которыми Служба транссетевого надзора постоянно наблюдает, не вмешиваясь в течение событий, за исключением случаев угрозы, нависшей над самим Им-периумом или над цельностью всего множества миров. Мы не одиноки в подобных стремлениях; гуманоидная раса ксониджил располагает собственной Службой межпространственного контроля, пытаясь, как и мы, предотвратить в будущем любую катастрофу, подобную той, что создала область утечки энтропии, группу разрушенных А-линий, окружающих линию ноль-ноль,— какового несчастья ксо-ниджильт избежали благодаря скорее удаче, чем каким-либо определенным контрмерам. Агент Дзок с Ксониджила назвал нашу линию ноль-ноль ИП-один, и, избегая Пустоши, они сто лет не замечали нас.

— Есть еще несколько путешествующих по Сети народов,— сообщил я Хельму,— включая тех, кого не захочешь встретить в темном переулке. Хаккуа, например, с общеисторической датой около ста тысяч лет дэ-эс^[55]. А теперь, похоже, еще и йлокки, куда более отдаленные. На самом деле мы никогда не проводили разведку так далеко.

Я обратил внимание Хельма на забавный феномен эпсилон-энтропии: постепенные изменения по мере перемещения через линии альтернативной реальности, аналогичные изменениям, которые мы наблюдаем, когда движемся в одном направлении во времени. Неясные очертания сетевого терминала изменились, пока мы смотрели на экран. Тускло-серая краска обшитых панелями стен превратилась в пятнистую зеленовато-желтую, появились трещины, лоскуты краски скрутились и облетели, обнажив рыжий от ржавчины стальной каркас. Оный медленно трансформировался в ржавый, провисший металлолом и наконец рухнул среди пышной одичавшей зелени, ненавязчиво разросшейся в настоящие джунгли. Через полчаса только невысокий холмик, покрытый деревьями, отмечал место, где когда-то стояло внушительное здание.

Похоже, ни лейтенанту, ни мне намного легче от этого не стало. Но мы неслись через Пустошь со скоростью тысяча А-линий в минуту в более нормальные с виду земли. Как только мы выбрались, я подправил курс, и через несколько минут мы проникли в Желтую зону. Пока ничего необычного не наблюдалось.

Как всегда, она была обворожительна. Сегодня я глядел на блестящие илистые отмели, едва выступающие над покрытой легкой зыбью поверхностью моря, простиравшегося до самого горизонта. Погода, разумеется, ничуть не изменилась: яркое, солнечное утро и легкие кудрявые облачка. Мне подумалось, что одно из них напоминает большую рыбу, которая поедает рыбку поменьше. Забавно: в областях Сети, удаленных от линии ноль-ноль, никто и никогда не видел человеческих лиц в узорах облаков или хотя бы нормальных, знакомых животных. Эта рыба, привидевшаяся мне в дымке, была чудовищна, сплошь челюсти и шипы. Но довольно завиральных идей — есть места, которые нас ждут, и дела, которым не терпится быть завершенными. Через какое-то время море высохло и появилась растительность: высокие, похожие на сельдерей деревья, которые быстро накрыло зеленым приливом — другие ростки полезли из земли и потянулись ввысь.

Мы мчались, и эпсилон-скорость была единственной нашей защитой против слияния с запустением вокруг, мы наблюдали, как деревья чахнут, удушаемые гигантским лозами. Лозы превратились в паутину наподобие электрических распределительных кабелей. Холм на месте гаражей был взорван и разровнен, его сменили странные стремительные машины и мерзкие карикатуры на людей, изуродованные серьезными врожденными пороками и мутациями. Они сновали среди мертвых деревьев по вытоптанным тропкам, которые петляли, меняя направление, точно вода, стекающая по неровному уклону. Внезапно небо ослепительно вспыхнуло белым, и все горело и горело, выжигая глаза, пока не включилась защита от перегрузки и экран не поблек, но не до полной темноты: смутно виднелся унылый пейзаж под красной рябой луной. До самого края темного моря низкие холмы усеивали обнаженную скальную породу. Балтийское море укрыло то, что некогда было Стокгольмом и продолжало быть им в нашей собственной грани бытия. На самом берегу зиял полузатопленный гигантский кратер в добрых полмили шириной. Тот ослепительный свет принадлежал метеориту размером с дом, нанесшему последний удар по остаткам выродившейся животной жизни в этой обреченной области Пустоши.

— Боже мой,— выпалил Хельм.— Оно что, все такое, как это?

— К счастью, нет,— ответил я.— Но есть места и похуже. Мы уже проникли в Желтую зону — ты видел ее на карге Сети там, в штаб-квартире. Общеисторические даты ближайших линий за Пустошью имели место за несколько тысяч лет до наших дней. Этой, возможно, несколько миллионов. Силы, с которыми играли Кочини и Максони в процессе разработки МК-привода, питающего наши сетевые перемещатели, были мощными энергиями энтропии. Ребятам посчастливилось: они обуздали эти потоки и предоставили нам доступ ко всей Сети альтернативных вероятностей. Другим экспериментаторам, аналогам Максони и Кочини в своих линиях, повезло меньше. Уцелела только наша линия, все ближайшие А-линии были разрушены, за исключением парочки, в которых Кочини и Максони так и не приступили к работе.

— Вы говорили, что побывали в нескольких линиях, где все вполне нормально,— заметил Хельм,— Как...

— Выжили еще несколько линий в опустошенной области,— повторил я.— Потому что в них Максони и Кочини так и не встретились — или так и не приступили к работе. Они называются Изолированными в Пустоши.

Хельм кивнул, точно смирившись с непостижимостью предмета.

Вид на экране вновь сменился ширьюблестящего заиленного моря; и снова море отступило, оставив простирающиеся до горизонта влажные отмели. Следов жизни не наблюдалось, если не считать разрозненных скелетов китообразных и нескольких больших рыб, а также обширный набор затонувших кораблей — от ребер драккаров до наиновейших подводных грузовых судов длиной в одну восьмую мили. Высохшая область висела довольно долго. Меня начало клонить в сон.

Я еще раз проверил приборы и рычаги управления и объяснил их назначение Хельму:

— На тот случай,— оборвал я его возражения,— если тебе окажется удобнее вести эту штуку.

Покончив с недоумением, он начал быстро учиться. Ткнул пальцем в шкалу «ПОДДЕРЖКА» и спросил:

— Если эта поползет вниз, надо повернуть ручку «ПОДДЕРЖАТЬ» вправо, так?

— В точку,— согласился я.— Но только самую малость. Я не стал упоминать, что если повернуть ее слишком сильно, то мы застрянем в энтропийном стазисе.

Наконец пейзаж снаружи постепенно начал меняться. Сначала далекие стены кратера обрушились и покрылись растительностью, которая пенилась подобно зеленому приливу, вздымавшемуся высокими коническими вечнозелеными бурунами. Появились длинные розовато-фиолетовые черви, которые извивались сквозь пышную зелень, оставляя за собой ободранные ветки, сучья и прутья. Встречаясь, они переплетались, но я не мог различить, были то драки или копуляции. Наконец черви съежились и стали маленькими, как садовые ужи, и такими же юркими. Но недостаточно проворными, чтобы спастись от атакующей внезапно твари в перьях, похожей на пушистую лягушку, которая бросалась на червяка, пожирала его в один присест и прыгала вновь. Лягушки кишели, черви мелькали все реже и реже. Наконец остался только ободранный и гниющий лес, весь в комьях лохматых гнезд из веток и лягушкоптицах различных размеров. Те, что побольше, ели тех, что поменьше, и так же охотно, как их предки пожирали червей. Трудно было все время помнить, что я путешествую не через время, а перпендикулярно ему, несясь сквозь последовательность альтернативных реальностей, поскольку близкородственные миры развивались со скоростями, пропорциональными расстоянию от главной линии их группы.

Появилось крохотное шустрое млекопитающее с острым носиком и маленькими глазками, оно выглядывало из-за края большого потрепанного гнезда, полного блестящих серых яиц размерами с мячики для гольфа. Кончик носа зверька был вымазан желтком.

— Крыса! — выпалил Хельм.— Похоже, мы на верном пути, сэр! Поздравляю!

— Рано радуешься, Эмиль,— отозвался я, хотя был доволен не меньше, чем он, судя по голосу.

Мы следили за крохотными, похожими на грызунов животными. Скоро они подросли, остепенились, стали хвататься передними лапами, прыгая с одной сухой ветки на другую. Похоже, они питались одними яйцами, запасы которых казались неистощимыми. Оставшиеся лятушкоптиць] были размером с курицу или перепелку и увлеченно выедали из гниющей древесины маленьких нитевидных червяков, которых уже почти не осталось; лягушкоптицы тоже явно находились на пути к вымиранию, а вот крыс было много, и они росли.

Вскоре птицы исчезли и остались только крысы, уже большие. Они переключились на поедание мелких беспозвоночных, которых выкапывали из грязной почвы под грудами гнилого дерева.

Они начали бегать на задних лапах, прижимая передние конечности к груди, подобно белкам, только крупнее и без пушистых хвостов.

— Теперь они очень похожи на йлокков! — возликовал Хельм.— Наверное, мы уже близко.

Он не ошибся. Еще через несколько минут мы обнаружили, что пересекаем грани реальности, на которых мощеные дороги прихотливо бежали по мирной, заросшей лесом земле с деревнями вдалеке. Я замедлил скорость полета и занялся точной настройкой транссетевого коммуникатора, но ловил лишь помехи, пока громкий писклявый голос не заявил на йлоккском или близком к нему наречии:

— Тревога! Нарушитель в фазе один, второй уровень! Заградотряды, готовьсь!

Я как раз сюдумывал услышанное, когда челнок с громким «бам!» замер как вкопанный. Измеритель потока энтропии показывал, что мы пребываем в полуфазе, не слившись с местной А-линией, но и не отдельно от нее. Мы ждали. Через пять минут Хельм взорвался:

— Что происходит? Где мы?

— Ничего,— ответил я ему.— Нигде. Это нуль-темпоральный карман между А-линиями. Они не могут засечь нас здесь, потому что нас нигде нет. Можешь считать это место гранью нереализованных возможностей; плотности проблионового потока не хватило, чтобы прошить ее насквозь.

Почему-то это ничуть его не успокоило.

— И что нам теперь делать, сэр? — поинтересовался он. Хотел бы я знать ответ на этот вопрос.

Пожалуй, вполне можно поесть и поспать. Я засыпал, гадая, о чем думали заградотряды, когда выкинули нас в нуль-время. Наверное, просто хотели остановить. Хельм уже слегка похрапывал. Хороший и многообещающий молодой офицер, этот Эмиль Хельм, и его возвращение домой полностью на моих плечах. Попозже я решу, как это провернуть. А сейчас надо еще раз попытаться сдвинуть челнок с места. Согласно некоторым теоретикам, это невозможно. Пожалуй, я не вполне им верил, иначе не сделал бы того, что сделал. С другой стороны, может, я просто чертов идиот.

Лучше всего завести полевой генератор и добиться наивысшей возможной скорости потока, затем рвануть с места и попытаться пробить мениск энтропии при помощи грубой силы. Но сначала...

Это же беспримерная возможность выйти за борт и сделать наблюдения, за которые меня потом в штаб-квартире благодарные техники на руках носить будут. Я подумал об этом, а потом о том, что если я в силу каких-то обстоятельств не смогу вернуться, юный лейтенант окажется обречен на медленную смерть и никто не сделает с йлокками того, что необходимо. Дурацкая мысль. Точно!

К этому времени я уже нацепил табельный пистолет тридцать восьмого калибра и принялся откручивать люк. Когда он открылся, раздалось тихое «пшшш!» — это выравнивалось давление воздуха, но снаружи или внутри, я не понял. В тусклом дневном свете я разглядел волнистые серые холмы и маленькие и большие озерца, в которых отражалось серое небо. Ничто не шевелилось в этом пейзаже. Однородное небо цвета свинца, без всяких там облачных узоров. Холодный, но свежий воздух.

9

Откуда-то, с расстояния в несколько световых лет, кто-то кричал мне: «Полковник! Дышите! Пожалуйста, вдохните!» Я ощутил давление на грудную клетку: тяжесть глубинного пласта скалы, под которой я лежал похороненный. Я немного расслабился, ну, или попытался, и почувствовал, как воздух — «пшшш!» — выходит из меня. Это мне что-то напомнило. «Снаружи»,— решил я. Давление воздуха снаружи было низким. Я набрал полные легкие практически вакуума и упал. «А теперь Хельм затащил меня обратно внутрь и пытается уговорить дышать». Я подумал об этом. Непростая задача. «К черту все. Пора поспать». Мне стало лучше при мысли о том, что я так удачно сорвался с крючка. Затем осадочные породы прибавили еще две сотни футов в высоту, и я ощутил, как трещат мои готовые сломаться ребра. Это несколько обеспокоило меня, поэтому я набрал воздуха и заорал: «Все нормально! Отставить!» — и попытался сесть, но позабыл обо всех этих слоях известняка, базальта и глины, которые удерживали меня на месте. И тут случилось землетрясение: глубинные слои вспучились и раскололись, и я ощутил, как ломаются мои кости, но какое это имело значение? Они всего лишь окаменелости, погребенные в черном иле. Поэтому я выкинул происходящее из головы и задумался, как можно дышать под всей этой массой породы. Надо мной склонился закусивший губу Хельм: это его руки давили на мою грудную клетку, сокрушая ее. Я попытался врезать ему и обнаружил, что у меня нет рук, нет ног, нет тела — только знание о боли и отчаянное желание с кем-нибудь им поделиться.

— Полегче,— услышал я чей-то голос. Интересно, чей, подумал я и постепенно осознал, что свой. Я вдохнул еще капельку воздуха и попытался снова: — Ты ломаешь мне ребра, Эмиль.— Получилось больше похоже на «Тлмшб-рра...»

— Постарайтесь расслабиться, сэр.— Бедняга отодвинулся на пару дюймов, вид у него был озабоченный.— Мне очень жаль, сэр,— сказал он так, словно ему и вправду было жаль. Интересно, кого?

— Прошло около недели с тех пор... после того как вы...

— Умерли,—дополнил я.

Это замечание неожиданно напомнило мне о тысяче ножей, торчавших в груди, особенно когда я дышал, а я дышал, просто чтобы проверить. В результате я закашлялся, и клинки вонзились еще на дюйм глубже.

— Извини,— сказал я ему или попытался сказать. Но закашлялся и снова вырубился.

Затем я пытался браниться и кашлять одновременно — получалось плохо. Я был зол на себя, во-первых, за то, что выдохся, как американское пиво, а во-вторых, за неспособность с этим справиться. Через какое-то время я уже сидел, опираясь на руку, без всякой помощи со стороны Хельма.

Перед глазами появилось лицо Смовиа. Ребра болели, но уже не так сильно.

— Ну вот, вам уже лучше. Я перевязал грудную клетку. И дышать тоже легче. Думаю, вы готовы принять пищу.

— Как насчет целого слона? — поинтересовался я и даже не закашлялся.

— Ja, da, for all del,— произнес Хельм, что автоматический переводчик у меня в голове расшифровал как «Ага, ладно, хорошо». Маловато, конечно, но лейтенант и раньше особой разговорчивостью не отличался. Я знал, что он имеет в виду: «О боже, сэр, я так рад, что вам полегчало».

— Я пытался помешать доку, — добавил он по-английски,— но, думаю, он был прав: вы стали дышать куда спокойнее, когда он забинтовал вас. С виду вроде как слишком туго было, но...

— Ты все сделал правильно, Эмиль,— заверил я его.— Но что за чертовщина приключилась? Помню только, как открыл люк и — бабах.

— Это все давление воздуха, сэр,— объяснил он мне.— Похоже, в этой фазе вселенной, гм, в этой А-линии, сэр...

— Ну? — подбодрил я.

— Уйма аргона, полковник,— выпалил он.— Боюсь, мы немного сбились с курса. Общеисторическая дата около четырех миллиардов лет назад. Атмосфера еще формируется. Похоже, планета влетела в газовое облако, в основном аргоновое. Дышать можно, но давление крайне низкое. Оно, чтоб его, чуть не оставило вас без легких, сэр. Кровищи было, и долго же она шла, а док все распинался, какой вы кретин, но...

Вернулся Смовиа. Еще немного потыкал и поковырял меня, причем весьма болезненно, затем я сделал пару глубоких вдохов за дядю-доктора и задумался, сколько времени прошло, пока я расплачивался за неуместную поспешность. Меня усадили в командирское кресло. На экранах расстилалась илистая равнина.

— Хельм,— слабо позвал я.

Юноша оказался у меня за спиной. Все еще встревоженный, он обошел кресло.

— Сколько, говоришь, я провалялся в отключке?

Я попытался сесть прямо, но упал обратно с таким «плюх!», что в ушах зазвенело, хотя удар пришелся на подушку.

— Неделю, сэр,— мрачно повторил он.

— С челноком все в порядке?

Он кивнул, не меняя выражения лица.

— В иле увяз, а так не поврежден, насколько я могу судить.

— Здесь как-то слишком нормально,— заметил я.

В энтропийном кармане все должно быть по-другому. Хельм наклонился ближе, лило его меняло выражения подобно калейдоскопу.

— Есть кое-что, полковник,— сказал он мне с видом гонца, принесшего недобрые вести.

Я ждал концовки. Она меня не разочаровала.

— Вообще-то мы провели здесь больше года,— тихо произнес он, словно надеясь, что я не расслышу.— Солнце не движется, день тот же самый, но хронометр в челноке работает, и календарь тоже. На прошлой неделе исполнился год. Вы пришли в себя уже третий раз. Пару минут держитесь и отключаетесь снова.

— Субъективно прошло не больше пары часов,— пробурчал я.— Наверное, инструменты ошибаются. У нас просто нет столько времени!

— Я знаю, сэр,— уныло согласился лейтенант.

На этот раз мне удалось опереться на локоть. Я немного подождал, пока яркие огоньки постепенно не растаяли в воздухе, потом спустил ноги вниз.

— Куда отправился Свфт? — спросил я.

Хельм только поглядел озадаченно — вполне созвучно моим собственным ощущениям.

— Мне нужны ботинки.

Лейтенант помог мне натянуть их на ноги, которые я затем поставил на пол. Теперь я сидел на краю командирского кресла и клонился вперед, пока ноги не приняли на себя вес тела, а затем встал. Я не пытался напрягать мышцы, просто представил, как крюк поднимает меня за задницу, и вот я стою. Мгновение у меня слегка кружилась голова, но просто из-за внезапной перемены в высоте расположения мозга. Ощущение «о боже, сейчас я упаду в обморок» прошло, и я попытался шагнуть: получилось. Хельм смотрел на меня в упор.

— На секунду, сэр, вы позеленели. Теперь все в порядке. Но лучше бы вам сесть и не перестараться на этот раз.

Я искренне согласился и присел на край кресла.

— Еда,— произнес я.— Ростбиф с кровью, много ростбифа, картофельное пюре с подливкой, кусок ягодного пирога. И большая холодная кружка «Тге Кгопог»^[56].

— У нас только пайки, сэр,— напомнил Хельм.

— Тогда яйца разведчика по-ретифовски^[57]. Если мы здесь уже год,— добавил я не без сомнений,— то почему не умерли от голода?

— Не знаю, сэр,— признал Хельм.— Вообще-то мне известно не многим больше, чем вам, сэр, а вы пролежали в коме почти все время.— Он выглядел виноватым: определенно потому, что осмелился усомниться в моем всеведении.— Наверное, нам не нужна еда в нуль-временной вакуоли, или как вы ее назвали. Может быть, наш метаболизм останавливается.

Я покачал головой.

— Будь оно так, мы бы не двигались, и не дышали, и не обсуждали происходящее. Давай просто удовольствуемся тем, что ничего не понимаем, как большинство людей не понимают Сеть и как до самых недавних пор никто не понимал Луны и Солнца. Как вид, мы миллионы лет в невежестве проходили мимо массы вещей. Мы разжигали костры, хотя понятия не имели об окислении...

Я понял, что пытаюсь убедить самого себя, причем безуспешно. Захотелось приказать Хельму «так держать» и оставить командира в покое. Всего лишь мимолетная мысль, серьезно я ее не рассматривал. Следующей мыслью стало: «Где Смовиа?»

— Спит, сэр,— рапортовал Хельм.— Он много спит. Наверное, что-то принял. Он предложил мне таблетку, но...

— Но ты пока не готов заделаться торчком,— продолжил я.— Хороший ты парень, Эмиль.— Затем я понес что-то воодушевляющее, но не выдержал фальши. Так что взамен я сообщил, что мы застряли в весьма негостеприимной части вселенной.

— Так точно, сэр,— отрывисто произнес Эмиль. Довольствоваться непониманием — куда более удобная точка зрения, чем бесконечно удивляться.— Зато у нас еще есть челнок,— радостно напомнил он, словно это решало все наши проблемы.— Целый и невредимый.

— Мне не хотелось тебе говорить, Эмиль,— невелика радость пугать парня,— но в этой штуке есть схемы, которые со временем распадаются. Мера безопасности, понимаешь, дабы предотвратить случайное использование челнока, брошенного в линии, которая не владеет А-техноло-гией. К тому же когда мы его разрабатывали, это казалось разумным в плане охраны окружающей среды.

— Но полковник, я думал...— Хельм понял, что сказать нечего, и увял.

— Как только, так сразу пошлю директору технологической службы отчет об уязвимости,— саркастически заметил я.

Он мигом ухватился за это:

— Отличная мысль, сэр. Тогда...— Он умолк. Уютный мирок стандартных процедур более не существовал.

— Однако,— ободрил я,— у нас, по крайней мере, имеется крыша над головой. Не слишком роскошно, но лучше, чем спать в грязи.

— Ja, da, for all del,— согласился он и тревожно посмотрел на меня,— Мы не можем дышать тем воздухом снаружи,— сообщил он мне факт, проверенный мною наличном опыте.— Но кислорода в нем хватает, если пропустить через фильтры. Правда, это значит, что мы застряли здесь, внутри.

— Так и есть, мальчик мой,— беззаботно согласился я.— А что, снаружи есть место, куда тебе хотелось бы прогуляться?

За маленьким окошком открывалась лоснящаяся, укутанная туманом и испещренная лужами грязевая ширь.

— Я не о том, сэр,— объяснил он,— Я просто подумал — ну, нам не помешало бы размяться, и, может, сразу за горизонтом...

— Я бы сказал, что кора планеты только-только успокоилась. Эпоха интенсивной метеоритной бомбардировки и постоянных вулканических извержений, очевидно, миновала. Континенты встают на свои места, вода собирается в бассейнах морей. На суше жизни нет, а может, ее нет вообще. Дистиллированная вода и химикаты, вымытые из верхних слоев почвы, стекают вниз. Возможно, пока набралась всего пара больших озер; земля такая плоская, что стоки не образуют рек. Вместо суши и моря одна лишь бесконечная равнина грязи. Никаких полярных льдов еще нет. Боюсь, этот мир не слишком разнообразен.

— И все же он современен двадцатому столетию? — засомневался Хельм.

— Он такой, какой стала бы линия ноль-ноль, если бы не целые серии маловероятных совпадений,— объяснил я ему,— создавших именно те условия, при которых возможно развитие жизни.

— Но, сэр, как примитивная жизнь влияет на такие штуки, как ледниковые периоды, вулканическая деятельность и так далее? — задал он очередной тревожный вопрос, словно убедить меня, что такого места нет, означало вытащить нас отсюда.

— Подумай,— предложил я.— Растительная жизнь возникла после того, как моря дистиллированной воды были загрязнены почвенными минералами. Первые растения, водоросли, расщепили имевшийся в избытке углекислый газ и высвободили кислород в атмосферу: второе великое загрязнение, на этот раз воздуха, благодаря которому стало возможным существование животной жизни. Такие животные, как, к примеру, кораллы, построили рифы, влияющие на океанические течения. Затем накапливающиеся растительные остатки дали начало угольным пластам, и, конечно, выделение углекислого газа животными, а также гниющими растениями привело к возникновению парникового эффекта, который оказал решающее воздействие на климат, количество осадков, эрозию и так далее.— Я напомнил сам себе разглагольствующего учителя естествознания в средней школе и посему заткнулся. Требовать продолжения Хельм не стал, что меня вполне устраивало, поскольку поверхностные объяснения у меня в любом случае закончились.

10

Я попросил Хельма заняться сканером и показал ему, как это делать. Сам же подошел к главному пульту, чтобы покрутить настройки.

— Синий счетчик прыгнул! — крикнул он.

Я уверил юношу, что так и должно быть: прибор измеряет сдвиг энтропии между челноком и окружающей средой. Остальные показания также не сильно отличались от стандартных, пока я не дошел до самого важного: временного градиента. Он оказался повышен.

— Да здесь разрыв больше тысячи лет,— определил я.

— В смысле? Хотите сказать...

— Хочу,— подтвердил я.— Мы застряли на уровне, где Карл Великий^[58] только-только умер, если вернуться на линию ноль-ноль.

— Спасателям нас тут вовек не сыскать,— поник Хельм, таращась из открытого люка на движущиеся пласты тумана.— Но и им тоже,— уже веселее добавил он.

Я тоже смотрел наружу. Клочок тумана сместился, и я заметил очертания чего-то, не принадлежащего этому пейзажу: приземистой, богато украшенной коляски, которой не хватало только четверки вороных красавцев меринов в золотой упряжке, чтобы стать экипажем, достойным королевы. Одна дверца была распахнута, позволяя мельком разглядеть пурпурные атласные внутренности.

— Держись крепче,— велел я Хельму.— Хочу перебраться поближе к карете.

Я забрался на сиденье пилота и покатил. Челнок на юз-душной тяге шел легко, несмотря на грязь, и я маневрировал, пока не устроился рядом с коляской и не совместил наши выходы.

— Еще дюйм, сэр! — крикнул Хельм,— Да, так, теперь идеально.

Вокруг люка в том месте, где два транспортных средства соприкасались, колыхалось розовое сияние. Я вернулся к управлению, а любопытный лейтенант изучал внутренности роскошного, но примитивного агрегата. На сиденье лежал белый сверток. И вопил.

— Djaveln! — выпалил Хельм.— Ребенок!

Я шагнул в экипаж, физический контакт с челноком создал энтропийный барьер между мной и окружающей средой. Розовый ореол подернулся рябью, но выдержал. Налицо утечка темпоральной энергии из несовершенного темпорального барьера. Я поднял мягкий, завернутый в одеяло сверток и уставился на мордочку крохотного йлокка. Курносую, беззубую и большеглазую. Сероватый лоб малыша был покрыт пушком, маленькая пухлая ручка бесцельно шарила по одеялу. Я пропал. Хельм топтался у меня за спиной и, споткнувшись, отпрянул, когда я шагнул назад.

— Сэр! — воскликнул он.— Эта странная повозка прямо как королевская карета — она больше, чем кажется!

Я уже обнаружил неприметную откидную панель на спинке сиденья. Хельм потянулся мимо меня и открыл ее, обнажив полностью оборудованную консоль полевого типа — не что иное, как пульт управления челноком.

— Вот крысы! — рявкнул Хельм, глядя на мой сверток— Какого черта они бросили здесь ребенка? — Он ткнул пальцем в парчовый герб в углу белого одеяльца.— Родители у него, несомненно, люди влиятельные.

Последние слова он произнес почти торжественно. Как верноподданный шведской короны, он крайне почтительно относился к титулам — даже детским. Меня же больше трогала умильность юного зверька, запуская тот же инстинкт, что заставляет сук усыновлять новорожденных котят, а кошек — кормить крысят. Как бы то ни было, мы оба понимали: надо что-то делать.

— Если мы оставим его здесь, он попросту умрет,— мрачно сообщил Хельм.

— Это точно,— согласился я.— Но разве мы готовы нянчить младенца? У нас нет молочной смеси, нет подгузников и, самое главное, нет нужных навыков.

— Мы должны вернуть его домой! — выпалил лейтенант.

Я протянул ему малыша.

— Отличная мысль. А где его дом и как нам туда попасть?

Он пристально смотрел на миниатюрный пульт управления.

— Полковник,— уверенно начал он, но продолжил, приглушив голос,— может, мы... может, вы покопаетесь в приборах да выясните, как отправить эту штуку, откуда пришла? Должен быть способ...

— Давай поищем,— кивнул я.

Он принялся открывать ящики и ворошить их содержимое. Над простой панелью, которой не хватало большинства инструментов, необходимых для навигации по Сети, я заметил маленький экран, казавшийся каким-то правильным. Мой взгляд привлек размещенный сбоку от него ручной переключатель с забавным символом. Я щелкнул им, экран загорелся красным, затем розовым и наконец показал узор-паутину — несомненно, я напал на жилу. Хельм так и выразился, довольный, будто только что обнаружил самый желанный подарок под новогодней елкой.

— Это карта! — радостно сообщил он.

Я не разделял его энтузиазма, поскольку видел, что схема в основном отображает Желтую зону, в то время как остальная часть Сети едва очерчена.

— Полегче,— предупредил я,— Масштаб нам неизвестен. Впрочем, крупное ядро справа от центра, скорее всего, родной мир йлокков.

Я изучал узор блеклых пересекающихся линий, стараясь сопоставить его с хранящимися в памяти знакомыми схемами принадлежащей Империуму части Сети и расположением черной точки в Зоне на большой карте Манфреда. В левом нижнем углу лежала путаница линий, уходящая за край экрана. Линии в ней переплетались, многие резко обрывались, другие замыкались на самих себе.

— Такой детальной схемы Пустоши я еще не видел,— поделился я с Хельмом, указывая на участок хаоса.— Эти парни не совсем отстали по части сетевой технологии. Да одна такая карта оправдывает все наше путешествие!

— Но, сэр, а принц?! — выпалил Эмиль.— Мы должны вернуть его домой!

— У сетевых специалистов из Стокгольма ноль-ноль больше шансов определить почтовое отделение этого клопика, чем у нас,— заметил я.

— Сэр! — не унимался Хельм.— А как же, ну, карета? Мы не могли попасть именно в эту линию по чистой случайности! Они, наверное, хотели, чтобы мы ее нашли!

— Или хотел,— поправил я.— Возможно, кто-то, кого заботит благополучие малыша.

— Он тут совсем недолго,— вслух размышлял Хельм.— Подгузник сухой.

— Верно,— согласился я,— Похоже, мы и ребенок прибыли в одно и то же место практически одновременно. Ты прав: вряд ли это чистое совпадение.

— Кому? — размышлял Хельм.— Кому понадобилось заточить дитя — царственное дитя — в подобном месте? И зачем устраивать все так, чтобы бедняжку непременно спасли?

— Спасли? — удивился я.— Да он застрял здесь точно так же, как мы.

— Э... разумеется, сэр...— запинаясь, произнес Хельм, но затем решительно выпрямился.— Сэр, у нас есть машина и даже старая коляска — вы сказали, она тоже челнок! — Он оживился.— Мы можем его использовать. Если необходимо.

— Не знаю, Эмиль,— откровенно признался я.— Мы в стазисе. Похоже, наше восприятие времени субъективно, поскольку так устроена человеческая нервная система. А сколько именно времени прошло? Хронометр в челноке утверждает, что год. Но что такое год? Производное человеческого воображения...

— Сэр! — перебил Хельм,— Это время, необходимое для одного оборота Земли вокруг Солнца! При чем тут воображение?

— Очень даже при чем,— сообщил я.— Это до сих пор лишь идея; возможно, она довольно точно соответствует природному феномену, а может, всего лишь очередная фантазия. Философы еще не решили.

— Но, сэр, все знают...

— Годами все знали, что Земля плоская,— напомнил я ему,— и что Солнце вращается вокруг нее.

— Но они ошибались! — Хельм явно считал данное заявление эффектным.

— Ошибались? Любой идиот может поглядеть на море или степь и убедиться, что они плоские. Смотри: солнце ходит по небу каждый день, и оно встает над горизонтом на востоке, именно там, где должно, если по ночам проходит под землей. Ты отрицаешь очевидное!

— Я понял, сэр. Но у нас есть инструменты, которые не имеют никаких субъективных перекосов; они показывают, что происходит на самом деле.

— Подними домкратом ведущие колеса автомобиля и заведи мотор,— предложил я.— Спидометр покажет, что ты выжимаешь восемьдесят или девяносто.

— На самом деле, — поправил он,— он показывает только то, что колесо, к которому присоединен сенсор, вращается. Но это реальное явление. Спидометр его не воображает.

— Что демонстрирует, как сильно человеческое истолкование, основанное на предрассудках, влияет на наше понимание даже самых элементарных наблюдений, Эмиль.

— Ну,— начал юноша,— вообще-то это не важно...

— Верно. Что мы должны сделать, так это выбрать линию поведения и следовать ей. Пора мне принять решение. Я не могу свалить ответственность на младшего офицера.

Он согласно кивал.

— Я не имел в виду, сэр...

Я сообщил ему, что я в курсе, и отъехал от кареты. Она была покрыта блестящим черным лаком и выглядела новехонькой. На высоких колесах со спицами красовались литые резиновые шины.

— Это фальшивка,— сказал я Хельму.— Она явно сделана специально, чтобы заставить нас искать А-линию с устаревшей транспортной технологией. Но лак и резина — синтетические. Давай-ка выясним, что они пытались спрятать.

Я вновь сдал назад, чтобы совместить двери, на этот раз плотнее. Вспыхнул розовый ореол. Я вернулся в карету, нагибая голову под низким парчовым потолком.

— Сэр,— промолвил Хельм,— может, ее в девяностые сделали, когда те два итальянских парня построили первый, эээ, челнок. Может, они хотели замаскировать аппарат...

— Конечно,— согласился я.— Может. Если так, то это музейный экспонат, который следует вернуть домой. А пока я собираюсь его проверить.

Я вылез из салона и забрался на приподнятое сиденье кучера. Лошадей нет, значит, должен быть мотор. Так и оказалось. Я подозвал Хельма и показал ему элементы управления, спрятанные под изогнутым щитком, который в действительности был отнюдь не декоративной защитой от пыли, поднимаемой копытами лошадей. Проследив за проводами, я обнаружил компактную воздушную камеру и привод левого заднего колеса. Стоило коснуться рычага со значком «вперед», и высокая повозка мягко проехала несколько дюймов.

— Я тут подумал, сэр,— внес свою лепту Хельм, как только залез на козлы рядом со мной, продолжая прижимать к груди спящее дитя,— может, хозяева клопика маленько отстали от расписания. Собирались встрять до того, как мы найдем малыша, но промахнулись аккурат настолько, чтобы пропустить нас вперед.

— Не исключено,— признал я.— Но зачем им оставлять здесь ребенка, заманивать нас, чтобы мы нашли его, и мчаться на помощь, прежде чем мы попадем на крючок?

Ответа я не ожидал, но продолжал молча думать над вопросом. Кто-то, может йлоккские спецслужбы, а может, другой игрок, которого пока нет на сцене, изрядно потрудился, чтобы устроить нам ловушку. Несомненно, на то имелась причина.

Я велел Хельму сидеть тихо и готовиться к поездке, сам же олез и вернулся в челнок.

Мне как-то не хотелось бросать блестящую черную карету в нуль-времени. Любой музей Империума отдаст за нее коллекцию динозавров юрского периода. Но я записал координаты места и приказал Хельму спуститься и пристегнуть ремни. Смовиа проспал всю эпопею с ребенком. Я не стал его будить. Бедняга, он не ложился с тех пор, как я притащил ему Свфта, по меньшей мере двадцать четыре субъективных часа, а я еще собирался его надуть!

— Эмиль, — тихо обратился я к парню,— я могу кое-что попробовать, но не знаю, что выйдет. Это рискованная уловка, которая никогда не применялась в полевых условиях. Либо мы снова начнем нормально двигаться, либо нас жестоко выкинет на очередной энтропийный уровень. Твое мнение?

— Мнение, сэр? — изумленно переспросил он.— Мой долг, сэр, исполнять приказы полковника...

— Хорошо,— согласился я. Мне не хотелось его расстраивать.— Тогда попробуем. Постарайся расслабиться и немного поспать.

Я подошел к пульту и вытащил приборные гнезда, для чего пришлось отключить предохранители. Идея была довольно проста: даже в кармане энтропии текут энергии. Не нормальные энергии проблионового потока, но более скрытые, хоть и не менее мощные силы, которые практически незаметны в нормальном континууме. Например, коварная девятая сила, которая заставляет работать законы «случайности», и десятая, отвечающая за сохранение момента импульса и благодаря которой кометы размером с пылинку, находящиеся в световом годе от нас, ловко разворачиваются по дуге и возвращаются из мест, где Солнце — лишь ярчайшая звезда на небосклоне. Если запустить перекрестное управление, применив регулировочное давление, стремящееся выдавить челнок из его текущей А-линии, и, одновременно загнув энтропийное давление, стремящееся обратить вспять наше А-энтропийное движение, два энергетических потока окажутся направлены по противоположным векторам: непреодолимая сила столкнется с непреодолимой силой, и челнок выскочит, точно семечко из арбуза,— или же взорвется.

Меня потряхивало. В сетевых лабораториях мы как-то раз поставили небольшой эксперимент с участием всего лишь одного нейтрона, и в результате целое крыло отправилось в область нереализованных возможностей. Но других идей у меня не было. Настройка займет всего пару секунд, надо лишь развернуть волноводы и разъемы: затем я выжму рычаг «полный вперед» и посмотрю, что получится. Простая серая пластиковая рукоятка казалась розоватой — энтропийный ореол, указывающий на утечку связанных энергий вселенной. Я выжал рычаг. Мир взорвался.

11

— ...по крайней мере, так мне показалось,— объяснял я Эмилю, который снова склонился надо мной.— Как ни приду в себя, вечно встречаю твой встревоженный взгляд.

Он усмехнулся и кивнул.

— Все очень... ну, исказилось, сэр,— сообщил он, точно его слова что-то значили для меня. Он оглядел тесную кабину, словно ожидал, что это, что бы под «этим» ни подразумевалось, случится вновь.— Меня словно... скрутило, сэр,— серьезно объяснил он.— Оно, может, всего секунду длилось, но мне показалось, что целую вечность.— Он приложил ладонь к верху живота,— Это было ужасно, сэр, но прошло, и все стало как прежде, не считая того, что вы потеряли сознание, сэр. Только я попытался привести вас в чувство, как вы заговорили. Сказали, что все взорвалось. Но ничего не взорвалось, полковник! — Для разнообразия он не извинился, что возражает мне.

— Что видно снаружи? — поинтересовался я и довольно легко встал и сделал два шага, необходимых, чтобы глянуть на обзорный экран.

И сразу же обнаружил, что грязевой пейзаж исчез. Его сменил промозглый день в Новой Англии^[59] с голыми деревьями и мокрыми листьями на земле. Судя по движениям голых веток и летающему растительному мусору, дул свежий ветер. С порывами ветра носились брызги дождя. Неподалеку, в сотне ярдов по раздолбанной дороге, виднелся домик — полуземлянка с дерновой крышей. В окне из оправленных в свинец бутылочных донышек горел свет. Из кривой трубы, торчавшей из влажной почвы рядом с самым большим деревом в округе, поднимался дым. Создавалось впечатление обширных подземных построек, и все же это была наиболее уютная часть картины. Пока мы наблюдали, высокий йлокк в красном трико выбежал из-за дома, если это был дом, и на четвереньках рванул по дороге прямиком к челноку. Чужак остановился в нескольких футах, ткнулся носом в землю и принялся обнюхивать нашу машину.

— Полковник,— произнес Хельм.— Он знает, что здесь что-то есть! Может...

— Давай с ним побеседуем,— предложил я и потянулся к тумблеру внешней связи, но засомневался в своем владении йлоккской речью. Свфт дал мне пару наводок на грамматику — она была довольно простой,— и при помощи нескольких склонных к сотрудничеству пленников мы разработали ускоренный курс обучения основам языка, достаточный для наспех записанной гипнопленки. Однако я провел в кодировщике совсем мало времени и не успел пройти обычную постгипнотическую подготовку. Я спросил у Хельма, не знает ли он языка. Он не знал.

Затем из своего отсека, почесывая в затылке, ощупью вылез Смовиа.

— Ну и чертовщина же мне приснилась,— пробормотал он.— Будто меня поймал тайфун и вывернул наизнанку. Все было реально, как эти стены, даже еще реальнее! Честное слово, я с таким облегчением проснулся и нашел свою двенадцатиперстную кишку на положенном месте. Что происходит — и что это такое? — Он уставился на ребенка, которого все еще держал Хельм. Лейтенант показал ему мордочку мирно дремлющего крысенка.

— Мы... мы нашли его,— объяснил он.— Оно... он был брошен в разукрашенной карете там, в грязи. Бедный малыш.

— Какой еще карете? — недоумевал Смовиа.— Какой еще грязи? — Он выглянул на улицу, но никаких ответов не обнаружил.— Что здесь делает ребенок? Как он сюда попал? И куда — «сюда»?

— Не знаю,— ответил я.— Малыш лежал в замаскированном челноке наподобие этого, но не в нашем. Где мы, понятия не имею, не считая того, что вроде бы успешно пробрались в Желтую зону и переместились сюда: здесь несколько более «нормально».— Я обвел рукой вид на дорогу и домик.

— Желтую зону? — переспросил доктор, одновременно забирая спеленатого ребенка у Хельма,— Кажется, припоминаю. А разве вы не говорили, что это запрещенный сектор, куда нельзя входить ни при каких обстоятельствах? — Он был скорее сердит, чем напуган.

— Обычно да. Но следы, оставленные йлокками, вели прямиком в Зону. Поэтому для нас решили сделать исключение.

— А почему она, собственно, запрещена? — спросил меня док.

— Мы потеряли сначала один челнок, потом другие. После третьего — вторые два экипажа были специально снаряжены и проинструктированы — постановили огибать Зону в ходе разведки и вернуться к ней позже, когда, предположительно, наши технологии продвинутся вперед и смогут справиться с тем, что пожирает машины и людей.

— Если они не сумели вернуться,— не унимался Смовиа,— почему вы решили, что сумеем мы?

— Я так не решил. По крайней мере, не наверняка. Но я надеюсь и даже рассчитываю разузнать что-нибудь, что нам поможет.

— Здесь, в этой заброшенной деревне? — взвился Смовиа, после чего принялся успокаивать ребенка, который с плачем проснулся.

— Моя теория,— сообщил я ему,— заключается в том, что Зона — это еще одна Пустошь, возникшая, как и наша, в результате неудачных сетевых экспериментов, но, возможно, с менее жестокими последствиями. Здесь имеется по меньшей мере один островок относительной нормальности — тот, с которого прибыли наши захватчики. Могут быть и другие. Думаю, мы уже близко. Я еще не закончил анализ данных, которые хранят наши приборы, чтобы убедиться в своей правоте.

— Ну так заканчивайте во что бы то ни стало,— настаивал Смовиа. — И поскорее, полковник, если не сложно. Если честно, хотелось бы знать, не пора ли уже заносить меня в список пропавших без вести, а то эта неопределенность портит пищеварение, хотя мне уже довольно давно нечего переваривать. Шшш, тише, детка.— Он снова занялся малышом у себя на руках.— Все хорошо...— Он умолк и с надеждой посмотрел на меня.— Все действительно хорошо, правда же, полковник Баярд?

— Смотрите! — встрял Хельм. Он указывал на экран, на котором появилась небольшая группа высоких, тощих, клонящихся вперед существ. Их следы вели к извилистой линии, исчезавшей вдалеке.

— Это крысюки! — задохнулся Смовиа.— Наверное, ищут ребенка. Нам лучше...

Прежде чем он договорил, один из крысюков в авангарде группы глянул в нашу сторону, увидел что-то интересное и предупредил остальных. Они сбились в кучу и угрожающе направились к нам. Затем один пошарил в кармане шинели и извлек револьвер «смит-вессон» тридцать восьмого калибра — табельное оружие ТСН. Определенно, он ветеран вторжения и это его трофей. Он направил его на йлокка в красном, который стоял спиной к ним, оружие дернулось в длинной тощей лапе ветерана, крысюк в красном крутанулся на месте и упал на спину. Остальные мигом рассыпались, пригибаясь, разбежались во всех направлениях за пределы нашего поля зрения.

— Полковник! — выпалил Хельм.— Они хладнокровно убили этого типа!

— Температура жидкости в их жилах мне неизвестна,— возразил я,— но они застрелили его, это верно.

Смовиа протиснулся поближе и глянул мне через плечо.

— Мы должны помочь этому... эээ... парню, — решил он.— Вроде бы пуля попала ему в плечо. Возможно, рана не смертельная.

— Дело плохо, док,— добавил Хельм.— Не получится. Он снаружи, а мы внутри.

Группа йлокков вернулась. Им не было дела до раненого: они крутились вокруг челнока, словно ошущали его незримое присутствие.

— Эти ребята знают, что мы здесь,— заявил Хельм.— Крысы!

— Интересно,— вставил Смовиа,— они похитили ребенка или же явились его спасти?

— Похитили,— постановил Хельм.— Вы же видели, как они убили того парня. Они преступники, это точно.

— Но что, если как раз тот, кого они застрелили, был одним из похитителей? — возразил Смовиа.

— В любом случае,— ответил Хельм,— мы не можем вот так сидеть и ждать, пока он истечет кровью,— Он повернулся ко мне,— Полковник, нельзя ли подобраться поближе и подцепить его багром? Так...

— Сперва надо слиться с линией,— указал я.— А это зависит от градиента энтропии, который у нас зашкаливает, как ты помнишь.

Шайка йлокков снаружи полностью вышла из широкого поля зрения видеосистемы.

— Парень прав,— поддержал юношу Смовиа.— Надо попробовать. Есть у нас что-то типа крюка?

— Стандартный комплект,—ответил я.—Складной, хранится вот здесь, в ящике.

Доктор вынул инструмент и пытался расположить его так, чтобы было куда раздвигать, когда Хельм вскрикнул. Я проследил его взгляд: раненый йлокк полз к нам. Он подобрался поближе и обмяк, вытянув вперед одну похожую на клешню руку. Пора было принимать решение: эта простертая, словно в мольбе, рука сделала это за меня.

Я установил вокруг люка энтропийный купол и открыл шлюз. Раненый йлокк сначала озадаченно пошарил вокруг, затем в отверстии появилась заостренная морда, и я обнаружил, что гляжу на Свфта, генерала чужаков, которого в последний раз видел в госпитале. Он узнал меня на мгновение раньше, чем я понял, кто передо мной.

— Полковник! — задохнулся он, прополз еще шесть дюймов и обмяк.

Смовиа отступил, инстинктивно защищая ребенка.

— Мы должны...— умудрился выговорить Свфт и умолк. Оставив малыша в кресле, доктор вернулся со своимьчемоданчиком, перевернул генерала на бок, срезал трико и начал прощупывать. Затем воспользовался каким-то уродливым инструментом и через мгновение со звоном, показавшимся слишком громким, бросил бесформенную пулю на металлический поддон.

— Почему на тебе красные подштанники? — спросил я у Свфта.

— Застали врасплох,— выдохнул тот.— Не успел облачиться в форму.

— Рана чистая,— заметил Смовиа.— Кости и крупные сосуды не задеты. Нервы, полагаю, тоже в порядке. Я не слишком хорошо знаю их анатомию, разумеется.

Свфт пронзительно застонал и перекатился на другой бок. Смовиа заворчал, повернул его обратно, попросил Хельма подержать и принялся намазывать лекарство.

— Надо исключить заражение и унять боль,— пояснил он, наложил повязку и встал.— Через пару дней будет как новенький.

— Но что нам делать несколько дней с раненой крысой? — едва не взвыл Хельм.— Помогать ему еще куда ни шло, но тут и без него тесно!

— Нет проблем,— сказал я.— Выброси его обратно под дождь.

Хельм и Смовиа уставились на меня, доктор улыбался краешком рта.

— Сэр! Вы же не станете...— выпалил Хельм.

— Верно, не стану,— согласился я.— Ты собирался предложить...

— Ну, полковник,— начал он,— что до этого, я... что ж, сэр, наверное... наверное, я вышел за рамки... снова.

— Все в порядке, Эмиль,— успокоил его я — На ошибках учатся. Давайте уложим его в койку.

— Чью койку, сэр? — поинтересовался Хельм.

— Твою,— ехидно отозвался Смовиа.— Ты у нас младший офицер. Меня назначили подполковником.

— Попозже,— предложил я,— освободим вспомогательную кладовку и устроим его там.

— Разумеется, сэр,— согласился Хельм.— Я охотно...

— Полковник сказал «попозже», сынок,— напомнил ему доктор.

Свфт зашевелился, открыл глаза и начал искать меня. Когда мы встретились взглядами, он, задыхаясь, произнес:

— Полковник! Мы должны как можно скорее убраться отсюда! Мы в Запустении! Ты не представляешь!..

— Может, и представляю,— поправил я.— У нас, если помнишь, имеется своя Пустошь, которая окружает линию ноль-ноль.

Он продолжил расписывать полное, ммм, запустение Запустения. Вышедшие из-подконтроля эксперименты создали здесь щель, или разрыв, в фундаментальном цикле творения и разрушения, результат чего мы видим снаружи. Жизнь тут не благоденствует.

— Что за ребята тебя подстрелили? — спросил я его невпопад.

На его лице отразилось удивление, если я правильно истолковал выражение чужака.

— С чего ты взял, что меня подстрелили?

— Врач только что извлек пулю,— сообщил я ему.

— Пулю? — не понял он.— А, это ваше метательное оружие. Ты же знаешь, у нас нет таких ружей. Так что, может, это кто-то из ваших парней, эээ, подстрелил меня?

— Там была группа йлокков. Похоже, их очень интересовала карета.

На этот раз я точно знал, что он удивлен.

— Пожалуйста, объясни.— В голосе его звучала мольба.— Согласно моему инструктажу, карета — это влекомая животными повозка, вышедшая из обихода лет сто назад.

— Не считая,— вставил лейтенант Хельм,— особых обстоятельств, таких как королевские торжественные церемонии.

— Опиши ее,— напряженно настаивал Свфт. Хельм описал.

— Гербы,— не унимался Свфт.— Какие гербы?

— В черном поле грифон златой,— сообщил Хельм.— Три звезды черные на перевязи серебряной.

Свфт кивнул, затем с внезапным «клац!» острых, точно иглы, зубов, дернулся и перекатился на четвереньки.

— Теперь все ясно,— процедил он.— Гнусный заговор внутри заговора, выношенный в самом дворце...—Он умолк, поднял голову и уставился на меня, — Но как вы?..

— Ничего,— ответил я,— Мы ехали по своим делам и наткнулись на карету, она просто торчала там...

— А тягловые животные, квайны? — вопрошал он.— А слуги?..

— Кучера не было,— отрезал я.— Лакеев не было. Няни не было...

Он перебил меня воплем:

— А принца?

— Принца тоже не было,— подал голос Смовиа. Я удивленно посмотрел на него. Почему он лжет?

— Больше похоже на принцессу,— пояснил доктор на немецком, который, похоже, в инструктаж Свфта не входил.

Генерал забился как можно дальше в угол и продолжал скалить на нас здоровенные резцы.

— Полегче, генерал,— начал я, но Свфт взорвался:

— Тогда как?!..— Он опомнился и понизил голос.— Почему ты сказал, что не было именно няни? А? Говори! Предупреждаю, в этом деле со мной шутки плохи! Говори!

— Потише, вы! — перебил Хельм.— К полковнику следует обращаться с уважением, сэр!

— Конечно,— проворчал Свфт. Он явно сдерживался из последних сил.— Умоляю вас, полковник Баярд, если вы что-либо знаете о...— Он сменил тему.— Те свиньи, что меня подстрелили. Куда они отправились?

— Убежали,— ответил я,— Мы не видели куда.

— Я их заметил,— холодно сказал Свфт.— Но и представить не мог, что подобные особы опустятся до убийства. Среди них были лорд хранитель печати Сктл, и генерал Рсти, и несколько юнцов из гвардии, и... измена! — завыл он.— Грандиозная измена! Это невыносимо!

— Расслабься пока, Свфт,— посоветовал я, затем попросил Смовиа показать ему ребенка.

Тот кивнул, нырнул в свой отсек и через мгновение уже протягивал спящее дитя раненому генералу, который вскочил на задние лапы и коротко попискивал в экстазе.

— Ваше королевское высочество,— подвывал он, глядя на крохотное личико. Потом взглянул на меня.— С ним все в порядке? Они не...

В этот миг малышка завизжала, и Свфт чуть не уронил ее.

— Генерал,—спросил я его,—почему ты говоришь о девочке в мужском роде?

— Девочке? — Он чуть не уронил ее снова. Смовиа вмешался и забрал кроху.

— Неужели? — спросил себя Свфт.— Возможно ли, что все мы... что все Движение основывается на лжи? Ну конечно! Это многое объясняет!

— Похоже, я медленно соображаю,— пожаловался я.— До меня пока не дошло.

— Джентльмены,— обратился он к нам официальным тоном,— Наиблагороднейшая у вас в долгу. Само Правление должно признать этот долг. Благодарю вас.

— Думаешь, эти парни не пощадили бы кроху? — поинтересовался я.

— Они убили бы его, а ее тем более,— ответил генерал.— Видишь ли, вопрос о наследовании вызвал серьезные разногласия. Сие дитя, кое некие изменники полагают самозванцем, ключ к судьбе Великого Йлокка. Мы должны вести себя с крайней осторожностью, не то добавим еще одно несчастье к тем, что уже обрушились на Великий Йлокк.

— Типа вашего идиотского вторжения,— уточнил я. Как ни странно, он кивнул.

— Я сделал все, что смог.

— Погоди-ка,—перебил я.—Ты же распинался, что сам все придумал.

Он уставился в пол.

— В любом случае, честь моя страдает,— пробормотал он.— Я солгал тебе, полковник: меня приговорили к смерти за несогласие с планом, уже одобренным Наиблагороднейшей. Это не я, а Гргсдн... не важно. Я не мог признать, полковник, что был побежден, повержен. Я продолжал притворяться даже перед самим собой, что все в моей власти. Лучше бы ты позволил мне умереть.

— Не так уж страшно выставить себя дураком,— утешил я.— Со мной это случалось сотни раз. Переживешь. А кто такой Гргсдн?

Свфт зарычал, оскалив резцы.

— Он — скользкий мерзавец, демагог и изменник, чьи гнусные советы исподволь проникли в умы Правления. Он надеется свергнуть древнюю династию и поселить в Нефритовом дворце свой собственный гадкий клан! — генерал умолк, явно подавленный чудовищностью того, о чем говорил.

— А при чем здесь ребенок? — давил я.— И почему ее оставили здесь, в Желтой зоне?

Свфт вздрогнул.

— Они бросят вызов Наиблагороднейшей,— прорычал он.— Потребуют предъявить вероятного наследника. А когда она не сможет этого сделать, вся система рухнет. Последние остатки мира и порядка, пережившие мор, растворятся в хаосе. Я надеялся, что, возможно...— Он осекся и косо глянул на меня своими сбивающими с толку красными глазками.— Как-нибудь эта авантюра... вторжение... сможет разрушить их план и предоставит мне возможность сплотить Правые силы. Иначе...

— Ух ты, Правые силы? — переспросил я.— Наверное, это значит «на нашей стороне». А вот которая это сторона — зависит от того, кто говорит.

— Мое дело — правое! — настаивал Свфт. — Учти: Королевский Дом мудро правил десять тысяч лет, с тех самых пор, как Завоеватель замирил баронов. То есть пока не явился мор. Чума повергла наш мир в хаос. Конечно, всегда находились инакомыслящие. Разве Эван не была изгнана из Рая? Они ухватились за беспорядок, обвиняя в море Великий Дом, чтобы привлечь сторонников. Появилась фальшивая претендентка на трон, марионетка, и толпы невежд приветствовали ее, надеясь на благосклонность после утверждения этой выскочки в Нефритовом дворце. Самого Гргсдна видят редко, что только добавляет ему обаяния. Приверженцы несут его нелепое послание. Глупцы! В расчете на личную выгоду они хотят сменить древний порядок на новую власть, продажную и корыстолюбивую!

12

— Весьма прискорбно, генерал,— осторожно посочувствовал ему я, памятуя, что беседа записывается.— Но политика Империума заключается в том, чтобы избегать какого бы то ни было вмешательства во внутренние дела других А-линий.

— Но это не просто мелкая внутренняя свара, полковник,— возразил Свфт.— До пришествия этих «двузаконных» подлецов, как они сами себя называют, Йлокк был мирной землей, богатой всем, что делает жизнь приятной. Наши леса давали богатый урожай орехов и фруктов, а также основной пищи, клубней и грибов. Мы жили в достатке, равно благородно и просто, всего было вдоволь, собирай кто хочешь. Но затем ДЗ начали мутить воду, внушать людям, что те не должны прикладывать никаких усилий к добыче пиши и крыши над головой — мол, Королевская Ложа обязана снабжать подданных всем, причем в фабричной упаковке. Наши праздники были радостными сборищами, когда все, и знать, и простолюдины, отправлялись в девственные лиственные леса, дабы насобирать пищи на год. Кто больше старался, тот лучше ел. Смутьяны-ДЗ осудили этот обычай, заявив, что все должны питаться одинаково.

— Что еще за «два закона»? — перебил Эмиль.

— Эти кретины,— резко произнес Свфт,— вбили себе в голову забавную вещь, будто бы законами природы можно манипулировать и даже вовсе их отменить. Всем известны три великих закона движения. Революционеры без всяких на то оснований заявляют, что закон, который утверждает, что «любому действию всегда препятствует равное и противоположное противодействие»,— изобретение Великого Дома и что на самом деле только два закона движения являются фундаментальными.

— Это первый или третий закон Ньютона, сэр? — уточнил у меня Хельм.

Я не знал^[60].

— Это другой способ сказать «ничего не дается даром». И эти жулики действительно сумели убедить людей, что законы природы можно изменить? — скептически спросил я у Свфта.

— Это было даже слишком легко,— ответил он.— Поскольку именно это они и хотели услышать. «Зачем работать в лесу?» — вот что они теперь спрашивают. «Разве королевские закрома, защищенные от ййлпов, не могут щедро оделить всех?»

— А они не думают, кто будет наполнять эти закрома? — спросил Эмиль.

— Отнюдь. Гргсдн и его сторонники-глупцы внушают им, что клан Благородных следует заставить все время заниматься собирательством. Увы, даже эта низкая уловка не поможет — благородных слишком мало. В конце концов, их предки получили титул за доблесть, проявленную в сборе пищи на благо государства. Очень немногие добились сего звания, которое наследуется, лишь пока жив первый лорд, так что тот, кто много работал, может числить наградой блаженство видеть процветание правнуков и даже праправнуков. Сей вековой порядок мира и благоденствия был нарушен коварными пропагандистами. Любые организованные усилия прекратились. Люди голодали, если только не прибегали к каннибализму, что, разумеется, привело к эпидемиям, увенчавшимся мором. Затем приспешники Гргсдна взяли приступом Клубковый отдел и обнаружили нашу способность исследовать вселенную альтернативных энергетических состояний, после чего объявили крестовый поход...

— То бишь вторжение,— перевел Хельм.

— В действительности — широкомасштабный поход за рабами,— признался Свфт.— Его цель — приобрести дешевую рабочую силу, чтобы заменить нормальные усилия Народа.

— Ну и глупо,— заметил я.

— Да, теперь и я так считаю,— согласился Свфт, качая головой.— Думаю, я тоже был в некоторой степени прельщен перспективой вечного отдыха для всех, пока покоренные виды трудятся за нас. Так что, как видишь,— заключил он, — внутренняя свара йлокков оказалась важной для обоих наших видов.

— А мы-то что, по-твоему, можем в связи с этим предпринять? — спросил я его.— Теперь я понимаю, почему ты рискнул отправиться на поиски нас. Мы единственная твоя связь с человечеством и единственная надежда.

— Вам довольно легко сокрушить и обезоружить ша-калов-ДЗ,— заявил Свфт, словно это и вправду было так очевидно, что можно не вдаваться в детали,— Одного вашего хитрого оружия достаточно, чтобы заставить их отступить и свернуть свою деятельность. Как я уже говорил, мы народ не воинственный.

— Эти революционеры сидят все вместе, их можно окружить и разоружить? — спросил Хельм.— Я бы не прочь вам подсобить.

Свфт непонятно качнул головой: он перепутал жесты и начал кивать головой в знак несогласия и мотать, соглашаясь.

— Они захватили Нефритовый дворец и Правительственный комплекс,— сообщил он.— И конечно же, технический отдел. Все их лидеры там, но обманутые приверженцы — повсюду.

— Странное имя — Гргсдн,— заметил я. — Я обратил внимание, что в большинстве ваших имен один слог.

— Он и сам странный тип,— согласился Свфт.— Появился из ниоткуда и тут же развернул агитацию. Земля полнится слухами о его странных занятиях. Я проявил беспечность, не собрав о нем информацию по горячим следам. А потом среди доброго народа Йлокка распространилась идеология Двух Законов с ее верными спутниками, изменами, и стало слишком поздно заключать негодяя под стражу. Расположение его штаб-квартиры держится в тайне и часто меняется.

— Если мы пленим этого Гргсдна и он публично отречется и велит людям вернуться к привычному ходу вещей, это положит конец восстанию?

— Я тщательно обдумывал эту возможность,— ответил Свфт,— рассматривая, разумеется, себя в роли того, кто возьмет его в плен, и все же испытываю сомнения: положения ДЗ привлекательны для столь многих. Но теперь,— продолжал он,— когда принцесса в безопасности под нашей опекой, мы можем изобличить их гнусную ложь, что, мол, Великий Дом угасает и неспособен произвести на свет наследницу, будущую императрицу. Уверен, что широкие слои Благородного народа жаждут возвращения старых обычаев. Да, теперь нам это под силу! Вы поможете? — взмолился он.

Из отсека Смовиа донесся детский крик.

— Что скажешь, Эмиль? — осведомился я у своего юного помощника.— Попробуем?

— Я за, сэр! — с энтузиазмом откликнулся он,— Но разумеется, сэр, я едва ли...

— Нет такого слова, лейтенант,— напомнил я ему и обратился к Свфту: — Заключим сделку, генерал. Мы вам поможем, а вы остановите вторжение.

— Всеми силами! С радостью! Мы никогда не забудем вашего великодушия! — выпалил он.

— Но я ничего не гарантирую,— напомнил я.— Что это за здание, из которого ты вышел?

— Наш полевой штаб,— объяснил он.— Вспомогательная постройка, о которой мало кто знает.

— А те парни, что тебя подстрелили? Он несогласно кивнул.

— Никто не мог...

— Кто-то же бросил ребенка,— напомнил я ему,— Может, они вернулись за ним. Кстати, а ты что тут делал?

— Обычная проверка, ничего более,— отмахнулся от вопроса Свфт.— В конце концов, мои обязанности...

— Ты преследовал этих парней, генерал? — спросил я.— Или они преследовали тебя?

— Невозможно,— задохнулся Свфт.— Наши наиболее тщательно охраняемые секреты...

— Думаю, ребенка тоже тщательно охраняли,— вставил я.

Свфт постарался сесть прямо: поза в лучшем случае неудобная для существа со столь змееподобным телосложением.

— Полковник,— серьезно обратился ко мне он.— Похоже, недовольство простирается глубже, чем я предполагал. Если агенты Гргсдна смогли проникнуть в сам Нефритовый дворец, а затем и в здания парламента, значит, совсем рядом с императрицей находится предатель. Не знаю...

Он потерял сознание, и Смовиа поспешил заняться им.

13

— Полковник, сэр,— настойчиво обратился ко мне Хельм.— Давайте, а? Давайте поможем им. Если он говорит правду...

— Вот именно, лейтенант,— оборвал я,— Насколько мы знаем, Свфт и сам может являться похитителем и предводителем мятежа, если здесь вообще имеет место мятеж.

— Да вряд ли, сэр,— произнес Хельм с сомнением.— Эти ребята и правда подстрелили его, как только увидели. Не думаю, чтоб честные парни так поступили.

— Императорские гвардейцы в погоне за похитителем принцессы — запросто,— предположил я.

— Он и раньше вам лгал,— напомнил Хельм.— Насчет того, что сам придумал вторжение, и так далее.

— Конечно, но я ему не поверил. Верховный командующий не стал бы отпиваться один-одинешенек вдали от основных боев.

— Поживем — увидим, — хмыкнул Хельм.

— Он даже не знал, что его драгоценное украденное дитя — девочка.—Я рассуждал вслух.—Как по-твоему, верный генерал императрицы был бы в курсе?

— Нет, если это государственная тайна,— возразил Эмиль.

— С какой стати этому быть государственной тайной? — спросил я.

— Да с той,— подал с пола реплику Свфт,— что рождение законной наследницы, несомненно, стало бы большим подспорьем для верноподданных и ребенок подвергся бы явной опасности. Поэтому Великий Дом объявил о рождении сына, дабы свести реакцию к минимуму.

— Бесполезно, слухи мигом бы поползли,— отважился Эмиль,— И мятежники вполне смогли бы диктовать условия.

— Точно,— согласился Свфт.— Конечно, если бы о ее существовании стало известно, клика Гргсдна стала бы рассматривать дитя как угрозу. Но уловка хотя бы обеспечила безопасность ее высочества, по крайней мере, от заговорщиков.

— Но почему ты бросил ее в Зоне? — спросил я его. Он беспомощно посмотрел на меня.

— Ладно,—признал он.—Я похитил ее высочество, чтобы спасти ей жизнь. Каким-то образом они последовали за мной. Пришлось бросить карету в полуфазе и отступить на станцию, чтобы...— Он осекся.— Я обнаружил ваше присутствие здесь. Этот уровень — государственная тайна.— Он глянул на меня, как бы желая сказать «все только между нами».— Экспериментальный, понимаешь?

Я кивнул, словно и впрямь понимал, что это означает.

Свфт окинул взглядом промозглый пейзаж.

— На время их планы расстроены,— продолжил он,— но я не вижу оснований для оптимизма в текущей ситуации. Это очень негостеприимная линия,— говорил он.— Даже постройка того скромного сооружения, которое вы видите перед собой, истощила все наши ресурсы. Здесь нет местной жизни, здесь нечего есть. Припасы приходится брать с собой, а мусор — вывозить, согласно политике Правления.

— Нам тоже,— пожаловался я.— А как насчет близких соседних линий?

— Не лучше,— ответил генерал пришельцев.— В конце концов, мы в Запустении.

— Мы зовем его Желтой зоной,— сообщил я,— и результаты нашей осторожной разведки здешних мест воодушевляют не больше.

— Мы в опасности. Они снова нанесут удар,— заявил Свфт, вновь слабо проявив энтузиазм.— Нам следует убраться отсюда как можно скорее.

Он приумолк и нерешительно взглянул на меня. Я потихоньку учился читать выражения его лица, благо их было не много.

— Я прав, полковник? — спросил он, словно ожидая немедленного согласия.

— Не знаю, возможно ли это. У нас в некотором роде авария. Я не собирался останавливаться здесь.

— За это можешь винить или благодарить меня, полковник,— сказал он,— Это я воздвиг защитное поле, чтобы задержать вас. Сожалею, но это действительно было необходимо.

— Как ты узнал, что мы идем этим путем? — задал я следующий вопрос,

Он как бы пожал плечами — очередной жест, подсмотренный у люри, хотя телосложение ему особо не позволяло.

— У нас довольно чуткие следящие устройства,—сообщил он.— Я знал, что кто-то — возможно, ты сам, полковник,— отправится за мной в погоню, поэтому настроил прибор на первого, кто встанет на мой след, и остановил вас здесь, на своей дальней стоянке.

— Думаю, с моей стороны чертовски глупо напрямую ломануться по твоему следу,— признал я.

Он отмахнулся.

— Едва ли, сэр. У вас не было выбора. Здесь, в Запустении, можно блуждать целую вечность, да так и не найти пути.— Он явственно содрогнулся.— Участь слишком печальная, чтобы задумываться о ней.

— Текущая ситуация, пожалуй, мало от нее отличается,— заметил я,— не считая того, что мы навечно застряли на месте.

— Никоим образом, полковник,— возразил Свфт.— Ты забыл, что здесь моя стоянка.— Он махнул рукой на обзорный экран.— Если ты подведешь свое транспортное средство к энтропийному шлюзу, который находится вон там, сбоку...

Я посмотрел и увидел что-то вроде дверцы погреба, установленной под наклоном к стене.

— Надо только пристроиться, совместить потоки энергии, и через мгновение мы окажемся в безопасности внутри,— уверенно сказал Свфт.

— Полковник! — воскликнул Хельм.— Если нам не удастся идеально совместить частоты в момент перехода, не выкинет ли нас в...— Он умолк, словно сообразив, что не знает и даже представить не может, куда нас выкинет.

— Выкинет, Эмиль,— согласился я.— Если мы не совместим частоты, проблионовый поток и еще пару переменных. Но я не намерен проявлять подобную опрометчивость.

Мне и в голову не пришло отказаться от попытки: перспектива спасения из этого тупика была слишком заманчива, чтобы ее могло перевесить любое количество осторожности.

Так что я снова провел челнок по земле, какового действия инструкции рекомендуют избегать, кроме как в случаях крайней необходимости; полагаю, это она самая и была. На этот раз я хотя бы ехал по дороге: дальняя стоянка Свфта явно была организована таким образом, чтобы машины могли постоянно сновать туда и сюда. Вблизи оказалось, что домик построен из бетона, старательно разрисованного и выветренного с целью придания сходства с примитивной дранкой. Маленькая дверь, с виду из крепко сколоченных неструганых досок, располагалась под углом, и мне пришлось на несколько дюймов приподнять челнок на воздушной подушке. Выровнявшись, я синхронизировался с местным градиентом и спросил Свфта:

— Теперь нужны какие-то особые маневры?

— Позволь мне, полковник,— попросил он, подошел к пульту и кое-что настроил с дарованной опытом легкостью.

Возник розовый ореол, затем поблек, превратившись из бледно-лилового в блекло-голубой.

— Готово, сэр,— крикнул Свфт.— Можно открывать?

— Ты и своей шеей рискуешь,— напомнил я,— А также шеей ее высочества.

— Секундочку! — вмешался Смовиа. Он снова держал ребенка на руках. Когда-нибудь парень станет хорошим отцом.— Вы собираетесь рисковать благополучием девочки, полковник?

— Мы все в одной лодке, доктор,— напомнил я ему,— Это единственный способ вытащить ее — и нас — из заточения.

— Простите, сэр. Конечно,— извинился он. Я кивнул Свфту. Огни погасли.

— Полковник! Да здесь темно! — взвизгнул Хельм.

— Тонкое наблюдение, лейтенант,— заметил я чуть более саркастично, чем намеревался.— Расслабься,— добавил я по возможности менее резко.

В конце концов, у парня это первое путешествие за грань, и он не прошел обычной шестинедельной подготовки.

— Это всего лишь мгновенный стазис, пока наш энтропийный потенциал выравнивается с энтропийным потенциалом последней порции проблиона,— объяснил я, подозревая, что эти слова, в свою очередь, нуждаются в расшифровке.

Свфт покрутил настройки, и свет загорелся. Генерал испросил разрешения на высадку, я кивнул, и он шагнул через порог. Я последовал за ним, не испытывая ничего необычного. Хельм шел следом. Мы оказались в запущенного вида кладовой, где полки прогибались под тяжестью нескольких картонных коробок и завернутых в пластик электронных узлов. Все покрывал слой серой пыли.

Генерал провел нас через дверь, на сей раз бесшовную композитную панель, в комнату наподобие лаборатории со множеством незнакомых механизмов и парочкой привычных устройств, причем весьма продвинутых. Пыли здесь было меньше, а света больше. Свфт направился прямиком к насиженному рабочему месту, щелкнул выключателем и принялся внимательно изучать показания приборов. Садиться он не стал, но весь как-то скрючился над столом. Мне это показалось неудобным, но во мне-то не шесть футов четыре дюйма роста при двенадцати дюймах в диаметре.

— Отлично,— радостно сказал он и распрямился. Мы ждали продолжения.

— Потенциал на рабочем уровне, сцепление вне опасности,— спокойно заявил он.— В действительности я немного беспокоился из-за того, что эти типы путались здесь, оставляя неучтенные следы, однако базовое поле не нарушено. Вы готовы немедленно отправиться в путь, джентльмены?

— Сперва,— возразил я,— расскажи нам, как и почему ты заманил нас именно в то место, где стояла карета.

— Что до этого,— начал он, словно соображая, как бы половчее соврать,— то все вышло почти случайно. Конечно, экстраполяция вектора вашего движения указывала, что вы окажетесь в тех местах и, возможно, засечете поле повозки. Я действовал наспех, думая лишь о том, как защитить ее высочество.

— Понятно,— протянул я, и мне действительно было понятно — в некотором роде.— А почему ты выбежал из своей конторы в одних подштанниках?

— Я наблюдал за экранами, разумеется, и, когда вы вошли в фазу, засомневался, точно ли это вы, а не враги из Нефритового дворца. Я знал позицию вашего челнока: координаты высветились одновременно с сигналом тревоги, но, выйдя наружу, ничего не увидел. Я поспешил к той точке, где вы должны были находиться, и, собственно говоря, находились, только в полуфазе. Результат вы имели удовольствие наблюдать лично.

— Да уж. Весьма беспечно с твоей стороны, при том что ты ожидал встретить врагов. Но как нам узнать, что они не хорошие парни, а ты не злодей?

— Могу лишь предложить свое слово, слово чести лорда Благородного народа,— сказал он, явно не ожидая, что я этим удовольствуюсь.

Но я почему-то верил ему: каким-то образом, раненый и захваченный в плен, он умудрился произвести на меня благоприятное впечатление. Я протянул ему руку. Он неуклюже пожал ее.

— Какова процедура, генерал? — поинтересовался я.— Насколько я понимаю, где-то здесь у вас спрятан челнок?

— Челнок не нужен, полковник,— поправил он.— У меня есть камера переноса, которая безошибочно переместит наши первичные сознания в любые координаты континуума пространство-время-ггустота, какие мы только выберем, хотя темпоральная подвижность минимальна. Сюда, пожалуйста.

14

Камера переноса оказалась совершенно обыкновенной с виду кабинкой, отгороженной в центре большого, похожего на гараж зала; ряды туго намотанных МК-катушек или их аналогов устилали стены и потолок. Внутри стояли мягкие скамьи, чьи размеры и формы не учитывали человеческой анатомии. Свфт что-то подкрутил, и несколько скамей превратились в плоские подобия коек, которые подошли бы кому угодно.

— Должен предупредить, джентльмены,— заявил он, как только устроил Смовиа и малышку поудобнее, предоставив нам с Хельмом самим позаботиться о себе,— что в ходе переноса вы испытаете, если мне будет позволено так выразиться, необычные ощущения, которые продлятся всего лишь несколько миллисекунд субъективного времени. Кричите, если пожелаете, но не двигайтесь.— Он вышел и закрыл за нами дверь.

У меня накопилась пара сотен важных вопросов, требующих немедленного разъяснения, но прежде чем я принял решение броситься вслед за йлокком, начались обещанные необычные ощущения. Описать это практически невозможно: неприятная тяжесть за ребрами, в области солнечного сплетения, горячие иголочки, покалывающие тыльные стороны ладоней и переднюю часть бедер. Боли не было, но ничего более мерзкого я за всю жизнь не испытывал: хуже, чем тошнота и боль, вместе взятые. Пока я терпел и мечтал об избавлении, мне подумалось, не посмотреть ли, как справляются Смовиа и Хельм,— но только подумалось. А следующей мыслью было: все, я не могу больше, умираю. Но через какое-то время все прошло, оставив меня в легком смущении, но совершенно невредимым.

Смовиа уже встал. Хельм валялся без сознания. Доктор похлопал его по тыльным сторонам ладоней и поднял на ноги, слабого, но вполне живого.

— Что это было, доктор? — спросил я.— Чем вызваны такие ощущения?

— Мы столкнулись с явлением, выходящим далеко за рамки медицины, как мы понимаем ее сегодня,— изрек он в ответ.

Хельм издал булькающий звук и сообщил:

— Лично я умер. Я знаю, что умер. Но вы еще здесь, док, значит... Что ж, не могли же вы тоже умереть. Где мы?

— Мы в камере переноса на стоянке генерала Свфта,— напомнил я ему.

— А сам он где? — вполне логично поинтересовался Смовиа.

— Вышел как раз перед тем, как это началось.

Хельм, пошатываясь, направился к двери. Я велел ему обождать.

— Возможно. Мы переместились в приемную кабину в столице Йлокка. Лучше бы нам не спешить.

— Все случилось так быстро,— пожаловался Хельм,— Мы вошли сюда, и только я устроился, как — бац! — и я умираю.— Он смотрел на меня с мольбой.— Я правда умирал. Я чувствовал, как плыву: я знаю, это был переход на другой уровень бытия. Смерть.

— Не совсем,— поправил я.— Это был другой переход. Мы прошли через континуумы в другую А-линию. Мы по-прежнему живы, не беспокойся.

— Ja da, for all de,— согласился парень, кивая.— Но мы пересекли кучу альтернативных линий в челноке, и никто не умер... или, по крайней мере, не почувствовал, что умирает.

— Нас прикрывала схема челнока,— объяснил я ему и себе.— А на этот раз мы подверглись действию субъективно ускоренного энтропийного потока без всякой защиты, к тому же обычно скорость гораздо меньше. Подобное движение в глубине наших сознаний ассоциируется со смертью, отсюда то кошмарное ощущение.

Он огляделся по сторонам.

— Глядите-ка, Свфта нет,— обнаружил он.— Небось проклятая крыса бросила нас здесь на верную гибель.

— Он просто вышел,— зачем-то успокоил я его. И в этот миг вражеский генерал вошел обратно.

— Джентльмены,— отрывисто произнес Свфт,— я разместил нас на заброшенном складе рядом с Комплексом. На улицах темно, прохожих должно быть не много. После того как я просканирую окрестности, мы аккуратно выйдем.— Он скользнул на один из странно изогнутых стульев перед пультом с тремя рядами маленьких трансляционных экранов, все они были темными. Однако генерал вроде бы остался доволен, встал и открыл выходную дверь.

— Будьте осторожны,— предупредил он.— Не исключена легкая потеря ориентации в связи с небольшой ошибкой герметизации энтропийного градиента. Позвольте...— Не дожидаясь ответа, он вышел первым, и мы последовали за ним.

Колокола звенели так близко, как будто колокольню установили внутри моей головы. «Бом! Бим-бом! Бом-бом!» Я схватился за черепушку обеими руками и попытался отпрянуть от гула, но он становился лишь громче, ближе, окружая меня, доводя до безумия.

— Хватит! — завопил я, мечтая, чтобы шум прекратился.

— Хватит! — загремел мощный голос.

Я разлепил веки, борясь с тяжестью звона, и увидел Свфта, гладкого, красивого, воплощение достоинства и благородства, к которому я имел честь обратиться.— Шум! Он доводит меня до...

Больше я не успел произнести ни слова, длинный шип вонзился мне в грудь. Я увидел, что мы стоим на пустынной улице, окруженные фонарями, кирпичными фасадами и омерзительной вонью гниющей плоти. Повсюду валялись мертвые крысюки.

— Спокойнее, полковник,— приказал генерал.

Я послушался, и боль, вместе с шумом, начала ослабевать.

— Вы слышите стук собственного сердца,— объяснял он мне.— Обычно слуховая кора подавляет осведомленность о нем. Просто расслабьтесь и позвольте ему утихнуть.

Я увидел сползшего по фонарному столбу Хельма. Беднягу тошнило.

— Все будет нормально, Эмиль,— попытался выговорить я.

В моем поле зрения появился, шатаясь, доктор Смовиа с зеленым лицом. Он все еще обнимал ребенка, который продолжал мирно спать. Шум исчез без следа. Грудь тоже была в порядке. Я помог Смовиа успокоиться, забрал девочку и передал ее генералу. Эмиль, моргая, смотрел на меня.

— Полковник,— задохнулся он.— Где... где... это?..

— У нас в головах, лейтенант,— успокоил я его.— «Ошибка герметизации», как сказал его превосходительство.

Смовиа вроде пришел себя. Он казался немного бледным в свете натриевой лампы, но в этом свете кто угодно похож на мертвеца. Не он один: вся улица имела изнуренный, грязно-желтый вид, столь сходный с моим самочувствием. Пейзаж был не менее ужасен, чем вонь.

— Вы упомянули склад, ваше превосходительство,— произнес я, не слишком понимания значение своих слов.

— Конечно.— Он указал на открытую дверь в гофрированной металлической стене рядом с нами.— Мы только что оттуда. Вы не вполне понимали, что происходит, но последовали за мной, когда я вышел. Горизонт оказался чист. Кстати, значение идиомы «горизонт чист» мне известно, но сама она представляется мне довольно невразумительной. Каково ее происхождение?

— Это необходимо выяснить прямо сейчас, сэр? — вслух удивился я, борясь с навязанными мне мыслями.

Вообще-то генерал выглядел довольно неряшливо. Он был уродлив, если рассматривать его как человека, каковым он не являлся, поэтому я попытался вновь взглянуть на него с точки зрения крысы и столь преуспел, что невольно метнулся к стене, испытав приступ агорафобии. Эмиль и Смовиа уже жались друг к другу у двери из листового металла. Мне отчаянно хотелось порадовать генерала.

Ощущение поблекло, и он превратился всего лишь в крыса-переростка в старомодном одеянии, который стоял посреди пустынной улицы, принюхивался к спертому воздуху и подергивал усами.

— Сюда,— пропищал он.— Скорее!

И рванул со всех ног, не заботясь, следуем ли мы за ним. Мы пробежали десять футов, прежде чем взвился свист и кто-то закричал. Свфт резко повернул налево, в узкое пространство между почерневшими от времени кирпичными стенами, мы метнулись туда же. Под ногами хрустел мусор. Через несколько ярдов узкий переулок закончился вентиляционной шахтой площадью восемь квадратных футов.

— Дальше что? — дословно выразил Эмиль мою мысль.

Смовиа держался поближе к стене и осторожно продвигался на дальнюю сторону, оглядываясь назад, на переулок.

— Там... есть... люди...— умудрился выдавить Смовиа.— Мы в ловушке! — обвинил он Свфта, который наклонился и поднял квадратную крышку люка.

— Надо спускаться, да поскорее,— велел тот и подал пример.

Спустя десять секунд я помогал Смовиа, вновь обремененному младенцем, одолеть последние несколько перекладин. Теперь мы были погребены в пространстве, не многим больше вентиляционной шахты наверху. Свфт вернул крышку на место, и на нас опустилась полная темнота. По крайней мере, здесь не воняло.

— Мы явились сюда,— напомнил я йлокку,— чтобы маленько поспасать мир. Как, по-твоему, это делать, сидя в угольном подвале?

— Это не подвал, а бытовое помещение,— небрежно поправил меня он.— Смотрите, пожалуйста, внимательно.

Он подошел к ближайшей стене грубой кладки, потянулся вверх изо всех сил и принялся длинными пальцами шарить по камню. Соседний блок скользнул в сторону и одновременно вспыхнул тусклый свет, открыв узкий лаз. Он нетерпеливо поманил меня внутрь.

Я остался на месте.

— Что еще за фокусы-покусы? Почему ты не переместил нас сразу в нужное место, черт его знает какое именно!

— Мы зовем его Залом карт,— добавил он.— Увы, наш метод переноса еще не до конца совершенен. Ему не хватает идеальной точности по отношению к первым трем измерениям. Зато по части пустоты он весьма хорош и во временном аспекте довольно аккуратен.

Он оборвал свою речь и головой вперед полез в нору, не дожидаясь моего ответа. Я посмотрел на Хельма и Смовиа. Доктор едва заметно пожал плечами и последовал за йлокком. Я оттащил его, и в тот же миг Хельм взорвался:

— Почему мы должны доверять этой крысе?

— Потому что ребенок у доктора Смовиа,— пояснил я, после чего он склонил голову и полез в нору. Немного нагло с его стороны, но возражать я не стал.

Смовиа протянул мне малышку и, не дожидаясь разрешения, отправился вслед за Хельмом. На этот раз, с ребенком на руках, я ринулся к отверстию, как только ступни доктора исчезли внутри. Я пошарил там, но док исчез — и лаз тоже. Мы остались одни в клетке — я и мирно спящая юная крыска.

Малышка снова забеспокоилась. Я погладил ее и попытался разразиться блестящей идеей. Но лучшее, что пришло мне в голову, это что Свфт вряд ли покинул бы свою драгоценную принцессу навсегда. Данное соображение породило еще одну мысль. Я взял малышку и осторожно положил ее в нишу, поглотившую Эмиля и дока. Мои плечи все равно туда не пролезли бы. Смовиа и Эмиль были худосочны, поэтому легко забрались внутрь. Я знал, что для меня выхода нет. Но Свфт вернется еще до того, как я отращу бороду.

Я, насколько сумел, растянулся на одной из изогнутых в форме буквы «S» скамеек и уснул прежде, чем придумал, куда бы пристроить ноги.

15

Проснулся я окоченевший и с ломотой во всем теле. Сел, но лучше не стало. Кружилась голова, и болел живот.

Я оглядел голую комнату. Ничего не изменилось. Подошел к стене, попробовал вспомнить, что именно проделал Свфт, чтобы открыть тайный ход в никуда. Помнится, он не без труда дотянулся до волшебной точки своими руками-обрубками. Я изучил швы в кладке под самым потолком и вроде бы заметил немного выцветшее место. Я ощупал его, и свет, источник которого мне не удавалось различить, померк. Пришлось перестать баловаться со стеной. Все и так не сахар, не хватало еще остаться в темноте. Я несколько разочаровался в себе. Отлично поработал, ничуть не напортачил. Вот только дал отрезать себя от помощников и запереть в клетке, где свет может погаснуть когда угодно. Это напомнило мне о шахте, через которую мы вошли. Кажется, она была примерно посреди камеры — я посмотрел наверх. Видимо, память меня подвела, поскольку никакой панели не было ни там, ни где-либо еще. Вдвойне замечательно.

В этот самый миг рядом со мной открылась дверь, которой не было еще минуту назад, и вошел Свфт.

— Прошу прощения, что задержался,— мимоходом бросил он, затем недоуменно посмотрел на меня и спросил: — А где твои товарищи и ее высочество? — Любопытства в его голосе было больше, чем беспокойства.

— Полезли в нору за тобой,— сообщил я.

— Чепуха,— решительно отрезал он.— Это только...— Он махнул рукой в сторону норы.— Едва ли кто-то мог, ах... как видишь, для двух люри она маловата и к тому же пуста.

— Но тебя-то она выдержала,— указал я.

Он согласно кивнул: хотя бы с этим жестом он наконец разобрался.

— Но разумеется, я, то есть... кто-то должен знать,— Он умолк,— Боже мой. Боюсь, мой дорогой полковник, произошло нечто крайне прискорбное.

— Так расскажи мне,— потребовал я.

Он полусел-полускрючился рядом со мной.

— Видишь ли...

— Не вижу,— перебил его я.

— Это крайне специфический способ проникнуть в Зал карт,— заново начал он.— Данная комната, разумеется, защищена многочисленными энтропийными барьерами. Начинающийся здесь ход извилисто пролегает сквозь крайне сложный шов, или, если быть совершенно точным, узор швов, и только тот, кому известна формула, способен преодолеть его. Не считая меня, уравнения известны лишь одному человеку. Боюсь, твои товарищи затерялись в недостижимой фазе пространства-времени-пустоты. Ужасно.

— Побереги свои крокодиловы слезы,— посоветовал я ему.— Забыл, что позвал меня за собой? Что-то я не припоминаю, чтобы ты шептал мне на ушко секреты.

— Я непременно бы тебе их поведал, дорогой друг,— уверил он меня.— Первый ключ — простое, всем известное квадратное уравнение.

— Я никогда толком не понимал, надо ли делить на два а только минус четыре ас или квадратный корень из Ь в квадрате тоже.

— Не переживай,— утешил он.— Мы пойдем другим путем.

— А как же лейтенант Хельм и доктор Смовиа? — не унимался я.

— Возможно,— задумался он,— если я прикажу Главному компьютеру проанализировать узор возмущения Решетки в момент их входа...

— Где этот Главный компьютер? — спросил я.

— Идите по моим стопам, полковник,— приказал он,— и я проведу вас туда. Это недалеко.

Он вышел через дверь, которая пока никуда не делась, и я направился за ним, наступая ему на пятки и гадая, не забыл ли о чем-то важном. Приятного мало, зато я старательно запоминал дорогу, которой мы шли по коридору с гладкими панелями, утопленными в потолок лампами и трещиной в каменном полу. Чтобы пометить путь, я начал бросать кусочки заявки, которую нашел в кармане. Свфт молча двигался вперед, не вполне бесшумно, но лишних звуков не издавая.

— Вражеская территория? — спросил я.

Он отмахнулся коротким «тссс!» и продолжил идти. Наконец он остановился на широком месте, перекрестке с другим коридором. Мгновение помедлил, затем резко повернул налево. Не успел он сделать и трех шагов, как из прохода слева выскочила еще более крупная крыса, ударила его кривым кинжалом, промахнулась и бросилась на меня. Свфт услышал шорох и быстро обернулся. К этому моменту здоровенная крыса уже сидела на мне, оставив нож в покое, зато лязгая резцами слишком близко к моему горлу, чтобы не вызывать беспокойства. Я высвободил правую руку и хорошенько врезал ей под короткие ребра; тварь сложилась пополам, затем упала в корчах на гладкий, вымощенный плиткой пол. Я наступил на руку, державшую весьма скверный с виду нож, и давил, пока не услышал треск костей. Свфт стоял рядом.

— Невероятно! Ты одержал верх над одним из Трех Сотен,— нашей элитной гвардии. Такого просто не бывает! — Он смотрел на меня с выражением, которое я с большой долей уверенности определил как изумление.

— Ты же спешишь,— заметил я.— Нечего терять время, болтая о пустяках. У него был очень нежный желудок, вот и все.

— Конечно! — подтвердил Свфт.— Мы должны поспешить на сторону ее высочества!

— Ты был так беспечен, генерал: смылся и бросил малышку принцессу одну. Но ты же знал, что делаешь, правда? Очередной ловкий маневр. Я положил ее в этот твой «проход», и она исчезла.

Свфт подбежал к ближайшей стене, пошарил и — вуаля! — открылась потайная панель. За ней я увидел поросшую травой полянку среди гигантских деревьев — старых деревьев с гладкой багрянистой корой и желтовато-зелеными листьями.

— Это катастрофа! — сообщил Свфт.

Он сунул заостренную морду в отверстие и скользнул внутрь. Я не отставал, и слава богу, потому что панель закрылась сразу за мной, едва не прищемив ногу.

Свфт метался по траве, сложившись практически вдвое и обнюхивая землю. Он посмотрел на меня.

— Сроки, как я уже говорил, поджимают, но теперь необходимо изменить мой план действий, дабы вернуть ее высочество, а все остальное — пустяки.

— Где мы? — спросил я.

Такое милое, тихое место, похоже не принадлежащее ни одной линии Зоны...

— Это,— сообщил мне напоминающий крысу чужак, словно делая заявление государственного масштаба,— конечное состояние.

— Что-то вроде умопомрачения? — поинтересовался я со своим обычным неуместным желанием отпустить шутку.

Но он воспринял мое замечание всерьез.

— Совсем напротив. Эта фаза есть — или должна быть — место совершенного энтропийного равновесия; никакая борьба, никакие трудности не длятся долго на этом уровне. Упование каждого йлокка — когда-нибудь достигнуть такого уровня бытия. Вломиться в него, как это сделали мы, наше самое жестокое табу. Я настроил устройство переноса на экстраполяцию вдоль первичной оси — наиболее вероятного направления будущего Йлокка — до его самого отдаленного состояния. Я ожидал найти идеальное общество, живущее в безукоризненной гармонии с окружающей средой. А нашел лишь пустыню. Я погиб!

— Тогда зачем ты это сделал? — быстро спросил я, пока он не начал развивать мысль, что это я во всем виноват.

— У меня не было выбора,— надломленно произнес он (по крайней мере, его голос дребезжал на каждом слове).— Это единственная фаза, которая обеспечивает истинный доступ в ту, куда ты столь грубо вышвырнул ее высочество.

— Кто-то же запрограммировал этот твой проход,— указал я,— и скорее всего, ты сделал это сам. Либо ты безнадежный кретин, либо до сих пор пытаешься обвести меня вокруг пальца. Лучше бы рассказать все начистоту. Надеюсь,малышка в порядке, просто я думал, что она окажется вместе со Смовиа, куда бы того ни занесло.

— Не совсем,— возразил Свфт.— Понимаешь, я хотел перенести нашу небольшую компанию в одно место внутри дворца, в обход кордонов двузаконных бандитов. И пошел первым, чтобы предупредить друзей и устранить врагов, которые могли поджидать нас у точки выхода. Когда никто не появился, я вернулся отдельным путем и нашел только тебя. Крайне прискорбно.

— Конечно, ты считал, что мне понравится глядеть, как мои друзья исчезают в этой обувной коробке, а потом сидеть, как в ловушке, в клетке без окон да еще с вопящим ребенком на руках. А минуту назад ты сказал...

— Я думал, ты пойдешь сразу за мной,— объяснил он.— Понимаешь, отверстие существует в реальном мире лишь долю миллисекунды.

— Нет, не понимаю. И где теперь Эмиль и док?

— Боюсь, выяснить это будет не так просто. Уверен, они в полной безопасности, хотя наверняка несколько поражены, обнаружив себя плывущими по Заводи энтропии. Надо бы спасти их, и поскорее.

— Отличная мысль,— похвалил я.— И почему я об этом не подумал?

Он не обратил внимание на иронию и покачал головой в знак согласия.

— Думаю, пора браться за дело. Люди склонны терять рассудок при погружении в Заводь более чем на несколько микросекунд.

Он порылся в плаще, достал некое сложное устройство и запустил на нем что-то вроде тестового цикла, как я догадался по узору мигающих диодов на помеси калькулятора с пультом дистанционного управления. Наслаждаясь упругостью дерна под ногами, я подошел посмотреть поближе.

— Кто-то был здесь недавно,— сообщил я ему.— Трава еще примята.

— Конечно, — пробормотал он, полностью погрузившись в свои манипуляции,— Ага, вот оно, — довольно произнес он,— Мы...

Прежде чем он закончил, кусты затрещали, и в подлесок вышла юная крыска лет десяти. Не знаю почему, но я не сомневался, что это девочка, а не мальчик. Простая белая рубаха, умильная крысиная мордочка, носик совсем коротенький — почти хорошенькая.

— Привет, дядя Свфт,— сказала она, сперва не обратив на меня внимания. Потом застенчиво посмотрела и прелестно улыбнулась, обнажив торчащие зубки. Импульсивно чуть-чуть шагнула ко мне и замерла.— Ты не дядя Моби,— сказала она, точно упрекая себя.— И не Мили. Значит, ты дядя Коник!

— Верно, детка,— ответил я,— я совсем не милый.

Только сейчас Свфт заговорил.

— Боюсь, дорогое дитя,— произнес он довольно чопорно для того, кто разговаривает с прелестной маленькой девочкой, — что не припоминаю нашей встречи. Можно полюбопытствовать, откуда тебе известно мое имя?

— Дядя Моби,— вроде так она сказала,— обещал, что ты когда-нибудь придешь сюда.

Он не ошибся.

Свфт посмотрел на меня.

— Наверное, поблизости есть городок,— предположил он.— О ребенке явно хорошо заботятся. Ее семья должна жить где-то здесь.— Он зорко посмотрел на нее.— Где ты живешь, юная леди? — спросил он.

Она помахала худенькой ручкой.

— Здесь,— сообщила она, словно это само собой разумелось.

— Конечно, у тебя есть дом,— поправил ее Свфт.— Твои родные, где они?

— Дядя Моби юн там,— показала она.— Прилег вздремнуть.

— Ах,— Свфт был саркастичен лишь отчасти,— мы же не хотим тревожить сон дяди Мони?

— Не так. Дяди Моби,— резко поправила его девочка.

— Пойдем познакомимся,— угрюмо предложил Свфт и направился мимо девочки туда, откуда она пришла.

Малышка схватила его за локоть. Он отпихнул ее. Я возмутился и взял ее за странную маленькую ручку с сильными пальчиками.

— Он немного расстроен,— поведал я девочке.— Его планы пошли наперекосяк.

Крыска улыбнулась. Свфт бросил на меня надменный взгляд.

Я начал было вновь испытывать те странные благоговение и почтение, которые время от времени накатывали на меня здесь, в Зоне, но стряхнул их. Я понял, что это давление местного образа мыслей стремится вытеснить привычную систему взглядов и понятий. Свфт — всего лишь сломленная, сбитая с толку крыса, а швее не великая личность, которая стойко противостоит страшным бедам.

— Расслабься, генерал,— предложил я.— Будь ласков с ребенком. Она напугана не меньше твоего.

— Ты не понимаешь, полковник,— произнес он голосом, тугим, как скрученная пружина, от тревоги и других, менее очевидных эмоций.— Мы в крайне тяжелом положении. Откровенно говоря, я поставил эксперимент. Я перенес нас через Желтую линию в область гипотетического, в фазу, доселе не реализованную в Клубке. Это,— он сделал паузу, чтобы оглядеть вздымающийся вокруг лес,— состояние дел, которое станет реальностью, если векторы, присущие великой победе Нефритового дворца, осуществятся, на что я искренне надеюсь, и получат возможность развиться в девственную матрицу...

Я оборвал его излияния.

— Так ты себе представляешь утопию, я прав? — предположил я.

Он утвердительно покачал головой.

— Не должен ребенок бродить один, без присмотра, по этой унылой пустыне,— пожаловался он,— пределы которой и угадать невозможно. Не представляю, какие ужасы могут лежать за этим лесом. А значит,— продолжил он,— я промахнулся, что совершенно очевидно, и переместил нас в фазу, которой знать не знаю, фазу, не имеющую причинной связи с остовом энтропии!

— Звучит паршиво, генерал,— заметил я.— Каждый раз, когда мы пытаемся шагнуть вперед, мы делаем два шага назад.

— Не совсем,— пробормотал он.

— Не переживай. Это не «унылая пустыня», а прекрасный девственный лес. Малышка наверняка живет где-то рядом. Давай поговорим с ее домочадцами.

Свфт глазел на девочку — вообще-то не девочку, пришлось мне себе напомнить, она крыса, а не человек. Она проказливо глянула на меня и положила хлипкую лапку на плечо Свфта.

— Пожалуйста, послушай дядю Свфта,—попросила она. — Я знаю, Мили будет рад тебя видеть.

— Интересно,— сказал я генералу,— откуда ребенок знает, как тебя зовут?

Она не замедлила ответить:

— Дядя Моби сказал, что, когда дядя Коник придет, дядя Свфт будет с ним.

Она повернулась и шагнула обратно в лесную тень. Свфт последовал за ней, а я за ним. Среди гигантских деревьев было темно. Настоящей тропинки не было, лишь слегка примятая полоса травы, извивающаяся меж заросших мхом стволов. Я живо шагал по ней, чтобы не потерять Свфта из виду.

Так мы шли, может быть, полчаса, и я уже начал терять терпение, когда сумрак рассеялся и внезапно засияло яркое солнце. Мы стояли на росчисти в сотню ярдов, почти квадратной, с маленьким домиком — или даже скорее хижиной,— над которым вилась из трубы струйка дыма.

Крыска уже стояла у порога, в то время как Свфт держался в стороне, в тени. Как и я. Девочка продолжала стучать, дверь внезапно распахнулась, и старый крыс — нет, человек, худой и усатый, возник в проеме. Он сгреб малышку и затащил внутрь.

Я рванул ей на помощь, но тут заговорил Свфт:

— Погоди, полковник. Здесь вроде бы все в порядке.

— Тот старый дьявол схватил ее! — возразил я.— Небось много лет бабу не видел!

— Женщина из Благородного народа едва ли вызовет похотливый интерес люри.

Мне пришлось признать его правоту и перейти на шаг. Свфт пристроился рядом.

— Полковник Баярд,— официально начал он, а может, ему просто захотелось обратиться ко мне торжественно.— Полковник,— повторил он.— Боюсь, тебе предстоит встреча с удивительным явлением. Соберись с силами для невероятного открытия.

На пороге вновь показался старик.

— Уже собрался, не сомневайся,— отмахнулся я,— Но как, черт побери, человек пробрался сюда?

— Пересек энтропийный разрыв,— сообщил мне Свфт, словно знал ответ,— Что привело к темпоральному удвоению...

— Ну да, ну да,— оборвал я его.— Пропусти эту часть и переходи сразу к большому сюрпризу.

Старик — или, по крайней мере, мужчина средних лет — в дверях смотрел на меня, будто... не знаю, будто что. Как бы то ни было, он промчался мимо маленькой крыски и едва не сбил меня с ног.

— Полковник,— отчетливо произнес он, хотя в горле у него точно лягушка застряла, после чего перешел на нечто вроде пронзительной йлоккской речи. Однако Свфт, похоже, понимал его не лучше, чем я.

— Tala sakta^[61],— попросил Свфт по-шведски, а ведь прикидывался, будто едва понимает язык, хитрец.— Var god och lysna,— добавил он, что означало «заткнись и слушай».

Я изучал лицо изможденного человека, которое почему-то казалось неуловимо знакомым. У него были неровно подстриженные усы, глубокие морщины у синих глаз, немного напомнивших мне...

— Мили! Мили! — повторяла Минни, дергая его за руку.

— Дядя Эмиль,— произнес я, пробуя слова на вкус-Лейтенант Хельм! Рапортуйте!

Старик попытался выпрямить сгорбленную спину и почти преуспел. Он закрыл рот и поднял правую руку в жесте, который, как я понял, был попыткой салютовать.

— Полковник Баярд,— прохрипел он,— сэр, имею честь сообщить, что доктор Смовиа жив и здоров.

— Дядя Моби! — завопила Минни и побежала в шалаш.

Только тогда я осознал, какое имя дал ей. Жаль, что Дисней не рисовал крыс^[62].

Я взял Эмиля за руку, которая оказалась более жилистой, чем я ее помнил.

— Что случилось, Эмиль? — спросил я его.

Теперь в его глазах стояли слезы.

— Это правда вы, сэр! — выпалил он, повернулся и, спотыкаясь, ринулся в дом.— Наконец-то!

— А я предупреждал, полковник,— вставил Свфт.

Я кивнул и проследовал за Хельмом в тускло освещенную комнату. Огонь в каменном очаге бросал слабые мерцающие отблески на голые стены из ошкуренных бревен, и Хельм склонялся над койкой, на которой лежал еще один потрепанный мужчина средних лет, повернув голову, чтобы посмотреть, как я вхожу.

— Поверить не могу! — прохрипел он по-английски и повторил по-шведски: — Jag trar inte!

Хельм зашикал на него, одновременно помогая сесть. Смовиа исхудал, щеки у него ввалились, костлявое тело прикрывала поношенная сероватая рубаха, но я узнал фанатичный блеск его глаз. Это был молодой врач из Сиг-туны.

— Что с вами случилось, ребята? — взорвался я.— Времени-то всего ничего прошло, док,— добавил я чуть более спокойно,— Что стряслось?

— Мы пролезли через ту нору,— запинаясь, произнес Смовиа по-английски,— и очутились в лесу. Он напомнил мне предгорья к северу от Стокгольма. Вокруг ни души. Мы кричали, но откликалось лишь эхо. Лаз, через который мы сюда попали, исчез. Он располагался на высоте трех футов, и мы постоянно ходили через то место, где он был, но без толку. По-моему, девять лет прошло; лейтенант полагает, что десять. Поначалу мы вели счет дням, но доска с насечками сгорела в пожаре. Чуть без дома не остались. Мы пытались опереться на времена года, но здесь они, похоже, другие: зимы очень мягкие — возможно, парниковый эффект усилился.

— Вы переместились по энтропийному каналу,— сообщил я ему,— Дом сами построили?

— Нет, мы обнаружили его здесь в готовом виде: недостроенным, пустым, заброшенным,— ответил Эмиль.— Рядом оказался поселок. Его обитатели выглядели вполне довольными, привыкли пышно отмечать первый день сбора плодов. Так мы и жили в лесу, тихо-спокойно. Но однажды явилась кучка бродяг и принялась всюду лезть, рассказывая людям, что они не должны больше работать.

— Поначалу местные пытались спорить с ними,— дополнил Смовиа.— Говорили, что им нравится собирать еду. Но бандиты подняли их на смех, заявили, что они не должны больше быть рабами, и обещали, что скоро будет уйма новых рабов. Мы бежали. В лесу нам удалось отыскать пищу,— продолжал он,— орехи, ягоды и грибы. Но этого не хватало. Мы убили зверушку вроде белки или, может, мартышки. Шустрые чертенята. Неделю ухлопали, пока наконец поймали одну в силок. Развели костер и поджарили. У меня в аптечке нашлось немного эфира: пригодился, чтобы развести огонь. Пальчики оближешь! Мы очень неплохо питались, но? полковник, прошло много времени. Эмиль выглядит...— Он понизил голос—Да и я, боюсь, тоже. Пруд — неважнецкое зеркало. Пока изловчишься поглядеть на свое отражение, всю воду взбаламутишь, и...— Он протянул мозолистую руку и коснулся моего плеча.— Вы и правда здесь? — тревожно спросил он.— Или я снова брежу?

— Правда-правда, не сомневайся,— успокоил я его.— Расслабься, парень. Мы вытащим вас отсюда.

— Они арестовали меня и дока,— вставил Эмиль.— Бедная Крошка — ей было около трех — осталась совсем одна. Через несколько дней кое-кто из местных пришел вместе с Крошкой и выпустил нас Мы держались подальше от банд, выскользнули из селения и спустя несколько дней наткнулись на дом. Пришлось немного его подлатать, и мы вроде как смирились. Наверное. Вы правда думаете, мы сможем вернуться домой?

— У нас были видения,— бормотал Смовиа себе под нос— В смысле, галлюцинации. Как-то раз мы узрели парад,— продолжал он,— Большие животные, похожие на слонов, только с плоскими бивнями-совками, в золотых, пурпурных попонах, и крысы в синей форме, и другие крысы в красной или зеленой...

— Императорская гвардия,— определил Свфт.— Три бригады? Торжественный смотр. Как?..

— Как-то раз компания крыс подобралась совсем близко, они аукали и стегали кусты,— сказал Хельм.

— Мы решили, что ищут нас,— добавил Смовиа,— но они прошли мимо и не обратили внимания на дым, идущий из трубы, так что, наверное, им нужен был кто-то другой.

— Необязательно,— предположил я.— Они могли быть в другой фазе и не видеть дом.

— Сомнительно,— вставил Свфт.— Хотя эти двузаконники захватили наш технический комплекс, у них нет никого, кто умеет им пользоваться.

— Что нам только на пользу.

Старики склонились друг к другу, обсуждая что-то тихо, но бурно. Затем Хельм — чертовски тяжело думать об этом осунувшемся немолодом человеке как о розовощеком лейтенанте Хельме — подошел к маленькой крыске и, запинаясь, произнес:

— Ваше высочество...

Похоже, он не знал, что еще сказать. Она бросилась к нему, обняла и зарыдала.

— Мили! Мили! Я потерялась и...— Она умолкла, чтобы посмотреть на меня.— И дядя Коник нашел меня!

Хельм, похоже, был слишком взволнован, чтобы говорить, и Смовиа осторожно отцепил от него девочку, обнял и погладил ее. По-видимому, обычно она говорила на шведском, который был заметно лучше ее довольно примитивного английского. Неудивительно, учитывая, что ее вырастили двое шведов.

— Ну вот, Крошка, мы наконец все вместе,— утешил ее Хельм,— Все в порядке: теперь, когда дядя полковник с нами, мы скоро вернем тебя домой.

16

Понадобилось несколько минут, чтобы устроиться, придвинуть самодельные стулья к столу из неош куренного горбыля и начать говорить дело — или то, что сойдет за дело в атмосфере, лишенной привычной уверенности в достоверности происходящего.

— Итак, вы, два холостяка, вырастили из крысенка Крошку,— заметил я.— По-моему, вы проделали отличную работу: она чудное дитя.

— Протестую,— не слишком горячо вставил Свфт.— Ты должен относиться к ее высочеству с уважением.

— Давай пока оставим церемонии, генерал,— предложил я.— Как ты представляешь себе ситуацию?

— Исходя из нарушения порядка в Клубке,— заявил он,— я вынужден заключить, что в этой некогда неприкосновенной фазе двузаконники одержали верх, а Благородный Дом пал. Нефритовый дворец во власти врагов. Итак,— продолжил он на одном дыхании,— совершенно очевидно, что мы должны проникнуть в Город и саму Королевскую Ложу, дабы после должных приготовлений представить ее высочество черни как свидетельство обмана, на котором двузаконники построили свою узурпацию.

— Чудесно,— заметил я.— Надеюсь, ты уже придумал, как именно мы это осуществим, и, кстати, зачем нам, лю-ри, ставить себя под удар.

— Чтобы положить конец вторжению,— ответил на мой вопрос Смовиа.— В наших интересах реставрировать старый режим, даже если он сам по себе не заслуживает сохранения.

— С тем же успехом можно признать, что он его заслуживает,— истолковал я.— Объясни почему.

— Мы уже говорили тебе о здешнем поселении,— вставил Эмиль.— Такое милое место было: ухоженные домики, фруктовые деревья вокруг, и люди жили хорошо и мирно. А потом явилась эта банда Гргсдна со своей тупой пропагандой Двух Законов, и все сделались недовольны и начали спорить, как поделить общие запасы продовольствия. Все это, похоже, случилось из-за вопроса преемственности Благородного Дома. Не будет наследника — не будет и Правления, чтобы следить за справедливым распределением. Вся система строилась на взаимной вере в честность, и мысль о возможности получить что-то даром, стала медленной отравой: все по-прежнему хорошо питались, но начали волноваться, бояться, что кто-то другой отлынивает от работы, но получает больше, чем ему положено. Пришел голод, за ним мор, и воцарился хаос. Несколько сотен выживших — а до начала всей этой кутерьмы с Двумя Законами в поселке было три тысячи жителей — поделились на группы. Каждая защищает свой собственный уголок, и главная их цель — урвать, сколько получится, от того, что собрал другой, и конца этому не видно. В столице еще остались организованные войска, но Правление, по-видимому, парализовано: большинство королевских чиновников отказываются сотрудничать с Гргсдном, и он не может убить их, потому что без них настанет конец тем жалким остаткам порядка, что еще сохранились.

— Почему ты веришь, что от одного существования юной наследницы что-то изменится? — спросил я генерала.

Свфт и Смовиа заговорили одновременно:

— Люди в глубине души верны старому порядку...

— Они ребята приличные, просто немного растерялись. Они исполнят свой долг, как только четко поймут, в чем он состоит,— произнес доктор, и Свфт возражать не стал.

— Сначала,— внес лепту Эмиль,— нам надо распустить слухи, будто Гргсдн похитил принцессу и держал ее в плену и она только-только спаслась.

Я посмотрел на Минни, она же Крошка, она же ее высочество, как предпочел бы Свфт.

— А ты что думаешь, милая? — спросил я ее. Она проказливо улыбнулась.

— Думаю, быть настоящей принцессой очень приятно.— Она с любовью посмотрела на Хельма.— Мили рассказывал мне о стране под названием Оз и о принцессе Озме. Я хочу быть такой, как она.

— И я тебя понимаю, дитя,— произнес я.— Но с волшебством дело туго. У нас есть только наука.

— Не беда,— подал реплику Смовиа.— Наука способна воплотить все, что когда-либо объясняли волшебством, и даже больше.— Он встал: жилистый стареющий мужчина с всклокоченными усами и горящими глазами.— Чего же мы ждем?! Я хочу вновь увидеть этих людей свободными и счастливыми, а еще хочу дожить до момента, когда Крошка наденет королевскую мантию!

— Пожалуй, это самый эффективный способ остановить вторжение,— согласился я без энтузиазма.

— Единственный способ! — добавил Свфт. — Я не решался тебе говорить, полковник, но Гргсдн планирует открыть сотни новых станций переноса и наводнить твой мир несметными полчищами. Этот план следует сокрушить, прежде чем он претворится в жизнь!

— Между прочим, ты пока не объяснил мне, как случилось, что наши друзья провели здесь девять долгих лет, в то время как для нас с тобой прошло всего несколько часов,— обратился я к Свфту.

Он дернул носом.

— Ты должен понять, полковник,— эти слова явно были ему не по нутру,— что синхронность событий — доселе не полностью понятая переменная.

— Сколько времени прошло дома, пока мы возимся с заданием в этой глуши?

— Не имею ни малейшего понятия,— ответил Свфт таким тоном, словно выиграл подачу, — Смещение зависит от ряда переменных, ни одна из которых не контролировалась. Возможно, миг — или век.

Я подумал о Барбре и Манфреде — обо всех, кого любил. И кто умер от старости много лет назад.

— Не исключено, разумеется, что разницы и вовсе нет,— продолжал вещать генерал.— Поживем — увидим, ничего другого нам не остается.

Мы наметили выйти на рассвете. Приготовления заняли не много времени: только упаковать еду на несколько дней, в основном нечто наподобие пеммикана из толченых орехов, ягод и мяса крохотных белок — как сухой паек, то, что надо. Обсуждая, как сообщить деревенским о происхождении Крошки, мы добавили свежей пищи из закромов стариков. Мы решили, что Свфт изобразит ее отца или охранника, а мы, люри,— люди (Свфт давно перестал называть нас мартышками) — будем его пленниками, привезенными из новой провинции в качестве технических экспертов — да здравствуют Два Закона! Мы — перебежчики, охотно сотрудничающие с Йлокком из чистой симпатии к Благородному народу. Вакцину Смовиа мы пока держали в запасе. И пузырек с чистым вирусом надежно покоился у меня в поясном футляре.

Дорога к поселку, хоть и плохая, проходила всего в нескольких родах^[63] от хижины. Мы пустились в путь с неизменной скоростью две мили в час. Хельм и Смовиа, несмотря на изможденный вид, были крепкими и здоровыми, так что я позволил им задавать темп. Крошка шагала легко, еще и успевала сворачивать в окрестные луга нарвать цветочков, затем вручала их дяде Моби, и тот вплетал бутоны в венок, которым в итоге короновал ее. Она смеялась и танцевала вокруг нас, беззаботная, как и положено десятилетней девочке.

Некоторое время спустя мы наткнулись на небольшую группу йлокков, вышедших из леса. Увидев нас, они остановились и зашептались. Свфт велел нам принять смиренный вид и не обращать на них внимания. Один из незнакомцев подошел к нам, исполнил сложный номер с кивками и заговорил с генералом. Тот рявкнул односложный ответ, повернулся к нам и проворчал:

— Это отбросы-двузаконники. Хотят знать, кто вы такие. Я велел им не лезть не в свое дело. Подыграйте мне, ну же, скорей! — Он шлепнул Смовиа, который припал к земле, изображая страх.

— Только попробуй ко мне прикоснуться, крыса! — вспылил Хельм.

Я велел ему заткнуться и изображать раболепие. Он попытался и преуспел — но лишь в изображении кишечной колики.

Впереди и слева в лесу возникло движение, и человек — не крыса — заступил нам дорогу. Большой крепкий парень с неприятным лицом. За ним последовал еще один мужчина, поменьше, потом женщина. Они несли корзинки с крупными красными ягодами и другими плодами. Все трое были моложавы и хорошо одеты — по крайней мере когда-то. Одежда их изорвалась и запачкалась, а лица давно не видали ни мыла, ни бритвы. Волосы женщины были собраны в неряшливый узел, проткнутый веточкой. Первый мужчина, похоже, заметил нас — или уходящих йлокков — и нырнул обратно, жестами призывая остальных последовать его примеру. Но далеко они не ушли, держались поблизости.

Продолжая наблюдать за крысами, мы вереницей растянулись по дороге. Оборванцы не обращали внимания ни на меня, ни на других двух мужчин, однако, петляя меж невысоких деревьев и кустов, не упускали из виду Свфта. Со своей стороны, генерал делал вид, будто не заметил их, но меня ему перехитрить не удалось. Он был слишком наблюдателен, чтобы не разглядеть всей этой комедии прямо у себя под носом.

— Кто они? — спросил я его.

Он попробовал было разыграть номер «А, что такое?» и повернулся, глядя вслед уходящей группе йлокков, которые уже на сотню футов удалились от нас по дороге.

— Я же говорил,— буркнул он.

— Не шути со мной, Свфт,— прирыкнул я.

— Толпы жуликов скитаются, где хотят,— печально произнес он.

Я схватил его за плечо и указал на «прячущихся» людей. Он свирепо набросился на меня:

— Я велел вам сидеть тише воды ниже травы, полковник!

— Надо поговорить с ними, генерал.

Я велел Смовиа и Эмилю оставаться на месте, а сам, несмотря на возражения Свфта, направился к трем людям, которые озадаченно таращились на меня.

— Вот,— выпалил дородный детина.— Что?.. Женщина пихнула его локтем, и он с недовольным видом умолк.

— Привет,— произнес я.— Что происходит? Я только-только сюда попал. Похоже, вам приходится нелегко.

Вблизи усы мужчины тянули на неделю, не меньше. Мне показалось, что ребята все это время провели в лесу. Их руки огрубели, покрылись мозолями и обветрились, грязь въелась в поры и под короткие ногти.

— M'sieur, c'est dangereus^[64].

Детина говорил по-французски, но со шведским акцентом. Он крепко схватил меня за плечо и стал подталкивать к ближайшим кустам, засыпая вопросами и продолжая поглядывать на Свфта, а я тем временем пытался разобрать, чего он хочет.

— Это генерал Свфт,— медленно произнес я. Вряд ли он поймет что-либо более сложное.

Но если мои слова и дошли до него, то виду не подал.

— Кто вы такие, ребята? — настойчиво повторил я свой вопрос.

Он, похоже, решил подтвердить то, в чем уверены англоязычные туристы во всем мире: кто угодно поймет примитивный английский, если говорить достаточно громко. С ужасным акцентом оборванец произнес:

— Как и вы — рабы.

Подошел Свфт и строго обратился ко мне:

— Нечего якшаться со всяким сбродом.

— Они такие же люди, как мы,— отрезал я.— Что они тут делают? Как они сюда попали?

Незнакомцы, похоже, испугались Свфта и отступили, пристально наблюдая за ним, особенно здоровяк. Генерал не стал сокращать расстояние и по-шведски велел мне вернуться на место и не обращать внимания на этих людей. Он продолжал поглядывать вслед шайке йлокков, которые уже почти скрылись из виду за изгибом дороги.

— Скорее! — поторопил он меня.

Подошли Смовиа с Эмилем и возбужденно затрещали с незнакомцами. Хельм хорошо знал французский — по крайней мере, говорил бегло,— и здоровяк, похоже, понимал его. Лейтенант повернулся ко мне.

— Это рабы, полковник,— сообщил он.

И что толку с его лингвистических познаний? Я кивнул и спросил у женщины, как они попали сюда. Она ответила, что пришли из деревни, «как обычно».

— В смысле, в эту А-линию,— нетерпеливо поправился я.

— В большой коробке,— подал голос мужчина поменьше,— Крысы захватили нас — меня и Мари — в Гетебор-ге, загнали в большой мебельный фургон и два дня держали там в компании еще десяти человек, которых подстерегли на улицах, А потом открыли дверь, и мы вышли — здесь. Гас прибыл на следующий день.

17

В ходе дальнейших расспросов выяснилось, что они не знают, где находятся; это место не похоже ни на одну известную им часть Швеции. Каждый день они ходят в лес собирать ягоды, трюфели, орехи и еще что-то, названия я не разобрал. Здоровяка зовут Гас, а второго парня — Бен. Женщина — Мари, и Гас ведет себя как ее господин, хотя сама она, похоже, предпочитает Бена.

Свфта трясло все время, пока мы разговаривали, и наконец я повернулся к нему.

— Дело начинает проясняться, Свфт. Ты по-прежнему не вполне искренен. «Вторжение» — на самом деле вылазка за рабами, я угадал?

— Ну, что до этого,— попытался он потянуть время, вполне сносно пожав плечиками,— то некоторые разговоры о вербовке велись, хотя лично я данную идею не одобрял...

— Не пытайся меня надуть,— оборвал его я.— Ты уже проболтался, что рабочая сила была важной проблемой, лежащей в самом корне всех ваших бед. Ты сказал, двузаконники не верят в работу, а ребята из Нефритового дворца выше всего этого. Так что как только вы открыли разумный вид, отличный от йлокков, вам показалось, что все несчастья позади. Я пока прав?

— Это было не так...— попытался увильнуть он. Я заткнул ему рот:

— Вы ошиблись. Они только начинались. Теперь, когда Империум знает, где вы и что вы... Похоже, вы совершили большую оплошность — какая жалость.

— И все же,— холодно вставил он,— вы, люди, здесь, одни среди нас, и ваши жизни, в общем-то, в моих руках, не говоря уже о том, чтобы вернуться в родную фазу и сообщить о своих нелепых подозрениях.

— Не рассчитывай на это,— сказал я, хотя и понимал, что он прав.

— Та группа полицейских,— продолжал он,— пристрелила бы вас на месте, если бы я не солгал им, что вы моя личная свита.

— Какое великодушие,— сардонически заметил я.

— Что до этих,— продолжал он, указывая на трех оборванцев,— они — сбежавшие рабы, приговоренные к медленному расчленению. Остерегайтесь их, если не хотите разделить их судьбу. Двузаконный сброд не был полностью удовлетворен. Даже сейчас они все еще спорят у нас за спиной и легко могут вернуться. В этом случае...

Остальное он оставил воображению. Я оглянулся. Он оказался прав: йлокки вновь выстраивались рядами, поглядывая в нашу сторону.

— Скорее! — прошипел Свфт.— Обратно в лес!

Я решил не возражать, поскольку на вытянутых мордах десяти крысокопов было четко написано: «Не двигайтесь, вы арестованы».

Трое сбежавших рабов охотно рванули прочь: совсем не исключено, что копов больше всего интересуют именно они. Свфт хотел, чтобы мы рассыпались и попрятались, но Хельм предложил:

— Полковник, а может, лучше устроим засаду?

— Чепуха! — перебил Свфт.— У нас нет ни одного из этих ваших хитроумных метателей свинца.

— У крыс нежные желудки,— возразил Хельм.— Прижмемся к земле и снимем одного за другим: нас семеро против десяти — честный расклад.

— Так и сделаем,— согласился я.

Смовиа немного поворчал, но довольно охотно согласился помочь.

— Дадим всем пройти и снимем замыкающего дурня,— наставлял я.— Первый на мне, следующий твой, Эмиль.

Новички горели энтузиазмом. Я поставил их последними перед Свфтом, который согласился поговорить с вожаком, парнем с голубой полосой на спине. Крошке я велел спрятаться и не двигаться с места.

Йлокки вломились в подлесок, прочесывая его во всех направлениях. Один отстал и пристроился помочиться совсем рядом с моим укрытием, что мне не понравилось. Я дал ему закончить, потом стремительно метнулся и хорошенько врезал правой под короткие ребра. Он сложился, издав лишь пару свистящих звуков. Эмиль снял своего крысюка точно по сигналу, старина Гас отлично справился со своим, потом Смовиа, пока Бен и Мари вместе укладывали еще парочку. Я быстро поднялся, перехватил двух крыс, надумавших было удрать, и завалил их, одного налево, другого направо. Похоже, оружия у них не было, не считая дубинок, которые они даже не попытались пустить в ход. Все заняло минуты полторы.

— Забавно,— отметил Эмиль,— Видать, особых проблем у нас не будет.

— Эти вялые простофили — не самые типичные представители Благородного народа,— поспешил поправить его Свфт.— Надо бы поаккуратнее, не то мы не сплотим верноподданных, а только настроим их против себя.

— Не вижу сложностей,— сказал я,— учитывая, что мы пришли, чтобы помочь им подавить мятеж.

— И все же поосторожнее, не стриги всех под одну гребенку,— посоветовал генерал.

Гас отозвал меня и Хельма в сторонку и спросил, какого черта йлокк воюет на нашей стороне. Я объяснил, что он представитель Старого порядка, находящийся в оппозиции к клике Двух Законов, которая захватила Нефритовый дворец.

— Эти парни,— Эмиль показал на десять тел йлокков,— как раз из тех, о ком мы говорили. Свалились как снег на голову. Из-за них мы покинули деревню. Кто они такие? Чего им надо?

— Они считают, что мир задолжал им средства к существованию,— попытался объяснить я.— И отрицают третий закон Ньютона...

— Тот, который гласит, что ничего не дается даром, верно? — уточнил Эмиль, кивая в подтверждение своей догадки.

Я согласился.

— Безумие,— вставил Смовиа.— Нельзя отменить закон природы. Но знаешь, я встречал таких же ребят и дома!

— Они считают, что можно,— объяснил я ему,— если захватить столько рабов, чтобы они делали за тебя всю работу.

— Это многое объясняет,— произнес Бен.— Но при чем здесь мы? Где мы? Как мы сюда попали? Фургон, в который нас запихали...

— Сколько вас было? — спросил я.

— В моей группе — двадцать один,— ответил Бен.— А групп было очень много. Сопротивление казалось бессмысленным.

— В Стокгольме мы обратили их в бегство,— сообщил я.— Солдаты из них никудышные. Слабаки.

— Мор,— добавил Смовиа.— Крысы начали умирать, как раз когда появились банды. Ужасно.

— Так может, это они виноваты,— дошло до меня.— Такие, как они, считают, что мусор и нечистоты сами куда-нибудь денутся, наверное, пустили все на самотек и испортили воду.

— Совершенно верно, полковник,— вставил Свфт.— Эти безмозглые выскочки силой удерживали бывших сотрудников на энергетической станции, чтобы та хоть как-то работала. Их, похоже, удивляло, когда работники приходили к ним за инструкциями насчет аварийных ситуаций. Они возмущались: «Я босс! Что вы лезете ко мне со всякой ерундой? Это ваша работа!»

— Ничего удивительного, что все развалилось,— заметил я и попытался объяснить Гасу, что он вместе с остальными людьми был перенесен из родной А-линии в весьма отдаленную.

Здоровяк отмахнулся.

— А обратно как-то можно попасть? — поинтересовался Бен.

Я рассказал ему, что мы собираемся вернуть законным хозяевам власть над техническим отделом Клубка и, положив конец переносу йлокков в линию ноль-ноль, при помощи Свфта использовать их оборудование, чтобы отправить всех пленников домой.

— Так чего же мы ждем?

— Для начала,— объяснил я,— надо захватить поселок и набрать армию йлокков, недолюбливающих двузакон-ников...

— Невозможно! — рявкнул Гас.

— Элементарно,— возразил Бен.— Их все ненавидят. Нужно только повести их за собой, и тогда мерзавцев сбросят в их собственные невольничьи ямы.

— Сколько в деревне людей? — спросил я.

— Пара сотен, наверное,— предположил Гас— Люди приходят и уходят. Тут что-то вроде плацдарма для подготовки новичков. Показывают, как ходить в лес, что собирать и так далее. Ну и дрессируют, чтоб сдались и оставили дурацкие мысли о побеге. Куда бежать-то? Страна чужая, хоть с виду и совсем как наша.

— Что будем делать с этими лодырями? — поинтересовался Гас, глядя на наших пленников голодными глазами. В руке у него был мясницкий нож.— Перережем им глотки? — предложил он и шагнул к ближайшему, словно не сомневался в положительном ответе.

— Нет, мы их используем,— возразил я.

— Используем как? — взвился Эмиль, но тут же осекся и пробормотал: — Используем. Есть, сэр.

— Ослабь ты свою прусскую дисциплину, Эмиль,— приказал я.— Мы в одной лодке. Полегче, хорошо?

— Как,— перебил Свфт,— ты собираешься использовать этих негодяев? Не сомневайся, спокойно наблюдать за зверствами я не стану.

— У тебя нет оснований для подобных опасений, генерал,— напомнил я ему.— Сначала поставь их на ноги; затем растолкуй им, что они твоя свита и должны подчиняться. Ну и почисти немного.

— А дальше что? — не понял Гас.

— Чем меньше будешь трындеть, Гас, детка,— вспылил я,— тем больше придешься мне по нраву.

Он заворчал, но заткнулся и прижался к Мари, которая бочком отодвинулась от него. Она робко улыбнулась мне, и я произнес:

— Мадам, а сейчас я хотел бы, чтобы вы притворились, будто эти бездари захватили всех нас в плен, а генерал Свфт у них главный. Слушайтесь его, пожалуйста.

Я повернулся к Свфту.

— Идем в деревню,— сообщил я ему,— Нам нужны бараки рабов, а солдатам — добрый обед. Будем вести переговоры.

— Не вижу препятствий,— признал он и пролаял что-то высокомерное ближайшему йлокку с голубой полосой на спине, который как раз начал подниматься на ноги. Он глянул на Свфта, снова скрючился и проворчал что-то совсем не похожее на «есть, сэр». Свфт пнул его и произнес тихим, но ледяным тоном несколько слов. Сержант вскочил и немедленно схватил Эмиля за плечо. Эмиль сбил его с ног.

— Не сметь, презренный люри! — приказал Свфт. Эмиль замахнулся на Свфта, который легко отвел удар и прошипел Хельму в лицо:

— Лучше подыгрывай мне, лейтенант, если хочешь пережить этот день. Остальные тоже в опасности.

— Djaveln! — выругался Хельм.— Мы уже показали этим крысам, кто здесь главный!

— Со всем гарнизоном нам не справиться, Эмиль,— внушал Свфт.— Они, несомненно, вызвали подкрепление. Через несколько мгновений вокруг окажется две сотни вышколенных полицейских.

Эмиль посмотрел на меня.

— Ты слышал генерала,— сказал я.— И меня, полагаю, тоже. Притворяясь рабами, мы остаемся под прикрытием, лейтенант. Действуй согласно плану.

Он неохотно подчинился.

Сержант — оказалось, его зовут Двд — уже встал и что-то высокомерно пищал. Свфт пролаял ему приказ и направился к следующему йлокку. Через десять минут при помощи сержанта удалось привести всех в чувство. Затем генерал посоветовался с сержантом и предоставил тому выстроить всю толпу в колонну по двое. К этому времени на дороге появились еще йлокки и замерли наизготовку, пока их командир говорил в портативную рацию.

— Подожди здесь, полковник, если несложно,— попросил Свфт и направился к ним.

Солдаты вяло забеспокоились, но взяли под козырек, как только разглядели его красную полосу. Он перебросился парой слов с капитаном, обернулся и крикнул сержанту Двду:

— Веди их сюда.

Двд довольно робко велел мне жестом построиться, и по моей просьбе Гас, Бен и Мари встали в линию, мы со Смовиа и Хельмом вытянулись за ними. Крошка беседовала с копом, у которого был разбит нос, и протягивала ему платочек вытереться. Двд заново выстроил своих парней и отдал приказ выдвигаться. Покорно волоча ноги, мы вышли на солнце, старательно прикидываясь бездомными рабами, которые жалеют, что вообще сбежали. Капитан купился. Он видел следы схватки, но откуда ему было знать, кто ее выиграл, ведь в его распоряжении была только ложь Свфта.

— ...пытались сопротивляться,—говорил генерал.— Я объяснил сержанту, что эти люри нужны мне самому для работы, и...

Я окончательно остановил нашу маленькую компанию и посмотрел на Двда, словно в ожидании приказаний.

— Полковник, эту группу мы тоже одолеем,— пробормотал Хельм.— Их всего-то две дюжины. Позвольте мне...

— Ты получил приказ, лейтенант,— прошипел я в ответ.— Может быть, немного прусской дисциплины нам все-таки не помешает.

Свфт рявкнул приказ Двду, тот резко повернулся ко мне и взвизгнул:

— Молчать! Мы приумолкли.

Свфт подошел к Крошке и тихо переговорил с ней, затем снял длинную шинель с одного из копов помельче и помог девочке забраться в нее. Отличная мысль: теперь малышка смешается с военными и будет совсем незаметна. Мы подошли ближе к вновь прибывшим йлоккам, стараясь помешать им слишком пристально вглядеться в шеренгу робко посматривающих соплеменников, которые якобы охраняли нас. Свфт тет-а-тет беседовал с капитаном. После короткого совещания последний подозвал старшего сержанта и отдал ему приказания. Новый отряд построился с равнением направо, обогнул нас, вошел в лес и принялся командовать нашими пленниками.

Свфт резко возразил. Капитан отдал приказания, и через мгновение две группы выстроились бок о бок. Генерал подошел ко мне.

— Я посоветовал капитану Фску поместить этих парней под арест,— произнес он.— За нарушение субординации и некомпетентность,— пояснил он.

— Это подкрепление не кажется особо рьяным,— заметил я.— На чьей они стороне?

— Вообще-то они и сами не знают,— по секрету сообщил Свфт,— Это обученные регулярные войска, которые не спешат повиноваться явившимся неизвестно откуда шайкам бездельников. Моих знаков различия хватило, чтобы вывести их из замешательства. Я сказал им, что провожу имперские учения. В итоге они у меня в подчинении, а я импровизирую. Не отступай от плана, полковник, и, может, все у нас получится.

18

После довольно продолжительной неразберихи и визгливых препирательств между рядовыми капитан Фск построил всю ораву по четыре в ряд: по четыре ворчуна, но ворчуна покорных.

— В путь, капитан,— велел Свфт и подпихнул нас, рабов, вперед.

Мы смиренно заняли свое место, но Гас заметил:

— Надеюсь, нас не дурачат, полковник. Я не доверяю этим чертовым белкам, ни одной из них! — Он враждебно смотрел на Свфта.

— Генерал Свфт посвятил себя свержению банды, организовавшей вторжение,— произнес я.— Хотя на самом деле это скорее был рейд за рабами, а не настоящая оккупация.

— Когда я вижу, как чертовы белки сталкивают людей с тротуара,— горячо возразил он,— и вальяжно заваливаются, чтобы занять все столики в моем любимом кафе, я называю это вторжением.

— Чего ты хочешь, Гас? — спросил я его.— Положить конец войне или просто показать, какой ты крутой мужик?

— Выгнать их,— признал он.— Если для этого надо ломать комедию, я постараюсь.

— Еще как постараешься,— подтвердил я.

Откуда-то спереди доносилась вонь. Мы молча тащились по дороге и через несколько минут увидели каменные домики в окружении подстриженных деревьев и очутились на краю некогда прелестного поселка. Вдоль улиц высились запущенные каменные строения с разбитыми окнами и отвалившимися карнизами. Повсюду валялись трупы: устилали улипы и аллеи, забивали переулки. Похоже, сначала их пытались аккуратно укладывать в штабеля, но потом просто стали наваливать кучами. В основном кости, но и относительно свежих тел хватало, чтобы понять: мор еще не утих. Пока я наблюдал, из высокого окна вывалился покойник, ударился о мостовую и безымянным лег среди прочих.

Я заметил слабое шевеление в соседней куче. Кто-то еще жив и пытается выбраться. Я невольно шагнул в том направлении, но Свфт схватил меня за плечо.

— Полковник,— жестко произнес он,— у нас нет времени на благородные жесты.

Я ощутил потребность извиниться, но тут же понял, что на меня снова влияет местный образ мыслей; поэтому злобно зыркнул на Свфта и произнес:

— Я понимаю нужды этих военных, генерал.

Из лавки, которая ничем не отличалась от всех остальных мелких лавок на свете, вышел йлокк. Он поднял взгляд, заметил нас и завизжал, словно только что обнаружил пожар. Появились другие крысы и начали обступать нас полукругом. Свфт поговорил с капитаном; тот рявкнул приказ, и его войска поспешили выстроиться в две колонны рядом с нами, шестью «пленниками». Генерал подошел ко мне и принялся сетовать, что это подлинное бесчестье, что вмешательство двузаконных банд до основания разрушило общественный порядок и теперь толпа не находит зазорным лезть в дела несомненно регулярного отряда, сопровождающего пленных люри. Он отошел, чтобы утихомирить прибывающую толпу короткой и суровой речью. Возбужденные горожане расходиться не желали.

Затем две здоровенные крысы типа пасюков пробились в первый ряд. Одна показала на Эмиля, и обе ринулись к нему. Свфт велел им держаться подальше. Они не обратили внимания. Он подождал, пока они не окажутся с ним на одной линии, резко наклонился вперед, размахивая длинным туловищем по сторонам, и сбил обоих смутьянов с ног. В толпе раздались редкие голоса протеста, но большинство кричало что-то вроде «браво!». Свфт подошел, рывком бросил того, что покрупнее, себепод ноги, выплюнул ему в лицо несколько слов и отпихнул в сторону. Второй удрал, огрызаясь через узкое плечико на толпу, расступившуюся, чтобы пропустить его.

— Он пригонит целый гарнизон,— сказал Свфт, — Уведи своих людей с глаз подальше, полковник.

Меня это устраивало. Бормочущая толпа была настроена линчевать, вот только сомневалась кого: ненавистную банду, которая вторглась в их мирные жизни, представителя старого и предположительно потерявшего доверие порядка или люри. Свфт жестами велел нам пройти в тускло освещенное помещение, а сам выстроил отряд оборонительным квадратом, прикрывая дверной проем. Городские жители поспешно разбегались. Свфт присоединился к нам, как оказалось, в трактире и отдал приказ перепуганной старой крысе с проседью в мехе. Мы уселись на излишне низкие скамьи, и через мгновение юная крыса-официантка поставила перед нами длинные деревянные подносы с какой-то тушенкой. Пахло нормально.

— Это хорошая, полезная еда,— уверил нас Свфт, ныряя в свое корытце. Крошка неуверенно попробовала кусочек, затем кивнула — она не путала жесты — и сказала:

— Det ar bra, Farbro Swft^[65].

Я тоже рискнул: кушанье напоминало какой-то гуляш из грибов и орехов — неплохо. Пока мы ели, звуки на улице превратились в полноценный рев толпы, который подстегивали пронзительные вопли двузаконников. Похоже, они готовились штурмовать трактир. Я поинтересовался у Свфта, что он намерен делать далее.

— Я обещал тебе охрану,— произнес он.— Ты ее получишь.

Разбив окно, в комнату влетел камень и упал на пол. Взволнованный хозяин, пища, выбежал наружу, но тут же ввалился обратно, шатаясь и истекая кровью. Свфт направился к двери, на мгновение остановился и вышел, глядя в глаза передним рядам шумной толпы. Он отбросил нескольких смутьянов в сторону и произнес, если я правильно перевел:

— Те, кто станет мешать мне и моим войскам защищать мир, порядок и закон Правления, очень скоро обнаружат, что избрали неверный путь. Не обращайте внимания на дерзких незваных гостей, побуждающих вас к смуте, и возвращайтесь к своим повседневным делам. Все подстрекатели получат по заслугам. А теперь вон!

Невысокая, но плотная крыса насела на него — челюсти Свфта лязгнули, и нахал отпрянул. Из похожей на обрубок прокушенной руки лилась кровь. Еще двое попытались повторить его подвиг и были отброшены стремительным взмахом туловища Свфта. Городские жители неуверенно толклись поблизости, ждали, кто победит. Из боковой улочки выбежали очередные задиры двузаконники, обогнули толпу и начали окружать нас с обеих сторон. Свфт шагнул обратно в дом и обратился ко мне:

— Сам видишь, что происходит, полковник. Наш общественный порядок полностью расстроен. В обычной ситуации единого моего слова хватило бы, чтобы рассеять чернь. Что же до двузаконных отбросов — тьфу! — Он посмотрел мне в глаза.— Ты должен обеспечить безопасность ее высочеству, полковник! — В его голосе звенело отчаяние.— Я говорил с капитаном Фетом, можешь положиться на него, насколько он и его небольшой отряд в состоянии тебе помочь.

Затем он повернулся к Крошке.

— Ваше высочество, я возвращаюсь к исполнению своего долга. Молю положиться на полковника и его люри.

Он повернулся и снова вышел на улицу.

Шум толпы взвился еще выше, и я услышал безошибочно мясистое «бум!» камня, встретившего плоть. Я увидел, как Свфт отлетает, медленно поворачивается и падает на бок. Толпа сомкнулась над ним. Похоже, это несколько удовлетворило, а то и отрезвило ее. Крысы отпрянули от тела генерала, оставив жалкую груду на земле. Головорез двузаконник принялся что-то кричать, но его немедленно сбили с ног. Городские жители отступали, исчезали в боковой улочке, откуда пришли. Тело Свфта казалось таким одиноким на мостовой.

— Djaveln! — наконец произнес Эмиль.

Смовиа утешал Крошку, которая что-то лепетала о дяде Свфте. Появился встревоженный хозяин, и я зажал его в угол, как раз когда он метнулся было в свою каморку в глубине комнаты.

Он задрожал, потом решил проявить готовность к сотрудничеству.

— Идиоты! — заверещал он.— Из-за вас нас всех убьют!

— На чьей ты стороне? — поинтересовался я.

Он попытался проскочить мимо с воплями «стража!», затем умоляюще посмотрел на Крошку в полицейской шинели, но она была занята.

Я зажал его обратно в угол.

— Там только что убили лейтенанта-генерала лорда Свфта,— сообщил я ему.— Он стремился отобрать власть у этих мерзавцев и вернуть мир и порядок. На чьей ты стороне?

— Хулиганье вломилось и ограбило мою кладовую,— заныл он.— Где же войска ее величества?

— Почему ты не вышвырнул их? — удивился я.

— Их было много, а я один,— простонал он.— Что я мог поделать?

— Если бы весь поселок объединился против них,— сказал я,— вы бы смогли запереть их в местной тюрьме.

— Но многие надеялись выгадать,— жаловался трактирщик.— Я видел их только что, они стояли на улице, смотрели, как двузаконники убивают вашего друга, и мечтали чем-нибудь поживиться.

— А теперь ты хочешь действовать? — спросил я.— Еще не поздно вернуть власть себе.

— Что? — завопил он.— Что мы теперь можем сделать? Порядка больше нет, мир — забытый сон. Они владеют всем нашим добром, обращаются с нами как с простыми рабами... ой, прошу прощения, сэр.

— Ничего,— успокоил я его.— Мы не рабы. Эти военные — наши пленники — те, что не на нашей стороне.

— Но вы не могли... Почему же они не двигались и позволили...— Он бессвязно забормотал.

Я не специалист в разговорном — и истеричном — йлокк-ском диалекте, поэтому оставил его в покое.

— И что нам теперь делать, сэр? — поинтересовался Хельм.— Генерал умер, и как...

— Для начала надо забрать тело: выказать заслуженное уважение. Затем мы должны проникнуть в столицу и в технический отдел Клубка.

Док Смовиа стоял у двери, выискивая возможность подобраться к телу Свфта.

— Думаю, его должны занести военные, полковник,— сказал он.

— Вели капитану Фску разомкнуть квадрат, послать двух людей забрать генерала и вернуться на позиции,— проинструктировал я.

Смовиа передал сообщение и затем проворчал:

— А как же двузаконные ублюдки? И когда я смогу начать эпидемиологическую работу? Эти люди больны.

— Как только мы справимся с мятежниками,— ответил я.

— Мы должны сделать свое дело и убраться домой! — взорвался Смовиа.

— Чертовски верно! — выпалил Гас. Его жирная физиономия горела.

Вошли военные, осторожно неся Свфта и возбужденно попискивая. Крошка вклинилась между ними с криком:

— Он жив! Он жив!

Смовиа немедленно начал отдавать приказания и очищать место для осмотра.

— Эмиль! Возьми Крошку и постарайся ее успокоить.— Какое-то время он больше ничего не говорил, затем произнес: — Думаю, он жив. Но ему понадобится такой уход, какой мы вряд ли сумеем обеспечить.

— Ты уж постарайся,— попросил я его.— Генерал едва не отдал за нас жизнь. За нами должок.

— Чертово крысиное гнездо,— вставил старина Гас.

Хватит с меня его болтовни. Я сунул кулаком ему в зубы и сообщил, что еще один непрошеный совет — и я повторю, но на этот раз уже сильнее.

Он почесал челюсть и с удивлением уставился на кровь на руке.

— Предупреждать надо...— начал он. Я замахнулся.

— Заткнись и встань в угол,— приказал я ему. Смовиа начал было возмущаться, но Эмиль заставил его замолчать.

Гас повернулся к Бену и пробормотал:

— Он продаст нас крысам...

Хельм развернул его и врезал в живот, после чего затолкал в угол.

Трактирщик дрожал, непонимающе прислушиваясь к нашей беседе на английском. Я собрал свои обрывочные знания языка йлокков и спросил его, решил ли он, на чьей стороне стоит. Он сглотнул и выпалил:

— На правой стороне! Если вы, странные существа, собираетесь напасть на этих головорезов, я с вами.

Я поздравил его и поинтересовался, как насчет того, чтобы для начала снабдить провизией нашу вылазку в столицу и обеспечить уход за Свфтом.

— О, и не только это, сэр! — охотно уверил он меня.— Имею честь предоставить к вашим услугам свой экипаж и себя в качестве провожатого! В Городе меня хорошо знают. Я, Бнк, каждый день официально поставлял в Нефритовый дворец свежий корм — пока эти подонки не задержали меня две недели тому назад. Пойдемте, покажу вам свою повозку.

Я последовал за стариком и покорно осмотрел просевшую двуколку, которой не хватало только изнуренной пахотой клячи, чтобы являть собой идеальную картину худшего транспортного средства на свете.

— Тем не менее,— произнес у меня за спиной Смовиа,— это лучше, чем идти пешком. При условии, что найдется кому ее тянуть. Если не вылечить волдыри на ногах, так и до сепсиса недалеко. К тому же можно устроить Свфта в относительном покое, пока он поправляется.

— Конечно,— признал я.— Мы согласны,— сообщил я Бнку.— Выступим в путь, как только заполним повозку всем, что обычно доставлялось во дворец.

Он завел нас обратно в дом и показал, какие тюки и бочонки грузить. Смовиа обустроил место для Свфта, и я отправил Гаса и Бена работать, а остальные стояли на страже. Гас возмущался, пока я снова не врезал ему. Долго же доходит до этого парня. Мари попыталась утешить его, но он огрызнулся. Похоже, она его побаивалась.

— Что мне сказать лорду казначею? — осведомился Бнк у враждебной вселенной.

— Правду,— предложил я.

— А ваше присутствие как объяснить? — не унимался он.

— Мы спрячемся под брезентом,— пообещал я.

— Полковник,— вставил Эмиль,— вы правда верите, что нас так просто выпустят с грузом ценных припасов?

— Бнк должен выполнять свою работу,— пояснил я,— они не посмеют помешать ему отвезти припасы Гргсдну во дворец. Будем лежать тихо, пока не выберемся из деревни.

Бнк вывел из пристройки странного зверя, похожего на тапира размером с бегемота, и запряг его в экипаж. Запахло старым гумном. Бнк рассеянно гладил покрытый коркой навоза бок животного и ловил больших синих мух. В повозке едва хватило места для шести человек. Мы пустили Крошку на козлы к дяде Бнку. Всех взрослых мужчин она называла дядями; похоже, различий между людьми и йлокками она не делала, зато прониклась симпатией к Мари, которая явно полюбила девочку. За исключением детского английского, малышка казалась вполне рассудительной десятилеткой. Но несомненно, Смовиа и Хельм поначалу говорили с ней как раз таким сюсюкающим языком, она привыкла и, естественно, что слышала, то и выучила.

В повозке валялся жесткий вонючий кусок брезента. Я пристроил его так, чтобы полностью прикрыть нас, но оставил небольшое отверстие для воздуха и смотровое лично для себя. Я проинструктировал Бнка вести себя так, словно ничего необычного не происходит, и не ожидать помех, а буде таковые возникнут, громко возмущаться и переть дуром.

19

Под брезентом было жарко, пыльно и тесно, воняло, кишело клопами, и я, похоже, лежал на гальке. Сразу стало ясно, что главное — не ерзать и не чихать. Установив сей факт, я задремал.

И проснулся под звуки писклявых голосов.

— Мы же тебе говорили, никаких больше услуг кровопийцам! — разглагольствовал один.

— Еда принадлежит Народу! — вторил другой. Старый Бнк бойко отвечал:

— Что ж, я должен наплевать на нужды великого Гргсдна? Ему тоже кушать надо, а его самоотверженное служение Народу не оставляет времени на поиски пиши! Хотите, чтоб он умер от голода?

Еще немного брани — и ревнители чужих дел решили его пропустить. Один из них ткнул брезент палкой или тупым концом копья и оставил синяк у меня на плече. Затем мы двинулись дальше, каждый ухаб загонял острые осколки гальки мне в спину, словно кнопки. Я выглянул в смотровое отверстие и увидел, как наряд стражников исчезает за поворотом.

— Ладно,— сказал я остальным,— отсюда мы немного пройдемся пешком.

Свежий воздух никогда не казался слаще. Спустя несколько суетливых минут охоты на блох при помощи бутыли особого средства, выуженной Бнком из-под козел, мы пристроились в пыльном кильватере повозки, наслаждаясь дыханием, свободой движения, отсутствием засохших какашек и боли, не считая натертых ног. Счастье продолжалось добрых две минуты. Затем Бнк остановил двуколку и лихорадочно замахал: «прячьтесь».

Мы затаились в канаве и наблюдали, как они идут мимо, десять убого одетых парней, больше похожих на солдат, отставших от армии, чем на вымуштрованный отряд.

— Что думаешь, Эмиль? — спросил я жилистого старого черта, о котором по-прежнему думал как о юном лейтенанте Хельме.

Он подался вперед и зашептал мне прямо в ухо:

— Мне вон того молокососа с синей полосой.

— С первого захода придется каждому снять двоих.

Я вполголоса переговорил с Гасом и Мари, которая настаивала, чтоб ее тоже взяли в игру. Док Смовиа был готов, хоть особо и не рвался в бой. Он посадил Крошку в кусты и велел не трогаться с места.

— Мы встанем и тихо пойдем за ними,— разъяснил я.— Последние двое на мне. Эмиль, следующая пара твоя; бить надо быстро и сильно.

Мы выбрали по тяжелой, двухфутовой дубинке из веток твердой болотной сосны, в изобилии валявшихся вокруг. Я украдкой вылез из кустов и приблизился к замыкающему дурню. Получилось не очень: он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть опускающуюся дубинку, неуклюже увернулся и успел заорать, что услышал парень перед ним и тоже обернулся и рухнул, хорошенько получив промеж глаз. Эмиль обошел меня и снял облюбованного сине-полосатого, затем еще одного, ну а после началась всеобщая свалка.

Один крысюк попытался сбежать, но я поймал его, развернул и сбил спесь коротким тычком аккурат в его нежный желудок.

Тем временем он хватался за мое запястье и пытался что-то сказать. Наконец я разобрал пару слов:

— ...три закона. Мы не охотимся на вас, люри! Я — майор Лет из Верной оппозиции! — Тут он извернулся и заорал на Гаса, который, капая кровью из укусов на голых руках, душил крысу рядом.— Мистер Гас! Это я, ваш благодетель Лет! — Он пытался высвободиться, но я держал крепко.

Краснолицый Гас, яростно сосредоточенный на своем занятии, проигнорировал майора, но Бен подошел и крикнул сквозь гвалт визжащих крыс и сыплющих проклятиями людей:

— ...ошибка! Эти парни на нашей стороне!

Я бросил Лета на землю и прижал сверху ногой. Он попытался укусить меня за лодыжку. Я пнул его под скошенный подбородок и произнес: «Шалунишка!» Он злобно уставился на меня, затем переключил все внимание на Бена и разразился долгой тявкающей речью, смысла которой я не уловил.

— Полковник,— произнес Бен, затем прервался и сшиб Гаса с ног мощным ударом.— Эти парни — остатки королевского гарнизона. Разумеется, они против двузаконного сброда и не одобряют большого похода за рабами. Майор,— он поднял обмякшего офицера на ноги,—дал нам уйти. Они помогут нам пробраться в столицу, чтобы атаковать головорезов.

Я поверил его словам, когда Мари подошла и подтвердила их, собственнически взяв его за руку и улыбаясь ему снизу вверх. Не красавица, но улыбка приятная, а к дубинке прилипла крысиная шерсть. Вояка что надо.

— Майор Лет отпер дверь клетки,— быстро рассказала она.— Сначала мы ему не поверили: решили, это ловушка, чтобы убить нас при «попытке к бегству» или вроде того. Но когда мы увидели, как он дубинкой вырубил ка-питана-двузаконника, то поняли, что он с нами. В конце концов, у него есть повод их ненавидеть. Я знаю, он поможет нам атаковать мятежников.

Понадобилась пара минут, чтобы восстановить порядок, выстроить ребят Лета, маленько потрепанных, неровными рядами и окружить их нашими парнями. Смовиа был занят — обеззараживал укусы, а после я дал ему заштопать пару черепных ран, кровь из которых заливала крысиные глазки. Эмиль успокоился последним, но Смовиа напомнил ему, что это тот же отряд, который когда-то прошел мимо их домика в лесу и не обратил на него внимания.

Лет заговорил:

— Мне пришлось изобразить ваши поиски, после того как вы сбежали из поселка,— объяснил он.— Двузаконники подозревали, что без меня тут не обошлось, и конечно же были правы. Я сообщил, что не обнаружил ваших следов, а позднее помог спастись остальным рабам. Вы можете мне доверять.

— Вы знаете генерала Свфта? — спросил я его.

— Разумеется, я имею честь его знать! — заявил он.— Вы виделись с генералом?

— Он временно сошел со сцены,— сообщил я.— Толпа жестоко расправилась с ним в таверне неподалеку. Он с нами, но не знаю, хорошо ли это.

— Я надеялся связаться с генералом,— произнес Лет— Наш план — я подразумеваю верноподданные войска — состоял в том, чтобы соединиться с ним и вернуть столицу.

— Все еще возможно,— уверил я его,— Идеи есть?

— Я собирался завербовать всех освобожденных рабов, которых сумею найти, привести их обратно и затем, когда двузаконники поверят, что беглецы якобы вернулись, навалиться всем скопом,— поведал Лет.— Не могли бы вы осмотреть генерала и сообщить о его состоянии?

— Звучит разумно,— согласился я и спросил Эмиля и Смовиа, не видят ли они изъяна в плане, исходя из того, что им известно о ситуации в столице.

Доктор таковых не нашел и отправился проверить, как там генерал, который по-прежнему валялся в экипаже без сознания.

— Двузаконники всегда бурно празднуют возвращение беглых рабов, — сообщил Хельм.— Соберется вся банда, будут важно расхаживать, показывая, какие они крутые. Лет прав: это самое лучшее время, чтобы захватить их, зайдя с двух сторон одновременно!

Он так пылал энтузиазмом, что даже забыл извиниться за наличие собственного мнения.

Вернулся Смовиа и сообщил, что нам предстоит и дальше действовать на свой страх и риск, поскольку генерал намерен еще немного побыть в отключке.

Я спросил Лета, считает ли он Бнка способным с помощью нескольких верноподданных солдат обеспечить безопасность Свфта, пока мы осуществляем сей план. Майор минут десять поговорил с трактирщиком, отдал ему пару рядовых и отослал их. Он объяснил мне, что верные люди есть на землях Нефритового дворца и Свфт уже к утру окажется у них в безопасности и под присмотром.

Мы удалились в лес, чтобы немного отдохнуть и приготовиться победить или умереть на рассвете.

Подошел неунывающий старина Гас и долго бурчал, пока я не велел ему говорить, коли есть что сказать.

— Вы ведь не доверяете этим крысам, а? — спросил он.— Я говорю, давайте перережем им глотки, пока спят.

— Ты,— сказал я ему,— заткнешься, черт побери, и будешь делать, что велят. У меня нет ни времени, ни желания возиться с твоими неврозами, Гас. Поди проспись, и нечего выдумывать всякий бред.

Когда он утопал прочь, Смовиа подал голос:

— Можно бы и подипломатичнее, полковник. Гас, конечно, деревенщина, но в бою он нам пригодится.

— Ты видел его в последней схватке? — спросил я дока.— Он бросился на одного парня, и тот сбил его с ног. Больше он не пытался лезть в драку. По-моему, он такой же трус, как все крикуны.

Смовиа смирился. Через весьма короткое, как мне показалось, время Мари разбудила меня — настала моя очередь сторожить. Она промерзла до костей, да и я тоже, но разводить костер было слишком рискованно: Бен уверил меня, что полицейские-двузаконники наверняка патрулируют район. Наконец рассвело, и через пять минут мы уже двинулись в путь — не по дороге, конечно, а по тропинкам, которые мне показал Эмиль. Мы шли мимо заброшенных домов, низеньких и по обычаю частично вкопанных в землю. Вдалеке я заметил группу людей, направлявшихся в лес, чтобы еще один день выполнять за двузаконников их работу; йлоккский конвой зажал их в тиски по бокам. Прижавшись к земле, мы ждали, пока они пройдут.

Я спросил у Эмиля, сколько в поселке рабов. Он прикинул, что пятьдесят. Двузаконников примерно столько же. Я поинтересовался, верит ли он, что люди присоединятся к нам, когда увидят, что происходит. Он засомневался.

— До дома далеко, сэр,— объяснил он.— Они равнодушны. Я сумел поговорить кое с кем, но им было все равно.

— Интересно,— спросил я его,— почему вас с доком не загнали в рабочую бригаду, как только вы появились в деревне?

— Мы опередили двузаконных мятежников, сэр,— объяснил он.— У доктора была аптечка, и он вылечил пару больных детишек, они поправились. Их родные защитили меня от двузаконников, когда те заявились; похоже, все знали о походах за рабами и знали, что мы принадлежим к порабощенному виду, но не одобряли этого. Они ожидали, что с минуты на минуту явится королевская гвардия и прогонит мятежников. Они прятали нас, и кормили, и обращались с нами настолько хорошо, насколько позволяли обстоятельства.

20

Между тем нам было чем заняться. Мари сообразила, что нужны корзинки для плодов, и показала, из какой травы и как их плести. Это заняло полчаса, и все это время старина Гас брюзжал.

Крошка, или Минни, как мы ее называли в половине случаев (имя ей нравилось), считала все происходящее отличной забавой и быстро наполнила свою корзинку дикими цветами, пришлось попросить ее выбросить их и заменить на орехи и ягоды, как предложил док: двузаконников не слишком порадует, что рабы тратят драгоценное время на собирание маргариток. Я поставил девочку в хвосте колонны майора Лета. (Имя, которое я пишу как Лет, в действительность больше походило на «Лист», первая согласная произносилась на вдохе, но даже он понимал, кого я имею в виду, говоря «Лист». Я никогда не смогу бегло говорить на йлоккском: слишком много звуков с придыханием и писка.)

Малышка Минни в своей солдатской шинели легко сошла бы за молоденького новобранца. Я велел ей прятаться при первых признаках нападения. Она согласилась, но, по-моему, ей чертовски понравилось бить сержанта-двузаконника по голове во время последней схватки, потому что он напал на дока, хотя она заботливо ухаживала за ним, когда все закончилось. Теперь они подружились, и девочка сделалась кем-то вроде дочери полка. Полезно для боевого духа, и моего, и их.

Солнце стояло высоко и пекло. Мы, люди, потели и радовались, что нам не надо кутаться в шинели. Военным, похоже, было все равно, даже Минни. Наш новый конвой был в приподнятом настроении; насколько я разобрал разговоры в строю, отряд собирался быстро расправиться с мятежниками и отправиться в столицу с той же целью.

Я предупредил Лета, чтобы держал их в узде, а то как бы не начали беспорядочно грабить или обижать селян. Он уверил меня, что дисциплина в отряде отличная и что он понимает: необходимо перетянуть местных жителей на свою сторону.

Мы увидели впереди под деревом небольшую группу бездельничающих йлокков с лопатами. Они посмотрели в нашу сторону и встали, словно желая вмешаться.

— Двузаконный сброд,— прошипел Лет.

Я посоветовал ему выстроить своих ребят в каре вокруг нас, его предполагаемых пленников. Сделав по-моему, он поспешил вперед, и один из тунеядцев шагнул в сторону, словно намереваясь его перехватить. Лет сделал ложный выпад влево, затем махнул туловищем, как Свфт, и отбросил парня футов на десять, где тот и остался лежать, дергая ногами и задыхаясь. Лет рявкнул остальным приказ, и они мрачно принялись копать длинную узкую могилу. Взмах руки Лета — и они подобрали своего бывшего приятеля, который продолжал хрипло дышать, и бросили его в яму. Когда могила была засыпана, он велел им потоптаться по ней, чтобы прибить разворошенную пыль.

— Не слишком ли сурово, Лет? — спросил я. Он оскалил резцы и зарычал.

— Ничего другого эти отбросы не понимают,— решительно заявил он.

— Слушай,— произнес Гас откуда-то сбоку.— Может, на этот раз крыса права.

Но мне все же было не по себе. Я приказал Лету выкопать еще живого солдата. Он неохотно уступил. Похороненная крыса вылезла из могилы, когтями разбросав последние комья земли. Внезапно его бывшие приятели вновь стали таковыми и столпились вокруг него, помогая отряхнуть комья земли с узких плеч.

— Отличная работа, полковник,— тихо произнес Хельм.— Теперь мне не придется возвращаться и выкапывать его, пока он не задохнулся.

Поздравляющие и поздравляемый подошли поговорить с Летом. Тот перевел:

— Им понравилось. Говорят, и правда перепугались, что старине Црту конец пришел. Приятно, мол, встретить офицера, который умеет обращаться с войсками. Хотят встать под мое командование. Предложили убить всех вас, рабов, просто потехи ради. Особенно вас, полковник. Я сказал им, мол, у меня есть для вас работенка: мы идем в столицу гнать Гргсдна поганой метлой, чтобы вернуть старые добрые времена. Идея им понравилась, и они захотели присоединиться к нам. Я согласился. Они завербовались. Теперь нас двадцать шесть. Дело идет на лад.

— Нам повезло,— сказал мне майор, когда мы восстановили строй и неуклонно, хоть и не слишком быстро, направились к населенному пункту.— Все эти парни в замешательстве: они привыкли выполнять приказы королевского командования, а тут внезапно налетели двузаконники и заявили, что теперь они представляют мир и порядок. Им пришлось подчиниться, чтобы сохранить жизнь. Кое-кто попытался оказать сопротивление и был забит до смерти. Сейчас они все еще боятся своих хозяев-двузаконни-ков, но очень хотят вернуть все на старые рельсы. В городе все будет по-другому. Военные-двузаконники верны своей безмозглой партии и нападут на нас, как только увидят, не сомневайтесь.

— С дубинками,— напомнил я.— У нас есть свои дубинки. Скажите войскам, что мы победим. Главное, держаться вместе и выполнять приказания, и старые добрые времена вернутся очень скоро.

Так он и сделал. Похоже, все остались довольны.

Впереди показался домик и вокруг него штатские. Я послал Лета сообщить, что мы — освободительная армия. Два молодых парня попросились к нам. У них нашлись резервистские шинели, и я позволил им встать в хвосте колонны. В строю без конца переговаривались, что меня вполне устраивало; они вводили друг друга в курс дела и насаждали esprit de corps^[66].

Новые дома, новые рекруты. Вдоль дороги появились рекламные щиты. Наконец мы вышли на широкое место, и перед нами открылась деревенская улица. По тротуарам ходили несколько человек — я осознал, что начал думать о йлокках как о людях. Еше была парочка тяжелых самоходных тележек, нагруженных загадочными товарами в тюках и коробках. Впервые мне представилась возможность хорошенько разглядеть алфавит йлокков на щитах и на боках тележек. Похоже, он состоял из пунктирных иксов и петель странной формы. Я от души понадеялся, что учить его мне не придется.

Майор Лет шел по левую руку от меня, Эмиль по правую.

— Бараки — в конце главной улицы,— сообщил мне пленный офицер.— Дело верное: там места всем хватит, да и двузаконные фанатики не удивятся, что мы отправились туда с пойманными рабами.

— Возможно, это ловушка, полковник,— предупредил Хельм.

Крошка метнулась к ближайшей витрине, на которой красовались какие-то яркие штуки непонятного мне назначения. Она едва не приплясывала от возбуждения.

— Мили,— пропищала она и перешла на шведский, умоляя его сходить посмотреть чудесные штучки.

Лейтенант подчинился, и оба скрылись внутри. Я остановил колонну. Эмиль вернулся через полминуты и подошел ко мне.

— Мне нужны все наличные, какие есть у этих ребят,— откровенно сказал он.

Я обратился к майору, тот рявкнул приказ, и спустя несколько мгновений Эмиль стал обладателем внушительной кучки деревянных жетонов. По всей видимости, они были вручную выструганы из твердого красноватого дерева и демонстрировали те же иксы и петли, что и щиты.

— Порядка сотни злотов,— прикинул Лет.— Похоже, они мародерствовали.

Эмиль вновь нырнул в магазинчик. Я отправился поглядеть, что происходит. Маленькая комнатка была ярко освещена и набита разноцветным барахлом. Минни визжала, хватала одну вещь за другой, обнимала ее и клала на место. Эмиль велел ей взять то, что нравится больше всего. Она остановилась на большой пушистой зверушке неизвестного мне вида. Хозяйка магазина, пожилая крыса с седой мордой, увлеченно доставала все новые и новые игрушки. Эмиль подозвал ее и выложил деревянные деньги. Старушка заверещала, но никто не обратил на нее внимания. Наконец Эмиль рявкнул, и она удалилась, бормоча и пересчитывая добычу. Он сказал мне, что ее удивило, с какой стати солдата так заинтересовали игрушки для маленьких девочек.

— Я соврал ей, что они для моих младших сестренок. Мы вернулись в строй, Минни обнимала своего синего верблюда или кого там она себе выбрала.

— Будем считать верблюда нашим талисманом,— пояснил я Смовиа и майору Лету, который сообщил информацию рядовым и провел маленькую церемонию по передаче высокой привилегии нести игрушку грубоватому сержанту (голубая полоса). Тот казался польщенным. Затем Лет вновь всех построил, и мы двинулись вперед. Сперва никто не обращал на нас особого внимания, но вот коротенький и толстый крысюк выбежал из двери на улицу, поглядел на нас и неестественно важной походкой зашагал навстречу. На нем повсюду красовались надписи «Служба безопасности».

— Разберись с этим парнем,— велел я Лету. Майор пробился вперед, чтобы перехватить полицая, но тот лишь нетерпеливо отмахнулся от него. Старина Лет унижаться не стал, а просто проделал свой ловкий трюк с поклоном и поворотом, отбросив парня на десять футов. Затем подошел к нему, постоял, пока тот пытался подняться с четверенек, и что-то пролаял. Коп послушно прополз несколько ярдов, затем вскочил и рванул к двери, из которой вышел.

Лет позволил ему уйти и вернулся с самодовольным видом.

— На редкость счастливая встреча,— сообщил он мне.— Это лейтенант Дрф, он как раз направлялся поднимать гарнизон: появились донесения о группах освобожденных рабов, блуждающих в округе. Я объяснил ему, что это новых работников учат ориентироваться, что мы также участвуем в тренировках и что никто не должен вмешиваться под страхом удушения. Это даст нам отсрочку.

— Врешь небось,— влез старина Гас и попер пузом вперед на йлоккекого майора.— Небось сказал им, чтоб караулили нас в бараках.

Лет сделал шаг назад и жестом приказал всем отступить, оставив их с Гасом одних, лицом к лицу. Я видел, к чему дело идет, но до Гаса, конечно, по-прежнему медленно доходило. Взмах туловища заставил его, давясь, сложиться пополам; затем он осел на землю и принялся подвывать между судорожными вдохами. Я велел ему заткнуться и встать в строй.

Лет поймал мой взгляд.

— Вы же понимаете, полковник, что правдивость королевского офицера не может быть поставлена под сомнение подобными ему?

Я кивнул.

— Он больше не будет,— заверил я коллегу.— В путь. Несколько горожан остановились и уставились на нас.

Гладенькая молодая крыска подбежала к Смовиа, предлагая ему что-то из своей корзинки. Он понюхал, жестами изобразил «благодарю покорно», отщипнул немножко, а затем отхватил целый кусок. Похоже, фрукт какой-то, вроде сушеного абрикоса. Продолжая жевать, он поспешил ко мне.

— Полковник,— выпалил он,— юная леди больна, я слышу запах гнилых апельсинов, и ради ее доброты... Как вкусно, попробуйте! — Он предложил мне еду.— Пожалуйста, сэр,— умолял он,— позвольте мне применить вакцину: она может спасти ей жизнь!

Крошка подошла посмотреть, из-за чего сыр-бор.

— Дядя Моби хороший,— умоляюще произнесла она,— Дядя Коник, скажите «Javisst, det gar bra». Пожалуйста, дядя Коник.

— Конечно, отличная мысль,— сказал я и остановил колонну.

Теперь я жевал жесткий неподатливый фрукт. Остаток достался Минни. Она схватила его и радостно завопила, как и положено десятилетке. Смовиа вернулся к даме с корзинкой и при помощи жестов и пары слов на йлоккском усадил ее на соседнюю кирпичную стену. Он отвернул край ее накидки, обнажив густо заросшую шерстью руку, и порылся в своем маленьком черном волшебном чемоданчике. Она завороженно следила за ним, но даже не пискнула, когда он достал безыгольный шприц, приставил его к ее запястью и засадил дозу вакцины в плоть. Затем подозвал Лета.

— Скажите ей, чтобы немедленно шла домой и легла,— проинструктировал он озадаченного офицера.— Она ничего не должна есть. Я постараюсь повидать ее завтра.

Лет попятился прочь, но указания дока передал.

— Нам нельзя приближаться к ней,— пояснил он доку,— У нее зараза. Я чую ее. Она умирает.

— Это мы еще посмотрим,— возразил Смовиа.— Проследите, чтобы она выполнила мои предписания. Идите за ней, узнайте, где она живет.

Он собрал инструменты и приготовился двигаться дальше.

21

В остальном мы добрались до бараков без приключений; это оказалась длинная узкая постройка, провонявшая крысами. Лет зашел внутрь, пропустив сержанта Двда вперед. В здании находились несколько местных вояк. Они сбежали через заднюю дверь. Майор с довольным видом вернулся.

— Все в порядке, полковник,— сказал он.— Думаю, я смогу завербовать большинство этих ребят, если позволите.

Не дожидаясь разрешения, он подозвал Двда и послал его за изгнанными солдатами. Мы выбросили пропахшее крысами постельное белье и устроились поудобнее. Койки были слишком узкими, но мы устали.

Первую стражу стоял я, затем, после двух бесконечных часов, меня сменил Хельм. Никто нас не беспокоил. Я уснул мертвым сном. И проснулся, лишь когда Двд вернулся с очередным сержантом на буксире и выгнанными вояками, которые беспорядочной толпой плелись позади, и рапортовал, что кадровый состав в количестве двадцати пяти рекрутов, вышколенных, насколько йлокки вообще умеют школить солдат (по крайней мере, они способны вставать по стойке «смирно», строиться и ходить в сомкнутом строю), полностью одобряет возвращение Старого порядка. Затем было много болтовни, поскольку каждый спешил рассказать товарищам, как его заставили сотрудничать с двузаконными захватчиками. Их также крайне интересовали мы, люри, которых они продолжали считать тупыми животными, пока я не почувствовал, что сыт по горло, и не разразился проклятиями на ломаном йлоккском. После чего они нашли другое занятие: принялись рассказывать нашему изначальному контингенту, большую часть которого знали, свежие новости.

К сумеркам мы навели порядок и дисциплину, всем явно не терпелось приступить к делу. Военные-двузаконни-ки укрылись на бывшем лучшем постоялом дворе поселка. С них-то мы и начнем.

— Полковник,— озабоченно обратился ко мне Хельм,— я думал, двузаконники сами собирались напасть на нас. Майор Лет сказал...

В этот миг ближайшее окно взорвалось фонтаном осколков, и обернутый в бумагу кирпич грохнулся об пол барака рядом с нами. Хельм развернул его и показал листок майору

Лет глянул на убористую писанину и отбросил ее.

— Дурачье! Это стандартное извещение о награде за сбежавших рабов, только снизу нацарапано несколько чудовищных угроз. Я упомянут особо: похоже, я враг Народа, предатель, вор, лжец и так далее!

Я слышал скрежет его зубов.

— Надо готовиться, полковник, — напряженно произнес он.— Они нападут на бараки.

— До темноты подождут? — спросил я. Он покачал головой.

— Подобные им ночных операций не любят,— отверг он мое предположение.— Я предлагаю выставить мои войска защитным порядком и ждать штурма. Глупо выходить из укрытия и без толку подставляться под удар.

Я согласился, и он принялся организовывать толпу йлоккских солдат из трех разных отрядов, делить на ряды и пересчитывать. Затем приказал навалить поперек барака койки в качестве защитного бруствера, слишком низкого для людей. Я указал на это упущение, и кучу сделали повыше. Мне было интересно, нападения какого рода он ожидает от армии, не обеспеченной огнестрельным оружием.

— У них есть запас отобранных ружей,— по секрету сообщил он.— Все эти ребята — ветераны, эээ...

— Рейдов за рабами,— договорил я.

И в этот миг началась артподготовка, вот только велась она из малокалиберного оружия, а не из пятидесятимиллиметровых винтовок. Мы все попадали на пол, когда боковые стены сложились внутрь градом щепок и осколков стекла.

Эта часть продолжалась всего несколько секунд, затем Эмиль поднял голову, и я заорал на него, но он крикнул:

— Они идут, сэр! Я могу снять одного...— И выстрелил. Мы со Смовиа присоединились, как и парочка местных рекрутов, у которых нашлись пистолеты. Мне пришлось отозвать их и напомнить, чтоб стреляли только по легким мишеням: приходилось поберечь боеприпасы. Странная идея для йлокков с их энергетическим оружием, не требующим подзарядки.

Я увидел, как в нескольких футах над разрушенной торцевой стеной показалась крысиная морда. Отчаянный двузаконник попытался проскользнуть справа. Мы с Эмилем выстрелили одновременно и снесли твари башку, забрызгав все вокруг мозгами и прочим мусором. Еще одна крыса — и тоже быстрая смерть. К этому времени стреляли все наши ружья; двузаконники явно полагали, что первый залп убил всех, кто сидел внутри, и входили довольно небрежно, за что и неизменно расплачивались.

Вместо этого мы двигались вперед, наши пули косили их шеренгами, а местные парни шли позади и добивали уцелевших дубинками. Они хватали ружья, которые роняли враги, и присоединялись к стрельбе по легким мишеням. Через пять минут не осталось ни одного двузаконника: все умерли, сбежали, либо — как в случае двух сержантов и капитана — сдались в плен. Все трое говорили одновременно, голосили о своей преданности Нефритовому дворцу и утверждали, что их силой заставили служить Двум Законам.

— Не сомневаюсь в их искренности,— сказал мне Лет,— теперь, когда они видят, что двузаконники проиграли.

Наше войско так разрослось, что ситуация становилась неуправляемой. Я предложил Лету разделить его на четыре отряда, взвода, роты или любые другие боевые единицы подходящего размера, затем велел Гасу и Бену принять командование над двумя из них, а другие две взяли мы с Эмилем. Я попросил Мари позаботиться о Крошке. Обе возмущались, что их не берут в штурмовые войска, и напоминали, что до сих пор успешно принимали участие в схватках.

Я объяснил им, что мы переходим в наступление и теперь все будет не так просто. Между тем вражеские атаки полностью прекратились.

Моя идея состояла в следующем: бросить две роты в лобовую атаку на товарный склад, откуда в основном и стреляли, а тем временем две другие группы обогнут его сзади, широко разойдутся налево и направо, вернутся и ударят по складу с двух сторон одновременно. Эмиль указал, что это не слишком похоже на продуманный стратегический план, но признал, что ничего лучше предложить не может.

Смовиа быстро осматривал наши войска, которые покорно выстроились и терпели его тычки и пинки. Он нашел двух солдат с начальными стадиями мора, вколол им вакцину и поместил в карантин в конце длинного барака.

Когда мне осточертело канителиться, я построил свой отряд, и мы вышли колонной по одному, иного не позволяла узкая дверь; затем проделали «направо марш», «стой» и «налево».

Из склада, плохо целясь, выпустили несколько пуль. Мы не обратили на них внимания и двинулись ускоренным маршем, не открывая огня, пока не нашли видимые в открытые двери мишени, жмущиеся к стенам своего убежища. Обстрел возобновился, но как-то вяло. Двузаконные рекруты, похоже, растеряли даже те жалкие остатки энтузиазма, которыми обладали.

Мы приблизились к складу. Скорости не снижали, напротив, вбежали в большие, широко открытые двери наподобие гаражных и врезались в толпу йлокков, сгрудившихся в центре большой комнаты. Они спешили капитулировать: нашим мальчикам пришлось разбить пару голов, ну и без укусов не обошлось, но к оружию никто из них не прибегнул.

Когда прибыли боковые отряды, их ждало разочарование: свалка уже закончилась. Лет серьезно поговорил с розово-полосатым капитаном Блфом, старшим по гарнизону, и рапортовал, что все подразделение готово и даже жаждет атаковать «настоящих» двузаконников, группу всего лишь из тридцати истинных мятежников, вторгшихся в поселок в самом начале.

С нашей стороны потерь не было, не считая нескольких ушибов и пары укусов. Док подлатал их. Старина Гас заработал синяк на плече; он изображал тяжелораненого и возмущался братанием с крысами. Он ныл все громче и громче, требуя, чтобы ему позволили пристрелить крысу, которая его укусила, и утверждал, что узнает ее по черной полосе на спине.

— Полковник? — уточнил Лет у капитана Блфа,— Где? Как?

Блф пошел и вырвал полковника из тисков Смовиа (крысюк страдал от вмятины на черепе, которой Гас наградил его в ходе обзаведения синяком). Затем Лет крайне почтительно допросил его и был явно озадачен: полковник отвечал довольно охотно, но временами, казалось, уклончиво.

— Он виляет,— сообщил майор.— Происходит что-то, о чем он не хочет говорить, но он выдал себя якобы беспорядочной системой умолчаний. Я опытный следователь, полковник, любой другой не заметил бы этого.

— Следите за ним,— приказал я.— Между тем нам надо еще освободить деревню — ну, или сообщить жителям, что они уже свободны.

Когда мы с Летом готовились послать три хорошо вооруженных отряда распространить весть, а заодно и выяснить расположение полезных запасов, подошел Смовиа и попросил разрешения уйти, чтобы выявить больных и начать собирать их в своего рода импровизированную клинику, пока не сможет ими заняться как следует.

— Мне надо натаскать несколько человек в помощники,— поделился он.— Верю, что вы мне не откажете, полковник.

Я разрешил ему приступить, но смотреть в оба, чтобы не попасть в ловушку. Он уверил, что самоубийство не входит в его планы, и показал тяжелый револьвер, которым обзавелся.

— Если понадобится, я воспользуюсь им,— успокоил он меня.

Настало время для военного совета. Я созвал людей, а также йлоккских офицеров и сержантов, поскольку основательно на них полагался (но не слишком). Войска, похоже, искренне рвались в бой, особенно потому, что атака на бараки, пусть и плохонькая, показала, как охотно по ним стреляют бывшие товарищи.

— Надо быть осторожными,— сказал я,— не слишком самонадеянными: до сих пор мы фактически не встретили решительного и организованного сопротивления, каковое, несомненно, ждет нас в Городе.

Майор Лет захотел что-то сказать, в основном нам, людям.

— Мой народ,— начал он,— хоть и неопытен в искусстве войны, не обделен ни разумом, ни отвагой. Гргсдн признался: именно наблюдая постоянный раздор между люри в тех фазах, где они доминируют, он понял, что желаемое можно брать силой. А что может быть заманчивее источника сообразительных и энергичных рабов для выполнения той рутинной работа, которая «ниже достоинства Благородного народа», говоря его же словами. Успех был ошеломляющ.Сначала сотни, затем тысячи стекались слушать, как он выкрикивает послание о вечном празднике; никакой больше работы, никогда, и — что неявно подразумевалось — изобилие разнообразной и превосходной пищи.

— На редкость наивная концепция,— заметил Смовиа.— Он воображал, что жестокие воины, которыми он так восхищался, сдадутся без боя?

— Он собирался взять числом,— объяснил Лет.— Плюс новое «оружие» — в нашем языке не было такого слова — которое, по его словам, делало наши войска неуязвимыми.

— И он вряд ли надеялся установить свой Новый порядок, не уничтожив Старый,— вставил Хельм.— В результате — революция и похищение маленькой Минни.

— Наверное, он удивительно харизматичен, этот Гргсдн,— заметил я.— Как он выглядит?

Лет не знал, он никогда его не видел. Похоже, его вообще мало кто видел, в нашей армии так и вовсе никто. Весть распространяли ученики, но сам Гргсдн оставался в тени, добавляя к своему очарованию флер тайны.

— Глупцы,— проворчал Лет,— но поверьте, прошу вас: подобное поведение нехарактерно для Народа в целом. Подавляющее большинство охотно вернулись бы к прежним порядкам, если бы только нашли путь. Мы им поможем.

Мы подробно все обсудили и решили идти открыто, одной колонной, поставив людей в середину. Пусть двузаконники гадают, что происходит. Мы окружим и обезвредим любой отряд двузаконной милиции, с которым столкнемся, и завербуем как можно больше сторонников, прежде чем двигаться дальше. Затем направимся прямо к техническому отделу Клубка и овладеем им, окружим дворец и освободим Верноподданных, которые все еще защищают его. Когда спокойствие восстановится, мы увенчаем наш fait accompli^[67] представлением ее высочества принцессы.

— А затем, надеюсь,— проворчал Гас,— сможем подумать и о себе.

— Заняв технические здания, мы сможем немедленно положить конец притоку подкреплений захватчикам и организовать свое возвращение домой. Но только тогда, когда возьмем здания,— подчеркнул я.

Наконец-то старина Гас перестал брюзжать, отчасти потому, что наконец осознал, что резни крыс не будет, а отчасти потому, что начал понимать: это и впрямь не самая лучшая идея.

Смовиа, который вколол лекарство всем больным в нашем отряде, несколько успокоился и, конечно, больше других рвался в бой. Солдаты, со своей стороны, увидев, что их умирающие товарищи пришли в полное здравие, решили, что док волшебник, и принялись старательно его охранять. Мне было немного не по себе из-за того, что предстояло сделать.

Мы конфисковали рюкзаки в кладовой при бараках, набили их едой, спальными принадлежностями и тем, что каждый сам пожелал взять. В сарае за кладовой нашелся тайник с одеждой из нашего мира и всякой мелочью вроде часов и карманных ножей. Лет сообщил, что до столицы две мили. Мы вышли на рассвете, хорошо отдохнув, поев и попив воды. Три парня не успели выздороветь, и мы оставили их отдыхать.

22

Городская стена, крепко сложенная из тесаного камня и снабженная шипами поверху, была высока и внушительна. Ворота представляли собой конструкцию из досок и железных полос, их охранял высокий йлокк в вычурном, красном с золотом одеянии и ручной пушкой «Бофорс», которую он, похоже, не знал, как держать, Дурень заглядывал в трехдюймовое дуло и при этом теребил спусковой механизм. Как ни странно, он еше был жив, когда я вслед за майором Летом направился к нему. Он небрежно глянул на майора и переключил внимание на меня, пока Лет не пролаял что-то вроде-«тесс!», а затем заскрежетал ржавой пружиной. Часовой немедля очнулся и едва не выронил пушку. Лет схватил ее и со знанием дела обследовал.

— Хорошее оружие,— кивнул он мне.— С остроумным амортизатором отдачи.

Я согласился, помог ему отыскать бутафорский с виду, но вполне рабочий ключ на поясе у часового, и мы открыли ворота. Никто не выпрыгнул и не заорал «ууу!», и мы, не встретив никакого сопротивления, прошли внутрь. Теперь я поставил людей по бокам. Впереди виднелся Нефритовый дворец, бледно-зеленый, как и положено нефритовому дворцу, изобилующий зубчатыми башнями, стройными шпилями, летающими гранфаллонами^[68] и зловещими бойницами, прорезанными специально для того, чтоб целиться из жутких разрушителей.

Мы шли, словно имели на то полное право, и, следуя указаниям Лета, выбрали дорожку, огибающую дворец и ведущую в технический отдел на задворках. Несколько йлокков, лениво прогуливавшихся в лабораторных халатах у большой передней двери, смерили нас любопытными взглядами, но дергаться никто не стал.

Миновав главный вход, мы направились по тротуару к маленькой дверце, практически спрятанной за розовыми цветущими кустами. Подле нее стояли два деловитых йлокка в походной форме. Они взяли дубинки наизготовку и спокойно смотрели, как мы приближаемся. Затем тот, что с зеленой полосой, что-то пропищал, и Лет пискнул в ответ. Он говорил тихо, и оба стража засуетились, повернулись, чтобы открыть дверь, и исчезли внутри.

— Что за волшебное слово ты им сказал? — спросил я его.

— Правду,— ответил он.— Они меня знают, разумеется. Мы — эскорт ее высочества. Я дал понять, что свита также не замедлит себя ждать...

Он умолк, поскольку из-за угла здания показался авангард ревущей толпы. Крысы размахивали дубинками и выглядели вполне неистово.

Внезапно во главе нашей колонны появился Свфт. Сообразив, где мы находимся, он сорвал покрывало и присоединился к отряду. Разобравшись в ситуации, Свфт отправился навстречу толпе. Высокий сержант-двузаконник в переднем ряду замахнулся дубинкой. Свфт отобрал у него оружие и пролаял приказ. Часть наступающей толпы раздалась, обтекая его с двух сторон. Смовиа тихо присвистнул и произнес:

— На редкость крутой крысюк.

— Свфт, берегись! — крикнул я и ринулся вместе с Хель-мом вперед, чтобы снять парочку предприимчивых двузаконников, которые нырнули генералу за спину.

Но еще двое обрушились на него сбоку. Он треснул одного одолженной дубинкой, а второй отступил сам, как раз вовремя, чтобы расчистить место для очередной пары добровольцев, показавшихся справа. Мы с Эмилем перехватили их, а старина Гас пронесся мимо и перешел в наступление.

Теперь Свфт был окружен толпой и принимал тяжелые удары бесчисленных дубинок. Майор Лет пробился к нему, и они с генералом встали спина к спине. Они валили мятежника за мятежником, пока не очутились в кольце тел атакующих.

Гас ломанулся к ним, но был сбит здоровенным йлокком с шестифутовой палицей. Хельм обогнал меня, пришлось его подзывать.

— Осторожнее, Эмиль, а то отрежут.

К этому моменту я уже подобрался достаточно близко, чтобы выбить дух из двузаконника, стоявшего прямо за лейтенантом и занесшего дубинку для сокрушительного удара по голове. Мишеней хватало. Мы сосредоточенно сбивали их, и через несколько мгновений вместе с Гасом карабкались через кольцо павших, чтобы присоединиться к Лету и Свфту.

Последний благодарно посмотрел на меня и сказал:

— Мы должны выбраться из этой ловушки, прежде чем до них дойдет, что один-единственный выстрел из разрушителя прикончит нас всех.

Он взглянул на наши войска, которые, окружив принцессу, Мари и Смовиа, сцепили короткие ручки и прижались спинами к стене рядом с дверью.

— Ее высочество...— начал он и покачнулся от удара, который нанес ему приземистый розово-полосатый крысюк, заметивший, что генерал отвлекся.

Я сбил негодяя на землю, а заодно и второго, прятавшегося у него за спиной.

Свфт снова подошел ко мне.

— Необходимо освободить ее высочество! — прохрипел он.

Йлоккские легкие, в отличие от наших, не приспособлены к долгому напряжению. Я кивнул, мы выстроились клином и пробились обратно к группе, охранявшей принцессу в жалком укрытии возле двери. Атака ослабевала: йлоккам не хватало упорства.

— Ваше высочество! — крикнул Свфт.— Укройтесь внутри, умоляю! Нет,— обратился он к сержанту, главному по команде — Внутрь! Немедленно! — Затем повернулся ко мне: — С замком придется повозиться.

Нет немедленно занялся делом при помощи какого-то инструмента, но, похоже, не преуспел. Дело принимало неприятный оборот: толпа наседала. Нам срочно требовался путь к отступлению.

Отвлекшись на все это, мы с Хельмом не успели перехватить двузаконника, который прыгнул сбоку и нанес Свфту ужасный удар трехфутовой дубинкой. Свфт не упал, но, шатаясь, отпрянул в сторону и был окружен врагами, которые сбили его с ног и навалились сверху.

Эмиль пристрелил двух или трех и бросился в атаку. Я прибил парня, который скользнул за ним, и мы добрались до Свфта или того, что от него осталось. Он походил на свернутый в рулон и пропитанный кровью коврик. Бедняга так толком и не оправился от самого первого выстрела на станции переноса, затем попал в руки толпы и был избит, и вот теперь его растоптали. Я попытался просунуть под него руку, чтобы помочь встать, но Смовиа оказался прав: Свфт — крысюк крутой.

Он вывернулся из моей хватки, отбросил Эмиля в сторону, выпрямился во все свои семь футов два дюйма и заорал на толпу окружающих нас двузаконников:

— Пошли прочь! Приказываю вам именем ее императорского высочества: уходите!

Я разобрал, что именно прокричал в ответ парень, стоявший рядом со мной:

— Отдай рабов!

Свфт протиснулся вперед и сбил дерзкого с ног. Толпа неуверенно зашевелилась. Кто-то, казалось, был готов атаковать, другие отступали. Они балансировали на лезвии ножа.

— Эти люри под моей защитой! — крикнул Свфт и сбил очередного бесцеремонного мятежника.

Следующий тип рванул к генералу, но я поставил ему ножку и затем наступил на голову. Свфт пока держался на ногах, но быстро слабел. Он врезал еще одной агрессивной крысе, после чего был атакован с двух сторон. Мы с Эмилем принялись палить, но каждый выстрел был на счету.

Подоспел старина Гас и усилил нашу огневую мощь. Мы отбили атаку, хотя, похоже, до крысюков очень медленно доходило, что наши пули смертельны. Сержант-дву-законник, лежавший у ног Свфта, пошевелился и, прежде чем я прибил его, метнулся вперед с футовой длины ножом, стремясь раскроить Свфту брюхо, но только порезал ему бедро. Генерал упал, обливаясь кровью.

Минни выскользнула из рук охранников и встала рядом со мной. Толпа отшатнулась, притихнув, словно потрясенная чудовищностью нападения на ее высочество. Эмиль оттащил девочку назад, и к Свфту подошел Смовиа, а мы с Большим Гасом по очереди сшибали любого из толпы, кто пытался приблизиться. За нашими спинами раздался оглушительный «бабах!» пистолетного выстрела. Я обернулся и увидел Бена, готового еще раз пальнуть в замок. Но Нет пинком распахнул дверь, позволив осколкам запора осыпаться.

— Надо затащить его в дом! — крикнул Смовиа.

Он тянул генерала Свфта за лодыжки. Я помог ему.

— По-моему, этой крысе конец пришел,— заорал Гас мне в ухо, — Может, теперь заберемся внутрь и залезем в машину, которая отвезет нас обратно домой?

— Помоги доку занести его в дом,— приказал я.

Он заворчал, но тут на помощь бросились Бен и Мари. Нам с Эмилем и Смовиа дел хватало. Мы могли и дальше отправлять двузаконников в нокаут, но они все прибывали. Патроны мы берегли на крайний случай.

— На кой тебе дохлая крыса? — спросил Гас и пригнулся, уходя из-под удара дубинки твари, наступившей на безвольное тела Свфта — Может, лучше заберемся внутрь и смоемся?

— Он отдал за нас жизнь,— сказал я.— За нами должок.

В атаке, похоже, наступило почти затишье. Наши солдаты продолжали плотно стоять вокруг Крошки, по крайней мере пытались. Она проскользнула между ними, увернулась от меня и сделала шажок, затем другой к капитану во враждебном ревущем переднем ряду толпы. И протянула ему немного поникший букет диких цветов, которые собирала по пути. Ошарашенный офицер-двузаконник принял подарок и внезапно упал на четвереньки.

— Ее высочество! — закричал он.— Это ее высочество!

Он отполз назад, затем встал и принялся отдавать приказания. Толпа начала рассеиваться. Он снова пал ниц и ждал, припав к земле перед юной крыской.

— Встань, верный солдат,— сказала она ему, словно всю жизнь только этим и занималась.

Что это, гадал я, инстинкт, развившийся за тысячи лет упражнений в абсолютной власти?

— Сейчас иди же в дом свой,— потребовала Минни, возвысив голос.

Вернулся Смовиа с несчастным видом.

— Они ее на кусочки разорвут,— простонал он.

— Пока я жив — нет,— отрезал лоснящийся молодой капитан ее самозваной гвардии. Он придвинулся к ней и тихо принялся уговаривать отступить. Между тем взвился крик:

— Ее высочество! Ее высочество! Она вернулась! Это ее высочество!

— Шевелитесь, полковник,— подгонял Хельм.— Пора в дом.

Остальные уже прошли через взломанную дверь, и мы с Эмилем проскользнули в отдел Клубка, сопровождаемые криками сбитой с толку толпы с двузаконниками во главе.

— Где ее высочество?

— ...лжет! Не давайте себя обмануть!

— Я ее видел!

— ...нас всех хотят обвести вокруг пальца!

— Знаете что, мистер полковник? Вы псих, если думаете, что заставите толпу подчиниться крысенку,— сообщил мне старина Гас— Как вы собираетесь это делать?

В техническом здании было темнее и прохладнее. Я различал только лабораторные столы да ведущий в глубину здания коридор. Отвечать старине Гасу я не стал — нечего было. Я рассчитывал, что этой частью плана займется Свфт. Но теперь он лежат пластом на спине, настолько пластом, насколько позволяла его анатомия, а Смовиа зашивал его восемнадцатидюймовую рану.

— Он очень плох, доктор? — спросил я. Тот нетерпеливо кивнул.

— Ничего не повреждено. Потерял много крови, конечно, но главная опасность — это сепсис. Я вколол ему кучу антибиотиков, и он может выжить.

— На редкость не вовремя, полковник,— заметил Эмиль.

— Чертовски верно! — влез Гас.

Эмиль пнул его в живот, и он мгновенно заткнулся. Как только ему удалось перевести дух, он схватил меня за руку и произнес:

— Надо немедленно выбираться отсюда!

— А как же ее высочество? — спросил майор Лет.— Мы так далеко прошли: мы не можем свернуть свою миссию.

— Моя миссия,— вклинился Гас,— заключается в том, чтобы вернуть свою драгоценную задницу в Содру, где ей самое место!

Он взглянул на бедняжку Минни, которая жалась к двери, окруженная своими верными охранниками. Она встала и заговорила со стоявшим рядом парнем, который чуть не упал — так низко он наклонялся, открывая замок. Прежде чем я разинул пасть и заорал, она скользнула в дверь прямо в рев толпы и мельтешение злобных крысиных морд. Я рванул к двери с пистолетом наперевес и увидел, как она встает на основание причудливого фонарного столба и поворачивается к толпе. Шум утих настолько, что я разобрал произнесенные тоненьким детским голоском слова:

— ...а сейчас возвращайтесь в дома свои, как и я вернусь.

Смовиа прыгнул вперед, чтобы отговорить ее. Она отпрянула, чтобы не попасть в его руки, и улыбнулась:

— Все в порядке, дорогой дядя Моби. Я знаю, что делать.

Она возвращалась, и толпа расступалась перед ней. В переднем ряду приключилась небольшая стычка между несколькими фанатиками, по-прежнему жаждавшими крови, и более трезвыми головами, которые, составляя большинство, подавили крикунов. Справа показалась тропинка через лужайку, ведущая к элегантной зеленой башне, возвышавшейся над терминалом Клубка.

Мы все с открытыми ртами смотрели, как малышка поднимается по широким ступеням к богато украшенным дверям. Все, кроме ее самозваного эскорта, который поспешил выстроиться по бокам от девочки, пока толпа повторяла нараспев:

— Ее высочество здесь! Добро пожаловать, императрица!

Затем они принялись нестройно завывать, по словам Лета, не что иное, как гимн Народа. В дверях дворца появились две лощеные крысы в причудливых долгополых одеждах из парчи и кружев и почтительно провели Минни внутрь.

Эмиль что-то пробормотал с изумлением и восхищением.

— Высший класс,— прокомментировал он.— И Гргсдн думал, что сможет переплюнуть такое!

Свфт встал, нога его была туго перемотана бинтом. Смовиа хлопотал как курица-наседка, но генерал отстранил его.

— Я должен быть рядом с ее высочеством! — настаивал он.— Я многое могу объяснить — то, что требует разъяснений!

— Для начала можешь объяснить нам,—предложил Эмиль.

— Сие дитя,— внушительно заявил Свфт,— законный наследник, о котором молила толпа, подстрекаемая предателями из партии Двух Законов и Гргсдном, их бесчестным вожаком. Ее возвращение положит конец восстанию и...— Он поймал мой взгляд и выразительно помолчал.— Идиотской попытке вторжения.

— Ничего, если мы сейчас смоемся? — подал реплику Гас— Думаю, мелкая крыса...

Договорить он не успел, поскольку майор Лет проделал старый добрый финт туловищем и швырнул здоровяка на хрупкую перегородку, которая немедленно рухнула. Гас, громко ругаясь, выбрался из-под разбитой панели не без пары порезов от битого стекла.

— Смотрите, что эта крыса со мной сделала! — потребовал он, вытягивая мясистую руку, покрытую множеством неглубоких царапин.— Она меня порезала,— заключил он и снова принялся вопить.

Эмилю пришлось посильнее дать ему под ребра, чтобы утихомирить. Наконец запал у скандалиста кончился, и он съежился, хныкая посреди обломков.

Тем временем мы с майором сумели обуздать Свфта.

— Мы вернемся попозже, сэр,— уверил Лет своего начальника.— Когда все немного успокоится. Но как могла ее высочество — если это и вправду ее высочество — очутиться в лесу в компании беглых рабов?

— Мы не беглые рабы,— сообщил я ему.— Мы из оккупационной армии или из Имперского посольства, смотря как дело повернется.

— Не сомневаюсь, что благоприятно, господин посол,— вставил Свфт,— Расслабьтесь, майор. Позже я введу вас в курс дела.

Он тревожно смотрел через открытую дверь на вход во дворец. Остатки толпы тянулись с площади прочь, унося раненых, и только пара обрывков бумаги да оброненное снаряжение говорили о недавних событиях.

— Мне не по себе, полковник,— сообщил Смовиа,— Бедная малышка осталась совсем одна. И может рассчитывать лишь на свою юность и невинность.

— Не забывай о ее инстинктах,— напомнил я. Он кивнул.

— Думаю, ее клан правил здесь по меньшей мере столько же времени, сколько колли пасли овец, а каждый щенок колли рождается с зудом согнать кого-нибудь в стадо.

— Полковник,— робко начал Бен,— конечно, Гас вел себя крайне нахально, но теперь, когда юная леди вернулась в свой дворец, конечно, мы можем подумать и о собственном возвращении домой.

Свфт заговорил:

— Я слышал твою благородную речь, полковник, когда лежал при смерти, слышал, как ты клялся выполнить мою миссию. Я освобождаю тебя от этой ответственности: в конце концов, благодаря доброму доктору я жив и могу продолжить сам.

— Не совсем,— возразил я.— Хочу посмотреть, как крошку Минни с помпой возводят на трон, а на мерзавца Гргсдна надевают кандалы.

— Джентльмены,— подал голос майор Лет,— я почтительно предлагаю выстроиться в военном порядке и проследовать во дворец, как бы ожидая теплого приема. Время смертоубийства прошло.

Конечно, он был прав. Мы промаршировали строем. Причудливо одетые стражники у большого западного фасада засуетились, и через мгновение ливрейный лакей изнутри распахнул для нас разукрашенные двери. Подошли какие-то официального вида ребята и сгрудились вокруг Свфта. Он, похоже, заверил их, что все в порядке, и подозвал меня. Я подошел и был представлен барону и герцогу, и Свфт отдал мне дань благодарности за спасение своей жизни и жизни нескольких жертв мора. Придворные пришли в возбуждение и засыпали его вопросами. Затем крысюк в наиболее богато расшитом платье убежал вроде как разнести весть. К этому времени снаружи уже образовалась новая толпа, но на этот раз она выкрикивала не угрозы, а похвалы ее высочеству, которая, как они утверждали, вернулась обуздать мор.

Через пять минут группа йлокков в форме ровным строем промаршировала на площадь, гоня перед собой десятка два потрепанных парней с желтыми эмблемами истинных двузаконников.

Свфт посоветовался с парочкой других красно-полосатых и подошел ко мне сообщить, что всякое организованное сопротивление реставрации порядка прекратилось, а также спросить, не желаем ли мы сейчас осмотреть свои комнаты.

Мы желали. Я вот, например, так устал, что мысли путались, да и остальные были не в лучшей форме. Кровать оказалась самой мягкой из тех, на которых я когда-либо вытягивался. На сем мой осмотр закончился, и я провалился в сон без сновидений.

23

Я проснулся на жесткой армейской койке, во рту пересохло, желудок жаловался на долгое небрежение. Мы поели, умылись, после чего нас сопроводили в присутствие.

Свфт, безупречный в новой шинели с яркой красновато-фиолетовой полосой, стоял рядом.

— Ее высочество явилась своему народу сегодня утром,— сообщил он мне.— Когда она показалась на балконе, ее единогласно провозгласили законной императрицей. Так что теперь к ней следует обращаться «ее величество». Порядок восстановлен, и клиника доктора Смовиа лечит всех больных, которые в состоянии до нее добраться. Позже мы разошлем передвижные прививочные команды. Народ чувствует, что ее величество победила мор. Партия Двух Законов старается вести себя тише воды ниже травы. Что до Гргсдна, то он сумел ускользнуть из моих сетей и до сих пор где-то скрывается. Если его найдет кто-то из освобожденных «рабов», его постигнет заслуженная участь.

— А как насчет вторжения? — поинтересовался я. Свфт заверил меня, что все операции прекратились, за исключением работы челноков, возвращающих войска на родину. Другие части готовились к репатриации всех пленников.

Минни сияла. Она подбежала к Смовиа и обнимала его, пока ее не увела величественная пожилая дама.

Победа вылилась в несколько дней восторженных взаимных поздравлений, перемежаемых блестящими светскими раутами. Наконец я отозвал Свфта в сторонку и сообщит ему, что мне пора.

Он согласился и извинился за задержку, но объяснил, что потребовалось время, чтобы собрать всех освобожденных людей, явившихся из сельской местности, и подготовить достаточно перемещателей, дабы поместились все четыреста девять человек. Удивительно, что их было так мало, но на поверку оказалось, что людей неожиданно трудно ловить. Я улучил минутку повидаться с Минни и спросил ее, как она относится к йлоккско-имперскому альянсу. Сначала она толком не поняла, о чем я, но когда я разъяснил, образовалась. До сих пор девочка вела странную жизнь, но это никак не повлияло на ее счастливый от природы нрав, хотя она и поплакала немного, когда осознала, что Мили и дядя Моби скоро уедут. Она наградила всех нас изящными медалями в форме звезд, которые, полагаю, будут неплохо смотреться на белых летних мундирах.

Меня провели в роскошные апартаменты, где я и уснул. Перед самым рассветом в запертую дверь постучали. Я подошел и спросил:

— Кто там?

Откликнулся Свфт, и я открыл. Он и еще несколько высокопоставленных офицеров отодвинулись в сторону, затем он шагнул вперед, хлопнул меня по плечу и произнес:

— Все в порядке, полковник. Ее величество желает и требует вашего присутствия, а также присутствия лейтенанта Хельма и доктора Смовиа, за завтраком на южной террасе через полчаса.

Крошка заставила себя ждать секунд десять. Мы стояли у балюстрады террасы, глядя вниз, на сад с дикими цветами, раскинувшийся за ним город и холмы вдалеке. Тот же ландшафт, что и дома, в линии ноль-ноль, но место совсем другое. Даже отсюда, издали, мы видели, как команды добровольных уборщиков очищают улицы от залежей мусора, скопившегося на них за годы — никто точно не знал, сколько именно лет прошло,— владычества Двух Законов. Бывшие забияки двузаконники делали большую часть по-настоящему грязной работы, а горожане, которых они так долго запугивали, весьма невежливо подгоняли их.

— Чертов Гргсдн по-прежнему на свободе,— заметил Эмиль, словно читая мои мысли.— Он так просто все не оставит. Он уже однажды поднял народ, когда все было тихо да гладко. Что помешает ему повторить трюк, устроив нечто вроде Ста дней Наполеона после ссылки на Эльбу?

— Армия очень тщательно прочесывает страну, Эмиль, как ты прекрасно знаешь,— успокоил я его.— Не сомневаюсь, его скоро поймают.

Прибежала Минни и бросилась к Хельму. Он радостно обнял ее в ответ, и какое-то время они ворковали и смотрели друг на друга. Она отступила на шаг и покружилась.

— Правда красивое-платьице, Мили? — спросила она. Затем прибыл встревоженный капитан охраны, встал перед девочкой на колено и сконфуженно попросил не убегать от эскорта. Она пообещала больше так не делать, взяла его за руку и погладила ее. Он отдернул руку, словно от горячей плиты.

— Ваше величество! — задохнулся он, — Так нельзя! — И задом выскользнул за дверь.

— Прп такой дурачок,— заметила ее величество Минни. Она подошла и облокотилась на балюстраду.

— Итак, дядя Коник,— произнесла она и захихикала,— я знаю, ты хочешь вернуть своих людей домой. Не пойму, как мы с дядей Свфтом справимся без тебя, но как-нибудь придется.

— Минни,— откликнулся я,— что еще за «дядя Свфт»? Кто он, в конце концов?

— Генерал лорд Свфт — мой дядя, наследный принц,— сообщила она.— Вообще-то это он должен стать императором, я ничего не умею. Ты же знаешь, что моих родителей, императора Укка и королеву Тзт, убили как раз тогда, когда меня п-похитили.— Она разразилась слезами.

Я неуклюже погладил ее, а Мари подошла и обняла.

— Ладно,— взволнованно произнес Эмиль,— пора в путь!

Он склонился над плечом Мари и произнес:

— Прощай, Крошка. Я знаю, ты будешь замечательной королевой. А мне пора идти.

— Мили,— зарыдала она.

Немедленно рядом вырос капитан Прп, враждебно поедая Хельма глазами, тонкопалая рука зависла над прикладом разрушителя. Минни сморгнула слезы и сказала:

— Капитан, если я еще раз увижу на вашем лице выражение, отличное от безграничного уважения и восхищения нашими почетными гостями, будете до скончания века отхожие места драить. Вон!

Спотыкаясь, он отошел, и я прикрыл смущение тем, что перехватил старину Гаса, который ломился вперед, уже разинув пасть, чтобы начать вопить насчет «пора сваливать».

— Встань в строй, Гас,— приказал я ему.

Остаток нашего маленького, но героического отряда выстроился привычным каре, даром что изначальное предназначение сего порядка — защита Минни — уже устарело. Мы кое с кем попрощались и направились в эксплуатационный отдел Клубка. Минни хотела проводить нас хотя бы дотуда, но Смовиа с Хельмом сумели отговорить ее, пообещав вернуться и навестить ее как можно скорее.

24

Оборудование в большом гулком ангаре не выглядело совсем уж незнакомым: по крайней мере, общая атмосфера была такой же, как и в сетевых гаражах, воздвигнутых на том же самом месте у нас дома. Я снова, в тысячный раз, осознал, насколько сильно сходство, которое существует по всему континууму и связывает вместе множество альтернативных реальностей, произрастающих из единого изначального источника. Очевидно, шаблон возник сразу же после Большого Взрыва. Я подошел к ближайшему перемещателю, близнецу того, который Свфт потерял в Сигтуне. Первая часть плененных и порабощенных людей уже стояли наготове, порядка сотни человек сконфуженно толпились у большого устройства массового переноса. Мы с Гасом присоединились к ним, и я отмахнулся от немедленно обрушившегося на меня града вопросов на дюжине языков.

— Мы едем домой,— сообщил я, пока Бен серьезно совещался кое с кем из людей, работавших вместе с ним и Мари.

Они умолкли, и я продолжил рассказывать, что война закончена и незачем убивать йлоккских техников, работающих неподалеку, и что они на самом деле готовят для нас транспорт. Подошел невысокий, смахивающий на хорька парень в желтой спецовке, представился главным техником Плбом и спросил, не желаю ли я осмотреть транспорт. Я пожелал. Попросив Эмиля проследить, чтобы наши пассажиры вели себя тихо и не расходились, я отправился за техником и осмотрел большую угловатую машину, ну в точности как та, выгрузку йлоккских войск из которой я видел в Стокгольме ноль-ноль. Не слишком роскошно, но места на обитых дерматином скамейках всем хватит, а в кресле пилота сидел компетентного вида йлокк, который рапортовал, что все системы работают нормально и готовы к старту. Я подождал, пока загрузятся все освобожденные, после чего подозвал нашу компанию к транспорту поменьше, который приглядел для себя.

— А как же все остальные? — спросил Смовиа.— Я слышал, как вы говорили со Свфтом о репатриации, но сути дела не уловил.

— В благодарность за твое обучение добровольцев,— ответил я,— Свфт согласился лично проследить за скрупулезным возвращением всех пленных людей в места, где их захватили. Последний перемещатель отправится с грузом золотых слитков в качестве частичной компенсации за причиненное неудобство.

— Вы уверены, что Свфту можно доверять теперь, когда мы уйдем? — спросил Хельм.

— Абсолютно уверен,—отрезал я.—К тому же есть Минни.— Я посмотрел на Смовиа и остальных.

— Конечно,— согласились они.— Ее величество за всем проследит.

— А как же Гргсдн? — колебался Эмиль.— Он все еще может поднять бучу.

Я не обратил на его слова особого внимания, поскольку разглядывал нечто в огражденном веревкой углу большого ангара. Затем решил посмотреть поближе. С части веревок робкой просьбой о соблюдении секретности свисали полосы брезента. Я прошел между ними и уставился на устаревшую (лет эдак на двадцать) модель сетевого челнока. Она была частично разобрана, несомненно, йлокки ее изучали. И густо покрыта пылью, а значит, большую часть этих двадцати лет машина провела здесь.

— Интересно, что это,— пробормотал из-за спины Гас. Я заметил, что он следует за мной, но промолчал. Он обошел меня и заглянул в покоробленные внутренности машины.

— Места мало, так и задохнуться недолго,— прокомментировал он.

— Пора всем признаться,— посоветовал я, вставая рядом.— Можешь начать с того, как дезертировал из исследовательского отряда, после того как тот наткнулся на Желтую зону, а заодно разъяснить, почему йлокки вместо «Гандерсон» стали произносить «Гргсдн».

— Бред собачий,— возмутился старина Гас— Ты же сам видел, я тут рабом был, как и остальные ребята. Спроси у Бена с Мари. Они тебе скажут.

— Гас был загадкой для нас,— заговорила Мари,— Явился на следующий день после того, как мы смылись в леса, весь такой важный, надутый. Привел с собой крысу, но отослал ее. Вел себя так, будто пришел нас ловить. И с крысами накоротке был. Притворялся, будто ненавидит их, но мы-то видели, что он с ними связан. Проклятый предатель!

Для кроткой Мари речь вышла что надо. Бен кивал, но ничего не говорил. Старина Гас попытался ударить Мари, но промахнулся, потому что я ткнул его левой под ребра.

— Ниче я не знаю,— выдохнул он.— Ниче я не сделал. Только проломил черепушки куче крыс, как и все остальные!

— Ты нашел здесь мирное общество собирателей,— пояснил я ему,— И начал мутить воду, рассказывая им, какие они дураки, что работают, хотя могут получить все задаром. Ты придумал план массового вторжения в свой родной мир. чтобы в спешке нахватать побольше рабов, вернуться и смотреть, как они делают всю работу.

— Обычный здравый смысл,— проворчал Гас— Дома от целой кучи лентяев никогда не было прока; они только и знали, что гулять и наслаждаться жизнью, пока такие, как я, гнут спину. И здесь то же самое. Вся эта чушь насчет чертового Нефритового дворца и больших шишек, которые живут на широкую ногу,— и тут я увидел свой шанс. Пошли слухи, что у трона нет наследника: это не я их начал, но распустить уж помог, не сомневайтесь. Куча народу слушала, когда я впервые начал толкать речи. Понимаете, я был диковинкой, такого, как я, они еще не видели. Думали, я все знаю. Типа, боготворили меня. Всегда найдутся парни, которым охота послушать, какая плохая доля им выпала. А потом я ушел в подполье и оставил все на учеников. И расквитался со всеми воображалами, которые обращались со мной как с грязью!

— Свержение Правления в Желтой зоне — сомнительное наказание для образованных классов в линии ноль-ноль. Большинство из них о Зоне и не слышали.

— Проклятые кровопийцы! — проворчал Гас.

— Йлокки быстро учатся,— напомнил я Гасу.— Они скопировали схему челнока и начали сами исследовать то, что решили назвать Клубком.

— Я тут ни при чем,— пробормотал Гас.

— Ты увидел возможность того, что казалось превосходной местью обществу,— продолжал я, не обращая внимания на то, как он мотает головой и открещивается.— Ты приведешь йлокков в родной мир, и они ограбят и поработят тех самых людей, которые отвергли тебя.

Он подошел ближе, на его грубоватых чертах застыла скорбная мина.

— Нет, приятель, тут-то ты и ошибся. Я никогда...

Он попытался исподтишка врезать мне справа, но я блокировал удар левой рукой, затем хорошенько двинул его по подбородку — так, что глаза остекленели. Он рухнул, точно куль с мукой. Забавно, старина Гас вечно ныл, когда я его бил, но никогда не давал сдачи. На этот раз он отключился.

Остальные собрались вокруг, засыпав меня вопросами. Я быстро рассказал им, в чем дело, а Бен и Мари понимающе кивали.

— Это многое объясняет насчет Гаса,— сказала она,— Он знал все про вторжение и много чего еще. Мы недоумевали, откуда ему столько известно о крысиных планах, но он только смеялся.

— Мы думали, может, он поначалу шпионил для крыс,—добавил Бен,— Наткнулся на нас, когда мы прятались, и тут же начал орать и командовать. Не слишком боялся, что крысы нас найдут. Говорил, что давно раскусил их. Наконец мы заставили его замолчать, а когда укрылись в лесах, ему стало нечего говорить. Мы с Мари как раз думали, не бросить ли его, когда наткнулись на вас, ребята.

— Полковник,— неуверенно произнес Эмиль,— а сколько времени прошло? Долго нас не было? Мы с доком добрых десять лет прожили в той хижине, но вы сказали...

— Мне показалось, что прошло недели две,— сообщил я ему.— Не знаю. Когда нарушаешь равновесие времени, пространства и пустоты, случаются странные веши. Во время обычного сетевого путешествия, если можно назвать обычным нечто столь экстраординарное, как МК-привод, темпоральное равенство строго сохраняется. Схемы специально для этого отрегулированы. Но мы ныряли в темпоральный стазис и выныривали из него, меняли машины — мы же не знаем, насколько стабильны йлоккские транспорты,— так что расхождение наверняка есть. Надеюсь, не слишком большое.

— Мы ничего не знаем о том, что происходит дома,— заметил Эмиль.— Как по-вашему, кто выигрывает, полковник?

— Не сомневаюсь, что мы,— ответил я.— Особенно после того, как прекратилось поступление подкреплений.

Мы связали старину Гаса, точно рождественскую индюшку, и вернулись к насущным делам.

— Мы его забираем, полковник? — спросил Эмиль. Я объяснил ему, что Гаса ждет заслуженное наказание, когда его найдет дворцовая фракция. Поэтому мы запихали его с глаз подальше в грузовой отсек.

— Потерпи всего пару часиков, Гасси,— успокоил его Хельм.— Пока тебя не найдет дворцовая стража.

Ответить тот не мог — мы затолкали ему в рот кляп,— но глазами повращал от души.

Я в последний раз проверил показания чужих приборов, не все из которых мне были понятны, и потянул за большой рычаг главного привода.

Все были предупреждены о странном ощущении, которое появится, когда опустится поле, но люди уже испытывали его прежде, пережили, и через мгновение оно прошло.

Все эти машины были сконструированы для единственной цели перемещения между Желтой зоной и линией ноль-ноль, так что о навигации беспокоиться не приходилось. Мы следили, как стрелка ползет к красной отметке на большом хронометре, и когда они совпали, полет автоматически прекратился.

— Дома! — благоговейно произнес Хельм.

Я попытался покрутить разные настройки, чтобы активировать экраны внешнего обзора, но ничего не вышло. Придется открыть люк.

Хельм так и сделал, но прежде чем он вышел, я крикнул: «Стой!» В следующее мгновение по наружной двери лязгнула пуля, а вслед за ней выстрелы посыпались градом. Эмиль отступил, сбитый с толку.

— Это я виноват, лейтенант,— покаялся я.— Конечно, ТСН уже окружила склад, который йлокки использовали как приемную станцию, и готова атаковать каждый прибывающий йлоккский транспорт, до того как высадятся войска. Разумеется, они не знают, кто мы.

Мы соорудили белый флаг и высунули его наружу. Он тут же разлетелся в клочки.

Затем огонь прекратился, и я крикнул:

— Хватит! Это свои!

— Бриан? — раздалось в ответ.— Бриан! Не может быть! Я узнал голос Манфреда, но слабый и неуверенный.

Я вылез в большой пустой склад. Вооруженные ребята из ТСН вышли из укрытий, продолжая зажимать меня в углу. Ко мне метнулся старик, и за мгновение до того, как он обнял меня, я узнал в нем Рихтгофена.

— Сколько времени? — умудрился вклиниться я в его взволнованную речь.

— ...когда ты не вернулся через оговоренные две недели...

— Не помню такого,— вставил я.— Но сколько времени прошло? Барбра...

— Бриан, после...

— Да? После... чего? Сколько времени?

Мне никак не удавалось до него достучаться. Он сильно сдал, превратился в дряхлого старика с мутным взглядом и жалкими клочьями белых волос на голове. Но в конце концов, когда я видел его в последний раз, ему шел девятый десяток. Конечно, ему несладко пришлось, учитывая, что происходило.

— Сколько времени? Ты спрашиваешь, сколько времени, Бриан? — наконец произнес он, когда окончательно поверил в реальность нашего присутствия.— В этом месяце одиннадцать лет исполнится с того дня, как я послал тебя на верную гибель в Желтой зоне.

— Мне столько надо вам рассказать, сэр,— сказал я,— но можно сперва повидать Барб? Где она? Надеюсь, здесь, в городе.

— Конечно, конечно,— Он последний раз погладил мое плечо, словно хотел лишний раз убедиться, что я не призрак.— Бриан, я должен тебе признаться... лучше сразу сказать... Прелестной Барбры здесь нет.— Он сглотнул и сокрушенно продолжил: — Прости за грубый прием. Но ты, конечно, понимаешь...

— Довольно глупо было заявиться без предупреждения,— признал я,— Как война?

— Последние изолированные отряды сдаются, как только мы их находим. Похоже, они не склонны продолжать вторжение.

— На самом деле это было не вторжение, сэр, если полагать таковым захват и удержание территории. Это был рейд за рабами.

Рихтгофен странно поглядел на меня.

— Так они не казнят своих пленных?..

— Нет, только заставляют работать. А как получилось, что Барб здесь нет?

— Таек Gud^[69],— вздохнул старик. Странно, что он так живо это. воспринял.

— Со мной около сотни пленников,— сообщил я, надеясь облегчить его горе, но он только дико посмотрел на меня.

— Уж не хочешь ли ты...— начал он и умолк, оставив меня гадать о сути вопроса,

— Я хочу домой, генерал,— произнес я немного нетерпеливо,— Мне надо принять горячую ванну и...

— Бриан,— перебил он меня,— я был с тобой не вполне откровенен. Барбры нет дома. Она попала в плен всего через несколько дней после твоего отьезда, когда возглавляла штурм штаба йлокков. Мы решили, что она погибла. Мне так жаль, Бриан.

— Вы не пытались ее спасти? — спросил я гораздо резче, чем намеревался.

Он печально покачал головой.

— После твоей вероятной неудачи, Бриан... Но,— продолжил он, просияв,— поскольку в действительности ты добился успеха, мы можем...

— Генерал,— оборвал я, окончательно потеряв терпение от всей этой болтовни,— будьте любезны приготовить двухместный разведчик с вооружением уровня «В». Я иду один. Я знаю, что делать.

Собственные слова напомнили мне о маленькой императрице, столь уверенно стремившейся навстречу судьбе. Манфред начал возражать и одновременно уверять меня, что отличный новенький челнок окажется в моем распоряжении в течение часа.

Эпилог

Путешествие протекало вполне обычно, пока я не заметил внезапное падение показаний датчика целостности континуума и не выглянул, чтобы увидеть знакомый пейзаж: унылые холмы, дорога и уютный домик, где произошла наша вторая встреча со Свфтом. Я глубоко задумался на целую микросекунду и вошел в фазу.

Я видел отметины на грязной дороге, оставленные перемещателем в прошлый раз. Интересно, сколько времени здесь прошло? Следы того отряда, что подстрелил Свфта и удрал, тоже сохранились, но теперь вели к напичканному техникой «домику». Похоже, ребята еще здесь: следов, ведущих наружу, не было. На мгновение мне нестерпимо захотелось выяснить, что они затевают, но у меня имелось неотложное дело, так что я возобновил свое путешествие в Желтую зону. Еще столько оборванных концов предстояло связать, прежде чем я смогу рапортовать о стабилизации положения.

Я устоял перед искушением включить экран, чтобы следить за своим продвижением к центру тяжести Зоны,

Йлокку. Приборы сообщат, когда я неприметно прибуду в переулок за цехами Клубка. Расстояние я отмерил, насколько позволила память, еще в сетевом гараже.

Я проверил показания приборов. Уже недалеко. Плана у меня толком не было. Я собирался импровизировать.

Еще через несколько минут мои датчики засекли: нечто движется по Сети, совсем рядом, подстраивается под мой темп. Я притормозит — и оно притормозило; я снова прибавил скорость — и оно не отставало. Я попытался увильнуть, слиться со случайно выбранной линией: ядерная А-ли-ния Йлокка была уже очень близко, поэтому я осторожно вошел в фазу. Конечно, его след затерялся — он проскочил мимо. Ну и прекрасно.

Я заставил челнок пролететь последние несколько футов и слиться с реальностью. Чертовски хотелось глотнуть свежего воздуха; на этот раз никакой длительной экскурсии за борт, только краешком глаза гляну — и сразу обратно. Отжав замки безопасности, я открутил люк и очутился на оживленной рыночной площади, где народ отчаянно торговался вокруг открытых прилавков. Никаких трупов, и вонь исчезла, сменившись чуть более приятным, обычным запахом крыс. Разбитых окон не было видно, и банды мародеров не ошивались поблизости.

А значит, Минни укрепила свои позиции и избавилась от проблем с двузаконниками, сказал я себе, радуясь новостям.

По-видимому, в этой линии склад сгорел, я прибыл на пустое место. Я заметил парня с серойполосой на спине шинели, шагнул на мокрую мостовую и направился к нему.

— Добрый день, майор,— произнес я на своем лучшем йлоккском.

Он подпрыгнул и испытующе посмотрел на меня, затем, как мне показалось, довольно нервно осмотрелся вокруг.

— Кто вы? — спросил он.— Кем бы вы ни были, уходите отсюда. Если местные полицейские заметят вас...

— Не заметят, майор,— уверил я его,— если вы меня не сдадите. Они увлечены покупками, а я всего лишь странного вида тип, который беседует с полицейским.

— Да, конечно, но...— Он понизил голос— Я майор Хсп. Вероятно, вы не представляете, что происходит, сэр.

Я подтвердил, что не представляю.

— Остатки мятежников-двузаконников скрылись в этой отдаленной фазе,— объяснил он.— Они винят вас, люри, то есть, прошу прощения, людей во всех своих бедах и...

— Они правы,— согласился я,— Но почему войска ее величества не поймали их?

— Времени не хватило,— опечалился майор,— Мы старательно их выслеживали, но одна группа — толпа фанатиков, известная как «Фронт освобождения», что бы это ни значило...

— Всего лишь дурацкий жаргон бунтовщиков. Как они ускользнули из ваших рук?

— Они хорошо организованы. Несомненно, шпионы во дворце сообщали им о каждом нашем ходе. Отряд мятежников пробрался ночью в технический отдел и украл три транспорта; затем сместился из фазы и вернулся в нее в парке, где их ждали остальные. Мои ребята прибыли, когда последние из них выпадали из реальности... мы довольно легко проследили их досюда. Эта линия очень близка к ядерной. Они заранее подготовили убежище и ушли в подполье. Похоже, смешались с местным населением. Все, что мы пока можем, это держать ситуацию под наблюдением. Однако мы нашли их транспорты и изъяли их. Мятежники в ловушке. Внезапное появление человека может нарушить хрупкое равновесие.

— Кто-то висел у меня на хвосте,— сообщил я,— Ваши ребята или их?

— Не мои,— ответил он,— а значит, они уже знают, что вы здесь. Вам лучше немедленно удалиться...

Крик прокатился над площадью, и майор умолк. Кто-то размахивал флагом, на котором, как объяснил майор, было написано «БЕЙ ЛЮРИ!». Он схватил меня за руку.

— Где ваша машина? — пропищал он мне в ухо, перекрывая нарастающий рев толпы.

Я указал на ее незримое присутствие за грудой здоровенных упаковочных коробок и контейнеров. Он подтолкнул меня в том направлении. Я не сопротивлялся. Я явился за Барброй, а не для того, чтобы опять лезть в местную политику.

— ...уходите из Зоны,— говорил он.— Я могу встретиться с вами и обсудить...

— Оставьте,— произнес я.— Теперь, зная место, я могу вызвать ударный отряд и устроить облаву. Осталось только выбраться отсюда.

Как ни странно, соседи не обращали на меня внимания; напротив, вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть, что за суматоха творится на площади.

Вновь очутившись в машине, я спросил майора Хспа, как идут дела ее величества после драматического возвращения.

— Все приветствовали ее, — тревожно начал он,— но пошли слухи, что она продала свой народ иностранцам... чужакам... одним словом, люри. Говорят, она сделала раба ближайшим советчиком.

— В конце концов, она воспитана людьми,— напомнил я ему.

— Интересно, кто этот раб-советчик? — заметил он— Мы выловили всех людей, которых сумели найти, и отослали обратно домой.

— И как это раб так быстро втерся в доверие? — спросил я.

— Никто не знает,— признал он.— Всё слухи да намеки. Но мятежные отбросы могут устроить организованное нападение, отдавая приказания из этой мирной фазы. Пока они не уничтожены, Благородному народу не ведать ни мира, ни безопасности.

По-моему, он смотрел на меня выжидательно. Так что я поинтересовался:

— А я-то тут при чем?

— Несомненно,— ответил он,— вы надеетесь всячески способствовать сему достойному деянию.

— У меня и свои дела есть,— сообщил я ему.— Желаю удачи, но мне пора.

Он махнул рукой, и полдюжины йлокков в форме материализовались из очевидно беспечной толпы покупателей и окружили меня.

— Мне нужна ваша помощь,— произнес Хст.— Сожалею о необходимости применить силу, но, если вы будете настаивать, мне не останется ничего иного.

— Вы это называете силой? — несколько скептически поинтересовался я, глядя на шестерых его телохранителей.— На что, по-вашему, способны полдюжины рекрутов?

Я шагнул в сторону и быстрым взмахом ноги опрокинул ближайшего мордоворота в тележку с клубнями. Два соседних крепыша закрыли брешь, тем самым подойдя так близко, что я одной рукой схватил обоих и стукнул узкими головами друг о друга; затем я бросил их на четвертого, который мчался ко мне. Оставались двое, не считая майора. Он отозвал последнюю пару и произнес:

— Не важно. Вижу, вы не готовы проявить благоразумие. Можете идти.

— Вы все перепутали, майор,— заявил я.— Мне просто хотелось прояснить, что мое сотрудничество будет добровольным. Что у вас на уме?

— У них есть штаб-квартира,— сообщил он,— где-то в отдаленной фазе. Мне пока не удалось ее вычислить. Подозреваю, это бывшее техническое сооружение Правления, захваченное и управляемое предателями.

— И?..

— На вашем маленьком транспорте,— предположил он,— возможно, удастся отыскать штаб и остаться незамеченным. Затем стремительная атака, и они окажутся в тупике, превосходимые численно, готовые стать легкой добычей.

— Поехали,— сказал я.— У меня есть мыслишка.

Он велел оставшейся паре крепышей предупредить кого-то по имени полковник лорд Твст и присоединился ко мне. Я провел его к своему усовершенствованному двухместному разведчику и пригласил внутрь.

— Существует одна изолированная станция переноса, о которой я узнал от генерала Свфта,— сообщил я ему,— По пути сюда я случайно заметил, что она еще используется. Возможно, это и есть штаб-квартира Двух Законов.

Похоже, он заинтересовался и загорелся желанием лететь. Я проверил записи пути и нашел нужное место. Переход занял пять минут, и мы прибыли как раз вовремя, чтобы увидеть, как отряд из десяти йлокков в штатском подходит к уединенному зданию.

— Комиссар Век,— опознал майор одного из членов отряда.— Вон тот, во главе. Ах ты вероломный мупа! А остальные — молодые гвардейские офицеры! Гниль проникла глубже, чем я подозревал!

— Свфту есть что об этом порассказать,— сообщил я ему.— Очень жаль, что у него не было возможности ввести вас в курс дела.

— О да,— согласился майор Хсп.— Однако теперь их секрет выплыл наружу. Осталось только вернуться во дворец и уличить обманщиков.

— И пусть эти ребята делают здесь, что хотят? — спросил я.

Он отрывисто кивнул.

— Нет смысла травить их здесь, в их цитадели. Пойдемте, полковник, время не терпит.

Я чуть не заспорил с ним, но воздержался. Катушка еще не остыла, так что мы мигом тронулись в путь. На этот раз я вел машину прямо в ядерную линию Йлокка, что привело нас на станцию Клубка, темную, пустую и гулкую поздним вечером. Через туннель «для важных персон» мы прошли в расположенный по соседству дворец и вышли на гауптвахту в цокольном этаже. При помощи зуммера Хсп собрал дюжину вооруженных дубинками солдат и провел для них — и для меня — краткий инструктаж, после чего направился в крыло, где проживали придворные.

Старый герцог Вмп негодовал, когда мы вытащили его из большой, пышной постели, но казался странно смирившимся.

— Так это ты, Хсп,— проворчал он.— Говорил ведь я генералу Нгду, что ты ненадежен. Давным-давно следовало тебя прогнать.

Хсп велел ему заткнуться и приказал солдатам связать и подвесить Вмпа за лодыжки вниз головой в платяном шкафу размером с гараж. Когда мы уходили, он все еще пытался ругаться, несмотря на кляп во рту.

Когда я заметил, что охрана дворца, похоже, далеко не на высоте, Хсп объяснил, что гвардия подчиняется ему, а он всем велел остерегаться попыток проникновения во дворец, но не обращать внимания на любую необычную активность внутри самого дворца. Таким образом, никто нам не мешал нейтрализовать еще парочку крыскжов, бывших, по уверениям Хспа, главными заговорщиками.

Все шло отлично, пока мы не открыли большую бронированную дверь, ведущую в королевские апартаменты. Там нас поджидало скромное войско. Я первым прошел через большие двойные двери и тяжелые драпировки за ними и уставился на старину Гаса в окружении дюжины или около того военных в форме.

Гас замешкался, изумленно уставился на меня и разразился речью:

— Опять ты, чертов дурак?! Сидел бы себе в Стокгольме со своими жирными дружками! Ты что, не понял еще — это моя территория!

Я терпеливо ждал, пока он не остановится перевести дыхание, после чего хорошенько ему врезал прямо в мягкий живот. Как только он рухнул, верные телохранители брызнули во все стороны. Хсп собственным телом загородил им проход в широкий коридор, ведущий в апартаменты королевы. Мы заперли трех пленников в чулане рядом с большими дверями и поставили двоих ребят сторожить их.

Я помог Гасу встать и восстановить дыхание и полюбопытствовал, что он тут делает. Не получив вразумительного ответа, я поднажал:

— Говорят, у Минни появился новый советчик, человек.

— В точку, полковник,— охотно подтвердил он.— Ее величество шагу без меня не сделала бы. Я...

— Ты лжец,— напомнил я ему.— Минни знает, какая ты вероломная вонючка, даже если и не в курсе, что именно ты устроил революцию. Она тебе мусор выбрасывать не доверила бы. Кстати о мусоре: что мне теперь с тобой делать?

— Да просто отпусти, и я забуду это недоразумение,— прорвало его.— В конце концов, ты не понимаешь...

Я заставил его умолкнуть очередным тычком под ребра.

Хсп сказал мне, что личные покои ее величества находятся в конце коридора. Туда мы и отправились, пинками помогая старине Гасу не отставать.

— Она меня прикончит,— ныл он у меня над ухом, словно подобное соображение могло меня остановить.

— Ерунда,— ответил я.— Если у Минни как у монарха и имеются недостатки, так это слишком доброе сердце.

— Да не она! — выпалил Гас— А та долговязая рыжая дьяволица!

— Йлокки рыжими не бывают,— поправил я.

— Крысы тут ни при чем,— отмахнулся он,— Ты же сам сказал, что у нее новый советчик-человек! Чертова баба заявилась во дворец всего пару дней назад, как раз когда я изготовился вернуться. Еще бы час — и весь дворец перешел в мои руки, никто бы чихнуть не осмелился без моего разрешения. Так нет же, приперлась эта баба! Похоже, она потребовала свиданки с ее величеством и «нанесла тяжкие телесные повреждения» всем, кто пытался ее остановить, так что.,.

К этому времени мы уже проникли в святая святых, и прежде чем Хсп успел вставить в скважину универсальный ключ, дверь распахнулась и кто-то рыжий и высокий шагнул из нее прямо в мои объятия. 

Кейт Лаумер Разрушители планет. Сокровища звёзд. Реликт войны.

Сокровища звезд (роман)

Пролог

Двери распахнулись, и в комнату вошел высокий подтянутый старик в адмиральском мундире. Он остановился и отдал честь.

— Доброе утро, адмирал, — сказал человек, сидящий за огромным столом. Он неторопливо вертел в руках серебряную ручку. Кроме нее и сложенной стопкой бумаги, на столе ничего не было. — Рад вас видеть. С тех пор как вы ушли в отставку мы, кажется, не встречались. — Он едва заметно улыбнулся. На темном лице проступила почти невидимая сеточка морщин.

— Я просил о встрече две недели назад, — сказал старик.

Его давно утративший звучность голос был все еще сильным. Обрюзгшее и осунувшееся с возрастом лицо выглядело мрачным.

— К сожалению, в последнее время я очень занят, — спокойно ответил сидящий за столом.

— Я знаю, — проговорил посетитель. — Именно поэтому я и пришел к вам.

— Адмирал, я прочел вашу записку и понимаю вашу озабоченность. — Улыбка хозяина кабинета стала менее радушной.

— Вы делаете серьезную ошибку, лорд Имболо. Мне неизвестны причины того, что происходит, но какими бы они ни были, эти обвинения ошибочны.

Сидящий очень осторожно, словно имел дело с чрезвычайно редким и хрупким предметом, положил ручку на стол и вздохнул.

— Ошибки нет, адмирал… — начал он.

— Но обвинения абсурдны! — перебил его старик. — Вас обманывают, Имболо!

— Не думаю, адмирал.

— Вы обязаны прекратить этот погром, Имболо. Так не может продолжаться! — Голос старика дрожал.

— Адмирал, вы долго и преданно служили Обществу, и вам трудно поверить, что происходят изменения…

— Мне прекрасно известно об изменениях, Имболо. Я слышал речи хетеников. Я видел подпольные газеты. И я не имею с этим ничего общего. Меня волнует судьба Флота! Традиции, складывавшиеся в течение трех столетий, разрушаются. Полчища доносчиков, фискалов — этих крыс — пробираются повсюду, на каждый уровень командного состава…

— Вы не располагаете всеми фактами, адмирал. Поверьте мне.

— Я не успокоюсь до тех пор, пока не получу от вас обещания, что все дела будут пересмотрены, ваши информаторы отозваны и люди восстановлены на службе!

— Это невозможно! — отрезал Имболо.

Рука старика скользнула под застегнутый на серебряные пуговицы китель, и он вытащил плоское короткоствольное энергетическое ружье. Не говоря ни слова, он поднял его, навел на лицо лорда Имболо и нажал на курок.

Какое-то время, показавшееся ему вечностью, он продолжал глядеть в прицел ружья и в конце концов понял, что ничего не произошло. Его рука медленно опустилась, он весь как-то сжался и стал просто согбенным стариком в нелепо сидящем мундире. Лорд Имболо постучал по едва заметному пятнышку на крышке стола. В тот же миг в комнате появились два охранника в форме Флота.

— Адмирал нездоров, — тихо проговорил лорд Имболо. — Проследите, чтобы о нем позаботились.

Ружье с мягким стуком упало на пол, охранники взяли несостоявшегося убийцу за руки и вывели из комнаты. Лорд Имболо посмотрел им вслед, вздохнул и вновь склонился над списком офицеров и гражданских лиц, подозревавшихся в ненадежности и других преступлениях против Компаний и Общества.

Часть первая

Глава первая

Гардемарин Блейн был уволен со службы в 0800 часов в шестой день недели, в тридцать пятый день пятого месяца 2190 года. Эта церемония состоялась на парадной палубе корабля “Тиран”, весом пятьдесят миллионов тонн, во время его стоянки у Каллисто, — в девяти месяцах пути от Терры к Юпитеру.

Блейн — стройный, рыжеватый паренек, год как из Академии — покорно стоял по стойке смирно, пока коммодор зачитывал приговор суда: виновен в попытке взорвать бомбу с целью разрушить главный корабль Флота.

— В прежние годы, — говорил коммодор, — человека, предпринявшего пусть даже безуспешную попытку разрушить корабль, а значит, лишить жизни восемнадцать тысяч товарищей, ожидала страшная месть. Но ныне закон утверждает, что общество не может требовать смертной казни за подобные преступления.

Чарльз Иейтс Блейн, Общество возлагало на вас надежды, верило в ваши способности и преданность. Ныне вы лишаетесь этого доверия. Общество дало вам положение и обязанности, от которых теперь вы освобождаетесь. Общество даровало вам гражданство и привилегии пользоваться его благами, ныне эти привилегии отменяются. Вы более не член Объединенного Флота Планеты и не имеете права носить форму.

Забили барабаны. Коммодор подошел к Блейну, сорвал знаки гардемарина с его воротника и золотые нашивки с обшлагов и бросил их на пол. Туда же полетели серебряные пуговицы с орлом — символом Флота.

Блейн не двигался, лишь слегка покачивался при каждом рывке. По его лицу бежали слезы.

Барабаны смолкли. В гнетущей тишине вице-коммодор произнес:

— Чарльз Блейн, бывший офицер, бывший гражданин, сейчас вас увезут на гауптвахту и будут держать там до прибытия дежурного корабля Флота, который доставит вас к месту назначения, где вы свободно, без помощи и помех со стороны Общества, доверие которого потеряли, распорядитесь своей судьбой.

На лице коммодора появилась едва заметная усмешка.

— Уведите его, — приказал он.

Вновь ударили барабаны; караул выстроился в два ряда вдоль палубы, и Блейна повели сквозь строй мужчин и женщин, которых он пытался убить. Прочь из нашей жизни.

* * *

Старший помощник вахтенного командира Пол Дэнтон спросил меня:

— Что ты думаешь обо всей этой церемонии, Бен?

— Анахронизм, — сказал я. — Несколько нарочитый, но действенный. Когда пуговицы полетели на палубу, я отказался от своих планов взорвать корабль.

— Интересно, Блейн и в самом деле собирался это сделать?

— Наверное, если только это не уловка для того, чтобы очутиться где-нибудь на необитаемом острове в мире Класса 1.

Я улыбнулся собственной шутке, но Пол был задумчив, казалось, он всерьез размышляет над такой возможностью.

— Может быть, у него была какая-то веская причина, Бен?

— Для того, чтобы прикончить нас всех? Может быть, мы и не самая лучшая компания в мире, но это не оправдывает таких крутых мер.

— И все-таки почему? — продолжал Пол.

— Пол, я надеюсь, ты не читаешь памфлеты хетеников, а?

Я спросил шутки ради, но вопрос мой прозвучал как-то неловко.

— Возможно, приверженцы хетеников в чем-то правы, — сказал он.

— “Мы ненавидим ненависть и убьем любого представителя мерзкой, вонючей культуры, который с нами не согласен”, — процитировал я на память.

— Они фанатики, конечно, — сказал Пол, — но есть ли у нас право пренебрегать чьим-либо мнением? Времена другие…

— Ты пытаешься мне что-то сказать, Пол?

— Совсем нет. Я ищу ответы.

Служба на корабле шла своим чередом. Мы летели к Сатурну. Ежедневная вахта длилась всего четыре часа, а по вечерам были танцы и банкеты, лекции, концерты — развлечения, в общем. Среди десяти тысяч женщин экипажа было достаточно молодых и красивых, и это делало жизнь приятной. Проходили недели. Время от времени мы с Полом встречались, но больше не обсуждали хетеников и основы цивилизации. Я совсем забыл о нашем разговоре и вспомнил о нем лишь в ночь своего ареста.

* * *

Как-то вечером в мою дверь тихо постучали — корабельная полиция. Они были очень любезны: наилучшие пожелания от капитана и не явится ли мистер Тарлетон на мостик в удобное для него время? Их руки ни разу не коснулись висящих на бедрах пистолетов, но тем не менее я не забывал, что они там есть.

Они стояли поблизости, пока я брился, ровнял виски, натягивал китель. Один из них сопровождал меня наверх, другой — остался у моей каюты и смотрел нам вслед. Я оценил его деликатность: обыск в каюте офицера в присутствии самого офицера из этических соображений нежелателен.

Мы долго шли к лифту палубы, а потом долго поднимались на территорию G. “Тиран” не был одним из тех современных шедевров кибернетики, которые управляются десятком человек. Его коридоры тянулись более чем на сто миль. Мы не прошли и малой доли, шагая в мертвой тишине, похожей на ту, что наступает перед тем, как гроб уезжает в печь крематория.

Вооруженные охранники пропустили нас в большие бронированные ворота с надписью: “Палуба командования. Вход по спецпропускам”. В коридоре охранник с лицом, похожим на сжатый кулачок, потыкал кнопки на панели. Внутренняя дверь отворилась, я вошел, и дверь мягко закрылась за мной. Я стоял на мягком сером ковре, вдыхая слабый запах гаванских сигар и старого бренди. За большим выпуклым окном из кварца, занимавшим всю противоположную стену комнаты, висел Сатурн. Комната освещалась им, будто прожектором сцена. Но именно этот пейзаж за окном устранял налет театральности происходящего.

Он был воплощением того, каким должен быть коммодор Флота: высокий, широкоплечий, волевой подбородок и посеребренные сединой виски. Черты лица как у человека с плаката вербовки новобранцев. Расстегнутая пуговица рубашки открывала волосатую грудь. Большой перстень сиял в тусклом свете лампы, поставленной так, чтобы освещать лицо посетителя. Я отдал честь, он сделал движение пальцем, и я сел. Коммодор взглянул на меня, и воцарилось напряженное молчание.

— Вам нравится на Флоте, лейтенант? — Голос напоминал звук валуна, катящегося по обшивке палубы.

— Я вполне доволен, сэр, — ответил я. Я был скорее озадачен, чем встревожен.

Он кивнул, как будто я ему что-то объяснил. Возможно, так оно и было.

— Вы из флотской семьи, — продолжал он. — Адмирал Тарлетон был выдающимся офицером. Я имел честь служить под его командованием. Смерть адмирала явилась для всех нас большой утратой.

Я ничего не ответил. Большинство офицеров Флота служили под командованием моего отца.

— Мы живем в смутные времена, лейтенант, — сказал коммодор. — Во времена, когда человек постоянно проверяется на верность.

У меня было такое ощущение, что все это говорится не только для меня. В углу за моей спиной раздался шорох, я обернулся и увидел еще одного посетителя, который, сложив руки на животе, стоял у застекленного книжного шкафа. Это был Краудер — низенький, с жирной шеей, широким задом и соответствующим лицом человечек. Я знал о нем лишь то, что он является гражданским советником в штате коммодора. Меня удивило его присутствие. В ответ на мой поклон широкий рот Краудера расплылся в улыбке. К моему удивлению, он заговорил:

— Коммодор Грейсон хочет сказать, что некоторые сбитые с толку личности не понимают, что интересы Компаний и Флота едины.

У него был какой-то странный вибрирующий голос, казалось, он вот-вот сорвется на фальцет.

Я стоял и ждал, что сейчас сверкнет молния и уничтожит несчастного, который был настолько глуп, что прервал коммодора, да к тому же совсем невпопад.

Но коммодор, как хорошо воспитанный человек, лишь чуть-чуть нахмурился.

— Оценивая то, что можно было бы назвать субъективными аспектами сложной ситуации, любой младший офицер находится в невыгодном положении, — сказал он. — Жизнь в Академии изолирована; обязанности патрульной службы Флота бросают человека с места на место. — Он дружески улыбнулся мне, как бы стирая между нами разницу в возрасте и положении. Или почти стирая. Под внешним обаянием я уловил отсвет чего-то зловещего, будто вода в трюме.

— Вы были довольно близко знакомы со старшим помощником командира Дэнтоном?..

Задав этот вопрос, Краудер осекся, будто сказал лишнее. Я медленно обернулся:

— Что значит “был знаком”? — Вопрос прозвучал резче, чем мог позволить себе младший офицер, обращаясь к советнику коммодора.

— Безусловно, я имел в виду — знакомы.

Его голос по-прежнему был мягким и вкрадчивым.

— Я знаю старшего помощника командира с детства, — ответил я.

— Каковы же взгляды старшего помощника Дэнтона относительно верности Флоту и Компаниям? — Тон Краудера стал несколько жестче.

— Старший помощник Дэнтон — самый лучший человек из тех, что я знаю, — сказал я. — Но почему вы спрашиваете?

— Вы должны лишь отвечать на мои вопросы, лейтенант, — сказал Краудер.

— Довольно, Краудер, — прогремел Грейсон.

Однако вместо того, чтобы исчезнуть, Краудер отлип от стены и вышел в освещенную часть комнаты. Он хмуро взглянул на меня и повернулся к высокому человеку за столом.

— Видимо, вы недостаточно понимаете ситуацию, коммодор. Это вопрос безопасности.

Я посмотрел на рыхлое лицо советника и на его толстую шею в том месте, где воротник натер ее докрасна. Я ожидал, что коммодор раздавит этого мелкого чиновника, как клопа, но он лишь побледнел, кашлянул и устремил взгляд куда-то мимо меня. Казалось, его глаза ничего не видят. Тишина явно была предгрозовой.

— Итак, Тарлетон, — произнес Краудер голосом, напоминающим звук пилы, — когда вы в последний раз видели Дэнтона?

Я молчал и смотрел на коммодора. Наконец он перевел взгляд на меня:

— Отвечайте на вопрос. — Его губы еле двигались.

— Не знаю, — ответил я.

— Что вы хотите этим сказать? — недовольно проговорил Краудер.

— Я хочу сказать, что не знал, что это был последний раз, — ответил я и стал с любопытством рассматривать лицо Краудера, стараясь хоть что-то понять. Где-то внизу под ребрами подкатывала тошнота. “Пол, Пол, что они с тобой сделали?..”

— Хитришь, парнишка, — прорычал Краудер.

Я пытался поймать взгляд Грейсона, но того уже будто и не было в комнате. Он был где-то далеко, там, где в высокой башне, возвышаясь над всеми спорами и дрязгами, все еще существовало слово “ранг”. Я был одинок. А Краудер все ждал, покачиваясь на каблуках. Я поднялся и встал перед ним.

— Я не парнишка, мистер Краудер, а младший офицер. И если это допрос, то я требую записать его на пленку. — И я потянулся к кнопке на столе коммодора, но Краудер опередил меня и накрыл ее своей рукой.

— Мистер Тарлетон, советую вам осознать положение, в котором вы оказались, и оказать мне помощь, на которую я рассчитываю. — Он украдкой посмотрел на Грейсона. — На которую мы рассчитываем, коммодор и я.

— Что вы хотите от меня услышать? Пока я не понимаю, что вы от меня ждете.

— Говорил ли вам Дэнтон о чем-либо… О каком-нибудь, э-э, открытии, которое, как ему казалось, он сделал? Или о секрете, который он якобы раскрыл?

Я изобразил задумчивость.

— Он действительно говорил…

— Да, да? — Краудер торжествующе посмотрел на Грейсона.

— …что шамбертен, который подают в кают-компании, немножко горчит, — сказал я. — Но я не думаю, что это для кого-нибудь секрет.

Выступающая вперед челюсть Краудера отвисла, а маленькие поросячьи глазки превратились в узкие щелочки.

— Остришь, да?

Его слова падали, как тараканы в суп. Он потянулся к кнопке на столе, но тут ожил Грейсон. Он встал, нависая над представителем безопасности, словно джинн над Аладдином.

— Довольно, — грозно проговорил он. — Никто не имеет права обвинять моих офицеров без достаточных на то оснований!

— Он замешан в этом! — настаивал Краудер, но руку убрал.

— Представьте мне доказательства, — сказал Грейсон. — И тогда поговорим.

— Дайте его мне на час, и у меня будут все доказательства! — Взгляд Краудера жег меня, как паяльник.

— Убирайтесь, Краудер, — прошептал Грейсон.

Чиновник открыл было рот, но промолчал. Все-таки он знал, когда свое мнение следует оставить при себе. Краудер гордо прошествовал к двери, обернулся, оглядел ковер, обшитые панелями стены и с улыбкой всезнающего человека посмотрел на Грейсона.

— Поживем — увидим, коммодор, — сказал он. Его усмешка делала эту фразу оскорбительной.

Когда дверь за Краудером закрылась, Грейсон взглянул на меня. Мне показалось, что он хочет мне что-то сказать. Но так ничего и не сказал. Да я бы ему и не поверил.

— На этом все, мистер Тарлетон, — бесцветным голосом произнес он. — Считайте, что до дальнейших указаний вы под домашним арестом.

Коммодор сидел за столом, как и в тот момент, когда я вошел. Но сейчас все было иначе. Он уже не был олицетворением чего-то высшего — просто попавший в ловушку старик.

Вернувшись к себе, я позвонил Полу, но никто не ответил.

Глава вторая

Я разделся и встал под душ, а потом попользовался массажером, но все равно чувствовал себя так, будто меня вывозили в грязи. Когда я надевал свежую рубашку, в нагрудном кармане что-то зашуршало.

Это была сложенная вчетверо и запечатанная капелькой красного воска записка на тонкой голубой бумаге. Она была короткой и деловой:

“Бен, это моя девяносто вторая записка, поэтому не мешкай. Мне кажется, я напал на след чего-то очень опасного. Если мне придется исчезнуть, это будет означать, что я был прав. Не хочу впутывать тебя в это дело, но прошу сообщить Трилии: “Подтвердилось”. Пожалуйста, сделай это для своего друга. Пол”.

Пытаясь докопаться до смысла, я прочел записку трижды, но так ничего и не понял. Затем бумага стала пеплом и развеялась в пыль.

Зазвонил телефон.

— Лейтенант, — раздался в трубке осторожный голос. Я узнал его. Это был сержант Макдональд, ответственный за катера. — Послушайте, сэр, может быть, я не вовремя, но я получил шифровку за номером семьдесят восемь.

— Ну и?..

— Это шифровка о срочном изменении места стоянки. Через несколько часов “Тиран” уходит… а у нас недостает двух катеров.

— Продолжайте.

— Старший помощник Дэнтон отчалил в две тысячи часов, четыре тридцать по Восточному Поясному времени.

— Пункт назначения?

— Станция Феба.

Я задумался. Кроме маяка и кое-какого аварийного оборудования, на Фебе ничего не было. Ничего такого, ради чего стоило посылать старшего помощника одного на задание, когда он свободен от вахты.

— Вы говорили о двух катерах, Макдональд.

— Через полчаса после старшего помощника появился Хетчер и взял катер типа G, один из тех, на которых установлены спаренные двадцатимиллиметровки. И все заряжены. Этот сукин сын еще все проверил.

Я задумчиво покусывал губу. Все это мне вовсе не нравилось. Подчиненный Краудера Хетчер — грубый, недалекий человек, он способен на любую подлость.

— Отлично, — сказал я. — Подготовьте девять-два. Через несколько минут я буду.

Я попросил по телефону, чтобы мне принесли выпить, проглотил половину, закончил одеваться и приоткрыл дверь: коридор был пуст. Я вышел и направился к палубе Y. Меня не покидало ощущение, что все происходящее — дурной сон.

* * *

Макдональд встретил меня в стартовом отсеке. Это был невысокий крепкий вояка. Его круглый череп покрывали рыжие волосы, а нижнюю челюсть пересекали шрамы от ожога при взрыве на шлюпочной палубе в восемьдесят восьмом году.

— Все готово, сэр, и с полным запасом, — сказал он.

В глазах Макдональда читался вопрос, но, ничего не сказав, я прошел мимо него, вдоль ряда гладких корпусов катеров, ожидающих, когда добрые или злые руки приведут их в движение. Макдональд следовал за мной и стоял у трапа, пока я поднимался на катер.

— Последний раз, когда помощник капитана вернулся из подобного путешествия, мне пришлось полвахты потратить на то, чтобы заделать пробоины от камней на его катере, — сказал он. — Чем он там занимается, лейтенант? На этом Фебе?

— Может быть, осматривает оборудование? А, Макдональд? — Я попытался улыбнуться, но вряд ли мне это удалось.

— Оборудование?..

Я кивнул, сделав вид, что это именно та реакция, которую я ожидал.

— Я выполняю особое задание. На случай, если кто-нибудь спросит, — это все, что тебе известно. Ясно, Мак?

— Надеюсь, вы понимаете, на что идете, лейтенант. — По его виду было ясно, что он в этом сомневается. — Может, мне сопровождать вас? — Его голос немного охрип от волнения, и не мудрено, ведь он служил двадцать восемь лет и сейчас рисковал головой.

— Исключено. Ты остаешься здесь. Мне понадобится помощь надежного человека.

Я включил двигатели и, пока щелкали реле и устанавливалось нужное давление, не переставал думать о том, что же все-таки произошло. А потом я отбросил всякие мысли, потому что ничто в них не сулило мне светлое или хотя бы долгое будущее. Я знал одно: Пол Дэнтон где-то там, один, и его преследует катер типа G — последняя модель боевой лодки, все пушки которой заряжены: лодка-убийца, которой управляет садист.

Вспыхнул сигнал “Пуск”, и я передвинул рычаг. В тот же миг будто бетонные плиты придавили меня к креслу. Я покрыл расстояние во много миль, прежде чем ко мне вернулась способность видеть. Позади сверкающий огнями, словно город, плыл “Тиран”, а на экране передо мной алмазным блеском сияли Кольца.

* * *

Вскоре я обнаружил следы флотской разведлодки. Компьютеру понадобилось несколько секунд, чтобы обработать данные и провести экстраполяцию, которая понравилась мне не больше, чем все остальное в этой истории.

Пол направлялся совсем не к станции Феба. Его след вел прямо к Кольцам; точнее, к точке на краю щели Кассини, пространству между кольцами А и В. Тот факт, что это самое место находилось на расстоянии двадцати тысяч миль за Линией Запрета, не прибавлял настроения. Несколько миллионов кубических миль пыли и льда, рассеянных на нескольких миллиардах кубических миль пространства крайне затрудняли управление кораблем. Все это отнюдь не напоминало осмотр достопримечательностей в Карсвелле в часы пик. Я размышлял на эту тему, когда громкоговоритель на панели ожил:

— Карусель девять-два, код сорок. Код сорок! Девять-два!

Голос принадлежал гражданскому советнику Уолтерсу. Код “сорок” означал: “Немедленно прекращайте полет”.

— На тот случай, если вы забыли Устав, Тарлетон, это приказ возвращаться, — продолжал он. — У вас ровно десять секунд на выполнение.

Мне нечего было ответить. Я слушал звезды и наблюдал, как увеличиваются Кольца на экране, как они распадаются на отдельные световые пятна, сгустки света, потоки пыли, как они окружают меня, нависают надо мной, подобно застывшему на фотографии шторму. А может быть, просто нечистая совесть заставляла меня видеть их такими. Не каждый день флотский офицер бунтует.

Час спустя раздались сигналы тревоги: засоренность пространства впереди приближалась к критическому уровню. Я уменьшил скорость, включил передний экран для улучшения видимости, но не разглядел ничего, что могло бы объяснить, почему Пол отправился именно сюда. Теперь плоскость колец лежала в десяти милях впереди. Корабль кидало из стороны в сторону, когда автоматы управления вносили поправки в курс, чтобы избежать столкновений с пролетающими на огромной скорости частицами.

Я безрезультатно прочесывал эфир в поисках передачи на частотах нашего взвода и внимательно вглядывался в ослепительное сияние ледяного покрова Сатурна. Моя скорость снизилась до девятисот километров в час — скорость улитки, — но все же была слишком высокой, и количество ударов по корпусу не уменьшалось.

Пол считает, что в атом месте есть то, ради чего стоит рискнуть карьерой, а возможно, и жизнью. Нечто, заставившее Краудера послать Gлодку, чтобы не дать Полу найти это место. Я еще не знал, для чего прилетел сюда, но пока оставался шанс, что Полу может потребоваться моя помощь, я должен быть здесь.

Внезапно завыли сигнальные устройства, запрыгала приборная панель, и мир разлетелся на куски.

* * *

Я плыл куда-то, словно пылинка среди роя обломков, несущихся вокруг мертвой звезды. Удар был все-таки очень сильным. Компьютер прозевал крупную глыбу, неожиданно появившуюся по курсу катера, и теперь я медленно приходил в себя…

Мне удалось разомкнуть веки. Приборная доска светилась мерцающими огоньками, и все они сигнализировали об опасности. Экран стереовизора излучал золотое сияние, переходившее в вишнево-красное и исчезавшее потом вовсе. Я с трудом заставил себя выпрямиться, проглотил кровь, наполнившую рот, и попытался сосредоточиться на циферблатах. То, что я увидел, не радовало. Кристоновый корпус, разумеется, не пострадал, но с тем, что было внутри, дело обстояло хуже: система жизнеобеспечения вышла из строя, главный двигатель не работал, кислородные баки были пробиты и текли. Я был еще жив, но это в любую минуту могло измениться.

Корабль, медленно вращаясь, двигался все еще довольно быстро. Тормозные дюзы работали с половинной мощностью. Однако мне удалось понизить скорость до тридцати километров в час, прежде чем из темноты выплыла длинная плита и приблизилась к кораблю. Она ударила в корму и усилила вращение корабля. Я насчитал еще два сильных толчка и полдюжины слабых, прежде чем мой курс совпал с курсом всего остального мусора. У меня было время разглядеть порез на щеке, опухший глаз и заметить, что давление в кабине составляет девять фунтов на квадратный дюйм при температуре пятьдесят шесть градусов по Кельвину, прежде чем я увидел корабль Пола Дэнтона, плывущий в нескольких ярдах от меня с открытым люком.

* * *

Мой скафандр был цел, этим и объяснялся тот факт, что я еще жил. Люк был поврежден, но мне удалось открыть его и выбраться под звезды. Я потратил несколько секунд на то, чтобы оглядеться, оттолкнулся и поплыл к кораблю Пола. Он стоял вертикально и медленно заваливался назад. Уже на расстоянии ста ярдов я увидел, что катер пуст. Снаружи следов аварии не было, значит, Пол был осторожнее меня, полностью контролировал свои действия, а это говорило о том, что именно сюда он и хотел попасть. И если только он все-таки не погиб, то должен находиться где-нибудь рядом, в нескольких ярдах от корабля. Единственным местом, где можно было спрятаться, были два больших валуна: один величиной с большой дом, далеко впереди, а другой поменьше — слева от меня. По наитию я выбрал дальний.

Я преодолел примерно половину расстояния, когда в моих наушниках раздался голос:

— Оставайся там, где стоишь!

Это не был голос Пола, следовательно, он принадлежал Хетчеру.

А потом я увидел корму Gлодки, выступающую из-за скалы, мимо которой я двигался. Я не остановился, не ответил, словом — никак не отреагировал.

— Ты у меня на мушке! — предупредил Хетчер, когда я был в пятидесяти футах от выбранной мной скалы.

Мне подумалось, что Хетчер не будет торопиться стрелять. Я нужен Краудеру живым, чтобы пытками вытащить из меня секреты. Эта мысль помогла мне преодолеть оставшиеся несколько ярдов. Потом я увидел, как расплавилась и растрескалась моя скала. Я бросился за нее с такой скоростью, что от удара о незамеченный выступ у меня перед глазами поплыли звезды, целые созвездия, которых нет на картах. И тут он выстрелил снова. Но я ухватился за валун и крепко держался за него, продвигаясь все дальше и дальше, пока не… уперся взглядом в мертвеца.

Пол дрейфовал в нескольких футах от скалы, руки его были раскинуты, словно он хотел ухватиться за нее. Шлем скафандра был открыт, и из него поднимался, словно прорастая, странный кристаллический цветок — фонтан красно-черной замерзшей крови. Лицо в шлеме распухло, глаза вылезли из орбит. У меня внутри все похолодело, словно выключился обогрев скафандра.

— Меня предупредили насчет тебя. — Голос Хетчера резанул мне слух, как гравий, попавший в шестеренку. — Тарлетон, ты здесь совсем не случайно, и с твоей помощью мы многое узнаем! Выходи! Руки за шлем!

Я старался просчитать ситуацию: местоположение моего корабля, разбитого и бесполезного; Gлодка; корабль Пола, две скалы. Что касается Хетчера, то тут не было ясности. Он мог быть в корабле, а мог направить выстрел телескопически из какого-нибудь другого места в нескольких милях отсюда.

— Предупреждаю тебя в последний раз, Тарлетон. Если мне придется выйти… — Он осекся, но этого было достаточно. Впрочем, быть может, он хитрее, чем я думал, и проговорился намеренно.

Я немного продвинулся вправо, чтобы видеть свой корабль. Он медленно плыл в мою сторону. Хетчеру с его наблюдательного пункта этого не было видно. Я напряженно думал над тем, как мне воспользоваться этой ситуацией.

Смерть Пола объяснить трудно. Несомненно, Краудеру он был нужен живым. Хетчер совершил грубую ошибку. Он возбужден, взбудоражен, но чего он хочет? Как будет действовать?

Внезапно я понял, что он собирается меня убить. Мое вмешательство в это дело могло дать ему возможность выкрутиться, но при условии, что я буду мертв и не смогу дать показаний. Он ждал меня здесь, чтобы устроить себе алиби!

Впервые я заговорил:

— Ты идиот, Хетчер, — сказал я. — Почему ты убил его? Он же не был вооружен. Или он все-таки перехитрил тебя? Открыл скафандр прежде, чем тебе удалось его остановить?

Хетчер принялся ругаться, это служило подтверждением того, что мои предположения верны. Я засмеялся. Это был радостный смех довольного жизнью человека.

— Держу пари, ты еще не доложил о своей маленькой неудаче. А, Хетчер? Возможно, ты даже убедил Краудера, что Дэнтон уже аккуратненько связан и готов к допросу.

— Заткнись, Тарлетон, черт тебя подери!

— Краудер не мог следить за твоими переговорами с Полом — слишком далеко, большие шумовые помехи. Поэтому он не слышал, как ты убивал Дэнтона. Он и сейчас нас не слышит и не знает, что здесь творится. Правда, Хетчер? Ты все еще разрабатываешь свою версию, а? И, конечно, думаешь, что я смогу тебе помочь?

— Я спасу тебя, Тарлетон, — прошептал Хетчер, будто опасался, что Краудер все-таки может услышать. — Поддержи мою версию, а я помогу тебе выбраться отсюда живым. Клянусь!

Я еще немного посмеялся. Все это начинало казаться немного забавным даже мне. А может, у меня начиналась истерика?

— Послушай меня, Тарлетон. — В голосе Хетчера чувствовалось отчаяние. — Ты знаешь, в чем был замешан Дэнтон. Расскажи мне, и я обещаю тебе безопасность.

— Не будь идиотом, — сказал я. — Старший помощник Дэнтон не мог быть замешан в чем-нибудь незаконном, а если бы это и произошло, то уж друга он не стал бы впутывать.

На сей раз Хетчер издал лишь какие-то нечленораздельные звуки — он кипел от ярости. Пока он неистовствовал, я подвинул тело Пола.

— Хетчер, ты несчастный придурок, — прервал я его тираду, — мне достаточно дождаться прибытия корабля, который, без сомнения, следует за мной, и я с большим удовольствием поведаю Краудеру о том, как Дэнтон был у тебя в руках, как ты дал ускользнуть ему, а заодно и его тайне.

— Ну, хватит, Тарлетон! — заорал Хетчер. — Ты упустил свой единственный шанс! Ты мертвец, Тарлетон! Ты…

Корабль был близко, и я достаточно разозлил Хетче-ра. Момент был подходящим.

— Сначала поймай меня, растяпа!

Я схватил застывшее тело Пола за лодыжки, развернул его и толкнул изо всех сил. Труп плавно поплыл, раскинув руки. На расстоянии четверти мили появился Хетчер — он карабкался по скале с бластером в руках. Сверкнуло пламя, и расплавленная глыба камня пронеслась в нескольких футах от меня. Хетчер выстрелил в приманку. Но скала закрывала ему видимость, и он промахнулся.

— Постой, Хетчер! — закричал я. — Я не думал, что ты станешь стрелять! Я буду говорить! Я расскажу тебе все, что тебе нужно знать.

Я крепко сжал глыбу и ждал, ухватит ли Хетчер наживку. Он не стал стрелять снова. Через наушники до меня доносился резкий свист; он заряжал заплечный ранец-двигатель и собирался в погоню. Я рискнул, выглянул еще раз и увидел, что онбыстро приближается к телу Пола, которое он принял за меня. Его путь неминуемо должен был привести к моему укрытию. Я отполз подальше и ждал.

Неожиданно Хетчер оказался совсем рядом, в каких-нибудь десяти футах. Я приготовился броситься на него сзади, но он внезапно затормозил, резко обернулся и выстрелил с бедра. Но промахнулся — я все-таки успел спрятаться за камень.

— Умно, — сказал он. — Но не слишком.

Я продолжал отступать назад, стараясь двигаться так, чтобы между нами все время была каменная глыба. Больше я ничего не мог придумать. Трудность заключалась в том, чтобы определить, где именно Хетчер находится.

Я вновь услышал звук портативного двигателя, и тут же — опять тишина. Стараясь не подниматься с земли, я переменил место. Я слышал его дыхание.

— Оглянись, — неожиданно приказал Хетчер.

Я оглянулся. Он плавал примерно в двадцати футах, направив ружье мне в лицо. Однако кое-чего он не замечал.

— Если хочешь что-нибудь сказать перед смертью — говори сейчас, — предложил Хетчер.

— Ты хочешь узнать о Дэнтоне и о большом заговоре, не так ли? — быстро проговорил я. — Я…

— Ты блефуешь, — оборвал он меня. Он перевел прицел с лица мне на грудь. — Тебе ничего не известно, Тарлетон. Ты дурак, который суется не в свои дела.

— Да, но…

В последний момент Хетчер почувствовал, как сзади тихо и плавно приближается катер. Он обернулся, и тут покореженный нос корабля сбил его; Хетчер распластался на его покрытой пробоинами поверхности, а корабль с инерцией трех сотен тонн, врезался в скалу неподалеку от меня.

* * *

На скафандре Пола я нашел маленький ранец. Он был настроен на мощность, достаточную для резки камня. Я потратил полчаса, прежде чем нашел место, где работал Пол — аккуратную клинообразную выемку на кристаллическом слое. Срез скалы был сероватый, с прожилками, значит, когда-то давным-давно эта глыба лежала на морском дне.

Я обыскал скафандр Пола в надежде найти отколотый кусочек, но безуспешно — ведь до меня здесь побывал Хетчер. Мне не хотелось прикасаться к его останкам, но, преодолев отвращение, я обнаружил каменный клинышек в подсумке.

Там, где резал Пол, поверхности были гладкими, а краешек, что откололся, — шероховатый и с углублением, похожим на отпечаток огромного пальца.

— Что это, Пол? — спросил я пустое пространство. — Что ты защищал? За что ты умер?

Подталкивая тело Пола, я добрался до его корабля и залез внутрь. Я представлял себе выражение лица Краудера, после того как я обвиню его в том, что он организовал убийство. Но уже в следующий момент у меня появилась другая мысль.

Будет вполне логично, если Краудер обвинит в убийстве Хетчера меня.

И вряд ли он остановится на этом. Если я убил Хетчера, я мог убить и Пола Дэнтона. Ну и как мне доказать обратное?

— Чушь! — успокаивал я себя. — Какие мотивы?

Но какие мотивы были у Хетчера и Краудера? Что они стараются утаить? Что обнаружил Пол? На что он намекал в своей записке?

И тут я, кажется, понял.

Мятеж.

Невероятная мысль — корабль в руках Краудера и компании. Все сразу стало на свои места: косвенные намеки Пола, странная снисходительность Краудера к коммодору, невероятная наглость Хетчера, убийство Пола. Но все-таки оставалось неясным, что Пол искал в Кольцах. Какое значение имеет этот кусочек камня? Может, это всего лишь уловка, чтобы направить Хетчера по ложному пути, сбить его с толку?

Потом до меня дошло, что я не могу вернуться на корабль. Если такой человек, как коммодор Грейсон, с его званием и опытом, не смог противостоять заговору, если это не удалось Полу Дэнтону, то на что мог надеяться младший лейтенант? Что он мог сделать на мятежном корабле?

Но ведь я был не на корабле, а тут, на свободе, и в моем распоряжении был катер.

Два катера. Gлодка Хетчера больше подходила для космического путешествия.

И тогда я понял, что должен делать.

От Колец Сатурна до Терры путь не близкий. Кроме того, мне предстоит совершить его в одиночку. На борту недостаточно пищи, воды — всего недостаточно. Но ведь капитан Блай проплыл на открытом баркасе от Таити до Темзы. И кроме плохого настроения и компаса, у него тоже ничего не было. Значит, я тоже могу попытаться.

— Прощай, Пол. Сделаю все, что смогу, — сказал я покойнику и направился к G-лодке. Я повел ее на минимальной мощности и спрятался в туманности Колец в двадцати милях от двух останков.

Я ждал девять часов, прежде чем далеко за туманностью Колец появился огонек. Он походил на лампу за занавеской. Огонек рос и стал бело-голубым сиянием, которое медленно плыло вверх и постепенно удалялось, отклоняясь под углом 37°.

Я смотрел, как исчезает корабль, и пытался свыкнуться с мыслью, что я всеми покинут, что до ближайшего дружеского лица расстояние в один световой час и что я могу рассчитывать только на себя.

Я ввел данные о курсе корабля в пульт управления и отправился в долгое путешествие домой.

Глава третья

Приключение — это когда кому-то где-то далеко приходится преодолевать трудности. Сейчас все это происходило со мной. Сто восемнадцать дней — не вечность, но их вполне достаточно для того, чтобы семечко проклюнулось, стало растением, и на этом растении созрел помидор.

Вполне достаточно, чтобы на голых ветках зимних деревьев набухли почки. Вполне достаточно для того, чтобы выросла полуторадюймовая борода; чтобы воздух в кабине стал душным и вонючим; чтобы прибор для очистки воды покрылся налетом зеленой плесени; чтобы выскрести последнюю банку консервов до крошки, а потом разломать ее и вылизать дочиста. Вполне достаточно, чтобы последняя бумажная одежда разодралась в клочья, обнажив грязную землистого цвета кожу, сквозь которую проступают кости. Вполне достаточно, чтобы мысли миллионы раз обежали черепную коробку, подобно белке в колесе, и в конце концов превратились в маленькую кучку полуразрушенных инстинктов.

Ну что тут скажешь? Даже падение Рима изложено в трех томах. Время шло.

Я миновал Луну на полной межпланетной скорости, вздыбил земную атмосферу на тысячи миль вокруг и увидел, как докрасна раскалился кристоновый корпус лодки. По счастью, что-то из случившегося пробилось в мое сознание. Я затратил немало усилий, прежде чем мне удалось сесть к пульту управления и рассчитать траекторию приближения. Проделывая это, я громко хохотал над чем-то очень забавным, а потом опять впал в забытье. Через некоторое время началась вибрация. В кабине было жарко, а вибрация становилась все сильнее и сильнее. Трудно было сообразить, что необходимо делать, но еще труднее потянуть рычаг, находившийся у меня под рукой. Это была тяжелая работа, раз или два я забывался и почти засыпал. Но, вероятно, какая-то часть меня понимала, что сделать это очень важно. Я все-таки вытянул его и услышал звуки, которые, скорее всего, были щелканьем замыкающихся реле и начавших работать автоматов. А может, это просто смотритель, подстригающий лужайку над моей могилой? Мысли о могиле привели меня к мысли о Земле. А потом на меня наехал двадцатитонный каток и раскатал в лепешку до такой толщины, что сквозь меня просвечивало красное солнце, потом оно потухло и стало рокочущей темнотой.

* * *

Я очнулся от того, что в лицо мне плескала теплая соленая вода. Несколько капель попало в горло, и я закашлялся. Из-за борта спасательного плота Марк XXI мне было видно, что я скольжу по блестящему зеленому склону. Затем плот въехал на следующий холм, и мне удалось разглядеть вокруг множество подобных холмов, но тут лицо мне залепила пена. Я так устал, освобождаясь от нее, что мог лишь лежать на спине, уставившись в небо цвета свинца. Вскоре я понял, что замерз, но тут же забыл и об этом. Внезапно небо потемнело. Как-то вдруг наступили сумерки и появились невинные, юные звездочки, похожие на первые апрельские цветы. Эта метафора мне понравилась. Я ухватился за нее, стараясь развить дальше… Но ничего не вышло. Мысль стала меркнуть, и…

Было очень темно и холодно. Моя кожа натянулась, стала шершавой и соленой и словно приросла к костям. Я пошевелился. Все тело пронзила боль, и я застонал. Эти стоны были единственным, на что я тогда был способен. Горло будто выстелили пыльным сукном, а в глаза вбили гвозди. По телу ползали красные муравьи. Они рвали мою плоть на кусочки, потом эти кусочки выплевывали и проползали дальше. Я попытался облизать губы, но язык не слушался меня и, казалось, был в три раза больше, чем обычно.

“Нужна вода”, — четко сформулировал я. Мозг старика Тарлетона вновь затикал. “Нужна вода, — снова повторил он. — Обезвоживание. Соленую воду пить нельзя, но кожа может ее впитывать…”

Где-то внутри меня обнаружился скрытый запас сил. Но воспользоваться этим запасом было так же трудно, как Самсону — разрушить храм, Гераклу — распять Прометея, а Атласу — держать Землю. Я сел и тут же повалился набок. Моя голова оказалась возле планшира.

По периметру плота была натянута веревка, один ее конец свисал внутрь. Я обмотал веревку вокруг руки, собрал остатки того, что еще можно было считать силой воли, и перевалился через край плота. Холодная, как лед, вода обожгла меня. Этого было достаточно, чтобы немного рассеять туман в моей голове. Ухватившись за веревку двумя руками, я старался держать голову над водой. Казалось, я пробыл в воде довольно долго. Ощущение холода заглушило боль и зуд, осталось лишь всепоглощающее страдание от того, что я жив. Ко мне вернулось желание умереть, расстаться с жизнью, погрузившись в мягкое, вечное небытие. Ведь это было так легко! Но мои руки не подчинялись моему разуму. Они продолжали сжимать веревку, подтягивали меня поближе к краю плота, который то погружался в воду, то всплывал.

Я уловил момент, когда плот пошел вниз, собрал все силы и рванул вперед, умудрившись так стукнуться носом, что из глаз посыпались искры.

Я вновь подпрыгнул, на этот раз порезав ноги, поставил локти на край плота, обругал океан, который старался утянуть меня обратно, кувырнулся на дно плота и задремал.

А потом наступил водянисто-серый день, но ветер был уже потеплее. Я вспомнил о неприкосновенном запасе, который должен быть на каждом спасательном плоте серии Марк XXI. Он был очень далеко, на другом конце плота. Я израсходовал огромное количество драгоценной энергии, дополз до него, открыл мешок и вытащил пластиковую коробку.

В коробке лежала карточка, на которой было написано, что НЗ проверен 10.07.89, признан негодным к употреблению и уничтожен.

С этим и остаемся.

Солнце уже было в зените и жарило, как лампа в сорок ватт.

Я подумал, что пора бы провести рекогносцировку: определить мое местонахождение, силу и направление ветра, температуру воды, дыхание, пульс…

Я сидел и смотрел на еле видимую за туманом береговую линию. Она была так далеко, что я не мог разглядеть детали, но мне показалось, что она похожа на Африканское побережье. А может быть, даже на побережье Нью-Джерси.

Я лег, чтобы хорошенько все обдумать, и немало в этом преуспел, однако, звук артобстрела становился все громче, сильнее. Он приближался. Земля вздрагивала при каждом взрыве. Барражирование продолжалось уже довольно долго, совсем скоро они пойдут в атаку и бросятся в штыки, а я не готов… Абсолютно не готов и не могу найти ружье… И вообще я уже весь изранен, а, может быть, даже мертв, и неизвестно, где санитар, и…

Последний взрыв подбросил и зашвырнул меня на тысячу миль, в вырытую могилу. Меня забросало грязью, с неба свалился огромный надгробный камень, но это уже не волновало. Я был далеко-далеко, там, где вместе лежат герои и трусы, ожидая наступления вечности, а она приближается медленно, как змейка, что ползет через бесконечную пустыню к далекой горной гряде.

* * *

Первое, что я почувствовал, — вонь. А потом — жару. А потом — мух на моем лице и жужжание тех, которые тоже хотели бы найти место, чтобы сесть. И только пошевелившись, я почувствовал боль. Я издал стон, что также является формой общения. Но никто не ответил, поэтому я застонал сильнее. Опять никакого ответа. Хватит! Нечего больше стонать! Попробуй что-нибудь другое!

Что, например?

Ну, может быть, тебе удастся сесть.

Отличная мысль. Попробую.

Меня будто ударили по голове наполненной песком подушкой.

Еще какие-нибудь идеи?

Конечно. Но потом. Сейчас мне нужен отдых.

Прошу прощения, сэр. Так дело не пойдет. Шевелись, Тарлетон! Пошевели ногой, встряхни косточки, подними скелет, полей себя соком и поджаривайся понемногу!

Жарковато здесь. Солнце светит прямо в лицо. Нужно уйти с солнцепека. Вчера было как в аду холодно, а сегодня, как в вышеназванном месте, жарко. Болит сильно, впрочем, ожогов второй степени не заметно.

Открываю один глаз — вижу грязный песок, пучки водорослей, кусты, которые уже устали расти, чахлые деревья, увитые ползучими растениями, блекло-голубое небо.

Попытайся открыть второй глаз! То же самое, разве что угол зрения иной. Глаза ведь находятся на расстоянии трех дюймов друг от друга, что дает стереоскопический эффект, глубинное восприятие.

Пошевели головой! В поле зрения попадает нечто отвратительное. Мертвое животное. Поправка: мертвая рука. Рука трупа, пальцы, как клешни, сухожилия видны как в анатомическом атласе. Интересно, кто этот мертвец? Попытался отодвинуться, чтобы не видеть труп, но рука тащилась следом.

Это меня напугало, и я перевернулся лицом вниз. Так было удобнее. Так я мог смотреть на узкую полоску пляжа. С одной стороны — спокойная голубая вода, с другой — лес. Не видно ни домов, ни лодок, ни людей, ни пасущихся коров; даже чаек не видно.

Только я — совсем один в этом мире.

Мысль была тягостной, и мне захотелось плакать. Но сначала необходимо срубить деревья, построить жилище, собрать орехи и ягоды, сделать лук и стрелы, поохотиться, сварить добычу и поесть, а потом уж погрузиться в заслуженный сон на ложе из веток ароматного бальзамина.

Подумав хорошенько, я решил начать со сна.

Солнце покинуло небеса, и холодная вода коснулась моего подбородка. Прилив начался довольно неожиданно, потревожив меня как раз в тот момент, когда я начал успокаиваться. Это показалось крайне обидным.

Я вонзил пальцы в песок и подтянулся вперед. Вернее, сделал попытку. На самом деле я лишь отбросил назад горсть песка. Под ним лежал абсолютно круглый без единой вмятины белый шарик, размером с мячик для гольфа.

Я не знал, что это такое, но какая-то обезьяна, сидящая на нижних ветках моего генеалогического древа, знала, что хорошо, а что — плохо. Она затолкала черепашье яйцо мне в рот, вместе со скорлупой, песком и всем, что на нем было, разгрызла его и почувствовала боль, как от впрыскивания кислоты. Мои слюнные железы впервые за много дней выделяли слюну не в качестве реакции на мечты о пище, а для того чтобы что-то переварить.

В кладке было семь яиц, и я съел все.

После этого меня вырвало. Мне было очень плохо. Я опять почувствовал голод и принялся ползать, цепляясь за песок, в поисках яиц, но безуспешно.

Пришла следующая волна прилива и почти смыла меня в море. Это заставило меня отползти подальше от берега, и я оказался в зарослях кустарника с горькими листьями.

На кустах росли какие-то маленькие белые ягоды. Я попробовал их. На вкус они напоминали политуру.

Когда совсем стемнело, я свернулся в комок, чтобы унять боль, которая, прими я иное положение, вырвалась бы наружу, как лопнувший аппендикс, и отполз в сторонку. От меня осталась лишь пустая оболочка, словно кожа, сброшенная змеей.

Меня разбудили голоса.

Какое-то время я лежал и прислушивался к тем, кто разговаривал. Они тараторили на языке, который состоял из звуков, похожих на курлыканье индюка, хрюканье поросенка и гавайские песни. Это было какое-то новое бредовое видение, и я решил не прогонять его. Теперь я как бы был уже не один.

Что-то твердое уперлось мне в ребра. Я открыл глаза и увидел самое грязное человеческое существо на Земле — невысокого чернокожего морщинистого мужчину. На нем были давно потерявшая цвет и форму фетровая шляпа, изодранные шорты цвета хаки и рваные теннисные туфли, из которых высовывались худые черные пальцы. Это был самый симпатичный человек, из тех, что мне когда-либо доводилось видеть.

Именно это я и попытался ему сказать. Возможно, мне не удалось подобрать нужные слова. Ввиду ответственности момента я волновался, и мой голос отчасти утратил свой обычный тембр и богатство оттенков. Но тем не менее я поведал, как рад его видеть и как давно не ел по-настоящему. Кроме того, я сообщил и некоторые другие сведения, представляющие интерес для героических спасателей, у которых появилась возможность проявить себя. Благо мой случай вполне подходящий. Потом я упал на спину и стал ждать, когда мне подадут питательный суп и что-нибудь успокоительное, как требовалось по сценарию.

Мужчина достал из-за спины сучковатую палку и треснул меня по голове.

Негодование не относилось к разряду эмоций, помогающих выжить, но то чувство, которое подбросило меня с земли, как последнее зернышко в машине для приготовления поп-корна, трудно было назвать по-другому. Я бросился на него, промахнулся и нырнул лицом в грязь. Абориген повернулся и пустился бежать, будто неожиданно вспомнил, что у него подгорают тосты.

Через две минуты он вернулся с друзьями. Тридцать секунд они выкапывали меня из кучи опавших листьев, в которую я зарылся. На сей раз никто не пускал в ход палку. Двое из них схватили меня за руки, двое других — за ноги, и мы двинулись по тропинке.

* * *

Странная, но симпатичная деревушка, в которую меня принесли, была построена из веток, ржавых банок из-под масла и деревянных дощечек с надписями типа “Акак” и “Coco”. Меня положили на пол в хижине местной красавицы, которой можно было дать от тридцати пяти до шестидесяти лет. Во рту у нее торчало два зуба, но она дала мне зажаренную целиком рыбу, какой-то местный хлеб, фрукты, консервированные персики и стала казаться мне прекрасной.

Никто в деревне не говорил ни по-английски, ни по-французски, ни по-немецки, ни по-русски. Никто не беспокоил меня, никто, за исключением Старой Джерти, не обращал на меня внимания.

Я провел в хижине целую неделю, прежде чем понял, что могу выползать на воздух и сидеть на солнышке.

Я пытался общаться с Джерти на языке жестов. Я показывал пальцами: “Прошу прощения, мэм, не будете ли вы столь любезны сообщить мне название этого очаровательного местечка, и где оно примерно расположено?” В ответ я получал только тихое ржание. Я нарисовал на земле карту мира и протянул ей ручку, которую она понюхала и выбросила.

В деревне не было ни радио, ни транспорта, за исключением полудюжины сильно потрепанных лодок, гниющих на пляже. Уверен, ни одна из них не смогла бы переплыть даже лужу.

Немного окрепнув, я решил исследовать остров; он был девять миль в длину и четыре в ширину. С плоской возвышенности, откуда я обозревал остров, были видны и другие острова. Народу там было примерно столько же, сколько и на том, где жил я.

Меня переполняло благородное желание броситься в Вашингтон и доложить о мятеже и убийстве главнокомандующему Флотом. Ну и заодно получить поздравления по поводу моего эпохального навигационного подвига. Но шли дни и ничего не происходило.

Прошло почти три недели, прежде чем прибыла Компания.

* * *

Все племя, — если только они были племенем, — собралось на берегу и смотрело, как причаливает лодка. Это был молочно-серый катер на воздушной подушке, над которым развевался флаг Компании. Он выскочил на пляж — полоску серого песка, напоминавшего промышленные отходы, — остановился и пылил, пока не затихли двигатели.

С катера спрыгнули два похожих на полинезийцев человека в форме Компании, а за ними темнокожий голубоглазый кривоногий коротышка в серых шортах и пиджаке. На плечах у него были нашивки старшего служащего. Он вытер лоб большим белым в синюю клетку платком и направился к толпе. Никто не рванулся менять бананы на транзисторные тридео. Аборигены ждали, слегка позевывая и переминаясь с ноги на ногу.

Я пробирался вперед, когда кривоногий сказал что-то на местном диалекте. Старик в кроссовках — тот, что приветствовал меня в самый первый день, — вышел на несколько футов вперед. Его звали Тмбели или что-то в этом вроде. Сегодня он был без палки. Пока они разговаривали, я ждан. У меня сложилось впечатление, что кривоногий задает вопросы. Внезапно Тмбели показал на меня, и, похоже, это рассердило приехавшего. Он отвернулся и направился к катеру.

Я окликнул кривоногого, он остановился и подождал меня.

— Мне нужен транспорт на материк, — сказал я. — Э-э, вы ведь говорите по-английски?

— Да, — прохрюкал он. — Тмбели сказал, что вы англичанин.

Он оглядел меня с головы до ног, как портной, недовольный своей работой. Вряд ли я мог его винить. На мне была лишь пара цветастых шорт, которые Джерти, должно быть, откопала на местной свалке.

— Я направляюсь в Лахад-Дату, — сказал он. Я никогда не слышал о Лахад-Дату.

— Отлично, — обрадовался я. — Куда угодно. Я флотский офицер и…

— Будь проклята эта гусиная охота, — говорил он сам с собой. — Обыскать пару миллионов квадратных миль чертова океана! Чертова глупость! — Он погрозил пальцем жителям деревни. — Спрашиваю, видели ли они человека, которого я ищу? Чертовы дураки!..

— Вы кого-то ищете?

— Флотского дезертира. Плохой человек. Приказано стрелять и убить. Он молодой, двадцати пяти лет, черноволосый, шесть футов, крепкий. — Кривоногий засмеялся и скосил маленькие голубые глазки на меня. — Они говорят, что, может быть, вы и есть тот парень, которого я разыскиваю. — Коротышка нахмурился. — Что делает здесь, среди аборигенов, цивилизованный человек? — пропыхтел он с таким видом, словно заранее не одобрял всего, что я мог ответить.

— Исследования, — быстро сказал я, надеясь, что кривоногий не заметил шока, который он устроил мне ненароком. — Кажется, я где-то сбился с пути. — Я виновато улыбнулся, апеллируя к его пониманию человеческих слабостей. — Пристрастился к вину, женщинам, словом, обычная история. Но сейчас все позади. Нужно вернуться, взять себя в руки. Никогда не поздно.

— Очень хорошо. Забирайте вещи и вперед.

— Мои вещи у меня в кармане, — сказал я.

Я забежал в хижину, отдал Джерти свой складной нож и произнес благодарственную речь. Она смотрела на нож и говорила что-то очень похожее на тексты неаполитанских водителей, требующих больших чаевых.

У катера мой благодетель вновь оглядел меня, покачал головой и рассмеялся.

Я не понимал, чему он смеется до тех пор, пока не поглядел в зеркало в каюте.

Глава четвертая

Пытаюсь проанализировать ситуацию в свете последних событий. Я делал ставку на то, что Краудер скроет мое бегство, чтобы избежать необходимости давать разъяснения. Я надеялся, что он считает меня погибшим. Но Краудер опередил меня. Он учел, что я могу добраться до Терры в G-лодке, и подготовил свою версию происшедшего. Вероятно, на моем пути были расставлены кордоны, и только принцип “иголки в стоге сена” позволил мне пройти незамеченным. По крайней мере, до последних нескольких тысяч миль, когда наземные и спутниковые станции все-таки обнаружили меня.

Несомненно, они следили за моей лодкой, когда она вошла в атмосферу, но затем упустили меня. Несмотря на заверения Спасательной службы, в Тихом океане все-таки трудно обнаружить плот. И только потому что голод изменил меня до неузнаваемости, я до сих пор не арестован.

Что ж, придется отменить план, по которому я намеревался сообщить о мятеже в первом же порту космофлота или в любом общественном учреждении, до которого мне удастся добраться. Я должен оставаться неузнанным и пробираться инкогнито, а затем изложить свою версию случившегося кому-нибудь из моих влиятельных знакомых в Вашингтоне. Это будет не слишком трудно. Границ и паспортов не существовало, не существовало также каких-либо ограничений на передвижение. Не было причин, для того чтобы кто-то слишком внимательно рассматривал меня, если только я сам не привлеку к себе внимания. С этой мыслью я и уснул. Впервые за четыре месяца — в кровати.

* * *

Лахад-Дату оказался портом из бетона и алюминия, окруженным хибарами и пальмами, на северной стороне бухты Дарвел Северного Борнео. Мой новый приятель, суперинтендант Отака, подбросил меня туда, снабдив старой матросской робой и сотней кредиток в качестве платы за то, что во время нашего семисотмильного путешествия я помогал вести катер сквозь сложные морские течения. Я употребил их на то, чтобы съесть бифштекс, постричься, купить костюм и снять комнату в гостинице. Именно в такой последовательности. На острове я мылся соленой морской водой, этого было достаточно, чтобы поддержать чистоту, но для восстановления душевного равновесия нет ничего лучше потока горячей пресной воды и мыла. А плюс к этому еще двенадцати часов сна в хорошей кровати.

Я переоценил себя и купил одежду на несколько размеров больше. Она болталась на мне, как на огородном пугале. Цвет моей кожи постепенно приобретал свойственный ей оттенок, десны становились крепче, зубы уже не так шатались, а волосы перестали выпадать. Но все же никто не принял бы меня за зеленого юнца. Я походил на пятидесятилетнего инвалида, да и чувствовал себя не лучше. Я задыхался, поднимаясь по лестнице, а когда нес поднос, мои руки дрожали, и кофе расплескивался. Узнать меня было невозможно, но отпечатки пальцев и рисунок сетчатки глаза не изменишь. Глянь на меня повнимательнее какой-нибудь служащий и — игра проиграна.

В Лахад-Дату нашлась работа для старого бродяги с образованием. Работодатели ограничились лишь несколькими вопросами. Я назвался Джоном Боном, получил должность счетовода на плантации Таро и принялся поправлять здоровье и готовиться к побегу. Следовало все очень тщательно рассчитать: с одной стороны — желание хорошо поесть, с другой — необходимость сохранять истощенный вид, который помогал мне скрываться и который все труднее было поддерживать, учитывая новый рацион питания, солнце и ежедневные прогулки утром и вечером от бунгало до конторы. Заработок был маленьким — хозяин экономил на мне, но мои траты были еще меньше. Пища — на островах не проблема, если вы готовы довольствоваться рыбой, птицей, фруктами и местным хлебом. Жильем меня обеспечили, а два костюма из белого тика полностью удовлетворяли мои потребности в одежде.

Через две недели экономии у меня было достаточно денег, чтобы купить билет на самолет на другой конец света, а мой вес увеличился еще на десять фунтов. Теперь я весил сто пятьдесят фунтов и выглядел на десять лет моложе — высоким, сутулым, поджарым мужчиной средних лет.

В городке было несколько приличных ресторанов, которые я навещал с хорошенькой тридцатилетней брюнеткой по имени Лэйси. В ней текла французская и китайская кровь, и она призналась, что предпочитает компанию мужчин старше нее. Я не стал спрашивать, какого старого мужчину она имеет в виду, поскольку понял, что речь обо мне.

Мое бунгало стояло через два дома от ее хибары. Прошло немного времени, и она стала наводить порядок в моем доме. После ужина мы обычно сидели на веранде, пили чай, любовались чудесным закатом и слушали записи симфоний, которые передавало радио Борнео в Брунее. Когда сгущались сумерки и появлялись звезды, я зачастую ловил себя на том, что ищу среди созвездий маленькую точку — Сатурн. Но та часть моей жизни, казалось, осталась где-то очень далеко. Не я, а кто-то другой провел семь лет в космосе, покинул корабль и убил человека, проделал восемьсот миллионов миль и чудом угодил в море. Это был совершенно другой человек — искренний молодой сорви-голова, начисто лишенный жизненного опыта, но горящий справедливым желанием отомстить. Позже, когда я буду чувствовать себя лучше, когда со временем все уляжется, я буду собирать осколки той личности. Но сейчас жизнь была достаточно хороша, и, право, я заслужил небольшой отпуск по состоянию здоровья.

Я продолжал так думать до тех пор, пока полиция не убила Лэйси.

* * *

Заполняя разные ведомости, я на час задержался в конторе. Вместо того, чтобы не мешкая отправиться домой, я решил пойти дальней дорогой, хотел полюбоваться долиной, подышать свежим воздухом и избавиться от головной боли, вызванной нагрузкой на глаза. Я добрался до своего участка уже в сумерках и не почувствовал никакой тревоги, увидев два серых автомобиля, припаркованных напротив моего дома. Только удивился, у кого это возникли проблемы с домашним энергоблоком. Незнакомец в плотной одежде, выглядевшей здесь довольно неуместно, внимательно посмотрел на меня, когда я проходил мимо. Я был почти у ворот, когда услышал шум драки, потом хлопнула дверь, раздались быстрые шаги и сдавленный мужской крик. Лэйси вихрем выскочила из ворот, увидела меня, открыла рот, но позади нее кто-то с силой дважды ударил молотком по куску железа. Левая сторона блузки Лэйси дернулась, как будто кто-то толкнул ее изнутри пальцем, ткань лопнула, и проступило ярко-красное пятно величиной с мою ладонь, величиной с тарелку, а потом оно залило всю левую сторону груди…

— Джонни… они… ждут… — сказала Лэйси вполне отчетливо и рухнула на землю, словно кто-то перерезал ниточку, которая ее держала.

Она упала на тротуар, подогнув под себя ноги. На ее спине я увидел обгоревший белый нейлон — входные отверстия от высокоскоростных игл. Лицо Лэйси было совершенно спокойно, будто она только притворялась мертвой. Все это произошло за какие-нибудь полсекунды, а потом по тропинке, по которой только что пробежала Лэйси, забарабанили бегущие ноги.

Я развернулся и побежал, опередив незнакомца, который только на миг опоздал вытащить свое ружье. Я притормозил в воротах Фан Шу, во весь дух промчался через сад, перепрыгнул через зеленую изгородь и бросился вокруг пруда в джунгли. Я бежал так, словно планировал маршрут заранее, заучив его наизусть в ожидании этой погони.

* * *

К рассвету я был в двадцати милях от Лахад-Дату. Я спрятался в зарослях гибикуса неподалеку от огромной ананасовой плантации, ел ананасы и дремал. В полумиле проходила дорога, и до меня доносился шум машин; вертолеты бороздили небо, но все это было довольно далеко. Когда стемнело, я продолжил путь, стараясь держаться подальше от дорог.

Ступни ног покрылись волдырями и распухли. Каждый час я останавливался передохнуть. Я не замечал за собой погони — ни людей, ни собак. Да и зачем им беспокоиться и поднимать шум из-за меня? Рано или поздно мне придется попытаться уехать с острова. Вот тут-то они меня и подкараулят. Пока я не знал, как ускользнуть от них, и отложил эту проблему на потом. Пока было достаточно того, что я жив и свободен.

Непонятно, почему они убили Лэйси? Жестокий, бессмысленный поступок, абсолютно противоречащий общему укладу современной жизни. На планете почти не совершалось преступлений и не было нужды в полицейских.

Может быть, это и служило объяснением. Лэйси погибла потому, что запаниковал какой-то переволновавшийся дилетант. Тем не менее от этого не становилось легче. Я не любил ее, но она была мне другом. И погибла из-за меня.

Слишком много смертей. С моим тихим, спокойным миром было что-то не так. Я не мог допустить, чтобы меня поймали и застрелили. По крайней мере, до тех пор, пока не увижусь с нужными мне людьми. На карту было поставлено больше, чем моя жизнь, карьера или месть за Лэйси и Пола.

Я спал под шум легкого ветерка, пробивавшегося сквозь верхушки пальм. Рассвет застал меня на кокосовой плантации. Поблизости, кажется, никого не было. Я пытался открыть кокосовый орех, но не смог.

Следующие шесть дней были такими же, как и первые два. Я шел, стараясь избегать городов, воровал фрукты, немного, только чтоб от голода не сводило живот. Несмотря на обширные плантации, народу на Борнео было мало. Он походил бы на затерянный мир, если б не реактивные самолеты и вертолеты в небе. Но, казалось, ни один из них не разыскивал человека. В канале я поймал рыбу, развел костер и зажарил ее. Туфли развалились, я выбросил их и дальше шел босиком. Ноги болеть перестали.

На восьмой день утром я набрел на группу привезенных откуда-то пирамидальных тополей, насаженных на холмике явно в качестве декорации для дома управляющего этой плантацией. Хозяин виллы — небольшой человечек, вероятно японец, вышел из дома, чтобы до завтрака прогуляться по саду. Сад был хорош и походил на витрину игрушечного магазина: зеленая лужайка, дорожки, фонтан, клумбы с яркими цветами. Вилла была хорошо спроектированной, добротной, с прекрасным видом на пологий склон, ведущий к шоссе, которое делило геометрически четко рассаженную плантацию пополам. В отдалении на холмах мягкими цветными пятнами в лучах восходящего солнца виднелись огороды.

Это был тщательно продуманный мир изобилия, в котором нашлось место для всего и где нашло себе место все, кроме меня. Я выпадал из этой системы, и вдруг мне вновь захотелось стать ее частью. Я был офицером Флота, человеком высшего ранга. Так почему же я, грязный и уставший, смотрел из кустов на нормальную человеческую жизнь, завидовал счастливчикам, которые живут в домах, спят в постелях, прогуливаются в садах? Все-таки это был мир справедливости и порядка, и для того, чтобы попасть туда, мне нужно было всего лишь связаться с властями, рассказать им о том, что мне известно и о чем я подозреваю, — разорвать завесу и впустить свет.

В доме должен быть видеофон. Через секунду на экране может появиться адмирал Харлоу или сенатор Тейн. Они бы выслушали меня и предприняли что-нибудь.

Я поднялся на ноги и не таясь пошел к дому. На мой звонок дверь открылась. Передо мной стоял человек с ружьем в руках.

* * *

Двуствольное энергетическое ружье было направлено прямо мне в грудь. Мужчина с бесстрастным выражением лица держал его твердо, будто нацелил аппарат для опрыскивания тли. Я стоял неподвижно и размышлял о том, что должен испытывать человек, через легкие которого пропускают разряд энергии.

Он позволил мне немного над этим подумать, а потом, обернувшись назад, что-то отрывисто сказал по-японски. Я догадался, что он просит кого-то обыскать меня. Из-за его спины появилась низенькая полная женщина и очень деловито ощупала меня от груди до лодыжек, словно каждое утро перед завтраком ей приходилось обыскивать подозрительных субъектов. Закончив, она доложила мужчине, что у меня ничего нет. Не опуская ружья, он жестом приказал мне войти и запер дверь.

— Кто вы? — спросил он.

Его голос хрустел, как черствый хлеб, да и эмоций в нем было не больше, чем у зачерствевшей корки.

— Я ищу работу, — сказал я. — Я просто…

— Ваше имя, — перебил он.

— Джон Лэйси, — ответил я не очень уверенно. — Сожалею, если напугал вас, но…

— Вас зовут Джон Бон, — оборвал он меня. — Полиция сгорает от желания найти вас. За последние пять дней они дважды сюда приходили. Почему они разыскивают вас?

— Они мне не сказали.

— Дайте посмотреть на ваши запястья.

Я протянул руки; он велел повернуть их, я подчинился.

— Кто посоветовал вам прийти сюда?

— Никто. Я просто устал.

— Как вы намерены выбираться с Борнео?

— Не знаю. Не загадывал так далеко вперед.

— Где ваши друзья?

— Какие друзья?

— Те, которые освободили вас из полиции.

— Никто ниоткуда меня не освобождал, меня вовремя предупредили, и я сбежал в лес. Вот и все.

— Как вы пробрались сюда? Дороги ведь патрулируются.

— Я держался подальше от дорог.

— Вы прошли сто восемьдесят миль?

— Я не знал, что так много.

— Мы находимся в восьми милях от Теракана. — Он смотрел на меня, словно ожидая, что я что-нибудь отвечу. — Порт, конечно, под наблюдением.

— И что же вы собираетесь делать?

Вместо ответа он повернулся к женщине и сказал ей, чтобы она попросила кого-нибудь немедленно прийти. Затем он провел меня на светлую, залитую солнцем кухню.

— Почему бы вам не отпустить меня? — робко предложил я. — Я не совершил никакого преступления.

— Вас тут же арестуют, — ответил он. — Пожалуйста, посидите и помолчите.

Он сидел, наставив ружье на меня, не двигаясь, не разговаривая, даже не мигая. Прошло десять минут и послышался шум подъехавшей машины. Я хотел встать, но хозяин приказал оставаться на месте.

— Прошу вас, мистер Бон, не торопитесь.

Хлопнула дверь, послышались тихие голоса и шаги. Четверо мужчин вошли в комнату. Они не были полицейскими.

Один — крупный парень с грубыми руками и хмурым выражением тяжелого с обвислыми щеками лица. Другой — маленький, чересчур худой, с ввалившейся грудью и руками, тонкими, как палки. Третий — полный и бледный с неподвижным лицом и серой кожей. Последний из этой четверки, хитрый на вид парень, постоянно хлюпал носом. Все они были одеты в не слишком чистые рабочие комбинезоны и походили на сельских жителей. Вместе с ними в комнату проник слабый запах удобрений.

Мой хозяин что-то сказал, и все уставились на меня, как на пропущенный в грядке сорняк. Женщина, сложив руки и выпятив губы, стояла позади.

Похожий на лису, шмыгнув носом, что-то спросил по-японски, видимо: “Это точно?”

Ответа я не понял. Я усиленно прислушивался к их разговору, но улавливал примерно половину.

— …быть уверенным?

— … опасно… живет…

— Почему… цель… долго.

— Кто еще… здесь… пешком.

— … ловушка… смерть…

— Ты… ждет.

— Не… решение…

Они замолчали и посмотрели на меня.

— Будьте добры, объясните, что происходит? — спросил я. — Кто эти люди?

— Мои коллеги, — ответил хозяин. — Шик… Фредди… Ба Вей… Шарнхорст. И, конечно, миссис Макреди. Кстати, меня зовут Йото.

Они смотрели на меня — я смотрел на них, стараясь хоть что-нибудь прочесть на этих лицах. Но я видел лишь какое-то тупое звериное любопытство, будто моя голова уже лежала на плахе.

— Отлично, — сказал я. — Вы решили, что со мной делать?

— Конечно, — скупо улыбнулся мистер Йото. — Прежде всего миссис Макреди накормит вас. А потом мы вытащим вас с Борнео.

Глава пятая

Миссис Макреди поставила передо мной великолепный завтрак. Я даже не представлял себе, что так голоден, пока не почувствовал запах готовящейся пищи. Я ел, а мужчины разговаривали. Я даже не пытался следить за их беседой. Мне казалось, что я все равно ничего не пойму, даже если бы и знал их язык.

— Вы уезжаете сегодня ночью, — объявил мистер Йото.

— Как?

— Вас отправят вместе с дневной партией продукции и погрузят на пароход, отплывающий за границу.

— Думаю, кому-то будет очень интересно наблюдать, как я еду по конвейеру вместе с ананасами.

— Вы будете надежно спрятаны в ящике.

— А как насчет того, чтобы дышать и есть?

— Никаких трудностей. Воздух в ящики поступает, к тому же с вашим ящиком будут обращаться осторожно. Фрукты — нежный груз. Когда будете в пути, сможете выйти. На барже нет людей.

— Куда она меня довезет?

— А что вы для себя наметили?

— Вашингтон, Северная Америка. Он задумался.

— Дайте подумать… Флотилия девять, Конвой триста сорок четыре… Завтра среда. Отлично. Я могу поместить вас на баржу, направляющуюся в Филадельфию и Норфолк.

— Достаточно близко, — согласился я.

— Баржи управляются автоматически, — продолжал он. — Если возникнет какая-нибудь неполадка, то туда может прибыть ремонтная бригада. Но если это и произойдет, вы без труда спрячетесь.

— Как долго продлится путешествие?

— В это время года — семьдесят два часа.

— Что произойдет, когда я приеду?

— Вас встретят.

— Могу я поинтересоваться, кто?

— Надежные люди.

— И еще один вопрос, — сказал я. — Почему вы это делаете?

— Я думаю, вы сами знаете ответ, мистер Бон.

— Вы меня совсем не знаете. Вы даже не знаете, почему полиция преследует меня.

Он едва заметно улыбнулся.

— Вы прикончили двух из этих свиней. Это вполне весомая рекомендация, мистер Бон.

Я открыл рот, но вовремя изменил вопрос:

— Вы одобряете убийство полицейских?

Мистер Йото издал звук, похожий на плевок.

— Вы могли бы выдать меня и получить щедрое вознаграждение, — гнул я свою линию.

— Неужели вы думаете, что я бы взял деньги тиранов, которые втоптали в грязь нашу свободу, — прошипел он. — Чтобы я содействовал планам шакалов, которые похитили у нас все, что делает жизнь осмысленной?

Я оглядел его радостный дом с солнечным садом и простирающимися до горизонта мирными полями, и удивился тому, что услышал.

— Облеченные властью думают, что находятся в безопасности, там, далеко наверху в своих креслах, — разглагольствовал он. — Но искра сопротивления еще не угасла. Они еще не вытравили дух неповиновения.

— Неповиновения чему? — задал я ему вопрос.

Он дернул головой, словно я его ударил. Большой рот Йото искривился.

— Вы умный человек, — сказал он. — Держите язык за зубами. Отличное качество. То, чего не знаешь, не выдашь и под пытками.

Казалось, что он говорит по-английски, но не на той длине волны. Я ничего не ответил и пошел спать.

* * *

Они подняли меня, когда стало совсем темно, провели вниз на кухню, дали чашку горячего кофе и комбинезон, который, как сказал мистер Йото, спасет меня от холода, сырости и паразитов. Комбинезон плохо сидел на мне, от него шел запах несвежих крекеров, но все же это было гораздо лучше того, во что превратился мой костюм после недели жизни под открытым небом. Миссис Макреди выдала мне фальшивое удостоверение на имя Джона Бона, на нем был проставлен номер счета и довольно кругленькая сумма.

Потом прибавила к этому аптечку, компас, перочинный нож, фонарик и моток шпагата. Она не сказала мне, для чего все это. Я торжественно разложил подарки по карманам комбинезона, словно космический скаут, готовящийся к первому полету. В сторонке стояли Фредди и Ба Вей. Они выглядели озабоченно и нервничали. В этих сборах чувствовалась непонятная таинственность: у меня было ощущение, что сейчас кто-нибудь достанет грязный перочинный нож и предложит дать клятву на крови.

Мы вышли из дома через заднюю дверь, миновали розарий, а потом по выложенной кирпичом дорожке прошли к гаражу. Человек, которого я уже видел раньше, разогревал машину. Мызабрались в нее и поехали по аккуратной, обсаженной деревьями дороге. Через полмили мы свернули и остановились у одного из стоявших в ряд ангаров под металлической крышей. Большие зеленые грузовики, сверкающие, как лимузины, выстроились у пандуса. В воздухе стоял сладковатый запах гниющих фруктов. Йото и его помощники спрыгнули на землю и начали грузить в трайлер большие анодированные ящики. Все это делалось, как нечто давно отрепетированное.

— Этот. Забирайтесь внутрь, — сказал мистер Йото и махнул рукой в сторону ящика, который ничем не отличался от других, разве что откидная панель с одной стороны была открыта. Я подошел и заглянул внутрь. Там в центре, среди ячеек для ананасов, было круглое углубление, достаточно просторное, чтобы лежать и поворачиваться, но не более того.

— Когда вам понадобится выйти — нажмите большим пальцем ноги на защелку, — говорил мистер Йото, показывая на небольшой рычаг внизу двери.

Больше никто ничего не сказал. Все молча стояли и смотрели на меня. Они потратили много времени и сил на свое изобретение и сейчас ждали, чтобы я попробовал сработает оно или нет.

Внезапно я осознал абсурдность ситуации. Я, офицер Флота, лейтенант Бенестр Тарлетон, мерзну от утреннего холода в вонючих обносках, готовый к тому, что меня заживо замурует банда недоделанных революционеров, горящих желанием свергнуть все то, во что я верил. Они помогали мне, считая меня убийцей!

А может быть, они все-таки перехитрили меня! Может, они собирались запечатать меня и вызвать полицию, которая вытащит меня, обесчестившего мундир и глупо мигающего, из ящика? Я открыл было рот, чтобы сказать им, что передумал, что попытаю счастья самостоятельно, что решил выйти на шоссе, сдаться и объяснить кому надо, что все это было ошибкой.

Но почему-то не смог сделать этого. Как нереально было происходящее со мной!

— Прощайте, мистер Бон, желаю вам удачи, — сказал Йото и протянул руку.

Я машинально пожал ее, потом руки Фредди и Ба Вея. Миссис Макреди всхлипывала и вытирала глаза, что было так же удивительно, как если бы зарычал каменный лев. Потом я вполз в одурманивающий запах ананасов и улегся на тоненькую подстилку. Сквозь щель в ящике пробивалась узкая полоска слабого дневного света. Последнее, что я увидел, когда закрывали дверь, — напряженное лицо Йото, который глядел на меня так, будто он первым прибыл на место аварии и смотрит на обломки, боясь того, что может увидеть.

* * *

Я лежал в темноте, лениво размышляя, работает ли вентиляция, и вспоминал все те вопросы, которые мне следовало бы задать и которые я так и не задал. Но теперь это казалось неважным. Началась сильная тряска и непрерывное бренчание, которые сопровождались качкой, сначала в одну сторону, потом — в, другую.

Я поймал себя на мысли, что вспоминаю происшедшее со мной за последние пять месяцев, с тех пор, как моя собственная жизнь покатилась независимо от меня. Как мяч по лестнице. Случайные события подталкивали друг друга, я пытался уловить в них закономерность: недели, проведенные в вонючей рубке лодки, кусок скалы, который я нашел у Пола; коммодор в приглушенном свете лампы, ехидная улыбка Краудера; Джерти, с неодобрением взирающая на мой прощальный подарок; нежные руки и губы Лэйси; холод в животе, когда я ждал, что мистер Йото выстрелит в меня. Но во всем этом не было смысла, не было закономерности. Это был не я, это происходило не со мной! Какой-то бесполезный, беспорядочный клубок, в который позволяют превратить свою бесцельную жизнь другие, менее значительные люди. А у меня есть почетное место в мире, наполненном смыслом четкого порядка, обозначающего, определяющего параметры жизни. То, что я здесь, — страшная ошибка, фантастический мезальянс неудачи и непонимания.

Но меня и слушать не хотели. Я слышал, как закрываются двери, одна за другой, слышал, как в замках клацают ключи, закрывая или открывая меня.

Голос председателя суда доходил до меня через отверстие, которое они просверлили в мою могилу:

— Виновен или невиновен?

Я попытался крикнуть:

— Не виновен!

Но крик застрял у меня в горле. Раздался лишь шепот. Никто не услышал меня.

— Виновен или невиновен?

Я глубоко вздохнул, чтобы крикнуть еще раз, но не смог — поперхнулся.

— Виновен или невиновен в заговоре с целью свержения Общественности?

Я должен был ответить, должен был что-нибудь сказать. Может быть, если бы я сознался…

— Виновен! — крикнул я.

Но опять только шепот. Никто не слушал, никого это не волновало…

* * *

Качка становились слабее. Я попытался сесть и ударился головой о потолок. Звуки двигателя затихали и дошли до холостых оборотов. Еще несколько ударов и подпрыгиваний: резкая остановка, потом толчок снизу, ощущение падения, взлета, потом опять резко вниз, толчок, остановка, вновь удар головой, грохот и затем — тишина. Ни звука, ни движения. Где-то далеко раздалось слабое жужжание. Должно быть, работали воздушные насосы. Но что-то в их работе было не так. Стало очень жарко. Я задыхался, мне не хватало воздуха и света.

Произошла какая-то ошибка, мой ящик поставили в самый низ штабеля, и я оказался в ловушке. Пальцем ноги я попытался отыскать защелку, но нога не слушалась, казалось, она была сделана из свинца. Я был связан по рукам и ногам на платформе, мчащейся вниз по склону в лодке, несущейся к водопаду. Я сбился с пути и падал с корабля, падал на солнце. Пройдет сто лет, прежде чем в фотосфере найдут мое замерзшее тело, но я уже чувствовал иссушающий жар, который начинал медленно поджаривать меня в моем собственном соку…

* * *

Я проснулся, чувствуя во рту горький привкус кофе.

— Что-то подмешали, — вслух сказал я. — Йото нашел способ успокоить меня и сделать покладистым. Смышленый парень, этот мистер Йото. — Мой голос звучал глухо.

Я нащупал ногой задвижку, и дверь открылась. Я подтянулся и вылез в полумрак трюма. Тысячи ящиков, таких же как тот, из которого я выполз, стояли длинными рядами, один над другим.

Я обнаружил лестницу, поднялся по ней через низкую дверь и выщел на свет божий. Узкая полоска палубы шла вдоль трех люков. Корабль был двухкорпусным, с мелкой осадкой, спроектированный для плавания на поверхности и погружения в штормовую погоду. Вдали серыми пятнами на горизонте виднелись полдюжины других барж. Я был в безопасности. Сумасшедший план мистера Йото сработал. На какой-то миг я представил организацию, которая стояла за ним, но тут же отогнал эти мысли.

“Везение, — сказал я себе, — просто безумное везение”.

Обойдя баржу я нашел помещение для ремонтной бригады, о котором они мне говорили. Там была койка, радиопередатчик и крошечный камбуз с запасом замороженных продуктов. Я сделал себе сандвич, вышел на палубу и стал смотреть на серый, проплывающий за бортом океан. Когда это занятие мне надоело, я немного прогулялся по палубе, потом вздремнул, проснулся, снова поел и посмотрел, как садится солнце. Сатурн был вечерней звездой, слабым сиянием в туманном розоватом небе. Интересно, а был ли я там когда-нибудь на самом деле? Это казалось еще менее реальным, чем вызванные снотворным сны о смерти.

Во сне я отрицал свою вину, но меня никто не слышал. Потом я во всем сознался, но и тогда никто не слушал. Слова оставались словами, чем-то нереальным. Моя вина или отсутствие таковой не имело отношения к тому, что я собирался сообщить. И вдруг я отчетливо понял, что сделал то, что сделал, делаю то, что делаю, в абсолютном вакууме, моральном и интеллектуальном. Я среагировал — и все. Дают — бери, бьют — беги.

Итак, я направлялся в Штаб Флота для того, чтобы сделать сообщение. Но на самом ли деле я сражаюсь за идеалы или просто плыву по течению? Предал я своего друга или рискнул всем, чтобы оправдать его? Кем я был: предателем или благородной жертвой неблагоприятных обстоятельств? Герой или трус? Убил я Хетчера, или он погиб случайно? Действительно ли я совершил эпохальный перелет или просто бежал, как побитая собака? И сейчас — я рискую всем ради долга или просто удираю от опасности? И что будет, когда я приеду?

Йото сказал, что меня встретят, но деталей не сообщил.

Я представил себе группу неухоженных анархистов, подплывающих в маленькой лодке и тайно доставляющих меня в освещенный свечой подвал, где я участвую в обсуждении того, как подложить бомбу в библиотеку “Метрополитен”. Я поймал себя на том, что прикидываю, какое вознаграждение получу, если, вступив в контакт с анархистами, выдам их полиции. “Предательство или мой гражданский долг?” — спросил я себя.

Вопросов у меня было предостаточно, да вот ответов мало. Слишком мало.

Глава шестая

Наступила третья ночь моего путешествия. Еще час баржа стремительно рассекала воду, направляясь на север. И вдруг, совсем неожиданно, появился огонек порта, затем три огонька, а потом целая вереница протянулась вдоль горизонта. Они наступали с обеих сторон, и баржа замедлила ход. Мы входили в просторную бухту.

Я не имел понятия, была ли то Нью-Йоркская бухта, залив Делавэр или Чесапикский залив. На якоре стояли, и другие баржи, моя же маневрировала между ними вдоль канала и наконец остановилась. Двигатель замолк.

Волны плескались о корпус, как миниатюрный прибой. Я с трудом различал берега. До них было не меньше мили. Слишком далеко, чтобы плыть в ледяной воде.

Появился буксир. Он подходил слева, лавируя между баржами. Я увидел человека, стоявшего на палубе, быстро отпрянул к шпигатам по правому борту и лег.

Буксир ударился о край баржи. Высокий, широкоплечий, в плотно облегающем черном костюме человек вскарабкался на палубу, постоял, озираясь по сторонам, и направился к люку кабины управления.

Не дожидаясь дальнейших событий, я принял решение: перекинул ноги через планшир, опустился по гладкой выступающей поверхности на всю длину рук и спрыгнул.

* * *

Я прыгнул почти бесшумно; вода была пронзительно холодной, но страдали только лицо и руки; автоматические застежки костюма плотно защелкнулись на горле и запястьях, как только я коснулся поверхности воды. Я оттолкнулся и поплыл вперед мимо тупых носов барж. Очутившись на безопасном расстоянии, я оглянулся и на фоне освещенного люка увидел силуэт мужчины. Он настороженно вглядывался в темноту, потом направился к корме и пропал из виду. Конечно, он все понял, ведь я даже не пытался скрыть следы своего пребывания на барже. Должно быть, это было серьезной ошибкой. Я повернулся и поплыл подальше от барж.

Сорок пять минут спустя я вышел из воды на каменистый пляж с темными, поросшими травой дюнами. На берегу стоял небольшой павильон. От него, через лужайку, мимо причудливых клумб, заросших цветами, казавшимися черными в лунном свете, вела выложенная кирпичом дорожка. Она выходила на круглую площадь, освещенную витринами магазинов. Вокруг никого не было. Я увидел свое отражение в стекле витрины: мокрые волосы были всклокочены, но водонепроницаемый костюм все еще выглядел только что отутюженным. Я надеялся, что сойду за портового рабочего, вышедшего на раннюю прогулку.

За поворотом дорожки светился вход в метро. Войдя внутрь, я увидел карту и по мерцающим бегущим точечкам огней на линиях маршрутов определил, что нахожусь в пригороде Балтимора и что следующий вагон на Вашингтон будет через шесть минут. В ожидании поезда я взял в киоске-автомате чашку кофе и булочку с изюмом. Раздался мелодичный звон, и ворота распахнулись, приглашая в салон. Я вошел внутрь. В вагоне больше никого не было. Я ввел в компьютер свой маршрут и расплатился своей фальшивой карточкой, потом откинулся на спинку кресла и задремал. В первый раз я открыл глаза, когда мое кресло поехало вперед и в сторону, в другой вагон. Казалось, прошло всего несколько секунд, и меня разбудил мягкий голос, сообщивший, что через тридцать секунд я прибуду в Вашингтон-25.

Инерция от торможения уменьшилась, дверь открылась, и я вышел в серебристо-зеленый зал, наполненный гулом городского вокзала. Но пассажиров не было — шум был записан на пленку.

Пустой зал насторожил меня. Плохо быть единственным пассажиром. Слишком заметен. Чересчур.

Нужно поскорее выбраться на улицу, затеряться среди прохожих. Однако очень торопиться тоже нельзя. Привлекать к себе внимание уж вовсе нежелательно.

Стараясь выглядеть праздным гулякой, я прошел мимо кабинки дежурной по станции. Сидевшая там девушка, несмотря на безликую, темно-синюю форму, выглядела очаровательно. Золотистые волосы каскадами спадали на мягкие округлые плечи. Мне захотелось остановиться, заговорить с ней. Отсутствие женского пола мне противопоказано.

Но тут я заметил, как тает улыбка, на мгновение появившаяся на ее лице. Проследив за взглядом девушки, я увидел плакат. Небольшой листок, наклеенный на стене прямо поверх огромного рекламного щита. “Разыскивается…” А вот фотография на этом листке была моя. Это уж точно. Перепутать невозможно. Когда это они успели снять меня постаревшим?

Я заметил, как рука девушки потянулась к невидимой кнопке. Ее улыбка уже стала походить на застывшую судорогу. Кем я был в ее глазах? Преступником, дезертиром, которого необходимо как можно скорее передать в руки правосудия? Расстрелять и кастрировать?

Мне ничего не оставалось, как повернуться и бежать со всех ног. И хоть тем самым я с головой выдал себя, встреча с представителями власти в мои планы никак не входила.

Я помчался вверх по эскалатору, перепрыгивая через три ступеньки. То ли бежал я слишком быстро, то ли система тревоги сработала не сразу, но наверху меня не ждали.

Выскочив на полупустую улицу я огляделся, отдышался и, засунув руки в карманы, двинулся в сторону дома Трилии Дэнтон.

Довольно быстро я нашел знакомый переулок. Дом Дэнтонов был вторым от угла. Сколько раз еще курсантом Академии я захаживал сюда, сколько выпито и переговорено в этом уютном домике вдали от свирепых преподавателей!..

Сколько раз вспоминал о нем Дэнтон в многомесячном патруле между Террой и Сатурном. Какие цветы с 17А планеты посадит он у крыльца и какие, похожие на крыжовник, кусты вдоль изгороди…

Калитка заперта и вокруг никого. Нажимаю кнопку звонка.

— С вами говорит идентификатор. Представьтесь, пожалуйста.

— Тарлетон, — ответил я растерянно.

— Проходите, пожалуйста.

Калитка плавно отворилась, и я пошел к дому.

С первого взгляда стало ясно, что здесь никто не живет. Месяца два по крайней мере. Цветы под окнами давно засохли. А внутри, все, что можно было разбить или выпотрошить, валялось на полу. Явно что-то искали и делали это тщательно.

В тупом оцепенении я обошел весь дом и совсем не удивился, увидев на ковре в спальне огромное кровавое пятно. Трилия… Все. Последняя ниточка оборвалась. И что мне теперь делать, куда идти? Не знаю… Друзья отца? Лорд Грейсон? А что я им скажу?

* * *

На улице меня поджидали двое в штатском.

— Джентльмены! Если б вы знали, как мне все это надоело! Я уже достаточно набегался. Если вы хетеники — мне нечего вам сказать. Совсем нечего. Если из разведки — свяжите меня с лордом…

Первый удар оказался страшным. Падая на асфальт, я краем глаза заметил еще две фигуры. У одного из незнакомцев была кроличья морда, будто он только что соскочил с обложки “Плейбоя”. Именно он и угостил меня дубинкой.

Но сдаваться так уж сразу я не собирался.

Превозмогая страшную боль в затылке, я все же поднялся на ноги и сумел отбить палку “кролика”, вновь целившую мне в голову. Но в это время второй — жирный тип с трясущимися щеками — изо всех сил ударил меня ногой в пах.

Согнувшись пополам, я заорал от дикой боли. Дубинка одного из молодчиков еще раз обрушилась мне на голову, и мир утонул в калейдоскопе багрово-малиновых теней. Последнее, что я услышал, будто сквозь сон, будто голоса с другой планеты: “Тэнси велел доставить… На совет хетеников… Кому это дерьмо…”

* * *

Очнулся я на вертолетной площадке на крыше какого-то небоскреба. Еще окончательно не придя в себя, я приоткрыл глаза и огляделся.

Громилы, взявшие меня в плен, стояли чуть поодаль. Теперь я мог хорошенько рассмотреть их, хотя глядеть особенно было не на что. Встреть я их на улице, ни за что бы не обратил внимания…

Мои руки были скованы за спиной наручниками, поэтому надежды на то, что удастся сбежать, не оставалось.

Время тянулось нескончаемо.

Казалось, на меня не обращали внимания. Лежит, мол, и лежит.

Но вот где-то вдали застрекотал вертолет. Постепенно гул его моторов становился все громче и громче. Наконец огромная стальная стрекоза лениво опустилась на отмеченную белым крестом площадку.

Бешено работающие винты гнали воздух, приятно охладивший мою все еще гудевшую голову.

Вертолет приземлился, из него выпрыгнул человек могучего телосложения. Он был в штатском, но по осанке сразу стало ясно, что он — флотский. Ни на кого не обращая внимания, он подошел прямо ко мне.

— Меня зовут Тэнси! — громко объявил он, перекрикивая гул вертолета.

Потом он жестом подозвал остальных. Те подскочили, словно псы, только и ждавшие призыва хозяина.

— Снимите с него наручники и тащите в вертолет.

— Но… — попытался было возразить “дряблый”, но Тэнси не дал ему договорить.

— Исполняйте приказ! Вижу, вы и так хорошенько постарались.

Похоже, он намекал на мои синяки.

Тем временем “дряблый” наклонился надо мной и снял наручники. Потом меня подняли и потащили к вертолету. Но стоило Тэнси отвернуться, как дубинка “кролика” обрушилась на мой многострадальный затылок…

Я пришел в себя, когда вертолет был высоко в небе. Я понятия не имел, куда и зачем меня везут. Фантазия же сулила мне самые неприятные перспективы, причем в самом ближайшем будущем.

* * *

Вертолет приземлился на площадке между деревьями в нескольких милях от города.

Мы вылезли. Тэнси облизал губы, залез под куртку и достал ружье.

— Зачем это? — спросил я и почувствовал, что мой рот сух, как промокашка.

— Неужели вы считаете нас настолько глупыми, Тарле-тон? — проговорил “кролик”. Я обернулся и посмотрел на него. Его ружье тоже было нацелено на меня, как и ружье “дряблого”. — Мне только непонятно, — продолжил “кролик”, — почему кто-то считает нас настолько глупыми?

— Ты чего остановился, парень? — спросил “дряблый”. — Даже тебе все это начинает казаться слишком подозрительным?

— Почему бы не задать ему парочку вопросов? — спросил “кролик”. — Мне очень хочется знать, что ему известно.

— Пустая трата времени, — сказал Тэнси. — Он до смерти напуган и не сможет говорить, даже если захочет. Ведь так, лейтенант?

Я с отвращением обнаружил, что дрожу, меня подташнивало, колени подгибались. Мне чудилось, что с неба на меня направлено множество прожекторов. Казалось, что время, как некая безжалостная сила, обрушивается на меня, что оно сжимается, концентрируется, достигая невыносимого напряжения. Через несколько секунд я умру. Это было так несправедливо, до нелепости несправедливо. После всего, что мне довелось вынести и когда я был почти у цели…

— Идите туда, лейтенант, — сказал Тэнси и показал на густые заросли.

Я сделал шаг. Ноги не слушались меня. Я хотел что-то сказать, но в легких не было воздуха. Они стояли поодаль и насмешливо глядели на меня. Я смотрел на их ружья, как мышь на кобру.

— Черт, — буркнул “кролик”, — он…

Он успел сказать только это, потому что Тэнси быстро повернулся в их сторону и выстрелил сначала раз, потом другой — два мягких хлопка. “Кролик” и “дряблый” упали, как тюки с тряпками. Тэнси опустил ружье.

— Сожалею, лейтенант, что вам пришлось все это пережить, — проговорил он, теперь его голос звучал совсем иначе. — Крапп, разведка Флота. Очень жаль, что вы ушли от меня на барже. Мы могли бы избежать всей этой мелодрамы.

* * *

Я сидел на другом стуле, за другим столом. На сей раз люди напротив меня были в голубой с золотыми шнурами форме старших офицеров Флота. Двое из них были мне незнакомы, но трех других я знал с детства. Однако выражения их лиц ничем не выдавали этого факта. Они молча слушали мой подробный доклад о том, что я делал с момента разговора с коммодором Грейсоном до прибытия в квартиру Дэнтонов.

— Трилия Дэнтон могла бы пролить свет на это дело, — закончил я. — Но, к сожалению, она не смогла мне ничего сказать.

Адмирал Стейн записал что-то на лежащем перед ним листе бумаги и посмотрел на меня отсутствующим взглядом.

— Вы говорите, что старший помощник Дэнтон отколол кусок какой-то породы в Кольцах, — сказал адмирал Лайтнер. — Где сейчас этот образец?

— К сожалению, я потерял его в пути, сэр.

— Согласно вашим показаниям, Тарлетон, Хетчер погиб случайно, — вступил в разговор адмирал Вентворт. — Его раздавило вашей лодкой, когда она двигалась никем не управляемая.

— Именно так, сэр.

— Этот случай кажется мне довольно странным.

— Да, сэр.

— Вы отдавали себе отчет в том, что зону, куда вы направили лодку, посещать запрещено?

— В тех обстоятельствах я оправдывал свой поступок тем, что ищу старшего помощника Дэнтона.

— Каковы же были обстоятельства?

— Они заключались в том, что коммодор, как мне казалось, действует по приказу Краудера, что старший помощник Дэнтон отсутствует, а Краудер горит желанием отыскать его. Кроме того, существовала опасность, что старший помощник заблудится, когда корабль поменяет стоянку.

— Если, как вы говорите, корабль был, э-э…, в руках Краудера, почему же он позволил вам покинуть судно?

— Не думаю, что он ожидал от меня таких действий, сэр. К тому же он еще не полностью владел ситуацией.

— Какие мотивы могли быть у этих предполагаемых мятежников?

— Не имею ни малейшего представления, сэр. Разве что, они были как-то связаны с движением хетеников. Впрочем, это маловероятно.

Адмирал Стейн навис над столом. Лицо его было хмурым.

— Лейтенант, вы нарисовали довольно мрачную картину мятежа, предательства, убийства и Бог знает чего еще. Вы рассказали нам историю, полную предположений, совпадений и необъяснимых поступков, совершенных, на наш взгляд, абсолютно надежными людьми. А что вы можете представить в качестве доказательства?

— Проверить мой рассказ довольно легко, — ответил я. — По крайней мере, основные положения.

— Не лучше ли, лейтенант, чистосердечно во всем сознаться?

— Вы думаете, я обманываю вас, сэр?

— А разве не правда, лейтенант, что офицер Спецразведки мистер Хетчер уличил вас в попытке саботажа и вы убили его? — закричал адмирал Лайтнер. — Что потом вы покинули корабль, что в Кольцах, где вы пытались скрыться, вас догнал старший помощник Дэнтон, который верил, что вы невиновны и надеялся убедить вас в безрассудстве дезертирства, и что вы убили его там. Что затем вам удалось вернуться на Землю, либо на G-лодке, либо с группой революционеров, известных как хетеники, и…

— Нет, сэр, — прервал я его. — Это нелепо.

— Более нелепо, чем нагромождение небылиц, которое вы имеете наглость поведать Комиссии? — прорычал Вентворт.

— Джентльмены, позвольте посоветовать вам установить связь с “Тираном”. Если коммодор Грейсон еще жив, он подтвердит то, что я сказал.

— О? — сказал Вентворт.

Не верилось, что этот каменный человек был тем самым веселым добряком, которого я знал в детстве. Он сказал что-то в висперфон. Несколько секунд стояла тишина, потом дверь открылась, и вошел холодный и лощеный коммодор Грейсон.

— Вы следили за нашим разговором, Грейсон, — сказал Вентворт. — Можете что-нибудь сказать?

Грейсон посмотрел на меня так, как смотрят на грязь, прилипшую к подошве.

— Если на борту моего корабля и произошел мятеж, то я этого не заметил, — проговорил он.

* * *

Полевой суд был скорым. На обвинении в убийстве Пола Дэнтона не настаивали. Мне вменили в вину убийство Хетчера, кражу Gлодки и дезертирство со станции. Ввиду того, что обвинения ни у кого не вызывали сомнений, моему защитнику нечего было сказать. Адвокат нерешительно предложил мне сослаться на безумие, но я отказался.

Я говорил о смерти Пола, не упоминая о своей теории мятежа, которую без шума замяли. Но мне нечем было объяснить его убийство. Мои показания казались дикими даже мне. Я потребовал, чтобы Краудера вызвали в суд, но так как даже я не мог утверждать, что он напрямую связан со смертью Хетчера или последующими событиями, просьба была отклонена.

Суд отказался признать меня виновным в убийстве Хетчера, и в результате остались лишь обвинения в похищении собственности Флота и в дезертирстве.

В этом я и был признан виновным.

Председатель суда адмирал Хэтч, вызвал меня и спросил, хочу ли я что-нибудь заявить до вынесения приговора. Он выглядел слегка смущенным, словно решения были приняты чересчур поспешно. У меня сложилось такое же впечатление.

Мне казалось, что нужно еще многое сказать о сообщении Пола, о его смерти, о том, что Хетчер стрелял в меня, о поведении Краудера во время беседы с Грейсоном и о том, что Пол искал в Кольцах.

Но обо всем этом я уже говорил.

Я хотел сказать им, что я верный офицер, что интересы Флота являются моими собственными интересами, что все случившееся — странная ошибка и что единственное мое желание — вернуться на службу и забыть о происшедшем.

Однако я сказал:

— Нет, сэр.

Я стоял по стойке смирно, чувствуя себя, как фотография, наклеенная на картон. А тем временем зачитывали приговор. Казалось, слова эти относились не ко мне, а к кому-то другому.

“…уволить со службы… потеря заработка и содержания… лишение гражданства… пожизненная ссылка…”.

Торжественной церемонии не было; никто не срывал с меня пуговиц, никто не ломал шпагу. Они отвезли меня в закрытом автомобиле в большое, серое здание и провели по ярко освещенному коридору в опрятную маленькую комнату, в которой была кровать, стол, туалет, но не было окон. Они проверили мое физическое состояние, сделали мне всякие прививки и одели в простой серый костюм.

Еду приносили в комнату трижды в день. Мне разрешили смотреть тридио, хотя иногда некоторые каналы отключались. Как я сообразил, это были новости. Я потребовал тренажеры, и мне их принесли. Свет включали — свет выключали. Я спал.

Прошло девять дней, меня забрали из камеры, отвезли в Андрус, посадили на “шаттл” и повезли на запад в сопровождении двух вооруженных офицеров, молчавших всю дорогу.

Потом мне сказали, что я могу принять посетителей. Так как из родни у меня никого в живых не осталось, я отказался. Однако мне сказали, что один посетитель все-таки ждет. Впустили адмирала Хенса и оставили нас одних в маленькой, уютной, как газовая камера, комнате.

Он долго мялся, говорил что-то о сочувствии, ему было довольно трудно перейти к сути дела. Но в конце концов, он изложил ее довольно ясно: в обмен на все, что я знаю об организации хетеников, обещают значительное смягчение приговора.

Я ответил, что не знаю об организации ничего такого, о чем бы не было известно Тэнси Краппу. Хенсу пришлось довольствоваться этим. Запрет допрашивать офицеров Флота исполнялся неукоснительно и касался как официальных, так и неофициальных вопросов.

Он стоял довольно долго, изучающе глядя на меня, и наконец задал мне бередящий душу вопрос:

— Зачем, Бен?

Все ответы, которые я мог дать, походили на бред лунатика, но других не было.

На следующий день меня погрузили на корабль, направлявшийся к планете под названием Розовый Мир. На борту находился еще двадцать один заключенный.

Часть вторая

Глава первая

Свой новый дом я впервые увидел на рассвете: розовый свет над розовой пустыней, простиравшейся до гряды розовых гор в розовой дали. Мы вышли из корабля, и нас окутали жар, сухость и проникающий всюду запах каленого железа. По приказу мы построились в две колонны, нас пересчитали, и мы пошли под надзором охраны к длинному, низкому сараю с эмблемой Флота над входом.

Маленький опрятный, усталый на вид человек в простом комбинезоне сообщил нам, что мы — свободные люди. Нас не будут ограничивать и принуждать никоим образом. Если мы хотим, то можем уйти со станции и никогда не возвращаться.

Он сделал паузу, чтобы мы оценили сказанное.

— Однако, — продолжил он, — те из вас, которые пожелают остаться здесь, должны придерживаться правил, установленных для этой станции. Эти правила деспотичны и непререкаемы. Никаких исключений нет. Наказание за любое нарушение — насильственное изгнание со станции без права возвратиться обратно.

Мои приятели-осужденные покашливали, переминались с ноги на ногу, но никто ничего не говорил. Полагаю, что все представляли себе необъятные просторы розовой пустыни, окружавшей станцию.

— Здесь все платное, — продолжал лектор. — Если вы захотите чем-нибудь воспользоваться, то будете за это платить. Единственное исключение — воздух. Мы не пытаемся контролировать потребление воздуха. Но это не от щедрости. Воздух не вырабатывается станцией, а потому является общественной собственностью. — Он явно не шутил и, насколько я понял, никто это и не воспринял как шутку.

Мужчина средних лет с узким, морщинистым лицом поднял руку. Лектор кивнул.

— Это включает пищу и так далее?

— Это включает все, что производит станция, в том числе ответы на лишние вопросы. Ты уже должен один кредит.

— Ну, а как производится оплата? Ведь у нас на счете ничего нет.

— Два кредита долга, этот вопрос будет освещен в моей речи. Вы будете работать. Сколько заработаете — зависит от вас. Сколько вам заплатят — зависит от надсмотрщика.

— Не такой уж большой выбор, а? — возмутился высокий, стройный парень. — Мы можем уйти и голодать в пустыне или остаться здесь и работать на ваших условиях.

— Вы свободны в том, чтобы принять наши условия или отвергнуть их.

— А если я откажусь? — мускулистый человек неожиданно встал и шагнул вперед. — Что, если я…

Он успел сказать только это. Раздался резкий щелчок, дверь распахнулась, и вошли два вооруженных человека в сером.

— Если вы их отвергаете, то уйдете со станции прямо сейчас.

Мускулистый сел.

— Выбор работы за вами, — продолжал лектор.

Оба охранника оперлись о стену, сложили руки на груди и уставились на мускулистого человека.

— Здесь и повсюду на планете достаточно работы для всех. Если хотите, можете покинуть эту станцию и работать по контракту на внешней станции.

— Что представляют собой эти станции? — осведомился тот, кто спрашивал про еду.

— Три долга. Это промышленные объекты: шахты, фабрики, перерабатывающие предприятия и тому подобное.

— Что будет, если я отправлюсь в одно из этих мест и мне там не понравится? Могу я оттуда уйти?

— Когда вы покидаете станцию, на вас уже не распространяется ее юрисдикция. Соблюдение правил на внешних станциях — дело отдельных надсмотрщиков.

— А можно вернуться сюда, если там не понравится?

— Пять долгов. Чем вы занимались, покинув станцию, — ваше личное дело. Пока вы не нарушили правил этой станции, вы можете вернуться и остаться здесь.

— Какая здесь работа?

— Шесть долгов. Физический труд, требующий определенных навыков.

— Физический труд? Я… Я был… То есть, мое образование… — Он замолк.

Мне было интересно, какое применение найдут в Розовом Мире моему образованию.

— Мы ничего не тратим зря, включая время, — сказал лектор. — Желающие получить другую работу могут сообщить в контору по трудоустройству. Время от времени здесь будут появляться вербовщики с внешних станций, а ты, — он показал на человека, который задавал вопросы, — ты должен попросить работу немедленно. Это будет обязательная работа в течение шести дней, без компенсации.

— Что? Шести дней?

— Пищу и жилье получишь в свободное время. Советую тебе научиться помалкивать и слушать. Все, что нужно, вам скажут. Это — бесплатная информация.

* * *

В конторе мне предложили три места на выбор: помощника повара, помощника рабочего по ремонту машин и разнорабочего. Я выбрал последнее на поденной основе. При такой системе заработок был ниже — один кредит за шестичасовой рабочий день, — но если поступало более выгодное предложение, с этой работы можно было уйти.

Работа, которую мне поручали, состояла в том, что я сгребал гравий, рыл песок, дробил и грузил камни, мыл окна, полы и кухню на станции. Работа была тяжелая, и я старался, как мог. Нас неплохо кормили и времени на сон тоже было достаточно, но мне так и не удалось восстановить силы после длительного голодания. В свободное время можно было бродить по станции и любоваться песчаными садами. За исключением нескольких декоративных кактусов с Терры, которые росли возле административного блока, вокруг не было ничего живого.

На станции находились девяносто четыре осужденных, десяток административных работников, некоторые из которых тоже были ссыльными, и двадцать хорошо вооруженных охранников. Без необходимости никто из нас друг с другом не говорил. Оказалось, что правила поведения на станции разумны и не суровы. Для лишенных мозга простейших такое существование было бы идиллией.

Прошла неделя. Я не был ни подавленным, ни окрыленным. Я сгребал бледно-розовый гравий, клал на место розовый камень и смывал со зданий струей из шланга пыль цвета фуксии, превращая ее в кроваво-красную грязь. Все это казалось нереальным — я работал, спал, ел, гулял.

На десятый или одиннадцатый день (я стал сбиваться со счета) прибыл вербовщик из Ливорч-Хена.

Дело было после ужина. Я лежал на койке и читал историю Пелопонесских войн. Он вошел в сопровождении двух охранников, которые со скучающим видом остановились в сторонке. Вербовщик встал посреди длинной комнаты и начал свои заклинания. Его звали Симрег, и он пришел сюда, чтобы предложить нам нечто более интересное, чем жизнь на Станции. Это был огромный черноволосый парень с сединой на висках. На его лице и тыльных сторонах ладоней было множество маленьких, сморщенных шрамов. Голос у него был дребезжащий и резкий, как скрежет металла по камню, но дикция говорила о том, что он человек образованный.

— Мы проводим подземные работы в Ливорч-Хен, — прохрюкал вербовщик. — Оплата сдельная. Четырехчасовой рабочий день обеспечит ваше существование, работа сверх нормы даст вам возможность приобрести вещи, которых нет здесь: спиртное, безалкогольные напитки, свежее мясо, одежду, личное жилье, всякого рода промышленные товары и так далее. Помимо жалованья выплачивается премия за определенного сорта находки: драгоценные камни, ископаемые, редкие минералы и многое другое.

Он рассказал, что Ливорч-Хен находится в ста двадцати милях от Главной Станции, что это одна из старейших внешних станций на планете, что она основана в 2103 году разведывательной партией, которая искала вольфрам, чтобы произвести ремонт корабля. Каждый рабочий подписывает пятилетний контракт, который может быть прерван только работодателем, а не нанимающимся. В случае разрыва контракта — бесплатная доставка на Главную Станцию.

Вопросов никто не задавал. Когда он спросил, кто хочет поехать, из двадцати одного человека, находившегося в бараке, вперед выступило семнадцать.

Мистер Симрег шел вдоль шеренги, внимательно оглядывая каждого, и остановился перед высоким парнем с бесцветными, хитрыми глазами. Осмотрев его с ног до головы, он сделал выпад и хотел ударить парня в челюсть, но тот отбил удар.

Уголки губ мистера Симрега дрогнули, скривились. Он кивнул и сказал:

— Ты.

Потом он задержался перед мощным мужчиной с толстыми руками, угольно-черными волосами и подбородком, отливающим синевой.

— Поверни голову, — приказал Симрег.

Мужчина повернул.

— В другую сторону.

Тот повернул в другую.

Мистер Симрег сказал:

— Ты, — и пошел дальше.

Он остановился возле высокого тонкого парня с лицом преждевременно состарившегося подростка. Когда они разглядывали друг друга, по лицу парня вдруг потекли слезы. Симрег прошел мимо и больше не останавливался, пока не дошел до моей персоны. Он внимательно посмотрел на меня. Я — на него. Вблизи его кожа была шершавой, изъеденной крошечными шрамами. Глаза — желтовато-зеленые с красными белками, губы — искривлены из-за шрамов. Жизнь изрядно потрепала этого человека.

— Ваше имя?

Его дыхание отдавало ржавым железом. С тех пор, как я прилетел на Розовый Мир, мне впервые задавали такой вопрос, и я почти забыл, что у меня есть имя.

— Джонс, — сказал я. — Кратко — Джони.

Он колебался, и я подумал, что получу отказ. Но он кивнул и сказал:

— Ты.

* * *

В других бараках Симрег отобрал еще пять человек, все гораздо выше среднего роста, хотя с точки зрения физической силы далеко не лучшие экземпляры. Большинство, если не все, в прошлом были флотскими и, следовательно, в основном здоровыми и крепкими, хотя некоторые в большей или меньшей степени ослабели: одни до прибытия на Розовый Мир, другие — после.

Под недремлющим оком маленького человечка, который давал нам первые наставления мы, восемь новобранцев, подписали контракты. Симрег посадил нас в низкий, пыльный фургон для перевозки людей, завел допотопный турбодвигатель и помчался вдоль улицы по направлению к пустыне.

* * *

До Ливорч-Хена было пять часов езды через цепи пыльно-розовых холмов, по песку и камням. Несмотря на то, что кузов был крытым, пыль проникала внутрь и оседала повсюду, даже в горле. Симрег останавливал машину каждый час, чтобы мы могли размять ноги. Нам давали воду и пищу, правда не слишком много.

Был разгар дня, когда мы свернули на извилистую дорогу между изъеденными ветром красными холмами. Она вела к небольшому поселку, который выглядел почти цивилизованно по сравнению с Главной Станцией. Дома, окруженные садами с невероятно зеленой растительностью и дорожками, обрамленными кустами, выстроились аккуратными рядами; на площади расположился торговый центр, а за ним — комплекс больших серых зданий с высокими трубами, из которых валил дым.

К сожалению, наш фургон проехал дальше. Мы свернули на дорогу, идущую вокруг поселка, миновали фабрику, окруженную высоким забором из проволоки, и попали в изрытую каньонами и оврагами местность. Там на небольшой площадке, выбитой в скале, мы и остановились. Низкие сараи, несколько пыльных машин, обломки огромных валунов. С десяток мужчин в бесформенных комбинезонах стояли неподалеку и наблюдали за нашим прибытием.

Симрег приказал нам выйти из машины и передал нас в распоряжение высокого лысого негра, круглая голова которого, казалось, вырастала прямо из плечей. Новый начальник повел нас на небольшую открытую площадку между хижинами. Выстроив новых рабочих в шеренгу, он прошелся вдоль нее, вернулся и встал в центре перед нами.

— Есть здесь кто-нибудь, кто считает, что способен управиться с этой командой?

Вперед шагнул сухопарый мужчина, с волосами цвета соломы, плотно сжатым ртом и быстрыми глазами. Лысый подошел к нему.

— Почему вы считаете, что управитесь с ними?

Сухопарый усмехнулся.

— Я привык командовать, — сказал он негромко. — Я бывший, э-э…

Большая черная рука схватила сухопарого за комбинезон и приподняла над землей.

— Вы — бывший никто, — рявкнул негр. — У вас нет прошлого и чертовски неопределенное будущее. Усек?

Худой издал какие-то звуки, и лысый отпустил его.

— Ну что, все еще думаешь, что управишься с этой бригадой?

Худой отрицательно покачал головой и вернулся в строй. Он стоял и внимательно смотрел на лысого.

— Вы не имеете права, — быстро произнес он, когда тот отвернулся.

Лысый резко повернулся к нему.

— Возьми меня за рубашку.

Худой выпучил глаза.

— Возьми, возьми, — мягко продолжал лысый. — Вот здесь, — и он показал на место чуть ниже воротника.

Худой с опаской протянул руку и ухватился за ткань.

— А теперь подними меня.

Худой громко сглотнул, сгорбился, плечи его опустились, лицо покраснело, перекосилось, рука напряглась и дрожала. Лысый не пошевелился.

— Все еще думаешь, что справишься с моей бригадой?

— Я… я… — пробормотал худой.

Лысый вернулся на свое место в центре и приказал:

— Рассчитайтесь!

Мы рассчитались.

— Первые номера — налево, вторые — направо.

Я стоял лицом к сухопарому. Веки его подергивались. Он смотрел мимо моего левого уха.

— Вы слышали о принципе “помогай ближнему”? — спросил негр.

Глаза худого уперлись мне в подбородок.

— Ну так вот, у нас такого принципа нет, — зло сказал лысый. — Тот, кто сейчас стоит перед вами, — враг. Он — ваш противник. Он может помешать вам получить премиальные. Он способен сделать больше вас. Все, что он получит, он получит за ваш счет! Я ясно выражаюсь?

Никто не ответил.

— Хорошо, тогда — бей его!

Я услышал какой-то хрюкающий звук и уголком глаза увидел, как из шеренги упал человек. Мужчина, стоявший передо мной, нахмурился и вновь взглянул на мой подбородок.

— Бей его, черт побери! — кричал лысый.

Худой подпрыгнул и выбросил вперед кулак. Он сделал ложный выпад левой, целясь мне в лицо, но бил правой и слегка задел мой подбородок. Я успел отклониться назад и ударил его в живот. Он повалился на колени. Дрались все. Какой-то мужчина сзади пошатнулся и упал на моего напарника.

— Стоп! Отлично! — пролаял лысый. — Вы, четверо, деретесь попарно!

Я обнаружил, что оказался в паре с большим толстым человеком из моего барака. Его глаза были тусклыми, из уголка рта текла кровь. Толстяк бросился на меня, но его левый хук не получился, и он упал. Я его даже не коснулся. Упал еще кто-то. На ногах оставался еще один — парень с широкой, как бочка, грудной клеткой и волосами, как медная проволока. Он ринулся на меня и…

Солнце взорвалось. Я сидел на земле, в голове стучало, во рту был вкус крови. Рыжеволосый боксер потирал свой кулак и, видимо, был очень доволен собой. Лысый приказал строиться. Я кое-как нашел свои ноги и встал.

— Есть желающие сразиться с победителем? — спросил начальник.

Желающих не было. Лысый повернулся к чемпиону и как бы случайно ударил его в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам и негр нанес удар снизу. Рыжий упал.

— Ну что?Кто-нибудь по-прежнему считает, что может справиться с моей командой?

Ответом ему была тишина. Лысый показал пальцем на лежащего у его ног мужчину.

— Поставьте это на ноги. Мы отправляемся.

Двадцать минут мы шли по неровной дороге к большой яме, похожей на кратер от метеорита. На дне кратера виднелись три больших отверстия, укрепленные стальными балками. От каждой дыры шла колея к платформе в центре, где стоял транспортер. Его лента тянулась наверх к грузовым вагончикам. В облаках пыли двигались люди в комбинезонах. Они походили на спасательную команду во время тушения пожара.

Четверых из нас назначили в шахту “2”, четверых — в шахту “3”. Я оказался в последней группе, вместе с сухопарым, рыжим и молоденьким парнишкой, слишком молодым, чтобы так рано погибнуть и попасть в ад. Мы шли по туннелю за человеком в комбинезоне и маске; лампы, висевшие на потолке, едва освещали нам путь.

Он привел нас в помещение, из которого в разные стороны шли туннели, а в центре был поворотный круг. Из боковых отсеков появлялись люди. Они катили нагруженные тачки и перегружали их в тележки для транспортировки руды наверх. Воздух здесь был чище. Через определенные интервалы из трубы, идущей вдоль стены, били струи воды. Стоял страшный грохот.

Одного из нас оставили собирать рассыпанную рабочими руду, которая грузилась в специальный вагон. Другого назначили толкать тележки на поворотный круг. Мне и сухопарому наш проводник велел идти за ним в боковой туннель.

Ламп там не было; путь мы освещали факелом. В конце туннеля была стена незнакомой горной породы. В свете факела темные пласты в скале сверкали, как черное стекло. Рядом ждала пустая тележка.

Здесь было потише, но зато дышать трудно. Шея у меня болела — из-за низкого потолка приходилось все время нагибаться.

— Что, орлы, приходилось работать отбойным молотком? — спросил шахтер.

Нам не приходилось. Он выругался, подобрал с пола тяжелое устройство, перекинул через плечо шнур и надавил на какой-то рычаг. Раздался оглушительный грохот. Шахтер уперся резцом молотка в скалу и прорубил на уровне пояса горизонтальную борозду в дюйм шириной и в четыре фута длиной. Потом выдолбил еще одну борозду, на фут ниже, отключил молоток, взял короткое, толстое зубило, установил его в верхней борозде и ударил по нему молотком. Откололась плоская полоска породы. Он поднял ее и бросил в тележку.

— Вот так это делается. Одна небольшая пластина за раз. Если вы увидите что-нибудь — все, что угодно, кроме красного камня и черного стекла, — хватайте и тащите мне. Ясно?

— Послушайте, — сказал худой, — вы что, хотите сказать, что мы просто… просто начнем работать без всякого обучения?

— Я вам только что все показал, так что лучше поторапливайтесь, вам нужно успеть выполнить норму.

— Да, но мы не ели и не отдохнули…

— Будете есть, когда заработаете на еду, а отдыхать, когда сможете уплатить за койку. С вашими темпами это может произойти не скоро.

— А как… Как мы узнаем, что выполнили норму?

— Я скажу вам, не беспокойтесь. Пока, умники. Да здравствует революция.

Глава вторая

Сухопарый и я долго экспериментировали с молотком, пока не проделали неглубокую извилистую бороздку. Мы стучали по ней по очереди, и откололи всего лишь две горсти маленьких кусочков.

— Тут нужна сноровка, — сказал мой напарник.

— Как и во всем остальном, — согласился я.

Мы продолжили наши попытки. Эта порода представляла собой твердый мел, похожий на тот, что лежал на поверхности и по которому мы проехали сто двадцать миль, добираясь до Ливорч-Хена. Я не мог понять, зачем мы копаем это на глубине пятидесяти пяти футов. Через полчаса мы были перепачканы кровью, которая сочилась из десятков маленьких порезов от отлетающих осколков породы.

Здесь, в конце тоннеля, было жарко и душно. В свете факела, который нам оставили, чтобы освещать место работы, все казалось серым.

Через какое-то время дно тележки было прикрыто. Сухопарый спросил у меня, сколько, по моему мнению, мы работаем. Я не знал. Мы решили отдохнуть, сели на каменный пол в кучу пыли и уставились в пустоту. Вскоре мы вновь принялись за работу. Тележка наполнялась медленно.

Внезапно нас ослепил свет. Он отражался от верхнего слоя породы и сверкал на стекловидных черных прожилках. Подошел шахтер, посмотрел на стену, посветил в тележку.

— Смена окончена, — сказал он. — Пошли, — и отвернулся.

Сухопарый бросил молоток и собрался было идти за ним.

— А тележка? — спросил я. — Нам нужно отвезти ее?

— Ничего. Я все сделаю сам.

— Мы не хотим утруждать вас, — сказал я. — Вперед, друг, давай отвезем ее.

— Зачем? Он сказал…

— Давай привыкать все делать самостоятельно. Ничто не дается даром, помнишь?

Человек с фонариком хмыкнул и ушел.

В главном помещении человек с компостером приказал вкатить тележку на весы. На поясе у него висела коробочка, из которой он достал карточки из голубого пластика. Худой взял свою и устремился наружу.

— Как я понимаю, это за отработанное время, — сказал я. — Но мне бы хотелось получить чек и за породу тоже.

Весовщик уставился на меня.

— Чек?

— А как же иначе я докажу, сколько выработал?

— Ты затратил время и за это получишь койку и пищу! Чего тебе еще нужно, салага?

— Я что-то слышал о нормах.

Он поднял маску, сплюнул и вытер лицо ладонью.

— Жетон получают только за полную тележку.

— Предположим, что в следующую смену я наполню ее доверху.

Он пренебрежительно взглянул на тележку.

— Тут недостаточно даже для того, чтобы оплатить хранение.

— То есть?

— Ты берешь тележку и платишь за нее. Если ты хорошо трудишься четыре часа и твоя тележка нагружена доверху, тогда покрывается стоимость инструментов, тележки и плюс еще пара жетонов. Десять жетонов составляют один кредит. Если же ты едва ноги волочишь и твоя тележка полупуста, ты получаешь койку и завтрак. Это именно твой случай, салага. А сейчас иди.

— А что будет с породой?

— За ней присмотрят.

— Понятно.

Я подошел к тележке и стал толкать ее по рельсам назад в туннель. Он хотел было преградить мне дорогу, но в последний момент отошел в сторону.

— Умнее всех, да? Ничего, приятель, у меня есть способ тебя утихомирить.

Я работал еще несколько часов, загрузил тележку доверху, потом добавил еще несколько кусков, чтоб уж никто не мог придраться. Мне пришлось лечь и несколько минут отдохнуть, прежде чем я смог толкать тележку по туннелю.

На весах стоял другой человек. Когда я был уже в шести футах от него, с моей тележки упал десятифунтовый кусок породы. Я наклонился за ним, но какой-то человек был тут как тут, схватил кусок и оттолкнул меня. Глаза его дико горели.

— Это мой, слышишь? — прорычал он, как медведь гризли, попавший лапой в пчелиный улей.

Я чуть не задохнулся от злости, поднял руки — мри кулаки казались огромными, как бейсбольные перчатки, и горели, как воспаленные нарывы, — и пошел на него. Остальные собрались вокруг нас и враждебно смотрели на меня.

— Положи назад, — приказал я. Человек, оттолкнувший меня, оглянулся.

— Я нашел его в отходах на полу.

— Прекрати это, — сказал мне человек с компостером. — Ты проиграл, новичок. Лучше научись правильно нагружать. — В тот же миг он резко повернулся и тыльной стороной руки ударил вора в челюсть. От неожиданности тот выронил камень, который уже считал своим.

— Спасибо, — сказал я.

— Не благодари, новичок, — хрюкнул весовщик. — Если бы я дал ему уйти, он бы стал воровать постоянно. А мне не нужны неурядицы, они снижают производительность. А если производительность упадет, я не заработаю жетоны. Ставь тележку на весы.

— Похоже, ваш предшественник не особо заинтересован в увеличении выработки?

— Если бы он смог одурачить тебя и забрать себе твои полтележки, то вышел бы вперед.

Он нажал на рычаг, раздалось клацанье, и четыре бледно-желтых треугольника со стуком упали из автомата на весах в лоток. Он сгреб их и протянул мне три.

— Чего ждешь? — прорычал он. — Убирайся, ты.

— Я жду еще один жетон.

Весовщик мгновенно взбесился.

— Ты что, думаешь, я работаю бесплатно, недоделок?

Он был огромным, намного здоровее меня и далеко не таким уставшим. Один его вид действовал на меня угнетающе. Но я пошел на него. Он оттолкнул меня.

— Подумай, новичок. Это честная сделка.

Я ударил, но промахнулся и чуть не упал. Он схватил меня за воротник и встряхнул мои бедные кости.

— Мне не нужны неприятности, — невозмутимо проговорил он. — Будь умницей, и я отблагодарю тебя. На эти чеки ты можешь жить, есть и пить семь дней, — он оттолкнул меня. — Отдаю их тебе, новичок. Стоит это одного жетона?

Я подумал о рези в моем пустом желудке и моем пересохшем горле и решил, что стоит.

* * *

Я с трудом нашел дорогу из ямы и еле добрел до лагеря. Вывеска на одном из бараков указывала, что это столовая. Я удивился. Здесь никто не давал информацию просто так.

Внутри стояли столы, а вдоль одной из стен тянулась стойка для предпочитающих есть стоя, в дальнем конце зала был прилавок из нержавеющей стали. Около десятка мужчин склонились над тарелками, не более одного за каждым столом. Надпись на стене гласила: “Бери все, что хочешь; ешь все, что взял”. Я увидел Симрега, размышляющего о чем-то над дымящейся чашкой.

Когда я потянулся за подносом, неизвестно откуда появился человек, с отвращением посмотрел на меня и пробил дырку в моем голубом билетике. После чего я мог выбирать из восьми блюд, начиная с холодных пирожков и заканчивая тем, что оказалось овсянкой с грибами. У дальнего конца прилавка меня ждал еще один мужчина. Он протянул большую мозолистую руку. Как и все, кого я здесь встречал, этот тоже казался больше, сильнее и здоровее меня.

— Жетон, старик, — сказал он весело.

Я прошел мимо него и сел за стол около Симрега. Для любителей дрожжей пирожки были высший класс. Овсянка никуда не годилась. Я поел и, так же как это делали другие, опустил поднос в щель. Парень с протянутой рукой ждал меня у выхода. На сей раз рука была сжата в кулак и походила на кувалду.

— За что жетон? — спросил я прежде, чем он успел раскрыть рот.

— Налог, — не моргнув глазом ответил он.

— Официальный налог, или ты работаешь на себя? — поинтересовался я, отодвигаясь на безопасное расстояние.

— Что значит официальный? — Он смотрел укоризненно. — Слушай, приятель, к чему все усложнять? Плати и живи себе спокойно.

Я попытался улизнуть, но он поймал меня за руку, чуть не сломав ее. Я ударил его ногой в левую голень. Он нахмурился, но ломать мою руку не стал.

— Ну, старик, — протянул он грустно, — трудно тебе будет.

На нем был ладно сидящий, новенький комбинезон из мягкой рыжевато-коричневой ткани. На плечах красовались прелестные крошечные погончики, а на карманах — клапаны с медными пуговицами. Он отпустил мою руку.

— Давай плати!

Я сделал вид, что лезу в карман, но вместо этого опять ударил его. По теории, лучший способ обескуражить задиру — доставить ему больше неприятностей, чем он заслуживает. Я промахнулся и ухватился за клапан его кармана. Посыпались пуговицы. Он отшатнулся, посмотрел на свой костюм, выругался и развел руками.

— Вот он, значит, какой. — Голос звучал скорее расстроенно, чем зло. — Знаешь, во сколько мне обошелся этот костюм? Девять кредитов. Да, девять! А ты порвал его. И все ради вонючего жетона.

— Не стоило, правда? — спросил я и отодвинулся на ярд в сторону. — Может быть, тебе лучше забыть об этом жетоне?

— Эй, послушай! Выкинь из головы эту ерунду “законно — не законно”. Здесь закон ничего не значит. Совсем ничего. Только то, что приносит прибыль, и все. А мой рэкет — прибыльное дело.

— А ты просто исключи меня из списка налогоплательщиков, и все, — предложил я.

— Ты думаешь, что можешь идти один против всех? — Он окинул меня взглядом. — Забудь об этом, приятель. Для этого ты ростом не вышел.

— Я надеюсь прожить своим умом.

Он потер подбородок.

— Парень, тебе нужна защита. Ты понял?

— Я нужен им, чтобы копать, — ответил я. — И они не дадут тебе убить меня.

— Верно. — Он ткнул меня пальцем. — Или покалечить тебя, чтобы ты не смог грузить камни. Или не давать тебе спать и есть. Слушай, а как насчет того, чтобы выкручивать тебе руку? По полчаса каждый день?

— У тебя есть лишние полчаса? Ему стало мерзко от моих слов.

— Да, это слабое место, — согласился он. — Но ты первый понял это.

— Сколько времени ты уже занимаешься поборами, Тяжеловес?

— Шесть дней. Это мне недавно пришло в голову. Вчера я купил костюм на то, что собрал. — Он нахмурился, вспомнив оторванный карман. — Слушай, давай так: старайся держаться рядом, и моя защита, в смысле питания, тебе обеспечена. Ну как?

— Что, всегда рядом?

— Знаешь, просто для вида. Чтобы дать понять этим деревенщинам, что мы с тобой заодно. Если они поймут, что ты не из болтунов, никому в голову не взбредут никакие идиотские мысли.

— Не рассчитывай на меня, Тяжеловес. Не думаю, что мы поладим.

Он сжал кулаки и пошел на меня, но вдруг встал как вкопанный — дверь столовой открылась и, держа между толстыми пальцами дымящуюся сигару, вышел Симрег. Он посмотрел на Тяжеловеса.

— Я наблюдал за тем, как ты тут организовал сбор налога, — сказал он, — и решил, что мне это не нравится.

Он зажал сигару в зубах и зашагал дальше.

Когда он ушел, Тяжеловес с несчастным видом посмотрел на меня.

— Прощай, налоговый бизнес! Жизнь была хороша.

— А кто такой Симрег? — спросил я. — Человек Компании?

Тяжеловес глянул на меня с легким презрением.

— Он — осужденный, как и все мы. Ни один человек Компании носу не высунет за пределы Главной Станции. А если рискнет — его песенка спета. Во всяком случае, так они говорят.

— С ним-то ты бы мог справиться, — сказал я.

— Да-а, но я не могу тягаться с Синдикатом.

— Одну минуту, — сказал я, когда он повернулся, чтобы уйти. — Что такое Синдикат?

— Ничего, — ответил он.

— Может быть, мне лучше спросить Симрега.

Тяжеловес огляделся вокруг, как будто опасаясь подслушивающих, подтянул ремень и подошел ко мне поближе.

— Слушай, новичок, — сказал он жестко, — руби свою породу, плати жетоны и дыши, понял?

— Вот как? — сказал я чуть громче, чем было нужно. Он закивал.

— Конечно. Ты низко летаешь. Ты только что попал сюда. Пару месяцев назад ты был образцовым флотским, честь, долг и хорошая пенсия. Офицер, должно быть, младший командир. И вот неожиданно ты очутился здесь и глотаешь розовую пыль. — Его палец уперся мне в грудь. — Слушай, лучше есть пыль, чем не есть совсем, верно? Тебе еще далеко до смерти. И, черт побери, может, ты еще успеешь немножко повеселиться, кто знает?

— Я все время веселюсь, Тяжеловес, — сказал я.

— Я думаю, ты один из темных случаев, — продолжал он. — Такие, как ты, — хуже всего. Все выспрашивают и высматривают, но ответов-то и нет. Взгляни на это так; человек может попасть в беду, когда угодно и где угодно. Несчастный случай в генераторной будке; небольшая неисправность в какой-нибудь системе, и, черт побери, бедолага летит домой в долгосрочный отпуск. То, что случилось с тобой, — это как раз тот случай. Это не шуточки. Как будто камень падает тебе на голову. Но ты еще жив, так? Ты ощущаешь запах, вкус, дышишь. Ты можешь даже заработать несколько оплеух. Я хочу сказать, что не все кончено. Пока еще.

— Каков твой интерес в этом деле?

— Никаких, дохляк. Просто… — Он раскрыл ладонь и посмотрел вверх, словно проверял, идет дождь или нет. Потом сжал кулак. — Так или иначе, мужчина должен давать сдачу. Понятно?

— Знаешь, Тяжеловес, — сказал я, — у меня есть подозрение, что с тобой тоже не все ясно.

Он дико посмотрел на меня.

— Уймись, салага! Твои дела неважнецкие, поэтому угомонись. Тут во всем сразу не разберешься.

Он медленно побрел прочь, потирая суставы пальцев. Я пошел в ближайший барак и отдал голубую пластинку дежурному, тот усмехнулся и показал пустую койку. Не помню, как добрел до нее.

* * *

Следующую смену я работал один, и работа, казалось, шла немного быстрее. Ни один камень не упал с тележки. Человек с компостером выплатил все полностью, без споров и лишь зло посмотрел на меня. В столовой я прошел мимо Тяжеловеса прямо к выходу. Он поморщился и печально покачал головой.

К концу пятого дня я набрал тринадцать жетонов, которые и обменял в лагере у чиновника по курсу одиннадцать жетонов за кредитную фишку. Фишки делались из пластика, который распадался через год, чтобы их не могли копить. Я потратил фишку на респиратор.

Проработав три недели забойщиком, я потребовал, чтобы меня перевели на уборку. Эта работа была легче. Правила — неписаные, но неуклонно выполняемые — давали мне право подбирать то, что падало с тележек, подметать вокруг забойщиков, собирать осколки в зоне, где шла погрузка, словом, собирать все что мог. Кроме того, за четырехчасовую смену получалось нагрузить еще две добавочные тележки, а уборка давала возможность поддерживать шахту в чистоте.

Я ни с кем не подружился. Тяжеловес был, кажется, единственным человеком в Ливорч-Хене, который умел улыбаться, но мы не общались. Время от времени я видел тех, кто приехал сюда вместе во мной, но они не горели желанием поддерживать компанию. Мало-помалу я усвоил систему взяток и чаевых, научился противостоять вымогательству, узнал, когда нужно послушно заплатить. Этой системой ведали самостийные начальники, “старички” с крепкими кулаками, которые делали их аргументы неотразимыми.

С уборки я перешел на ремонт тележек. Эта работа оплачивалась всеми, а сбором денег занимался тот, кто их получал. Накопив денег, я купил себе молоток и зубило и опять стал забойщиком. Именно на этой работе можно было получить премиальные. Я научился тому, как правильно держать зубило и какой силы удар нужно нанести, чтобы отколоть десятифунтовый пласт камня. Я усердно искал признаки какого-нибудь другого минерала, кроме розового мела и черного стекла.

И однажды нашел.

Это был шершавый, пористый кусок черного металла размером с обеденную тарелку и толщиной в дюйм. В общем, он походил на кусок метеоритного железа, но был гораздо тяжелее и тверже. Я бросил наполовину наполненную тележку и понес свой трофей к весовщику.

Уже за пятьдесят футов он увидел меня, забеспокоился и нажал кнопку, которую, насколько я помнил, до этого никогда не нажимал. Завыла сирена. Из боковых туннелей хлынули люди, но главный вход в шахту был немедленно перекрыт охранниками, которые, взяв оружие наизготовку, отгоняли толпу от весов. Двое из них перегородили вход в туннель, где я только что работал.

Я бросил свой трофей на весы и смотрел, как весовщик записывает что-то в блокноте. Он покрутил машинку для выдачи жетонов и протянул мне черный премиальный чек. У него было такое выражение лица, будто он отрывает его от сердца. На чеке были пробиты цифры, обозначающие стоимость моей находки. Я понял, что это был не тот случай, когда весовщик попытается меня обжулить. Он выдал мне и голубой жетон, хотя я еще не отработал четырех часов.

— Находка окупает стоимость работы за смену, — сказал он. — Сообщи Администрации немедленно.

Когда я уходил, команда из четырех рабочих направилась в мой забой.

В бараке, где помещалась Администрация, маленький человечек закудахтал над моим жетоном и ввел в компьютер какие-то записи, потом опять пробежал пальцами по клавиатуре, и в бункер с приятным тяжелым стуком упал небольшой пакет. Он протянул его мне через прилавок.

— Сто кредитов, — сказал он с завистью. — Есть отпечаток пальца.

Я открыл пакет и пересчитал жетоны: ровно сто, все приятного золотистого цвета. Я засунул их в карман.

— За счет чего металл становится таким ценным? — спросил я.

Человек сердито посмотрел на меня.

— Бери свою премию и шагай, — приказал он.

Мне захотелось слегка придушить его, но я знал правила обращения со служащими, и ушел.

Между бараками меня ждала та четверка рабочих.

— Тебе повезло, новичок, а? — сказал один.

Это был широкий, костлявый человек с вытянутым болезненным лицом и срезанным подбородком. Приятели были ему под стать.

— Главное знать, где искать, — ответил я.

Головы у них дернулись, будто все они были привязаны к одной и той же веревочке. Двое сказали:

— А?

— Не умничай, новичок, — сказал тот, у кого был срезан подбородок. — Такие разговоры до добра не доведут. — Он с насмешкой посмотрел на меня из-под косматых бровей. — Мы тут подумали, что ты, должно быть, собираешься прогуляться до Хена, — продолжил он. — Новичку это небезопасно. Нужно, чтоб тебя кто-то оберегал.

— Как-нибудь сам справлюсь, спасибо.

Я хотел обойти их, но говоривший вытянул руку.

— Побереги себя, — сказал он нежно. — Мы пойдем за тобой. Хорошо?

— Не слишком ли жирно?.

Я рассчитывал на то, что они не решатся на открытый грабеж, но, очевидно, факт того, что все кредиты уплывают из-под носа, был непереносим одному из участников квартета, человеку с маленькой головой и толстой шеей.

— Нет, постой! — Он схватил меня за одежду.

Я отступил в сторону, собираясь удрать в здание Администрации, но кто-то сзади обхватил меня руками. Я изо всех сил ударил его каблуком по ноге и закричал. Это был самый громкий крик из тех, что мне довелось услышать за много недель. Человек, державший меня, ослабил руки, я ударил его локтем в лицо, но тут остальные вцепились в меня и потащили за угол, туда, откуда они появились.

Я упирался, уже мысленно прощаясь со своими кредитками, но тут послышался звук, напоминающий треск разбиваемого ногой арбуза, и руки мои оказались свободными. Я повернулся в тот момент, когда человек, которого я называл Тяжеловесом, наносил удар в живот тому, у которого не было подбородка. Другой, у которого было несколько подбородков, стараясь восстановить дыхание, в нелепой позе прислонился к стене. Остальные участники квартета отступали. Тяжеловес сделал шаг в их сторону, они повернулись и стремглав бросились бежать. Он посмотрел на меня и подмигнул.

— Может быть, самое время возобновить наши деловые переговоры, дохляк, — сказал он. — Пока ты не связался с плохой компанией.

Я разминал затекшее плечо.

— Я собрался прогуляться до городка, если бы ты пошел со мной, может, мы бы до чего и договорились.

Глава третья

Сборы в мой первый поход из лагеря были несложными: голубой жетончик позволил мне войти в барак; я снял комбинезон и бросил его в вибратор, где он очистился от грязи, душ проделал аналогичную процедуру с моим телом.

Мы вышли из лагеря по той самой дороге, по которой я прибыл сюда три недели назад. Не было никакого наблюдения, никакой охраны, никакого пароля. Я был свободен как птица, только жил не так, как она — получал кров и еду только после отработки смены. Даже обретенное мной богатство ничего не меняло; голубые жетоны, которые нельзя было никому передавать, имели цену только в бараках и в столовой. Такая система обеспечивала стабильное производство.

Была вторая половина дня. Розовое солнце сияло над пыльной дорогой.

— Скажи-ка, Тяжеловес, — начал я, когда последний барак остался в ста ярдах позади. — Коль скоро Симрег такой же заключенный, как и мы, то кто же на самом деле начальник лагеря?

— Почему ты меня спрашиваешь? Я знаю не больше, чем ты, худышка.

— Сколько ты уже здесь?

— Не знаю. Год, может, чуть больше. Какая разница?

— У тебя было время разузнать.

— Я знаю только то, что вижу. Лагерем управляют сами заключенные. Самый сильный назначает себя начальником и устанавливает правила. Тот, кто эти правила нарушает, имеет много неприятностей.

— Ты крепкий парень. Почему ты не пробился наверх?

— Умный босс, такой, например, как Симрег, достаточно хорошо знает, как дать по рукам любому восходящему таланту. Если бы я задумал вербовать слишком много народа, готовя кадры для переворота, его ребята вмешались бы.

— А как он сам стал главным?

— Прежний босс состарился. Симрег тоже когда-нибудь состарится, и более молодой волк съест его. А пока правит Симрег.

— Почему нас заставляют добывать в шахте породу, которая ничем не отличается от той, что лежит на поверхности? И почему так ценятся куски шлака?

— Главное здесь — это те находки, за которые дают премии. Мы не породу добываем, дохляк!. Мы ищем то, что ты только что нашел.

— Почему? Для чего это нужно?

— Не знаю.

— Хорошо. Итак, у нас либеральное общественное устройство, основанное на принципе “кто смел — тот и съел”, плюс способности, плюс мускулы. Все это сдерживается тем обстоятельством, что производство все оплачивает, а человек занимается этим производством. Но как же оборудование: бараки, и весы, и весовщики, и тележки…

— Все куплено за счет производства. Первоначально, больше ста лет назад, это место построила Компания. Шахта не приносила дохода. И тогда Розовый Ад выбрали местом ссылки. Когда здесь стали работать только осужденные, Компания предложила оплачивать их содержание и давать премии за любые находки, — такие, как куски расплавленного металла. И люди смогли тратить свои заработанные денежки как им заблагорассудится; стали импортировать товары, за которые они хорошо платили, построили городок, оборудовали его, разработали систему жетонов. Эти люди не могут вернуться назад домой, но почему же им не постараться жить как можно лучше.

— Ты говоришь “люди”, “они” так, будто ты не один из нас, — сказал я.

Он засмеялся, правда, не очень весело.

— Может быть, худышка, мне хочется немного обмануть самого себя.

— И на какой-то миг твой морской жаргон тоже исчез.

Несколько шагов он прошел молча. Потом сказал:

— Правило номер один: не проявляй любопытства, худышка!

— Но здесь мы можем говорить, — сказал я. — Здесь никто не подслушивает.

— Откуда ты знаешь, что на нас не направлено индуктивное ухо?

— Через твердые породы оно не действует.

Он повернулся и бросил на меня свирепый взгляд, который отличался от его обычного, как рапира от банана.

— Лучше руби породу и трать свои кредиты. Так будет безопаснее, — сказал он.

Я засмеялся. Мне не следовало начинать смеяться, но остановиться я уже не мог. Я упал на колени и продолжал смеяться, стоя на четвереньках. Я смеялся и смеялся, хоть и понимал, что различие между моим смехом и рыданиями — небольшое и очень тонкое, различие это легко исчезало, а вместе с ним и защитная оболочка, которая давала мне возможность двигаться, говорить, а, может, даже и мыслить с того самого момента, как я увидел изуродованное, мертвое лицо Пола Дэнтона.

Тяжеловес помог мне. Он поставил меня на ноги и ударил наотмашь по лицу — рука была тяжелая, как весло байдарки — и еще раз, когда я пытался ответить.

— Вот так-то, мистер, — посочувствовал Тяжеловес, и неожиданно у меня перед глазами всплыло давно знакомое лицо, которое я видел в Академии еще будучи подростком. Тогда это лицо было моложе, но не намного красивее, сверху это лицо венчала фуражка с капитанским шнурком. Он был командиром кадетов и его звали…

* * *

В центре деревушки под названием Ливорч-Хен располагалась мощенная кирпичом площадь, вокруг которой зазывно блестели витринами маленькие магазинчики и от которой в разные стороны разбегались шумные улочки. Они вели к фабрикам на севере, а на юге заканчивались жилыми районами, украшенными деревьями, цветами и травой.

Дома были скромными, чистенькими, старомодными, с трубами и черепицей. Если бы не розовая пустыня вдали, этот пейзаж вполне бы мог сойти за декорацию к пьесе из сельской жизни двадцатого века.

На улицах встречались не только мужчины. Я видел, как средних лет женщина выходила из продуктового магазина с корзиной фруктов в руках. Через полквартала стройненькая девушка прогуливала на поводке маленькую собачку.

— Уютно, как дома, — с поразительной оригинальностью отметил я.

— Точно, — вздохнул Тяжеловес. — Ужасно забавно. Может быть, пропустим по одной, чтобы расслабиться?

Он уверенно пошел вдоль одной из узких улиц к винной лавочке, над которой красовалась вывеска, изображавшая розового черта с обгоревшей рожей и торчащим хвостом. Мы заняли место за столиком в углу и заказали у старика бармена бренди. Его принесли лишь после того, как я показал наличные. В лавчонке Зыло еще несколько посетителей — все пожилые.

— Кто они? — спросил я. — Почему они не в шахте?

— Существует нечто вроде пенсионной программы, — ответил Тяжеловес-Ты вносишь деньги, накапливая основную сумму плюс еще немного сверх того. Когда врачи определят, что ты не можешь больше работать, ты уходишь на пенсию. Или тебя могут отправить на Базу. Говорят, что где-то на севере есть дом престарелых. Но мало кто выбирает этот маршрут. Я слышал, он означает укол, легкую смерть и дешевые похороны.

Бренди был сносным. Мы выпили по два стаканчика, по кредиту за каждый. Солнце уже клонилось к закату. Мы набрели на дешевый ресторанчик и съели натуральное мясо с овощами. Это обошлось нам еще в десять кредитов. Когда мы снова вышли на улицу, меня схватил за рукав маленький человечек, у которого не было половины лица. Он предлагал на выбор: карты, наркотики, женщин.

— Как насчет картишек, дохляк? — оживился Тяжеловес. — Ты бы смог удвоить свой капитал, и тогда — кутнем по-настоящему!

— Не важно, что вы там решите, все равно вам лучше пойти со мной, — сказал посыльный. — С вами хочет переброситься парой слов большой человек.

Мы переглянулись.

— А у этого большого человека есть имя? — спросил я.

— Узнаешь, — изрек посыльный. — Без него. — Он ткнул пальцем в Тяжеловеса. — Только ты — один.

— Наверное, тебе лучше пойти, — неожиданно согласился Тяжеловес. — Все равно у меня есть кое-какие дела. — Он повернулся и ушел.

— Эй, ты, пошли, — прошамкал мой новый приятель. — Там не любят ждать.

Тяжеловес говорил мне, что в этом городе категорически запрещено какое бы то ни было насилие. Казалось, не было никаких причин, чтобы не удовлетворить мое любопытство.

— Хорошо, — сказал я. — Веди.

Он засеменил по тротуару, нырнул в боковую улочку, и мы остановились у ничем не примечательного дома. Мы спустились по лестнице в подвал, посыльный с трудом открыл тяжелую дверь, и мы очутились в ярко освещенной комнате. За заваленным бумагами столом сидели двое мужчин. Один мне не был знаком. Вторым оказался Симрег.

* * *

Они взглянули на меня, потом друг на друга. Незнакомец нахмурился. Он начал было говорить, но потом замотал головой и вновь уставился на меня, бормоча что-то себе под нос. Симрег, казалось, успокаивал его. Похоже, они вели довольно сложный разговор, не прибегая к помощи слов.

— Я давно наблюдаю за тобой, Джон, — наконец сказал Симрег. — Ты уже нашел часть ответов. А сейчас тебя мучают более сложные вопросы. — Он посмотрел на свой большой палец. — Мне бы не хотелось, чтобы ты запутался. Я позвал тебя сюда, чтобы дать кое-какую информацию, которая поможет тебе сделать правильные выводы.

— Вы сказали “дать”?

— На сей раз бесплатно, — спокойно ответил он. — Джон, ты один из двухсот двадцати девяти мужчин, которых бросили в пустыне, где нет законов, полиции и судов. Просто толпа осужденных преступников на планете, где человек не проживет и дня без искусственных систем жизнеобеспечения. Как ты думаешь, что поддерживает жизнь в Ливорч-Хене? Благодаря чему он функционирует?

— Управление с согласия управляемых плюс страх смерти от голода, если не приспособишься к системе, — ответил я.

— Есть и положительные стороны. Умный человек, у которого получится приноровиться к системе, может разбогатеть и жить в роскоши даже здесь.

— В обществе, экономика которого основана на том, что бесполезному товару приписывается несуществующая ценность?

— Тогда что же за этим стоит?

— У всех есть работа.

— Почему это кто-то должен беспокоиться, заняты мы работой или нет? Не проще позволить нам поубивать друг друга?

— Нас приговорили к ссылке, а не к смерти.

Симрег слегка улыбнулся. Так улыбаются, глядя на глупого щенка.

— Тебя осудили незаслуженно, так?

— Я был виновен.

Выражение лица Симрега указывало на то, что я отошел от сценария.

— Какое обвинение тебе предъявили?

— Какое вам до этого дело, мистер Симрег?

Мне показалось странным, что я это произнес, и странным было ощущение дрожи в желудке от того, какой оборот принял наш разговор.

Симрег откинулся на спинку кресла, разглядывая меня из-под бровей.

— Дезертирство, — просипел второй. Он был очень худым, волосы седые; голос хриплый, почти пронзительный шепот. — Воровство. Убийство. Так ведь, мистер Тарлетон?

— Так ты говоришь, что виновен? — переспросил Симрег.

— Достаточно виновен. — Я смотрел на второго, гадая, откуда он это знает и что еще ему известно.

— Обвинение в убийстве отклонено, — продолжал второй. — Остального было достаточно, чтобы заслать его сюда.

— Зачем? — спросил Симрег. — Зачем ты сделал то, что сделал?

— Я не хочу говорить об этом, — не очень вежливо ответил я. — Спасибо за приглашение…

— Прекрати дурацкие разговоры, Джон, — сказал Симрег. — Ты уйдешь отсюда, когда я разрешу тебе уйти.

— В показаниях Тарлетона говорится, что некий гражданский служащий убил офицера Флота и пытался убить его, когда он не вовремя очутился рядом, — сказал тощий. — Что гражданский погиб случайно, и Тарлетон, вероятно, лишь отчасти способствовал этой гибели; он был уверен, что произошел мятеж, и поэтому покинул корабль и вернулся на Землю. По прибытии он с удивлением узнал, что никакого мятежа не было и что его погибший друг, очевидно, был замешан в преступной деятельности и предательстве. Его защита была вялой.

— Ты доволен тем, как Флот вел твое дело? — спросил меня Симрег. — Ты считаешь справедливым, что оказался здесь?

— Я верю в разумное устройство мира, мистер Симрег. Я нарушил дисциплину, зная о последствиях.

— Ты считал, что действуешь в интересах Флота, не так ли? — язвительно спросил Симрег.

— Думаю, что да, — по возможности твердо ответил я.

Я слышал, как в моей голове пульсирует кровь. Меня тошнило. Я задыхался.

— И как же они тебя отблагодарили? Хоть кто-нибудь усомнился в твоей виновности? Помогли тебе старые друзья? Учли твои предыдущие служебные заслуги?

— Не имело смысла…

— Однобокая лояльность, — прорычал Симрег.

— Какую медицинскую помощь ты получил до суда? — спросил худой.

— Обо мне хорошо заботились.

— Неужели? Ты чуть не умер от голода, лей… Джон! Организм, если ему не помогать, медленно и не всегда справляется с таким испытанием. Если бы применяли методы современной медицины, ты бы мог полностью восстановиться за неделю. А ты не получал никакого лечения. Вместо этого тебя сослали сюда, на каторжные работы. — Он повернулся к Симрегу. — Как вы думаете, сколько лейте… Джону лет?

— Далеко за тридцать.

Худой снова посмотрел на меня.

— Сколько тебе, Джон?

— Двадцать восемь.

Симрег хмыкнул.

— Они сделали из тебя старика, Джон, — сказал худой. — И что ты теперь думаешь о справедливости этих правителей, а?

— Говорите, что вам от меня нужно, — сказал я. С каждой минутой мне становилось все хуже.

— Нас бросили здесь, как сломанный инструмент, который больше никому не нужен, — жестко проговорил Симрег. — Они бы предпочли сразу убить нас, однако то, что мы еще живы, успокаивает их совесть. Но совесть — роскошь, без которой они могли бы спокойно прожить. — Он наклонился вперед и внимательно посмотрел мне в глаза. — Они считают нас безвредными, Джон, но это не так.

— Понимаю.

— Нет, не понимаешь. Ты считаешь меня сумасшедшим. Ты думаешь, что мы лишь ничтожные муравьи под пятой Компании. Они ошибаются, Джон! Они сильно недооценивают нас. Они пригнали нас сюда — доставили всех вместе, всех своих врагов сразу, одной группой. Это было глупо, Джон. Но это было не самой большой глупостью. Они выбрали Розовый Ад в качестве ссылки, концентрационного лагеря. Из всех планет Сектора — Розовый Ад, ни больше, не меньше!

— Для чего вы приплетаете сюда Компании? — спросил я. — Это дело было связано с Флотом.

Симрег с сожалением поглядел на меня.

— Да, Джон, с Флотом. А как ты думаешь, кто отдает приказы Флоту?

— Общественный Исполнительный Комитет, конечно.

— Джон, в Академии ты изучал историю. Она более или менее верно отражала действительность. Но некоторые важные моменты выбросили. Ты слышал когда-нибудь о человеке по имени Имболо?

— Это богатый судовладелец, так?

— Да, помимо всего прочего, и это. А о Катрисе?

— Шахты на Луне, — сказал я. — Он подарил оперный театр городу, в котором я родился.

— Очень щедрый человек, этот лорд Катрис. А имя Беншайер что-нибудь говорит тебе?

— В Бостоне есть здание его имени.

— А лорд Улан? Энс?

— Я слышал, что Комитет присвоил им почетные титулы. Я забыл, как их всех зовут. Но к чему вы клоните?

— Пять человек, которых я назвал, держат под контролем Пять Компаний, Джон. А эти Пять Компаний управляют миром, включая и Флот.

— Эта сплетня мне известна, Симрег, — сказал я. — Но она никогда не казалась мне убедительной.

— Просто Симрег, без “мистер”. А я и не обсуждаю здесь сплетни, Джон. Я привожу тебе факты. Компании держат Землю в полной экономической зависимости. Они контролируют все основные отрасли промышленности на планете, а через Флот освоенную часть Космоса. Общественность. — это фасад, не более того. Исполнительный Комитет получает приказы от этой Пятерки.

— Если вы пригласили меня сюда, чтобы я выслушал лекцию о политической ситуации, то зря тратите время, Симрег.

— Минутку, Джон. Ты, что, сомневаешься в том, что я тебе говорю? Сопоставь факты: какая энергия используется на кораблях, исследующих Глубокий Космос?

— Это риторический вопрос? Все корабли, независимо от их размеров, используют БВ-двигатели.

— А как обогреваются и освещаются города?

— Районными энергетическими станциями.

— А эти станции получают энергию от циклодайна, который является вариантом БВ-двигателя.

— Думаю…

— Ты еще не дослушал. Представь наше общество в целом, всю цивилизацию в масштабе всей планеты. Транспорт, приборы, станки, системы связи — все основано и работает на этой энергии.

— Это я знаю.

— Джон, ты слышал когда-нибудь о приборе под названием “старкор”.

— Нет, никогда.

— Какой принцип лежит в основе БВ-двигателя?

— Думаю, ядерный синтез.

— Ты сомневаешься? Ты, офицер Флота?

— Я был специалистом по связи, а не энергетиком.

— А тебе доводилось быть знакомым с кем-нибудь из специалистов-энергетиков?

— Конечно.

— Они показывали тебе двигатели? Говорили с тобой о том, что его ремонтируют, заменяют?

— Нет, что-то не припомню.

— Дело в том, Джон, что энергетические блоки на всех кораблях Флота опечатаны. Тебе это известно?

— У меня не было случая…

— То же самое и с нашими энергостанциями. Они запечатаны, и персоналу туда вход запрещен. А знаешь, почему?

— Поскольку я не знал, что они опечатаны, я вряд ли смогу…

— Потому что они пусты, Джон!. У них внутри ничего нет. Никаких мощных турбин, вращающих гигантские валы. Никаких ядерных реакторов, вырабатывающих десятки миллиардов ватт. Это лишь маскировка, чтобы скрыть главное — какую-то тайну.

— Понятно.

— Нет, пока еще тебе ничего не понятно. Я уже говорил — энергоблоки пусты, почти пусты. Там находится лишь один небольшой предмет: “старкор”. Предмет, который можно удержать в одной руке. И это все, Джон! Именно он и является источником энергии. Именно он и есть их тайна. Именно его они так тщательно оберегают.

— Если допустить, что все это так, то при чем здесь я?

— Это и есть причина того, что ты здесь, а не несешь вахту на “Тиране”.

Я встал.

— Мне кажется, что вы пытаетесь меня в чем-то убедить, но я не понимаю в чем. Боюсь, что вам это не очень-то удается. Вы не возражаете, если я пойду? У меня еще осталось несколько кредитов, которые я могу истратить.

— Джон, ты знаешь, что такое промывание мозгов? — Вопрос Симрега прозвучал как удар хлыста. Он не стал дожидаться ответа. — Мозги можно промыть любому. Любому! Мне хотелось бы, чтобы ты учел возможность, что и с тобой это уже проделали.

Как мне казалось, он говорил вполне серьезно. И, в некотором смысле, это был правомерный вопрос. Я задумался.

— Кто мог это сделать? Когда? С какой целью?

— Общество, — сказал он. — Флот. Вся твоя жизнь. Чтобы превратить тебя в послушный автомат, слепо исполняющий назначенную ему роль.

Я немного успокоился.

— Хорошо, если вы предпочитаете называть процесс усвоения культуры и этикета промыванием мозгов, то у меня нет оснований обсуждать этот вопрос. Что вы можете предложить взамен? Чтобы наши дети росли как дикие звери?

Он проигнорировал этот вопрос.

— Наше так называемое общество создано на потребу и радость пятерым. Они перестроили мир ради своего удобства. Все мы лишь их слуги, Джон. Как тебе такая перспектива?

— Мне кажется, что наше рабское положение — довольно комфортабельно. Мир сейчас намного лучше, чем когда-либо раньше.

— Неужели? — Он провел пальцами по подлокотнику кресла и показал мне розовую пыль. — Тебя сослали сюда не потому, что ты совершил преступление. Тебя сослали сюда потому, что ты представлял угрозу, или потенциальную угрозу, этой системе.

— Боюсь, для меня это чересчур сложно…

— Твой друг Дэнтон о чем-то пронюхал, Джон. Он был близок к разгадке какой-то тайны. Именно поэтому его убили. И они считали, что тебе тоже что-то известно… — Симрег выжидающе смотрел на меня.

— Ну, теперь понятно, чего вы добиваетесь. — Я чуть не рассмеялся.

— Джон, нам нужны эти сведения!

— Вы попусту тратите время, Симрег. Пол ничего мне не рассказывал…

— Но ты встречался с представителями организации.

— Хетеники? Они одержимы той же идеей, что и вы.

— Мы неназываем их хетениками, Джон. В их мышлении есть некоторая предвзятость, это как бы один из видов промывания мозгов.

— Вы хотите сказать, что связаны с…

— Организация намного больше, чем ты думаешь, Тарлетон…

— Кстати, как вам удалось столько узнать обо мне?

— Я уже сказал, нас гораздо больше, чем ты думаешь. У нас везде свои люди. И некоторые из нас, — он кивнул на худого, — могут свободно передвигаться в отличие от нас с тобой, Джон. Они уверены, что уже вырезали раковую опухоль, но они ошибаются. Сведения не только доходят до нас, но и уходят отсюда. И твоя информация, возможно, и есть то, чего мы давно ждем.

— Я уже сказал…

— Знаю. У тебя есть все основания быть скрытным. Но пришло время воспользоваться тем, что тебе известно. Вряд ли Дэнтон хотел, чтобы его открытие умерло вместе с ним.

— Что вы надеетесь от меня услышать? Ведь у вас на все есть ответы, так? Компании правят миром, как частным клубом, они контролируют источники энергии, а источники энергии, как вы меня уверяете, отнюдь не то, чем кажутся. По-моему, картина вполне четкая. Что я могу к этому добавить?

— Попытайся понять, Джон: они напуганы! А это значит, что они уязвимы. Нам известно, что способы, которыми они защищают свою тайну, выходят за рамки законов. Но почему? Именно это мы и стремимся узнать. Итак, расскажи нам все, парень!

— К сожалению, ничем не могу помочь.

— И ты спокойно позволишь им держать весь мир в руках? Повелевать тобой и тебе подобными? Использовать нас как скот?

— Давайте посмотрим на все иначе, — предложил я. — Они изобрели, как вы его называете, “старкор”. Они пользуются плодом своей изобретательности, своего гения, для того, чтобы превратить мир в цветущий сад. Если при этом они достигли и личного благополучия, то, по моему мнению, они его заслужили. И я не испытываю ни малейшего желания бороться с ними, а лишь желаю им успеха.

Они внимательно наблюдали за мной.

— Послушайте, Симрег, Пол Дэнтон ничего мне не сказал, но даже если бы и сказал…

— Продолжай, — пророкотал Симрег.

— Постарайтесь понять, я не бунтарь. Мне нравится мир, в котором я родился, я верил в существующую систему и верю по сей день. Несомненно, ее можно усовершенствовать, но она и совершенствуется! Путем эволюции, а не революции. Меня не интересуют спасители мира с безумными глазами, которые хотят Все Мгновенно Исправить, уничтожая все, что создавалось в течение пяти тысячелетий эволюции культуры. Я не хетеник, Симрег. Мне не нравится ни их система ценностей, ни их образ мыслей.

— И все же ты сам признался, что оставил корабль. Неужели на то не было никаких причин?

— Я совершил ошибку и расплачиваюсь за нее. Но стабильное, мирное, разумно организованное общество для меня гораздо важнее, чем мой собственный драгоценный комфорт. Я достаточно ясно выразился?

— Чего же ты хочешь, Джон? Что ты отстаиваешь, за что борешься?

— Вы реформаторы, — сказал я. — Вы благодетели. Вы революционеры, которые до основания переделают нынешний безрадостный мир. Неужели вы не глядите время от времени в зеркало и неужели вам не отвратительно то, что вы там видите? Неужели ненависть, которая кипит в вас, не сделала вас несчастными?

Я направился к двери, но Симрег поднялся с кресла и преградил мне дорогу.

— Ты дурак, Джон! Ты имел шанс возместить все, что потерял, и получить сверх того…

— После того, как вы разгоните всех негодяев, — сказал я, — понадобится ввести жесткую партийную дисциплину для поддержания порядка. Какое-то время придется функционировать старому управленческому аппарату. А кто лучше старых чиновников справится с этой работой? Разумеется, вам придется их потерпеть, ведь для удовлетворения общественности вокруг ваших персон будет создан ореол помпезности, огромное количество церемоний. Вы будете жить, как короли, во дворцах бывших тиранов, а новая полиция день и ночь будет рыскать в поисках потенциальных контрреволюционеров. Но в глубине души вы, конечно, останетесь настоящими демократами, озабоченными лишь благосостоянием крестьянства. А каким будет мое вознаграждение? Звезда адмирала Нового Революционного Флота? Пустое место в лишенной смысла организации, состоящей из партийных наемников и политически надежных?

— Ты предпочитаешь жить в Розовом Аду?

Симрег крошил слова, как каменотес, раскалывающий булыжник в гравий.

— Симрег, неужели все, на что вы способны, — месть? Вы хотите задушить тех, кто послал вас сюда, и вы разрушите мир, чтобы достичь этого. К счастью, это только разговоры. Вы застряли здесь, Симрег, и Бог с ними, с вашими заговорами. Только меня — увольте.

— Ты совершаешь ошибку, Джон, — просипел худой.

— Прочь с дороги, Симрег, — сказал я.

Симрег не пошевелился. Он смотрел через мое плечо на худого с таким выражением лица, словно он должен был решить неприятную проблему. Я сжал кулаки и ударил, но попал по пряжке его ремня. Симрег зарычал, толкнул меня в грудь, и я приземлился на стол. Сзади меня обхватил худой.

— Ты скажешь мне все, что знаешь, Джон… — начал Симрег и вдруг замолк, прислушиваясь.

Снаружи послышался топот шагов, треск сломанного дерева, и дверь распахнулась. Тяжеловес ворвался в комнату и остановился, увидев перед собой нашу компанию. Рукав у него был оторван, на голове алела ссадина. Он облизал губы и оглядел комнату.

— Пошли, Джон, — сказал он. — Кажется, самое время отправляться назад в лагерь.

— Я как раз собирался.

Симрег и худой молча наблюдали, как мы уходим.

Глава четвертая

Плохо дело, — решил Тяжеловес, после того как я вкратце рассказал ему о моей дискуссии с Симрегом. — Я думал, он предложит тебе местечко в своей свите. А то, что ты рассказал, — уж совсем непонятно. Он почесал подбородок и хмуро поглядел на пол барака.

— Я думаю, все это можно назвать одним словом “рехнулись”, — сказал я. — Забудем об этом.

— Он этого так не оставит. Не сможет. Берегись, Джон!

— Тебе ведь известно правило, Тяжеловес. Никакого насилия.

— Не рассчитывай на это. — Он повел плечами и вздохнул, словно собирался выйти на третий раунд. — Так, мне нужно идти. Есть кое-какие идеи. Понадобится день-два, чтобы их проверить.

Он ушел, а я лег на свою койку и стал смотреть в потолок. Мысли в моей голове мягко набегали одна на другую, как воздушные шарики, плавающие в пустом танцзале. Похоже, в этой истории существуют взаимосвязи, которые необходимо узнать, но пока у меня ничего не получалось.

Я устроил себе еще один выходной и целый день шатался без дела по лагерю. Если Симрег был здесь, то он не высовывался из своего жилища. Ближе к вечеру я поднялся по тропинке на гребень хребта к западу от лагеря и сидел там, наблюдая, как солнце садится за каменную гряду. По сравнению с зеленым Солнцем, оно было тускло-красного цвета. Взошли две вечерние звезды. Луны не было, но звезды сияли достаточно ярко. Я не мог отделаться от мысли, что Симрег и его Комитет захотят продолжить прерванный разговор. Страшно не было, нет, однако если он собирается продолжить разговор, то рано или поздно найдет для этого время. Я не имел ни малейшего желания, чтобы кто-то вытаскивал меня из того жалкого состояния, в котором я пребывал, но и не пытался отсрочить то, что наверняка случится.

На следующий день я отправился на работу. Туннель, где я нашел свой драгоценный кусок породы, все еще охранялся. Рабочие были мне незнакомы, видимо, новые заключенные. Тяжеловеса тоже не было видно. Я выполнил свою обычную норму, получил жетоны и пообедал в столовой. Мои соседи по бараку были не более многословны, чем всегда. Как обычно, душ очистил мое тело, но он не принес ощущения свежести. Я уже собирался ложиться спать, как вдруг за мной пришли.

* * *

Вошло четверо, все были мне незнакомы, все крепкие, рослые, у всех непреклонные, решительные лица, как у людей, которым необходимо выполнить какую-то грязную работу. Они включили верхний свет и остановились в центральном проходе.

— Всем встать, — рявкнул один из них на весь барак.

У меня мелькнула мысль ослушаться, но это сделало бы ситуацию унизительной, и вместе со всеми я встал. Нам сообщили, что совершена кража и они здесь для того, чтобы найти украденное и вора.

— Пропали: отбойный молоток, детали механического резца и запасные фильтры для респиратора, — говорил главный. — Владелец здесь, — он показал на одного из четверых, — и сможет опознать свои вещи.

— Для обыска нам понадобятся двое, — объявил другой. — Ты и ты.

Вторым “ты” был я.

Мы начали обыскивать койку за койкой с дальнего конца барака. Все стояли молча и ждали. Четверка не спускала с нас глаз. Процедура была несложной: мы заглядывали под койку, прощупывали одеяло, осматривали стены и пол. Спрятать что-либо в бараке было невозможно, однако мы со всей серьезностью вели обыск. Я наклонялся, щупал, оглядывался, шел к следующей койке, наклонялся…

Найдя что-то твердое и неровное под очередным одеялом, я откинул его и увидел почти новый молоток и пакет с фильтрами. Под матрасом лежал пластиковый клапан.

— Ага! — сказал тот, кто, вероятно, отвечал за все это. — Чья койка номер двадцать четыре?

Я стал искать глазами того, кто был настолько глуп, что спрятал свою добычу в таком месте, где ее не составляло труда найти. И вдруг до меня дошло, что это койка моя.

Оставшаяся часть спектакля была разыграна с минимальным применением силы: пока “владелец” опознавал “свои вещи”, мне заломили руки. Никого, естественно, не удивило, что он уверенно объявил найденное своей пропавшей собственностью. Суд рассмотрел улики и пришел к заключению, что кто-то взял вещи и спрятал их, чтобы потом продать, и тот, в чьей койке их обнаружили, и является виновным в краже. Всякий раз, когда я пытался что-нибудь сказать, мою руку заламывали сильнее.

— Вам всем известно наказание за воровство, — торжественно произнес председатель суда. Он с важным видом взглянул на меня. — Если вы хотите что-нибудь сказать — говорите.

— Я уверен, что все это дело с кражей подстроено, — сказал я. — Но, пожалуй, мне лучше признаться, что рано утром я прокрался сюда и запрятал все в укромном месте, потому что даже представить себе не мог, что вы окажетесь такими ловкими ребятами и найдете укромное место, которое я так хитро выбрал.

Главный палач слегка опешил, но не забыл объявить, что дело окончено. Он приказал мне одеться, потом меня окружили и вывели на темную улицу. Но вместо того, чтобы ударить меня по голове, они отвели меня в столовую и потребовали неприкосновенный запас продовольствия на пять дней и галлон воды. Пища и вода были оплачены оставшимися у меня кредитками; как это ни смешно, но их как раз хватило на то, чтобы все оплатить.

Потом они повели меня к машине, возможно той самой, на которой нас сюда привезли. Я сидел на полу, стараясь уберечься от тряски и ударов. Мы ехали около получаса, этого времени было достаточно, чтобы покрыть около тридцати миль и промерзнуть до костей. Наконец машина резко остановилась и мотор затих. Задние двери открылись, и мне велели вылезти. Что я и сделал, спрыгнув в мягкий песок, от которого, несмотря на холодную ночь, еще шло дневное тепло. Один из тех двоих, которые отдавали приказы, махнул рукой в темноту и сказал:

— Главная Станция — там.

Другой сказал:

— Пошел.

Я прошел примерно пятьдесят футов, когда заревели турбины. Обернувшись я увидел, как от меня удаляются огни машины. Я остался один во всей огромной пустыне.

— Все правильно, — громко сказал я. — Жертве дан шанс. До пищи и воды всего несколько сот миль. Кто знает? Может быть, я выберусь.

* * *

Сутки на планете Розовый Ад длились примерно двадцать девять часов, а в дневные часы температура в долинах достигала ста тридцати градусов по Фаренгейту. Солнце село примерно часа два назад, значит, мой эпический переход начинается двенадцатичасовой ночью.

Если я пойду со скоростью три мили в час, то к восходу стану ближе к спасению на тридцать шесть миль.

Однако эта мысль не воодушевляла меня. Зыбучий песок осыпался под ногами. Мешок был тяжелым. Очень скоро я понял, что те несколько недель, которые я проработал на шахте, не прибавили мне сил и выносливости, которые я потерял за три месяца вынужденного безделья и голода.

Я переключил температурный контроль костюма на уровень выше, но теплее не стало. Краткий осмотр показал, что энергоблок отсутствует. Все было сделано по плану: они не убивали меня в буквальном смысле, но и не помогали выжить. Как ни странно, это открытие не расстроило меня. Я постараюсь сделать все, что смогу. Замерзну так замерзну. Если сломаю ногу, поползу на коленях. Раз они хотят, чтобы я погиб, я выживу им назло. По звездам я сообразил, куда двигаться, и пошел.

Уже через несколько минут во рту у меня пересохло, появился привкус мела. Через час заболели ноги, легкие жгло, а мозг бился в черепной коробке, будто старался найти выход. Но выхода не было. Я оказался на самом дне ловушки, в которую начал проваливаться с того самого момента, когда коммодор Грейсон вызвал меня к себе и сделал весьма прозрачный намек, которого было бы вполне достаточно для того, чтобы любой нормальный офицер понял, куда дует ветер…

Такой мудрый взгляд на давно прошедшие события стал доступен мне только теперь.

Предположим, разговор с коммодором был предупреждением или даже его призывом о помощи? Предположим, что каким-то способом, непонятным мне до сих пор, он пытался мне что-то сказать? Что-то, чего я не понял, а не поняв, пошел в противоположном направлении. Предположим, что Грейсон неверно истолковал мое непонимание, неверно истолковал мои действия? Полагая, что я знаю, где Пол, мне намекнули, что “Тиран” собирается менять стоянку. В таком случае он мог считать мои действия прямым свидетельством связи с хетениками, и это объясняло ледяной взгляд, который Грейсон бросил на меня, когда я заявил о мятеже. Впрочем, даже этого обвинения было достаточно, чтобы любой уважающий себя командир почувствовал себя оскорбленным.

Я понял, что упал, когда стал выплевывать пыль. Я дал себе передохнуть, сделал несколько глотков воды, встал на ноющие от усталости ноги и двинулся дальше. Я попытался восстановить ход прерванных мыслей, но не мог, это оказалось слишком трудным, слишком сложным. Да это было и неважно. Важно продолжать идти. Сначала поставить одну ногу, потом другую, шаг за шагом, превозмогая боль от лямок, боль в ногах, жжение в горле. Передвижение пешком не должно быть таким трудным, не должно. В конце концов, миллионы лет человек передвигается пешком. Для человека ходить пешком должно быть так же естественно и легко, как для рыбы — плавать. Я думал о рыбах, холодных и зеленых, покрытых чешуей, легко скользящих в глубокой и спокойной воде, греющихся на отмелях, бессмысленно глядящих на свою вселенную. Вот что было бы настоящим счастьем: жить и быть здоровым, удовлетворять потребности в еде и общении и умереть спокойно, без осложнений, которые являются следствием избыточной конвульсивной деятельности нескольких унций серого вещества. Никогда не испытывать страха, потому что страх предполагает предвкушение, ожидание. Никогда не сожалеть, потому что если нет памяти, нет и прошлого. Никогда не желать недостижимого, никогда не мучиться вопросами, никогда не терять надежду.

Я вновь лежал лицом вниз. У меня было ощущение, что я пролежал так довольно долго. Мне показалось, что в пути я потерял что-то ценное. Я стал обшаривать песок, но не нашел ничего, кроме пыли, мела и гальки. И тогда я понял, что потерял не какую-то безделушку, купленную за несколько кредитов на распродаже. Во время своих приключений я растерял юность, здоровье и надежду на будущее. То есть те самые богатства, которыми мы так недолго владеем в начале жизни, а потом вдруг теряем сразу и навсегда. Я потерял их немного раньше, чем хотелось бы.

Лежать здесь, уткнувшись лицом в землю, и ждать, когда остановится сердце, показалось мне более мерзким, чем встать и идти туда, куда я не мог прийти. А там, даже если бы я добрался туда, было так же пустынно и голо, как в камере, высеченной в скале темницы, которой был весь мир.

Итак, я напряг ноги и встал, сделал шаг, потом другой. И пошел.

* * *

Как только первые слабые лучи восходящего солнца осветили небо, я увидел гряду утесов. Ослепительно засияли самые высокие вершины. Казалось, солнечный свет горящей полосой стекал вниз по гладкой поверхности разлома. Вдруг жар опалил мне спину.

Человек, даже очень здоровый человек, не выдержал бы и часа под палящим солнцем Розового Мира. Тот же самый древний инстинкт, который не позволял мне прервать ночной переход, заставил меня проковылять к убежищу в виде неглубокой лощины, которая пересекала равнину.

Там было если и не очень удобно, то во всяком случае прохладнее. Я позволил себе еще несколько глотков воды, прикинув, что запаса хватит максимум дня на два. И тогда я задумался, что лучше: выпить столько, сколько хочется, и тем самым ускорить приближение смерти, или уменьшить потребление воды и продлить мучения еще на полдня или больше. Я остановился на первом варианте, но с удивлением обнаружил, что вместо обычных четырех глотков сделал только два. Очевидно, подсознание собиралось бороться до конца.

Я проспал несколько часов и проснулся оттого, что солнце поджаривало мне ступни ног. Забившись в самую глубокую щель, я продержался еще час или два. Солнце было почти в зените, когда я понял, что совершил серьезную ошибку, если, конечно, собирался продолжать борьбу. После полудня мое убежище будет находиться на самом солнцепеке. Задолго до того, как солнце опустится, я умру от разрыва сердца.

Единственное спасение — добраться до утесов. Пройдет еще час, и у подножия появится тень. Сквозь марево расстояние определялось с трудом, но вряд ли оно превышало милю. Я мог преодолеть эту милю за двадцать минут, если не придется тратить время на падения. И чем скорее я двинусь, тем лучше. Я выпил воды, выполз из расщелины, которая едва не стала моей могилой, и пошел.

Ночью было плохо, но выяснилось, что это далеко не самое страшное. Не пройдя и десятка ярдов, я ощутил странный жар сквозь подошвы ботинок. Солнце жгло макушку раскаленным железом. Воздух стал походить на отравляющий газ. И вдруг мне стало смешно. Батарея пушек пытается уничтожить муху. Бедная мушка ползет по разогретой докрасна сковородке, чтобы добраться до такого же пекла, а кто-то бьет по ней кувалдой. Все это как-то слишком, чересчур, переиграно.

Как бифштекс, который жарился два лишних часа. Знаете ли вы, что человек может сидеть на деревянной скамье в сауне при температуре сто восемьдесят градусов по Фаренгейту и смотреть, как рядом, на этой же скамье, жарится кусок мяса? Умница этот человек! Зажарьте яичницу на тротуаре. Зажарьте ее в моем мозгу. Изжарьте мои мозги, мозги идиота с яичницей и ветчиной и большая кружка холодного пива на завтрак. Утонуть в холодном пиве? Или даже в холодной воде? Вы называете это смертью? Наполнить легкие ледяной морской водой и погрузиться в бездонную прозрачную синь, когда свет постепенно из синего и фиолетового сгущается до черноты…

Из ниоткуда вылетел грузовик и переехал меня. Я долго плыл, пока не пристал к песчаному пляжу под тропическим солнцем. У меня был соблазн остаться там полежать, но я все-таки пополз. На сей раз я не дам себя одурачить. Притаюсь и буду ждать прибытия лодки, а потом…

На моем пути построили стену. Это было нечестно. Это не по правилам. Пляж шел под уклон, потом начались деревья, какие-то кислые ягоды, тень, черная тень, и — изысканная еда. Я найду ее, и буду резать ее, погружаться в нее, и ничто меня не отвлечет.

Нет, не отвлечет.

Нет, не отвлечет, не уведет в другую сторону. Я вцепился в паутину, опутавшую мое сознание, разорвал ее и сконцентрировался на действительности.

Я не на пляже, я в пустыне. Я на пути к скалам, где смогу лежать в тени и нежиться в изумительной прохладе.

Но я не мог идти дальше из-за стены.

Я открыл глаза и увидел камень, валуны, сверкающую на солнце потрескавшуюся каменную поверхность, стремящуюся ввысь.

Что вы думаете? Я победил! Я добрался до скал. Но опять осечка. Тени там не было. По крайней мере сейчас.

Ну, сказал я себе, человек не может продержаться и часу на таком солнце. Но может быть, я ошибаюсь? Может быть, человек все-таки способен выдержать час на таком солнцепеке.

Скоро узнаю.

Скоро? Вечность течет так медленно.

В воспоминаниях, когда все уже позади, время кажется таким быстрым. Тень хлестнула меня, как холодная вода. Я заполз в нее и почувствовал, что темнота смыкается надо мной. Это напоминало наркоз, и я уснул.

* * *

Я лежал и смотрел на громадную тень, которая заканчивалась где-то далеко вверху в ослепительном блеске, заливающем пыльные просторы. Без всякого перехода я вдруг вспомнил свой переезд с Главной Станции, когда раннее солнце отбрасывало тень позади нашей машины.

Позади.

Ливорч-Хен расположен к востоку от Главной Станции.

Всю ночь я шел на восток.

Возможно, я прошел двадцать миль совсем в другую сторону.

Кувалда? Нет, покруче. Стотонный каток. Против израненной мухи. Забавная шутка! Почему израненная одинокая муха так важна? Почему на нее потрачено столько усилий?

Адмирал Хэтч думал, что мне что-то известно. Так же считали и хетеники. И Симрег. Похоже, у всех одна мания.

Может, действительно во всем этом что-то есть? Но если это и так, все равно мне ничего не приходило в голову.

Будет забавно, если я до чего-нибудь додумаюсь в самом конце, когда окажется слишком поздно — слишком поздно и для меня и для кого-то…

Я опять уснул, а когда проснулся, было уже темно.

* * *

Утес был крутым, но карабкаться по нему все-таки удавалось. Я шел не в том направлении, но мысль повернуть назад меня не привлекала. Я все равно пойду в эту сторону и буду идти, пока могу. Я спросил себя почему, но ответить не смог.

А потом я увидел след.

Он довольно глубоко отпечатался в мягкой пыли и казался свежим. Впрочем, я мог себя обманывать. Защищенный от ветра и не омываемый дождями, он мог появиться здесь день или неделю назад, или еще раньше. Может быть, сто лет назад.

Как ни странно, его вид успокаивал. Кто-то шел по тому же пути, что и я, нашел ту же дорожку к вершине утеса. Я уже не был так одинок в пустынном мире.

Я стал карабкаться дальше, отыскивая новые следы. И нашел их. Они вели к вершине. Я остановился, чтобы сделать два глотка воды, перекусить и отдохнуть пять минут, и заспешил дальше. Но следы исчезли.

Через полчаса я понял, что ночь мне не пережить. Как ни странно, я чувствовал себя хорошо. Ступни и ноги у меня онемели и распухли, но уже не болели. Я привык к жжению и привкусу крови в горле. Я часто падал, но не причинял себе боли, оказываясь лицом на странно мягкой почве. Упав в очередной раз, я встал и шел довольно долго, но потом понял, что все еще лежу, уткнувшись лицом в землю, и брежу. Это немного напугало меня. Я стал внимательно следить за собой, чтобы знать наверняка, проснулся я или нет.

Я не сломал ногу, но все равно казалось, что я ползу на коленях.

Я считал, что все идет неплохо, но, ощущая вкус песка во рту, понимал, что все-таки ошибаюсь. На сей раз меня подвели руки. Я подумал о бутылке с водой, но это желание было таким же несбыточным и чисто теоретическим, как эфемерные планы выучить незнакомые языки или научиться играть на скрипке.

Моей последней отчетливой мыслью перед тем, как навалилась темнота, была мысль о том, что не нужно больше делать вид, будто я не сожалею о прошлом, о том, что утратил и никогда уже не верну.

* * *

Я прислушивался к тихим звукам вдыхаемого и выдыхаемого воздуха и понял, что слышу свое собственное дыхание. Это показалось странным, как и приятная прохлада и ощущение чего-то мягкого, на чем я лежал. И еще кое-что. Звуки. Тихое бормотанье.

Человеческие голоса.

Я открыл глаза и увидел мерцающий свет на неровном потолке. Повернув голову, мне удалось разглядеть пол, который уходил за поворот просторного, проделанного водой туннеля. Голоса и свет доносились из угла пещеры.

Я лежал, прижавшись лицом к чему-то, что на ощупь напоминало мех, и вовсю наслаждался этой галлюцинацией. Я слышал, что замерзающим кажется, будто ему приятно и тепло в те последние моменты, когда кровь уже превратилась в кристаллики. Однако эти рассказы не касались тех, кто умирал от истощения.

Может быть, я еще не умер? Это казалось невероятным и ужасно несправедливым, но такая возможность все-таки была. И это следовало проверить. Я открыл рот и закричал.

Результат был плачевным. Звук, который я издал, представлял собой слабое карканье; но все-таки это был звук. Требовались дальнейшие эксперименты. Я размышлял над своим следующим действием, когда галлюцинация была прервана. По потолку, надвигаясь на меня, запрыгали тени. Из-за поворота появился человек. Он шел ко мне и, приближаясь, становился все больше и больше. Он склонился надо мной — лицо огромное, как дыня, как луна, как Вселенная.

— Ну что, лучше? — раздался голос, эхом отдаваясь в пространстве, времени и моих ушах.

Я сделал усилие и сосредоточился на вопросе, потом изобразил нечто вроде хрюканья.

— Хорошо, молодец, — сказал человек.

Потом появился еще один, встал на колени около меня, положил руку на мой лоб и прижал палец к запястью. У обоих были всклокоченные волосы и длинные густые бороды.

— Обезвоживание и истощение, — сказал первый. — Отдых и пища поставят вас на ноги.

На этот раз мне удалось сказать членораздельно:

— Я знаю, это звучит банально, но… где я?

Первый мужчина улыбнулся:

— Мы называем наше маленькое укрытие Зефир. Небольшой заповедник для изгоев Ада.

Они принесли мне миску слизистого, темно-коричневого супа, напоминавшего вареные каштаны, и безвкусную вафлю. На меня подошло посмотреть еще несколько человек. Все они были исхудалыми, но здоровыми, в казенных костюмах разной степени изношенности. После еды все стало казаться несколько более реальным.

— Ну, я достаточно окреп и могу слушать. Последнее, что я помню, — как я шел, а потом не мог идти. Я думал, все кончено.

— Не стоит так мрачно, — сказал тот, кто говорил со мной первым. — Вы живы, хотя все было против этого. А это уже кое-что.

— Но как же вы меня нашли?

— Эти люди лишены воображения. Одна и та же шутка разыгрывается вновь и вновь. Мы следим за тропой, проверяем ее по ночам. Иногда нам везет. Вот как прошлой ночью.

— То есть?

— А разве не так? У нас есть кров, вода, пища, этого достаточно для поддержания жизни. Хватает на всех. В тесноте, да не в обиде, ведь так?

Я смотрел на них. С запавшими глазами, немытые, многие в лохмотьях, они пристально глядели на меня, так, словно ждали, что я расскажу им нечто удивительное, чудесное. Я засмеялся.

— Отверженные из отверженных, — сказал я. — Избранное общество. Долго я опускался вниз и наконец достиг дна.

— Нет, — сказал мой спаситель. — Это поворот. Отсюда только один путь — наверх.

Это звучало забавно. И, продолжая смеяться, я вновь уснул.

Глава пятая

Мне объяснили, что эта пещера была проделана в мягкой породе давно исчезнувшими потоками воды. Как ни странно, в ней действительно было все необходимое для поддержания жизни. У входа температура неизменно держалась на уровне семидесяти градусов, понижаясь по мере того, как пещера уходила вглубь. Откуда-то из глубины бил родник с теплой ключевой водой.

Пища состояла исключительно из съедобных лишайников, которые росли в полной темноте в дальнем конце лабиринта. Из этих растений можно было приготовить блюда, напоминавшие салаты, супы, орехи и даже псевдобифштексы, когда за дело брался наш повар Тэнк, невысокий, некогда полный мужчина. Вероятно, раньше приготовление изысканных блюд было его хобби.

Я отдыхал, ел и спустя какое-то время почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы подняться со своего тюфяка, набитого мхом, и сделать несколько шагов. Обитатели Зефира были настроены вполне дружелюбно. И только у моего первого знакомого, здесь его называли Джорджи, определенно имелись на меня какие-то виды. Он подал мне руку, я оперся на нее, и он поведал мне свои планы.

— Конечно, мы в невыгодном положении, — говорил он. — Но кое-что нам даже на руку. Во-первых, они не знают, что мы здесь. Таким образом, мы представляем собой тайную силу, некий неожиданный элемент. Во-вторых, у нас мощный стимул…

— А в-третьих?

— Наши ряды непрерывно растут. Сейчас нас одиннадцать. Двенадцать, если выживет один парень.

— Какой парень?

— Мы нашли его за два дня до тебя. Он здорово избит, но, быть может, выкарабкается. На вид крепкий он, во всяком случае когда-то был крепким.

— Где он?

— В соседней пещере…

— Я хочу на него посмотреть.

— Пожалуйста, но это зрелище не из приятных.

Джорджи провел меня через центральную пещеру, а потом в одно из боковых ответвлений. На тюфяке у стены лежал человек; его дыхание было слышно за двадцать футов. Я присел на корточки и посмотрел на беднягу. Его лицо представляло собой сплошную массу бордовых рубцов. Распухшее, оно было в два раза больше, чем прежде.

— Работа Симрега, — констатировал я.

— Знаешь его? — спросил Джорджи.

— Он был, да и остается моим приятелем.

— Ясно. Видимо, именно поэтому ты здесь.

— Есть еще одна причина. Он сильно искалечен?

— Наш врач Тигр говорит, что у него сломаны ребра и, возможно, повреждены внутренние органы. С носом тоже далеко не все в порядке — ему тяжело дышать. Удивительно еще, что он смог пройти тридцать миль в таком состоянии.

С помощью Джорджи я положил свой тюфяк рядом с Тяжеловесом. От приложенных усилий у меня закружилась голова. Я лежал в полной темноте и прислушивался к его дыханию. Временами он стонал, его сознание вновь и вновь уносилось туда, где он сражался один против всех. Время шло, дыхание Тяжеловеса менялось, и не в лучшую сторону. Иногда приходил Тигр, осматривал больного, качал головой и уходил.

Я очнулся от лихорадочного забытья. Меня разбудили сильные стоны, и я взглянул на Тяжеловеса. Из-за отеков его глаз не было видно, но я чувствовал, что он в сознании.

— Тяжеловес, как ты? — прошептал я.

Он что-то пробормотал, помотал головой. Опухоль стала больше. Казалось, его лицо вот-вот лопнет. Я пошел в главную пещеру за Тигром. Тот сидел у огня, шлепал на плоском камне лепешки из лишайника и вешал их сушиться.

— Вы должны что-нибудь сделать, — сказал я. — Он так долго не протянет.

— Бог мой, неужели вы думаете, что мне доставляет удовольствие видеть его страдания? — это рычание объясняло происхождение прозвища “Тигр”.

— Без сознания — он стонет, а когда приходит в себя — подавляет стоны, и это еще хуже.

— Что же, по-вашему, я должен делать?

— Вы ведь врач, да?

— Послушай, Джон, мне нужны инструменты, лекарства, а их у меня нет! Ему необходима операция, чтобы удалить осколки костей, ясно? Ты думаешь, я могу оперировать голыми руками?

— Но должен же быть кусок металла или осколок камня, из которого можно сделать скальпель. Это лучше, чем оставить его умирать в мучениях.

— А лигатура? Зажимы? Бинты? Антисептики? Не говоря уж о наркозе.

— Можно что-нибудь придумать.

Тигр уставился на меня, потом отшвырнул комок пасты из лишайника и зашагал в комнату, где лежал больной. Тигр обнажил клыки и свирепо глянул на Тяжеловеса. Мы все стояли рядом и наблюдали.

— Его нужно оперировать в хорошо оборудованном флотском госпитале, — процедил Тигр сквозь зубы. — Здесь я могу его убить.

Тяжеловес застонал, как будто просил: “Сделайте хоть что-нибудь!”

Тигр с силой ударил кулаком одной руки в ладонь другой, сказал:

— Старый флотский афоризм гласит: даже если делаешь не так, все равно что-нибудь делай! — и резко обернулся. — Грифт, принеси мне несколько каменных осколков поострее! Ты, Танубр, тереби лишайник на волокна. Жаба, кипяти воду. Гринги, ты и Бочка, поднесите его ближе к огню. — Тигр одарил меня яростным взглядом. — Но если он умрет, видит Бог, свидетельство о смерти будешь выписывать ты, Джон!

* * *

Тигр уверенно сделал разрез на том месте, где когда-то была переносица пациента. Дальше наблюдать не было сил. Я прислонился к стене в дальнем конце пещеры и лишь прислушивался к доносившимся звукам: бормотание хирурга, требования подать новое лезвие или добавить свет; сочувствующий шепот зрителей; прерывистое дыхание Тяжеловеса. Казалось, все это продолжается бесконечно долго.

Наконец операция закончилась. Тигр прошел в боковой ход, где размещалась умывальня. Тяжеловеса отнесли обратно на его тюфяк. Он дышал значительно легче. Тигр вернулся, подошел ко мне и пробурчал:

— Спасибо, что сдвинул меня с мертвой точки. Победить или проиграть. Я рад, что согласился. Носовые проходы были забиты осколками и запекшейся кровью. Черт-те что творилось. Сейчас все свободно.

Опухоль сразу стала спадать. К вечеру Тяжеловес уже смог немного говорить. Первое, что он сказал:

— Поищите другого… — Пауза, подобие ухмылки. — Особых примет нет…

* * *

Тяжеловес поправлялся быстро. Через пару дней он мог сидеть и ел с завидным аппетитом. Однако на его лицо по-прежнему было страшно смотреть. Импровизированные швы Тигра были эффективны, но слишком грубы. Опухоль спала совсем, но вокруг глаз остались желто-черные пятна, а ниже — синевато-багровые шрамы.

— Краше не бывает, — единственное, что он сказал, увидев свое отражение в воде.

Я рассказал Тяжеловесу, как меня обвинили в воровстве, его история была еще проще. Они подстерегли его, велели сесть в автобус и отвезли неизвестно куда из лагеря. Однако сначала, вместо того чтобы подчиниться, Тяжеловес бросился на них с кулаками.

— Я наивно полагал, что драка привлечет наших, — объяснял Тяжеловес. — Законы лагеря, и все такое. Но, как видишь, ничего не вышло. Вот тебе и законы.

— Что-то не сходится, — размышлял я. — Зачем человеку, который хочет поднять восстание, так глупо привлекать к себе внимание?

Тяжеловес несколько минут молча смотрел на меня, потом усмехнулся.

— Может быть, я чего-то не понимаю, — продолжал я. — Мне казалось, что Компании внимательно следят за тем, что происходит в лагере. Именно люди Компании пришли и опечатали туннель, где я нашел самородок. Как это стыкуется с тем, что в лагере верховодит какой-то хетеник?

— Симрег не мятежник, Джон, — спокойно ответил Тяжеловес. — Он шпион Компании. Ему нужна твоя информация.

— Но мне он сказал, что он хетеник или сочувствующий хетеникам…

— Он врал.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что хетеник — я, — проговорил Тяжеловес.

* * *

— Это слово — эпитет, которым награждается любой подозреваемый в недовольстве существующим строем, — продолжал Тяжеловес. — Исходя из определения, ты Джон — тоже хетеник. Именно поэтому ты здесь. — Он поднял руку, предупреждая мои возражения. — Я не отрицаю, что формально ты виновен — ты покинул свой пост. Но тебя вынудили к этому обстоятельства и, думаю, ты согласишься, что тебя отнюдь не удовлетворяла ситуация на “Тиране”.

— То, против чего я возражал, абсолютно не касалось формы правления, Тяжеловес…

— Ошибаешься. Ты наблюдал этого Краудера в деле и понял, что он человек Компании. А потом ты понял, что твоему другу Дэнтону грозит беда. Ничего случайного, все было санкционировано, Джон. Они собирались убить его, а ты хотел помешать, и с этого момента подписал себе приговор.

— Постарайся понять меня, Тяжеловес. Мне действительно не нравится то, что происходит. Но мне бы хотелось найти средство, не выходящие за рамки законов Флота. Я не люблю анархию.

Тяжеловес осторожно прикоснулся к своему изуродованному лицу.

— Как бы ты назвал режим в Ливорч-Хене?

— Хен — это свалка, Тяжеловес. Она вне закона и порядка…

— Но Симрег — человек Компании, ведь так? Фактически…

— Продолжай.

Он задумчиво смотрел на меня. Два печальных темных глаза на лице-маске.

— Я не случайно сослан в Хен, Джон. Все сделано специально.

— Да и я здесь не по своему желанию!

— Вот мы и подошли к главному. Я-то здесь как раз по своему собственному желанию.

Я смотрел на Тяжеловеса и ждал.

— Они выследили здесь последнего из наших и убили. Нужна была замена, и вызвался я.

— Как ты проскочил патруль?

Он замотал головой.

— Мне не пришлось этого делать. Я, так же как и ты, прошел через всю процедуру: военно-полевой суд, ссылка. С одной лишь разницей: тебя приговорил Флот, а я сам себя приговорил.

— Если ты думаешь, будто я что-нибудь понял, то ты ошибаешься.

— Компании — Хозяева Звезд — долго заправляли делами, Джон. Их конец ближе, чем они думают. Мы почти готовы. Мы ждем… Есть какое-то недостающее звено, Джон. И как только оно будет восстановлено, мы начнем.

— Ты меня удивляешь, Тяжеловес. Ведь ты — флотский и должен знать, в чьих руках сила. Кроме нескольких пистолетов в полиции, все существующее вооружение отдано Флоту.

— На Флоте много членов нашей организации. Например, старший помощник Пол Дэнтон.

— Я так не считаю. Пол серьезно относился к присяге. Ничто не заставило бы его предать…

— Но ведь что-то все-таки заставило? Неужели ты не понимаешь? Если такой человек, как Дэнтон, поверил в революцию, значит, в этом что-то есть, а?

— Я попытаюсь объяснить снова, Тяжеловес. Все не так сложно. Я за мир и порядок. Я за существующие законы, нормы жизни, структуру общества, даже если она несовершенна. Если я попал рукой в машину, и она втянула меня, искорежила и выплюнула — это мои личные неприятности. И это вовсе не означает, что машину надо ломать.

— Да, но если эта машина дает власть и богатство лишь нескольким Хозяевам за твой счет…

— Я спокойно отношусь к тому, что люди, создавшие современную технику, получают от этого выгоду…

— Разве богатства природы не принадлежат всем?

— Природа создает океаны, но рыба, которую я там ловлю, — моя.

— Предположим, кто-то опустошает твои сети? Или уводит твою лодку?

— У меня нет доказательств этого!

— А если я их тебе предоставлю?

— Ну что ж, я взгляну на них.

— Идем!

Он повел меня через главную пещеру туда, где Джорджи подбрасывал в костерок брикеты из все того же лишайника. Над костром в каменном котелке кипела вода.

— Джорджи, расскажи ему свою историю, — попросил Тяжеловес.

Джорджи посмотрел на нас и погладил свою длинную бороду.

— Я был младшим артиллерийским офицером на линкоре, — начал он. — Однажды ночью я принял сигнал аварии от старшины: попадание энергии на статические батареи. Осмотрев всю цепь, мы решили, что неисправность в энергоблоке. Я пытался найти энергетика, но тот запропал куда-то. Мы вернулись к блоку, шел дым и температура поднималась до критической. Вызвали отряд Особой Полиции, и они тут же оцепили трюм. Один из полицейских задержал моего сержанта, и пока он его допрашивал, я прошел мимо охраны. Дым шел из передаточного отсека. Там царила паника, люди носились в дыму по палубе и, казалось, не понимали, что случилось. На меня никто не обращал внимания. Я хотел выяснить, нужно ли мне отключить от питания мою батарею. Открыв массивную дверь в целый фут толщиной, я оказался в пустом помещении. Вернее, почти пустом. В центре на полу стоял странный прибор, от которого начинался целый лабиринт труб и трубочек. А вокруг суетились пять — шесть человек. Они вытащили из механизма небольшой ящичек и рассматривали внутри него нечто похожее на яйцо, подвешенное на тоненьких проволочках. Длинное и тонкое, белое, глянцевое, почти как воск. К одному концу этого яйца были прикреплены разноцветные провода.

Джорджи сделал паузу и снял котелок с водой.

— Я разглядел только это, а потом меня начали бить. Очнулся я в больничной палате. У моей койки стояли четыре охранника. Как только я смог ходить, меня препроводили в танцзал, где и был разыгран спектакль.

Он поднял осколок камня и начал срезать свою бороду.

— Эта идея пришла мне, когда Тигр резал тебя на кусочки, Тяжеловес. Больно, но дело все-таки идет.

— Рассказывай дальше, — сказал Тяжеловес.

— А дальше нечего рассказывать. Я слушал речи в суде и вдруг обнаружил, что меня увольняют с Флота. Я пытался защищаться, но меня предусмотрительно накачали наркотиками. Я не мог говорить, не мог двигаться. А пытался, должен вам сказать! Все, что я сумел, так это выдавить несколько слезинок, когда какой-то старый дурак срывал пуговицы с моего кителя. Как я потом понял, их отрезали заранее, а потом прикрепили тонкой ниточкой. Спектакль! Ой!

Джорджи побрил одну сторону лица и повернулся ко мне. Меня словно громом поразило.

— Я помню, гардемарин Блейн. Я присутствовал при этом.

* * *

— Наш план довольно прост, — сказал Блейн. — Мы совершим переход ночью, к рассвету доберемся до Ливорч-Хена, а потом убьем или возьмем в плен Симрега и его команду. Заключенные нас поддержат. И через полчаса мы хозяева положения.

— Согласен, это просто, — сказал я.

— Затем, без промедления, нанесем удар по Главной Станции. На дорогу туда уйдет три дня, но у нас есть люди, которые могут взять на себя связь с Ливорч-Хеном. Не думаю, что База заподозрит неладное. Сначала приедет машина, и особая команда захватит бараки охранников; потом прибудут пешие группы и покончат с противником. И опять заключенные окажут нам помощь.

— А как насчет той энергопушки, что, как мне помнится, торчит на крыше конторы? — спросил я.

— Жертвы будут, но это не должно нас останавливать.

— А что будет после того, как вы возьмете Главную Станцию?

— Мы захватим грузовой корабль. И улетим.

— Улетите? Хорошо, Джорджи, — сказал я. — Ты удивляешь меня. Этот план был бы смешон, если б не был так трагичен. У вас нет ни малейшего шанса.

— Мы не одиноки, Тарлетон, — сказал Тяжеловес. — Когда новость распространится…

— Они придут с сачком для бабочек, и все вернется на круги своя, — сказал я. — Не будет только тех, кто при этом погибнет.

Какое-то время все молчали. Блейн вздохнул и вновь принялся скрести подбородок.

— Мы знаем, что шансов мало, но лучшей возможности, чем сейчас, непредставится. В любое время нас могут обнаружить; могут усилить охрану Базы или улучшить вооружение охранников. Мы должны начать именно сейчас, когда заключенных много, а противник слаб. Вот почему так важно, чтобы ты был с нами. Ты — недостающее звено, которого нам не хватает.

Тяжеловес знаком велел ему замолчать, но слово уже было сказано.

— Вот оно что, — сказал я. — И вы тоже! Вам нужна моя Великая Тайна? — Я посмотрел на Тяжеловеса. — А я — то удивлялся, что это ты со мной так подружился. Спасибо, что объяснили…

— Не делай поспешных выводов, Джон, — сказал Тяжеловес. — Это не…

— Очень жаль, — проговорил я, вставая. — Мне не известно ничего из того, что могло бы вам пригодиться. Но даже если бы я и знал, то не сказал бы. Я не с вами, ясно? А если бы и встал на вашу сторону, то все равно ваш план безнадежен.

И я ушел. Спиной я чувствовал их взгляды.

* * *

Факел из высушенного и растолченного лишайника почти не дымил и горел довольно долго. С таким факелом я исследовал лабиринт пещер, оставляя на стенах отметки, чтобы не заблудиться. Я с трудом пробирался через низкие, изрезанные оврагами пещеры. Шедшие от них ответвления представляли собой вымоины в виде извилистых туннелей, с неожиданными откосами и крутыми обрывами. Я набрел на грот, в котором на многочисленных естественных клумбах рос лишайник. Из отверстия в стене, клокоча и булькая, вырывалась вода и наполняла широкий бассейн в скале. Оттуда она текла по глубоким канавкам между клумбами лишайника. Я проследил путь воды до того места, где пещера резко сужалась и пол уходил вниз. Когда вода падала в эту пропасть, ручеек издавал звук, похожий на вздох.

Я собрался было уйти, как вдруг мне почудилось, что очертания пещеры очень симметричны. Просматривающиеся за сталактитами стены напоминали слегка наклонные плоскости. В тех местах, где не было следов эрозии и сталагмитов, пол казался почти плоским.

Почти искусственным.

Я исследовал клумбы и обнаружил, что лишайник растет в основном прямоугольными участками, хотя обычно он образует островки неправильной формы. Канавки между клумбами служили как бы маскировкой, размывая четкие прямоугольники.

Я зажмурился, и видение, как это обычно бывает, исчезло. Это просто пещера, где буйно растут сорняки, и ничего больше. Человек одинок в своем уголке Вселенной. Два столетия космических исследований не выявили такой формы жизни, которая была бы сложнее полукузнечика-полусаламандры величиной с палец — повелителя планеты Райджел IV, населенной безмозглыми пресмыкающимися. Я возвращался обратно на солнечный свет, не позволяя себе увлечься мыслью о том, что в путанице переходов угадывается определенный рисунок, схема, а в пересечении туннелей и пещер — разумный план. Когда я достиг главной пещеры, все псевдоархеологические заскоки тут же выскочили из моей головы благодаря приему, который меня там ожидал.

* * *

Все одиннадцать отверженных стояли у костра. Блейн с решительным видом подошел ко мне, Тяжеловес с лицом агнца божьего встал сбоку.

— Мы тут обсудили твой вопрос, Джон, — начал Блейн, — и решили, что в сложившейся ситуации ты либо с нами, либо — против нас.

— По крайней мере, без всякой благородной ерунды, — сказал я.

Я был спокоен. Невзгоды, через которые я уже прошел, лишили меня способности волноваться.

— Наша цель — победить. И чтобы добиться ее, мы пойдем на все.

— Если вы хотите завербовать меня, то избрали неверную тактику.

— Решай.

Я пошел на них, они расступились и строем проследовали за мной до входа в пещеру. Розовые сумерки окрасили скалы.

— Ты нам нужен, Тарлетон, — сказал Тяжеловес. — Мы должны знать, что нашел Дэнтон! Если бы он был жив, он бы сказал нам!

— Вы не можете оставить меня здесь, — проговорил я не глядя на них. — Вдруг я услышу, о чем вы говорите на своих совещаниях, и — бегом через пески доносить Симрегу и Компании. И вышвырнуть вы меня не можете по той же причине…

Я говорил, и как бы случайно на шаг или два приблизился к выходу. Блейн следовал за мной. В моей голове не было никакого плана действий, но инстинкт толкал меня на простор, на свободу.

— Не болтай глупости, Тарлетон, — огрызнулся Тяжеловес. — Мы не собираемся…

— Может быть, ты и не собираешься, — отрезал я, — но думаю, что Блейн уже готов.

Сказав это, я оттолкнул Блейна, стоявшего на моем пути, и побежал вниз по склону. Позади меня, совсем близко, слышались крики и топот ног. Через несколько секунд я выбился из сил, свернул в сторону и боковым зрением увидел быстро приближающегося Блейна. Тяжеловес отставал от него на шаг или два. Между нависшими скалами неясно вырисовывалась расщелина, я бросился к ней, но споткнулся, подвернул ногу и рухнул на землю. Рука Блейна почти коснулась моих ног, но кто-то более тяжелый бросился ему наперерез и — Блейн с Тяжеловесом покатились вниз. А я встал, прихрамывая добрался до расщелины, которую высмотрел на бегу, и протиснулся внутрь. Слева открылась еще одна расщелина; я пробрался туда, вскарабкался выше и пошел дальше. Сзади и справа от меня слышались крики. Я остановился за выступом скалы и вжался в камень. Здесь было почти прохладно. Я немного полежал. Крики постепенно затихали. Кажется, я задремал. Воздух стал бесцветным. Я ждал. Холод начал пробирать меня до костей; тогда я вылез и забрался на вершину огромной расколотой плиты.

В нескольких ярдах от меня приветливо светился вход в пещеру. На его фоне выделялся силуэт крупного человека. Он расхаживал взад-вперед, потом остановился, вглядываясь в темноту. Тяжеловес… Интересно, он специально столкнулся с Елейном? Хотелось бы верить, что это именно так.

Еще не поздно вернуться, раскаяться и вступить в Великую Революционную Армию. Конец, вероятно, будет тот же, но, по крайней мере, немного позже. Правда, цена этому — тайна, которой я не обладал. А этому они никогда не поверят.

— А что, если бы я знал тайну? — спрашивал я себя.

Все простые, ясные ответы ушли вместе с простой ясной жизнью.

— Я убежал от отверженных, — сообщил я пустыне. — Но я не предатель.

— Что ж, это хорошо, — ответило мое второе я. — Не забудь попросить Орден Орла за свой героизм.

Я определил свое местонахождение по тому же созвездию, которое в прошлый раз привело меня на тропу, и отправился в путь.

Глава шестая

Ночь и пустыня. И то и другое в огромном количестве. Жестокий холод; зыбучий песок, ускользающий из-под ног; галька, о которую спотыкаешься; скалы, по которым карабкаешься; валуны, на которые наскакиваешь. Ни пищи, ни воды, ни цели, к которой можно стремиться. Вывихнутая нога болела, но я не обращал на нее внимания. Боль — лишь сигнал опасности, который подает организм. Все это казалось сейчас чем-то посторонним.

Я мог либо остаться там, где был, и ждать смерти, либо пройти еще немного и ждать смерти там, куда дойду. Удивляясь сам себе, я продолжал идти. Возможно, меня вело недостойное желание заставить Блейна и его маленькую группу псевдопатриотов помучиться над вопросом, вернулся ли я в Ливорч-Хен и приведу ли карателей? А может, это был тот самый инстинкт, который заставляет потерпевшего крушение моряка судорожно хвататься за плавающее бревно до тех пор, пока в руках есть сила.

Я назвал планеты Вишня и Виноградина. Из-за их цвета. Вишня была чуть побольше. То сближаясь, то расходясь, они кружили в небе и уплывали, но я не дал себя одурачить, я мысленно перевернул мир и продолжал следовать за ними, не торопясь, но и не упуская их из виду.

Каким-то образом Вишня и Виноградина оказались прямо над головой. Провели меня все-таки. Как вы очутились в зените? Я не могу летать. Не могу даже идти. Тогда ползи. Еще ярд. Еще фут, еще дюйм.

Нет, даже на дюйм не продвинуться. Все, Тарлетон. Все. Ложись и спи. И не просыпайся никогда… Конец пути.

…Свет бьет в глаза. Все наверх, и ты, Тарлетон, тоже! Глаза открылись. На серой стене напротив я увидел красное горячее пятно. Это не учения, все на самом деле — корабль горит…

Серая стена замерцала и превратилась в серое небо; горячее пятно уплыло далеко-далеко и стало простым солнцем.

Восход солнца на планете Розовый Мир.

И я еще живой.

Все выглядело ужасно глупо. Я засмеялся, и смех постепенно стал напоминать рыдания. Я замолчал и, напрягая ноющие мышцы, сел. Высокие скалы нависали надо мной со всех сторон, подобно разрушенному надгробию. Кладбище Дьявола. Какое значение имеет еще один труп? Одним больше, одним меньше? И силы нечего тратить. Я снова лег и увидел сон.

Из отверстия в земле вылезает Пол Дэнтон. Он держит что-то в руках. Я вытянул шею, чтобы разглядеть, что именно, но он отвернулся, прикрывая “это” от меня своим телом. Я попытался крикнуть, чтобы он показал мне, что там у него, но не смог издать ни звука.

Неожиданно мне страшно захотелось пить. Пламя обжигало мое лицо. Я глубоко вдохнул, чтобы проглотить пламя и покончить с этим фарсом, но только закашлялся. И кашлял до слез. Потом я вытер слезы и краем глаза глянул на отражавшийся от скал пурпурный блеск солнца. Подходящее место для зажаривания цыплят. Неподалеку от меня лежала полоска темно-пурпурной тени. Напрягая искалеченные конечности я дополз до нее и снова потерял сознание.

Солнце сделало прыжок, и тень стала вдвое меньше. Я поджал ноги. Лежать было нельзя, я сел, прислонившись к камню. Стало очень жарко. Трудно дышать. Я посмотрел вниз, на пологий спуск между скалами. Там было больше тенистых мест; завлекая меня, тени мерцали и плясали, как эльфы. Я еще ничего не решил, но вдруг выяснилось, что я уже ползу, а точнее, соскальзываю по склону. Тень, которую я увидел, оказалась глубокой узкой щелью. Мне не нужно было долго думать, как поступить. Я перевалился через край и, увлекая за собой поток гальки, пролетел ярд или два. Прохлада охватила меня со всех сторон. Я глубоко вдохнул, чтобы утонуть сразу, но с удивлением обнаружил, что вдыхаю тень так же легко, как и воздух. Открытие показалось мне настолько замечательным, что я решил при первой же возможности сообщить о нем ученым.

— Люди могут дышать тенью, — торжественно объявил я.

Неподалеку послышалось тихое брюзжание. Всегда найдется какой-нибудь скептик. Но ведь все было именно так. Но если я могу дышать, значит, я смогу и плавать. Как рыба. Без усилий, бездумно…

Кажется, когда-то я уже думал об этом. Я попытался сделать несколько взмахов руками, но было очень больно. Я очутился на дне аквариума, там, где обычно лежат цветные камешки. Здесь темно, а наверху свет. Необходимо погасить свет, иначе рыбки будут плавать, пока не умрут.

Я снова очнулся и понял, что лежу на боку на дне узкой щели в скале. Я подумал, что вся тень может вытечь через дыру, и я начну задыхаться. На мгновение меня охватила паника: вот если бы мне удалось завалить эту дыру камнями!..

Я подплыл к дыре, это было трудно, потому что мое брюхо все еще тащилось по дну, и проскользнул в нее.

Я оказался в пещере.

А там, где пещеры, там и лишайник.

— Там, где есть пещеры, — сказал я вслух, стараясь тщательно выговаривать слова, — есть и лишайники.

Никто не ответил. По крайней мере, никто мне не возразил. Это было добрым знаком. Где-то поблизости был лишайник; я знал об этом, потому что мне только что об этом сообщили. Позже я подумаю, кто это был, но сейчас важнее поесть, например бифштекс. И даже совсем не обязательно бифштекс. Достаточно горячей сосиски с горчицей. Толстые, нежные, сочные сосиски, намазанные острой, кисленькой, ароматной горчицей.

В мою челюсть вонзились иглы, я начал жевать, но вскоре понял, что еще не откусил сосиску. Пока у меня ее даже не было. Но она находилась где-то поблизости. Я чувствовал запах. И пошел на этот аромат…

Казалось, я шел довольно долго, но никак не мог добраться до кафе, где меня ждала еда. Однако запах становился все сильнее, все настойчивее.

— Сколько еще идти? — спросил я.

— Недолго, сэр, — ответил официант.

Это был маленький, не выше двух футов, человек, с гладкой, похожей на репу, головой. И походка у него была странная.

— Еще чуть-чуть, — сказал он, пятясь.

Мне хотелось спросить его, почему нельзя поставить столик прямо здесь? Кошмарное обслуживание. Полно свободных столиков, но нет…

— Этот зал еще не работает, сэр. Пройдемте немного дальше. Сюда, сэр…

Я схватил что-то упругое, отломил кусочек и засунул в рот. Нечто потрясающее! Приправленное, подкопченное, сочное и ароматное! Никогда не видел сосисок такой формы, должно быть, это какой-то кулинарный секрет. И нечего проявлять любопытство! А горчица? А, вот она! Не слишком острая, не слишком слабая, как раз то, что нужно. И всего вполне достаточно. Но кто-то предупредил меня, что нельзя есть все сразу. Какой нахал этот официант, но нет сил его отругать. В конце концов, он все-таки привел меня к столику. К кровати. Я лежал в кровати, широкой, мягкой, гладкой, с шелковистыми простынями, с пушистым одеялом. Невежливо отказываться. Мог бы немного вздремнуть. Устал. Я так устал.

Последнее, что я помнил, это сон о рыбе. Глупый сон. Странно, что он привиделся мне, когда я бодрствовал. Но сейчас трудно думать. Я плавно задвигал плавниками, подчиняясь темному потоку воды, и позволил ему унести меня в тихие глубины.

* * *

Я проснулся, голова была ясной, хотя все болело, особенно колени и ладони. Для того, чтобы сесть, мне потребовались усилия, сравнимые со строительством гибралтарской плотины.

Слабый свет, отражающийся от стен пещеры, позволил разглядеть низкий потолок из известняка, растрескавшиеся стены и голый в канавках пол, на котором я лежал. Ладони у меня были порезаны и исцарапаны. Брюки на коленях были целы, но сами колени — разбиты. Складывалось впечатление, что я долго полз на четвереньках. Подбородок и кончик носа тоже болели. Должно быть, прежде чем попасть сюда, я вспахал лицом часть пути.

Вероятно, обитатели Зефира прочесывают пустыню, ломая голову над вопросом, смог ли я куда-нибудь добраться и не летят ли к черту все их планы покорения мира. Я расплылся в идиотской улыбке, а потом перестал улыбаться. Быть может, они правы, взяв оружие, чтобы сразиться с морем бед и покончить с ним тем единственным способом, которым могли.

Я не должен об этом думать. Я должен вообще ни о чем не думать. Где-то там, далеко, в огромном мире, люди будут убивать друг друга, отстаивая свои представления о том, каким должен быть этот мир. Но без меня. Я удалился из этого мира.

Я сражался как мог и проиграл во всем. Я старался придерживаться своих принципов, но они обернулись против меня. Я стоял за мир и порядок, но мир и порядок бросили меня волкам, волки загнали меня в пустыню, а пустыня пыталась меня погубить. Все! С меня хватит! Я не дурак. Кое-что понял.

— Просто не пробил твой час, Тарлетон, — сказал я себе. — Попробуй еще раз в другой жизни…

А пока?

Пока у меня есть уютное, прохладное место, где я могу спокойно дожидаться голодной смерти.

Как ни странно, я не был голоден. Я подумал о сосиске и меня слегка затошнило. Я съел достаточно сосисок…

— Ошибка, — вслух сказал я. — Никаких сосисок в диапазоне нескольких световых лет отсюда нет.

Однако что-то я съел. Об этом свидетельствовал мой желудок. Я плотно поел и не так давно. Я огляделся, вовсе не ожидая увидеть грязные тарелки, облизанные ложки или маленького официанта с головой, как репа.

Я увидел холмик лишайника, задумался, оглядел голые стены, голый пол. Лишайник здесь не рос. Как же он сюда попал? Очень просто. Я собрал его где-то и принес сюда. Это была единственная разумная мысль, и я изо всех сил старался в нее поверить.

— Отлично, — сказал я. Я понимал, что не нужно привыкать говорить вслух, но тем не менее продолжал: — Ты прятался от палящего солнца, на четвереньках исследовал пещеры, обнаружил запас сухариков и притащил их в эту уютную пещерку, чтобы съесть.

— Не сходится, — резко возразила вторая половина моего быстро раздвоившегося “я”. — В твоем состоянии ты бы не смог преодолеть и шести лишних дюймов.

— Тогда, — размышлял я, — ты сходишь с ума.

— Либо так, либо кто-то принес мне лишайник.

— Это как раз то, что я имею в виду. Завтрак в постель, да? Полагаю, именно тогда является маленький человечек с гладкой головкой.

— Ты на чьей стороне?

— На чьей стороне? Какое это имеет значение? Твои злейшие враги любят тебя, а твои верные друзья клянут на чем свет стоит. Правильное стало неправильным, а неправильное — правильным. До определенной степени.

— Ты разговариваешь сам с собой.

— Ничего. Я не слушаю.

— Давай выбираться отсюда. Похоже, здесь водятся привидения.

— Наконец-то мы сошлись во мнениях. Вставай.

Встать не составляло особого труда, по крайней мере я внушал себе это. Мне удалось подняться лишь с третьей попытки. Я сделал один шажок, потом другой.

— Смотри-ка! И руки не понадобились, — сказал я.

Никто не ответил. Даже мое второе “я” покинуло меня. Как печально! Бедный юный Бенестр Тарлетон, когда-то ты был полон надежд и высоких идеалов, а сейчас ты совсем один, всеми покинутый. И вдруг я увидел след.

* * *

Он четко отпечатался на кучке пыли, скопившейся на полу. След был длиной в три дюйма и шириной два дюйма в том месте, где были пальцы, и полдюйма — в пятке. Может быть, это след обезьяны? Но, как известно, они здесь не водятся. Может быть, он мне просто пригрезился? Но, нет!

— Размер как раз подходящий для официанта, — усмехнулся я, однако по спине пробежал холодок.

Мое желание выбраться наружу — красное горячее солнце, розовый песок и все такое — стало еще сильнее. Расстояние до выхода, через который проникал свет, составляло пятьдесят футов. Я преодолел их, упав только два раза. Свет лился через щель наверху. Выбраться через нее было невозможно.

Я пошел дальше. Туннель делал многочисленные повороты, шел вниз, поднимался наверх. Свет становился тусклее. Я вернулся немного назад, отыскал еще один туннель. Он привел меня во мрак. Я опять повернул, но свет уже исчез. Еще час я искал выход, а потом упал, на сей раз совсем. Я лежал в кромешной тьме и слышал, как стучит мое сердце. Я слышал, как шепотом переговариваются привидения. Слышал шлепанье маленьких ног. Слышал, как я начал смеяться.

— С тобой все кончено, Тарлетон, — произнес я, и мой голос мне не понравился. — Забраться-то ты сюда забрался, а выйти не можешь. Это конец — последний поклон после последнего акта. Ты похоронен, и через какое-то время умрешь, ну, может быть, последовательность и не совсем такая, как принято, но никто на это жаловаться не будет.

— Успокойся, Бен, — услышал я голос Пола Дэнтона.

* * *

При таком повороте событий кто-нибудь более слабый, мог бы и свихнуться. Но не я. Я их провел. Я свихнулся уже давно. И то, что я слышу голоса, не так уж и плохо. Ничто так не развлекает, как небольшая галлюцинация. Поговорить с другом, когда у тебя галлюцинация, лучше, чем беседовать самому с собой.

— Рад, что ты пришел, Пол, — радушно сказал я. — Все хотел тебе сказать: жаль, что ты мало мне доверял и не рассказал, в чем ты был замешан. Впрочем, наверное, я сам в этом виноват.

— Тебе нужно отдохнуть, Бен. Полежи немного здесь и поспи. Ты очень плох. Твое тело почти умерло.

Какое-то время мне казалось, что я лежу на койке в своей каюте на “Тиране”, но я сделал усилие и вернулся к так называемой реальности. Воображаемые голоса, которые так явно звучали в ушах, — еще ничего, но воображаемая койка — это уж слишком.

Небольшая, безвредная галлюцинация, только в профилактических целях, не больше — таково было мое жесткое правило. А то еще стану воображать, что лежу на пляже острова Монте-Белло, рядом красотка по имени Дженни-Энн, мы попиваем ледяное шампанское и думаем, не окунуться ли еще разок…

Солнце светило мне в глаза; под руками хрустел песок; из портативного тридео доносилась веселая музыка. Я ощущал запах моря, слышал шум лениво набегающих волн. Я повернул голову, открыл один глаз и увидел изгиб загорелого бедра…

— Нет! — закричал я и сел. — Оставьте в покое мой мозг!

— Мы не хотим сделать тебе ничего плохого, — ответил кто-то в моей голове.

Я зажал уши руками и побежал в темноту, но натолкнулся на холодный, шершавый камень стены.

— Прочь из моей головы! — повторял я.

Говорить было трудно, зубы стучали. Дело становилось нешуточным. Я был напутан гораздо сильнее, чем когда-либо в жизни.

— Не бойся, Бен, — вновь раздался голос.

— А я боюсь, черт возьми! — заорал я и еще плотнее прижал руки к ушам.

Не помогло, потому что голос проникал не через мою слуховую систему, он был во мне, внутри меня…

Песчинки, налипшие на мои израненные ладони, царапали кожу. Шершавый песок. Такого здесь быть не может. Пол пещеры каменный, на нем лишь немного пыли. И никакого песка. А особенно такого — грубого, кремниевого, как на пляже в Монте-Белло.

Я плакал и жаловался кому-то, чему-то:

— Я умру, я знаю. Но я не хочу умереть безумным. Дайте мне уйти из жизни в здравом рассудке. Дайте умереть, сознавая, кто я и где я, а не с пригоршней песка с пляжа, который за десять световых лет отсюда. Я ведь не так уж и много прошу, правда?

— Ты хочешь умереть, Бен? — спросил меня Пол. — Нет, вижу, что не хочешь…

— Прочь! — кричал я, срывая голос. — Оставь меня в покое!

— Чего ты боишься, Бен?

— Я боюсь того, что разговаривает у меня в голове, того, чего я не вижу! Я боюсь сойти с ума, боюсь перестать быть самим собой! Я боюсь темноты!

Мне пришлось остановиться, потому что я представил себя орущего с безумными глазами в подземной камере, и эта картина парализовала мои голосовые связки. Это равносильно тому, что вы вошли в темную комнату и оказались прямо перед зеркалом, с которого на вас смотрит незнакомое, чужое лицо.

— Успокойся, Бен, — сказал голос.

И тут страх пропал.

Я сидел скрючившись, глаза плотно сжаты, в будто судорогой сведенных руках — песок. Я сидел и ждал.

— Нам очень жаль, что мы испугали тебя, Бен, — сказал голос. Это был уже другой голос, не Пола Дэнтона, и в то же время, черт побери, тот же самый. — Мы хотим тебе помочь.

Сквозь сомкнутые веки я почувствовал мерцание слабого света. Я открыл глаза. Жемчужный свет, похожий на закат в подводной пещере, пробивался непонятно откуда. Он освещал трех маленьких существ с головами в виде репы. Они сидели рядком на корточках, и их безглазые лица были обращены ко мне.

* * *

Они потратили довольно много времени, прежде чем убедили меня, что существуют на самом деле, что они безобидны и даже полезны. Они назвались энсилами — Службой Помощи, но был ли то родовой термин или название Спецкомитета по Спасению Потерпевших Бедствие Космонавтов, я не понял. Энсилы столетиями жили в пещерах, выращивали лишайник и слушали голоса Космоса. Все это они сообщили мне голосами моих знакомых и друзей, которые возникали у меня в голове, прямо за глазами, как будто там был маленький радиоприемник, настроенный на их волну.

Я собирался задать им тысячу вопросов, но неожиданно почувствовал сильную усталость.

— …Бен! — До меня еле дошло, что один из них зовет меня. — Бен, огонек жизни угасает в тебе! Чтобы он не угас совсем, ты должен подлечить себя сейчас, немедленно!

— Я чувствую себя отлично, — сказал я не словами, а иначе, по-новому, мысленно. — Я чувствую себя так хорошо, как уже давно не чувствовал. Я просто отдохну немножко, а потом мы еще поговорим…

— Он угасает, он угасает, — говорил другой. — Поддержим его, каждый и все вместе!

Я почувствовал, как прохладные пальцы проникают мне в мозг и, пробираясь вглубь, исследуют его. Голоса слились в монотонный гул:

— …странное строение… однако не лишено логики…

— …обширное поражение этой системы… и этой. Эти органы поражены, уровень упал…

— …обширное поражение этой системы… и этой… Эти органы не работают; уровень падает…

— Бен! Послушай меня! — До меня отчетливо донесся громкий голос Пола. — Мы можем тебе помочь, но ты должен бороться вместе с нами. Проснись, Бен! Давай вместе! Надо бороться!

Я хотел ответить, сказать им, что время борьбы давно миновало, что я уже близок к благословенной темноте, в которую можно нырнуть и которая не потребует ничего взамен. Это достойная награда за все мои усилия. Но сил сказать все это не было; энсилы были слишком далеко, не докричишься. Их голоса казались лишь слабыми отзвуками в сгущающихся сумерках, более темных и безысходных, чем любая из ночей, которые мне довелось пережить… Но они не отступали. Они толкали, подгоняли и звали меня.

— Старайся, Бен! Помогай нам!

— Зачем?

— Свет жизни — слишком большая ценность, чтобы так легко от него отказаться! Стой, Бен! Держись! И помогай нам, Бен!

— Помогать вам… как?

— Вот так, Бен!

Более твердая, уверенная рука коснулась моего мозга. Барьеры рухнули. Псевдосвет сиял в бескрайней, призрачной пещере.

— Так, Бен! Так!

Голос вел за собой, я шел за ним среди абстрактных сталактитов своих мыслей, которые маячили, перемещались, менялись в туманном потоке умирания. Струилась энергия — переплетенные, запутанные узоры, исчезающие и возникающие вновь. Я видел темные провалы, порванные паутины, рассыпанную мозаику. Повинуясь направляющей руке и призывному голосу, я прикасался, поднимал, восстанавливал, перестраивал. Наконец сияние стало устойчивым, потом начало расти, увеличиваться. Я чувствовал движение, создающее новые течения в нематериальных структурах моего мозга.

— Огонь жизни становится устойчивым, Бен! Давай! Мы обязаны построить все снова!

Мы устремлялись все глубже и глубже в ослепляющие лабиринты непостижимой сложности. Я продвигался по ним, реставрируя, налаживая, собирая вновь. Не существовало ни времени, ни пространства, ни материи. Только схемы и картины, некогда разрушенные, а теперь обновляемые.

Схемы внутри схем; схемы, которые цеплялись друг за друга и разрастались. Схемы мыслей, запечатленные на потоках энергии.

А потом все закончилось, и я поплыл в центр структуры из света, формы и движения, которая заполняла собой все, вибрируя в резонанс с биением вечности.

— Все сделано, Бен, — раздались тихие, далекие голоса, которые казались еще тише по сравнению с тем огромным, что меня окружало. — А сейчас уходи, Бен. Возвращайся обратно, отдыхай, спи, обновляйся…

Они прикоснулись ко мне, показывая дорогу обратно: прочь от великолепия, которое я воздвиг вокруг себя, назад в уютную ограниченность, убаюкивающую темноту, успокоительную пустоту. Они уменьшались, удалялись, исчезали.

Я уснул.

* * *

Я проснулся, вспоминая этот странный сон. Я был голоден. А потом появились энсилы, и это было наяву. Они повели меня по темным переходам в широкую пещеру, где из отверстия в стене текла вода, а на прямоугольных клумбах рос лишайник. Я пил. Они наблюдали за мной из затененных углов, пряча безглазые лица от света, струившегося сквозь стены.

Лишь позже я вспомнил о боли и слабости. Не вспомнил сразу, потому что эти ощущения пропали. Мои руки и колени зажили. Я глубоко вздохнул, подвигал руками и ногами, испытывая радость от здорового тела, чувство, которое я почти забыл.

— Как? — спросил я. — Как вы это сделали?

— Это сделал ты, Бен, — ответили голоса. — Любое живое существо обладает способностью к самоисцелению. Мы лишь показали тебе, как нужно действовать. Нужно было взять молекулы оттуда, где без них легко можно обойтись, и поместить их туда, где они крайне необходимы. А сейчас ты должен хорошо есть, чтобы вновь набраться сил.

Я отдыхал, ел и гулял. Куда бы я ни шел, стены светились мягким светом, освещая мне дорогу. Я увидел переходы длиной во многие мили, и сотни пещер. Некоторые из них были явно искусственного происхождения.

— Мы сделали их давным-давно, Бен, — рассказывали мне энсилы. — Когда-то нас было много. Сейчас мы постарели, Бен. Один за другим мы угасаем. Великая тьма призывает нас. А ты молод, Бен, так молод! История твоей расы лежит перед тобой и ее почти невозможно объять разумом.

Я не возражал. Я пребывал в каком-то странном полусонном состоянии, одурманенный ощущением здоровья и полной свободой от сложностей той жизни, которая мне не удалась. Силы возвращались; руки и тело обрастали мышцами, у меня был отменный аппетит, и спал я глубоким сном без сновидений. Зубы полностью обновились: не было ни дырок, ни пломб. Волосы стали густыми и упругими, зрение таким же острым, как миллион лет назад, когда я был в команде по стрельбе в Академии.

Однажды я почувствовал непреодолимое желание увидеть солнце и вдохнуть свежий воздух. Энсилы вывели меня на поверхность и, пока я прогуливался в розовом сиянии дня, ушли обратно. Глаза долго привыкали к солнечному свету. Я поймал себя на мысли, что думаю о том, что сейчас делают обитатели Зефира. Удалась ли молодому Блейну его дурацкая атака Ливорч-Хена?

Многие ли из них остались живы? Или они все еще прячутся в пещерах, обдумывая свои несбыточные планы? Размышления мои были чисто теоретическими. Как если бы я размышлял о Пунических войнах или строительстве пирамид или обдумывал мотивы и чувства давно умерших людей.

Моим миром был розовый камень, образовавшийся из ископаемых ракообразных, живших в неглубоких океанах Розового Ада, много миллионов лет назад. Эти существа жили и умирали, внося свою лепту розового минерала в отложения на дне моря. Так же как жили и умирали люди, хотя многие из них не оставили по себе никакой памяти.

Заходящее солнце освещало пики рифа, который отбрасывал длинную темно-пурпурную тень на песок. Я вспомнил грубый красный песок, который обнаружил на пальцах, очнувшись от долгого бредового путешествия во сне, когда я обновлял разум и тело. Я спрашивал об этом песке энсилов, но их ответы были туманны. Я очень тосковал по этому ощущению пляжа под моими руками — и оно вновь приходило ко мне. А может быть, я к нему?

Я усвоил, что энсилам неинтересны такие вопросы. Какое это имело значение? Я был здесь, и я был жив: ел, спал, мои чувства регистрировали физические явления, отзываясь на мириады проявлений жизни, а мозг сопоставлял их с небытием, заполнявшим собой вселенную. Одно уравновешивалось другим в сбалансированном, выверенном уравнении существования.

Я стоял на каменной площадке и наблюдал, как солнце соскальзывает за горы, возвышавшиеся в миле от меня. Пора возвращаться. Песок подо мной стал темно-пурпурным. На середине гигантской лестницы, ведущей наверх, я остановился передохнуть и оглянулся. Заходящее солнце отыскало щель в барьере из разбросанных землетрясением каменных глыб. Будто прожектором оно сверлило лучом сквозь круглое отверстие настолько правильной формы, словно его прорезали сверлом длиной в полмили и диаметром в сорок футов.

Я повернулся и посмотрел вниз, куда падал свет. Луч освещал проделанную ветрами и наполненную булыжником канавку, в конце нее у подножия горы располагался зазубренный, размером в сорок футов, вход в пещеру.

Я спустился вниз, добрался до проема и вошел в пещеру. Камни у входа были оплавлены. Эрозия разрушила их, размыв правильные очертания, но тем не менее было совершенно очевидно, что когда-то этот вход был идеально круглым.

Но это было очень давно.

— Все просто, — сказал я себе. — Энсилы прорубили его черт знает когда.

— Но их туннели меньше, и они имеют квадратную форму, — пришлось возразить себе. — Для чего бы им понадобилось делать сорокафутовый туннель? И почему через рифы?

— Спроси их.

Такое предложение показалось разумным. Я настроил сетчатку глаз на инфракрасное излучение, шедшее от раскаленных солнцем скал, и при этом освещении вернулся назад в свою родную пещеру.

* * *

Казалось, энсилов не слишком занимали мои вопросы. Нет, они ничего не знали о пещере с круглым входом. Может, когда-то, выбираясь ночью наружу, они ее и видели, но не заинтересовались.

— Все выглядит так, будто туда что-то попало, какой-то снаряд, — сказал я. — Не метеорит — отверстие слишком правильное. Видимо, что-то искусственное.

— Да, Бен, вероятно, — сказали они. — Наверное, когда-то мы знали, но забыли.

— Судя по углу, под которым вошла эта штуковина, она лежит у южного края системы пещер, — сказал я. — Вы что-нибудь видели под землей в том районе?

— Да, да! Вероятно, Бен.

— Покажите мне.

Они повели меня извилистыми, изъеденными временем туннелями к маленькому отверстию в боковой стене отрога, которое было завалено раздробленными камнями. Казалось, его заблокировали специально.

Потребовалось много часов напряженной работы, чтобы разобрать валуны и открыть доступ в пещеру. Я отодвинул последний камень, прополз внутрь и оказался в высоком, просторном помещении, которое почти полностью занимало побитое, искореженное, потускневшее сооружение из кристаллического минерала. Оно не походило ни на что когда-либо созданное человеком. Но не было ни малейшего сомнения в том, что это космический корабль.

Глава седьмая

В пещере едва хватало места, чтобы обойти конусообразное сооружение, обогнуть его тупой нос и завершить осмотр с противоположной стороны. На корпусе виднелись какие-то странные метки. На одной стороне высоко над землей я обнаружил приоткрытый круглый люк.

Пока я осматривал почерневший от времени корпус, энсилы стояли рядом и следили за мной.

— Нет, Бен, — сказали они. — Теперь мы припоминаем. Это плохое место. Лучше уйти и забыть его.

— Как он сюда попал? Сколько времени он здесь?

— Наша память подсказывает нам, что это — “пещера, которая летала”, Бен. Когда-то их было много. В них мы перелетали из мира в мир, познавая свет многих солнц, втягивая планеты Галактики в сети нашего разума. А потом… Злая судьба постигла нас. Наши великие города, так искусно высеченные под землей в тысячах миров, были разрушены и уничтожены. Мы умерли, Бен. О, мы исчезли… Они преследовали нас всюду. Велика была наша мощь, но она пала под натиском эгзорков. По выплескам энергии, вырабатываемой нашими кораблями, они выслеживали и убивали нас. Убивали. Те из нас, которым удалось спастись, добрались сюда, до этого морского мира. Мы спрятали наши корабли и укрылись в подводных пещерах. Время шло и моря исчезли, Бен. Но мы еще живы, и по-прежнему нами владеет страх. Потому что эгзорков много, и их сила, направленная во зло, велика. Я думал о вечности, которая пронеслась над Розовым Миром, и о его высохших океанах. Десять миллионов лет прошло? Сто?

— Мы увидели его и вспомнили, Бен, — сказали энсилы. — А сейчас, пойдем. Закроем пещеру и вновь забудем, о том, что произошло когда-то, забудем зло, которое загнало нас сюда.

— На кого они похожи, эти эгзорки?

— Это — смерчи, несущие разрушение, ненавидящие свет жизни, стремящиеся к господству в Галактиках. Сейчас они уже, наверное, забыли о нас, как мы забыли о них.

— Я посмотрю, что там внутри, — сказал я.

Энсилы запротестовали, но я не обращал на них внимания. Тогда они начали угрожать, и впервые с той ночи, когда мы встретились, я почувствовал, как их призрачные пальцы проникают в мой мозг, но, оттолкнув их, я стал подниматься к люку корабля.

— Ты действительно здоров, Бен, — говорили они мне вслед, не сердито, скорее печально. — И велика сила твоего мозга. Но твоя молодая сила ничто по сравнению с могуществом эгзорков. Берегись, Бен! Ничего не трогай, ничего не касайся. Не тревожь сон людоеда.

— Я не буду вызывать злых духов, — пообещал я. — Я хочу только взглянуть.

В конце концов они пошли со мной.

* * *

Люк остался приоткрытым с тех пор, когда последний энсил покинул корабль. Наверное, это было в те времена, когда первые ящеры откладывали яйца на пляжах Земли. Однако неразрушаемый сплав был так же прочен, как и в тот далекий день. Легко, от одного прикосновения, тяжелая толщиной в фут круглая дверь открылась, и, перешагнув через порог, я очутился в низком помещении. Слабое сияние плыло передо мной, позволяя рассмотреть двери и боковой коридор. Размеры всех помещений соответствовали росту десятилетнего ребенка; тесные для меня, но просторные для энсилов.

— Когда-то мы были выше ростом, Бен, — сказали они. — Зачем нам большой рост в нашем маленьком мире? Сейчас творения нашей юности кажутся нам гигантскими.

Я шел по коридору, заглядывая в каюты, обставленные стульями и кроватями, которые не слишком отличались от тех, какими я пользовался всю жизнь. На всем лежал дюймовый слой пыли. Никакой отделки не было — все функционально оправданно. Я спустился на нижнюю палубу, заглянул в аппаратную, склады, навигационный отсек — все приборы были мне знакомы. В носу корабля я нашел отсек управления, а ремонтную мастерскую в кормовой части. В носовой части было смонтировано нечто, напоминавшее пушку. Энсилы объяснили, что это тепломёты, предназначенные для того, чтобы расплавлять скалы до состояния пара и вырезать туннели, в которых они прятали корабли.

Я представил себе, как корабль парит на высоте полумили от древнего атолла и льет потоки невидимого света на мокрые розовые скалы, от которых поднимаются клубы пара…

— Кое-чего не хватает, — сказал я. — Где энергетический отсек? Я хочу посмотреть двигатели.

Энсилы вновь запричитали.

— Нет, Бен, уйдем, мы помним об опасности! Опасность, Бен! Уйдем, уйдем!

Я настаивал, они стонали и умоляли, но в конце концов показали мне дорогу к маленькой дверке, расположенной в стене на высоте груди и напоминающей люк для сброса мусора.

— Здесь, Бен. Но ты не должен! Не должен прикасаться к этому!

Я потянул дверь на себя. Из стены выдвинулся лоток. В центре его находился сверкающий белый предмет около четырех дюймов в длину и полутора дюймов в диаметре, округлый и гладкий. Он в точности походил на яйцо, лишь на одном его конце были отверстия. Ничего подобного я никогда не видел, но понял, что именно этот предмет Блейн увидел в энергоотсеке “Тирана” незадолго до того, как его избили и вышвырнули с Флота.

Блейн назвал это “старкор”. Предмет не больше гусиного яйца, который вырабатывает Ниагару энергии, приводя в движение космический корабль. Прибор, питающий энергией промышленность и технику Земли; прибор, без которого экономика Земли не протянет и часа. Частная собственность лорда Имболо и Хозяев Звезд, пяти человек, которые владеют миром.

Пяти воров.

* * *

Я читал себе лекцию.

— Лорд Имболо был одним из первых астронавтов. Он сбился с курса, когда в конце двадцатого века один летел к Юпитеру. Его считали пропавшим. Позже он вернулся и рассказал историю о трехэтапном перелете среди лун Сатурна и о своем чудесном спасении. Это вызвало некоторые вопросы, но тот факт, что он вернулся на три месяца позже, служил подтверждением его рассказа. Корабль, на котором он возвращался, так и не нашли. После этого Имболо оставил службу и на полученную премию основал небольшую научно-исследовательскую компанию. Через десять лет он объединился с четырьмя богатыми партнерами и при помощи своих патентов создал самую большую промышленную империю мира. Все строилось на обилии дешевой энергии…

— Уйдем, Бен, — звали энсилы.

Они не слушали, но это не имело значения. Я говорил сам с собой, пытаясь воссоздать четкую картину. Историю астронавта, который сбился с пути в примитивном корабле, попал в район Сатурна, посадил свой корабль на одну из его лун, исследовал ее и нашел… что? Разрушенный город? Брошенный корабль, подобный тому, что раскопал я?.. Он нашел старкор и вернулся со сказочной находкой в кармане.

Это многое объясняло; монополия Компаний на освоение космоса, Флот в роли полиции для уверенности, что больше уже никто ничего не найдет.

Я взял белый, блестящий, как шелк, старкор. Он был необычайно тяжелым, а на ощупь напоминал мыло. Мой взгляд упал на паз, в котором он раньше находился. Такой паз я уже видел раньше, в куске камня, который Пол отколол от валуна в районе Колец. Во время моего долгого возвращения на Землю я тысячи раз держал этот камень в руке. Сколько раз я ощупывал пальцами изогнутую щель, гадая, что бы это могло быть?

Сейчас я знал.

Неудивительно, что они убили Пола Дэнтона. Он узнал секрет, который мог разрушить их мир.

Теперь и я знал этот секрет.

До меня вновь долетели голоса энсилов.

— Как он действует? — потребовал я.

— Бен, выслушай нас! Ты не представляешь всей опасности! Если ты мысленно обратишься к старкору — коснешься его сердцевины, чтобы получить энергию, — он начнет посылать сигналы, и они полетят во все стороны со скоростью, равной скорости света в квадрате. Они долетят до эгзорков! И тогда уже ничто не спасет нас, Бен! Они вновь появятся, неся огонь, разрушающий мир, и тогда уже и энсилы и люди погибнут!

— Все это было давным-давно, — сказал я. — Ваш давнишний враг мертв. Скажите мне…

— Это не так, Бен! Что значат несколько миллионов лет для расы, которая старше самого времени? Они живы — и придут снова!

— Старкором пользовались каждый день в течение ста пятидесяти лет, — сказал я. — Имболо и Компания сделали его источником богатства, научились воспроизводить их, делать такие же, и ничего не произошло.

Долгое время они молчали, в буквальном смысле и мысленно. А потом меня захлестнула волна безумного отчаяния, хор стонов, жалоб, воплей, словно в аду стенали души умерших.

— Тогда мы действительно обречены, Бен. — Слова дошли до меня подобно звону колокола, возвестившего о катастрофе. — Ничто не спасет нас. Великий Эгзорк живет далеко — в системе, которую вы называете Малое Магелланово Облако. И все же сигнал дойдет до него в течение месяца после того, как первый из вас посягнет на старкор. Они знают, что свет разума вновь сияет в Галактике. Они не будут ждать, Бен. Они идут, идут!

— Малое Магелланово Облако находится на расстоянии трехсот тысяч световых лет…

— Великий Эгзорк может перемещаться в космосе со скоростью, во много раз превышающей скорость распространения излучения. Много времени может пройти — тысяча или десять тысяч лет, но они придут. Их ничто не остановит.

— Но… Быть может, — заговорил другой энсил, — человек — юная раса; его потенциальные возможности непознаны. Возможно, с нашей помощью люди смогут выстоять против эгзорков.

— Как им удастся сделать то, что не удалось нам?

— Они не похожи на нас; они могутубивать и при этом улыбаться и смеясь воспринимать тот факт, что они смертны. Вероятно, в них есть зачатки неведомого нам величия.

— Они — дикие звери, их разум проснулся всего лишь одно Великое Столетие назад… Как им удастся победить того, от кого погибли мы, цивилизация в сотни раз более высокая?

— Ничего не изменится, если мы попробуем.

— Неужели ты доверишь этим дикарям энергию, способную зажечь солнце? Что же тогда будет с нами?

— Наше время ушло. Но наш посмертный дар может дать им шанс выжить.

— Вы только покажите, как он действует, — вторгся я в их лепет. — Это все, о чем я прошу.

— Это не так просто, Бен. Твой мозг может не вынести этого знания.

— Я рискну.

Какое-то время они молчали или общались на уровне, который был мне недоступен.

— Мы попробуем, Бен. Удачи тебе. Минуту ничего не происходило, а потом вдруг у меня в мозгу взорвалась бомба, и я утонул в потоке света.

* * *

Неосязаемый перст начертал схему в моем мозгу. Я понял, как построена кристаллическая матрица старкора — все силы в равновесии. Я видел, как при помощи незаметной регулировки открылся канал, высвобождая бездонные запасы энергии — потока, состоявшего из субстанций “пространство — время”.

Я на ощупь исследовал внутренность яйца, ощущая фантастические силы, удерживаемые в непрочном равновесии. Я изучал его молекула за молекулой и, определив основную точку, с чрезвычайной осторожностью коснулся ее…

Энергия забила фонтаном, огненным душем. В ту же минуту энсилы перекрыли ее, отключили источник…

Я оттолкнул их и вновь взял инициативу в свои руки. Они боролись, пытались сопротивляться, но я воздвиг барьер, отбил их атаку, подавил ее, а потом вытолкнул их из своего мозга, как вытаскивают занозу из пальца.

А старкор, будто живой, пульсировал в моей ладони.

* * *

Вокруг меня, испуская слабые импульсы отчаяния и растерянности, волновались энсилы. Я не обращал на них внимания. Прошла, улетучилась моя долгая апатия. Теперь я знал, что нужно делать. Я вышел из корабля, завалил вход в туннель и вернулся в пещеру, которая была мне домом в течение многих недель. Сейчас она казалась лишь мрачной берлогой, высеченной в холодной скале чужого мне мира. Я пошел к выходу. Стояли сумерки. Алое небо было до странности глубоким и ясным. На западе Вишня и Виноградина излучали мерцающий свет.

— Я ухожу, энсилы, — сказал я. — Спасибо вам за все.

Никто не ответил. Не оглядываясь, я пошел через пустыню.

* * *

Обитатели Зефира узнали меня не сразу, а когда поняли, кто я, мне удалось убедить их не делать относительно меня поспешных выводов. Я показал им старкор, дал каждому его потрогать. Блейн подтвердил, что он точь-в-точь такой же, как в энергоотсеке “Тирана”. Он подержал старкор на ладони, хмуро посмотрел на меня и сказал:

— Ты молодец, Джон. Он останется у меня. Возможно, он нам пригодиться…

— Сейчас ты вернешь его мне, — сказал я. — Можешь быть уверен, я знаю, как с ним поступить.

Лицо Блейна помрачнело.

— Джон, мы всего лишь терпим тебя здесь, и я советую тебе вести себя осмотрительнее…

— Время быть осмотрительным кончилось, — прервал я Блейна. — Сегодня ночью я отправляюсь в Ливорч-Хен. Если хотите, можете идти со мной.

Блейн сделал движение, и человек, стоявший позади меня, наклонился, чтобы подобрать большой камень. Я слегка коснулся центра сна в его мозгу, и он упал лицом в землю и захрапел. Двое других двинулись на меня, споткнулись, упали и не смогли подняться. Остальные отступили, на их лицах застыл страх. Я подошел к Блейну, взял старкор и положил себе в карман.

— Как видишь, сейчас приказываю я. У кого-нибудь есть возражения?

Возражений не было. День мы отдыхали, а с наступлением ночи отправились в Хен.

* * *

Люди Симрега встречали нас за две мили от городка. Восемь человек стояло у грузовичка на гребне холма. У двоих были стандартные ружья, которые получали энергию от центрального передатчика. Эта мера была предусмотрена на случай, если оружие попадет не в те руки. Я закрыл глаза, увидел силовые линии их старкора, нащупал передатчик и отключил его.

— Стой, — крикнул один из бандитов, когда мы подошли на расстояние пятидесяти футов.

Мы остановились.

— Не знаю, что там в ваших обезьяньих мозгах, — сказал старший, — но вы проиграли. Стройтесь в колонну по двое! Руки за голову!

Я пошел к нему один. Он выругался. Я продолжал идти. Он поднял ружье и прицелился мне в голову. На лбу у него выступил пот. Он повторил приказ и, видя, что я не подчиняюсь, нажал на спуск.

Ничего не произошло, и на его лице появилось выражение немого ужаса. Второй вооруженный бросился вперед, нажимая на курок, но и его ружье молчало. Тогда он решил ударить меня ружьем, но я усыпил его. Пришлось сбить с ног еще троих, прежде чем до них дошло, что сопротивляться не нужно. Я велел моим соратникам садиться в машину, а ее бывшие владельцы безмолвно наблюдали, как мы удаляемся по направлению к Ливорч-Хену.

В лагере все прошло довольно гладко. Я нашел Симрега в тот момент, когда он пытался передать донесение, и отключил экран связи. Мои люди собрали всех его подручных и заперли в бараке. Вместе с присоединившимися к нам сорока тремя заключенными мы загрузили машину пищей и водой и двинулись на запад.

До Главной Станции было четыре дня ходу. В Ливорч-Хене я оставил добровольца следить за экраном связи (который я вновь реактивировал) на тот случай, если со Станции позвонят до того, как мы туда прибудем. Тем не менее нас ждали. Вокруг энергопушки, укрепленной на крыше административного здания, собралась толпа.

— Не останавливайся, — сказал я водителю.

Мы были в полумиле от Базы, когда над равниной прогремел приказ главы Администрации — остановиться. Мы не подчинились. Вокруг пушки закипела бурная деятельность, потом все стихло, а затем закрутилось с удвоенной энергией. Артиллерист бросил пушку и убежал. На крышу поднялись другие люди, они спешили отремонтировать умолкнувшее орудие. Когда мы пересекли границу Базы, они все еще не могли успокоиться.

Из барака выскочили охранники. Но их ружья не стреляли. Мои соратники арестовали всех — девятнадцать человек — и заперли. Коменданта Станции трясло от ярости, когда я отдавал ему приказы. Он оказался упрямым. Я трижды касался его болевого центра, и каждый раз усиливал давление, прежде чем он сдался и передал сигнал опасности на катер, находящийся в наряде далеко от планеты.

Потом мы три часа ждали. Я сидел за столиком в углу столовой и наслаждался холодными напитками из личного бара Симрега. Слабо, едва-едва, я улавливал крошечные энергетические сигналы далекого корабля, несущегося к Розовому Аду на предельной скорости. Когда я очнулся, напротив меня сидел Тяжеловес. Он нервничал, но был настроен решительно.

— Ты изменился, Тарлетон. Что с тобой произошло? В кого ты превратился?

Я не ответил. Мои мысли были далеко.

— С тобой что-то не так, Тарлетон! Ты похож на зомби. Глаза у тебя странные. И чудеса, которые ты совершаешь, какие-то жуткие. Тебя все боятся. И я тоже тебя боюсь.

— Выполняй приказы, и тебе ничего не грозит, — заверил я.

— Когда-то мы были друзьями, — печально говорил Тяжеловес. — Что бы ты там ни думал, у меня не было никаких задних мыслей. Я не дал Блейну схватить тебя. А потом долго искал тебя, чтобы вернуть…

— Что тебе от меня нужно?

— Послушай, Тарлетон, я хочу, чтобы ты отстранился, пусть другие займутся этим делом.

— Это невозможно.

Я почувствовал за спиной движение, проанализировал его и ударил. Нападавшие упали и лежали не шелохнувшись. Тяжеловес вжался в кресло и с опаской наблюдал за мной.

— Не повторяйте этого больше, — попросил я. — Если бы вы помешали мне в критический момент, результаты могли бы быть печальными.

Я прошел мимо лежащих и тех, кто в молчании сидел за столами. Утреннее солнце нещадно палило.

Ждать нужно было еще два часа сорок минут.

* * *

Все было просто. Катер перешел на околопланетную орбиту и спустил челнок. Я проследил за ним, подождал, пока он приземлился в полумиле от Базы, и дезактивировал его. Сопротивление было слабым — кулаки и импровизированные дубинки. Уже через четверть часа мы окружили мятежную команду численностью в тридцать человек и отправили их под стражу. Я выбрал десять человек и меньше чем через час после посадки челнока поднял его в космос Было слегка непривычно вновь оказаться в космосе.

На меня нахлынули прежние мысли, но я отбросил их. Дело, которым я занимался, требовало полнейшего внимания. Когда мы оказались на расстоянии двадцати миль от катера, я послал приказ принять нас на борт.

Они посоветовали нам держаться подальше, угрожая открыть огонь. Я нейтрализовал их старкор и подошел вплотную. Когда мы состыковались с корпусом катера, я включил энергию, чтобы открыть люк и завести челнок внутрь катера.

Все десять человек моего отряда были вооружены пистолетами, настроенными на мой старкор. Встретившие нас тоже были вооружены, но их пистолеты не стреляли. Когда я доказал, что в отличие от их наше оружие работает, они решили сдаться.

Мой разговор с капитаном катера был деловым и кратким. Капитан горел желанием сообщить мне о том ужасном наказании, что ждет всех нас, а меня в особенности. Но у меня не было времени выслушивать его фантазии. Я приказал ему передать сигнал SOS на ближайший линкор “Балтазар”, который нес патрульную службу на расстоянии недельного перехода.

Он отказался.

Я коснулся его болевого центра, но он вновь отказался и потерял сознание. Я передал сигнал сам. Коммодор “Балтазара”, вероятно, был удивлен, однако обещал прибыть. Ибо что может противостоять военной мощи линейного корабля?

* * *

В течение семи дней мои люди охраняли девяносто человек личного состава катера, а я ждал. Ждал, когда спал, и когда ел, и когда управлял действиями ста человек, и когда пытался уловить схему энергии приближающегося линкора. Наконец схема появилась, стала отчетливее. Я чувствовал, что боеголовки наготове. Как я понял, политика Компании не рассчитана на полумеры. Прежде чем линкор успел выстрелить, я отключил его энергию.

Потребовалось девять часов, чтобы скорректировать наш курс и скорость с “Балтазаром”, а потом мы пошли бок о бок на расстоянии десяти миль, и я возобновил связь.

— Ваше оружие выведено из строя. Догадываюсь, что жизнь на линкоре становится невыносимой: у вас нет света, обогрева, нарушена циркуляция воздуха и так далее. У меня лишь одна батарея, но она действует безотказно. Предлагаю вам сдаться.

Я подал энергию, чтобы они смогли ответить, и в ту же минуту в нашу сторону было выпущено шесть торпед. Пришлось тут же взорвать их. Взрывы серьезно повредили левый борт “Балтазара”. Я повторил свое предложение.

Ответа не было в течение часа. А потом они подали сигнал, что сдаются.

Я взошел на корабль один и был препровожден в каюту коммодора.

* * *

Его звали Тэтч. Когда-то мы были знакомы. Я остановил поток вопросов и увещеваний и сообщил ему, что он должен делать. Он понимал, что его двадцатитысячная команда в моей власти и передал главнокомандующему сообщение с просьбой о немедленной встрече всей флотилии, находящейся вне Солнечной системы. Место назначил я. А доводы были убедительные. Если линкоры против меня бессильны, им остается одно — сотрудничество. Если же нет, то все имеющиеся средства будут брошены против меня в решающую, заключительную атаку.

И снова я ждал, стараясь держаться поблизости от тщательно охраняемой каюты коммодора. Убедившись, что батареи корабля разоружены, я вновь дал ему энергию.

Катер следовал за нами, готовый открыть огонь по моему сигналу. Все прошло без осложнений. Подойдя к нам, девять больших военных кораблей обнаружили, что лишены энергии, разоружены и беспомощны. Моя команда поочередно поднималась на борт каждого корабля, а я держал их под прицелом орудий “Балтазара”. Когда я вывел из строя центр управления, капитаны стали более сговорчивыми. Я пригласил их на конференцию на борт флагмана. По этому случаю я оделся во флотскую форму, правда, без знаков отличия. Меня ожидали два капитана, пять коммодоров, два контр-адмирала и вице-адмирал — седые заслуженные ветераны были чернее тучи. Эти люди проводили политику Звездных Лордов, Хозяев Звезд, поэтому я не стал тратить время на любезности.

— Вы собрались здесь, чтобы сдать Флот, — сказал я им. — Ваши корабли возвратятся на земную орбиту и высадят команды.

Последовали бурные дебаты, на меня даже пытались напасть, однако четыре морских гвардейца и три старших офицера оказались на ковре, прежде чем успели понять тщетность своей попытки.

Последнюю попытку предпринял адмирал Констант.

— Тарлетон, вы будете восстановлены на службе и, более того, вам немедленно присвоят звание капитана. Я обещаю, что в кратчайшие сроки вы получите “звездочку”! Кроме того, я уверен, что вас ждет награда — очень высокая награда. Ну и другие блага, неофициально…

— Я не беру взяток, — ответил я.

В конце концов им пришлось признать свершившийся факт. У них не было выбора, не было возможности сопротивляться. Флот был единственной военной силой на планете, а старкор — единственным источником энергии для него. И этот старкор находился под моим контролем.

Флотилия вернулась на Землю. Одна за другой команды покидали огромные корабли. Я никому не разрешил остаться на борту. Впервые со времени запуска в прошлом столетии дредноуты были покинуты людьми, а их огни погашены.

Человек, которого я звал Тяжеловесом, взошел на мостик флагмана, откуда я наблюдал за выгрузкой на Землю.

— Итак, ты захватил Флот без единого выстрела, — сказал он. — И что?

— Мы спускаемся.

— Ты с ума сошел? Ты держишь все в своих руках, только пока ты здесь, пока тебя охраняют пушки. Спустишься — и все потеряешь!

— Мне нужно закончить кое-какие дела на планете.

— Ты хоть представляешь себе, что там сейчас творится! Они уже знают, что Флот распушен…

— Меня это не касается. У меня есть дело к лорду Имболо.

— Задумайся на минуту, Тарлетон. Ты расстроил его замыслы, ты можешь диктовать свои условия. Разве этого мало?

— Я хочу искоренить зло в зародыше.

— Тарлетон, даже порочная система лучше, чем никакая. Убить Имболо легко, но анархия, которая воцарится после этого, отбросит мир назад к неолиту!

— Может быть.

— Бедный, разочарованный Тарлетон, — иронично проговорил Тяжеловес. — Ему плохо. Его идолы оказались на глиняных ногах, его идеалы рухнули. Поэтому сначала он делает широкий жест, а потом разбивает свои игрушки. Да и правда, что такое несколько миллиардов человек, если пришел ваш час, око за око! Идите к черту, лейтенант!

— Подготовьте Gлодку, — сказал я. — Сажайте людей. Через полчаса мы уходим.

Глава восьмая

Башня Имболо находилась на острове у побережья Каролины. Мы приземлились в порту, за чертой города. Нас никто не встречал. Аэропорт был пуст. По некогда безупречно чистой аппарели летали обрывки бумаги. Мы выбрали пару лимузинов из тех, что стояли брошенными у здания вокзала, и выехали через открытые настежь ворота, мимо покинутых охранниками постов.

В деревне нам встретилось несколько человек, которые проводили нас удивленными взглядами. Кроме пары разбитых окон и искореженного автомобиля посреди тротуара, никаких следов беспорядка не наблюдалось.

Ворота дворца были открыты. Мы проехали по широкой, извилистой дороге и остановились в тени поднимавшейся на полмили ввысь башни. Я внимательно вслушивался, но в диапазоне моей чувствительности никого не обнаружил.

Неожиданно машину занесло влево. Водителя отшвырнуло в сторону — он был без сознания. Я схватил руль и остановил машину. Позади раздался оглушительный грохот. Я оглянулся и увидел, что второй автомобиль перевернулся набок и лежит у дерева. Внутри машины не было никакого движения.

Я выбрался из автомобиля и оказался на зеленой лужайке под раскидистыми деревьями. На клумбах, рядом с дорожкой, росли яркие цветы. В тишине я слышал жужжание насекомых и пение птиц. В голубом небе ярко сияло солнце. Вдали, в глубине парка, виднелся белый фасад дворца — он не охранялся. Я пошел к нему, готовый в любую минуту отразить нападение, но пока никто на мою жизнь не покушался.

Дворец был погружен в тишину: комнаты пусты, коридоры темны. Я знал, что апартаменты лорда Имболо находятся в Верхней Башне.

Двери всех лифтов в роскошном фойе были открыты. На одном из них я добрался до самого верхнего этажа, в башню пришлось подниматься пешком.

Я дважды наталкивался на запертые на энергозамки двери и открывал их прикосновением мысли. Более сложный прибор закрывал резные двери, преграждавшие вход на сто восемьдесят пятый этаж. Однако в ответ на мое прикосновение открылись и они.

Я оказался в просторной, тускло освещенной комнате с серым ковром на полу. В дальнем конце комнаты виднелись массивные двери, они послушно открылись, и я вошел в скромный коридор, ведущий к следующим дверям. Я отворил их и увидел человека.

* * *

Он был похож на базальтовую статую, разрушенную временем. Маленькая, круглая, лысая голова покоилась на широких, все еще мощных плечах. Большие, с желтоватыми белками глаза неотрывно смотрели на меня. Большие, темные, с утолщенными суставами руки лежали на столе.

— Входите, мистер Тарлетон, — произнес он низким, бархатным голосом. — Садитесь. Нам с вами нужно многое обсудить.

Он говорил очень спокойно, уверенно, так, словно я был обычным посетителем. Я попытался коснуться его мозга…

И наткнулся на поверхность гладкую и непроницаемую, как шлифованная сталь.

— Я знал, что этот день когда-нибудь придет, — непринужденно говорил он, будто ничего не заметил. — Космос слишком огромен, а люди слишком любопытны. Признаю, Розовый Мир — моя ошибка. Мы обнаружили там следы цивилизации, и нам показалось разумным использовать ссыльных для ведения поиска. Видимо, в старости я стал слишком самоуверенным. Впрочем, возможно, вам просто повезло.

Он улыбнулся, но под маской вежливости проглядывала напряженность.

— Поздравляю вас, вы очень талантливы, — продолжал он, видя, что я не отвечаю. — За несколько месяцев вы научились большему, чем я за все годы моих экспериментов… — Он откинулся на спинку кресла, на его лице все еще играла улыбка. — И все-таки, несмотря на весь ваш ум, вы пришли в расставленную мной ловушку, словно я вел вас на веревочке.

Его белозубая улыбка стала широкой и удивительно молодой.

— Я подчеркиваю это не из хвастовства, а лишь для того, чтобы объяснить, что вас переиграли. И даже если бы вы оказались осторожнее и знали о моих планах, результат был бы тем же. Я мог остановить вас раньше, но так мы экономим время, не правда ли?

Пока он говорил, я снова включил в работу свое сознание и с величайшей осторожностью исследовал панцирь, защищавший его мозг. То, что я обнаружил, было не то чтобы слабым местом, а скорее фокусом, в котором сходились силовые линии. Поддерживая минимальный контакт, я отступил.

— Знаете ли, я следил за вашей карьерой с большим интересом, — сказал он почти мечтательно. — Я знал вашего отца. Энергичный молодой человек — и еще более энергичный пожилой человек. — Казалось, он загрустил. — Я совершил много поступков, которые причиняли мне боль. Но они были необходимы. — Он поглядел в широкое, изогнутое окно. — Приятный вид, правда? Город-сад, процветающий, счастливый. Мир-сад. Старая мечта человека о мире и порядке воплощена в жизнь. — Он отвернулся от окна и посмотрел мне в глаза. — Мечту нужно защищать, мистер Тарлетон. Любой мечте нужна охрана, обеспечивающая ее безопасность. Мечта дорого стоит.

— Странно, что за мечту всегда платили другие, Имболо, — сказал я. — Ваш счет давно просрочен.

Он засмеялся тихо и спокойно.

— Я не заманивал вас сюда, чтобы уничтожить, — сказал он. — Отнюдь. Вы нужны мне, Тарлетон, я открыто говорю это. Груз становится все тяжелее, а я все слабее. Мне нужна помощь. Помощь того, кто меня понимает, кто разделит бремя власти.

— Вы не понимаете, — сказал я. — Я не боюсь быть уничтоженным.

Тень пробежала по его лицу.

— Не будьте идиотом, молодой человек. Если мы поссоримся, то ничего не добьемся. Власть у нас с вами. Остальные — Катрис, Беншайер и так далее — марионетки, не более. Им хватило ума поддержать меня своими капиталами в начале, в благодарность я сдержал данные им обещания. Но ты и я — это совсем другое дело, малыш. У нас — ключ. Из миллиардов людей — у нас двоих…

Он ударил без предупреждения. Как молотом, нацеленным в мозг. У меня потемнело в глазах. Какое-то время давление расплющивало меня, а я сопротивлялся ему, используя каждый подвластный мне эрг энергии…

Внезапно давление пропало. Сознание вернулось. По мелким морщинкам, покрывавшим лицо Имболо, струился пот. Он посмотрел на меня, и его губы скривились в улыбке.

— Да, ты радуешь меня, малыш. Я хотел лишь хлестнуть тебя по мозгу арапником. Но вижу — хлыст не для тебя. — Он тряхнул головой, будто сам получил неожиданный удар. — Тем лучше. Мне нужен партнер, а не еще один подчиненный. Все рушится, Тарлетон. Признаюсь тебе в этом. Все становится слишком сложным, непомерно сложным, напряженность громадная. Люди боятся того, чего не понимают. А если боятся, то ненавидят. Ты столкнешься с этим, Тарлетон. Может быть, уже столкнулся. Плата за верховенство — любовь друзей.

— Все гораздо хуже, чем вам кажется, Имболо, — сказал я и ударил.

Какое-то мгновение его панцирь не поддавался, потом раскололся, и я вонзился в его мозг, прошел центры управления, затем волевое ядро и устремился к сверкающей точке псевдосвета, которая представляла собой суть человека — его “я”.

И слился с ним.

* * *

Его разум раскрылся для меня. Я видел его воспоминания: давние дни юности, первые стремления, желания, открытия, страх, начало долгого путешествия в неизведанное. Я видел страшную катастрофу, когда неисправность в переключателе сделала невозможным подход к Юпитеру. Вместе с ним пережил панику, а потом, когда его допотопный корабль падал в пустоте межзвездного пространства, чувство смирения и жуткое одиночество.

Я наблюдал, как он собирается с силами, борется с оцепенением. Я видел, как его недюжинный интеллект начинает работать, анализировать ситуацию. Чувствовал, как возрождается надежда. Я следил за тем, как он рассчитывает, планирует, выжидает, и в нужный момент, использовав остатки горючего, выбрасывает корабль на орбиту вокруг самого дальнего спутника Сатурна. Не для того, чтобы спастись — он знал, что такого шанса нет, — а лишь для того, чтобы сохранить корабль для тех, кто захочет его изучить. Акт истинного героизма и отчаяния.

И вновь ожидание, тревожное предчувствие того, что он снова проиграл, что корабль пройдет мимо. А потом — надежда: двигаясь по эксцентрической орбите, корабль подошел настолько близко к Ганимеду, что появилась возможность в последний раз попытаться совершить посадку, используя атмосферные тормозные двигатели. И ему это удалось.

И потрясение, когда он понял, что разрушенные временем громады вокруг — это руины города.

Он выбрался из своего крошечного корабля и, тяжело ступая, шел по заснеженным улицам, серебрящимся в свете Колец, висящих в черном небе. Голова кружилась от голода. Он набрел на помещение, где на полках лежали белые яйцевидные предметы. Я видел, как его сознание, почти свободное от материальной оболочки, инстинктивно отыскивает пусковой импульс, прикасается к нему и — высвобождает энергию старкора.

Один, без подсказки, в состоянии, граничащем с горячкой, он разобрался, как выпустить энергию, как направить ее поток в энергосистему корабля и перезарядить систему синтезатора, преобразовавшую неорганическую материю в съедобные органические вещества. Он окреп, покинул этот мир и отправился обратно на Землю.

У него было время обдумать свое открытие. Он оценил возможности старкора и представил, какое влияние окажет вечный, неистощимый источник энергии на измученный, истерзанный мир. Воспользуйся этим открытием с умом — и оно незаменимо.

Я испугался вместе с Имболо, когда он осознал, какая ответственность на него свалилась. Но он взвалил эту ответственность на свои плечи.

Годы борьбы, огромные планы, накопление опыта, установление всеобщего контроля, но… усталость нарастает.

Появление хетеников; неосознанная потребность человечества в переменах; угроза, постоянная угроза того, что секрет старкора окажется в руках тех, кто использует его во зло.

И, наконец, кульминация — появление наглого юнца со странными глазами…

Мое появление.

Я чувствовал радость в его душе, желание передать безграничную власть, которой он обладал так долго, другому, более молодому человеку и, в конце концов, отдохнуть. Но прежде необходимо убедиться в способностях преемника, в его намерениях. Нужно научить его, передать ему свой, с такими муками полученный опыт.

— Теперь ты видишь, Тарлетон. — Его голос доносился издалека. — Теперь ты понимаешь.

— Вы допустили ошибки, Имболо, — сказал я. — Есть нечто, чего вы не знаете. Энсилы еще живы. Они могут научить нас…

— Я понял. Но слишком поздно, Тарлетон. Слишком поздно для меня. Я недооценил тебя. Твой удар слишком силен…

Свет его разума угасал. Я пытался удержать его, вдохнуть в него новую жизнь, но действовал слишком медленно, неумело. А потом я остался в темноте один.

* * *

Лорд Имболо сидел в кресле за сверкающим письменным столом. Глаза его были полузакрыты, легкая улыбка все еще играла на его губах. Он был мертв.

Я покинул его кабинет, спустился по лестнице и вышел из здания. Они ждали меня на просторной террасе.

— Ты сходил и вернулся живым, — сказал Тяжеловес. — Значит, ты выполнил то, что хотел. Все козыри в твоих руках. Какую игру ты заказываешь?

— Я сдаюсь, — сказал я. — Теперь ваша очередь.

Он подошел ближе и заглянул мне в глаза.

— Теперь ты такой, каким был прежде, — сказал он. — Что произошло?

— Я узнал, что такое быть богом. Эта работа не для меня.

Я не сделал и двух шагов, как ощутил знакомое прикосновение к мозгу.

— Бен, мы шли за тобой, направляли тебя, твоими глазами видели сущность таких, как ты. Вы жестоки и примитивны, но в вас есть зачатки величия. Наш долгий век окончен, ваш — начинается. Вы должны играть свою роль, как мы играли свою.

— Со мной покончено, — сказал я. — Я устал. Я хочу отдохнуть.

— Увы, Бен, — отозвались энсилы, их голоса едва долетали до меня. — Нет тебе покоя. И лишь через тысячу лет ты, возможно, узнаешь, что такое быть действительно уставшим. Ты принял на себя ответственность, от которой нельзя отказаться, вступил на путь, с которого нельзя сойти. И все же ты молод, а жизнь прекрасна. Шагай вперед, вдыхай чистый воздух, любуйся своим зеленым миром. Когда твой разум отдохнет — возвращайся.

— Тарлетон, — говорил Тяжеловес. — Мы уже переговорили с адмиралом Грейсоном. Он ждет разрешения собрать Флот для сохранения мира, пока ты не предпримешь каких-либо других мер. Я думаю, нам следует действовать сообща. Перестроить мир гораздо труднее, чем мы думали.

— Да, — сказал я. — Собирайте. Пусть Флот действует. Имболо мертв, но мир продолжает жить.

— Куда ты направляешься, Тарлетон? Какие у тебя планы?

— Планы? — Я посмотрел на крошечные облачка, плывущие по небу. — Нет у меня планов. Я направляюсь туда… — Я сделал рукой жест, охватывающий весь мир. — …Посмотрю, стоит ли что-нибудь сохранять. Если да… то, может, я и вернусь.

Я зашагал к зеленым деревьям. Нежный ветерок приносил запах цветов. Журчал фонтан. Пела птица.

Возможно, через тысячу или через десять тысяч лет из глубин Галактики ворвутся грозные орды эгзорков, чтобы уничтожить нас. Может быть, им это и удастся. А может быть, они уже вымерли тысячу веков назад и эта угроза — лишь пугало для детей.

Но если эгзорки не существуют, человеку все равно грозят большие опасности. И величайшая из них — сам человек.

— Но если вы укротите себя, то кого же вам бояться? — долетел до меня далекий голос.

— Действительно, кого?

Я засмеялся и, пройдя через ворота, вышел в огромный мир.

Реликт войны (рассказы)

И стать героем

Глава первая

Во сне я плыл по реке белого огня. Сон все продолжался и продолжался, а потом я проснулся, но огонь остался и наяву, яростно протягивая ко мне обжигающие щупальца.

Я отодвинулся, чтобы ускользнуть от языков пламени, и боль пронзила меня. Я попытался вернуться обратно в сон, в относительный покой и уют огненной реки, но ничего не получилось. К добру это или к худу, но я был жив и в полном сознании.

Открыл глаза и посмотрел по сторонам. Я лежал на полу рядом с жестким противоперегрузочным ложем — такие штуки Космические Войска Земли устанавливают на редко используемых спасательных шлюпках. Неподалеку стояли еще три ложа, но пустые. Попытался сесть. Это оказалось нелегко, но, приложив несколько больше силы воли, чем можно было ожидать от больного человека, я все-таки умудрился — это сделать. Посмотрел на левую руку. Запечена. Ладонь немного не дожарена, но вот предплечье было черным, с темно-красной плотью, выглядывавшей из трещин в хрустящей корочке, полностью сожженной…

Кабинет первой помощи находился в противоположной стороне отсека. Я пошевелил правой ногой, почувствовал, как трутся друг о друга осколки кости, и опять испытал ту невероятную боль. Подтянулся вперед, помогая себе второй ногой и сожженной рукой. Доползти до кабинета было невероятно трудно — по сравнению с этим подъем Хиллари на Эверест показался бы просто детской шалостью, — но через пару лет я все-таки добрался до него и нашел микрокнопку на полу, которая активировала механизмы. А потом мир вокруг меня опять поблек.

* * *

Я вышел из кабинета с ясной головой, но очень слабый. Правая нога, которая почти не чувствовалась, была относительно удобно зажата в скобы. Я поднял руку и ощупал бритый череп со множеством наложенных швов. Должно быть, трещина. Левая рука — ну, она все еще оставалась на месте, обернутая до самого плеча и жестко вытянутая на силовой растяжке, которая должна была не дать остановиться процессу рубцевания тканей и тем самым лишить меня возможности стать инвалидом. Постоянное давление сжимающейся растяжки отнюдь не подарок, но хотелось записать свои ощущения на чувстволенту, чтобы прокручивать ее на досуге. Но, по крайней мере, автомедик не ампутировал мне руку. И на том спасибо.

Насколько я понимал, мне удалось войти в анналы как первому человеку, который столкнулся в гоулами и остался жив… если я таки выживу.

Теперь предстоял долгий путь домой, а я еще не проверял, в каком состоянии спасательная шлюпка. Взглянул на входной люк. Он был задраен. Там, где моя обожженная рука касалась его, я разглядел черные отметины.

Неуклюже прошаркав до ложа, сел и попытался подумать. В том состоянии, в каком недавно был, — с поломанной ногой, ожогом третьей степени и проломленным черепом, — я был не способен даже упасть с койки, не говоря уже о том, чтобы совершить путешествие из рубки “Валтасара” на спасательную шлюпку. А как я ухитрился задраить этот люк? Человек в чрезвычайной ситуации способен на многое. Но бегать со сломанным бедром, крутить тугой штурвал люка обожженной рукой и думать разбитой головой — это уж слишком. И все же я был здесь, в шлюпке, и пришло время связаться со штабом КВЗ.

Я щелкнул тумблером и передал специальный позывной, который дал мне несколько недель назад полковник Аусар Кайл из Аэрокосмической Разведки. Прошло пять минут, прежде чем “уведомление о получении” пришло с ретрансляционной станции на Ганимеде, и еще десять минут, прежде чем лицо Кайла всплыло передо мной на экране. Даже несмотря на мутное изображение, я смог разглядеть измученный взгляд полковника.

— Грантам! — воскликнул Кайл. — Где остальные? Что у вас там произошло?

Я повернул ручку громкости, и его вопли превратились в бормотание.

— Стоп! — сказал я. — Сейчас я все расскажу. Магнитофоны работают?

Ответа Кайла ждать не стал — это бессмысленно при пятнадцатиминутной задержке — и бросился с головой в омут.

— На “Валтасаре” была совершена диверсия. Я думаю, то же самое случилось и на “Гильгамеше”. Я покинул “Валтасар”. Немного пострадал, но кабинет первой помощи оказался на высоте. Передайте ребятам из Медотдела, что с меня причитается.

Я закончил рассказ и в ожидании ответа Кайла бухнулся на ложе. На экране мерцающее изображение полковника, нетерпеливо уставившегося куда-то назад, выглядело таким же дружелюбным, как ночная сиделка у постели больного в клинике для бедных. Только через полчаса узнаю реакцию Кайла на мой рапорт. Я задремал и резко проснулся. Кайл уже говорил:

— …ваш рапорт. Я буду откровенен. Они интересуются вашей ролью в этой катастрофе. Как случилось, что спаслись один вы?

— Какого черта, откуда я могу знать? — завопил или, вернее, заквакал я.

Но голос Кайла продолжал бубнить:

— …вы, психокинетики, рассказывали мне, что гоулы, возможно, имеют своего рода гипнотические способности, действующие на значительном расстоянии. И не исключено, что благодаря этому они могут завербовать любого лояльного гражданина, а он даже знать об этом не будет. Вы же сами сказали мне, что в течение всей атаки были без сознания и пришли в себя лишь в спасательной шлюпке, не имея ни малейшего представления, как попали туда.

Это война, Грантам. Война со злобным врагом, который наносит удары исподтишка и не знает жалости. Вас послали для изучения возможности — какой там вы используете термин для этого? — гиперподкоркового вторжения. Вы знаете лучше, чем кто бы там ни было, чем я буду рисковать, если позволю вам пройти мимо патрулей.

Мне очень жаль, Грантам, но я не могу разрешить посадку на Землю. Не могу так рисковать.

— И что мне теперь делать? — разбушевался я. — Крутиться на орбите Земли, жрать пилюли и надеяться, что вы что-нибудь придумаете? Мне нужен врач!

Кайл сразу же ответил на мой вопрос.

— Да, — сказал он. — Вы должны обосноваться на орбите отстоя. Возможно, вскоре произойдут какие-то события, которые, надеюсь, позволят… э-э… заново изучить сложившуюся ситуацию.

Он всячески избегал встречаться со мной взглядом. Я знал, о чем он думал. Старался избавить меня от душевных страданий. Я не мог винить его — он делал то, что считал правильным. А я должен был идти напролом и делать вид — до тех пор, пока боеголовки не ударятся о мою шлюпку, — как будто не знаю, что обречен на смерть.

Глава вторая

Надо собраться с мыслями и придумать, как выкрутиться из этой ситуации. Я был один, да к тому же еще и раненый, на борту спасательной шлюпки, которая окажется в фокусе перекрестного огня, как только появится в пределах досягаемости ракетных батарей Земли. Я выбрался сухим из воды, встретившись с гоулами, но вот после встречи с представителями того же биологического вида, что и я, мне уже спастись не удастся. Они не станут рисковать, опасаясь, что я действую согласно телепатическим приказам гоулов.

Конечно же, никакие приказы гоулов не довлели надо мной. Я по-прежнему оставался все тем же Питером Грантамом, психокинетиком, который шесть недель назад отправился в путь с даянским флотом. Мысли у меня в голове блестящими не были, но все они были моими, моими собственными…

Но разве я могу быть в этом уверен?

Не исключено, что подозрения, возникшие у Кайла, безосновательными все же не были. Если гоулы на самом деле такие умелые, какими мы их считаем, они вполне могли не оставить явных свидетельств своего вмешательства, во всяком случае не на сознательном уровне.

Но как раз такими делами и занимались психокинетики. Я действовал как обычный раненый, охваченный паникой, — пытался добраться до дома и там спокойно зализать раны. Но как раз обычным раненым я — то и не был! Я был обучен разбираться во всех тончайших структурах разума и был готов отразить любое нападение!

Теперь настало время воспользоваться своими знаниями и умениями. А для этого следовало прибегнуть к единственному способу, возможному в данной ситуации. Я должен был отпереть кладовые воспоминаний подсознания и еще раз увидеть, что же произошло.

Лег на спину, выбросил из головы все посторонние мысли и сконцентрировался на ключевом слове, которое должно было ввести меня в состояние самогипноза…

Чувственные ощущения потускнели. Я был один-одинешенек в туманной пустоте транса первой степени. Воспользовался вторым ключевым словом и, скользнув под туманную поверхность, очутился в мире снов, где смутные фантасмагорические фигуры мельтешили в чистилище недосформулированных понятий. Я прорвался еще глубже, вломившись на заполненный яркими галлюцинациями Третий Уровень, где мысленные образы зеркального сияния немедленно требовали обратить на них внимание. И еще глубже я…

* * *

Безграничный упорядоченный беспорядок Уровня, где располагалась базовая память, лежал передо мной. Абстрагированный от него, отчужденный и внимательный контроль личностной части разума тщательно обшарил этот многомерный континуум в поисках следов вторжения чужого разума.

И нашел искомое.

Как среди множества неподвижных деталей человеческий глаз мгновенно замечает неуловимое движение, так и внутреннее око выделило тончайшие следы, оставленные зондировавшим меня мозгом гоула, — легчайшие, словно шепот, прикосновения, которые искусно подправили скрытые мотивы моего поведения.

Я избирательно сфокусировал внутреннее око, настраиваясь на записанный памятью гештальт.

“Есть контакт, о Лучезарный!”

“Теперь помягче! Бережно лелей этот проблеск контакта. Он колеблется у самого порога сознания…”

Мастер, он постоянно ускользает! Он извивается, словно обжора-червь, попавший в пищевой бассейн!

Часть моего разума следила, как разматываются катушки памяти. Я прислушался к голосам — еще не голосам, а всего лишь их концепциям, сложным неописуемо. Видел, как та приманка-псевдоличность, которую я именно для этого и конкретизировал из абстракции во время сотен тренировок, сражается против навязываемых извне побудительных мотивов, а затем отступает перед неумолимым напором внешнего зондирования. Я следил, как гоул-оператор перехватывает контроль над двигательными центрами моего мозга и заставляет ползти сквозь удушающий дым через командный отсек к аварийному люку. Стена пламени выросла впереди, загораживая дорогу. Я шагнул в огонь, почувствовал, как призрачные огненные кнуты стегают меня, а потом люк уже оказался открытым, и я втянул себя в шлюпку, насилуя сломанную ногу. Почерневшая рука неуклюже повернула запорный штурвал. Затем последовала вспышка — это спасательная шлюпка отделилась от разваливающегося дредноута, и мир сомкнулся вокруг, когда я рухнул на пол. На Уровне, расположенном глубоко в подсознании, моя приведенная в боевую готовность псевдоличность опять кинулась в атаку на захватчика.

“Он почти ускользнул от меня, Лучезарный Владыка! Соединись с этой козявкой!”

“Невероятно! Ты что, забыл все, чему тебя учили? Держись за него, даже если у тебя иссякнут последние нити жизненной силы!”

Отстраненный от любого беспорядка, на уровне, где понимание и способность к запоминанию являются мгновенными и всеобъемлющими, контроль личностной части моего разума последовал за ловким разумом гоула, когда тот запечатлевал команды глубоко у меня в подсознании. Потом чужеродный мыслезонд выдернули из меня и все следы его присутствия тщательно затерли, дабы я не подозревал, что во мне кое-что переделали. Не подозревал, конечно, на сознательном уровне.

Наблюдая за разумом гоула, я одновременно и учился.

Внушающее зондирование — об этой концепции земные психокинетики могли пока только строить теории — было не более чем моделью в пустоте…

Но оно было моделью, которую я теперь мог сдублировать, увидев то, что сделали со мной.

Я нерешительно принялся шарить по нематериальной ткани континуума, деформируя ее и манипулируя ею, копируя гоуловский зонд. Словно грани кристалла толщиной в лист бумаги, многократно ограниченные ракурсы реальности сместились в фокус, сами по себе настраивая его.

И внезапно канал открылся. С такой же легкостью, как протягиваешь руку, чтобы снять ночную бабочку с ночного цветка, я потянулся через невообразимую пустоту и ощутил яму, где было чернее, чем на дне самого ада, и какую-то сверкающую фигуру.

И тогда раздался беззвучный вопль:

“Лучезарнейший! Он вытянулся и прикоснулся ко мне!”

* * *

Используя технику, которую я усвоил с помощью самого же гоула, я нанес удар, чтобы подавить этот вопль, ворвался во тьму, воняющую сероводородом, и уцепился в отвратительную студнеобразную безразмерность гоуловского шпиона, когда тот скрючился в безумном приступе ксенофобии, словно тонна ливера, извивающегося на дне темного колодца.

Я усилил контроль. Разум гоула, нечленораздельно тараторя, завернулся сам в себя. Не останавливаясь для отдыха, я последовал за ним, зондируя его через мой контактный туннель, копируя модели и бегло осматривая вялый разум противника.

И увидел мир желтых морей, где волны с плеском набегали на бесконечные берега из грязи. Увидел яму, окруженную испарениями, — там из какого-то внутрипланетного источника била ключом жидкая сера, наполняя необъятный бассейн природного происхождения. Гоулы теснились у его края, жадно питаясь серой, и каждый чудовищный призрак старался оттеснить соседей и занять более выгодную позицию.

Я полез дальше и увидел толстенные жгуты живой нервной ткани, которые связывали каждый принимающий пищу орган с мозговой массой, укрытой глубоко под поверхностью планеты. Проследил пути, по которым чувствительные отростки тянулись в бескрайние пещеры, где меньшие по размерам создания упорно работалинад странными устройствами. Как мне подсказала память моего врага, здесь трудилась молодь гоулов. Они строили флот, который должен будет доставить потомство гоулов в новые миры, открытые Первым Властителем, миры, где доступ к пище свободен. Не только к сере, но и кальцию, калию, железу и всем остальным металлам. Больше не будет тесниться племя гоулов — жалкие остатки некогда великой расы — у единственного пищевого бассейна. Они расселятся по всей Галактике и за ее пределами тоже.

Но только если мне не удастся помешать им.

Гоулы разработали план, но им очень не повезло.

В прошлом то там, то здесь им удавалось брать под контроль людей на военных космолетах. Контроль был достаточно поверхностный: его хватало лишь на то, чтобы устраивать аварии на кораблях. Но это не был тот абсолютный контроль, который требовался, чтобы послать человека на Землю, где он, понукаемый гоулами, совершил бы сложную диверсию.

А потом они нашли меня — одного-единственного выжившего, не окруженного хаотическими полями чужих мыслей. Но гоулам очень не повезло: они подобрали психокинетика. И вместо того чтобы заполучить покорного раба, они открыли двери крепости для невидимого шпиона. И теперь я уже лазил по ее коридорам и высматривал, что бы украсть.

Я бродил в безвременье среди узоров белого света и белого шума, проникал в самые потайные уголки мыслей гоулов, странствовал по чуждым дорогам, осматривая формы и цвета концепций чужого разума.

В конце концов я ненадолго остановился и принялся разглядывать многопорядковую структуру рисунка внутри рисунка — схему устройства странного механизма.

Проследил логическую цепь работы этого аппарата, и словно бомба взорвалась у меня в голове — мне стало ясно его назначение.

Из мерзкого убежища, сокрытого под темной поверхностью мира гоулов, который вращался по транс-Плутонианской орбите, я украл величайшую тайну их рода.

Способ передавать материю через пространство.

* * *

— Вы должны выслушать меня, Кайл! — закричал я. — Я знаю, что вы считаете меня роботом гоулов. Но то, что у меня есть, слишком велико, чтобы позволить вам просто так отбросить это. Передатчик материи! Вы прекрасно знаете, что его появление может означать для нас. Но концепция слишком сложна, чтобы попытаться описать ее. Вам придется поверить мне на слово. Но я могу построить этот передатчик, используя стандартные детали плюс антенну бесконечной площади и ленту Мебиуса. И несколько других штучек…

Я еще некоторое время разглагольствовал перед Кайлом, а потом с нетерпением стал ждать его ответа. Я приближался к Земле. Если до Кайла не дойдет вся прелесть моего предложения, то в любую секунду экраны шлюпки начнут регистрировать излучение приближающихся боеголовок.

Кайл вернулся, и его ответ свелся к простому “нет”.

Я попытался его убедить. Напомнил ему, как готовил себя к этому полету, как проводил долгие часы, работая с энцефалоскопом, воздвигая перекрестные сети условно-рефлекторных защитных реакций, создавая шунтировочные цепи в виде приманки-псевдоличности, дабы оставить на свободе мое волевое эго. Я рассказал ему о гипнозе, действующем на подсознание, и об эластичной составляющей эго-комплекса…

С таким же успехом я мог бы и не утомлять свой язык.

— Я не понимаю этого телекинетического жаргона, Грантам, — резко оборвал меня Кайл. — Он отдает мистицизмом. Но что с вами сделали гоулы — это я понимаю достаточно хорошо. Мне очень жаль.

Я откинулся назад и, покусывая нижнюю губу, погрузился в очень нехорошие размышления о полковнике Аусаре Кайле. Потом несколько успокоился и принялся решать проблему, тяжким жерновом висевшую на шее.

На клавиатуре я набрал код навигационного архива и быстро просмотрел на справочном экране стандартный каталог, проверяя зону действия радаров, расположение радиомаяков, станций слежения, управляющих полей. Было похоже на то, что невидимая для радаров шлюпка размером с мою может, скорее всего, пробраться сквозь защитную сеть, если на борту ее окажется отважный пилот. А я, как человек, подозреваемый в шпионаже, вполне мог бы проявить отвагу.

И кроме того, у меня появилось несколько идей.

Глава третья

Пронзительный вой сигнализатора дистанциометра разорвал тишину. На какое-то безумное мгновение я было решил, что Кайл опередил меня, но потом сообразил, что это обычный вызов патруля ДРО^[70].

— Зет четыре-ноль-два, я слышу пароль вашей системы “свой-чужой”. Притормозите до 1,8 g и готовьтесь перейти на орбиту ожидания…

Экран зажужжал, по нему поползли координаты и инструкции. Скормив их автопилоту, я начал действовать по разработанному ранее плану. Патруль приближался. Я облизал пересохшие губы. Пришло время рискнуть.

Закрыл глаза, мысленно потянулся — так же, как делал это разум гоула, — и ощутил прикосновение разума офицера-связиста, который находился в сорока тысячах миль от меня, на борту патрульного корабля. Короткая суматоха схватки, а затем я продиктовал его разуму мои инструкции. Связист нажал нужные клавиши и произнес в микрофон:

— Отставить, Зет четыре-ноль-два! Продолжайте следовать старым курсом. В ноль девятнадцать секунд увеличьте скорость до планетарной для выхода в плотные слои атмосферы и посадки.

Я стер его воспоминания о том, что произошло, а разрывая контакт, уловил его запоздалое замешательство. Но я уже имел от ДРО разрешение на полет и стремительно приближался к атмосфере.

— Зет четыре-ноль-два, — затрещало в динамике связи. — Это планетарный контроль. Я принимаю вас в канал сорок три для входа в атмосферу и посадки.

Возникла длинная пауза. Потом в динамике загремело:

— Зет четыре-ноль-два, отмена разрешения ДРО на полет! Повторяю: разрешение отменяется! Аварийный курс измените на стандартный гиперболический, код девяносто восемь! Не пытайтесь войти в атмосферу. Повторяю: не пытайтесь войти в атмосферу!

Кайлу не потребовалось много времени, чтобы увидеть, что я проскочил сквозь внешнюю линию обороны. Отсрочка в несколько минут очень помогла бы мне. Я решил скосить под дурачка в надежде, что мне немного повезет.

— Планетарный контроль, это Зет четыре-ноль-два. Эй, парни, боюсь, я тут пропустил кое-что из того, что вы говорили. Я легко ранен и, похоже, дернул за ручку настройки приемника. Что вы там говорили после “канал сорок три…”?

— Четыре-ноль-два, убирайтесь оттуда! У вас нет разрешения на вход в атмосферу!

— Эй вы, шутники! Вы все перепутали! — запротестовал я. — У меня есть разрешение на весь полет — от начала до конца. Я получил его от ДРО…

Пришло время мне исчезнуть. Я заглушил все радиопередачи и ударил по рычагам управления, следуя по заранее рассчитанному противоракетному курсу. И опять мысленно потянулся…

Дежурный радарщик, который находился где-то в Тихом океане, в пятнадцати тысячах миль от меня, встал со стула, пересек тускло освещенную комнату и щелкнул выключателем. Экраны радаров погасли…

Целый час я скользил вниз по пологой траектории, отражая атаку за атакой. А потом от меня отстали, когда я уже несся над самой поверхностью океана несколькими милями юго-восточнее Ки-Уэст. Шлюпка жестко врезалась в воду. Пол встал вертикально, перевернулся, и ремни безопасности больно врезались в грудь.

Я дернул за рычаг и на некоторое время из-за головокружения потерял всякое представление, где верх, где низ, когда аварийная капсула глубоко под водой отделилась от тонущей шлюпки. А потом капсула наконец вынырнула и весело закачалась на волнах.

Теперь нужно было рискнуть и опять связаться с Кайлом — но, добровольно выдавая ему свое нынешнее местонахождение, я тем самым надеялся убедить его, что по-прежнему на нашей стороне. А кроме того, отчаянно нуждался в том, чтобы меня подобрали после приводнения. Я щелкнул по клавише передатчика.

— Это Зет четыре-ноль-два, — сказал я в микрофон. — У меня срочное сообщение для полковника Кайла из Аэрокосмической Разведки.

На экране появилось лицо Кайла.

— Кончайте бороться, Грантам, — прокаркал он. — Вы проскочили сквозь планетарную линию обороны. Бог знает, как вам это удалось. Я…

— Об этом позже, — резко остановил я его. — Как насчет того, чтобы теперь отозвать назад ваших сторожевых псов? И послать сюда кого-нибудь из ваших людей, чтобы подобрать меня, прежде чем я добавлю морскую болезнь к прочим болячкам.

— Мы засекли тебя, — прервал меня Кайл. — Бороться бесполезно, Грантам!

* * *

Я почувствовал, как на лбу выступили бисеринки холодного пота.

— Кайл, вы должны выслушать меня! — закричал я. — Я догадываюсь, что ваши ракеты уже летят ко мне. Отзовите их! У меня есть информация, благодаря которой мы можем выиграть войну…

— Мне очень жаль, Грантам, — сказал Кайл. — Даже если бы я мог рискнуть поверить вам, уже слишком поздно.

Вместо лица Кайла на экране появилось другое лицо.

— Мистер Грантам, я — генерал Тит. От имени вашей страны и от Президента лично — он, кстати, в курсе той трагической ситуации, в которой вы оказались, — я имею честь сообщить, что вы будете награждены Почетной медалью Конгресса — посмертно, разумеется, — за героическую попытку. И никоим образом вашу доблесть не умаляет ни то, что она потерпела неудачу, ни то, что вы на самом деле исполняли замысел нашего негуманоидного противника — путь даже по принуждению и против своей воли. Мистер Грантам, я салютую вам.

Рука генерала жестко взлетела к голове.

— Заткнитесь вы, напыщенный осел! — рявкнул я. — Я не шпион!

На экране вновь появился Кайл, вытеснив удивленное лицо генерала:

— Прощайте, Грантам. Постарайтесь понять…

Я щелкнул выключателем и сел, крепко вцепившись в ложе. После каждого покачивания аварийной капсулы мой желудок оказывался в районе горла, настойчиво просясь наружу. В запасе у меня было, наверное, где-то около пяти минут. Ракеты, скорее всего, летят с мыса Канаверал.

Я закрыл глаза, заставил себя расслабиться, мысленно потянулся…

И ощутил далекий берег, возбужденное жужжание мозгов людей, работающих в городах. Я проследовал вдоль линии берега, нашел ракетную базу, пронесся сквозь скопление разумов.

“Ракета легла на курс; лети хорошо, детка! Критическая точка… теперь прямо в цель”.

Я ощупью пробрался в разум этого человека и нашел управляющие центры его мозга. Он быстро отвернулся от навигационного планшета, пошатываясь, подошел к приборной панели и с силой ударил по кнопке самоуничтожения ракеты.

Остальные офицеры набросились на него, оттаскивая от приборов.

“…Идиот, зачем ты ее ликвидировал?”

Я разорвал контакт и нашел другого человека, который в свою очередь рванулся к кнопкам и уничтожил остальные шесть летящих ко мне ракет. Потом вернулся назад. Теперь смертная казнь была на несколько минут отложена.

Я находился в десяти милях от берега. У капсулы была собственная силовая установка. Я привел ее в действие и сразу же включил экран наружного наблюдения. Увидел темное море, слабый отблеск звездного света на неспокойной поверхности вод, а вдали, у горизонта, — зарево. Там находился Ки-Уэст. Я всадил нужный курс в автопилот, а затем растянулся на ложе, исследуя внешний мир в ожидании следующей атаки.

Глава четвертая

На железнодорожной сортировочной станции было темно. Спотыкаясь, я шел по шпалам.

“Еще несколько минут, — сказал я себе. — Еще несколько минут, и ты сможешь прилечь… отдохнуть…”

Передо мной смутно виднелся темный грузовой вагон, его открытая дверь была как невероятно черный квадрат. Тяжело дыша, я привалился к порожку, потом, помогая себе здоровой рукой, попытался залезть в вагон.

Неподалеку заскрипел гравий. Луч карманного фонаря пронзил ночную тьму, скользнул вдоль повидавшего виды товарного вагона и поймал меня в световой круг. Раздалось удивленное восклицание. Я сполз обратно на рельсы, закрыл глаза и принялся мысленно шарить по сторонам в поисках разума копа. Со всех сторон доносилось неясное бормотание спутанных мыслей горожан и их беспорядочных впечатлений. Выделить из этой мешанины мысли копа было трудно, слишком трудно. Мне нужно было поспать…

Я услышал, как коп со щелчком взвел курок револьвера, и упал плашмя, когда из дула в моем направлении вылетело пламя. Властное “бум!” эхом пронеслось среди вагонов. Я ясно уловил чужую мысль:

“На редкость ужасно выглядящий, с бритой головой, с торчащей вперед рукой — это он, все сходится…”

Потянувшись к его разуму, я наугад нанес удар. Фонарь упал и погас. Я услышал, как бессознательное тело рухнуло на землю, словно молодой бычок, которого ударили тяжелой дубиной.

Это оказалось совсем нетрудно. Лишь бы не заснуть…

Скрежеща зубами, я втащил себя в вагон, забился в дальний угол, укрывшись за штабелем, и упал на пол. Я попытался вызвать личностную часть моего разума, чтобы она, как часовой, осталась бодрствовать и предупреждать меня об опасности. Но это оказалось слишком хлопотливым делом. Я расслабился и позволил всему своему разуму скользнуть во тьму.

* * *

Вагон покачивался, его колеса монотонно постукивали на стыках. Я открыл глаза и увидел на мусоре, лежащем на полу, желтый солнечный луч. Силовая растяжка скрипнула, дернув мою руку. Сломанная нога пульсировала, протестуя против того лечения, которое она получала — скобы и тому подобное, а сожженная рука сильно ныла, требуя дополнительной порции той мази, которая не давала мне понять, насколько плохо ее состояние. Приняв все во внимание, можно сказать, что я чувствовал себя некачественно забальзамированной мумией, если, конечно, не считать того, что был голоден. Явно свалял дурака, не набив карманы концентратами перед тем, как покинуть аварийную капсулу на отмелях у побережья Ки-Ларго. Но, к сожалению, все происходило слишком быстро.

Едва я успел добраться до рыбачьего катера, владельца которого заставил встретиться со мной, как вокруг нас стали падать снаряды. Будь артиллеристы на крейсере в десяти милях от меня чуточку поудачливее, они бы покончили со мной и со злополучным рыбаком. Прежде чем мне удалось отделаться от артиллеристов, рядом с нами разорвалась пара снарядов.

В рыбачьем лагере на берегу я достал машину с владельцем, который подбросил меня до грузовой железнодорожной станции и укатил прочь, искренне считая, что в город ездил за кофе и сахаром. Если бы этому человеку когда-нибудь сказали, что он видел меня, тот бы не поверил.

Теперь, наконец-то выспавшись, пора было начать готовиться к следующему акту этого фарса.

Я надавил на кнопку освобождения силовой растяжки, осторожно разжал ее, потом от подола рубашки оторвал узкую полосу и как можно незаметнее примотал руку к боку. Саму повязку ухитрился почти не потревожить.

Мне нужна была новая одежда или, по крайней мере, другая одежда и что-нибудь такое, чем я мог бы прикрыть бритый череп. Я не смогу вечно прятаться по закоулкам. А появиться на людях… не стоит забывать, что полицейский на станции опознал меня с первого же взгляда.

Лежа на полу вагона, ожидал, когда поезд замедлит ход при приближении к городу. Пока я не слишком беспокоился, но только пока. Коп, вероятно, никого не сможет убедить, что действительно видел меня. Да и сам он не мог быть полностью в этом уверен.

Перестук колес почти исчез, и поезд содрогнулся, останавливаясь. Я подполз к двери и сквозь щель выглянул наружу: освещенные солнцем поля, несколько низких зданий, стоящих вдали, и угол перрона. Я закрыл глаза и позволил своему сознанию вытянуться наружу.

“…вшивая работа. Какой в ней смысл? Маленькая шлюха в закусочной… дальше в холмах… охота на белок… бутылка виски…”

Я осторожно пролез в сознание человека, стараясь не встревожить его. Увидел его глазами запыленный грузовой вагон, ржавчину на рельсах, чахлые деревья, растущие среди куч золы, и старый, в выбоинах перрон. Я заставил человека повернуться и увидел грязное окно телеграфа и покосившуюся дверь с сеткой от насекомых, с облупившимся фирменным знаком кока-колы наверху.

Подведя человека к двери, побудил его переступить порог. За стойкой, покрытой линолеумом, стояла девочка-подросток с прыщавой кожей, большими грудями и мокрыми пятнами на одежде под мышками. Когда хлопнула дверь, она без всякого интереса взглянула на вошедшего.

Мой “носитель” подошел к стойке и пальцем показал на сэндвичи, завернутые в вощеную бумагу, которые лежали на стеклянной витрине.

— Я возьму их все, и сладкие батончики, и сигареты тоже. И дай мне большой стакан воды.

— Лучше катись отседова и гляди во все гляделки на свой поезд, — беззаботно ответила девочка. — С чего бы это вдруг ты так оголодал?

— Положи их в пакет. Быстрей.

— Гляди-ка, раскомандовался тут…

Мой “носитель” зашел за стойку, взял использованный бумажный пакет и стал укладывать в него продукты. Девочка сначала пораженно следила за ним, потом оттолкнула его.

— Ты, пшел обратно за стойку!

Продавщица положила в пакет остальные продукты и вытащила карандаш из-за уха.

— С тебя — один восемьдесят пять. Наличными.

Мой “носитель” вытащил из кармана рубашки две замусоленные банкноты, бросил их на стойку и стал ждать, когда девочка наполнит стакан водой. Потом взял стакан и пошел к двери.

— Эй! Куда поперся с моим стаканом?!

Стрелочник пересек перрон, направляясь к моему грузовому вагону. Легко сдвинул на несколько дюймов плохо закрепленную дверь, втолкнул внутрь пакет, рядом с ним поставил стакан с водой, потом стянул покрытую сажей шляпу и тоже сунул ее в вагон. Затем обернулся. С перрона за ним следила девочка-продавщица. По составу прокатился лязг, и поезд, резко дернувшись, медленно покатился. Стрелочник направился к девочке. Я услышал, как он сказал ей:

— Дружок там у меня, приятель. Он тут мимо проезжал.

За это время я обнаружил, что мне нет необходимости строго контролировать каждое движение субъекта. Получив первоначальный толчок, субъект начинает действовать, сам логически объясняет свое поведение, наполняет его деталями и никогда так и не узнает, что исходная идея была чужой.

Вначале я выпил воду, потом съел сэндвич, закурил сигарету и лег на спину. Пока все шло хорошо. На упаковочных клетях в вагоне стояла маркировка: “Аэрокосмическая база флота США, Биоу Ле Ккон”. Если мне будет сопутствовать хоть какая-нибудь удача, то часов через двенадцать я доберусь до Нового Орлеана. Первый этап моего плана включал и набег на Национальную Лабораторию “Дельта” — но это будет только завтра. Торопиться незачем.

* * *

До рассвета оставалось не так уж долго, когда я выбрался из вагона, стоящего на запасном пути в болотистой местности в нескольких милях от Нового Орлеана. Я не чувствовал себя достаточно хорошо, но был кровно заинтересован в том, чтобы продержаться. Еще предстояло прошагать несколько миль. У меня были запасы — немного сладких плиток и сигарет, рассованных по карманам изорванной форменной одежды. Иначе говоря, я не обременен тяжким грузом, если не брать в расчет скобы на правой ноге и повязки на руке.

Я проковылял по мягкой болотистой почве до покрытой рытвинами черной дороги и, прихрамывая, направился к видневшимся в полумиле отсюда огням нескольких машин. Становилось жарковато. Болотный воздух был похож на горячие выхлопные газы. Несмотря на лекарства, чувствовалось, как удары сердца отдаются в многочисленных ранах. Я мысленно потянулся и прикоснулся к разуму одного из водителей — тот думал о креветках, о ранке, оставленной рыболовным крючком на его большом пальце, и о черноволосой девушке.

— Вас подвезти? — обратился ко мне водитель.

Я поблагодарил его и сел в машину. Он бросил на меня краткий взгляд и сразу же попытался усмирить свое любопытство. С огромным трудом мне удалось сдержаться и не последовать за мыслями водителя. Было похоже на то, что мой мозг, научившись хитрому трюку мысленной связи с другими людьми, теперь инстинктивно стремился установить с ними контакт.

Час спустя водитель высадил меня на перекрестке улиц в захудалом торговом районе города и укатил прочь. Я понадеялся, что с темноволосой девушкой у него будет все в порядке. Заметив комиссионный магазин, зашел в него.

Двадцать минут спустя вернулся на улицу, облаченный в розовато-серый костюм, который был сшит целую вечность назад каким-то романским портным, возможно обиженным на весь мир. Рубашка, входившая в комплект с костюмом, была странного лилового цвета. Черный галстук-шнурок прекрасно подходил к той сомнительной атмосфере оригинальности, которая теперь меня окружала. Шляпу стрелочника я сменил на потертый берет. Человек, который снабдил меня этой одеждой, все еще спал. Я счел, что оказал ему честь, позаимствовав ее. Сойти за рыбака я уже не надеялся — не тот стиль. Возможно, смогу прикинуться сбежавшим с работы официантом из кафе.

Я прошел мимо облюбованных мухами лотков с рыбой, мимо вешалок с выцветшей одеждой, мимо грязных овощей, грудой сваленных в решетчатые контейнеры — огромные клетки из кованой стали, в которых спокойно можно было бы держать стадо бронтозавров. На стоянке такси выбрал толстого водителя в бородавкой.

— Сколько возьмете до Национальной Лаборатории “Дельта”?

Он перекатил глаза на меня, перекинул зубочистку из одного угла рта в другой.

— А чегой-то вам тама понадобилось? Ничаво тама нету.

— Я — турист, — объяснил я. — Когда уезжал из дому, мне сказали, чтобы ни в коем случае не пропустил эту Лабораторию.

Он хрюкнул, потянулся через сиденье и открыл заднюю дверь. Я забрался в машину. Водитель выключил зеленый огонек, с диким скрежетом завел мотор и отъехал от тротуара, даже не посмотрев в зеркало заднего вида.

— Как далеко до Лаборатории? — спросил я.

— Недалеко. Миля, миля и еще четверть.

— Городок-то ваш не маленький, похоже.

Шофер ничего не ответил.

Мы проехали через район складов, свернули налево к порту, перевалили через железную дорогу и остановились у девятифутового воздушного силового забора. Ворота были закрыты.

— Десять монет, — заявил водитель.

Я посмотрел на ограду, на обширный пустырь, на низкие здания, стоящие вдали:

— Что это такое?

— Место, которое вы заказывали. Десять монет с вас, мистер.

Я коснулся его разума, всадил туда пару фальшивых образов и убрался восвояси. Водитель моргнул, завел мотор и, объехав вокруг пустыря, затормозил у открытых ворот, возле которых стоял охранник, одетый в синюю форму. Толстяк обернулся ко мне:

— Вы желаете, чтобы я въехал внутрь, сэр?

— Я выйду здесь.

Он выпрыгнул из машины, открыл мне дверцу и, поддерживая под здоровую руку, помог вылезти.

— Я должен дать вам сдачу, сэр, — сказал он и полез в карман.

— Оставьте ее себе.

— Спасибо, сэр. — Он поколебался мгновение. — Наверное, мне стоит подождать вас здесь, сэр. Сами понимаете…

— Со мной все будет в порядке.

— Я надеюсь, — сказал шофер. — Такой человек, как вы — вы и я… — Он подмигнул мне. — В конце концов, мы оба не просто так носим береты.

— Действительно, — согласился я. — Считайте, что ваши чаевые удвоились. А теперь езжайте отсюда прямо на восток и забудьте, что вообще видели меня.

Водитель забрался в машину, лучезарно улыбнулся мне и уехал. Я повернулся и придирчиво осмотрел Лабораторию “Дельта”.

Ничего необычного и интересного в ней не было — низкие здания из кирпича и стали, грязь, забор и охранник, который не спускал с меня глаз.

Я неторопливо подошел к охраннику:

— Я из Айовы… Э-э… остальные не приедут — они предпочли денек отдохнуть от экскурсий. Но я хочу-таки все это осмотреть. Кроме того, я заплатил деньги и не желаю…

— Минутку, — прервал мои излияния охранник и поднял руку ладонью ко мне. — Ты, должно быть, заблудился, приятель. Здесь тебе не аттракцион для туристов. Тебе нельзя входить сюда.

— Разве не здесь делают камеи? — с беспокойством спросил я.

Охранник помотал головой:

— Плохо, что ты отпустил такси. Следующий автобус будет не раньше чем через час.

В поле зрения появился представительский автомобиль мышиного цвета. Он замедлил ход и повернул, намереваясь въехать в ворота. Я мысленно коснулся разума его водителя. Автомобиль резко дернулся ко мне и затормозил. Дородный мужчина, развалившийся на заднем сиденье, наклонился вперед и нахмурился. Я коснулся и его тоже. Он расслабился. Водитель перегнулся через сиденье и распахнул передо мной дверцу машины. Я обошел автомобиль спереди и сел на заднее сиденье. Охранник с отвисшей челюстью следил за мной.

Двумя пальцами я отсалютовал ему, и автомобиль въехал в ворота.

— Остановись перед отделом электроники, — сказал я водителю.

Автомобиль затормозил, я вылез из него, поднялся по ступенькам и через двойные стеклянные двери прошел в вестибюль. Автомобиль еще на несколько секунд задержался у лестницы, потом отъехал. Пассажир, должно быть, удивлялся, чего это шофер вздумал здесь остановиться, но сам водитель не помнил даже, что вообще останавливался.

Я попал внутрь здания, и это было начало. Мне не очень-то нравилось заниматься грабежом средь бела дня, но это значительно упрощало дело. Не по плечу лазить по стенам и взламывать запертые двери, во всяком случае до тех пор, пока мне не сделают переливание крови и пересадку кожи и пока я не смогу отдохнуть три месяца где-нибудь на теплом берегу.

Из какой-то двери вышел человек в белом халате. Он устремился мимо меня, резко повернулся…

— Я здесь насчет мусора, — сказал я. — Проклятые идиоты желают поставить баки для пищевых отходов. Это вы нам звонили?

— Чего-чего?

— Я не собираюсь тратить на вас все утро! — взвизгнул я. — Вы, ученые, все одинаковые. Как пройти в… черт, как ее там?., на склад оборудования?

— Направо и туда, — показал он.

Я не стал утруждать себя благодарностями. Это было бы не в характере моего персонажа.

Когда я вломился на склад, худой мужчина с короткими усиками недовольно уставился на меня. Рассеянно кивая головой, я посмотрел на него.

— Продолжайте работать, — сказал я. — Ревизия будет проведена так, чтобы как можно меньше тревожить вас. Только, если нетрудно, покажите мне, где у вас лежат накладные.

Он вздохнул и махнул рукой в сторону бюро, где хранились документы. Я пошел туда и вытащил один из ящиков, заодно внимательно осматривая комнату. За стеклянной дверью, которая вела в соседнюю комнату, виднелись забитые всякой всячиной полки.

Двадцать минут спустя я вышел из здания с коробкой из металлизированного картона, в которой лежали электронные компоненты, необходимые для сборки передатчика материи. Конечно, в коробке были не все детали — остальные мне еще предстояло изготовить самому из подручных материалов. Коробка была тяжелая, слишком тяжелая для того, чтобы унести ее достаточно далеко. Я поставил ее у двери и подождал. Откуда-то появился грузовой пикап.

Он свернул к тротуару и остановился. Шофер вылез из кабины и поднялся ко мне.

— Вы… э-э?.. — Он почесал в затылке.

— Именно. — Я махнул рукой в сторону коробки с добычей: — Поставьте ее в багажник.

Он оказал мне эту услугу, и мы покатили к воротам. Охранник поднял руку и подошел к нам, чтобы осмотреть пикап. Увидев меня, очень удивился.

— Да кто же ты такой, приятель? — спросил он.

Мне не очень нравилось подделывать мысли людей сверх необходимого. Это сильно смахивало на кражу у слепого — украсть нетрудно, но гордиться нечем. Поэтому я лишь слегка влез в мысли охранника и внушил ему, что все сказанное мной будет иметь глубокий смысл.

— Ну, вы понимаете, просто обычный поход по магазинам, который я совершаю каждый вторник, — пояснил я. — Но только молчите об этом. Мы целиком полагаемся на вас.

— Будьте спокойны, — ответил он и отошел в сторону.

Мы на полном газу проскочили через ворота. Я оглянулся и увидел охранника, который смотрел вслед и напряженно думал о ежевторничном походе по магазинам, который происходит в пятницу. Он признал такое поведение вполне логичным, утвердительно кивнул головой и забыл обо мне.

Глава пятая

Предыдущую пару часов я несся во весь опор, наслаждаясь хитрым трюком, который украл у гоулов. Теперь же я внезапно почувствовал себя учеником в похоронном бюро, который слишком злоупотребляет практическими занятиями. Я направил водителя в район, где стояли не самые дорогие коттеджи, высматривая дом с табличкой врача.

Тот, который я нашел, не внушал особого доверия — он едва был заметен за частоколом деревьев, но мне и не хотелось привлекать особого внимания к своей персоне. Пришлось прибегнуть к помощи водителя, чтобы донести коробку до двери дома. Шофер довел меня до приемной, поставил коробку у моих ног и ушел, считая, что сейчас еще утро и ему нужно заканчивать рейс.

Доктор оказался потрепанным жизнью семидесятилетним стариком с трясущимися руками, которым мог помочь только добрый стаканчик виски. Старик посмотрел на меня так, словно я оторвал его от какого-то занятия — то ли более приятного, то ли лучше оплачиваемого, чем все то, что я мог ему предложить.

— Док, мне нужно переодеться, — сказал я. — И возможно, получить дозу, чтобы уйти отсюда.

— Я не уличный торговец “колесами”, — отрезал он. — Вы, похоже, обратились не по адресу.

— Только небольшое лечение — совершенно обычное. У меня ожог.

— Кто посоветовал вам прийти сюда?

Я многозначительно посмотрел на него:

— Добрые люди подсказали.

Старик волком посмотрел на меня, заскрежетал вставными челюстями, потом показал на черную полированную дверь:

— Идите туда.

Сняв повязки, он пораженно уставился на мою руку. Я бросил на нее краткий взгляд и пожалел, что сделал это.

— Как вы это заработали? — поинтересовался доктор.

— Курил в постели. Вы не дадите… что-нибудь такое… что…

Он успел подхватить мое падающее тело и отволок его в кресло. Потом достал то шотландское виски, которого ему так не хватало, дал мне стаканчик как запоздалый ответ на невнятную просьбу и сузившимися глазами посмотрел на меня.

— Я догадываюсь, что ногу вы сломали, когда свалились с той же самой постели, — сказал врач наконец.

— Точно. Чертовски опасная постель.

— Я сейчас вернусь. — Он повернулся к двери. — Не уходите. Я только… захвачу немного марли для тампонов.

— Лучше останьтесь здесь, док. На этом столе достаточно марли.

— Послушайте…

— Бросьте, док. Я знаю о вас все.

— Что?

— Я сказал “знаю о вас все”.

Старик приступил к работе — трудно пререкаться, имея нечистую совесть.

Чем-то помазал мне руку и наложил свежую повязку, затем осмотрел ногу и отрегулировал положение скоб. Покудахтав над шрамами у меня на скальпе, он приложил к ним нечто мокрое., после чего там стало жечь, как от адского огня. И в конце концов сунул мне в здоровую руку старомодную булавку для галстука.

— Это все, что я могу для вас сделать, — сказал доктор и протянул мне пузырек с таблетками. — Принимайте их в крайнем случае. А теперь убирайтесь отсюда.

— Вызовите мне такси, док.

* * *

Я послушал, как он говорит по телефону, затем закурил сигарету и сквозь гардины уставился в окно. Старик стоял рядом со мной, терзая свою верхнюю вставную челюсть и не спуская с меня глаз. До сих пор мне не было нужды подправлять что-нибудь в его мозгах, но, пожалуй, следовало их проверить. Я нежно мысленно пролез ему в черепную коробку.

“О Боже, почему я… давным-давно… Мари всегда знала… уехать в Аризону, начать заново… слишком стар…”

Я увидел гнездо страха, который грыз его, разочарование, бледную искру надежды, еще не совсем погасшую. Я прикоснулся к его разуму, стирая отметины…

— Ваша машина, — сказал старик. Открыл входную дверь и посмотрел на меня. Я пошел к выходу.

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — спросил он.

— Конечно, дед! И не беспокойся. Все должно быть нормально.

Шофер такси поставил мою коробку на заднее сиденье. Я сел на переднее и попросил отвезти меня в магазин мужской одежды. Он ждал, пока я менял свое тряпье на костюм с иголочки, новую рубашку, нижнее белье и берет. Берет оказался единственным головным убором, который не причинял боли поврежденной черепушке. Мои казенные ботинки разваливаться еще не собирались, но я поменял их на новые, а кроме того, добавил легкий дождевик и крепкий чемодан. Продавец сказал что-то о деньгах, и я мысленно подкинул ему одну идейку и дополнил ее воспоминаниями о фантастической ночи, проведенной им с рыжеволосой курочкой. В результате он даже не заметил, как я вышел из магазина.

Я постарался не чувствовать себя магазинным вором. В конце концов, человеку не каждый день выпадает шанс поменять свою одежку на мечту.

Сев в такси, я переложил детали из коробки в чемодан и приказал водителю доставить меня в какой-нибудь не очень приметно выглядящий отель. Четырехзвездочный адмирал с потертыми обшлагами отнес мой чемодан в холл отеля. Таксист уехал под впечатлением, что все свои деньги я трачу на чаевые.

В номере я поел, принял горячую ванну и позволил себе три часа поспать. Когда проснулся, чувствовал себя так же, как те ученики бальзамировщиков, когда они в конце концов завершают свое образование.

Перелистав телефонный справочник, набрал номер.

— Мне нужен “кадиллак” или “линкольн”, — сказал я в трубку. — Новый и не из тех, что вы сдаете напрокат для похорон. Еще мне нужен водитель, который не будет возражать, если на пару ночей лишится сладких снов. И положите в машину подушку и одеяло.

Потом спустился в кафетерий, чтобы немного подзакусить. После еды едва успел выкурить сигарету, как был подан автомобиль — темно-синий, блестящий, тяжелый и приземистый.

— Мы отправляемся в Денвер, — сообщил я водителю. — Завтра мы сделаем одну остановку — мне надо будет заглянуть в кое-какие магазины. Рассчитываю добраться до Денвера за двадцать часов. Через каждые сто миль ненадолго останавливайтесь. Скорость держите не выше семидесяти миль в час.

Он кивнул. Я забрался на заднее сиденье и утонул в аромате дорогой обивки.

— Я поеду через город, а дальше направлюсь по автостраде восемьдесят четыре…

— Деталями займитесь сами, — сказал я.

Наш автомобиль влился в поток других машин, а я подложил под себя подушку и закрыл глаза. За время этого путешествия нужно отдохнуть как можно больше. До меня доходили слухи, что сравнение Денверского Архивного Центра с Форт-Ноксом было совершенно точным. Что ж, когда я доберусь туда, выясню наверняка.

* * *

План, который я разработал, был отнюдь не шедевром. Развивайся события чуть медленнее, состряпал бы что-нибудь получше. Но когда каждый полицейский по всей стране имеет приказ стрелять в меня даже без предупреждения, приходится действовать очень быстро. Достоинством плана была его невероятность. Когда я окажусь в безопасности в Центральном Хранилище — считалось, что это единственное сооружение во всем мире, которое может выдержать прямое попадание водородной бомбы, — свяжусь по телефону с внешним миром и посоветую начальству внимательно наблюдать за неким определенным местом, скажем, большим столом в канцелярии Президента. Потом соберу передатчик материи и кину какой-нибудь маленький предмет под нос этим надутым индюкам. Им придется признать, что у меня кое-что есть. И тогда они посерьезнее отнесутся к мысли о том, что я не работаю на врага.

Путешествие протекало спокойно, и мне удалось отоспаться. Сейчас было пять утра, и мы уже находились в предгорье, в получасе езды от Денвера. Я еще раз повторил свою роль, готовясь к самой хитрой части плана — начальной. Включил радио и послушал пару выпусков новостей.

ФБР по-прежнему обещало арестовать меня в течение ближайших часов. Из передач я узнал, что то ли отлеживаюсь, то ли умер где-то по соседству с Ки-Уэст и что ситуация находится под контролем. Новости обрадовали меня. Никто не будет ожидать, что я неожиданно, как чертик из коробки, появлюсь в Денвере, движимый по-прежнему своими желаниями, а не волей гоулов. Да вдобавок еще буду в новой одежде.

Архивный Центр находился на севере города, надежно укрытый в недрах горы. Я направил водителя в объезд деловых районов города, вдоль по улице, мимо темных закусочных и закрытой бензоколонки, к развилке на объездной дороге. Мы остановились. Если я ошибся, рассчитывая, что мне без особых трудностей удастся обтяпать это дельце, то дальше могут поджидать опасности. Я легко пробежался по мыслям шофера. Он поставил машину на ручной тормоз и вылез наружу.

— Даже не представляю себе, как такое могло случиться, мистер Браун. У нас кончился бензин, — извиняясь, сообщил он. — Мы только что проехали мимо бензоколонки, но она закрыта. Похоже, мне придется сходить в город. Я очень, очень извиняюсь. Такого еще не случалось.

Я сказал ему, что ничего страшного не произошло, проследил, как он скрылся в предрассветной тьме, потом перебрался на переднее сиденье и завел мотор.

От ворот охранной зоны, окружавшей Архивный Центр, меня сейчас отделяло не более мили. Я ехал медленно, мысленно рыская по окрестностям, опасаясь встретить сопротивление. Но, похоже, никто не собирался вставлять мне палки в колеса. Мир был так тих и спокоен, как игрок в покер, у которого на руках хорошие карты. Время для прибытия сюда я выбрал очень благоприятное.

* * *

Я затормозил перед воротами, под ярким светом прожектора и бдительным оком военного полицейского, держащего наизготовку черный блестящий автомат. Полицейский, увидев меня, не подал вида, что удивлен. Когда он подошел, я опустил боковое стекло.

— Мне там назначена встреча, капрал, — сказал я и коснулся его разума. — Пароль — “опасный момент”.

Он кивнул, отступил в сторону и жестом разрешил въехать внутрь. Я засомневался. Слишком уж легко все складывалось. И опять мысленно потянулся вовне.

“…середина ночи… пароль… шикарный автомобиль… хотел бы я…”

Миновав ворота, направился к стоянке и запарковался перед пандусом, который вел вниз, к большой стальной двери. Ни одного человека поблизости не было видно. Я вылез из машины и вытащил чемодан. Он значительно потяжелел — еще бы, по дороге в Денвер к содержимому прибавились мотки проволоки и электромагниты. Я спустился по пандусу и остановился перед дверью. Тишина вокруг была полнейшей, можно сказать — угрожающей.

Я мысленно прочесал окрестности в поисках людей, никого не обнаружил. Решил, что экранировка отражает все звуки.

Дверь явно предназначалась для обслуживающего персонала. Она была похожа на дверь огромного сейфа, с массивным сейфовским же замком на ней. Я прислонился ухом к холодной двери, мысленно проник в нее, исследуя механизм замка, повернул наборный диск вправо, влево, вправо…

Дверь открылась. Я настороженно шагнул внутрь.

Тишина и темнота. Мысленно потянувшись вовне, ощутил стены, сталь, бетон, сложные механизмы, туннели, уходящие глубоко под землю…

…но не обслуживающий персонал. Это было приятной неожиданностью, но не стоило попусту тратить время, подвергая сомнению мою удачу. Пройдя по коридору, открыл еще одну дверь, опять похожую на сейфовскую, миновал несколько холлов и несколько других дверей. Мои шаги приглушенным эхом отдавались от стен. Я миновал последнюю дверь и вступил в сердце Архивного Центра.

Помещение перед мрачным, без всяких выступов, входом в Главное Хранилище было хорошо освещено. Я поставил чемодан, сел на него и закурил сигарету. Пока что все складывалось просто замечательно. Насколько я мог судить, слухи о недоступности Денверского Архивного Центра были явно преувеличены. Даже не обладая такими специфическими знаниями, как у меня, опытный взломщик вполне мог бы добраться до входа в Главное Хранилище. Но вот дальше… Да, Главное Хранилище — это уже совсем другое дело. Большой интегральный замок, установленный на его двери, сдавался только перед сложной командой, отданной ему компьютером, стоящим у стены напротив входа в Хранилище. Я курил сигарету и, закрыв глаза, мысленно изучал запирающее устройство.

Докурив, подошел к компьютеру и принялся нажимать клавиши на клавиатуре, вводя необходимые формулы. Полчаса спустя я покончил с этим делом. Обернулся и увидел, что вход в Хранилище открыт и ярко освещенный туннель ждет меня.

* * *

Я втащил в него чемодан и дернул за рычаг, который закрыл за мной дверь. Загорелась зеленая лампочка. Пошел по узкой галерее, заставленной серыми металлическими полками, заполненными цилиндрами с лентами, спустился на несколько ступенек вниз и оказался в довольно просторном помещении, где стояли койки и имелись камбуз и туалет с ванной комнатой. Вдоль стен тянулись ряды полок, заставленных различными продуктами.

Там были также радио и телефон. И еще один телефон, ярко-красный, — должно быть, прямая правительственная связь с Вашингтоном. Да, я находился в sanctum sanctorum^[71]. Хранилища, где последние выжившие могли сколь угодно долго дожидаться конца всеистребляющей войны.

Я открыл дверцу стального шкафа. В нем находились антирадиационные костюмы, оборудование и инструменты. В другом шкафу были сложены постельные принадлежности. Я нашел также магнитофон, ленты к нему и даже полку с книгами. Обнаружил аптечку первой помощи и с благодарностью вогнал себе пневмошприцем дозу стимулятора. Боль отступила.

Я прошел в следующую комнату. Там стояли корыта для стирки, мусоросжигатель и сушилка. Да, в бункере имелось все, что было необходимо для поддержания моей драгоценной жизни — и даже в комфортабельных условиях — до тех пор, пока я не смогу убедить одну из крупных шишек, что не надо стрелять в меня без предупреждения. Да и с предупреждением тоже.

Тяжелая дверь преграждала путь к другим помещениям. Я повернул штурвал, распахнул дверь и опять увидел серые стены, вдоль которых стояли серые же стальные шкафы с документами. А в центре комнаты на невысоком прочном столике лежал чемоданчик — желтый пластмассовый чемоданчик, который узнал бы каждый читатель воскресных газет.

В нем хранился документ высшей степени секретности: ГенеральнаяКомандная Лента — сводный план обороны Земли в случае нападения на нее гоулов.

Зрелище Ленты, которая лежала передо мной почти ничем не защищенная, если не считать хрупкого чемоданчика, несколько шокировало меня. Информация, хранившаяся на Ленте в виде микроминиатюрных фотографий, могла отдать мой мир в руки врага.

Я решил, что комната, где хранились инструменты, будет самым удобным местом для работы. Перенес туда чемодан с электроникой, оставленный мной у внешней двери, и разложил на столе его содержимое. Если верить гоулам, кроме этих простых компонентов мне больше ничего не было нужно. Весь фокус заключался не в них, а в знании, как правильно их соединить.

Впрочем, для начала надо еще кое-что сделать — намотать катушки и рассчитать вибраторы для многопрофильной антенны. Но прежде чем приступить к работе, я потратил время на звонок Кайлу или тому, кто был на другом конце прямой правительственной линии. Да, они будут немного удивлены, когда выяснится, что я нахожусь в самом сердце системы обороны, которое они так старались защитить.

Я поднял трубку и услышал:

— Что ж, Грантам… Вы в конце концов залезли туда.

Глава шестая

А теперь я проинструктирую вас, — продолжал Кайл. — Откроете дверь Хранилища. Выйдете наружу — предварительно раздевшись — и направитесь к центру автостоянки. Там вы остановитесь и поднимете руки вверх. Вертолет, управляемый пилотом-добровольцем, зависнет над вами и сбросит баллон с газом. Газ не будет ядовитым, это я вам гарантирую. Вы просто потеряете сознание. Я лично прослежу, чтобы вас доставили в Институт целым и невредимым. Мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы вывести вас из-под влияния гоулов. Если это нам удастся, то вы проснетесь. Если же нет…

Неоконченная фраза повисла в воздухе. Впрочем, ее и не требовалось завершать. Я прекрасно понял, что Кайл имел в виду.

Спокойно выслушал его. Я по-прежнему не очень-то беспокоился. До тех пор пока у меня не иссякнут продукты — а это произойдет ой как не скоро, — я здесь был в полной безопасности.

— Вы блефуете, Кайл, — сказал я. — Вы пытаетесь сделать хорошую мину при плохой игре. Если бы вы…

— Вы были слишком беспечны в Лаборатории “Дельта”, Грантам. В один и тот же день там появилось слишком много людей со странными провалами памяти. И в тот же день там произошло множество очень странных случаев. Вы сами себя выдали. Когда мы поняли, с кем и с чем мы имеем дело, то было уже нетрудно следить за вами на определенном расстоянии. Как вы знаете, у нас имеются некоторые экранирующие материалы. Мы испытали на вас их все. Один из недавно разработанных оказался достаточно эффективным.

Как я уже сказал, мы держали вас под постоянным наблюдением. А когда поняли, куда вы направляетесь, нам оставалось просто держаться вне поля вашего зрения и позволить самому залезть в ловушку.

— Вы лжете. Зачем вам было нужно, чтобы я залез сюда?

— Все очень просто, — хрипло ответил Кайл. — Это лучшая западня из всех, когда-либо построенных человеком. И вы вполне комфортабельно сидите в ней.

— Комфортабельно — это точно. У меня тут есть все, что нужно. И теперь можно перейти к объяснению, зачем я здесь. Если вам, конечно, интересно. Я собираюсь построить передатчик материи. И чтобы доказать чистоту своих помыслов, я пришлю вам Генеральную Командную Ленту. И тем самым продемонстрирую, что, если бы я хотел украсть эту распроклятую штуку, я бы ее украл.

— Неужели? Скажите мне, Грантам, вы в самом деле считаете нас глупцами, способными эвакуировать весь Архивный Центр, но забыть про Генеральную Командную Ленту?

— Я ничего не знаю про эвакуацию, но Лента здесь.

— Мне очень жаль, Грантам. Вы заблуждаетесь. — Его тон неожиданно смягчился, исчезли нотки триумфа. — Грантам, хватит сопротивляться. Лучшие умы страны работали над тем, чтобы поместить вас туда, где вы сейчас находитесь. У вас есть только один выход — послушаться меня. Облегчите свое положение. Я вовсе не собираюсь затягивать ваши мучения.

— Вам не добраться до меня, Кайл. Бункер выдержит попадание водородной бомбы, а запасов тут хватит не на одну осаду…

— Вы правы, — ответил Кайл. Голос его звучал несколько устало. — Бункер выдержит попадание водородной бомбы. Но что, если такая бомба находится вместе с вами в бункере?

Я почувствовал себя сапером, который пытается снять взрыватель бомбы и вдруг слышит громкий щелчок детонатора. Я уронил телефонную трубку, оглядел комнату. Ничего похожего на бомбу я не заметил. Я забежал в соседнюю комнату, потом еще в одну. Ничего. Я вернулся к телефону и схватил трубку.

— Кайл, вам стоило бы придумать что-нибудь получше, чем вульгарный блеф! — закричал я. — Я не уйду отсюда, даже если вы заявите, что здесь спрятано полдюжины водородных бомб!

— В центре прачечной, — подсказал Кайл. — Снимите покрытие с отверстия водостока. Там вы бомбу и найдете. Вы знаете, как выглядят такие бомбы. Не пытайтесь экспериментировать с ее механизмом — внутри установлены ловушки. Вам придется поверить мне на слово, что мы не стали бы баловаться с макетами.

Я опять бросил трубку и кинулся отдирать половое покрытие. Бомба действительно была там — тусклое серое яйцо со скобой для переноски на вершине. Бомба не выглядела опасной. Она просто спокойно лежала здесь и ждала…

Я бегом вернулся к телефону.

— Как скоро?! — прохрипел я.

— Механизм был запущен, когда вы вошли в бункер, — ответил Кайл. — Там установлено реле времени. У него нет реверсивного хода, и на этот раз вы никого не сумеете заставить нейтрализовать бомбу. И укрываться от нее во внешних коридорах тоже бесполезно. Взрыв уничтожит весь Центр. Даже он не сможет устоять перед бомбой, взорванной в самом его сердце. Но мы с радостью принесем Центр в жертву, лишь бы устранить вас.

— Как скоро?

— Я предлагаю вам побыстрее покинуть Центр, чтобы саперы успели войти в бункер и обезвредить бомбу.

— Как скоро?!

— Когда будете готовы выйти, позвоните мне.

Я услышал гудки отбоя.

Бережно, словно очень редкое и очень ценное яйцо, я положил трубку на рычаг.

Попытался собраться с мыслями. С тех пор как я, разработав план действий, понесся на рыбачьем катере к берегам Флориды, продолжал мчаться во весь опор, ни на йоту не отступая от своего замысла. Теперь мне приходилось за это расплачиваться — то, что вылупилось из моего плана, было отнюдь не желтеньким пушистым цыпленком успеха. Напротив, у этой твари были крепкие зубы и когти, и она взирала на меня взглядом василиска…

Но я еще не доиграл акт — если у меня оставалось время его доиграть.

Я собирался использовать передатчик материи, чтобы устроить впечатляющее представление, которое бы доказало, что я не являюсь послушным орудием в руках врага.

Что ж, представление получится еще более впечатляющим, чем я планировал. Бомба подойдет для передатчика материи не хуже, чем Лента. Наши шишки получат хороший подарок, когда их большая шутиха взорвется — точно по расписанию — прямо в центре пустыни Мохаве.

Я принялся за работу. Сердце тяжело билось у меня в груди. Если смогу успешно собрать передатчик… если у меня хватит времени… если он заработает так, как должен…

Украденные у гоулов знания легко, без всяких затруднений, всплывали из глубин мозга. Создавалось впечатление, что я год за годом только и занимался тем, что собирал передатчики материи, и мои пальцы сами знают, что им делать. Вначале — катушки из витков Мебиуса: намотать ярд за ярдом толстую медную проволоку на графитовый сердечник. Затем — источник питания, электронные ограничители первого и второго каскадов…

…Как скоро? В канализации в соседней комнате лежала себе бомба и спокойно тикала. Как скоро?

* * *

Основная часть передатчика была собрана. Я растянул кабели, соединяя передатчик с атомной силовой установкой, укрытой глубоко под Хранилищем. Пик нагрузки, который продолжится лишь один краткий миг, станет суровым испытанием даже для этой чрезвычайно мощной установки. В строго рассчитанных местах комнаты я установил скобы и сплел из мягкой алюминиевой проволоки нужный узор. Работа была практически завершена. Как скоро? Подсоединил последние контакты, убрал мусор. Собранный передатчик материи стоял на столе. В любую секунду бомба может превратить передатчик и тайну его устройства в ослепительно яркий газ. Разумеется, если я раньше не разберусь с этой бомбой. Направился было в прачечную, но внезапно зазвонил телефон. Я несколько мгновений колебался в нерешительности, потом подошел к нему и схватил трубку.

— Внимательно выслушайте меня, — мрачно начал Кайл. — И пожалуйста, прямо и быстро ответьте на вопросы. Вы говорили, что Генеральная Командная Лента находится вместе с вами в Хранилище. Теперь скажите мне: на что она похожа?

— Кто “она”?

— Эта… э-э… поддельная Лента. Как она выглядит?

— Ну, это почти квадратный контейнер из пластмассы, ярко-желтого цвета, около фута толщиной. А в чем дело?

Голос Кайла был какой-то неестественный.

— Я навел справки. Похоже, здесь никто точно не знает, где в настоящее время находится Генеральная Командная Лента. В каждом отделе были уверены, что Лентой занимается какой-то другой, не их отдел. Я так и не смог установить, кто именно забрал ее из Хранилища. А теперь вы утверждаете, что в бункере находится желтый пластмассовый контейнер…

— Я знаю, как выглядит Генеральная Командная Лента, — заявил я. — Это или она, или чертовски хорошая копия.

— Грантам, — обратился ко мне Кайл, и в голосе у него я услышал отчаяние. — Мы совершили несколько грубейших ошибок. Я знал, что вами управляют гоулы. Но мне и в голову не пришло, что я тоже могу быть их агентом. Ради чего я сделал так, чтобы вы без особых трудностей проникли в Центральное Хранилище? Ведь были сотни более простых способов поймать вас. У нас неприятности, Грантам, серьезные неприятности. Лента, которая лежит в Хранилище, — подлинная. Мы все играем на руку врагу.

— Кайл, вы тратите драгоценное время, — оборвал я его. — Когда бомба должна взорваться?

— Грантам, времени почти не осталось. Хватайте Командную Ленту и бегите из бункера…

— Нет, Кайл! Я не уйду отсюда, пока не закончу передатчик. А потом…

— Грантам! Если эта ваша безумная идея все-таки осуществима, то вы должны уничтожить передатчик! Немедленно! Неужели вы не понимаете, что гоулы могли выдать вам секрет передатчика материи лишь с единственной целью — чтобы у вас была возможность переправить Ленту им!

Я повесил трубку. В наступившей тишине внезапно услышал отдаленный звук. Или мысль?

Я потянулся вовне…

“…добровольно… проклятый идиот… эта штука у меня на голове слишком тяжелая… лучшая работа…

…сейчас… отлично… вентиль, газ… убивает в мгновение ока… потом разлагается…”

Я мысленно рванулся, пронесся сквозь смутную пелену кирпичных стен и ощутил в компьютерном зале человека, облаченного в серые одежды, с гротескным щитом-экраном поверх его головы и плеч. Тот протянул руку к красному вентилю…

Нанеся удар по его мозгу, я почувствовал, как он пошатнулся и упал. Пошарил у него в голове и активировал центр сна. Человек захрапел.

Я оперся о стол, обессилев из-за запоздалой реакции. На этот раз Кайл едва не поймал меня.

Снова потянувшись вовне, торопливо обшарил окрестности. Далеко за пределами Архивного Центра ощутил невнятный шум множества разумов. И больше ничего. Отравляющий газ был единственной угрозой — за исключением, конечно, самой бомбы. Но мне все равно нужно пошевеливаться, чтобы до того, как мое время истечет, послать бомбу в пустыню…

Я застыл на месте.

Пустыня… Какая пустыня?

Передатчик материи работает согласно законам, таким же непоколебимым, как и те, которым подчинено вращение планет по орбитам. Это необычные законы, но тем не менее законы природы, от которых никуда не денешься. Передатчику материи приемник не требуется. То место, куда попадет передаваемая материя, определяется оператором, держащим в памяти пятимерную концептуализацию цели и мысленно задающим направление и координаты.

А у меня цели не было.

Без пятимерного восприятия многопорядковых пространственных, темпоральных и энтропийных координат я с такой же точностью послал бы бомбу, с какой в темноте стрелял бы из ружья по мишени.

Я был похож не человека, которого засунули в клетку и дали подержать гранату с выдернутой чекой.

И в отчаянии опять принялся обшаривать экзокосмос. И уловил присутствие тонкого, находящегося под напряжением провода. Двинулся вдоль него — он прошел сквозь гору, зарылся глубоко под землю, пересек безграничную равнину…

Нигде не разветвляясь, он завершил долгий путь поднявшись вверх и закончившись.

Я немного отдохнул, собрался с силами, потом прозондировал окрестности…

Комната, а в ней люди. Я сразу же узнал Кайла — измученного, с посеревшим лицом. Рядом с ним стоял высокий мужчина в парадной форме. Остальные офицеры с напряжением на лицах молча расположились неподалеку. Вся стена за их спинами была увешана картами.

Я понял, что нахожусь в Вашингтоне, в Зале Оперативного Управления в Пентагоне. А провод, путь которого я прослеживал, был кабелем прямой телефонной связи, сверхсекретной телефонной линией, соединяющей Архивный Центр и военное командование. Эта линия была надежно защищена и почти всегда свободна. И с ее помощью, похоже, я таки смогу выбраться из ловушки. Используя полученные от гоула знания, просканировал комнату и запомнил ее координаты. А потом ретировался оттуда.

Словно ныряльщик, погрузившийся в глубины моря и теперь обессиленно рвущийся вверх, к глотку воздуха, я с трудом возвращался к непосредственному осознаванию действительности. Рухнул в кресло, не замечая ни серых стен, ни передатчика. Но я не мог позволить себе рассиживаться, нужно было поместить бомбу в поле передатчика материи и направить ее в цель. Я с невероятным трудом встал с кресла, прошел в прачечную, поднял половое покрытие. Ухватившись за скобу, я потянул — и бомба вылезла из своего гнезда. Я дотащил ее до передатчика…

И только тогда понял, что собираюсь сделать.

Моя цель!

Зал Оперативного Управления — нервный центр всей оборонительной системы Земли. И я чуть было не выбросил туда, как на свалку, готовую взорваться водородную бомбу. В неистовом желании избавиться от бомбы я едва не забил гол в собственные ворота.

Глава седьмая

Я подошел к телефону:

— Кайл! Я думаю, у вас ведется автоматическая запись всех телефонных разговоров. Я хочу дать вам описание передатчика материи. Это довольно сложное устройство, но пятнадцати минут должно хватить…

— Нет времени, — прервал меня Кайл. — Мне очень жаль, Грантам. Если вы закончили монтировать передатчик и если он действительно работает — это трагедия для человечества. У меня к вам единственная просьба: когда придут гоулы, постарайтесь не дать им то, чего они хотят. Теперь я могу сказать вам, Грантам: бомба взорвется через… — возникла короткая пауза, — через две минуты и двадцать одну секунду. Попытайтесь не пустить сюда гоулов. Если бы устоять перед их воздействием до взрыва…

Я швырнул трубку на рычаги. Капельки холодного пота выступили у меня на лбу. Две минуты… слишком мало для чего бы там ни было. Офицерам в Зале Оперативного Управления не суждено узнать, как я был близок к победе над гоулами. Да и над ними тоже.

Но я еще мог спасти Генеральную Командную Ленту. Схватил со стола желтый пластмассовый чемоданчик, в котором она хранилась, сунул его в передатчик…

И мир исчез во вспышке тьмы, криках…

“Скорей, мастера! Ну же! Присоединяйтесь! Стройтесь!”

Это было как ночной кошмар, вернувшийся средь бела дня. Я ощутил присутствие омерзительных разумов гоулов, ослабленное расстоянием, но ужасное в своей мощи. Они лезли в меня, внушали мне, а я отбивался, боролся с охватившим меня параличом, пытался собрать силы, воспользоваться своими новыми знаниями…

“Эй, мастера! Так он может ускользнуть от нас. Загородитесь, теперь вместе…”

Все пути оказались закрыты. Мой разум извивался, дергался, тыкался во все стороны… и повсюду наталкивался на непробиваемый щит обороны гоулов.

“Он устает, мастера. Теперь действуйте быстро. Внушите субъекту координаты шахты мозга. — Концептуализация вползла в мой разум. — Эй, человек, переправь сюда Ленту!”

Контроль личностной части моего разума совершенно отстраненно, словно издали, наблюдал за этой схваткой. Кайл был прав. Гоулы выжидали, и теперь их время пришло. Даже последнее мое желание продемонстрировать непокорность — поместить Ленту в передатчик — были инспирировано гоулами. Они неплохо разобрались в моем мышлении: поняли человеческую психологию — насколько это вообще возможно для негуманоидов. И управляли мной самым эффективным способом, какой только можно придумать, позволив считать, что хозяин положения — я.

Гоулы воспользовались моей простодушной изобретательностью, чтобы осуществить свои желания, и Кайл здорово помог им, эвакуировав всех людей в радиусе двадцати миль от Архивного Центра и тем самым развязав гоулам руки.

“Сюда. — Голос гоула колоколом гремел у меня в голове. — Передай Ленту сюда!”

Еще когда я отбивался от импульса, который заставлял меня подчиниться чужой воле, я почувствовал, что рука дернулась к передатчику.

“Дерни тумблер!” — прогремел гоул.

Я боролся, яростно желая, чтобы рука застыла и не двигалась. Еще одну минуту, думал я. Через минуту бомба спасет меня…

“Присоединяйтесь, мастера!”

“Я не желаю присоединяться. Ты задумал наесться за мой счет!”

“Нет! Матерью-червем клянусь! Ручаюсь своим желобком у пищевого бассейна! Этот человек потрошит для нас огромное хранилище в его родном мире!”

“Ты и так жиреешь за наш счет!”

“Глупец! Ты долго еще будешь пререкаться? Присоединяйся!”

Гоулы взбесились от злости… а я ухватился за ускользающую мысль и сумел ее удержать. Бомба всего в нескольких шагах от меня. Ожидающий команды передатчик. И гоулы дали мне координаты пещеры, где…

Я двинулся вперед — медленнее улитки.

“Присоединяйтесь, мастера, — скоро пищи будет достаточно…”

“Это обман. Я не присоединюсь”.

Добравшись до бомбы, я принялся нащупывать скобу.

“Катастрофа, мастера. Если вы не объединитесь со мной, мы сейчас потеряем добычу!”

Горло сжалось, не давая вздохнуть; ужасная боль пронзила грудь. Но все это не имело никакого значения. Сейчас для меня существовала только одна вещь на свете — бомба. Я, шатаясь, сделал несколько шагов, пошарил вокруг… Вот стол, вот передатчик материи…

Поднял бомбу и почувствовал, как лопается еще не до конца зажившая кожа на обожженной руке…

Я выдернул чемоданчик с генеральной Командной Лентой из передатчика и втолкнул, даже почти вкатил на его место бомбу. Пошарив в поисках выключателя, нашел его. Я попытался вздохнуть, но почувствовал только нарастающую волну невероятной боли. Тьма смыкалась…

Координаты…

Из вращающейся пелены боли и тьмы я извлек концепцию пещеры гоулов, осознал ее, держа перед внутренним взором… Цель есть…

“Мастера! Остановите этого человека! Катастрофа!”

И я почувствовал гоулов, их объединенную мощь, направленную против меня. Застыв в параличе, чувствовал, как моя личность вытекает по каплям, словно вода из разбитого горшка. Я попытался вспомнить, но мысль была слишком бледной, слишком далекой…

Тогда откуда-то в мой разум ворвался голос, спокойный голов аварийного резерва личностной части.

“Ты атакован. Приводи в действие запасной план. Уровень Пять. Используй Уровень Пять. Пошевеливайся. Используй Уровень Пять…”

Даже сквозь омерзительные миазмы гоуловского гнета я почувствовал, как волосы встали дыбом у меня на голове.

Неистовствующие голоса гоулов, словно симфония из одних диссонансов, окружали меня со всех сторон. Но это было не важно. Уровень Пять…

Возврата назад не было. Принуждение никуда не исчезало, оставаясь даже тогда, когда я вздохнул, чтобы провыть свой ужас…

Уровень Пять. Вниз, мимо смутных фантасмагорических фигур из снов, мимо ярких галлюцинаций; Уровень Три; Уровень Четыре… и молчаливые воспоминания… И еще глубже…

В мир, где невнятно бормочет кошмар, где шевелятся смутные образы зла. В мир, где есть некто, невероятно страшный, но даже краем глаза его нельзя заметить…

Внизу, а вокруг гомон безголосых страхов, усиливающийся голод, острые когти и то, чего боялся человек с тех пор, когда первый бесхвостый примат с вершины дерева криком выразил свой страх — страх высоты, страх падения…

Вниз, на Уровень Пять. Уровень кошмаров.

* * *

Я пошарил вовне, нашел плоскость контакта и обрушил груз древнейших страхов человека на ожидающих гоулов. И заточенные во тьму своих пещер, укрытых глубоко в недрах гор далекого мира, они ощутили грохочущую волну страха — страха темноты, страха быть погребенными заживо. Ужасы из тайных дум человека столкнулись с ужасами Мозговой Шахты Гоулов. И я почувствовал, как гоулы сломались и, ослепленные паникой, отступили от меня…

Все, кроме одного. Первый Властитель отшатнулся вместе с остальными гоулами, но разум его был невероятной мощи. На мгновение я ощутил его чудовищную силу и переполняющее грызущее чувство голода — вечное и неутолимое. Потом Первый Властитель овладел собой, но теперь уже он был один.

“Присоединяйтесь, мастера! Добыча потеряна! Убить этого человека! Убить этого человека!”

Я почувствовал нож, приставленный к моему сердцу. Он дрогнул… и застыл. И в ту же самую секунду я вырвался из-под контроля Первого Властителя и дернул выключатель. Раздался удар взорвавшегося воздуха. И я поплыл… поплыл… и все ощущения остались далеко позади.

“Мастера! Убить эт…”

И в тот миг, когда пришли глубочайшая тишина и полнейшая тьма, ушла боль.

А потом шум ударил мне в уши, и я почувствовал, как пол неотвратимо приближается к моему лицу. И на этом все кончилось.

* * *

— Я надеюсь, мистер Грантам, — сказал генерал Тит, — что теперь вы примете эту награду. Впервые в истории штатскому оказана такая честь, и вы ее вполне заслужили.

Я полулежал на чистой белой простыне, обложенный большими мягкими подушками. В нескольких футах от постели стояла пара довольно симпатичных сиделок.

Я был настроен относиться терпимо ко всем, даже к Титу.

— Благодарю вас, генерал. Я считаю, что вы должны наградить и того добровольца, который вызвался отравить меня. Он знал, на что идет, а я — нет.

— Все закончилось, Грантам, — сказал Кайл. Он попытался улыбнуться широко, но смог надеть лишь холодную улыбку. — Вы наверняка понимаете…

— Понимание, — прервал я его, — это единственное, что нам требуется, чтобы превратить эту планету — и еще несколько других — в миры, необходимые человеческому разуму для развития.

— Вы устали, Грантам, — заявил полковник. — Вам нужно отдохнуть. А через несколько недель вы вернетесь на работу свежий как огурчик.

— Вот где сокрыт ключ, — продолжал я. — В наших мозгах. В них много чего есть, а мы даже приблизительно не знаем, чем обладаем. Для мозга ничего невозможного нет. Материя — это иллюзия, а пространство и время — всего лишь удобные выдумки.

— Я оставлю медаль здесь, мистер Грантам. Когда вы почувствуете себя лучше, мы устроим официальное награждение. Телевидение…

Он постепенно растворился, когда я закрыл глаза и задумался о проблеме, которая еще со времен моей встречи с гоулами настоятельно требовала обратить на себя внимание. Но до сих пор не было возможности заняться ею.

Я изнутри ощупью пробирался, устанавливая границы поражения, наблюдая, как соматические защитные механизмы упорно занимаются восстановлением и замещением. Процесс этот медленный и неторопливый, не требующий вмешательства разума. Но если я немного помогу ему…

Это оказалось очень легко. Нужные модели были под рукой. Я почувствовал, как заживают ткани, как регенерирует кожа.

Работать с костью было посложнее. Я отыскал требуемые минералы, блокировал поступление крови, соединил концы сломанной кости.

Надо мной склонилась сиделка, в ее руках была бульонная чашка.

* * *

— Сэр, вы спали очень долго, — улыбаясь, сказала сиделка. — Не хотите ли теперь отведать прекрасного куриного бульона?

Я выпил его и попросил еще. Пришел врач и снял повязки, с удивлением тщательно осмотрел мои “раны” и пулей вылетел из палаты. Я приподнялся на локте и тоже взглянул на себя. Кожа была новой и розовой — как у младенца. Ни шрамов, ничего другого… согнул правую ногу — и боли не было.

Я недолго послушал, как врач что-то невнятно бормочет, кудахчет, исследует и выносит официальное заключение. Потом опять закрыл глаза. Я думал о передатчике материи.

Правительство, конечно же, наложит на него лапу. Военная тайна величайшей важности — так назвал передатчик генерал Тит. Возможно, общество когда-нибудь узнает о нем. А между тем…

— А как насчет того, чтобы позволить мне уйти отсюда? — внезапно поинтересовался я.

Пучеглазый доктор с хохолком седых волос, моргая, посмотрел на меня и продолжал ощупывать мою руку. Появился Кайл.

— Я хочу уйти, — заявил я. — Я выздоровел. Так что просто отдайте одежду.

— Ну-ну, Грантам, расслабьтесь. Понимаете ли, все не так просто, как вы думаете. Есть еще множество важных дел, с которыми мы должны покончить.

— С войной покончено, — сказал я. — Вы сами признали это. Я хочу уйти.

— Извините, — покачал головой полковник. — Этот вопрос обсуждению не подлежит.

— Док, — спросил я, — я здоров?

— Да, — ответил тот. — Удивительное дело. Таким здоровым вы в жизни не были. Я никогда прежде…

— Боюсь, Грантам, вам придется смириться с тем, что вы побудете здесь еще некоторое время, — сказал Кайл. — В конце концов, не можем же мы…

— …позволить знающему секрет передатчика материи свободно разгуливать по белу свету, да? И пока вы не решите, я — заключенный, не так ли?

— Ну, я не стал бы это так называть, Грантам. Еще…

Я закрыл глаза. Передатчик материи — странное устройство. Передающее поле, не искривляющее пространство, а выделяющее некоторые характеристики поля материи в пространстве времени, едва уловимо изменяющее связи…

Так же и мозг может сравнивать данные, не имеющие друг к другу никакого отношения, строить на их основе новые концепции, проводить параллели…

Электрические цепи передатчика материи и нейроны мозга…

Экзокосмос и эндокосмос — они всегда вместе, как яичная скорлупа и само яйцо…

Где-то есть берег и белый песок, дюны и пальмы, изящно шевелящие листьями под легким ветерком. Там ярко-голубая вода до самого горизонта и ярко-голубое небо, и нигде в округе нет ни генералов с медалями и телевизионными камерами, ни рыбьеглазых чиновников с обширными проектами…

Если здесь осторожно согнуть… так…

И надавить тут… хорошо…

Я открыл глаза, приподнялся на локте… и увидел море. Жаркие лучи солнца падали на мое тело, но не обжигали его. А песок был таким же белым, как сахар. Вдалеке чайка то взмывала в голубое небо, то устремлялась к голубой воде.

На берег выкатилась волна и омыла ноги холодной водой.

Я лежал на спине, любовался белыми облаками и улыбался. А потом громко рассмеялся.

Вдалеке закричала чайка, эхом вторя моему смеху.

Пока гром не грянул

Глава первая

Оказавшись в своем номере в “Элсби Коммершл Отель”, Тримейн открыл чемодан и достал небольшой набор инструментов. С помощью отвертки разобрал корпус телефона, вставил внутрь крохотный алюминиевый цилиндрик, прикрутил проволочки и поставил корпус на место. Потом по междугородной связи набрал номер в Вашингтоне и подождал полминуты, пока на другом конце не подняли трубку.

— Фред, это Тримейн. Включи жужжалку. — Скремблер заработал, и тонкое жужжание побежало по проводам из Вашингтона в Элсби и обратно. — Ну что, теперь можно разговаривать? Поселился в Элсби. Мальчики Граммонда должны держать меня в курсе дела. Но я не намерен постоянно торчать в этом чертовом отеле, скрючившись над приборами. Собираюсь прошвырнуться туда-сюда.

— Мне нужны результаты! — Шифровальное устройство отфильтровало из жужжания тонкий голосок. — Ты уже потратил целую неделю на Граммонда, и еще одну я ждать не могу. Не шучу, знаешь ли, когда говорю, что некоторые шишки здесь, в Вашингтоне, давят на меня очень сильно.

— Фред, когда ты наконец приучишься не докладывать начальству о еще не законченной работе?

— Я государственный чиновник, — резко заявил Фред. — Ну да ладно. Этот тип Марграв — генерал Марграв, руководитель Проекта, курирующий программу по гиперкоротким волнам, — день и ночь стоит у меня над душой. И не могу сказать, что осуждаю его. Незарегистрированный передатчик мешает работам по проекту высшей степени секретности, результатов почти нет, и это Бюро…

— Послушай, Фред. Я был счастлив в лаборатории. Головная боль, кошмары и все такое прочее. Гиперкороткие волны — это мое детище, не забыл? Ты сам предложил мне стать твоей ищейкой, так что позволь действовать по собственному разумению…

— Мне казалось, что человек с техническим образованием, вероятно, преуспеет там, где профессионального следователя вполне могут наколоть. И поскольку все указывало на места, где ты вырос…

— Не ищи оправданий. Лучше не скрывай информацию. Кстати, иногда у меня возникает подозрение, все ли архивы по этому делу…

— Ты видел все архивы! И теперь мне нужны ответы! Ответы, а не вопросы! Добудь этот передатчик! Я обязан вставить кому-нибудь пилюлю. Для тебя же будет лучше, если я вставлю ее не тебе, а владельцу передатчика!

* * *

Тримейн покинул отель и, пройдя два квартала на запад по Коммерс-стрит, вошел в желтое кирпичное здание с надписью “Городская полиция Элсби” большими буквами, вырезанными в камне над дверью. Грузный полицейский с помятым лицом и густыми седыми волосами взглянул на него из-за древнего “Ундервуда”. Он внимательно осмотрел Тримейна и перекинул зубочистку из одного уголка рта в другой.

— Кажется, я не знаю вас, мистер? — поинтересовался полицейский. В его спокойном голосе проскальзывали властные нотки.

Тримейн снял шляпу:

— Наверняка знаешь, Джесс. Правда, мы давно не виделись.

Полицейский вскочил со стула.

— Джимми, — сказал он. — Джимми Тримейн. — Подойдя к деревянному барьерчику, протянул Тримейну руку. — Как дела, Джимми? Что привело тебя в родное захолустье?

— Давай, Джесс, уйдем отсюда и посидим где-нибудь.

Очутившись в задней комнате, Тримейн сказал:

— Для всех, кроме тебя, Джесс, я просто приехал посмотреть на родной городок. Но между нами — не только для этого.

Джесс кивнул:

— Да, я слышал, что ты работаешь на правительство.

— Я мало что могу тебе рассказать, мы еще сами знаем не так уж много.

Тримейн кратко сообщил Джессу, что был обнаружен неизвестный передатчик, создающий мощные помехи в сверхсекретном диапазоне гиперкоротких частиц; что все попытки запеленговать передачу мало что дают — вместо единственных координат передатчика получается целый их набор. Он расстелил на столе большой рулон бумаги, на которой было нарисовано несколько концентрических кругов, частично перекрывающихся похожей группой колец.

— Я думаю, то, что мы наблюдаем, — просто отражение от каждой из этих точек пересечения. А сами кольца представляют собой дифракционный узор…

— Погоди, Джимми. По мне, твои круги больше похожи на картонки в пивной. Так что я поверю тебе на слово.

— Все указывает на Элсби. Мы считаем, что нам удалось свести разброс координат к минимуму, и в итоге получается, что источник помех находится в этом районе. Черт побери, гарантии я дать не могу, но думаю, что передатчик где-то здесь. Послушай, у тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?

— Трудная задачка, Джимми. Ты ведь ждешь, что я найду тебе старину Имярек, который, по его словам, собрал у себя на чердаке настоящую машину времени. С этим у нас напряженка, Джимми, — народ в округе старомодный, даже телевизорами не пользуется. У нас считают, что мы должны довольствоваться радио, так, мол, Бог велел.

— Я и не ожидал легких ответов, Джесс. Но я надеялся, может, у тебя есть что-нибудь…

— Само собой, — сказал Джесс, — завсегда есть мистер Брем…

— Мистер Брем, — откликнулся Тримейн. — Он еще жив? Помнится, когда я был ребенком, ему уже было лет сто.

— Да все такой же, Джимми. Раз в неделю обычно приходит в город, накупает всякой бакалеи и бредет обратно в свой дом у реки.

— Ну и что насчет него?

— Ничего. Но он — городской чудак. Да ты и сам знаешь это. У него не все шарики в голове.

— Я помню, о нем всегда ходило много забавных историй, — сказал Тримейн. — Он всегда нравился мне. Как-то раз старик собрался научить меня чему-то, не помню уже чему. Хотел, чтобы я заглянул к нему и он бы меня чему-то научил. Я так никогда и не зашел. Детьми мы часто играли в пещерах неподалеку от его дома, и иногда он угощал нас яблоками.

* * *

— Я никогда ничего плохого за Бремом не замечал, — сказал Джесс. — Но ты знаешь, как в нашем городке относятся к иностранцам, особенно если они немного того. У Брема голубые глаза и светлые волосы — или были, по крайней мере, до того, как поседели, — и говорит он, как все. Издали выглядит как стопроцентный американец. Но подойди ближе — и почувствуешь что-то этакое… Он иностранец наверняка. Но никто никогда не знал, откуда старик приехал к нам.

— И как давно он живет в Элсби?

— Спроси что-нибудь полегче, Джимми. Ты помнишь старую тетушку Тресс, которая могла рассказать о чьих угодно предках и других таких же вещах? Так вот, она ничего не могла вспомнить о прошлом мистера Брема.

Думаю, у нее уже тогда начинался старческий маразм. Всегда говорила, что, когда была еще маленькой девочкой, мистер Брем уже жил в этом самом доме в стороне от дороги. Что ж, пять лет назад она умерла… ей перевалило за семьдесят. А мистер Брем по-прежнему каждую среду приходит в город… или, во всяком случае, приходил до вчерашнего дня.

— Да? — Тримейн загасил окурок и закурил новую сигарету. — А что случилось вчера?

— Ты помнишь Динамита Гаскина? У него есть парень по имени Халл, такой же Динамит, как и его папаша.

— Я помню Динамита, — ответил Тримейн. — Он и его компания взяли за привычку являться в аптеку, где я работал, занимать все табуреты у стойки и подшучивать надо мной. А мистер Хемплеман с тревогой выглядывал из провизорской и следил за ними, ведь во второй аптеке они обычно устраивали настоящий хай…

— С тех пор он не вылезает из кутузки. Сынок его, Халл, весь пошел в папашу. Он с компанией своих дружков прошлой ночью прогулялся к дому Брема и подпалил его.

— Чего ради?

— А черт их знает. Думаю, просто так. Больших повреждений не было. Мимо проезжала машина, и пассажиры потушили огонь. Всю братию я засадил в кутузку и продержал там шесть часов. А потом вмешались эти чувствительные дамочки-адвокаточки с обычной песней: бедные крошки немного пошалили, приподнятое настроение и тому подобная чушь. Да ты и сам знаешь, что они болтают в таких случаях. Короче говоря, все, кроме Халла, сейчас уже снова на улицах шутят с огнем. Жду не дождусь, когда они станут настолько большими, что их можно будет посадить.

— Но почему Брем? — упорно гнул свое Тримейн. — Насколько я знаю, здесь ни с кем у него не было серьезных отношений.

— Ах да, Джимми, ты ведь слишком юн, — фыркнул Джесс. — И ничего не знаешь про мистера Брема — молодого мистера Брема — и Линду Кэрролл.

Тримейн покачал головой.

— Старая мисс Кэрролл… Она много лет была тут учительницей. Думаю, к тому времени, когда ты начал прогуливать уроки, она уже ушла на пенсию. Но у папаши ее водились деньжата, а в молодости та была просто красавицей. И неотесанные парни из здешних краев ей, конечно, не пара. Помню, как я еще пацаном стою и смотрю, а она мчится в фаэтоне на высоких колесах. Всегда сидела совершенно прямо, гордая и величественная, и рыжие волосы были уложены в высокую прическу. Мне она тогда казалась чуть ли не принцессой…

— И что у нее было с мистером Бремом? Роман?

Джесс покачался на стуле, нахмурившись, уставился в потолок.

— Это случилось в году, наверное, девятьсот первом. Мне тогда еще и девяти лет не исполнилось. А мисс Линде было за двадцать, и она считалась старой девой — по тем временам, конечно. И ходили слухи, что девица положила глаз на Брема. Ну, тогда он выглядел совсем иначе: молодой парень ростом больше шести футов, косая сажень в плечах, соломенные кудри. И к тому же совсем чужой здесь. Я ведь тебе уже сказал, что она ничего общего не хотела иметь с местными щеголями. И как-то в Элсби затеяли большое веселье. Ну, ты знаешь, Брем всегда странно относился к вечеринкам, после заката никогда никуда не ходил. Но это был воскресный полдень, и, так или иначе, Брема затащили на праздник. И тут, практически перед лицом всего города, мисс Линда пустила в ход свои чары. И прямо перед закатом они укатили вместе в этом классном фаэтоне. А на следующий день девица опять была в своем доме — и одна. На этом с ее репутацией было покончено, тут уж служанки постарались. Прошло десять лет, прежде чем мисс Линда смогла приземлиться хотя бы на должность учительницы. Но к тому времени она была уже стара. И конечно, дураков не было упоминать в ее присутствии о Бреме.

Джеймс поднялся со стула:

— Буду признателен, Джесс, если ты настроишь свои ушки на все, что хоть каким-то боком может заинтересовать меня. И не забывай: я просто турист, который приехал посмотреть на дом родной. Ностальгия, так сказать.

— А что насчет твоего оборудования? Ты, кажется, говорил, что у тебя есть нечто вроде детектора, который собираешься пустить в ход?

— Я привез сюда огромнейший чемодан, — ответил Тримейн. — И как только снова окажусь в отеле, сразу включу детектор.

— И когда та нелегальная станция, по-твоему, должна опять выйти в эфир?

— После наступления темноты. У меня есть несколько идей, сейчас прорабатываю их. Возможно, существует бесконечная периодическая логарифмическая последовательность, основанная на…

— Стоп, Джимми. Это не для моих мозгов. — Джесс тоже встал. — Дай знать, если тебе что понадобится. И кстати… — Он с хитринкой подмигнул Тримейну. — Я всегда знал, кто расквасил Динамиту Гаскину нос и выбил передние зубы…

Глава вторая

Выйдя на улицу, Тримейн направился на юг, к городской ратуше, приземистому зданию из красно-коричневого кирпича, которое пряталось среди желтых осенних деревьев в самом конце Шеридан-стрит. Он поднялся по ступенькам и миновал тяжелую двойную дверь. В десяти ярдах направо по тусклому коридору виднелась написанная от руки картонная табличка: “Городской архив”. Тримейн открыл черную полированную дверь и вошел внутрь.

Худой мужчина в нарукавниках оглянулся через плечо:

— Мы уже закрылись.

— Это не займет и минуты, — пообещал ему Тримейн. — Я просто хочу знать, когда в последний раз земельный участок Брема менял хозяина.

Клерк повернулся к Тримейну, бедром задвинул ящик письменного стола.

— Брема? Старик что, умер?

— Ничего подобного. Всего лишь хочу знать, когда он купил этот участок.

Клерк прислонился к деревянному барьеру и уставился на Тримейна.

— Брем не собирается продавать участок, если вас интересует именно это, мистер.

— Меня интересует, когда Брем купил его.

Клерк заколебался, плотно сжав рот.

— Приходите завтра, — наконец сказал он.

Тримейн положил ладонь на барьер и многозначительно посмотрел на клерка.

— Я надеялся уложиться в один заход. — Он поднял руку и потер челюсть. На барьере осталась лежать сложенная банкнота. Взгляд клерка немедленно устремился к ней, рука опустилась и накрыла банкноту. Он хитровато усмехнулся:

— Посмотрим, чем я смогу вам помочь. Прошло десять минут, прежде чем служащий подозвал Тримейна к столу, на котором лежала раскрытая книга в пару футов площадью. Грязный, неопрятный ноготь указал на выцветшую от времени чернильную запись:

“Мая 19, земельный уч-к продан, один доллар и другие налоги уплач. Пр. Соб. С-3 четверть участка 24, Городск. упр. Элсби. Брем (см. том 9 и т. д.)”.

— Объясните, что это все значит, — попросил Тримейн.

— Гроссбух за тысяча девятьсот первый год; тут сказано, что Брем купил четверть участка девятнадцатого мая. Хотите, чтобы я нашел акт купли-продажи?

— Нет, спасибо, — ответил Тримейн. — Больше мне ничего не нужно.

Он направился к двери.

— Что случилось, мистер? — спросил человек в нарукавниках ему вслед. — У Брема какие-то неприятности?

— Нет. Никаких неприятностей. Клерк, поджав губы, смотрел на записи.

— Девятьсот первый, — пробормотал он. — Я никогда прежде не задумывался об этом, но старине Брему должно быть почти девяносто. Для своего возраста он очень бойкий старик.

— Похоже, вы правы.

Клерк искоса взглянул на Тримейна:

— О старине Бреме ходит много забавных историй. Говорят, в его доме водятся призраки. Понимаете — странные звуки и огни. И еще ходят слухи, что на его участке спрятаны деньги.

— Я уже слышал эти сплетни. Чистые суеверия, как вы думаете?

— Может, и так. — Мужчина облокотился на барьер и послал Тримейну понимающий взгляд. — Но есть одна байка, которая суеверием не является…

Тримейн молча ждал.

— Вы… э-э… платите что-нибудь за информацию?

— А с чего бы мне платить за нее? — Тримейн взялся за дверную ручку.

Клерк пожал плечами:

— Да я просто так спросил, мистер. Я и бесплатно расскажу вам. Тем более что в этой байке я уверен на все сто. Никто в нашем городе никогда не видел Брема между закатом и восходом.

* * *

Неподстриженные сумахи отбрасывали вечерние тени на облупившийся фасад городской публичной библиотеки. Сухая, как палка, женщина неопределенного возрастапровела Тримейна к стеллажам с пожелтевшими от времени газетами.

— Вы найдете здесь газеты с тысяча девятьсот сорокового года включительно, — сказала ему библиотекарша. — Более ранние газеты находятся в специальных ящиках.

— Мне нужны газеты за девятьсот первый год, если у вас есть такие древние.

Женщина с подозрением посмотрела на него:

— С этими старыми газетами вы должны обращаться очень осторожно.

— Я буду крайне осторожен, — пообещал Тримейн. Библиотекарша хмыкнула, вытащила ящик, пошелестела, что-то бормоча, бумагами.

— Какая дата вас интересует?

— Девятьсот первый год, неделя в районе девятнадцатого мая.

Библиотекарша вытащила газету, положила ее на стол, надела очки и, прищурившись, посмотрела на первую страницу.

— Вот они, — сказала она. — Эти газеты сохранились очень хорошо благодаря тому, что мы держим их в темном ящике. Но они весьма хрупки. Помните об этом!

— Не волнуйтесь, не забуду.

Женщина стояла рядом, пока Тримейн просмотрел первую полосу газеты. Передовица была посвящена открытию Панамериканской выставки в Буффало. Вице-президент Рузвельт произнес там речь. Тримейн перелистнул страницу, медленно читая заметки.

На четвертой странице в колонке, озаглавленной “Окружные новости”, он обнаружил имя Брема:

“Мистер Брем приобрел у мистера Дж. П. Спайви из Элсби четверть участка прекрасных пастбищных земель вместе с прочным домом. Мистер Брем поселится в этом доме и будет продолжать пасти небольшое количество голов крупного рогатого скота. Последние несколько месяцев мистер Брем, новый человек в Элсби, жил в пансионе миссис Стоут”.

— Могу я посмотреть некоторые более ранние выпуски, скажем за год?

Библиотекарша достала толстую пачку газет. Тримейн переворачивал страницы, читал заголовки, то и дело бегло просматривал статьи и заметки. Библиотекарше скоро надоело надзирать за ним, и она вернулась к своему столу. Спустя час одна из небольших заметок в номере за 7 июля 1900 года приковала его внимание:

“Сильная гроза

Жители Элсби и его окрестностей в ночь на пятое были весьма встревожены неистовым ливнем, сопровождавшимся громом и молниями. К северу от фермы Спайви в сосновом бору возник пожар, который уничтожил значительное количество древесины и угрожал самой ферме. Но пожар, к счастью, погас, дойдя до реки”.

Библиотекарша опять стояла рядом с Тримейном.

— Я должна уже закрывать библиотеку. Вы можете прийти завтра.

Когда он оказался на улице, небо на западе было бледно-желтым, в окнах домов начали появляться огни.

Тримейн поднял воротник, защищаясь от порывов холодного ветра, и направился к отелю.

Через квартал под тонкий пронзительный визг покрышек из-за угла вылетел черный “седан” последней модели и пронесся мимо Тримейна. Массивная антенна, установленная перед левым задним ребристым крылом, хвостовым плавником билась в потоке воздуха. Тримейн резко остановился и посмотрел вслед автомобилю.

— Черт побери! — вслух сказал он. Пожилой мужчина обернулся и внимательно посмотрел на него. Тримейн кинулся бежать, быстро преодолел два квартала, рывком открыл дверцу своей машины, которая ждала его на стоянке у отеля, скользнул на сиденье, развернулся и направился на север, куда умчался полицейский автомобиль.

* * *

Углубившись на две мили в холмы за северной границей Элсби, Тримейн выехал на прямой участок дороги. Полицейская машина, за которой он гнался, стояла впереди на обочине. Тримейн проехал немного дальше, остановился и вернулся пешком. Дверца машины открылась. На шоссе вылез высокий полицейский.

— Какие-то проблемы, мистер? — растягивая слова, хрипло спросил он.

— Что случилось? Пропал сигнал? — поинтересовался Тримейн.

— А вам-то какое дело, мистер?

— Парни, у вас есть связь с Граммондом?

— Может, и так.

— А что, если я перекинусь с ним парой слов? Меня зовут Тримейн.

— А-а, — протянул коп, — так вы — та самая большая шишка из Вашингтона? — Он перекинул во рту кусок жевательного табака. — Да, можете поговорить с ним.

Он повернулся и сказал несколько слов напарнику. Тот пробормотал что-то в микрофон, а потом протянул его Тримейну.

В динамике затрещал голос начальника полиции штата:

— В чем дело, Тримейн?

— Граммонд, я думал, что, пока я не дам “добро”, вы будете держать своих парней подальше от города.

— Так и было, пока я не узнал, что ваши вашингтонские бумагомараки держат меня за дурочка.

— Да нам просто нечего скрывать от вас, Граммонд. И на работу, которой вы сейчас занимаетесь, возможно, повлияет, если бы я сообщил про Элсби.

Граммонд выругался.

— Я могу нагнать в городишко своих людей и со временем разобрать его по кирпичику…

— Именно этого я и хочу избежать. Если наша птичка увидит, что над ней вьются копы, она станет тише воды, ниже травы.

— Я вижу, вы уже все рассчитали. А я — всего лишь тупая деревенщина, полезная только для черной работы, не так ли?

— Не валяйте дурака, Граммонд! Вы дали мне доказательство, в котором я нуждался.

— Доказательство, черт бы его побрал! Мне известно только одно: кто-то откуда-то забивает ваш сигнал. Насколько я понимаю, этим занимаются сорок карликов, колесящие на велосипедах по всему распроклятому штату! У меня есть засечки во всех округах…

— Самый маленький передатчик для гиперкоротких волн, сконструированный для дяди Сэма, весит три тонны, — сообщил Тримейн. — Так что велосипедисты отпадают.

Граммонд фыркнул.

— Ну ладно, Тримейн, — спросил он. — У тебя, похоже, есть ответы на все вопросы. Но если окажешься по уши в дерьме, зови на помощь не меня. Зови Вашингтон.

* * *

Вернувшись в отель, Тримейн сразу же позвонил по телефону.

— Фред, похоже, Граммонд не желает оставаться в дураках. Скажи ему, что если он испортит…

— Я, конечно, точно не знаю, но что, если у него что-то уже есть?.. — отфильтровало от жужжания тонкий голосок шифровальное устройство. — Предположим, он выкуривает…

— Не пудри мне мозги, Фред. Мы имеем дело не с самогонщиками из Западной Вирджинии.

— Не учи меня работать, Тримейн! И не испытывай на мне свой знаменитый норов. Этим расследованием по-прежнему руковожу я.

— Разумеется. Только не застрянь в бумажнике у какого-нибудь сенатора.

Тримейн повесил трубку, подошел к шкафчику с посудой, налил на два пальца виски. Залпом осушил стакан, натянул пиджак и покинул отель.

Он прошел два квартала на юг, потом свернул в тускло освещенную боковую улочку. Тримейн брел медленно, разглядывая облупившиеся фасады. Дом № 89 оказался трехэтажным особняком, некогда величественным, а сейчас полностью заросшим неухоженным виноградом. В квадратных окнах дома уныло горел желтый свет. Тримейн открыл калитку в древней ограде из штакетника, прошел во двор, поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка. Прошло не меньше минуты, пока дверь, покрытая черным потрескавшимся лаком, отворилась. Высокая женщина с тонким лицом и седыми волосами холодно посмотрела на Тримейна.

— Мисс Кэрролл, — сказал Тримейн, — вы, должно быть, не помните меня, но я…

— У меня с головой все в полном порядке, Джеймс, — спокойно заметила мисс Кэрролл. У нее по-прежнему было звучное, глубокое контральто. И только легкая дрожь в голосе указывала на преклонный возраст.

“Ей же лет девяносто!” — поразился Тримейн.

— Очень приятно, что вы помните меня, мисс Кэрролл, — сказал он.

— Входи.

Дама провела Тримейна в уютную маленькую гостиную, уставленную мебелью начала века. Жестом предложила ему сесть и сама опустилась напротив на жесткий прямой стул.

— Выглядишь очень хорошо, — кивнув, сказала она. — Я рада видеть, что ты чего-то достиг в жизни.

— Боюсь, стал всего лишь еще одним бюрократом.

— У тебя хватило ума уехать из Элсби. Для молодого человека здесь не было и нет будущего.

— Я часто удивлялся, мисс Кэрролл, почему вы не уехали отсюда. Еще когда был мальчишкой, я считал вас талантливой женщиной.

— Зачем ты сегодня пришел? — спросила пожилая дама.

— Я… — начал Тримейн и запнулся. Он смущенно посмотрел на старую леди. — Мне нужны некоторые сведения. Это связано с очень важным делом. Могу я рассчитывать на конфиденциальность нашей беседы, мисс Кэрролл?

— Разумеется, Джеймс.

— Как давно мистер Брем живет в Элсби?

* * *

Мисс Кэрролл долго молча смотрела на него.

— То, что я скажу, ты собираешься использовать против него? — наконец спросила она.

— Против него ничего не будет предпринято, мисс Кэрролл… если этого не потребуют государственные интересы.

— Я совсем не уверена, Джеймс, что понимаю смысл выражения “государственные интересы”. С недоверием отношусь к этому скользкому и популярному выражению.

— Мне всегда был симпатичен мистер Брем, — сказал Тримейн. — Я никоим образом не собираюсь навредить ему.

— Мистер Брем появился здесь, когда я была молодой девушкой. Точно год назвать не могу.

— Чем он зарабатывал на жизнь?

— Даже не догадываюсь.

— Почему такой здоровый молодой парень, как Брем, решил поселиться в столь уединенном месте? Что вы знаете о его прежней жизни?

— Я… не думаю, что кто-нибудь действительно знает историю его жизни.

— Вы зовете его “Брем”, мисс Кэрролл. Это его первое имя?

— Это его единственное имя. Просто… Брем.

— Когда-то, мисс Кэрролл, вы хорошо знали его. Есть что-нибудь…

По поблекшим щекам старой дамы покатились слезы. Она нервно достала носовой платок и вытерла глаза.

— Я старая дева, Джеймс, с неудавшейся судьбой. Ты должен извинить меня.

Тримейн встал:

— Прошу прощения, мисс Кэрролл. Мне очень жаль. Я вовсе не собирался допрашивать вас. Вы слишком любезны. Я не должен был…

Леди покачала головой:

— Я знала тебя еще мальчиком, Джеймс, и полностью доверяю тебе. Если что-нибудь из того, что я в состоянии сообщить о Бреме, может оказаться полезным, я обязана помочь тебе и тем самым, возможно, Брему.

Она замолчала. Тримейн ждал.

— Много лет назад Брем ухаживал за мной. Однажды он предложил мне поехать к нему домой. По дороге поведал ужасную и трогательную историю. Он рассказал, что каждую ночь в одиночку ведет битву со злыми созданиями в пещере под своим домом.

Мисс Кэрролл глубоко вздохнула и продолжила:

— Я разрывалась между жалостью и ужасом. Просила отвезти меня обратно. Он отказался.

Мисс Кэрролл переплела длинные пальцы, ее взгляд был устремлен в далекое прошлое.

— Когда мы добрались до его дома, Брем сразу же кинулся на кухню. Он зажег керосиновую лампу и открыл потайную панель. За ней оказалась лестница. Брем спустился по ней… и оставил меня одну в доме.

Всю ночь я просидела в экипаже, ожидая Брема. На заре он наконец появился. Пытался что-то объяснить, но я не желала слушать.

Брем снял с шеи медальон и вложил мне в руку. Он сказал, чтобы я хранила его. И если Брем когда-нибудь понадобится мне, то я особым образом должна сжать медальон между пальцами… и Брем придет. Я в ответ сказала, что, пока он не согласится показаться врачу, я не стану с ним встречаться. Он отвез меня домой. На этом наши отношения с Бремом прекратились.

— А медальон? — спросил Тримейн. — Он все еще у вас?

Мисс Кэрролл несколько заколебалась, но затем приложила руку к шее и сняла серебряный диск, висящий на изящной золотой цепочке.

— Теперь ты видишь, Джеймс, что я за старая дура.

— Могу я поближе взглянуть на него?

Она протянула медальон. Серебряный диск был довольно тяжелый и совершенно гладкий.

— Мне хотелось бы изучить более тщательно, — сказал Тримейн. — Я могу взять его с собой?

Мисс Кэрролл кивнула.

— Есть еще кое-что, — сказала она. — Возможно, это совершенно не важно…

— Я буду признателен за любую мелочь.

— Брем боится грозы.

Глава третья

Неподалеку от центральной улицы Элсби рядом с Тримейном затормозил автомобиль. Открылась дверца, из нее высунулся Джесс, посмотрел на Тримейна и спросил:

— Успехи есть, Джимми?

Тримейн покачал головой:

— Мне некуда торопиться. Боюсь, идея насчет Брема — пустышка.

— Странная штука с этим Бремом. Понимаешь, он до сих пор нигде не появился. Я начинаю немного беспокоиться. Не хочешь смотаться со мной и посмотреть?

— Конечно, хочу. Только так, чтобы до наступления полной темноты я успел вернуться в отель.

Когда машина отъехала от тротуара, Джесс спросил:

— Джимми, чего ради полиция штата лазает здесь и все вынюхивает? Из того, что ты рассказал мне, я понял, что ты работаешь тут в одиночку.

— Я тоже так думал, Джесс. Но похоже, Граммонд желает обскакать меня. Он чует, что это дело попадет в газеты, и не хочет остаться в стороне.

— Ну что ж, полиция штата может быть весьма ловкой в таких делах. Никак не возьму в толк, почему ты предпочитаешь держать их в стороне. Если здесь работает шпионская сеть…

— Мы боремся неизвестно с чем. Я не знаю, что стоит за этим делом и сколько человек в нем замешано. Возможно, это сеть большевистских агентов… а может, тут кто-то покрупнее. У меня ощущение, что за последние несколько лет мы и без того наделали достаточно ошибок. Не хочу запороть это дело.

На западе погас последний розовый луч солнца, когда Джесс въехал в открытые ворота и медленно протащился меж старых деревьев к невысокому, но широкому дому. В окнах было темно. Тримейн и Джесс вылезли из машины, обошли дом кругом, потом поднялись на крыльцо и постучали в дверь. Под окном, выходящим на крыльцо, виднелось черное пятно обуглившегося деревянного пола, краска на стене в том месте вздулась пузырями.

Где-то застрекотал сверчок и резко замолчал. Джесс наклонился, подобрал стреляный патрон от дробовика и посмотрел на Тримейна.

— Мне это не нравится, — медленно сказал Джесс. — Как ты думаешь, эти бестолочи?..

Он дернул дверь. Она открылась. Звякнул сломанный засов. Джесс обернулся к Тримейну.

— Возможно, это не просто детские шалости, — сказал полицейский. — У тебя есть пистолет?

— В машине.

— Лучше захвати его.

Тримейн вернулся к машине, сунул пистолет в карман пиджака и вслед за Джессом вошел в дом. Там было тихо и пустынно. Джесс включил фонарик и при его свете осмотрел кухню. На покрытом клеенкой столе стояла пустая тарелка.

— В доме никого нет, — сказал Джесс. — Кто угодно решил бы, что Врем исчез неделю назад.

— Не очень-то уютно… — Тримейн замолчал. Издали донесся тонкий визг.

— Я начинаю нервничать, — заметил Джесс. — Проклятая бродячая собака…

Вдали загромыхало низкое рычание.

— А это что за чертовщина? — спросил Тримейн. Джесс посветил на пол.

— Смотри! — воскликнул он.

В кольце света на деревянном полу виднелась россыпь темных капель.

— Это кровь, Джесс… — Тримейн внимательно осмотрел пол. Широкие половицы без малейшей щели между ними были совершенно чистыми, если не считать темных пятен.

— Может, он резал цыпленка? Тут все-таки кухня.

— Капли крови не только здесь. — Тримейн проследовал за цепочкой темных пятен до самой стены, где она неожиданно обрывалась.

— Ну, что ты обо всем этом думаешь, Джимми?

Раздался вопль, слабый крик отчаяния, разорвавший тишину.

Джесс уставился на Тримейна.

— Я слишком стар, чтобы начать верить в призраков, — заявил он. — Как ты считаешь, эти распроклятые мальчишки спрятались здесь и устраивают розыгрыши?

— Я считаю, — ответил Тримейн, — что нам лучше убраться отсюда и задать несколько вопросов Халлу Гаскину.

* * *

Вернувшись в участок, Джесс провел Тримейна к камере. Долговязый подросток, развалившийся на железных нарах, сонно прищурился на посетителей из-под копны сальных волос.

— Халл, это мистер Тримейн, — сказал Джесс. Выбрал из связки большой ключ, отомкнул дверь камеры. — Он хочет поговорить с тобой.

— Я ни в чем не виноват, — угрюмо заявил Халл. — Что плохого, если мы подожгли комми?

— Брем — коммунист, да? — спокойно поинтересовался Тримейн. — А как ты это узнал?

— Он иностранец, разве не так? — бросил в ответ парень. — А еще мы слыхали…

— Так что вы слышали?

— Они ищут тут шпиков.

— Кто ищет здесь шпионов?

— Копы.

— Кто это сказал?

Парень глянул на Тримейна, потом уставился в угол камеры.

— Копы сами болтали об этом, — сказал он.

— А ну, Халл, раскалывайся! — потребовал Джесс. — Мистер Тримейн не может тратить на тебя всю ночь.

— Они запарковались к востоку от города, на триста второй дороге, за рощей. Подозвали меня и назадавали кучу вопросов. Сказали, что я могу помочь им схватить шпиков. Хотели знать про всех странных чуваков в округе.

— И ты упомянул о Бреме?

Парень опять метнул короткий взгляд на Тримейна.

— Они сказали, что вычислили: шпики где-то к северу от города. Ну, Брем — чужак, и он живет как раз там, разве нет?

— Что-нибудь еще? Парень уставился в пол.

* * *

— Во что ты стрелял, Халл? — спросил Тримейн. Парень исподлобья посмотрел на него. — Ты знаешь, откуда взялась кровь на кухонном полу?

— Не знаю, о чем вы болтаете, — ответил Халл. — Мы охотились на белок.

— Халл, мистер Брем мертв?

— О чем это вы? — выпалил Халл. — Он был…

— Он был — что?

— Ничего…

— Халл, начальнику полиции не понравится, если ты что-то утаишь от него, — заметил Тримейн. — Он обязан выяснить, как было дело.

Джесс посмотрел на парнишку.

— Халл на удивление тупой малый, — сказал он. — Но все-таки не настолько глуп. Давай выкладывай, Халл!

Парнишка облизал пересохшие губы.

— У меня была папина двустволка тридцатого калибра, и двенадцатый калибр у Финки Ли…

— Сколько времени тогда было?

— Сразу после заката.

— Примерно девятнадцать тридцать, — подсказал Джесс. — За полчаса до того, как заметили огонь.

— Это не я стрелял. Это Финка. Старик Брем бросился на него, и тот пальнул с бедра. Но он не убил старика. Мы видели, как старик…

— Когда это случилось, ты был на крыльце. Куда кинулся Брем?..

— Он… заскочил в дом.

— И тогда вы подпалили дом. Что за блестящая идея пришла в ваши тупые башки?

Халл промолчал. Немного подождав, Джесс и Тримейн вышли из камеры.

— Вероятно, Брем удрал, Джимми, — предположил Джесс. — Он, возможно, испугался и уехал из города.

— Брем не кажется человеком, который легко поддается панике. — Тримейн взглянул на часы: — Мне пора идти, Джесс. Утром я заскочу к тебе.

Тримейн пересек улицу, зашел в тускло освещенный бар “Парадиз”, сел на табурет у стойки и заказал себе виски с содовой. Мелкими глотками он осушил стакан и дальше просто сидел, разглядывая темные отражения в зеркале. Теперь, когда тут крутится полиция, идея провести тихую и незаметную разведку в районе Элсби пошла прахом. Не слишком хорошо для Брема. Интересно было бы знать, где старик… и жив ли он. В прежние годы Брем выглядел достаточно нормальным: большой, здоровый на вид мужчина средних лет, обычно довольно приветливый, хотя и немногословный. В свое время он усиленно пытался научить Тримейна чему-то…

Тримейн сунул руку в карман пиджака и достал медальон мисс Кэрролл. Медальон был размером с корпус наручных часов. Тримейн задумчиво крутил его меж пальцев, когда ему на плечо опустилась чья-то тяжелая рука. От толчка Тримейн ударился грудью о стойку. Он выпрямился, обернулся и уставился в покрытое шрамами лицо.

— Я слышал, что ты вернулся в город, — сказал широкоплечий мужчина в кожаной куртке, толкнувший его.

К ним подскочил бармен:

— Послушай, Гаскин, мне совсем не нужны неприятности…

— Продерни отсюда! — Гаскин, прищурясь, уставился на Тримейна, его верхняя губа приподнялась, продемонстрировав дыру между зубами. — Я слышал, ты пытаешься пихнуть моего мальчика мордой в большое дерьмо. Лазаешь по тюряге, суешь поганый нос не в свое дело…

* * *

Тримейн положил медальон в карман и встал с табурета. Гаскин подтянул штаны, оглянулся вокруг. Полдюжины пьяниц широко раскрытыми глазами смотрели на него. Он опять, прищурясь, уставился на Тримейна. От его давно не стиранной одежды воняло.

— Науськал копов на него. А мальчик с друзьями просто охотился и позабавился немного. А теперь он в тюряге!

Тримейн отошел от стойки и направился к выходу. Динамит Гаскин схватил его за руку:

— Не так быстро! Кажется, за мной должок. Я…

— Должок ты сейчас получишь сполна, — сказал Тримейн. Он с левой крепко въехал Гаскину по ребрам, а с правой нанес сильный удар по челюсти. Гаскин резко выгнулся, перелетел через стойку бара и упал на спину. Затем перекатился на живот и встал на четвереньки, мотая головой.

— Подымайся! — крикнул кто-то из зевак.

— Класс! — заявил другой.

— Я вызываю полицию! — завопил бармен.

— Не суетись, — донесся голос от двери. В бар медленно вошел одетый в синюю форму полицейский из подразделения штата. Его пальцы прилипли к кобуре, стальные подковки на башмаках клацали при каждом шаге. Полицейский, широко расставив ноги, остановился напротив Тримейна.

— Похоже, мистер Тримейн, вы нарушаете общественный порядок, — заявил он.

— И вы, конечно же, не в курсе, кто натравил его на меня? Я не ошибся? — поинтересовался Тримейн.

— Это грязная клевета, — ухмыльнулся коп. — Мне придется сегодня же отправить письмо своему конгрессмену.

Гаскин, пошатываясь, встал, стер кровь со щеки, потом проскочил мимо полицейского и далеко занес правую руку для удара. Тримейн отступил в сторону и крепко заехал кулаком в ухо Гаскину. Коп отошел назад к стойке бара. Гаскин закружился, молотя кулаками направо и налево. Тримейн ответил прямым ударом правой — Гаскин отлетел к стойке, кинулся опять на Тримейна, нанес нокаутирующий удар… и Тримейн нырнул ему под руку и провел апперкот, который отбросил Гаскина назад и перекатил через стол. В окружении разбитых стаканов Гаскин рухнул на пол. Тримейн встал над ним.

— Поднимайся, тюремная пташка! — сказал Тримейн. — Разминка — это как раз то, что мне было нужно.

— Ну ладно, ты достаточно повеселился, — заявил полицейский. — Я забираю тебя, Тримейн.

Джеймс посмотрел на него.

— Прости, ищейка, — сказал он. — Мне сейчас некогда.

Пораженный блюститель порядка потянулся за револьвером.

— Джимми, что здесь происходит? — В дверях бара стоял Джесс, сжимая в руке массивный кольт. Он перевел взгляд с Тримейна на полицейского штата. — Здесь немного не твоя юрисдикция, — сказал Джесс. — Думаю, тебе лучше убраться отсюда до того, как сопрут твой велосипед.

Коп некоторое время с ненавистью смотрел на Джес-са, потом убрал пистолет и медленно, с достоинством вышел из бара. Джесс сунул кольт в кобуру и взглянул на Гаскина, который сидел на полу, приложив ладонь к кровоточащим губам.

— Что это тебе за вожжа под хвост попала, Динамит?

— Думаю, парни из штата подговорили его, — сказал Тримейн. — Они выискивают предлог, чтобы убрать меня из дела.

Джесс поманил к себе Гаскина:

— Вставай, Динамит. Я поселю тебя в камеру по соседству с отпрыском.

Когда они вышли из бара, Джесс сказал:

— Джимми, ты заполучил здесь могущественных врагов. И в этом твоя большая ошибка. С ребятами из штата стоило бы держать свой норов в узде. Думаю, может, тебе стоит уехать за границу штата? Давай отвезу быстренько на автовокзал и направлю твою машину следом за…

— Я не могу уехать сейчас, Джесс. Еще толком не приступил к делу.

Глава четвертая

Вернувшись в отель, Тримейн сначала занялся царапиной на подбородке, потом открыл чемодан и достал детектор. Затренькал телефон.

— Тримейн? Мне только что звонил Граммонд. Ты что, с ума сошел? Я…

— Фред, — оборвал его Джеймс. — Я думал, ты собираешься снять этих копов из полиции штата с моей шеи.

— Слушай меня, Тримейн. Ты немедленно отстраняешься от работы! Не лезь ни во что! Будет лучше, если ни на минуту не покинешь номер в отеле. Это приказ!

— Фред, не пытайся сорвать на мне злость! — рявкнул Тримейн.

— Я приказал тебе отстраниться от дела! Все! — В трубке раздались короткие гудки. Тримейн повесил трубку и, засунув руку в карман, рассеянно подошел к окну.

Пальцы нащупали в кармане какие-то обломки, и он вытащил то, что осталось от медальона мисс Кэрролл. Серебряный диск был разбит — расколот в центре. Это, должно быть, случилось во время драки с Динамитом. Медальон выглядел…

Тримейн, прищурясь, уставился на разбитую мозаику деталей. Лабиринт тончайших проволочек, крохотных конденсаторов, стеклянных штучек…

Внизу на мостовой завизжали покрышки. Тримейн выглянул в окно. У тротуара затормозил черный автомобиль, его дверцы распахнулись. Четыре человека в форме выскочили из машины и направились ко входу в отель.

Тримейн кинулся к телефону. Дежурный на полицейском коммутаторе ответил ему.

— Джесса мне, быстро! — рявкнул Джеймс.

В трубке зазвучал голос начальника местной полиции.

— Джесс, прошел слух, что я крутой парень. У отеля тачка, полная копов из штата. Я убираюсь по черной лестнице. Помешай им чем только сможешь.

Тримейн бросил трубку, схватил чемодан и выскочил в коридор. На лестнице заднего хода было темно. Спотыкаясь и чертыхаясь, Тримейн добрался до служебного выхода. В переулке, куда он выбежал, никого не было.

Тримейн подошел к углу отеля, перебежал на другую сторону дороги, сунул чемодан на заднее сиденье машины и скользнул за руль. Завел мотор, отъехал от тротуара и посмотрел в зеркальце заднего вида. Все было спокойно.

Четыре квартала, отделявших его от дома мисс Кэрролл, он проскочил за несколько минут. Экономка провела его в гостиную.

— О да, мисс Кэрролл еще не спит, — сказала она. — До девяти она никогда не ложится. Я сейчас сообщу о вашем визите.

* * *

Тримейн мерил шагами комнату. Когда он совершал по гостиной третий круг, вошла мисс Кэрролл.

— Я бы не осмелился побеспокоить вас, если бы не очень важные обстоятельства, — обратился к ней Тримейн. — Пока ничего не могу объяснить. Вы сказали, что доверяете мне. Не могли бы вы сейчас поехать со мной? Это касается Брема… и, возможно, не только его.

Старая леди спокойно взглянула на него:

— Мне нужно взять накидку.

В машине Тримейн сказал:

— Мисс Кэрролл, мы едем к мистеру Брему. Полагаю, вы знаете, что случилось в его доме?

— Нет, Джеймс. Я теперь редко выхожу на улицу. Так что случилось?

— Банда хулиганствующих подростков прошлой ночью отправилась на охоту. У них было два ружья. Один из подростков выстрелил в Брема. И Брем после этого исчез. Но я не думаю, что он мертв.

Мисс Кэрролл судорожно вздохнула:

— Ты сказал… ты считаешь, что он еще жив…

— Он должен быть жив. До меня это только что дошло. Признаю, что немного поздновато. Этот медальон, который Брем дал вам… Вы когда-нибудь пробовали им воспользоваться?

— Воспользоваться? Зачем?.. Нет, Джеймс, я не верю в магию.

— Это не магия. Это электроника. Много лет назад Брем рассказывал мне про радио. Хотел научить меня. Сейчас я разыскиваю в Элсби передатчик. Прошлой ночью этот передатчик работал. Думаю, он принадлежит Брему.

В машине надолго повисло молчание.

— Джеймс, — наконец сказала мисс Кэрролл. — Я не понимаю.

— И я тоже, мисс Кэрролл. Все еще пытаюсь сложить эту головоломку. Но позвольте мне спросить о той ночи, когда Брем привез вас в свой дом. Вы сказали, что он бросился на кухню и открыл люк в полу…

— Разве я сказала “в полу”? Я ошиблась, Джеймс. Панель была в стене.

— Похоже, мои выводы оказались поспешными. В какой стене?

— Он прошел через всю кухню. Там стоял стол с подсвечником. Брем обогнул стол и надавил рукой на стену над ящиком для дров. Панель скользнула вбок. За ней было совершенно темно. Брем нагнул голову из-за того, что отверстие было слишком маленьким для него, и вошел внутрь…

— Это должна быть восточная стена… слева от задней двери?

— Да.

— Мисс Кэрролл, а вы можете точно вспомнить, что той ночью говорил вам Брем? Что-то о борьбе с чем-то, не так ли?

— Шестьдесят лет я старалась выкинуть Брема из памяти, Джеймс. Но я помню каждое его слово.

Она ненадолго умолкла.

* * *

— Я сидела рядом с ним в легкой двухместной коляске. Стоял теплый весенний вечер. Я сказала ему, что люблю его, и… и он ответил мне. Сказал, что ему следовало намного раньше объясниться со мной, но он все никак не мог решиться. А потом рассказал мне то, что, по его мнению, я должна была знать.

По словам Брема, его жизнь ему не принадлежала. Он происходил не… не из нашего мира. Был агентом могущественной державы и преследовал банду преступников… — Старая леди секунду помолчала. — Эту часть его объяснений я почти не смогла понять. Боюсь, она была слишком несообразной. Он бессвязно рассказывал о злобных созданиях, которые скрываются в полумраке пещеры. Его долг — каждую ночь вести беспрестанную битву с темными силами.

— Какую именно битву? И с кем — с призраками, демонами или еще с кем-то?

— Не знаю. Злые силы, которые не проникнут в наш мир, пока Брем после наступления темноты встречает их у портала и противостоит им.

— Почему он не подыщет себе помощника?

— Только он может противостоять им. Я плохо знаю психопатологию, но клинические симптомы паранойи мне известны. Я отодвинулась от Брема. Он сел, склонившись вперед, в его взгляде была решимость. Я начала плакать и просить отвезти меня домой. Он повернулся ко мне, и я увидела боль и страдание в его глазах. Я любила Брема… и одновременно боялась его. И он не стал поворачивать лошадей. Ночь приближалась, и враги ждали его.

— А потом, когда вы добрались до дома Брема…

— Тот все нахлестывал лошадей, и помню, как я рыдала, вцепившись в коляску. А затем мы уже были около дома. Брем, не сказав ни слова, выпрыгнул из коляски и вбежал в дом. Зажег керосиновую лампу и повернулся ко мне. Откуда-то донесся призывный вой — словно выло раненое животное. Брем закричал — что-то неразборчивое — и бросился в заднюю часть дома. Я взяла лампу и пошла за ним. В кухне он подскочил к стене и нажал на нее. Панель открылась. Брем взглянул на меня. Его лицо было совершенно белым. “Ради Высших Богов, Линда Кэрролл, я умоляю тебя…” — сказал он. Я закричала. И его лицо стало твердым, и он спустился вниз, а я все кричала и кричала… — Мисс Кэрролл закрыла глаза и судорожно вздохнула.

— Очень жаль, мисс Кэрролл, что я вынужден попросить вас кое-что вспомнить, — сказал Тримейн. — Но мне необходимо знать все.

Издали слабо донесся вой сирены. В зеркале заднего вида отразились тусклые огни фар. Но полицейская машина отставала где-то на полмили. Тримейн надавил на педаль газа. Мощный автомобиль устремился вперед.

— Джеймс, ты ожидаешь каких-то неприятностей на дороге?

— Встреча с полицией штата не очень желательна для меня, мисс Кэрролл. Догадываюсь, они не слишком довольны Джессом. И теперь жаждут крови. Но думаю, смогу опередить их.

— Джеймс, — спросила леди, сев прямо и оглянувшись назад, — если это сотрудники полиции, разве ты не должен остановиться?

— Не могу, мисс Кэрролл. Сейчас я не могу тратить на них время. Если в моей идее хоть что-то есть, мы должны как можно скорее добраться…

* * *

Машина проскочила в ворота и заскрежетала покрышками, останавливаясь у крыльца. Дом Брема, мрачный и неосвещенный, смутной громадиной стоял перед ними. Тримейн выскочил из машины, обогнул ее и помог выйти мисс Кэрролл. Твердость ее походки сильно поразила его. В блеклом свете сгущающихся сумерек Тримейн мельком увидел профиль старой дамы.

Когда-то, должно быть, она была очень красива…

Он сунул руку в бардачок и достал фонарик.

— Мы не должны медлить ни секунды, — заявил Тримейн. — Та машина отстала от нас не больше чем на минуту. — Он полез на заднее сиденье и вытащил наружу тяжелый чемодан. — Надеюсь, мисс Кэрролл, вы помните, что именно Брем делал с той панелью.

Они поднялись на крыльцо, и фонарик Тримейна высветил сломанный запор. Тримейн со своей спутницей прошли по темной прихожей и попали в кухню.

— Это было здесь, — сказала мисс Кэрролл.

Снаружи донесся шум мотора — машина, мчавшаяся по шоссе, затормозила, въехав во двор. Холодный свет фар упал на стену кухни. Тримейн кинулся к месту, на которое указала мисс Кэрролл, поставил чемодан на пол и принялся ощупывать стену.

— Посвети мне, Джеймс, — спокойно попросила мисс Кэрролл. — Нажимать надо здесь. — Она показала более точно.

Тримейн опять навалился на стену. Ничего не произошло. Снаружи донесся стук закрывшихся дверей машины; приглушенный голос пролаял команду.

— Вы уверены?..

— Да. Попытайся еще раз, Джеймс.

Тримейн принялся энергично шлепать ладонью по стене в поисках скрытой задвижки.

— Немного выше, Джеймс. Брем был высокого роста. Панель открывается под…

Тримейн потянулся выше, заколотил по стене, стал на цыпочки, стукнул чуть в стороне…

Тихий щелчок — и часть стены в три фута высотой и четыре шириной бесшумно откатилась вбок. Тримейн увидел хорошо смазанные металлические ползунки, а за ними ступени, ведущие вниз.

— Джеймс, они уже на крыльце, — предупредила его мисс Кэрролл.

— Свет! — Тримейн схватил фонарь и поставил ногу на порог. Потом потянулся за чемоданом и подтащил его к себе. — Скажите им, что я похитил вас, мисс Кэрролл. И большое спасибо вам.

Пожилая леди подала ему руку:

— Помоги мне, Джеймс. Однажды я не решилась сделать это. Теперь я не повторю ту глупость.

Тримейн заколебался, потом вылез в кухню и помог мисс Кэрролл забраться внутрь. В прихожей загрохотали тяжелые шаги. Луч фонаря высветил черную кнопку с шестью контактами. Тримейн нажал на нее. Панель скользнула на место.

Джеймс направил фонарик на ступеньки.

— Ну что ж, мисс Кэрролл, — сказал он. — Давайте спускаться.

* * *

Через пятнадцать ступенек лестница закончилась. Дальше шел коридор с изогнутыми стенами из черного стекла и полом из грубо оструганных досок. Совершенно прямой коридор был длиной в двадцать футов и упирался в старомодную пятистворчатую дверь. Тримейн попробовал повернуть круглую медную ручку. Дверь отворилась, и за ней открылось помещение, формой похожее на естественную пещеру, с влажными стенами из желтого камня, низким неровным сводом и утоптанным земляным полом.

В центре на приземистом треножнике стояли какие-то механизмы из черного металла и стекла, чем-то напоминающие пулеметы. Они были нацелены на глухую стену. Рядом с треножником в древнем деревянном кресле-качалке полулежал мужчина. Его рубашка была окровавлена, и темная лужица растеклась под ним.

— Брем! — вскрикнула мисс Кэрролл. Она подошла к креслу и взяла мужчину за руку, пристально вглядываясь ему в лицо.

— Он мертв? — нервно спросил Тримейн.

— Руки холодные… но пульс есть.

Возле двери стояла керосиновая лампа. Тримейн зажег ее и подошел к креслу. Вытащил перочинный нож и срезал с раны пиджак и рубашку. Дробь угодила Брему в бок — там была неглубокая рваная рана размером с ладонь.

— Кровотечение уже остановилось, — заметил Тримейн. — Я бы сказал, что выстрел пришелся по касательной. — Он продолжил осмотр. — Рука тоже задета, но не так глубоко. И, думаю, сломана пара ребер. Если он не потерял слишком много крови…

Тримейн стянул пиджак и расстелил на полу.

— Давайте переложим Брема сюда и попытаемся привести в чувство.

Брем, лежащий на спине на полу, показался Тримейну даже больше шести футов четырех дюймов и гораздо моложе своих без малого ста лет. Мисс Кэрролл опустилась на колени рядом со стариком и принялась растирать его руки, что-то тихо приговаривая.

Неожиданно пронзительный крик прорезал воздух.

Тримейн, пораженный, резко дернулся. Глаза мисс Кэрролл расширились.

Крик превратился в низкий рокот, стал громче, перешел в визг и оборвался.

— Именно эти звуки я слышала той ночью, — вздохнула мисс Кэрролл. — Позже я решила, что мне почудилось, но я помню… Джеймс, что все это значит?

— Возможно, это значит, что Брем был не настолько безумен, как вы думали, — ответил Тримейн.

— Джеймс! Посмотри на стену… — судорожно выдохнула мисс Кэрролл.

Тримейн обернулся. На каменной стене двигались, мерцали, колыхались смутные тени.

— Что за чертовщина?

Брем застонал и пошевелился. Тримейн кинулся к нему.

— Брем! — закричал он. — Придите в себя!

Глаза Брема открылись. Мгновение он пораженно смотрел на Тримейна, потом перевел взгляд на мисс Кэрролл. Затем неуклюже попытался сесть.

— Брем… ты должен лечь, — заявила мисс Кэрролл.

— Линда Кэрролл, — сказал Брем. Его голос был глубокий и хриплый.

— Брем, ты ранен…

В воздухе опять повис хныкающий вой. Брем застыл.

— Который час? — проскрежетал он.

— Солнце только зашло; чуть больше семи… Брем попытался встать на ноги.

— Помогите мне подняться! — приказал он. — Проклятая слабость…

Джеймс подхватил его под руку.

— Осторожней, Брем, — сказал он. — Иначе ваша рана опять начнет кровоточить.

— К Отражателю! — пробормотал Брем.

Тримейн довел его до кресла-качалки и помог сесть. Брем вцепился в две пистолетные рукоятки, крепко сжал их.

— Молодой человек, — попросил Брем. — Возьмите тот обруч, наденьте мне на шею.

На проволочной петле висело кольцо из тусклого металла. Тримейн взял его и надел на Брема. Кольцо как влитое легло на плечи старика, небольшой выступ пришелся как раз напротив шеи.

— Брем, — спросил Тримейн, — что это все значит?

— Следите за той стеной. Мой взор затуманивается. Описывайте все, что видите.

— Это похоже на тени. Но что отбрасывает их?

— Вы можете описать детали?

— Нет, ничего определенного — словно кто-то шевелит пальцами перед объективом диапроектора.

— Излучение звезды пока еще слишком жесткое, — пробормотал Брем. — Но точка пересечения орбит приближается. Пусть Высшие Боги направляют меня.

Резким взрывом звуков прозвучал вой. Брем весь напрягся.

— Что вы видите? — требовательно спросил он.

— Очертания становятся более четкими. Создается впечатление, что за движущимися силуэтами есть еще чьи-то контуры. Такое бывает, когда смотришь в запотевшее окно…

Тримейну показалось, что за туманной поверхностью он разглядел высокое узкое помещение, купающееся в белом свете. Создания, похожие на призрачные карикатуры людей, сновали взад и вперед на переднем плане смутной картины.

— Они выглядят так, словно их вырезали из крокодиловой кожи, — прошептал Джеймс. — Когда они поворачиваются и я вижу их в профиль, они тонкие, как…

— Эффект затухания сигнала между измерениями. Ниссы сейчас стараются подогнать матрицы под плоскость нашего измерения. Понимаете ли, если они преуспеют в этом, то вся Земля окажется у их ног.

— Кто они такие? Где они? Это ведь сплошная скала…

— То, что вы видите, является Командным Центром ниссов. Он находится в другом мире, не в вашем, но здесь — мультигранник пересечения. Ниссы наводят сюда генераторы гармонических колебаний в надежде установить угловую апертуру.

— Я не понял и половины того, что вы сказали, Брем. А в остальную часть не в состоянии поверить. Но факты — упрямая вещь, и я должен действовать так, будто все понял и во все поверил.

* * *

Каменная стена неожиданно стала прозрачной. Словно поверхность расплавленного стекла, камень растекся под напором призрачного яркого света. За стеной, видимые теперь совершенно отчетливо, напряженно работали ниссовские техники. Их лица были похожи на маски красно-коричневой гофрированной кожи. Прямо напротив Отражателя Брема, нацеленная на него, стояла огромная камера с покрытым серебром объективом диаметром в фут. Одетый в черное нисс устроился на сиденье на самом верху устройства. Белый свет заливал пещеру, отбрасывая на пол черные тени. Брем сгорбился над Отражателем, лицо его было напряжено от усталости.

В воздухе вокруг машины ниссов разлилось сияние. Ниссы-техники больше не суетились, а просто стояли и смотрели крошечными ярко-красными глазками на стену. Прошло несколько секунд, в которые могла бы вместиться вечность. Одетый в черное нисс неожиданно махнул конечностью. Другой повернулся к красному рубильнику и опустил его до упора. Стена опять внезапно изменилась — она стала молочно-белой, а потом потускнела до полной непрозрачности.

Брем тяжело опустился в кресло и закрыл глаза.

— Не этот раз они было совсем близко, — с трудом прохрипел он. — Я слабею.

— Давайте я займусь Отражателем, — предложил Тримейн. — Только объясните, что делать.

— Как я смогу объяснить вам? Вы же не поймете!

— Возможно, я пойму достаточно, чтобы мы дотянули до конца ночи.

Брем, казалось, немного пришел в себя.

— Ладно. Вы должны знать, что… я агент, работающий на Великий Мир. Многие столетия мы вели войну с ниссами, злобными созданиями, которые грабят континуумы. Они установили Скважину здесь, на Земле. Мы засекли это и обнаружили, что вскоре тут может быть установлен Портал. Меня отправили сюда вместе с отрядом, чтобы мы отразили…

— Вы рассказываете мне совершенную бессмыслицу, — прервал его Тримейн. — Давайте пропустим подробности о Великом Мире и о континуумах… Но что такое Скважина?

— Точка материального контакта между миром ниссов и этим измерением пространства-времени. С ее помощью они смогут выкачать кислород с этой богатой планеты. А потом они явятся сюда, чтобы сожрать трупы.

— Что такое Портал?

— Великий Мир находится в другом ряду гармонических колебаний. Когда периоды колебаний совпадают, мы можем установить Порталы тождественного времени, но, увы, только с огромными пробелами во времени между ними. Мы наблюдаем за излучением ниссовской аппаратуры и, когда можем, то здесь, то там перехватываем их.

— Я понял: противостояние врагу.

— Но мы опоздали. Мультигранник пересечений был уже далеко продвинут вперед. Слепящий шквалхлестал за пределами грота, куда ниссы сфокусировали свою Скважину, и гром прокатился по небесам, когда ионизация достигла верхних слоев атмосферы. Я бросил все силы против Скважины, но уничтожить ее не смог… впрочем, и ниссы не смогли пробить ход сюда.

— И все это случилось шестьдесят лет назад? И ниссы до сих пор пробиваются на Землю?

— Вы должны выбросить из головы иллюзорные представления о времени. Для ниссов с тех пор прошло только несколько дней. А здесь, в пещере, где из каждой ночи я тратил всего лишь десятки минут на схватку с ниссами, за это время прошли долгие годы.

— А почему вы не заведете помощника? Почему вы должны сражаться в одиночку?

— Давление, которое пространство-время оказывает на Портал, крайне велико, и, чтобы удержать фокусировку Портала, требуется огромная мощность. Даже когда частота колебаний мала. Вначале мы смогли добиться лишь мимолетного контакта с вашим измерением. Именно тогда мы и обнаружили активные попытки ниссов проникнуть сюда. Следующий контакт был четыре дня спустя, он продолжался двадцать четыре минуты — достаточно долго, чтобы установить Отражатель. Я отбил атаку ниссов и понял, что исход битвы сомнителен. Но Земля — неплохой мир, и я не мог позволить ему сгинуть просто так, даже не попытавшись его защитить. Третье совпадение тождественности времени было возможно через двадцать дней. Я решил на этот срок остаться здесь, потом отразить атаку ниссов и при очередном контакте вернуться домой. Портал закрылся, а я со своим отрядом приступил к борьбе с ниссами.

Следующая ночь продемонстрировала всю безнадежность нашего предприятия. А днем мы выбрались из того места, куда ниссы сфокусировали свою Скважину, и стали исследовать эти земли, и тогда мы полюбили ваше маленькое теплое солнце, странное голубое небо, зеленую растительность. Нам, жителям древнего мира, все это казалось райским садом юной жизни. А потом я рискнул отправиться в город… и там увидел такую девушку, какой доселе не знал Космос, ибо ее красота была…

Прошло двадцать дней. Ниссы удержали свой плацдарм — и все же я отбросил их, не пустил сюда.

Портал открылся. Я приказал своему отряду возвращаться. Портал закрылся. С тех пор мне пришлось сражаться с ниссами в одиночку.

— Брем! — воскликнула мисс Кэрролл. — Брем… ты остался здесь, хотя мог бежать… а я…

— Хотел бы я, чтобы в моих силах было вернуть тебе эти зря потраченные годы, Линда Кэрролл, — сказал Брем. — Хотел бы я, чтобы мы вместе жили под более ярким солнцем, чем это…

— Вы отказались от своего мира, чтобы дать нашему хоть небольшую отсрочку, — вмешался Тримейн. — А мы отблагодарили вас выстрелом в упор.

— Брем… когда Портал снова откроется?

— Уже не при моей жизни, Линда. В течение десяти тысяч лет он будет закрыт.

— Но почему же вы не взяли помощника? — спросил Тримейн. — Вы могли бы научить кого-нибудь…

— Я пытался вначале. Но чего можно добиться от испуганных деревенских парней? Они твердили о колдовстве и в ужасе улепетывали прочь.

— Но вы вечность не протянете. Расскажите мне, как эта штука работает. Пришло время отправить вас в отпуск!

* * *

Брем говорил полчаса, а Тримейн внимательно слушал.

— Если я потеряю силы, — закончил Брем, — займите мое место за Отражателем. Поместите обруч на шею. Когда стена станет прозрачной, вцепитесь в рукоятки и напустите свой разум на ниссов. Пожелайте изо всех сил: то, что делают ниссы, не должно получиться. Когда грянет гром, вы поймете, что потерпели неудачу.

— Хорошо. Я буду готов. Но прежде давайте разберемся кое в чем. Этот ваш Отражатель реагирует на мысли, правильно? Усиливает их…

— Он служит для фокусировки силы разума. Но теперь поспешим. Боюсь, вскоре они возобновят атаку.

— Думаю, это произойдет минут через двадцать или около того, — проговорил Джеймс. — Оставайтесь на месте и немного отдохните.

Голубые суровые глаза под седыми бровями уставились на него.

— Молодой человек, что вы понимаете в этом?

— Думаю, разгадал принцип — я неделями наблюдал за этими передачами. За последние несколько ночей моя идея, похоже, полностью подтвердилась.

— Во всем мире никто, кроме меня, не знает об атаке ниссов. Как вы смогли проанализировать то, о чем не знаете?

— Вероятно, Брем, вам это неизвестно, но ваш Отражатель творит черт-те что со средствами связи. Недавно мы разработали то, что считалось совершенно секретным проектом, а вы пустили его под откос.

— Мой Отражатель — всего лишь маленькая портативная модель, плохо экранированная, — сказал Брем. — Резонансные эффекты его непредсказуемы. Когда кто-то стремится направить по каналу силу мыслей…

— Погодите-ка! — воскликнул Тримейн.

— Что случилось? — спросила встревоженная мисс Кэрролл.

— Гиперкороткие волны, — ответил взволнованно Тримейн. — Мгновенная передача. И мысль. Ничего удивительного, что у людей болела голова, а по ночам снились кошмары! Вы вели передачи на той же самой волне, что и человеческий мозг!

— Эти ваши гиперкороткие волны, вы сказали, что они распространяются мгновенно? — спросил Брем.

— Считается, что эта информация совершенно секретна.

— Такого устройства нет во всем Мироздании, — сказал Брем. — Известно, что только протоплазматический мозг может продуцировать состояние возбуждения с нулевым запаздыванием.

Тримейн нахмурился:

— Брем, этот Отражатель фокусирует то, что из-за отсутствия лучшего термина я называю мыслеволнами. При помощи эффекта интерференции Отражатель заглушает гармонический генератор ниссов. А что будет, если мы подадим на него большую мощность?

— Нет. Мощь разума усилена быть не может…

— Я говорю не об усилении, но имею в виду дополнительный источник. У меня с собой есть приемник, работающий на гиперкоротких волнах. После небольшой переделки он превратится в передатчик. Мы можем его подсоединить к Отражателю?

Брем покачал головой.

— Если бы я был техником… — со вздохом сказал он. — Мне известно только то, что требуется знать для управления Отражателем.

— Разрешите взглянуть на него, — попросил Тримейн. — Может, я сумею разобраться.

— Будьте осторожны. Без Отражателя мы беззащитны перед атакой ниссов.

— Постараюсь.

Тримейн подошел к Отражателю и принялся осматривать его, прослежигяя электрические связи и определяя назначение деталей.

— Схема достаточно понятна, — сказал он. — Вот это, должно быть, мощные электромагниты, они создают своего рода компрессию. А это — преломляющие катушки. Просто и гениально. Воспользовавшись моей идеей, мы сможем излучить гиперкороткую волну…

— Сначала давайте займемся ниссами!

— Разумеется. — Тримейн посмотрел на Брема. — Думаю, смогу подсоединить свой аппарат к Отражателю. Вы разрешите?

— Сколько это займет времени?

— Не больше пятнадцати минут.

— У нас останется мало времени.

— Периоды между атаками сокращаются, — заявил Тримейн. — Я высчитал, что следующая передача… или атака… произойдет в интервале от пяти минут до нескольких часов. Возможно, это наш последний шанс.

— Тогда попытайтесь, — разрешил Брем.

Тримейн кивнул, подошел к чемодану, вытащил из него инструменты и тяжелый черный ящик и принялся за работу. Линда Кэрролл, что-то тихо говоря Брему, села рядом с ним. Прошло несколько минут.

— Отлично, — наконец сказал Тримейн. — Передатчик готов.

Он вернулся к Отражателю, на секунду застыл в нерешительности, затем отвернул две гайки и снял кожух.

— Отражатель отключен, — сказал Тримейн. — Надеюсь, мои вычисления верны.

* * *

Брем и мисс Кэрролл молча следили за действиями Тримейна. Тот протянул провода, подсоединил их, затем щелкнул выключателем передатчика и, глядя на индикаторы, настроил его.

— Прошлая атака была сорок девять минут назад, — сообщил Брем. — Поторопитесь.

— Почти готово, — ответил Тримейн.

От стены донесся резкий крик. Тримейн подскочил на месте.

— Что означают эти чертовы звуки?

— Ничего — обычные помехи. Но они предупреждают о том, что гармонические генераторы разогреваются. — Брем с трудом встал с кресла. — Теперь последует нападение.

— Тени! — воскликнула мисс Кэрролл.

Брем тяжело опустился в кресло, откинулся назад. Слабое зарево, исходящее от стены, заметно подчеркивало восковую бледность его лица. Зарево становилось ярче, а тени — четче.

— Быстрее, Джеймс, — поторопила мисс Кэрролл. — Оно приближается.

Брем из-под полуопущенных век смотрел на стену.

— Я должен занять позицию в Отражателе. Я… Он обмяк, голова опустилась на грудь.

— Брем! — закричала мисс Кэрролл. Тримейн резко поставил кожух на место, обернулся к креслу, схватил его и вместе с лежащим в нем Бремом отнес подальше от Отражателя. Потом торопливо вернулся назад, надел обруч на шею и крепко сжал рукоятки. На стене молча суетились тени ниссов, которые готовились к атаке. Одетый в черное нисс взбирался на вершину установки. Стена стала прозрачной. Тримейн уставился сквозь нее на узкое помещение, на облаченных в серое ниссов. Они стояли и смотрели на него. Один указал конечностью на Тримейна. У остальных встали дыбом кожистые гребни.

“Не входить, мерзкие твари! — подумал Тримейн. — Убирайтесь, отступайте, сдавайтесь…”

Голубое зарево превратилось в мерцающий свод над машиной ниссов. Техники не двигались; крошечные красные глазки на узких лицах инопланетян блестели, устремленные на брешь в пространстве-времени. Тримейну пришлось прищуриться — ослепительно яркий свет Командного Центра ниссов резал глаза. Последний намек на существование пологой поверхности известняковой стены исчез. Тримейн почувствовал легкое дуновение, пыль поднялась и заклубилась в воздухе. Появился запах йода.

“Назад! — подумал Тримейн. — Не входить…”

Ряды ожидающих ниссов беспокойно зашевелились. Тримейн слышал сухой шорох мозолистых ног, шаркающих по полу, завывание гармонического генератора. Глаза Тримейна болели. Вокруг закружилась горячая пыль, и он задохнулся и закашлялся.

“Нет! — подумал Тримейн, бросая отрицание, словно невесомую бомбу. — Изыдьте! Отступите!”

Ниссы задвигались, готовя машину на колесах, подкатывая ее к нужному месту. Тримейн зашелся в мучительном приступе кашля, пытаясь вдохнуть хоть один глоток воздуха, избавиться от пелены перед глазами.

Зазвучал барабанный бой, острые песчинки больно впились в лицо Тримейну. Ниссы работали очень быстро, их дыхательные жабры заметно растянулись от непривычного притока кислорода.

“Наш кислород! — подумал Тримейн. — Грабеж уже начался, я потерпел поражение, и люди Земли скоро задохнутся и умрут…”

Откуда-то из бесконечной дали на грани слышимости донесся раскат грома, стал сильнее…

Одетый в черное нисс поднял гребень, покрытый черными чешуйками, торжествующе привстал на вершине инопланетной машины. Он уставился на Тримейна, его пасть, больше смахивающая на капкан, раскрылась, выставив напоказ язык, ничем не отличающийся от алой змейки, и глубокую глотку с рядами похожих на иглы снежно-белых зубов. Нисс, демонстрируя безграничное презрение к противнику, высунул наружу омерзительный язык.

И неожиданно Тримейн ощутил бешеный прилив холодной ярости. “В нашем мире мы умеем обращаться со змеями, — подумал он, и сила его мысли была невероятна. — Мы давим их каблуками…” Он мысленно увидел: извивающаяся в агонии гремучая змея с переломанным хребтом и опускающаяся палка; разъяренный коралловый аспид с желтым ядом, капающим с зубов, и газонокосилка, ножами полосующая аспида на части; водяной щитомордник, выстрелом из ружья превращенный в кровавое месиво…

“Убирайся, змея, — подумал он. — Умри! Сдохни, гадина!”

Раскаты грома утихли.

А одетый в черное нисс, управляющий гармоническим генератором, резко захлопнул пасть и сжался.

“Умри! — мысленно закричал Тримейн. — Сдохни!”

Нисс, казалось, задрожал и съежился. Гребень дважды дернулся и опал. Красные глаза зажмурились, и нисс свалился с генератора. Тримейн закашлялся, ухватился снова за рукоятки и перевел взгляд на одетого в серую форму нисса, который карабкался на генератор, чтобы заменить оператора.

“Я сказал: сдохни, змея!”

Нисс оступился и упал на головы других ниссов, которые метались взад-вперед, словно муравьи в разворошенном муравейнике. Один из них обернулся, встретился взглядом с Тримейном и полез к красному рубильнику.

“Нет, ты не отключишь генератор! — подумал Тримейн. — Это не так уж легко, змея. Умри!”

Не дотянувшись до рубильника, нисс свалился на пол. Тримейн глубоко вздохнул, и горячий воздух, смешанный с пылью, обжег ему легкие. Он сморгнул слезы боли и охватил взглядом целую группу ниссов.

“Умрите!”

* * *

Ниссы упали. Остальные попытались спастись бегством, но мысль Тримейна срезала их, будто коса, и устремилась дальше, оставляя после себя полосу поверженных тел. Ненависть бродила среди ниссов и пощады не знала.

“Теперь механизмы”, — решил Тримейн. Он уставился на гармонический генератор. Тот расплавился, растекся горячей лужицей. Высокие стойки с приборами и лампочками, сверкающими, словно драгоценные камни, почернели, смялись и рухнули. Воздух внезапно опять стал чистым. Тримейн с удовольствием вдохнул его полной грудью. Каменная стена начала возвращаться к бытию.

“Нет! — грозно подумал Тримейн. — Держать эту Скважину открытой!”

Стена замерцала и вновь исчезла. Тримейн опять смотрел на ярко освещенное помещение, на почерневшие стены, на груду мертвых тел.

“Без всякой жалости, — подумал он. — Вы собирались вонзить белые клыки в горло людей, безмятежно спящих в своих домах… как вы это проделывали в сотнях миров. Вы — раковая опухоль Космоса. А у меня есть лекарство”.

“Стена, обрушьтесь!”

Потолок в помещении ниссов просел и обвалился. Обломки дождем хлынули вниз. Стены зашатались, пошли трещинами и рухнули. Облако пыли вихрем унеслось прочь, открыв взгляду усеянное звездами небо.

“Пыль, не возвращайся! — мысленно приказал Тримейн. — Меня ждет работа, и нужен свежий воздух!”

Джеймс осмотрел каменистую местность, в свете звезд казавшуюся призрачно-белой.

“Пусть камни расплавятся и потекут, как воды!”

Небольшой каменный курган раскалился докрасна, осел и расплылся желтыми ручейками, вскоре пропавшими из вида в сиянии земной коры, которая забурлила, закипела и покрылась пузырями, изрыгая из недр газы. Волна жара накатила на Тримейна.

“Пусть здесь станет прохладно, — подумал он. — Ну а теперь — да сгинет мир ниссов…”

— Нет! — раздался крик Брема. — Стойте! Остановитесь!

Тримейн заколебался. Он посмотрел на ярящиеся вулканы средь расплавленных камней…

“Я могу уничтожить все это, — подумал он. — И звезды в небе ниссов тоже…”

— Велика сила твоей ненависти, землянин! — воскликнул Брем. — Но обуздай ее, иначе ты уничтожишь всех нас!

— Почему? — спросил Тримейн, стараясь перекричать клокотание вулканов. — Своей мыслью я могу разделаться с ниссами, а заодно и с их больной вселенной!

— Усмири себя, — хрипло воззвал Брем. — Твоя ярость уничтожает нас! Одна из звезд, которую ты видишь в небе ниссов, — ваше земное Солнце!

* * *

— Солнце? — переспросил Тримейн. — Значит, это Солнце, каким оно было тысячи лет назад. Чтобы пересечь Галактику, свету требуется значительное время. И если Земля все еще существует… то она не была уничтожена!

— Умен ты, землянин, — сказал Брем. — Ваша раса — чудо Космоса, и ненависть твоя смертельна. Но о силах, освобожденных тобой, землянин, ты не ведаешь ничего. Прошлое так же переменчиво, как сталь и скалы, сейчас расплавленные тобой.

— Прислушайся к его словам, Джеймс, — вмешалась мисс Кэрролл. — Я прошу тебя, прислушайся.

Тримейн, по-прежнему вцепившись в ручки, резко повернул голову, чтобы взглянуть на нее. Мисс Кэрролл, выпрямившись и высоко подняв голову, спокойно вернула ему взгляд. Рядом с ней лихорадочно горели глубоко запавшие глаза на морщинистом лице Брема.

— Джесс признался мне, что мальчиком он считал вас принцессой, когда вы мчались мимо него в фаэтоне, гордая и величественная, с рыжими волосами, уложенными в высокую прическу, — сказал Тримейн. — И вы, Брем, — вы были молоды и любили мисс Кэрролл. Ниссы украли у вас молодость. Вы провели жизнь здесь, в пещере, в одиночку сражаясь с ниссами. А Линда Кэрролл ждала вас все эти годы, потому что любила… и боялась вас. И в чем же корень бед? В ниссах! И теперь вы хотите, чтобы я пощадил их?

— Ты одолел их, — возразил Брем. — И сейчас опьянен силой, сокрытой в твоем разуме. Но любовь сильнее ненависти. Наша любовь поддерживала нас, твоя ненависть умеет только разрушать.

Тримейн встретился взглядом со стариком. Потом глубоко вздохнул и, хрипя, выдохнул.

— Ладно, — согласился Джеймс. — Похоже, я действительно возомнил себя богом. Думаю, ниссы надолго запомнят эту схватку. Они больше не сунутся на Землю.

— Ты доблестно сражался, Джеймс, и ты победил, — сказала мисс Кэрролл. — А теперь пусть эта сила покинет тебя.

Тримейн опять обернулся к ней.

— Вы заслужили лучшей судьбы, чем ваша, мисс Кэрролл, — заявил он. — Брем, вы сказали, что прошлое изменчиво. Предположим…

— От добра добра не ищут, — прервал его Брем. — Как получилось, так и получилось.

— Когда-то, давным-давно, вы пытались объясниться с Линдой Кэрролл. Но тогда слишком многое было против вас; она не смогла понять объяснений. Испугалась. И вы страдали долгих шестьдесят лет. Предположим, что всех этих лет не было. Предположим, я могу вернуть ту ночь… заменить ею нынешнюю…

— Это невозможно!

— Если я захочу — станет возможным!

Тримейн еще крепче вцепился в рукоятки.

“Пусть эта ночь будет той ночью, — яростно подумал Джеймс. — Той ночью в тысяча девятьсот первом году, когда в последний раз прервалась связь Брема с его родным миром. Пусть она будет той ночью, и до закрытия Портала останется еще целых пять минут. Только эта машина и я сохранимся такими, какими есть сейчас, остальное должно измениться. Снаружи, в фермерских домах вдоль дороги на Элсби, горят газовые рожки, а в самом городе, в конюшнях позади домов, стоят лошади, и президент Мак-Кинли обедает в Белом доме…”

За спиной Тримейна раздался какой-то звук. Он резко обернулся. Опустошенные земли ниссов исчезли. Поперек пещеры, рассекая надвое известняковую стену, стояло громадное овальное зеркало. Из него вышел человек и застыл, увидев Тримейна. Он был высок и широкоплеч, этот человек с соломенными кудрями и тонким красивым лицом.

— Фдаз ха? — спросил незнакомец. Потом его взгляд скользнул в сторону от Тримейна, и глаза расширились от удивления. Тримейн проследил за его взглядом. Молодая девушка с распущенными волосами до пояса, одетая в шелковый пеньюар, стояла в дверях, держа в руках расческу. От потрясения девушка молчала и не двигалась с места.

— Мистер Брем!.. — наконец воскликнула она. — Что…

Тримейн с трудом обрел голос.

— Мисс Кэрролл, не бойтесь! — успокаивающе сказал он. — Я ваш друг, доверьтесь мне.

Линда Кэрролл широко раскрытыми глазами посмотрела на него.

— Кто вы? — прошептала она. — Я была в спальне…

— Не могу объяснить вам. Здесь сегодняшней ночью было сотворено чудо… ради вас. — Тримейн повернулся к Брему. — Послушайте…

— Что за человек ви есть? — прервал его Брем. Английским языком молодой Брем явно владел еще очень плохо. — Как ви пришли в этот место?

— Послушайте меня, Брем! — рявкнул на него Тримейн. — Время изменчиво. Вы остались здесь, чтобы защитить Линду Кэрролл и мир Линды Кэрролл. Вы только что приняли это решение, правильно? — Тримейн не стал дожидаться ответа. — Вам пришлось застрять здесь… на шестьдесят лет. Земная технология развивалась очень быстро. Однажды сюда случайно забрел человек, который разыскивал источник сигнала некоего передатчика. Этим передатчиком был ваш Отражатель. А человеком — я. Вы показали мне, как пользоваться Отражателем… и с его помощью я уничтожил ниссов. А потом вернул время назад — ради вас и Линды Кэрролл: Портал закроется через две минуты. Не теряйте времени…

— Изменчивое время? — недоуменно переспросил Брем. Он подошел к Линде. — Прекрасная девушка с Земли, — сказал он. — Не бойтесь…

— Сэр, мы едва знакомы, — ответила мисс Кэрролл. — Как я, полуодетая, попала сю…

— Берите ее, Брем! — крикнул Тримейн. — Берите и уходите через этот Портал! Быстрее! — Он посмотрел на Линду Кэрролл: — Не стоит бояться. Вы знаете, что любите его. Так идите же с ним, или вам всю жизнь придется жалеть об отказе!

— Ты пойдешь со мной? — спросил Брем.

Он протянул руку мисс Кэрролл. Линда на секунду замерла в нерешительности, потом вложила свою руку в его. Брем подвел девушку к зеркальной поверхности и помог ей войти в Портал. Потом обернулся к Тримейну.

— Я ничего не понял, землянин, — сказал Брем. — Но благодарю вас.

И ушел.

* * *

Оставшись один в тускло освещенном гроте, Тримейн наконец-то позволил рукам отпустить рукоятки. Он, пошатываясь, добрел до кресла-качалки и тяжело опустился в него. Тримейн чувствовал себя еле живым, полностью лишенным сил. Руки болели от напряжения. Как долго это продолжалось? Пять минут? Час? Или вообще ему все привиделось?..

Но Брем и Линда Кэрролл исчезли. Все происшедшее вовсе не было плодом воображения. И ниссы разбиты.

Но оставался его собственный мир, в котором борьба еще не закончилась. Полиция явно поджидает его и осматривает дом Брема. Копы наверняка захотят знать, что он, Тримейн, сделал с Линдой Кэрролл. Возможно, его даже обвинят в убийстве. От Фреда и от Бюра помощи ждать не приходится. И от Джесса тоже — вполне вероятно, он уже сидит за решеткой и ждет сурового приговора за помехи в отправлении правосудия и превышение полномочий.

Тримейн встал и бросил прощальный взгляд на опустевшую пещеру, на странной формы инопланетный Отражатель, на зеркальный Портал. Был соблазн самому шагнуть в Портал, но Тримейн справился с ним. Ведь здесь — его мир, даже с недостатками. Потом, когда силы восстановятся, можно будет опять воспользоваться Отражателем…

Эта мысль ужаснула его. Пепел ненависти гораздо хуже пепла любви…

Тримейн подошел к лестнице, поднялся и нажал кнопку. Панель не шелохнулась. Тогда он рукой сдвинул панель вбок и оказался на кухне. Обойдя массивный стол со стоящим на нем подсвечником, Тримейн быстро миновал темную прихожую и вышел на крыльцо.

Приближался рассвет прохладного весеннего дня. Полицейских нигде не было видно. Тримейн с удивлением взглянул на заросшую травой лужайку, на ряды недавно посаженных молодых деревьев…

“Странно, — подумал он. — Не помню саженцев вдоль дороги. Мне казалось, что я ехал сюда мимо старых деревьев…”

Джеймс, прищурясь, вгляделся в туманную предрассветную мглу. Его машина исчезла. В этом не было ничего удивительного — конечно же, ее конфисковали копы. Тримейн спустился с крыльца, посмотрел на землю перед домом. Она была совершенно гладкой, с тонкой дорожкой, протоптанной в траве. Ни грязи, ни следов машин…

Горизонт, казалось, перевернулся у него перед глазами.

“О Боже! — подумал Тримейн. — Я оставил себя в тысяча девятьсот первом году!..”

* * *

Он резко повернулся, одним прыжком взлетел на крыльцо, пронесся через прихожую и кухню, проскользнул в открытую панель, перепрыгивая через ступеньки, спустился по лестнице и вбежал в пещеру…

Отражатель исчез. Тримейн с воплем кинулся вперед — и на его глазах огромное зеркало Портала замерцало и пропало. Один только черный ящик гиперкоротковолнового приемника остался лежать на полу рядом с пустым креслом-качалкой. Свет керосиновой лампы отразился от глухой каменной стены.

Тримейн повернулся, медленно поднялся по лестнице и вышел на улицу. Над холмами вдали показался розовый краешек солнца.

“Тысяча девятьсот первый год, — подумал Тримейн. — Столетие только началось. Где-то молодой парень по имени Форд готовится заменить американцам ноги колесами, а двое юношей по имени Райт собираются дать людям крылья. Здесь еще никто не знает ни о мировой войне, ни о бурных двадцатых, ни о “сухом законе”, ни о Франклине Делано Рузвельте, ни о пыльных бурях тридцатых годов, ни о Пирл-Харборе. А Хиросима и Нагасаки — всего лишь два города в далекой экзотической Японии…”

По дорожке Джеймс медленно дошел до изрытой колеями грунтовой дороги. На лугу по другую сторону от нее стадо коров безмятежно жевало покрытую росой траву. Где-то прогудел паровоз.

“Железные дороги уже есть, — вспоминал Тримейн. — Но еще нет реактивных самолетов. Нет радио, нет кино, нет посудомоечных машин. Но и телевидения здесь тоже нет. Это уже кое-что. И для допроса с пристрастием меня тут не подкарауливает полиция, и никто не собирается обвинять в убийстве. И нет этого бешеного рассадника бюрократов, с нетерпением ожидающих моего возвращения…”

Он вздохнул полной грудью. Воздух был сладкий и свежий.

“Я здесь, — подумал Тримейн. — Легкий ветерок дует в лицо, и под ногами твердая земля. Это реальность, и я в ней нахожусь. Так что стоит спокойно принять ее. А кроме того, человек с моими знаниями в этот год и в этот век должен многого добиться”.

И, посвистывая, Тримейн прогулочным шагом направился к городу.

Проверка на уничтожение

Пронизывающий октябрьский ветер, от которого не спасал даже поднятый воротник плаща, швырял колючие ледяные капли дождя прямо в лицо Мэллори, укрывшегося в тени у входа в узкий переулок.

— Какая нелепость, Джонни, — пробормотал невысокий хмурый мужчина, стоявший рядом с Мэллори. — Сегодняшней ночью ты должен был бы стать Премьер-Министром Мира, но вместо этого тайком крадешься по задворкам города, а Косло и его громилы пьют шампанское во Дворце Правительства.

— И это совсем неплохо, — сказал Мэллори. — Возможно, Косло будет слишком занят, празднуя победу, и не станет интересоваться еще и мной.

— А возможно, он не будет настолько занят, — возразил невысокий. — Не успокоится, пока будет знать, что ты жив и можешь оказать сопротивление.

— Это продлится еще не более нескольких часов, Пол. К завтраку Косло узнает, что его сфальсифицированные выборы провалились.

— Но если он до того заполучит тебя, это будет конец, Джонни. Без тебя наш coup^[72] лопнет как мыльный пузырь.

— Я не покину город, — категорически заявил Мэллори. — Да, риск есть, но свергнуть диктатора, ничем не рискуя, нельзя.

— Тебе необязательно рисковать, встречаясь с Кренделлом лично.

— Будет полезнее, если он увидит меня и поймет, что я по уши влез в это дело.

Они замолчали, ожидая третьего заговорщика.

* * *

На борту межзвездного дредноута, крейсирующего в половине парсека от Земли, составной вольный разум обследовал отдаленную солнечную систему.

“От третьего небесного тела исходит излучение на разных волнах. — Клетки Перцепторов направили этот импульс в шесть тысяч девятьсот тридцать четыре ячейки, являющие собой составной разум, который управлял кораблем. — Модуляция излучения превышает сорок девятый уровень и доходит до девяносто первого уровня диапазона мыслительных способностей”.

“Часть представленного образца является характерным признаком внекосмически-манипулятивного разума, — выдали экстраполяцию Анализаторы. — Другие показатели колеблются по сложности от первого до двадцать шестого уровня”.

“Это аномальная ситуация, — задумчиво пробормотали Памяти. — Неотъемлемое свойство Высшего Разума — уничтожать все менее конкурентоспособные мыслящие виды, как систематически поступали с таковыми я/мы, когда я/мы сталкивались с ними во время моего/нашего исследования данного рукава Галактики”.

“До того как начинать действовать, настоятельно необходимо прояснение этого феномена, — указали Интерпретаторы. — Для приближения к данной области пространства потребуется не более одного излучения, второе будет потрачено на извлечение и анализ типичного представителя мыслящего организма”.

“В таком случае уровень риска возрастает до Высшей Категории”, — бесстрастно объявили Анализаторы.

“Уровни риска больше не применять, — положила конец дискуссии мощная мысль-импульс Эгона. — Сейчас наши корабли входят в новое космическое пространство в поисках места для экспансии великой расы. В имеющемся приказе выражено категорическое требование максимально использовать все способности Ри для изучения моей/нашей возможности выжить и занять в покоренных местах доминирующее положение. Никакой нерешительности проявлено быть не должно, и никакие оправдания в случае неудачи приняты не будут. Я/мы переходим на низкую наблюдательную орбиту!”

Наступила абсолютная тишина, и дредноут Ри со скоростью, лишь на долю километра меньше световой, ринулся к Земле.

* * *

Джон Мэллори весь напрягся, когда за квартал от него из тьмы под резкий свет фонарей выступила темная фигура.

— Это Кренделл, — прошипел его спутник. — Я рад…

Он резко умолк, когда по пустынному проспекту внезапно прокатился грохот мощной турбины. Из боковой улицы под визг гироскопов вылетел полицейский автомобиль. Человек, стоявший под фонарем, повернулся, кинулся бежать, но яркие голубые вспышки автоматных очередей подмигнули ему вслед. И не успело еще стаккато выстрелов достичь ушей Мэллори, как шквал пуль уже догнал беглеца, поймал его, отбросил к кирпичной стене, сбил с ног и покатил по тротуару.

— О Боже! Они убили Тони! — прохрипел спутник Мэллори. — Мы должны убираться!..

Мэллори отступил на несколько шагов обратно в темный переулок и застыл, когда в другом конце появились огни фонарей. Мэллори услышал, как глухо затопали по тротуару ноги в военных башмаках и хриплый голос пролаял приказ.

— Мы отрезаны, — бросил Мэллори.

В нескольких метрах от него виднелась грубо сколоченная деревянная дверь. Он подскочил к двери и навалился на нее. Она устояла. Тогда, отступив назад, мощным ударом ноги выбил ее, втолкнул внутрь своего спутника и сам заскочил в темную комнату, в которой пахло прелой мешковиной и крысиным пометом. Через груды мусора на полу добрался до противоположной стены, ощупью прошел вдоль нее и нашел покосившуюся дверь, висевшую на единственной петле. Мэллори протиснулся через дверной проем и оказался в коридоре, устланном покоробившимся линолеумом. Сквозь оконце над массивной, запертой на засов дверью в ближнем конце коридора просачивался бледный свет. Джон кинулся в другой конец коридора к видневшейся там небольшой дверце. Он был в десяти футах от нее, когда филенка в центре взорвалась градом щепок, которые, словно острые когти, оцарапали его кожу и порвали одежду. Сзади донесся булькающий звук. Мэллори резко обернулся и увидел, как его спутник, отброшенный к стене, медленно сползает на пол — тысяча пуль из скорострельного полицейского автомата превратила грудь и живот маленького человечка в кровавое месиво.

Сквозь дыру в разбитой двери пролезла рука и принялась шарить в поисках задвижки. Мэллори шагнул вперед, ухватил полицейского за запястье, навалился всем телом, выворачивая руку, и почувствовал, как локоть противника хрустнул. Вопль искалеченного полицейского утонул в новом грохоте скорострельного автомата, но Мэллори уже отпрянул в сторону и ухватился за перила лестницы. Он перепрыгнул разом ступенек через пять, проскочил лестничную площадку, ступая по разбитым стаканам и пустым бутылкам, поднялся еще выше и оказался в коридоре, в котором были лишь покосившиеся двери да толстый слой паутины. С первого этажа доносились грохот ног и яростные крики. Мэллори вошел в ближайшее помещение и прислонился к стене рядом со входом. Тяжелые ботинки затопали по лестнице, потом возникла короткая пауза, и шаги стали приближаться…

Мэллори напрягся и, когда полицейский прошел мимо, выскочил в коридор, мощно размахнулся и изо всех сил ударил его в основание шеи. Полицейский, казалось, нырнул головой в пол. Мэллори на лету подхватил автомат, подбежал к лестнице и наобум выпустил в лестничный колодец весь магазин.

Едва Джон повернулся и устремился в дальний конец коридора, как снизу повели ответный огонь.

Мэллори почувствовал, как дубинка какого-то великана угодила ему в бок, выбив из легких остатки воздуха и завертев волчком. Он с трудом восстановил равновесие и побежал дальше. На ходу ощупывая бок, Мэллори обнаружил глубокую борозду, из которой обильно текла кровь. Пуля, к счастью, всего лишь оцарапала.

Он добрался до выхода на служебную лестницу и отпрянул назад, когда из темноты на него кинулось грязно-серое тельце. А через мгновение на крохотной лестничной площадке засверкали вспышки автоматных выстрелов, и со стены на голову Мэллори посыпалась штукатурка. Коренастый мужчина в темной форме тайной полиции, взбежавший по служебной лестнице, на секунду остановился, увидев автомат в руках Мэллори. И не успел полицейский оправиться от неожиданности, как Мэллори взмахнул бесполезным оружием и резким ударом сбил его с ног, послав в нокаут. Кот, который спас Мэллори жизнь, — крупный, закаленный в драках котяра — лежал на полу. Выстрел, на пути которого он оказался, снес полголовы. Его единственный желтый глаз был устремлен на Мэллори, когти царапали пол, словно даже смерть не могла остановить атакующий порыв. Мэллори перепрыгнул через убитого кота и побежал вверх по служебной лестнице.

Тремя пролетами выше лестница уткнулась в просторную подсобку, заваленную пачками газет и ветхими картонными ящиками, из которых при появлении Мэллори во все стороны с писком прыснули легионы мышей. В подсобке было единственное закопченное окно. Мэллори отбросил в сторону бесполезный автомат и осмотрел потолок в поисках пожарного люка, но ничего не обнаружил.

Из-за двери донесся шум неумолимо приближающихся шагов. Мэллори метнулся в угол, и опять пронзительно завизжал скорострельный автомат, и хлипкая дверь затряслась и разлетелась на щепки. Ненадолго наступила тишина. Потом металлический голос прорычал:

— Мэллори, выходи с поднятыми руками!

Бледные языки пламени принялись жадно облизывать кипы газет, подожженные стремительным потоком металлических пуль. Струйки дыма становились все гуще.

— Выходи, пока не поджарился!

— Давай убираться отсюда! — завопил другой полицейский. — Этот хлам сейчас заполыхает, как сухой трут!

— У тебя последний шанс, Мэллори! — крикнул первый полицейский, и пламя, пожирая хорошо просушенную бумагу и громко ревя, поднялось до потолка. Джон вдоль стены добрался до окна, сорвал рваную штору и дернул вверх оконную раму. Она даже не шелохнулась. Мэллори ударом ноги выбил стекло и выбрался на ржавую пожарную лестницу. Пятью этажами ниже свет блестящими лужицами падал на грязный бетон, на белые пятна поднятых кверху лиц и на полдюжины полицейских машин, блокирующих мокрую от дождя улицу. Мэллори прижался спиной к ограждению и взглянул вверх. Пожарная лестница заканчивалась тремя или, возможно, четырьмя этажами выше. Мэллори прикрыл лицо рукой от яростных языков пламени и заставил ноги шагать сразу через три железные ступеньки.

Верхняя площадка лестницы находилась шестью футами ниже нависающего карниза. Мэллори встал на перила, обеими руками ухватился за резной каменный барельеф и оттолкнулся. На мгновение он повис, болтая ногами в девяноста футах над мостовой, потом подтянулся, забросил колено на парапет и скатился на крышу.

Не вставая, осмотрел темноту вокруг себя. На плоской поверхности виднелись лишь вентиляционная труба да надстройка, в которой находилась либо верхняя площадка лестницы, либо механизм лифта.

Мэллори поднялся и произвел быструю рекогносцировку. На углу улицы стоял отель с автостоянкой перед ним. Со стороны переулка десятью футами ниже виднелась крыша соседнего здания, но между домами был пролет в шестнадцать футов шириной. Пока беглец смотрел туда, тяжелый грохот сотряс крышу у него под ногами: огонь сожрал перекрытия, и один из этажей старого дома рухнул.

Крыша укуталась дымом. Со стороны автостоянки над домом поднялись темные языки пламени, выбрасывая в сырое ночное небо каскады искр. Мэллори подошел к надстройке и обнаружил, что металлическая дверь заперта. К одной из стен надстройки была прикреплена раздвижная лестница. Джон вырвал ее из зажимов и отнес к краю крыши, обращенному на переулок. Ему пришлось приложить огромные усилия, чтобы отпустить проржавевшие стопорные винты и вытянуть лестницу во всю длину.

“Двадцать футов, — подумал Мэллори. — Возможно, хватит”.

Он спустил лестницу и, сражаясь с неповоротливой железякой, установил ее на крышу соседнего дома. Когда Мэллори полез вниз, хрупкий мост прогнулся под его весом. Но он, не обращая внимания на то, что хлипкая опора сильно раскачивается, упорно продвигался вперед. Когда от края крыши его отделяло всего шесть футов, почувствовал, что ржавый металл рушится под ним. Мэллори бешено рванулся вперед, и его спасло лишь то, что он лез вниз, а не вверх. Он уцепился за жестяной водосточный желоб и вскарабкался на крышу. Когда лестница рухнула на камни мостовой, снизу донеслись крики.

“Плохое дело, — подумал Мэллори. — Теперь они знают, где я…”

На крыше он обнаружил тяжелую крышку люка. Мэллори поднял ее, по металлической лестнице спустился во тьму, выбрался в коридор и, ощупывая стенку руками, дошел до лестничной площадки. Снизу доносились слабые звуки. Он направился туда.

Когда спустился на четвертый этаж, внизу появились огни, послышался шум голосов и топот бегущих ног. На третьем этаже Мэллори покинул лестницу, осторожно прокрался по холлу и вошел в заброшенный офис. От полицейских прожекторов с улицы на облупившиеся стены офиса падали косые тени.

Мэллори свернул за угол и оказался в комнате, выходящей окнами в переулок. Из разбитого окна тянуло холодом. Пахло дымом. Узкий переулок выглядел пустынным. Тело Тони было убрано. Сломанная раздвижная лестница валялась там, где упала. Мэллори на глаз прикинул, что до мостовой футов двадцать — даже если он повиснет на руках, а потом спрыгнет, перелом обеих ног обеспечен…

Внизу что-то шевельнулось. Одетый в форму полицейский, привалившись к стене, стоял прямо под окном, из которого выглядывал Джон Мэллори. Волчья ухмылка раздвинула губы Мэллори. Он нырнул в окно головой вперед и увидел, как полицейский задирает голову, как на его лице появляется изумление, как открывается рот…

Мэллори рухнул вниз, его ноги ударились о спину полицейского, смягчив падение. Он откатился в сторону и сел, полуоглушенный. Полицейский лежал ничком, позвоночник был неестественно изогнут.

Пошатываясь, Мэллори встал и сразу же едва не упал — резкая боль пронзила правую лодыжку. Или растяжение, или перелом. Сжав зубы, чтобы превозмочь боль, двинулся вдоль стены дома. Потоки ледяной воды, вытекающей из водосточной трубы, образовывали водовороты вокруг ног. Он поскользнулся и чуть не грохнулся на грязную мостовую. Впереди показалось более светлое пятно — автостоянка. Если он сможет добраться туда и пересечь стоянку — что ж, тогда, возможно, еще появится шанс. Надо сделать это ради Моники, ради ребенка, ради будущего всего мира.

Шаг и еще один шаг. При каждом вдохе по его телу прокатывалась волна тупой боли. Пропитанные кровью рубашка и брюки были холоднее льда. Еще несколько шагов — и ему придется бежать через…

Два человека в черной форме Государственной Тайной Полиции стали у него на пути, нацелив автоматы в грудь. Мэллори оттолкнулся от стены, готовясь встретить град пуль, которые оборвут его жизнь. Но вместо пуль сквозь моросящий дождь к нему протянулся луч света и резанул по глазам.

— Вы пойдете с нами, мистер Мэллори.

* * *

“Контакта все еще нет, — сообщили Перцепторы. — Высшие разумы внизу никак не связаны друг с другом — даже когда я/мы прикасаемся к ним, они вспыхивают и бросаются прочь”.

Инициаторы предложили план действий:

“С помощью специально подобранных гармонических колебаний можно создать резонансное поле, которое усилит деятельность любого местного разума, имеющего аналогичный ритм.

Я/мы нашли, что модель со следующими характеристиками будет наиболее подходящей…”

Инициаторы продемонстрировали сложную систему символов.

“Действуйте описанным образом, — скомандовал Эгон. — Все побочные функции должны быть отменены до тех пор, пока я/мы не добьемся успеха”.

Объединенные единством цели, с темного и тихого дредноута сенсоры Ри сквозь пространство зондировали Землю в поисках восприимчивого человеческого разума.

* * *

Комната для допросов была совершенно голым помещением кубической формы, со стенами, выкрашенными белой краской. В ее геометрическом центре под ослепительно яркой световой панелью, отбрасывая угольно-черную тень, стояло массивное кресло вороненой стали.

Прошла минута, и из коридора донесся стук каблуков. Высокий мужчина в простом темном кителе вошел в открытую дверь и остановился, рассматривая пленника. Широкое лицо вошедшего было таким же серым и холодным, как надгробный камень.

— Я предупреждал тебя, Мэллори, — сказал он низким рычащим голосом.

— Ты совершаешь ошибку, Косло, — заявил Мэллори.

— Открыто арестовав народного героя, да? — Косло скривил толстые серые губы в улыбке, больше похожей на гримасу мертвеца. — Не питай напрасных надежд. Мятежники ничего не добьются без предводителя.

— А ты уверен, что готов так рано подвергнуть свой режим проверке на прочность?

— Или устраивать проверку, или ждать, пока твоя партия наберет силу. Я предпочитаю действовать решительно. В отличие от тебя, Мэллори, я никогда не умел ждать.

— Что ж, к утру ты узнаешь результаты.

— Так скоро, да? — Набрякшие веки Косло опустились, закрывая измученные слишком ярким светом глаза. Он ухмыльнулся. — К утру я узнаю много интересного. Ты понимаешь, что твое положениебезнадежно? — Его веки снова поднялись, и глаза уставились на кресло.

— Другими словами, теперь я должен испугаться и стать предателем в обмен на… на что, Косло? На твое очередное обещание?

— У тебя есть альтернатива — это кресло, — решительно заявил диктатор.

— Ты хорошо разбираешься в технике, Косло. Намного лучше, чем в людях. В этом-то и сокрыта твоя величайшая слабость.

Косло протянул руку и погладил ребристый металл кресла.

— Это научный прибор, разработанный для выполнения определенной задачи с наименьшими для меня трудностями. Он создает специфическое состояние нервной системы субъекта, которое, с одной стороны, оживляет воспоминания, а с другой — усиливает его мысленную речь, сопутствующую общей высокой мозговой активности. Кроме того, субъект послушно исполняет словесные приказы. — Косло сделал короткую паузу. — Если ты будешь сопротивляться, прибор разрушит твой разум, но не раньше, чем ты назовешь мне имена, явки, даты, структуру организации, планы… Короче, все. Для нас обоих же будет проще, если ты осознаешь неизбежность этого и добровольно расскажешь то, что мне требуется знать.

— А что будет после того, как ты заполучишь эту информацию?

— Известно, что мой режим не допускает существования оппозиции. Чем полнее будет полученная информация, тем меньше крови придется пролить.

Мэллори покачал головой.

— Нет, — прямо ответил он.

— Мэллори, не будь идиотом! Это не проверка твоих человеческих достоинств.

— Возможно, Косло, так оно и есть: человек против машины.

Диктатор пронзил его взглядом и коротко махнул рукой:

— Посадите в кресло и зафиксируйте.

Усаженный в кресло, Мэллори почувствовал, как холодный металл высасывает тепло из его тела. Прочные ремни прижимали руки, ноги и грудь к креслу. Широкий пластмассовый обруч со множеством проводов плотно придавил череп к подголовнику.

Фий Косло с другого конца комнаты внимательно наблюдал за работой.

— Готово, Ваше Превосходительство, — сообщил техник.

— Приступай.

Мэллори напрягся. Нездоровое волнение взбудоражило желудок. Он слышал об этом кресле, о его способности дочиста промывать мозг человека, превращая того в выпаливающую ответы развалину.

“Только свободное общество, — подумал он, — способно создать ту технологию, которая делает тиранию возможной…”

Следил, как техник в белом халате приближается, подходит к приборной панели. У Мэллори оставалась единственная надежда — если бы он смог противостоять этой машине, затянуть допрос, задержать Косло до рассвета…

Усеянные иглами зажимы прижались к вискам Мэллори. И его разум немедленно наполнился лихорадочно кружащимися образами. Он почувствовал, как горло сжимается, не в силах выдавить из себя крик. Пальцы чистой силы вонзились в мозг, изгоняя старые воспоминания, вскрывая зажившие раны времени. Осознал, что откуда-то исходит голос, который вопрошает его. Слова затрепетали в горле Мэллори, сплетаясь, чтобы их выкрикнули вслух.

“Я должен сопротивляться!”

Эта мысль вспышкой мелькнула у него в голове и была унесена, сожжена, сметена наплывом зондирующих импульсов, которые пронеслись через его мозг подобно потоку воды.

“Я обязан выдержать… достаточно долго… чтобы дать шанс другим…”

* * *

На борту корабля Ри тусклые лампочки горели и мигали на приборной панели, окружавшей центр управления.

“Я/мы ощущаем новый разум — передатчик величайшей мощи, — внезапно объявили Перцепторы. — Но мысленные образы заметно искажены. Я/мы ощущаем сражение, противодействие…”

“Навязать скрытый контроль, — приказал Эгон. — Сузить фокус и извлечь образец фракции личности!”

“Это трудно: я/мы ощущаем мощные нервные течения, не соответствующие основным мозговым ритмам”.

“Боритесь с ними”.

Разум Ри опять простерся вовне, установил контакт, незаметно проник в сложное поле-матрицу, которое являлось разумом Мэллори, и начал тщательно прослеживать и усиливать его природные симметричности, давая возможность проявиться естественной эгомозаике, освободиться ей от посторонних противоимпульсов.

* * *

Лицо техника побелело как мел, когда тело Мэллори застыло.

— Ты идиот! — Голос Косло ударил словно бич. — Если он умрет до того, как…

— Он… он яростно сражается, Ваше Превосходительство! — Взгляд техника быстро пробежался по шкалам приборов. — Все ритмы от альфы до дельты совершенно нормальные, хотя и увеличены, — пробормотал он. — Индекс метаболизма 0,99…

Тело Мэллори дернулось. Глаза его открылись и закрылись. Губы зашевелились.

— Почему он не говорит? — рявкнул Косло.

— Ваше Превосходительство, может потребоваться несколько минут, чтобы подогнать потоки энергии к резонансу по десяти пунктам…

— Ну работай же, работай! Я сильно рискнул, арестовав этого человека, и не могу позволить себе теперь его потерять!

* * *

Раскаленные добела пальцы чистой силы переползли из кресла по нервным окончаниям в мозг Мэллори… и встретили там мощный заслон, поставленный зондом Ри. В результате столкновения разбитая вдребезги самоидентификация Мэллори была сметена, как опавшая листва в шторм.

Бороться!

Оставшийся крошечный островок его рассудка собрался с силами…

…и был схвачен, заключен в капсулу, подброшен вверх и сметен прочь. Мэллори сознавал, что, вращаясь, несется сквозь водовороты тумана, заполненного белым светом. Красные, синие и фиолетовые вспышки то и дело насквозь простреливали этот молочно-белый туман. Мэллори ощущал, как могучие силы давят на него, швыряют в разные стороны, как волочат его разум будто проволоку, и тот дотягивается до другого края Галактики. Он чувствовал, как эта проволока, эта нить уплощается, превращается в двумерную ленту, которая начинает расти вширь, разделяя, словно перегородкой, Вселенную на две половины, становится трехмерной, приобретая толщину, а потом раздувается, охватывая все пространство-время. Смутно ощущалось, как вдали, сразу же за непроницаемым барьером, в поисках ускользнувшей жертвы возбужденно рыщут потоки энергии…

Пленившая Мэллори сфера съежилась, сдавила со всех сторон, до невероятности заостряя его осознание происходящего. Джон понял, сам не зная каким образом, что заключен в наглухо закрытой камере, лишенной воздуха, сжимающейся вокруг него, вызывающей клаустрофобию, напрочь отсекающей все звуки и ощущения. Он попытался вздохнуть, чтобы закричать…

Но нечего было вдыхать. Появилось лишь слабое биение ужаса, которое вскоре угасло, словно чья-то рука заглушила его. Одинокий, окруженный кромешной тьмой, Мэллори ждал, обнажив свое восприятие и наблюдая за окружающей пустотой…

* * *

“Я/мы поймали его!” — послали импульс Перцепторы и затихли. В центре помещения в ловушке для разума пульсировали потоки энергии, удерживая в заточении и контролируя плененный образец мозга.

“Проверка начнется немедленно. — Эгон отмел в сторону вопрошающие импульсы отделов, заинтересованных этим исследованием. — Необходимо применить исходное стимулирование и зафиксировать результаты. Приступайте!”

* * *

…Он ощутил слабый мерцающий свет, исходящий из другого конца комнаты, — очертания окна. Джон моргнул, приподнялся на локте. Кроватные пружины скрипнули. Он принюхался. В душном воздухе чувствовался кислый запах дыма. У Мэллори возникло ощущение, что он находится в номере дешевой гостиницы. Как оказался здесь, Мэллори не имел ни малейшего представления. Он сбросил с себя грубое одеяло, сел, и его босые ноги опустились на покоробленные доски пола…

Доски были горячие.

Джон вскочил с постели, подошел к двери, взялся за ручку… и резко отдернул руку. Металл обжег ладонь.

Он подбежал к окну, резким движением раздвинул грязные гардины, открыл щеколду, рванул раму вверх. Окно осталось закрытым. Тогда Мэллори отступил назад и ударом ноги выбил стекло. В комнату сразу же ворвались клубы дыма. Чтобы не порезаться, Мэллори обмотал руки обрывками гардины, убрал осколки стекла из окна, залез на подоконник и перебрался на пожарную лестницу. Ржавый металл резал босые ноги. Держась за поручни, Мэллори спустился на несколько ступенек и отпрянул, когда волна пламени рванулась снизу ему навстречу.

Перегнувшись через поручень, увидел улицу, отражения огней в лужах на грязном бетоне десятью этажами ниже, белые пятна лиц, поднятых кверху. В ста футах от него качалась раздвижная пожарная лестница, направленная на другое крыло горящего дома. Отнюдь не к Мэллори. О нем забыли. Ничто не могло спасти его. Следующие сорок футов пожарной лестницы были сущим адом.

“Так будет легче и быстрей — перелезть через поручень и спрыгнуть вниз, избежав боли и мучений. Хорошая, чистая смерть”, — пришло на ум Мэллори. Ужасная, но очевидная мысль.

Сверху донесся звон, и оконное стекло над ним лопнуло. Раскаленные угольки ливнем обрушились на спину бедняги. Железные ступени обжигали босые ноги. Он глубоко вздохнул, заслонил рукой лицо от огня и кинулся сквозь хлещущие языки пламени…

Джон полз и скатывался вниз по не ведающим жалости железным ступеням. Боль пронизывала лицо, спину, плечи, руки, была похожа на раскаленную докрасна железку, которую приложили к нему и забыли убрать. Мэллори бросил быстрый взгляд на руку — освежеванную, окровавленную, почерневшую.

Ладони и ступни больше ему не принадлежали. Используя локти и колени, он столкнул себя с очередной лестничной площадки и соскользнул вниз еще на один пролет. Лица зевак теперь были намного ближе, поднятые вверх руки тянулись к нему. Он пошарил вокруг себя и встал, чувствуя, как последняя секция лестницы оседает под его весом. Глаза Мэллори застилала красная пелена. Джон ощущал, как на бедрах при каждом движении лопается покрытая волдырями кожа. Внизу закричала какая-то женщина.

— …Боже мой, он горит и все равно идет! — пропищал тонкий голосок.

— …Его руки… без пальцев…

Что-то поднялось, изо всех сил ударило по Мэллори — призрачный удар, заставивший тьму сомкнуться вокруг.

* * *

“Реакция этого существа аномальна, — сообщили Анализаторы. — Оно чудовищно цепляется за жизнь! Столкнувшись с неотвратимостью физического уничтожения, выбрало мучения и увечья — лишь бы еще ненадолго остаться в живых”.

“Не исключена возможность, что в такой реакции всего лишь проявляется в необычной форме инстинкт самосохранения”, — подчеркнули Анализаторы.

“Если мое/наше предположение верно, то такой объект может представлять собой опасность. Необходимы дополнительные данные по этому вопросу”.

“Мы должны опять простимулировать объект, — распорядился Эгон. — Параметры энергии выживания должны быть определены с абсолютной точностью. Продолжайте проверку!”

* * *

Мэллори, сидящий в кресле, дернулся и обмяк.

— Он?..

— Он жив, Ваше Превосходительство! Но что-то идет неправильно! Я не в состоянии пробиться на уровень разговорной речи! Он борется со мной посредством собственного комплекса фантазий!

— Лиши его этого комплекса!

— Ваше Превосходительство, я пытался. Но не могу повлиять на его мысли! У меня такое ощущение, что он каким-то невероятным образом подключился к источникам энергии кресла и пользуется ими, чтобы усилить защитные механизмы!

— Задави его!

— Стараюсь, но энергия просто невероятна!

— Значит, мы должны использовать еще больше энергии!

— Это… это опасно, Ваше Превосходительство!

— Неудача — опаснее!

С суровым видом техник отрегулировал механизмы, усилив потоки энергии, которые текли в мозг Мэллори.

* * *

“Объект шевелится! — воскликнули Перцепторы. — Огромные потоки энергии подпитывают его мозговое поле! Мой/наш захват слабеет…”

“Держите объект! Немедленно стимулируйте его, используя резервные запасы мощности!”

Пока пленник, став сильнее, пытался выбраться из заключения, разделенный на сегменты разум сосредоточивал силы, торопясь ввести новые раздражители в ярящийся мозг.

* * *

Горячее солнце било в спину. Легкий ветерок ерошил высокую траву, растущую выше по склону, где спрятался раненый лев. Предательские капли темно-бордовой крови остались на высоких стеблях, отмечая путь, по которому прошла большая кошка. Она должна быть там, наверху, припавшая к земле в той рощице колючих деревьев. Сузив глаза от боли в груди, лев наверняка ждет, надеясь, что мучитель придет к нему, и тогда…

Под мокрой от пота рубашкой цвета хаки глухо билось сердце. Тяжелый карабин в руках казался водяным пистолетиком, ни на что не годной игрушкой по сравнению с первобытной яростью зверя. Он сделал шаг, губы были изогнуты в иронической усмешке. Что, собственно говоря, он собирается доказать? Мэллори был здесь один, и никто никогда не узнает, если он предпочтет вернуться назад, сесть под деревом, неторопливо глотнуть из фляжки, позволить медленно проползти часу-другому — пока эта кошка не истечет кровью и не умрет, — а потом заняться поисками тела. Джон сделал еще один шаг. И еще один… и мерно пошел вперед. Легкий ветерок холодил лоб. Поступь была легка, а ноги полны силы. Он глубоко вздохнул и ощутил аромат весеннего воздуха. Никогда прежде жизнь не казалась ему более прекрасной…

Раздался глухой, захлебывающийся кашель, и из тени выскочил громадный зверь — желтые клыки оскалены, могучие мышцы ходят под серовато-коричневой шкурой, темная кровь на боках кажется черной…

Пока лев несся на него вниз по склону, человек успел встать, широко расставив ноги, вскинуть карабин и упереть приклад в плечо. “Как по писаному, — подумалось сардонически. — Прицелиться ему точно над грудиной и не стрелять, пока не будете уверены…” Когда между ними было сто футов, он выстрелил. И именно в этот момент зверь взял чуть левее. Пуля проскользнула вдоль ребер и шлепнулась далеко позади. Лев сбился с шага, но сразу же пришел в себя и побежал дальше. Карабин опять дернулся и прогрохотал. Рычащая морда превратилась в кровавую маску. Но умирающая зверюга продолжала нестись навстречу. Он моргнул, стряхивая пот с ресниц, навел мушку на плечо…

Спусковой крючок заело. Джон бросил краткий взгляд и увидел, что пустая гильза застряла в патроннике. Не сходя с места, попытался вытащить ее, но тщетно. В последнее мгновение он сделал шаг в сторону. Мчащаяся зверюга проскочила мимо и умерла в пыли. И тогда его внезапно поразила мысль, что если Моника наблюдала за ним из автомобиля у подножия холма, то на этот раз она ему не улыбнется…

* * *

“Опять комплекс реакций никак не сочетается с любыми понятиями разумности и рациональности, известными мне/нам. — Это был парадокс, который преподнес плененный разум интеллекту Ри, и Памяти лишь окончательно сформулировали его. — Здесь находится существо, которое цепляется за индивидуальное выживание со свирепостью, не имеющей аналогов во Вселенной, — даже лица Высшей Категории рискуют без всякой нужды, реагируя на абстрактные сигналы кода поведенческой симметрии”.

“Я/мы утверждаем, что отобранный мной/нами сегмент личности объекта не представляет собой подлинный аналог Эгона, — заявили Мыслители. — Он явно дефектный и нежизнеспособный”.

“Разрешите мне/нам попытаться выборочно снять контроль с периферических районов мозгового поля, — обратились с предложением Перцепторы. — Это позволит подать большее возбуждение в центральную часть матрицы”.

“Уравняв потоки нашей энергии с энергией плененного разума, я/мы сможем наблюдать за его ритмами и таким образом подобрать ключ к полному над ним контролю”, — быстро определили Вычислители.

“Но при этом я/мы рискуем разорвать матрицу и уничтожить образец”.

“Мы должны рискнуть”.

С беспредельной аккуратностью разум Ри сузил поле зонда, подогнав его форму под контуры приведенного в боевую готовность мозга Мэллори, абсолютно уравняв его с теми потоками энергии, которые вливались в Мэллори из кресла.

Наконец Перцепторы сообщили, что равновесие достигнуто. Однако оно было весьма неустойчивым.

“Следующая проверка должна быть спланирована так, чтобы раскрыть новые аспекты способности объекта к выживанию”, — указали Анализаторы.

Модель возбуждения была предложена и одобрена. С борта дредноута, вращающегося по сублунной орбите, мыслелуч Ри опять устремился к Земле, чтобы внушить восприимчивому мозгу Мэллори…

* * *

Тьма уступила место туманному свету. Глухой гул сотряс камни под ногами. Сквозь вихри водяной пыли увидел плот и маленькую фигурку, которая цеплялась за него, — ребенок, девочка лет примерно девяти, стояла на четвереньках и смотрела вверх на Мэллори.

— Папа! — высокий, тонкий крик, полный ужаса. Бешеное течение бросало и швыряло плот. Мэллори шагнул вперед, поскользнулся и съехал вниз по склизким камням. Ледяная вода закружилась вокруг ног. В ста футах ниже по течению серая лента реки, окутанная пеленой водяной пыли, грохоча, круто падала вниз.

Мэллори повернулся, вскарабкался вверх и побежал вдоль берега — туда, где впереди над рекой нависал скальный выступ. Возможно…

Плот вертелся на волнах в пятидесяти футах от него. Слишком далеко. Мэллори увидел побледневшее лицо, умоляющий взгляд. Его наполнил страх, скользкий и тошнотворный.

Зрелище собственной смерти встало перед глазами: как его изуродованное тело бьет о скалы под водопадом, как он, весь напудренный и подкрашенный и совершенно ненастоящий, покоится вечным сном в обтянутом черным атласом гробу, как разлагается и гниет во тьме, окруженный безразличной ко всему землей…

На подгибающихся ногах Джон сделал шаг назад.

На мгновение его охватило странное ощущение нереальности происходящего. Он вспомнил темноту, неописуемую клаустрофобию… и, кроме того, белую комнату и лицо, склонившееся над ним…

Моргнул, и сквозь водяную пыль, висевшую над быстриной, его взгляд встретился со взглядом обреченного ребенка. Сострадание обрушилось на Мэллори, как тяжелая дубина. Он фыркнул, почувствовав, как в ответ на мерзкий страх в нем поднимается волна чистой, прозрачной ярости. Мэллори закрыл глаза, прыгнул с обрыва, погрузился в воду и всплыл на поверхность за глотком воздуха. Несколько сильных гребков заметно приблизили его к плоту. Течение швырнуло на валун, и Мэллори чуть не задохнулся, когда колючий ледяной душ хлестанул по лицу. Но ему пришло в голову, что ни сломанные ребра, ни воздух для дыхания сейчас не имеют никакого значения. Важно лишь одно — добраться до плота прежде, чем тот доберется до водопада, чтобы маленькая испуганная душа не была одинока, когда погрузится в кромешную тьму…

Пальцы уцепились за грубо оструганные доски. Он втащил себя на плот и прижал к себе крошечное тельце, а мир унесся вниз, и грохот рванулся навстречу плоту…

* * *

— Ваше Превосходительство! Мне нужна помощь! — обратился к хмурому диктатору техник. — Я вливаю в его мозг такое количество энергии, которого хватит, чтобы убить двух обычных людей. Но он тем не менее продолжает сопротивляться! А кроме того, могу поклясться, что секунду назад он открыл глаза и взглянул на меня! Не осмеливаюсь взять на себя ответственность…

— Тогда уменьши энергию, ты, тупой идиот!

— Не могу, отдача убьет его!

— Он… должен… заговорить! — проскрипел Косло. — Сохрани над ним контроль! Расколи его! Иначе умрешь медленной и очень мучительной смертью, обещаю тебе!

Техник дрожащей рукой повернул несколько верньеров. Сидящий в кресле Мэллори весь напрягся и бросил попытки разорвать удерживающие его ремни. Капли пота усеяли его лоб и покатились вниз, оставляя мокрые дорожки на лице.

* * *

“В пленнике опять появились новые напряжения! — объявили тревогу Перцепторы. — Ресурсы этого разума просто поразительны!”

“Уравнять энергии!” — распорядился Эгон.

“Мои/наши источники практически исчерпаны!” — вмешались Вычислители.

“Прекратить снабжение энергией всех периферических устройств! Уменьшить защиту! Приближается время последней проверки!”

Разум Ри торопливо выполнил приказ.

“Пленник снова под моим/нашим контролем, — объявили Вычислители. — Однако я/мы должны заметить, что теперь этот канал является достаточно уязвимым для неожиданного нападения”.

“Необходимо рискнуть”.

“Даже сейчас этот разум борется против моего/нашего контроля”.

“Плотно держите его!”

Разум Ри решительно боролся за то, чтобы вернуть себе контроль над мозгом Мэллори.

* * *

Был миг, когда он не существовал. А затем резко вернулся к бытию. “Мэллори, — подумал он. — Этот символ обозначает меня/нас…”

Чужая мысль начала исчезать. Мэллори ухватился за нее, удержал этот символ. Он вспомнил форму своего тела, тяжесть черепа, ограждающего мозг, ощущение света, звука, тепла… но сейчас здесь не было ни света, ни звука. Одна лишь тьма, ограждающая его со всех сторон, непроницаемая, вечная, неизменная…

Но где это “здесь”?

Джон вспомнил:

Белую комнату, резкий голос Косло, стальное кресло…

…И могучий рев воды, обрушившейся на него…

…И вытянутые когти огромной кошки…

…И обжигающие прикосновения языков пламени, лижущих его тело…

Но сейчас не было боли, страха — не было вообще никаких ощущений. Тогда, может, он мертв? Он сразу же отверг эту мысль как безнадежную чушь.

“Cogito ergo sum”^[73].

Я пленник… где?

Органы чувств возбудились, вопрошая пустоту вокруг, в которой не существовало ощущений. Мэллори потянулся вовне и услышал звуки — голоса, просящий и требующий. Они становились все громче и громче, эхом отдаваясь на просторе:

— …Говори, черт тебя побери! Кто твои главные сообщники? Какую поддержку ты ожидаешь получить от Вооруженных Сил? Какие генералы участвуют в заговоре? Вооружение?.. Организация?.. Исходные пункты атаки?..

Ослепляющая неподвижность, подобно мокрому снегу, опустилась на мир, заполнила собой Вселенную, стала тускнеть. На мгновение Мэллори осознал ремни, врезающиеся в напряженные мышцы предплечий, боль от обруча, охватывающего голову, тупую боль в сведенных судорогой мускулах…

…осознал, что плывет, не чувствуя силы тяжести, по морю мерцающих, вспыхивающих энергий. Началось головокружение; и в мире хаоса он с неистовостью принялся сражаться за стабильность. Потянулся сквозь вращающуюся тьму, обнаружил матрицу абстрактного направления, неосязаемую, но на фоне перемещающихся энергетических потоков дающую координатную сетку для ориентировки. Он захватил матрицу, удержал…

* * *

“Полное аварийное отключение! — выстрелили команду Рецепторы во все шесть тысяч девятьсот тридцать четыре ячейки разума Ри и в шоке отпрянули. — Плененный разум удерживает контакт! Мы не в состоянии освободиться от него!”

Пульсируя от чудовищного потрясения, полученного, когда разум пленника внезапно рванулся вовне и закрепился там, инопланетянин воздействовал в течение доли наносекунды, потребной для восстановления баланса между его сегментами.

“Сила врага хотя и необычайно велика, но все же недостаточна для того, чтобы нарушить целостность поля моего/нашего организма, — заявили Анализаторы. — Но я/мы должны немедленно отступить!”

“Нет. У нас недостаточно данных, чтобы оправдать отказ от продолжения первой фазы, — отменил предыдущую команду Эгон. — Этот разум управляется конфликтующими внутренними импульсами огромной мощности. Не это ли самое важное? Именно тут и сокрыт ключ к победе над ним.

Я/мы должны разработать комплекс нервных возбуждений, которые приведут оба этих импульса к смертельному противостоянию”.

Прошло несколько драгоценных микросекунд, пока составной разум торопливо осматривал мозг Мэллори в поисках символов, из которых можно было бы собрать требуемый образ.

“Готово, — объявили Перцепторы. — Но необходимо указать, что ни один разум не сможет долго оставаться неповрежденным при прямом столкновении настолько противоположных императивов. Должна ли стимуляция объекта быть доведена до стадии необратимости?”

“Ответ утвердительный, — категорически заявил Эгон. — Проверка на уничтожение”.

* * *

“Иллюзия, — сказал себе Мэллори. — Меня бомбардируют иллюзиями…” Он почувствовал приближение новой огромной волны, обрушивающейся на него, словно цунами. Решительно уцепился за хрупкую способность хоть как-то сориентироваться… Но сокрушительный толчок бросил его в водоворот тьмы.

Издали на него пристально смотрел инквизитор в маске.

— Болью с тобой бороться бесполезно, — раздался приглушенный голос. — Угроза смерти тебя не беспокоит. И все же есть способ.

Занавес раздвинулся, и за ним стояла Моника — высокая, стройная, полная жизни, прекрасная, как горная лань. А возле нее стояла девочка.

Джон выкрикнул “Нет!” и устремился к ним, но цепи крепко держали. Он смотрел, совершенно беспомощный, как грубые руки схватили женщину и двинулись, небрежно лаская, по ее телу. Другие руки схватили ребенка. Увидел ужас на маленьком личике, страх в глазах девочки…

Страх, который уже видел раньше…

Ну конечно же, он видел ее раньше. Этот ребенок был его дочерью, любимым плодом его союза с той стройной женщиной…

(“…Моникой”, — поправил он себя.)

…уже видел эти глаза сквозь крутящуюся пелену, висящую над водопадом…

Нет. Это был сон. Сон, в котором он умер, умер неестественной смертью. И был еще один сон — о столкновении с раненым львом, который бросился на него…

— Тебе вреда не причинят. — Голос инквизитора, казалось, доносился откуда-то издалека. — Но ты навеки сохранишь в памяти, как из-за тебя их живьем расчленили…

Его внимание резко вернулось к женщине и ребенку. Джон увидел, как обнажают смуглое и прекрасное тело Моники. Нагая, она стояла перед инквизиторами и даже не пыталась прикрыться. Но что пользы теперь было от ее мужества. Кандалы на ее запястьях привязали к крюку, вбитому в сырую каменную стену. Раскаленное железо приблизилось к ее плоти. Он увидел, как ее обожженная кожа темнеет. Железо погрузилось до конца. Женщина оцепенела, закричала…

— Боже мой, он горит и все равно идет! — пропищал тонкий голосок.

Мэллори посмотрел вниз на свое тело. Не было ни ран, ни шрамов. Кожа нигде не была повреждена. Но пришло мимолетное воспоминание о потрескивающем пламени, которое причинило ему вполне правдоподобные мучения, когда он вдохнул его в легкие…

— Сон, — сказал Джон вслух. — Я сплю. Я должен проснуться!

Он покачал головой…

— Он покачал головой! — поперхнулся техник. — Ваше Превосходительство, это невозможно, но я клянусь: этот человек выходит из-под контроля аппаратуры!

Косло грубо отшвырнул техника в сторону. Он схватился за рычаг регулятора мощности, толкнул его вперед. Мэллори застыл. Его дыхание стало хриплым и прерывистым.

— Ваше Превосходительство, этот человек умрет!..

— Пусть умирает! Никому не позволено безнаказанно бросать мне вызов!

* * *

“Сузить фокус! — передали команду Перцепторы в шесть тысяч девятьсот тридцать четыре производящих энергию сегмента разума Ри. — Это соревнование не может долго продолжаться. Кроме того, мы едва не потеряли пленника!..”

Луч зонда Ри сузился, вонзаясь в активный центр мозга Мэллори, навязывая избранную модель.

* * *

Девочка захныкала, когда лезвие длиною в фут приблизилось к ее хрупкой груди. Грубая рука, держащая кинжал, резанула едва ли не с любовью по бледной коже с просвечивающими голубыми жилками. Из неглубокой царапины закапала алая кровь.

— Если выдашь мне тайны Братства, то, честно говоря, твои соратники умрут, — прогудел безлицый инквизитор. — Но если будешь упрямо отказываться отвечать, твоя женщина и дитя примут все пытки, какие только моя изобретательность подскажет.

Мэллори подался веред, натянув цепи.

— Я не скажу тебе, — прохрипел он. — Разве не понимаешь, страх — это ничто. Ничто…

Ничто из того, что Мэллори мог сделать, не спасло бы ее. Она, обреченная, скорчилась на плоту. Но он мог присоединиться к ней…

Но не в этот раз. В этот раз железные цепи не пускали его к ней. Он метался, прикованный ими, и слезы застилали глаза…

Дым застилал глаза. Джон посмотрел вниз и увидел обращенные вверх лица. Легкая смерть, конечно же, была предпочтительнее для жертвоприношения. Но он прикрыл лицо рукой и устремился вниз по лестнице…

— Никогда не предавай свою веру! — чистым звоном прозвучал в узкой темнице женский голос.

— Папа! — закричал ребенок.

— Мы можем умереть только раз! — воззвала к нему женщина.

Плот погрузился в бурлящий хаос…

— Говори, проклятый! — В голосе инквизитора появились новые нотки. — Я хочу знать имена и адреса! Кто твои сообщники? Что вы собирались делать? Когда начнется восстание? Какого сигнала они ждут? Где?.. Когда?..

Мэллори открыл глаза. Белый слепящий свет, перекошенное лицо с выпученными глазами, неясно вырисовывающееся перед ним.

— Ваше Превосходительство! Он очнулся! Он вырвался из-под…

— Дай ему полную мощность! Пошевеливайся! Заставь его говорить!

— Я… я боюсь, Ваше Превосходительство! Мы легкомысленно экспериментируем с самым могучим инструментом во Вселенной — с человеческим мозгом! Кто знает, что мы можем случайно породить…

Косло отшвырнул техника в сторону, дернул до упора рычаг регулятора мощности.

* * *

… Тьма вокруг взорвалась сверкающим сиянием, которое превратилось в контуры комнаты. Прозрачный мужчина, в котором он узнал Косло, стоял перед ним. Мэллори смотрел, как диктатор, от чьего лица оставался лишь смутный контур, поворачивается к нему.

— Теперь говори, сукин сын!

Голос Косло был каким-то странно призрачным, словно отражал только один уровень реальности.

— Да, — отчетливо произнес Мэллори. — Я буду говорить.

— И если ты солжешь… — Косло выхватил из кармана кителя уродливый автоматический пистолет. — Я лично пущу пулю тебе в голову!

— Мои главные сообщники по заговору, — начал Мэллори, — это…

Продолжая говорить, он мягко отделил себя — именно такое определение пришло ему на ум — от окружающей его обстановки. Он сознавал, что на одном из уровней реальности он продолжает болтать языком, рассказывая то, что другой человек столь явно жаждал услышать.

И одновременно он простерся вовне, направляя по каналу контакта энергию, вливающуюся в него из кресла… переправляясь через огромное расстояние, сжатое теперь до плоскости, для которой понятия “длина” и “ширина” были лишены всякого смысла. Джон нежно пошарил вокруг и вошел в странную мерцающую сеть естественных энергий. Он надавил, обнаружил уязвимую точку, направил туда большую мощность…

Резким скачком стало четко видно круглое помещение. Расположенные по ее окружности лампочки мигали и постоянно горели. Из тысяч упорядоченных рядов тупо высовывались червеобразные существа, их лишенные глаз головы…

“Он здесь”, — провизжал предупреждение Эгон и торопливо запустил в контактный туннель молнию из чистой энергии разума и встретился с противомолнией, которая прожгла его насквозь, превратив в угли органические цепи его головного мозга и оставив после себя дымящееся гнездо в ровных рядах ячеек. Мгновение Мэллори бездействовал, ощущая шок и замешательство, которые воцарились в лишенных руководителя сегментах разума Ри.

Джон почувствовал их неосознанное стремление к смерти, когда до них дошло, что направляющее превосходительство Эгона исчезло. Пока Мэллори смотрел на них, один из сегментов вывалился из своей ячейки и испустил дух. За первым последовал второй…

“Прекратить! — скомандовал Мэллори. — Я принимаю управление комплексом разума на себя. Сегменты должны соединиться со мной!”

Лишенные воли фрагменты разума Ри послушно выполнили его приказ.

“Измените курс”, — распорядился Мэллори. Он дал необходимые инструкции, затем по контактному туннелю вернулся назад.

* * *

— Итак… великий Мэллори раскололся. — Косло довольно покачивался на пятках перед телом плененного врага. Он засмеялся. — Тебя было трудно разговорить, но, открыв рот, ты заворковал, как дикий голубок. Сейчас я распоряжусь, и к рассвету твои фуфлыжные революционеры грудой обугленных трупов будут свалены на площади в назидание остальным!

Он поднял пистолет.

— Я еще не закончил, — сказал Мэллори. — Заговор проник гораздо глубже, чем ты думаешь, Косло.

Диктатор быстрым жестом провел рукой по серому лицу. В его глазах хорошо было заметно ужасное напряжение последних часов.

— Тогда говори, — прорычал он. — Быстрей!

Мэллори начал рассказывать и одновременно переместил основную часть своего сознания, вошел в резонанс с покоренным им разумом Ри. С помощью корабельных сенсоров впереди по курсу увидел голубую планету, которая постоянно увеличивалась в размерах. Мэллори уменьшил скорость дредноута и перевел его на вытянутую параболическую орбиту, проходящую над самой стратосферой Земли. В семидесяти милях над Атлантикой корабль вошел в более плотные слои атмосферы, и Мэллори еще уменьшил его скорость, когда ощутил, что обшивка нагревается слишком сильно.

Когда дредноут оказался ниже уровня облаков, Мэллори направил его в глубь материка. Потом он опустил корабль к вершинам деревьев и с помощью чувствительных пластин обшивки дредноута стал осматривать окрестности.

Джону долго пришлось изучать пейзаж, прежде чем он внезапно узнал…

* * *

— Чему ты улыбаешься, Мэллори? — Голос Косло был резок. — Расскажи мне шутку, которая заставляет смеяться человека, сидящего на скамье для приговоренных к смерти предателей.

— Сейчас узнаешь… — Снаружи донесся грохот, и Мэллори замолчал. Пол вздрогнул и затрясся, Косло едва не упал. Глухой гул эхом прокатился по комнате, отражаясь от стен. Дверь широко распахнулась, и внутрь ввалился человек.

— Ваше Превосходительство! Столица атакована! — прохрипел он и грохнулся на пол. На спине его красовалась огромная рана. Косло резко обернулся к Мэллори…

Одна из стен комнаты с громовым треском вспучилась и обрушилась. Сквозь дыру в комнату вплыл блестящий торпедообразный предмет, поддерживаемый в воздухе пучком бело-голубых лучей, которые исходили из его кормы. Диктатор поднял пистолет, грохнул выстрел, в замкнутом помещении показавшийся оглушительным. В передней части неожиданного пришельца мигнул фиолетовый огонек. Косло завертелся волчком и тяжело рухнул на пол лицом вниз.

Дредноут Ри длиной в двадцать восемь дюймов неподвижно повис перед Мэллори. Из него вырвался луч, уперся в аппаратуру управления креслом. Зажимы и ремни расстегнулись.

“Я/мы ждем твоей/вашей следующей команды”, — беззвучно произнес разум Ри во внушающей ужас тишине.

* * *

После референдума, который вознес его на пост Премьер-Министра Первой Всепланетной Республики, прошло три месяца. Мэллори стоял в одной из комнат своих просторных апартаментов во Дворце Правительства и нахмурившись смотрел на стройную темноволосую женщину, которая горячо убеждала его:

— Джон, я боюсь этой… этой адской машины, вечно парящей в воздухе и ожидающей твоих приказаний.

— Но, Моника, почему? Именно эта адская машина, как ты назвала ее, сделала возможными свободные выборы… и даже сейчас она — единственное, что держит в узде старую организацию Косло.

— Джон… — Женщина сжала его руку. — С помощью этой… этой штуки, которая всегда готова выполнить твой приказ, ты можешь контролировать всех и каждого на Земле! Никакой оппозиции просто быть не может!

Она посмотрела ему в глаза.

— Никому не должна принадлежать такая власть, Джон. Даже тебе. Ни одного человека нельзя подвергать такому испытанию!

Его лицо напряглось.

— Разве я злоупотребляю своей властью?

— Пока нет. Вот почему…

— Ты намекаешь, что я буду злоупотреблять?

— Ты человек, и ничто человеческое тебе не чуждо.

— Я собираюсь делать лишь то, что пойдет на пользу народу Земли, — резко ответил Джон. — Ты что, хочешь, чтобы я добровольно выбросил единственное оружие, которое может защитить нашу, кровью выстраданную свободу?

— Но, Джон, кто ты такой, чтобы единолично судить, что есть хорошо для людей Земли, а что нет?

— Я — Председатель Пра…

— Ты — всего лишь человек. Нет, ты пока еще человек!

Он внимательно всмотрелся в ее лицо:

— Тебя возмущает мой успех, не так ли? Чего ты хочешь от меня? Отставки?

— Я хочу, чтобы ты отослал эту штуку прочь — туда, откуда она явилась.

Мэллори грубо захохотал:

— Ты что, сошла с ума? Я даже еще не занялся технологическими секретами, которые сокрыты в корабле Ри.

— Мы не готовы принять эти секреты, Джон. Все человечество еще не готово. Эта штука уже изменила тебя. В конце концов, единственное, чего ты добьешься с ее помощью, — уничтожишь себя как человека.

— Чепуха. Я полностью контролирую ее. Она — нечто вроде продолжения моего собственного разума…

— Джон, пожалуйста! Если не ради меня или себя, то хотя бы ради Дианы.

— А при чем тут ребенок?

— Она твоя дочь. Она видит тебя не чаще раза в неделю.

— Это цена, которую ей приходится платить за то, что она наследница величайшего человека… я хочу сказать… черт побери, Моника, мои обязанности не позволяют мне соблюдать провинциальные обычаи.

— Джон… — Ее шепот был настолько пронзительный, что причинял боль. — Отошли эту штуку прочь.

— Нет. Я не стану ее отсылать.

Ее лицо побледнело.

— Хорошо, Джон. Как тебе угодно.

— Да. Как мне угодно.

После того как она удалилась, Мэллори подошел к высокому окну и долго стоял, уставившись на крохотный корабль, висящий в голубом воздухе в пятидесяти футах от дома. Тихий корабль, готовый выполнить любое его приказание.

Потом…

“Разум Ри, — мысленно установил он контакт. — Прозондируй апартаменты этой женщины, Моники. У меня есть причины подозревать, что она замышляет государственную измену…”

Реликт войны

1

Старая боевая машина стояла на деревенской площади, бесполезные орудия были бесцельно направлены на пыльную улицу. Буйные заросли сорняков высотой со взрослого человека окружали ее со всех сторон, пробиваясь сквозь отверстия в траках гусениц; виноградные лозы упорно ползли вверх по заржавевшим и покрытым птичьим пометом бокам. Ряд поблекших от времени, покрытых эмалью боевых орденов тускло блестел на носу машины под лучами заходящего солнца.

Неподалеку вольно расположилась группа мужчин. Они были одеты в грубые рабочие одежды и башмаки, ладони — большие и мозолистые, а лица — обветренные. Люди передавали по кругу кувшин, делая по очереди большие глотки. Закончился длинный трудовой день, и рабочие отдыхали.

— Эй, мы забыли про старину Бобби, — сказал один. Он подошел к машине и плеснул немного чистого виски в черное от копоти дуло орудия, косо торчавшее вниз. Остальные засмеялись.

— Как поживаешь, Бобби? — поинтересовался рабочий.

Глубоко внутри машины раздался тихий стрекот.

— Спасибо, неплохо, — донесся скрипучий шепот из решетки под турелью.

— Бобби, ты смотришь в оба? — спросил другой.

— Все спокойно, — ответила машина нелепым голосом — словно чирикающий, как птица, динозавр.

— Бобби, а тебе никогда не надоедает стоять здесь?

— Черт, Бобби не может это надоесть, — сказал мужчина с кувшином. — Он ведь делает свое дело, старина Бобби.

— Эй, Бобби, а что ты за малый? — крикнул полный рабочий с мутными глазами.

— Я славный малый, — послушно ответил Бобби.

— Точно, Бобби — славный малый. — Мужчина с кувшином потянулся, чтобы похлопать машину по потемневшей от времени хромовой броне. — Бобби оберегает нас.

Головы дружно повернулись, когда с противоположной стороны площади донесся звук — отдаленные завывания турбокара, едущего по лесной дороге.

— Хм! Сегодня почты быть не должно, — удивился один рабочий. Остальные молча следили, как небольшой пыльный автомобиль на воздушной подушке выбирается из глубокой тени леса на залитую желтым светом улицу. Турбокар медленно въехал на площадь, свернул налево и остановился у тротуара возле рифленого металлического фасада с витриной и надписью: “Продовольственная Компания Блаувельта”. Колпак кабины с треском открылся, и из турбокара вышел мужчина среднего роста, одетый в обычный черный комбинезон, какие часто носят в городах. Он внимательно осмотрел здание, улицу, повернулся и взглянул через площадь на работяг. А потом неторопливо направился к ним.

— Который из вас Блаувельт? — спросил он, когда подошел к отдыхающим. Слова произносил медленно и холодно, но взгляд его быстро и цепко пробежался по лицам.

Крупный, довольно молодой мужчина с квадратным лицом и выгоревшими волосами вздернул подбородок.

— Ну я, — сказал он. — А кто вы такой, мистер?

— Меня зовут Крив. Я офицер по ликвидации из Комиссии по Военному Имуществу.

Мужчина взглянул на огромную машину.

— Боло Изумительный, Марк XXV, — сказал офицер и, окинув быстрым взглядом лица работяг, уставился на Блаувельта. — Мы получили донесение, что здесь находится действующий Боло. Хотел бы я знать, вы понимаете, с чем играетесь?

— Черт побери, это же всего лишь Бобби! — воскликнул один из мужчин.

— Он наш деревенский талисман, — добавил другой.

— Эта машина легко может стереть с лица земли ваш городишко, — заявил Крив. — А в придачу — еще и добрый кусок джунглей.

Блаувельт ухмыльнулся, морщинки вокруг глаз придавали ему озорной вид.

— Не стоит так тревожиться, мистер Крив, — заявил он. — Бобби совершенно безвреден…

— Боло никогда не бывает безвреден, мистер Блаувельт! Боло — это боевые машины, вот они что!

Блаувельт неторопливо подошел к машине и легко пнул заржавевший гусеничный трак.

— Загородная прогулка по этим джунглям продолжительностью в восемьдесят пять лет довольно-таки плохо влияет на механизмы, Крив. Живицаи прочие растительные штучки разъедают хромовый сплав, словно он сахарный. Дожди — чистая кислота, они пожирают оборудование почти с той же скоростью, с какой нам удается доставлять его сюда. Бобби еще может немного говорить, но на большее уже не способен.

— Да, Боло наверняка обветшал, вот почему он опасен. Все что угодно может заставить сработать рефлексы боевых контуров. Ну а теперь, если вы все уберетесь отсюда, я позабочусь о Боло.

— Для человека, только что попавшего в город, вы слишком торопитесь, — нахмурившись, заметил Блаувельт. — Так что вы собираетесь сделать с Бобби?

— При помощи наведенной вибрации я нейтрализую то, что осталось от компьютерного центра Боло. Не волнуйтесь, это неопасно…

— Эй, — выпалил кто-то из задних рядов. — Значит, он никогда больше не сможет с нами разговаривать?

— Именно так, — ответил Крив. — А кроме того, не сможет в вас стрелять.

— Ишь какой прыткий! — вмешался Блаувельт. — Ты в компании Бобби не обедаешь, а мы — каждый день. Нам он нравится таким, какой есть.

Остальные работяги подошли ближе, заключив Крива в круг, от которого веяло угрозой и недоброжелательством.

— Вы что, идиот? — воскликнул офицер. — Не понимаете, что оставит от вашего городка залп из Большой Континентальной Установки?

Блаувельт фыркнул и достал длинную сигару из кармана жилета. Он понюхал ее и попросил:

— Ну ладно, Бобби. Дай мне прикурить!

Из глубин огромного чрева машины донеслись глухой лязг и резкий щелчок. Из покрытого копотью ствола орудия высунулся длинный язык бледного пламени. Блаувельт быстро подскочил к нему и запыхтел, раскуривая сигару. Зрители весело загигикали.

— Бобби делает только то, что ему сказано. И больше ничего, — заявил Блаувельт. — Да к тому же и не ахти как делает.

Он широко улыбнулся, блеснули белые зубы. Крив отвернул лацкан куртки — сверкнул небольшой, хорошо отполированный значок.

— Надеюсь, вы не настолько глупы, чтобы мешать офицеру Сообщества выполнять свои обязанности? — поинтересовался он.

— Не торопись, Крив. — Узколицый темноволосый человек вылез вперед. — Бобби вне твоей компетенции. Я кое-что слышал об офицерах по ликвидации. Вы разыскиваете старые полевые склады боеприпасов, бесхозное военное имущество и тому подобные штучки. Но Бобби не бесхозный. Он — собственность нашего городка. И наш уже почти тридцать лет.

— Чушь! Это боевая машина, собственность Космических Вооруж…

Блаувельт криво улыбнулся:

— Угу-угу. У нас есть права владеть трофейным имуществом. Права на Бобби мы не оформляли, но, если потребуется, мы можем все по-быстрому сделать. И совершенно официально. Я — местный мэр и, кроме того, губернатор округа.

— Эта штука несет угрозу каждому человеку вашего поселения! — раздраженно набросился на людей Крив. — Моя задача — предотвратить трагедию…

— Забудь о Бобби, — оборвал его Блаувельт. Он махнул рукой в сторону джунглей, стеной стоящих позади возделанных полей. — Вон тебе сто миллионов квадратных миль девственной территории. Там ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Я даже поставлю тебе продовольствие. Но только убери свои лапы от нашего талисмана, понял?

Крив взглянул на него, потом на остальных.

— Вы идиоты! — заявил он. — Вы все идиоты!

Он повернулся и решительно пошел прочь.

2

В комнате, которую он снял в городском пансионе для одиноких, Крив открыл свой чемоданчик и вытащил из него небольшой серый пластиковый футляр. Трое детей хозяина пансиона, заглядывавших в полуоткрытую дверь, проскользнули в комнату и подошли ближе.

— Ух ты, это настоящее межзвездное радио? — спросил старший — тощий двенадцатилетний паренек с длинной шеей.

— Нет, — резко ответил Крив. Мальчик покраснел и понурил голову.

— Это командный передатчик, — смягчившись, объяснил офицер… — Он сделан, чтобы переговариваться с боевыми машинами, отдавать им приказы. Боевые машины отзываются только на специальный сигнал, посланный по особой волне. Командный передатчик посылает этот сигнал. — Он щелкнул выключателем — загорелась сигнальная лампочка.

— Вы говорите о такой машине, как Бобби? — спросил мальчик.

— О таком, какой раньше бывал Бобби. — Крив выключил передатчик и отложил его в сторону.

— Бобби — важная шишка! — заявил мальчик поменьше. — Он рассказывает нам истории о том, что делал на войне!

— У него есть награды, — сказал старший мальчик. — А вы были на войне, мистер?

— Я не настолько стар.

— А Бобби старый, он старше дедушки.

— Ребятки, топали бы вы отсюда, — сказал Крив. — Мне нужно…

Не договорив, он насторожился и прислушался. С улицы донеслись вопли, кто-то выкрикивал его имя.

Крив растолкал детишек, быстро пробежал через холл и выскочил на улицу. Он скорее почувствовал, чем услышал медленные тяжелые шлепки, пронзительный скрип и глухое клацанье металла…

С площади к Криву бежал краснолицый человек.

— Это Бобби! — закричал краснолицый. — Он движется. Черт тебя раздери, Крив! Что ты сделал с ним?

Крив проскользнул мимо и бросился к площади. В конце улицы появился Боло, который тяжеловесно продвигался вперед, волоча за собой вырванные с корнем сорняки и виноград.

— Он направляется прямо к складу Спивака! — завопил кто-то.

— Бобби! Остановись!

Крив увидел Блаувельта, бегущего следом за машиной.

Когда Крив добрался до площади, огромная машина, громыхая, еще продвинулась вперед и чуть свернула влево, пройдя всего в нескольких дюймах от угла дома. Раздробив на мелкие кусочки дощатый настил тротуара, Боло въехал во двор склада.

Грубо обрезанные бревна, сложенные в штабель, рухнули и рассыпались по пыльной земле. Боло раздавил дощатый забор и тяжело зашлепал своими гусеницами по возделанному полю.

Блаувельт резко обернулся к Криву:

— Будь ты проклят, Крив! Это твоих рук дело. Прежде у нас никогда не бывало неприятностей…

— Выбросьте из головы! У вас есть вездеход?

— Мы… — Блаувельт не договорил. — Ну и что, даже если и есть?

— Я могу остановить Боло, но для этого должен приблизиться к нему. Еще пара минут, и он скроется в джунглях. А там мой турбокар не пройдет.

— Пусть Бобби идет себе, — сказал какой-то запыхавшийся от бега мужчина. — За городом он не сможет причинить нам вреда.

— Ну кто бы мог подумать! — вмешался другой мужчина. — Стоял здесь спокойно все эти годы — и на тебе! Кто бы мог подумать, что он вообще способен двигаться…

— У вашего так называемого талисмана, возможно, в запасе есть еще много сюрпризов, — резко оборвал его разглагольствования Крив. — Дайте мне машину, быстро! Блаувельт, это — официальное требование!

Воцарившуюся после его слов тишину нарушил лишь отдаленный грохот падающих деревьев: Боло добрался уже до опушки леса. Стофутовые великаны под напором Боло ломались как спички.

— Пусть уходит, — сказал Блаувельт. — Я согласен со Стинци — Бобби не сможет нам навредить.

— А что, если он повернет обратно?

— Черт, — пробормотал кто-то. — Старина Бобби нам вреда причинять не станет…

— Машину! — прорычал Крив. — Вы зря тратите время.

Блаувельт нахмурился:

— Ладно. Но ты и пальцем не пошевелишь, если только не будет похоже на то, что он собирается повернуть и возвратиться в город, ясно?

— Поехали.

Блаувельт бегом провел его до деревенского гаража.

3

Боло оставлял за собой след в виде просеки шириной в двадцать пять футов, проложенной сквозь девственные джунгли. Там, где меж беспорядочных куч обломанных ветвей проглядывала черная глина, виднелись отпечатки гусениц глубиной в восемнадцать дюймов.

— Движется со скоростью почти двадцать миль в час, мы так быстро ехать не можем, — сказал Крив. — Если Боло сохранит нынешний курс, то, описав круг, вернется в ваш город часов этак через пять.

— Он свернет, — буркнул Блаувельт.

— Возможно. Но мы не имеем права рисковать. Блаувельт, установите курс двести семьдесят градусов. Мы попытаемся перехватить Боло, срезав угол.

Блаувельт, не проронив ни слова, повернул вездеход. Машина въехала в густой зеленый полумрак, царящий под огромными деревьями. Необычайно большие насекомые жужжали и тяжело бились о колпак машины. Маленькие и средних размеров ящерицы прыгали, метались в разные стороны, бегали по грубой коре деревьев. Папоротники, большие, как тенты, скреблись о борта вездехода, оставляя за собой подтеки живицы, а он карабкался через петли и извивы прочных, несколько выступающих над землей корней. В какой-то момент вездеход напоролся на торчащий из земли край крошащейся коричневой скалы — от нее отлетели рыжие ошметки величиной с блюдце, обнажив тусклый металл.

— Верхний стабилизатор разведывательной шлюпки, — сказал Крив. — Вот и все, что осталось от сплава, который, считалось, не поддается коррозии.

Сквозь прозрачный колпак вездехода они видели и другие следы разыгравшейся здесь давным-давно битвы: разбитый вдребезги огромный затворный механизм установленного на платформе бомбометателя; выпотрошенная ходовая часть того, что, возможно, когда-то было излучателем протонов; части рухнувшего летательного аппарата; остатки другого вооружения. Многое было земного происхождения, но часто среди зелени мелькали покрытые ржавчиной, странно изогнутые, паукообразные микроружья аксорков или их излучатели.

— Должно быть, здесь разыгралось тяжелое сражение, — заметил Крив. — Одно из многих, случившихся незадолго до конца войны и в то время не привлекших к себе особого внимания. Тут есть штучки, которые я никогда раньше не видел, — экспериментальные образцы, поспешно разработанные, думаю, именно для последней битвы.

Блаувельт что-то пробурчал.

— Встреча через минуту или около того, — сообщил Крив.

Когда Блаувельт открыл рот, чтобы ответить ему, яркая вспышка ослепила их, сильнейший удар сотряс вездеход, и джунгли с бешеной скоростью устремились навстречу людям.

4

Край сиденья упирался в ребра Крива. В ушах у него раздавался высокий мерный звон, на губах он ощущал вкус меди. Кровь стучала в висках в такт глухим ударам сердца.

Вездеход лежал на боку, в кабине была куча мала из отломанных деталей, порванной проволоки и разбитого пластика. Крив обнаружил, что навалился на стонущего Блаувельта. Он отполз в сторону и увидел, что Блаувельт хотя и контужен, но в сознании.

— Ну что, теперь вы не думаете, что ваш любимец совершенно безвреден? — спросил Крив, вытирая кровь с правого глаза. — Давайте выбираться отсюда, пока он снова не выпалил. Вы в состоянии идти?

Блаувельт что-то пробормотал и полез наружу сквозь разбитый колпак. Крив принялся ощупью искать среди обломков командный передатчик…

— О Боже! — прохрипел Блаувельт.

Крив быстро повернулся назад, высунул голову из вездехода и в пятидесяти футах, в рамке из обожженной выстрелом листвы, увидел высокую, узкую темно-коричневую машину инопланетян, установленную на суставчатые ноги-гусеницы. Батарея ее многоствольных микропушек была нацелена точно на перевернутый вездеход.

— Не шевелитесь! — прошептал офицер. Струйки пота потекли по его лицу. Насекомое, похожее на обрубленную по самые крылья четырехдюймовую стрекозу, подлетело к Криву, пожужжало вокруг его головы и улетело прочь. Горячий металл затрещал, остывая. Инопланетный охотник-убийца немедленно приблизился на шесть футов к вездеходу и опустил орудийные дула.

— Удирай! — крикнул Крив. Одним прыжком вылетел из вездехода и вскочил на ноги. Вражеская машина качнулась, чтобы засечь его…

Гигантское дерево наклонилось, сломалось и отлетело в сторону. Огромная, покрытая зелеными полосами передняя часть Боло показалась в поле зрения и стала между меньшей по размеру боевой машиной инопланетян и людьми. Боло повернулся передом к врагу; сверкнула вспышка, бросив отблески на окружающие деревья; земля резко вздрогнула раз, другой… Грохот болью отозвался во все еще гудящей от удара голове Крива. Когда Изумительный продвинулся вперед, над ним поднялся фонтан ослепительно ярких искр. Две боевые машины столкнулись. Крив ощутил могучий толчок и увидел, как Боло сначала запнулся, а потом с трудом, очень медленно продолжил наступление, наползая на противника, подминая его и размалывая, и наконец зашлепал гусеницами по земле, оставив позади себя раздавленные обломки.

— О Боже! Ты видел это, Крив? — заорал ему прямо в ухо Блаувельт. — Ты видел, что Бобби сделал? Он бросился прямо на орудие врага и раскатал тоньше блина этого проржавевшего недоноска.

Боло остановился и тяжеловесно развернулся передней частью к людям. Сверкающие подтеки расплавленного металла стекали по бронированным бокам, падали, разбиваясь на капли, на землю, выжигали и без того поломанные растения.

— Он спас наши жизни, — сказал Блаувельт.

Шатаясь, встал и медленно пробрался мимо Боло, чтобы взглянуть на дымящиеся обломки вражеской машины.

— Эта штука направлялась прямиком к нашему городку! — воскликнул он. — Боже мой, Крив, ты можешь представить себе, что бы она там натворила?

— Механическое подразделение номер девять-пять-четыре по боевому расписанию сообщает об огневом контакте с противником, — неожиданно раздался механический голос Боло. — Вражеская боевая единица уничтожена. Я получил тяжелые повреждения, но продолжаю функционировать на уровне девяти целых шести десятых процента от базового уровня. Жду дальнейших приказаний.

— Эй! — воскликнул Блаувельт. — Он говорит не как…

— Теперь, возможно, вы понимаете, что это не деревенский дурачок, а Боло, боевая машина! — рявкнул на него Крив.

С трудом шагая по развороченной земле, он подошел к огромной машине.

— Механическое подразделение номер девять-пять-четыре, — приказал он, — твоя задача выполнена. Силы противника подавлены. Отключи рефлексы боевых кон” туров и вернись к состоянию пониженной боеготовности.

Офицер обернулся к Блаувельту:

— Давайте возвращаться в ваш городок. Надо сообщить жителям, что талисман сделал для них.

Блаувельт уставился на несгибаемую древнюю машину. Его квадратное лицо с задубленной кожей казалось сейчас желтоватым и перекошенным.

— Да, — согласился мэр. — Давайте вернемся и расскажем им.

5

Деревенский оркестр из десяти музыкантов выстроился в два ряда на площади перед свежепокошенным сквером. Все жители городка — триста сорок два человека — собрались здесь, надев самые лучшие наряды. На натянутых проволоках развевались флажки. Яркое солнце отражалось от очищенных и заново отполированных бронированных боков Боло. Из больше не закопченного дула излучателя протонов торчал огромный букет цветов.

Вперед из собравшейся толпы выступил Крив.

— Как представителя правительства Сообщества, меня попросили вручить эту награду, — сказал он. — Вы, народ, сочти необходимым создать медаль и вручить ее Механическому подразделению номер девять-пять-четыре по боевому расписанию в знак признательности за совершенные действия по защите общества, значительно выходящие за рамки служебных обязанностей.

Он сделал паузу, всматриваясь в лица зрителей.

— Очень часто за менее великие деяния вручаются более искусно выполненные награды, — продолжил Крив. И повернулся к Боло, к которому подошли двое людей — один со стремянкой, другой с портативным сварочным аппаратом. Крив поднялся по стремянке и прикрепил новую награду рядом с орденами, заработанными Боло в сражениях вековой давности. Рабочий приварил орден на место. Зрители разразились аплодисментами и приветственными криками, а затем, переговариваясь, расселись за столами, установленными прямо на деревенской улице.

6

Стояли поздние сумерки. Давно уже были съедены последние сэндвичи и фаршированные яйца, произнесены последние тосты и почат последний бочонок. Крив и еще несколько мужчин сидели в пансионе.

— За Бобби! — Один из собравшихся поднял стакан.

— Поправка, — вмешался Крив. — За Механическое подразделение номер девять-пять-четыре по боевому расписанию.

Все рассмеялись и выпили.

— Ну ладно, думаю, пора по домам, — сказал один из мужчин.

Остальные согласились и встали, грохоча стульями. Когда последний из жителей деревни покинул пансион, туда вошел Блаувельт. Он сел напротив Крива.

— Ты… э-э… останешься у нас на ночь? — поинтересовался Блаувельт.

— Думаю, нет. Мои дела здесь завершены.

— В самом деле? — напряженно спросил Блаувельт.

Крив выжидающе посмотрел на него.

— Ты прекрасно знаешь, Крив, что ты обязан сделать.

— Я? Сделать? — Крив отпил из стакана.

— Черт побери, неужели я должен тебе это объяснять? Пока эта чертова машина была всего лишь деревенским дурачком-переростком, все было в порядке. Ну подумаешь — просто нечто вроде памятника войны, не более того. Но теперь, когда я увидел, что он может сделать. — Бог ты мой, Крив, — мы не должны рисковать, держа в центре городка действующего убийцу. Никто не может быть уверен, не взбредет ли электронным мозгам Бобби опять пострелять.

— Все сказал? — поинтересовался офицер.

— Мы не неблагодарные скоты, просто…

— Вали отсюда.

— Погоди, Крив. Послушай…

— Вали отсюда. И никого не подпускай к Бобби, понял?

— Ты хочешь сказать?..

— Я сам позабочусь об этом.

Блаувельт встал.

— Ага, — сказал он. — Конечно.

Когда Блаувельт ушел, Крив встал, бросил на стол деньги, поднял с пола командный передатчик и вышел на улицу. На дальнем конце городка раздавались крики — там собралась толпа, чтобы полюбоваться фейерверком. Желтая ракета взвилась вверх и рассыпалась на сотни золотых огоньков, падающих вниз и гаснущих…

Крив направился к центральной площади. На фоне звездного неба неясно вырисовывался огромный черный силуэт Боло. Крив стал перед машиной и посмотрел вверх — на уже запачканные флажки, на букет увядших цветов, свисающий из дула орудия.

— Механическое подразделение номер девять-пять-четыре, ты знаешь, зачем я здесь? — тихо спросил он.

— Я вычислил, что моя полезность как инструмента ведения войны практически исчерпана, — отозвался тонкий скрежещущий голос.

— Это так, — сказал Крив. — С помощью приборов я проверил зону радиусом в тысячу миль. Здесь больше не осталось действующих вражеских машин. Та, которую ты уничтожил, была последней.

— Она честно выполняла свой долг.

— Это произошло из-за моей ошибки, — признался Крив. — Инопланетяне спроектировали машину так, чтобы та засекала сигналы нашего командного передатчика и уничтожала его. Когда я включил свой передатчик, она начала действовать. А ты, как и следовало ожидать, засек противника и направился на перехват.

Машина промолчала.

— Ты мог все же спасти себя, — сказал Крив. — Если бы потопал дальше и укрылся в джунглях, вероятно, прошли бы столетия, прежде чем…

— Прежде чем другой человек явился бы сделать то, что должно быть сделано? Нет, лучше я умру сейчас от руки друга.

— Прощай, Бобби.

— Поправка: Механическое подразделение номер девять-пять-четыре по боевому расписанию.

Крив нажал кнопку. Казалось, на огромную машину пала черная тень.

На краю сквера Крив оглянулся назад. Он поднял руку в прощальном салюте, а потом медленно пошел по пыльной улице, белой в свете восходящей луны.

Динохромный

Не нравится мне это. Похоже на ловушку, но я получил приказ. Вдвигаюсь в комнату, и шлюзовый затвор закрывается за мной.

Я тщательно осматриваю окрестности. Нахожусь в помещении, размеры которого составляют: длина — сорок целых восемьдесят одна сотая метра; ширина — десять целых тридцать пять сотых метра; высота — четыре целых двенадцать сотых метра. Здесь нет других отверстий, за исключением того, через которое я въехал. Пол и потолок покрыты пятисантиметровым слоем брони, изготовленной из кремнистой стали, под которой находится десятисантиметровый слой свинца. Помещение заставлено громоздкой аппаратурой. Энергия течет по массивным экранированным собирательным шинам. Из-за недостатка энергии я сейчас медлителен; осмотр комнаты занял ноль целых восемь десятых секунды.

Замечаю движение тяжелой механической руки на шарнирах, которая смонтирована надо мной. Она начинает вращаться и раскрывается. Предполагаю, что могу быть подвергнут нападению, и решаю передать рапорт о текущем положении. Так трудно сосредоточить внимание…

Я понижаю чувствительность внешних сенсорных систем, устанавливаю опорные перемычки и переключаюсь на секцию интроспекции. Повсюду тьма и неопределенность. Помню, что когда-то это выглядело как огромная пещера, сверкающая яркими полосами невидимых красок…

Теперь все иначе. Я ощупью пробираюсь во мраке, шаря по онемевшим электрическим контурам и посылая проверочные импульсы до тех пор, пока не нащупываю контакт с моим передающим блоком. Мне не приходилось им пользоваться с… Не могу вспомнить. Блоки памяти остаются черными и неактивированными.

“Командная Единица, — передаю я. — Командная Единица, прошу разрешения передать сообщение по УКВ”.

Жду, рецепторы насторожены. Мне не нравится ждать вслепую, как того требует четвертьсекундное запаздывание в цикле действие — ответное действие. Хочется, чтобы мои товарищи по Бригаде были рядом.

Я опять посылаю вызов, жду, потом продолжаю на УКВ:

“Эта позиция надежно защищена, имеются механизмы, способные вести наступательные действия. Путей отступления нет. Требуется совет”.

Снова жду, повторяю рапорт — ответа нет. Я отрезан от Командной Единицы, от товарищей по Динохромной Бригаде. Электрическое напряжение во мне увеличивается.

Я ощущаю в глубине себя щелчок, и слабый, но ободряющий скачок напряжения озаряет тусклым светом мрак пещеры и немного возвращает к жизни мои компоненты, о которых я забыл. Автоматически включается аварийная батарея.

Понимаю, что мои оборудование и аппаратура серьезно повреждены. Я собираюсь потратить еще несколько секунд на обнаружение и устранение неполадок, отремонтировать то, что поддается восстановлению. Не в состоянии понять, какой несчастный случай мог произвести во мне такие повреждения. Я не могу вспомнить…

Пробираюсь по мертвым ячейкам, проверяя их.

“…выведена из строя. Навести 09-ю на цель; 0,8-миллисекундный импульс, приближаются бронетанковые войска…”

“…солнце слепит визуальные датчики; установить светофильтр № 7”.

“…478,09; 478,11; 478,13; цель!..”

Ячейки не повреждены. Каждая хранит свой фрагмент сенсорной записи. Повреждены более глубокие уровни. Я проверяю главный рефлекторный ввод.

“…главный боевой контур, отклю…”

Что-то есть — приказ, на рефлекторном уровне! Я продвигаюсь глубже, фиксируя и в случайном порядке извлекая информацию из мнемонических ячеек, выискивая путеводную нить.

“…ысадиться. Заместителем назначается Боевая Единица…”

“…чувствительность один-ноль-три. Реакция возбуждение-отклик отрицательная…”

“Контрольный перечень завершен, донесение отрицательное…”

Продолжаю проверку, выискивая повреждение. Я обнаруживаю выведенный из строя переключатель в ремонтной панели. Он не работает — что-то заело. Я должен быстро замкнуть его. Вливаю в него энергию, и сумрак в пещере моего разума сгущается почти до кромешной тьмы. Переключатель срабатывает, появляется мощный поток электронов, и в пещере разума появляется жизнь — светящиеся линии и точки псевдосияния. Это еще нельзя сравнить с ярчайшим великолепием моей полной мощи, но цепи работать будут. Я опять проснулся.

Наблюдаю за действиями раскрывающейся механической руки. Она движется медленно, нескоординированно, чисто автоматически. Мне нет необходимости постоянно следить за рукой, и я переключаю внимание на другие проблемы. У меня есть несколько секунд до того, как рука займет атакующее положение, и если я хочу быть готовым к нападению, нужно кое-что сделать. Я выстреливаю в черные провалы банков памяти серии проверочных импульсов и устанавливаю, что 98,92 % ячеек целы; они всего лишь разобщены.

Механическая рука медленно раскачивается надо мной. Анализирую траекторию ее движения и вижу, что та скоро обрушится на мои гусеницы. Я провожу зондирование и обнаруживаю лишь простой гидравлический таран. Слишком примитивный механизм для нападения на Боевую Единицу Модель XXXI, пусть даже с неработающими ячейками памяти.

Тем временем быстро провожу полную проверку всех систем. Что-то есть… Отключенный переключатель-прерыватель, используемый только во время ремонта. Я думаю об одной из ячеек, обследованной мной ранее, и неожиданно до меня доходит, что означает ее содержимое. “Главный боевой контур отключен…” Мое сознание тогда было на низком уровне и поэтому не зарегистрировало это сообщение. Торопливо дергаю прерыватель, замыкая цепь. Я ведь мог отправиться в бой с отключенным боевым контуром!

Механическая рука готова к нападению. Я неторопливо перемещаюсь в сторону и регистрирую грохот, сопровождающий мое движение. Механическая рука, нацеленная в пустоту, тупо застывает, затем поворачивается. Время ее реакции вызывает жалость. Я включаю программу хаотического маневрирования и снова обращаюсь к проверке своих систем. Обнаруживаю еще одну темную зону. Провожу зондирование и ощущаю смутную неопределенность. Я не в состоянии с ходу определить, какие мои компоненты заключены в этой темной зоне, но понимаю, что именно из-за нее блокирована связь с Командной Единицей. Я отключаюсь от испорченных ячеек, оставив надежду немедленно связаться с командованием.

Я сделал все, что мог, дабы привести себя в боевую готовность. Утрачены мои блоки памяти, связь с командованием отсутствует, и запасы энергии крайне ограничены — но я по-прежнему остаюсь Боевой Единицей Динохромной Бригады. Моя наступательная мощь ничуть не пострадала, и сенсорные датчики вполне работоспособны. Я готов.

Вторая механическая рука тоже пришла в движение и, раскачиваясь, неторопливо следует за мной по пятам. С легкостью уклоняюсь от нее и снова регистрирую грохот, сопровождающий мое движение. Я вспоминаю приказ, отправивший меня сюда, с ним связано нечто очень странное. Активирую каскады оперативной памяти, нахожу ячейку, в которой хранится запись мгновений, предшествовавших моему появлению в комнате с металлическими стенами.

Тьма, неопределенность, расплывчатость, на смену которым внезапно приходит излучение в узком диапазоне частот. Это приказ, в сопровождении помех исходящий из центра связи с командованием, из заблокированных секторов. Моя Командная Единица не отдавала этот приказ, он поддельный. Я попался во вражескую ловушку. Меняю настройку, пытаясь углубиться в прошлое чуть дальше, но ничего не обнаруживаю. Складывается впечатление, что мое существование началось с того, что был отдан этот злополучный приказ. Продолжаю выборочное сканирование ячеек оперативной памяти, но ничего, кроме обычных сигналов сенсорных датчиков, не обнаруживаю. Я уже готов бросить бесполезные поиски, когда неожиданно натыкаюсь на запись ряда эпизодов, которые приковывают к себе внимание.

Я стою на стоянке среди других Боевых Единиц. Идет сильный дождь, и вижу, как потоки воды стекают по ржавому боку ближайшей Боевой Единицы. Мой сосед явно нуждается в срочном ремонте. Замечаю, что его антенны отсутствуют, а на их месте торчит грубо приваренная ржавая штуковина. Я не чувствую тревоги, воспринимаю это как данность. Активирую привод двигателя и качусь вперед. Я чувствую, как другие Боевые Единицы молча движутся рядом со мной.

А дальше — сплошные помехи и искажения…

Запись в блоке памяти кончилась. Все остальное сожжено. Что же все-таки случилось с нашей Бригадой?

Я неожиданно воспринимаю серию колебаний на звуковой частоте. Быстро настраиваюсь и устанавливаю источник звуков — он находится в том пористом участке высоко на стене из кремнистой стали.

— Боевая Единица! Оставайся на месте и не двигайся!

Голос принадлежит живому существу, состоящему из органических компонентов, но не моему командиру. Я игнорирую приказ. Враг больше не поймает меня в ловушку. Чувствую местонахождение проводов, идущих к микрофону, и тот сплав, из которого они состоят. Навожу луч на цель, фокусирую его, следуя вдоль кабеля. Из громкоговорителя доносится вопль — это жар, наведенный мною, достиг того существа, которое сидит за микрофоном. У меня наступает мгновение триумфа.

Затем я снова удостаиваю внимания тупые механизмы, расположенные в комнате.

Огромный механизм, установленный на рельсах, идущих к центру комнаты, неожиданно приходит в движение. Скользит по рельсам ко мне. Я обследую его и обнаруживаю, что тот несет на себе турель, оборудованную высокоскоростными фрезами. Я думаю, не сжечь ли его потоком частиц большой энергии, но в то же самое время высчитываю, что это будет непрактично. Ведь тогда не только уничтожу режущую аппаратуру, но и, скорее всего, лишу себя запаса энергии.

Вслед за механизмом по рельсам, извиваясь, тянется питающий кабель. Я совершаю маневр уклонения от противника и одновременно изучаю строение кабеля. Похоже, это всего лишь обычная плетеная проволока. В нетерпении направляю на кабель узкий луч и вижу, как тот начинает светиться — сначала желтым, затем белым и голубым — и стекает вниз дождем расплавленных капелек металла. Но должен признать, мое поведение было не очень-то мудрым. У меня слишком мало энергии, чтобы ее так бездарно разбазаривать.

Отодвигаюсь в сторону, оказываясь вне пределов досягаемости двух механических рук, которые все еще маневрируют, пытаясь поймать меня. Предпочитаю наблюдать за резаком. Поравнявшись со мной, он останавливается и поворачивает в мою сторону турель с фрезами. Я жду.

Теперь приходит в действие грейфер, который свисает с направляющей, проходящей почти под самым потолком. Грейфер представляет собой крупную тяжелую клешню из кремнистой стали. Я уже видел подобные устройства, только несколько меньшие по размерам. Их монтируют на Боевых Единицах специального назначения. Такие устройства весьма полезны для демонтажа антенн, перерезания гусеничных траков и выполнения других подобных задач. Я не пытаюсь отсечь эту клешню: сознаю, что расход энергии будет слишком велик. Вместо этого излучаю пучок ультразвуковых колебаний, нацелив его на механические шарниры грейфера. Металл нагревается быстро, раскаляется докрасна. У металла высокий коэффициент теплового расширения, и шаровые шарниры протестующе визжат, и их заедает. Я направляю дополнительную порцию тепла и намертво завариваю шарниры. Отмечаю, что с того момента, как шлюзовой затвор закрылся за мной, прошло двадцать восемь секунд. Я начинаю уставать от заточения.

Грейфер качается уже надо мной, неуклюже маневрируя из-за поврежденных шарниров. Струи жидкого воздуха, направленной под большим давлением, вполне хватило бы, чтобы полностью вывести грейфер из строя.

И опять я испытываю потрясение. Несмотря на приказ-импульс, струя жидкого воздуха так и не ударила. Я зондирую неработающий блок и обнаруживаю лишь его остатки, грубо обрезанные, со следами примитивной сварки. Торопливо вытягиваю сканер, чтобы обследовать свой корпус. И от увиденного я потрясенно застываю.

Мой корпус, мой прекрасный корпус из хромистой брони весь покрыт вмятинами, крупными и мелкими оспинами коррозии и растрескавшимся слоем матовой черной краски. Главные орудийные установки отсутствуют, на их месте — черные дыры. А на некогда гладкой и блестящей орудийной башне разрослись заросли ржавчины. Рыжие подтеки сбегают по бокам до самых гусениц, часть траков которых свободно болтается. Теперь понятно, откуда исходит тот грохот, который, к моему удивлению, слышался всякий раз, когда я двигался.

Но я не способен бездействовать, когда на меня нападают. Пусть даже лишился могучих излучателей ионов, дезинтеграторов и энергетических экранов, но боевой-то дух остался!

Боевая Единица Модель XXXI — это лучшая военная машина, которую когда-либо видела Галактика за все время существования. Нейтрализовать меня отнюдь не легко. Но я очень хочу услышать голос командира…

Огромный резак скользит туда, где механическая рука держит меня. Я не оказываю ей сопротивления, направляю поток электроэнергии в аккумулятор, удерживаю ее там, пока провода не начинают искрить, потом во вспышке высвобождаю. Резак взбрыкивает и намертво останавливается. Теперь можно заняться механической рукой.

Я был создан, чтобы поражать и уничтожать величайшие военные машины и механизмы, но я реалист. Сейчас, когда стал столь слаб и немощен, этот простейший автомат представляет угрозу, и необходимо разобраться с ним. Используя те внутрикорпусные сенсоры, которые остались в работоспособном состоянии, исследую импульсы, исходящие от мотора. Я, обрабатывая 31 315 импульсов, отмечаю их действенность и высчитываю свои механические резервы. Этот поверхностный осмотр продолжался более секунды, но лишенная разума механическая рука не воспользовалась моей занятостью и потеряла преимущество.

На месте привычного набора втяжных принадлежностей я нахожу только неповоротливые хватательные клешни, резаки и гидравлические ударные приспособления, малопригодные для Боевой Единицы. Однако выбора нет, придется как-то выкручиваться. Вытягиваю две хрупкие клешни, ухватываюсь за мощную механическую руку, которая удерживает меня, и использую их как рычаг. Враг, замедленно реагируя, отдергивается, волоча меня за собой. Грубой силы противнику не занимать. Беру его выше и ниже кистевого шарнира и отгибаю кисть назад. Противник реагирует с огромным запозданием — целых три десятых секунды; пытается вырваться из захвата. Я, разумеется, ожидал этого, быстро отодвигаюсь в сторону, позволяя шарнирному суставу самому сломать себя о мою вытянутую клешню. Выстреливаю отсекающий пиропатрон и, клацая, откатываюсь назад, оставив ампутированную клешню крепко цепляться за поломанную механическую руку. Это был храбрый противник, но слишком уж неуклюжий. Я занимаю позицию недалеко от стены.

Опираясь на крайне скудные данные, извлеченные из банков оперативной памяти, пытаюсь проанализировать ситуацию, в которой оказался. Однако информации слишком мало. Внешний вид корпуса указывает на то, что после предыдущего осмотра прошло очень много времени. В гештальт моей личности входит и облик — безупречная совершенная Единица, чей корпус украшают лишь почетные и поэтому заботливо сохраняемые боевые шрамы да награды за прошедшие сражения — кресты из золота и эмали, тщательно приваренные к орудийной башне. И сразу же понимаю, где могу отыскать ключ к происходящему. Я фокусируюсь на личностном центре — базовых информационных ячейках, без которых не существовал бы как единое целое. В этих ячейках хранится простейшая информация без всяких подробностей. Тут же содержатся данные о боевых наградах. Я открываю личностный центр и направляю в него воспринимающий импульс.

Осознавание. Непостоянное, меняющиеся формы. Излучения на разных волнах. Это — свет… Это — звук… Радуга красок. Диапазон звуков. Твердый — мягкий; большой — маленький; здесь — там…

…Голос моего командира. Преданность. Повиновение. Чувство локтя…

Быстро проскакиваю через базисные установочные данные к моей самоидентификации.

Я сильный. Гордый. Способный. У меня есть обязанности, я хорошо справляюсь-с ними. Я в ладу с самим собой. Мои контуры сбалансированы, токи вхолостую крутятся внутри меня. Я жду…

…Боюсь, что обо мне забудут. Хочу выполнять свои обязанности. Это очень важно, что я не позволяю себя уничтожить.

Продолжаю сканировать. Ищу секцию впечатлений и переживаний.

Вот она…

В одной шеренге с боевыми товарищами я стою на покрытой шрамами равнине. Приказ отдан, и из моего громкоговорящего устройства льется боевой гимн Бригады. Мы стоим замерев и воспринимаем контуры музыки и ее рисунок так, как это было записано в наших центрах морального состояния и боевого духа. Символ “Ритуальный Танец Огня” ассоциирован у меня с музыкой-абстракцией, выражающей боевой дух нашей древней Бригады. Она напоминает нам об одиночестве победы, пустоте притязаний, когда рядом нет хорошего, умелого врага. Говорит, что мы — Динохромные, древние и заслуженные.

Командир стоит рядом. Он прикладывает медаль к моей орудийной башне, и, повинуясь приказу, я привариваю ее. Теперь мои товарищи тоже транслируют боевой гимн, и я заново переживаю тот эпизод…

Двигаюсь мимо почерневшего собрата, посылаю ему опознавательный сигнал, получаю короткий импульс в ответ. Мой товарищ отошел в тыл, так потребовал его центр самосохранения. Успокаиваю его и продолжаю двигаться дальше. Этот собрат был четвертым пострадавшим, которого я встретил на своем пути. Никогда прежде Динохромная Бригада не сталкивалась с таким противником. Я произвожу расчеты, и получается, что наше наступление захлебнется, если огневая мощь противника не будет подавлена. Засекаю приближающуюся ракету, определяю ее траекторию и подрываю боеголовку без всякого ущерба для себя на высоте 2704,9 метра. Точка, из которой была выпущена ракета, находится ко мне ближе, чем к моим собратьям. Запрашиваю разрешение отвлечься от основного задания и подавить ракетную батарею. Разрешение получено. Обхожу батарею с фланга, преодолеваю разбитый каменистый склон. Наталкиваюсь на пучок высокотемпературных лучей и нейтрализую его. Затем отражаю залп из минометов, пытающихся пробить мою защиту, но атака против меня усиливается. Для создания заградительных помех привожу в действие резервные контуры, но защитные возможности почти на исходе. Я должен приступать к активным действиям.

Включаю высокую скорость, прокладываю глубокую колею в почве из глинистого сланца, гусеницы горят и дымятся. Заградительный минометный огонь с частотой десять выстрелов в минуту теперь не помеха, но такая высоченная скорость губительна для двигательной установки. Чувствую усталость металла, опасные уровни перегрева подшипников. Я должен уменьшить скорость.

Оказываюсь почти рядом с огневой позицией врага. Рывком за двенадцать секунд я преодолел милю, и минометный огонь, теперь совершенно неэффективный, стихает. Ощущаю поток жесткой радиации и поднимаю отражательные экраны. Эта атака меня пугает: жесткая радиация при соответствующем уровне и концентрации может добраться даже до моего центра самосохранения. Но я должен продвигаться вперед. Думаю о собратьях, о четырех могучих воинах, потерявших гусеницы и ждущих помощи. Отступить мы не можем, не имеем права. Я ненадолго приоткрываю щель размером с булавочную головку и успеваю выстрелить радарный импульс, привести в действие пусковую установку и открыть огонь из главного калибра.

Командир наверняка поймет, что у меня не было времени обращаться за разрешением. Минометам пришлось заткнуться.

Радиация на мгновение исчезает, потом появляется снова. И хотя теперь слабее, чем раньше, но уровень все еще остается опасным. Пора переходить в атаку и наконец ликвидировать ракетную установку. Я взбираюсь на вершину небольшого холма и вижу ее перед собой: шахтного типа, упрятана глубоко в скале. Ее пасть зияет в опаленной лаве. Я решаю бросить в шахту небольшую термоядерную бомбу и, приготовив бомбу, двигаюсь вперед. И в это время на меня обрушивается град термитных снарядов. Корпус поражен во многих местах; я посылаю командные импульсы вспомогательным орудиям, но прерыватели повреждены; радар бесполезен — наружные экраны расплавились и покрыли обшивку непроницаемым поглощающим слоем. Враг ловок — одним ударом он отразил мою атаку.

Я зондирую местность и определяю нахождение пусковой шахты. Подаю энергию на гусеницы — они оплавлены, я не в состоянии двигаться. Но нельзя же стоять на месте и ждать, когда ударит второй залп! Мне это совсем не нравится, но я вынужден решиться на отчаянный шаг — отстреливаю гусеницы.

Отдача заставляет меня подпрыгнуть — и как раз вовремя. Из свежей воронки хлещут языки пламени. Неуклюже маневрируя, я со скрежетом качусь вперед на ведущих колесах. Прямо над зияющей пастью пусковой шахты останавливаюсь. Используя контакт между металлом корпуса и металлом шахты, я посылаю вниз зондирующий импульс.

Снаряженная ракета выдвигается на боевую позицию, и в то же время срабатывает аварийный контур. Команда запуска ракеты отменяется, и серия зондирующих импульсов, направленных снизу, облизывает мой корпус. Но я твердо стою на месте.

До тех пор, пока намертво закупориваю пусковую шахту, она выведена из строя. Докладываю командиру обстановку. Радиация по-прежнему остается на высоком уровне, и надеюсь, что мне недолго придется ждать помощи. Наблюдаю, как мои собратья окружают противника, и он вынужден утихомириться…

Я обрываю контакт с личностным центром. И так потрачено непозволительно много времени. Теперь я хорошо понимаю, что нахожусь в опорном пункте врага, меня поймали в ловушку и подбили. Пораженный коррозией корпус подсказывает, что с тех пор прошло очень много времени. После каждой военной операции я получал на базе полное техническое обслуживание, меня ремонтировали, возвращая и лоск, и красоту, и боевые характеристики. Потребовались годы забвения и отсутствия ухода, чтобы довести мой корпус до такого состояния. Очень хочу знать, как долго я пробыл в руках врага и как попал сюда.

Вдруг появляется еще одна идея. К металлической стене, у которой стою, я протягиваю сенсорный щуп и нахожу провода, которые ранее сжег. Сразу же устремляю свое сознание вдоль них и оживляю отдаленный микрофон, расправив его выключатель. Улавливаю шорох движущихся газов, решетку из молекул неметалла. Я увеличиваю чувствительность, слышу скрип и щелканье, с которыми происходит сжатие протоплазматичес-ких стяжек, и потрескивание нервных импульсов. Возвращаюсь в диапазон звуковых частот и жду. Засекаю низкочастотные модулированные колебания воздуха, настраиваюсь на них и подгоняю регулятор времени под темп человеческой речи. Я сравниваю звуковой рисунок с теми, что хранятся в моем каталоге языков, и перевожу чужиеслова.

— …невероятная слепота. Ваши оправдания…

— Мой генерал, я вовсе не оправдываюсь. Только сожалею, что из нашей попытки ничего не вышло.

— Ничего не вышло?! Инопланетная машина уничтожения активировалась и действует в самом сердце Исследовательского Центра!

— У нас нет ничего сравнимого с ней. Я считал, что это счастливая возможность получить таким образом преимущество…

— Слепой идиот! Подобные решения может принимать только подразделение планирования. Я не принимаю на себя ответственность…

— Но в этих старых корпусах машин, которые попусту гниют на стоянке, содержатся невероятные сокровища психотроники…

— В них содержатся разрушение и смерть! Они продукт инопланетной науки, все тайны которой мы, даже учитывая наши достижения, никогда не сможем познать!

— Однажды уже пользовались этими машинами для демонтажа зданий. Сняли с них все вооружение, и они были относительно безвредны…

— Эта “безвредная” Боевая Единица уже уничтожила половину оборудования в нашей самой лучшей дезактивационной лаборатории! Она может даже вырваться на свободу…

— Это невозможно! Я уверен…

— Молчать! У вас есть пять минут, чтобы остановить ее. В любом случае вы уже покойник, но так, может быть, заработаете себе быструю и легкую смерть.

— Ваше Превосходительство! Возможно, мне еще удастся подчинить машину себе! Ведь она повиновалась моей первой команде и въехала в лабораторию. Я уже кое-что знаю о ней. Изучил ее управляющие центры, отключил банки памяти и большую часть основных цепей. Она должна стать покорным рабом!

— Вы потерпели неудачу и понесете наказание. И боюсь, мы все будем наказаны.

Дальше наступило молчание. Я мало что вынес из этого разговора. Нужно найти способ выбраться отсюда. Отъезжаю от стены и провожу зондирование, пытаясь отыскать слабое место. Его нет.

Множество шарнирных панелей раскрывается вокруг меня, окружая со всех сторон. Жду, что будет дальше. Сверху падает металлическая сеть и полностью накрывает меня. Замечаю, что к ней подсоединены толстые провода, идущие от электрических батарей. Не могу поверить, что враг способен так грубо ошибиться. А потом ощущаю плотный высоковольтный поток.

Я с благодарностью принимаю его, распахнув настежь хранилища и впитывая животворную энергию. А чтобы обмануть противника, демонстрирую ему разряд в виде короны и, словно мучаясь, скрежещу ведущими колесами. Энергия продолжает перетекать в меня. По электропроводке я посылаю сенсорный импульс, засекаю источник электроэнергии, намертво запаиваю все выключатели, прерыватели и предохранители. Теперь электричество отключить нельзя. Я блаженствую, купаясь в нежданном потоке энергии.

Внезапно осознаю, что секция интроспекции отмечает серьезные изменения, происходящие внутри меня. По мере того как во мне быстро увеличиваются запасы энергии, все новые и новые контуры подсоединяются к сети управления. Внутри той тусклой пещеры разума появляется яркий свет, и я понимаю, что мои потенциальные и доселе скрытые возможности теперь доступны для использования. Тысячи сверкающих линий сияют там, где прежде слабо мерцала лишь одна нить, и я чувствую, как самосознание распространяется по мириадам запасных расчетных, интегрирующих и сенсорных центров. Наконец-то я полностью оживаю.

Посылаю импульс на волне нашей Бригады, отклика нет. Я жду, аккумулирую энергию, снова повторяю попытку. И испытываю триумф, когда из безграничной дали приходит ответный сигнал. Его послал мой собрат, находящийся в глубоком коматозном состоянии и заблокированный в центре самосохранения. Я опять шлю вызов, на этот раз присовокупив к нему сигнал бедствия. Теперь получаю два сигнала — оба слабые и оба от центров самосохранения. И все же они ободряют — как бы плохо ни было, я уже не одинок.

Просчитываю свои возможности, потом снова обращаюсь к собратьям, прошу их объединить усилия, скомбинировать оставшиеся возможности генерировать поля и послать импульс для засечки их местоположения. Они соглашаются, и я еле чувствую почти неощутимое прикосновение. Но все же беру пеленг и определяю дальность. Всего лишь 224,9 метра! Просто невероятно. Исходя из мощности сигнала, я считал, что он послан с расстояния по меньшей мере двух тысяч километров. Соратники явно на грани затухания.

Мне не терпится, но жду, стремясь полностью запастись энергией. Медная сетка, опутывающая меня, полностью расплавилась и стекла на пол по бокам. Чувствую, что вскоре аккумуляторы будут полностью заряжены. Готов действовать.

Я посылаю электромагнитные импульсы по проводам к источнику тока, который находится в четверти километра от меня. Нахожу и отключаю необходимое количество поглощающих радиацию устройств и немедленно поднимаю антирадиационные экраны, защищаясь от волны радиации, которая пробилась сквозь освинцованные стены помещения. Радиация омывает меня, и колесами ощущаю приближение ударной волны. Стены вздуваются, и их уносит прочь. Я один под черным небом, к которому поднимается кипящий, сверкающий, слепящий огненный гриб. Мне потребовалось почти две минуты, чтобы сориентироваться, оценить ситуацию и вырваться из тюрьмы.

Двигаюсь по обломкам, следуя к точке, координаты которой засек с помощью собратьев. Прощупываю радаром местность перед собой и запоминаю ее. Никаких помех не обнаруживаю. Миновав пустырь, покрытый старыми осколками снарядов и раскрошенными в пыль остатками стен, — явно здесь когда-то разыгралось жестокое сражение, — оказываюсь на заброшенной, полуразбитой стоянке. На развороченном асфальте лежат остатки ангаров, а за ними в ряд выстроились темные смутные силуэты.

Мне не требуется прощупывать их радаром, и так знаю, что нашел товарищей по Динохромной Бригаде. Иней ложится на мои сканеры, и я делаю короткую паузу, чтобы подогреть их и очистить. Объезжаю кругом шеренгу собратьев, прощупываю местность до линии горизонта в поисках следов вражеской активности, потом настраиваюсь на волну Бригады. Я посылаю пробный импульс, потом усиливаю его и повторяю. Антенны настроены даже на самый тихий отклик. Первыми откликаются те двое, с которыми я связывался из вражеской тюрьмы. За ними отвечает еще один и еще… Мы должны подготовиться как можно лучше к тому времени, когда враг перейдет в контратаку.

Из двадцати Боевых Единиц нашей Бригады здесь находится четырнадцать. После задержки в 0,9 секунды все друзья, кроме одного, отвечают. Я инструктирую их, затем по очереди подъезжаю к каждому, вытягиваю контактный провод и насыщаю энергией командные центры. Боевые Единицы оживают, оценивают свое состояние, отдают рапорты. Мы радуемся встрече и одновременно скорбим по молчащему собрату.

Теперь я предпринимаю беспрецедентный шаг. У нас нет связи с командиром, а без руководства мы погибнем. Однако я разбираюсь в сложившейся ситуации и уже рассчитал, как мы должны действовать. В связи с этим принимаю командование на себя и действую как командир. Уверен, что он поймет необходимость и неизбежность этого шага, когда связь с ним будет восстановлена.

Я обследую каждую Боевую Единицу и устанавливаю, что мои товарищи находятся в таком же состоянии, как и я. Они лишены возможности вести наступательные действия, а вместо боевых орудий у них теперь нищенский набор грубых механических придатков. Совершенно очевидно, что мы были рабами, безмозглыми автоматами с отключенными личностными центрами.

Собратья по Бригаде принимают мое командование без вопросов и возражений. Они, конечно же, все рассчитали и пришли к выводу о необходимости быстрых и решительных действий. Выстраиваю Боевые Единицы в ряд, переключаюсь на замедленный режим времени, и мы начинаем движение. Я чувствую, что вражеское население концентрируется на расстоянии 23,45 километра от нас. Туда мы и нацелим атаку. Похоже, других сооружений в радиусе действия моих детекторов нет.

Исходя из уровня технологии врага, о котором я могу судить по механизмам в дезактивационной лаборатории, я рассматриваю возможность того, что нас ждет какая-то ловушка. Но вероятность не превышает 0,00004. Мы опять переходим на ускоренный режим времени. Приближаемся, окружаем купол и прошиваем его огнем из передних батарей. Сопротивление не оказано. Мы встречаемся на электростанции, и, пока соратники пополняют запасы энергии, я занимаюсь тем, что произвожу соединения, которые требуются для следующего мероприятия. Мне приходится менять схему и с большими сложностями заменять некоторые детали на их аналоги, но через сорок две секунды я добиваюсь успеха. На проверку работоспособности устройства трачу 0,34 секунды, затем передаю в эфир Бригадный сигнал бедствия. Я транслирую его в течение 0,008 секунды, затем перехожу на прием. Тишина. Снова передаю сигнал бедствия, перехожу на прием, а мои товарищи в это время производят рекогносцировку, отдают мне рапорты и ремонтируют себя.

Опять перехожу на замедленный режим времени, переключаю передачу аварийного сигнала на автоматику с автоматическим же отслеживанием ответа и перевожу большинство контуров в режим ожидания. Я отдыхаю.

Спустя 2 часа 43,7 минуты автоматика отслеживания ответа возвращает меня в активное состояние. Я записываю послание:

“Привет, Пятая Бригада! Где вы? Пятая Бригада, где вы? Ваш сигнал очень слаб. Прием”.

В этом послании есть много такого, что мне непонятно. Изменена даже сама грамматика языка. Прибегаю к помощи аналитического контура, устанавливаю рисунок звуковых отличий, перевожу их значение. В послании нарушена обычная модель отклика на сигнал бедствия. Кроме того, в нем просят сообщить наши координаты, хотя в просьбе о помощи содержатся все необходимые данные. Я требую сообщить мне идентификационный код.

Опять ожидание продолжительностью два часа сорок минут. Подтверждение о приеме моего требования получено. Остаюсь на приеме. Собратья передают мне свои выводы, я усваиваю данные и прихожу к заключению, что такой угрозы нападения, на которую мы бы не успели отреагировать, в настоящее время не существует.

Наконец получаю сигнал с идентификационным кодом моей Командной Единицы. Это запись, а не живая передача, но я запрограммирован повиноваться ей. Потом получаю устное послание.

“Пятая Бригада, слушайте внимательно”. — Странная инструкция, обращенная, думаю, к психотроническому контуру. — “Говорит ваша новая Командная Единица. С тех пор, как был получен ваш последний рапорт, прошло очень много лет. На время полной переориентации я являюсь вашим новым командиром. Поскольку прохождение сигнала в оба конца занимает сто шестьдесят минут, не пытайтесь ответить, пока я не перейду на прием.

С тех пор, как вы последний раз участвовали в боях, ситуация кардинально изменилась. Согласно записям, когда ваша Бригада проходила капитальный ремонт в базовом лагере, враги застали ее врасплох и полностью нейтрализовали. После этого мы потерпели ряд крайне серьезных поражений. Однако сейчас мы на равных сражаемся с противником. Вернее, не сражаемся, поскольку боевые действия в настоящий момент не ведутся. Такое положение дел продолжается уже более двух столетий.

Вы бездействовали около трехсот лет. Все другие Бригады храбро сражались и доблестно погибли в боях. Остались только вы.

Ваше появление и восстановление могут переломить ход войны. И мы, и наш враг сейчас отброшены на доядерный технологический уровень. Мы еще можем построить сверхсветовые передатчики, которые и уловили ваши сигналы. Но передвигаться быстрее света мы уже не в состоянии.

Поэтому я приказываю вам до прибытия вспомогательных сил закрепиться там, где сейчас находитесь, и оборонять это место, пусть даже ценой собственной гибели. Все атаки отбивать, ни в какие переговоры не вступать”.

Я отвечаю, подтверждаю прием инструкций. Полученные известия потрясли меня, но связь с Командной Единицей здорово ободряет. Отправляю наши галактические координаты, вычисленные по положению звезд с поправкой на прошедшие триста лет. Хорошо снова нести службу и выполнять поставленную задачу.

Анализирую полученное послание и отмечаю несколько интересных фактов, относящихся к месту, откуда оно было отправлено. Я высчитываю, что на досветовой скорости спасательная экспедиция доберется до нас через 47,128 года.

А тем временем, поскольку мы получили приказ не снижать уровень сознания и быть готовыми к отражению атаки, я волен поставить необычный опыт — следовать случайно выбранной модели поведения собственного изобретения. Не считаю необходимым исправлять допущенную командованием ошибку и переводить Бригаду на режим строгой экономии — ведь у нас под рукой обильные запасы энергии. Кратко обрисовываю собратьям положение дел и приказываю разойтись и действовать до следующего распоряжения по собственному усмотрению.

Я рад полученной инструкции — она дает возможность полностью исследовать ряд проблем, которые давно возбуждают мои контуры любознательности и познания. Я буду наслаждаться, постигая природу и происхождение времени и этой противоестественной, так называемой энтропии, которую конструкторы использовали при создании моих контуров. А размышления о таких биологических загадках, как смерть и неиспользуемые возможности протоплазматической нервной системы, могут привести к некоторым интересным выводам. Сдвигаюсь с места и взбираюсь на небольшую возвышенность, сознавая, что товарищи повсюду вокруг. У меня огромный запас энергии, и после жесткого режима экономии, принятого в повседневной жизни нашей Бригады, мне нужно привыкнуть к этому. Поэтому активирую ячейки с музыкальными записями и для начала выбираю сюиту из “Арлезианки”. У меня теперь очень много свободного времени, так что я могу познать всю музыку мира и исследовать мои литературные архивы, в которых есть все.

Выбираю для изучения четыре ближайшие звезды, навожу на них сканер и запускаю программу анализа данных. Активирую интерпретирующие контуры и загружаю их различными проблемами, которые я хочу рассмотреть. Когда придет время, будет несколько очень интересных выводов, о которых я смогу сообщить своим начальникам-людям.

Умиротворенно жду прибытия спасательной команды…

Разрушители планет

1

В своем убогом номере некогда шикарной гостиницы с громким названием “Гранд итумква Палас” Джек Уоверли попытался расслабиться перед сном и с головой накрылся простыней.

Где-то скрипели половицы. В плохо пригнанное окно, грохоча стеклом в раме, бился ветер. Безостановочно шуршали шторы. Из номера наверху доносились шаги и лязганье цепей: три шага туда — лязганье, три шага обратно — лязганье.

“Чтоб этот тип провалился! — подумал Уоверли. — Давно пора угомониться, а не грохотать своими цепями!”

Уоверли поправил подушку консистенции спрессованных древесных опилок и повернулся на другой бок. За стеной кто-то насвистывал незнакомый нескладный мотив. В комнате было жарко. Накрахмаленная простыня раздражала спину. Из соседнего номера доносилось назойливое бормотание. В голове Уоверли всплыли слова “магма” и “Сан-Андреасовский разлом”.

“Геология десятью минутами после полуночи?” — поинтересовался он мысленно у покрытых пятнами обоев. Наверху едва слышно скрипнули пружины кровати. Уоверли сел, неодобрительно глянул на потолок. “Вроде бы портье утверждал, что поселил меня на последний этаж”, — сказал он обвиняюще и нащупал телефон на прикроватном столике. Дрожащий гудок раздался в трубке лишь через пять секунд, а затем с резким щелчком исчез.

— Алло? — сказал Уоверли. — Алло?

Телефонная трубка не подавала признаков жизни.

— О, если бы этот отель не был единственным в городе… — пробормотал Уоверли.

Он выбрался из постели, подошел к высокому окну, раздвинул шторы и взглянул на глухую стену дома на противоположной стороне узкого переулка. Свет, падавший из окон соседнего номера, нарисовал на кирпичной кладке странный рисунок.

В светлом квадрате двигались два силуэта. Один был высокий, худой, с длинными руками, похожий на гигантскую птицу с увенчанной гребнем головой и курьезной бородкой под острым клювом. Другой напоминал перевернутого полипа, колышущего дюжиной рук с массой пальцев, сжимавших несколько зажженных сигар.

— Обычная игра света, — твердо решил Уоверли. Он закрыл глаза и, чтобы рассеять видение, помотал головой. Когда опять посмотрел на стену, окно было темным.

— Ну вот, видишь?

Джек поднял оконную раму и высунул голову наружу. Свет луны отражался от брусчатого тротуара далеко внизу. Слабая вспышка огня прочертила путь вверх к крыше. Высунувшись еще дальше, Уоверли сумел разглядеть окно наверху.

— Свет там не горит, — сообщил он сам себе. — Хмм…

Он услышал приглушенное звяканье металла, последовавшее за печальным вздохом.

— Конечно, это не твое дело, — заметил Уоверли, — но раз уж все равно не можешь уснуть… — Он залез на подоконник и выбрался из окна.

* * *

Когда Уоверли вскарабкался на следующий этаж, над его головой затрепетало что-то белое. Джек замер, затем увидел, что это всего-навсего занавеска, вздымающаяся из открытого окна. Внезапно из комнаты донеслись женские рыдания. Уоверли заглянул внутрь, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь.

— Эй, что-то случилось? — с опаской спросил он. На некоторое время воцарилась тишина.

— Кто здесь? — наконец прошептал приятный женский голос.

— Уоверли, мадам. Джек Уоверли. Я могу чем-нибудь помочь?

— Ты из гостиничной обслуги?

— Я из МКСЗ, — ответил Уоверли. Он произнес это как одно слово — “миксиз”. — Из Международной Ко…

— Слушай, Уиври, — напористо начала женщина. — Сколько бы он тебе ни заплатил, я заплачу вдвое больше! И услуги, которые мне нужны, не покажутся тебе обременительными и неприятными.

— Когда в беде женщина, мне не нужна никакая плата, — галантно ответил Уоверли. — Э-э, могу ли я войти?

— Конечно! И поторопитесь, пока никто из этих отвратительных глимпсов не вышел на прогулку из стены и не увидел тебя!

Уоверли быстро забрался в окно и попал на обыкновенный чердак с низким потолком. Никакой мебели, кроме едва различимой раскладушки у стены, не было. Темная фигура помахала оттуда тонкой рукой. Пристально всматриваясь в темноту, Уоверли направился к раскладушке.

— У тебя нет с собой молекулярного деструктора? — осведомился мелодичный голос. — У нас не так много времени на то, чтоб выбраться отсюда.

— Ох… нет. Боюсь, что нет. Я…

— Они собираются меня связать, запихнуть в мой собственный твифлер, установить варператоры на два с половиной бастера и запустить твифлер к Нептуну! — задыхаясь от негодования, сообщила женщина. — Можешь ли ты вообразить что-нибудь более жестокое?

Уоверли ощупью пробирался вперед.

— Сейчас, сейчас, моя дорогая. Не расстраивайтесь.

* * *

Когда Уоверли добрался до раскладушки, его рука натолкнулась на прочную цепь, делающую петлю вокруг ее нижней перекладины.

Он провел рукой по цепи и нащупал огромный висячий замок.

— Мой Бог! Я думал… На самом деле я не думал…

— Все правильно. Прикована к постели. — Голос слегка дрожал.

— Н-но… Это абсурд! Это преступление!

— Это всего-навсего показатель их безумия, Уиври! Они зашли так далеко, что никто, не доходя до крайних мер, не сможет их остановить!

— Пожалуй, без полиции тут не обойтись, — выпалил Уоверли. — Немедленно позвоню туда.

— Как? Ты не сможешь…

— Да, вы правы. Я забыл о телефоне.

— Да, и кроме того — я представитель полиции.

— Вы? Такая хрупкая девушка? — Рука Уоверли нащупала холодную поверхность, напоминавшую нейлоновую ковровую ткань.

— Я вешу триста семьдесят фунтов. Земных Экваториальных, — резко ответил ему голос. — И у нас, у ворплишерианцев, матриархальное общество!

Бледная фигура пошевелилась и поднялась с измятой постели. На голове размером с корыто появилась улыбка шириной около фута. Джек с некоторым смущением обнаружил, что улыбка находится над парой ясных карих глаз. Рука, снабженная по меньшей мере девятью пальцами, потянулась вверх, чтобы пригладить мягкую массу волокон, матово поблескивающих на вершине широкого лица. Потрясенный Уоверли смог лишь взвизгнуть.

2

— Фом Бердж, детектив третьего класса, к вашим услугам, — успокоило существо Уоверли. — Я не собиралась показываться в таком виде, но в данных обстоятельствах, пожалуй, это единственно правильное решение.

— С… счастлив! — Уоверли был ошарашен. — Прошу меня извинить. Я был несколько напуган вашей, ох, необычной внешностью.

— Понимаю. Отличная маскировка, правда? Я ее сама сделала.

Уоверли с некоторым трудом сглотнул.

— Маскировка?

— Конечно. Не думаешь ли ты, что это мой естественный облик, а?

Уоверли с облегчением рассмеялся.

— Должен признаться, поползав в темноте по стене, я был готов поверить во что угодно. — Он внимательно посмотрел на массивную фигуру. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, Уоверли смог получше ее разглядеть. — Но могу ли я спросить, под кого же вы замаскировались?

— Почему бы и нет? Под туземца, конечно. Так же, как и ты, глупыш.

— Как и я? Что я?..

— Замаскирован под туземца.

— Какого туземца?

— С этой планеты.

— Ах, ну да, конечно. — Уоверли попытался незаметно вернуться к окну. — С этой планеты… Туземец. А вы, значит, как я понимаю, с другой планеты?

Детектив залилась серебристым смехом.

— У тебя замечательное чувство юмора, Уиври. Как если бы ворплишерианцы были аборигенами этого клочка дикости.

— А те, кто заковал вас, они тоже с… э-э… Ворплиша? — поддержал разговор Уоверли.

— Не будь смешным. Они смесь богов, лимпиков, эрвальтов, глимпов и Пуд знает кого еще. — Фом Бердж позвенела наручниками и жестко добавила: — Нам лучше побыстрее что-нибудь сделать с этими цепями.

Когда Уоверли добрался до окна, снаружи возникло жуткое багряно-красное свечение, сопровождаемое пронзительной трелью. Джек поспешно отступил.

— Похоже, они пригнали мой твифлер, — нервно сообщила Фом Бердж. — У меня последняя модель, оборудованная новейшим антигравитационным приводом и ингестером элементарных частиц с вечной емкостью. Ты можешь себе представить, что это значит? Мой замерзший труп окажется в трех парсеках за орбитой Плутона задолго до того, как сигналы SOS будут расшифрованы на ближайшей ретрансляционной станции.

— Замерзший труп? Плутон? — пробормотал Уоверли.

— Я знаю, это звучит невероятно, но по сравнению с тем, что они планируют, избавиться от агента Службы для их операторов просто пустяк.

— Что они планируют? — с трудом выдавил из себя Уоверли.

— Ты не знаешь? Я думала, ты работаешь на Миксиза…

— Ну… Он не все мне рассказывает.

— Ммм. Этого про Миксиза я еще не знала. Хотя иногда я и задумывалась о том, насколько сложна игра, в которую он играет. Кстати, а где он сейчас?

— Его задержал плотный облачный покров над Ипсиланти, — сымпровизировал Уоверли. — Миксиз прибудет позднее. — Его глаза блуждали по комнате в поисках пути спасения. — Вы остановились на?.. — подсказал он, надеясь остановить дальнейшие расспросы.

* * *

— Они занимаются Галакуляром, — серьезно сообщила Фом Бердж.

— Э-э… Галакуляром?

— Теперь ты видишь, насколько они безумны. Открытое нарушение закона 697234686!

Наверху раздалась серия резких глухих ударов.

— Лучше поторопись с этим молекулярным деструктором, — сказала Фом Бердж.

— Что такое Галакуляр? — Уоверли был уже почти возле двери. Он замер — из коридора донесся какой-то скользящий звук.

— Многомерный триллер, — объяснила пленница. — Один из эпосов о разрушении планет.

— А разрушения какого рода? — Джек отскочил от двери — за ней раздался звук, похожий на тяжелое дыхание.

— Наводнения, землетрясения, тайфуны — ты знаешь эти эффекты. Зрители любят их, хотя все они запрещены законом. Первая сцена, которую будут снимать сегодня ночью, — столкновение полномасштабного метеора с местом, называемым Монтаной.

— Вы хотите сказать, что метеор настоящий?

— Согласно сведениям моего информатора, эти безумцы вцепились в кубическую милю — или около того — смеси никеля с железом, которая вращалась на подходящей орбите в нескольких миллионах миль отсюда, и подтолкнули ее в нужном направлении. Я бы, конечно, остановила метеорит еще там, но грубо ошиблась, и меня поймали. — Детектив тяжело вздохнула. — Это столкновение произведет весьма эффектные брызги.

— Они собираются вызвать разрушения в центре штата только для э-э… постановки фильма? — Уоверли чуть не задохнулся.

— Я вижу, ты далек от безумства Галакуляра. Ничто менее эффективное, чем подлинная космическая катастрофа, не может быть одобрено настоящими ценителями многомерных постановок.

На крыше послышались тяжелые шаги — по ней топало что-то очень массивное.

Голос Фом Бердж был полон ледяного спокойствия.

— Ну а теперь, Уиври… Это, конечно, правда, что мы, ворплишерианцы, гордимся своим хладнокровием перед лицом опасности, но СНИМИ С МЕНЯ ЭТИ ПРОКЛЯТЫЕ ЦЕПИ, ПОКА НЕ СТАЛО СЛИШКОМ ПОЗДНО!

Уоверли бросился к окну.

— Не уходите, — крикнул он через плечо. — Я сейчас вернусь.

* * *

За сорок пять секунд Уоверли успел спуститься к себе в комнату, раскидать содержимое чемодана с образцами, поспешно осмотреть язык в зеркале и возвратиться на чердак.

Там он открыл чемодан с надписью “Международная Компания Сейфов и Замков”, вытащил инструмент, формой напоминающий миниатюрную клюшку для крокета, и повернулся к замку.

— Хмм. Разновидность патента Катценбургера-Макилхени, — пробормотал Уоверли. — Детская забава… — Он насупил брови и осторожно ввел отмычку в широкую скважину для ключа.

— Быстрее, Уиври! — крикнула Фом Бердж. Уоверли вытер выступившую на лбу испарину.

— Замок хитрее, чем кажется на первый взгляд, — оправдываясь, крикнул он в ответ. — Видимо, в нем используется двухоборотный кулачок.

Звук шагов уже переместился с крыши на лестницу. В коридоре за дверью послышалось хриплое бормотание. Затрещала щеколда. Уоверли схватил свой чемодан с образцами и начал в нем лихорадочно копаться. Достав какой-то цилиндр, он подбежал к двери и поспешно накинул цепочку. В этот момент кто-то начал осторожно поворачивать ручку. Дверь заскрипела и распахнулась лишь на пару дюймов — дальше ее не пустила цепочка. В образовавшуюся щель просунулся клювообразный нос, за ним последовала рука с пистолетом.

С трудом обнаружив над носом пару близко посаженных глаз, Уоверли спокойно прицелился и направил в них из баллончика струю ментолового крема для бритья. Раздался приглушенный вопль, голова дернулась назад, а пистолет со стуком упал на пол. Джек схватил его, сунул в карман пижамы и стремительно бросился обратно к раскладушке. Через пять секунд, громко щелкнув, замок открылся. Фом Бердж испустила писк удовлетворения и, сбросив цепи, отскочила в сторону. Громоздкая детективша не стала терять времени и с помощью грозди гибких конечностей поспешно проструилась к окну. Потрясенный этим зрелищем Уоверли с изумлением взирал на Фом Бердж. За непрерывно дергавшейся дверью слышались недоумевающее бормотание и рычание. Дверная ручка опять повернулась. Затем в дверь ударили чем-то тяжелым.

— На крышу! — Фом Бердж протекла сквозь окно и исчезла.

Дверь затряслась от громового удара. Уоверли подскочил к окну, взобрался на подоконник и посмотрел вниз. Там он обнаружил круглое бледное лицо с глазами, похожими на пузыри в кипящей смоле, которые немедленно уставились на него. Уоверли взвизгнул и стремительно рванулся вверх.

Перевалив через парапет, Джек осмотрелся. В центре на трех паукообразных телескопических ногах легко возлежал предмет, по форме напоминающий супницу. Верхняя половина “супницы”, сделанная из прозрачного пластика, была откинута на шарнирах, подобно раковине двухстворчатого моллюска. Фом Бердж почти добралась до твифлера, когда над его планширом появилась маленькая остроконечная голова. Обезьяноподобное лицо разломилось по вертикали, из образовавшейся щели вылетел резкий крик, и существо выскочило на крышу. Фом Бердж тяжело запрыгнула внутрь, и “супница” опасно закачалась. Не медля ни секунды, детектив развернулась, протянула длинную руку с двумя локтями к Уоверли и потащила его вверх. Невдалеке что-то хлопнуло, и едва купол успел закрыться, как над ним закружился бледный желто-зеленый газ. Детектив втиснулась в маленькое, обитое плюшем кресло и наклонилась над пультом управления. Уоверли слегка очухался и обнаружил, что находится в каком-то маленьком отсеке, очевидно, на полке для мелких пакетов.

— В какой стороне Монтана? — поинтересовалась детектив, пытаясь перекричать усиливающееся жужжание, которое возникло, когда она нажала кнопки на приборной панели.

— Прямо впереди, около тысячи миль, — сообщил Уоверли.

— Держись крепче! — крикнула Фом Бердж, и маленький экипаж прыгнул вверх. — По оптимальной траектории путешествие займет полчаса. Не знаю, успеем ли мы вовремя.

3

Поднявшись на высоту ста тысяч футов и разогнавшись примерно до 1850 миль в час, твифлер сменил громкое жужжание на тихий шепот, из-за которого он и получил свое название.

— Быстрее, — попросил Уоверли.

— Любое ускорение на этой высоте — и нас выкинет вон с планеты, — менторским тоном заметила Фом Бердж. — Расслабься, Уиври. Мы все делаем наилучшим образом.

— Как я могу расслабиться? — пожаловался Джек. — Габариты чересчур неадекватны.

— Ну, ты же должен знать, что машины Q-давления — чечевицеобразной формы и их радиус пропорционален четвертой степени мощности. Если сделать габариты такими, чтобы ты мог стоять, потребуется диаметр в половину светового года. Это будет уж слишком громоздко.

— Хммм. Я всегда удивлялся, почему у “летающих блюдец” такая форма. Мне и в голову не приходило…

— Да ты просто на удивление невежествен. — Спутница изучающе посмотрела на него одним глазом, в то время как другой не отрывался от приборной панели.

— Я, кажется, отметил некоторые недостатки в ваших одеждах перед тем, как все началось, — с кислой миной пробурчал в ответ Уоверли… Он разглядывал три пухлых корсета, стянутых вокруг луковицеобразного тела. — Большинство местных красоток посчитают два из них лишними, — добавил он.

— Ты не слишком хорошо знаешь этих местных. Они чрезвычайно ценят грудь. И если два данных органа привлекательны, то шесть — в три раза привлекательнее.

— И кого же ты собираешься привлекать?

— Никого. Но девушки любят производить впечатление.

— Ну, если уж говорить о впечатлениях, что вы собираетесь делать с этим метеоритом? Вы, кажется, сказали “кубическая миля”?

— Я надеялась дезинтегрировать его за внешним поясом астероидов, но, боюсь, мы прибудем слишком поздно.

— Метеорит такой величины… — Уоверли почувствовал, что у него на лбу выступила испарина, — превратит земную кору в пар на много миль от места столкновения!

— Страшно подумать, что произойдет с жизнью диких туземцев, — сказала Фом Бердж. — Их пищевые и семейные обычаи будут нарушены, хижины уничтожены… — Ее голос задрожал. — Ох, дорогой, боюсь, мы опоздаем.

* * *

Впереди высоко в небе показалась раскаленная точка. Она равномерно снижалась, становясь все более яркой. Уоверли напряг ноги, когда твифлер резко замедлил скорость, делая вираж. Вокруг ослепительной точки сияла зеленоватая аура.

— Метеорит милях в трехстах от нас, — прокомментировала Фом Бердж. — Это значит, что он столкнется с Землей секунд через тридцать.

Теперь за новой звездой тянулся ясно различимый слабый огненный хвост. Сквозь прозрачный пластиковый купол Уоверли увидел, как голубой луч вырвался из центра ослепительной точки, пронзая и испаряя низкие облака.

— Что это? — спросил Уоверли.

— Столб сжатых газов. Он выплавил в земле прекрасную могилу, в которой скоро будет покоится метеорит.

Далеко внизу от поверхности земли исходили багровое свечение и жар. Непереносимо сверкая, приближающийся метеорит, подобно полной луне, освещал облака под собой. Уоверли уже мог разглядеть твердое тело, несущееся впереди огненного хвоста. Внезапно метеорит раскололся на три куска, которые стремительно неслись к земле параллельно друг другу.

— Черт! — воскликнула Фом Бердж. — Он взорвался. Это означает, что даже полное распыление…

Три осколка мгновенно расширились, сформировав колоссальный, неправильной формы сияющий шар, который мчался вниз со скоростью мысли…

В небе развернулся огромный веер желтого света, даже ярче, чем солнце.

Широко раскрыв глаза, Уоверли следил за разворачивающимся далеко внизу натурным эпизодом грандиозного фильма. Удар метеорита породил раскаленные брызги, которые, как ракеты, взлетали в сопровождении шлейфа газов все выше и выше и исчезали из поля зрения. И все это происходило в полной тишине. Весь горизонт на западе был озарен огненными всполохами. Но постепенно ослепительное сияние стало меркнуть, тронутые серебром края облаков потускнели, и лишь огромное розовое пятно на земле оставалось единственным напоминанием о падении метеорита.

— Тьфу! — плюнула Фом Бердж. — Первый раунд выиграла оппозиция.

* * *

Уоверли и ворплишерианка, не отрываясь, смотрели вниз на раскаленную добела кипящую яму шириной в милю.

— Придется признать, что на этот раз мошенники отсняли замечательный кадр, — заметила Фом Бердж.

— Просто невероятно! — простонал Уоверли. — Ваши люди — да и вы тоже — прекрасно знали, что банда головорезов планирует совершить здесь это злодейство, и чтобы бороться с ними послали сюда одинокую женщину!

— Я категорически отвергаю шовинистические намеки твоего упрека, — сурово заметила Фом Бердж. — И хочу лишь напомнить тебе, что Служба весьма малочисленна и у нее мизерный бюджет.

— Даже если ваша драгоценная Служба — разновидность межпланетных полицейских сил, это еще не повод для такой грязной работы, — резко заявил Уоверли.

— Полицейские силы? Да ты бредишь! Я — частный детектив и работаю по контракту на службу Защиты Фауны и Живой Природы.

— Живой Природы… — начал было Уоверли, но спутница перебила его:

— Держись! Сюда идет ударная волна.

Твифлер сначала задрожал мелкой дрожью, затем неистово задергался из стороны в сторону и одновременно вверх-вниз. Издалека донесся металлический удар грома.

— Меня всю трясет, как подумаю, что бы с нами было, если бы не наше специальное защитное оборудование, — с трудом выдохнула детектив. — Ну а теперь, если мы хотим перехватить этих мерзавцев во время съемки следующего эпизода, нам нельзя попусту тратить время.

— Вы хотите сказать, что они собираются повторить еще раз?

— Разумеется, нет. Следующая сцена — большое землетрясение в провинции под названием Калифорния. В качестве спускового устройства они собираются использовать облучение глубинных слоев мантии плотносфокусированным зондом космического корабля. Вся эта провинция находится в очень хрупком тектоническом равновесии, и все, что им придется сделать, — легко прикоснуться, чтобы начать кристаллическую перестройку, которая удовлетворит самых взыскательных знатоков.

— Сан-Андреасовский разлом, — простонал Уоверли. — Прощай, Сан-Франциско!

— Меня больше волнуют секвойи, — вздохнула Фом Бердж. — Удивительные растения, и заменить их будет не так легко, как жителей Сан-Франциско.

4

Твифлер промчался над Скалистыми горами на высоте восемьдесят тысяч футов и начал снижаться над северо-западом Невады. Непокоренная пустыня сверкала призрачной белизной в свете ущербной луны. Далеко впереди, почти на самом горизонте, виднелись огни Сан-Франциско.

— Теперь они пойдут на небольшую хитрость, — проинформировала Фом Бердж. — Записывающая группа будет находиться на субстратосферной орбите, фиксируя происходящее широкоспектровыми сканерами. А вот производственная группа расположится на земле, чтобы управлять ситуацией. Сначала в дело вступят они, потом — мы. И для того, чтобы захватить этих преступников с поличным, надо приземлиться и выйти из твифлера. Это значит, что мы выйдем из-под защиты силового поля.

— И что же мы сделаем, когда найдем их?

— Я предпочитаю просто, без затей, пустить в ход как можно больше парализующего газа и схватить их. Если негодяи предстанут перед судом, известность принесет нам большие премии и повышение по службе. Однако не исключаю, что придется их распылить.

Резко сбросив скорость, Фом Бердж опустила твифлер ближе к поверхности пустыни и стала внимательно изучать показания приборов.

— Эти мерзавцы удивительно хорошо экранируют свои силовые пузыри, — наконец сказала она. — Но, кажется, я их все-таки засекла. — Фом Бердж вытянула указующее щупальце. Уоверли с трудом разглядел бледную голубую искорку на крыше небоскреба у северной границы города.

— Хорошая позиция — обзор поражаемой зоны оттуда просто великолепный, — добавила Фом Бердж.

Твифлер резко устремился вниз, со свистом пролетев под какой-то аркой, и приземлился на темной крыше. Колпак откинулся, впустив внутрь прохладу ночного воздуха. Джек и Фом Бердж вылезли наружу и подошли к парапету. Бездонная черная пропасть шириной ярдов в сто отделяла их от голубого пятидесятифутового пузыря, мрачно сияющего на соседней крыше. Уоверли бросило в пот.

— Что будет, если они нас заметят? — шепотом спросил он и упал плашмя, когда возле его головы прошипел зеленый луч.

— Это может служить ответом на твой вопрос? — поинтересовалась детективша, спрятавшись за парапетом. — Ну что ж, тут уж ничего не поделаешь. Придется прибегнуть к суровым мерам…

Крыша под их ногами задрожала, и Фом Бердж умолкла. Затем дрожание перешло в неприятные толчки, крыша резко опустилась на фут, затем вернулась на место. Неожиданно раздался низкий гул. С соседних зданий стали падать кирпичи, с грохотом ударяясь о мостовую.

— Ой-ой, началось! — пронзительно закричала Фом Бердж. Цепляясь за крышу множеством ходильных конечностей, детектив расчехлила машинку, похожую на маленький огнетушитель, прицелилась и выпустила струю огня. Уоверли, трясшийся на крыше, как пассажир “Форда-Т”, увидел желтое копье света, скользнувшее по поверхности силового пузыря и поднявшее при этом целый сноп искр.

— Отлично! — пропела Фом Бердж. — Еще пару раз и…

Холм, на котором стоял небоскреб, казалось, опрокинулся. Парапет накренился и упал вниз. Уоверли попытался ухватиться за телевизионную антенну и сумел это сделать, лишь когда его ноги оказались на краю крыши. Фом Бердж дико завопила и уцепилась сразу всеми конечностями за ограждение. Ее распылитель скользнул мимо Уоверли и упал с крыши.

— Слишком поздно! — крикнула детектив сквозь грохот, издаваемый трескающимся строительным раствором. — Но мы все-таки попытались, Уиври!..

— Смотрите! — провизжал Джек.

Силовой пузырь на соседней крыше внезапно из голубого превратился в фиолетовый, затем стал зеленым, желтым и резко уменьшился примерно до половины прежнего диаметра. Сквозь завесу поднявшейся пыли Уоверли сумел разглядеть контуры какой-то сложной аппаратуры, напоминающей рентгеновскую установку. Но не только эту аппаратуру оставил съежившийся пузырь без своей защиты: два существа — одно высокое и тонкое, другое полное, с четырьмя руками — в панике карабкались на его купол, пытаясь попасть внутрь. Вдруг одно поскользнулось и с печальным воем исчезло за краем. Другое же, оставив бесполезные попытки укрыться в безопасном месте, быстро пробежало по покосившейся крыше, перепрыгнуло на соседнюю и исчезло в облаке дыма и пыли.

* * *

— Ты видел? — крикнула Фом Бердж. — Им пришлось бросить свой грамплер! Мы победили!

— Да… но что вы скажете о землетрясении? — спросил в ответ Уоверли, когда антенна, за которую он цеплялся, на секунду перестала трястись, а затем резко подпрыгнула вверх.

— Нам остается лишь прогуляться по крыше и надеяться на лучшее…

Сквозь тучу пыли они следили за тем, как голубой пузырь дрогнул и заскользил в небо, оставив лучевое орудие одиноко торчать среди обломков и пыли.

— Пошли? — спросила Фом Бердж. — Земля перестает трястись, мы должны догнать этих негодяев.

Уоверли посмотрел на город, в котором мириады огоньков исполняли медленный грациозный “шимми”. Внезапно район города размером в половину квадратной мили погрузился в темноту. Мгновение спустя там вновь появились мерцающие оранжевые огоньки, и скоро весь район осветился.

За городом, порождая гигантские пузыри, вздымался и кипел Тихий океан. А когда пузыри лопались, из них вытекала зеленая вода и вырывалось облако черного дыма, мгновенно исчезавшее в мутной, переливающейся огнями пелене водяной пыли. Свет луны отразился от гребня двадцатифутовой волны, когда та встретилась с берегом и, небрежно поглотив его, величественно помчалась в глубь суши, пенясь у подножий холмов, на которых был построен город. Длинный волнообразный пролет “Золотых Ворот”, поизвивавшись вдосталь в медленном змееподобном танце, бесшумно опустился в залив, исчезнув в плотном тумане. В медленно погружающемся во тьму городе погасло множество огней, но взамен появилось множество языков пламени. Над уничтоженным городом стоял непрерывный грохот.

Вода, совершившая набег на сушу, теперь возвращалась обратно в океан, захватив с собой обломки досок, афиши, ресторанчики-поплавки и автомобили, зажженные фары которых туманно светили сквозь зеленые воды. Дым сформировал белесое покрывало над милями темных руин, то тут, то там желтые вспышки взрывов прорезали мрак.

— О Бо-о-же! — простонал Уоверли, когда непрерывные толчки сначала перешли в мелкую дрожь, а потом и вовсе успокоились. — Что за ужасная катастрофа!

— Это еще ничего. Если бы производственная группа успела дать хороший толчок-заметила Фом Бердж.

— Злодеи! Внизу были лучшие бары страны!

— Моглобыть и хуже.

— Я тоже так думаю. По крайней мере, жители Сан-Франциско хоть привыкли к землетрясениям. Представляю, что могло бы натворить это цунами на Манхэттене!

— Спасибо за напоминание, — сказала Фом Бердж. — Следующая сцена должна сниматься именно там.

5

— Паника, которую мы посеяли, довольно ощутимо выбьет их из графика. А нам это может дать шанс, — сказала детектив, глядя в ночную даль. Тем временем твифлер мчался на восток.

— У них здесь только одна производственная группа. На эту съемку выделили мало денег, всего лишь сто миллиардов долларов.

Скорчившийся на “полке для мелких предметов” Уоверли выглянул, когда огни Чикаго показались впереди, промелькнули под машиной и исчезли.

— Что они собираются делать в Нью-Йорке? Еще одно землетрясение? Грандиозный пожар? Или, может быть, сверхтайфун? — спросил он.

— Эти мелкие пакостники не станут делать ни первого, ни второго, ни третьего, — поправила его Фом Бердж. — Это будет кульминационная сцена постановки. Они собираются разрушить огромную океаническую дайку магматического происхождения и позволить всему континентальному шельфу от Бостона до мыса Чарльза сползти в океан.

— Спаси и помилуй! — вскричал Уоверли.

— Если бы у них был бюджет класса А, вот тогда бы ты увидел, на что они способны. Местная луна смотрелась бы весьма впечатляюще, сталкиваясь с Землей.

— О Боже! Но вы рассуждаете так, словно оправдываете их жестокость!

— Вообще-то я привыкла по субботам ходить в театр, но теперь, достигнув зрелого возраста, понимаю, что опустошать планеты таким образом — безумие.

Сияние огней на горизонте с каждой минутой становилось все ярче и ярче. Это говорило о том, что побережье Атлантики уже недалеко.

— Они обосновались на барже в пяти милях от берега, — сообщила детектив, когда твифлер пронесся над Нью-Йорком. — У них небольшой агрегат полевого типа и, конечно же, одноразовый. — Фом Бердж указала вниз. — А вот уже и они!

* * *

Уоверли, открыв рот, уставился на океан, залитый огнями.

— Боже! — охнул он. — Этот агрегат с целое австралийское овцеводческое ранчо.

— Для размещения множества антенн необходимо некоторое пространство. Ведь они должны управлять ста миллиардами мегаватт в секунду. Ну а теперь остановимся милях в двадцати от них и выпустим в баржу несколько снарядов. Конечно, быть может, это немного грязновато — световая вспышка, ударная волна, радиоактивные осадки да еще штормы и цунами, но все-таки лучше, чем позволить этим негодяям убраться отсюда.

— Погодите! Ваше лекарство ничуть не лучше болезни! Мы ведь всего лишь в нескольких милях от густонаселенных районов страны! Вы уничтожите тысячи жителей!

— Ты и в самом деле помешан на охране природы, — сказала Фом Бердж. — Но, пойми, нельзя лечить щупальцевую плесень, не отрезав несколько щупальцев. Ведь речь идет…

— Нет! — Уоверли схватил длинную руку детектива в тот момент, когда она положила лопатовидный палец на большую фиолетовую кнопку. От неожиданности Фом Бердж отдернула руку и при этом ударила локтем по какому-то рычагу. Немедленно открылся фонарь кабины, и встречный поток воздуха, несущийся со скоростью ста миль в час, мгновенно оторвал его. Ледяной ветер, пронзительно завывая и не давая дышать, начал рвать пижаму Джека. Ухватившись за рычаги, Фом Бердж сражалась с брыкающимся твифлером, а тот вошел в “штопор”, со свистом приближаясь к черной поверхности океана.

— Уиври! Я не могу его удержать! У меня кружится голова! Возьми управление… — сквозь шум ветра донеслось до Джека. Массивное тело женщины-детектива вдруг обмякло и сползло под приборную панель. Уоверли с трудом дотянулся до дико вибрирующего рычага и навалился на него всем телом, пытаясь вернуть в начальное положение. Твифлер наклонился, резко дернулся в сторону и сделал “бочку”. Только ремень безопасности не дал Уоверли выпасть из открытой кабины. Джек крепче ухватился за рычаг, и твифлер, изящно перевернувшись, продолжил полет “вверх ногами”. Уоверли посмотрел “вверх” и увидел обширное блестящее темное пространство, покрытое белыми барашками волн, которое медленно качалось над ним. Конвульсивно дернув рычаг, он бросил Атлантику вниз, под дно твифлера, и помчался в пятидесяти футах над водой. Уоверли облегченно смахнул с глаз слезы, вызванные ветром, увидел устремившиеся на него огни баржи и ударил по четырем наугад выбранным кнопкам.

Твифлер резко повернул вправо, издав звук, похожий на треск рвущегося холста, и остановился настолько внезапно, будто стал на якорь. Ремни безопасности затрещали и лопнули, Уоверли бросило вперед. Он ударился о флагшток, на котором развевался вымпел с розовым треугольником, упал вниз и заскользил по палубе баржи.

* * *

Некоторое время он лежал полуоглушенный, затем, шатаясь, встал. Футах в десяти над палубой баржи твифлер медленно дрейфовал прочь, за ним тянулись обрывки ремней безопасности. Уоверли, спотыкаясь, бросился следом, тщетно пытаясь поймать их, промахнулся и, поскользнувшись, запутался в леере. Оставалось лишь тоскливо наблюдать, как летательный аппарат растворяется в ночи.

Внезапно над палубой послышались чьи-то громкие хриплые голоса, затем зажегся малиновый прожектор, а вслед за ним — остальные. Уоверли с удивлением обнаружил, что палуба прямо-таки кишит существами самых разнообразных форм, расцветок и размеров. Луч прожектора ударил Джеку прямо в лицо, и, прикрыв глаза ладонью, он был вынужден укрыться в трехфутовом шпагате. Что-то твердое уперлось в бедро. Уоверли пошарил в кармане пижамы и, вытащив миниатюрный автоматический пистолет, не раздумывая, выстрелил в центр большого прожектора. Раздалось громкое “бух-х!”, прожектор озарила вспышка зелено-голубого света, и он погас.

— Эй, — раздался чей-то язвительный голос. — Я думал, что вы, болваны, приклеили новые нити к номеру двенадцать!

— Забери отсюда лишний персонал, если не хочешь, чтобы я всех повыкидывал за борт, — пробасил другой голос.

— Ноль минус шесть мини-единиц, и считайте, — раздался крик сверху.

Злобно ворчащие голоса слышались все ближе и ближе. Уоверли стиснул пистолет, отполз туда, где была густая тень, вскочил и бросился к низкой палубной надстройке, видневшейся впереди. Обогнув ее, он чуть не столкнулся с призраком, у которого было множество голубых петушиных бородок, заплетенных в косички, двухдюймовые глаза бутылочного цвета, вертикально расположенный рот, открывавший тройной ряд медно-коричневых клыков. И все это было посажено на змеевидную шею, выраставшую из тела брикетированного буффало, завернутого в кожаные крылья. Привидение бросилось назад, обе руки его делали движения, как будто отталкивали Уоверли.

— Хасрач опи ирикик! — прогудело существо. — Кемъ вы есть? Вы испугали меня твоим прыжком, я чуть не задохнулся. Човы хтите?

— Меня послал Миксиз, — сымпровизировал Уоверли.

— О, тогда ты хтите видеть босса.

— Ах, да, разумеется. Конечно же, я хочу видеть босса.

— Вам нужен босс по питанию, босс по команде, босс по досугу, босс по связям с общественностью, босс по наследствам или босс по принуждению? — Монстр откусил кончик толстой голубой сигары и выплюнул его за леер.

— Э-э… босс боссов!

— Бальвоватс внутри переписывает сцену два. Ты слышал, что случилось на побережье?

— Если говорить по существу, я только что прибыл из Батте…

— А как понравился трюк с болидом?

— Очень впечатляюще. Да, кстати, сколько времени до начала съемок?

— Минут пять.

— Спасибо.

* * *

Уоверли бочком миновал ходячий кошмар и направился к освещенному дверному проему. Наверху кто-то невидимый из-за сияющих прожекторов пронзительно тараторил что-то непонятное. Когда Уоверли добрался до двери, из нее появились два существа. Одно было похоже на бронированного трехфутового голубого краба, семенящего на шести ногах. Другое представляло собой семифутовую колонну полупрозрачного желтого желе.

— Эй, вам сюда входить нельзя! — рявкнул “крабик”. — Ик урикик оперок, вы ведь знаете!

— Погоди, Сол, — пробормотал “желатинообразный” дрожащим голосом, похожим на запись на старой магнитофонной ленте. — Ты разве не видишь, что он только что с натурных съемок? Посмотри на его костюм.

— Паршивая работа. Ни один дурак на этот маскарад не клюнет.

— Что ты тянешь, Мак? Пропусти его быстрее. Баль-воватс готов свернуть их группу.

— Ип орикип слаик, — отчаянно сказал Уоверли.

— Я не кумекаю по-глимпски. Лучше говори на местном, в стиле босса.

— Это ест пьяноватый мятеж, — рявкнул Уоверли. — С дороги, пока не поздно!

— Придется поговорить с Мелом об этих посыльных. По-моему, они несколько высокомерны, — уловил Джек, когда “крабик” и “колонна” обменялись быстрыми взглядами и отошли от двери.

Яркий свет и бурная деятельность обитателей комнаты буквально ошеломили Уоверли. Напротив входа стояла пятидесятифутовая стена, сверкавшая движущимися огоньками. За ней, сидя на высоких табуретках, полдюжины оранжевых пушистых существ длинными руками со множеством локтей ловко манипулировали какими-то рукоятками. Слева от них на высокой платформе восседало круглое создание с четырьмя головами, которое с помощью четырех мегафонов выкрикивало команды во всех направлениях сразу.

— Отлично! — услышал Джек. — На первом, третьем и на четвертом — все готовы! Что случилось со вторым и пятым?

— Эй, ты! — Существо с экстравагантной женской стрижкой, неожиданно подошедшее к Уоверли, сунуло ему в руки пачку бумаг. — Отнеси их Бальвоватсу — он наверху, в Центральной Микшерской. Если ему это подойдет, то он просто пустоголовый болван.

Из-за шума, стоящего в комнате, в голове звенело, и Джек мог лишь тупо смотреть вслед существу, которое повернулось и пошло прочь. Все с ускорением неслось к кульминации, и если он быстро что-нибудь сделает…

— Стойте! — завопил Уоверли изо всех сил. — Вы не должны этого делать!

— Ты разочарован, не так ли, малыш? — прочирикало в левое ухо совершенно ошарашенного человека какое-то разбухшее создание. — Если бы этим фиаско руководил я, то для большего эффекта обязательно взорвал бы ледяные шапки на полюсах. Впрочем, и сейчас постановка вроде бы ничего. Специально для тебя — наводнения, штормы…

— Эй, отнеси это Бальвоватсу! — Уоверли сунул бумаги проходящему мимо существу, которое напоминало опавший пудинг. Существо заморгало на него мигательной перепонкой, фыркнуло и сказало: “Хорошо, хорошо, я иду, разве не я?” — и пошло, насильно завербованное. Уоверли на некотором расстоянии последовал за ним.

6

Комната, в которую его привел весьма странный посыльный, оказалось круглой ареной, заполненной экранами, циферблатами, рычагами, вспыхивающими лампочками, и над всем этим царила какофония жужжания и гудения электроники. В центре арены находился подиум, на котором громоздился красно-белый полосатый, как зебра, вращающийся стул, настолько широкий, что на нем могли спокойно уместиться три человека.

— Где Бальвоватс? — “Опавший пудинг” схватил за воротник дрожащий организм, у которого под полосатой спортивной рубашкой торчал пучок голубых ног, усеянных множеством шипов и колючек.

— Он поднялся в Эстетическую редакцию, чтобы дать последние указания, — отрывисто пропищало существо. — А теперь отпусти мою рубашку, а то позову стюарда!

— Передай ему это! — “Пудинг” бесцеремонно вручил бумаги и удалился. Уоверли замер за подиумом, с опаской огляделся и поставил ногу на круг…

— Две минуты! — прозвучал голос. — Всем записывающим отделам на станции.

— Эй, ты, возвращайся на Уровень Семь. Ты же слышал сигнал двухминутной готовности!

Уоверли посмотрел вниз на существо, едва на фут возвышавшееся над полом. Это была композиция из многоцветных бородавок, водруженная на две ноги, походившие на покрытые мхом проволочные кронштейны.

— Следите за своим тоном, дорогой, — резко ответил Уоверли. — Меня послал Бальвоватс. Я замещаю его. Энергия… э-э?.. подключена?

— Вот те на! Разве сейчас время для проверки? Хорошо, сэр, будет лучше, если ты залезете наверх. До начала около минуты с половиной.

Уоверли вскарабкался на подиум, скользнул на стул, осмотрел сверху множество рычагов, педалей, насадок, переключателей и спаренных кнопок с многоцветными лампочками.

— Не дурачьтесь за пультом, все подключено, — заскулил “бородавочник” под локтем. — Я лично отрегулировал.

— Действительно, — ответил Уоверли. — На все сразу нажимать не стоит. Вы сказали, что эта маленькая зеленая кнопка?..

— Если ты начнете трогать, то тебе придется уйти до того, как ты пришли сюда. Лучше пристегнитесь и ждите. Тебе осталось только пятьдесят одну секунду, и ты будете в воздухе.

— А как насчет большой голубой кнопки?

— Тебе что, нужно больше света на палубе? Тогда парни выплачут все свои глаза.

— А как эта желтая?..

— Экраны уже и так готовы, разве ты не видите? Парень, придурки пошлют за меня…

— Я понял: этот огромный черный рычаг…

— Тебе не ест нужны световые фильтры ради Пуда! Сейчас ест ночь!

Уоверли почесал в затылке обеими руками, а затем стал по очереди указывать на различные рычаги:

— Икете, микете, цокото, мэ…

— Не трогайте то, что ты назвали “цокото”, — предостерег инструктор. — Ты тронете это и подадите нагрузку на левый стабилизаторный комплекс…

Стукнула дверь. Уоверли взглянул на вошедшего. Громадное, одетое в белое существо с руками, похожими на свернутых боа-констрикторов, ворвалось в комнату и вытаращило глаза, похожие на очищенные помидоры на стебельках.

— Эй, слезь оттуда, ты! — промычал вновь прибывший. Змеевидные руки потянулись к Уоверли, и тот, уклоняясь, ухватился за запретный рычаг и дернул его до отказа.

* * *

Через стул, на котором сидел Уоверли, прошла волна дрожи, затем пол вздыбился, подобно грузовику, резко повернувшему на девяносто градусов. “Бородавочник” подскочил и схватился с большим рычагом в жарком поединке. Раздался громкий скрежет. Уоверли откатился в сторону, увидел огромных размеров пистолет Бальвоватса и сделал карамболь с управляющего подиума. Змеевидные члены убийственно молотили по палубе, но ни один удар не попадал по человеку. Все лампы в комнате вспыхнули. Сирена разрывалась в бешеном, усиливающемся вое. Звенели гонги. Лежа на полу, Уоверли цеплялся за опору приборной панели. Панель с треском раскрылась, извергнув какой-то довольно крупный блок. “Семь бед — один ответ”, — пробормотал Уоверли, схватил горсть запутанных цветных проводов и оборвал их. Результатом явился каскад искр, заставивший самого диверсанта отползти назад. Именно в этот момент щупальце, похожее на толстую бейсбольную биту, хлестнуло по месту, которое только что занимал Уоверли. Раздалось тупое “буммм!”, и палуба задрожала. Из разбитой электрической схемы повалил дым. Джек, пошатываясь, поднялся и увидел, как Бальвоватс спокойно обхватил колонну щупальцем и устанавливает свое тело в вертикальное положение.

— Ты! — проревел гигант и бросился к Уоверли. Он, подпрыгивая, пролетел через всю Микшерскую и проскочил в дверь. Съемочная группа, толпой примчавшаяся к Микшерской, столкнулась с разгневанным директором. Уоверли, стоя на четвереньках, с трудом подтянул себя по наклонной палубе к двери и выбрался вон.

В коридоре гонги и сирены гремели вдвое сильнее. Под ударами молотящих его техников Уоверли вертелся, толкался, пихался, всячески стараясь пробиться наружу. В конце концов ему удалось выбраться на палубу. Что там творилось! Все незакрепленные предметы скользили, уносимые ветром, вниз под тридцатиградусным уклоном. Уоверли бросился на пол, едва успев увернуться от удара кабеля, и пополз к высокому краю баржи.

— Он там! — как бык проревел кто-то у Джека за спиной. Он дернулся, увидев невдалеке Бальвоватса, пытавшегося устоять на скользкой скособоченной палубе. Гибкое щупальце хлопнуло по палубе менее чем в дюйме от ног Уоверли. Тот потянулся за пистолетом — и не нашел его. Впереди у края баржи неясно вырисовывалась надстройка, похожая на миниатюрную Эйфелеву башню. Джек с неимоверным трудом пробрался к ней, ухватился за перекладину и быстро полез к дальней стороне. Яростно извивавшееся щупальце Бальвоватса поймало лишь воздух за спиной Уоверли. Уцепившись руками и ногами, Джек освободил стопор барабана с кабелем, в котором немедленно застряло настойчивое щупальце, и округа огласилась диким воплем. Палубные прожекторы погасли, остался лишь слабый свет цветных такелажных огней. Кто-то стукнул Джека по голове. Тот поспешно вскарабкался выше.

Прожектор вернули к жизни. Дымный луч устремился вверх, нашел ногу Уоверли, подпрыгнул еще выше, пришпилив его к балке на высоте пятидесяти футов над палубой.

— Крупная премия тому, кто его схватит, — яростно прогрохотал Бальвоватс. В тот же миг снизу донеслись шипящие звуки, сопровождаемые вспышками лилового света. Уоверли опять полез вверх. Луч прожектора последовал за ним. С противоположной стороны палубы распахнулась дверь, повалил дым, показались языки пламени. Беглец почувствовал, что башня начала трястись, и увидел огонь, извергающийся сквозь искореженную палубу.

— Мы тонем! — запричитал кто-то внизу.

— Взять его! — проревел Бальвоватс.

* * *

Уоверли посмотрел вниз и увидел белые гребешки волн, пенящиеся вокруг подножия насеста. В лучах навигационных огней полдюжины небольших существ мельтешили по палубе, готовя ажурную сеть для ловли диверсанта. Что-то стукнуло Уоверли сзади. Он отклонился в сторону, но последовал еще один удар — Джек нагнулся вперед и почувствовал, как нечто твердое упирается в спину. Это был пистолет, запутавшийся в его пижаме. “Вовремя же я оттуда смылся”, — пробормотал Уоверли, обнаружив оружие. Что-то ударилось рядом с ним в перекладину и с противным воем отскочило в темноту. Уоверли оглянулся и увидел, что пижама на плече порвана. Красноглазый шар со слипшимся мехом прицеливался в Уоверли с расстояния десяти футов. Джек поднял пистолет и выстрелил, а потом еще раз — во второго преследователя, который был чуть ниже первого. Оба противника упали в воду, и из темноты донесся двойной всплеск.

— Палуба уже покрыта водой, — сказал сам себе Уоверли. — Dulce et decorum est pro patria, et cetera^[74].

Второй взрыв сотряс полуразрушенную палубу, надстройка закачалась. Пуля провыла мимо лица.

— Возьмите его! Возьмите этого Хибурбле-бурбле… — прогрохотал Бальвоватс, но ярость в его голосе заметно поубавилась.

Горячая кочерга задела голень — Уоверли вздрогнул, заметил какое-то движение, выстрелил и увидел темное тело, упавшее вниз с тонким блеянием. Столб огня, поднявшийся над люком в высокой части баржи, осветил белую плотную пену, доходившую почти до лееров, которые были густо облеплены спасающимися. Пистолет внизу громко рыгнул, покрыв бедро Уоверли капельками краски. Тот изменил позицию, наклонился далеко вперед и выстрелил меж парой налезающих друг на друга белых глаз. Их владелец полетел вниз с отчаянным воплем.

По палубе прокатилась волна, и прожекторы погасли. Уоверли почувствовал, как затряслась надстройка, когда волна запенилась вокруг ее основания всего в нескольких футах под ним. Теперь навигационные огни на рубке баржи мерцали сквозь зеленоватую воду.

Сверху донесся тихий звук. Уоверли вцепился в перекладину еще крепче и посмотрел в небо.

— Фом Бердж! — завопил он.

Темный яйцевидный объект опускался к нему сквозь ночную тьму. Уоверли увидел вишневый отблеск бегущих огней — мерцающих отражений от фонаря кабины.

— Но… наш фонарь унесло… — запнулся он.

Твифлер закачался футах в шести над Джеком, и из него высунулось лицо, похожее на тарелку спагетти с паприкой. Извивающиеся руки, державшие зловещий прибор с длинным стволом, протянулись к Уоверли и схватили его. Неожиданно возникло странное жужжание. Уоверли поднял пистолет, нажал на спусковой крючок…

Раздался тихий щелчок.

— Великолепно! — воскликнуло существо, протянув еще одну длинную цепкую руку к Уоверли. — Какая впечатляющая первобытная свирепость! Мой мальчик, какой великолепный съемочный материал! Ну а теперь залезай сюда, и мы сможем спокойно обсудить детали контракта!

7

— Боюсь, я не совсем понял, мистер Миксиз, — ошеломленно проговорил Уоверли, пытаясь не смотреть слишком пристально на кожистую массу, задрапированную в шотландку цветов клана Стюартов. А если еще учесть и спорран^[75], то существо выглядело совсем как настоящий Тэм О’Шентер^[76].

— Только что я качался на вершине тонущей башни со скопищем яростных злодеев, висящих у меня на пятках, а десять минут спустя… — Уоверли удивленно осмотрел роскошно меблированную гостиную.

— Я оставил яхту здесь, в двухстах тысячах футов от планеты, и спустился вниз пошпионить за Бальвоватсом, — объяснил антрепренер. — Должен признаться, я даже был готов спуститься, чтобы похитить часть отенятого материала. Затем я увидел вас, сэр, в действии presto! Я уловил Новую Волну в кино в момент ее зарождения. Конечно, отснято всего лишь около трех минут настоящего материала. Этого, разумеется, мало — нам потребуется не меньше сотни часов таких записей. Я всегда могу снять продолжение, в котором вас будут преследовать плотоядные динозавры, и ради спасения вы заберетесь на растение-людоеда, а потом на вас нападет сотня летучих вампиров. Вы будете прыгать через пропасть с пылающими углеводородами и, запрыгнув в свой твифлер, почувствуете себя в безопасности как раз в тот момент, когда твифлер столкнется с вершиной горы!

— Ох… Я высоко ценю предложение, — вставил Уоверли, — но, боюсь, у меня маловато актерского таланта.

— О, это не имеет значения, — Миксиз передал Уоверли тонкий стакан с бледной жидкостью и уселся напротив гостя. — Нет, в самом деле! Смею заверить, что сначала мы производим запись дикой природы, а потом с помощью рир-проекции снимаем сцены со страшными опасностями. Мне придется позаботиться лишь о том, чтобы страхи были достаточно реальными, иначе будет трудно вдохновить вас на высочайшие усилия.

— Нет. — Уоверли осушил свой стакан и икнул. — Я высоко ценю риск и все такое, но вынужден вернуться к своей работе.

* * *

— Какое жалованье вы получаете сейчас? — требовательно спросил Миксиз.

— Пять сотен.

— Ха! Я удвою его. Одна тысяча Универсальных Кредитов!

— И сколько это будет в долларах?

— Вы имеете в виду местную валюту? — Миксиз вытащил блокнот из споррана и стал листать. — Кокосы… вампупы… морские раковины… зеленые бумажки… ага! Это они! Доллары. Один Уникредит равен двенадцати сотням шестидесяти пяти долларам и двадцати трем центам. — Он захлопнул блокнот. — Цент — это что-то типа коровы, я полагаю. Их всегда включают в местные сделки для умиротворения Вишну или кого-то, ему подобного.

— Это… это немногим больше миллиона долларов в месяц!

— Минутку, — поправил Миксиз. — За свою следующую картину вы, разумеется, получите больше.

— Ваше предложение очень заманчиво. Но, боюсь, я не смогу достаточно долго спасаться, чтобы потратить свои деньги, — рассудительно заметил Уоверли.

— Что касается этого, если вы будете играть супергероев, вам действительно потребуются суперсилы. Я снаряжу вас полным СС-экзоскелетом. Не могу же я позволить своей “звезде” получать травмы!

— СС-экзоскелет?

— Самосохранение. Разработан в моей собственной лаборатории Космических изделий. Он намного лучше, чем армейские модели. Настоящие полистальные мускулы, неуязвимый панцирь, инфракрасный и ультрафиолетовый обзор, покров невидимости, хотя последним вам будет разрешено пользоваться только при настоящей опасности.

— Это звучит… — Уоверли сглотнул, — достаточно ошеломляюще.

— Подождите, — раздался слабый голос. Уоверли и Миксиз повернулись к раскладушке, с которой пыталась встать Фом Бердж.

— Ты не должен… падать так низко… твой договор… с этими вандалами…

— Вандалы! — фыркнул Миксиз. — Осмелюсь напомнить, мадам, что я взял на буксир ваш брошенный твифлер, когда он стремительно уносился на трансплутонианскую орбиту.

— Лучше аннигиляция, чем помощь… от такого, как вы!..

— Я, э-э, думаю, что у вас ошибочное представление о мистере Миксизе, — вставил Уоверли. — Он не производит здесь Галакуляры, а собирается снимать прекрасное семейного типа представление, благодаря которому фильмы о разрушении планет просто уйдут с экранов.

— Дни Галакуляра сочтены! — уверенно заявил антрепренер. — Что такое разломанный континент по сравнению с одиноким героем, борющимся за свою жизнь? Когда я поставлю свой эпос о схватке одинокого бойца, сражающегося с бесстыдным бестиарием беснующихся берсеркеров, будет нажито состояние!

— О, действительно. — Выслушав наметки возможного воздействия на зрителей, Фом Бердж представила себе обывателей в новых Миникулярах. — Пожалуй, Уиври… ты решил проблему! — признала она наконец. — Я и правда… не представляла… — Она перекатила огромные глаза на Айзека Миксиза. — А как насчет того, чтобы пригласить меня на главную женскую роль?

— Ну… Я не знаю, — попытался увильнуть Миксиз. — В аудитории семейного типа могут появиться обвинения в смешении рас…

— Чушь! Уиври, сними маскировку.

— Если быть абсолютно честным, я ее не ношу, — с достоинством ответил Уоверли.

— Ты хочешь сказать… — Фом Бердж уставилась на него. Затем с ее широких губ сорвалось хихиканье. Она выпрямилась, пошарила у себя на шее и, резко дернув руку вниз, расколола свое туловище пополам, вывернув его, как банановую кожуру. Тонкая рука стянула широкий костюм с округлых плеч. Показалось миленькое личико со вздернутым носиком, за ним последовала великолепная грудь. А над всем этим возвышалась копна морковно-рыжих волос.

* * *

— А я — то думала, что должна скрывать от тебя свою настоящую внешность! — сказала Фом Бердж, выскользнув их съежившегося костюма ворплишерианки. — А все это время ты действительно был борудианцем!

— Борудианцем? — Уоверли потрясенно улыбнулся изящной фигурке, скромно одетой в обтягивающий лоскуток марли.

— Как и я, — сказала Фом Бердж. — Меня бы никогда не взяли на эту работу, если б я осталась в естественном облике. Да и ты тоже достаточно похож на земных туземцев.

— Эй, — прервал ее антрепренер. — Если вы двое относитесь к одному и тому же виду, почему у нее есть эти формы, а у вас нет?

— Это часть красоты существ вида… м-м… борудиан, — сказал Уоверли, взяв в ладони сильную руку женщины-детектива и глядя в ее сияющие зеленые глаза. — Вперед, мистер Миксиз, давайте контракты. Вы сами напросились на эту сделку!

Вакансия

1

Пробегая взглядом по строчкам, Март Мелдон почувствовал, как пересыхает горло. Скрытые за толстыми контактными линзами глаза декана Вормвелла, сидящего по другую сторону стола, нетерпеливо уставились на перстень-часы.

— Квота исчерпана? — хрипло выдавил из себя Мелдон. — За три дня до вручения дипломов?

— Э-э-э… да, мистер Мелдон. Сожалею, но вам… — Отвислые щеки декана слегка задрожали. — Разумеется, ваша репутация останется незапятнанной.

Мелдон с трудом выговорил:

— Они не могут так со мной поступить. По успеваемости я — второй в группе…

Вормвелл поднял вверх пухлую ладонь.

— Мистер Мелдон, дело не в личностях. Учебная программа студентов зависит от ежеквартально выделяемых сумм на финансирование учебного процесса. Нам срезали фонды, и теория аналогий оказалась одним из тех учебных курсов, которые пострадали от сокращения квоты…

— Теория?.. Но ведь я специализируюсь по микротронике, а теория аналогий — только лишь необязательный факультативный курс, на который отводится всего один час…

Декан встал, барабаня толстыми пальцами по крышке стола.

— Все детали найдете в извещении, которое у вас в руках…

— А как быть с такой деталью, что четыре года я ждал зачисления и еще пять лет пахал как лошадь…

Декан выпучил глаза.

— Мистер Мелдон! — Голос Вормвелла посуровел. — Мы работаем в системе! Я подчеркиваю, в системе! Надеюсь, вы не ожидаете, что мы сделаем исключение для отдельного гражданина?

— Но, декан, ведь квалифицированных инженеров-микротроников ужасно не хватает…

— Это будет исправлено, мистер Мелдон. Верните студенческий жетон в Регистрационное Бюро и получите там предписание пройти тест на профпригодность.

— Ну ладно. — Мелдон с грохотом отодвинул стул и встал. — Так или иначе, я могу пройти тестирование и получить место. Микротронику я знаю не хуже любого выпускника…

— О, по-моему, вы забыли об ограничениях для испытуемых, не получивших академического образования, при прохождении тестирования по техническим специальностям. Полагаю, вы воспримите как подарок тест на профпригодность второй ступени…

— Второй ступени?.. Но ведь это тест для неквалифицированных рабочих!

— Вам нужно где-то работать, мистер Мелдон? Город с населением, превышающим сто миллионов человек, не может содержать бездельников. Да и жизнь у человека, лишенного жетона, не слишком приятна.

Декан замолчал и многозначительно посмотрел на дверь. Мелдон собрал бумаги и вышел.

2

В кабинке, где проводилось тестирование, было жарко и душно. Март поерзал на жестковатом сиденье, устраиваясь поудобнее, и бегло просмотрел опросный лист:

1. Какое из нижеперечисленных слов повторяется чаще других: собака, кошка, корова, кошка, свинья?..

2. Понравилось бы вам просить людей, входящих в здание, предъявить свой пропуск?

3. Понравилось бы вам проверять бланки, чтобы убедиться, в правильном ли порядке расставлены имена?

— Вопросники лежат на столе, — донеслось из настенного динамика. — Отметьте ответы, которые вы считаете правильными. Отмечайте только по одному ответу на каждый вопрос. На выполнение теста дается один час. Теперь можете начинать…

* * *

Двадцать минут спустя Мелдон вернулся в приемную и опустился на скамью рядом с хмурым мужчиной, который стискивал одной рукой кулак другой, словно держал пойманную мышь.

Сидящий напротив Марта юнец в стандартном рабочем комбинезоне вытряхнул сигарету из смятой пластиковой пачки с надписью “Государственное пособие — однодневный рацион”, раскурил ее и выдохнул клуб едкого дыма с привкусом горящего химического замедлителя.

— И это настоящее курево… — глотая буквы, сказал юнец. Голос его был высоким и срывающимся. — Полдюйма эрзац-табака и полтора дюйма фильтра.

Он покатал тонкий сероватый цилиндрик меж пальцев, кисло ухмыльнулся и бросил сигарету на пол.

Хмурый мужчина, сидевший рядом с Мелдоном, слегка повернул голову.

— Парень, все это сделано в целях противопожарной безопасности. Такие типы, как ты, имеют привычку бросать окурки куда попало. Поэтому сигареты изготовлены так, что должны сгорать дотла и гаснуть сами по себе.

— Ага… А если сделать сигареты еще на полдюйма короче, то можно будет выкидывать их, даже не раскуривая.

В другом конце приемной маленький человечек с ушами, похожими на кочаны цветной капусты, шел вдоль скамеек и бегло просматривал желтые или розовые карточки, которые прошедшие тест мужчины и женщины держали в руках. Человечек остановился перед узколицым мальчиком, который сидел открыв рот, демонстрируя всем желтые зубы, и выхватил у него из судорожно сжатой руки карточку.

— Вы уже прошли тест, — раздраженно заявил человечек. — И не должны больше приходить сюда. Заберите свою карточку и отправляйтесь в указанное в ней место. Вот здесь…

Человек ткнул пальцем в карточку.

— Шестнадцать лет я был бригадиром девятой бригады токарей в Отделе технического обеспечения, — неожиданно сказал хмурый мужчина, сидевший рядом с Мелдоном. Он расцепил руки и продемонстрировал, Марту свою правую ладонь. От четырех его пальцев осталось только по одной фаланге. Мужчина опять спрятал руку.

— Когда мне оказали бесплатную медицинскую помощь, меня классифицировали как J-4 и послали сюда. И знаете что? — Он уставился на Марта. — Я не могу пройти эти тесты…

— Мелдон Март, — донеслось из динамика. — Подойдите к столу регистратора.

Мелдон прошел через всю комнату и остановился в углу перед столом, за которым сидел все тот же маленький человечек. Теперь он занимался тем, что ловко сортировал карточки. Человечек посмотрел на Мелдона, выхватил розовую карточку из стопки ей подобных и сунул Мелдону. На карточке были написаны всего два слова: “Не годен”.

Март швырнул карточку на стол.

— Должно быть, вы что-то перепутали, — сказал он. — Этот тест под силу даже десятилетнему ребенку!..

— Может, и так, — резко ответил регистратор. — Однако вы его не осилили. Следующее тестирование состоится в среду, в восемь утра…

— Послушайте, я ведь пять лет обучался микротронике…

Регистратор терпеливо поддакнул ему:

— Конечно, сэр, конечно. А теперь идите и возвращайтесь сюда в среду.

— Не думаете ли вы…

— Это вам, приятель, не стоит думать. — Регистратор изучающе уставился на Мелдона. — Я скажу, что вам нужно, приятель. Вам нужно пройти коррекцию личности.

— Благодарю за совет, — холодно проговорил Мелдон. — Еще не готов, чтоб из моих мозгов сделали яичницу-болтунью.

— Ну и наглец же вы! — Регистратор ткнул себя пальцем в грудь. — Разве похоже, что у меня яичница вместо мозгов?

Март неуверенно взглянул на него.

— Вы подвергались коррекции, да? На что это было похоже?

— Коррекция личности? Ничего особенного. У вас проблемы с устройством на работу. А коррекция помогает вам, только и всего. Я не раз сталкивался с такими людьми, как вы. И вот что я вам скажу, приятель: пока вы не подвергнетесь коррекции личности, вам ни за что не пройти тест второй ступени.

— К черту тестирование второй ступени! Я зарегистрировался для прохождения теста по техническим специальностям. Просто подожду.

Регистратор согласно закивал, постукивая кончиком карандаша по зубам.

— Ага, вы, конечно, можете и подождать. Помню одного типа, который ждал целых девять лет. А потом прошел коррекцию личности, и за неделю мы устроили его на работу.

— Девять лет? — Мелдон покачал головой. — Кто придумывает эти правила?

— Кто их придумывает? Да никто! Они записаны в Книге.

Мелдон наклонился над столом.

— Ну тогда, кто пишет эту книгу? Где я могу найти авторов?

— Вы имеете в виду Руководство? — Регистратор возвел глаза в потолок. — Оно наверху, на следующем уровне. Но, приятель, не тратьте время понапрасну. Вы не сможете попасть туда. Начальству некогда спорить с каждым встречным-поперечным. Это система…

— Ага, — отворачиваясь, сказал Мелдон. — Я уже слышал об этом…

3

Мелдон поднялся на лифте на один этаж и вышел в фойе, глухие стены которого были увешаны стендами с цитатами. По всему фойе были расставлены каменные урны с песком и кадки с покрытой пылью юккой. В фойе выходила единственная дверь — задвижная, из полированного металла, на которой крупными буквами было написано: “Департамент трудоустройства — вход только для персонала”. Март попытался открыть эту дверь и обнаружил, что она надежно заперта.

Кроме Мелдона, в фойе никого не было. Где-то тихо гудели воздушные компрессоры. Мелдон прислонился к стене и стал ждать. Через десять минут двери лифта с шипением открылись, выпустив медлительного мужчину в синем комбинезоне с желтым жетоном в руке. Он сунул жетон в двухдюймовую прорезь рядом с железной дверью. Раздался негромкий щелчок. Дверь отъехала в сторону. Следом за рабочим Мелдон торопливо проскользнул внутрь.

— Эй, в чем дело? — спросил рабочий.

— Все в порядке, я — координатор, — быстро ответил Мелдон.

— А-а. — Рабочий осмотрел его с головы до ног. — Эй, а где ваш идентификатор?

— У меня новая экспериментальная система. Идентификатор вытатуирован на моей левой ступне.

— Черт! Вечно они придумают какую-нибудь ерунду.

Рабочий пожал плечами и пошел по коридору, устланному толстым ковром. Мелдон неторопливо последовал за ним, внимательно изучая таблички на дверях. Увидев дверь с надписью “Секция критериев”, он решительно вошел внутрь. Девушка, чье лицо изрядно портила полнота, оторвалась от бумаг, продолжая энергично двигать челюстями, взглянула на Марта и сразу же нажала кнопку на крышке стола.

— Привет, — сказал Мелдон и попытался улыбнуться как можно лучезарнее. — Я хотел бы увидеть главу отдела.

Девица продолжала напряженно жевать, не спуская с него глаз.

— Я не отниму у него много времени…

— Само собой, чувак, ты не отнимешь много времени, — заметила девица.

Открылась дверь. В комнату заглянул мужчина в форме. Служащая лениво указала пальцем на Мелдона.

— Он ворвался, — заявила она. — И к тому же без жетона.

Охранник мотнул головой в сторону коридора:

— Давай сюда…

— Послушайте, мне необходимо увидеть руководителя…

Коп крепко ухватил его за руку и помог выйти за дверь.

— Никакого покоя нет от таких, как вы, — заявил коп. — И чего вы претесь сюда, а не идете по указателям за трудоустройством?

— Понимаете, они сказали мне, что я должен пройти нечто вроде электронной лоботомии, которая сделает меня настолько тупым, что я смогу занять должность регистратора или вахтера…

— Попридержи язык, болтун, — сказал охранник и выпихнул Мелдона в фойе. — Убирайся! И пока не получишь жетон, не устраивай своих грязных трюков. Понял?

4

Мелдон сидел в публичной библиотеке за полированным столом, отделанным под дуб, и листал брошюру, озаглавленную “Коррекция личности адаптирует человека к работе”.

“…Неврозы возникают из-за напряжения, которое человек испытывает на работе, — прочитал он на одной из страниц. — Таким образом, работник, подвергшийся коррекции личности, наслаждается глубоко заложенным удовлетворением, которое проистекает от того, что человек Выполняет Работу. Это удовлетворение свободно от непродуктивных импульсов, вызывающих внутренние конфликты, и лишено путаницы бесполезных умозрительных настроений…”

Март встал и подошел к столику, за которым сидела библиотекарша — крашеная брюнетка с безвольным подбородком и зеленым жетоном, болтающимся на плоской груди.

— Я хочу что-нибудь более объективное, — сказал он тем хриплым шепотом, каким принято говорить в библиотеках. — В этой брошюре нет ничего, кроме пропагандистских бредней.

Библиотекарша бросила колотить по клавишам и уставилась на брошюру в руке Мелдона.

— Книга издана самим Отделом трудоустройства, — резко заявила она. — В ней содержатся все необходимые сведения.

— Нет, не все. Ничего не говорится о том, кто оценивает результаты теста по трудоустройству и кто решает, чьи мозги нуждаются в промывке.

— Ну и ну! — Библиотекарша вздернула крошечный подбородок. — Я уверена, что никогда прежде не слышала, чтобы коррекцию личности описывали в подобных терминах!

— У вас есть какие-нибудь технические данные о коррекции личности… или что-нибудь о политике трудоустройства в целом?

— Они не предназначены для всяких тут… — девица замялась в поисках подходящего слова, — любопытствующих!

— Надеюсь, у меня есть право знать, что происходит в моем родном городе? — в полный голос поинтересовался Март. — Это что, заговор?..

— Вы — параноик! — Длинные тонкие пальцы библиотекарши вцепились в брошюру и выдернули ее из рук Мелдона. — Вы явились сюда, громко топая, и даже без жетона… взрослое здоровое создание…

Ее голос разрезал тишину, словно бритва, и привлек к Мелдону внимание других посетителей библиотеки.

— Мне были нужны только сведения…

— …живущие в роскоши, благодаря налогам, которые я выплачиваю! Вы должны быть…

5

Час спустя Март стоял прислонившись к стене в коридоре девятого этажа, где находилась редакция “Гранйорк Таймс-Геральд”, и мысленно репетировал речь. Из двери с надписью “Главный редактор” вышел толстяк. Преграждая путь, Мелдон шагнул ему навстречу.

— Прошу прощения, сэр. Мне нужно поговорить с вами…

Пронзительный взгляд ярко-голубых глаз просверлил его из-под густых бровей.

— Да? В чем дело?

— У меня есть для вас занятная история. О процедуре трудоустройства.

— Тпру, дружище. Кто ты такой?

— Моя фамилия Мелдон. Я получил высшее техническое образование… Ну, почти получил. Но занять должность инженера-микротроника не могу. У меня нет жетона, и единственный способ стать его обладателем — устроиться на работу. Но вначале я должен позволить правительству прооперировать мои мозги…

— Хм! — Толстяк осмотрел Мелдона с головы до ног и пошел прочь.

— Послушайте! — Мелдон схватил его за руку. — Правительство из умных людей делает идиотов, чтобы они могли выполнять работу, которая под силу даже шимпанзе. А если ты начинаешь задавать вопросы…

— Ну хватит, мистер… — раздалось рычание за спиной Мелдона.

Тяжелая рука опустилась на плечо, потащила к выходу на пешеходную дорожку девятого уровня и вытолкнула за дверь. Он поправил одежду и оглянулся. Коренастый охранник с запаянной в пластик розовой карточкой на груди похлопал Марта по воротнику, приветливо сказал:

— Не шляйся здесь больше! — И захлопнул дверь.

6

— Привет, Глэмис! — обратился Мелдон к маленькой, опрятно одетой женщине, которая сидела за маленьким чистым столом. Она нервно улыбнулась ему в ответ и поправила и без того ровную пачку бумаг у себя на столе.

— Март, я, конечно, рада опять тебя видеть…

Ее взгляд уперся на то место у него на груди, где должен был находиться идентификационный жетон. Жетона, разумеется, там не было.

— Новедь сейчас ты должен быть у консультанта по социальной адаптации…

— Я не смогу до января получить работу. — Мелдон подтащил стул ближе к столу и сел. — Меня выгнали из Университета. Сегодня утром проходил тестирование второй ступении. И провалился.

— Ох, Март… мне так жаль! — Она убрала с личика легкую улыбку. — Но ведь в среду ты можешь опять пройти его…

— Ага. И в среду, и в пятницу, и еще в понедельник на будущей неделе…

— Но почему, Март? Уверена, в следующий раз ты справишься с тестом, — оптимистично заявила девушка и перелистнула несколько страниц настольного календаря. — В среду проводится тестирование на должности… должности специалистов по парковке машин, инспекторов по оборудованию, контролеров по сантехнике…

— Точно. Уборщиков туалетов, — прервал ее Март. — А еще ты забыла про весовщиков…

— Там есть и другие специальности, — поспешно продолжила Глэмис. — Например, регулировщики уличного движения…

— Которые должны нажимать кнопки и включать красный свет на светофоре. Но дело не в том, какие профессии указаны в списке. Дело в том, что я не могу пройти этот тест.

— Почему, Март?.. К чему ты клонишь?

— К тому, что, если хочешь занять одну из этих должностей, ты должен быть законченным болваном. А если уж так получилось, что ты не болван, то тебя с твоего же согласия превратят в болвана.

— Март, ты преувеличиваешь! Коррекция личности просто чуть увеличивает время реакции синапсов. И этот эффект обратим, в любое время тебя можно вернуть в прежнее состояние. Чтобы руководить стандартными работами, требуются люди со специфическими качествами…

— Глэмис, я могу подделать результаты теста? Мне нужна работа… Если я не хочу пользоваться одеждой, полученной по соцобеспечению, и получать по два пищевых пайка в день.

— Март! Я потрясена твоим вопросом! У тебя ничего не получится. Одурачить Отдел трудоустройства не так легко, как ты думаешь.

— Тогда сделай так, чтобы я мог участвовать в тестировании по техническим специальностям. Ты ведь прекрасно знаешь, что я с ним справлюсь.

Она покачала головой:

— Черт тебя побери, Март! Тестирование по техническим специальностям проводится в Городской Башне, в Департаменте личного состава, на пятом уровне. Никто не попадет туда, не имея, по крайней мере, синего жетона… — Она нахмурилась, очень симпатично нахмурилась. — Ты должен просто пройти коррекцию и…

Мелдон удивленно посмотрел на Глэмис:

— Ты и в самом деле считаешь, что я позволю опустить мой IQ до восьмидесяти? А потом пойду работать мусорщиком?

— Ну, Март, ты же не можешь ожидать, что общество станет приспосабливаться к тебе? Ты должен приспособиться к обществу.

— Послушай, я ведь и так могу компостировать билеты, не хуже идиота. Я…

Глэмис опять покачала головой:

— Нет, Март, ты не сможешь. Отдел трудоустройства знает, что делает. — Она понизила голос. — Буду с тобой откровенна. Работы, не требующие высокой квалификации, должны быть сделаны. Но людям с живым, острым умом нельзя поручать механически выполняемые задания. Из этого ничего, кроме неприятностей, не выйдет. Поэтому Отделу трудоустройства и нужны люди, которые будут соревноваться за почетное право компостировать билеты.

Март некоторое время задумчиво теребил нижнюю губу, потом со вздохом сказал:

— Ну ладно, Глэмис. Наверное, я все-таки соглашусь пройти коррекцию.

— О, замечательно, Март! — Она улыбнулась. — Уверена, что после этого ты станешь намного счастливее.

— Но прежде я хочу узнать о коррекции как можно больше. И должен быть уверен, что не останусь слабоумным навсегда.

Глэмис шикнула на него и, достав тонкую папку из стопки, аккуратно сложенной в углу стола, протянула ее Мелдону:

— Здесь есть все, что…

Он покачал головой:

— Это я уже читал. Обычная рекламная брошюра для неискушенных читателей. Я хочу знать, как работает аппаратура коррекции личности. Нужны схемы и технические описания.

— Ой, Март, у меня ничего такого нет. И даже если было бы…

— Ты можешь достать описание. Я подожду.

— Март, я очень хочу помочь тебе… но… зачем…

— Я не соглашусь на коррекцию личности, пока не узнаю о ней кое-что, — решительно заявил Мелдон. — Хочу убедиться, что они не выжгут мне кору головного мозга.

Глэмис в нерешительности принялась покусывать губу.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Может, я найду что-нибудь в Центральном Архиве.

Девушка встала.

— Подожди здесь. Это не займет много времени.

Через пять минут она вернулась с толстой книгой в обложке из прочной оберточной бумаги, на которой было написано: “МОН 8765-89. ЭЭК модель П. Руководство по эксплуатации и ремонту”. И ниже — “Только для служебного пользования”.

— Большое спасибо, Глэмис. — Март быстро перелистал книгу. — Я завтра верну.

Он встал и направился к двери.

— Ой, Март, ее нельзя выносить из конторы! Не забывай, тебе не полагается даже заглядывать в это руководство…

— Ты получишь ее назад. Завтра.

Он подмигнул Глэмис и, невзирая на протесты, вышел за дверь.

7

Кабинка напоминала Марту ту, в которой он три дня назад пытался пройти тест в Отделе трудоустройства. Только здесь вместо стола и стула стояла высокая больничная кушетка. Служитель с постным лицом, облаченный в белый халат, щелкнул выключателем, повернул верньер.

— Разденьтесь до пояса, положите одежду и обувь в корзину, извлеките все металлические предметы из карманов брюк. Снимите часы и украшения, если есть, — протараторил он без всякого выражения. — Когда будете готовы — лягте на спину, — он похлопал по кушетке, — положите руки вдоль тела. Дышите ровно и глубоко. Оборудование руками не трогать. Я вернусь примерно через пять минут. Из кабинки не выходить.

Служитель отодвинул занавеску в сторону и вышел.

Март быстро достал из кармана плоский пластмассовый футляр с инструментами, вытащил самую большую отвертку и принялся выкручивать винты из металлической панели. Через несколько секунд он снял ее и с интересом посмотрел на запутанную мешанину электронных блоков, разноцветных проводов, винтов, плавких предохранителей, крохотных конденсаторов…

Март вытащил из кармана клочок бумаги и сопоставил схему с оригиналом. Толстый черный провод… Вот он. Март провел по схеме пальцем. И этот красный, идущий от конденсатора емкостью 30 мкФ…

Мелдон рывком отсоединил два разъема и поменял их местами. Потом поспешно перерезал несколько проводов, соединил их перемычками и добавил к схеме еще один резистор. Теперь, если все расчеты верны, контрольно-измерительные приборы будут показывать, что аппаратура работает нормально, но токи, вместо того чтобы слегка опалить синапсы, будут бесконечно циркулировать по проводам, не причиняя вреда. Март установил панель на место, прикрутил ее и едва успел снять рубашку, как в щели между занавесками показалась голова служителя.

— Быстрее. Снимайте одежду и забирайтесь на кушетку, — приказал человек в белом халате и вновь исчез.

Мелдон опустошил карманы, снял башмаки и растянулся на кушетке. Прошла минута или две. Запахло спиртом, раздвинулись занавески. Круглолицый служитель взял Марта за левую руку, провел по ней холодным клочком ваты и, держа пневмошприц в дюйме от кожи, надавил на шток. Марта словно кто-то ужалил.

— Вы получили дозу безвредного снотворного, — монотонно заговорил человек в белом. — Расслабьтесь, не пытайтесь изменить положение наушников или нагрудных контактов после того, как я установлю их. Вы уже чувствуете сонливость?..

Март кивнул. В кончиках пальцев появилось легкое покалывание, а голова, казалось, начала медленно раздуваться. Что-то холодное легло на запястья, лодыжки… сдавило грудь…

— Не беспокойтесь, это ограничители — для вашей же безопасности. Расслабьтесь и дышите глубоко, чтобы ускорить действие снотворного…

Голос служителя отдавался эхом, то затихая, то становясь громче. На мгновение в голову заползла паническая мысль: а что, если он ошибся и сейчас переделанная аппаратура пропустит через его мозг смертельный заряд?.. Но потом эта мысль исчезла вместе с остальными, унесенная прочь водоворотами нежной зеленой пелены.

8

Март сидел на краю кушетки, и служитель протягивал ему маленькую пластмассовую чашку. Март взял ее, пригубил теплую сладковатую жидкость и вернул обратно.

— Вы должны выпить это, — заявил человек в белом. — Для вашей же пользы.

Март не обратил на его слова ни малейшего внимания. Он все еще был жив, и служитель, похоже, не заметил в его поведении ничего необычного. Пока все идет хорошо. Мелдон посмотрел на свою ладонь. Один, два, три, четыре, пять… Считать он не разучился. “Меня зовут Март Мелдон, мне двадцать восемь лет, место проживания — общежитие собеса номер шестьдесят девять, корпус два, девятнадцатый этаж, комната номер девятнадцать ноль шесть…”

С памятью, похоже, полный порядок.

Двадцать семь умножить на восемнадцать будет… четыреста восемьдесят шесть…

Он по-прежнему мог выполнять простейшие арифметические действия.

— Давай, приятель, допивай этот чудный напиток и одевайся.

Мелдон помотал головой, полез за рубашкой, потом вспомнил, что все движения должны быть замедленными и нерешительными — как у настоящего идиота. Он неловко взял рубашку и попытался надеть ее. Ничего не получилось…

Служитель буркнул что-то нехорошее себе под нос, поставил чашку на стол, отобрал у пациента рубашку, помог одеться и застегнуть пуговицы на груди.

— Клади свое барахло в карманы и пошли… Ну вот, хороший, послушный мальчик…

Ведомый служителем, Март покорно пошел по коридору, приветствуя встречных дурацкой улыбкой. В комнате, где оформлялись документы, сидящая за маленьким столом чопорная дама средних лет поставила печати в бумагах Мелдона и сняла у него отпечатки пальцев.

— Распишитесь здесь… — указала она. Март стоял не двигаясь и лишь тупо смотрел на документы.

— Напишите здесь свое имя! — Дама нетерпеливо похлопала по бумагам. Засунув в нос указательный палец и открыв рот, Март принялся пускать слюни.

Женщина взглянула куда-то мимо него.

— Девять ноль один, — позвала она. — Заберите его…

Мелдон схватил со стола ручку и крупными корявыми буквами написал свое имя. Женщина отобрала у него бумаги и сунула ему в руку один из заполненных бланков.

— Ух, я задумался, — объяснил Март, неуклюже сложив бланк, и опять засунул палец в нос.

— Следующий! — рявкнула женщина и взмахом руки отослала Мелдона прочь. Он покорно кивнул и, шаркая ногами, побрел к двери.

9

Регистратор в Отделе трудоустройства посмотрел сначала на бланк, который ему подал Март, потом, улыбнувшись, на самого вошедшего.

— Ну что ж, наконец-то ты одумался. Хороший мальчик, хороший. Сегодня ты получил прекрасные оценки. Теперь мы найдем тебе работу. Обязательно найдем. Ты ведь любишь мосты, а?

Мелдон задумался, потом нерешительно кивнул.

— Ну, конечно же, ты любишь мосты, просто не можешь не любить их. Работа на открытом воздухе. И ты будешь важным, очень важным человеком. Когда машина подъедет, ты должен наклониться и посмотреть, положил ли водитель деньги в ящик с прорезью наверху. Будешь носить форму, очень красивую форму…

Маленький человечек продолжал нести всякую чепуху, заполняя бланки. Мелдон стоял рядом с ним, уставившись в никуда.

— Ты пойдешь вот сюда. Прямо сейчас ты пойдешь сюда. Вот здесь написано, куда идти. Понял? Просто садись на трансгородской челнок. Остановка здесь, на этом уровне. В тот, на котором нарисована большая цифра “девять”. Ты ведь знаешь, как выглядит цифра “девять”?

Мелдон тупо моргнул и кивнул. Клерк нахмурился.

— Иногда мне кажется, что эти парни немного перебарщивают. Ну ничего, через несколько дней почувствуешь себя лучше, твое восприятие обострится — как у меня. Ну а теперь отправляйся туда, и тебе дадут идентификатор, форму и поставят работать. Хорошо?

— Э-э… спасибо.

Мелдон медленно доковылял до выхода, прошел через турникет и оказался на залитой ярким солнцем пешеходной дорожке четвертого уровня. На ослепительно сверкавшем табло у входа в челнок появилась надпись: “Посадка — № 9”. Мелдон сунул полученные от регистратора бумаги в карман и побежал к остановке.

10

На следующий день ровно в восемь утра Мелдон вышел из общежития. Одет он был в видавший виды стандартный студенческий костюм, а в руках нес тяжелый вещевой мешок с полученной накануне формой сборщика дорожной пошлины. На лацкане красовался новый желтый жетон.

Мелдон добрался до уличного уровня на грузовике, там пересел в машину, идущую на окраину, и вышел на остановке неподалеку от района дешевых лавчонок, которые группировались вокруг Пятой авеню и Сорок пятой стрит. Мелдон выбрал захудалый магазинчик, заставленный рядами вешалок с одеждой немодных фасонов. Толкнув пыльную стеклянную дверь, он вошел в длинную, тускло освещенную комнату, в которой воняло нафталином и прелой шерстью. За прилавком стоял низенький хозяин магазинчика. Над его оттопыренными ушами торчали пучки седоватых волос, а расстегнутый жилет выставлял на всеобщее обозрение необъятное брюхо. Март поднял свой вещмешок, открыл и вывалил на прилавок форму сборщика податей. Толстяк настороженно следил за его действиями.

— Сколько дадите за это барахло? — спросил Мелдон.

Торговец повертел в руках темно-голубую тужурку и светло-синие брюки, скривив губы, пощупал материю. Перегнувшись через прилавок, он взглянул на входную дверь и покосился на вещмешок в руках Мелдона. Потом задумчиво посмотрел на Марта и на форменную одежду на прилавке.

— Даю пять кредиток.

— За все?.. Да оно стоит не меньше сотни! Толстяк, нахмурившись, уставился на желтый жетон на лацкане Мелдона.

— Пусть жетон не тревожит вас, — успокоил его Март. — Он ворованный… как и остальное барахло.

— Эй! О чем это вы? У меня тут респектабельное заведение. Вы что, коп?

— Я не собираюсь зря тратить время! — резко заявил Мелдон. — Нас никто не подслушивает. Давайте вернемся к делу. Можете срезать галуны и пуговицы…

— Десять кредиток — больше не дам, — проговорил толстяк, понизив голос. — Мне ведь тоже надо на что-то жить, а? Любой лентяй может спокойно получить одежду в собесе. А кто купит ее у меня?

— Не знаю. Согласен на двадцать.

— Пятнадцать. Да и то это грабеж…

— Добавьте еще комбинезон ремонтника — и по рукам.

— Нового товара у меня нет, но подобрать…

Десять минут спустя, закатав рукава промасленного комбинезона, Март вышел из магазинчика. Желтый жетон блестел на нагрудном кармане.

11

В центре широкого, площадью с четверть акра, дымчато-серого ковра стоял письменный стол из выбеленного плавника. Сидевшая за столом девица с нескрываемой неприязнью уставилась на Мелдона.

— Я точно знаю, что с оборудованием у нас все в полном порядке, — высокомерно заявила она.

— Послушай, детка, давай каждый из нас будет заниматься своим делом: я — сантехникой, а ты — диктографом. — Март снял с плеча сумку с инструментами и сделал вид, что собирается поставить ее на ковер. — Мне сказали явиться в спортзал для руководящих работников на девятом уровне Городской Башни. Я сюда и явился. И теперь или ты скажешь, где находится сауна, или я уйду отсюда и подам жалобу в профсоюз… Ну?

— В следующий раз, грубиян, пользуйся лифтом для обслуживающего персонала. — Она нажала на кнопку, и стенная панель скользнула в сторону, открыв вход в спортзал. — Мужская парилка — направо, женская — налево, общая — прямо. Выбирай.

Мелдон пошел по вымощенному кафелем коридору, мимо запотевших дверей. Коридор изогнулся сначала в одну сторону, потом в другую, и Март, открыв дверь, очутился в просторном зале, сверкающем хромом и красной краской пластмассовых скамеек, гимнастических коней, параллельных брусьев, тренажеров и гирь. На полу лежал толстяк в белых шортах и без особого энтузиазма дергал ногами в воздухе, словно крутил педали велосипеда. Мелдон прошел через зал и открыл еще одну дверь.

Сквозь потолок из дымчатого стекла струился несущий тепло солнечный свет. Тропические растения склоняли широкие листья над ковром цвета травы. Вокруг бирюзового бассейна блестели хромированные поручни. На надувных матрасах лежали загорелые мужчины в плавках и темных очках. Справа виднелась дверь с крупной надписью “Раздевалка — только для членов”. Мелдон зашел туда.

Вдоль стен двумя рядами стояли шкафчики цвета слоновой кости, а между ними — длинная мягкая скамья. Чуть дальше, в темноте душевой, блестели распылители душей. Мелдон поставил сумку на скамейку и достал двенадцатидюймовую фомку.

Отжав верхний край дверцы одного из шкафчиков, Мелдон заглянул внутрь и увидел длинную металлическую планку, которая выполняла роль засова. Март вернулся к сумке с инструментами и вытащил длинные узкие клещи. Немного повозившись, он зажал засов, и дверца, лязгнув, открылась. Однако, к разочарованию Мелдона, шкафчик был пуст.

Март попытал удачу со следующим шкафчиком и обнаружил в нем светло-коричневый костюмчик, который непременно надел бы, будь ему лет двадцать. Март направился дальше…

* * *

Четыре ящика спустя он нашел темно-бордовый костюм из дорогого синтетического материала, пару алых туфель и похрустывающую розовую рубашку. Март быстро осмотрел содержимое карманов и обнаружил бумажник, набитый десятикредитовыми банкнотами, клубную карточку и синий идентификатор с золотой застежкой в виде аллигатора. Март оставил бумажник и деньги на полке, запихал одежду в сумку с инструментами и направился к двери. Неожиданно она распахнулась, и, бросив на Мелдона косой взгляд, в раздевалку влетел один из тех, кто принимал солнечную ванну.

Поспешно обогнув бассейн, Март вышел в коридор, в дальнем конце которого уже знакомая ему высокомерная девица о чем-то разговаривала с очень удивленным мужчиной. Они оба повернули головы в сторону Марта. Тот сразу же юркнул в первую попавшуюся дверь и оказался в комнате со множеством покрытых белыми простынями столов, уставленных лампами с широкими рефлекторами и заваленных всевозможными скалками, колотушками и прочими приспособлениями для массажа. Огромный толстяк с волосатыми руками и лысой головой, облаченный в облегающее белое трико и белые теннисные туфли, сложил газету и, жуя зубочистку, уставился на Мелдона. На груди его болтался розовый жетон.

— Э-э… где душевая? — поинтересовался Март.

Толстяк кивнул в сторону двери позади. Мелдон вошел в длинную комнату со множеством душей, кранов и каких-то ручек. Другого выхода из душевой не было. Март устремился назад, но наткнулся на толстяка — тот загораживал выход.

— И то радость — наконец кто-то решил устранить эту течь, — сказал толстяк, не вынимая зубочистку изо рта. — Три месяца назад я звонил насчет нее. Вы, парни, не особенно торопитесь.

— Придется вернуться за инструментами, — промямлил Март и попытался протиснуться мимо толстяка. Тот не двинулся с места.

— А у тебя в сумке не инструменты, что ли?

— О, я захватил не те инструменты. — Март опять попытался пролезть в дверь. Толстяк вытащил зубочистку изо рта и нахмурился.

— У тебя ведь есть разводной ключ, правда? У тебя есть кусачки и отвертка. Что тебе еще нужно, чтобы устранить паршивую течь?

— Ну… Мне потребуется отжимной гайковерт, — сказал Март, — и дисектор, а также один — два системных мультивибра…

— Что же ты пришел сюда, не захватив… э-э… как их там… свои хреновины? — Толстяк с подозрением уставился на сумку с инструментами. — Разве у тебя в сумке не стандартный набор инструментов?

— Ясное дело, стандартный. Но все отвертки и гаечные ключи предназначены для правосторонней резьбы, а здесь…

— А ну-ка давай посмотрим…

Толстяк протянул руку к сумке, и Март поспешно отступил назад.

— …но, возможно, удастся обойтись подручными средствами, — закончил он и осмотрел душевую. — Который из них?

— Игольчатый душ, третий справа. Постоянно капает. Когда я читаю, он доводит меня до белого каления.

Март поставил сумку на пол.

— С вашего разрешения я предпочел бы остаться один. Очень не люблю, когда за мной наблюдают…

Толстяк хмыкнул и удалился. Мелдон открыл сумку, достал из нее разводной ключ и принялся откручивать широкое стопорное кольцо. Вода закапала, потом забила толстой струей. Март подбежал к двери и толчком распахнул ее.

— Эй, что же вы не сказали, что вода не отключена?..

— А?

— Вы должны перекрыть главную задвижку! Быстрее, пока нас не затопило!

Толстяк вскочил и побежал к выходу.

— Оставайтесь возле задвижки, подождите пять минут, а потом откройте ее, — крикнул ему вслед Март.

Хлопнула дверь. Март втащил сумку с инструментами в массажную и быстро стянул с себя грязный комбинезон. Взгляд упал на аккуратно упакованные комплекты, в которые входило нижнее белье, носки, зубные щетки и расчески. Он выбрал себе подходящий комплект и снял с себя остатки одежды, выданные в собесе…

Снаружи послышался крик, топот бегущих ног… Дверь распахнулась. В массажную влетел мужчина, которого Март прежде видел в солярии.

— Где Чарли? Какая-то тварь сперла мою одежду!

Бывший студент схватил полотенце, накинул на голову, повернулся спиной к нежданному гостю и принялся изо всех сил делать вид, что, напевая, вытирает волосы.

— Рабочий! Вот его сумка с инструментами!

Март резко обернулся, сорвал с головы полотенце и, выхватив из рук мужчины сумку с инструментами, сильно пнул его. Потеряв равновесие, человек влетел в душевую. Мелдон захлопнул дверь, запер ее и бросил ключ в водосток. Воплей из душевой почти не было слышно. Март завернулся в полотенце и выскочил в коридор. Там уже собралось порядочно народу — одни в белых халатах и трико, другие — обмотаны полотенцами, третьи — в уличной одежде. И все одновременно говорили.

— Туда! — крикнул Март и неопределенно указал рукой в сторону раздевалки. — Не дайте ему уйти!

Мелдон протолкался сквозь толпу и пошел по коридору.

— Эй, а почему у него сумка с инструментами? — воскликнул кто-то.

Март сразу же нырнул в ближайшую комнату и оказался в парной.

Женщина с красной распаренной кожей, покрытой бисеринками пота, в полотенце, тюрбаном закрученном на голове, возмущенно уставилась на Мелдона.

— Что вы здесь делаете? Общая парная — следующая по коридору.

Судорожно хватая ртом воздух, Март прошел мимо нее и, открыв дверь, вбежал в маленькое помещение, заставленное картонными коробками. В стене напротив был еще один проход. Мелдон оказался в пыльном безлюдном коридоре. Тремя комнатами дальше он обнаружил пустующий склад.

Через пять минут, переодевшись в респектабельный бордовый костюм, Март покинул склад и вскоре добрался до двери с надписью “Выход”. За дверью было устланное ковром фойе со множеством лифтов. Мелдон зашел в один из них, и лифтер со скрипом закрыл дверь.

— Ваш жетон, сэр?

Март показал ему синий идентификатор.

— Вниз, сэр?

— Нет, — решительно ответил Март. — Наверх.

12

Мелдон вышел на пятом уровне. Тут все было тихо и спокойно.

— Как пройти в Испытательные комнаты первой ступени? — спросил он.

Лифтер показал ему на бесконечный коридор со множеством дверей.

— Хотите попытаться сделаться крупной шишкой, да, сэр? — поинтересовался лифтер. — А меня ни за какие коврижки не заманишь на такую работу. Зачем мне ответственность?

Дверь лифта закрылась. Изобразив озабоченность на своем лице, Март пошел по коридору. По словам Глэмис, где-то на этом уровне находился Центральный Архив Департамента Кадров. Найти его будет не слишком трудно. Ну а потом… потом придется что-нибудь сымпровизировать.

Ярдов через сто на скрещении двух коридоров на стене висел указатель, уведомлявший о том, что если Март хочет попасть в Отдел Изучения Личного Состава, то ему направо.

Бывший студент повернул направо и пошел мимо открытых дверей, в которых мельком замечал неяркие краски, решетки кондиционеров, растения в горшках и кадках и безукоризненно одетых девушек с аккуратными прическами, которые сидели или за огромными коммутаторами, или за пустыми столами. Строгие надписи на дверях гласили: “Отдел программирования”, “Отдел вакансий”, “Отдел экстраполяции данных — ступень III”…

Впереди послышался топот, который стал значительно громче, когда Мелдон приблизился к широкой двойной двери. Прижавшись лицом к стеклу, он увидел длинное помещение, заставленное массивными металлическими шкафами, доходящими до потолка. По проходам между шкафами ходили люди в пыльных коричневых халатах, сверялись с бумагами в руках и делали в них какие-то пометки, нажимая клавиши на клавиатурах, соединенных с гигантскими шкафами. За столом неподалеку от двери сидел человек с озабоченным выражением лица. Он оторвал взгляд от стола и заметил Мелдона. Тут уж было не до колебаний. Март открыл дверь и вошел внутрь.

— Доброе утро, — добродушно сказал он. — Я ищу Центральный Отдел Кадров. Я туда попал?

Печальный заведующий явно хотел что-то спросить, но никак не мог решиться. На воротнике его гавайки блестел зеленый идентификатор.

— Вы из Спецотдела? — наконец неуверенно спросил он.

— Можно сказать и так, — весело ответил Мелдон. — Я никогда не был здесь, в Отделе Изучения Личного Состава, поэтому сказал себе: “Какого черта, почему бы мне не пойти туда и не посмотреть на все своими глазами?”

Март нацепил на лицо расслабленную улыбку, взяв за образец улыбку декана Вормвелла, которую тот обычно надевал, когда снисходил до общения со студентами.

— Ну, сэр, здесь находится Отдел Обработки Данных, а вам, вероятно, нужен Архив…

Март вмиг сориентировался.

— Я не совсем понял, чем именно занимается ваш отдел.

Заведующий нехотя встал.

— Мы храним здесь оригиналы текущих анкет личного состава, — начал было он, но неожиданно прервал объяснения. — Э-э, простите, сэр, но могу ли я взглянуть на ваш идентификатор?

Мелдон дал теплой улыбке стать на градус-другой прохладнее и лишь потом на мгновение сверкнул синим жетоном. Заведующий даже вытянул шею, когда Март спрятал жетон.

— Ну а теперь, — быстро сказал Мелдон, — пожалуй, вам лучше начать с самых азов и кратко обрисовать мне, чем вы тут занимаетесь. — Он взглянул на настенные часы. — Только не слишком затягивайте лекцию. У меня напряженка со временем.

Заведующий заложил пальцы за пояс и огляделся по сторонам.

— Что ж, сэр, давайте начнем отсюда…

* * *

Десять минут спустя они остановились перед высоким, со стеклянными дверцами шкафом, внутри которого на сверкающих валах покоились бобины с пленками, а все пространство над, под и за каждым рядом бобин было забито цветными пластмассовыми деталями самой разнообразной формы.

— …разумеется, все это управляется электроникой, — продолжал рассказывать заведующий. — В среднем за день мы заносим в личные дела четыре миллиона девятнадцать тысяч решений, принятых государственными служащими. Причем среднее время задержки пропускных каналов не превышает четырех микросекунд.

— А откуда вы получаете информацию? — как бы нехотя, по обязанности поинтересовался Мелдон.

— Нам скармливают свои данные все Директораты…

— И Отдел тестирования тоже? — лениво спросил Март.

— Да, конечно. Это наш крупнейший поставщик данных.

— Включая данные по пятому и седьмому разрядам?

Заведующий кивнул:

— С восьмого по второй. Данные по техническим специальностям хранятся отдельно в банках памяти Ю и Я. Вот тут… — Он указал на два шкафа, окрашенных в красный цвет.

— Понятно. Именно сюда заносятся все новые выпускники технических вузов, да?

— Совершенно верно, сэр. Данные о них в алфавитном порядке передаются в Отдел тестирования, а потом, согласно полученным оценкам, выпускники ранжируются для присвоения разряда и трудоустройства.

Март кивнул и двинулся дальше по проходу. Каждому из банков памяти была присвоена своя литера. Март остановился перед шкафом, на котором виднелось большое Б.

— Давайте взглянем на типичную запись, — предложил он.

Его гид подошел к клавиатуре, нажал на клавишу. Загорелся экран монитора. На нем появились буквы и знаки: “Баюл Феликс В. 634-8735-009-БЬ. А чуть ниже — сложный узор из точек.

— А мне можно?

Март нажал на клавишу, и после тихого щелчка имя на экране сменилось: “Бакарский Хьюман А.”.

Мелдон взглянул на непонятный точечный код под именем на экране.

— Насколько я понимаю, каждая точка имеет свое значение?

— В первом ряду указывается физический профиль личности, это начальные девять точек. Затем идет психологический профиль — следующие двадцать одна точка. Потом…

Заведующий монотонно продолжал лекцию, и Марту оставалось лишь в нужных местах кивать или поддакивать.

— …образовательный профиль вот здесь…

— Погодите! — прервал его мнимый ревизор. — Предположим, что в данных есть ошибка — ну, скажем, неправильно указан средний балл, полученный человеком во время тестирования. Как вы его исправите?

* * *

Заведующий нахмурился, уголки его рта опустились. Сразу стало заметно, что он далеко не молод.

— Разумеется, я вовсе не имею в виду, что ошибка произошла по вашей вине, — быстро добавил Март. — Но мне кажется, что во время обработки данных из-за сбоя в оборудовании могут потеряться десятые доли. Такое ведь иногда случается, а? — Он понимающе улыбнулся.

— Ну, такое случается раз или два за год. Однако большого вреда от этого не бывает. Во время следующего просмотра ошибочная запись просто аннулируется. Вот и все.

— Так что вы не вносите… э-э… поправки?

— Вношу, если требуется заменить какую-нибудь графу.

Заведующий повернул несколько ручек на клавиатуре — надпись на экране уплыла вверх и вбок, а одна из точек увеличилась в размерах и разделилась на множество строго упорядоченных точек.

— Предположим, нам потребуется внести сюда изменения. Я просто стираю этот код, а вместо него впечатываю новый. Всего секунда и…

— А нельзя ли чуть подробнее? Что бы такое придумать? Ну, скажем, так — вы хотите отразить в личном деле, что какой-то человек закончил технический вуз…

— Тогда я внесу этот символ в восьмой ряд, в четвертую колонку. Вот сюда. Код конкретной технической специальности должен находиться в девятисотой группе. Он набирается с помощью этих кнопок. — Заведующий указал на ряд цветных кнопок на клавиатуре. — А потом личное дело автоматически передается в банк памяти Ю или Я.

— Ну что ж, это была замечательная экскурсия, — сказал Март. — Я позабочусь о том, чтобы моя благодарность была зарегистрирована в вашем личном деле.

Печальный заведующий с трудом выдавил из себя улыбку.

— Я стараюсь выполнять свою работу…

— А теперь, если не возражаете, я поброжу тут и понаблюдаю, как идет работа. У меня есть еще несколько минут до начала совещания.

— Э-э… сэр, сопровождать посторонних не входит ни в чьи служебные обязанности, кроме…

— Ничего страшного. Я с удовольствием поброжу здесь один.

Мелдон повернулся спиной к заведующему и пошел по проходу. В конце ряда шкафов с лентами он оглянулся и увидел, что заведующий уже сидит за столом у двери и печально качает головой.

* * *

Март быстро свернул в третий проход, миновал банки памяти с литерами О и Н и остановился перед клавиатурой, соединенной со шкафом, на котором была нарисована крупная М. Он нажал на клавишу, и на экране появилось имя: Майонович.

Мелдон еще несколько раз нажал на клавишу, и на экране сменились несколько имен: Макисс… Малачи… Мелдон Салли… Мелдон Март.

Он оторвал взгляд от экрана. В конце прохода стоял техник и наблюдал за ним. Март одобрительно кивнул.

— Аппаратура у вас — что надо!

Техник ничего не ответил. Он просто стоял с открытым ртом и смотрел на Марта. На его груди блестел розовый жетон. Мелдон взглянул на потолок, на пол, снова на техника. Тот по-прежнему стоял в конце прохода. Неожиданно он закрыл рот и решительно повернулся к столу заведующего…

Март быстро повернул ручки на клавиатуре. Одна из точек разрослась, заполнила собой весь экран, распалась на множество мелких точек. Так, восьмой ряд, четвертая колонка…

Техник, привлеченный резким движением Марта, обернулся и быстро направился к нему.

— Эй, никто не имеет права лезть в…

— Спокойно, приятель, — решительно оборвал его Мелдон. — Отвечай на каждый вопрос четко и коротко. Сейчас ты будешь проверен на быстроту и правильность ответов. Из скольких знаков состоит код технических специальностей в девятисотой группе?

Захваченный врасплох техник поднял брови и удивленно ответил:

— Три… Но…

— Назови мне специальный код для инженеров-микротроников, закончивших институт cum laude^[77].

Неожиданно из-за двери послышались чьи-то громкие голоса. Множество людей одновременно спрашивали о чем-то. Март услышал, как заведующий отвечает им. Почесывая в затылке, техник застыл в нерешительности. Март торопливо застучал по цветным клавишам. 901… 922… 936… Он наугад внес в свое личное дело коды дюжины технических специальностей.

Уголком глаза Мелдон заметил, как на одной из красных панелей мигнул огонек, — его личное дело автоматически переместилось в специальные банки памяти. Нажав на кнопку, Март убрал свое имя с экрана и направился в дальний конец зала. Техник последовал за ним.

— Эй, вы! В чье личное дело вы тут влезли?

— Ничего плохого я не сделал, — заверил его Мелдон. — Просто исправил ошибку. А теперь прошу меня извинить, но я опаздываю на совещание…

— Мне нужно проверить ваши слова. Чье личное дело это было?

— О, не знаю. Я его выбрал наугад.

— Но… но ведь у нас тут сто миллионов личных дел…

— Правильно! — воскликнул Март. — Пока вы заработали тысячу баллов. А теперь у меня осталось времени только на один вопрос — здесь есть другой выход?

— Мистер, лучше вам не уходить, пока я не поговорю с заве…

Март заметил две двери, на которых не было никаких обозначений.

— Не беспокойтесь. Да и что вы скажете начальнику? Что, возможно — всего лишь возможно, — в одно из ста миллионов личных дел вкралась крошечная ошибка? Это наверняка очень обрадует его.

Мелдон открыл ближайшую дверь.

— Эй, что… — попытался остановить его техник.

— Не зовите нас — мы сами позовем вас! — провозгласил Март и захлопнул за собой дверь.

И только когда она с громким щелчком закрылась, он понял, что попал в крошечную подсобку. Март резко обернулся и провел рукой по двери, надеясь найти ручку. Ручки не было.

Его окружала кромешная тьма.

* * *

Март торопливо ощупал стены — они были совершенно гладкие. Подпрыгнул, но до потолка достать не смог. Снаружи донеслись крики техника. В любую секунду может открыться дверь, и что тогда будет?..

Он встал на колени и принялся исследовать пол. Обычный пол, совершенно гладкий, без каких-либо отверстий и люков. А потом Март больно ударился локтем о металл…

Мелдон протянул руку и почти на уровне пола нащупал железную решетку двух футов шириной и высотой в фут. Из нее шел равномерный поток холодного воздуха. По углам решетку держали четыре винта. Март полез в карман, вытащил монету и выкрутил винты. Решетка вывалилась из стены и упала в подставленные руки Марта. Он бережно положил ее на пол и полез в воздуховод. Почти сразу же воздуховод делал резкий поворот. Впереди показалось светлое пятно, исчерченное квадратами еще одной решетки. Бывший студент прополз туда и сквозь решетку заглянул в комнату, из которой доносились гул, жужжание и клацание механизмов. Все помещение было заставлено огромными вычислительными машинами, на панелях которых весело перемигивались лампочки и дрожали стрелки индикаторов. Мелдон дернул за решетку, но она довольно прочно держалась в стене. Тогда он продвинулся немного вперед. Сразу за решеткой воздуховод плавно сворачивал вправо и расширялся дюймов на шесть. Упершись руками в стену, а ногами в решетку, Март изо всех сил пытался вытолкнуть решетку. Под ударами его ног она раскачивалась все сильнее и сильнее и наконец с грохотом упала на пол. Март вылез из воздуховода ногами вперед.

В комнате никого не было. На одной стене висели плакаты по технике безопасности. Март снова залез в воздуховод и ползком вернулся к подсобке. Из-за двери по-прежнему доносились голоса. Март вытянул руку, нашарил на полу решетку и закрыл ею отверстие в стене. Дверь подсобки распахнулась. Мелдон затаил дыхание. На мгновение наступила тишина.

— Но, — раздался голос техника, — говорю вам, что этот тип влетел в подсобку, словно опаздывал на ракету до Парижа! Я не хотел выпускать дверь подсобки из вида, потому стоял тут и кричал, словно вы устроили мне разнос за…

— Должно быть, вы ошиблись. Наверное, он заскочил в соседнюю дверь…

Дверь захлопнулась. Март с облегчением вздохнул. Ну что ж, теперь можно немного отдохнуть и заодно подумать, как выбраться с пятого уровня.

13

Мелдон, крадучись, прошел по узкому проходу между огромными вычислительными машинами, свернул за угол и едва не столкнулся с рыжеволосой темноглазой девушкой, чьи пухлые красивые губки открылись в удивленном “о”.

— Вам нельзя здесь находиться, — сказала девушка и карандашом указала на дверь у себя за спиной. — Пока не будет завершено тестирование, все экзаменуемые должны оставаться в своих комнатах.

— Я… э-э…

— Понимаю, — добавила она уже менее строго, — четыре часа подряд без всякого перерыва — это ужасно тяжело. Но лучше вернуться в свою комнату, пока вас тут никто не заметил.

Март кивнул, улыбнулся и направился к двери, на которую она указала. Оглянувшись назад, он увидел, что девушка изучает показания приборов и не обращает на него ни малейшего внимания. Март прошел мимо нужной двери и попытался открыть следующую. Она распахнулась, и Март вступил в маленький аккуратный кабинет. За столом, на котором среди прочих вещей красовалась изящная ваза с одинокой розой и табличка с надписью “Мисс Фринклес — Отдел трудоустройства”, сидела женщина с большими круглыми глазами и каштановыми волосами, стянутыми на затылке в тугой узел. Когда Март вошел в кабинет, дама взглянула на настенные часы.

— Боюсь, на сегодняшнее тестирование вы уже опоздали, — сказала она. — Вам придется вернуться сюда в среду днем. А по понедельникам тестирование начинается утром. — Она сочувственно улыбнулась. — Очень многие путают наше расписание. Так что вам не стоит переживать.

— Ох, — попытался изобразить огорчение Март. — А… а нельзя мне с опозданием приступить к тестированию?

Дама покачала головой:

— Увы, это невозможно. Первые результаты уже поступают…

Она кивнула в сторону миниатюрной копии тех огромных вычислительных машин, что стояли в соседней комнате. Та внезапно щелкнула и загудела. Мисс Фринклес нажала кнопку у себя на столе. В аппаратуре что-то звякнуло. Дама посмотрела на нее. Снова раздался щелчок, и машина загудела. Мисс Фринклес опять нажала кнопку, вызвав очередной звонок.

Март стоял и думал. У него оставалась лишь одна проблема — как покинуть Городскую Башню, не привлекая к себе внимания. Все остальные проблемы благополучно разрешились. В личном деле появилась надпись, что он закончил вуз и получил техническую специальность. Даже более того, двенадцать специальностей. Впрочем, может, лучше ему было остановиться на одной? Вдруг кто-нибудь заметит…

— Вижу, вы любуетесь компьютером, — сказала мисс Фринклес. — Очень компактная модель, не правда ли? Кстати, вы случайно не кибернетик?

Мелдон замялся.

— Но…

— Как вас зовут? Я хочу проверить ваше личное дело и убедиться, все ли там в порядке. Ведь вам в среду предстоит тестирование.

Март глубоко вздохнул. Паниковать пока еще не стоило.

— Мелдон, — сказал он. — Март Мелдон.

* * *

Мисс Фринклес вытащила из ниши в столе сложный аппарат, похожий на номерной диск для телефона, набрала длинный код и положила аппарат на место. Прошло десять секунд. Раздался щелчок, и небольшой экран, вделанный в крышку стола, засветился. Дама наклонилась к нему, потом восхищенно посмотрела на Марта.

— О, мистер Мелдон! Да у вас замечательные данные! Я даже представить себе не могла, что мне когда-нибудь доведется тестировать человека с такой разносторонней подготовкой, как у вас!

— Ну, — промямлил Март, сконфуженно улыбаясь, — ничего особенного…

— Эйлетика, физиология клеток, самоподдерживающиеся системы…

— Ненавижу узкую специализацию, — вставил Март.

— …кибернетика. О, мистер Мелдон, да вы просто издеваетесь надо мной, любуясь этим компьютером!

— Ну… — Март бочком направился к двери.

— Да, мы с нетерпением будем ожидать результаты ваших тестов, мистер Мелдон! А пока разрешите показать вам наш новый компьютер, который так восхитил вас. — Она вскочила и обошла стол. — Он здорово экономит время, да к тому же избавляет от необходимости проделывать массу операций с оригиналами записей в банках данных. Когда тестируемый нажимает клавишу “Выполнено”, его тест с ответами в двоичной форме передается сюда на обработку. Этот компьютер способен произвести более тысячи операций сравнения в секунду, выдавая результаты вычислений в десятичной системе и занося их в личное дело в банках памяти. Причем ему не требуется при каждой перекодировке совершать операции со всем массивом данных личного дела. Благодаря этому экономятся огромные деньги — ведь каждая такая операция стоит налогоплательщикам семьдесят пять кредиток!

— Очень впечатляюще! — заметил Март. Если бы ему удалось ненадолго прервать этот бесконечный поток информации, чтобы задать несколько невинно звучащих вопросов…

Тихо звякнул звонок. Мисс Фринклес замолчала и нажала клавишу настольногокоммуникатора.

— Мисс Фринклес, вы не могли бы на минутку заглянуть ко мне? Поступило сообщение о безумце, который бродит по зданию…

— О, Боже! — Она кинулась к двери, потом остановилась и оглянулась на Марта. — Пожалуйста, извините меня. Я сейчас вернусь…

* * *

Март выждал с полминуты и тоже кинулся к двери. Но вдруг его осенило. Он посмотрел на компьютер. Результаты всех тестов обрабатываются в этом маленьком устройстве. А что, если…

Беглый осмотр показал, что компьютер был близким родственником тех настольных систем, с которыми Марту приходилось иметь дело во время практических занятий по злополучной теории аналогий. Ответы тестируемого в виде двоичного кода вводятся в компьютер и там сравниваются с заложенными в программу правильными ответами по каждой специальности. Первые три цифры сигнала — это код специальности. Результат переводится в графическую форму, пригодную для занесения в личное дело.

Все настолько просто, что даже неинтересно…

Март нажал на рычаг с тыльной стороны компьютера и удалил корпус. Мисс Фринклес была права, утверждая, что это компьютер новой модели. По большей части он состоял из миниатюрных деталей и легко заменяемых модулей. Теперь понадобятся инструменты…

Мелдон обшарил стол и нашел пилку для ногтей и две шпильки для волос. Марту не нужно было подделывать входной сигнал, требовалось лишь так закоротить блок кодов, чтобы он выдавал окончательные оценки теста. Мелдон, прищурился и всмотрелся во внутренности компьютера.

Слева у самого края платы находилась группа крошечных контактов, которые должны были замыкаться или размыкаться, в зависимости от набранных баллов. На пятачке площадью полдюйма находились девять рядов по девять контактов в каждом. Марту предстояло проделать тончайшую работу…

Он разогнул шпильку и осторожно коснулся ею входов группы миниатюрных реле. Верхний ряд контактов замкнулся, и на боковой панели компьютера загорелась красная лампочка. Март отбросил шпильку в сторону и, быстро сверившись со своей анкетой, которая по-прежнему высвечивалась на экране, нежно повернул малюсенькие зубчатые барабанчики, установив на них пять букв и четыре цифры своего личного идентификационного кода. Потом он нажал на клавишу, выключив экран, и поставил корпус компьютера на место.

* * *

Когда мисс Фринклес вернулась, Март сидел на стуле и рассеянно листал последний номер “Популярной статистики”.

— Судя по всему, внизу, на девятом уровне, беснуется какой-то сумасшедший ремонтник, — едва слышно сообщила испуганная дама. — Он убил трех человек и поджег…

— Ну, мне пора идти, — сказал Март и встал. — Очень славная у вас машина. Кстати, она управляется только автоматически или вручную тоже?

— О, конечно, у компьютера есть и ручное управление. Разве вы его не заметили? Прежде чем результаты теста будут переданы в Центральный Архив, я должна их проверить. Вдруг кто-нибудь смошенничает или закончит тест слишком поздно? Если сразу же не отреагировать на это, то предыдущие оценки могут быть поставлены под сомнение.

— Ну да, разумеется. А чтобы передать данные в Центральный Архив, вы просто нажимаете на эту кнопку? — спросил Март, наклоняясь над столом и надавливая на клавишу, которой прежде оперировала мисс Фринклес. Раздался звонок, и красная лампочка на боковой панели компьютера погасла.

— Ой, вы не должны были!.. — воскликнула мисс Фринклес. — Конечно, ничего страшного не произошло, — добавила она, оправдываясь, — но…

Дверь открылась, и в кабинет вошла та рыженькая, которая отослала Марта в комнату для тестируемых.

— А, вот вы где! — сказала она, увидев Марта. — А я искала вас в комнате для тестируемых…

Мисс Фринклес удивленно взглянула на Мелдона.

— Но мне казалось… — Она рассмеялась. — Ох, мистер Мелдон. Ну и шутник же вы! Сами давно уже закончили тестироваться, а мне внушили, что опоздали!..

Март скромно улыбнулся.

— Барбара, мы должны немедленно взглянуть на баллы. То, что я узнала о его академических успехах, — просто фантастика! Он закончил университет сразу по десяти специальностям, и по каждой cum laude…

Экран на столе снова засветился. Мисс Фринклес повернула ручку, сразу перейдя с первой страницы анкеты на вторую. И потрясенно застыла.

— Мистер Мелдон! Я знала, что вы прекрасно справитесь с тестом, но получить все высшие оценки!..

Дверь из коридора с грохотом распахнулась.

— Мисс Фринклес… — начал было высокий мужчина и замолчал. Он уставился на Марта, осмотрел его с головы до ног. Тот отступил назад. — Кто вы такой? Где взяли этот костюм?

— Мистер Кладд! — ледяным тоном проговорила мисс Фринклес. — Как вы смеете врываться в мой кабинет без приглашения! Будьте добры, ведите себя прилично с моим гостем. Этот выдающийся молодой ученый только что прошел тестирование и получил за него высочайшие оценки. Таких мне ни разу не приходилось видеть за время работы в Отделе трудоустройства!

— Что? Вы уверены? Я хотел сказать… этот костюм… и туфли…

— У меня консервативные вкусы, — высокомерно заявил Март.

— Вы хотите сказать, что он здесь с утра? — Мистер Кладд наконец понял, что оказался в дурацком положении.

— Разумеется!

— Он был в моей группе тестируемых, мистер Кладд, — вмешалась Барбара. — Я могу это подтвердить. А в чем дело?

— Ну… так получилось, что маньяк, которого ловят, одет в такой же костюм и… и, боюсь, я потерял голову. Шел к вам с сообщением, что его видели на этом этаже. Он ускользнул по служебной лестнице, ведущей на вертолетную площадку на крыше и…

Вошедший замолчал и как будто стал меньше ростом.

— Благодарю вас, мистер Кладд, — холодно произнесла мисс Фринклес.

Тот что-то невнятно пробормотал и удалился. Мисс Фринклес повернулась к Марту.

— Я трепещу от восторга, мистер Мелдон…

— Просто здорово! — подтвердила Барбара.

— Не каждый день выпадает возможность трудоустроить человека такой квалификации. Ну и конечно, у вас будет огромный простор для выбора. Я дам свежие бюллетени, и на следующей неделе…

— А не могли бы вы найти мне место прямо сейчас, мисс Фринклес?

— Вы имеете в виду сегодня?

— Немедленно. — Март посмотрел на Барбару. — Мне у вас тут нравится. Какие вакансии есть в вашем отделе?

Мисс Фринклес поперхнулась, вся зарделась, улыбнулась и повернулась к столу. Она нажала несколько клавиш и с интересом посмотрела на экран.

— Замечательно! — выдохнула она. — Вакансия все еще свободна. Я боялась, что за прошедший час ее мог заполнить какой-нибудь другой подотдел.

Она нажала еще несколько клавиш. Белая карточка в узкой платиновой оправе с заколкой в виде аллигатора, украшенной драгоценными камнями, выскочила из щели. Мисс Фринклес встала и почтительно подала карточку Мелдону.

— Ваш новый идентификатор, сэр. Уверена, что вы будете замечательным шефом!

14

Март сидел за длинным письменным столом красного дерева и обозревал толстый ковер размером с теннисный корт, который устилал весь кабинет до широкой двери, кстати, то же красного дерева. Потом его взгляд переместился за широкое окно из звуконепроницаемого поляризованного тонированного стекла, туда, где на фоне темно-синего неба смутно проглядывали силуэты Башен. Март повернулся к столу, открыл серебряную коробочку, стоявшую между массивным нефритовым прибором и эбеновым пресс-папье, вытащил из нее футлярчик с твердыми духами “Шанель” и оценивающе принюхался. Потом он положил ноги на стол и нажал крошечную серебряную кнопочку в подлокотнике кресла. Мгновение спустя бесшумно открылась дверь.

— Барбара… — начал было Март.

— А, вот вы где! — раздался глубокий бас.

Март с грохотом сбросил ноги со стола — ему уже доводилось встречать этого крупного мужчину, который уверенной походкой направлялся к нему.

— Вы поступили подло, заперев меня в душевой. Мы не учитывали, что дело может приобрести такой оборот. Вы нас сильно задержали.

Незваный гость развернул кресло и сел.

— Но… — промямлил Март. — Но… но…

— Три дня, девять часов и четырнадцать минут, — сказал мужчина, посмотрев на свои часы-перстень. — Должен признать, что вы с толком использовали это время. Мы также не предполагали, что вы осмелитесь изгадить результаты тестирования. Большинство останавливается, подделав записи о высшем образовании и надеясь попытать счастья на экзамене.

— Большинство? — непонимающе переспросил Март.

— Разумеется. Не думаете же вы, что только вас удостоили чести предстать перед Специальной Комиссией по трудоустройству?

— Удостоили чести? Специальной?..

— Наконец-то вы начинаете понимать, мистер Мелдон, — сказал мужчина, у которого Март украл костюм в раздевалке. — Еще три года назад вы привлекли наше внимание как потенциальный руководитель высшего ранга. С тех пор мы внимательно наблюдали за вашими успехами. Ваша фамилия значилась в каждом списке кандидатов на…

— Но… но квота была сокращена, и я…

— О, мы, конечно же, могли позволить вам завершить образование, пройти тестирование, получить зеленый жетон, занять очередь на продвижение по службе, двадцать лет пахать как проклятому и в конце концов стать руководителем высокого ранга. Но мы не можем зря терять время. Нам нужны талантливые люди. И сейчас, а не через двадцать или сорок лет!

Март глубоко вздохнул и ударил кулаком по столу.

— Десять тысяч чертей, но почему вы говорите об этом только теперь?!

Мужчина покачал головой.

— Март, нам нужны хорошие специалисты, нам очень нужны хорошие специалисты. Требуются незаурядные личности. Мы не можем себе позволить терять время, поддерживая мнение, что высшая мудрость — это чаяния народа. Мы живем в городе с населением около ста миллионов человек. А через десять лет их станет вдвое больше. У нас есть проблемы, Март. Серьезные, неотложные проблемы. И нам нужны люди, которые сумеют разрешить их. Мы можем проверить твои знания, составить психологический портрет. Но этого мало. Мы должны точно знать, как ты поведешь себя в сложных жизненных ситуациях, что будешь делать, если тебя выбросят на обочину без гроша в кармане и без всяких надежд на будущее. Если ты смиришься и позволишь опалить себе мозги — что ж, удачи тебе. А если вступаешь в борьбу и добиваешься желаемого… — он окинул взглядом кабинет, — что ж, тогда добро пожаловать в Клуб!

Кит Лаумер, или О гармонии творца

I

Не часто, но встречаются все же люди, наделенные удивительным даром: за что бы они ни брались, им непременно сопутствует успех — причем именно заслуженный успех, а вовсе не слепая удача или везение; не счастливый случай, но непременный и закономерный результат. Именно к числу таких счастливцев принадлежал и писатель-фантаст Кит Джон Лаумер, чью книгу держите вы сейчас в руках. Судите сами.

Родился он в 1925 году в Сиракузах — не сицилийских, архимедовых, разумеется, а полуторастатысячном в те времена городе американского штата Нью-Йорк. И подобно многим молодым людям его поколения, в восемнадцать лет ушел в армию — Тихоокеанский театр военных действий, парашютно-десантные части, высадки на занятые японцами острова. Он воевал — и воевал, говорят, хорошо. А вместе с тем и впервые столкнулся с миром Юго-Восточной Азии — знакомство, обернувшееся впоследствии любовью. Впрочем, об этом чуть позже.

В двадцать лет он демобилизовался и всерьез взялся за граниты науки. Сперва университет штата Индиана в Блумингтоне; затем — поездка в Европу, Стокгольмский университет; наконец, университет штата Иллинойс в Урбане. Семь лет учебы принесли ему степень бакалавра архитектуры — практикующим архитектором он, правда, так и не стал, однако даже студенческие проекты Лаумера, по словам преподавателей, свидетельствовали о безусловном таланте.

Спустя год по окончании университета и как раз по завершении Корейской войны Кит Лаумер вернулся в армию — теперь уже офицером ВВС. И был хорошим летчиком. Если верить сослуживцам, его вполне могла бы ожидать блестящая карьера. Впрочем, военной карьере Лаумер предпочел дипломатическую, перейдя в 1956 году на службу в Государственный департамент.

Теперь, двенадцать лет спустя, юношеское еще увлечение Юго-Восточной Азией напомнило о себе: он добился назначения в посольство в Бирме, где сперва занимал должность вице-консула, а потом — третьего секретаря. Нет, он не достиг карьерных высот — увы, никакой план или, скажем, пакт Лаумера в историю не вошел. Зато вновь повторилась старая история. Подающий большие надежды тридцатичетырехлетний дипломат в 1960 году неожиданно оставил службу и снова вернулся в ВВС — на этот раз уже в звании капитана.

А за год до того состоялся его писательский дебют — в журнале “Эмейзинг сториз” появился рассказ Кита Лаумера “Грейлорн”. А затем — воистину как из рога изобилия — одна за другой посыпались книги. За сравнительно короткую (всего полтора десятилетия, до 1973 года, ибо потом из-за болезни он на протяжении последних двадцати лет жизни издавал мало, да и представляли собой эти поздние произведения по преимуществу пересмотренные версии или развитие сюжетов и идей написанного ранее) литературную карьеру из-под пера Лаумера вышло больше шестидесяти томов. Особых лавров — в виде престижных премий и титулов — он на поприще фантастики не стяжал; однако популярность и коммерческий успех оказались несомненными.

И теперь, если взглянуть на все эти перипетии судьбы, так сказать, “с птичьего полета”, становится заметно нечто общее, проявившееся на всех этапах жизни Лаумера: он неизменно добивался успеха, но нигде не достигал сверкающих высот. Трудно сказать, почему. Может быть, из-за того, что никак не хотел сосредоточить все усилия на чем-то одном, ему слишком многое было интересно и вызывало желание приложить ум и руки. А может — и, по-моему, именно так оно и было — еще и потому, что был слишком уверен в собственных силах, чтобы, самоутверждаясь, вечно карабкаться все выше и выше. Ему было достаточно просто делать свое дело — спокойно и с удовольствием; всегда и всюду ощущать себя профессионалом — сознание, дающее людям подобного склада куда больше удовлетворения, чем любые звания, чины и награды.

Зато о работе такого мастера всегда интересно подумать и поговорить.

Вот этим давайте и займемся.

II

Критика любит огульные оценки. Пришлось испытать на себе такое и Киту Лаумеру: за ним укрепилась слава “плодовитого и коммерчески удачливого автора приключенческой НФ” — согласитесь, в подобном ярлыке явственно ощущается уничижительный оттенок. Однако еще классик справедливо заметил, что грешно торговать лишь вдохновением; торговать же рукописями — дело святое. В конце концов, книги на то и существуют, чтобы их издавали, продавали, покупали и читали. Плодовитость же в любом случае суть одно из величайших достоинств всякого писателя — если она не в ущерб художественности, разумеется. Да, Лаумер никогда не претендовал на бронзу бессмертной славы. Он был начисто лишен столь знакомого нашему российскому духу пламенного стремления быть “больше чем писателем”; лавры Великого Проповедника, Наставника Человечества и так далее его отнюдь не прельщали. Он попросту рассказывал интересные — и, как правило, веселые — истории, которыми взахлеб зачитывались поклонники жанра.

Шестьдесят с лишним томов… Сами понимаете, милостивые государыни и государи, рассказать обо всем творчестве Лаумера в коротком эссе — задача в принципе безнадежная. К тому же на русский язык переведено пока не так уж много из его рассказов, повестей и романов — хотя и достаточно, чтобы при желании составить себе некоторое (и довольно объективное) представление. А посему я позволю себе ограничиться лишь самым беглым не обзором даже, а всего лишь мимолетным абрисом — с единственной целью дать хотя бы минимальное представление о самом масштабе литературного явления, называемого Кит Джон Лаумер. Разговор же мы поведем, опираясь лишь на произведения, включенные в этот сборник, благо они достаточно показательны и типичны.

Итак, в написанном Лаумером выделяются несколько циклов, связанных либо единым героем, либо общей моделью мира.

Прежде всего, это серия романов об Империуме — некоей вневременной организации, до некоторой степени напоминающей азимовскую Вечность и подобным же образом управляющей множеством параллельных миров и бдительно следящей, чтобы никоим образом не нарушался в них естественный — с точки зрения Империума, разумеется, — ход событий. Эта тетралогия была открыта в 1962 году первым романом Лаумера “Миры Империума”, а затем получила продолжение в следующих — “Другая сторона времени” (1965), “Подписано в Нигдейе” (1968) и “Желтая зона” (1990).

Второй цикл объединен личностью приятного во всех отношениях молодого человека по имени Лафайет О’Лири, который, претерпевая самые невероятные и веселые приключения, залихватски странствует опять-таки по излюбленным Лаумером параллельным мирам. Это вторая тетралогия “Согнувший время” (1966), “Тасующий миры” (1970, в русском переводе озаглавленный “Космический шулер”), “Изменяющий форму” (1972) и “Строитель Галактики” (1984).

Третий — самый обширный и, наверное, наиболее популярный — цикл состоит как из романов, так и из множества коротких повестей и рассказов, посвященных похождениям галактического дипломата Хайме Ретифа. В него входят книги: “Посол в новые миры” (1963), “Галактический дипломат” (1965), “Война Ретифа” (1966), “Ре-тиф и полководцы” (1968), “Ретиф из земного Дипкорпуса” и “Выкуп за Ретифа” (обе 1971), “Ретиф, звездный эмиссар” (1975), “Еще о Ретифе” (1978), “Ретиф раскованный” (1979), “Ретиф, вооруженный дипломат” (1982), “Ретиф спешит на помощь” (1983), “Возвращение Ретифа” (1984), “Ретиф на руинах” и “Ретиф и всегалак-тический конкурс красоты” (обе 1986) и “Награда за Ретифа” (1989). Помимо личного опыта дипломатической работы (только не вздумайте искать в приключениях Ретифа намеков на какие бы то ни было автобиографические обстоятельства — в помине нет, если не считать врожденного отвращения к бюрократической машине вообще и благоприобретенного — к чиновникам Дипкорпуса в частности), Лаумер опирался здесь на понятие, для которого в русском языке при всем его богатстве нет точно адекватного слова. Ретиф не только дипломат (не самого высокого ранга), но и прирожденный troubleshooter, то бишь ликвидатор неприятностей. Надо сказать, для американской ментальности фигура эта едва ли не культовая — чуть ли не в любом литературном произведении непременно отыщется хоть один персонаж, исполняющий эту функцию. Да что литература — в самой что ни на есть реальной жизни во всякой уважающей себя фирме свой штатный troubleshooter имеется…

Помимо этих (и некоторых других, менее значительных) циклов в творчестве Лаумера немало и произведений совершенно самостоятельных и самодостаточных — не стану утомлять вас занудным перечислением, помянув лишь хорошо известный по нескольким русским изданиям роман “Берег динозавров” и только что прочитанный вами “Сокровище звезд” (оба 1971; “Сокровище…”, правда, подверглось в 1986 году основательной переделке).

Но вот что существенно. В фантастике Лаумера без труда можно обнаружить практически весь большой джентльменский набор тем и проблем, которыми жила американская НФ шестидесятых — семидесятых годов. Тут и все мыслимые варианты перемещений во времени, парадоксы времени и хроноклазмы; и параллельные миры; и чуждые космические расы; и звездные войны et cetera, et cetera. Может даже создаться ощущение, будто Лаумер решился поставить нечто вроде эксперимента: а как еще можно повернуть давным-давно известную тему, проблему, прием. В какой-то мере, наверное, так оно и было — это, надо сказать, довольно распространенная писательская болезнь. Но не только. Дело еще и в самой природе литературы, преднамеренно рассчитанной на коммерческий успех. А она не терпит принципиальной новизны. То есть новизна, само собой, наличествовать должна — это также одно из обязательных слагаемых успеха. Но это непременно должна быть новизна, в которой отчетливо проступает нечто уже хорошо знакомое и потому без труда узнаваемое, а не что-нибудь поражающее и заставляющее напрягать воображение. И Кит Лаумер, замечу, с решением этой проблемы справился блестяще — в каждом его романе можно найти совершенно новые, оригинальные повороты, но всегда более или менее знакомых, можно даже сказать, стандартных ситуаций. Однако талант писателя всякий раз заставлял их играть по-новому, и потому впечатления чего-то уже приевшегося и в зубах навязшего они не вызывали никогда — фокус, требующий мастерства высокого класса.

И еще одно. Коммерческая литература всегда должна зиждиться на тех идеях, традициях, образах, мифах, наконец, которые уже давно и прочно укоренились в читательском массовом сознании. И с этой точки зрения книги такого рода представляют, пожалуй, не меньший интерес для исследователя или особо вдумчивого читателя, нежели шедевры самой высокой прозы, ибо позволяют судить о том, что же в этом самом сознании творится. И здесь хочется поделиться несколькими любопытными, на мой взгляд, пусть даже и несколько хаотичными наблюдениями.

III

Как никакой другой вид литературы, НФ стремится расширить пределы мира — в космические дали, в какие-нибудь сопредельные пространства, в прошлое и грядущее. Но чтобы мир этот не расползся, не распался, а сохранил цельность, она в то же время остро нуждается в устойчивых традициях, в опоре на некую привычную инфраструктуру.

Именно потому каким бы будущим временем ни оперировала фантастика, в полном соответствии с древнейшими представлениями Золотой Век великих свершений она все равно находит исключительно (или почти исключительно) в минувшем. И “Сокровище звезд” очередное тому доказательство.

Хотя действие разворачивается в двадцать каком-то веке с его космическими полетами, звездными армадами и так далее, однако главная движущая сила этого прекрасного нового мира, его энергетическое сердце суть дар далекого прошлого. Оно пришло оттуда, из Золотого Века чуждой расы. Блюдя чистоту жанра, лорд Имболо не мог изобрести это дивное чудо техники — он должен был найти его, как забытое сокровище.

Кстати, о сокровищах и кладах. Тема эта волнует всех и каждого — обстоятельство, восхитительно подмеченное еще Марком Твеном. Но вот отношение к ней у нас и американцев, я бы сказал, принципиально противоположное. В отечественном сознании обретенное таким образом богатство всегда являет собою по сути зло — недаром даже в русских сказах клады никому не приносят счастья. Внезапно, без долгого труда в поте лица своего (а кладоискательство, с этой точки зрения, не работа, а нечто среднее между неправедной жизнью и веселым времяпрепровождением, хотя с этим в равной мере не согласились бы ни Том Сойер, ни тот наш современник, что двадцать четыре года посвятил поиску и подъему золота “Аточи”) обретенное богатство развращает и убивает душу.

Для американской же ментальности клад — это опосредованное наследство. И неважно, знаешь ли ты имя прежнего владельца, связан ли ты с ним как-то исторически или генетически, или же он так и останется навсегда безвестным и безымянным. Легран в “Золотом жуке” Эдгара По нимало не сомневается, принесет ли ему благо преступным путем нажитое золото капитана Кидда. Герои стивенсоновского “Острова сокровищ” также никоим образом не терзаются на сей счет. Ну а в фантастике сокровищам иных звездных рас и вовсе нет числа — кто только ни охотился за наследием самых разнообразных Предтеч (да простит мне Андре Нортон такую универсализацию ее термина). Два тезиса таким образом сливаются: все подлинно великое уже было некогда создано, а человек — суть наследник жителей любых прошедших эпох.

Лежит в основе “Сокровища звезд” и еще один знакомый постулат — всякое зло рождается из стремления ко благу. Чуть ли не тоталитарное, диктаторское общество грядущего возникло здесь именно таким образом. В сущности, лорд Имболо ведь отнюдь не стремился ко власти над миром и уж тем более не грезил абсолютно развращающей абсолютной властью. Он искренне жаждал осчастливить человечество, ну а к чему ведет стремление осуществить этот процесс насильственно и в кратчайшие сроки уж кто-кто, а мыто с вами отменно знаем.

А отсюда логически вытекает и ситуация, в которой оказывается лейтенант Тарлетон, решивший в конце концов тирании противостоять. Не от душевной лени он столь долго отказывается от активной борьбы, хотя впрямую об этом не говорит и, похоже, даже не думает. За него думает автор. Так же, как это делал в раннем романе “Если это будет продолжаться…” Роберт Хайнлайн… Так же, как делал это, работая над “Восстанием ангелов”, Анатоль Франс. Как она мудра и восхитительна, эта глава о сне Сатаны! О том, что нет больших тиранов, чем вчерашние тираноборцы. Кит Лаумер не занимается столь скрупулезным исследованием — к этому не располагают сами законы жанра. Оно остается за скобками, вне текста. Да и деятельная натура автора, героя, американского национального характера, наконец, не позволяет ограничиться мудрым, но и бесплодным, увы, отказом франсовского Сатаны от борьбы, от повторного мятежа.

Тарлетон преодолевает соблазнение могуществом и властью. Однако Лаумер возвращался к этой мысли не раз, свидетельством чему является и включенная в этот сборник повесть “Проверка на уничтожение”. Причем далеко не все его герои эту проверку выдерживали.

Анатоля Франса я упомянул в этом контексте не случайно, не только по совпадению одной мысли у двух этих столь несхожих писателей. Есть еще и франсовская максима, которую Лаумер, похоже, сделал едва ли не своим негласным девизом: “В свидетели и судьи дайте людям иронию и сострадание”.

Критики много пишут о свойственном Киту Лаумеру юморе. Распространяться на эту тему особенно нечего — текст говорит за себя, даже вне особой зависимости от достоинств или недостатков того или иного перевода. Но помимо юмора, заключенного как в самом построении сцен, так и в отточенном авторском языке, прозу Лаумера отличает ироническое видение мира, ироническое отношение ко всему, включая себя самого. И это придает даже традиционным — чтобы не сказать банальным — для фантастики ситуациям неожиданную и не слишком характерную для произведений чисто коммерческой литературы глубину и объемность. Особенно примечателен в этом смысле ретифовский цикл, к сожалению ни одним рассказом в этом сборнике не представленный, но некоторые из них на русский язык все же переводились, так что убедиться в справедливости моих слов при желании не трудно.

IV

Не всегда легко разобраться в том, что же именно обеспечило писателю устойчивые популярность и успех. Казалось бы, Лаумер ничем особенным не выделяется из числа многих американских фантастов своего времени и поколения. Он варится в котле тех же самых идей и проблем, недаром же, читая его то и дело, вспоминаешь то Айзека Азимова, то Роберта Хайнлайна, то Эрика Фрэнка Рассела… Вспоминаешь, но при этом ни на секунду не упускаешь из виду, что читаешь-то именно Лаумера — речь идет не о подражательности, не о вторичности, а лишь об общности подходов и интересов. Стиль же и почерк у Кита Лаумера свой, и спутать его с другими довольно сложно. А ведь писатель — это все-таки прежде всего именно стиль. В литературе куда важнее не что сказано, а как.

Не знаю, каким образом приобщился Лаумер к фантастике. Нигде не нашел я упоминаний о его детской завороженности НФ, как это было с юным Айзеком Азимовым. Или о случае, повернувшем судьбу, как случилось с Хайнлайном. Такое ощущение, будто писатель — причем уже сложившийся, не только талантливый, но и умелый, хотя это свойство накапливается лишь с опытом — пребывал где-то в недрах лаумеровских ума и души изначально, в некоей многолетней спячке до того самого 1959 года, когда тридцатичетырехлетний третий секретарь американского посольства в Рангуне вдруг взял да и написал свой первый и сразу же зрелый рассказ. Впрочем, и так тоже случается порой — вспомните хотя бы судьбу нашего соотечественника и классика современной НФ Ивана Ефремова… Но как бы то ни было, в фантастику Кит Лаумер пришел с очень точным пониманием и ее внутренних законов, и круга проблем, волнующих современников, и, наконец, чего ждут от книги читатели.

Он писал не только много, но и легко. Я имею в виду не ту обманчивую легкость чтения, за которой порою стоит тяжелейший, хотя и невидимый авторский труд. Нет, знавшие Лаумера утверждают, что он, когда будущий роман уже сложился в голове, буквально выплескивал его на бумагу, с трудом поспевая за собственной мыслью. И мне кажется: а не эта ли легкость и сделала его столь популярным и коммерчески успешливым писателем? Потому что за летящей гладкостью повествования мнится и классическая “легкость мысли необыкновенная”; а для того, чтобы увидеть в глубине умело спрятанные проблемы — и куда как серьезные! — надо затратить некоторые усилия, к чему стремится, прямо скажем, отнюдь не всякий.

Да, Кит Лаумер не произвел революции в фантастике, как сделал это в свое время Роберт Хайнлайн. Но разве это главное? Он просто жил — и творил романы точно так же, как собственную жизнь, не избегая и не опасаясь резких поворотов, бросков вперед и возвращений на круги своя. И естественности этой впору позавидовать. Или восхищаться ею — как восхищаемся мы любой подлинной гармонией.

Андрей БАЛАБУХА

Кейт Лаумер След памяти

ПРОЛОГ

Он проснулся, и какое-то время лежал, уставившись в низкий потолок, едва различимый в багровом полумраке. Спиной он ощущал твердую поверхность трансформ-ложа. Повернув голову, он заметил стену с вмонтированной панелью, на которой красной точкой светился индикатор.

Он свесил ноги с узкого ложа и сел. Комната была маленькая, выкрашенная в серый цвет, без обычного пышного убранства. Предплечье ныло. Он задрал свободный рукав странного пурпурного одеяния и увидел пунктир уколов — следы питающегося Охотника… Как они осмелились?.. Кто?..

Темный силуэт на полу невольно привлек его внимание. Он соскользнул с ложа и опустился на колени возле неподвижного тела в пурпурной тунике, покрытой пятнами почерневшей крови. Он бережно перевернул тело на спину.

Аммерлин!

Он пощупал пульс, но уловил лишь едва различимое биение. Он поднялся и увидел рядом второе тело, а возле двери еще два…

Все трое были мертвы, исполосованы кинжалами. Лишь Аммерлин еще боролся со смертью.

Он прошел к двери и крикнул в темноту. Отозвалось только короткое эхо. В серой комнате он заметил записывающий монитор у стены и надел нетроды на виски умирающего. Кроме этой записи памяти Аммерлина, никакой другой помощи он оказать другу не мог. Того надо было немедленно показать врачу.

Он пересек библиотеку. За ней оказался огромный гулкий зал. Это был не Сапфировый Дворец у Мелкоморья. Судя по всему, это — корабль-дальнорейсник. Но почему? Каким образом он попал сюда? Он постоял в нерешительности. Вокруг царила абсолютная тишина.

Он пересек Великий Зал и вошел в обсерваторию. Здесь ему попался еще один труп, судя по одежде, члена экипажа. Он нажал клавишу на пульте управления, и огромные экраны замерцали голубым. Изображение сфокусировалось на большом полумесяце, слабо голубевшем на черном фоне. Несколько поодаль в пространстве завис бледный, безвоздушный планетоид. Что за миры?..

Через час он обошел весь корабль от носа до кормы и насчитал семь трупов. В рубке горели огни коммуникатора, но на его запрос с голубой планеты никто не отзывался.

Тогда он вернулся в трансфер-отсек. Аммерлин все еще дышал. Запись окончилась, и все, что умирающий помнил о своей долгой жизни, запечатлелось теперь в серебряном цилиндре. Оставалось лишь нанести цветовой код.

Его внимание привлек серебристый цилиндр, выступавший из отверстия в трансформ-ложе, на котором он пробудился. Так он, оказывается, и сам прошел трансформацию. Он вынул цилиндр, спрятал его в карман и резко обернулся на звук. Рой Охотников — бледные глобулы — толкались в дверях. В следующий миг они окружили его со всех сторон. Ближе, ближе, нетерпеливо жужжа, они теснили его. Без оружия он был беззащитен.

Он подхватил обмякшее тело Аммерлина и бросился бежать к доку со спасательной шлюпкой. Охотники плыли за ним сияющим ручьем.

Три шлюпки находились в полной готовности. Борясь с головокружением от свойственного Охотникам запаха серы, он нащупал рукой переключатель. В доке вспыхнул ослепительно-яркий свет, заставивший рой Охотников шарахнуться прочь. Он вошел в шлюпку и уложил Аммерлина в противоперегрузочный ложемент.

Ему уже давно не приходилось управлять кораблем, но он помнил, как это делается.

Аммерлин был мертв, когда шлюпка достигла поверхности планеты. Она мягко приземлилась, и шлюз открылся. Перед ним раскинулось зеленое море леса.

Этот мир явно находился на низком уровне развития. Только посадочная площадка и расчищенный кругом лес свидетельствовали о присутствии человека.

В земле возле квадратного монолита у восточного края расчищенной площадки было небольшое углубление. Он взвалил тело Аммерлина на спину и с этим грузом спустился по лестнице. Голыми руками он расширил углубление, положил в него тело и забросал землей. Потом он выпрямился и повернулся к шлюпке.

На расстоянии сорока футов, между ним и лестницей, стояла дюжина низкорослых волосатых мужчин, закутанных в мохнатые звериные шкуры. Самый высокий что-то прокричал и угрожающе поднял бронзовый меч. Остальные толпились за спиной высокого, возле лестницы. Застыв, он наблюдал, как один из них неуклюже вскарабкался по ступенькам и исчез внутри шлюпки. Через мгновение дикарь появился в шлюзе и швырнул пригоршню маленьких блестящих предметов. Остальные с криками сгрудились вокруг добычи. Первый дикарь снова исчез в шлюпке. И прежде чем кто-либо еще успел добраться до входа, лестница взмыла вверх и шлюз закрылся, отсекая вопль ужаса, раздавшийся изнутри.

Шлюпка медленно взмыла в воздух, развернулась к западу и растворилась в синеве. Дикари потрясение отпрянули.

А он еще долго смотрел в опустевшее небо.

Глава первая

Объявление гласило: «Джентльмен удачи ищет товарища по оружию для участия в необычном приключении. Фостер, а/я 19, Мейпорт».

Я смял газету, швырнул ее в направлении урны возле парковой скамейки и, отогнув потрепанный рукав, взглянул на пустое запястье. Привычка. Часы давно уже были в ломбарде, в городишке Тепело, штат Миссисипи. Впрочем, это не имело никакого значения, мне и не требовалось знать точное время.

Большинство витрин на длинной улице напротив сквера уже погасло, прохожих почти не было видно. Все уже дома и ужинают. Пока я оглядывал улицу, погас свет в аптеке с бутылками подкрашенной воды в витрине. Теперь оставался только табачный дворец в конце улицы. Я поерзал на твердой скамейке и похлопал по карманам в поисках сигареты, которой у меня не было. Да когда же этот старикан за прилавком решит убраться? Я собирался ограбить его заведение, как только стемнеет.

Скажем прямо, грабить мне приходилось не часто. Может быть, поэтому я чересчур нервничал, хотя в действительности все было проще пареной репы. Обыкновенный навесной замок на деревянной двери отмыкался с одинаковой легкостью как ключом, так и без него. Ну, а сейф с жестяными стенками и сейфом-то нельзя было назвать. Уже через десять минут после взлома я буду на пути к автовокзалу с деньгами на билет до Майами в кармане. В прошлом, когда передо мной маячила блестящая карьера в армейской разведке, мне доводилось проделывать и кое-что похлеще простой кражи со взломом. Но все это давно осталось позади. С тех пор, если у меня и появлялись шансы чего-нибудь добиться, ничего хорошего из этого не получалось.

Я поднялся и в очередной раз обошел сквер. Вечер был теплый, и москиты еще дрыхли где-то под кустами. Из кафе неподалеку донесся запах жареных гамбургеров, напомнив, что я давно ничего не ел. Отель «Коммершн» и билетные кассы на автостанции еще светились огнями. Местный полицейский все так же восседал на стуле в баре, болтая с продавщицей. Отсюда мне была видна рукоять револьвера, торчавшая из поношенной кобуры на поясе. Внезапно меня охватило неодолимое желание поскорее покончить со всем этим.

Я снова оглядел улицу. Все витрины были темны. Ждать больше ничего. Я пересек улицу и промаршировал мимо табачной лавки. На витрине были выставлены макеты сигар, табачных кисетов и трубок. За ними внутренность лавки выглядела угрюмо и мертво. Я воровато зыркнул по сторонам и свернул на боковую улицу, куда выходила задняя дверь.

Из-за угла внезапно вывернул черный «седан» и подрулил к тротуару. Водитель перегнулся к окошку и, словно рыба в аквариуме, уставился на меня сквозь толстые линзы очков, похожие на донца пивных бутылок. Лениво пахнул теплый вечерний ветерок, и я спиной ощутил влажный холод рубашки.

— Что-нибудь ищете, мистер? — поинтересовался коп.

Я немо уставился на него.

— Проездом? — полюбопытствовал тот.

Я почему-то отрицательно покачал головой.

— У меня тут работа, — выдавил я. — Вот… собираюсь поработать у мистера Фостера.

— Какого мистера Фостера? — голос копа ныл, как зубная боль.

Голос, привыкший задавать вопросы. Я припомнил объявление: какие-то приключения. Фостер, а/я 19. Коп ждал.

— Абонементный ящик 19, — сказал я.

Он еще раз оглядел меня, потом потянулся и распахнул дверцу:

— Давайте-ка лучше проедемся до участка, мистер, — сказал он.

В участке коп указал мне на стул, а сам уселся за стол и придвинул к себе телефон. Он медленно набрал номер, потом, повернувшись ко мне спиной, с кем-то переговорил.

Вокруг голой лампы танцевали мошки. В помещении стоял запах немытой кожи и грязного белья. Я сидел и слушал тоскливую песенку, передававшуюся по радио.

Через полчаса к участку подкатила машина.

Появившийся в дверях мужчина был одет в легкий костюм, уже поношенный и неглаженый, но отличающийся великолепной портновской работой. Двигался мужчина непринужденно, и в нем чувствовалась скрытая сила. На первый взгляд я решил, что ему где-то за тридцать, но когда он посмотрел в мою сторону, я подметил морщинки вокруг голубых глаз. Я поднялся.

— Фостер, — сказал он и подал руку.

Я пожал.

— Легион, — коротко представился я.

Полицейский за столом подал голос:

— Этот парень говорит, что он в Мейпорте, чтобы повидаться с вами, мистер Фостер.

— Да, верно, сержант, — бросил Фостер, не отводя от меня глаз. — Этот джентльмен приехал по моему объявлению.

— Ну, я же не знал, мистер Фостер, — сказал коп.

— Вполне понятно, сержант, — ответил Фостер. — Мы все чувствуем себя спокойней, зная, что вы начеку.

— Да, знаете, всякое бывает, — отозвался коп.

— Мы, пожалуй, пойдем, — сказал Фостер. — Если вы готовы, мистер Легион.

— Конечно, готов, — сказал я.

Мистер Фостер пожелал копу спокойной ночи, и мы вышли. Перед зданием я остановился.

— Премного благодарен, мистер Фостер, — сказал я. — Пожалуй, не стану вам докучать.

Фостер положил руку на дверцу обманчиво скромного кабриолета. Даже с того места, где я стоял, мне удалось различить явственный запах кожаных сидений.

— А почему бы не отправиться ко мне домой. Легион? — спросил он. — По крайней мере, мы могли бы обсудить мое предложение.

Я отрицательно покачал головой.

— Я не тот человек, что вам нужен, мистер Фостер. Вот если бы вы одолжили мне пару долларов, я мог бы перекусить и убраться из вашей жизни навсегда.

— А почему вы так уверены, что мое предложение не заинтересует вас?

— В объявлении упоминается о каких-то приключениях. А я и своими сыт по горло. Мне теперь нужно только найти дыру, куда бы заползти.

— Позвольте вам не поверить, — уверенно улыбнулся Фостер. — Мне кажется, ваши приключения только начинаются.

Я задумался. Если пойти с ним, то, по крайней мере, я смогу что-нибудь перекусить, а то даже и переночевать. Не ютиться же в самом деле под деревом.

— Ну, что ж, — сказал я. — Вы меня заинтриговали.

Я забрался в машину и потонул в сидениях, которые были такого же превосходного качества, как и фостеровский костюм.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если я поеду быстро, — предупредил меня Фостер. — Хочу попасть домой засветло.

Он завел двигатель и, словно торпеда, стартовал прямо от кромки тротуара.

Я выбрался из машины во дворе, дома Фостера и окинул взглядом широкую подстриженную лужайку, цветочные клумбы, сиявшие в лунном свете, шеренгу пирамидальных тополей и белую виллу.

— Зря я согласился, — с сожалением произнес я. — Мне это все напоминает о том, чего мне не удалось получить от жизни.

— Ну, ваша жизнь еще впереди, — отозвался Фостер. Он отворил плиту черного дерева, которая служила входной дверью, и я последовал за ним внутрь. В конце вестибюля он щелкнул выключателем, и комната озарилась приглушенным светом. Я воззрился на бледно-серое пространство пушистого ковра размером с небольшой теннисный корт, на котором стояла мебель тикового дерева, затянутая чехлами ярких расцветок. Стены тоже были серыми, кое-где на них висели картины абстракционистов в богатых рамах. Воздух был свеж.

Фостер наискосок пересек вестибюль, направляясь к бару, который выглядел относительно скромно, хотя по размерам превосходил все, что мне довелось видеть в последнее время.

— Как насчет выпить? — спросил хозяин дома.

Я оглядел свой помятый, запачканный костюм и рукава, залоснившиеся от грязи.

— Послушайте, мистер Фостер, — сказал я. — Я только сейчас сообразил. Если у вас тут поблизости есть конюшня, то я, пожалуй, переночую там…

Фостер рассмеялся.

— Да ладно. Пойдемте, покажу вам ванную.

Чисто вымытый и выбритый, я спустился вниз, щеголяя в халате Фостера. Он сидел,развалившись в кресле, потягивал коктейль из высокого бокала и слушал музыку.

— LJebestodt, — прокомментировал я. — Несколько мрачновато, вы не находите?

— Я смотрю на это несколько иначе, — откликнулся Фостер. — Присаживайтесь.

Я уселся в одно из больших мягких кресел и попытался унять дрожь в руке, пока брал сэндвич с закусочного столика.

— Скажите мне, мистер Легион, — обратился ко мне Фостер. — Почему вы оказались здесь? И почему упомянули мою фамилию, если не собирались со мной встречаться?

Я пожал плечами:

— Да как-то так вышло.

— Расскажите-ка о себе, — попросил Фостер.

— Рассказывать особенно нечего.

— И все же…

— Ну, родился, вырос, поступил в колледж…

— Какой колледж?

— Университета штата Иллинойс.

— Диплом?

— Музыка.

Фостер взглянул на меня и слегка приподнял бровь.

— Чистая правда, — сказал я. — Я хотел стать дирижером. Правда, у армии насчет меня были другие соображения. Я учился на последнем курсе, когда меня забрали. Они решили, что у меня способности к разведке. Я не возражал. Признаться, времечко было неплохое.

— Продолжайте, — сказал Фостер.

Что ж, я искупался, поел. Я был у него в должниках. Если уж ему так хочется послушать о моих несчастьях, то почему бы не рассказать?

— Я проводил практические занятия. Однажды дефектный таймер в одноминутном капсюле сработал на пятьдесят секунд раньше. Один студент погиб, я же отделался только лопнувшей барабанной перепонкой и парой фунтов гравия, который застрял у меня в спине. Когда я наконец выбрался из госпиталя, армия не хотела отпускать меня, но против медицинского свидетельства не попрешь. Подъемных хватило на хорошую пирушку в Сан-Франциско и открытие частного детективного агентства.

Через несколько месяцев после банкротства у меня еще хватило денег добраться до Лас-Вегаса. Там я оставил последнее и устроился работать в казино Ганино. Я вкалывал там почти год. А потом, однажды, один свихнувшийся банковский служащий с помощью спортивного пистолета проделал восемь дырок в хозяине казино. В ту же ночь я и рассчитался.

Потом я пару месяцев продавал автомобили в Мемфисе, а еще позже служил спасателем на пляже в Дейтоне, насаживал наживку на рыболовецкой шхуне в Ки-Уэсте. Ну, и выполнял всякие мелкие работенки с мизерной оплатой и без всякой перспективы. Пару лет я даже провел на Кубе, но вывез оттуда только два шрама от пуль на левой ноге да постоянную прописку в черных списках ЦРУ. После этого дела пошли совсем туго. Человек с моей специальностью не может надеяться на карьеру без маленького удостоверения в голубой пластиковой обложке. На зиму я подался на юг и выбрал Мейпорт в качестве местечка, где у меня кончились деньги.

Я поднялся.

— Душ был превосходен, мистер Фостер, еда тоже. Я бы очень хотел сейчас добраться до постели и соснуть, чтоб уж блаженство было полным. Но я хочу еще раз повторить, что меня ни капельки не интересует работа у вас.

Я повернулся и двинулся через комнату.

— Легион, — окликнул Фостер.

Я обернулся. Банка с пивом летела прямо мне в лицо. Я инстинктивно подставил руку, и она плюхнулась мне в ладонь.

— Не такие уж плохие рефлексы для человека, чьи приключения давно позади, — лениво прокомментировал Фостер. Я отшвырнул банку.

— Не среагируй я вовремя, она бы шарахнула мне прямо по зубам, — сердито заметил я.

— Но ты же поймал ее, хотя и осоловел от пива. Мужчина, который контролирует себя после пинты пива, не алкоголик, так что в этом смысле ты чист.

— А я и не говорил, что являюсь кандидатом в вытрезвитель, — отрезал я. — Меня просто не интересует твое предложение, каким бы оно ни было.

— Легион, — сказал Фостер. — Может, тебе кажется, что я поместил объявление из каприза и только на прошлой неделе? Ошибаешься. В той или иной форме оно появляется уже восемь лет подряд.

Я смотрел на него и ждал продолжения.

— И не только в местной газете. Я давал его по большим городам, в национальных еженедельниках и журналах. В общей сложности я получил пятьдесят откликов, — здесь Фостер кисло улыбнулся. — И три четверти из них были от женщин, которые думали, что мне нужна партнерша. Несколько мужчин отозвались с той же самой идеей. А прочие просто безнадежно не подходили.

— Странно, — сказал я. — За это время добрая половина чокнутых повылазила бы из своих нор.

Ответной улыбки не последовало. Шестым чувством я уловил, что за сдержанностью хозяина скрывается тревога.

— Я бы очень хотел заинтересовать тебя, Легион. Мне кажется, тебе недостает лишь одного — уверенности.

Я издал отрывистый смешок.

— Ну, и какими же необходимыми качествами, по-твоему, я обладаю? Учти, я отнюдь не мастер на все руки…

— Легион, ты человек достаточно умный и культурный. Ты много путешествовал и знаешь, как вести себя в трудных ситуациях, иначе ты бы не выжил. Я уверен, разведкурсы включают технику проникновения в помещения и сбор информации, неизвестные среднему человеку, и — что более важно — несмотря на врожденную порядочность, в случае необходимости ты способен преступить закон.

— Так-то оно так, — сказал я. — Но только в такие игры я не играю.

— Нет, я не формирую банду, Легион. Как и сказано в объявлении, это необычное приключение, оно может задеть — и, вероятно, заденет — различные инструкции и установления того или иного рода. Когда ты узнаешь всю историю, я предоставлю тебе самому судить: оправдано это или нет.

Если Фостер пытался пробудить мое любопытство, то он в этом преуспел. Он был совершенно серьезен насчет своих будущих планов. Похоже, ни один нормальный человек не захотел бы затевать ничего подобного, но, с другой стороны, Фостер ничем не походил на глупца…

— А почему бы не объяснить мне, в чем суть дела? — спросил я. — Зачем человеку, обладающему всем этим, — я обвел рукой богато обставленную комнату, — подбирать бродягу вроде меня из канавы, да еще и уговаривать взяться за работу?

— Твое эго перенесло серьезную встряску, Легион, это очевидно. Мне кажется, ты боишься, что я захочу от тебя слишком многого или меня чем-нибудь шокирует твое поведение. Хоть на мгновение попробуй забыть о себе и своих проблемах, и мы наверняка придем к взаимопониманию…

— Ага, — буркнул я. — Вот так прямо взять и забыть…

— О денежных проблемах, конечно. Большинство проблем этого общества проистекают от абстрагирования ценностей, выражающегося в использовании денег.

— О'кей, — сказал я. — Пусть у меня будут мои проблемы, у тебя — твои. Давай на этом и покончим.

— Тебе кажется, что раз я материально обеспечен, то мои проблемы — индивидуального порядка, — полуутвердительно произнес Фостер. — Ответь мне, Легион, ты хоть раз видел человека, который страдает от амнезии?

Фостер пересек комнату и что-то достал из ящика маленького письменного стола, потом посмотрел на меня.

— Взгляни-ка повнимательней на это, — сказал он.

Я подошел и взял из его рук небольшую книжицу в блеклой пластиковой обложке. На ней не было никакого изображения, кроме двух тисненых колец. Я раскрыл ее: страницы, словно из тончайшей ткани, были непрозрачны и сплошь исписаны чрезвычайно мелким почерком на каком-то странном языке. Последняя дюжина страниц была на английском. Мне пришлось поднести книжицу к глазам, чтобы разобрать мельчайшие буковки: «19 января 1710 года едва не разразилась катастрофа, когда я чуть не утратил ключ. С этого момента буду вести дневник на английском языке…»

— Ну, если это и есть ваше объяснение, то оно для меня слишком прозрачно, — сказал я.

— Легион, как ты полагаешь, сколько мне лет?

— Вопрос, конечно, интересный, — отозвался я. — Когда я впервые увидел вас, то сказал бы, что за тридцать. Но сейчас, честно говоря, вы выглядите почти под пятьдесят.

— Я могу представить доказательства, — сказал Фостер, — что большую часть года провел во французском военном госпитале. Я пробудился в палате, весь забинтованный до самых глаз и без малейших воспоминаний о своей прежней жизни. Согласно медицинскому заключению мне тогда было тридцать лет.

— Ну, что ж, — сказал я. — Амнезия не такая уж и редкость среди раненых на поле боя. И похоже, вы неплохо наладили свою жизнь с тех пор.

Фостер нетерпеливо затряс головой.

— В этом обществе несложно разбогатеть, хотя мне и пришлось потрудиться несколько лет. Но настало время, когда у меня наконец появилась возможность вернуться к поискам своего прошлого, Правда, имеющихся свидетельств недостаточно: вот этот дневник, который был найден возле меня, и кольцо на пальце, — Фостер вытянул руку.

На среднем пальце красовался массивный перстень с той же самой гравировкой концентрических кругов, которые я видел на обложке дневника.

— Я был весь в ожогах, моя одежда сгорела. Довольно удивительно, что дневник был цел, хоть его и нашли среди обгоревших обломков. Он сделан из очень прочного материала.

— Что же удалось обнаружить?

— Ничего. Ни в одном воинском подразделении я не числился, а из того, что я говорил по-английски, заключили, что я либо англичанин, либо американец.

— А что, по акценту нельзя было определить точно?

— Вероятно, нет. Похоже, я говорил на каком-то неизвестном диалекте.

— Может быть, вам и повезло. Я, например, был бы рад забыть мои тридцать лет.

— Я потратил значительную сумму и несколько лет, чтобы раскопать свое прошлое, — продолжал Фостер. — В конце концов мне пришлось сдаться. А потом я нашел первый туманный след.

— А, так вы все же обнаружили что-то? — сказал я.

— Ничего нового, в этом помог дневник.

— Вот уж не подумал бы, — прокомментировал я. — Только не надо мне говорить, что вы положили его в ящик стола и забыли о нем.

— Конечно, я прочитал все, что мог. Это составило относительно малую часть на английском языке. Все остальное зашифровано. А то, что я прочитал, оказалось бессмыслицей, со мной никак не связанной. Ты видел: это не более чем дневник, и даты заносились нерегулярно. Да и сами записи настолько обрывочны, что едва ли лучше шифра. И взгляни на даты, они охватывают период с начала восемнадцатого по начало двадцатого века.

— Что-нибудь типа семейной летописи, — предположил я. — Записи велись представителями нескольких поколений. Там упоминаются имена или местности?

— Взгляни-ка еще раз, Легион, — сказал Фостер, — посмотри, может, ты найдешь что-нибудь необычное, кроме того, что мы уже обсудили.

Я снова пролистал книжицу. Она была не толще дюйма, но тяжелая, на удивление тяжелая. Огромное количество страниц: я насчитал сотни исписанных листков, а ведь книга была использована менее, чем наполовину. Я выхватывал отрывки то тут, то там: «4 мая 1746 года. Вояж не успешен. Я должен оставить этот путь Поиска… 23 октября 1790 года. Надстроил барьер кубитом выше, теперь огни полыхают каждую ночь. Да разве нет предела их адской настойчивости? 19 января 1831 года. У меня большие надежды на Филадельфию, мой величайший недруг — нетерпение, вся подготовка к трансформации закончена, однако, признаться, чувствую себя неладно…»

— Тут множество странностей, не считая самих дат. Ну, во-первых, дневник должен быть старым… но качество бумаги и переплет превосходит все, что я когда-либо видел. Да и почерк чересчур мизерный для гусиного пера..

— К переплету присоединено стило, дневник написан им.

Я пригляделся, вытянул тоненькую ручку и взглянул на Фостера.

— Кстати, о странностях, — заметил я. — Подлинная антикварная шариковая ручка попадается не каждый день…

— Погоди судить, — возразил Фостер. — Ты еще не видел всего.

— Один стержень на две сотни лет — неплохой рекорд, — я пролистал страницы, потом бросил дневник на стол. — Кто кого дурит, Фостер?

— Дневник детально описан в официальном протоколе, копия которого у меня сохранилась. В нем описаны бумага, обложка, стило, и даже цитируются кое-какие места. Полиция очень внимательно отнеслась к этому делу, пытаясь установить мою личность. Они, как и ты, пришли к выводу, что это — записи какого-то сумасшедшего. Но они видели именно этот дневник.

— Ну и что? Если это и было подделано во время войны, что это доказывает? Я готов признать, что подделке лет сорок…

— Ты не понял, Легион. Я же сказал тебе: я очнулся во французском военном госпитале. Так вот — это был парижский госпиталь, и все происходило в 1918 году.

Глава вторая

Я покосился на Фостера. Он ничем не походил на умалишенного…

— В таком случае, — заявил я. — Вы просто чертовски хорошо выглядите для своих девяноста.

— Ты находишь мою внешность до странности моложавой. А как ты отреагируешь, если я сообщу, что достаточно ощутимо постарел только за последние несколько месяцев? Что еще год назад я бы запросто сошел за тридцатилетнего…

— Пожалуй, не поверю, — признался я. — Сожалею, мистер Фостер, но мне не верится и в 1918 год. Ну, как я могу? Это же…

— Знаю. Слишком фантастично. Но давай вернемся к дневнику. Взгляни на бумагу, ее исследовали эксперты. Она буквально поразила их. Попытки проанализировать химический состав провалились, они попросту не смогли взять образец. Бумага не поддается растворителям…

— Не смогли добыть образец? — переспросил я. — А почему бы просто не оторвать уголок?

— Попробуй, — предложил Фостер.

Я подобрал дневник и подергал краешек чистого листа, потом ухватился покрепче и потянул, бумага не поддавалась. Я зажал ее и дернул изо всех сил, на ощупь она походила на тонкую прочную кожу, но даже не растягивалась.

— Да, прочная, — согласился я.

Я вынул перочинный ножик валявшийся в кармане, открыл и попытался отрезать краешек. Никакого результата. Я перешел к бюро, положил бумагу на стол и, навалившись всем телом на нож, попытался прорезать ее. Потом я поднял * нож и изо всех сил воткнул лезвие в бумагу, на ней не осталось и следа. Я бросил нож.

— Да, это еще та бумага, мистер Фостер, — сказал я.

— Попытайся порвать переплет, — продолжал Фостер. — Поднеси спичку, попробуй выстрелить из пистолета, если хочешь, на материале не останется никаких следов. Давай рассуждать, Легион. Встречается такой материал в нашем мире или нет?

Я сел и поискал сигарету, их у меня по-прежнему не было.

— Ну, и что это доказывает? — спросил я наконец.

— Только то, что дневник — это не мошенничество. Ты видишь перед собой нечто, от чего нельзя легко отмахнуться. Дневник существует, и это наша отправная точка.

— И куда же отсюда двигаться?

— Есть второй фактор, — продолжал Фостер. — Похоже, что в прошлом у меня появился враг. С недавней поры кто-то или что-то упорно преследует меня.

Я попытался рассмеяться, но прозвучало это неестественно.

— Почему б тогда не посидеть на месте и не подождать, когда он явится. Может, хоть враг объяснит, в чем тут дело.

Фостер покачал головой.

— Это началось почти тридцать лет назад, — сказал он — Я ехал ночью на юг из Олбани, штат Нью-Йорк шоссе было прямым и по сторонам его не было никаких домов. Я заметил следовавшие за мной огни. На не огни фар. Нечто иное, что, колыхаясь, двигалось сбоку по полю вдоль дороги. Они не отставали и постепенно приближались ко мне, потом внезапно сомкнулись впереди машины, держась за пределами света фар. Я остановился, не потому, что был встревожен, а просто из любопытства. Мне хотелось их получше рассмотреть, я включил свой автомобильный фонарь и осветил их. Но они исчезали, как только луч касался их. После того, как исчезло полдюжины, остальные пошли на сближение. Я продолжал снимать их один за другим. Звуков никаких не было, только слышалось негромкое гудение, а потом я уловил запах серы и внезапно испугался, испугался смертельно. Самый последний я уничтожил уже в десяти футах от автомобиля. Я просто не в состоянии передать ужас, охвативший меня в тот момент.

— Это звучит довольно странно, — сказал я. — Чего там было бояться? Это, наверное, малоизвестный вид шаровой молнии.

— Всегда найдется какое-нибудь объяснение, — заметил Фостер. — Но никакое объяснение не может оправдать тот ужас, который я тогда испытал. Я завел двигатель, рванул с места и гнал машину всю ночь и следующий день. Меня подстегивало ощущение, что мне надо как можно дальше убраться от тех, с кем я встретился. Я купил себе дом в Калифорнии и попытался выбросить случившееся из головы, но безуспешно. А потом все повторилось.

— То же самое? Огни?

— На этот раз иначе. Все началось с интерференции — помех в моем приемнике. Потом это распространилось на проводку в доме. Все лампы начали слабо светиться, даже в отключенном состоянии. Я ощущал каждой клеткой моего тела, как они надвигаются все ближе и ближе, обступая меня со всех сторон. Я попробовал завести автомобиль, двигатель не работал. К счастью, я тогда держал несколько скакунов. Оседлав одного из них, я помчался в город. Я видел огни, но они сильно отстали от меня. Потом я сел на поезд и уехал как можно дальше.

— Не понимаю…

— Это повторялось раза четыре. В конце концов, мне показалось, что я сумел оторваться от них. Но я ошибся. Все говорит о том, что мне остались считанные часы. Я бы уже убрался отсюда, но мне надо было кое-что привести в порядок.

— Послушайте, — сказал я. — Все это не то. Вам нужен психиатр, а не бывший солдат. Мания преследования…

— Кажется очевидным, что объяснение надо искать где-то в моем прошлом, — не обращая внимания на мои слова, продолжал Фостер. — Тогда я всерьез взялся за дневник, мое единственное свидетельство. Я скопировал буквально все, включая и зашифрованную часть. Я увеличил фотокопии шифра, но никто из экспертов так и не опознал языка, на котором он написан. Пришлось сосредоточиться на английском тексте, и тут я обнаружил интересную особенность, которую прежде не замечал. Писавший постоянно упоминает врага, загадочных «их», против которых надо принять защитные меры.

— Так, может быть, отсюда вы и почерпнули эту мысль, — сказал я, — когда в первый раз прочитали дневник.

— Да, — согласился Фостер. — Его преследовала та же самая Немезида, что и меня.

— Что за ерунда, — сказал я.

— Попробуем-ка, — предложил Фостер, — на время отбросить скептицизм. Давай подумаем, нет ли здесь какой-нибудь системы?

— Система-то есть, это точно, — согласился я.

— Вот тогда я и обратил внимание на упоминание о потере памяти, — продолжал Фостер. — Ведь это тоже мне знакомо. Автор дневника жалуется на свою неспособность припомнить определенные факты, которые могли бы пригодиться ему в его поисках.

— Каких поисках?

— Какого-то научного проекта, насколько я могу судить. Дневник буквально полон упоминаний об этом.

— И вы полагаете, что у писавшего была амнезия?

— Ну, возможно, не в полной форме, — ответил Фостер, — но он определенно не мог вспомнить какие-то факты.

— Ну, если это амнезия, тогда мы все ею страдаем, — вставил я, — совершенной памяти не существует.

— Но они все были очень важны, это не те вещи, которые легко забываются.

— Я вижу, вам бы очень хотелось поверить, что дневник каким-то образом связан с вашим прошлым, — сказал я. — Конечно, тяжело не знать истории собственной жизни. Но, по-моему, вы выбрали неверный путь. Ведь может же оказаться, что дневник — это просто роман, который вы начали писать зашифрование, чтобы никакой случайный читатель не принялся над вами подшучивать.

— Легион, чем ты планировал заняться, оказавшись в Майами?

Вопрос застал меня врасплох.

— Ну, я даже не знаю, — заколебался я. — Просто хотел податься на юг, где тепло. У меня там парочка знакомых…

— Другими словами, ничем, — подытожил Фостер. — Легион, я хорошо заплачу, если ты останешься со мной до конца.

Я покачал головой:

— Только не я. Все это напоминает мне… мягко говоря… небольшое сумасшествие.

— Ты что, в самом деле считаешь меня сумасшедшим? — спросил Фостер.

— Давай скажем, что все это кажется мне немного того… мистер Фостер.

— Я прошу не просто поработать на меня, — сказал Фостер. — Я прошу помощи.

— С таким же успехом можно было погадать и на кофейной гуще, — раздраженно отрезал я. — Вы же мне фактически ничего не говорите.

— Но это еще не все, Легион. Недавно я совершил важное открытие. Когда я добьюсь твоего согласия, то все расскажу. А ты уже знаешь вполне достаточно, и согласись, все это не просто игра моего воображения.

— Да ничего я не знаю, — отмахнулся я. — До сих пор одна болтовня.

— Если тебя волнует оплата…

— Да нет же, черт побери! — рявкнул я. — Где все эти документы, о которых столько разговоров? Уже за одно то, что я сижу здесь и слушаю эту чушь, меня стоило показать психиатру. У меня и без тебя полон рот… — я оборвал себя и с силой потер лоб. — Извините, мистер Фостер, наверное, меня просто бесит, что вот у вас есть все, чего мне хотелось, а вы еще недовольны. Честно скажу, меня даже тревожат ваши галлюцинации. Если уж здоровый и богатый мужчина не способен радоваться жизни, то какого же черта остается делать нам, остальным?

Фостер задумчиво посмотрел на меня.

— Легион, если б ты мог иметь все, что хочешь, чего бы ты попросил?

— Все? Ну, я бы уж нашел, чего попросить. Я много чего в своей жизни хотел, например, стать героем или великим умником, или найти такую работу, которую бы мог выполнять только я один. Но работу я так и не нашел, умником не стал, да и такого героя, как я, от труса черта с два отличишь.

— Другими словами, — сказал Фостер, — ты искал какую-то абстракцию, в данном случае — справедливость. Но в природе справедливости не существует. Это лишь человеческая выдумка, фикция.

— Однако в жизни полно приятных вещиц, и мне хотелось бы урвать хоть немного.

— Тогда не растеряй по пути свою способность к мечте.

— Мечта?! — воскликнул я. — А, есть у меня мечта. Хочу иметь остров где-нибудь под солнышком, на котором я мог бы проводить свои дни за рыбалкой и любоваться морем.

— Не старайся казаться циничным, и, кроме того, ты опять-таки пытаешься конкретизировать абстракцию, — подытожил Фостер. — Материализм — это всего лишь иная форма идеализма.

Я взглянул на Фостера.

— Но я знаю, что мне никогда не иметь таких вещей. Или той справедливости, о которой вы говорите. Однажды, когда наконец осознаешь, что тебе никогда не удастся…

— Вероятно, недостижимость является существенным элементом любой мечты, — подчеркнул Фостер. — И все же держись за нее, какой бы они ни была, и не сдавайся.

— Хватит философии, — сказал я. — К чему мы пришли?

— Ты хотел взглянуть на документы, — сказал Фостер. Он выудил из внутреннего кармана ключ. — Если не боишься выйти к машине и запачкать руки, то там есть бронированный сейф, приваренный к корпусу. В нем я держу фотокопии всех документов вместе с паспортом, деньгами и тому подобным. Я уже усвоил урок и готов сняться с места в любую минуту. Откинь водительское сиденье и увидишь сейф.

— К чему спешить, утром и посмотрю, — сказал я. — Вот только высплюсь. Но не обольщайся, во мне просто говорит дурацкое любопытство.

— Вот и хорошо, — отозвался Фостер. Он откинулся на спинку кресла и зевнул. — Устал я, Легион, — сказал он. — Все время в напряжении.

— Да, — согласился я. — И я про то же.

— Ступай, выспись, поговорим утром, — сказал Фостер.

* * *

Я откинул легкое покрывало и выскользнул из постели. Ковер под ногами был толст и пушист, как норковая шубка какой-нибудь смазливенькой секретарши. Я подошел к встроенному шкафу и ткнул кнопку. Дверца распахнулась. Моя старая одежда лежала на дне, но на мне был наряд, одолженный Фостером. Не станет же он возражать, если я немного поношу его. В конечном итоге это обойдется ему дешевле. Может, Фостер и был слегка завернут, как все бегуны за здоровьем по утрам, но я не собирался долго задерживаться, чтобы сообщить ему об этом.

В комплекте Фостера явно не хватало пиджака. Я решил надеть свою старую куртку, но снаружи было тепло, да и полосатая куртка с сальными пятнами, ну, просто-таки портила всю картину. Я переложил все свои вещи в карманы фостеровской одежды и осторожно приоткрыл дверь на лестницу.

Внизу, в жилой комнате, занавеси были задернуты. Я едва различал очертания бара. Вообще-то, не мешало бы что-нибудь перекусить на дорожку. Я на ощупь двинулся туда, обыскал полки и пирамидку жестянок, внутри которых что-то шуршало. Орехи, наверное. Я хотел поставить одну из них на стойку, но она упала и стукнулась обо что-то невидимое. Я вполголоса выругался, попытался найти ее и нащупал некий предмет. Он был объемистый, с прохладной металлической поверхностью, с выступающими острыми углами, это напоминало…

Прищурившись, я едва не ткнулся в него носом, пытаясь разглядеть в темноте. В скудных лучиках лунного света, пробивавшегося сквозь шторы, я сумел различить длинный продырявленный кожух пулемета. Я проследил за направлением ствола к темному прямоугольнику вестибюля и крошечному отблеску света на полированной латуни дверной ручки.

Я невольно подался назад, ощущая внутреннюю пустоту, и наткнулся спиной на стену. Если бы я только попытался пройти через ту дверь…

Да, сумасшествия Фостера точно хватило бы на парочку свихнувшихся. Я лихорадочно осмотрел комнату. Надо убираться отсюда как можно скорее. Пока он не додумался выпрыгнуть на меня откуда-нибудь с воплем. Вот тогда я уж точно скончаюсь от разрыва сердца. Попробовать, что ли, через окна… Я обошел стойку с другой стороны, опустился на четвереньки и прополз под стволом пулемета до тяжелых занавесей, потом поднялся и открыл их. За окном я увидел бледное свечение. Но это был отнюдь не лунный свет, а нечто молочно-белое, завихряющееся, напомнившее мне свечение океана…

Я задернул занавес, нырнул под ствол пулемета и пробежал в кухню. В темноте отсвечивала ручка холодильника, я распахнул дверку и в тусклом свете лампы огляделся. В кухне было много разных приспособлений, но никаких дверей. Только окно, сплошь увитое растениями. Я рывком приоткрыл его, и чуть не раздробил руку о железную решетку.

Вернувшись обратно в вестибюль, я попытался открыть пару дверей, но безуспешно. Третья дверь все-таки открылась, за ней показались ступеньки, ведущие в подвал. Лестница оказалась крутой и темной, как и все обычные подвальные лестницы, но там мог быть и выход. Я нащупал выключатель. При слабом освещении я разглядел земляной пол, дохнуло сыростью, и, не особенно надеясь на успех, я принялся спускаться.

В центре подвала высилась металлическая печь, куда-то уходили запыленные вентиляционные шахты, а в дальнем конце стоял контейнер для лесопиломатериалов. И никакого выхода. Я уже повернулся назад к лестнице, но в этот момент послышался какой-то звук. Я замер. Где-то рядом протопал таракан, потом звук снова повторился — слабое трение камня о камень. Я напряженно всматривался в завешенные паутиной темные углы, во рту пересохло, но никакого движения я не замечал.

По всем правилам, мне сейчас следовало как можно быстрее выбраться наверх, выбить решетку кухонного окна и рвать отсюда во все лопатки. Беда только в том, что для этого надо было начать действовать, и действовать быстро, а волю мою буквально парализовал грохот собственных шагов. По сравнению со всем этим шок, который я испытал, наткнувшись на пулемет, был просто детской забавой. Обычно я не верю во всякую ночную чертовщину, но на сей раз я сам слышал нечто жуткое, и единственное, что лезло мне в голову, так это Эдгар По со своими веселыми россказнями о людях, замурованных заживо.

Донесся еще один звук, на этот раз резкий щелчок, и в темном углу появился луч света. Все, с меня хватит! Словно заяц, я сиганул на лестницу и через три ступеньки рванул наверх, вихрем пронесся на кухню, на ходу подхватил табуретку и с силой шарахнул ею по решетке. Табурет отскочил и заехал мне по челюсти. Я выронил его, чувствуя, как рот наполняется кровью. Это привело меня в чувство, и паника сменилась гневом. Я уже бросился назад, в жилую комнату, когда внезапно вспыхнул свет. Я повернулся и увидел в дверном проеме одетого Фостера.

— О'кей, Фостер! — крикнул я. — Давай, показывай, где тут у тебя выход?

Фостер пристально посмотрел на меня:

— Успокойся, Легион, что происходит?

— А ну-ка иди сюда! — рявкнул я, кивая на пулемет. — Разряди его и открой парадную дверь. Все, я отчаливаю.

Взгляд Фостера прошелся по моей одежде.

— Понятно, — сказал он. И снова посмотрел мне в глаза: — Так что же тебя испугало, Легион?

— Не прикидывайся наивным, — бросил я. — Или ты всерьез думаешь, что я поверю, будто, пока ты мирно спал, домовой установил эту ловушку с пулеметом?

Он перевел взгляд на оружие, желваки на его лице заходили.

— Нет, это сделал я, — произнес он. — Что-то заставило сработать автоматическое устройство. Полагаю, что снаружи ты не был.

— Это каким бы образом?..

— Это важно, Легион, — оборвал меня Фостер. — Ты бы вряд ли запаниковал от одного вида пулемета. Что ты видел?

— Я искал черный ход, — сказал я угрюмо. — Был в подвале. Мне там не понравилось, и я опять поднялся наверх.

— И что же ты заметил в подвале? — лица Фостера побелело от напряжения.

— Ну, это было похоже… — замялся я. — Какая-то трещина в полу, звуки, огни…

— Подвал, ну, конечно, — сказал Фостер. — Самое слабое место, — казалось, он разговаривал сам с собой.

Я через плечо ткнул большим пальцем в сторону окна:

— Да ты посмотри, что там творится.

Фостер бросил взгляд на занавеси:

— Слушай внимательно, Легион, — сказал он. — Мы в опасности. Оба. Нам повезло, что ты вовремя проснулся. Этот дом, как ты, наверное, уже успел догадаться, похож на крепость. И сейчас мы в осаде. Стены защищены, но вот подвал… Там всего лишь три фута бетона. Нам предстоит убраться отсюда очень быстро и совершенно незаметно.

— О'кей. Как? — спросил я.

Фостер повернулся, подошел к одной из закрытых дверей и на что-то нажал. Дверь распахнулась, и я покорно проследовал за хозяином в небольшую комнатушку. Фостер ладонью нажал на пустую стену, панель сдвинулась. Он отшатнулся назад.

— Господи! — выдохнул он и лихорадочно задвинул панель обратно.

Я стоял, как вкопанный. Откуда-то просачивался запах серы.

— Да что, черт побери, происходит?! — мой голос звучал надломленно, как и всегда, когда я был перепуган.

— Запах, — бросил Фостер. — Быстрее, другим путем!

Я отступил в сторону, и Фостер пробежал мимо меня. Я помчался за ним, едва не наступая на пятки и стараясь не оглядываться. Фостер взлетел вверх по лестнице, остановился на площадке, упал на колени, отшвырнул афганский ковер и ухватился за стальное кольцо, вмонтированное в пол. Он поднял ко мне смертельно побледневшее лицо:

— Молись своим богам, — хрипло бросил он и потянул за кольцо.

Часть площадки вздыбилась вверх и стала ребром, открыв первую ступеньку лестницы, ведущую в черную дыру. Фостер не колебался. Он нырнул в проем, и я последовал за ним. Ступени оборвались почти сразу. Во тьме щелкнул замок, и мы оказались в большом помещении. Сквозь ряды высоких окон струился лунный свет и доносился аромат свежего ночного воздуха.

— Мы в гараже, — прошептал Фостер. — Садись с той стороны. Только тихо.

Я нащупал корпус машины, обогнул его и сел, осторожно притворив дверцу. Фостер уже был рядом, он коснулся какой-то клавиши, и приборная доска осветилась.

— Готов?

— Да, — ответил я.

Мотор завелся с пол-оборота. Не теряя ни секунды, Фостер включил сцепление и нажал на педаль акселератора. Машина с места рванула прямо в закрытые двери. Я инстинктивно пригнулся, но успел заметить, как в последний момент двери распахнулись, и мы вылетели наружу. Первый поворот мы прошли на скорости сорок миль в час и вывернули на шоссе при шестидесяти милях в час. Покрышки визжали. Я оглянулся и только успел заметить дом, сиявший в лунном свете, а потом мы нырнули в ложбину.

— Так что же все-таки происходит? — выкрикнул я, пытаясь перекрыть гул мотора.

Стрелка спидометра коснулась отметки «девяносто» и продолжала медленно ползти дальше.

— Потом! — крикнул Фостер.

У меня не было сил спорить. Я несколько раз оглядывался, удивляясь, куда это подевались все копы? Потом уселся поудобней и принялся следить за дорогой.

Глава третья

Было около половины пятого утра, и небо на востоке начинало сереть сквозь пальмовые ветви, когда я наконец нарушил молчание:

— Между прочим, — сказал я. — Что значат все эти решетки, пуленепробиваемые стекла, армейские пулеметы? Мышей слишком много развелось?

— Это все более, чем необходимо.

— Честно говоря, теперь, когда у меня волосы перестали топорщиться от ужаса, — продолжил я, — мне все это кажется чертовски глупым. По-моему, мы отъехали уже довольно далеко, чтобы остановиться и показать им всем язык.

— Не спеши.

— Слушай, а почему бы просто не вернуться? — поинтересовался я. — И…

— Нет! — выпалил Фостер. — Обещай мне, Легион, что бы ни случилось, ноги твоей там не будет.

— Уже день наступает, — заметил я. — А когда взойдет солнце, ну и идиотами же мы будем себе казаться. Но можешь не беспокоиться, уж я-то никому не расскажу.

— Мы не можем оставаться на месте, — сказал Фостер. — В следующем городке я по телефону закажу билеты на Майами.

— Постой, постой, — вставил я. — Ты что, бредишь? А как же твой дворец? Мы даже не удосужились убедиться: выключил ты телевизор или нет. И потом, как насчет паспортов, денег, багажа? И вообще, с чего ты взял-то, что я собираюсь тебя сопровождать?

— Я был готов к подобной неожиданности, — спокойно возразил Фостер. — В юридической фирме в Джексонвилле я оставил необходимые распоряжения по поводу дома. Меня больше ничего не связывает с прошлой жизнью, надо лишь изменить имя и исчезнуть. Ну, а что касается остального, то мы можем купить багаж и утром. Мой паспорт здесь, в машине. Хотя, наверное, пока не удастся раздобыть тебе новый паспорт, нам лучше податься в Пуэрто-Рико.

— Послушай, — сказал я. — Ну, перепугался я там, в темноте, но зачем же из этого трагедию-то раздувать?

Фостер покачал головой:

— Врожденная инерция человеческого мышления, — заключил он, — сопротивляется любой новой идее.

— Все эти идеи, о которых ты говоришь, обеспечат нам пожизненное место в дурдоме.

— Легион, — окликнул меня Фостер. — Тебе надо накрепко запомнить все, что я тебе скажу. Это важно, жизненно важно. Я не хочу тратить время на предисловия. Дневник, который я показал тебе, у меня в куртке, обязательно прочти английские записи. Позже ты сам все поймешь.

— Надеюсь, ты не собираешься прямо сейчас писать завещание? — поинтересовался я. — Ты мне хоть объясни для начала: от кого это мы так прытко улепетывали?

— Откровенно говоря, — отозвался Фостер. — Я и сам не знаю.

Фостер выехал на темную площадку автозаправочной станции. Он поставил машину на ручной тормоз и в изнеможении откинулся на спинку сиденья.

— Ты не мог бы немного повести машину? — попросил он. — Я что-то себя неважно чувствую.

— О чем разговор! — с готовностью отозвался я.

Я выбрался из машины и обошел ее. Фостер на сидении весь как-то обмяк, лицо его осунулось. Он казался еще более старым, чем вчера. Все эти ночные переживания и мне-то лет не прибавили.

Он открыл глаза и невидяще взглянул на меня, потом с усилием взял себя в руки.

— Извини, — выдавил он. — Что-то мне не по себе.

Он с трудом перебрался на мое место, а я сел за руль.

— Слушай, если тебе так плохо, давай лучше поищем врача.

— Нет, все нормально, — заплетающимся языком произнес он. — Поехали дальше.

— Мы уже и так в ста пятидесяти милях от Мейпорта.

Фостер повернулся ко мне, открыл было рот, собираясь ответить, и потерял сознание. Я быстро проверил пульс и зрачки. С Фостером было все в порядке, и тем не менее, первым делом следовало уложить его в постель и вызвать врача.

Мы находились на окраине небольшого городка. Я медленно проехал по улицам, вывернул на главную магистраль и остановился перед обшарпанной гостиницей. Когда я выключил мотор, Фостер шевельнулся. Я повернулся к нему:

— Фостер, я отведу тебе в постель. Ты можешь идти?

Он тихонько застонал и приоткрыл остекленевшие глаза. Я вышел и помог ему выбраться. Он по-прежнему находился в каком-то странном полубессознательном состоянии. Я дотащил его до замызганной конторки, над которой горела тусклая лампа. Я нажал кнопку звонка, и через минуту из коридора выполз какой-то старикашка. Он зевнул, подозрительно оглядывал меня и Фостера.

— Нам тут пьянчуги не нужны, — буркнул он.

— Мой друг болен, — отрезал я. — Двойной номер с ванной. И вызовите врача.

— А что у него? — поинтересовался старикашка. — Это не заразно?

— Вот это я и хочу узнать.

— По утрам врача не бывает. И у нас нет отдельных ванных комнат.

Я расписался в гостиничной карточке, и, поднявшись на решетчатом лифте до четвертого этажа, мы прошли по плохо освещенному коридору к коричневой, облупившейся двери. Сам номер выглядел не лучше. Обои в цветочек, умывальник древней конструкции да две широкие кровати. Я уложил Фостера на одну из них. Он так и лежал, неподвижно, с каким-то странным просветленным выражением лица, которое так старательно пытаются придать мертвецам умельцы из похоронных бюро. Я присел на другую кровать и снял ботинки. Теперь наступила и моя очередь расслабиться. Я лег и погрузился в сон, словно камень в тихую воду.

* * *

Я проснулся с уверенностью, что сумел разгадать тайну жизни. Я попытался сохранить ее в памяти, но сон, как всегда, ускользнул, не оставив следа.

Серый рассвет просачивался сквозь грязные окна. Фостер лежал в прежнем положении, раскинув руки и тяжело дыша. Наверняка он просто чертовски устал, и ему вообще не нужен врач. Вероятно, он скоро проснется, снова готовый нестись сломя голову неизвестно куда.

Что же касается меня, то я опять проголодался. Надо бы раздобыть парочку долларов, хоть на бутерброд, что ли. Я окликнул Фостера, но он даже не шелохнулся. Ну, уж если он так дрыхнет, нечего его беспокоить… Я вынул из кармана костюма толстый кошелек и, выудив из него десятку, положил на стол. Мне вспомнилось, что Фостер говорил о деньгах в машине, и я взял ключи, обулся и прокрался к двери. Фостер дрых, как колода.

У входной двери я подождал, когда парочка местных зевак отойдет от машины Фостера. Затем я сел на переднее сиденье, откинул водительское кресло и увидел сейф. Я стер грязь с замка и открыл его ключом из связки. Внутри лежала целая пачка каких-то документов, паспорт, карты с пометками и куча зелененьких, при виде которых я слегка ошалел. Я пролистал пачку, тысяч пятьдесят, не меньше. Запихнув бумаги, паспорт и деньги обратно, я запер сейф и выбрался на тротуар.

Через несколько домов по улице наискосок на грязной витрине белела надпись: «Закусочная». Дверь была открыта. Я вошел, заказал гамбургеры и кофе и, усевшись за столик, положил перед собой ключи. Я смотрел на них и размышлял. Стоит только чуть-чуть поработать над фотографией, и паспорт обеспечит мне проезд куда угодно, а денег хватит на осуществление мечты о солнечном острове. Ну, а Фостер хорошенько выспится и потом поездом доберется домой. С его-то деньгами он вообще вряд ли заметит, что я у него там сколько-то прихватил.

Получив от продавца бумажный пакет, я расплатился и вышел. Я остановился возле автомобиля, подкидывая на ладони ключи, и все думал, думал… Уже через час я мог быть в Майами, а уж к кому податься, чтобы подделать паспорт, я бы нашел. Конечно, Фостер был неплохим парнем, он мне нравился, но такого шанса мне больше не видать никогда. Я уже потянулся к автомобильной дверце, когда голос откуда-то из-под мышки спросил:

— Газету, мистер?

Я вздрогнул и оглянулся. На меня смотрела чумазая физиономия мальчугана.

— Ага, давай, — бросил я.

Я сунул ему доллар и открыл газету. Словно «Мейпорт» бросилось мне в глаза. Заголовок гласил: «Полицейский налет».

"В результате незапланированного налета местная полиция обнаружила тайное убежище гангстеров. Шеф полиции Мейпорта Честере заявил, что причиной налета послужило появление вчера в городе неизвестного гангстера с севера. В результате налета было конфисковано множество оружия, включая и армейские пулеметы. Убежище находилось в девяти милях от Мейпорта, по дороге на Фернандину. Как заявил Честере, налет оказался итогом продолжительного расследования.

К. Р. Фостер, пятидесяти лет, владелец дома, исчез, предположительно мертв. Полиция ищет рецидивиста, который посетил его дом прошлой ночью. Существует предположение, что Фостер пал жертвой гангстерской войны".

Я ворвался в номер и остановился, заметив в полутьме сидевшего на постели Фостера.

— Ты только посмотри, — замахал я газетой перед его носом. — Теперь же по всем дорогам полиция начнет гоняться за мной, да еще и по обвинению в убийстве! А ну, живо садись на телефон и наведи порядок! Чтоб тебя черт побрал со всеми твоими галлюцинациями! Копы, видать, думают, что накрыли чуть ли не арсенал самого Аль Капоне. Интересно, как мы теперь из этого вывернемся…

Фостер заинтригованно следил за мной, потом улыбнулся.

— Слушай, а чего ты веселишься, Фостер? — крикнул я. — У тебя-то есть деньги откупиться, а вот мне что делать?

— Простите, — вежливо произнес Фостер, — а кто вы?

Бывают моменты, когда я туговато соображаю. Но только не на этот раз. Для меня вопрос Фостера грянул, словно гром с ясного неба, я почувствовал, как у меня подгибаются колени.

— Нет, только не это, — простонал я. — Как ты можешь сейчас терять память, когда полиция принялась охотиться за мной? Ты же — единственное мое алиби! Ведь только ты можешь объяснить, откуда взялось все это оружие и объявление в газете! Я же пришел к тебе по объявлению, ты помнишь или нет?!

Я до того разнервничался, что принялся орать. Внезапно я осекся. Фостер сидел неподвижно, полухмурясь, полуулыбаясь, словно банкир, отказывающий в кредите. Он только слегка покачал головой.

— Меня зовут не Фостер.

— Слушай, но вчера-то ты был Фостером, и это все, что мне надо от тебя. Ты был тем самым владельцем дома, о котором так печется полиция. Вдобавок ты еще и труп, а убийство, между прочим, списали на меня. Вот прямо сейчас, немедленно, ты пойдешь со мной в полицию и объявишь им, что я посторонний, прохожий, и вообще тут ни при чем.

Я подошел к окну, поднял жалюзи и повернулся к Фостеру:

— А в полиции я все расскажу: и что у тебя манияпреследования, и… — я замолк, тупо уставившись на Фостера.

В какое-то мгновение мне показалось, что я ошибся и забрел в чужой номер. Я хорошо помнил лицо Фостера, да и света теперь вполне хватало, но человеку, с которым я разговаривал, никак нельзя было дать больше двадцати лет.

Я подошел к нему вплотную. Те же самые холодные голубые глаза, но никаких морщин. Волосы гуще и длиннее, чем я помнил. Кожа гладкая, как у младенца. Я тяжело опустился на постель.

— Mama mia, — потрясение произнес я.

— Que es la dificultad? ^[78] — спросил Фостер.

— Заткнись, — простонал я. — Тут и на одном-то языке не знаешь, что думать.

Я все никак не мог собраться с мыслями. Несколько минут назад я ухватил синюю птицу счастья за хвост, но именно в этот самый момент милая птичка развернулась и цапнула меня. Меня прошиб холодный пот при одном лишь воспоминании о том, как я чуть было не укатил на фостеровской машине. А ведь каждый полицейский штата наверняка уже охотится за ней. И стоило им только меня задержать… Да присяжным и десяти минут не потребуется, чтобы вынести приговор!

А потом меня осенила еще одна мысль из тех, от которых подскакиваешь посреди ночи, стиснув кулаки и с колотящимся сердцем. Долго ждать не придется Местная полиция наткнется на машину перед гостиницей, потом они заявятся сюда, и я доложу им, что машина принадлежит Фостеру. Им только стоит взглянуть на этого олуха, и дальнейшее будет ясно, как день:

«— Чепуха, птичке, которую мы ищем, лет пятьдесят. А ну, колись, куда подевал труп?»

Я вскочил и принялся расхаживать по номеру. Фостер уже говорил мне, что с Мейпортом его ничего не связывает. Соседи подтвердят, что он, по крайней мере, средних лет. И я мог хоть лоб об стену расшибить, утверждая, будто этот двадцатилетний сопляк — Фостер. Мне все равно никто не поверит. И никаких доказательств! Они решат, что Фостер мертв, и пришил его именно я. А если кто-нибудь воображает, будто для обвинения нужно corpus delicti ^[79] , то ему лучше еще разок повнимательней перечитать Гарднера.

Я выглянул в окно и тут же нырнул обратно. Возле фостеровской машины топтались двое полицейских. Один из них нагнулся над бампером, вынул записную книжку и записал номер, потом бросил что-то через плечо напарнику и стал пересекать улицу Другой подпер толстым задом капот и принялся сверлить взглядом вход в отель. Я обернулся:

— Быстро обувайся! — рявкнул я. — Надо убираться!

Мы тихонько спустились по лестнице, отыскали заднюю дверь и вышли в переулок. Нас никто не заметил.

* * *

Через час, утопая в грязном сидении автобуса, я уставился на Фостера. Пожилой сумасшедший с лицом пацана и мозгами, словно чистый лист бумаги. Я тащил его за собой, потому что у меня просто не было другого выхода. Моим единственным шансом оставалась надежда, что постепенно к нему все-таки вернется память, и он снимет меня с этого проклятого полицейского креста. А сейчас самое подходящее время поразмыслить над следующим шагом. Я вспомнил про пятьдесят тысяч долларов, оставленных мной в машине, и застонал. Фостер озабоченно взглянул на меня:

— Тебе больно? — спросил он.

— Еще бы! — выпалил я. — До нашей встречи я был всего лишь бездомным бомжем, нищим и голодным. А теперь за мной гонится полиция, да еще ухаживай тут за эдаким клиническим идиотом!

— А какие законы ты нарушил?

— Никаких, — огрызнулся я. — Я даже в качестве жулика оказался полным профаном. За последние двенадцать часов я спланировал три ограбления и ни одного так и не совершил. А теперь меня еще подозревают и в убийстве.

— И кого же ты убил? — вежливо поинтересовался Фостер.

Я перегнулся через ручку кресла:

— Тебя, кретин, — прошипел я ему в лицо и добавил: — заруби себе на носу, Фостер, единственное преступление, в котором меня можно обвинить, так это в глупости. Я слишком долго выслушивал твои небылицы и теперь из-за тебя угодил в переплет, из которого вряд ли когда-нибудь выберусь.

Я откинулся назад:

— А кроме того, еще и всякие странности со старичками, которые укладываются подремать, а просыпаются неоперившимися сосунками. Мы еще потолкуем об этом на досуге, когда мои нервы немного успокоятся.

— Глубоко сожалею, что оказался причиной твоих затруднений, — сказал Фостер. — Мне бы хотелось припомнить все, о чем ты говоришь. Что я могу сделать для тебя?

— Между прочим, это тебе в первую очередь нужна была помощь, — сказал я. — Да, вот еще, дай мне свой кошелек, нам могут понадобиться деньги.

С моей подсказки Фостер отыскал его в своем кармане и передал мне. Я быстро просмотрел содержимое. В нем не было никаких вещичек с фотографиями или отпечатками пальцев. Когда Фостер заявлял, что собирается исчезнуть без следа, он, по всей видимости, не шутил.

— Мы отправляемся в Майами, — сказал я. — Там есть местечко в кубинском квартале, где можно на время притаиться. Возможно, нам только стоит немного подождать, и ты начнешь вспоминать.

— Да, — отозвался Фостер. — Это было бы неплохо.

— Ты еще хоть не забыл, как разговаривать, — заметил я. — Интересно, а что ты еще умеешь делать? Ты хоть помнишь, как нажил свое богатство?

— Я ничего не помню о вашей экономической системе, — ответил Фостер. Он огляделся. — Во многих отношениях это очень примитивный мир, — сказал он. — Думаю, мне будет не трудно накопить здесь богатство.

— Ну, положим, мне в этом не слишком-то повезло, — сознался я. — Мне даже не удалось накопить на обед.

— У вас еду меняют на деньги? — удивленно спросил Фостер.

— Все меняется на деньги, — ответил я. — Включая и большинство добродетелей.

— Что за странный мир, — заключил Фостер. — Мне придется долго привыкать к нему.

— Мне тоже, — буркнул я. — Может, даже на Марсе было бы лучше.

Фостер кивнул.

— Возможно, — согласился он. — Тогда, может быть, нам лучше отправиться туда?

Я снова застонал.

— Да нет, нет, со мной все в порядке, не беспокойся. Но не воспринимай все так буквально.

Какое-то время мы ехали молча.

— Слушай, Фостер, — наконец сказал я. — Этот дневник еще при тебе?

Фостер покопался в карманах, вытащил дневник на свет и озадаченно повертел в руках.

— Что-нибудь вспоминаешь? — настороженно спросил я.

Он слегка покачал головой, потом провел пальцем по выдавленным на обложке кругам.

— Этот знак, — медленно проговорил он, — похож…

— Ну-ну, Фостер. Похож на что?

— Извини, — выдавал он. — Не помню.

Я взял книжицу и принялся рассеянно разглядывать ее. Но думал я не о ней, а о своем будущем. Когда Фостер нигде не объявится, полиция, естественно, решит, что он мертв. А поскольку нас вместе видели накануне его исчезновения, то нетрудно догадаться, почему полиция так мечтает найти меня. Исчезни я, это ни на грош не исправит ситуацию. Моя физиономия быстро пополнит зверушник разыскиваемых преступников во всех полицейских участках всех штатов. И если они даже не отловят меня сразу, то обвинение в убийстве будет висеть надо мной всю жизнь.

А уж из попытки явиться с повинной, тем более, ничего хорошего не выйдет. Они просто не поверят мне, и в этом их трудно винить. Я сам-то с трудом верил в происходящее, хотя и оказался главным участником событий. Может, я просто вообразил себе, будто Фостер помолодел? В конце концов, он мог всего лишь как следует выспаться…

Я глянул на Фостера и опять чуть не застонал. Двадцать — слишком сильно сказано. Восемнадцать — вот это точно. Я готов был поклясться, что он и бритвы-то ни разу не нюхал.

— Фостер, — сказал я, — все должно быть в этом дневнике: и кто ты, и откуда… Это единственная моя надежда.

— Тогда вношу предложение: давай его прочтем, — отозвался Фостер.

— Отличная идея, и как я сразу до этого не додумался?

Я пролистал дневник до того места, где начинались записи на английском языке, и погрузился в чтение. Начиная с 19 января 1710 года автор дневника вносил записи каждые несколько месяцев. Судя по всему, он был одним из первых колонистов в Вирджинии. Он жаловался на цены, на индейцев, на невежество других поселенцев и время от времени вспоминал о Враге. Ему часто приходилось путешествовать, и когда он возвращался домой, то ругал и свои командировки.

— Забавно, — заметил я. — Насколько мне известно, дневник писался в течение двух столетий, однако почерк везде один и тот же. Разве это не странно?

— А почему почерк должен меняться? — удивился Фостер.

— Но он под конец должен стать хотя бы дрожащим, неуверенным, верно?

— Почему это?

— Ладно, Фостер, разжую тебе прописную истину, — вздохнул я. — Просто большинство людей не живет так долго. Сто лет — это уж самый край, не говоря о двух сотнях.

— Должно быть, вы живете в неспокойном мире, — прокомментировал Фостер.

— Ха, — хмыкнул я. — Ну, ты рассуждаешь прямо, как младенец. Кстати, ты писать не разучился?

Фостер задумался.

— Нет, — ответил он наконец. — Писать я могу.

Я подал ему дневник и стило:

— А ну-ка попробуй, — предложил я.

Фостер открыл чистую страницу, что-то написал и подал мне.

— Всегда, всегда и всегда, — прочитал я и поднял глаза на Фостера: — А что это значит?

Затем я снова посмотрел на слова, перевернул страницу… Я никогда не считал себя спецом по почеркам, но вывод напрашивался сам собой.

Дневник был написан Фостером.

— Это просто какая-то нелепость, — уже, наверное, раз в сороковой повторил я.

Фостер сочувственно кивнул.

— Ну, зачем ты все это написал, а потом потратил столько времени и денег, чтобы расшифровать? Ты же сам сказал, что даже экспертам ничего не удалось понять. Хотя, — продолжал я. — Ты наверняка догадывался, что это твоих рук дело. Уж свой почерк ты должен знать. Но, с другой стороны, у тебя ведь была амнезия, и ты надеялся, что дневник тебе поможет.., — я вздохнул, откинулся на спинку и швырнул дневник ему на колени. — Почитай-ка сам, — предложил я. — А то я тут взялся спорить сам с собой, и мне трудно понять, кто над кем берет верх.

Фостер внимательно оглядел дневник.

— Странно, — сказал он.

— Что странно?

— Дневник сделан из каффа, это вечный материал. А я замечаю следы повреждений.

Затаившись, я ждал продолжения.

— Вот, на обложке, — показал Фостер, — потертый край. Раз это кафф, то повреждений на нем быть не может. Значит, это специально.

Я схватил дневник и посмотрел. На обложке действительно была слабо различимая отметина, словно кто-то резанул чем-то острым. Я припомнил, как пытался порвать книгу, да, отметина здесь никак не могла появиться случайно.

— Откуда ты знаешь, из чего он сделан? — спросил я. На лице Фостера отразилось удивление.

— Это естественно, я же знаю, что окно сделано из стекла, — сообщил он. — Просто знаю, и все.

— Кстати, о стекле, — заметил я. — Вот подожди, раздобуду микроскоп! Тогда, может, что-нибудь и разузнаем.

Глава четвертая

Стокилограммовая сеньорита с бородавкой на верхней губе небрежно грохнула на стол кофейник с черным кубинским кофе, а заодно и молочник рядом с двумя щербатыми кружками, осклабилась в улыбке, которую лет тридцать назад, вероятно, можно было назвать обольстительной, и .заковыляла обратно на кухню. Я наполнил кружку и вздрогнул от неожиданного звука гитары на улице, затренькавшей «Эсторглиту».

— О'кей, Фостер, — сказал я. — Мне удалось кое-что разузнать. Первая половина дневника вся в жутких закорючках, мне ее так и не удалось прочитать. А вот средняя часть в печатных буквах — это, по сути, закодированный английский, своего рода резюме того, что произошло.

Я подобрал несколько черновиков со своей дешифровкой. Мне удалось сделать ее благодаря ключу, скрытому в отметине на обложке. Я начал читать вслух:

— "Впервые меня охватывает страх. Моя попытка построить Коммуникатор призвала Охотников. Тогда из имеющихся материалов я сконструировал защиту и отыскал их гнездовище.

Я нашел его в месте, знакомом мне издавна. Это был не улей, а штольня — дело рук обитателей Двумирья. Я уже готов был спуститься вниз, но они сами поднялись навстречу. Многих мне удалось уничтожить, но в конце концов пришлось бежать. Я пришел к западному берегу, нанял гребцов и на каком-то протекающем судне отплыл в океан.

Через сорок девять дней мы достигли побережья в глуши. Здесь тоже были люди, и мне пришлось сражаться с ними. А когда они познали страх, я стал жить среди них в мире. И Охотники до сих пор так и не нашли меня. Вероятно, на этом моя сага и закончится, но я сделаю все, что в моих силах.

Скоро наступит время трансформации, и я должен кое-что приготовить для Чужака, который придет после меня. Все, что ему надо знать, находится на этих страницах, я только хочу сказать: наберись терпения, ибо время этой расы наступает. Не посещай восточного континента, а только жди, ибо северные мореходы должны явиться в эту глушь. Отыщи среди них самых искусных работников по металлу, сделай себе щит и только тогда вернись к гнездовищу Охотников. По моим подсчетам, оно расположено на равнине в пять тысячных ширины … к западу от Великого Мелового Лица и тысяча четыреста семьдесят частей на север от срединной линии. Камни обозначают это место знаком Двумирья."

Я взглянул на Фостера:

— Ну, а потом начинаются отдельные расчеты по сделкам с аборигенами. Он пытался цивилизовать их в сжатые сроки. Они вообразили его божеством, и он отрядил их строить дороги, резать камень, обучал их математике и так далее. Он стремился сделать все, чтобы чужаку, пришедшему за ним, было легче.

Фостер не сводил с меня глаз:

— А что это за трансформация, о которой он говорит?

— Да тут ни о чем таком не упоминается. Может, он говорил о смерти? — предположил я. — Хотя даже не представляю, откуда вдруг должен взяться этот чужак.

— Слушай, Легион, — неожиданно произнес Фостер, его глаза лихорадочно заблестели, — мне кажется, я знаю, что такое трансформация. Похоже, он догадывался, что забудет все…

— Ты, старина, сам страдаешь амнезией, — вставил я.

— … и этот чужак — он сам. Человек без памяти.

Я нахмурился:

— Ну, допустим, а дальше-то что?

— А дальше он говорит, что все необходимое сказано в дневнике.

— Ну, уж только не в расшифрованной части, — возразил я. — В ней он описывает, насколько успешно идет строительство дорог и где будет новая шахта. Но ни слова об Охотниках или о том, что происходило до встречи с ними.

— Это должно быть здесь, Легион, в первой части.

— Вполне вероятно, — согласился я. — Но тогда какого черта он не дал нам ключ к ней?

— Мне кажется, он надеялся, что чужак — он сам — будет помнить свой язык, — задумчиво произнес Фостер. — Ну как он мог предполагать, что забудет его вместе со всем остальным?

— Ну, что ж, твоя теория ничуть не хуже моей, — согласился я. — А может, и лучше. Уж тебе-то известно, что значит потерять память.

— К тому же мы узнали еще кое-что, — сказал Фостер. — Гнездовище Охотников и его координаты.

— Ну, если пять тысячных частей чего-то там к западу от Мелового Лица считать координатами, тогда да.

— Но нам известно еще кое-что, — напомнил Фостер. — Он упоминает равнину. И она должна находиться на континенте где-то к востоку…

— Ну, если считать, что он плыл из Европы в Америку, то континентом будет Европа. Но он мог отплыть и из Африки или…

— Не забывай упоминание о северных мореходах, это наверняка викинги…

— Похоже, ты неплохо разбираешься в истории, Фостер, — заметил я. — Странные факты сохранились в твоей памяти.

— Нам нужны карты, — сказал он. — Надо попробовать отыскать равнину близ моря…

— Не обязательно.

— … и естественное образование, напоминающее меловое лицо, к востоку от нее.

— А как насчет срединной линии? — поинтересовался я. — Как это понимать? А сколько-то частей чего-то?

— Не знаю. Но в любом случае нам нужны карты.

— Я уже их купил, — сказал я, — и даже приволок школьный глобус. Мне тоже показалось, что они нам пригодятся. Ну, что ж, тогда сейчас двинем в номер и разложим их по кроватям. Конечно, надежды мало, но… — я поднялся, бросил несколько монет на клеенку, и мы вышли из кафе.

До клоповника, который считался нашим пристанищем, было с полквартала. Мы старались показываться там как можно реже, проводя все наши конференции в кафе. Тараканы стаями разлетались из-под ног, пока мы поднимались по темной лестнице в наш ничуть не более светлый номер. Я прошел к замызганному секретеру и открыл ящик.

— Глобус, — задумчиво произнес Фостер, крутя его в руках. — Может, он говорил о части окружности Земли?

— Да что он мог знать?

— Ну, это не так уж удивительно, — возразил Фостер. — Автор дневника знал очень много. Давай отталкиваться от простой логики. Мы ищем равнину на западном побережье Европы… — он подтянул стул к изрезанному столу и заглянул в мои черновики, — … лежащую в пяти тысячных окружности Земли — что-то около ста двадцати пяти миль к западу от мелового образования и в три тысячи шестьсот семьдесят пять миль к северу от срединной линии…

— Может, — вставил я, — он говорит об экваторе?

— Ну, конечно, тогда это значит, что наша равнина лежит на линии, — он прищурился, разглядывая маленький глобус, — проходящей где-то через Варшаву, к югу от Амстердама.

— Ну, а как насчет мелового образования? — спросил я. — Откуда же нам знать, есть оно там или нет?

— Возьмем какой-нибудь учебник по геологии. Здесь поблизости должна быть библиотека.

— Единственные меловые отложения, о которых мне довелось слышать, — вспомнил я, — это белые скалы Дувра.

— Белые скалы?!

Мы оба схватились за глобус.

— Сто двадцать пять миль к западу от меловых скал, — сказал Фостер, ведя пальцем, — к северу от Лондона и южнее Бирмингема. Отсюда довольно близко до моря.

— Где атлас? — спросил я возбужденно.

Я переворошил целую кучу карт на кровати и наконец, вытащив дешевое туристическое издание, перелистал его страницы.

— А, вот и Англия, — сказал я. — Ну-ка, где здесь равнина?

Фостер увидел первым:

— Вот, — ткнул он пальцем. — Большая равнина — Солсбери.

— Большая, это точно. Чтобы найти на ней груду камней, понадобятся годы. Мы только зря радуемся. Нам придется искать яму, которой уже несколько сотен лет. И если даже верить этому дневнику, то вообще не известно, отмечена она пирамидой или нет. И все это на многомильном пространстве. К тому же это могут быть только наши догадки, — я перелистнул страницу атласа. — И чего я, собственно, ожидал, расшифровывая этот дневник? — удивился я. — Надеялся, что там еще хоть что-нибудь найдется.

— Давай все же попытаемся, Легион, — предложил Фостер. — Мы отправимся туда и поищем. Конечно, это будет стоить денег, но ничего невозможного в этом нет. Начнем с того, что сколотим капитал и…

— Погоди минутку, Фостер, — я уставился на фрагмент крупномасштабной карты Южной Англии. С внезапно забившимся сердцем я ткнул пальцем в крошечную точку в центре Солсбери.

— Шесть, два и поровну, — сказал я. — Вот оно — твое гнездовище Охотников.

Фостер нагнулся и вслух прочитал название:

— Стоунхендж.

Я читал энциклопедию, в ней было написано:

«… культовое сооружение из каменных глыб, находящееся на равнине Солсбери (Уилтшир, Англия), наиболее выдающееся среди мегалитических монументов прошлого. Каменные блоки до двадцати двух футов высотой, располагающиеся концентрическими кругами, окружены канавой диаметром в триста футов. К центральному алтарному камню — более шестнадцати футов длины — с севера ведет широкая дорога, именуемая авеню…»

— Это не алтарь, — вставил Фостер.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что… — Фостер нахмурился. — Знаю, вот и все.

— Дневник утверждает, что глыбы выложены знаком Двумирья, — сказал я. — Это, наверное, и означает концентрические круги, те самые, что и на обложке дневника.

— И на перстне, — добавил Фостер.

— Дай-ка мне дочитать. «Огромный блок поставлен на авеню. Оси, проведенные через два боковых камня, при вертикальной проекции точно указывают на точку подъема солнца над горизонтом в день летнего солнцестояния. Из расчетов явствует, что дата установки камней относится приблизительно к 1600 году до нашей эры.»

Фостер отобрал у меня энциклопедию, а я присел на подоконник и уставился на луну, повисшую над неровной линией крыш. Это ничуть не походило на продающиеся везде открытки с видами Майами. Я закурил и задумался о человеке, который давным-давно в хрупкой скорлупке пересек Атлантический океан, чтобы стать божеством для индейцев. Откуда он пришел, что искал и где брал мужество продолжать жить, несмотря на все эти собачьи условия, описанные в дневнике? Если только — напомнил я себе тут же — он вообще существовал…

Фостер не отрывался от энциклопедии.

— Слушай, — окликнул я его. — Давай спустимся обратно на землю. Надо же разработать какой-то план. Все эти сказки могут подождать.

— Что ты предлагаешь? — Фостер поднял глаза. — Забыть обо всем, что ты мне тут рассказывал, читал в дневнике и даже не попытаться отыскать ответ?

— Да нет, — сказал я. — У меня же не больная башка. Понятное дело, когда-нибудь мы к этому еще вернемся и все проверим. Но лично я сейчас хочу в первую очередь избавиться от полиции, и вот что я надумал. Я продиктую письмо, а ты его напишешь. Уж твоя-то фирма должна знать твой почерк. Объяснишь, что был на грани нервного срыва, отсюда и весь этот арсенал в твоем доме, а потом, чисто импульсивно, решил просто убраться подальше от всего. Напишешь, что, не желая расспросов, пустился путешествовать инкогнито. И что этот гангстер с севера всего лишь бомж, а не убийца. Этого, пожалуй, должно хватить, чтобы полицейские отстали от меня…

Фостер с секунду поразмышлял.

— Превосходное предложение, — заключил он. — Тогда нам понадобится просто купить билеты до Англии и сразу приступить к расследованию.

— Да нет, ты не понял, — перебил я. — По почте можно уладить дела и наложить руки на твои денежки.

— Любая такая попытка неминуемо выведет на нас полицию, — ответил Фостер. — А ты уже доказал, что это чистое безумие — выдавать меня… за меня самого.

— Но должен же быть способ…

— У нас только один выход, — сказал Фостер. — Нам надо отправиться в Англию…

— А деньги, документы? Это же все влетит нам в копеечку.

— Дорогой мой, — сказал Фостер. — Твой приятель, который готовит паспорта, он что, не может подготовить и другие бумаги?

— Верно, — согласился я. — Он-то может, но где же взять столько денег?

— Уверен, что мы найдем способ заплатить, — заверил Фостер. — Поговори с ним, ну, скажем, утром.

Я оглядел замызганный номер. Горячий ночной ветер шевелил листья увядшей герани в старой консервной банке на подоконнике. Запахи прогорклого масла и неисправной канализации наполняли улицу.

— По крайней мере, — сдался я, — это означает, что мы уберемся отсюда.

Глава пятая

Уже почти на закате мы с Фостером вошли в салон кабачка «Древний Грешник» и отыскали свободный столик в углу. Я наблюдал, как Фостер раскладывает карты и черновики. Вокруг стоял приглушенный гул голосов, время от времени прорезаемый резкими ударами — шла игра в дротики.

— Ну, когда же ты наконец сдашься и признаешь, что мы понапрасну тратим время? — спросил я. — Мы уже две недели тут болтаемся и все время приходим к одному и тому же месту.

— Мы же только-только начали наши поиски, — мягко возразил Фостер.

— Ты все время это повторяешь, — сказал я. — Но если в этих камнях что-то было, то его там давно уже нет. Археологи копаются здесь уже несколько десятилетий и до сих пор ничего не нашли.

— Они же не знают, что искать, — возразил Фостер. — Их интересуют следы, имеющие религиозное значение, следы человеческих жертвоприношений и тому подобное.

— Да мы-то тоже не знаем, что искать, — сказал я. — Если только ты не надеешься, что отвалишь камень, а из-под него вылетят Охотники…

— Не надо иронии, — заметил Фостер, — я нахожу это вполне вероятным.

— Знаю, — заметил я. — Ты еще в Мейпорте убедил себя, что за тобой гонятся Охотники.

— Из того, что ты мне рассказывал о той ситуации… — начал Фостер.

— Знаю, знаю, — прервал я его. — Ты считаешь это возможным. В том-то и беда, что ты все считаешь возможным. Было бы легче, если бы кое в чем ты со мной согласился. Например, что никаких привидений в Стоунхендже мы не найдем.

Фостер посмотрел на меня с полуулыбкой. Прошло всего несколько недель с момента его пробуждения и полной потери памяти, ид он уже утратил лик розовой юности и быстро схватывал буквально все. День за днем я наблюдал, как постепенно проступает его старый характер, и несмотря на все мои попытки сохранить лидерство, он неизменно брал верх.

— В том-то и недостаток вашей цивилизации, — заметил Фостер, — что гипотеза сразу превращается в догму. Вы недалеко ушли от неолита, когда для выживания требовалось слепое следование племенным законам. Научившись вызывать бога огня из дерева, вы норовите распространять этот принцип на все «установленные факты».

— А вот еще один установленный факт для тебя, — сказал я. — У нас осталось пятнадцать фунтов стерлингов. Около сорока долларов. Самое время куда-нибудь податься, пока кто-нибудь не заинтересовался фальшивыми документами.

Фостер покачал головой:

— Я не уверен, что мы использовали все возможности. Я изучаю геометрические связи между структурами. Я кое-что надумал и хотел бы проверить. По-моему, неплохая идея — сходить туда ночью и немного поработать без обычной толпы туристов, которая так и наблюдает за каждым твоим движением.

— Этого еще только не хватало! — простонал я. — Будем надеяться, тебе в голову придет что-нибудь получше.

— Перекусим здесь и дождемся темноты, — сказал Фостер.

Владелец кабачка принес нам холодное мясо и картошку. Я рассеянно жевал все это и размышлял о людях, которые где-то сейчас усаживались за ужин в сиянии хрусталя и серебра. Я уже устал от жесткого мяса в разных забегаловках за последние несколько лет. Я прямо-таки физически ощущал его в своем желудке и понимал, что все дальше и дальше отдаляюсь от своего солнечного острова. Причем винить в этом было некого, кроме самого себя.

— Древний грешник, — произнес я. — Это про меня.

Фостер оторвался от тарелки.

— Да, странные названия бывают у этих старых заведений, — заметил он. — Зачастую их происхождение теряется в глубине веков.

— И почему бы не придумать чего-нибудь повеселей, — предположил я. — Например «Райский Бар» или кафе «Счастливый Час». Ты обратил внимание на вывеску?

— Нет.

— Там изображен скелет, задравший руку, словно проповедник, возвещающий апокалипсис. Да вон, погляди в окно.

Фостер повернулся и посмотрел на видневшийся край облезшей от дождей вывески. Он долго и пристально смотрел на нее, потом повернулся со странным выражением лица.

— В чем дело? — удивился я.

Но Фостер даже не обратил на меня внимания и жестом подозвал хозяина. Толстяк подошел к нашему столику, вытирая руки о фартук.

— Очень интересное старое название, — закинул удочку Фостер, начиная разговор. — Нам понравилось. Когда построили ваше заведение?

— Э, сэр, — отозвался хозяин. — Этому дому уже много веков, говорят, его строили монахи из соседнего монастыря, который разрушили еще при Генрихе, когда он изгонял папистов.

— Должно быть, Генрих VIII?

— Да, наверное. Этот дом — все, что осталось от монастыря. В нем раньше была пивоварня, а король чтил это дело. Он-то и ввел налог — два бочонка эля с каждой партии.

— Очень интересно, — отозвался Фостер. — И что, традиция еще жива?

Владелец кабачка покачал головой.

— Да нет, все кончилось еще во времена моего деда. Королева не была сторонницей питья.

— А откуда пошло это странное название — «Древний Грешник»?

— Говорят, — охотно начал рассказывать хозяин, — однажды монах, несмотря на запрет аббатства, рылся на равнине, возле тех камней, в поисках сокровищ друидов и нашел человеческий скелет. Ну, а поскольку был он очень благочестивым, то решил предать несчастного земле по христианскому обычаю. Конечно, аббат бы ни за что не разрешил такое, вот монах и принялся ночью рыть могилу прямо под стенами монастыря. Ну, да аббат тоже не дремал, застукал его за этим занятием и спрашивает: что это ты, мол, делаешь тут? Ну, а монах, боясь епитимий, говорит: вот, мол, копаю погреб для хранения эля. Аббат, не будь дураком, в расспросы вдаваться не стал, похлопал его по плечу и ушел. Вот так и построили пивоварню. А потом аббат ее освятил вместе с костями, погребенными на дне подвала.

— Так, значит, древний грешник до сих пор там и лежит?

— Так говорят. Я-то сам не поверил. Но дом вот уже четыреста лет только так и называют.

— А где этот монах нашел скелет?

— Да там, на равнине, у камней друидов. Те, что зовутся Стоунхенджем, — ответил хозяин. Он собрал пустые кружки: — Ну как, еще повторить, джентльмены?

— Конечно, — отозвался Фостер, его лицо было совершенно спокойным, но я-то видел, как он весь напрягся.

— Что происходит? — спросил я его тихо, когда хозяин отошел. — С чего это ты вдруг заинтересовался местными побасенками?

— Погоди, — прошептал Фостер. — Продолжай сидеть с кислой рожей.

— Ну, это легко устроить, — заверил я.

Хозяин вернулся с полными стеклянными жбанами.

— Так вы нам рассказывали, как монах нашел этот скелет, — напомнил Фостер. — Он что, был похоронен в Стоунхендже?

Владелец кабачка прокашлялся, искоса взглянув на Фостера.

— Джентльмен, должно быть, из университета? — спросил он вместо ответа.

— Скажем так, — улыбнулся Фостер, — мы испытываем огромный интерес к такого рода древним преданиям, ну и, само собой, этот интерес поддерживается финансово.

Хозяин устроил нам целое представление, вытирая на столе следы от пивных кружек.

— Готов поспорить, дорогостоящий бизнес, — заметил он, — рыться во всех этих закоулках. Но если знать, где рыть, то это — стоящее дело. Разрази меня гром!

— Очень стоящее, — заверил Фостер. — Запросто стоит пяти фунтов.

— Мне дедуля, вообще-то, рассказывал и даже как-то раз сводил меня туда показать место. Сказал, что это большой-большой секрет.

— И еще пять фунтов, как знак моего личного уважения к памяти дедушки, — между прочим вставил Фостер. Хозяин кабачка покосился на меня.

— Э-э-э, секрет передавался в нашей семье от отца к сыну…

— Безусловно, мой спутник тоже присоединится к упомянутым знакам почтения, — заверил Фостер. — Еще пяток фунтов его не затруднят.

— Ну, это уже предел почтения, которое может выдержать наш бюджет, мистер Фостер, — заявил я, выкладывая на стол пятнадцать фунтов. — Надеюсь, вы не забыли о тех приятелях дома, которые хотели с вами побеседовать, — заметил я ядовито. — Не сегодня-завтра они…

Фостер свернул банкноты в трубочку:

— Вероятно, вы правы, мистер Легион, — согласился он. — Возможно, нам и не стоит задерживаться.

— Но ради прогресса науки, — поспешно вставил владелец кабачка. — Я готов пойти на жертвы.

— Мы отправимся сегодня ночью, — деловито сказал Фостер. — Наши дни расписаны по часам.

Еще минут пять хозяин торговался с Фостером, пока, наконец, не согласился показать место.

— А теперь рассказывай, — потребовал я, когда тот отошел.

— Взгляни еще раз на вывеску, — предложил Фостер. Я посмотрел. Скелет, по-прежнему улыбаясь, помахивал мне рукой.

— Ну, вижу, — сказал я, — но это никак не объясняет, почему ты расстался с нашими последними деньгами.

— Обрати внимание на руку, присмотрись к кольцу на пальце.

Я прищурился. На указательном пальце скелета был изображен большой перстень с узором из концентрических колец.

Точь-в-точь, как перстень на пальце у Фостера.

Владелец кабачка подрулил к обочине шоссе и поставил машину на ручной тормоз.

— Дальше дороги нет, — сообщил он.

Мы выбрались наружу и теперь стояли, оглядывая простиравшуюся перед нами равнину. Довольно далеко на фоне заката маячили мегалиты Стоунхенджа.

Наш проводник порылся в багажнике и вытащил обтрепанное одеяло и два фонаря, которые передал Фостеру и мне.

— Не включайте, пока я не скажу, — предупредил он, — а то вся округа увидит, что здесь кто-то шатается.

Мы молча наблюдали, как он накинул одеяло на ограду из колючей проволоки, и перебрался на другую сторону. Мы последовали за ним.

Равнина была пустынна, на далеком склоне горело несколько одиноких огней. Темная, безлунная ночь. Я едва мог нащупать землю под ногами. На дороге промелькнули огни фар проносящейся машины.

Мы миновали внешний круг камней, обходя упавшие монолиты по двадцать футов длиной.

— Да тут черт ногу сломит, — ругнулся я. — Давай включим фонарики?

— Подожди, — прошептал Фостер.

Наш проводник остановился и дождался нас:

— В последний раз я был здесь очень давно, — сказал он. — Сейчас сориентируюсь у Пяты Священника.

— А это что такое?

— Да вон тот одиночный камень на авеню.

Мы присмотрелись: на фоне неба едва были видны какие-то смутные очертания.

— Грешник был похоронен там? — спросил Фостер.

— Не-а. Он сам по себе. Так, теперь двадцать шагов, как учил дедуля, а в нем было пятнадцать стоунов веса и рослый он был… — бормотал про себя владелец кабачка, отмеряя расстояние.

— А что ему, собственно, мешает ткнуть в первое попавшееся место? — спросил я у Фостера.

— Подождем — увидим, — отозвался тот вполголоса.

— Где-то тут была впадина, — объяснил наш проводник. — А поблизости — валун. Сдается мне, она должна быть в пятнадцати шагах отсюда, — он показал, — вон там.

— Ни черта не вижу, — сказал я.

— Пойдем посмотрим.

И Фостер двинулся в указанном направлении, я последовал за ним, а наш проводник сзади. Во тьме проступили какие-то смутные очертания, с глубокой ямой рядом.

— Это, должно быть, и есть то самое место, — сказал Фостер. — Старые могилы всегда проваливаются… — внезапно он нервно стиснул мою руку. — Смотри!

Казалось, земля задрожала, потом неожиданно вспучилась. Фостер быстро зажег фонарь. По дну впадины стали разбегаться трещины, отваливаться целые куски породы, и вдруг в воздух вздыбилась бурлящая фосфоресцирующая масса. От нее отделился световой шар и поднялся, постукивая по отвесным краям валуна.

— Господи спаси! — раздался за моей спиной сдавленный голос владельца кабачка.

Фостер и я застыли, как вкопанные. Шар поднялся выше в неожиданно ринулся прямо на Фостера. Тот вскинул руку и пригнулся. Шар повернул, задел плечо Фостера, отлетел в сторону и завис над ним. Через мгновенье все пространство вокруг нас было полно шарами, струившимися из провала. Стояло легкое жужжание. Луч фонаря Фостера метнулся в их сторону.

— Включай фонарь, Легион, — хрипло выпалил он мне. От неожиданности я просто оцепенел. Шары налетали на Фостера, не обращая внимания на меня. Я услышал, как за моей спиной раздался топот убегающего проводника. С трудом собравшись с мыслями, я вытащил фонарь, включил его и осветил фигуру Фостера. Шар над его головой исчез, но целый вихрь продолжал свою атаку. В луче света они лопались, словно мыльные пузыри, но их место занимали все новые и новые. Фостер пошатнулся. Рука с фонарем судорожно взмахнула, и раздался хруст разбившегося стекла, свет погас. И тут же в наступившей тьме шары густо облепили его голову.

— Фостер, — завопил я. — Беги!

Но ему не удалось преодолеть и пятнадцати футов. Он споткнулся и упал на колени.

— Прикрой! — прохрипел он и повалился ничком.

Я бросился к нему и встал над ним. Сернистая вонь наполнила воздух. Я закашлялся, полосуя светом пространство над головой Фостера. Из расселины на дне впадины шары больше не появлялись. Удушливое облако газа окутывало нас обоих, но их целью был только Фостер. Я подумал об отвесной стенке валуна. Если бы я мог встать к ней спиной, то у нас был бы шанс отбиться. Я нагнулся, ухватил Фостера за воротник и потащил за собой. Вокруг меня кипел фейерверк огней. Я отбивался от них лучом фонаря и продолжал тащить Фостера, пока наконец спиной не уперся в камень. Теперь они могли атаковать только спереди. Я взглянул на расселину, откуда появились шары. Она была достаточно велика, чтобы Фостер прошел в нее. Я перевалил его через край, прижался спиной к камню и приготовился к серьезному сражению.

Я принялся размахивать фонарем более организованно: справа-налево, вверх-вниз. Но шары по-прежнему игнорировали меня, ныряя к расселине и стремясь во что бы то ни стало добраться до Фостера. В конце концов, рои вокруг меня сильно поубавился, и атака стала менее яростной. Рой распадался на отдельные шары, а я продолжал гасить их один за другим. Жужжание стало прерывистым, и время от времени затихало совсем. Вскоре осталось лишь несколько шаров, беспорядочно метавшихся в воздухе. Они как-то разом повернули и умчались во тьму, словно перекати-поле подпрыгивая на неровностях равнины.

Ноги меня уже не держали, я обмяк, глаза заливал пот, в горле пекло от серы.

— Фостер, — окликнул я, — с тобой все в порядке?

Но он не отзывался. Я осветил фонарем впадину и увидел только влажную глину. Фостер исчез.

Глава шестая

Не разгибаясь, на четвереньках, я подобрался к краю впадины и осветил ее всю целиком. Прямо передо мной зиял провал, уходящий в глубь земли. Именно оттуда и появились светящиеся шары.

Фостер же застрял в расселине. Я сполз к нему и вытянул на поверхность. Он дышал, во всяком случае, был жив. Я подумал, что теперь, когда светящиеся шары исчезли, владелец кабачка мог бы вернуться с подмогой, хотя я сильно сомневался в этом. Он был явно не из тех, кто отважится встретиться с духами древних грешников.

Фостер застонал и открыл глаза:

— Где… они? — пробормотал он.

— Успокойся, — сказал я. — Все в порядке.

— Легион, — окликнул Фостер и попытался сесть. — Охотники…

— О'кей, называй их Охотниками, если хочешь. Сам я все равно ничего лучшего для них придумать не могу. Я обработал их фонарем. Их больше нет.

— Значит…

— Слушай, не ломай голову над тем, что это значит. Давай убираться отсюда поскорей.

— Охотники. Они появились из-под земли. Из расселины.

— Верно. И ты на полпути в эту дыру. Вероятно, здесь их гнездовище.

— Гнездовище Охотников, — повторил Фостер.

— Как тебе будет угодно, — согласился я. — Тебе еще повезло, что ты не провалился туда.

— Легион, дай мне фонарь.

— Я вижу, ты опять за свои глупости, — бросил я, отдавая фонарь.

Фостер осветил расселину. Я увидел, как луч выхватил из тьмы полированный слой черного стекла. Свод дугой поднимался над заваленным комьями земли дном расселины.

— Хей, похоже, это дело рук человека, — изумленно произнес я, вглядываясь в темноту. — И уж точно не первобытного.

— Легион, необходимо осмотреть, что там внизу, — сказал Фостер.

— Вернемся позже, с веревками и страховочными поясами, — ответил я.

— Незачем, — отрезал Фостер. — Мы нашли, что искали.

— Ну, да, — отозвался я. — Этого и следовало ожидать. Ты уверен, что в состоянии изображать Алису с белым кроликом?

— Уверен, уверен.

Фостер спустил ноги в расселину, соскользнул с края и исчез. Вслед за ним я стал спускаться в слабо освещенный провал, а потом прыгнул в темноту. Подошвы с такой силой впечатались в землю, что у меня захватило дух, я не удержался и упал на четвереньки.

— Что это за подземелье? — спросил я, забирая фонарь у Фостера.

Мы находились в крошечном помещении с низким сводчатым потолком. Луч фонаря упирался в глянцево поблескивающие стены, напомнившие мне известные по фильмам гробницы египтян.

— Для парочки, которая бегает от полиции, как от огня, у нас просто идеальный талант влипать в неподходящие ситуации, — заметил я и провел лучом по панелям, усыпанным циферблатами, кнопками и датчиками. — Не иначе, как мы угодили на сверхсекретный военный объект.

— Чушь! — отозвался Фостер. — Какие военные!

— Слушай, давай убираться отсюда. Наверняка уже сработала сигнализация.

Словно в ответ на мои слова раздался слабый звон. Квадратный экран осветился жемчужным светом. Пригибаясь, я поднялся и вместе с Фостером придвинулся поближе.

— Как ты думаешь, что это? — спросил он.

— Я не спец по археологии каменного века, — ответил я. — Но если это не радар, я готов съесть свой собственный ботинок.

Усевшись в единственное кресло перед пультом, я принялся следить за красной отметкой, ползущей через пыльный экран.

— Мы в долгу перед этим древним грешником, — произнес Фостер за моей спиной. — Ну, кто бы мог подумать, что он приведет нас сюда?

— Древний грешник? — переспросил я. — Да здесь столько же древности, сколько в модели «форда» будущего года.

— Взгляни на символы, — заметил Фостер. — Они идентичны символам первой половины дневника.

— Для меня все эти закорючки одинаковы, — ответил я. — Меня волнует другое: если я хоть что-нибудь соображаю, то эта отметка — самолет или что-то еще — летит либо жутко медленно, либо на колоссальной высоте.

— Но ведь современные летательные аппараты летают на больших высотах, — возразил Фостер.

— Но не на таких, — уверенно отозвался я, разглядывая пульт. — Дай-ка разобраться.

— Тут множество всяких выключателей, — сказал Фостер, — очевидно, предназначенных для запуска каких-то механизмов…

— Не трогай, — предупредил я, — если не хочешь затеять третью мировую войну.

— Не думаю, — отозвался Фостер. — Нет никакого сомнения, что у этой установки простейшее назначение. К современным войнам она не имеет никакого отношения, а, скорее всего, связана с загадкой дневника и моего собственного прошлого.

— Чем меньше мы знаем об этом, тем лучше, — заявил я. — По крайней мере, если ничего здесь не трогать, то всегда можно оправдаться, будто мы попали сюда случайно, спасаясь от дождя.

— Ты забыл Охотников, — предупредил Фостер.

— Ну, какой-нибудь новый вид оружия индивидуального поражения.

— Они же появились из этой расселины, Легион.

— А почему они выбрали именно этот момент?

— Мне кажется, — ответил Фостер, — они просто ощутили присутствие их древнего Врага.

— Хм, похоже я понимаю, куда ты клонишь, — сказал я, поворачиваясь кФостеру. — Так ты теперь, значит, древний Враг? Да? Погоди, давай-ка разберемся. Так, что же выходит, ты сам лично, несчетное количество веков назад, столкнулся с этими чертовыми Охотниками здесь, в Стоунхеидже. Перебил большую их часть и драпанул, наняв каких-то викингов. Ты переплыл Атлантический океан, а потом снова умудрился посеять свою память и стал парнем по имени Фостер. А несколько недель назад ты опять все поперезабывал, я верно рассуждаю?

— Более-менее.

— И вот теперь мы сидим в паре десятков футов под Стоунхенджем после стычки со светящимися вонючими бомбами, и ты мне заявляешь, будто в следующий день рождения тебе исполнится девятьсот лет?!

— Ты помнишь дневник, Легион? «Я нашел его в месте, знакомом мне издавна. Это был не улей, а штольня — дело рук обитателей Двумирья…»

— О'кей, — согласился я, — значит, тебе за тысячу.

Я еще раз взглянул на экран, нашел клочок бумаги в кармане и быстренько набросал кое-какие расчеты.

— Вот тебе еще одно большое число, Фостер. Этот объект на экране находится на высоте тридцати тысяч миль, плюс-минус небольшая погрешность.

Я отложил карандаш и повернулся к Фостеру:

— Слушай, куда мы влезли? Впрочем, ладно, не надо. Не слишком-то у меня большое желание знать. Я бы с удовольствием отправился в чудную чистенькую тюряжку расплатиться по своим долгам перед обществом.

— Успокойся, Легион, — бросил Фостер, — ты несешь чушь.

— О'кей, — огрызнулся я, — ты — шеф, поступай, как знаешь. По крайней мере, рядом с тобой у меня еще остается идиотская надежда на то, что я еще не совсем свихнулся и что, в конце концов, мне удастся каким-то образом избежать…

Я подался вперед: на экране проступил какой-то символ и тут же погас, снова появился и опять погас.

— Глянь-ка, Фостер, похоже, сигнал. Только вот, как нам реагировать?

Фостер молчал.

— Не нравится мне это мигание, — скептически заметил я. — У меня уже и так сдают нервы.

Я перевел взгляд на большую красную кнопку подле экрана, может, если я нажму… Не оставляя себе времени на раздумья, я ткнул в нее пальцем. На панели вспыхнул желтый огонек. Сигнал пропал. Красная отметка разделилась, и от большой перпендикулярно вниз стала двигаться маленькая точка.

— Не уверен, что тебе стоило это делать, — заявил Фостер.

— Ну что ж, сомневаться никому не запрещено, — возразил я напряженно. — Похоже, я сбросил бомбу с этого корабля нам на головы.

Подъем на поверхность занял часа два, и каждую минуту я прислушивался к рефрену в голове: вот и конец, вот и конец, а вот и…

Я выбрался из расселины и, тяжело дыша, повалился на спину. Фостер притулился рядом.

— Надо добраться до шоссе, — произнес я в пространство. — Где-нибудь в пивной найдется телефон, необходимо уведомить официальные лица…

Я глянул на звезды над головой и схватил Фостера за руку:

— Постой! Что там?

Он посмотрел вверх. Прямо над нами быстро разрасталось яркое пятно голубого сияния.

— Может, нам и не придется никого уведомлять, — поразмыслил я вслух. — Боюсь, это бомбочка возвращается домой.

— Нелогично, — возразил Фостер. — Вряд ли стоило уничтожать себя таким сложным образом.

— Бежим! — завопил я.

— Она очень быстро спускается, — сказал Фостер, удерживая меня за руку. — Расстояние, которое мы преодолеем за несколько минут, просто ничтожно по сравнению с радиусом действия современной бомбы. Меньше всего нам грозит опасность в этой штольне.

— Обратно в тоннель? Чтобы нас там похоронило?

— Да, верно.

Мы сидели на корточках и следили, как пламя разрастается, становясь все больше и ярче. Я уже мог разглядеть лицо Фостера, настолько стало светло.

— Это не бомба, — наконец неуверенно произнес он. — Она не падает, а медленно опускается, как…

— Как медленно падающая бомба, — вставил я. — И главное, прямо на нас. Прощай, Фостер. Не могу сказать, что мне с тобой было весело, но, по крайней мере, не скучно. В любое мгновение бомба может взорваться. Надеюсь только, что все быстро кончится.

Полыхающий диск был уже размером с луну и невероятно ярок. Он осветил всю равнину, словно бледно-голубое полярное солнце. Постепенно опускаясь в абсолютной тишине, диск превращался в эллипс, и я наконец сумел различить тускло освещенный темный силуэт над ним.

— Эта штукенция чуток великовата для бомбочки, — заметил я вслух.

— Она опускается не на нас, — добавил Фостер. — Сядет в нескольких сотнях футов к востоку.

Темная тень опускалась все медленнее и медленнее, пока не зависла над гигантскими камнями.

— Она приземляется прямо на Стоунхендж! — крикнул я.

Нечто опустилось прямо в центр древнего кольца. Мгновение его можно было разглядеть в ярких потоках голубого свечения, потом на нас обрушилась тьма.

— Фостер, как ты думаешь…

Бок темного силуэта прорезала желтая световая линия, тут же превратившаяся в квадрат. Откуда-то вывалилась лестница и уткнулась в землю.

— Ну, если сейчас оттуда полезут осьминоги, — предупредил я неестественно громко, — то я убираюсь отсюда к чертовой матери.

— Никто не полезет, — тихо произнес Фостер. — Полагаю, Легион, что этот корабль полностью в нашем распоряжении.

— Да не собираюсь я подниматься на борт этой штуковины, — раздраженно повторил я уже, наверное, раз в пятый. — Может, я и не все знаю о своем мире, но, по крайней мере. Чувствую себя здесь уверенно.

— Легион, — сказал Фостер, — ты вглядись. Это же не военная ракета двадцатого столетия. Она наверняка прибыла в ответ на сигнал передатчика подземной установки, которой несколько тысяч лет.

— И я должен верить, будто корабль все эти несколько тысяч лет находился на орбите, поджидая, пока кто-нибудь не нажмет на красную кнопку? Где же тут логика?

— С учетом использования вечных материалов, например, таких, как кафф, вовсе не так уж невероятно.

— Слушай, мы еще пока живы. Может, не стоит искушать судьбу?

— Но мы же на грани разгадки тайны, которой несколько тысячелетий, — возразил Фостер. — Я искал это, если верить дневнику, многие жизни…

— От твоей амнезии только одна польза — никакие догмы не сдерживают твое воображение.

Фостер кисло улыбнулся.

— След привел нас сюда, и мы должны идти дальше куда бы он ни вел.

Я лег на живот, вглядываясь в немыслимый силуэт, высившийся среди монолитов Стоунхенджа, и в зовущий проем света.

— Этот корабль или что там такое сваливается невесть откуда и распахивает двери. А ты хочешь тут же забраться туда.

— Послушай-ка, — прервал меня Фостер.

Издалека доносился звук, похожий на раскаты грома.

— Новые корабли… — вздрогнул я.

— Сверхзвуковые истребители, — уточнил Фостер. — Скорее всего, с баз Восточной Англии. Наверняка они заметили спуск корабля.

— Да мне все одно! — вскочил я.

— Ложись, Легион, — оборвал меня Фостер.

Грохот превратился в сплошной рев.

— Зачем? Они…

Две светящиеся огненные дуги расчертили небо.

Я плюхнулся за валун одновременно со взрывом ракеты. Ударная волна потрясла землю, и я увидел, как расселина обвалилась. Вывернув шею, я успел заметить, как багровый выхлоп истребителя начал резко уходить вверх.

— Они там что, все чокнулись? — завопил я. — Стрелять по…

Второй ракетный залп заставил меня заткнуться. Я прилип к земле и пережидал, пока раз за разом девять взрывов потрясали почву. Потом воцарилась тишина. В воздухе запахло взрывчаткой.

— Сунься мы в подземелье, — бросил я, отплевываясь — Мы бы уже точно отдали концы. Его завалило еще при первом залпе. От твоего корабля наверняка остались только рожки да… — я не договорил.

Пыль, наконец, осела, и сквозь нее проступил отчетливый силуэт корабля. Через мгновение его борт снова прорезал светящийся квадрат.

— В следующий раз они шарахнут ядерными боеголовками, — с убежденностью сказал я. — Корабль уж точно не выдержит. Про нас вообще молчу.

— Слышишь, — Фостер положил мне руку на плечо. Вдали снова нарастал грохот. — Бежим на корабль, — скомандовал он.

Вскочив, Фостер бросился к лестнице. Я с секунду поколебался, успев подумать о шоссе, об опасности оказаться на открытом месте и бросился за ним. Фостер впереди споткнулся едва не упал и пулей взлетел вверх по лестнице. Рев приближающихся истребителей нарастал. Я перепрыгнул через дымящийся осколок и не помню уж как влетел в люк, который тут же захлопнулся прямо у меня за спиной.

Мы оказались в роскошно обставленном кругом помещении, в центре которого стояло возвышение с выступавшим из него отполированным штырем. Рядом лежал скелет человека. Пока я озирался, Фостер ухватился за штырь и потянул. Свет мигнул, и я ощутил мимолетное головокружение. Больше ничего не произошло.

— Дергай в другую сторону! — заорал я. — Сейчас саданут ракеты! — и потянулся сделать это сам.

Фостер заступил мне дорогу:

— Гляди, Легион.

Я уставился на сияющую панель, на которую он указывал, точный дубликат установки в подземелье. На экране горела белая черта, от которой стремительно удалялась красная точка.

— Мы уже стартовали, — сказал Фостер. — Видишь?

— Но ведь я не чувствую ускорения. Мы не слышим истребителей из-за звукоизоляции.

— Находись мы внизу, нам не помогла бы никакая звукоизоляция, — нетерпеливо прервал Фостер. — Ты же видишь, корабль — результат высокого развития техники. Твои истребители уже далеко позади.

— Да кто же тогда управляет этой штуковиной?

— Насколько я могу судить, какой-нибудь автомат, — ответил Фостер. — Не знаю, куда мы летим, но мы летим.

Я с изумлением воззрился на него.

— И тебе, похоже, все это нравится, Фостер. Тебя прямо распирает от удовольствия.

— Не стану отрицать, такой поворот событий мне нравится, — задумчиво ответил Фостер. — Разве ты не понимаешь, что это шлюпка на автопилоте, возвращающаяся к своему базовому кораблю.

— О'кей, Фостер, — сказал я, глядя на скелет, лежащий на полу. — Надеюсь, нам повезет больше, чем этому пассажиру.

Глава седьмая

Через два часа Фостер и я молча стояли перед десятифутовым экраном, который ожил, стоило мне только прикоснуться к серебряной клавише под ним. Он демонстрировал нам бездонную тьму, усеянную ослепительными мерцающими точками, и на этом фоне огромный звездолет, заслонивший своим корпусом добрую половину открывшегося простора космоса.

Он был мертв. Даже на расстоянии я ощущал его заброшенность. Черный корпус с бликами света от Луны величественно плыл среди звезд. Сколько столетий ждал здесь, на орбите, этот корабль и чего?

— У меня такое чувство, — сказал Фостер, — словно я возвращаюсь домой.

Я попытался кое-что добавить, но голос у меня сел. Я прокашлялся.

— Ну, если это твоя маршрутка, — сострил я, — надеюсь, счетчик не включен. У нас с тобой — ни гроша.

— Мы быстро сближаемся, — прокомментировал Фостер. — Еще десять минут и…

— А как мы причалим? Ты что, нашел руководство по пилотированию?

— Можно с полной уверенностью предположить, что состыковка произойдет автоматически.

— Это твой звездный час, да? — заметил я. — Готов признать, приятель, твоя взяла.

Звездолет уже маячил над нами. В борту появилось крошечное пятно света и быстро выросло в гигантскую дверь ангара, поглотившего нашу шлюпку.

Экран погас, последовал легкий толчок, и спустя несколько мгновений открылся люк.

— Вот и прибыли, — сказал Фостер. — Ну как, выйдем, осмотримся?

— А я и не собираюсь улетать отсюда, не глянув хотя бы одним глазком, — решительно заявил я, последовав за Фостером в проем, и тут же застыл, разинув рот.

Подсознательно я ожидал увидеть пустой ангар с голыми металлическими стенами, а вместо этого передо мной предстала огромная пещера, затененная, загадочная, красочная. В воздухе витал слабый аромат и слышалась едва уловимая музыка. Повсюду были разбросаны фонтаны, мини-водопады; пейзаж, освещенный косыми лучами заходящего солнца, уходил в перспективу.

— Что это? — наконец выдавил я из себя. — Прямо, как Диснейленд.

— Совершенно не похоже на Землю, но мне здесь нравится.

— Хей, гляди-ка сюда, — неожиданно подскочил я.

Из-за затененного основания колонны на нас смотрели пустые глазницы черепа. Фостер подошел поближе.

— Очевидно, здесь случилась какая-то катастрофа, — предположил он.

— Что-то мне не по себе, — заметил я. — Давай-ка вернемся.

— Мертвецов нечего бояться, — заверил Фостер. Он присел, разглядывая кости, потом что-то подобрал: — Взгляни.

Я подошел. Фостер протянул мне перстень.

— В этом что-то есть, приятель, — рассудил я. — Как две капли воды похож на твой.

— Хотел бы я знать, кому он принадлежал, — задумчиво протянул Фостер.

Я качнул головой:

— Чего гадать-то?

— Да, идем, где-то здесь должен найтись ответ.

Фостер направился в сторону коридора, напомнившего мне столичные улицы, обсаженные каштанами. Вот только не было там ни деревьев, ни солнца. Мы долго бродили, разглядывая и щупая вещи, и почти не разговаривали, будучи в совершенном изумлении, словно детишки на фабрике игрушек. По пути мы наткнулись еще на один скелет, лежавший среди каких-то машин. И вот наконец мы оказались на пороге гигантского склада.

— Слушай, Фостер, — начал я, ощупывая какую-то тончайшую фиолетовую ткань, — твоя космическая маршрутка — самая настоящая сокровищница. Что там богатства Индии…

— Меня интересует только одно, дружище, — заметил Фостер. — Мое прошлое.

— Ну, да, — откликнулся я. — Узнаешь ты что-нибудь или нет, но неплохо бы подумать и о бизнесе. Мы бы с тобой учредили компанию по регулярной перевозке товаров на Землю.

— Ох, уж эти земляне, — вздохнул Фостер. — Каждое новое открытие тут же норовят оценить с коммерческой точки зрения. Ну, что ж, я оставляю это на твое усмотрение.

— Ага, — сказал я. — Тогда ты, если хочешь, отправляйся дальше на разведку, а я пока здесь покопаюсь.

— Ладно, дело твое.

— Встретимся у входа в коридор, куда мы зашли в первый раз. О'кей?

Фостер кивнул и вышел. Я повернулся к контейнеру, наполненному камнями, похожими на необработанные изумруды, загреб пригоршню и любовно стал пересыпать с ладони на ладонь.

— Это что, для игры в бабки? — пробормотал я себе под нос.

Несколько часов спустя, я прошел по коридору, напоминавшему тропу через сад, пересек танцевальный зал, похожий на лужайку, окаймленную медноствольными деревьями и затененную гигантскими папоротниками, и прошел под аркой в зал, где за длинным столом уже сидел Фостер. Сквозь псевдоокна струился свет заходящего солнца.

Я грохнул стопку книг на стол.

— Взгляни-ка, — сказал я. — Из того же материала, что и дневник, а иллюстрации…

Я раскрыл одну из них. Тяжелый здоровенный том. На цветной вклейке была изображена таращившаяся в объектив кучка столпившихся бородатых арабов в грязных белых джолабах, на заднем плане паслось стадо тощих коз. Эта фотография очень напоминала то, что обычно печатают в «Нэшнл Джиогрэфик», разве только качеством получше.

— Читать подписи я не берусь, — сказал я. — Но уж что касается разглядывания картинок, тут я гений. Большинство книг демонстрируют сцены, которые, похоже, мне никогда не доведется увидеть воочию. Некоторые из снимков явно сделаны на Земле, и бог весть когда.

— Наверное, путеводитель, — предположил Фостер.

— Путеводитель, который можно продать любому университету на Земле за весь их годовой бюджет, — прокомментировал я, листая страницы. — Нет, ты только взгляни.

Фостер посмотрел на панорамный снимок процессии бритоголовых мужчин в белоснежных саронгах, несущих на своих плечах миниатюрную золотую лодку. Они шли по длинной белокаменной лестнице, спускающейся от ряда гигантских фигур со сложенными руками и раскрашенными лицами. На заднем плане виднелись кирпично-красные скалы, опаленные пустынным солнцем…

— Храм Хатшепсут в эпоху своего расцвета, — сказал я. — А это значит, что фотографии не менее четырех тысяч лет. И еще вот это мне знакомо, — я перелистнул фотографию, снятую с высоты птичьего полета, изображавшую гигантскую пирамиду с выщербленными кое-где полированными плитами. У основания нескольких блоков не хватало, и были видны внутренние грубые массивные глыбы.

— Это одна из пирамид, может, даже самого Хуфу, — заметил я. — Ей уже пара тысяч лет, и она начала разрушаться. А вот, — я открыл другой том и продемонстрировал Фостеру четкую фотографию огромного мохнатого слона с поднятым розоватым хоботом между широко расставленными бивнями.

— Мастодонт, — пояснил я. — А вот — шерстистый носорог, а эта отвратительная зверюга, должно быть, саблезубый тигр. Этой книжульке чертова уйма веков.

— Жизни не хватит обследовать все сокровища корабля, — заметил Фостер.

— А как насчет скелетов? Нашел еще что-нибудь?

Фостер кивнул.

— Видимо, катастрофа, а может, и болезнь. На костях никаких следов.

— Я все никак не могу сообразить насчет того скелета в шлюпке, — сказал я. — Зачем ему ожерелье из медвежьих зубов? — я уселся напротив Фостера. — Тут навалом загадок. Но нам лучше потолковать о другом. Например, здесь есть кухня? А то я что-то проголодался.

Фостер подал мне черный штырь:

— Мне кажется, это важная находка, — сказал он.

— Это что, палочка для мороженого?

— Коснись виска…

— Массажирует, что ли?

Я прикоснулся штырем к голове.

Я находился в комнате с серыми стенами, лицом к возвышающейся громаде рифленого металла.

Я вытянул руки и приложил ладони к необходимым углублениям. Кожух открылся. Ввиду явной неисправности усилителей кваринарного поля я знал, что было необходимо задействовать автоконтроль цепей прежде…

Я мигнул и оглядел мраморный стол, сваленные в кучу книги, а потом тупо уставился на штырь в руке.

— Я вроде как был на какой-то подстанции, — сказал я — Какая-то неисправность с… с… с…

— С усилителями кваринарного поля, — подсказал Фостер.

— Я словно бы находился там, — проговорил я ошеломленно. — Я все прекрасно понимал.

— Это техническое руководство, — пояснил Фостер. — Они могут подсказать нам все, что необходимо знать о корабле.

— Я думал о том, что мне предстоит сделать, — все никак не мог успокоиться я, — как всегда, перед началом работы. Я собирался устранить неисправность этой фиговины. И я знал как!

Фостер вылез из-за стола и двинулся к коридору.

— Мы начнем с одного конца библиотеки и просмотрим ее всю, — сказал он. — На это уйдет время, но так мы добудем необходимую информацию, а тогда уж обсудим дальнейшие планы.

Фостер подобрал несколько штырей с полки. Первое, что нам было необходимо, так это найти пищу и постели, на худой конец — руководство по управлению самим кораблем. Я надеялся, что нам удастся обнаружить эквивалент библиотечного каталога, это значительно облегчило бы задачу.

Я прошел в глубь стеллажей и заметил короткий ряд красных штырей. Взяв один из них, я повертел его в руках, но потом решил, что опасности здесь нет совершенно никакой и прислонил к виску…

По звону гонга я использовал нейрососудистое напряжение, сократил корковые ареалы ипселон-зета и йота и приготовился к…

Я отдернул штырь. В ушах все еще раздавался пронзительный звон гонга. Штыри влияли на сознание, на реальность. Очень интенсивно, за счет жесткой фокусировки внимания на необходимом. У меня захватило дух от мысли о скрытых в этом возможностях. Можно поохотиться на тигра, влететь на самолете в бушующее пламя, сразиться с боксером-чемпионом… Я взял другой штырь.

По звуку прерывистой трели я разложил инструменты и пошел к ближайшему трансфокатору…

Еще один.

Заступив на вахту, я доложился в рубку по сети оповещения и подтвердил двусторонность связи…

Я выбрал средний штырь.

Нуждаясь в ксивометре, я набрал команду номер один, добрал свой код…

Еще через три штыря.

Ситуация оказалась сложной. Я явился на инструктаж (уровень девятый, секция четыре, подсекция двенадцать, предварительный курс); тут я припомнил, что необходимо внести данные кода активности… моего кода активности — моего кода активности… Мной овладело чувство обескураженности. Промелькнула смесь каких-то изображений, потом мешанину впечатлений прорезал отчетливый голос:

— Ты испытал частичную потерю личности, не тревожься, прибегни к помощи общеориентационной матрицы ближайшего информационного каталога. Его местонахождение…

Я продвигаюсь вдоль стеллажей, останавливаюсь перед нишей, где на стене прикреплена подковообразная пластиковая скоба. Я снимаю ее и прикладываю к голове.

Я продвигаюсь вдоль стеллажей останавливаюсь перед нишей.

Я стоял, прислонившись к стене, голова гудела. Красный штырь валялся под ногами. Поток информации оказался слишком интенсивен. Что-то в каталоге.

— Эй, Фостер! — позвал я. — Похоже, я на что-то на толкнулся.

Голова Фостера возникла из-за соседнего стеллажа.

— Насколько я понимаю, — сказал я, — этот каталог даст нам исчерпывающую информацию о корабле, и тогда уже мы сможем планировать наши действия более обдуманно. По крайней мере, будем знать, что делать.

Я снял пластиковую подкову со стены:

— От этой штуковины у меня кружится башка, — посетовал я, передавая ее Фостеру. — И вообще, кому, как не тебе, этим заняться.

Фостер взял матрицу и направился к креслу в конце зала:

— Мне кажется, это надо делать сидя.

Он пристроил зажимы на голове. Глаза его закатились, и он обмяк, оседая в кресле.

— Фостер! — я бросился к нему и стал было стаскивать подкову с головы, но потом засомневался. Может эта неожиданная реакция Фостера — вполне стандартная? Хотя мне все это и не нравилось, я принялся успокаивать себя. В конце концов, эта штуковина была необходима для возвращения утраченных знаний, и у Фостера всего-навсего шло восстановление забытого "Я". К тому же только полная, трехмерная личность Фостера могла дать ответы на мучавшие нас вопросы. Пусть корабль, вместе со своим содержимым, уже заброшен в течение тысячелетий, но библиотека по-прежнему должна функционировать. И пусть библиотекарь давным-давно превратился в прах, Фостер лежит без сознания, а я в тридцати тысячах миль от дома. Пусть. Как говорится, дело житейское.

Я начал бродить по библиотеке. Смотреть было нечего — бесконечные стеллажи, стеллажи… Объем информации, накопленный здесь, буквально потрясал. Если б только добраться до дома с грузом этих штырей. Я прошел в соседнее помещение, вернее, слабо освещенную комнатушку, всю середину которой занимал огромный замысловатый диван с округлым углублением в конце. Вдоль стен громоздились непонятные приборы и панели. Сразу возле двери лежали два скелета, возле дивана покоился еще один. Рядышком валялся кинжал с длинным лезвием.

Я нагнулся над скелетом около двери. Насколько я мог судить, погибшие ничем не отличались от людей. Откуда они пришли, на какой планете жили? Если уж сумели построить такой корабль да еще и оборудовать его таким образом…

Кинжал был необычен. Клинок его был из прозрачного металла, а рукоять украшена символикой Двумирья. Это служило первым смутным намеком на случившееся в тот момент, когда погибшие были еще живы.

Я тщательно осмотрел приставленное к стене устройство, похожее на зубоврачебное кресло. Из спинки выступали тонкие металлические захваты, а на прутьях были укреплены разноцветные линзы. На полке, протянувшейся вдоль стены, стоял целый ряд тускло-серебристых цилиндров. Один такой же выступал из гнезда в боку устройства. Я вынул и оглядел его. Материал чем-то напоминал пластик: тяжелый и гладкий. У меня возникла уверенность, что это — братец тем штырям в библиотеке. «Интересно, какая в нем заложена информация?» — подумал я, пряча его в карман.

Я зажег сигарету и вернулся к Фостеру. Он по-прежнему лежал в той же позе. Я сел на пол, прислонившись спиной к креслу, и принялся ждать.

Прошел целый час, прежде чем Фостер наконец зашевелился, вздохнул и, открыв глаза, устало стянул с себя пластиковую подкову.

— Ну как, все в порядке? — поинтересовался я. — Ты меня здорово напугал.

Фостер озадаченно оглядел меня, начиная со взлохмаченной шевелюры и заканчивая потрепанными ботинками.

Его брови слегка сдвинулись в недоумении, и он произнес что-то непонятное. Вся фраза, похоже, состояла только из 3 и К.

— Слушай, хватит сюрпризов, Фостер, — произнес я, неожиданно охрипшим голосом, — говори по-английски.

На его лице отразилось недоумение. Он взглянул мне в глаза, потом огляделся по сторонам:

— Это корабельная библиотека, — сообщил он.

Я с облегчением вздохнул.

— Ну, ты меня и напугал! Я уж думал, у тебя опять память отшибло.

Фостер внимательно следил за движением моих губ.

— Ну, и что там? — спросил я. — Что тебе удалось узнать?

— Тебя я знаю, — медленно ответил Фостер. — Ты — Легион.

Я судорожно кивнул. Внутри у меня что-то судорожно сжалось.

— Ну, еще бы, конечно, ты меня знаешь. Только спокойно, не нервничай… — я положил руку ему на плечо. — Ты помнишь, мы собирались…

Фостер резко сбросил мою руку с плеча:

— На Валлоне так не принято, — холодно произнес он.

— На Валлоне? — переспросил я. — Слушай, в чем дело, Фостер? Только час назад мы, два приятеля, вошли в эту библиотеку. Нам нужна была информация. И мне жуть любопытно: узнал ты что-нибудь или нет?

— А где остальные?

— Парочка остальных в соседней комнате, — обозлился я. — Только поусохли малость. Если хочешь, я тебе еще найду таких же дистрофиков. А кроме них, здесь только я.

Фостер посмотрел на меня, как на пустое место.

— Я помню Валлон, — сказал он, потирая лоб. — Но я также помню и варварский мир, жестокий и примитивный. Помню тебя. Мы куда-то ехали в убогом фургоне, потом на барже по каким-то морям. Уродливые комнаты, отвратительные запахи, омерзительный шум…

— Не очень-то похвальные воспоминания о богобоязненной стране, — прокомментировал я. — Но я, пожалуй, понимаю, о чем ты.

— Люди были хуже всего, — продолжал он. — Деформированные, больные, со вздувшимися животами, отвратительной кожей, искалеченными конечностями. Охотники. Мы спасались от них бегством, Легион, я и ты. И еще помню посадочную площадку… — Фостер на секунду замолчал, — странно, она превратилась в какие-то руины.

— Мы, аборигены, зовем ее Стоунхенджем.

— Охотники вырвались из-под земли. Было сражение. Да, но почему Охотники преследовали меня?

— Я вот как-то надеялся, что ты сам мне и объяснишь, — ответил я. — Ты знаешь, откуда и зачем прибыл этот звездолет?

— Это корабль Двумирья, — ответил Фостер. — Но не понимаю, как он здесь очутился.

— А что скажешь насчет дневника, может быть, теперь…

— Дневник! — встрепенулся Фостер. — Где он?

— Во внутреннем кармане твоего пиджака, должно быть.

Фостер неуклюже принялся шарить по карманам, наконец нашел его и открыл.

Я заглянул через его плечо. Фостер открыл дневник в самом начале, в той части, которую никто не мог расшифровать.

И он преспокойно читал ее.

Мы сидели в библиотеке за полированным столом из зеленого дерева. Уже прошло несколько часов, а Фостер все читал. Наконец он откинулся на спинку кресла, взъерошил рукой волосы и вздохнул.

— Меня звали Кулклан, — сообщил он. — А это, — он положил руку на дневник, — описание моей жизни. Но это только часть прошлого, которое я ищу. И я ничего не помню из него.

— Так объясни все-таки, что там в дневнике, — попросил я. — Прочти хоть что-нибудь.

Фостер подобрал его со стола и полистал страницы:

— Похоже, я пробудился здесь, на борту звездолета. Я лежал на трансформ-ложе и, значит, уже прошел стадию трансформации.

— Это когда ты потерял память?

— И вновь приобрел на трансформ-ложе. Была задействована моя матрица памяти. Я пробудился, зная, кто я, но не зная, каким образом оказался на борту корабля. Дневник утверждает, что самое последнее мое воспоминание относится к зданию подле Мелкоморья.

— Где это?

— На планете Валлон.

— Да?! Ага, и что же дальше?

— Я огляделся, на полу лежали четыре окровавленных тела. Один человек еще дышал. Я оказал ему посильную помощь и принялся обыскивать корабль. Но единственное, что я обнаружил, так это еще троих мертвецов. А потом на меня напали Охотники…

— Это наши приятели шары?

— Да, они питаются биологической энергией. А у меня не оказалось светового щита. Я бросился к шлюпке, таща на себе раненого. Затем спустился на ближайшую планету — твою Землю, но раненый умер у меня на руках. Он был моим другом, его звали Аммерлин. Я похоронил его и отметил место валуном.

— Древний грешник, — догадался я.

— Да… его кости, наверное, и нашел тот монах.

— Но ты хоть знаешь, откуда появилась подземная установка? Дневник что-нибудь упоминает об этом?

— Ничего, — разочарованно покачал головой Фостер. — Странно читать о жизни автора дневника и в то же время осознавать, что это ты сам.

— А как насчет Охотников? Как им удалось попасть на Землю?

— Они бесплотны, — ответил Фостер, — и способны выдержать космический вакуум. Я только могу предположить, что они последовали за моей шлюпкой.

— Они преследовали тебя?

— Да. Но у меня нет ни малейшего представления, почему. Обычно это безобидные существа, и их используют в поисках беглецов от закона. Их очень легко настроить на конкретного человека, они начинают преследовать его и отмечают для последующего пленения.

— Ага, что-то вроде овчарок, — прокомментировал я. — Слушай, а кем ты сам-то был? Крупной мафиозной шишкой на Валлоне?

— К большому сожалению, дневник не касается этой темы, — ответил Фостер. — Но это странное галактическое путешествие и свидетельства борьбы на корабле заставляют меня предположить, что меня и моих спутников могли изгнать за преступление, совершенное в Двумирье.

— Ба! Так они напустили на тебя Охотников! — воскликнул я. — А какого же черта они тогда столько времени торчали у Стоунхенджа?

— В радарной установке была утечка электроэнергии, — ответил Фостер, — а они подпитывают себя электромагнитным излучением. Не забывай, до прошлого столетия это был практически единственный источник подзарядки для них.

— А как же они пробрались в тоннель?

— При наличии времени они с легкостью просачиваются сквозь пористые субстанции. Ну, конечно, когда я оказался поблизости, они в спешке просто прорвали землю.

— Ну, хорошо, а чего дальше, после того, как ты похоронил своего приятеля?

— Дневник сообщает, что на меня напали туземцы в звериных шкурах. Один из них вошел в шлюпку и, должно быть, сдвинул рычаг старта. Во всяком случае, шлюпка поднялась, оставив меня на Земле.

— Так вот это чьи кости с ожерельем из медвежьих зубов. Интересно, а почему он не вошел в корабль?

— Да нет, войти-то он вошел, но ты же помнишь скелет возле шлюпки? В то время, когда туземец попал сюда, это был свежий, окровавленный труп. Вероятно, бедняга и не сомневался, что его ждет здесь такая же участь, потому он в панике и отступил обратно в шлюпку, а двери закрылись и…

— Понятно, он застрял здесь, а ты — там, на Земле.

— Да, — согласился Фостер. — А потом, похоже, я жил среди этих дикарей и даже стал их вождем. Я много лет ждал, что кто-нибудь заберет меня, а поскольку мой организм не старел, то меня стали чествовать, как бога. Я бы выстроил сигнализатор, но нигде не было чистых металлов. Ничего, что могло бы мне пригодиться. Я попытался обучить их, но это — работа на столетия.

— Так организовал бы какие-нибудь курсы повышения квалификации, неужели все были безнадежными идиотами? — предложил я.

— Да нет, талантов хватало, но дело не в этом, — сказал Фостер.

— И как же ты вытерпел сотни лет? Ты что, из породы вечных суперменов?

— Естественная длительность человеческой жизни огромна. Я на вас смотрю, как на безнадежно больных, которые погибают молодыми.

— Да какая ж тут болезнь, — возразил я, — обыкновенная старость, потом копыта на сторону. Естественный ход вещей.

— Человеческий разум — превосходнейший инструмент, — возразил Фостер, — и он отнюдь не должен так быстро гибнуть.

— Над этим стоит поразмыслить, — согласился я. — А ты почему не заразился?

— Все валлонцы проходят вакцинацию против этого.

— Ха, вот бы и мне, — вставил я, — но давай вернемся к нашим баранам.

Фостер перелистнул страницу:

— Я правил многими народами, побывал во многих землях в поисках умелых кузнецов, стеклодувов, экспериментаторов. Но я всегда возвращался к посадочной площадке.

— Должно быть, это казалось невыносимым, — посочувствовал я. — Изгнанник на чужой планете проводит сотни лет в глуши, среди дикарей…

— Ну, зачем же утрировать. Мне довелось видеть, как эти дикари сбрасывали шкуры и познавали пути цивилизации. Я учил их, как надо строить, как собирать стада, обрабатывать землю. Я сам выстроил великий город и попытался — по неопытности — преподать аристократии кодекс Двумирья. Но хотя они все и собирались за круглым столом, подобном Кольцевому Столу в Окк-Хамилоте, им так и не удалось до конца усвоить мои уроки. А потом они стали задаваться вопросом, почему, собственно говоря, их король не стареет. И тогда я вынужден был оставить их и попытался закончить постройку сигнализатора. Охотники ощутили это и напали. Сначала я отогнал их огнем, но потом меня разобрало любопытство, и я последовал за ними к гнездовищу.

— Я помню, — сказал я, — «… это было место, знакомое мне издавна. Это был не улей, а штольня — дело рук обитателей Двумирья…»

— Их было слишком много, и мне едва удалось уцелеть. Хроническое голодание сделало Охотников агрессивными. Они бы высосали всю мою энергию до последней капли.

— Если б ты только знал, что передатчик здесь. Но ты не знал. Потому и подался за океан.

— Вспомни, они нашли меня даже там. И каждый раз мне удавалось бежать. Но всегда они отыскивали меня снова.

— А твой сигнализатор, что, с ним так ничего и не вышло?

— И не могло. Это была попытка, заранее обреченная на неудачу. Только высокоразвитая цивилизация могла снабдить меня необходимыми материалами. Я мог только ждать и учить тому, что знал сам. А потом я начал забывать.

— Почему?

— Мозг устает, — пояснил Фостер. — Такова цена долгой жизни. Он должен возобновлять свои ресурсы. Интенсивная работа и шок ускоряют трансформацию. Я и так умудрился продержаться несколько столетий. А дома, на Валлоне, человек записывает память на матрицу, а после трансформации восстанавливает память в новом теле. Но, оставшись один, я не мог этим воспользоваться. Конечно, я делал все: готовил укромные убежища, писал самому себе письма…

— Вот когда ты проснулся в гостинице, ты здорово помолодел прямо за ночь, как это возможно?

— Когда мозг восстанавливается, то происходит регенерация всего организма. Кожа забывает все свои морщины, мускулы — накопившуюся усталость, клетки становятся такими же, какими они были когда-то в молодости.

— При первой нашей встрече, — заметил я, — ты упоминал о госпитале в Первую Мировую войну. Ты тоже там проснулся, ничего не помня?

— Твой мир очень жесток, Легион. Наверное, я терял память много раз. Где-то там, в прошлом, я постепенно забыл о своей цели и, когда Охотники вновь появились, бежал в слепой панике.

— У тебя в Мейпорте был целый оружейный склад. Какая польза от него против Охотников?

— Да никакой, — бросил Фостер. — Но я же не знал. Я только ощущал, что меня преследует нечто.

— Ну, уж в наше-то время ты мог бы построить сигнализатор, — вставил я, — хотя нет, ты уже и забыл, зачем он тебе и как это делается.

— Но, в конце концов, я все же нашел передатчик с твоей помощью, Легион. Правда, по-прежнему остается загадкой, что произошло на борту этого корабля? Почему я здесь?

— Слушай, — окликнул я. — А как насчет такой версии: пока ты лежал на том уютном диванчике, записывая память, на борту разразился мятеж, и к тому времени, как ты очнулся, кругом остались одни трупы.

— В этом есть зерно истины, — задумчиво согласился Фостер. — Но будем надеяться, что когда-нибудь мы узнаем всю правду.

— Вот чего я до сих пор не могу понять, так это почему никто с Валлона не отыскал твой звездолет, он же все это время болтался здесь, на орбите.

— Ты только представь бескрайность космоса, Легион. Твоя планета — всего лишь один крошечный мирок среди сонма звезд.

— Но ведь здесь же была оборудована посадочная площадка для ваших кораблей. Не иначе, как существовало регулярное сообщение. Да и книги с фотографиями — прямое доказательство, что вы бывали на Земле много тысяч лет назад. Так с чего это вдруг все визиты прекратились-то?

— Таких площадок множество по всему космосу, — заявил Фостер, — это своего рода маяки, отмечающие каждый риф. Могут пройти века, прежде чем кто-нибудь вздумает заглянуть сюда. Тот факт, что штольня в Стоунхендже давно забилась землей, еще в те время, когда я впервые сошел на поверхность, показывает, насколько редко посещают твой мир.

Я задумался. Мало-помалу складывалась стройная картина. Правда, в ней еще было довольно много белых пятен, да и рамы не хватало. Наконец меня осенило:

— Слушай, ты сказал, что когда очнулся, то как раз записывал память. Ты проснулся и все помнил, так почему бы не повторить процедуру? Если, конечно, твой мозг в состоянии выдержать еще одну нагрузку.

— Правильно, — откликнулся Фостер, вскакивая: — Это шанс. Идем!

Я последовал за ним в комнатушку со скелетами. Он с любопытством оглядел кости.

— Хорошенькая была потасовочка, — заметил я.

— Да, похоже, я пробудился здесь, — сказал Фостер. — А это те, кого я увидел мертвыми.

— Как видишь, они еще не воскресли, — сострил я. — Ну, что скажешь насчет этой машинки?

Фостер прошел по роскошному диванчику, нагнулся над ним, а потом покачал головой:

— Нет, — сказал он, — конечно, ее здесь не будет.

— Чего?

— Матрицы памяти. То есть инструмента, который я использовал для восстановления памяти.

Тут я припомнил о цилиндре в кармане. С внезапно забившимся сердцем я вынул его и поднял, словно школьник, знающий правильный ответ.

— Этот?

Фостер глянул:

— Нет, это пустой, как те, вдоль стены. Они предназначены для использования в аварийных ситуациях. Заполненные матрицы должны быть цветокодированы.

— Да, пожалуй, — согласился я, — иначе бы все было слишком просто, — я огляделся. — Конечно, этот шкафчик слегка великоват, чтобы искать в нем потерянную пуговицу, но ничего другого нам не остается.

— Не расстраивайся, Легион. По возвращении на Валлон я, без сомнения, смогу восстановить свое прошлое. Существует специальное хранилище, где содержатся матрицы каждого гражданина.

— Но ведь твоя-то находилась у тебя.

— Это наверняка была только копия. Оригинал никогда не покидает хранилища в Окк-Хамилоте.

— Тогда понятно. Тебе не терпится попасть обратно, — заметил я. — Это будет нечто — заявиться домой после такого долгого отсутствия. Да, кстати о времени, ты сумел уточнить, сколько же ты в действительности находился на Земле?

— Да нет, — отозвался Фостер, — я могу сделать только грубую прикидку.

— Ну, так сколько же?

— С той поры, как я высадился из шлюпки, — ответил он, — прошло три тысячи лет.

— Жаль, что команда распадается, — сказал я. — Ты знаешь, я уже как-то привык к своему положению школяра-недоучки. Мне будет не хватать тебя, Фостер.

— Летим со мной на Валлон, — отозвался тот. Мы находились в обсерватории, глядя на ярко освещенный шар моей планеты с расстояния в тридцать тысяч миль. А рядом с Землей застыл ослепительно белый диск Луны.

— Спасибо, приятель, — откликнулся я. — Я бы и не прочь поглазеть на все эти космические диковинки, но боюсь, что в конце концов пожалею об этом. Знаешь ли, эскимосу мало пользы от компьютера. Я просто помру от тоски.

— Но ты же можешь вернуться.

— Ну, насколько я знаю, — сказал я, — после прогулочки на таком звездолете на Земле пройдет пара сотен лет, а я бы хотел прожить свою жизнь здесь, с людьми, которых понимаю, и в том мире, в котором вырос. Конечно, у него есть свои недостатки, но, по крайней мере, это мой родной дом.

— Ну, тогда я ничего не могу поделать, Легион, — сказал Фостер. — И даже на знаю, как выразить свою благодарность и вознаградить тебя за преданность.

— Э… э… ну, что касается этого, то было бы неплохо загрузить шлюпку кое-какими вещичками из библиотеки — шариками со склада, ну и так, по мелочи. Я, кажется, знаю, как все это приложить к делу, чтобы не затронуть экономику и не поставить ее на уши. Ну, и попутно самому устроиться. Как ты уже успел заметить, я — материалист.

— Твое дело, — отозвался Фостер, — бери, что хочешь.

— По возвращении, — сообщил я, — я сделаю еще кое-что. Вскрою тоннель с подземной установкой и взорву ее к чертовой матери. Если, конечно, никто до нее еще не добрался.

— Судя по темпераменту местных жителей, — с улыбкой заметил Фостер, — секрет останется в неприкосновенности, по крайней мере, еще поколения три.

— Не волнуйся, я посажу шлюпку где-нибудь в укромном местечке, где ее не засечет радар, — успокоил его я. — Нам повезло, через пару лет было бы поздно.

— Да, вы бы уже смогли обнаружить и звездолет, — согласился Фостер, — даже несмотря на антирадарную защиту.

Я глядел на огромный голубой шар, зависший над головой. В Тихом океане сверкала яркая точка отражавшегося солнца.

— Кажется, я различаю там островок, который мне очень даже подойдет, — игриво заметил я. — Ну, а не подойдет, не велика беда, найдутся еще десятки таких же.

— Ты сильно изменился, Легион, — отметил Фостер, — ты похож на человека с joie de vivre ^[80] .

— Вообще-то, я привык думать, будто моя жизнь полна невезенья, — сказал я. — И все-таки есть какой-то смысл в том, что мы стоим здесь, смотрим на эту планету, и все мысли о несостоятельности кажутся просто нелепыми. Там, на поверхности, можно найти все для счастья человека, и для этого даже не требуется иметь товар.

— У каждого мира свои правила жизни, — заметил Фостер. — Иногда более сложные, иногда попроще. Противостоять реальности — вот в чем смысл.

— Лицом к лицу со всей Вселенной, — продекламировал я. — На фоне этого даже проигрыш будет выглядеть победой, — я повернулся к Фостеру. — Мы находимся на десятичасовой орбите, давай пошевеливаться. Я быхотел приземлиться в Южной Америке. Мне там знакомо одно местечко, где можно разгрузиться без лишних вопросов.

— У нас еще есть несколько часов, — сказал Фостер, — незачем торопиться.

— Может, и так, — согласился я. — Но мне надо многое успеть, — я бросил последний взгляд на величественное зрелище за бортом, — и хотелось бы начать, как можно скорее.

Глава восьмая

Я мирно сидел на террасе, любуясь закатом, и размышлял о Фостере, который сейчас летел к себе домой где-то там, за пурпурными облаками. И самое парадоксальное заключалось в том, что для него, путешествующего почти со скоростью света, прошло' всего несколько дней, в то время как здесь миновало три года.

Самыми сложными для меня оказались первые несколько месяцев, когда я посадил свою шлюпку в каньоне неподалеку от маленького городка Итценка в Перу. Мне пришлось выждать с неделю, из опасения, как бы не явилась толпа местных зевак, а потом я пешком потопал до города, неся с собой рюкзачок с тщательно отобранными образчиками, благодаря которым я и собирался начать свою новую карьеру. Мне понадобилась пара недель, чтобы добраться до морского порта Каллау, и еще неделя, чтобы попасть матросом на корабль-рефрижератор, везущий бананы. В Тампе я сиганул через борт и, не привлекая к себе внимания, добрался до Майами. Насколько можно было судить, полиция давно утратила интерес к моей персоне. Моя старая подружка — тучная леди — не слишком-то обрадовалась встрече, но все же пристроила меня, и я принялся превращать свои сувениры в деньги.

Я захватил с собой проектор и пригоршню кассет с фильмами, весьма похожими на кости домино. Я не собирался продавать их в какую-нибудь лавку, а договорился со своим старым приятелем из киносети, и он за плату скопировал их на обычную пленку. Ему я объяснил, что вывез это из восточной Европы. Правда, он был не в восторге от них, но признал, что в технике создатели кое-что все-таки смыслят.

Специальные эффекты были просто потрясающи. Его любимым фильмом стал тот, который я окрестил «охотой на мамонта».

Я предложил только двенадцать записей с незначительным монтажом и комментариями, из них вышли отличные двадцатиминутные документальные фильмы. Мой знакомый связался с приятелем в Нью-Йорке и слегка поторговался. Мы сошлись на ста тысячах долларов с условием, что за такую же цену предоставим еще дюжину фильмов.

Через неделю в Бейоне, штат Нью-Джерси, состоялся пробный показ, после которого меня буквально завалили предложениями продать следующую партию за полмиллиона долларов без всяких лишних вопросов. Я оставил Майки вершить бизнес на комиссионных началах, а сам вернулся в Итценку.

Шлюпка находилась на месте и простояла бы там, наверное, еще пятьдесят лет, никто бы так и не наткнулся на нее. Я просто объяснил команде, которую привез с собой, что это — ракетная декорация, необходимая для моего очередного фильма. Я разрешил им облазить всю шлюпку и удовлетворить свое любопытство. Все единодушно решили, что такой примитивный камуфляж никого не одурачит: никаких тебе стабилизаторов, никаких лучеметов, а панель управления вообще ничуть не лучше, чем обыкновенные игровые автоматы. Но поскольку денежки на ветер выбрасывал я, и их это совершенно не касалось, то они принялись маскировать ракету — как я их заверил, неотъемлемую часть замысла фильма, — и разгружать мои товары.

Через год после возвращения я владел собственным островом у побережья Перу и домом, в котором каждый мой каприз был тщательно исполнен архитектором — настоящим телепатом. Конечно, он на мне здорово заработал, но дом того стоил.

Верхний этаж, по сути, представлял собой отдельную башню, ничем не уступавшую банковским сейфам. Именно там я и хранил все свои игрушки. Мне удалось продать около сотни фильмов, но оставалось еще куча других вещей, да и сам проектор многого стоил. Он прочитывал фильмы по молекулярным слоям и проецировал совершенно непрерывную картину. Цвет и звук были настолько реальными, что мой агент по сбыту даже несколько раз жаловался на слабую цветонасыщенность.

Принцип конструкции проектора был абсолютно нов, а теория так вообще, пожалуй, еще недоступна нашим физикам. Но само по себе практическое применение не представляло никакого труда. Я рассудил, что с необходимыми контактами в научных кругах я мог бы ввести эту теорию в обиход и в результате стать мультимиллиардером. Я уже и так выбросил на наш рынок несколько изобретений: прочную бумагу, пригодную для шитья одежды, химикат, выбеливающий зубы до белоснежности, всецветовой краситель для художников. Те знания, которые я воспринял через штыри, обеспечивали мне в перспективе создание сотни новых индустриальных комплексов, и это было еще далеко не все.

Я потратил большую часть года на кругосветное путешествие, открывая для себя то, что доступно тугому кошельку. Весь следующий год я провел, обустраивая остров, покупая картины, ковры, столовое серебро для дома, а заодно и концертный рояль. После первого восторга, вызванного экономической свободой, я принялся наслаждаться музыкой.

Целых шесть месяцев за моим здоровьем и распорядком дня следил специальный врач. В конце курса, после бешеной гонки, я уже мало был похож на себя прежнего, в то время как врач-тренер превратился в абсолютную развалину, не выдержав темпа. Так что мне пришлось искать себе другое хобби.

Теперь, три года спустя, мне все начинало надоедать, ко мне подкрадывалась скука — болезнь богатых. Но мечтать о богатстве и иметь его — две разные вещи, и я уже чуть ли не с ностальгией вспоминал прежние дни неудач, когда каждый шаг оборачивался приключением, полным полицейских, отвратительной еды и тысяч неутоленных желаний.

Не то чтоб я серьезно страдал. Я сидел в шезлонге, отдыхая после долгого дня с рыбной ловлей и скромным обедом. Я покуривал сигару, свернутую из лучшего табачного листа и слушал самую прекрасную музыку, какую только способна воспроизвести тысячедолларовая магнитола. А расстилавшийся передо мной пейзаж, хоть и бесплатный, стоил никак не меньше миллиона в час. А через минуту я спущусь к причалу, заведу катер фирмы «Роллс-Ройс», переберусь на материк, пересяду в свой «кадиллак» последней модели и двинусь в город, где меня уже поджидает высокая блондинка из Стокгольма. Я пригласил ее в кино. Она работала секретаршей в фирме, занимавшейся электроникой.

Я затянулся напоследок и подался вперед, чтобы бросить окурок в большую серебряную пепельницу, когда заметил какое-то пятно багровой в лучах заката воде. Рассмотреть его было трудно, я пошел и принес морской бинокль. Теперь я отчетливо различал моторный катер, мчавшийся к моему острову.

Он повернул к стофутовому бетонному причалу и подрулил под тихое клокотание воды. Мотор заглох, катер лишь мирно качало на волнах во внезапно наступившей тишине. В бинокль я изучал серо-голубоватый корпус. На корме виднелись две пушки, а на стапелях четыре торпеды. Но на меня произвело впечатление не столько вооружение, сколько ряды моряков в касках на палубе.

Я продолжал наблюдать. Солдаты сошли на берег и выстроились в два взвода, я посчитал: пятьдесят человек, из них два офицера. Я едва расслышал, как были отданы команды, и колонна тронулась по мощеной дороге, ведущей от королевских пальм и магнолий прямо к пандусу возле дома. Здесь они остановились, по команде развернулись налево и застыли по стойке «смирно». Два офицера и кургузый гражданский с портфелем взобрались по лестнице, стараясь выглядеть как можно более непринужденно, и остановились у широкого пролета.

Офицер, стоящий впереди, не иначе как в ранге бригадного генерала, поднял голову и уставился на меня:

— Мы можем подняться, сэр?

Я оглядел застывшие шеренги солдат:

— Ну, если ваших парней мучает жажда, сержант, — отозвался я, — то пусть не стесняются, заходят.

— Я — генерал Смейл, — прокричал тот. — Это полковник Санчес, представитель Перуанской армии, — он ткнул пальцем в другого военного, — и мистер Приффи из американского посольства в Лиме.

— Здрасте, мистер Приффи, — откликнулся я. — Здрасте, мистер Санчес. Здрасте…

— Это… э-э-э… официальный визит, мистер Легион, — выдавил генерал, — дело величайшей важности, касающееся национальных интересов вашей страны, мистер Легион.

— О'кей, генерал, — бросил я, — поднимайтесь. А что случилось-то? Ваши ребятки там не начали, случайно, новую войну?

Они поднялись на террасу, слегка поколебавшись, поздоровались со мной за руку и расселись по креслам. Мистер Приффи положил свой чемоданчик на колени.

— Если хотите, кидайте ваше барахло на стол, мистер Приффи, — предложил я.

Он мигнул и еще крепче вцепился в чемоданчик. Я предложил каждому сигары ручной работы. Приффи выглядел озадаченным, Смейл отрицательно покачал головой, а Санчес прихватил сразу три штуки.

— Я здесь, — сообщил генерал, — чтобы задать вам несколько вопросов, мистер Легион. Мистер Приффи представляет государственный департамент, а полковник Санчес…

— Можете не продолжать, — оборвал я, — он представляет перуанское правительство, а потому я и не спрашиваю, что делают американские вооруженные силы на перуанской территории.

— Эй, — встрял Приффи, — я вовсе не думаю…

— Охотно верю, — успокоил его я. — Так в чем дело, Смейл?

— Я сразу перейду к делу, — ответил тот. — Вот уже некоторое время разведка США ведет досье, закодированное — за неимением лучшего — под названием «марсианин», — генерал Смейл извинительно кашлянул. — Около трех лет назад, — продолжил он, — неопознанный летающий объект…

— Так, летающие блюдца — ваше хобби, генерал? — перебил я.

— Ничего подобного, — отрезал он. — Этот объект засекли многие радары, когда тот спускался с огромной высоты. Он совершил посадку на Земле… — генерал слегка замялся.

— Вот только не надо говорить, будто вы, проделав такой огромный путь, не можете мне ничего сказать.

— … в одном месте, в Англии, — нехотя ответил Смейл, — несколько американских истребителей было послано на разведку, но прежде, чем они успели вступить в контакт, НЛО взлетел с чудовищным ускорением, и наши радары потеряли его след где-то на высоте нескольких сот миль.

— А мне-то казалось, что наши радары способны на большее, — съязвил я. — Спутниковые программы…

— Просто не было возможности воспользоваться специальным оборудованием, — отпарировал Смейл. — Тщательное расследование показало, что два неких иностранца — вероятно, американцы — посетили это место за несколько часов до… э-э-э… высадки НЛО.

Я кивнул и вспомнил, как бродил по окрестностям, прикидывая, не удастся ли уничтожить подземную установку. Но там толпилось столько копов в штатском, сколько обычно бывает старых дев на похоронах кинозвезды, просто не протолкаться. Впрочем, все складывалось как нельзя лучше. Подземный тоннель они так и не обнаружили, поскольку ракеты завалили вход. А сама установка, видимо, была сделана из таких неметаллических материалов, которые не мог уловить ни один детектор.

— Спустя несколько месяцев, — продолжил Смейл, — в прокате США появилась целая серия документальных фильмов. На них была запечатлена как жизнь других планет, так и древние и доисторические события здесь, на Земле. В комментариях указывалось, что все эти короткометражные фильмы всего лишь демонстрируют некоторые научные теории о развитии жизни на других планетах. Они, конечно же, вызвали всеобщий интерес, и, за некоторым исключением, ученые оказались единодушны в своих восхищенных оценках.

— Меня тоже восхищают это прекрасные подделки, — вставил я. — При всеобщем интересе к космическим путешествиям…

— Однако на фоне технического совершенства короткометражных фильмов была отмечена одна удивительная неточность, — продолжал Смейл. — Она касалась вида нашей планеты из космоса, изображавшего Землю на фоне звезд. По мнению астрономов, конфигурация созвездий указывала на проведение съемки за семь тысяч лет до нашей эры. Ошибка относилась и к изображению полярной шапки льда на месте залива Гудзон. Южных же ледовых полей не было видно вообще. Антарктида оставалась совершенно свободной ото льда.

Я молча ожидал, что же последует дальше.

— Так вот, новые исследования подтвердили, что девять тысяч лет назад Северный Полюс действительно находился на месте залива Гудзон, — сообщил Смейл, — и ледовый панцирь Антарктиды тоже сравнительно недавнее образование.

— Но об этом уже давно говорили, — возразил я, — по этому поводу даже есть теория…

— И потом, что касается видов Марса, — не обращал на меня внимание генерал, — съемки «каналов» с высоты птичьего полета считались превосходнейшим трюком, — тут он повернулся к Приффи, который открыл чемоданчик и передал ему пару фотографий. — Вот кадр, взятый из фильма, — сказал Смейл.

Это было цветное фото восемь на десять, изображавшее гряду холмов, покрытых розоватой пылью, холмы ярко выделялись на фоне черно-голубого горизонта…

Смейл выложил рядом другое фото:

— А это, — сказал он, — снято с автоматической станции в прошлом году.

Я посмотрел. Второй снимок был зернист, в цвете преобладал голубой оттенок, но во всем остальном сомнений не вызывал. Холмы выглядели более приземистыми, да и угол съемок несколько отличался, но это был тот же самый пейзаж.

— Тем временем, — неумолимо продолжал Смейл, — на рынок выбрасывается множество новых изобретений. Химики и физики поражены теоретической базой, скрывающейся за подобной технологией. Один из продуктов — вариант красящего вещества — воплощает в себе абсолютно новую концепцию кристаллографии.

— Прогресс, — вяло заметил я. — Да что там, вот когда я еще был ребенком…

— След был чрезвычайно запутан, — перебил меня Смейл. — Но в конце концов мы обнаружили, что за всеми этими любопытными фактами досье кроется общий фактор, и этот фактор, мистер Легион, вы.

Глава девятая

Через несколько минут после заката Смейл и я снова сидели на террасе за остатками легкого ужина.

— У домашнего ареста, по крайней мере, одно преимущество — не рискуешь отравиться едой.

— Я понимаю ваши чувства, — отозвался Смейл, — честно говоря, мне самому не нравится это поручение. Но совершенно очевидно, что есть вещи, которые требуют объяснений. И я питал некоторую надежду, что вы добровольно нам все расскажете.

— Заберите вашу армию и плывите-ка отсюда подальше, генерал, — посоветовал я. — Тогда, может быть, я и сделаю что-нибудь добровольно.

— Ваш патриотизм…

— Мой патриотизм не устает твердить мне, что там, откуда я родом, у личности есть свои права.

— Дело слишком важное, чтобы обращать внимание на такие мелочи, — упорствовал Смейл. — Я признаюсь совершенно откровенно, что присутствие солдат было разрешено перуанским правительством постфактум. Я упоминаю об этом, чтобы дать понять, насколько важное значение придает правительство этому делу.

— Да, видя, как вы высаживаетесь на берег, я так и понял, — заметил я. — Вам просто чертовски повезло, что я не воспользовался своим дезинтегратором.

Смейл чуть не подавился.

— Да шучу, шучу, — успокоил я его. — Но я же не доставляю вам никаких хлопот. Зачем вы вызвали подкрепление?

Смейл ошарашенно уставился на меня:

— Какое подкрепление?

Я небрежно ткнул вилкой в пустоту. Он оглянулся. Поднимаясь все выше и выше, волны бороздила рубка подлодки, затем постепенно показался корпус, с палубы каскадами сбегала вода. Открылся люк, из которого тут же высыпали матросы. Смейл вскочил, роняя салфетку.

— Сержант! — заорал он.

Я сидел, открыв рот, и смотрел, как Смейл выскочил на лестницу и понесся вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Я слышал его рявканье, возгласы солдат, лязганье затворов, топот ботинок. Я подошел к мраморной балюстраде. Приффи в лиловой пижаме носился по лужайке, приставая ко всем с вопросами, а полковник Санчес, не переставая вопить, все дергал и дергал генерала за рукав. Пехота строилась.

— Эй, поаккуратней там с розами, сержант! — крикнул я сверху вниз.

— Не суйтесь не в свое дело, Легион! — проорал мне в ответ Смейл.

— А какого черта я должен молчать?! — гаркнул я опять. — В конце концов, владелец я этого поместья или нет?!

Смейл взлетел по мраморным ступеням.

— Я за вас отвечаю головой. Легион! — рявкнул он. — Вам надо спрятаться в убежище, где здесь подвал?

— Внизу, естественно, — отреагировал я. — А в чем дело-то? Межвойсковая грызня, что ли? Боитесь, как бы флот не отнял лакомый кусочек?

— Это ядерная подлодка, — сурово объяснил мне Смейл, — «Гагарин», и принадлежит она русскому флоту.

Я так и застыл с открытым ртом, невидяще уставившись на Смейла и пытаясь собраться с мыслями. Меня не очень-то удивило появление бригадного генерала. Я уже заранее проиграл ситуацию с юристами и прекрасно знал, что рано или поздно кто-нибудь доберется до меня за уклонение от уплаты налогов, за отказ от службы в армии или просроченную стоянку, но ничего серьезного не ожидал. Правительству может и не нравиться, что я знаю слишком много, и все же ни одна собака не могла бы обвинить меня в похищении изобретения у Дядюшки Сэма. В конце концов, они отвяжутся от меня, а моих денежек на швейцарском счету хватит до конца дней, если даже им удастся перекрыть все финансовые поступления от разработки моих идей. Я был даже рад, что все наконец произошло.

Но уж кто у меня совершенно вылетел из головы, так это русские. Вполне естественно, что они проявили ко мне интерес, а уж их шпионы ничуть не хуже разведчиков из ЦРУ. Я должен был сообразить, что рано или поздно они тоже выйдут на меня, но, в отличие от американских служб, им не придется считаться с Женевской Конвенцией по правам человека. Они, не задумываясь, пропустят мои мозги через «стиральную машину» и выжмут все необходимые сведения с такой же легкостью, как я выжимаю лимон.

Наконец подлодка всплыла полностью, и в лицо мне уставилось дуло зенитного пулемета, один залп которого мог запросто разнести вдребезги весь героический флот Смейла. А затем на резиновые лодки выгрузились моряки, в общей сложности пара сотен.

Прямо подо мной, на лужайке, сержант выкрикивал команды, и солдаты разбегались по позициям, должно быть, уже намеченным заранее. По всей видимости, для них появление русских оказалось не такой уж большой неожиданностью. Я оказался всего лишь пешкой, которую с успехом разыгрывали между собой два великих гроссмейстера. Моя розовая мечта утереть нос бюрократам испарялась на глазах, а мой остров готов был превратиться в поле битвы. И кто бы в ней не победил, я оказывался в проигрыше. У меня оставался лишь слабый шанс затеряться в кутерьме.

Смейл дернул меня за руку:

— Не торчи здесь! — рявкнул он. — Куда?..

— Простите, генерал, — сказал я и врезал ему под дых. Он скорчился, но несмотря на боль, рванулся за мной. Я отвесил ему хороший хук слева. Он мешком брякнулся на землю, дрыгнув ногами. Я перепрыгнул через него, вбежал в дом, быстро пронесся вверх по спиральной лестнице и захлопнул за собой бронированную дверь. Стены башни могли выдержать любой удар, вплоть до артиллерийского снаряда. Но пока мне, похоже, это не грозило.

Я лихорадочно принялся соображать. Если мне даже и удастся смыться, то с собой много не возьмешь. Несколько учебных штырей да все, что осталось от фильмов. Однако большинство штырей я уже прослушал и запомнил их намертво, как пункты налоговой декларации. Правда, была тут одна заковыка: если прослушивать их слишком часто, то перегруженный мозг не справлялся с потоком информации, и амнезия стирала все начисто.

Времени заниматься этим у меня не оставалось. Все унести с собой я не мог, а просто бросить на произвол судьбы, не поднималась рука.

Поэтому я принялся лихорадочно разбирать свои запасы, распихивая по карманам всякую мелочь. Под руку попался серебристый трехдюймовый цилиндр с черно-золотистыми полосками. Он мне что-то напомнил.

Это была неплохая идея. У меня все еще оставалась пластиковая подкова, которая помогла Фостеру восстановить память о его родной планете. Я в свое время пытался ей воспользоваться, но ничего, кроме головной боли, мне заполучить не удалось. С тех пор она так и валялась без дела. Но, может быть, сейчас самое время воспользоваться ею опять, поскольку половина предметов здесь, в моем хранилище, по-прежнему оставалась для меня тайной (как и этот серебристый цилиндр). Я точно знал, какую информацию несет подкова. Она содержит все, что мне необходимо знать о Валлоне и Двумирье.

Я выглянул в пуленепробиваемое окно. Солдаты Смейла залегли по периметру под кустами. Русские разворачивали силы вдоль берега. Похоже, они еще не скоро приступят к решительным действиям, и пройдет еще больше времени, прежде чем они решатся вышибить меня из моего форта. Фостеру потребовалось около часа, чтобы усвоить необходимую информацию. Наверное, и у меня это займет не больше времени.

Я отложил цилиндр, порылся в ящиках и наконец нашел пластиковую подкову. Я уже присел в кресло, но вдруг заколебался. Эта штуковина предназначалась для инопланетян, не останусь ли я после нее безмозглым идиотом?

Однако альтернатива казалось мне слишком уж грустной. Оставить остров с пустыми руками, и даже не иметь возможности воспользоваться собственными деньгами без риска привлечь к себе внимание…

Ну, уж нет, по доброй воле я бедняком не останусь. А знания обеспечат мне независимость и, возможно даже, защиту от алчности нации. Я всегда смогу обменять знания на свободу.

Конечно, в моих рассуждениях было много дыр, но быстро соображать я никогда не умел. Осторожно, с опаской, я приладил подкову к голове. Сначала она сдавила виски, а потом ощущения затопили меня, словно волна прихлынувшей теплой воды. На мгновение меня охватила паника, но далекий голос прогнал ее: ты среди друзей, ты в безопасности, все хорошо.

Глава десятая

Я лежу в темноте и вспоминаю башни, звуки фанфар и фонтаны огня. Я протянул руку и нащупал грубую ткань. Может быть, я брежу?.. Я пошевелился, над головой вспыхнул свет, прищурившись, я разглядел комнату, убогое жилище, пыльное, грязное, засыпанное всяким мусором. В стене окно. Я подошел к нему, передо мной расстилался зеленый торф, изгибающаяся тропа, ведущая к полосе белого песка. Странный вид. И все же…

Нахлынула волна головокружения. Прошла. Я мигнул, попытался хоть что-нибудь вспомнить…

Голову что-то сдавливало. Я стянул это, и оно упало на пол со слабым стуком — информационный путеводитель для тех, кого трансформация застигла неподготовленными…

Внезапно, словно отхлынувшая волна, картина потускнела, оставив меня в знакомой комнате с адской головной болью. Откровенно говоря, я сомневался: сработает ли подкова, но попытка удалась, пусть не без неприятностей. С минуту я бродил по комнате, словно чужак, испытывая приступ ностальгии по своей милой планете Валлон. Я еще помнил свое видение, но теперь оно потускнело. Я был самим собой и, как обычно, в беде.

Где-то в подсознании роились заманчивые идеи. Позже, если мне выдастся свободная минутка, я сяду и постараюсь спокойно разобраться в своих мыслях. Но в данную минуту мне по горло хватало забот. Две армии загнали меня в тупик, я совершенно ни с кем не собирался воевать. Единственное, что вообще интересовало меня, так это собственная шкура.

При звуке автоматных очередей я так и подскочил к окну. Передо мной расстилался тот же самый пейзаж, что и несколько секунд назад, но теперь для меня в нем было больше смысла. Слева все еще дымились останки торпедного катера, затонувшего в нескольких ярдах от причала. Русской подлодки нигде не было видно: вероятно, высадив десант, убралась подальше. На берегу валялись два-три трупа, но отсюда я не мог определить — чьи они.

Откуда-то слева опять донеслась стрельба. Похоже, сражение там разворачивалось дедовскими методами: стенка на стенку, только с применением огнестрельного оружия. Этого и следовало ожидать, в конце концов, охотились-то они за мной, а моя умная головушка нужна была им целой и невредимой.

Не знаю уж, скрытый романтизм или практицизм заставили меня довести архитектора едва ли не до инфаркта своими требованиями проложить тайные ходы в стенах моего замка, но теперь я был рад, что они существовали. В стене рядом со мной была дверь, через нее я мог попасть на причал, в рощицу за домом и на побережье, к северу от особняка. Единственное, что я должен был сделать…

Дом содрогнулся, последовал страшный удар, сваливший меня с ног. Я расквасил себе нос, закапала кровь. Я на четвереньках подскочил к двери, кто-то там, снаружи, как видно, потерял терпение. Дом потряс еще один удар. Минометы, а то и ракеты. Я, должно быть, проспал период подготовки, и проснулся как раз накануне главных действий.

Я нажал на скрытые пружины, и потайная дверь открылась. В последний раз оглядев окутанную пылью комнату, я заметил цилиндр, теперь-то я знал, что это такое. Одним прыжком я пересек комнату и схватил его. Помнится, нашел я его на шлюпке, когда прибирался. Он лежал под костями скелета с ожерельем из медвежьих зубов. Дикарю, вероятно, понравилась раскраска, вот он и подобрал его. Но только теперь, со своим знанием валлонской цивилизации, я мог оценить, какая это огромная драгоценность. В нем содержалась память Фостера, и пусть это была всего лишь копия, но бросить ее я не мог.

Грянул еще один взрыв, с потолка рухнул здоровенный кусок штукатурки, все, пора смываться. Чихая и кашляя от поднявшейся пыли, я протиснулся в потайную дверь и принялся спускаться по узкой тесной лестнице.

Внизу на секунду я приостановился, чтобы немного собраться с мыслями, и тут опять грохнуло. Я отпрянул назад, видя, как потолок тоннеля, ведущего в сторону побережья, обваливается. Теперь можно было бежать только в рощу или на причал. Времени на размышления уже не оставалось. Потолок мог рухнуть в любую секунду. Как видно, мой архитектор слегка сэкономил на укреплении стенок. Но, с другой стороны, не мог же он предполагать, что на моей лужайке будут разыгрываться сражения.

Насколько я мог судить, битва происходила к югу от дома, следовательно, роща была полна солдат, использовавших ее, как естественное укрытие. Оставался только причал. Я предпочел бы дождаться темноты, но в данных обстоятельствах медлить было нельзя. Глубоко вздохнув, я решился и побежал по тоннелю. Если очень повезет, то катер может оказаться в порядке. Конечно, придется плыть под самым носом воюющих сторон, но элемент внезапности мог обеспечить мне преимущество в несколько сот ярдов — довольно безопасное расстояние. Мотор имел достаточно лошадиных сил, чтобы выиграть любую гонку до материка, при условии, что мне как-то удастся оторваться от погони с самого начала. В тоннеле было совершенно темно, но меня это не смущало, поскольку он вел прямо к причалу. Наконец я добрался до деревянной раздвижной двери и замер, прислушиваясь. Было тихо. Я отодвинул створку и взобрался по лестнице внутрь ангара. В полумраке поблескивал хромом и никелем мой катер. Я осторожно обогнул его, сбросил причальный канат и уже собрался шагнуть в рубку, когда раздалось явственное клацанье передергиваемого затвора. Я бросился ничком. Грохнул выстрел. Пуля взбороздила темную поверхность воды, я перекатился и со всплеском нырнул в глубину. Одновременно с этим раздался второй выстрел. В несколько гребков я проплыл под дверью ангара и, прижимаясь к песку на дне, резко взял влево. Я избавился от куртки, мысленно распрощавшись со всеми вещами, которыми набил карманы. Правда, у меня еще оставалась матрица памяти, которую я запихнул в джинсы. Десять гребков, пятнадцать, двадцать… я знал свой предел, двадцать пять гребков…

Двадцать пять… еще один.. и еще один. Где-то наверху меня поджидала пуля.

Тридцать гребков. Хочу я того или нет, а подниматься надо. Я перевернулся на спину и всплыл, но едва успел вдохнуть глоток свежего воздуха, как где-то вдалеке глухо грянул выстрел, и пуля, обрызгав мое лица, пролетела мимо. Я камнем ушел под воду и проплыл еще двадцать пять гребков. На этот раз автоматчик отреагировал быстрее. Пуля обожгла мое плечо, словно раскаленная кочерга, и мне пришлось уйти под воду.

Я слабел, задыхался и явственно предчувствовал удар пули по черепу. Надо плыть, плыть. Грудь жгло от недостатка воздуха, в глазах темнело…

Словно издали, я наблюдал за неуклюжими попытками человека, следил за суматошными, судорожными движениями неопытного пловца…

Было совершенно очевидно, что требуется вмешаться. Я активизировал подкорку, перераспределил кровообращение, задействовал запас жиров, подведя энергию и кислород к клеткам. На внутренних ресурсах существо могло проплыть не менее шестисот секунд…

Я лежал на спине, вдыхая прохладный морской воздух и гладя слезящимися глазами на багровый закат. Только недавно я тонул в нескольких ярдах от берега, и вдруг нечто вмешалось в мои действия. Очевидно, мне на помощь пришла накопленная информация валлонской цивилизации, и вот теперь я здесь, в полумиле от берега, выдохшийся, но живой и невредимый. Усталый мозг уже не удивлялся чудесам… Я развернулся в сторону острова. Столб дыма поднимался из проема, где когда-то были окна спальни. Откуда-то выпрыгнул солдат, метнулся через лужайку, упал. Несколько секунд спустя до меня донесся звук выстрела. На побережье никого не было. Сидевший в засаде уже исчез. Вероятно, он решил, что со мной все кончено, к тому же он наверняка мог заметить следы крови на воде.

Тут я подумал об акулах. Вообще-то я не слышал, чтобы они здесь водились, но их могла привлечь даже капля крови. Я скосил взгляд на плечо, ничего серьезного, просто царапина. Она даже не кровоточила. Впрочем, мне хватало и других проблем. Например, как же все-таки добраться до материка? Пятнадцать миль — это тебе не баран чихал. Но если парнишки на острове увлекутся своими забавами, то я, пожалуй, сумею доплыть.

Я хотел снять джинсы, но все-таки решил, что не стоит. Не разгуливать же мне потом по берегу в одних плавках.

Я последний раз взглянул на дом. Изнутри пробивались отблески пламени. Очевидно, мои противнички решили разделаться с домом до основания, чтобы уж никому ничего не досталось. Эх, потерять такое уютное местечко! Мне его будет, так не хватать. И все-таки когда-нибудь кто-нибудь расплатится за это сполна!

Глава одиннадцатая

Я сидел за кухонным столом у Маргариты и догрызал цыпленка, пока она подливала мне в кружку кофе.

— Ну-ка, расскажи, — попросила она, — зачем они все-таки сожгли твой дом? И как тебе удалось добраться до Лимы?

— Они настолько увлеклись, что совершенно потеряли голову, — ответил я. — Это единственное объяснение, которое я могу придумать. Мне казалось, я буду в полной безопасности, как долларовые часы при встрече с карманником. Я полагал, что они не захотят причинить мне вреда.

— Но твои же американцы…

— В какой-то степени их можно понять, не могли же они позволить русским заполучить меня. Забавно, вот если бы они написали письмо и попросили помочь…

— А где ты умудрился так перемазаться?

— Когда я выплыл, мне целый час пришлось пробираться по болоту. Еще повезло, что светила луна. А потом я три часа топал пешком.

— Надеюсь, теперь-то тебе получше? Выгладишь ты просто ужасно.

— Еще квартал, и я бы точно не добрался до тебя. Я выжат, как лимон. Царапина на плече — пустяки, я ее и не чувствую, просто зверски устал.

— Слушай, ложись да поспи, — предложила Маргарита. — Что мне надо сделать?

— Раздобудь одежду, — попросил я. — Серый костюм, белую рубашку, черный галстук и ботинки. Да, загляни в банк, сними тысяч пять да посмотри, будет ли что-нибудь в газетах. Если на обратном пути заметишь кого-нибудь в вестибюле, не поднимайся, а позвони по телефону, и мы с тобой встретимся где-нибудь в другом месте.

Она встала.

— Это просто ужасно, — сказала она. — А твое посольство?

— А разве я не сказал? Мистер Приффи — представитель посольства — заявился под ручку со Смейлом, не говоря уже о полковнике Санчесе. Я не удивлюсь, если здесь задействована и полиция. Они, конечно, могут решить, что я мертв, но это не надолго. Во всяком случае, до тех пор, пока ты не снимешь деньги со счета. Ну, а я пока тем временем вздремну и смотаюсь отсюда, как только ты вернешься.

— Куда же ты пойдешь?

— Ну, сначала доберусь до аэропорта, а там посмотрю. Не думаю, чтобы всех подняли на ноги. В конце концов, все проводилось в строжайшем секрете, пока не появились непредвиденные трудности. Они еще зализывают раны.

— Послушай, банк откроется еще не скоро, — сказала Маргарита. — Ложись-ка поспи. Я позабочусь обо всем, не волнуйся.

Я добрался до спальни, разложил диван, прилег и провалился в сон.

Еще не успев открыть глаза, я уже знал наверняка, что в комнате не один. Я медленно сел.

Он занимал пост на стуле у окна. Обыкновенный парень в тропическом костюме с незажженной сигаретой в зубах.

— Да чего там, закуривай, — бросил я. — И вообще, не обращай на меня внимания.

— Спасибо, — отозвался тот тонким голосом.

Он вынул зажигалку и поднес пламя к сигарете. Я встал. Мой посетитель дернулся, зажигалка исчезла, и на меня уставился короткий ствол пистолета.

— Нервы, нервы, — заметил я. — Не бойся, я не кусаюсь.

— Я бы предпочел, чтобы вы не делали резких движений, — предупредил он, вынув сигарету изо рта и слегка кашлянув. — Вы правы, нервы у меня ни к черту.

Пистолет неподвижно смотрел на меня.

— И на какую же сторону ты работаешь? — поинтересовался я. — И можно мне хоть обуться-то, или ты боишься, что у меня в носке оружие?

Он положил пистолет на колени.

— Да что уж там, одевайся полностью, мистер Легион.

— Извиняюсь, — бросил я. — Не могу. Одежды нет.

Он слегка нахмурился.

— Моя куртка будет маловата, но это все, что я могу предложить.

Я снова сел.

— Я собираюсь вынуть сигарету, — предупредил я, — постарайся обойтись без пальбы, — я взял пачку со стола и закурил. Он не отрывал от меня взгляда. — А как вы догадались, что я все-таки не сыграл в ящик? — поинтересовался я, выдыхая дым в его сторону.

— Мы осмотрели дом, — ответил он, — но тела не нашли.

— Ослы, я же утонул!

— Такая мысль была, но на всякий случай решили проверить и другое варианты.

— Спасибо, что хоть дали отоспаться. Сколько ты уже здесь торчишь?

— Всего несколько минут, — ответил посетитель. Он взглянул на часы. — Через пятнадцать минут нам надо идти.

— Да на черта я вам сдался? — изобразил удивление я, — вы же сами разнесли в пыль все, что вас интересовало.

— Госдепартамент хотел задать вам несколько вопросов.

— Слушай, да я тут вообще ни при чем, — заканючил я, — и даже никакого понятия не имею об этих вещах. Я же только толкал товар.

Он сделал глубокую затяжку и, прищурившись, поглядел на меня сквозь сизый дым.

— В колледже у вас были отличные отметки, включая язык и литературу.

— А ты неплохо подготовился к уроку, — я глянул на пистолет. — Интересно, станешь ты стрелять на самом деле или нет.

— Видимо, надо прояснить ситуацию, — отозвался он, — чтобы избежать случайных недоразумений. Я должен привести вас живым. По возможности, конечно. Но если возникнет хотя бы намек на попытку к бегству либо появится опасность того, что вы попадете не в те руки, мне придется стрелять.

Я едва втиснул ноги в сырые тенниски. Вот сейчас, когда я с ним один на один, — самое время бежать. У меня было предчувствие, что он не шутит. Я уже видел этих парней в действии на лужайке возле моего дома.

Он поднялся:

— Идемте в гостиную, мистер Легион.

Я вышел первым.

Часы на серванте показывали одиннадцать часов утра. Я проспал пять или шесть часов. С минуты на минуту должна была появиться Маргарита.

— Одевайтесь, — распорядился мой посетитель.

Я взял протянутую куртку, с усилием натянул ее на плечи и посмотрел на свое отражение в зеркале над диваном.

— Что-то я сам на себя не похож, обычно я…

Зазвонил телефон. Я глянул на своего стража. Он отрицательно покачал головой. Мы стояли и прислушивались к трели. Через некоторое время она оборвалась.

— Пора идти, — сказал он в наступившей тишине. — Пройдите вперед, пожалуйста. Мы спустимся на лифте в подвал и выйдем через служебный вход…

Неожиданно он замолчал, уставившись на дверь. Кто-то гремел ключом. Мой спутник поднял пистолет.

— Погоди, — остановил его я. — Это хозяйка квартиры, — и встал напротив него, спиной к двери.

— Не глупи, Легион, — произнес он угрожающе. — Отойди.

Я следил за дверью в зеркале над диваном. Ручка повернулась, дверь приоткрылась, и тощий смуглый мужчина в белом костюме проскользнул внутрь. Закрывая дверь, он машинально перебросил оружие в левую руку. Мой сторож снял пистолет с предохранителя, не отводя его от моего живота.

— Замри, Легион, — предупредил он. — У тебя только один шанс уцелеть — оставаться со мной.

Он слегка отодвинулся, чтобы взглянуть на вновь прибывшего через мое плечо. Я видел в зеркале, как мужчина в белом позади меня резко развернулся, взяв нас обоих на мушку.

— Это оружие особой системы, — проинформировал мой первый сторож вновь прибывшего. — Полагаю, тебе знакома такая система. Я все время жму на курок, если только моя рука ослабнет, грянет выстрел. Так что на твоем месте я бы подождал начинать пальбу.

Тощий агент сглотнул, не говоря ни слова. Я не завидовал его положению, впрочем, как и своему. Его инструкции, вероятно, были так же просты, как и у моего первого приятеля. Взять меня живым, если возможно.

— И в какой команде играет этот сморчок? — поинтересовался я голосом, на пол-актавы выше, чем обычно.

— Русский агент.

Я снова глянул в зеркало.

— Чушь, — возразил я. — Какой же он русский? Это же официант из мексиканской забегаловки. За заказом пришел.

— Ты слишком много болтаешь, когда нервничаешь, — сквозь зубы процедил мой сторож.

Пистолет застыл в его руке, точно каменный.

— Ну, что, ребята, похоже, тупичок, — сказал я обрадованно. — Не проиграть ли нам все сначала? Вы оба выходите…

— Заткнись, — мой сторож облизнул губы. — Извини. Хотя, похоже…

— Похоже, что ты не хочешь меня убивать, — выпалил я громко.

В зеркале я видел, как прикрытая дверь стала медленно открываться.

— Ты же запачкаешь свою курточку. Да и вообще совершишь непростительную ошибку. Каждая собака знает, что русские шпионы низкорослы, скуласты и ходят в шляпах.

Маргарита беззвучно пробралась в прихожую и с размаху грохнула тяжелой сумкой по голове тощего агента. Он пошатнулся и выстрелил в ковер, пистолет вывалился из руки, а мой напарник быстро подскочил к нему и огрел рукоятью по затылку. Затем повернулся ко мне и прошипел:

— Будь благоразумен, — и повернулся к Маргарите. Пистолет он спрятал в карман, но я не сомневался, что он может мгновенно выхватить его.

— Вы молодец, мисс, — похвалил он. — Я позабочусь, чтобы его убрали из вашей квартиры. А мистер Легион и я как раз собирались уходить.

Маргарита вопросительно воззрилась на меня. В голове тут же промелькнуло два или три замечания, но ни одно из них не подходило к ситуации. Мне не хотелось втравливать ее в такое дело. Похоже, и мой фэбээровец с удовольствием оставит ее в покое, если я не стану выкидывать фокусов. С другой стороны, это был последний шанс выбраться из ловушки, прежде чем она захлопнется навсегда. Мой сторож не спускал с меня глаз.

— О'кей, милочка, — сказал я как можно более непринужденно. — Это всего лишь мистер Смит из посольства. Мы с ним старые друзья.

Я протиснулся мимо нее, направившись к двери, и уже взялся за ручку, когда позади раздался глухой удар. Я тут же развернулся и успел поддеть фэбээровца в челюсть коротким джабом. Маргарита стояла, широко раскрыв глаза.

— Твоя сумка прямо на все случаи жизни, — заметил я с благодарностью. — Неплохо сработано, Мэгги.

Я присел, расстегнул ремень на фэбээровце и связал ему руки за спиной. Маргарита все поняла без слов и проделала то же самое с другим, уже начавшим приходить в себя.

— Кто они? — спросила она. — Что…

— Позже расскажу. Сейчас мне надо быстро добраться до знакомых и поведать историю газетчикам, чтобы все это попало в новости на радио и телевидение. Тогда они поостерегутся прикончить меня втихую. А уж я позабочусь, чтобы об этом узнала каждая собака.

Я вынул из заднего кармана серебристый цилиндр:

— На всякий случай, — сказал я. — Пошли это мне, Джону Джонсу, Итценка, Главпочтамт, до востребования.

— Хорошо, — кивнула Маргарита. — Я принесла тебе одежду.

Она вышла в коридор и вернулась с пластиковым пакетом и картонкой, в которой лежал костюм, потом достала пачку купюр из сумочки и вручила мне.

Я обнял ее:

— Послушай, малышка, как только мы расстанемся, возвращайся в банк, сними со счета пятьдесят тысяч и покинь страну. Конечно, придраться не к чему, разве что ты оглушила парочку взломщиков, которых застала в квартире. Но все-таки лучше исчезнуть. Оставь свой адрес на почте в Базеле, в Швейцарии, и я свяжусь с тобой, когда смогу.

Она принялась было спорить, но я ничего не хотел слушать. Через двадцать минут я уже вышел на улицу чисто выбритый, аккуратно одетый с пятью тысячами долларов в одном кармане и пистолетом в другом. Я неплохо поел, хорошо выспался и против меня не смогли устоять тайные агенты нескольких держав.

Мне удалось добраться аж до самого угла дома, прежде чем они меня сцапали.

Глава двенадцатая

— Ты слишком много потеряешь, — говорил генерал Смейл, — и ничего не приобретешь, если будешь продолжать упорствовать. Ты молод, энергичен и, думаю, умен. Ты располагаешь капиталом в миллион с чем-то и, будь уверен, мы оставим его тебе. А отказываясь от сотрудничества, ты вынуждаешь нас относиться к тебе, как к предателю, и обращаться с тобой соответственно.

— Слушай, чем это вы меня все кормите? — спросил я. — Во рту, как в помойке, и рука до локтя вся исколота. Вам не известно, что применение наркотиков — это незаконно?

— Национальная безопасность под угрозой, — отрезал Смейл.

— Насколько я понимаю, ваши методы не сработали, а то бы ты теперь не канючил.

— Ты нес чушь, — признал генерал. — Иногда даже на непонятном языке. Откуда ты появился, Легион? Кто ты?

— Тебе же все уже давным-давно известно, — заметил я. — Ты сам мне в этомпризнался. Я — парень, по фамилии Легион, из городка Маунт-Стерлинг, штат Иллинойс с населением в тысячу восемьсот девяносто два человека.

— Я — гуманист, Легион. Но если понадобится, я выбью из тебя правду.

— Ты? — я лениво ухмыльнулся. — Сомневаюсь. Скорее позовешь на помощь подручных баранов для грязной работенки. Единственное мое преступление заключается в тех знаниях, до которых так хотят добраться политики. И ради этого ты готов лгать, мошенничать, красть, пытать — и даже убивать. Ты это прекрасно знаешь, впрочем, как и я. Так что давай не будем дурачить друг друга. Уж я-то знаю, чего ты стоишь как человек, мистер генерал.

Смейл побелел:

— Не забывай, что ты в моей власти. Ты просто мерзавец, — проскрипел он. — Я пока еще не прибегал к крайним мерам, учти это при размышлениях. Я солдат и знаю свой долг. Я готов отдать жизнь, а если понадобится, то пожертвовать честью. И мне плевать на твое мнение, если я могу добыть информацию, которую ты скрываешь от моего правительства.

— Дайте мне свободу и попросите по-хорошему. Насколько я знаю, ничего ценного для военных я сообщить не могу. Но если со мной будут обращаться, как со свободным гражданином, я, может быть, и предоставлю вам возможность самим судить об этом.

— Скажи сейчас и будь свободен.

— А, ну, конечно, — отозвался я. — Я изобрел помесь ракеты с машиной времени, облетел всю Солнечную систему и несколько раз побывал в прошлом. А свободное от путешествий время я потратил на всякие изобретения. И вообще, я собираюсь запатентовать их, вот и не хочу раскрывать свои секреты раньше времени. Теперь я могу идти?

Смейл поднялся:

— Ты останешься в этой комнате до тех пор, пока мы не сможем обеспечить тебе безопасность передвижения. Это шестьдесят третий этаж небоскреба, окна здесь из небьющегося стекла, имей в виду. Насколько я знаю, из карманов у тебя конфисковали все. Правда, чисто теоретически, ты можешь проделать одну вещь: проглотить язык и задохнуться. И еще, дверь бронирована и взломать ее невозможно.

— Да, забыл сказать тебе, — заметил я, — мне удалось отправить письмо другу и сообщить все о тебе. Вот-вот появится шериф с постановлением на обыск.

— Никаких писем ты не отправлял, — отреагировал Смейл. — На всякий случай мы не оставили здесь мебели, чтобы ты не мог ее разбить. Тоскливо, конечно, провести свою жизнь в этой комнатушке, но если ты не согласишься с нами сотрудничать, ты останешься здесь навсегда.

Я молча сидел на полу и следил, как он покидает комнату. Когда он открыл дверь, я заметил двух охранников в коридоре. Хорошенькое дело: одиночество без уединения. Впрочем, я знал, что без присмотра меня не оставят.

Я растянулся на ковре, густом и пышном, вероятно, чтобы я не мог разбить себе голову назло им всем. Я чувствовал себя усталым. Допросы под воздействием наркотиков не улучшают сон. Но я не особенно-то переживал. Несмотря на уверения Смейла, вечно держать меня здесь им все равно не удастся. Я надеялся, что Маргарита сумела оторваться от них и поведает историю газетчикам. Такого рода вещи не могут оставаться в тайне. Или могут?

Мои мысли вернулись к словам Смейла, что под действием наркотиков я нес чушь.

И тут меня осенило: должно быть, они просто добрались до информации о Валлоне. Ха, это же надо! Они допрашивали меня в том состоянии, в котором я ни словечка не понимал по-английски. Я улыбнулся, потом расхохотался. Пока удача не покидала меня.

Стекла в окнах были двойными, в вакуумных алюминиевых рамах, запечатанных пластиком для лучшей изоляции. Я провел пальцем по раме. Дюраль. Если бы у меня был какой-нибудь нож, я бы, вероятно, мог отогнуть раму по краю и ослабить стекло… если бы хоть было чем по нему ударить…

Смейл действительно постарался на славу, вынеся все из комнаты и подчистую обобрав меня. Я был в рубашке, брюках и ботинках без галстука и ремня. У меня еще оставался пустой кошелек, пачка с двумя помятыми сигаретами да коробка спичек. А вот тут Смейл промахнулся. Я мог, например, поджечь волосы, и сгореть дотла. Я мог запихать в рот носок и подавиться или повеситься на ботиночных шнурках. Естественно, ничего такого я и не собирался делать.

Я еще раз поглядел в окно. С дверью связываться не стоит, да и охрана за ней только и ждет повода отыграться на мне. А вот побега через окно они вряд ли ожидают. В конце концов, шестьдесят третий этаж, да и, собственно говоря, чего я добьюсь, выбравшись на подоконник? Но об этом потом. Вот только бы глотнуть свежего воздуха.

Мои пальцы натолкнулись на какой-то выступ. Я пригляделся. Это был винт, вмонтированный в поверхность дюраля. Неужели рама крепится на винтах? Да нет, он был единственным. Зачем же тогда он нужен? Ладно, выясню, когда отвинчу. Только придется ждать темноты. Смейл не оставил лампы в комнате, так что после захода солнца я смогу приняться за работу.

Прошла пара часов, но никто так и не нарушил моего одиночества, даже жратвы не принесли. Видать, решили морить меня голодом. А может, эта гвардия просто не привыкла быть тюремщиками и позабыла, что даже животных надо время от времени кормить.

Мне удалось отодрать от кошелька небольшой уголок из мягкого металла, всего один дюйм длиной, но я надеялся, что винт засел не слишком туго.

Впрочем, чего гадать, уже стемнело, и мне оставалось только попробовать. Я подошел к окну, воткнул в прорезь уголок и надавил, винт повернулся с изумившей меня легкостью. Я все крутил и крутил, поскольку резьба оказалась очень мелкой. Наконец винт выпал, и воздух засвистел, заполняя раму.

Я задумался. Если заполнить раму водой и заморозить ее… Да, такое еще надо умудриться проделать в тропиках, с таким же успехом можно было заполнить ее спиртом и поджечь.

Мысли вращались по кругу, и каждая начиналась со слова «если». Мне всякий раз требовалось что-то, чего у меня не было.

Я достал сигарету, закурил, и пока горела спичка, внимательно осмотрел дыру, из которой вынул винт. Три шестнадцатых дюйма в диаметре и дюйм в глубину, с крошечной дырочкой на дне. Хорошо отработанный старый метод: через дырку выкачивали воздух, а потом запечатывали ее винтом. У него было одно неоспоримое преимущество — легкость откачивания воздуха из рамы. Вот если бы накачать воздух внутрь. Конечно, компрессора они мне здесь не оставили, однако у меня были кое-какие химикаты — головки спичек, они тоже старомодны, как и множество вещей в Перу.

Я сел на пол и принялся за работу, аккуратно сдирая серу на кусочек бумажки. От тридцати восьми спичек получилась довольно большая кучка. Я осторожно завернул все в бумагу, закрутил концы и затолкал ее в дыру от винта. Затем, используя уголок кошелька, обтесал резьбу на винте и принялся его закручивать, пока наконец не загнал до упора. Ботинки, которые купила Маргарита, были последним криком перуанской моды: с тонкими подошвами, острыми носами и большими каблуками. Неважнецкие для ходьбы, но в качестве молотка просто незаменимы. Я подумал, не стоит ли отодрать кусок ковра, чтобы прикрыть лицо, но решил не терять времени.

Сняв ботинок, я взвесил его на ладони. Гибкая подошва обеспечивала хороший, хлесткий удар. Правда, оставалась еще парочка «но», однако, если как следует шарахнуть по винту, то можно вогнать его с достаточной силой, чтобы воспламенить серу. А расширяющийся объем газа должен взломать стекло.

Я распластался вдоль стены и изо всех сил шарахнул каблуком по винту. Раздался грохот, пахнуло жаром, и меня обдало ночным воздухом. Через мгновение я уже был на подоконнике, спиной к улице в шестидесяти футах от земли. Цепляясь руками за карниз над головой, я подтянулся, зацепился коленом, перехватил рукой следующий подоконник, выше и, передохнув секунды три, выпрямился. Подо мной послышались крики:

— Черт!

— …этот идиот выбросился из окна!

— Где свет?

Я возносил похвалу архитектору, подчеркнувшему горизонтальные линии небоскреба и расположившего карнизы над окнами. Теперь, если парни не сразу догадаются посмотреть наверх, у меня есть шанс добраться до крыши. Я глянул вверх, чтобы определить, сколько же мне еще лезть, и конвульсивно вцепился еще крепче, боясь, как бы не упасть вместе со зданием…

Меня прошибла холодная испарина. Я стиснул карниз так, что затрещали суставы пальцев, и прижался щекой к грубой поверхности камня, прислушиваясь, как колотится сердце. Я хотел позвать на помощь, но слова застряли в горле. Дыша прерывисто, как загнанная лошадь, я висел в пустоте, боясь повести глазами, шевельнуть ресницами, чтобы не свалиться. Я зажмурился, чувствуя, как пальцы немеют, немеют… и попытался снова крикнуть, но получился только неясный шепот.

Минутой раньше меня беспокоило только одно: как бы они не посмотрели наверх и не заметили меня. Теперь же меня пугало, что они не догадаются этого сделать.

Это был конец. Мне доводилось попадать в сложные переплеты, но не в такие, как этот. Я смогу удержаться минуту, может, две, а потом с ветерком спланирую вниз.

У меня в голове роились грандиозные планы, но, с точки зрения мироздания, я был ничтожней комара на оконном стекле. Мне казалось, что я чему-то научился, хоть чуть-чуть опередив свое время, и мог играть с успехом в бессмысленную войну за обладание богатством. Но моя философия растаяла, как дым, перед слепым инстинктом. Мой IQ ^[81] был не меньше ста сорока восьми, но идиотское подсознание, буквально приклеившее меня к карнизу, ничему не научилось со времен той облезлой обезьяны, которая была в числе моих предков. Неожиданной услышал чье-то поскуливание и понял, что эти звуки издаю я сам.

Кому-то внутри меня ситуация явно не нравилась.

Мой разум наконец собрался в кулак. Тело тратило последние силы на иллюзию безопасности, заставляя висеть на одном месте и совершенно парализуя меня. Эту тиранию мой мозг принять не мог. Первое, расслабить хватку.

Именно! Пусть даже это убьет меня. Расслабить мертвую хватку. Конечно, я могу упасть и разбиться, но неужели же этот кусок мяса собирается жить вечно? Ну, так у меня есть для него свежая новость: жизнь коротка, как ни крути.

Я уже чувствовал себя более свободным, руки только упирались ладонями, ноги держали мой вес. Я стоял на широком карнизе, почти в фут шириной, а через минуту я перехвачу руками выше, подтянусь, встану, и так раз за разом, пока не доберусь до крыши. Ну, а поскользнусь, так, по крайней мере, погибну, не сдавшись.

Ну, конечно, чего беспокоиться, я в любом случае могу числить себя в покойниках. До крыши далеко, да наверняка там еще и какой-нибудь вычурный карниз, через который я не смогу перебраться. Но уж коли этот момент настанет, и я начну свой долгий полет вниз, то во всяком случае хоть натяну нос этому старому хрычу — инстинкту.

Я передыхал под самой крышей и прислушивался к шуму, доносящемуся снизу. Кто-то высунулся и попытался разглядеть, что происходит наверху, но здесь было темно, да и все внимание, главным образом, приковывала улица далеко внизу, где собралась толпа и мигали огни. Подручные генерала рыскали, разыскивая мои останки. Вскоре они сообразят, в чем дело. Так что мне пора двигаться.

Я бросил взгляд вверх и снова вцепился в поперечную балку, затем даже слегка отклонился от стены, чтоб показать инстинкту, кто здесь хозяин. Бордюр вокруг крыши выступал довольно далеко, мне придется преодолеть его с одной попытки. Страховки не было, и я помнил об этом. Я с трудом отодрал одну руку, вдохнул, слегка присел, отпустил вторую и резко выпрямился, изгибаясь назад в прыжке…

Пальцы задели край, скользнули и впились в бордюр, удерживая вес качнувшегося тела, ветер с крыши пахнул мне в лицо. Я болтался над пропастью, как тряпичная кукла.

Надо было со всей силы подтянуться, перекинуть себя через край, но я устал, вымотался.

Откуда-то из тьмы донесся шепот на странном языке: смесь непонятных символов, чьих-то мыслей пронизывала мой мозг и сквозь все это инстинкт подсказывал мне:

— Усиль кровообращение во вторичной сосудистой системе, переведи полную проводимость на невро-канал ипселон. Теперь, извлекая ионы кислорода из массы жировых клеток, направь электрохимическую энергию в мускулы…

Я с легкостью акробата перемахнул через барьер и повалился навзничь на чудесную поверхность крыши, все еще теплую после дневного жара.

Надо мной мерцали звезды. Позже, когда у меня будет время, я остановлюсь и подумаю, что же все-таки произошло. А сейчас надо двигаться, надо спешить, пока они не организовались, не окружили небоскреб и не принялись обыскивать его этаж за этажом.

Пошатываясь от усталости, я поднялся и побрел к надстройке, в которой прятался механизм лифта. Дверь была заперта. Я не стал тратить время и вышибать ее, а просто встал ногой на ручку и попрыгал. Она отвалилась. Пальцем я протолкнул стержень внутрь и подергал механизм замка. Дверь открылась.

Короткая лестница привела меня в кладовую, заставленную бидонами с краской, заваленную разным инструментом. Я подобрал двухметровую доску, молоток с отбитым носиком и вышел на площадку. Улица была где-то далеко внизу, и мне как-то не особенно хотелось тащиться по лестнице. Я отыскал дверку лифта, нажал кнопку вызова и в ожидании принялся насвистывать. Откуда-то возник толстяк в мешковатом костюме, с отвращением оглядел меня, хотел было заметить, что слесарям следует пользоваться грузовым лифтом, да передумал и промолчал.

Лифт прибыл. Толстяк последовал за мной и нажал кнопку первого этажа, я кивнул и улыбнулся, продолжая насвистывать.

Наконец лифт остановился, двери открылись. Я подождал, когда выйдет толстяк и, покрепче сжимая молоток, последовал за ним. На улице перед входом мелькало множество огней. Где-то вдали завывала сирена. Ни одна душа в фойе не глянула в мою сторону. Я прошел к боковому выходу, выкинул доску за дверью, засунул молоток рукоятью за пояс брюк и шагнул на тротуар. Мимо двигался поток прохожих. Никто даже не обратил внимание на босоногого плотника — ведь это же Лима.

Я неторопливо двинулся прочь. Путь до Итценки был нелегок, но я собирался пройти его за неделю. Завтра мне придется подумать о своих дальнейших планах, а сейчас я просто наслаждался прогулкой. Человеку, который только что весьма успешно сыграл роль мухи, ничего не стоит стащить какую-то там пару ботинок.

Фостер отправился домой три года назад по местному времени, хотя на борту звездолета должно пройти всего несколько недель. Конечно, моя шлюпка была просто козявкой по сравнению с таким колоссальным кораблем, но уж скорости-то ей не занимать. Как только я окажусь на борту, может, мне удастся оторваться от своих преследователей.

Чтобы спрятать шлюпку, я использовал самый лучший известный мне камуфляж. Полудикие носильщики, помогавшие мне разгружать шлюпку, не относились к разряду болтунов, и уж если ребятишки генерала Смейла услышали о ней, то оказались на удивление скрытными. Впрочем, поживем — увидим. В этом уравнении было еще несколько разных «если», но я все лучше и лучше начинал разбираться в математических правилах.

Глава тринадцатая

На всякий случай я решил подобраться к шлюпке глубокой ночью, но мне, как видно, не стоило беспокоиться. Если не считать прогнивших камуфляжных сетей, корабль был в полном порядке. Почему команде Смейла не удалось его обнаружить, я не знаю.

Подумаю об этом попозже на досуге, когда окажусь подальше от Земли.

Мне долго пришлось добираться от Лимы до каньона, где была спрятана шлюпка, но весь свой путь я проделал без всяких помех. Я обменял свое платиновое кольцо на видавший виды «Смитт и Вессон» тридцать восьмого калибра, но мне так и не пришлось воспользоваться им.

В баре одной из захолустных деревушек, куда я зашел перекусить, горланило радио, но в новостях не было сказано ни слова ни о нападении на остров, ни о моем бегстве. Похоже, участники событий решили просто замять это дело, словно ничего и не произошло.

Я заглянул на почту в Итценке и забрал пакет с матрицей памяти. Пока я проверял, действительно ли внутри серебристый цилиндр или, может, подручные дядюшки Сэма уже успели перехватить его да подменить морковкой, что-то потерлось мне о ногу. Я увидел серо-белую кошечку, довольно чистую и, очевидно, голодную. Даже не знаю, то ли я пересек поле дикой валерианы по дороге сюда, то ли ей понравилась моя манера чесать за ухом, но кошка последовала за мной вплоть до шлюпки и первой взобралась на борт.

Мне не пришлось тратить время на формальности. В свое время я почерпнул сведения о том, как управлять шлюпкой. Поэтому, оказавшись на борту, я тут же стартовал и рванул через атмосферу с такой скоростью, что наверняка у всех пэвэошников от Вашингтона до Москвы зашалили нервы.

Не знаю еще, сколько недель или месяцев мне придется провести на шлюпке. Безусловно, времени хватит, чтобы исследовать ее, как следует, пройтись по воспоминаниям о Земле и Валлоне и разработать планы на будущее. Но сейчас мне хотелось опять насладиться удивительным зрелищем удаляющейся Земли.

Я плюхнулся в кресло напротив экрана и щелчком включил его, рассматривая появившееся изображение голубого шара моей родной планеты. Я надеялся взглянуть в последний раз и на свой остров, но не смог: все полушарие было окутано дырявым облачным покрывалом. Зато Луна была просто прелесть — настоящая головка рокфора. С четверть часа я, не отрываясь, наблюдал, как она растет на экране. Вскоре мы приблизились к ней слишком близко, меня это не устраивало. Я сбросил кошечку на пол и подкрутил верньеры. Спутник промчался мимо, на мгновение в поле зрения попались кратеры, образовывавшие очертания лица, которое недовольно скривилось и пропало. Затем и Земля, и Луна уменьшились и исчезли навсегда.

Шлюпка была превосходно оснащена, обеспечена водой и пищей. Высаживаясь в каньоне, я только слегка ознакомился с ее оборудованием, теперь же прошелся от носа до кормы, ознакомившись со всем остальным. Потом перекусил, принял ванну из пара и улегся спать.

К концу месяца я почувствовал себя полным энергии. Шрамы от стычек с законом зажили, и я перестал сожалеть об игрушках, которые оставил на острове, о своих деньгах в банках Лимы и Швейцарии, и даже о Маргарите. Как-никак меня ждал новый мир.

Кошка была настоящим подарком богов. Я окрестил ее Итценка, в честь деревни, где она усыновила меня, и был способен болтать с ней часами. Уж я-то всегда чувствовал тонкую разницу между беседой с самим собой или с кем-то другим. Разговаривать с самим собой надоедает уже через неделю, а вот с другим можно болтать до бесконечности.

— Слушай, Итц, — спросил я, — а куда лучше приткнуть твой ящик с песком, может, прямо перед экраном? С тех пор, как мы покинули Солнечную систему, движение не очень-то интенсивно.

— Дудки, — ответила Итценка, вильнув хвостом, и ткнулась носом в контейнер, который я еще не успел разгрузить на Земле.

Я вытащил из него картонку всякого барахла и пристроил на ее место ящик с песком. Итценка тут же потеряла всякий интерес к ящику и прыгнула в картонку, которая повалилась с сиденья, рассыпав куски каффа и металла.

— Иди-ка сюда, негодная, — сказал я, — и помоги лучше все собрать.

Итц прыгнула вслед за укатившимся серебристым предметом, но я опередил ее и подхватил его. Шуточки закончились, цилиндр был чьей-то матрицей памяти.

Я уселся в кресло и принялся взволнованно рассматривать его.

— Хм, откуда это, черт возьми, взялось, как ты думаешь?

Итц прыгнула ко мне на колени и ткнулась носом в цилиндр. Я мучительно пытался вспомнить те дни три года назад, когда загружал шлюпку перед тем, как вернуться на Землю.

— Слушай, Итц. Самое время разложить все по полочкам. Вот смотри: в той комнатушке, в которой мы нашли скелет, был целый ряд цилиндров. Ага, помню, я вытащил его из рекордера, а это значит, им воспользовались, но еще не успели цветокодировать. Я показал его Фостеру, а тот, не зная, что я вынул его из машины, решил, будто он пустой. Готов держать пари, что кто-то, записав память, куда-то живо слинял в спешке и не успел закодировать матрицу.

— А с другой стороны, может, этот цилиндр действительно пуст. Его только вставили, а воспользоваться не успели… одну минуточку, Фостер что-то такое говорил… Когда он только пробудился и увидел вокруг себя свеженькие трупы… ага, он подобрал раненого, оказал ему помощь, а для валлонца это автоматически значит полную запись памяти… Ты соображаешь, что я держу в руке, Итц?

Кошка глянула на меня вопрошающе.

— Вот все, что осталось от парня, которого похоронил Фостер. Аммерлин, кажется, так его звали. Содержимое этого цилиндра находилось в черепе древнего грешника. Так что парень хоть и помер, да не совсем. Готов поспорить, что его семейка хорошо заплатит за эту матрицу, да еще будет мне бесконечно благодарна. Да, это может оказаться неплохим козырем. На случай, если мне придется туго на Валлоне.

Я поднялся и прошел в спальню, Итц следовала по пятам. Я бросил цилиндр в ящик тумбочки, рядом с матрицей Фостера.

— Хотел бы я знать, как все-таки Фостер умудряется обходиться без воспоминаний о своем прошлом, Итц? Он заявил, что эта матрица — всего лишь копия оригинала, хранящегося в Окк-Хамилтоне. Но информация, которую я приобрел, ничего не упоминает о копиях. Да, он, должно быть, важная шишка, если имеет такие сведения.

Тут мой взгляд прикипел к меткам на матрице Фостера. Дьявольщина! Это же императорские цвета! Я рухнул на постель:

— Итценка, старушка, похоже, мы с тобой войдем в валлонское общество на самом высоком уровне. Да мне же теперь любой валлонский аристократ — кореш.

Последующие дни я вновь и вновь пытался связаться с Фостером по коммуникатору, но безуспешно. Я гадал, как мне удастся отыскать его среди миллионов валлонцев. Лучшим способом оставалось сначала прижиться на планете, и только потом начать расспросы.

Мне придется осторожничать, разыгрывая роль валлонца, вернувшегося из столетнего путешествия, — это подозрений не вызовет — пока я наконец не освоюсь, и исподволь не начну свои розыски. По запечатлевшейся в моей памяти информации о Валлоне, это было не слишком сложно. Как и мое родное правительство, валлонцы наверняка с нелюбовью относятся к нелегальным эмигрантам. Так что самые интересные моменты моей биографии мне придется попридержать при себе.

И конечно же, мне понадобится новое имя. Я отверг несколько вариантов и остановился на «Дргон», хотя от него можно было просто свихнуть челюсть. Впрочем, как и от любого другого валлонского слова.

Я перемерил стандартный гардероб — неизменная принадлежность спасательных шлюпок. Там было все, включая тяжелую меховую одежду, пригодную для прогулок по холодным мирам, и одноместный пузырь-кондиционер для планет, вроде Венеры. Нашлись также и одеяния, очень напоминавшие древнегреческие. Они были последним криком моды на Валлоне, когда Фостер пустился в свое путешествие. Я отобрал одно из них, не слишком яркое, и занялся подгонкой. Мне вовсе не хотелось привлекать ненужное внимание плохо сидящей одеждой.

Итценка с интересом наблюдала за мной.

— А вот что мне делать с тобой на Валлоне? — спросил я. — Единственная кошка на всей планете. Тебе придется смириться с игрфнм, в качестве приятеля, — сказал я, напряженно припоминая подходящего представителя фауны Валлона. — Они примерно твоего размера, правда, более капризны.

Я покончил со своей туникой, порылся в коробке и вытащил лист каффита — сплава такой же прочности, что и кафф, но более податливого в обработке.

— Не волнуйся, — заверил я Итц, — и для тебя найдется одежонка. Я сейчас состряпаю тебе что-нибудь эдакое, такая красотка будешь!

Я разложил лист и инструменты на столе, потом, отрезав дюймовую полосу каффита, согнул ее в круг и приспособил застежку. Весь вечер я провел, вырезая на получившемся ошейнике имя Итценка со множеством валлонских закорючек, а потом надел его на шею кошке. Причем Итц ничуть не возражала.

— Ну вот, теперь мы с тобой даже больше валлонцы, чем сами валлонцы.

Итценка согласно мурлыкнула.

Мы перешли в наблюдательную рубку. Незнакомые яркие звезды сияли вдали.

— До конца путешествия уже осталось совсем недолго, — бросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Зажужжал сигнал оповещения. Я следил, как на экране растет изображение большой зеленой планеты, с одного края окаймленной белизной, а с другого залитой прохладным сиянием, отраженным от второй голубой планеты. Путешествие подходило к концу, и моя уверенность в себе стала заметно убывать. Через несколько минут я войду в незаконный мир, надеясь отыскать старину Фостера и поглазеть на диковинки. Конечно же, заграничного паспорта у меня не было, но волноваться по этому поводу не стоило. В конце концов, мне стоит лишь позволить моему валлонскому "я" взять верх и болтать на их языке. И еще…

Постепенно Валлон заполнил весь экран. Туманные, серо-зеленые равнины, мерцающие в свете напарницы-планеты Синты. Я настроил автопилот на Окк-Хамилот, столицу Валлона, где, по моим предположениям, и должен был окопаться Фостер.

Прямо подо мной расстилались целые кварталы прямых голубых улиц. Никто с поверхности планеты со мной не контактировал. Впрочем, это было нормально, шлюпка на автопилоте может управиться и сама.

Я еще раз пробежался по своей легенде: я — Дргон, гражданин Двумирья, возвращаюсь из длительного путешествия и нуждаюсь в самой свежей информации, накопившейся за время моего отсутствия. Мне также необходимо какое-то жилье. Мой костюм был безупречен, владение языком слегка захирело от долгого бездействия, а в таможенную декларацию я мог внести только туземный костюм из порта моего последнего захода, архаичное оружие оттуда же да зверушку, к которой я привязался.

Я уже мог ясно различить посадочное кольцо, оно быстро приближалось. Затем последовал легкий толчок. И тишина. Шлюз открылся, я встал в проеме и осмотрел город, раскинувшийся до самых холмов. Я глубоко втянул в себя воздух, пропитанный давно забытым ароматом, и валлонская половина моего "я" радостно встрепенулась.

Я начал было собирать свои вещи, но потом решил подождать, пока не встречусь с кем-нибудь. Я свистнул Итценке, и мы сошли на площадку. Бегло осмотрев космопорт, я обратил внимание на несколько кораблей и шлюпок на посадочных кольцах. Но вокруг не было ни одного живого существа, да и вид у всей этой техники оставлял впечатление какой-то странной заброшенности.

Мы миновали светящуюся арку, от которой дальше, изгибаясь, шла дорога к городу, террасам и далеким огням. И нигде ни одной живой души. В свете Синты передо мной предстали призрачные видения садов и подвесных дорог, а когда я достиг террас, то увидел широкие улицы. И все та же безлюдность. Я остановился возле стены из полированного мрамора и задумался. Было около полуночи, а ночи на Валлоне длились по двадцать восемь часов, так что город никак не мог быть пустынным. Это же все-таки столица. В нее постоянно должны прибывать суда, яхты, корабли, но, как видно, не сегодня.

Мы с Итценкой миновали террасу и прошли сквозь открытую арку, попав в бар. Низкие столики и мягкие ложа пустовали, озаряемые розовым светом потолочных панелей. Мои шлепанцы едва шуршали по полированному полу.

Я остановился и прислушался. Мертвая тишина. Даже комарик не прожужжит, с ними, как видно, тут уже давно разделались. Потолок продолжал зазывно сиять, столики ждали, интересно, и сколько же они уже ждут?

Я присел за один из них и погрузился в размышления. Я выстроил множество планов, но ни один из них не учитывал опустевшего космопорта. Ну, как я могу отыскать Фостера, если даже некого расспросить?

Я прошел через бар и вышел на лужайку. Высокие деревья, напоминающие кипарисы, черной стеной выстроились над бассейном. Вдали виднелись башни, сверкающие разноцветными огнями. Неподалеку проходило широкое шоссе, петляющее между фонтанами и тянущееся до самых далеких холмов. В сотне ярдов от меня у обочины была припаркована машина. Я направился к ней.

Это было двухместное средство передвижения с мягкой обивкой и с фиолетовыми металлическими аппликациями на ярком хроме — хоппер. Я уселся на сидение, и Итценка тут же пристроилась рядом. Я внимательно осмотрел приборную доску. Управление было простое: один штурвал. Я попробовал его покачать, на доске зажглись огоньки, хоппер вздрогнул, поднялся на несколько дюймов и медленно поплыл в сторону наискосок. Я повернул штурвал, покрутил ручки, потыкал клавиши. Хоппер неожиданно выровнялся и ускорил движение по направлению к башням. Я чувствовал себя несколько неуютно, руль и пара педалей устроили бы меня больше. Но, по крайней мере, это куда лучше, чем топать пешком.

* * *

Два часа мы блуждали, по городу, но так никого и не встретили. Насколько мне подсказывала моя валлонская память, планировка ничуть не изменилась, все было в порядке, если не считать полного отсутствия представителей местного населения. Парки и бульвары были ухожены, фонтаны и бассейны сверкали голубоватым сиянием, огни светились — и никакого движения. Автоматические пылесборщики и фильтры будут служить вечно, сохраняя все в чистоте, но оценить это просто некому. Я затормозил и сидел, созерцая игру разноцветных огней на искусственном водопаде. Может, мне удастся найти что-нибудь в одном из зданий? Я вылез из хоппера и двинулся наугад к высокому зданию из розового кристалла. Войдя внутрь, я оказался в огромном гроте, полном розоватого сияния, и слышал лишь собственное дыхание да урчание Итценки. Больше здесь ничего не было. Я прошел по коридору, заглядывая в пустые комнаты. Все было выдержано в традиционном стиле: стены из плит полудрагоценного камня, парчовые занавеси, ковры, словно лужи огня. В одной комнате я прихватил плащ и накинул на плечи, поскольку весьма ощутимо продрог, блуждая по городу среди призраков прошлого. Затем мы поднялись по широкой винтовой лестнице, но всюду находили только опустевшие комнаты. Куда же пропали все их обитатели?

Мне попался музыкальный инструмент, похожий на кларнет. Я взял несколько нот. По опустевшему коридору заметалось эхо, прозвучавшее печально и одиноко. Я: вышел на балкон, нависающий прямо над садом, облокотился на балюстраду и уставился на яркий диск Синты. Он казался огромным, раза в четыре больше земной Луны.

— Стоило ли так далеко забираться, чтобы ничего не найти, — пожаловался я Итценке.

Она потерлась о ногу и утешительно вильнула хвостом. Но мне это не помогло. После долгого полета и напряженного ожидания, столкнувшись с такой действительностью, я ощутил себя опустошенным, как молчаливые залы здания.

Я присел на балюстраду, прислонившись спиной к стене, поднес к губам кларнет, принялся наигрывать мелодию и вновь испытал острый приступ ностальгии по миру, которого я не знал… Я закончил и вздрогнул от постороннего звука. Из тени ко мне приближались четверо в серых плащах.

Я выронил кларнет, соскочил с балюстрады, и, попытавшись попятиться, уперся в нее спиной. Четверка разомкнулась, предводитель покрутил в руках короткую дубинку и произнес какую-то белиберду. Я мигнул и попытался выдавить из себя какую-нибудь остроту.

Он щелкнул пальцами, и двое других придвинулись ко мне, собираясь взять под локотки. Я невольно принял боксерскую стойку, занеся кулак, но потом расслабился. В конце концов, я был всего лишь туристом по имени Дргон. Но, к сожалению, прежде чем я успел опустить руку, предводитель шарахнул меня дубинкой по затылку. Я невольно вскрикнул от боли, и в тот же момент меня скрутили. Рука онемела, я попытался пнуть одного из них своим шлепанцем, но тут же пожалел об этом: под плащами у них были бронежилеты. Предводитель что-то буркнул и показал на кошку.

Наконец я взял себя в руки, расслабился и постарался дать волю своему валлонскому "я". Вслушиваясь в ритм языка, а это был хоть и искаженный, но все-таки валлонский язык, я постепенно начинал кое-что понимать:

— …музыкант, должно быть, станет доменьером, — сказал один из них. Общий смех.

— Ты кому служишь, дудочник? Каким цветам?

Я, старательно вывихивая челюсть, попытался примериться к их варварскому наречию. И так как оно не отличалось от того языка, который помнило мое второе "я", кое-что мне все-таки удалось:

— Я… гражданин Валлона, — с трудом выдавил я.

— Слуга бесхозного ренегата.

Предводитель примерился дубинкой.

— Что у тебя за идиотский диалект?

— Я… вернулся… из далекого путешествия.., — с запинками выдавил я. — Прошу… информацию… где жить.

— Ну, уж где жить, мы тебе найдем, — заверил предводитель. — В бараки Ратальона, — он махнул рукой, и вокруг моих запястий защелкнулись наручники.

Он повернулся и пошел прочь. Меня потащили за ним. Через плечо я успел заметить, как исчез за балюстрадой хвост Итценки. Снаружи на лужайке нас поджидал длинный серый хоппер. Они швырнули меня на заднее сидение и уселись сами. Последний взгляд на башни Окк-Хамилота, и мы понеслись вниз через холмы.

Плащ я потерял и теперь дрожал на холодном ветру. Конечно, я попытался прислушаться к разговорам, но от них мне легче не стало. Наручники беспрестанно позвякивали, и я понял, что эта музыка будет сопровождать меня еще очень долго. Я примчался сюда с розовой надеждой найти себе место в здешнем обществе. И нашел его, уж в этом-то сомневаться не приходилось. Я стал рабом.

Глава четырнадцатая

Банкет в Рат-Гальоне был в самом разгаре. Я поспешно проглотил на кухне свою порцию супа и мысленно пробежался по мелодиям, которые мне предстояло исполнить. Я находился в домене всего несколько недель, но, как ни странно, успел стать любимым флейтистом доменьера Гопа. Если и дальше продолжать с таким же успехом, то я заполучу в свое полное распоряжение комнатушку в бараках для рабов.

Сайм — кондитер — подошел ко мне:

— Сыграй-ка нам что-нибудь веселенькое, Дргон, — попросил он. — Я награжу тебя мороженым.

— С удовольствием, фримен Сайм, — отозвался я. Я быстро дохлебал остатки супа и вынул кларнет. Я опробовал уже с полдюжины разных инструментов, но кларнет мне нравился больше всего.

— Что бы ты хотел услышать?

— Одну из тех мелодий, что ты привез издалека, — крикнул Кагу — старший охранник доменьера Гопа.

Я послушно отозвался «Полькой пивной бочки», и все принялись восторженно колотить по столу. А потом Сайм преподнес мне мое мороженое и стоял, с удовольствием наблюдая, как я его ем.

— Послушай, а почему бы тебе не занять место старшего музыканта, Дргон? — спросил Сайм немного погодя. — При твоих способностях ты этого олуха обставишь в два счета. Тогда ты обретешь статус доменника и сможешь сидеть с нами на кухне почти как равный с равными.

Я облизал пальцы и отставил плошку.

— Я был бы рад стать равным такому прекрасному кондитеру, как ты, фримен Сайм, — сказал я, — но что может сделать раб?

Сайм озадаченно поморгал.

— Да ты можешь вызвать старшего музыканта на состязание. Мы же видим, что ты превосходишь его во всем. Так что можешь не бояться исхода поединка. Победа наверняка будет за тобой.

Он оглядел присутствующих:

— Разве не так?

— Это точно, — отозвался супных дел мастер. — А проиграешь, так я готов даже лечь под плетки за тебя.

— Погодите-погодите, я что-то не поспеваю за вашими мыслями, — озадаченно заговорил я. — Ну, как я могу занять чужое место?

Сайм всплеснул руками:

— Ты, наверное, действительно слишком долго путешествовал, флейтист Дргон. Да ты что, не знаешь правил нашего времени? Можно даже подумать, будто ты какой-нибудь еретик с Синты.

— Я уже рассказывал вам, что в дни моей юности все люди были свободны и император правил в Окк-Хамилоте…

— Лучше не говори о таких вещах, — вполголоса предупредил меня Сайм. — Только доменьеры помнят о своих прежних жизнях… Хотя, правда, и я слышал, что давным-давно каждый человек записывал воспоминания о своем прошлом и хранил их в безопасности. Но как ты нашел свою память, я не спрашиваю, и ты лучше молчи об этом. Доменьер Гоп ревнив, хотя и самый благородный и щедрый лорд на свете, — добавил он поспешно, оглядывая столы.

— Ну, что ж, тогда я не стану больше говорить об этом, — ответил я, — но мне действительно довелось много путешествовать, даже язык изменился, пока я отсутствовал. Посоветуй, что мне делать?

Сайм надул щеки:

— Прямо не знаю, с чего начать, — выдохнул он. — Все принадлежит доменьерам, впрочем, как и должно быть, — он оглядел присутствующих в поисках подтверждения своим словам, и все поспешно закивали. — Люди без всякой профессии тоже являются собственностью доменьера, и это правильно, иначе они просто помрут с голоду. Если только на них не натолкнутся Серые Плащи, — он сделал знак от сглаза и сплюнул. Его примеру последовали остальные.

— Владеющие мастерством относятся к доменникам, зарабатывая согласно своим способностям. Вот я, например, старший кондитер доменьера Гопа, с квалификацией, соответствующей моему положению. И таким образом, здесь нет никого, кто мог бы сравниться со мной по таланту, — он самодовольно оглядел присутствующих, не встречая возражений. — И так со всеми нами.

— А если кто-то покушается на занятое место, — вставил Кагу, — то должен пройти через Состязание ремесел.

— И тогда, — продолжал Сайм, беспокойно расправляя пальцами свой передник, — этот выскочка кондитер должен будет сразиться со мной в искусстве выпечки. В таком случае все обитатели замка выступят в роли судей, и победитель станет старшим кондитером, а проигравшему достанется двенадцать ударов плеткой за дерзость.

— Но тебе бояться нечего, Дргон, — высказался Кагу, — положение старшего музыканта стоит от силы пяти ударов. Только гувернанты по своему положению ниже его среди доменников. Да и вообще, чего бояться-то? Супных дел мастер же вызвался принять твой проигрыш на себя.

За дверью загомонили, она распахнулась, и я, схватив свой кларнет, бросился за пажем. Доменьер Гоп терпеть не мог ждать. Пробираясь к свободному месту перед ломившимся от яств столом, я заметил, что доменьер уже даже поднялся от нетерпения. Мне навстречу противно взвизгнула волынка старшего музыканта. Тощий, с вечным прищуром, он просто обожал гонять своих рабов-музыкантов. Он прыгал по кругу, с ожесточением давя на разноцветные меха волынки. Я невольно поморщился от непрестанного завывания. Вот именно этот момент доменьер Гоп и выбрал, чтобы наконец обратить внимание на горе-исполнителя. Он подхватил тяжелую латунную кружку и замахнулся, чтобы запустить ею в старшего музыканта. Тот все-таки заметил это движение доменьера и едва успел увернуться. Кружка врезалась в желтый с зелеными кисточками мех, и он лопнул с жалобным блеянием.

— Это блеяние ничуть не хуже твоей музыки! — проревел доменьер Гоп. — Сгинь, пока не призвал всех демонов с холмов, — и тут его взгляд упал на меня: — А вот и Дугой, или Диген! — воскликнул он. — Вот это настоящий музыкант. А ну-ка, сыграй нам что-нибудь веселенькое, Другой, или как тебя там, и разгони тоску, пока еще не совсем скисло вино от его паршивой музыки.

Я низко поклонился, облизнул губы и заиграл «Хиккори-дик-кори-док». Судя по восторженному реву по окончании музыки, мое исполнение пришлось присутствующим по вкусу. Я вдохновенно исполнил «Коричневый кувшинчик» и «Жемчужное ожерелье». Гоп неистово заколотил кулаком по столу, и все наконец угомонились.

— Могу поклясться, редчайший раб во всем Рат-Гальоне! — пробасил он на весь зал. — Не будь он рабом, я бы выпил за его здоровье!

— С вашего разрешения, доменьер? — просяще произнес я.

Сначала Гоп уставился на меня, но потом благосклонно кивнул:

— Говори, Дугой, или как там тебя.

— Я претендую на место старшего музыканта. Я…

Крики заглушили мои слова. Гоп осклабился.

— Быть по сему! Будем голосовать сейчас или еще подвергнем себя пытке дикими воплями этого кретина, прежде чем объявим фримена Даргона старшим музыкантом?

— Объявить его! — выкрикнул кто-то.

— Вообще-то должно быть состязание, — неуверенно пискнул кто-то.

Гоп хлопнул по столу:

— Тащите сюда Лилка, старшего музыканта, — заорал он во всю мочь, — с его дутыми пузырями!

Объявился старший музыкант, нервно теребивший меха.

— Место старшего музыканта объявляется вакантным, — громко объявил Гоп.

Лилка судорожно вздрогнул, сдавив мех, волынка издала мышиный визг.

— Поскольку прежний старший музыкант переходит в новое качество, — продолжал Гоп. Волынка опять взвизгнула, заглушенная возгласами и одобрительными криками. — Да будут эти пузыри проткнуты! Я изгоняю их идиотский вой из Рат-Гальона навечно! Да будет всем известно, этот бывший старший музыкант теперь придворный шут в моих владениях! И пусть он носит дырявые пузыри, как знак своего ремесла!

Эта триада была встречена восторженным ревом всех присутствующих. На Лилку тут же набросились добровольцы, отобрали у него инструмент, продырявили и моментально умудрились напялить разодранную волынку на голову бывшего старшего музыканта. Я исполнил «Марци доуц», и бывший музыкант с опаской изобразил несколько па. Доменьер Гоп зашелся от хохота. Я перешел к «Янки дуддль», и новый придворный шут, ободренный успехом, принялся прыгать, корчить рожи, дергаться, ходить петухом, и все присутствующие веселились до упаду.

— Счастливый день для Рат-Гальона! — перекрикивая общий шум, проорал Гоп. — Клянусь рогами бога моря, я приобрел принца музыки и короля шутов! Я утверждаю их новое положение в десять ударов и теперь оба имеют право сидеть за моим столом. Отныне и навсегда!

Мы с шутом исполнили еще три номера, а потом Гоп разрешил нам притулиться в дальнем конце стола. Слуга поставил перед нами полную тарелку еды.

— Хорошо сделано, фримен Дргон, — шепнул мне на ухо новоявленный шут. — Не забывай же нас, рабов, в лучах своей славы.

— Не беспокойся, — отозвался я, вдыхая аромат хорошо прожаренного бифштекса. — Уж на кухню-то к вам после захода Синты я всегда забегу чего-нибудь перекусить.

Я уже оглядел стены варварски изукрашенного зала совсем иными глазами. Нет ничего лучше, чем толика рабства, чтобы оценить даже неполную свободу. То, что я знал о Валлоне, было совершенно неприменимо в данной ситуации. Миновали столетия, которые радикально изменили этот мир, и отнюдь не к лучшему. Старое общество, в котором вырос Фостер, было мертво и похоронено навсегда. Старые дворцы и виллы заброшены, космопорты разрушались в забвении. Система матриц, описанная Фостером, утрачена. Я не знал, какой катаклизм могпогрузить центр галактической Империи в сумерки феодализма, но именно это и произошло.

До сих пор я не нашел и следа Фостера. Мои расспросы натолкнулись на стену непонимания. Может, Фостер и не добрался до родного мира, а может, сел на другой половине планеты. Валлон был огромен, а сообщение между доменами скудное. Я мог прожить здесь всю жизнь и так и не найти ответа.

Я припомнил свои собственные разочарования той ночи, в Окк-Хамилоте, когда все мои иллюзии лопнули, словно воздушный шар. Насколько же это все могло потрясти Фостера? Мы угодили в один и тот же переплет. В нынешней ситуации наши воспоминания о прежней цивилизации Валлона служили непрерывным источником горечи.

А матрица памяти Фостера, которую я привез в качестве подарка? Вот уж действительно хохма! И даже найди я Фостера, на всей планете наверняка не осталось ни одного рекордера.

И все же я не терял надежды отыскать своего друга, пусть даже это займет у меня…

Доменьер Гоп уже давно что-то фальшиво мурлыкал себе под нос. Я сразу сообразил, что к чему, и приготовил свой кларнет. Должность старшего музыканта, может, и не сплошной праздник, но, по крайней мере, я уже не был рабом. Мне предстояла долгая дорога наверх, но первый шаг по этой лестнице я уже сделал.

Мы ладили с доменьером Гопом. Он был проницательной старой лисой, ему нравилось иметь в своем распоряжении такого необычного музыканта. Он уже слышал от Серых Плащей — своеобразной местной полиции — как я очутился в космопорту. Он довольно прямо намекнул мне, чтобы я не слишком-то болтал о своих воспоминаниях насчет прежних времен Валлона. Эта тема была запретной. Не удивительно, что на мое появление в столице так быстро отреагировали Серые Плащи.

Гоп брал меня с собой повсюду, на хоппере, на машине, на речных баржах. Транспорта было много, но, несмотря на простоту управления, мало кто знал, как им пользоваться. Конечно, хопперы были более удобны, поскольку для них не требовалось дорог, но Гоп предпочитал наземный транспорт. Я подозреваю, ему просто нравилось ощущение скорости, когда во весь дух несешься по дороге, и ветер свистит в ушах.

Однажды днем, несколько месяцев спустя после моей победы над Лилком, я заглянул на кухню. Мне предстояло отправиться с доменьером Гопом и его обычной свитой для визита в Бар-Пандерон, огромный домен в ста милях к северу от Рат-Гальона, на пути к Окк-Хамилоту. Сайм и прочие мои приятели угостили меня хорошим завтраком и предупредили, что дорога предстоит опасная, в тех местах обитали разбойники.

— Вот чего я не понимаю, — сказал я, — так это почему Гоп не установит парочку пулеметов на машину. Каждый раз", покидая домен, он же здорово рискует.

Все присутствовавшие буквально остолбенели.

— Даже изгои не могут помыслить отнять жизнь у человека, фримен Дргон, — выразил общее мнение Сайм. — Доменьеры устраивают совместные охоты на этих ренегатов, чтобы потом превратить их в рабов, но никто не унижает себя мыслью убить человека.

— Разбойники и сами знают, что в своей следующей жизни они могут стать фрименами или пусть даже рабами, — вставил старший виночерпий. — Ты должен знать, фримен Дргон, что когда член разбойничьей банды переживет трансформацию, его доставляют в домен, чтобы тот мог найти свое место.

— А часто происходит эта трансформация? — поинтересовался я.

— Некоторые способны не изменяться три-четыре столетия. Но обычно без трансформации человек может прожить от восьмидесяти до ста лет. — Сайм на секунду задумался. — А иногда и меньше. Тяжелая жизнь, полная лишений, может состарить гораздо быстрее. Так, у моего кузена, который попал в Великую Каменистую пустыню и пробродил там три недели без воды и питья, у него был только небольшой бурдюк с вином, период трансформации сократился на четырнадцать лет. Когда его нашли, он был весь в морщинах, поседевший, что и предвещает трансформацию, а вскоре впал в кому, проспал целые сутки, и очнулся молодым и ничего не помнящим.

— И ты ему не сказал, кем он был?

— Не-а, — Сайм понизил голос. — Хоть ты и по праву считаешься любимчиком доменьера Гопа, помни: есть вещи, о которых лучше не говорить.

— После трансформации новичок выбирает себе новое имя и пытается постигнуть какое-нибудь ремесло, — вставил мясник. — В зависимости от способностей, окружающие могут оценить его, например, выше, как это, произошло с тобой, фримен Дргон.

— А разве у вас нет рекордеров памяти? — продолжал настаивать я. — Или информационных штырей, такие черные палочки, касаешься головы и…

Сайм описал рукой полукруг:

— Мне приходилось слышать об этих прутьях. Запрещенные предметы культа черной магии.

— Чепуха, — перебил я. — Ты сам-то случайно не веришь в магию, Сайм? Эти штыри не что иное, как изобретения, служившие вашим собственным предкам. И как вы умудрились потерять всякое знание истории своего народа…

Сайм всплеснул руками:

— Фримен Дргон, не задавай больше таких вопросов. На подобные темы запрещено разговаривать.

— Ну, хорошо, парни, я, наверное, чересчур любопытен.

Я вышел во двор, забрался в машину и принялся ждать доменьера Гопа. Пытаться узнать что-либо об истории Валлона — то же, что расспрашивать эскимосов об их переселении из Азии. Никто ничего на знает и знать не желает.

Правда, я пришел к кое-каким заключениям. Если предположить, что какой-то общественный катаклизм нарушил систему воспроизведения памяти, которая способствовала сохранению преемственности культуры, становится ясно, что валлонское общество постепенно деградировало.

Скучившиеся по доменам люди, избегавшие города, как очаги чумы, ничего на знали о космических полетах и прежней истории. Подобно Сайму, у них даже не было желания говорить на эту тему.

Конечно, мое расследование могло сдвинуться с мертвой точки, но только где-нибудь в большом домене, типа Бар-Пандерона, и я с нетерпением ожидал сегодняшнего путешествия. Рат-Гальон был маленьким нищим доменом, занимавшим всего лишь двадцать квадратных миль и объединявшим с полдюжины деревень. В смысле возможностей это был полнейший тупик.

Во двор вышел Гоп в сопровождении Кагу, еще двух охранников и четырех танцовщиц, следом тащили огромную корзину с подарками. Все заняли свои места, водитель запустил двигатель и вывел тяжелый грузовик на шоссе. Мое сердце учащенно забилось. Может, в Бар-Пандероне мне удастся обнаружить хотя бы следы Фостера.

Мы мчались на скорости пятьдесят миль в час по извилистой горной дороге, я сидел рядом с водителем и, поигрывая на кларнете, смотрел вперед. Водитель вел машину, словно подвыпившая старая дева, — нервно и быстро. Вообще-то, это была не его вина: большой скорости требовал Гоп. Я мысленно благодарил конструкторов за встроенный автоограничитель. По крайней мере, нам не грозила опасность слететь в пропасть с полотна дороги.

Визжа шинами, мы обогнули поворот и неожиданно впереди в четверти мили от нас увидели поставленный на дороге автомобиль. Водитель машинально нажал на тормоза.

— Разбойники! Не снижай скорости! — завопил сзади Гоп.

— Но… но… доменьер Гоп…

— Не бойся врезаться в них, — оборвал его Гоп. — Только не тормози!

Танцовщицы сзади перепугано взвизгнули. Разбойники живой стеной перегородили дорогу. Водитель закатил глаза и чуть было не выехал на обочину, но потом стиснул зубы и, отключив антиаварийный радар, нажал на рукоять скорости до упора. Я со страхом наблюдал, как мы неслись на машину, перегородившую нам дорогу, а потом неожиданно, стряхнув с себя оцепенение, потянулся к приборному щитку. Однако водитель не уступал, застыв от ужаса. Я откинулся и с силой врезал ему по челюсти. Он скорчился в углу с разинутым ртом и закрытыми глазами. Я отключил ограничитель и повел машину с дороги. С моего места управлять было неудобно, но это было лучше, чем врезаться во что-нибудь на скорости в девяносто миль.

Машина впереди не двигалась, до нее оставалось сто ярдов, пятьдесят, и в этот момент я резко свернул прямо к склону горы. Водитель блокировавшей дорогу машины тут же сориентировался, перекрывая мне проезд. Я моментально переложил штурвал влево и пронесся в дюйме от заднего бампера чужой машины, на мгновение зависнув над пропастью одним колесом, и снова выехал на шоссе.

— Молодец! — выкрикнул Кагу.

— Они нас преследуют! — перекрыл его голос Гоп. — Наемные убийцы! Бесхозные свиньи!

Водитель наконец открыл глаза.

— Перебирайся на мое место! — рявкнул я.

Он что-то промямлил и полез, цепляясь за спинки кресел. А я быстро скользнул за штурвал, не отпуская рукояти скорости. Впереди виднелся поворот. Я бросил взгляд на зеркало заднего вида. Бандиты разворачивались для погони.

— Жми! — скомандовал Гоп. — До Бар-Пандерона не больше пяти ретов!

— Они нас могут догнать? — спросил я через плечо.

— В два счета, — весело обнадежил меня Кагу.

— А какая впереди дорога?

— Отличная. Начиная от подножия горы, прямая, как стрела, — отозвался Гоп.

Мы прошли следующий поворот. Все, как он и говорил, только впереди была еще и боковая дорога.

— А это куда ведет? — спросил я у водителя.

— Тоже в Бар-Пандерон, — выдохнул он, — только длиннее.

Я по спидометру прикинул скорость, слегка притормозил и резко свернул. Натужно воя двигателем, машина влетела по крутому склону в пространство между холмами.

— Что за идиотизм! — заорал Гоп. — Ты что, стакнулся с этими негодяями?

— На шоссе у нас нет шансов, — прокричал я назад, перекидывая штурвал из стороны в сторону, следуя резким поворотам дороги. Мимо мелькали величественные скалы и травянистые пологие склоны, но у меня не было времени восхищаться ими. Танцовщицы на заднем сидении повизгивали от страха, доносился возбужденный говор, краем глаза я заметил, что наши преследователи тоже повернули на проселок.

— Они могут перехватить нас где-нибудь впереди? — крикнул я.

— Навряд ли, если только у них нет подмоги, — отозвался Гоп, наклонившись к моему плечу. — Но эти изгои работают в одиночку.

Я то притормаживал, то жал на акселератор, вертел штурвал. Мы сворачивали то влево, то вправо, взбираясь все выше и выше, а потом ухнули вниз по крутому склону и опять вылетели наверх. Я быстро окинул взглядом дорогу впереди и оценил ее. Машина бандитов следовала всего в нескольких сотнях ярдов позади, а нам предстояло проехать вдоль подножия горы, сквозь тоннель, а потом снова обогнуть крутой выступ следующей горы.

— Как только мы выедем из тоннеля, бросьте в них чем-нибудь, — крикнул я против ветра. — Чем угодно.

— Мой плащ! — рявкнул Гоп. — Корзину с подарками!

Кто-то сзади застонал в отчаянии, ему принялись вторить танцовщицы.

— Молчать! — прогремел Гоп. — А ну, помогите, а то клянусь бородой морского дьявола, я покидаю вас вместе с корзиной и всем остальным!

С оглушительным ревем мы влетели в отверстие тоннеля и понеслись с такой скоростью, что вокруг все завибрировало. Гоп и Кагу подняли тяжелую корзину с подарками и перевалили ее через борт. За ней последовал плащ, опустевший кувшин из-под вина, сандалии, браслеты, фрукты… Потом нас снова ослепило солнце, и машину занесло на очередном повороте. В зеркале заднего вида я видел преследовавших нас бандитов. Черно-желтый плащ Гопа облепил радиатор их машины, остатки корзины болтались под днищем. Автомобиль качнуло на ухабе, и уголок плаща откинулся, позволив водителю взглянуть на дорогу.

— Не везет, — сказал я. — Дорога впереди прямая, и мне ничего не приходит в голову.

Бандиты нас нагоняли. Я утопил рукоять скорости до предела, но их автомобиль был быстрее. Нас разделяло всего сто ярдов, потом пятьдесят, и вот уже они начали обходить нас сбоку… Я слегка сбросил скорость, позволив им чуть-чуть продвинуться вперед, а потом резко бросил грузовик прямо на них. Машины столкнулись, и я едва справился со штурвалом. Бандиты снова начали нас нагонять, бортом к борту мы мчались со скоростью девяносто миль в час по крутому склону…

Я нажал на тормоз, резко повернул влево, задним бампером успел задеть его колесо и сдал назад. Водитель попытался затормозить, и это было его ошибкой. Их автомобиль потерял управление и заскользил по склону. Он медленно скользил, становясь на нос в облаке пыли. Корзина отлетела прочь, плащ затрепетал и тоже исчез. На какое-то мгновение автомобиль бандитов завис в воздухе, а потом рухнул вверх колесами, перевалившись через край дороги. Мы же понеслись дальше, вниз по склону, и опять вверх на поросшую лесом равнину к видневшимся впереди башням Бар-Пандерона.

Сзади грянул дружный хор голосов, доменьер Гоп наклонился ко мне и принялся хлопать по спине:

— Клянусь девятиглазым дьяволом холмов! — прогудел он. — Превосходный маневр! Принц музыкантов еще и принц водителей! В эту ночь будешь сидеть вместе со мной за столом в Бар-Пандероне. В чине Стоударного водителя. Мое слово!

— По сравнению с поворотом по внешнему ряду на оживленном шоссе в семнадцать тридцать по пятницам, это просто сущая безделица, — прокомментировал я.

Я повис на штурвале и попытался перевести дыхание. Было чистейшим идиотизмом. — состязаться со скоростной машиной, но мой маневр сработал, а заодно я продвинулся еще выше по своей служебной лестнице. Жизнь моя складывалась не так уж и плохо.

— И пусть никто не заикается об убийстве, — продолжил Гоп. — Я не потерплю, чтобы столь искусного водителя и музыканта замуровали заживо! Накладываю на всех обязательство молчать обо всем. Будем считать, что эти негодяи просто споткнулись на своих злодейских планах.

Такая мысль подействовала на меня отрезвляюще. Все произошедшее предстало передо мной в новом свете. В этом мире без смерти отнять человеческую жизнь считалось немыслимым преступлением, поскольку ты лишал человека не одной, а многих жизней. Существовало только одно наказание — на всю жизнь сажали в каменный мешок. Но только на одну жизнь. В моем случае этого оказалось бы достаточно. У меня не было запасных жизней. Поэтому я рисковал намного больше, чем эти бандиты.

Я провел свой первый день в Бар-Пандероне, блуждая среди высоких зданий, восхищаясь ими и выглядывая Фостера на тот случай, если он вдруг попадется мне на улице. Хотя это было столь же вероятно, как повстречать своего старого школьного приятеля из Аламо среди слуг персидского шаха. Но я все еще надеялся на чудо.

К концу дня так ничего и не изменилось. Одетый по последней моде в накидку с рюшами, я сидел за небольшим столиком на террасе в Веселом Дворце (огромном пиршественном зале Бар-Пандерона) вместе со своим приятелем Кагу — старшим охранником доменьера Гопа. Пиршественная зала напоминала воплощение голливудской фантазии — ночного клуба XXI столетия, оборудованного девятью танцплощадками на пяти уровнях, бассейнами, фонтанами, парой тысяч обеденных столов. Кроме того, там были толпы музыкантов, девиц, шум, гам, разноцветные огни и яства, достойные стола любого доменьера. Зал был открыт для гостей и всех фрименов домена с положением в пятьдесят ударов. После отшельнической жизни в Рат-Гальоне мне все это показалось невероятно восхитительным.

Под отталкивающей внешностью Кагу скрывалось добродушие. Лицо охранника было в шрамах от множества стычек, а нос так часто разбивали, что в профиль его просто трудно было заметить.

— И как ты умудряешься встревать во все эти драки, Кагу? — поинтересовался я. — Сколько тебя знаю, ни разу не видел, чтоб ты затеял драку.

— А вот в таких местах, — ухмыльнулся тот, обнажая обломанные зубы. — Все эти большие домены просто прелесть, в них всегда можно отвести душу.

— Ты что, ввязываешься в уличные драки?

— Не-а. Обязательно кто-нибудь да найдется. Начнут тут бродить, корчить из себя… ну знаешь, как бывает

— А что, дерутся прямо здесь?

— Ну да, полно зрителей, и всем весело.

Я было взял бокал и поднял его в честь Кагу, но тут же все его содержимое оказалось на моих коленях, поскольку кто-то сзади как следует поддел меня за локоть. Я поднял глаза. Надо мной возвышался какой-то мордоворот в шрамах.

— Это что еще за шмакодявка, Кагу? — поинтересовался он хриплым шепотом, ковыряя в зубах серебряной зубочисткой.

Кагу встал и без разговоров врезал ему под дых. Мордоворот хекнул и повис на Кагу, с досадой взирая на меня через его плечо. Старший охранник отодвинул парня на расстояние вытянутой руки.

— Это какая еще «шмакодявка», Малл? — прогудел он. — А ну-ка, отвали от моего приятеля. Лучший музыкант, к тому же первоклассный водитель.

Малл потер живот и уселся рядом со мной.

— А у тебя уже не тот удар, Кагу, — он покосился на меня. — Ты извини, я думал, ты один из этих, — он подманил раба-официанта. — А ну, принеси моему приятелю новый костюм. Да пошевеливайся!

— А как другие обедающие воспринимают ваши стычки? Одно дело, когда опрокинут бокал, такое в Манхеттене произойти может, а вот когда на тебя перевернут весь обед, тут уж не до шуток.

— Да нет, мы двигаем на арену, — Малл лениво ткнул пальцем куда-то в пустоту и оглядел меня с ног до головы. — Откуда ты выполз, музыкант? Первый раз во дворце, что ли?

— Дргон много путешествовал, — ответил за меня Кагу. — Он свой парень. Ты вот послушай, как я недавно угодил в переплет…

Пока Кагу и Малл обменивались небылицами, я неторопливо потягивал свое вино. И хотя за весь день мне так и не удалось узнать ничего нового, но для моих целей Бар-Пандерон был лучшим местом, нежели Рат-Гальон. Территория домена включала в себя два больших города и множество деревень. Здесь я скорее мог разыскать какого-нибудь болтуна, желающего перекинуться со мной парой фраз по поводу истории, или даже, может быть, того, кто знал Фостера.

— Э-э-э, — проворчал Малл. — Гляди, кто идет.

Я посмотрел туда, куда он указывал. К столу приближались три мордоворота, один из них — длиннорукая горилла, по меньшей мере, семи футов росту — приостановился, сграбастал Кагу и Малла за шиворот и грохнул их лбами друг о друга. Я вскочил, нырнул под огромный кулак и… за восхитительным фейерверком из звезд последовала утешительная тьма.

В абсолютной темноте я стал избавляться от ткани, в которой запутались ноги, потом приподнялся и пребольно треснулся обо что-то головой.

Я застонал, прополз между ножками стула и наконец сумел вылезти из-под стола. Раб-официант помог мне подняться и осторожно отряхнул. Семифутовая горилла, развалившаяся на стуле напротив, покосилась в мою сторону и кивнула:

— Нечего связываться с олухами, типа этого малого, — заметил он. — Кагу сказал, ты всего лишь музыкант, но когда ты вскочил с этого стула, я было подумал… — он пожал плечами и отвернулся.

Я проверил суставы локтей и колени, покачал челюсть, повертел головой. Все в порядке.

— Это ты что ли меня огрел? — спросил я.

— Чо? Ага.

Я обогнул стол, встал напротив и прокашлялся:

— Эй, ты, — окликнул я.

Тот повернулся. В какую-то долю секунды я выложился в одном прямом ударе в челюсть. Он опрокинулся назад, перевалился через ограду и рухнул в проход между столами внизу.

Я перегнулся через перила. На меня смотрела целая возмущенная компания.

— Пардон, приятели, — сказал я. — Он просто поскользнулся.

Вдалеке грянул дружный хор голосов. Я повернулся и увидел, как двумя уровнями ниже на свободном месте два тяжеловеса за милую душу мутузят друг друга. Один из них был Кагу. Он уложил одного противника и тут же сцепился со следующим. Я повернулся, сбежал по лестнице и добрался туда.

Кагу сумел выстоять еще против двух противников, прежде чем его унесли. Я помог ему сесть на стул, сунул в руку бокал и принялся смотреть, как бойцы дубасят друг друга. Теперь мне стало понятно, почему шрамы на лице служили знаком его ремесла. Они не имели никакого представления о защите. Просто стояли на месте и лупили друг друга, пока один наконец не свалится. Ничего мудреного, но зрители были просто вне себя от восторга. Немного погодя Кагу пришел в себя и начал комментировать достоинства бойцов.

— Все они первоклассные ребята, — заверил он. — И сейчас я не то, что прежде, когда был в полном расцвете сил. Тогда я бы запросто справился с любыми тремя из них. Может, кого бы я и поостерегся, так это Торбу.

— Это который?

— Его еще здесь нет. Он придет попозже.

Появлялись все новые и новые бойцы и, скидывая плащи, вступали на арену. Упавших тут же оттаскивали. Они приходили в себя и принимались подбадривать других.

Через час очередь желающих поиссякла, только двое бойцов на арене лениво обменивались ударами, входили в клинч, промахивались. Дыхание вырывалось из их глоток с натужным хрипом. Зрители недовольно шумели.

— Где же Торбу? — удивился Кагу.

— Может, его сегодня не будет? — предположил я.

— Ну, да! Да ты его видел. Он загнал тебя под стол.

— А, так это он…

— Ты видел, куда он пошел?

— Да, я заметил краем глаза, как он дрых на полу, — откликнулся я.

— Чего?

— Ну, мне не понравилось его приветствие, вот я и врезал ему разок от души.

— Ха! — воскликнул Кагу. Его лицо просветлело. Он вскочил.

— Стой! Стой! Ты куда? — позвал я.

Кагу протолкался на арену, примерился и одним ударом уложил ближайшего бойца, потом повернулся и, послав второго в нокдаун, поднял над головой руки:

— Рат-Гальон выставляет чемпиона! — его голос перекрыл возбужденные возгласы.

— Рат-Гальон встречает всех желающих, — он помахал мне рукой. — Наш парень Дргон.

Позади меня раздался возмущенный вопль, заглушивший слова Кагу.

Я обернулся и увидел проталкивающегося сквозь толпу Торбу с всклоченными волосами и багровым лицом.

— Погоди чуток! — возмущенно заорал он. — Пока еще я здесь чемпион.

Он замахнулся на Кагу, но тот ловко увернулся.

— Наш парень Дргон уложил тебя, верно? — негодующе прокричал Кагу. — Вот он теперь и есть чемпион.

— А я не был готов, — прогудел Торбу. — Ему просто повезло.

Он обвел взглядом зрителей, ища поддержки:

— Я, понимаешь, сижу, завязываю шнурок на ботинке, а этот парень…

— Иди, иди сюда, Дргон! — поманив меня, позвал Кагу. — Мы сейчас покажем…

Торбу развернулся и двинул Кагу в челюсть. Старый боец грохнулся на арену, проехался по ней и неподвижно застыл. Я стал протискиваться ближе. Его перенесли к ближайшему столу и усадили на стул. Мужчина, нагнувшийся над Кагу, выпрямился с побледневшим лицом. Я растолкал толпу и схватил Кагу за запястье. Он был мертв.

Торбу застыл в центре арены с разинутым ртом:

— Что-о? — выдавил он.

Я протиснулся между двумя зрителями и кинулся к нему. Он пригнулся и сделал замах правой, я уклонился и провел апперкот. Торбу отшатнулся. Я нанес быструю серию ударов по телу слева, справа, не обращая внимания на его суматошные движения, сделал нырок и достал несколькими хуками в голову. Он застыл: колени вместе, глаза обалделые, руки по швам. Я примерился и врезал ему в подбородок. Он рухнул, словно бревно.

Тяжело дыша, я перевел взгляд на Кагу. Белое, как мел, лицо, испещренное шрамами, выглядело до странности умиротворенным. Кто-то помог Торбу подняться и повел с арены. Посещение Бар-Пандерона обещало стать большим событием, теперь мне предстояло везти домой труп.

Я подошел к Кагу, которого осторожно уложили на пол. Все кругом застыли в состоянии шока, здесь же был и Торбу. По его лицу стекла крупная слеза и упала на щеку Кагу. Торбу отер глаза своей лапищей:

— Прости, старина, — просопел он. — Я вовсе не хотел.

Я подобрал Кагу и, перебросив его через плечо, понес к выходу. И все это время, пока я пересекал зал, в Веселом Дворце стояла такая тишина, что я слышал свое тяжелое дыхание, поскрипывание своих пластиковых башмаков, журчание фонтанов.

* * *

В бараках охраны я уложил Кагу на постель, а потом гневно обернулся к обступившей меня дюжине верзил:

— Кагу был хорошим парнем, — сказал я. — А теперь он мертв, и умер он, как животное. Ни за что. Все в его жизни кончилось, так ведь, парни? Как вам это нравится?

— Как будто мы виноваты, — огрызнулся Малл. — Кагу был и моим старым другом.

— А чьим другом он был тысячу лет тому назад? — отрезал я. — Кем он был когда-то? Кем был ты? В прежние времена на Валлоне существовали иные законы. Каждый был сам себе доменьером.

— Слушай, а ты случайно не из Братства? — воскликнул кто-то.

— А, так вот это как у вас называется? А по-моему, это всего лишь новое название старой игры. Один прохвост делает себя диктатором…

— Мы следуем Кодексу, — оборвал меня Малл. — Наша работа заключается в том, чтобы поддерживать доменьера. А это не значит молча выслушивать, как какой-нибудь шутник начинает обзываться.

— Я не обзываюсь, а призываю к восстанию. Вы, парни, главная сила в этой системе. Так почему же вы отсиживаете себе задницы, позволяя своим боссам заплывать жиром, да к тому же еще и калечите друг друга на потеху доменьерам? Я бы предложил прямо сейчас навестить местных шишек. У вас же право на рождение… было когда-то. Но ваша судьба зависит от вас. Пока многие из вас не ушли дорогой Кагу.

Поднялся сердитый ропот. Появился Торбу с заплывшим лицом. Я невольно попятился, готовясь к неожиданностям.

— Что здесь происходит? — пробасил он.

— Да этот тип! Подстрекает на мятеж и измену, — высказался кто-то.

— Он хочет, чтобы мы поколотили, да не кого-нибудь, а самого доменьера Квохи!

Торбу приблизился ко мне.

— Ты чужой в Бар-Пандероне, — произнес он недовольно. — Правда, Кагу говорил, что ты свой парень. Ты неплохо обработал меня, и я ничего против не имею: такова жизнь. Но слушай, не мути здесь воду. Есть Кодекс и есть Братство. Мы держимся друг друга и этого достаточно. Доменьер Квохи ничем не хуже любого другого доменьера и, клянусь Кодексом, мы на его стороне.

— Послушайте, — настаивал я. — Я помню прошлое Валлона. Я знаю, кем вы были однажды и кем вы можете стать опять. Необходимо всего лишь взять власть. Я проведу вас к кораблю, на котором прибыл. На его борту вы можете получить достаточно информации, чтобы понять…

— Хватит! — оборвал меня Торбу. Он выписал в воздухе какую-то кабалистическую фигуру. — Мы не хотим связываться с привидениями или сражаться с магами и демонами.

— Чушь! Все эти ваши запреты введены с единственной целью: заставить, вас держаться подальше от городов, чтобы вы не могли понять, чего лишились.

— Не хотел бы я отдавать тебя в руки Серых Плащей, Дргон, — проворчал Торбу. — Замолчи.

— Города, — настырно продолжал я. — Они же совершенно пустые, как будто их только что выстроили. А вы живете в этих клоповниках, окружили себя стенами со всех сторон от Серых Плащей да разных изгоев.

— Ты что, хочешь играть первую скрипку, музыкант? — встрял Малл. — Так ступай, поговори с Квохи.

— Все идем.

— Ну, уж нет, это надо делать в одиночку, — возразил Торбу. — Да пошевеливайся, Дргон. Я не стану на тебя заявлять. Я понимаю, как ты себя чувствуешь после смерти Кагу. Но, слышь, не зарывайся.

Я знал, что это конец. Они были упрямы, как упряжка мулов, к тому же особой сообразительностью не отличались.

Торбу поманил меня за собой. Я без особого удовольствия последовал за ним.

— Ты хочешь перевернуть все вверх дном? Ну, что ж, не ты первый, однако помочь тебе мы не можем. Времена изменились и отнюдь не к лучшему. У нас есть легенда: когда-нибудь вернется Ртр и вот тогда возродятся золотые времена.

— А кто такой Ртр?

— Что-то вроде могущественного доменьера. Сейчас его нет, но давным-давно, когда еще начинались первые наши жизни, жил Ртр — доменьер всего Валлона. И всем жилось прекрасно. И у каждого была одна полная жизнь…

Торбу прервал себя и настороженно покосился на меня.

— Ни слова никому, — предупредил он. — Это секрет Братства. Наша единственная надежда. В течение всех наших жизней мы верны кодексу Братства в ожидании, что, может быть, когда-нибудь Ртр все-таки вернется.

— Ладно, — бросил я. — Мечтай и дальше, слон-переросток. И пока тебе снятся розовые сны, дожидайся дня, когда тебе, как Кагу, вышибут последние мозги.

Я повернулся.

— Послушай, Дргон, нет смысла бороться против системы. Одному не справиться. Да и отряду тоже. Но…

Я глянул через плечо:

— Ну?

— Но, если ты так хочешь рисковать своей шкурой, потолкуй с доменьером Гопом, — Торбу развернулся и скрылся в бараке, оставив меня одного во дворе.

Поговорить с доменьером Гопом? Хм. Ну что ж, терять мне нечего. И я двинулся прямо к гостевым помещениям доменьера.

Я утопал в глубоком ковре гостевого холла доменьера Гопа, нарочно старясь распалить свой гнев, в то время как мой хозяин невозмутимо восседал в церемониальном кресле, непроницаемо глядя на меня.

— С вашей помощью или без, — упрямо настаивал я, — но я найду ответы на все вопросы.

— Да, фримен Дргон, — отозвался он спокойно, без привычного крика. — Я понимаю. Но есть вещи, о которых ты не имеешь представления.

— Только отпустите меня в космопорт, благородный Гоп. Я докажу свою правоту, у меня достаточно информационных штырей на борту, не говоря уже об остальном.

— Это запрещено, разве ты не понимаешь…

— Наоборот, я слишком многое понимаю, — перебил я. Он резко выпрямился:

— Следи за своим тоном, Дргон. Я все-таки доменьер…

— Вы еще, может, помните Кагу? — перебил я его снова. — Вы помните его молодым и прекрасным, словно он бог из легенды? Вы видели, как он прожил свою жизнь. Она была у него хорошей? Удалось ли ему исполнить свои мечты юности?

Гоп тяжело прикрыл глаза:

— Прекрати, — произнес он слабо. — Все это ужасно, ужасно…

— «Смерть, заставшую их, я наблюдал со стороны, а все их жизни были моими», — процитировал я. — Вы гордились ими? А как насчет вас? Разве вас не интересовало, кем могли быть вы в прошлые Золотые Времена?

— Кто ты? — неожиданно спросил Гоп, пристально глядя на меня. — Ты говоришь на староваллонском. Ты воскрешаешь запретные знания, бросаешь вызов всей власти… — он поднялся с кресла. — Я могу замуровать тебя, Дргон. Я могу передать тебя Серым Плащам… — он принялся нервно расхаживать по залу, потом вновь повернулся ко мне: — Все идет вверх дном в этом, когда-то прекрасном мире, — задумчиво произнес он. — Легенды утверждают, будто давным-давно люди жили, как боги, а Валлоном правил один могучий доменьер. Легенды говорят, что когда-нибудь он вернется…

— Могу поклясться, легенды не лгут, но нельзя же, в самом деле, сидеть и ждать, когда кто-то явится и спасет вас от вас самих. Только не надо думать, будто я — ответ на все ваши молитвы. Я лишь хочу сказать, что когда-то Валлон был прекрасным миром, и эти времена могут вернуться. Сейчас на планету словно наложено заклятие забвения, и ее просто нужно разбудить. Города, дороги, звездолеты до сих пор не тронуты и в отличном состоянии. Но никто не знает, как все это действует, а вы даже боитесь попробовать. Чего боитесь? Кто распускает эти нелепые слухи? Кто уничтожил систему рекордеров памяти? Почему мы не можем отправиться в Окк-Хамилот, вскрыть архивы и вернуть каждому его память?

— Ты спрашиваешь о страшных вещах, — тихо произнес Гоп.

— За этим всем кто-то должен стоять или стоял раньше. Кто?

Гоп на секунду задумался:

— Среди нас есть один человек, великий доменьер. Доменьер доменьеров, его зовут Оммодурад. Я не знаю, где он живет, это известно только самым приближенным.

— А как он выглядит? Где его можно увидеть?

Гоп покачал головой:

— Я видел его только раз, да и то он был закутан в свой плащ. Он очень высокого роста и молчалив. Говорят, — Гоп понизил голос до шепота, — что с помощью черной магии он имеет власть над всеми своими жизнями.

— Не стоит обращать внимания на всю эту дребедень, — сказал я. — Он абсолютно такой же человек, как вы или я. Всади нож ему промеж ребер и конец, магия там или не магия.

— Не нравятся мне все эти разговоры о смерти, Дргон. Преступника достаточно замуровать.

— Хм, для этого сначала надо найти его. Вот только как бы к нему подступиться?

— Есть доменьеры, которым он доверяет, — неуверенно сказал Гол, — его верные слуги, через которых все мы, прочие, узнаем его волю.

— А можно их как-нибудь склонить на нашу сторону?

— Нет. Они связаны с ним узами тьмы, заклятий и колдовства.

— Вот будет свободное время, так я и сам могу продемонстрировать парочку колдовских трюков, — проворчал я. — Давайте все-таки не отвлекаться, благородный Гоп. Как бы мне пристроиться к одному из этих доменьеров?

— Нет ничего легче. Водитель и музыкант такого уровня, как ты, может заявить права на место, какое только пожелает.

— А как насчет охраны? Ну, положим, я могу взять верх над Торбу. Это как, лучше?

— Нет, это не должность для человека твоих способностей, фримен Дргон! — воскликнул Гоп. — Конечно, такое положение больше всего приблизит тебя к доменьеру, но ведь это же очень опасно. Состязание на пост главного охранника ничуть не легче, чем вызов самому доменьеру.

— Что? — изумился я. — Так доменьера тоже можно вызвать на состязание?

— Потише, фримен Дргон, — доменьер Гор удивленно посмотрел на меня. — Никто в здравом уме не станет вызывать доменьера.

— Но это возможно?

— Нет, ну в самом деле… если ты настолько устал от жизни, от всех своих жизней, то это такой же подходящий способ свести с ней счеты, как и любой другой. Но знай, фримен Дргон, что любой доменьер — искусный воин, и лишь равный ему может надеяться на успех.

Я врезал кулаком по ладони:

— Ну, конечно, я ведь должен был догадаться об этом раньше! Кондитеры пекут, музыканты состязаются в игре, и более способный побеждает. Среди доменьеров та же самая система. Но процедура, какова официальная процедура, благородный Гоп?

— Это состязание на обнаженных мечах. Мера чести доменьера, который готов утвердить себя даже перед лицом самой смерти, — и Гоп выпрямился от нахлынувшей на него гордости.

— А охранники? — спросил я. — Они же тоже сражаются.

— Но только голыми руками, фримен Дргон. Им не хватает искусности. Смерть, которую ты описал, редка. Это — нетипичное происшествие.

— Она продемонстрировала мне весь этот фарс в настоящем свете. Цивилизация, подобная Валлону, низведена до такого уровня…

— И все же жизнь так прекрасна… По каким бы то ни было правилам.

— Я не могу в это поверить и думаю, вы сами-то вряд ли верите в то, что сейчас говорите. Какого доменьера могут вызвать на состязание и как?

— Откажись от своей глупой затеи, фримен Дргон.

— Кто ближайший приятель Великого Доменьера?

Гоп, сдавшись, только махнул рукой:

— Здесь, в Бар-Пандероне, доменьер Квохи. Но…

— И с чего мне начать?

Гоп положил мне руку на плечо:

— Послушай внимательно, фримен Дргон. Конечно, с тех пор, как доменьеру Квохи пришлось обнажать лезвие в защиту своего положения, прошло много времени. Но будь уверен, своих навыков он не потерял. Когда-то он сумел проложить себе дорогу к владению Бар-Пандероном, в то время как мы, все остальные, удовольствовались меньшими доменами.

— Я сама осторожность, благородный Гоп, — заверил я, несколько кривя душой. — И в более хорошие времена не слыл беспомощной игрфнм.

— Твои похороны…

— А теперь скажите, как мне вызвать его? Или завтра на банкете я оттаскаю его за ухо.

Гоп рухнул в кресло, поднял было руку, но тут же обессилено опустил ее.

— Если тебе не сказать, все равно скажет кто-нибудь другой. Но по правде говоря, я еще не скоро найду музыканта твоего уровня.

Глава пятнадцатая

Зал для аудиенций казался невероятно огромным. Его высокие окна были завешены аляповатыми лилово-багровыми занавесями, приглушавшими лучи солнца, а под куполом нависла напряженная, неспокойная тишина, в которой многочисленные посетители и просители ожидали доменьера.

Прошло два месяца с тех пор, как Гоп объяснил мне все формальности вызова доменьера на бой. И он справедливо указал мне, что лишь в определенном случае я могу на что-то рассчитывать. Если бы я даже умудрился уложить доменьера в честном бою, то его охрана превратила бы меня в котлету, так и не дав открыть рта.

По три часа в день я проводил в оружейной Рат-Гальона, фехтуя с Гопом и парочкой охранников. Тридцатифунтовый кусок острой стали с первого же дня стал словно продолжением моей руки, но только на первые несколько минут моих тренировок. Конечно, знаний мне было не занимать, и техники тоже, но вот мускулы мои изрядно подкачали. Уже через пять минут напряженного движения я просто подпирал стену, жадно ловя воздух, а Гоп запросто помахивал своей железякой и не переставал твердить:

— Конечно, ты сражаешься получше, чем любой музыкант, фримен Дргон, но все же долго тебе не продержаться.

И за этими словами следовала новая атака.

Все время после обеда я проводил за гимнастикой, накачивая мускулы и занимаясь бегом.

Как утверждал Гоп, нельзя было терять ни минуты. И вот через два месяца усиленных тренировок я почувствовал, что готов к любому повороту событий. Гоп предупредил меня, что доменьер Квохи — рослый мужчина. Меня это мало беспокоило: чем больше габариты, тем лучше цель.

По залу для аудиенций прошел приглушенный ропот, медленно растворились высокие позолоченные двери. Из них выбежала пара слуг в ливреях, а за ними вальяжно прошествовал семифутовый цирковой силач, взошел на пьедестал и повернулся к толпе просителей.

Доменьер Квохи был невероятно огромен. Шея его была толщиной чуть ли не с мое бедро, а лицо — словно высечено из гранита. Он сбросил яркий алый плащ с квадратных плеч и протянул кряжистую руку, чтобы взять церемониальный меч, который волок один из его слуг. Квохи одной рукой вытянул оружие из ножен, воткнул его в пол и положил ладони на его рукоять.

— Жалобщики есть? — гулко зарокотал его голос по залу.

Это была та самая реплика, после которой мне надлежало появиться на сцене. Единственное, что от меня требовалось, так это высказаться, а уж тогда доменьер Квохи будет рад снизойти до рассмотрения жалобы. А тот пустячок, что рядом с ним Мухаммед Али показался бы худосочным пацаном, вообще не должен был трогать меня.

Я мышиным писком прочистил горло и подался вперед, не так чтобы очень далеко.

— Я хотел бы попросить слова… — начал было я, но меня никто не слушал.

Впереди сквозь толпу проталкивался какой-то верзила в черной тоге, и все оборачивались на него. В конце концов он выбрался на открытое место и, откинув полы плаща, с лязгом выхватил из ножен длинную шпагу. Похоже, кто-то меня опередил.

Новоиспеченный претендент на пост главы Бар-Пандерона стоял перед Квохи, и нагое лезвие говорило красноречивей, чем любые слова. Какое-то время доменьер смотрел на него, а потом повернулся и дал знак слуге. Тот выпрямился и прочистил глотку:

— Оспаривается положение доменьера Бар-Пандерона. И пусть исход дела решит поединок, — слуга, взвизгнув напоследок, ловко отпрыгнул с дороги.

Квохи медленно спустился с пьедестала к тому, в черном. Я быстро пролавировал между людьми, чтобы получше все рассмотреть.

Парень в черном отбросил свой плащ и остался в облегающей курточке, лосинах и каких-то мокасинах из мягкой кожи. Атлетизма ему было не занимать, но Квохи возвышался над ним, словно дуб.

Я не знал, радоваться мне или расстраиваться из-за того, что у меня прямо из рук перехватили инициативу. Если этот в черном победит, смогу ли я, в свою очередь, вызвать его на бой?

Квохи запросто, одной рукой, поднял свою железку над головой и повертел ей, точно палкой. Я искренне посочувствовал бедолаге в черном. Похоже, шансы у него были неважнецкие.

К этому моменту я умудрился наконец пробиться в передние ряды. Человек в черном слегка повернулся, и я увидел его лицо. У меня намертво перехватило дыхание…

Это был Фостер.

В мертвой тишине, стоя лицом к друг другу, Квохи и Фостер коснулись концами мечей пола в церемониальном салюте, и тут же доменьер бросился в атаку. Фостер слегка уклонился и ответил молниеносным выпадом, который заставил Квохи отскочить. Я глубоко вздохнул, пытаясь проглотить набежавшую слюну. Фостер казался терьером, нападающим на быка, но, похоже, это больше беспокоило меня, чем его. Я преодолел столько световых лет и прибыл как раз вовремя, чтобы поглазеть, как ему отсекут его умную голову.

Меч Квохи сверкнул, целя прямо в лицо Фостера. Тот даже не двинулся с места, а только отразил удар клинком. Дзинь-звяк! Квохи резал, рубил, кромсал, а Фостер просто играл с ним. Внезапно его рука метнулась вперед, и из запястья Квохи закапала кровь. Толпа ахнула, еще шаг, и Фостер вновь нанес удар, но вдруг как-то нелепо споткнулся, едва не упав. В одно мгновение Квохи подскочил к нему, их мечи скрестились. Несколько секунд Фостер держался, а потом отлетел назад. Он встал, пытаясь поднять, меч, но как-то неуверенно, а Квохи тем временем снова атаковал. Фостер изогнулся, принял удар эфесом, и неудачно, снова споткнулся и упал.

Квохи подскочил к нему, поднял меч… Я бросился вперед, вытаскивая свой клинок.

— Пусть его уберут с глаз долой, — прогудел Квохи.

Он опустил гигантский меч, повернулся и, оттолкнув подлетевшего с бинтами слугу, в окружении охранников вышел вон. Я видел, как Фостер неуклюже попытался подняться. Потом меня оттолкнули. Здесь что-то было не так. Уж я-то знал Фостера, он действовал точно полупарализованный. Одурманил его Квохи, что ли?

Я бесцеремонно подергал ближайшего за рукав:

— Ты заметил что-нибудь странное… — начал было я.

Мужчина вырвался:

— Странное! Ну, да, благословен будь наш доменьер Квохи! Вместо того, чтобы прикончить его на месте, наш господин оказался столь великодушен.

— Да нет, в самой схватке, — я снова ухватил его за руку, чтобы он не убежал.

— Этот нахал отважился претендовать на место доменьера Бар-Пандерона, вот что действительно странно, — отрезал он. — А ну, пусти меня.

Я отстал от него и попытался собраться с мыслями. Что же теперь? Я потыкал одного из охранников, окруживших Фостера живым кордоном. Тот обернулся, угрожающе подняв дубинку.

— А что теперь с ним будет? — поинтересовался я.

— Хозяин распорядился замуровать бродягу, вот и все.

— В каменный мешок?

— Угу, с дыркой, чтобы не задохнулся и не помер от голода, — охранник хихикнул.

— И на сколько?

— А сколько протянет. Не волнуйся, после трансформации доменьер Квохи заполучит себе неплохого раба.

— Заткнитесь вы, — пробурчал его сосед.

Толпа медленно рассеивалась. Охранники расслабились, принявшись привычно болтать между собой.Двое слуг расхаживали по месту поединка, делая руками какие-то мистические пассы над полом. Я осторожно приблизился, следя за ними. Создавалось такое впечатление, будто они собирают невидимые цветы. Странно…

Я подошел еще ближе, и тут что-то блеснуло. Жестикулируя, подбежал слуга, но я оттолкнул его и повел по воздуху рукой, мои пальцы наткнулись на тончайшие нити проволоки. Я потянул, нащупал еще одну. Слуги замерли и оторопело уставились на меня.

Все место поединка было покрыто невидимыми кольцами проволоки, натянутой в двух футах над полом.

Не удивительно, что Фостер споткнулся и не успел вовремя поднять меч, а в таком полумраке даже толпа на расстоянии двадцати футов ничего не могла разглядеть. Да, доменьер Квохи умел владеть мечом, но и явно не отказывался от недозволенных приемов.

Я положил руку на эфес, пожевал губу и слегка поразмыслил. Надо признать, Фостера я нашел, но вот только ни мне, ни Валлону пользы от этой встречи ни на грош. Он был на полпути к темнице, с розовой перспективой оказаться замурованным вплоть до наступления трансформации. А мне предстояло выжидать еще три месяца, прежде чем я смогу официально вызвать Квохи на поединок. Видя его сегодня в действии, я был рад, что не оказался главным участником этого невеселого спектакля. Чтобы разделаться со мной, ему уж точно не понадобятся никакие трюки.

Я смогу провести следующие три месяца, оттачивая свою технику и надеясь, что Фостер продержится. Может даже, удастся передать ему весточку.

Толчок в спину заставил меня сделать несколько шагов вперед. Возле меня оказались четыре охранника с дубинками наготове. Я их не знал, но вдалеке заметил Торбу, повернувшегося в мою сторону.

— Я заметил его, он норовит вытащить свою зубочистку, — сказал один из охранников.

— А меня расспрашивал…

— Отстегни перевязь. — приказал мне один из них. — И без глупостей.

— А в чем дело? — возмутился я. — Я имею право носить меч в зале для…

— Живей, ребята!

Все четверо обступили меня, занося дубинки. Я прикрылся левой рукой от одного удара, схлопотал другой по лицу и начал валиться. Удары так и сыпались: мощные, безжалостные. Я чувствовал, как меня куда-то тащат, затем мое сознание затопила боль, а потом тьма и тишина.

Я застонал сдавленно и мертво, выставил руку и наткнулся на камень справа, левый локоть тоже упирался во что-то твердое и холодное. Я инстинктивно попытался сесть и врезался лбом в шершавую поверхность свода. Прямо гроб какой-то. Я осторожно ощупал лицо и поморщился от прикосновения. Переносица была где-то ниже, чем обычно. Разбитый нос болел, как и кости надглазья. Будь здесь зеркало и свет, я бы наверняка полюбовался на великолепные синяки. Теперь левая рука. Ее как-то неестественно прижимало к телу, конечно, кость была цела, но дьявольски ныло плечо. Насколько я мог дотянуться и ощупать, колени и голени покрывала корка запекшейся крови. Это ясно — меня же волокли.

Я попытался вдохнуть поглубже. Похоже, с ребрами все в порядке, руки работали, зубы на месте. Может, не все так плохо, как мне казалось?

Но где же, черт побери, я нахожусь? Пол был твердый и холодный, а мне нужна большая мягкая постель, пухлая молоденькая нянечка, горячий обед и выпить чего-нибудь взбадривающего.

Фостер! Я опять шарахнулся головой о потолок, обессилено повалился на бок и застонал. Звук был глухой, мертвенный.

Я облизнул губы. Нижняя была рассечена вплоть до щетины, а ведь я прибыл в зал для аудиенции чисто выбритый. Значит, уже прошло несколько часов. Кто-то говорил, будто Фостера забрали, чтобы замуровать, потом появились охранники, напали на меня… Замуровали! И я набил себе третью шишку.

Внезапно мне стало не хватать воздуха. Меня замуровали в каменном мешке, отсекли от света, похоронили под основанием гигантских башен Бар-Пандерона. Я прямо физически ощущал эту тяжесть над собой. С большим трудом я заставил себя расслабиться и принялся дышать по системе хатха-йоги. Оказаться замурованным, это еще не значит быть похороненным заживо. Неплохой способ решать проблему преступности. Однако единственная трансформация, которая меня ждала, — это смерть.

Но им же надо меня кормить, а это означало, что где-то рядом была дыра. Я осторожно ощупал стену и нашел восьмидюймовый квадрат с левой стороны, как раз под самым потолком. Я попытался просунуть руку как можно дальше, но не дотянулся до края дыры.

У меня закружилась, голова. Я откинулся на спину и попытался собраться с мыслями…

Я снова проснулся. Меня разбудил какой-то звук. Я пошевелился и почувствовал, как что-то упало мне на грудь. Я пошарил в темноте — небольшая краюха черствого хлеба. Что-то шаркнуло, и упал второй предмет.

— Эй! — закричал я. — Послушай, я здесь умру. Я не такой, как вы все. Я не переживу трансформации, я подохну.

Я замолчал и прислушался. Тишина стояла гробовая. Именно гробовая.

— Да ответь же ты! — заорал я. — Тут какая-то ошибка.

Я кричал, пока не охрип. Как видно, тюремщикам частенько приходилось слушать подобные вопли, они уже и не реагировали. Я нащупал второй предмет, это оказалась пластиковая фляжка. Я открутил колпачок и глотнул. Отвратительное питье. Попробовал хлеб — черствый, безвкусный. Я лежал, жевал и размышлял: как здесь насчет туалета. И уже прямо видел, какая впереди простиралась удивительная жизнь. Я с горечью рассмеялся.

Спасителя мира из меня не вышло. Я даже не сумел вызволить своего приятеля Фостера, Кстати, где же он теперь? Замуровали по соседству? Что-то никто не отозвался на мои вопли.

Внезапно я перестроился на иной лад. Собственно говоря, предаваться унынию пока рановато, надо хотя бы исследовать свою тюрьму. Хотя двигаться было больно, я осторожно ощупал стены, пытаясь в кромешной тьме определить размеры камеры. Моя тюрьма была трех футов в ширину, двух в высоту и семи в длину. Стены были гладкими, за исключением вертикальных швов, а камни, из которых они состояли, имели приличные габариты, что-то около полутора на два фута. Я попытался поцарапать раствор, но он практически не уступал в прочности самим глыбам.

Как же они умудрились меня сюда запихать? Ведь какие-то камни должны быть вставлены недавно. Либо где-то есть дверь, Я не мог нащупать ничего похожего. Может быть, в другом конце?

Я попытался перевернуться. Бесполезно. Люди, которые выстроили эту клетку, прекрасно знали, что делали. Обитателю только и оставалось лежать и подбирать еду из проема.

В таком случае, тем более стоило поменять положение. Если уж они так хотели, чтобы я покорно валялся тут, как какая-нибудь колода, то я хотя бы получу удовольствие, нарушив установленные правила. К тому же все это не без причины.

Я лег на бок, сжался в комочек, попытался перевернуться и застрял. Ободранные в кровь ноги только мешали. Я подтянул их еще на пару дюймов и, морщась от боли, уперся руками в пол и потолок, пытаясь продвинуться еще чуть-чуть…

Бесполезно. Грубый камень нещадно врезался в спину. Я раздвинул ноги, давление слегка ослабло. Продвинулся еще на дюйм, передохнул, попытался вдохнуть, но это оказалось не так-то легко, поскольку грудь я придавил ногами, а спиной уперся в стену. Гадая, стоит ли продолжать эксперимент или принять прежнее положение, я постарался шевельнуть ногами, и меня тут же пронзила боль. Конечно, если долго дожидаться, дрянное питание и потеря крови окончательно ослабят меня, и мне вообще никогда не добиться своего. Если что-то предпринимать, то только сейчас.

Я собрался с силами и принялся протискиваться снова, однако не сумел даже пошевелиться. Я отталкивался еще сильнее, обдирая ладони о камень, нет, я застрял… Внезапно я обмяк, меня охватила бешеная паника от клаустрофобии. Я зарычал, рванулся и, обдирая спину, скользнул по камню. Еще и еще, позвоночник скрючился, колени зашли куда-то за уши, я уже вообще не мог дышать, ребра ломило, но это теперь не имело никакого значения. Меня ждала одна судьба — смерть, лучше покончить со всем сейчас, одним махом, просто истечь кровью и все. Терять мне было нечего. Я ударился головой, шея выгнулась, затрещали позвонки… и я блаженно растянулся на спине, тяжело дыша и упав головой туда, где раньше были ноги. Один — ноль в мою пользу.

Прошло много времени, прежде чем ко мне вернулось дыхание, и я сумел разобраться со своими многочисленными порезами. Спина ныла больше всего, впрочем, ноги и руки — тоже. Голова была разбита в одном месте, да к тому же я дышал через рот из-за раздавленного носа. Если не считать всех этих мелочей, то я никогда не чувствовал себя в лучшей форме. У меня было достаточно места, чтобы расслабиться и спокойно подышать. Стоило чуток подождать, и мне принесут чудесный хлеб и воду…

Я заставил себя проснуться. Что-то в этой темноте действовало на нервы и клонило в сон. Но времени у меня не оставалось. Если здесь и были свежезамазанные камни, запечатавшие меня в этой гробнице, то стоило поторопиться. Я ощупал стену, нашел линии соединений, но замазка была твердой. Следующий камень… под моими пальцами раствор стал крошиться. Я ощупал плиту двенадцать на восемнадцать дюймов, подтянулся на локтях и принялся соскребать раствор.

Через полчаса у меня в запасе были десять окровавленных пальцев и небольшое углубление в полдюйма вокруг камня. Задача оказалась сложной, и без инструмента я дальше двинуться не мог. Я нащупал фляжку, снял колпачок и попытался раздавить его. Не получилось. Больше ничего в моей тюрьме не было.

Может, камень поддастся, если я на него как следует надавлю? Я уперся ногами в дальний конец, руками в камень и приналег на него с такой силой, что кровь загудела в ушах. Бесполезно. Он был упрям, как обленившийся осел.

Я лежал и размышлял над своим положением, когда почувствовал нечто. Это был не шум, а звук из четвертого измерения или даже намек на звук.

Мое следующее ощущение было абсолютно реальным. Я почувствовал, как четыре лапки топают по моей ноге и по животу до подбородка. Это была моя кошечка Итценка.

Глава шестнадцатая

Какое-то время я пытался все свалить на чудо, а потом решил, что все это весьма подходящая возможность поупражняться в теории вероятности. Прошло уже семь месяцев с тех пор, как мы расстались на розовом балконе в Окк-Хамилоте. Будь я кошкой, куда бы я подался? И как сумел бы отыскать своего старого приятеля с Земли? Кошечка фыркнула мне на ухо.

— Если подумать, воняет здесь отменно, не так ли? Персону с таким головокружительным ароматом еще надо поискать. Да, ну и вонь в этом гробу, хоть топор вешай!

Но Итц ни капельки не волновали проблемы моего бытия. Она важно разгуливала вокруг моей головы, терлась о щеки и нос и непрестанно мурлыкала. Симпатия, которую я испытывал к ней в тот момент, была, пожалуй, кульминацией всех моих положительных эмоций в жизни. Я все гладил и гладил кошку, ощупывая каффитовый ошейник, который специально смастерил для нее еще на борту корабля…

Я в очередной раз набил шишку о потолок, но даже не заметил этого. В пять секунд я расстегнул ошейник и стащил его с шеи моей кошечки. Итак, теперь у меня было лезвие в десять дюймов длиной, и через секунду я уже лихорадочно скреб еще не застывший раствор.

Углубление в растворе уходило уже на девять дюймов по периметру всего камня, а дальше замазка никак не поддавалась. Затвердела. К этому времени меня кормили уже три раза. Однако надежды я не терял. Я был уверен, что мне удалось расковырять замазку почти до конца. Я немного передохнул, а потом снова попытался раскачать плиту. Я просунул свое самодельное орудие в нижнюю щель и надавил. Если камень едва держится, как я предполагал, то он сразу же и вывалится. Но это были только мои догадки. Камень не двигался.

Я отложил свою царапалку, уперся ногами и попытался вытолкнуть плиту. Но сил уже не осталось, и мне не удалось даже сдвинуть ее с места. Я расслабился, немного полежал и снова попытал счастья. Может, там остался, всего только тонюсенький слой раствора? Может, просто надо надавить чуть-чуть посильнее? Я глубоко вздохнул, напрягся, измученное тело пронзила боль, мышцы на спине взбугрились, руки задрожали от напряжения и… плита подалась.

Ага! И я нажал снова, изо всех оставшихся сил. Плита со скрежетом скользнула вперед и осела на полдюйма. Я замер, прислушиваясь. Тихо. Тогда я еще раз нажал и выпихнул плиту наружу. Она ударилась с гулким стуком. Не теряя времени, я стал протискиваться в отверстие, на меня пахнуло свежим, прохладным воздухом. Я высвободил плечи, уперся руками в пол, подтянул ноги и наконец встал, бог знает за сколько дней, блаженно распрямив тело.

Я уже продумал, что буду дальше делать. Как только Итценка выпрыгнула вслед за мной, я просунул руку в дыру, нащупал фляжку, сухие корки, которые сэкономил, и влажный хлебный мякиш. Затем, приготовив целую пригоршню раскрошенного раствора, я с трудом приподнял упавшую плиту и запихнул ее на место, подсунув под нее сухие корки. Теперь мне оставалось только замазать щель мякишем и присыпать крошками раствора. После этого я старательно заровнял пол и уничтожил все следы своей деятельности, насколько это было возможно в абсолютной темноте. У тюремщика наверняка есть лампа, и, насколько я мог судить, через полчаса он должен был появиться. Мне не хотелось, чтобы он заметил что-нибудь подозрительное. Я собирался отыскать Фостера, а чтобы его освободить, понадобится время.

Неся в одной руке пригоршню раствора и хлебных крошек, а другой ведя по стене, я двигался по коридору, отсчитывая шаги. Каждые несколько футов мне попадались ответвления — ниши — в боковых стенах которых виднелись прорези для подачи пищи. На сорок первом шагу я натолкнулся на деревянную дверь. Я осторожно подергал, она оказалась заперта. Открывать ее я не стал, поскольку был еще не совсем готов к этому.

Я принялся отсчитывать шаги в обратном направлении, миновал свою темницу и через девять шагов натолкнулся на стену. Тогда я прошел по нишам. Это были семифутовые тупики с восьмидюймовыми дырами с обеих сторон. Я наклонялся к каждой из них и тихо окликал Фостера, но ответа не получал. Я не слышал ни дыхания, ни шороха. Неужели я был здесь один? На такой поворот событий я как-то не рассчитывал. Я полагал, что Фостера должны были упрятать в одну из таких клеток. Я пересек половину галактики, чтобы найти своего друга, и не собирался уходить из Бар-Пандерона без него.

Наступало время очередного обхода. Я мог либо забраться обратно в свою конуру, либо спрятаться в одной из ниш. Я принял решение за долю секунды. Уж если здесь пустовало столько конур, то окажусь в безопасности в любом из тупиков, кроме своего собственного.

Я быстро забрался в нишу. Итценка последовала за мной. Она уже полгода успешно скрывалась от людей и наверняка не окажется в критической ситуации. Я только успел отшвырнуть мусор в сторону, когда послышался негромкий скрип. Я прижался к стене. Через несколько минут станет ясно, насколько наблюдателен мой тюремщик.

Коридор заполнился светом. Вероятно, он был неярким, но для моих привыкших к полной темноте глаз показался болезненно-ослепительным. Послышались тихие шаги. Я затаил дыхание. Мужчина в форме охранника прошел мимо, держа в руке корзину. Я облегченно выдохнул. Теперь только оставалось проследить, куда он будет заходить.

Я рискнул выглянуть и заметил, как он завернул в тупичок впереди по коридору. Когда он скрылся из виду, я на цыпочках перебежал поближе и снова спрятался в нише.

И тут же снова послышались шаги. Надзиратель возвращался, он прошел мимо, открыл дверь. Снова воцарились тьма и тишина. Я настороженно замер в своей нише, как прибывший на вечеринку гость, который нечаянно перепутал день праздника.

Надзиратель подошел только к одной камере — моей. Фостера здесь не было.

Следующего обхода пришлось ждать долго. Но я использовал это время с толком. Для начала я хорошенько выспался в своем гробу, поскольку пока я выбирался, отдыхать мне не пришлось. Проснулся я уже вполне отдохнувшим и тут же принялся составлять дальнейшие планы. В первую очередь они касались надзирателя. Мне надо было где-то раздобыть приличную одежду, а он мог быть единственным доступным источником. Если мои внутренние часы идут правильно, то сейчас самое время…

Дверь скрипнула, и я снова затаился в нише. Показался надзиратель, наступило время действовать. Я выбрался из своей засады, как мне казалось, довольно тихо, но он тут же обернулся, выронил корзину и схватился за дубинку. Ну, а поскольку у меня ничего подобного не было, то и времени терять не пришлось. Я просто нанес ему великолепный удар правой. Надзиратель грохнулся навзничь, шарахнувшись головой об стену. Раздался треск, точно упала дыня. Больше он не шевелился.

Я стянул с него одежду и напялил на себя. Она, конечно, была мне чуток великовата, но все это — мелочи жизни. Я разорвал платок и связал охранника. Конечно, он был жив, но мне уже представлялась возможность убедиться, что никакие крики никого сюда не привлекут. И уж наверняка он насладится покоем и тишиной, пока его не хватятся. А я к тому времени надеюсь быть далеко отсюда. Я распахнул дверь и вышел в слабо свешенный коридор.

В сопровождении Итценки, продвигаясь в абсолютной тишине, я миновал боковое ответвление и остановился перед массивной дверью. Заперто. Мы вернулись и, пройдя через какое-то помещение, наткнулись на полустертые ступени. Поднявшись по двум пролетам, мы оказались в неосвещенной комнате, и только через щели закрытой двери пробивался свет. Я осторожно подкрался и посмотрел в щель. Два кухонных раба в запачканных туниках суетились возле кипящего котла. Я с силой толкнул дверь, распахнул ее настежь. Оба изумленно уставились на меня. Я обогнул стол, подхватил тяжелую поварешку и оглушил ближайшего раба, уже совсем собравшегося завопить. Другой, отменный здоровяк, кинулся за топориком для разделки туш. Я перехватил его и уложил рядом с напарником.

Содрав с вешалки фартук, я исполосовал его, а затем связал рабов, вставил им во рты кляпы и отволок в кладовку. Я трудился не хуже белки, натаскивающей запасы на зиму.

Вернувшись на кухню, которая пропиталась ароматом кислого супа, я заметил возле печи целую горку неприятно знакомых черствых булок. Проходя мимо, я наподдал по ним ногой, потом отыскал вареное мясо, отрезал себе кусок, заодно подкинул немного Итценке, а сам принялся жевать, сосредоточенно размышляя, что же делать дальше.

К этому верзиле Квохи вели все ниточки, но, как видно, с ним не так-то легко справиться. Если мне удастся добраться до его апартаментов, то меня уже никто не остановит, до тех пор пока я не выдавлю из него правду. Тогда бы я точно отыскал Фостера и сказал бы ему, что если у него есть доступ к рекордеру, то у меня есть матрица его памяти. Ну, конечно, если только ее не выкрали со дна рюкзака на борту шлюпки, припаркованной в Окк-Хамилоте.

Четыре «если» и одно «может быть». Но, по крайней мере, хоть какой-то план. Первым делом надо было разыскать Квохи и попасть к нему. Одежда охранника послужила бы подходящей маскировкой для подобной цели.

Я дожевал последний кусок и поднялся со стула. Сейчас надо почиститься и побриться.

Дальняя дверь кухни распахнулась настежь и в кухню со смехом ввалились два охранника.

— Эй, кашевар! Готовь мясо для…

Говоривший замолк на полуслове, с изумлением уставившись на меня. Я был ошарашен не меньше. Передо мной стоял Торбу.

— Дргон! Как тебе…

Второй охранник сделал шаг в сторону и оглядел меня с головы до ног.

— Ты не из охраны, — начал было он.

Я потянулся за топориком, который оставил на столе кухонный раб, и попятившись, натолкнулся спиной на стену. Охранник угрожающе взялся за дубинку.

— Погоди, Блон, — остановил его Торбу. — Дргон — свой парень, — он искоса глянул на меня: — Я уж думал, тебе конец, приятель. Парни тебя неплохо обработали.

— Еще бы, — нервно буркнул я, — и тебе большое спасибо за помощь.

— Это же преступник, которого мы замуровали, — охнул Блон. — Держи его!

Торбу неловко переступил с ноги на ногу.

— Постой, постой, — сказал он торопливо, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

— Послушайте вы, оба, — выпалил я. — Вы, сторонники существующей системы, как слепые котята, верите, что лучшей жизни не бывает. Все честно, никаких тайн, а победителю сладкие коврижки. Да, я знаю, — зло передразнил я, — с Кагу вышло нехорошо, но такова жизнь. Да?! А как насчет этого грязного жульничества в зале для аудиенций? Вы что, парни, старательно закрываете на это глаза, да?

— Благородный доменьер имеет право… — начал Блон.

— Да ладно, Блон, — недовольно возразил Торбу, — мне это дело с проволокой не понравилось, и тебе тоже. Да и другим.

— Не припоминаю, чтобы мне дали возможность высказаться. В свое свободное время я бы с удовольствием встретился с парочкой ваших приятелей.

— Я тебя и пальцем не тронул, Дргон, — заверил Торбу. — Я не хочу иметь ничего общего со всем этим.

— Это был приказ доменьера, — вставил Блон. — Не мог же я ему сказать…

— Неважно, — перебил его я. — Я ему сам скажу. Это единственное, чего я хочу. Короткое интервью с вашим доменьером, минус проволочная сеть.

— Эге, — прогудел Торбу. — Ага. Вот это будет встреча! — он повернулся к Блону. — У него отличный удар, Блон. Конечно, по виду не скажешь, а он мог бы померяться ударом с самим огненным Дргоном, в честь которого его назвали. Ну, а если он столь же искусен во владении клинком…

— Вы мне только его дайте, — вставил я. — А заодно покажите дорогу.

— Благородный доменьер в две минуты сделает из него барбекю, — рассеянно сказал Блон в пространство.

— Идем, соберем парней.

— А как потом объясняться с благородным доменьером? — настороженно спросил Блон. — Что он может подумать, если замурованные парни оказываются у него в спальне да еще и с оружием?

— Мы побратимы охраны, — внушительно произнес Торбу. — У нас есть Кодекс, в котором ничего не говорится о мошенничестве. Если мы не будем придерживаться клятвы Братства, то станем ничем не лучше рабов, — он оглянулся на меня. — Идем, Дргон. В наших бараках ты сможешь привести себя в порядок, а заодно отыскать приличный клинок. Если уж ты решил поставить на кон все свои жизни, то встретишь свою судьбу во всеоружии.

Торбу критически наблюдал, как меня переодевают в полевую форму охранника и перепоясывают мечом. Я явно нарушил его внутренний покой, а может, даже побудил его мыслить. Если я смогу продержаться хотя бы две минуты, но доменьеру Квохи удастся меня убить, то Торбу ничего не потеряет. Я просто больше не стану вторгаться в его жизнь, и он сможет по-прежнему оставаться охранником-гориллой, фанатично верящей в справедливость Кодекса. Ну, а если я уцелею…

Я следовал за Торбу. За ними тянулась процессия из пятнадцати охранников, напоминающих толпу троллей. В этот час дворцовых слуг попадалось мало, а встречавшиеся лишь провожали нас взглядами и шли дальше по своим делам. Мы пересекли пустой зал для аудиенций, поднялись по широкой лестнице и теперь шли просторным коридором, увешанным роскошными гобеленами и устланным шелковистыми коврами.

Наша профессия остановилась перед гигантской двустворчатой дверью. Двое охранников в лиловой одежде подошли поинтересоваться, в чем дело, и Торбу сходу просветил их. Несколько секунд они колебались, с подозрением оглядывая меня.

— Мы не собираемся здесь торчать целую вечность, — предупредил Торбу. — Открывай, новобранец.

Я протолкнулся мимо Торбу в комнату с великолепным убранством, по сравнению с которым зал для аудиенции доменьера Гопа казался гостиничным номером за четыре доллара. Сквозь высокие окна струился свет Синты, и в ее лучах хорошо была видна роскошная постель и фигура спящего. Я нетерпеливо подбежал к кровати и сдернул покрывало. Доменьер Квохи грузно сел, настоящий буйвол — семь футов сплошных мышц. Он глянул на меня, перевел взгляд на мою свиту…

В следующее мгновение он, словно тигр, метнулся с постели. Возиться с мечом было некогда. Я просто двинулся ему навстречу, с ходу врезав в ухо, и, проскочив дальше, быстро обернулся.

Квохи пошатнулся, но удержался на ногах. Я вложил в свой удар всю силу, едва не раздробил костяшки пальцев, а он только слегка пошатнулся! Я не мог позволить себе дать ему передышку. Удар по почкам, потом, когда он начал поворачиваться, в челюсть, затем левой и правой в живот…

Словно балка обрушилась с высот Бруклинского моста и раздробила все кости моего несчастного тела. Сначала меня тащило океанским прибоем, потом я оказался в аду, и меня принялись тыкать раскаленными вилами… Я с трудом сморгнул набегавшие слезы. Шум прибоя в ушах утих. Квохи беспомощно сидел на полу, прислонившись спиной к постели. А мне еще надо было расставить все точки над "и".

Я отыскал свои ноги и поднялся. Вместо груди у меня был одна большая впадина, а левая рука, как видно, принадлежала вообще кому-то другому. Неважно. Уж правой-то я еще пока владел.

Словно моряк, сошедший на берег после хорошего шторма, я подобрался к Квохи. Но тому, похоже, было не до меня. Маленькие проблемы с дыханием занимали его больше: удар в живот все-таки достиг цели. Я выбрал местечко под правым ухом, отвел локоть и двинул плечом, вкладывая в удар весь вес тела. Хрустнула челюсть. Квохи, словно мешок с гвоздями, с грохотом повалился на пол. Я обессилено плюхнулся на край постели и со свистом втянул воздух, пытаясь не обращать внимания на цветные круги перед глазами.

Через некоторое время я наконец заметил, что передо мной стоит Торбу и держит в руках кошку. И кошка, и он радостно ухмылялись.

— Приказания будут, доменьер Дргон?

Я отчаянно затряс головой:

— Приведите в чувство Квохи, посадите его на стул. Я хочу задать ему пару вопросов.

Бывшему доменьеру моя идея пришлась не по душе, но после того, как Торбу вместе с парочкой охранников выразительными жестами объяснил ему ситуацию, он счел за благо повиноваться.

— Слезь с его головы, Малл, — приказал Торбу. — А ты, Блон, развяжи веревку. Доменьер Дргон хочет с ним поболтать, а вы, парни, чересчур давите на психику.

Тем временем я ощупывал ребра, пытаясь определить, какие из них сломаны, а какие только чуток погнулись. Удар Квохи нисколько не уступал пинку двухтонного страуса.

— Квохи, я задам тебе несколько вопросов, и если меня не устроят твои ответы, то я уступлю тебе вакантный номер в темнице. Прекрасных видов, конечно, не обещаю, но уж спокойствие гарантирую на все сто.

Квохи только хмыкнул, вывихнутая челюсть ему изрядно мешала.

— Тот парень, в черном, который претендовал на твое положение… Твои парни отволокли его куда-то. Я хочу знать, куда?

Квохи снова хмыкнул.

— Врежь ему, Торбу — посоветовал я. — Может, это улучшит его произношение.

Торбу с чувством пнул бывшего доменьера по голени. Квохи взвился.

— Убери своих псов, — с трудом прошамкал он. — Здесь ты его не найдешь.

— Почему?

— Я отослал его.

— Куда?

— Туда, откуда ни ты, ни твои предатели не смогут его заполучить.

— А поподробней.

Квохи сплюнул.

— Уверен, что Торбу не по душе твоя реплика насчет предателей, — мимоходом заметил я. — Это несколько не соответствует истине. Так что будь добр, выражайся ясно и коротко, без инсинуаций, если дорожишь своими жизнями.

— Даже эти свиньи не отважатся…

Я вытащил острый стилет, которым меня снабдили, приставил кончик лезвия к его горлу и надавил чуть-чуть, так, что выступила капелька крови.

— Говори, — вкрадчиво прошептал я, — или я сам перережу тебе глотку.

Квохи буквально вжался в спинку стула.

— Тогда ищи его сам, убийца, — насмешливо ответил он, — ищи его в темницах доменьера доменьеров.

— Ну, ну, дальше.

— Великий доменьер потребовал, чтобы раба доставили к нему… в Сапфировый Дворец у Мелкоморья.

— А имя, имя есть у этого доменьера доменьеров? И откуда он узнал об этом парне?

— Доменьер Оммодурад, — прохрипел Квохи, не спуская взгляда с ног Торбу. — Я заподозрил в нем, в том рабе, что-то неладное и сообщил.

— И когда ты его отправил?

— Вчера.

— Торбу, ты знаешь, где находится этот Сапфировый Дворец?

— Конечно, — отозвался тот, — только это табу. Там полным-полно демонов и колдунов. Говорят, проклятье…

— Тогда я иду один, — отрезал я, пряча стилет обратно в ножны. — Но сначала мне надо заглянуть в Окк-Хамилот.

— Нет проблем. Правда, говорят, там полно привидений, но это сплетни. Там постоянно околачиваются Серые Плащи.

— Вот мы с ними и разберемся, — покладисто согласился я. — Собери с полсотни охранников и подготовь хопперы. Я хотел бы отправиться через полчаса.

— А как насчет этого мошенника? — спросил Торбу.

— Замуруй его до моего возвращения. Ну, а если я не вернусь, он поймет.

Глава семнадцатая

Рассвет еще не наступил, когда мой отряд собрался вокруг спасательной шлюпки, доставившей меня на Валлон. Она осталась абсолютно такой же, как и семь месяцев назад: лестница спущена до земли, люк открыт, внутреннее освещение включено Привидений на борту не было, но этот гостеприимно распахнутый вход отпугивал ненужных посетителей ничуть не хуже привидений. Даже Серые Плащи сторонились звездолетов. Как видно, кто-то старательно поработал над созданием суеверий на Валлоне.

— И ты в самом деле собираешься подняться на борт этого проклятого судна, доменьер Дргон? — с тревогой спросил Торбу, делая кабалистические движения руками. — Оно же управляется демонами…

— Торбу, да это всего лишь пропагандистский трюк и больше ничего. Я спокойно могу идти туда, куда направляется моя кошка. Вот смотри.

Итценка живо взобралась по лестнице и исчезла в проеме шлюза. Я поднялся на первую ступеньку, а охрана стояла, разинув рты, и наблюдала за тем, как я, пригнув голову, скрылся в шлюпке. Фостеровская матрица памяти с чернозолотыми метками по-прежнему лежала на рюкзаке, а рядом с ней цилиндр попроще — память Аммерлина. Где-то здесь в Окк-Хамилоте должен был найтись рекодер, чтобы наконец использовать цилиндр.

Уж мы с Фостером постараемся его отыскать.

Я нашел свою кобуру с пистолетом, подобрал поношенный пояс и застегнулся. Мой опыт жизни на Валлоне подсказал, что он мне еще пригодится. Валлонцы так и не сумели изобрести индивидуальное оружие, которое по всем характеристикам могло бы сравниться с пистолетом. В обществе бессмертных мечи были самым опасным оружием.

— Ну, что, сваливаем отсюда, Итц, — предложил я. — Больше тут делать нечего.

Вернувшись к отряду, я подозвал сержантов:

— Я лечу к Сапфировому Дворцу. У тех, кто хочет отправиться со мной, есть последний шанс отказаться.

Торбу долго молчал, задумчиво уставившись в пространство.

— Не нравится мне все это, доменьер, — наконец произнес он. — Но я тебя не оставлю. Да и остальные тоже пойдут.

— Смотрите, обратного пути уже не будет, — предупредил я.

— Да, кстати, — я вогнал патрон в магазин, поднял пистолет и выстрелил в воздух. От неожиданности все вздрогнули. — Если услышите выстрел, во весь дух мчитесь на помощь.

Все начали расходиться по хопперам. Я подобрал Итценку и залез в головную машину, поближе к Торбу.

— Лететь полчаса, — сообщил он. — Могут попасться Серые Плащи, но с ними проблем не будет.

Мы взмыли в воздух, свернули на восток и понеслись на небольшой высоте.

— А когда доберемся, что будем делать?

— Положимся на интуицию. Посмотрим, как далеко нам удастся пробраться, прежде чем этот Оммодурад соизволит оторваться от своей игры в гольф.

* * *

Взметнув голубые башни к сумеречному небу, под нами распростерся дворец. Роскошный, словно королевская резиденция Таджмахала. А сразу за ним на поверхности Мелкоморья шелковисто переливался рассвет. Вечные камни и тихие воды выглядели так же, как и в те времена, когда Фостер отправился в свой тысячелетний вояж. Но, конечно же, сопровождавшие меня не могли оценить по достоинству всего этого великолепия. Они даже и на минуту не задумывались над теми чудесами, которые создали их бессмертные предки — они же сами. С завидным упрямством они продолжали жить в своем феодальном обществе, в горьком контрасте с величественными памятниками прошлого, окружавшими их.

Я полуобернулся к своим ребятам:

— По вашим словам, местечко здесь так и кишит демонами да колдунами, вот все и боятся сюда сунуться. А раз так, то нет и официального протокола по приему нового доменьера в Сапфировом Дворце. А значит, парень, которому повезет, может просто наплевать на гоблинов и запросто заявиться во дворец, нанести визит вежливости верховному владыке, ну как, пойдет?

— А что, если они затеют заваруху первыми, прежде чем мы что-либо успеем? — спросил чей-то голос.

— Вот потому-то я и упомянул насчет удачи, — ответил я. — Еще вопросы есть?

Торбу оглядел своих парней и последовала молчаливая пантомима пожимания плечами, закатывания глаз, потом он повернулся ко мне:

— Поступай, как знаешь, доменьер, — прогудел он. — Мы поддержим твою игру.

Мы начали снижаться на широкую лужайку, но двор по-прежнему оставался безлюдным. Вскоре гигантские голубые башни замаячили над нашими головами, и мы заметили, как за стальными воротами двигаются шеренги.

— Ага, там нас все-таки собираются встречать, — с удовольствием прокомментировал я. — Держитесь, ребятки. Без меня ничего не начинать. Чем дальше мы прорвемся без сопротивления, тем меньше трудностей.

Хопперы кучно приземлились. Торбу и я выбрались наружу, и вскоре мы все двинулись к воротам. Итценка, наш талисман, следовала в арьергарде. По-прежнему все было тихо. Либо сотни лет спокойствия притупили бдительность, либо у Оммодурада были в запасе такие надежные трюки, которые начисто отпугивали нежелательных посетителей.

Мы подошли к воротам, и они распахнулись настежь.

— Вперед, ребята, — сказал я. — Но всем держать ушки на макушке.

Шеренга охранников во дворе держалась поодаль, вопросительно глядя на нас. Мы все сгрудились перед лестницей из голубых плит и стали ждать, что же последует дальше. Наступил подходящий момент появиться кому-нибудь и вручить нам ключи от города или что-нибудь в этом роде. Но, похоже, произошла маленькая заминка. Впрочем, это и понятно: вот уже две тысячи девятьсот лет здесь не было никаких посетителей.

Только минут через пять появился какой-то слон в панцире и розовом беретике, прогромыхав железом по лестнице.

— Кто это отважился явиться с вооруженной охраной в Сапфировый Дворец? — спросил он, недовольно оглядывая моих спутников.

— Я доменьер Дргон, приятель, — гаркнул я, уязвленный тем, что он даже не обратил на меня никакого внимания. — А это моя почетная охрана. И что за провинциальные манеры — даже не позаботиться о приеме верноподданного вассала?

От моей тирады слон в панцире слегка поувял. Он, запинаясь, извинился, пробормотал что-то насчет предварительного согласования и подозвал парочку дворцовых слуг. Один из них приблизился к Торбу, который бросил на меня вопросительный взгляд, машинально стискивая на поясе рукоять кинжала.

— В чем дело? — строго спросил я. — Мои люди всегда со мной.

— Не забывайте, — возразил слон в панцире, — слугам недопустимо появляться перед очи доменьера доменьеров Оммодурада.

Я попытался пошевелить мозгами, но ничего путного в голову не лезло.

— Ладно, Торбу, — наконец сказал я. — Не позволяй парням разбредаться, и ведите себя примерно. Увижусь с тобой через час. Да, и пригляди, чтобы Итценка не скучала.

Мажордом отдал несколько приказов и пригласил меня во дворец с самым легким поклоном, который мне когда-нибудь доводилось видеть. Охрана из шести человек составила мне компанию вплоть до Гранд-павильона.

Признаться, я ожидал увидеть обычно задрапированный зал или огромное помещение, полное музыкантов, цветов и церемониальных стражей. Вместо этого я оказался в небольшом офисе шестнадцать на восемнадцать ярдов, пол которого был устлан блоком из серо-голубого мрамора, из хрустальной чернильницы, встроенной прямо в поверхность стола, торчала пара перьев, а за огромной тумбой едва находилось место для бегемота, восседавшего там.

Он медленно поднялся — эдакий шкаф на ножках:

— Чего надо? — прогудел он.

— Я доменьер Дргон… э-э-э… Великий Доменьер, — запинаясь произнес я, собираясь разыгрывать роль недалекого олуха, ту самую роль, которую мне было легче всего исполнять.

В Оммодураде было нечто такое, от чего я почувствовал себя, словно мышь, которая в последний момент передумала насчет приманки. Квохи, конечно, был огромен, но этот верзила мог бы играть людьми, словно мячиками. Глаза излучали непоколебимую уверенность.

— Ты, похоже, не суеверен, — заметил он. Болтливостью он не отличался. Вот и Гоп тоже подчеркивал, что Оммодурад не слишком многословен. Эта деталь совпадала.

— Никогда не верил в привидения, — сознался я.

— Ближе к делу, — вернулся к разговору он. — Чем обязан?

— Только что провозглашен доменьером Бар-Пандерона, — заявил я. — Думал, что подобает явиться и заверить вашу милость в своей преданности.

— Ко мне так не обращаются.

— А-а-а, доменьер Оммодурад.

Он едва заметно кивнул и перевел взгляд на охрану.

— Комнату гостю и его свите.

Я снова встрял:

— Простите, э-э-э… — пронзительный взгляд Оммодурада снова пришпилил меня к месту. — Насчет моего друга, — я с трудом сглотнул. — Прекрасный парень, только чересчур порывистый. Он там погорячился слегка, прежнего доменьера вызвал…

Оммодурад едва шевельнул бровью, но атмосфера в комнате мгновенно наэлектризовалась, расслабленные охранники моментально сделали стойку. Я прямо ощущал каждого из них. Меня пронзила мысль, что на этот раз я зашел слишком далеко.

— … вот я и подумал, может быть, я вымолил бы помощи у вашего превосходительства, чтобы поискать моего приятеля, — закончил я упавшим голосом.

Доменьер доменьеров буравил меня взглядом, как мне казалось, целую вечность, потом поднял руку и шевельнул пальцем, охрана тут же расслабилась.

— Комнаты для гостя и его свиты, — бесстрастно повторил Оммодурад.

Я наконец перевел дух и вместе с эскортом вышел прочь. Я изо всех сил старался выглядеть невозмутимым, но внутри меня все буквально бушевало.

Оммодурад слыл молчаливым неспроста. Я готов был поспорить хоть с самим чертом, что он сохранил все свои воспоминания о Золотых Временах. Вместо искаженного современного диалекта, который я встречал повсюду, Оммодурад говорил на безукоризненном староваллонском языке.

Уже пробило двадцать семь часов вечера, и Сапфировый Дворец давно затих. Я оказался один в отведенной мне спальне. Конечно, это была весьма уютная комнатка, но, оставаясь в ней, я так ничего и не узнаю. Во всяком случае, мне никто не говорил, что я нахожусь под арестом.

Я нацепил кобуру с пистолетом, притворил дверь и выскользнул в слабо освещенный коридор. В дальнем конце я заметил охранника, но тот не обратил на меня никакого внимания. Тогда я подался в противоположную сторону.

Ни одна из комнат не была заперта. Но я не обнаружил никаких арсеналов или архивов, которыми могли воспользоваться люди пониже рангом, чем сам великий доменьер. Я догадался, что Оммодурад справедливо рассчитывал на полное безразличие своих подданных. То и дело по дороге мне попадались охранники, но они только равнодушно оглядывали меня и ничего не предпринимали.

Я снова оказался возле офиса, в котором меня принял Оммодурад, рядом был пышный зал с полом и потолком из оникса и занавесями из золотой нити. Главной достопримечательностью зала был знакомый мотив концентрических кругов Двумирья из кованого золота на стенной панели за троном. Здесь исполнение было более красочным. От внутреннего и внешнего кольца расходились волнистые лучи, а в центре круга червленого золота виднелась какая-то шишечка. Впервые за все время моего пребывания на Валлоне мне попался этот символ. Я испытал странную радость, словно обнаружил знакомый след на песке.

Я прошел дальше, обследовал прачечную, проинспектировал кладовые и даже умудрился уловить запах конюшни. Дворец дремал. Немногие из его обитателей видели меня, а если и видели, то опасались приставать. Похоже, Великий Доменьер распорядился, чтобы меня не трогали. Честно говоря, утешительного в этой мысли было маловато.

Затем я набрел на зал с пурпурными стенами и здесь столкнулся с группой охранников, той самой шестеркой, которая сопровождала меня днем. Они выстроились, как на параде, по трое с каждой стороны массивной двери из слоновой кости. За ней явно кто-то обитал в пышном великолепии и безопасности.

Шесть пар глаз пригвоздили меня к месту, и отступать уже было слишком поздно. Я вздернул подбородок и подрулил к ближайшему ряду охранников.

— Слышь, приятель, — по-суфлерски прошептал я, — где тут у вас… э-э-э… ну, ты сам понимаешь.

— Каждая спальня оборудована, — отозвался стражник ворчливо, многозначительно поднимая меч и пробуя на палец лезвие.

— Да? Вот уж не заметил.

Я пристыжено двинулся прочь. Если они решат, что я просто олух, то тем лучше. Я казался сам себе мышкой среди кошек и не был пока готов к мяуканью.

На первом этаже я нашел Торбу с его молодцами, которые по-свойски расположились в большой комнате возле главного в хода со множеством кроватей.

— Мы по-прежнему на вражеской территории, — напомнил я для порядка Торбу. — Будьте начеку.

— Не бойся, шеф, — отозвался Торбу. — Мы все одним глазом следим за дверью и держим руку на рукояти кинжала.

— Заметил что-нибудь полезное?

— Не-а. Эти местные идиоты скорее себе языки пооткусывают, чем ответят на вопрос.

— Будьте настороже, и всю ночь держите, по крайней мере, двух часовых.

— Как скажешь, благородный Дргон.

На обратном пути до своей спальни я мысленно прикидывал размеры этого замка. Вернувшись к себе в комнату, я повалился на постель и попытался суммировать свои впечатления.

Первое. Насколько можно судить, апартаменты Оммодурада находились двумя этажами выше, прямо над моей спальней. Надо полагать, в этом мне повезло. А может, это сделано для того, чтобы облегчить слежку за мной? Я решил, что лучше об этом не думать. Мне и так не хватало оптимизма.

Второе. Шатаясь по коридорам, я так ничего полезного и не узнал. Оммодурад явно не из тех, кто разбрасывается уликами на потеху случайным прохожим.

Третье. Я, конечно, допустил промах, решив взять эту крепость с полусотней молодцов и револьвером. Фостернаверняка находился здесь, об этом говорил и Квохи, это же подтвердила и реакция доменьера доменьеров. Что же особенного было в Фостере, если им заинтересовались такие большие шишки? Надо спросить, когда найду его. Но для этого надо было придумать нечто неординарное.

Я подошел к широкому двухстворчатому окну. В свете Синты я легко мог разглядеть украшенный лепным орнаментом фасад. Я хорошо видел стену вплоть до освещенного балкона прямо надо мной. Если мои подсчеты верны, то там должна была располагаться берлога Оммодурада. Само собой, парадная дверь охранялась, как султанский гарем, но вот черный ход казался самым доступным.

Я втянул голову обратно и принялся задумчиво потирать подбородок. Рискованно, конечно, но в этом есть момент неожиданности, который мог принести свои плоды. Ведь завтра доменьер доменьеров обдумает все до конца и переведет меня в другую комнату, а то и замурует в своих темницах. И опять же, этим валлонцам просто и в голову-то не придет лазить по стенам: они слишком дорожат своей шкурой для этого.

Когда сердце подсказывает действовать, долгие дебаты только вредят. Я подволок тяжелую тумбу к двери, чтобы отвадить случайных посетителей, зарядил, пистолет девятью пулями, сунул оружие обратно в кобуру и подошел к окну.

По диску Синты проносились облака. Совсем неплохо! Я взобрался на подоконник. Лепные украшения оказались вполне пригодной опорой, и мне удалось докарабкаться до следующего подоконника, даже не вспотев. По сравнению с моим последним опытом альпинизма в Лиме, это был всего лишь легкий вечерний променад.

Я передохнул, а потом пополз в обход темного окна на тот случай, если там, внутри, кого-то мучает бессонница. Я добрался до балкона, пережил ужасные мгновения, не успев зацепиться за плиту, но потом перевалил через балюстраду и кованую решетку.

Балкон был узок, футов двадцать в длину, и на него выходила добрая полудюжина дверей, сквозь драпировки трех из них пробивался свет. Я осторожно придвинулся, пытаясь рассмотреть что-нибудь в просветах. Бесполезно.

Тогда я приложил ухо и услышал какой-то невнятный звук. Может, это Оммодурад в своей берлоге?

Я на цыпочках миновал темную дверь и, поддавшись импульсу, потянул ручку. Дверь беззвучно распахнулась. Мой пульс учащенно забился. Я застыл, пытаясь вглядеться в чернильно-черную темноту. Входить в нее не хотелось, она словно бы отталкивала. Даже такому деревенщине, как я, было ясно, что соваться в логово дракона наугад — слишком опасное занятие.

Я с трудом проглотил ком в горле, покрепче ухватился за рукоять пистолета и вошел.

По лицу скользнула складка драпировки, я выхватил пистолет и прижался спиной к стене с такой скоростью, которой мог бы позавидовать сам Человек-Молния.

Потребовалась целая минута, чтобы наконец прийти в норму. При этом пришлось напомнить себе, что я эдакий супермен с Земли, который умудрился за свою короткую жизнь заполучить куда больше неприятностей, чем все эти валлонцы с их хваленой вечностью. И что я все-таки собираюсь вызволить своего приятеля Фостера, вернуть ему память, а заодно и возродить Золотые Времена Двумирья.

Мне пришлось оборвать свои внушения, а то бы я настолько осмелел, что ворвался бы в соседнюю комнату и вызвал Оммодурада на пару раундов вольной борьбы. Теперь я вполне отчетливо слышал голос. Вот если бы еще разобрать, что он там бормочет!

Я прокрался вдоль стены и натолкнулся на массивную дверь. Заперта. Я продвинулся дальше. Еще одна дверь. Со всеми мыслимыми предосторожностями я подергал ручку и слегка приоткрыл. Это оказался встроенный шкаф, завешенный одеждой. Однако теперь я слышал значительно лучше. По всей видимости, с той стороны тоже были двери.

Похоже, Оммодурад, наконец, справился со своей молчаливостью. Время от времени возникали паузы, в беседе участвовал кто-то еще. Я протиснулся в шкаф, ощупал стены. Нет, другой двери не было. Я прильнул ухом к стенке и стал различать отдельные слова…

— … кольцо… Окк-Хамилот… хранилище…

Похоже, беседа у них там весьма содержательна. Вот только как получше все расслышать? Я инстинктивно потянулся выше, коснулся потолка и нащупал выступ, словно от дымохода.

Встав на цыпочки, я попытался раскачать панель, но она не поддавалась. Я пошарил рукой в темноте и натолкнулся на полку с обувью, осторожно, чтобы не шуметь, подергал ее. Она оказалась не закреплена. Я снял ее, аккуратно сбросил обувь, вернул полку на место и поднялся.

Панель была пару футов длиной, без осязаемых петель или защелок. Я потянул изо всех сил, раздался громкий треск, и она отвалилась. Я протер глаза от попавшей в них пыли и пошарил внутри дыры. Там ничего не было.

Вот сейчас самое время смыться отсюда, пойти выспаться и завтра распрощаться с Оммодурадом. А через несколько месяцев закрепив свою власть в домене и объединившись с другими доменьерами, вернуться сюда во главе армии и…

Прислушиваясь, я наклонил голову. Оммодурад замолчал, другой голос что-то произнес. Потом что-то стукнуло, прозвучали шаги, раздался металлический звук. Через мгновенье доменьер доменьеров снова заговорил, но на этот раз ему ответил уже другой голос.

Я подтянулся и, ухватившись за края отверстия, протиснулся в узкий лаз, на ощупь, в полнейшей темноте, прополз до поворота, свернул, и голоса неожиданно стали громче: впереди через вентиляционную решетку пробивался свет. Я уткнулся носом в прутья и увидел троих мужчин в большой комнате.

Оммодурад стоял ко мне спиной. Глыба его тела была закутана в пурпурную тогу. Рядом с ним в напряженном ожидании застыл какой-то рыжий с покалеченной ногой, а вот третьим был Фостер.

Он стоял, широко расставив ноги и держа перед собой руки в наручниках. Фостер не отрывал глаз от рыжего, словно лесник, наметивший дерево для рубки.

— Ничего не знаю об этих преступлениях, — сказал он.

Оммодурад повернулся и исчез из поля зрения. Рыжеголовый махнул Фостеру, и тот куда-то прошел. Я слышал, как открылась и закрылась дверь. Я остался в одиночестве, пытаясь рассортировать целую дюжину импульсов. От некоторых было легко избавиться. Не станешь же в самом деле орать: держи вора! Или прыгать из вентиляционной трубы и гнаться за Фостером с громкими воплями радости. Столь же бесполезно было и бежать к Торбу за помощью.

Само собой, лучше всего подсобрать побольше информации. Просто не повезло, что я прибыл слишком поздно.

Но, может быть, еще не все потеряно.

Я ощупал вентиляционную решетку и обнаружил в углу крепления, которые подались без особого труда. Сняв решетку и поставив ее рядом, я высунулся наружу. Насколько можно было судить, комната опустела. Ну, что ж, приходилось рисковать. Я с трудом развернулся и, зависнув на руках, спрыгнул на пол. Я даже умудрился уложить на место решетку, так, на всякий случай. Я пошарил в ящиках секретера, открыл несколько шкафчиков, заглянул под кровать. Похоже, здесь тоже улики просто так не валялись.

Я подошел к балконной двери и на всякий случай отомкнул ее. Здесь была еще одна дверь, но запертая.

Ну вот, теперь мне, по крайней мере, есть чем заняться. И я принялся разыскивать ключ. Наконец в маленькой тумбочке возле софы я обнаружил чудный стальной ключик, который…

Да, ключ подходил. Я толкнул дверь и вошел в темноту. Нащупав выключатель, я включил свет и закрыл за собой дверь.

Комната поистине отвечала всем моим представлениям о лаборатории алхимика. Все стены были увешаны полками, заставленными книгами. Высокий, задрапированный потолок завис, словно гигантская летучая мышь над столами, загроможденными рукописями и инструментами, а в даль нем конце я заметил ложе с куполообразным аппаратом. Я сразу узнал его, это был рекодер — первый, встреченный мной на Валлоне.

Я внимательно осмотрел его. Предыдущий рекордер, который мне довелось видеть на звездолете, был сугубо утилитарной моделью, а эта машина была машиной экстра-класса. Но меня это не волновало, по крайней мере, одна из моих проблем решилась сама собой. Теперь только оставалось загнать сюда Фостера, и дело в шляпе.

Внезапно я почувствовал себя совершенно опустошенным, уязвимым и беспомощным. Я шел на неоправданный риск, суя голову в пасть льву, и все это даже без намека на план, не имея ни малейшего представления, что здесь вообще происходит. Чем объяснить такой интерес Оммодурада к Фостеру? Почему он прячется здесь, отгородившись от всего Валлона слухами о колдовстве и привидениях? Какое он имеет отношение к катастрофе, постигшей Двумирье?

И почему я, простой парень по имени Легион, увяз в этом по самую макушку, когда мог бы преспокойно сидеть дома, в уютной федеральной тюрьме, в абсолютной безопасности?

Ну, положим, ответить на этот вопрос не так уж и сложно. Однажды у меня был приятель, головастый парень по имени Фостер, который оттащил меня от края пропасти, когда я собрался совершить самую большую глупость в своей жизни. Он был джентльменом, в полном смысле этого слова, и обращался со мной, как с джентльменом. Мы вместе участвовали в удивительных приключениях, давших мне богатство и показавших, что никогда не поздно расправить плечи.

И вот теперь он оказался в цепях, без друзей, без надежды, но по-прежнему несломленный, хотя его мир скатился к варварству.

Но вот в одном он все-таки был неправ. У него оставалась одна маленькая надежда, потому что, каков бы я ни был, но я здесь и на свободе. И со мной мой револьвер, и если мне повезет угадать подходящий момент, то, может быть, мы еще выйдем победителями. Ну как, например, те счастливчики, которые умудряются выигрывать в национальной лотерее.

Но сейчас самое время вернуться в свою вентиляционную трубу. Оммодурад может вернуться в любую минуту. Я подошел к двери, выключил свет, повернул ручку и замер.

Оммодурад был уже в комнате. Он сбросил свой балахон и подошел к встроенному бару. Я повис на ручке, даже не отваживаясь закрыть дверь.

— Но мой господин, — послышался голос рыжеголового. — Я уверен, что он помнит…

— Нет, — прогудел Оммодурад. — Утром я обдеру его память до основания.

— Дозволь мне, мой господин, я выжму из него правду своей сталью, я…

— Такого, как он, твоя сталь никогда не знала, — рявкнул в ответ Оммодурад.

— Доменьер доменьеров, я прошу, я умоляю, только один час… Завтра, в церемониальном зале я окружу его эмблемами прошлого…

— Довольно, — и Оммодурад грохнул кулаком по столу, заставив бокалы со звоном подпрыгнуть. — И на таких лакеях, как ты, зиждется могучая империя! Преступление перед богами и вину за это я возлагаю на него, — Оммодурад залпом выпил и дернул головой. — И все же, я дарю тебе то, о чем ты просишь. Но теперь проваливай с моих глаз.

Рыжеголовый чуть не свалился в поклоне и исчез с радостным воплем. Оммодурад что-то буркнул себе под нос и принялся расхаживать по комнате, время от времени останавливаясь перед балконом. Наконец он заметил открытую дверь и, ругнувшись, захлопнул ее. Я затаил дыхание, но это, похоже, его не насторожило.

Оммодурад разделся и лег на софу. Комната погрузилась во тьму. Минут через десять я ясно услышал его сонное дыхание..

По крайней мере, я узнал, что завтра наступит последний день Фостера. Так или иначе Оммодурад с этим рыжеголовым прикончат его. Времени оставалось в обрез, но поскольку ситуация была безнадежной, то и терять нам, собственно говоря, нечего.

В голове у меня крутилось несколько вариантов. Я мог прокрасться к вентиляционной шахте и попытаться пролезть в нее, не разбудив дрыхнувшего бронтозавра. Я мог пройти на балкон в футе от его головы или остаться на месте. Последний вариант обладал тем достоинством, что никаких немедленных действий предпринимать не требовалось. Я мог просто свернуться калачиком на полу, а еще лучше пристроиться на трансформ-ложе…

Я ощупал карманы и вытащил две матрицы памяти. Цветокодированная — память Фостера, а вот другая — собственность чужака, умершего три тысячи лет назад.

В этом цилиндре содержались все воспоминания друга Фостера, человека, который знал, что же все-таки произошло на борту корабля, знал цель экспедиции.

Мне нужны были эти знания, и вообще любая информация, которую я только мог заполучить, чтобы обеспечить себе хоть какой-нибудь перевес в этой неравной борьбе. Цилиндр наверняка даст ответы на некоторые вопросы. Возможно, включая и причину такого нездорового интереса Оммодурада к Фостеру.

Я подошел к ложу, нащупал в боку углубление и до упора запихнул в него цилиндр, затем прилег и подтянул купол к голове.

Мозг резанула боль, а потом наступила тьма.

Глава восемнадцатая

Я стоял у королевского ложа, на котором лежал Кулклан Ртр. Я понял, что близок час, которого я так ждал, ибо он погрузился в трансформацию.

Часы показывали третий час ночной вахты. Все, кроме меня, на борту спали. Надо было спешить, и тогда рассветная вахта найдет дело завершенным.

Я потряс спящего человека. Того, кто когда-то был Ртром, а сейчас стал никем по воле трансформации. Он медленно выплыл из объятий сна и огляделся по сторонам чистыми глазами новорожденного.

— Подымайся, — скомандовал я, и император беспрекословно повиновался мне, — следуй за мной.

Как всегда после трансформации, мы повинуемся тому, кто нам приказывает. Я велел ему хранить молчание, и он, словно ягненок, подчинился мне. Я провел его к клетке с Охотниками. Они взмыли, пританцовывая от голода.

Я ухватил Кулклана за руку и просунул ее в клетку Охотники сгрудились, метя свою будущую жертву. Он безропотно следил за происходящим расширившимися от ужаса глазами.

— То, что ты ощущаешь сейчас, — боль, — сказал я. — Тебе ее в будущем придется испытывать часто.

Охотники удовлетворились, и я установил в клетке таймер.

В своих покоях я обрядил его в пурпурные одежды и провел к докам, где находились шлюпки.

Но проклятье богов тяготело надо мной. В доке мы оказались не одни. Я не медлил и подобно ястребу налетел на человека сзади, вогнав в его тело острый кинжал. Потом я оттащил труп за подножие колонны, но не успел я его хорошенько спрятать, как из тени появились другие, не знаю уж, каким образом вызванные и кем. Они спросили у Ртр, зачем он бродит ночью, одетый в цвета Аммерлина Скрос Иллионда. Я испытал поистине черное отчаяние от того, что мои великие замыслы натолкнулись на рифы их усердия.

Я разразился гневной тирадой, что я, Аммерлин, советник и спутник Ртр, всего лишь беседовал на личные темы с моим господином.

Но они упорствовали, и больше всех Голлад. Это он увидел спрятанный труп, и в одно мгновение меня окружили.

И тогда я выхватил длинную рапиру и приставил ее к горлу Кулклана.

— Не приближайтесь, или ваш император умрет, — предупредил я.

И они отступили.

— Неужели вы думаете, будто я, Аммерлин, мудрейший из мудрейших, нахожусь здесь только из любви к путешествиям? — негодовал я. — Уже давно я ждал этого часа, чтобы остаться один на один с Его Величеством и чтобы его настигла трансформация вдали от двора, ибо только так может быть исправлено древнее зло.

— Есть люди, рожденные повелевать, и я — один из них. Долго, очень долго он стоял у меня на пути, но смотрите, я наконец все смогу изменить. За бортом находится зеленый мир, населенный дикарями, я не настолько низко пал, чтобы мстить человеку без памяти, я отпущу его, и пусть судьба вновь вернет ему императорский статус, если на это будет ее воля.

Но они оказались настолько глупы, что вынули свои клинки. Я сказал, что все, все могут разделить мою славу. Но они меня не слушали, и тогда я повернулся к Кулклану, чтобы вонзить рапиру ему в горло, но тут Голлад заслонил его и пал. Они напали на меня, я принял сражение, и хотя они истекали кровью, раненые, по-прежнему продолжали упорствовать в своем сумасшествии.

В конце концов, я выследил каждого из них и убил всех по одиночке в тех углах, куда они забились. Ртр исчез, и я потерял голову от страха, что мои планы разрушены низкими слугами.

Потом а понял, что найду их в Зале Памяти, ведь, без сомнения, низкородные свиньи попытаются вернуть ему память прошлых дней. Я едва не расплакался от бессилия при мысли, что все пойдет прахом. Ужасный в своем гневе, я нашел их. Их было только двое, и хотя они стояли плечом к плечу л дверях, пытаясь мне помешать, их жалкие клинки не могли противостоять моей рапире. Я сразил их и прошел к трансформ-ложу, чтобы забрать матрицу памяти с имперским цветокодом и уничтожить ее. А вместе с ней навечно уничтожить и Ртра…

Но тут послышался неясный звук. Я резко обернулся и отвратительное видение предстало передо мной в полутьме. Блеснула сталь в окровавленной руке проклятого Голлада, и жестокая боль пронзила мне грудь…

Голлад лежал, привалившись к стене, с мертвенно бледным лицом, белым пятном выделявшимся на фоне окровавленной туники. Когда он заговорил, воздух сипел в его продырявленных легких:

— Предатель. Император уважал тебя, — прошептал он, — что ты наделал? Разве в тебе нет ни крохи жалости к тому, кто справедливо и мудро правил в Окк-Хамилоте?

— Если бы ты не искалечил мою судьбу, проклятая собака, — прошипел я, — то это великолепие и справедливость Окк-Хамилота стали бы моими.

— Ты напал на него беззащитного, — выдохнул Голлад. — Так низко пасть! Оставь Ртру его память, она более важна, чем его жизнь.

— Я только наберусь сил, поднимусь и сброшу его с ложа. И вот тогда я умру спокойно.

— Ведь ты же был его другом, — прошептал Голлад. — Вы сражались бок о бок… вспомни… и имей жалость, оставить его одного на мертвом корабле без памяти…

— Я выпустил на него Охотников, — закричал я торжествующе. — И с ними Ртр будет делить этот склеп до конца всех своих жизней!

Я нашел наконец в себе силы подняться. Но когда моя рука коснулась матрицы памяти императора, я почувствовал, как окровавленные пальцы Голлада сомкнулись на моей ноге, и мои силы иссякли, И я падал, падал в этот угрюмый колодец смерти, из которого нет возврата…

* * *

Я пробудился и долго лежал в темноте, не двигаясь и пытаясь собрать воедино обрывки увиденного мной странного сна. Меня все еще тревожили остатки горьких эмоций. Но были дела и поважнее, чем сны. Какое-то время я никак не мог припомнить, что же я собирался сделать, а потом как-то внезапно сообразил. Я лег на трасформ-ложе, но трансфокация не сработала.

Я с усилием попытался еще раз припомнить, что же произошло, но безнадежно. Возможно, мой мозг просто не приспособлен к восприятию валлонской матрицы памяти. Еще одна идейка не сработала. Ну, что ж, по крайней мере, я отдохнул. Пора действовать. Во-первых, убедиться, что Оммодурад по-прежнему спит. Я попытался сесть.

Ничего не произошло.

Я замер, пытаясь сосредоточиться.

Я попробовал пошевелиться, но не смог двинуть даже мускулом. Парализован? Связан? Или по-прежнему сплю?

Я боялся делать новую попытку. Положим, я приложу все усилия, но у меня ничего не получится, что тогда? Лучше — лежать и думать, будто произошла какая-то ошибка. Может, еще раз заснуть? …нет, это было бы просто смехотворно. Мне всего-навсего надо сесть. Я…

Ничего не получилось. Я лежал в кромешной темноте и пытался двинуть рукой, повернуть голову. Но, похоже, у меня нет ни руки, ни ноги, ни самого тела, а только бодрствующий в пустоте мозг. Я попробовал ощутить сковывающие меня веревки — их не было. Ни веревок, ни рук, ни тела. Вот так новость: один мозг в темноте!

А потом внезапно прихлынуло какое-то ощущение, но не тела, а скорее смутное представление о контурах тела. И вот тут-то я сообразил, что же произошло на самом деле. Я открыл свой мозг чужой памяти, чужой ум взял власть над моими ощущениями и загнал мое собственное сознание в темный угол. Я оказался несчастным узником в своей собственной голове.

Целую вечность я пребывал в полной растерянности, замурованный так, как меня не замуровали бы никакие стены Бар-Пандерона. Неосязаемыми пальцами воображения я принялся раздирать вокруг себя несуществующие, но такие реальные стены, пытаясь найти хоть какой-нибудь путь наружу, и ничего не находил.

И тогда наконец я взял себя в руки.

Мне требовалось проанализировать свои ощущения, отыскать каналы, по которым передаются нервные импульсы и проникнуть в них.

Я сделал попытку. Иллюзорное представление собственного "я" осторожно потянулось. Вот бесконечное количество сдоев нервных клеток, а тут бурные потоки кровяных телец, там натянутые кабели интер-коммуникаций, а здесь…

Барьер! Неприступная, гигантская стена. Мои ощущения вихрем промчались по ней и вернулись обратно, так и не найдя ни малейшей трещины. Барьер стоял, скрывая холодного, равнодушного, чужеродного завоевателя, укравшего мое тело.

Я сжался в комок. Надо определить место для атаки и обрушиться всей силой моего сохранившегося самосознания, пока я еще хоть как-то могу мыслить, и пока абстракция, именуемая Легионом, не исчезла навечно.

Я взвесил свои возможности и почти сразу же сделал открытие. На мгновение от неожиданности я даже отпрянул — чужая конфигурация информационного, узора. Но потом я вспомнил.

…Я находился в воде, захлебывался, терял силы, а где-то на берегу поджидал десантник с карабином наготове. Как вдруг, точно ниоткуда, возник поток мощной информации, который подхватил меня и понес, как бурное течение реки, дав возможность выплыть в полумиле от берега.

…И еще: я вишу на карнизе небоскреба и где-то в уголке мозга звучит равнодушный, презрительный голос.

А я все забыл. Это чудо было отвергнуто моим рациональным умом. Но теперь-то я понимал, что это было знание, которое я воспринял там, в башне моего дома на острове, перед тем, как бежать от схватки двух армий. Это была информация, позволяющая выжить, известная всем валлонцам прежнего мира. И все это лежало здесь похороненное — секреты сверхчеловеческой мощи и выносливости, отторгнутые бестолковым инстинктом.

Но теперь-то оставалось только мое "я", очищенное от груды всяких комплексов, освобожденное от подсознательных рефлексов. Теперь, без всех этих побочных наслоений, передо мной предстала картина тех зон мозга, где зарождаются сны, гнездятся первобытные страхи, струятся импульсы всеохватывающих эмоций. Но только с той разницей, что теперь мое сознание имело над всем этим устойчивый контроль.

Не колеблясь, я воспользовался знаниями валлонской цивилизации, сделав их своими. Я снова приблизился к барьеру, распределился вдоль него, стал пробовать его на прочность.

— …отвратительный дикарь…

Эта мысль прогремела с силой урагана. Я отпрянул, но потом вновь возобновил атаку, теперь уже наверняка зная, что делать…

Я искал и нашел наконец слабину синапса, зарылся в него…

— …невыносимо… окраинное… стереть…

Я тут же перешел в наступление, проскользнул сквозь защиту и захватил оптический нерв. Чужак обрушился на меня, но опоздал. Я прочно удерживал позиции. Атака захлебнулась, и он отступил. Я осторожно подстроился к восприятию импульсов, бегущих по нерву. Вспышки, мигание, я фокусируюсь…

…И вдруг я вижу, вижу! На мгновение я едва не потерял самообладание, но удержался и теперь смотрел через глаз, отвоеванный у узурпатора.

И снова чуть было не потерял душевное равновесие.

Комнату Оммодурада заливал яркий дневной свет. В поле зрения попадались все новые и новые предметы по мере продвижения тела. Это мое тело расхаживало по воле завоевателя. Промелькнула пустая софа. Оммодурада не было.

Я ощутил, как все левое полушарие, дезориентированное потерей глаза, ослабило защиту, я слегка отступил со своего оптического плацдарма, наложил временный травмоблок на нерв, чтобы чужак не успел захватить мою позицию, и сконцентрировал свои силы на атаке слухового нерва. В одно мгновение мой глаз скоординировался под впечатлением слухового импульса, и я ясно расслышал, как захватчик выругался моим голосом.

Мое тело стояло возле голой стены, приложив к ней руку. Небольшое открытое углубление в стене было пусто.

Тело повернулось, открыло дверь и вышло в коридор, погруженный в фиолетовый полумрак. Взгляд контролируемого мной глаза перебежал с лица одного охранника на другого. Их глаза изумленно расширились, они автоматически потянулись за дубинками.

— Вы отваживаетесь преграждать дорогу самому владыке Аммерлину? — рубанул по ним мой собственный голос. — В сторону, если дорожите своими жизнями!

Мое тело прошло мимо них, миновало огромную арку, спустилось по мраморной лестнице, пересекло зал, который я уже видел во время своей ночной вылазки, и оказалось в тронном зале из оникса с золотым символом Двумирья.

На троне Великого Доменьера восседал Оммодурад, гневно хмурясь на своего рыжего придворного, голову которого скрывал капюшон. Между ними стоял Фостер. Его руки оттягивали тяжелые наручники. Оммодурад повернулся. Его лицо побледнело, потом залилось багровой краской. Он грузно поднялся, ощерившись.

Мой глаз не отрывался от Фостера. Выражение изумления росло на его лице.

— Мой господин, Ртр, — услышал я собственный голос. Взгляд скользнул ниже и остановился на наручниках. Тело сделало шаг назад, как бы в ужасе,

— Ты явно забылся, Оммодурад! — нервно воскликнул мой голос.

Доменьер доменьеров шагнул ко мне, поднимая свой гигантский кулак.

— Не смей прикасаться ко мне, поганый узурпатор! — проревел мой голос. — О, божества! Ты что, принимаешь меня за обыкновенную глину!

Невероятно, но Оммодурад остановился на полпути.

— Я знаю тебя, как выскочку Дргона, нахального доменьера, — прогудел он. — Но я ощущаю чужое присутствие за твоими бледными глазами.

— Отвратительно было преступление, которое ввергло меня в такое положение, — произнес мой голос. — Но знай же, что твой владыка, Аммерлин, стоит перед тобой в теле дикаря.

— Аммерлин!

Оммодурад дернулся, словно его ударили.

Мое тело повернулось, взгляд остановился на Фостере.

— Мой господин, — произнес мой голос. — Клянусь тебе, что эта собака умрет за свое предательство.

— Это безмозглое тело — самозванец, — прервал его Оммодурад. — Не ищи милости Ртра, ибо он уже не Ртр. Ты будешь иметь дело со мной.

Мой глаз вонзился в Оммодурада.

— Думай, к кому обращаешься, а то твое честолюбие доведет тебя до темницы.

Оммодурад опустил руку на кинжал.

— Ты можешь быть Аммерлином Скрос-Иллиондом, либо подменышем из царства тьмы — не знаю и знать не хочу. Да будет тебе известно, что в этот миг вся власть на Валлоне принадлежит мне.

— А что с тем, кто когда-то был Кулкланом? На что покушаешься, пес? — я увидел, как моя рука махнула в сторону Оммодурада.

— Конец терпению! — проревел доменьер доменьеров. — Неужели в своей цитадели я буду отчитываться перед сумасшедшим? — он угрожающе двинулся в мою сторону.

— И неужели этот глупец Оммодурад позабыл силу великого Аммерлина? — вкрадчиво спросил мой голос. Гигант снова остановился, внимательно вглядываясь в мое лицо. А мой голос продолжал: — Час Ртра миновал, как и твой, неудачник и глупец. Тебе принадлежат месяцы, годы? Заблуждения скоро рассеются, — мой голос буквально загремел, — так знай же, что я, великий Аммерлин, вернулся и буду править в Оккамилоте.

— Месяцы, — оскорбленно прогудел Оммодурад. — Да, я теперь верю, что слухи верны и злой демон вернулся, чтобы преследовать меня. Ты сказал месяцы, — Оммодурад запрокинул голову, грубо расхохотавшись, словно зарыдав. Так знай же, будь ты демон или сумасшедший или древний принц зла, вот уже тридцать столетий как я один, один. Я отторгнут от всей остальной империи своим единственным ключом.

Это был момент, которого я ждал все время разговора. Словно молния, я ударился в пошатнувшийся барьер, пробил его и натолкнулся на матрицу чуждого сознания. Провалившись в болото извращенных представлений, я запутался в паутине перевернутых мыслей о мире.

В своем порыве я оказался неосторожен. Чужак, собравшись с силами, нанес встречный удар. Я слишком поздно ощутил, как он прорвался в мое сознание. Я бросился на защиту важной информации и потерял свой шанс. Я судорожно вцепился всем своим существом в какие-то обрывки украденных сведений. Моя атака вызвала в нем лишь раздражение, но все-таки мне удалось унести с собой массу информации. Я интерпретировал ее и свел в систему.

На мое воспоминание о Фостере наложилось другое: лицо Кулклана Ртра — правителя Двумирья.

Но и кое-что другое знал теперь Легион: архивы находятся глубоко в скале под прославленным городом Окк-Хамилотом, где хранились матрицы памяти каждого валлонца. Архивы, запечатанные Ртром, которые только он способен открыть. Аммерлин побудил императора отправиться в путешествие. Подчеркивая необходимость отдыха, и убедил его захватить с собой свою матрицу памяти. Согласие Кулклана вызвало тайную радость Аммерлина. Время трансформации наступило для Ртра на борту звездолета, в глубине космоса. Государственный переворот почти свершился… А потом возникла неожиданная помеха, уничтожившая все надежды…

И тут же вплелись мои собственные воспоминания: пробуждение Фостера и запись памяти умирающего Аммерлина. Бегство от Охотников, императорская матрица памяти, пролежавшая три тысячи лет среди костей, пока я, дикарь, не подобрал ее. И карман, где теперь лежал цилиндр. Тело, в котором я все еще обитал, но которое мне не принадлежало.

И еще в моем прошлом была вторая матрица памяти — матрица Аммерлина. Я пересек галактику, чтобы отыскать Фостера, и привез с собой его главного врага. В конечном итоге, я предоставил этому врагу жизнь и тело…

А Фостер выжил, несмотря ни на что, вернулся, воскрес из мертвых — последняя надежда вернуть Золотые Времена Валлона.

…чтобы судьба погубила его моими руками.

— Три тысячи лет, — произнес мой голос ошеломленно. — Три тысячи лет люди Валлона жили в дикости, когда вся слава его истории заперта в архивах?

— Я один, — сказал Оммодурад, — нес проклятый груз этого знания. Давным-давно, еще в дни Ртра, я забрал свой оригинал из архивов в предвкушении того момента, когда ему суждено будет пасть. Но этот долгожданный час принес мне мало радости.

— И теперь, — произнес мой голос, — ты надеешься заставить этот мозг — который даже нельзя назвать разумным мозгом — открыть архивы?

— Я знаю, что это безнадежно, — согласился Оммодурад. — Сначала мне показалось, что если он говорит на старо-валлонском, то просто деградировал. Но нет, он действительно ничего не знает. Он всего лишь скорлупа, от прежнего Ртра, и меня тошнит от его вида. Я бы с удовольствием прикончил его прямо сейчас и навсегда положил бы конец этому долгому фарсу.

— Нет! — резанул мой голос. — Я уже приговорил его к изгнанию, так тому и быть.

Лицо Оммодурада перекосилось от ярости.

— Твоя болтовня мне надоела.

— Стой! — рявкнул мой голос. — Ты откажешься от ключа.

Наступила тишина. В поле зрения глаза попала моя рука, державшая матрицу памяти Фостера.

— Двумирье лежит в моей руке, — проговорил мой голос. — Ты видишь черно-золотой код императорской матрицы памяти? Могуч тот, у кого в руках этот ключ. А что касается телесной скорлупы, то пусть она будет уничтожена.

Оммодурад скрестил свой взгляде моим.

— Быть по сему, — согласился он.

Рыжеголовый вытащил узкий стилет с улыбкой вампира. Медлить было нельзя…

Сквозь слабину, которую я поддерживал в барьере чужого мозга, я швырнул последние запасы энергии и ощутил, как враг отпрянул, а потом отозвался превосходящей силой. Но я уже успел миновать барьер.

Пока чужак окружал меня, я растворился на мириады нервных импульсов, обтекающих нападение противника. Я находил все новые и новые источники силы.

Щитом к щиту я наконец схватился с самим Аммерлином, и он оказался сильнее. Медленно, медленно я стал поддаваться, отступать, краем сознания улавливая смутное восприятие тела, застывшего неподвижно, с незрячими глазами, и ощутил отголосок слов издалека:

— Быстрей! Самозванца!

Шанс?! Я взял контроль над правым глазом и перекрыл дорогу зрительному импульсу. Чужак забился, словно одержимый, когда вокруг него сомкнулась темнота. Я услышал свой собственный вопль и передо мной мелькнуло угрожающее видение: рыжеголовый бросается ко мне, сверкает стилет…

И в этот момент давление чужака внезапно исчезло, распалось на части и пропало совсем.

Я был в одиночестве. Пещеры мозга маячили угрюмой опустошенностью. Я стал двигаться по главным нервным путям, занял подкорку…

На меня разом обрушилась нестерпимая боль. Я скорчился, грудь жгло, боль перекрывала нахлынувшее возвращенное ощущение рук, ног…

И вот, валяясь на полу, я наконец понял, что рыжеголовый действительно нанес мне удар стилетом и тот, другой, чужак в моем сознании, в непосредственной связи с болевыми центрами не устоял и отступил, оставив меня одного.

Сквозь багровый туман я увидел, как надо мной появилась фигура Оммодурада. Нагнулась и снова выпрямилась с императорской матрицей памяти в руке. А где-то поодаль, за ним, изворачивался Фостер, душа цепью наручников рыжеголового лакея. Оммодурад повернулся, шагнул, вырвал своего слугу из рук Фостера и оттолкнул в сторону.

Оммодурад выхватил свой кинжал. Фостер, словно пума, прыгнул вперед, ударил цепью, и оружие отлетело в сторону. Доменьер с проклятьем отступил. В этот момент рыжеголовый подхватил стилет и бросился на Фостера.

А я сражался со своим непослушным телом, пытаясь дотянуться до бедра и расстегнуть кобуру. Аммерлин сумел вырвать из моего сознания память об императорской матрице, но о револьвере он так ничего и не смог узнать. Преодолевая боль, я вытащил пистолет, медленно, неуклюже поднял его, нацелился на всклокоченный рыжий затылок и выстрелил. По залу прокатилось гулкое эхо. Оммодурад поднял свой клинок, и теперь Фостер отступал от него, весь забрызганный кровью рыжеголового. Он уперся спиной в стену, символ Двумирья оказался прямо над его бледным лицом. От потери крови у меня все плыло перед глазами, покрываясь багровым туманом.

Но меня еще мучила ускользающая мысль, найденная мной в сознании Аммерлина. В центре виднелась розетка с выступом, словно рукоять меча…

Ну, конечно, меч Ртра, использованный однажды на рассвете мира, но затем забытый, вложенный в ножны из камня, закодированный памятью Ртра, чтобы никто другой не мог им воспользоваться…

Преодолевая невыносимую боль, я глубоко вдохнул, смаргивая подступающую темноту.

— Фостер, — прохрипел я. — Меч!

Фостер метнул на меня взгляд. Я говорил по-английски. Чуждый язык в этом окружении. Оммодурад не обратил на меня никакого внимания.

— Вытащи… меч… из камня! Ты же Кулклан…

Он потянулся и ухватил изукрашенную рукоять. Оммодурад с криком бросился вперед.

Меч — четыре фута сверкающей стали — выскользнул из стены. Оммодурад резко остановился и уставился на сияющее лезвие в руках Фостера, скованных наручниками. Затем он медленно опустился на колени и склонил голову.

— Я сдаюсь, Кулклан, — сказал он. — Я взываю к милости Ртра.

Я смутно слышал топот бегущих ног. Я провалился куда-то, снова выплыл. Словно в тумане я ощущал, как Торбу приподнимает мою голову, видел склонившегося надо мной Фостера. Они о чем-то говорили, но я ничего не понимал. Мои ноги были холодны, и холод поднимался все выше и выше.

Меня касались руки, холодная гладь металла у моих висков, я хотел сказать что-нибудь, сказать Фостеру, что нашел ответ, который ускользал от меня всю жизнь. Мне хотелось сказать ему, что все жизни кажутся одной длины, если взирать на них с перспективы смерти, и что жизни, как и музыке, не нужен смысл, а только симметрия.

Но это было мне не по силам. Я пытался удержать мысль и унести ее с собой в ледяную пустоту, куда я уплывал. Но она ускользала, ускользала прочь, и только я один оставался в пустоте, ветер, дующий сквозь вечность, уносил прочь остатки моего "я". И я остался один на один с темнотой…

ЭПИЛОГ

Я проснулся от утреннего света, такого яркого и насыщенного, каким он бывает, когда мир кажется молодым и прекрасным. На высоких окнах колыхались паутинки занавесей, сквозь которые я видел, как по небу плывут белые облака.

Я повернул голову. Рядом стоял Фостер, одетый в короткую белую тунику.

— Что за идиотская одежонка, Фостер? Однако на тебе она неплохо смотрится. Хм, а ты, а гляжу, постарел, тебе никак не дать меньше двадцати пяти.

Фостер улыбнулся:

— Добро пожаловать на Валлон, мой друг, — сказал он по-английски.

Я обратил внимание, что он запнулся, произнося слова, словно давно уже не пользовался этим языком.

— Валлон, — повторил я. — Выходит, это все не сон?

— Пусть все остается сном, Легион. Твоя жизнь начинается сегодня.

— Что-то мне надо было сделать, — задумчиво произнес я. — Не помню. Впрочем, неважно. Я ощущаю себя, как новорожденный.

Возле кровати появился еще один.

— Гоп, — сказал я, но потом заколебался. — Ты ведь Гоп, верно? — спросил я уже по-валлонски.

Тот засмеялся:

— Да, меня так звали, но мое настоящее имя — Гвенн.

Я осмотрел свое тело и увидел, что на мне такая же туника, как на Фостере, только голубая.

— Кто меня так одел? — спросил я. — Где мои джинсы?

— Это одеяние тебе больше подходит, — ответил Гоп. — Вставай, поглядись-ка в зеркало.

Я поднялся и шагнул к высокому зеркалу.

— Да это же не я, ребята, — и замолк.

На меня из зеркала смотрело отражение могучего, черноволосого атлета. Я двинул рукой, и тот последовал моему примеру. Я резко обернулся…

— Что… как… кто?

— Смертное тело, бывшее Легионом, погибло от ран. Но память твою мы записали. Нам пришлось ждать много лет, прежде чем смогли вернуть тебе жизнь.

Я снова посмотрел на отражение. Молодой гигант в свою очередь, ошеломленно взирал на меня.

— Я помню, я помню… нож, рыжеголового, доменьера доменьеров…

— За свои преступления, — вставил Гоп-Гвенн, — он был отправлен в изгнание, пока не наступило время трансформации. Долго нам пришлось этого ждать.

Я снова глянул в зеркало и теперь только узнал две знакомые физиономии. Одна из них маячила где-то внизу у самых ног и принадлежала кошке, известной мне, как Итценка. А вторая — моя, как я теперь видел, принадлежала Оммодураду, молодому и полному энергии.

— На его пустое сознание мы просто нанесли твою матрицу, — пояснил Гоп.

— Он расплатился с тобой за твою гибель.

— Наверное, как маленький капризный ребенок, я должен был бы закатить хорошую истерику и потребовать, чтобы мне вернули мое собственное тело, — произнес я медленно и так, и эдак поворачиваясь перед зеркалом. — Но штука в том, что мне нравится походить на господина Вселенной.

— Твое земное тело была заражено вирусами старости, — откликнулся Фостер. — Но теперь-то ты можешь не беспокоиться о ранней смерти.

— Однако пошли, — сказал Гоп-Гвенн. — Валлон ждет, — и он подошел к высокому окну.

— Твое место всегда рядом со мной, — произнес торжественно Фостер. — Все Двумирье открыто для тебя.

Я выглянул в окно и увидел бесконечное покрывало зеленой травы, тянущееся через холмы до самого края леса. По нему двигалась процессия рыцарей в сияющих доспехах. Они гордо восседали на животных, как две капли воды похожих на единорогов.

Я устремил взгляд туда, где яркое солнце отражалось от голубых плит высоких башен. Где-то гремели фанфары.

— Заманчивая перспективка, — согласился я. — Ну, что ж, будь по-вашему. 

Кейт Лаумер Укротители времени. Затерявшийся в мирах. Похититель тел

УКРОТИТЕЛЬ ВРЕМЕНИ

1

Лафайет О'Лири быстро шел по шуршащей гравием дорожке, которая вела к пансиону мадам Макглинт, и обдумывал планы на вечер: во-первых, быстренько перекусить, затем проверить, как продвигается его эксперимент с пластиками, после этого взглянуть на культуру penicillium notatum NRRL 1249B21, а потом… Мысли его вновь вернулись к увесистому фолианту, который он нес под мышкой. Этой книги профессора Ганса Йозефа Шиммеркопфа по месмеризму ему хватит по крайней мере на неделю, чтобы скрасить вечера.

Как только О'Лири ступил на покосившуюся веранду, входная решетчатая дверь с шумом распахнулась, и перед ним выросла квадратная фигура под метр восемьдесят с измочаленной шваброй наперевес.

— Мистер О'Лири! Какой дрянью вы заляпали плитку в моей западной комнате третьего класса?

— Неужели я оставил свои полимеры на огне, миссис Макглинт? Мне показалось, я их выключил…

— Как же, от их паров даже обои поблекли! Не говоря уже о том, сколько электричества набежало! Я занесу это вам в счет, мистер О'Лири!

— Но…

— А это чтение ночи напролет? Жжете лампочки, как будто они у меня казенные! И другим жильцам постоянно мешаете отдыхать — учитесь бог знает чему по своим нечестивым книжкам. — Она с нескрываемой враждебностью посмотрела на том, который О'Лири держал под мышкой.

— Послушайте, миссис Макглинт, — начал О'Лири, наступая на хозяйку, — вчера вечером я обнаружил одну интересную вещь. Я проводил небольшое статистическое исследование, используя шарикоподшипники размером три четверти дюйма, и несколько штук случайно упали. Так вот, все они покатились прямо в северо-западный угол комнаты.

— Так вы мне, небось, еще и линолеум попортили!

— Я знал, что полы с наклоном, но не замечал, что с таким большим. — Лафайет продолжал наступать на хозяйку. — Поэтому я провел соответствующие измерения. Должен сказать, что наклон от стены до стены составляет пять сантиметров. Да будет вам известно, миссис Макглинт, в жилищном кодексе — статья четыре, раздел девятнадцать — очень четко сказано об опасностях, которые могут возникнуть из-за усадки фундамента. Ну, конечно, это должно быть проверено инспектором, дом признают негодным для проживания, а ваши постояльцы найдут себе другое место. Впрочем, здание можно спасти, закачав в фундамент бетон. Сие, конечно, влетит в копеечку, но все-таки это лучше, чем нарушать закон, не так ли, миссис Макглинт?

— Закон? — взвизгнула владелица пансиона. — Жилищный кодекс? Сроду не слыхала такой чепухи…

— Вы сами сообщите или мне это сделать? Я знаю, что вы ужасно заняты, устраивая дела всех и каждого, поэтому…

— Да нет уж, мистер О'Лири, не беспокойтесь.

Миссис Макглинт отступила назад, освобождая проход, и Лафайет вошел в мрачный, пропахший капустой коридор.

— Я знаю, вам надо заниматься вашей наукой, поэтому не буду больше задерживать.

Онаповернулась и, пыхтя, поплыла по коридору. О'Лири облегченно вздохнул и стал подниматься по лестнице.

За занавеской, на полке в стенном шкафчике, где раньше хранились швабры и который Лафайет приспособил под кладовку, стояла двухфунтовая банка тянучек, бутылка кетчупа, банка консервированного супа и две банки рыбных консервов.

— Вообще-то я не люблю сардины, — признался он себе, разворачивая тянучку. — Жаль, что они не консервируют консомэ о'бер бланк эрмитаж. Придется довольствоваться простым супом из лапши.

О'Лири поставил разогреваться кастрюлю с супом, достал пиво из маленького холодильника и вскрыл его.

Ожидая, пока согреется суп, Лафайет доел конфету, выпил пиво, потом достал тарелку, налил суп и положил две сардинки на крекер. Приступив к трапезе, О'Лири вновь вернулся к книге. Это был толстый пропыленный том в переплете из поблекшей, когда-то темно-синей, кожи. Тисненые золотом буквы на корешке были едва различимы.

Сдув пыль, О'Лири осторожно раскрыл книгу, старый переплет заскрипел. На титульном листе было написано:

«Месмеризм, теория и практика, или Нераскрытые загадки древних народов. Сочинение господина профессора, доктора Ганса Йозефа Шиммеркопфа, Доктора богословия, Доктора философии, Доктора литературы, Магистра гуманитарных наук, Бакалавра естественных наук. Адъюнкт-профессора психологических наук и натуральной философии. Гомеопатический институт в Вене, 1888 год».

О'Лири быстро перелистал страницы из папиросной бумаги, заполненные мелкими буквами.

Похоже, скучная вещь. В конце концов, это единственная в библиотеке книга по гипнотизму, которую он еще не читал. Все равно заняться больше нечем.

Лафайет посмотрел в узкое окно: сгущающийся желтый свет уходящего дня наводил тоску.

Он мог бы выйти и купить газету, даже погулять по кварталу. Мог бы посидеть в элитном гриль-баре и попить холодного пива. Да мало ли чем мог бы заняться молодой, здоровый, в расцвете счастливой юности чертежник, не обремененный деньгами, чтобы убить вечер в таком городе, как Колби Конерз.

Послышался стук костяшками пальцев, и в дверях появился человек с узким лицом, жидкими волосами и щеточкой усов.

— Привет, Лейф. Как дела? — сказал он, входя в комнату и потирая руки. На нем была яркая рубашка. Белые подтяжки поддерживали брюки, низко сидящие на костлявых бедрах.

— Привет, Спендер, — ответил О'Лири без особого энтузиазма.

— Слушай, Лейф, ты не мог бы одолжить мне пятерку до вторника?

— Я сам на мели. К тому же ты мне и так должен пятерку.

— Э… А что это у тебя за книга? — спросил Спендер, бесцеремонно заглядывая в нее. — Как ты только находишь время, чтобы читать всю эту дребедень? Это, наверное, что-то заумное, да? Ты все-таки какой-то странный, все время как будто учишься.

— У этой книги удивительная история, — сказал О'Лири. — Станок, на котором она была напечатана, разбили ломом разъяренные крестьяне. Автора схватили и обработали как оборотня по полной программе — серебряная пуля, осиновый кол в сердце. Вот так-то!

— Бр-р! — Спендер от ужаса передернулся. — Ты что, хочешь стать оборотнем?

— Нет, меня больше интересуют вампиры. Ну, это те, которые превращаются в летучих мышей.

— Слушай, Лейф, не шути этим. Я, знаешь, немного суеверен. Зря ты читаешь такие книжки.

О'Лири задумчиво посмотрел на собеседника и продолжал:

— Все, что мне сейчас нужно, это немного попрактиковаться…

— Ну, с тобой все ясно, — сказал Спендер и скрылся за дверью.

О'Лири покончил с трапезой и вытянулся на скомканной постели. Все было как и прежде. Подтеки на потолке со вчерашнего дня не изменились. На плафоне молочного цвета, прикрывающем висящую на перекрученном шнуре лампочку в шестьдесят ватт, было то же количество дохлых мух. Куст олеандра все так же без конца скребся об оконную сетку. Лафайет раскрыл наугад Шиммеркопфа и стал просматривать убористый текст. В разделах по гипнотизму он не нашел ничего для себя нового, а вот места, посвященные самовнушению, показались ему интересными:

«…это состояние может быть легко вызвано адептом-практиком в искусстве месмерического воздействия (названном впоследствии гипнотизмом) посредством тренированной воли вкупе с концентрацией психических энергий. Совершенное владение этим искусством дает мгновенное облегчение не только при бессоннице, ночных испаринах, ослаблении памяти, дурной желчи, куриной груди, слюнотечении, внутреннем разладе и других недомоганиях плоти и духа, но также одаривает истинной сокровищницей неописуемых наслаждений.

Самая простая часть искусства самовнушения заключается в том, что сцены когда-либо испытанного или воображаемого наслаждения, чрезвычайно высоко ценимые некоторыми людьми, погрязшими в нашей ничтожной и монотонной серой обыденности, могут быть легко вызваны, дабы скрасить свободное время и получить удовольствие.

Это явление подобно гипнотическому состоянию полуосознанности, в которое иногда впадает спящий человек, наполовину проснувшись, но продолжая осязать образы, явившиеся ему во сне, и в то же время наслаждаясь осознанием их иллюзорности. В таком состоянии человек обретает способность ощущать структуру и детали воображаемого предмета так же остро, как мы можем чувствовать поверхность реальной книги, при этом человек все время осознает различие между опытом галлюцинации и опытом реальности…»

О'Лири показалось, что в этом что-то есть. Именно это произошло с ним буквально несколько ночей назад. Он почти почувствовал, как его сознание настроилось на какой-то другой канал экзистенции, будто он появился из полусна на каком-то не своем этаже и шагнул из лифта в странный мир, не полностью другой, но несколько перестроенный, и находился в нем до тех пор, пока возврат сознания не откинул его вновь на знакомый уровень к заляпанным обоям и засевшему в памяти запаху брюссельской капусты, которую когда-то давно варили в пансионе. А вот если бы удалось воздействовать на волю…

О'Лири продолжал читать, выискивая конкретные рекомендации. Через три страницы он наткнулся на следующие строки:

«…возьмите яркий предмет, например хорошо отполированный драгоценный камень, который может с успехом послужить серьезно изучающему эти страницы для концентрации сил…»

Лафайет задумался. У него не то что драгоценных камней — простой стекляшки и то не было. Хотя нет — у него есть перстень. Похоже, это то, что надо.

Лафайет попытался снять тяжелую серебряную печатку, украшавшую средний палец левой руки. Но перстень, который он носил не снимая уже много лет, не поддавался — мешал сустав. Впрочем, это совсем необязательно. Можно пристально смотреть на него и не снимая.

Лежа на спине в сумрачной комнате, Лафайет разглядывал обои со старинным цветочным узором — они до того выцвели, что стали почти белыми. Это, пожалуй, подходящее место для начала. Надо просто представить, что над тобой огромный высокий потолок бледно-золотистого цвета…

О'Лири старался сосредоточиться, шепотом подбадривая себя. Профессор утверждает, что это легко — надо только сфокусировать психические энергии и настроить волю.

Лафайет вздохнул и заморгал, блуждая в полумраке взглядом по заляпанному и отнюдь не золотистому потолку. Он встал и пошел к холодильнику за еще одной банкой пива, которое, впрочем, так и не охладилось. Вернувшись, сел на край кровати, которая под его тяжестью заскрипела. Следовало ожидать, что ничего не выйдет. Этот старый профессор Шиммеркопф — просто шарлатан, вот и все. Разве такие восхитительные вещи, описанные стариком в его книге, могли бы остаться незамеченными в течение всех этих лет.

О'Лири лежал, высоко подложив подушки. И все-таки было бы здорово, если бы все это получилось. Он изменил бы тогда облик своего жалкого жилища, внушил бы себе, что комната в два раза больше, чем она есть на самом деле, из окна видны башни на фоне неба, а вдали — горы. Да, и обязательно музыка; ведь у него абсолютная память. Он может воспроизвести любой музыкальный отрывок, даже если слышал его всего один раз.

Нет, все это чепуха. Спал он на провисшей кровати, тянучки и сардины надоели до чертиков. А с другой стороны — надо же что-то есть? Да и комната, какой бы убогой она ни была, укрывает от дождя и снега, а в холодную погоду можно включить радиатор, который хоть и издает какие-то булькающие и свистящие звуки, но тем не менее делает температуру в комнате вполне терпимой. Мебель тоже не ахти какая, но его устраивает. Кровать есть, есть стол, сколоченный из ящиков из-под апельсинов и выкрашенный белой краской, кухонный шкафчик, овальный тряпичный коврик, который ему отдала мисс Флиндерс из библиотеки. Ах да, есть еще высокий закрытый шкаф в углу. Лафайет еще ни разу не пробовал его открыть. Этот шкаф уже стоял тут, когда О'Лири переехал в пансион. Странно, но он только сейчас подумал об этом. А вот теперь он мог бы открыть его! О'Лири точно знал, что с этим шкафом связано что-то замечательное, но вот что именно — никак не мог вспомнить.

Лафайет стоял перед шкафом, разглядывая темную дверцу. Сквозь потрескавшийся лак слабо проглядывало дерево благородных тонов. Замочная скважина была отделана медью. Вокруг нее виднелись царапины.

— Так, а где же ключ? Постой, постой… — О'Лири пересек комнату и вошел в тускло освещенную кладовку. Он вытащил большой ящик, встал на него и, открыв люк в потолке, выбрался на чердак. Сквозь запыленное окно с трудом проникали лучи заходящего солнца, освещавшие старый коврик на полу и торчавшие изо всех углов окованные медью сундуки. Лафайет попробовал приподнять крышки — все сундуки были закрыты. Он вспомнил, что пришел сюда за ключами, и вскоре нашел их за дверью, на гвозде. О'Лири снял ключи и направился к люку. А собственно, почему бы не воспользоваться лестницей? Ориентируясь по слабо видневшимся белым перилам, Лафайет спустился вниз и прошел по коридору до своей комнаты. Створчатые окна, доходившие до пола, были открыты. Свежий ветерок вздымал белые шторы, тускло просвечивающие на солнце. За ними открывался вид на широкую лужайку, благородные деревья и куда-то ведущую дорожку.

Нет, он все-таки должен отпереть этот шкаф и посмотреть, что там внутри. Лафайет выбрал ключ — большой, медный — и попробовал вставить его в замочную скважину. Слишком велик. Взял другой — тоже большой. Оставался еще один — длинный тонкий ключ из чугуна. Увы, и этот тоже не подошел. Вдруг за этим последним ключом О'Лири обнаружил еще несколько штук, которые вначале не заметил. Он начал по очереди пробовать их — ни один не подходил. Он снова внимательно посмотрел на замочную скважину — темное дерево вокруг нее было покрыто следами неудавшихся попыток.

Он непременно должен открыть этот шкаф! Внутри, разложенные по полкам, его ожидают сокровища, диковинные вещи. Лафайет взял последний ключ, и тот… свободно вошел в скважину. Осторожно повернув его, он услышал слабый щелчок.

Сердце бешено колотилось, разрывая наступившую тишину. Дверца шкафа, слабо мерцая, стала постепенно исчезать. Наконец осталась одна замочная скважина. Он пытался удержать хоть это…

— Мистер О'Лири, сию же минуту откройте дверь! — Голос миссис Макглинт, словно топор, разрубил видение. Лафайет выпрямился; в голове гудело. Он все еще пытался удержать то, что почти ухватил, а теперь потерял уже навсегда.

В дверь так колотили, что она была готова соскочить с петель.

— Немедленно откройте, слышите?

До Лафайета доносились голоса и топот жильцов из соседних номеров. Он дотянулся до шнурка выключателя, зажег верхний свет, подошел к двери и резко ее распахнул.

Перед ним, дрожа жаждой мести, возвышалась громада миссис Макглинт.

— Я слышала голоса и должна знать, с кем вы шептались в темноте, — завизжала она. — Я слышала, как заскрипела кровать, а потом все стихло.

Выпалив это, миссис Макглинт просунула голову в дверь и, оттесняя Лафайета, стала рыскать глазами по комнате.

— Ну, ладно, куда вы ее спрятали?

Лафайет увидел в коридоре Спендера из соседнего номера и миссис Поттс в халате и бигудях. Все сгорали от нетерпения, пытаясь обнаружить хотя бы малейший признак источника переполоха.

— Кого спрятал? — О'Лири ойкнул, когда хозяйка мимоходом задела его своим могучим локтем по ребрам.

Окончательно оттеснив его животом, миссис Макглинт подскочила к кровати на тонких ножках, нагнулась, кого-то выглядывая там, потом резким движением рванула занавеску, отгораживающую кровать.

Бросив укоризненный взгляд на О'Лири, миссис Макглинт поспешила к окну и стала нащупывать крючок, державший оконную сетку.

— Он ее выпустил через окно! — сказала она, тяжело дыша и резко поворачиваясь лицом к Лафайету. — А сам, раз — встал и пошел, как ни в чем не бывало.

— Кого вы тут ищете? Сетку эту уже сто лет не открывали…

— Вы прекрасно знаете, молодой человек, что я сдаю комнаты и на ночь, и на год…

— Ну, Лейф, так ты, оказывается, сюда баб водишь? — перебил хозяйку Спендер, протискиваясь в комнату.

— Баб? — Лафайет усмехнулся. — Нет тут никаких женщин, да и вообще никого нет.

— Ладно! — Миссис Макглинт еще раз окинула взглядом комнату. Лицо ее подергивалось от возбуждения. — Любой на моем месте подумал бы то же самое, — объявила она, решительно тряхнув всеми своими подбородками, — и никто меня не осудит за это!

Первой удалилась, шмыгая носом, миссис Поттс. Спендер заржал и медленно последовал за ней. Проходя мимо О'Лири, миссис Макглинт даже не взглянула на него.

— В приличном доме, — ворчала она, — сидит в темноте, разговаривает сам с собой, один…

Лафайет закрыл дверь. Он чувствовал себя опустошенным и обманутым. Ведь он был так близок к тому, чтобы открыть дверцу шкафа и увидеть, что там внутри, — все обещало нечто необыкновенное.

О'Лири с сожалением посмотрел на пустое место рядом с дверью, где ему пригрезился таинственный шкаф. Лафайету помешали воплотить до конца профессорские рекомендации по самовнушению, но он все, еще ощущал в себе огромную силу, способную вызвать видение.

«Ну, если миссис Макглинт снова не ворвется в самый неподходящий момент… А эти сундуки наверху!» — вспомнил О'Лири с неожиданным волнением. Он даже вскочил, но тут же снова сел. Слабая улыбка пробежала по его лицу.

Господи, ведь это ему тоже привиделось! Наверху, кроме жалкой каморки старика Дендера, ничего нет. Но ведь все выглядело таким реальным! Это были такие же осязаемые вещи, как и те, что окружают тебя, когда ты бодрствуешь, а может быть, даже более реальные. Но это был всего лишь мираж — элементарное стремление уйти от обыденности, выйти через люк в другой мир. К сожалению, это совсем не просто. А шкаф — просто символ, как и закрытая дверь. Они олицетворяют собой все те неизведанные ощущения жизни, которых ему никогда не удавалось достичь. И вся эта возня с ключами — отражение жизненных разочарований.

И все же этот иной мир — тусклый чердак, забитый реликвиями, закрытый шкаф — таил в себе обещание чего-то сказочного и неизведанного, возможного только в волшебном мире, напоенном ароматом приключений. Но этот удивительный мир никак не давался. А реальная жизнь — это нечто совсем другое: это — встать рано утром, весь день вкалывать, вечером подрабатывать, а потом спать. Вот этим, последним, сейчас и надо бы заняться.

Лафайет лежал без сна. Из-под двери пробивалась узкая полоска света. Слышались слабые ночные шорохи. Уже, должно быть, далеко за полночь. На сон оставалось часов шесть, а там, чуть забрезжит серый рассвет, надо вставать и бежать в литейный цех. Надо заснуть. Хватит попусту тратить время на видения.

О'Лири открыл глаза. На расстоянии одного-двух ярдов он увидел стену — теплую, отливающую красным светом в лучах яркого солнца. О'Лири ясно различал потускневшие, местами потрескавшиеся кирпичи, крошащийся пористый раствор в швах. Часть кирпичей поросла мхом. У подножья стены весело зеленела травка, усеянная какими-то желтыми цветочками размером с нашу незабудку. На лепесток одного из них село маленькое серое насекомое. Оно поводило усиками и заспешило прочь по какому-то важному делу. О'Лири никогда не видел такого жучка, да и таких цветов раньше видеть не приходилось, впрочем, как и такой стены… Куда он попал? Лафайет пытался восстановить в памяти все, что с ним произошло. Так… Сначала он разговаривал с миссис Макглинт, потом читал книгу… Помнил, как в комнату ворвалась хозяйка, потом он лег спать, долго не мог заснуть… Но как же он попал сюда? Да и, собственно, куда — сюда?

Неожиданно О'Лири понял, что с ним произошло: он спал — или наполовину спал, а стена и кирпичи с узором мха — великолепный пример гипнотической иллюзии!

Усилием воли Лафайет отбросил посторонние мысли. Волнение переполняло его. Главное — это сконцентрироваться, — так говорил профессор. Сконцентрировать психические энергии.

Кирпичи становились все зримее и весомее. Лафайет стряхнул блуждающий дымок отвлекающей мысли, устремляя все свое внимание на образ стены, пытаясь удержать его, достроить и поверить в него.

Он знал, что бывают живые сны, и, когда они снятся, все кажется реальным. Но этот сон — само совершенство. Лафайет попробовал раздвинуть границы картины. Увидел дорожку из каменных плит, отделявшую его от стены. Плоские камни серо-коричневого цвета местами расслаивались, и их поверхность была усыпана мелкими чешуйками. Камни глубоко вросли в землю, и между ними пробивалась зеленая травка. О'Лири проследил взглядом дорожку, вьющуюся вдоль стены и уходящую в тень гигантских деревьев. Поразительно, как четко мозг формирует детали. Деревья были без единой погрешности — каждая ветвь, веточка и листик, шероховатость коры — все было как в жизни. Если бы у него под рукой был холст, он мог бы нарисовать это…

А что, если вместо того, чтобы позволять подсознанию поставлять детали, самому их создавать? Например, поместить между деревьями кусты роз. Он сосредоточился, стараясь представить цветы.

Вначале картина не менялась. Затем она начала расплываться, словно вода по промокательной бумаге. Деревья подернулись туманом, превращаясь в сплошную неясную массу. Казалось, туман обволакивает все пространство между ним и едва различимой стеной. В смятении Лафайет пытался ухватиться за ускользающий мираж, напрягая все силы, чтобы сохранить видение. Он снова переключился на кирпичную стену перед собой, которая все уменьшалась, и вот уже остался маленький кусочек кладки не более ярда в диаметре — тонкий и неубедительный. На нем он и сконцентрировал свои силы. Лафайет боролся, шаг за шагом восстанавливая целостность стены. Видимо, эти гипнотические видения очень хрупкие и не выдерживают никакой манипуляции с ними.

Теперь вся стена снова была перед ним. Только, странно, — цветы куда-то исчезли. На их месте появился мощенный булыжником тротуар. В стене образовался проем, заколоченный покоробленными некрашеными досками. Побеленная штукатурка над проемом также была заколочена крест-накрест досками, доходящими до неровной линии карниза, четко вырисовывающейся на фоне вечернего неба. Небо же было залито каким-то неестественным синим светом, сквозь который тускло мерцал молодой месяц.

«Ну что ж, вполне реалистическая картинка, — подумал Лафайет, — правда, несколько мрачноватая. Надо бы чем-то ее оживить. Например, уютной аптекой с веселыми, залитыми неоновым светом окнами и душевной рекламой какого-нибудь потрясающего слабительного. Или чем-нибудь еще, что может внести нотку оживления».

Но теперь он не будет переделывать картину — хватит с него и предыдущей попытки. Он оставит все так, как есть, и будет смотреть, что из этого получится. Лафайет осторожно раздвинул границы видимого. Узкая улочка терялась в темноте, зажатая высокими, нависающими домами. Он отметил отблеск мокрого булыжника, лужу с маслянистыми разводами на поверхности, разбросанный мусор. Оказывается, его подсознанию явно не хватает инстинкта аккуратности. Внезапно что-то резко изменилось. Появилось ощущение разрыва — как будто кто-то плохо склеил концы кинопленки. О'Лири огляделся вокруг, стараясь обнаружить причину этого сбоя, но ничего не увидел. И все-таки он чувствовал, что произошли какие-то неуловимые изменения, явных признаков не было видно, но картина стала более убедительной.

Он стряхнул легкое ощущение беспокойства. Видение набирало силу, и, пока оно не исчезло, надо насладиться им сполна.

Лафайет видел дом через дорогу — зажатую со всех сторон наполовину деревянную постройку, как и тот, перед которым он стоял. Два окна на первом этаже были сделаны из бутылочных донышек, вставленных в свинцовые полоски. Освещенные изнутри, они переливались янтарным, зеленым и золотым светом. Рядом была низкая широкая дверь на массивных петлях, обитая железом. Над ней на железном стержне в стене висела деревянная вывеска, на которой был грубо нарисован корабль викингов и двуручная секира. Лафайет улыбнулся — для вывески таверны его подсознание воспользовалось рисунком на печатке: секира и дракон. Похоже, что все в этой сцене возвращает его к тому, что он уже видел когда-то или слышал, а может быть, об этом когда-то читал. Вне всякого сомнения, картина была просто потрясающая.

Но что же все-таки изменилось? А, вот что, — запахи. Лафайет принюхался — пахнуло плесенью, пролитым вином и отбросами. Его окутал густой, насыщенный дух с примесью запаха лошадиного пота.

А как со звуками? О'Лири показалось, что где-то трубили в рог, слышался шум двигателя, скорее всего мотороллера: по такой узкой улочке вряд ли проедет что-нибудь большее.

Откуда-то издалека доносились обрывки громких разговоров и, судя по запаху, стук крышек мусорных баков. На самом деле было тихо. Кроме… — тут Лафайет приставил ладонь к уху… Послышался удаляющийся цокот копыт по булыжной мостовой. Где-то звонил колокол — девять раз. Хлопнула дверь. О'Лири услышал негромкое посвистывание и звук тяжелых шагов. «Люди!» — с удивлением подумал Лафайет. А почему бы и нет? Их так же легко вообразить, как и все остальное. Вот было бы интересно встретиться с созданными им самим людьми лицом к липу, вовлечь их в разговор, при этом могут обнаружиться всевозможные скрытые черты его личности. Интересно, они будут думать о себе, что реально существуют? Вспомнят ли они свое прошлое?

Неожиданно О'Лири почувствовал, что стоит голыми ногами на холодных булыжниках мостовой. Он взглянул на себя — кроме лиловой в желтую крапинку пижамы, на нем ничего не было. Не самый подходящий наряд для встречи. Можно было бы надеть что-нибудь более уместное для городской улицы. О'Лири закрыл глаза, представляя отличное темно-синее полу-пальто с рукавом реглан, традиционный темно-серый костюм строгого покроя, шляпу — для особого шика, ну и, конечно, трость с серебряным набалдашником — последний штрих к портрету человека, собравшегося на прогулку по городу…

Внизу что-то звякнуло. О'Лири оглядел себя. На нем было бордовое бархатное одеяние, замшевые коричневые бриджи, на ногах — доходящие до бедер высокие ботфорты из мягкой глянцевой кожи. Из-за пояса торчала пара пистолетов, украшенных драгоценными камнями. На боку — какая-то вычурной формы шпага с видавшим виды эфесом. Самое удивительное было то, что Лафайет схватился за эфес и наполовину обнажил шпагу. На свету, падавшем из окон напротив, сверкнула сталь клинка.

Ба! Это не совсем то, что Лафайет заказывал, да и вид у него был, словно он собрался на бал-маскарад. Похоже, ему предстоит еще не раз удивиться, постигая искусство самовнушения.

Из темной улицы справа от О'Лири послышался пронзительный испуганный крик, потом поток ругательств. Словно из-под земли перед ним возник босой человек в поношенном белом трико с отвисшим задом. Он вздрогнул, увидев Лафайета, повернулся и помчался в противоположном направлении. О'Лири в изумлении открыл рот. Человек! Несколько странноватый, но все же…

Снова послышались шаги — появился мальчик в деревянных башмаках и кожаном фартуке. На голове у него была шерстяная шапка. Штаны на коленях были изодраны в клочья. Он нес корзину, из которой свешивалась шея ощипанного гуся. Мальчик насвистывал рэгтайм Александра.

Паренек быстро прошел мимо О'Лири, даже не взглянув на него. Звуки его шагов и свист стали удаляться. О'Лири усмехнулся. Похоже, он сварганил какую-то средневековую сценку. Единственным анахронизмом оказалась популярная мелодия. Что ж, это даже как-то успокаивает — оказывается, и его подсознание время от времени допускает ляпы.

Из окон таверны все громче доносились пение и стук глиняной посуды, тянуло запахами: древесного дыма, восковых свечей, пива и жареной дичи. Он ужасно проголодался — под ложечкой сосало. Тянучек и сардин было явно недостаточно.

Теперь послышался какой-то другой звук, сопровождаемый грохотом, как если бы по усыпанному галькой берегу медленно перекатывался валун. Звякнул колокольчик. В поле зрения въехало что-то темное. Подвешенные на передней части фонари отбрасывали длинные бегущие вдоль улицы тени. Из высокой трубы валил дым. Сбоку, где находился массивный поршень громоздкой машины, клубами вырывался пар. Она проехала мимо, глухо стуча по неровным булыжникам своими деревянными колесами, окованными железом. Лафайет успел разглядеть человека с красным лицом, в треуголке, который восседал высоко над котлом, сплошь усеянным заклепками. Паровая машина прогромыхала мимо, мигнув напоследок красным фонарем, болтающимся на задней дверца О'Лири покачал головой — это уже, пожалуй, не из исторической книги. Усмехнувшись, он подтянул ремень.

Дверь таверны «Секира и Дракон» широко распахнулась, выбросив сноп света на булыжную мостовую. В дверях, шатаясь, показался толстяк. Он махнул рукой и неверной походкой заковылял по узкой улочке, издавая бессвязные звуки.

На Лафайета пахнуло теплом, и перед тем, как захлопнулась дверь, он успел увидеть низкие потолки, мерцающий огонь, начищенную до блеска латунную и медную посуду. До него донеслись громкие голоса и глухой стук пивных кружек, когда их с шумом ставили на дощатые столы.

Он продрог и проголодался. А там, внутри, было сытно и тепло, не говоря уже о пиве.

В четыре шага Лафайет пересек улицу. На мгновение остановился, надвинул на лоб французскую треуголку, расправил сбившееся у подбородка кружево, затем решительно толкнул дверь и шагнул в подернутое дымкой нутро таверны «Секира и Дракон».

2

Очутившись в теплом, пропахшем дурманящими запахами помещении, О'Лири заморгал от яркого света фонарей, свисавших на крюках, которые были вбиты в деревянные столбы, поддерживающие просевший потолок.

Гул голосов смолк, и в наступившей тишине все уставились на вошедшего. Лафайет обвел взглядом таверну.

Вдоль одной из стен стоял ряд винных и пивных бочек. Справа от них — огромный камин, над углями которого на вертеле жарились целый поросенок, гусь и полдюжины цыплят. Лафайет потянул носом: запах был просто божественный.

Фактура и целостность происходящего поражали абсолютной достоверностью — даже в большей степени, чем об этом писал профессор Шиммеркопф. Представшая перед О'Лири картина воздействовала на все органы чувств — осязание, слух, зрение, обоняние. Его вторжение нисколько ее не нарушило. А собственно говоря, почему оно должно было нарушить? Во сне Лафайет часто проникал сквозь стены. Но на этот раз он знал, что это — сон. Какая-то часть его мозга бодрствовала, наблюдая происходящее.

В глубине длинного помещения Лафайет увидел свободное место. Он направился прямо туда, по пути расточая любезные улыбки во все стороны. А те, кому они предназначались, не отрываясь смотрели на Лафайета. Худой человек в залатанном плаще испуганно посторонился, уступая дорогу. Краснощекая толстая женщина, что-то прошептав, начертала в воздухе круг.

Лафайет подошел к столу — сидящие за ним резко отпрянули. Он сел, положив рядом шляпу, и огляделся вокруг, ободряюще улыбаясь своим созданиям.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал он в тишине.

— Эй, трактирщик, — обратился Лафайет к замешкавшемуся коротышке с толстой шеей, который топтался за стойкой среди пивных бочонков. — Бутылку самого лучшего из ваших погребов! Пива или вина — безразлично.

Трактирщик что-то буркнул; О'Лири переспросил, приставив ладонь к уху:

— Что? Погромче, я не расслышал.

— Я сказал, что у нас только простое пиво и обычное вино, — пробормотал трактирщик. В его манере говорить было что-то странное… Хотя, напомнил сам себе О'Лири, нельзя ожидать, что все в этом деле с первого раза пойдет как по маслу.

— Ну, ладно. Сойдет, — сказал он, непроизвольно пытаясь подражать манере речи трактирщика.

Трактирщик шумно сглотнул, нагнулся и резким движением вытащил из кучи на полу большую запыленную бутылку. Как заметил О'Лири, пробираясь к столу, эта куча была облеплена плотным слоем грязи.

«Прелестная деталь! — подумал он. — А главное — практично. Если что-то прольется, тут же впитается».

В противоположном конце комнаты послышалось бормотание. Здоровенный как бочка мордоворот медленно поднялся и, расправив на свету могучие плечи, двинулся в сторону Лафайета. О'Лири смотрел на медленно приближающуюся колоритную фигуру: рыжие всклоченные волосы, приплюснутый нос, изуродованное ухо, большие пальцы огромных волосатых кулаков просунуты за веревку, служившую поясом. Лафайет отметил полосатые чулки ниже заплатанных бридж, неуклюжие башмаки с большими железными пряжками и не первой свежести рубашку с открытым воротом и просторными рукавами. На бедре болтался привязанный ремнем зачехленный нож длиною в фут.

Громила подошел к столу, за которым сидел Лафайет, остановился как вкопанный и с высоты своего роста уставился на О'Лири.

— Да че вы, — прорычал он, оглядывая притихшую комнату, — не такой уж он и страшный.

Лафайет мог разглядеть лицо громилы: злобные с красными веками глазки, украшенные шрамами давно не бритые скулы, толстые губы со следами былых драк. О'Лири улыбнулся.

— Великолепно, — сказал он и, обратившись к трактирщику, весело добавил, — ну, давай живей твое вино. Я бы съел сэндвич с цыпленком и ржаным хлебом. Ужасно проголодался, за обедом съел всего лишь парочку сардин.

Лафайет снова приветливо улыбнулся. Сидевшие рядом с ним, сжавшись, со страхом следили за ним.

Рыжий, не меняя позы, все еще стоял перед ним.

— Присаживайтесь, — пригласил его Лафайет, — как насчет сэндвича?

— Ну, я вам говорю — он просто голубой, — зычным голосом подытожил амбал свои наблюдения.

Лафайет аж цокнул от восторга и покачал головой. Ну, это уже пошел просто психоанализ. Этот придурок — олицетворение подсознательного символа мужественности — высказал то, что до сих пор подавлялось где-то в глубине его эго, или сверх-я. Скорее всего, это подсознательное и вызывало всякого рода неврозы. И вот теперь, вытащив это наружу, можно встретиться с ним лицом к липу, убедиться в его нелепости и после этого — похоронить навсегда.

— Ну, давай, садись, — настойчиво повторил Лафайет. — И объясни мне, что ты этим хотел сказать.

— Да ты спятил, — проскрежетал громила, оглядываясь вокруг в поисках одобрения. — Слушайте сюда, — он носит короткие носки.

— Ц-ц-ц… — Лафайет с упреком поглядел на рыжего. — Делай, что тебе говорят, — а не то я превращу тебя в толстую бабу.

— Че?

Брови рыжего детины сердито поползли вверх по низкому лбу, словно гусеницы. Рот его раскрылся, обнажая ряд обломанных зубов.

Хозяин обеспокоенно покосился в сторону рыжего, поставил на стол запыленную бутылку и положил рядом жареного цыпленка — прямо на стол, без тарелки.

— С вас доллар пятьдесят, — пробурчал он.

Лафайет похлопал себя по карману и вытащил знакомый бумажник, с некоторым запозданием вспомнив, что в нем всего один доллар. Гм-м, а почему бы вместо этого одного-единственного не сделать штук пятьдесят? Он представил себе впечатляющий банкнот — хрустящий, зеленый, вселяющий уверенность. А почему, собственно, один банкнот?

Почему не представить сразу пачку? И, может, даже кинуть туда несколько сотенных для круглого счета. В принципе он мог бы представить любую сумму. О'Лири даже прищурился, чтобы сосредоточиться…

Вдруг послышался какой-то почти беззвучный хлопок — как будто лопнул большой мыльный пузырь. Лафайет нахмурился. Странное явление — хотя, может быть, для галлюцинации оно и нормальное. О'Лири открыл бумажник, как будто проделывал это тысячу раз, и обнаружил там пачку хрустящих банкнотов. Величественным жестом вытащил одну бумажку: пятьдесят долларов — как и должно было быть. Но вот написание…

Водяные знаки на поверхности банкнота выглядели как-то незаконченно — были едва видны. Первая буква была похожа на «О» с маленькой «х» наверху, за ней следовала перевернутая буква «U», потом какая-то загогулина и несколько точек…

Постепенно странность исчезла. Казалось, буквы приобрели резкость, как будто попали в фокус видоискателя. Теперь О'Лири видел, что слова стали совершенно четкими. Но вот первая буква… Это была по-прежнему буква «О» с маленькой «х» наверху. Лафайет задумался. Такой буквы, вроде, вообще не существует. Хотя должна быть — ведь он же ее видит.

И тут его осенило — он даже улыбнулся. Механизм его воображения, будучи всегда последовательным, изобрел иностранный язык и соответствующий ему, тоже иностранный, алфавит. Естественно, поскольку он изобрел его сам, то может прочитать написанное с помощью воображения. Вероятно, это же относилось и к разговорному языку. Если бы он смог сейчас проснуться и послушать свою речь, то она, скорее всего, показалась бы ему сплошной тарабарщиной. Это как стихи, которые приходят во сне. Их быстренько запишешь, а утром посмотришь — сплошной бред. Но слова на банкноте были достаточно ясны — надпись под знакомым изображением Гранта гласила: «Королевские сокровища Артезии». Правда, Лафайет с некоторым удивлением обнаружил крошечный парик и кружевной воротник. В конце концов, это просто игра в деньги.

Но что это значило? Он улыбнулся про себя. А какая разница? Он же не сможет прихватить все это с собой, когда проснется. Лафайет протянул бумажку трактирщику, который стоял рядом, разинув рот. Почесав затылок, тот пробурчал:

— У меня нет сдачи, ваша светлость.

Как только человек заговорил, О'Лири внимательно прислушался: да, это был странный язык, напоминавший чем-то бруклинское наречие.

— Сдачи не надо, — великодушно сказал Лафайет, — вина не жалей; да, и еще — принеси-ка парочку стаканов и вилку с ножом, если можно.

Трактирщик поспешно удалился. Рыжий стоял не двигаясь, мрачно уставившись на О'Лири.

— Ты там сядь, — обратился снова к нему Лафайет, указав место напротив.

— Мне из-за тебя ничего не видно.

Громила посмотрел вокруг и, заметив, что находится в центре внимания, выпятил грудь.

— Рыжий Бык не настолько пьян, чтобы подчиниться какому-то разряженному франту, — заявил он.

— Делай, что тебе говорят, — предупредил О'Лири, сдувая пыль с неровной зеленой бутылки, которую ему принес трактирщик, — или я пришлепну тебя так, что ты уже не возникнешь передо мной.

Рыжий заморгал и в замешательстве скривил губы. Сзади подошел хозяин с двумя стеклянными кружками. Бросив взгляд на рыжего, он быстро вытащил пробку из бутылки, плеснул вина в кружку на один-два дюйма и подал ее Лафайету. Тот взял, понюхал: пахло уксусом. Пригубил — слабое и кислое пойло. О'Лири отодвинул кружку.

— Неужели нет ничего получше? — Он вдруг замолчал. А если просто взять и представить, забавы ради, что там найдется бутылка редкого марочного вина — ну, скажем, Шато-Лафит-Ротшильд-29 — прямо в этой куче, внизу — под грязными бутылками… Он зажмурил глаза, представляя себе цвет стекла, этикетку, напрягая все свои силы, чтобы она там оказалась.

Глаза Лафайета резко раскрылись от неожиданно возникшего мерцания в потоке чего-то неизвестного, что можно было бы принять за течение времени. Странное слабое мерцание в течение нескольких секунд. Это случалось и раньше, когда он пополнял содержимое своего бумажника, и еще раньше — там, на улице. Каждый раз, когда он хотел внести изменения в происходящее, возникало такое колебание света. Нет сомнения, что это маленький дефект в его технике. Впрочем, беспокоиться пока не о чем.

— Лучше у нас нет, ваша светлость, — ответил трактирщик.

— Посмотри под бутылками, — посоветовал О'Лири. — Нет ли там такой большой, — он начертил в воздухе контур бутылки с бургундским.

— Нет у нас таких.

— Хм-м, да ты посмотри сначала, — Лафайет откинулся назад и, улыбаясь, обвел взглядом окружающих.

Какое же у него все-таки изобретательное подсознание! Самые разные лица вокруг — вытянутые, округлые, старики, молодые женщины — толстые, худые, видавшие виды, благородные. А мужчины — с бородами, гладко выбритые, блондины, брюнеты, лысые.

Подошел трактирщик и, держа бутылку в вытянутой руке, ошалело ее разглядывал. Потом поставил на стол и, отступив немного, спросил:

— Вы это имели в виду?

О'Лири самодовольно кивнул. Трактирщик вытащил пробку. На этот раз из бутылки шел тонкий изысканный запах. Лафайет попробовал вино: аромат был густой, богатый — настоящая симфония летнего солнца и темных погребов. Он с удовлетворением вздохнул. Вино, конечно, может быть, и придумано, но запах был абсолютно настоящим. Рыжий, наблюдавший происходящее с открытым ртом, слегка подался вперед и потянул ноздрями. Он даже высунул толстый язык. Лафайет наполнил наполовину вторую кружку.

— Садись и выпей, Рыжий, — сказал он.

Здоровяк нерешительно взял кружку, еще раз понюхал и залпом опрокинул содержимое. Улыбка изумления осветила грубые черты. Перекинув ногу через скамейку, он сел и протянул кружку Лафайету.

— Жидкость что надо! Я бы еще глотнул этого! — Он с вызовом посмотрел вокруг.

Лафайет снова наполнил обе кружки. Сидевший рядом старик с индюшечьей шеей придвинулся ближе, внимательно разглядывая бутылку.

— Гарсон! — крикнул Лафайет. — Стаканы на стол!

Стаканы были тут же поданы. Он наполнил один из них и передал его старику. Тот сначала осторожно пригубил, замер в изумлении, а потом залпом выпил все. Обнажив беззубые десны, старик улыбнулся.

— Эх, — прокудахтал он, — такого вина мы не видели с тех пор, как умер старый король.

Круглолицая женщина в накрахмаленном головном уборе с оторванным углом так взглянула на старика, что тот сразу же замолк, и протянула оловянную кружку. Лафайет налил.

— Выпьем все, — пригласил он.

Глиняные кружки, бутылки с отбитым верхом, медные кружки — все сгрудилось вокруг Лафайета. Он разливал вино, при этом не забывая себя, и то и дело прикладывался к кружке. Это превзошло все ожидания.

— Давайте споем, — предложил О'Лири.

Веселые голоса стали выводить «Старого Мак-Дональда». Слова несколько отличались от тех, к которым он привык, но Лафайет быстро приладился, добавив к общему нестройному хору свой мягкий баритон.

Кто-то тронул его сзади за шею. Пышущая здоровьем девица в кружевной блузке, плотно облегающей полногрудую фигуру, слегка покусывала его ухо. Ее крестьянская юбка уже скользила по коленям О'Лири. В нос ударил исходящий от нее запах, — потянуло козлом. Лафайет фыркнул и повернулся, чтобы получше ее разглядеть. Это была довольно миловидная особа с красными щечками и кокетливо вздернутым носиком, волосами цвета спелой пшеницы и пухлыми губками, но, похоже, никто ей ни разу не говорил о существовании мыла. Это можно поправить. Лафайет сосредоточился, пытаясь вспомнить запах духов, которые он нюхал однажды в магазине прямо перед закрытием. Тогда, в спешке, он нечаянно разбил флакончик…

О'Лири опять почувствовал знакомый щелчок. Осторожно принюхался. Ничего. Еще — и он ощутил легкий аромат мыла «Айвори», третий раз — и теперь уже в ноздри проник запах «Шанели N22». Лафайет улыбнулся девушке. Та ответила ему тем же, явно не заметив ничего необычного.

Стаканов становилось все больше. Лафайет заставил себя переключить внимание с мягких зовущих губ на вино и стал снова его разливать, время от времени прерываясь, чтобы сделать глоток самому. Подлил девушке, потом Рыжему в его кружку размером с пол-литра, потом еще и еще…

Старик, сидевший рядом с рыжим громилой, настороженно смотрел на бутылку в руках О'Лири. Потом сказал что-то костлявой старухе, сидящей рядом с ним. Появилось еще неясное ощущение тревоги. О'Лири ловил все больше и больше нахмуренных взоров, обращенных на него.

Пение стало затихать, и, наконец, воцарилась полная тишина. Пьяное веселье смолкло. Все стали осенять себя крестным знамением или чертили в воздухе круги.

— В чем дело? — добродушно спросил Лафайет, приглашающим жестом опуская бутылку на стол.

Все вскочили. Те, что сидели поближе, быстро попятились назад. Гул усиливался, но в нем уже не было того веселого оживления, которое царило минуту назад, — это был испуганный ропот.

Лафайет пожал плечами и налил себе полный стакан. Он уже было опустил бутылку на стол, как вдруг его осенило. О'Лири взвесил ее на руке: бутылка была такая же тяжелая, как в самом начале. Лафайет налил до краев кружку Рыжего Быка. Здоровяк икнул, нарисовал перед собой толстым, как польская сосиска, пальцем нечто похожее на круг, поднял стакан и выпил. Лафайет наклонил бутылку и внимательно посмотрел внутрь: темная поверхность густой красной жидкости поблескивала всего в дюйме от верха. «Неудивительно, что они так переполошились», — с досадой подумал он. Да, оплошал. Из одной литровой бутылки умудрился добыть несколько галлонов вина.

— Ах… это… знаете, — начал он, — это был просто фокус типа…

— Чародей! — крикнул кто-то.

— Колдун! — поддержал его другой.

Все дружно ринулись к дверям.

— Постойте! — крикнул, вставая, О'Лири.

Вслед за этим началась настоящая паника. Таверна опустела в считанные секунды — остался один Рыжий Бык. Громила был весь в поту, но, как с удовлетворением заметил Лафайет, позиций своих не сдавал.

Облизнув губы, он прокашлялся.

— Черт с ними, с сопляками, — прорычал он, — слюнтяи.

— Прошу прощения за бутылку, — извиняющимся тоном сказал О'Лири. — Промашка с моей стороны.

С улицы доносились голоса — похоже, там собралась большая толпа. Беспокоило то, что из общего гула то и дело вырывалось и было четко слышно одно слово — «колдун».

— Да что тут такого? Просто немного волшебства, — сказалРыжий. — А знаешь, что они думают насчет тебя? Ну, что ты… вроде призрак, что можешь наслать на них, значит, порчу или еще хлеще — разверзнешь землю и утащишь их в преисподнюю. Или…

— Ну хватит, — прервал его Лафайет, заметив, что, пока Рыжий перечислял возможные злосчастья, которые свалятся на головы тех, кто якшается с нечистой силой, страх начал брать над ним верх.

— Все, что я сделал, это налил несколько стаканов вина. Неужели этого достаточно, чтобы считать меня колдуном?

Рыжий Бык хитро улыбнулся, внимательно разглядывая одежду О'Лири.

— Не надо меня разыгрывать, сэр, — прохрипел он, — я всегда узнаю колдуна, даже когда он появляется передо мной в обличье бандита с большой дороги.

О'Лири улыбнулся:

— Неужели ты действительно веришь в колдунов?

Рыжий Бык энергично закивал головой. И тут Лафайет уловил, что от него пахнет «Шанелью N22». Да, точно, с духами он немного перестарался.

— По ночам, когда луна похожа на корабль-призрак, — уверенно заговорил Рыжий, — вы все и появляетесь.

— Чепуха, — резко сказал Лафайет. — Меня зовут Лафайет О'Лири.

— Слушай, у меня есть одна задумка. Ты и я, мы вместе, могли бы делать большие дела, — Рыжий гнул свое. — Ты — со своими потрясными фокусами, которые у тебя так здорово выходят, особенно если добавишь еще что-нибудь — вроде полетов по небу и все такое, а я — со своей смекалкой. Я могу подыскать пару кабаков, где можно вусмерть напоить публику, — продолжал он громогласно. — Пока ты будешь работать, я буду выделывать разные коленца, чтобы эти городские гвардейцы не сводили с меня глаз. Их в наше время понатыкано, как блох в дешевой ночлежке. Да, если хочешь знать, страна не лучше полицейского участка. Не то что в старые добрые времена, когда я малолеткой шмонал по карманам. Короче, ты делаешь дело, передаешь мне добычу, и, пока эти ищейки гонятся за тобой, я…

— Слушай, Рыжий, ты несешь вздор, — прервал его О'Лири. — Преступление — последнее дело. Я уверен, что в душе ты честный мужик. Почему бы тебе не устроиться на работу — куда-нибудь на станцию обслуживания, ну, может быть…

Рыжий Бык угрожающе нахмурил лоб.

— Ты хочешь сказать, что я похож на этих промасленных мартышек?

Лафайет внимательно посмотрел на грубые черты своего собеседника сквозь легкую дымку, которая, казалось, уже почти рассеялась.

— Нет, — сказал он и на секунду задумался. — Мне кажется, что ты больше похож на разжиревшую обезьяну. — О'Лири просиял и поднял стакан. — Неплохая шутка, а — согласен? Я спрашиваю, ты согласен?

Рыжий Бык зарычал:

— По-хорошему говорю тебе — ты эти свои шутки брось, а то я не посмотрю — дух ты там или не дух…

— Ну-ну! — Лафайет погрозил ему пальцем. — Только, пожалуйста, не надо меня пугать.

Рыжий вскочил на ноги, его слегка пошатывало.

— Я могу одним ударом разбить пополам дубовую доску, — заявил он, показывая свой кулачище, похожий на разбойничий кистень.

— Сядь, Рыжий, — приказал О'Лири. — Я хочу поговорить с тобой. Поскольку ты — плод моего воображения, то ты мог бы мне многое рассказать о моей психике. Меня, например, очень интересует, какую роль играла детская ревность…

— Да я могу одной рукой согнуть в крендель железный лом, — продолжал Рыжий. — Я могу…

— Слушай, ты, Рыжий, если не сядешь, я буду вынужден принять меры, — предупредил Лафайет. — Ты лучше скажи мне, какое бывает чувство, когда вдруг неожиданно начинаешь существовать — просто потому, что я породил тебя своим воображением.

— Я могу оторвать голову крокодилу, — самозабвенно продолжал Рыжий. — Я могу оторвать заднюю ногу слону.

Рыжего несло все дальше и дальше. Лафайет сосредоточился. Голос Рыжего становился все более высоким — от баса перешел в баритон, затем в тенор, а там и в высокий контральто.

— Да я справлюсь сразу с десятью, даже со связанными за спиной руками, — последние слова Рыжего были сплошным визгом.

Лафайет предпринял последнюю попытку унять его и в результате услышал:

— Когда меня выведут из себя, я просто зверею! Иногда я становлюсь просто безумным, я могу сразиться с нечистой силой!

Он осекся, на мясистом лице появилось изумление.

— С нечистой силой?! — взвизгнул он.

— А теперь, Рыжий, давай, пей вино и послушай меня, — строго сказал Лафайет. — Ты — вход в мой внутренний мир. Я хочу сказать, что ты как дверь, приоткрыв которую я смогу заглянуть в преисподнюю моего подсознания. А впрочем, черт с ним! — Он поднял свою кружку.

Дверь распахнулась. Показался высокий человек с длинными локонами. Он был великолепен в своем наряде: широкополая шляпа с перьями, жакет в малиново-голубую полоску, широкий пояс, широкие штаны поверх закатанных сапог. Человек выхватил изящную шпагу и направился к единственному занятому столу. За ним появился другой — не менее пышно разряженный и тоже при шпаге, а там и третий, четвертый. Они окружили стол, держа шпаги наготове.

— Салют, ребята! — приветствовал их Лафайет, поднимая свою тяжелую кружку. — Дернете по глоточку, а?

— Именем короля, — прорычал первый денди, — вы арестованы! Вы сами пойдете, или нам применить силу?

Его свирепые черные усы свисали по обе стороны лица, как рога молодого буйвола.

О'Лири заметил, что острие одной из шпаг красовалось дюймах в шести от его горла. Посмотрев по сторонам, он увидел, что еще две шпаги нацелены ему в сердце. Наискосок от него, оторопело разинув рот, стоял Рыжий.

— Эй, ты! — заорал усатый офицер, глядя на Рыжего. — Ты что?

— Я, начальник, — забормотал мордоворот, — да я что… я просто сижу тут… ну, выпил, вот жду ужина.

Полицейский удивленно заморгал, а потом грубо захохотал:

— Этот бродяга как две капли воды похож на Рыжего Быка.

— Пшел вон! — приказал другой.

Рыжий с готовностью сорвался с места и неровной походкой заковылял к двери. Когда дверь открылась, Лафайет успел заметить, что люди с улицы с любопытством заглядывают внутрь. Толпа по-прежнему гудела.

— Ну все, пошли, — скомандовал офицер, стоящий слева от него.

О'Лири небрежно улыбнулся, сосредоточив все внимание на шпагах.

«Салями, — подумал он, — превратить шпаги в салями. Сезам!»

В бок кольнуло острие. Лафайет вскочил. Блестящий стальной клинок упирался ему в ребра, прямо над почками.

— Салями! — приказал О'Лири, теперь уже вслух. — Да превращайтесь же в салями, черт вас побери!

Клинок, упрямо оставаясь стальным, кольнул сильнее.

— И ни звука больше, а то и до тюремной камеры не дойдешь!

— Эй, осторожней! — закричал Лафайет. — Вы же продырявите меня!

— Слушай, парень. Тебе что, надо глотку порвать, чтобы ты понял, что арестован? Мы мушкетеры городской гвардии, ясно? Наша задача — сажать в каталажку нарушителей спокойствия.

— Вы хотите сказать, за бутылку вина? — начал О'Лири. — Я сейчас объясню…

— Ну, это ты объяснишь палачу, — огрызнулся гвардеец с тремя нашивками.

— Ну, давай, парень, вставай!

Лафайет встал.

— Но это же смешно, — начал он.

Кто-то сильно схватил его за руку и потянул к двери. Он вырвался, взял со стола свою шляпу и надел ее, глубоко надвинув на глаза.

«Не стоит нервничать», — напомнил себе О'Лири.

Гамбит с салями не удался, но это произошло потому, что ему просто не хватило времени как следует сосредоточиться и настроить свои психические энергии. Кроме того, он уже заметил, что вносить какие-либо изменения на виду у всех очень сложно. Да и захмелел он немного от вина. Но как только появится свободная минутка, он тут же приструнит этих молодцов.

Спотыкаясь, Лафайет шагнул через дверь на чистый ночной воздух. Увидел испуганные лица, глазевшие на него, грозящие кулаки. Полетели овощи — что-то ударило по плечу.

— А ну, освободить дорогу! — прокричал самый высокий мушкетер. — Именем короля — дайте дорогу!

Он и двое других прокладывали путь со шпагами наголо к паровому автомобилю, который уже ждал их.

— Глянь, парень! — кивнул в сторону толпы один из мушкетеров. — Говоря твоим языком, мы, полицейские, не пользуемся тут особым уважением.

Он едва успел увернуться от просвистевшего рядом спелого помидора.

— Я их не виню. Его величество в последнее время сильно закрутил гайки. Все должны ходить как по струнке, чуть в сторону — все, нарушил закон.

— Похоже на тоталитарный режим, — прокомментировал О'Лири. — Почему же вы не бунтуете?

— Шутишь? У короля Горубла есть армия, которая… — он осекся. — Не стоит об этом.

Полицейский с любопытством взглянул на О'Лири и придвинулся поближе.

— Слушай, это просто утка, да? — не разжимая губ спросил он. — Ну, насчет того, что ты колдун?

Лафайет внимательно посмотрел на собеседника:

— Неужели ты, такой умный парень, веришь в колдовство?

— Нет, но знаешь, тебя арестовали по девятьсот второй статье — обвинение в черной магии. Конечно, это стандартное обвинение для задержания подозрительных лиц на двадцать четыре часа. Но я хочу сказать, была бы лягушка, а лужа найдется.

— Слушай, а ты сам хоть раз видел кого-нибудь, кто совершает чудеса? — спросил Лафайет.

— Нет, но вот племянник тети моей жены утверждает, что он знал одного.

— Я не волшебник, — повторил Лафайет. — Хотя можно сказать, что да, но вы не поймете.

— Послушай, ты мне вот что скажи: знаешь, моя жена последнее время как-то опустилась — растолстела, волосы сальные, никакой косметики — ну ты знаешь, как это бывает — быт заел. А женаты всего лишь год. Может, дашь мне что-нибудь такое, ну, чтобы подсыпать ей в мартини, подогреть ее немного, вернуть привлекательность? Ты, наверно, знаешь, что я имею в виду… — Он подмигнул и мимоходом отпихнул чрезмерно любопытного зеваку с дороги.

— Это же глупо, — начал было Лафайет, но потом остановился. — А собственно, почему бы и нет. Прекрасная возможность попрактиковаться.

Он прищурился и нарисовал себе одну популярную кинозвезду, имя которой не мог вспомнить. Представил, что она замужем за этим полицейским, что она спешит по улице, привлеченная шумом толпы…

Возникло мерцание. О'Лири почувствовал удовлетворение и расслабился. Прекрасно, теперь он снова сможет овладеть ситуацией…

— Рой! — раздался над шумом толпы девичий голос.

— Эй, Рой!

Полицейский рядом с О'Лири стал озираться по сторонам. Прелестная девушка с огромными темными глазами и мягкими каштановыми волосами пробиралась сквозь толпу.

— Гертруда, это ты? — слабым голосом спросил полицейский. Его лицо вытянулось от удивления, перемешанного с восторгом.

— О-о, Рой! Я так беспокоилась!

Девушка кинулась к полицейскому, чуть не сбив его с ног. Упала шпага. Лафайет поднял ее и вернул владельцу.

— Я слышала, было какое-то опасное задержание, и ты в нем принимал участие. А я знаю, какой ты смелый. Я так боялась!

— Ну, будет, Гертруда. Со мной все в порядке. И вообще, все прекрасно.

— Так это была ложная тревога? Ой, слава богу, а то я переволновалась!

— Ложная тревога? Хм… Да, собственно…

Мушкетер повернулся, моргая, к Лафайету. Тяжело сглотнул.

— Вот те на! — пробормотал он. — Этот парень — ценный кадр!

Он отодвинул девушку в сторону:

— Прости, детка!

Приложив руку ко рту, он крикнул:

— Эй, Сарж!

Появился большой мушкетер.

— Ну?

— Этот парень… — полицейский ткнул в сторону О'Лири, — ценный экземпляр! Я хочу сказать, что люди говорят правду — он волшебник!

— Ты что, совсем с ума спятил, Коротышка? Давай, забирай своего арестованного и пошли!

— Но посмотри на Гертруду! — сказал тот, указывая на девушку.

Верзила взглянул и разинул рот. Он снял шляпу и отвесил замысловатый поклон.

— Святой Моисей! Гертруда! — воскликнул он. — Ты как-то изменилась. У тебя новая прическа или еще что?

— Новая прическа? — повторил коротышка. — Она сбросила фунтов пятьдесят, и все стало на свои места. Сделала завивку и вспомнила, как надо улыбаться. И все это сделал он! — полицейский показал на О'Лири.

— О, пустяки, — скромно сказал Лафайет. — А сейчас, если вы, ребята, не возражаете…

Вдруг послышался резкий скрежещущий звук стали. Обнажились четыре острых клинка, взяв О'Лири в кольцо. Сержант смахнул свободной рукой пот со лба.

— Предупреждаю вас, сэр, ничего не предпринимайте! Не успеете начать свою абракадабру, как я воткну вам в живот все двенадцать дюймов стали!

Лафайет фыркнул.

— Все это становится просто глупо, — сказал он.

Единственная неприятность с этими снами — как только доходишь до самого интересного, обязательно что-нибудь случится. Придется сейчас проснуться, а завтра я снова попробую.

О'Лири сосредоточился.

«Ну, сейчас-то я уже овладел этим искусством, — с удовлетворением подумал Лафайет. — Надо просто представить себе картину, которую ты хочешь нарисовать в своем воображении…»

Кто-то резко дернул его за рукав. Черт — мешают. Трудно сосредоточиться. Пансион миссис Макглинт, старые фамильные обои, домашние уютные запахи, скрипучие полы… Он открыл глаза и увидел перед собой разъяренные лица. Лафайет снова зажмурился, пытаясь удержать ускользающую картину своей комнаты и представить ее более зримо. «Проснись! — скомандовал он себе. — Это просто страшный сон…»

Теперь все звуки вокруг стали стихать, он уже почти видел заляпанные стены, свою отгороженную занавеской кровать, стол с ящиками из-под апельсинов…

Кто-то снова дернул его за рукав. Он споткнулся, еле устоял на ногах. Лафайет открыл глаза. Прямо у самого уха послышался крик. Гул толпы стал усиливаться, доходя до прежнего уровня. Дыхание Лафайета образовало облачко перед лицом, как на морозе. Мушкетеры уставились на него, широко открыв рты.

— Ты видишь, Сарж, — с придыханием спросил Коротышка. — Как будто он закурил!

Все попятились. Полицейский с тремя нашивками стоял как вкопанный, тяжело сглатывая.

— Слушай, парень! — сказал он в отчаянии. — Я тебя прошу, пойдем спокойно, а? Я хочу сказать, что, если ты собираешься исчезнуть, то сделай это хотя бы при свидетелях. Ты понимаешь, что я имею в виду? А то, если я в своем рапорте все это опишу, да еще и арестованного не будет, отставка мне гарантирована, а я уже отслужил двадцать один год.

О'Лири убедился, что у него ничего не получается: он просто застрял в этом проклятом сне — по крайней мере до тех пор, пока не получит минутку тишины и спокойствия.

— Конечно, сержант, — сказал О'Лири, приняв гордую осанку, — я буду рад составить вам компанию. Она может быть весьма приятной, если вы не возражаете.

— Конечно, ведь пока он ведет себя мирно, ребята. А теперь, будьте добры, пройдемте сюда. — Сержант указал в направлении, где их ждал автомобиль.

О'Лири подошел к машине, подождал, пока один из мушкетеров не открыл заднюю дверцу, и сел на деревянную скамейку.

— Все ясно, — сказал он, — заводи.

Когда полицейские торопливо закрыли дверцу, О'Лири увидел четыре настороженных лица, в которых произошли какие-то странные изменения…

Большой сержант стал гладко выбритым, а громадные усы сержанта безболезненно перекочевали на лицо Коротышки и красовались над его верхней губой.

О'Лири улыбнулся и расслабился. Действительно, нет такой срочной необходимости возвращаться в реальность. Почему бы не побыть тут подольше, посмотреть, что еще выкинет его подсознание? А выйти из сна он всегда сможет и позже. О'Лири уперся ногой в противоположную скамейку и приготовился к поездке.

3

Это была двадцатиминутная поездка по ухабистой дороге. Лафайет крепился, хотя на каждой неровности его зубы клацали друг о друга. Вот тут-то он и пожалел, что не предусмотрел мягких сидений и окон в автомобиле.

Машину качнуло, она слегка накренилась и резко остановилась. Послышались шаги, голоса, что-то звякнуло. Дверца широко распахнулась, и Лафайет вышел из машины. Перед ним простирался широкий, вымощенный булыжником двор. По его сторонам возвышались вычурные фасады из грубо отесанного камня, украшенные колоннами и пилястрами, нишами со статуями, рядами освещенных окон с готическими арками. Наверху, в лунном свете, мрачно отливали зеленью скаты массивных мансардных крыш. Перед фасадами располагались аккуратно подстриженные газоны правильных геометрических форм. От легкого ветра листья высоких тополей мерцали серебром.

Яркие фонари на столбах освещали вход с колоннадой, похожий на пещеру. По обе стороны, словно проглотив аршин, застыли два стражника в широких штанах голубого цвета с красным отливом и в красно-желтых полосатых жакетах с пышными рукавами. Они держали аркебузы наготове.

— А сейчас, сэр, не будете ли вы столь любезны пройти вот сюда, — нервничая, сказал сержант, — я передам вас внутреннему караулу. После этого можете исчезать любым способом. Я только возьму расписку у дежурного, хорошо?

— Не волнуйтесь, сержант, я пока еще не собираюсь исчезать, — успокоил его О'Лири и в восхищении покачал головой. — Такого забавного полицейского участка я в жизни не видел.

— Не шути так, парень, — поспешно вставил сержант, — это ведь дворец. Понимаешь, тут живет король. Король Горубл Первый.

— Я не знал, — сказал Лафайет и зашагал в указанном направлении.

Он споткнулся и придержал свою шляпу. Идти в непривычных сапогах по неровным камням было трудно, да еще страшно мешала шпага, которая то и дело попадала между ног.

Когда полицейские с Лафайетом поднялись по высоким ступеням, один из охранников лающим голосом спросил пароль. Сержант ответил и пригласил О'Лири в хорошо освещенный зеркальный зал с высокими сводами и отполированным мраморным полом из черных и красных квадратов. Позолоченные люстры замысловатой формы свисали с богато украшенных лепниной потолков. Огромные темные драпировки с изображениями лесных пейзажей закрывали стены напротив зеркал.

Лафайет, сопровождаемый своим эскортом, направился к столу, за которым сидел человек в стальном нагруднике, сосредоточенно ковыряя кинжалом в зубах. Когда вся компания приблизилась, он вопросительно поднял глаза на О'Лири.

— Запишите этого, гм… господина. Доставил Сарж, — сказал старший эскорта, — и дайте мне расписку.

— Господина? — сержант за столом отложил кинжал и взял перо.

— В чем он обвиняется?

— По девятьсот второй статье, — сказал сопровождающий Лафайета и, заметив, что на лице дежурного появилось страдальческое выражение, посмотрел на него с вызовом.

— Ты что, шутишь, Сарж? — заворчал дежурный. — А посерьезней статью нельзя? По девятьсот второй можно задержать пьяницу на ночь, но для этого совсем необязательно тащить его в королевский дворец.

— Нет, статья именно эта.

— Точно, Сарж, — поддакнул Коротышка. — Вы бы видели, что он сделал с Гертрудой!

— Гертрудой? Что — нападение?

— Нет, Гертруда — это моя жена. Он сделал так, что она сбросила пятьдесят фунтов, бедра ее приобрели прежние очертания. Уфф!

Коротышка выразительно обрисовал в воздухе новые формы Гертруды и при этом виновато взглянул на О'Лири.

— Прости, приятель, — прошептал он, прикрывая губы ладонью, — я тебе так благодарен за это, но…

— Слушайте, парни, да вы совсем с ума посходили, — сказал дежурный. — Убирайтесь отсюда, пока я совсем не вышел из себя и не заковал вас всех в железо!

Лицо сержанта мушкетеров потемнело. Послышался скрежет обнажаемой шпаги.

— Запиши его и дай мне расписку, или я пощекочу твой хребет через потроха! Ты, бумажная крыса, сукин…

Дежурный вскочил и попытался выхватить свою шпагу из ножен, висевших на спинке стула, — она с грохотом упала.

— Ах, так! Посягать на офицера легкой кавалерии ее королевского высочества! Ты, полицейская ищейка, ночной сторож…

— Тихо! — гаркнул кто-то.

Лафайет, с живым интересом наблюдавший все происходящее, повернулся и увидел франтоватого седовласого мужчину без пиджака, который стоял, нахмурившись, в дверях. Его окружала толпа вычурно разряженных людей в немыслимых напудренных париках.

— Что сие значит? Устроили перебранку прямо перед игровой комнатой!

Новый персонаж развернувшейся перед О'Лири картины оскорбленно взмахнул картами, которые держал в унизанной перстнями руке.

Все вытянулись, щелкнув каблуками.

— Ваше величество, сир, этот полицейский, — запинаясь, стал объяснять дежурный, — хамит тут, понимаете, сир.

— Прошу прощения, ваше величество, — прервал его сержант, сопровождавший Лафайета, — если ваше величество соблаговолит…

— Слушайте, не могли бы вы найти другое место для своих перебранок? — грозно оборвал его король. — Проклятье! Мне только пошла карта в руки, а тут невозможно спокойно сыграть несколько партий — обязательно кто-нибудь самым неприличным образом помешает!

Король повернулся, намереваясь удалиться. Свита быстро рассыпалась, уступая ему дорогу.

— Если вашему величеству будет угодно выслушать, — продолжал настаивать усатый мушкетер, — этот арестованный…

— Нам не будет угодно! Ни слова больше.

Король выпятил губу, над которой красовались усы.

— Ну, а теперь — марш! Убирайтесь! И чтобы тихо у меня!

На лице сержанта появилось упрямое выражение.

— Ваше величество, я должен получить расписку за этого арестованного. Он опасный колдун.

Король открыл рот, потом закрыл его.

— Колдун? — Он с интересом посмотрел на О'Лири.

Лафайет заметил, что вблизи король выглядел старше, несмотря на то, что был тщательно ухожен и вылощен. Следы забот и тревог явно проступали на его лице — вокруг глаз и у рта собрались мелкие морщинки.

— Ты в этом уверен? — спросил король тихим голосом.

— Абсолютно, ваше величество, — подтвердил полицейский.

Дежурный засуетился за столом.

— Ваше величество, я очень сожалею, эти сумасшедшие истории — они у нас постоянно…

— Ты волшебник? — Король поджал губы, и одна из его бровей поползла вверх (они были тщательно ухоженны и имели форму дуг).

— Ну почему все задают один и тот же вопрос? — Лафайет покачал головой.

— Меня бы больше устроило, если бы вы считали, что я такой же, как вы. Считайте меня просто… гм… ученым.

Король снова нахмурился.

— Что-то я не вижу должного почтения к нашей особе с твоей стороны. Да, как ты себя назвал — у… — черт! — как?

— Ученый. Это человек, который знает толк в различных вещах и явлениях, — объяснил О'Лири. — Понимаете, я провожу эксперимент. Вы все, конечно, не понимаете этого, но на самом деле вы не существуете — вас нет.

Король шумно потянул носом.

— От парня несет вином, — сказал он. Потом нюхнул еще раз. — А пахнет недурно, — заметил он щеголю в атласном одеянии, который стоял рядом.

— Фу, ваше величество, — придворный говорил сильно в нос, помахивая перед лицом платочком, — мне кажется, он порядочный негодяй, да еще и дурачит нас. Вы только послушайте, что он сказал? Нас просто не существует, включая и — он утверждает — вас, ваше величество.

— Сир, он колдун, поверьте мне! — в сердцах воскликнул сержант. — В любой момент он может исчезнуть! Просто испариться!

— Точно, ваше величество, — подтвердил Коротышка, сопровождая сказанное энергичным движением головы, так что его локоны разметались по липу. — Парень классный!

— Так как ты говоришь, мошенник? — Придворный уставился на О'Лири воспаленными глазами. — Значит, дилетантствуешь в искусстве черной магии?

— Да на самом деле все это очень просто, — ответил Лафайет.

Опьянение прошло, и кровь стучала у него в голове.

— Я обладаю некоторой способностью манипулировать тем, что меня окружает.

Король сосредоточенно нахмурил лоб:

— Что это значит?

— Ну… — Лафайет задумался. — Возьмем, например, вино.

Он прищурился, концентрируя свое внимание на верхнем ящике письменного стола, стоявшего перед ним. Наконец он почувствовал знакомый легкий, вселяющий надежду толчок.

— Посмотрите в ящике, — сказал Лафайет. — В верхнем.

Король жестом приказал:

— Делайте, что он говорит.

Один из надушенных участников свиты подскочил и рывком открыл ящик, заглянул внутрь и, не скрывая удивления, вытащил бутылку и поднял ее вверх.

— Э… эй! — начал было дежурный сержант.

— Пьете при исполнении, да? — Король вскинул брови на незадачливого дежурного. — Десять дней темницы, на супе из консервов!

— Н-но, ваше величество, это не моя!

— Правда, это не его, — вставил Лафайет, — он даже не знал об этом.

— В таком случае, десять дней за то, что не знает содержимого своего стола! — ласковым голосом сказал король.

Он взял бутылку, посмотрел этикетку, приподнял ее и, прищурившись, посмотрел на свет.

— Хороший цвет, — констатировал он. — У кого есть штопор?

В ту же секунду четыре ухоженные руки протянули ему четыре штопора — один причудливее другого. Король протянул бутылку и стал наблюдать, как ее открывают. Послышалось громкое — чпок!

Он взял бутылку, понюхал, наклонил ее и сделал добрый глоток. Довольно острые черты его лица осветились восхищением.

— Класс! Нам оно нравится! Дьявольски знатное вино! Такого на нашем столе не сыщешь!

Король посмотрел на Лафайета с явным одобрением:

— Ты все еще утверждаешь, что ты не волшебник, а?

— Нет. Думаю, нет. В конце концов волшебство невозможно. — О'Лири сделал предостерегающее движение пальцем. — Я полагаю, что кажусь вам несколько необычным, но это можно очень просто объяснить. Понимаете, в этом сне…

— Хватит! — Король поднял руку с маникюром. — Вся эта болтовня о снах… не хотим — нам это не нравится, а вот вино нам по душе. Этим делом займется наш Совет.

Он повернулся к худощавому человеку с одутловатым лицом и простуженным носом, одетому в матово-голубой шелк с жабо у горла.

— Вызвать советников, мы рассмотрим это дело. Вполне возможно, что у парня есть простое объяснение всех этих… гм… отклонений.

Король облизал губы, с любовью посмотрел на бутылку и протянул ее О'Лири. Тот почти взял ее, как вдруг монарх резко заторопился, потянул бутылку на себя, потом, словно передумав, отдал ее О'Лири, неотрывно глядя, как тот берет бутылку.

— Мы соберемся через минуту, — сказал король с волнением в голосе.

— Сегодня вечером, ваше величество? — писклявым голосом спросил толстяк в розовом атласном одеянии.

— Конечно! В Верхней палате через четверть часа! — Король Горубл махнул мушкетерам. — Всем оставаться на своих местах! А что касается тебя, — он быстро взглянул на О'Лири, — ты, парень, пойдешь с нами. У нас есть к тебе несколько вопросов.

Король помахал всем на прощание и закрыл за собой и Лафайетом тяжелую дверь. О'Лири с восхищением стал осматривать богатое убранство игровой комнаты. На панельных стенах висели огромные картины в позолоченных рамах, в баре был виден солидный запас напитков, кругом ковры с длинным ворсом. Кроме ярких светильников, висящих над карточным и бильярдным столами, в комнате горело много ламп, которые добавляли свой мягкий свет к основным источникам освещения.

— Я вижу, у вас тут электрические лампочки, — заметил О'Лири. — Я даже не могу представить себе, куда меня занесло.

— Это королевство Артезия. — Король, выпятив нижнюю губу, задумчиво посмотрел на О'Лири. — Ты что, совсем того, парень? Может быть, ты и имя свое забыл и забыл, куда направляешься?

— Нет. Я Лафайет О'Лири. И никуда я не направляюсь: просто я не могу точно определить, в какой исторической эпохе все это происходит. Шпаги, паровые машины, бриджи до колен, электрические лампы…

— О'Лири… хм. Странное имя. Я думаю, ты прибыл из далекой страны. Неужели ты ничего не знаешь о нашем прекрасном королевстве Артезия?

— Гм-м… — промычал Лафайет. — Я думаю, можно и так сказать, хотя живу-то я здесь — или где-то поблизости.

— Что? Как это?

— Да так! Хотя вы все равно не поймете.

— По чьему заданию ты прибыл сюда? — спросил Горубл, нервно покусывая нижнюю губу ровными, белыми, похоже, искусственными зубами. В его голосе, как показалось О'Лири, звучала тревога.

— О! Никакого задания. Просто… вот хожу, смотрю…

— Что смотришь? Чего ищешь?

— Да ничего особенного. Просто осматриваю достопримечательности, можно сказать.

— Так, может, ты хочешь покорить мой народ, подчинить его себе?

— Ну нет. Я не достоин такой чести.

— Каким образом ты оказался здесь? — резко спросил Горубл.

— Ну, это сложно объяснить. По правде сказать, я и сам не совсем это понимаю.

— У тебя есть друзья в столице?

— Ни одной знакомой души.

Горубл сделал три шага, повернулся, потом сделал три шага назад.

Он остановился и взглянул на правую руку О'Лири.

— Твое кольцо, — сказал он, — весьма интересная штучка.

Король впился взглядом в лицо О'Лири:

— Ты его здесь купил?

— О нет, ваше величество, я ношу его уже много лет.

Горубл нахмурился.

— А как оно у тебя оказалось?

— Можно сказать, что оно всегда было со мной. Оно висело у меня на шее на тесемке, когда меня нашли на пороге приюта.

— Приюта? Места для брошенных и бездомных?

О'Лири кивнул. Горубл вдруг оживился:

— Ну-ка, будь добр, сними его. Я хочу его рассмотреть.

— Очень жаль, но я не могу его снять — сустав не пускает.

— Гм… — король пристально посмотрел на О'Лири. — Ну, ладно, у меня к тебе такое предложение, мой дорогой. Поверни перстень печаткой внутрь. Некоторые, увидев изображение секиры и дракона на твоем перстне, могут превратно это истолковать.

— Что это еще за толкование?

Горубл развел руками.

— В тавернах рассказывают такую историю — что, дескать, придет время, появится сказочный герой с этим самым знаком, и придет он, чтобы избавить страну от… гм… определенных затруднений. Конечно, чушь несусветная, но у тебя могут быть неприятности, если они сочтут тебя посланцем, пришедшим исполнить пророчество.

— Спасибо за информацию. — О'Лири повернул перстень на пальце. — Ну, а теперь, если вы не возражаете, ваше величество, я бы хотел задать вам несколько вопросов.

— Ты, конечно, удивлен, почему тебя вместо того, чтобы заковать в кандалы и бросить в темницу, привели сюда во дворец?

— Да нет. Я бы так не сказал. Все, что здесь происходит, кажется мне совершенно бессмысленным. Но раз уж вы начали об этом, то действительно, почему я здесь?

— Такова была королевская воля! Капитану городского гарнизона две недели назад был дан приказ прочесать весь город и доставить каждого, кто подозревается в колдовстве.

Лафайет кивнул и вдруг неожиданно для себя заметил, что зевает, прикрывая рот рукой.

— Прошу прощения, — сказал он. — Продолжайте, я слушаю.

— Все-таки твои манеры производят странное впечатление, — с раздражением сказал король. — Ну, неужели у тебя нет ни капли почтения к королевскому сану?

— Да нет, не в этом дело, — ответил О'Лири. — Просто я немного устал.

Монарх уселся в глубокое кожаное кресло и вдруг раскрыл рот, увидев, как Лафайет плюхнулся в другое кресло, стоящее рядом, и уютно положил ногу на ногу.

— Послушай! — взревел Горубл. — Наше королевское величество не давало тебе позволения сидеть.

О'Лири снова стала разбирать зевота.

— Ваше величество, давайте без всех этих церемоний, — предложил он рассудительным тоном. — Я страшно устал. Понимаете, теперь я ощущаю, что, хоть эти приключения и происходят во сне, а выматывают, как настоящие. В конце концов, мозг — или, по крайней мере, какая-то его часть — полагает, что ты на самом деле бодрствуешь, поэтому он так и реагирует…

— Хватит! — рявкнул король. — У меня от твоей болтовни уже мозги набекрень.

Он пристально посмотрел на О'Лири, пытаясь принять, по-видимому, непростое решение.

— Послушай, юноша. Ты уверен, что ничего не хотел бы нам… ну, сообщить? Например, кое-что из того, что мы могли бы сообща обсудить, а? — Он подался вперед и, понижая голос, добавил: — К обоюдной пользе?

— Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите.

— Ответь нам коротко — да или нет? Говори, не бойся — мы заранее даруем тебе прощение.

— Ну, нет. И что из этого?

— Нет?

— Нет! — отрезал О'Лири. — Нечего мне вам сообщить.

— Нет? — Плечи короля тяжело опустились.

— Послушайте, — сказал Лафайет, смягчаясь, — почему вы не расскажете мне, что вас мучает, а? Может, я смогу вам чем-нибудь помочь? Я кое-что умею…

Король выпрямился — вид у него был озабоченный.

— Наше королевское величество привело тебя сюда, чтобы один на один сообщить тебе, что ты заранее получишь наше королевское прощение, а в ответ будешь использовать свое искусство запретной черной магии во имя интересов короны. Ты же отвергаешь наше предложение — и тут же, без всякой паузы — намекаешь нам, что тебе подвластны демонические силы. Создается такое впечатление, что ты сам напрашиваешься на то, чтобы тебя растянули на дыбе.

— Интересно, — сказал О'Лири, — если я сейчас засну, где я проснусь — здесь или в пансионе мадам Макглинт?

— Уфф! — взорвался король. — Мы чувствуем, что какая-то таинственность вокруг тебя есть, поэтому перво-наперво отправим тебя в государственную тюрьму по обвинению в колдовстве.

Взгляд его остановился на бутылке, стоящей на столе.

— Скажи нам, — обратился он к О'Лири доверительным тоном, — как бутылка оказалась в ящике стола?

— Она всегда была там, — ответил О'Лири, — я всего лишь указал на нее.

— Но как же… — Король тряхнул головой. — Хватит!

Он подошел к колокольчику, висевшему на шнуре.

— Мы заслушаем твой случай в открытом суде, если ты уверен, что тебе нечего сообщить нам один на один. — Он выжидательно поглядел на О'Лири.

— Все это чепуха, — возразил тот. — Сообщить что? Почему вы ничего не расскажете о себе? У меня создалось впечатление, что вы представляете собой что-то вроде символа власти.

— Символа? — взревел Горубл. — Мы тебе покажем, что мы есть — символ или правитель.

Он дернул за шнур. Дверь открылась, и за ней уже ждал внутренний караул.

— Доставьте его в суд! — приказал король. — Этот человек обвиняется в колдовстве.

— Ну ладно, — сухо сказал О'Лири. — Думаю, что нет смысла пытаться тут что-то объяснять. Все это может быть не так истолковано. Ну, веди меня, дорогой.

Лафайет сделал насмешливый жест, обращаясь к капралу с бычьей шеей, когда караул окружил его.

После пятиминутной ходьбы по гулким коридорам они попали в зал суда, где должно было состояться слушание дела. Толпа кричаще разодетых мужчин и несколько женщин в широких юбках с кринолином были уже в зале, и все с любопытством уставились на О'Лири, как только он вошел в зал в окружении охраны. Почетный караул, который стоял по бокам двойной двери, провел О'Лири и его сопровождение в зал с куполообразным потолком в стиле рококо из красного и зеленого мрамора, украшенный тяжелыми портьерами из зеленого бархата с золотистой бахромой. Все это напомнило Лафайету зал в оперном театре города Колби. С одной стороны комнаты было расположено возвышение, все пространство которого занимало широкое кресло.

Несколько мальчиков с челками, в широких штанах, длинных чулках, остроносых башмаках и матросках подняли длинные горны и вразнобой затрубили фанфары. Из дверей в противоположной стороне комнаты появился король. Теперь он был облачен в пурпурную мантию. За ним следовала все та же свита прихлебателей. Все застыли в низком поклоне, женщины присели в реверансе. Лафайет почувствовал, как кто-то изо всех сил пнул его по голени.

— Поклонись, олух, — прошипел незнакомый бородач в панталонах горохового цвета.

Наклонившись, Лафайет потер ушибленное место.

— Так недолго и по зубам схлопотать!

— Заткнись! А то я твоей мордой пол вытру, идиот!

— Ты-то чего? У меня и так шесть стражей вокруг! — О'Лири отступил назад. — Тебе прежде никогда не ломали ногу?

— Когда прежде?

— Ну, прежде, как сломают руку. Я ведь могу сделать так, что и окосеешь сразу. Пока я это могу!

— Совсем рехнулся, негодяй!

— Ты, может быть, не слышал? Я ведь здесь по обвинению в колдовстве.

— Да-а? — незнакомец поспешно ретировался.

Король теперь восседал на троне, а вокруг суетились его придворные, занимая места в соответствии со сложной иерархической системой распределения по старшинству, хотя каждый норовил при этом слегка отпихнуть соседа, чтобы на фут-другой быть поближе к трону.

Некоторое время еще слышались звуки труб. Затем вперед вышел трясущейся походкой старик в длинной черной мантии и стукнул тяжелым жезлом об пол.

— Суд справедливости его величества короля Горубла начинает слушание! — дрожащим голосом объявил он. — Все, кто хочет обратиться с нижайшей просьбой, могут приблизиться!

И тут же, без всякой паузы, добавил:

— Пусть вперед выведут того, кто нарушил справедливые законы королевства.

— Это тебя, парень, — шепнул черноволосый охранник. — Пошли!

О'Лири последовал за ним, а тот, прокладывая дорогу сквозь плотную толпу, провел его на площадку в десяти футах от трона, на котором сидел король Горубл, покусывая дольку апельсина.

— Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание, мой дорогой?

— Я не знаю, — ответил О'Лири. — А в чем меня обвиняют?

— В колдовстве! Так признаешь себя виновным или нет?

— Ах, опять вы за свое! Я надеялся, что вы придумаете что-нибудь пооригинальнее, ну, например, что я слонялся по почте.

Из рядов многочисленной свиты, увивавшейся вокруг трона, вышел женоподобного вида придворный, одетый, как попугай, в зеленое, сделал какие-то замысловатые па и взмахнул кружевным платочком — пахнуло дешевыми духами.

— Не хотелось бы расстраивать ваше величество, — сказал он, — но нахальство этого парня выдает его с головой. С первого взгляда видно, что он имеет сильного покровителя. Я совершенно уверен, что этот негодяй — платный шпион, нанятый мятежным Лодом.

— Лод? — Брови Лафайета удивленно поползли вверх. — Кто это?

— Без сомнения, ты знаешь эту личность, именуемую грозным великаном, который беспрестанно домогается руки ее высочества принцессы Адоранны.

— И который спит и видит, как бы захватить наш трон, — добавил Горубл, в сердцах стукнув по резному подлокотнику трона.

— Ну, так как, парень, ты отрицаешь это? — настойчиво спросил щеголь в зеленом.

— Никогда не слышал об этом Лоде, — ответил Лафайет, начиная терять терпение. — Как я вам уже говорил, вся эта черная магия — сплошные глупости. На самом деле никакого колдовства не существует.

Горубл, прищурившись, смотрел на О'Лири, обхватив подбородок пальцами, унизанными перстнями.

— Так говоришь, ничего такого не существует? — Он махнул рукой.

— Пусть Никодеус выйдет сюда!

Из толпы выступил седовласый мускулистый человек с небольшим брюшком в желтых панталонах и коротком плаще, красочно расшитом звездами и полумесяцами. Он слегка поклонился в сторону трона, достал из внутреннего кармана очки без оправы, надел их, повернулся к Лафайету и стал пристально его разглядывать.

— Так вы отрицаете существование волшебства? — спросил он густым баритоном. — Скептик!

Никодеус встряхнул головой, грустно улыбнулся и быстрым движением вынул изо рта яйцо. По толпе пронесся гул удивления. Седовласый медленно прошелся, остановился перед пухленькой фрейлиной и вытащил из ее лифа, плотно облегающего пышные формы, веселенькой расцветки шарф, отбросил его в сторону, потом вытащил еще один и еще. Зрители прыскали со смеху, толстуха, хихикая и повизгивая, попятилась назад.

— Хорошо сработано, Никодеус! — пропыхтел какой-то толстяк в бледно-лиловом. — Ну, просто здорово сработано!

Никодеус подошел к возвышению и, пробормотав извинение, вынул из кармана короля мышку. Он опустил крошечное животное на пол, и мышка тут же прошмыгнула между ногами, вызывая подобающие ситуации взвизгивания придворных дам. Вторая мышка была извлечена из башмака короля, а третья — прямо из королевского уха. Монарх дернулся, бросил пристальный взгляд на О'Лири и знаком приказал фокуснику отойти.

— Ну, что ты скажешь теперь, О'Лири? — требовательно спросил он. — Разумеется, искусство моего преданного Никодеуса — это безвредная белая магия, благословенная в Храме Добра, которую мы используем только на благо нашей короны. Никто не может отрицать, что обычные законы природы здесь не действуют…

— Уфф, — вздохнул Лафайет. — Это просто ловкость рук. Да любой второразрядный фокусник на карнавале имеет технику лучше, чем эта.

Никодеус внимательно посмотрел на О'Лири, подошел ближе и встал перед ним.

— Будьте столь любезны, — спокойно сказал фокусник, — ответьте мне только на один вопрос — откуда вы?

— Ну, я, так сказать, путешественник, прибыл из далеких краев, — на ходу стал выдумывать О'Лири.

Никодеус повернулся к королю Горублу:

— Ваше величество, когда я услышал, что ваша полиция арестовала колдуна, я посмотрел протокол. Арест был произведен в таверне на Пивной улице около восьми часов. Все свидетели подтверждают, что перед задержанием он показал какой-то фокус с бутылкой вина. Затем, когда его уже вели к машине, он, как отмечено в протоколе, пытался исчезнуть, но что-то у него сорвалось. Я также слышал, что он заколдовал женщину, жену одного из полицейских, которые его арестовали, вроде бы изменил ее внешность.

— Да, да. Я все это знаю, Никодеус!

— Ваше величество, мое мнение таково, что все это бессмысленные сплетни, плод разгоряченного вином воображения.

— Что? — Горубл подался вперед. — Ты говоришь, что этот человек невиновен?

— Не совсем так, ваше величество! О самом важном моменте мы пока вообще не упомянули. Обвиняемого впервые увидели, как я уже сказал, в таверне…

— Он сделал внушительную паузу. — До того никто ни разу его не видел!

— Ну и…

— Похоже, вы, ваше величество, не совсем понимаете, — терпеливо продолжал Никодеус. — Городские гвардейцы утверждают, что не видели, как он подходил к этой улице. Караульные у городских ворот клянутся, что он не проходил мимо них. Он говорит, что прибыл из дальних краев. Верхом на лошади? Если так, то где же следы долгой езды? И где само животное? Может, он пришел пешком? Посмотрите на его башмаки! По подошвам можно понять, что если он и шел пешком, то самое большее по саду.

— Ты что, хочешь сказать, что он прилетел? — Горубл бросил пристальный взгляд на Лафайета.

— Прилетел? — Никодеус выглядел обеспокоенным. —Конечно, нет! Я думаю, что он, скорей всего, проник в город тайно. И у него, конечно, есть сообщники, которые его приютили и одели.

— Так ты согласен, что он шпион? — В голосе короля слышалось удовлетворение.

Лафайет тяжело вздохнул:

— Да если бы я хотел тайно проникнуть в город, то зачем бы я ни с того, ни с сего пошел в таверну на глазах у полицейских?

— Я думаю, что это объясняет костюм, — сказал, кивнув головой, Никодеус. — Вы специально нарядились как призрак бандита, я думаю, вы намеревались убедить доверчивых посетителей пивнушки в том, что вы и есть тот мифический призрак, а потом заставить их выполнять все свои приказания, угрожая сверхъестественными карами.

Лафайет скрестил руки.

— Меня начинает утомлять весь этот бред, — громко заявил он. — Или я направлю этот сон в нужное русло, или я немедленно просыпаюсь — и пропади все пропадом.

Он указал на Никодеуса:

— А теперь об этом шарлатане. Если бы два человека подержали его, а кто-нибудь третий проверил его карманы и потайные местечки в его впечатляющем плаще, то вы бы сразу поняли, откуда взялись эти мышки! И…

Фокусник поймал взгляд О'Лири, кивнул ему и, не разжимая губ, шепнул:

— Продолжай играть.

Лафайет не обратил на него внимания.

— Мне уже порядком поднадоела вся эта чепуха насчет колдовства и камер пыток, — продолжал он.

Никодеус подошел совсем близко.

— Доверься мне. Я вытащу тебя отсюда. — Затем повернулся к королю и мягко поклонился: — Король мудр.

— Да вы просто все посходили с ума, — сказал Лафайет. — Это похоже на сон, который я видел пару недель тому назад. Я был в саду, где росла чудесная зеленая трава, протекал небольшой ручей, высились фруктовые деревья. Единственное, чего мне тогда хотелось, — это просто расслабиться и понюхать цветы, но все время появлялись какие-то люди, которые мне мешали. То проехал на велосипеде толстый епископ, то пожарник играл на банджо, потом появились два карлика с ручным скунсом…

— Ваше величество! Одну минуту! — вскрикнул Никодеус.

Он дружески положил руку на плечо Лафайета и подвел его поближе к трону.

— Меня только что осенило! — воскликнул он. — Этот человек не преступник! Каким же я был глупцом, что не додумался до этого раньше!

— Что это ты такое несешь, Никодеус? — резко оборвал его Горубл. — То ты шьешь ему неопровержимое дело, то через минуту готов обняться с ним как с братом, которого не видел целую вечность!

— Я ошибся, мой господин! — поспешно признался Никодеус. — Это прекрасный молодой человек, честный подданный вашего величества, образцовый молодой человек!

— Что ты знаешь о нем? — голос Горубла звучал резко. — Минуту назад ты говорил, что ни разу не видел его.

— Да, ну, говоря…

Звякнули колокольчики, и между ногами короля появилось лицо, похожее на морду какого-то мифического зверя.

— Что тут происходит? — пророкотало оно басом. — Вы своей болтовней мешаете мне спать!

— Успокойся, Йокабамп! — резко оборвал его король. — Мы рассматриваем важное дело.

Голова высунулась полностью, за ней показалось маленькое тело. Карлик поднялся на кривые ножки, оглядел всех и почесал грудь.

— Какие важные лица! — прогудел он. — Рожи кислые, как будто всем стадом залезли по уши в грязь!

Он вытащил гармошку, постучал ею по ладошке, неожиданно большой для его габаритов, и заиграл веселенький мотивчик.

— Засунули, а не залезли. Ты это хотел сказать? — поправил Горубл. — Теперь уходи, Йокабамп! Мы сказали тебе, что мы заняты!

Он снова перевел взгляд на Никодеуса:

— Ну, так мы ждем! Что ты знаешь такого, что позволит ему избежать повешения за большие пальцы?

Йокабамп перестал играть.

— Ты хочешь сказать, — загудел он, указывая на О'Лири, — что не узнаешь этого героя?

Горубл уставился на карлика:

— Героя? Не узнаю? Нет, мы не узнаем!

Йокабамп нагнулся вперед и застыл в этой позе.

Король мрачно нахмурился.

— Чепуха! — решительно сказал он и повернулся к карлику. — Так, все! И чтоб нам больше не мешали! Слышишь, ты, чучело. Это дело чрезвычайной важности. И не отвлекай нас своими глупыми историями.

— Но он, истинная правда, мой сир, и есть тот победитель дракона из пророчества.

— Да, гм… я действительно, — Никодеус сердечно похлопал О'Лири по плечу, — только что собирался это объявить.

Йокабамп вразвалку подошел к Лафайету, задрал голову и уставился на него.

— Он не похож на героя, — объявил он своим утробным басом.

— И все же он герой!

Карлик повернул свою тяжелую голову, заговорщически подмигнул фокуснику, а затем снова обратился к О'Лири:

— Скажи нам, достопочтенный рыцарь, как ты собираешься встретиться с этим жутким чудовищем? Справиться с его могучими челюстями, ужасными когтями?

Горубл, прикусив губу, неотрывно смотрел на О'Лири.

— Челюсти и когти, хм… — сказал Лафайет, снисходительно улыбаясь. — Без крыльев? Без огненного дыхания? Без…

— Чешуи, так я думаю, — добавил Никодеус. — Сам я его не видел, конечно, но по сообщениям…

Тут вперед вышел стройный молодой человек в светло-желтой одежде.

В руках у него была табакерка, к которой он то и дело прикладывался. Он щелкнул крышечкой, закрыл ее, засунул в рукав и с любопытством посмотрел на О'Лири.

— Так как ты говоришь, парень? Значит, собираешься расправиться с этим диким зверем, который охраняет подступы к крепости Лода?

Неожиданно воцарилась тишина. Горубл замигал, глядя на О'Лири, губы его отвисли.

— Ну? — потребовал он ответа.

— Соглашайся! — шепнул Никодеус прямо в ухо Лафайету.

— Конечно! — Лафайет сделал воинственный жест. — Обделать это маленькое дельце — одно удовольствие! Это у меня вроде излюбленного вида спорта. Я частенько перед завтраком убиваю полдюжины драконов. Обещаю уничтожить любое количество этих тварей, если это доставит вам радость.

— Очень хорошо, — мрачно отозвался Горубл. — Мы полагаем, что празднование, в честь такого завершения дела, пойдет своим порядком, — язвительно добавил он. — Настоящим мы объявляем вечером праздник в честь нашего нового доблестного друга О'Лири.

Он неожиданно смолк и бросил свирепый взгляд на Лафайета:

— А ты смотри, позаботься об угощении к празднику, молодой человек, — и, понижая голос, добавил, — а иначе мы из твоей шкуры ремни нарежем!

4

Комната, которую отвели О'Лири, была сорок футов в длину и тридцать в ширину. Богатое убранство апартаментов подчеркивалось роскошными коврами, драпировкой и позолотой, нанесенной где только можно.

Широкая кровать поражала своими размерами, как и высокое зеркало в раме, в котором отражались резной шкаф и ночной, веселой расцветки, горшок на подставке из красноватого дерева.

Несколько окон с портьерами выходили в сад, освещенный фонарями. В глубине сада виднелись облитые лунным светом статуи нимф и сатиров, играющих среди журчащих фонтанов. Приоткрыв дверцу шкафа, отделанного кедром, О'Лири обнаружил множество изысканных нарядов, висевших на плечиках, обтянутых тканью. Другая дверь вела в крошечную часовенку. Заглянув туда, Лафайет увидел ракию и пучок свежих жертвенных палочек. Была еще одна дверь. Прежде чем ее открыть, он представил себе в деталях уютную, выложенную плиткой ванну с теплым подогреваемым полом, отгороженный стеклом душ и море горячей воды… Повернув ручку, Лафайет широко открыл дверь и шагнул внутрь.

Послышался громкий визг. О'Лири в недоумении остановился. В центре маленькой комнаты стояла продолговатая деревянная бадья, наполненная мыльной пеной, а в ней сидела девушка. Ее темные волосы были собраны на макушке. Хлопья пены, как успел подумать Лафайет, совершенно некстати скрывали часть ее прелестей. Она смотрела на него не мигая, а прелестное личико выражало полнейшее изумление.

— Что? — начал О'Лири, заикаясь. — Где… но я только… — Он неопределенно махнул рукой в сторону двери.

Девушка продолжала смотреть на него широко открытыми глазами.

— Вы… вы, должно быть, новый колдун, сэр?

Она взяла полотенце с полки, находящейся сбоку у ванны, и встала, пытаясь завернуться в него.

— П…прошу прощения! — Лафайет почувствовал, что ему стало трудно дышать, и все его внимание было захвачено белым бедром — полотенца явно не хватало, чтобы прикрыть все. — Я просто… видите ли… — он перевел взгляд на полки, где ровными стопками лежали чистые простыни и полотенца.

— Тут что-то не так, — сказал недовольно Лафайет. — По моим расчетам, тут должна быть моя ванная комната!

Девушка засмеялась:

— Вы можете воспользоваться, сэр, я еще не успела начать мыться!

— Да нет! Я это как-то иначе себе представлял. Ну, я думал, это должна быть прелестная, выложенная кафелем ванна, с душем, горячей водой, мылом и кремом для бритья.

— Это хорошая вода, сэр, — девушка шагнула из ванны на коврик, сняла с себя полотенце и, скромно придерживая его перед собой, что ей с переменным успехом удавалось, стала вытирать шею.

— Я — Дафна, горничная с верхнего этажа.

— Тьфу, черт возьми, мисс. Я совсем не хотел вам помешать. Я просто…

— Знаете, я никогда раньше не видела волшебников, — сказала Дафна. — Это так здорово! Я была у себя, наверху, и минуту подглядывала за вами через щелочку в стене, а через секунду — фью-ить — и я уже здесь!

— Вы, наверно, принимали ванну где-то в другом месте? — Лафайет нахмурился. — Я, пожалуй, ошибся. Наверно, переволновался из-за всего этого и просто толком не сосредоточился.

— Я слышала, что будет праздник, — сказала девушка. — Это просто отлично! А то уже столько месяцев во дворце ничего по-настоящему интересного не происходило, с тех пор как это страшилище Лод пришел сюда со своими людьми под белым флагом, чтобы добиться руки принцессы Адоранны.

— Послушай-ка, Дафна, мне надо приготовиться. В конце концов, я тут вроде как почетный гость, поэтому…

— Ах! — Вид у девушки был расстроенный. — Так вы меня специально не вызывали?

— Нет. Понимаешь, хм… мне сейчас надо принять ванну.

— Хотите, я потру вам спину?

— Нет, спасибо. — О'Лири почувствовал, что краснеет. — Да я как-то привык сам справляться с этим делом. Но все равно, спасибо. Но, хм… может, увидимся на вечере?

— Со мной, сэр? Да я ведь всего лишь горничная! Они не разрешат мне посмотреть даже из кухни!

— Какая чепуха! Ты ничем не хуже всех остальных! Я тебя приглашаю — приходи!

— Я не смею, сэр. А кроме того, мне совершенно нечего надеть.

Она, робко улыбаясь, стала застенчиво поправлять полотенце на своей стройной фигурке. Лафайет глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и, пытаясь сосредоточиться, с трудом перевел взгляд на шкаф. Он открыл дверцу, окинул взором пышные наряды и вытащил розовое с позолотой парчовое платье.

— Как тебе это?

У девушки перехватило дыхание.

— О, оно великолепно, сэр! Это правда мне?

— Да, тебе. А теперь будь хорошей девочкой и беги. До встречи на вечере.

— Я никогда не видела такой прелести! — Она бережно взяла платье в руки. — Если бы вы одолжили мне еще махровый халат, сэр, то я бы мгновенно убралась. Я уже знаю, где мне взять туфли к этому платью и…

Лафайет нашел махровый халат, накинул его ей на плечи и проводил к двери.

— Еще раз прошу прощения, что помешал принять тебе ванну, — сказал он.

— Это вышло непреднамеренно.

— Не думайте об этом, сэр, — она улыбнулась ему. — Это было самое замечательное событие в моей жизни. Кто бы мог подумать, что колдуны бывают такие молодые и такие симпатичные?

Дафна подошла к нему, приподнялась на цыпочках, быстро поцеловала его в кончик носа и, повернувшись, помчалась по коридору.

Когда Лафайет уже застегивал последнюю позолоченную пуговицу на темно-синем пиджаке, который он выбрал из множества висевших в шкафу, послышался легкий стук в дверь.

— Войдите! — отозвался О'Лири. Он услышал, как сзади открылась дверь.

— Надеюсь, вы не откажетесь переговорить со мной? — произнес вошедший глубоким голосом.

Лафайет повернулся. Никодеус, в сером элегантном костюме, закрывал за собой дверь. Достав пачку сигарет, он предложил их О'Лири и дал прикурить от зажигалки. Как успел заметить Лафайет, это была зажигалка фирмы «Ронсон».

— Что-то я не видел, чтобы кто-нибудь здесь курил сигареты, вы — первый, — сказал О'Лири. — И эта зажигалка…

Никодеус вертел зажигалку в руке, пристально глядя на Лафайета.

— Позже у нас будет масса времени для всех этих объяснений, мой юный друг. А пока не началось торжество, я бы хотел несколько минут… э-э… поговорить с тобой.

— Да, спасибо, что выручили меня сегодня.

Лафайет застегивал пояс, на котором висела шпага, и на секунду остановился, с восхищением разглядывая в зеркале покрой своих бриджей.

— На какое-то мгновение мне показалось, что Горубл задался целью отправить меня на виселицу. Что со стариком?

— Ну, он вообразил, что если ты что-то можешь по части магии, то должен оказать нам большую помощь в предстоящей войне с мятежным Лодом. И когда ты сказал, что никакой магии вообще не существует, это его страшно расстроило. Ты должен его простить. В некоторых вопросах он весьма наивен. Я рад, что смог выручить тебя, но если честно — мне и самому не все с тобой ясно. Гм… может, ты мне все-таки скажешь, зачем ты здесь?

О'Лири наблюдал в зеркале за фокусником, который по-прежнему вертел в руках зажигалку.

— Хотел осмотреть здешние достопримечательности.

— Ты раньше никогда не бывал в Артезии?

— Нет. Я даже не подозревал о ее существовании. Правда, помню, был один сон — какой-то стеклянный дом, телескоп… но вряд ли тут есть какая-нибудь связь.

Он резко обернулся. Никодеус, стоящий прямо перед ним, быстро положил зажигалку в карман.

— Что это вы ее так быстро спрятали? — запальчиво спросил О'Лири. — И зачем вы все подкрадываетесь поближе ко мне?

— Ах, это… — Никодеус заморгал, смущенно улыбаясь. — Ну, это… миниатюрный фотоаппарат. Понимаешь, у меня хобби: я делаю «снимки без лести», естественно, когда человек не знает, что его фотографируют, я только…

— Дайте-ка я взгляну.

Никодеус заколебался, потом сунул руку в карман и извлек оттуда фотоаппарат. Он был сделан в виде зажигалки, даже мог соответственно действовать — это О'Лири уже видел, но по весу он был тяжелее обычной зажигалки. С тыльной стороны были встроены крошечные объективы. Он вернул фотоаппарат.

— По-моему, я стал излишне подозрительным после того, как за неполные два часа мне успели нарисовать несколько вариантов жуткой кончины, которая меня ожидала.

— Не думайте об этом, мой дорогой О'Лири. — Никодеус бросил взгляд на его руку. — Ах да, я обратил внимание на твой перстень. Очень интересный рисунок. Позволь мне поближе на него посмотреть?

Лафайет покачал головой:

— Он не снимается. А что, собственно, интересного в этом кольце?

Лицо Никодеуса стало серьезным.

— Так случилось, что здесь, в Артезии, секира и дракон имеют особое значение. Это знак старинного королевского дома. Существует древнее пророчество — и люди здесь притворяются, что верят такого рода вещам, — что королевство в его лихую годину спасет… гм… герой, который прискачет верхом на драконе с секирой в руках. В пророчестве сказано, что героя сразу узнают по этому символу. Я думаю, что этот назойливый шут Йокабамп заприметил перстень — у него острый глаз — и тут же сымпровизировал все остальное. И я бы сказал, к счастью для тебя. А ведь он мог завопить, что это дурной знак. Лод ходит с секирой, понимаешь, и повелевает драконом.

Лафайет пристально посмотрел на Никодеуса и рассмеялся:

— Вы так говорите, как будто сами верите во все это.

Никодеус спокойно усмехнулся:

— Конечно, это всего лишь басня. И все же я бы на твоем месте повернул перстень рисунком внутрь.

— Не могу понять, — сказал О'Лири, — почему вас больше всех заботит мое будущее? Все остальные, похоже, только и ждут, чтобы меня вздернули за уши.

— Просто естественное желание помочь чужестранцу в беде, — ответил, улыбаясь, Никодеус. — В конце концов, избавляя тебя от каленого железа, я имел и свой интерес.

— В какой-то момент вы почти убедили Горубла в том, что я шпион.

— Да это же я специально, чтобы ввести его в заблуждение. Мне надо было как-то отвлечь его внимание от черной магии. Как все артезианцы, он очень суеверен.

— В таком случае, я был прав — вы не местный.

— Это правда, — подтвердил Никодеус. — Я действительно прибыл… гм… из страны, расположенной к югу. Я…

— Я думаю, что ваша страна сильно обогнала Артезию, например, в области технологии. Одна ваша зажигалка чего стоит. Могу поспорить, что электрические лампочки во дворце тоже ваших рук дело.

Никодеус кивнул, улыбаясь:

— Точно. Я делаю что могу, чтобы украсить дворцовую жизнь.

— А каково ваше положение здесь?

— Я — советник его величества. — Никодеус мягко улыбнулся. — Он считает меня мастером магии. Разумеется, среди этих недалеких людей достаточно наличия капли здравого смысла, чтобы прослыть мудрецом. — Он снова спокойно улыбнулся. — Послушай, мой юный путешественник, надеюсь, ты больше не сомневаешься в том, что я тебе друг, — так вот, не хочешь ли ты мне довериться и конфиденциально сообщить что-нибудь? Может, я смогу помочь тебе в осуществлении твоих замыслов?

— Спасибо, но никаких определенных замыслов, где бы потребовалась ваша помощь, у меня нет.

— Я уверен, что мы могли бы договориться к обоюдной пользе, — продолжал Никодеус. — Я — с моим прочным положением здесь, вы, мистер О'Лири, — с вашим… как бы это выразиться… — он остановился на этой вопросительной ноте.

— Зовите меня просто Лафайетом. Я вам очень признателен за все, что вы для меня сделали. Но правда, мне не нужна ничья помощь. Слушайте, торжество вот-вот начнется. Пойдемте быстрее вниз. Я не хочу ничего пропустить.

— Значит, ты все-таки решил идти в одиночку, — печально сказал Никодеус. — Ну что ж, как хочешь, Лафайет. Не буду отрицать — я разочарован. Честно говоря, все это мне уже немного наскучило. Я думал… Ну да ладно, — он все еще пристально глядел на Лафайета, покусывая нижнюю губу.

— А знаешь, я вот думаю, а может, тебе лучше сбежать сегодня вечером, до начала праздника? Если останешься, его величество, по зрелом размышлении, все равно отправит тебя на пытки. А я могу устроить тебе быструю лошадь, которая будет ждать…

— Да не хочу я убегать сейчас, до торжества, — сказал О'Лири. — А кроме того, — добавил он, ухмыляясь, — я ведь обещал расправиться с драконом, помнишь? — Лафайет подмигнул Никодеусу. — Думаю, что это нелегкая задача — убить дракона. Я должен по крайней мере попытаться. Да и еще я слышал, что принцесса Адоранна весьма недурна собой.

— Будь осторожен, парень! Принцесса — наиболее ревностно охраняемое сокровище Горубла. Ты можешь совершить ошибку, думая…

— Думать — это как раз то, к чему я решил не прибегать, пока я здесь, — сказал Лафайет и, давая понять, что разговор окончен, добавил, — ну, давай пойдем, Никодеус. Это первое королевское мероприятие в моей жизни. Я весь в нетерпении!

— Ну, пошли. — Никодеус хлопнул О'Лири по спине. — К делу! Сегодня пирушка, а завтра — битва не на жизнь, а на смерть!

— Битва? — с тревогой в голосе спросил Лафайет.

— Но ты же собирался сразиться с драконом, — напомнил ему Никодеус.

— Ах, вот вы о чем, — улыбнулся О'Лири.

Никодеус рассмеялся:

— Да, именно об этом!

У высокого арочного входа в танцевальный зал Лафайет немного задержался и осмотрел огромный зал из белого, отполированного до зеркального блеска мрамора. Размером с футбольное поле, он был заполнен королевскими гостями в кружевах, тканях различных цветов и оттенков, какие только можно себе вообразить. Все переливалось в свете люстр, которые, словно роскошные гроздья сверкающего винограда, свисали со сводчатых позолоченных потолков.

Когда дворецкий выкрикнул имя Никодеуса, все разом повернули головы в их сторону и с интересом уставились на О'Лири.

— Побольше почтения, Хамфрис, — посоветовал фокусник дворецкому. — Это Лафайет О'Лири, молодой герой, который пришел к нам в страну, чтобы избавить королевство от чудовища Лода.

— О, прошу прощения, милорд. Какая честь!

Он поклонился и стукнул жезлом об пол.

— Рыцарь Лафайет О'Лири! — провозгласил дворецкий. — Королевский герой!

— Я не рыцарь, — начал Лафайет.

— Ничего. — Никодеус взял его под руку и повел к ближайшей группе гостей. — Мы подумаем о графском титуле для тебя при первой же возможности.

По пути он кивал всем, а люди уже окружали их, в предвкушении чего-то необычного.

— Дамы и господа! Разрешите мне представить вам моего друга, сэра Лафайета.

— Неужели вы правда собираетесь сразиться с этим жутким чудовищем? — выдохнуло манерное создание в бледно-голубом платье с оборками, обмахиваясь веером.

Высокий человек с плоским лицом и тонкими белыми волосами поднял вверх костистый палец:

— Надо неожиданно напасть на него, сильно врезать ниже пояса, промеж ног, и можно убираться. Вот что я вам советую, сэр Лафайет. Я всегда говорил — смелость города берет!

— А вы и голову ему отрубите? — взвизгнула пухленькая блондинка. — Бр-р-р, какой ужас! Наверно, будет море крови?

— Я бы отправился с тобой, парень, — запыхтел рядом полный джентльмен с крупным носом и длинными свисающими усами. — К сожалению, моя подагра не пускает…

Лафайет кивнул, весело прокомментировал сказанное и взял с подноса бокал. Понюхав дешевое пойло, он на секунду сосредоточился, представляя то, чем он хотел бы его наполнить, и, наконец, почувствовал легкий щелчок, свидетельствовавший об успешном завершении манипуляции.

Лафайет пригубил бокал — настоящий Реми-Мартин. Осушив его одним глотком, О'Лири тут же подхватил другой. Приятное тепло охватило его. Мимо проносили поднос, и Лафайет взял себе еще один бокал.

Неожиданно по толпе пронесся ропот. Негромко протрубили фанфары.

— Принцесса, принцесса, — зашептали кругом.

Лафайет посмотрел в направлении, куда все вытянули шеи, и увидел группу женщин, входящих в широкую дверь под аркой.

— Которая из них Адоранна? — спросил он Никодеуса, слегка толкнув его локтем.

— Она появится после них.

Наконец показалась высокая стройная девушка с тигренком на поводке. Она была в бледно-голубом платье, сплошь расшитом мельчайшим жемчугом. Ее движения были полны лебединой грации. Волосы цвета весеннего солнечного света — другого определения О'Лири подобрать не смог — были прямые, коротко остриженные, и венчала эту очаровательную головку маленькая корона. У нее были огромные глаза небесного цвета, безукоризненной формы овал лица и линия подбородка, маленький аристократический носик, по-другому Лафайет назвать его не мог, прелестная, стройная, излучающая здоровье фигурка тренированной спортсменки. О'Лири сделал глубокий вдох, губы его непроизвольно сложились, чтобы присвистнуть от восхищения, но вместо этого вырвался какой-то хрип.

— В чем дело? — шепотом спросил Никодеус.

— Теперь я знаю, что имеют в виду, когда говорят «перехватывает дух», — пробормотал Лафайет. — Ну, я пошел.

И он начал пробираться сквозь толпу.

— Ты куда? — схватил его за рукав Никодеус.

— Хочу познакомиться с принцессой.

— Но ты не можешь сам приблизиться к ее королевскому высочеству! Ты должен подождать, пока она сама вызовет тебя.

— Ой, давайте не будем разводить все эти церемонии! Я хочу проверить — неужели она и вблизи так же хороша, как и издали.

Он протиснулся между двумя сухопарыми великосветскими дамами, которые неуверенно завершали книксен, и улыбнулся девушке, повернувшейся в этот момент в его сторону и с удивлением взиравшей на него.

— Привет! — сказал Лафайет, с восхищением оглядывая принцессу. — Я слышал, что вы прекрасны. Но сказать так — это ничего не сказать. Я даже не знал, что способен представить такое совершенство!

В этот момент вперед выступил человек высокого роста с темными кудрявыми волосами и лицом, которое обычно изображают на проспектах, рекламирующих сигареты. Он резким движением расправил плечи Геркулеса, так, что, казалось, его туника ярко-синего цвета с позолоченными галунами и петлицами вот-вот лопнет. Молодой человек сделал поклон головой в сторону принцессы, затем повернулся и угрожающе посмотрел на О'Лири.

— Прочь, невежа! — тихо сказал он.

О'Лири махнул рукой.

— Иди, играй в свои карты.

Лафайет решил обойти молодого человека, но тот преградил ему дорогу.

— Ты что, оглох, чурбан? — рявкнул он.

— Нет, я Лафайет О'Лири, и, если не возражаете, я бы хотел…

Молодой Геркулес уперся пальцем в грудь Лафайета.

— Пошел прочь! — свирепо прошипел он.

— Ну, вот те раз! Не надо грубостей в присутствии принцессы, — предостерег О'Лири, отстраняя руку.

— Граф Алан! — послышался холодный женский голос.

Оба противника повернулись. Принцесса Адоранна дружески улыбнулась графу и обратилась к Лафайету:

— Вы, должно быть, и есть тот смельчак, который пришел освободить нас от дракона? — Она потянула за поводок, так как тигренок уже обнюхивал ноги О'Лири. — Добро пожаловать в Артезию.

— Благодарю. — Лафайет слегка отодвинул графа локтем. — Собственно говоря, я пришел сюда не для того, чтобы убивать драконов, но уж коль скоро я тут, то я не прочь помочь вам.

— И много на вашем счету драконов, сэр Лафайет? — спокойно улыбаясь, спросила она.

— Да нет. Если честно признаться, то я даже ни одного не видел. — Он заморгал. — А вы что — видели?

От удивления рот принцессы слегка приоткрылся.

— Нет. Дракон всего один, и это зверь мятежника Лода.

— Я принесу вам его левое ухо — если у драконов вообще есть уши.

Принцесса прелестно зарумянилась.

— Парень, ты что-то совсем осмелел, — вмешался Алан.

— Ну, коль уж я иду сражаться с драконом, то это вполне естественно. Мне ведь надо совершенствоваться. — Лафайет еще ближе подошел к принцессе.

— А знаете, Адоранна, мне следовало бы потребовать полцарства и вашу руку.

Рука графа Алана рывком развернула О'Лири, другая оказалась у него прямо под носом.

— Предупреждаю тебя последний раз!

Лафайет высвободил руку.

— Искренне надеюсь на это. Между прочим, у вас ведь есть какое-то неотложное дело. — Лафайету пришлось тут же это срочное дело выдумать.

Граф Алан встревожился.

— Извините, ваше высочество, — произнес он напряженным голосом, потом поспешно повернулся и быстро зашагал к воображаемой двери.

О'Лири тепло улыбнулся принцессе.

— Приятный молодой человек, — сказал он. — Ваш приятель?

— Да, один из самых близких друзей. Мы еще в детстве вместе играли.

— Поразительно, — сказал Лафайет. — Неужели вы помните свое детство?

— Очень хорошо помню, сэр Лафайет. А вы что, не помните?

— Да, конечно, помню. Но лучше оставим эту тему. Не хотите ли потанцевать?

Фрейлины принцессы, стоящие в ряд позади нее, громко зафыркали и начали двигаться, как бы готовясь к наступлению. Адоранна задумчиво посмотрела на О'Лири:

— Но ведь музыки нет?

Лафайет бросил взгляд на пальмы в горшках. Тут же представил себе за ними джаз-банд из пяти человек, одетых в смокинги. У них была пауза, и инструменты лежали в стороне. Руководитель поднял руку и что-то сказал музыкантам. О'Лири услышал негромкое вступление ударника. Это была мелодия блюза «Королевский сад».

— Разрешите? — Лафайет поклонился.

Адоранна улыбнулась, передала поводок с тигренком стоящей рядом даме и взяла Лафайета под руку. Он притянул ее поближе — такое легкое, как перышко, небесно-голубое видение — и почувствовал слабый запах цветущего в ночи жасмина.

— Сэр Лафайет! — удивленно воскликнула принцесса. — У вас очень странная манера обращения с дамами.

— Я покажу вам оригинальный танец, который танцуют у меня на родине.

Он сделал несколько па Артура Муррея, которые часто разучивал один у себя в комнате, держа учебник в левой руке. Она двигалась без видимых усилий.

— Вы великолепно двигаетесь и удивительно тонко чувствуете партнера, — похвалил О'Лири. — Впрочем, я думаю, этого и следовало ожидать.

— Конечно, я ведь обучалась бальным танцам. Но скажите мне, почему вы все-таки согласились выйти против этого дракона Лода?

— Ох, я не знаю. Ну, может быть, потому, что я не хотел уточнять, что имел в виду ваш папочка, угрожая мне каленым железом.

— Шутите, сэр!

— Конечно.

— Скажите, а вы давали какую-нибудь серьезную клятву, что пойдете на этот великий подвиг?

— Ну…

— А клятву держать все в тайне — тоже? — Она заметно оживилась. — Скажите, — продолжала Адоранна возбужденным шепотом, — кто вы на самом деле? Имя — сэр Лафайет, — за ним, наверно, скрывается какой-то благородный титул в вашей стране?

— Почему вы так решили?

— По тому, как вы себя ведете, видно, что вы не привыкли кланяться, — сказала она, с ожиданием глядя на него.

— Да, вы правильно заметили. Там, откуда я прибыл, я никому не должен был кланяться.

Адоранна от изумления открыла рот:

— Я так и знала! Как интересно! Скажите, Лафайет, где находится ваша страна? Не на востоке потому, что там нет ничего, кроме океана. А на западе пустыня, владения Лода.

— Не женское это дело — выпытывать мои секреты, — сказал игриво Лафайет. — Да и вообще, будет интереснее, если я останусь загадочным.

— Ну ладно, пусть будет так. Только обещайте мне, что я буду первой, кому вы решите раскрыться.

— Можете на это рассчитывать, конфетка моя, — заверил ее О'Лири.

— Конфетка?

— Ну, знаете, это такая сладкая штука.

Адоранна засмеялась:

— Лафайет, вы очень оригинально выражаетесь!

— Для меня это один из самых приятных моментов, — продолжал болтать О'Лири. — Обычно я просто немею, когда дело доходит до светской беседы!

— Лафайет, вы просто морочите мне голову! Могу поспорить, вы никогда не лезете за словом в карман.

— Если бы так! Моменты бывают разные. Ну, например, когда мушкетеры пришли меня арестовывать. Да и перед этим, когда я успел переброситься парой слов с неким Рыжим Быком…

Адоранна удивленно вскинула брови.

— Вы имеете в виду этого гнусного карманника и контрабандиста?

— Похоже, у него были кое-какие криминальные наклонности. Думаю, что это отражение анархических тенденций во мне самом.

— И они вас арестовали! — воскликнула Адоранна. — Лафайет, да вас ведь могли упрятать за решетку!

— Ничего, я бывал в местах и похуже.

— У вас, наверно, бывали захватывающие приключения? Принц, путешествующий инкогнито…

Музыка смолкла, послышались звуки, как будто музыканты складывали свои инструменты в одно место. Все захлопали, требуя продолжения. Граф Алан из-за спины О'Лири, вытянув голову к принцессе, спросил ее:

— Могу ли я рассчитывать на честь пригласить ваше высочество на следующий танец?

— Извини, Ал, следующий танец занят, — Лафайет взял девушку за руку и повел ее.

Алан преградил ему путь.

— Я, кажется, просил тебя убраться, остряк несчастный! — зашипел граф.

— Предупреждаю тебя, исчезни, пока я совсем не вышел из себя!

— Послушай, Ал, мне это начинает надоедать! — сказал Лафайет. — Каждый раз, когда я дохожу до самого интересного в разговоре с Адоранной, ты обязательно тут же влезаешь!

— Ах так! Даже самый последний тупица давно бы понял, что его присутствие нежелательно. А теперь — вон!

Услышав громкий голос графа, все разом обернулись к ним.

— Алан! — Видно было, что Адоранна была шокирована. — Ты не должен так разговаривать с… гостем, — ей наконец удалось закончить фразу.

— Гостем? Да судя по всему, это просто искатель приключений, его наняли! Да как он осмеливается прикасаться к персоне ее королевского высочества!

— Алан, ну почему бы вам не подружиться? — в голосе принцессы послышалась мольба. — В конце концов, сэр Лафайет поклялся сослужить великую службу на благо нашей короны.

— Похоже, он мастак говорить о великих подвигах, — резко выпалил Алан, — но когда придет время действовать…

— Я заметил, что сам-то ты не очень рвешься, — поддел его О'Лири. — А на вид ты такой большой и сильный.

— Достаточно сильный, чтобы размозжить тебе голову. А что касается дракона, то ни я, ни кто другой не сможет сразиться с чудовищем больше горы, с мощным панцирем и клыками.

— Откуда ты знаешь про панцирь и клыки? Ты что, видел его?

— Нет, не видел, но это всем известно.

— Ну, так и быть, Алан, ты сейчас иди отсюда. А после того, как я убью дракона, я позволю тебе подойти к нему и измерить его рулеткой, вот тогда и узнаем — такой ли он огромный, разумеется, если ты не струсишь!

— Я струшу?!

Точеное лицо графа, искаженное злобой, оказалось в двух дюймах от лица Лафайета.

— Да мне ничего не стоит сделать из твоей шкуры барабан, будь ты хоть пеший, хоть на коне!

— Граф Алан! — Голос Адоранны звучал холодно и негромко, но в нем слышались властные нотки. — Что за манеры, сэр?

— Манеры? — Алан бросил взгляд на О'Лири. — Да у этого молодца вообще манеры свинопаса! Бьюсь об заклад, что и вояка он еще тот!

— Я не знаю, Ал, — небрежно произнес О'Лири. — Я немного знаком с каратэ, айкидо, дзюдо…

— С этим оружием я незнаком, — раздраженно прервал его Алан. — Ну, а как насчет палаша, кинжала, булавы? Можно и палицу, копье…

— Грубо, — ответил Лафайет. — Очень грубо. Я считаю, что фехтование более подходящий вид спорта для джентльмена. Я как раз в прошлом месяце читал классную книгу об этом. Главное в фехтовании — это укол кончиком шпаги, а не удар лезвием. Знаешь, сабля и эспадрон…

— Я не новичок в фехтовании на рапирах, — мрачно произнес Алан. — И был бы рад иметь возможность проучить тебя.

Лафайет снисходительно рассмеялся:

— Ты собрался меня проучить? Ал, старина, если бы ты знал, как все это глупо. В конце концов, что ты можешь такого, чего бы я не смог?

— В таком случае, сэр Никто, может быть, вы соблаговолите снизойти, чтобы принять мой вызов?

— Алан… — начала было Адоранна.

— Все в порядке, ваше высочество, — остановил ее О'Лири. — Есть возможность позабавиться. Завтра днем, устроит?

— Завтра? Ну нет! Сегодня — сейчас! Я не сомневаюсь, что ты с утра пораньше уберешься куда-нибудь в надежное место со всеми своими амбициями, только тебя и видели! Но тебе это не удастся, негодяй! На внутреннем дворе достаточно светло и от лунного света. Я хочу проучить тебя прямо сейчас, без дальнейшей болтовни!

Рядом с Лафайетом появился Никодеус.

— Алан, — мягко сказал он. — Если позволите, я бы хотел предложить…

— Не позволю!

Глаза Алана и О'Лири встретились.

— Я буду ждать вас во дворе.

Граф кивком головы поклонился принцессе, повернулся на каблуках и начал прокладывать себе дорогу среди плотной толпы зевак, которая тут же устремилась за ним.

— И весь этот ажиотаж вокруг урока фехтования! — воскликнул Лафайет. — Эта публика — настоящие спортивные фанаты!

— Сэр Лафайет, — еле слышно произнесла принцесса, — не обращайте внимания на глупую выходку графа. Я потребую, чтобы он принес вам свои извинения.

— Не волнуйтесь, Адоранна. Я думаю, что немного свежего воздуха пойдет мне только на пользу. У меня еще не весь коньяк выветрился.

— Лафайет, вы слишком хладнокровны перед лицом опасности! Вот. — Она вынула откуда-то кружевной платочек и вложила его в руку Лафайета. — Носите его при себе и, пожалуйста, я прошу вас, обойдитесь с графом благородно.

Сказав это, принцесса ушла.

— Адоранна… — начал было О'Лири, но кто-то тронул его за руку.

— Лафайет, — Никодеус говорил ему прямо в ухо. — Вы просто не знаете, на что идете. Алан непревзойденный фехтовальщик в полку гвардейцев.

— Да я просто покажу ему несколько приемов владения шпагой. Он…

— Приемов? Да он блестящий фехтовальщик! Ты и ойкнуть не успеешь, как он воткнет тебе шпагу под ребро!

— Глупости. Мы просто немного разомнемся, забавы ради.

— Забавы? Да ведь он просто взбешен!

Лафайет задумался:

— Вы действительно думаете, что он это все серьезно?

— Еще чуть-чуть, и у него пена изо рта пойдет, — заверил его Никодеус.

— Последнее время он был фаворитом принцессы, пока не пришли вы и не перебежали ему дорогу.

— Так он что — ревнует? Бедняга! Если бы он только знал…

— Знал что? — отрывисто спросил Никодеус.

— Ничего! — Он сердечно похлопал Никодеуса по спине. — Ну, пошли, — выйдем и посмотрим, что можно сделать.

5

Мрачный прямоугольный двор был огорожен гранитной стеной, сзади неясно вырисовывались крылья дворца, которые занимала прислуга. Все было залито мрачным холодным лунным светом. Заметно похолодало, приближались заморозки…

Лафайет оглядел толпу, собравшуюся, чтобы посмотреть урок фехтования. Группы зрителей, стоящие как вкопанные, образовали нечто вроде импровизированной арены. Слышались тихие, но возбужденные голоса. Заключались пари. О'Лири заметил, что большинство ставило два к одному в пользу его противника.

— Давай подержу твой плащ, — живо предложил Никодеус.

О'Лири скинул его и тут же передернулся от порыва холодного, промозглого ветра, ударившего в спину и заставившего трепетать рубашку, словно флаг. Граф Алан, с засученными рукавами, огромный как никогда, стоял в двадцати футах от Лафайета. Он небрежно разговаривал с двумя элегантными секундантами, которые, взглянув на О'Лири, холодно кивнули и больше не обращали на него внимания.

— Ну, я вижу, хирург уже готов, — Никодеус указал на дородного человека в длинной серой накидке, — хотя не думаю, что у него будет много работы. Граф всегда наносит укол прямо в сердце.

Алан принял от своего помощника шпагу, проверил ее на гибкость, попробовал пальцем острие и несколько раз рубанул по воздуху.

— Мне бы тоже надо согреться, — заметил Лафайет.

Он потянулся за своей шпагой, но, чтобы вытащить ее из ножен, одной руки ему было явно недостаточно, пришлось помогать второй.

— Какая-то она слишком длинная, не правда ли? — сказал Лафайет.

Помахав оружием, он принял боевую стойку.

— Надеюсь, тебе приходилось драться с опытными противниками? — спросил Никодеус.

— Да нет, я практиковался сам с собой.

О'Лири сделал выпад, но не рассчитал, и ему пришлось дважды переступить для того, чтобы сохранить равновесие.

— Эта штука слишком тяжелая, — заметил он, опуская шпагу к земле. — Я привык к оружию полегче.

— Скажи спасибо, что она такая тяжелая. У графа великолепный удар — легкое оружие он тут же выбивает из рук, и оно летит как щепка.

— Эй, — Лафайет подтолкнул локтем фокусника, — глянь-ка туда, вон — в черной накидке. Похоже, что это…

— Да, да, это она, — подтвердил Никодеус, — только не смотри туда. Все делают вид, что будто невозможно узнать, кто скрывается под этой накидкой. Сам понимаешь, в ее положении не пристало присутствовать на такого рода зрелищах.

Лафайет вытащил платочек, помахал им в сторону Адоранны и засунул его в карман рубашки. Граф Алан, находясь на противоположной стороне импровизированной арены, заметил это, но продолжал разогреваться, разрубая воздух шпагой и упирая свободную руку в бедро. О'Лири с восхищением смотрел на свистящую сталь.

— Послушай, Никодеус, — пробормотал он задумчиво, — а ведь он чертовски хорош!

— Я же говорил тебе, что ему тут нет равных. Но если ты считаешь, что сможешь победить его…

— Послушай, может, я несколько поторопился, а?

Он наблюдал, как граф, молниеносно описав серию восьмерок, изысканно закончил повторную атаку и, уперев острие шпаги в землю, испытующе посмотрел на О'Лири.

— Давай, — зашептал Никодеус, — покажи ему немного из того, что ты умеешь. Ты получишь психологическое преимущество, если тебе удастся выполнить приемы хоть немного лучше, чем это сделал он.

— Послушай-ка, Никодеус, я думаю, что будет не очень-то благородно с моей стороны, если я проучу его на глазах у друзей?

— Ну что ж, пусть сам расхлебывает. В конце концов, это ведь он настаивал на поединке.

Секунданты Алана, о чем-то посовещавшись, направились через двор к О'Лири.

— Никодеус! — Лафайет схватил своего секунданта за руку. — Все идет совсем не так, как я предполагал. Я хочу сказать, я предположил, что поскольку Алан — ну, то есть, я не понимаю, как…

— После! — Никодеус высвободил руку, подошел к секундантам графа и стал с ними о чем-то серьезно говорить.

Лафайет взял шпагу и сделал пару неуклюжих взмахов. В его онемевших от холода пальцах шпага смотрелась топорно, как будто он орудовал ломом. Теперь Алан сделал несколько шагов вперед и стоял, выжидая, — его изящная шпага в бронзовой от загара руке выглядела почти невесомо.

— Ну, начнем, Лафайет, — Никодеус уже стоял возле него. — Сейчас я взмахну белым платком, и вы скрестите шпаги.

О'Лири почти не слышал, что говорил ему Никодеус, а тот заговорил еще быстрее, настойчиво предлагая Лафайету начать.

«Может, упасть и притвориться, что сильно повредил колено, — лихорадочно соображал Лафайет. — Нет, это не годится. А может, чихнуть и изобразить сильнейший приступ астмы? Нет, это тоже не подойдет. Итак, остается только одно… Черт! И как раз в тот момент, когда все для него так хорошо разворачивалось. Ничего не поделаешь — другого выхода нет. Но хоть бы на этот раз все сработало».

О'Лири зажмурил глаза и представил пансион мадам Макглинт. Извилистый коридор, скрипучие кровати, облупленные заляпанные обои, свою кладовочку, сардины… Он открыл глаза — Никодеус, не мигая, смотрел на него.

— Что случилось? Вам что, плохо?

Лафайет снова плотно зажмурил глаза, нашептывая про себя:

— Ты спишь… Это все тебе только снится. Ты в постели, ты чувствуешь, что в кровати сломалась пружина и впивается тебе под левую лопатку. Дело близится к утру, и если ты просто медленно откроешь глаза…

Он приоткрыл один глаз и увидел графа Алана, в нетерпении стоящего в десяти футах отнего, ряд напряженных в ожидании лиц, а чуть выше — нечеткие очертания каменной стены.

— Это же все не на самом деле, — прошептал Лафайет еле слышно. — Это все обман, галлюцинация! На самом деле это совсем не здесь!

Он топнул башмаком по мостовой:

— Это не настоящий камень, ха-ха, он только воображаемый. И на самом деле мне вовсе не холодно, сейчас прелестная августовская ночь! Ни ветерка…

Неожиданно для себя Лафайет перестал шептать. Нет никакого смысла обманывать себя: камень под ногами был по-прежнему твердый и настоящий. Порывы ледяного ветра все так же обжигали лицо. Алан ждал — обнаженная сталь слабо мерцала в его руке. Никодеус озабоченно смотрел на О'Лири.

— …правила, инструкции, — говорил он. — Ну, постарайся, мой мальчик.

Никодеус достал белый платок и взмахнул им.

— Все это так отвлекает, — пробормотал под нос Лафайет. — Совершенно не могу сосредоточиться, когда на меня так глазеют.

— Джентльмены, начали! — резко скомандовал Никодеус.

Граф Алан поднял шпагу и принял боевую стойку. Ничего не видя перед собой, Лафайет сделал несколько шагов вперед, держа свою тяжелую шпагу на вытянутой руке. Скрестившись, клинки издали звук, похожий на звук от удара по железному забору.

— Послушайте! Одну минутку! — О'Лири опустил шпагу и отступил назад.

Алан пристально смотрел на него — его темные глаза отливали каким-то неземным светом. О'Лири повернулся к Никодеусу:

— Послушайте-ка, если это настоящая дуэль, а не просто дружеский поединок…

— Ха!.. — прервал его Алан.

— …то, поскольку я принял вызов, за мной право выбора оружия, не так ли?

Никодеус выпятил нижнюю губу.

— Полагаю, что так. Но дуэль уже началась.

— Никогда не поздно исправить ошибку, — твердо сказал Лафайет. — Итак, граф, вы выбрали шпаги — примитивное оружие. Надо бы взять что-нибудь посовременнее. Может быть, револьверы?

— Вы настаиваете на револьверах? — удивился Никодеус.

— А почему бы и нет? По крайней мере, — О'Лири ни на секунду не мог забыть, что принцесса смотрит на него, — в моих руках он будет выглядеть менее нелепо. Пусть лучше я проиграю на револьверах, чем нахватаюсь позора, когда Алан будет гонять меня по всему двору, ударяя по пяткам.

— Револьверы так револьверы, — согласился Никодеус. — Надеюсь, подходящая пара найдется?

— В моей комнате есть прекрасная пара, — сказал Лафайет.

— Как будет угодно сэру Лафайету, — ответил один из секундантов Алана, — при условии, разумеется, если граф не будет против.

— Я уверен, что граф не испугается, — сказал О'Лири. — Конечно, вероятность смертельного исхода при поединке на револьверах значительно выше… — Тут он резко оборвал себя, внезапно осознав, что говорит. — Револьверы? Может, немного подумаем, ребята? — начал он.

— Я о них слышал, — кивнул Алан. — Это похоже на маленькие мушкеты, которые можно держать в руке.

Он пристально взглянул на О'Лири:

— Вы говорили только о холодном оружии, когда спровоцировали меня на дуэль, сир, а теперь ваши ставки растут!

— Ну, хорошо, — поспешно сказал Лафайет. — Если вы не…

— …но я принимаю вызов, — резко заявил Алан. — А ты, оказывается, еще более кровожадный негодяй, чем мне показалось вначале, но я не буду возражать. Несите оружие!

— Может быть, нам стоит уравнять шансы?

Слова Никодеуса остались без внимания, так как косматый паж с большим рвением устремился за оружием.

Алан отвернулся, отошел на несколько шагов и стал сквозь зубы что-то говорить своим секундантам, которые время от времени бросали взгляды на О'Лири. Он развел руками и хмуро посмотрел на них. Никодеус сосредоточенно жевал губу.

— Мне это не нравится, — сказал он. — Одним удачным выстрелом он может в одно мгновение снести тебе голову, даже если ты успеешь нажать курок одновременно с ним.

Лафайет рассеянно кивал, полуприкрыв глаза. Он вспоминал револьверы, уютно лежащие в своих украшенных драгоценными камнями кобурах. Он представил себе их внутренний механизм, зримо ощупывая его отдельные детали… Ему казалось, что он утратил свою способность манипулировать окружающим, словно его околдовали. Но попробовать все-таки стоило. В данных условиях это было не так-то просто осуществить. О'Лири почувствовал обнадеживающее колебание — такое слабое, что его можно было принять за дуновение ветра.

Вернулся мальчик и, тяжело дыша, протянул пояс великолепной работы из черной кожи, на котором висели тяжелые револьверы с длинными стволами.

— Я возьму их. — Никодеус принял оружие из рук пажа, протянул ждущему графу и предложил проверить оба револьвера.

Алан вытащил один из них, взял за рукоятку и передал секундантам, которые его тщательно осмотрели. Покачав головами, они о чем-то переговорили и вернули его обратно. О'Лири взял свой, рассеянно заметив при этом, что револьвер был автоматический, с магазином и прицельным приспособлением с насечкой. Смотрелся он весьма угрожающе.

— С какого расстояния стреляются, Лафайет? — шепотом спросил Никодеус.

— О, я думаю, что трех шагов должно быть достаточно.

— Что? — Никодеус изумленно посмотрел на него. — Да с такого расстояния никто не промахнется!

— В этом-то все и дело, — ответил Лафайет. — Давайте приступим!

Он нервно облизывал губы и едва слышал, как Никодеус инструктировал обоих дуэлянтов, что они должны стать спиной друг к другу, оружие держать сбоку с опущенным вниз стволом, затем по сигналу сделать три шага и только после этого повернуться и выстрелить.

Алан занял позицию и стоял в напряженном ожидании. Лафайет встал к нему спиной.

— Готовы? Пошли! — твердо скомандовал Никодеус.

О'Лири судорожно сглотнул, сделал шаг, другой, третий, резко повернулся и поднял револьвер. Алан уже держал свой готовым к стрельбе, и направлен он был прямо в сердце Лафайета. Он увидел, что граф нажимает курок, и в то же мгновение, прицелившись в белое пятно его рубашки, выстрелил.

Струя фиолетовых чернил, описав длинную дугу, поразила графа в самое сердце, а поток красной жидкости из револьвера Алана заляпал плечо О'Лири.

— Я первый попал! — радостно закричал Лафайет и сделал еще один выстрел, на сей раз влепив струю прямо в ухо графа. Это была хорошая, мощная струя, как одобрительно успел отметить О'Лири. Она настигла надменного графа, когда тот уже отступал, пронеслась, обрызгав лицо и залитую краской при первом выстреле рубаху. Струя впилась в его ухо как раз в тот момент, когда граф, отступая, столкнулся со своими перепуганными секундантами и упал. Толпа, взиравшая до этого в безмолвном шоке на происходящее, взорвалась от смеха, и в этом общем хохоте явно был слышен смех принцессы.

— Ну, что? Думаю, победа на моей стороне?

О'Лири опустил револьвер и, улыбаясь, принимал от толпы возгласы посвящения в рыцари. Алан вскочил на ноги, пытаясь обеими руками вытереть лицо. Он дико смотрел на свои фиолетовые руки, затем с ревом подскочил к перепуганному секунданту, вырвал у него из ножен шпагу и рванулся в атаку.

— Лафайет! — громко крикнул Никодеус.

О'Лири оглянулся как раз вовремя. Увидев летящую прямо на него шпагу, он схватился за эфес своей и успел выхватить ее и поднять, чтобы встретить атаку Алана.

— Эй! — О'Лири, сделав шаг назад, яростно отбивал атаку. Слышался лязг стали, Лафайет отступал все дальше и дальше под яростным натиском сильного противника. Он споткнулся на неровной мостовой и тут же получил ряд мощных ударов по руке, да таких, что не мог ею двинуть. Казалось, еще чуть-чуть — и графу удастся выбить оружие у него из рук. О контратаке не могло быть и речи.

Еще один сильный удар — и шпага вылетит из рук О'Лири. На какое-то мгновение он увидел искаженное яростью лицо Алана, все в фиолетовых пятнах. Лафайет выставил шпагу вперед, готовый отразить очередной выпад графа.

Последовала атака, и в это мгновение послышался звук удара — что-то белое мелькнуло сверху и, ударив графа по голове, отлетело в сторону и вдребезги разбилось. Алан выронил шпагу и, медленно наклоняясь, сначала опустился на колени, а потом рухнул плашмя лицом вниз.

Что-то звякнуло под ногами Лафайета. Это оказался осколок «снаряда». Хрипло выдохнув, он нагнулся и поднял черепок. Рисунок на осколке с ангелочками и прелестными девушками был ему знаком — точно такой же был на ночном горшке в его комнате. Он быстро посмотрел вверх и увидел симпатичное личико в обрамлении темных кудряшек, которое быстро скрылось в окне.

— Дафна, — прошептал Лафайет, — как ты вовремя подоспела, девочка.

Когда вернулись в танцевальный зал, все долго и от души смеялись и поздравляли Лафайета, похлопывая его по спине.

— Это самая прелестная выходка за весь год, — давясь от смеха, говорил пожилой седой человек в бледно-желтых брюках до колен, с моноклем в глазу.

— Молодой Алан, кажется, получил свое, а? Хотел немного смошенничать, а парень оказался для графа слишком крупной наживкой!

— Ты прекрасно справился с ситуацией, — глубокомысленно одобрил Никодеус. — Смертельный исход оставил бы дурное впечатление, а так — ты, конечно, достиг своей цели. Ты поступил мудро.

Подошла Адоранна, хорошенькая как никогда, с разрумянившимися на холоде щечками. Она положила свою руку на руку Лафайета.

— Я так благодарна вам, благородный сэр, за то, что вы сохранили жизнь графу. Он получил урок, который вряд ли скоро забудет.

В переполненном танцевальном зале раздался пронзительный крик, затем послышался сердитый женский голос. Что-то произошло, и круг восторженных почитателей подвига Лафайета резко поредел. Все вытянули шеи, чтобы увидеть причину переполоха.

— Уфф! — О'Лири оглянулся, отыскивая глазами лакея, и, когда тот приблизился с подносом, взял девятый (а может быть, это был уже десятый) стакан бренди.

— Адоранна, — начал он, — сейчас для нас весьма подходящий момент оставить общество и на минутку уединиться. Я заметил, что тут прекрасный сад.

— О, Лафайет, пойдемте вначале посмотрим, отчего это раскричалась герцогиня, как простая торговка рыбой, когда полицейский конфискует ее товар.

Она игриво потянула его за руку. Лафайет последовал за ней, впереди шел Никодеус и призывал всех уступить дорогу ее высочеству.

— Ах эта горничная! — послышалось сбоку. — Представляете, смазливая распутница крутится в обществе наравне со своими господами, да еще в украденном платье!

В душе О'Лири все оборвалось. Он напрочь забыл о том, что пригласил Дафну. Маленькая горничная, теперь уже в розовом платье, белых перчатках и серебристых туфельках, с ниткой белого сверкающего жемчуга на шее, оробев, стояла перед костлявой матроной, облаченной в светло-желтое парчовое платье, похожее на кольчугу. Матрона грозила пальцем, взывая к небесам, при этом жилы на ее шее вибрировали, как струны виолончели, даже диадема, прикрепленная сверху на ее жесткой прическе, энергично подпрыгивала, словно подчеркивая глубину нанесенного оскорбления.

— …ну, моя милая, я обязательно прослежу, чтобы тебя сначала как следует высекли, а потом отправили в исправительный дом, где…

— О, прошу прощения, герцогиня! — О'Лири шагнул к разъяренной даме, ободряюще подмигнув при этом Дафне. — Я думаю, тут произошло маленькое недоразумение. Эта молодая леди…

— Леди? Должна вам сказать, что это простая служанка! Какая наглость — появиться здесь, да еще в моем платье! Моя швея только сегодня закончила его!

— Вы, вероятно, ошибаетесь, — твердо сказал О'Лири. — Это я подарил девушке платье и пригласил ее сюда.

В этот момент он услышал за спиной вздох. Лафайет повернулся и увидел, что Адоранна смотрит на него широко раскрытыми глазами. Наконец ей удалось взять себя в руки и даже улыбнуться.

— Это еще одна из прекрасных шуток сэра Лафайета, — сказала она, — успокойтесь, дорогая Вероника, девчонка получит свое.

— Да нет! Вы не поняли! — запротестовал О'Лири. — Произошла ошибка. Это платье я ей подарил сегодня и пригласил на торжество.

— Прошу вас, благородный господин, — вмешалась Дафна, я вам очень признательна за то, что вы хотите выручить простую служанку, но ничего из этого не выйдет. Я… я украла платье — все именно так, как говорит ее высочество.

— Да нет же! Не делала она этого! — Лафайет замахал руками. — Вы что, все тут с ума посходили? Я говорю вам…

Герцогиня ткнула костлявым, как у скелета, пальцем в украшение на лифе платья:

— Разве это украшение не с герба дома Великого Джерси, да или нет? — Голос ее просто дрожал от торжества момента.

— Вообще-то она права, — пробормотал Никодеус в сторону О'Лири. — В чем тут дело? Как ты подарил ей это платье?

— Я… я… — Лафайет смотрел то на герцогиню, то на Дафну, которая стояла опустив глаза. И тут у него зародилось подозрение, что с его способностью вызывать материальные предметы не все обстоит так гладко, как ему могло показаться. Когда он вызвал ванную комнату, то получил бадью вместе с ее содержимым, которая перенеслась, как сказала девушка, прямо с чердака, где она мылась. А когда он захотел, чтобы в шкафу появились платья, то он не мог создать их из ничего, он просто переместил их из ближайшего шкафа — в данном случае им оказался шкаф герцогини.

— Я заплачу за платье, — выпалил он. — Это не ее вина! Она не знала, что оно украдено, ну… то есть, я его, конечно, не крал. Понимаете, я пригласил ее на вечер, а она сказала…

Он заметил, что на лицах стали появляться многозначительные улыбки. Адоранна тряхнула головой, повернулась и величественно пошла прочь. Герцогиня таращила на него глаза, как тираннозавриха-мама, которая с удивлением заметила, что какое-то ублюдочное млекопитающее высасывает отложенные ею яйца.

— Адоранна, подождите минутку! Я сейчас все объясню! — Лафайет встретился взглядом с Дафной — ее глаза были полны слез.

— Пошли, Лафайет, — потянул его за рукав Никодеус. — Шутка не получилась. Эти люди очень консервативны по части соблюдения протокола.

— Дафна, — начал было О'Лири, — мне так жаль…

Девушка подняла голову, посмотрела на него невидящим взглядом.

— Я вас не знаю, сэр, — сказала она холодно, повернулась и пошла.

— Ох, черт бы побрал все это! — Лицо О'Лири исказилось гримасой, он опустил руки. — Лучше бы я вообще не связывался с этим проклятым платьем.

Послышался испуганный вскрик герцогини, взвизгнула Дафна, раздался восторженный рев мужской половины публики. Лафайет поднял глаза и с удивлением увидел, как промелькнула в поспешном бегстве согнутая фигурка Дафны — кроме серебряных туфелек, нескольких кусочков кружев и пунцового румянца смущения, на ней ничего не было. Сопровождаемая бурей аплодисментов, она исчезла в толпе.

— Ну, это просто грандиозно, старина! — Какой-то полный джентльмен в темно-красном бархатном костюме хлопнул О'Лири по плечу своей мясистой рукой. — Это с помощью волшебного зеркала, да?

— Ах, сэр Лафайет, ну и лиса же вы! — Это была уже похвала от другого благодарного немолодого зрителя.

Герцогиня засопела и, спотыкаясь, глядя широко раскрытыми глазами, пошла прочь.

— Куда ушла Адоранна? — Лафайет привстал на цыпочки, глядя поверх голов.

— Такими шутками не впечатлишь ее высочество, — сказал Никодеус, — сегодня ты ее больше не увидишь, мой мальчик.

Лафайет глубоко вздохнул:

— Пожалуй, вы правы. Ну, ладно. Вечер все равно сорван. Может, утром мне удастся объяснить все.

— Даже не пытайся, — посоветовал фокусник.

О'Лири мрачно взглянул на него.

— Мне нужно немного времени, чтобы уточнить кое-какие детали, и только после этого я смогу совершать кое-какие добрые дела, — сказал он. — Может, мне надо поспать? Но, с другой стороны, если я засну…

— Ничего, мой мальчик. Не будет же она вечно сердиться. Иди и отдохни сейчас. А утром я бы хотел кое-что обсудить с тобой.

Вернувшись в комнату, Лафайет подождал, пока служанка, двигаясь бесшумно по комнате, не зажгла свечу. При ее тусклом свете он разделся, нагнувшись над тазом, облил голову водой и вытер полотенцем. Потом задул свечу, подошел к огромной с пологом кровати и, откинув угол одеяла, с облегчением нырнул в постель.

Что-то теплое и гладкое прильнуло к нему. Вскрикнув от изумления, Лафайет выскочил из постели и остолбенело уставился на личико с блестящими глазками и голое плечо Дафны, которое показалось из-под одеяла вслед за всклоченной головкой.

— Граф Алан задал вам приличную трепку, да? Давайте, я разотру вам спину.

— Хм… спасибо за то, что вы запустили в него этим… снарядом, — начал О'Лири, — но…

— А, пустяки! — сказала Дафна. — Это ничего, но ваш синяк…

— Мне еще повезло, что он не пырнул меня острием. — Лафайет осторожно пошевелил рукой. — Довольно сильно болит. Но, черт подери, что вы здесь делаете?

Она озорно улыбнулась:

— А куда еще я могла пойти, милорд, в моем-то положении?

— Ну… — И тут Лафайет замер, прислушиваясь к какому-то звуку. Скрипнула половица. Похоже, кто-то крался.

— Тс-с-с! — раздалось из темного угла комнаты. О'Лири напрягся, вспомнив, что свою шпагу он оставил там, в углу комнаты, где он сбросил прямо на пол свою одежду. Шпага должна быть сверху.

— Сэр Лафайет, пойдемте-ка быстрей, — прошипел голос. — Это касается благополучия ее высочества. Только не кричите, пожалуйста! Полнейшая тайна!

— Кто вы? — строго спросил О'Лири. — И как вы сюда попали?

— Некогда разговаривать! Быстрее!

Голос был хриплый, незнакомый. Лафайет с напряжением вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть очертания непрошеного гостя.

— Что случилось?

— Больше ни слова! Или идешь со мной, или нет — выбирай! Нельзя терять ни минуты!

— Хорошо, подождите, я надену брюки…

Он подошел к своей одежде, надел бриджи и рубашку, сунул ноги в башмаки и подхватил свой короткий плащ.

— Ну, вот и все. Я готов.

— Сюда!

Лафайет пошел на звук голоса. Когда он проходил мимо кровати, Дафна, схватив его за руку, потянула вниз.

— Лафайет! — зашептала она прямо в ухо, — тебе нельзя идти! Тут, наверное, какой-то обман!

— Я должен, — так же тихо шепнул он в ответ. — Это…

— Кто там? — резко спросил тот же голос. — С кем это вы разговариваете?

— Да нет тут никого! — Лафайет высвободился и пошел на голос. — Я всегда разговариваю сам с собой, когда не понимаю, что происходит. Послушай! С ней все в порядке?

— Сами увидите.

Узкая полоска тусклого света на стене тут же увеличилась, так как кто-то раздвинул прямоугольную, в сорок футов панель. На мгновение мелькнул силуэт в плаще. О'Лири последовал за ним, с трудом различая в кромешной тьме низкие потолки коридора и крадущуюся фигуру своего проводника. Неожиданно он стукнулся головой о низкую балку, выругался и соскреб паутину, облепившую лицо. Воздух тут был спертый, пахло нечистотами и мышами. Где-то в трещине стены завывал ветер.

Они шли более или менее прямо, затем неожиданно обогнули массивную каменную колонну, потом повернули направо, прошли еще футов пятьдесят и уперлись в кирпичную стену, на которой тут и там виднелись куски строительного раствора.

— Тут мы поднимемся, — отрывисто произнес хриплый голос.

Лафайет пошарил руками и нащупал грубые деревянные перекладины, прибитые к вертикальной стойке рядом со стеной. Он поднялся и, оказавшись в каком-то новом проходе, поспешил за проводником. О'Лири пытался сориентироваться, в каком месте дворца они находятся — похоже, это было где-то на четвертом этаже, на полпути к западному крылу.

Впереди послышался легкий скрип, негромкий сердитый окрик. Кто-то схватил его за руку, всунул мешок из грубой ткани — мешок был тяжелый, и что-то в нем звякало.

— Эй! Что э… — кто-то мощно толкнул Лафайета вперед. Он споткнулся, ударился обо что-то плечом, почувствовал, что стоит уже на коврике, и уловил тонкий запах духов. Он резко повернулся — раздвижная панель захлопнулась у него прямо перед лицом. Он пошарил руками, но тщетно — перед ним была сплошная стена. За спиной, в комнате, кто-то зашевелился. Раздался окрик и тут же резко оборвался. О'Лири прижался к стене, напряженно вглядываясь в темноту. Из соседней комнаты кто-то позвал. Послышались торопливые шаги.

С противоположной стороны комнаты открылась дверь, осветив мягким светом кусок ковра с богатым орнаментом, часть стены, задрапированной парчой, и арку позолоченного потолка. О'Лири увидел окно, в изящных оборках широкую, закрытую балдахином кровать. В проеме двери показалась маленькая толстая женщина в ночном чепце, отделанном оборками. В высоко поднятой руке она несла свечу.

— Ваше высочество! Вы что-то кричали?

Лафайет застыл от неожиданности — в огромной постели он разглядел сидящую женскую фигурку с оголенными плечами, которая с не меньшим удивлением смотрела на него. Толстуха, проследив за взглядом Адоранны, увидела Лафайета. Она вскрикнула, хлопнула себя ладонью по мощной груди и снова крикнула — теперь уже громче.

— Тс-с-с! Это всего лишь я, — Лафайет шагнул вперед, стараясь успокоить женщину. Она снова закричала и попятилась к кровати.

— Остановись, злодей! Если хоть один волосок упадет с головы ее высочества…

— Тут какое-то недоразумение… — О'Лири указывал на место в стене, через которое он вошел. — Кто-то пришел ко мне в комнату и сказал…

Раздался тяжелый топот и бряцание оружия. Два громадных гвардейца в конусообразных шлемах, блестящих кирасах и наколенниках ввалились в комнату и первым делом посмотрели в сторону Адоранны, которая мгновенно подтянула розовую шелковую простыню к подбородку.

— Вот он! — закричала толстая фрейлина, указывая в сторону Лафайета толстым пальцем. — Убийца! Насильник! Ночной грабитель!

— Позвольте мне объяснить, как я тут оказался, ребята… — Лафайет осекся, так как гвардейцы кинулись к нему и пригвоздили его к стене, приставив к груди обоюдоострые пики длиной в шесть футов. — Произошло какое-то недоразумение. Я был в своей комнате, уже почти спал и вдруг…

— …вам взбрело в голову ворваться в будуар ее высочества! — закричала на него толстуха. — Взгляните на этого гнусного негодяя — полуодетый, сгорающий от грязной похоти…

— Я только хо…

— Молчи, собака, — рявкнул один из стражников сквозь зубы. — Кто вынашивает черные планы относительно нашей принцессы, того ждет кровавая расправа.

— Да неужели он… — Другой стражник сверлил О'Лири своими пылающими как уголья глазами.

— Чудовищу не хватило времени, чтобы осуществить свои грязные замыслы, — снова заблеяла круглолицая фрейлина. — Я стала стеной между ним и ее высочеством, готовая отдать себя в жертву, если это потребуется, чтобы спасти ее от этого мерзавца.

— Он что-нибудь взял?

— О, ради бога! — запротестовал О'Лири. — Я не вор. — Он взмахнул руками. — Я… — И тут мешок, который он все еще сжимал в руке, стукнул об стену. Лафайет тупо уставился на него.

— Что это у него? — Один из гвардейцев схватил мешок, развязал его и заглянул внутрь.

Через его плечо Лафайет увидел лицо Адоранны — те же совершенные черты, только теперь она наблюдала за происходящим с каким-то недобрым интересом.

— Ваше высочество! — Гвардеец шагнул к кровати и опрокинул содержимое мешка.

На покрывало, расшитое розочками, посыпалась сверкающая масса из колец, ожерелий, браслетов — при свете свечи все переливалось блестками красного, зеленого цвета. Холодным светом отливали бриллианты. Толстая фрейлина с удивлением выдохнула:

— Это драгоценности ее высочества!

Лафайет попытался сделать шаг, но почувствовал сильный укол пики в грудь.

— Кто-то сунул мне это в руки! — пытался оправдаться он. — Я шел по темному проходу и…

— Хватит, ворюга! — огрызнулся тот, что ткнул его копьем чуть ли не до крови. — А теперь давай, пошевеливайся! От меня не потребуют даже извинения, если я выпущу тебе кишки.

— Послушайте, Адоранна! Я хотел только помочь. Он сказал мне…

— Кто? Кто был твоим сообщником в этом преступлении? — Чтобы вопрос был понятнее, стражник снова кольнул его.

— Я хочу сказать, что это был мужчина… ну, такой… среднего роста, в накидке. Он пришел ко мне в комнату…

— Но как этот негодяй проник сюда? — завопила толстая фрейлина. — А вы, увальни, наверно, дрыхли на посту?

— Я прошел через какую-то раздвижную панель, — сказал О'Лири, поворачиваясь к принцессе. — Вот, прямо тут. Она сразу же задвинулась за мной и…

Адоранна вздернула подбородок, окинула его взглядом, полным презрения, и отвернулась.

— Благодарю тебя, Марта, — холодно сказала она толстой фрейлине, — и вас, джентльмены, за то, что вы так бдительно меня охраняете. А теперь оставьте меня.

— Но ваше высочество… — начала было толстая фрейлина.

— Оставьте меня!

— Адоранна, если бы вы только… — болезненный укол в солнечное сплетение заставил О'Лири отступить.

Стражники схватили его за руки и поволокли из комнаты.

— Подождите! — крикнул он. — Послушайте же!

— Завтра ты все это расскажешь палачу, — прорычал стражник. — Еще одно слово, и, клянусь всеми святыми, я избавлю корону от расходов на твою казнь.

В коридоре Лафайет, еще не оправившийся от изумления, заметил впереди перекресток. Прямо за углом, начал он импровизировать, пусть будет стоять м-м… полицейский. Он арестует этих двоих.

Стражники грубо толкнули его к повороту — полицейских там не оказалось. А жаль! Наверно, потому, что он уже видел это место раньше и поэтому не смог тут ничего изменить. Но вон та дверь впереди: она должна открыться, оттуда выползет питон, и вот тут, в замешательстве…

— Ну, иди, пошевеливайся! — Стражник грубо толкнул его к двери. Змея, увы, не появилась.

— Ага, ну, тогда оружие в кармане брюк.

Он пощупал, но ничего не обнаружил. Ему следовало бы знать, что ничего из этого не выйдет: ведь он надел брюки всего несколько минут назад, и, если бы в кармане было оружие, он бы это почувствовал. А кроме того, как он мог сосредоточиться, если эти два амбала все время тащат его куда-то? Неожиданно О'Лири резко толкнули под руку, показывая, что теперь надо спуститься вниз. Он споткнулся, и в то же мгновение на него обрушился шквал ударов. Лафайет полетел вниз по лестнице, дальше и дальше, пока, наконец, не очутился в пустом вонючем коридоре между двумя каменными сырыми стенами. Перед ним была железная дверь, ведущая в низкую камеру, освещенную коптящими светильниками на железных черных подставках. Пока стражники Лафайета в нескольких выразительных словах объясняли неопрятному увальню — бледному небритому и прыщеватому губошлепу — его историю, О'Лири прислонился к стене, пытаясь определить, какое из ушибленных мест болит сильнее.

— Подождите… дайте только чуть-чуть перевести дух, — сказал Лафайет.

— И тогда я вас тоже помучаю.

Последовал удар, и О'Лири отлетел к двери с решеткой. Сильные руки потащили его к дубовой двери, местами покрытой плесенью. Звякнули ключи, заскрипели несмазанные петли — светловолосый тюремщик распахнул дверь. Лафайет увидел кучу хлама на каменном полу. Черт! Жаль, что ему не пришло в голову вообразить что-нибудь поприличнее до того, как он это увидел.

— Похоже, для такого хлыща, как ты, это не самые лучшие апартаменты, — заржал надзиратель. — Тут есть солома, но я открою тебе маленький секрет: лучше оставайся на голом полу. У нас тут блохи и все такое прочее. Улавливаешь?

После этих слов последовал пинок под зад, и О'Лири кубарем влетел в камеру. Дверь с шумом захлопнулась.

6

О'Лири сидел на голом полу в полнейшей темноте. Надо будет обязательно прочитать о символике снов у Фрейда. Все эти блуждания в темноте, сопровождаемые побоями здоровенного мужика, должны означать что-то вроде желания быть наказанным. А желание это, скорей всего, возникло из чувства вины перед Адоранной и Дафной — особенно перед первой.

Лафайет поднялся на ноги, ощупью добрался до стены, затем обошел камеру. Окон в ней, похоже, не было, но даже если они и были, дотянуться до них он не мог. Итак, всего-навсего — одна дверь, массивная и неприступная, О'Лири услышал какой-то шорох, торопливую возню. Крысы… Да… это не самое приятное место, чтобы провести остаток ночи. Он вздохнул, в который раз сожалея, что все эти события не позволили ему подготовиться заранее и обеспечить себе хоть какие-нибудь удобства. Теперь уже поздно, но, может, что-нибудь все-таки удастся… Лафайет представил свечу длиной пять дюймов, лежащую на куче мусора в дальнем углу, и спички у себя в кармане.

Он почувствовал толчок, как будто ехал по ровной дороге и неожиданно попал на полоску гудрона. О'Лири шарил руками, натыкаясь на всякий хлам, пока не нащупал солому. Там лежали какие-то косточки… Ага, а вот и огарок восковой свечи с подтеками… вот фитилек. Ну, а теперь спички. В его кармане такую мелочь могли просто не заметить. Нащупав их, Лафайет вытащил спички из кармана и зажег огарок. Свеча горела слабым желтым пламенем. При тусклом свете он убедился, что был прав, представив себе эту камеру в виде крошечной клетушки.

О'Лири выбрал на полу место посуше и сел. Казалось, что он останется тут навсегда, если не сможет вообразить свое убежище в пансионе мадам Макглинт. Последние две попытки не удались, но, собственно, этого и следовало ожидать. В конце концов, кому бы удалось сконцентрировать свои психические энергии, когда тебя куда-то волокут, зажав мертвой хваткой, и каждую секунду могут проткнуть острой как бритва шпагой?

В конце концов, в камере хоть не бьют. Однако вернуться назад — это уж в самом крайнем случае. Не может же он просто исчезнуть, даже не попытавшись объяснить Адоранне, как он оказался в ее комнате с мешком награбленного добра. Что он мог сделать? Если бы события не разворачивались с такой скоростью, он смог бы найти какой-нибудь выход и в самую последнюю минуту избежать всего этого. Может, и сейчас еще не поздно? Может, Никодеус?.. Вот кто мог бы вытащить его отсюда. Он, наверно, еще и не знает об аресте своего подопечного — или, Лафайет поправил себя, — может, услышал об этом всего лишь несколько минут назад и уже идет сюда, проходит через зал, подходит к двери с железной решеткой и отдает приказ о немедленном освобождении О'Лири…

У двери послышался звук. Открылось крошечное откидное окошко, блеснул свет. Лафайет увидел в отверстии лицо и мгновенно подскочил к нему.

— Дафна! Что ты тут делаешь?

— О, сэр Лафайет! Я так и знала, что случится что-то ужасное!

— Да, ты оказалась права, тут что-то нечисто. Послушай, Дафна, я должен отсюда выбраться. Я беспокоюсь за Адоранну. Интересно, кто это привел меня в ее комнату?

— Я пыталась им все рассказать, но они считают, что я ваша сообщница.

— Что? Какая чушь! Но не переживай, Дафна, Никодеус должен скоро появиться.

— Он делал попытки, сэр, но король пришел в ярость. Он сказал, что с вами все решено, вас поймали прямо на месте преступления.

— Но ведь все было подстроено!

— По крайней мере, вам не придется долго ждать в этой ужасной камере. Осталось три часа до рассвета, сейчас рассвет наступает рано.

— А на рассвете они меня выпустят?

— На казнь, — мрачно ответила Дафна.

— На чью казнь?

— На в-вашу, сэр, — Дафна зашмыгала носом. — А я отделаюсь двадцатью годами тюрьмы.

— Ну нет! Они не посмеют! Король Горубл хотел, чтобы я убил дракона, и…

— Ну, ладно, — перебил охранник хриплым голосом, — ты посмотрела на него, детка. С тебя поцелуй.

Окошко с шумом захлопнулось. О'Лири застонал и снова уселся на прежнее место. Он не только свел на нет свои шансы на спасение, но еще и втянул в это ни в чем не повинную девушку. Дело оборачивалось так, что конец уже близок — второй раз в течение нескольких часов он оказался лицом к лицу с неминуемой смертью. Ну и сны, однако!.. А что, если он вовремя не проснется и приговор приведут в исполнение? Он, например, слышал, что бывали случаи, когда людям снилось, что они падают и при этом ударяются, — и они в самом деле умирали во сне от сердечного приступа. Проверить это трудно, да он и не мог позволить себе такой эксперимент. Делать нечего. Он должен проснуться!

Опершись о стену, Лафайет сидел расслабившись, его глаза были закрыты. Он думал о пансионе миссис Макглинт, представляя себе его крыльцо в сером предрассветном полумраке, темный зал, скрипучие лестницы, покоробленную, покрашенную черной краской дверь в его комнату, железную ручку на двери, покрытую коричневой эмалью, которая местами потрескалась и отвалилась, затем саму комнату, спертый запах кухни, старинное дерево, пыль…

Лафайет открыл глаза. Свечка оплыла, ее неровное пламя отбрасывало на каменную стену пляшущие тени. Ничего не изменилось. О'Лири почувствовал, как в нем поднимается беспокойство, словно вода, которую пытаются сдержать дырявой посудой.

Он решил еще раз попытаться, рисуя в воображении шуршащую гравием дорожку около пансиона, прямо над головой — запыленные листья деревьев, почтовый ящик на углу, множество магазинов на главной площади, здание почты из потускневшего кирпича…

Все это существовало на самом деле. Это тебе не какие-то там непонятные сны с принцессами и драконами. А он — Лафайет О'Лири, двадцати шести лет от роду, имеющий работу, которая хоть и не вызывала у него большого воодушевления, но вполне была надежной, буквально через несколько часов он должен на ней появиться. Старик Байтворс просто сойдет с ума, если О'Лири опоздает, да еще если придет с затуманенными от недосыпа глазами. Нельзя было терять время, попусту блуждая в каком-то фантастическом мире, в то время как его ждет реальная работа в реальной жизни с ее предельными сроками, перенапряжением глаз и битвой за следующее повышение в два доллара.

Лафайет почувствовал слабый толчок. Лица коснулась волна теплого воздуха. Он резко открыл глаза. Прямо перед ним поднимались клубы пара. Воздух был горячий и влажный. В следующее мгновение он понял, откуда это неуютное ощущение, словно он сидел на мокром месте и брюки успели промокнуть. Лафайет вскочил на ноги и увидел неясные очертания бледных фигур, движущихся в тумане. Фигуры приблизились настолько, что он разглядел розовые, наспех прикрытые тела молодых девушек с мокрыми волосами, обмотанными влажными полотенцами. О'Лири застыл от удивления. Итак, ему удалось вырваться, но, как оказалось, он попал не в пансион миссис Макглинт, а в какой-то арабский рай, наполненный обнаженными гуриями.

Послышались испуганные крики: приближающиеся к Лафайету девушки с визгом кинулись прочь. Идущие за ними натолкнулись на О'Лири, поспешно прикрываясь полотенцами, и, присоединяя свои крики к общему хору, стремительно побежали за первыми.

— О, нет, — пробормотал О'Лири, — снова не то…

Он быстро пошел по левой стороне, дошел до угла и услышал шум текущей воды. Лафайет попробовал пойти в другую сторону — впереди виднелась темная арка без двери. Едва он успел дойти до этого места, как из соседней комнаты на него налетело нечто огромных размеров, облаченное в какие-то немыслимые одежды. Раздался крик, который можно было сравнить разве что с ревом рассвирепевшей самки гиппопотама, кинувшейся на защиту своего детеныша. Мимо уха О'Лири просвистел сложенный зонтик. Он едва успел увернуться. Без всякого промедления ужасная великанша, издавая дикие вопли, перекрывающие своей мощью более слабый хор криков, предприняла новую атаку. Лафайет отступал, отражая град ударов, наносимых с неистовством молотилки.

— Мадам, вы не поняли! — закричал он, пытаясь перекрыть грохот. — Я забрел сюда просто по ошибке и… — В этот момент О'Лири поскользнулся. Мелькнуло квадратное красное лицо, изношенное, как подкладной лист у машинистки, с раскрытым ртом и сверкающими глазами. Последовал удар, как взрыв бомбы, — и Лафайет провалился в бездонную темноту.

— Я думаю, это было так, шеф, — произнес жирный голос. — Вчера вечером этот тип спрятался на мужской половине, так? После того как помещение закрыли, он поднялся вверх по веревке, пролез через слуховое окно, прошел по крыше, влез в другое слуховое окно, спустился по другой веревке и прятался в душевой до тех пор, пока не начались утренние занятия по современным танцам миссис Грудлок.

— Да? — спросил другой голос, липкий, как глина. — А куда он, по-твоему, дел веревки? Съел, что-ли?

— Да ну! Как он мог съесть сорок футов веревки, шеф?

— А так же, как он сделал все остальное, что ты тут наплел, недоумок!

— Как?

— Послушайте, я, кажется, понял, шеф, — раздался взволнованный голос. — Он переоделся сторожем!

— Это здание охраняет всего один сторож. Ему девяносто лет. Есть отметка о его уходе после работы. Кстати, в прошлом году он жаловался, что видел голую женщину. Да, парни, вы точно проверяли боковую дверь?

— Она была закрыта надежней, чем пояс с деньгами у шулера, шеф.

— Ну, а у меня такая версия, — начал еще один голос, — он вошел, переодевшись женщиной. А очутившись внутри…

— Он надел узкие бриджи и плащ и напал на старую леди Грудлок. Ха!

Дискуссия продолжалась. О'Лири сел, поморщившись от боли в затылке и в других частях тела, которое представляло, казалось, коллекцию болезненных точек — от удара меча Алана, от уколов гвардейцев пиками, ну и от всевозможных других пинков, ударов и падений. Лафайет огляделся. Он находился в маленькой комнатке с бетонным полом и цементными стенами, побеленными известкой. Тут же стоял унитаз без какой-либо крышки («Совсем даже не лишняя вещь», — отметил про себя О'Лири), раковина с одним краном и зеркалом наверху. К стене были привинчены две лавки. На нижней он как раз и сидел. Через широкую дверь с железной решеткой была видна часть коридора, выкрашенного в коричневый цвет двух оттенков, и другая дверь, тоже с решеткой. За ней располагалась группа мужчин в широких темно-синих костюмах и брюках, вытертых на заду до блеска. Поверх широких бедер на ремнях болтались кобуры из толстой кожи.

Лафайет встал и подошел к маленькому зарешеченному окошку. Первые лучи солнца едва коснулись лужайки перед окном — все вокруг еще было наполнено дремотой. Он увидел парк с пушкой времен гражданской войны и улицу с второсортными магазинами города Колби Конерз. О'Лири попятился и снова сел на лавку. Он был дома — по крайней мере это уж можно было утверждать точно. Но как, во имя всех святых, каким образом он попал в окружную тюрьму? После того как он побывал в подвалах дворца, Лафайет мог с уверенностью сказать, что его нынешние апартаменты значительно совершеннее аналогичных артезианских заведений, и потом…

— Ах, да, гурии, этот пар и огромная женщина с зонтом…

— Слушай, шеф, — заговорил полицейский с неприятным, как наждак, голосом, — а какую статью мы повесим на этого шутника?

— Что ты имеешь в виду — какую статью? Подсматривание, нарушение права владения, взлом, кража?

— Мы не обнаружили сломанных замков, шеф. Может, незаконное проникновение, но вход в баню никому не запрещен.

— Но не в женскую же половину! Да кроме того, он еще, небось, и стянул что-нибудь!

— Нет, не успел. — Оценив реплику, полицейские грубо заржали.

Тут прорезался снова тот, с нетерпеливым голосом:

— Так какое наказание будет ему за то, что он подглядывал за голыми бабами, шеф?

— Да, шеф, а разве можно инкриминировать ему слежку, если он занимался этим средь бела дня, открыто?

О'Лири перестал слушать эти юридические споры. Тут было что-то очень странное. Из того, что говорили полицейские, было ясно, что он очутился в женской бане. Уж это-то точно был не сов, свидетельством чего служила шишка на затылке. Она образовалась, когда пол из плиток неожиданно поплыл вверх и сильно стукнул его по голове. А эта бой-баба позвонила в полицию, и теперь он в камере. Но как и почему он оказался в душевой комнате — вот бы что сначала выяснить. Он находился сейчас где-то в пяти кварталах от пансиона миссис Макглинт. Вдруг его осенило: ведь приблизительно такое же расстояние разделяло таверну «Секира и дракон» и дворец. Значило ли это, что он на самом деле прошел то расстояние, которое он проходил во сне? И вообще, передвигался ли он, когда видел во сне, что идет? Но на нем не было пижамы.

Лафайет оглядел себя — да, он был в брюках. Узкие брюки темно-синего цвета были слегка вытянуты на коленях. На ногах — неглубокие башмаки с тонкими подошвами и серебряными пряжками.

В нем нарастало волнение, подобно нарастающему звуку приближающегося барабана. Все-таки тут есть что-то странное, самогипнозом это не объяснишь.

Артезия — это не сон; одежда, которую он там получил, была вполне реальна. А если одежда настоящая — он снова потрогал ее и потянул, убедившись в абсолютной материальности ткани, — то, может, и все это тоже?

Но тогда получается какая-то идиотская история! О'Лири снова встал. Его раны и шишки тут же неприятно напомнили о себе. Вот и они тоже совершенно настоящие. Лафайет оглядел камеру. Ну, не могло же быть так, что ты лег в постель и заснул, а потом проснулся и узнал, что все это было на самом деле! Может, он был дома и видел сон, что он в Артезии, а там ему приснилось, что он в тюрьме?

«Черт! Если это так, то он, похоже, безнадежно влип».

О'Лири ощупал рукой стену — она была шершавая, холодная и твердая. Даже если это не настоящий цемент, то уж очень похожий.

Лафайет вернулся к лавке и сел. Да, ему будет очень трудно объяснить все это мистеру Байтворсу. Когда разнесется слух, что его арестовали в женской душевой и при этом на нем были весьма странные брюки и рубашка с кружевами, — тогда все, прощай, работа. Даже если полиция его выпустит, что очень маловероятно, судя по тому, в чем его хотят обвинить. Он должен что-то сделать. Но что? Если бы он оказался снова в Артезии, можно было бы представить себе ключ от своей комнаты, а потом действовать по обстоятельствам. А здесь, в Колби Конерз, все складывается не так-то просто. Твердые предметы остаются по-прежнему твердыми. Если тебе потребуется, скажем, телефон, то ты должен сначала отыскать где-нибудь любой аппарат фирмы «Бел». Это не то что свистнул — и на тебе…

Лафайет сидел, пытаясь контролировать и сдерживать свое пылкое воображение. В конце концов кто, как не он, создал во сне всю эту Артезию? Почему бы тогда не представить маленький телефонный аппарат? Он может быть где-нибудь в коридоре, на стене. И вот если бы он смог дотянуться до него сквозь решетку… Стоит попробовать.

О'Лири встал, потихоньку подошел к двери и украдкой выглянул в коридор. Там никого не было. Итак — путьсвободен. Он закрыл глаза и представил себе телефонный аппарат на каменной стене. Вокруг нацарапаны разные номера, а ниже болтается потрепанная телефонная книга…

Лафайет осторожно потянулся, но ничего не обнаружил. Глубоко вздохнув, он собрал все свои силы. Ну, вот тут, — шептал он, — чуть-чуть правее…

Рука нащупала что-то твердое и прохладное. О'Лири схватил предмет и подтянул поближе. В его руках оказался старомодный телефонный аппарат с микрофоном в виде медного рожка. Он поднял висевший наушник и задумался. В лаборатории у Никодеуса он не видел телефона, но его можно было бы установить. Там было много закрытых шкафов с массивными деревянными дверями. Внутренность одного из них как раз подходящее место для телефона. Например, вот этот — сразу как войдешь в лабораторию, слева, у двери.

— Центральная, — звонко произнес механический голос, — номер, пожалуйста.

— Ах, да! 9534… 900… 211, — машинально произнес Лафайет, заметив, что номер возник в голове сам собой.

— Спасибо, не кладите трубочку, пожалуйста.

Он слышал гул, время от времени прорезаемый треском, затем раздался громкий щелчок и сразу за ним — резкие длинные гудки, чередующиеся с паузами. А что, если Никодеуса нет дома? Полицейские могут в любой момент заметить его. Наконец послышался короткий зуммер и за ним чье-то тяжелое дыхание.

— Алло, — вкрадчиво произнес глубокий голос.

— Никодеус! — Лафайет прижал наушник.

— Лафайет! Это ты, мой мальчик? Я думал… я боялся…

— Давайте оставим пока это. Кажется, я допустил пару небольших ошибок и сейчас…

— Лафайет! Как вы узнали мой номер? Он ведь нигде не зарегистрирован, и…

— У меня свои методы, но об этом позже. Мне нужна помощь. Я хочу знать, где, вернее, я имею в виду, как — о, черт, я не знаю, что мне надо!

— Я что-то не пойму. Где ты сейчас находишься?

— Я бы сказал, да боюсь, вы не поймете. Понимаете, вас на самом деле нет, я просто создал вас в своем воображении, а потом, когда Горубл бросил меня в тюрьму, я решил проснуться — и вот теперь я тут.

— Лафайет, ты, похоже, повредился головой, бедняга! Так вот, о моем телефоне…

— Да черт с ним, с твоим телефоном! Вытащи меня отсюда! Дюжина глупых полицейских вокруг обсуждают, за какое из шести приписываемых мне преступлений можно посадить на год, без права освобождения под залог.

— Ты думаешь, что полицейские ничего не слышат, да? — зарычал кто-то угрожающим голосом и вырвал у Лафайета телефон.

О'Лири увидел перед собой рыжего полицейского с толстыми губами и давнишними шрамами на скулах, полученными на ринге. В его облике было что-то бычье-тупое.

— Никаких разговоров без разрешения шефа, ясно? — Полицейский убрал телефон. — Да, с тебя десять центов за звонок.

— Запиши это на мой счет, — ехидно ответил Лафайет.

Полицейский фыркнул и удалился.

Тяжело вздохнув, О'Лири вытянулся на жесткой лавке и закрыл глаза.

С ума сойти — ведь единственная возможность выбраться из этой ситуации — это воспользоваться тем же самым путем, которым он попал сюда. Все, что теперь надо сделать — это ускользнуть в какой-нибудь другой сон: на сей раз приятный и спокойный, чтобы можно было отдохнуть. К черту эти романтические старые улочки, уютные таверны и прекрасные принцессы… Правда, Адоранна была великолепна — в своей тонкой ночной сорочке… Чертовски стыдно, что он вынужден был исчезнуть, оставив ее в убеждении, что он лгун и мошенник. Не встречался ли ему раньше тот человек, который пришел за ним тогда? Кто его послал — и зачем? Может, Алан? Нет, граф — просто напыщенное ничтожество, такое коварство не для него. Просто я встал у него на дороге. Никодеус? Но что могло им двигать?

Эти размышления были прерваны возникшим ощущением скольжения, как будто потолок куда-то бесшумно поплыл. О'Лири сел и посмотрел в окно. На подоконнике стояла герань в горшочке, а на окне висели занавески в красную клетку.

Откуда это? Лафайет вскочил и ошалело стал озираться вокруг. Низкие потолки, неровный пол, всюду идеальная чистота, кровать с периной и спинками из полированного дерева, табуретка на трех ножках и дверь, обитая деревянными планками. Бетонные стены, окно с решеткой, полицейские, дверь с решеткой — все исчезло. О'Лири подошел к окну и выглянул на улицу. Она круто поднималась вверх. Слышался звон кузнечного молота, крики торговцев, расхваливающих свой товар. На другой стороне улицы возвышались фасады домов с каменным низом и деревянным верхом. А дальше, за ними были видны флажки на башнях замка. Он снова был в Артезии!

Лафайет поймал себя на том, что глупо улыбается. Несмотря ни на что, он был рад снова оказаться здесь. А коли так, надо будет выкроить время, чтобы уладить это недоразумение с Адоранной.

О'Лири быстро умылся из тазика, стоящего в углу комнаты, заправил рубашку, пригладил волосы, бросил на кровать одну из мелких золотых монет, которые обнаружил в кармане, и вышел на улицу.

Как оказалось, звуки молота разносились из мастерской с вывеской «Оковка колес в присутствии заказчика». Рядом стояла опрокинутая набок деревянная паровая машина. Два ее колеса болтались в воздухе. Для одного из них кузнец выковывал новый обод.

Лафайет свернул на первую улочку, ведущую в центр, ко дворцу, и оказался среди шумной толпы снующих дородных артезианских домохозяек, вышедших с утра пораньше за покупками. Его носа коснулся запах свежеиспеченного хлеба. О'Лири почувствовал дикий голод. Сколько же времени он не ел? Похоже, с тех пор как…

Лафайет вошел в уютное помещение с двумя столиками и заказал пирожные и чашечку кофе у краснощекой девушки в накрахмаленном переднике. Когда он полез за деньгами, ему пришла в голову мысль о том, что полицейские наверняка ищут его по всему городу и поэтому не стоит оставлять следы в виде золотых монет. Вот если бы у него среди соверенов нашлось несколько монет поменьше… О'Лири сосредоточился, представляя серебряные монеты, после чего проверил содержимое карманов. Кажется, получилось! Он выбрал четвертной, отдал его девушке и направился к выходу.

— Прошу прощения, сэр! — крикнула она ему вслед. — Вы дали мне иностранные деньги. Вы, наверно, ошиблись?

— Да нет. Это американская монета в двадцать пять центов… — сказал Лафайет и осекся. — Извините.

Он извлек золотую монету и протянул ее девушке.

— Сдачи не надо. — О'Лири улыбнулся и шагнул к двери.

— Но, сэр. Это же целый соверен! Подождите секунду, я заскочу в лавку мистера Самуэля напротив…

— Не стоит. Я… гм… тороплюсь.

Лафайет стал подниматься по ступенькам, девушка бросилась за ним.

— Да вы с ума сошли, сэр! — изумленно воскликнула она. — Соверен — за двухпенсовые пирожные!

На них начали обращать внимание. Вдруг одна женщина, с резко выпирающими вперед скулами и корзинкой на руке, рванулась так, словно кто-то дернул ее за веревку. Она указывала на О'Лири пальцем.

— Это он! — заверещала женщина. — Я видела этого негодяя так же близко, как сейчас, когда вчера вечером в Большом зале подрезала фитили.

Лафайет бросился прочь, свернул за угол и понесся что было мочи. За спиной раздались крики и топот преследователей. Он оглянулся и увидел, что из-за угла появился широкоплечий мужчина в расстегнутом жилете. Он бежал следом, неуклюже переставляя ноги.

О'Лири прибавил скорость и чуть не попал под машину, груженную разной мишурой и миниатюрными бело-розовыми артезианскими флагами. Лафайет резко затормозил и свернул в узкую улочку. Тяжело топая по мостовой, он побежал к видневшейся впереди церковной стене. Вдруг кто-то выскочил из боковой улочки и, широко расставив руки, остановился, пытаясь задержать О'Лири. Лафайет толкнул его в грудь, перепрыгнул через растянувшееся тело и заскочил во двор, окруженный стеной высотой в восемь футов. Подбежав к стене, он подпрыгнул, ухватился за верх, подтянулся и перевалил на другую сторону. Лафайет оказался в крошечном дворике. Какой-то старик большими ножницами подрезал кусты роз. Увидев, как О'Лири шмыгнул мимо него в дверь, он от удивления раскрыл свой беззубый рот. Лафайет промчался по короткому темному коридору, в котором приятно пахло древесным дымом, и выскочил на спокойную боковую улочку. Остановившись на мгновение, О'Лири перевел дух и осмотрелся.

Один из преследователей, который свернул за угол кварталом выше, заметил его и закричал. Лафайет рванул вниз по улице. Жаль, что он не успел вовремя свернуть в тот переулок впереди, тогда бы он был вне поля их зрения…

Улица сделала поворот и вывела О'Лири на рыночную площадь с фонтаном, окруженным цветочными лотками, заполненную толпой покупателей.

Восходящее из-за башен собора солнце придавало какую-то необыкновенную живописность представшей перед Лафайетом картине. Манящая вперед улица поворачивала налево. Пригнувшись, он прокладывал себе дорогу сквозь гудящую толпу. О'Лири казалось, что если он сольется с этой массой и не будет возвышаться над ней, то его не заметят. Согнув спину и наклонив голову, Лафайет продолжал свой путь. Люди расступались перед ним, давая дорогу. Какая-то женщина с добрым лицом подала ему медный грош. Безногий нищий, сидящий на углу под фонарем и собирающий милостыню в потрепанную шляпу, бросил на О'Лири презрительный взгляд:

— Эй, парень! Ты что, вступил в профсоюз?

Быстро миновав нищего, Лафайет выпрямился и резво зашагал вверх по улице. Его осенило, что план этого города был почти такой же, как и Колби Конерз. Отличие заключалось только в том, что Колби Конерз располагался на равнинной местности, а здесь улицы петляли, то поднимаясь вверх на холмы, то спускаясь в долину. Это, конечно, вносило определенный романтический аромат по сравнению с равнинным ландшафтом.

Улица, на которой он находился, была очень похожа на ту, что проходила мимо аптеки Пота и лавки скобяных товаров Хэмбенгера. Ну, а если это так, то, повернув чуть подальше направо, а потом еще раз направо, можно попасть в парк и там попытаться оторваться от своих преследователей, тем более, что он снова слышал их голоса. Поворачивая за угол, Лафайет боковым зрением заметил их. Впереди всех бежал верзила, вооруженный вилами.

Добежав до следующего поворота, О'Лири свернул за угол. Дорога пошла вверх. С облегчением он увидел, что чуть дальше здания заканчиваются и начинается заросший участок.

Лафайет нырнул в траву и, спрятавшись за живой изгородью, наблюдал, как его преследователи промчались мимо. Как ему показалось, никто из них не заметил, где он спрятался. Может быть, хоть на какое-то время он будет в безопасности. Прячась за живой изгородью, О'Лири осторожно пробрался к участку, где росли туи. Здесь, между деревьями, он и устроил себе убежище. Было тихо. Солнечные лучи, проходя сквозь густые заросли, слегка рассеивали приятный изумрудный полумрак. Лафайет расположился поудобнее на ковре из хвои и приготовился ждать, пока не стемнеет. Очевидно, что история о том, что он ворвался в спальню к принцессе, облетела весь город. Пока он не разберется с этим недоразумением, тут ему не будет ни мира, ни покоя.

Когда О'Лири покидал свое убежище, из-за башен собора показалась аппетитная, как персик, луна. Улицы, едва освещенные стоящими на углах фонарями, были пустынны. То тут, то там на темных фасадах домов светились теплым желтым или оранжевым светом редкие окна, отбрасывая заплатки света на мостовую. Лафайет быстро пересек парк и оказался у высокой стены, окружающей территорию дворца. Кстати, сам дворец располагался в том же самом месте, что и здание Ассоциации молодых христиан в Колби Конерз.

Впереди, на расстоянии в полквартала, были видны ворота и часовой в кивере из медвежьей шкуры, стоящий по стойке «вольно» возле караульной будки. Не стоит даже пытаться пройти — его тут же узнают.

О'Лири пошел в противоположную сторону. Спустя десять минут, прячась в густой тени вязов, Лафайет вскарабкался на стену, пользуясь небольшими выступами на ее поверхности, и заглянул внутрь двора. Охраны не было видно. Осторожно подтянувшись, он перекинул ногу и сел верхом. Задрав голову, он увидел, что ветви дерева, в тени которого он прятался, расположены слишком высоко и вряд ли смогут помочь ему спуститься на землю.

Неожиданно внизу послышался топот ног и звук, который нельзя было ни с чем спутать, — звук вынимаемой из ножен стали.

— Держи негодяя! — рявкнул чей-то голос.

Вздрогнув от неожиданности, Лафайет покачнулся, ухватился за стену, пытаясь сохранить равновесие. Руки его сорвались, и он со сдавленным криком рухнул вниз. Падая, он видел отражение света от обнаженной шпаги. О'Лири еще успел представить, как он извивается, нанизанный, словно букашка, на шпагу. В последний момент ему каким-то чудом удалось увернуться, и он плашмя рухнул на человека внизу. Удар был такой силы, что тот испустил дух. Приподнявшись, Лафайет посмотрел на стражника, лежащего на спине без движения. Слева кто-то крикнул. О'Лири вскочил на ноги, попытался восстановить дыхание и, шатаясь, устремился туда, где была погуще тень. Стражники уже бежали. Он прижался к стволу самого высокого вяза, толщиной фута в три, стараясь унять тяжелое дыхание.

— Это Мортон, — прогудел низкий голос, — кто-то пришиб его.

— Он не мог далеко уйти, — пробасил другой.

— Ты там посмотри, Хими, а я тут проверю…

О'Лири старался сдержать хрип, вырывавшийся из его груди. Стражник находился совсем близко. Было слышно, как он лупит шпагой по кустам у стены. Когда стражник отошел футов на шесть, Лафайет немного расслабился и решил перебежать через дорогу к кустам, которые росли чуть в стороне.

— Хватай его, Хими! — крикнул один из преследователей.

Лафайет заметался в поисках укрытия, залез в какую-то грязь, прополз по ней, потом, приподнявшись, все-таки перебежал на другую сторону и юркнул в заросли. Словно из-под земли прямо перед ним возник высокий стражник в шляпе с загнутыми полями. Угрожающе подняв шпагу над головой, он с криком ринулся в атаку. О'Лири увернулся и побежал вдоль живой изгороди, которая в этом месте поворачивала направо, и чуть не угодил в пруд, поросший лилиями. Он едва успел затормозить, ухватившись за мраморную скамейку, стоящую на берегу пруда, как тут же сзади послышался крик и всплеск воды. Его преследователь не рассчитал и загремел в прибрежную тину. Воспользовавшись моментом, О'Лири сиганул в обширную тень дворца и устремился вправо, огибая ярко освещенный фонарями павильон. Судя по доносившимся крикам, теперь за ним охотилось много народу. Большая часть из них была позади, но крики раздавались и спереди, и справа. Только бы ему удалось добежать не замеченным до стен дворца и спрятаться там…

Откуда-то спереди выскочили два человека и, увидев Лафайета, резко остановились.

— Они побежали туда! — крикнул О'Лири.

Стражники круто развернулись и стремительно исчезли из вида. Лафайет добежал до аллеи, которая вела ко дворцу, и, прячась в кустах, стал пробираться вдоль нее. Из-за деревьев показалось крыло массивного здания. О'Лири добрался до конца аллеи и укрылся в густой тени. Впереди, ярдах в пятидесяти, он увидел человека, внимательно разглядывающего кусты, из которых он только что выскочил. Лафайет поспешил спрятаться в плотных зарослях плюща, вьющегося по стене дворца. В этот самый момент человек обернулся.

— Эй, ребята, он тут!

О'Лири пробормотал проклятие и начал пробираться вдоль стены под завесой плюща, плотно обвивающего грубообтесанные каменные блоки. Рядом раздались шаги. Лафайет замер. Совсем рядом слышались голоса. Было слышно, как стражники рубили плющ шпагами.

— Похоже, мы уже его тут и пришили… А ну-ка, — крикнул кто-то, — давайте вырубим этот плющ и растащим его.

Шпаги снова застучали по камням. О'Лири закрыл глаза, припоминая расположение дворца. Это, похоже, была юго-западная часть здания. Здесь он еще ни разу не был, поэтому все должно получиться. Он представил себе дверь, просто маленькую дверь, на высоте одного — двух футов от земли…

Дверь была дубовая, видавшая и стужу и зной, но все еще достаточно крепкая. Железный засов на ней основательно заржавел. Так как она была закрыта плющом, заметить ее было довольно трудно. Эта дверь прикрывала вход в забытый коридор, который вел неизвестно куда.

Наконец в безмолвном пространстве вселенной послышался обнадеживающий щелчок. Лафайет открыл глаза и почувствовал, что он уже где-то на стене. Звуки клинков доносились откуда-то снизу. Его руки сначала нащупали грубое дерево косяка, а потом и саму дверь, размером четыре на пять футов. Ее петли проржавели, а на засове, чье состояние было ничуть не лучше петель, висел огромный замок. Вздохнув с облегчением, О'Лири толкнул дверь. Она немного подалась, но затем, под тяжестью засова, вернулась на место. Он толкнул сильнее, и проржавевшие винты со скрежетом выскочили из дерева.

— Эй, ребята! Слышите? Что это?

Стражники стали лихорадочно разрывать руками плотные заросли плюща. О'Лири еще раз подналег на сопротивляющуюся дверь, и тут наконец она открылась. Лафайет проскользнул внутрь и с трудом закрыл ее за собой. На полу, прямо перед дверью, лежал деревянный засов, а на косяке, по бокам, — две скобы для его крепления. Едва он успел поднять засов и поставить его на место, как услышал, что кто-то начал ломиться в дверь снаружи.

— Эй, Сарж! Смотри, дверь!

Какое-то время из-за двери был слышен разговор, шум, потом кто-то начал колотить в нее.

— Да нет. Тут он не мог пройти. Тут же закрыто!

— А если этот парень на самом деле колдун?

— Вообще-то закрытая дверь для него не препятствие…

О'Лири разглядывал узкий, с низкими потолками проход, ведущий куда-то вглубь. Он был несколько похож на тот, которым его вели в покои Адоранны. Сколько же времени прошло с тех пор? Меньше суток, а ощущение такое, что несколько дней. Что же касается этого прохода, то похоже, он был частью общей системы ходов, пронизывающих весь дворец. Если ему повезет, то он сможет найти дорогу в покои принцессы и объяснить ей, что произошло на самом деле. Главное сейчас — это чтобы его не обнаружили.

Лафайет продвигался по проходу, почти ничего не различая. То тут, то там были видны тусклые полоски света, проникающие сквозь плохо заделанные швы в стенах. Футов двадцать проход шел прямо, затем поворачивал направо. Почти сразу же за поворотом показалась дверь. О'Лири дернул задвижку — дверь открылась, и он очутился в просторной чистой комнате с ровным настилом. Она была заставлена какими-то громоздкими темными предметами, которые по форме и размерам напоминали пианино. Вдоль левой стены светились массивные циферблаты. Их тусклый свет отражался в полированной арматуре и создавал какую-то причудливую картину. Справа, под широкими экранами, напоминающими телевизионные, располагалось большое количество панелей, приблизительно таких, какие используются для пультов управления компьютерами.

Все это вместе напоминало Лафайету центр управления космическими полетами. Как все это могло попасть в незатейливую Артезию? Правда, он уже видел во дворце электрические лампочки и ряд простых механических устройств, но все виденное раньше не шло ни в какое сравнение с тем, что он обнаружил здесь. Все это было трудно объяснить, разве что Никодеус мог знать об этом что-нибудь. Наверно, так и есть. С этим придворным волшебником не так-то все просто. Например, этот его фотоаппарат, замаскированный под зажигалку…

Однако все это нисколько не продвинуло поиски Адоранны. О'Лири закрыл дверь. С внутренней стороны она была укреплена толстым металлическим листом на болтах. Такую дверь не так-то просто выломать. Он прошел дальше по коридору и наткнулся еще на одну тяжелую металлическую дверь, похожую на те, которые используют для больших мясных холодильников. За ней оказалось еще больше современных приборов. Может, все это устроил Никодеус, чтобы запасать продукты в сезон? Ничего нельзя лучше придумать, чтобы предстать настоящим волшебником в глазах короля-гурмана, выставив на стол среди зимы блюдо свежезамороженной клубники.

Футах в тридцати от «холодильника» коридор упирался в тупик. Лафайет постучал по стене, в поисках скрытой двери, но ничего не обнаружил. Он уже было решил вернуться назад, как вдруг замер, услышав впереди какой-то звук.

О'Лири стоял, настороженно прислушиваясь, вдыхая затхлый воздух и стараясь сдержать свое шумное дыхание. Звук повторился — это был мягкий скрип. Лафайет прижался к стене. Было видно какое-то движение — пляшущее тени на темном фоне. Что-то громоздкое, согнутое, доходившее ему до пояса, двигалось по направлению к нему. От волнения О'Лири удалось сглотнуть только со второго раза. Неудивительно, что в этих потайных ходах ему никто не встретился. Раньше он никогда не верил в существование призраков, но… Теперь это нечто было совсем близко, не более чем в двух ярдах. Оно стояло в темноте, чего-то ожидая. Лафайет представил себе, что перед ним стоит домовой с растопыренными когтями и изучает его своими дьявольскими глазами.

Он ощупал карманы — оружия не было. Черт бы побрал его рассеянность! Но не может же он просто стоять и ждать, пока это чудовище нападет на него. Лучше уж атаковать вслепую. Сразиться с ним — что бы это ни было. Лафайет глубоко вздохнул и шагнул вперед…

— А, сэр Лафайет, — проворковал кто-то вкрадчиво. — Что это вы тут делаете?

От неожиданности Лафайет подскочил, больно ударившись головой об потолок, затем, расслабившись, осел по стене.

— Йокабамп… — выдохнул он. — Не ожидал вас тут встретить.

7

— Вам повезло, что это я наткнулся на вас, — сказал Йокабамп. — Пригнитесь, тут низкая арка.

Следуя за ним, Лафайет обогнул огромное бревно, которое наполовину загораживало и без того узкий проход.

— Это уж точно, — согласился с ним Лафайет. — Без вас я бы ни за что не выбрался отсюда. Интересно, сколько людей знают про эти тайные ходы?

— Немного.

— В следующий раз, когда за мной будут гнаться, я буду по крайней мере знать, где можно спрятаться.

— Кое-кому может не понравиться, что я вывожу вас отсюда, — сказал карлик.

— Я могу объяснить всю эту нелепую ситуацию и то, как я оказался в покоях ее высочества, — начал О'Лири.

— Да бросьте, сэр Лафайет. Я всего лишь шут при дворе. Смешу этих господ, немного облегчая им жизнь. А вам я доверяю.

— Это потому, что у меня есть перстень с секирой и драконом?

— Нет. Я в эти байки не верю. Да и вообще, эту легенду состряпал старик Горн, когда только начинал свое поприще. Знаете, народ бурлил, надо было их чем-то успокоить. Они, похоже, любили старого короля. А кто тогда слышал о каком-то кузене Горубле? Да и сейчас многие считают, что по праву трон должен принадлежать ее высочеству.

— Надо полагать, что король не очень-то популярен в народе?

— Да нет. Он — ничего. Ну, может, немного строг, но за это его нельзя винить, поскольку этот гусь Лод устроил спектакль вместе со своим любимцем драконом.

— Я это воспринимаю как сказку, а ты?

— Ну, собственно говоря, я его никогда не видел.

— Хм… Никто из тех, с кем я встречался, его не видел, но все верят в него.

— Ну вот, мы и пришли, — Йокабамп остановился перед голой стеной. — Вот здесь как раз находится потайная дверь, ведущая в опочивальню ее высочества. Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, что вы делаете. Я не спрашиваю вас, зачем вы туда идете. Если я кому-то доверяю, то доверяю до конца.

— Знаете, это очень благородно с вашей стороны, Йокабамп. Поверьте, что я действую исключительно в интересах ее высочества.

— Разумеется. Только прошу вас, сэр Лафайет, дайте мне пять минут, чтобы я успел исчезнуть, ладно? Если у вас что-нибудь пойдет не так, то мне не хотелось бы оказаться где-нибудь поблизости.

— Если меня схватят, то я про вас не упомяну. Если вас это беспокоит.

— Желаю удачи, сэр Лафайет, — прожурчал карлик.

Послышался легкий шорох, и О'Лири остался один. Он подождал, медленно сосчитав до трехсот, затем нащупал руками дверь. Отыскав защелку, Лафайет повернул ее, и дверь плавно подалась в сторону. О'Лири заглянул в темную комнату. Буквально несколько часов назад он проходил через эту самую дверь, подталкиваемый сильной рукой. И вот он снова здесь, но теперь уже по своей воле.

Он шагнул на ковер с глубоким ворсом и увидел большую мягкую кровать.

— Адоранна! — шепнул он, осторожно двигаясь вперед. — Только не кричи. Это я — Лафайет. Я хочу объяснить…

Он замолк. Даже при слабом лунном свете, проникающем сквозь тонкие шторы на высоких окнах, было видно, что кровать пуста. Пятиминутные поиски подтвердили, что в комнате никого нет. О'Лири стоял у туалетного столика в золотисто-белых тонах, украшенного затейливой резьбой. Он даже не предполагал, что отсутствие Адоранны так угнетающе подействует на него. А собственно говоря, с чего это он решил, что Адоранна обязательно будет здесь? Может быть, во дворце сейчас какой-нибудь бал, и она танцует с графом Аланом? Ладно, хватит предаваться этим грустным мыслям. Пора уходить, а то можно снова дождаться какой-нибудь толстой фрейлины, которая опять поднимет переполох. Он направился к проходу, которым пришел сюда, и вдруг замер, услышав шум голосов. Дверь с противоположной стороны спальни открылась, и едва Лафайет успел спрятаться, как в комнату вошла горничная со шваброй в сопровождении пожилого человека. Девушка шмыгала носом:

— Это… это… не одно и то же…

— Ну, что теперь. Слезами тут не поможешь.

О'Лири тихонько пересек комнату и толкнул дверь в коридор. Дверь открылась, и он осторожно выскользнул. В коридоре царил полумрак, никого не было. Странно, обычно во время дворцовых торжеств, да и просто в соответствии с внутренним распорядком в коридоре должно быть полно охраны — буквально через каждые пятьдесят футов стоял стражник. Странно, что и электрические лампочки Никодеуса в пятьдесят ватт отключили так рано.

Он шел по устланному ковром коридору к большой золотисто-белой резной двери, которая отделяла личные апартаменты принцессы от присутственных помещений. Лафайет повернул сверкающую золотистую ручку. Дверь отворилась, и он направился в следующую комнату, из которой можно было попасть в систему потайных ходов.

Кто-то приближался. Послышались тихие голоса. О'Лири заторопился и юркнул в боковой проход. Неожиданно он увидел на следующем перекрестке стоящего стражника. Тот зевал и не заметил Лафайета.

Прямо перед ним была узкая дверь. О'Лири быстро подошел к ней, открыл и юркнул внутрь. Здесь были ступеньки, ведущие куда-то вверх. Можно было подняться по ним либо выйти опять в коридор. Лафайет остановился у самой двери. Снаружи раздались мягкие шаги. Все. Путь в коридор был отрезан. О'Лири развернулся и пошел вверх по винтовой лестнице.

Подъем занял пять минут, и О'Лири оказался на крошечной площадке. Перед ним была массивная дверь. Он прислушался и повернул защелку. Дверь бесшумно открылась. Лафайет просунул голову и поморщился от тяжелого смрада, исходившего от плотного облачка зеленых паров, поднимавшегося над открытой сковородой, и напоминавшего запах паленой свинины. Сковорода стояла на треножнике. Сквозь дым он увидел высокую фигуру Никодеуса, склонившуюся над рабочим местом. Он стоял спиной к двери и был полностью поглощен своим занятием.

О'Лири рассматривал узкую с гранитными стенами комнату: выстланный большими каменными плитами пол, освещавшие ее огромные свечи в оплывших подсвечниках, потолок, теряющийся в тенях и паутине. Кругом было множество шкафов, полок, сундуков, заставленных чучелами сов, часами с боем, старыми башмаками, бутылками, склянками, банками — заполненными и пустыми. Вдоль стен стояли деревянные ящики с какими-то таинственными значками на боках, нанесенными с помощью трафарета желтой и черной краской. Тут же стояли верстаки, заваленные инструментами, обрывками проволоки, кусочками металла, стекла, пластика самых различных форм. Над всем этим возвышалась только что изготовленная панель, облепленная множеством круглых стеклянных циферблатов с дрожащими стрелками. В дальнем конце комнаты виднелись полуприкрытые тяжелыми портьерами двойные двери. С потолка свешивался человеческий скелет, покрашенный золотистой краской.

Лафайет проскользнул внутрь, закрыл за собой дверь и задернул задвижку. Вонь в комнате была ужасная. О'Лири сосредоточился, памятуя о своем успехе с серебряными монетами в кондитерской. Ну, скажем, запах жареного кофе. Это было бы гораздо лучше…

Он почувствовал легкий щелчок. Цвет дыма изменился на красновато-коричневый, смрадный запах исчез, и комната наполнилась ароматом свежемолотых кофейных зерен.

Никодеус выпрямился, подошел к панели с приборами и стал нажимать какие-то кнопки. Небольшой экран засветился бледно-зеленым цветом. Чародей, бормоча себе под нос, что-то помечал. Вдруг он остановился — шариковая ручка застыла в воздухе. Он принюхался и повернулся:

— Лафайет! Где… как… что…

— Не все сразу, Никодеус. Не так-то просто мне было до вас добраться. Весь город словно с ума сошел. Нет ли у вас под рукой чего-нибудь съестного? А то я весь день пролежал под кустом в парке.

— Лафайет, мальчик мой, ты раскаялся! Ты пришел ко мне, чтобы честно во всем признаться и сказать, где ты ее спрятал? Я пойду к его величеству!

— Постойте! — О'Лири опустился на стул. — Да не в чем мне раскаиваться, Никодеус! Я уже говорил, что кто-то пришел ко мне в комнату, сказал, что Адоранна в опасности, и повел меня каким-то потайным коридором. Затем этот обманщик толкнул меня и сунул в руку какой-то мешок…

— Ну конечно же, дорогой, а сейчас ты решил отдаться на милость его величества.

— Вы хотите сказать, что я должен еще извиниться за то, что не дал разрезать себя на кусочки за какое-то преступление, которого я не совершал? Ха! Послушайте, Никодеус, тут происходит что-то странное вокруг. Я хочу увидеть Адоранну и объяснить ей, что произошло. Она думает, что я украл королевские драгоценности, или… — Он осекся, увидев выражение лица своего собеседника.

— Что случилось? — Он в тревоге встал со стула. — С ней все в порядке?

— Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? — Глаза Никодеуса моргали за стеклами очков без оправы.

— А что я должен знать? — воскликнул О'Лири. — Где Адоранна?

Плечи Никодеуса опустились:

— А я надеялся узнать это от тебя, Лафайет. Она исчезла незадолго перед рассветом. И все думают, что это именно ты ее похитил.

— Нет, ну вы просто все с ума посходили, — возмущался О'Лири, дожевывая крекер с сардинами, — кроме этого, у Никодеуса под рукой ничего из съестного не оказалось. — Да меня же заперли в камере. Как я мог ее похитить? Да и зачем мне это?

— Но ты же исчез из камеры? Ну, а зачем… — Никодеус взглянул понимающе. — Стоит ли вообще об этом спрашивать?

— Конечно, стоит!. Неужели я похож на человека, который среди ночи похищает девушку, чтобы… ну, чтобы… сделать с ней то, ради чего похищают девушек ночью?

— Но, Лафайет! — Никодеус скрестил руки. — Почему же все сразу подумали, что это ты ее похитил?

— Да я понятия не имею, кто это сделал! Вы ведь тут занимаете должность что-то вроде волшебника. Отыскать ее — это же по вашей части?

— Кто верит сейчас в волшебство? — с горькой усмешкой спросил Никодеус. Он пристально посмотрел на Лафайета. — Между прочим, сегодня в шесть пятнадцать утра я заметил, что был зарегистрирован мощный выход энергии по бета-шкале. Потом, где-то десятью минутами позже, стало быть, в шесть двадцать пять, был отмечен еще один энергетический всплеск, правда, уже меньший по силе. Затем подобные всплески продолжались через какие-то промежутки целый день.

— Что вы измеряете? Это что, вроде сейсмографа?

Никодеус испытующе взглянул на О'Лири:

— Послушайте, Лафайет, по-моему, настало время, чтобы вы искренне со мной обо всем поговорили. Я, признаться, не понимаю, что за связь между вами и данными, которые я получаю с момента вашего появления тут. Но я убежден, что это не просто совпадение.

— А этот великан? — неожиданно прервал его О'Лири. — Клад, или как там его зовут? Он на самом деле существует, или это тоже чья-то выдумка, вроде призрака с большой дороги или дракона Горубла?

— О, Лод существует. За это я могу поручиться, мой мальчик. Еще и месяца не прошло с тех пор, как он был в городе. Тысячи людей видели его: ростом метра три, шириной — не обхватишь двумя руками, и страшный, как тысяча чертей!

— Так, может, это он и украл? Ведь говорили же, что он пришел сюда домогаться руки принцессы Адоранны! А когда ему отказали, он и решил ее похитить.

— А как, дорогой мой, смог бы этот Лод, огромный и неуклюжий, за голову которого назначено огромное вознаграждение и которого все знают, — как, скажи мне, он мог проникнуть в город, похитить принцессу из-под носа у охраны и незамеченным исчезнуть?

— Тогда кто же это сделал? Надеюсь, я убедил тебя, что это не я! Ты только подумай — во дворце целая система потайных ходов, и я не удивлюсь, если окажется, что один из них выходит наружу где-то за городской стеной. Мне нужен хороший конь…

— Но, Лафайет, где же я возьму коня?

— У тебя же есть один, у ворот, помнишь? Не тяни, Никодеус! Это очень серьезно!

— А, это тот конь… Мм… Да, пожалуй. Но…

— Больше никаких «но»! Давай мне коня и подготовь провизию на дорогу, пару носков для смены, ну и еще что необходимо. Да, и не забудь положить дорожную карту.

— Может, ты и прав, Лафайет. Лод вполне мог ее похитить. Тебя ожидает нелегкое путешествие. Неужели ты хочешь пойти один, с голыми руками?

— Да. Но мне нужна помощь! Ты меня уже пару раз обманул. Может, это было из-за твоей преданности Адоранне. Ведь ты ее любишь, не так ли?

— Обманул? С чего это ты взял, Лафайет?

В дверь громко заколотили. О'Лири подскочил от неожиданности. Никодеус резко повернулся к нему и показал на тяжелую занавеску в узком углу комнаты.

— Быстро! — скомандовал он шепотом. — За портьеру!

Лафайет одним прыжком достиг того места, на которое указал ему Никодеус, и скользнул за тяжелую портьеру. Со спины потянуло холодом. Он оглянулся и увидел чуть сбоку двойную стеклянную дверь. За ней, в темноте, смутно виднелся крошечный балкончик. Лафайет перебрался туда, поеживаясь от холодного ночного воздуха. Шел моросящий дождь вперемешку со снегом.

— Отлично, — пробормотал Лафайет, устраиваясь у покрытой плющом стены рядом с дверью.

Через узкую щель между портьерами он видел, как Никодеус заспешил к двери и отодвинул защелку. Дверь широко распахнулась, и в комнату ввалились вооруженные люди — один, два, три, потом еще… Наверно, стало известно, что он проник во дворец. Теперь они проверяют каждую комнату. Два стражника сразу же направились к портьерам, за которыми О'Лири прятался всего минуту назад. Лафайет перекинул ногу через железные поручни, скользнул вниз, и теперь пальцами рук и ногами держался только за переплетенный плющ. Его глаза оказались как раз на уровне пола. Через стеклянную дверь он видел, как шпага протыкала драпировку. Острие шпаги задело дверь, и послышался негромкий звук разбиваемого стекла. О'Лири нырнул вниз, под прикрытие балкона, изо всех сил цепляясь за мокрые ветви плюща. Было слышно, как вверху с шумом открыли дверь. Прямо над головой чьи-то башмаки наступили на битое стекло.

— Тут его нет, — раздался хриплый голос.

— Я говорил вам… — Остальные слова Никодеуса уже нельзя было разобрать из-за топота башмаков. Дверь захлопнулась. Лафайет висел, дрожа на холодном ветру, с кончика носа стекали капли воды. Он посмотрел вниз — сплошная темень. Барабанящий сверху дождь усилился. Не очень-то хотелось ему ползти вниз на этом промозглом ветру, но нельзя же висеть на стене до скончания веков.

О'Лири начал осторожно спускаться, отыскивая, куда бы поставить ногу на мокром камне, из последних сил цепляясь немеющими руками за жесткие ветви. Мокрые листья били по лицу, вода стекала ручейками по телу, куртка промокла до последней нитки.

Двадцатью футами ниже балкона он обнаружил каменный выступ и прошел по нему до угла. Ветер здесь хлестал еще сильнее и с остервенением бросал режущие снопы дождя ему в глаза. О'Лири добрался до противоположной стороны башни. Теперь он был приблизительно в пятнадцати футах над покатой крышей основного жилого крыла дворца, покрытой позеленевшими медными листами. Сначала надо бы добраться до крыши и спрятаться под карнизом, а потом незамеченным спуститься на землю. Далеко внизу было видно, как по саду движутся факелы, слабо доносились крики. Вся охрана дворца в эту ночь бодрствовала.

Перебраться с выступа вниз, на крышу, было совсем не просто. Хорошо, что переплетение плюща было очень плотное. Лафайет коснулся какого-то упора одной ногой, встал на тяжелый водосточный желоб, радуясь, что удалось оторваться от верхнего фронтона, и минут пять передохнул. Затем, крепко ухватившись за ветви плюща, он начал спускаться к простирающейся внизу крыше. О'Лири болтал ногами, нащупывая опору, но ничего не находил. Плющ здесь был намного реже, чем там, вверху. Его, наверно, специально прореживали, чтобы расчистить водосточный желоб.

Он спустился еще на фут. Край крыши был теперь на уровне его подбородка. Лафайет делал тщетные попытки найти место, куда можно было бы поставить ногу. Это ему никак не удавалось. Напряжение в закоченевших руках дошло до предела. Он еще немного соскользнул вниз и повис на вытянутых руках, ухватившись за край крыши. О'Лири старался подтянуться, но силы покинули его. До фасада здания было три фута, да каких! — вся поверхность стены была гладкая, как доска объявлений, никакого плюща. Слева, на расстоянии шести футов, находилось темное и закрытое окно. Да если бы даже оно и было раскрыто, все равно до него не добраться.

Лафайет, бормоча себе что-то под нос, пытался хоть немного подтянуться, чтобы добраться до окна. Он вдруг ощутил, что внизу, в сотне футов, разинула свою пасть ночная зияющая бездна, готовая его поглотить. Неужели ему суждено вот так, по-дурацки, погибнуть? Руки О'Лири уже совсем одеревенели. Он уже не мог точно сказать — по-прежнему ли крепко держится за край крыши, или хватка уже ослабевает и сейчас он начнет падать вниз…

В отчаянной попытке, дрыгая ногами, Лафайет как-то сумел уцепиться одной ногой за подоконник. Но ненадолго, нога сорвалась. Сможет ли он повторить это еще раз? Из последних сил он снова и снова пытался подтянуться. Край крыши врезался в ладони. Еще несколько раз безнадежно поболтав ногами, О'Лири безвольно повис.

«Ну, все. Еще, может быть, минут пять, — подумал он, — мои руки слабеют, и я полечу вниз…»

Вдруг ставни окна с шумом распахнулись. Выглянуло бледное, испуганное личико, обрамленное темными волосами.

— Дафна, помоги… — простонал О'Лири.

— Сэр Лафайет! — взволнованно прошептала девушка. Она выпустила ставню, ветер тут же подхватил ее и ударил о стену. Дафна протянула руки.

— Вы можете… можете дотянуться до меня?

Собрав остатки сил, Лафайет сделал взмах ногой, Дафна схватила ее, и… башмак с пряжкой остался у нее в руках. Девушка бросила его за спину, откинула назад прядь волос тыльной стороной руки и снова высунулась из окна.

— Ну, еще раз! — попросила Дафна.

О'Лири, набрав полную грудь воздуха, слегка раскачавшись, снова взмахнул ногами. На сей раз сильные пальцы горничной ухватили его за лодыжку. Она отклонилась назад, подтягивая его вторую ногу, и, когда та чуть приблизилась, ухватила и ее. Лафайет почувствовал, что девушка уже тащит его и надо разжимать онемевшие пальцы. Он сделал последний рывок, руки его освободились, и он, качаясь, повис вниз головой.

С размаху больно ударившись спиной о стену, О'Лири подумал, что из легких вышибло весь воздух. Чувствуя сильное головокружение, он пошарил вверху и ухватился одной рукой за подоконник. Дафна схватила его за руку и втащила в комнату.

— Ты очень… сильная для… девушки, — выдавил О'Лири. — Спасибо.

— Помахай-ка весь день шваброй, будешь тут сильной, — сказала она едва слышно. — С вами все в порядке?

— Все отлично! Как тебе удалось очутиться здесь в самый нужный момент?

— Я услышала, что снаружи кто-то крикнул. Побежала в башню к Никодеусу узнать, в чем дело. Внизу с ругательствами рыскали стражники. Никодеус шепнул мне, что это ищут вас и что вы скрылись через балкон. Вот я и подумала — вдруг я увижу вас из окна, если вы, конечно, не упали… ну, то есть…

— Послушай, Дафна, ты спасла мне жизнь, но…

О'Лири нахмурился, вспомнив последний разговор с девушкой.

— А почему ты не в тюрьме?

— Король Горубл помиловал меня. Он был так добр, сказал, что такое дитя, как я, не может быть виновато. Он не разрешил даже начать разбор дела в суде.

— Оказывается, у этого старого брюзги есть кое-какие положительные черты.

О'Лири встал, потирая свои ободранные руки.

— Послушай, мне надо как-то отсюда выбраться. Здесь уже стало припекать. Я только что узнал, что Адоранну похитили, и я… — Он вдруг осекся. — Ты что, тоже считаешь, что я замешан в этом деле?

— Я… я ничего не знаю, сэр. Но я рада, если вы тут ни при чем. Ее высочество такая милая, да и потом, такой джентльмен, как вы… — Она опустила глаза.

— Такой джентльмен, как я, чтобы добиться расположения девушки, необязательно должен ее похищать, не так ли? Я думаю, что смогу найти ее. Если ты выведешь меня к одному из входов в потайную систему дворцовых лабиринтов, я постараюсь найти принцессу.

— Потайные ходы, сэр?

— Да. Они пронизывают весь дворец. И войти в них можно почти из каждой комнаты в этом здании. Где мы сейчас находимся?

— Это складское помещение, оно не используется. А расположено оно прямо под коридором, который ведет в анфиладу комнат графа Настекса.

— Он у себя?

— Нет. Он с одним из отрядов отправился на поиски ее высочества.

— Ну, тогда это подойдет.

Лафайет надел свой башмак и пошел за Дафной, которая сначала проверила, нет ли кого в коридоре. Она подвела его к двери, открыла ее ключом из связки, висевшей на поясе. О'Лири взял девушку за руку.

— Да, а ты, случайно, не знаешь, где обитает этот Лод?

— В пустыне, к западу.

— Хм. Ну это все знают. Спасибо тебе за все, Дафна.

Он наклонился и поцеловал ее гладкую щечку.

— Куда вы идете? — спросила Дафна, глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Искать Лода.

— Сэр, а это не опасно?

— Со мной будет все нормально. Пожелай мне удачи.

— Желаю удачи, сэр.

Лафайет проскользнул в комнату, подошел к потайнойдвери, которую ему указал Йокабамп, и через нее попал в спертую, затхлую темноту.

Два часа спустя О'Лири шел по дорожке, извивающейся вдоль городской стены, и находился на расстоянии в три четверти мили от дворца. Немного погодя он решил передохнуть, укрывшись с подветренной стороны какой-то полуразвалившейся лачуги. Лафайет тяжело дышал. Он устал от подъемов и бросков от куста к кусту, от перебежек через широкие дворцовые лужайки. Ему удалось пройти через ворота, сумев отвлечь внимание караульного брошенной в сторону шишкой. После быстрой ходьбы по улицам О'Лири оказался в этом вонючем районе городских трущоб.

Он промок до нитки и весь дрожал от холода. Его руки были порезаны и поцарапаны. Вчерашние синяки по-прежнему давали о себе знать. Те крохи еды, которые успел ему дать Никодеус, ни в коей мере не могли восстановить его силы после всех испытаний и вынужденного поста в течение целого дня.

Дождь шел все сильнее и сильнее. О'Лири трясло уже так, что зуб на зуб не попадал. Казалось, что все кости обледенели. При таком раскладе к утру наверняка можно подхватить воспаление легких, особенно если учесть, что и ночь он провел, стоя на холодном ветру. Постучаться в дверь и попросить укрытия от непогоды он не мог: ему казалось, что каждый житель этого города знал его в лицо. Самое умное, что Лафайет мог сейчас сделать — оставить всю эту глупость и вернуться в Колби Конерз, в свою комнату, и просто поспать. А завтра он мог бы позвонить мистеру Байтворсу и объяснить свое отсутствие неожиданной простудой.

А что будет с Адоранной? О'Лири представил, как она идет, как вдруг кто-то зажимает ей рот. Этот злодей проник к ней, конечно, через потайной ход. Он, наверно, заткнул ей рот кляпом, связал ей руки-ноги, перенес на плече к машине, а потом увез в неизвестном направлении.

Лафайет не мог оставить ее. Может быть, его усилия ни к чему и не приведут, но не мог же он уйти, даже не попытавшись ей помочь. Вот только что он мог сделать? Он сам в настоящее время был беглецом, за которым охотились и которому неоткуда было ждать поддержки. Его единственный приятель, Никодеус, как-то уж слишком подозрительно быстро впустил солдат в комнату, и те сразу же ринулись к тому месту, где он спрятался. Если бы он не выбрался наружу, подгоняемый каким-то неведомым инстинктом, то ему был бы конец. Неужели Никодеус намеренно предал его? Но почему? Что им двигало? Конечно, ему бы хотелось, чтоб О'Лири исчез с его глаз. Все эти разговоры о быстром коне, потайных ходах… С другой стороны, ведь именно Никодеус помог ему в суде, во время слушания его дела…

Лафайету повезло, и он выбрался незамеченным из дворца. Поднявшаяся суматоха, к счастью, отвлекла большую часть охраны, поэтому он добежал до ворот без особых проблем и ему не пришлось бессчетное число раз падать в грязь, припадая к земле.

Лафайет вытер грязные ладони о мокрые брюки. Его продолжало трясти. О'Лири решил нарисовать в воображении образ принцессы, спрятанной, скажем, в ближайшей хибаре. Он тогда выломал бы дверь, а там — она…

Бессмыслица… Лафайет не верил в это. Да и потом, он слишком устал, чтобы создавать в воображении нелепейшие картины. Адоранна была за сотни миль отсюда, и он прекрасно это знал… Сейчас ему необходимы еда, тепло и сон. Только после этого он мог бы снова заставить работать свой мозг.

Лафайет посмотрел на покосившуюся лачугу, у которой он пристроился. Ветхая хибара была размером не более чем шесть на восемь футов, с крышей из промокшей соломы. Видавшая виды дверь представляла собой мешанину разномастных досок, скрепленных вместе парой проржавевших полос. Она косо болталась на одной полусгнившей кожаной петле. О'Лири слегка толкнул ее. Дверь жалобно заскрипела, словно предупреждая, что вот-вот развалится. Внутри было темно. Лафайет отвел глаза. Нет смысла снова повторять старую ошибку. Неизвестно, что может таиться за этом убогим видом. Кому и чем служила эта хибара? Может, это было чье-нибудь убежище, устроенное каким-нибудь лихим человеком вдали от сутолоки многолюдных улиц? Оно достаточно хорошо скрыто от посторонних глаз… Не надо увлекаться, напомнил себе О'Лири, пора переходить к делу. Он нарисовал в воображении прочные стены под прогнившими плитами, водонепроницаемую крышу, замаскированную мокрой соломой, прочную дверь, которой не страшны ни буря, ни ветер, и камин, с газовым огнем и искусственными поленьями, который питался пропаном из баллона. Естественно — ковер, уж очень неуютно было бы сидеть на холодном полу с голыми ногами, душ с большим количеством горячей воды, а то ее вечно в обрез, даже во дворце. Наконец, небольшой холодильник, в котором найдется все необходимое, и кровать с приличным матрацем. О'Лири завершил в воображении эту картину, с любовным вниманием прорисовывая каждую деталь. Без этого не обойдешься, говорил он себе, укрытие сейчас просто необходимо.

На какое-то мгновение время заколебалось, Лафайет самодовольно усмехнулся и потянул дверь…

Спустя полчаса, укрывшись за прочной дверью от непрошеных гостей, вымытый и согретый горячим душем, О'Лири доедал второй кусок баварской ветчины со швейцарским ржаным хлебом. Он залпом выпил последнюю маленькую бутылочку легкого пива, взбил подушку, устроил ее поудобней под головой и мгновенно заснул, что было ему крайне необходимо.

На рассвете О'Лири разбудил звон будильника. Эта штука также была предусмотрительно нарисована в воображении вчера вечером. Он потянулся, зевнул и с удивлением уставился на стеклянную дверь душа. Откуда эти бледно-зеленые стены, пол, устланный оливковым ковром, темно-зеленый холодильник, висящий на стене, вишневый огонь в камине? Постой, постой… Где это я? Это комната в пансионе миссис Макглинт или очередной сон? В голове Лафайета вихрем пронеслись комната во дворце, лавка в камере полицейского участка, комнатка с цветком в горшке. Ах, да… Он же вчера преобразил хижину. Ну, что ж, вполне уютно. О'Лири мысленно похвалил себя. Как-то так выходит, что последнее время он каждое утро просыпается в разных местах.

Лафайет откинул одеяло, открыл холодильник и съел холодную куриную ножку. Потом не спеша принял душ, одновременно прокручивая в памяти, как в калейдоскопе, впечатления предыдущего дня. Ему было все труднее и труднее отделить сон от яви. Порой он просто начинал путаться. Бегство из дворца — это было явью? О'Лири посмотрел на свои страшные, изодранные руки. Да, уж это-то точно не сон. Никодеус, подлец, чуть его не погубил, если, конечно, полицейские сами не догадались. Обыскивая комнату, они первым делом начали протыкать шпагами занавеску…

И Адоранны нет, похищена. Это было самым главным, и он должен что-то предпринять, прямо сейчас. Как ни странно, но теперь, утром, после еды и ночного сна, ему все представлялось совсем иначе. Он уже не так переживал. Конечно, он ее разыщет, объяснит все, что произошло той ночью: и как этот мешок оказался у него в руках, и… Ну, а там будет действовать по обстоятельствам. А теперь за дело.

Открыв дверцу платяного шкафа, О'Лири обнаружил приличный выбор одежды, состоящей из бридж для верховой езды из толстого габардина, современного покроя, плотной серой фланелевой рубашки, сапог из цветной кордовской кожи, короткой ветровки на подкладке и пары водительских перчаток из свиной кожи. Персонажем несколько другой оперы выглядела шпага, лежащая в аккуратных ножнах с прикрепленным кожаным ремнем в западном стиле. Лафайет оделся, быстро поджарил три яйца с полудюжиной ломтиков ветчины. Покончив с завтраком, он вымыл посуду.

Ливший с вечера дождь прекратился. О'Лири тщательно запер за собой дверь. Лачуга, как он с удовлетворением отметил, по-прежнему имела допотопный вид.

Ну, а теперь пора действовать. Сначала… Лафайет остановился посреди замусоренной дороги, освещаемой лучами восходящего солнца, и задумался. Что же ему следует предпринять сначала? Ну, прежде всего надо выяснить, где искать этого Лода. Куда он возвращается после своих набегов? Что там говорили все, кого он об этом спрашивал? На западе, в пустыне? Да… Точными координатами это не назовешь. Нужна более конкретная информация. Как назло, ни одного прохожего поблизости. Впрочем, если он и попытается что-нибудь спросить у любого местного жителя, то, скорее всего, опять придется удирать под аккомпанемент жутких криков, прежде чем он успеет что-либо предпринять.

По дороге загромыхали тяжелые башмаки. Лафайет приготовился нырнуть в укрытие… Слишком поздно. На дороге показался коренастый человек в замызганной куртке из овечьей шкуры и, увидев О'Лири, остановился. Из-под сырой и бесформенной шляпы с широкими полями выглядывало помятое напряженное лицо. Мгновение спустя губы незнакомца расплылись в хитрой улыбке, обнажив редкие зубы.

— Призрак с большой дороги! — воскликнул незнакомец. — Как я рад тебя видеть! Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты здорово провел этих полицейских болванов прошлой ночью. Я не знаю, как тебе это удалось, но, похоже, они меня не узнали.

— О, да это никак Рыжий Бык, — нерешительно сказал О'Лири. — Я рад, что смог помочь тебе. Ну, а сейчас я тороплюсь.

— Я слышал, что ты принцессу… того, умыкнул. Ну, и как она?

— И ты тоже! Да не имею я к этому ни малейшего отношения. По-моему, это дело рук Лода. Кстати, может быть, ты знаешь, где его резиденция?

— Слушай, входи со мной в долю, а? Будем работать вместе, брать буду я, а выручку поделим. Идет?

— Да забудь ты об этом. Скажи мне лучше о Лоде. Где он скрывается?

— Соображаю. Ты хочешь продать принцессу этому великану. Какие бабки ты будешь иметь с этого?

— Слушай, ты, придурок… — Лафайет сунул кулак под приплюснутый нос Рыжего Быка. — Еще раз повторяю: я не принимал участия в ее похищении и никому не собираюсь ее продавать. А темные делишки меня совсем не интересуют.

Толстый палец Рыжего Быка уперся в грудь О'Лири.

— Ты хочешь сказать, что я тебя не убедил? Ну, а как насчет того, чтобы поделить территорию? Ты чистишь на дорогах, а я беру город, как? Да и похищения я оставляю тебе. Лады? И…

— Господи! Да я никогда не занимался похищениями, и, ради бога, прекрати нести эту чушь! Иди ты, знаешь куда, со своими похищениями!

— Ах вот ты как! — Теперь голос Рыжего Быка больше походил на рычание.

— Значит так — или мы с тобой ладим, или я отваливаю, раз ты такой слюнтяй, и сдаю тебя легавым, за вознаграждение. Адью!

О'Лири отпихнул упирающийся в грудь палец:

— Так ты скажешь мне, где находится Лод? И хватит пороть чушь, ты, дебил несчастный…

Огромная рука, схватив Лафайета за отвороты его нового костюма, заставила приподняться его на цыпочки.

— Ты, это… кого назвал дебилом? Да у меня не голова, а парламент!

— Ну, тогда у меня, похоже, палата лордов, — сказал О'Лири сдавленным голосом, — если я, как последний идиот, стою тут и точу с тобой лясы. А у меня ведь есть неотложное дело.

Лафайет поднял руку и с размаху ударил ребром ладони в основание толстой шеи Рыжего Быка. Потом еще раз в сердцах саданул по тому же самому месту. Рыжий Бык опрокинулся назад и разжал руку, сжимавшую лацканы. Помотав головой, он зарычал и поступью гориллы пошел на О'Лири, расставив руки в стороны. Последовал молниеносный удар под ложечку. Рыжий Бык со стоном сложился пополам. Лафайет встретил его отупевшую физиономию ударом твердого колена. Рыжий Бык начал заваливаться набок, схватившись одной рукой за живот, а другой зажимая свой нос, из которого хлестала кровь.

— Э… это не честно! — заявил он. — Я никогда не видел таких приемчиков!

— Пардон. Это из урока номер три. Контрудар без оружия. Иногда приходится очень кстати. А теперь скажи, где я могу найти Лода, и поживей — это очень важно.

— Лода, говоришь? — Рыжий Бык неодобрительно смотрел на окровавленную руку и осторожно поворачивал голову в разные стороны, проверяя, как работает шея. — А какой процент ты бы хотел?

— Оставь! Я просто хочу спасти ее высочество!

— Ну, ладно, давай сорок на шестьдесят, а я подкину пару надежных ребят, которые тебе помогут при встрече с Лодом.

— Ну все, хватит. Я спрошу кого-нибудь другого.

О'Лири оправил костюм, потер синяк на руке, и бросив на Рыжего Быка взгляд, полный презрения, пошел по дороге.

— Эй, постой! — Рыжий Бык потопал за ним. — У меня есть отличная идея! Ну, давай тридцать на семьдесят. Это более чем джентльменское соглашение, правда ведь?

— Ты меня удивляешь! Я и не думал, что ты так силен в арифметике.

— Я постигал математику на практике, занимаясь ночным бизнесом. Ну так как, согласен?

— Нет! Исчезни! У меня полно дел! Я и так довольно заметная фигура, обойдусь как-нибудь без Гаргантюа, который тащится за мной, наступая на пятки!

— Ну, ладно. Учитывая твой знатный удар левой и потрясную работу коленом, я согласен на вшивые десять процентов.

— Пошел прочь! Отчаливай! Отцепись! Исчезни! Отвали! Изыди, сволочь ты такая! Никаких сделок!

В это время они проходили мимо мусорного ящика. Какой-то коротышка, лениво копавшийся в его содержимом, оторвался от своего занятия и внимательно на них посмотрел.

— Ты привлекаешь внимание. — О'Лири остановился. — Ну, ладно, сдаюсь. Я вижу, что ты мне подходишь. Давай сделаем так: встретимся за час до восхода луны у…

— Как насчет «Одноглазого» у Западной почтовой дороги?

— Молодец! Именно это я и имел в виду. Приколи красную гвоздику и делай вид, как будто ты меня не знаешь, до тех пор, пока я не чихну девять раз и не высморкаюсь в яркий платок в горошек. Ясно?

— Так бы давно. Это уже деловой разговор. Больше всего уважаю такие планы, в которых все продумано до мелочей. Кстати, а где я возьму гвоздику в это время года?

О'Лири закрыл глаза, стараясь сосредоточиться.

— Сразу же за следующим поворотом, — сказал он, — увидишь мусорные бачки. Цветок будет лежать на крышке первого бачка слева.

Рыжий Бык кивнул. Потом, несколько нерешительно посмотрев на Лафайета, сказал:

— Слушай, приятель, когда-нибудь, когда ты не будешь так спешить, ты обучишь меня своим приемчикам, а?

— Конечно. А теперь давай, поторапливайся, пока твой цветок не украли.

Рыжий Бык быстрыми шагами направился к указанному месту, а О'Лири, чтобы побыстрей оторваться от навязчивого компаньона, свернул в боковую улочку. При этом он сам не переставал удивляться, как ему удались эти приемы. Произведенный ими эффект, похоже, привел к тому, что Лафайет начал воспринимать происходящее вполне серьезно, как будто все происходило на самом деле. Ему все трудней и трудней было отличить настоящее от воображаемого, происходящее в Артезии от событий в Колби Конерз.

Лафайет потягивал крепкий кофе из толстой кружки, уютно расположившись в кафе под полосатым выцветшим навесом, сооруженном на пятачке у проезжей части улицы. Как же узнать, где находится этот мятежник? Ведь стоит только задать этот вопрос — тут же начнут показывать на него пальцем. Вот и девушка, стоящая у жаровни с древесным углем, на которой кипела вода, начинает искоса на него поглядывать. Может быть, он ей и приглянулся, но сейчас совершенно не до того. О'Лири резко встал и пошел дальше. Самое разумное сейчас — это побольше ходить, глядишь — что-нибудь да и узнаешь.

День тянулся ужасно долго. Он провел его, бесцельно шатаясь по открытым рынкам, листая книги в крошечных лавчонках, примостившихся в промежутках между стенами домов. С интересом смотрел, как ремесленники — серебряных, золотых дел мастера, резчики по дереву, умельцы по коже — узловатыми пальцами раскладывали творения своих рук на маленьких лоточках размером не более крыши собачьей будки в Колби Конерз. О'Лири скромно позавтракал салями с пивом в трактирчике с плотно утоптанным земляным полом и черными от сажи, перекрещенными, низко просевшими квадратными балками.

За час до захода солнца он находился неподалеку от Восточных ворот. Лафайет делал вид, что рассматривает витрину с образцами рисунков для татуировки, при этом он не спускал глаз с часового, который, скользнув по нему взглядом, лениво прохаживался у караульной будки. Похоже, пройти через ворота особого труда не составит. Вот если бы он знал, куда ему идти дальше…

В нескольких ярдах от него стоял какой-то рослый мужик и внимательно следил за Лафайетом краешком глаз с покрасневшими веками. О'Лири, нарочито громко насвистывая начальные такты «Мэрзи Доутс», неожиданно пересохшими губами, быстро свернул в заросшую, темную улочку. Он шел очень быстро и, когда обернулся, то ничего, кроме колеблющихся теней, не увидел. Лафайет пошел дальше по извивающейся дорожке, с трудом различая в темноте повороты.

На небе исчезли последние проблески света. Вскоре дорожка привела к какому-то грязному дворику. Внимательно оглядевшись по сторонам, О'Лири обнаружил еще одну узенькую дорожку, уходящую в темноту. Он быстро свернул на нее, и тут же перед ним возникла темная фигура. Секунду спустя из темноты выступила еще одна. Лафайет молча развернулся и что есть духу припустил прочь. Пробежав около двадцати футов, он налетел на бачок с мусором, который с грохотом покатился прочь. Сразу же послышался топот бегущих ног. О'Лири инстинктивно юркнул в сторону и затаился. Мимо тяжело протопал кто-то в плаще, споткнулся обо что-то и рухнул. Раздался звук упавшего металлического предмета и сдавленные проклятия. Всматриваясь в темноту из своего укрытия, Лафайет разглядел человека, который, опустившись на четвереньки, шарил в темноте. «Наверно, ищет оружие», — подумал О'Лири.

Да, дело, похоже, принимает серьезный оборот. Лафайет быстро шагнул вперед и изо всех сил трахнул ногой в то место, где, по его расчетам, должна была находиться челюсть незнакомца. Человек рухнул плашмя и затих. О'Лири устремился дальше, внимательно вглядываясь вперед, чтобы не пропустить других членов «комитета по встрече». По крайней мере их должно быть еще человека два, если не больше. Самое время сейчас сойти с дороги, чтобы не попасть в лапы этим убийцам.

Только он успел это подумать, как впереди возник еще один силуэт. Наверно, это один из преследователей, обошедших его спереди, чтобы отрезать путь. О'Лири нагнулся, подобрал с земли увесистый булыжник и прижался к стене. Фигура приближалась, слышалось хриплое дыхание. Лафайет ждал. Человек подходил все ближе, внимательно всматриваясь в тени, но все еще не замечая О'Лири.

— Стой и не двигайся, — прошептал Лафайет. — Мой мушкет нацелен прямо в твою левую почку. Брось оружие и оставайся на месте.

Незнакомец застыл, словно восковая фигура, символизирующая сцену «застукали на месте». Он поник, бросил что-то, сверкнувшее в лунном свете, и сделал нерешительный шаг.

— Отлично. Как я вижу, ты малый понятливый, — произнес О'Лири. — А ну-ка, быстро отвечай: сколько вас тут?

— Только я, Моу и Чарли, и еще Сэм, Парки и Клэренс…

— Клэренс?

— Ага. Он новенький. Еще только учится.

— Где он?

— Где-то впереди… Послушай-ка, приятель, а как тебе удалось пройти через них?

— Очень просто — перелетел. А ты-то что здесь делаешь?

— В конце концов ты все равно должен был пройти через какие-нибудь ворота, чтобы выбраться из города.

— Откуда вам известно, что я еще в городе?

— Ты что, парень, думаешь, я выдам тайны своего шефа? Ты от меня больше не дождешься ни слова на эту тему.

— Ладно, скажи мне только одно — где находится Лод?

— Лод? Откуда я знаю? Говорят, где-то на западе.

— Лучше бы тебе знать, а то твой ответ начинает меня сердить. А когда я сержусь, мой палец начинает непроизвольно дергаться.

— Черт возьми! Да любой знает о Лоде ровно столько, сколько и я. Ты что думаешь, если я тебе не сказал, так кто-нибудь другой обязательно скажет, где сшивается этот чертов Лод? Ошибаешься, парень! Мне нет никакого резона строить из себя героя… ты понимаешь, о чем я говорю?

— Даю тебе еще один шанс, последний. Мой палец начинает дергаться.

— Скачи на запад. За полдня доберешься до пустыни. Потом слева появится гряда гор. Скачи вдоль нее, пока не упрешься в перевал. Вот и все.

Лафайету почудилось, что он услышал сдавленный смешок.

— А от перевала до места, где бывает Лод, далеко?

— Может, миль пять, может, десять… Если дотуда доберешься, уже не пропустишь.

— А почему это я не доберусь?

— Смотри фактам в лицо, парень! Нас ведь пятеро, а ты один.

О'Лири сделал шаг вперед и со всего размаха опустил камень чуть повыше уха своего собеседника. Булыжник, весом в пять фунтов, сделал свое дело. Человек тихо сложился пополам и упал лицом вниз, издав слабый хрип.

«Теперь — четверо», — отметил про себя Лафайет и отшвырнул камень в сторону.

Обойдя лежащее тело, О'Лири вновь вышел на дорогу. Через пять минут он уже был в полуквартале от Восточных ворот.

Готовый каждое мгновение куда-нибудь юркнуть или побежать, Лафайет прошел мимо часового как раз в тот момент, когда тот зевал, широко разинув рот и закрыв глаза. Рот был раскрыт так широко, что Лафайет успел заметить дешевую серебряную пломбу.

Пройдя через ворота, он облегченно вздохнул и направился вдоль стены, чтобы обогнуть город. Порядком уставшие ноги гудели. Отчасти в этом виноваты были новые сапоги, которые слегка жали. Если бы у него было время, чтобы раздобыть лошадь! Путь предстоял неблизкий: мили три вдоль городской стены, затем по крайней мере миль десять до пустыни и там еще, наверное, миль десять… Ладно, ничего не поделаешь, поэтому не стоит предаваться пустым мечтам.

Он настроил себя на пеший переход и бодро двинулся в путь, сопровождаемый луной, поднимавшейся все выше и выше над городской стеной.

Впереди мелькнул свет. Это светилось окошко маленького домика, притулившегося у городской стены неподалеку от Западных ворот. Лафайет направился к нему, по пути перебрался через кучу мусора и, когда подошел поближе, увидел, что от дома на запад уходит грязная дорога шириной двадцать футов. Да… Прежде чем отправляться в путь, когда надо будет целую ночь идти пешком, неплохо бы подкрепиться чем-нибудь существенным и выпить бутылочку-другую доброго пива. К тому же это, кажется, трактир. И точно — на столбе висела вывеска с изображением страшного пирата с перевязанным глазом и кустистой бородой.

Судя по вывеске — заведение не из лучших. Однако выбирать не приходится.

Лафайет толкнул дверь и с удивлением обнаружил, что внутри было очень уютно. Слева расположились столы, прямо перед ним — стойка, а справа — площадка для игр, где с полдюжины седовласых крестьян горячо спорили над шахматной доской. Масляные фонари на стойке отбрасывали мягкий свет. О'Лири потер озябшие руки и сел.

Дородная полная женщина выплыла из темного угла и плюхнула перед ним большую оловянную кружку.

— Чего тебе, лапочка? — живо спросила она.

Лафайет заказал ростбиф с жареным картофелем и, ожидая, пока его принесут, попробовал пиво. Совсем даже недурно. Похоже, в этом месте должны хорошо кормить.

— Однако ты здорово припозднился, — раздался знакомый голос над его ухом.

О'Лири резко обернулся и увидел полное упрека красное лицо с плоскими чертами.

— Я жду тебя уже целый час.

— Слушай, Бык, — быстро проговорил Лафайет, — я ведь предупреждал тебя, что со мной нельзя разговаривать, пока я не высморкаюсь шесть раз и не махну красным платком.

— Постой, постой. Ты ведь говорил, что чихнешь девять раз, а потом высморкаешься в свой красный платок. А моя красная гвоздика на месте, смотри. Только немного подвяла, но…

— Успокойся, Рыжий. Я уверен, что наш союз будет плодотворным. Теперь ты должен сделать следующее: иди прямо ко дворцу. Большая часть охраны сейчас занята поисками принцессы, поэтому ты сможешь проникнуть внутрь без особых хлопот и взять там все, что захочешь. Они вернутся не скоро.

— Да, но городские ворота уже закрыты.

— Ну и что, перелезь через стену.

— Слушай, это дельная мысль. Только куда я дену лошадь? Она у меня не мастак перелезать через стены.

— Хм… Знаешь что, Рыжий? Так и быть, я позабочусь о ней.

— Ты настоящий кореш. — Он откинулся на стуле. — Где мы встретимся?

— Оставайся где-нибудь в саду, около дворца. Наверняка найдешь место, чтобы укрыться. Встретимся под белым олеандром на второй заре.

— План смотрится что надо, ты — молоток! Да, а что ты-то будешь делать в это время?

— Ну а я поищу какую-нибудь новую работенку.

Рыжий Бык встал и завернул в плащ свою широкую фигуру.

— О'кей! До встречи в каталажке! — Он повернулся и зашагал прочь.

Женщина, которая в этот момент ставила перед О'Лири тарелку, внимательно посмотрела вслед Рыжему.

— Слушай, а это не тот ли знаменитый карманник и бродяга?

— Тс-с. Он тайный агент его величества, — доверительно сообщил ей Лафайет. Женщина в испуге отошла.

Через полчаса, после добротной пищи и трех больших кружек пива, О'Лири садился на лошадь Рыжего Быка — крепкую гнедую с новым седлом, припоминая все, что ему доводилось когда-либо читать об искусстве верховой езды. Он пришпорил лошадь и поскакал по Западной почтовой дороге.

8

К рассвету Лафайет миновал плодородные земли равнины, расположенной к западу от столицы, оставляя позади в ночи маленькие деревушки и фермы. Далеко впереди уже можно было различить дымчато-синюю гряду гор с освещенными первыми лучами солнца вершинами. Зеленеющие поля сменились сухими пастбищами с разбросанными тут и там островками разросшихся деревьев. Под деревьями лежала застывшая без движения скотина.

Теперь он скакал по пологому откосу. Пыль, напоминавшая тальк, клубилась, оседая на свежие побеги и колючки деревьев, растущих по обе стороны дороги, и тут же скатывалась вниз на бесплодную глинистую землю цвета бледной терракоты.

О'Лири в задумчивости остановился. Он рассчитывал встретить какой-нибудь предупреждающий знак перед въездом в пустыню — например, трактир с вывеской «Последний шанс Чарли» или что-нибудь в таком роде, где он мог бы что-нибудь подкупить для предстоящей долгой поездки. А здесь ничего подобного. Он стоял абсолютно один перед раскинувшейся перед ним пустыней, изможденный от непривычной верховой езды. Кстати, ни в одном описании езды в седле не упоминалось о мозолях на заднице.

О'Лири почувствовал голод. Продолжая скакать, он начал думать о еде. Возьмем, например, тянучку. Это питательно, компактно, может хорошо храниться. При мысли о тянучке его челюсти заныли. Замечательные, рыжевато-коричневые тянучки. Как это ни покажется странным, но ему все время их не хватало. У себя, в Колби Конерз, он мог купить их в любом количестве в кондитерском магазине Шрумфа, но всякий раз он чувствовал себя глуповато, когда заходил в магазин и спрашивал тянучки. Как только он вернется в Колби Конерз, то первым делом закупит их, и побольше, чтобы тянучки всегда были под рукой, когда ему захочется.

Лафайет пристально вглядывался в туманную даль расстилавшейся перед ним равнины и при этом неотрывно думал о сумках, притороченных к седлу. Он мысленно наполнил их запасами всевозможной пищи и питьевой воды. Если все получится, то останется только слезть с лошади, открыть сумки — и все перед тобой. О'Лири представлял продукты, которые не испортились бы от жары и которых хватило бы, скажем, на неделю.

Появилось легкое колебание, уже знакомое ощущение, как будто что-то расцепилось в космическом механизме вселенной. Лафайет улыбнулся. Ну, вот, теперь полный порядок. Он еще проскачет с милю или около того, чтобы уйти дальше в глубь пустыни, где уж никто не сможет его потревожить, и там насладится долгожданной едой.

Стояла несносная жара. Лафайет съехал набок и скакал, опираясь на половину седалища, чтобы облегчить боль от потертостей. Восходящее солнце нещадно палило в спину и, отражаясь от каждой выступающей скалы иди одинокого дерева, немилосердно било в глаза. Черт, надо было запастись солнцезащитными очками. Да и ковбойская шляпа с широкими полями не помешала бы. Он натянул вожжи и, повернувшись в седле, посмотрел назад, прищурившись от яркого света. Кроме следов его лошади и осевшей за ней пыли, на всем протяжении серой массы песка, куда только хватал глаз, не было видно ни единого следа присутствия человека. Казалось, что мир остался где-то в одной-двух милях позади, где низкое плато встречалось с ослепительным утренним небом. Не самое лучшее место для пикника, но голод становился невыносимым.

Тело затекло. Он слез с лошади, отстегнул ремень на сумке слева от седла, пошарил внутри и вытащил картонную коробку. Коробка была в яркой обертке золотисто-коричневого цвета. О'Лири с восторгом прочитал: «Лучшая тянучка тетушки Ау. Изготовлена с добавлением соленой воды». Это будет отличный десерт, но сначала надо подкрепиться чем-нибудь посерьезнее. Он положил тянучку обратно в сумку и вытащил банку знакомой формы: «Сардины моряка Сэма в рассоле» — было напечатано на этикетке яркими буквами, а чуть пониже, маленькими красными, другая надпись — «Тянучки. Высший сорт». Потом он извлек коробку, на которой значилось: «Тянучки. Старая марка. Только для детей и взрослых». Лафайет, тяжело вздохнув, положил обратно и эту коробку, поискал еще, достал — в коробке была дюжина яиц, облитых шоколадом с начинкой из тянучек.

В другой сумке оказалась жестяная банка с тянучкой весом в пять фунтов. Вся масса была мастерски оформлена в виде небольшого окорока. Затем еще три прямоугольные банки, содержащие тянучки, изготовленные по старинным рецептам наших бабушек, потом плоские брикеты деревенских тянучек, разделенные на дольки. И, наконец, горсть отдельных тянучек в целлофановых обертках под названием «поцелуйчики» — сладкие, как «губы любимой».

О'Лири с сожалением окинул взглядом все это добро — что и говорить, диета не очень сбалансирована. Но могло быть и хуже — тянучки он, по крайней мере, любил. Лафайет присел в тени, которая падала от лошади, и приступил к трапезе.

После обеда, если так можно назвать то, что он съел, по мере того как солнце поднималось все выше, скакать становилось все труднее. Теперь каждое движение лошади отдавалось в нем не просто болью, а пронзало так сильно, что он то и дело морщился. Гот перекосило от пресытившей сладости. На желудке было такое ощущение, словно туда влили солидную порцию глины. Уголки губ склеивались, пальцы были липкими. О, мой бог! Почему он не помечтал о сэндвичах с ветчиной или жареном цыпленке? На худой конец на ум мог бы прийти знакомый вермишелевый суп марки «Р». Да и разумнее было бы снабдить себя какой-нибудь закуской, пока он имел такую возможность.

И тем не менее, как бы плохо он ни был готов, он решился на это рискованное предприятие. Пути назад нет. После такого фиаско на дороге полицейские соберут все свои силы для его поимки. Никодеус уже показал, под чьими знаменами он служит. Таким образом, здесь, в Артезии, список его друзей можно сократить с одного до нуля. Разумеется, когда он прискачет обратно с Адоранной в седле, он всех простит. Эта часть путешествия, наверное, будет приятней всего. Она будет сидеть, тесно прижавшись к нему, а он будет обнимать ее, хотя бы одной рукой, придерживая, чтоб не упала. Золотистые волосы будут приятно щекотать его подбородок. И скакать он будет не очень быстро, чтобы не утомлять ее высочество. Путешествие, пожалуй, займет целый день, а возможно, и ночь придется провести вместе, у маленького костра, где-нибудь далеко-далеко, завернувшись в одно одеяло, если такое найдется.

Но это будет потом. А сейчас жарко, пыльно, все тело ноет, короче — сплошное неудобство.

Горная гряда несколько приблизилась и теперь стала походить на пилу с громадными зубьями. Эта «пила» слегка поворачивала налево и шла дальше, уходя за горизонт. Скачи, пока не доберешься до перевала… Тот парень, с дороги, вроде так объяснял. Правда, это совсем не значит, что на его указания можно положиться. Но сейчас не оставалось ничего иного, кроме как продолжать скакать дальше и надеяться на лучшее.

Солнце двигалось к западу, все ниже и ниже склоняясь над горной грядой. Теперь оно выглядело как запыленный шар на грубо размалеванном алыми и розовыми красками небе. На его фоне четко выделялись силуэты тощих пальм, неведомо как оказавшихся маленькой компанией в этой глуши.

О'Лири проскакал последние несколько ярдов до оазиса и осадил лошадь под иссушенными деревьями. Лошадь под ним к чему-то тревожно принюхивалась, перебирая в нетерпении ногами, потом сделала несколько шагов к низкой, полуобвалившейся стенке и, склонив морду над темным прудиком, стала жадно пить.

Лафайет перекинул саднящую ногу через седло и спустился на землю. Он подумал, что, наверное, так же чувствовала бы себя египетская мумия, погребенная верхом на своем верном скакуне и только что отрытая археологами, всюду сующими свой нос. О'Лири неуверенно опустился на колени и окунул голову в воду. Вода была теплая, солоноватая, богато сдобренная разными посторонними частицами. Но эти мелочи не могли испортить остроты наслаждения моментом. Он откинул намокшие волосы, потер лицо, сделал несколько глотков, затем с трудом поднялся и оттащил от воды припавшую к ней лошадь.

— Как бы то ни было, но я не могу допустить, чтобы ты пошла ко дну, — сказал он терпеливому животному. — Очень жаль, что ты не можешь получить удовольствие от тянучки. А может, попробуешь?

Он засунул руку в мешок и вытащил «поцелуйчик». Сняв обертку, Лафайет протянул конфету лошади. Животное понюхало и осторожно взяла угощение мягкими губами.

— Береги зубы, — предупредил О'Лири. — Что поделать, старик. Ничего другого нет. Придется довольствоваться этим.

Лафайет потянулся к свертку за седлом, отвязал его и развернул. В нем оказалось тонкое дырявое одеяло и палатка, видавшая и зной и стужу. К ее четырем углам были прикреплены разбитые от долгого употребления колышки, а посередине — небольшой столбик. Да, экипировка Рыжего Быка могла быть и лучше.

Через пятнадцать минут, установив заплатанную палатку и прикончив последнюю тянучку, О'Лири вполз в это хлипкое сооружение, сделал в песке ямку для ноющего бедра, свернулся калачиком и мгновенно заснул.

Лафайет проснулся от ощущения, что под ним проваливается земля. Чпок! — как будто лопнул гигантский пузырь, и вслед за тем неожиданно наступила тишина, нарушаемая отдаленным звуком, напоминающим морской прибой, и одинокими выкриками птиц. О'Лири широко открыл глаза. Он сидел на крошечном острове с одиноко растущей пальмой, а вокруг, насколько хватал глаз, простирался безбрежный океан.

9

С вершины дерева, чахлого представителя благородного племени пальм с полудюжиной вялых листьев, собранных в пучок на макушке тощего ствола, Лафайет пристально осматривал море. Рядом плескались волны, которые белыми барашками пересекали ярко-зеленые отмели и с шипением накатывались на плоский берег. А чуть дальше, на больших глубинах, вода синего цвета была спокойная, и эти спокойствие и синева простирались до самого горизонта. Несколько больших птиц, наподобие буревестников, время от времени с криком падали на белый, как сахар, песок, чтобы выловить какой-нибудь лакомый кусочек, когда волна с шельфа уходила обратно в море. Где-то высоко-высоко на солнечном небе плыли крошечные облака. В другой ситуации это было бы великолепное место для тихого отпуска. Лучше не придумаешь!

О'Лири смирился со своей участью. Ему было безразлично, где он сейчас находился. К чувству душевной опустошенности добавились резкие болезненные спазмы желудка, требующего реальной пищи.

Он спустился на землю и сел, прислонясь к стволу. Это была какая-то новая форма катастрофы. Просто, когда он что-либо воображал, он бессознательно соблюдал какие-то правила, а теперь они вжик! — и развеялись. Как он оказался в такой ситуации? Естественно, что он этого не хотел. У него даже в мыслях никогда не возникало желания оказаться одному на необитаемом острове.

Лафайет должен был также признать, что попытки вернуться назад в оазис, к своей лошади, оказались тщетными. Он не мог сконцентрироваться на чем-либо в то время, когда его желудок подавал сигналы отчаяния. Эта способность покидала его всякий раз, когда он в ней больше всего нуждался. О'Лири вспомнил Адоранну, ее холодные голубые глаза, завитки золотых волос, обворожительную припухлость девичьей фигурки. Он поднялся и начал вышагивать по острову взад и вперед — десять футов до кромки воды и обратно.

Когда-то Адоранна подарила ему платок и, вне всякого сомнения, ждет, что он придет спасти ее. А он сидит тут, в безнадежном положении, на этом дурацком необитаемом острове. Черт бы его побрал!

Простое хождение по острову с покусыванием губ ничего не даст. Надо придумать что-нибудь конструктивное. Однако эти рези в желудке отнюдь не способствовали умственному напряжению. Лафайет приложил руку к животу. Пока он не раздобудет что-нибудь поесть, нечего и думать о том, чтобы выбраться отсюда. Итак Пальма в этом деле помочь не может — кокосовых орехов на ней нет. О'Лири посмотрел на кромку воды. Черт возьми, ведь там же есть рыба…

Лафайет глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться. Он представил коробку спичек, комплект рыболовных крючков и солонку. Он надеялся, что такие скромные потребности не подорвут его силы… Раздался почти беззвучный щелчок, скорее почувствованный, чем услышанный. О'Лири в нетерпении пошарил по своим просторным карманам и вытащил книжечку спичек с наклейкой: «Сад на крыше алькасара. Танцующая Нители» и маленькую солонку от Мортона с дырочками на пластмассовом верхе. Из другого кармана он извлек полдюжины завернутых в бумагу булавок.

— Хоть и не совсем то, что надо, но все-таки — фирма, — пробормотал Лафайет, сгибая одну из булавок в примитивный крючок.

Он вспомнил, что совсем забыл о леске. Ничего, это можно легко поправить. О'Лири отыскал торчащую с изнанки его расшитого бисером жилета нитку и отмотал четыре ярда, которых вполне должно хватить, чтобы использовать ее в качестве лески. К тому же нить оказалась нейлоновой. Так, теперь наживка. Хм… пожалуй, сойдет гроздь жемчужинок с жилета. «Будь я рыбой, — подумал Лафайет, — я бы на нее клюнул».

Он привязал леску к крючку, сбросил сапоги и вошел в воду. Отойдя на несколько ярдов от берега, О'Лири увидел сквозь прозрачный гребень разбивающейся волны метнувшуюся стайку рыбок. Большой голубой краб, которого ненароком вспугнул Лафайет, воинственно взмахнул клешнями и проворно юркнул в сторону, оставляя после себя облачко взбаламученного песка. Закинув леску, О'Лири пытался представить себе, как неподалеку проплывает большая форель, весом эдак фунта два…

Прошло два часа. Лафайет, облизав пальцы и удовлетворенно вздохнув, прилег на горячий песок, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Рыбу он поймал только с третьей попытки, поскольку оказалось, что крючки стремились распрямиться при первой же хорошей поклевке. Чистить рыбу пришлось камнем с острым краем. Инструмент не очень удобный, однако он великолепно сыграл роль сковороды.

В углублении на песке догорал костер из топляка, который О'Лири насобирал на берегу. В сложившейся ситуации эдакая поспешная импровизация, к которой пришлось прибегнуть Лафайету, дала вполне приличный результат.

Ну, а теперь надо серьезно подумать, как все-таки выбраться с этого острова. Проблема решалась бы гораздо проще, если б он знал, где именно находится. Вряд ли этот остров был частью Артезии и уж, конечно, нисколько не походил на то, что О'Лири видел в Колби Конерз. Стоит ли сейчас пытаться вернуться домой, назад в мир гудящих литейных цехов и пансионов? Что, если, потеряв однажды Артезию, он никогда не сможет в нее вернуться?

Необходимо принять какое-нибудь решение. Время было дорого, да и солнце уже садилось за оранжевый горизонт. Второй день этой фантастической истории близился к концу.

О'Лири закрыл глаза, сжал губы и сосредоточил все свои мысли на Артезии. Он старался воскресить в памяти узкие извилистые улочки, высокие, с деревянным вторым этажом дома, шпили башен дворца, булыжные мостовые, паровые автомобили, лампочки в сорок ватт и Адоранну, ее аристократическое лицо, улыбку…

В воздухе почудилось какое-то напряжение, появилось ощущение надвигающейся грозы. Послышался легкий щелчок, как будто вселенная перекатилась через трещину в тротуаре. Лафайет почувствовал, что летит вниз, и пучина холодной соленой воды поглотила его.

Отплевываясь и глотая соленую воду, О'Лири пробивался к поверхности. Неспокойное темно-синее море, взъерошенное холодным бризом; наконец выпустило его из своих объятий. Остров еще был виден. Он находился далеко слева, а справа, в миле или чуть дальше, виднелся берег, освещенный огнями.

Волны били в лицо. Тяжелый меч и мокрая одежда тянули вниз — Лафайет тонул. Пряжка на поясе никак не поддавалась. О'Лири крутил ее, пытаясь расстегнуть. Наконец он почувствовал, что освободился. Так, теперь сапоги…

Вынырнув на поверхность и глотнув воздуха, Лафайет стащил один сапог. Одежда, словно кольчуга, тянула его на дно. Он пытался стащить жилет, но так запутался в нем левой рукой, что чуть не захлебнулся. В последний момент ему удалось высунуть голову над поверхностью и глотнуть воздуха.

Пока это было единственное, что он смог сделать, чтобы продержаться. О'Лири задыхался, чем дальше, тем быстрее силы покидали его. Казалось, что холодная вода парализовала его руки. Кисти были похожи на замороженную треску. С трудом повернув голову, чтобы взглянуть на берег, он вдруг узнал этот выступающий участок суши, с округлой башней маяка Катооса на мысу. Теперь он знал, где находится. О'Лири бултыхался в заливе, находящемся в двадцати милях к западу от Колби Конерз.

Силы совсем его покинули, и он пошел ко дну, все больше и больше захлебываясь. Руки его не слушались. Легкие разрывались от боли. Необходимо было глотнуть воздуха. Какой же он был дурак, что заслал себя опять в Колби Конерз… Ну, а поскольку он мазанул миль на двадцать к западу, то, естественно, оказался в заливе… и вот теперь… полностью обессилел… плыть нет никаких сил… холодно… одежда тянет ко дну… плохо… увидеть еще хотя бы раз ее вздернутый носик…

Что-то холодное стукнуло его по спине. Холод и тяжесть исчезли, как будто их и не было. О'Лири раскрыл от удивления рот и закашлялся. Выплюнул соленую воду и, продолжая покашливать, перевернулся. Через некоторое время боль в легких отпустила, и дышать стало легче.

Он сел и посмотрел вокруг. В сумеречном свете мертвенно поблескивал песок — море песка до самой линии зубчатых пиков, казавшихся абсолютно черными назакатном фоне.

Похоже, он снова оказался в Артезии. Лафайет взглянул вверх на темнеющее небо. Появились первые звезды. Самое лучшее, что он мог сейчас сделать — это поспать несколько часов, а после этого продолжить путь. Но он так продрог, что заснуть не удавалось. Может быть, сначала немного пройтись, чтобы согреться, да и одежда заодно просохла бы?

О'Лири рассеянно зашагал по песку, ставя одну ногу перед другой. Ноги были как ватные. Неожиданно он споткнулся о какой-то узел, полузасыпанный песком.

В узле была одежда — сухая одежда: брюки, рубашка, сапоги, куртка. Наверное, все это кто-то потерял или забыл на пикнике. Из-за крайней усталости он об этом не думал вообще, да и кроме того, он не испытал ощущения движения вселенной, которое всегда предшествовало материализации желаний. О'Лири поспешно переоделся во все сухое. Стало намного лучше. Он ощупал карманы… И — о чудо! Это слово лишь в слабой мере могло выразить то чувство, которое охватило Лафайета, — карманы были набиты «поцелуйчиками» из тянучки.

Он был слишком измотан, чтобы искать объяснения всему этому. Лафайет вырыл углубление в песке, сделал небольшой бруствер, чтобы укрыться от ветра, и лег спать.

Утро было в самом разгаре, а, как прикинул О'Лири, прошел он не более пяти миль. Его ноги глубоко уходили в вязкий песок, а когда он их вытаскивал, возникало жуткое ощущение тщетности усилий, так хорошо знакомое по снам. Ноги погружались по щиколотку, а когда он наклонял корпус вперед для очередного шага, они скользили назад, заставляя повторять все сначала. При этом каждый раз истертые ноги казались ему многопудовыми железными якорями, которые он вытаскивает из мягкой грязи. Да, передвигаясь с такой скоростью, он никогда не доберется до гор.

Лафайет тяжело плюхнулся на песок. Пестрый платок, повязанный вокруг головы, теперь совершенно не спасал от все сильнее припекавшего солнца. Он снял и вытер им мокрый лоб. Вспотеть больше, чем он вспотел сегодня, пожалуй, было невозможно. Казалось, что он превратился в сухую головешку. Внутри не было ни капли влаги. И надежды на то, чтобы где-нибудь раздобыть глоток воды, тоже не было… Прикрыв глаза ладонью, он осматривал огромное ребристое пространство, покрытое песком. Впереди, на расстоянии около трехсот ярдов, начинался небольшой подъем к гребню песчаной дюны. Может быть, с другой стороны этого затейливого творения ветра есть вода?.. А почему бы ей и не быть? Он изо всех сил напряг остатки своих физических энергий. Вот. Вроде бы он почувствовал легкий щелчок, который всегда сопровождал удачное завершение материализации, или ему только показалось?

Поняв, что это не терпит отлагательства, О'Лири вскочил и рванулся в направлении гор, запинаясь и падая на каждом шагу. В очередной раз, когда он переводил дыхание, опустившись на четвереньки и собирая остатки сил, чтобы встать и пробираться дальше, Лафайет осознал, что силы совсем покинули его. Еще бы один рывок, а там оазис, зеленые пальмы, пруд с чистой прохладной водой, благословенная тень. Осталось-то всего несколько ярдов! Он лежал, распластавшись на песке, и ловил ртом обжигающий воздух. Не то что силы, даже желание добраться до гребня дюны покинуло его. Вдруг там нет никакого оазиса? Нет, это была крамольная мысль. Профессор Шиммеркопф не одобрил бы такого образа мысли. Лафайет встал и зашагал вверх, к вершине дюны. Взобравшись на нее, он посмотрел вниз на пологий склон, покрытый сверкающим на солнце песком. В конце этого склона стояла большая красная махина… автомата с кока-колой.

Автомат стоял примерно футах в пятидесяти, слегка наклонившись, так как с одной стороны осыпался песок. Он стоял один-одинешенек посреди широкого заброшенного пространства. О'Лири рванулся и скачками помчался к машине, упал возле этого монстра и с радостью услышал тихое урчание компрессора. Откуда же бралась энергия? Сверхмощный энергетический кабель, пройдя несколько ярдов по поверхности, уходил в песок. А, черт с ними, мелкими деталями! Не стоит к ним придираться.

Лафайет полез в левый карман брюк, достал десятицентовую монету и дрожащими от нетерпения пальцами опустил ее в щель. С замиранием сердца он слышал, как упала монета. Затем глубоко внутри что-то заурчало, звякнуло, и на подающем лотке появилось горлышко бутылки, покрытое изморозью. О'Лири схватил ее, открыл с помощью открывашки, которая была укреплена в специальном гнезде, и сделал длинный, жадный глоток. Это была настоящая кока-кола, точно такая же, какую продавали в центре Колби Конерз… Странно. До ближайшего завода по производству этого напитка, по прикидкам Лафайета, было очень далеко. Он поднял бутылку и внимательно посмотрел на донышко. Выпуклыми буквами на стекле было написано: Дэйд Сити, Флорида. Поразительно! Оказывается, цивилизация проникает даже в самые заброшенные уголки.

А что же с Артезией? Вряд ли распространители прохладительных напитков включили ее в свою сферу обслуживания. Таким образом, кока-кола могла появиться здесь только из реального мира, перенесенная сюда концентрацией воли О'Лири. Он уже успел заметить, что, когда воспроизводил такие вещи, как ванна для мытья или платье, его подсознание доходило до самого ближайшего под рукой предмета и хватало его. Между тем мысль о том, что он подсознательно добрался до Дэйд Сити, несколько пугала его. Хотя, с другой стороны, это был какой-то признак рациональности, а не чистое волшебство, как это выглядело вначале. Занимающая Лафайета мысль сводилась к тому, что его несколько озадачил фокус с передвижением предметов с одного места на другое, тех предметов, о которых он и не думал в общей канве размышлений. Но тогда получается, что Артезия тоже существовала на самом деле! А если это так, то где же она находится? О'Лири отложил пока этот вопрос.

Спустя десять минут, посвежевший, с двумя бутылками засунутыми в карманы про запас, Лафайет снова шагал к своей далекой цели.

День был на исходе, когда он наконец достиг подножья гор. Голые выступы и края разрушенного красноватого камня возвышались над морем песка. Здесь, в тени вздымающихся скал, его обожженное солнцем лицо приятно обдувал прохладный воздух. Лафайет передохнул на плоском выступе, допил последнюю бутылку кока-колы, в двадцатый, наверно, с рассвета раз высыпал песок из башмаков и возобновил свой путь, направляясь теперь к северо-западу вдоль линии выступающей из песка породы. Топать предстояло, по-видимому, еще долго, но здесь, у подножья, это делать было значительно легче. Песок тут был намного плотнее, местами покрыт галькой, было даже несколько участков плоского камня, шагать по ним — одно удовольствие. Если ничто не помешает, то можно успеть до темноты сделать этот переход. А завтра — последний рывок, к убежищу Лода. Что касается воды — то это не проблема, он позаботится о живительном источнике где-нибудь впереди. Постой… А почему бы ему не представить и боевого коня? О'Лири остановился как вкопанный. Почему же эта мысль не пришла ему в голову раньше?

Конечно, будет не просто заставить себя вообразить, что где-нибудь рядом бродит конь, просто так, сам по себе. Животное — это не автомат для кока-колы. Ему нужна вода и пища. Длинный кабель здесь не поможет.

Впрочем, в этих краях, среди множества пещер и укромных мест в горах, как пить дать, может водиться какая-нибудь местная порода лошадей или мулов. Конечно, он найдет его, где-нибудь впереди, на пятачке обнаженной породы, — великолепное выносливое животное, приспособленное к пустыне. Оно будет сильное, с боевым задором, горящими глазами, но и не слишком нервное и пугливое, чтобы можно было подойти к нему…

Прошло два часа. О'Лири миновал четыре участка обнаженной породы. Теперь он шел значительно медленнее. Лошади пока не было видно, но это совсем не означало, как тут же напомнил себе Лафайет, что он не найдет ее в ближайшее время. Он ведь не говорил, на каком конкретно участке появится лошадь — может, на этом, а может, и на следующем, который виднеется в полумиле впереди.

Он продолжал идти. Снова хотелось пить. Надо бы сотворить источник где-нибудь поблизости, но сначала все-таки лошадь. Его обувь была предназначена для верховой езды, а не для пеших прогулок. Песок проникал всюду — за ворог, под ремень — омерзительное ощущение. Вообще идти по пустыне — удовольствия мало, но ведь и для Адоранны, скорее всего, переход будет не очень приятным…

Он дошел до скалы, взмывающей вверх, как нос корабля. Впереди, в сорока — пятидесяти футах, маячил участок вертикального обнажения породы. О'Лири срезал угол, чтобы обойти скалу, и оказался перед ущельем, напоминающем американский каньон, прорезанный в возвышающейся массе камня. Проход! Наконец-то он достиг его!

Лафайет поспешно вышел на дорожку, освещенную лучами заходящего солнца, и устремился в глубь ущелья, оставляя позади себя длинную тень. Солнце, похожее на оранжевый шар над плоским горизонтом, отбрасывало кровавые блики на стены ущелья. Казалось, что песок, устилающий дно ущелья, был вытоптан множеством ног. В последних лучах заходящего солнца четко вырисовывались отпечатки сапог и лошадиных копыт — последнее прибавило О'Лири уверенности в том, что лошадь он все-таки получит. Она проскакала тут совсем недавно — вернее, несколько лошадей Лода и его подручных, и, несомненно, с Адоранной. Были еще и другие отпечатки. Лафайет заметил след, оставленный маленькой ящерицей, еще ряд следов, наподобие кошачьих, а там… погоди, а что это там? О'Лири проследовал взглядом по цепочке следов, оставленных чьими-то лапами. Следы были большие, — невероятно большие трехпалые отпечатки, будто оставленные какой-то гигантской птицей. Вряд ли кто-нибудь слышал о птице, у которой лапы в поперечнике достигали бы ярда? Это, скорей, причуда воображения, игра света на зыбучем песке. Да, а где же лошадь? Он ведь определенно задумал ее еще задолго до перехода…

Впереди раздался пугающий в темноте звук. А вот, наверно, и лошадь! Лафайет остановился, поднял голову и прислушался. Звук повторился — он напоминал цоканье копыт по камню. О'Лири широко улыбнулся и попытался насвистеть мелодию Роя Рогерса, которой он обычно подзывал Триггера. Но губы так пересохли, что вместо свиста получилось какое-то слабое чириканье. Откуда-то сверху из ущелья надвигалась тень.

Что-то гротескно высокое выступило со стороны ущелья из мрака, образованного тенью каменного выступа. Какая-то неясная форма с тонкой шеей и огромным туловищем стояла на высоте пятнадцати футов. Это нечто величаво двигалось на двух массивных лапах и напоминало гигантскую пародию на индюшку в день Благодарения, за исключением того, что колени у нее были согнуты вперед, а голова, повернутая в его сторону, походила на черепашью. Горящие зеленые глаза внимательно следили за Лафайетом. Безгубый рот открылся и издал свистящий звук.

— Это не совсем то, о чем я думал, — произнес О'Лири в пустоту. Кажется, пришла пора спасаться бегством, но ноги словно окаменели и не слушались его. Через подошвы явно ощущалось дрожание почвы при каждом шаге этого чудовища. Оно приближалось, двигаясь с величественной грацией. Относительно небольшие передние конечности были согнуты и прижаты к узкой груди, а огромный выпирающий живот, освещенный последними лучами, отсвечивал розовым цветом.

В пятидесяти футах от О'Лири оно остановилось и пристально посмотрело поверх его головы в даль пустыни. Казалось, что оно обдумывает какую-то серьезную проблему, не имеющую никакого отношения к маленькому созданию, едва доходившему ему до колена и вторгшемуся в его владения. О'Лири по-прежнему смотрел не отрываясь, он словно прирос к земле. Секунды тянулись с агонизирующей медлительностью. Лафайет был уверен: еще мгновение — и игуанодон, а это был именно он, О'Лири узнал его по восхитительным иллюстрациям, которые он недавно видел в книге о динозаврах, так вот, еще мгновение — и это чудовище снова заметит его и вспомнит, с какой целью оно двинулось в этом направлении. О'Лири мысленно нарисовал себе дальнейшую картину: одна его нога свисает из угла ороговевшего рта, а сам он, не до конца проглоченный и всеми уже забытый…

Он остановил полет своей фантазии. Не стоит усугублять надвигающееся несчастье живым воображением. Пока он еще жив. А может и дальше сумеет выкрутиться, если удастся что-нибудь придумать, ну хоть что-нибудь!

Может, вообразить второго ящера и заставить их драться? Пока они будут биться не на жизнь, а на смерть, он успеет куда-нибудь убежать в безопасное место. Слишком рискованно. Эти уроды могут его ненароком раздавить в лепешку во время своего поединка. Может быть, танк? Например, немецкий «Тигр» с большой пушкой восемьдесят восьмого калибра? Нет, это слишком фантастично. А может быть, его чем-нибудь отвлечь? Скажем, стадом великолепных жирных коз, бродящих поблизости? Но, увы, здесь не было никаких коз. Только он и динозавр. Вдруг его осенило — это дракон Лода! Он просто забыл об этом, как о слишком фантастической детали в рассказах о Лоде. Тут он совершил ошибку, впрочем, он их много совершил. Но сейчас нет возможности исправить ее. Что-то надо делать. Ведь не может же он просто так сдаться!

Огромная рептилия зашевелилась и повела головой. О'Лири явственно услышал при движении шеи скрежет чешуйчатой шкуры. Теперь она повернулась, и ее взгляд упал на маленькую фигурку человека. Из ее желудка раздавалось урчание. Чудовище подняло ногу и направилось к О'Лири. Лафайет полез в задний карман брюк и вытащил горсть «поцелуйчиков» из тянучки. Размахнувшись, он запустил ими в морду наступающего монстра. Рот чудовища в мгновение ока раскрылся и заглотил лакомые кусочки. О'Лири развернулся и побежал. Сделав несколько шагов, он оступился, подвернул ногу и упал, растянувшись во всю длину. Гигантская тень накрыла его. Лафайет пытался представить себе Колби Конерз, изо всех сил желая оказаться там. Он предпочел бы лучше утонуть в заливе, чем послужить закуской этой гигантской допотопной ящерице-ядозубу. Но его мозг от шока просто отупел.

Сверху послышался специфический причмокивающий звук, словно из вязкой грязи вытаскивают ботинок. Лафайет поднял голову и посмотрел вверх. Чудовище, нависшее над ним, сосредоточенно жевало, с заметным усилием разжимая склеенные налипшей тянучкой челюсти. О'Лири никак не мог решить, что ему делать. Или лежать спокойно, в надежде на то, что животное о нем забудет, или скрыться куда-нибудь, пока оно занято.

Высунулся острый язык и слизнул кусочек тянучки, прилипший к чешуйчатой щеке. Пресмыкающееся вздернуло голову и уставилось на Лафайета. Это было абсолютно бесстрастное разглядывание.

О'Лири начал пятиться назад на четвереньках. Динозавр понаблюдал немного, а затем сделал шаг, отрезая ему путь к отступлению и издав резкий звук. Похоже, он проглотил остатки тянучки. Лафайет прибавил скорости, ящер последовал за ним. О'Лири добежал до стены каньона и побежал по нему. Чудовище следовало за ним, рассматривая его с таким же интересом, как кошка наблюдает за раненной ею мышью.

— Десять минут такой гонки… Больше не могу, — решил Лафайет, плюхнувшись вниз лицом и пытаясь перевести дыхание.

Если уж этому чудищу суждено его сожрать, то пусть так и будет. А может быть, удастся как-нибудь прогнать его?

— Уходи прочь! Брысь! — прошептал он в отчаянии. — Ты только что вспомнил о своей подруге, да, именно так, и должен немедленно поспешить к ней.

Однако это не сработало. Динозавр был уже совсем близко, до безобразия реальный, с растрескавшейся шкурой, покрытой бородавками. О'Лири уже ощущал запах огурца, исходивший от рептилии, видел ее сверкающие глаза. Сосредоточиться было невозможно. И вот большая голова низко склонилась, раскрылась огромная пасть… Ну, вот и все… Лафайет зажмурился.

Но ничего не произошло. Он открыл глаза. Широкая морда чудовища висела прямо над ним, не более чем в двух ярдах, а в выражении глаз было… нечто такое, что вселяло надежду на сохранение жизни.

О'Лири сел. Может, оно не ест людей? Оно, наверное, ручное. Может… Ну конечно! Ведь он же вызывал боевого коня! Вот этот-то зверюга как раз и был им! Там, во дворце, когда задумал ванну, он получил нечто более приятное в придачу. А на сей раз он, видимо, получил соседнего дракона, к тому же большого любителя тянучек.

Лафайет бросил гигантскому зверю другую тянучку, высшего сорта «Тетушка Ау». Динозавр поймал ее, как собака муху, с той лишь разницей, что его челюсти клацнули значительно громче. Потом О'Лири бросил с полдюжины вместе, а затем и остатки. Динозавр оперся на свой огромный хвост, вздохнул, как подводная лодка, готовая заглотить балласт, и начал жевать сладости. Лафайет тоже вздохнул и сел, привалившись к скале. Эта четверть часа была просто ужасна. Впрочем, еще не все закончилось. Вот если бы удалось как-нибудь улизнуть…

Он поднялся, стараясь двигаться как можно незаметнее. Игуанодон наблюдал за ним. Двадцать футов, тридцать… ну, теперь только бы завернуть за тот поворот, а там он, глядишь, и отвяжется.

Рептилия встала на ноги и потопала за ним, создавая маленькое землетрясение при каждом шаге. О'Лири остановился. Гигантская тварь припала к земле и низко склонила голову, как будто ожидая чего-то.

— Прочь! — заорал Лафайет.

Он сделал движение, как будто собирался стрелять. Динозавр серьезно наблюдал за ним глазами, в которых теплилась надежда.

— Убирайся! — снова закричал О'Лири. — Ты что, думаешь, я их рожаю?

И тут его осенило. Ведь чудовище появилось в ответ на его желание обзавестись боевым конем. Может, его в этом качестве и использовать? Какое впечатление он произвел бы на Адоранну, прискакав к Лоду на этом чудище, чтобы спасти ее! Ну что ж, надо попробовать. К тому же этот зверюга, похоже, от него не отцепится. По крайне мере, он будет менее уязвим верхом, чем просто так прыгая у динозавра под носом. Да, помнится, в той книге говорилось, что игуанодоны вегетарианцы, так что бояться нечего. О'Лири расправил плечи, стиснул зубы и осторожно стал отползать в сторону. Гигант следил за ним, поворачивая голову. Лафайет задумчиво посмотрел на ногу рептилии, которая была похожа на шершавый ствол дерева. Без «сучков» забраться на него шансов маловато. Он обогнул чудище, дошел до хвоста, толстого и похожего на мехи, объемом в пятьдесят галлонов, наполненные черной патокой. Конец хвоста, подобно громадному молоту, ритмично лупил по песку. Вот по нему-то и можно влезть на спину. О'Лири прошел вдоль хвоста до того места, где бы он мог подтянуться и взобраться.

Когда Лафайет преодолевал участок спины над задними ногами чудовища, пришлось немного помочь руками. А вообще-то пробираться было легко, ноги удобно цеплялись за чешуйчатые пластины. Ящер терпеливо ждал, пока О'Лири доберется до самого предплечья. Затем он наклонил голову. Лафайет оседлал шею, сразу за головой, чудовище выпрямилось, подняв его футов на пятнадцать, и приготовилось скакать. С высоты открывался великолепный вид — далеко на западе О'Лири увидел участки, покрытые растительностью, крошечные огоньки светящихся окон. Вот там-то он и найдет Лода. Лафайет пришпорил своего коня, ударив пятками по ороговевшей шкуре.

— Ну, пошли, малыш, — скомандовал О'Лири.

Игуанодон припустил легким галопом… совсем в другую сторону. Лафайет закричал и, чтобы было понятней, стал одной пяткой пинать чудище по шее. Могучий скакун развернулся, устремился ко входу в ущелье и помчался по нему, словно поезд подземки по туннелю. Через пять минут ущелье осталось далеко позади, и они выскочили на обожженную солнцем равнину, делая, как показалось О'Лири, милю за каждый шаг. Солнце зашло. В пустыне сгущались глубокие сумерки.

— Ну, если так и дальше будет продвигаться, малыш, — произнес Лафайет, — то где-то через час мы преподнесем Лоду такой сюрприз, какого он в жизни не видал.

10

Была темная безлунная ночь, когда О'Лири остановил своего могучего боевого коня около едва различимой ограды из высоких эвкалиптов. Эвкалипты ограничивали площадку, на которой стояло громадное здание, вырисовывающееся на фоне звезд. Как прикинул Лафайет, это сооружение имело этажей пятнадцать, не меньше. В слабом свете звезд поблескивали сотни окон, в трех из них горел тусклый свет.

На вывеске из темного пластика неоновыми буквами лавандового цвета размером примерно двенадцать футов каждая значилось: «Лас-Вегас Хилтон». От ближайшего угла выступающего крыла здания его отделял металлический забор с прутьями, украшенными острыми наконечниками.

— Да, я представлял себе все это несколько иначе, приятель, — пробормотал О'Лири. — Лачуги из жести, несколько деревянных хибар, куда можно было бы проникнуть без особых трудов. А тут и постучать некуда. А перелезать опасно. Напорешься на эту штуковину и уже не сможешь помочь Адоранне.

Динозавр уперся шеей в забор. Лафайет глянул вниз на острия.

— Не свалиться бы на них, динозаврик, — передернулся О'Лири.

Игуанодон приналег на прутья, они заскрежетали и, согнувшись, как соломинки для коктейля, рухнули.

— Неплохо сработано. Будем надеяться, что никто не слышал этого грохота…

Великан пригнул голову к земле, Лафайет спрыгнул на ковер из высокой травы, доходящей до колена, а рептилия, понюхав травку, принялась ее мирно щипать, что твоя корова.

— Ну что ж, малыш, — прошептал он. — Место, конечно, просторное, но заселено, похоже, негусто. Подожди меня здесь, пока я схожу разведаю. Только спрячься куда-нибудь.

Огромная голова легонько заржала. Теперь она была высоко над землей и внимательно изучала нижние ветви огромного дуба.

Лафайет бесшумно передвигался в направлении группы тополей с шуршащими в ночной тишине листьями. Он обогнул пересохший фонтан в виде абстрактной женской фигуры, пересек дорожку, на которой виднелись какие-то отметины, сделанные белой краской через каждые десять футов, перепрыгнул через натянутую цепь и спрятался среди деревьев.

Отсюда было прекрасно видно все здание. Он покинул рощицу и направился к широкому подъезду. Лафайет почувствовал, что асфальт перешел в широкие ступени, ведущие к анфиладе стеклянных дверей. Над ними, на высоте пятидесяти футов, простирался шатер, опирающийся на консоли. Рядом проходила терраса с большими неподрезанными кустами капского жасмина. Теплый ночной воздух был наполнен удушающим ароматом его цветов. За дверями просматривалось фойе, устланное роскошными коврами. На тускло освещенных бледным систем желтовато-коричневых стенах висели картины в замысловатых рамах и золотисто-белые бра. Вокруг низких кофейных столиков удобно расставлены легкие кресла и мягкие с виду диванчики.

Мирный порядок этой картины нарушался разбросанными бумагами, костями, пустыми банками из-под консервов. Рядом с кадкой, в которой росла юкка, виднелся закопченный круг, оставшийся от маленького походного костра. Похоже, кому-то простая походная кухня была куда больше по душе, чем блюда, приготовленные в ресторане отеля.

О'Лири поднялся по ступенькам, подошел к двери и тут же в испуге отскочил, так как она неожиданно распахнулась перед ним, выпустив со свистом сжатый воздух. Он почувствовал, как его отросшие волосы на затылке стали дыбом.

— Тьфу ты, нечистая сила, — выругался про себя Лафайет. — Чертова электроника. Хотя это тоже своего рода нечистая сила, только принявшая рациональный облик.

Он бочком прошел через дверь и оглядел вестибюль площадью акра два.

Адоранна, несомненно, где-то здесь. Судя по размерам здания, ее поиск по всем комнатам и на всех этажах займет много времени. С чего же начать? О'Лири наугад выбрал мрачный коридор, подошел к первой комнате и дернул за ручку…

За полтора часа Лафайет добрался до девятого этажа в юго-западном крыле здания. Пока он никого не встретил. Комнаты, большей частью безукоризненно убранные, были пусты. Единственным признаком непорядка можно было считать разве что пыль на поверхностях столов да засохшие цветы в вазах.

Однако в некоторых комнатах постели были смяты, а на светлых покрывалах проступали отпечатки грязных сапог, например как вот в этой комнате. Какой-то неряха ощипывал цыплят в ванной комнате, оставив в унитазе ворох перьев. По какой-то непонятной причине был разломан стул, и его обломки валялись по всей комнате. Из-под кровати выглядывала раздавленная корзина для мусора. Среди мусора что-то блеснуло. Это оказался ключ с пластиковой биркой бежевого цвета, на которой золотыми цифрами был выдавлен номер 1281. О'Лири поднял его. Может, он послужит в качестве сезама? Как бы то ни было — надо проверить.

До сих пор он не увидел здесь чего-либо, что хоть как-то намекало на присутствие Адоранны. Где сейчас Лод — неизвестно. Может быть, со своими подручными рыщет где-нибудь. Надо спешить. Добравшись до лестничной клетки двенадцатого этажа, Лафайет услышал звук голосов. Сердце, забилось от недоброго предчувствия. Его даже прошибла испарина. О'Лири стал пробираться вдоль коридора в направлении, указанном мерцающей стрелкой. После поворота, за углом, голоса стали слышны сильнее. Номер 1281 должен быть в конце коридора, а громкие голоса доносились, похоже, из комнаты напротив. Лафайет тихонечко подкрался и стал сбоку от полоски света, падающего из комнаты на ковер, и прислушался.

— …видели его во дворце два дня назад, — скрипел чей-то голос. — А я ему и говорю: слушай, говорю, значит, так… если есть у тебя какой-никакой план, то, пока ты будешь брать добро, мы сделаем всю черную работу и все — дело в шляпе.

— Но он пообещал шефу, что добудет девчонку, — начал было кто-то второй. Тут его резко, словно ударом молотка для крокета по мясной туше, оборвал кто-то другой.

— Не очень-то вежливо называть даму девчонкой, — хрипло произнес этот другой. — Я знаю, что он обещал. Наше дело выполнять. Не беспокойся, у босса все планы продуманы. У него в загашнике есть парочка сюрпризов для ее высочества.

— Да, против него не попрешь, — сказал третий голос, — с его-то мощью…

О'Лири напряженно ловил каждое слово и вдруг почувствовал, что по коридору кто-то приближается. Он быстро юркнул в дверь напротив и прижался к стене.

— Эй! — послышался голос. — А ты кто такой?

В дверях ванной комнаты стоял детина с мыльной пеной на лице.

— Иди-ка поищи себе другое место для ночлега.

Внезапно тон его речи изменился:

— Постой, постой… Я что-то раньше тебя не видел.

— Э… да я новенький, только что вступил, — на ходу сымпровизировал Лафайет. — Понимаешь, страсть к приключениям, желание найти компанию близких по духу. Да, кстати, о девушке. В какой она комнате?

— Чего?

— Я просто хотел убедиться — заперта ли дверь. Нашему боссу Лоду вряд ли понравится, если она исчезнет. Не так ли?

— Ты чего, спятил, что ли?.

Громила мрачно посмотрел на О'Лири, ковыряя указательным пальцем в изуродованном ухе.

«Еще один боксер», — подумал Лафайет.

— Она…

Дверь резко распахнулась.

— Эй, Железолом, — прорычал тип, похожий на Джона Сильвера, с такой же деревянной ногой и облаченный в грязное белье. — Дай мне твой запасной медный кастет.

Вошедший пристально посмотрел на О'Лири:

— А это кто?

— Да новый парень. Что-то вроде горничной для леди. Вечно ты приходишь что-нибудь клянчить, Боунз. Кстати, ты еще не вернул мне тиски для больших пальцев, которые завещала мне мама.

— Подожди. А что это за горничная? — Боунз пристально смотрел на Лафайета.

— А я почем знаю. Он спрашивал, где дама. Болван не знает даже…

— Это неважно, чего он не знает. Он, наверно, один из этих — новобранцев. Так, что ли, парень?

— Абсолютно точно, — кивнул О'Лири. — Да, кстати, о пленнице. Скажите только, в какой она комнате, и я пойду. Не смею вас больше беспокоить, джентльмены.

— Этот дурень думает… — снова начал Железолом.

— В какой комнате, говоришь? — Боунз посмотрел на Железолома. — Ее трудно найти. Мы сейчас покажем тебе дорогу, не так ли, Железолом?

Железолом нахмурил свое плоское лицо:

— Ты же видишь, я занят.

— Ничего, ради гостеприимства не грех потратить две минуты. Пошли.

— Да не беспокойтесь, господа, — возразил Лафайет. — Скажите только номер комнаты.

— Ничего, ничего, приятель. Это наш долг. Пойдем. Тут совсем недалеко.

— Ну…

О'Лири вышел за ними в коридор. Может, так оно и впрямь лучше, с сопровождающими. В конце концов так можно избежать неприятных вопросов, если они наткнутся на кого-нибудь. Он следовал за двумя тяжеловесами с покатыми плечами. Они прошли коридор, поднялись два пролета по лестнице и вошли в другой коридор, ничем не отличающийся от предыдущего.

— Прямо сюда, приятель, — пригласил Боунз с кроткой, как у крокодила, улыбкой.

Они миновали еще несколько дверей, за которыми царила тишина, и остановились перед комнатой с номером 1407. Боунз осторожно постучал в дверь костяшками пальцев. Внутри послышалось какое-то рычание.

«Это не похоже на Адоранну, — подумал Лафайет, — это скорей смахивает на…»

Боунз подскочил к О'Лири, но тот успел увернуться и нанес мощный удар сбоку прямо по кадыку на бычьей шее. Железолом, ничего не понимая, с удивлением наблюдал, как его напарник зашатался, издавая сдавленный вопль. Он резко повернулся к Лафайету и… напоролся на удар в грудь. Железолом согнулся пополам и тут же получил сильнейший апперкот в челюсть. Его голова запрокинулась.

— Ты чего это? — спросил Железолом прерывающимся от боли голосом.

Лафайет схватил его за руку и попытался бросить через бедро, но, почувствовав, что сам начинает подниматься в воздух, быстро отскочил. Железолом, с искаженным от боли лицом, схватился за руку.

— У… у! — замычал тяжеловес.

Тут О'Лири заметил, что Боунз, слегка оклемавшись, начинает приближаться к нему. Он двигался, как-то странно перекосившись влево, лицо выражало зверскую решимость. Лафайет, не раздумывая, обогнул Железолома и пулей кинулся к лестничной клетке. Камнем проскочил один пролет, выскочил в коридор — и попал прямо в объятия… медведя. О'Лири и раньше замечал, что не в силах сосредоточиться в авральной ситуации в состоянии наивысшего напряжения, вот как сейчас. Человек, который в данный момент схватил его, был просто гигант — рост семь футов, ручищи, как железные тиски, плечи, как доспехи регбиста, вдобавок отовсюду выпирали узлы мышц. Он держал О'Лири железной хваткой в крайне неудобном положении — руки за спиной. Гигант приподнял его и слегка пританцовывал на пальцах ног, чтобы легче было стоять.

— Я буду вести себя спокойно, — заверил Лафайет своего ловца. — Как насчет того, чтобы вставить мне руки на то самое место, где они были раньше, мне так как-то больше нравится.

Могучая рука дернула его в сторону, направляя в другой коридор. О'Лири поерзал, чтобы переместить тяжесть на ноги. Через открытые двери он видел незаправленные кровати, ворохи грязной одежды, тут и там валявшиеся на замусоренных полах. Кругом были разбросаны пустые коробки из-под печенья, банки из-под сардин, фасоли. Его конвоир остановился и стукнул два раза кулаком в дверь. Дверь мягко скользнула внутрь — это был лифт. Он втолкнул Лафайета, повернул ручку, и они поехали вверх. Миновали один этаж, лифт остановился. Вышли в коридор, где жарко спорили Боунз и Железолом:

— …мы скажем ему, что у парня был нож, понимаешь…

— Да нет, не будем ему ничего говорить. Я скажу, что ты был пьяный…

Разговор неожиданно оборвался, так как они увидели О'Лири.

— Глянь! — сказал Боунз. — Его Дробитель поймал!

— Ну, спасибо тебе, — поблагодарил его Железолом, — сейчас мы заберем его у тебя.

Дробитель издал какой-то низкий клокочущий звук, и два головореза поменьше поспешно удалились.

Дробитель подтащил О'Лири к двери, в которую раньше стучался Боунз. На сей раз от удара она заходила ходуном.

Раздался низкий голос:

— Да открыта она, черт вас возьми!

Громила повернул ручку и, широко распахнув дверь, втолкнул Лафайета в комнату.

Там, у окна, стояло кресло, в котором сидел человек. Первое впечатление было просто устрашающее — даже сидя он был выше стоящего перед ним Дробителя. Вдобавок он был шире, толще, тяжелее, словом — крупнее любого человека из всех, которых О'Лири доводилось когда-либо видеть. Сама собой невольно напрашивалась мысль — да было ли это чудовище человеком?

Массивная голова сидела как-то под углом, можно было подумать, что эту шею один раз уже сломали, а потом неправильно починили. Истинным украшением этого монстра было темное лоснящееся лицо, похожее на вырезанное из камня изображение какого-то героического демона. Тонкий нос с огромными крыльями ноздрей, широкий тонкогубый рот. Над верхней губой топорщилась жидкая щеточка усов. Массивные челюсти и срезанный подбородок покрывала редкая растительность. На этом мясистом лице глубоко посаженные яркие карие глаза казались маленькими. Белков совсем не было видно. Коротко остриженные волосы покрывали широкий шишковатый череп. Шея, толщиной с хорошую ногу, была замотана длинным шарфом, а массивное тело задрапировано складками блестящей ткани цвета темного вина. Ладони, лежащие на подлокотниках кресла, были настолько велики, что в каждой он мог держать по два футбольных мяча. По крайней мере так показалось О'Лири. На толстых волосатых пальцах сверкали огромные драгоценные камни в массивной оправе. Гигант сделал движение одним из них, и Дробитель, оставив О'Лири, вышел из комнаты.

— Итак, ты добрался до моей цитадели, — услышал Лафайет густой бас на самом низком регистре слышимости. — Я предполагал, что тебе это может удаться, хотя многомудрый Никодеус был иного мнения.

— Черт побери, но вы правы, — ответил О'Лири, пытаясь унять дрожь в голосе, — и если вы не желаете себе зла, то немедленно отдайте мне Адоранну, и тогда, возможно, я замолвлю за вас словечко перед королем Горублом.

— Если я не хочу себе зла? Увы, малыш, никто и никогда не знает, что есть зло, а что добро. И даже если бы знал, неужели ты думаешь, что человек сможет воспользоваться этим знанием?

— Я предупреждаю тебя, Лод. Ты ведь Лод, не так ли? Если ты причинишь какой-нибудь вред ее высочеству…

— Да, да. Лод — это мое имя! — В голосе великана послышались жесткие нотки. — Потрудись-ка не угрожать мне, ничтожное создание. Ты мне лучше скажи, что за причина привела тебя сюда?

— Я пришел за принцессой… — О'Лири остановился и сглотнул. — Я знаю, она у тебя, потому что никто, кроме…

— Одно слово лжи — и я сделаю так, что ты пожалеешь об этом, — сказал Лод. — Например, так.

Он быстро наклонился и молниеносным движением схватил Лафайета за плечо своей огромной ручищей. Хватка была настолько сильная, что О'Лири взвыл от боли. Лод откинулся назад, явно наслаждаясь мучениями Лафайета.

— Еще соврешь — станешь калекой. Следующий раз я тебе сломаю конечность или выбью глаз. А соврешь в третий раз, клянусь, я повешу тебя в клетке слез. Ты будешь умирать медленной смертью. Ты даже представить себе не можешь, какие муки тебя ожидают.

— К… кто врет? — с трудом выдавил О'Лири, смахивая слезы, выступившие от боли. — Я слышал, что Адоранна исчезла, и все решили, что это сделал я. Но это не так. Единственный, у кого есть повод и возможность это сделать — ты.

— Что? Может, ты хочешь, чтобы я перешел ко второму уроку? Я…

— Он говорит тебе правду, глупая безобразная махина, — послышался откуда-то резкий, несколько приглушенный, но все равно трубный голос.

Лод остановился на полуслове и настороженно оглянулся.

— Конечно. Я говорю только правду, — Лафайет пошевелил плечом. Вроде бы цело, не поломал. Ух как жаль, что он не прихватил с собой кольт сорок пятого калибра, когда тот был у него под рукой. С каким удовольствием он бы сейчас изрешетил эту гору лоснящегося мяса.

— Кто послал тебя сюда? — продолжал Лод. — Думаю, что это Никодеус, хитрый предатель!

— Никодеус выдал меня дворцовой охране, когда я навестил его, — ответил О'Лири. — Нет, это не он послал меня.

— Спроси его, кто он сам, а не кто его хозяин, — снова послышался брюзгливый голос.

Лафайету показалось, что голос раздается откуда-то из-за спины Лода. Он вытянул шею, чтобы увидеть того, кто мог прятаться за спинкой кресла.

— Ну, ладно. Назови себя, маленький человек, — скомандовал Лод.

— Я Лафайет О'Лири, ты удовлетворен? Я требую…

— Откуда ты явился?

— Я выехал из Артезии. Вчера вечером, если ты это имеешь в виду. Ну, а где я был до этого, объяснить достаточно сложно.

— В этом человеке есть что-то странное, — протрубил голос. — Отпусти его, отпусти его!

Лод прищурился:

— Ты пошел один и без оружия против меня, могущественного Лода. Как же тебе удалось пройти через мои восточные ворота, охраняемые драконом? Как…

— Это все равно, что спрашивать у западного ветра, почему тот дует, — снова послышался резкий голос. — На этот раз ты столкнулся с реальной силой, подлый узурпатор! Пусть же у тебя хватит ума покорно уступить ей!

— Отвечай! — злобно прорычал Лод. — Я вижу, ты сам напрашиваешься на пытку!

— Послушай, все, что я хочу — это девушку и свободу, — в отчаянии сказал О'Лири. — Скажи своим гориллам, чтобы они выпустили нас, не причинив вреда, и…

Огромные руки Лода взметнулись, схватили Лафайета и приподняли его, оставляя синяки на ребрах.

— Разорвать тебя, что ли, на части, упрямая букашка?

— Убей его сейчас, или он скажет тебе то, что ты так боишься услышать, — проворчал резкий голос. — Попробуй, заткни глас судьбы!

Лод зарычал и отшвырнул О'Лири от себя. Он поднялся на ноги и навис над Лафайетом, как гора высотой в десять футов. Эдакая глыба с горбатой спиной.

— Может, тебя сварить в котле? — прогудел он. — Или положить на ложе, утыканное тысячью острейших иголок? Или бросить тебя в темный колодец, наполненный ядовитыми змеями? А может, закопать по горло в бутылочных осколках?

О'Лири поднялся. Голова после удара об пол продолжала гудеть.

— Нет, покорнейше благодарю, — он посмотрел прямо в лицо гиганту, который продолжал стоять над ним, как башня. — Просто… отдайте мне Адоранну и… я покину вас, не причинив особого вреда.

Лод заревел, а другой голос залился каким-то диким хохотом. Великан круто повернулся, подошел к креслу и тяжело опустился в него. Лицо его сменило ряд выражений. Наконец, он поднял на Лафайета мрачный взор.

— Я вижу, ты не понимаешь по-хорошему, — еле сдерживаясь, проговорил Лод. — Ну, а коль так, придется прибегнуть к жестким мерам.

Он дернул что-то на манжете. Дверь открылась. За ней стоял Дробитель, казавшийся карликом рядом с Лодом.

— Отведи его в камеру пыток, подготовь и жди меня, — рыкнул великан.

Казалось, прошло много часов. Лафайет почувствовал, что его снова качнуло, и попытался сохранить равновесие. Тут же острая боль пронзила правое плечо — это впивались острые иголки, унизывающие стенки клетки. Лафайет дернулся от боли и левым локтем стукнулся о выступ, словно специально сделанный в точно рассчитанном месте. Боль была невыносимая. Это заставило его опять принять единственно возможное положение в клетке: полусогнувшись, полуприсев, с головой, неестественно повернутой набок. Колени и спина нестерпимо ныли. Свербящая боль от множества поверхностных уколов распространилась по всему телу. И уже нельзя было понять, где болит сильнее. Бедро свело судорогой. Пытаясь хоть чуть-чуть облегчить свое положение, он капельку сдвинулся в сторону. Тут же тысячи игл впились в кожу.

— Это ничего тебе не даст, Лод, — выдавил О'Лири. — Я никогда не смогу тебе сказать, кто меня послал, потому что меня никто не посылал. Я действую сам по себе.

Великан барски развалился в шезлонге. Он уже успел переодеться и сейчас был в каком-то бледно-розовом одеянии, а шея была замотана ярко-красным шарфом необъятных размеров. Он отмахнулся огромной, как чемодан, ладонью со сплошь унизанными перстнями пальцами.

— Хочешь поупрямиться, букашка, пожалуйста. Мне доставляет удовольствие наблюдать, как ты тут дергаешься, захлебываясь от боли. Ведь уколы-то следуют друг за другом один больнее другого. Эта клетка слез — блестящее изобретение. Она не только обжигает тело своими острыми ласками, но и заставляет мозг поспешно принимать мучительные решения, — Лод удовлетворительно хмыкнул.

Он поднял пивную кружку из просмоленной кожи емкостью в галлон, залпом осушил ее, оторвал ногу от чего-то жареного, размером с индюшку, и одним махом обсосал мясо с кости.

Одними глазами, не поворачивая головы, Лафайет уже в пятнадцатый раз оглядывал всю комнату. Высокие потолки с балками, сыроватый земляной пол, не очень дорогой ковер, на котором стоял шезлонг Лода. На грубых каменных стенах были небрежно развешаны трофеи. Это были головы огромных рептилий, не выделанные и не высушенные, просто черепа с гниющими пустыми глазницами. Тут же висело сломанное оружие, размером в два раза больше нормального — огромная секира с древком, обернутым кожей, и ржавым обоюдоострым лезвием. Здесь не было ничего, что он мог бы использовать в целях своего спасения. Лафайет даже не мог просто сосредоточиться, когда на него со всех сторон накатывала боль. Здесь была всего одна дверь, и он знал, куда она ведет. Воображать американскую кавалерию, которой отдан приказ его спасти, бесполезно. Подданные короля Горубла, при всей своей любви к принцессе, страшно боялись Лода и его дракона, так что и с этой стороны надеяться на помощь не приходится.

— Я вижу, ты в восторге от моих маленьких игрушек, — весело рокотал Лод.

Он становился все более разговорчивым по мере того, как опрокидывал темное пиво кружку за кружкой.

— Эти безделицы напоминают мне о прежних годах, когда я еще не достиг настоящего величия.

— Величия? — О'Лири попытался вложить в это слово все презрение, на которое он только был способен. — Ты самый обычный проходимец. Ну, может быть, несколько отвратительней, чем все остальные. А похищать людей и пытать их — в этом ли величие. Уже тысячи лет этим повсеместно занимаются отбросы общества.

— А, ты все еще поешь веселую песенку, — прогудел Лод, добродушно улыбаясь и обнажая огромные квадратные зубы. — Но боль, жажда и голод — очень надежные слуги, они делают свое дело. А тут еще их помощник страх…

— Только дурак не ведает страха, — опять произнес странный резкий голос. — Ты забавляешься сейчас с неведомой тебе силой, грязный узурпатор!

— Откуда раздается этот голос? — спросил О'Лири.

— Это голос моей совести, — прорычал Лод, потом загоготал и снова опрокинул кружку. — Скорее остатковсовести. Все время, пока я здесь, я слышу его. А почему бы тебе не прислушаться к нему? Он, похоже, поумнее тебя.

У Лода злобно оттопырилась губа.

— В один прекрасный день я убью его, — пробурчал он себе под нос.

— И день этот все ближе и ближе, — снова раздался тот же резкий голос, захлебывающийся недобрым смехом.

Лод опять опрокинул кружку в свое бездонное нутро. Пиво потекло по подбородку. Он шваркнул кружкой о стол и с вызовом уставился на Лафайета.

— Ты вот все лепечешь о ее высочестве, принцессе Адоранне, которая должна была стать моей невестой, — Лод уже еле-еле ворочал языком. — Он поклялся, что девчонка будет мне наградой! А сейчас мои агенты доносят, что он тайно упрятал ее куда-то. А время идет… Его заговор уже созрел, и сейчас он во мне не нуждается. Он так считает! Он обязательно разделается с девчонкой, ведь только она может помешать ему вступить на трон. Ну, а меня — отшвырнет в сторону, меня — которому он дал клятву!

— Так это что, правда?.. Адоранны действительно здесь нет? — О'Лири не отрываясь смотрел расширенными от боли глазами на отвратительную образину.

— Слышь, он — хитрая бестия, — слова великана звучали все более невнятно. — Черт его дери, со всеми его обещаниями, подарками и предательством. Но он, дурак, забыл, что в своей собственной стране я был королем! — Лод снова грохнул кружкой об стол, расплескивая пиво. — Я сделался королем благодаря силе своих рук и вероломству. Мой отец, уж на что могуч был, а я и его обскакал.

— Он доверял тебе, коварный сын и брат, — прогудел голос. — А ты прирезал его во сне!

— Трофеи принадлежат победителю! — зарычал Лод.

Он снова наполнил кружку, осушил ее одним махом и оторвал приличный шмат от жареной птицы. Голос в это время сыпал проклятиями.

— Но, — Лод ткнул пальцем в сторону О'Лири, как раз в тот момент, когда он дернулся от очередного укола в бедро. — Скажи, разве этот предатель, готовящий заговор во дворце, поступил со мной честно? Есть ли у него страх перед силами, которые сделали меня королем? Нет! Он отшвырнул меня, думая, что я навеки останусь в этом краю выжженной земли, а все богатство городов и полей достанется только ему!

— А почему бы и нет? — усмехнулся Лафайет неожиданно для самого себя.

Мозг его уже затуманился, и только постоянные уколы игл держали его на грани сознания.

— Никодеус знает, что тебя можно совершенно спокойно надуть, потому что ты — глупый!

— Глупый? — Лод захохотал, издавая звуки, похожие на грохот разваливающейся каменной башни. — И все же он послал сюда тебя, замухрышка несчастный.

— А как же этот замухрышка прошел мимо твоей мощной охраны? — опять вклинился приглушенный голос. — Спроси его об этом, могучий недоумок!

— Ну, вот теперь ты будешь говорить! — Лод, покачиваясь, наклонился вперед. — П-почему этот сивый волшебник послал тебя? Почему именно тебя? Кто ты? Чем ты занимаешься? Как…

О'Лири рассмеялся, изо всех сил стараясь, чтобы это выглядело как можно натуральнее. Лод вскочил было на ноги, но тут же снова плюхнулся на место.

— Я, похоже, зря упражняюсь в красноречии, — пробормотал он. — Но еще немного подождем, и клетка сделает свое дело.

— Еще немного — и ты умрешь, — завизжал тот же голос. — А потом призраки обезображенных предков будут раздирать твой вонючий труп, и первым среди них будет призрак моего отца.

— Молчать! — заревел Лод.

Он нетвердой рукой налил себе пиво и выпил, расплескивая его повсюду.

— Если я умру, то кто будет кормить тебя, кровопийца? — великан откинулся в кресле, наблюдая за Лафайетом покрасневшими глазами.

— Ну, ладно. Хватит об этом, — проворчал он. — А теперь говори, букашка! Каковы секретные планы Никодеуса? Что кроется за его обещаниями? Зачем он послал тебя? Зачем? Зачем? Зачем?

— А ты разве… жаль, что ты не знаешь… — выдавил с трудом О'Лири.

Вот если бы клетка была сделана из чего-нибудь мягкого, ну, типа тянучки… или если бы он заранее подумал о том, чтобы запастись маленьким ружьем… или если бы кто-нибудь, ну хоть кто, ворвался бы сейчас и открыл клетку… Все бесполезно. Он зажат здесь и бессилен что-либо предпринять в таком положении. Правда, когда он тонул, ему удалось в последний момент вернуться в Артезию. Да, но ведь тонул-то он, можно сказать, в полном комфорте. Последняя минута еще не наступила. Если ему удастся выбраться из этой переделки, то надо будет непременно поставить ряд контрольных экспериментов, чтобы определить природу и диапазон действия своих возможностей. Но на этот раз, похоже, выбраться не удастся. Он тут и погибнет, а Адоранна так никогда и не узнает, что он пытался ее спасти.

— …и сейчас, пока еще не поздно, — продолжал монотонно вещать голос, — отпусти его, гнусный отцеубийца, не лезь навстречу несчастьям, о которых даже понятия не имеешь.

— Не совсем, — Лод говорил уже совсем неразборчиво. — Я думаю, этот упрямый коротышка подкупил тебя. Иначе с чего это ты так рьяно заботишься о нем? Но я — Лод, король и господин, я не боюсь ни людей, ни черта, ни дурного глаза.

— Глупец! Отпусти его! Я вижу смерть и реки крови, вижу, как рушатся все твои грязные планы. Я вижу тень Великой Секиры — она уже нависла над твоей головой!

— Великая Секира висит среди моих трофеев, — дико захохотал Лод. — Не родился еще тот герой, который осмелится поднять ее против меня.

Он прикончил очередной галлон пива и дрожащими руками снова наполнил кружку.

— Ну, что скажешь, заморыш? — обратился он к О'Лири. — Может, хватит с тебя? Как тебе мои иголочки — развязали язычок?

— Я чувствую себя превосходно, — проговорил Лафайет не совсем отчетливо. — Мне тут нравится. Тихо, спокойно.

— Отпусти его! — злобно шипел голос. — Отпусти его, кретинское отродье!

Лод, с упрямством пьяного человека, тряхнул головой:

— Понимаешь, букашка, даже величие должно нести бремя. Денно и нощно, когда я бодрствую или сплю, все время у меня в ушах звенит этот мерзкий голос! Кого другого, послабее, это давно бы свело с ума, не так ли? — Он осоловело уставился на О'Лири.

— Я… ничего… не слышу, — заговорил Лафайет с большим усилием. — Да я думаю, ты… и так уже свихнулся…

Лод опять засмеялся, икая.

— Это не призрачный голос, — рыкнул он. — Этот голос рожден в недрах такого же горла, как у всех.

— Это… это первый признак, — задыхаясь, выдавил из себя О'Лири. — Слышатся голоса…

Великан криво усмехнулся.

— И тебе, букашка, наверное, приятно слышать все эти дерзости, несмотря на наказание. Ты думаешь, что приобрел союзника? — Смешок Лода не предвещал ничего хорошего. — От этого союзничка тебе будет невелика помощь. Но я нарушил правила хорошего тона! Я не представил нашего собеседника! Сейчас ты увидишь зрелище что надо! Уж поверь мне! Я исправлю свой промах.

Лод потянулся к горлу и начал распутывать шарф. Наконец он сорвал его.

Прямо у основания его бычьей шеи росла вторая голова — с худым, морщинистым лицом, впалыми щеками и глазами, как, горящие уголья. Голова была — копия первой.

— Прошу любить и жаловать, мой брат! — произнес Лод заплетающимся языком.

После этих слов он откинулся в своем кресле, рот открылся, глаза сомкнулись.

11

Некоторое время стояла полная тишина, изредка нарушаемая посапыванием великана, потом Лод сильно захрапел, зашевелился, выкинул руку и столкнул кружку с пивом. Темная жидкость выплеснулась на пол, а остатки побежали ручейком по столу и затем методично, капля за каплей, стали стекать вниз. О'Лири открыл глаза, когда услышал, что зашевелилась вторая голова Лода. Голова смотрела прямо на Лафайета и что-то говорила, еле разжимая губы. О'Лири прислушался.

— Большой… зверь… спит, — отрывисто прошептала она. — Это крепкое пиво не прошло бесследно и для меня, но я постараюсь перебороть хмель.

О'Лири не отрываясь наблюдал за происходящим. Было слышно, как капало на пол пролитое пиво. Лод пошмыгал носом и зафыркал во сне.

— Слушай, ты, малыш, — прошипела голова. — Если я помогу тебе сейчас, обещаешь выполнить мою просьбу? Ответь мне!

Лафайет силился что-то сказать, но язык не слушался. Эти попытки стоили ему невероятных усилий. Переводя дух, О'Лири немного обмяк, и в ту же секунду тысячи игл впились в его тело. Он знал, что адская боль будет невыносимо терзать его. Пусть хоть такой дорогой ценой, но он получит благословенное мгновение облегчения…

— Не умирай, глупец! — свирепо зашипела голова. — Я освобожу тебя, но вначале дай мне слово, что выполнишь то, о чем я тебя попрошу!

— Что… о чем ты? — Лафайет старался вникнуть в то, что ему говорили. Он понимал, что это чрезвычайно важно, но где-то совсем рядом его манила гигантская яма мягкой черноты, и если он не остановится сейчас, то тут же начнет все глубже и глубже погружаться в ее пучину…

— Слушай меня! Поклянись свободой, что сослужишь мне службу.

Голос с трудом пробивался сквозь туман, заполняющий сознание О'Лири. В груди что-то нестерпимо ныло. Боже мой, какая боль! Стоило ему только чуть-чуть расслабиться, как тут же опять в истерзанное тело впивались адские шипы. Что-то острое уже буравило его щеку, кололо в челюсть.

Он судорожно хватил ртом воздух и снова сжался, чтобы шипы чуть отпустили его. Горящие глаза на морщинистом лице неотступно сверлили Лафайета.

— …Ну давай, глупец! Лови шанс, который фортуна бросает тебе на дороге! Дай мне слово, и я освобожу тебя!

— Что… что ты хочешь, что я должен сделать? — с трудом выдавил О'Лири.

— Видишь секиру, вон там, на стене? Когда-то, много-много лет назад, бытовало предание, что острое лезвие этой секиры поставит последнюю точку в судьбе изменника! Возьми ее, размахнись посильней и отсеки его голову!

— Его… голову?

— Убийца короля, своего отца, поклялся, что то же самое сделает и со мной, — продолжала голова сиплым голосом. — Он заявил, что, когда принцесса Адоранна станет его невестой, на брачном празднике свидетелей не будет! Он соберет самых лучших хирургов страны, и их ножи обезглавят меня. Лод меня ненавидит и в то же время боится. Меня, который был с ним во всех переделках, готовый в любую минуту дать дельный совет. А теперь он говорит, что я опозорю его перед трепетной прелестницей. О, мерзкое создание! Он с удовольствием избавится от меня. Он считает, что это не сложнее, чем удалить бородавку. Взял и срезал.

— Как же ты сможешь освободить меня?

— Когда он спит в пьяном забытье, вот так, как сейчас, я могу немного управлять телом, нашим общим телом, которое скоро будет только моим. Ну, отвечай, малыш, ты согласен?

— Я… я попробую.

— Отлично!

Сверкающие глаза прищурились. О'Лири заметил, что из-под пряди волос, спадающей на темный морщинистый лоб, проступили капельки пота.

Волосатая рука зашевелилась и стала неуклюже шарить в складках одежды.

Послышалось звяканье металла, и в руке появилась увесистая связка ключей. Лод продолжал храпеть, высунув язык из раскрытого рта.

— Будет больно… это будет смертельно больно, — пробормотала вторая голова. — Но скоро, очень скоро победа будет за мной.

О'Лири видел, как рука неловко размахнулась и бросила связку в сторону клетки. Ключи звякнули по металлу и повисли на одном из шипов в нескольких дюймах от руки Лафайета.

— Я не могу до них дотянуться, — прошептал он.

— Попробуй! Между тобой и свободой стоит только одно мгновение боли. Попробуй!

Лафайет просунул руку на дюйм. Сотни жал тут же впились в нее. Он чуть-чуть подался корпусом, всей кожей ощущая, как шипы вгрызаются в в бока и под ребра. Он тянул руку вперед и вверх, до боли сжимая зубы и не обращая внимания на треск кожи и потоки свежей крови, бежавшей поверх прежних, подсохших ран. Еще один дюйм, и Лафайет коснулся пальцами связки. Ключи упали на ладонь. Он схватил их и зажал в руке. Сердце бешено колотилось. Неожиданно Лод зачмокал во сне губами и зашевелился. О'Лири затаил дыхание. Великан поерзал в кресле, что-то пробормотал во сне и снова задышал ровно и спокойно. О'Лири стал просовывать руку к замку, получая все новые и новые уколы. Его одежда пропиталась кровью, неглубокие многочисленные раны кровоточили и нестерпимо болели.

— Ключ из черного металла… Ну, давай же, скорее… — шептала голова.

— Он может скоро проснуться.

Так, еще одна попытка. Лафайет крепко сжимал ключи в мокрой от пота ладони. Он глубоко вздохнул и снова потянулся, стараясь не обращать внимания на свою израненную кожу, думая только о цели. Ключ коснулся замка, замок закачался и с бряцаньем ушел в сторону. Голова негромко выругалась. Не выпуская ключей из рук, Лафайет попытался придержать замок пальцами. В этот момент великая снова заерзал в кресле, засучил ногами и почесал толстым пальцем под носом. Вторая голова замерла, раскрыв рот с пересохшими, потрескавшимися губами…

Дужка замка распахнулась, он покачался и со стуком упал на пол.

Лод приоткрыл глаза, шумно облизал губы и снова погрузился в сон. Лафайет рванул дверь клетки. Натужно скрипнули петли, дверь широко распахнулась, и О'Лири вывалился из нее. Шатаясь, он подошел к спящему великану и остановился перед ним.

— Адоранна, — прошептал Лафайет. — Где она сейчас? Лод лгал мне, или она все-таки здесь?

— Он сказал тебе правду, дурачок. Не сомневайся. А о принцессе ты сможешь порасспросить того, кто сейчас плетет нити заговора во дворце. Поэтому не трать попусту время! Поторопись сделать то, что обещал мне!

О'Лири распрямил ноющую спину, вытер окровавленные ладони о брюки и, едва переставляя ноги, двинулся к стене. Секира висела высоко, так высоко, что он не мог до нее дотянуться. Он обернулся, отыскал глазами стул с тремя ножками, подтащил его к стене и стал на него забираться. Когда Лафайет выпрямился, у него закружилась голова от большой потери крови. Он чуть было не упал и, чтобы удержаться, оперся рукой о стену. Головокружение постепенно прошло.

Древко секиры, толщиной с запястье в обхвате, было обмотано наискосок плотной и жесткой, давно высохшей кожей какого-то зверя. О'Лири взялся за древко и снял секиру с проржавленного крюка. Тяжелое оружие выскользнуло из рук и с грохотом упало на плотный земляной пол.

Лод что-то забормотал. Лафайет нагнулся и поднял ее. Секира была тяжелая, неудобная, со слишком длинным древком. Стальная рубящая часть от ржавчины имела бурый цвет. Обоюдоострая и широкая — два фута от острия до острия, она была насажена на древко и крепко примотана узкими полосками кожи.

— Давай быстрей, малыш! — торопил приглушенный голос.

Глаза Лода широко раскрылись. Он обвел комнату невидящим взором, встряхнул головой и что-то пробурчал. Его взгляд остановился на О'Лири, который крепко сжимал руками древко секиры, готовясь нанести удар. Лод зарычал, попытался приподняться, поскользнулся и с диким воплем упал на спину обратно в кресло.

О'Лири рывком сбросил секиру с плеча, сделал два шага вперед, поднял ее над головой и со всего размаха рубанул по шее великана в том месте, где она соединялась с грудью. Огромная голова подскочила дюймов на пять, словно чудовищный пляжный мяч, привязанный к малиновому шесту. Ударившись о мощное плечо, она отлетела в сторону, тяжело плюхнулась на пол и, перевернувшись, замерла, обратив свой мерзкий лик к Лафайету.

В это время огромное тело, из которого хлестала фонтаном кровь, поднялось из кресла и неуверенно встало на ноги.

— Теперь я господин, — прохрипела маленькая головка.

После этих слов тело качнулось и замертво рухнуло на пол.

Чувствуя, что проваливается в какую-то темноту, О'Лири на ощупь добрался до стола, пошарил по нему, наткнулся на кружку, выпил остатки пива и распластался на мокром столе грудью, ожидая, пока прохладная жидкость разгонит мрак, в который погрузилось его сознание.

Немного погодя Лафайет мало-помалу пришел в себя и почувствовал звериный голод. На столе было чем закусить, причем в количестве, достаточном для целого полка. Он опустился на стул, схватил жареную птицу и начал жадно есть, нисколько не смущаясь присутствием гигантского тела, распростертого у его ног в луже черной, как смола, крови.

Утолив голод, О'Лири снял рубашку и внимательно осмотрел свои раны.

Он прикинул, что их около пятидесяти. Слава богу, самые большие раны были не глубокие. Лафайет тут же представил себе, что если бы доктор сейчас наложил швы, то он был бы похож на образец вышивки какой-нибудь начинающей ученицы. Морщась от боли, О'Лири промыл раны пивом. Все тело щипало и ныло. Отмыв засохшую кровь, он оторвал несколько полосок ткани от шарфа Лода и перевязал наиболее серьезные раны.

Покончив с этим, Лафайет подошел к двери. Снаружи не доносилось ни звука. Интересно, эти верзилы — телохранители Лода, Дробитель или еще кто-нибудь, все еще стоят у двери, ожидая вызова своего повелителя? Нужно чем-нибудь вооружиться. То, что висело на стене, было поломано. Как похвалялся Лод, это были военные трофеи, добытые у поверженного противника. Секира в данной ситуации была не самым лучшим оружием — слишком велика. А может быть, ее как раз и надо взять? Окровавленный вид ее лезвий может произвести должное впечатление на людей из шайки великана. Он взял секиру на плечо и резко распахнул дверь. В темном проходе было пусто.

Грубо проложенный проход поднимался вверх, огибая массивный железобетонный фундамент, и упирался в дверной проем, вырубленный в подвальной стене, покрытой керамической плиткой. Вход был завешен невыделанной чешуйчатой шкурой какого-то животного. О'Лири откинул шкуру и оказался в мрачном подвале, заставленном громоздкими кондиционерами и обогревателями, опутанными проводами, кабелями и трубками в алюминиевой фольге. В стороне надсадно пыхтел дизельный генератор, мощностью эдак ватт в пятьдесят. Похоже, он и служил источником электроэнергии в гостинице. Лафайет прошел еще одну широкую комнату, поднялся по лестнице и оказался в кухонном помещении, пропахшем гниющими продуктами. Начинало светать. Через плотно закрытые окна на противоположной стене пробивался слабый серый свет. Пожалуй, выбираться наружу именно в этом месте не стоило. Здесь его могли легко обнаружить. Главное теперь — просто выбраться отсюда и как можно быстрей вернуться в столицу. Без прирученного дракона тут не обойтись. Никодеус, конечно, хитер — направил его по ложному следу, а сам в это время спокойно доводит до конца свои планы по захвату королевства. Лод проговорился, что заговорщики собираются захватить Адоранну. И если хоть один волосок упадет с ее головы… Впрочем, об этом можно будет подумать позднее.

О'Лири ударил секирой по стеклу. Брызнули осколки. Он аккуратно отбил оставшиеся в раме острые куски стекла, взобрался на стол, со стола — на широкий каменный подоконник, и с него, с высоты шесть футов, спрыгнул вниз на подстриженную траву.

Пока все идет хорошо. А где же его малыш — скакун? Лафайет негромко, свистнул. В ответ из едва различимых в утреннем тумане густых зарослей раздалось шипение. О'Лири пошел на звук и из-за стволов деревьев увидел движение чего-то гороподобного. Гигантский зверь шагнул навстречу. В тумане он казался еще более громадным, чем прежде.

— Ну, что, малыш, пора и за работу, — тихонечко обратился Лафайет к зверю и заспешил в его сторону. Зверюга стал приближаться к О'Лири, издавая звуки, очень похожие на рокотание проснувшегося вулкана. Лафайет с восхищением наблюдал за движущимся зверем и игрой его могучих мышц под зеленоватой шкурой. А шея, подобная колонне, челюсти… челюсти? Что-то он не помнил, чтобы у его скакуна голова была размером с фольксваген и что, раскрыв пасть, он походил на гигантский экскаватор, в ковше которого сверкало множество костяных кинжалов. Не припоминал он и этих красных глаз, пронзающих, словно шпаги, и гигантских когтей, напоминавших изогнутую турецкую саблю. О'Лири повернулся, бросил громоздкую секиру и кинулся прочь, ища убежища. За ним под ногами преследователя сотрясалась земля.

Что-то огромное нависло над ним, и Лафайет краем глаза увидел пасть, отороченную чем-то красным, из которой валил пар и в которой мог спокойно разместиться пони. Он сделал рывок, и в это время за его спиной что-то жутко хлопнуло — это в нескольких дюймах от него сомкнулись челюсти чудовища. Что-то ударило, закрутило О'Лири, и он полетел, вращаясь, как волчок. Перевернувшись последний раз, он оказался на четвереньках.

Рубашка на спине была изодрана в клочья. Вдруг страшный динозавр развернулся. Лафайет заметил в его зубах болтающиеся клочья своей рубашки. Он метнулся назад. Челюсти чудовища были снова в боевой готовности. О'Лири попятился и уперся в плотную живую изгородь. В этот момент, с шумом ломая заросли, вышла еще одна рептилия, размером поменьше.

Это чудовище, насколько мог понять Лафайет, было травоядное. Оно сделало еще пару шагов и оказалось на свету. Это был Динни. Хищник зарычал. Как только Динни увидел перед собой тиранозавра, он мгновенно отпрянул, заблеял, как овца, сделал три поспешных шага назад, повернулся и рванул в заросли, ища укрытие.

— Ну, ты даешь, динозаврик! — пробормотал О'Лири.

Лафайет уже был готов к паническому бегству, тем более что плотоядное чудовище резко кинулось в сторону ручного ящера, еще шире разинув пасть. Пробежав несколько ярдов, игуанодон резко остановился. Подавшись вперед, он выставил свой тяжелый мясистый хвост и мощным ударом по ногам подсек набегавшего хищника. Тиранозавр споткнулся и с грохотом начал падать в плотную изгородь из деревьев и сломанных веток, все больше и больше запутываясь в густых переплетениях вьющихся растений. Он, наконец, совсем исчез из вида, издав при падении оглушительный рев, сравнимый с грохотом рушащегося небоскреба. Рев был ужасен, казалось, что какой-то сумасшедший музыкант, нажимая на все клавиши сразу, создал эту взрывную какофонию. Гигантские лапы взметнулись вверх, потом, подергиваясь, стали опускаться и, наконец, после секундной судороги, застыли в неподвижности. Лафайет поспешно пересек лужайку, пытаясь разглядеть, что там произошло под кучей обломанной зелени. Гигант рухнул прямо на стальной забор, и острые пики насквозь пропороли его мощную шею. О'Лири нагнулся и подобрал брошенную секиру.

— Отлично сработано, малыш, — похвалил он победителя. — Ну, а теперь по коням. Вперед! Надеюсь, мы еще не слишком опоздали?

Вот уже два часа, как они скакали по раскаленной пустыне. О'Лири, прикрыв ладонью глаза от солнца, наблюдал за гусеницей пыли, которую поднимала колонна всадников, двигающаяся в их направлении на расстоянии нескольких миль. Внезапно колонна остановилась, и всадники рассыпались веером. Один или два, то ли дезертира, то ли курьера, поскакали назад, к далекой полоске зелени, туда, где в пятнадцати милях оканчивалась пустыня. Следы от копыт их лошадей ясно прорисовывались на песке.

Один всадник, пришпоривая коня, вырвался вперед. Он мчался, увлекая за собой развернутый строй. О'Лири попридержал своего скакуна и поскакал неторопливым шагом. Вырвавшийся вперед всадник был высок ростом и одет в черные доспехи. Сбоку у него болтался длинный меч, а в руках — ожидавшее своей минуты копье. Когда всадник в великолепном черном облачении приблизился на сотню ярдов, О'Лири смог разглядеть черные волосы и четкий профиль графа Алана. Он поднял руку в латной рукавице и смахнул пот со лба.

— Как я и ожидал, это вы, изменник сэр Лафайет! — закричал граф. — Я предупреждал короля, я говорил ему, что вы — наемник Лода, но ему эта мысль показалась почему-то смешной.

— Я согласен с ним, это и правда забавная мысль, — отозвался О'Лири. — А что вы тут делаете, посреди пустыни?

— Я пришел сюда с сотней верных воинов, чтобы потребовать возвращения ее высочества целой и невредимой. Ну так как, злодей, сам отдашь или мы атакуем?

— Да, эта речь достойна благородного человека. Ал, — сказал Лафайет. — Твоя смелость и самообладание в присутствии Динни достойны всяческого восхищения. Но, боюсь, ты на ложном пути. У меня нет Адоранны. Можешь смеяться над этим. Ладно, хватит болтать. Ее там никогда не было. Нам нужен Никодеус. Он плетет какой-то заговор, чтобы завладеть королевством. У него были какие-то делишки с Лодом, но потом, похоже, великан стал ему просто не нужен. Он надул Лода, и вместо того, чтобы вручить ему ее высочество в качестве утешительного приза, Никодеус теперь хочет просто разделаться с ней.

— Ложь! — закричал Алан, приподнимаясь в стременах и потрясая кулаком, обтянутым кольчугой. — Ты просто хочешь сбить нас со следа. Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, что поверю в эту сказку?

— Не веришь? Тогда езжай, посмотри сам. Ты найдешь Лода в его личной камере пыток, которая находится в конце туннеля, ведущего из погреба под кухней. Там шныряют около пятидесяти или шестидесяти головорезов, так что будь осторожен. А вот его дракона можешь больше не бояться — Динни убил его.

— Ты что, принимаешь меня за идиота? Даже то, что ты сидишь передо мной, взгромоздившись на дракона Лода, свидетельствует о вашем преступном сговоре с Великаном!

— К сожалению, я больше не могу терять времени. Мне надо спешить в столицу, а то будет поздно. Жаль, что ты не веришь мне, мы могли бы объединить наши усилия.

О'Лири, пристукнув каблуками, пришпорил своего скакуна, и тот послушно тронулся в путь. Алан посторонился, пропуская О'Лири, и, глядя ему вслед, крикнул:

— Сначала я спасу ее высочество, а потом рассчитаюсь с тобой, сэр Лафайет!

— Я буду ждать тебя. Бывай!

О'Лири махнул рукой и поскакал дальше. Путь ему предстоял неблизкий.

Солнце стояло почти в зените, когда Лафайет пересек поросшую кактусами пограничную область и, спустившись по последнему склону, оказался в Артезии, утопающей в зелени. Известие о том, что он скачет в город, опередило О'Лири. Его скакун, возвышавшийся на пятнадцать футов, был виден, наверное, уже в течение четверти часа, когда они еще скакали по безбрежным пескам. На дороге не было ни души. Магазины стояли пустые; ставни на окнах домов на протяжении всего пути по городским улицам были плотно закрыты. Раны и ушибы страшно болели, да и мысли, одолевающие Лафайета, были невеселые. Разыгрывая версию о том, что похитителем принцессы является Лод, Никодеус, похоже, тщательно продумывал одно препятствие за другим, чтобы О'Лири и гигант уничтожили друг друга. Волшебник был отъявленным негодяем, но ему нельзя было отказать в способности вызывать симпатию. Бедный король Горубл даже выделил интригану отдельные апартаменты во дворце, где Никодеусу было еще проще, осуществить свой замысел. Лафайет понимал, что план, который разрабатывал Никодеус, был продуман до мельчайших деталей, и надеяться можно было только на удачу, которая позволит помешать его осуществлению. Только бы не опоздать!

Он въехал в пригород. Здесь, прямо у городской стены, прилепились лавки шляпников и других мастеровых Артезии. Вокруг царила тишина. Узкие улочки были пустынны. Какая досада, что не с кем перекинуться словом, некому сказать, что он на их стороне и что ему необходима помощь, чтобы справиться с Никодеусом. Представить себе заранее, что может выкинуть Никодеус для своей защиты, невозможно. Может быть, уже сейчас в стенах дворца его поджидает артиллерийская батарея. Ну что ж, даже если и так, то риск — благородное дело.

Вот и городские ворота — они, конечно, плотно закрыты. Со спины своего скакуна через стену О'Лири были видны пустые улицы. Ладно, если его не пускают через ворота, то он найдет другой способ проникнуть в город. Лафайет стал вдохновлять Динни на активные действия. Сначала ящер вроде заартачился, но потом боком подошел к стене, неожиданно развернулся и нанес по стене мощный удар хвостом. Двадцати футов старой стены как не бывало, лишь грохот рухнувшей кладки подтверждал, что секунду назад на этом месте что-то было. Динозавр, осторожно переступая через обломки, вышел на городскую улицу, встретившую их глухим безмолвием закрытых магазинов. Откуда-то доносился тревожный звон далекого церковного колокола. Кроме этого звука да еще щелкающих звуков ороговевших птичьих ног игуанодона по булыжникам, ничего не было слышно. Город словно вымер.

Еще когда О'Лири ехал на своем скакуне по дорожке, проходящей через парк, к высоким железным решеткам, он заметил, что ворота дворца наглухо закрыты. Двое перепуганных часовых заняли позицию с внутренней стороны ограды и судорожно сжимали свои мушкеты. Лафайет остановился в пятидесяти ярдах от ворот, и один из них тут же поднял свое оружие.

— Не стреляй! — крикнул О'Лири. — Я…

Раздался грохот, и из ствола оружия с силой вырвалась струя черного дыма. Лафайет почувствовал, как сильный удар пришелся по шкуре динозавра, но тот спокойно повернул голову, продолжая объедать пучки листьев с нависавших ветвей.

— Послушайте меня, — предпринял следующую попытку Лафайет. — Мне только что удалось выбраться из крепости Лода и…

На этот раз выстрелил второй часовой. Пуля просвистела над ухом О'Лири и ударила в ограду.

— Эй! — крикнул он. — Так и до беды недолго! Почему вы не хотите выслушать меня? Мне надо кое-что вам сказать до того, как вы совершите непоправимую ошибку!

Оба стражника подняли оружие и угрожающе взвели курки.

— Ах, так! Ну, тогда пеняйте на себя… — пробормотал Лафайет.

— Ну, что, малыш, давай приступай, — подзадорил он динозавра.

Тот подошел к воротам, подналег, в мгновение ока смял их и спокойно зашагал по устланной гравием дорожке. Возвышавшийся впереди дворец поблескивал стеклами, в которых отражалось полуденное солнце. Стояла напряженная тишина. Краешком глаза О'Лири уловил какое-то движение на верху одной из башен. Он пересек лужайку и помахал рукой.

— Эй! Привет! — закричал Лафайет. — Это я, Лафайет О'Лири.

Из-за балюстрады, с заостренных вершин зубчатых башен, из бойниц в каменных стенах обрушился град стрел. Они летели со свистом, описывая гигантские дуги. О'Лири пригнулся, закрыл глаза и от злости заскрежетал зубами. Одна стрела, ударившись в нескольких дюймах от его башмака, отскочила от шкуры Динни. Что-то дернуло его за разорванный левый рукав. Стрелы скользили по упругой шкуре динозавра, отскакивали и падали на траву. Внезапно воцарилась тишина. Лафайет приоткрыл глаза и увидел ряд воинов, толпившихся на крепостном валу. Они доставали новые стрелы и натягивали луки, готовясь к очередной атаке.

— Давай-ка отойдем отсюда от греха подальше, малыш.

О'Лири пришпорил своего скакуна, и могучая рептилия рванулась вперед. На то место, где они стояли мгновение назад, обрушился шквал стрел. Несколько из них скользнули по хвосту игуанодона. А вот и главный вход с балюстрадой. Динозавр грациозно перелетел через широкие ступени и по команде О'Лири остановился.

— Нет смысла разрушать стену, — размышлял Лафайет, соскальзывая по шее ящера, которую Динни нагнул, пытаясь дотянуться до ящиков с геранью, стоящих на краю балюстрады. — Подожди меня тут.

Не выпуская из рук секиры Лода, он подбежал к широкой стеклянной двери. С удовлетворением отметив, что она по размерам уступает дубовым панелям дверей со стороны двора, Лафайет навалился на нее и… попал внутрь. Звуки его шагов гулко отдавались в огромном зале. Где-то в отдалении были слышны хриплые голоса, выкрикивавшие команды. В любую минуту стрелки могли появиться прямо перед ним. С такого близкого расстояния они вряд ли промахнутся. О'Лири помнил, что вход из большого зала в систему потайных ходов находился с другой стороны, как раз там, где расположены высокие зеркала, отражающие позолоченный потолок и хрустальную люстру.

Сверху загрохотали шаги. О'Лири рванулся, подбежал к стене и быстро перемахнул через нее. Налево? Нет, надо брать правее. Послышался громкий крик. Лафайет поднял голову и увидел мясистое лицо часового внутренней охраны с тремя широкими желтыми нашивками на рукаве. Часовой, свесившись через перила, указывал на О'Лири. Подбежали другие, появились луки и мушкеты. Лафайет озирался в поисках выхода. Он помнил, что когда Йокабамп открывал панель, чтобы осмотреться, он видел люстру. Да, и вон тот фонтан.

В ту самую секунду, когда через зал со свистом полетели пули и стрелы, панель на стене скользнула в сторону. Одна из пуль ударила в стену прямо над головой О'Лири. Звенели натянутые тетивы. Он едва успел проскочить через открытую панель внутрь, волоча за собой секиру, как в то место, где он только что стоял, попала стрела. Вторая стрела пролетела между коленями и вонзилась в стену уже внутри потайного хода. Лафайет с силой задвинул за собой панель. Снаружи забарабанили множеством прикладов. Он прислонился к грубой кирпичной стенке и перевел дух.

— Ну, теперь на поиски Никодеуса.

Добравшись до комнаты в башне, О'Лири обнаружил, что тяжелая дверь заперта. Он прислушался: изнутри не доносилось ни звука. То там, то тут раздавались крики возбужденной охраны, которая носилась в поисках потерянного следа. В любой момент они могут подняться сюда по лестнице, и тогда он окажется в ловушке. К сожалению, секира не лучшее оружие против луков и мушкетов. Лафайет постучал в дверь.

— Никодеус, впустите меня, — негромко произнес О'Лири и приложил ухо к двери.

Ему показалось, что изнутри донесся слабый шорох.

— Открывайте, или я выломаю дверь!

На сей раз он был абсолютно уверен, что за дверью кто-то есть: послышался какой-то глухой удар. Вполне вероятно, что существует еще один потайной ход, о котором Йокабамп не мог знать. И сейчас, наверное, волшебник удирает, пока он стоит здесь как истукан. О'Лири размахнулся, высоко подняв секиру над головой. В это время дверь со скрипом приоткрылась дюймов на шесть и, как только секира тяжело обрушилась на нее, распахнулась. Послышался хриплый крик. Лафайет заглянул за дверь и увидел Никодеуса, который пятился к столу, судорожно глотая воздух.

— Дорогой мой мальчик, — с трудом выдавил из себя волшебник. — Как ты меня напугал.

О'Лири рывком вытащил секиру из дубовой двери.

— Оставьте ваши штучки с «дорогим мальчиком», нечего меня умасливать, — холодно сказал Лафайет. — Я никогда не тороплюсь плохо думать о людях, с которыми разделил чашу вина. Но с вами мне все ясно. Где она?

— Кто?

— Адоранна. И перестаньте изображать полное неведение. Я все знаю. Ваш приятель Лод все выложил перед тем, как я его убил.

— Ты убил Лода? — Брови Никодеуса подскочили вверх — чуть ли не до линии волос на низком лбу.

— Вот этой штуковиной, — О'Лири поднял секиру. — И я готов воспользоваться ею снова, если будет нужно. Ну, а теперь поговорим о деле. Где вы ее прячете? Думаю, что где-то здесь, во дворце. При такой системе потайных ходов в стенах дворца это не так уж и сложно.

— Ты должен мне верить, Лафайет, — Никодеус выпрямился. — Об исчезновении ее высочества я знаю не больше вашего.

О'Лири не отступал.

— Перестаньте запираться. Я не собираюсь попусту тратить с вами время. Быстро говорите, или я изрублю вас на мелкие кусочки, а потом сам найду ее. Я уже достаточно хорошо знаком с вашей системой потайных ходов.

— Лафайет, вы совершаете большую ошибку! Я не знаю, что Лод наговорил вам обо мне, но…

— Оставим это. А вот что вы скажете по поводу события, которое произошло два дня назад в вашем кабинете, когда я заскочил к вам, чтобы вы мне помогли. Буквально через пять минут сюда нагрянули полицейские. Как вы это объясните?

— Но… но я не имею к этому никакого отношения! Это был обычный обыск. Да если бы я и захотел, у меня просто не было времени вызвать охрану! А если бы я и вызвал, то они не смогли бы появиться так быстро.

— Хватит с этим. Я думаю, что скорее всего не вы подстроили мне глупую сцену в будуаре Адоранны. Хотя, как знать, может быть, вы решили убрать меня с дороги, чтобы никто не смог помешать реализации ваших планов.

— Конечно же нет! Я был поражен этим не меньше вашего.

— Ну, ну. А мне надо просто не обращать внимания на то, что рассказал Лод о ваших планах.

— Лафайет! Действительно, один раз я обращался к Лоду, надеясь с его помощью узнать кое-какие детали. Я предложил ему… скажем, вознаграждение, если он расскажет мне все, что ему известно… об определенных вещах.

Взгляд Никодеуса упал на секиру: в руках О'Лири лезвие блеснуло в лучах света, и по краю была четко видна коричневая засохшая полоска. Лицо волшебника покрылось испариной, глаза забегали.

— Гм… говоришь, определенное вознаграждение, — например, Адоранна?

— Нет! — воскликнул волшебник. — Неужели он так сказал? Лод был весьма грубым субъектом, но, по-своему, прямолинейным и неспособным на такую подлость. Не мог он меня очернить!

— Ну… — О'Лири стал вспоминать разговор с Лодом. — Он назвал тебя предателем, а себя — твоим агентом.

— Нет, подожди. Скажи мне только одно — неужели он на самом деле сказал, что я обещал отдать ему ее высочество?

— Он все время твердил о заговоре во дворце, о том, что ты собираешься захватить трон и разделаться с Адоранной.

— Заговорщики во дворце? — Никодеус нахмурился. — Вот что, дорогой мой, он говорил не обо мне. Это я тебе точно говорю. Что он еще успел рассказать тебе?

— Он сказал, что ты использовал его, а когда он стал не нужен, исчез и не рассчитался с ним.

— Да, я давал великану обещание — это я не отрицаю. Но речь шла о том, что если Лод расскажет все, что он знает об… определенных вещах, то я помогу ему утвердить его положение и прослежу, чтобы обещанное вознаграждение он полу-чип наличными. Лод обещал подумать над этим. Но что касается трона, убийства…

— Давай-ка поконкретнее, Никодеус! Что это за определенные вещи?

— Я… я не имею права говорить об этом.

— Неужели ты думаешь, что, играя в темную, тебе удастся заговорить меня и выпутаться таким образом? — О'Лири шагнул вперед, поднимая секиру.

— Остановись! — Никодеус поднял обе руки. — Я скажу тебе, Лафайет. Но предупреждаю — это великая тайна!

— Валяй! — О'Лири ждал с секирой наготове.

— Я… являюсь представителем огромной, важной организации. Можно сказать — секретным агентом. У меня было задание исследовать здесь определенные нарушения…

— Определенные вещи, определенные нарушения — хватит с меня этой «определенности»!

— Хорошо. Я был послан Центральной. Здесь, в этом месте, был обнаружен локальный всплеск Поля Вероятности. Меня послали выяснить, в чем тут дело.

— Здорово, — сказал О'Лири, тряхнув головой. — Но не очень убедительно. Придумай еще что-нибудь.

— Смотри… — Никодеус порылся в складках своего просторного одеяния и извлек сверкающий предмет, имеющий форму щита. — Мой знак. И если ты позволишь мне взять вон тот ящичек, я покажу тебе мое удостоверение.

О'Лири наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть значок. В центре значка были выгравированы цифры 7-8-6, сплетенные вместе таким образом, что образовывали стилизованное изображение луковицы. По краю шла надпись: «Помощник инспектора по континуумам». Нахмурившись, О'Лири взглянул на Никодеуса и опустил секиру.

— Что все это значит?

— Одна из обязанностей Центральной — обнаружение и нейтрализация несанкционированных всплесков напряжений Поля Вероятности. Эти всплески могут причинить огромный вред упорядоченному процессу развития человечества.

О'Лири приподнял секиру.

— Это выше моего понимания. Ты можешь объяснить попроще?

— Постараюсь, Лафайет. Я совсем не уверен, что сам все знаю. Это связано с координатным уровнем… гм… ну… вселенной, с ее размерностью. Это один из аспектов многомерной реальности.

— Ты хочешь сказать, всего мира? — О'Лири взмахнул рукой, как бы охватывая всю Артезию.

— Совершенно верно! Ты хорошо сказал. Несколько десятилетий назад этот мир был ареной вероятностной ошибки, что привело к постоянному напряжению в континууме. Естественно, что это потребовало выяснения, так как вдоль линии напряжения могут произойти всякого рода неблагоприятные события, особенно в тех местах, где произошел сдвиг материи.

— Ну, хорошо. Давайте не будем об этом. Я сказал бы, что все ваши истории весьма занятны, кроме той, что случилась в последнее время со мной. Жаль, что у нас нет времени обсудить ее поподробнее. Но все же, как насчет Адоранны?

— Все мои действия продиктованы добрыми намерениями, мой дорогой. Лет двадцать-тридцать тому назад здесь произошла вероятностная ошибка, ставшая причиной постоянного напряжения в континууме. И до сих пор ситуация остается неразрешенной. Моя обязанность — найти центр поля напряжения, восстановить все анахронизмы и сверхдлительные явления, поместить их в нормальные пространственно-временные ниши и таким образом устранить аномалию. Должен признаться, я не очень-то преуспел в этом. Центр поля находится где-то здесь, поблизости. Был такой момент, что я начал подозревать вас, Лафайет. В конце концов вы появились здесь при весьма таинственных обстоятельствах. Однако данные обследования показали, что вы чисты, как пятки младенца. — Никодеус кисло улыбнулся.

— Данные? Что вы имеете в виду?

— Когда я зашел к вам перед балом, я снял с вас показания. С помощью зажигалки, вы помните? Ваши показания оказались нейтральными. Если бы индексация оказалась положительной, то это означало бы, что вы — человек из другого континуума. Но поскольку вы не пришелец, то и индексация ваша — нейтральная.

— М… м… Вы бы лучше как следует проверили свой прибор. Однако это все не имеет ни малейшего отношения к поискам Адоранны. Я-то был уверен, что она у вас. А если это не так… — О'Лири взглянул на Никодеуса с выражением полной беспомощности. — Кто же тогда?

— Так вы говорите, что Лод рассказывал о заговоре во дворце? — спросил Никодеус, задумчиво потирая подбородок.

— Я его не очень внимательно слушал. Я ведь был уверен, что он говорит о вас. Он был хоть и под мухой, но говорил достаточно осторожно, не называя имен.

— Ладно. Давайте подумаем: кому выгодно исчезновение ее высочества? Это должен быть некто, с амбициями узурпатора, близкий к трону и находящийся вне подозрений, — размышлял вслух Никодеус. — Не может ли это быть кто-нибудь из размалеванных придворных Горубла?

— Больше всех о троне мечтал Лод, да и об Адоранне тоже. Может быть, это Алан? Пожалуй, нет. Несмотря на его ошибки, я думаю, что он все-таки честный человек. Теперь вы. Не знаю почему, но я верю тому, что вы мне рассказали. Мне хотелось бы узнать, откуда стало известно, что я еду в город? Меня встретили уже у ворот. Вы уверены, что никому не проговорились?

— Уверяю вас, я был нем какрыба, даже королю Горублу… — Никодеус вдруг замолчал и о чем-то глубоко задумался.

— Так что насчет Горубла? — резко спросил Лафайет.

— Сразу же после твоего визита я имел разговор с его величеством. Тогда я не мог понять его намеков. Мне казалось, что он подозревал меня в том, что я покрываю тебя.

— Вы ему сказали, что я был здесь?

— Нет… Хотя вот сейчас, когда вы спрашиваете меня об этом, мне кажется, что он об этом знал… — Глаза Никодеуса вдруг округлились. — Боже мой, Лафайет! Возможно ли это? Я все время ищу какого-то пришельца, но король…

— Лод говорил, что кто-то хочет захватить трон, а ведь Горубл и так им владеет.

Никодеус нахмурился:

— Знаете, в подобных случаях это связано с какой-нибудь личностью, агентом, изменившим Центральной. Он ищет тепленькое местечко в менее развитом окружении, чтобы стать там диктатором. Центральная обычно не возражает, если это не влечет за собой какие-либо аномалии. Но мне никогда и в голову не приходило…

— …что он уже захватил трон, — закончил за него О'Лири. — Я не очень хорошо знаком с историей Артезии, но по некоторым наблюдениям у меня создалось впечатление, что короля Горубла не очень-то здесь жалуют. Ведь он пришел к власти лет двадцать назад, при весьма неясных обстоятельствах.

— Я был слепцом! — воскликнул Никодеус. — Я никогда не тестировал его. Да и кто бы стал подозревать короля? Но все сходится, Лафайет. Все сходится! Только у него была возможность свободно войти в ее апартаменты, не вызвав тревоги, увлечь ее за собой, спрятать в какой-нибудь комнате, а потом поднять крик!

— Но зачем ему все это? Она ведь его племянница.

— Если наша догадка верна, то никакая она ему не племянница, дружище! Он — пришелец, узурпатор, и прав на трон у него не больше, чем у вас! А Адоранна, как племянница предшествующего короля, представляет реальную угрозу, особенно если учесть его непопулярность в народе. А принцессу Адоранну все просто обожают.

— Тогда что же получается? Это он имел сговор с Лодом, и он же является заговорщиком? — задумчиво проговорил О'Лири, покусывая губу. — Постойте, Никодеус. Здесь есть одна неувязка: насколько я понял — Лод тоже откуда-то прибыл. Пользуясь вашей терминологией — из какого-то другого континуума; как и его динозавр, которого он держал у себя. Да и само его убежище — создается такое впечатление, что его откуда-то вырвали и перенесли в пустыню специально для Лода. Заговорщик, которого мы ищем, специально использовал Лода, чтобы отвлекать внимание, чтобы люди поменьше думали о его собственных делах. А убежище в пустыне и дракон — это, так сказать, только часть платы за сделку. Но единственный человек во всем окружении, имеющий внешние ресурсы для этого, — вы, Никодеус?

— Я?.. Но, Лафайет! Я же только инспектор! Не в моих силах переносить здания и распоряжаться тиранозаврами. Моя деятельность здесь ограничивается несколькими скромными приборами для наблюдения, и ничего больше! Не забывайте, что злоумышленник является пришельцем. Если он смог добраться сюда, то почему бы не предположить, что он смог сделать и все остальное?

— Все-таки вы не до конца откровенны со мной, Никодеус. Чем же на самом деле вы занимаетесь? Там, внизу, я видел какие-то огромные машины. Вряд ли они предназначены только для того, чтобы регистрировать данные подозреваемых.

— Чем я занимаюсь? Я вас не совсем понимаю, Лафайет.

— Там, в подвале, есть большая комната с железной дверью, и еще одна, поменьше, похожая на морозильную камеру.

— На что, на что? — Глаза Никодеуса забегали. — Вы сказали, похожая на большую морозильную камеру?

— Да, и…

— С большой дверью, на которой вот такой огромный запор? — он очертил его в воздухе.

— Точно! И что же это такое?

Никодеус застонал.

— Боюсь, Лафайет, что мы никогда больше не увидим Адоранну. Устройство, которое ты описал, очень похоже на транспортный корабль, предназначенный для доставки небольших грузов с одного координатного уровня на другой. Один такой корабль забросил меня сюда, и, я надеюсь, другой в свое время заберет меня отсюда. И если у Горубла есть подобный корабль, который он украл у Центральной, то скорей всего Адоранна уже недосягаема для нас.

— Вы действительно думаете, что человек, которого мы ищем, Горубл?

— А кто же еще? Ах, как жаль Адоранну! Она была такая милая девушка!

— Может быть, еще не все потеряно! — воскликнул О'Лири. — Давайте поскорей нанесем визит его величеству! На этот раз я не буду с ним миндальничать!

Когда они спускались по главной лестнице с третьего этажа, их заметил красномордый сержант охраны. Он закричал и подскочил к ним, держа наготове мушкет.

— Спокойно, сержант! — предупредил его Никодеус. — Я веду сэра Лафайета поговорить с его величеством по вопросу, касающемуся безопасности королевства! Соблаговолите вызвать охрану для почетного эскорта!

— Почетного эскорта? — Сержант угрожающе поднял свой мушкет. — Я должен оказывать почет этому негодяю, который похитил нашу принцессу?

— Я никого не похищал! — вмешался О'Лири в разговор. — Однако я знаю, кто это сделал. Но если вы собираетесь пристрелить меня, не выслушав, что ж, валяйте!

Сержант явно колебался.

— Опусти-ка лучше свою секиру, негодяй. Брось ее тут.

— И не подумаю! — резко заявил Лафайет. — Или пошли с нами, или отстань — мне все равно, но только не стой у меня на пути.

Лафайет повернулся и направился в королевские покои. Немного поколебавшись, сержант выругался и громко скомандовал охранникам следовать за ними. Мгновение спустя О'Лири с Никодеусом шли в плотном кольце из десяти человек, державших наперевес свои мушкеты и не сводивших с них угрожающих взглядов.

— Не вздумай дергаться! — предупредил О'Лири идущий рядом охранник. — Я сразу же прочищу ствол мушкета!

Лафайет подошел к покоям и, не обращая внимания на двух изумленных часовых, повернул замысловатую золотую ручку и широко распахнул дверь. Послышался неуверенный голос:

— Да как ты смеешь…

— Выходи, Горубл! — позвал О'Лири.

Он окинул взглядом шитые золотом портьеры, дорогие ковры, мебель с резными ножками и матовым блеском редчайших пород дерева. В комнате никого не было. О'Лири прошел через комнату к внутренней двери и распахнул ее. Это была богато украшенная ванная комната с огромной ванной и разными золотыми штучками. Следующая дверь вела в просторную спальню с кроватью под балдахином, напоминающим распущенные паруса. Лафайет, сопровождаемый Никодеусом, проверил еще две комнаты. За ними неотступно следовали в молчании стражники, полные благоговейного трепета от столь грубого вторжения в королевские покои.

— Его здесь нет, — сказал Никодеус, когда О'Лири осматривал королевские одежды в настенном шкафу последней комнаты.

— Он должен быть здесь, — произнес один из стражников. — Незамеченным он выйти не мог. В конце концов, мы телохранители короля!

— Мне кажется, я знаю, куда он делся! — воскликнул О'Лири. — Сейчас проверим.

— Ты никуда не пойдешь, парень! — выступил вперед сержант, олицетворяя уязвленную власть. — Я упеку тебя в тюрьму, внизу, а когда появится его величество…

— Я очень сожалею, но у меня нет времени.

С этими словами Лафайет подхватил с пола за рукоятку секиру и нанес сильный удар сержанту прямо под третью пуговицу. Тот ойкнул и сложился пополам. О'Лири перехватил секиру и сначала разделался с солдатом, стоящим сзади, а потом и с тем, что был впереди и готовился стрелять. После этого он подбежал к двери, юркнул в нее и с шумом захлопнул прямо перед носом преследователей. Поворачивая ключ в замке, он слышал громкие крики и глухой стук падающего тела. Лафайет в три прыжка пересек комнату и отодвинул драпировку, окаймлявшую портрет короля, мрачно взиравшего на мир. Он стал поспешно ощупывать панели до тех пор, пока одна из них не отодвинулась. О'Лири проскользнул вовнутрь и быстро захлопнул ее за собой.

— Ловко у тебя получается, Лафайет, — раздался глухой голос Йокабампа.

— Честно признаться, я ожидал, что ты вот-вот здесь появишься. Куда ты спешишь?

— Я рад, что встретил тебя! — произнес О'Лири. — Ты помнишь комнаты в подвале? С такими большими машинами, помнишь?

— А, ты имеешь в виду те комнаты, в которых Горубл думает? Конечно! А что случилось?

— Я должен немедленно попасть туда!

— Может быть, тебе лучше пока не ходить туда? Около часа тому назад я по этим переходам отвел туда самого старика, и, доложу тебе, настроение у него было отвратительное.

— Около часа назад? Тогда, может быть, еще не все потеряно. Быстро, Йокабамп! Веди меня туда как можно быстрее, может, еще успеем!

Неслышно ступая по узким проходам и поднимая за собой клубы пыли, О'Лири подошел к потертой плоской двери, которая была плотно закрыта.

— Он еще здесь, — прошептал Йокабамп.

Было слышно, как внутри урчала динамо-машина, потом она остановилась.

— По отпечаткам ног видно, что он зашел, но не видно, чтобы он выходил.

— У тебя глаза как у кошки, — похвалил О'Лири.

— Это и помогает мне ориентироваться здесь.

Йокабамп приложил ухо к двери:

— Тишина…

О'Лири зажмурился.

— Тут, у края, должна быть замочная скважина, — говорил он себе. — И ключ… он должен быть на гвозде, вбитом в балку…

В гладком потоке времени почувствовалось легкое колебание. Лафайет усмехнулся. Он пошарил по шершавой поверхности балки и нащупал маленький ключ.

— Откуда ты узнал, что он там? — прошептал Йокабамп.

— Тес.

О'Лири вставил ключ и осторожно его повернул. Раздался слабый щелчок. Дверь беззвучно распахнулась. В тусклом освещении были видны циферблаты, световые индикаторы, корпуса массивных приборов с гирляндами проводов и трубок. В центре комнаты, в кресле, сидел Горубл. На коленях он держал готовый к бою пулемет.

— Входите, сэр Лафайет, — мрачно пригласил его король. — Я жду вас.

12

О'Лири мысленно прикинул расстояние до возвышавшегося посредине комнаты монарха. Если кинуться в сторону и низко пригнуться…

— Я бы не советовал, — сказал Горубл. — Я бью без промаха. Лучше отойди-ка от двери. Не хочу, чтобы у тебя было такое искушение. Сядь вон там, в кресло. — Король кивком головы показал на кресло, стоявшее у приборной панели.

Лафайет прошел через комнату и, неудобно напружинив ноги, осторожно сел, не расслабляясь и в любую минуту готовый вскочить, когда позволят обстоятельства.

— Тебе, кажется, неудобно? — произнес Горубл. Его голос звучал жестко.

— Будь добр, откинься назад и вытяни ноги. Из такого положения тебе будет сложнее выкинуть какую-нибудь глупость.

О'Лири повиновался. Это был совсем другой Горубл. Версия Никодеуса, казавшаяся вначале неправдоподобной, получала теперь все больше подтверждений. Его маленькие сверкающие глазки свидетельствовали о том, что этот человек способен на все.

— Где Адоранна? — резко спросил Лафайет.

— Я скажу, если ты ответишь на мои вопросы. Я бы хотел получить кое-какую информацию перед тем, как расправиться с тобой.

— С помощью этого? — О'Лири кивнул на пулемет.

— Да нет. Постараюсь обойтись без кровопролития, если ты не вынудишь меня к этому. Эта вынужденная мера не доставит мне особого удовольствия. Я просто отправлю тебя в такое место, откуда ты не сможешь причинить мне никаких хлопот.

— Что это за место?

— Не забивай себе голову, — холодно ответил Горубл. — А теперь расскажи мне все, что ты знаешь. Если будешь артачиться, то я сошлю тебя на один маленький остров. Там вполне можно выжить, но развлечений я тебе не гарантирую. Однако за каждую конкретную информацию, которую ты мне сообщишь, ты получишь дополнительные удобства в своем изгнании.

— Кажется, я догадываюсь, о каком месте ты говоришь, но мне совсем там не нравится, поэтому-то, хочу тебе напомнить, я и сбежал оттуда.

О'Лири произнес это совершенно машинально и теперь с интересом следил за реакцией дородного правителя. Губы Горубла искривились в судорожной гримасе.

— На сей раз у тебя не будет помощника, который прихватил бы тебя назад. Ну, а теперь, будь добр, начинай свой рассказ. Что известно в Центральной?

Лафайету пришло на ум несколько остроумных ответов, но он решил отказаться от них и, после небольшой паузы, коротко произнес:

— Достаточно.

— Я так понимаю, что ты полностью доверился Никодеусу, и он в курсе всех твоих дел. Как он раскрыл тебя?

О'Лири решил рискнуть.

— Я сам сказал ему.

— Ах так! — король хитро взглянул на Лафайета. — А как ты обнаружил, кто он такой?

— Мне кто-то сказал об этом, — быстро ответил О'Лири.

Горубл нахмурился:

— Советую говорить правду. Выкладывай все, что знаешь.

О'Лири молчал.

— Чем скорее скажешь, тем для тебя же будет лучше, — продолжал король.

— Запомни, в моей власти причинить тебе массу… неудобств или обеспечить тебе на острове относительно легкое положение, без особых проблем.

Лафайет внимательно вглядывался в полуоткрытую дверь за спиной короля. В этой комнате должна быть какая-нибудь склянка, стоящая где-нибудь на краю и готовая упасть от малейшего толчка. Если бы раздался какой-нибудь резкий звук, скажем, кто-нибудь бы чихнул…

— Думаю, что ты не настолько наивен, чтобы рассчитывать отвлечь мое внимание, притворясь, что ты видишь кого-то за моей спиной, — сказал Горубл, кисло улыбаясь. — Я… — Он зашмыгал носом. — Я далек…

Вдруг Горубл резко задержал дыхание и взрывоподобно чихнул. Еще не придя в себя, он тут же схватил пулемет и направил его точно на Лафайета.

— Чтобы меня отвлечь, чиха недостаточно. Тут нужен, скорее, выстрел…

Он полез во внутренний карман за платком.

— По этим потайным коридорам мало кто ходит. Здесь полно пыли, но я уже почти привык к ней.

Мощный чих Горубла потряс воздух; слегка скрипнув, приоткрылась дверь. На темной полке что-то блеснуло, маленькая мензурка объемом в восемь унций закачалась и упала…

От звука разбивающегося о бетон стекла Горубл подпрыгнул. Пулемет полетел на пол, выпуская очереди и разрывая в клочья обшивку кресла, с которого молнией успел вскочить О'Лири. Он нанес сильный удар Горублу, подхватил выпавший из рук короля пулемет и, резко повернувшись, направил его прямо в выпирающий живот монарха.

— Отличная машина, — сказал Лафайет. — Держу пари, что парочка таких штучек решила все дело, когда ты захватывал трон.

Горубл угрожающе зарычал.

— Сядь вон там! — приказал О'Лири. — Не будем долго разглагольствовать. Где Адоранна?

Он ощупывал пальцами выпирающие части незнакомого оружия, пытаясь угадать, какая из них является спуском. Если у Горубла еще где-нибудь припрятано оружие и он захочет сейчас им воспользоваться…

— Послушай, дурак набитый, — начал король. — Ты не знаешь, что делаешь…

— Ты хотел факты, — сказал Лафайет, — тогда слушай. Ты сидишь на троне, на который не имеешь ни малейшего права. Ты похитил ее высочество, которая на самом деле никакая тебе не племянница. И сделал ты это потому, что она представляет для тебя определенную угрозу. Ты перенес Лода из Внешнего Мира с его любимцем ящером. К сожалению, придется тебя огорчить — я вынужден был убить их обоих.

— Ты… — начал было Горубл и сник, увидев, как палец О'Лири коснулся выступающей части около затвора оружия.

Пули просвистели прямо над ухом монарха и с чмоканьем впились в стену, сделав на ней ряд выбоин.

— Это всего лишь предупредительный выстрел, — успокоил короля Лафайет.

— А теперь выкладывай, где она?

Король стоял на четвереньках и трясся от страха. Его толстые щеки и двойной подбородок, обычно такие жизнерадостно розовые, были покрыты потом и приобрели какой-то безжизненный оттенок.

— Ну, хорошо, хорошо, не волнуйся, — пробормотал Горубл, поднимаясь с колен. Его все еще трясло. — Я расскажу тебе все, что ты хочешь узнать. Не буду скрывать, что все это время я хотел с тобой договориться. — Он стряхнул пыль со своего костюма. — Ты конечно же не думаешь, что я могу поступить по-свински, не так ли, мой дорогой? Я просто хотел, так сказать, объединить сделанные мной усовершенствования, а уж потом вызвать, то есть пригласить тебя или…

— Ближе к делу. Где она?

— Она в надежном месте, — поспешно заверил Горубл.

— Если с ней что-нибудь произойдет, я сверну тебе башку!

— Уверяю тебя. С ней все в порядке. В конце концов, я тебе не причинил ни малейшего вреда, так ведь? Я не кровожаден. Ну, а в тот раз был просто несчастный случай.

— Что, что? Ну-ка, расскажи мне об этом.

Горубл развел руками:

— Просто не повезло. Я пришел к нему в покои, чтобы сделать предложение, вполне разумное предложение, а он…

— «Он» — это твой предшественник?

— Ну да, мой предшественник. И не с чего ему было впадать в такой гнев. Ни с того, ни с сего он так разъярился… В конце концов, учитывая мои возможности и тот вклад, который я мог бы сделать, вполне можно было бы пойти мне навстречу. Вместо этого он повернул дело так, что будто бы я его оскорбил, как будто бы почетное предложение взять в жены его сестру можно трактовать таким примитивным образом. Недоразвитый народ!

— Ясно, ясно. Давай дальше.

— Меня это, конечно, задело. Я был с ним совершенно откровенен. Он напал на меня, мы схватились. В то время я был достаточно силен. Он упал.

— Ты, наверно, ударил его по голове?

— Нет. У него была шпага и, не знаю как, но во время драки он напоролся на нее. Укол пришелся прямо в сердце. Все произошло в одно мгновение. Он тут же скончался, понимаешь? И ничего уже нельзя было поделать.

Горубл вспотел и откинулся в изрешеченное пулями кресло, вытирая виски кружевным платочком.

— Сам понимаешь, что положение мое было незавидное. Не мог же я вызвать стражу и рассказать им, что случилось. Единственный выход, который был передо мной в этой ситуации, — избавиться от тела. Я перенес его вниз по внутренним проходам и… отправил его. Но что было делать дальше? Пораскинув мозгами, я решил, что выход только один — принять на себя верховную власть, временно, конечно, до того момента, когда эту проблему можно будет решить соответствующим образом. Я провел кое-какую подготовительную работу, созвал членов Совета, объяснил им ситуацию и заручился их поддержкой. Правда, нашлось два или три человека, которые пытались возражать, но они сразу успокоились, когда им в деталях объяснили их собственное положение.

— В основном мне все ясно. — О'Лири подошел к Горублу и упер ствол пулемета в его подбородок. — Веди меня к Адоранне, прямо сейчас! Остальные твои признания я выслушаю позже.

Глаза короля потемнели, когда его взгляд упал на холодную сталь оружия.

— Хорошо. Дорогое дитя в полном порядке.

— Хватит болтать. Покажи ее мне.

Горубл осторожно поднялся и пошел по коридору. О'Лири посмотрел по сторонам, Йокабамп как в воду канул. Клоун, похоже, исчез сразу же, как только понял, что дело пахнет керосином. Король шел впереди, двигаясь в полумраке по направлению к комнате, которую Лафайет определил для себя как «морозильную камеру». Под пристальным взглядом О'Лири король порылся в кармане, нашел ключи, повозился с замком, и тяжелая дверь беззвучно открылась. Горубл слегка отпрянул, ослепленный ярким светом, наполнявшим комнату. Внутри она представляла собой уютное помещение размером восемь на десять футов. Лафайет через открытую дверь увидел увешанную циферблатами стену и установки на консолях. Все это напоминало хорошо оборудованную электронными приборами кухню. У одной из стен он увидел Адоранну — со связанными руками и ногами и кляпом из шелкового шарфа во рту. Она была привязана к креслу с обивкой из золотой парчи. Взглянув на О'Лири, Адоранна широко раскрыла голубые глаза и начала изо всех сил рваться, пытаясь развязать веревки. На ней была бледно-голубая ночная сорочка, как успел отметить Лафайет, из богатой ткани, похожей на тончайшую паутинку. О'Лири ободряюще улыбнулся девушке и направил пулемет в сторону Горубла.

— Только после вас, ваше временное величество, — сказал он.

Горубл проворно вошел, быстро подскочил к креслу, к которому была привязана Адоранна, шмыгнул за него и обратился к Лафайету.

— Я должен еще кое-что тебе сообщить, — сказал король с самодовольным видом. — Во-первых…

— Оставим это. Развяжи ее.

Горубл поднял пухлую руку.

— Будь добр, потерпи немного. Я не думаю, что у тебя хватит смелости выстрелить в меня, когда я нахожусь так близко от предмета твоих вожделений… — И он фамильярно положил руку на обнаженное округлое плечико принцессы. — И если, несмотря ни на что, тебе захочется предпринять что-нибудь грубое по отношению ко мне, прошу учесть, что контрольный пульт находится у меня под рукой, — он кивнул на стену слева, где было множество переключателей. — Конечно, ты можешь остановить меня, но учти опасность рикошета, — Горубл самодовольно ухмыльнулся. — Я бы советовал тебе быть осторожнее.

О'Лири перевел взгляд с Адоранны на монарха. Действительно, стена была совсем рядом, и переключатели находились у него прямо под рукой.

— Ну, ладно, — выдавил он сквозь зубы, — оставим это…

— Находящийся здесь корабль, как ты, вероятно, уже знаешь, является стандартной моделью, используемой для коммуникационных целей. Он может доставить груз в любую заданную заранее точку, а потом вернуться в исходное место. Разумеется, при этом за пультом должен находиться оператор. Но есть и то, чего ты не знаешь. Я ввел кое-какие усовершенствования для своих, гм… особых целей!

Король кивком головы указал на место между собой и Лафайетом, все еще стоящим по ту сторону полуоткрытой двери.

— Подойди чуть-чуть поближе, чтобы я мог показать тебе эти усовершенствования. Так, хватит, отсюда уже все будет видно, — резко остановил его король, когда О'Лири подошел к порогу. — Для удобства я устроил все таким образом, что теперь могу доставлять полезный груз в любую точку, и при этом нет необходимости сопровождать его самому. — Он указал на многочисленные переплетенные медные кабели, свисавшие с панелей.

— Мои переделки, вероятно, весьма несовершенны, но я достиг желаемого. Я получил возможность перенести все, что находится в комнате и в коридоре, на расстояние, примерно, пятнадцати футов. — Он удовлетворенно улыбнулся и потянулся к переключателю.

О'Лири уже хотел стрелять, но тут же ярко представил себе, как разрывные пули раздирают нежное тело Адоранны. Он отбросил пулемет в сторону, бросился в прыжке…

…и упал лицом вниз. Лафайет лежал на песчаной дюне у каменной стены, возвышавшейся над нагромождениями прибрежного сверкающего льда. Задыхаясь от резких порывов холодного арктического ветра, сквозь пелену слез, застилавших глаза, О'Лири увидел совсем низко на черном небе маленькое пурпурное солнце и рваную линию ледяных торосов. Он ловил ртом разреженный воздух, который проникал в легкие, словно острые лезвия бритв. Лафайет предпринял попытку подняться, но ветер тут же сбил его с ног. О'Лири смирился и, свернувшись калачиком, пристроился в небольшой расщелине, образовавшейся в дюне. Его утешала мысль, что долго он здесь не пробудет. Должно же быть какое-нибудь место, куда он сможет перебраться из этого холода… В десяти футах от него каменная стена резко поворачивала. Там, за поворотом, среди нагромождений камней, обязательно должен быть какой-нибудь вход. Просто его отсюда не видно. Надо только добраться до него. Лафайет мысленно уже нарисовал его, потом… Вот!

Было ли при этом знаменитое слабое колебание в ровном потоке времени, сказать трудно. Особенно при таком безумном ветре. Скорее всего, было. Сейчас температура, наверное, минус сто. Камень за спиной и лед под руками вначале обжигали, как раскаленные уголья. А теперь его будто заключили в плотный пластик, и это жжение уходило все дальше и дальше.

Заставляя себя двигаться, Лафайет пытался ползти вперед. Очередной порыв ветра обрушился на него с дикой силой, заставляя прижиматься лицом к земле. Его руки стали походить на деревянные молоточки. О'Лири прополз еще немного и снова был отброшен свирепым порывом ветра. При очередной попытке прямо перед собой он увидел слабое мерцание желтого света, весело отражающегося ото льда. Лафайет обогнул скалу и… Наконец-то! Вот она, стеклянная дверь в алюминиевой окантовке, его спасение в царстве холода, большой и теплый светящийся прямоугольник.

Не надо думать о ее неуместности здесь, надо просто войти. Задвижка была в нескольких сантиметрах от него, только бы дотянуться непослушными руками. О'Лири всем телом подался вперед, ухватил задвижку, дернул… и почувствовал, что дверь открывается. Едва переступив порог, Лафайет окунулся в море тепла. Он на мгновение застыл, а потом рухнул на пол. Дверь со свистом захлопнулась. Тишину нарушала только тихая музыка. О'Лири лежал, прижавшись щекой к ковру, глотая воздух. Каждый вздох отдавался мучительной болью в легких. Наконец он сел и огляделся. Потертые стены, когда-то окрашенные масляной краской, встроенный бар со сверкающими стаканами на серебряном подносе, картина на стене, изображавшая какое-то буйство красок на серебристом фоне. Лафайет с трудом поднялся на ноги, доковылял до бара, плеснул в стакан самую крепкую жидкость из того, что было в баре, и залпом выпил.

Отлично! Теперь нельзя терять ни минуты. Гадать о том, где он очутился, совсем нет времени. Единственное, что можно сказать сразу, — это место не на родной старушке Земле, а где-нибудь в глухом закоулке Вселенной.

Он должен вернуться назад. Горубл, по всей видимости, полностью подготовился к полету и теперь ждет момента, чтобы разделаться со своим врагом. О'Лири закрыл глаза. Не обращая внимания на то, что в руках, ногах и ушах снова стало появляться ощущение пульсации, он представил себе темные, грязные проходы под дворцом. Адоранна еще там, она ждет его помощи…

Раздался толчок, как будто весь мир приземлился на песчаном откосе.

О'Лири открыл глаза. Стояла кромешная тьма, в нос ударил запах пыли и пораженной плесенью древесины. Неужели он ошибся?

— Сюда, сэр Лафайет, — пророкотал кто-то над ухом. — Ты, конечно, выбрался, мой мальчик.

— Йокабамп!

О'Лири начал пробираться на звук голоса, пока не коснулся сильного плеча на уровне своей талии.

— Где он? Я старался попасть сюда как можно скорее.

— Ух! У тебя руки как ледышки! — Йокабамп потащил О'Лири вперед. — Дверь вот здесь, прямо за углом. Я боялся попасться на глаза и поэтому не видел, что там у вас происходило. Я слышал твой крик, сдавленный смех Горубла. Потом, когда он стал разговаривать сам с собой, я проскользнул, чтобы посмотреть, в чем дело. Когда я увидел ее высочество, привязанную к креслу, я еле сдержался, чтобы не броситься на этого изверга. Но потом я решил…

— Так они еще здесь?

— Конечно! Причем его величество орудует один, как целая банда, переключая какие-то провода. Я рад, что ты уже здесь.

— Как ты узнал, где я?

— Я услышал какой-то своеобразный свист, точно такой же, который сопровождал твое исчезновение из тюрьмы…

— А-а, так ты, выходит, все время крутился где-то рядом?

— Конечно, я всегда люблю быть в курсе.

— Тс-с! — Лафайет выглянул через грубую деревянную дверь в коридор, который он покинул не по своей воле пять минут назад.

До распахнутой двери комнаты, в которой находился транспортный корабль, было футов пятнадцать. Приблизительно такое же расстояние он прополз по кромке прибрежного льда. Горубл был поглощен изучением показаний циферблатов. Адоранна по-прежнему находилась в кресле и тщетно пыталась распутать узлы на шнуре от звонка, которым были связаны ее руки. Лафайет проскользнул в коридор и начал осторожно пробираться вперед. Только бы добраться до двери, а там, одним прыжком, он дотянется до Горубла и оттолкнет его от пульта управления. И тут, в этой кромешной тьме, О'Лири треснулся головой о низкую балку. От шума Горубл на мгновение застыл и, оторвав взгляд от приборов, прислушался. Полуоглушенный Лафайет заплетающимися ногами продолжал пробираться к нему. Король резко повернулся, и в тот же миг О'Лири прыгнул…

…Вспыхнул яркий свет, какая-то сила стремительно подхватила Лафайета за ноги и швырнула в заросли колючего кустарника. Его окутало облако влажного воздуха, наполненного запахом свежесрезанной зелени, разлагающихся растений, мокрой земли и молодой поросли. Было влажно и душно, как в турецкой бане. Он барахтался, пытаясь вырваться, отдирал от себя цепкие усики каких-то растений и одновременно отбивался от насекомого длиною в дюйм, зудящего у него под носом. Красные и зеленые листья с острыми краями царапали его кожу. Вокруг звенящим роем вились насекомые. Неожиданно послышалось шуршание. Прямо перед собой, среди густой листвы, О'Лири увидел змею. Цвета свежей зелени, толщиной в человеческую руку, она ползла, грациозно обвивая сук. Заметив Лафайета, змея подняла клинообразную голову и уставилась на него. Где-то высоко, в вершинах гигантских деревьев, с резким криком порхали птицы.

О'Лири с трудом поднялся и поискал ногами надежную опору среди наваленных сучьев и листвы.

На этот раз он переиграет Горубла. Что-то подсказывало Лафайету, что на сей раз король находился недалеко от него, футах в десяти, если двигаться в том направлении. Змея, застыв как изваяние, продолжала рассматривать О'Лири. Лафайет обогнул сук, на котором она сидела, и переполз через поваленное дерево, отмахиваясь от роя мошкары. Это где-то здесь…

Боковым зрением О'Лири увидел какое-то движение и резко повернулся. Прямо над головой, футах в десяти, в развилке дерева сидела огромная полосатая кошка с пушистой желтоватой гривой. Она уставилась на него своими зелеными глазами. Ее взгляд пронзал как шпага. Кошка раскрыла пасть и зарычала, заставив дрожать окрестную листву. Потом, готовясь к прыжку, она перенесла всю тяжесть тела на задние лапы, снова зарычала и прыгнула.

Лафайет зажмурился и, пробормотав что-то, резко метнулся в сторону. В ту же секунду мимо него со свистом пролетело тело хищника. Он ударился о твердую, как камень, стену. Сзади послышался мощный удар, душераздирающий рык и звук рвущейся ткани.

О'Лири с трудом выпрямился. Он снова оказался в комнате, где был транспортный корабль, прямо за креслом с Адоранной. Огромная кошка, оправившись от удара, повернулась в сторону падающего Горубла. Бархатный костюм монарха в результате неудачной атаки хищника был разорван сверху донизу, так, что было видно шелковое белье с монограммой. Не сводя глаз с короля, О'Лири заметил, как у него за спиной, в коридоре, мелькнуло лицо Йокабампа с большим носом. Атакующий хищник, резко затормозив перед лежащим лицом вниз Горублом, развернулся и вновь приготовился возобновить нападение. О'Лири рванул вниз рычаг, которым пользовался Горубл, и мгновенно полутигр-полулев перескочил через порог и исчез, шумно всколыхнув воздух. Лафайет с облегчением вздохнул. Йокабамп вразвалочку подошел к двери, остановился и почесал под коленкой.

— У старика неплохая реакция. Я чуть не промахнулся. Теперь он не опасен.

О'Лири подошел к Адоранне.

— Сейчас я развяжу вас, — сказал он, распутывая узлы.

В руках у Йокабампа оказался складной нож, которым он перерезал узлы у нее на запястьях. Через мгновение Адоранна соскочила с кресла и бросилась в объятия О'Лири.

— О, сэр Лафайет…

Он почувствовал у себя на шее ее горячие слезы. Его лицо расплылось в улыбке. Лафайет ласково, успокаивающе похлопал ее по спине, затянутой в шелка:

— Ну, ну же, ваше высочество. Теперь все позади. Можно петь и танцевать.

— О-о, он все еще живой, — сказал Йокабамп, указывая на корчившегося на полу и стонавшего Горубла.

— Свяжи-ка лучше его, — предложил О'Лири. — Эта бестия слишком хитра, чтобы оставлять ее на свободе.

— Как прикажете, сэр Лафайет.

Карлик шагнул к Горублу и присел на корточки.

— Ну, вот и все, ваше величество. Есть ли у вас какое-нибудь последнее желание перед… перед…

— Что… — в изумлении уставился король. — Где…

— Лежите спокойно, ваше величество. Говорят, так легче.

— Легче? О, моя голова…

Горубл попытался сесть. Йокабамп не дал ему сделать это.

— Это было великолепно, ваше величество. Он победил вас, вырвал все ваши внутренности. Не смотрите, это слишком ужасно.

— Мои внутренности? Но я ничего не чувствую, вот только голова…

— Это благословенный дар природы. Лучше поторопитесь с последним желанием.

— Так что, со мной все кончено? — Горубл откинулся. — Ах, как жаль, Йокабамп… И все это из-за моего доброго сердца. Если бы я еще тогда разделался с младенцем…

— Доброе сердце? — прервал его Лафайет. — Ты убил короля, захватил его трон, сидел на нем более двадцати лет, притащил сюда головореза, чтобы он держал в страхе твоих подданных (которые на самом деле твоими не были), дал ему в помощь динозавра и, наконец, пытался разделаться с ее высочеством. И это ты называешь «добрым сердцем»?

— Совершив одно, я вынужден был совершить и следующее, — задыхаясь, произнес Горубл. — Ты и сам с этим столкнешься. Мне необходимо было чем-то отвлечь народ. В массах росло недовольство налогами. Даже по прошествии стольких лет очень многие задавали вопросы о причинах смерти короля. Их не устраивала моя версия — что я, дескать, его блудный кузен, который наконец вернулся домой. Поэтому мне пришлось помотаться в корабле и отыскать Лода, который жил черт знает где, в пещере. Я перенес его сюда. Потом я отыскал и притащил эту огромную безобразную рептилию. Все это соответствовало старинной легенде о драконе. Конечно, потом я собирался отделаться от него под аплодисменты черни. Но этот план привел к результатам, на которые я не рассчитывал. Все обернулось против меня. Пока я изо дня в день прислушивался к нарастающему ропоту недовольства, Лод постепенно набирал силы. Народ хотел видеть на троне Адоранну, ходили слухи об исчезновении принца, — он вздохнул. — Подумать только, я мог бы все сохранить, если бы нашел в себе силы убить младенца!

— О каком младенце вы говорите?

— Как о каком? Я имею в виду принца. Все, что я смог сделать, — это заслать его в другой мир. И вот, посмотрите, как это все против меня обернулось.

— Вы… услали маленького принца? — чуть слышно выдохнула Адоранна. — Вы жестокий, гадкий человек! Подумать только, я считала вас своим дядей! И все эти годы вы знали, где находится настоящий наследник престола!

— Нет, моя дорогая, я не знал. Он плакал в своей кроватке, несчастное дитя, не знавшее материнской ласки, а я, собственной рукой, сделал его полным сиротой. И я отправил его — сам не знаю куда. Но он выжил, и пожалуй, даже преуспел. Я думаю, что в этом заключена Вселенская справедливость. А теперь…

— Откуда вы знаете, что с ним все в порядке? — воскликнула Адоранна.

— Да взгляните на него сами, — сказал Горубл. — Вот он — стоит надо мной, смотрит сверху вниз взглядом, полным укора.

Адоранна застыла в изумлении. О'Лири озадаченно посмотрел по сторонам. Йокабамп многозначительно кивнул своей огромной головой.

— Ну вот, теперь у вас начались галлюцинации, — прокомментировал Лафайет. — К сожалению, для раскаяния уже слишком поздно.

Горубл пристально посмотрел на О'Лири:

— Ты хочешь сказать, что не знал этого?

— Чего этого?

— Ребенок — принц, которого я забросил куда-то двадцать три года назад, — это ты!

Адоранна, которая стояла за спиной О'Лири, запинаясь, громко воскликнула:

— В таком случае… вы, сэр Лафайет, являетесь полноправным королем Артезии.

— Постойте, постойте, — стал возражать О'Лири. — Вы что, с ума посходили? Я — американец. Первый раз я увидел вашу страну где-то неделю назад.

— Я узнал тебя по перстню, — сказал Горубл слабым голосом.

— Какой перстень? — быстро спросила Адоранна.

О'Лири протянул правую руку.

— Вы это имеете в виду?

Адоранна схватила его ладонь и повернула перстень, чтобы разглядеть печатку.

— Секира и дракон — королевская печать!

Она смотрела на Лафайета широко раскрытыми глазами.

— Почему вы не показали его мне раньше, сэр Лафайет — ваше величество?

— Он сказал, чтобы я перевернул его, — ответил О'Лири. — Но…

— Мне уже тогда надо было догадаться, что все мои планы рухнули, — продолжал Горубл. — Но я решил, что, бросив на тебя подозрение, я смогу безболезненно от тебя отделаться.

— Ну, положим, тюрьма была далеко не безболезненным местом, — вставил О'Лири.

— Тебе каким-то образом удалось бежать. И тогда потребовались более жестокие меры. С помощью усовершенствованного мною оборудования я выслал тебя. Я до сих пор не понимаю, как ты смог вернуться. Я следил за каждым твоим шагом и ждал тебя здесь, чтобы наконец раскрыть все карты. Но увы, все закончилось моим поражением, и вот — я лежу здесь, распотрошенный хищным чудовищем, которого спустил с привязи своей собственной рукой.

— Эй! — позвал изнутри корабля Йокабамп, где он с интересом рассматривал рычаги и циферблаты. — Это была всего лишь шутка, ваше бывшее величество. На самом деле с вами все в порядке. Вставайте! Мы посадим вас на вашего дракона, а потом вас будут судить!

— Я в порядке? — Горубл сел и стал осторожно ощупывать свои объемные телеса.

— Так значит… — Через открытую дверь он взглянул на свою, вернее когда-то им похищенную, машину.

В следующее мгновение он вскочил на ноги, проскочил между Адоранной и О'Лири и метнулся к выходу. Йокабамп схватил рычаг, подождал, пока толстый монарх не влетел в корабль, и дернул его. Раздался шум воздуха, и Горубл исчез.

— Я надеюсь, что он окажется в том же месте, где и его кошка, — сказал шут, вытирая руки. — Подлец оставил меня без работы, если, конечно, новое величество не захочет меня нанять! — И он с надеждой посмотрел на О'Лири.

— Потерпи немного, — запротестовал Лафайет. — Трон по праву должен принадлежать Адоранне. Я просто человек, случайно попавший сюда.

Принцесса взяла его за руку и тепло на него посмотрела:

— Я знаю, как разрешить эту проблему. Все станет на свои места, если мы… если я… если вы…

— О детки! — воскликнул Йокабамп. — Подождите, я сообщу это всем. Ничто не сможет поднять народный дух лучше, чем королевская свадьба.

13

Сверкающее собрание заполнило танцевальный зал. Все робко сторонились О'Лири, отдавая дань уважения его новому высокому положению.

— Как я полагаю, Лафайет, то есть ваше высочество… — говорил Никодеус.

— Выбрось из головы эту чепуху, все эти высочества, — прервал его О'Лири. — Королева — Адоранна. Я ведь уже говорил, как я сюда попал.

— Замечательно, — тряхнул головой Никодеус. — У вас было сильное природное влечение к этой части многомерной Вселенной, поскольку вы прожили здесь до двухлетнего возраста. Странно, что вы совсем не помните жизнь во дворце.

— Иногда мне кажется, что я что-то припоминаю. Но я думал, что это игра моего воображения. Ведь и язык я понял сразу. Наверное, все это было у меня в подсознании.

— Конечно, и когда вы уже сознательно пытались разрушить межкоординатные барьеры, в первую очередь вы должны были обратиться к той части Вселенной, где вы родились, и тем самым ликвидировать всплеск поля вероятности, который вы создали в другом континууме. Но раньше я не думал, что этого можно достичь без специального оборудования. Это настоящее достижение.

— Я сам до сих пор не могу понять, как все произошло, — прервал его Лафайет. — Ведь я все это выдумал. Как это могло оказаться реальностью?

— Это всегда было у вас в душе, Лафайет. Ваша неудовлетворенность однообразной жизнью была выражением подсознательной острой тоски по своей настоящей родине. Что же касается вашего нынешнего высокого положения, то даже при наличии широкого выбора из бесконечного множества вселенных каждый разумный человек выбрал бы то место, где его ждет трон.

— Но все это не объясняет, как мне удается материализовать разные вещи, начиная от ванны для купания и кончая игуанодоном, который поджидает меня за следующим поворотом.

— А вы ничего и не создавали. Эти вещи уже где-то существовали. Вы просто манипулировали ими вдоль линий ослабления поля Вероятности. Я уже сообщил об этом и думаю, что все должно скоро кончиться. Мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь, пусть даже вы, ваше высочество, нарушал естественный порядок вещей.

О'Лири посмотрел на часы.

— А где Адоранна? — спросил он. — Вечер вот-вот начнется.

— Она скоро придет. А я должен идти, Лафайет. Наступает время моего регулярного отчета, который я делаю по вечерам каждую пятницу.

Инспектор по континуумам кивнул и заспешил прочь. Оркестр играл что-то весьма похожее на вальс Штрауса, хотя О'Лири уверяли, что автор этой вещи — некто по имени Кушман Й. Блатц. Лафайет вышел через высокие стеклянные двери на террасу и вдохнул аромат цветов, витавший в теплом ночном воздухе. Совсем даже недурное место эта Артезия, независимо от того — король ты или нет. А вот что касается Адоранны в качестве его будущей невесты…

Со стороны лужайки послышались шаги. О'Лири посмотрел вниз и увидел мрачного графа Алана, наклонившегося перед балюстрадой со шпагой в руке. От неожиданности Лафайет выронил стакан, который с шумом разбился.

— Э-эй, вы испугали меня, — начал он.

Алан подскочил к нему и приставил острие шпаги к новому зеленому бархатному костюму.

— Ну, говори, где она, грязный заговорщик! — прохрипел граф. — Только пикни, и я проколю тебя. Выкладывай, и дай бог, чтобы она была невредима.

— Послушай, ты все перепутал, — проговорил Лафайет, отступая назад.

Алан продолжал надвигаться.

— Ты смелый негодяй, — продолжал граф. — Ты разделался с его величеством, так вот, здесь, на этой террасе, при всех, тебе будет не до развлечений!

— Да мы просто вышвырнули его.

— И ее высочество!

Казалось, что шпага вот-вот проткнет О'Лири.

— Она здесь! Через минуту она будет здесь, внизу. Послушай, Ал, я все объясню тебе, старик.

— Как я и думал, она всегда была у тебя. А я, болван, целые сутки потратил зря.

— Я ведь тебе предупреждал, что ты зря тратишь время. Ты видел, что осталось от Лода?

— Когда воры перессорятся… — процитировал его Алан. — Я думаю, что ты просто одурачил его. Но уж меня-то ты не обманешь.

Со стороны открытых дверей послышался резкий крик. О'Лири увидел в дверях Адоранну — невыразимопрелестную в своем белом платье, с бриллиантами в волосах.

— Ваше высочество! — хрипло выдавил граф. — С вами все в порядке? А что касается этого негодяя…

Он еще больше напряг свою руку, глядя прямо в глаза Лафайету.

Адоранна вскрикнула. За спиной Алана возникла темная тень. Послышался глухой удар. Молодой дворянин выронил шпагу, которая загремела по каменным плитам, и стал медленно падать прямо на О'Лири. Лафайет подхватил его и осторожно опустил на пол. И тут О'Лири увидел коренастую фигуру Рыжего Быка, который стоял, ухмыляясь во весь рот с плутовским видом.

— Я вижу, что этот слюнтяй чуть не проколол вас, — радостно объявил громила.

Он кивнул своей красной гривой в сторону Адоранны:

— Привет, ваше высочество.

Рыжий Бык потянул Лафайета за вялую руку.

— Послушай, я постоял там немного, как ты предлагал, и улов оказался неплохой.

Он полез своей пятерней с толстыми красными пальцами в обвисший боковой карман и достал с полдюжины золотых часов.

— Спасибо, приятель. Из нас с тобой получилась отличная команда. У меня появилась одна знатная мысль, там будет такая добыча, что эта покажется ничтожной.

Адоранна судорожно всхлипнула и стала оседать в проеме дверей. О'Лири подскочил, подхватил и поднял на руки изящное тело принцессы.

— Она без сознания, — объявил он растерянно. — Да сделайте же что-нибудь!

— Мне надо быстро испариться, старик, — заявил Рыжий Бык. — Давай встретимся во вторник, в полночь, в таверне «Секира и Дракон», идет? На этот раз я приколю желтый тюльпан, ладно?

Он перескочил через балюстраду и исчез в темноте. Отовсюду подбегали люди и вскрикивали, обнаружив принцессу в глубоком обмороке.

— Я отнесу ее высочество в покои, — сказал О'Лири. — Бедная девочка в шоке.

Сопровождаемый суетливым камергером, который показывал дорогу, и толпой придворных дам, которые кудахтали не умолкая, Лафайет взбежал на третий этаж и, тяжело ступая, пошел по коридору, выложенному мрамором. Он подождал, пока откроют дверь, вошел, подошел к широкой кровати с балдахином, застеленной желтым шелковым покрывалом, и осторожно опустил свою ношу. Обернувшись, Лафайет обнаружил, что в комнате, кроме него, никого нет. Он остался один на один с Адоранной.

— Черт бы побрал этих дураков! Где же нюхательная соль? Наверно, оттого, что он не удостоил их своим королевским приглашением, они не осмелились войти с ним. Ну…

Глаза Адоранны приоткрылись.

— Граф Алан, — прошептала она. — Он жив?

О'Лири присел на край кровати.

— Конечно жив. Рыжий Бык слегка стукнул его по голове. Вам лучше?

— Да, да, Лафайет. Но вы… он угрожал вам шпагой.

— Бедолага просто не знает, в чем тут дело. Все нормально. Он хотел вам помочь.

— Вы ведь не будете держать на него зла?

Прелестные руки принцессы обвили шею Лафайета и притянули его лицо. Ее губы были мягкие, как розовый бархат. Где-то здесь, на груди ее серебряного платья, должны быть крошечные бриллиантовые пуговицы. Руки О'Лири лихорадочно пытались отыскать их.

— Ваше величество… — прошептала Адоранна.

— А может быть, нам подождать до завтра? — Лафайет с удивлением услышал свой собственный хриплый голос.

— Вы король, — таков был ответ принцессы.

Руки Адоранны потянулись к пуговицам. Они расстегивались на удивление легко. Одна, две… показался изгиб белой шеи… три, четыре, пять… показались кружева… шесть, осталось дернуть за ленточку, и…

Послышался отчетливый хлопок. Все лампочки разом погасли, кроме одной, тускло светившей в пятидесяти футах над темным проемом двери. О'Лири выпрямился, под ним скрипнули пружины.

— Адоранна?

Он пошарил рукой и нащупал только грубое одеяло, лежащее поверх комковатого матраца.

— Эй, ты, заткнись! — проворчал кто-то совсем близко. — Дай же немного поспать!

— Где… где я? — задыхаясь, проговорил Лафайет.

— Ого, — раздалось рядом. — Я, кажется, долго проспал. Когда я сюда пришел, тебя еще не было. Ты в ночлежке железнодорожников, третий этаж, по доллару за место и еще сорок центов сверху за душ. А я и говорю: кому он нужен, этот душ?

О'Лири, пошатываясь, встал и протиснулся между кроватями к освещенной двери. Он быстро спустился вниз, шагая через две ступеньки, выскочил через вращающуюся дверь на улицу и уставился на темные витрины магазина, на голубое мерцание люминесцентных ламп, свисающих с высоких стальных столбов. Немногочисленные прохожие с любопытством рассматривали его наряд. Он снова очутился в Колби Конерз.

Прошел час. О'Лири стоял на углу, хмуро глядя на лунный серп, нависший над гастрономом и рынком Винербургер. А ведь еще совсем недавно он смотрел, как эта луна поднимается над городской стеной, бросая мерцающий свет сквозь тополиную листву и отражаясь в фонтане над террасой, где они стояли с Никодеусом в ожидании Адоранны. Да, судьба подарила ему такой лакомый кусочек, а он застрял у него в горле. Адоранна… и эти пуговицы… Лафайет расправил плечи. Надо еще попытаться. Он должен вернуться туда. Торчать тут — это просто несправедливо после всего, что он преодолел. О'Лири зажмурил глаза. В памяти всплыл сад, музыка — вальс Блатца. Лафайет зашмыгал носом, вспоминая запах жасмина, свежий аромат сада, шелест ветра в кронах деревьев.

Послышался скрежет металла и урчание: ур… ур… ур… Этот звук вернул О'Лири к действительности. Заработал автомобильный двигатель. Лафайет угрюмо смотрел на ветхую колымагу, стоящую на обочине дороги. Автомобиль так резко тронулся с места, что завизжали покрышки. Секунду спустя он уже исчез из вида, оставив за собой клубы выхлопных газов. Ладно, хватит аромата жасмина в ночи и ветерка в ивняке. Что-то не получается. Раньше, когда его ничто не отвлекало, например, щелканье шпор динозавра, ему всегда удавалось перемещаться. Конечно, для этого приходилось достаточно сильно сосредоточиваться. А теперь — полный провал. Создавалось впечатление, что его способности были парализованы. Сконцентрировав всю свою психическую энергию, О'Лири не почувствовал даже подобия какого-либо движения. Но ведь должен же быть какой-нибудь выход? Ах, если бы он мог поговорить с Никодеусом, сказать ему…

Лафайет застыл, боясь спугнуть идею, которая забрезжила в мозгу. Никодеус… так ведь он разговаривал с ним по телефону… из тюрьмы. Так, номер… Там было десять цифр, он помнил, что… О'Лири зажмурился и изо всех сил пытался его восстановить… Затхлый запах камеры, прохладный утренний воздух (странно, но в Артезии было прохладнее, чем в Колби Конерз), побеленные известкой стены. Там был еще такой старинный телефонный аппарат с медным микрофоном. А вот номер… Он начинался с девятки… пять, три, четыре… так, так… точно, потом девять, два нуля и заканчивался два одиннадцать… или один, один, два?

Лафайет бросил взгляд вдоль улицы. В полуквартале от того места, где он стоял, была видна телефонная будка. Пошарив в кармане, он нашел монету в десять центов и направился к телефонной будке.

Будка была маленькая, тесная, старого образца со складывающейся деревянной дверью. Внутри находился старинный аппарат с медным микрофоном и изогнутой слуховой трубкой, висящей на стене. Стена изобиловала вырезанными инициалами и откровенными анатомическими рисунками вперемежку с телефонными номерами. Затаив дыхание, он опустил монету и покрутил ручку. Сначала была долгая тишина, потом раздался щелчок, потом опять тишина, потом резкий гудок и что-то зажужжало.

— Центральная! — крикнул звонкий голос прямо ему в ухо. — Номер, пожалуйста!

— Хм… 9…5…3…4…9…0…0…2…11, — выпалил Лафайет.

— Такой номер у нас больше не значится. Проверьте, пожалуйста, по справочнику.

— Подождите! — закричал О'Лири в трубку. — Мне нужно с вами поговорить.

— Да, сэр?

— Мне необходимо снова вернуться в Артезию. — Лафайет в волнении сглотнул воздух и лихорадочно пытался собраться с мыслями. — Понимаете, я там был, и все шло хорошо, затем, без всякой причины, — бал, и я здесь. А сейчас…

— Прошу прощения, сэр, откуда, говорите, вы звоните?

— Что? А… ну из этой, из телефонной будки в Колби Конерз, на углу, недалеко от кондитерского магазина Шрумфа. Да какое это имеет…

— Произошла ошибка, сэр. Звонок из этого сектора запрещен.

— Позвольте мне поговорить с инспектором! — потребовал О'Лири. — Речь идет о жизни или… высылке! Всего только одну минуту. Пожалуйста!

О'Лири ждал, прислушиваясь к громким ударам своего сердца. Прошло полминуты. Потом раздался хорошо поставленный голос:

— Да?

— Здравствуйте. Понимаете, я — жертва какой-то ошибки. Я был совершенно счастлив там, в Артезии… Я родился там…

— Одну секунду, пожалуйста, — прервали его. Затем кому-то в сторону: «Оператор, это, видимо, какой-то чудак. Я вижу, что звонят из одного из нулевых секторов. Наверное, какой-нибудь местный пьяница набрал по ошибке наш номер. И как это ему повезло? Сразу же соединили, а ведь линия так перегружена, что иногда приходится ждать пятьдесят лет!»

— Я не пьян! О, господи, впору в самом деле напиться! — закричал Лафайет. — Да послушайте, как вас там! Я король Артезии Лафайет Первый. Произошла какая-то ужасная ошибка. Я хочу поговорить с Никодеусом! Он все вам объяснит. Пусть он подумает. Вполне вероятно, что все это произошло по его ошибке. Он подготавливал свой отчет и, видимо, что-то напутал и забыл сообщить вам, что я родом оттуда, несмотря на то, что прибыл туда… м… неофициально.

— Никодеус? Я слышал о его великолепном отчете полчаса назад. Вы говорите, что принимали в этом участие?

— Я был там! Вы не можете оставить меня здесь! Я родился в Артезии. Моя маленькая невеста ждет меня там, и народ требует своего короля, Йокабампу нужна работа, а я, как только вспомню о литейном цехе…

— А, вы, должно быть, тот самый парень… Фишнер, кажется, или что-то в этом роде. Старик здорово попотел, вычисляя вас. Вам известно, что в настоящее время вы на несколько недель создали напряжение в поле Вероятности? Вы разработали замечательный метод, но мы, здесь в Центральной, не можем допустить, чтобы это продолжалось и дальше. Вы вызвали довольно мощную утечку энергии из Космического Энергетического Источника. Один динозавр…

— Я этого не делал! Он уже был там!

— Да, один был, но вы, кажется, доставили еще одного. Как бы там ни было, в настоящий момент вы находитесь под воздействием Подавителя. Он будет прочно удерживать вас там, где вы находитесь, — в настоящем континууме. Он даже лишит вас всех сновидений, и скоро вы сможете спать без всяких помех и утомительных фантазий.

— Да не хочу я спать спокойно без видений! Я хочу вернуться на родину, домой, в Артезию! Я же там родился. Неужели вы не понимаете?

— Ну, конечно, понимаю, мой дорогой. Вполне понимаю ваше желание вернуться в это приятное, хоть, как указывает наш человек в своем отчете, весьма допотопное место. Но мы не можем позволить вам скакать по всем континуумам, не так ли? Спасибо, что позвонили. До свидания.

— Подождите, позовите Никодеуса! Он подтвердит все, что я сказал.

— Я занятый человек, мистер Фишнер. У меня неотложные дела…

— Если вы оставите меня здесь, то… произойдет новый вероятностный всплеск, а при вашей слабой системе регистрации вам потребуется лет сорок для того, чтобы выяснить причину. А к этому времени я буду уже… чертежником, ушедшим на пенсию, который по-прежнему будет питаться сардинами и не будет видеть никаких снов!

— Ну, ладно, я сейчас кое-что проверю. Не кладите, пожалуйста, трубку, а то, если вы попытаетесь перезвонить, то вас могут больше никогда не соединить.

О'Лири ждал, судорожно сжимая трубку. Через стекло в дверце он увидел, что по улице идет толстая женщина и роется в кошельке, отыскивая монету. Она взялась за ручку дверцы и дернула ее. Увидев Лафайета, дама бросила на него негодующий взгляд. Он прикрыл микрофон рукой.

— Меня соединят через минуту, — пробормотал он, четко артикулируя губами через закрытую дверцу.

Женщина поджала губы и по-прежнему не спускала с него глаз.

Прошла еще одна минута. В трубке ничего не было слышно, кроме то усиливающегося, то ослабевающего гула. Женщина постучала по стеклу. О'Лири кивнул, показывая знаками, что ждет ответа. Она рванула ручку и сказала в полураскрытую дверь:

— Послушайте, вы, я очень тороплюсь.

Лафайет рывком захлопнул дверь и прижал ее ногою, так как теперь разъяренная особа буквально ломилась в будку.

— Ну, что — никак? — подзадоривал ее О'Лири.

Наконец толстячка отступила. Лафайет вздохнул с облегчением.

«Интересно, что он там делает, на другом конце провода? Прошло уже добрых пять минут. А что, если он вообще не вернется? Как он сказал: ждать придется пятьдесят лет?»

О'Лири представил себе свежее личико, черные, как смоль, волосы, дерзкую улыбку.

«Господи, неужели я никогда больше ее не увижу? Постой… постой… откуда черные волосы? Адоранна ведь блондинка?»

Лафайет обернулся на звук. Толстячка вернулась, но уже в сопровождении рослого полицейского.

— Это он! — пронзительно верещала женщина, так, что было слышно сквозь стекло. — Он уже сидит здесь полчаса, просто назло мне, он даже не разговаривает. Смотрите сами!

Полицейский нагнулся и заглянул внутрь будки, осматривая О'Лири с головы до ног — его бархатный зеленый костюм, желтые длинные, плотно облегающие чулки, рюши вокруг шеи, ордена, ленты, золотую цепь.

— Эй, там, послушайте, — сказал полицейский и потянулся к дверце.

Лафайет подналег всем телом на дверь и заклинил ее ногой. Полицейский попытался снова открыть ее…

Телефонная будка замерцала, ее очертания стали расплываться и… она исчезла, словно растаяв в воздухе.

О'Лири почувствовал, что он сидит на мраморной скамейке, на одной из тех, которые стояли вдоль дорожки, посыпанной гравием. Вокруг возвышались темные деревья.

Он вскочил на ноги и стал озираться по сторонам: дворцовый сад, высокие освещенные окна, цветные лампочки вокруг танцевального павильона. Он вернулся! Он снова в Артезии!

О'Лири побежал по траве, продрался сквозь стену кустарника и резко остановился. Прямо около звенящего фонтана стояла Адоранна и… целовала графа Алана.

Лафайет пригнулся, чтобы его не заметили.

— Алан, все это так загадочно, — говорила принцесса. — Не могу поверить, что он ушел, вот так, даже не попрощавшись.

— Адоранна, теперь уже ничего не вернешь. Я уверен, что он не хотел тебя обидеть. В конце концов, он был кем-то вроде колдуна.

— Он был замечательный человек, благородный и смелый. Я никогда не забуду его, — продолжала принцесса.

— Я благодарен ему за то, что он спас вас. Зря он, конечно, оставил в боковом саду дракона, который объедает сейчас кусты роз! В легенде говорилось, что он принесет шкуру монстра, а он приволок и его, вместе со шкурой.

— Я так рада, так рада, что вы здесь, Алан!

Адоранна смотрела снизу вверх, на симпатичное лицо графа.

— Скажи, ты ведь никогда не уйдешь и не оставишь меня здесь одну? Правда?

— Никогда, ваше высочество…

И пара, взявшись за руки, пошла дальше.

Как только они скрылись из вида, О'Лири вышел из-за укрытия, прошел к террасе и добрался по ней до маленькой двери, ведущей в кухню. Находившийся там повар с испугом посмотрел на него.

— Тс…с! — предупредил Лафайет. — Я путешествую инкогнито.

Он прошел через кухню, лавируя между горящими плитами и столами, заваленными продуктами, и вышел через заднюю дверь. Наконец по служебной лестнице Лафайет поднялся на пятый этаж. Здесь, в служебном крыле, никого не было видно. О'Лири быстро прошел по коридору и свернул за угол. Горничная в замызганном сером халате, оторвавшись от тряпки, подняла на него глаза. Лафайет внимательно посмотрел в покрасневшие от слез глаза Дафны. На лице у девушки отразились все чувства, переполнявшие ее. Сердце О'Лири готово было разорваться от счастья. Она улыбнулась. У Лафайета перехватило дыхание.

— Ваше высочество! — прошептала Дафна.

— Для тебя, девочка, Лафайет! — сказал О'Лири и обнял ее. — Принцесса Адоранна просто прелесть, и я обязан был сделать для нее все возможное. Но когда все было позади, именно твое лицо постоянно стояло передо мной.

— Но… Вы ведь король, сэр… а я простая…

— У нас и без того будет чем заняться. Зачем брать на себя хлопоты по управлению страной?

Эпилог

Выписка из вахтенного журнала Никодеуса, инспектора, порядковый номер 786.

«Местонахождение: Альфа 9–3, плоскость V-87, Фокс-22, 1-В (Артезия).

По вопросу: проведение вербовки Л. О'Лири.

…на следующий день после двойной свадьбы, отказавшись от трона в пользу принцессы Адоранны, объект, похоже, абсолютно успокоился, живет со своей супругой, леди Дафной, в комфортабельных апартаментах в западной пристройке дворца. Оборудование для транспортировки по-прежнему находится на своем месте, в закрытом помещении бывшей лаборатории настоящего корреспондента. Линия и впредь будет круглосуточно под наблюдением. Количество поступающих квалифицированных добровольцев явно недостаточно, поэтому ряд важных заданий ждут своей очереди. Несколько раз объект поднимал трубку, прислушивался к гулу, но пока ни разу не звонил».

ЗАТЕРЯВШИЙСЯ В МИРАХ

1

Теплым осенним днем Лафайет О'Лири сидел в обитом парчой кресле в своей просторной библиотеке. Ее высокое окно со шторами выходило во дворцовые сады Артезии. Лафайет О'Лири, в прошлом гражданин США, теперь, после пожалования ему рыцарского звания, стал сэром Лафайетом О'Лири. На нем были алые брюки до колен, белоснежная рубашка из дорогого шелка и туфли из мягкой кожи с золотыми пряжками. На одном из пальцев поблескивало кольцо с крупным изумрудом, а другой палец украшал массивный серебряный перстень с изображением секиры и дракона. Рядом на столе стоял высокий бокал с холодным вином. Из усилителей, скрытых портьерами, лилась нежная мелодия Дебюсси.

О'Лири подавил зевок и отложил в сторону книгу, которую рассеянно листал. Это был толстый, обтянутый кожей том по искусству внушения — со множеством гравюр, но, увы, без конкретных рекомендаций. Вот уже три года — с тех самых пор, как Центральная сняла досадное вероятностное напряжение в континуумах, перенеся его сюда из Колби Конерз, — он без видимых результатов пытался восстановить свою утраченную способность управлять физическими энергиями. Об этом писал профессор доктор Ганс Йозеф Шиммеркопф в своем основательном труде по практике месмеризма. «Вот уж действительно стоящая книга!» — подумал Лафайет. К сожалению, он успел прочитать только начало первой главы. Какая жалость, что ему не удалось захватить ее с собой в Артезию! Но под конец события стали развиваться слишком стремительно — ему пришлось выбирать: либо пансион миссис Макглинт, либо жизнь с Дафной во дворце. Разве можно было колебаться?

«Чудесное было время», — размышлял Лафайет. Все эти годы в Колби Конерз он чувствовал, что не создан для того, чтобы быть простым чертежником и получать гроши, питаясь сардинами. Жизнь проходила в мечтах. И вот однажды ему в руки случайно попала старинная книга профессора Шиммеркопфа.

Стиль был несколько архаичен, но основную мысль он понял: если сосредоточиться, то мечты могут превратиться в реальность, или, по крайней мере, возникнет иллюзия того, что они превратились в реальность. Ну что ж, если посредством самовнушения можно превратить убогую комнату в покои, украшенные шелковыми узорчатыми портьерами и наполненные ночными ароматами и отдаленной музыкой, то почему бы не попробовать?

Лафайет попробовал — и его попытка увенчалась поразительным успехом. Только он представил живописную старинную улочку в живописном старинном городке, как — раз: он тут же там и оказался. Окружающие его предметы, звуки и запахи делали иллюзию вполне реальной. Он знал, что это всего лишь самовнушение, но от этого мираж не утрачивал своего очарования. Когда же события приняли нежелательный оборот, он сделал еще одно удивительное открытие: если это и был мираж, то он не мог вернуться из него к реальной действительности. Артезия оказалась настоящей, такой же настоящей, как и Колби Конерз. Более того, некоторые утверждали, что Колби Конерз — сон, приснившийся ему, а по-настоящему существует только Артезия.

Конечно, потребовалось время, чтобы понять, что именно Артезия была его духовной родиной. Какое-то время Лафайету казалось, что он вот-вот ответит на извечный вопрос о том, проснется ли когда-нибудь человек, которому приснилось, что он упал со скалы. Впрочем, со скалы он не падал, зато у него была реальная возможность умереть практически любым иным способом. Сначала его вызвал на дуэль граф Алан, и только ночной горшок, метко брошенный Дафной из окна дворца в психологически верный момент, спас его от верной смерти. Затем король Горубл потребовал, чтобы он отправился на охоту на дракона, обещая взамен сохранить ему жизнь. После этого, удачно избежав всевозможных опасностей, он убил Лода, двуглавого великана. Позже Лафайет узнал, что и Лод, и его прирученный алозавр — дракон, наводивший ужас на всю страну, — были перенесены в Артезию с другой планеты по приказу лжекороля Горубла.

В душе Лафайет признавал, что его заслуги во всем этом мало. Только благодаря счастливому стечению обстоятельств ему удалось разоблачить узурпатора, убившего законного короля и похитившего наследника. Лжекороль Горубл перенес ребенка в другой континуум на корабле «Травелер», который он незаконно прихватил из Центральной, где прежде выполнял обязанности агента и обладал большими полномочиями в межпространственных вопросах. Лишь в самый последний момент Лафайет сумел спасти принцессу Адоранну. Горубл решил избавиться от нее, пытаясь сохранить за собой королевский трон. Лишь по чистой случайности, полагая, что рана его смертельна, Горубл признался, что Лафайет О'Лири и есть законный король Артезии.

Возникла весьма неловкая ситуация, из которой сам же Горубл нашел выход — упав в «Травелер», он мгновенно исчез из их жизни. После этого Лафайет отрекся от престола в пользу принцессы Адоранны и счастливо зажил с очаровательной и преданной Дафной.

Лафайет вздохнул и, поднявшись на ноги, посмотрел в окно. Внизу, в дворцовых садах, гости пили чай. Видимо, чаепитие подходило к концу, так как вот уже несколько минут Лафайет не слышал ни разговоров, ни смеха. Дорожки и лужайки почти опустели. Последние гости шли к воротам; одинокий дворецкий спешил к кухне с подносом чашек, тарелок и смятых салфеток. Служанка в короткой юбке, открывавшей стройные ножки, сметала крошки с мраморного столика у фонтана. Вид ее кокетливого платья вызвал в душе Лафайета грустные воспоминания. Если сощуриться, то можно представить, что это Дафна — такая, какой он впервые увидел ее. «Все было тогда как-то веселее и проще», — печально подумал он. Конечно, были некоторые сложности: старый король Горубл был настроен отрубить ему голову, да и у великана Лода были примерно такие же намерения. Кроме того, надо было победить дракона, а о сложных отношениях с графом Аланом и Рыжим Быком и говорить не приходится.

Но теперь Лод и его страшный дракон были мертвы. Что же касается игуанодона, ручного дракона Лафайета, то он был жив и прекрасно себя чувствовал в заброшенном пороховом складе поблизости, где ежедневно съедал двенадцать охапок свежего сена. Алан женился на Адоранне и стал вполне любезен, так как повода к ревности больше не было. Рыжий Бык написал воспоминания и обзавелся маленькой уютной гостиницей под названием «Одноглазый», которая находилась на окраине столицы. Ну, а о Горубле никто ничего не знал — слишком уж поспешно покинул он данное измерение на своем «Травелере». Дафна была по-прежнему мила и очаровательна, но он редко видел ее. Титул графини не слишком вскружил ей голову, просто теперь ее жизнь, казалось, состояла из сплошных развлечений. Не то чтобы ему вновь хотелось оказаться в положении преследуемого беглеца или чтобы Дафна стала горничной, любящей его бескорыстной любовью, но…

Жизнь как будто остановилась: одно запланированное увеселение сменялось другим. Взять хотя бы намеченный на сегодня обед! А как прекрасно было бы очутиться вдвоем с Дафной вдали от всего света, в каком-нибудь уютном ресторанчике, где из проигрывателя льется тихая музыка…

Он очнулся от задумчивости. В Артезии не было ни ресторанчиков, ни неона, ни проигрывателей. Зато здесь есть маленькие уютные таверны с закопченными балками и пивными бочонками, перетянутыми медными обручами. В них парень с девушкой могут пообедать олениной при свете сальных свечей. И он с Дафной мог бы пойти в такую таверну. Им вовсе не обязательно участвовать в еще одном блестящем празднике.

Лафайет быстро направился к двери и, пройдя в соседнюю комнату, открыл дверцу шкафа, в котором висело множество великолепных туалетов. Он достал лиловый камзол с серебряными пуговицами. В такую погоду можно было бы обойтись и без камзола, но по протоколу он не мог появиться перед гостями в рубашке. Это вызвало бы недоуменные взгляды и расстроило Дафну, а принцесса Адоранна подняла бы свою идеально очерченную бровь…

Подумать только, чем все кончилось, размышлял Лафайет, натягивая камзол и торопливо спускаясь в зал: раз и навсегда заведенный порядок, однообразная рутина. Господи, да разве не то же самое сводило его с ума в Штатах, где он был бедным чертежником? Впрочем, он и сейчас находился в Штатах, по крайней мере географически. Артезия располагалась на карте там же, где и Колби Конерз. Она просто была в другом измерении, и в ней, как он считал, шла настоящая жизнь.

Но что же это за жизнь? Королевский бал, королевская охота, королевская регата. Бесконечная цепь блестящих праздников, на которых присутствовало блестящее общество, ведущее блестящие разговоры.

Что же его не устраивало? Разве не об этом он мечтал, когда жил в пансионе и ел на ужин сардины?

Именно об этом, с грустью признал он. И все-таки… все-таки ему было скучно.

Скучно. В Артезии, о которой он мечтал, — и скучно!

— Ерунда какая-то! — воскликнул Лафайет, спускаясь по широкой винтовой лестнице в Большой зал, украшенный позолотой и зеркалами. — У меня есть все, что мне нужно, а если чего-то нет, то стоит только приказать, и мне сразу же принесут. О такой девушке, как Дафна, можно только мечтать. В моем распоряжении на королевской конюшне три горячих скакуна, не считая Динни. В гардеробе у меня двести туалетов, каждый вечер — банкет и… и…

Он шел по черно-красным старинным плитам, и его шаги гулко разносились по залу. При мысли о завтрашнем дне, еще одном банкете, времени, потраченном впустую, его вдруг охватила тоска.

— К чему же я все-таки стремлюсь? — спрашивал он себя вслух, проходя мимо собственных отражений в высоких зеркалах, украшавших стены зала. Весь смысл работы сводится к тому, чтобы получить деньги и делать то, что ты хочешь. Я же и так делаю то, что хочу. — Он глянул в зеркало, отражавшее все великолепие его пурпурно-лилового наряда, расшитого золотом. — Правильно я говорю?

— Мы уедем, — бормотал он, торопливо направляясь к саду, — в горы или, может быть, в пустыню. Или же к морю. Держу пари, Дафна никогда раньше не купалась без купальника ночью, при луне. Со мною, во всяком случае. Мы возьмем еду и будем сами готовить, и наблюдать за рыбами и птицами, и описывать растения, и…

Он остановился на террасе, стараясь разглядеть в зелени сада стройную изящную фигурку Дафны. Последние гости ушли; дворецкий исчез, служанка тоже. Только старик-садовник медленно брел вдалеке.

Лафайет ступил на дорожку и замедлил шаг, не замечая ни аромата цветущей гардении, ни ленивого жужжания пчел, ни нежных вздохов ветерка в подстриженных кронах деревьев. Его энтузиазм растаял. Что толку уезжать отсюда? И он, и Дафна останутся прежними. Первый порыв воодушевления пройдет, ему станет не хватать удобного кресла и холодильника с продуктами, а Дафна начнет беспокоиться о своей прическе и о том, что происходит в ее отсутствие на праздниках во дворце. И потом укусы насекомых, палящее солнце и холодные ночи, подгоревшая еда и много других неудобств, от которых он успел отвыкнуть…

В конце дорожки мелькнула высокая фигура: граф Алан спешил куда-то. Лафайет окликнул его, но граф скрылся из виду, прежде чем Лафайет дошел до скрещения дорожек. Он повернул назад, теперь уже в совершенно подавленном состоянии. Впервые за три года у него возникло то щемящее чувство, которое он прежде испытывал в Колби Конерз, гуляя в сгущающихся сумерках по улицам и думая обо всем том, что он когда-нибудь сделает…

Лафайет выпрямился. Хватит валять дурака. Ему повезло, как никому на свете, и теперь надо просто наслаждаться жизнью. К чему искушать судьбу? Через час будет обед, на который он пойдет, как обычно, и будет, как обычно, принимать участие в разговоре. Но ему все еще не хотелось возвращаться. Не было настроения участвовать в светской беседе. Он посидит еще немного на своей любимой мраморной скамейке, пролистает последний номер «Популярного чародейства» и после этого вновь окунется в атмосферу веселья и шуток, парящую за обеденным столом. Надо не забыть сказать Дафне, как потрясающе она выглядит в своем новом платье, сшитом по последней артезианской моде. А потом они незаметно проскользнут в свои покои и…

Лафайет подумал, что уже давно не шептал соблазнительных предложений в хорошенькое маленькое ушко Дафны. Конечно, он был занят — пил вино и поддерживал беседу, а Дафну вполне устраивало общество других придворных дам, ведущих разговоры о плетении кружев и тому подобных вещах, пока мужчины сидят за бренди, курят сигары и обмениваются пикантными анекдотами.

Лафайет остановился и в недоумении посмотрел на куст азалии перед собой. Он так глубоко задумался, что не заметил, как прошел свой любимый уголок сада — скамейку у цветущего земляничного дерева, нежно журчащий фонтан, тенистые, раскидистые вязы и ровную лужайку, полого спускающуюся к тополям у озера.

Он пошел назад и вновь очутился на повороте дорожки, где перед ним промелькнул Алан. Странно. Он опять повернул, оглядел пустые дорожки, тряхнул головой и решительно направился вперед. Через десять шагов он увидел перед собой широкую аллею, ведущую назад к террасе.

— Я разучился ориентироваться, — пробормотал он. — Я уверен, что это первый поворот после фонтана…

Он помедлил, растерянно глядя на неожиданно уменьшившуюся лужайку. Фонтана нигде не было видно. Перед ним была только усыпанная опавшими листьями дорожка из гравия, которая упиралась в кирпичную стену. Но ведь кирпичная стена должна быть дальше, за прудом с утками. Лафайет поспешил вперед, свернул… Дорожка переходила в еле заметную тропку, скрывавшуюся в густо разросшейся траве. Он повернулся — и наткнулся на плотную стену кустарника. Острые ветки преграждали ему путь, цепляясь за кружевные манжеты. Он с трудом выбрался на маленькую полянку, усеянную одуванчиками. Нигде не было видно ни клумб, ни скамеек, ни дорожек. Дворец, казавшийся покинутым и заброшенным, вырисовывался на фоне помрачневшего неба. Наглухо закрытые окна походили на невидящие глаза; по террасе ветер гнал опавшие листья.

О'Лири быстро взбежал по ступенькам на террасу и через застекленную дверь вошел в зеркальный зал. Пыль толстым слоем лежала на мраморном полу. Его шаги отдавались гулким эхом, пока он торопливо шел к караульному помещению. Он распахнул дверь — из пустой комнаты пахнуло затхлостью и сыростью.

Вернувшись в коридор, Лафайет крикнул. Ответа не последовало. Он стал открывать двери, заглядывая в пустые комнаты. Потом остановился, прислушиваясь, но до него донеслось только далекое щебетанье птиц.

— Этого не может быть, — сказал он вслух, стараясь взять себя в руки. Не могли же они все собраться и незаметно уехать, не сказав мне ни слова. Дафна на такое не способна…

Он кинулся вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Из коридора верхнего этажа исчез ковер, со стен сняли старинные портреты придворных. Он распахнул дверь в свои покои и увидел пустую комнату с голыми окнами.

— Боже милостивый, меня ограбили! — ахнул Лафайет. Он повернулся к шкафу и чуть было не ударился лбом о стену. Никакого шкафа не было, а стена стояла на двенадцать футов ближе, чем раньше.

— Дафна! — прокричал он и бросился в зал. Зал сделался заметно меньше, а потолок — ниже. И стало темнее, так как половина окон исчезла. Его крик, эхом прокатившийся по пустому дворцу, остался без ответа.

— Никодеус! — вспомнил он. — Мне нужно позвонить в Центральную Никодеусу! Он подскажет, что делать.

Лафайет кинулся к двери, ведущей в башню, и устремился вверх по каменным ступеням узкой винтовой лестницы в лабораторию бывшего придворного мага. Конечно, Никодеуса давно там не было: его отозвала Центральная для работы в другом месте. Но в шкафчике на стене лаборатории сохранился телефон. Успеть бы попасть туда, прежде чем… прежде чем… Лафайет отогнал прочь эту мысль. О том, что шкафчик может быть пуст, он старался даже не думать.

Тяжело дыша, он вбежал на верхнюю лестничную площадку и протиснулся в узкую комнатку с гранитными стенами. Верстаки и полки в ней были завалены чучелами сов, будильниками, бутылками, обрывками проволоки и устройствами странной формы из меди, латуни и стекла. С высокого, покрытого паутиной потолка свешивался на проволоке позолоченный скелет под толстым слоем пыли. Сразу же за ним находился длинный, черный, потрескавшийся пульт управления со множеством шкал и датчиков, теперь погасших и немых. Лафайет повернулся к запертому шкафчику у двери, достал маленький золотой ключик, вставил его в замочную скважину и, затаив дыхание, открыл дверцу. Со вздохом облегчения он схватил трубку старомодного телефонного аппарата, оказавшегося внутри. Раздался слабый и далекий прерывистый гудок.

О'Лири облизнул пересохшие губы, стараясь сосредоточиться.

«9-5-3-4-9-0-0-2-1-1», — набирал он номер, произнося каждую цифру.

В трубке раздались щелчки. Лафайет почувствовал, как пол шевелится под ним. Он посмотрел под ноги: вместо шероховатых каменных плит пол теперь покрывали неструганые доски.

— Скорей же, черт возьми! — простонал Лафайет. Он подергал за рычаг и услышал в ответ мягкое электрическое потрескивание.

— Отвечайте же! — завопил он. — Только вы мне можете помочь.

Его волос коснулся порыв холодного ветра. Он резко повернулся — крыша исчезла, Лафайет стоял в совершенно пустой комнате, пол которой покрывали сухие листья и птичий помет. На его глазах освещение стало меняться. Он вновь обернулся — стены, на которой крепился шкафчик, не было; ее заменил один-единственный столб. Трубка стала выскальзывать из руки, и, все еще поворачиваясь, он судорожно вцепился в телефонный аппарат, который покачивался теперь на крыле ветхой ветряной мельницы, а сам он примостился на ее крыше. Стараясь удержаться на шатающейся и скрипящей мельнице, он глянул вниз и увидел перед собой нечто напоминающее заброшенное капустное поле.

— Центральная! — проговорил он с трудом, как будто чья-то рука сдавила ему горло. — Вы не можете бросить меня здесь. — Он отчаянно потряс аппарат. Все было бесполезно.

После трех безуспешных попыток Лафайет с непонятной осторожностью бережно повесил трубку. Схватившись за свою ненадежную опору, он огляделся вокруг. Внизу простирались покрытые ежевикой холмы, а на расстоянии четверти мили виднелся меленький городок несколько убогих домишек на берегу озера, не больше. Он заметил, что ландшафт был точно такой же, как в Артезии — или Колби Конерз, — но не было видно ни башен, ни улиц, ни парков.

— Все исчезло, — прошептал он. — Все, чем я был недоволен, — он запнулся. — А заодно и то, чем я был доволен — Дафна, наши покои, дворец. Как раз подходило время обеда…

При этой мысли у него засосало под ложечкой, где-то рядом со средней пуговицей изящного камзола, который он надел менее получаса назад. Лафайет поежился. Становилось холодно, быстро сгущалась тьма. Нельзя было дольше оставаться здесь, на ветряной мельнице, около умолкшего телефона. Прежде всего, необходимо спуститься на землю, а там…

Это все, что ему пришло в голову. «Первым делом надо подумать о самом необходимом, — сказал он себе. — А потом я решу, что делать дальше».

Лафайет неуверенно попытался поставить ногу на прогнившее крыло: оно казалось очень непрочным. Он занозил руки о неструганое дерево. А при первой же попытке двинуться крыло со страшным скрипом медленно подалось вниз.

Лоб О'Лири, несмотря на холодный ветер, покрыла легкая испарина. Было ясно, что праздная жизнь сказалась на его физическом состоянии. Ушли в прошлое дни, когда он вставал на рассвете, проводил целый день за чертежной доской, ужинал сардинами, и у него хватало сил ставить вечерами опыты с пластмассами и выращивать культуры пенициллина. Как только он выберется отсюда — если вообще сумеет выбраться, — он серьезно займется атлетизмом, утренней гимнастикой, каратэ, джиу-джитсу, будет ходить на прогулки и сядет на белковую диету…

* * *

Легкое дребезжание звонка было почти неслышным под открытым небом. Лафайет замер, прислушиваясь, стараясь определить, не послышалось ли ему. Может быть, это был звон колокола в деревне или отдаленное позвякивание колокольчика коровы, если здесь вообще были коровы с позвякивающими колокольчиками…

Когда раздался второй звонок, Лафайет так стремительно ринулся вверх, что сломал два ногтя. Он оступился, на мгновение повиснув на одной руке, но вряд ли заметил это. Через секунду он схватил трубку и прижал ее к уху — не тем концом.

— Алло, — прокричал он, задыхаясь. — Алло, Лафайет О'Лири слушает… Услышав пронзительный писк у самого рта, он быстро перевернул трубку.

— …Говорит Прэтвик, помощник инспектора по континуумам, — раздалась скороговорка. — Простите, что потревожил вас в ваше свободное время, но здесь, в Центральной, возникла чрезвычайная ситуация, а в связи с этим основной личный состав должен приступить к исполнению служебных обязанностей. По нашим сведениям, вы состоите в резерве в Локусе Альфа 9–3, Плоскость V-87, Фокс-22, 1-В, иначе говоря, в Артезии. Правильно?

— Да, — ответил Лафайет. — То есть нет, не совсем правильно. Дело в том, что…

— Итак, обстоятельства требуют, чтобы вы немедленно покинули дворец и начали действовать в подполье. Отныне вы — заключенный лагеря строгого режима, где отбываете девяносто девять лет за особо серьезное нарушение закона. Понятно?

— Послушайте, мистер Прэтвик, вы не вполне представляете мое положение, — поспешно перебил его О'Лири. — В настоящий момент я сижу на ветряной мельнице — по-видимому, это все, что осталось от королевского дворца.

— Вы немедленно прибудете в секретный центр, находящийся на пересечении дворцовой сточной трубы и городского коллектора. Это на двенадцать футов ниже Королевской очистной станции, в двух милях к северу от города. Все ясно? Вы, конечно, будете переодеты: лохмотья, вши, ну и все прочее. Наш человек переправит вас в лагерь, предварительно снабдив всем необходимым: искусственными мозолями, кандалами, цинготными кровоподтеками…

— Минуточку! — прокричал Лафайет. — Я не могу выполнять секретное задание в Артезии.

— Почему же? — прозвучал удивленный вопрос.

— Потому что меня нет в Артезии, черт побери! Я пытаюсь вам это объяснить. Я нахожусь на высоте ста футов над пустырем, от смерти на волосок. Стоило мне выйти прогуляться в сад, как исчезла скамейка, и весь сад вместе с ней, и…

— Вы сказали, что вы не в Артезии?

— Почему вы не даете мне договорить? Случилось нечто ужасное…

— Отвечайте: да или нет, — резко перебил его голос в трубке. — Вы, видимо, не понимаете, что возникшая чрезвычайная ситуация может повлиять на весь континуум, включая и Артезию!

— В этом-то все и дело! — вскричал О'Лири. — Нет! Я не в Артезии…

— Вот как, — коротко прозвучало в трубке. — В таком случае, простите за беспокойство…

— Прэтвик! Не вешайте трубку! — взмолился О'Лири. — Вы моя единственная надежда. Мне нужна ваша помощь. Все исчезло, вам понятно? Дворец, город, само королевство, насколько я могу судить…

— О'Лири, я мог бы попробовать соединить вас с бюро находок и…

— Эй, послушайте! Я помог вам однажды! Теперь ваша очередь! Помогите мне выбраться отсюда и вернуться обратно в Артезию!

— Исключено, — последовал резкий ответ. — Мы занимаемся сегодня вопросами девятой очередности, ваше же дело едва тянет на третью. Поэтому…

— Вы не можете вот так бросить меня здесь! Где Никодеус? Он скажет вам…

— Никодеус переведен в Локус бета 2–0, он действует теперь под видом монаха-капуцина, занимающегося алхимией. Вы не сможете с ним связаться в течение следующих двадцати восьми лет плюс-минус шесть месяцев.

— Неужели нельзя что-нибудь сделать? — простонал Лафайет.

— Знаете что, О'Лири, я тут просмотрел ваше досье. Похоже, что вы попали в черный список за несанкционированное использование физических энергий, а затем на вас направили гаситель, подавляющий энергии. Вы действительно оказали нам в свое время важные услуги. Тем не менее прекратить действие гасителя я не уполномочен, но, между нами говоря, это, конечно, не для протокола, — я бы мог вам кое-что посоветовать. Только не проболтайтесь, что я с вами говорил об этом.

— Не тяните время, говорите же!

— Так. Сейчас-сейчас. Нашел:

— Ну все, О'Лири. Идет главный инспектор, мне пора идти. Удачи! Звоните нам, если, конечно, останетесь в живых.

— Минуточку! Вы не сказали, какой ответ загадки. — Лафайет в бешенстве задергал рычаг, но услышал только насмешливые гудки. Затем раздалось шипение, и телефон умолк.

Лафайет застонал и повесил трубку.

— Фрикадельки! — раздраженно повторил он. — Рагу! Вот вся благодарность за годы верной службы. Делаешь вид, что тебя вполне устраивает вся эта жизнь — Дафна, вино, обеды, псовые охоты, а на самом деле постоянно готов приступить к делу при первом же звонке проклятого телефона…

Он замолчал, тяжело вздохнув.

— Опять говоришь чепуху, О'Лири, — решительно сказал он себе. Признайся: это были лучшие годы твоей жизни. Ты мог бы влюбой момент позвонить в Центральную и попросить назначения на трудную работу, но ты этого почему-то не сделал. Нечего хныкать теперь, когда наступили тяжелые дни. Затяни потуже ремень, оцени обстановку и действуй.

Он посмотрел вниз. В густеющих сумерках далеко под ним лежала земля.

— Итак — с чего начать? — спросил он себя. — Какие шаги необходимо предпринять, чтобы попасть из одного измерения в другое?

— Физические энергии! — вдруг осенило его. — Какой же я болван! Разве не благодаря им я из Колби Конерз попал в Артезию? И надо перестать разговаривать с собой, — добавил он вполголоса. — Не то люди подумают, что я рехнулся.

Вцепившись в крышу, О'Лири закрыл глаза и постарался сосредоточиться на мыслях об Артезии: вспомнить ее запахи и звуки; живописные старинные улочки, разбегающиеся от дворцовых башен; таверны и высокие дома с каменными основаниями; крошечные, чистенькие магазины, булыжную мостовую, паровые автомобили и электрические лампочки в сорок ватт…

Он приоткрыл один глаз — никаких изменений. Он все так же сидел на самом верху ветряной мельницы, а под ним все тот же пустынный склон вел к убогой деревушке у озера. В Артезии это озеро было зеркальным прудом, по которому среди цветущих лилий плавали лебеди. Даже в Колби Конерз это был вполне приличный пруд, и только конфетные фантики на его поверхности напоминали о цивилизации. Здесь же маслянистая поверхность озера была покрыта ряской. Пока он размышлял об этом, из хижины на берегу проковыляла женщина и выплеснула в воду ведро помоев. Лафайет поморщился и попытался еще раз. Он мысленно представил задорное личико Дафны, грубые черты шута Йокабампа, мужественное лицо графа Алана, будто взятое с рекламного объявления, и тонкий аристократический профиль принцессы Адоранны.

Ничего. Характерного толчка в ровном потоке времени не последовало. Конечно, ему не приходилось пользоваться физическими энергиями с тех самых пор, как на Центральной обнаружили, что именно он был виновником вероятностных напряжений в континуумах, и направили на него гаситель. И все-таки он надеялся, что здесь к нему вернется его утраченная способность. И тогда…

Что там такое говорил по телефону этот бюрократ? Хотел дать какой-то совет? А потом выпалил всю эту тарабарщину о загадке, прежде чем повесить трубку. Во всем этом мало проку. Он должен полагаться на свои собственные силы, и чем скорее он это поймет, тем лучше.

— Ну и что же теперь? — обратился Лафайет к холодным сумеркам и сам себе ответил:

— Для начала надо спуститься с этого насеста. Иначе ты окоченеешь и примерзнешь к мельнице.

Бросив прощальный взгляд на телефон, Лафайет начал медленно спускаться вниз.

Почти совсем стемнело, когда Лафайет очутился, наконец, на земле, в зарослях высохшей травы. Он потянул носом воздух — со стороны деревушки шел приятный запах жареного лука. Он нащупал в кармане несколько монет: надо попытаться найти приличную таверну, закусить и, быть может, заказать кувшинчик вина, чтобы успокоить нервы. Потом он попробует что-нибудь разузнать — очень осторожно, конечно. Лафайет еще не знал, с чего он начнет, но решил осмотреться на месте. Он начал спускаться по склону слегка прихрамывая, так как подвернул ногу, падая на землю. Похоже, что с возрастом он начал утрачивать форму. Давно прошли времена, когда он прыгал по крышам, как акробат, взбирался по веревкам, отбивался от грабителей, приручал драконов — и покорял Дафну. Сердце Лафайета болезненно сжалось, когда он представил себе ее задорное личико. Что она подумает, когда обнаружит его исчезновение? Бедняжка, ее сердце разобьется от горя…

А если нет? Последнее время он уделял ей так мало внимания, что она, вероятно, первое время вообще не заметит его отсутствия. Быть может, как раз сейчас с ней любезничает кто-нибудь из придворных щеголей, которые вечно болтаются во дворце. Предполагается, что они должны овладевать рыцарским искусством, на самом же деле — бездельничают, пьют, играют в карты и волочатся за женщинами…

Лафайет сжал кулаки. Они, словно стервятники, кинутся да бедную, беззащитную Дафну, как только узнают, что она осталась одна. Бедная, неопытная девочка, сможет ли она устоять против опытных обольстителей? А вдруг Дафна поддастся на льстивые уговоры и тогда…

— Что за ерунда, — опомнился Лафайет. — Я вполне могу положиться на Дафну. Может быть, она несколько легкомысленна, но сумеет дать отпор любому проходимцу, который попробует приударить за ней. Дафна достаточно долго орудовала метлой, чтобы не промахнуться в нужный момент. Да и став графиней, она не утратила ловкости движений, занимаясь верховой ездой, теннисом и плаванием. — Лафайет представил ее стройную изящную фигурку в открытом купальнике на мостике бассейна…

— Хватит об этом, — скомандовал он себе. — Сосредоточься на самом важном. Только что же сейчас самое важное? — подумал он.

Главная улица города представляла собой кривую, немощеную дорогу со множеством выбоин, по которой с трудом проехала бы повозка. На ее обочинах то тут, то там виднелись кучи мусора, очистки и яичная скорлупа. Лафайет отметил, что консервных банок здесь еще не было. В окнах, затянутых промасленной пергаментной бумагой, светили тусклые огоньки. По дороге он встретил двух-трех местных жителей, которые, оглядев его украдкой, скрылись в переулках еще более темных и узких, чем главная улица. Впереди он увидел грубо размалеванную вывеску, скрипящую под холодным ветром над покосившейся дверью. На ней был изображен уродливый мужчина в серой одежде и с тонзурой. В руке он держал кружку. Надпись, сделанная над ним кривыми готическими буквами, гласила: «Приют нищего». При виде этого убогого трактира Лафайет с тоской вспомнил уютную таверну под названием «Секира и Дракон», где он имел обыкновение устраивать пирушки в компании друзей…

Он опять подумал о том, что Дафна осталась дома одна.

— Во всяком случае, я надеюсь, что она одна, — простонал Лафайет. Какой же я был болван. Только бы вернуться, уж я постараюсь загладить свою вину…

И взяв себя в руки, он толкнул низкую дверь, ведущую в трактир.

От кухонного чада, стоявшего в трактире, у Лафайета защипало глаза. В нос ударил запах скисшего пива, угля, подгоревшей картошки и других, менее приятных компонентов. По неровному земляному полу он направился к покосившейся стойке, пригибая голову, чтобы не стукнуться о низкие балки, с которых свешивались связки лука. У стойки спиной к нему стояла худая женщина в сером домотканом платье, с засаленной косынкой на голове. Она протирала тряпкой закопченный горшок, напевая что-то себе под нос.

— Э… — начал Лафайет, — могу ли я заказать что-нибудь перекусить? Ничего особенного, скажем, парочку куропаток, несколько артишоков и хорошее сухое вино — например, Пуйи-Фвиссе, пятьдесят девятого года…

— Однако ты шутник, — заметила женщина, по-прежнему стоя к нему спиной.

— Ладно, в таком случае омлет, — поспешно сказал Лафайет. — Сыр с тунцом тоже подошел бы. Ну и горячие гренки с крепким пивом.

— Ты меня уморишь, — сказала женщина. — Я умираю со смеху: ха-ха-ха.

— Не могли бы вы мне сделать бутерброд с ветчиной? — в голосе Лафайета прозвучало отчаяние. — Я особенно люблю баварскую ветчину с ржаным хлебом…

— Колбаса с пивом, — отрезала кухарка. — Хочешь ешь, не хочешь убирайся.

— Я согласен, — сказал Лафайет. — Поджарьте ее без кожуры, пожалуйста.

Женщина повернулась, отбросила с лица прядь светлых волос.

— Эй, Халк, — прокричала она. — Отрежь кусок колбасы, очисть и поджарь ее для нашего гостя.

Лафайет с изумлением увидел большие голубые глаза, маленький, безупречной формы носик, растрепанные, но безусловно прекрасные светло-русые вьющиеся волосы.

— Принцесса Адоранна! — воскликнул он. — А вы как здесь очутились?

2

Кухарка устало взглянула на Лафайета.

— Мое имя Свайнхильд, приятель, — сказала она. — А как я сюда попала, слишком долго рассказывать.

— Адоранна, вы не узнаете меня? Я Лафайет, — в отчаянии прокричал он. Я разговаривал с вами только сегодня утром, за завтраком. — Раздвижное окошко за ее спиной с грохотом открылось, и оттуда показалось сердитое лицо с волевым подбородком и правильными чертами, но заросшее щетиной.

— За завтраком, да? — прорычал незнакомец. — Пожалуй, для начала я потолкую с этим парнем.

— Алан! — воскликнул Лафайет. — Ты тоже?

— Это что еще значит: я тоже?

— Я хотел сказать… Я думал, то есть, конечно, я и не подозревал до последнего момента, что она… Я хочу сказать, что ты…

— Что, опять мне наставила рога? — Владелец небритого лица вытянул длинную мускулистую руку, стараясь схватить женщину. Но та отскочила в сторону со сковородкой в руке.

— Только тронь меня, обезьяна, и я раскрою твою глупую башку! взвизгнула она.

— Ну, ну, полегче, Адоранна, — примирительно сказал Лафайет. — Сейчас не время для любовной ссоры…

— Любовной ссоры! Ха! Чего я только не натерпелась от этого идиота… Она не успела закончить мысль, как предмет их беседы выскочил из кухни через распахнувшуюся дверь. Женщина отпрыгнула в сторону, подняла сковородку и с глухим стуком опустила ее на взлохмаченную голову Халка. Тот сделал несколько неверных шагов и повалился на стойку рядом с Лафайетом.

— Что будем пить, дружище? — пробормотал он и свалился вниз с оглушительным грохотом. Женщина отбросила в сторону сковородку, послужившую для самообороны, и наградила Лафайета сердитым взглядом.

— Зачем понадобилось его злить? — спросила она, оглядывая О'Лири с ног до головы. — Ведь я тебя впервые вижу. Кто ты, в конце концов? Клянусь, я ему с тобой не изменяла.

— Не может быть, чтобы вы меня не помнили! — воскликнул Лафайет. — Что здесь произошло? Как вы с Аланом попали в этот свинарник? Где дворец? А Дафна? Вы не видели Дафну?

— Даффи? У нас зовут так одного бродягу, у которого не все дома. Он сюда заходит иногда — клянчит, чтобы ему налили. Только последнее время я его не видела…

— Да нет, я сказал Дафна. Это девушка, точнее, моя жена. Она невысокого роста, но маленькой ее не назовешь, красивая, стройная, у нее темные волосы…

— Мне бы она пришлась по вкусу, — послышалось с пола глухое бормотание. — Вот подождите, только встану на ноги…

Женщина пихнула Халка ногой в голову и властно прикрикнула:

— Проспись, болван!

Потом игриво взглянула на Лафайета и пригладила волосы.

— Послушай, чем я хуже этой особы, — небрежно спросила она.

— Адоранна! Я говорю о Дафне — графине — моей жене!

— Ну конечно, о графине! Сказать по правде, нам последнее время не до графинь. Все больше считаем наши жемчуга, такие дела. А теперь, если ты не возражаешь, я уберу эту падаль.

— Позвольте вам помочь, — быстро предложил Лафайет.

— Это лишнее. Я и сама могу справиться.

— С ним все в порядке? — Лафайет перегнулся через стойку и посмотрел на шеф-повара, не по своей воле отошедшего ко сну.

— С Халком-то? Его можно бить по башке подковой, даже если она будет на лошадином копыте.

И, схватив Халка за ноги, она потащила его на кухню.

— Постойте, Адоранна, послушайте…

— Что еще за имя ты придумал? Я уже сказала — меня зовут Свайнхильд.

— Вы и в самом деле меня не помните? — Лафайет вглядывался в знакомое прекрасное лицо, испачканное сажей и жиром.

— Ну, хватит, с меня довольно, дружок. Кончай паясничать и убирайся отсюда: мне пора закрывать трактир.

— Но ведь еще рано.

Свайнхильд вскинула бровь:

— А ты можешь еще что-нибудь предложить?

— Мне надо с вами поговорить, — взмолился Лафайет.

— За это нужно платить, — решительно ответила Свайнхильд.

— С-сколько?

— По часам или на всю ночь?

— Я думаю, мне хватит несколько минут, чтобы все объяснить, — живо отозвался Лафайет. — Прежде всего…

— Одну минутку. — Женщина отпустила ноги Халка. — Мне нужно надеть рабочую одежду.

— Вы и так прекрасно выглядите, — поспешно остановил ее Лафайет. — Как я только что сказал…

— Кто ты такой, чтобы учить меня, что мне делать?

— Как кто я такой? Ведь мы с вами давно знакомы. Помните нашу первую встречу? На балу, который устроил король Горубл, чтобы отпраздновать мое согласие отправиться на бой с драконом? На вас еще было голубое платье, расшитое жемчугом, а на поводке вы вели тигренка…

— Бедняга, — воскликнула Свайнхильд, начиная что-то понимать. — Ты не в своем уме, верно? Что же ты раньше не сказал? Послушай, — вдруг сообразила она, — когда ты сказал, что хочешь поговорить со мной, ты на самом деле хотел только поговорить, да?

— Конечно, что же еще? А теперь, Адоранна, выслушайте меня. Я не знаю, что произошло — быть может, какое-то гипнотическое внушение, — но я уверен, что если вы постараетесь, то вспомните меня. Попробуйте сосредоточиться: представьте большой дворец из розового кварца, рыцарей и дам в изысканных туалетах, вереницу веселых праздников и торжеств…

— Не торопись, голубчик. — Свайнхильд достала из-под прилавка бутылку, выбрала два мутных стакана из груды посуды, сваленной в деревянную мойку, и наполнила их. Она приподняла свой стакан и вздохнула.

— Твое здоровье, приятель. Ты такой же ненормальный, как пара скачущих белок, но, надо признаться, у тебя занятные фантазии.

Уверенным движением она подняла стакан и залпом осушила его. Лафайет отхлебнул из своего стакана, скривился, а затем выпил все до дна. С непривычки он закашлялся, и Свайнхильд сочувственно посмотрела на него.

— Дело в том, что… — начал Лафайет и запнулся. — Дело в том, что я не могу ничего объяснить, — безнадежно закончил он.

Вдруг с новой силой заныли ссадины и ушибы. Он с тоской подумал о хорошем обеде, горячей ванне и теплой постели.

Свайнхильд погладила его руку своей жесткой маленькой ладонью.

— Не переживай об этом, дорогой. Завтра, может быть, все станет лучше.

Потом резко прибавила:

— Только я в этом сильно сомневаюсь.

Она вновь наполнила свой стакан, осушила его и, взяв пробку, решительно заткнула ею бутылку.

— Лучше не будет, пока правит этот козел, герцог Родольфо.

Лафайет до краев наполнил свой стакан и вновь залпом выпил его, не сознавая, что он делает, пока огненная жидкость не обожгла ему горло. Отдышавшись, он спросил:

— Не могли бы вы сказать мне, где я нахожусь и что здесь происходит? Похоже, это не Артезия. И тем не менее, существует определенное сходство: вы с Аланом, например, да и ландшафт в целом. Если мне удастся установить и другие существенные параллели, то я, возможно, сумею во всем разобраться.

Свайнхильд рассеянно почесала под мышкой.

— Рассказывать-то особенно нечего. Пару лет тому назад это было вполне приличное герцогство. Мы, понятно, не были богаты, но как-то сводили концы с концами. Потом дела пошли хуже и хуже: налоги, правила, законы. Сначала все пожрала саранча, потом два года подряд урожай винограда страдал от милдью, потом кончились дрожжи, а вслед за ними исчез и эль. Мы кое-как перебивались на импортном роме, но потом и он кончился. С тех пор сидим на пиве и колбасе из сурков.

— Кстати, о сурках, — сказал Лафайет. — Это, должно быть, вкусно.

— Бедняга, ты, видно, проголодался.

С этими словами Свайнхильд подняла брошенную сковородку, помешала угли в очаге и бросила лепешку из серого подозрительного мяса в плавящийся на сковороде жир.

— Расскажи мне об этом герцоге Родольфо, — предложил Лафайет.

— Я только раз и видела его, когда однажды в три часа ночи возвращалась из герцогских казарм. Я там, понимаешь, навещала заболевшего приятеля. А старикашка в это время прогуливался в своем саду. Было еще рано, вот я и решила перелезть через забор и завести с ним знакомство. Такие, как он, не в моем вкусе, но связи во дворце никогда не помешают.

И Свайнхильд кинула на Лафайета взгляд, который должен был выражать смущение.

— Но старый дурак быстренько выдворил меня оттуда, — закончила она, разбивая крохотное яйцо о край сковороды. — Начал говорить, что я ему в племянницы гожусь. На большее у него ума не хватило. Вот я и спрашиваю: как может этот старый осел управлять страной?

Лафайет задумался.

— Скажи мне, э-э… Свайнхильд, как мне получить аудиенцию у этого герцога?

— Не стоит пробовать, — посоветовала она. — У него скверная привычка бросать львам всех, кто ему не угодит.

— Только он может знать, что здесь происходит, — размышлял вслух Лафайет. — Видишь ли, я полагаю, что Артезия на самом деле не исчезла исчез я.

Свайнхильд глянула на неге через плечо, прищелкнула языком и покачала головой.

— Подумать только, тебе ведь не дашь много лет, — сказала она.

— Много лет? Да мне еще нет и тридцати, — возразил Лафайет. — Хотя, по правде сказать, сегодня я чувствую себя столетним стариком. Но теперь у меня есть хоть какой-то план, это уже легче. — Он принюхался. Свайнхильд поставила перед ним тарелку с отбитыми краями, на которую переложила поджаренную лепешку и коричневатую яичницу.

— Это действительно сурок? — с сомнением спросил он, искоса разглядывая угощение.

— Совершенно верно, сурок, как я и обещала. Желаю приятного аппетита, господин. Лично я никогда не могла проглотить эту гадость.

— Послушай, почему бы тебе не называть меня Лафайетом, — предложил он, принимаясь за еду. По виду блюдо отдаленно напоминало клейстер, но оказалось совершенно безвкусным, что, вероятно, было к лучшему.

— Это слишком длинно. Я буду звать тебя Лейф.

— Лейф! Как будто я какой-нибудь увалень в комбинезоне на одной лямке и босиком, — запротестовал Лафайет.

— Ну вот что, Лейф, — сказала Свайнхильд тоном, не терпящим возражений, и положила локти на стол. — Хватит молоть ерунду. Чем скорее ты выкинешь из головы свои бредовые фантазии, тем лучше. К чему привлекать к себе внимание? Если люди Родольфо заподозрят, что ты нездешний, ты очутишься на дыбе прежде, чем успеешь крикнуть «караул». А потом они вытянут из тебя все твои секреты, пощекотав хорошенько плеткой.

— Секреты? Какие секреты? Моя жизнь — как открытая книга. Я невинная жертва обстоятельств.

— Ясное дело: ты безвредный дурачок. Но попробуй-ка убедить в этом Родольфо. Он подозрителен, как старая дева, учуявшая в душевой кабинке запах мужского одеколона.

— Я уверен, что ты преувеличиваешь, — твердо сказал Лафайет, подчищая тарелку. — Лучше всего чистосердечно рассказать ему обо всем. Я поговорю с ним, как мужчина с мужчиной. Объясню, что я совершенно случайно попал сюда при неясных обстоятельствах, а потом спрошу, не знает ли он кого-нибудь, кто занимался бы несанкционированными опытами по регулированию физических энергий. Да я почти уверен, — продолжал он, увлекаясь, — что он сам имеет связь с Центральной. Здесь наверняка работает помощник инспектора по континуумам, и как только я все объясню…

— Вот с этим всем ты пойдешь к герцогу? — спросила Свайнхильд. Послушай, Лейф, это меня не касается, но на твоем месте я бы не делала этого, понятно?

— Завтра же утром я отправлюсь в путь, — пробормотал Лафайет, вылизывая тарелку. — Где, ты сказала, резиденция герцога?

— Я тебе этого не говорила. Но могу и сказать, ты все равно узнаешь. Он живет в столице, в двадцати милях к западу отсюда.

— Хм-м. Это где-то в районе штаб-квартиры Лода в Артезии. В пустыне, верно? — обратился он к Свайнхильд.

— Не угадал, дорогуша. Столица на острове, на Пустынном озере.

— Подумать только, как меняется уровень моря в континуумах, — заметил Лафайет. — В Колби Конерз вся эта территория находится под водами залива. В Артезии на этом месте настоящая Сахара. А здесь нечто среднее. Ну, как бы там ни было, пора отдохнуть. Где здесь гостиница, Свайнхильд? Ничего особенного мне не надо: скромная комната с ванной, желательно с окнами на восток. Я люблю просыпаться с лучами солнца.

— Я брошу свежего сена в козий хлев, — сказала Свайнхильд. — Не бойся, — прибавила она, заметив растерянный взгляд Лафайета. — Там никто не живет с тех самых пор, как мы съели козу.

— Неужели в этом городе нет гостиницы?

— Для парня, у которого не все дома, ты быстро соображаешь. Ну, пошли.

Вслед за Свайнхильд он вышел через заднюю дверь на каменистую тропинку, которая вела к воротам, заросшим сорной травой. Неподалеку виднелось покосившееся строение. Лафайет поплотнее запахнул камзол под порывами холодного ветра.

— Полезай-ка сюда, — пригласила его Свайнхильд. — Устраивайся под навесом, если хочешь. Я за это денег не возьму.

Лафайет заглянул внутрь, стараясь разглядеть что-нибудь в темноте. Четыре подгнивших столба кое-как подпирали проржавевшую металлическую крышу. Под ней густо разрослась сорная трава. Он принюхался — в хлеву явственно различался запах, по которому можно было догадаться о его прежней обитательнице.

— Нельзя ли найти что-нибудь поприличнее, — взмолился Лафайет. — Я до конца своих дней был бы тебе признателен.

— Ничего не выйдет, приятель, — заявила Свайнхильд. — Деньги вперед. Два пенса за еду, два за ночлег, пять за разговор.

Лафайет порылся в карманах и достал пригоршню серебряных и золотых монет. Он протянул Свайнхильд плоскую монету достоинством в 50 артезианских пенсов.

— Этого хватит?

Свайнхильд взвесила монету на ладони, попробовала ее на зуб и уставилась на Лафайета.

— Это же настоящее серебро, — прошептала она. — Ради всего святого, Лейф, то есть Лафайет, что же ты раньше не сказал, что ты при деньгах? Пойдем, дорогой. Для тебя — все самое лучшее.

О'Лири последовал за ней обратно в дом. Она зажгла свечу и по крутой лестнице проводила его наверх, в крохотную комнатку с низким потолком. Он огляделся: кровать под лоскутным одеялом, круглое оконце, застекленное донышками от бутылок, на подоконнике горшок с геранью. Он осторожно принюхался, но в комнате пахло только дешевым мылом.

— Великолепно, — просиял он. — Только где же ванная?

— Корыто под кроватью. Я сейчас принесу горячей воды.

Лафайет вытащил медное корыто, снял камзол и сел на кровать, чтобы разуться. За окном всходила луна, освещая далекие холмы, чем-то похожие на холмы Артезии. А во дворце сейчас Дафна, наверно, идет к столу об руку с каким-нибудь болтливым денди, удивляясь про себя исчезновению мужа и, может быть, смахивая иногда с ресниц слезинку…

Усилием воли он отогнал прочь мысли о ее гибком стане и вздохнул поглубже, чтобы успокоиться. Ни к чему расстраиваться. В конце концов, он делает все, что в его силах. Где есть желание, там есть и возможность. В разлуке сердце любит сильнее…

— Кого? — пробормотал он. — Меня или того, кто поближе?

Открылась дверь, и на пороге появилась Свайнхильд с двумя ведрами, от которых валил пар. Она вылила воду в корыто и локтем попробовала воду.

— В самый раз, — сказала она.

Лафайет прикрыл за ней дверь, разделся, обнаружив при этом, что дорогая ткань камзола была местами порвана, и со вздохом облегчения погрузился в горячую воду. Мочалки нигде не было видно, но под рукой оказался кусок коричневого мыла. Лафайет намылился и горстями стал поливать воду на голову — мыло сразу же попало ему в глаза. Он ополоснулся, расплескивая воду и что-то бормоча, поднялся и потянулся за полотенцем.

— Черт, — выругался он. — Забыл попросить…

— Вот, возьми, — раздался рядом голос Свайнхильд, и жесткая ткань коснулась его руки.

О'Лири схватил полотенце и живо обмотался им.

— Что ты тут делаешь? — спросил он, становясь на холодный пол. Уголком полотенца он протер глаза и увидел, как в этот самый момент девушка сняла сорочку из грубого хлопка.

— Эй! — воскликнул он. — Что ты делаешь?

— Если тебе больше не нужна вода, — язвительно ответила она, — то я приму ванну.

О'Лири быстро отвел глаза — не из эстетических соображений, напротив. То, что он успел заметить — стройное тело, ножка, пробующая воду, — было очаровательно. Несмотря на растрепанные волосы и обломанные ногти, у Свайнхильд была фигура принцессы — точнее, принцессы Адоранны. Он быстро вытер спину и грудь, слегка коснулся полотенцем ног, откинул покрывало и юркнул в постель, натянув одеяло до подбородка.

Свайнхильд что-то мурлыкала себе под нос, беспечно плескаясь в корыте.

— Поторопись, — сказал он, разглядывая стену. — Что если Алан, то есть Халк, поднимется сюда?

— Ему придется подождать своей очереди, — сказала Свайнхильд. Впрочем, этот неряха никогда не моется ниже подбородка.

— Он твой муж?

— Можно сказать, что да. Над нами никто не произносил магических слов, у нас даже не было вшивой гражданской церемонии в ближнем городке. Этот бездельник утверждает, что так нам не придется платить налоги, но если ты хочешь знать мое мнение…

— Ну, все? — выдавил из себя О'Лири и зажмурился, стараясь не смотреть на Свайнхильд.

— Почти. Осталось только…

— Свайнхильд, пожалуйста, мне надо выспаться перед дальней дорогой.

— Где полотенце?

— В ногах постели.

Легкое женское дыхание, шлепанье босых женских ног, близость молодого женского тела.

— Подвинься, — услышал он нежный женский голос у своего уха.

— Что? — Лафайет подскочил на постели. — Господи, Свайнхильд, ты не можешь здесь спать!

— Неужели ты считаешь, что я не могу спать в своей собственной постели? — с негодованием воскликнула она. — Что же мне, по-твоему, устроиться на ночь в козьем хлеву?

— Нет, конечно, нет, но…

— Послушай, Лейф, давай без глупостей! Либо у нас все поровну, либо отправляйся спать на кухонном столе, со всеми своими деньгами. — Он почувствовал рядом с собой ее горячее, молодое тело. Она перегнулась через него, чтобы задуть свечу.

— Дело вовсе не в этом, — слабо запротестовал Лафайет. — Дело в том, что…

— Тогда в чем же?

— Я что-то никак не соображу, в чем дело. Мне только кажется, что мы оказались в довольно щекотливой ситуации: внизу храпит твой муженек, а выход отсюда только один.

— Кстати, о храпе, — неожиданно заметила Свайнхильд. — Уже несколько минут я не слышу ни звука.

При этих словах дверь с треском распахнулась. При свете высоко поднятого масляного фонаря Лафайет увидел разъяренное лицо Халка. Его глаз украшал огромный синяк, а над ухом вздулась шишка величиной с куриное яйцо.

— Ага! — заорал он. — Блудница Иезавель! Прямо под моей крышей!

— Под твоей крышей! — передразнила его Свайнхильд, Лафайет же в это время старался вжаться в стену. — Насколько я помню, этот притон достался мне от моего отца, и я по доброте сердечной подобрала тебя на улице, после того как мартышка стащила твою шарманку или что ты там еще мне наплел!

— Как только я увидел этого прилизанного хлыща, я сразу же заподозрил неладное, — прорычал Халк, тыча в сторону О'Лири пальцем словно кавалерийским пистолетом. Он повесил фонарь на крюк у двери, засучил рукава, обнажив бицепсы размером с тыкву, и ринулся к кровати. Отчаянным движением Лафайет выпутался из одеяла и соскользнул в щель между матрацем и стеною. Голова Халка врезалась в стену с треском, напоминающим удар разъяренного быка в ограду арены. Великан пошатнулся и осел на пол, как мешок с консервами.

— Ну и удар у тебя, Лейф, — прозвучал откуда-то сверху восхищенный голос Свайнхильд. — Наконец-то этот грубиян получил по заслугам.

Кое-как высвободив руки и ноги из обмотавшегося вокруг него одеяла, Лафайет вылез из-под кровати — и встретил устремленный на него взгляд Свайнхильд.

— Чудной ты парень, — сказала она. — Сначала сшибаешь его с ног одним ударом, а потом прячешься под кроватью.

— Я уронил контактные линзы, — надменно ответил Лафайет, поднимаясь на ноги. — Ну, да бог с этим. Я редко пользуюсь ими, разве что придется написать завещание. — Он схватил свои вещи и стал натягивать их с предельной скоростью.

— Я думаю, завещание не помешает, — вздохнула Свайнхильд, перекидывая прядь светло-русых волос через плечо. — Когда Халк придет в себя, он вряд ли будет в хорошем настроении.

Она разыскала в скомканных простынях свои вещи и стала одеваться.

— Не беспокойся, не стоит меня провожать, — поспешно сказал Лафайет. Я знаю, где выход.

— О чем это ты говоришь, приятель? Ты что же, думаешь, я останусь здесь после всего, что произошло? Давай-ка уберемся отсюда, пока он не очнулся, не то тебе опять придется усмирять его.

— Пожалуй, ты права. Тебе неплохо было бы пожить у матери, пока Халк поостынет. А тогда ты сможешь объяснить ему, что он ошибся, и на самом деле все было совсем не так.

— Совсем не так? — недоуменно переспросила Свайнхильд. — А как же все было? Но можешь не отвечать. Ты странный парень, Лейф, но я думаю, ты действуешь из лучших побуждений — чего нельзя сказать об этой большой обезьяне, Халке!

Лафайету показалось, что в уголке голубого глаза блеснула слезинка, но, прежде чем он успел в этом удостовериться, Свайнхильд отвернулась.

Она застегнула корсаж, открыла скрипучие дверцы шкафа, встроенного в стену за дверью, и достала широкую накидку.

— Пойду приготовлю что-нибудь перекусить нам в дорогу, — сказала она, спускаясь по темной лестнице. Лафайет взял фонарь и последовал за ней в кухню. Пока Свайнхильд складывала в корзину буханку грубого хлеба, кусок черноватой колбасы, яблоки, желтый сыр, кухонный нож и бутыль подозрительного лиловатого вина, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, напряженно прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся сверху.

— Ты очень предусмотрительна, — сказал Лафайет, беря корзину. Надеюсь, ты не будешь против, если я тоже кое-что добавлю в знак признательности?

Лафайет стал рыться в карманах, во Свайнхильд остановила его:

— Не надо. Деньги пригодятся нам в дороге.

— Нам? — Лафайет удивленно поднял брови. — Где живет твоя мать?

— Вот заладил! Ты что, помешался на матерях? Моя мать умерла, когда мне был год. Давай поторапливаться, Лейф. Нам надо уйти подальше, прежде чем мой благоверный пустится за нами в погоню.

И она распахнула заднюю дверь навстречу порыву холодного ветра.

— Но ты не можешь идти со мною!

— Почему это? Нам по пути.

— Ты тоже хочешь увидеть герцога? Но мне казалось, ты сказала…

— Да пропади пропадом твой герцог! Я просто хочу попасть в большой город, посмотреть на сверкающие огни, пожить немного в свое удовольствие, пока я еще молодая. Лучшие годы жизни я провела за стиркой носков этого борова, предварительно силой стягивая их с него. И что я за это получила? Великолепный бросок, последовавший за ударом сковородкой в целях самозащиты.

— Но… что могут люди подумать? Ведь Халк вряд ли поверит, что ты меня не интересуешь, я хотел сказать, не интересуешь, как…

Свайнхильд с вызовом подняла подбородок и оттопырила нижнюю губку выражение, при помощи которого принцесса Адоранна разбила не одно сердце.

— Прошу прощенья, благородный сэр, мне это как-то не пришло в голову. Но теперь я поняла свою ошибку и оставлю вас. Ступай вперед! Я как-нибудь обойдусь без твоей помощи.

Она развернулась и пошла по освещенной луной улице. На этот раз О'Лири был уверен, что увидел слезинку на ее щеке.

— Свайнхильд, подожди! — Он бросился вслед за ней и схватил ее за накидку. — Я хотел сказать… Я не хотел сказать…

— Оставь, пожалуйста, — сказала Свайнхильд голосом, в котором Лафайету почудились нотки отчаяния. — Я прекрасно жила до того, как ты явился, смогу как-нибудь прожить без тебя и дальше.

— Свайнхильд, я скажу тебе правду, — выпалил он, забегая вперед. Истинная причина того, что я… э-э-э… сомневался, стоит ли нам путешествовать вместе, заключается в том, что я испытываю к тебе сильное влечение. Поэтому я не могу ручаться, что всегда буду вести себя, как полагается джентльмену. А я женатый мужчина, и ты замужем, и…

Он остановился и перевел дух. Свайнхильд тоже остановилась, пристально взглянула ему в лицо и обвила его шею руками. Ее бархатные губы прижались к его губам, и он ощутил все изгибы ее стройного тела…

— А я уж подумала, что мои чары на тебя не действуют, — призналась она, покусывая его за ухо. — Чудной ты, Лейф. Но я тебе верю. Ты и впрямь такой джентльмен, что никак не можешь оскорблять девушку.

— Именно так, — поспешно согласился Лафайет. — А еще я подумал, что скажут моя жена и твой муж.

— Ну, об этом не стоит беспокоиться, — и Свайнхильд вскинула голову. Прибавь-ка шагу: если мы поторопимся, то к рассвету будем в Порт-Миазме.

3

Стоя на вершине каменистого холма, Лафайет оглядывал залитый лунным светом пологий, пустынный склон, опускавшийся к серебристой поверхности большого озера, протянувшегося до самого горизонта. Острова, раскинувшиеся широким полукругом на его неподвижной глади, являлись продолжением гряды гор, которая протянулась по левому берегу. На самом последнем островке в цепи мерцали огни далекого города.

— Я с трудом могу поверить, что уже однажды путешествовал по этой местности, — сказал он. — Если бы мне не посчастливилось найти оазис с автоматом кока-колы, я бы умер в пустыне от жажды.

— Я стерла ноги, — простонала Свайнхильд. — Давай немного передохнем.

Они расположились на склоне. Лафайет открыл корзину с едой — и в нос ему ударил резкий запах чеснока. Он нарезал колбасу, и они принялись жевать ее, глядя на звезды.

— Странно, — сказала Свайнхильд, — когда я была маленькой, я думала, что на всех этих звездах живут люди. Целыми днями они гуляют в прекрасных садах, танцуют и развлекаются. Я представляла, что я сирота и меня похитили с такой звезды. Я верила, что когда-нибудь за мной вернутся и заберут обратно.

— А я, как ни странно, никогда ни о чем подобном не думал, — ответил Лафайет, — но однажды обнаружил, что стоит мне сосредоточить физические энергии, и раз — я в Артезии!

— Послушай, Лейф, — прервала его Свайнхильд. — Ты отличный парень, только перестань молоть чепуху! Одно дело мечтать, и совсем другое дело принимать мечты за правду. Забудь весь этот бред об энергиях и вернись с неба на землю: ты всего-навсего в Меланже, нравится тебе это или нет. Меланж не бог весть что, но с этим надо смириться.

— Артезия, — вздохнул Лафайет. — Я бы мог быть там королем — только я отказался от престола. Слишком большая ответственность. Но ты была принцессой, Свайнхильд. А Халк — графом. Отличный парень, если только его получше узнать…

— Ну, какая я принцесса? — невесело рассмеялась Свайнхильд. — Я кухарка, Лейф, и этим все сказано. Сам подумай, мыслимое ли это дело: я разряжена в пух и прах, смотрю на всех свысока, а рядом бежит пудель на поводке?

— Не пудель, а тигренок, — поправил ее Лафайет. — И ты ни на кого не смотрела свысока, у тебя был прекрасный характер. Правда, однажды ты вспылила, когда решила, что я пригласил горничную на бал…

— А как же иначе? — удивилась Свайнхильд. — С какой стати я стала бы приглашать на свою пирушку всяких служанок-замарашек?

— Минуточку, — вспылил Лафайет. — Дафна ни в чем не уступала никому из приглашенных дам — разве что тебе. Она настоящая красавица, надо было только отмыть ее и прилично одеть.

— Мне бы новые тряпки не помогли — я все равно не стала бы леди, уверенно заявила Свайнхильд.

— Чепуха, — возразил Лафайет. — Если бы ты только постаралась, ты была бы не хуже других — даже лучше.

— Ты считаешь, что я стану лучше, если надену модное платье, отмою руки и буду ходить на цыпочках, так, что ли?

— Я вовсе не это имел в виду. Я хотел сказать, что…

— Пустое, Лейф. Болтаем невесть о чем. У меня неплохая фигура, я сильная и выносливая — этого вполне достаточно. На что мне еще кружевные панталоны? Ты согласен со мной?

— Знаешь что? Когда мы попадем в столицу, мы пойдем к парикмахеру и сделаем тебе прическу, а потом…

— Не стоит, Лейф. Я не стыжусь своих волос. К тому же пора в путь. До отдыха еще далеко — впереди длинная дорога. К тому же нам предстоит переправиться через озеро, а это нелегкое дело, можешь мне поверить.

Берег озера у подножья скалистого мыса оказался заболоченным; от воды шел запах водорослей и разложившейся рыбы. Поеживаясь, Лафайет и Свайнхильд вошли по щиколотку в илистую воду и стали оглядывать неровный темный берег. Но тщетно старались обнаружить они признаки каких-нибудь плавающих средств, при помощи которых можно было бы переправиться в город на острове, чьи огни сияли и искрились над темной водой.

— Старое корыто, видно, потонуло, — заключила Свайнхильд. — Раньше оно каждый час плавало в город, и за полтора доллара можно было переправиться на ту сторону.

— Очевидно, нам следует подумать о другом способе переправы, — заметил Лафайет. — Посмотри, видишь эти лачуги на берегу? Там, должно быть, живут рыбаки. Я уверен, что кто-нибудь из них за плату согласится доставить нас на тот берег.

— Будь осторожен, Лейф: об этих рыбаках идет дурная слава. Они запросто могут тебя прикончить, очистить карманы, а тело бросить в воду.

— Ничего не поделаешь, придется рискнуть. Нельзя же оставаться здесь мы так совсем окоченеем.

— Послушай, Лейф… — она схватила его за рукав. — Давай пройдем вдоль берега и поищем лодку, которая плохо привязана, и…

— Ты предлагаешь, чтобы мы украли лодку и тем самым лишили какого-нибудь беднягу средств к существованию? Стыдись, Свайнхильд!

— Ну, ладно, ладно. Оставайся здесь, я сама позабочусь о лодке.

— Эти слова не делают тебе чести, Свайнхильд, — строго сказал Лафайет. — Мы будем действовать прямо и открыто. Помни, что в жизни следует оставаться честным при любых обстоятельствах.

— Чудно говоришь, Лейф. Ну да делай как знаешь.

По илистому берегу Лафайет направился к ближайшей хижине, которая представляла собой покосившееся строение из прогнивших досок. Из заржавелой трубы поднимались худосочные колечки дыма, подхватываемые порывами ледяного ветра. Из-под опущенного на единственном окне ставня просачивалась тонкая полоска света. Лафайет постучал в дверь. Через некоторое время внутри послышался скрип пружин кровати.

— Кто там? — раздался хриплый недовольный голос.

— Э-э-э… Мы путешественники, — ответил Лафайет. — Нам надо переправиться в столицу. Мы готовы хорошо заплатить. — Он охнул, получив от Свайнхильд удар локтем в бок. — Насколько позволят наши средства, конечно.

Послышалось чертыхание, сопровождаемое звуком отодвигаемого засова. Дверь слегка приоткрылась, и где-то на уровне плеча Лафайета показался воспаленный, слезящийся глаз, который уставился на них из-под косматой брови.

— Какого черта! — прозвучал голос, принадлежавший владельцу глаза. Чего вам надо, придурки?

— Выбирай выражения, — одернул его Лафайет. — Здесь дама.

Слезящийся глаз оценивающе оглядел Свайнхильд, стоявшую позади Лафайета. Широкий рот растянулся в ухмылке, обнажившей множество больших гнилых зубов.

— Чего же ты раньше не сказал, сквайр? Это меняет дело. — Глаз продолжал изучать Свайнхильд. — Так чего вам надо?

— Нам нужно попасть в Порт-Миазм, — объяснил Лафайет, стараясь загородить собою Свайнхильд. — Дело крайне важное.

— Понятно. Ну что ж, утром…

— Мы не можем ждать до утра, — перебил его Лафайет. — Мы не намерены ночевать в этой грязи, и к тому же нам нужно побыстрее убраться отсюда, то есть я хотел сказать, незамедлительно попасть в столицу.

— Ну хорошо, вот что мы сделаем: я, так и быть, пущу красотку переночевать в дом. А тебе, сквайр, выкину кусок брезента, чтоб тебя не просквозило на ветру, а утречком…

— Как ты не поймешь! — прервал его О'Лири. — Мы хотим отправиться сейчас же — немедленно — без всяких проволочек.

— Ага, — кивнул абориген и широко зевнул, прикрывая громадный рот ручищей, густо покрытой черной растительностью. — В этом случае, дружище, тебе нужна лодка.

— Послушай, — вспылил О'Лири, — я тут стою на холоде, предлагая тебе вот это, — и, порывшись в кармане, он достал еще одну серебряную артезианскую монету в пятьдесят пенсов, — только за то, чтобы ты переправил нас на ту сторону. Согласен ты или нет?

— Ух ты! — рыбак разинул рот от удивления. — Похоже на чистое серебро.

— Так оно и есть, — подтвердил Лафайет. — Итак, ты повезешь нас или нет?

— Спасибо тебе, приятель, — и огромная лапа потянулась за монетой, но Лафайет быстро отдернул руку.

— Зачем же так? — укоризненно произнес он. — Сначала переправь нас в город.

— Угу.

Ручища почесала лохматую голову, заросшую черными жесткими волосами. Звук, раздавшийся при этом, напоминал скрежет напильника по дереву.

— Тут, правда, есть одно маленькое препятствие. Но я постараюсь найти выход, — поспешно прибавил рыбак. — Плата — серебро и немного внимания и любви вашей дамы. Надеюсь, она мне не откажет.

Его ручища попыталась отпихнуть О'Лири в сторону, но тот изо всех сил ударил по костяшкам пальцев. Рыбак резко отдернул руку и засунул пальцы в рот.

— У-у-у! — протянул он, обиженно глядя на О'Лири. — Больно же, парень!

— Иначе и быть не могло, — холодно отозвался Лафайет. — Если бы я не торопился, я бы выволок тебя наружу и вздул.

— Неужели? Тебе бы пришлось потрудиться, сквайр. Меня не так-то просто вздуть.

В доме послышался шорох, и в дверь просунулась голова, за которой последовали широченные плечи и массивный торс. Вслед за этим на четвереньках появился сам хозяин хижины. Он поднялся на ноги, которые напоминали два столба, и оказался ростом под два с половиной метра.

— Ладно, возьму с вас деньги на той стороне, — сказал гигант. — Думаю, мне не вредно будет немного попотеть. Ждите здесь, я мигом вернусь.

— Надо отдать тебе должное, Лейф, — прошептала Свайнхильд, провожая глазами гиганта, пока тот не скрылся в тумане. — Ты не струсил перед этим верзилой.

Она задумчиво посмотрела вслед ушедшему великану.

— В нем, однако, есть своя прелесть, что-то животное, — прибавила она.

— Пусть только пальнем тебя тронет, и я оторву ему голову, — отрезал Лафайет.

— Да ты ревнуешь, Лейф, — с удовлетворением заметила Свайнхильд. — Но смотри, не увлекайся, — прибавила она. — Я по горло сыта оплеухами, которые получала в трактире всякий раз, когда какой-нибудь бродяга заглядывался на меня.

— Я? Ревную? Да ты с ума сошла.

О'Лири засунул руки в карманы и принялся ходить взад и вперед, а Свайнхильд тем временем занялась своей прической, напевая что-то вполголоса.

Прошло более четверти часа. Наконец они вновь увидели гиганта — он шелк ним, ступая удивительно легко и неслышно.

— Все готово, — хрипло прошептал он. — Пошли.

— К чему такая таинственность? — громко спросил Лафайет. — Что…

Стремительным движением гигант зажал ему рот рукой, задубевшей, словно седельная кожа.

— Потише, приятель, — прошипел он. — Ты же не хочешь разбудить соседей. Ребята устали, им надо выспаться.

Лафайет отстранил руку великана, от которой шел резкий запах смолы и селедки.

— Извини, я не хотел никого беспокоить, — прошептал он.

Взяв Свайнхильд за руку, он направился за рыбаком по илистому берегу к наполовину развалившемуся каменному причалу, у которого качалась неуклюжая рыбачья плоскодонка. Она осела дюймов на шесть, когда их спутник влез в нее и устроился на веслах. Лафайет помог спуститься Свайнхильд и заскрежетал зубами, когда великан подхватил ее за талию и опустил на корму.

— Садись вперед, приятель, и смотри, чтобы мы не наскочили на плавающие бревна.

Лафайет едва успел сесть, как весла опустились в воду, и лодка стремительно отчалила от берега. От резкого толчка Лафайет едва не свалился в воду. Он крепко вцепился в борт и стал прислушиваться к скрипу уключин и плеску волн о нос лодки. Причал быстро скрывался из виду, растворяясь в густеющем тумане. Он посмотрел через плечо на огни далекого города, мерцающие над неспокойной темной водой. Влажный ветер, казалось, пронизывал его до костей.

— Долго плыть до города? — спросил он охрипшим голосом, поплотнее запахивая камзол.

— Ш-ш-ш… — прошипел рыбак, не оборачиваясь.

— Ну, а сейчас в чем дело? — не выдержал Лафайет. — Боишься разбудить рыбу?

— Потише, пожалуйста, парень, — взмолился великан. — Ты и представить себе не можешь, как звук переносится по воде. — Он наклонил голову, словно прислушиваясь. Со стороны берега донеслись едва различимые крики.

— Похоже, не все так щепетильны, как мы, — язвительно заметил Лафайет. — Ну, теперь мы можем говорить или…

— Заткнись, болван, — прошипел великан, — не то они нас услышат.

— Кто? — громко спросил Лафайет. — Что здесь происходит? Почему мы должны от кого-то скрываться?

— Потому что парню, у которого я позаимствовал лодку, это может не понравиться, — прорычал гигант. — Но боюсь, уже поздно. У этих ребят слух, как у летучих мышей.

— Что может не понравиться парню, у которого ты позаимствовал лодку? недоуменно переспросил Лафайет.

— То, что я ее позаимствовал.

— Ты хочешь сказать, что не спросил его разрешения?

— Зачем было будить человека среди ночи с такой дурацкой просьбой?

— Не может быть! Ты… ты…

— Зови меня Кранч, а все ругательства прибереги для бездельников, которые уже наверняка пустились за нами в погоню. — Кранч приналег на весла, и лодка понеслась вперед.

— Чудесно, — простонал Лафайет. — Просто великолепно. Вот награда за нашу честность: ночные гонки с полицией на хвосте.

— Послушай меня, парень, — сказал Кранч. — Эти ребята никакие не полицейские. И они без всяких там предрассудков. Если нас поймают, то в суд не потащат, можешь мне поверить.

— А может быть, повернуть назад, — предложил Лафайет. — Мы бы объяснили, что вышло недоразумение.

— Мне совсем не хочется идти на корм рыбам, ваша светлость, не знаю, как тебе, — заявил Кранч. — И потом, нам надо подумать о малютке. Эти ребята не церемонятся с девчонками.

— Побереги дыхание, — сказал Лафайет. — Лучше приналяг на весла.

— Если я еще приналягу на весла, то они сломаются, — сказал Кранч. Похоже, они нас догоняют, приятель. Придется мне облегчить корабль.

— Неплохая мысль, — согласился Лафайет. — Что мы можем выбросить за борт?

— Никаких снастей в лодке нет — значит, их не скинешь за борт. Я на веслах и не могу бросить эту посудину. Ну, и милашку нельзя выбросить за борт, разве что в крайнем случае. Поэтому, видишь ли, приятель, кроме тебя, никого не остается.

— Кроме меня? — машинально повторил Лафайет. — Да ты что, Кранч? Я же тебя нанял, забыл ты, что ли? Ты шутишь…

— Какие уж тут шутки.

Великан положил весла в лодку, отер руки и повернулся к Лафайету.

— Но — кто тебе заплатит, если я буду в озере?

О'Лири пытался выиграть время, отодвигаясь как можно дальше на нос лодки.

— Да, это сложный вопрос, — согласился Кранч, почесывая подбородок. Послушай, отдай-ка мне прежде кошелек.

— Ни за что. Кошелек останется при мне.

— Ну, ничего не поделаешь. Раз уж ты такой жмот, придется взять двойную плату с твоей подружки.

И с этими словами Кранч наклонился вперед, стараясь схватить Лафайета. Но тот увернулся и бросился на великана, пытаясь ударить его головой в живот.

Однако вместо живота вдруг оказалась кирпичная стена. Упав на дно лодки, О'Лири краем уха услышал свистящий звук, за которым последовал глухой удар, словно деревянным молотком ударили о кол.

Затем произошло землетрясение, подбросившее лодку вверх, как ореховую скорлупку. Лафайета окатило водой с головы до ног. Он вскочил, беспорядочно размахивая кулаками.

— Полегче, Лейф, — прозвучал голос Свайнхильд. — Я стукнула его веслом, и он свалился носом вниз. Чуть было не потопил нас к чертовой матери. Давай-ка побыстрей выбросим его за борт.

— Мы… мы не можем этого сделать, — с трудом проговорил Лафайет. — Он без сознания и наверняка утонет.

О'Лири взял из ее рук весло и ощупью нашел скамейку. Отпихнув слоновью ногу Кранча, он погрузил весло в воду и приналег…

Раздался сухой треск, и весло сломалось, отбросив его к борту.

— Видно, я перестаралась, — печально заметила Свайнхильд. — Это все привычка орудовать сковородками и котелками…

Лафайет с трудом поднялся и сел на скамью, стараясь на обращать внимания на боль в голове, шее, глазах и других местах.

— Придется грести одним веслом, — сказал он, задыхаясь. — Только в каком направлении?

— Понятия не имею, — ответила Свайнхильд. — Думаю, это и неважно теперь. Глянь-ка!

О'Лири посмотрел по направлению ее вытянутой руки. Из густого тумана с левого борта на них надвигалось что-то белое, напоминающее по форме треугольник.

— Это парусник, — прошептал Лафайет, глядя, как судно их преследователей, покачиваясь на волнах, приближалось из тумана. На палубе столпилось с полдюжины человек. При виде неподвижной лодки они подняли крик и, изменив курс, направили к ней судно. Оставшееся весло Лафайет разбил о голову первого моряка, попытавшегося перепрыгнуть в лодку. Но потом на него, казалось, обрушился неизвестно откуда взявшийся айсберг, погребая его под тоннами камней и оледеневших костей мамонта.

Придя в себя, О'Лири обнаружил, что лежит ничком в ледяном капустном супе, а в голове у него раздаются удары медного гонга. Пол под ним вздымался и падал в затяжной мертвой петле, а когда он попытался за что-нибудь схватиться, то обнаружил, что его руки обрублены по плечи. Он пошевелил ногами — и лицо его еще глубже ушло в холодную жижу, которая с бульканьем потекла ему за ворот. Он сильнее оттолкнулся ногами и кое-как перевернулся на спину. Оглядевшись, он понял, что лежит на палубе небольшого парусного судна. Руки все-таки на месте, решил он, почувствовав обжигающую боль в крепко связанных запястьях.

— Никак наш щеголь проснулся? — услышал он чей-то веселый голос. — Надо бы врезать ему пару раз по морде.

— Подожди, сначала вытянем жребий, кому достанется девчонка.

О'Лири потряс головой и, застонав от нестерпимой боли, окончательно пришел в себя. Прямо перед собой он увидел с дюжину обутых в резиновые сапожища ног, топчущихся у нактоуза. Ногам под стать были и крепкие тела их владельцев. Неподалеку стояла Свайнхильд, которую держал сзади за локти детина с отрубленным ухом и лицом, изрытым оспой. Изловчившись, она неожиданно лягнула его. От такой любезности детина подскочил и выругался под дружный хохот своих товарищей.

— Ишь ты, живая какая! — ухмыльнулся беззубый парень с сальными волосами до плеч. — Ну, давайте тянуть жребий. У кого соломинки?

— Какие же соломинки на корабле? — отозвался другой. — Придется тащить рыбу.

— Рыбу… — неуверенно протянул широкоплечий коротышка, до самых глаз заросший иссиня-черной бородой. — Никогда не слыхал, чтобы из-за девки тянули рыбу. А нам все надо сделать честь по чести, по всем правилам.

— Оставьте в покое ваш улов, мальчики, — предложила Свайнхильд. — Я привыкла сама выбирать себе дружков. Вот ты, красавчик, — вызывающе обратилась она к самому рослому члену команды. Это был белобрысый парень с огромным подбородком и лицом цвета овсянки. — Ты мне нравишься. Ты что же, уступишь меня этим бродягам?

Тот, к кому были обращены эти слова, разинул рот, потом ухмыльнулся и, распрямив широкие сутулые плечи, выпятил грудь колесом.

— Ну, что ж, ребята, я думаю, дело ясное…

Свайка, брошенная чьей-то рукой, описала короткую дугу и угодила в челюсть говорившего, который рухнул на пол как подкошенный.

— Брось свои штучки, девка, — скомандовал чей-то хриплый голос. — Не пытайся нас перессорить. Здесь все поровну. Верно, ребята?

В ответ раздались голоса одобрения. Лафайет попытался сесть и ударился головой о румпель, расположенный как раз над ним. Рулем никто не управлял — румпель был закреплен канатом, и судно неслось по ветру над пенящимися волнами. Порывы ветра надували растянутый по гику парус. О'Лири попытался освободить руки, но врезающиеся в запястья веревки были крепки, как стальные наручники. Пока матросы хохотали над грубой шуткой, подмигивая Свайнхильд, один из них старательно собирал в кулак копченые селедки, высунув от усердия кончик языка. А Свайнхильд, предмет дележки, стояла в мокром, облепившем ее стройное тело платье, с высоко поднятым подбородком и посиневшими губами.

Лафайет простонал сквозь зубы. Хорошо же он защищает девушку, ничего не скажешь! Если бы он упрямо не настаивал на своем, с ними бы ничего подобного не произошло. Из этой переделки он вряд ли сумеет выбраться живым, ведь Свайнхильд предупреждала его, что местные жители не моргнув глазом пустят его на корм рыбам. Возможно, они сначала подчистую ограбят его и уж потом бросят за борт. А с ножом под ребром или нет — это уже не важно. А что будет с бедняжкой Свайнхильд! Ее мечтам о красивой жизни в большом городе не суждено сбыться. Лафайет яростно потянул веревки. Если бы только ему удалось освободить одну руку, если бы он смог повалить вниз одного из этих хохочущих уродов, если бы у него осталась хоть капля его прежней способности управлять психическими энергиями…

Лафайет глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. К чему пытаться пробить головой еще одну каменную стену? Голыми руками ему не порвать крепкую пеньковую веревку. Но если бы ему удалось совершить одно-единственное маленькое чудо — пустяк по сравнению с перемещением в Артезию, вызовом дракона или даже появлением коробки конфет по первому его требованию. Нужно попытаться лишь чуть-чуть изменить ситуацию, чтобы у него появился хоть какой-то шанс.

— Большего мне не надо, — прошептал он, плотно закрывая глаза. Один-единственный шанс.

«Но я должен знать, чего именно я хочу, — напомнил он себе. — Ведь сосредоточение психических энергий — никакое не волшебство. Все сводится к управлению энтропийными энергиями во Вселенной, для того чтобы изменять положение предметов по своему желанию. Например, ослабить веревки…»

Но веревка не может ослабнуть, вспомнил он. Нельзя повлиять на уже известный элемент ситуации. В лучшем случае я могу оказать воздействие на то, что должно произойти. Да и это не всегда получается.

«Ну ладно. Вот если бы здесь, на палубе, оказался нож — старый заржавленный нож для чистки рыбы, случайно брошенный кем-то. Я бы дотянулся до него и…»

— Лежи спокойно, сухопутная крыса, — раздался над ним окрик, сопровождаемый ударом в ухо, от которого у Лафайета перед глазами замелькали мириады планет. Он зажмурился и ощутил в носу резкий запах сыра и чеснока. Что-то похожее на колючую проволоку оцарапало ему шею. Он попытался отодвинуться и почувствовал, как под ним хрустнуло что-то круглое. Яблоко, догадался он по свежему запаху. И сыр с колбасой…

Лафайет затаил дыхание. Это была корзина с едой. Пираты прихватили ее с собой заодно с пленниками. А в корзине был нож.

Лафайет приоткрыл один глаз, оценивая положение. Четверо матросов сгрудились вокруг своего товарища, изучая рыбьи головы, зажатые у него в кулаке. Шестой храпел у их ног. Свайнхильд скорчилась на палубе, куда ее, очевидно, толкнул один из поклонников.

Связанными руками О'Лири осторожно ощупал под собой палубу. Передвинувшись в сторону, он натолкнулся на размокшую буханку хлеба и еще одно яблоко, расплющенное чьим-то сапогом. Он дотянулся до корзины и ощупал ее — она оказалась пуста. Под ней лежала колбаса. Лафайет подвинулся еще вперед, раздавив лопатками сыр. Волны с силой качнули корабль — и его онемевшие пальцы наконец-то обхватили рукоятку ножа.

Нож был небольшой, длиной всего в четыре дюйма, но этого было вполне достаточно для того, что он задумал. Лафайет перевернулся на живот и встал на колени, опираясь спиной о румпель. Зажав в руке нож, он нащупал канат и начал его перепиливать.

Минуты две мучительной работы — и раздался резкий, музыкальный щелчок. Освободившийся румпель с силой отбросил Лафайета в сторону и ударился о правый борт. Судно резко накренилось, разворачиваясь против ветра. Потеряв от неожиданности равновесие, матросы старались ухватиться за леер. Судно зарылось в волны, а парус стал полоскаться на ветру. Снасти заскрипели, на секунду парус провис, а затем с сухим треском, похожим на пистолетный выстрел, натянулся под ветром. Гик пронесся над палубой — как раз на уровне голов, отметил Лафайет, — и, сбив с ног четырех матросов, скинул их за борт. Со страшным плеском они упали в воду, а неуправляемое судно понеслось вперед по черным волнам.

4

— Бедный ты, бедный, — приговаривала Свайнхильд, прикладывая холодный компресс из куска юбки к одной из шишек на голове О'Лири. — Эти парни швыряли тебя, словно мешок с турнепсом.

— У меня ухо раздулось и горит, как печеный картофель, — сказал Лафайет. — Вот только не светится в темноте. — Он стоял за штурвалом, вглядываясь в приближавшиеся к ним огни города.

— В какой-то степени пираты оказали нам услугу, — заметил он. — На веслах мы бы не смогли приплыть так быстро.

— Твоя привычка видеть во всем только хорошее может вывести из себя, вздохнула Свайнхильд. — С этим что-то надо делать.

— Не вешай нос, Свайнхильд, — подбодрил ее Лафайет. — Мы, конечно, замерзли, промокли и устали до смерти, но самое страшное уже позади. Мы выкрутились из очень сложной переделки, сравнительно легко отделавшись: мои синяки и покушение на твою честь. Через несколько минут мы устроимся за столиком в каком-нибудь трактире, закажем по тарелке горячего супа и что-нибудь выпить, чтобы согреться. А потом отправимся в самую лучшую гостиницу города.

— Да, тебе легко говорить! С твоим-то языком ты, наверно, сразу раздобудешь тепленькое местечко при дворе герцога: будешь судьбу предсказывать или что-нибудь еще.

— Не нужно мне никакое местечко, — ответил Лафайет. — Я всего-навсего хочу выбраться из Меланжа и вернуться к той однообразной жизни, на которую я имел глупость сетовать несколько часов назад.

Он уверенно развернул судно и направил его правым галсом к приближающимся огням города, раскинувшегося на берегу. Они проплыли мимо буя с подвешенным над ним колоколом, звон которого уныло раздавался над водой. Вдоль берега протянулись высокие здания, напоминавшие набережную Амстердама, а за ними дома ярусами поднимались к мрачному замку из серого гранита. Они подплыли к освещенному доку, у которого мягко покачивались на волнах невзрачного вида суденышки. Когда их парусник подошел достаточно близко, Свайнхильд бросила канат мальчишке, стоящему на берегу. Тот поймал и закрепил его. Мигающие газовые фонари на набережной бросали тусклый свет на Мокрую булыжную мостовую, усеянную мусором. Пара бродяг без особого интереса наблюдала, как Лафайет помог Свайнхильд сойти на берег и бросил монету мальчишке. Мимо них к корабельным складам пробежала бродячая собака с обрубленным хвостом.

— Вот это да, какой город! — восхищенно воскликнула Свайнхильд, отбрасывая со лба прядь волос. — Порт-Миазм еще больше и красивее, чем я думала.

— Хм-м… — неопределенно протянул Лафайет, сворачивая в переулок и направляясь к покосившемуся винному погребку, над входом в который выцветшая вывеска гласила: «Трактир».

Они вошли в прокуренное, но теплое помещение и сели за столик в углу. Заспанный трактирщик молча принял их заказ и ушел, шаркая ногами.

— Вот так-то лучше, — сказал Лафайет, удовлетворенно вздыхая. — Нам досталось этой ночью, но теперь можно и отдохнуть: поужинаем и спать.

— Этот большой город пугает меня, Лейф, — сказала Свайнхильд. — Он какой-то безликий, все спешат и суетятся, у людей нет времени для общения друг с другом, а ведь это так много значит.

— Все спешат и суетятся? — изумился Лафайет. — Да здесь все вымерло, как в морге.

— Вот, к примеру, этот трактир, — продолжала Свайнхильд. — Открыт среди ночи. Никогда не видала ничего подобного.

— Да еще и десяти нет, — возразил Лафайет. — К тому же…

— К тому же мне надо выйти, — добавила Свайнхильд. — И ни кустика поблизости.

— Здесь для этого есть специальная комната, — поспешно объяснил Лафайет. — Вон там, где написано: «Женский туалет».

— Как это, прямо внутри?

— Конечно. Ты же в городе, Свайнхильд. Тебе придется привыкать к городским удобствам…

— Да ладно, я сбегаю в переулок.

— Свайнхильд! В туалет, пожалуйста!

— Ты тоже пойдешь со мной.

— Я не могу — это только для дам. Для мужчин другой туалет.

— Надо же! — недоверчиво покачала головой Свайнхильд.

— Ну, поторопись, сейчас уже подадут суп.

— Пожелай мне удачи.

Свайнхильд поднялась и неуверенно направилась к туалету. Лафайет вздохнул, отвернул насквозь промокшие кружевные манжеты, вытер влажное лицо застиранной салфеткой, лежащей рядом с тарелкой, и принюхался к запаху цыпленка и лука, идущему из кухни. При мысли об ужине у него потекли слюнки. Если не считать куска салями и тарелки сомнительного угощения в «Приюте нищего», он ничего не ел с самого обеда…

Сколько времени прошло с тех пор? Десять часов или миллион лет? Обед: изящно сервированный стол, накрытый на террасе; белоснежная скатерть и сверкающее серебро; расторопный слуга, разливающий по бокалам пенистое вино из запотевшей бутылки, обернутой салфеткой; тонкие ломтики аппетитной ветчины, бисквитный торт со взбитыми сливками, прозрачные чашечки с ароматным кофе…

— Эй, ты! — неожиданно раздался низкий голос, прерывая размышления О'Лири. Он огляделся, стараясь понять, кому адресовано столь невежливое обращение, и увидел двух здоровенных молодцов в синих ливреях с золотыми галунами, белых бриджах, туфлях с пряжками и шляпах-треуголках. Они стояли в дверях и обращались к нему.

— Да, это он, — сказал тот, что был пониже, и схватился за эфес шпаги. — Ты только посмотри, Снардли, кого мы поймали! Ишь ты, важная птица! Как бы он не улизнул от нас.

И, со звоном обнажив шпагу, он бросился к О'Лири.

— Не двигайся, приятель, — приказал он ледяным тоном. — Именем герцога ты арестован.

Его товарищ вытащил кремневый пистолет с длинным дулом, который мог бы принадлежать Джону Сильверу, и небрежно направил его Лафайету в голову.

— Веди себя тихо, бродяга, не то я пристрелю тебя за оказание сопротивления при аресте.

— Вы поймали не того бродягу, — нетерпеливо перебил его Лафайет. — Я только что приехал в этот город и не успел нарушить никаких законов, разве что здесь запрещено дышать.

— Пока еще нет, но об этом стоит подумать. — И стражник подтолкнул его шпагой. — Следуй за нами и не умничай, понятно? Нам с Йоквеллом все равно, живым тебя доставить или мертвым. Награда будет одна и та же.

— Я собственными глазами видел, как ты отделал парочку моих приятелей, — предупредил Йоквелл. — И мне ох как не терпится с тобой поквитаться. Он со зловещим щелчком взвел курок своего громадного пистолета.

— Да вы с ума сошли! — запротестовал О'Лири. — Я никогда в жизни не бывал прежде в этом паршивом городишке.

— Об этом ты расскажешь герцогу Родольфо. — И стражник еще раз ткнул его шпагой в бок. — Поднимайся, красавчик. Тут недалеко идти.

Встав на ноги, Лафайет бросил взгляд в сторону туалета: дверь была закрыта и за ней не слышно было ни звука. Хозяин трактира стоял, опустив глаза, у стойки и протирал оловянную пивную кружку. О'Лири поймал на себе его взгляд и попытался губами подать знак. Но трактирщик заморгал глазами и испуганно замахал рукой, как бы отгоняя нечистую силу.

— Вы, ребята, совершаете большую ошибку, — обратился Лафайет к стражникам, которые пинками подталкивали его к выходу. — Пока вы напрасно тратите здесь время, человек, которого вы разыскиваете, успеет скрыться. Вашему начальству это не понравится…

— Тебе тоже. А теперь заткнись.

Случайные прохожие жались к домам, пропуская стражников, ведущих О'Лири по узкой, кривой улочке к мрачной громаде, возвышающейся над городом. Они миновали высокие железные ворота, которые охраняли двое часовых в такой же форме, как и у сопровождавших О'Лири охранников. По мощеному двору они направились к деревянной двери, освещаемой двумя чадящими факелами. Войдя внутрь, они очутились в ярко освещенной комнате, по стенам которой были развешаны написанные от руки описания разыскиваемых преступников. У стола, заваленного ворохом пыльных бумаг, стояла скамейка.

— Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал, — сказал худой парень с желтоватым лицом, берясь за перо и придвигая к себе чистый лист бумаги. Ты напрасно вернулся в наш город, приятель…

— Я — вернулся?!

Резкий удар в спину прервал возражение О'Лири. Стражники схватили его под руки, толкнули в дверь из металлических прутьев и потащили по темному коридору, в конце которого ступеньки вели в зловонное подземелье.

— Я не пойду, — запротестовал Лафайет, изо всех сил упираясь ногами в пол. — Вы не можете оставить меня здесь.

— Еще как можем, — отозвался Йоквелл. — До встречи, приятель!

Получив пинок в зад, Лафайет кубарем скатился по ступенькам и очутился на полу подземелья с низким потолком, освещенного одной-единственной сальной свечой. Сквозь прутья решеток камер на Лафайета глядели, ухмыляясь, заросшие, утратившие человеческий облик заключенные. У стены на треногом табурете сидел здоровенный широкоплечий детина и подрезал ногти длинным охотничьим ножом.

— Добро пожаловать в нашу компанию, — проговорил тюремщик голосом, напоминающим скрежет мясорубки, перемалывающей хрящи. — Тебе повезло, у нас как раз оказалось свободное местечко.

Лафайет вскочил на ноги и бросился к лестнице. Железная решетка с грохотом опустилась перед самым его носом.

— Еще чуть-чуть, и мне пришлось бы сгребать с пола твои мозги, заметил тюремщик.

— Что все это значит? — спросил Лафайет прерывающимся голосом.

— Спокойней, — сказал охранник. — Это значит, что ты снова в каталажке, и на этот раз тебе не удастся от меня ускользнуть.

— Я требую адвоката. Я не знаю, в чем меня обвиняют, но я ни в чем не виноват!

— Неужели? Ты никогда никого не бил по голове? — Тюремщик поднял брови в притворном изумлении.

— Ну, что касается этого…

— И никого не убивал?

— Я не хотел. Дело в том, что…

— Никогда не пытался ничего украсть?

— Я все объясню, — завопил Лафайет.

— Не стоит, — зевнул тюремщик, перебирая связку ключей. — Суд уже был, и ты признан виновным по всем пунктам обвинения. Лучше успокойся и постарайся уснуть, чтобы завтра быть в форме.

— Завтра? А что будет завтра?

— Да ничего особенного, — тюремщик схватил Лафайета за ворот истрепанного лилового камзола и втолкнул в камеру. — Завтра кое-кому отрубят голову. И этот кто-то — ты.

Лафайет скорчился на полу, стараясь не обращать внимания на ноющую боль от ушибов, укусы насекомых, кишащих в камере, мышей, которые пробегали по ногам, зловоние и громкий, свистящий храп других заключенных. Он старался, но без особого успеха, не думать о неприятном событии, которое должно было произойти на следующее утро.

— Бедняжка Свайнхильд, — прошептал он, уткнувшись в колени. — Она решит, что я сбежал и бросил ее. Несчастная! Одна в этом убогом подобии средневекового города, без денег, без друзей, без крыши над головой…

— Ты здесь, Лейф? — раздался откуда-то из темноты знакомый голос. Скорей сюда. У нас есть шесть минут, чтобы добраться до потайной двери, прежде чем стража начнет обход.

— Свайнхильд, — только и вымолвил Лафайет, уставившись на всклокоченную белокурую голову, просунувшуюся из прямоугольного отверстия в задней стене камеры. — Где ты… как ты… что ты?..

— Тсс… разбудишь сторожа.

Лафайет взглянул на тюремщика. Тот сидел на табурете, прислонясь к стене и сложив руки на животе. Его поза напоминала спящего Будду.

— Я поползу назад, — прошептала Свайнхильд. — Поторапливайся, отсюда долго выбираться.

Лафайет вскочил на ноги и заглянул в отверстие. За ним открывался узкий проход, из которого на него дохнуло холодом. С большим трудом ему удалось протиснуться вслед за Свайнхильд.

— Заложи дыру камнем, — услышал он ее шепот.

— Как? Ногами?

— Ну, ладно, оставь так, как есть. Может, и не заметят ничего какое-то время.

В темноте он наткнулся на лицо Свайнхильд, коснувшись губами ее щеки. Она хихикнула.

— Ну, Лейф, ты даешь! Нашел время целоваться! Любой другой на твоем месте думал бы только о том, как поскорей убраться отсюда.

— Как ты узнала, где я? — спросил Лафайет, пробираясь за ней по узкому проходу.

— Трактирщик сказал мне, что тебя сцапали. Я пошла следом за вами до ворот, а там познакомилась со стражниками. Один из них проболтался о подземном ходе. Похоже, что всего пару дней назад другой заключенный смылся отсюда таким же образом.

— И все это они тебе рассказали? Да ведь ты их впервые увидела!

— Ну и что же? Ты только подумай, Лейф, какие гроши они получают за свою собачью работу! Да им плевать, если какой-нибудь бедолага, которого схватил Родольфо, сумеет сбежать отсюда.

— Это было очень любезно с их стороны.

— Да, только тяжеловато для моей спины. Ты и не представляешь, на каких холодных плитах должны стоять эти ребята!

— Свайнхильд, не может быть, чтобы ты… а впрочем, неважно, — поспешно сказал Лафайет. — Лучше уж мне не знать об этом.

— Осторожней, — предупредила она. — Сейчас будет резкий подъем, и мы вылезем у можжевелового куста. А рядом как раз тропинка, по которой проходит дозором стражник.

Упираясь ногами и локтями, Лафайет полез вверх. У самого выхода из подземного хода он замер, пока Свайнхильд прислушивалась.

— Вот он, — прошептала она.

Послышался легкий скрип шагов, и сквозь туман мелькнул луч света. А через секунду они бросились через дорогу к невысокой стене. Перемахнув через нее, Лафайет и Свайнхильд оказались в маленьком парке. Пробравшись сквозь заросли кустарника, они вышли на небольшую поляну, окруженную со всех сторон миртом.

— А я еще волновался за тебя, — сказал Лафайет, опускаясь на землю. Свайнхильд, это просто чудо! Я все еще не могу поверить своему счастью. Если бы не ты, я через три часа лишился бы головы.

— А если бы не ты, Лейф, я бы все еще крутилась на палубе с этими гориллами.

Она теснее прижалась к нему на ковре из опавшей листвы.

— Да, конечно, но ведь все это случилось по моей вине. Из-за меня тебе пришлось убежать из дома среди ночи…

— Да, но из-за меня ты повздорил с Халком. На самом-то деле он неплохой малый, только уж слишком простоват, все время ему что-то мерещится. Да вот хотя бы сейчас! Если бы этот дурак увидел нас в кустах, он бы наверняка подумал бог знает что!

— Э-э-э… возможно.

Лафайет на всякий случай подальше отодвинулся от нее.

— Но сейчас нам нужно подумать о том, что же делать дальше. Я не могу показаться во дворце: либо меня принимают за кого-то другого, либо матросы, которых мы скинули в воду, оказались самыми быстрыми пловцами в мире.

— Мы так ничего и не поели, — вздохнула Свайнхильд. — Или тебя покормили в тюрьме?

— Сегодня у них, должно быть, выходной на кухне, — печально пошутил Лафайет. — Я бы сейчас не отказался даже от той колбасы, которая была у тебя в корзине.

— Вот, пожалуйста, — сказала Свайнхильд, доставая колбасу из глубокой сумки. Оттуда же появились кухонный нож и бутылка, которую он последний раз видел на палубе парусника.

— Молодец, — обрадовался Лафайет. Он нарезал ножом толстые куски колбасы с чесноком, разрезал пополам яблоко и вынул пробку из бутылки с подозрительным вином.

— Что может быть лучше пикника под звездным небом, — сказал он, вгрызаясь в жесткое мясо.

— Да, именно о такой жизни я и мечтала, — прошептала Свайнхильд, придвигаясь поближе и просовывая руку ему под рубашку. — Жить одной в большом городе, встречаться с интересными людьми, осматривать достопримечательности…

— Прогулка по местным тюрьмам не совсем в моем вкусе, — возразил Лафайет. — И не можем же мы оставаться под кустом — скоро рассветет. Нам нужно попытаться добраться до пристани и сесть на наше судно, если оно все еще там.

— Неужели ты уже хочешь уехать из Порт-Миазма? Мы же еще не побывали в музее восковых фигур!

— Досадное упущение. Но, принимая во внимание тот факт, что местные власти сначала вешают, а потом начинают расследование, я, пожалуй, обойдусь без этого удовольствия.

— Ну что ж, возможно, ты прав, Лейф. Только я слышала, что там есть одна фигура — Павингейл убивает змея, — ну совсем как настоящая, даже слышно, как кровь капает.

— Действительно интересно, — согласился Лафайет. — Но не настолько, чтобы рисковать из-за этого жизнью.

— Халк не особенно обрадуется, когда увидит нас, — уверенно сказала Свайнхильд.

— А тебе не обязательно возвращаться, — ответил Лафайет. — Похоже, ты здесь неплохо устроишься. Это меня почему-то хотят непременно повесить. Впрочем, я тоже не собираюсь возвращаться обратно. Что находится на противоположном берегу озера?

— Да ничего особенного. Пустошь, горы Чантспел, дикари, бесконечный лес, чудовища. Потом Стеклянное дерево. Ну и все такое прочее.

— А города там есть?

— Говорят, король Эрл построил что-то под землей в горах. А что?

— Я вряд ли найду в норе под землей то, что мне надо, — с сомнением протянул Лафайет. — Центральная, как правило, посылает своих представителей в большие города.

— Ничем не могу помочь тебе, Лейф. Насколько мне известно, Порт-Миазм единственный город в этой части Меланжа.

— Всего один город? Да быть такого не может! — рассмеялся Лафайет.

— Почему?

— Да, действительно, почему? Я как-то над этим не задумывался раньше. Лафайет вздохнул. — Ну что ж, в этом случае мне придется остаться и еще раз попытаться увидеть герцога. Хорошо бы изменить внешность: переодеться, наклеить бороду, может быть, надеть повязку на глаз…

— Жаль, что я не прихватила для тебя солдатскую форму, — сказала Свайнхильд. — А ведь это было так просто сделать: она прямо передо мной лежала на стуле.

— Мне нужно попасть в замок, только и всего. Стоит мне увидеть герцога и объяснить ему, как важно для меня вернуться в Артезию, и все мои неприятности кончатся.

— Не торопись с этим, Лейф. Говорят, герцог стал очень подозрителен последнее время. И все после того, как какой-то проходимец стукнул Родольфо по голове стулом, на котором тот сидел.

— У меня еще будет время над этим подумать, — ответил О'Лири. — Но все это лишь воздушные замки. Если мне не удастся изменить внешность, я ничего не смогу предпринять.

Он отрезал еще один кусок колбасы и мрачно принялся жевать его.

— Не падай духом, Лейф, — попыталась подбодрить его Свайнхильд. — Кто знает, что тебя ждет впереди? А вдруг ты найдешь все, что тебе нужно, прямо здесь, под кустом?

— Если бы все было так просто! А ведь раньше я запросто мог это сделать. Стоило мне сосредоточить физические энергии, и все устраивалось по моему желанию. Конечно, мои возможности были не безграничны. Я мог оказывать воздействие только на те события, которые еще не произошли, и на предметы, которые я не видел, — ну, к примеру, на то, что было за углом.

— Ловко это ты придумал, Лейф, — с восхищением проговорила Свайнхильд, невольно поддаваясь настроению Лафайета. — Стоит тебе только пожелать, и раз — у тебя уже есть и драгоценности, и шелковые сорочки, и все, что душе угодно.

— Ну, меня бы сейчас вполне устроил накладной нос и очки в придачу, вставные зубы, а к ним усы щеточкой, — сказал Лафайет. — Не помешал бы и рыжий парик, а также ряса монаха и подушка, которую можно было бы засунуть под рясу. И все это могло лежать под кустом, забытое кем-то…

Он запнулся, широко открыв глаза:

— Ты слышала?

— Угу. Повтори-ка это еще раз.

— Ты не почувствовала… толчка? Словно нас подбросило на дорожной выбоине?

— Нет. Ну, так что ты такое говорил об исполнении трех желаний? Я хочу, чтобы у меня были черные кружевные панталоны с тоненькой розовой ленточкой…

— Тсс… — перебил ее Лафайет. Он наклонил голову, прислушиваясь. Где-то рядом послышался приглушенный смех, сопровождаемый возней и пыхтеньем, как при дружеской встрече двух борцов.

— Оставайся здесь.

Лафайет прополз между кустов и обогнул посадку карликовых кедров. Звуки доносились откуда-то из зарослей впереди него. Неожиданно громко хрустнула сухая ветка.

— Ты слышала, Пуделия? Что это? — послышался хриплый шепот. Кусты дрогнули, и из-за них выглянуло лицо с отекшими глазами под челкой волос мышиного цвета. Выпученные голубые глаза уставились прямо на застывшего О'Лири. Затем до его слуха донеслось чертыхание, и голова исчезла.

— Это твой муж! — прохрипел сдавленный голос. — Собственной персоной!

Раздался женский визг, а вслед за ним послышался шум убегающих ног. Лафайет облегченно вздохнул и огляделся.

Что-то свешивающееся с куста привлекло его внимание. Это была широкая серая ряса, к подолу которой пристали опавшие листья. А рядом с ней лежала черная атласная подушка, на которой розовыми и желтыми нитками было вышито: «Инчон».

— Господи, — прошептал Лафайет. — Неужели…

Он ощупал руками землю и наткнулся на что-то мягкое, похожее на маленького пушистого зверька. О'Лири поднес находку к глазам.

— Парик!..

— Лейф, что там происходит? — раздался за ним шепот Свайнхильд. Откуда ты это взял?

— Он… он лежал здесь.

— А вот и ряса — и моя сорочка.

Свайнхильд схватила находку и прижала к груди.

— Лейф, признайся, что ты знал обо всем этом. Ты меня просто разыгрывал, когда говорил об исполнении желаний.

— Здесь должно быть кое-что еще, — сказал Лафайет, шаря руками по земле. — Есть!

Он вытащил из-под куста накладной нос с приделанными к нему очками, вставные зубы и усы.

— А вот и панталоны! Как раз такие, о каких я всегда мечтала! восторженно вскрикнула Свайнхильд, хватая что-то прозрачное.

— Лейф, негодник ты этакий!

Она обвила его шею руками и крепко поцеловала.

— Боже мой! — воскликнул Лафайет, освобождаясь из ее объятий. — Ко мне вернулись мои прежние способности. Не знаю, почему и как, но…

Он закрыл глаза:

— Наган, а к нему семь патронов.

Он выждал какое-то время, открыл глаза, а затем наклонился и пошарил под деревом.

— Странно.

Он попробовал еще раз:

— Под скамейкой лежит маузер семьсот шестьдесят пятый, автоматический, в черной кожаной кобуре, с запасной обоймой, заряженный.

Он подошел к скамейке и разрыл листву под ней.

— Ничего не понимаю — сначала получилось, а теперь — нет.

— Да брось ты, Лейф. Это была неплохая шутка, но всему свое время — нам пора сматываться. Тебе повезло, что местный повеса вырядился в рясу, отправляясь на свидание к своей милашке. Этот наряд даже лучше, чем солдатская форма.

— Неужели это было простое совпадение, — размышлял вслух Лафайет, запихивая под ремень подушку и примеряя рясу. Затем он надел парик и прикрепил нос. Свайнхильд хихикнула.

— Ну, как я выгляжу? — Лафайет повернулся.

— Шикарно! Ты похож на менестреля, одного из странствующих братьев.

— Ну что ж, неплохо.

— Да что ты, просто великолепно! Послушай, Лейф, забудь ты об этом герцоге! Ты вполне можешь стать странствующим менестрелем. Мы бы подыскали себе какой-нибудь уютный чердачок, повесили на окно занавески, а на подоконник поставили горшок с геранью и…

— Перестань говорить ерунду, Свайнхильд, — перебил ее Лафайет. — Герцог Родольфо — моя единственная надежда выбраться из этого злосчастного места.

Свайнхильд схватила его за руку:

— Лейф, не ходи во дворец! Если тебя опять схватят, тебе наверняка крышка. Неужели ты не можешь спокойно жить в Меланже и быть счастливым?

— Счастливым? Меня бьют по голове, бросают в темницу, грозят отрубить голову, а я должен быть счастлив?

— Я… я буду с тобой, Лейф.

— Ну, ну, Свайнхильд, ты добрая девушка, и я ценю твою помощь, но об этом не может быть и речи. Разве ты забыла, что меня ждет жена?

— Да, конечно… Но она где-то там, а я здесь.

Он погладил ее руку:

— Свайнхильд, у тебя все впереди. Я уверен, ты многого добьешься в этом большом городе. Ну, а у меня есть дело посерьезнее, и никто, кроме меня, не сможет его уладить. Прощай, и будь счастлива.

— Может, возьмешь с собой что-нибудь поесть?

И она протянула ему бутылку и остатки колбасы:

— Вдруг тебя опять загребут в каталажку.

— Спасибо, оставь это себе. Я надеюсь, что в следующий раз смогу поесть по-человечески.

За живой изгородью послышалось цоканье конских копыт. Лафайет бросился к проходу и выглянул на улицу. К нему приближалась кавалькада всадников в желтых ливреях и шлемах, украшенных плюмажем. Следом за ними ехала золоченая карета, запряженная парой вороных лошадей в серебряных сбруях.

В открытом окне кареты Лафайет заметил женскую ручку в перчатке и рукав платья из голубого бархата. Наклоненная женская головка повернулась в его сторону.

— Дафна! — закричал он.

Кучер щелкнул кнутом — и карета прогрохотала мимо, набирая скорость. Лафайет пролез сквозь живую изгородь и бросился за ней, стараясь заглянуть в окно. Пассажирка кареты недоуменно посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Дафна, — проговорил, задыхаясь, О'Лири. — Я узнал тебя. Остановись! Подожди!

Один из всадников эскорта крикнул что-то громовым голосом и повернул к нему лошадь. Поравнявшись с О'Лири, он занес над ним саблю. Лафайет успел увернуться от удара, но, споткнувшись о выбоину в мостовой, растянулся на земле во весь рост. Приподняв голову, он посмотрел вслед удаляющейся карете. А через секунду его окружили всадники на гарцующих лошадях. Прямо перед собой он увидел свирепое лицо капитана эскорта.

— Бросить этого мерзавца в темницу! — прорычал он. — Заковать его в кандалы! Вздернуть на дыбу! Пытать, но не до смерти! Леди Андрагорра, несомненно, захочет присутствовать на его казни.

— Дафна, — растерянно пробормотал Лафайет, получив удар копьем от одного из всадников. — Она даже не обернулась…

5

Новая камера Лафайета оказалась гораздо скромнее первой. В ней было сыро, а пол по размерам не превышал площадь карточного столика. О'Лири заковали в кандалы, от которых у него на лодыжках сразу же появились синяки. По ту сторону решетки камеры большерукий человек в кожаных штанах громко и весело насвистывал что-то, шевеля кочергой угли в очаге, над которым висели странной формы клещи и огромные щипцы. Справа от очага возвышалась металлическая дыба, чем-то напоминающая кровать, поставленную на попа. Но от последней ее отличали нарезные металлические прутья с ручками на обоих концах. Картину довершал стоящий слева саркофаг, утыканный заржавевшими длинными шипами.

— Послушай, — в сотый раз повторял Лафайет, — это какое-то недоразумение! Если бы ты согласился сообщить обо мне герцогу…

— Смилуйся, приятель, — прервал его заплечных дел мастер, устало улыбнувшись. — Тебе здесь все в диковинку, а мне это уже до смерти надоело. Я вот что тебе посоветую: успокойся и подумай о чем-нибудь постороннем — о цветах, к примеру. Самое милое дело! Представь, как они с утра пораньше поднимают свои нежные головки, покрытые росой и бог знает чем еще. Ты и не почувствуешь, что с тобой происходит.

— Ты переоцениваешь мои возможности самовнушения, — ответил Лафайет. Ну, да дело не в этом. У меня совсем особый случай. Я всего-навсего путешественник и не совершал никаких преступлений. Мне бы только лично переговорить с его светлостью герцогом! А потом я бы и за тебя замолвил словечко и…

— Эх, приятель, не трать слов попусту! Как у тебя только ума хватило нацепить монашескую рясу, чтобы обделывать свои делишки! И время-то выбрал как нельзя лучше: сейчас вся герцогская стража с ног сбилась, разыскивая мерзавца, который уже который день всех нас за нос водит. Тебя, видать, одолела бесовская похоть, раз ты прыгнул в карету к ее светлости прямо у самых ворот. Но я тебя понимаю, понимаю — она действительно прехорошенькая.

— И это все, в чем меня э-э-э… обвиняют?

— А тебе что, мало? Сам герцог имеет виды на ее светлость. Будь уверен, уж он не будет снисходителен к негодяям, которые посягают на ее честь.

— А не висят ли надо мной старые обвинения? Какие-нибудь прошлые дурацкие провинности, за которые можно было бы, скажем, отрубить голову?

— Отрубить голову? Нет, что ты. Сначала тебя по всем правилам обработают клещами, а потом аккуратненько задушат. Вообще-то завтра должны были отрубить голову одному молодцу, но я слышал, что он оказался колдуном — обратился в летучую мышь и вылетел через дымоход.

— Ловко придумал. Хорошо бы и мне узнать его секрет.

Лафайет плотно закрыл глаза.

— Я в Артезии, в пустыне, — зашептал он. — Тихая ночь, светят звезды, мне надо пройти по песку каких-нибудь двадцать миль — и я снова окажусь во дворце…

— Эй, что ты там бормочешь? — недовольно спросил палач. — У тебя и так неприятностей выше головы. Хочешь, чтобы тебя и в чародействе обвинили?

— Все бесполезно, — простонал О'Лири. — Я думал, что получится, но только зря тешил себя надеждой. Я навсегда застрял здесь — если только не смогу переговорить с герцогом, — прибавил он безнадежно. — Ну, что тебе стоит? Я не шучу ты мог бы получить повышение по службе.

— Не нужно мне твое повышение, приятель. Я и так на самом верху и вполне доволен своей работой.

— Как, неужели тебе нравится быть палачом?!

— Ну, ну, выбирай выражения, — обиделся собеседник О'Лири. — Я — СФВ, специалист по физическому воздействию. Не надо меня путать со всякими недоучками, которые только позорят наше ремесло.

— Что ж, по-твоему, нужна специальная подготовка, чтобы жечь людей каленым железом?

— Все не так просто. Взять, к примеру, твое дело: у меня строгий приказ не уморить тебя до возвращения ее светлости. А так как ее не будет недели две, то, сам понимаешь, мне предстоит нелегкая работа. Это не всякому по плечу.

— Послушай, у меня есть предложение, — небрежно сказал Лафайет. — Что, если ты забудешь обо мне на эти две недели? А потом ты смог бы нарисовать красной краской несколько шрамов, а из воска приделать парочку рубцов, и тогда…

— Замолчи, — решительно остановил его СФВ. — Будем считать, что я ничего не слышал. Да за такую штуку меня сразу вышибут из гильдии!

— Не вышибут, — поспешил успокоить его Лафайет. — Если ты будешь молчать, то я тоже не проболтаюсь. Обещаю.

— Да, заманчивое предложение, но я не моту на это пойти. — СФВ пошевелил угли, чтобы огонь равномерно накалял щипцы. — Видишь ли, приятель, тут дело принципа. Как я могу забыть о своем призвании и долге? Даже если бы ты был нем, как рыба, я никогда не согласился бы на это.

Он вынул из огня щипцы и критически осмотрел их. Потом послюнявил палец и дотронулся им до раскаленного металла — раздалось громкое шипение.

— Отлично, у меня все готово. Не мог бы ты раздеться до пояса? Нам пора начинать.

— К чему такая спешка? — попробовал возразить Лафайет, отступая в дальний угол камеры. Он судорожно ощупал кладку стены.

— Один-единственный неплотно пригнанный камень, — взмолился он. — Хоть какой-нибудь заброшенный подземный ход!

— Сказать по правде, я и так уже замешкался с тобой, — отозвался СФВ. Хватит тянуть время! Для начала поработаем немножко над эпидермисом, потом перейдем к физическому воздействию, а в полночь перекусим. Да, забыл тебя спросить: ты будешь заказывать ужин? Полтора доллара. Дороговато, конечно, но я слышал, сегодня будет куриный салат и булочка с вареньем.

— Благодарю, я на разгрузочной диете. Кстати, я нахожусь под наблюдением врача. Мне противопоказаны любые потрясения и удары, особенно электрические…

— Ерунда все это! На твоем месте я бы ел все подряд, по американскому методу. Но…

— А ты что-нибудь слышал об Америке? — изумленно спросил Лафайет.

— Кто же не слышал о знаменитом Луиджи Америке? Он делает вермишель и макароны. Вот только герцог у нас скупердяй — не хочет ввести талоны на питание…

— Я все слышал, Гроунвельт, — раздался громкий мужской голос.

В дверь, находящуюся в противоположном конце подземелья, вошел высокий, подтянутый мужчина в пенсне, с гладко зачесанными седеющими волосами. На нем были облегающие желтые брюки, туфли из красной кожи с загнутыми мысами и рубашка с оборками. На пальцах сверкали перстни с драгоценными камнями. Под коротким плащом, отделанным горностаем, угадывалось небольшое брюшко. Лафайет безмолвно уставился на него.

— А, это вы, ваша светлость, — небрежно бросил палач. — Ведь вы же знаете, что я всегда говорю то, что думаю.

— Смотри, как бы ты однажды не сказал лишнего, — оборвал его незнакомец. — Выйди, мне нужно поговорить с заключенным.

— Так нечестно, ваша светлость. Я как раз раскалил щипцы под номером четыре до рабочей температуры.

— Неужели я должен объяснять тебе, что мне трудно будет вести беседу с твоим клиентом, если здесь будет стоять запах паленой кожи?

— Пожалуй, вы правы.

Гроунвельт засунул щипцы обратно в угли и с сожалением посмотрел на О'Лири:

— Ничего не поделаешь, приятель.

Седовласый мужчина, прищурившись, разглядывал О'Лири. Как только за СФВ закрылась дверь, он подошел к решетке.

— Итак, мы снова встретились, — начал он и вдруг замолчал, нахмурившись. — Что такое? — спросил он. — У тебя такой вид, словно ты повстречался с привидением.

— Ни…Никодеус? — прошептал Лафайет.

— Если это пароль, то мне он неизвестен, — резко оборвал его герцог Родольфо.

— Вы… вы не Никодеус? Разве вы не помощник инспектора по континуумам? Не могли бы вы заказать срочный телефонный разговор и отправить меня в Артезию?

Герцог свирепо уставился на О'Лири:

— Перестань молоть чепуху, Ланселот. Сначала ты врываешься в мои приемные покои и несешь всякий вздор. Потом под самым носом у самых надежных охранников убегаешь из тюрьмы строгого режима. И для чего? Чтобы открыто заявиться в пивнушку на набережной — просто напрашиваешься, чтобы тебя снова арестовали. И снова убегаешь. Тебя хватают в третий раз, когда ты на глазах у стражи кидаешься в карету некоей знатной дамы. Ну что ж, может быть, я не слишком быстро соображаю, но все-таки я понял, что к чему: ты хочешь мне кое-что продать.

— Да? — только и смог выговорить Лафайет. — Да, конечно. Значит, вы поняли наконец?

— И что же дальше? — зарычал Родольфо.

— Дальше? — переспросил О'Лири.

— Ну что ж, ты, видно, намерен играть со мной в прятки. Это ни к чему не приведет, уверяю тебя. Давай, попробуй сбежать еще раз! Но не обольщайся — я не приползу к тебе и не стану умолять, чтобы ты рассказал мне все, что тебе известно о леди Андрагорре…

В голосе герцога зазвучали просительные нотки, он чуть ли не с мольбой заглянул в глаза Лафайету.

— О леди Андрагорре? — пробормотал О'Лири. — Я должен рассказать вам…

— Ну хорошо, Ланселот, — вздохнул герцог. — Я признаю, что с самого начала взял с тобой неверный тон. Я сожалею о своей ошибке. Но ведь и меня можно понять: вспомни о яйце-пашот и пузыре с чернилами! И несмотря на это, я готов загладить свою вину. Вот, я прошу у тебя прощения, хотя это не в моих правилах. Теперь, я полагаю, ты согласишься спокойно и здраво обсудить со мной это дело?

— Э-э-э… да, конечно. Я готов вас выслушать, — рискнул согласиться Лафайет. — Вот только камера пыток не особенно располагает к задушевным беседам.

Герцог проворчал что-то и позвал Гроунвельта:

— Позаботься о том, чтобы благородного рыцаря освободили, вымыли, накормили и одели, как подобает его званию. Через полчаса он должен быть в моих покоях, — распорядился герцог, бросая пронзительный взгляд на О'Лири. — И никаких исчезновений на этот раз, Ланселот, — резко прибавил он, направляясь к выходу.

— Ну что ж, ничего не поделаешь, — философски заметил Гроунвельт, отпирая камеру. — Видать, нам не судьба поближе познакомиться, а жаль. Ты мне чертовски понравился, старина. Кто знает, может, нам доведется встретиться еще раз.

— Вполне возможно, — ответил Лафайет. — Скажи мне, Гроунвельт, что ты знаешь об этой… э-э-э… леди Андрагорре?

— Да так, ничего особенного. Только то, что она самая богатая и самая красивая дама во всем Меланже. Да еще что в герцоге разгорелась страсть к ней, словно пожар в Чикаго.

— Тебе известно о пожаре в Чикаго?

— А как же, пивнушка такая. Сгорела дотла на прошлой неделе. А что?

— Нет, ничего. Так о чем ты говорил?

— Я говорил, что у его светлости ничего с ней не выйдет.

— А почему?

Гроунвельт хитро подмигнул и понизил голос:

— Да ходят слухи, что у нее есть кто-то другой, вот почему.

— Кто-то другой?

Лафайету показалось, что сердце остановилось у него в груди.

Гроунвельт ткнул его локтем под ребро:

— Ну да! Герцог Родольфо и не подозревает, что его уже опередили. Говорят, мошенника зовут не то Долговязый Лоренцо, не то Счастливчик Ланселот.

— Долговязый Лоренцо? — пробормотал Лафайет, а Гроунвельт тем временем принялся за его кандалы.

— Скажу тебе по секрету, — заговорщицки прошептал СФВ, — все думают, что миледи нынче отправилась проведать свою престарелую тетку и ее двенадцать кошек. Но, между нами говоря, она держит путь в охотничий домик в горах, где намеревается провести медовый месяц с ловким повесой.

— Медовый месяц?

— Совершенно верно. Ну, а теперь нам пора отправляться к гофмейстеру. Он приоденет тебя для аудиенции у его светлости.

Герцог Родольфо сидел в большом кожаном кресле с подлокотниками, когда Лафайета ввели в его покои. На О'Лири был новый чистый костюм из расшитого блестками шелка, который пришелся ему почти впору.

— Садись, Ланселот, — предложил герцог с деланной сердечностью. Что-нибудь выпить? Сигару? — Он указал рукой на глубокое кресло и низкий столик, на котором стояли бутылка, бокалы и ящичек с сигарами.

— Благодарю. — Лафайет плюхнулся в кресло и широко зевнул. — Прошу прощения, в это время я уже обычно сплю. Кстати, меня зовут Лафайет.

— Ты хорошо пообедал?

— Вполне, если учесть, что во время обеда шесть служанок терли мне спину, накладывали пластыри на нарывы и растирали ушибы. Но я не жалуюсь.

— Прекрасно. В таком случае не будем ходить вокруг да около, Ланселот. Скажи мне, какие у тебя… э-э-э… отношения с леди Андрагоррой?

Герцог дернул себя за заусенец на пальце и в упор посмотрел на Лафайета.

— Мои отношения с леди Андрагоррой? — переспросил тот, пытаясь выиграть время. — Ну, как бы это сказать… дело в том, что я ее муж.

Лицо герцога окаменело.

— Как, муж?! — проговорил он неожиданно осевшим голосом.

— Но мы живем врозь, — поспешил уточнить Лафайет. — Сказать по правде, мы практически не общаемся.

— Я и не знал, что миледи вышла замуж, — в голосе Родольфо прозвучала угроза. Он потянулся к бутылке, налил себе полный бокал и залпом осушил его.

— Да к тому же еще и развелась.

— Она прекрасная девушка, — вставил Лафайет. — Такая веселая, жизнерадостная…

— Меня не интересуют интимные подробности, — оборвал его Родольфо. Он закусил нижнюю губу. — Теперь мне понятно донесение капитана Ритзпо. Он доложил, что ты пытался заговорить с ней на улице, за что получил удар хлыстом.

— Капитан Ритзпо… — начал было Лафайет, — …очень проницательный человек, — закончил он.

— Остается только гадать, чем ты вызвал столь сильное отвращение у такой благородной леди.

— Ну, началось все с шутки в постели, — начал О'Лири и вдруг заметил, что черты герцога покрыла мрачная тень.

— Шутка — так зовут ее кошку, — придумал он на ходу. — Леди Андрагорра привыкла спать с ней, а у меня аллергия на кошек. Так что, вы сами понимаете, семейная жизнь у нас не сложилась.

— Так значит, она не… ты не…

— Именно так.

Лафайет с облегчением отер пот со лба кружевным манжетом и налил себе бренди.

— Твое счастье, Ланселот, — проговорил Родольфо ледяным голосом. — В противном случае я был бы вынужден немедленно казнить тебя.

— Меня зовут Лафайет. И не стоит больше говорить об этом, — сказал О'Лири, осушив бокал. Сморщившись, он продолжал:

— По какой-то причине я вам понадобился: вы приказали меня одеть и доставить в ваши покои. Чем же я могу быть полезен?

Герцог забарабанил пальцами по столу, но вдруг резко остановился:

— Я воспылал страстью к миледи, — отрывисто сказал он. — По этой причине я пригласил ее провести несколько дней со мной в моем зимнем дворце. Однако, вместо того, чтобы с благодарностью принять мое приглашение, она отказалась, сославшись на то, что должна навестить престарелую родственницу.

— Ну и что?

— Возможно, я становлюсь чересчур мнителен, но мне почудилась некоторая холодность в ее манерах.

Герцог вновь наполнил свой бокал.

— А что, если вы не в ее вкусе? — высказал предположение Лафайет и последовал примеру герцога.

— Что значит «не в ее вкусе»?

— Ну, начать с того, что вы ей в отцы годитесь, — заметил О'Лири.

— Это не имеет значения.

— Возможно, для вас, но не для нее. К тому же, если позволите мне быть до конца откровенным, вам не хватает жизнерадостности. А Даф… то есть леди Андрагорра, не прочь поразвлечься.

— Жизнерадостности? Да откуда же ей взяться, если меня замучали государственные заботы, несварение желудка, головные боли и неблагоприятный платежный баланс?

Герцог схватил бутылку и наполнил свой бокал. Затем, вспомнив о Лафайете, налил и ему.

— Вот об этом я и говорю, ваша светлость: чрезмерные заботы лишают вас жизнерадостности. Мешай дело с бездельем — проживешь жизнь с весельем, заключил он.

— Как-как? Мешай дело с бездельем? Отлично сказано!

Они чокнулись и выпили. Герцог облизнул губы:

— Да, теперь я понял свою ошибку! Какой же я был идиот! Ну что мне стоило без всяких церемоний подойти к ней и пригласить на увеселительную прогулку в музей — мы могли бы вместе осмотреть мумии. Или предложить провести вечерок в непринужденной обстановке за картами? Так нет, я приглашал ее на официальные обеды или в гостевую ложу на заседания Тайного совета.

— Ты все схватываешь на лету, Родольфо!

На этот раз бренди налил Лафайет.

— Еще немного — и ты решишься пригласить ее на прогулку в парк, или на пляж, а может, даже на пикник. Что может быть прекраснее муравьев в картофельном салате? В такой обстановке все преграды между вами сразу же рухнут. Ну, давай выпьем!

— Ты прав, мой мальчик! Как это я раньше не додумался?

Родольфо попытался наполнить бокалы — и пролил бренди на стол.

— Какой же я дурак! Тупой, бесчувственный болван!

— Ну, не надо, Рули, — сказал Лафайет, поднимая бокал. — В конце концов, тебе же надо было управлять герцогством!

— Верно. Но с сегодняшнего дня все пойдет по-другому. И это благодаря тебе, мой друг. Я буду угощать ее моими любимыми кушаньями, заставлю попробовать мои лучшие вина. Она прочтет книги, которые мне нравятся. Я сам буду выбирать для нее духи и платья.

— Не все сразу, Руди. — Лафайет предостерегающе помахал пальцем у него перед носом. — А вдруг ей это не понравится?

— Что? Как это ей может не понравиться паштет из куриной печенки, а к нему пепси и белое вино! Ты только представь: духовой оркестр играет вариации на тему траурного марша из «Саула»…

— Ну да, а она — в длинном платье, благоухает французскими духами. Трудно сказать, Руди! Женщины — странные маленькие создания. Никогда не знаешь наверняка, что у них на уме, Я тебе обязательно расскажу о принцессе, с которой я как-то был помолвлен.

— Я это сделаю сегодня же! — воскликнул Родольфо, стукнув кулаком по подносу. — Я… Но как же это я забыл, ведь ее нет в городе! Она вернется только через две недели.

— Тоже была прехорошенькая, — продолжал Лафайет. — Но стоило мне отвернуться…

— Черт побери, герцог я или не герцог?

Родольфо с победоносным видом взглянул на Лафайета:

— Я прикажу ее вернуть. Кавалерийский отряд нагонит ее через пару часов, а я тем временем как раз успею охладить пепси и…

— Руди, Руди! — укоризненно покачал головой О'Лири. — Сколько раз тебе говорить: забудь про силу, действуй уговорами и посулами.

— Но так гораздо быстрее.

— Кого бы ты предпочел: хмурую рабыню, неохотно выполняющую твои желания, или веселую подружку, очарованную твоими милостями и щедростью?

— Хм-м. Если подумать, то с рабыней было бы меньше хлопот.

— Глупости, Руди. Ведь ты хочешь, чтобы она сама упала в твои объятия, верно? Поэтому выкинь из головы всякие мысли об отряде потных солдат на взмыленных лошадях. Они только испортят все дело, притащив в замок сопротивляющуюся, разгневанную девушку. Тебе нужен сведущий в таких вопросах человек, который смог бы достойно выполнить возложенное на него деликатное поручение.

— Ей-богу, сынок, ты, как всегда, прав. — Родольфо глубокомысленно наморщил лоб. — Но кому же из окружающих меня кретинов и тупиц я смог бы поручить это дело?

— Тебе нужен ловкий, изобретательный и отважный человек. Кто-нибудь, кто не продаст свою лошадь и не станет торговать твоим автографом на письме, как только окажется за стенами замка. Преданный, находчивый, благородный…

— Что это за письмо, о котором ты говоришь?

— Письмо, которое ты сейчас напишешь. Ты должен рассказать ей о том, что уже давно обожаешь ее, — пояснил О'Лири.

Он потряс пустую бутылку и бросил ее через плечо.

— Отличная мысль! — воскликнул Родольфо и вновь стукнул по подносу, опрокинув бокалы. — Но… но что же я напишу ей? — Он принялся грызть ноготь пальца, украшенного перстнем. — Сказать по правде, мой мальчик…

— Руди, зови меня просто Лафайет.

— Я думал, тебя зовут Ланселот, — сказал герцог. — Но это неважно. Так вот, сказать по правде, я не мастер писать витиеватые послания…

— Кто тебе об этом сказал?

— Как кто? Ты же сам предложил написать письмо.

— Я не об этом. Я спрашиваю, кто тебе сказал, что меня зовут Ланселот?

— При чем здесь Ланселот? — Родольфо недоуменно взглянул на него, но вдруг просиял. — Ну конечно, — воскликнул он, выплевывая откусанный заусенец. — Ланселот подойдет для моего поручения. Ты предан, находчив и неплохо соображаешь. А ты пьешь? — спросил он, подозрительно взглянув на Лафайета.

— Да, если бутылка не выпита до дна.

— Это хорошо. Нельзя доверять человеку, который не умеет пить. Кстати, бутылка выпита.

Родольфо поднялся и, пошатываясь, направился к шкафчику в противоположном конце комнаты. Достав из него полную бутылку, он неверными шагами вернулся к креслу.

— Да, так вот, я и говорю: ступай к ней, открой ей свою душу, объясни, что высшее предназначение женщины — служить своему господину и хозяину. Разумеется, с тобой ее ждет нелегкая доля, ведь ты подневольный человек. Но, с другой стороны, жизнь не вечна, когда-нибудь это все кончится.

— Это, несомненно, веский довод, — согласился Лафайет, вытаскивая пробку из бутылки. — Но вот что странно: мне почему-то казалось, что ты хотел заполучить девушку для себя. — Он нахмурился, стараясь глядеть в одну точку. — Или я что-то путаю?

— Ты прав, Ланселот, клянусь дьяволом! Конечно же для себя, а для кого же еще! — Герцог зло уставился на Лафайета. — Как ты смеешь ставить мне палки в колеса! Кокетка без ума от меня. Но я застенчив и поэтому посылаю доверенное лицо, чтобы лаской притащить ее обратно в замок. То есть, я хотел сказать, пинками уговорить ее.

— Отличная мысль, — поддержал герцога Лафайет, проливая бренди мимо бокала на стол. — Кому только это поручить?

— Что ты скажешь о Гроунвельте?

— Нет, он не подойдет, это очевидно. Ему не хватает… как бы это сказать, обходительности.

— Ланселот, я придумал! Почему бы тебе не заняться этим делом?

— Нет, Руди, и не проси, — ответил Лафайет. — Ты не должен отвлекать меня от моей основной задачи.

— А что это за задача?

— Убедить тебя послать меня за леди Андрагоррой.

— Исключено! Не слишком ли много ты на себя берешь?

Герцог схватил бутылку и попытался разлить бренди по бокалам. Лафайет хитро прищурился и предложил:

— А что, если мы пойдем на компромисс?

— Что ты имеешь в виду?

— Я доставлю письмо миледи, и за эту услугу ты назначишь меня своим посланником.

— Пожалуй, это возможно. Итак, как только ты ее нагонишь, ты расскажешь ей о моей искренней преданности и в красках опишешь мои неисчислимые достоинства. Короче говоря, она должна понять, как ей повезло.

— Что-нибудь еще?

— Нет, этого достаточно.

Похоже было, что Родольфо силится разглядеть нечто находящееся правее уха Лафайета.

— После этого я сам начну ухаживать за леди Андрагоррой.

— Ну что ж, Руди, я согласен. Ты правильно сделал, обратившись ко мне за помощью.

— Я знал, что могу на тебя рассчитывать, — проговорил герцог заплетающимся языком. Он поднялся и протянул Лафайету массивный перстень. Потом пожал ему руку и добавил:

— Я никогда этого не забуду. Ты вселил в меня новую надежду.

— Не стоит благодарности, Руди. А теперь оставь меня одного, я очень устал. К тому же завтра мне предстоит тяжелый день.

— А что у нас завтра?

— Вторник.

— Да, верно. Кстати, о завтрашнем дне. Открою тебе маленький секрет, только это между нами: одна маленькая птичка прощебетала, что меня, возможно, посетит некая дама.

— Ну, ты молодец, Руди! Прими мои поздравления.

— Только смотри не проболтайся, не то все испортишь. А теперь прощай. Мы прекрасно провели вечер, пора и отдохнуть.

— Куда это ты так рано? — Лафайет приподнял наполовину выпитую бутылку и, прищурившись, принялся ее разглядывать.

— Почти что полная, — заметил он.

— Я никогда не прикасаюсь к спиртному, — надменно отозвался герцог. Сказывается на умственных способностях, как я слышал. Спокойной ночи, Ланселот. — И с этими словами он нетвердой походкой направился к двери.

После ухода Родольфо Лафайет какое-то время стоял, пошатываясь, в центре комнаты. Потом он добрался до ванной, облил холодной водой голову и насухо вытер ее полотенцем. В герцогском шкафу О'Лири обнаружил широкий плащ на шерстяной подкладке. Он захватил пригоршню сигар, запихнул в карман перчатки для верховой езды и вышел в коридор.

Старший конюх спросонья долго тер глаза, пока Лафайет объяснял, что ему нужна лучшая лошадь с герцогской конюшни. Пять минут спустя О'Лири подъехал, слегка покачиваясь в седле, к воротам замка и показал перстень стражникам. Те, поворчав, открыли ворота и выпустили его. Пустив лошадь галопом, он по темным улицам спустился к пристани. Не обращая внимания на недовольные сетования шкипера, О'Лири реквизировал герцогскую барку с помощью все того же перстня. Час спустя, основательно продрогнув, Лафайет ступил на западный берег озера. Голова его раскалывалась от нестерпимой боли.

От пристани вверх уходила в лес изрытая колеями дорога.

— В какую сторону проехал кортеж леди Андрагорры? — обратился он к дрожащему от холода лодочнику. — По этой коровьей тропе?

— Да вроде по этой. Хорош кортеж, в этакую-то ночь! — Старик подул на озябшие руки. — Попомни мои слова, приятель, до рассвета начнется снегопад.

— Великолепно, — пробурчал Лафайет в поднятый воротник. — Этого-то мне и не хватало для полного счастья.

Он пришпорил лошадь и скрылся под темной сенью леса.

6

Следующие два часа Лафайет ехал, никуда не сворачивая, по извилистой дороге, мимо гигантских деревьев, скал, едва различимых в темноте, и стремительных ручьев, сбегавших вниз по замшелым камням. В дорожной пыли он различал следы колес кареты и отпечатки лошадиных копыт. Холодный ветер пронизывал его до костей. Судя по всему, он был далеко от цели своего путешествия.

— Боюсь, что все это ни к чему не приведет, — пробормотал он. — Я делаю одну ошибку за другой. Сначала мне не удалось убедить этого Прэтвика соединить меня с инспектором. Но это и понятно: я так растерялся, что не мог толком объяснить, где нахожусь. Впрочем, я и сейчас это плохо себе представляю. Меланж какой-то. Слыхали вы о таком? А Порт-Миазм? Да это немыслимая дыра…

А каких глупостей он наделал, повстречав Свайнхильд! Удивительно, однако, до чего она похожа на Адоранну. Бедняжка, ей и так жилось несладко, а он своими дурацкими выходками все окончательно испортил. В Порт-Миазме его угораздило сразу же попасться на глаза герцогской охранке. И наконец, верх опрометчивости — он попытался прыгнуть в карету к Дафне, то есть к леди Андрагорре. Он мог бы догадаться, что она его не узнает. В этом безумном месте люди оказываются вовсе не теми, за кого их принимал Лафайет. А потом эта дурацкая комедия с герцогом…

— Стоило ли ночь напролет спаивать Родольфо, если леди Андрагорра скрылась в неизвестном направлении? — простонал он. — И вообще, что я, собственно, здесь делаю? Если я ее все-таки догоню, то меня, скорее всего, отстегают кнутом, как и обещал Руди. Но ничего другого мне не остается. Если это и не Дафна, то она как две капли воды похожа на нее. Не могу же я допустить, чтобы она попала в лапы к этому типу, Долговязому Лоренцо. Или Счастливчику Ланселоту?

Лафайет поудобнее уселся в седле. От холода у него онемели пальцы рук и ног. И кто знает, туда ли он едет? Следы на дороге были точно такие же, как в самом начале пути.

О'Лири щелкнул поводьями и пустил лошадь галопом. Пригнувшись к ее шее, он помчался вперед по узкой дороге мимо сосен, ветки которых хлестали его по спине. Дорога сделала поворот — и Лафайет натянул поводья: ехать дальше было нельзя.

— Ого, — прошептал он и почувствовал, что в горле у него пересохло. Тут дело нечисто…

Посреди дороги одиноко стояла позолоченная карета леди Андрагорры; распахнутая дверца покачивалась под порывами ветра. Лафайет спешился, поморщившись от резкой боли в висках, подошел к карете и заглянул внутрь. Карета была обита розовым бархатом, на коврике из шкуры ягненка лежал кружевной платочек. Он поднял его и поднес к лицу.

— «Лунная роза», любимые духи Дафны, — простонал он.

Оглядевшись, Лафайет обнаружил, что в этом месте следы обрывались. Дорога была пустынна: поблизости не было видно ни четверки великолепных вороных лошадей, ни всадников эскорта. Только странный след уходил от тропинки в лес.

— Непонятно — нет ни убитых, ни раненых, — пробормотал Лафайет. Видно, эти трусливые негодяи не оказали никакого сопротивления.

Он повернулся и вдруг услышал треск сучьев в кустах у дороги. О'Лири схватился за шпагу, которую получил от слуг герцога.

— Ни с места, не то я проткну тебе глотку, изменник, — раздался позади него хриплый голос.

Лафайет резко повернулся и увидел прямо перед собой свирепое усатое лицо и обнаженный клинок. Из укрытия стали выходить и другие люди со шпагами. О'Лири успел заметить, что на них были желтые ливреи слуг леди Андрагорры, но тут кто-то грубо схватил его сзади за руки.

— Что, вернулся полюбоваться на свое преступление или решил заняться грабежом? — Капитан ткнул Лафайета шпагой в живот. — Отвечай, мерзавец, где она!

— Я… я вас хотел об этом спросить.

— Говори, а то я не ручаюсь за своих парней — им не терпится спустить с тебя шкуру.

— Это вы ее сопровождали, — обрел наконец дар речи Лафайет. — Почему же вы меня спрашиваете, где она? Вы что, сбежали и бросили ее одну?

— Ах, вот ты как заговорил! Может, ты у нас выкуп за нее потребуешь?

Лафайет вскрикнул от боли, почувствовав новый укол шпагой.

— Ты у меня получишь выкуп, подлый трус! А ну, говори! Что ты сделал с нашей госпожой, самой прекрасной дамой герцогства!

— Я выполняю официальное поручение, — выпалил Лафайет. — Вот, взгляните на этот перстень с печаткой.

Грубые руки попытались стянуть у него с пальца массивное кольцо.

— Никак не снимается, — доложил капрал. — Прикажете отрубить палец вместе с кольцом?

— Уж не хочешь ли ты откупится от нас своей побрякушкой? — прорычал капитан.

— Вовсе нет! Этот перстень принадлежит герцогу Родольфо, но палец мой. Не могли бы вы не трогать его?

— Надо же, какая наглость! Спер у герцога кольцо да еще и хвастается этим! — прорычал сержант.

— Да ничего я не крал, он сам дал мне перстень!

— Не пора ли с ним кончать, капитан? — подал голос один из стражников. — Он так нагло лжет, что так и хочется пощекотать его шпагой. Кто ж не знает, что у его светлости зимой снега не выпросишь?

— Да как мне растолковать вам, что я никого не похищал? Я выполняю важное поручение и…

— Что за поручение?

— Я должен догнать леди Андрагорру и вернуть ее обратно…

— Ага, ты сознаешься в этом.

— Но я не собирался этого делать, — повысил голос Лафайет, стараясь превозмочь головную боль и собраться с мыслями. — Я хотел уехать в противоположном направлении и…

— И слегка задержался на месте своего подлого преступления! — взревел капитан. — Тащите веревку, ребята. Вздернем его здесь, чтоб другим было неповадно.

— Постойте, — закричал Лафайет. — Сдаюсь, ваша взяла. Я… я все расскажу.

— Отлично! — Капитан приставил шпагу к груди Лафайета. — Рассказывай!

— Пусть начнет с того, как Лу свернул в кусты, — предложил сержант.

— Ладно. Как только Лу свернул в кусты, я… я…

— Стукнул его по голове, верно? — подсказал один из стражников.

— Верно. А потом я… э…

— Потом, когда мы остановились и послали двух парней узнать, почему замешкался Лу, ты и им дал по черепушке, так, что ли?

— Именно так.

— А потом, когда мы все лазили по кустам, разыскивая пропавших ребят, ты прокрался сюда и похитил ее светлость прямо под носом у Леса — он остался придержать лошадей. Правильно?

— Кто это все рассказывает: вы или я? — язвительно спросил О'Лири.

— А ну, говори, где она?

— Откуда я знаю? Ведь я бил Лу по голове и крался под носом у Леса, забыли вы, что ли?

— А, ты знаешь, как зовут наших парней?! Видно, давно обдумывал это дельце.

— Замолчи, Квэквелл, — рявкнул капитан. — Мы только теряем время. Говори, где ее светлость, а не то я тебе в два счета кишки выпущу.

— Она… она в охотничьем домике с Долговязым Лоренцо.

— С Долговязым Лоренцо? А где же находится этот домик?

— Он… э… в нескольких милях отсюда. К нему можно проехать по дороге.

— Врешь, — рассвирепел капитан. — Дорога ведет к замку тетушки Пруссик, куда ехала наша госпожа.

— Ты уверен в этом? — спросил его Лафайет.

— Конечно. Миледи сама сказала мне об этом.

— А ты и поверил, — насмешливо сказал О'Лири. — Ходят слухи, что там живет не то Долговязый Лоренцо, не то Лохинвар. А может, и Лотарио.

— Я что-то не пойму, к чему ты клонишь, негодяй, — холодно сказал капитан. — Уж не намекаешь ли ты на то, что миледи преднамеренно ввела меня в заблуждение? Что она сама назначила кому-то тайное свидание здесь, в горах Чантспел?

— Ну, не очень-то тайное, если учесть, что ее сопровождало с дюжину всадников, — заметил О'Лири.

— Что ты хочешь этим сказать? Неужто ты думаешь, что она бросила нас по собственному желанию? — рассвирепел сержант.

— Подумайте сами, — сказал Лафайет. — Если бы она была со мной, неужели я оставил бы ее одну и вернулся сюда, чтобы вы меня сцапали?

— Замолчи, негодяй! С меня хватит этих грязных намеков, — рявкнул капитан. — Отойдите в сторону, ребята. Сейчас я разделаюсь с этим мерзавцем!

— Подождите минутку, — сказал сержант, почесывая затылок. — Прошу прощения, капитан, но его слова не лишены смысла. Ведь ее светлость сама велела нам вернуться за Вайти и Фредом, верно?

— Да, пожалуй. И я что-то не припомню, чтобы она прежде говорила о тетке, которая живет здесь, в горах, — добавил один из всадников.

— Глупости это, — не особенно уверенно проговорил капитан. — Ее светлость никогда бы не поступила так со мной. Я столько лет служу ей верой и правдой.

— Как знать, кэп. Дамы!.. Кто может сказать, что у них на уме?

— Думай, что говоришь. — Капитан решительным жестом одернул мундир. — Я сыт по горло нелепыми измышлениями этого негодяя. Пора вздернуть его.

— Постойте, ребята, — закричал О'Лири. — Я говорю правду. Леди Андрагорра находится, быть может, всего лишь в нескольких милях отсюда. Если поторопиться, то мы сможем догнать ее. Нечего терять время на напрасные споры!

— Он хочет обмануть нас, — оборвал его капитан. — Я уверен, что миледи лежит связанная где-нибудь поблизости, там, где он ее бросил.

— Да он просто спятил, — запротестовал Лафайет. — Он боится ехать в погоню за ней, вот и все! Это просто уловка, чтобы запутать все дело и вернуться назад.

— Хватит! Приготовьте преступника к казни!

— Подождите, — завопил Лафайет, почувствовав на своей шее петлю. Разве нам нельзя обо всем договориться, как подобает джентльменам?

Наступила неожиданная тишина. Сержант смотрел на капитана, а тот, в свою очередь, мрачно уставился на О'Лири.

— Так ты хочешь, чтобы с тобой обошлись как с джентльменом? А на каком основании?

— Я сэр Лафайет О'Лири, член-основатель… э… Национального географического общества.

— Похоже, что он прав, кэп, — заметил сержант. — С этакими званиями нам нельзя его так запросто вздернуть.

— Совершенно верно, — поспешно вставил Лафайет. — Вы погорячились, ребята. Я уверен, вы и сами понимаете, что меня нельзя казнить без суда и следствия.

— Ненужная проволочка, — проворчал капитан. — Ну да ладно. Уберите веревку.

— Чудесно. Я рад, что мы наконец поладили, — сказал Лафайет. — А теперь…

— Достаньте пистолеты!

— Это… это зачем? — запинаясь, спросил Лафайет.

Стражники между тем вынули длинные кавалерийские пистолеты, набили их порохом и вставили новые кремни.

— Станьте у дерева, сэр рыцарь, — скомандовал капитан. — И побыстрее у нас мало времени.

— У… у этого дерева?

Лафайет чуть было не упал, споткнувшись о корявые корни.

— Приготовиться, ребята! Целься!

— Остановитесь! — прокричал Лафайет срывающимся голосом. — Вы не можете расстрелять меня!

— Ты же хотел умереть как джентльмен, верно? Целься…

— Но неужели вы будете стрелять с такого расстояния? — попробовал возразить Лафайет. — Я-то думал, что вы метко стреляете.

— В июне мы заняли первое место в соревнованиях по стрельбе среди охранников, — ответил сержант.

— Тогда отойдите чуть-чуть подальше, — предложил Лафайет. — Вы бы смогли показать свое мастерство.

Он отступил назад футов на десять и наткнулся на дерево.

— Приготовиться! — скомандовал капитан. — Целься…

— Все еще слишком близко, — прокричал Лафайет. — Покажите, на что вы способны.

И он поспешно отошел еще ярда на четыре.

— Все, достаточно! — крикнул капитан. — Остановитесь, сэр, будьте готовы достойно встретить свою смерть. — Он взмахнул шпагой. Приготовиться! Целься!

С губ офицера уже было готово сорваться последнее слово, когда в кустах за его спиной неожиданно раздался пронзительный вой. Все разом посмотрели в том направлений, откуда донеслись душераздирающие звуки.

— Должно быть, ночная кошка, — предположил один из стрелков.

Не дожидаясь появления зверя, Лафайет метнулся в сторону, отскочил за дерево и со всех ног кинулся в лес. Позади него послышались крики, раздались выстрелы, и он услышал над головой свист свинцовых пуль.

Луна показалась из-за туч и осветила бледным светом маленькую бревенчатую избушку в долине, окаймленной гигантскими деревьями. Лафайет растянулся на животе под ежевичным кустом, страдая одновременно от похмелья, усталости и ушибов. Прошло полчаса с тех пор, как стихли последние крики его преследователей, прочесывавших кусты; минут двадцать назад он оказался на склоне долины и увидел внизу неяркий свет, струившийся из окна хижины. За все это время он не заметил внутри никаких признаков жизни, до его слуха не донеслось ни звука. А сам он уже успел порядком продрогнуть. Под утро стало холодать, листья деревьев покрылись искрящимся инеем. Лафайет подул на руки и посмотрел на освещенное окно крохотного домика в долине.

— Она наверняка там, — старался убедить он себя. — Где же еще ей быть в этом глухом лесу? Несомненно, — продолжал он размышлять, — ее похититель, кем бы он ни был, тоже там: ждет, наверное, с заряженным пистолетом непрошеных гостей… С другой стороны, если я останусь здесь, то окончательно замерзну, — решил Лафайет.

Он с трудом поднялся на ноги, похлопал себя озябшими руками, сильно закашлявшись при этом, и начал медленно спускаться по крутому склону. Подойдя к домику, он обошел вокруг него, вглядываясь в темноту и прислушиваясь. Но стояла тишина: не было слышно ни цокота лошадиных копыт, ни шорохов внутри избушки. Задернутые цветастые занавески не позволяли ему заглянуть внутрь.

Лафайет крадучись приблизился к задней двери, миновав поленницу дров и бочку для дождевой воды. Он осторожно приложил ухо к шероховатым доскам.

Внутри слышался легкий скрип, прерываемый время от времени еще более легким пощелкиванием. Слова, произносимые шепотом, невозможно было разобрать. По спине Лафайета пробежал холодок. Он неожиданно вспомнил старую сказку о Гансе и Гретель, которые очутились в домике ведьмы.

— Чепуха! — решительно произнес он. — На свете ведьм не бывает. Там нет никого, кроме негодяя Лоренцо и леди Андрагорры. Бедняжка! Она, должно быть, связана по рукам и ногам, испугана до полусмерти и все-таки надеется, что кто-нибудь придет к ней на помощь. Тогда чего же я жду? Почему не вышибу дверь и не вытащу Лоренцо за шиворот, чтобы…

Щелчки, раздававшиеся все громче и громче, внезапно прекратились. Прозвучал хлопок, сопровождаемый легким позвякиванием металла. Вновь послышался скрип, а потом тихий скрежет, будто кто-то перемалывал кости на мясорубке.

— Это чудовище Лоренцо пытает леди Андрагорру!

Он отошел назад и, разбежавшись, ударил в дверь. Она широко распахнулась — и Лафайет влетел в уютную комнатку, освещенную огнем очага. В кресле-качалке на вязаном пледе сидела старушка с кошкой на коленях. Рядом на столе стояла синяя фарфоровая тарелка.

— Как, это опять ты, Лоренцо? Добро пожаловать, — сказала старушка, не скрывая удивления. — Угощайся, — и она протянула ему тарелку с кукурузными хлопьями.

Сидя у очага, Лафайет пытался привести в порядок смешавшиеся мысли. Перед ним стояла тарелка с хрустящими золотистыми кукурузными хлопьями и чашка с густым какао. Хозяйка избушки шила покрывало, которое она извлекла из комода у окна. Старушка все время бормотала что-то монотонным скрипучим голосом. Лафайет никак не мог уловить, что именно она говорила — какая-то кукушечка, порхающая с ветки на ветку, решила вздремнуть у большого цветка…

Лафайет ударился подбородком о грудь — и проснулся.

— Ах ты бедняжка! Ты же спать хочешь! И немудрено, столько времени провел на ногах. Да, чуть не забыла: тут побывали твои приятели, — сказала хозяйка с хитрой усмешкой.

— Какие приятели? — зевнул Лафайет.

Сколько времени он проспал? Неделю? Или дня три… или… Неужели только прошлой ночью он лежал в широкой постели на шелковых простынях…

— …сказали, чтобы я не будила тебя. Они хотят сделать тебе сюрприз. Но я подумала, что тебе будет интересно узнать об этом.

Лафайет сквозь сон едва различал ее бормотание.

Он постарался стряхнуть с себя оцепенение и сосредоточиться на том, что говорила старушка. Ему показалось, что он уже прежде слышал этот голос. Где они могли встретиться? Или…

— О чем узнать? — переспросил он спросонья.

— О том, что они вернутся.

— Э-э-э… кто вернется?

— Эти любезные джентльмены на лошадях.

Весь сон Лафайета как рукой сняло. Он резко спросил:

— Когда они были здесь?

— Да ты с ними совсем немного разминулся, Лоренцо, — эдак на полчаса.

И она уставилась на него сквозь очки старыми подслеповатыми глазами. А может, вовсе и не старыми и не подслеповатыми? Приглядевшись внимательно, Лафайет с удивлением обнаружил, что глаза старушки были поразительно зоркие. Он попытался вспомнить, где он мог видеть этот пронзительный взгляд раньше.

— Сударыня, вы были очень любезны, но мне пора. Да, я еще хотел сказать вам: я не Лоренцо.

— Не Лоренцо? А кто же ты такой?

Она взглянула на него поверх очков.

— Я полагал, что найду здесь человека по имени Лоренцо. А может быть, Лотарио или Ланселот. Но вы были со мной так любезны: обогрели, накормили, и я… дело в том, что я замерз и был голоден… В общем, я воспользовался вашим гостеприимством. Но сейчас мне пора идти…

— Как? Да я и слышать об этом не хочу! В этакую ночь ты просто замерзнешь в лесу…

— Боюсь, что вы меня не поняли, — перебил ее Лафайет, двигаясь боком к двери. — Мы с вами не знакомы. Я попал сюда совершенно случайно…

— Не может этого быть! Ведь это ты снял у меня комнату, верно? старушка близоруко сощурилась, глядя на него.

Лафайет отрицательно покачал головой:

— К сожалению, вы ошибаетесь. Я искал леди Андрагорру…

— Боже мой, так ты знаешь мою племянницу! Это чудесно! Что же ты мне раньше не сказал? Ну, теперь-то я тебя ни за что не отпущу! Ветер так и воет в лесу, тебе лучше остаться у меня. Кстати, где же дорогая Энди? Я почему-то думала, что она должна приехать с тобой.

— Значит, вы и есть тетка Даф… то есть леди Андрагорры?

— Ну конечно! Разве ты этого не знал? Но ты не ответил на мой вопрос.

Лафайет огляделся вокруг. Комнатка была чисто прибрана и уютна, но без особых удобств.

— Мне показалось, что леди Андрагорра очень богата, — проговорил он. Неужели это все, что она смогла сделать для вас?

— Ах ты дурачок! Да мне просто нравится жить среди птиц и цветов! Здесь так тихо и спокойно!

— А кто вам колет дрова?

— Дрова? Ко мне приходит по вторникам один человек… Но ты говорил о леди Андрагорре.

— Ничего я не говорил о леди Андрагорре. Я не знаю, где она. Ну, спасибо вам большое за все…

— Я тебя не отпущу, — резко перебила его старушка. — Ни за что на свете!

Лафайет надел плащ и направился к двери.

— Боюсь, что не смогу воспользоваться вашим гостеприимством…

Он запнулся, услышав позади себя странный звук. О'Лири повернулся — за его спиной старушка занесла руку, целясь ему в висок. Он успел пригнуться, и удар пришелся ему в предплечье. Лафайет вскрикнул от боли — и получил еще один сильнейший удар. Защищаясь, он угодил своей хозяйке кулаком в бок, но от нового удара в солнечное сплетение свалился в кресло-качалку.

— Решил меня надуть! — завизжала старуха. — Продался этому длинноносому Родольфо, и это после всего, что я пообещала сделать для тебя! Откуда только у тебя нахальство взялось заявляться сюда и врать мне в глаза, что ты впервые меня видишь!

Старушонка метнулась к креслу, но Лафайет свалился на пол, успев при этом лягнуть ее. Вскочив на ноги, он приготовился к обороне.

— Где она? Черт тебя дери? Зачем только я вытащила тебя из вонючего болота, где ты пас своих свиней…

Старуха неожиданно умолкла, прислушиваясь к чему-то. Лафайет явственно различил приближающийся конский топот.

— Дьявол!

Старушонка прыгнула к двери, сдернула с крюка плащ и обернула его вокруг себя.

— Ты еще ответишь мне за это, Лоренцо, — завизжала старуха изменившимся голосом: вместо хриплого сопрано Лафайет услышал отвратительный тенор. Погоди, я доберусь до тебя, негодяй! Ты проклянешь тот день, когда впервые увидел Стеклянное Дерево!

Она распахнула дверь и скрылась в темноте.

О'Лири кинулся за ней, но было уже слишком поздно. Старуха стояла на поляне, застегивая пуговицы плаща. Лафайет бросился к ней, но она со свистом взмыла в воздух. Быстро набирая высоту, старуха понеслась к лесу. Развевающийся на ветру плащ, словно шлейф, стелился за ней.

— Эй! — слабо прокричал Лафайет.

Неожиданно до его сознания дошло, что топот копыт становится все громче и громче. Он кинулся к дому, вбежал в комнату и, выскочив через заднюю дверь, со всех ног помчался к лесу.

Занимался серый, ненастный день, но в лесу стало лишь немного светлее. Окончательно продрогнув и выбившись из сил, Лафайет опустился под огромное дерево, в стволе которого можно было бы проложить туннель. У него болела голова, в животе, казалось, разгорался костер, а в глаза будто насыпали песку. Во рту был противный привкус испортившегося маринованного лука. В ветвях над его головой тоскливо прокричала птица.

— Да, это конец, — простонал Лафайет. — Я болен, голоден, продрог, голова раскалывается, и к тому же у меня расстройство желудка. Я потерял лошадь, след леди Андрагорры — короче, все. И я не знаю, куда и зачем я иду. И ко всему прочему у меня начались галлюцинации. Летающие старухи, надо же такое придумать! А что, если мне привиделась не только старуха, но и ее домик? Предсмертный бред или что-нибудь в этом роде. Может быть, эти недотепы в желтых ливреях меня все-таки застрелили и я уже мертвый?

Он ощупал себя, но отверстий от пуль не обнаружил.

— Чепуха какая-то! Если бы я был мертв, у меня не болела бы голова.

Лафайет затянул потуже ремень и с трудом поднялся на ноги. Пройдя несколько футов, он опустился на колени перед маленьким ручейком, зачерпнул ледяной воды и умылся. Потом растер лицо краем плаща и сделал несколько глотков.

— Вот и хорошо, — решительно сказал он сам себе. — Что толку стоять и разговаривать вслух? Пора действовать.

— Чудесно, — ответил он. — Только что же мне делать?

— Ну, можно отправиться в путь, — предложил он. — До Порт-Миазма всего каких-нибудь миль двадцать.

— Вряд ли Родольфо обрадуется, узнав, что я вернулся с пустыми руками, — возразил он сам себе. — Но, возможно, я смогу оправдаться — перед Гроунвельтом. Впрочем, я все равно не знаю, в какую сторону идти.

Лафайет запрокинул голову, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь густую листву деревьев. Но плотные серые облака не пропускали ни лучика света, по которому можно было бы определить положение солнца.

— Кроме того, не могу же я убежать и бросить леди Андрагорру на произвол судьбы.

— Ну хорошо, ты меня убедил: я буду продолжать поиск. Но куда же все-таки идти?

Он зажмурился, повернулся три раза на месте и, остановившись, вытянул руку:

— Туда.

— Знаешь, — заметил Лафайет доверительно, — не так уж это глупо разговаривать с собой. Узнаешь много нового.

— Да и решительности прибавляется.

— Но все-таки это значит, что ты рехнулся.

— Ну и что из этого? Шизофрения какая-то! Да это пустяк по сравнению со всеми моими прочими недомоганиями.

И Лафайет решительно направился вперед, прихрамывая попеременно на обе ноги — прошлой ночью он вывихнул их при падениях и прыжках. Постепенно деревья начали редеть, а молодая поросль и вьющиеся растения у него под ногами стали гуще. Время от времени попадались громадные валуны. Наконец он очутился на открытом, продуваемом со всех сторон склоне, поросшем одинокими, чахлыми кедрами. Начался дождь: его острые струи слепили глаза, затекали под плащ. В пятидесяти футах склон круто обрывался. О'Лири подполз к самому краю и заглянул вниз — где-то далеко под ним клубились клочья тумана.

— Чудесно, — заметил он, глядя в бездонную пропасть. — Просто великолепно. Ничего другого и нельзя было ожидать. Не удивительно, что старуха улетела на метле, то есть без метлы. Тут и муха не проползла бы.

— Ну что ж, значит, я пойду вдоль края, пока не найду дороги, тропинки или спуска.

— Ты забыл о веревочной лестнице и фуникулере.

— Досадное упущение. Ну, тронулись.

И он направился вдоль обрыва. Час прошел без всяких перемен. Лафайет упорно шел вперед, несмотря на боль, усталость и холод. Раза два он поскользнулся и чуть было не сорвался в пропасть.

— Что с тобой, О'Лири? — спросил он, с трудом поднимаясь на ноги после очередного падения. — Неужели тебе не под силу небольшая прогулка в горах?

— А что здесь удивительного? Нельзя же столько лет жить в роскоши и праздности и при этом оставаться в форме.

— Да, ты прав, как это ни печально. Вот тебе урок на будущее.

Ветер усилился; вниз по склонам несся стремительный поток. О'Лири поплелся дальше. Руки, ноги и губы у него окончательно онемели. Он прошел еще полмили — и остановился для нового совещания.

— Рано или поздно я что-нибудь обязательно обнаружу, — сказал он себе без особой уверенности и принялся растирать замерзшие уши негнущимися пальцами. — След какой-нибудь или брошенный платочек…

П-и-и… П-и-и… П-и-и… Писк раздавался где-то совсем рядом. Лафайет огляделся по сторонам, но ничего не обнаружил.

— Послушай, — громко сказал он. — Хватит того, что я разговариваю сам с собой. Азбука Морзе — это уже слишком.

И он снова потер уши.

П-и-и… П-и-и… П-и-и… — услышал он отчетливо. О'Лири взглянул на свои руки. На среднем пальце сверкал перстень герцога Родольфо. Рубин светился неровным светом: то ярче, то слабее, то ярче, то слабее.

— Ох, — простонал О'Лири. Он осторожно поднес перстень к уху: раздался писк и одновременно рубин вспыхнул ярким светом.

— Раньше он не пищал, — подозрительно заметил Лафайет.

— Ну, а теперь пищит, — решительно ответил он сам себе. — И за этим что-то кроется.

— А что, если это радиолуч, радиомаяк — как на авиалиниях?

— Может быть. Надо проверить.

Он спустился по склону футов на пятьдесят и вновь прислушался.

П-и-и… П-и-и… П-и-и…

— Ага! Значит, я сбился с правильного курса!

Он опять вскарабкался наверх. Теперь перстень издавал непрерывный гудящий звук.

— Ясно, — пробормотал О'Лири. — Только вот куда он меня ведет?

— Какая разница? Только бы не оставаться здесь.

— Верно.

О'Лири двинулся вперед, низко нагнув голову и прижав перстень к уху. Гудение все усиливалось. Путь ему преградила куча намокшего валежника. Он кое-как перебрался через нее — и повис над пропастью. Судорожно замахав руками в воздухе, он старался уцепиться за что-нибудь. Потом ураганный ветер засвистел у него в ушах, а перед глазами понеслась отвесная каменная стена, похожая на шахту скоростного лифта. Он успел заметить огромную цифру 21, написанную белой краской, 20, 19… А потом все слилось у него перед глазами.

Получив откуда-то снизу удар гигантской бейсбольной битой, он перелетел через забор и понесся вперед под крики тысячной толпы и вспышки фейерверка.

7

Кто-то спутал его спину с трамплином или, может быть, ее приняли за персидский ковер и хорошенько выбили стальными прутьями. А у него в животе бригада дорожных рабочих варила гудрон: он до сих пор явственно ощущал, как внутри него надувались и лопались пузыри. Голова служила вместо мяча игрокам в баскетбол, а глаза… Их, видимо, вынули из глазниц, использовали в чемпионате по настольному теннису, а потом грубо запихнули обратно.

— Эй, похоже, он приходит в себя, — раздался чей-то скрипучий голос. В его стонах слышится больше жизни.

— Он полностью в твоем распоряжении, Рой. Дай мне знать, если ему станет хуже.

Послышались шаги, открылась и закрылась дверь. Лафайет приоткрыл один глаз — над ним был перфорированный акустический потолок с лампами дневного света. Стараясь не обращать внимания на гарпун, который кто-то всадил ему в шею, он повернул голову и увидел коренастого человечка с большим носом и веселыми глазами, который участливо смотрел на него.

— Как дела, приятель? — спросил человечек.

— Йокабамп, — только и смог выговорить О'Лири.

Он откинулся на подушку — лампы на потолке закружились у него перед глазами.

— Вот те на! Иностранец, — сказал человечек скрипучим голосом. Извини, Длинный, я не говорить по-венгерски. Ты понимать?

— Видно, вы не Йокабамп, — еле слышно прошептал О'Лири. — Вы просто похожи на него. В этом кошмарном месте все похожи на кого-то еще.

— Так ты все-таки умеешь говорить, приятель! Ну и напугал же ты меня. Я никогда в жизни не терял заказчиков, а сегодня был очень близок к этому. Куда ты так торопился? Не мог даже лифта дождаться!

Маленький человечек отер пот со лба красным шелковым платком, на котором зелеными нитками были вышиты его инициалы.

Лафайет обвел комнату глазами: стены из слоновой кости, выложенный плитками пол. Из решетки над дверью доносится приглушенное гудение кондиционера.

— Что со мной случилось? — Он сделал попытку сесть.

— Не волнуйся. Длинный, — успокоил его человечек. — Врач сказал, что с тобой все в порядке — небольшая встряска, только и всего.

— У меня в голове… все смешалось, — прошептал О'Лири. — Я, кажется, упал в шахту лифта… прямо из чащи леса.

— Да… пролетел пару этажей. К счастью, обошлось без переломов.

— Довольно странное место для шахты лифта.

Человечек, казалось, удивился:

— А как еще нам подниматься и спускаться? Эй, послушай! Уж не хочешь ли ты подать жалобу на компанию? Это было бы несправедливо. Как только я услышал позывные, я помчался к тебе со всех ног. Тебе нужно было немножко подождать, только и всего.

— Я не сомневаюсь, что все так и было. Кстати, а кто вы такой?

Человечек протянул широкую мозолистую руку:

— Меня зовут Спронройл, приятель. Отдел обслуживания заказчиков. Рад с тобой познакомиться. Между прочим, ты прибыл на день раньше условленного срока. Заказ еще не совсем готов.

— Ах да… заказ, — проговорил Лафайет, стараясь выиграть время. Сказать по правде, у меня что-то с памятью. Из-за падения, наверно. А… что за заказ?

— Видно, у тебя небольшое сотрясение. Это всегда сказывается на памяти.

Спронройл сочувственно покачал большой головой:

— Твой босс, принц Крупкин, заплатил аванс за двухместный ковер-самолет, плащ-невидимку и десяток миражей, набор N_78.

— Ну как же, конечно. Двухместный набор и десяток ковров, — пробормотал О'Лири. — Так вы говорите, заказ будет готов завтра?

— Тебе лучше прилечь и немного отдохнуть, дружок, — посоветовал Спронройл. — У тебя с головой явно что-то не в порядке.

— Нет, нет, я себя прекрасно чувствую.

Лафайет с трудом сел в постели. Он обнаружил, что его вымыли, побрили, перебинтовали в некоторых местах и одели в просторную пижаму — желтую в красный горошек.

— Кстати, — сказал он, — а как вы… э-э-э… узнали, что я прибыл сюда за… э-э-э… заказом принца?

Спронройл недоуменно заморгал:

— Как я об этом узнал? Но ведь у тебя одно из лучевых сигнальных устройств, которые мы для него сделали.

— Ну, конечно. Как это я забыл?

О'Лири свесил ноги с постели и попытался подняться. Несмотря на дрожь в коленях, он не упал.

— Мне нужно немного мыслей, чтобы развеяться, — начал Лафайет. — То есть немного порядка, чтобы развеять мысли… я хотел сказать, чтобы привести мысли в порядок…

Спронройл поддержал Лафайета под локоть.

— Все хорошо. Длинный, ты только не волнуйся. Давай-ка перекусим немного, и все твои болезни как рукой снимет.

— Перекусим, — повторил Лафайет. — Да, да, непременно.

— Ну, вот и отлично. Пойдем потихоньку, я тебе помогу.

Человечек подал ему халат и вывел в извилистый коридор, который проходил, очевидно, внутри скалы. По коридору, устланному светлым нейлоновым ковром, они прошли в комнату с низким потолком, отделанную деревянными панелями. У столиков, накрытых клетчатыми скатертями, сидели за кофе маленькие, крепкие человечки и оживленно разговаривали о чем-то. Некоторые из них дружески кивнули спутнику Лафайета, который направился к столику у окна с занавесками. По стеклу хлестал дождь, а в комнате было тепло и уютно. В воздухе стоял аппетитный аромат свежемолотого кофе и свежевыпеченного хлеба. К их столику подбежала толстушка-официантка со вздернутым носиком, которая едва доходила Лафайету до груди. Она поставила перед ними чашки, подмигнула Лафайету и достала блокнот с карандашом.

— Что будем заказывать, мальчики? Оладьи? Ветчину с яичницей? Клубнику со сливками? Гренки с вареньем?

— Да, — с готовностью отозвался Лафайет. — И большой стакан молока.

— Звучит неплохо, Герти, — сказал Спронройл. — Мне то же самое.

Спронройл, ухмыльнувшись, потер руки:

— Другое дело, верно? Сейчас подкрепимся — и настроение у тебя сразу поднимется.

— Здесь гораздо лучше, чем снаружи, — заметил Лафайет, указывая на сплошную стену дождя за окном. — Одно меня беспокоит: где я все-таки нахожусь?

— Я тебя что-то не понимаю, Длинный. Ты в филиале специализированного завода «Аякс» в Меланже, завтракаешь в зале Игдрейзил.

— Ах, вот оно что: значит, это фабрика. Это уже легче. Не смейтесь, я почему-то вообразил, что нахожусь внутри скалы.

— Так оно и есть на самом деле. Только это не всегда была скала. Когда здесь закладывался завод, мы начинали строительство под землей. Но из-за геологической активности, деформаций и всего такого прочего почвы осели. Впрочем, мы привыкли к такому перепаду уровней, да и вид отсюда неплохой.

— Геологическая активность? — наморщил лоб Лафайет. — Вы имеете в виду землетрясение?

— Да нет же, просто горообразовательные процессы. Такие вещи случаются время от времени, понятно? В другой раз мы можем оказаться на дне моря, кто знает.

— А ну-ка, подвиньте локти, — сказала Герти, ставя на стол полный поднос.

Пока она расставляла тарелки, Лафайет еще как-то сдерживался, но, как только официантка ушла, он с жадностью набросился на еду.

— Послушай, Длинный, — сказал Спронройл с полным ртом. — А ты давно работаешь у принца?

— А? Нет, не очень, — ответил Лафайет, не переставая жевать. — Можно сказать, что совсем недавно.

— Это, конечно, останется между нами, но… что ты думаешь о его кредитоспособности?

— О его кредитоспособности? — Лафайет поспешил набить рот оладьями и пробормотал что-то нечленораздельное.

Служащий отдела обслуживания заказчиков поднял руку.

— Пойми нас правильно, мы нисколько не беспокоимся, — заверил он Лафайета. — Но принц нам все еще должен приличную сумму за Стеклянное Дерево.

Лафайет застыл с вилкой в руке.

— Стеклянное Дерево… — задумчиво проговорил он. — Где я мог слышать о нем раньше?

— Да ты, видно, все начисто забыл!

— У меня идея, мистер Спронройл, — сказал О'Лири. — Давайте представим, что я вообще ничего не знаю, и вы расскажете мне обо всем по порядку. Я бы тогда все быстрее вспомнил.

— Зови меня просто Рой. Так с чего же начать? Впервые мы услышали о его высочестве года три назад: он тогда искал работу. В то время он был еще незнатного рода. У него были кое-какие интересные идеи, ну, мы и устроили его в опытно-конструкторский отдел. Но через пару месяцев его пришлось уволить: у него оказался самый большой счет за электричество, а работа и с места не сдвинулась. Потом он снова появился — на этот раз с тугим кошельком и новыми предложениями, попросил нас сделать несколько изделий по индивидуальному заказу. Заказ его мы выполнили, он расплатился шлифованными драгоценными камнями, и все были довольны. После этого он вдруг присвоил себе титул принца и решил начать строительство. Он опять обратился к нам — не возьмемся ли мы за строительный подряд? Цену назначил подходящую, вот мы и согласились. И я тебе честно скажу: мы свою работу сделали отлично — вся постройка из силикона, армированного микроволокном. Вид шикарный, можешь мне поверить.

— Да, конечно. Но какое отношение это все имеет к Стеклянному Дереву, о котором вы говорили?

— Да просто строители прозвали этот замок Стеклянным Деревом; с тех пор все так и зовут его. Он и впрямь похож на дерево — все эти башенки, минареты, ответвления, отходящие от центральной части. На солнце он весь так и сверкает. Вот только нам за работу не заплатили, — мрачно закончил Спронройл.

— А не работает ли на принца старуха, которая летает на метле? Я хотел сказать, без метлы.

Собеседник О'Лири сочувственно взглянул на него:

— Длинный, может, тебе лучше вернуться и прилечь?

— Послушай, Рой, прошлой ночью старуха говорила про Стеклянное Дерево, а до этого она пыталась меня убить.

— Надо же! Из пистолета?

— Нет, она…

— Тогда ножом?

— Нет, она хотела убить меня голыми руками.

— Ты, наверно, в это время спал, так, что ли?

— Нет, конечно! Но…

— Послушай, ты ведь мне рассказываешь о старухе, я тебя правильно понял?

— Пожалуйста, Рой, не перебивай меня. Я пытаюсь объяснить тебе…

— Длинный, а что, если тебе начать поднимать гантели? Как ты на это смотришь? Ты бы стал сильным, мужественным и перестал бояться всяких там старух. Я могу со скидкой продать тебе наш набор «Атлас-223» в комплекте с акустическим устройством — тебя будут подбадривать, воодушевлять…

— Не надо меня подбадривать! Я пытаюсь тебе объяснить, что эта старуха как-то связана с исчезновением леди Андрагорры.

— Кого-кого?

— Леди Андрагорры. Это моя жена. То есть на самом деле она вовсе не моя жена, но…

— Я все понял, — подмигнул ему Спронройл. — Можешь положиться на меня, Длинный, я не проболтаюсь.

— Я вовсе не это хотел сказать! Леди Андрагорра — очаровательная девушка. Она исчезла, когда ее собирались похитить. То есть ее похитили, когда она хотела исчезнуть. Короче, она пропала! А старая ведьма в избушке говорила о Стеклянном Дереве!

— Ну и что из этого? Здесь, наверно, все знают о Стеклянном Дереве. Спронройл нахмурился. — Вот только здесь никто не живет, насколько мне известно.

— Старуха наверняка работает на принца Крупкина! Она приняла меня за кого-то другого — плохо видит, должно быть, — и проболталась, что леди Андрагорру должны были привезти в ее избушку.

— Что-то я тебя не пойму. Если старуха работает на принца так же, как и ты, то с какой стати ей кидаться на тебя?

— Она решила, что я обманул ее, привел к ней стражников герцога Родольфо.

— Вот как? Выходит, ты знаешь герцога Родольфо? Его светлость однажды направил нам запрос, интересовался персональным генератором ауры. Но мы не смогли договориться о пене.

— Послушай, я уверен, что именно Крупкин задумал похищение. Но кто-то помешал ему: леди Андрагорра исчезла, прежде чем старуха смогла сделать свое дело.

— Значит, эта леди А — подданная герцога Родольфо? — Спронройл недоверчиво покачал головой. — Боюсь, ты ошибаешься, Длинный. Герцогство слишком далеко отсюда, чтобы Крупкин мог стоять за всем этим.

— Он ее сначала заманил сюда, в горы, — леди Андрагорра думала, что едет на свидание с неким мошенником по имени Лоренцо, который втерся к ней в доверие. Она и не догадывалась, что негодяй намеревался передать ее Крупкину.

Лафайет потер лицо — ту его сторону, на которой не было синяков.

— Но кто же мог перехватить ее?

— В самом деле, кто? Трудно сказать. В здешних лесах полно воров и разбойников. Забудь-ка все это, Длинный. Давай лучше перейдем к делу. Что касается просроченных платежей…

— Как? Забыть самое прекрасное, восхитительное, преданное, очаровательное существо, которое когда-либо носило бикини! Да ты с ума сошел, Рой! А вдруг как раз сейчас ей угрожает смертельная опасность? Она покинута всеми, испугана, ее, может быть, пытают или… или…

— Но ведь ты сам сказал, что она собиралась встретиться с каким-то Лоренцо, верно? — попробовал успокоить его Спронройл, намазывая варенье на третий кусок подрумяненного хлебца. — Похоже, что Крупкин вообще не имеет к этому делу никакого отношения, и тебе не о чем волноваться.

— Да я же сказал тебе, что ее обманули!

— А, понимаю. Этот тип пригласил ее осмотреть какое-нибудь имение или прокатиться в карете новой модели, так, что ли?

— Да нет. Это должен был быть в некотором роде медовый месяц, признался Лафайет. — Но какое теперь это имеет значение? Ее похитили, и я хочу ее спасти.

— А что ты думаешь об этом Лоренцо? Может, похищение — его рук дело?

— Я не исключаю такой возможности. Он мог передумать в последний момент — решил обмануть Крупкина. Скажу тебе честно, чем больше я об этом думаю, тем правдоподобнее кажется мне эта версия. Он, должно быть, похитил ее из кареты, как и было задумано, а потом, вместо того, чтобы привезти ее в избушку, отправился с ней… куда-то еще.

— Отличный пример дедуктивного рассуждения, Длинный. Итак, я полагаю, победил достойнейший — и с тех пор они жили в любви и согласии. Хотя, может, и не достойнейший, как знать? Может, он тоже боялся старух. Я хочу сказать…

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — резко перебил его Лафайет. Послушай, Рой, я должен ее найти!

— Я восхищаюсь твоей преданностью хозяину, Длинный, но боюсь, ему придется придумать что-нибудь еще…

— Да плевал я на него! И вообще, никакой он мне не хозяин.

— Как? Ты уволился?

— Я никогда на него не работал. Я должен был тебе раньше сказать об этом. Извини.

— Так. Откуда же тогда у тебя сигнальное устройство?

— Если ты имеешь в виду этот перстень, — Лафайет протянул руку — на пальце сверкало кольцо с красным камнем, — то мне дал его герцог Родольфо.

— Неужели? — Спронройл схватил О'Лири за палец и принялся тщательно изучать перстень.

— Это и впрямь перстень Крупкина.

Человечек понизил голос:

— Если честно; Длинный, как ты его достал? Перерезал горло Крупкину, что ли?

— Нет, конечно. Я его вообще в глаза не видел.

Спронройл покачал головой, недоверчиво глядя на О'Лири.

— Что-то здесь не так. Как мог перстень принца попасть к герцогу? Его высочество очень дорожит этой безделушкой, уж я-то знаю.

— Ну, а я знаю, что перстень был у герцога — и он дал его мне.

Лафайет снял перстень с пальца.

— Вот, — сказал он, — можешь получить его обратно, мне он не нужен. Я хочу найти леди Андрагорру, а все остальное меня не касается.

Его собеседник мрачно взвесил перстень на ладони.

— Боюсь, Длинный, у тебя могут быть большие неприятности.

Он встал, резко отодвинув стул.

— Пошли, тебе придется рассказать обо всем Флимберту. Он у нас начальник службы безопасности, следователь, суд присяжных заседателей в одном лице, и он же приводит приговоры в исполнение. Вряд ли ему это все понравится. Советую тебе придумать что-нибудь более убедительное по дороге, в противном случае нам придется действовать в строгом соответствии с инструкциями, регулирующими коммерческую деятельность «Аякса».

— Что же это за инструкции? — раздраженно спросил его О'Лири. — Я лишусь вашего кредита?

— Да нет, Длинный, скорее ты лишишься своей головы.

Флимберт оказался круглолицым лысым коротышкой. Он был в очках с толстыми линзами, которые, казалось, приросли к его голове. Флимберт, не переставая, барабанил толстыми пальцами по крышке стола, пока Спронройл рассказывал ему об О'Лири.

— Я проверил: это действительно наш перстень; мы сделали его для принца Крупкина, — закончил он.

— Дело совершенно ясное: убийство и крупная кража, отягченные незаконным проникновением на территорию завода под ложным предлогом и дачей ложных показаний, — пропищал фистулой Флимберт. — Твое последнее слово.

Он взглянул на О'Лири сквозь очки, словно золотая рыбка из аквариума.

— Последнее слово? Да я еще и первого не сказал! Выслушайте меня: я совершенно случайно свалился в эту вашу шахту, когда тихо и мирно шел по своему делу. Мне бы и в голову не пришло сказать, что я от Крупкина, — это была идея Роя. И кто, в конце концов, вынес смертный приговор? Где показания свидетелей…

— Принц Крупкин никогда в жизни не расстался бы по собственной воле со своим персональным сигнальным устройством. Следовательно, чтобы получить его, ты должен был убить принца. Дело открыто и закрыто. Властью, которой я облечен…

— Я же сказал вам, что получил перстень от Родольфо!

— Невозможно! Крупкин не отдал бы его и Родольфо…

— Но он отдал! Почему бы вам не проверить мою версию, вместо того, чтобы казнить меня без суда и следствия!

— Знаешь, Берт, — начал Рой, потирая свой тяжелый подбородок, — все это очень странно. Может, Длинный говорит правду? Ну с какой стати ему так нескладно врать? Если бы он на самом деле что-то задумал, разве он признался бы, что Крупкин не посылал его? Он мог бы и дальше меня дурачить. Поверь мне, парень прекрасно осведомлен о всех делах принца.

— Вовсе нет, — запротестовал Лафайет.

— Старая уловка! — сказал начальник службы безопасности. — Хитрость наоборот — вот как мы называем этот прием! Практически невозможно отличить от тупости.

— Это и впрямь трудно — взять хотя бы вас, к примеру, — вставил Лафайет. — Послушайте, Крупкин дал перстень Родольфо, Родольфо дал перстень мне. Я попал к вам случайно и теперь хочу уйти, только и всего.

— Невозможно, мы поймали тебя с поличным, приятель. Фактическое владение при отсутствии правооснования — одно из самых тяжких преступлений по нашим правилам. Тебя закуют в кандалы, и следующие триста лет ты проведешь на камнедробилке, двенадцатый уровень.

— Боюсь, мне придется вас разочаровать, — прервал его Лафайет. — Я не проживу триста лет.

— Извини, приятель, я не знал, что ты болен. В таком случае, я вынесу тебе пожизненный приговор. Так что не переживай, если не сможешь отработать триста лет.

— Спасибо за заботу. Но почему бы вам не проверить мою версию, хотя бы просто из любопытства? Что, если у Родольфо все-таки был перстень Крупкина?

— У его светлости кольцо его высочества? — Флимберт в задумчивости соединил кончики пальцев рук. — Ну, во-первых, это было бы серьезным нарушением условий продажи. Во-вторых, это не в характере Крупкина: он ничего не делает просто так, без причины…

— Значит, у него была причина, только и всего. Неужели вам неинтересно выяснить, что это за причина?

— Любопытно.

Спронройл взял перстень, поднес его к носу и принялся изучать.

— Как ты думаешь, он не мог тут что-нибудь переделать?

— Чепуха, только специалист из нашей лаборатории мог бы это сделать. Флимберт запнулся. — Но ведь Крупкин работал в наших лабораториях, не так ли?

— Да… И он отличный специалист, прекрасно разбирается в микроэлектронике, — подтвердил Спронройл. — Ну, дела! Но зачем это ему могло понадобиться?

Начальник службы безопасности достал увеличительное стекло и начал внимательно рассматривать перстень.

— Я так и думал, — бросил он отрывисто. — Следы механических повреждений.

Отложив перстень в сторону, он нажал кнопку в крышке стола.

— Соедините меня с лабораторией, — приказал он.

— Пинчкрафт слушает, — раздался недовольный голос. — Что вам надо, я занят ответственной работой.

— Понимаю, понимаю, ты, наверное, устанавливаешь микротелекамеру на спине у комара?

— Вовсе нет. Я вылавливаю соломинкой маслину из мартини. Мне почти удалось ее достать, а из-за вашего звонка я ее опять уронил.

— Забудь о маслине. Я иду в лабораторию. Мне нужно, чтобы ты взглянул на одно изделие, прежде чем я приведу в исполнение смертный приговор шпиону.

Лаборатория находилась в пещере и была до предела набита сложной и громоздкой аппаратурой, чье название было так же непонятно для О'Лири, как сборник китайских анекдотов. Перед столом на высоком табурете сидел хозяин лаборатории и рассматривал прибор из изогнутых стеклянных трубок, в которых булькали жидкости розового, желтого и зеленого цветов. Над таинственным прибором поднимался сиреневый пар.

Флимберт, начальник службы безопасности, положил на стол перстень. Заведующий лабораторией повернулся на вертящемся табурете, включил яркий свет и, достав увеличительное стекло, склонился над перстнем.

— Ага, — пробормотал он. — Печать сломана.

Он поджал губы и пристально взглянул на О'Лири. Потом подцепил рубин приборчиком с иглой на конце и вынул его из гнезда, внутри которого оказалось крошечное устройство.

— Ну и ну, — протянул он. — Ты, оказывается, неплохо потрудился.

Он положил перстень на стол и быстро прикрыл его пустой чашкой.

— Ну, что? — нетерпеливо спросил Рой.

— Да так, ничего особенного — он по-новому смонтировал весь прибор, только и всего, — отрывисто произнес Пинчкрафт. — Теперь это камера-шпион.

Он грозно уставился на О'Лири:

— Что ты хотел здесь выведать? Отвечай! Секреты нашего производства? Так они хорошо известны: здравый смысл и постоянная работа.

— Не надо на меня так смотреть, — сказал О'Лири. — Я здесь ни при чем.

— Э-э-э… перстень был сделан для принца Крупкина, — пояснил Рой.

— Вот как? Никогда не доверял этому мошеннику с бегающими Глазами.

— Так-то оно так. Но вот Длинный говорит, что получил эту безделушку вовсе не от Крупкина. Он утверждает, что перстень дал ему герцог Родольфо.

— Не может такого быть. Я прекрасно помню этот заказ: я сам собирал схемы в соответствии с требованиями Крупкина. Теперь мне понятно, почему он так возражал против каких-нибудь модификаций! Он все предусмотрел заранее — этот приборчик можно без труда переделать. Ему нужно было только заземлить вывод А, провести соединение В к А, а соединение С к D, потом поменять соединение D на Е, подключить вывод F к сопротивлению Х и добавить маленькую камеру — вот и вся работа!

— И все-таки я получил его от Родольфо! — горячо сказал Лафайет. Герцог поручил мне одно важное дело, и перстень должен был служить мне пропуском.

— Тебе придется придумать что-нибудь более убедительное, — сказал Флимберт. — С этим перстнем тебя задержал бы первый дозор, даже если бы он состоял из одних мальчишек.

— Постой-ка, — перебил его Рой. — Может, он хотел тебе дать герцогский перстень с печаткой? Я сам видел его у герцога на пальце, когда он с нами торговался. Это тоже перстень с рубином, а на нем выгравированы две буквы: PP. Он, видимо, по ошибке дал тебе не тот перстень. Какое было при этом освещение?

— Влажное, насколько я помню, — ответил Лафайет. — Послушайте, джентльмены, мы напрасно теряем время. Теперь недоразумение улажено, и, если бы вы вернули мне одежду, я смог бы продолжить путь…

— Не торопись, приятель, — оборвал его Флимберт. — Мы знаем, как вести себя с теми, кто нарушает условия контракта.

— В таком случае, обратитесь к Крупкину, потому что именно он подписывал контракт.

— Он прав, — согласился Пинчкрафт. — Крупкин, как партнер по контракту, несет ответственность. Этот парень всего лишь его соучастник.

— Какое ему за это грозит наказание?

— Гораздо менее суровое, — неохотно признался Флимберт. — Каких-нибудь сто лет на камнедробилке.

— Ты слышал, Длинный? Тебе повезло, — поздравил его Рой.

— Я просто в восторге, — отозвался Лафайет. — А нельзя ли нам вместе что-нибудь придумать? Как вы смотрите на условный приговор, к примеру?

— А что, если он совершит какой-нибудь геройский поступок? — предложил Рой. — У нас есть партия галстуков ручной работы, которые никак не удается сбыть. Он вполне мог бы торговать ими вразнос…

— Да что за ерунда! — вспылил О'Лири. — Это все дело рук Крупкина, а я ни в чем не виновен. Кроме того, я уверен, что именно Хрупкий похитил леди Андрагорру.

— Это нас не касается.

— Возможно, но у меня создалось впечатление, что у вас предусмотрено суровое наказание всякому, кто попытается переделывать ваши изделия.

— Хм-м… — почесал нос Флимберт. — Это действительно так.

— Тогда давайте сделаем вот что, — горячо предложил О'Лири. — Если Крупкину удалось преобразовать персональное сигнальное устройство в камеру-шпион, то почему бы вам не смонтировать прибор таким образом, чтобы его действие стало обратным?

— То есть?

— Переделайте его так, чтобы он передавал сюда, в лабораторию, то, что происходит у Крупкина, а не наоборот.

Пинчкрафт наморщил лоб:

— Вполне возможно, вполне возможно.

Он знаком приказал всем молчать, поднял чашку и, поднеся перстень к свету, принялся за работу. Остальные молча наблюдали за его действиями.

— Так… соединение В к контакту D… проводник Е к излучателю X… красный… синий… зеленый…

Через десять минут Пинчкрафт удовлетворенно хмыкнул, вставил камень обратно в гнездо и поднес перстень к уху. На его лице появилась широкая улыбка.

— Я его слышу, — сказал он. — Вне всякого сомнения, это кольцо настроено на точно такое же парное, которое Крупкин держит при себе.

Он передал перстень Флимберту.

— Хм-м. В самом деле, это его голос.

— Ну, и что же он говорит? — спросил О'Лири.

— Поет. Что-то о дороге в Мандалай.

— Дайте мне послушать.

Флимберт передал ему кольцо; Лафайет поднес его к уху.

— …идола из глины звали Буддо-о-ой…

Слова заглушал шум воды. Лафайет нахмурился: казалось, он уже когда-то раньше слышал этот голос. Неожиданно пение оборвалось. Лафайет различил легкий стук, за которым последовало чертыхание, потом шаги и звук отворяемой двери.

— Ну? — недовольно спросил голос, певший перед этим песню.

— Ваше высочество… плен… то есть, я хотел сказать, ваша гостья отказывается от приглашения присоединиться к завтраку и… э-э-э… приносит подобающие извинения.

— Черт бы ее побрал! Я хочу, чтобы она чувствовала себя здесь, как дома, только и всего! И не надо мне лгать, Хонч. Эта дрянная девчонка не знает, что такое извинения. Она только и делает, что топает ногами и приказывает с тех самых пор, как появилась здесь. Я тебе честно скажу, иногда меня берут сомнения, стоит ли вообще с ней так церемониться.

— Должен ли я… э-э-э… передать ей приглашение вашего высочества к обеду?

— Нет, это лишнее. Позаботься только, чтобы ей подавали в комнату все, что она потребует. И вот еще: она должна быть всем довольна, насколько это вообще возможно. Я не хочу, чтобы у нее появились морщинки или растрескались руки, пока она здесь находится.

— Конечно, ваше высочество.

Шаги, звук закрывающейся двери, негромкий свист, и вдруг — тишина и тяжелое дыхание.

— О, дьявол! — пробормотал голос. — Неужели эти коротышки…

Фраза оборвалась. Послышался громкий скрежет, потом глухой удар, за которым наступила полная тишина.

— Угу, — сказал Лафайет. — Он перестал передавать.

Все остальные тоже послушали по очереди.

— Он, видно, сообразил, что что-то не так, — заметил Пинчкрафт. Вероятно, положил кольцо в шкатулку и захлопнул крышку. Ну, что ж, конец контрразведке.

— Очень жаль, — беспечно сказал О'Лири. — Только-только стало интересно.

— Да. Ну, ладно, пойдем, приятель, — приказал Флимберт. — Тебя ждет камнедробилка.

— Пошли. Прощай, Рой, — сказал О'Лири. — Я готов выполнить свой долг перед обществом, но мне очень жаль, что веселье начнется без меня.

— Не переживай, Длинный, жизнь на «Аяксе» не отличается особым разнообразием, так что ты ничего не упустишь.

— Кроме нападения, — сказал Лафайет. — Вторжение на «Аякс» Крупкина со своей армией, военно-воздушными силами и флотом будет, вероятно, впечатляющим.

— Какое вторжение? — перебил его Флимберт. — О чем это ты говоришь?

— Ах, да, я совсем забыл: вы же не могли его слышать. Впрочем, он, наверное, дурачился, только и всего.

— Кто?

— Принц Крупкин. Он как раз излагал план наступления на заседании Военного совета. Он прекратил передачу в тот самый момент, когда собирался объявить время штурма «Аякса» при участии трех видов войск.

— Не может быть! Крупкин никогда бы не решился на это!

— Охотно верю. Это могла быть просто шутка. Вот только он не знал, что мы могли его слышать. Но, с другой стороны, у него, возможно, своеобразное чувство юмора, и он мог зачитывать какие-нибудь логические схемы просто так, ради развлечения.

— Какая низость! Неужели он сможет использовать нашу технику против нас же самих? — спросил потрясенный до глубины души Флимберт.

— Он способен на все! — ответил Пинчкрафт.

— Джентльмены, вы, кажется, забыли, что мне пора на камнедробилку? напомнил Лафайет. — Похоже, у вас будет уйма дел в ближайшие двадцать четыре часа: надо будет составить завещания, закопать драгоценности…

— Минуточку. Что еще сказал Крупкин? Когда он собирается напасть на нас? Каков численный состав его армии? Что он планирует атаковать в первую очередь? Какое вооружение…

— Мне очень жаль, но об этом он не успел рассказать.

— Черт возьми! Почему мы не подключились раньше!

— Послушай, Пинчкрафт, ты не мог бы что-нибудь придумать? — спросил Флимберт. — Нам просто необходимо знать, что там происходит.

— Нет, без датчика в покоях принца это невозможно.

— А что, если послать туда птицу-робота — она разбросает аппараты для тайного наблюдения.

— Ничего не выйдет. У этих микроустройств очень небольшой радиус действия. Датчик должен находиться вблизи от интересующего нас человека, иначе он бесполезен.

— Мы пошлем к ним лазутчика.

— Нет, это не годится. Наших ребят посылать нельзя: их сразу же заметят среди этих долговязых верзил. Разве что…

Все взоры обратились на О'Лири.

— Что?! Вы думаете, я сам положу голову в пасть ко льву? — сказал он, удивленно поднимая брови. — Нет уж, увольте. Разве вы забыли, что меня ждет уютная, безопасная камнедробилка?

— Ну-ну, мой мальчик, — стал ласково увещевать его Флимберт, словно отец невесты-бесприданницы. — Стоит ли беспокоиться о камнедробилке? Ты успеешь отработать свой срок после того, как вернешься…

— Забудьте о сроке, — решительно сказал Пинчкрафт. — У нас есть дела поважнее. Скажи мне, приятель, неужели ты не желаешь выполнить свой долг, постояв за правое дело?

— И что я получу в награду, постояв за правое дело? — насмешливо спросил О'Лири. — Нет, увольте, ребята. Вам придется обойтись без меня, у вас это прекрасно получалось до моего появления.

— Послушай, Длинный, — обратился к нему Рой. — Мне казалось, ты не из тех, кто пасует в трудную минуту.

— Ты забываешь, что для меня трудная минута наступила полчаса назад — и по твоей вине.

— Сэр, — вновь вступил в разговор Пинчкрафт. — Мы взываем к вашему великодушию: помогите нам, и мы будем вам навеки признательны.

Лафайет с трудом подавил зевок.

— Благодарю, я по горло сыт признательностью.

— Мы бы могли обсудить сделку на выгодных для тебя условиях… предложил Флимберт.

О'Лири поднял бровь и поджал губы.

— Тебе будет предоставлено лучшее оборудование из наших лабораторий, поспешно проговорил Пинчкрафт. — Я как раз заканчиваю работу над плащом-невидимкой твоего размера и…

— Мы высадим тебя на балкон главной башни Стеклянного Дерева, продолжил Флимберт. — Полет на одноместном ковре-самолете займет менее часа.

— Да вы что, с ума сошли! — возмутился О'Лири. — Я могу пробраться туда только после того, как стемнеет, да и то если мне посчастливится найти незапертую дверь.

— Совсем не обязательно, ведь на тебе будет вот это!

Пинчкрафт спрыгнул с табурета, схватил со стола длинный плащ из зеленого бархата на красной подкладке и обернул его вокруг себя. Тяжелая ткань взвилась, блеснув бархатными складками, — и исчезла, а с нею и маленький мастер.

— Вот это да! — изумленно проговорил О'Лири.

— Неплохо, правда? — прозвучал откуда-то из пустоты голос Пинчкрафта.

— Во-волшебство? — спросил, запинаясь, Лафайет.

— Вовсе нет. Электроника.

Перед ними вновь возникло лицо Пинчкрафта.

— Ну, что скажешь?

О'Лири постарался придать липу равнодушное выражение.

— Может быть, я и соглашусь, в конце концов, — как можно небрежнее сказал он. — Но ковер должен быть двухместным.

— Как ты скажешь, — поспешил согласиться Рой. — Для героя-добровольца все только самое лучшее.

— Не беспокойся, мы поможем тебе добраться туда, — успокоил его Пинчкрафт.

— А выбраться оттуда? — поинтересовался Лафайет.

— Всему свое время, — ответил Флимберт. — Ну, пошли, приятель, пора собирать тебя в дорогу. Ты должен к вечеру проникнуть в замок Стеклянное Дерево.

8

По узкому коридору Спронройл провел Лафайета к двустворчатой двери, за которой оказался крошечный балкончик. На долину, расстилавшуюся перед ними, опускался вечер.

— Так, Длинный, не забудь, что с ковром надо обращаться осторожно, объяснял сотрудник из отдела обслуживания заказчиков.

Он развернул перед ним синий прямоугольник размером шесть на восемь футов, который ничем не отличался от обычного ковра.

— Все схемы настроены на твои излучения, так что никто не украдет у тебя этот ковер. Он управляется голосом, поэтому думай, что ты говоришь. И не забывай, что поручней нет — будь особенно осторожен на виражах. В ковер, конечно, вмонтирована система управления по крену, но если ты невнимателен… В общем, помни, что парашюта у тебя нет.

— Вы меня успокоили, — сказал Лафайет, расправляя складки плаща-невидимки и стараясь справиться с неприятным сосущим чувством под ложечкой. — Со всеми этими приборами, которые я получил от Пинчкрафта, у меня маневренности не больше, чем у баржи с мусором.

— Сказать по правде, для него — это идеальная возможность испытать в эксплуатационных условиях все эти диковинные приборы, над которыми он с ребятами работал долгими зимними ночами. Взять, к примеру, его чихательный генератор: наше начальство не разрешило бы испытать его даже на добровольцах! А плоскоход: прекрасная идея, но если он не будет работать фьють! Пропал наш изобретатель со своей лабораторией.

— Еще несколько подробностей — и я откажусь лететь, — предупредил О'Лири. — Лучше укажите мне нужное направление, прежде чем здравый смысл возьмет верх над моим инстинктом совершать ошибки.

— Лети на запад, Длинный. Стеклянное Дерево нельзя пропустить.

— Если бы ты знал, сколько я в своей жизни пропустил! — сказал Лафайет. — Кстати, на будущее: меня зовут вовсе не Длинный, а Лафайет О'Лири.

— Неужели? Подумать только! Впрочем, это неважно. Да, кстати, не забудь повернуть рычажок на аппарате скрытого наблюдения, прежде чем ты положишь его в карман к интересующему нас лицу.

— Ну что ж, — сказал Лафайет, усаживаясь по-турецки на ковре. Поехали.

Он закрыл глаза и стал мысленно повторять координаты, полученные полчаса назад отФлимберта. Густой ворс на ковре под ним стал мелко вибрировать. Затем ковер зашевелился, дернулся и натянулся. У Лафайета возникло непроизвольное желание схватиться за что-нибудь, но усилием воли он заставил себя остаться на месте и расслабиться.

— Представь, будто ты мешок картошки, — повторил он, чувствуя, как у него по спине струится пот. — Большой джутовый мешок картошки из Айдахо…

Покачивание и рывки усилились; поднявшийся ветер дул ему в лицо, трепал волосы и срывал с плеч плащ.

— Ну же, поднимайся, пока этот умник Флимберт не сообразил, что я их надул, — прошептал О'Лири.

Никаких изменений. Ветер все так же обдувал его, ковер казался неподвижным.

— Великолепно! — воскликнул Лафайет. — Я мог бы с самого начала догадаться, что из этой затеи ничего не получится.

Он открыл глаза и увидел над собой бескрайнее синее небо. Затем он оглянулся…

Где-то далеко внизу на крошечном балкончике, прилепившемся к громадному утесу, стояла крошечная фигурка и махала ему вслед платком. Лафайет заставил себя взглянуть вниз на стремительно проносящуюся под ним зеленую равнину и снова зажмурился.

— Мама миа, — простонал он. — А вдруг меня укачает? Ведь я не захватил с собой даже бумажного пакета.

Замок, известный под названием Стеклянное Дерево, возник на западе, словно звезда на горной вершине. В лучах заходящего солнца от его многочисленных хрустальных шпилей исходило радужное сияние. Стеклянное Дерево, все из высоких сверкающих башен, ослепительных минаретов и позолоченных шпилей, находилось на самой высокой вершине горной гряды.

— Ну что ж, плащ, делай свое дело, — прошептал Лафайет, расправляя вокруг себя складки так, чтобы плащ покрывал большую часть ковра.

Спронройл уверял его, что у принца Крупкина нет средств противовоздушной обороны, но О'Лири на всякий случай пригнулся пониже, чтобы не представлять собой удобной мишени. Ковер начал снижаться к быстро приближающемуся дворцу.

Когда до него оставалось около полумили, Лафайет приказал ковру убавить скорость. Если какие-то изменения и произошли, он их не почувствовал. С ужасающей быстротой на него неслась самая высокая башня, сверкающая и переливающаяся на солнце…

В последний момент ковер затормозил, сделал крутой вираж — при этом оцепеневший от страха Лафайет чуть не свалился вниз — и облетел вокруг башни.

— Точь-в-точь как мешок с картошкой, — пролепетал О'Лири. — Кто-нибудь там, наверху, помоги мне выбраться из этой переделки целым и невредимым, и я буду регулярно платить церковную десятину…

Ковер остановился и повис, покачиваясь в воздухе, у высокого окна с балкончиком в мавританском стиле.

— Отлично! Вперед, тихий ход, — скомандовал Лафайет.

Ковер вплотную подлетел к полупрозрачной, отшлифованной стене. Когда он коснулся хрустальных перил, Лафайет осторожно протянул руку и схватился за них. Пока он перелезал на балкон, ковер под ним покачивался и прогибался, а потом, сразу став намного легче, начал уплывать, слегка колеблемый ветерком. О'Лири схватил его за угол, подтащил к себе и, свернув, поставил в угол балкона.

— Подожди здесь, пока я вернусь, — прошептал он.

Расправив под плащом вышитую рубашку, полученную от Спронройла, Лафайет вытащил из ножен, усыпанных драгоценными камнями, шпагу и нажал кнопку, которая была вделана в головку эфеса.

— Бабочка, я Лепешка, — зашептал он. — Добрался до места благополучно.

— Отлично, — раздался скрипучий голос из радиопередатчика, вмонтированного в эфес шпаги. — Теперь войди внутрь и направляйся в королевские покои. Они находятся на одиннадцатом этаже главной башни. Будь осторожен: не выдай себя, разбив по пути вазу или отдавив кому-нибудь ногу.

— Спасибо за совет, — ответил О'Лири. — А я-то собирался отправиться в покои принца, распевая песни и играя на гавайской гитаре.

Лафайет нажал на ручку двери — и очутился в неярко освещенной комнате, устланной мягким ковром и украшенной серебристо-розовыми портьерами. Против балкона стояла кровать под серебристо-розовым балдахином. С розового потолка, на котором резвились серебряные купидоны, свисала люстра с хрустальными подвесками, мелодично звенящими от порывов ветерка из открытого окна. Лафайет направился было к широкой белой двери в противоположном конце комнаты, но остановился, услышав голоса за ней.

— …выпили бы по рюмочке перед сном, — раздался вкрадчивый мужской голос. — Ну, кроме того, — продолжал увещевать он, — вам может понадобиться помощь со всеми этими пуговицами.

— Сэр, вы ведете себя дерзко, — игриво ответил знакомый женский голос. — Но я разрешаю вам зайти — на несколько минут, не больше.

— Неужели Дафна? — пробормотал Лафайет.

Услышав поворот ключа в замке, он кинулся к кровати под балдахином, надеясь спрятаться под ней. Едва он успел упасть плашмя на ковер и залезть под кровать, накрытую парчовым покрывалом, как дверь отворилась и он увидел из своего укрытия пару стройных ножек в черных лаковых туфельках с серебряными пряжками. За ними следом появились начищенные черные сапоги со звенящими шпорами, украшенными драгоценными камнями. Две пары ног пересекли комнату, скрывшись из его поля зрения. До слуха Лафайета донеслись приглушенные звуки, напоминающие борьбу, за которыми последовал тихий смех.

— Поосторожнее, сэр, — прозвучал нежный женский голосок. — Вы испортите мне прическу.

Стараясь разглядеть, что происходит в комнате, Лафайет подполз к резной ножке кровати и вытянул из-под покрывала — при этом его шпага глухо ударилась об пол. Наступила мгновенная тишина.

— Милорд Чонси, вы слышали?

— Э-э-э… Думаю, мне пора, — нарочито громко ответил дрогнувший мужской голос. — Как вы знаете, его высочество — самый благородный и великодушный господин — приказал, чтобы вы имели все, что только пожелаете, но боюсь, что, если я задержусь у вас, потакая вашим прихотям, мое поведение будет неверно истолковано…

— Да как вы смеете!

Прозвучал удар — как будто разгневанная женщина дала пощечину наглому мужчине.

— Я вас сюда не приглашала!

— Да, конечно… так что, с вашего позволения…

— Нет уж, сначала осмотрите комнату! А вдруг здесь притаилась мерзкая, огромная крыса!

— Да, но…

Маленькая ножка топнула.

— Выполняйте, Чонси, иначе я сообщу принцу, что вы имели наглость преследовать меня!

— Кто, я, ваша светлость?

— Вы слышали мой приказ.

— Что ж, ладно…

Лафайет увидел, как сапоги прошли по комнате к шкафу, дверца открылась и закрылась. Потом они приблизились к ванной комнате, исчезли в ней, появились опять. Затем шаги раздались на балконе, снова в комнате.

— Никого нет. Вам это, верно, почудилось.

— Неправда, вы тоже слышали! И вы забыли посмотреть под кроватью!

Лафайет затаил дыхание, наблюдая, как сапоги пересекли комнату и остановились в двух шагах от его носа. Покрывало поднялось — и прямо перед собой О'Лири увидел узкое лицо со свирепыми острыми усиками и маленькими глазками.

— Здесь никого нет, — сказал Чонси и опустил покрывало.

Лафайет с облегчением вздохнул.

— Как я мог забыть о плаще! — прошептал он.

— А раз так, — продолжил мужской голос, — я не вижу причины торопиться.

— Так о чем же мы говорили? — весело спросил женский голос. — Ой, осторожнее, вы сломаете мне молнию!

— Ах ты… — начал Лафайет — и замер, так как разговор вновь оборвался.

— Чонси — здесь кто-то есть! — сказал женский голос. — Я… я это чувствую.

— Э-э-э… так вот я и говорю, что мне надо провести инвентаризацию постельного белья, поэтому я никак не могу задерживаться у вас…

— Ну что вы, Чонси! Какая инвентаризация в такой поздний час? Уж не испугались ли вы?

— Кто, я? — пробормотал Чонси срывающимся голосом. — Нет, конечно. Просто я очень люблю проводить инвентаризации, а если я поработаю ночью, то сэкономлю время и тогда…

— Чонси — мы хотели погулять под луной, вы помните? Вдвоем — только вы и я…

— Да, конечно…

— Тогда я переоденусь, и мы пойдем. Подождите здесь, не уходите.

— Ну и ну! — ахнул Лафайет.

— В этой комнате ужасная акустика, — нервно пробормотал Чонси. — Готов поклясться, кто-то только что прошептал здесь «ну и ну».

— Дурачок, — ответил другой голос.

Послышалось легкое шуршание и громкий вздох Чонси. Вновь появились женские ножки; они остановились перед шкафом; затем тонкие пальцы в кольцах сняли сначала одну туфлю, потом другую. Женщина встала на цыпочки — и вслед за этим на пол упало широкое платье, а за ним что-то легкое и прозрачное.

— Миледи, что же это? — пискнул Чонси. — Его высочество… да к чертям его высочество!

Сапоги простучали по полу, и Лафайет увидел, как огромная лапища наступила на маленькую босую ножку. Раздался громкий крик, а потом прозвучала пощечина — вторая за вечер.

— Ах ты, неуклюжий идиот! — взвизгнул женский голос. — Да я лучше навсегда останусь здесь, чем позволю тебе…

— Так вот в чем дело! — завопил Чонси. — Негодная распутница, вот чего стоят все твои посулы и обещания! Значит, ты заманила меня к себе, надеясь, что я помогу тебе сбежать! Нет, мидели, вы просчитались, на этот раз ваша хитрость не удастся! Я немедленно позову…

Лафайет вылез из-под кровати и поспешно вскочил на ноги. Обладатель сапог — высокий тощий придворный времен раннего средневековья — обернулся на шум и, выхватив шпагу, дико осмотрелся по сторонам, глядя сквозь О'Лири. За Чонси Лафайет увидел Дафну — или леди Андрагорру — с обнаженными плечами, в одной сорочке. Она стояла на одной ноге, растирая пальцы другой. Подойдя вплотную к Чонси, О'Лири взял его за подбородок и коротким боковым ударом свалил с ног. Чонси отлетел к стене, ударился о нее и упал плашмя на пол.

— Чонси! — прошептала миледи, наблюдая за траекторией его полета. — Что — как — почему?

— Развратник, я тебе покажу, как залезать в спальни к дамам! Будешь знать, как расстегивать им пуговицы! — проговорил Лафайет, приближаясь к полураздетой девушке. — А ты, как тебе не стыдно! Связалась с этим шутом!

— Я слышу твой голос… О, любимый — я слышу тебя — но не вижу! Где ты? Ты… ты не призрак?

— Отнюдь нет! — Лафайет сдернул плащ с лица. — Можешь сама в этом убедиться. Что же касается этого спектакля, то должен сказать тебе…

Мгновение миледи неподвижно глядела в лицо О'Лири, потом глаза ее закатились. С легким вздохом она упала на розовый ковер.

— Дафна, — прошептал Лафайет, склоняясь над девушкой. — Очнись, я тебя прощаю! Нам надо торопиться, у нас мало времени!

В этот момент раздался оглушительный стук в дверь.

— Там мужчина! — прозвучал в коридоре чей-то громкий голос. — Ломайте дверь, ребята!

— К чему такая спешка, сержант? У меня есть ключ…

— Вы слышали, что я сказал! — Раздался оглушительный удар, от которого дверь чуть было не слетела с петель. Потом послышались глухие толчки.

— Ладно, доставай ключ.

Лафайет подхватил бесчувственную девушку и кинулся с ней к портьерам. Едва он успел спрятаться за ними, как щелкнул замок, повернулась ручка — и дверь распахнулась настежь. В комнату ввалились трое стражников в вишневых мундирах, с кружевными воротниками и манжетами, в узких светлых брюках, с обнаженными шпагами в руках.

Они огляделись вокруг, затем осторожно обошли комнату.

— Пусто, — сказал один.

— Здесь никого нет, — уточнил другой.

— Да, но мы слышали голоса. Вы что, забыли?

— Наверное, нам послышалось.

— Может быть. Или…

— Или мы все спятили.

— А что, если здесь привидения?

— Я, пожалуй, пойду: у меня отложена партия в безик, — сказал один из стражников, пятясь к двери.

— Стоять, — рявкнул сержант. — Я сам скажу, когда тебе играть в безик.

— Вот как? Значит, ты решил остаться здесь и пожать руку Обезглавленному Конюху?

— Так вот, я тебе говорю: пора играть в безик, — решительно закончил сержант. — Пошли, ребята.

Три пары ног осторожно направились к двери. Стражники уже было вышли из комнаты, когда Лафайет, притаившийся за портьерами с бесчувственной девушкой на руках, услышал легкое потрескивание, шедшее от эфеса его шпаги.

— Нет, только не это! — взмолился он.

«Лепешка, я Бабочка! — прозвучал сердитый голос где-то у его левого локтя. — Что там у тебя происходит? Ты не выходил на связь больше пяти минут!»

— Туда, к портьерам! — раздалась отрывистая команда.

«Лепешка, ты меня слышишь?»

— Заткнись, трепло! — прошипел Лафайет, обращаясь к своему левому бедру, и шагнул в сторону. В то же мгновение чья-то грубая рука отдернула портьеру.

— Вот это да! — воскликнул стражник, уставившись на шпагу Лафайета.

— Ух, ты! — ахнул его товарищ, заглянув ему через плечо. Он провел толстым розовым языком по губам, словно слизывая прилипшие к ним крошки.

— Господи, помилуй! — прошептал третий. — Она… она висит в воздухе.

— Ишь ты, у нее на белье вышиты розочки! — заметил первый. — Это ж надо!

— Да, чертовски хороша! — заключил первый. — И то, что она летает, совсем ее не портит.

О'Лири сделал несколько шагов в сторону.

— Гляньте-ка, она поплыла к дверям на балкон! — проговорил стражник. Загородите ей дорогу, ребята!

О'Лири попытался обойти трех дворцовых стражников, выстроившихся у него на пути. Один из них несмело протянул руку к проплывающей мимо него миледи. Лафайет изо всех сил лягнул его в коленную чашечку и отскочил в сторону. Взвыв от боли, стражник схватился за колено и запрыгал по комнате на одной ноге. На какое-то мгновение путь к балкону оказался свободен. Лафайет устремился вперед, не заметив, что подпрыгнувший в очередной раз стражник наступил ему на край плаща. Не успел О'Лири сообразить, что произошло, как плащ был сорван у него с плеч.

— Смотрите, ребята, парень! Откуда ж он взялся? — завопил один из стражников. — Держи его, Ренфру!

Лафайет бросился вперед, увернувшись от сокрушительного удара. Но кто-то схватил его за ноги, и, падая, он почувствовал, что девушку вырвали у него из рук. О'Лири ударился головой о плинтус — и все поплыло у него перед глазами. Его поставили на ноги и прислонили к стене.

— Ну и ну, гляньте только, кого мы поймали! — сказал довольно ухмыляющийся стражник, внимательно разглядывая пленника. Тем временем его товарищи выворачивали карманы Лафайета, освобождая его от многочисленных приборов, которыми снабдил его Пинчкрафт. — Какой же шустрый, право слово! Но я бы на твоем месте хорошенько подумал, прежде чем пускаться на такое дело. Кое-кому наверху не очень-то понравится, что ты оказался здесь, вдвоем с ее светлостью, да к тому же ее светлость в таком виде!

— Ни в каком она не в виде, — пробормотал Лафайет, стараясь собраться с мыслями. — На ней розочки.

— Эй, а это кто там лежит за кроватью? — удивленно спросил другой стражник. — Никак, лорд Чонси? Вы только посмотрите, какой у него синяк под глазом!

— Ну, ты даешь, парень! Теперь тебе припишут еще и нападение на его милость, — сказал сержант. — Ты, видно, совсем не соображаешь, что делаешь. Сидел бы себе на месте, и все было бы хорошо. Так нет!

Двое стражников держали Лафайета за руки, а третий положил бесчувственную девушку на постель.

— Ну, ладно. Мел, хватит глазеть, — проворчал сержант. — Пошли, надо препроводить этого молодчика обратно в камеру, пока кто-нибудь не хватился, что он исчез. А то потом разговоров не оберешься!

— Можно… можно я скажу ей пару слов? — взмолился Лафайет, подталкиваемый к двери.

— Ну что ж, валяй, думаю, ты заслужил это право. Только быстро!

— Дафна, — зашептал он. Веки девушки дрогнули, она медленно открыла глаза. — Дафна, с тобой все в порядке?

Какое-то мгновение она в недоумении смотрела вокруг, потом взгляд ее остановился на Лафайете.

— Ланселот? — чуть слышно проговорила она. — Ланселот… любимый…

— Ну, хватит, пошли! — заторопил его сержант.

Лафайет в отчаянии бросил на девушку последний взгляд — и вышел из комнаты в сопровождении трех охранников.

9

Лафайет сидел в кромешной темноте, прислонившись спиной к сырой каменной стене, и дрожал от холода. В камере стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь шуршанием мышей в гнилой соломе да хриплым дыханием другого заключенного, который спал на подстилке в углу. За все то время, что Лафайет находился здесь, он так и не проснулся. Несмотря на вонь в темнице, О'Лири, казалось, все еще ощущал запах «Лунной розы». При мысли о прекрасной, стройной девушке, которую он так недолго держал в объятиях, сердце Лафайета сжималось от тоски. Он вновь и вновь вспоминал все, что произошло с ним с того самого момента, как он очутился в Стеклянном Дереве.

— Да, нечего сказать, я блестяще справился с этим делом, — бормотал Лафайет. — А ведь мне повезло, как никогда, — я сразу же попал к ней в комнату — и все равно ничего не вышло. Я делаю ошибку за ошибкой с тех самых пор, как очутился на крыше ветряной мельницы. Я подвожу всех и каждого: Свайнхильд, Родольфо, Пинчкрафта, не говоря уж о Дафн… то есть, леди Андрагорре.

Встав на ноги, он сделал четыре шага. Дальше была стена, как он уже знал, успев обследовать камеру. Постояв, он повернул обратно.

— Но ведь должен же быть какой-то выход! — простонал он. — А вдруг… Он закрыл глаза (что было совершенно излишне при данных обстоятельствах) и попытался сконцентрировать физические энергии.

— Я снова в Артезии, — зашептал он. — Я на маскараде — поэтому на мне этот дурацкий костюм от Спронройла. Я вышел в сад подышать свежим воздухом. Сейчас я открою глаза и окажусь во дворце и…

Лафайет умолк. Из-за вони, стоящей в камере, он никак не мог мысленно перенестись в сад, где самым сильным запахом был аромат гардении.

— Ну… тогда я осматриваю трущобы, — поправился Лафайет. — Вот только в Артезии нет трущоб, — вдруг вспомнил он. — Зато они есть в Колби Конерз. За моим пансионом была отличная маленькая трущобка. Там поселились решительные люди — они до конца дней своих были готовы хранить уголь в ванне.

Он еще сильнее зажмурился, сосредоточившись на своих физических способностях.

— Я — участник федерального проекта по оказанию помощи неблагополучным семьям. Я собираю материал для книги о том, сколько времени потребуется малообеспеченной семье, чтобы превратить в привычный хлев чистую, новую квартиру, полученную от благотворительной организации.

— Послушай, нельзя ли бредить чуть-чуть потише? — раздался из угла неприятный, ворчливый голос. — Я пытаюсь немного вздремнуть.

— Вот как? Значит, ты все-таки живой, — ответил Лафайет. — Я восхищен твоей способностью спать в этом свинарнике.

— А ты можешь предложить что-нибудь другое? — последовал недовольный вопрос. — Может, лучше лежать и думать о всех неудобствах этой камеры?

— А что, если тебе подумать о том, как отсюда выбраться? — спросил его, в свою очередь, Лафайет. — Неплохо бы нам обоим попытаться ответить на этот вопрос.

— Да, ты умеешь задавать вопросы. А как у тебя с ответами на них?

Лафайет решил про себя, что, судя по голосу, его собеседник был заносчивым, нетерпимым и слабохарактерным типом. Он едва сдержался, чтобы не ответить ему резкостью.

— Я осмотрел дверь, — сказал он с напускным оптимизмом. — Похоже, что она отлита из чугуна, что существенно уменьшает наши возможности.

— Что ты говоришь? Неужели тебя может остановить такой пустяк, как чугунная дверь? Судя по всему, ты можешь взять и сорвать ее с петель, а потом ударить ею кого-нибудь по башке.

— Нам придется придумать какой-нибудь другой способ, чтобы выбраться отсюда, только и всего, — сказал, еле сдерживаясь, Лафайет.

— Ну, и прекрасно. Займись этим, а я пока немного вздремну. Последние сорок восемь часов у меня были очень напряженными…

— Вот как? Ну, не такими напряженными, как у меня. Начать с того, что я очутился на крыше ветряной мельницы, потом сразился с великаном, который задумал меня убить; попал в плен к пиратам, два раза побывал в тюрьме, упал в шахту лифта, был обвинен в шпионаже и летал на ковре-самолете. Я уж ничего не говорю о теперешней переделке.

— А-га! — зевнул его товарищ по несчастью. — Тебе повезло. Вот мне действительно пришлось несладко: я вел переговоры с сумасшедшим принцем, торговался с герцогом, участвовал в дерзкой спасательной операции и обманул колдунью. Меня били кулаками, ногами, пытали и бросили в темницу.

— Ясно. Ну, и что же дальше?

— А ничего. Видишь ли, на самом деле это просто сон. Я скоро проснусь и ты исчезнешь, а я смогу вернуться к моей прежней жизни.

— Все понятно: бедняга, ты помешался в одиночном заключении! Забавно, однако, — прибавил О'Лири, невесело усмехнувшись. — Ты уверен, что я плод твоего воображения. Со мной тоже такое бывало раньше. К сожалению, все мои галлюцинации оказались вполне реальными.

— Если бы ты теперь перестал разговаривать и дал мне поспать, я был бы тебе очень признателен, — прервал его неприятный голос.

— Послушай, ты. Спящая Красавица! — решительно сказал О'Лири. — Все это происходит с тобой на самом деле. Возможно, ты спятил от всего, что тебе пришлось пережить, но постарайся понять своим слабым умишком: ты — в камере, настоящей, трехмерной камере, кишащей мышами. И если ты не хочешь сгнить здесь заживо или попасть в лапы к палачу, тебе лучше побыстрее выбраться отсюда.

— Ну, а теперь уходи, мне надо заснуть.

— С удовольствием, только как? Проснись, болван! Может быть, вдвоем мы что-нибудь придумаем.

— Ох, ты всего-навсего плод моего воображения. Если я усну, то проснусь в Хэтчерз Кроссроудз и буду снова сортировать овощи в лавке Баузера.

Лафайет невесело рассмеялся.

— Ты похож на одного простофилю, с которым я был знаком, — сказал он. Кстати, где находится Хэтчерз Кроссроудз?

— Территориальный округ Оклахома. Но где тебе знать о нем? Ведь мой сон вовсе не об этом.

— Оклахома — ты что же, из Штатов?

— Значит, ты знаешь о Штатах? А впрочем, почему бы и нет? Теоретически, ты мог бы знать все, что я знаю, верно? Ну, пока, я отправляюсь в страну снов…

— Погоди, — запротестовал О'Лири. — Так, значит, ты попал сюда из США? Выходит, ты не местный житель?

— Из США? Это еще что такое? И конечно, я не местный житель. Разве я похож на дикаря, который бегает в набедренной повязке, потрясая копьем?

— Не знаю, мне в темноте не видно. Но если ты из Оклахомы, то ты должен знать, что такое США.

— Может быть, ты имеешь в виду СКА?

— А это что такое?

— Как что? Соединенные Колонии Америки, разумеется. Но послушай, исчезни и дай мне немного вздремнуть, сделай милость. Поначалу это было довольно забавно, но теперь мне все порядком надоело, а завтра у меня тяжелый день. Мистер Баузер начинает продажу соленых грецких орехов, и у нас соберется весь город…

— Да пойми же ты, наконец, болван, — взревел О'Лири, — ты — в Меланже, нравится тебе это или нет! Все это происходит с тобой на самом деле! И если они тебя повесят или отрубят голову, то это произойдет наяву, а не во сне, тебе понятно? Мы должны с тобой все обсудить. Похоже, тебя похитили и перенесли сюда так же, как и меня.

— Подумать только, я и не предполагал, что подсознательные образы могут быть так навязчивы! Если бы я не был уверен, что ты — явление субъективное, я бы поклялся, что ты реален.

— Слушай, поговорим об этом после, а сейчас представь, что я существую на самом деле. Расскажи мне, как ты сюда попал.

— Очень просто. Меня схватили и доставили сюда гвардейцы принца Крупкина. Тебе этого достаточно?

— Нет, я не об этом. Как ты вообще очутился в Меланже?

— Ах, вот ты о чем. Ты спрашиваешь, как мне удалось сконцентрировать космические течения? — невесело рассмеялся его сосед по камере. — Откуда мне было знать, чем все это кончится! Ел бы спокойно свою копченую селедку и пончики с вареньем, так нет! Я начал научный поиск, хотел докопаться до самой сути явлений! А тут еще мне подвернулась книга профессора Хоззлшрампфа «Современное чародейство, или Как управлять самовнушением». Я воспользовался его формулой — и пожалуйста: из моей комнаты в пансионе миссис Гринберг я в одно мгновение очутился в раскаленной от солнца пустыне.

— Вот как? Это интересно. Но продолжай, пожалуйста.

— Я пошел на восток — так мне солнце не слепило глаза — и через какое-то время очутился в горах. Там было прохладнее, мне попался ручей, я нарвал орехов и ягод. Так вот я и шел, пока не набрел на вспаханное поле около какого-то городка. Я зашел в трактир, но только собрался попробовать бутерброд с сыром, как явились стражники. Они отвели меня к принцу, а тот предложил мне одно дельце. Оно показалось мне занятным, и я согласился. Все шло прекрасно, пока я не увидел леди Андрагорру.

— Леди Андрагорру? Что ты знаешь о леди Андрагорре? — перебил его Лафайет.

— Мне все время надо напоминать себе, что это только сон, — прозвучал из темноты взволнованный голос, — а не то я начну рвать волосы на голове!

Лафайет услышал глубокий и протяжный вздох.

— Но ведь это сон, фантазия. На самом деле Беверли не попалась в ловушку этого мерзавца Крупкина, а меня не обманули и не бросили в темницу. И я вовсе не голоден! И если ты заткнешься и исчезнешь, то я смогу продолжить свою карьеру у Баузера!

— Давай-ка вернемся к леди Андрагорре!

— А разве я против? Эти нежные губы и стройный стан…

— Ах, ты…! — с трудом сдержался Лафайет. — Послушай, как там тебя! Взгляни, наконец, правде в глаза! Ты должен помочь мне спасти леди Андрагорру! Она оказалась в лапах этих негодяев…

— Всего неделю назад мистер Баузер говорил мне: Лоренцо, мой мальчик, тебя ждет большое будущее в торговле…

— Лоренцо? Так, значит, это ты продал леди Андрагорру?! — Бросившись в направлении, откуда доносился голос, Лафайет ударился головой о стену, получив еще одну шишку. — Где ты? — заорал он, беспорядочно размахивая руками. — Грязный, лживый предатель!

— Что ты так разволновался? — послышался голос из противоположного угла. — Что общего может быть у Бев… то есть, леди Андрагорры с таким мошенником, как ты?

— Мошенником, говоришь? — прорычал Лафайет, осторожно двигаясь по направлению к ненавистному голосу. — Ишь, как ты рассуждаешь, отоспавшись в камере…

Он кинулся вперед, схватил кого-то за руку, но тут же получил сокрушительный удар в челюсть.

— Эй, ты, полегче! — заорал его сосед по камере. — Мало мне своих неприятностей, так еще посадили сюда маньяка!

— Негодяй, ты выманил ее из города, чтобы отвезти в домик к тетке, этой старой ведьме, которая работает на Крупкина…

— Родольфо тоже так решил — но стоило мне ее увидеть, как я фазу же передумал. Впрочем, тебя это не касается!

— Вот как? Ну, и куда же ты ее повез? В какое-нибудь любовное гнездышко?

— Да, если тебя это так интересует. И мы бы добрались туда, если бы поблизости не оказался отряд вооруженных всадников. Они бросились за нами в погоню, нам пришлось спасаться, а тут как назло подвернулся этот длинноногий рыцарь, лорд Чонси: он охотился в лесу и схватил нас.

— Ну что ж, может, это и к лучшему. По крайней мере, здесь у нее есть постель, на которой она сможет выспаться.

— Что? Откуда тебе известно о постели, на которой спит Бев… то есть, леди Андрагорра?

— Дело в том, что я провел под ней незабываемые полчаса.

— Ты сказал — под ней?

— Совершенно верно. Мне было слышно, как она старалась избавиться от назойливых домоганий этого типа, Чонси. А мой ковер-самолет — то есть, персональное транспортное средство, модель четыре — как раз был поблизости, на балконе. Я уже почти что вынес ее из комнаты, как вдруг появилась дворцовая стража!

— Ведь я предупреждал Крупкина о Чонси! Похоже, они подоспели вовремя!

— Какое там вовремя! Я держал ее в объятиях, когда они ворвались…

Что?! — кто-то невидимый метнулся мимо О'Лири. Он подставил подножку и не без удовольствия услышал грохот падающего тела. Ему показалось даже, что сразу стихла боль от удара, который он получил от Лоренцо.

— Послушай, Лоренцо, — сказал Лафайет. — Что толку драться в темноте? Похоже, нам обоим небезразлична судьба леди Андрагорры. Мы должны спасти ее, а для этого нам лучше объединить наши усилия. Когда же она будет в безопасности, мы как-нибудь решим наш спор.

— Что толку объединять наши усилия! — послышался откуда-то с пола голос его соседа по камере. — Мы заперты в подземелье, и голыми руками нам не отпереть засовы. Но, — продолжал он, — может быть, у тебя припасено что-нибудь на этот случай?

— Они все у меня отобрали, — вздохнул Лафайет. — У меня было с собой кое-что: шпага с переговорным устройством, плащ-невидимка, плоскоход…

О'Лири неожиданно замолчал и стал ощупывать ремень. Плоскоход оказался на месте. Он отстегнул его, расправил, нащупал молнию и потянул за нее.

— Не падай духом, Лоренцо, — сказал он решительно. — Может быть, нам удастся выбраться отсюда!

— О каких шпагах и плащах ты говоришь? — послышался недовольный голос. — Нам бы пригодился динамит или крепкий лом.

— У меня, пожалуй, есть кое-что получше, — отозвался Лафайет, вынимая из футляра плоский прямоугольник размером один на два дюйма, сделанный из материала, похожего на пластик. — Они не заметили плоскоход.

— Что такое плоскоход?

— Как объяснял Пинчкрафт, плоскоход генерирует поле, которое модифицирует пространственные отношения пользователя к окружающим его внешним условиям. Плоскоход преобразует любую одномерную величину в эквивалентное смещение по перпендикулярной волюметрической оси. Одновременно создается гармоника, имеющая аналогичный эффект, и…

— А как бы ты все это объяснил простому смертному? — перебил его Лоренцо.

— Попробую. Плоскоход сводит одно из измерений пользователя практически к нулю. При этом происходит соответствующее увеличение плотности материального поля в квазидвухмерном состоянии.

— Представь теперь, что перед тобой идиот.

— Ты становишься плоским.

— Как если бы мы натянули на себя корсеты? — спросил Лоренцо.

— Нет, ты становишься абсолютно плоским. Ты сможешь проникать сквозь молекулы обычной материи — проходить сквозь стены, другими словами. Вот почему прибор и называется плоскоход.

— О господи, а ведь я мог быть сейчас на свободе! Я почти что ускользнул от этого длинноногого негодяя, который засадил меня сюда.

— Вот это я понимаю, Лоренцо! Мне нравится твоя решительность! А теперь отойди в сторону — я испробую эту штуку. Так, Пинчкрафт говорил, что продольную ось прибора нужно совместить с моей продольной осью, а гладкая сторона должна быть параллельна наиболее широкой плоскости моего тела… Или наоборот?

— Наверное, они нарочно придумали эту изощренную пытку! — простонал Лоренцо. — Запереть меня с сумасшедшим! А я-то ему поверил… Несчастная Беверли, теперь ей никто не поможет! Она, конечно, будет сопротивляться, но в конце концов назойливые ухаживания и обещания принца сделают свое дело. Ее воля будет сломлена, она согласится править этой отсталой страной и…

— Знакомая история, — заметил Лафайет. — Все это отвратительно. А теперь перестань ныть и не мешай мне проводить эксперимент.

Лафайет нащупал в центре плоскохода небольшое утолщение и нажал на него. Ничего не произошло — его по-прежнему окружала кромешная темнота.

— Черт возьми! — в сердцах выругался Лафайет. — Но, видно, все не так просто. Ладно, попробуем придумать что-нибудь другое. Эй, Лоренцо, какая высота камеры? Может быть, в потолке есть люк, и если я стану к тебе на плечи, то смогу дотянуться до него.

Приподнявшись на цыпочки, он вытянул вверх руку, стараясь коснуться потолка. Потом подпрыгнул, но до потолка так и не достал.

— Что ты на это скажешь? — спросил он. — Ты заберешься ко мне на плечи или я к тебе?

Ответа не последовало. Даже мыши прекратили шуршать в соломе.

— Отвечай, Лоренцо! Или ты опять уснул?

О'Лири направился к противоположному углу камеры, выставив вперед руки, чтобы не налететь на стену. Сделав десять шагов, он начал двигаться медленнее и осторожнее. Еще пять шагов — и он вовсе остановился.

— Странно, — пробормотал Лафайет, стараясь в кромешном мраке нащупать стену. — Мне казалось, что камера была шириной в десять шагов…

Он повернулся и пошел назад, отсчитывая шаги: 15, еще 5, потом 10, 15… Неожиданно в глаза ему ударил ослепительный свет. О'Лири заморгал, увидя прямо перед собой нечто похожее на светящуюся стену из матового стекла. Он повернулся — стена, казалось, сомкнулась вокруг него; возникли цветовые линии, пятна, точки, которые слились воедино, образуя знакомую, хотя и несколько искаженную картину, тускло освещенный коридор со стеклянными стенами и стеклянным полом, вдоль стен тяжелые двери из черного стекла.

— Я на воле, — прошептал О'Лири. — Получилось! Лоренцо…

Он обернулся — стена перед ним начала расплываться, словно отражение в кривом зеркале.

— Эффект двухмерного пространства, должно быть, — решил он. — Так, теперь определим, откуда я пришел.

Зажмурившись, он неуверенно шагнул вперед; свет сменился полной темнотой. Он сделал шагов 15 и остановился.

— Лоренцо, — зашептал он. — У меня получилось!

Ответа не было.

— Хм-м… может, он меня не слышит… или я его не слышу… Ведь прибор все еще включен…

Лафайет нажал на переключатель. Казалось, ничего не изменилось, он только почувствовал легкое дуновение воздуха — и услышал приглушенные рыдания.

— О господи, сейчас же прекрати, — приказал Лафайет. — Слезами делу не поможешь!

Кто-то изумленно ахнул.

— Лейф? — услышал он знакомый голос. — Это действительно ты?

Лафайет потянул носом воздух: неужели чеснок?

— Свайнхильд, — только и смог вымолвить он. — А ты как здесь очутилась?

— Ты… ты не велел мне ходить за тобой, — говорила, всхлипывая, Свайнхильд пять минут спустя. Лафайет тем временем ласково гладил ее по плечу, стараясь успокоить. — Но я осталась у ворот и видела, как ты уехал из замка. А там рядом у пивнушки была привязана лошадь, ну, я вскочила на нее и поскакала за тобой. Парень на переправе показал мне, куда ты поехал. А когда я тебя догнала, тебе как раз повязали на шею галстук…

— Так, значит, это ты взвыла, как пантера!

— Ничего лучшего мне в голову не пришло.

— Свайнхильд, ты спасла мне жизнь!

— Да. Ну так вот, я так торопилась убраться оттуда, что даже не заметила, как сбилась с дороги. Ездила я по лесу, ездила, вдруг моя лошадь чего-то испугалась и сбросила меня прямо в кусты. Ну, я, конечно, из кустов вылезла, гляжу — прямо передо мной на пне сидит старуха, сигару курит. Я так обрадовалась живому человеку, что чуть не бросилась к ней на шею. А она увидела меня да как подпрыгнет! Словно на кактус села или привидение повстречала. «Господи, — говорит, — быть такого не может! Но в конце концов, почему бы не попробовать?» Только я собралась спросить ее, с чего это она так перепугалась, как она выхватила из кармана какую-то железную банку с кнопкой на крышке и сунула ее мне под нос. Тут я почувствовала запах нафталина — и все, больше ничего не помню.

— Похоже, я знаю эту старуху, — мрачно заметил Лафайет. — Ну, она мне за все заплатит сполна!

— Потом мне приснился чудной сон: будто я летаю по воздуху. А проснулась я уже в какой-то комнате — передо мной сидит прилизанный старикашка, видно, брат той старухи, уж очень они похожи. Он принялся задавать мне дурацкие вопросы, я хотела уйти, а он меня не пускал. Ну, пришлось врезать ему как следует. Тут сразу стража набежала, меня схватили и приволокли сюда. — Свайнхильд вздохнула. — Я, может, и погорячилась немного, но у этого старикашки были такие холодные руки! Впрочем, все это пустяки! Я знала, что ты меня найдешь, Лейф! — И она ткнулась губами ему в ухо.

— Кстати, — зашептала Свайнхильд. — Я прихватила с собой наш завтрак. Не хочешь перекусить колбасой с сыром? Сыр, правда, слегка раскрошился мне пришлось засунуть его под корсет…

— Нет, спасибо, — поспешно отказался Лафайет, высвобождаясь из объятий Свайнхильд. — Нам надо поскорее выбраться отсюда. Я сейчас вернусь в коридор и постараюсь достать ключи…

— Послушай, Лейф, а как ты попал сюда? Я не слышала, как открывалась дверь…

— Я прошел сквозь стену. Не удивляйся, в этом нет ничего особенного, я тебе потом все объясню. Но тебя я не смогу так вывести из камеры. Мне нужно будет открыть дверь. Поэтому посиди здесь, пока я…

— Ты опять оставляешь меня одну?

— Ничего не поделаешь, Свайнхильд. Сиди и жди меня. Я постараюсь вернуться побыстрее. Вряд ли поиск ключей займет много времени.

— Ну, что ж, тебе видней, Лейф. Но не задерживайся — я не люблю одна сидеть в темноте.

— Все будет хорошо, Свайнхильд. — Он погладил ее по плечу. — Постарайся думать о чем-нибудь приятном. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как я вернусь.

— Ладно, Лейф, прощай. Будь осторожен.

Лафайет ощупью добрался до стены и, включив плоскоход, шагнул вперед в тускло освещенный коридор. Ему опять пришлось привыкать к расплывающимся и сужающимся контурам предметов, окружающих его. В узком проходе, где он очутился, по-прежнему никого не было. Он отключил плоскоход — и предметы вновь приняли знакомые очертания. О'Лири осторожно прокрался вперед, к тому месту, где проход пересекался с другим коридором. Футах в двадцати от него в освещенном дверном проеме стояли двое стражников в малиновых ливреях. У одного из них — толстого парня с одутловатым лицом и всклокоченными волосами — с пояса свисала большая связка ключей. Не было никакой возможности незаметно подкрасться к нему. Пришлось опять нажать на кнопку плоскохода — стены коридора тотчас же расплылись, образуя переливающуюся завесу вокруг Лафайета.

— Смотри, ничего не перепутай, — строго приказал он сам себе. — Иди прямо, никуда не сворачивая; как только пройдешь двадцать шагов, материализуйся. Потом, пока они будут приходить в себя от изумления, быстро схвати ключи и исчезни опять. Понятно?

— Понятно, — ответил он себе же и двинулся вперед.

При первом же шаге коридор поехал куда-то в сторону и начал сужаться, превращаясь в пелену тумана. Лафайет протянул руку, но ничто не преграждало ему дорогу.

— Как бы не сбиться с пути, — сказал он вслух. — Но все равно надо идти дальше!

Лафайет испытывал странное чувство, двигаясь сквозь светящуюся молочную дымку. Поворачивая голову то вправо, то влево, он мог видеть, как навстречу ему плывут стены из стеклянных кирпичей. Казалось, что он идет сквозь бесконечное кривое зеркало. Пройдя пять шагов, О'Лири почувствовал легкое головокружение. Сделав еще пять, он вынужден был остановиться и глубоко вздохнуть, чтобы справиться с приступом морской болезни.

— Да, Пинчкрафт что-то явно не доработал, — сказал он задыхаясь. Плоскоход еще рано предлагать покупателям.

О'Лири двинулся дальше. Сколько же шагов он сделал? Десять? Двадцать? Или…

Вдруг впереди что-то вспыхнуло и засверкало, окружая его со всех сторон. Взметнулся алый вихрь, заблестела медь. Прямо перед собой он увидел позвонки и студенистую розоватую массу…

Сделав усилие, Лафайет протиснулся вперед и вновь очутился на свободе. Он с облегчением вздохнул, пытаясь сориентироваться в темноте, которая вновь обступила его.

— Пинчкрафт даже не предупредил меня, что я смогу пройти сквозь человека, — пробормотал он задыхаясь.

Ему понадобилось целых пять минут, чтобы немного прийти в себя. Он снова двинулся вперед — сделал наугад пять шагов, затем еще два — так, на всякий случай. Потом он остановился и отключил плоскоход.

— Ты как здесь очутился? — услышал Лафайет удивленный голос. В ослепительных лучах солнца он на секунду увидел внутренний двор замка, словно освещенный вспышкой молнии, чью-то ухмыляющуюся физиономию, шляпу с перьями и занесенную над собой дубинку… Потом ему на голову обрушилась ближняя башня, и свет померк перед глазами.

10

— Одно могу сказать, ваше высочество, — этот мошенник будто из-под земли вырос. Стоит посреди тюремного двора и глазами хлопает — ну, точь-в-точь сова. — Голос ударял в виски Лафайету, словно океанский прибой о скалы в тропиках. — Я его вежливо так прошу пройти со мной, а он возьми да и выхвати нож. Ну, я его, конечно, и пальцем не тронул, говорю только: отдай нож, пожалуйста. А он вместо этого побежал, но поскользнулся на банановой корке, упал и ударился головой о булыжник. Я тогда его аккуратненько поднял и принес сюда — ведь я же знаю, что вы, ваше высочество, очень беспокоитесь об этом заключенном. Хотя, сказать по правде, я никак не возьму в толк, что это вы с ним так носитесь. Я вот уже двадцать один год служу…

— Молчать, идиот! Тебе было приказано беречь его, как зеницу ока! Что это за шишка у него на голове размером с королевскую печать? Еще одно слово — и я прикажу скормить тебя пираньям!

Лафайет слушал и никак не мог сообразить, где он находится. С трудом приоткрыв один глаз, он обнаружил, что стоит, поддерживаемый сзади стражником, посреди просторной комнаты, украшенной гобеленами, канделябрами, коврами, зеркалами в позолоченных рамах и дорогой мебелью из темного дерева. Прямо перед ним в удобном кресле сидел великолепно одетый седоволосый мужчина. Правильные черты его лица, столь хорошо знакомые Лафайету, были искажены гневом.

— Го-го-го-го, — залепетал О'Лири.

— Сержант, если он повредился рассудком, тебе не сносить головы! взвизгнул седовласый. Он встал с кресла и подошел к Лафайету.

— Лоренцо, — заговорил он. — Лоренцо! Ты меня узнаешь? Это я, принц Крупкин. Ты понимаешь, что я говорю? — Он внимательно посмотрел О'Лири в лицо.

— Я… я… вас понимаю, — с трудом проговорил Лафайет. — Но… но… вы… вы…

— Вот и отлично! Эй вы, кретины, усадите моего гостя вот здесь, на подушки. Да принесите вина! Как твоя голова, мой мальчик?

— Ужасно, — ответил Лафайет, морщась от боли. — Только у меня прошло похмелье, как я свалился в шахту лифта. Едва я оправился от падения, как этот негодяй стукнул меня дубинкой по голове. У меня, должно быть, было подряд три сотрясения мозга. Мне нужен врач. Я хочу спать и есть. Дайте мне таблетку аспирина…

— Обязательно, обязательно, дружок. Ты только не волнуйся. Приношу свои извинения за этот досадный инцидент. И надеюсь, ты простишь меня за все то, что я наговорил при нашей последней встрече. Я погорячился. Знаешь, я как раз собирался послатьза тобой, когда сержант доложил, что встретил тебя в тюремном дворе. Кстати, как ты туда попал?

— Очевидно, я прошел сквозь стену. Сейчас мне трудно вспомнить.

— Ну, конечно, конечно. Не думай об этом, лучше отдохни, выпей что-нибудь. А потом можно и поспать. Только сначала мы с тобой побеседуем, хорошо?

— Не хочу беседовать, хочу спать. Мне нужно сделать анестезию, а может быть, переливание крови и пересадку почки. Только вряд ли это поможет, потому что я умираю…

— Глупости, Лоренцо! Ты скоро опять будешь в форме. Лучше скажи мне вот что: где она?

— Кто?

— Не валяй дурака, Лоренцо! — в голосе Крупкина послышалось раздражение. — Ты прекрасно знаешь — кто!

— И все-таки напомните мне.

Крупкин вплотную придвинулся к нему.

— Леди Андрагорра, — рявкнул он. — Что ты с ней сделал?

— Почему вы решили, что я с ней что-то сделал?

Его высочество свирепо уставился на О'Лири и хрустнул пальцами — этот звук отозвался в голове Лафайета новым приступом боли.

— Кто же еще, по-твоему, посмел бы похитить ее из роскошных покоев, куда я по своей доброте поместил это неблагодарное создание?

— Хороший вопрос, — пробормотал О'Лири. — Это вполне бы мог сделать Лоренцо. Вот только он сидит в камере…

— Совершенно верно! Именно поэтому я еще раз спрашиваю тебя: где она?

— Понятия не имею. Но я очень рад, если ей удалось сбежать отсюда.

— Ах ты, неблагодарный обманщик! Ты скажешь мне правду, а не то я прикажу пытать тебя каленым железом!

— Я думал, что меня полагается беречь, как зеницу ока, — заметил Лафайет. Он прикрыл глаза и сосредоточился на красных кругах, которые возникали перед ним в такт с ударами сердца.

— Вот ты как заговорил! Ну, подожди, я с тебя живьем шкуру спущу… Крупкин неожиданно замолчал, глубоко вздохнул и со свистом выпустил воздух сквозь зубы.

— Да, нелегко править империей, — прошипел он. — Даешь еще один последний — шанс негодяю, который предал тебя, и вот что из этого получается. Он не нуждается в снисхождении…

Лафайет с трудом приоткрыл глаза и принялся внимательно рассматривать искаженное яростью лицо принца.

— Поразительно, — прошептал он. — Вы говорите точно так же, как он. Если бы я уже не повстречал Свайнхильд, Халка, леди Андрагорру, Спронройла и герцога Родольфо, я бы поклялся, что вы…

— А-а-а, так ты знаком с этим плутом Родольфо! Это он переманил тебя, заставив забыть о долге, верно? Говори, что он тебе пообещал? Я дам тебе вдвое больше! Втрое!

— Ну что ж, попробуем вспомнить: он говорил что-то о бесконечной признательности…

— От меня ты получишь в десять раз больше признательности, чем от этого напыщенного вельможи!

— Так чего мне все-таки ждать от вас? — спросил Лафайет. — Почестей и благодарности или дыбу?

— Ну, ну, мой мальчик, я пошутил. Нас ждут великие свершения. Мы сможем перевернуть весь мир, если только будем вместе. Нам станут доступны все сокровища рудников, морей и лесов, все сказочные богатства Востока! Крупкин подался вперед, глаза его горели. — Ты только подумай: здесь никто понятия не имеет, где находятся месторождения золота, алмазов и изумрудов! Но мы-то с тобой знаем об этом, так? — Он хитро подмигнул. — Мы будем работать вместе. Мой гений предпринимательства и твои необычайные способности! — он подмигнул еще раз. — Ты только представь, чего мы сможем достигнуть!

— Мои необычайные способности? Я немного играю на губной гармошке выучился по самоучителю…

— Ну, ну, меня-то не надо разыгрывать, дружок, — принц снисходительно погрозил ему пальцем.

— Крупкин, послушайте меня — вы напрасно тратите время. Если миледи исчезла из своих покоев, то я здесь ни при чем.

Лафайет застонал и обхватил руками голову, словно треснувший арбуз. Сквозь пальцы он увидел, как Крупкин открыл было рот, чтобы ответить ему, но вдруг неподвижно застыл, в неподдельном изумлении уставившись прямо перед собой.

— Ну, конечно, — прошептал принц, — конечно.

— Что это вы увидели?

— А? Да нет, ничего, ровным счетом ничего. Я ничего не замечаю. То есть я хотел сказать, что абсолютно ничего не увидел. Просто мне вдруг пришло в голову, что ты ужасно устал, мой мальчик. Ты, наверное, мечтаешь о горячей ванне и теплой постели, правда? Отдохни как следует, ну а потом мы решим, что тебе делать дальше, договорились? Эй! — Он кивком головы подозвал слугу. — Приготовьте королевские покои для моего почетного гостя! Ванну с ароматными травами, самых лучших массажисток — пусть придворный хирург займется ранами этого достойного джентльмена!

Лафайет широко зевнул.

— Покой, — пробормотал он. — Наконец-то! О, господи…

Как во сне, он покинул покои принца в сопровождении слуг. Они прошли по широкому коридору, потом поднялись по великолепной лестнице. В просторной комнате, устланной коврами, чьи-то нежные руки сняли с него грязную одежду, опустили в большую ванну, наполненную горячей водой; вымыли, вытерли, уложили в постель, застланную свежими простынями. Розоватый свет медленно погас, и, блаженно вздохнув, Лафайет погрузился в сон…

Он вздрогнул и проснулся, глядя в темноту широко раскрытыми глазами.

«Мы знаем о местонахождении алмазных рудников… о месторождениях золота, — казалось, звучал у него в ушах вкрадчивый голос Крупкина. — Твои необычайные способности…»

— Ни один житель Меланжа не знает о месторождениях золота и изумрудов. Только кто-то из более развитой цивилизации мог бы обладать такими сведениями, — прошептал Лафайет. — Геологическое строение земной коры примерно одинаково во всех континуумах — и человек, обладающий подобной информацией, мог бы начать копать в Кимберли или любом другом месте, будучи абсолютно уверенным в успехе. А это значит, что Крупкин вовсе не житель Меланжа. Он пришелец из другого мира, так же, как и я. Но не только это… — Лафайет подпрыгнул на постели. — Крупкин знает, кто я! То есть он встречал меня раньше! А это значит, что он тот, на кого похож: Горубл, бывший король Артезии! Но ведь он может перемещаться из одного мира в другой! Возможно, он согласится перенести меня назад в Артезию и…

Вскочив с постели, Лафайет ощупью нашел лампу, включил ее и подбежал к шкафу. Открыв дверцу, он обнаружил в нем свою вычищенную и выглаженную одежду — в том числе и ничем не примечательный плащ-невидимку.

— Но чем объяснить его интерес к леди Андрагорре? — размышлял он, торопливо одеваясь. — И к Свайнхильд? Но… конечно же! Ведь он прекрасно понимает, что Свайнхильд — двойник принцессы Адоранны, а леди Андрагорра как две капли воды похожа на Дафну…

— Но сейчас не время думать об этом, — прервал он сам себя. — Прежде всего ты должен вырвать из его лап Даф… то есть, леди Андрагорру. Ну и Свайнхильд, конечно. А уж потом, когда они будут в безопасности, ты сможешь говорить с ним с позиции силы. Он наверняка пойдет на компромисс согласится доставить тебя назад, в Артезию, лишь бы в Центральной не узнали о его делишках.

— Верно, — согласился он сам с собой. — Так. Теперь надо определить, где находится башня.

Подойдя к окну, он отдернул штору и выглянул наружу: в сгущающихся сумерках минареты Стеклянного Дерева сверкали, словно остроконечные горные вершины, покрытые многоцветным льдом. Он мысленно проложил маршрут от основного здания, где он находился, до башни.

— Только бы мне не отклониться в сторону на всех этих подвесных мостиках, переходах, стенах…

Крадучись, он вышел из комнаты. Одинокий стражник, стоявший под фонарем в дальнем конце коридора, даже не взглянул в его сторону, когда он осторожно пересек устланный коврами зал.

В течение последующих тридцати минут О'Лири трижды заходил в тупик, возвращался обратно и выбирал новый маршрут. Но в конце концов он добрался до винтовой лестницы, по которой всего несколько часов назад его проволокли в подземелье. Прямо перед ним на лестничной площадке стоял, позевывая, вооруженный стражник в малиново-белой ливрее. Под покровом плаща-невидимки О'Лири бесшумно подкрался к нему и, оглушив ударом по голове, положил на пол. Он нажал на ручку двери, но она не поддавалась. Тогда он постучал.

— Леди Андрагорра! Откройте! Я ваш друг! Я пришел спасти вас!

Никакого ответа. За дверью не было слышно ни звука. Обыскав стражника, Лафайет вынул у него из кармана связку ключей. Ему пришлось перепробовать четыре ключа, прежде чем он нашел нужный. Открыв дверь, он вошел в темную, пустую комнату.

— Дафна? — тихо проговорил он. Потом заглянул в ванную комнату, проверил шкаф, прошел в смежную гостиную.

— Все сходится, — проговорил он. — Крупкин-Горубл сказал, что она исчезла. Вот только куда она могла деться?

Он вышел на балкон. В углу, где он оставил транспортное средство четвертой модели, было пусто. Лафайет застонал.

— Почему, почему я не спрятал его? Ну как же, ведь я был уверен, что через десять минут вернусь с Дафной и мы сразу же улетим. И вот теперь все пропало — даже если я найду ее, нам отсюда не выбраться.

Лафайет вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Стражник невнятно забормотал что-то, начиная приходить в себя. Лафайет склонился над ним, стараясь разобрать, что он говорит.

— …я не виноват, сержант. Откуда мне было знать, что она сбежит из комнаты на самом верху башни? Ведь она могла только выпрыгнуть из окошка. А внизу на дворе нет никаких следов — значит, она не разбилась. Вот я и думаю: может, ее и вовсе не было в комнате…

— Что? — переспросил Лафайет. — Интересная мысль. Действительно, как она могла сбежать? Разве что воспользовалась моей четвертой моделью. Но это невозможно. Никто, кроме меня, не отличит ее от обычного ковра.

— Ох! — Стражник сел и принялся тереть затылок. — Мне определенно нужен отпуск. Сперва обмороки, теперь я слышу голоса…

— Ерунда, — перебил его Лафайет. — Ничего ты не слышишь.

— Да? Это уже легче. — Стражник прислонился спиной к стене. — А то мне показалось…

«В данный момент я ничем не могу помочь леди Андрагорре, — сказал Лафайет, теперь уже про себя. — Но… как же это я забыл о Свайнхильд! Бедняжка, сидит одна в темноте…»

И он кинулся вниз по лестнице — к подземелью.

Лафайет крался по темному, узкому и извилистому коридору, который уходил вниз к камерам, вырубленным в скале. Он проходил мимо решеток, за которыми на соломенных подстилках сидели, скрючившись, изможденные узники в грязных лохмотьях и с длинными бородами. Коридор освещался тусклыми пятнадцативаттными лампочками, ввернутыми в патроны в потолке. В самом глубоком отсеке подземелья двери, запертые на тяжелые засовы и проржавевшие замки, были сделаны из сплошных чугунных плит.

— Одиночки, — прошептал Лафайет. — Ну, теперь уже близко. — Так… это должно быть где-то здесь… — О'Лири попытался найти то место, где он вышел из камеры, в которой он сидел с Лоренцо. Он начал внимательно изучать стену — ему совсем не хотелось вновь очутиться на тюремном дворе или повиснуть где-нибудь в воздухе. Неожиданно он услышал за собой чьи-то осторожные шаги — кто-то крадучись спускался по коридору. В то же мгновение О'Лири включил плоскоход, шагнул вперед — и очутился в кромешной темноте. После этого он вновь принял обычный вид.

— Свайнхильд? — прошептал он. — Свайнхильд?

За его спиной послышался скрежет и лязганье засовов. В камеру проник узкий луч света. В дверном проеме появилась мужская фигура в помятой шляпе с поломанным пером и со связкой ключей в руках.

— Лафайет! — прошипел сердитый голос. — Ты здесь?

— Лоренцо! — воскликнул Лафайет. — Что ты тут делаешь? Я думал…

— Значит, ты все-таки вернулся, — с облегчением сказал Лоренцо. — Давно пора! Я уже третий раз возвращаюсь в эту вонючую дыру! Пошли скорее, как бы стражники не хватились!

— Но ведь я же оставил тебя в камере; как тебе удалось выбраться?

— А вот как когда ты исчез, даже не попрощавшись, я понял, что существует какая-то лазейка. Я стал исследовать камеру — и точно: в потолке оказался люк. Мне чудом удалось выбраться, и с тех пор мне ужасно везло. И знаешь, ты оказался прав: нужно действовать так, будто все это происходит на самом деле. По крайней мере, играть в прятки со стражниками во дворце куда интереснее, чем спать с мышами в камере. Ну, а теперь пошли…

— Постой, а как же леди, а? Она исчезла…

— Она со мной. Я оставил ее на твоей четвертой модели за окном лестничной площадки. Отличная штука этот ковер! Хорошо, что это мне только снится, иначе я бы ни за что тебе не поверил, когда ты о нем рассказывал. Ну, ладно, пошли!

— Великолепно! — проворчал Лафайет. — А я-то полагал, что четвертая модель настроена исключительно на мою волну…

— Да тише ты! На верхней лестничной площадке стражники играют в безик!

— Подожди минутку! — вдруг воскликнул Лафайет. — Дай-ка мне ключи… Мне надо здесь кое-что сделать…

— Да ты что, спятил! Я рискую головой и прихожу в камеру — а вдруг ты за мной вернулся? — и все это потому, что мне, видите ли, неудобно воспользоваться твоей четвертой моделью и бросить тебя на произвол судьбы! А ты вдруг начинаешь молоть ерунду о каких-то там делах! — Он швырнул ключи. — Делай как знаешь; я ухожу!

Ключи упали на пол. Лафайет подобрал их и выскочил из камеры. Он успел заметить, как Лоренцо свернул в узкий проход.

— Ждите меня на ковре! — крикнул ему вслед О'Лири и начал поспешно осматривать двери камер. Выбрав одну, он подобрал ключ и широко распахнул дверь. Из темноты послышалось глухое звериное рычание. О'Лири едва успел захлопнуть дверь перед носом у свирепого заключенного. Он выбрал другую дверь и осторожно приоткрыл ее.

— Свайнхильд? — позвал он. На этот раз он с облегчением услышал громкий вздох и радостный крик Свайнхильд. Рядом с ним послышался шорох, он ощутил запах чеснока и через мгновение очутился в ее горячих объятиях.

— Лейф, я уж подумала, что ты меня бросил! — Сильные, гибкие руки обхватили его за шею, его губ коснулись нежные губы Свайнхильд.

— М-м-м-м-м… — замычал О'Лири. Оказывается, целовать Свайнхильд было очень приятно. А кроме того, напомнил он себе, девушка обиделась бы, если бы он холодно воспринял ее дружеские излияния. Поэтому следующие тридцать секунд он полностью отдавался нахлынувшему чувству…

— Но, Лейф, сейчас не время для любви, — прошептала Свайнхильд, отстраняясь от него. — Нам надо побыстрее выбраться отсюда. Кстати, вот наш завтрак, спрячь его куда-нибудь. Я больше не могу носить его на груди.

Он запихнул промасленный сверток в карман и, взяв Свайнхильд за руку, вышел на цыпочках в коридор. Неожиданно где-то сверху раздались громкие голоса: грубый окрик, вопль Лоренцо и женский визг.

— Быстрее! — крикнул Лафайет, кинувшись вперед.

Тяжелое дыхание дерущихся, глухие удары и грохот падающих тел становились все громче. Еще один поворот — и он увидел двух могучих стражников, сцепившихся с его бывшим соседом по камере. Третий крепко держал леди Андрагорру за стройную талию. В это мгновение один из дерущихся дал подножку Лоренцо и, свалив его на пол, поставил ногу ему на спину. Как раз в это время стражник, державший леди Андрагорру, заметил Лафайета. От удивления от вытаращил глаза и открыл рот…

Набросив на плечи плащ-невидимку, Лафайет шагнул вперед и нанес одному из стражников сокрушительный удар в солнечное сплетение. Одновременно он изловчился и изо всех сил лягнул другого стражника своим остроконечным сапогом. Увертываясь от беспорядочных ударов обоих пострадавших, Лафайет бросился к леди Андрагорре и ударил третьего кулаком в бок. Тот охнул и отпустил девушку. Воспользовавшись этим, О'Лири мгновенно схватил ее за руку.

— Не бойтесь, я ваш друг! — прошептал он, увлекая ее мимо вопящих и чертыхающихся стражников. Один из них попытался схватить девушку и тотчас же получил точный удар в челюсть, от которого повалился на колени с дико выпученными глазами. Появившаяся в этот момент Свайнхильд в изумлении уставилась на леди Андрагорру и на кого-то за спиной Лафайета.

— Лейф, — ахнула она, — откуда у тебя эта шляпа?

— Быстрее! Спускайся вниз и садись с леди Андрагоррой на ковер; он за окном на следующей лестничной площадке, — отрывисто приказал Лафайет и подтолкнул девушку вперед.

— Ух, ты, Лейф, я и не знала, что ты умеешь чревовещать, — пролепетала Свайнхильд.

Лафайет обернулся — Лоренцо с синяком под глазом, разбитым в кровь носом и, сбившейся на бок шляпе с пером с трудом поднимался на четвереньки.

— Я задержу этих шутов, пока вы не сядете на ковер, — крикнул Лафайет. — Поторопитесь!

Он шагнул к одному из стражников, который попытался было задержать Лоренцо, и сбил его с ног. Оттолкнув его товарища, Лафайет бросился вниз по коридору вслед за остальными.

Впереди в окне он увидел лицо Свайнхильд, которая тянула за руку все еще не пришедшего в себя Лоренцо.

— Кто ты такая? — спросил он заплетающимся языком. — Аспира Фонделл, королева Мюзик-холла? Но я не люблю тебя, я люблю Бев… то есть, леди Андрагорру — или все-таки Беверли?

— Конечно, конечно. Она уже здесь, — отозвалась Свайнхильд. — Ну же, полезай!

Она потянула Лоренцо за руку, и тот исчез в оконном проеме. В ту же секунду снизу послышались приглушенные крики. Лафайет бросился к окну и высунулся наружу: прямо под ним под тяжестью трех сгрудившихся на нем человек прогибался и медленно оседал ковер четвертой модели.

— Он перегружен, — прозвучал откуда-то снизу испуганный голос Свайнхильд. — Лейф, мне кажется, нас слишком много, поэтому… поэтому мне кажется, что я тебя никогда больше не увижу. Прощай — и спасибо за все…

И на глазах у окаменевшего от ужаса Лафайета Свайнхильд соскользнула с ковра и полетела в темную бездну. Ковер сразу же взмыл в воздух и скрылся из виду.

— О господи, нет! — взмолился Лафайет. — Она не разбилась… Она упала на балкон… Он как раз подо мной, внизу…

Он высунулся из окна. В сгущающихся сумерках О'Лири с трудом различил крошечную фигурку, которая уцепилась за куст, проросший из расселины скалы.

— Свайнхильд, держись!

Он перекинул ногу через подоконник и начал спускаться вниз по неровной поверхности скалы. Добравшись до Свайнхильд, он схватил ее за руку и, подтянув вверх, поставил на узкий каменный уступ рядом с собой.

— Ах ты дурочка! — проговорил он, задыхаясь. — Чего ради ты это сделала?

— Лейф… Лейф… ты вернулся за мной, — сказала Свайнхильд дрогнувшим голосом, и на ее лице появилась слабая улыбка. Но… выходит, ты оставил ее светлость?

— С ней Лоренцо, черт бы его побрал! — успокоил ее Лафайет, начиная в полной мере осознавать всю опасность их положения. Холодный ветер хлестал их в лицо, а под ними зияла бездонная пропасть.

— Кто такой Лоренцо?

— Это шут в помятой шляпе. Он почему-то вообразил, что леди Андрагорра — его подружка, которую зовут Беверли. По всей вероятности, он направлялся с ней в любовное гнездышко, когда его схватили люди Крупкина.

— Знаешь, Лейф, я что-то ничего не понимаю: не могу поспеть за всеми этими событиями. Наверное, такая жизнь не для меня.

— И не для меня, — отозвался Лафайет, поглядев вверх, на стеклянные стены замка, и вниз, в пропасть. Он покрепче уцепился за выступы в скале и зажмурил глаза.

— Ну, куда теперь, Лейф? — спросила Свайнхильд. — Вверх или вниз?

О'Лири осторожно попытался сделать шаг в сторону, поскользнулся, с трудом удержал равновесие. Стараясь не дышать, он неподвижно застыл на уступе скалы, чтобы не сдвинуть неосторожным движением какой-нибудь камень. Ледяной ветер ударил ему в лицо и взметнул юбку Свайнхильд.

— Знаешь, что нам пригодилось бы сейчас? — спросил он. — Какая-нибудь маленькая дверца в скале.

— А эта не подойдет? — спросила Свайнхильд.

О'Лири почувствовал, как камень зашатался у него под ногой.

— Где? — Он медленно повернул голову и в десяти футах от себя увидел в нише скалы маленькую дубовую дверцу на стальных петлях.

— Придется попробовать, — решил он. — Это наш единственный шанс.

Он разжал онемевшие пальцы, передвинул ногу влево и продвинулся вперед на шесть дюймов. Медленно двигаясь по каменному карнизу, О'Лири через пять минут добрался до кустика, росшего как раз около дверцы. Он осторожно протянул руку и схватился за засов.

— Быстрее, Лейф, — спокойно сказала Свайнхильд. — А то я начинаю съезжать вниз.

Он дернул засов, покрутил его, потянул на себя, поднял вверх — дверь была заперта. О'Лири застонал.

— Почему я не уточнил, что дверь должна быть открыта?!

— Попробуй постучать, — посоветовала Свайнхильд сдавленным голосом.

Лафайет изо всех сил ударил в дверь кулаком, не обращая внимания на камешки, которые посыпались у него из-под ног.

— Не будем прощаться, Лейф, — раздался дрожащий голос Свайнхильд. — Я уже раз сказала тебе «прощай». Но знаешь, мне было приятно с тобой познакомиться. Ты первый человек в моей жизни, который обращался со мной, как с леди…

— Свайнхильд! — Лафайет бросился к девушке и схватил ее за руку в тот самый момент, как она начала соскальзывать вниз.

Сзади послышался щелчок и скрип; из распахнувшейся двери в Лафайета ударила струя теплого воздуха. В дверном проеме стоял, подбоченясь, плотный, коренастый человечек с озабоченным лицом.

— Да заходите же, черт вас возьми! — скомандовал Пинчкрафт. Мозолистая рука подхватила Лафайета — и в следующую секунду он оказался в безопасности. Следом за ним Пинчкрафт втащил и Свайнхильд.

— Как… как вы здесь очутились? — в изумлении спросил О'Лири, прислонившись к неровной каменной стене прохода, освещаемого факелом.

— Я прибыл сюда с командой, чтобы снова вступить во владение нашей собственностью, — отчеканил заведующий техотделом «Аякса». — Мы решили проникнуть в замок и захватить то, что принадлежит нам по праву, прежде чем Крупкин успеет сообразить, что произошло.

— Ну, спасибо тебе, дорогуша, — сказала Свайнхильд.

— Девушка, не называй меня дорогушей, — рявкнул Пинчкрафт. Он вынул большой носовой платок, отер им лоб, потом высморкался. — Сколько раз я говорил этому идиоту Гронснарту, чтобы он прекратил поставки, пока Крупкин не погасит задолженность. Так нет: они там все в отделе заказов помешались на легкой прибыли.

— Значит, вы решили захватить Стеклянное Дерево?

— Что? Этого бронтозавра? Нет, мы все еще надеемся, что нам за него заплатят. Мы прибыли, чтобы вернуть себе последнюю партию переносных товаров, которые мы по простоте душевной доставили Крупкину.

— Ну, как бы там ни было, я рад, что вы прибыли сюда. Надо срочно схватить Крупкина! Он совсем не тот, за кого выдает себя! Дело в том, что он узнал меня, а это значит, что на самом деле он бывший король Артезии, а вовсе не его двойник. Но он, конечно, не знает, что я знаю…

— Не так быстро, молодой человек, — прервал его Пинчкрафт. — Я опоздал! Ловкий мошенник с личной охраной успел покинуть свою резиденцию! Он со всеми пожитками смотался отсюда за минуту до того, как мы прибыли в замок!

11

— Я опоздал, — простонал Лафайет. Уронив голову на руки, он сидел за столом в столовой стеклянного дворца. Оставшиеся слуги и стражники в нерешительности наблюдали за действиями группы захвата, но неожиданное бегство хозяина плюс решительный вид спутников Пинчкрафта не располагали к оказанию сопротивления. В прекрасно оборудованной кухне поваров не оказалось, однако Свайнхильд быстро сготовила яичницу с ветчиной и кофе. И вот теперь отряд Пинчкрафта мрачно сидел за столом, разглядывая убранство королевских покоев и мысленно подсчитывая убытки.

— А что же теперь будет со мной? — раздраженно начал представитель «Аякса». — В течение последних трех лет этот проходимец, который называл себя Крупкиным, накапливал ресурсы — главным образом, за счет «Аякса» для осуществления какой-то грандиозной махинации. И вот теперь, за минуту до моего появления, он неожиданно исчезает, бросив все это! — Пинчкрафт обвел рукой всю окружающую их роскошь, приобретенную в кредит. — А кто же, спрашивается, оплатит счета?

— Почему он неожиданно отказался от своих планов? — спросил Лафайет. Неужели я его напугал? Решил, что я предупрежу Центральную о готовящемся захвате «Аякса»?

Пинчкрафт глубоко задумался, нахмурив лоб.

— Приятель, уж не хочешь ли ты сказать, что знаешь о Центральной? Но ведь это вторая по значимости тайна, которая не подлежит разглашению у нас, на «Аяксе»…

— Конечно, знаю. Я в некотором роде сам являюсь агентом Центральной, ответил Лафайет. — Но Горубл узнал меня, именно поэтому он так внезапно собрался и исчез под покровом ночи — предварительно отправив меня спать, чтобы я не мешал ему. Он боялся, что я узнаю его; но я так устал, что плохо соображал, что происходит. А когда я понял, что к чему, было уже поздно.

Он выпрямился в кресле и застонал:

— Если бы я сразу отправился в его покои вместо того, чтобы напрасно искать леди Андрагорру, я бы, наверно, был уже дома!

— Не переживай так, Лейф, — попыталась успокоить его Свайнхильд. — Ты сделал все, что мог.

— Нет, не все! — Лафайет стукнул кулаком по столу. — Я еще могу опередить его. Он не знает, что я знаю то, что знаю, — хотя знаю не так уж много. Но у меня есть некоторые преимущества — Горублу неизвестно, что я узнал его. И кроме того, он не знает, что у меня есть договоренность о кредите с «Аяксом»!

— Откуда ты взял, что у тебя есть договоренность о кредите с «Аяксом»? — перебил его Пинчкрафт.

— Я полагаю, при сложившихся обстоятельствах… поскольку наши интересы совпадают — мы хотим схватить Крупкина-Горубла…

— Ну, ладно, — уступил Пинчкрафт. — Но в определенных пределах. Так что же ты намерен предпринять?

— Мне нужно вернуться в Порт-Миазм и предупредить Родольфо. Вполне возможно, что нам вдвоем удастся расстроить планы Горубла. Что вы на это скажете, Пинчкрафт? Вы поможете мне?

— Я полагаю, мы сможем это устроить — но ты уже должен нам за целый ряд услуг…

— Мы уладим все это после. А сейчас пора отправляться в путь; у нас впереди долгая дорога, а время — деньги, ну, и все такое прочее.

— Пожалуй, нам придется потесниться и посадить тебя в подземный поезд, на котором мы приехали, — неохотно предложил Пинчкрафт. — Правда, он для служебного пользования…

— Подземный поезд? Что это значит? Разве от завода «Аякс» к Стеклянному Дереву проложен туннель?

— А ты как думаешь? Я же говорил тебе, что не особенно доверял этому типу…

— Тогда почему, — начал Лафайет, — вы послали меня сюда на этом коврике четвертой модели? Ведь я же мог сломать себе шею!

— Все хорошо, что хорошо кончается, — заметил Пинчкрафт. — Мне нужно было прикрытие, чтобы провести операцию по вступлению во владение. И когда бы еще мне представился такой случай провести испытания оборудования в эксплуатационных условиях? Ну, ладно, пошли, ребята. Ночь еще не кончилась, и у нас впереди много дел.

Подняв тучу пыли, крошечные вагончики с грохотом понеслись по рельсам, проложенным в извилистом подземном туннеле — как раз под той самой пустынной равниной, над которой прошлой ночью Лафайет совершил свой дерзкий перелет. Прижавшись к нему на узеньком сиденье, Свайнхильд безмятежно проспала всю недолгую поездку до конечной станции на заводе «Аякс».

Она беспрестанно ахала и охала, проходя по литейным, штамповочным и аффинажным цехам. Размеры подземного производства, грохот станков и непривычные запахи совершенно потрясли ее.

— Мне приходилось слышать о том, что в горных подземельях работают гномы, — обратился Лафайет к их провожатому, когда они поднялись на относительно спокойный административный уровень. — Но я всегда представлял себе крошечных бородатых человечков, работающих в маленьких кузницах.

— Мы недавно модернизировали производство, — пояснил ему Спронройл. Только за последний финансовый век производительность труда возросла на восемьсот процентов.

В отделе сбыта Свайнхильд молча наблюдала, как расторопные электронщики по указанию Пинчкрафта разворачивали перед ними небольшой темно-зеленый ковер.

— Это двенадцатая модель, самая последняя, — с гордостью сказал управляющий производством. — Лобовое стекло, кондиционер и магнитофон, ремни безопасности и мягчайший густой ворс — ручная работа.

— Он очень миленький, — сказала Свайнхильд. — Но на нем нет места для меня.

— Ты не можешь лететь со мной, — решительно сказал Лафайет. — Слишком опасно.

— Нет, я тоже полечу, — упрямо возразила Свайнхильд. — Только попробуй мне помешать!

— Неужели ты думаешь, что я стану подвергать твою жизнь опасности на этой летающей подстилке? Ни за что на свете!

— Неужели ты думаешь, что я буду сидеть на этой мраморной фабрике, подпирая головой потолок, пока ты будешь где-то летать, рискуя сломать себе шею?

— Ни в коем случае, милочка, — сказал Спронройл. — Фитцблумер, разверни тринадцатую модель — двухместную. — Он с вызовом взглянул на О'Лири. Если кто-то думает, что я взвалю на себя заботу о девице, которая на два фута выше меня, то он глубоко заблуждается.

— Ну… тогда другое дело, — уступил О'Лири.

В течение десяти минут были проверены схемы, и тринадцатую модель поместили на пусковой площадке, после чего осталось только сбалансировать подъемную силовую установку, которая обеспечивала бы ровный, горизонтальный полет.

— Летающая подстилка! — бормотал себе под нос Пинчкрафт. — Да она надежнее океанского лайнера! Не превышай шестидесяти миль в час первое время, пока не освоишься с системой управления, только и всего.

— Ладно, — ответил Лафайет, закутываясь в подбитый мехом плащ-невидимку, чтобы не продрогнуть на ветру. Свайнхильд устроилась сзади, обняв его за талию.

— Ну, поехали, — скомандовал О'Лири.

Он ощутил знакомый толчок, потом на какое-то мгновение у него закружилась голова — это ковер ложился на выбранный курс. А дальше только ветер засвистел у них в ушах. Где-то далеко внизу стремительно исчезали огни специализированного завода «Аякс».

— Надеюсь, ты не очень сердишься, что я полетела с тобой? — прошептала ему в самое ухо Свайнхильд.

— Да нет, не очень, — ответил Лафайет, не оборачиваясь. — Только не мешай мне, когда дело примет серьезный оборот. Крупкин сбежал, потому что испугался, что я узнаю его и пущу в ход свои психические энергии. — Он невесело рассмеялся. — И я действительно его узнал — но вот использовать психическую энергию против него уже не в моих силах.

— Зато тебе везет, — ответила Свайнхильд. — Мы чудом спаслись только потому, что ты обнаружил дверцу в скале. По-моему, это тоже неплохо.

— В моем везении есть что-то странное, — заметил О'Лири. — Мне либо чертовски везет, либо чертовски не везет. Помнишь, как я нашел рясу монаха в парке? Или еще раньше, на паруснике, когда у меня под рукой оказался нож — без него мы бы пропали. Мне иногда начинает даже казаться, что я опять могу управлять психическими энергиями. Но потом я пробую опять — и никакого толку. Что-то здесь не так.

— Не стоит переживать об этом, Лейф. Лучше положись во всем на судьбу. Я именно так и делаю и до сих пор как-то выкручивалась.

— Ну, тебе-то проще, — возразил Лафайет. — Ведь о чем ты мечтаешь? Попасть в большой город и пожить в свое удовольствие. А я… Знаешь, мне порой даже хочется вернуться в пансион миссис Макглинт. По крайней мере, можно было бы спокойно жить, питаясь сардинами.

— Да, Лейф, ты прав — тебе здорово достается. Ты настоящий герой.

— Да какой я герой? — рассмеялся О'Лири. — Ты ошибаешься, — сказал он с деланной скромностью. — То есть, я хочу сказать, что настоящие герои любят опасность. Ну, а я хочу тишины и покоя — только и всего.

— Ты хочешь тишины и покоя? Нет ничего проще, Лейф! Нужно только развернуться и лететь на юг. Я слыхала, там есть чудесные острова — мы бы построили хижину, ели кокосы, ловили рыбу…

— Если бы все было так просто, Свайнхильд! Но сначала я должен расквитаться с этим прохвостом Крупкиным-Горублом! Только бы мне добраться до него! Хотел бы я видеть его лицо, когда я скажу ему, что знаю, кто он такой и что затевает. Тогда…

Ковер подбросило, словно он попал в восходящее течение.

— Осторожнее! — вскрикнула Свайнхильд, указывая на что-то возникшее прямо перед ними. Лафайет прокричал команду — но было уже слишком поздно. Резко накренившись влево, ковер на полной скорости вошел в снеговое облако, перевернулся и кувырком понесся к земле в потоке мельчайших ледяных кристалликов, похожих на сахарный песок. Лафайет почувствовал, как Свайнхильд вцепилась в него, а ремни безопасности врезались в грудь. Снег бил ему в лицо, словно песчаный смерч…

На головокружительной скорости ковер врезался в сугроб. Лафайет попытался сесть. Вокруг него мелькали огни фонарей, двигались тени, откуда-то доносились хриплые голоса, цоканье копыт…

— Опять ты, — услышал он знакомый голос. — Как — когда — на чем — но главное, зачем? Когда я видел тебя последний раз, ты мирно спал в роскошных покоях. Что ты делаешь в этом сугробе?

О'Лири заморгал ресницами, по которым стекал растаявший снег, и, словно сквозь туман, увидел прямо перед собой озабоченное лицо Горубла-Крупкина. За ним стояли, раскрыв рты, вооруженные стражники.

— Решил незаметно скрыться, а? — сказал Лафайет срывающимся голосом. На этот раз вам это не удастся, ваше бывшее королевское величество. Я узнал тебя и знаю, что ты задумал…

Лафайет потянул за край ковра, который каким-то образом обмотался вокруг него, но тщетно — его словно накрепко связали веревками.

— По-послушай, мой мальчик, — пролепетал, запинаясь, Горубл. Он жестом приказал стражникам отойти в сторону. — Почему бы нам не договориться по-хорошему? Ведь ты неплохо устроился, к чему тебе мне мешать? Видишь ли, совсем нелегко стать простым смертным после того, как правил королевством. Будь ко мне снисходителен. Если бы ты согласился помочь мне вернуть престол в Артезии, я бы отблагодарил тебя по-королевски, можешь мне поверить. Хочешь, я отдам в полное твое распоряжение Меланж…

— Забудь об этом, — ответил Лафайет, стараясь незаметно высвободить руку. — В Артезии я имею все, что захочу. С какой стати я буду помогать тебе?

— Но здесь ты был бы полновластным хозяином всех богатств — движимого и недвижимого имущества, природных ресурсов, лесов…

— Что-о-о? Остаться в Меланже? Да ты с ума сошел! Я сплю и вижу, как бы мне побыстрее вернуться домой! Здесь не жизнь, а сплошное мучение!

Горубл хотел было что-то сказать, но передумал и внимательно посмотрел на Лафайета.

— В таком случае, — осторожно начал он, — почему бы тебе не вернуться в Артезию?

— Дело в том, что…

— Насколько я припоминаю, ты был в весьма незавидном положении, когда тебя схватили мои ребята. И вот теперь — этот странный способ передвижения… Сдается мне, что ты больше не хозяин своей судьбы. Бывший король задумчиво потер подбородок. — Я знаю, что ты — Лафайет О'Лири; я заметил у тебя на пальце перстень с изображением секиры и дракона. Больше ни у кого такого перстня нет. Но… Мальчик мой, неужели, — промурлыкал Горубл, словно тигр перед обедом, — неужели ты утратил свою бесценную способность управлять вероятностями по своему желанию? А?

— Конечно, нет. Я… я просто хотел поговорить с тобой и… и поэтому оказался здесь.

— Да, конечно… и при этом рот у тебя забит снегом, а на лбу уже появились новые шишки. Ну, что ж, отлично, сэр Лафайет: прежде чем мы продолжим нашу беседу, докажите мне свое могущество. Пусть здесь окажется маленький, удобный шатер, а в нем, скажем, походная печка и бар — мы бы могли в уютной обстановке продолжить наши переговоры.

Неуверенно хмыкнув, Лафайет ответил:

— С какой стати я буду тратить на это свое время?

— Тогда что-нибудь попроще: как насчет маленького веселого костра, вон там, под скалой… — Горубл махнул рукой в направлении белой снежной завесы.

— Зачем это все? — выдохнул Лафайет. — Тебе проще сдаться — в этом случае я замолвлю мистеру Прэтвику за тебя словечко…

Горубл склонился над ним и прошипел прямо в лицо:

— Признайся! Ведь ты ничего не можешь сделать! Ты всего-навсего ни на что не годный болван!

— Вовсе нет! — в отчаянии крикнул О'Лири. — Мои способности практически безграничны!

— Тогда для начала попробуй избавиться от этого ковра, в который ты каким-то образом завернулся!

Лафайет дернулся, изо всех сил стараясь освободиться, но все было бесполезно. Он был намертво спеленут, словно гусеница в коконе. Горубл довольно рассмеялся:

— Великолепно, просто великолепно! Я не знаю, как ты попал в основной район моих опорных пунктов, сэр Лафайет, но большого вреда ты мне не причинишь. Более того… — Он, задумавшись, закивал головой. — Мои планы приобретут дополнительное измерение, если можно так выразиться. Да, именно так. Почему бы и нет? Теперь я обладаю важными сведениями, и мне совсем необязательно задерживаться в Меланже. Почему бы мне не расширить свою империю — я мог бы включить в нее все сочетаемое множество миров… Ну, а пока вот что: где находится эта неуловимая девчонка, которую ты выкрал у меня?

— Ты ее никогда не найдешь, — ответил Лафайет.

— Какой ты, однако, скрытный! Ну, ничего, это можно легко поправить. У нас с тобой будут долгие беседы, мой мальчик. У моего вассала, герцога Родольфо, есть опытный специалист по ведению допросов, некий Гроунвельт, так он быстро развяжет тебе язык!

Стремительно развернувшись, Горубл отдал команду гвардейцам в красных мундирах: они подскочили к Лафайету и, поставив его на ноги, размотали смерзшийся ковер.

— Вот те на — дама! — ахнул один из них, увидев в складках тринадцатой модели ошеломленную и дрожащую Свайнхильд.

Горубл радостно засмеялся:

— Ну, наконец-то мне повезло! — крикнул он. — Судьба мне улыбнулась! Это знамение — знамение, ты меня слышишь?

Он так и сиял от счастья, глядя, как его слуги крепко схватили девушку за руки и поставили ее на ноги. Про ковер все, казалось, забыли. Воспользовавшись этим, Лафайет бросился к тринадцатой модели, но чьи-то руки мгновенно схватили его.

О'Лири рванулся из последних сил — и поставил ногу на запорошенный снегом ворс ковра.

— Домой, — скомандовал он, обращаясь к входной схеме приемника. Полная скорость и никаких отклонений от курса.

При этих словах ковер развернулся, обдав Лафайета фонтаном ледяных кристаллов, подпрыгнул на шесть футов и неподвижно повис в воздухе. Когда же пришедший в себя от удивления гвардеец попытался схватить его, он взмыл вверх и скрылся в снежном буране.

— Он заколдован! — вскрикнул гвардеец, отскакивая в сторону.

— Глупости! — отрезал Горубл. — Наверняка еще одна штучка из «Аякса». Так значит, ты заодно с этими умниками, сэр Лафайет? А? Ну ничего: я разделаюсь с ними, как, впрочем, и со всем этим отсталым герцогством!

— Кишка тонка! — ответил Лафайет. — Твои планы захватить Артезию провалились, провалится и этот!

— Связать их и положить на лошадей! — приказал Горубл капитану гвардейцев. — Ночь на морозе и день на дыбе научат тебя хорошим манерам!

— Вот ты и вернулся, приятель, — радостно обратился к О'Лири специалист по физическому воздействию герцога Родольфо. Гвардейцы бросили полуживого Лафайета на деревянную скамью около очага, в котором лежали наготове с полдюжины раскаленных докрасна щипцов.

— М-м-м-н-н-н-г-г-г, — промычал Лафайет сквозь стиснутые зубы. Согреться хоть немного, пусть даже у меня обгорят пятки.

— Пожалуйста, пожалуйста, дружище. Ну, так на чем же мы остановились прошлый раз? — Гроунвельт потер ладонью щетинистый подбородок — звук, раздавшийся при этом, напоминал треск разрываемого брезента. — Мы могли бы начать со щипцов, как ты сам предложил. Быстренько восстановим кровообращение, а потом как следует разомнем суставчики на дыбе. Ну, что ты об этом думаешь?

— Весьма продуманная программа, — пробормотал Лафайет. — Но нельзя ли сначала посильнее развести огонь?

— Вот это мне нравится! Хотя, может, ты захочешь испытать новое оборудование? Я его только на днях получил. Отличный гидравлический пресс для обработки суставов, весь на роликовых подшипниках! Универсальная штучка: прекрасно действует как на тазобедренные суставы, так и на суставы пальцев. Впрочем, пресс и автоматическую машину по сдиранию кожи мы лучше прибережем напоследок — их воздействие необратимо. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит? Ведь мы не хотим расстаться с тобой, прежде чем ты заговоришь. Герцог очень хочет получить от тебя кое-какие сведения.

— Герцог тут ни при чем! — уточнил Лафайет. — Это негодяй Крупкин надеется выпытать у меня нужную ему информацию. Послушай, Гроунвельт, как верный подданный герцога Родольфо, ты должен бороться с Крупкиным, а не помогать ему. Ведь он хочет захватить вашу страну и превратить ее в плацдарм для нападения на Артезию!

— Ох уж эта мне политика! — вздохнул Гроунвельт. — Знаешь, она меня никогда особенно не интересовала. Правители приходят и уходят, а опытный специалист остается…

— Неужели в тебе нет ни капли патриотизма? — с возмущением спросил О'Лири. — Этот человек — маньяк! Он ограбит Меланж: лишит его продовольственных запасов, оружия, природных ресурсов и… и…

— Да, да, конечно. Только вот нам пора начинать. Но ты можешь говорить, пока я работаю. Давай-ка, снимай рубашку и становись вот сюда: мне нужно привязать тебя, прежде чем мы приступим к делу.

— А… а можно мне еще минутку погреть ноги?

— Неплохая мысль. Дай я сниму с тебя сапоги, и мы закрепим лодыжки в оптимальном положении. Слишком близко — будет много дыма, а слишком далеко — ты не почувствуешь в полной мере…

— Постой, постой! Я тут немного подумал и решил все тебе рассказать все, что тебя интересует. Не утруждай себя! — поспешно предложил О'Лири. Вот только с чего начать? С того момента, как я очутился на крыше ветряной мельницы две недели назад? Или три недели? А может быть, раньше, с того времени, когда у меня было все, что только можно пожелать, а мне этого было мало? Или…

— Эй, приятель, не торопись! — прошептал, нервно озираясь по сторонам, Гроунвельт. — Ты что же, хочешь, чтобы я лишился работы?

— Вовсе нет, просто этим вечером мае хочется поговорить…

— Да ты что? Сейчас утро. Ты, малый, перепутал все на свете.

— Утро, вечер — какая разница? Я люблю поговорить и ночью, и днем. Ну, так вот…

— Ш-ш-ш! — СФВ приложил толстый палецк красным губам. — Ты меня погубишь! Я потеряю из-за тебя самое лучшее место при дворе герцога! Вот ты сейчас все выболтаешь, и я даже не успею дотронуться до тебя щипцами, а потом пойдут разговоры о сокращении лишних штатных единиц. В моем возрасте мне никак нельзя попасть под сокращение, понятно? Поэтому, будь добр, заткнись, ладно?

— Давай… давай вот что сделаем, — начал Лафайет, не спуская глаз с дымящихся щипцов, зажатых в волосатом кулаке палача. — Ты немного отдохнешь, а я тем временем постараюсь помолчать — займусь йогой. Это поможет мне сосредоточиться и по достоинству оценить твое мастерство.

— Вот это ты здорово придумал! Молодец!

— Я рад, что тебе понравилось мое предложение, Гроунвельт! Всегда готов помочь тебе. Кстати, ты случайно не знаешь, что стало с молодой леди, которая прибыла в замок одновременно со мной?

— Ах, с этой! Знаю, конечно. Ее отмыли, и она оказалась совсем недурна! Я видел, как наши ребята отвели ее к экономке. Похоже, что у принца Крупкина есть на нее какие-то виды. — Гроунвельт хитро подмигнул.

— Негодяй, — прорычал сквозь зубы Лафайет. — Гроунвельт, ведь ты порядочный человек неужели ты и пальцем не пошевелишь, чтобы остановить этого беспринципного мерзавца, который обделывает свои делишки прямо у тебя над головой?

СФВ сочувственно вздохнул:

— Да, молодо-зелено. Вы, молодые, хотите изменить к лучшему весь мир. Но вот беда: когда становишься старше, начинаешь понимать, что все не так-то просто. Вот я, к примеру: довольствуюсь своим делом, горжусь своим мастерством. Я всю душу вкладываю в своих подопечных, и мне никогда не бывает стыдно за свою работу. Я ее делаю на совесть! Кстати, о работе: не пора ли вам начинать? В любую минуту может пожаловать старина Родольфо; захочет узнать, как наши успехи…

— Я уже здесь, — раздался холодный голос.

СФВ быстро обернулся — на пороге стоял герцог Родольфо и недовольно оглядывался вокруг.

— Ох, и напугали же вы меня, ваша светлость, — воскликнул Гроунвельт. Что это за привычка у вас такая — незаметно подкрадываться к людям! Я уж, право, и не знаю, смогу ли продолжать работу.

Он поднял руки, словно желая убедиться, что они не дрожат.

— Да перестань ты! — резко перебил его Родольфо. — Его высочество решил удостоить тебя своим посещением. Поэтому возьми себя в руки и постарайся произвести на него хорошее впечатление.

Услышав в коридоре приближающиеся шаги, герцог обернулся.

— Сюда, дорогой принц, — сказал он с деланной улыбкой. Никаких особых удобств здесь нет, но вот оборудование…

— Да, да, конечно, — нетерпеливо перебил его Крупкин, входя в подземелье в сопровождении двух слуг, которые, казалось, были готовы на ходу вылизать ему башмаки. Он окинул внимательным взглядом камеру и, заметив Лафайета, пробормотал что-то сквозь зубы.

— Рули, оставь нас одних, — небрежно приказал он. — И захвати с собой слуг, они мне ужасно надоели, — добавил он, отпихнув лакея, который хотел было расправить складки его одежды. — А ты останься, — обратился он к Гроунвельту.

— Но я не показал вам наши новые орудия пыток… — запротестовал Родольфо.

— Ты можешь нас покинуть! — рявкнул Крупкин-Горубл.

При этих словах герцог и слуги поспешили удалиться. Принц подошел к О'Лири, который встал на ноги при его приближении. Бывший король осмотрел его с ног до головы, потом бросил взгляд на перстень с изображением секиры и дракона. Заложив пальцы за широкий пояс, украшенный драгоценными камнями, он оттопырил нижнюю губу.

— Итак, сэр Лафайет, — начал он, понизив голос, чтобы СФВ, возившийся в дальнем конце подземелья с испанским сапогом, не мог их слышать. Последний шанс. Без твоих прежних способностей ты не представляешь для меня особой ценности. Тем не менее, твоя помощь могла бы мне пригодиться. Я провел несколько часов, обдумывая свои перспективы, и пришел к выводу, что планы, которые я намеревался осуществить, весьма незначительны. Завоевать Меланж! Да кому он нужен! Как ты правильно отметил, здесь не жизнь, а мучение. Но твое появление открыло передо мной новые горизонты. Из-за твоего вмешательства я потерял Артезию, а теперь ты поможешь мне вернуть ее.

— Не говори ерунду, — устало сказал О'Лири. — После того что ты попытался сделать с Адоранной, люди забросают тебя камнями на улице. Конечно, если тебе удастся вернуться в Артезию, в чем я сильно сомневаюсь.

Горубл ткнул О'Лири пальцем в грудь:

— Оставь свои сомнения, сэр Лафайет. Эта часть плана самая простая. Всего час назад я направил заказ нашим общим друзьям со специализированного завода «Аякс». Полагаю, что в течение нескольких дней они доставят сюда корабль «Травелер».

— Тебя ждет большое разочарование. Они лишили тебя кредита, так что доставки не будет.

— Вот как? — промурлыкал Горубл-Крупкин, вертя в пальцах булавку с драгоценным камнем, которая украшала его воротник. — Ну, что ж, я думаю, что в скором времени в мое распоряжение поступят новые денежные средства от моего дорогого друга герцога Родольфо.

Что же касается возможной враждебности со стороны жителей Артезии, то она рассеется, как утренний туман, как только принцесса Адоранна публично объявит, что слухи, ранее распускаемые обо мне, были злостной клеветой, исходившей от врагов государства, что на самом деле я ее единственный благодетель и что она отказывается в мою пользу от престола, исходя из интересов государства, так как я обладаю большим опытом и мудростью.

— Она этого никогда не сделает, — уверенно сказал О'Лири.

— Возможно, возможно, — согласился Горубл, кивая головой. — Но вот некая особа по имени Свайнхильд сделает.

— При чем тут Свайнхильд… — начал было О'Лири и осекся. — Неужели… неужели ты хочешь выдать Свайнхильд за Адоранну?

Он снисходительно улыбнулся:

— Опомнись, Горубл. Свайнхильд — милая девушка, но она никого не сможет обмануть.

Горубл повернулся и приказал что-то Гроунвельту. Тот подошел к двери и, высунув голову, передал приказ дальше. Послышался звук приближающихся шагов. СФВ отступил в сторону и с изумлением уставился на стройную, изящную женщину, которая неуверенно вошла в подземелье. Вошедшая была воплощением женского очарования. Лафайет не мог отвести глаз от изумительного платья, украшенного драгоценными камнями; от грациозной головки, которую обрамляла аура золотых волос.

— При…принцесса Адоранна! — только и смог выговорить он. — Что… как…

— Лейф! С тобой все в порядке, дорогуша? — раздался знакомый голос Свайнхильд.

— Нам придется поработать над ее манерой выражаться, прежде чем она выступит публично, — заметил Горубл. — Но это уже детали.

— Свайнхильд! Неужели ты поможешь этому мошеннику осуществить его грязные планы? — взволнованно спросил Лафайет.

— Он… он сказал, что если я откажусь… то он сделает из тебя котлету. Ну, вот я и решила, Лейф…

— Довольно! Уведите ее! — заорал, побагровев, Горубл.

Пока Гроунвельт с низким поклоном провожал Свайнхильд, Горубл стремительно повернулся к О'Лири.

— Девка лжет, — прорычал он. — Она сама ухватилась за возможность стать принцессой — спать на шелковых простынях, есть на золоте! Еще бы какая-то кухарка!

— А что же станет с настоящей Адоранной?

— Я обнаружил определенную симметрию в межконтинуумных перемещениях, с хитрой улыбочкой начал Горубл. — Бывшая принцесса окажется в Меланже в роли посудомойки. И поделом ей — как она посмела захватить престол!

Горубл довольно потер руки:

— Да, мой мальчик, с твоим появлением передо мной открылись новые перспективы. Сначала я хотел заманить леди Андрагорру в ловушку, чтобы держать в руках герцога Родольфо, который не желал оценить по достоинству мудрость моего плана. Но теперь все изменилось! Она будет всего-навсего пешкой в моей игре, она и этот безмозглый Родольфо. Их присутствие поможет осуществлению моих планов. Кстати, тебе тоже отводится маленькая роль.

Его лицо приняло жестокое выражение.

— Помоги мне — добровольно, — и ты сохранишь свое завидное положение при дворе. Если же ты откажешься, то я придумаю тебе такую казнь, от которой у тебя волосы на голове станут дыбом!

— Да ты окончательно спятил, если решил, что я соглашусь помогать тебе!

— Вот как? Очень жаль. А я-то собирался отдать женщин в твое полное распоряжение, после того как они сослужат свою службу. Но, увы, теперь они, очевидно, окажутся в гареме другого, боже преданного слуги.

— Ты не сделать этого!

— Сделаю, — ответил Горубл и помахал пальцем у него перец носом. Беспощадность — вот залог успеха, мой мальчик. Я это хорошо усвоил. Если бы я в свое время избавился от двух младенцев — принцессы Адоранны и некоего принца Лафайета, — у меня не было бы всех этих неприятностей.

— Я не буду помогать тебе! — выкрикнул Лафайет. — Давай, действуй! Центральная вычислит тебя, и тогда…

Горубл рассмеялся:

— Не вычислят, мой дорогой мальчик! В том-то и прелесть плана! Признаю, что долгое время опасность вмешательства Центральной сдерживала игру моего воображения. Но новое уравнение энергий сводит такую возможность к нулю. При взаимном перемещении людей энергетические уравнения остаются неизменны. В матрице вероятностей не возникнет несоответствия, ничто не привлечет внимания Центральной к мирной Артезии, одному-единственному континууму среди миллиона других. Поверь мне, я знаю, что говорю. Ведь я раньше был инспектором по континуумам! Нет, от Центральной тебе помощи ждать нечего. Лучше последуй моему совету и помоги мне. А уж я в долгу не останусь!

— Пошел ты к черту! — в сердцах ответил Лафайет. — Без меня Свайнхильд никогда не согласится помочь тебе, а без нее все твои планы рухнут.

— Ну что ж, делай, как знаешь, — сказал Горубл с самодовольной улыбкой. — Я хорошо отношусь к тебе, мой мальчик, и только поэтому сделал это предложение. Но в моем распоряжении есть и другие средства или — как бы это поточнее сказать? — лица.

— Неправда! — закричал Лафайет. — Ты думаешь, что сможешь выдать леди Андрагорру за Дафну, не так ли? Но я-то знаю, что она в полной безопасности.

— Неужели?

Горубл широко зевнул и повернулся к Гроунвельту.

— Нам не потребуются твои услуги, — обратился он к палачу. — Тебе не придется выяснять у этого изменника, где находится леди Андрагорра. Полчаса назад она и ее спутник были схвачены. Они будут доставлены сюда с минуты на минуту. А этого предателя можешь бросить к Прожорливому Горогу. Он, как мне известно, не ел несколько дней и не откажется от хорошего обеда.

— Ну вот, мне опять не повезло, приятель, — печально заметил Гроунвельт; он вел закованного в цепи Лафайета по еле освещенному коридору. — Я всегда знал, что у меня есть враги при дворе. И кому я там мог помешать? Да я в жизни никого и пальцем не тронул, разве что по долгу службы. И вот тебе награда за преданность.

Он взглянул в темноту сквозь толстые прутья решетки:

— Отлично, он спит у себя в берлоге. Значит, мне придется использовать электрическую дубинку, чтобы не дать ему выскочить, когда я открою дверь. Знаешь, у меня душа переворачивается, когда бьют бессловесную тварь.

Из клетки чудовища на Лафайета повеяло сыростью; на полу он разглядел соломенную подстилку и разбросанные кости. Невольно попятившись, он пролепетал:

— Послушай, Гроунвельт, ведь мы с тобой старые друзья, не так ли? Почему бы тебе не проводить меня назад в камеру? Герцог ничего не узнает…

— Как? А Горог опять останется без обеда? Да как же тебе такое в голову пришло? Стыдись, приятель!

Отперев дверь, СФВ приоткрыл ее ровно настолько, чтобы впихнуть Лафайета. О'Лири изо всех сил уперся каблуками, но железная лапища Гроунвельта протолкнула его в зловонную камеру. Дверь с грохотом захлопнулась у него за спиной.

— Ну, пока, приятель, — сказал СФВ, запирая замок. — Ты мог бы стать отличным клиентом. Жаль, что мне так и не удалось поработать с тобой.

Когда его шаги стихли, из отверстия в стене камеры послышалось глухое, грозное ворчание. Лафайет отскочил в сторону от входа в берлогу — судя по ее размерам, там вполне мог бы притаиться взрослый тигр. Из темноты на него сверкнули красноватые глаза. Потом показалась голова — но не клыкастая морда медведя или тигра, а узколобое, заросшее черной щетиной и покрытое слоем грязи лицо некоего подобия человека. Опять послышалось глухое ворчание.

— Извиняюсь, — раздался хриплый, низкий голос. — Я так давно не ел, что у меня внутри кишки марш играют.

О'Лири попятился. За головой появились широкие плечи и туловище, похожее на бочку. Великан распрямился и, отряхнув пыль с колен, принялся разглядывать Лафайета.

— Эй, послушай, — пророкотал голос, — да ведь я тебя знаю! Ты тот самый парень, которого я перевозил сюда с премиленькой девчонкой! Она еще ударила меня веслом по голове.

— Кранч! — ахнул Лафайет. — А ты-то как здесь очутился? Я думал, это клетка Прожорливого Горога…

— Да, верно, я дерусь под этим именем. Ребята герцога схватили меня по доносу одного бродяги, когда я приехал в город, чтобы найти тебя. Я пытался отбиться от этих олухов, но потом приустал, и они свалили меня, набросившись с двух сторон разом. А потом еще трахнули дубинкой по башке.

Великан осторожно ощупал затылок.

— Ты хотел меня найти? — переспросил О'Лири, прижимаясь к стене. Ему вдруг стало трудно дышать, словно в горле у него застрял биллиардный шар. — За-зачем это?

— Чтобы отдать тебе должок, приятель, вот зачем. Я не из тех, кто забывает такие вещи.

— Послушай, Кранч, я единственный кормилец двух незамужних тетушек, пролепетал О'Лири срывающимся голосом. — Только не это! После всего, что я пережил, встретить конец в этой берлоге!

— Чего-чего? Это не конец, малыш, а только начало, — прорычал Кранч. Мой должок не так-то просто будет отдать.

— Что я тебе такого сделал? — простонал О'Лири.

— Дело не в том, что ты сделал, приятель, а в том, чего ты не сделал.

— Не сделал?

— Вот именно. Ты не выбросил меня из лодки, хотя запросто мог это сделать. Ты не думай, что я был оглушен; я все слышал: как твоя милашка предложила бросить меня акулам и как ты вступился за меня. Сказал, что я без сознания и потому, мол, нельзя меня бросать в озеро.

— И… и вот теперь ты меня хочешь отблагодарить?

— Совершенно верно, малыш.

Великан потер рукой живот, из которого опять послышалось урчание.

— Да, я чертовски проголодался!

Лафайет зажмурился.

— Хорошо, — прошептал он. — Начинай поскорее, не то я не выдержу и закричу Гроунвельту, что я передумал.

— О чем ты, парень?

— Ну, давай, ешь меня, — выдавил из себя Лафайет.

— Что-о-о? Есть тебя? — переспросил Кранч. — Да ты что, приятель! Ты меня, видать, не понял. Как я могу съесть человека, который спас мне жизнь?

О'Лири приоткрыл один глаз.

— Так ты не растерзаешь меня на куски?

— Зачем бы это мне понадобилось?

— Неважно, — сказал Лафайет, съезжая по стене на пол. Он с облегчением вздохнул и пробормотал:

— На некоторые вопросы лучше не отвечать.

Отдышавшись немного, О'Лири взглянул на великана, который озабоченно разглядывал его с высоты своего гигантского роста.

— Послушай, если ты действительно хочешь меня отблагодарить, придумай, как нам отсюда выбраться.

Кранч почесал затылок пальцем, который был не меньше ручки молотка.

— Надо подумать…

— Что, если сделать в стене проход? — предложил О'Лири, ковыряя известку между каменными плитами. — Но нам не обойтись без стальных инструментов… И к тому же на это ушли бы годы.

Он оглядел темную камеру:

— Может, в потолке есть люк…

Кранч отрицательно покачал головой:

— Я уж неделю задеваю башкой за этот потолок. Он сделан из дубовых досок толщиной в четыре дюйма.

— Ну… тогда пол…

— Каменные плиты толщиной в шесть дюймов.

Минут десять Лафайет осматривал пол, стены и дверь камеры, а затем прислонился к решетке.

— Ну, что ж, — сказал он без всякой надежды, — приходится признать, что я проиграл. Крупкин заставит Свайнхильд делать то, что ему надо; Адоранна очутится здесь, в Порт-Миазме, и станет мыть грязные горшки; Горубл захватит Артезию, а Дафна… Дафна, скорее всего, тоже окажется здесь, после того как леди Андрагорра попадет в Артезию. И если она не достанется Родольфо, то ее получит Счастливчик Лоренцо. Или Долговязый Ланселот…

— Эй… Я кое-что придумал, — начал Кранч.

— Лучше ляг и поспи, Кранч, — без всякого интереса отозвался О'Лири.

— Да, но…

— И хватит думать об этом — все равно никакого толку. Знаешь, может, было бы лучше, если б ты в конце концов разорвал меня на части.

— А все-таки, что, если…

— Иначе и быть не могло. Ведь я только и делаю, что сижу по тюрьмам с тех самых пор, как попал в Меланж. Я бы мог догадаться, что окончу свои дни в одной из них.

— Конечно, это не бог весть что, но почему бы не попробовать? проговорил Кранч.

— О чем это ты? — безразлично спросил О'Лири.

— Да все о том же, о моем плане.

— Ну хорошо, рассказывай.

— Так вот что я придумал… Вот только вряд ли тебе понравится: у меня все слишком просто, без всяких там хитрых подземных ходов.

— Выкладывай, Кранч.

— Ну, так вот… Ты уж только не суди меня слишком строго… Просто я подумал, что, если сорвать дверь с петель?

— Что, если со… — Лафайет повернулся и посмотрел на тяжелую стальную решетчатую дверь. Он невесело рассмеялся.

— Ну что ж, попробуй.

— Ладно.

Кранч шагнул вперед и схватился за толстые прутья. Набрав в грудь воздуха, он поднатужился: послышался легкий скрежет металла, потом громкий треск. Кусок каменной плиты отлетел от стены и упал на пол. С оглушительным скрежетом, как если бы столкнулись два «роллс-ройса», решетка поддалась, прогнулась внутрь и слетела с петель. Кранч с грохотом отбросил ее в сторону и отер ладони о кожаные штаны.

— Вот и все, приятель, — сказал он. — Что дальше?

В одно мгновение освободив Лафайета от кандалов, Кранч направился вслед за ним по освещенному факелами коридору. Из-за решеток камер к ним тянулись руки грязных, взлохмаченных узников с горящими глазами. Однако камера пыток была пуста.

— Не повезло, — сказал Лафайет. — Я рассчитывал на помощь Гроунвельта.

— Глянь-ка, какие удобные, — сказал Кранч, подбрасывая на ладони остро отточенные ножницы, предназначенные для обрезания ушей и носов. — Как раз для меня — будет чем ногти стричь.

— Послушай, Кранч, — перебил его О'Лири. — Нам необходим план действий. Если мы будем бродить по коридорам, нас в конце концов схватят и снова бросят в камеру. Во дворце полным-полно гвардейцев: стражники Родольфо плюс вооруженный отряд Горубла. Мы должны как-то отвлечь их внимание, чтобы я смог незаметно выкрасть Свайнхильд и леди Андрагорру у них из-под носа.

— Эй, вы! — закричал кто-то пронзительным голосом в одной из камер. — Я требую адвоката! Я хочу видеть американского консула! Я имею право позвонить по телефону!

— Это наверняка Лоренцо!

Лафайет бросился к камере, откуда доносились крики. К своему удивлению, он увидел молодого человека с вандейковской бородкой, аккуратно подстриженными усиками и прической, как у Эдгара По. На нем была рубашка с высоким воротничком времен Наполеона. Холеными руками он изо всех сил тряс решетку.

— Эй, ты… — начал было он. — Послушай, мы с тобой не встречались раньше?

— Лоренцо? — Лафайет пристально вглядывался в своего собеседника. Значит, тебя все-таки схватили? При вашей последней встрече ты преспокойно бросил меня в беде и смылся, во, видимо, далеко убежать тебе не удалось. Скажи-ка на милость, откуда у тебя взялась борода? И зачем ты так вырядился?

— Переставь молоть ерунду, — перебил О'Лири заключенный. Его неприятная манера разговаривать была хорошо знакома Лафайету по темной камере в Стеклянном Дереве. — Меня зовут Лафкадио. Впрочем, это тебя не касается. А все-таки, кто ты такой? Готов поклясться, что мы где-то встречались…

— Сейчас не время препираться, — прервал его Лафайет. — Нам с Кранчем удалось бежать. Я хочу попытаться освободить леди Андрагорру, но…

— Очевидно, ты имеешь в виду Синтию. Значит, ты тоже замешан в этом дурацком заговоре? Ну подожди, ты мне за это заплатишь! И не смей приближаться к моей невесте…

— Я думал, что ее зовут Беверли. Впрочем, это неважно. Если мы освободим тебя, согласишься ли ты помочь мне отвлечь внимание гвардейцев?

— Освободите меня! — заорал бородатый узник. — А уж потом мы обо всем договоримся.

— Кранч, — позвал Лафайет. — Займись, пожалуйста, этой дверью.

Он направился дальше по коридору. Большинство заключенных спали на соломенных подстилках, во некоторые провожали его настороженными взглядами.

— Эй, послушайте, — прокричал он. — Нам удалось освободиться. Обещаете ли вы помочь нам — напасть на стражников, бегать по коридорам, орать, крушить все на своем пути, — если мы освободим вас?

— Идет, приятель!

— Договорились!

— Мажешь рассчитывать на меня!

— Отлично.

Лафайет кинулся назад, чтобы дать указания Кранчу. Минуту спустя великан принялся деловито выламывать решетки камер. Заросшие бродяги в лохмотьях всех видов столпились в камере пыток. Лафайет заметил Лоренцо, теперь уже без бороды. Он протиснулся к нему:

— Слушай, нам надо действовать вместе…

Он запнулся, глядя на своего бывшего товарища по камере, который в свою очередь озадаченно смотрел на него. О'Лири вдруг подумал, что ему впервые по-настоящему удалось рассмотреть лицо Лоренцо.

— Эй, — пробасил Кранч, — я думал, ты вон туда пошел…

Он остановился:

— Хм-м.

Он недоуменно перевел взгляд с Лафайета на его собеседника.

— Похоже, у меня с головой что-то не в порядке… Кто ж из вас двоих мой приятель, с которым я сидел в камере?

— Я Лафайет, — ответил О'Лири. — А это — Лоренцо…

— Ничего подобного, меня зовут Лотарио, и я никогда в жизни не видел этого питекантропа.

Он смерил взглядом Кранча.

— Ты чего ж не сказал мне, что у тебя есть брат-близнец? — спросил Кранч.

— Брат-близнец? — разом переспросили Лафайет и Лотарио.

— Ну да. И вот еще, приятель: с чего это ты нацепил на себя этакие штаны из кожи и сапоги? Удивить меня решил, что ли?

Лафайет присмотрелся повнимательнее к Лоренцо — или Лотарио: на нем был облегающий дублет, плащ из узорчатой парчи и рубашка с оборками — все не первой свежести.

— Он совсем на меня не похож, — возразил он негодующе. — Ну, может, есть некоторое поверхностное сходство… Но у меня нет этого бездумного выражения лица, этого беспомощного взгляда…

— Что? Я похож на тебя? — воскликнул его собеседник. — Да кто тебе дал право оскорблять меня? Так, где здесь ближайшее отделение королевской почты? Я немедленно направлю сообщение нашему пресс-атташе, и уж он-то мигом наведет порядок в этом сумасшедшем доме!

— Ты здесь! — прокричал кто-то, перекрывая шум толпы. — Лафайет!

О'Лири обернулся. К нему пробирался, размахивая руками, молодой человек, как две капли воды похожий на его собеседника. Вот только одет он был по-другому. Лафайет оглянулся — человек, назвавшийся Лотарио, исчез в толпе.

— Ты-то как здесь очутился? — спросил, подходя ближе, Лоренцо. — Я рад, что ты на свободе. Послушай, я так и не успел поблагодарить тебя за то, что ты спас меня от гвардейцев Крупкина. Бедняжка Беверли рассказала мне все, что произошло. Она была так потрясена случившимся, что даже забыла, как меня зовут…

— А как тебя зовут? — перебил его Лафайет, чувствуя, что начинает сходить с ума.

— А? Ну, разумеется, Лоренцо.

— А как… — Лафайет перевел дух. — Как твоя фамилия?

— О'Лири. А что? — ответил Лоренцо.

— Значит, Лоренцо О'Лири, — пробормотал Лафайет. — Почему бы и нет? Ведь у Адоранны, Дафны, Йокабампа и Никодеуса есть двойники. Должен он быть и у меня.

12

— Эй, ребята! — громовой голос Кранча заставил очнуться двух оцепеневших О'Лири. — Нам пора двигаться, а не то мы пропустим все на свете.

Лафайет огляделся: вокруг них никого не осталось, освобожденные узники, прихватив расставленные в камере орудия пыток, с оглушительным ревом бежали по коридору.

— Знаешь, Лоренцо, мы потом уточним, кто есть кто, — проговорил он, стараясь перекричать шум удаляющейся толпы. — Главное сейчас — освободить Свайнхильд и леди Андрагорру, которые оказались в лапах Горубла. Для тебя это Крупкин. У него дьявольский план — захватить Артезию, и что самое ужасное, похоже, ему это удастся. Мне теперь понятно, почему он не особенно переживал, когда я отказался помочь ему, он вполне мог использовать тебя, добившись помощи Свайнхильд. Впрочем, не будем об этом. Я хочу попытаться проникнуть в покои Родольфо и рассказать ему обо всем. Возможно, еще не слишком поздно, и нам удастся расстроить планы Крупкина. Ты мог бы помочь мне. Если нас будет двое, одному наверняка повезет. Я тебе все объясню по дороге. Ну, что скажешь?

— Я согласен. Ты, видимо, разбираешься в том, что здесь происходит. Но учти — забудь о Беверли.

— А я-то думал, ее зовут Синтия, — пробурчал Лафайет.

Прихватив из камеры пыток пару крепких дубинок, они поспешили за Кранчем. Неожиданно впереди послышались испуганные крики и шум завязавшейся драки, которые явственно свидетельствовали о том, что заключенные встретились с дворцовой стражей.

— За мной, — крикнул Лафайет, устремляясь в боковой коридор. — Мы их обойдем и поднимемся по боковой лестнице.

— Слушай, а какую же роль во всем этом играешь ты? — задыхаясь, спросил на бегу Лоренцо.

— Да никакую, — заверил своего двойника Лафайет. — Я спокойно жил в Артезии, занимаясь своими делами, как вдруг раз — и я в Меланже. А потом ни с того ни с сего на меня посыпались обвинения…

Он свернул на боковую лестницу, ведущую вверх.

— Полагаю, это случилось по твоей вине — они приняли меня за тебя. Ты, должно быть, неплохо поработал, судя по тому, как стражники набросились на меня.

— Я сначала не заметил никакого подвоха, — проговорил, тяжело дыша, Лоренцо. Он с трудом поспевал за Лафайетом, а за ними пыхтел Кранч. Крупкин… пообещал отправить меня домой… и оставить в живых… если я выполню его поручение. Я должен был проникнуть… в покои леди Андрагорры… и договориться о свидании. Ну… я перемахнул пару стен… дал пару взяток… и в конце концов попал к леди Андрагорре. Но потом… я увидел, что это Беверли. Нам не удалось поговорить… но я передал ей записку, в которой назначал свидание в охотничьем домике… все, как планировал Крупкин. Но дальше я намеревался… кое-что изменить… в сценарии…

— Вот только Крупкин обвел тебя вокруг пальца, — докончил Лафайет. — Я не знаю, как ему удалось доставить тебя в Меланж… но вряд ли он отправил бы тебя обратно… в Соединенные Колонии…

С лестничной площадки они выбежали в широкий коридор. Со всех сторон до них доносился шум драки.

— Так — я думаю, нам сюда, — проговорил Лафайет.

Но не успели они сделать и нескольких шагов, как сзади раздался дикий вопль. Лафайет обернулся: Кранч схватился за голову и бросился назад, к лестнице.

— Ах вы мерзавцы! — взревел он, кидаясь вниз по ступенькам.

— Кранч, — крикнул Лафайет, но великан уже исчез. Секунду спустя внизу раздался страшный грохот, за которым последовал шум рукопашной схватки.

— Мы не можем здесь оставаться, — сказал Лоренцо и кинулся к парадной лестнице в конце коридора. Лафайет последовал за ним. На лестничную площадку неожиданно выскочил гвардеец в малиновой ливрее и прицелился в них из мушкета.

— Не вздумай стрелять, идиот! — завопил Лоренцо. — Ты испортишь обои!

Часовой испуганно заморгал — в то же мгновение двое беглецов налетели на него. Гвардеец упал под оглушительный грохот мушкета, который разрядился в потолок, расписанный цветочными узорами.

— Я же сказал тебе, чтобы ты не портил обои, — крикнул Лоренцо, перепрыгивая через гвардейца и устремляясь вверх по лестнице.

Они поднялись еще на два пролета и очутились в коридоре, устланном ковром. К счастью, стражников нигде не было видно. Звуки драки сюда почти что не доносились. Они остановились перевести дух.

— Лоренцо, с герцогом говорить буду я, — начал Лафайет. — Мы с Руди старые приятели…

В противоположном конце коридора распахнулась дверь: в сопровождении четырех могучих гвардейцев в малиновых ливреях появилась маленькая напыщенная фигурка Крупкина-Горубла. Обернувшись, он крикнул через плечо:

— Это приказ, а не просьба, Руди. Через полчаса ты и твои министры должны собраться в Большом бальном зале. Ты публично утвердишь мои указы о мобилизации, комендантском часе, военно-полевых судах и введении продуктовых карточек. В противном случае я повешу тебя на стене твоего собственного замка!

Бывший король Артезии поправил отделанную горностаем мантию и удалился в сопровождении своих телохранителей.

— Похоже, на помощь Крупкина вам рассчитывать не приходится, — заключил Лоренца. — Какие будут предложения?

Лафайет нахмурился, закусив нижнюю губу:

— Ты случайно не знаешь, где находится этот бальный зал?

— Двумя этажами выше, в южном крыле.

— Я так и думал; судя по звукам бьющегося стекла, там сейчас самое пекло.

— Ну и что из этого? — спросил Лоренцо. — Нам следует держаться подальше. Лучше попробуем пробраться в покои к Беверли и выкрасть ее, пока политики играют в свои игры.

— У меня есть причины полагать, что Даф… я хотел сказать, леди Андрагорра, будет в бальном зале. А с нею и Свайнхильд. Это входит в планы Горубла. Мы должны остановить его, пока не поздно!

— Но как? Ведь нас только двое. Что мы можем сделать против вооруженных гвардейцев, которые заполнили весь дворец?

— Не знаю, но мы должны попытаться что-то сделать! Пошли, нельзя тереть ни минуты!

Из тридцати минут, отведенных Родольфо, прошло двадцать пять. Лафайет с Лоренцо притаились на дворцовой крыше. В тридцати футах под ними светились окна бального зала, из которого ухе доносились приглушенные звуки оживленных разговоров. Через несколько минут здесь должны были произойти важные события.

— Ну что ж, — начал Лафайет, — кто спускается первым: ты или я?

— Мы оба разобьемся, — ответил Лоренцо, перегнувшись через парапет. Карниз отступает от стены на три фута. Невозможно…

— Хорошо, я буду первым. Если я… — Лафайет запнулся, — если я сорвусь, ты будешь действовать в одиночку. И помни — леди Андрагорра, то есть Беверли, рассчитывает на тебя.

Он сея верхом на парапет, идущий по краю крыши, и, стараясь не глядеть вниз, приготовился спускаться.

— Погоди! — остановил его Лоренцо. — Металлический край крыши может перетереть веревку. Нужно что-нибудь подложить под нее…

— Вот, возьми! — Лафайет сиял яркий камзол, полученный от служащих «Аякса», сложил его и подложил под веревку, которую они прихватили из кладовки на чердаке.

— И потом, нам нужны рукавицы из толстой кожи, — начал перечислять Лоренцо, — и наколенники, и ботинки с шипами…

— Конечно. А еще неплохо бы иметь страховой полис на кругленькую сумму, — добавил Лафайет. — Но поскольку ничего этого у нас нет и не будет, пора действовать. Медлить больше нельзя.

Стиснув зубы, он ухватился за веревку и соскользнул в черную бездну.

Ветер будто когтистой лапой ударил его в спину. Он отчаянно попытался упереться ногами в стену, до которой было три фута. Грубая веревка врезалась ему в ладони, словно колючая проволока. Он осторожно спустился почти что к самому окну. Нога его ударилась о стену — раздался грохот, который, как показалось Лафайету, мог бы разбудить целое графство. Стараясь не замечать боли в руках и сосущего чувства под ложечкой, забыв о зияющей под ним бездне, Лафайет опустился еще немного и оказался как раз между двумя окнами. Из зала до него долетали обрывки разговоров; слышалось шарканье ног.

— …не могу понять, что все это значит, — воскликнул тенор. — Но полагаю, что мне наконец-то решили пожаловать звание Почетного сквайра, ухаживающего за ногтями его светлости.

— Пора бы утвердить мое назначение Почетным парикмахером, отвечающим за усы его светлости, — возразил звучный баритон. — Однако какой странный час для церемонии…

— Поскольку у его светлости нет усов, тебе придется долго ждать, Фонтли, — заметил ядовитый голос. — Но посмотрите-ка: вот и они…

— Эй, у тебя там все в порядке? — послышался сверху шепот Лоренцо.

Лафайет вытянул шею, но ничего не увидел, кроме нависавшего над ним темного карниза.

Между тем из зала раздались звуки фанфар, потом послышались вежливые хлопки, и гнусавый голос одного из придворных что-то неразборчиво объявил. После этого заговорил герцог Родольфо. До Лафайета едва доносились обрывки фраз:

— …собрались здесь… это торжественное событие… имею честь представить вам… несколько слов… прошу внимания…

Опять редкие хлопки, а за ними — неожиданная тишина.

— Я не буду скрывать от вас правды, — услышал Лафайет отчетливые слова Горубла. — Создалась крайне опасная ситуация, которая требует введения чрезвычайных мер…

В это мгновение веревка, на которой повис Лафайет, задрожала, и через секунду он увидел быстро спускающегося Лоренцо.

— Эй, потише! — зашипел Лафайет, почувствовав, как на него сверху опустились остроносые ботинки и Лоренцо всем своим весом навалился ему на плечи.

— Лафайет! Где ты?

— Идиот, ты стоишь на мне! — проговорил Лафайет сквозь стиснутые от боли зубы. — Слезай сейчас же!

— Как это слезай! — раздался шепот Лоренцо. — Куда?

— Куда хочешь, только поторопись, а не то я не выдержу и мы оба сорвемся вниз.

Сверху донеслось сопение и пыхтение, а затем Лафайет с облегчением почувствовал, что больше ничто не давит ему на плечи.

— Ну что, доволен? Я, как муха, зацепился за трещину в стене, в которую нельзя и монету просунуть, — прошептал Лоренцо дрогнувшим голосом. — Что дальше?

— Заткнись и слушай!

— …и по этой причине я решил взять в жены достойную леди, — продолжал Горубл вкрадчивым голосом. — Вас пригласили сюда, чтобы сообщить эту радостную новость. Мы по достоинству оценили вашу преданность и здравый смысл, который подсказал вам, как поступить при данных обстоятельствах.

Последовала зловещая пауза.

— Или, может быть, кто-либо полагает, что существуют причины, по которым я не могу вступить в брак с леди Андрагоррой?

— Ах ты гнусный обманщик! — воскликнул Лафайет.

— Ах ты гнусный обманщик! — раздался из зала гневный возглас, принадлежащий, без сомнения, герцогу Родольфо. — Мы так не договаривались, мерзкий выскочка!

— Схватить предателя! — крикнул Горубл.

— Что там происходит? — прошептал Лоренцо, до которого стали доноситься звуки суматохи в зале.

— Негодяй Хрупкий собирается жениться на леди Андрагорре! Родольфо это не устраивает, а Крупкина не устраивает то, что Родольфо это не устраивает!

Гомон голосов в зале усиливался и стал напоминать шум, возникающий при дорожной пробке. Приказы, выкрикиваемые Горублом, слились с восклицаниями, ругательствами и разъяренными воплями Родольфо. Над головой Лафайета раздался скрип веревки и треск, после чего Лоренцо оказался почти что на одном с ним уровне.

— Прочь с дороги! — заорал он, отталкивая Лафайета. — Наконец-то я доберусь до этого гнусного похитителя, обманщика и соблазнителя невест!

Лоренцо отпихнул О'Лири, и тот чуть было не сорвался вниз.

— Эй, потише, — заорал Лафайет своему двойнику.

— Не мешай мне! Я сейчас придушу этого негодяя!

С этими словами Лоренцо изо всех сил ударил ботинком по стеклу, которое со звоном разлетелось на мелкие осколки. В ту же секунду Лоренцо исчез за взметнувшимися шторами.

— Господи, какой идиот! — простонал Лафайет. — Ведь его разорвут на куски, и он ничем не сможет помочь Дафне; то есть, Беверли; то есть, Синтии; то есть, леди Андрагорре!

Вытянув шею, Лафайет попытался разглядеть что-нибудь в пестрой толпе придворных. Лоренцо изо всех сил старался протиснуться вперед сквозь нарядные платья и камзолы, а со всех сторон к нему устремились стражники в малиновых ливреях…

В это мгновение Горубл обернулся — и получил сокрушительный удар в правую скулу. Принц, на которого было совершено дерзкое нападение, зашатался, и в ту же секунду на Лоренцо навалились рослые гвардейцы.

— Ну, вот и все, — пробормотал Лафайет. — Во всяком случае, удар был отличный…

Он вновь приник к окну.

— Ага! — взревел Горубл, прижимая большой кружевной платок к заплывшему глазу. — Опять ты, Лоренцо! Ну что ж, я найду для тебя применение, мой мальчик! Горог уже пообедал сегодня, но он, конечно, не откажется от добавки! Но прежде чем ты умрешь, ты будешь удостоен чести присутствовать на церемонии бракосочетания меня и той особы, которой ты смел досаждать своими ухаживаниями.

— Ми-ми-миледи Андрагорра! — возвестил дрожащим голосом дворецкий в наступившей тишине.

Толпа расступилась, и в дверях возникло прекрасное видение: темноволосая очаровательная невеста в белом платье, а рядом с ней две костлявые придворные дамы в нарядах подружек невесты, которые мало соответствовали злобному выражению их лиц.

— Приступайте к церемонии! — заорал Горубл, забыв о придворном этикете. — Сегодня моя свадьба, а завтра я завоюю новую вселенную!

Прижавшись к стене, Лафайет дрожал крупной дрожью под порывами ледяного ветра. Его руки онемели от напряжения, а пальцы ног превратились в мороженых креветок. Он чувствовал, что в любой момент может сорваться и полететь в зияющую под ним бездну. Он прижался подбородком к холодным камням, прислушиваясь к словам брачной церемонии в зале.

— Ну почему, почему это должно было вот так закончиться? — простонал он. — Почему я вообще здесь оказался? Почему Прэтвик отказался помочь мне и зачитал какой-то дурацкий стишок — это бессмысленное слово, которое ни с чем не рифмуется…

Что каждому по вкусу — от Бронкса до Майами?

Ответ загадки прост…

Ну, что тем может быть? Что рифмуется с Майами? Майами? Мамми? Огурцами?

Что каждому по вкусу — от Бронкса до Майами?

Ответ загадки прост… прост…

Неожиданно в зале раздался крик:

— Беверли, скажи «нет»! Пусть он перережет мне горло, но я не переживу, если ты станешь его женой!

Вслед за воплем Лоренцо последовал глухой удар и звук падающего тела.

— Он всего-навсего оглушен, моя прелесть, — вкрадчиво проговорил Горубл. — Эй, вы, продолжайте!

— Со-согласны ли вы… леди Андрагорра… взять этого… этого… принца…

— Нет! — взмолился Лафайет. — Это слишком ужасно! Это неправда! Полный, полный провал… А ведь мне всегда удивительно везло… я нашел эту дверцу в скале, и рясу сумасшедшего монаха, и… и…

Он замер, стараясь уловить призрачную мысль, которая пронеслась у него в голове.

— Думай, — приказал он себе. — Я называл это везением. Но это совершенно неправдоподобно! Тебе не могло так везти. Подобные вещи случаются лишь в том случае, если ты способен управлять вероятностями. Следовательно, вывод напрашивается сам собой: ты управлял космическими энергиями. И это у тебя получалось — иногда. А иногда нет. Но в чем же разница? Почему в одном случае тебе удавалось управлять физическими энергиями, а в другом — нет?

— Подайте нюхательную соль, — крикнул в зале Горубл. — Бедняжка лишилась чувств; видимо, от счастья.

— Ну, ничего не приходит в голову, — простонал Лафайет. — Мысля все время возвращаются к Дафне и Свайнхильд. Какая, однако, милая девушка! Вот только от нее всегда пахнет чесноком…

Чеснок…

— Магия и чародейство всегда были связаны с чесноком, — бормотал Лафайет, пытаясь сосредоточиться. — А магия — это не что иное, как любительская попытка управлять космическими энергиями. Неужели чеснок? Или, может быть, сама Свайнхильд? Но Свайнхильд не рифмуется с Майами. Чеснок, впрочем, тоже. И во всяком случае, от нее пахло чесноком только потому, что она делала бутерброд с салями…

— Салями! — воскликнул Лафайет. — Именно так.

Что каждому по вкусу — от Бронкса до Майами?

Ответ загадки прост — салями!

Он задохнулся от волнения и чуть было не полетел вниз.

— Подо мной на палубе была колбаса салями — и мне удалось дотянуться до ножа. Когда я нашел рясу, мы ели салями. На утесе колбаса была у меня в кармане камзола. И теперь мне надо…

О'Лири похолодел.

— В кармане. Салями в кармане моего камзола. А он наверху, подложен под веревку!

— Ну что ж, — ответил он сам себе. — Значит, тебе придется лезть наверх, только и всего.

— Наверх? Но как? У меня руки заледенели, а сил осталось не больше, чем у котенка. Я совсем окоченел… И все равно будет слишком поздно…

— Вперед!

— Я… я попробую.

С трудом разжав руку, Лафайет перехватил веревку и подтянулся. Теперь он больше не упирался ногами в стену. Он почувствовал, как тело у него наливается свинцом, а руки становятся, словно тесто.

— Бесполезно…

— Попробуй!

Он кое-как поднялся на несколько футов. Потом еще на шесть дюймов. Сильный порыв ветра качнул веревку, и Лафайет ударился о стену замка. Он взглянул вверх: на парапете, свисая вниз, лежало что-то черное.

— Слишком высоко, — прошептал он. — И все равно…

Словно во сне, Лафайет неожиданно заметил, что его камзол начал медленно съезжать из-под веревки. Фалды из узорчатой парчи громко захлопали на ветру. Камзол все дальше и дальше съезжал по парапету. Какое-то мгновение он висел на самом краю, потом новый порыв ветра подхватил его…

Он падал, казалось, прямо на О'Лири. Пустые рукава взметнулись вверх, словно для последнего прощания. Внезапный порыв ветра отбросил его от замка.

В отчаянной попытке Лафайет потянулся за ним. Камзол скользнул по его вытянутой руке, но О'Лири сжал пальцы и схватился за край полы. Под дикие завывания ветра он нащупал в кармане липкий кусок салями, положенный туда Свайнхильд…

— Чудо! Любое чудо! Только побыстрее!

В то же мгновение на О'Лири обрушился страшный удар, его закрутило и подбросило вверх, в темноту, а потом он понесся куда-то в кромешном мраке под крики, визги и звон бьющегося стекла. Дальше иступила тишина, словно он очутился в могиле.

— Это просто чудо! — услышал Лафайет голос над собой. Он с трудом разбирая слова, доносившиеся до него будто из другого мира.

— Насколько я понимаю, он упал скрыши, ударился о флагшток и, подлетев вверх, катапультировал прямо в зал, приземлившись на его высочество, который как раз спешил к окну, чтобы выяснить причину непонятного шума снаружи.

— Расступитесь, ему трудно дышать, — приказал кто-то отрывисто.

Лафайет открыл глаза в прямо над собой увидел лицо Лоренцо — украшенное синяком, но, как и прежде, полное решимости.

— Ты бы мог посвятить меня в свои планы, — обратился он к Лафайету, — а то я уже начинал волноваться, когда ты наконец появился.

— Вы… вы были великолепны, сэр, — прошептал чей-то нежный голос.

О'Лири с усилием перевел взгляд и увидел улыбающееся лицо Дафны. Нет, не Дафны, а леди Андрагорры, уточнил он, и сердце его сжалось от боли.

— Вы… вы действительно не знаете меня? — спросил он слабым голосом.

— Вы удивительно похожи на одного рыцаря, которого я знаю. Его имя Ланселот, — тихо ответила девушка. — И я полагаю, что именно вас я видела из окна кареты, когда ехала на свидание в лесу. Но… но нет, благородный рыцарь, мы с вами незнакомы… и тем больше я признательна вам.

— И я тоже, — раздался мужской голос.

Рядом с леди Андрагоррой стоял молодой человек, уверенно обнимая ее за стройную талию. У него была короткая бородка и закрученные усы, а голову украшала широкополая шляпа.

— Я думал, что мне до конца дней своих придется томиться в подземелье герцога, но тут появились вы и освободили меня.

Он пристально вгляделся в лицо Лафайета.

— Хотя, клянусь жизнью, я не вижу между нами того поразительного сходства, о котором говорила моя невеста.

— Ты только подумай, Лафайет, — прервал его Лоренцо, — этот тип был в одной из камер тюрьмы. Похоже, что он из Меланжа. Раньше он был герцогом, а потом появился Крупкин и посадил на его место Родольфо. Теперь он снова на свободе и может управлять страной, а Крупкин взят под стражу. И эта дама, оказывается, вовсе не Беверли. Она убедила меня. — Лоренцо вздохнул. — Так что… мы с тобой здесь лишние.

— Свайнхильд, — прошептал Лафайет и с трудом сел, опершись о стену. Что с ней?

— Я здесь — и в полном порядке благодаря тебе, Лейф, — прокричала очаровательная женщина в придворном платье. Бывшая кухарка оттолкнула в сторону растерявшегося врача и склонилась, улыбаясь, над О'Лири. — О господи, голубчик, ты ужасно выглядишь.

— Я хочу поговорить с ней! — раздался сзади резкий мужской голос.

Сквозь толпу придворных пробился взволнованный молодой человек в облегающем костюме. Он грозно взглянул на Лафайета и остановился перед леди Андрагоррой.

— Что все это значит, Эронн? Кто этот усатый Дон Жуан, который держит тебя за талию? Откуда у тебя такое платье? И вообще, где мы и что здесь происходит?

— Не горячись, приятель, — сказал Лоренцо и взял незнакомца за локоть. — Видишь ли, мы с тобой оказались в одинаковом положении…

— Заткнись, сопляк, кто тебя просил вмешиваться? — Мужчина оттолкнул Лоренцо. — Итак, Эронн? — обратился он к леди Андрагорре. — Можно подумать, ты меня впервые видишь. Это я, Лотарио О'Лири, твой жених. Неужели ты не узнаешь меня?

— Эту даму зовут леди Андрагорра, — резко ответил ему усатый герцог Ланселот. — И она моя невеста!

— Неужели?

— Именно так. Или ты мне не веришь?

Пока придворные пытались успокоить спорящих, Лафайет неуверенно поднялся на ноги и, поддерживаемый Свайнхильд, побрел из зала.

— Мне надо побыстрее выбраться отсюда, — сказал он. — Знаешь, Свайнхильд, мне наконец-то повезло. Я вновь обрел способность управлять космическими энергиями, так что теперь я смогу вернуться домой. И я хотел спросить тебя… Только пойми меня правильно: дома меня ждет Дафна… но… не хотела бы ты отправиться в Артезию вместе со мной? Я бы мог представить тебя как кузину принцессы Адоранны. Я уверен, что, если тебя немного подучить, ты вполне могла бы…

— Ой, Лейф, неужели ты и впрямь должен ехать?

— Ну, конечно! Но, как я уже сказал, ты можешь поехать со мной. Так что, если ты готова…

— Прошу прощения, сударыня, — раздался сзади них неуверенный мужской голос. — Извините меня, ваша светлость, я тут ищу… мне сказали, что… э-э-э… моя жена… вообще-то, она мне не жена, но я женюсь на ней, как только…

— Халк! — вскрикнула Свайнхильд. — Ты пришел за мной! Ты любишь меня!

— Свайнхильд! — пролепетал Халк в изумлении. — Господи боже мой, да ты настоящая красавица!

— Хм-м, — протянул Лафайет, глядя, как Свайнхильд кинулась в объятия к Халку. Незаметно выбравшись из зала, он проскользнул в маленькую туалетную комнату.

— Домой, — сказал он, поглаживая себя по карману, — скорее домой…

Он нахмурился и стал ощупывать все карманы по очереди.

— О, дьявол! Я потерял салями… Должно быть, выронил где-нибудь на полпути от флагштока к голове Горубла.

Он кинулся обратно в зал, где столкнулся с Лоренцо.

— А, вот ты где! — воскликнул его двойник. — Послушай, Лафайет, мне нужно с тобой поговорить. Может быть, нам вдвоем удастся сконцентрировать достаточно космической энергии, чтобы вернуться домой. Я просто с ума схожу, глядя, как герцог Ланселот обнимает Андрагорру…

— Тогда помоги мне найти салями, — ответил Лафайет, — а там посмотрим, что мы сможем сделать.

— Как! Думать о еде в такое время?

Тем не менее он последовал за Лафайетом во двор замка. Они нашли то самое место, над которым полчаса назад Лафайет совершил свой чудесный полет.

— Она должна быть где-то здесь…

— Ради бога, пойди на кухню и съешь там что-нибудь!

— Послушай, Лоренцо, это может показаться глупым, но я должен найти салями! Без нее я не смогу управлять космическими энергиями. Я не знаю, почему это так. Об этом надо спросить одного бюрократа по имени Прэтвик.

В течение десяти минут они тщательно осматривали двор перед замком, но так ничего и не нашли.

— Слушай, я держал в руках салями, когда влетел в окно? — допытывался он у Лоренцо.

— Откуда я знаю? В это время на мне сидело двое стражников. Я понятия не имел о том, что происходит, до тех самых пор, пока в зал не ворвался этот Ланселот и не потребовал, чтобы ему возвратили его герцогство.

— Нам придется вернуться и узнать насчет салями.

Бальный зал почти опустел. Бывшие сторонники взятого под стражу герцога Родольфо толпились вокруг нового суверена, демонстрируя свою преданность. Лафайет останавливал придворных, повторяя один и тот же вопрос, но тщетно. Люди недоуменно смотрели на него, а некоторые открыто смеялись.

— Все бесполезно, — сказал он подошедшему Лоренцо, который также ничего не узнал. — Подумать только — счастье было так близко…

— Что здесь происходит, Лейф? — раздался за его спиной голос Свайнхильд. — Ты что-нибудь потерял?

— Свайнхильд, ты не видела салями? Ту, что ты захватила с собой из дома?

— Нет, а что? Мы можем спросить у Халка — он ее обожает.

В этот самый момент к ним подошел Халк, утирая рукой рот.

— Кто меня спрашивает? — сказал он, икнув. — Прошу прощения, — виновато добавил он. — Вечно меня пучит от салями.

Лафайет потянул носом воздух:

— Халк… ты случайно не съел салями?

— А она что, ваша была, мистер О'Лири? Тогда извиняюсь. Салями у нас больше нет, но зато дома, в «Приюте нищего», осталось полно ливерной колбасы.

— Все кончено, — воскликнул Лафайет. — Я пропал. Теперь мне не выбраться отсюда.

Он упал в кресло, закрыв лицо руками.

— Дафна, — прошептал он. — Увижу ли я тебя когда-нибудь?

Он застонал, представив себе ее нежный облик, легкую походку, голос, прикосновение руки…

* * *

В зале наступила странная тишина. Лафайет открыл глаза. Оброненный носовой платок да растоптанные по полу обрывки сигар — вот все, что напоминало о шумной толпе, которая наполняла зал несколько минут назад. Из коридора доносились удаляющиеся голоса. Лафайет вскочил на ноги и бросился к высокой резной двери с массивной серебряной ручкой. Толкнув ее, он очутился в зале, покрытом красным ковром. Впереди мелькнула мужская фигура.

«Кажется, Лотарио», — подумал Лафайет. Или Лоренцо?

Он окликнул его, но не получил ответа. О'Лири побежал по коридору, заглядывая в комнаты.

— Все, как в прошлый раз, — прошептал он. — Все исчезли, и я остался один. Почему? Как?

В боковом коридоре послышались чьи-то шаги. Лафайет увидел коренастого, плотного человечка в зеленых кожаных штанах и клетчатой спортивной куртке, возглавлявшего группу служащих «Аякса».

— Спронройл! — окликнул О'Лири начальника отдела обслуживания заказчиков. — Слава богу, хоть кто-то живой!

— А, привет. Длинный. Ты уже здесь! Мы с ребятами прибыли сюда, чтобы побеседовать с Крупкиным…

— Он заключен в подземелье…

— Вот как? Слушай, мы на полфазы не совпадаем по времени с Меланжем, так спокойнее работать — никто не мешает. Но ты-то как сюда попал? Когда тринадцатая модель вернулась на «Аякс», мы решили, что ты передумал и…

— Об этом долго рассказывать. Послушай, Спронройл, я хочу тебя кое о чем попросить. Крупкин дал вам чертежи корабля «Травелер». Не могли бы вы построить его для меня? Я бы тогда вернулся назад, в Артезию…

— Исключено, приятель. — Спронройл в испуге замахал обеими руками:

— Если мы пойдем на такое, Центральная обрушится на нас, как вагонетка с ураном!

— Центральная! Отлично! Соедините меня с Центральной, чтобы я все им объяснил…

— Ничего не получится, Длинный. Пинчкрафт только-только уладил один щекотливый вопрос с бюрократом из Центральной по имени Фэнвик или что-то в этом роде. Нас, видишь ли, обвинили в том, что мы выдали Крупкину сверхсекретную информацию космического значения. Нам еле удалось замять это дело, так что мы ни за что не будем тревожить этот гадюшник, можешь мне поверить!

— Но… где все остальные?

— Мы доложили Центральной о том, что здесь происходит. Похоже, Крупкин использовал материалы, которые мы ему поставили, для создания устройства, при помощи которого он мог влиять на вероятностные напряжения. Он взял и выдернул в Меланж парня по имени Лоренцо. Хотел использовать его, чтобы заманить в ловушку леди А. Надеялся, что так он сможет заручиться поддержкой герцога Родольфо, который был готов на все ради упомянутой дамы. Но он что-то не рассчитал — началась цепная реакция: он получил Лоренцо и в придачу еще десятка два молодцов из параллельных континуумов. Что тут началось! Но в Центральной быстро сообразили, что к чему, и отправили перемещенных лиц назад, домой. Не представляю, зачем они тебя оставили здесь, в полуфазе, где вообще нет жизни!

Лафайет прислонился к стене и закрыл глаза.

— Я обречен, — прошептал он. — Все ополчились против меня. Но… но, может быть, если я вернусь вместе с вами на «Аякс» и сам поговорю с Пинчкрафтом, он что-нибудь придумает?

Наступившая тишина показалась О'Лири подозрительной. Он открыл глаза. Спронройл исчез, коридор был пуст. На ворсе голубого ковра не осталось даже отпечатков ног на том месте, где он стоял за минуту до этого.

— Голубой ковер? — недоуменно пробормотал Лафайет. — Мне почему-то казалось, что он был красный. Я только раз в жизни видел такой голубой ковер: это было во дворце Лода…

О'Лири бросился по коридору к лестнице. Перескакивая через ступеньки, он спустился вниз и, выбежав на занесенную песком площадку, обернулся. Над входом в здание он увидел покосившиеся голубые буквы: ЛАС-ВЕГАС ХИЛТОН.

— Да, так оно и есть, — прошептал он. — Это именно та гостиница, которую Горубл подарил Лоду. А значит… значит, я вновь в Артезии!

Он вгляделся в расстилающуюся перед ним пустыню.

— Или… или это еще одна несуществующая страна? Ну, что ж, придется самому все выяснить, — сказал он. — Отсюда до столицы двадцать миль по пустыне. Пора в путь.

В небе занимался рассвет, когда Лафайет, покачиваясь, подошел к таверне «Одноглазый» на западной окраине города.

— Рыжий Бык, — прошептал он охрипшим голосом и постучал в тяжелую дверь. — Пусти меня.

Ответа не последовало. За закрытыми ставнями не было слышно ни звука. Лафайет похолодел.

— Никого, — пробормотал он. — Город-призрак, покинутый континуум. Они убрали меня из Меланжа, чтобы я не нарушал уравнение вероятностей. Но вместо того, чтобы отправить домой, они бросили меня…

О'Лири заковылял по пустынным улицам. Впереди, за высокой стеной, возвышался королевский дворец. Он остановился перед маленькой дверцей и нерешительно толкнул ее.

Между неподвижных деревьев стелился утренний туман. На траве блестела роса. Где-то вдали прощебетала утренняя птица. К дворцу из розового мрамора вела мощеная дорожка, обсаженная цветами. В саду не слышно было веселых голосов. На окнах не колыхались занавески. Никто не выбежал навстречу Лафайету с приветствиями.

— Никого, — прошептал он. — Все куда-то исчезли…

Словно во сне он пошел по мокрой траве, мимо фонтана, где чуть слышно журчала вода. Впереди была его любимая скамья. Он немного отдохнет на вей, а потом…

Что будет потом, он не знал.

Вот и цветущее земляничное дерево, скамья как раз за ним. Он шагнул вперед…

Она неподвижно сидела на скамье. На плечах у нее была серебристая шаль, а в руках — нераспустившаяся роза. Она повернула голову, взглянула на него. В то же мгновение улыбка озарила самые прекрасные женские черты, которые Лафайету доводилось когда-либо видеть.

— Лафайет! Ты вернулся!

— Дафна… Я… я… ты…

Через секунду он заключил ее в объятия.

ПОХИТИТЕЛЬ ТЕЛ

1

Над дворцовыми садами ярко сияла луна. Сэр Лафайет О'Лири крадучись удалялся от двери буфетной. Он беззвучно шел на цыпочках по гравийной дорожке, ведущей вдоль рододендроновой изгороди, окружающей королевский огород Артезии и огибающей птичий двор, в котором клохтала сонная курица, недовольная его появлением. У калитки на улицу он помедлил, чтобы оглянуться на темные башни, размытый силуэт которых вырисовывался на фоне ярких облаков. Слабый огонек светился в окнах его покоев на четвертом этаже. Там, наверху, его ждала Дафна, свернувшись калачиком между шелковыми простынями. Он отправил ее спать, сказав, что придет, как только внимательно прочитает еще одну главу из новой книги по гипнозу. Вместо этого он крался как вор в ночи на тайное свидание с неизвестным лицом или лицами, все из-за этой нелепой записки, найденной под салфеткой с послеобеденным напитком.

Он вытащил неряшливый кусок бумаги из кармана и перечитал при тусклом свете лампы стенного бра:

«Дарагой сэр Лафает.

Я нивидил вас сто лет, но многа думал о вас. Я пишу вам патаму што мне удалось дастать штуку с каторой мне без вас нисправица. Сичас я нимагу больше ничиво сказать а то кто нибуть можит все захватить. Но встричайти миня в полнач в Сикире и Драконе и я вас патключю Х (вместо подписи)»

«Наверно, это от Рыжего Быка, — думал Лафайет. — Никто больше так затейливо писать не может. Но к чему эти замашки „плаща и кинжала“? Можно подумать, что О'Лири все еще зарабатывает на жизнь, срезая кошельки, а не является легендарным героем, заслужившим королевское помилование и Орден Дракона за службу короне. Похоже, он взялся за старые проделки. Вероятно, у него какой-нибудь сумасбродный план обмана соседей либо идея превращения неблагородного металла в золото. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы сейчас же вернулся и забыл об этом».

Но вместо того чтобы вернуться, О'Лири засунул записку в карман и без дальнейших колебаний вышел из калитки. Здесь, в узком переулке, ветер казался прохладней и доносил слабый запах дворцового свиного загона, где пара призовых китайских свиней ожидала завтрашнего пира. Когда Лафайет проходил мимо, он услышал грустное похрюкивание. В дальнем углу загона Жорж, четырехсотфунтовый хряк, толкался о стенку, как бы отступая от чуть менее грузной Джемимы.

«Бедный Жорж, — подумал Лафайет. — Наверно, тебя так же несправедливо проклинали, как и меня».

Тут Жорж, казалось, поймал его взгляд. Отчаянно подпрыгнув, он уклонился от амуров свиньи и продрался к Лафайету, издавая жалобное бормотание.

— Не повторяй моей ошибки, Жорж, цени то, что имеешь, пока не потерял все, — посоветовал Лафайет борову, который тщетно пытался перепрыгнуть через забор и наконец шлепнулся обратно в грязь с оглушительным шумом.

— Пойди к Джемиме, извинись и забудь о неизбежном празднестве, — Лафайет запнулся, так как Жорж бросился на забор Раздался зловещий скрип толстых досок. — Ш-ш-ш, — шепнул Лафайет. — Ты поднимешь дворцовый караул! Будь благоразумен, Жорж, живи, пока живется.

Но печальное похрюкивание преследовало его, пока он быстро удалялся по темной улице.

На фронтонах, нависающих над булыжной мостовой, редко светились окна со свинцовым стеклом: добропорядочные жители столицы в это время уже видели сны.

Лафайет подумал, что только такие авантюрные натуры, как он и тот, к которому он шел, могли в такой час очутиться на улице.

Вдалеке слышались окрики городского сторожа, делающего обход, лай собаки, звон колокольчика. Паровая машина прогромыхала мимо перекрестка; над ее задней дверцей болтался красный фонарь, а железные колеса грохотали по булыжной мостовой. Вдали виднелась вывеска со знакомой эмблемой: нос корабля викингов и боевая секира с длинным древком. Под ней — низкая дубовая дверь с железным переплетом и прочными скобяными петлями.

Вид вызывал пикантные воспоминания. «Секира и Дракон» — это первое, что он увидел, очутившись в Артезии. Несколько лет назад его внезапно перенесли из Колби Конерз, США, психические энергии, сфокусированные при помощи гипноза по методу профессора, доктора Ганса Иосифа Шиммеркопфа, описанному в толстом томе «Наука гипноза». Там же его сразу арестовали за колдовство королевские мушкетеры, так как он, не задумываясь, перелил несколько галлонов первосортного вина из литровой бутылки, Он добился помилования только отчаянным обещанием победить дракона. В конце концов дракона он убил, вернее, одного из них. А второй стал служить ему домашним любимым конем… Еще он истребил страшного двуглавого гиганта Лода, что было в какой-то мере стыдно: одна из его голов была совсем недурна. Лафайет на этом не остановился, он сверг узурпатора Горубла и восстановил правление принцессы Адоранны. С тех пор он и его очаровательная жена, бывшая горничная, Дафна — почетные граждане необычного королевства Артезии. Они занимают просторные покои в западном крыле дворца. У них самые дружеские отношения с Адоранной и принцем Аланом, ее супругом.

А теперь он снова на холодной темной улице, вновь приближается к двери, которая когда-то открыла перед ним такие приключения…

Но он твердо решил, что на этот раз приключений не будет. В прошлый раз он извлек хороший урок и просто жаждал спокойной жизни. За то что он вмешивался не в свое дело, Центральная, главное ведомство межпространственной службы, прислала ему безумное задание. В результате он чуть не остался навсегда в заброшенном параллельном мире в весьма затруднительном положении. Но на этот раз он будет осмотрителен. Он пришел сюда просто шутки ради. В принципе было довольно весело, поеживаясь от холода, вспоминать ушедшие денечки, когда он был чертежником без гроша в кармане, загнанным в пансион миссис Макглинт, и жил на сардинах, приправленных мечтами, но это только потому что его ждала уютная кровать во дворце. Он думал о том, как ужасно действительно оказаться каким-нибудь бездомным цыганом без крыши над головой в такой час, голодным и холодным, без всякой надежды на лучшее.

— Долой мрачные мысли, — решительно прервал он сам себя, подходя к двери таверны. — Через час я укутаюсь вместе с Дафной, а после активной прогулки по ночному воздуху это еще приятнее.

И в самом благодушном настроении он скинул плащ и шагнул в теплый пивной аромат «Секиры и Дракона».

* * *

Угли, тлеющие в огромном камине, тускло освещали длинную узкую комнату, ряды дощатых столов, винные и пивные бочонки. Казалось, никого не было, кроме молчаливого буфетчика за стойкой на опорах, пока из тени в дальнем конце комнаты не поднялась большая фигура.

— Сюда, дружище! — пробасил дружелюбный голос. — Отдохни немножко, и мы поднимем стаканчик-другой в память о былом!

— Рыжий Бык! — воскликнул Лафайет, нагибая голову под низкими, почерневшими от времени перекладинами. — Я так и знал, что это ты!

Он пожал загрубевшую руку богатыря, который смотрел на него, радостно улыбаясь. Небольшие глаза с покрасневшими веками сияли на массивном лице, покрытом шрамами. Лафайет отметил появление седины в густых щетинистых рыжих волосах над ушами, напоминающими цветную капусту. Больше судьба по доброте своей ничего не изменила в знакомом облике.

— Где ты скрывался? — спросил Лафайет, усаживаясь на предложенный стул.

— Я тебя здесь уже год, а то и больше, не видел.

— Послушай, я дам тебе дружеский совет, — грустно сказал Рыжий Бык, наполняя вином стакан О'Лири. — Держись подальше от этих провинциальных тюряг.

— Уж не принялся ли ты за старое? — сурово потребовал ответа Лафайет. — Я-то думал, ты взялся за ум, Рыжий Бык.

— Теперь они повязали меня за то, что я сел на клячу, на которой было тавро какого-то другого раззявы. Ведь ты же знаешь, как все эти гнедые кобылы походят друг на друга на стоянке?

— Я тебя предупреждал насчет твоего беспечного отношения к праву собственности, — напомнил Лафайет. — В первый же вечер нашей встречи, прямо здесь, за этим самым столом.

— Ага, потому я и выбрал это местечко для сентиментальных воспоминаний, — признался великан и вздохнул. — Ты, приятель, верно рассудил, бросил срезать кошельки и пошел по прямой дорожке, и теперь…

— Ты опять подумываешь о старом? — грозно спросил Лафайет. — Я никогда не был карманником, не знаю, откуда у тебя такие мысли.

— Ладно, дружище, не бери в голову, — Рыжий Бык подмигнул, при этом каждая черточка его грубого липа пришла в движение. — Пусть это останется между нами, что ты бывал неуловимым разбойником, жутким привидением.

— Это все чушь собачья. Рыжий Бык, — прервал его Лафайет, пробуя вино, — уже потому только, что, когда ты меня впервые встретил, на мне быка куртка из бордового бархата и бриджи из коричневой замши.

— Да, и они сидели всегда без морщиночки, правда? Прямо по бедрам. И у тебя была французская шляпа, заломленная на лбу, и кусок кружева у подбородка.

— Это имеет никакого значения, просто так вышло, что я вызывал… Я имею в виду, — спохватился он, сообразив, что чуть не усложнил дело: Рыжий Бык никогда не понял бы функционирования психических энергий. — Я имею в виду, что на самом деле я собирался надеть серый костюм и фетровую шляпу, во что-то не пошло, и…

— Да ладно, слышал я уже всю эту ерунду, приятель. Все равно я в газетах видел, что в ту ночь луна будет как призрачный галеон, и ветер разгонит тьму, и тому подобное, вот я и… ну…

— Давай, пожалуйста, к делу, — отрезал Лафайет. — Мне и в самом деле давно пора спать…

— Само собой, дружище. Пей вино, пока я тебя посвящаю. Дело, видишь ли, вот в чем. Тащусь я вдоль заставы из местечка, где мне дельце пришили; тут настигла меня ночь. Ну, я нашел приют в пещере, а утром — как же я удивился, что булыжник, который я держал за подушку, оказался аккуратненьким маленьким бочоночком, навроде сейфика для вкладов.

— Ну да?

— Ага. Ну, я его потряс маленько, дверки и отстали. Угадай, что внутри?

— Деньги? Драгоценности? — пытался угадать Лафайет, сделав еще глоток вина. Это была противная жидкость, слабая и кислая. Очень жаль, что Центральная наложила это ограничение, а то они могли бы запросто пить дворцовый Лафит-Ротшильд.

— Как бы не так, — ехидно заметил Рыжий Бык. — Там была какая-то фигня — помесь консервной открывалки с набором для штопки. Только, похоже, она сломалась. Я уж хотел ее выкинуть, но засек, что на дне написано.

— Что там написано? — зевнул Лафайет. — «Сделано в Японии»?

— Глянь-ка сам, приятель. — Рыжий Бык запустил свою изрезанную шрамами пятерню в грязный кожаный камзол, вынул маленький приборчик, отдаленно напоминающий, как показалось Лафайету, патентованную кофеварку шестидюймовой высоты, а может, миниатюрный патефон-автомат. У вещицы было круглое донышко темно-красного цвета, на котором возвышался корпус из чистого пластика, сквозь который просвечивала путаница из проводков, колесиков, рычажков, шестеренок, крохотных кусочков цветного стекла и пластика.

— Что бы это могло быть? — заинтересовался Лафайет. — Это же похоже на конденсаторы и транзисторы, но это глупо. Никто еще не изобрел транзисторы в Артезии.

— Отлично, приятель! — воскликнул Рыжий Бык. — Я знал, что ты получишь прямую подсказку.

— Я не получаю подсказок, ни прямых, ни косвенных, — возразил О'Лири. — Не имею ни малейшего понятия, что это за штука. — Нахмурившись, он повернул ее. — Для чего она, Рыжий Бык?

— Ха! До этого мне не допетрить, дружище. Но я тут подумал, что она делает что-то сногсшибательное, и стоит нам только догадаться, что именно, и дело — в шляпе!

— Чушь! — оттолкнул прибор Лафайет. — Рад был повидаться, Рыжий Бык, но, боюсь, ты попусту отнимаешь у меня время. Ты уверен, что не сам это состряпал? В жизни не видел, чтобы механические и электронные детали были перемешаны подобным образом.

— Кто, я? — возмутился Рыжий Бык. — Я бы не стал водить за нос тебя, приятель! Как я уже говорил, я нашел штучку в пещере, и…

— Фу, Рыжий Бык. — Лафайет допил вино, отодвинул кружку. — Я иду домой спать, там мое место. Забегай как-нибудь вечерком, и мы поболтаем о прошлом, когда я был бездомным простачком без друзей, без денег и надо мной навис смертный приговор.

— Эй, приятель, погоди! Ты же не видел, что написано на дне: я и не выбросил эту штуковину только когда увидел это!

Лафайет нетерпеливо хмыкнул, взял устройство и взглянул на дно с другой стороны. Он нахмурился, поднял его повыше к свету.

— Так что же ты мне сразу не сказал? — воскликнул он. — Это же может быть что-то важное! Где, говоришь, нашел?

— В пещере схоронили. И как только я увидел королевский герб, то сразу и смекнул, что нам подфартило, правда, браток?

— Личный картуш Горубла, — бормотал Лафайет. — Но, похоже, его вручную проштамповали на металле. Там еще что-то…

— Что там написано, браток? — Рыжий Бык нетерпеливо перегнулся через стол.

— Ты что, не читал? — изумился Лафайет.

— У-у, я не шибко-то посещая школу, когда был мальчуганом, — смутился здоровяк.

— Трудно читать при таком освещении, но я различаю: «Собственность Центральной лаборатории вероятностей». — Лафайет потер потускневшую поверхность пальцем — на ней проступили другие буквы: ГЛАВНЫЙ РЕФЕРЕНТ — ПЕРЕМЕННЫЙ РЕЖИМ (ПОЛНЫЙ РАДИУС ДЕЙСТВИЯ), МОДЕЛЬ МАРК III. ОСТОРОЖНО — ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ. ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ.

— Ух ты! — оценил Рыжий Бык.

— Боже мой! — сказал Лафайет. — Бьюсь об заклад, это часть добычи, которую двадцать пять лет назад привез в Артезию Горубл. Он утащил ее из Центральной службы управления! Никодеус, помню, рассказывал, что они обнаружили «Травелер» с грузом оборудования из лаборатории, которую он наспех смонтировал в катакомбах дворца, но отчеты показывают, что не все удалось найти. — Он помолчал. — Рыжий Бык, эта пещера, ты можешь ее найти? Там может быть целая прорва других деталей!

— Именно об этом я тебе и толкую, приятель, — обиженно ответил он. — Как только я смекнул, что напал на дельные вещи, я пошарил вокруг и нашел целую кучу чудных штуковин под настилом. Я не могу притащить все сразу, вот я их опять запрятал и поспешил к тебе рассказать обо всем.

— Бог мой. Рыжий Бык, этот клад — динамит! Если бы он попал в плохие руки…

— Верно, браток! Поэтому я и подумал о тебе! Ладно, насколько до меня доходит, я приношу по паре вещичек, так? И при помощи твоих старых связей с тех времен, когда ты был в игре, мы вскоре сможем сорвать куш.

— Куш! Ты что, с ума сошел? Это же экспериментальное оборудование из Лаборатории Времени, где проводятся эксперименты по вероятности, путешествиям во времени, отношениям между измерениями. Только ввяжись в это, и одному Богу известно, каких вероятностных потрясений ты наделаешь. Ты же можешь сместить половину Артезии в другую фазу существования, а то и хуже!

Рыжий Бык помрачнел:

— Что общего между моим предложением и расписанием времени? Уж кому-кому, а мне-то можно сделать послабление; пять лет в одной компании, и все, что мы делали…

— Ты не понимаешь, Рыжий Бык! Нам нельзя продавать это барахло. Оно принадлежит Центральной! Горубл его украл! Нам придется вернуть все сразу, пока не произошло что-нибудь ужасное!

— Послушай, приятель, — убеждал Рыжий Бык. — Будет хуже, если какой-нибудь другой сукин сын доберется до клада.

— Рыжий Бык, постарайся вбить себе в голову одну мысль, — строго сказал Лафайет. — Эта штука потенциально опаснее атомной бомбы, хотя ты не знаешь, что такое атомная бомба. Просто поверь мне на слово: необходимо передать все властям Центральной сразу… Если я смогу с ними связаться, — добавил он не столь уверенно.

— Не-е, приятель, — огромная ручища Рыжего Быка накрыла лежащий на изрезанном столе прибор. — Только передай прибор этим спекулянтам, и они прикарманят добычу себе. Нет уж, дудки! Если не хочешь в долю, я сыграю один.

— Нет, Рыжий Бык, ты так ничего и не понял! Слушай, я обещаю тебе хорошее вознаграждение, если отдашь это мне. Скажем, сотню золотых монет.

— А как насчет остального? — недоверчиво спросил Рыжий Бык, потирая огрубевшей рукой свой давно не бритый подбородок, щетина которого трещала, как сало на горячей сковородке.

— Нам нельзя ничего трогать. Я позвоню по особому телефону в старую лабораторию Никодеуса, чтобы связаться с Центральной и добиться командировки Инспектора по континуумам сюда. Он взял бы все в свои руки.

— Ты говорил о вознаграждении. Как насчет десяти тысяч долларов наличными на месте?

— Уверен, можно договориться. Нет проблем, Рыжий Бык. Я позабочусь, чтобы твои интересы были соблюдены.

— Что ж, это уже лучше. Жаль, конечно, мы с тобой могли бы славно поработать: мой ум и твои ловкие фокусы, вроде прогулок по небу или превращения в дым под самым носом у Джонов.

— Ты несешь чепуху, Рыжий Бык. Поверь мне, я позабочусь, чтобы ты на этом не проиграл. Теперь расскажи мне точно, где эта пещера?

— Ну… я не знаю, приятель, — неуверенно промямлил Рыжий Бык. — Ты честный простак и все такое, но это самая большая возможность преуспеть на моем пути. — Он поднялся. — Мне надо в уборную, — признался он. — Дай мне минутку обдумать дела.

Он важно прошествовал в глубь таверны. Лафайет взял модель Марк III и вгляделся в ее содержимое. Модель не напоминала ни один прибор из тех, которые он когда-либо видел.

Это было похоже на детали часов с восьмидневным заводом или переносного телевизора, тщательно перемешанные и упакованные.

С одной стороны около донышка была маленькая плоская кнопка, привлекавшая слабым свечением. Лафайет нажал ее.

Вселенная вывернулась наизнанку. Лафайет, прижимаясь к внутренней стенке обширной тверди, окружающей пустой пузырь, в который обратилась Земля, смутно сознавал, что его тело теперь заполняет пустоту бесконечного пространства, в то время как его глаза, находившиеся в самом центре реальности, воззрились друг на друга, исследуя бездонное небытие, которое закручивалось, расширялось…

Стены комнаты плыли мимо как замедляющая вращение карусель. Лафайет зажмурился от головокружения, нащупал свой бокал с вином, от души хлебнул и сел. Его сотрясала дрожь, и для восстановления дыхания он сделал несколько глубоких вздохов. В рассеянности он заглотил кусок пищи размером с крутое яйцо, отодвигаясь как можно дальше от невинного на вид приборчика, лежащего перед ним на столе.

— Да, О'Лири, ты гений, — пробормотал он про себя, похлопывая карман в поисках платка, чтобы промокнуть со лба холодный пот. — Читаешь Рыжему Быку лекцию об опасности общения с экспериментальным оборудованием Лаборатории Времени, а сам тычешь в кнопку, и чуть… чуть… не делаешь, что же я чуть не сделал?!

Неожиданно со стороны аллеи за таверной послышался шум драки.

Бармен вышел из-за стойки с толстой дубинкой в руке. Он резко остановился, уставившись на Лафайета.

— У нас закрыто, ты! — грубо заявил он. — Как ты вообще сюда попал, а?

— Через дверь. Том, как всегда, — парировал Лафайет. — И что дальше?

— Выметайся со своими манатками, ты, гнусный мошенник! — Бармен показал толстым большим пальцем на дверь. — Вон!

— Что на тебя нашло. Том? — вспылил О'Лири. — Пойди, вытри стакан или еще что-нибудь.

— Послушай, оборванец, я открыл кабак, чтобы мой старый кореш, Рыжий Бык, мог спокойно повидаться с важным человеком. Это не значит, что всякий уличный мерзавец может греться у моего камина.

— Да, стоящий камин, — огрызнулся Лафайет, — «Секира и Дракон» когда-то был недурным погребком по сравнению с другими забегаловками, но сейчас испортился. — Он поперхнулся, так как Том дал ему дубиной под дых, схватил за шиворот и пособил встать со скамьи.

— Говорят тебе, вон, бродяга, значит, вон!

Когда хозяин толкнул Лафайета к двери, он, спотыкаясь, схватился за один из столбов, которые поддерживали прогибающиеся балки, завернул за него и прямо в подбородок ударил бармена. Тот кубарем полетел на утоптанный земляной пол, угодив головой под стол.

— Благодарю вас, я как раз собирался уходить, — произнес Лафайет, хватая Марка III со стола, и заметил, что его голос стал хриплым и дребезжащим. И неудивительно после такого вероломного нападении старого знакомого.

— Думаю, тебе лучше отложить испытания посетителей. Том, Это разлагает твою личность. — Он задержался у двери, чтобы поправить пальто в отогнуть лацканы. Ткань оказалась необъяснимо сальной. Он посмотрел вниз, в ужасе уставился на грязные бридже, рваные чулки в истасканные туфли.

— Всего-то из-за одной небольшой потасовки? — вслух удивился он.

Хозяин с трудом выполз из-под стола.

— Погодите-ка, мистер, — невнятно бормотал он, — мы еще не расквитались. — Когда он встал, пошатываясь, Лафайет выскользнул на темную улицу.

Заморосил холодный дождь, подул порывистый ветер.

Рыжего Быка нигде не было.

— И куда же он запропастился? — вслух удивился Лафайет, собираясь обернуться плащом. Но тут обнаружил, что теплая вещь пропала.

— Проклятье! — выругался он, вновь оборачиваясь к двери таверны.

— Том, я кое-что забыл! — крикнул он, но, как только он заговорил, огонь внутри погас. Лафайет изо всех сил забарабанил кулаками, во все впустую. Дубовая дверь была крепко заперта.

— Хорошенькое дело! — зарычал он. — Теперь он на меня взъелся, а это был мой чуть ли не самый лучший плащ. Тот, что сшила Ларди, тетушка Дафны.

Лафайет поднял ворот пиджака, рассеянно отметив, что он из грубой шерсти; смешно, что он схватил пиджак в темном чулане. Только он не мог припомнить, чтобы в его гардеробе вообще имелись такие потрепанные вещи. Может, он принадлежит человеку, который приходил очистить трубу от ласточкиного гнезда…

— Но это все равно, — твердо решил он. — Главное — передать эту адскую машинку в нужные руки. Я закрою ее в подвале дворца, а потом попытаюсь связаться с Центральной, и… — От дальнейших размышлений его отвлек топот тяжелых сапог по плитам аллеи, проходящей между узкими зданиями на несколько ярдов вперед. О'Лири отступил, инстинктивно хватаясь за рукоятку меча.

Но, увы, меча на месте не оказалось — он это понял сразу, как только пальцы сомкнулись на пустом месте. Много лет он не надевал меч, разве что по праздникам, и тогда только легкую модель, усыпанную драгоценностями и предназначенную для представлений. Кроме того, он давно не разгуливал один по полуночным улицам. Так что ему и в голову не пришло, подобно герою мелодрамы, нацепить старое лезвие, которое когда-то сослужило ему службу.

Пока он наспех прятал модель Марк III, из проема аллеи показались три человека, все в мягких шляпах с пером, жакетах в желтую и зеленую полоску — цвета Адоранны; широкие алые шарфы, свободные мешковатые штаны над сапогами с отворотами — королевская городская стража.

— Эй, старина! Ребята, как я вам рад! — поприветствовал Лафайет всех троих. — Я уж думал, это грабители, а то и хуже. Послушайте, меня нужно сопроводить обратно во дворец, и…

— Стой, бродяга! — рявкнул первый мушкетер.

— К стене! Повернись и поставь на нее руки над головой, — да ты знаком с процедурой! — скомандовал второй стражник, держа руку на эфесе.

— Шутить не время, — строго перебил О'Лири. — Я нашел краденую вещь из королевского подвала. Очень важная штука, Коротышка, — обратился он к невысокому пухлому сержанту с лихо закрученными усами, — ты иди впереди, а вы, двое, замыкайте.

— Не смей называть меня по кличке! — заорал сержант, выхватывая клинок.

— И мы тебе не ребята!

— Какая муха тебя укусила, Коротышка? — опешил Лафайет. — Неужели ты бесишься из-за того, что я выиграл у тебя в кегли со счетом два — пятьдесят вчера вечером? — У его горла тотчас очутился меч.

— Если ты не закроешь рот, Клайд, я приколю тебя к стенке! — Коротышка сделал резкий выпад. — Обыщите-ка его, парни. Я чувствую, что этот тип не простой бродяга.

— Вы что, все с ума посходили? — завопил О'Лири, когда стражники грубо придавили его к стене и не более деликатно принялись ощупывать карманы.

— Коротышка, ты что, в самом деле не узнаешь меня?

— Эй, постойте, парни, — остановил мушкетеров Коротышка. — А ну, повернись, ты! — обратился он к Лафайету. — Ты утверждаешь, что я тебя знаю, да? — нахмурившись, он всматривался в лицо О'Лири. — Ну, может, ты опустился с тех пор, как я тебя видел в последний раз. Но я бы не отвернулся от старого приятеля. Как, говоришь, тебя зовут?

— О'Лири! — крикнул Лафайет. — Лафайет О'Лири. Сэр Лафайет О'Лири, если хочешь официально!

— Чудненько, — спокойно отреагировал Коротышка. — Не ту мишень выбрал, негодяй. Так уж выходит, что мы с сэром Лафайетом во как! — Он поднял два пальца вместе, изображая таким образом близость отношений. — Еще бы, ведь пять лет назад, когда сэр Лафайет в один прекрасный вечер впервые появился в городе, он оказал мне такую услугу… Я этого никогда не забуду, я и Гертруда тоже!

— Правильно! — воскликнул Лафайет. — Это было как раз перед тем, как меня всего затрясло, и я чуть не улетучился обратно в пансион миссис Макглинт. Но я застрял здесь ради ваших ребят, а то ведь вы не все смогли бы объяснить судейскому приставу?

— Ого! — удивился рядовой. — Глянь-ка, что я нашел, Сарж!

Он поднял толстые золотые часы в форме желтой репы.

— А-а… откуда они? — спросил Лафайет, заикаясь от недоброго предчувствия.

— А как насчет этого? — второй стражник достал драгоценный кулон из другого кармана О'Лири.

— А это? — он выставил на обозрение лосиный зуб, инкрустированный серебром, богато отделанную табакерку с бриллиантовым гребнем и пригоршню безделушек помельче. — Похоже, твой старый приятель работал, Сарж!

— Это мае подстроили! — запротестовал в негодовании Лафайет. — Это мне кто-то подсунул!

— Брось прикидываться! — рявкнул Унтер. — Дурачка нашел, ишь ты! Посидишь на червивом хлебе да на тухлой воде с месяц-другой еще до суда, умник!

— Давайте только сходим во дворец! — кричал Лафайет. — Мы попросим Дафну, графиню Дафну, выйти к тебе, недоумок; она подтвердит моя слова. А когда все выяснится…

— Надень ему браслеты, Фред, — предложил Коротышка. — О-ля-ля, через десять минут смена дежурства.

— О нет! — прошептал Лафайет себе под нос. — Нельзя допустить, чтобы все обернулось одним этих идиотских фарсов, в которых все попадают из огня да в полымя только потому, что ни у кого не хватает ума выяснить обстоятельства. Нужно спокойно и уверенно поговорить с этими совершенно разумными блюстителями порядка, и…

Неожиданно из ближайшей аллеи послышалось шарканье кожаных подошв о булыжник. Коротышка резко обернулся, схватившись за рукоятку меча, когда замаячили темные фигуры. Раздался неясный звук, будто резко ударили битой по седлу. У Коротышки-сержанта свалилась шляпа с пером, и он, попятившись, упал. Клинки уже покинули ножны, и остальные три мушкетера, получив удар в челюсть, рухнули под звон стали, хлопанье перьев на шляпах и шелест шелковой ткани. Три высокие темные фигуры в отделанных драгоценностями кожах и ярких шелках, свидетельствующих об их принадлежности к банде «Племя путников», окружили Лафайета.

— Пошли, Зорро, — шепнул один из них, и хрипота его голоса явно указывала на пораженные голосовые связки, что подтверждал длинный рубец поперек смуглого горла, который не мог скрыть грязный шарф, завязанный на узел. Другой член шайки, одноглазый проныра с массивной золотой серьгой, быстро обшаривал карманы сбитых с ног караульных.

— Эй, подождите минуточку! — в замешательстве выпалил О'Лири. — Что здесь происходит? Кто вы? Почему избиваете караульных? Что…

— Спятил, Зорро? — грубо оборвал его главарь. — У меня чуть ноги не подкосились, когда увидел тебя в лапах этих собак Роуми. — Он наклонился и коротким движением ножа длиною в один фут срезал с ремня ближайшего мушкетера кинжал в искусно сработанных ножнах.

— Скорее, — прохрипел главарь, — кто-то сюда идет. — Он схватил О'Лири за руку и потащил к аллее, из которой несколькими минутами раньше выскочили налетчики.

— Парии, погодите! — пытался возразить Лафайет. — Послушайте, я пеню ваш поступок и все такое, но в этом нет необходимости. Я просто заскочу куда следует, все выложу, объясню, что это все недоразумение, и…

— Бедный Зорро, от удара по голове у него поехала крыша, Луппо, — посочувствовал маленький смуглый человечек с огромной бородой.

— Неужели вам непонятно! — решительно настаивал Лафайет, вынужденный бежать вдоль аллеи. — Я хочу в суд! Вы только хуже делаете! И перестаньте называть меня Зорро! Меня зовут О'Лири!

Главарь шайки развернул Лафайета к себе лицом и внимательно посмотрел на вето. Его длинная — около семи футов — поджарая фигура возвышалась над О'Лири.

— Хуже? Что это значит, Зорро? Ты что, не закончил свою большую ходку?

— Он тряхнул О'Лири так, что у того хрустнули кости. — И ты решил, что, вместо того чтобы предстать перед бароном Шосто, ты чутокпоболтаешься у Роуми в арестантской, так, что ли?

— Нет, чертова горилла! — крикнул Лафайет и со всего размаха врезал по мощной голени Путника.

Пока жертва вопила, потирая ушибленное место, Лафайет рывком высвободился, но, обернувшись, увидел полдюжины охотничьих ножей, зажатых в коричневых кулаках.

— Послушайте, парни, давайте поговорим, — начал было Лафайет, но в этот момент со стороны улицы, где остались лежать три мушкетера, раздался вопль. Лафайет открыл рот, чтобы ответить, но успел лишь заметить, как над его головой мелькнул плащ. Его завернули в кисло пахнущую материю, подняли, перекинули через костлявое плечо и унесли с места происшествия.

2

Завернутый в вонючий плащ и стянутый веревками, Лафайет лежал, судя по тарахтению необшитых колес по булыжникам и скрипу упряжи, на скамье фургона. Он пытался кричать, что ему душно, но в ответ получал лишь сильные тычки, после чего смирился и посвятил все усилия тому, чтобы не задохнуться. Теперь он лежал, не шевелясь, но ушибленные места пульсировали с каждым толчком громоздкой повозки.

Через некоторое время булыжники сменились более мягкой, немощеной поверхностью. Кожа заскрипела, когда накренилась скамья фургона, это свидетельствовало о том, что дорога пошла на подъем. Воздух становился прохладнее.

Наконец, накренившись в последний раз, фургон остановился. Лафайет попытался сесть, но его быстро схватили и передали через край фургона, где чьи-то руки сразу подхватили его под гортанные звуки голосов, говоривших на отрывистом диалекте. Веревки развязали, сняли удушливый плащ. Лафайет чихнул, сплюнул пыль, протер глаза и глубоко вдохнул холодный, пахнущий смолой воздух.

Он стоял на опушке леса. Ясный лунный свет струился сквозь ветки высоких сосен и освещал старые палатки и фургоны с высокими колесами и когда-то яркими экипажами. Теперь они облупились, выгорели и выглядели блекло. Пестрая толпа черноволосых мужчин, женщин и детишек с оливковой кожей серьезно рассматривала его. Все были разодеты в грязные наряды ярких, безвкусно подобранных тонов. Любопытные лица выглядывали из палаток и слабо освещенных окон фургонов. Стояла глубокая тишина, которую нарушал лишь мягкий шорох листьев деревьев, встревоженных дуновением ветерка, да стук копыт лошадей, перебирающих на месте ногами.

— Однако… — начал было Лафайет, но приступ кашля помешал ему выдержать возмущенный тон. — Полагаю, к-ха, вы меня похитили, к-ха, к-ха, с целью…

— Обожди, Зорро, не торопись, — обратился к нему одноглазый разбойник, — тебе сейчас все объяснят.

Ряды заколебались, толпа расступилась. Подошел пожилой человек, все еще сохранивший величественную осанку, несмотря на убеленные сединой волосы и обветренное лицо. На нем была пурпурная атласная рубашка с розовыми нарукавными повязками, мешковатые штаны цвета шартреза поверх коротких красных сапожек с загнутыми носами. Толстые пальцы были унизаны кольцами. Шея, испещренная шрамами, была украшена нитью бус. Из-за широкого зеленого ремня из крокодиловой кожи торчали пистолет и нож с большим лезвием. В пластмассовой рукоятке ножа красовались фальшивые изумруды и рубины. Он остановился перед Лафайетом и оглядел его с ног до головы с неодобрительным выражением на давно не бритом лице цвета красного дерева.

— Ха! — заговорил он. — А мистер Большеротый Зорро не такой уж смельчак, как он о себе воображает. — Он ухватил длинный кудрявый волосок, торчавший из носа, вырвал его, поднял, посмотрел и перевел прищуренные глаза на Лафайета.

— Послушайте, я не знаю, чем занимается этот Зорро, — сказал О'Лири, — но если вы в ответе за этот зверинец, то, может быть, не откажетесь выделить мне кого-нибудь для сопровождения обратно в город, пока ситуация не вышла из-под контроля. Я могу поправить дела, стоит только замолвить слово парню в отделе регистрации, и все будет шито-крыто, а…

— Довольно! — оборвал Лафайета старик. — Ты думаешь, что выпутаешься из положения, если притворишься, что у тебя не все дома? Бесполезно, Зорро! Это против древнего закона племени, а он еще действует!

Окружающие одобрительно зашумели. Раздались отдельные смешки, и только в первом ряду кто-то очень юный и черноглазый сдавленно зарыдал.

— Какое отношение имеет закон вашего племени ко мне? — горячился Лафайет. — Я спокойно шел по своим делам, когда ваша шайка головорезов схватила меня…

— Хорошо, я передам этой шайке, — перебил старик, свирепо сверкнув глазами и зловеще оскалив зубы. — Вчера вечером ты выпил несколько бутылок Старой Серной, и на тебя нашла большая дурь. Ты осмелился приставать к племяннице барона! По закону племени это предложение; оно не может остаться без внимания, даже если его делает такой пустоголовый болван как ты! Значит, так, бедный старина: барон Шосто дает тебе шанс! — Смуглый человек ударил себя в грудь.

— Слушайте, вы меня с кем-то спутали, — сказал Лафайет, — меня зовут О'Лири, и…

— Но, само собой, чтобы получить право ухаживать за Гизель, ты сперва должен принести домой трофей. Ради этого ты пробрался в город под покровом тьмы. Я послал Луппо и еще несколько парней присмотреть за тобой. И — первым делом полицаи Роуми хватают тебя. Хорошенькое дело! Ха!

— Похоже, что это вы обознались, — вновь пустился в объяснения Лафайет.

— Я в жизни не видел вас раньше. Мое имя О'Лири. Я живу во дворце с женой, графиней Дафной, и я не знаю, о чем вы думаете!..

— О? — коварно улыбнулся старый главарь. — О'Лири, э? У тебя есть свидетельство?

— Конечно! — быстро выпалил Лафайет, щупая карманы. — У меня множество… документов… только… — Сердце у него упало, когда он увидел грязный красный носовой платок, который был в кармане его штанов. — Только, кажется, я забыл бумажник в другом костюме…

— Какая жалость! — покачал головой барон Шосто, коварно улыбнувшись своим помощникам. — Он забыл его в другом костюме, — улыбка сошла с его липа. — Ладно, давай посмотрим, что у тебя в этом костюме, похвались после ночной работы! Покажи нам трофей, который докажет ловкость твоих пальцев!

Все глаза устремились на Лафайета: он неуверенно порылся, нашел измятую пачку ядовитых на вид черных сигарет, перочинный нож с искусственным жемчугом на рукоятке, набор старых медных кастетов, еще один очень грязный носовой платок ядовито-зеленого цвета и обглоданную зубочистку слоновой кости.

— Я, к-кажется, схватил чужой пиджак, — попробовал объяснить он.

— И чьи-то чужие штаны, — прошипел барон Шосто. — И эти чьи-то штаны принадлежат Зорро! — Внезапно огромный нож появился в руке старика, принявшегося размахивать им перед носом О'Лири. — Сейчас я вырежу тебе сердце! — зарычал он. — Только это слишком быстрая смерть!

— Минуточку! — Лафайет сделал шаг назад, но его схватили и крепко держали жаждущие крови добровольцы.

— Наказание за то, что не принес домой добычу, — смерть на Тысяче Крюков! — громко объявил Шосто. — Даю ночь на гулянье и выпивку, чтобы настроиться и сделать дело подобающим образом!

— Зорро! А как же потайные карманы? — раздался плачущий женский голос. Девушка, проявлявшая признаки беспокойства с самого прибытия Лафайета, вырвалась вперед и схватила его за руку, как бы пытаясь освободить его из рук мужчин. — Покажи им, Зорито! Покажи, что ты такой же вор, как и они!

— Гизель, иди, испеки пиццу! — гневно прикрикнул на нее старик. — Это не твоего ума дело! Эта трусливая свинья умрет!

— Но это та самая трусливая свинья, которую я люблю! — вопила девушка, всем своим видом выказывая непокорность.

— С меня хватит! — закричал Шосто. — Ты… и этот собиратель отбросов! Эта ядовитая змея на моей груди! Этот выскочка! Не видать ему тебя!

— Зорито! — девушка вновь, рыдая, обратилась к О'Лири. — Неужели ты не помнишь, что я подшивала тебе потайные кармашки, а ты собирался набить их вещичками? Неужели у тебя нет ни одного подарочка после прогулки, чтобы показать им?

— Потайные кармашки? — недовольно переспросил Шосто. — Что еще за бред?

— В рукавах у него! — Гизель схватила Лафайета за манжету, отвернула ее и обследовала своими смуглыми пальчиками. С радостным возгласом она вытащила изящные серебристые часики, свисавшие с мерцающей цепочки.

— Видите? Зорито, мой герой! — Она обвила руками шею Лафайета, а Шосто схватил часы и уставился на них.

— Эй! — воскликнул мужчина по имени Луппо. — Можете считать меня олухом, если это не часы лорда мэра Артезии, из чистой платины!

— Где взял? — потребовал ответа Шосто.

— Что… я, ой… — заикался Лафайет.

— Да украл он, ты, негодяй, — крикнула Гизель. — Ты что думаешь, он их в ломбарде купил?

— Ладно, Шосто, похоже, на этот раз Зорро провел тебя, — высказался кто-то.

— Он не только часы лорда мэра стянул, он еще и комедиант-то какой! — восхитился другой член шайки. — Готов поклясться, у него не было общеизвестного окошка, чтобы это выкинуть, и ведь все это время он припрятывал кражу в подшивке своей куртки!

— Давай, Шосто, будь другом! — подзадоривал еще один. — Признай, что вы были заодно!

— Ну, может, я дам ему еще шанс. — Шосто наградил себя ударом в грудь, от которого человек послабее пошатнулся бы, и неожиданно оскалился в улыбке. — Три тысячи чертей, гром и молния на жестяной крыше! — заорал он.

— Это действительно повод для того, чтобы погулять! А ну, всем веселиться, не отменять же праздник! Жаль, что придется отказаться от удовольствия присутствовать на смерти на Тысяче Крюков, — добавил он с сожалением, глядя на Лафайета. — Но мы еще можем передумать, если он не угодит моей маленькой Гизель! — барон сделал величественный жест, и люди, державшие Лафайета, отпустили его.

Путники собрались вокруг него, хлопали по спине, трясли руку. Кто-то заиграл мелодию на концертино, другие присоединились. Появились кувшины и пошли по рукам. Как только Лафайету удалось освободиться, он воспользовался зеленым платком, чтобы вытереть пот со лба.

— Большое спасибо, — сказал он Гизели. — Я вам очень благодарен за участие, мисс.

Она порывисто сжала его руку и взглянула на него с ослепительной улыбкой. Глаза ее были огромные, темные с искринкой, носик приятно вздернут, губы очаровательно изогнуты, а щеки — с ямочками.

— Не думай об этом, Зорито. В конце концов, я же не могла отдать тебя им на растерзание, правда?

— Рад, что хоть кто-то здесь так думает. Но как же мне все-таки попасть домой? Не могли бы вы помочь мне нанять лошадь — только на ночь, конечно…

Взрыв смеха с галерки был ответом на вопрос. Гизель поджала губы и властно взяла Лафайета за руку.

— Ну и шутник же ты, Зорито! — сухо произнесла она, а потом улыбнулась.

— Но это все равно. Я тебя люблю несмотря ни на что! А теперь — праздновать! — Она схватила его за руку и закружила под звуки музыки.

* * *

Прошло три часа. В двадцатигаллоновой цистерне оставалось полдюйма пунша с осадком и кашицей; жареного вола ободрали до костей. Музыканты уже давно сползли под скамьи и храпели. Только несколько крепких выпивох еще хрипло орали старые песни Путников. Гизель ненадолго удалилась по своим делам. Действовать нужно было сейчас или никогда.

Лафайет поставил кожаную чашу, которую нежно держал, и молча скользнул в тень. Никто его не окликнул. Он пересек залитый лунным светом участок лужайки и притаился в тени деревьев. Пьяное пение не прекращалось. Лафайет повернулся и скрылся в лесу.

Сотня футов вверх по тропе — и вот уже затерялись звуки и запахи праздника в сочном аромате сосен и легком шепоте ветра в тяжелых ветвях. Лафайет остановился убедиться, нет ли погони. Никого не заметив, он сошел с тропы и прямым путем направился в столицу, которая, по его подсчетам, была милях в десяти к югу. Дальняя, конечно, прогулка, но она стоила того, чтобы избавиться от сборища маньяков. Маленькая Гизель была единственным здравомыслящим существом в лагере, но даже у нее наблюдались серьезные отклонения.

Ладно, он пошлет ей что-нибудь симпатичное на память, если доберется до города целым и невредимым. Бусы, например, или выходное платье. Если ее принарядить, то приятно было бы посмотреть. Он представил себе Гизель в официальном придворном туалете с драгоценностями в волосах, с накрашенными ногтями и надушенную за ушком.

Может, я даже приглашу ее на пир или бал, размышлял он. Ее чуть-чуть почистить, так она сенсацией будет. Может, даже найдется хороший молодой человек, который наденет кольцо ей на палец, и…

Наклонив голову под низкой длинной веткой, Лафайет остановился, недовольно уставившись на пару больших ботинок под кустом. Он перевел взор на ноги хозяина ботинок, затем на туловище и, наконец, на недружелюбное лицо Луппо. Тот стоял, подперев бока руками, и криво улыбался с высоты своего роста.

— Что-нибудь потерял, Зорро? — спросил он сиплым голосом.

— Я просто немного размялся, — ответил Лафайет, выпрямляясь и принимая достойный вид.

— Если бы я страдал подозрительностью, — ворчал Луппо, — я бы подумал, что ты хочешь напасть на мою сестру как грязная коварная крыса.

Пробормотав «хм», Лафайет повернулся и пошел назад по тропе. Большой разбойник иронически прищелкнул языком ему вслед.

Считая, что уже ушел на значительное расстояние от Луппо, Лафайет выбрал местечко, где подлесок был пореже, вновь сошел с тропы и подался влево. Густые заросли ежевики преградили ему путь. Чтобы их обойти, он, срезав угол, поднялся на холм, пролез под колючками, взобрался на выросшую из-под земли скалу, повернулся, чтобы взять свои пожитки, и увидел Борако, который, опершись о дерево, небрежно строгал палку. Путник посмотрел вверх и сплюнул.

— Еще один короткий путь? — полюбопытствовал он с хитрой улыбкой.

— Точно, — запальчиво ответил Лафайет. — Думаю, напал на редкую разновидность лысухи на этом пути.

— Не лысуха, — возразил Борако. — Я думаю — дикий гусь.

— Ладно, некогда мне тут болтать, — надменно прервал его Лафайет. — Гизель будет беспокоиться.

Он пошел назад в лагерь. Сзади Борако топал башмаками. Гизель ждала его у опушки.

— Зорито! Иди сюда! Пора готовиться к свадьбе.

— А что, у кого-нибудь будет свадьба? — спросил Лафайет. — Ладно, я думаю, будет весело, ценю предложение, но… — Возражение было оборвано сразу, так как Гизель обвила его шею руками. — Уф, Гизель! — начал было он. — Я должен тебе кое-что сказать…

— Зорито! Замолчи! А то как я тебя поцелую?

— Ты уверена, что знаешь меня достаточно хорошо? — Он замолчал, так как она прильнула к нему.

— Есть старый обычай племени, — проворковала Гизель, покусывая его ушко, — стащить небольшой образец перед покупкой…

— Покупкой? — Лафайет задержался. — Ты имеешь в виду кражу, да?

Гизель хихикнула:

— Само собой, ты понял, о чем я? Пошли! — Она поймала его за руку и потащила к своему фургону. Когда они приблизились к нему, из тени вышел верзила.

— Ну чего тебе надо, дубина ты здоровенная? — бойко вскинув голову, спросила Гизель.

— Древний Закон не говорит ничего о том, чтобы жертве давали сильное успокоительное перед свадьбой, — угрюмо заявил разбойник.

— А тебе-то что, Борако?

— Ты знаешь, ты меня допекла, Гизель!

— Сделай так, чтоб тебя искали, — вступил в разговор Лафайет. — Разве ты не видишь, что беспокоишь леди?

— Может, пройдемся по аллее, и ты повторишь, что сказал? — грозно наступал Борако.

— Нет! — крикнула Гизель, набросившись на него. Он грубо отшвырнул ее.

— Эй, ты! — воскликнул Лафайет. — Не смей!

— Посмотрим, как ты меня остановишь! — Борако сорвал с ремня широкий нож и пошел на Лафайета, припадая к земле.

Когда он размахнулся, Лафайет уклонился, поймал запястье противника сложным захватом двумя руками и, сорвав его с места, перекинул через бедро. Борако сделал сальто и, тяжело рухнув на челюсть, остался смирно лежать на месте. Нож с подскоком полетел по траве.

— Зорито! Мой герой! — взвизгнула Гизель, бросаясь на шею Лафайету. — Думаю, на некоторое время мы в безопасности! Но ты же защитил меня, рискуя жизнью! Ты в самом деле любишь меня, мой герой!

— Ты сделала то же самое для меня, — пробормотал Лафайет между поцелуями благодарной девушки.

— Это все от быстроты реакции, — произнес Лафайет с акцентом племени, но тут же повторил без него.

— Ага! Сбился! Забыл про свой поддельный акцент! — Гизель обняла его еще крепче. — По правде, я уж стала немного удивляться…

— Послушай, — сказал Лафайет, отстраняясь и держа ее на расстоянии вытянутой руки. — Посмотри на меня! Что, я действительно похож на этого самого Зорро?

— Ну и шут же ты, Зорито! — Гизель схватила его за уши и, шутя, покусала за щеку. — Конечно, ты похож на себя, глупый! Почему бы нет?

— Потому, что я — не я! Я имею в виду, что я не тот, кого зовут Зорито! Я Лафайет О'Лири! Я — мирный Роуми, я просто случайно пробирался в темноте по своим делам и был пойман городской стражей, а Луппо со своими головорезами по ошибке спас меня! А теперь, кажется, все думают, что я — не я!

Гизель с сомнением смотрела на него:

— Никто не может быть так похож на моего Зорито и быть не Зорито… если только, может, у тебя есть брат-близнец?

— Нет, я не близнец, — твердо ответил Лафайет. — По крайней мере, не близнец, если не считать таких лиц, как Лоренцо и Лотарио О'Лири, и, конечно, Лоэнгрин О'Лири, и Лафкадио, и Ланселот, — он остановился.

— Но я тебя только с толку сбиваю. Их на самом деле нет, во всяком случае в этом континууме.

— Ты, конечно, порешь ерунду, Зорито, — сказала Гизель. — О! Я знаю! Сними одежду!

— А… ты думаешь, у нас есть время? — уклонился Лафайет. — Я имею в виду…

— У тебя родимое пятнышко на пояснице, — объяснила Гизель. — Дай посмотрю, скорей!

— Минуточку, кто-нибудь может прийти и не так понять! — протестовал Лафайет, но девушка уже схватила его рубашку, вырвала ее из-под ремня и стащила пояс, чтобы обнажить поясницу.

— Видишь? Именно так, как я помню! — Она, торжествуя, показала пятно в форме бабочки на оливковой коже. — Я знала, что ты дурачился все это время, Зорито!

— Это невозможно, — сказал Лафайет, уставившись на пятно. Он даже ковырнул его на всякий случай. — У меня в жизни не было родимого пятна. Я… — Его голос надломился, когда взгляд упал на кончик пальца. Это был длинный тонкий палец с грязным, здорово обгрызенным ногтем.

— Это, — сказал Лафайет, с трудом проглотив ком, подступивший к горлу, — это не мой палец!

* * *

— Я в полном порядке, — успокаивал себя Лафайет, сосредоточившись на внутренней стороне век. — Пульс шестьдесят, кровяное давление и температура нормальные, сенсорные впечатления четкие, память отличная.

— Зорито, — сказала Гизель, — почему ты стоишь с закрытыми глазами и разговариваешь сам с собой?

— Я разговариваю не сам с собой, моя милая. Я разговариваю с тем, в кого я обратился, кто, я бы сказал, является объектом, имеющимся в наличии, понимаешь ли…

— Зорито, ты ни в кого не обращаешься, ты все равно — ты!

— Я понимаю, что у нас будут кое-какие недоразумения и неясности, — сказал Лафайет, чувствуя, что начинает впадать в состояние, над которым скоро потеряет контроль. Усилием воли он взял себя в руки.

— Я уже пробовал объяснить твоему дядюшке, что у меня важное дело в столице…

— Важнее твоей брачной ночи?

— Моей брачной ночи? — повторил ошеломленный Лафайет.

— Твоей и моей, — мрачно сказала Гизель.

— Подожди минуточку, — попросил Лафайет, — это уже слишком далеко зашло! Во-первых, я даже не знаю тебя, а во-вторых, у меня уже есть жена, и… — Он отпрыгнул как раз вовремя, так как в девичьей руке сверкнуло тонкое лезвие.

— Так вот, значит, как, да? — прошипела она, надвигаясь. — Ты думаешь, что можно играть сердцем Гизель? Ты думаешь, что можно поцеловаться и убежать, да? Я тебя так отделаю, что ты никогда больше не сможешь разбить сердце бедной девочки, ты, травяная гадина!

Она подскочила, Лафайет стукнулся о другую стенку фургона; над ним взметнулось лезвие…

Но Гизель не ударила его, она заколебалась. Неожиданно из-под длинных ресниц брызнули слезы. Стилет выпал из разжавшихся пальцев, и она закрыла руками лицо.

— Я не могу, — рыдала она. — Теперь обо мне все будут судачить, но мне все равно. Я себя убью лучше… — Она нащупала нож на полу, но Лафайет взял ее за руки.

— Нет, Гизель! Остановись! Послушай меня! Я… Я…

— Ты… значит, я тебе не безразлична? — дрожащим голосом спросила Гизель, мигая от слез.

— Конечно, не безразлична! Я имею в виду… — Он подождал, пока пикантное лицо девушки не перестанет менять выражения.

— Теперь ты вспомнил, как ты меня любишь? — настойчиво спросила она.

— Нет — я имею в виду, что не помню, но…

— Бедненький мой, милый! — Внезапное раскаяние преобразило черты Гизели. Она теперь напоминала ангела милосердия. — Луппо сказал, что тебя ударили по голове! От этого у тебя потеря памяти, да? Поэтому ты не помнишь о нашей большой любви!

— Это… наверно, поэтому, — замешкался Лафайет.

— Мой Зорито, — ворковала Гизель. — Это из-за меня тебя стукнули по голове. Пойдем в дом, скоро ты все вспомнишь. — Она повернула его к двери фургона.

— Но… а если твой дядя нас увидит…

— Пусть это изгложет его сердце, — небрежно бросила Гизель.

— Отлично, а если он вместо этого решит вырезать мое сердце?

— Тебе больше незачем разыгрывать невинность, Зорито. Ты свое дало сделал. Теперь получай награду. — Она подняла тяжелую щеколду и решительно распахнула дверь. Свеча на столе отбрасывала романтический свет на гобелены, иконы, тряпки, вышитую бисером занавеску, за которой виднелась высокая кровать с красно-черным атласным покрывалом и множеством розовых и зеленых подушечек, а также тусклое овальное зеркало.

Как зачарованный, Лафайет глядел на узкое смуглое черноглазое лицо, отражавшееся в зеркале. Блестящие иссиня-черные волосы, растущие треугольником на лбу над высоко изогнутыми бровями. Нос длинный и с горбинкой, рот хорошо очерчен, разве что чуть безвольный, но зубы как из белого фарфора, кроме одного золотого переднего вверху слева. Лицо было бы ничего, думал Лафайет, если может нравиться лицо, блестящее от обильного масла для волос.

Нерешительно он потрогал пальцем ухо, ткнул в щеку, скривил губы. Лицо в зеркале передразнило каждый жест.

— Зорито, почему у тебя губы кривятся? — забеспокоилась Гизель. — У тебя не будет припадка, а?

— Как знать? — ответил он с безнадежным смешком, пощупывая худой, но твердый бицепс. — Меня, кажется, снабдили чьим-то чужим телом, которое может иметь что угодно, от полупаралича до грудной жабы. Думаю, это выяснится, как только будет первый приступ.

— Ты противный мальчишка, Зорито. Не сказал мне, что ты больной человек, — укоризненно отметила Гизель. — Но это ничего, я все равно за тебя пойду. Интереснее будет жить! — Она ласково поцеловала его. — Я быстро, — выдохнула она и ускользнула в соседнюю комнату, мягко позвякивая бусами.

Сквозь занавеску было неясно видно, как она ловко отбросила что-то из нарядов. Он разглядел, как блестела ее кожа цвета слоновой кости при цветном освещении.

— Чего ты не устраиваешься? — тихо сказала она. — И налей-ка нам по стаканчику смородинового вина. Оно в буфете над столом.

«Надо выбираться отсюда, — подумал Лафайет, отводя глаза от соблазнительного видения. — Дафна никогда не поймет закона племени». — Он на цыпочках подошел к двери, взялся за ручку, но за спиной прозвучал голос Гизели:

— Глупый — это не буфет. Соседняя дверка!

Он обернулся. Она стояла в проеме двери в невидимом нижнем белье.

— А, конечно. Ты же знаешь, потеря памяти, — он отдернул руку.

— Ничего, что потеря памяти, — отрезала она, — ты не думаешь, что я кого-нибудь еще пускала в спальню, а?

— Не обижайся, — быстро сказал Лафайет, заставляя себя смотреть в угол комнаты, а не на ее фигуру.

Гизель подавилась смешком:

— Ой, мальчик, какой был бы сейчас сюрприз, если бы ты вышел и наскочил на Борако. Один твой вид сводит его с ума от ревности.

— Может, я лучше выйду и поговорю с ним? — предложил Лафайет.

— Не надо слишком-то геройствовать, мой Зорито. Борако пока еще лучше всех владеет ножом, даже несмотря на то что ты его случайно опрокинул. Лучше дай ему время, пусть остынет… — Она подошла к нему, обняла за шею.

— А сейчас лучше поцелуй меня, пока я не остыла, мой любимый!

— А… м-м-м, — протянул Лафайет, когда их губы соприкоснулись. — Я только что вспомнил, что мне нужно…

Гизель сделала быстрое движение, нож блеснул под носом у Лафайета.

— Думаю, ты вспоминаешь не то и не вовремя, мальчик, — сказала она холодно. — Лучше выполняй то, что следует!

— Ты что, все время носишь этот нож при себе? — поинтересовался Лафайет, уклоняясь от занесенного клинка.

— Пока на мне остается последний клочок одежды, чтоб его спрятать, — не без ехидства произнесла она.

— А, — сказал Лафайет. — В таком случае, я имею в виду, что…

— Ты забыл про вино, — сказала Гизель. Она прошмыгнула мимо него, достала бутылку темно-красного цвета, две рюмки на длинной ножке и налила их до краев.

— За наше семейное счастье, — прошептала она и пригубила вино. — В чем дело? Ты не пьешь? — недовольно спросила она, видя, что Лафайет замешкался.

— А… за семейное счастье, — сказал он и выпил.

— А теперь, почему бы нам, э-э, не выпить за… м-м… брачное ложе? — Гизель хихикнула.

— Я потушу свет, — сказал Лафайет и быстро задул свечу.

— Тебе что, неприятно на меня смотреть? — надула губки Гизель. — Ты считаешь меня безобразной?

— Я опасаюсь сердечного приступа, — ответил Лафайет, — можно, я… м-м-м… помогу тебе раздеться?

— Как пожелаешь, кариссимо, — выдохнула она. Пальцы Лафайета прошлись по атласной коже, и шуршащее неглиже оказалось у него в руках. По колену шлепнуло нечто тяжелее чистого шелка — нож в тонких кожаных ножнах. — Теперь бери меня, мой Зорито, я — твоя!

— Ох, я лучше проверю, закрыта ли дверь, — сказал Лафайет, отступая прочь от звука ее голоса.

— Не беспокойся по пустякам в такой момент! — нетерпеливо шептала она.

— Где ты, Зорито?

— А задняя дверь? — настаивал Лафайет, нащупывая в темноте дверную ручку.

— Здесь нет задней двери!

— Я только еще раз проверю, — сказал Лафайет, найдя щеколду. Он распахнул дверь, выскользнул на яркий лунный свет, захлопнул дверь и забил болт на место. За стеной Гизель растерянно звала его, Лафайет быстро спустился с трех крутых ступенек. В тени, футах в пятидесяти от фургона, росло гигантское дерево. От него отделилась грузная фигура Борако.

— Ха! — зловеще сверкнул при лунном свете широкий белозубый оскал. — Выдворила, да? Вот как получается… Так теперь-то я тебя насовсем пристрою. — Борако сорвал с ремня нож и потер его о волосатое предплечье, приближаясь к Лафайету.

— Слушай, Борако, — сказал Лафайет, отступая от него. — Я тебя уже один раз ткнул головой о землю. Видимо, придется повторить…

— В тот раз ты перехитрил меня, — огрызнулся Борако. — Теперь я с друзьями, они будут судьями. — Тут из густой тени выросли три гиганта.

— Ну, раз уж вас четверо, можете сыграть в гольф, — съязвил Лафайет.

Дверь в фургоне непрерывно сотрясалась, раздался пронзительный разъяренный крик, затем гневный стук женских кулачков в стены.

— Эй, ты что с нею сделал? — в голосе Борако звучала угроза.

— Ничего, — ответил Лафайет, — поэтому она и бесится.

Как только шайка бросилась к закрытой двери, Борако, зарычав, набросился на Лафайета. Тот сделал ложный выпад, увернулся и подставил ногу, зацепив ею лодыжку Борако. Путник влетел головой в колесо фургона, и она крепко застряла между большими деревянными спицами. Остальные трое были при деле — они мешали друг другу открыть дверь. Лафайет проскользнул за фургоны, повернулся и дал стрекача, надеясь укрыться в глухом лесу.

3

Битых полчаса О'Лири лежал лицом вниз, скрывшись, как потом он выяснил, в ежевичных кустах, а вокруг то ближе, то дальше раздавались голоса мужчин, обыскивающих кусты. В конце концов их энтузиазм иссяк, и, выругавшись напоследок, они удалились. Наступила тишина. Лафайет выбрался, отряхнул пыль, морщась от разнообразия болевых ощущений, приобретенных за время ночных приключений. Он прощупал пиджак изнутри. Марк III был на месте. Лафайет внимательно вгляделся в темноту вниз по склону. Опасные террасы, образованные в результате выветривания скальных пород, вели вниз.

Он начал спускаться, изо всех сил стараясь не смотреть на черные кроны деревьев внизу. Двадцать минут тяжелого спуска — и Лафайет плюхнулся на широкий выступ отдохнуть.

«Не в форме, — с отвращением подумал он. — Лежу во дворце без всякого движения, только время от времени партия большого тенниса. Старею я от этого. Когда вернусь, придется сесть на диету и регулярно выкладываться. Я буду бегать трусцой рано утром, скажем, десять кругов по садам, пока еще на розах роса, потом хороший легкий завтрак, некоторое время без шампанского, затем, перед ленчем, немного поработаю с нагрузкой…» Он остановился, заслышав внизу, в кустах, слабый звук. Кошка на охоте? Или Борако со своими дружками все еще продолжает поиск?.. Лафайет встал и снова начал осторожно спускаться. Луна зашла за облако. В кромешной тьме он искал точку опоры. Камень сдвинулся под ногой. Он поскользнулся, хватаясь за гибкие корни, неожиданно скатился по крутому откосу и, сильно ударившись, остановился. Мелкие камни вокруг него продолжали катиться вниз.

Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к шорохам, доносившимся сверху. Ночная тишина нарушалась только слабым высоким звуком, будто жужжало пойманное насекомое. Лафайет осторожно встал на ноги. Еще несколько дюймов от места его падения — и выступ обрывался вертикально вниз. По бокам от него было примерно по ярду.

— Ничего себе, О'Лири! Попался, как кур во щи!

Глаза его ухе привыкали к темноте, но внезапно он заметил слабое свечение, исходящее из вертикальной трещины в скале в двух шагах вправо от уступа. Он перегнулся через край, всматриваясь в узкий затененный проем, уходящий в глубь скалы и едва различимый из-за слабого свечения невидимого источника.

«Может, туда можно протиснуться, — подумал он, — ж мажет, там, с другой стороны, тоже есть выход? Или есть, или ух придется провести здесь остаток ночи, ожидая восхода солнца, чтобы Борако и Луппо нашли меня». Не раздумывая, он сделал рывок, нащупал ногой опору и протиснулся в узкое отверстие. Тесный проход уходил на десять шагов вглубь, резво сворачивая направо, и неожиданно открывал широкую прохладную пещеру, залитую призрачным голубым светом.

* * *

Пещера, в которой очутился Лафайет, имела высокий свод, гладкий пол и грубо отесанные стены. Сверхъестественный свет исходил от объекта, расположенного в центре на двух подставках. Объект этот неприятно напоминал гроб. Он имел семь футов в длину, фут в высоту, а ширину до трех футов на одном конце, резко сужаясь на другом. Множество проводков и трубочек тянулось от дна саркофага — если это был саркофаг — вниз, к тяжелому основанию, на котором ядовито-желтым светом горело множество цифр.

Не переживай, успокаивал себя Лафайет. Тут нет ничего, смахивающего на видения. Все совершенно естественно. Скоро снаружи взойдет солнце. Просто здесь оказалась пещера с ящиком, и все…

О'Лири обошел вокруг гроба, если это был гроб. Он упрямо не верил своим глазам, подавляя тенденцию волос встать дыбом на затылке. Больше в пещере ничего не было. Не было и другого выхода из нее. Тишину нарушало мягкое гудение, напоминавшее работу морозильной установки большой мощности.

— Холодильник в форме гроба? Кому это понадобился холодильник в форме гроба? — бодро поинтересовался О'Лири вслух. Но его слова прозвучали глухо, отозвались эхом, и вышло невесело. Лафайет молча приблизился к ящику. Он был покрыт толстым слоем свинца и опечатан полосой губки. Подойдя поближе, он увидел пыль на гладком серовато-зеленом пластике. Лафайет провел пальцем по поверхности, оставляя отчетливый след.

— Пыль за несколько дней или за несколько недель, — заключил он. — Итак, что бы это ни было, здесь оно находится с недавних пор.

Сбоку на ящике оказалась маленькая табличка. Лафайет с трудом различил написанное при слабом освещении.

STASIS POD, MARK XXIV 220 V, 50 A, 12 л.с.

Под этой выразительной надписью были тщательно затерты другие слова, металл выскоблили дочиста. Лафайет почувствовал, что начинает сильно волноваться.

— Опять оборудование Центральной, — прошептал он. — Сначала Главный Референт, да слухи о других таких же приборах в какой-то пещере, а теперь вот это — в другой. Должна быть связь, и эта связь должна увязаться с тем, что я кто-то, а не я…

Он ощупал пластиковый ящик в поисках дополнительных ключей к разгадке его предназначения. Руки чувствовали слабую вибрацию, а также едва ощутимый намек на электрический ток, идущий по поверхности. Палец нашел небольшое углубление. Когда Лафайет его исследовал, глубоко внутри контейнера раздался мягкий щелчок.

Звук прибора сразу изменился, стал ниже тоном. Лафайет, вздрогнув, отпрянул. Из ящика раздались щелчки и треск, как от срабатывающего реле. Звук очень напоминал тот, что бывает при запуске мотора вентилятора. Отсветы мигающих огней падали на плиту. Стрелки на циферблатах пришли в движение и запрыгали, продвигаясь к красным делениям. Лафайет схватил переключатель, который он задел, и отчаянно задергал его, но процесс, приведенный им в действие, спокойно продолжался. Он поискал другой переключатель, но его не было. Встав на четвереньки, Лафайет всматривался в циферблаты прибора, но читались лишь загадочные письмена:

97.1 SBT; ВМ 176… 77…78; NF 1.02; 1АР 15 Kpsc

— Ну, вот я и сделал это, — пробормотал он. Поднимаясь на ноги, он сильно ударился головой о дно контейнера. Голова закружилась. Сквозь мгновенно затуманившееся сознание ему показалось, что верхняя часть ящика медленно поползла в сторону, открывая внутреннюю часть, подбитую красным атласом.

— Похоже на гроб Дракулы, — прошептал он, держась за голову обеими руками. — В нем даже… — Он запнулся, так как из открытого отверстия показалась пара ног в узконосых черных туфлях. — У него даже ноги как у Дракулы… и…

Теперь уже видны были все ноги, обтянутые пурпурной материей. Длинный плащ закрывал колени и бедра. У талии висела тяжелая золотая цепь. Руки с длинными костлявыми пальцами были сложены на широкой груди. На них во мраке сверкали кольца. Появилась белая борода, скрывающая морщинистый, но волевой подбородок. Показался большой ястребиный нос, закрытые глаза под густыми черными бровями, благородная линия лба, пурпурного бархата берет поверх откинутых назад белых локонов.

— Не Дракула, однако, — сообразил О'Лири. — Это Мерлин… Словно зачарованный, Лафайет наблюдал, как грудь спящего поднималась и опускалась. Шевельнулся палец. Губы приоткрылись, раздался вздох. Веки дрогнули, открылись. Лафайет уставился в огромные бледно-фиолетовые глаза, взгляд которых неподвижно сфокусировался на нем.

— Я… о, извините, сэр, — торопливо заговорил О'Лири, — я просто случайно оказался рядом, и я… ах, случайно, кажется… э-э… вмешался в ваши планы. Надеюсь, я не причинил вам серьезного неудобства, — он говорил, пятясь. Гипнотические глаза преследовали его.

— Я пойду за подмогой, — сказал О'Лири, подбираясь к выходу, — и прежде, чем вы успеете опомниться… — Голос его начал терять уверенность, так как пристальный взгляд старика, казалось, буравил его насквозь. Мерлин неожиданно сел. Его благородные черты исказило выражение жестокости. Он глубоко вздохнул, страшно зарычал и бросился вперед…

Словно исцелившись от паралича, О'Лири одним махом подскочил к выходу, протиснулся в узкий проход, ободравшись о трещину в скале. Нога болталась в воздухе. Он за что-то ухватился, поскользнулся, завопил…

И полетел в пространство. Довольно долго он чувствовал порывы ветра, видел звездный полог над собой…

Затем беззвучный взрыв наполнил мир искрами.

* * *

«Как здорово, — мечтал Лафайет, — лежать в большой мягкой кровати, теплой и уютной, без всяких проблем».

«Да, действительно, — шептал успокаивающий голос. — Давай — расслабься и прокрути в уме все события за последние несколько недель. До первой встречи с ним. Это было… где…»

«Кто? — равнодушно спросил Лафайет, — или с кем?»

Ему было не очень интересно. Намного лучше было бы просто пустить все это по морю из черных взбитых сливок…

«Скажите мне! — настаивал голос менее терпеливо. — Где он теперь? И где это? Говорите!»

«Извините, — отвечал Лафайет. — Я сейчас не расположен строить догадки. Найдите кого-нибудь другого для этой игры! Я просто хочу еще чуть-чуть подремать, а потом Дафна принесет мне чашечку кофе и расскажет обо всем, что запланировано на день, начиная с завтрака на балконе…»

Он минуту помедлил, погрузившись в приятные размышления, и не мог вспомнить, какой сегодня день. Воскресенье? Возможно… но как-то не похоже на воскресенье. И что-то еще подспудно сверлило его мозг, когда он подумал об этом. Что-то он должен был сделать…

Он пытался проигнорировать навязчивую мысль и снова заснуть, но все уже нарушилось. Он просыпался нехотя, несмотря на инстинкт подсознания, который говорил о том, что, чем дольше он проспит, тем ему будет приятнее.

Он открыл глаза, посмотрел на навес из переплетенных трав и листьев.

— О, так рано проснулся? — живо спросил веселый голос где-то совсем рядом. — Как насчет легкого завтрака?

Лафайет повернул голову. На него, широко улыбаясь, смотрело круглое лицо в морщинах.

— Кто… — просипел Лафайет и прокашлялся, почувствовав, как сильно пульсирует задняя часть головы. — Кто вы?

— Я? Ну, что касается имени, можете звать меня Лом. В самом деле, имя ничуть не хуже других, правда? А как насчет баварской ветчины, яичницы «бенедикт», овсяного хлеба, слегка обжаренного на несоленом датском масле, и кусочка лимонного мармелада и, конечно, кофе? Он в новоорлеанском стиле. Надеюсь, не возражаете против капельки цикория?

— Не говорите мне об этом, — прошептал Лафайет, у которого слюнки потекли. — Я умер и попал туда, куда попадают сознательные грешники.

— Вовсе нет, дорогой сэр. — Хозяин Лафайета слегка прищелкнул языком. — Вы малость ушиблись, но ничего, мы вас скоро приведем в полный порядок.

— Прекрасно… но… где я? — Лафайет поднял голову и увидел грубые стены навеса из палок и яркое солнце весеннего утра, пробивающееся сквозь дверь.

— Да, вы разделяете со мной мое скромное жилище, — сказал Лом. — Извините за несколько примитивное убранство, но здесь сделано все, что возможно из подручных средств, э?

— А мы раньше не встречались? Ваш голос кажется мне знакомым.

— Сомневаюсь… хотя кто знает, а? — Лом лукаво посмотрел на О'Лири.

— Последнее, что я помню, — сказал Лафайет, — это как я падал с утеса… — Он шевельнулся, пытаясь сесть, но боль пронзила правую руку.

— Ой, вы лучше не двигайтесь, — поспешно сказал старик. — Понимаете, вы неудачно упали. Но вам повезло, что вы пролетели мимо ряда верхушек деревьев, а потом упали в заросли папоротника.

— Который час? — спросил О'Лири. — Какой сегодня день?

— О, я бы сказал, что сейчас пол-одиннадцатого, — весело ответил Лом.

— А какой день… м-м-м. Боюсь, я потерял счет.

— Но когда я вас нашел, была прошлая ночь, или, точнее, раннее утро. Боже, какой вы устроили грохот!

— Пол-одиннадцатого, о, боги! Я теряю время. — О'Лири еще раз сделал попытку подняться, во Лом вновь заставил его лечь.

— Милый друг, не думайте пока выходить. Боюсь, последствия будут самые серьезные.

— Они будут вдвое серьезнее, если я не пойду своей дорогой, — запротестовал О'Лири, но обмяк и лег. Лом повернулся и, подняв уставленный яствами поднос, поставил ему на колени.

— Ну вот. Кусочек-другой — и вам полегчает.

— Да, но, — начал было Лафайет и набрал полный рот яичницы, от которой шел мягкий пар. — М-м-м, ням-м-м ням-м-м-м.

— Вот так, молодец, а теперь кусочек ветчинки, ну?

— Вкусно! — оценил Лафайет, не переставая жевать. — Но вы не понимаете, мистер Лом, я на деле не тот, кем кажусь. То есть, у меня есть неотложные важные дела. — Он откусил большой кусок горячей масленой гренки. — Понимаете, я должен… — Он помедлил; под мягким взглядом доброго старика дело, о котором он собирался поведать, казалось слишком нереальным. — …А… сделать кое-какие дела, — сказал он, — а потом, я должен… м-м-м… сделать кое-какие другие дела.

— Конечно, — сочувственно кивнул старик. — Кусочек мармелада?

— Я вовсе не хочу казаться таинственным, — продолжал Лафайет, принимаясь за бледно-зеленое желе, — но это очень секретно, понимаете?

— А-а… По правде, я никак не мог понять, что это вас занесло на высоту, но если вы по делу… — Лом понимающе улыбнулся.

— Совершенно верно. А теперь скажите, сколько отсюда до города. — Лафайет вытянул шею и посмотрел через щель в стене. Похоже, что все вокруг было покрыто дикорастущей листвой.

— Недалеко, ворона долетит, — ответил Лом. — Но, должен признаться, что трудновато вести переговоры между городом и здешними местами.

— Можно мне спросить, — сказал Лафайет, от души хлебнув кофе, — почему вы здесь живете совсем один?

Старик вздохнул:

— Действительно, здесь одиноко. Но спокойно. Созерцательный образ жизни имеет свои преимущества.

— Что вы делаете, когда идет дождь? — настаивал Лафайет, заметивший дыры в крыше из листьев папоротника, сквозь которые виднелось ярко-голубое небо.

— О, я принимаю соответствующие меры. — Лом ушел от проблемы, махнув рукой.

— Похоже, вы управляетесь здесь очень неплохо, — согласился Лафайет.

— Люди свыкаются с некоторыми неудобствами, — сказал Лом извиняющимся тоном.

— Само собой… Я не собираюсь совать нос не в свое дело, мистер Лом.

— Просто Лом, не надо мистер. Я пренебрегаю светскими титулами.

— О! Ладно, Лом, завтрак мне, конечно, очень понравился. Но сейчас мае действительно необходимо отправиться в путь.

— Глупости, мой мальчик. Вам нельзя двигаться по крайней мере неделю.

— Вы же еще не все знаете, Лом. От одного моего вовремя сказанного слова зависит будущеекоролевства!

— У меня идея, — живо предложил Лом. — Может, я передам ваше сообщение?

— Очень любезно с вашей стороны, Лом, но дело слишком важное, чтобы доверить его кому-то другому.

Лафайет отодвинул поднос, сел, игнорируя рой ярких огоньков, плывших перед глазами. Он свесил ноги с узкого тюфяка, на котором лежал, и с беспристрастным интересом стал наблюдать, как пол подскочил и нанес ему жуткий удар по голове.

— …действительно нельзя! — расплывался голос Лома. Лафайет опять лежал в постели, часто мигая от дурманящего тумана в голове.

— Я не отвечаю за последствия!

— Кажется… чуть слабее… чем думал, — задыхался Лафайет.

— Да, в самом деле. А теперь сообщение: что мне передать?

— Это благородно с вашей стороны, Лом, — слабо ответил Лафайет. — И вы не пожалеете об этом. Пойдите прямо к принцессе Адоранне, или нет, лучше сначала к Дафне. Это графиня Дафна О'Лири. Бедная девочка с ума сойдет! Скажите, где я и что… — О'Лири помолчал. — Что, ох, есть какие-то артефакты…

— Какие артефакты?

— Извините, не могу вам сказать. Но в любом случае эти артефакты есть. Скажите ей, что в этом будет очень заинтересован Никодеус. И они спрятаны…

— Спрятаны… — подсказывал Лом.

— Ну, я не могу вам сказать, где. Это очень опасная информация, вы ведь понимаете. Но если она свяжется с кем нужно, то он ей покажет, где.

— Могу я узнать имя того, кто нужен?

— Секретно, — сказал О'Лири. — С этим все. Вы можете все это запомнить?

— Думаю, могу, — ответил Лом. — Что-то где-то спрятано, и кто-то может ей сказать, где это находится.

— Хм-м. Если такое сказать, то мало что понятно.

— Мальчик мой, посмотрите правде в глаза: это ведь дребедень какая-то.

— В таком случае… мне придется идти самому, несмотря ни на что.

— Если бы вы могли хоть капельку яснее выразиться…

— Невозможно.

— Для вас также невозможно пуститься в путь, пока вы не наберетесь сил.

— Тем не менее, я иду.

Лом задумчиво потер подбородок.

— Хм-м. Послушайте, мой мальчик, если уж вы решились — а я вижу, что да, — мне, конечно, и в голову не придет вам воспрепятствовать. Но отчего бы вам не отдохнуть еще минут пять. Ну, чтобы переварить завтрак — только спазма желудка вам и не хватает. А потом я вас быстренько выведу на дорогу.

— Ладно. Нужно заметить, меня слегка шатает… — Лафайет лег и закрыл глаза.

— Не спать! — сказал он про себя. — Головокружение пройдет, как только я встану на ноги и начну двигаться. Это не может быть далеко… через час-другой приду на какую-нибудь ферму, найму повозку — и рано утром буду во дворце… дозвонюсь…

* * *

— Да? — ответил телефонист. — Центральная слушает. Говорите, пожалуйста!

— Это Лафайет О'Лири. Я звоню из Артезии. Локус Альфа 9–3.

— Извините, сэр. Такого пункта нет в справочнике Центральной. Пожалуйста, перезвоните.

— Подождите минуточку! Не кладите трубку! Мне, может, только через несколько лет удастся опять до вас дозвониться. А это срочно! Это касается тайника с незаконным оборудованием, которое украли из Центральной.

— Никто не докладывал о пропаже оборудования, сэр. Прошу вас повесить трубку, схемы нужны.

— Я видел его! Есть прибор, который называется Главный референт и еще что-то, на чем написано STASIS POD. И мне сообщили о целой пещере с другим оборудованием.

— Весьма неправдоподобно, сэр. Вероятно, вы заблуждаетесь.

— Говорю же вам, я его видел! Фактически Марк III у меня сейчас в потайном кармане куртки! Я знаю, о чем говорю! Я аккредитованный заочный агент Центральной! Если вы не верите мне, поговорите с Николасом. Он все подтвердит!

— В нашем справочнике служащих никто не числится под таким именем.

— Значит, ваши записи неточны. Он тот, кто помог мне раскрыть заговор Горубла о захвате страны!

— Да, сэр! И как же вас зовут?

— О'Лири! Лафайет О'Лири! Сэр Лафайет О'Лири!

— Ах, да! Это имя у меня записано… Но ваш голос не соответствует кодовому образцу О'Лири, и визуальное изображение не похоже на фото мистера О'Лири в нашей картотеке. Из этого я должен сделать заключение о том, что вы — самозванец. Наказанием…

— Я не самозванец! Я просто так выгляжу! Я могу объяснить!

— Хорошо. Объясните.

— Ну, на самом деле объяснить я не могу, но…

— Если вам больше нечего добавить, сэр, я должен прервать этот разговор немедленно. Спасибо за звонок.

— Нет! Подождите! Вам нужно передать информацию кому следует, пока не слишком поздно. Алло! Алло! Центральная!

* * *

Лафайет с трудом приходил в себя — он еще слышал собственные крики. «Наверное, задремал», — пробормотал он, оглядывая хижину. Лома нигде не было. Свет снаружи казался другим, сумеречным.

— Сколько же я проспал? — прошептал О'Лири. Он через силу встал. Голова была легкой, ноги не подкашивались.

— Лом! Где вы? — позвал он. Ответа не последовало. Лафайет вышел. Хижина — шаткая лачуга из палок и листьев — была окружена площадкой диаметром не более двадцати ярдов, окруженной высоким кустарником, за которым отдаленные вершины гор высоко поднимались в окрашенное сумерками небо.

— Боже! Уже почти темно! Видно, я проспал несколько часов! — Лафайет продрался сквозь кольцо кустарника и остановился как вкопанный. У его ног обрывался на головокружительную глубину вертикальный утес. Он резко отпрянул. Через пять минут до него дошло, в какое он попал положение.

— Изолирован! — прорычал он. — Заброшен на столовую гору. Следовало бы подумать, прежде чем довериться типчику, живущему в травяной хижине, да на баварской ветчине…

Далеко внизу расстилалась зеленая опрятная долина с образцово возделанными полями и извивающимися дорогами. Вдали сверкали башни дворца, ярко-красные от заходящего солнца. Самый близкий пик, маячивший над воздушной бездной, окружавшей Лафайета, был, по его мнению, милях в пяти.

— Я сюда упал, да? Откуда? И как только этот маленький тщедушный старичок приволок в эту хижину мои сто семьдесят пять фунтов без посторонней помощи? Видно, я был чокнутый, раз не учуял предательства.

Неожиданно мелькнула мысль, Лафайет схватился за куртку.

Марк III исчез.

* * *

— Здорово тебя обошли, О'Лири! — поздравил он сам себя после получаса безрезультатных поисков на плоскости в пол-акра. — Ты прямо как чемпион прошел каждый дюйм пути. С той самой минуты, когда ты получил эту идиотскую записку, ты был олицетворением проницательности. Тебе бы не удалось зайти в более безнадежный тупик, даже если бы это было запланировано.

Он остановился, прислушиваясь, как эхо вторило его словам.

— Запланировано? Конечно же все было запланировано, но не тобой, болван! Рыжий Бык, верно, был замешан в этом; может, кто-то заплатил ему, чтоб он подвел меня, а потом… — Он призадумался. — А потом… что? Зачем было по-бандитски нападать на меня, давать мне чужое лицо и сажать меня на вершину горы?

— Я не знаю, — ответил он. — Но сейчас это оставим. Сейчас важнее спуститься. Лому это удалось. Мне тоже следует этого добиться.

— Может, он использовал веревки?

— А может, я кенгуру?

— Возможно. Давно не проверял?

Лафайет осмотрел свои руки, ощупал лицо.

— Пока я Зорро, — заключил он. — Это хуже.

— А там, внизу, кто-то еще на свободе. И вполне вероятно, что он может сместить Артезию в другой континуум. А что ты тут сделаешь? — Как бы в ответ на его вопрос небо задрожало, словно дефектный отрезок кинопленки, и потемнело, но не постепенно, а резко переходя от ранних сумерек к глубокому мраку. Пушистые розовые облака, плывшие у близлежащей вершины, пропали, исчезли из поля зрения, как пыль под тряпкой. И это еще не все. В тот самый головокружительный момент О'Лири понял, что ушла сама вершина, равно как и соседние. Он увидел, что остатки света растворились и оставили его в кромешной тьме. Он сделал шаг назад и почувствовал, что почва под ногами становится мягче и мягче. Он проваливался, падая все быстрее в черную пустоту.

4

Ветер с воем бил в лицо Лафайета. Инстинктивно он расставил руки, как бы замедляя безудержное падение. Струя воздуха сначала слегка рванула, будто для пробы, а затем накатила мощной волной, от которой затрещали кости в плечах. Он автоматически взмахнул руками, складывая их под углом, чтобы загородиться от потока воздуха. Он почувствовал рывок притяжения, ответный подъем гигантских крыльев, почувствовал, что с уверенной скоростью взлетает высоко во тьму.

— Господи! — вырвалось у него. — Я лечу!

* * *

Взошла луна, обнаружив далеко внизу лесной пейзаж. На мгновение Лафайет испытал бешеное желание ухватиться за что-нибудь, но инстинкт, приобретенный вместе с крыльями, предупредил его судорожное движение внезапным, захватывающим дух снижением.

— Спокойно! — раздался полуистерический крик в какой-то части его мозга. — Пока ты спокоен, все будет хорошо.

— Прекрасно, но как мне приземлиться?

— Об этом будешь беспокоиться потом.

Одинокая птица, похоже сова, подлетела, оглядела его холодными птичьими глазами и улетела по своим совиным делам.

— Может, мне удастся продлить полет? — подумал он. — Если долечу до столицы и Дафны… — Он безуспешно осматривал горизонт в поисках городских огней. Он осторожно попробовал развернуться, но грациозно исполнил круг влево. Внизу до горизонта расстилалась темная земля, беспросветная, хоть глаз выколи.

— Я пропал, — прошептал О'Лири. — Никто еще в жизни так не влипал!

Он попробовал взмахнуть руками, мгновенно потерял скорость и вошел в плоский штопор.

Он силился выправиться, постепенно выпрямился и полетел ровно.

— Это коварнее, чем кажется, — сказал он, задыхаясь, чувствуя, как его сердце сильно бьется в груди, а может, это был просто порыв ветра? Трудно сказать. Вообще трудно что-либо сказать, таскаясь в этой темнотище. Нужно спуститься, ступить ногами на землю…

Он накренил крылья, горизонт медленно поплыл вверх; звук ветра в ушах стал выше. Воздух стал бить сильнее.

— Пока все в норме, — поздравил он себя. — Я просто буду держать курс, пока не наберу скорость, потом вырвусь и… — Он заметил, что горизонт поднялся еще выше. Фактически ему пришлось изогнуть шею, чтобы его увидеть. И даже когда он закатил глаза вверх, горизонт продолжал отдаляться.

— Боже мой! Я вертикально падаю! — Он сжал растопыренные пальцы, но это было все равно что сунуть руку в Ниагарский водопад.

— Ничего такого не было в свободном полете, — пробормотал он, скрипя зубами от усилий. — И чего я не отрастил несъемные прочные крылья, пока я этим занимался…

Гряда гор, поросшая деревьями, неслась ему навстречу с невероятной скоростью. Лафайет положил все силы на последнюю попытку спастись. Он силился напрячь крылья и тщетно ими хлопал. Темная масса листвы вырастала перед ним…

С оглушительным грохотом он пробил зеленый заслон, чувствуя, как ломаются ветви… или кости. Что-то сильно ударило его по голове и скинуло в бездонную тишину.

«Как хорошо, — размышлял в полусне Лафайет, — лежать на снежном берегу и грезить, что ты в большой мягкой кровати, теплой и уютной. А поблизости пахнет ветчиной, яичницей и кофе…»

Он немного задержался на этих приятных мыслях и удивился, почему все это кажется таким знакомым. Что-то его подспудно тревожило. Он смутно ощущал, будто это с ним уже было.

«О, нет, нет! — он решительно оборвал цепь своих размышлений. — Я знаю, что со мной не все в порядке. Это галлюцинация, но я ей не поддамся без борьбы…»

«Ты и прежде тоже так думал, — возразил бесстрастный голос опыта. — Но в прошлый раз это не прошло и сейчас не поможет. У тебя проблемы, О'Лири. Просыпайся и приступай к их решению!»

«Но есть хоть одно утешение, — пришел он к заключению. — Какие бы проблемы передо мной ни стояли, они не так глупы, как те, что мне снились. Уже вот крылья есть. И шайка Путников за мной по следу, и ожившая мумия, и…»

«Не смотри сейчас, О'Лири… у тебя будет шок».

Лафайет приоткрыл один глаз. Сквозь занавес необычно больших листьев он смотрел на верхушки деревьев в отдалении… верхушки деревьев размером с цирковой тент. Они виднелись насколько мог охватить пространство глаз. Он судорожно хватался в поисках опоры, его взгляд упал на ровную поверхность грубой шоколадно-коричневой коры, на которой он лежал.

— О, нет! — сказал он. — Это, должно быть, не шутка. Я на самом деле не разбился о вершину дерева, когда превратился в человека-птицу.

Он начал карабкаться, пытаясь встать, но почувствовал острую боль. Она начиналась примерно за десять шагов от кончика пальца и горячей волной выстреливала вверх, к шее. Повернув голову, он увидел громадное золотистое крыло, раскинутое над широким суком, на котором он лежал. Перья были испачканы и в беспорядке. Он попробовал свести лопатки и заметил соответствующее движение незнакомых конечностей, сопровождающееся еще одним приступом острой боли. Это напоминало боль, когда случайно надкусишь осколочек кости чувствительным зубом.

— Это правда, — с удивлением констатировал Лафайет. Он осторожно сел, нагнулся и посмотрел вниз сквозь густую листву. Где-то внизу была земля.

— А я здесь, наверху, со сломанным крылом. Одному Зорпу известно, как это высоко. Значит, спуститься мне будет трудно. — Он присмотрелся к ветви под собой. Шириной она была в два ярда и шла под лиственными сводами к затененной колонне ствола.

— Похоже, диаметр футов пятьдесят. Такого не бывает. В Артезии нет таких деревьев, и нигде нет, особенно с листьями как у переросшего платана.

— Правильно, — быстро решил он. — Мило рассудил. Дерева не может быть, твоих крыльев не может быть, все это невозможно. И что же теперь делать?

— Спускайся вниз.

— И тащить сломанное крыло?

— Если у тебя нет идеи получше.

— Выбирай, О'Лири, — прошептал он. — Дерзай и разбейся насмерть либо останься здесь и умри со сравнительным комфортом.

— Поправочка, — напомнил он себе. — Ты не можешь умереть, пока Рыжий Бык жаждет продать запасы Горубла за обед с цыпленком любому проходимцу.

— Кроме того, — приободрился он, — я еще и сам съем несколько обедов с цыпленком.

— Вот это по-нашему! Вперед и вверх! Сказано — сделано!

Лафайет встал, превозмогая боль и поддерживая поврежденную конечность. Повернув голову, он увидел, что крылья растут от спины между плечами и основанием шеи. Грудь вздута, как у голубя, мускулы твердые. Он проверил их, потыкав длинными тонкими пальцами, которые были ему незнакомы. Его лицо, судя по результатам ощупывания, было узким с высокими скулами и маленькими, близко поставленными глазками. Кустики волос росли углом на лбу. Даже без зеркала он знал, что они черные и блестящие, а глаза зеленые и лучистые, зубы белоснежные, а лицо загорелое.

— Прощай, Зорро, — прошептал он. — Было отчасти приятно быть тобой. Интересно, кто я теперь? Или что?

В листьях кто-то захлопал крыльями, раздалось резкое «кви-кви!». На него налетела маленькая белая птичка. Лафайет сильно стукнул ее от неожиданности, почти потерял равновесие и громко взвыл от пронзительной боли в крыле, пытаясь найти опору. Птичка выжидала, непонимающе квикая. Через минуту к ней присоединились еще две. Лафайет прислонился спиной к ветви и отражал их беспрерывные попытки прорваться ближе.

— Прочь! Будьте вы прокляты! — кричал он. — Мало мне горя, еще не хватало, чтобы меня клевали кровожадные какаду!

Птицы все слетались. Издавая негодующие пронзительные крики, они кружились над головой Лафайета. Он пятился по ветке. Птицы преследовали. Лафайет уперся спиной в гигантский ствол. Теперь вокруг него хлопало крыльями не менее дюжины птиц.

— Подождите, по крайней мере, пока я не умру! — кричал он.

Внезапно рядом раздался резкий свист. Все птицы в мгновение ока разлетелись. Ветвь под ногами Лафайета слегка задрожала. Лафайет насторожился. Показалась маленькая изящная фигурка, окутанная плащом из перьев.

— Нет, не плащом, — О'Лири присмотрелся повнимательнее, — крыльями.

В десяти шагах перед ним стоял еще один человек-птица.

* * *

Мужчина был узкоплечий, узколицый, с длинным острым носом, поджатыми губами и треугольными бровками над светлыми сверкающими глазами. На нем были облегающие зеленые брюки, свободная туника, украшенная золотыми петлями на манжетах. Ноги босые. Длинные хрупкие пальцы ног захватывали грубую кору.

— Ит ик икик; риз изит тиз тиззик ик? — спросил пришелец высоким музыкальным голосом.

— Извините, — сказал Лафайет, замечая, как неловко слетело слово с его губ. — Я не… ох, не понима-а-ю вашу т-а-а-рабарщину.

— Тиб, ит, ик икик; рзи изит тиз тиззик ик, изйик! — Тон летающего человека был нетерпелив, но вряд ли Лафайет это заметил. Какой-то частью своего ума он воспринимал лишь серию свистящих отрывистых звуков, но другой — различал смысл речи:

— Я спросил, в чем дело? Ты что, ел ягоды сники?

— Не, — ответил Лафайет, но почувствовал, как произнес нечто вроде «ниф». — Я думал, может, этот зик-зик нашел червяка зазз, — ясно проступил смысл сквозь жужжание и пощелкивание.

— Я думаю, они пытались меня живьем съесть, — сказал О'Лири и услышал, как сам выводит такие же рулады.

— Хаз, ты хорошо себя чувствуешь? — Летающий человек подошел быстрой семенящей походкой. — Ты говоришь, как будто у тебя каша во рту.

— Если честно, — ответил О'Лири, — я не слишком хорошо себя чувствую. Боюсь, у меня головокружение от высоты. Ты не мог бы мне сказать, как быстрей спуститься?

— Сбоку, конечно, как же еще? — Летающий человек удивленно уставился на Лафайета. Он скользнул взглядом по крылу О'Лири, которое тот прислонил к стволу для опоры. — Эге… похоже… вот те раз, чего ж ты молчишь? Или это фриблярная кость сломана, или ковылять мне по земле!

— Полагаю, — ответил Лафайет, но вдруг ему показалось, что голос раздается откуда-то издалека. — Полагаю… это так… к тому же…

Сознание покрыла пелена тумана. Он сообразил, что его подхватили чьи-то руки, слышал над собой щебетанье и свист, чувствовал, что его несут по неровной тропе, поднимают, тянут. Он ощущал приступы боли от перелома, слабые и отдаленные, а потом — момент давления — давления внутри костей, в мозгу, мгновение странного головокружения, будто мир вывернулся наизнанку.

Затем была прохлада и тьма и запах камфары; он утопал в мягкой постели под шепот, растворившийся в мягком зеленом сне.

* * *

— Уже три раза, — проговорил он, просыпаясь. — Мой череп больше не выдержит.

— Чего, Тазло, милый? — прошептал мягкий нежный голос.

— Ударов тупым предметом, — ответил О'Лири.

Он с трудом открыл глаза и взглянул на пикантное женское лицо, склонившееся над ним с выражением нежного участия.

— Бедный Тазло. Как это случилось? Ты всегда так искусно летал…

— Ты правда здесь? — спросил Лафайет. — Или это еще сон?

— Я здесь, мой Тазло. — Мягкая рука с изящными пальцами нежно дотронулась до щеки Лафайета. — Очень больно?

— Очень, если учесть, что мне пришлось вынести. Странно. Хожу месяцами, да что там месяцами — годами, ни разу не споткнувшись, и вдруг — бам, плюх, бах! И мою голову начинают использовать как макет для отработки ударов. Вот как я всегда могу сказать, что приключение начинается. Но больше я уже не в силах терпеть.

— Но теперь ты в безопасности, милый Тазло.

— У-у-у-х, — он лениво улыбнулся девушке. — А вот и награда за непоседливый образ жизни: эти восхитительные сновидения перед пробуждением.

Он осмотрел комнату. Она была круглая, стены из дерева вертикальной структуры. Темный отшлифованный пол, очень высокий потолок, теряющийся в сумраке, сквозь который пробивался луч света. У кровати, на которой он лежал, была резная подставка и мягкий как пух матрац.

— Полагаю, минуту спустя я обнаружу, что сижу на острой ветке на высоте сто ярдов над узким ущельем, которое поросло кактусами или кишит крокодилами, — покорно сказал он, — но пока мне не на что пожаловаться.

— Тазло, пожалуйста… — Ее голос прервался от сдавленных рыданий. — Говори вразумительно, скажи, что ты знаешь меня, твою маленькую Сисли Пим.

— Ты Сисли Пим, моя милая?

— Я Сисли Пим, твоя суженая! Ты меня не помнишь?! — Миниатюрное личико сморщилось от слез, но она сдержалась усилием воли и выдавила слабенькую улыбку. — Но ты не виноват, я знаю. Это ты ударился головой и стал странным.

— Я странный? — Лафайет снисходительно улыбнулся. — Я единственный нормальный во всем этом глупом сновидении, нет, ты, Сисли, не глупость, ты просто восхитительна…

— Ты так считаешь? — Она очаровательно улыбнулась. При слабом освещении Лафайет решил, что ее волосы похожи на султаны из перьев. Бледно-фиолетовые, они обрамляли ее лицо сердечком.

— Да, конечно! Но все остальное — это мои типичные сновидения перед тем, как проснуться. Вот и этот язык, на котором я говорю, всего лишь плод моего подсознания для завершения окружающей картины — просто тарабарщина какая-то, но сейчас он кажется вполне осмысленным. Плохо, что я не могу записать это на магнитофон. Интересно было бы узнать, имеет ли этот язык свою систему, или это просто набор случайных звуков.

— Тазло, пожалуйста, не надо! Ты меня пугаешь! Ты… ты даже говоришь не по-своему!

— Действительно, — признал О'Лири. — На самом деле меня зовут Лафайет О'Лири. Но не пугайся, я не опасный.

— Тазло, не надо! — прошептала Сисли. — Вдруг Уизнер Хиз тебя услышит?

— Кто это?

— Тазло, Уизнер Хиз — смотритель Таллатлона! Он может не понять, что ты просто бредишь, потому что ударился головой! Он может всерьез принять твои речи, будто ты кто-то другой! Вспомни, что случилось с Фуфли Ханом!

— Боюсь, я забыл. Что случилось с бедным стариком Фуфли?

— Они… Они заставили его слушать пение до умопомрачения.

Лафайет прищелкнул языком:

— Сисли, если уж кто высидит на концерте королевской филармонии Артезии, то никакой другой хор ему не страшен. — Лафайет сел и ощутил острую боль в пояснице. Эта боль начиналась где-то в воздухе фута на два выше и влево от лопатки. Он повернул голову и увидел кипу белых повязок, из которых торчали довольно грязные золотисто-коричневые перья.

— Как… вы все здесь?

— Кто? — тревожно спросила Сисли. — Тазло, надеюсь тебе не мерещатся невидимые враги?

— Я говорю об этих чертовых крыльях, — ответил Лафайет. — Мне снилось, что я летел по воздуху легче легкого, а потом разбился о верхушку дерева. Затем последовало нечто вроде нападения плотоядных голубей, потом появился человек-птица и… и это все, что я помню. — Он потер голову. — Смешно, сейчас мне следовало бы уже проснуться и хорошенько повеселиться по поводу всего этого.

— Тазло, ты бодрствуешь! Разве ты не видишь? Ты здесь, в Таллатлоне, со мной!

— А до того как я начал летать, — продолжал Лафайет, хмурясь от напряжения мысли, — я был изолирован на вершине горы. Совершенно явная символика, отражающая мое ощущение изоляции вкупе с проблемой. Понимаешь, я нашел Главный Референт — разновидность прибора вероятностных энергий, думаю, украденного из Центральной. Я ужасно намучился, пытаясь добиться разговора с властями…

— Тазло, забудь об этом! Это был просто страшный сон! Теперь ты проснулся! Ты совсем поправишься, как только заживет твое крыло!

— Я считаю, что если восстановить все события сна сразу же после пробуждения, то можно зафиксировать его в сознательной памяти. Итак, надо подумать: в пещере находился человек — это было привидение. Он был, пожалуй, под чарами, если не учитывать, что логическая часть моего мозга сохранила нечто под названием STASIS POD, чтобы все рационализировать. Предположим, он олицетворяет Мудрость. Но факт его нападения наводит на мысль, что у меня скрытый страх перед непознанным.

— Тазло, может, нам выйти на солнышко, чтобы рассеялись эти нездоровые фантазии…

— Постой, это же очень интересно. Я и не знал, что можно проводить самопсихоанализ, разбирая собственные сны! Я всегда думал, что верю в Науку, а на самом деле она меня подспудно пугала! Так, теперь посмотрим: был еще старичок, похожий на ангелочка. Он нашел меня, когда я упал с утеса, принес меня домой и накормил роскошным завтраком, — Лафайет улыбнулся при воспоминании.

— Тогда даже не казалось странным, что у человека, живущего в травяной хижине, полный холодильник гастрономических продуктов.

— Ты голоден, Тазло? У меня прекрасный большой булфрут, только что сорван.

— Конечно, отчего бы и нет? — Лафайет довольно улыбнулся девушке. — Я могу попробовать все, что в этом сне, включая тебя… — Он поймал ее руку и нежно поцеловал в губы.

— Тазло! — Сисли взглянула на него, и было ясно, что она приятно удивлена. На близком расстоянии он видел бархатисто-гладкую поверхность ее щеки, длинные ресницы, обрамляющие светло-зеленые глаза, и пушистые кудрявые перья на гладком лобике.

— Ты хочешь… ты правда хочешь…

— Хочу чего? — рассеянно спросил Лафайет, впервые замечая грациозные белые крылья, закрывающие Сисли словно сверкающим плащом из перьев.

— Ты хочешь жениться на мне!

— Подожди минуточку, — улыбнулся Лафайет, — с чего ты это взяла?

— Но ты… ты же поцеловал меня, да?

— Ну, конечно, а кто бы это не сделал? Но…

— О, Тазло! Это самый чудесный миг в моей жизни! Я должна сейчас же сказать папе! — Она вскочила — изящное миниатюрное существо, сияющее от счастья.

— Погоди минуточку… давай не будем никого вводить в этот сон. Мне нравится именно так, как есть!

— Папа будет так счастлив! Он всегда мечтал об этом дне! Я на минуточку, мой самый дорогой, я сразу вернусь. — Сисли повернулась и исчезла. Лафайет неуверенно встал, помычал от боли в перевязанном крыле, поковылял за ней и… налетел на твердую стену. Он отступил, ощупал грубо отесанную поверхность дерева в поисках двери, в которую вышла Сисли.

— Она должна быть здесь, — пробормотал он. — Я видел ее собственными глазами, или уж хотя бы теми глазами, которыми пользуюсь сейчас… — Но несколько минут поиска не привели ни к какому результату: стена была сплошной.

— Мой мальчик! — раздался за спиной свистящий носовой голос. О'Лири пришел в смятение: посреди комнаты стоял угловатый морщинистый древний старик. На лице его светилась беззубая улыбка.

— Моя малышка только что сообщила мне счастливую новость! Поздравляю! Я, конечно, согласен, милый юноша! Приди в мои объятия! — Старик бросился вперед, чтобы обнять Лафайета, который с недоумением уставился поверх лысой головы старика на пару молодцов с рельефными бицепсами, которые молча появились и встали возле Сисли Пим, скрестив руки на груди с выражением скуки и снисходительности.

— Папа сказал, что церемонию можно провести прямо сегодня вечером, Тазло! — воскликнула Сисли. — Правда, здорово?

— Все произошло слишком быстро, — ответил Лафайет, — вы делаете поспешные выводы. — Он помедлил, неожиданно заметив, что лица двоих молодых людей — по-видимому, ее братьев — нахмурились.

— Что ты имеешь в виду? — спросил один из них.

— Я хочу сказать, что… мне, конечно, очень нравится Сисли… но…

— Но что? — запальчиво перебил второй молодец.

— Но я не могу… то есть… ну, черт побери, я не могу жениться на ней или еще на ком-нибудь!

— Эй! В чем дело? — прощебетал старик, отступая и царапая Лафайета взглядом, как острыми когтями. — Не можешь жениться на моей дочери?

Сисли Пим издала жалобный вопль. Оба брата угрожающе наступили.

— Я хочу сказать… Я не могу быть женихом! — выпалил Лафайет, отступая на шаг.

— Как это… не можешь? — заинтересовался старик.

— У тебя запас желудей есть, так? — напомнил один из братьев.

— Гнездо у тебя подходящее, так? — наступал другой.

— И ты же поцеловал ее, — вновь вмешался первый брат.

— И она не возражала, — поддержал его второй, — значит, она согласна, так?

— А тогда, какие могут быть препятствия? — прокаркал старик, будто дело было уже решенное.

— Просто… просто…

— Тазло… ты не… не… не…

— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что уже обещал какой-нибудь другой девице в Таллатлоне? — с угрозой спросил один из братьев, тот, что был покрупнее.

— Конечно, нет! Но я не могу просить Сисли Пим выйти за меня замуж, — твердо сказал Лафайет. — Сожалею, что поцеловал ее. Я не имел это в виду.

Внезапно сверкнул стальной клинок, и в горло Лафайета уперся конец ножа, который сжимал в сильном смуглом кулаке меньший брат.

— Сожалеешь, что поцеловал мою сестру, да? — прошипел он.

— Нет, на самом деле я не сожалею, — заявил Лафайет и сильно наступил на подъем ноги нападавшего, одновременно отбивая запястье и ударяя кулаком в ребра.

Юноша согнулся, кашляя и прыгая на одной ноге.

— Между прочим, мне это очень понравилось, — вызывающе заявил О'Лири. — Но факт есть факт. Я никогда ранее не встречал Сисли, я ее увидел всего десять минут назад. Как же вы можете желать, чтобы она вышла замуж за незнакомца?

— Никогда не видел? — голос старика дрогнул, он жестом показал второму брату, чтобы тот не подходил. — Что это значит? Вы же вместе выросли! Вы же почти ежедневно встречались в течение последних двадцати двух лет!

— Папа, кажется, я поняла! — вскрикнула Сисли, кидаясь между Лафайетом и своими родственниками. — Бедный Тазло считает, что в его состоянии было бы нечестно жениться на мне.

— Состояние? Какое состояние? — раздраженно спросил отец.

— При падении, когда он сломал крыло, он ударился головой и потерял память.

— Это звучит правдоподобно, — заметил старший брат.

— Во-первых, как его… хм… угораздило упасть? — проворчал младший, потирая область желудка, запястье и голень одновременно.

— Да, как же это ты упал, Тазло? Ведь никто же не падает? — спросил старик. — Такой мастер полета, как ты!

— Это длинная история, — коротко ответил Лафайет. — Вы не поймете…

— Пожалуйста… ну как он вам расскажет? — спросила Сисли. — Он же ничего не помнит!

— Однако он вспомнил, как целуют ничего не подозревающих девиц, — прорычал младший брат.

— Послушайте, парни, давайте просто забудем об этом. Я признаю свою ошибку, прошу прощения, если ввел вас в заблуждение…

— В заблуждение? Эта глупая гусыня прилетела к нам на всех парах, выпалила радостную весть, и ее слышала половина обитателей! Теперь мы станем посмешищем, особенно, если уйдем и оставим вас в комнате без присмотра!

— Ну, тогда я куда-нибудь уйду. Я не ищу неприятностей. Только укажите мне, где ближайший телефон…

— Ближайший что?.. — три голоса прозвучали как один.

— Ну, тогда телефонную станцию. Или полицейский участок. Или остановку автобуса. Мне нужно сделать сообщение…

— О чем он говорит?

— Бредит, наверное.

— Думаю, следует сообщить Уизнеру Хизу.

— Нет! Тазло ничего такого не сделал! — вступилась Сисли. — Он поправится, как только вы уйдете и оставите нас одних!

— Вряд ли, — мрачно усомнился младший брат.

— Ты, девочка, пойдешь с нами, а я позабочусь, чтобы Хаз перешел в холостяцкое гнездо…

— Я ему нужна! А теперь убирайтесь оба и ты, папа, если ты на их стороне!

— Я никогда ни к чему не присоединяюсь, — быстро ответил старик. — Спокойно, дитя мое. Мы посоветуемся. Нужно что-то предпринять. Эх, а пока, я думаю, мы просто будем все держать в секрете. Незачем давать пищу острым языкам.

— Тогда вам придется оставить Тазло здесь, — решительно заявила Сисли.

— Если он уйдет, каждому станет ясно… что что-то не так…

— Ба-а, крошка права, — сказал младший брат.

— Тазло, может, лучше ляжешь? — спросила Сисли, взяв Лафайета за руку.

— Мне хорошо, — ответил Лафайет. — Но они правы. Я не могу здесь оставаться. — Он повернулся к троим мужам семейства, но в комнате были только он и Сисли.

— Куда они ушли?

— М-м-м. — Сисли задумалась. — Папа, наверное, поспешил к насесту своего дядюшки Тимро, чтобы обсудить ситуацию за чашечкой-другой булсидра, а Вугдо и Генбо стоят шагах в двадцати и разговаривают. Думаю, они не особенно довольны. Но ты об этом знаешь не хуже меня, Тазло.

— Как они выбрались?

— Они просто… вышли, конечно. Что ты имеешь в виду?

— Я искал… дверь, — Лафайет споткнулся на слове. — Я не могу ее найти.

— Что такое две-ерь, Тазло?

— Ты знаешь. Это часть стены, которая подвижна. Ну, открывается или отъезжает в сторону. Я, кажется, не знаю, как это по-таллатлонски.

Сисли, казалось, заинтересовалась:

— Для чего она, Тазло? Наверное, просто для украшения?..

— Чтобы входить и выходить. Ты знаешь — дверь!

— Тазло, что бы это ни было, тебе не требуется дверь, чтобы выходить. Я думаю, все это последствия удара по голове…

— Ну ладно, как ты выходишь без двери?

— А вот так… — Сисли повернулась к стене и шагнула к ней… сквозь нее! Лафайет увидел, как ее нога погрузилась в твердое дерево, затем тело. Кончики крыльев пропали последними. Стена оставалась целой, как и прежде. Он прыгнул за ней и стукнулся руками о шероховатое дерево. Он было целое, слегка теплое на ощупь…

Сисли появилась опять, прямо у Лафайета под подбородком, слегка задев его, когда он отпрянул назад. Она растерянно засмеялась.

— Как… как, черт возьми, ты это сделала? — задыхаясь, спросил он.

— Тазло, ты меня разыгрываешь, да?

— Разыгрываю? Разыгрываю, что схожу с ума… — Лафайет остановился, вздохнул и натянуто улыбнулся. — Я постоянно забываю. Чуть было не решил, что все это на самом деле, а не во сне. Потом ты прошла сквозь стену и испортила впечатление. Не пора ли в самом деле просыпаться? — Он слегка пошлепал себя по щекам. — Давай, О'Лири, проснись! Проснись!

— Тазло! — Сисли поймала его запястье. — Пожалуйста, перестань разыгрывать сумасшедшего! Если Уизнер Хиз увидит тебя, произойдет ужасное!

— Мои сновидения всегда были чересчур реальны, — сказал Лафайет. — И это еще более усугубилось с тех пор, как я прочитал все эти книги по гипнозу. Если бы Центральная не держала на мне этот ограничитель, я бы, пожалуй, подумал, что меня перенесли в другой вероятностный континуум…

— Прошу тебя, Тазло, — хныкала Сисли. — Лучше ляг и поспи хорошенько.

— В том-то и беда, Сисли, что я сплю, и ты мне снишься. Мне нужно проснуться и заняться спасением королевства.

— Какого королевства? Таллатлон не королевство, а ограниченная мифократия!

— Я говорю об Артезии. Она несколько старомодна в некотором смысле, но в целом это очень милое местечко. Мне приходилось бывать ее королем, по крайней мере, несколько дней, пока я не решил отречься в пользу принцессы Адоранны. Это случилось после того, как я убил Лода, двуглавого великана, и его любимого дракона. На самом-то деле это был, конечно, не дракон, а просто динозавр, которого Горубл переправил из локуса с более примитивной формой жизни… и…

— Тазло, ляг, только закрой глаза, и все эти дикие фантазии улетучатся!

— То не дикие фантазии. А вот это — дикая фантазия. Разве ты не видишь, как все нелепо? Люди с крыльями, которые ходят сквозь стены? Типичные образы из снов, возможно отражающие мое подсознательное желание освободиться от всех ограничений…

— Тазло, подумай! Конечно, у нас крылья. Иначе как бы мы летали? И, конечно, мы ходим сквозь стены, а как же еще мы выходили бы?

— Все именно так: присутствует примитивная внутренняя логика хорошо организованного сна.

— Весь этот разговор о великанах и драконах — фантазия, Тазло, неужели ты не понимаешь? Это символы препятствий, которые тебе предстоит преодолеть. А то, что ты был королем, — транспортное осуществление желания. Воображаемое отречение значит, что ты имеешь все привилегии королевской власти без обязанностей.

— Ну и ну… да ты сама неплохо владеешь терминологией! Но я полагаю, этого следовало ожидать, раз уж ты — порождение моего подсознания…

Сисли топнула ножкой:

— Твоего подсознания! Тазло Хаз, я заставлю тебя признать, что я настоящая, живая женщина во плоти, существующая в трехмерном пространстве, и твое подсознание не имеет с этим ничего общего!

Она обняла Лафайета за шею и поцеловала его нежно и продолжительно.

— Вот! — сказала она, задыхаясь. — Теперь скажи, что я — плод твоего воображения!

— Но… но, если ты настоящая, — с трудом соображал Лафайет, — тогда как же насчет Артезии… и Рыжего Быка, и пещеры, полной хитроумных механизмов, и старика в гробу, и Лома, и…

— Это тебе просто приснилось, Тазло, милый, — прошептала Сисли. — Теперь ляг. Давай-ка я покормлю тебя холодным булфрутом и поговорим о нашем будущем.

— Ну… — заколебался Лафайет. — Тут только вот какое дело. — Он оглядел голые стены вокруг себя. — Вам очень хорошо ходить сквозь твердое дерево, и твоему папе, и братьям тоже. А как же я? Мне-то как выйти?

— Тазло, Тазло, ты же ходил сквозь стены с полутора лет!

— Полагаю, примерно в том возрасте я научился ходить, но не сквозь тиковые обшивки.

— Глупый мальчик! Пойдем… Я покажу тебе. — Она взяла его за руку, подвела к стене, проскользнула в нее. Лафайет смотрел, как дерево поглощало ее плоть, тело сливалось со стеной, будто она опускалась в темную воду. Видна была лишь ее рука, которой она держала его руку. Она быстро скрылась, дерево сомкнулось за ее предплечьем, запястьем… Пальцы Лафайета больно натолкнулись на дерево. Рука Сисли все еще сжимала его руку. Он вырвался, потирая ободранные костяшки, когда она снова появилась. В широко раскрытых глазах ее появилось выражение беспокойства.

— Тазло, в чем дело?

— Я же говорил тебе, что не умею ходить сквозь стены!

— Но… но, Тазло, тебе это необходимо!

— Факт есть факт, Сисли.

— Но если ты не умеешь ходить сквозь стену… — На лице ее появился испуг.

— Тогда, я полагаю, мне придется прорубить путь наружу. Можешь достать мне топор?

— Топор?

Он описал топор.

— В Таллатлоне нет ничего подобного. И… если бы даже было, то сколько же тебе потребуется времени, чтобы прорубить шесть футов твердого кривуда! Он же прочнее железа!

Лафайет опустился на кровать.

— Прекрасно! Я в ловушке. Но как же они меня сюда затащили?..

Прежде чем Сисли успела ответить, из стены появился младший брат Вугдо.

— Я только что переговорил с Уизнером Хизом, — сказал он. — Ладно, не сердись на меня, — добавил он, когда Сисли обернулась к нему. — Он нашел меня и спросил, как себя чувствует Хаз. Я ему сказал, что нормально. Вот он и хочет его повидать.

— Вугдо, как ты мог? — воскликнула Сисли.

— Хазу рано или поздно придется предстать перед ним. И чем раньше, тем лучше. Если он вызовет подозрение у старого дьявола, то… ну, ты знаешь, каков Уизнер.

— Когда… когда он хочет его видеть?

— Он сказал сейчас, сегодня вечером.

— Нет!

— Но я его уговорил подождать до утра. Я сказал, что у него голова болит. — Вугдо кисло глянул на Лафайета. — Я не сказал ему, что его головная боль — ничто по сравнению с моей.

Когда Вугдо ушел, Сисли посмотрела на Лафайета широко открытыми от страха глазами:

— Тазло, что делать?

— Не знаю, малыш, — мрачно ответил Лафайет. — Но лучше что-нибудь делать.

5

— Давай начнем сначала и посмотрим, нельзя ли что-нибудь понять, — предложил Лафайет. Он казался спокойным и рассудительным. — Итак, я был дома в безопасности, всем довольный, и вдруг получил записку от Рыжего Быка…

— Нет, не так, — сказала Сисли, тряхнув головкой. При этом ее фиолетовые султаны восхитительно заколыхались. — Ты был на охоте, собирался принести домой пару птичек уи-уи с золотыми хохолками, чтобы они жили у нашего домашнего очага, когда у нас будет свое гнездо.

— Ладно, пусть будет так, как ты говоришь. Итак, мне снилось, что я в Артезии, получил записку от Рыжего Быка. Под влиянием порыва я сделал то, о чем он просил: вышел один среди ночи на таинственную встречу в таверне «Секира и Дракон».

— Если ты был так доволен жизнью в этом сне, — сказала Сисли, — зачем же ты сделал такую глупость?

Лафайет вздохнул:

— Полагаю, я всегда был романтиком, — признался он. — Именно когда все устраивается наилучшим образом, у меня появляется эта неуемная тяга к приключениям. И наверное, мысль вернуться в «Секиру и Дракон» была связана с этим. Знаешь, оттуда ведь все и началось…

— Нет, я не знаю. Расскажи мне.

— Ладно… с чего бы начать? С Колби Конерз, видимо. Я был чертежником, работал на литейном заводе. Эта работа не очень захватывающая, и я много читал. Я читал о гипнозе. Однажды вечером я пытался освоить новую технику, которую вычитал из книги профессора Шиммеркопфа, и… ну вот я и попал в Артезию, в сумерках шел по мостовой. Доносился запах жареной гусятины и крепкого пива из таверны «Секира и Дракон».

— Другими словами, ты согласен, что Артезия вымышлена! — торжествующе воскликнула Сисли.

— Ладно… думаю, что на языке Колби Конерз, литейного завода, пансиона миссис Макглинт это был сон, но так как я там обитал, этот мир был так же реален, как и Колби Конерз, даже реальнее! У меня были приключения, я делал то, о чем всегда мечтал, приключения были такие, каких я всегда хотел…

— Осуществление желания…

— Пожалуйста, перестань говорить «осуществление желания». Я не помню такого желания, как быть обвиненным в похищении принцессы и очутиться в тюремной камере. Я не желал потеряться в пустыне, или быть запертым Лодом в клетку пыток.

— Но ты избежал всего этого?

— Ну, конечно! Если бы не избежал, то меня бы здесь не было. Фактически, я не уверен, что я здесь. Как мне увериться? Сон кажется реальным, пока спишь. Можно себя щипать, но ведь может и сниться, что ты себя щиплешь, и даже может сниться, что ты проснулся, и…

— Тазло, пожалуйста, не надо так волноваться! Ты мне рассказывал о приснившейся Артезии…

— Да. Так я закончил на том, что жил во дворце как постоянный гость принцессы Адоранны…

— Эта принцесса… она была хорошенькая?

— Невероятно! Золотые волосы, большие голубые глаза…

— Голубые глаза? Как нелепо!

— Вовсе нет, напротив! И фигура как у ангела…

— Ты… ты был влюблен в это существо?

— Ну… Я думал, что был, некоторое время… но…

— Но… но что?

— Но, — Лафайет внезапно замолчал, заметив тревогу Сисли. — Но, конечно, в конце концов я понял, что на самом деле я не влюблен в нее… и она вышла замуж за графа Алана и жила счастливо с техпор… по крайней мере некоторое время.

— В то время ты занимал роскошные апартаменты в ее дворце! Как уютно!

— Поверь, мы с ней были добрыми друзьями, и все. А граф Алан был признан лучшим фехтовальщиком королевства, между прочим…

— Значит… только страх перед этим грозным воином удерживал тебя от ухаживаний?

— Перед кем? Перед Аланом? Чушь! Я с ним однажды дрался на дуэли и победил… с небольшой помощью Дафны, конечно…

— Кого? — холодно спросила Сисли. — Дафны?

— А, Дафна… бывшая горничная со второго этажа, — на ходу изменил Лафайет ход повествования. — Но не нужно отвлекать меня от попытки выяснить, что реально, а что нет. В любом случае я был в Артезии, встречался с Рыжим Быком. Я думал… ну, я думал, что будет как раньше, но было как-то не так. Даже Рыжий Бык казался каким-то не таким: он, казалось, лишился всякой сознательности…

— Во сне все меняется, Тазло.

— Думаю, да. Но не это было самой большой переменой. Рыжий Бык вышел на минуточку и вдруг… ну, эту часть очень трудно объяснить… неожиданно… я стал кем-то другим.

— Так всегда бывает во сне, — посочувствовала Сисли. — Но теперь ты проснулся, ты — это ты, тот же самый милый Тазло Хаз, которым был всегда…

— Но я не всегда был Тазло Хазом! — Я был Зорро, из шайки Путников!

— Кажется, ты говорил, что был каким-то Лафайетом, экс-королем Артезии! Вот видишь, Тазло, какие у тебя галлюцинации!

— Ты не понимаешь, все так просто! Сначала я был Лафайетом О'Лири, потом Зорро, а теперь я Тазло Хаз, только я все равно Лафайет О'Лири, если только ты понимаешь, что я имею в виду.

— Нет, — вздохнула Сисли. — Я не понимаю. И это не решает нашу проблему, Тазло. Ты еще должен вспомнить, как выходить.

Лафайет сел на край кровати, обхватил голову руками, не обращая внимания на странное ощущение коротких кудрявых перьев вместо волос.

— Мне нужно как-то с этим бороться, — твердо решил он. — Или я не сплю, и это все реально, а у меня потеря памяти, и в этом случае я всегда мог ходить сквозь стены, или я сплю… И если я сплю, мне следует видеть во сне все, что я хочу… в том числе и то, как я прохожу сквозь стены! — Он посмотрел вверх с довольным выражением липа. — Следовательно… в любом случае, я это могу. — Он встал, вызывающе осмотрел стену, шагнул к ней и… ударился носом так сильно, что из глаз посыпались искры.

— О, Тазло, не так! — взвизгнула Сисли. Она прильнула к нему, издавая успокаивающие звуки: — Мой маленький-малюсенький, даже ходить не может, бедненький Тазлик, ну, ну же, нянюшка Сисли поможет…

— Я могу ходить сквозь стены! — убеждал себя Лафайет. — Это совершенно естественно в этом безумном месте, где смешались все представления о норме. И мне нужно только правильно держать рот, и… — Говоря это, он отстранился от девушки, приблизился к стене… и стукнулся о нее так, что зашатался.

— Тазло, ты все делаешь неправильно! — крикнула Сисли. — На самом деле здесь нет ничего трудного, нужно лишь ощутить слияние.

— Слияние, да? — мрачно переспросил Лафайет. — Ладно, Сисли, если хочешь помочь, научи меня сливаться!

* * *

Лафайет потерял счет времени. Сисли дважды выходила за пищей — пирожными из птичьих семечек и сладким соком, которые, несмотря на низкую калорийность, вполне утоляли голод. Впрочем, Лафайета это не радовало. Однажды появился Вугдо, чтобы сделать безапелляционное заявление, но Сисли выгнала его, проявив такую горячность, что О'Лири удивился. Несмотря на все усилия, ему так и не удалось протиснуться сквозь шестидюймовый кривуд.

— Ну же, Тазло, — повторяла девушка мягко и терпеливо, что очень тронуло Лафайета, несмотря на расстроенные чувства, — расслабься, и мы попробуем снова. Помни, это не трудно. Тут не требуются большие усилия или особая ловкость. Это всего лишь вопрос правильного осмысления.

— Ясно, — понуро сказал Лафайет. — Это все равно, что описывать незрячему разницу между лиловым и красновато-коричневым.

— Я смутно припоминаю, как я это сделала в первый раз, — задумчиво сказала Сисли.

Лафайет видел, что она устала до изнеможения, видел это по темным кругам под глазами, по опущенным изящным плечикам. Но при мягком свете горящего светильника она еще нежно улыбалась ему.

— Мне было около двух лет. Папа с мамой планировали пикник на верхушке дерева. Они мне столько раз рассказывали, как бывает, когда впервые видишь открытое небо.

— Впервые? В возрасте двух лет?

— Конечно, мой Тазло. Младенец не может покинуть гнездо, в котором родился, пока не научится сливаться.

— О, боже! А если малыш не может научиться, как я?

— Тогда… тогда он остается заключенным на всю жизнь. Но этого не случится, Тазло… этого не может случиться с тобой… с нами! — Ее голос прервали рыдания.

— Ну, ну, не принимай это близко к сердцу, малыш, — успокаивал Лафайет, прижимая к груди ее хрупкую, как перышко, фигурку и поглаживая по спине. — Я постепенно пойму…

— Ко… конечно, поймешь. Я глупая. — Она смахнула слезу и улыбнулась ему. — Ну, давай снова…

* * *

Серый свет утренней зари струился сквозь высокое световое отверстие в стене, о которую Лафайет шлепнулся в очередной раз и ощупывал последний кровоподтек на челюсти.

— Может, мне и не следовало сливаться, — устало сказал он. — Извини, Сисли. Я старался. И ты старалась. Ты старалась как никто другой… но…

— Тазло… если ты не явишься в назначенное время к Уизнеру Хизу, он поймет, что что-то не так. Он придет сюда… он тебе будет задавать вопросы… и когда узнает, что ты ничего не помнишь из своей жизни… что ты страдаешь этим страшным наваждением о других мирах… тогда он… он…

— Она горестно замолчала.

— Может быть, не так. Может быть, я смогу убедить его, что я просто спятил, что у меня в голове все перепуталось. Может, он мне еще даст время…

— Никогда! Ты знаешь, как он относится ко всему, в чем есть хоть намек на одержимость!

— Нет, а как?

— Тазло, ты не мог забыть все! — Сисли села рядом, взяла его руки и крепко сжала. — Хиз обладает даром проникать в суть явлений, и если он заметит что-нибудь… хоть малейший намек на то, что в кого-то вселился пожиратель умов, то несчастный выходит вон!

— Куда?

— Вон. В пустоту. Ты знаешь.

— Сисли, могли бы мы принять за рабочую гипотезу, что я ничего не знаю? Расскажи мне.

— Ладно… так глупо кажется рассказывать тебе то, что знает каждый… но… однажды, много лет назад на Таллатлон напали существа, слишком ужасные, чтобы их можно было описать. Они забирали умы людей, захватывали их в момент, когда люди понижали барьер с целью слияния, — и овладевали ими. Сначала жертва казалась чуть-чуть странной, будто она… потеряла память. Но мало-помалу она начинала изменяться. Во-первых, люди начинали терять перья, их кости росли, султаны выпадали, и на их месте появлялись гибкие тонкие волосы. В конце концов их крылья слабели и… и отпадали!

— Это ужасно, — сказал Лафайет. — Но на самом деле это просто миф. Люди не обращаются в других людей, — он внезапно замолчал, поняв значение того, что говорил. — Я имею в виду, что обычно…

— Вот именно, — сказала Сисли. — Я знаю, что ты до сих пор ты, Тазло, милый… но… но очень похоже… очень странно… и Уизнеру Хизу покажется более чем странным! Он будет уверен, что ты — пожиратель умов… и он… он пропоет тебя насквозь! И тебя не будет… навсегда… — Она расплакалась.

— Ну, ну, Сисли, не плачь, — утешал ее Лафайет, обнимая. — Все еще не так плохо, у нас еще есть немного времени. Может, до меня еще дойдет суть этого… или, может быть, он не придет, или…

— Я… я постараюсь быть храброй, — Сисли смахнула слезы и улыбнулась Лафайету. — Ты прав. Еще есть время. Мы не должны сдаваться. Давай попробуй еще: закрой глаза, думай, что стена сплетена из маленьких лучиков света. И эти лучики света — всего лишь крошечные крапинки, которые очень быстро двигаются… так быстро, что на самом деле их нет… и ты тянешься, ты их чувствуешь, ты подгоняешь под них образ своего мышления и…

— Все правильно, — неожиданно раздался резкий голос Вугдо. — Уизнер Хиз ждет, пойдем, Хаз.

Молодой человек стоял прямо внутри непроходимой стены — непроходимой для Лафайета по крайней мере, как он с отвращением думал, — и сердито смотрел. Все здесь, будь то мужчина, женщина или ребенок старше восемнадцати месяцев, имели свободу входить и выходить, все, кроме него!

— Он не готов, — Сисли вскочила и встала перед братом. — Хизу придется подождать.

— Ты должна быть поосмотрительнее…

— Уходи! Ты все портишь! Если бы ты дал нам время…

— Это не я, это Уизнер Хиз…

— Да, действительно, это Уизнер Хиз, — сказал другой голос, резкий, высокий — он, как показалось Лафайету, пронзил его кости. Лафайет обернулся и увидел худого крылатого старика с жестким лицом. К его морщинистому скальпу еще прилегали несколько серых султанов, нос напоминал орлиный клюв, а глаза — горящие угли.

— И я здесь, — зловеще прошипел Уизнер Хиз, — чтобы раскрыть правду об этом любопытном случае!

— Нечего тут раскрывать, — решительно сказала Сисли, обернувшись к Смотрителю. — Тазло сильно упал, он ушиб голову. Естественно, он немного не в себе. Но теперь… он все помнит… да, Тазло? — Она повернулась к нему, глаза ее горели страхом и решимостью.

— Ну, может, я еще не вспомнил кое-какие детали, — Лафайет пытался выиграть время.

— Так? Это действительно хорошая новость, — отрезал Уизнер. — Но, разумеется, это дело не может решиться так просто. Это касается интересов Таллатлона. Люди боятся самого плохого. Они требуют доказательств. Я уверен, что вы готовы пойти со мной и рассеять все страхи.

— Конечно, он пойдет, — торопливо заговорила Сисли, — но ему нужен покой. Он еще не поправился…

— У меня нет намерения утомлять пострадавшего, — строго заметил Уизнер.

— Несколько вопросов, несколько проверок на людях — и все. Тогда честный Тазло, если это действительно Тазло, сможет вернуться на свое скорбное ложе, если… ему еще требуется особое внимание…

— Завтра! Завтра ему будет намного лучше…

— Завтра может быть слишком поздно, девочка!

— Ему может стать хуже, если он сейчас выйдет…

— Предположим… — Уизнер указал на Сисли костлявым пальцем. — Предположим, что этот человек, которого мы зовем Тазло Хазом, на самом деле заражен паразитом из темных пространств между мирами! Ты бы стала нянчить его здесь, помогать ему подготовить место для развития таких же, как он?

— Он не заражен! Я знаю, что не заражен!

— Сисли, его необходимо проверить, — перебил появившийся Генбо.

— Сопротивление лишь повредит ему. Если он — Тазло, все закончится через несколько минут. Он не пострадает, если ответит на несколько вопросов, несмотря на физическую слабость, хотя мне он кажется достаточно крепким, — добавил Уизнер, взглянув на Лафайета далеко не сердечным взглядом.

— Он пойдет с вами сейчас, — твердо заявил Вугдо. — Не так ли, Тазло?

Лафайет медленно перевел взгляд с Вугдо на Уизнера Хиза, затем на Сисли. Наконец, тяжело вздохнув, он сказал:

— Нет. Боюсь, что не в моих силах сделать вам это одолжение.

— Нет, говоришь?! — взвизгнул Смотритель. — А я говорю, да! Вугдо, Генбо, взять его!

— Пошли, ты… — Вугдо схватил Лафайета за предплечье, Генбо крепко схватил его за раненое крыло и заломил его, когда Лафайет попытался вырваться. Сисли вскрикнула. Отец был в отчаянии. Лафайет напряг ноги, но боль в сломанном крыле жгла, как горячий меч, под лопаткой. Его толкнули на выход, оглушительно стукнув о неподдающуюся стену.

— Что это? — спросил Вугдо, стоявший наполовину в стене, наполовину снаружи. Он изумленно смотрел на Лафайета. — Сливайся, говорю тебе! Сливайся! Это глупое сопротивление!

— Извините, — ответил Лафайет. — Не могу. Я, кажется, забыл, как это делается.

— Ага! — ликовал Уизнер. — Видите? Доказательство! Подтверждение! Именно так было в прошлый раз, когда мы имели с ними дело, и мы их поймали в конце концов! Пожиратели умов не обладали нашим искусством слияния! И поэтому мы их заперли и уморили голодом…

— Нет! Это неправда! — рыдала Сисли. — Он просто забыл!

— Тихо, глупышка! Ты что, станешь защищать чудовище среди нас?

— Он не чудовище!

— Да? А откуда тебе знать?

— Потому… потому, что я смотрела ему в глаза… и он хороший!

— Тогда пусть он выйдет… и докажет, что он человек-птица.

— Бесполезно, Сисли, — сказал Лафайет. — Я не умею, и все.

— Значит, ты признаешься, что ты — пожиратель умов! — прошипел Уизнер Хиз, отступая назад. Вугдо и Генбо отошли и уставились на него. Только Сисли по-прежнему прижималась к его руке, пока отец не оттащил ее.

— Нет, — сказал Лафайет. — Ничего подобного я не признаю.

— Пошли, пусть сам себя покажет, — решил Уизнер Хиз. — Мы уйдем и оставим его одного. Если он настоящий человек и не одержим, то он выйдет. Если нет, то тогда пусть будет заключен здесь навеки в назидание остальным из его ужасного рода!

В полном молчании, нарушаемом лишь рыданиями Сисли, ее отец и братья прошествовали сквозь стену, будто сквозь пелену темно-коричневого дыма. Уизнер Хиз взял девушку за руку и потянул за собой, хотя она все еще сопротивлялась. Лафайет остался один в замурованной комнате.

* * *

В чашках еще было немного фруктового сока. О'Лири немного выпил, остальное оставил. Он обошел комнату, бессмысленно ощупывая и ковыряя стены в поисках какого-нибудь незамеченного выхода.

— Не теряй времени! — посоветовал он сам себе, падая на кровать. — Выхода нет, кроме одного — сквозь стену. Ты в ловушке. Так уже было. Тут все кончено… в ловушке глупого предрассудка…

«Но, — тут же подумал он, — может, это и не предрассудок вовсе. С одной стороны, Уизнер прав, я — пришелец. По-видимому, этот парень, Тазло Хаз, реальная личность. По крайней мере такая же реальная, как все в этом мире. Я не просто отрастил крылья, я забрал чье-то тело. И когда я был Зорро, произошло то же самое!» Он встал и зашагал по комнате.

— Зорро действительно был, он был Путник, у него была подружка Гизель и блестящая карьера карманника впереди. Это пока я не пришел и не украл его обличья. А тогда… — О'Лири сделал паузу, задумчиво потер подбородок.

— Тогда я опять поменялся внешностью — с Тазло Хазом. И на этот раз я поменялся не только телами, но и мирами. Почему бы и нет? Я это и раньше делал, не один раз. США — Артезия, потом полдюжины континуумов, в которые меня забрасывал Горубл, чтобы от меня избавиться, потом Меланж, а теперь Таллатлон.

Он вновь сел на кровать. «Но почему? Сначала я решил, что виновник Главный Референт. Я ткнул кнопку, и первое, что обнаружил впоследствии, было то, что меня никто не узнавал. Но на этот раз у меня не было Марка III. Я там просто стоял. И еще одна штука: раньше параллельные миры, в которые я попадал, всегда географически напоминали Колби Корнез. Были лишь некоторые различия, такие, как пустыня в Артезии с железнодорожной платформой, откуда можно было вернуться домой, но это все относительные мелочи. А здесь — все другое. Ничто не напоминает долину, где была гора. И люди не являются двойниками тех, которых я знал, как в прошлый раз Свайнхильд напоминала Адоранну, а Халк — графа Алана. — Он снова встал, беспокойно заходил. — Я должен признать несколько неоспоримых фактов. Во-первых, что я действительно получил записку от Рыжего Быка, и действительно встретился с ним в „Секире и Драконе“, и что каким-то образом я поменялся местами с Зорро… — Он остановился как вкопанный. — Это значит… Зорро поменялся местами со мной!»

* * *

— О господи! — Лафайет продолжал бормотать себе под нос, хотя прошло уже полчаса. — Это меняет дело. Никто меня искать не станет. А если и станет, то найдет меня бродящим в состоянии изумления, заявляющим, что меня зовут Зорро — Свинья. Или они меня уже нашли. Я, возможно, уже дома, а вокруг меня суетится Дафна, кормит меня супом. Или кормит Зорро супом! — Он бросился на койку. — Погодите, я доберусь до этого гнусного типа! Перенимать мои жесты, пользоваться благосклонностью Дафны… — Он остановился, на лице застыло выражение испуга. — Боже! Этот грязный интриган, подлая вошь! Таким способом обманывать бедную Дафну! Нужно выбираться отсюда! Нужно домой! — Он вскочил, заколотил в стену, закричал. Кругом по-прежнему было тихо. Лафайет шлепнулся о стену. — Прекрасно, — прошептал он. — Давай еще разок! Ори громче! И этого будет достаточно, чтобы убедить Уизнера Хиза, что ты именно тот, кем он тебя считает, если тебя вообще кто-нибудь услышит, что очень сомнительно. Это дерево твердое, как броня. — Он сел на кровати, потирая разбитые кулаки. — И, возможно, он прав. Таллатлон, очевидно, своего рода оторванный мир со своим уровнем существования, не обычный параллельный континуум. Может, он находится на какой-нибудь диагонали относительно серии вселенных, контролируемых Центральной. Может, люди, подобно мне, случайно появлялись здесь ранее, может, есть своего рода вероятностная кривая ошибок, сквозь которую можно проскользнуть… — Он со вздохом лег. Луч солнца снаружи образовал яркое пятно на темном полированном полу. Благовония Сисли все еще висели в воздухе.

— Может быть всякое, — прошептал он. — Может, лучше немного поспать, и тогда я смогу лучше думать, чем…

* * *

Сон был приятный: он лежал на берегу реки под ветвями платана, а рядом Дафна шептала мягким любящим голосом:

«…постарайся, пожалуйста, ради меня… ты это можешь, я знаю, что ты это можешь…»

— Что постараться? — искренне удивился Лафайет и протянул руку, чтобы обнять ее за плечи. Но она уже каким-то образом пропала. Он был один под деревом… и свет померк. Он остался в темноте и слышал, как она все звала, слабо, словно с большого расстояния.

«…только ради меня, мой Тазло… пожалуйста, попробуй, пожалуйста…»

— Дафна? Где ты? — Он встал, пошел на ощупь в полной тьме. — Куда ты ушла?

«Иди ко мне… иди… ты сможешь, если постараешься… попробуй… попробуй… попробуй…»

— Конечно, но где ты? Дафна!

«Постарайся, Тазло! Ты стараешься! Я чувствую, что ты стараешься! Вот так! Видишь? Думай так… и двигайся вот так…»

Он почувствовал, как эфемерные руки коснулись его мозга. Он почувствовал, как хитросплетения мыслей мягко развернулись, выровнялись, приняли направление. Его слегка потянуло, будто за какую-то нить. Он пошел вперед, прислушиваясь к ее голосу. Паутинки коснулись лица, потянули назад его тело, прошли сквозь тело…

Холодный свежий воздух вокруг него наполнился мягким шорохом. Он почувствовал запах зеленых растений, открыл глаза и увидел мерцание звезд сквозь сплетение листвы, увидел огни, светящиеся сквозь листья, увидел…

— Сисли! — вырвалось у него. — Как… что… — Она была у него в объятиях.

— Тазло, мой Тазло, я знала, что ты это можешь! Я знала!

Он повернулся, посмотрел на гофрированную поверхность шершавой коры. Он провел по ней рукой. Кора была твердая.

— Надо же, подумать только, — сказал он удивленно, — я прошел сквозь стену…

6

Уизнер Хиз все еще смотрел сердито, но даже Вугдо встал на сторону Сисли и Лафайета.

— Вы же говорили нам, что раз стена ему препятствует, то этот факт доказывает его одержимость, — сказал человек-птица. — Но само собой, когда ему дали немного времени разобраться, он вышел, как и обещала Сисли.

— Вы поставили условие сами, Уизнер Хиз, — пожал плечами Генбо. — Не жалуйтесь, что он его выполнил.

— Пойдем, Тазло, — сказала Сисли, тряхнув головкой. — Сейчас начнется праздник.

Лафайет заколебался, глядя на ветвь толщиной в ярд с блестящей тропинкой на поверхности. Она вела в освещенный танцевальный павильон.

— А что будет, — спросил он, — если поскользнешься?

— Почему ты должен поскользнуться? — Сисли прошла на несколько шагов вперед, встала на пальчики и сделала пируэт, расправив белые крылья: легкое движение воздуха напомнило вздох, листья вокруг задрожали.

— У меня же крыло сломано, ты что, не помнишь? — с ходу придумал О'Лири. — Есть идея. Почему бы нам не остаться здесь и не послушать издали.

— Глупый мальчик. — Она схватила его за руку и вывела на опасную тропинку. — Просто закрой глаза, и я поведу тебя, — сказала она с шаловливой-улыбкой. — Мне кажется, тебе просто хочется, чтобы с тобой немного понянчились, — добавила она.

— Пойдем, — сказал Вугдо, проталкиваясь мимо Лафайета, и чуть не столкнул его с ветки. — У меня есть кое-что из выпивки, чтобы подкрепиться после всего пережитого за этот день.

О'Лири прижался к ветке, за листву которой ухватился, чтобы не упасть. Сисли оттащила его.

— Ради неба, Тазло, перестань вести себя так, будто ты не был одним из лучших атлетов Таллатлона. Ты меня срамишь.

— Ладно, только дай мне время, чтобы ноги к небу привыкли. — Он закрыл глаза и сконцентрировался. — Это смешно, Сисли, — сказал он, — но когда я полностью расслабляюсь и мой разум как бы освобождается, а тело Тазло становится своим, я начинаю вспоминать. Ах! Крохотные фрагменты воспоминаний будто проплывают по воздуху в солнечный день, и я глубоко ныряю над зияющей бездной и даже хожу по вертикали…

— Ну конечно, Тазло, ты все это проделывал достаточно часто.

— И… даже с закрытыми глазами я тебя чувствую. Ты стоишь там, в шести шагах, и разговариваешь с кем-то, а Генбо, кажется, ушел… в том направлении.

— Ну конечно, мы ощущаем друг друга, — голос Сисли прозвучал озадаченно. — Как же еще можно найти дорогу в гнездо после дальнего полета?

— Думаю, в этом есть смысл. А чтобы ходить по веткам, нужно лишь правильно настроить ум, да?

— Правильно, — хихикнула Сисли. — Ты такой торжественный и целеустремленный, будто собираешься выполнить нечто небывало смелое и важное, а требуется всего лишь пройти вниз по дорожке.

— Я думаю, все относительно, — сказал Лафайет и смело последовал за ней на звуки музыки.

* * *

Жизнь в Таллатлоне весьма приятная, все продумано, рассеянно отмечал Лафайет, расслабившись на ночном празднике. Не одна причина повеселиться, так другая. Сегодняшний бал, например, в честь второй недели со дня его реабилитации. Подбродивший сок булфрута тек рекой. Воздушные танцоры были искусны и грациозны в тонких шарфах и вуалях. Жареный птичий корм на вкус лучше жареного бифштекса, а Сисли все время рядом и такая любящая и внимательная невеста, какой только может пожелать мужчина. Только одна эта мысль гасила его энтузиазм.

— Но в конце концов все кончится хорошо, — в десятый раз убеждал он себя. — Как только я догадаюсь, как вернуться в свое тело, Тазло Хаз будет в своем. Он сможет рассказать довольно невероятную историю, но все это можно будет свалить на удар по моей голове. А когда все утрясется, он и Сисли будут жить счастливо.

«Все это верно, — сказал он себе. — Только до тех пор, пока ты не увлекся и не провел брачную ночь с невестой».

— Это опять напоминает мне, что, может быть, прямо сейчас это пернатое подобие чистильщика отхожих мест ухаживает за Дафной!

«Не более, чем ты ухаживаешь за Сисли».

— Ты хочешь сказать, что он ее поцеловал?

«А ты бы не стал?»

— Конечно, но это разные вещи. Когда я целую Сисли, это просто… просто по дружбе.

«И он тоже. Ты можешь на это рассчитывать».

— Да я этому пернатому в волчьей шкуре… я ему и второе крыло сломаю!

«Надеюсь, ты подождешь, пока он вернется в птичью шкуру».

— Тазло, с кем ты разговариваешь? — спросила Сисли.

— А… просто с парнем по имени О'Лири. Он в некотором роде плод моего воображения. Или, может быть, я — плод его воображения. Это философский вопрос.

— Это не тот, которым был ты, когда еще бредил?

— Я мог упомянуть это имя. Но сейчас мне намного лучше, да? — Он мигнул, чтобы не мерещились двойники, и улыбнулся, глядя в глаза девушки, в которых застыл вопрос.

— В конце концов мне удалось слияние, и я ходил по веткам и ел птичий корм, и…

— Тазло, ты пугаешь меня, когда так говоришь. Это будто… будто ты играешь роль вместо того, чтобы быть собой.

— Не думай об этом совсем, милая, — серьезно сказал Лафайет. — Тебя сводит с ума то, что сказал старик Уиззи. Какая ерунда! Вот это и в самом деле захватывает умы. Возможно, просто был какой-нибудь несчастный агент Центральной с коротким циклом в схеме вероятности и совсем без всякого злого умысла.

— Безвредный, да? — раздался совсем рядом недоброжелательный голос. Уизнер Хиз сердито смотрел с высоты нескольких футов. Его насест оказался сбоку от крошечного столика, за которым сидели Лафайет и Сисли. — Я наблюдал за тобой, Хаз, или кто ты там. Ты ведешь себя ненормально. Ты не так чувствуешь…

— Конечно, он еще немного странный, — выпалила Сисли. — Он еще не совсем оправился от удара по голове!

— Уходи, Уигги Хиг, — презрительно кинул Лафайет. — Или Хиггли Уиг. Твое гнусное бормотание раздражает меня. Ночь создана для любви. Особенно сегодняшняя, здесь, на вершине дерева. Дома никогда в это не поверят… — Он повел рукой, как бы охватывая бумажные фонарики, растянутые на ветвях, и весело одетых крылатых мужчин и женщин, которые всюду весело порхали, и луну, плывущую высоко в небе.

— Дома? Где бы это могло быть? — колко спросил Смотритель.

— Это просто риторическая фраза, — быстро вмешалась Сисли. — Оставьте его в покое, Уизнер Хиз! Он никому не причиняет вреда!

— Никто из них не причинял — сначала. А потом они начинали… изменяться. Ты не помнишь, девочка, ты была слишком маленькая. Но я это видел! Я видел, как Булбо Виз начал превращаться в чудовище прямо у нас на глазах!

— Но Тазло не превращается в чудовище, — сказала Сисли и взяла его за руку.

— Разумеется, нет, — сказал Лафайет и погрозил крылатому старцу пальцем. — Я все тот же прежний я, кто бы это ни был. Пропади ты, Уиз, то есть Хиз… — Он замолчал, так как что-то пролетело мимо его лица. Повернувшись на плетеном табурете, он увидел большое красновато-коричневое перо, падающее сквозь листву вниз.

— Кто-то сбрасывает оперение? — искренне удивился он. За первым пером последовало второе. Что-то коснулось его руки выше локтя: третье перо! Он начал делать движения, словно чистился. — Что… что случилось? — спросил он и сдул пушистое перышко с верхней губы.

— О, нет… Тазло, нет! — взвизгнула Сисли.

— А-га! — завопил Уизнер Хиз.

— Хватай его! — рявкнул Вугдо.

— Кого? — спросил Лафайет, выискивая жертву глазами. На свой вопрос он тут же получил ответ: его схватили, заломили руки и потащили в центр танцевального павильона среди перьевых облаков.

— Что все это значит? — кричал Лафайет. — Я выполнил ваше условие или нет? — Он неожиданно смолк, когда заметил свое несломанное крыло в руках у толпы таллатлонцев, которые во все глаза пялились на него. Даже когда он неподвижно стоял и смотрел, с него упал еще пучок перьев и закружился в воздухе, подхваченный неожиданным порывом ветра.

— Не совсем, захватчик умов, — проскрежетал Уизнер Хиз. — Не совсем!

* * *

Четверо крылатых мужчин с хорошо развитой мускулатурой уткнули в Лафайета толстые жерди длиной в десять футов и таким образом лишили его возможности передвигаться в центре опустевшего ажурного павильона. Вокруг него собралось все население, разделившись по кастовой принадлежности на десять кругов. Все глаза устремились на него.

Сисли не было, ее унесли братья. Она плакала. Куда бы ни бросил взгляд Лафайет, нигде не было ни одного дружелюбного лица.

— Не торопитесь, пожалуйста, — попросил он, когда его больно ткнули в ребра концом жерди. — Я могу летать, не забывайте! Знаю, что все это выглядит не лучшим образом, но я попытаюсь объяснить, если вы хотя бы… о-о-х! — Его просьба была грубо прервана сильным толчком в живот.

— Не трудись понапрасну, мы знаем, как обращаться с тебе подобными, — крикнул Уизнер Хиз. Он потирал руки, прыгая за спинами тех, у кого были жерди, с живостью десятилетнего и распределял порядок построения толпы.

— Вы — туда, назад на несколько шагов! Так! Теперь вы, леди. Просто подойдите, займите пустое место. Вы, высокий, отодвиньтесь назад! Теперь, Пивло Пу, ты и Куигли встаньте сюда… сомкнитесь.

— Похоже на… публичную казнь, — с горечью сказал О'Лири. — Надеюсь, вы не планируете ничего варварского…

— Теперь все вместе, — скомандовал Уизнер Хиз, подняв руки и призывая к тишине. Он издал пронзительный свист, как из камертон-дудки, и сделал жест. Вся стая разом издала ответный звук.

— Репетиция хора? В такое время?! — вслух удивился Лафайет.

— Это последний хор, который ты услышишь в этом мире, — взвизгнул Уизнер Хиз, пригвоздив Лафайета взглядом, полным триумфа.

— Тебя вот-вот выпоют! Вон из этого мира! Назад, в темные пространства, откуда ты явился, зловонный пожиратель разума!

— Ой, правда? — с трудом улыбнулся Лафайет. — А что будет, если я не смогу исчезнуть? Это докажет мою невиновность?

— Не беспокойся, песнь изгнания духов всегда действует, — заверил его один из крылатых мужчин с сильными руками.

— Но если это не поможет, мы еще что-нибудь придумаем.

— На самом деле это обычный случай выпадения перьев, — сказал Лафайет.

— Это с каждым может случиться…

Уизнер Хиз повел рукой, и хор запел как один голос, заглушая слова Лафайета:

Вон из мира, Вон и вниз, Вновь за завесу, Посягатель, уберись!

По морю, по морю, Что шире ночи, Глубже и глубже, Чтоб не видели очи.

Плыви, откуда ты пришел, Захватчик душ, Обратно в глушь, Звонит большой там колокол.

Уйди навечно Из этого мира, Подальше от солнца Честного таллатлонца.

На крыльях Магической песни Навечно исчезни Из Таллатлона честного.

Песнь лилась бесконечно, волны звуков то затихали, то нарастали, накатывали на Лафайета со всех сторон, бились о него, как морской прибой. Такова была эта мелодия: зловещие звуки, напоминавшие стоны, повторялись вновь и вновь.

Вон из мира!

Вон и вниз…

Навечно из честного Таллатлона уберись…

Казалось, что певцы разевали рты беззвучно, как рыбы в воде, а завывающая мелодия возникала сама собой, и звуки ее то нарастали, то стихали с неизменным постоянством. Лица приобретали неясные очертания, сливались вместе.

На веки вечные, Пришелец, исчезни, Исчезни, пришелец, Из Таллатлона честного…

Слова теперь доносились как бы издалека. Огни померкли и, мигнув, пропали. О'Лири больше не видел лиц певцов, не чувствовал под ногами плетеного пола. Оставалась лишь песня, ощутимая сила, которая захватила его, подняла и вынесла в неосвещенные глубины. Потом она затихла, истощилась, стала призрачным эхом, затерявшись в кромешной тьме, в бесконечности абсолютной пустоты.

* * *

Лафайет таращил глаза в чернильную черноту, делая движения, отдаленно напоминавшие гребки пловцов. Вдали появилось нечто слабо светящееся, приблизилось, описав огромную спираль, выпучило на него глазищи шириной в ярд и ушло во тьму по спиралеобразной траектории.

— Как попасть наверх? — спросил Лафайет, но не услышал ни звука. Он понял, что фактически у него нет ни рта, ни языка, ни легких.

— Боже милосердный! Я не дышу!

Казалось, что мысль рванулась вперед и повисла в пространстве, загоревшись, как неоновый знак. Другие обрывки мыслей начали кружиться вокруг него, как обломки, плавающие у мельничного колеса:

…А — опять пра-астак из умбы-юмбы…

…попробуй дать гудок, а лучше сосчитай всех простофиль…

…сказал ему, чтобы упал замертво, дрянь…

…иими-уими-скуими-пип-пип…

…так я ему и говорю…

…направо, так, так держать!.. не двигайся…

…ЭЙ… У МЕНЯ НА НОМЕРЕ ДВЕНАДЦАТЬ БРОДЯЧЕЕ ПРИВИДЕНИЕ!

…льстивый парми, болтливый ниффли, уики скуики…

…ау, пойдем, крошка…

…ЭЙ — ВЫ — УСТАНОВИТЕ ЛИЧНОСТЬ!

…пум-пум-пум…

…тогда я поднимаюсь к нему, а он ко мне, а я к нему…

…ПРИВЕТ, НАРК ДЕВЯТЫЙ! У МЕНЯ ЧИТАЕТСЯ ПРИВИДЕНИЕ В ОБЛАСТИ ДВЕНАДЦАТОГО КАСКАДА.

— УГУ. Я ЗАКОНЧИЛ СЧИТКУ. ПРОСТО МУСОР. СБРОСЬ ЕГО, БАРФ ПЕРВЫЙ.

— ОСТОРОЖНО! Я ПОДОБРАЛ КАКОЙ-ТО ОБЪЕКТ НА КАСКАДЕ НОЛЬ-ШЕСТЬ-НОЛЬ, НАРК ДЕВЯТЫЙ. ВОЗМОЖНО, БРОДЯГА.

…НИК-НИК-НИК…

— СБРОСЬ ЕГО, НАРК ПЕРВЫЙ. НАМ НУЖНО УПРАВЛЯТЬ ТРАНСПОРТОМ, ПОМНИ!

— ЭЙ, ТЫ! ДАЙ МНЕ ОБЪЕКТ НА ШЕСТЬ-НОЛЬ, А ТО Я СБРОШУ, ЧИТАЕШЬ?

Нечто напоминающее путаницу из светящихся проволочных вешалок для одежды целенаправленно подплыло к О'Лири и зависло, медленно вращаясь.

— Похоже на бестелесную мигрень, — сказал он. — Интересно, пройдет ли, если я закрою глаза… если бы они у меня были…

— О'КЕЙ, ТАК ЛУЧШЕ. А ТЕПЕРЬ ДАВАЙ СЪЕДИМ ЭТОТ ЛИШНИЙ НОМЕР.

— Раз у меня нет глаз, стало быть, я ничего не вижу, — решил Лафайет. — И все-таки на меня надвигаются какие-то видения… и мой мозг их перерабатывает в зрительные и звуковые образы. Но…

— ОТВЕЧАЙ МНЕ, ЧУДО!

— Кто, — спросил Лафайет, — я?

— ЗАМЫКАЙ НА УРОВНЕ А! ЛИШНИЙ НОМЕР, СКОРЕЕ. У ТЕБЯ ТРАНСПОРТ ДАЛ ЗАДНИЙ ХОД, ПО ШЕСТИ ГЕКЗАМЕТРАМ НА ДЕВЯТИ УРОВНЯХ!

— Кто вы? Где вы? Где я? Выведите меня отсюда! — закричал Лафайет, изгибаясь, чтобы осмотреть все вокруг.

— КОНЕЧНО, КАК ТОЛЬКО ДАШЬ МНЕ ЛИШНИЙ НОМЕР, НА КОТОРОМ МОЖНО ЗАМКНУТЬСЯ!

— Я не знаю, что такое лишний номер! Похоже, что я плаваю в каком-то супе из светящегося алфавита. Не суп, а алфавит, вы понимаете…

Из тьмы возник человек; в плавном падении он вплотную приблизился к Лафайету. Одет он был в нечто напоминающее трико с блестками и светился зеленоватым светом. Лафайет кинулся навстречу с радостным криком. Слишком быстро! Он сдержался, чтобы избежать столкновения, краем глаза заметил испуганное лицо, которое повернулось, чтобы рассмотреть его перед вступлением в контакт.

Толчка не было, было лишь ощущение, что ты нырнул в облако кружащихся частиц, затянутый вздымающейся силой…

— Две дюжины чертей, пляшущих на турецком барабане! — прорычал незнакомый голос.

Свет и звук взорвались над О'Лири. Он уставился на пластиковую табличку, прикрепленную к запястью мужчины. На ней была выбита надпись:

ЛИШНИЙ НОМЕР 1705 ПОСЛЕДНИЙ ШАНС, ЧУДО! УХОЖУ… УХОЖУ…

— Лишний номер — одна тысяча семьсот пять! — выкрикнул О'Лири.

Откуда-то появился гигантский невидимый крюк, подцепил его сзади за шею и швырнул через Вселенную.

* * *

Когда голова Лафайета перестала вращаться, он обнаружил, что стоит в камере размером не больше лифта. Стены, потолок и пол мягко светились молочным светом. Со стены мигал красный свет. Раздался тихий смешок. Панель перед ним открылась, как вращающаяся дверь, в большую бледно-зеленую комнату с полом, застланным ковром. Потолок был звукопоглощающий. За письменным столом сидела безупречно ухоженная женщина неопределенного возраста. Она очень хорошо выглядела, несмотря на бледно-зеленые волосы и полное отсутствие бровей. Женщина строго взглянула на него, указала на стул, нажала кнопку на столе.

— Трудно пришлось? — спросила она тоном делового участия.

— А-а… слегка, — вежливо ответил Лафайет, осматривая комнату, обставленную легкими стульями, пальмами в горшках, увешанную эстампами на спортивную тему. Мягко работали кондиционеры.

— Вам нужны носилки или вы в состоянии передвигаться сами? — живо спросила зеленоволосая секретарша, когда Лафайет шагнул в комнату.

— Что? А-а, понимаю, вы имеете в виду мое перевязанное крыло. Оно уже не так меня беспокоит, благодарю.

Женщина нахмурилась:

— Не в порядке с головой?

— Ну, по правде говоря, я немного не в себе. Я знаю, это глупо звучит, но… кто вы? Где я?

— О, братец! — Женщина нажала другую кнопку и сказала в невидимый селектор: — Фринк, пошли сюда команду трогов с носилками. У меня 984 и, похоже, того… — Она глянула на Лафайета с усталым сочувствием. — Сядьте и не беспокойтесь, приятель. — Она покачала головой, как человек, проходящий тест, входящий в ряд требований к профессиональной пригодности.

— Спасибо, — Лафайет робко присел на край низкого стула, обтянутого оливковой кожей. — Вы у-у-узнаете меня? — спросил он.

Женщина уклончиво развела руками:

— Как мне уследить: кадровый список включает более чем тысяча двести человек. — Она моргнула, словно ей в голову пришла идея. — Вы не амнак?

— Это кто?

— Мама миа! Амнак означает отсутствие памяти. Потеря индивидуальности. Иными словами, вы не помните свое собственное имя.

— По правде, кажется, я не вполне уверен в этом.

— Правую руку, указательный палец, — сказала она утомленно.

Лафайет подошел к столу и предложил палец, который женщина схватила и прижала к стеклянной пластинке, встроенной в крышку стола. Множество подобных пластинок находилось между расположенными друг против друга кнопками. Мигнул свет, затрепетал и погас. На матовом стекле экрана появились буквы.

— Раунчини, — сказала она. — Динк 9, Фрэнчет 43, Гиммель низшей категории. Звонить? — Она с надеждой взглянула на него.

— Не слишком громко, — медлил Лафайет. — Послушайте, мэм, могу я все-таки быть с вами откровенным? Я, кажется, встретился с тем, что выше моего понимания.

— Повремените, Раунчини. Все это вы можете описать в докладной. У меня дел по горло.

— Вы не поняли. Фактически я не знаю, что происходит. То есть все началось довольно невинно, я просто выпил со старым знакомым, а когда увидел, что он нашел, то понял сразу, что это нужно передать высшим властям. Но… — он оглядел комнату, — у меня явное ощущение, что я не в Артезии, там ничего подобного нет. Поэтому, естественно, возникает вопрос, где я.

— Вы в Центральном Распределителе, естественно. Послушайте, возьмите там стул и…

— Центральном? Так я и думал! Слава богу! Значит, все мои проблемы решены! — Лафайет, облегченно вздохнув, опустился на угол стола. — Знаете, у меня жизненно важные данные, их нужно передать в соответствующий отдел. Я обнаружил, что, когда Горубл дезертировал, он отложил целый склад краденых приборов…

Дверь в комнату распахнулась, и вошла пара молодых людей в свежей бледно-голубой больничной форме, между ними была плоская пластина длиной в шесть футов. Она была похожа на пенорезину и плыла без поддержки в двух футах от пола, слегка покачиваясь, как надувной матрац на воде.

— О'кей, парень, — сказал один из них, снимая большой и сложный на вид гипердермик, — нам придется тебя пристроить в считанные секунды. Ты только подпрыгни и ляг сюда, вниз лицом…

— Мне не нужны носилки, — отрезал Лафайет. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь выслушал то, что я должен сказать.

— Будь уверен, у тебя будет шанс, парень, — успокоил санитар, приближаясь к нему. — Не кипятись…

Лафайет протиснулся за стол:

— Послушайте, найдите Никодеуса! Он меня знает! То, что я должен сообщить — трижды срочно! Я требую, чтобы меня выслушали, не то здесь головы покатятся как горох!

Санитар заколебался и в поисках поддержки посмотрел на женщину. Она бессильно взмахнула руками.

— Не смотрите на меня, — сказала она. — Я лишь служащий за первым столом. Придерживайтесь одного: Белариус — дежурный офицер, я позову его сюда, и он свернет ему шею.

Она нажала на кнопки и быстро заговорила. Санитар щелкнул переключателем в головах носилок, и они опустились на пол.

Три минуты прошли в напряженном молчании: Лафайет болтался за столом, те, кто принес носилки, зевали и почесывались, а зеленоволосая женщина с ожесточением пилила свои перламутровые зеленые ногти. Потом высокий широкоплечий человек с гладкими седыми волосами, похожий на профессора, вошел в комнату. Он посмотрел на всех, поджал губы, глядя на Лафайета.

— Итак, мисс Дорч? — начал он густым баритоном.

— Это агент Раунчини, сэр. С ним явно случай 984, но он не хочет успокоиться…

— Я не агент Раунчини, — выпалил Лафайет. — И у меня информация, требующая приоритета!

— Путается в объяснениях, да? — Прибывший одарил Лафайета ледяной улыбкой. — Пойдем-ка. Ну же, славный парень.

— Я хочу переговорить с инспектором Никодеусом!

— Это невозможно. Он на полевом задании, вернется через шесть месяцев.

— Я заключу сделку, — заявил О'Лири. — Послушайте, что я скажу, а потом я пойду спокойненько. Справедливо? Черт знает, я мог бы и вздремнуть. — Он зевнул.

Белариус посмотрел на часы:

— Молодой человек, мне не хотелось бы нарушать режим этого Центра.

— А как насчет Главного Референта в руках неуполномоченного? — вставил Лафайет. — Может, стоит ради этого пропустить прием чашечки кофе?

Выражение вежливости исчезло с лица Белариуса.

— Вы говорите… не говорите так! — Он поднял руку с безупречным маникюром и нервно взглянул на остальных.

— Пожалуй, мне лучше поговорить с агентом Раунчини, — сказал он. — Поговорить наедине. Может, пойдем ко мне в кабинет, а? — Он улыбнулся Лафайету в стиле сигнальной лампы и повернулся к двери.

— Ну, кажется, договорились, — пробормотал Лафайет, последовав за ним.

* * *

Седой человек повел Лафайета по тихому коридору в маленькую комнатку без украшений, за исключением ряда фотографий в рамках с изображением целеустремленных лиц.

Белариус сел за внушительный стол из отбеленного дуба, указал Лафайету на стул.

— Теперь выкладывайте все, что знаете, — сказал он твердо, — а я позабочусь и замолвлю за вас словечко.

— Конечно, хорошо, — Лафайет придвинул стул поближе.

— Это была модель Марк III. И из достоверного источника известно, что там, где взяли эту модель, есть еще и другие. К счастью, у него не было времени перевезти все оборудование в город и продать…

— Пожалуйста, начните с начала, агент. Когда к вам впервые подошли?

— Две недели назад. Я нашел записку в паре носков и…

— Кто контактер?

— Давайте не будем упоминать его имени. Он не знает, во что ввязался. Я уже говорил, что в записке мне предложили встретиться…

— Имя, Раунчини. Не пытайтесь скрыть сообщников!

— Дайте мне, пожалуйста, договорить! Я не Раунчини!

— Значит, вы заявляете, что подготовлены? Это подразумевает заговор значительного размаха. В доказательство скажите, что вы сделали с настоящим Раунчини?

— Ничего! Перестаньте уходить от темы! Важно захватить награбленное, пока Рыжий Бык… пока кто-нибудь еще не наложил на него лапу… и вернуть Марк III.

— Марк II. Этот аспект вы можете доверить мне. Мне нужны имена, даты, места встреч, суммы, которые выплачены…

— Вы все путаете, — перебилЛафайет. — Мне об этом ничего не известно. Все, что я знаю, — у меня украли Марк III, пока я спал, и… — Он замолчал, посмотрев на одну из фотографий, с которой слегка улыбался престарелый джентльмен в пенсне…

— Каким образом? При помощи деррик-крана? — раздраженно спросил Белариус.

— Что?! Откуда я знаю? Он был у меня в потайном кармане и…

— В кармане! Послушайте, Раунчини, не пытайтесь меня дурачить! Ваша единственная надежда оправдаться — точные данные и полностью все вспомнить.

— Я не Раунчини!

Белариус свирепо взглянул на него, повернулся к маленькой консоли у локтя и ткнул кнопку.

— Полное досье на агента Раунчини и дубликат ID, — приказал он.

— Послушайте, мистер Белариус, — сказал Лафайет. — Вы и потом можете поиграть в свои кнопки. Сейчас необходимо вызвать команду, собрать персонал и найти Марк III, пока его Лом не использовал!

Белариус повернулся на звук «бин», исходивший от панели перед ним.

— Точные данные на Раунчини ID, — произнес бодрый голос. — Отпечатки пальцев и сетчатка глаз тут же. Младший полевой агент, приписан к точке Бета Два-четыре, Плоскость Р-122, Чарли 381-f.

— У вас провода перепутались, — сказал Лафайет. — Я Лафайет О'Лири, или был им. Сейчас я — Тазло Хаз.

— Перестаньте болтать, мужчина! Ссылка на безумие вам не поможет!

— Кто безумный? Почему бы вам меня не выслушать? Я вам стараюсь принести пользу!

— Я сомневаюсь, что вы когда-либо видели Главный Референт, — отрезал Белариус. — Очевидно, вы не имеете ни малейшего понятия о физических характеристиках машины.

— Да? Высота шесть дюймов, пластиковый корпус, а внутри пучок проводов и колесиков!

— Ну вот и ясно, — перебил его Белариус. — Марк II — сильно усовершенствованная модель по сравнению с предшествующими, но он все же весит четыре с половиной тонны и занимает три кубоярда пространства!

— О, да? — растерялся О'Лири. — Вы, видно, не знаете, о чем говорите…

— Я, по воле случая, являюсь главой Научно-исследовательского центра, а также исполнителем Проекта программы разработки Главного Референта, которая, так уж повелось, классифицируется как «совершенно секретно»!

— Ну, я об этом думаю…

Белариус быстро вынул из-под стола что-то явно смахивающее на личное оружие.

— Пришлите команду принудителей в трог 87, срочно, — сказал он через плечо в селектор.

— Минуточку, — возразил Лафайет. — Вы делаете серьезную ошибку. Я понимаю, что немного странно выгляжу с крыльями…

— С крыльями? — Белариус отодвинулся к спинке стула. — Поторопитесь с принудительной командой, — сказал он через плечо. — Он может стать буйным в любой момент, а я не хочу его испарять, пока не доберусь до сути дела.

— Я могу объяснить, — настаивал Лафайет. — Или нет, я не могу объяснить, но уверяю вас, что я совершенно нормальный, но на каком-то ненормальном пути.

— Это все равно, — мрачно сказал Белариус. — Нормальный или нет, я скоро узнаю правду, используя метод выскребывания мозга. Это может сделать ваш головной мозг несколько неуправляемым, но в случаях угрозы безопасности континуума не остается места для полумер!

— Почему бы вам не проверить, что я говорю? — возразил Лафайет. — Почему вы так уверены, что все знаете?

— Если бы были хоть какие-то определенные данные для проверки, Раунчини, я бы с удовольствием проверил!

— Послушайте, — в отчаянии взывал О'Лири, — проверьте меня: О'Лири, Лафайет О'Лири, заочный агент из Артезии.

Белариус выпятил губы, дал краткое распоряжение в селектор. Пока они ждали, Лафайет перевел взгляд на фото, которое привлекло его внимание ранее. Он уже где-то видел это лицо…

— Кто это? — спросил он, указав на фотографию.

Белариус приподнял бровь, посмотрел в направлении пальца О'Лири. В лице его что-то дрогнуло.

— Почему вы спрашиваете? — спросил он небрежным тоном.

— Я его где-то видел. Недавно.

— Где? — живо заинтересовался Белариус.

Лафайет покачал головой:

— Я не помню. Все эти удары по голове…

— Значит, собираетесь играть в свои ворота, да? — рассердился Белариус.

— Сколько вы хотите за информацию? Неприкосновенность? Деньги? Перемещение?

— Я не знаю, о чем вы говорите, — отрезал Лафайет. — Я просто…

— Ладно, вы меня застали врасплох. Вы понимаете, как нам необходимо поймать Джорлемагна. Я не стану ссориться. Неприкосновенность, миллион наличными и место, куда захотите. Ну как, по рукам?

О'Лири нахмурился в недоумении.

— Вы что, с неба свалились? — начал он возмущенно. — Вы, кажется, не улавливаете смысла…

— Раунчини… Я добьюсь от вас всего, чего захочу, если не будет другого выхода!

— О'Лири! — поправил Лафайет не менее возмущенно.

— О'Лири. Уже здесь, шеф, — неожиданно раздался голос из селектора.

— Ну, слава богу, — вздохнул Лафайет.

— А кто, Лоренцо, Лафкадио, Лотарио, Ланселот, Леопольд или Людвиг? — по-деловому спросил тот же голос.

— Лафайет, — ответил О'Лири.

— Угу. Вот он. Резервное назначение в секретное место. Недействующий.

— Физическое описание? — выпалил Белариус.

— Шесть футов сто семьдесят, светло-коричневые волосы, голубые глаза, безобидная внешность…

— Эй, — возразил Лафайет.

Белариус повернулся к нему лицом:

— Ну, что, теперь выкладываете все начистоту?

— Послушайте, я могу объяснить, — сказал Лафайет, чувствуя, как пот проступает на лбу. — Понимаете, я случайно привел в действие Главный Референт. Я не нарочно, понимаете…

— И…

— И… ну… я… я изменил облик! Как видите, я превратился в данного Тазло Хаза и…

— Вы из О'Лири превратились в Хаза, так? — устало спросил Белариус, проводя рукой по лицу. — Ваш рассказ становится все интересней.

— Не совсем так, — возразил Лафайет. — До того, как стать Хазом, я был парнем по имени Зорро.

Белариус вздохнул:

— Не кажется ли вам, что это слегка смахивает на идиотизм… даже в вашем перевозбужденном состоянии?

— Ладно! Я с этим ничего не могу поделать, какая разница, как это выглядит, если целый травемер оборудования из Лаборатории Вероятности лежит в пещере и ждет кого угодно, а…

— И где же вероятное расположение этой самой пещеры?

— В Артезии, прямо за пределами одноименного города!

— Никогда о нем не слышал. — Белариус повернулся и задал вопрос в селектор, недовольно глядя на О'Лири, ждущего ответа.

— Верно, шеф, — ответил голос на том конце. — Вот она: Плоскость V-87, Фокс 22, 1-В, Альфа Девять-три.

— Мы там проводим какие-нибудь операции?

— Нет, сэр. Мы закрыли дело в прошлом году. — Наступила короткая пауза.

— Я буду краток, сэр. Секретное место, куда был назначен этот агент О'Лири, выходит тоже V-87, Фокс 22, 1-В, Альфа Девять-три. Придется послать это в картотеку… — голос оборвался. — Странно, сэр, у нас, кажется, в списке новый рекрут из данного места, только вчера прибыл.

— Имя?

— О'Лири. Правда, смешно? О'Лири записан как недействующий в главном банке.

— Говорите, О'Лири здесь, в Центральном распределителе… сейчас?

— Так точно, сэр.

— Пришлите О'Лири в трог 87 немедленно. — Белариус сурово нахмурился, искоса глянув на Лафайета. — Мы доберемся до сути этого дела, — пробормотал он.

— Не понимаю, — сказал Лафайет. — У вас записано, что я прибыл вчера?

— Не вы, Раунчини, а О'Лири. — Белариус забарабанил пальцами по столу. В дверь коротко позвонили, и вошли четыре человека в униформе с оружием наготове.

— Будьте начеку, ребята, — приказал Белариус, остановив их жестом.

— Могу поспорить, что это Лоренцо, — сказал Лафайет. — Или, может быть, Лотарио. Но как они могли попасть в Артезию? Они же принадлежат к совсем другому месту…

Обеспокоенный на вид младший служащий вошел и обернулся, чтобы пригласить второго, новенького, а именно маленькую аккуратную женщину, опрятно одетую в простую белую тунику и белые сапожки. Она обвела комнату огромными темными глазами. На ее красиво очерченных губах заиграла легкая нетерпеливая улыбка.

— Господь милосердный! — воскликнул Лафайет, подпрыгнув. — Дафна!

7

На минуту воцарилась полная тишина. Белариус посмотрел на Лафайета, на девушку и снова на Лафайета. Она, в свою очередь, уставилась на Лафайета, он широко и глупо улыбнулся, пошел к ней…

— Как тебя угораздило сюда попасть, девочка? Когда мне сказали, что у них О'Лири, мне и в голову не пришло, что это можешь быть ты…

— Откуда вам известно мое имя? — надменно оборвала его Дафна. Она развернулась к Белариусу. — Кто этот человек? Он что-нибудь знает о Лафайете?

— Знаю ли я о Лафайете? — крикнул О'Лири. — Дафна, я понял, тебя вводят в заблуждение крылья. Разве ты не знаешь меня?

— Впервые вижу! Что вы сделали с моим мужем?

— Я ничего не сделал с твоим мужем! Я — твой муж!

— Не подходите! — Она спряталась за рослого полицейского, который в порядке защиты обнял ее за плечи одной рукой.

— Убери от нее свои грязные лапы, ты, легавый! — завопил Лафайет.

— Минуточку! — решительно вмешался Белариус. — Вы, Раунчини, стойте на месте! Вы, рекрут О'Лири, отвечайте для записи: вы знаете этого агента?

— Впервые в жизни вижу!

— Зачем же тратить время и силы, Раунчини, — прошипел Белариус. — Вы слышали описание О'Лири: шесть футов сто семьдесят, голубые глаза, а вы — пятьдесят пять, двадцать, черные глаза, смуглый.

— Я знаю, что я… а? — О'Лири сделал паузу, посмотрел через левое плечо, потом через правое. — Крылья! — воскликнул он. — Они пропали! — Он посмотрел вниз, увидел бочкообразную грудь, солидное брюшко, кривые ноги, руки с коротенькими толстыми пальцами, поросшими густыми черными волосами. Он подошел к одной из фотографий в рамках, посмотрел на отражение своего лица в стекле. Оно было круглое, оливковое, с плоским носом и широким ртом, полным кривых зубов.

— О, боже мой, — опять это! — прорычал он. — Не удивительно, что вы меня приняли за тронутого, когда я говорил о крыльях!

— Мне уже можно уйти? — спросила рекрут О'Лири.

— Дафна! — в отчаянии крикнул Лафайет. — Ясно, что ты меня знаешь, неважно, как я выгляжу!

Дафна озадаченно смотрела на него.

— Ведь была же записка, — продолжал Лафайет. — Она была от Рыжего Быка, он хотел со мной встретиться в «Секире и Драконе». Я туда пошел, а у него была эта штучка, кое-что из того, что припас Горубл в пещере. Как бы там ни было, а когда я ее осматривал, у меня палец соскользнул и — щелк! Я превратился в кого-то другого!

— Он… он что… — вопросительно взглянула Дафна на Белариуса, обводя раковинку уха тонким указательным пальцем.

— Нет, я не чокнутый! Я пытался вернуться во дворец и доложить о том, что я обнаружил, а меня схватил городской караул! И не успел я объяснить, в чем дело, как Луппо с шайкой Путников вмешались и увезли меня в свой лагерь, но мне помогла убежать Гизель и…

— Гизель? — набросилась на него с безошибочным женским инстинктом Дафна.

— Да, ух, хорошая девушка, ты ее полюбишь. В любом случае, она повела меня в свой фургон и…

— Хм! — фыркнула Дафна, отворачиваясь. — Мне совсем не интересно знать про амуры этой личности, кто бы он ни был!

— Да этого не было! Это все платоническое!

— Довольно, Раунчини! — оборвал его Белариус. — О'Лири, можете идти. Ребята заберите Раунчини в трог 12 и приготовьте его к выскребыванию мозга!

— Что такое… что такое выскребывание мозга? — спросила Дафна, задержавшись у двери, и бросила неуверенный взгляд на Лафайета.

— Техника установления истины, — прорычал Белариус, — похоже на очистку грейпфрута.

— А это не повредит ему?

— Что? Ну, это его, конечно, попортит в какой-то степени, едва ли он будет годен для дальнейшего использования. В трудных случаях субъект остается бормочущим идиотом. Но не беспокойтесь, О'Лири. Он получит полную пенсию, все будет в порядке.

— Дафна! — окликнул ее Лафайет. — Если у тебя есть хоть малейшая возможность повлиять на эту кучку маньяков, попроси их выслушать меня!

Белариус сделал жест. Двое мужчин, шагнув вперед, схватили Лафайета за руки и потащили к двери.

— Не повезло тебе, приятель, — сказал полицейский. — Я бы тоже стал психом прикидываться, если бы только подумал, что мне угрожает что-либо подобное.

— Я бы сказал, братец, — согласился второй сопровождающий, — такое не каждый день случается.

— Хватит с тебя, негодяй! — прорычал Лафайет и сильно пнул в голень несчастного, который присматривал за девушкой. Когда он с воплем споткнулся, Лафайет вырвался, увернулся от захвата и подскочил к двери. Белариус как раз вовремя обошел стол и получил удар в зубы. Лафайет ушел в сторону от нападающего и вылетел в коридор.

— Дафна! — крикнул О'Лири, когда она повернулась и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. — Если я больше никогда тебя не увижу, помни, я люблю тебя! И не забывай кормить Динни!

— Эй, схватить его! — крикнул один из ожидавших с носилками. Лафайет увернулся, подставил ему подножку, и парень растянулся. Еще два человека ворвались в комнату. Бежали и другие, окружая с двух сторон.

— Носилки! — неожиданно крикнула Дафна. — Воспользуйся носилками!

Лафайет увернулся с ловкостью зверя, прыгнул на лежанку, зависшую на высоте шага над ковром, резко нажал на красную кнопку, над которой было написано «ВЛЕВО». Лежанка выстрелила в потолок, сильно стукнула его о стену с обоями в цветочек. Он нащупал кнопку и нажал ее наобум. Носилки выстрелили назад, протерев Лафайетом ряд флуоресцентных ламп. Он вновь нащупал кнопку, опустил лежанку до уровня человеческого роста и вылетел вперед, успев дать по зубам приближавшемуся служащему безопасности, который со всего маху налетел на сослуживца. Лежак полным ходом полетел по коридору. Лафайет закрыл глаза и вцепился в него, когда тот со свистом полетел к перекрестку. В последнее мгновение лежак накренился, завернул за поворот и на большой скорости выстрелил в двойные, к счастью открытые, двери.

«Конь», на котором спасался Лафайет, быстро сделал три круга по большой комнате с зелеными стенами, пока он не нашел рычаг, приведший к сногсшибательному толчку, от которого О'Лири кувырком свалился на ковер. Он перекатился на четвереньки и обнаружил, что вновь находится в той комнате, в которую пришел вначале. Зеленоволосая женщина за столом истерично била свою консоль и звала на помощь.

— Эй, я помогу вам, — сказал Лафайет. Он с трудом встал, вскочил на стол и обеими руками нажал на множество кнопок сразу, переключил с полдюжины рычагов, перещелкал все выключатели. Завыла сирена, в комнате начал, шипя, выделяться бледно-розовый газ. Приемщица завизжала.

— Не бойтесь, я не буйный, — выкрикнул Лафайет. — Я просто хочу уйти. Где выход?

— Не подходите ко мне, вы ненормальный!

Лафайет подскочил к секции стены, сквозь которую он вошел, начал лихорадочно ее ощупывать. За ним вопили сигналы тревоги. Внезапно панель повернулась и открыла вход в слабоосвещенное помещение. Лафайет вышел, панель за ним захлопнулась. Зеленый свет сиял на противоположной стене. На мгновение он ощутил, будто его мозг «снялся с якоря» и на большой скорости завращался в черепе. Потом произошел взрыв темноты вокруг.

* * *

Его несло средь светящихся обломков, недоступных никакому пониманию…

«…тинки-тинки-тинки…»

«…вы думаете, что вы единственная птица в городе с парой этих…»

«…где ты? Входи, милый мальчик, если ты меня слышишь. Входи, входи…»

Широкая, мягко светящаяся конструкция из красновато-коричневой и красной лапши величаво проплыла мимо, медленно вращаясь. Рой светящихся голубовато-зеленых дробинок завернул поближе и прошел мимо него. Нечто широкое и иллюзорное, как светящийся дым, расплылось перед ним, окутало его и пропало. Кувыркаясь, надвигалось раздражающее скопление накаленных докрасна проволок из темной дали, оно свернуло с пути, чтобы перехватить Лафайета. Он подался назад, делая ненормальные плавательные движения, но скопление захватило его, обволокло, прилипая и пронизывая.

Ему словно ввели под кожу тысячу фунтов теплого воска, безболезненно вытесняя его самого сквозь поры.

«Ага! Попался, похититель тел!» — пронзительно крикнули ему в оба уха, не издавая ни звука.

— Эй, погодите! — крикнул О'Лири. — Может, обсудим все это?

«Нечего ждать! Вон! Вон!»

На мгновение О'Лири заметил мстительное лицо, то самое лицо, которое он видел в зеркале кабинета Белариуса. Оно свирепо взирало на него. Потом он поплыл в пустоту.

— Подождите! Помогите! Мне нужно передать Никодеусу!

«Пусть я не выберусь из преддверия Ада, если тебе удастся…» — слабо донеслось до Лафайета.

— Раунчини! Не покидайте меня здесь! Мне нужно попасть…

«Откуда… — слабо донесся удаляющийся голос, — откуда вам, известно мое имя…» — Голос пропал. Лафайет закричал, но понял, что не кричит, а каким-то образом передает. Но это он вычислит позднее, когда благополучно вернется домой. Ответа не было, только слабые, жуткие голоса вокруг.

«Сказала ему нет, но вы же знаете, каковы эти мужчины…»

«…упи-тупи-фупи-фум…»

«Девять… восемь… семь…»

— ДОРОГОЙ МАЛЬЧИК! НЕУЖЕЛИ ЭТО ВЫ? Я УЖЕ ПОЧТИ ПОТЕРЯЛ НАДЕЖДУ!

— Помогите! — пронзительно кричал Лафайет. Он теперь кувыркался с головы на ноги, а может, наоборот? Он чувствовал, что ощущение индивидуальности уходит, как растительное масло из разбитого горшка, мысли его слабеют…

— ДЕРЖИСЬ, ПАРЕНЬ… ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЕКУНД… НЕ БРОСАЙ КОРАБЛЬ… Нечто неосязаемое окутало, его подобно дыму. Замаячила неясная туманность и схватила, его словно в кулак, из тени. Он ощутил давление, взрыв света, и наступила тьма…

* * *

Он лежал на шероховатой жесткой поверхности и ощущал нестерпимый зуд. Он шевельнулся, чтобы почесаться, и обнаружил, что у него связаны колени, а также локти и подбородок. Он с трудом сел. При слабом лунном свете, проникающем сквозь листву над головой, он увидел, что наглухо заключен в клетку из связанных шестов. Он увидел, что лежит на изношенных матрацах с заляпанными драными чехлами. Около него стояла кружка с водой и лежали обглоданные корки хлеба. Он потянул носом. Запахи немытого белья, козьего сыра и дыма костра были, по крайней мере, знакомы.

Ноги и руки болели, спина болела, шея болела.

— Я, наверное, весь в синяках, — проворчал он. — Где я? Что со мной?

Послышались мягкие шаги: приближалась знакомая фигура.

— Гизель! — с облегчением вырвалось у Лафайета. — Как я рад тебя видеть! Выпусти меня отсюда!

Девушка стояла руки в боки и смотрела на него сверху с непонятным выражением лица.

— Зорро? — неуверенно спросила она.

О'Лири тяжело вздохнул:

— Я знаю, что выгляжу как парень по имени Раунчини. Но на самом деле я не Зорро, а тот парень, на которого ты думала, что он Зорро, только я на самом деле был, конечно, О'Лири. Но это я потом объясню.

— Ты уже не думаешь, что ты большая птица? Не пытаешься прыгать с утесов и хлопать руками?

— Что? Я не прыгал с утеса, я упал, и…

Гизель улыбнулась, обернулась и пронзительно свистнула. Ответили голоса. Минутой позже появилась громадная фигура Луппо. Он уставился на О'Лири с видом добермана, ожидающего команды «фас».

— Ты чего свистела? — промычал он. — Он…

— Он сказал, что он — это он, Зорро!

— Я, конечно, я, в своем роде, — отрезал Лафайет. — Но, ах, ладно, все равно. Вы не поймете. Хоть выпустите меня отсюда побыстрее!

— Угу, это он, — подтвердил Луппо.

— Порядок! В таком случае на восходе солнца можно приступать! — исступленно крикнула Гизель.

— Эй, послушай, Гизель, уж не собираешься ли ты вновь начать это дело со свадьбой? — забеспокоился Лафайет.

Луппо посмотрел на него, криво улыбнулся, сверкая золотым зубом.

— Не совсем, — ответил он. — Ты веришь… в Смерть от тысячи крюков?

* * *

— Это будет так захватывающе, Зорито! — поведала Гизель Лафайету, близко прислонясь к клетке, чтобы прошипеть это ему прямо в лицо. — Сначала будут вводить крючки. Раньше был один большой крюк, но ты знаешь, само собой, мы все усовершенствовали. Теперь мы берем маленькие, колючие рыболовные крючки, сотни и сотни крючков. Мы их медленно втыкаем в твое тело… повсюду. Потом мы к каждому привязываем веревочку и поднимаем тебя на них в воздух…

— Гизель, уволь меня от подробностей! — в ужасе рванулся О'Лири. — Если я Зорро, я все это уже знаю, а если нет, то я невиновен, и тебе следует меня освободить. Зачем это такой хорошей девушке, как ты, ввязываться в такое грязное дело?

— Освободить тебя? Грязную свинью, которая обманывает бедную девушку, которая имеет глупость любить тебя?

— Я же тебе сказал, что я — не я! То есть я на самом деле не Зорро! Я имею в виду, что физически я — Зорро, а на самом деле — Лафайет О'Лири! Сейчас я просто занимаю тело Зорро! В этом случае было бы неэтично жениться на тебе. Неужели ты этого не понимаешь?

— Сначала ты заставил меня оголиться, затем шмыгнул, как полицай в ночи, и запер меня в моем собственном будуаре! Миллиона рыболовных крючков мало, чтобы отплатить тебе за мучения, которые я вынесла из-за тебя, ты… овца в волчьей шкуре!

— Почему вы не сделали этого, пока я не соображал? Я бы тогда ничего не понял.

— Что? Обидеть божьего человека, беззащитного? Ты что же, считаешь нас варварами?

— Да, это было бы жестоко по отношению к Тазло Хазу. Бедный простак не смог бы понять, что происходит.

— Тазло Хаз — вот что ты все время выкрикивал, когда пытался летать, — сказала Гизель. — Что это такое?

— Это мое имя. То есть, это было имя Зорро, или имя того, кто вселился в тело Зорро, когда я вселился в него. Он человек-птица с крыльями, понимаешь? — Лафайет осторожно потрогал свои ободранные колени. — Я думаю, ему было так же трудно понять, что у него пропали крылья, как мне — ходить сквозь стены.

— Зорито, ты такой враль, вот что я тебе скажу, — сказала Гизель. — Но это не все. Я сейчас пойду посплю, чтобы хорошо выглядеть. Я хочу быть в лучшем виде для тебя завтра, когда ты будешь свисать с крючков. — Она отвернулась и поспешила прочь. О'Лири не был уверен, дрогнул ли ее голос при последних словах.

* * *

Лафайет отполз в угол клетки, положив на колени болевшую голову.

«Наверное, я старею, — мрачно подумал он. — Раньше я мог держаться на ногах, а теперь меня несет от одного крушения к другому. Если бы я мог хотя бы объяснить кому-нибудь хоть раз, что вообще происходит… но почему-то никто не хочет меня выслушать. Каждый как бы слышит то, что хочет услышать, или то, что ожидал услышать».

Он устроился поудобнее. Луна теперь спустилась. Через пару часов забрезжит рассвет. Он, может быть, протянет еще несколько часов после этого, но ко второму завтраку все будет кончено, если ему повезет. Деревянные столы поставят под деревьями. Они будут уставлены жареной индейкой и ветчиной, девятислойными шоколадными тортами и кувшинами дымящегося эля. Праздничная толпа будет весело пировать под его свисающим телом — основным объектом веселья. А там, в городе Артезии, Дафна будет прижиматься…

— О, нет, она не будет, — убеждал он себя. — Это единственное утешение, все-таки она в Центральной, ее обучают, она будет новым агентом.

«Да… но почему?»

— Ну, может, она обеспокоилась и набрала номер Центральной, доложила, что я пропал.

«Угу. На этот счет нет никакой записи. Белариус проверял».

— Может, — Лафайет ощутил, как его холодные пальцы впились в грудь. — Может, это и не Дафна была! Может, кто-нибудь и ее тело украл!

«Догадки! Это тебя ни к чему не приведет. Давай поближе к делу!»

— Прекрасно! А в чем дело?

«Дело в том, что у тебя примерно два часа жизни, если ты быстренько не предпримешь что-нибудь».

— Но что? — прорычал он, скрежеща зубами. — До сих пор меня швыряло, как лист в бурю, меня бросало из стороны в сторону, события развивались дико, бесконтрольно. Чтобы все изменить, придется научиться управлять по-своему. Но сначала нужно отсюда выбраться… Он в пятидесятый раз крадучись обошел клетку, обследуя каждое крепление, нашел, что все они надежно связаны сыромятными ремнями, как и в прошлый раз. Он проверил все перекладины: самая тонкая из них достигала в толщину его руки у локтя. Пространства между ними едва хватало, чтобы передать чашечку воды. Он попытался расшатать клетку, предполагая, что, если ее накренить, может появиться трещина. Но это было все равно, что расшатывать своды шахты.

— Ну, без ножа тут ничего не поделать, а как насчет более утонченной техники? Вроде фокусирования физических энергий, например?

О'Лири закрыл глаза и начал сосредоточивать мысли. «Раньше это помогало. Во-первых, таким образом ты попал в Артезию, помнишь? И таким же образом встретил Дафну. Помнишь, как ты попросил ванну и получил ее… вместе с владелицей? Она была в самом деле очаровательна, на ней ничего не было, кроме мыльной пены, и она прелестно улыбалась. А потом в розовато-серебряном туалете перед герцогиней… а потом обнимались в темноте…»

— Но так из клетки не выбраться, — резко прервал он свои мечты. — Вспомни о том времени, когда ты, умирая от жажды в пустыне, сделал аппарат для производства кока-колы на пути в крепость Лода. Или о заклинании Динни, когда нужно было ехать. Я достал динозавра вместо лошади, но эта ошибка оказалась удачной…

«Перестань вспоминать! — скомандовал он себе. — Ты собирался фокусировать физические энергии, помнишь?»

— Не могу, — промямлил он. — Центральная положила всему этому конец своим проклятым ограничителем. Посмотрим правде в глаза, я влип.

«В Меланже ты то же самое думал, но ведь ошибался!»

— Действительно, но это был особый случай. Я был в другом месте, правила изменились…

«Попробуй! Не время сдаваться!»

— Ладно… — Лафайет закрыл глаза, представил себе острый карманный нож в углу клетки. «Под какой-то подстилкой, — уточнил он. — Я его там не заметил. Я там и правда не прощупал. Я не ЗНАЮ, что там нет ножа… Так БУДЬ там, нож! Хорошенький маленький ножик с костяной рукояткой…»

Если в потоке энтропии была некоторая дрожь, то он ее не заметил.

— Но это не значит, что не вышло, — смело сказал он. — Проверь… — он продвинулся в намеченный угол, пошарил, разгреб опавшие листья, птичий помет и солому, обнажив голые доски. — Нет ножа, — прошептал он. — Понятно. Удача покинула меня. С самого начала не было шанса. Теперь я понимаю.

«Конечно. Но почему? Может, если понять почему, то будет шанс отбиться?»

— Почему? Откуда мне знать? Потому, что меня кто-то хотел убрать, наверно.

«А почему бы тебя просто не стукнуть по голове в таком случае? Чего ради вся эта затея с превращением в Зорро?»

— Может… может, это просто был побочный эффект? А что, если не только ты был обращен в Зорро, а Зорро тоже был обращен в тебя, и это кажется логичным предположением… при условии, что хоть малую толику этого безумия можно назвать логичной…

«Значит, возможно, было необходимо засунуть Зорро в мое тело, а меня закинули в его тело, чтоб не мешал».

— Возможно.

«Но зачем? Что это дает?»

— С одной стороны, если предположить, что всему виной Зорро, то во дворец он попал сразу, заняв твое место, пользуется твоей одеждой, зубной щеткой, постелью…

«Давай пока не думать об этом! О'кей, итак, Зорро научился воровать тела. Он велел Рыжему Быку передать мне преобразователь облика, Марк III. А я был просто болваном и нажал на кнопку. А что потом? Этим никак не объяснить STASIS POD и старикашку в синей робе».

— Господи! — вырвалось у О'Лири. — Так вот чье фото было там, в кабинете Белариуса! Старик, только без бороды!

* * *

«Итак, кое-что проясняется, — заверил себя Лафайет. — Мы установили связь между Центральной и Артезией, о чем Центральная или, по крайней мере, Белариус, похоже, ничего не знают».

— Точно, и, если помнишь, он стал немного смахивать на параноика, когда заметил, что ты уставился на фотографию… этого, как он его назвал, Джорлемагна. Хотел, чтобы ты навел на него, все разболтал. Он же полагал, что вы связаны, замешаны в этом… что бы это ни было.

«Но это не объясняет, почему Джорлемагн лежал в пещере, как спящая красавица на электронной койке, издавая странные звуки, если его побеспокоить».

— Подожди минуточку, давай посмотрим, что мы имеем. Там, в Центральной, было какое-то надувательство. Белариус расстроен тем, что сделал Джорлемагн, а Джорлемагн скрылся. Это связано, а может быть, и нет, с Главным Референтом, о котором Белариус, может, ничего и не знает, что вероятнее всего, так как он убежден, что прибор весит несколько тонн.

«Подожди минуточку. Кажется, он поправлял меня, когда я называл его Марком III. Он настаивал на том, что это был Марк II. Значит…»

— Значит, тот прибор, который был у тебя, может быть новой, уменьшенной до минимума, моделью. Но как же Белариус не знает о ней? В конце концов, он руководитель исследований, и Главный Референт — его детище.

«Не знаю. А в то же время у него неприятности из-за того, что Джорлемагн скрылся, видимо, с новой моделью Главного Референта, о которой даже Белариус не знает. В Артезии начались забавные штучки. И Джорлемагн именно в Артезии. Значит…»

— Значит, стоит мне только набрать мой спецномер и сказать им, где взять их мальчика!..

«Прекрасно, только ты все равно останешься Зорро, а кто-то другой с твоим лицом будет замещать тебя в твоем доме!»

— Может быть, Центральная и это может уладить…

— Я не могу столько ждать! Мне нужно вернуться и посмотреть, что происходит! Должна же быть у этого подлого обманщика причина, по которой он украл мое тело! Я хочу ее знать!

«А пока — как ты выберешься из клетки?»

— Да… еще это, — пробормотал О'Лири. — Я не могу прорубить выход, и я не могу так этого пожелать, чтобы оказаться снаружи. Похоже, тропа кончается. Черт! И как раз тогда, когда я только начал что-то понимать.

«Еще полно хвостов. Как насчет Лома, добренького старенького джентльмена, который тебя подобрал, покормил… а потом залез в твой карман?»

— Да, как же он? Да еще баварская ветчина. И датское масло. Никто в Артезии никогда не слышал о Дании или Баварии. А также о Новом Орлеане! — О'Лири ударил кулаком по ладони. — Очевидно! Лом — тоже агент Центральной.

«И когда он нашел Главный Референт у тебя, он, естественно, решил, что ты вор и что ты связан с Джорлемагном…»

— Поэтому он принял меры, чтоб от тебя избавиться. Сбросил тебя в Таллатлон.

«Угу. Но я улизнул по счастливой случайности… и завернул назад, сюда. Отлично, О'Лири. Что лучше, приятная прохладная камера в Таллатлоне или смерть от тысячи крюков?»

— Еще несколько часов — и это не будет иметь значения, так или иначе, — вздохнул О'Лири. — Но у меня был интересный путь, пока он не подошел к концу. Взамен скучной работы на литейном заводе я получил шесть лет отменной жизни во дворце. Полагаю, я должен удовлетвориться этим. Даже если бы я знал, чем это кончится, я бы не захотел ничего изменить. За исключением, может быть, последней фазы. Это, кажется, скверная смерть. И на этот раз чуда не будет. Но раз уж нет надежды, то самое большее, что я могу, — взять себя в руки и умереть как мужчина.

Луна зашла. Сквозь чернильную тьму Лафайет ничего не видел, кроме света дежурного костра ярдах в ста и единственной свечки в окне фургона. Что-то промелькнуло между огнем и Лафайетом. Из темноты послышались крадущиеся шаги.

— Эй, — запротестовал он, неожиданно обнаруживая неспособность говорить. — Еще рано.

— Ш-ш-ш! — Кто-то был у клетки — маленькая фигура с серебристыми волосами.

— Лом!

— Совершенно верно, мой мальчик. Извините, что я так долго. — Раздался скрежет стали, перетирающей толстую кожу. На лезвии ножа сверкнул отблеск далекого костра. Перетяжки разошлись, колья раздвинулись. Лафайет вылез, не обращая внимания на боль в ободранных коленях.

— Пойдемте-ка, мальчик, — шепнул Лом. — У нас с вами есть что обсудить, дружок.

8

Звезды таяли в серой дымке предрассветного утра. Лафайет, поеживаясь, собрался, в комок у небольшого костра, разведенного Ломом под нависшим выступом скалы.

— Извините, но на этот раз кофе нет, — сказал старый джентльмен. — Похоже, вы в нем действительно нуждаетесь.

— В стиле Нового Орлеана? — съехидничал О'Лири.

— М-м-м. Очень недурной, правда? Не беспокойтесь, скоро мы доберемся до моих раскопок и…

— В Артезии не бывает кофе из Нового Орлеана, Лом. А также немецкой ветчины…

Лом покачал головой:

— Милый друг, я просто читал, что написано на этикетках. Я понятия не имею, что значит Новый Орлеан, не говоря уж о Старом.

— А где вы все это взяли, Лом? За углом вашего утеса нет поблизости супермаркета.

Наступила пауза.

— О, боже! — сказал Лом.

— Ну?

— Я… Мне следовало знать, что тут что-то нечисто. Но в конце концов хозяина-то, похоже, не было. Продукты были сложены в пещере и… и я… ну, я присвоил их. Единственное, что меня оправдывает — это голод.

— Так вы нашли все это?

— Пожалуйста, поверьте мне. Будет ужасно, если у вас создастся дурное впечатление.

— Да, действительно…

— Вы на что-то намекаете?

— Не намекаю, Лом. Я хочу знать в какой мере вы во всем этом замешаны.

— Вы что-то темните, мой мальчик…

— Я не ваш мальчик, несмотря на то, что вы меня спасли. Давайте, Лом, начистоту! Что вам от меня нужно?

— Мне? Да вовсе ничего. Я просто чувствовал, что я каким-то образом за вас в ответе, и сделал все возможное, чтобы вам помочь…

— Как вы нашли меня? — перебил Лафайет.

— Ну, что до этого, то я использовал простое устройство, которое называется хоумер. Он посылает сигналы и, понимаете ли…

— Еще один электронный прибор? Где вы его взяли?

— Нашел клад в гроте.

— В гроте?

— В пещере. Надеюсь, я не ошибся, когда использовал его, чтобы спасти вас от жуткой смерти…

— Еще одна удачная находка, так? Вот вы и ответили на все вопросы сразу! Ладно, предположим, что это возможно. Видно, все пещеры Артезии напичканы ворованным оборудованием. Но каким образом вы пронесли меня от места падения до Орлиного гнезда? Горный козел и тот не смог бы взобраться на эти утесы, не говоря уже о том, что вам пришлось нести меня на спине.

— Взобраться… О, я понимаю, о чем вы подумали! Нет-нет, мне следовало сразу объяснить. Видите ли, там есть лестница. Фактически это эскалатор. Никаких фокусов, просто нужно было подтащить вас на несколько шагов и нажать кнопку, — просиял Лом.

— А-а, теперь понятно, — сказал Лафайет. — Ловко! Вы не карабкались, а воспользовались эскалатором. Как глупо с моей стороны не догадаться об этом!

— Вы будто бы сомневаетесь.

— Кто вы, Лом? Откуда вы явились? Зачем вы вызволили меня из клетки?

Лом вздохнул, замялся…

— Я, — сказал он уныло, — неудачник, — он посмотрел на Лафайета через трепещущие языки пламени. — Я когда-то занимал положение значительной важности. Потом… у меня все пошло кувырком. Было ограбление, подстроенное так, будто вор… будто вор — я. Я едва ушел от властей.

— И?

— Пришел сюда. В поисках пищи я наткнулся на продовольствие, о котором вам известно. Я нашел путь к изолированному укрытию. Потом… вы с неба упали. Я, само собой, сделал для вас все, что мог.

— А потом?

— Потом вы исчезли. Ох, я искал вас и, наконец, нашел, как видите. И вот вы здесь.

— Вы пропустили небольшую деталь. Что вы сделали с Марком III?

— Каким Марком?

— Может быть, вы и не бежали с денежным ящиком оттуда, откуда явились, — сказал О'Лири. — Но в потайном кармане моей куртки был спрятан прибор. Вы его взяли, когда я был без сознания. Я хочу получить его назад.

Лом выразительно покачал головой:

— Вы обижаете меня, мой мальчик…

— Зовите меня просто О'Лири.

— Это ваше имя? — быстро спросил Лом.

— Конечно…

— Тогда почему вы сказали той молодой женщине, которая, похоже, вас очень не любит, что вы Зорро?

— Потому, что я Зорро. То есть, она меня знает как Зорро…

— Но это не ваше настоящее имя? Странно, что буква Z вышита на кармане вашей рубашки и на носовом платке, и на носках.

— Я замаскирован, — ответил Лафайет. — Не пытайтесь уйти от ответа! Где Марк III?

— Расскажите мне о нем, — предложил Лом.

— Я вот что вам скажу, — рассердился Лафайет. — Это самый опасный прибор в стране! Я не знаю, зачем он вам был нужен, может быть, вы хотели его заложить, но…

— Мистер О'Лири, я у вас ничего не брал — ни когда вы спали, ни в какое-либо другое время!

— Не отпирайтесь, Лом! Мне нужно его вернуть!

— Можете обыскать меня, если желаете, вы же значительно сильнее меня. Я не могу вам воспрепятствовать.

— А какой в этом толк? Вы могли его спрятать.

— В самом деле! А зачем, если я вас ограбил, мне нужно было возвращаться и спасать вас от весьма неприятного жребия?

— А может, я вам был нужен для того, чтобы выяснить, как им пользоваться.

— Ясно. И не выдавая секрета, что он у меня, я полагаю.

— Ладно, черт побери! — согласился О'Лири. — Но если вы его не взяли, то где он?

— Возможно, — задумчиво сказал Лом, — он выпал из вашего кармана, когда вы падали…

Наступило минутное молчание. Лафайет пристально смотрел через костер на возмущенного старика, который также, в свою очередь, не отводил взгляд.

— Хорошо, — вздохнул О'Лири. — Я не могу доказать, что вы его взяли. Понятно, мне следует извиниться. И поблагодарить вас за то, что вы освободили меня из клетки.

— А почему бы вам не рассказать чуть больше об утерянной вещи, — предложил Лом.

— Забудьте о ней, Лом. Чем меньше об этом известно, тем лучше.

— Этот Марк III был вашей собственностью или вы его берегли для кого-то?

— Не допытывайтесь, Лом! Скажите, когда вы исследовали пещеры, вы не встречали в одной из них что-либо, э-э, ну, наподобие ящика?

— Если вы на мои вопросы не отвечаете, О'Лири, почему я должен отвечать на ваши?

— Потому что я должен дойти до сути всего, вот почему! Затевается заговор, Лом! Страшнее всего, что вы можете себе представить. И меня в него втянули. А я не хочу!

— О? В таком случае почему бы не рассказать мне все, что вы знаете…

— Неважно. — О'Лири, превозмогая боль, встал на ноги. — Мне нужно идти, Лом. Время не ждет. Я должен вступить в контакт с… — Он прервался. — С некоторыми друзьями.

— А если я пойду с вами? — предложил Лом, вскакивая.

— Ни в коем случае, — сказал Лафайет. — Я не хочу показаться грубым, но я не могу задерживаться. Кроме того, это может быть опасно.

— Не возражаю. Я сделаю все возможное, чтобы не отставать.

— Послушайте, Лом, здесь вам будет намного лучше. У вас домик, и вы можете прожить на листьях, ягодах и баварской ветчине тихо и мирно.

— Я еще надеюсь, — возразил Лом, — вернуть свое доброе имя.

— Барон Шосто и его парни будут прочесывать лес, искать меня. Если они поймают вас в моем обществе, то, возможно, разделят тысячу крючков на двоих.

— Сомневаюсь, дружок. Я знаю тропы в горах очень неплохо. Фактически вы вряд ли сможете добраться до города без моего сопровождения.

— Ладно, тогда пошли! Я не могу вам запретить. Но не надейтесь, что я буду вас ждать. — Он повернулся.

— Подождите! — неожиданно остановил его Лом. — Не сюда, мистер О'Лири.

— Он шагнул вперед и развел кусты, обнаруживая узкую тропинку, нисходящую со склона скалы. — Пойдем?

* * *

Дважды до восхода солнца О'Лири и Лому приходилось прятаться в глубине зарослей кустарника, так как шайка Путников проходила совсем рядом. Из обрывков разговоров стало ясно, что они не пожалеют крючков для того, кто оставил следы у продырявленной клетки, если он будет задержан вместе с бежавшим пленником.

— Какое немилосердное отношение, — откомментировал Лом, прищелкнув сокрушенно языком, когда они покинули свое последнее убежище.

— Погодите только, я еще доберусь до этого типа Зорро, — пригрозил Лафайет. — Он тут один из самых заводил…

— Я думал, что Зорро — это вы, — хитро сказал Лом.

— Это не так. Я просто выгляжу как Зорро. То есть, ладно, это все равно. Слишком сложно.

Он обернулся и увидел, что Лом сосредоточенно уставился на свой большой палец, которым пошевеливал с важным видом.

— Пальчиками играете? — вспылил О'Лири.

— Да вовсе нет, мальчик мой, — ответил Лом, засовывая обе руки в карманы. — Скажите, что вы будете делать, когда мы придем в город?

— Мне придется действовать по обстоятельствам. Когда я буду во дворце, если мне только удастся замолвить словечко Адоранне…

— Честно говоря, мой мальчик, ваш вид немножко дискредитирует вас. Ваши наряды хуже некуда, и, похоже, вы в последнее время не брились, а это золотое кольцо в левом ухе вряд ли внушит доверие приличной публике.

— Что-нибудь придумаю. Другого выхода нет.

Когда солнце ушло за вершины деревьев, они вышли из леса в район кладбищ, расположенных на склоне; повсюду мирно паслись коровы, которые безмятежно смотрели, как они спускались вниз по дороге. Проходившая мимо паровая телега подбросила их в город. Они шли по мощеной улице, окутанной запахами занимающегося рассвета — жареного кофе и свежеиспеченного хлеба. Редкие ранние прохожие с любопытством рассматривали их. Они постояли у ларька на тротуаре, откуда были видны башни дворца, розовеющие на фоне окрашенного ранним восходом неба. Быстро позавтракали яичницей, беконом, тостом с джемом. Лафайету показалось, что все это упало в прорву размером с муниципальный парк.

— Удивительно, как важно слегка перекусить! — заметил он, прикончив вторую чашку кофе. — Все сразу кажется проще. Я пойду к воротам дворца, объясню, что у меня важная информация, и потребую аудиенции. Потом я расскажу Адоранне кое-что такое, что могло быть известно только мне. После этого я смогу открыться и назвать свое подлинное имя. Потом все пойдет как по маслу. Завтра в это время все будет улажено.

— Должен ли я считать, что вы лично знакомы с принцессой Адоранной?

— Конечно. Мы старые друзья. Фактически мы с ней когда-то были помолвлены, но я очень быстро понял, что по-настоящему люблю именно Дафну.

— Вы… помолвлены с принцессой? — вид у Лома был весьма скептический.

— Конечно, а почему бы нет?

Лом поджал губы:

— Мистер О'Лири… сейчас, кажется, не время для розыгрышей. Кроме того, раз мы объединили силы…

— Кто сказал, что мы объединили силы? Я позволил вам прогуляться пешком, ивсе, Лом. У меня пока нет веской причины доверять вам. Фактически я считаю, что именно здесь наши пути должны разойтись. Вы идите своей дорогой, а я пойду своей.

— Вы обещали представить меня своим влиятельным друзьям, — быстро возразил Лом.

— Ну нет, я ничего подобного не обещал, — Лафайет покачал головой. — Это ваша идея.

— Послушайте, О'Лири, или Зорро, или как вас там, — вспылил Лом. — Я ведь могу вам пригодиться. Предположим, у вас будут трудности с допуском во дворец.

— Об этом не беспокойтесь, я справлюсь.

— Значит, за все мое беспокойство о вас вы собираетесь отплатить мне тем, что бросите меня здесь?

— Зачем же так ставить вопрос? Вот что я вам скажу, Лом: если все пойдет как надо, я вас потом найду и попытаюсь вам помочь, ладно?

— Я хочу что-нибудь сделать… что-нибудь хорошее, чтобы доказать, что я полезен. Так что, если я пойду с вами во дворец…

— Это исключено, я, может быть, договорюсь, чтобы впустили меня, но вас… ну, если начистоту, Лом, вы не особенно впечатляете в этих, знаете ли, лохмотьях и нестриженый.

— Конечно. Но я могу что-нибудь сделать?

— Ну ладно, если вы настаиваете, пойдите и найдите Рыжего Быка. Приведите его во дворец. Нет, я передумал, пусть это будет «Секира и Дракон». Если мне не удастся попасть во дворец, я встречу вас там. А если мне повезет, то я за вами пошлю, договорились?

— Хорошо… постараюсь. Рыжий Бык, говорите?

— Да. Поспрашивайте. Любой карманник в городе может помочь вам. А теперь мне пора. — Лафайет встал, заплатил за завтрак единственным серебряным долларом, который нашел в кармане Зорро, и деловой походкой направился в сторону дворца.

* * *

Блистательного вида стражник в медном шлеме, широких голубых штанах до колен и куртке в желтую и голубую полосочку лениво смерил О'Лири взглядом.

— Убирайся, Джек, пока я тебя не забрал за то, что слоняешься без дела, — накинулся он на Лафайета.

— Я здесь по делу, — ответил Лафайет. — У меня важные новости для принцессы Адоранны.

— Да-а? — Стражник небрежно перекинул аркебузу из одной руки в другую.

— О чем?

— Это секрет, — сказал О'Лири. — Послушайте, мы теряем время. Просто передайте мою просьбу дежурному сержанту.

— Умничаешь, да? — зарычал охранник. — Вон, жалкий оборванец, пока у тебя еще есть шанс!

— Ах, так? — вспылил Лафайет. Он сделал руки рупором и громко крикнул:

— Дежурный сержант, пост номер один — срочно!

— Как ты…

— Эй! Эй! Хорошо подумайте сначала! — предупредил О'Лири разъяренного стражника, когда тот поднял свою аркебузу с огромным дулом. — Запомните, свидетели!

— Ну, в чем дело? — спросил подошедший маленький толстенький сержант с усами, напоминающими руль велосипеда. Он остановился, смерил Лафайета взглядом. Его лицо налилось краской гнева.

— Коротышка! — крикнул Лафайет. — Как я рад тебя видеть!

— Схватить этого бездельника! — гаркнул сержант. — Это тот самый негодяй, что избил троих ребят из моей смены в прошлый понедельник!

* * *

Лафайет понимал, что трудно сохранить невозмутимость, когда трое здоровых стражников заворачивают тебе руки за спину, как сухой кренделек с солью, и волокут, по мощеному двору. И все же это было неподходящее время для вольных высказываний.

— Не могли бы вы… ой!.. выслушать то, что я скажу… ох!.. я уверен, что вы согласитесь, когда узнаете, что я должен сообщить… ух!..

— Что? Прикрути его еще на четверть, Ля Верн!

— Коротышка, ну хоть выслушай меня…

— Для тебя он сержант, негодяй! — зарычал владелец аркебузы. — В следующем месяце расскажешь это судье, когда он вернется из отпуска!

— Я не могу ждать месяц! Это срочно!

— Ля Верн, если он еще что-нибудь скажет, сунь ему в рот платок, тот, цветной, которым ты шею в жару промокаешь!

Они прошли стойла, помещение, где хранились сбруи, свернули в служебный ход мимо королевского свинарника. Стражники отпрянули, когда запертый хряк вдруг громко хрюкнул и кинулся всей своей тушей на забор.

— Что нашло на Жоржа? — удивился Ля Верн.

— Он уже пару недель сам не свой.

— Может, он чувствует, что в следующем месяце у нас назначен праздник, — предположил кто-то.

— В последнее время все идет не так, — посетовал Ля Верн.

— С тех пор как…

— Довольно! — завопил Коротышка. — Вас, слюнтяев, подслушивают!

Лафайет, подгоняемый стражниками, поднялся на три ступеньки и оказался в маленькой дежурной комнате, освещенной даже в этот час сорокаваттной лампой, висящей на запутанном шнуре. Небритый человек без пиджака сидел, взгромоздив на покосившийся стол ногу, обутую в ботинок, и ковырял в зубах коротким кинжалом. Он вопросительно приподнял бровь и потянулся за формой.

— Запиши это рыло как задержанного по подозрению, Сарж! — сказал Коротышка.

— По подозрению в чем?

— Сами решите. Может, подделка, или чрезмерное любопытство, или разбавление вина водой. Только продержите его до тех пор, пока я не состряпаю на него дельце, за которое он проторчит, пока меня на пенсию не отправят.

— Это уж слишком, — вмешался Лафайет. — Пока вы, полицейские ищейки, трепитесь, королевство могут захватить! Мне нужно немедленно видеть принцессу Адоранну!

Сержант за столом слушал, разинув рот от удивления. Он смерил Лафайета взглядом с ног до головы, потом недружелюбно уставился на Коротышку, арестовавшего Лафайета.

— Чего ради притащил мне помешанного? — возмутился он. — Ведь знаешь же, что в таких случаях сразу же отправляют в дом для лунатиков.

— Позовите принцессу Адоранну! — потребовал Лафайет слегка дрогнувшим голосом, несмотря на все его усилия держаться спокойно. — Просто попросите ее высочество спуститься на минуточку, договорились? — Он попытался дружелюбно улыбнуться, но вместо этого скривил такую гримасу, что сержант за столом отпрянул.

— Держите его, ребята, — пробормотал он. — У него сейчас начнется припадок. — Он позвонил в колокольчик на столе, дверь открылась, и появилась нечесаная голова с белесыми космами над толстогубым лицом с отечными глазами.

— Оглеторп, наладь-ка этому голубю кандалы, — распорядился сержант. — Брось его в камеру номер двенадцать, ту, что с дальней стороны. Мы не хотим, чтоб он орал и всех расстраивал.

— Кандалы?! — завопил Лафайет. — Да я вас всех, тюремных бездельников, заставлю в ночную смену дежурить! — Он рывком освободился, уклонился от захвата, нырнул к двери, но зацепился за подставленную ему подножку, и… искры посыпались у него из глаз, — такого «роскошного фейерверка» он не видел с третьего октября прошлого года, дня независимости Артезии. Ему грубо заломили руки и поволокли наверх. Он попытался передвигать ноги, потом сдался, и они безвольно волоклись следом. Он понимал, что поднимается по ступенькам, ковыляет по темному зловонному коридору, что поднялась тяжелая железная решетка. Толчок — и он полетел, спотыкаясь, в камеру с низким потолком, которая была наполнена вонью от чадящих керосиновых факелов, закрепленных в кронштейнах вдоль стены.

— Я сэ…Лаф…ет Лири, — бормотал он, тряся головой, чтобы прийти в себя. — Я требую адвоката! Я требую встречи с Адоранной! Я требую, чтобы моей жене, графине Дафне, передали записку… — Он замолчал, так как ему заломили руки назад и держали вместе двойным захватом.

— Похоже, пьянство лишило его ума, — сказал блондин-надзиратель, от которого несло перегаром, как из винной бочки.

— Запри его в номер двенадцать, Перси, в самом конце!

— Конечно, Оглеторп… но, черт меня побери, я же еще двенадцатый не мел… и…

— Неважно, нечего цацкаться с этим болваном. Это один из тех, кто сует свой нос куда не следует.

— Вот как? Оглеторп, а не этот ли парень лез по плющу в прошлом месяце, чтобы подсмотреть, как принцесса Адоранна принимает душ?

— Не имеет значения, Перси. Запри его и возвращайся к своим комиксам!

Лафайет рассеянно отметил, что Перси был выше ростом и умом блистал не более, чем Оглеторп. Он не сопротивлялся, когда его погнали до конца темного коридора, затем встал, прислонясь к стене, чтобы прошло головокружение, пока тюремщик выбирал огромный ключ на кольце у ремня.

— Скажи, приятель… ну… как это было? — доверительно обратился к нему допотопный страж, снимая наручники. — Я про… ее высочество… она голышом такая же аккуратненькая, как, парень, можно себе ее представить?

— Еще аккуратнее, — таинственно ответил Лафайет, потирая голову. — Это… это не твое дело. Но слушай… это все ошибка, понимаешь? Случайно приняли за другого. У меня новости для графини Дафны или для принцессы и…

— Ага, — кивнул тюремщик.

Когда он толкнул Лафайета в тесную и смрадную камеру, тот едва почувствовал, как провел рукой по боку другого охранника, а пальцами что-то незаметно снял и зажал в ладонь…

— Именно за этим ты и карабкался по плющу, ясно, — продолжал насмешничать Перси. — Самое подходящее алиби для такого бродяги! Я могу поспорить, что ты ничего и не разглядел…

— Это ты так думаешь! — крикнул Лафайет, когда захлопывалась дверь. Он прильнул к решетке небольшого квадратного окошка в металлической плите. — Я иду на сделку: ты передай мое послание, а я тебе все об этом расскажу!

— Идет, — с некоторым сомнением ответил Перси. — А как я узнаю, что ты не врешь?

— Даже если я вру, это все равно интереснее комиксов, — решительно заявил Лафайет.

— Псих, — надменно сказал Перси. — И вообще… что-то мне не нравится весь этот разговор, если учесть…

— Что учесть?

— Учесть, в каком состоянии ее высочество. — Нижняя губа тюремщика выпятилась. — Неужели не срам?

— Что не… Я имею в виду, не срам?

— Что принцесса находится на пороге смерти от лихорадки, которую никто не знает как лечить, вот что! И граф Алан, и леди Дафна тоже нездоровы.

— Ты сказал, на пороге смерти? — задохнулся О'Лири.

— Точно, бродяга. Говорят, уже две недели как они все разом заболели и нет надежды на выздоровление. Вот так и пришлось королю Лафайету приступить к обязанностям.

— К-королю Лафайету?

— Конечно. И первое, что он сделал — усилил охрану. Я был одним из первых, кого он нанял. Где ты-то был, между прочим?

— Но… но… но…

— Ага… тогда не больно-то умничай! — с достоинством сказал Перси. — Пока, бродяга! До встречи в компании смертников.

* * *

Лафайет сидел на куче влажной соломы, которая заменяла все удобства в камере, и оцепенело щупал шишки на голове.

— Не может быть, что все так плохо обернулось, — бормотал он. — Видно, я сам в лихорадке. Я в бреду, и мне все это мерещится. На самом деле я в кровати, а Дафна меня гладит… Постой! — вдруг подумал он. — Дафна не может лежать в кровати больная, я же ее видел в Центральной, ее вчера инструктировали как агента!

Он подскочил, застучал по решетке, пока не явился Перси с платком за воротом — он вытирал подбородок.

— Ты сказал, что графиня Дафна лежит больная две недели?

— Да, это так.

— И она не поправилась?

— Не-е. Похоже, и не собирается, бедная деточка!

— Откуда знаешь? Ты ее видел?

— Теперь я вижу, ты и впрямь спятил, деревенщина. Обещаю взглянуть украдкой на ее превосходительство сразу, как только меня повысят до адмирала.

— Кто сказал, что она больна?

Перси развел толстыми руками:

— Это то, что называется общеизвестным. Король Лафайет умалчивал об этом пару дней, а потом ему пришлось сообщить, а то все забеспокоились, что нет нигде принцессы.

Перси вынул костяную зубочистку и засунул глубоко за щеку.

— Ты видел этого короля Лафайета? — спросил О'Лири.

— Конечно. Я его вчера видел, он проводил смотр караула. Бедняга плохо выглядел. Да это и понятно, ведь эта маленькая графиня Дафна вот-вот отдаст концы и все…

— Как он выглядел?

— Знаешь… какой-то костлявый, длинноногий, с пучком коричневых кудряшек и какой-то странной улыбочкой… только вчера он не улыбался. Господи, какой характер! — Перси восхищенно покачал головой. — Ребята говорят, что еще он впервые кого-то кнутом бил.

— Он бьет людей кнутом?

— Конечно. Ну, у бедняги от проблем голова пошла кругом. Я думаю, он из-за этого пнул кошку…

— Он пнул кошку?

— Угу. Во всяком случае, пытался. Я слышал, что он всегда слыл добряком, но, думаю, когда на тебя сваливается одна беда за другой, то невольно сорвешься. А тут еще война. — Перси мрачно рассматривал зубочистку.

— Какая война?

— Да откуда ты явился, и в самом деле того, да? Война с вандалами, естественно.

— Ты хочешь сказать, что Артезия в состоянии войны?

— Сейчас еще нет. Но в любой день это может случиться, понимаешь? Эти вандалы планируют нападение. Они хотят захватить страну, чтобы воровать и грабить, и все такое. Первое, что они сделают, так это убьют всех мужчин, а всех женщин возьмут в плен!

— Кто так говорит?

— Ха! Король Лафайет так говорил в первый же день после коронования, которое ему пришлось принять, потому что принцесса слегла…

— Когда можно ждать нападения?

— В любой день уже. Вот почему все должны сдать деньги и драгоценности для организации будущей обороны. Ей-богу, стоило посмотреть, как орали богатые купцы, когда нашего брата послали на сборы. — Перси покрутил головой. — Некоторые из этих людей не имеют понятия о патриотизме.

Лафайет застонал.

— Да, приятель, сердце разрывается от всех этих дел. — Перси от души рыгнул. — Ну, скоро меня сменят. Так что расслабься, приятель, как сказал палач клиенту перед тем, как затянуть петлю…

Перси удалился насвистывая.

Лафайет неровной походкой доковылял до угла и медленно опустился на пол. Все начинало проясняться. Заговор был страшнее и лучше организован, чем он мог себе представить. Факт захвата налицо. Но не извне. Захватчик сэкономил массу времени и сил, проникнув в самый центр. Все было тщательно спланировано: сначала захват дворца, а подчинить страну уже не составит труда.

— Но как ему это удалось? — Лафайет встал и заходил по камере. — Предположим, этот Зорро наткнулся на краденое оборудование, припрятанное Горублом. Лом сказал, что в горах полно пещер, набитых этими вещами. Следовательно, Марк III в его руках, и он разобрался в его назначении. Он нашел Рыжего Быка и подсунул проклятую штуковину мне, зная, что я в достаточной степени болван, чтобы нажать кнопку. Когда я нажал, он поспешил во дворец и занял свободное место. Только… — Он задержался на мысли… — Только он не одурачил Дафну. Умница! Она почувствовала, что дело неладно, пошла в старую лабораторию Никодеуса и позвонила в Центральную по секретному телефону. Они ее забрали, и она доложила… доложила… — Лафайет задумался, почесывая подбородок. — Что она могла доложить? Она заметила, что что-то не так; она знает — я никогда не пинаю кошек. Но как ей догадаться, что я — не я, а Зорро, принявший мое обличие? Она просто подумала бы, что кто-то меня загипнотизировал или что-то в этом роде. Что бы она ни сказала, ей пришлось потрудиться, чтобы заставить этих бюрократов выслушать ее. Их политика — минимум вмешательства. Если бы они проверили, то нашли бы все явно нормальным. А им всего-то требовалось послать сюда агента, чтобы изучить ситуацию… — Лафайет остановился и ударил кулаком в ладонь. — Конечно! Какой же я идиот, что не понял этого раньше! Лом! Он же агент Центральной! Вот почему он знает то, чего не должен знать! И не удивительно, что он подозревал меня! Я заявлял, что являюсь Лафайетом О'Лири, человеком, о котором его прислали разузнать. Не удивительно, что он хотел пойти со мной в город! Он должен был за мной следить! Только… только почему он позволил мне уговорить его пуститься на поиски Рыжего Быка? Ладно, в конце концов, Рыжий Бык все равно в этом замешан. Может, он увидел в этом возможность получить дополнительные сведения к тому, что он уже знает от меня, рассчитывая, что моей персоне можно уделить внимание в любое другое время. Или, может быть… может быть, он уже уверился в моей невиновности или, по крайней мере, в том, что все куда сложнее, чем казалось вначале… и ему пришлось уйти, чтобы дать отчет штабу. Наверное, так. Он уже доложил, он вот-вот появится с бригадой принудителей из Центральной, чтобы освободить меня из тюрьмы и исправить все эти нарушения!

В этот момент послышались тяжелые шаги в коридоре. О'Лири с трудом встал, щурясь от света фонаря.

— Как это ты его потерял? — послышался грубый голос Оглеторпа.

— О'кей, о'кей, я возьму свой…

Железный ключ заскрипел в замке; дверь широко распахнулась. За спиной долговязого стражника Лафайет увидел щуплую фигурку и голову, посеребренную сединой.

— О'кей, о'кей, пошли, приятель! — брюзжал Оглеторп.

— Лом! Наконец-то! — Лафайет бросился вперед, но его остановила ручища, упершаяся в его грудь.

— Не пытайся что-нибудь выкинуть, Клайд, — предупредил его Оглеторп и наградил таким толчком, от которого он, спотыкаясь, полетел назад и лишь успел подняться, как столкнулся с Ломом, входившим в дверь. Тяжелая решетка захлопнулась.

— Ну вот, мы опять встретились, мой мальчик, — обратился к Лафайету старик с неизменной вежливостью.

9

— Вы хотите сказать, — произнес Лафайет упавшим голосом, — что вы не агент Центральной? Вас не посылали проверить сообщение Дафны? И с вами нет группы принудителей, чтобы задержать этого мнимого короля О'Лири?

Лом хмуро смотрел на О'Лири.

— Вы так говорите, — сказал он, — будто и впрямь надеялись, что я агент Центральной…

— Значит, вы не отрицаете, что вам известно о Центральной? По-моему, тут что-то кроется. Послушайте, Лом, кто вы? Какова ваша роль во всем этом деле?

— Как раз об этом я только что хотел спросить вас, — парировал Лом. — Откровенно говоря, мои прежние гипотезы в свете нынешних непредвиденных обстоятельств кажутся несколько несостоятельными.

— Какие гипотезы?

— Не торопитесь, молодой человек, — перебил его Лом, неожиданно изменив тон беседы. — Я не говорил, что верю в вашу добропорядочность, ни в коей мере! Фактически для меня очевидно, что вы либо невинная незадачливая жертва, либо еще больше замешаны, чем я думал. Искренне надеюсь, что вы можете доказать первое…

— Подождите минуточку! Вы так говорите, словно ожидали, что я стану перед вами оправдываться. Если вы не агент Центральной, значит, вы по уши увязли в этом безобразии!

— Как произошло, — спросил Лом тоном, не допускающим возражений, — что вам знаком прибор Главный Референт Марк III? Ведь это секрет, который, я полагал, известен лишь его изобретателю и еще одному лицу.

— Все просто. Мне его передал Рыжий Бык.

— Объяснение простое, но вряд ли правдивое.

— Я не знаю, почему оправдываюсь первым, — вспылил О'Лири. — Это вам следует кое-что объяснить. И не пытайтесь одурачить меня рассказом о случайно найденной пещере, полной как раз того, в чем вы нуждались! Если вас послала сюда Центральная, то все прекрасно. Они бы вас, само собой, обеспечили. Если нет, то вы, наверное, знаете намного больше, чем говорите.

— Возможно, — жестко ответил Лом. — Теперь расскажите мне, зачем вы бродили по этим горам?

— А что вы делали на вершине горы? — нашелся Лафайет.

— Зачем вы пришли сюда, в город Артезию? Кого вы собирались встретить?

— Откуда вам известно про Центральную? Никто в Артезии никогда о ней не слышал, кроме меня и Дафны!

— Какие у вас связи с Центральной?

— Я первый спросил!

— Сколько вам платят?

— Кто платит?

— Он, вот кто!

— Я не знаю, о чем вы говорите!

— Я заплачу вдвое больше!

— Говорите, или я сверну вашу костлявую шею!

— Только дотроньтесь до меня, и я вас накажу бичом для судорог!

— Ага! Теперь вы колдун! — Лафайет шагнул к старику и согнулся от болевого удара под ребра. Он отчаянно хватал руками воздух и вопил, а левую икру ему свело так, будто он весь день скакал на детской лошадке.

— Я вас предупреждал, — спокойно сказал Лом.

Лафайет попробовал еще раз и получил укол в бок. Он откинулся назад, на перекладины.

— Теперь говорите, — потребовал Лом. — Мне нужен законченный рассказ. В чем должна была заключаться ваша роль? Как случилось, что вы поссорились? Вы из-за этого бежали в горы, да? Но почему вы вернулись?

— Вы болтаете вздор, — задыхаясь и хватаясь за ребра, прошептал О'Лири.

— Я Лафайет О'Лири. Кто-то заманил меня… в жизнь Зорро… чтобы иметь возможность занять мое место…

— Если бы кто-то хотел притвориться О'Лири, он бы просто убрал его персону, а не отпустил бы путаться в ногах. Нет, приятель мой, так не пойдет. Давай, рассказывай. Правду давай на этот раз! А то я тебе устрою спазм глазных яблок, это ощущение ты никогда не забудешь!

— Вы так говорите, как будто… вы и правда не знаете, — с трудом заговорил Лафайет между приступами острой боли, напоминающими в его представлении предродовые схватки. Он наткнулся пальцами на какой-то предмет во внутреннем кармане, ощупал его. Внезапно ему вспомнилось, как те самые пальцы, натренированные пальцы Зорро, ловко метнулись и сняли что-то с ремня Перси, когда тот толкнул его в камеру. Он вынул предмет, перевел на него полные слез глаза.

— …не знаю, — между тем продолжал Лом. — Даже если бы я был убежден, что вы обычный простофиля, а я не убежден…

— Вы бы не имели ничего против, — перебил его Лафайет, — чтобы покинуть эту камеру?

— Я бы и в самом деле не возражал, — признался Лом. — Но не уходите от ответа! Я…

— Снимите с меня порчу… — задыхался О'Лири, — и мы обсудим это дело.

— Не раньше, чем вы мне все скажете!

— Вы заметили, что у меня в руке?

— Нет. Какая разница… — Лом замолчал. — Это… это похоже на большой ключ от какой-то двери. Это не… от этой двери ключ…

— Лучше бы от этой… или пальцы Зорро утратили свою сноровку. — Лафайет просунул ключ между перекладинами решетки.

— Осторожно, мой мальчик! Не уроните его! Внесите его обратно, осторожненько!

— Развяжите узел на моей двенадцатиперстной кишке!

— Я… я… ладно, ладно!

Лафайет пошатнулся от внезапного облегчения спазма желудка.

— Это был ловкий трюк, — сказал он. — Как вы это сделали?

— Вот этим, — Лом показал ему артефакт, напоминающий шариковую ручку. — Мое простенькое изобретение. Он проектирует сильный луч нужной частоты, чтобы вызывать мышечное сокращение. Видите, я вам доверяю. Теперь… ключ, дорогой мальчик!

— Договорились, — сказал Лафайет. — У нас перемирие. Мы объединяемся до тех пор, пока не выясним, что происходит.

— С чего мне доверять вам?

— Если вы не уйметесь, я так отодвину ключ, что его нельзя будет достать, и мы оба здесь застрянем. Я не смогу помочь Адоранне, может быть… но и вы не освободитесь, чтобы причинить ей еще какое-нибудь зло!

— Уверяю вас, дружище, я этого ни в коем случае не хочу!

— По рукам? — настаивал Лафайет.

— Ладно, по рукам. Но при первом неверном движении…

— Не будем терять времени! — сказал Лафайет, подбрасывая ключ Лому. — Нам нужно кое-что спланировать.

* * *

— Черт, вы когда-нибудь спите? — огорченно спросил Перси, запнувшись у двери. — Что вам на этот раз надо? Я вам уже сказал, что жратвы не будет до часу дня… — Он замолчал, всматриваясь в темноту камеры сквозь решетку. — Эй! Кажется, там с тобой был еще новичок. Маленький старикашка… — Внезапно он со стоном согнулся пополам и упал. Лафайет распахнул дверь и перешагнул через растянувшегося надзирателя, а Лом возник следом из темного угла, где ждал, лежа.

— С ним все будет в порядке, да?

— М-м-м. Я просто наслал на него ангину, — небрежно ответил Лом. — Через полчасика будет как новенький.

— Что теперь?

— На пути еще Оглеторп. Пошли!

Крадучись, беглецы продвигались по коридору мимо пустых камер к арке, за которой виднелся угол стола начальника тюрьмы и пара ботинок с сильно поношенными подошвами.

— Выстрели ему в лодыжку, — шепнул Лафайет.

Лом подался вперед, сфокусировал свой проектор, нажал на кнопку. Раздалось сдавленное восклицание. Большая волосатая рука опустилась, чтобы растереть ногу. Лом удвоил дозу — Оглеторп с воплем развернул стул, убирая ноги из поля зрения, но при этом подставляя голову и плечи. Лом хорошенько прицелился и снова «задел» его. Громила зарычал и так шлепнул себя по собственной челюсти, что звук напомнил выстрел из пистолета. Подпрыгнув, старый джентльмен прицелился ему в поясницу и еще раз выстрелил. Оглеторп выгнулся назад, потерял равновесие и треснулся головой о стол при падении.

— С ним кончено, — с удовлетворением отметил Лом.

— Вам придется упростить эту процедуру, пока она не превратилась в комедию со шлепками, — сказал ему О'Лири.

— Он наделал больше шума, чем враждующие шайки, вооруженные крышками от мусорного контейнера.

— Тем не менее мы, кажется, не вызвали тревоги. В конце концов, кто задумается о возможности побега из тюрьмы в это время дня?

— Ладно, давайте не будем стоять здесь и поздравлять друг друга! У нас впереди дорога. Давайте вытащим эти два ящика и посмотрим, нет ли там одежды.

Минут пять они рылись в ящиках, и им подвернулась пара поношенных плащей и затертая полотняная сумка, набитая старыми инструментами.

— Мы водопроводчики, — сказал О'Лири. — Я — главный слесарь, а вы — мой помощник.

— Все наоборот, — перебил его Лом, — седовласый подмастерье вряд ли вызовет доверие.

— Хорошо, не будем ссориться из-за распределения полномочий. — Лафайет обернулся плащом, скрывая насколько возможно свою запачканную шелковую рубашку и свободные атласные брюки. В ящике стола он нашел ключи от тяжелой решетки, закрывающей проход. Им удалось поднять ее, вызвав досадный скрип ржавого металла. Они быстро нырнули под нее и вернули на место. Через десять шагов проход разветвлялся.

— Куда? — вслух спросил Лом. — Признаться, я плохо ориентируюсь.

— Пошли — сказал О'Лири, направляясь первым к крутому пролету каменных ступеней. Наверху коридор расходился в разные стороны.

— Налево! — шепотом скомандовал Лафайет. — Нам придется пройти по дежурной комнате, не принимайте это близко к сердцу.

— Откуда, — прошептал Лом, — вы так хорошо знаете дорогу?

— Я здесь сидел в первую неделю по прибытии в Артезию. И с тех пор несколько раз навещал друзей.

— М-м-м. Знаете, мой мальчик, временами, у меня возникает соблазн поверить вашему рассказу…

— Верьте — не верьте, а мы оба замешаны в этом деле. Сейчас давайте поспешим, пока нас не арестовали за то, что слоняемся без дела. — Лафайет, крадучись, приблизился к комнате и рискнул заглянуть внутрь. Три стражника сидели за столом, черпая ложками бобы. Рубашки их были расстегнуты, мягкие шляпы небрежно лежали рядом, рапиры болтались на стене на деревянных вешалках. Один из троих оторвал взгляд от миски и встретился глазами с О'Лири.

— Эй, — рявкнул он, — кого ищешь?

— Роя, — быстро ответил Лафайет. — Он сказал, что вызов срочный.

— Коротышки не будет до шести часов вечера. Срочный вызов, да? Ты, верно, ветеринар?

— Точно, — нашелся Лафайет, пока стражник вставал и пробирался к нему, поправляя красно-зеленые подтяжки. Подошедший оглядел сумку с инструментами, ткнул ее толстым пальцем.

— Что ветеринару делать с набором ключей и труб? — удивился он. — Да еще с ножовкой! Ты не собираешься устроить побег? — Он оскалился в улыбке, довольный своей шуткой.

— Мы вообще-то должны кое-где осмотреть водопровод на этой стороне, — сказал Лафайет. — Мы врачуем животных и по совместительству водопроводчики, понятно?

— Да? — Стражник поскреб свой толстый загривок, зевнул. — Ладно, если вы сможете исправить водопровод старика Жоржа, то Джемима на всю жизнь станет твоим лучшим другом. — Он хихикнул, прокашлялся, сплюнул и презрительно взглянул на Лома:

— Папаша, мне кажется, я тебя где-то видел…

— Вряд ли, начальник. Если только у вас не было приступа козьей лихорадки, — парировал старик, — и не называйте меня палашей.

— Ну, пойдем лучше, — заторопился Лафайет. — Мы вообще-то по поводу протекающего крана. Рой сказал — в башне, значит…

— Не-е, дружище, никто в башню не ходит.

— Да, но Рой сказал, что утечка раздражает больную…

— Какую больную? В башне нет больных. Они все в королевском крыле дома.

— Я хотел сказать, что раздражает парней, которые на дежурстве, у них голова болит, — искусно вышел из положения О'Лири. — Только представь себе: тянешь лямку от зари до зари, а кран «кап-кап-кап, кап-кап-кап».

— Да-да, ясно. Ну, раз уж это ради моих парней, я пошлю туда с вами Кларенса. — Унтер кивнул парню с дряблым лицом, страдающему косоглазием.

— Не беспокойтесь, лейтенант, мы сами найдем, — начал было Лафайет, но стражник оборвал его резким жестом.

— Никто не ходит в башню без сопровождения, — твердо сказал он.

— Ну, раз так, то ладно, — решил О'Лири.

Кларенс натянул пальто, нацепил меч, рассеянно глянул на О'Лири и встал, выжидая.

— Вы как-то должны… ну… объяснить Кларенсу, что ему делать, — сказал унтер Лафайету, стоящему рядом. — Ну, всякие там подробности, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Пошли, Кларенс, — сказал Лафайет, — в башню!

* * *

Во дворе, ярко освещенном полуденным солнцем, Лом догнал О'Лири.

— Когда мы избавимся от этого кретина и убежим? — прошептал он.

— План меняется, — ответил Лафайет. — Этот Кларенс послан нам самим провидением! С конвоем можно идти куда хочешь.

— Вы что, из ума выжили? Единственный шанс для нас — выбраться отсюда и рвануть врассыпную!

— Давайте смотреть правде в глаза: нам из ворот никогда не выйти.

— Но… чего вы надеетесь достигнуть, скрываясь внутри львиного логова?

— Как я сказал страже, башня там, наверху, — Лафайет указал на величественный шпиль, парящий высоко в голубом небе. Знамя полоскалось от ветра на флагштоке, установленном на конце шпиля.

— Чего ради? — изумился Лом. — Мы попадем в ловушку!

— Секрет, — ответил Лафайет.

— Эй! — внезапно засипел Кларенс. — Чего это мы шепчемся?

— Это секретное задание, — ответил О'Лири. — Мы на вас рассчитываем, Кларенс.

— Вот это удача! — счастливо воскликнул Кларенс.

Лом фыркнул. Лафайет повел их во дворец через боковую дверь, сквозь которую он вышел в роковую ночь всего две недели назад. Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как он пошел на злосчастное свидание с Рыжим Быком.

Он повел Лома и Кларенса вдоль узкого коридора, который шел за парадной столовой. В полуоткрытую дверь виднелись длинные столы, застеленные ослепительно белыми скатертями, украшенными красочными цветочными орнаментами в центре, — все это осталось в другой жизни.

— Похоже, готовятся к торжеству, — сделал вывод Лом.

— Ага, — с готовностью кивнул Кларенс. — Сегодня по расписанию большая пирушка. Повод есть. Король… он собирается сказать речь, все знатные особы соберутся.

— Пошли дальше! — зашипел Лом. — Нас увидят, и я сомневаюсь, что местного мажордома удовлетворят объяснения касательно медицинского обслуживания больных труб у этих сторожевых псов.

— Эй! Мне послышалось, тут кто-то непочтительно отзывается о стражниках короля, — пробормотал Кларенс.

— Ничего подобного, — разуверил его Лом.

Они возобновили осторожное продвижение, помедлили у парчового занавеса, за который Лафайет сунул голову и осмотрел зеркальный гранд-зал.

— Пошли, дорога свободна.

— Где все? — заинтересовался Лом. — Как в мавзолее!

— Не испытывайте фортуну. Лучше воспользуемся удачей!

Они добрались до черного хода без приключений. На третьем этаже прошли мимо служанки со шваброй и ведром. Она посмотрела им вслед заплаканными глазами и быстро пошла дальше. Поднялись на три пролета. Там на площадке торчал стражник; он читал газету, сосредоточенно водя по ней шершавым пальцем.

— Кто такие? — осведомился он, подозрительно глядя на две фигуры, закутанные в плащи. — Это что за балбесы, Кларенс?

— Это, вроде, секрет, — шепнул Кларенс, — ш-ш-ш…

— Особая миссия, — подтвердил О'Лири, — под личным контролем сэра Лафайета.

— Ты имеешь в виду короля Лафайета, конечно?

— Точно. И его величество сейчас за вами наблюдает, капрал…

— Такой же капрал, как моя бабушка соленый банан! — заворчал стражник.

— Я в этом мундире уже девять лет, и еще ни полосочки не получил.

— Получишь две, как только будет дело сделано, — обещал О'Лири. — Лично гарантирую.

— Да? А кто бы вы были, сэр?

— А… Лицо, которому его величество оказывает особое доверие.

— И куда вы, по-вашему, идете? — спросил стражник, когда О'Лири пошел мимо него.

— Туда, наверх, — указал О'Лири.

— Угу. — Стражник встал у Лафайета на пути. — Только с разрешения сержанта, приятель.

— Тебе не кажется, что король главнее сержанта, капрал?

— Может быть, только я подчиняюсь сержанту. Он — лейтенанту, а тот — полковнику…

— Я знаком с хитросплетениями военной иерархии, — рискнул заметить О'Лири. — Но у нас нет времени обращаться сейчас к полковникам.

— Никто без пропуска наверх не ходит, — сказал охранник.

— Этот подойдет? — осведомился Лом, стоя за локтем О'Лири. Раздался мягкий щелчок. Незадачливый караульный напрягся, проковылял два шага и тяжело упал на пурпурный ковер.

— Тэк-с! Напился на дежурстве, — промолвил Лафайет. — Отметьте это, Кларенс!

Они поспешили дальше. Лом тяжело пыхтел, Кларенс замыкал кавалькаду, поднимающуюся все выше по винтовой лестнице. Ступеньки становились уже и круче, сжимаемые каменными стенами. Подъем закончился маленькой площадкой пред массивной дверью, обшитой отделочной доской.

— Ч-что это? — задыхаясь, спросил Лом.

— Это то, куда мы идем, — без разъяснений ответил О'Лири. — Заметьте, затвор на двери. Я знаю комбинацию, вы — нет.

— Ну?

— Отдайте мне эту хитрую ручку, и я открою его.

— Вряд ли, — вспылил Лом. — Я и гроша не поставлю за то, что вы его откроете.

— Послушайте, — предложил О'Лири. Из колодца винтовой лестницы доносились звуки — звуки тревоги.

— Они нашли того парня, с которым мы побеседовали внизу, — сказал Лом.

— Надо было его спрятать.

— Они заметили, что его нет на месте. Через минуту-другую они будут здесь.

— В ловушке! Вы — предатель! Я должен был предвидеть…

— Ш-ш-ш, Кларенс не поймет, — понизил голос Лафайет, когда, тяжело дыша, появился стражник. — Тем не менее нас не поймают, если мы спрячемся там, внутри. — Он указал большим пальцем на дверь.

— Там что? Может, вы завели меня в тупик.

— Это старая лаборатория Никодеуса. Он был инспектором. Его сюда направила Центральная исследовать вероятностный стресс. Там полно специального оборудования. Мы найдем все, что нужно…

— Ладно, приятель, открой, бога ради! — перебил Лом, когда ясно послышались приближающиеся шаги.

— Сначала прибор, Лом, чтобы вы не соблазнились воспользоваться им против меня.

— А что удержит вас от использования его против меня?

— Я не стану, если только вы первый не сделаете неверного движения. Решайтесь! У нас примерно 30 секунд.

— Шантаж, — проворчал Лом и отдал оружие.

— Как только войдем, мы — дома, — пообещал О'Лири. — Так, посмотрим. Давненько я не пользовался этой комбинацией… — Он покрутил диск, — топот ног приближался. Замок открылся. О'Лири широко распахнул дверь:

— Кларенс, зайдите, быстро!

Стражник, поколебавшись, перешагнул порог. Лом нырнул за ним, следом О'Лири, затворил дверь и установил замок.

— Полно оборудования, да? — выдохнул Лом за спиной О'Лири.

Тот обернулся. В слабом свете, сочащемся сквозь фонарные окна, Лафайет испуганно уставился на голые каменные стены и пустой каменный пол.

— Обобрали! — зарычал он.

— Так я и думал. — Отчаянию Лома не было предела. — Предательство! Но боюсь, у вас не будет времени завершить задуманное. Вы изменник!

Лафайет обернулся и увидел отверстие дула изящного, но устрашающего пистолета.

— Очередное изобретение? — пятясь, спросил он.

— Совершенно верно. Я называю его орудием смерти по причинам, которых вам, увы, уже не узнать. Молитесь, мой мальчик, на счет «три» вы умрете!

* * *

Снаружи по ступенькам топали башмаки. Кто-то заколотил в дверь.

— Проклятие, куда они могли уйти? — раздался изумленный голос.

— Может, в дверь? — ответил другой.

— Это невозможно, Ирвинг. Они ушли в другом направлении. Ты, видать, не на ту лестницу нас послал, здесь их никогда не было.

— Так куда же им было идти? Они были вынуждены войти в дверь.

— Они не вошли!

— Откуда тебе знать?

— Они не вошли потому, что не могли, проклятие!

Дверь снова затарахтела.

— Д-да, думаю, ты прав. Как ты сказал, никто, кроме короля Лафайета не мог открыть этот замок… — Шепот постепенно затих.

Лафайет с трудом сглотнул, глядя на пушку:

— Ну… чего вы ждете? Они ушли. Никто не услышит, как вы меня прикончите. И я заслуживаю всего, что случится, за свою глупость. Я забыл вас обыскать.

Лом задумчиво нахмурился: — Этот парень сказал… что только король Лафайет знает комбинацию. В таком случае… как вы его открыли?

— Мы уже об этом говорили. Вы мне не поверили.

— Вы могли закричать, пока за дверью были люди. Это, может, и не спасло бы вам жизнь, но и моя песенка была бы спета. Вы… вы не смогли. Почему?

— Может, потому, что я пою на свой мотив.

— М-м-м, мой мальчик, я склонен дать вам еще шанс, несмотря на то, что вы меня завели в безвыходное положение. Скажите лишь, что вы собирались найти в этой пустой камере?

— Она не должна была быть пустой. Этот замок — особая модель лаборатории Вероятностей, к нему нельзя подобрать ключ. — Лафайет нахмурился, глубоко задумавшись. — Я заметил, что в плоти есть остаточные черты личности, даже когда разум отключен. В качестве Тазло Хаза я почти умел летать. И я освоил слияние с помощью небольшой концентрации. — Он посмотрел на руки. — И мне никогда не пришло бы в голову снять ключ с ремня Перси — пальцы Зорро сделали это сами по себе. Значит, парень, носящий мое тело, видимо, приобрел вместе с ним определенные умения, включая знание комбинации кода.

— Очень хорошо… — Лом отвел пистолет в сторону. — Предположим, я принимаю это довольно сомнительное объяснение. Что вы предлагаете теперь делать?

— Мы вновь партнеры?

— В некотором роде. Между прочим, верните-ка лучше ультразвуковой проектор! — Тут Лом подскочил от того, что Кларенс заговорил у него за спиной:

— Эй… вы что, парни, целый день трепаться собираетесь? Давайте чините секретные трубы и выметайтесь отсюда! В подразделении мне зададут…

— Не подкрадывайтесь ко мне сзади! — закричал на него Лом. — А что касается вас, О'Лири, или как вас там, вы меня сюда завели, так делайте что-нибудь!

Лафайет осмотрел мрачную камеру. В последний раз встроенные шкафы, зияющие теперь пустотой, были заполнены таинственными приборами. Рабочий стол придворного мага, некогда уставленный перегонными кубами, ретортами и сборами для колдовских напитков, выглядел теперь голой плитой из пятнистого мрамора. Наверху, там, где была черная панель из муара с выстроенными в ряд циферблатами, теперь путались провода, свисающие с голых стен.

— Даже скелета нет — посетовал О'Лири. — Он был позолоченный, висел на проволоке посреди комнаты. Очень соответствовал обстановке.

— Скелеты? — удивился Лом. — Что это еще за Мумбо Джумбо? Вы говорили, что этот парень, Никодеус, был инспектором по континууму, работал по заданию Центральной…

— Верно, скелет и чучело совы, а также глаз тритона в бутылке были просто для отвода глаз, в случае, если кто-нибудь сюда забредет.

— Как случилось, что вы сюда забрели? Ни один уважающий себя инспектор не допустит местного в свою рабочую комнату.

— Я не был местным. И если точно, то он меня не пускал сюда. Я пришел узнать у него о причинах исчезновения принцессы Адоранны… Честно говоря, я уже был готов перерезать ему глотку, но он меня разубедил.

— В самом деле? И каким же образом? Вы, кажется, весьма последовательны в ошибочных теориях.

— Ваша речь все больше удивляет меня, — заметил О'Лири. — Он убедил меня, что является тем, кем представился, и сделал это гораздо основательнее, чем это удалось вам.

— И как же он совершил этот подвиг?

— Он позвонил по телефону.

— О? А я понятия не имея, что в этой точке знают о телефонах.

— Не знают. Здесь только один, срочный прямой в Центральную. Он обычно был там, — указал О'Лири, — в шкафу за дверью.

— Все это очень напоминает о прошлом, я понимаю, но это тем не менее не помогает при данных сложившихся обстоятельствах, — заметил Лом.

— Эй, вы, спецы, — крикнул Кларенс с другого конца комнаты. — Чего…

— Погодите, Кларенс, — ответил О'Лири. — Послушайте, Лом, я не виноват, что лабораторию очистили. И бесполезно стоять здесь и перемалывать из пустого в порожнее. Мы ведь еще на свободе. Как мы ее используем?

— Кажется, вы тот руководитель, у которого все было под рукой! — съехидничал Лом. — Что вы предлагаете?

— Одна голова хорошо, а две лучше, Лом. Что нам делать, как вы думаете?

— Эй, парни, — вновь попытался обратить на себя внимание Кларенс, — а что это…

— Кларенс, погоди, — кинул Лом через плечо. — По правде говоря, мне кажется, в данном случае у нас нет выбора. Нам просто придется пойти на очную ставку с этим королем Лафайетом. Этим фальшивым королем Лафайетом, если верить вашим россказням, и… и…

— И что? Попросить его, чтобы он нас повесил на цепь на стену дворца?

— Черт возьми, если бы я только мог добраться до своих рук… — пробормотал Лом.

— Что бы это значило?

— Ничего. Забудьте об этом.

— У вас что-то с руками, не так ли? — не отставал О'Лири. — Не думайте, что я не видел, как вы играете своими пальцами, когда думаете, что я не смотрю.

— Я не играю, наглец, выскочка! Я… да ладно, все равно!

— Продолжайте! — потребовал О'Лири, прислонившись к стене. — По правде говоря, вы могли бы по-своему завершить это дело. Давайте смотреть правде в глаза: мы дошли до ручки…

Лом расхохотался: — Вы знаете, я почти убедился, что вы тот, за кого себя выдаете. Как жаль, что слишком поздно, уже ничем не поможешь…

— Эй, — вмешался Кларенс. — Простите, что прервал беседу, но что это за штука такая? Я нашел ее у буфета, за дверью!

Лафайетудрученно посмотрел в сторону говорящего и застыл.

— Телефон! — заорал он. — Не урони, Кларенс!

— Кларенс, дружочек, ты — гений, — ликовал Лом, быстро направляясь к нему. — Дай, дай его мне!..

— Ни за что на свете — сказал О'Лири и оттолкнул старика локтем, выхватывая старомодный, отделанный медью прибор из рук Кларенса. — Все равно только я знаю номер! — Он приложил трубку к уху, постучал по рычагу.

— Алло? Алло, Центральная…

Раздался резкий щелчок и беспрерывное гудение.

— Ну же! Отвечайте! — требовал Лафайет.

— Центральная, — живо ответил ему в ухо металлический голос. — Ваш номер?

— Так, погодите… девять, пять, три… четыре, девять, ноль-ноль, два, один-один.

— Это служебный номер, сэр. Пожалуйста, посмотрите в справочнике другой.

— У меня нет справочника! Пожалуйста! Это срочно!

— Хорошо… Я спрошу заведующего. Не кладите, пожалуйста, трубку.

— Что говорят? — не дыша спросил Лом.

— Она разговаривает с заведующим.

— О чем?

— Я не знаю.

— Слушайте, дайте мне телефон! — Лом ухватился за аппарат. Лафайет запутал его, обронил. Лом кинулся ловить. Кларенс блестяще спас прибор в дюйме от пола. Лом и Лафайет, попятившись и едва не упав, обнялись.

— У-у, нет, нет, — говорил Кларенс в трубку, пока Лафайет вырывался от противника. — Имя Кларенс: К… Л… А… Р… И… Н… С… — Он огорченно посмотрел на О'Лири, когда тот выхватил у него телефон.

— Да? С кем хотите говорить, сэр? — спросил оживленный голос.

— С инспектором Никодеусом… только я знаю, что он где-то на полевой работе, тогда дайте мне того, кто его замещает! У меня жизненно важная информация!

— Откуда вы звоните, сэр?

— Из Артезии… но это все равно, просто дайте мне кого-нибудь, кто может…

— Подождите, пожалуйста!

— Минуточку! Алло! Алло!

— Что они говорят? — настаивал Лом.

— Ничего. Я жду.

— О'Лири, если вы потеряете эту связь…

— Я знаю, может пятьдесят лет пройти, прежде чем я вновь дозвонюсь.

— Эй, там, О'Лири? — донесся доброжелательный голос. — Рад слышать вас. Теперь все хорошо, надеюсь?

— Хорошо? Вы что, смеетесь? Хуже быть не может! Адоранна и Алан умирают от неизвестной болезни, король-узурпатор разгуливает везде, пиная кошек, а я заперт в башне!

— Эй, кто это? Я знаю голос О'Лири. Это не он!

— Я уже объяснял! Я временно парень по имени Зорро, я на самом деле я — О'Лири, только кто-то другой — я, и он вне себя, и…

— Послушайте, кто бы вы ни были… Использовать без особого разрешения сеть Центральной коммуникации — преступление, за которое причитается выскребывание мозгов или заключение, либо и то, и другое! Сейчас же кладите трубку!

— Вы не слушаете! Со мной несчастье! Артезия в беде! Нам нужна помощь!

— Я уверен, — ответил голос холодно, — сейчас все хорошо, вам незачем больше беспокоиться.

— Беспокоиться? Чем вы там думаете? Если эти рассвирепевшие охранники доберутся сюда, меня же расстреляют!

— Послушайте, приятель, поделитесь-ка своими горестями с местным агентом. Если у вас дело законченное, его рассмотрят. А сейчас…

— Агент? Какой агент? Здесь я агент Центральной, а меня одурачили, вытеснили с места и…

— Официальное лицо, мистер О'Лири, выведен из строя, как известно. Тем не менее несколько часов назад на точку был выслан полевой агент по особым поручениям с инструкцией проследовать прямо во дворец и войти в контакт с принцессой Адоранной. В таком случае…

— Вы послали сюда агента? Сюда? В Артезию?

— Именно так я и сказал, — ответил голос. — Теперь прошу меня извинить…

— Где он? Как мне его узнать? Что…

Послышался резкий щелчок и волнообразный гудок прерванной связи. Лафайет стучал и вопил, но бесполезно.

— Ну? Ну? — Лом пританцовывал от нетерпения.

— Он повесил трубку. Но я все-таки добился хорошего известия: они послали сюда другого агента, возможно, одного из своих лучших людей, обладающих полнотой власти. Он быстро все исправит.

— О? Действительно. Понимаю. Ха-хм!

— Вы, кажется, не слишком рады?

Лом поджал нижнюю губу, напряженно хмурясь:

— Вообще-то, — сказал он, — я совсем не уверен, что это желательно именно сейчас.

— Что бы значило это замечание?

— Наш противник, мой мальчик, — человек дьявольского ума. В данный момент у него все карты в руках. Один агент против него не имеет шанса.

— Чепуха… Я допускаю, что этот парень не знает счета. Но сейчас главное — вступить в контакт с этим новым агентом, передать ему несколько фактов и накрыть…

— Но это нелегко будет сделать. Помните: мне известен один жизненно важный факт, которого вы не знаете.

— О? Что же это?

— Я, — сказал Лом, — знаю кто, этот негодяй!

10

— Вы сэкономили бы время, — упрекнул Лафайет, — если бы упомянули об этом чуть раньше.

— Как можно? Я думал, что вы соучастник его плана!

— Ладно… он кто? Зорро?

— Силы небесные! Нет…

— Не Рыжий ли Бык?

— Ничего подобного. Вы с ним ни разу не встречались. Фактически, этот изменник — спецуполномоченный Центральных властей по имени Квелиус.

— Спецуполномоченный? Господи! Один из верховных служащих…

— Именно. Теперь вы понимаете опасность его отступничества. Я был его первой жертвой. Потом вы. Теперь он заглатывает все королевство, и потребуется не только честное намерение, чтобы свалить этого сумасшедшего.

— Ладно… Что вы предлагаете?

— Во-первых, нужно вступить в контакт с этим новым парнем, которого заслала Центральная, пока он не попал в беду. По-видимому, он уже здесь, во дворце, возможно, замаскирован. Мы постараемся перехватить его, когда он навестит принцессу.

— Как мы его узнаем?

— У меня, — сказал Лом, похлопывая по карманам, — есть небольшое устройство для опознания агентов Центральной. На расстоянии пятидесяти шагов от карточки Центральных властей, удостоверяющей личность, оно издает предупредительный сигнал. Тот факт, что оно не среагировало на вас, был одной из причин моих подозрений.

— Да… Моя карточка в ящике туалетного столика, внизу.

— Спокойно! На этом я предлагаю разойтись. Таким образом, если один из нас будет пойман, второй еще сможет прорваться под шумок.

— М-м-м… Орел или решка?

— Я пойду первым, милый мальчик. Итак, кратчайший путь к королевским покоям?

Лафайет ему все объяснил.

— Будьте осторожны, — закончил он, — вокруг всего крыла шесть колец охраны.

— Не бойтесь! Я по-умному воспользуюсь звуковым проектором. И полагаю, вы можете с тем же успехом оставить себе оружие смерти. Но рекомендую использовать его только в крайнем случае. Этот образец ни разу не испытывали, знаете ли…

— Большое спасибо. — О'Лири осторожно принял оружие.

— Ну, думаю, медлить не стоит. Следуйте за мной минут… э-э… через десять. — Лом пошел к двери.

— Подождите минуточку, — попросил Лафайет. — У вас есть сигнал для определения агента, а что мне использовать?

— Я бы сказал, что любой незнакомец может оказаться тем, кого мы ищем. Так вот, дружок, увидимся при дворе. — Старик открыл дверь и выскользнул на лестницу.

Лафайет слушал. Прошли две минуты, тревоги не было слышно.

— Тем лучше, — пробормотал Лафайет. — Теперь моя очередь.

Кларенс крепко спал, сидя в углу. Его голова свесилась на плечо. Он открыл глаза, растерянно мигая, когда Лафайет похлопал его по колену.

— Я ухожу, Кларенс. Вы можете вернуться в караульную. Если кто спросит, скажите, что мы ушли домой. И огромное спасибо.

— Проклятье! — сказал Кларенс, протирая глаза. Он во весь рот зевнул. — Я хочу остаться при деле, босс. Игра в плащи и кинжалы — вот это жизнь!

— Конечно… Но нам вы нужны там, в войсках, на случай неудачи, вы же знаете реальное положение вещей!

— Ага! Вот это да! Ребята же никогда не узнают, что я на секретном деле, которое выполняю так, будто бы все просто, и все такое…

— Именно так… — Лафайет неожиданно подпрыгнул от резкого звонка, раздавшегося из шкафа за дверью.

— Э, вроде в дверь звонят, — сказал Кларенс. — О'кей, если я открою, босс?

— Это телефон, — сказал О'Лири и подхватил трубку. — Алло?

— А, это вы? — сказал тот же голос, с которым он разговаривал в прошлый раз. — Послушайте, вы, там! Что-то происходит, очень важная персона желает сказать вам пару слов. Только подождите!

Послышался треск, затем заговорил другой голос:

— Алло? Я инспектор Никодеус. С кем я разговариваю?

— Никодеус! Как я рад вас слышать! Когда вы вернулись?

— Будьте любезны представиться!

— Представиться? А, это все из-за голоса! Не обращайте внимания, это Лафайет. Просто считайте, что я немного охрип…

— Немного что? Послушайте, мне сказали, что какой-то парень утверждал, что он О'Лири в другом облике, но о голосе ничего не было сказано!

— Мой голос, — сказал О'Лири, силясь сохранять спокойствие, — не мой. Слушайте, Никодеус, здесь, в Артезии, очень срочное серьезное дело…

— Момент, — перебил Никодеус. — Повторите, что вы мне сказали при первой встрече, если считать, что вы, как утверждаете, сэр Лафайет?

— Слушайте, это необходимо?

— Да, — ответил Никодеус тоном, не допускающим возражений.

— Ну… э-э… кажется, вы меня спросили, откуда я, и я вам ответил.

— А? Хм… Возможно, вы правы. Я думал… но все равно. А теперь скажите, какой предмет я вам показал, и вы впервые заподозрили, что я не просто придворный маг?

— Дайте вспомнить… Зажигалку… «Ронсон»?

— Ей-богу! Вы действительно правы!. Неужели это вы, Лафайет?

— Конечно! Не будем терять времени! Как скоро вы сможете доставить сюда пару взводов особых полевых агентов, чтобы арестовать самозванца, который бесчинствует, пиная кошек, и спит в моей кровати?

— Именно поэтому я и звоню, Лафайет, Когда я узнал, что кто-то был в Центральной и назвался вашим именем, я сразу же прозондировал ситуацию… и то, что я обнаружил, не годится…

— Я уже знаю! Дело в том…

— Дело куда сложнее, чем вы думаете, Лафайет. Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Квелиус?

— Квелиус? Спецуполномоченный Квелиус?

— Именно. Так вот, похоже, что Квелиус изменник. Он был руководителем исследовательских работ, вы же знаете…

— Нет, я не знал, но уже слышал о нем. Рад, что вы подтвердили сведения моего друга Лома. Но нельзя ли отложить этот разговор, пока мы не разгребем этот беспорядок?

— Именно об этом я и толкую, Лафайет! Квелиус, как выяснилось, скрылся со всем содержимым Центральной космической лаборатории, прихватив главного исследователя Джорлемагна. Из отдельных свидетельских показаний мы узнали, что он завершил конструирование прибора, с помощью которого планирует отрезать континуум Артезии от всех дальнейших контактов с Центральной, в результате — сместить весь локус в новую горизонтальную проекцию, обеспечивая себе вечную безопасность от ареста, и навсегда подчинить себе Артезию!

— Никогда не слышал о подобном приборе! Это невозможно!

— Вовсе нет! Фактически это оказывается совсем просто, если знать основы теории. Помните прибор под названием Ограничитель?

— Еще бы мне забыть! Если бы не он, я не оказался бы в таком положении! Нельзя ли его отключить, чтобы я мог действовать?

— Боюсь, это уже не в наших силах, — мрачно ответил Никодеус. — Первая часть плана Квелиуса уже реализуется. Начальным шагом было — воздвигнуть ограничительный барьер вокруг всего локуса, отрезав все физические контакты. Все приведено в действие буквально считанные минуты назад. Наша единственная связь отныне — этот телефон…

— Вы имеете в виду, что больше не можете засылать людей?

— И высылать. Теперь все зависит от вас, Лафайет. Вы как-то должны найти этого человека, Квелиуса, и арестовать его, пока не осуществлена вторая часть плана и Артезию не отрезали навсегда!

— Сколько… сколько у меня времени?

— Боюсь, немного. Возможно — минуты. В лучшем случае — часы. Предлагаю начинать действовать, используя все доступные возможности. Мне не требуется напоминать вам, что на ставке.

— И Центральная ничем не может помочь?

— Откровенно, Лафайет, если бы было вовлечено несколько жизненно важных локусов, если бы над Центральной нависла реальная угроза, то определенные чрезвычайные меры могли бы быть приняты. Но в данном случае только мой личный, сентиментальный интерес к Артезии вынудил меня попробовать позвонить. Простейшее решение для Центральной, как вы понимаете, — пустить дело на самотек. Несомненно, это та самая реакция, благодаря которой Квелиус рассчитывает на неприкосновенность. Пусть. Может быть, мы удивим его.

— Я, с голыми руками, да еще один полевой агент, которых вы готовы покинуть? Что мы можем сделать?

— Боюсь, все зависит от вас, Лафайет, — сказал Никодеус, голос которого начал пропадать во все усиливающихся помехах. — Я вам очень доверяю, вы знаете.

— Как выглядит этот Квелиус? — крикнул Лафайет.

— Немолодой человек, примерно пятьдесят три года, лысый, как яйцо.

— Вы говорите — пятьдесят три года, престарелый и лысый, как яйцо?!

— Точно. Не очень внушительной наружности, но смертельный противник…

— С писклявым голосом?.

— Д-да! Вы его видели?

— О, да! Я его видел, — ответил Лафайет и глухо хохотнул. — Я провел его во дворец мимо стражи, прятал, пока она не ушла, подробно рассказал, как найти покои Адоранны, погладил по головке и отослал, куда ему надо…

— …файет… что это… слышу вас… все хуже… — Помехи усилились, и голос Никодеуса утонул в них.

— Фи, босс, что стряслось? — спросил Кларенс, когда О'Лири повесил трубку. — Вы белый, как могильный камень!

— При данных обстоятельствах это недурное сравненьице! — Лафайет покусывал нижнюю губу, обдумывая положение.

Лом, или Квелиус, по крайней мере не лгал, называя имя злодея этой земли. И он использовал его, как бумажное полотенце! Он забрался в ту же тюрьму, высосал из него всю информацию и удалился в безопасное место, оставив легковерного О'Лири на пути, ведущем прямо в руки поджидающего противника.

— Что ж, я его и здесь как-нибудь перехитрю, — сказал О'Лири вслух. — Кларенс, ты хотел бы получить настоящее тайное задание?

— Неужели, босс? Здорово!

— Хорошо, слушай внимательно…

* * *

— Подожди пять минут, — заканчивал О'Лири свои инструкции, — потом начинай и помни: придерживайся своей версии, несмотря ни на что, пока я не дам тебе сигнал.

— Понял, шеф.

— Ну, пока! И желаю удачи. — Лафайет открыл двойные стеклянные двери, ведущие на балкон, вышел под дождь, моросящий с неба цвета старого олова.

— Великолепно, — решил он. — Все точно вписывается в общую картину.

Железная ограда была холодной и скользила под руками. Он перелез через нее и очутился в густых зарослях винограда, нащупывая ногой, куда можно встать.

— Эй, — позвал Кларенс, перегнувшись, чтобы увидеть его. — Кто хочешь мог бы свихнуться, если б упал отсюда…

— Я уже лазил, — успокоил его О'Лири. — Давай иди назад, пока не простудился.

Он начал спускаться. Мокрые листья били его по липу, ледяная вода заливалась в рукава. К тому времени, когда Лафайет добрался до камня, перекрывающего ряд кладки стены в двадцати футах от крыши, он промок насквозь. Стараясь не смотреть на сто футов вниз, где простирался мощеный двор, он продвигался вокруг башни туда, где под ним бы оказалась покатая крыша жилого дома, крытая красной медью. Нужно было спуститься на пятнадцать футов до места, где он мог поставить ногу на выступ, который оказался куда более крутым и скользким, чем он его помнил.

«Сейчас не время раздумывать», — твердо решил Лафайет и прыгнул плашмя. Он царапал руками влажную поверхность, соскальзывая все дальше и дальше, пока его стопы, а затем голени и колени не ощутили край, и тут, наконец, остановился.

«Спокойно, сердце, успокойся…» Под пряжкой ремня у него был водосточный желоб. Он подтянулся в сторону, туда, где, по его расчетам было окно в маленькую кладовку, потом спустился через край. Окно было там, прямо перед ним, в трех футах под нависающим карнизом. Лафайет толкнул ногой шпингалет на ставнях — они распахнулись, хлопая на ветру. Вторым легким толчком он разбил вдребезги стекло, затем ботинком стряхнул осколки.

— Хорошо, О'Лири, — прошептал он, вглядываясь в темный оконный проем. — Вот где пригодится книжка по акробатике, которую ты прочитал.

Он раскачивался вперед-назад, вперед-назад. При движении вперед он отцепился, нацелив ноги в окно, и хлопнулся крестцом о пол комнаты.

* * *

— Ничего не сломал, — заключил О'Лири, когда ему удалось встать и проковылять несколько шагов. Он остановился, прислушиваясь к тишине. — Тревоги нет. Тем лучше. — Он приоткрыл на дюйм дверь в коридор. Путь был свободен. Не было даже обычных церемониальных постовых в дальнем конце. Лафайет выскользнул и тихо двинулся к белой с золотом двери покоев, ранее занимаемых любимым придворным Горубла. Внутри не было слышно ни звука. Он попробовал запор, тот поддался, и он вошел, закрыв за собой дверь.

Комнатой теперь явно не пользовались. На мебели были чехлы, драпировки оттянули назад, окно закрыли ставнями. Лафайет подошел к противоположной стене, простучал дубовые доски, нажал нужную точку в верхнем левом углу, которую ему когда-то давно показал Йокабамп. Доска качнулась внутрь со слабым скрипом, и О'Лири вошел в затхлый коридор.

— Лом не знал, что я придержал этот козырь, — порадовался он. — Теперь, если мне удастся добраться до Адоранны раньше его…

Затем он совершил нелегкое пятнадцатиминутное путешествие по грубо обработанному известковому проходу в системе потайных ходов вверх по узким лестницам под низкими проемами балок, которые О'Лири постоянно задевал головой, до черной стены, за которой располагались королевские покои. Лафайет прислушался, но ничего не услышал. Неприметный замок от его прикосновения открылся, и панель мягко поехала в сторону. У дальнего угла толстого ворсистого ковра виднелся край большой кровати Адоранны под балдахином на четырех опорах. В комнате никого не было видно. Он вошел и обернулся на неожиданный свист, который издает клинок, покидающий ножны. Острие уперлось ему в горло, а взгляд Лафайета, скользнув вдоль лезвия шпаги, — во враждебное лицо графа Алана, у которого скулы ходили от напряжения.

* * *

— Остановись, Алан, — с трудом проговорил О'Лири, так как его голова была неудобно наклонена, — я твой друг.

— Оригинальная манера входить в помещение, когда не замышляешь дурного, — съязвил Алан. — Кто вы? Что вам здесь нужно?

— Думаю, мне лучше пока не называть своего имени, это лишь усложнит дело. Просто считайте меня другом Йокабампа. Он мне показал сюда дорогу.

— Йокабамп… Что за чушь? Он лежит во дворцовой темнице, заключенный сумасшедшим узурпатором.

— Да. Но так вышло, что я сам только что бежал из тюрьмы. О, Алан, не могли бы вы опустить шпагу. Вы пораните мне кожу!

— Да-да, и еще несколько косточек! Говори, мошенник, кто тебя подослал?! Зачем? Уверен, ты замышляешь убийство.

— Ерунда! Я на вашей стороне, понимаете?

Дверь на противоположной стене комнаты открылась, и появилась стройная фигурка, одетая во что-то легкое небесно-голубого цвета. У вошедшей были прекрасные золотые волосы и огромные голубые глаза.

— Адоранна, скажите этому клоуну, чтобы он убрал шпагу, пока не попал в беду, — попросил О'Лири.

— Алан… кто…

— Незадачливый убийца, — прорычал Алан.

— Друг Йокабампа. Я пришел помочь! — возразил О'Лири.

— Алан, опусти лезвие. Давай выслушаем беднягу.

— Ну что ж, говори, но при первом неверном движении… — Алан сделал шаг назад и опустил шпагу. О'Лири пощупал горло и облегченно вздохнул.

— Послушайте, — сказал он, — на формальности нет времени. Я рад видеть вас обоих в добром здравии. Ходят слухи, что вы умираете от таинственной лихорадки…

— Опять это вранье, распускаемое предателем, которого я когда-то звал другом! — громко воскликнул Алан.

— Сюда идет один тип, человек по имени Квелиус либо Лом. — Лафайет описал своего недавнего союзника. — Вы его видели?

Алан и Адоранна отрицательно покачали головами.

— Ясно. Он один из зачинщиков всего этого заговора. Ну, представьте на минуту, друзья, что я начинаю вписываться в картину на стороне защитников ваших интересов…

— Приятель, ты слишком фамильярен, — начал было Алан, но Адоранна положила руку ему на плечо.

— Тише, — мягко предупредила она. — Допустим, вы друг Йокабампа. Как видите, нас держат как пленников в собственных покоях. Его величество уверяет нас, что это лишь временная мера…

— Если это величество, то моя бабушка — балерина! — вставил Алан. — Как только я впервые кинул взгляд на негодяя, я понял, что ничего хорошего из него не выйдет! Король Лафайет, как бы не так! Погодите, доберусь я до шеи предателя!

— Помнится мне, вы не вполне справились с задачей, когда столкнулись с ним в последний раз, — заметил О'Лири. — В любом случае, может быть, следует сделать скидку? Может, это вовсе и не Лафайет О'Лири, который, но всем описаниям, настоящий принц, и…

— Неужели вы думаете, что я не знаю этого негодника, который однажды втерся в доверие к ее высочеству при помощи своих штучек, и…

— Штучек! Это был не трюк, а просто сильнейший личный магнетизм. И убить Лода было достаточно трудно, даже если вам угодно списать это на ловкость рук… А как насчет убить дракона? Думаете, у вас это лучше бы вышло?

— Достаточно, сударь! — перебила Адоранна. — Алан, придерживайтесь темы!

— Хорошо. Итак, этот мерзавец, низким обманом внушивший нам на какое-то время ложное ощущение безопасности, неожиданно поднял свои подлинные знамена. Во-первых, он пришел к ее высочеству с рассказами о захватнической армии. Когда, по моему совету, она потребовала доказательств, он оттянул время, солгав. А сам принимал срочные меры, как он это назвал, которые ее высочество не санкционировала. После того как я выразил недовольство, мы утром обнаружили, что заперты под охраной грубых парней, только что набранных и оплачиваемых О'Лири. А когда преданная служанка нашептала нам новости в замочную скважину, мы узнали, что подлец на самом деле объявил себя регентом.

— Так… плохо, как и предполагалось, — сказал О'Лири. — Но есть аспекты, которых я пока не могу объяснить… вы мне не поверите, но все идет к тому, что мы должны прижать к ногтю этого Квелиуса. Он — та реальная сила, которая стоит за троном. Самозванец, утверждающий, что он О'Лири, работает на него…

— Он не самозванец, а сам О'Лири! — запальчиво крикнул Алан.

— Почему вы так уверены? Разве Лафайет О'Лири когда-нибудь ранее заставлял вас усомниться в нем? Разве он не был кристально чист, лоялен, честен?..

— Я никогда не верил мошеннику, — твердо заявил Алан. — Его нынешнее поведение лишь подтверждает мои скрытые опасения…

— Говорить о подтверждении скрытых опасений слишком рано, — рассердился Лафайет. — Я не вижу необходимости что-либо объяснять тебе, желторотый птенец!

— Придержи язык, недоумок, а то я позондирую твое горло моей шпагой!

— А, ну да, конечно. Но не будем терять время. Вы, двое — можете бежать тайными коридорами. Я подожду здесь появления Квелиуса. Я пристрелю его из его же собственного оружия. — Он погладил оружие смерти на ремне.

— Что? Ты думаешь, я убегу и оставлю, пусть даже такого гнусного мошенника, как ты, один на один с негодяем? Ха! Адоранна, иди, и…

— Глупости, — холодно оборвала его принцесса. — Я остаюсь.

— В обычной ситуации я бы с вами поспорил, — сказал Лафайет, — но при данных обстоятельствах вы сами должны решать. Если я промахнусь, то с Артезией все кончено!

— Как это получилось, сударь, что вы знакомы с информацией, не известной широкой публике, и даже ее высочеству? — спросил Алан.

— Это я объясню позже, если… будет позже.

— Так не пойдет, — рявкнул Алан. — Кто еще, кроме лакея тирана, мог бы знать его план? — Шпага взметнулась и уперлась в грудь О'Лири.

— Если хотите знать, информацию я получил из места, называемого Центральной!

Алан и Адоранна переглянулись.

— Правда? — пробормотал граф. — Раз так, я думаю, вам будет приятно встретиться с товарищем из Центральной?

— Конечно… Но вы не должны ничего знать о Центральной. Ее существование — секрет ото всех, кроме аккредитованных агентов.

— Неужели? — сказал Алан. — А случилось так, что эмиссар Центральной вас опередил.

— Правда! Я забыл! Где он?

— Лежит в соседней комнате. Адоранна, не позовешь ли агента?

Принцесса вышла из комнаты. Лафайет услышал приглушенные голоса, затем мягкие шаги по ковру. Стройная девичья фигурка в опрятной серой униформе появилась в дверном проеме.

— Дафна! — задохнулся Лафайет. — Что ты здесь делаешь?

— Вы знаете ее? — изумился Алан.

— Я думал, ты в безопасности и в распределителе Центральной, — сказал Лафайет, не сводя с нее глаз. — Бедная малышка, я знал, что они кого-то послали, но мне никогда не приходило в голову, что они такие идиоты, что…

Дафна выхватила пистолет из кобуры и прицелилась в О'Лири.

— Я не знаю откуда вам известно мое имя, — сказала она с едва заметной дрожью в голосе, — но еще один шаг, и я выстрелю!

— Дафна, это я, Лафайет! Разве ты не знаешь меня?

— Что, и вы? Неужели все думают, что я такая помешанная, что не узнаю собственного мужа?

Лафайет облизал губы и глубоко вздохнул.

— Послушай, Дафна, попробуй понять. Я не выгляжу собой, я знаю. Я выгляжу, как вор по имени Зорро. Но на самом деле я — это я, понимаешь?

— Я понимаю, что вы не в своем уме. Не подходите!

— Дафна, послушай меня! Я вышел в ту ночь, в среду, кажется, две недели тому назад, чтобы, э-э, заскочить в «Секиру и Дракон», и со мной произошло… это! Это все из-за штуки, которая называется Главный Референт. Парень по имени Квелиус за все в ответе. Он заплатил Рыжему Быку, чтобы тот меня туда заманил, и…

— Перестаньте! Вы не Лафайет! Он высокий и красивый, немного инфантильный, и у него кудрявые волосы и самая прелестная улыбка, особенно когда он делает что-нибудь глупое…

— Вроде этой? — Лафайет улыбнулся своей самой застенчивой улыбкой. — Видишь? — сказал он сквозь зубы.

Дафна взвизгнула и отскочила.

— Ничего похожего, ты, злобный монстр!

— Послушай, Зорро ничего не может поделать с тем, что у него глаза близко посажены!

— Довольно, мошенник! — зарычал Алан. — Ты что, рехнулся, скотина неотесанная? Не кажется ли тебе, что не только графиня Дафна, но ее высочество и я лично тоже знаем этого двуличного О'Лири в лицо?

— Он не двуличный! — крикнула Дафна, оборачиваясь к Алану. — Он просто… просто… болен… или еще что-нибудь. — Она неожиданно шмыгнула носом и смахнула слезу.

— Послушайте, нам сейчас нельзя ссориться из-за недоразумения, — взывал Лафайет, — забудьте о моем имени! Важно остановить Квелиуса, поспешите! У него нечто вроде машины вероятности на взводе. Она может повернуть Артезию в положение вне континуума! Если он сделает это, то будет навсегда свободен от внешнего влияния Центральной.

— Что вы знаете о Центральной?

— Разве ты не помнишь? Ты же меня там вчера видела! И даже помогла мне…

— Я там видела другого сумасшедшего, который пытался убедить меня, что он Лафайет О'Лири. Я вас никогда в жизни не видела… и его тоже!

— Дафна… они оба были мной! То есть я был обоими! То есть… о, все равно! Главное — я на твоей стороне, и на стороне Адоранны. Я просто переговорил с Никодеусом. Именно он предупредил меня о Ломе, то есть Квелиусе!

— У вас есть доказательства?

— Ничего из документов. Но, Дафна, послушай: закрой глаза и представь себе, что я сильно простужен, или меня по глотке ударили мячом для поло или еще чем-то. Теперь… помнишь вечер нашей первой встречи? На тебе ничего не было, кроме мыльной пены, помнишь? Поэтому я заказал для тебя милое бальное платье, розовое с серебром. А чуть позже, в тот же вечер, ты спасла мне жизнь в первый раз, уронив ночной горшок на голову графа Алана! И…

— Кто рассказал вам все это?

— Никто! Это я, я это помню! Просто представь себе, что я… я заколдован или нечто в этом роде, как царевна-лягушка. Под этой чумазой личиной тот же старый Лафайет, который ухаживал за тобой и завоевал тебя!

— В этом что-то есть… почти как будто…

— Значит, ты все же узнаешь меня?

— Нет. Но… но я думаю, не вредно выслушать то, что вы говорите, даже если вы сумасшедший.

— Ну, это уже кое-что…

— Мы уже наслушались бреда сумасшедшего, — сказал Алан. — Остается вопрос «что делать?». Мы знаем, что фальшивый король рассчитывает нынче вечером на большую удачу; слухи все упрощают. В таком случае его нужно опередить или вообще не начинать. Я имею в виду, что мне уже пора пробираться вперед, пробиваться сквозь заслон наемников узурпатора, которые охраняют нас здесь, и убрать их хозяина, когда он будет пировать в банкетном зале!

— Ты никогда не сделаешь этого, Алан! — твердо сказал О'Лири. — В любом случае нет нужды в показательных выступлениях. Мы можем воспользоваться тайными коридорами и появиться в зале неожиданно, сюрпризом…

— Если довериться этой тайной разведке…

— Алан, он наш друг, я это чувствую. Мне кажется, что я это знаю… — Адоранна испытующе смотрела на О'Лири.

Он вздохнул:

— Давайте не будем начинать все сначала, — попросил он. — В котором часу начинается эта большая операция?

— В восемь вечера, примерно через час.

— Если только я не заблуждаюсь, вас навестят гораздо раньше с той самой целью, в которой вы заподозрили меня. Квелиус не может себе позволить, чтобы вы остались живы, в то время как его марионетка сегодня вечером сделает важное заявление. Он, возможно, рассчитывает, что в суматохе танцев незаметно выкрадет тела из дворца. Позже он сделает печальное объявление, что вы пали жертвой лихорадки. Если вы появитесь в добром здравии, этот план будет сорван. После этого мы будем действовать, исходя из конкретной ситуации.

— В бальном зале на виду у людей, — рассуждал Алан, — мы будем в безопасности на время. Он не осмелится зарезать нас на виду у наших подданных.

— И уже одно наше присутствие, — добавила Адоранна, — обнаружит лживость его заявления о нашем недомогании.

Алан ударил кулаком в ладонь:

— Возможно, но вдруг эти тайные ходы ведут в ловушку… — Он свирепо взглянул на Лафайета. — Я знаю, кто первым умрет.

— Не беспокойся, Ал, вы доберетесь невредимыми, — уверил его О'Лири. — А теперь, я считаю, вам обоим следует выглядеть как можно лучше, чтобы произвести должное впечатление на присутствующих: медали, ордена, драгоценности, тиары.

— Тебе бы самому помыться, приятель, — обратился Алан к О'Лири. — От тебя козлом несет.

— Ванна? — изумился Лафайет. — Я уже забыл, что она существует!

— Там, — Алан указал на приоткрытую дверь через короткий коридорчик. Там виднелся бледно-зеленый кафель и золотая арматура. — И можешь сжечь эти ветхие тряпки; думаю, наряд моего лакея тебе вполне подойдет.

— Надеюсь, что успею, — сказал Лафайет, направляясь в ванную. С четверть часа он блаженствовал в горячей ароматизированной воде, натирая кожу фиалковым мылом.

— Полегче, мальчик, — посоветовал он себе. — Так всю шкуру сдерешь. Отчасти этот темный оттенок не смывается.

Затем О'Лири побрился, решив оставить усы Зорро, подделав их под Эррола Флинна парой маникюрных ножниц, которыми воспользовался также и для ногтей. Блестящие иссиня-черные волосы были также слегка подстрижены и насухо вытерты полотенцем, после чего, будучи причесанными, они рассыпались на довольно франтоватые естественные кудри. Алан оставил в передней одежду. Лафайет надел чистое белье, черные панталоны в обтяжку, белую сорочку со свободными рукавами и открытым воротом. Перед тем как надеть еще черную куртку, он обернулся алым кушаком из своего прежнего туалета — явно недавнее приобретение, почти не грязное. По необходимости он также оставил золотые кольца на руках и в левом ухе, так как они казались неотъемлемой частью образа. Он прогулочной походкой вернулся в гостиную. Дафна удивленно обернулась:

— О, это вы? Вы изменились.

— Где Адоранна и Алан?

— В своем будуаре, одеваются.

— Ты такая привлекательная в этой форме, Дафна, — сказал О'Лири, — но мне ты больше нравишься в мыльной пене.

— Прошу вас, оставьте эти фантастические воспоминания, сэр! У меня нет выбора, поэтому я имею с вами дело. Но глупо пытаться изображать из себя Лафайета, если у вас нет и капли сходства с ним.

— Что ж, видно, придется смириться с мыслью о платонических отношениях. Но это трудно, Дафна. Ты никогда не узнаешь, как я скучал по тебе эти последние две недели, как я хотел обнять тебя, и…

— Не нужно быть назойливым, — мягко сказала Дафна, — лучше изложите мне план.

— Ах да, план! Ну, если начистоту, то план нужно разработать. Дафна, знаешь, у тебя самые красивые в мире глаза!

— Вы действительно так считаете? Но все равно. Нужно поговорить о том, что мы будем делать, когда доберемся до бального зала.

— Ну, этот тип, Квелиус, — довольно могущественное действующее лицо. Наш единственный шанс — подкрасться к нему и прижать его к ногтю, пока он не использовал свой звуковой проектор. Ты знаешь, что у тебя волосы, как ониксовая пряжа? И даже в этой униформе твоя фигура может разбить мужское сердце с расстояния в сто ярдов!

— Какой глупый, — прошептала Дафна. — Должна заметить, что побритым вы выглядите лучше. Но в конце концов, мы не можем тут стоять и болтать весь день… — Она взглянула в лицо Лафайету, когда он подошел к ней. Он обвил ее руками. Дафна вздохнула и закрыла глаза, приоткрыв губы.

— Эй! Что вы делаете? — неожиданно сказал Лафайет. — Целуете незнакомца, да? Вы меня удивляете, Дафна!

Она сжалась, отступила назад и со всего маху так его ударила, что он, спотыкаясь, попятился.

— Эй! Что происходит? — сказал Алан за спиной О'Лири. Он стоял в дверном проеме, великолепный в роскошном голубом с алым костюме.

— Все нормально, — запальчиво сказала Дафна, отворачиваясь от О'Лири. — Я уже разобралась.

Алан криво улыбнулся О'Лири.

— Леди отвратительно верна супружеской клятве, — объяснил тот, мечтательно потирая щеку.

Появилась Адоранна, царственная, как сказочная королева, в серебряном платье, украшенном бриллиантами. Она повернулась к Алану, затем к О'Лири и Дафне, которая отвернулась к окну. Адоранна подошла к ней, обняла за талию:

— Ничего, Дафна, — прошептала она, — я знаю, когда-нибудь Лафайет придет в себя.

Дафна подавила рыдание, промокнула глаза, повернулась, расправив плечи. В этот момент раздался властный стук во входную дверь.

— Думаю, пора уходить, — сказала она.

11

Через десять минут они столпились в душной камере глубиной около ярда, длиной десять шагов, скрытой в толще стены за бальным залом.

— Теперь запомните, — сказал Лафайет. — Адоранна, вы с Аланом даете мне время на изучение положения. Потом ждете, когда этот жулик соберется сделать серьезное заявление, тогда появляетесь неожиданно. Ведите себя как ни в чем не бывало: это просто приятный сюрприз, вы неожиданно выздоровели — и вот уж тут как тут, присоединяетесь к веселью. Ему придется вам подыграть. А пока он будет занят попыткой перестроиться, у меня будет шанс нанести ему удар.

— Но… но это же опасно для вас! — воскликнула Дафна. — Почему бы нам не кинуть жребий, или что-нибудь в этом роде?

— Он вас всех знает, а я для него незнакомец. Он не станет за мной наблюдать.

— Он прав, девочка, — вмешался Алан. — Но я буду наготове, чтобы вступить в борьбу, если представится возможность.

— Хорошо, теперь я иду. — Лафайет открыл замок, панель отъехала в сторону, и он оказался в сиянии света и журчании приглушенной речи. Зал с белым мраморным полом размером с футбольное поле был заполнен гостями, разодетыми в кружева и атлас, сияющими драгоценностями в золотой оправе, которые горели в разноцветном свете огромных люстр на тисненом золотом своде высокого потолка.

Торжественные стражники в униформе с незнакомыми повязками стояли на расстоянии двадцати шагов друг от друга у парчовых стен. По счастливой случайности Лафайет появился между двумя из них. Несколько знакомых лиц случайно повернулись и взглянули в его сторону, но большинство присутствующих неотрывно смотрели на большой золотой стул, установленный в другом конце зала. Несмотря на внешнюю непринужденную веселость, в воздухе чувствовалось напряжение, нота ожидания слышалась в смехе и болтовне. Лафайет свободно продвигался сквозь толпу. Он взял напиток с подноса у проходящего мимо лакея и одним глотком осушил его. Неожиданно загудели рожки. Наступило молчание, нарушаемое нервозным покашливанием. Широкие двери на противоположной стороне широко распахнулись, зазвучали фанфары. Появился высокий стройный светловолосый человек. Он вошел в арку с беспечным, но в то же время властным видом. Он был одет в желтые шелка с белым горностаем, легкая корона небрежно сдвинута на бочок.

— Боже, заблудший бедняга выглядит круглым дурачком! — вслух пробормотал О'Лири. — Разве не ясно, что желтое полностью убивает цвет лица?

— Ш-ш-ш! — шепнул толстый придворный в пурпуре, стоящий рядом с Лафайетом. — У него везде шпионы!

— Послушайте, — быстро сказал О'Лири. — Этот попугай не настоящий…

— О, да знаю, знаю! Придержите язык, сэр! — Человек в пурпуре быстро удалился.

Регент подошел к помосту, взошел с помощью группы придворных и гордый собой уселся на нарядный стул. Одну ногу он отвел назад, а вторую выставил вперед и наклонился, подперев кулаком подбородок.

— Ха! Прямо как Генрих Восьмой в фильме класса В, — шепнул О'Лири, поймав на себе несколько понимающих взглядов со стороны окружающих. Пока он пробирался поближе, один служащий, бывший второй помощник сторожа кладовой, ныне разряженный в полный церемониальный костюм, выступил вперед, прочистил горло и развернул свиток с должной торжественностью:

— Милорды и леди! Его королевское высочество, принц Лафайет, милостиво обращается к собранию, — пропищал он тонким голосом. Раздались аплодисменты. Человек на золотом стуле перенес подбородок на другой кулак.

— Верноподданные, — сказал он мягким тенором, — как я восхищен смелостью вашего духа, вашей неустрашимой отвагой! Вы присоединились в этот вечер ко мне, бросая вызов унынию, отвергая меланхолические советы тех, кто заставил бы нас дрогнуть перед мрачным призраком, нависшим над нашей любимой принцессой и ее достойным супругом. Если бы они могли быть с нами в этот вечер, они бы первыми зааплодировали вам, поддерживающим праздничный дух, который они так любили, то есть любят. — Регент выдержал паузу, чтобы изменить положение.

— Посмотрите на этого болвана, он пытается говорить, подперев кулаком челюсть, — шепнул Лафайет как бы сам себе. — Он выглядит так, словно у него терминальный полупаралич.

Несколько человек отошли, но один маленький морщинистый человечек в алом бархате забормотал:

— Слушайте, слушайте!

— И чего все стоят и слушают этого клоуна? — обратился Лафайет к старому джентльмену. — Почему они ничего не делают?

— А? Вы задаете подобный вопрос? Вы что, забыли, что у сэра Лафайета много заслуг перед короной и эскадроны бандитов, которых он недавно нанял для сохранения своей пошатнувшейся популярности, в то время как он сам самоотверженно и добровольно служит, пока наша правительница нездорова.

— Лорд Арчибальд, что бы вы сказали, если бы я сообщил, что Адоранна вовсе и не больна в действительности? — поинтересовался Лафайет вполголоса.

— Сказал? Ну, я бы сказал, что вы желаемое выдаете за действительное. Скажите, сэр, мы когда-либо встречались?

— Нет… не совсем. Но если бы она правда была здорова, просто лишена возможности общаться…

— Тогда все головорезы ада не удержат ни одного меча от службы ей, сэр!

— Ш-ш-ш! До свидания, лорд Арчи, и смотрите в оба! — О'Лири отошел в сторону, пока регент продолжал бубнить, встал в десяти ярдах от говорящего в первом ряду толпы.

— …Поэтому на меня ложится обязанность, к которой я приступаю с невыразимым нежеланием, принять формально титул, соответствующий достоинству пребывающего главой государства Артезии. Соответственно… и с тяжелым сердцем, — регент замолчал, когда его взгляд упал на О'Лири. Он пристально уставился на него, но вдруг неожиданно выпрямился, глаза его ярко загорелись, и он указал на О'Лири пальцем. — Схватить мне этого предателя! — зарычал он.

* * *

Раздались короткие восклицания и неразборчивые выкрики, когда отряд крепких стражников проталкивался сквозь плотную толпу, чтобы схватить Лафайета. Он здорово пнул одного в униформе в коленную чашечку, затем его скрутили двойным замком на запястьях.

— Пока не убивайте его! — заорал регент, а потом, когда к нему обернулись удивленные лица, он выдавил подобие улыбки: — Я хотел сказать, помните ли вы конституционные права заключенных, парни, чтобы обращаться с ним с должной предусмотрительностью?

— В чем меня обвиняют? — с трудом пробормотал О'Лири из-за неудобного положения подбородка, прижатого к груди.

— Уберите его! — рявкнул регент. — Я допрошу его позднее.

— Минуточку, сэр, если можно! — раздался надломленный голос. Лорд Арчибальд пробрался вперед, вставая перед золотым стулом.

— Я тоже хотел бы знать причину обвинения, — сказал он.

— Что это? Вы осмеливаетесь задавать вопросы мне? Ах, это вы, мой милый Арчи… думаю, мы обсудим это дело потом, наедине. Затронута безопасность государства и все такое…

— Ваше величество, государственная безопасность всегда страдает, если граждан арестовывают произвольно!

Пошел одобрительный шепоток, но быстро стих, так как человек на стуле выпятил нижнюю губу и нахмурился, глядя в толпу.

— Осознаю, — сказал он, сменив тон, — что пришла пора насаждать более строгие порядки военного времени относительно свободы слова, а точнее — заговора!

— Заговора против чего, мессир?! — настаивал Арчибальд.

— Против меня, вашего повелителя!

— Моя повелительница — принцесса Адоранна, ваше величество! — громко заявил старый придворный.

— С тем же успехом могу вам сказать, что ваша принцессаумерла!

Мгновенно наступила мертвая тишина. И в этой тишине прозвучал чистый женский голос:

— Лжец!

Все головы повернулись. Адоранна, сияющая серебром с жемчугами в тумане длинных золотых волос, плывших за ней, прошла по островку, автоматически открывшемуся перед ней. За ней вышагивал граф Алан, высокий, впечатляюще красивый в камзоле и со шпорами. За ними шла Дафна, опрятная и милая. Лицо ее застыло в мучительных переживаниях. Начался сущий бедлам. Приветствия, смех, крики радости. Престарелая знать преклоняла колена, чтобы поцеловать руку принцессе. Молодые размахивали над головой парадными мечами, леди делали реверансы так, что касались пола головными уборами. Они поднимались с мокрыми глазами и обнимали тех, кто стоял рядом. Лафайет высвободил руки из неожиданно ослабевших захватов и увидел, как регент подскочил с искаженным яростью лицом.

— Обманщики! — зарычал он. — Фигляры, подделавшиеся под умерших! Я сам был свидетелем кончины ее высочества около часа назад, и с последним вздохом она передала мне тяжелое бремя — корону Артезии…

— Пропустите меня к этой твари, потерявшей совесть! — рычал Алан, вскакивая на помост.

— Нет! — вскрикнула Дафна и бросилась на него, тормозя рывок, а мнимый регент поспешил отскочить назад.

— Он не предатель, Алан, он просто временно потерял рассудок!

— Хватайте его! — завопил О'Лири, добавив: — Только не пораньте!

— Правильно! — чирикал лорд Арчибальд, пробираясь вперед с обнаженным хромированным лезвием. — Негодяй потребуется невредимым для суда!

Лафайета неожиданно потревожили, он обернулся и увидел, что к нему пробирается знакомая фигура.

— Лом! — вырвалось у него. — Или Квелиус, если точнее! — Он рванулся навстречу и застыл, так как звуковой проектор был нацелен на него.

— Подождите! — крикнул Лом. — Не делайте глупостей! Вы не знаете…

— Я знаю, что хочу ухватиться за вашу тощую шею! — крикнул О'Лири.

— Нет! Вы не понимаете! Нам нужно… — Лом замолк и присел, уклоняясь от захвата О'Лири, затем обернулся лицом к помосту:

— Квелиус, — зарычал он. — Оставайтесь на месте! Все кончено!

Лафайет остановился, заколебавшись, так как узурпатор повернулся к Лому.

— Вы… — Регент, казалось, задохнулся, — но… но… но…

— Верно, я! — воскликнул Лом, в то время как узурпатор на помосте путался в своих облачениях. Лом вытащил предмет размером с электрический консервный нож, повертел его в руках. Беззвучная детонация, закружив О'Лири, отбросила его в беспросветные глубины.

* * *

На него неслись звезды, они сильно толкали его, и от ударов он раздувался до формы расширяющейся оболочки из тонкого газа. Всматриваясь внутрь со всех концов света разом, он видел, как вся материя Вселенной собралась точно в центре него, сократилась до одной сияющей точки и мигом погасла. Он сразу начал падать внутрь, сокращаясь, сжимаясь. Возникло мгновенное ощущение опаляющего жара и давящего веса…

Он попятился, хватаясь за складки бархата, висящего у стены. Нечто тяжелое скользнуло по его правому глазу, стукнулось о пол и покатилось. Человек, которого он знал под именем Лом, быстро взглянул на него. Взгляд его, пронизывающий, как раскаленная игла, упал на О'Лири, рот растянулся в свирепой улыбке. Он поднял звуковой проектор и что-то крикнул.

В то же время сэр Арчибальд ударил его тупой стороной меча по запястью, выбив оружие. Оно полетело по полу.

— Я сказал, что он будет жив и предстанет перед судом, ты, старый козел! — выпалил престарелый придворный. — Хватайте его, джентльмены! И фальшивого регента тоже!

Жадные руки схватили Лома, который без толку пинался и ругался. Сильные руки с элегантным маникюром схватили О'Лири и потащили его прочь, а толпа уставилась на него во все глаза.

— Алан, — взмолился Лафайет, — отпусти, это же глупо! Все уже нормально. Я уже вернул свое обличье…

— Молчи, мошенник, или я с наслаждением перебью тебе хребет!

Внизу красивый смуглый парень в облегающем черном костюме с красным кушаком стоял с открытым ртом, оглядываясь с выражением крайнего удивления.

— Зорро! — вопил О'Лири. — Скажи им, что это не ты! Что ты больше не я! То есть, что я больше не ты!

— Не пытайся состряпать оправдание на основании безумия! — зарычал Алан в ухо О'Лири. — Тебя ждет камера, где приборы удостоверят твою личность, ты, двуликий узурпатор!

— Я не сумасшедший! Я — Лафайет О'Лири. Я был еще кем-то, но теперь я снова я, неужели не понимаешь, дубовая башка? И мы еще не избавились от беды!

— Как ты мог? — услышал он рядом полный слез женский голос. Дафна стояла, глядя ему в лицо. — Это действительно ты, Лафайет… или ты в некотором роде не ты на самом деле, и…

— Дафна… тогда я был не я… а теперь — я, разве не видишь? Я Лафайет О'Лири и никто другой…

— Кто-то звал сэра Лафайета? — неожиданно послышался чей-то голос. Появился Кларенс, пробиваясь сквозь толпу с довольной улыбкой. — Это я и есть, — объявил он, указывая на себя большим пальцем. — Кому тут что понадобилось?

— Нет, Кларенс! Не теперь! — крикнул О'Лири. — Кукурузная каша!

— Не обращайте внимания на этого типа! — увещевал толпу Кларенс. — Он выскочка, я… я герцог Маккой.

— Зорро! — взмолился О'Лири. — Я сказал Кларенсу, чтобы он настаивал на своей легенде, пока я не скажу «кукурузная каша». Потому что я тогда был ты, то есть…

— Я настоящий О'Лири! — орал Кларенс.

— Нет, не он! — кричала Дафна. — А он! — Она указала на Зорро, который в изумлении вытаращил на нее глаза. Дафна бросилась к нему и обняла за шею.

— Я тебя узнала, несмотря на твое облачение… как только ты до меня дотронулся, — рыдала она.

Зорро смотрел не мигая вдаль поверх ее головы. Удивление на его лице сменила улыбка. — Конечно, детка! — сказал он.

— Дафна! — вопил О'Лири. — Отойди от этого дегенерата! Кларенс…

Громкий крик неожиданно положил конец этой сцене. В толпе заволновались, раздались сердитые крики. Сквозь толпу пробивалась маленькая пышущая злобой фигурка в алой рубашке, блестящей черной блузе и звенящих серьгах. За ней следовало полдюжины путников, смуглых, черноволосых, в варварских нарядах.

— Гизель! Луппо! Что вы здесь делаете? — задыхаясь, спросил О'Лири.

Девушка прорвалась сквозь передний ряд и бросилась на Зорро, отскочившего из объятий Дафны. Он увернулся, ища укрытия, когда нож возлюбленной сверкнул у его ребер.

— Свинья! Развратник! Волокита! — визжала Гизель, но ее схватили за руки, и нож со стуком упал. — Погоди, я доберусь до тебя, ты, трусливый грязный червь!

— Эй! Присмотрите за ним! — крикнул Лафайет, но было уже поздно. Лом, пользуясь тем, что внимание его конвойного отвлек разыгравшийся скандал, вырвался, присел, подхватил нож Гизели и подскочил к Дафне, которая стояла одна. Лом схватил ее под руку и повернулся лицом к толпе, держа острие стилета у горла пленницы.

— Назад! — крикнул он. — Или я раскрою ей лицо от уха до уха!

Женщины завизжали, мужчины с бранью схватились за рукоятки мечей, но никто не двинулся с места. Никто, кроме одного. О'Лири в ужасе наблюдал, как высокий белобородый патриарх в сияющей синей мантии незаметно обошел Лома сзади. Последний медленно пятился, глаза бегали по сторонам. Он наклонился, подобрал предмет, который держал регент в момент, когда О'Лири вернулся в свое собственное тело.

— Нет! — вскрикнул Лафайет и набросился на мужчин, заградивших ему путь. — Не позволяйте ему…

Лом пронзительно хохотнул:

— Не позволить мне? Ха! Кто может меня остановить?

Высокий человек в голубом похлопал Лома по плечу.

— Я могу, — сказал он голосом, напоминающим набатный колокол.

Лом обернулся и испуганно уставился на высокое привидение, появившееся столь неожиданно.

— Джорлемагн! — выдохнул он, выронил нож, прижал к себе Дафну, нажал кнопку на приборе, который держал в руках… и с резким хлопком взорвавшегося воздуха растворился…

* * *

Минуты на две воцарился хаос. Лафайет делал безумные попытки освободиться, получил оглушительный удар по голове и повис на руках добровольных стражников. Калейдоскоп образов вертелся у него в голове, смешавшись с какофонией сотен голосов.

— Спокойно! — оборвал гам громогласный голос. — Леди и джентльмены, спокойствие! Мне нужна тишина, чтобы подумать!

— Кто вы, сэр? Куда он ушел? И что стало с графиней Дафной? — посыпались вопросы со всех сторон.

— Я сказал «тихо»! — повелительно крикнул старик. Он сделал едва заметный жест, и неожиданно наступила тишина. О'Лири видел, что его губы слабо шевелятся, но не было слышно ни звука. Толпа стояла как громом пораженная, уставившись в никуда.

— Ну, так-то лучше, — сказал незнакомец. — Итак… — он полуприкрыл глаза. — Хм-м… Квелиус — хитрый дьявол. Кто бы мог подумать, что ему придет в голову пользоваться третьей моделью Марка? И куда бы он мог бежать? Не в пещеры. Он знает, что мне известно…

— Лафайет! Помоги! — беззвучно пронеслось в ушах О'Лири… или нет, не в ушах — в голове!

— Дафна! Где ты? — крикнул он про себя.

— Темно! Лафайет! Лафайет!

Старик в голубом облачении стоял перед ним.

— Лафайет… это вы, не так ли? О, ничего, можете говорить.

— Мне надо выбраться отсюда, — сказал Лафайет, — я нужен Дафне…

— Лафайет, разве вы не знаете меня?

— Конечно, я видел вас в пещере, вы выбрались из гроба и пытались укусить меня!

— Лафайет, я — ваш союзник. Вы меня звали как Лома. Имя, правда, вымышленное, но я тогда был не в таком положении, чтобы довериться вам, не так ли? Мое подлинное имя — Джорлемагн.

— Вы Лом? Вы что, с ума сошли? Лом — ничтожный коротышка, ниже пяти футов шести дюймов, с лысой головой.

— Наверняка из всех людей один вы можете понять, Лафайет! Вы описали Квелиуса. Меня случайно поймали, а то ему никогда не удалось бы обменяться со мной внешностью!

— Вы хотите сказать, что вы были Ломом, а Лом был…

— Вами! Правда просто, когда я все объяснил?

— Подождите минуточку, даже если вы Лом, или Джорле-некто, или тот, кто бы он ни был, с кем я совершил побег из тюрьмы, почему вы думаете, что я считаю вас другом? Как я уже проанализировал, вы манипулировали мной, чтобы я вас провел во дворец, чтобы вы могли объединиться с вашим боковым нападающим. Вы играли мной…

— Но вы заблуждаетесь, мой мальчик. Зачем было заходить во дворец через запасной ход, если бы я был заодно с Квелиусом? На самом деле, когда я уходил из башни, я оказался примерно на полчаса в ловушке в чулане для метелок из-за четырех дворцовых стражников, игравших в поддавки. Когда их вызвали из-за беспорядка в бальном зале, я последовал за ними.

— И еще: я думал об этом неожиданном путешествии в Таллатлон, о крыльях и многом другом. Это не ваших рук дело, надеюсь?

— Ах, это! Умоляю, простите меня, приятель! Я тогда был под ложным впечатлением, что вы — простофиля от Квелиуса. Я использовал мудреное маленькое приспособленьице, которое должно было вас вернуть туда, где, по моему предположению, была ваша собственная точка, а именно — в Центральную. Но, естественно, раз вы фактически являлись О'Лири из Колби Конерз в теле Зорро, аборигена Артезии, то координаты, которыми я воспользовался, в результате выбросили вас из основной плоскости континуума. Но я все-таки следил за вами и вошел в контакт, как только вы вернулись в фазу, вы должны это учесть.

— Хорошо, все это теперь так же полезно, как подливка на скатерти. Что Квелиус?

— Ах, да! Квелиус… Он тщательно спланировал свою операцию, но под самый конец сорвался. Первоначальным его намерением было переместить мое эго в тело призового хряка, а мое тело сохранить, как и свое собственное — тело Лома, занятое разумом свиньи, в резервуаре STASIS для последующего использования. Но в последнюю секунду мне удалось изменить направление и перебросить свое эго в его оболочку, в то время как разум свиньи занял мое бессознательное тело. Понимаете?

— Нет. А где он был тогда?

— О, Квелиус принял вид подвернувшегося парня. Просто как временная мера, вы же понимаете. Его действительным намерением было поменяться внешностью с вами.

— Вы имеете в виду, что я не Рыжего Быка встретил в «Секире и Драконе»?

— Большой парень с щетинистыми волосами? Похоже, что это он. Потом, когда вас искусно подвели к использованию Марка III, он бы занял ваше место, в то время как вас забрал бы местный полицейский. Первая часть плана удалась, но вы каким-то образом ускользнули из его рук.

— Ну, я думаю, за это следует благодарить Луппо. Но как вы вернули свою форму?

Джорлемагн прищелкнул языком:

— Я застал Квелиуса на месте не без вашей помощи, конечно. Когда я навел на него звуковое ружье, он запаниковал и убрался назад в свое собственное тело, что, конечно, освободило меня из его оболочки, и я занял свое тело. А это, в свою очередь, заставило личность свиньи вернуться в свое собственное тело, и так далее. — Джорлемагн замотал головой. — Я пришел в себя, прислоненный головой к королевскому свинарнику, с острой тоской глядящий на призовую свиноматку.

— Ну, а как вы нашли Квелиуса? — спросил О'Лири. — Каким образом он совершил переселение? Только что они были здесь и вдруг — ф-фить!

— Марк III более разноплановое устройство, чем вы предполагаете. — Джорлемагн помрачнел. — Теперь перед нами проблема установить, куда он ее забрал.

— Туда! — показал О'Лири, закрыв глаза. — Примерно десять с половиной миль.

— О? Откуда вы знаете, мой мальчик?

— Просто небольшой трюк, который я перенял у Тазло Хаза. Теперь давайте вызовем стражу, и…

— Толпа местных только усложнит дело, — возразил Джорлемагн. — Только вы и я. Нам придется схватить его вдвоем.

— Тогда чего же мы ждем?

У двери мудрец помедлил, повел левым указательным пальцем, и сразу же шум голосов в комнате возобновился.

— Магия? — сдерживая волнение, спросил Лафайет.

— Не глупите, — фыркнул Джорлемагн. — Микрогипноз, не более.

— Значит, вот отчего вы все время играли пальцами, пальцами Лома!

— Пальцами Квелиуса, если точнее. Он умный человек, но ему не хватает необходимой сноровки пальцев для микрогипноза и манипуляции. Жаль, это могло уберечь нас от лишних неприятностей.

— Ну, главные неприятности еще впереди. Предстоит нелегкая получасовая погоня, а мы теряем время.

Конюшенные наперебой оказывали им услуги. Через пять минут, оседлав выносливых арабских жеребцов, они легким галопом выехали из ворот и полным ходом двинулись по пустынной улице на темную северную дорогу.

* * *

В ночном небе словно гигантский осколок черного стекла маячил пик.

— Хай Тор называется, — сказал О'Лири. — Они там, наверху, я уверен. Но почему там?

— Весь пласт пронизан многочисленными ходами, — сказал Джорлемагн, когда лошади завернули и пошли вверх по булыжной насыпи, ведущей к основанию столовой горы. — Это естественное сердце вулкана, оставшееся после постепенного разрушения конуса. Квелиус затратил достаточно времени и сил, прокладывая в нем туннели под предлогом строительства подземной станции-обсерватории. Держу пари, что привод вероятностного искривления установлен где-нибудь внутри. И Квелиус не задумается пустить его в ход на полную мощность, насколько я знаю его, а я знаю!

— Хорошо, примените какую-нибудь из ваших технических мер, — нетерпеливо перебил О'Лири. — Я жажду ощутить в руках эту тощую шею!

— Не так-то это просто, приятель. Боюсь, мои карманы пусты.

— Забираться сюда все равно что на стену многоэтажного дома, — заметил О'Лири, глядя на вертикальный отвес скалы, возвышающейся перед ними. Он спустился, изучил основание, выбрал место, поднялся на несколько шагов и свалился кубарем вниз, так как руки соскользнули с гладкого камня.

— Даже будучи невесомым, невозможно туда подняться, — сказал он. — Нам следовало прибыть с полевой артиллерией и пробить сквозь гору дыру!

— Ну… мы этого не сделали, — ответил Джорлемагн, — а раз мы не можем ходить сквозь стены, придется придумать еще что-нибудь.

— Эй! — сказал О'Лири. — Вы навели меня на мысль…

Он закрыл глаза, вспомнил времена Таллатлона, когда он стоял в замурованной камере, выдолбленной в гигантском дереве, и оставалось либо слиться, либо умереть. Он вспомнил запах вощеного смолистого дерева, ощущение, что он шагнул вперед, прижался к твердой поверхности — и прошел сквозь нее.

Это все равно что пробираться сквозь густой туман; туман столь густой, что тянул назад, в то время как он продавливал преграду. Он ощущал, что туман касался его кожи, обвивался вокруг его внутренностей, — и затем следовало ощущение лопающегося пузыря, когда он появлялся с другой стороны.

Он открыл глаза и обнаружил, что стоит в коридоре с низким потолком и каменными стенами перед пролетом грубо высеченных каменных ступенек.

* * *

— Для вас это не сулит ничего хорошего, молодая дама, — говорил скрипучий старческий голос, когда Лафайет взобрался на последнюю ступеньку и заглянул в круглую комнату, находившуюся, судя по боли в коленках О'Лири, на самом верху Тора. В противоположном конце маленькой камеры стояла Дафна. Она была еще красивее с локоном черных волос, падавшим на глаза, и без трех пуговиц на пиджаке. Она изо всех сил рвала наручники, приковавшие ее к массивному дубу. Квелиус стоял и смотрел на нее с выражением мягкого упрека.

— Понимаете ли, вы доставили мне бесконечное множество хлопот. Сначала вы вели себя весьма неженственно, отказавшись выйти замуж за мое королевское величество, затем бежали как маленькая дурочка, а потом уселись на меня верхом. Тем не менее из вас выйдет выгодная заложница, так как я закончил определенные приготовления, направленные против вмешательства извне.

— Я вас впервые вижу, гадкий старикашка, — холодно сказала она.

— Н-да! Как жаль, что вы не видите действительную суть ситуации! В качестве О'Лири я проложил путь к свержению вашей маленькой, легкой как перышко принцессы и ее неотесанного супруга. В то же время я уничтожил популярность О'Лири среди черни и одновременно учредил действующий полицейский аппарат с соответствующим военным фондом. Сцена теперь подготовлена для того, чтобы я вышел на нее и взял дирижерскую палочку.

— Когда Лафайет вас поймает, — бесстрашно заявила Дафна, — он вас скрутит и выбросит вон…

— Ага! Так дело вот в чем, дитя мое! Лафайет никогда меня не поймает! Сейчас бедный глупец несомненно несет наказание за мое возмутительное поведение!

— Ошибаетесь! — крикнул О'Лири и кинулся на Квелиуса. Старик обернулся, с неожиданной ловкостью отскочил к стене и дернул свисающую веревку.

Слишком поздно почувствовал Лафайет, что пол под ним ушел вниз, как ловушка палача. Он отчаянно пытался ухватиться за край, но промахнулся и упал на десять футов вниз, в темницу, которая сомкнулась вокруг него, как кулак.

* * *

Квелиус развязно стоял на площадке, весело улыбаясь Лафайету, подвешенному в открытом колодце головой вниз в позе эмбриона.

— И вы собирались меня скрутить? — добродушно спросил старик. — Или так предсказывала ваша жена? Ну что ж, простим леди ошибочные предсказания, а?

— Так просто вам не уйти, Квелиус! — постарался выговорить Лафайет как можно четче, хотя у него во рту была коленная чашечка. — Джорлемагн нарежет из вас ремешки.

— Позвольте мне возразить вам, мистер О'Лири. Джорлемагн бессилен. У меня полный иммунитет к его фокусам с пальцами. И хотя он действительно неглуп, я по случаю завладел содержимым его лаборатории. Поэтому, вы понимаете, у меня на руках не просто тузы, а вся колода.

— Я заметил, что вы покинули бальный зал в некоторой спешке, — парировал О'Лири. — Полагаю, что вы смелы оттого, что находитесь у себя в норе. Но заметьте, я вошел в нее без особого труда.

— Точно, — невозмутимо кивнул Квелиус. — Мои приборы показывают, что вы использовали довольно интересную технику поляризации молекул для исполнения трюка. Предлагаю вам воспользоваться тем же методом для освобождения в данной ситуации. — Он весело крякнул. — Вы подвергли меня тяжким испытаниям, О'Лири. Полоса неудач, встреча с Гими Свирепым, так он, кажется, называл себя, когда я вышел из таверны в ту ночь. Ей-богу, могу поклясться, что рыжеволосый негодяй, тело которого я использовал, ободрал костяшки, когда пришел в себя. Если бы не это вмешательство, вас бы спокойно упрятали в дворцовую тюрьму, чтобы вы были наготове, когда я стану воплощаться. А потом… все хорошо, что хорошо кончается.

— Зачем столько усилий ради того, чтобы затесаться в такую отсталую точку, как Артезия? — поинтересовался О'Лири.

— Хотите поболтать, О'Лири? Что ж, могу сделать вам одолжение. Привод вероятностного искривления не придет в полную готовность еще примерно полчаса. Почему Артезия, спрашиваете? Я нахожу ее идеально соответствующей моим целям. Слишком отсталая, чтобы обладать подходящей техникой для самообороны, но достаточно развитая, чтобы дать промышленную основу для обеспечения условий моей деятельности.

— И что? Никто здесь не способен оценить это. И вы в результате отрезаете все связи с Центральной, так что никто никогда и не узнает о ваших достижениях.

— Не совсем так, — просиял Квелиус. Он потер руки. Звук напоминал скрип песка в детской песочнице. — По моим подсчетам, потребуется не более года, чтобы собрать прибор большой мощности, способный эффективно работать против градиента вероятности. Ей-богу, не удавятся ли верховные власти Центральной, эти самозваные управляющие нравственностью континуума, когда обнаружат, что именно их собственный бюрократический улей отрезал их от всех внешних контактов? А тогда, О'Лири… тогда я смогу начать переустройство мира так, как мне больше нравится!

— Квелиус… вы псих… это вам известно?

— Конечно. С этим все нормально. Лучше прибегнуть к волнующей аномалии, чем разлагаться от докучной нормы. Одного вы отрицать не можете: мы, психи, живем интересно. — Квелиус вдруг сменил шутливый тон. — Теперь, — сказал он, — время приготовить вас, мистер О'Лири, и присмотреть за моим оборудованием. Сейчас я могу просто отрезать веревку и позволить вам продолжать ваше прерванное снижение, а могу опустить вас футов на шесть от пола подвала и развести костерчик, чтобы у вас косточки не мерзли. Что предпочитаете, мистер О'Лири?

— Будьте уверены, я предпочитаю умереть от старости.

— Если быть точным, то это предпочли бы все — все, кроме меня, конечно. В моем распоряжении неиссякаемый источник свежих молодых сосудов для содержания жизненной сущности моей личности. Возможно, я начну с миссис О'Лири, а? Может, забавно побыть женщиной, пока не надоест эта игра? Но это не решает проблемы вашего ближайшего будущего. Хм-м. У меня возникла идея… Если подождете минуточку. Только не уходите! — Квелиус хихикнул и поспешил уйти.

Толстая сеть из крученой пеньки толщиной в четверть дюйма медленно вращалась, позволяя О'Лири осматривать постоянно меняющуюся ретроспективу каменных стен. Свисая вниз головой, он также хорошо видел пол на сотню шагов вокруг. Он представил себе, какое было бы ощущение, когда лезвие ножа начало бы перепиливать веревку. Сначала порвалась бы одна стренга, затем другая и следующая и, наконец, последний стреляющий звук и — падение вниз…

— Подобного рода мысли никому не помогают, О'Лири, — твердо решил он. — Может, Джорлемагн припас трюк-другой. Может, полк королевской кавалерии скачет сейчас к убежищу, может, Дафна освободится от наручников и стукнет старого черта, когда он просунет голову в комнату…

— Может, захотите принять участие в эксперименте? — крикнул Квелиус, топая вновь по ступенькам. — Фактически неэкономно просто выбросить ценное экспериментальное животное, а по случаю у меня новая модификация одной из маленьких безделушек Джорлемагна, которую я хотел бы опробовать… Через несколько секунд все будет готово, но, пожалуйста, будьте терпеливы…

Закатив глаза, Лафайет мог видеть, как ренегат-комиссионер устанавливает на площадке прибор, который он принес в руках. Там был треножник, сферический зеленый предмет размером с надувной мяч, проводки, трубки и тяжелый черный ящик.

— Джорлемагн собирался использовать это устройство как вспомогательное средство при медицинских исследованиях, — объяснял Квелиус, работая. — Позволяет хирургу превосходно видеть внутренности, а? Оставалось лишь слегка переместить составляющие, чтоб его усовершенствовать, тем не менее мой вариант просто выворачивает объект наизнанку без всяких проблем. Печень и освещение — все на месте, исследовать удобно. Конечно, есть некоторая проблема в том, чтобы сложить все в прежнем порядке, но, в конце концов, нельзя ожидать от экспериментальной модели отсутствия технических дефектов, а?

Лафайет закрыл глаза. Нет смысла проводить последние минуты, выслушивая бред сумасшедшего, когда можно в последний раз вспомнить приятные сцены прошлого. Он нарисовал себе улыбающееся лицо Дафны… но видение ее, прикованной цепями, встало перед ним и стерло предыдущий образ. Он подумал об Адоранне и Алане и представил их себе униженными Квелиусом, который сидел развалясь на краденом троне, охраняемый тайной полицией. Возникла фигура Джорлемагна, тщетно качающего головой. Встал Луппо. Гизель в слезах смотрела на него. Осуждающе уставился на него Белариус, агент Раунчини показал ему кулак, упрекая. Тщедушное привидение Уизнера Хиза загорелось триумфом: он управлял хором. Лафайет открыл глаза. Квелиус деловито прикреплял провода.

— Сию минуту, О'Лири. Не будьте так нетерпеливы! — крикнул он.

Лафайет прокашлялся и запел:

— Что это? — Старик удивленно оглянулся. — Вокальные выступления перед лицом вечности? Замечательное проявление мужества. Жаль, ваша жена никогда не узнает. Я собираюсь ей сказать, что вы дергались и визжали и предлагали ее в обмен на свою жизнь, обещали, что сами отрежете ей уши и тому подобное. Весьма забавно смотреть на нее, когда она пытается держать неподвижно верхнюю губу.

— Заразительная мелодия, — заметил Квелиус, — интересный ритм. Похоже на естественную вариацию гармонических волн. Любопытно. Где вы ее выучили?

— Вы меня раздражаете, О'Лири, — занервничал Квелиус. Он прервал работу и свирепо взглянул на своего пленника. — Немедленно прекратите кошачий визг!

— Немедленно прекратите, слышите? — взвизгнул Квелиус, закрыв уши. — У меня от вас голова кружится. — Неожиданно он выхватил нож из кучи инструментов, что была у его ног, наклонился пониже и полоснул по веревке, на которой висела сеть.

Раздался резкий хлопок. Неожиданно прекратилось трение ножа о веревку. Во внезапно наступившей тишине О'Лири показалось, что он слышит слабый отдаленный крик, растворившийся в тишине.

Кто-то зашаркал по ступенькам. О'Лири приоткрыл глаза, увидел, что Джорлемагн наклонился, чтобы вытащить сеть на площадку.

— …нашел вход… несколько мнут, чтобы понять трюк… но… где он?..

— Голос ученого то возникал, то пропадал.

— Дафна наверху… — выдавил Лафайет, затем нахлынула тьма, словно убаюкивая.

* * *

Лафайет проснулся. Он лежал на спине на узкой белой кровати. Над ним в тревоге склонился старик, в котором он узнал королевского врача.

— О, проснулись наконец, да, сэр? Так, теперь отдыхайте спокойно.

— Где Дафна? — О'Лири сел, отбросил одеяла.

— Сэр Лафайет! Я должен настаивать! Вы два дня были без сознания…

— Чепуха! Я никогда не чувствовал себя лучше. Где она?

— Как, а… что касается этого… — графиня Дафна у себя в покоях… в уединении, э… не хочет, чтобы ее беспокоили…

— Не дурите, я не собираюсь ее беспокоить. — Лафайет подскочил, лишь слегка пошатнувшись, и схватил одежду со стула.

— Но, сэр Лафайет, вы не можете…

— Вы просто караулите меня!

Через две минуты О'Лири тихо постучал к Дафне в дверь. — Это я, Лафайет! — позвал он. — Открой, Дафна!

— Уходите! — донесся приглушенный ответ.

— Лафайет, в чем дело? — обратился Джорлемагн, поспешно приближаясь. — Доктор Гинз доложил мне, что вы вскочили и в неистовстве бросились сюда.

— Что стряслось с Дафной? Она не хочет открыть мне дверь!

Старый джентльмен развел руками:

— Бедное дитя, она столько пережила! Предлагаю вам дать ей несколько недель, чтобы оправиться от шока…

— Несколько недель! Вы что, спятили? Я ее хочу видеть сейчас! — Он снова заколотил в дверь. — Дафна! Открой дверь!

— Уходите, вы — самозванец!

— Самозванец… — Лафайет обернулся к насторожившимся постовым у двери.

— Ладно, ребята, выбейте дверь!

Пока они колебались, переминаясь с ноги на ногу, и обменивались встревоженными взглядами, дверь распахнулась. Дафна стояла, вытирая платочком красные от слез глаза. Она отскочила, когда Лафайет рванулся к ней.

— Оставьте меня в покое, вы… вы загримированный артист, — заскулила она. — Я поняла, что вы не Лафайет, когда вы кинули супницу в помощника повара!

— Дафна… это все было ошибкой! Я не был тогда собой на самом деле, а теперь это я!

— Нет, это не ты, ты чужой! И Лафайет — ужасный человек с золотой серьгой в ухе и самыми белыми зубами и самыми громадными черными глазами и…

— Это Зорро, плут! — вопил О'Лири. — Я был им немного, пока Квелиус был мной, но теперь я опять я, а он — он!

— Я узнала его, когда он поцеловал меня…

— Почти поцеловал тебя, — поправил Лафайет. — Я вовремя остановился, помнишь?

— Я имею в виду следующий раз. А потом… он… а потом он ушел с этим темноглазым созданием с ножом… и он… он украл мой золотой браслет перед уходом!

— Дафна! Что здесь произошло? Не говори мне! Зорро — это Зорро, а я — я! Лафайет! Посмотри на меня! Ты что, не узнаешь меня, Дафна?

— Моя дорогая графиня, — начал Джорлемагн, — уверяю вас…

— Оставьте это! — вопил О'Лири. — Дафна! Помнишь фонтан в саду, где мы часто сидели и кормили золотых рыбок? Помнишь, как ты уронила ночной горшок на голову Алану? Помнишь платье, розовое, шелковое? Помнишь, как ты меня спасла, когда я падал с крыши?

— Если… если вы правда Лафайет, — сказала Дафна, оборачиваясь к нему, — когда день рождения моей мамы?

— День рождения твоей мамы? Ох… дай вспомнить… у-у — в октябре?

— Неправильно! В какой вечер мы должны играть в бридж с герцогиней?

— Э… в среду?

— Неправильно! Когда наша годовщина?

— Это я знаю! — с облегчением крикнул Лафайет. — Третьего в следующем месяце!

— Он самозванец, — скулила Дафна. — Лафайет никогда не помнил нашей годовщины! — Она повернулась и побежала в комнату, бросилась на кровать вниз лицом, заливаясь слезами. Лафайет поспешил за ней.

— Не трогайте меня! — крикнула она, когда он нагнулся к ней.

— О, прекрасно! Зачем я только убеждал тебя в своей идентичности, когда был Зорро?!

— Не так уж важно, что он говорил, — плакала Дафна, — то, как он любил, убедило меня… а теперь он ушел…

— Дафна! Я тебе повторяю… тебе, что… — Голос О'Лири сорвался. — Мне не хватает воздуха! — завопил он и вылетел в балконную дверь. Он упал с высоты двадцати футов в куст рододендрона.

* * *

Дафна сидела на земле, положив его голову себе на колено.

— Лафайет… это правда ты…

— Я… я же тебе говорил…

— Но так должно быть. Фальшивый Лафайет был тот, который приказал снять балкон, когда пытался запереть меня в моих собственных покоях. Он бы знал, что балкона нет. И, кроме того… никто, кроме моего собственного Лафайета, не падает так, как ты!

— Дафна, — прошептал О'Лири и притянул ее к себе.

— Мне только подумалось, — сказала Дафна чуть позже. — Если ты был Зорро, то какие отношения у тебя были с той маленькой брюнеткой по имени Гизель?

— А я думал о том, как ты спала, пока это подобие ассенизатора не развернуло свои истинные знамена.

— Но тогда, — Дафна продолжала, будто он ничего не говорил, — я решила, что есть вопросы, которые лучше не задавать…

Кейт Лаумер Замороженная планета. Сборник

Замороженная планета

I

— Действительно, необычно для офицера вашего ранга исполнять обязанности курьера, но все дело в особой важности этой миссии, — сказал Мэгнан.

Ретиф сидел, расслабившись, и ничего не говорил. Когда пауза затянулась до неприличия, Мэгнан встал.

— В эту колонию входят четыре планеты — две двойные, — продолжал объяснять он. — Они вращаются вокруг небольшой звезды, внесенной в реестр как ДК 1-G 33987. Называют их Мирами Джоргенсона, и сами по себе они не представляют интереса. Лежат далеко от наших границ с соетти. Однако, — тут Мэгнан наклонился вперед и понизил голос, — мы получили данные о том, что соетти планируют смелый ход. Так как они пока не встречали отпора со стороны землян, то хотят захватить Миры Джоргенсона.

Мэгнан откинулся на спинку кресла, ожидая реакции Ретифа, но тот лишь осторожно потянулся за сигаретой и равнодушно посмотрел на нахмурившегося начальника.

— Это — открытая агрессия, Ретиф. Как вы понимаете, я сам не могу участвовать в таком деле, — продолжал Мэгнан. — Захват инопланетянами земных территорий! Обычно мы такого не допускаем.

Начальник вытащил из стола огромную папку.

— Нам необходимо оказать сопротивление, хотя бы видимое. Миры Джоргенсона не развиты технологически… Фермеры и торговцы… Неразвитая индустрия… Есть большой торговый флот, но не более. Военный потенциал равен нулю.

Мэгнан открыл папку, разложил бумаги.

— У меня есть информация, которая частично дополняет картину, — печально проговорил он, откинувшись на спинку кресла и не сводя глаз с Ретифа.

— Все понял, господин советник, — ответил Ретиф. — Я должен отправиться туда один и передать эти документы. Что в них?

Мэгнан постучал указательным и безымянным пальцами по обложке.

— Во-первых, тут военный план соетти в деталях. Нам удалось вступить в контакт с отступником из группы землян-ренегатов, которые были советниками соетти. Дальше… план сражения, точнее, план обороны, разработанный группой тактиков для жителей Миров Джоргенсона. И последнее: совершенно секретная схема переделки стандартного полевого антиускорителя в потенциальное оружие. Такие разработки мы всегда держим в секрете и используем только в экстренных ситуациях.

— Все? — поинтересовался Ретиф. — Два ваших пальца еще не задействованы.

Мэгнан удивленно посмотрел на свою руку и убрал ее подальше от папки.

— Не время для смеха, Ретиф. Попав в чужие руки, эта информация вызовет катастрофу. Вы должны будете заучить все наизусть, прежде чем покинете здание.

— Я возьму микрофильм, и никто не сможет отобрать его у меня, — заявил Ретиф. Мэгнан покачал головой.

— Хорошо, — наконец проговорил он. — Раз информация все равно приготовлена для разглашения… Я уверен…

— Я слышал о Мирах Джоргенсона, — сказал Ретиф. — Помню агента Джоргенсона — здоровый такой блондин, очень легкий на подъем. Колдун с картами и костями…

— М-м, — протянул Мэгнан. — Не делайте ошибки, проводя параллели между мирами и агентом, их открывшим. Соображения высшей политики призывают вас защитить эти заброшенные миры. Мудрость Дипломатического Корпуса Земли, как всегда, помогает истории идти естественным путем.

— Когда ожидается нападение?

— Меньше чем через три недели.

— Осталось не так много времени.

— Мы верим в вас, именно поэтому вы должны отправиться в дорогу как можно быстрей.

— Довольно трудная поездка, господин советник. Вы уверены, что я справлюсь?

Мэгнан кисло посмотрел на Ретифа.

— Кто-то на том уровне, где определяется политический курс, решил положиться на вас, Ретиф. Я надеюсь, что вы окажетесь достойны выбора.

— Сколько времени займет путешествие?

— Команда специалистов подготовит пленку за несколько минут. Но вы должны знать, что обитатели Миров Джоргенсона очень настороженно относятся к новым людям.

Так и не получив ответа на свой вопрос, Ретиф открыл конверт, который Мэгнан протянул ему, и посмотрел на удостоверение, лежавшее внутри.

— Меньше четырех часов до отлета, — удивился он, увидев вложенное расписание рейсов к Мирам Джоргенсона. — Лучше я не стану начинать читать толстые книги.

— Вам лучше потратить оставшееся время на идеологическую подготовку, — посоветовал Мэгнан. Ретиф встал.

— Если поспешу, то еще успею побывать на выставке карикатур.

— Считайте, что я этого не слышал, — поморщился советник. — И еще одно, последнее: соетти проверяют грузы, идущие к Мирам Джоргенсона. Не угодите им в лапы.

— Если попаду в плен, то сообщу вам… в крайнем случае. Я еще помню ваше имя, — печально произнес Ретиф.

— Вы будете путешествовать с верительными грамотами посла, — фыркнул Мэгнан. — Но при вас не должно быть ничего, связывающего с Корпусом.

— Они ни о чем не догадаются, — заверил Ретиф. — Я прикинусь джентльменом.

— Лучше побыстрее отправляйтесь, — сказал Мэгнан, перекладывая бумаги.

— Вы правы, — ответил Ретиф. — Если все получится, начальству будет все равно, куда я пойду — на идеологическую подготовку или на выставку карикатур… — Он подошел к двери. — В этих Мирах нет объектов, которые необходимо подвергнуть особой проверке?

Мэгнан удивленно посмотрел на Ретифа.

— Уверен, что нет. Что-нибудь еще?

— Только ощущения.

— Желаю всего хорошего.

— Однажды я поймаю вас на слове, — подытожил Ретиф.

II

Ретиф опустил тяжелый дипломат и прислонился к стене, изучая расписание, написанное мелом под вывеской «Альдо Церцеи — Межпланетный вокзал». Тощий кассир в выцветшей рубашке с блестками и штанах из пластиковой змеиной кожи полировал ногти, наблюдая за Ретифом краешком глаза.

Ретиф пристально посмотрел на него.

Кассир откусил заусенец кроличьими передними зубами и выплюнул на пол.

— Что желаете? — поинтересовался он.

— Билет на рейс двести двадцать восемь к группе Миров Джоргенсона, — ответил Ретиф.

Служащий поковырялся во рту, разглядывая Ретифа.

— Все забито. Попробуем через пару недель.

— Поток эмигрантов?

— Не думаю…

— Давайте придерживаться фактов, — предложил Ретиф. — Не будем умничать. Насчет билетов… Это в порядке вещей?

Кассир жалобно улыбнулся.

— Сейчас у меня обед, — заявил он. — Касса открывается через час.

Поднеся к носу большой палец, принялся внимательно разглядывать его.

— Если я обойду стойку, то плотно накормлю тебя этим пальцем, — пригрозил Ретиф.

Кассир поднял голову и открыл рот, потом, заметив, что Ретиф не двигается, закрыл рот и вздохнул с облегчением.

— Вам хорошо там говорить, — заметил он, подергав большим пальцем. — Судно отправляется через час, но вы на него не попадете.

Ретиф внимательно посмотрел на служащего.

— …Некоторым… гм… высокопоставленным персонам требуются стол и отдельные каюты, — объяснил кассир, запустив палец за воротничок. — Так что даже туристские места заняты обслуживающим персоналом. Может, вы попытаетесь найти место на следующем корабле?

— Какой шлюз? — спросил Ретиф.

— Что… а…

— Через какой шлюз посадка на рейс двести двадцать восемь? — спросил Ретиф.

— Ладно, — протянул кассир. — Шлюз двенадцать. Но…

Ретиф подхватил дипломат и направился прямо по коридору, над входом в который горела сверкающая надпись: «Шлюзы 16-30».

— Еще одна хитрожопая пьянь, — бросил кассир ему вслед. Ориентируясь по указателям, Ретиф прокладывал себе путь через толпу. Наконец он нашел шлюз, над которым горел номер 12. Широкоплечий мужчина со шрамом на челюсти и с маленькими глазками, контролер, ссутулился у входа.

Когда Ретиф попытался проскочить мимо, тот опустил руку на плечо курьера.

— Предъявите-ка свой билет! — потребовал он. Путешественник вынул бумагу из кармана и отдал служащему. Контролер закатил глаза.

— Что?

— Командировочное удостоверение подтверждает, что я на верном пути, — заявил Ретиф. — А ваш кассир отказался продать билет, заявив, что у него обед.

Контролер смял удостоверение, швырнул его на пол и замер в вальяжной позе по ту сторону турникета.

— Убирайся, подонок! — бросил он Ретифу. Тот осторожно поставил дипломат на пол, шагнул вперед и правой рукой врезал в грудь контролеру. Человек согнулся вдвое и упал на колени, Ретиф на всякий случай сделал шаг в сторону.

— Не будь таким беспечным, идиот. А мне уже некогда. Передашь своему начальству, что я проскочил, когда ты отвернулся. — Ретиф подхватил дипломат и, перешагнув через тело, поднялся на корабль.

По коридору спешил стюард в белом костюме.

— Где каюта пятьдесят семь, сынок? — спросил Ретиф.

— Наверху, — мотнул головой мальчик и поспешил дальше. Ретиф миновал узкий зал, нашел указатель и проследовал в кабину пятьдесят семь. Дверь открылась. В центре каюты был свален чей-то багаж — дорогие чемоданы.

Ретиф поставил рядом с ними свой дипломат. Сзади раздался какой-то звук, и Ретиф обернулся. Высокий румяный мужчина в элегантном пальто, скрывающем обширное брюшко, стоял у открытой двери спиной к Ретифу. Курьер молча посмотрел на него. Вошедший взглянул через плечо и обернулся к Ретифу.

— Кто-то вошел в каюту… Убирайтесь! — широко раскрыв глаза, он уставился на Ретифа. Появился коротышка с бычьей шеей.

— Что вы делаете в каюте мистера Тони? — возмутился он. — Вы сумасшедший?! Убирайтесь отсюда! Вы заставляете ждать меня и мистера Тони!

— Это плохо… Каюта оказалась занятой, — сам себе сказал Ретиф.

— У вас с головой в порядке? — коротышка с удивлением смотрел на Ретифа. — Я вам говорю: это каюта мистера Тони!

— Но я не знаю никакого мистера Тони. Ему, наверное, стоит переехать в другую каюту.

— Посмотрим, — коротышка повернулся и вышел. Ретиф уселся на койку и зажег сигару. Мистер Тони также исчез. В коридоре шумно заспорили.

Тем временем появились два могучих грузчика. Выбиваясь из сил, они притащили сундук. Пропихнув его в каюту, поставили на пол, оглядели Ретифа с ног до головы и ушли. Вернулся Бычья Шея.

— Все ясно! Убирайтесь! — прорычал он. — Или мне приказать, чтобы вас вышвырнули?

Ретиф поднялся, крепко закусив сигару, взялся за ручки окованного медью сундука, согнул колени, прижал сундук к груди, а потом, распрямив ноги, поднял его над головой. Он повернулся к двери.

— Ловите! — предложил он сквозь крепко стиснутые зубы. Сундук врезался в противоположную стену коридора и развалился.

Подойдя к багажу, сложенному на полу, Ретиф начал выкидывать вещи в коридор. Из-за дверного косяка осторожно высунулось лицо Бычьей Шеи.

— Вы могли бы…

— Если не возражаете, я вздремну, — отрезал Ретиф. Захлопнув дверь, он сбросил ботинки и рухнул на койку. Прошло пять минут, прежде чем в дверь снова постучали. А потом рывком распахнули.

Ретиф открыл глаза. Огромный человек — кожа и кости, в грубых белых брюках и синей водолазке, маленькой шапочке, заломленной набок, внимательно разглядывал Ретифа.

— Этот — заяц? — поинтересовался он.

Бычья Шея. выглянул из-за плеча гиганта и фыркнул.

— Это он!

— Я капитан судна, — поворчал гигант. — У тебя, пьянь, две минуты, чтобы смыться отсюда.

— Вы могли бы сэкономить массу времени, не связываясь со мной, — ответил Ретиф. — Загляните в третий пункт первого параграфа Единого Кодекса. Там написаны законы, действующие на космических кораблях, осуществляющих межпланетные перелеты.

— Космический законник! — капитан отвернулся. — Выкиньте его отсюда, ребята!

Вошли два жлоба. Они оглядели Ретифа.

— Выкиньте его! — рявкнул капитан. Ретиф положил сигару в пепельницу и вскочил на ноги.

— Даже не пытайтесь, — мягко предупредил он. Один из головорезов вытер нос рукавом, плюнул на правую ладонь и шагнул вперед, но потом заколебался.

— Эй! — неуверенно заговорил он. — Это тот парень, который разбил сундук?

— Да. Он вышвырнул из каюты все вещи мистера Тони, — объяснил Бычья Шея.

— Пропустите-ка, — попросил жлоб, направляясь к выходу. — Пусть торчит тут, сколько хочет. Я нанимался грузчиком, а не вышибалой. Дайте пройти!

— Лучше возвращайтесь на мостик, капитан, — посоветовал Ретиф. — Через двадцать минут мы отчаливаем.

Бычья Шея и капитан заорали одновременно. Но капитан кричал громче:

— …двадцать минут!.. Единый Кодекс?.. Отчаливаем?

— Когда будете уходить, прикройте дверь, — попросил Ретиф. Бычья Шея остановился в дверях.

— Только выйди из каюты…

III

Четыре официанта, не останавливаясь, пронеслись мимо столика Ретифа. Пятый, державший меню под мышкой, тоже не задержался.

За столом в противоположном конце столовой сидел капитан. Теперь уже в форме.

Рядом с ним расположилось несколько пассажиров. Они громко разговаривали, часто смеялись, изредка бросая косые взгляды в сторону Ретифа.

В стене за спиной курьера открылось окошечко. Из-под поварского колпака на Ретифа уставились ярко-синие глаза.

— Желать холодные ребрышки, мистер?

— Вон туда взгляни, старик, — предложил Ретиф, — Может, мне стоит пойти и присоединиться к компании капитана? Его сотрапезники выглядят довольными.

— Капитан сам решать, с кем сидеть за одним столом. Он распоряжаться садить тех трех.

— Вижу.

— Так что сидеть, где сидеть, мистер. Если хотеть, я подавать.

Через пять минут новый знакомый передал Ретифу грибы под чесночным соусом.

— Я — Чип, — представился новый знакомый. — Я — повар. Я не любить капитана. Можете так говорить ему, как я сказать вам. Я и его друзей не любить. Я не любить дерьмовых, поганых парней, которые глядеть на капитана, словно тот — кусок мяса.

—  Хорошая идея относительно мяса, Чип. И насчет парней капитана — верная мысль, — подытожил Ретиф, наливая себе в бокал красного вина. — Это тебе.

— Старый повар быть прав, — продолжал Чип. — Он думать поджарить их всех. По кусочкам. А лучше я шагать готовить «Черную Аляску». Любить бренди с кофе?

— Чип, ты гений.

— Я любить смотреть на хорошего едока, — заметил Чип. — Сейчас я идти. Если вы в чем-то нуждаться, говорить.

Ел Ретиф медленно. На борту корабля время едва тащилось, и спешить было некуда. До Миров Джоргенсона лететь четыре дня. Потом, если Мэгнан все правильно рассчитал, останется еще время, чтобы подготовиться и предотвратить вторжение соетти. У Ретифа возникло искушение просмотреть микрофильм, спрятанный в ручке дипломата. Хорошо было бы знать, могут ли обитатели Миров Джоргенсона на самом деле на что-то надеяться.

Ретиф прикончил жареный бифштекс, и тут же повар передал ему «Черную Аляску» — бренди с кофе. Большая часть пассажиров уже покинула столовую. Мистер Тони и те, кто пытался выставить Ретифа, сидели за столом капитана.

Ретиф еще трапезничал, когда четыре человека встали из-за стола капитана и отправились через всю столовую прямо к курьеру. Первый имел каменное лицо и разорванное ухо. Он сдвинул сигарету в уголок рта, когда подошел к столу Ретифа, а потом, взяв ее пальцами, опустил в чашку с кофе дипломата. Но этого ему не хватило, и он опрокинул кофейник на скатерть.

Подошли остальные. В хвосте плелся мистер Тони.

— Должно быть, хочешь попасть на Миры Джоргенсона? — проговорил головорез. — В какую игру ты играешь, деревенщина?

Ретиф посмотрел на чашку кофе и поставил ее.

— Как раз кофе я не хотел, — сказал он, потом посмотрел на верзилу. — Можешь выпить его сам.

Бандит покосился на Ретифа.

— Мудрая деревенщина! — буркнул он.

Небрежным движением Ретиф плеснул кофейную гущу в лицо бандиту, потом встал и правой рукой врезал ему в челюсть. Тот упал. Ретиф посмотрел на мистера Тони, который замер с открытым ртом.

— Можете забирать своих приятелей, мистер Тони, — сказал Ретиф. — Не шастайте туда-сюда. Вы даже не смешны.

Наконец мистер Тони обрел голос.

— Разберись с ним, Марблес! — прорычал он.

Бычья Шея сунул руку под одежду и вытащил нож с длинным лезвием. Облизнув губы, пошел на Ретифа.

Офицер услышал, как рядом снова открылось окошечко.

— Можете нырять сюда, мистер, — пригласил Чип. Ретиф оглянулся.

— Спасибо, Чип. Но я не бегу, когда встречаюсь с такими хлюпиками.

Бычья Шея ударил, но промахнулся. Ретиф ткнул его кулаком в лицо и отправил под стол. Третий головорез отступил, вытаскивая силовой пистолет из наплечной кобуры.

— Направишь на меня, и я тебя убью, — пообещал Ретиф.

— Сожги его! — приказал мистер Тони, но тут у него за спиной появился капитан.

— Убери пистолет! — заорал капитан. — Такие шуточки…

— Заткнись, — отрезал мистер Тони. — А ты, Гоани, убери пушку. Мы еще успеем с ним поквитаться.

— Но не на моем судне, — дрожа от гнева, произнес капитан. — Я считаю, что это пока еще мой корабль.

— Заткнись, ты, со своим судном, а то оно тебе больше не понадобится, — отрезал Гоани.

— Сам заткни пасть! — фыркнул мистер Тони. — Оставь капитана. Пока мы должны поджать хвост…

Повернувшись, он пошел прочь. Капитан сделал знак, и громилы отправились вслед за мистером Тони. Ретиф смотрел, как те выходили из столовой.

— Я стоять на вашей стороне. Если бы мочь, я бы помочь вам, — услышал офицер голос из окошечка за спиной. — Вы правильно поступать с ними.

— Как насчет чашечки кофе, Чип? — поинтересовался Ретиф.

— Конечно, мистер Ретиф. Что-нибудь еще?

— Не откажусь, — согласился Ретиф. — Постепенно я вхожу во вкус.

— Они не велеть мне носить мясо в вашу каюту, — проговорил Чип. — Но капитан знать: я — лучший повар в Торговом Флоте. У них со мной нет проблем!

— Что общего у Тони с капитаном, Чип? — поинтересовался Ретиф.

— Они вместе заниматься бизнесом. Не хотеть выкурить турецкого табачку?

— Да, пожалуй. Что они могут сделать до того, как мы прибудем в Миры Джоргенсона?

— Уверен, парень не выкинуть вас из головы… Давно… шесть… восемь месяцев нет туристов… В ваши годы я есть много больше.

— Могу поспорить, что ты и сейчас неплохо с этим управляешься. На что похожи Миры Джоргенсона?

— Один — холоден как Ледяной Ад, а три других — и того хуже. Большинство людей жить на Свеа. Там менее холодно… Пробовать еще? Человек не наслаждаться тем, что сам готовить.

— На этих планетах мне должно улыбнуться счастье, — мечтательно произнес Ретиф. — А какой груз везет капитан в Миры Джоргенсона?

— Не уверен. Не знать. Они носиться с грузом. А то и вовсе не брать никакой груз. И туристов не брать, как я уже говорить. А вообще, я не знать, что мы возить.

— Где же корабль берет пассажиров?

— На Алабасторе. Девять дней полета, но еще в секторе Миров Джоргенсона. Не хотеть кофе после сигар?

— Только одну чашечку, Чип… Мне нравится путешествовать на этом лайнере.

— Иметь много пустого места. У нас пустовать с дюжину кают.

Чип дал Ретифу прикурить, убрал грязные тарелки, принес кофе и бренди.

— А эти потники я не любить! — сказал он.

Ретиф вопросительно посмотрел на него.

— Вы никогда не видеть потников? Уродливые дьяволы. Кожистые ноги, словно лапки омара, большая грудь, по форме — репа, резиновая голова. У вас остановится пульс, когда вы увидеть, как они сердиться.

— Никогда не имел удовольствия видеть таких существ, — ответил Ретиф.

— Возможно, скоро получить удовольствие. Эти дьяволы подниматься к нам на борт каждый раз. Что-то напоминать патруль.

Послышался отдаленный клацающий звук, пол слабо задрожал.

— Я не суеверен, — проговорил Чип, — но будь трижды проклясть, если это не они.

Через десять минут кто-то протопал за дверью, в коридоре зазвучала щелкающая скороговорка. Сперва позвонили в звонок, а потом тяжелый удар обрушился на дверь.

— Они хотеть смотреть на вас, — прошептал повар. — Проклятые носатые потники.

— Отопри дверь, Чип.

Повар отпер дверь.

— Заходите, черт вас брать! — пробормотал он при этом.

Высокое и гротескное существо вошло в каюту, топая копытами. Сверкающий металлический шлем закрывал глубоко посаженые глаза. Накидка свободно болталась вокруг шишковатых колен. За спиной чужака нервничал капитан.

— Твой паспорт! — выпалил инопланетянин.

— Так это ваш новый друг, капитан? — поинтересовался Ретиф.

— Не умничай. Ты должен сделать то, что тебе говорят.

— Твой паспорт! — снова повторил инопланетянин.

— Хорошо, — сказал Ретиф капитану. — Я посмотрел на него. Теперь можете его забрать.

— Не выпендривайся, — фыркнул капитан. — Этот парень может наделать массу неприятностей.

Пришелец выдвинул из-под накидки крошечные ручки, защелкал зубастыми щипцами перед носом Ретифа.

— Быстро, мягкотелый!

— Капитан, попросите вашего приятеля сохранять некоторую дистанцию. Он выглядит таким хрупким.

— И не думай связываться со Скавом. Этой щелкалкой он прокусывает сталь.

— Даю последний шанс, — предложил Ретиф.

Скав стоял спокойно, держа широко раскрытые щипцы в дюйме от глаз Ретифа.

— Покажи свои бумаги, проклятый дурак, — грубо сказал капитан. — Я не могу приказывать Скаву.

Инопланетянин защелкал щипцами, издавая резкие звуки. Отклонившись влево и наполовину повернувшись, Ретиф пнул инопланетянина ногой в тонкую лапу, чуть выше шишковатой коленной чашечки. Скав взвыл и затарахтел скороговоркой. Из трещины начала сочиться зеленоватая жидкость.

— Я же вам сказал; что он хрупкий, — объявил Ретиф. — Следующий раз не пускайте пиратов на борт и не отвечайте на их вызовы.

— Боже, что ты сделал! Они убьют всех нас, — задохнулся капитан, глядя широко раскрытыми глазами на фигуру, барахтающуюся на полу.

— Помогите старому бедному Скаву добраться до его судна, — попросил Ретиф. — Скажите ему последнее прости. Не будет больше непредвиденных задержек и обысков земных судов в принадлежащих Земле секторах пространства.

— Эй! — позвал Чип. — Скав совсем издергался.

Капитан наклонился над поверженным существом, очень осторожно перевернул его. Наклонившись еще ниже, он фыркнул.

— Мертв, — капитан посмотрел на Ретифа. — Теперь мы все мертвы. Соетти никого не прощают.

— Правильно. Нам их прощения и не нужно. Передайте, чтоб убирались.

— У них чувств не больше, чем у синих крабов…

— Вас легко обмануть, капитан. Покажите им несколько пушек, когда снова придете в себя. Теперь-то мы знаем их секрет.

— Что за секрет? Я…

— Не быть глупее, чем вы есть, капитан, — встрял Чип. — Потники легко умирать. Вот в чем секрет.

— Может и получится, если их припугнуть, — неуверенно произнес капитан, взглянув на Ретифа, — Их всего трое, может сработать.

Он вышел и вернулся с двумя грузчиками. Очень осторожно они вынесли труп инопланетянина из каюты.

— Может, мне наконец удастся резко дать от ворот поворот этим соетти, — пробормотал капитан, постоянно оглядываясь. — Чуть позже я еще загляну к вам.

— Вы не пугать нас ни потниками, ни мистером Тони с его парнями, — ответил Чип. — Вы держать их там, где они есть. Ведь все они — одного поля ягоды. Заниматься одним делом.

— Ты бы лучше делал, что тебе положено. Чип. Не лезь в чужие дела.

— Они раньше вас убить, капитан, если бы у них хватать мужества. А ведь мы и сами давно мочь справиться с этими обезьянами. У них же нет ни капли мужества.

— Они действуют исподтишка. Чип. Грозят убить.

— Пусть пробовать грозить мне! — Чип поднял поднос. — Я смотреть! Смотреть, что мы мочь сделать. Если потники иметь дела с парнями Тони, они не стать делать их в космопорте.

— Успокойся, Чип. Я совершенно уверен, что они больше не станут привлекать к себе внимание.

Чип покосился на Ретифа.

— Вы не турист. Я отлично понять, вы прибыть сюда не развлекаться?

— На такой вопрос можно ответить только однозначно, — уклончиво сказал Ретиф.

IV

Ретифа разбудил стук в дверь.

— Это я. Чип!

— Заходи.

Повар зашел в каюту и стал запирать дверь.

— Вы уверены, что эта дверь хорошо запирается? — Чип постоял, прислушиваясь, потом повернулся к Ретифу. — Вы хотеть помочь колонии Миров Джоргенсона, мистер, не так ли?

— Да, Чип.

— На самом деле, мистер Тони жестоко обходиться с капитаном за старый мертвый Скав. Потники ничего не сказать. Они даже не удивляться, повернуться и уходить. Но мистер Тони и второй плут, Марблес… у них припадок. Они явиться в капитанскую каюту и долго говорить с капитаном… с полчаса. Потом капитан выйти и отдать несколько приказов команде.

Ретиф сел и достал сигарету.

— Мистер Тони и Скав были друзьями, верно?

— Мистер Тони ненавидеть Скава. Но они вместе делать дела. У вас, мистер, есть пистолет?

— Двухмиллиметровый, игольчатый. А зачем?..

— Капитан приказать изменить курс на Алабастер. Мы миновать Миры Джоргенсона. Вот-вот должны повернуть.

Ретиф закурил, сунул руку под матрас и вытащил короткоствольный пистолет. Опустив его в карман, посмотрел на Чипа.

— Может, это и хорошая мысль… Как пройти в каюту капитана?

— Это здесь, — мягко сказал Чип. — Вы хотеть, чтоб я остаться и смотреть, кто идет по коридору?

Ретиф кивнул, открыл дверь и шагнул в каюту. Капитан осторожно приподнялся, оторвав взгляд от бумаг, разложенных на столе, а потом чуть не подпрыгнул.

— Что вы о себе думаете, явившись сюда?

— Я слышал, вы планируете изменить курс?

— У вас, будь вы прокляты, большие уши!

— Думаю, будет лучше, если мы свяжемся с Мирами Джоргенсона.

— Вы так считаете? — капитан обмяк, — Я командую этим судном, — заявил он, — Да, хочу изменить курс. Мы летим на Алабастер.

— Не думаю, что стоит туда лететь, — возразил Ретиф. — Надо держать курс на Миры Джоргенсона.

— Нет, дорогуша!

— Ваше толкование слова «дорогуша» интересно, капитан. Но не пытайтесь изменить курс.

Капитан потянулся к микрофону, стоявшему на столе, нажал переключатель.

— Энергоотсек, это капитан, — проговорил он, но тут Ретиф сжал ему руку.

— Прикажите помощнику держаться прежнего курса, — мягко попросил курьер.

— Отпусти мою руку, сукин сын! — прошипел капитан. Не сводя глаз с Ретифа, он левой рукой потянулся к ящику стола. Курьер захлопнул ящик. Капитан взвыл и выронил микрофон.

— Ты сукин сын! Ты…

— И еще, — продолжал Ретиф. — Скажите ему…

— Я — офицер Торговой Службы!

— Вы — лоточник, продавший свой лоток стае инопланетян.

— Ты должен взять эти слова обратно, деревенщина.

— Скажете, я не прав?

Капитан взревел и снова схватился за микрофон.

— Дежурный офицер, — позвал он. — Держитесь прежнего курса на Миры Джоргенсона, пока не услышите от меня нового распоряжения. — Опустив микрофон, капитан посмотрел на Ретифа. — Осталось восемнадцать часов. Потом мы попадем в зону действия Посадочных служб Миров Джоргенсона. Вы останетесь тут и станете моей правой рукой?

Отпустив запястье капитана, Ретиф повернулся к двери.

— Чип, я запру дверь. Ты походи вокруг и дай знать, если что-нибудь произойдет. И как можно чаще приноси горячий кофе. Я хочу составить компанию нашему робкому другу.

— Правильно, мистер. Не спускать с него глаз. Он очень скользкий.

— Что вы собираетесь делать? — заволновался капитан. Ретиф уселся в кресло.

— Реальность душит вас, как того и заслуживаете, — проговорил курьер. — Я останусь здесь и помогу вам удержаться на избранном курсе. Мы летим к Мирам Джоргенсона.

Капитан взглянул на Ретифа, а потом засмеялся, но скоро закашлялся.

— Тогда я немного преувеличил. Нам не удастся поспать, деревенщина. Если вы заснете, то предупреждаю: на меня нельзя положиться.

Ретиф достал игольчатый пистолет и положил его перед собой на стол.

— Если что-нибудь случится, мне это не понравится, — проговорил он. — Я разбужу вас.

— Почему не договориться о пароле, мистер? — спросил Чип. — Пройти уже четыре часа. Вы держать руки на руле…

— Все в порядке, Чип. Можешь пойти вздремнуть.

— Нет. Много раз, когда я быть чуть помоложе, стоять по четыре, пять вахт. Я сделать еще один круг.

Ретиф поднялся, шагнул к стене и посмотрел на инструкции, развешенные там. Пока все шло спокойно, но посадка — другое дело. Отсутствие капитана на мостике во время орбитального маневрирования перед посадкой может сказаться по-разному… Затрещал динамик на столе.

— Капитан! Говорит вахтенный офицер. Разве вам не пора спуститься, чтобы рассчитать нашу орбиту?

Ретиф слегка ткнул локтем капитана. Тот проснулся и сел.

— Чт-то? — выпучив глаза, капитан посмотрел на Ретифа.

— Вахтенный офицер просит, чтобы вы разрешили ему самостоятельно рассчитать орбиту, — сказал Ретиф, кивнув на динамик.

Пленник молча протер глаза, потряс головой, а потом взял микрофон. Ретиф спокойно навел на капитана игольчатый пистолет, одновременно другой рукой включив микрофон.

— Вахтенный офицер. Я буду… ах… делайте все, что сочтете необходимым. Я… ах… сейчас занят.

— Черт побери, какое «занят»! — донеслось из динамика. — Если мы сядем, у вас будут большие неприятности. Вы, кажется, кое-что забыли!

— Думаю, мне надо самому пойти посмотреть, — сказал капитан, взглянув на Ретифа. — Но я слишком занят!

— Один ноль в вашу пользу, капитан, — заметил курьер.

— Может, договоримся? — взмолился тот. — Ваша жизнь в обмен на…

Размахнувшись левой рукой, Ретиф сильно двинул его в челюсть. Тот повалился на пол.

Отойдя в противоположный конец комнаты, Ретиф оторвал провод переносной лампы и скрутил им руки и ноги капитану; набил рот бумагой и заклеил лейкопластырем.

Постучался Чип. Ретиф открыл дверь, и, войдя, повар увидел капитана, лежащего на полу.

— Он пытался что-то сделать, так? Строить план? Что мы станем делать теперь?

— Я забыл, что, подлетев к планете, надо еще и сесть, Чип. Капитан перехитрил меня.

— Если мы проскочить орбиту наземного контроля, мы не сесть автоматически, — заметил Чип. — А ручное управление…

— Но существует и другая возможность.

Повар заморгал.

— Только одно иметь возможность, мистер Ретиф. Но бегство в спасательной шлюпке — не увеселительная прогулка.

— Шлюпки на корме, рядом со шлюзом, верно?

Чип кивнул.

— Жарковато будет, черт побрать, — проговорил он. — Но кто же оставаться на борту и готовить салат?

—  Пока уберем капитана от греха подальше.

— В кладовку?

Они подняли безвольное тело капитана, уложили в большой стеклянный шкаф и заперли.

— Он не будет страдать. Шкаф на отвращение большой.

Ретиф открыл дверь, ведущую в коридор. Чип замер у него за спиной.

— Вроде никого нет, — сказал повар. — Никого не появиться.

Пробираясь вместе с поваром по палубе «Д», Ретиф неожиданно остановился.

— Послушай.

Чип наклонил голову.

— Ничего не слышать, — прошептал он.

— Похоже, внизу, где стоят космические шлюпки, кто-то ходит.

— Давайте убрать его, мистер.

— Пойду посмотрю. Постой тут.

Ретиф спустился на полпролета по узкой лестнице. Там снова остановился и прислушался. Медленные шаги, потом тишина. Сжав игольчатый пистолет, Ретиф быстро сделал несколько шагов и вошел в тускло освещенное помещение с низким потолком. Совсем рядом оказались люки спасательных шлюпок.

— Остановись, приятель! — произнес холодный голос часового. Присев, Ретиф крутанулся, спрятавшись за одной из машин, в то время как грохот выстрела эхом отозвался среди металлических переборок. Курьер скользнул под шлюпку. Прыгнув, он дотянулся до нужного рычага. Начался цикл разгерметизации внешнего люка.

Ретиф повернулся и выстрелил. Часовой, оказавшийся столь неосторожным, упал. Взревела сирена. Тревога. Поднявшись по трапу шлюпки, Ретиф нырнул в открытый люк. Сзади раздался топот — кто-то бежал вслед за ним.

— Не стрелять, мистер Ретиф! — закричал Чип, подбегая.

— Все в порядке, Чип.

— Подвигаться, я лететь с вами.

Офицер отодвинулся, пропустив повара, а потом захлопнул за собой люк. Одновременно с шипением закрылись двери, ведущие на верхние палубы.

— Добро пожаловать, второй пассажир! Я хотеть взорвать этот проклятый корабль насмерть, — проговорил Чип. — Высверлить дыру…

Ретиф увидел, как повар плюхнулся в кресло, и только потом нажал кнопку, включая противоперегрузочное устройство. Палуба под спасательной шлюпкой задрожала.

— Двери шлюза захлопнуть, — проговорил Чип, счастливо улыбаясь. — Это охладить их. — Он нажал зеленую кнопку.

— Цель — Миры Джоргенсона!

Оглушив пассажиров, включились ракетные дюзы. Потом неожиданно наступила тишина. Невесомость. Металлическая обшивка пощелкивала, охлаждаясь. Чип громко вздохнул.

— Девять в течение десяти секунд, — сказал он. — Я дать полную мощность.

— У нас на борту есть оружие?

— Только пугач… Иногда там, внизу, бывать сильные ветры, но, думаю, нам везти. Сейчас мы идти прямо на северный или южный полюс, к одной из контрольных башен. Я иметь в виду планету Свеа. До нее четыре, может, пять часов полета.

— Ты, Чип, удивительный человек, — проговорил Ретиф. — А теперь я, как в старое доброе время, чуток вздремну.

— И я тоже вздремну, — сказал Чип. — Теперь мы в безопасности, ведь так?

На мгновение наступила тишина.

— О! — неожиданно завопил Чип. Ретиф открыл один глаз.

— Разве ты не собирался поспать?

— Забыл свой лучший ножичек на кухне между ребрами одной из туш, — вздохнул повар. — Придется потом что-то придумать…

V

Блондинка поправила волосы и улыбнулась Ретифу.

— Я сегодня дежурю одна, — проговорила она. — Мое имя — Анна-Мария.

— Очень важно, чтобы я срочно поговорил с кем-нибудь из правительства, мисс, — сказал Ретиф.

Девушка задумчиво посмотрела на него.

— Значит, вы хотите увидеть Тови и Во Бергмана. Они сейчас в Берлоге на ночной стороне.

— Тогда скажите, как попасть в эту… «берлогу»? — спросил Ретиф. — Проводите нас, Анна-Мария.

— А как же корабль на орбите? — удивился Чип.

— До утра он никуда не денется, — ответила девушка.

— Вы очень порывисты, — восхищенно проговорил Чип. — Рост около шести футов, так? Фигура тоже… порядок. Понимать, что я иметь в виду?

Они вышли из-под купола в завывающую метель.

— Заглянем на склад, подберем парки, — предложила Анна-Мария. — В таком одеянии вам будет холодно.

— Конечно, — дрожа, согласился Чип. — Я слышать, у вас не верить, что опасно путешествовать вверх в горы в буран?

— После такой прогулки мы проголодаемся. Но это единственное, что может произойти, и в этом случае повар Чип приготовит нам по бифштексу, — ответила Анна-Мария.

Чип моргнул.

— Готовить может оказаться долго… — пробормотал он. — Я не знать, что может подстерегать нас в пути…

Позади сараев за крутым, очищенным ветром склоном поднимались снежные пики. Едва заметная дорога вела вверх, исчезая среди низких облаков.

— Берлога выше слоя облаков, — объяснила Анна-Мария. — Там, наверху, всегда чистое небо.

Через три часа Анна-Мария остановилась, сбросила меховой капюшон и показала на открывшуюся их взорам долину.

— Видите, вот это — наша долина, — сказала она.

— Отсюда хороший вид, — вздохнул Чип. — Как хорошо смотреть отсюда…

Анна-Мария продолжала:

— Вон тот маленький красный купол — мой дом. Видите, Ретиф? А вон купол моего отца.

Ретиф посмотрел на девушку, а потом перевел взгляд на долину. Весело раскрашенные купола стояли вплотную друг к другу, образуя разноцветное пятно на белом подносе долины.

— Наверное, вы тут очень счастливы, — задумчиво сказал Ретиф. Анна-Мария радостно улыбнулась.

— Сегодня выдался замечательный день.

Ретиф хмыкнул про себя.

— Да, — согласился он. — Сегодня — хороший день.

— Лучше говорить, когда я вытягивать ноги у большого камина, о котором вы, Анна, рассказывать, — заметил Чип.

Они пошли дальше, пересекли осыпь и добрались до относительно пологого склона. Над ними темнела Берлога — длинное, низкое строение, сложенное из тяжелых бревен. Его контуры четко вырисовывались на фоне ночного неба. Из каменных труб в дальнем конце крыши шел дым; свет мерцал в маленьких оконцах, играл, отбрасывая отблески на снегу. Три или четыре человека стояли неподалеку, держа лыжи на плечах. Их радостные голоса звенели в ледяном воздухе.

— Пойдем, — позвала девушка Ретифа и Чипа. — Познакомитесь с моими друзьями.

Отделившись от группы, один из мужчин пошел вниз по склону им навстречу.

— Анна-Мария! Добро пожаловать! — начал он. — Без тебя день казался таким длинным. — Он приблизился, обнял девушку, улыбнулся Ретифу, — Добро пожаловать.

По утрамбованной дорожке они направились к Берлоге, протиснулись через тяжелые узкие двери и оказались в большом низком зале, наполненном разговаривающими и поющими людьми. Некоторые сидели за длинными дощатыми столами, другие танцевали возле широкого, футов восемь в длину, камина, встроенного в стену зала. Анна-Мария подошла к скамейке у самого огня. Представив гостей, она нашла маленький стульчик, на который сел Чип, вытянув ноги к самому огню.

Повар ошалело вертел головой.

— Раньше я никогда сразу не видел столько приятных людей, — сказал он.

— Бедный Чип, — проговорила одна из девушек. — Так замерз! — Наклонившись, помогла ему снять ботинки. — Позвольте мне растереть ваши ноги, — предложила она.

Брюнет с синими глазами выгреб каштаны из огня и протянул их Ретифу. К вновь прибывшим подошел высокий мужчина, руки которого напоминали корни могучего дуба.

— Расскажите нам о тех местах, где вы побывали, — попросил он.

Чип сделал большой глоток из кружки и тяжело вздохнул:

— Хорошо, — согласился он. — Я рассказать о тех местах, где бывать…

Громко звучала музыка.

— Идите сюда, Ретиф, — позвала Анна-Мария. — Потанцуйте со мной.

Курьер внимательно взглянул на нее.

— Мои мысли шли именно в этом направлении, — заметил он. Чип опустил кружку и вздохнул.

— Черт побрать, если раньше, даже дома, я чувствовать себя так хорошо, — проговорил он, — Казаться, эти люди все знать обо мне. — Он почесал за ухом, а потом добавил шепотом: — Но в воздухе витать беспокойство, хотя, судя по некоторым замечаниям, потники не слишком их беспокоить. Никто не бояться.

— Чип, что эти люди знают о соетти? — спросил Ретиф.

— Бог знать, — ответил Чип. — Пока мы остаться тут, приятель. Но я всегда хотеть покинуть камбуз, работать над моделями кораблей… Хотя я понять, где-то рядом кружить потники…

К Чипу подошли две девушки.

— Я идти, мистер Ретиф, — продолжал он. — Эти дамы решать доверять мне в руки кухню.

— Какие девочки! — заметил курьер, повернувшись к подошедшей Анне-Марии.

— Во Бергмана и Тови пока нет, — сказала она. — Уехали кататься на лыжах в лунном свете.

— Значит, когда луна встает, светло как днем? — удивился Ретиф.

— Они скоро вернутся. Может, сходим посмотрим восход?

Снаружи длинные черные тени напоминали чернила, вылитые в серебро. Внизу белой волнистой массой сверкали облака.

— Вот сестра нашего мира — Гота, — сказала Анна-Мария. — Почти такая же большая, как Свеа. Когда-нибудь я побываю на ней, хотя говорят, там только камень и лед.

— Сколько человек живет в Мирах Джоргенсона? — поинтересовался Ретиф.

— Около пятнадцати миллионов. Больше всего живет на Свеа. На Готе есть лагеря горнодобытчиков и рыбаков, занимающихся подледным ловом. А на Вазе и Сконе никто не живет постоянно, но там всегда есть несколько охотничьих отрядов.

— Как вы относитесь к войне?

Анна-Мария повернулась и с удивлением посмотрела на Ретифа.

— Вы боитесь за нас, Ретиф? — спросила она. — Если соетти нападут, мы будем сражаться. Мы привыкли бороться. Эти планеты не так уж и дружелюбны.

— Я думал, нападение соетти окажется для вас сюрпризом, — удивился Ретиф, — Вы готовились к нему?

— У нас десять тысяч торговых кораблей. Когда враг придет, мы достойно встретим его.

Ретиф нахмурился.

— А на вашей планете есть оружие? Какие-нибудь ракеты?

Анна-Мария покачала головой.

— У Во Бергмана и Тови есть план…

— План! Черт возьми! Чтобы отразить нападение, вам нужно соответствующее оружие!

— Посмотрите! — девушка дотронулась до руки Ретифа. — Они приближаются.

К ним, поднимаясь по склону, шли два высоких седых человека. На плечах они несли лыжи.

— Добро пожаловать на Свеа, — поздоровался Тови. — Давайте найдем теплый уголок, где мы сможем спокойно поговорить.

Высокая девушка с медными волосами предложила кусок оленины, но Ретиф, улыбаясь, покачал головой.

— Спасибо, я отложу его на черный день, — сказал он. Во Бергман налил пива в кружку Ретифа.

— Наши капитаны — лучшие в космосе, — заверил он. — Население сконцентрировано в полусотне маленьких городков, разбросанных по всей планете. Мы знаем, где могут ударить соетти. И решили протаранить их главные суда беспилотными кораблями, а если они все-таки высадятся, то мы начнем партизанскую войну.

— Главное — это их звездолеты.

— Да, — согласился Во Бергман. — Мы понимаем.

— Когда вы узнали, что соетти планируют нападение?

Тови поднял брови.

— Вчера вечером, — ответил он.

— Как вы узнали об этом? В некоторых кругах эта информация считается совершенно секретной.

— Совершенно секретной? — удивился Тови. Чип взял Ретифа за руку.

— Мистер, отойти на минутку, — попросил он. Ретиф посмотрел на Анну-Марию, прячущуюся за спинами Тови и Во Бергмана.

— Извините меня, — сказал он и отошел вслед за Чипом в другую часть комнаты.

— Послушать! — заговорил Чип. — Может, я превращаться в летучую мышь, но я клясться, что тут не все чисто. Я готовить один соус, рецепт которого знать я один. Дьявол! Пусть я превращаться в собаку, если они не приносить мне все необходимое. А я слова не сказать о том, что мне нужно. Я только поставить соус в микроволновую печь… а девушка уже правильно нажать на кнопку 350. Только я посмотреть на одну дамочку, как на мешок яблок, на ту маленькую симпатичную брюнетку Лейлу… я получить так, словно дама поворачиваться и сказать… — Чип сглотнул. — В общем, ничего умного. Точнее… — его голос стал тише. — Эти люди читать, что мы думать.

Ретиф хлопнул Чипа по плечу.

— Не беспокойся, старик, — сказал он. — Ведь мы не замышляем ничего плохого.

VI

— Мы никогда не делали из этого секрета, но и не рекламировали свои способности, — объяснил Тови.

— На самом деле мы не так много и можем, — добавил Во Бергман. — Мы не мутанты, как решили ученые. Этот дар слабо развит, что-то на уровне ощущений. Нас немного, и мы далеки от родного мира. Пытаемся разрушить стены, которые люди сами возводят вокруг своего разума.

— Вы можете читать мысли соетти? — спросил Ретиф. Тови покачал головой.

— Соетти слишком отличаются от нас. Это больно — мысленно касаться разума инопланетян. Мы можем воспринимать только очень яркие мысли людей.

— Мы видели нескольких соетти, — сказал Во Бергман. — Их корабли приземлялись, чтобы пополнить запасы. Мы почти не общались, но чувствовали что-то недоброе. Соетти завидуют нам, ведь они родом с холодных планет.

— Вы рассказали, что планируете предпринять в случае вторжения, — сказал Ретиф. — План удара сразу всей эскадрой, а потом партизанская война…

— Но это все, что мы сумели придумать, Ретиф. Если врагов окажется не очень много, наш план может сработать.

Ретиф покачал головой.

— Это удивит соетти, не более.

— Возможно. У нас много кораблей, правда, они не вооружены. Люди смогут покинуть города, жить в горах… и стрелять.

— Врагов будет очень много, — заметил Ретиф. — Соетти налетят, словно мухи, и, согласно некоторым данным, они нападут очень скоро. Годы прощупывали они дорогу в глубь этого сектора, выставляя тысячи постов на множестве планет. И нацелились на холодные планеты, потому что, как вы знаете, любят холодные миры. Соетти нуждаются в жизненном пространстве.

— Вы предупредили, что нам предстоит встреча с противником, сильно превосходящим нас по численности, — подытожил Во Бергман. — Это лучше, чем погибнуть, попав в засаду.

— Но Ретиф не должен быть вовлечен в эту заваруху, — вмешалась Анна-Мария. — Сейчас его маленькое суденышко нельзя использовать. Давайте выделим ему корабль для перелета на одну из наших планет, которая не подвергнется нападению соетти.

— Конечно, — согласился Тови. — И…

— Моя миссия тут… — начал было Ретиф.

— Ретиф, — позвал кто-то. — На ваше имя пришло послание. Оператор принял его.

Ретиф развернул шифрограмму. Это была короткая записка, подписанная Мэгнаном.

«Вас отзывают, — прочитал Ретиф. — Задание отменяется. Заключено соглашение с соетти. Мы отказались от всех притязаний на систему Миров Джоргенсона. Крайне важно не допустить возникновения ситуации, при которой соетти могли бы обвинить нас в разглашении планов их вторжения. Советую немедленно покинуть Миры Джоргенсона».

Ретиф задумчиво посмотрел на клочок бумаги, потом скомкал его и бросил на пол. Повернувшись к Во Бергману, он вытащил из кармана крошечную катушку микрофильма.

— Здесь содержится вся необходимая вам информация, — объяснил он, — План нападения соетти, план обороны, инструкции о том, как переделать стандартный антиускоритель в мощное оружие. Если у вас под рукой есть проекционный экран, лучше начать прямо сейчас. Осталось всего семьдесят два часа.

Тови оторвался от экрана проектора, установленного в комнате для совещаний в Контрольной башне на северном полюсе Свеа.

— Против этого наш план ничего не стоит, — признался он. — Мы предполагали, что соетти нанесут удар по линии жизненно важных сооружений. Схема одновременного удара по всем населенным пунктам сводит на нет наши усилия. Мы оказались бы совершенно беспомощны.

— План обороны, предложенный вами, совершенен, — восхищенно проговорил Во Бергман. — Стоит попробовать.

— Все сработает, — подтвердил Ретиф. — Надеюсь, вы вовремя успеете вооружиться.

— Каждое поселение выделило по две сотни судов. Объединив силы, они смогут образовать единое поле…

— Поле окажется эффективным уже на высоте пятнадцати миль, — заметил Тови. — Это должно сработать.

Красный огонек зажегся на коммуникационной панели. Тови поднялся и щелкнул выключателем.

— Контрольная башня, говорит Тови.

— У нас на радаре корабль, — донеслось из динамика,

— Ничего срочного. Судно АС 1 228, идет за 1600…

— Только один корабль?

— Да, один. Его орбита 291/456/653. Идет на ручном управлении, во всяком случае, нам так кажется.

— АС 1 228 уже сделал коррекцию для автоматической посадки? — спросил Ретиф.

— Да.

— Когда он сядет?

Тови поглядел на цифровой индикатор.

— Возможно, минут через восемь.

— Тут есть какое-нибудь оружие?

Тови покачал головой.

— Если это старый АС 1 228, он не иметь оружия, кроме одной пятидесятимиллиметровой пушки, — проговорил Чип. — Но АС 1 228 не менять траекторию полета.

— Тем не менее корабль снижается, — заявил Ретиф. — Должно быть, мистер Тони готов к решительным действиям.

— Не удивляться, если они иметь дело с вонючими потниками, — проговорил Чип, — Может, они хотеть чистить мусор за собой?

— Просто не сказали нам до свидания. Чип, — проговорил Ретиф. — А вы тоже хороши: не иметь никакого оружия!

Чип хихикнул.

— Старый мистер Тони теперь не выглядеть хорошо в глазах потников, так?

Ретиф повернулся к Во Бергману.

— Чип прав, — сказал он. — Один из соетти погиб на корабле… турист прошел через все кордоны… Тони пора смываться.

— Корабль садится, — сообщил оператор башни. — До сих пор с ним нет контакта.

— Ничего, скоро узнаем, что задумал экипаж, — заметил Тови.

— Давайте посмотрим.

Четыре человека внимательно следили, как огненная точка увеличивается в размерах, превращаясь в корабль, который тяжело опустился на бетонные плиты. Пламя погасло. Наступила тишина.

Снова заговорил динамик:

— Над вами… — потом в динамике затрещало. Заговорил другой голос:

— .. .нелегальное вторжение… пошли двух. Я вижу, с чем мы имеем дело…

Тови щелкнул переключателем.

— Свяжите меня прямо с кораблем, — приказал он.

— Правильно.

— АС 1 228, кто вы? — спросил Тови.

— А кто к нам обращается?

— Вы не попросили разрешения на посадку. У вас на борту аварийная ситуация?

— Ничего подобного, — ответили из динамика. — Мы приземлились, словно птица. Я тут вижу спасательную шлюпку. Она ведь спустилась на планету часов девять назад? Давайте-ка сюда тех, кто прилетел на ней!

— Вы зря потратите время, — ответил Тови. На мгновение наступила тишина.

— Вы так считаете? — удивился невидимый собеседник. — Я только что видел этих двух парней, и вам придется их выдать.

— Он блефовать, — заявил Чип. — Его пушка нас не испугать!

— Выгляни в окно, — предложил Ретиф. Верхняя часть борта корабля, сверкающего в белом лунном свете, откинулась наверх. Другая часть отодвинулась, третья упала, образовав покатый пандус. В отверстии появилась приземистая и массивная машина. Она с грохотом покатила вниз. Чип присвистнул.

— Я слышал, что капитан прохвост, — прошептал он. — Но где, дьявол взять, он раздобыл это?

— А что это? — поинтересовался Тови.

— Танк, — ответил за Чипа Ретиф. — Музейный экспонат, по крайней мере, на вид.

— Я видеть, — снова заговорил Чип. — Это — Боло Восстановленный, модель М. Его построить примерно за две сотни лет до Времен Согласования. Все пробивать, я бы так сказать.

Танк описал круг, навел дуло на основание башни.

— Выдайте их, — проревел динамик, — или я сожгу все вокруг.

— Если так, то все может погибнуть из-за пустяка. Лучше мы пойдем.

— Да, мистер Ретиф, — согласился Чип. — У меня иметь блистательная идея.

— Я попробую затянуть переговоры, — сказал Тови и включил микрофон. — АС 1 228, каковы ваши полномочия?

— Я знать эту машину, — заявил Чип. — Мое хобби — старинные машины. Я даже делать модель Боло Восстановленного в дюйм высотой. Красивый получаться.

VII

Ледяной ветер хлестнул снежными кристаллами в лицо Ретифа.

— Держи руки в карманах. Чип, — проговорил он. — Пальцы тебе еще пригодятся.

— Конечно, — Чип посмотрел на тени. — Кое-кто думать, что Боло Восстановленный великолепная игрушка, — проговорил он. — Мы смотреть…

— Ты становишься реалистом, — сказал Ретиф. — Извини, что оказался замешан в это дело, старик.

— Сам влезать. Но все складывается хорошо, — ответил Чип. — Мне нравиться эти люди. Я хотеть их спасать… Эти мальчики не хотеть отпускать нас. Теперь они глядеть нам вслед и вздыхать.

— Они сильные люди, Чип.

— Забавно все получается, разве не так, мистер Ретиф? Несколько минут назад быть на вершине блаженства, теперь быть очень близко к мертвецам.

— Они хотят взять нас живыми, Чип.

— Неприятное дело, — протянул Чип. — Ну и черт быть с ним! Если это делать, то надо делать.

— Соберись с силами.

— Надеюсь попасть в мертвую зону огня.

— Попробуем. Если выберемся, ставлю бочонок пива!

— Мы узнать это через десять секунд, — ответил повар.

Добравшись до танка, они сбились с шага, а потом неожиданно вместе прыгнули вперед. Ретиф ухватился за ствол орудия, потом сел на него верхом, сорвал с головы обшитую мехом кожаную шапку и, наклонившись вперед, забил ею дуло. Его приятель запрыгнул на башенку, над которой вращалась сканирующая антенна. С яростным, запоздалым «Буфф!» захлопали беспорядочные выстрелы изпулеметов, расположенных в нижней части машины. Курьер обернулся, посмотрел вниз и залез повыше.

— Все есть в порядке, — подбодрил его Чип. — Я идти вниз, ломать управление.

Он соскользнул вниз по лобовой броне танка, исчез между гусениц. Ретиф залез еще выше и затаился позади одной башенки — лег плашмя, и в это время мир вокруг начал вращаться. Машина повернула, потом, задрожав, остановилась и поехала вперед, медленно разворачиваясь.

Снова появился Чип.

— Боло повредить, — объявил повар. Он повис, прерывисто дыша, вцепившись в броню, в то время как машина медленно ползла вперед, слегка покачиваясь.

— Залезай сюда, — предложил Ретиф, а сам полез еще выше, глядя, как повар подтягивается, но Чип соскользнул вниз. Оказавшись на земле, он опрокинулся на спину и проскользнул под темное брюхо танка.

Танк задрожал, быстро развернулся налево, направо и закрутился с головокружительной скоростью. Ретиф слетел с брони и больно ударился о землю, приземлившись в нескольких футах от вращающихся гусениц.

Машина остановилась. Ретиф сел, а потом, покачиваясь, встал.

С глухим рокотом танк отполз назад. Немедленно из-под брони вытянулись два длинных прута и опустились, ощупывая землю. Потом левая гусеница затрещала — на нее легла большая часть веса машины. Неожиданно танк рванулся вперед, Ретиф сжался, когда загудела правая гусеница, увлекая вперед пятидесятитонную машину. Боло снова завертелся. Тормоза пронзительно визжали. Наконец левая гусеница лопнула, и во все стороны полетели обломки.

Танк окончательно остановился. Застыл. Наступила тишина. Ретиф подошел к машине, вскочил на броню рядом с орудием, добрался до башенки и уселся на четвереньки рядом с Чипом, забравшимся на танк с другой стороны. Затаившись возле люка, они ждали.

Прошло пять минут.

— Может, шофер старика Тони попасть в ад? — спросил Чип. Повернувшись, люк открылся. Осторожно высунулась голова танкиста. Незнакомец сразу увидел игольчатый пистолет в руке Ретифа.

— Вылезай! — приказал Ретиф.

Голова исчезла. Чип молнией скользнул следом и успел всунуть стальной прут в щель закрывающегося люка. Люк начал поворачиваться, потом металл затрещал; люк застыл. Внутри что-то рухнуло, и после этого люк с хлопком открылся снова.

Ретиф встал, держа пистолет наготове. Стены танка зазвенели; внутри кто-то выстрелил, и пуля несколько раз отлетела рикошетом, круша все в крошечной кабине.

— С вас бочонок пива, мистер Ретиф, — заметил Чип. — Ну что, пусть те, кто там остался, вылезают до того, как АС 1 сожжет их при взлете.

— .. .теперь самая большая проблема поселенцев Миров Джоргенсона — дезактивация мест, где взорвались упавшие корабли соетти, — рассказывал Ретиф.

— Просто удивительно, — сказал Мэгнан. — Отразили нападение? Но ведь у них не было военного флота!

— Они четко выполнили все наши инструкции, — объяснил Ретиф. — Был план, и они его придерживались.

— Впечатляюще, — проговорил Мэгнан. — Свыше тысячи кораблей соетти были сметены одним ударом, когда те вошли в зону поражения.

— Не так уж впечатляюще это выглядело, — заявил Ретиф. — Вы-то ведь не видели. Большая часть кораблей соетти упала в горах.

— Да, — советник замялся. — Но все кончилось благополучно. Бактериальные бомбы…

— Тут слишком холодно для бактерий. Они не могут размножаться.

— А соетти могли бы, — самодовольно протянул Магнан. — Благодарите оперативность, с которой нам удалось вовремя отозвать вас до того, как все началось, — прищурившись, он посмотрел на Ретифа. — Вы уверены… ну… что вам сразу передали сообщение?

— Как только получил его, сразу же стал действовать согласно новой инструкции, — ответил Ретиф, посмотрев в глаза Мэгнана. — Должно быть, послание исказили. Теперь это не вызывает сомнений.

Мэгнан закашлялся, зашуршал бумагами.

— Это вы уже докладывали, — торопливо сказал он. — Дело в том, что соетти вернулись в Облако. Искали новые места обитания в центральной части Галактики. Ныне же буквально поедают друг друга на своих перенаселенных планетах… Но как вы-то это узнали? Одного или двух соетти мы пытались допросить, ах… — Мэгнан снова закашлялся. — Все закончилось несчастным случаем. И толком ничего о них до сих пор неизвестно.

— Жители Миров Джоргенсона имеют специальный метод для допроса преступников, — объяснил Ретиф. — Они поймали одного из соетти после аварии. Он еще был живой, но без сознания. Эти люди ухитрились выкачать из него всю их историю, а потом инопланетянин умер.

— А, неважно, — проговорил Мэгнан. — Соетти все равно нарушили договор с нами на следующий день после его подписания. Нет честной игры… Они оккупировали с полдюжины планет вдалеке от обитаемых районов.

Ретиф осуждающе зацокал языком:

— Не понимаю, где правда в наши дни.

Начальник холодно посмотрел на Ретифа.

— Поберегите свой сарказм, Ретиф, — проговорил он. Взяв со стола папку, он открыл ее. — Для вас есть еще одна маленькая работенка. В этот раз у нас не будет конференции с поздравлениями…

— Извините, — проговорил Ретиф. — Я беру месяц за свой счет. А может, и больше.

— Что? — Мэгнан поднял голову, — Вы, кажется, забыли…

— Я попытаюсь забыть, господин советник, — проговорил Ретиф. — А теперь до свидания. — Он щелкнул переключателем. Лицо Мэгнана растаяло с экрана.

— Чип, — сказал Ретиф, — мы выпьем этот бочонок, когда я вернусь. — А потом космический дипломат повернулся к Анне-Марии, — Сколько времени потребуется, чтобы научить меня кататься на лыжах в лунном свете? — спросил он у девушки.

Кейт Лаумер Хрустальный замок

I

Ретиф запустил через комнату форменный берет цвета бледного бургундского полудня, чуть-чуть промахнувшись мимо стоящей в углу вешалки, и опустил на стол тяжелую картонную коробку, которую он принес с собой. Стройная курносая брюнетка появилась в двери, ведущей во внутренний офис.

- Мисс Брасуэлл,- сказал он, так что она не успела и рта раскрыть.- Здесь у меня два прекрасных пол-литровых винных бокала, которые я собираюсь проверить в полевых условиях. Вы ко мне присоединитесь?

Она сделала ему знак молчать, указав глазами на внутренний офис. Над ее плечом появилось узкое возбужденное лицо.

- Ретиф! - воскликнул генеральный консул Мэгнан.- Я тут с ума схожу! Как это так получается, что каждый раз, когда грядет катастрофа, вы отсутствуете в офисе?

- Это просто вопрос выбора времени,- успокаивающим тоном ответил Ретиф, освобождая от оберток кубок в форме тюльпана и поднимая его к свету. Кубок, казалось, был сделан из отдельных стеклянных лепестков, сплавленных вместе в виде затейливой фигуры и переливающихся подобно драгоценным камням.

- Очень милые, правда? И едва успели остыть! Только что от стеклодува.

- Пока вы прохлаждаетесь на базаре,-резко бросил ему Мэгнан; его сердитое лицо краснело над широким жестким воротником из желтой пластиткани,- мне одному приходится решать возникшие проблемы! Советую вам отложить в сторону свои игрушки; я официально объявляю о созыве чрезвычайного совещания консульского штата через две минуты!

- Я так понимаю, что это подразумевает вас, меня и мисс Брасуэлл, так как остальные отправились на экскурсию по окрестностям кратера…

- Только вы и я.- Мэгнан вытер лицо большим носовым платком с цветочным орнаментом. -Возникшее чрезвычайное положение - высокой степени секретности.

- О Бог ты мой. На остаток дня я возьму отгул и посмотрю на празднества.- Мисс Брасуэлл подмигнула Ретифу, показала язык спине генерального консула и исчезла.

Ретиф достал из ящика стола бутылку и последовал за Мэгнаном во внутренний офис. Старший офицер дернул себя за жесткий воротник, теперь задыхаясь от испарины.

- Не знаю, почему это не могло подождать, пока не вернется министр Барншайнгл,- сказал Мэгнан.- Он уже задерживается на день. Я пытался связаться с ним, но все без толку. Эта примитивная местная система телесвязи только на линии прямой видимости…- Он прервался.- Ретиф, не будете ли вы так любезны отложить свое пьянство до окончания кризиса?

- О, это не пьянство, мистер Мэгнан. Я провожу анализ товара для своего следующего доклада. Если помните, вы повесили на меня анализ рынка для атташе по коммерции.

- Как уполномоченный по делам в отсутствие министра, я запрещаю пить на службе! - взревел Мэгнан.

- Вы, конечно же, шутите, мистер Мэгнан! Это будет означать конец дипломатии в том виде, в каком мы ее знаем.

- Ну, по крайней мере, хотя бы не до ленча. Я, таким образом, приказываю вам отложить исследование рынка до особого указания; через несколько часов мы можем оказаться на грани катастрофы!

- В чем вообще дело?

Мэгнан взял со своего стола листок желтой бумаги и передал его Ретифу.

- Это пришло по автопринтеру сорок минут назад.

НЕИДЕНТИФИЦИРОВАННЫЙ КОНВОЙ, ВКЛЮЧАЮЩИЙ ПЯТЬДЕСЯТ СУДОВ КЛАССА УЛАН, ЗАМЕЧЕН ДВИЖУЩИМСЯ КУРСОМ НА ЙОЛК Ш ЕТА 1500 GST 33 OCT GST. ПОДПИСАНО ПОМфРУА, ЭНСИН ВОЕННОГО ПАТРУЛЯ 786-G.

- «Уланы»,- заметил Ретиф.- Это такие транспорты на тысячу человек. И ноль-девятьсот на тридцать третьей означает, что они в двух часах полета от нас.

- Это может оказаться и вторжением, Ретиф! Это не шутки! Вы можете себе вообразить, как будет выглядеть в моем послужном списке, если прямо у меня перед носом произойдет вторжение на планету!

- Аборигенам в таком случае тоже придется несладко,- заметил Ретиф.- Какие действия вы уже предприняли?

- Действия? Ну, я отменил общественные встречи на сегодняшний день, проверил графики отлета пассажиров… и наточил множество карандашей.

- Вы пытались связаться с энсином Помфруа, чтобы выяснить детали?

- В Центре Связи нет никого на дежурстве, кроме местного клерка-шифровальщика. Он пытается связаться с ним.- Мэгнан нажал на кнопку на столе,- Оо-Джилитит, вам улыбнулась удача?

- У Помфруа-Тик все так же пучок органов в вентральном отверстии…

- Джилитит, я предупреждал вас, чтобы вы следили за своими выражениями! - взревел Мэгнан.- У человека, отвечающего за связь, не должно быть привычки выражаться! - Щелкнув переключателем, он отключился.- Чертовы местные! Это безнадежно, конечно. Наше оборудование не предназначено для поиска движущихся патрульных шлюпок на четырех A-V.

- А как йолкане относятся к ситуации? - спросил Ретиф, все еще поигрывая кубком.

Мэгнан заморгал.

- Ну, насчет этого я… э-э… только что собирался позвонить Оо-Риликуку.- Мэгнан нажал несколько кнопок, и на экране появилось желто-синее лицо с глазами, похожими на золотые булавочные головки, и двигающимися горизонтально челюстями, жующими маслянистую палочку.

- А, привет, Мэгнан,- произнес голос, звучавший, как несмазанное колесо.- Я только что закончил свой ленч. Жареная ножка гигантской саранчи. Изысканное блюдо.- Похожий на кусок зеленой веревки язык слизнул крошку с угла безгубого рта.

- Оо-Риликук, вам что-нибудь известно о большом конвое, который прибывает сюда сегодня?

Риликук промокнул подбородок салфеткой из тонкой ткани.

- Кажется, я припоминаю, что выдал множество виз в течение нескольких прошедших недель людям национальности гроак.

- Гроаки? Пятьдесят кораблей гроаков?

- Что-то вроде этого,- беззаботно ответил йолканец.- Кстати, если вы еще не позаботились об этом, то, может быть, присоединитесь к моей группе холостяков на время приближающихся празднеств…

- Вас ничего не волнует? Возможно, вы не осведомлены о том, что гроаки славятся своим коварством?

- Не стыжусь признаться, что слегка воспользовался своим влиянием, чтобы обеспечить себе грязевую ванну высшего класса. И не будет никакого недостатка в самках - хотя вы не так устроены, чтобы оценить это, верно…

- Могу я поинтересоваться, в каком состоянии находятся системы планетарной защиты? Я вас предупреждаю, гроакам верить нельзя!

- Планетарная защита? - Риликук издал веселое чириканье.- Как убежденные пацифисты, мы никогда не ощущали нужды в таких совершенно бесполезных вещах. Итак, через несколько минут я ухожу из офиса. А что, если я заеду к вам? Мы поедем ко мне, пообедаем, а затем - на болото…

- И вы в такой момент оставляете Министерство иностранных дел? - взвизгнул Мэгнан.- Они начнут приземляться через несколько минут!

- Боюсь, что у меня нет времени, чтобы посвящать эту неделю туристам с Гроа, Мэгнан,- сказал Риликук.- Им придется справляться самим. В конце концов, фестиваль Вум бывает один раз в девяносто четыре стандартных года.

Фыркнув, Мэгнан отключил связь.

- С этой стороны мы вряд ли добьемся помощи.- Повернувшись на стуле, он стал смотреть сквозь мутное стекло на площадь, вымощенную плитками веселых цветов, окруженную приземистыми одноэтажными магазинчиками, построенными из керамических кирпичей и украшенных фресками, и на блестящие минареты находящегося на расстоянии мили храмового комплекса.

- Если бы эти бездельники меньше энергии затрачивали на свои стекляшки и больше - на иностранные дела, то я не оказался бы в таком неудобном положении.

- Если бы ДКЗ уговорила гроаков продать им несколько тысяч тонн песка, им не было бы необходимости перебирать осколки.

- Сотрудники ДКЗ достойны лучшего применения, чем заниматься добыванием песка, Ретиф… кстати, насколько я заметил, эта куча отходов, из которой они выбирают свои осколки, уже почти кончилась. Возможно, теперь они обратятся к более прибыльным делам и перестанут расточать мастерство поколений на строительство пустых храмов,- он указал на скопление стеклянных башен, сверкающих на солнце.- Они могли бы даже согласиться на экспорт разумных объемов товаров из стекла вместо нынешних символических количеств.

- По причине отсутствия в этом мире песка цена остается высокой; они утверждают, что не могут позволить себе выпускать из своего мира много стекла. Когда оно бьется, оно возвращается в виде куч стеклянных осколков, для повторного использования.

Мэгнан смотрел на равнину, где белые выбросы небольших гейзеров появлялись ненадолго, в то время как бледный дым поднимался прямо вверх в спокойном воздухе. Неожиданно далеко вверху мигнула точка голубого света.

- Странно,- хмурясь, заметил он.- Никогда еще не было такого, чтобы одна из лун виднелась среди белого дня.

Ретиф подошел к окну.

- Этого и сейчас не происходит. Наши гроакские друзья явно прибыли раньше графика. Они идут на ионном приводе, и они не больше чем в двадцати милях от поверхности.

II

Мэгнан с грохотом вскочил на ноги.

- Берите свою шляпу, Ретиф! Мы предстанем перед этими вторгающимися в чужие дела типами в тот момент, когда они ступят на йолканскую почву! Корпус не может допустить, чтобы такие вещи происходили без комментариев!

- Корпус всегда скор на комментарии,- заметил Ретиф.- В этом ему не откажешь.

Снаружи, на площади, было столпотворение - владельцы магазинов, поблескивая праздничной стеклянной бижутерией, закрывали свои палатки, ставили перед закрытыми ставнями магазинами замысловатые украшения, напоминающие перевернутые канделябры, и во весь голос обменивались поздравлениями. Длиннотелый, с розово-красным лицом йолканец в белом переднике, прислонившийся к открытой двери магазина, помахал суставчатым предплечьем.

- Ретиф-Тик! Окажите мне честь, зайдите на последнюю чашечку Бум перед тем, как я закроюсь. И ваш приятель тоже!

- Мне жаль, Оо-Плиф, служба зовет.

- Как я вижу, вы установили контакт с нежелательными элементами, как и всегда,- пробормотал Мэгнан, подзывая такси в виде лодки, пробиравшееся сквозь давку на толстых пневматических колесах.- Посмотрите на этих остолопов! Полностью погрузились в свои фривольные забавы, в то время как опасность приземляется едва ли в миле от них.

Ретиф смотрел на садящийся корабль, пока тот не скрылся за блестящими шпилями города-храма.

- Интересно, почему они приземляются там, а не в порту,- удивился Ретиф.

- Вероятно, они по ошибке приняли храм за город,- заметил Мэгнан.- Следует признать, что он впечатляет гораздо больше, чем это скопление земляных хижин!

- Но не гроаков. Перед тем как что-либо начинать, они тщательно к этому готовятся.

Такси затормозило, и Мэгнан начал давать указания шоферу, который в ответ только размахивал руками, что являлось йолканским эквивалентом пожатия плеч.

- Поговорите с этим парнем, Ретиф! - не выдержал Мэгнан.- Невразумительные диалекты - это ваше хобби, как я понимаю.

Ретиф дал водителю инструкции на местном жаргоне и откинулся на мягкие подушки. Мэгнан сидел на краешке сиденья и грыз ноготь. Машина прошла площадь и понеслась по боковой улице, запруженной аборигенами, направляющимися к болоту, затем по твердой высохшей грязи, дико виляя при объезде булькающих «котлов дьявола» из горячей грязи; то и дело попадавшихся на пути. Неподалеку небольшой гейзер выбросил фонтан горячей воды, окатив открытую машину брызгами. Возник и унесся запах тухлых яиц. С левой стороны солнечный свет отражался от поверхности бескрайнего болота, густо усеянного экзотическими, похожими на лилии, цветами. То там, то здесь из мелкой воды изящными группами возносились древовидные папоротники. Вдоль берега были установлены палатки ярких расцветок, празднующие аборигены собирались между ними группами, покачиваясь туда-сюда и размахивая своими многочисленными руками.

- Это возмутительно,- фыркнул Мэгнан.- Они уже на ногах не держатся, а их дьявольский фестиваль едва успел начаться!

- Это туземный танец,- заметил Ретиф.- Очень приличный.

- Но по какому поводу эти идиотские празднества? Похоже, они полностью парализовали даже то элементарное чувство ответственности, которое еще оставалось у этих балаболов.

- Это каким-то образом связано с соединением четырех лун,- пояснил Ретиф.- Более того, оно имеет какое-то немаловажное религиозное значение. Танцы символизируют смерть и возрождение или что-то в таком роде.

- Хммф! Я вижу, что танцоры теперь падают ничком, лицом вниз! В религиозном экстазе, несомненно!

Пока они проезжали мимо раскачивающихся аборигенов, водитель рисовал в воздухе кабалистические знаки и едва успел схватить руль, чтобы отвернуть от струи горячего пара, вырвавшейся из расщепленного валуна. Впереди, вокруг места посадки корабля гроаков висело облако пыли; корабль сел едва ли в сотне ярдов от внешнего храма - сверкающей пятидесятифутовой башни из красного, желтого и зеленого стекла.

- Они сели слишком близко и рискуют повредить местные святыни,- заметил Мэгнан, когда такси остановилось рядом с кораблем.- В любой момент толпа может наброситься на них.

Двое местных жителей, вышедших из одной из множества затейливых арок, украшающих входы в храмовый комплекс, только бросили незаинтересованный взгляд на судно, когда в борту корабля открылась дверь и в ней появился гроак с веретенообразными ногами в широких штанах для гольфа и ярких носках.

Мэгнан поспешно выбрался из машины.

- Я хочу, чтобы вы отметили, как я управляюсь с этим делом,- сказал он, глядя на гроакский корабль из-под руки.- Решительное слово, произнесенное сейчас, может отвести опасность инцидента.

- Лучше произнесите решительное слово водителю, иначе обратно нам придется возвращаться пешком.

- Послушайте, Мак-Тик, у меня зарезервировано место в ванне горячей грязи; оно ждёт меня,- крикнул водитель, разворачивая машину.- Пять минут, не больше, ладно?

Ретиф вручил водителю десятикредитную банкноту и пошел по выжженной земле вслед за Мэгнаном к выдвигающейся лестнице. Гроак спускался; все его пять глаз на стебельках смотрели в разных направлениях - и один на Мэгнана.

- Министр Барншайнгл,- проговорил он своим тусклым гроакским голосом, не успел Мэгнан и рта раскрыть.- Я Фисс, директор по турам из «Гроакских планетарных туров, инкорпорейтед». Полагаю, что вы пришли для того, чтобы помочь небольшой группе моих подопечных справиться с таможенными и иммиграционными формальностями. Итак…

- Директор по турам, вы сказали, мистер Фисс? - перебил его Мэгнан.- Пятьдесят кораблей туристов?

- Совершенно верно. Могу вас заверить, что все паспорта и визы в порядке и отметки об иммунизации не просрочены. Поскольку мы, гроаки, не имеем дипломатической миссии на Йолке, со стороны ДКЗ это очень любезно распространить на нас свои полномочия.

- Минуту, мистер Фисс! Сколько времени ваши туристы собираются провести на Йолке? Они прибыли только на время фестиваля Вум, как я полагаю?

- Мне кажется, что наши визы дают право… э-э… на бесконечно долгое пребывание, мистер министр.

- Я Мэгнан, заменяю министра на время его отсутствия,- заявил Мэгнан.

Фисс пошевелил своими глазами.

- Министра нет здесь?

- Нет; он сейчас в горах. Очень любит спорт. Теперь, э-э, могу я спросить, где ваши остальные сорок девять кораблей?

- Но где можно найти министра? - задал встречный вопрос Фисс.

- Я действительно не могу сказать,- фыркнул Мэгнан.- От него уже два дня нет известий. Так как насчет ваших остальных кораблей? - настаивал Мэгнан.

- Полагаю, что в этом очаровательном маленьком мирке найдется сорок девять городов,- ровно проговорил Фисс- По одному транспорту на каждый.

- Любопытный способ проводить туристические поездки.- Мэгнан прервался, когда с грохотом открылся грузовой люк и оттуда выбралась тяжелая шестиколесная машина. Ряды многоглазых голов гроаков выглядывали через открытые борта, на которых поспешно были написано слова «ГРОАКСКИЕ МЕЖПЛАНЕТНЫЕ ТУРЫ, ИНК.». За первым вездеходом последовал второй, затем третий, четвертый. Мэгнан, разинув рот, смотрел, как они строятся в ровную колонну по два.

- Послушайте, что это такое, Фисс? - вырвалось у Мэгнана.- Это туристы?

- Конечно! Кто же еще? Пожалуйста, заметьте, что здесь присутствуют дамы и миленькие гроакские личинки. Да, все обычные, любящие повеселиться туристы.

- Почему они в бронированных машинах? - Мэгнан смотрел, как экипажи направляются к стеклянным храмам с башнями.- Постойте, куда они едут?

- Поскольку все население целиком и полностью занято празднованием фестиваля Вум,- вежливо прошипел Фисс,- «Гроакские туры» предусмотрительно позаботились о том, чтобы занять имеющиеся в наличии неиспользуемые жилые помещения.

- Вы что, это же местная Святыня Святынь,- возмутился Мэгнан.- Вам не следует туда входить!

- Эти строения не используются,- прошептал Фисс- И я не вижу возражений со стороны аборигенов,- он указал на водителя такси, который с безразличным видом смотрел, как первый вездеход прошел под изящной хрустальной аркой и вышел на мощенную блестящими стеклянными плитками улицу.

- Эй, Мак-Тик,- позвал Ретифа водитель на йолкском языке.- Мне пора. Я хочу добраться до своей ванны, пока грязь не остыла.

- Вы с ума сошли, мистер Фисс? - требовательно спросил Мэгнан.- Вы намеренно нарываетесь на конфликт! Я предупреждаю вас, что доложу об этом в штаб сектора и вызову эскадру миротворцев!

- Какая нужда в миротворцах, мой дорогой друг? - вид гроака демонстрировал удивление.- Здесь царит мир. Мы не вооружены. Мы не замышляем никаких насильственных действий.

- С этим мы еще разберемся! - Мэгнан был в ярости. Повернувшись, он направился к ожидающему такси.

- Так предусмотрительно с вашей стороны было встретить нас,- слышался слабый голос Фисса.- Позже я зайду в посольство, чтобы уладить всевозможные формальности. Все вполне законно, уверяю вас.

- Дело хуже, чем я думал,- посетовал консул, когда они с Ретифом сели в такси.- Когда гроак начинает цитировать законы, можно быть уверенным, что налицо злой умысел.

Ш

- Это невероятно! - рявкнул Мэгнан в экран, на котором многоцветная физиономия Оо-Риликука кротко кивала на фоне извивающихся йолканских танцовщиц.- Вы преспокойно признаете, что эти чужеземцы оккупировали все храмы на планете, и продолжаете наслаждаться своими одурманивающими палочками…

- Сейчас сезон Вум, мистер Мэгнан,- благодушно заметил Риликук.- Самое подходящее время.

- Ваше отношение к собственной планете меня удивляет. Этих типов пятьдесят тысяч - и мне всерьез кажется, что они планируют остаться надолго!

- Очень возможно,- согласился Риликук, покачиваясь в ритм с музыкой. -А теперь вы меня извините… -И экран померк.

Мэгнан в отчаянии воздел руки.

- Мне это не нравится, Ретиф. В этом деле есть какой-то аспект, который мы упустили.

Прозвенел звонок. Дверь открылась, и в комнату ввалился гроак Фисс, шумно отдуваясь под тяжестью объемистого портфеля.

- А, мистер Мэгнан! Как любезно с вашей стороны, что вы меня ждете.- Он водрузил портфель на стол и развязал крепкие завязки.- Я уверен, что вы найдете все в порядке: территориальные требования, правительственный устав, заявка на членство в Лиге…

- Что это такое? - Мэгнан просматривал тяжелую пачку документов.- Что вы такое говорите, сэр? Что Йолк… что гроаки… что вы…

- Совершенно верно,- Фисс кивнул.- Этот мир теперь является собственностью гроаков.

Со стороны пустынной теперь улицы донесся громкий треск. Мэгнан развернулся на стуле и уставился на группу гроаков, которые с деловым видом взламывали при помощи монтировок закрытый ставнями магазин.

- Что они делают? - рявкнул он.- Мистер Фисс, сейчас же прикажите этим вандалам убираться! Ситуация выходит из-под контроля!

- Никоим образом. Эти парни просто следуют моим инструкциям. Теперь, если у вас есть какое-то имущество, которое вы бы хотели взять с собой…

- Э? Имущество? Я никуда не уйду.

- Позвольте мне возразить вам,- мягко прошипел Фисс, тыча в бумагу мокрым с виду пальцем.- Это приказ о выселении. Я считаю, что это скромное строение вполне удовлетворяет моим требованиям к полевой штаб-квартире здесь, в деревне.

- П-полевой штаб-квартире?

- Полагаю, что в течение нескольких дней мы будем слишком загружены работой,- заметил Фисс,- транспортируя необходимое имущество в наши жилища,- он беззаботно махнул в сторону поблескивавших за болотом башен.

- Вы собираетесь нарушить законы дипломатии? - Мэгнан вытаращил глаза.

- С момента моего прибытия существующее положение изменилось,- подчеркнул Фисс- Между моим правительством и ДКЗ формальных отношений не существует. Поэтому это просто некий офис, а вы - незарегистрированные посторонние.

- Это беззаконие! - Мэгнан брызгал слюной.- Я не уйду!

- Значит, так? - пробормотал Фисс Он шагнул к двери, открыл ее и знаком позвал четверых крупных гроаков.

- Напугать мягкотелых,- прошипел он по-гроакски.- Делать угрожающие жесты.

Двое новоприбывших шагнули к Ретифу. Он небрежно взял их за тощие шеи, провел к окну и выбросил наружу. Вторая пара прыгнула на него, но, после двух сильных ударов, гроаки оказались валяющимися на полу. Фисс испустил слабое, но злобное шипение.

-  Не трогай их, скотина! Это законно назначенные судебные приставы!

Ретиф отправил слабо шевелящихся гроаков вслед их товарищам и сделал шаг по направлению к Фиссу. Директор по турам взвизгнул и бросился в дверь.

- Ретиф! - рявкнул Мэгнан.- Остановитесь! В конце концов, эти бумаги…

Ретиф собрал листы и выбросил их вслед Фиссу. В проеме снова появилось разъяренное лицо директора по турам.

- Разбойники! Бандиты! Наше законное и справедливое требование…

- …не стоит и пластика, на котором оно напечатано,- заявил Ретиф.- И если еще какие-либо туристы забредут в Консульство, я не буду с ними таким вежливым.

Повернувшись, Фисс стал лихорадочно жестикулировать налетчикам.

- Войти и выгнать сумасшедших! - шипел он.- Выкинуть их оттуда!

Несколько дюжин собравшихся гроаков сообща двинулись к дверям дипломатической миссии.

- Вы меня разочаровали, Фисс,- заметил Ретиф, грустно покачивая головой.- Мне казалось, что вы претендуете на то, что все делается абсолютно законно, но между тем среди белого дня собираетесь громить дипломатическую миссию.

Фисс заколебался, затем прошипел приказ своим людям. Они остановились.

- Ну хорошо, мягкотелый,- прошептал он.- Зачем применять силу? В отличие от высших рас, вам с частыми интервалами требуется вода, насколько я знаю. Вы скоро отправитесь на ее поиски, поскольку - увы - я не могу обеспечить ее дальнейшую доставку по водопроводу деревни. Мы будем ждать.

Мэгнан, пошатываясь, встал рядом с Ретифом.

- Мистер Фисс,- воскликнул он.- Это сумасшествие! Не надейтесь оправдать этот возмутительный захват!

- Напротив, мистер Мэгнан,- Фисе взмахнул пачкой бумаг, зажатых в кулаке.- Если вы перечитаете свой Колониальный Кодекс, глава три, статья XI, параграф 9в, вы обнаружите, что - я цитирую - «любое планетное тело, на котором отсутствует туземная культура, может быть занято любыми властями согласно данным статьям».

- Вы, Фисс, конечно, не имеете в виду, что Йолк не населен! Великие небеса, этот мир славится по всему сектору из-за красоты изготовляемых здесь стеклянных и керамических изделий.

-  Я ссылаюсь далее на параграф 12д, там же,- стоял на своем Фисс,- в котором определены «следующие критерии оценки культурного уровня согласно Кодексу: а) активно действующее, организованное правительство, способное представлять интересы нации; б) степень социальной организации, представленная наличием городов по меньшей мере в тысячу обитателей; и в) индивидуальный или групповой IQ - коэффициент интеллекта - в среднем на уровне 0,8 от «стандартного», что должно быть подтверждено тестами GST.

- Вы совсем потеряли соображение? - перебил его Мэгнан.- Вы стоите посреди йолканского города! Я ежедневно имею дело с представителями Йолканского правительства! Что же касается интеллекта…

- Город должен быть населенным, мистер Мэгнан, позвольте мне вам напомнить. Минимальное население - тысяча индивидуумов.- Взмахом руки Фисс указал на пустую улицу.- Я не вижу здесь индивидуумов.

- Но они отправились праздновать фестиваль!

- Что же касается правительства,- спокойно продолжал. Фисс,- то мне не удалось обнаружить никакой активно действующей организации. Признаюсь, что я не позаботился о том, чтобы раздобыть образец местной фауны для проверки на IQ, но я уверен, что подобная попытка не будет впечатляющей.

- Вы намеренно устроили этот переворот в такое время, когда можете использовать местные обычаи,- Мэгнан был в шоке.- Кодекс будет исправлен, Фисс!

В качестве презрительного жеста гроак пошевелил своим горловым мешком.

- «Ех post facto» манипуляции с законодательством вряд ли смогут повлиять на существующую ситуацию, закон обратной силы не имеет, мой дорогой Мэгнан.

Мэгнан схватился за край окна.

- Ретиф,- пробормотал он слабым голосом.- Это сумасшествие, но у меня внезапно возникла ужасающая уверенность в том, что юридически его позиция неуязвима.

- Конечно,- продолжал Фисс,- в статье 68 Кодекса решительно запрещена оккупация любого мира, культурного или нет, с применением силы. Однако, поскольку наше прибытие прошло совершенно тихо, то этот пункт вряд ли имеет к нам отношение.

- Фестиваль завтра закончится,- взорвался Мэгнан.- Что тогда?

- Теперь, когда мы законным образом вступили во владение планетой,- прошипел Фисс,- несомненно, будет необходимо подкреплять силой законы справедливости, которые уже сейчас вводятся в действие. Разумеется, для этого потребуется определенное оружие.- Он быстро бросил что-то по-гроакски тройке новоприбывших в коротких черных плащах, которые молча достали из кобур, пристегнутых к бедрам, тяжелые энергетические пистолеты.

- Вы же не планируете… насилие? - задохнулся Мэгнан.- Против нашего дипломатического представительства?

- Что касается этого,- продолжил Фисс,- то я как раз собирался сообщить, что, само собой, официальное обращение к нынешнему правительству по поводу предоставления вам дипломатического статуса будет рассмотрено, разумеется.

- Директор по турам Фисс…- Мэгнан сглотнул.

- Временно исполняющий обязанности Координатора планеты Фисс, если вы не против,- прошипел гроак.- Жаль, что большой мягкотелый действовал с такой поспешностью, но я готов забыть об этом инциденте.

- Э-э, очень любезно с вашей стороны, Коор…

- Вам не повезло, Фисс,- вмешался Ретиф.- Вам придется пиратствовать без санкции ДКЗ.

Мэгнан дернул Ретифа за рукав.

- Ну-ну, Ретиф! Сейчас не время показывать зубы!

- Момент такой же подходящий, как и любой другой, мистер Мэгнан. И министр Барншайнгл может рассердиться, если вернется и обнаружит, что этих сквоттеров признали законным правительством.

Мэгнан застонал.

- Полагаю… полагаю, что вы правы.

- И что же? Впрочем, это не важно, мягкотелый,- шептал Фисс.- Что толку обсуждать вопросы с теми, кто их не решает? Мои наблюдатели докладывают, что группа землян застряла на опасном склоне в нескольких милях отсюда. Несомненно, что министр Барншайнгл, о котором вы говорите, будет благодарен мне за спасение. Своевременное спасение гроакскими первопроходцами создаст подходящее настроение для установления дипломатических отношений.

- Министр в беде? - ужаснулся Мэгнан.

- В настоящий момент он висит над пропастью на единственной веревке. И вряд ли сможет выбраться без посторонней помощи.

От магазина по ту сторону площади раздался громкий треск, когда зарешеченная дверь наконец поддалась и вылетела. Толпы гроаков методично грабили уже открытые палатки, грузя продукты питания, стекло и другие товары в свои вездеходы.

- Это же неприкрытый грабеж! - возмутился Мэгнан.- Мародерство средь бела дня! Разбой на большой дороге! Вы не имеете права делать это без ордера!

- Придержите язык, сэр! - зашипел Фисс- Я пока не стану возражать против вашей высокомерной ошибки насчет собственности гроаков - из сентиментального уважения к вашему оригинальному дипломатическому языку, но я не потерплю оскорблений!

- Это угрозы, мистер Фисс? - задохнулся Мэгнан,

- Называйте, как хотите, мягкотелый,- заявил Фисс- Когда будете готовы подчиняться, сообщите мне. А пока, если покинете это здание, то погибнете!

IV

Наступили сумерки. Снаружи все так же доносились звуки разбиваемых замков и маневрирующих машин.

За окном уныло ходили гроакские защитники правопорядка в сапогах, с тяжелыми бластерами на изготовку. В то же время, в моменты затишья, со стороны болота доносилось пение йолканцев; там пылали факелы, отражаясь от черно-зеркальных вод. Две малые луны висели высоко в небе, медленно двигаясь по своим орбитам; третья только что поднялась над горизонтом, отбрасывая пурпурные тени на пол притихшей дипломатической миссии.

- Уже почти стемнело,- пробормотал Мэгнан.- Ретиф, может быть, мне лучше пойти с вами. Фисс может передумать и вышибить дверь.

- Он может войти и в окно в любой момент, когда захочет,- заметил Ретиф.- На данный момент мы ловко запудрили ему мозги, мистер Мэгнан. И кому-то нужно оставаться здесь, чтобы Посольство не оказалось покинутым.

- По зрелом размышлении я решил изменить свои инструкции,- решительно сказал Мэгнан.- Вам лучше не ходить. В конце концов, если министр Барншайнгл предпочтет признать законность этого переворота, то я не вижу резона…

- Я не думаю, что министр, вися над пропастью, сможет трезво и беспристрастно оценить сложившуюся ситуацию. И к тому же надо позаботиться о мисс Брассуэлл. Она где-то там.

- Ретиф, вы не можете надеяться найти ее без того, чтобы вас не арестовали! Город кишит вооруженными гроаками!

- Полагаю, что знаю задние улицы лучше них. Я буду держаться незаметно. Если удастся добраться до Барншайнгла до того, как он успеет что-нибудь подписать, это избавит нас от больших затруднений во всех отношениях.

- Ретиф, я, как замещающий…

- Не давайте мне инструкций, которым я не смогу следовать, мистер Мэгнан.- Ретиф достал из ящика стола фонарик и прицепил его к поясу.- Просто затаитесь здесь и игнорируйте все, что бы вам ни сказал Фисс. Я вернусь через несколько часов.

Ретиф шагнул из проема без двери в тень узкой аллеи, проходившей за Посольством. Он подождал, пока гроак с раздутыми коленями, в блестящем шлеме пройдет мимо освещенного перекрестка в пятидесяти ярдах от него, затем прыгнул и, зацепившись за край черепичной крыши, взобрался на прилегающее к Посольству строение. В свете встающей четвертой луны он тихо перебрался на противоположную сторону и залег, глядя вниз на боковую улочку, заваленную товарами, брошенными мародерами.

В нескольких окнах горел свет. Одинокий вооруженный гроак стоял под фонарем на углу. Ретиф беззвучно перебрался, перепрыгивая через пролеты между зданиями, на крышу ближайшего к перекрестку строения. Он пошарил рукой, нашел осколок черепицы и бросил его в темноту.

Гроак, бдительно шевеля глазами, взял на изготовку бластер и двинулся вперед на звук. Ретиф бросил еще камешек и, когда гроак вошел в тень, спрыгнул позади него, дернул его назад, бросая на землю, и схватил падающее оружие. Он приставил ствол к пульсирующему горловому мешку гроака.

- Говори, где держат земную самку,- прорычал он,- и тогда, может быть, я не стану завязывать в узел твои глазные стебельки.

- Ииииккк! - сказал гроак.- Отпустить меня, ты, демоническая особь!

- Конечно, ты можешь этого не знать,- продолжил Ретиф.- В этом случае мне, к сожалению, придется тебя убить и найти нового приятеля, что было бы неприятно для нас обоих.

- Неуместность нападения на невинного туриста! Подать жалобу в Общество защиты прав путешественников!

- Нет, это было утром,- поправил своего пленника Ретиф.- А днем ты уже стал мирным поселенцем. Ты можешь считать меня неутихомирившимся аборигеном, если это тебе поможет,- он ткнул гроака стволом.- Решайся. У меня мало времени.

- Твоя судьба быть ужасной,- прошипел гроак.

- Что же, мне надо спешить,- сказал Ретиф.- Ты уж извини меня за использование рук; стрельба - это такое грязное дело, и к тому же шумное.

- Сдержать себя, крадущийся в ночи! Показать тебе дорогу к мягкотелой - и наслаждаться моментом, когда ты будешь корчиться на крюках!

- Вот это правильно,- согласился Ретиф.- Думай о чем-нибудь веселом,-ткнув плененного часового, он заставил его подняться на ноги.- А пока,- он перешел на гроакский язык,- разыгрывать свои карты честно, и, возможно,.дожить до зари.

Стоя в тенистой аркаде, проходящей рядом с редким здесь двухэтажным строением, Ретиф осматривал темные окна противоположной стены. Слабый свет виднелся за двумя проемами без стекол.

- Боюсь, мне придется оставить тебя здесь, Тиш,- тихо проговорил Ретиф,- Я просто засуну тебя в один из этих подходящих по размеру баков для мусора. У них герметично закрывающиеся крышки, но примерно на час тебе воздуха хватит. Если ты сказал правду, то все будет в порядке и я вернусь задолго до того, как ты начнешь задыхаться. Конечно, если случится что-то такое, что меня задержит… что же, на такой небольшой риск нам придется пойти, не правда ли?

- По… Попробовать сначала заднее стекло,- прошептал Тиш.

- Как скажешь,- Ретиф открыл дверцу бака и подтолкнул гроака, Тот сжал свои обонятельные сфинктеры и покорно устроился на куче фруктовой кожуры, панцирей саранчи и черепков от горшков, нагнув голову под низкой крышкой.

- Помнить мою доверчивость,- трясясь, сказал он.- Тщательно избегать быть убитым до того, как вернуться и освободить меня.

- Ну, уж ради этого мне точно придется выжить.- Ретиф захлопнул дверцу, посмотрел по сторонам и перебежал через улицу.

Стенная плитка была глубоко изрезана декоративными орнаментами с цветочными мотивами. Он нашел опоры для пальцев рук и ног, быстро взобрался к окну и скользнул в темную комнату. Ретиф остановился, прислушиваясь. Откуда-то доносились голоса гроаков. В тускло освещенном коридоре голоса слышались четче. Он тихо прошел к ближайшей комнате. Дверь открылась от прикосновения.

Иллюстрации GAUGHAN

Мисс Брассуэлл подпрыгнула с длинной, низкой йолканской кушетки, открыв рот, чтобы завизжать, но сдержалась, узнав в полутьме Ретифа.

- Откуда… мистер Ретиф?

- Ш-ш-ш,- он подошел к ней. На мисс Брассуэлл не было обуви, ее коричневые волосы спутались, на щеке виднелась грязная полоса. К лодыжке была крепко привязана веревка, другой конец которой был закреплен вокруг массивной глиняной скульптуры.

- Что вообще происходит? - прошептала она.- Я только собиралась приобрести миленький ночной горшок ручной работы, когда внезапно целая куча этих отвратительных маленьких созданий выскочила откуда-то, шевеля своими противными глазами.

- Сколько их сейчас в здании? - Ретиф стал возиться с крепкими узлами веревки.

- Святые небеса, я не имею ни малейшего понятия. В течение последнего часа было довольно тихо,- она хихикнула.- Щекотно. Я пыталась его развязать, но сломала ноготь.

Узел поддался, и Ретиф отбросил веревку в сторону.

- Вы в состоянии немного покарабкаться? Мисс Брассуэлл подошла к Ретифу вплотную.

- Как скажете, мистер Ретиф,- пробормотала она.

- Где ваши туфли?

- Я все время лягала их, пока они меня привязывали, поэтому они их забрали. Фу! Эти извивающиеся влажные руки!

- Если мы случайно разделимся, идите в Посольство. Мистер Мэгнан держит там оборону.

- Вы хотите сказать… эти ужасные маленькие гроаки там тоже?

- Вы разве не слышали? Они колонизируют эту планету.

- Ну и нахалы!

Внезапно неподалеку послышались шипящие голоса, Ретиф прижался к стене за дверью. Крутанувшись, мисс Брассуэлл села на шезлонг. Раздалось мягкое шлепанье ног гроаков. Маленькая фигура шагнула в комнату.

- А, молодая женщина,- прошипел гроак тихим голосом.- Пора идти.

- Куда? - громко спросила девушка.

- В более комфортабельные условия в более привлекательном окружении.

- Такое впечатление, что ты все еще находишься на стадии личинки, липкое маленькое насекомое. Держись от меня подальше!

- Вы, млекопитающие, все одинаковы,- прошипел гроак.- Но на меня бессмысленно выставлять эти уродливые части тела, моя девочка.- Еще двое гроаков вошли вслед за первым, который сделал им знак.- Быстро схватить ее руки,- бросил он.- Беречься ее когтей…

Мисс Брассуэлл, вскочив, ударила легкого инопланетянина ладонью так, что тот отлетел назад. Ретиф мгновенно оказался позади двух других, резко стукнул их головами, отбросил от себя и ребром ладони рубанул ихлидера по шее.

- Пора сматываться,- выдохнул он. Выглянул из окна, затем перекинул ногу через подоконник.- Это нетрудно; просто цепляйтесь пальцами ног за эти чудесные узоры.

Мисс Брасуэлл снова хихикнула.

- Это довольно сексуально - ходить босиком, не правда ли?

- Это зависит от того, чего именно касаются ступни,- сказал Ретиф.- Теперь поживее. Мы на вражеской территории.

- Мистер Ретиф,- сказала она сверху.- Вы не думаете, что я специально размахиваю своими… э-э…

- Конечно, нет, мисс Брассуэлл. Они сами развеваются. Из сумрака под аркадой внезапно раздался грохот.

- Это просто моему другу Тишу пришло в голову проявить некоторую инициативу,- тихо пояснил Ретиф. Он спрыгнул на землю с высоты в несколько футов.- Прыгайте - я вас поймаю.

Стук продолжался. Мисс Брассуэлл, взвизгнув, отпустила руки и грохнулась на грудь Ретифу. Он поставил ее на ноги.

- У гроаков хороший слух. Пошли!

Они бросились к ближайшей темной аллее, в то время как группа вооруженных гроакских блюстителей порядка показалась из-за угла. Послышался слабый вопль, щелканье оружия, когда четверо инопланетян бросились вслед за ними. Схватив мисс Брассуэлл за руку, Ретиф понесся по узкому проходу. Неожиданно впереди возникла стена, перекрывающая проход. Беглецы резко остановились и повернулись к приближающимся преследователям.

- Лезьте на стену,- резко бросил Ретиф.- Я их задержу! Внезапно между Ретифом и гроаками с металлическим лязгом раскрылась шестифутовая решетка, установленная в мостовой. Гроак, бежавший впереди остальных, кувырнулся через край; через мгновение за ним последовал второй. Ретиф, подняв фонарь, направил свет в глаза двоим оставшимся, и третий бегун, дойдя до провала, исчез из виду. Последний из четверых сумел остановиться, ощутив, что что-то не так, но тут из двери в стене появилась длинная, гибкая фигура йолканца, который со всех сил толкнул гроака в яму, затем отряхнул обе пары рук и наклонил голову в изящном поклоне.

- А, Ретиф-Тик… и Брассуэлл-Тиксим! Какой приятный сюрприз! Пожалуйста, окажите мне честь и посетите мое скромное жилище, дабы насладиться вкусом и ароматом чудесных напитков, столь освежающих после долгого пути!

- Вы появились очень вовремя, Оо-Плиф,- заметил Ретиф.- Мне казалось, что к этому времени вы уже будете на фестивале.

Йолканец протянул руку за дверь и дернул там какой-то рычаг. Решетка встала на место.

- У меня так хорошо шла торговля, когда появились пятиглавые,- решил остаться присматривать за магазином. Еще хватит времени, чтобы отправиться на болото.

Мисс Брассуэлл передернуло, когда она проходила по решетке.

- А что там внизу?

- Всего-навсего добрая старая канализация, очень хорошее место для пятиглазых. После быстрого плаванья они окажутся в болоте и присоединятся к веселью.

- Мне казалось, что вы, йолкане,- пацифисты,- заметил Ретиф, входя в грубо отделанный проход, шедший параллельно внешней стене здания.

- Все йолканцы любят мир и спокойствие. Заметьте, насколько на улице стало спокойнее сейчас, когда шумные пятиглавые наслаждаются купанием. Кроме того, я ведь только открыл крышку, они нырнули в трубу самостоятельно.

- У меня создалось впечатление, что тому последнему типу вы помогли нырнуть.

- Я всегда стремлюсь помочь, когда это только возможно. Послушайте, вы хотите разговаривать или все же желаете освежиться?

Они пошли вслед за Оо-Плифом по внутренним проходам и очутились за стойкой бара в полутемном магазинчике; сели на низкую скамейку и приняли изысканные бокалы с ароматическим напитком.

- Оо-Плиф, я был бы очень благодарен, если бы вы проводили мисс Брассуэлл обратно в Посольство,- сказал Ретиф.- Мне нужно покинуть город по срочному делу.

- Лучше оставайтесь здесь, Ретиф-Тик. Приходите к болоту на кульминацию фестиваля Вум. Осталась всего пара часов.

- Прежде всего мне нужно позаботиться о деле, Оо-Плиф. Мне поручено найти министра Барншайнгла и уведомить его, что Посольство в осаде и что он не должен ничего подписывать, не изучив ситуацию досконально.

- Барншайнгл-Тик-Тик? Тощий землянин с укороченным нижним жвалом и животом, как у королевы, полной яиц?

- Наглядно изложено, Оо-Плиф. Предполагается, что он висит где-то в горах, если гроаки еще не бросились его спасать.

Оо-Плиф помотал головой, покрытой теперь эмалью праздничных цветов - оранжевого и зеленого, сделав йолканский жест подтверждения.

- Барншайнгл-Тик-Тик в настоящий момент в городе. Прибыл полчаса назад с большим эскортом пятиглазых.

- Х-м-м. Это, возможно, упрощает проблемы. Я думал, что мне придется украсть гроакский вертолет и искать его в дикой местности. Он выглядел, как пленник, Оо-Плиф?

- Трудно сказать, не очень хорошо рассмотрел. Был занят тем, что помогал пятиглавым найти дорогу к болоту.

- Черев дренажную трубу, я так понимаю?

- Несомненно; в городе множество решеток. Должно быть, около пятидесяти пятиглавых сейчас в плавании - большая компания.

- Вы уверены, что они умеют плавать?

- Детали, детали,- успокаивающе проговорил Оо-Плиф.- Вы хотите идти сейчас, нанести визит Барншайнглу-Тик-Тик?

- Как только мисс Брассуэлл окажется в безопасности.

- Я Иду с вами,- быстро сказала девушка.- Я и думать не могу о том, чтобы пропустить такое интересное мероприятие.

V

- Система скрытых проходов - вещь, несомненно, удобная,- заметил Ретиф.- Сколько нам еще?

- Уже близко. Это не совсем скрытые проходы; просто пространство в двойных стенах. Йолкане строят очень прочно.

Они вышли в еще одну из бесчисленных аллей, характерных для этого города, пересекли ее, вошли в другую дверь. Оо-Плиф сделал знак соблюдать тишину.

- Место кишит пятиглавыми. Мы проскользнем и осмотримся, чтобы найти способ избавить Барншайнгла-Тик-Тик от его спасителей.

Пять минут спустя, стоя в узком и пыльном проходе в центре широко раскинувшегося здания, Ретиф услышал неподалёку грохочущие тона голоса Барншайнгла и затем шипящий ответ гроака.

- Проход прямо впереди, в задней стене туалета,- шепнул Оо-Плиф.- Прислушайтесь к происходящему там.

Ретиф осторожно двинулся вперед. Через полуоткрытую дверь туалета он краем глаза видел министра Барншайнгла, неловко сидевшего в низком йолканском мягком кресле, одетого в запыленный туристический костюм. Его окружали полдюжины гроаков в разноцветных одеяниях.

- …опасная переделка, несомненно,- говорил Барншайнгл.- Я был очень рад, когда появился ваш вертолет, мастер-пилот Фисс. Но я не совсем понимаю смысл нынешней ситуации. Я не утверждаю, что меня держат против моей воли, но мне действительно нужно спешить в свой офис.

- Нет никакой необходимости в спешке,- успокоил его Фисс.- Все делалось в полнейшем соответствии С законом, уверяю вас.

- Но по улицам, похоже, разгуливают сотни ваших… э-э… уважаемых сограждан,- настаивал Барншайнгл.- И у меня возникло четкое впечатление, что происходит множество ненормальных вещей.

- Вы, вероятно, имеете в виду попытки некоторых наших людей убрать определенные препятствия?

- Взлом дверей, чтобы быть точным,- с некоторым раздражением ответил Барншайнгл.- А также вывоз товаров целыми машинами из магазинов, владельцы которых, похоже, отсутствуют.

- А, да, покупки под влиянием настроения. Конечно, это не очень согласуется с присущей гроакам хозяйственностью и бережливостью. Но оставим эту приятнейшую болтовню, мистер министр. Я желал бы обсудить с вами следующее…- И Фисс с пылом рассказал о том, как он мирно захватил планету, цитируя главы и параграфы, когда дипломат пытался вставить возражение.- И, разумеется,- закончил он,- мне хотелось ознакомить ваше превосходительство с фактами до того, как какие-нибудь горячие головы начнут давать вам неблагоразумные советы.

- Н… но, великие небеса, мастер-пилот…

- Координатор планеты, на данный момент,- ровно поправил его Фисс- Теперь я, разумеется, буду рад сразу же ознакомиться с вашими верительными грамотами, чтобы урегулировать отношения между Корпусом и моим правительством.

- Мои верительные грамоты? Но я представил свои верительные грамоты мистеру Риликуку в Министерстве иностранных дел!

- Пожалуй, сейчас не время вспоминать об ушедших режимах, мистер министр. Итак,- Фисс доверительно подался вперед,- мы с вами, если я могу употребить этот термин, люди, трезво смотрящие на жизнь. Стоит ли нам бесплодно тратить эмоциональную энергию по поводу свершившегося, а? Что касается меня, то я просто сгораю от нетерпения показать вам свои офисы в прекраснейшей из башен моей столицы.

- Какие башни? Какая столица?

-  Это те привлекательные строения сразу за болотистой местностью, где сейчас развлекаются местные дикари,- пояснил Фисс.- Я назначил…

- Вы осквернили здешнюю Святая Святых? - задохнулся Барншайнгл.

- Неудачный набор слов,- прошипел Фисс- Вы хотите, чтобы я разместил свои министерства в этом кроличьем садке, состоящем из хижин?

- Йолкане…- утомленно начал было Барншайнгл.

- Планета теперь называется Грудлу,- заявил Фисс- В честь Груд, музы, покровительствующей практичности.

- Послушайте, Фисс! Вы хотите, чтобы я повернулся спиной к йолканам и признал вас законным правительством здесь? Просто на основании вашего абсурдного толкования законности?

- За исключением множества неверно подобранных прилагательных, выражено довольно точно,- прошипел Фисс.

- Чего же ради я стану делать такую мерзостную вещь? - требовательно спросил Барншайнгл.

- Что же, молодец,- выдохнула мисс Брассуэлл за спиной Ретифа.

- Ах, да, условия,-утешительно проговорил Фисс- Во-первых, ваша миссия, разумеется, сразу же будет повышена до уровня Посольства, и вы, естественно, станете послом. Во-вторых, у меня есть на примете некоторая местная коммерческая собственность, которая может представить собой ценное дополнение к вашему портфелю. Я могу отдать ее вам по ценам инвестора. Весь процесс передачи будет проведен в условиях крайней секретности, чтобы не возбуждать толков среди тупоголовых. Затем, разумеется, вы пожелаете избрать для себя уютный пентхауз в одной из моих изысканных башен…

- Какой пентхауз? Какой посол? Какая собственность? - бормотал Барншайнгл.

- Я восхищаюсь тем терпением, с которым ваше превосходительство переносило это едва завуалированное оскорбление, заключавшееся в том, что вас поселили в грязных помещениях этой собачьей конуры,- продолжал Фисс- Почему человек должен гнить в этом лабиринте старой фаянсовой посуды, так что о нем никто никогда уже больше не услышит?

- Гнить? - Барншайнгл ошарашенно смотрел на гроака.- А ш… что, если я откажусь?

- Откажетесь? Простите, мистер министр - или, вернее, мистер посол - зачем размышлять о всяческих ужасных вещах, которые могли бы случиться?

- А как насчет моего штата сотрудников? Вы…

- Будут предложены подходящие вознаграждения,- живо зашипел Фисс- Умоляю вас, не думайте об этом. Все выжившие сотрудники миссии останутся с вами - за исключением двоих преступников, которые сейчас сидят в прежнем здании Консульства, конечно.

- Мэгнан? Что вы, он один из моих самых надежных сотрудников!

- Может быть, что-нибудь и можно было бы предпринять в случае мистера Мэгнана, поскольку вы уж проявляете интерес Что же касается второго - он отправится на Гроак, чтобы предстать перед судом за совершенные преступления против мира и достоинства Гроакского государства.

- Я действительно должен заявить протест…- слабым голосом проговорил Барншайнгл.

- Лояльность вашего превосходительства очень трогательна. А теперь, если вы просто подпишете здесь…- подчиненный передал Фиссу документ, который тот вручил Барншайнглу.

- Ну, старый надувала! - задохнулась мисс Брассуэлл,- Он собирается это сделать!

- Пора прекращать это дело,- шепнул Ретиф Оо-Плифу,- Я позабочусь о Фиссе; вы берите на себя остальных.

- Напротив, Ретиф-Тик,- ответил йолканец.- Крайне недостойно вмешиваться в естественный ход событий.

- Вы, вероятно, не понимаете; Барншайнгл своей подписью собирается лишить вас прав на Йолк. К тому времени, когда вы протянете это дело через суды и вернете отнятое, вы все уже можете оказаться мертвыми. Гроаки рьяно действуют в области контроля за аборигенами.

- Не важно. Мы, йолкане,- мирный народ. Не любим ни с кем ссориться,- спокойно проговорил Оо-Плиф.

- В таком случае, мне придется заняться этим в одиночку. Вы позаботитесь о мисс Брассуэлл…

- Нет, дорогой Ретиф-Тик, даже в одиночку - нет. Во имя духа йолканского пацифизма.

Что-то твердое ткнулось в грудь Ретифу; опустив глаза, он увидел в нижней правой руке Оо-Плифа силовой пистолет.

- Ах, ты, старая вонючка,- воскликнула мисс Брассуэлл.- А я-то считала тебя нормальным парнем!

- Надеюсь вскоре восстановить ваше доброе мнение, Брассуэлл-Тиксим,- сказал Оо-Плиф.- Теперь молчание, пожалуйста.

В комнате Барншайнгл и Фисс произносили по отношению друг к другу поздравительные речи.

- По сути дела,- говорил Барншайнгл,- я никогда и не думал, что эти йолканцы готовы к самоуправлению. Я уверен, что ваша опека - это именно то, что им нужно.

- Пожалуйста - не стоит вмешиваться во внутренние дела,- заметил Фисс- А теперь давайте переберемся в более подходящую обстановку. Вот подождите, пока увидите вид из окон ваших новых апартаментов, мистер посол…

Они ушли, болтая между собой.

- Что же, вы сделали по-своему, Оо-Плиф,- сказал Ретиф.- Ваш пацифизм отличается любопытной пестротой. Объясните, почему вы возражаете против того, чтобы я не дал нашему несчастному министру сделать из себя идиота?

- Простите меня за то, что я воспользовался оружием, Ретиф-Тик. Глупость Барюпайнгла-Тик-Тик-Тик не имеет значения.

- Он теперь уже трех-Тиковый человек?

- Пятиглавый только что повысил его в должности. А теперь - на болото, все вместе, а, друзья?

- Где остальные сотрудники штата Барншайнгла? На экскурсии по окрестностям кратера они были вместе?

- Все они сидят в доме в нескольких кварталах отсюда. Сейчас лучше пошевеливаться. Скоро наступит кульминация фестиваля.

- Неужели ваш дурацкий старый карнавал значит для вас больше, чем собственная планета? - требовательно спросила мисс Брассуэлл.

- Фестиваль Вум представляет для нации огромную важность,- заявил Оо-Плиф, открывая и закрывая свои костистые жвала наподобие двух половинок ракушки - жест, означающий, что он вежливо забавляется.

Следуя инструкциям йолканца, Ретиф протиснулся сквозь узкие проходы и нашел выход в очередную темную аллею. Рука мисс Брассуэлл крепко сжимала его руку. Звуки взлома и шум моторов машин сошли теперь почти на нет. По близлежащей улице удалялся один из последних вездеходов. Йолканец и двое землян вышли в боковую улочку, окинули взглядом безлюдные мостовые, брошенные гроакскими переселенцами товары. Над линией крыш находящиеся в миле от них башни храма сияли торжественным светом.

- Это так красиво, когда все залито светом,- заметила мисс Брассуэлл,- Я просто поражаюсь, как вы могли позволить этим мерзким маленьким гроакам прийти и отобрать все это у вас.

Оо-Плиф рассмеялся - это было похоже на скрежет песка в подшипнике.

- Башни - дань божествам. Судьба башен теперь в руках богов.

- Хмммф. Они могли бы в какой-то мере воспользоваться и вашей помощью,- презрительно фыркнула мисс Брассуэлл.

- Время идти к превосходному горячему болоту,- сказал Оо-Плиф.- Большое событие теперь уже скоро.

Быстро двигаясь по безлюдной улице при свете четвертой луны, теперь уже поднявшейся высоко в небо, они дошли до угла. Дальше, за широкой последней улицей города весело сыпали искрами пылающие факелы пирующих на болоте. В тишине до них доносился слабый отзвук голосов йолканцев, соединившихся в пении.

- Что же конкретно представляет собой это большое событие, на которое мы спешим? - спросил Ретиф.

Оо-Плиф указал на большой спутник над головой.

- Когда четвертая луна достигнет положения в десяти градусах к западу от зенита - Вум!

- А, астрологическая символика.

- Не знаю этого длинного слова. Только раз в девяносто четыре стандартных года все четыре луны выстраиваются в линию. Когда это происходит - Вум!

- Вум,- повторил Ретиф.- Но что же означает это слово?

- Прекрасное старое йолканское слово,- заметил Оо-Плиф.- Земной эквивалент… ммммм…

- Вероятно, оно непереводимо.

Оо-Плиф щелкнул пальцами верхней правой руки.

- Я вспомнил,- сказал он.- Означает «землетрясение»! Ретиф застыл на месте.

- Вы сказали - «землетрясение»?

- Верно, Ретиф-Тик.

Левый кулак Ретифа как молот ударил в средние реберные пластинки йолканца. Высокая фигура ухнула, свернулась в шар, царапая землю всеми четырьмя ногами и дико размахивая руками.

- Извини, приятель,- пробормотал Ретйф, подхватывая силовой пистолет.- Не время препираться,- Он схватил мисс Брассуэлл за руку и со всех ног понесся к вздымающемуся к небу замку света.

VI

Они резко остановились, заметив свет, падающий из открытой двери впереди. Гроак, похожий на трубу со стеблеобразными ногами, поспешно вышел из здания, таща на шишковатом плече большой мешок. Второй, в шлеме, бежал за ним, волоча за собой красивую дёсятигалонную плевательницу.

- У них есть вертолет,- тихо проговорил Ретиф.- Он нужен нам. Подождите здесь.

Мисс Брассуэлл еще крепче вцепилась в его руку.

- Я боюсь!

Двое мародеров теперь забирались в свою затемненную машину. Огоньки, тускло мерцавшие на холостом ходу, ярко вспыхнули. Взревели турбины. Ретиф высвободил руку, пробежал тридцать футов открытой мостовой и прыгнул как раз в тот момент, когда вертолет поднялся. Послышались слабые крики застигнутых врасплох испуганных гроаков. Один из них достал силовую винтовку, но Ретиф вовремя выдернул ее у него из рук и бросил за борт. Вертолет дико закачался, чуть не задев за декоративный карниз. Ретиф схватил костистую шею и вышвырнул ее обладателя через борт. Раздался слабый вопль, который тот испустил при ударе о землю. Через мгновение за ним последовал второй гроак. Ретиф схватил рычаги управления, резко развернулся и опустился рядом с мисс Брассуэлл.

- Ох! Я боялась, что это вы упали за борт, мистер Ретиф! - Она забралась на сиденье с ним рядом, помогла ему выбросить плевательницу, которая с грохотом разлетелась на черепице. На соседней крыше два полуживых гроака тонко пищали, как потерянные котята. Вертолет подпрыгнул, быстро пронесся над ними и направился к стеклянным башням.

Город стекла раскинулся на сорок акров - хрустальная фантазия в виде башен, минаретов, подвешенных в пространстве хрупких балконов, изысканных резных украшений, воздушных переходов, раскинувшихся наподобие паутины между тонкими шпилями, сверкающих светом, расцвеченных оттенками драгоценных камней. Ретиф набрал высоту, затем устремился вниз, так что желудок сжимался, направляясь к самой высокой башне.

- Мисс Брассуэлл, вы умеете управлять этой штукой, не так ли?

- Конечно, я хороший пилот, но…

Ретиф остановил вертолет в трех футах над крошечной террасой, прилепившейся к шпилю.

- Ждите здесь. Я вернусь, как только смогу. Если появится кто-нибудь другой, быстро сматывайтесь отсюда и направляйтесь к болоту!

- Б… болоту?

- Оно будет самым безопасным местом поблизости, когда разразится землетрясение!

Он перебрался через борт, прошел по террасе шириной в пять футов, из прозрачного, как вода, стекла, и исчез в проходе, образованном аркой из переплетающихся стеклянных лоз, увешанных сверкающими алыми и пурпурными ягодами. Узкая винтовая лестница вела вниз и выходила в круглое помещение, стены которого были украшены прозрачными фресками, изображающими залитые солнечным светом сады. Сквозь стекло просматривались освещенные окна следующей башни, а за ними виднелись силуэты полудюжины гроаков и фигура высокого, пузатого землянина.

Ретиф обнаружил еще ступеньки, понесся по ним вниз, проскочил под арку из шпалер со стеклянными цветами. Узкая хрустальная лента, изгибаясь, шла над пропастью к освещенному входу напротив. Он стянул туфли и пятью быстрыми шагами проскочил мостик.

Наверху слышались голоса, темные тени перемещались по полупрозрачному потолку. Ретиф поднялся выше, увидел мельком пятерых богато одетых гроаков, перебирающих пальцами изысканные йолканские бокалы, собравшихся вокруг сутулого, с приплюснутым подбородком, министра Барншайнгла.

- …удовольствие иметь дело с такими реалистами, как вы,- говорил дипломат.- Жаль насчет местных, конечно, но, как вы и подчеркивали, некоторая дисциплина…

Ретиф сшиб с ног двух гроаков, которые полетели кувырком, затем схватил Барншайнгла за руку, так что напиток пролился на алый обшлаг его жакета.

- Нам нужно идти - быстро, мистер министр! Объяснения потом!

Фисс прошипел приказ; двое гроаков бросились к Ретифу, один из них тотчас был обезоружен. Баршайнгл задыхался, брызгал слюной и дергался, чтобы освободиться. Его лицо приобрело ужасный пурпурный оттенок.

- Что означает эта выходка?

- Извините, мистер министр,- Ретифчисто провел удар правой в челюсть Барншайнгла, подхватил дипломата, когда тот сложился пополам, нагнулся, взвалил его тело на плечи и побежал к двери.

Внезапно гроаки посыпались отовсюду. Двое отлетели в стороны от ударов Ретифа; еще один пригнулся, вскинул силовую винтовку и выстрелил, но в этот момент Фисс прыгнул и отбил ствол в сторону.

- Подвергать опасности пузатого,- прошипел он - и полетел на пол, когда Ретиф отшвырнул его. Гроакский миротворец в шлеме набросился на Ретифа сзади; Ретиф задержался, чтобы лягнуть его; тот полетел через всю комнату, сшибая остальных. Выстрел из бластера разнес в осколки стекло у Ретифа над головой, шипение разъяренных гроаков доносилось со всех сторон. Ретиф бросился вниз по лестнице. За спиной у него послышался страшный грохот; бросив взгляд через плечо, он увидел, как от упавшей люстры разлетаются осколки. Барншайнгл стонал и слабо шевелил руками. Ретиф влетел на узкий мостик и почувствовал, как тот качается под двойным весом. Он сделал пару шагов, оступился, закачался…

Послышался хрустальный звон, и десятифутовый стержень из канареечно-желтого стекла пролетело мимо него. Он удержал равновесие, сделал еще шаг, качнулся, когда мост вздрогнул, и прыгнул в безопасное место, когда стекло начало рассыпаться на десятки тысяч осколков, сыплющихся вниз сверкающим дождем.

Прыгая через три ступеньки, он понесся вверх. Внезапный крен здания отбросил его на стену, где стеклянные мозаичные картины изображали стеклодувов за работой. Большой кусок сцены выпал назад, так что в помещение ворвался вихрь прохладного ночного воздуха. Ретиф нашел опору для ног, двинулся вверх, ощутил, что стеклянная плита выпала из-под ноги, когда он выскочил на террасу. От винтов вертолета, висевшего в нескольких ярдах, шел сильный поток воздуха. Искрящаяся башня, ранее располагавшаяся рядом, исчезла. Постоянный грохот, будто бы от близкого прибоя, заглушал рев турбин вертолета.

Ретиф снял с плеча Барншайнгла, теперь слабо цеплявшегося руками и хлопавшего затуманенными глазами, и полуподнял, полупихнул его на заднее сиденье.

- Спешите, мистер Ретиф! Оно наступает!

Грохот теперь был оглушающим. Ретиф схватился за распорку, чтобы подтянуться, и внезапно повис на одной руке, болтая в воздухе ногами. Вертолет, поднимаясь, накренился. Ретиф бросил взгляд вниз. Башня рассыпалась под ним; облако разноцветных стеклянных осколков поднималось по мере того,, как верхние этажи с оглушительным грохотом исчезали в нем. Тонкий сапфировый шпиль, стоявший теперь почти в одиночестве, изогнулся, как танцор, затем разломился на три больших куска и изящно исчез из виду. Ретиф подтянулся, закинул в вертолет ногу и влез в кресло.

Он поднял руку и ощутил липкую влажность на щеке.

- Мистер Ретиф, у вас кровь!

- Множество осколков летает вокруг. Я оказался слишком близко…

- Мистер Ретиф! - мисс Брассуэлл лихорадочно работала рычагами.- Мы теряем высоту!

Послышался резкий рокот. Ретиф оглянулся назад. Тяжелый бронированный вертолет с гроакскими опознавательными знаками двигался по направлению к ним.

- К болоту! - Ретиф старался перекричать грохот. Послышался шум, и огонь вспыхнул в конструкции над головой Ретифа, вспучивая краску.

- Держитесь! - крикнула мисс Брассуэлл.- Уворачиваюсь!

Вертолет наклонился, дернулся в противоположном направлении, крутанулся и рванулся вперед. Залпы бластера гроаков грохотали вокруг мечущейся машины» не причиняя ей вреда.

- Больше ничего не могу поделать,- задохнулась мисс Брассуэлл.- Слишком быстро теряем высоту.

Вверху сзади возникла вспышка бело-голубого света, за которой последовал приглушенный стук. Ретиф мельком заметил, как вертолет гроаков, дико вибрируя лопастями, завалился позади них. Что-то огромное и темное скользнуло к ним сзади в возрастающем свисте воздуха.

- Ровнее! - крикнул Ретиф. Он поднял бластер, отобранный у Оо-Плифа, опер руку о борт вертолета…

Тень приблизилась; сигнальные огни вертолета осветили тридцатифутовый разлет полупрозрачных ажурных крыльев, отходящих от семифутового тела. Им улыбалось ярко раскрашенное лицо Оо-Плифа. Он парил на расправленных крыльях, поджав руки и ноги.

- А, Ретиф-Тик! Удар по грудной клетке ускоряет метаморфозу! Вылез из куколки как раз вовремя!

- Оо-Плиф! - завопил Ретиф.- Что вы тут делаете?

- Следовал за вами, чтобы предупредить, дорогой друг! Не хотел, чтобы вы встретились с богами в такой Мерзкой компании, как толпа пятиглазых! Теперь на болото, на праздник!

Внизу залитая огнями факелов поверхность болота быстро приближалась. Мисс Брассуэлл пыталась замедлить падение и наконец упала в объятия к Ретифу, в тот момент, когда вертолет с изрядным всплеском плюхнулся в грязь на краю болота. Вокруг появились разрисованные лица йолканцев.

- Добро пожаловать, чужестранцы! - слышались голоса.- Как раз вовремя к началу веселья!

VII

Барншайнгл стонал, сжимая руками голову.

- Что я здесь делаю, по пояс в грязи? - требовательно спросил он.- Где Мэгнан? Что случилось с этим парнем, Фиссом?

- Мистер Мэгнан скоро появится, по словам мисс Брассуэлл. Вы ударились головой.

- Ударился головой? Мне кажется , я припоминаю… Кто-то, барахтаясь, приблизился к ним, задыхаясь и размахивая тощими, измазанными в грязи руками.

- Мистер министр! Эти примитивные существа утащили меня прямо с улицы!

- Мне казалось, что вы не намеревались покидать Консульство,- заметил Ретиф.

- Я просто проводил переговоры,- раздраженно ответил Мэгнан.- Что вы здесь делаете, Ретиф… и мисс Брассуэлл!

- О чем же вы вели переговоры? О личных апартаментах под пентхаузом посла?

- Ч… что случилось? - взорвался Барншайнгл.- Куда делся храм? - он уставился на пылающую кучу, обозначавшую место обрушившихся башен.

- Похоже, что он… э-э… предложен в жертву местным божествам,- заметил Мэгнан.- Похоже, что это традиция.

- И все эти мерзкие пучеглазики вместе с ним,- добавила мисс Брассуэлл.

- Послушайте, мисс Брассуэлл! Я вынужден просить вас не пользоваться эпитетами, указывающими на расовую принадлежность!

- Действительно, очень жаль эти башни; они были ужасно красивые.

Заговорил Оо-Плиф, сидевший подобно огромному насекомому на ближайшем древовидном папоротнике:

- С этим все в порядке. Вторичное использование стекла. Делаем много чаш и горшков из фрагментов.

- Но как насчет всех этих гроаков, перемешанных с осколками?

- Примеси дают превосходные цвета,- заверил ее Оо-Плиф.

- Моя челюсть,- проскрежетал Барншайнгл.- Как так получилось, что я упал и ударился челюстью?

- Ретиф-Тик прибыл очень вовремя, чтобы выдернуть вас из жертвенной кучи. Вероятно, ушибли челюсть в процессе.

- А что вообще вы там делали, мистер министр? - задохнулся Мэгнан.- Вас могли убить.

- Ну как же, меня туда перенесли гроаки. Совершенно против моей воли, разумеется. Я как раз подзуживал их, чтобы вызвать на крайние меры, когда появились вы, Ретиф. После этого мои воспоминания становятся несколько смутными.

- Эти удары по голове часто приводят к тому, что человек забывает что-то из того, что с ним происходило,- заметил Ретиф. - Могу поспорить, что вы ничего не помните из того, что было сказано, начиная с того момента, когда они сняли вас с этой несчастной горы.

- Не помню? Почему же, я прекрасно помню, что…

- Возможно, что и Оо-Плиф забыл кое-что из того, что он слышал - насчет пентхаузов и акций с золотым обрезом,- продолжал Ретиф.- Может быть, это связано с тем возбуждением, которое вызвало ваше заявление о том, что Йолк будет получать большие транспорты с мелким серым кремниевым песком из Гроака, подходящим для изготовления стекла, через ДКЗ.

- Заявление? - Барншайнгл сглотнул.

- То, которое вы собираетесь сделать завтра,- очень мягко предложил Ретиф.

- А… то,- слабым голосом проговорил министр.

- Пора переходить к следующей фазе празднования,- объявил Оо-Плиф со своего насеста.

- Как прелестно,- заметил Мэгнан,- Идемте, мистер министр.

- Не вам, Мэгнан-Тик, и не_Барншайнглу-Тик-Тик,- заметил Оо-Плиф,- Обряды спаривания - не для пожилых трутней. Вам назначено уютное пребывание в дереве с колючками в порядке церемониального покаяния за безрассудства юности.

- А как насчет нас? - чуть дыша, спросила мисс Брассуэлл.

- О, вам пора заняться безрассудствами юности, чтобы было потом в чем раскаиваться!

- Вы сказали… обряд спаривания. Не означает ли это?..

- Фестиваль Вум просто обеспечивает время, место и партнера противоположного пола,- ответил Оо-Плиф.- Насчет остального решать вам!

Кейт Лаумер Бронзовое божество

I

Хуганский камердинер, одетый в черное, был высокого роста и с поднятыми плечами. У него была огромная куполообразная голова, полого снижавшаяся к массивным плечам. Глаза на кожистом лице были похожи на свежеочищенных устриц. По бокам туловища свисали длинные руки.

Он обернулся к группе дипломатов с Земли, которые стояли, держа свои чемоданы, под высоким сводом огромного, темного зала. Лучи света странных оттенков проникали сквозь цветные стекла узких окон, расположенных высоко в стенах, слабо освещая неровный каменный пол. Настенная роспись и драпировки тусклых цветов изображали характерные картины семи кругов хуганского ада. Темные коридоры расходились от круглого зала; между ними стояли хуганские копейщики в шлемах и килтах, неподвижные, как каменные горгульи, выглядывавшие из высоких ниш.

- Его Вызокомерие Епискоб любезно бредозтавил в ваше разборяжение эти уютные абартаменты,- сказал камердинер глубоким, глухим голосом.- Вы теберь можете выбрать зебе комнаты на верхних этажах и одеться в бредозтавленные одежды.

- Послушайте, мистер Одом-Глом,- вмешался посол Страпхэнгер.- Я это обдумал, и мы решили, что я со своим штатом сотрудников вернусь на корабль, чтобы провести ночь там.

- Его Вызокомерие ожидает ваз на пиру в епискобских залах джерез джаз,- гнул свое хуганец.- Его Вызокомерие не любит, когда его зазтавляют ждать.

- О, мы все глубоко осознаем ту честь, которую Его Высокомерие оказывает нам, предоставляя апартаменты здесь, в Епископальном дворце, но…

- Один джаз,- повторил Одом-Глом, так что его голос эхом разнесся по залу. Он отвернулся; ритуальная цепь, надетая на шею, позвякивала при движении. Камердинер задержался, затем снова повернулся к ним.

- Кзтати, вам даютзя инзтрукции игнорировать любые мелкие… э-э… вторжения. Езли увидите джто-нибудь… необыджное, сразу же зовите зтражу.

- Вторжения? - с раздражением повторил Страпхэнгер.- Что за вторжения?

- Во дворце,- сообщил Одом-Глом,- водятзя бривидения.

Поднявшись над приемным залом на четыре оборота каменной лестницы, второй секретарь Мэгнан осторожно шел рядом с Ретифом. Они шли по отдающему эхом коридору, мимо черных, обитых железом дверей и замшелых драпировок, едва различимых в свете факела.

- Странные поверья у этого отсталого народа,- Мэгнан прилагал усилия, чтобы говорить добродушно.- Привидения, еще бы! Какая глупость! Ха!

- Почему вы шепчете?- спросил Ретиф.

- Просто из уважения к Епископу, разумеется,- резко остановившись, Мэгнан схватил Ретифа за рукав.- Ч-ч-что это там? - он указал.

Дальше по коридору что-то маленькое и темное выскользнуло из тени пилястра и скрылось в дверях.

- Вероятно, просто наше воображение,- предположил Ретиф.

- Но у него были большие красные глаза,- возразил Мэгнан.

- Их вообразить так же легко, как и любые другие.

- Я только что вспомнил - я забыл свою шапочку для душа в багаже. Давайте вернемся.

Ретиф двинулся дальше.

- Это всего через несколько дверей. Шесть, семь… мы на месте,- он вставил ключ, которым снабдил их помощник Одом-Глома. Тяжелая дверь открылась со скрипом, перешедшим в низкий стон. Мэгнан, поспешив вперед, задержался у ближайшей настенной драпировки, на которой была изображена группа хуган, подвешенных головами вниз над пылающим пламенем, в то время как гоблины различных форм и видов тыкали их длинными зазубренными копьями.

- Любопытно, насколько схожим может быть религиозное искусство в разных мирах,- заметил он.

Оказавшись в комнате, Мэгнан в замешательстве уставился на влажные каменные стены, две спартанские койки и резных демонов, стоявших по углам.

- Какие идеально мерзостные апартаменты! - он уронил свой чемодан и прошел к ближайшей койке, чтобы ткнуть ее, проверяя на мягкость.- Ого, такой матрас мой позвоночник вынести не в состоянии! Завтра я буду инвалидом, после первой же ночи! А сквозняк - Я непременно простужусь! А… а…- его голос прервался.

Трясущимся пальцем Мэгнан указал в самый темный угол узкой комнаты, где высокий пучеглазый демон, вырезанный из бледно-голубого камня, подмигивал гранатовыми глазами.

- Ретиф! Там что-то шевелилось - и оно было похоже на демонов на картинках! Оно все в пушистой рыжей щетине й с глазами, горящими в темноте!

Ретиф открыл свой чемодан.

- Если увидите еще одного, запустите в него туфлей. Прямо сейчас нам лучше переодеться; в сравнении с раздраженным послом несколько демонов - это просто добродушные домашние зверюшки.

Через полчаса, когда Мэгнан обтерся губкой над каменной раковиной, глаза у него все так же нервно блестели. Он поправил складки хуганского церемониального саронга перед потускневшим, неровным зеркалом.

- Думаю, это действительно просто нервы,- заметил он.- Во всем виноват этот тип, Одом-Глом, со своими причудливыми местными суевериями! Признаюсь, его замечания вогнали меня на некоторое время в состояние неуравновешенности.

На другом конце комнаты третий секретарь Ретиф вставлял заряды размером со спичечную головку в магазин пистолета неприметного вида.

- Возможно, таким образом они предупреждают нас насчет мышей,- заметил он.

Мэгнан повернулся и заметил отблеск оружия.

- Послушайте, Ретиф! Что это такое?

- Замечательное средство против местных привидений - если те становятся слишком шумными,- он спрятал пистолет так, чтобы его не было видно под хуганским саронгом.- Просто думайте о нем, как о талисмане, приносящем удачу, мистер Мэгнан.

- Нож в рукаве - это старая дипломатическая традиция,- с сомнением проговорил Мэгнан.- Но силовой пистолет под са.ронгом…

-  Я беру его на тот случай, если кто-нибудь выскочит из стены и набросится на нас,- успокаивающе сказал Ретиф.

Мэгнан фыркнул, глядя на свое отражение в темном стекле.

- Я испытал большое облегчение, когда посол настоял на том, чтобы сотрудники сегодня были облачены в местное платье вместо полагавшейся церемониальной обнаженности,- он повернулся, чтобы изучить неровную линию низа саронга, открывавшую его голые лодыжки.- Я подумал, что это одно из его важнейших достижений. Посол действительно производит впечатление, особенно, когда его щеки приобретают этот пурпурный оттенок. Даже Одом-Глом не осмелился ему противоречить. Хотя мне все же хотелось бы, чтобы он продвинулся еще на один шаг и добился права носить брюки…- Мэгнан прервался, не сводя глаз с черных занавесей, закрывающих высокое узкое окно.

Тяжелая ткань пошевелилась.

- Ретиф! - задохнулся он.- Оно снова здесь!

- Ш-ш-ш,- Ретиф смотрел, как занавес шевельнулся снова. Часть головы с крошечной, отсвечивающей красным, бусиной глаза появилась из-за края портьеры, примерно в футе над полом; высунулась тонкая, как проволока, нога, затем другая. Появилось тело, похожее на пушистый рыжеватый шар; красные глаза на двухдюймовых стебельках шевелились, внимательно оглядывая комнату. Их взгляд задержался на Ретифе; существо вышло из-за портьеры целиком, постояло, затем двинулось к нему на быстрых ногах…

Мэгнан с воплем бросился к двери и широко ее распахнул.

- Стража! На помощь! Гоблины! Привидения! - его голос разнесся по коридору, смешавшись со звоном оружия и шлепаньем широких ступней хуганцев.

При этом вопле вторгшееся существо заколебалось, подумало мгновение, затем, испустив писк, как фея, за которой гонятся гуси, двумя конечностями порылось в чем-то, прикрепленном к его спине.

За дверью визгливый голос Мэгнана выделялся на фоне хора вопросов хуганцев.

- Тогда найдите кого-нибудь, кто знает земной! - вопил он.- В это самое мгновение монстр терзает моего сотрудника!

Ретиф быстро прошел к окну, раздвинул портьеры и открыл раму, впустив поток влажного ночного воздуха.

- Выбирайся здесь, приятель,- сказал он.- Тебе лучше двигаться, пока не появились полицейские.

Пушистый шар бросился через комнату и, покачиваясь, затормозил перед Ретифом. Он делал быстрые, нервные движения.

Квадратик сложенной бумаги упал Ретифу под ноги. Затем существо прыгнуло к открытому окну и исчезло, в то время как ноги хуганцев затопали у двери.

- Где спизм? - на плохом земном требовательно спросил грубый голос. Коническая голова хуганца в ярком шлеме поворачивалась, оглядывая комнату.

Мэгнан выглядывал из-за спины стражника.

- Где этот зверь? - верещал он.- Он был, по меньшей мере, четырех футов ростом, а клыки у него в четыре дюйма, ничуть не меньше!

Хуганец вошёл в комнату. Своей семифутовой пикой с широким острием он указал на открытое окно.

- В конце концов это оказалась мышь,- сообщил Ретиф.- Она убежала.

- Вы позволил спизму бежать?

- А что, я не должен был? - мягко спросил Ретиф, кладя бумажку в карман.

- Спизм - блохой демон из того мира; может укусить землянина, полуджить заражение кровь.

- Мне кажется, ваши слова неуместны,- резко вмешался Мэгнан.- Кусать землянина - совершенно безвредно…

Хуганец повернулся к нему, зловеще наклонив пику.

- Вы бойдете со мной,- приказал он.- Нагазание за связь зо служителями подземного мира - вас варить в масле.

- Послушайте,- Мэгнан отступил на шаг.- Отойдите, приятель…

Иллюстрации GAUGHAN

Хуганец потянулся к Мэгнану длинной щупальцеобразной рукой; Ретиф зашел ему за спину, выбрал точку и резко ударил сложенными вместе кончиками пальцев. Стражник споткнулся, пролетел мимо Мэгнана и с грохотом уткнулся подбородком в пол. Его пика загремела, скатившись вдоль стены.

- Ретиф! - чуть не подавился Мэгнан.- Вы о чем-нибудь думаете? Вы подняли руку на рядового Епископальной стражи!

- У меня создалось впечатление, что этот парень упал, зацепившись носком ноги за ковер. Вы разве не заметили?

- Ну, вы же прекрасно знаете…

- Как раз перед тем, как ему удалось бы вас достать, мистер Мэгнан.

- А… ну, да, теперь, когда вы об этом упомянули, мне тоже кажется, что он споткнулся,- тон Мэгнана внезапно стал оживленным.- Скверное падение. Я бросился было, чтобы его поддержать, но - увы! - не успел. Бедняга! Так ему и надо, зверюге. Мы проверим его карманы?

- Зачем?

- Вы правы; на это нет времени. Это падение, несомненно, было слышно по всему дворцу.

У открытой двери появился второй хуганец; на его шлеме был клыкастый ангел, что указывало на офицерское звание. Он оглядел лежащего копейщика.

- Вы напали на этого? - требовательно спросил он. Мэгнан взглянул на жертву так, словно заметил его в первый раз.

- Он, по-видимому, упал.

- Убивать хуганца - противозаконно,- зловеще заявил капитан.

- Он… э-э… сломал свое копье,- угодливо напомнил Мэгнан.

- Оджень блохое брезтупление - озквернение церемониального кобья,- строго проговорил капитан.- Требуетзя церемония оджищения. Оджень дорого.

Мэгнан порылся в мешочке для денег, висевшем у него на бедре;

- Я буду рад внести небольшую лепту.

- Дезять хуганских кредитов; все забыто. Еще пять - избавить от тела.

Лежащий хуганец пошевелился, забормотал, сел на полу.

- Ха! - заметил капитан.- Похоже, дела не будет. Но за доболнительные пять кредитов…- он снял с пояса короткую, уродливую дубинку,- …приконджить незчазтную жертву земного назилия.

- Стоп! - возопил Мэгнан.- Вы с ума сошли?

- Озкорбление звидетеля - священника крепости зтоить вам еще два кредита. Для вас делать озобую тсену - три за пять.

- Подкуп? - задохнулся Мэгнан.- Коррупция?

- Три и езть,- хуганец кивнул.- Тшто назщет тебя? - он повернулся к Ретифу.- Платить, как и другой землянин?

- Послушайте, я вам ничего не плачу1 - рявкнул Мэгнан.- Просто помогите этому несчастному выйти отсюда, будьте так любезны, и мы продолжим одеваться!

- Небольшие религиозные поджертвования - старая добрая хуганская традитция! - возразил свидетель.- Хотеть нарушить мезтные табу?

- У нас, землян, есть кое-какие свои обычаи,- спокойно ответил Ретиф.- Мы полагаем, что пожертвование должно выплачиваться добровольно,- он протянул банкноту, которую офицер ловко схватил.

Стражник теперь уже стоял на ногах, покачиваясь. Капитан рявкнул ему приказ, и его подчиненный собрал обломки копья, бросил на Мэгнана ненавидящий взгляд и вышел. Капитан последовал за ним.

Ретиф закрыл Дверь за ушедшими посетителями, достал бумажку, брошенную убегающим спизмом, и развернул ее.

У ФОНТАНА С ВЕЛИКАНОМ ВО ВРЕМЯ ВТОРОГО ВОСХОДА ЛУНЫ; ПРИКОЛИТЕ ЖЕЛТЫЙ НАВОЗНЫЙЦВЕТОК.

Мэгнан, снова крутясь перед зеркалом, глубоко вздохнул.

- Не слишком-то благоприятное начало,- прокомментировал он.- Бог ты мой! Уже двадцать тридцать! Мы опаздываем! - Он в последний раз поддернул саронг и разгладил редеющий локон на лбу.

Мэгнан пошел первым по отдающему эхом коридору, вниз по спиральной лестнице до арки, выходящей на широкие ступени над неровной лужайкой. Голубые фонари, свисавшие с ветвей скелетообразных деревьев, слабо светили на грибоподобные декоративные растения. Скульптуры, изображающие мучающиеся души, были расставлены рядом с широкими столами, заставленными земными деликатесами, ради этого случая поспешно сгруженными с транспорта Корпуса. Дюжина фонтанов гротескной формы распространяла по саду тонкий туман и запах серы.

За высокой стеной, утыканной по верху остриями, на расстоянии в полмили от них возвышалась зловещая фигура огромного идола, окрашенного в цвет бронзы. Факелы освещали его свирепую ухмылку, правая рука была поднята в хуганском королевском салюте - локоть прямо вперед, предплечье поднято вертикально вверх, пальцы растопырены, левая рука сжимает бицепс правой.

Мэгнана передернуло.

- Этот звероподобный идол скорее похож на недоделанного хуганца,- заметил Мэгнан.- Это у него там дым идет из носа?

Ретиф фыркнул.

- Что-то горит,- согласился он.

II

Из плотной тени у локтя Мэгнана выступила темная фигура.

- Запах зтарых газет вы джуствуете,- прогрохотала она.- Наши хуганские боги полезны - они злужат общине в качестве музоросжигателей.

Одом-Глом! Вы меня перепугали! - воскликнул Мэгнан. Он отмахнулся от насекомого, жужжащего у его лица.- Надеюсь, что вечер будет удачным. Со стороны Его Высокомерия так предусмотрительно было позволить Корпусу выступить сегодня принимающей стороной; это такой дружественный жест.

- - Гость должен оказывать гостеприимство - это зтарая хуганская традитция,- заявил Одом-Глом.- Вам было бы неплохо знать все наши зтарые хуганские традитций, чтобы не получилозь как с предыдущим земным дибломатом.

- Да, неудачно получилось? что предшественник посла Страпхэнгера был отлучен от церкви и так далее. Но, в самом деле, откуда ему было знать, что он должен был наполнить Епископальную чашу для подаяний стокредитными банкнотами?

- Дело не зовсем в поджертвованиях, но он вылил туда конзервированные бобы и изпортил банкноту, которую Его Вызокомерие положил в каджестве намека.

Недостойная сцена,- согласился Мэгнан.- Но я уверен, что сегодняшний вечер поможет избавиться от остатков взаимного непонимания.

Оркестр начал настраивать инструменты, над лугом стали разноситься мрачные, стонущие звуки. Вооруженная епископальная стража занимала свои посты, а одетые в саронги дипломаты выстраивались в линию у каменной арки, через которую должны были прибыть сановные лица.

- Мне надо зпешить - позмотреть разположение орудий,- сказал Одом-Глом.- Одно позледнее предупреждение: мирзкие ценнозти, конеджно, ниджего не значат для Его Вызокомерия, но змертный грех, который Его Вызокомерие ненавидит больше всего,- это зкупость.- Он ушел, позвякивая своими цепями.

- Посол еще не пришел,- нервно заметил Мэгнан.- Бог ты мой, надеюсь, он появится до того, как прибудет Епископ Ай-Поппи-Гуги. Я боюсь того, что мне придется занимать Его Вызокомерие светской беседой.

- Согласно рапорту поста, с ним общаться совсем не трудно,- сообщил ему Ретиф.- Просто дарите Епископу все, что попадется ему на глаза, а если это его не удовлетворит, подарите еще что-нибудь.

- Как я вижу, вы начинаете разбираться в дипломатии, Ретиф,- одобрительно проговорил Мэгнан.- Но я все же беспокоюсь.

- Поскольку по протоколу ваша функция состоит в том, чтобы задабривать трудных гостей,- заметил Ретиф,- то почему бы вам не встретить Епископа у ворот и не рассказать ему пару скабрезных историй?

- Не могу себе вообразить, что глава теократического государства станет положительно реагировать на похабные анекдоты,- чопорно ответил Мэгнан.

- Ну, разговоры о биологии совершенно не считаются греховными здесь, на Хуге, наоборот, не погрязайте в вежливых беседах. Кстати, согласно руководству, в культурных кругах здесь имеется негласное соглашение о том, что конфеты приносит аист.

- Серьезно? Бог ты мой, а у нас на всех сладостях помечено: «Сделано в Гонконге»! Мне придется сказать распорядителю, чтобы он заменил этикетки. А пока я этим занимаюсь, вам лучше занять свой пост у ворот. Вы сегодня поработаете в первую смену. Через час я пришлю Стрингуисла, чтобы он вас сменил.

- Я мог бы задержать для вас Епископа на несколько минут,- предложил Ретиф, когда они подходили к воротам.- Допустим, я начну с того, что потребую, чтобы он предъявил свое приглашение.

- Бросьте ваши несвоевременные шутки, Ретиф! После провала предыдущей миссии необходимо установить сегодня дружеские отношения с Епископом - это обеспечит нам всем повышение по службе.

- Мне кажется, что традиционная вечеринка на лужайке - это дело слишком утонченное для такого парня, как Епископ. Нам следовало бы воспользоваться более простыми методами - типа нескольких залпов тяжелой артиллерии, размещенной вокруг дворцовых садов.

- Вряд ли это можно считать дипломатическим подходом,- фыркнул Мэгнан.- Опыт столетий доказывает, что, если достаточное количество дипломатов ходят на вечеринки, то в конце концов все получится как надо.

- Интересно, понимают ли эту традицию хуганцы?

- Конечно, мы ведь все схожие друг с другом существа - под кожей мы братья, по сути дела.

- В таком случае, эта кожа должна быть не менее дюйма толщиной и прочнее армопласта. Я не уверен, что мы сумеем добраться до братского слоя, чтобы вовремя остановить кровопролитие.

- По сути дела, я с нетерпением жду момента, когда можно будет посостязаться с Его Высокомерием в составлении эпиграмм сегодня,- величественно проговорил Мэгнан, повернувшись, чтобы обозреть сады.- Как вам известно, при общении с высокопоставленными гостями я всегда нахожусь в самой лучшей форме - и, разумеется, их габариты и сила ничуть не нагоняют на меня робость.

Мэгнан обернулся на звук, раздавшийся позади него, издал придушенный вопль и наступил на ногу хуганскому официанту, когда отпрыгнул от завернутой в золотую ткань фигуры хуганца семи футов высотой и шести шириной. Позолоченные черты лица монстра включали в себя дюймовые носовые дыры, огромные водянистые красноватые глаза и широкий рот, изогнутый в виде кошмарной гримасы, обнажающей зубы, покрытые коронками полированного золота. Две кисти унизанных кольцами пальцев сжимали рукоять огромного обоюдоострого меча.

- Джто-то плохо пакхнет! - прогрохотала фигура. Она склонилась вперед, решительно принюхалась к Мэгнану и фыркнула.

- Ужазно! - объявил Епископ, локтем отодвигая Мэгнана в сторону.- Уйди, парень! Ты заражен острой формой лишая!

- Что вы, Ваше Высокомерие,- это просто прикосновение скобки на коже за ухом.

- Пахнет как позле дешевой ночжи в веселом домике. Где Посол Хапстринкер? Волагаю, вы бриготовили много еды. Как я бонимаю, вы, земляне, оджень интерезуетесь готовкой,- Епископ подмигнул влажным розовым глазом, ткнул Мэгнана под ребра и довольно заржал.

- Уф! - сказал Мэгнан.- Ваше Высокомерие!

Епископ уже шагал к ближайшему столу, его эскорт из вооруженных стражников в шлемах тащился вслед за ним, держа руки на кривых саблях и не сводя подозрительных глаз с дипломатов.

- Я… думаю, что пробегусь немного и посмотрю, как там закуски,- проблеял Мэгнан.- Ретиф, сопровождайте Его Высокомерие и развлекайте его, пока не прибудет помощь - я имею в виду, пока не появится посол! - И он исчез.

Епископ погрузил безкостный палец в большую хрустальную чашу с сырным соусом, изучил его на расстоянии вытянутой руки, понюхал, затем, резко дернув гибким запястьем, разбрызгал соус по гофрированным рубашкам и остекленевшим улыбкам дипломатов, выстроившихся в линию для приема.

- Кто эти бездельники? громко спросил он.- Вероятно, бедные родзтвенники, оджидающие подаджек. У меня та же броблема. Вернее, у меня была та же броблема, я долджен зказать. Две недели назад был Фезтиваль замоотречжения. Я зделал самое значительное пожертвование и всех их предлоджил духам предков.

- Отказаться от родственников из религиозных соображений - это хорошая идея,- заметил Ретиф.- Это может войти в моду.

Епископ поднял блюдо изящных сэндвичей, высыпал пищу, понюхал блюдо и откусил небольшой кусочек.

- Я много слышал о ваших земных блюдах,- заметил он, шумно жуя.- Немного жесткое, но неблохое,- он откусил еще немного тонкого фарфора и предложил Ретифу.

- Кусни,- сердечно сказал он.

- Нет, спасибо, перед самым прибытием Вашего Высокомерия я подкрепился бутылкой пива,- отказался Ретиф.- Попробуйте суповые тарелки. Они считаются восторгом эпикурейцев.

Неподалеку от широких дверей террасы возникло оживление. Амбициозные мелкие клерки посольства приняли позу нетерпеливого ожидания, приготовив восторженные улыбки. Появилась приземистая фигура министра Страпхэнгера, чрезвычайного посла Земли и полномочного представителя на Хуге. На нем было короткое, но богато украшенное парчой лонги, блестящий красный кушак, который чуть ли не тащился по земле, и украшенные драгоценными камнями сандалии. Рядом с ним пыхтел его спутник, примерно такого же телосложения и так же одетый, отличавшийся только пучком ярко-оранжевых волос. В двух ярдах за ними тащился Мэгнан.

- А, посол - двойняжки? - спросил епископ, двинувшись к новоприбывшей паре.

- Нет, это миссис Страпхэнгер,- ответил Ретиф.- На месте Вашего Высокомерия я бы выбросил это блюдце - в ярости она страшна.

- А, тибичная самка, взегда озабоченная броблемами конзервации пищи,- Епископ выбросил ободок блюда за цветущий куст.

- Эй, привет, посол Стракхампер! - проревел он.- И твоя оджаровательная корова! Она зкоро бринесет бриплод, как я понимаю?

- Приплод? Как это? - Страпхэнгер озадаченно огляделся.

- Как я понимаю, ты держишь своих коров беременными? - прогрохотал Епископ.- Или, может быть, эта уже злишком зтарая. Но не важно - в звое время она, незомненно, была великой броизводительницей.

- Вот те раз! - резко бросила миссис Страпхэнгер, едва сдерживаясь.

- Кстати,- продолжал Ай-Пошш-Гуги.- Я не выношу обзуждать финансы за едой, поэтому я бредлагаю зразу же обзудить броблему зоответственного бодарка. Конеджно, я вболне готов забыть банальное недопонимание, возникшее у наз з предыдущим послом, и без уверток принять любую зумму не менее одного миллиона гредитов.

- Один миллион кредитов? - пробормотал Страпхэнгер.- Подарок?

-  Конеджно, езли вы предподжли бы избежать репутации труса, то лишний миллион никогда не повредит.

- Миллион кредитов из фондов Корпуса? Но… но чего ради?

- Ай-ай,- Епископ предостерегающе погрозил осязательным органом.- Не стоит лезть во внутренние дела хуганцев!

- О, нет, ничуть, Ваше Высокомерие! Я только имел в виду… по какому случаю? Подарок. Я имею в виду.

- Зегодня вторник.

- А.

Епископ безмятежно кивнул.

- Вам повезло, джто вы не узтроили это мероприятие в среду - это день удвоенных подарков.- Он взял стакан с подноса, который держал официант, вылил содержимое на лужайку, откусил от края кусочек своими полированными металлическими зубами и стал задумчиво жевать.

- Не хватает зпеций,- прокомментировал он.

- - Мой лучший хрусталь,- задохнулась миссис Страпхэнгер.- Из самого Бруклина, а он жрет его как козел!

- Гозел? - Епископ подозрительно на нее уставился.- Не думаю, джто мне известен этот термин.

- Это… что-то… вроде гурмана,- сымпровизировал Страпхэнгер. На лбу у него блестел пот,- Известного изысканностью вкуса.

- Теперь бобоводу бензин,- продолжал Епископ.- Я не вижу нужды в боказухе. Бростая тысяджа в день в знак уважения от Корбуса вболне эойдет.

- Тысяча чего в день? - вопросил посол, демонстрируя застывшую дипломатическую улыбку, открывающую старомодные съемные зубные протезы.

- Гредитов, гонеджно. И еще есть броблема зубзидий в хуганскую бромышленность, зкажем, бядьдесят тысядж в месяц. Не беспокойтезь об их распределении, бросто выбисывайте чеки на выблату мне лиджно…

- Хуганская промышленность? Но мне дали понять, что здесь, на Хуге, нет промышленного производства.

- Поэтому мы и требуем зубзидию,- вежливо ответил Епископ.

Страпхэнгер с трудом вернул улыбку на место.

- Ваше Высокомерие, я здесь просто для того, чтобы установить дружеские отношения, чтобы ввести Хуг в поток культурной жизни Галактики…

- Что моджет быть дружезтвеннее денег? - спросил Епископ громким голосом, тоном окончательного решения.

- Что же,-уступил Страпхэнгер,- мы могли бы организовать заем…

- Прямой грант - гораздо броще,- подчеркнул Епископ.

- Конечно, это будет означать дополнительный штат сотрудников, чтобы справляться с административной нагрузкой,- с задумчивым блеском в глазах Страпхэнгер потер ладони друг о друга.- Скажем, человек двадцать пять для начала.

Епископ повернулся, когда к нему подошел хуг среднего роста, одетый в облегающую черно-серебряную одежду, пробурчал что-то ему на ухо и махнул резиновой рукой в сторону дома.

- Джто? - взорвался Епископ. Он резко повернулся к Страпхэнгеру,- Вы зкрываете табулированных существ? Делитесь витанием з призпешниками оббозиции?

- Ваше Высокомерие! - голос Страпхэнгера дрожал на фоне возрастающего рева духовного лица.- Я не понимаю! Что сказал этот парень?

Епископ стал выкрикивать команды на хуганском. Его эскорт рассеялся и стал рыскать по кустам, окружавшим сад. Посол семенил рядом с почетным гостем, который большими шагами прошел к накрытым столам с закусками и стал пожирать хрупкий фарфор, бормоча про себя.

- Ваше Высокомерие,- Страпхэнгер старался отдышаться,- если бы у меня было хоть какое-нибудь объяснение! Я уверен, что все это - просто ужасная ошибка Что ищут эти люди? Я вас заверяю…

- Из доброты звоего зердца я бриглазил ваз на Хуг! - взревел Епископ.- В каджестве огромного комплимента я узвоил важ язык! Я даже готов был бринять налиджные - велиджайший джезт! А теперь я обнарудживаю, что вы открыто общаетезь с врагами Богов!

Оставаясь на обочине словесной перепалки, Ретиф окинул взглядом сад. Он заметил фонтан в виде двухголового хуганского карлика с чрезмерно увеличенными зубами и брюхом и двинулся к нему.

Кто-то дернул его за завязку сандалии. Он посмотрел вниз. Два ярких глаза на концах похожих на проволоки стебельков призывно смотрели из травяной кочки. Ретиф огляделся - все взгляды были направлены на Епископа.

- Ты ищешь меня? - тихо спросил Ретиф.

- Именно! - проскрипел тонкий голос.- С тобой непросто ухитриться побеседовать в спокойной обстановке, мистер… э-э…

- Ретиф.

- Привет, Ретиф. Меня зовут Джекспурт. Парни назначили меня представителем, чтобы я рассказал вам, землянам, о том, что происходит. В конце концов, я полагаю, что у нас, спизмов, тоже имеются некоторые права.

- Если ты сможешь объяснить мне, что происходит в этом гадюшнике, я вечно буду твоим должником. Давай, выкладывай.

- Проблема в хуганцах - они ни на минуту не оставляют нас в покое. Все дело в гонениях. Ты знаешь, эти гиппопотамы, распевающие псалмы, обвиняют нас во всех несчастьях - от скисшего молока до потери потенции! Доходит уже до того, что после захода солнца небезопасно выходить на прогулку.

- Подожди, Джекспурт. Может быть, будет лучше, если ты просветишь меня в отношении некоторых деталей. Кто вы такие? Почему хуганцы вас преследуют? И где ты научился говорить на земном с таким безупречным произношением согласных?

- Я был талисманом на земном торговом корабле, я спрятался там, когда он приземлился здесь с целью ремонта. Это была великолепная жизнь, но со временем я соскучился по дому, по старому доброму Хугу - ты знаешь, как это бывает…

- Ты - исконный житель этого очаровательного мира?

- Конечно - мы, спизмы, живем здесь дольше хугов. И тысячелетиями мы жили с ними без всяких проблем. Хуги взяли себе поверхность, а мы устроились, приятно и удобно, под землей. Затем у них появилась религия, и жизнь с тех пор стала адом.

- Подожди, Джекспурт. Насколько я слышал, религия всегда оказывает благотворное влияние на тех, кому посчастливилось ее иметь.

- Это зависит от того, на чьей ты стороне.

- Это точно.

- Но я не изложил тебе еще всю картину. Эти хуганские священники начали полномасштабную пропагандистскую кампанию против нас - нарисовали множество религиозных картин, где спизмы тыкают хугов вилами, так что вскоре после этого каждый хуг, встретив на улице вышедшего подышать свежим воздухом спизма, начинал подпрыгивать на месте, рисовать в воздухе кресты и бормотать заклятья. Потом мы внезапно осознали, что идет полномасштабная война! Я говорю тебе, Ретиф, мы, спизмы, сейчас находимся в тяжелом положении - и будет еще хуже!

Стражник постепенно приближался к фонтану с великаном.

- Проклятье, жандармы,- сказал Ретиф.- Тебе сейчас лучше скрыться с глаз, Джекспурт. Они рыскают по кустам, ищут тебя. Почему бы нам не продолжить разговор попозже?

Спизм скрылся в траве.

- Но это важно, Ретиф! - донесся из куста голос Джекспурта.- Парни на меня рассчитывают.

- Тихо! Смотри на меня и действуй соответственно. Мэгнан, обернувшись, подозрительно смотрел на Ретифа. Он приблизился к своему подчиненному.

- Ретиф, если вы замешаны в этой суматохе…

- Я, мистер Мэгнан? Каким же образом? Я прибыл сюда только сегодня днем, так же, как и вы.

- Мэгнан! - голос Странхэнгера покрыл шум голосов.- Епископ проинформировал меня, что на территории Посольства сегодня вечером было замечено демоническое существо какого-то вида! Конечно, мы о нем ничего не знаем, но Его Высокомерие пришел к неприятному для нас выводу, что мы общаемся с обитателями нижнего мира! - он понизил голос, когда Мэгнан приблизился.- Суеверный вздор, но нам приходится играть в эти игры. Вы вместе с остальными рассредоточьтесь и сделайте вид, что ищете этого мифического демона. Я утихомирю Его Высокомерие.

- Конечно, мистер посол. Но… э-э… что, если мы его найдем?

- Тогда вы еще больший идиот, чем я думал! - Страпхэнгер вернул кривую улыбку на место и повернулся к Епископу.

- Ретиф, вы начинайте отсюда,- Мэгнан указал на фасад дома.- Я пойду пошарю в кустах. И, что бы вы ни делали, не вздумайте ничего находить - типа того отвратительного существа, на которое мы наткнулись наверху.- Внезапно его лицо приняло испуганное выражение.- Бог ты мой, Ретиф! Вы не думаете?..

- Никоим образом. Лично я предоставляю себе демоническое существо в виде дракона средних размеров.

- И все же… может быть, мне стоило бы сообщить об этом послу…

- И подтвердить мнение Епископа? Очень храбро с вашей стороны. Вы не против, если я постою здесь, чтобы насладиться этим зрелищем?

- С другой стороны, он слишком занятый человек,- поспешно заметил Мэгнан.- В конце концов, зачем беспокоить его банальностями? - Он поспешил занять позицию рядом с Епископом и, нагнувшись, стал делать вид, что вглядывается в изгороди из растений, похожих на хвойные.

Ретиф вернулся к столу, теперь покинутому, если не считать одинокого хуганского уборщика, который на дальнем конце стола собирал пустую посуду на широкий поднос и бросал влажные бумажные салфетки в объемистый мешок для использованной бумаги. Ретиф взял пустое блюдо из-под сэндвичей и сказал:

- Пссст!

Хуганец поднял глаза, когда Ретиф бросил блюдо, уронил свой большой бумажный мешок и поймал брошенную посуду:

- Здесь есть еще,- с готовностью заметил Ретиф. Он собрал и передал пару блюдец, три пустых стакана и пару надкушенных сэндвичей с сыром.- Тебе лучше взвалить это на спину и следовать за Его Высокомерием,- предложил Ретиф.- Он оставляет за собой след из осколков блюд.

- Пытаешься уджить меня моей работе? - свирепо спросил хуганец, в то время как Ретиф, покопавшись, нашел ложку и уронил ее на траву, прямо под краем свисающей скатерти.

- Конечно, нет, приятель,- заверил Ретиф сердито смотревшего на него аборигена. Он наклонился за ложкой и мельком заметил выглядывавший из теней глаз.

- Залезай в мешок,- краем рта прошипел Ретиф.

- 3 гем разговариваедж? - слуга наклонился и стал смотреть под стол. Позади него бумажный мешок негромко зашуршал, когда спизм юркнул в него.

- Просто обратился с несколькими словами к ложечному богу,- мягко ответил Ретиф.- Уронить ложку - плохая примета, как тебе известно.

- Да? - сказал хуганец, Он оперся на стол, вытащил весьма изношенную зубочистку и стал ковырять ею в своих грязных зубах.- У ваз, инозтрандзев, ненормальные идеи. Взем извезтно, джто уронить лоджку - хорошая бримета, блохая бримета - уронить вилгу,- он тщательно осмотрел конец зубочистки.

- У нас дома неблагоприятным предзнаменованием считается падение с десятиэтажного здания,- продолжал бессвязно болтать Ретиф, наблюдая за вооруженными стражниками Епископа, приближающимися к ним. Один из них подошел к столу, бросил на Ретифа изучающий взгляд, сунул голову под стол, затем потянулся к мешку с бумагой.

- Как насчет того, чтобы немного освежиться?

Ретиф взял чашку, погрузил ее глубоко в сосуд с густым пурпурным пуншем, сделал шаг к воину и, казалось, споткнулся; липкая жидкость плеснула в хуганца как раз под защелкой, удерживавшей капюшон радужных оттенков, и растеклась в виде оригинального рисунка по его полированной нагрудной пластине. Слуга схватил свой поднос и мешок и поспешно отступил, в то время как шипящий стражник хлопал гибкими пальцами по пурпурному пятну.

- Идиод! Неуглюджий урод!

- Джто? Бьянзтво на злуджбе? - прогремел громкий голос. Епископ, отодвинув пузом Ретифа, возвышался перед смутившимся хуганцем.- Нагазание - зварить в мазле! - проревел он.- Уберите его!

III

Остальные стражники приблизились и схватили своего несчастного сослуживца.

- Это мой недосмотр, Ваше Высокомерие,- начал было Ретиф.- Я предложил ему…

- Вы зобираетесь вмеживаться в совержение епизкопального правозудия? - рявкнул Епископ, набрасываясь на Ретифа.- Вы имеете наглозть намегать, что зуждение Епископа ожибоджно?

- Не совсем так, вы просто ошибаетесь,- заявил Ретиф.- Это я пролил на него пунш.

Лицо Епископа приобрело багровый оттенок, его рот беззвучно двигался. Он сглотнул.

- Так давно нигто мне не бротивореджил,- задумчиво заметил он,- джто я даже забыл нагазание, положеное за это,- благословляющим жестом Епископ взмахнул двумя пальцами.- Твои грехи тебе отпущены, сын мой,- весело проговорил он.- Во зути дела, я отпузкаю тебе грехи на весь уикенд. Развлекайся, взе за счет хозяев.

- Ну не великодушно ли это со стороны Его Высокомерия,- подобострастно произнес Мэгнан.- Какая жалось, что мы не нашли демона, но я…

- Хорошо, что вы набомнили об эдом,- зловеще проговорил Епископ. Он уставился на посла Страпхэнгера, когда старший дипломат подошел.- Я взе еще жду результатов!

- Послушайте, Ваше Высокомерие! Как мы можем найти демона, если демона здесь нет?

- Это ваша броблема!

У ворот раздался вопль. Двое стражников набросились на уборщика с бумажным мешком, который шарахнулся в сторону, испуская возмущенные возгласы. Мешок упал, раскрылся, рассыпая мусор, из которого выскочил беглый спизм, разбрасывая объедки во все стороны.

Прыжком он миновал ошарашенных стражников и понесся к задним воротам. У него на пути появились еще стражники, выдергивая из кобур длинноствольные пистолеты. Выстрел пропахал длинную полосу в густой траве, чуть не задев остальных приверженцев Епископа, которые бросились вперед, чтобы поучаствовать в акции. Епископ завопил, размахивая своими безкостными руками.

Отрезанный от ворот, спизм изменил направление, бросился в сторону от дома, но его встретил взвод, вышедший из глубины сада. Выстрел разнес блюда на столе за спиной Мэгнана, который взвизгнул и бросился на землю.

Спизм затормозил, увернулся и побежал к украшенным цветами воротам, выходящим на дорогу. Стражники все были теперь позади, путь свободен. С оглушительным воплем Епископ Ай-Поппи-Гуги выхватил свой гигантский меч и прыгнул вперед, чтобы перехватить убегавшее существо. Когда он проносился мимо Ретифа, тот крутанулся и выставил ногу. Ретиф зацепил ногу Епископа как раз над ярко-розовой, украшенной драгоценными камнями, кожаной туфлей. Его Высокомерие нырнул вперед, ударился медалями о землю и проехал носом под стол.

- Эй, кто тут, привет,- послышался тонкий голос Мэгнана из-под приглушающей звуки скатерти,- Подождите минутку, я подвинусь…

Взревев, Епископ встал, подняв вместе с собой стол. Блюда, стаканы и еда посыпались на все еще сидевшего на четвереньках Мэгнана. Епископ отшвырнул стол в сторону и снова взревел, повернувшись в сторону посла Страпхэнгера, который, подпрыгивая, салфеткой пытался сбить грязь с наград почетного гостя.

- Измена! - заорал Ай-Поппи-Гуги.- Аззазины! Убийцы! Агенты ниджнего мира! Наружители закона! Еретики!

- Ну-ну, Ваше Высокомерие! Не расстраивайтесь…

- Разтраиватьзя? Это, моджет быть, джутка? - Епископ вырвал грязную тряпку из руки Страпхэнгера. Он наклонился, схватил свой меч и взмахнул им над головой. Епископальная стража теперь быстро окружала их.

- Сим я отлучаю ваз взех! - возопил Епископ.- Ни еды, ни воды, ни защиты полиции! Также вы будете бублиджно казнены! Парни, окруджайте их!

Оружие внезапно оказалось направленным на кучку дипломатов, сгрудившихся вокруг посла. Мэгнан взвизгнул. У Страпхэнгера затряслись бакенбарды.

- Не убузтите этого! - Ай-Поппи-Гуги указал на Ретифа,- Это из-за его ноги я навернулзя!

Стражник приставил ствол к. ребрам Ретифа.

- О, мне кажется, что Ваше Высокомерие забывает о том, что у мистера Ретифа есть епископальное отпущение грехов,- живо заметил Страпхэнгер.-Ретиф, если вы просто пробежитесь в мой офис и передадите код два-ноль-три - или это три-ноль-два? - вызов помощи…

- Он отбравится вмезте зо вземи вами, негодяями! - возопил Епископ. Полдюжины вооруженных хуганцев подвели к их группе остальных работников штата посольства.

- Внутри еще езть?

- Нет, Важе Выйокомерие,- доложил капитан стражи.- Тольго незколько злуг.

- Зварите их в мазле зе звязь з убийцами! Джто же казаетзя ваз…

- Ваше Высокомерие,- заговорил Страпхэнгер,- Естественно, я не против умереть, если это доставит удовольствие Вашему Высокомерию, но тогда мы не сможем подарить вам подарки и прочие вещи, разве не так?

- Броклятье! - Ай-Поппи-Гуги швырнул свой меч на землю, чуть не попав в ногу Мэгнану,- Я забыл о бодарках! - казалось, он размышляет.- Позлушайте, джто, езли я узтрою вам возмод-жнозть выбизать незколько джеков в камере, беред казнью?

- О, боюсь, это совсем никуда не годится, Ваше Высокомерие. Мне нужна печать Посольства, машина, удостоверяющая чеки, и книги кодов, и…

- Ну… возмоджно, я мог бы зделать изклюджение, я отзроджу нагазание до тех пор, пока не брибудет налиджнозть.

- Простите, Ваше Высокомерие, я не стал бы вас просить отклоняться от традиции просто для того, чтобы оказать мне услугу. Нет, мы все отлучены, так что, я полагаю, мы можем устроиться поудобнее и начать умирать с голоду…

- Зтойте! Не торобите меня! Кто отлуджает, вы или я?

- О, вы, конечно.

- Именно! И я говорю, джто вы не отлуджены! - Епископ огляделся со свирепым видом.- Теберь назджет бодарка. Вы моджете дозтавить два миллиона немедленно, я злуджайно захватил з зобой бронированный автомобиль…

- ДВА миллиона? Но вы же говорили -один миллион!

- Зегодня день удвоенного бодарка.

- Но вы говорили, среда - день удвоенного подарка. А сегодня еще только вторник.

- Зегодня зреда, зоглазно епизкопальному декрету,- заявил Епископ, подняв меч.

- Но вы же не можете… я хочу сказать, как вы можете?

- Реформа календаря,- сказал Ай-Поппи-Гуги.- Давно пора.

- Что же, я думаю, это можно устроить.

- Отлиджно! Сим я объявляю вам Епискобзкое прощение. Но оно не вклюджает этих озтальных неджелательных элементов! - Епископ взмахнул рукой,- Тащите их отзюда, барии!

- Э-э… я, конечно, благодарен вам за помилование,- заметил Страпхэнгер, быстро обретая уверенность,- но я, разумеется, не смогу должным образом проделать всю бумажную работу без своих сотрудников.

Ай-Поппи-Гуги свирепо уставился на него своими большими влажными красными глазами.

- Ладно! Берите их! Они все помилованы, кроме этого! - он уставил на Ретифа палец, подобно стволу пистолета.- Назчет него у меня озобые бланы! - Стражники перенесли свое внимание на Ретифа, окружив его и нацелив на него оружие.

- Может быть, Его Высокомерие на этот раз будет чуть более снисходительным,- предложил Мэгнан, промокая пятно ливерного паштета с обнаженной руки,- если мистер Ретиф извинится и пообещает, что больше не будет так делать.

- Не будет больше джто? - требовательно спросил Епископ.

- Давать вам подножку,- пояснил Мэгнан.- Как он только что это сделал, понимаете?

- Он бодзтавил мне бодножку? - задохнулся Ай-Попп-Гуги.- Намеренно?

- Нет, почему, должно быть, по ошибке…- начал было Страпхэнгер.

- Ваше Высокомерие обладает таким тонким чувством юмора,- заметил Мэгнан,- что, я уверен, вы оцените комический аспект этого дела.

- Ретиф! Вы это нарочно… я имею в виду, конечно же, не нарочно,- задохнулся Страпхэнгер.

- Ну и ну,- возмущенно возразил Мэгнан.- Я же лежал прямо здесь.

- Обызкать его! - рявкнул Епископ. Стражники бросились вперед, деловитые руки почти сразу же обнаружили сложенный листок бумаги, который ему бросил спизм, убегая из комнаты.

- Ага! - обрушился на него Епископ. Он развернул и прочитал послание.

- Это заговор! - завопил он.- Прямо у меня бод нозом! Закуйте его в кандалы!

- Я обязан выразить протест! - заговорил Страпхэнгер.- Вы не можете то и дело заковывать дипломатов в кандалы всякий раз, когда совершается какой-нибудь незначительный неблагоразумный поступок! Оставьте это мне, Ваше Высокомерие, я позабочусь о том, чтобы в его послужной список было занесено строгое порицание.

- Боги должны болуджить звое! - взревел Ай-Поппи-Гуги.- Завтра, во время Великого браздника зреды…

- Завтра четверг,- перебил Мэгнан.

- Завтра зреда! Зегодня зреда! Я объявляю, что взя эта неделя зозтоит из зред, разрази меня гром! А теперь, как я и говорил - этот землянин будет уджаствовать в бразднике! Такова воля богов! И хватит зпорить!

- А, он примет участие в церемонии,- с облегчением сказал Страпхэнгер.- Что же, ради этого мы вполне можем его освободить от прямых обязанностей,- он издал негромкий дипломатический смешок,- Корпус всегда готов поощрять богопочитание в любой форме, разумеется.

- Единзтвенные изтинные боги - это Хуганзкие боги, во имя богов,- прогрохотал Епископ.- И не надо мне никакой вашей земной ерези, иначе я отменю помилование! Теберь уведите этого тиба в храм и бриготовьте для полета в зреду! Взе озтальные озтаютзя бод арезтом, бока не зтанет извезтна воля богов!

- Мистер посол,- дрожащим голосом проговорил Мэгнан, дергая Страпхэнгера за руку,- вы думаете, вам следует, вам следует позволять им…

- Просто позволим Его Высокомерию сохранить свое лицо,- доверительным тоном ответил Страпхэнгер и подмигнул Ретифу,- не тревожьтесь, мальчик мой, для вас это будет хорошим опытом. Вы в действии познакомитесь с хуганской религиозной концепцией.

- Но… что, если они… я хочу сказать, что варить в масле… это дело такое необратимое,- настаивал Мэгнан.

- Спокойно, Мэгнан! Я не потерплю нытиков в моей организации!

- Спасибо, что вспомнили обо мне, мистер Мэгнан,- сказал Ретиф.- Но мой талисман все еще со мной.

- Талисман? - тупо переспросил Мэгнан.

- Колдовство? - прогрохотал Епископ,- Я и подозревал джто-то такое! - огромным красным глазом он уставился на Страпхэнгера,- Увидимзя на церемонии! Не обаздывай! - он посмотрел на Ретифа,- Ты бойдежь без зопротивления?

- Ввиду количества направленных на меня стволов,- ответил Ретиф,- я искренне на это надеюсь.

IV

Камера была узкой, темной и сырой, и в ней не было никакой мебели, если не считать простого стола, на котором стояла бутылка вина с горьким запахом, и узкой скамьи, на которой сидел

Ретиф. Его запястья были скованы цепью, и он прислушивался к приглушенному стуку, слабо доносившемуся из-за стен. Стук продолжался уже часов двенадцать, насколько он мог судить - достаточно долго для того, чтобы, хуганцы успели завершить подготовку к религиозным церемониям, в которых он должен был участвовать.

Стук внезапно изменился по тону - он слышался громче, ближе. Затем раздался слабый звук, будто бы горсть камешков бросили на пол. Через мгновение послышалось тихое царапанье, словно ногтями по доске, затем тишина.

- Ретиф, ты здесь? - прочирикал в полной темноте тонкий голос.

- Само собой, Джекспурт! Входи и присоединяйся! Я рад, что ты смылся от жандармов!

- Раззявы! Хе! Но слушай, Ретиф, у меня плохие новости.

- Выкладывай, Джекспурт, я слушаю.

- Это День праздника - старый Гуги наметил на сегодня крупные события, связанные с их религиозной ерундой. Хуги месяцами готовили этот свой гигантский окуриватель - загружали его мусором, старыми тряпками, использованными шинами и прочей дрянью. В разгар церемонии они зажгут это и включат воздуходувные помпы. Хуги провели систему труб к норам, понимаешь? На многие мили вокруг для спизмов не останется безопасного места. Наш народ начнет выскакивать из своих укрытий, в которых многие семьи жили поколениями, и - тютю! - тут-то их и перебьет стража! Это будет конец для нас, спизмов!

- Это жуткая история, Джекспурт,- вернее, была бы такой, если бы я сам на данный момент не находился в такой же жуткой ситуации.

- Да, Обряды среды. Тебя назначили на утро или на большое вечернее представление? - Джекспурт замолк, когда за дверью раздался звон.

- Святой Моисей, Ретиф! Время пришло! Они здесь! Я должен был проинформировать тебя, но, чтобы пробраться сквозь ту стену, потребовалось времени больше, чем я рассчитывал, а потом я разболтался…

В скважине заскрежетал ключ.

- Слушай! Ты пил из этой бутылки?

- Нет.

- Отлично! В ней наркотик! Когда я уйду, вылей ее! Тебе придется прикинуться, что ты не в состоянии говорить, иначе не поздоровится! Сделай вид, будто ты зомби, понимаешь? Что бы тебе ни приказали сделать - делай! Если они подумают, что ты прикидываешься,- это конец для всех землян на Хуге! И помни! Держи голову склоненной, а руки и ноги - подвернутыми… Замок со скрежетом открывался.

- Мне пора! Удачи! - Джекспурт исчез.

Ретиф сделал шаг к столу, схватил бутылку и вылил ее в трехдюймовую дыру, через которую исчез его посетитель.

Появился свет, когда тяжелая дверь распахнулась внутрь. В камеру вошли трое хуганских копейщиков в капюшонах, за которыми следовал священник в черном балахоне. Ретиф стоял с бутылкой в руках, закрывая собой путь побега Джекспурта,

- Как замоджувзтвие, землянин? - спросил священник, оглядывая Ретифа с ног до головы. Подойдя к нему, он поднял Ретифу веко, крякнул и взял у него из рук пустую бутылку.

- Накачан до бредела,- констатировал он.

- Вы уверены? - требовательно спросил один из копейщиков.- Я не верю этим инозтранцам.

- Езтезтвенно, я уверен, гибервазгулятции зубраозбитальных амотрозраков тибиджны, клаззиджеский злуджай. Забирайте его.

Подталкиваемый пиками, Ретиф прошел по освещенному факелами проходу, затем вверх по винтовой каменной лестнице и внезапно оказался на ярком свету, услышал шум множества голосов, которые покрывал один громоподобный голос:

- …заверяю ваз, мой дорогой позол Хипстинкер, наше главное боджество, Ук-Руппа-Тути,- это не только прекразное украшение и позтоянное напоминание назелению о том, что пора платить очередную дезятину,- он также дает узтные указания, регулярно, по зредам в джаз дня. Конеджно, нам не взегда дано бонять, джто он говорит, но влияние его злов на крезтьянзтво везьма болоджительно.

Щурясь от солнечного света, Ретиф разглядел величественно разодетого Епископа, сидящего под огромным зонтом на массивном троне из темного дерева, с резьбой, изображающей переплетающихся змей. Слева от него стоял посол Земли, а справа сгрудились менее значительные дипломаты. Их группу окружала хуганская стража с обнаженными кривыми саблями и каменными лицами.

Священник, приведший Ретифа, елейно поклонился епископскому трону.

- Ваше Вызокомерие, тот-кто-готов-к-мазлу, прибыл,- взмахом руки он указал на Ретифа.

- А он… э-э…? - Ай-Поппи-Гуги вопросительно смотрел на стражу.

- Озтекленевший взгляд гибервазгуляции эмотрозраков,- сообщил один из копейщиков.

- Звариде этого в мазле,- нахмурился Епископ.- Много разговаривает.

- Вы смотритесь как-то чахло, Ретиф,- заметил Страпхэнгер.- Надеюсь, вы хорошо спали сегодня ночью? Предоставили ли вам удобные апартаменты и все такое прочее?

Ретиф тупо смотрел мимо левого уха посла.

- Ретиф, к вам обращается посол,- резко заметил ему Мэгнан.

- Вероятно, он углубилзя в медитадзию,- поспешно сказал Ай-Поппи-Гуги.- Бродолжайте дзеремонию.

- Может быть, он болен,- заметил Мэгнан.- Вы лучше присядьте.

- Эй-эй,- Ай-Поппи-Гуги поднял гибкую руку,- Замая ваджная джазть дзеремонии еще вбереди.

- Ах, да, конечно,- Страпхэнгер сел, откинувшись.- Я совершенно забыл, Ваше Высокомерие,- он огляделся.- Отсюда открывается прекрасный вид на церемонии.

Подчиняясь толчку стражников Епископа, Ретиф повернулся-и увидел прямо перед собой огромную бронзовую ухмылку хуганского идола.

Ретиф находился на верху двухсотфутового возвышения, но голова бога возносилась еще на пятьдесят футов вверх. Это было огромное стилизованное лицо хуганца, из полированного желтого металла, и рядом располагалась огромная поднятая рука. Глаза представляли собой глубокие провалы, в глубине которых виднелось мрачное красное свечение, придававшее впечатление зловещей разумности. Из ноздрей, по ярду в диаметре, струился дымок, который вился мимо подернутых копотью щек и рассеивался в чистом воздухе. Разделявший массивную голову рот, разинутый в виде крокодильей улыбки, был утыкан лопатообразными зубами с промежутками между ними, за которыми виднелся изгиб полированного пищевода, на котором прыгали отблески огней, горящих внутри статуи.

Двое младших священников выступили вперед и увешали шею и плечи Ретифа изысканными украшениями. Третий, встав перед ним, пел нечто, напоминающее мантры. Где-то вдали барабаны начали отбивать медленный ритм. Шепот пронесся по толпе, сгрудившейся на склонах и на площади внизу. Покачиваясь как пьяный и всем своим видом демонстрируя полное отсутствие интереса к окружающему, Ретиф заметил двухфутовую канаву, прорезанную в каменной платформе у него под ногами, углубляющуюся и идущую вниз и обрывавшуюся в десяти ярдах от него. Послушник лил в канавку масло и разгонял его руками.

- Что же конкретно включает эта фаза церемонии? - поддерживая светскую беседу спросил Страпхэнгер.

- Бодожди и увидишь,- кратко ответил Ай-Поппи-Гуги.

- Мистер посол,- хрипло зашептал Мэгнан.- У него скованы руки!

- Часть церемонии, без сомнения.

- И эта канава,- продолжал Мэгнан.-Она ведет от Ретифа прямо к краю… кончается как раз над этим ужасным большим ртом.

- Я сам все прекрасно вижу, вам нет необходимости играть роль туристического гида, мистер Мэгнан. Кстати,- Страпхэнгер понизил голос,- вы случайно не захватили с собой аптечку?

- Нет, мистер посол. У меня есть прекрасный антивирусный спрей для носа, если он вам поможет. Но насчет этого желоба…

- Жарко, не правда ли, Ваше Высокомерие? - Страпхэнгер повернулся к Епископу.- И сухо тоже.

- Вам не нравится наджа хуганзкая богода? - зловещим тоном спросил Епископ.

- Нет-нет, она прекрасна. Я обожаю, когда так жарко и сухо.

- Э-э, Ваше Высокомерие,- заговорил Мэгнан.- Но что же конкретно вы намереваетесь делать с Ретифом?

- Великая джезть,- заявил Епископ.

- Я уверен, что мы все в восторге от того, что один из наших сотрудников изнутри познакомится с хуганскими религиозными церемониями,- резко заметил Страпхэнгер Мэгнану.- Теперь будьте любезны сесть и прекратите свою бестолковую болтовню.

Епископ быстро заговорил по-хугански, прислуживавшие священники заставили Ретифа сделать шаг вперед и, схватив его за руки, ловко уложили лицом вниз на залитый маслом желоб. Бой барабанов достиг апогея. Вялые руки хуганцев стали толкать Ретифа по снижающемуся желобу.

- Мистер посол! - голос Мэгнана поднялся до визгливого блеянья.- Я уверен, что они собираются скормить его этому монстру!

- Чепуха, Мэгнан! - ответил ему Страпхэнгер раздраженным голосом.- Это все символика, я уверен. И я мог бы указать вам на то, что ваше поведение совсем не похоже на поведение опытного дипломата.

- Стойте! - Ретиф, быстро скользя к краю желоба, услышал вопль Мэгнана и топот быстрых шагов.

Послышался мокрый хлопок, когда в него уперлись костлявые локти. Он извернулся и успел мельком заметить белое лицо Мэгнана, разинутый рот и вцепившиеся в него руки, когда они вместе, слетев с края желоба, полетели прямо к ожидающим челюстям Ук-Руппа-Тути.

V

«Убирай руки и ноги»,- говорил Джекспурт,- вспомнил Ретиф. Он не успел скрипнуть зубами, как уже летел мимо клыков размером с могильный камень. Мэгнан все еще цеплялся за его ноги. Они падали в потоке иссушающего жара и света, когда неожиданно наткнулись на сетку, состоящую из нитей не толще паутины. Она остановила их падение и отбросила назад. Руки Ретифа коснулась толстая веревка, он схватился за нее и оказался на веревочной лестнице, вместе с Мэгнаном, все еще висевшим у него на ногах.

- Точно в яблочко! - пропищал тонкий голос рядом с его ухом.- Теперь давай побыстрее выбираться отсюда, пока они не расчухали, что произошло.

Ретиф нашел опору для ноги в кольце веревки, протянул руку вниз и дернул второго секретаря. Тот был вялым, словно тряпичная кукла, это чувствовалось даже здесь, в закруглении горла божества.

- Ч… что… н… но…-бормотал Мэгнан, ища, за что уцепиться.

- Поживее, Ретиф! - торопил Джекспурт.- Сюда, к миндалинам! Здесь тайный проход!

Ретиф помог Мэгнану подняться. Он протолкнул его в узкую, закругляющуюся нору, проходящую сквозь цельный металл. Вслед за спизмом они поспешно удалялись от озадаченно шумевших голосов священников, затем дошли до узких ступенек, ведущих вниз.

- Теперь все в порядке,- сказал Джекспурт,- Передохните, и потом мы спустимся вниз и встретимся с нашими парнями.

Вскоре они оказались в пещере, грубо вымощенной камнем, освещаемой фитильком, плавающим в мелкой чаше с ароматическим маслом. Повсюду вокруг себя земляне видели уставившиеся на них глаза на стебельках, плотно сбитые красные гоблиноподобные тела Джекспурта и его сородичей, которые беспокойно шевелились, наподобие гигантских крабов на каком-то подземном берегу. Позади них высокие бледно-голубые создания качались на ножках длиной в ярд, выглядывая из затененных углов. Из щелей и трещин стен глазели крошечные зеленые спизмы и медлительные оранжевые существа с белыми пятнами. Темно-пурпурные спизмы, свисавшие с потолка наподобие округлых сталактитов, изучали всю сцену сверху, гипнотически раскачивая свободными ногами. Пальцы Мэгнана вцепились в руку Ретифу.

- В-великие н-небеса, Ретиф! - выдохнул он.- Вы… не думаете, что мы умерли и что моя тетя Минерва все же была права?

- Мистер Ретиф, познакомьтесь с ребятами,- Джекспурт взобрался на выступ, возвышавшийся над собравшимися.- В большинстве своем они ужасно стеснительные, но по натуре дружелюбные и очень смешливые. Когда они услышали, что вы в беде, они все присоединились ко мне, чтобы вас выручить.

- Сообщите им, что мы с мистером Мэгнаном благодарим их,- сказал Ретиф.- Это было такое приключение, без которого мы вполне могли бы обойтись. Верно, мистер Мэгнан?

- Уж я-то точно мог бы обойтись без этого,- Мэгнан шумно сглотнул.- К-как это вы ухитряетесь разговаривать с этими чертенятами, Ретиф? - прошипел он.- Вы… э-э… не заключили ли какой-либо пакт с силами тьмы, надеюсь?

- Эй, Ретиф,- заметил Джекспурт.- У твоего приятеля есть какие-то расовые предрассудки, или что?

- Бог ты мой, нет,- придушенным голосом проговорил Мэгнан.- Некоторые из моих лучших знакомых являются настоящими дьяволами - я имею в виду, что в нашей профессии иногда приходится встречаться с…

- Мистер Мэгнан просто в некотором замешательстве,- ввернул Ретиф.- Он не ожидал, что ему придется играть такую активную роль в сегодняшних событиях.

- Если уж говорить об активности, то нам следует побыстрее доставить вас на поверхность, джентльмены,- заметил Джекспурт,- В любую минуту хуги могут включить свои насосы.

- А куда вы направитесь, когда они пустят дым?

- У нас есть карта маршрута ухода по сточным трубам, так что мы сможем выйти в паре миль от города. Нам остается только надеяться, что хуги не выставили там охрану.

- Где расположены эти дымовые насосы? - спросил Ретиф.

- Прямо над нами - в брюхе Ук-Руппа-Тути.

- Кто их обслуживает?

- Пара священников. А что?

- Как туда отсюда добраться?

- Ну, есть пара проходов - но нам лучше не терять времени на осмотр достопримечательностей.

- Ретиф, вы с ума сошли? - выпалил Мэгнан.- Если священники нас увидят, то нам наверняка поджарят задницы, вместе с остальными частями тела.

- Мы постараемся увидеть их первыми. Джекспурт, ты мог бы подобрать пару дюжин добровольцев?

- Ты имеешь в виду для того, чтобы подняться в брюхо этого бронзового бога? Не знаю, Ретиф. Мои парни очень суеверны.

- Они нужны нам, чтобы совершить диверсию, пока мы с мистером Мэгнаном будем вести переговоры…

- Кто, я? - пискнул Мэгнан.

- . Переговоры? - запротестовал Джекспурт.- Прыгучий Йегософат, как вообще может быть возможно договориться с хугом?

- Э-гм,- Мэгнан прочистил горло.- В конце концов, мистер Джекспурт, в этом и состоит функция дипломата.

- Ну…- Джекспурт кратко пережужжался со своими приятелями, затем соскочил со своего насеста, когда вперед вышло около дюжины спизмов различных цветов и размеров.

- Мы готовы, Ретиф. Пошли!

Тускло поблескивавшие металлические стены огромного помещения, которое представляло собой внутренность бога Ук-Руппа-Тути, неясно вырисовывались перед ними, когда Ретиф, Мэгнан и их команда чертенят притаились в глубокой тени. В центре мрачного помещения работали хуганцы низшей касты, забрасывая в открытую топку гигантской, раскаленной докрасна печи охапки мусора, старых башмаков, связанных в пачки журналов и ломаной пластиковой посуды. Воздух был полон едкого, щиплющего глаза, дыма. Джекспурт фыркнул.

- Ого, когда они начнут закачивать эту пакость в норы…

- Где священники? - шепотом спросил Ретиф. Джекспурт указал на небольшую кабинку вверху через пролет лестницы.

- Там, наверху, в комнате управления. Ретиф осмотрел помещение.

- Джекспурт, вы со своими людьми рассредоточьтесь по помещению. Дайте мне пять минут. Затем выскакивайте по очереди и стройте рожи.

Джекспурт проинструктировал свою команду, они рассредоточились в темноте.

- Может быть, вам лучше подождать меня здесь,- предложил Ретиф Мэгнану.

- Куда вы идете?

- Я думаю, мне следует побеседовать с духовными лицами в этой суфлерской будке.

- И оставить меня одного, в окружении этих упырей-спизмов?

- Ладно, но ведите себя тихо, иначе дым от горящих дипломатов добавится к остальной вони.

Находясь в пятидесяти футах над полом, Ретиф цеплялся за узкие поручни, пробираясь вокруг комнаты управления. Сквозь запыленные стекла виднелся хуганский священник в синем одеянии, сидевший с усталым видом, изучая свиток. Второй хуганец, в знакомой черной одежде, с нервным видом стоял рядом. Внезапно тишину внизу нарушил скорбный вой.

- Что это? - Мэгнан подпрыгнул, поскользнулся и схватился за выступ металлической балки, поддерживающей узкий переход.

- Наши друзья вступили в действие,- тихо ответил Ретиф. Хуганские рабочие, нервно оглядываясь, сгрудились около печной двери. Послышался еще один печальный стон. Один из хуганцев уронил лопату и что-то забормотал. Ретиф резко нагнулся, когда священник в синем одеянии подошел к окну и стал всматриваться вниз. Священник махнул другому, тот прошел к двери крошечного помещения, вышел на переход и закричал на рабочих. Один из них ответил ему вызывающим тоном. Двое других рабочих двинулись к двери, неясно видневшейся в дальнем конце помещения с печью. Священник завопил им вслед, когда его вопль затих и отдался эхом, за ним последовал тонкий вой спиэма, прозвучавший как последний стон умирающей надежды.

Священник подпрыгнул и, крутанувшись, бросился обратно в комнату управления. Он поскользнулся, упал на переходе и, обнаружив, что смотрит прямо в перепуганное лицо Мэгнана, разинул рот, чтобы заорать…

Сорвав свой розовато-лиловый кушак, Мэгнан ткнул им в разинутый рот. Придушенно крякнув, хуганец потерял опору, упал и с невероятным грохотом приземлился на кучу мусора. Истопники с воплями разбежались. Оставшийся в одиночестве священник прижался лицом к окну, вглядываясь в полумрак. Быстрым движением Ретиф перебрался на переход и шагнул в дверь комнаты. Резко обернувшись, священник бросился к похожему на микрофон устройству на угловом столике. Достав из-под саронга силовой пистолет, Ретиф направил его на священника.

- Не стоит делать каких-либо объявлений,- посоветовал Ретиф,- Тебе пока еще не все известно.

- Ты кто? - хуганец бочком подбирался к боковому столику.

- Если ты там держишь свои молитвенники, то им лучше пока полежать.

- Позлушай, ты, моджет быть, не знаешь, что я - Его Прожорливость Дьякон Ум-Муми-Хуби и у меня езть звязи…

- Не сомневаюсь. И не пытайся рвануть в дверь - у меня там сообщник, который славится своей свирепостью,- сказал Ретиф.

Отдуваясь, Мэгнан вошел в дверь комнатки.

- Джто… джто вам надо?

- Я так понимаю, что бог собирается сделать устное заявление, как обычно во время кульминации службы по средам,- заметил Ретиф.

- Да - я только джто зобиралзя брозмотреть звой звиток. Так джто вы меня извините, мне надо…

- Именно об этом свитке мы и хотим с вами побеседовать. Мне бы хотелось вставить туда пару особых объявлений.

- Джто? Вмешиватьзя в звятые текзты?

- Ничего подобного, просто доброе слово в адрес группы наших союзников и, может быть, короткую рекламку ДКЗ.

- Кощунзтво! Ерезь! Ревизионизм! Я ни за джто не зтану уджазтвовать в таком звятотадзтве!

Ретиф щелкнул предохранителем пистолета.

- …Но, з другой зтороны, моджет быть, и моджно было бы джто-нибудь узтроить,- поспешно заметил Дьякон.- Зколько вы хотели бы бредлоджить?

- Я и думать не могу о том, чтобы предлагать взятку духовному лицу,- ровно проговорил Ретиф.- Вы сделаете это во имя всеобщего благополучия.

- Но джто же взе-таки у ваз на уме?

- Первый пункт - это кампания, которую вы проводите против спизмов.

- О, да! Бриджем наши барни брекразно зправляютзя з этой работой. Зоглазно воле Ук-Руппа-Тути, зкоро мы увидим, как они будут зтерты з лица бланеты и добродетель возторжествует!

- Боюсь, к геноциду ДКЗ относится неодобрительно. Я полагаю, что мы могли бы договориться о разумном разделе сфер влияния.

- Договариватзя з зилами Тьмы? Вы, должно быть, не в звоем уме.

- Ну-ну,- вмешался Мэгнан.- Готовность к сотрудничеству сыграла бы на руку репутации Вашей Прожорливости.

- Вы намекаете на то, джто дзерковь должна идти на компромизз з нозителями зла?

- Не то чтобы на компромисс,- умиротворяюще заметил Мэгнан.- Просто выработать нечто вроде плана мирного сосуществования.

- Я, как духовное литцо, никогда не бойду на зговор з затанинзким отродьем!

- Ну, ну, Ваша Прожорливость, если бы вы просто сели с ними за один стол, вы бы увидели, что это отродье, в конце концов, вполне неплохие парни.

У двери послышался тихий звук. Появился Джекспурт - изящная двухфутовая сфера красной щетины, он возбужденно шевелил своими глазными стебельками. Позади него и над ним нависал голубой спизм.

- Отлично, Ретиф! - воскликнул он.- Я вижу, вы прижучили одного из них. Скидывайте его вслед первому, и давайте отсюда сматываться. Наша небольшая акция позволит выиграть время, чтобы улизнуть до того, как пойдет дым.

- Джекспурт, как ты думаешь, твои парни могли бы быстро переключить некоторые шланги? Вам нужно будет перекрыть сточные трубы и направить дым в другом направлении.

- А это идея! - согласился Джекспурт.- И мне кажется, что я как раз знаю, в каком направлении его пустить.- Он дал указания большому голубому спизму, который поспешно убежал.

Дьякон забился в угол, с вытаращенными глазами, руками чертя в воздухе священные символы, видимо, призванные отгонять нечисть. В комнату набились еще спизмы - высокие голубые, крошечные и шустрые зеленые, медлительные пурпурные - и все они уставились своими глазами на стебельках на священника.

- На боможжь! - слабым голосом крикнул он.- Бризлужники ада напали на меня!

Мэгнан выдвинул стул из-под стола.

- Присядьте, Ваша Прожорливость,- успокаивающе сказал он.- Давайте просто посмотрим, не сможем ли мы выработать modus vivendi, который устроил бы все стороны.

- Идти на зговор з врагом? Это будет ознаджать конец дзеркви!

- Напротив, Ваша Прожорливость, если вам когда-либо удастся уничтожить оппозицию, вы потеряете работу. Проблема состоит просто в том, чтобы обустроить вещи цивилизованным манером, чтобы были защищены интересы всех и каждого.

- Моджет быть, в этом джто-то и езть,- Ум-Муми-Хуби уселся с кислым видом.- Но неджезтивая деятельнозть этих служиделен зла должна бодвергатьзя жеетоджайшему контролю - епизкобальному контролю, имеетзя в виду.

- Послушайте, мои парни должны зарабатывать себе на жизнь,- начал Джекспурт.

- Бродажа бриворотного зелья годитзя,- ответил дьякон.- Дзерковь моджет снисходительно смотреть на зкромную торговлю возбуждающими, дурманом и выигрыжными номерами на зкаджках. Но торговать вразнос антисанитарными сладостями для подростков - нет! То же замое казаетзя воровзтва без литцензии и бродажи алкогольных набитков, за исклюджением небольших колиджезтв должным образом зозтаренного бродукта для уботребления духовензтвом, в медицинзких целях, разумеетзя.

- Ладно, на это, я думаю, мы согласимся,- сказал Джекспурт.- Но вам, священникам, с этого момента придется отказаться от вашей пропаганды. Нам бы хотелось, чтобы в церковном искусстве спизмам доставались более достойные роли.

- О, мне кажется, что вы могли бы изображать что-нибудь типа привлекательных маленьких спизмов с крылышками и с нимбами,- предложил Мэгнан.- Я думаю, вы обязаны это сделать для них, Ваша Прожорливость, после всей этой дискриминации в прошлом.

- Демоны з крылышками? - простонал Ум-Муми-Хуби.- Это пойдет вразрез с нашей символикой - но, болагаю, это моджно узтроить.

- И вам придется дать нам гарантии в том, что все, что находится под землей на глубине от двух футов и ниже, принадлежит нам,- добавил Джекспурт.- Поверхность мы оставим вам, включив сюда и атмосферу, если вы оставите некоторые послабления насчет того, чтобы мы могли время от времени выходить погулять и подышать воздухом.

- Это вболне добузтимо,- согласился Дьякон.- Бодлежит оконджательному утверждению Его Вызокомерием, разумеетзя.

- Кстати,- небрежно поинтересовался Джекспурт,- кто будет следующим на очереди на пост Епископа, если с Ай-Поппи-Гуги что-нибудь случится?

- Болучаетзя, джто я,- сказал Ум-Муми-Хуби.- А джто?

- Просто спрашиваю,- ответил Джекспурт.

Громкий прерывистый гул донесся с широкого пола внизу.

- Что это такое? - завопил Мэгнан.

- Насосы,- объяснил Дьякон.- Жаль, джто так много спизмов богибнет, но такова воля Ук-Руппа-Тути.

- Сдается мне, что в последнюю минуту Ук-Руппа-Тути изменил свою волю,- сухо заметил Джекспурт,- Мы переключили трубы, так что дым идет в городскую систему канализации. Думаю, к этому времени черный дым валит из каждого сортира в городе.

- Двурушничезтво, надувательзтво! - Дьякон вскочил, размахивая руками.- Договор отменяетзя…

- Ай-яй-яй, вы же обещали, Ваша Прожорливость,- стал уговаривать его Мэгнан.- И, кроме того, мистер Ретиф все еще держит пистолет.

- А теперь, если вы просто возьмете микрофон, Ваша Прожорливость,- сказал Ретиф,- то, я думаю, мы сможем без дальнейших задержек открыть эру добрых отношений. Просто спокойно выдерживайте свою роль, и весь почет достанется вам.

VI

- Как жаль, что бедняга Ай-Поппи-Гуги упал с зиккурата, когда изо рта Ук-Руппа-Тути повалил дым,- заметил посол Страпхэнгер, сгружая себе на тарелку очередную изрядную порцию хуганского второго блюда.- Все же следует признать, что это подходящий конец для духовного лица его масштаба - пронестись по желобу и исчезнуть в клубах дыма, как это произошло с ним.

- Да, бумаги на канонизадзию уже готовятзя.- Его ново-водворенное Высокомерие, Епископ Ум-Муми-Хупи бросил нервный взгляд на сидевшего рядом с ним спизма.- Он будет звятым - покровителем восстановленных в правах демонов, чертей и гоблинов.

- Жаль, что вы пропустили все эти интереснейшие события, Мэгнан,- жуя, заметил Страпхэнгер,- И вы тоже, Ретиф. Пока вы пребывали в отсутствии, идеология хуганцев претерпела истинное перерождение - не без моей помощи, скромно могу предположить, вкупе с моими миротворческими усилиями.

- Х-хе! - пробормотал про себя Епископ.

- Честно говоря, из-за этого дыма, я не ожидал, что указание божества будет таким явным,- продолжал Страпхэнгер,- ничего уже не говоря о не имеющей прецедента щедрости…

- Щедрозти? - перебил Ум-Муми-Хупи, тяжелые черты его лица отразили быструю работу ума, когда он мысленно перебирал сделанные им уступки.

- Ну как же, передача всех прав на добычу полезных ископаемых ранее преследуемой на планете расе - очаровательный жест примирения.

- Права на добыджу! Каких болезных изкобаемых? Джекспурт, прекрасно выглядевший в своей новой тунике

главного представителя по делам спизмов при дворе Епископа, заговорил со своего места за столом, накрытым на террасе дворца:

- О, он говорит просто о залежах золота, серебра, платины, радия и иридия, не считая еще рассеянных россыпей алмазов, рубинов и так далее, залегающих под землей. Планета переполнена этими залежами. Мы воспользуемся своими правами, чтобы переправлять товар на поверхность, где он сразу будет грузиться на траспортные суда, так что вам, хугам, мы совсем не будем мешать.

Похожие на шкуру аллигатора черты лица Епископа побагровели.

- Вы… знали об этих минералах? - задохнулся он.

- А как же, разве предыдущее Его Высокомерие не упоминало вам об этом? Именно поэтому сюда и прибыла наша миссия. Плановая разведка полезных ископаемых, которую наши техники провели из космоса в прошлом году, показала наличие залежей.

- А мы бозтроили нашего главного бога из бронзы - имбортированной бронзы к тому же,- тупо пробормотал Епископ.

- Слишком испугались нескольких спизмов, чтобы заниматься разработками,- театральным шепотом прокомментировал Джекспурт.

На востоке мелькнула вспышка молнии. Пророкотал гром. Большая дождевая капля упала в тарелку Страпхэнгеру, затем другая.

- Ой-ой, нам лучше спрятаться,- заметил Джекспурт.- Знаю я эти внезапные шквалы…

Яркая вспышка высветила на фоне черно-синего неба нависающий силуэт бога Ук-Руппа-Тути. Блюда зазвенели на столе, когда звук прокатился по небу, будто там пронеслась колесница на деревянных колесах. Епископ и его гости поспешно поднялись, в то время как небо разрезал третий иззубренный электрический разряд - и ударил гигантского идола прямо в плечо.

Посыпался сноп искр, рука, расположенная в виде хуганского салюта, стала медленно поворачиваться в локте. Ее предплечье длиной в несколько ярдов, с растопыренными пальцами, медленно описало дугу и остановилась, когда оттопыренный большой палец прочно уткнулся в курносый нос фигуры. Брызнули искры, и палец оказался прочно приваренным к новому месту.

Епископ уставился на него, затем задрал голову и долгим, изучающим взглядом посмотрел в небо.

- Говоря между нами, мирскими людьми,- хрипло сказал он,- вы не думаете, джто этот феномен долджен иметь какое-то озобое знаджение?

- На вашем месте, Ваше Высокомерие, я бы стал смотреть под ноги,- с благоговением проговорил Джекспурт.- И, э-э, кстати, от лица всех спизмов мне бы хотелось сделать вклад в епископальную сокровищницу.

- Хмммммм. Вы никогда не думали, джто нам з вами зледует броводить взаимные конзультации? - спросил Епископ.- Я уверен, это можно узтроить, а джто казаетзя вашего небольшого безвозмездного вклада, о котором вы говорили, то я зджитаю, джто двадцать процентов дохода будет вболне удовлетворительно…

Они ушли по коридору, погруженные в разговор. Посол Страпхэнгер поспешно ушел, чтобы подготовить депеши в штаб сектора, Мэгнан следовал за ним, наступая на пятки.

Ретиф вернулся на террасу и закурил сигару. Вдалеке виднелась фигура Ук-Руппа-Тути, торжественно показывающего «нос» епископскому дворцу.

Ретиф тем же жестом весело отсалютовал ему.

Кейт Лаумер Фокусы-покусы, или Настоящая Дипломатия[1]

1

Большое яйцо зеленым пятном растеклось по прозрачной плексигласовой дверной панели, едва та захлопнулась за Ретифом. В другом конце узкого длинного холла стоящий под ослепительно сияющей вывеской «ГОСТИНИЦА РИЦ-КРУДЛУ» портье оторвал взгляд от стойки, быстро обогнул ее и устремился к новоприбывшим. Длиннотелый, с короткими ножками абориген шел с таким выражением на плоском, цвета дубленой кожи лице, будто учуял неприятный запах. Он вытянул шесть из восьми похожих на ложки ручек, крепящихся к узеньким плечикам, а двумя другими всплеснул в жесте сожаления:

— Гостиниц, он набитком! — просипел он. — Куда-нибудь другая дома, вы уводить ваших клиентов, да?

— Минутку, — бросил Ретиф четырем землянам, вошедшим перед ним через дверь.

— Привет, Страп, — кивнул он разволновавшемуся портье. — Брось! Это мои друзья. Посмотри-ка, не сможешь ли ты найти для них какую-нибудь комнату?

— Как только что я объясняй, комнаты — он занят! — Страп указал на дверь. — Благоприятные возможности предоставлять дирекцией размещать себя обратно наружу пользуйтесь!

Неожиданно распахнулась узкая дверца за регистрационной стойкой, и через нее проскользнул второй гаспьер, который моментально оценил ситуацию и издал резкое шипение. Страп обернулся, и его руки замелькали, передавая какое-то непонятное землянам сообщение.

— Не обращай на это внимания, Страп, — резко прервал его вошедший на правильном земном и совершенно без акцента. Он вытащил украшенную узорами полоску и потер ею под дыхательными отверстиями, расположенными по бокам шеи, а потом взглянул на группу землян и снова на Ретифа:

— Ах, могу ли я что-нибудь сделать для вас, мистер Ретиф?

— Добрый вечер, Хруз, — поздоровался Ретиф. — Разрешите вам представить моих уважаемых сограждан: мистер Юлий Мульвихил, мисс Сюзетта Ла-Флам, Крошка Вилли и профессор Фэйт. Они только что прибыли из Внешней Системы, и я подумал, что, может быть, вы сможете их разместить.

Хруз с некоторой тревогой взглянул на дверь, через которую только что вошли земляне, нервно подергивая мигательными перепонками.

— Вы же знаете, какая сейчас сложилась ситуация, дорогой мистер Ретиф! — упрекнул он. — Лично я, конечно, ни в коей мере ничего не имею против землян, вы же знаете, но если я их здесь поселю…

— Я вот подумал, что вы могли бы поселить их в свободных комнатах — ну, просто жест доброй воли с вашей стороны.

— Если мы этих землянцев в «Риц-Крудлу» впускать, последствия политические из бизнеса нас лишать! — в отчаянии запротестовал Страп.

— Ближайший корабль отправляется только через два дня, — объяснил Ретиф. — А до тех пор им же нужно где-нибудь остановиться, не правда ли, добрейший Хруз?

Тот посмотрел на Ретифа и снова потер свои дыхальца.

— Я перед вами в неоплатном долгу, мистер Ретиф, — наконец сказал он. — Два дня, однако, это все, что я могу сделать лично для вас!

— Но… — начал было Страп.

— Заткнись! — пренебрежительно отмахнулся Хруз. — Посели их в двенадцать-ноль-три и двенадцать-ноль-четыре.

Он отвел Ретифа в сторонку, когда маленький коридорный в желтой униформе, напоминающей больше упряжь, начал взваливать багаж землян себе на спину.

— Как обстоят дела? — осведомился Хруз. — Как вы думаете, есть ли какая-нибудь надежда, что удастся подключить Эскадру Мироблюстителей, чтобы та стояла наготове во Внешней Системе?

— Боюсь, что нет. Штабной Сектор, похоже, считает, что это может быть расценено крулчами как демонстрация военной силы.

— Безусловно! Это именно то, что они способны понять…

— Как бы не так, посол Шипшорн питает великую веру в силу слов, — возразил Ретиф. — У него репутация великого эксперта по вербальному каратэ — это, так сказать, Чингиз-Хан круглого стола.

— А что если вы проиграете? Кабинет министров проголосует завтра за договор с крулчами, и если он будет подписан, то Гаспьер станет заправочной станцией военного флота крулчей. А вы, земляне, закончите свои дни рабами!

— Да уж, печальный будет конец для великого бойца невидимого слова, — признался Ретиф. — Будем надеяться, что завтра он будет в хорошей форме.

В убогонькой комнатушке на двенадцатом этаже Ретиф бросил толстую пластиковую монету носильщику, который ловко подхватил ее на лету и, довольный, удалился, издавая на ходу тоненький скрежещущий писк, заменявший, видимо, этому народу посвистывание.

Мульвихил — огромного роста мужчина с усами, напоминавшими и формой и размерами велосипедный руль, огляделся, швырнул на изрядно потертый ковер свой громадный, разбухший, как бочонок, чемодан и в ярости принялся оттирать пурпурного цвета пятно, отчетливо выделявшееся на его красной пластиковой куртке — явно результат прямого попадания какого-то местного эквивалента гнилого овоща — впрочем, такого же вонючего, как и на Земле.

— Ну, попадись мне только этот паршивый гаспьеришка, — прогремел он басом, напоминающим рев быка.

— Это все презренная толпа снаружи, — заметила мисс Ла-Флам, стройная рыжеволосая девушка с татуировкой на крепком левом бицепсе. — Для нас, мистер Ретиф, тот факт, что посол передумал помочь нам выбраться с планеты, явился настоящим ударом. Судя по взгляду, которым наградил меня старый зануда, когда я слегка налетела на него, подозреваю, что у него в жилах вместо крови течет ледяная вода.

— У меня есть смутное подозрение, мистер Ретиф, что вы действуете на свой страх и риск, — прогремел гигант Мульвихил. — У посла, конечно, голова забита более важными делами, чем заботы о каком-то безработном варьете.

— Это первый раз, когда «Чудо-Чародеям», определенно, не повезло с гастролями, — подытожил лилипут не более трех футов ростом, но с огромными роскошными бакенбардами, одетый в старомодный сюртук поверх клетчатой жилетки. Голос его напоминал перезвон колокольчиков. — И как нас только угораздило оказаться замешанными в политику?

— Помолчи-ка, Вилли, — посоветовал здоровяк. — Уж кто-кто, а мистер Ретиф не виноват, что мы приехали сюда.

— Пожалуй, — уступил лилипут. — Полагаю, вам, ребятам из ДКЗ[2], тоже пришлось туго с попытками вытащить гаспьеров из заднего кармана крулчей… Эх, братцы, хотел бы я посмотреть на представление, которое развернется завтра, когда Земной посол и Глава Миссии Крулчей будут лезть из кожи вон, чтобы перетянуть на свою сторону гаспьеров.

— Я мельком видел в порту это ужасное военное судно, открыто стоявшее под боевым флагом крулчей! Это же вопиющее нарушение межпланетных обычаев…

— Эй, проф, приберегите-ка лучше свои речи для ДКЗ, — оборвала его девушка.

— Если нельзя будет пользоваться портами на Гаспьере, все планы крулчей на экспансию через скопление Глуб обратятся в ничто. Их фирма не потерпит…

— Хорошо бы вышвырнуть их к чертовой матери с планеты вообще, — проворчал Мульвихил. — Но крулчи играют наверняка.

— А цель гаспьеров — оказаться на стороне победителя, — заметил тоненьким голосом лилипут. — И вдобавок, все те отступные, что находятся в сейфах на борту этого военного крулчского корабля, служат веским аргументом для правильного выбора.

— Похоже на то, мистер Ретиф, что земляне здесь — законная добыча, — заметил Мульвихил. — Так что уж поосторожней, когда будете возвращаться назад.

Ретиф кивнул:

— А вы оставайтесь в своих комнатах. Если голосование обернется завтра не в нашу пользу, нам всем, возможно, придется искать способ поскорей убраться восвояси.

2

Выйдя на улицу, Ретиф пошел по узкой надземной эстакаде, которая связывала между собой серые, мрачные, похожие на надгробия городские постройки. Аборигены, которым были свойственны тонкие черты лица, бросали на него подозрительные взгляды. Одни с опаской обходили землянина далеко стороной, другие же, наоборот, старались побольнее пихнуть его локтем, притискиваясь почти вплотную.

Путь Ретифа лежал недалеко — к зданию, где разместилась земная делегация. Когда он уже почти добрался до него, из магазинчика вывалилась пара крулчей и повернула в его сторону. Это были кентавроиды, с малым крупом и впалой узенькой грудью. На наглых рылоподобных мордах выделялся квадратный подбородок. Они были одеты в ливреи Военного Флота крулчей в белую и красную полоску, наряд завершался короткими офицерскими стеками, которые они вертели в руках.

Ретиф предусмотрительно посторонился, двинувшись вправо, уступая им дорогу. Крулчи заметили его, переглянулись, хихикнув, и расположились таким образом, что целиком блокировали тротуар. Землянин, не замедляя шага, направился прямиком между ними — крулчи сошлись вплотную. Он отступил назад, намереваясь обойти моряка слева. Кентавроид сдвинулся боком в ту же сторону, по-прежнему загораживая Ретифу дорогу.

— Ох-ох-ох, что за времена наступили, земляшка болтается по улицам, — звук его голоса оказался не более мелодичным, чем визг песка, попавшего в коробку передач. — Ты что, земляшка, заблудился?

Второй крулч оттеснил Ретифа к краю эстакады, прижав его к перилам:

— Ты куда это прешь, земляшка? Не видишь, что ли?..

Без всякого предупреждения Ретиф нанес мощный удар ногой по голени стоявшего перед ним крулча, одновременно вырвав у него стек и ударив им по запястью второго моряка, когда тот полез за пистолетом. Оружие с грохотом стукнулось о тротуар и соскользнуло с эстакады.

Крулч, которого Ретиф пнул, прыгал от боли на трех конечностях, издавая какие-то квохчущие звуки. Землянин, резко извернувшись, выдернул у него из кобуры пистолет и наставил на второго крулча.

— Забирай-ка лучше своего дружка на корабль, да присмотри за его ногой, — посоветовал Ретиф. — По-моему, я сломал ее.

Тем временем вокруг них, запрудив весь тротуар, образовалась плотная толпа зевак-гаспьеров. Ретиф засунул пистолет в карман, повернулся к крулчам спиной и начал протискиваться сквозь толпу. Ему навстречу устремился здоровый гаспьерский полицейский, явно намереваясь загородить ему дорогу. Не останавливаясь, Ретиф двинул его локтем, а когда тот сложился пополам, рубанул ребром ладони по затылку и отпихнул в сторону. Позади раздался гневный ропот гаспьеров.

Посольство было уже видно, и Ретиф свернул, направляясь ко входу. Там, впереди, стояли под навесом двое облаченных в желтую униформу гаспьерских полицейских и молча следили за его приближением.

— Землянин, ты что, не слышал о комендантском часе? — вкрадчиво поинтересовался один из них на режущем слух, но тем не менее правильном земном.

— Не могу сказать, что слышал, — согласился Ретиф. — По крайней мере, еще час назад ничего подобного не было и в помине.

— А теперь вот есть! — рявкнул второй коп. — Вы, земляне, здесь очень непопулярны. Раз вы пытаетесь вызвать волнения среди населения, угрожая мирным гражданам разрушить все дома, то мы больше не можем гарантировать вашу безопасность.

Внезапно он замолк, углядев торчавший из кармана дипломата крулчский пистолет.

— Где ты взял эту штуку? — насторожился гаспьер. Сказал он это по-гаспьерски, но тут же переключился на пиджин-терриш[3], еще раз повторив фразу.

— Да тут парочка малышей баловалась с ним на улице, — как ни в чем не бывало ответил Ретиф на местном диалекте. — Я и забрал его у них, пока никто не успел пострадать.

Он собрался пройти мимо.

— Стой на месте, умник, — распорядился полицейский. — Мы еще не закончили с тобой. Мы скажем, когда тебе можно будет идти, приятель. А сейчас…

Он сложил на груди верхнюю пару рук:

— Ты немедленно отправишься в свои комнаты. Ввиду напряженной межпланетной ситуации вы, земляне, должны оставаться в своих апартаментах вплоть до особого распоряжения. Я выставил своих людей на всех переходах, чтобы… мм-мм-мм… обеспечить вашу защиту.

— Вы, что же, сажаете дипломатическую миссию под арест? — вкрадчиво осведомился Ретиф.

— Я бы не стал высказываться так категорично. Давайте просто скажем, что было бы небезопасным для чужестранцев рискнуть показываться на улицах в столь напряженные времена.

— …И к тому же угрожаете?

— Ну что вы, эта мера необходима всего лишь для того, чтобы предотвратить несчастные случаи!

— А как насчет крулчей? Они ведь тоже чужестранцы. Вы и их запрете в спальни?

— Крулчи — старые добрые друзья гаспьеров, — холодно ответил капитан. — Мы…

— Знаю-знаю. С тех пор как они установили вооруженное патрулирование прямо над атмосферой Гаспьера, вы питаете к ним невероятную привязанность. Конечно, их торговые миссии тоже помогают.

Капитан самодовольно ухмыльнулся.

— Что бы там о нас, гаспьерах, не говорили, но непрактичными нас не назовешь! — он протянул свою двупалую клешнеобразную руку. — А теперь ты мне отдашь оружие.

Ретиф подчеркнуто любезно вручил ему пистолет.

— Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату, — бросил полицейский.

Ретиф кивнул, соглашаясь, и проследовал за гаспьером через небольшой вестибюль в лифт.

— Я рад, что вы решили быть благоразумным, — заметил капитан. — В конце концов, если вам, землянам, все же удастся убедить Кабинет, то во всех отношениях гораздо лучше, чтобы не произошло никаких неприятных инцидентов.

— Не могу с вами не согласиться, — вежливо ответил Ретиф.

Он вышел из лифта на двадцатом этаже.

— А теперь не забудьте, — напутствовал его капитан, наблюдая, как землянин отпирает дверь, — просто оставайтесь внутри, и все тогда будет в порядке.

Он сделал знак полицейскому, стоявшему в нескольких ярдах дальше по коридору.

— Не спускай глаз с этой двери, Каоста.

Оказавшись внутри, Ретиф, не теряя ни секунды, схватил телефон и набрал номер апартаментов посла. В трубке раздалось бесстрастное гудение — никто не отвечал. Он окинул комнату взглядом. Прямо напротив двери находилось высокое узкое окно со створчатой фрамугой, открывающейся наружу. Ретиф распахнул ее, далеко высунулся из окна и посмотрел на головокружительной высоты фасад здания, сплошной отвесной стеной уходящий вниз — до верхнего уровня эстакады, в семидесяти ярдах под ним.

Иллюстрации GAUGHAN

Стена над головой поднималась еще на двадцать футов, заканчиваясь выступом карниза. Ретиф подошел к шкафу и сдернул с полки одеяло. Разрезав его на четыре широкие полосы, он связал их вместе и прикрепил один конец этого импровизированного каната к ножке кресла, которое прочно установил под окном. Затем перебросил ноги через подоконник, крепко уцепился за свое изделие и заскользил вниз.

Окно этажом ниже было заперто на задвижку и задернуто шторами. Ретиф осторожно встал на наружную часть подоконника и резким ударом ноги разбил стекло, разлетевшееся вдребезги с оглушительным треском. Он нагнулся, просунул руку, освобождая задвижку, широко распахнул окно и, откинув штору, спрыгнул в погруженную в полумрак комнату.

— Кто там? — раздался резкий голос.

Высокий сутулый мужчина в измятой рубашке и болтающемся на шее незавязанном узеньком галстуке, широко разинув от удивления рот, взирал на Ретифа, застыв в дверях, ведущих в следующую комнату.

— Ретиф? Вы как сюда попали? Я думал, никому из персонала не дозволяется покидать свои комнаты. Я согласен, что содержание под стражей… э-э-э… похоже…

— Весь персонал заперт здесь, в этом здании, мистер посол. И я бы предположил, что они собираются продержать нас здесь, по крайней мере, до окончания заседания Кабинета. Похоже, у крулчей там есть свои люди.

— Ерунда! У меня имеются твердые гарантии со стороны Министра, что никакое окончательное решение не будет принято без консультации с нами…

— И, тем не менее, мы под домашним арестом — видимо, просто для того, чтобы у нас не было возможности попытаться перетянуть кого-нибудь из членов Кабинета на свою сторону.

— Вы, что же, полагаете, что я позволил применить к нам незаконные меры без всякого протеста? — посол Шипшорн просверлил Ретифа пронизывающим взглядом, который, впрочем, тут же потерял свою остроту.

— Это место было наводнено вооруженными жандармами, — признался посол. — Ну что я мог сделать?

— Может быть, помогли бы несколько пронзительных воплей о грубом попрании закона? — предположил Ретиф. — Впрочем, еще не слишком поздно. Если как можно быстрее нанести визит в Министерство иностранных дел…

— Вы что, с ума сошли? Вы же видите, как настроено местное население. Да нас же на кусочки разорвут!

Ретиф кивнул, соглашаясь.

— Очень даже вероятно, но как вы думаете, каковы будут наши шансы завтра, после того как гаспьеры заключат договор с крулчами?

Шипшорн безуспешно пытался сглотнуть.

— Но, Ретиф, ведь вы не…

— Боюсь, что я да, — перебил его Ретиф. — Крулчам необходимо яркое подтверждение их исключительности в глазах гаспьеров. И они, к тому же, не прочь вовлечь последних в свои грязные махинации — просто для того, чтобы гарантировать их преданность. И высылка миссии земных дипломатов на алмазные копи убила бы сразу двух зайцев.

— Боже, какой ужас! — вздохнул посол. — А ведь мне осталось всего лишь девять месяцев до пенсии.

— К сожалению, должен вас покинуть, — сказал Ретиф. — В любой момент здесь может появиться целая толпа разъяренных полицейских, а мне бы очень не хотелось облегчать им задачу моей поимки.

— Полиция? Вы хотите сказать, что они даже не собираются дожидаться официального решения Кабинета?

— О, это касается всего лишь меня лично. Я тут причинил некоторый ущерб собственности Военного Флота крулчей и слегка надавал по шее представителю гаспьерских властей.

— Я ведь предупреждал вас персонально! — укорил Шипшорн. — Я считаю, что вам следует немедленно подняться наверх и просить о снисхождении. Если вам повезет, вы отправитесь на копи в числе последних из нас. И будьте уверены, я лично замолвлю за вас словечко!

— Боюсь, это некоторым образом не совпадает с моими планами, — ответил Ретиф, подходя к двери. — Я постараюсь вернуться до того, как гаспьеры предпримут что-нибудь окончательное. В любом случае, держитесь здесь. Если они придут все-таки за вами, процитируйте им административное уложение. Надеюсь, они найдут это впечатляющим.

— Ретиф, что вы задумали? Я положительно запрещаю вам…

Ретиф шагнул за порог и прикрыл за собой дверь, оборвав излияния Посольской Премудрости. Вялый полицейский, стоящий на посту у самой двери, посторонился.

— Все в порядке, можешь отправляться домой, — сказал Ретиф на чистейшем гаспьерском. — Шеф передумал. Он решил, что вторжение на территорию Земного Посольства может только усугубить беспорядки. В конце концов, крулчи еще не победили.

Полицейский пристально посмотрел на него, а затем кивнул.

— То-то я удивлялся, не была ли вся эта операция в некотором смысле демонстрацией готовности лизать задницу крулчам… — он заколебался. — Но что ВЫ знаете об этом?

— Я только что имел приватную беседу с капитаном, этажом выше.

— Ну что ж, раз он позволил вам спуститься сюда, то, полагаю, все в порядке.

— Если вы поторопитесь, можете успеть вернуться в казармы до того, как поднимется вечерняя заварушка, — Ретиф беззаботно махнул рукой на прощание и непринужденным шагом удалился по коридору.

3

Оказавшись на первом этаже, Ретиф воспользовался узеньким служебным коридором, который вел в заднюю часть здания, а оттуда выходил в пустынный внутренний дворик. Ретиф прошел через него и открыл еще одну дверь. Миновав очередной коридор, он, наконец, оказался у двери, выходившей на улицу. В поле его зрения не было ни одного полицейского. Землянин выбрал самый безлюдный и поэтому практически самый безопасный нижний уровень и торопливо отправился в путь.

Спустя десять минут Ретиф уже изучал подступы к гостинице «Риц-Крудлу» из своего убежища на межуровневой лестнице.

Пандус перед входом в здание был запружен бурлящей толпой гаспьеров, по краю которой патрулировали несколько одетых в желтое полицейских. Плакаты, то тут, то там торчавшие над морем лысых, как колено, голов гаспьеров, гласили: «ЗЕМЛЯШКИ, УБИРАЙТЕСЬ ДОМОЙ» и «ПРЕКРАТИТЕ ДУРАЧИТЬ ГАСПЬЕРОВ». Держась немного в стороне, на эту картину одобрительно взирал крулчский офицер в мундире, расшитом галуном от самых копыт до кончиков ноздрей. Рядом с ним подобострастно суетилась парочка престарелых местных чиновников.

Ретиф вернулся на заваленный кучами мусора нижний уровень, находившийся футах в двадцати ниже, и разыскал восемнадцатидюймовую щель между зданиями, которая выходила на задний двор гостиницы.

Он медленно протиснулся сквозь нее и добрался до двери, но обнаружил, что та заперта. Ему пришлось приложить немало усилий, пока защелка, наконец-то, открылась. Он вошел внутрь, напряженно вглядываясь в смутные очертания пустого складского помещения. В противоположном его конце была еще одна дверь, но и она оказалась заперта. Ретиф отступил назад и сильно ударил по ней ногой на уровне замка. Дверь с грохотом распахнулась.

На секунду замерев в ожидании звуков тревоги, которых, к счастью, так и не последовало, Ретиф двинулся дальше и, миновав коридор, обнаружил заваленную строительным мусором лестницу.

Он с трудом перебрался через груды хлама и заспешил наверх.

На двенадцатом этаже он вышел в коридор — там не было ни души. Ретиф торопливо подошел к двери с номером 1203 и тихонько постучал. Изнутри донесся приглушенный звук, а затем чей-то голос прогромыхал басом:

— Кто там?

— Это Ретиф. Откройте, пока меня не засек гостиничный детектив.

Замок щелкнул, дверь широко распахнулась, и в ней появилось усатое лицо Юлия Мульвихила. Он схватил Ретифа за руку и рывком втащил в номер.

— Вот те на, мистер Ретиф. А мы как раз беспокоились о вас. Сразу же после того, как вы ушли, старина Хруз позвонил сюда и предупредил, что в городе начался бунт!

— Ничего серьезного, всего лишь несколько энтузиастов перед входом решили продемонстрировать крулчам верноподданнические настроения.

— Что случилось? — спросил Крошка Вилли, появившийся из соседней комнаты, вытирая намыленный подбородок. — Они уже выпроваживают нас с планеты?

— Нет еще, пока вы здесь, вам практически ничего не угрожает. Но мне нужна ваша помощь.

Гигант Мульвихил озадаченно склонил голову и развел руками.

Сюзетта Ла-Флам сунула Ретифу стакан:

— Присядьте и расскажите об этом поподробнее.

— Рад, что вы обратились к нам, Ретиф, — прочирикал Крошка Вилли.

Ретиф занял предложенный ему стул, пригубил напиток, а потом в общих чертах обрисовал сложившуюся ситуацию.

— То, что я задумал, возможно, будет опасно, — закончил он.

— Почему бы и нет? — воскликнул Крошка Вилли.

— Для этого потребуется ловкость рук и крепость ног, — добавил Ретиф.

Профессор прочистил горло.

— Я не лишен определенных способностей… — начал было он.

— Дайте же ему закончить! — оборвала рыжеволосая девушка.

— И я даже совсем не уверен, что это вообще осуществимо, — подвел черту Ретиф.

Великан обвел собравшихся взглядом.

— Существует множество вещей, которые кажутся нам невозможными, но «Чудо-Чародеи», так или иначе, справляются с ними. Это именно то, что принесло такой шумный успех нашим представлениям на ста двенадцати планетах.

Девушка согласно тряхнула огненными волосами:

— Похоже, все складывается так, мистер Ретиф, что если кто-нибудь что-нибудь не предпримет, то завтра к этому времени земляне на этой планете станут законной дичью.

— Те, кто избегнут участи быть растерзанными толпой, остаток своих дней проведут в рабстве на военных кораблях крулчей, — пропищал Крошка Вилли. — Поскольку, как вы сказали, Миссия заперта в своих апартаментах, то вся инициатива, надо думать, ложится на наши плечи.

— Ну что же, если вы все согласны, тогда… вот что я придумал…

Когда Ретиф в сопровождении четырех землян появился в коридоре, тот, по-прежнему, был пуст.

— А как мы собираемся проскочить мимо толпы перед входом? — опасливо поинтересовался Мульвихил. — Меня не покидает чувство, что они готовы на нечто более радикальное, чем простые лозунги.

— Попытаемся смыться через черный ход.

Внезапно из дальнего конца коридора донесся гвалт. С полдюжины гаспьеров, запыхавшихся после быстрого подъема, ворвались в холл двенадцатого этажа. Они зашипели, замахали руками, указывая на землян, и бросились к ним, резво перебирая коротенькими ножками. В тот же самый момент дверь в противоположном конце коридора широко распахнулась, и через нее с воплями ввалилась еще одна команда аборигенов.

— У меня такое впечатление, что они решили кого-то линчевать, — грозно рявкнул Крошка Вилли. — Ну-ка, зададим им перца, Юлий!

Он опустил голову, набычился и бросился в атаку. Приближающиеся гаспьеры попытались притормозить и отпрянуть в сторону. Один, который оказался не столь расторопным и слегка замешкался, с глухим стуком, словно кегля, отлетел к стене, когда лилипут врезался в него как раз на уровне колен. Остальные развернулись и попытались схватить Крошку Вилли, когда тот приостановился, чтобы развернуться для второго захода. Мульвихил взревел, сделал три гигантских шага, схватил пару ближайших гаспьеров за шиворот, поднял их в воздух и, стукнув друг о друга, отбросил в стороны.

Тем временем второй отряд, сопя от возбуждения, отчаянно поспешил с явным намерением принять участие в драке. Первого Ретиф встретил прямым правым, двух следующих сбил с ног боковыми и помчался к дверям, через которые те появились. На бегу он оглянулся и увидел, как Мульвихил отшвыривает от себя еще одного гаспьера, а затем выдергивает из образовавшейся кучи-малы Крошку Вилли.

— Сюда, Юлий! — крикнула девушка. — Уходим, профессор!

Высокий сутулый землянин, прижатый к стене тремя сопящими гаспьерами, вытянул вперед свою неимоверно длинную, с ярд, руку и взмахнул кистью. Откуда ни возьмись появился большой белый голубь, забил крыльями, недовольно заклекотал и зафыркал. Профессор рванулся сквозь в изумлении замершее окружение, ловко на ходу подхватил птицу и сломя голову бросился к дверям, где его поджидали Ретиф и девушка.

Из лестничного колодца донесся топот множества ног — это на помощь авангарду подходили остальные силы гаспьеров. Ретиф прыгнул вперед и, схватив пятерней лицо предводителя, мощным толчком, словно ядро, послал его в толпу. За эти мгновения к их группе успел присоединиться Мульвихил с лягающимся Крошкой Вилли, переброшенным у него через плечо.

— Их там целая куча, — крикнул Ретиф. — Придется подниматься вверх.

Девушка кивнула и побежала по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Мульвихил поставил лилипута на ноги, и тот стремительно понесся за ней. Профессор Фэйт засунул свою птицу на место и гигантскими шагами скрылся наверху, оставив Мульвихила и Ретифа далеко позади.

Выбежав на крышу, Ретиф захлопнул за собой тяжелую дверь и задвинул массивный засов. Был уже поздний вечер; прохладный голубоватый-воздух струился над плоской крышей. С расположенной двадцатью этажами ниже улицы доносился слабый на такой высоте гул толпы.

— Вилли, пойди-ка закрой другую дверь! — скомандовал Мульвихил. Сам он подошел к краю крыши, посмотрел вниз, покачал головой и направился на другую ее сторону, когда Сюзетта позвала его:

— Иди сюда, Юлий.

Ретиф присоединился к ним, встав рядом с девушкой. Дюжиной футов ниже и футах в двадцати впереди, на той стороне узенькой улочки находилась покатая крыша соседнего здания. Неподалеку от ее конька, рядом с торцом дома, специальные кронштейны удерживали длинную лестницу.

— Похоже, это как раз то, что нам нужно, — кивнул Мульвихил.

Сюзетта сняла с крючка на своем поясе сложенную кольцами тоненькую веревочку, прикинула расстояние до выступающего вентиляционного патрубка, раскрутила веревку над головой и бросила конец. Широкая петля опустилась на противоположной крыше, захлестнув мишень. Девушка рывком затянула ее, а свободный конец ловко и быстро привязала к четырнадцатидюймовой трубе. Она нагнулась, сняла туфли, заткнула их себе за пояс и попробовала ногой туго натянутый канат.

— Не волнуйся, малышка, спокойней, — пробормотал Мульвихил.

Она кивнула, встала на тугой наклонный канат, развела руки в сторону и одним плавным движением скользнула по веревке, спрыгнула на другой стороне, повернулась и склонилась в изящном реверансе.

— Сейчас не время разыгрывать представление, — упрекнул Мульвихил.

— Просто привычка, — ответила девушка. Она взобралась на конек крыши, освободила лестницу и отпустила защелку, которая удерживала раздвижные секции, затем подошла к самому краю крыши и ловким движением привела лестницу в вертикальное положение.

— Держите! — она отпустила ее, слегка наклонив в сторону Мульвихила и Ретифа. Мужчины подхватили лестницу на лету и опустили на скат крыши.

— Эй, ребята, — заорал Крошка Вилли. — Никак не могу закрыть эту штуку.

— Теперь уже неважно, — гаркнул в ответ Мульфихил, а затем повернулся к сутулому престидижитатору. — Давайте, проф. Вы — первый.

Адамово яблоко профессора судорожно дернулось, когда он попытался сглотнуть. Он взглянул на видневшуюся далеко внизу улочку и тут же отпрянул назад, вскарабкался на лестницу и, встав на четвереньки, двинулся вперед.

— Не смотрите вниз, профессор, — крикнула Сюзи. — Смотрите лучше на меня.

— Пошли, Вилли! — бросил Мульвихил через плечо. Он отвязал веревку, перебросил ее на соседнюю крышу Сюзетте, а потом встал на лестницу и двинулся вперед, передвигаясь маленькими осторожными шажками.

— Да, вот как раз в этом-то я и не силен, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы.

Профессор уже добрался до противоположной стороны, а Мульвихил был где-то на середине пути, когда внезапно раздался вопль Вилли. Ретиф обернулся — лилипут изо всех сил налегал на дверь, которую пытались открыть изнутри.

— Эй! — заорал Мульвихил. Сюзи пронзительно завизжала. Ретиф рванулся к сражающемуся лилипуту, подхватил его на лету, когда того отшвырнуло в сторону распахнувшейся дверью, изрыгнувшей на крышу трех гаспьеров, которые пытались сохранить равновесие, цепляясь друг за друга, в чем им помешал землянин, опрокинув на крышу пинком. Выпустив Крошку Вилли, он швырнул ближайшего гаспьера внутрь люка, отправил вслед за ним и двух оставшихся, а затем захлопнул дверь и попытался задвинуть засов.

— Готово, — бросил он. — Пошли, Вилли!

Он подхватил человечка на руки и побежал к лестнице, на которой все еще стоял, застыв на месте, Мульвихил.

— Ну, давай, Юлий! — отчаянно крикнула девушка. — Она не выдержит вас всех!

Вопли на месте потасовки возобновились с новой силой, дверь с треском распахнулась, и толпа гаспьеров хлынула через нее. Мульвихил фыркнул, двумя огромными шагами закончил переход и встал на гребень крыши, с трудом сохраняя равновесие.

Ретиф вступил на прогибающуюся под сдвоенной тяжестью лесенку и, держа Крошку Вилли под мышкой, двинулся вперед.

— Осторожно! — нервно бросила Сюзетта.

Ступеньки под ногами Ретифа подпрыгнули, когда он добрался до крыши и опустил лилипута. Он обернулся и увидел, как кучка гаспьеров изо всех сил дергают лестницу. Одни из них, дошедший до безумия в своем рвении, собрался было перейти по ней. Ретиф приподнял конец лестницы и слегка встряхнул ее, абориген пронзительно завизжал и, позабыв обо всем от страха, начал судорожно карабкаться назад.

— Поднимайтесь сюда, — позвала Сюзетта.

Ретиф взобрался по скату на конек крыши, заглянул через него вниз и заметил открытый люк. Вслед за остальными он пролез в него и, очутившись на затхлом и пахнущем плесенью чердаке, запер его за собой.

Чердачная дверь вывела их в пустой коридор. Пройдя по коридору, они обнаружили лифт и благополучно спустились на нижний уровень. Снаружи, в грязном и заваленном всяким хламом переулке, шум толпы был едва слышен.

— Похоже, вам удалось перехитрить этих нехороших людей, — заметил профессор Фэйт, приглаживая манжеты рукавов.

— Гаспьеры не так уж далеко, — проворчал Крошка Вилли. — Давайте-ка, лучше, побыстрее двинем отсюда.

— Нам нужно найти какое-нибудь место, спрятаться там до полного наступления темноты и определить программу действий на ближайшее будущее, — сказал Ретиф. — А уж тогда мы и осуществим нашу попытку.

4

Тусклый свет трех гаспьерских лун, размером каждая чуть больше обычной звезды, призрачно освещал узкий извилистый переулок, по которому Ретиф вел четырех землян.

— Порт находится в полумиле от городской стены, — прошептал Ретиф Мульвихилу, шагающему рядом с ним. — Мы сможем взобраться на нее где-нибудь между сторожевыми башнями и выйти к порту с востока.

— А они не выставили там охранников? — с тревогой поинтересовался гигант.

— Ага… Вот и стена…

Впереди показался барьер двенадцатифутовой высоты. Сюзетта подошла к нему и внимательно оглядела конструкцию сверху донизу.

— Я проверю, что там наверху, — сказала она. — Подсади меня, Юлий.

Великан поднял ее легким движением, вытянув руки на всю длину. Девушка поставила ногу ему на макушку и ухватилась за край стены.

— Смотри, чтобы какой-нибудь полицейский не заметил тебя.

— Все чисто, — она подтянулась и забралась на стену. — Давай, Вилли, я подам тебе руку.

Мульвихил поднял лилипута, тот ухватил девушку за руку и вскарабкался наверх. Гигант нагнулся, и Ретиф встал на его сложенные чашей ручищи, потом на могучие плечи, а затем перебрался на верхушку стены. Девушка спустила Мульвихилу веревку, тот поднялся по ней, тихо ругаясь, и с помощью Ретифа взгромоздился на стену. Минуту спустя компания уже спокойно пересекала открытую площадь, удаляясь в направлении южной границы космопорта.

Распластавшись у края стены, ограждающей взлетную площадку, Ретиф внимательно изучал рваный в бешеном свете прожекторов силуэт корабля.

— Это именно то, — сказал он. — Полмиллиона тонн, экипаж — три сотни.

— Немаленький, а! — отметил Крошка Вилли.

— Тссс! Там ведь крулч! — напомнил Мульвихил.

Ретиф поднялся на ноги.

— Подождите, пока я спрячусь за тем заправочным монитором, — он указал рукой на темную массу, возвышающуюся в пятидесяти футах от них, — а потом организуйте какие-нибудь подозрительные звуки.

— По-моему, будет лучше, если я пойду с вами, мистер Ретиф, — начал Мульвихил, но того уже и след простыл.

Осторожно продвигаясь вперед он добрался до аппарата и укрылся за его массивной опорой, наблюдая, как приближается часовой-крулч, по-оленьи грациозно ступая на своих четырех копытах.

Чужак был уже в ста футах от него, когда позади Ретифа раздался резкий свист. Охранник насторожился и застыл на месте; Ретиф услышал щелчок предохранителя пистолета. Крулч свернул в его сторону, и Ретиф ясно мог теперь расслышать цоканье копыт о бетон — приближался кентавроид. На расстоянии десяти футов четвероногий замедлил продвижение и остановился.

Землянин видел безжалостное дуло пистолета, осмотрительно наставленное во тьму. С места расположения остальной группы донесся еще один свист. Стражник выдернул что-то из портупеи, крест-накрест перетягивающей его грудь, и осторожно направился в сторону источника звука. Когда он проходил мимо Ретифа, то внезапно насторожился и схватился было за передатчик. Ретиф стремительно выпрыгнул из своего укрытия и изо всех сил стукнул кулаком по костлявой физиономии крулча, подхватив микрофон прежде, чем тот шлепнулся на бетон.

От удара кентавроид пошатнулся, но встал на дыбы и бросился на землянина, выставив свои острые, как ножи, копыта передних ног. Землянин ловко уклонился и нанес свирепый удар ребром ладони по ключице часового. Тот с глухим стуком упал на землю. Подбежавший Мульвихил подхватил слабо сопротивляющегося охранника, сорвал с него портупею, связал все четыре ноги вместе, потом, воспользовавшись оставшимися ремнями, скрутил крулчу руки, а в довершение всего вставил ему кляп меж мощных челюстей.

— Что теперь? — полюбопытствовал Крошка Вилли. — Ты собираешься перерезать ему глотку?

— Оттащи его за монитор, — взревел Мульвихил, передавая пленника в распоряжение Вилли.

— Ну, а сейчас давайте посмотрим, насколько близко мы сможем подобраться к кораблю, чтобы не быть при этом обнаруженными, — сказал Ретиф.

Могучее боевое судно крулчей — вздымающаяся в ночи черная колонна — подмигивало разноцветными ходовыми и навигационными огнями. Гигантские прожекторы, установленные на гладких боках корабля, разбрасывали лужи голубовато-белого режущего света на бетон космодрома.

Из главной рубки в средней части корабля, сквозь широкие иллюминаторы, сиял более мягкий свет.

— Все зажжено, словно свечи для бала, — проворчал Мульвихил.

— На такой бал трудно будет попасть без приглашения, — сказал Крошка Вилли, запрокидывая голову и разглядывая длинный конусообразный корпус.

— Думается, я вижу путь, мистер Ретиф, — сказала Сюзетта. — Что это за маленькое квадратное отверстие — вон там, сразу за орудийным люком?

— Похоже, это грузовой люк. Кстати, он не такой уж и маленький, мисс Ла-Флам. Только вот путь до него долгий…

— Вы считаете, что я пройду через него?

Ретиф утвердительно кивнул, поглядев на гладкую поверхность металла над ним.

— Вы сможете добраться туда? — спросил он с сомнением.

— Меня, бывало, рекламировали, как женщину-божью коровку. Пара пустяков!

— Если проникнете туда, — сказал Ретиф, — постарайтесь найти дорогу в кормовой отсек. Если вы сможете открыть один из этих входных шлюзов, то мы войдем.

Сюзетта кивнула, достала свою верную веревку, набросила петлю на выступ в пятнадцати футах над ними и быстро взобралась по стабилизатору до места его соединения с корпусом корабля. Положив ладонь на изгибающуюся, слегка наклонную стенку гладкого корпуса и опершись одним башмаком со специальной подошвой о едва различимый сварной шов, она начала восхождение по крутой стене.

Прошло десять минут. Из густой тени у кормы корабля Ретиф следил, как стройная фигурка дюйм за дюймом упорно взбирается вверх, огибая ряд светящихся оранжевых панелей — кривобоких крулчских идеограмм, образующих название судна. Воспользовавшись вентиляционным отверстием для минутного отдыха, а затем поднимаясь все выше и выше — тридцать футов, сорок футов, сорок пять футов… она добралась до открытого люка, осторожно приподняла голову, заглянув внутрь, потом молниеносно подтянулась и исчезла в недрах корабля.

Юлий Мульвихил испустил вздох облегчения.

— Это было самое трудное восхождение, какое Сюзи когда-либо совершала, — пророкотал он.

— Тихо ты, не сглазь, — предостерег Крошка Вилли. — Самое трудное у нее еще впереди.

— Уверен, у нее не возникнет никаких затруднений, — беззаботно высказался профессор. — Наверняка сейчас во всем корабле нет ни одной живой души на вахте.

Прошло несколько минут, и вдруг раздался скрежет металла и тихий стук. В нескольких футах над бетоном распахнулась панель, и в отверстии появилось лицо Сюзи, измазанное машинным маслом и пылью.

— Да, ребята, им не мешало бы как следует здесь прибраться, — прошептала она. — Пошли. Судя по шуму, веселье у них в самом разгаре, и все они на пирушке.

Внутри гулкого, погруженного во тьму машинного отсека Ретиф внимательно осмотрелся, изучая планировку оборудования, размещение гигантских охлаждающих экранов и очертания переборок.

— Это, безусловно, постройка крулчей, — сказал он. — Но, сдается мне, это всего лишь абсолютно точная копия старого линкора типа «Конкорд». А это значит, что рубка управления еще далеко впереди.

— Ладно, тронулись! — Крошка Вилли направился к мостику с широкими, разработанными специально для крулчей ступеньками и начал карабкаться вверх. Не успел он преодолеть первую ступеньку, как грубый крулчский голос рявкнул прямо у них за спиной:

— Стоять на месте, земляшка!

Ретиф медленно обернулся. Перепачканный грязью с ног до головы крулч, в мешковатом рабочем комбинезоне, вышел из своего укрытия за громадным ион-коллектором, держа в руке нацеленный на землян зловещего вида энергетический пистолет. К нему присоединились второй и третий моряки, тоже оба вооруженные.

— Отличный улов, Иуда, — восхищенно сказал один из них по-крулчски. — Капитан говорил, что нам не мешало бы обзавестись рабами-землянами на обратном пути, но я уж никак не ожидал увидеть добровольцев.

— Отведи их наверх, Иешуа, — приказал первый крулч. Его товарищ вышел вперед, сделав землянам знак пистолетом.

— Ретиф, по-замшельски сечете? — прошептал Мульвихил.

— Уг, — ответил дипломат.

— Вы нападаете на того, что слева, а я беру этого козла справа. Проф…

— Не сейчас, — оборвал Ретиф.

— Прекратить разговоры! — рявкнул крулч, переходя на земной. — Ну-ка, пошевеливайтесь!

Земляне спустились на палубу и встали неплотной кучкой.

— Встать тесней! — приказал моряк и, чтобы команда выглядела более убедительной, подтолкнул девушку пистолетом.

Сюзетта ядовито улыбнулась ему:

— Ах ты, ослоухое козлиное отродье, ну подожди, доберусь я еще до твоей поганой бороденки!

— Немедленно прекратить разговоры.

Между тем профессор Фэйт протиснулся вперед и заслонил девушку. Он вытянул обе руки вперед, повертел ими, показывая с двух сторон, а затем, крутанув кистями, развернул веером две колоды карт, взявшихся невесть откуда. Он взмахнул ими перед самым носом застывшего в изумлении ближайшего кентавроида — они с хлопком исчезли.

Двое других, стоявших позади раскрыв рты, подтянулись поближе. Профессор щелкнул пальцами, и с кончиков вытянутых вперед указательных сорвались струйки пламени. Крулчи от неожиданности подпрыгнули на месте. Долговязый землянин взмахнул руками, выудил из ниоткуда газовый голубой платок, повертел им так-сяк — теперь тот стал красным. Он резко встряхнул его, и настоящий дождь из конфетти посыпался на потерявших дар речи крулчей. Профессор сложил кулаки вместе, открыл ладони и дунул в лица инопланетян. И тотчас большая белая птица забила крыльями в воздухе.

— Сейчас! — гаркнул Ретиф, подскочил к ближайшему крулчу и влепил ему мощный апперкот — тонкие ноги кентавроида подломились, и он с грохотом рухнул на палубу. Мульвихил перепрыгнул через поверженного врага и заехал крулчу номер два по голове сокрушительным прямым правым. Третий вояка издал звук, напоминающий скрежет раздираемого металла, и выхватил пистолет, наводя на Ретифа с очевидным намерением подстрелить землянина. Но в тот же миг Крошка Вилли метнулся ему под ноги. Выстрел проделал глубокую борозду в стене, когда Мульвихил могучим ударом отправил несчастное создание в глубокий нокаут.

— Ловко сработано, — признал профессор Фэйт, рассовывая свои магические причиндалы за обшлага рукавов. — Поверите ли, мне почти жаль терять такую чуткую аудиторию.

Стоя рядом с тремя крулчами, надежно связанными по рукам и ногам своими собственными портупеями, Ретиф пихнул одного из них носком ботинка.

— Знаешь, у нас есть очень важное дело в рубке управления, — сказал он. — Поскольку мы не хотим никого беспокоить, Иуда, то предпочли бы тихо и спокойно пройти через черный ход. Что бы ты мог нам предложить?

Крулч в двух словах высказал свое предложение.

Ретиф заметил:

— Профессор, вероятно, будет лучше, если вы преподадите ему несколько уроков.

— С удовольствием, — профессор Фэйт вышел вперед и взмахнул руками. В одной из них материализовался устрашающего вида остро отточенный нож. Он испробовал его остроту на подушечке большого пальца, на которой тут же выступила капелька крови. Профессор провел над ранкой другим пальцем, и кровь моментально исчезла. Он удовлетворенно кивнул.

— Ну-с, а теперь, мой козлобородый друг, — обратился он к моряку, — я слышал, что вы, негодяи, придаете огромное значение вашим бороденкам, — так как насчет побриться?

Он потянулся к бороде крулча.

Тот издал дребезжащий звук.

— Мостки по левому борту! — завизжал он дурным голосом. — Но это вам не поможет, вам не уйти отсюда живыми!

— Да ну, не может быть, не уйти, значит? — профессор сладко улыбнулся, сделал в воздухе пару пассов и извлек из пустоты небольшой цилиндрик.

— Позволю себе усомниться, что кто-нибудь забредет сюда, даже случайно, еще долгое время, — сказал он. — И поэтому, если мы не вернемся через час живыми и невредимыми, этот маленький приборчик взорвется с силой, достаточной, чтобы рассеять все атомы ваших тел на территории примерно в двенадцать квадратных миль.

Профессор пристроил цилиндрик рядом с крулчем, который скосил на него полные ужаса глаза.

— Ой-ой-ой, по зрелом размышлении я решил, что вам лучше попробовать служебный проход за главным туннелем, — завопил он.

— Вот так-то лучше! — наставительно заметил Ретиф. — А теперь вперед!

5

В узеньком коридорчике ясно был слышен шум крулчского застолья.

— Похоже, они решили устроить маленькое торжество накануне завтрашней большой дипломатической победы, — сказал Мульвихил.

— Вы полагаете, что большинство их собралось там?

— Ну, некоторое количество, несомненно, на вахте, — ответил Ретиф. — Но, судя по шуму, пара сотен крулчей на ближайшее будущее выведена из строя — по крайней мере, до тех пор, пока мы не сделаем какой-нибудь неверный шаг и не поднимем тревогу.

— Вроде, дальше все в порядке, — вернулся из разведки профессор Фэйт, на ходу вытирая пыль с рук. — А потом, боюсь, нам-таки придется пересечь открытое пространство.

— Мы теперь не так уж далеки от командной палубы, — успокоил их Ретиф. — Еще двадцать футов по вертикали — и мы на месте.

Компания полезла вверх, преодолела крутой поворот и вышла к входному шлюзу. Профессор Фэйт приложил к панели ухо.

— Кажется, все тихо, — наконец сказал он. — Отправимся дальше?

Ретиф подошел к шлюзу, осторожно приоткрыл его, заглянул внутрь, а затем вошел туда, подав остальным знак следовать за ним. Здесь было значительно тише и уютнее, под ногами мягко пружинил длинный ворс роскошного ковра, в воздухе стоял аромат чужестранной пищи и плавал душистый дымок.

— Территория комсостава, — пробормотал Мульвихил.

Ретиф указал на дверь, помеченную крулчскими письменами.

— Кто-нибудь может прочесть это?

Ответом было дружное покачивание голов и отрицательный шепот.

— Придется рискнуть, — Ретиф приблизился к двери, крепко взялся за рукоятку и рывком распахнул ее настежь.

Тучный крулч, туго перепоясанный портупеей, но без форменной ливреи, удивленно взирал на него поверх яркого иллюстрированного журнала, на обложке которого землянин успел разглядеть глянцевые фото изящных крулчских кобылок, кокетливо позирующих перед объективом камеры, выставив напоказ все свои прелести.

Крулч широко разинул рот, запихнул журнал в ящик стола, вскочил на ноги, потом развернулся и бросился к панели управления, размешенной по другую сторону узкого прохода. Крулч уже почти дотянулся до массивного рычага, пытаясь перекинуть его вниз, когда Ретиф достал моряка в броске. Человек и кентавроид вместе рухнули на пол. Рука Ретифа рассекла воздух, крулч пару раз дернулся и затих.

— Этот рычаг — вы понимаете?.. — начал было Крошка Вилли.

— Скорее всего, сирена тревоги, — поднимаясь на ноги, ответил Ретиф. — Дальше!

Он побежал по коридору — тот круто уходил вправо. Тяжелая дверь выходного шлюза начала закрываться перед ним. Он подбежал к ней, втиснулся в неумолимо суживающийся просвет, изо всех сил сопротивляясь напору стальной панели. Под скрежет механизмов она замедлила свое движение, тут на помощь подоспел Мульвихил и, схватившись за кромку двери, изо всех сил дернул ее на себя. Где-то под ними натужно заскрипел металл и раздалось громкое «клац!» — затрещали ломающиеся шестерни. Дверь беспрепятственно скользнула назад.

— Готово, — проворчал Мульвихил. — Еще бы минуту — и…

Он замолк, обернувшись на раздавшийся за его спиной звук. В десяти футах сзади по проходу бесшумно задвинулась вторая панель, блокировав коридор. Великан прыгнул к ней, врезавшись плечом в ее поверхность, но без всякого результата.

Впереди Ретиф увидел третью панель — она по-прежнему была широко открыта. Не долго думая, он проскользнул в нее и… замер, как вкопанный. Прямо перед ним находился офицер-крулч, весь увешанный медалями, сжимая в каждой руке по лучевому пистолету. Из уголка его рта свисала пурпурная сигара в добрый фут длиной. Он стукнул по рычажку, находившемуся рядом с ногой, и дверь за спиной Ретифа со свистом закрылась.

— А, землянин, добро пожаловать к нам на борт, — радостно приветствовал капитан. — Вы будете первым из своего рода-племени, кто в полной мере насладится радушием крулчей.

— Я наблюдал за вашим продвижением по личному экрану внутреннего обзора, — капитан кивнул на маленький экранчик, который показывал четырех землян, тщетно боровшихся с дверьми, которые закрылись со всех сторон, поймав их в ловушку.

— Интересно, — прокомментировал Ретиф.

— Вы удивлены утонченностью оборудования, которым мы, крулчи, управляем? — капитан выпустил струйку ароматного дыма, обнажив свои роговые десны в гримасе, отдаленно напоминающей улыбку.

— Да бросьте вы, любой, кто так или иначе наворовал требуемую сумму денег, может купить Гроакскую систему «Недремлющее Око», — высокомерно ответил Ретиф. — Но я, не скрою, нахожу интересным тот факт, что вам пришлось потратить такую уйму денег только для того, чтобы следить за своей командой, — не слишком достойны доверия, а? — спросил он соболезнующим тоном.

— Что?! Да любой из моего экипажа рад жизнь отдать по первому моему слову!

— Да, я думаю, такая возможность будет им предоставлена, — кивнул, соглашаясь, Ретиф. — Кстати, как насчет того, чтобы опустить один из пистолетов, кэп, если, конечно, вы не опасаетесь осечки.

— Крулчское оружие никогда не дает осечки, — капитан отбросил один из пистолетов в сторону. — Но, согласен, я уж чересчур перестраховался против пустяшной угрозы со стороны одного-единственного жалкого земляшки.

— Вы упустили одну мелочь — у меня есть друзья.

Крулч издал звуки, похожие на скрип когтей по пенопласту.

— Они полностью обезврежены, — отмахнулся он. — А теперь лучше скажите-ка мне, чего вы рассчитывали добиться, проникнув сюда?

— Да я и сейчас собираюсь сделать то же самое — арестовать вас, — пояснил Ретиф. — Не возражаете, если я присяду?

Капитан разразился хохотом, если можно было так назвать резкие скрипучие звуки, и взмахнул двупалой клешнеобразной лапой.

— Ну что вы! Устраивайтесь поудобнее, — сказал он. — Пока еще можете. А теперь расскажите мне, как вам удалось протащить на корабль оборудование так, что это осталось незамеченным? Я, конечно же, посажу на кол ответственных за это бездельников.

— О! У нас нет никакого оборудования! — весело сообщил Ретиф.

Он принюхался.

— Капитан, это, часом, не лавенбройская сигара, а?

— Никогда не курю ничего другого, — гордо заявил крулч. — Не желаете ли?

— Не откажусь, — признался с благодарностью землянин, взяв предложенную восемнадцатидюймовую сигару, и закурил.

— А теперь вернемся к вопросу об оборудовании, — настойчиво продолжил капитан. — Я полагаю, что вы использовали пятидесятифутовые пожарные лестницы. Однако, должен признаться, я не понимаю, как вам удалось протащить их в порт…

— Лестница? — Ретиф довольно улыбнулся. — Нам, землянам, лестницы ни к чему, знаете ли. Мы просто отращиваем крылья, — скромно признался Ретиф.

— Крылья?!

— О, мы необычайно разносторонне одарены. Мы, земляне…

На лице капитана застыло выражение крайнего неодобрения.

— Раз у вас не было лестниц, то я, следовательно, должен сделать вывод, что вы умудрились проделать дыру в корпусе на нижнем уровне, — раздраженно бросил крулч. — Чем вы воспользовались для этого? По моим подсчетам, потребовалось бы по крайней мере пятьдесят киловатт в секунду подводимой мощности, чтобы проделать отверстие в двух дюймах огнеупорного керамического сплава…

Ретиф укоризненно покачал головой, выпустив струйку дыма.

— Прекрасный вкус, — заметил он. — Нет, мы всего-навсего протерли в нем дыру голыми руками. Для нас, землян…

— Черт бы вас побрал, землян! Этого никто не может, не морочьте мне голову, — капитан плотно сжал губы, разъяренно выпустив дым кверху. — Только что, снаружи, в камере предварительного контроля, вы сорвали механизм закрывания дверей. Где ваш гидравлический домкрат, который вы использовали для этого?

— Как я уже говорил, мы, земляне…

— Вы проникли в коридор особо секретного доступа — почти сразу, как только оказались на борту моего судна! — визгливо пролаял капитан. — Моим людям сделаны прививки против всех мыслимых и немыслимых наркотиков правды. Что вы сделали с моими людьми, чтобы заставить заговорить Иуду, который дал вам нужную информацию?!

Ретиф успокаивающе поднял руку:

— Капитан, не надо так строго, мы, земляне, можем быть чертовски убедительны. Вот, например, прямо сейчас, в этот самый момент, вы сами уже близки к тому, чтобы быть убежденным в обреченности всех попыток перехитрить нас, землян…

Привыкший отдавать команды рот крулча беззвучно открылся и закрылся.

— Я?! — переведя дух, выпалил он. — Вы, что же, действителыю считаете, что крулчского боевого офицера можно заставить отступить от выполнения своего долга?

— Уверен! — пропищал чей-то тонкий голосок сверху и сзади капитана. — Пара пустяков.

Копыта крулча лязгнули, когда тот резко обернулся. Он застыл как вкопанный, завороженно глядя на маленькое круглое личико Крошки Вилли, улыбающееся ему из вентиляционной отдушины над пультом управления.

Ловким движением Ретиф наподдал инопланетянину по запястью и выхватил пистолет из безвольно повисшей руки.

— Ну вот, убедились? — сказал он, в то время как капитан ошеломленно переводил взгляд то на него, то на лилипута. — Никогда не недооценивайте нас, землян…

При этих словах капитан осел в своем кресле, вытирая лицо белым в черный горошек носовым платочком, любезно предоставленным ему Крошкой Вилли.

— Этот допрос — вопиющее нарушение закона! — простонал он. — Я был уверен, что все, что вы говорили о вашем виде…

— Мы немало искушены в хитростях, — признал Ретиф. — Но уверен, вы сможете без труда простить маленькую невинную ложь, стоит вам только постараться понять нашу природу. Мы любим борьбу, и нам казалось, что это самый легкий путь — подстрекнуть вас к какому-никакому сражению.

— Подстрекнуть к какому-никакому сражению? — прохрипел пораженный крулч.

— Да-да, вы знаете, есть что-то в беззащитном с виду простофиле, что пробуждает в людях авантюристов, — объяснил землянин. — Таким образом, это для нас самый простой способ опознать смутьянов, чтобы можно было с ними быстренько разделаться. По-моему, вы, крулчи, сейчас прекрасно подходите для этой цели. Дело в том, что у нас как раз закончены несколько новых приборов-планетоуничтожителей, которые мы уже давно хотели подвергнуть полевым испытаниям.

— Вы блефуете! — отчаянно проблеял крулч.

Ретиф энергично кивнул.

— Я обязан предупредить вас, но вы вовсе не обязаны верить мне. Поэтому, если вы по-прежнему настаиваете помериться силами…

С пульта управления раздалось резкое жужжание; часто замерцал пронзительный желтый огонек. Рука капитана инстинктивно дернулась, когда он вперился взглядом в коммуникатор.

— Давайте-давайте, отвечайте, — подбодрил его Ретиф. — Но уж будьте любезны не говорить ничего такого, что могло бы раздосадовать меня. У нас, землян, крутой нрав.

Крулч щелкнул переключателем.

— Ваше благородие, — затараторил, захлебываясь от волнения крулчский голос. — Мы убиты пленными! Я хочу сказать, пленены убийцами! Их было двенадцать, а может, и все двадцать! Одни высоченные, как столетнее дерево Фуфу, а другие маленькие — меньше, чем копытные гниды! Еще у одного из них глаза, как горящие уголья, а из рук вырывалось пламя в десять футов длиной, которое расплавляло все, к чему ни прикоснется, а другой…

— Заткнись! — взорвался капитан. — Кто ты? Где ты? Что, во имя двенадцати Дьяволов, здесь происходит?

Он резко повернулся к Ретифу.

— Куда подевались остальные ваши коммандос? Как вам удалось ускользнуть от моей системы наблюдения? Что?..

— Ну-ну, — усмехнулся Ретиф. — Сейчас моя очередь задавать вопросы. Во-первых, мне нужны имена всех чиновников-гаспьеров, которые принимали от вас взятки.

— Вы, что же, думаете, я так вот и выдам моих соратников, чтобы обречь их на мучительную смерть от ваших рук?

— Ничего подобного, все что нам нужно — узнать, кто с вами сотрудничает, и то только для того, чтобы я мог сделать им более выгодное предложение.

Раздалось тихое «бряк!» — на сей раз замерцал голубой огонек. Офицер-крулч настороженно посмотрел на него.

— Это моя внешняя «горячая» линия связи с Министерством Иностранных Дел, — сказал он. — Когда до Правительства Гаспьера дойдет известие о пиратском акте, который вы, якобы миролюбивые земляне, осуществили за фасадом дипломатии…

— Так скажите им, в чем дело? — предложил Ретиф. — Пришло им время открыть для себя, что они не единственные, кто знает толк в изящном искусстве трирушничества.

Крулч поднял трубку.

— А-а? — отрывисто спросил он. Его лицо вытянулось, и он вытаращил глаза на землянина, а потом и на второго.

— Что-что? — заорал он в коммуникатор. — Летают по воздуху? Забрались куда? Что вы имеете в виду — гигантские белые птицы?!

— Малыш! — подбодрил его Крошка Вилли. — Эти гаспьеры наверняка преувеличивают.

Капитан в ужасе уставился на крошечного человечка, сравнивая его рост с шестью футами тремя дюймами Ретифа. Он вздрогнул.

— Знаю, — сказал он в трубку. — Они уже здесь…

Он бросил трубку на рычаг, взглянул на телефонную панель и медленно потянулся к ней рукой.

— Это напомнило мне кое о чем, — сказал Ретиф. Он направил пистолет прямехонько в центр груди крулчского офицера. — Не будете ли вы так любезны приказать всему экипажу собраться в главном кубрике?

— Они… они и так там, — ломающимся голосом проговорил капитан, не сводя глаз с пистолета.

— Просто для уверенности.

Капитан надавил кнопку общего оповещения, прочистил горло и скомандовал:

— Всему личному составу в центральный столовый отсек — бегом!

Какое-то мгновение стояла тишина, затем с другого конца линии донесся голос крулча:

— Осмелюсь предположить, что вы имеете в виду всех, кроме аварийных команд в машинном отделении и в оружейном отсеке, Ваше благородие?

— Я сказал — ВЕСЬ личный состав, черт бы тебя побрал! — прорычал капитан. Он выключил коммуникатор.

— Понятия не имею, что вы этим хотите добиться, — резко бросил он. — В моем распоряжении на борту этого судна три сотни бесстрашных воинов, вам не уйти с этого корабля живыми!

Прошло две минуты — включился коммуникатор:

— Все в сборе, сир.

— Эй, Вилли, видишь тот большой белый рычаг? — обратился Ретиф к лилипуту. — Окажи любезность, просто опусти его вниз, и следующий тоже.

Капитан попытался вскочить. Пистолет Ретифа взметнулся прямо к его лбу. Вилли прошел мимо крулча и опустил рычаги. Где-то вдали надсадно заурчали механизмы, отчетливый толчок потряс массивный корабль, затем последовал и второй толчок.

— Что это было? — поинтересовался Вилли.

— Это закрылись аварийные перегородки, — объяснил Ретиф. — И три сотни бесстрашных воинов просто оказались между ними.

Капитан с пораженным видом осел в кресле.

— Откуда вы так прекрасно осведомлены об устройстве моего судна? — потребовал он ответа. — Эти засекреченные…

— …чертежи — результат кражи кое-чьих разработок, а те, нехорошие люди, надо думать, изучали их. А теперь, Вилли, впусти Юлиуса и остальных. Тогда, я думаю, мы вполне будем готовы приступить к обсуждению условий почетной сдачи.

— Этот день навсегда останется в анналах вероломства, — подавленно проскрипел капитан.

— Нет-нет, я полагаю, что нет нужды вносить его в эти анналы, — успокоил крулча Ретиф. — Конечно, в том случае, если нам удастся прийти к взаимопониманию, — попросту, как водится между джентльменами.

6

Уже прошел час с момента восхода солнца, когда закончилось историческое чрезвычайное заседание гаспьерского Кабинета Министров. Посол Шипшорн, который появился из конференц-зала, был погружен в оживленную беседу с весьма мрачным офицером-крулчем, наряженным в тщательно пригнанное полное парадное обмундирование, но остановился, заметив Ретифа:

— А, вот и вы, мой мальчик! Я был слегка обеспокоен, когда вы так и не вернулись вчера вечером, но, как я только что указывал уважаемому капитану, это было всего-навсего ужасным недоразумением. И поскольку позиция почтенных крулчей была прояснена — к обоюдному удовлетворению, они на самом деле предпочитают скотоводство и народные танцы всякого рода военным авантюрам, то Кабинет Министров оказался в состоянии прийти к скорому и благоприятному для нас решению по заключению Договора о Мире и Дружбе, дающему Землянам полный Статус Наибольшего Благоприятствования.

— Рад слышать это, мистер посол, — ответил Ретиф, приветственно кивнув стоявшему рядом с надменным лицом командиру крулчей. — Уверен, что мы все предпочли бы дружеское соперничество демонстрации наших дипломатических способностей в дальнейшем.

В конце коридора возникло какое-то замешательство: таща за собой на буксире крулча-писаря, к капитану торопливо подскочил крулч-офицер и отдал честь:

— Ваше благородие, этот парень только что освободился от какого-то вида магического паралича!

— Это… Это был он! — ткнул в Ретифа пальцем моряк. — Он и остальные.

Он горестно посмотрел на землянина:

— Это был грязный обман — сказать нам, что та штука, которую вы установили, — бомба. Мы провели тяжелую ночь, прежде чем обнаружили, что это гнусное надувательство.

— Извините, — сказал Ретиф; впрочем, раскаяния в его голосе слышно не было.

— Послушайте, Ваше благородие, — моряк перешел на шепот. — О ком я по-настоящему хотел предупредить вас, так это о том землянине — такой длинный, с костлявым задом и огненным дыханием; он — колдун, он взмахивает руками — и появляются белые гигантские летающие создания…

— Заткнись, идиот! — рявкнул капитан. — У тебя что, ни черта нет наблюдательности? Они не создают птиц, это может любой дурак! Они траснформируют самих себя! А теперь убирайся с глаз моих долой! Нет, как только вернемся домой, отправлюсь в монастырь и займусь медитацией!

Он коротко кивнул и застучал копытами, удаляясь.

— Странный малый, — прокомментировал Шипшорн. — Интересно, о чем это он говорил?

— Должно быть, просто какая-нибудь принятая в узком кругу шутка, я подозреваю, — ответил Ретиф. — Кстати, насчет этой труппы землян, о которых я вам упоминал…

— Да-да. Я, наверное, был несколько грубоват, Ретиф. Но, само собой разумеется, я был занят планированием моей стратегии на сегодняшнюю встречу. Да, возможно, я был резок.

— Я взял на себя смелость, мистер посол, пойти немного дальше, — сказал Ретиф. — Поскольку новый договор предусматривает земные культурные делегации, я подписал с ними шестимесячный контракт на проведение шоу здесь, на Гаспьере.

Шипшорн нахмурил брови.

— Вы перешагнули границы своих полномочий, Ретиф, — резко бросил он. — Я думал, мы могли бы выписать труппу или две, которые бы декламировали избранные отрывки из Материалов Заседания или исполнили бы что-нибудь из классической музыки. К тому же, я уже почти пообещал министру культуры гроаков, что найму одну из его трупп носовых флейтистов…

— Я подумал, что как раз при нынешнем положении дел было бы неплохо продемонстрировать сплоченность землян, — заметил Ретиф. — А потом, демонстрация шпагоглотания, престидижитация, глотание огня, ходьба по канату, акробатика и чудодейство могли бы стать именно тем, что нужно, чтобы подчеркнуть нашу разносторонность.

Шипшорн задумчиво пожевал губами, потом кивнул.

— Пожалуй, у вас правильная точка зрения в этом вопросе, мой мальчик. Мы, земляне, очень разносторонняя порода. К слову сказать, жаль, что вас не было сегодня утром с нами, чтобы посмотреть, как я вел переговоры! То я весь был огонь и свирепость, то спокоен и гладок, как йилльский шелк.

— Восхитительное представление, осмелюсь предположить, мистер посол.

— Да уж, действительно, — посмеиваясь, потер руки Шипшорн. — В некотором смысле, Ретиф, саму дипломатию можно считать отраслью шоу-бизнеса, а? Следовательно, этих актеров можно считать своего рода коллегами.

— Верно, но я бы воздержался упоминать об этом публично, находись они в пределах слышимости.

— Да, это могло бы вскружить им головы. Ну что ж, я удаляюсь, Ретиф. Мой отчет о сегодняшней утренней работе станет классическим примером по изучению тонкостей Земной Дипломатии, — он поспешил прочь.

К Ретифу подскочил гаспьер, вооруженный массивной бифокальной камерой.

— Я из «Утреннего Выдоха Гаспьера», — отрекомендовался он. — Правда ли, сэр, что вы, земляне, если пожелаете, можете превращаться в огнедышащих драконов?

Между ними втиснулся второй репортер.

— Я слышал, вы читаете мысли, — заявил он. — И еще насчет этой возможности проходить сквозь стены…

— Одну минутку, ребята, — Ретиф выставил руку. — Я, конечно же, не хочу, чтобы на меня ссылались, но только между нами… Вот что произошло на самом деле: как только посол заглянул в свой магический хрустальный шар…

© Перевод на русский язык, М. В. Пелиновский, 1991.

Кейт Лаумер Гигантский убийца

1

Когда Ретиф расплатился с перевозчиком и поднялся на причал, второй секретарь посольства Маньян с трудом протолкался через толпу, собравшуюся у входа в ограду королевской резиденции. Его узкое лицо пылало от внутреннего напряжения.

— Вот вы где! — закричал он, заметив своего подчиненного. — Я разыскиваю вас повсюду! Посланник Пинчботтл будет вне себя от ярости!..

— Что это у вас на голове? — Ретиф разглядывал дряблый воздушный шарик унылого желтого цвета, свисавший над левым ухом Маньяна.

Маньян скосил глаза на разноцветный помпон, подпрыгивающий при каждом движении, пучок развевающихся замызганных перьев и болтающуюся связку длинных грязных шнурков — все это крепилось к его голове при помощи розовой ленты сомнительной чистоты, завязанной под подбородком.

— Это же церемониальный головной убор на Рокаморре, вот, возьмите, — он порылся в своей форменной фиолетовой визитке, вытащил связку резиновых шариков и перьев и протянул их Ретифу. — Это для вас, напяльте их сейчас же. Боюсь, несколько перьев помялось…

— Где Посланник? — прервал его Ретиф. — Я должен ему кое-что сообщить.

— Вы должны будете много кое-чего сообщить ему, — перебил Маньян. — Включая и то, почему вы на полчаса опоздали на церемонию вручения верительных грамот!

— Ага! Вот он с членами миссии направляется ко дворцу. Извините, мистер Маньян… — Ретиф, расталкивая толпу, бросился к широкой входной арке в высоком кубическом строении в дальнем конце двора. Длинноногий, с коротким туловищем, без всяких признаков шеи и с огромными плоскими ступнями абориген, одетый в изысканный костюм из кружев и оборочек, с пикой в руке, величественным жестом разрешил ему пройти.

В нескольких ярдах отсюда Посланник и члены его миссии стояли в тусклом полумраке перед аляповатой картиной из светящегося пластика, раскрашенной в слизисто-зеленый, диспептически-розовый и цирротически — желтый цвета.

— …классический дипломатический ход, — говорил Пинчботтл. — Хотел бы я посмотреть на физиономии наших коллег с планеты Гроуси, когда они узнают, что мы их обскакали!

— Мистер Посланник… — начал Ретиф.

Пинчботтл резко обернулся, с минуту стоял уставившись в точку над поясной пряжкой Ретифа, затем дернул шарообразной лысой головой и окинул холодным взглядом своего подчиненного.

— Сколько раз я предупреждал вас, чтобы вы оставили свою привычку бесшумно подкрадываться сзади! — взвизгнул он. — В моем присутствии топайте ногами, когда входите!

— Мистер Посланник, я бы хотел…

— Избавьте меня от перечисления всего того, чего вы хотите или не хотите, мистер Ретиф! Церемония вот-вот начнется… — он повернулся, обращаясь к более широкой аудитории. — Джентльмены! Я надеюсь, вы все можете засвидетельствовать, как умело я выдерживал протокол с момента нашего прибытия на Рокаморру сегодня утром. Прошло не более шести часов, а мы уже почти добились статуса первой дипломатической миссии, когда-либо аккредитованной на этой планете! Планете — не мне напоминать вам об этом — которая славится наиболее энергичной коммерческой активностью и неослабевающей враждебностью к дипломатам. И все-таки я…

— Прежде чем продолжить все это дальше, мистер Посланник, — вмешался Ретиф, — я думаю…

— Позвольте напомнить вам, сэр! — повысил голос Пинчботтл. — Сейчас говорю я! О предмете чрезвычайной важности, а именно — о себе! То есть о моем… э-э вкладе в историю дипломатии.

Пара одетых в широкие мантии рокаморранцев засуетились вокруг землян, размахивая вычурными канделябрами, из которых валили клубы едкого красного и зеленого дыма. Туземцы принимали различные причудливые позы, громкими голосами нараспев произносили непонятные ритуальные заклинания, затем отступили назад. Один из них указал тонким многосуставчатым пальцем на Ретифа и издал звук, похожий на звук пилы, проведенной по натянутой басовой струне виолончели.

— Где ваш головной убор, Ретиф? — прошипел Пинчботтл.

— У меня его нет, и я вот что хотел сказать вам…

— Немедленно наденьте! И становитесь на свое место в моем эскорте! — угрожающе проскрипел Посланник, следуя по пятам за местными официальными лицами.

Маньян, подоспевший к этому моменту, возбужденно замахал перьями.

— Не обращайте внимания на то, что они слегка поломались! Надевайте — и все!

— Оставьте это! — отмахнулся Ретиф. — Мне они не понадобятся.

— Что вы хотите этим сказать? Мы все должны носить это..

— Только не я. Я не буду участвовать в церемонии. И советую вам…

— Грубейшее нарушение субординации! — ахнул Маньян и поспешил следом за Посланником. Два высоких стражника выступили вперед, чтобы воспрепятствовать не имеющему официального головного убора Ретифу следовать дальше.

2

Это была весьма колоритная церемония, которая включала в себя энергичную порку дипломатов вполне реальными розгами, погружение в бассейн, вода в котором, судя по выражению окунавшихся лиц, была значительно холоднее, чем бодрящий утренний ветерок. Заканчивалось все это быстрой пробежкой вокруг огражденной территории резиденции — десять кругов, — во время которой запыхавшихся землян подгоняли местные сановники, размахивавшие бичами и скакавшие вприпрыжку позади них. Ретиф, наблюдая за происходящим с удобной позиции среди зевак за линией ограждения, выиграл десять кредитов в местной валюте, поставив на главу миссии, чью спортивную форму он оценил значительно выше, чем у остальных коллег по финальному забегу.

Под звон глухо звучащего гонга рокаморранцы согнали вместе тяжело дышавших землян и прочли им по длинному свитку речь. Затем маленький абориген выступил вперед, неся на пурпурной бархатной подушке с вышитыми буквами «МАМА» длинный шестифутовый меч — земного происхождения, как отметил про себя Ретиф.

Высокий рокаморранец в розовато-лиловом и красновато-коричневом одеянии выступил вперед и поднял меч. Посланник отшатнулся, пробормотав: «Послушайте, милейший…», но тут же был водворен обратно на место. Носитель меча торжественно опоясал дородную фигуру дипломата украшенной бисером перевязью и прикрепил к ней ножны.

Затем наступило молчание. Местные аборигены уставились на земного эмиссара.

— Маньян, вы отвечаете за протокол. Что мне по-вашему, теперь следует делать? — пробормотал Посланник уголком рта.

— Я бы порекомендовал сейчас вашему превосходительству отвесить… э… легкий поклон, после чего мы все повернемся и уйдем, пока они не придумали еще новых пыток…

— Ол райт, ребята, все вместе, — хрипло прошептал Пинчботтл. — Налево кру-у-гом!

Маньян охнул, получив во время выполнения этого маневра чувствительный удар ножнами по ноге. Затем они торжественно удалились во главе с Посланником, который, гордо выпрямившись во весь свой, увы, далеко не внушительный рост — он едва достигал пяти футов — важно шествовал впереди, вычерчивая за собой острием меча дорожку в пыли. Из толпы туземцев доносились веселые возгласы, которые быстро слились во всеобщий радостный крик. Аборигены оживленно хлопали землян по плечам, предлагали им ароматизированные сероводородом наркотические сигаретки, протягивали фляжки с зеленоватой жидкостью. Вся церемония вылилась во всеобщее ликование.

Ретиф, протиснувшись через толпу, перехватил Посланника, который с трудом пробирался среди возбужденных аборигенов.

— А-а-а, Ретиф! — прорычал тот. — Отсутствовали во время процедуры, я заметил! Всю дорогу сюда только и знали, что сидели, как сыч, у себя в каюте, а теперь бойкотируете свои официальные обязанности! Явитесь ко мне, как только я пристрою это великолепное символическое оружие, которого я был удостоен!..

— Как раз об этом я и хотел сказать, мистер Посланник. Это оружие отнюдь не символическое. От вас ожидают, что вы примените его по назначению.

— Что? Употребить по назначению? Мне? — Пинчботтл кисло усмехнулся. — Я повешу его на стене как символ…

— Быть может потом, сэр, — перебил Ретиф. — сегодня вам предстоит с ним поработать.

— Поработать?..

— Мне кажется, вы неправильно поняли смысл церемонии. Рокаморранцы ничего не смыслят в дипломатии. Они думают, что вы прибыли сюда для того, чтобы помочь…

— Так оно и есть, — фыркнул Пинчботтл. — А теперь посторонитесь и пропустите меня!

— …поэтому они ожидают, что вы выполните свое обещание.

— Обещание? Какое обещание?

— В этом и заключалась церемония! У рокаморранцев сейчас крупные неприятности, и вы обещали избавить их от этих неприятностей.

— Разумеется! — решительно кивнул Пинчботтл. — Я уже запланировал проведение экономического обследования.

— Это совсем не то, мистер Посланник. Тут поблизости разгуливает на свободе девяностофутовый динозавр по имени Грундертуш…

— Динозавр?.. — голос Пинчботтла сорвался на визгливой ноте.

Ретиф кивнул утвердительно.

— Вы только что поклялись убить его завтра до захода солнца…

3

— Послушайте, Ретиф, — озадаченно спросил первый секретарь Уоффл, — как это вам удалось понять суть церемонии, которая велась на этом варварском местном жаргоне?

— Я и не понял — они болтали чересчур быстро. Но я успел немного познакомиться с их языком по дороге сюда, изучая его по магнитофонным записям, и сегодня имел приятную беседу с переводчиком…

— Я откомандировал вас позаботиться о помещении и обслуживающем персонале, а не болтать со всяким местным сбродом! — раздраженно фыркнул Пинчботтл.

— Но должен же я был как-то изъясняться, арендуя помещение. Местные жители не понимают языка жестов.

— Дерзите, мистер Ретиф? Можете считать себя временно отстраненным от должности.

Группа рокаморранских чиновников приблизилась к ним в сопровождении колонны копьеносцев, невозмутимых и грозных в своих зеленых чешуйчатых нагрудниках и наколенниках.

— Да, вот еще что, — добавил Пинчботтл. — прежде чем вы отправитесь под домашний арест, мистер Ретиф, объясните этим деятелям, что мы вряд ли сможем быть им полезны в деле уничтожения этого… э… чудовища.

Тем не менее я полагаю, что могу обещать им небольшую библиотечку службы информации, отлично укомплектованную последними брошюрами ДКЗ (Дипломатического Корпуса Земли).

Один из рокаморранцев выступил вперед и слегка поклонился, обращаясь к посланнику:

— Досточтимый сэр, я имею удовольствие быть Хаккопом, переводчиком ротовых звуков землян, выученных от целой кучи немецких, японских и еврейских землян-торгашей. Мы с ними разводили приятные тары-бары еще до того, как вы, ребята, брякнулись на на наше побережье…

— Ах, вот как! Жаль, что вас не было рядом во время церемонии. Теперь мы разберемся во всем этом недоразумении!

Посланник бросил на Ретифа уничтожающий взгляд.

— Я слышал… э… про какого-то динозавра, который… ха, ха! — бродит по окрестностям…

— Да, да, досточтимый сэр! Чертовски удачно вы, ребята, попали сюда при данных обстоятельствах!

Пинчботтл нахмурился.

— Пожалуй, лучше будет, если я сразу разъясню нашу позицию, просто на случай какой-нибудь грубой ошибки в переводе. Разумеется, я аккредитован Дипломатическим Корпусом Земли как Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр при вашем правительстве, наделенный неограниченными правами для…

— Гикк! С таким громким титулом вы, конечно не можете сплоховать! Возьмите наших ребят для подмоги, или вы сами справитесь с Грундертушем, чтобы отхватить побольше славы?

— Эй! Послушайте — я же дипломат! Моя миссия состоит в том, чтобы помочь вашей бедной отсталой нации…

— Да, да — правильный жест межпланетного правительства!

— Минуточку, — Пинчботтл выпятил нижнюю губу и направил указующий перст в небеса. — Я осуществляю свои функции при помощи слов и документов, сэр, а не физическими действиями! То есть я уполномочен обещать вам все, что посчитаю нужным и полезным, но выполнение всего этого я оставляю людям более низкого ранга.

— На этом конце Галактики друг сказал — друг сделал…

— Конечно! Я свяжусь с сектором Главного Штаба не позже следующего месяца, когда вернется мой корабль. Думаю, кое-что можно будет устроить.

— Грундертуш злодействует сейчас! Нельзя ждать будущего месяца! У вас есть настоящий меч — японская фирма — и Вы убиваете Грундертуша!

Нижняя челюсть Пинчботтла задрожала.

— Сэр! Вы забываетесь! Я — Посланник Земли, а не проклятый забойщик скота!

— Ты, парнишка, нарушаешь рокаморранскую традицию номер шесть — ноль

— два, которую выдал пару часов назад досточтимый Совет Старикашек!

Пинчботтл отстегнул меч и отшвырнул его в сторону. Ретиф, моментально нагнувшись, поймал его на лету, прежде чем он упал в грязь. Посланник Пинчботтл, скрестив руки на груди, свирепо сверкнул глазами на рокаморранца.

— Позвольте мне заявить здесь, немедленно и без оговорок, что ни с каким динозавром я сражаться не намерен!

Лицо Хаккопа сморщилось, словно ком сырой глины.

— Это окончательное решение?

— Именно так, сэр!

Переводчик повернулся к копьеносцам и произнес несколько слов на горловом рокаморранском языке. Те сомкнулись и направили копья на четырех дипломатов, которые принимали участие в церемонии принятия клятвы.

Иллюстрации GAUGHAN

— Послушайте, что здесь происходит? — воскликнул Посланник.

— Похоже, сэр, что они забирают вас в местную каталажку, — сказал Ретиф.

— Они не имеют права! А вас почему не трогают?

— Я ведь не давал клятвы…

— Ты, парнишка, двигай вперед, — произнес Хаккоп, глядя на Посланника. — Рокаморре некогда возиться с нарушителями присяги!

— Простите, сэр! — заблеял первый секретарь. — Как долго мы будем находиться в заключении?..

— Один день! — ответил Хаккоп нехорошо улыбаясь.

— Ну, это еще не так плохо, Ваше превосходительство, — заметил Маньян. — Мы можем провести время, обдумывая свое алиби, — я, конечно, имею в виду составление донесения в главный штаб с изложением всех обстоятельств этой, с позволения сказать, дипломатической победы наоборот.

— Завтра, — рявкнул Пинчботтл. — завтра, милейший, могу вас в этом заверить, я предприму решительные шаги…

— Я имею удовольствие сомневаться в этом, вероломный обманщик! — резко оборвал Посланника Хаккоп. — Ведь чертовски трудно делать шаги с отрубленной головой?..

4

Посланник Пинчботтл сердито смотрел на Ретифа через зарешеченное окно тюремной камеры.

— Я считаю вас, сэр, полностью ответственным за то, что вы своевременно не сообщили мне об этом варварском обычае! Надеюсь, вы установили связь с кораблем и потребовали его немедленного возвращения!?

— Боюсь, что нет, сэр. У местного передатчика нет нужных диапазонов.

— Вы в своем уме!? Это значит… — тут Пинчботтл обессиленно повис на перекладинах решетки. — Ретиф, они же снимут с нас головы… — простонал он.

Отряд рокаморранцев с копьями вывернул из-за угла и промаршировал к двери камеры землян. Хаккоп достал массивный ключ.

— Ну, что, парнишка? Ты готов принять участие в экзекуции?

— Минуточку, — вмешался Ретиф. — они же обещали убить Грундертуша к завтрашнему заходу солнца. У нас есть в запасе еще целый день.

— Верно. Только отрубление головы у нас всегда делают после обеда. Так выгоднее: больше зрителей по кредиту за вход.

Ретиф покачал головой.

— В высшей степени незаконное действие. Казнь нескольких дипломатов вещь вполне естественная, но она должна проводиться в соответствии с протоколом, иначе вам на голову свалится эскадра Объединенных сил по поддержанию мира еще до того, как вы успеете произнести «вмешательство во внутренние дела».

— Мм… Пожалуй, ты прав, землянин. О'кей, отложим это на завтрашний вечер. Будет казнь при факелах: очень красиво!

— Ретиф! — Маньян задыхаясь протиснулся к решетке и с мольбой посмотрел на него. — Неужели нет способа предотвратить эту ужасную судебную ошибку?

— Способ один: ты, парнишка, передумай и убей Грундертуша, — весело сказал Хаккоп.

Ретиф задумался.

— А что, эти джентльмены обязаны лично выполнить работу?

— Обязательно! Я не могу допустить, чтобы этот героический акт сделал любой Том, Жорж или Мейер. К тому же уничтожители Грундертуша не просто национальные герои. Они получают много-много прохладительного, а также зелененькие бумажки!

— Что вы на это скажете, сэр? — обратился к шефу Уоффл. — Придется пойти, а? Терять нам, пожалуй, нечего…

— Но как? Не могу же я убить чудовище, швырнув в него папку с отчетами?

— Может быть, выкопать яму, и пусть он в нее провалится?

— А вы имеете представление, каких именно размеров понадобится яма, чтобы причинить хоть маленькую неприятность девяностофутовой рептилии, вы, идиот?

— Предположим, Посланнику будет оказана некоторая помощь, — решил вмешаться Ретиф. — Это не будет расходиться с правилами?

Хаккоп насторожился, склонив набок свою лягушачью голову.

— Это хороший вопрос. Должен проверить в Министерстве традиций.

— Я бы с радостью помог, конечно, — тот час же заявил Маньян. — да только вот этот мой проклятый кашель… — он судорожно сглотнул.

— Именно — кха, кха! — подхватил Уоффл. — Наверное, сырой воздух, сквозняки, все эти каналы…

— Но Вы освободите их из тюрьмы, чтобы они могли обследовать район действий и составить хоть какой-нибудь план операции? — спросил Ретиф.

— Нет, — покачал головой Хаккоп. — Нарушители клятвы попадают в карцер по приказу Большого Начальника. И освобождать можно только через него. Но буду рад навести справки по этому вопросу после тихого часа.

— Когда же это будет?

— Тихий час завтра после обеда. Карлик-с-блестящей-головой и его друзья как раз будут иметь время, чтобы выкинуть какой-нибудь номер до начала представления.

— Но как же мы можем убить динозавра, сидя здесь взаперти? — возмутился Пинчботтл.

— Надо было подумать об этом до того, как нарушить присягу, — живо ответил Хаккоп.

— Интересный вопрос, правда? Стоит поломать головы, пока они совсем не слетели.

5

На улице Ретиф отвел Хаккопа в сторонку.

— Не думаю, чтобы нашлись какие-нибудь возражения против того, чтобы я тут немного поосмотрелся? Хотелось бы увидеть, как выглядит это чудовище.

— Конечно, делай что хочешь. За осмотр Грундертуша денег не берут, смотри в любое время, бесплатно — только деньги надо на дорогу.

— Понятно. Вряд ли Вы дадите мне официального проводника…

— Верно. Рокаморранцы очень скупые, ничего не дают, особенно иностранцам.

— Но у меня только мелочь в кармане. Полагаю, Вы не оплатите мне чек?

— Смотри-ка, опять угадал! Ловко же это у тебя получается, землянин. Ты, наверное, всегда выигрываешь пари?

— Что же со мной будет, когда кончатся деньги?

— Ага, не догадался, испортил репутацию! Ладно, так и быть, подскажу: когда кончатся деньги, ты сразу попадаешь в рабство.

— Да-а-а… Я чуствую, вас не особенно тревожит, будет ли устранена угроза чудовища.

— Правильно отгадал! Большие туристы приезжают, заключают пари. Больше интереса, когда есть на кого поставить. Сейчас ставка десять к одному против землян.

— А тем временем динозавр пожирает людей?

— Конечно, нескольких крестьян он уже сожрал. Но пока Грундертуш не сможет съесть меня лично, это меня не колышет, выражаясь словами великого барда.

— Шекспира?

— Нет, Эгберта Гизензеккера, одного из первых торгашей-землян, того самого, кто доставил игральные карты на Рокаморру.

— Карты и кости, вот как?

— Конечно! Ты играешь в карты, землянин? Пойдем развлечемся, оставим заботы и печали, скоротаем время до великого представления завтра вечером.

— Отличная мысль, Хаккоп! Показывай дорогу.

6

На рассвете Ретиф вышел из рокаморранского игорного притона. Он вел Хаккопа на тонкой цепочке, прикрепленной к стальному кольцу на его тонкой лодыжке. Тот послушно тащил вместительную корзину рокаморранских денег.

— Эх, Ретиф-хозяин, паршивую шутку сыграл ты со мной, сдав мне трех дам дурной репутации…

— Я, кажется, предупреждал тебя насчет моральных принципов, Хаккоп. Лучше скажи, можно ли полагаться на все те разговоры о повадках Грундертуша, которые я слышал от ваших ребят там, в кабаке?

— Конечно, Ретиф-шеф, информация первый класс!

— Ол райт! Следующая остановка — Министерство традиций. Показывай дорогу, Хаккоп.

7

Спустя час Ретиф вышел из Министерства. Он был хмур и озабочен.

— Не сказал бы, что это лучшая сделка в мире, но, пожалуй, это лучше, чем ничего.

— Надо было предложить взятку крупнее, босс.

— Ладно, справимся и так, если повезет. Мне понадобится вертолет и хороший бинокль. Организуй все это и жди меня через час у большого канала.

— Зачем ломать себе голову из-за каких-то ничтожных людишек там, в каталажке, сэнсэй? Слушай, у меня есть план: мы заключаем сделку. Ты играешь, а я околачиваюсь вокруг и подаю сигналы солнечными зайчиками при помощи специальных противосолнечных очков?..

— Дела мы обсудим потом. А теперь шевелись, пока я не заявил на тебя в Комитет по Рабовладельческим правам!

— Сию минуту, барин! Тип-топ!

Хаккоп стремглав бросился выполнять поручение, а Ретиф отправился в ближайший магазин спортивных товаров.

8

Через час Хаккоп посадил подержанный вертолет на поплавках у причала, где уже ожидал Ретиф, сидя рядом с целой горой разнообразного добра. Землянин поймал швартовый канат, подтянул легкую машину поближе к берегу, передал на борт все свои покупки и залез сам.

— Говорят, Грундертуш пасется где-то в одной-двух милях к востоку от города. Держи курс туда, попробуем его обнаружить.

Вертолет поднялся над папоротникоподобными пальмами и, набирая высоту, повернул на восток над сверкающей водной чешуей канала и куполообразными жилищами Рокаморр-сити. Там, за окраиной города, между последними участками возделанной земли и далекой полосой джунглей на горизонте, простиралось обширное болото.

— Вот он, хозяин! — подпрыгнул на сиденье Хаккоп, указывая вдаль.

Ретиф взял бинокль и с трудом разглядел массивную тушу, почти неразличимую среди высоких деревьев, поднимавшихся отдельными группами из мелкой воды болота.

— Да, великоват, ничего не скажешь. Но ведь он поедает верхушки деревьев, а говорили, что он хищник.

— Конечно, хищник, хозяин! Глупые крестьяне спасаются от него на деревьях, и Грундертушу не приходится даже нагибаться.

Вертолет приблизился к лакомящемуся динозавру футов на триста и Хаккоп принялся кружить над чудовищем, чтобы дать возможность Ретифу хорошенько разглядеть его. Гигантская рептилия, раздраженная жужжащей помехой, подняла голову с огромными челюстями и издала рев, похожий на звук исполинской трубы. Ретиф имел возможность полюбоваться впечатляющим зрелищем багровой пасти, достаточно широкой, чтобы туда мог въехать бульдозер, утыканной острыми зубами, похожими на сталактиты.

— Ничего себе, добродушный парнишка! А можно ли предугадать, куда он двинется дальше?

— Думаю, можно. Грундертуш всегда выбирает путь полегче: сначала объест как следует одну деревню, потом идет к следующей. Тут, как я понимаю, уже все закончено. Значит, после обеда он отправится дальше, к ближайшей деревне в полумиле к югу отсюда.

— Поворачивай туда!

Хаккоп снизился до высоты в пятьдесят футов и на бреющем полете повел вертолет над широким пространством мелкой воды, оставляя позади волнистую рябь и склоняющиеся под ветром от винта камыши.

— Какая тут глубина? — спросил Ретиф.

— По колено при низком отливе.

— А когда наступает отлив?

— Сегодня за час до заката.

— А грунт?

— Исключительно жидкая топкая грязь. Эй, хозяин, не хочешь ли спуститься и поваляться немного в грязи? Очень помогает от всяких болезней.

— К сожалению, мы, земляне, не земноводные.

— Ой, большие извинения, шеф! У меня и в мыслях не было намекать на расовые недостатки!

— Как думаешь, Грундертуш направится прямо по болоту?

Вертолет уже повис над глинобитными стенами ближайшей деревни. Ретиф мог наблюдать ее обитателей, занимавшихся обычными делами, по-видимому, вовсе не встревоженных своим положением очередного блюда в меню гигантского пресмыкающегося.

— Трудно сказать, хозяин. Может и свернуть, если соблазнит какой-нибудь аппетитный рыбак или компания неосторожных купальщиков.

— Сумеем ли мы здесь достать пару лодок и нанять нескольких рабочих?

— Ретиф-хозяин, у тебя столько денег, что ты можешь нанять целый город! — вздохнул Хаккоп. — Я все время вспоминаю о том предпоследнем трюке. Никак не мог предположить, что у тебя на монете два орла и ни одной решки!

— Ладно, нечего скулить после драки! — прикрикнул на него Ретиф. — Спускайся здесь, на базарной площади.

Хаккоп приземлился и кивнул в сторону растущей толпы любопытных туземцев:

— Сказать деревенщине — пошли вон, — чтобы не мешать Ретифу-хозяину делать покупки, да?

— Ни в коем случае. Они нам понадобятся. Слушай внимательно, Хаккоп, вот я что придумал…

9

После полудня Ретиф, мокрый и покрытый до самых бедер черной грязью, приказал Хаккопу приземлиться на самой северной окраине деревни — узкой полоске земли, огражденной с обеих сторон подпорными стенами из засохшей грязи. В полумиле отсюда, неуклюже переваливаясь в болоте, медленно пробирался по мелководью Грундертуш, издавая негромкие ворчащие звуки.

— Звук хорошо доносится по воде, — заметил Ретиф, обернувшись к Хаккопу. — Кажется, будто, он уже прямо над головой.

— И скоро будет, тип-топ! — предсказал Хаккоп. — Ретиф-мастер думает, что веревка через болото заставит этого большого болвана упасть и разбиться вдребезги? — Рокаморранец указал рукой на прочный дюймовый нейлоновый канат, протянутый на высоте двух футов над поверхностью воды поперек пути чудовища.

— Он сюда не дойдет, если все сработает как надо. Сколько у нас времени в запасе? Еще час?

— Смотри, хозяин, Грундертуш остановился, чтобы почесаться…

Ретиф увидел, как динозавр уселся на корточки, погрузившись в болото по самые ляжки. Затем он поднял массивную ногу, чтобы поскрести свою бронированную шкуру двухфутовыми когтями, вздымая при этом целые каскады и фонтаны болотной воды.

— Может, еще час, а может, и все полтора, до обеда, — рассудительно закончил Хаккоп.

— О'кей, давай действовать! Гони сюда тягловую команду, пусть привязывают веревку к центру каната и натягивают его в ту сторону, пока не зацепят за крюк, — Ретиф указал на прочную конструкцию, состоящую из восемнадцатидюймового бревна, торчащего из земли на высоту одного ярда, с прикрепленным на его конце рычагом.

— Ретиф-хозяин, твои смиренные рабы целый день трудились в зарослях, привязывая веревки к деревьям…

— Ничего, еще немного осталось. Как там команда зарубщиков справляется со столбом?

— Первый класс, сахиб. Почти скоро один конец будет очень острый, а на другом — зарубка…

— Как только столб будет готов, тащите его сюда. Уложите его на пару развилок, которые твои люди должны были заколотить вон там, в дне болота.

— Слишком много дел в одно время, — захныкал Хаккоп. — Бвана Ретиф имеет очень странное хобби!

— Я полетел на вертолете в город, через полчаса вернусь. Чтобы все было приготовлено точно так, как я объяснил, иначе головы полетят не только у землян!

10

Огромное бледное солнце Рокаморры со своим маленьким голубовато-белым спутником, расположившимся в непосредственной близости от светила, только что начало погружаться в величественный пурпурный и розовый закат, когда Ретиф вернулся и посадил вертолет у края мола.

— Охайо, Ретиф-сан! — окликнул его Хаккоп. — Все готово по плану. Теперь надо попадать в точку, очень быстро! Грундертуш чересчур близко, чтобы менять прицел!

— Вы только взгляните на это чудище! — ахнул Уоффл, выбираясь из вертолета. — Оно размером с Джиль-Джосский дворец, и двигается прямо в нашем направлении!

— Зачем Вы привезли нас сюда, Ретиф? — испуганно спросил Пинчботтл. Сейчас он был значительно бледнее чем обычно. — Я предпочитаю быть… э… обезглавленным, чем служить закуской этому левиафану!

— Все очень просто, мистер Посланник, — говорил успокаивающе Ретиф, ведя за собой толстого дипломата к тому месту, где рядом с готовым к действию механизмом уже стоял сияющий Хаккоп. — Вам только придется пустить в ход этот деревянный молот, чтобы спустить курок. Тот освободит канат, который сократится и метнет этот заостренный кол…

— Р… Ретиф! Вы что, не видите, что… что…

— Да, я знаю — он выглядит довольно внушительно с расстояния в сотню ярдов. Не правда ли, мистер Маньян? Но двигается он медленно. У нас еще много времени.

— У нас? Вы что, и нас собираетесь втянуть в это безумное предприятие? — возмутился оправившийся дородный эмиссар.

— Вы же слышали, что сказал Хаккоп, сэр. Вы, джентльмены, должны лично убить это животное. По-моему, я устроил все так, чтобы…

— Ооо! Шеф! — завопил Хаккоп. — Посмотрите туда! Двое пьяных отправились на рыбалку!

Ретиф быстро обернулся и увидел плоскодонку, которую толкали, весело распевая во все горло, двое нетвердо державшихся туземцев. Выведя лодку на глубину они разобрали весла и направили лодку в сторону от динозавра, так что лодка должна была проплыть в пятидесяти ярдах от него.

— Останови их, Хаккоп! Если он сейчас изменит направление, все пропало!

Хаккоп, не раздумывая, с размаху прыгнул в болото, приложил ладони ко рту и заорал. Рыбаки заметили его, весело помахали в ответ и двинулись дальше.

— Ничего не выйдет, сэнсэй. — Хаккоп зашлепал по грязи обратно к берегу. — Послушай, лучше мы с тобой уберемся отсюда, нагрянем в один городишко тут неподалеку, на другом конце архипелага, и займемся азартной игрой…

— Мистер Посланник, приготовьтесь! — крикнул Ретиф, срываясь с места.

— Я сейчас подманю его сюда. Когда я подам знак, бейте молотом по крючку, но ни секундой раньше!

Он бросился к маленькому деревянному причалу, прыгнул в стоящую там лодку, сорвал ее с привязи и быстро заработал веслами, погнав лодку в сторону Грундертуша. Ящер уже заметил рыбаков и, раскрыв пасть, нерешительно поглядывал в их сторону. Затем он издал рокочущий рев, тяжеловесно повернулся и двинулся им наперерез. Ретиф замахал веслом и закричал, преграждая ему дорогу. Гигантская тварь заколебалась, обернулась, чтобы посмотреть на Ретифа, и заревела опять. Однако после очередной вспышки веселья, сопровождавшимся громким пением и хохотом в лодке рыбаков, она снова решительно направилась к ним. Ретиф нагнулся, нашарил на дне лодки тяжелое ржавое грузило и швырнул его в Грундертуша. Грузило ударилось в необъятную кожаную грудь с громким звуком — бломм! — после чего чудовище замешкалось и уставилось левым глазом на Ретифа. Оно глядело, так и сяк поворачивая голову, словно гигантская курица, чтобы подключить к действию и правый глаз. Затем в его крохотном мозгу созрело окончательное решение: массивная лапа с чавкающим звуком поднялась из болота, и ящер шагнул к Ретифу. Тот быстрыми гребками весел погнал лодку обратно к берегу. Динозавр, раздраженный видом ускользающей добычи, прыгнул вперед, сократив расстояние на тридцать футов, и поднял такое волнение, что утлая лодчонка Ретифа запрыгала и закачалась на волнах. Ретиф, пытаясь удержать равновесие, потерял весла.

— Бонза-Ретиф! — завопил Хаккоп. — Сейчас не время валять дурака!

— Да сделайте же что-нибудь! — пронзительно заголосил Маньян.

— Он же его сожрет! — визжал Уоффл.

Динозавр прыгнул опять. Его огромные челюсти, похожие на ковш гигантского экскаватора, с треском захлопнулись на расстоянии одного ярда от лодки. Ретиф, стоя на корме, прикинув расстояние, повернулся, поднял руку и резким рубящим движением опустил ее вниз.

— Пускайте, мистер Посланник! — закричал он и прыгнул через борт.

Окаменевший Посланник Пинчботтл ошалело стоял возле пускового устройства гигантского самострела, не в силах пошевелиться. Расширенными от ужаса глазами он глядел, как Грундертуш вытянул над водой во всю длину свою двадцатифутовую шею со стекающими по ней ручьями грязи и с жутким ревом ринулся за Ретифом, который изо всех сил пытался доплыть до берега.

 В последнее мгновение Ретиф увернулся и нырнул влево. Озадаченный ящер снова поднял голову, чтобы осмотреться. Взгляд его остановился на группе дипломатов, столпившихся на берегу, теперь уже не более чем в пятидесяти футах от него. От этого взгляда Пинчботтл, вцепившийся в рукоятку деревянного молота, как в последнее спасение, с неподобающим его комплекции и возрасту проворством, повернулся и бросился бежать к вертолету. Трое других землян с воплями ужаса последовали за ним. Когда толстый глава миссии кенгуровыми скачками проносился мимо секретаря Маньяна, тот, как бы невзначай, вытянул ногу. Посланник запнулся и шлепнулся лицом в мягкую грязь. Молот кувыркаясь полетел в сторону. Маньян прыгнул, на лету поймал его, подскочил к пусковому крючку, размахнулся и изо всех сил ударил по рычагу.

Раздался глубокий музыкальный звук: бон-н-н! Заостренный двенадцатифутовый кол из твердого дерева выпорхнул, словно стрела из лука, брошенный тугой тетивой нейлонового каната. Грундертуш, как раз готовившийся к последнему броску на ничтожную, барахтавшуюся перед ним в грязи козявку, резко осел назад, когда гигантское копье вонзилось в его грудь, погрузившись в нее на половину своей длины. Ретиф вынырнул как раз в тот момент, когда динозавр зашатался и рухнул с чудовищным всплеском во взбаламученную воду, подняв огромную волну, которая достигла берега и залила дерущихся за место в вертолете обезумевших землян болотной грязью, перемешанной с кровью…

Пинчботтл, пошатываясь, поднялся на ноги, отплевываясь и отфыркиваясь. Когда вода спала, Маньян тяжело опустился на землю, достал из кармана носовой платок и принялся машинально вытирать грязь с отворотов пиджака, наблюдая за конвульсиями агонии смертельно раненного чудовища. Хаккоп радостно завопил и бросился в воду, чтобы помочь Ретифу выбраться на берег.

— Отличная работа, босс! Куча мяса на жаркое для целого города! Во всяком случае, прекрасная компенсация за разочарование, что не придется увидеть, как рубят головы землянам!

11

Промокая платком покрытый грязью пластрон своей рубашки, Посланник Пинчботтл снисходительно кивнул Ретифу:

— Хоть Вы и поставили меня в такое неудобное положение, молодой человек, но я рад отметить, что вы все же довели дело до относительно удачного завершения. Естественно, я в любой момент мог бы вывести из затруднительного положения и себя, и штат моих коллег, направив нужное слово по нужному адресу, но я решил, что для вас будет очень ценным практическим опытом завершить начатое вами самостоятельно.

— Эй, Ретиф-хозяин, когда будем сгонять землян в гусиный строй, чтобы надевать им на ноги цепи?

— Не думаю, чтобы это было так уж необходимо, Хаккоп.

— Что такое? Какие цепи? — Пинчботтл резко повернулся к рокаморранцу.

— Эй, послушайте, Вы, негодяй! Я убил ваше чудовище, к чему меня обманом вынудил ваш варварский закон! А теперь я требую…

— Раб не требует ничего, — резко перебил его Хаккоп. — Раб только крепко держит язык за зубами, много работает и надеется избежать побоев…

Посланник обернулся к Ретифу:

— Что, смею спросить, имеет в виду этот идиот?

— Видите ли, мистер Посланник, у рокаморранцев очень жесткие правила в такого рода делах. Однако, мне удалось с ними договориться. Давший клятву, по закону не имеет права пользоваться посторонней помощью во время выполнения взятых обязательств.

— Помощью? Какой помощью? Ах, да, я припоминаю, что вы резвились и плескались в болоте, в то время как я… э… хм… то есть член моего коллектива, хотел я сказать, уничтожил зверя!

— Верно. Но рокаморранцы считают, что каким-то образом и я тоже замешан в этом деле и, при сложившихся обстоятельствах, они согласились заменить всем вам приговор на пожизненное рабство.

— Рабство?!.

— К счастью, мне все же удалось откупить у них исключительное право на пользование вашими услугами — тем более, что ваши головы еще на плечах…

— Откупить?! Ну, в таком случае, мой мальчик, я думаю, что смогу закрыть глаза на все ваши огрехи. А теперь, будьте любезны, проследите, чтобы мой багаж…

— Боюсь, все не так просто, сэр. Мне ведь необходимо оплачивать ваше содержание, а так как я истратил все деньги, купив вас в качестве рабов…

— Пинчботтл поморщился, — …придется вам поработать, чтобы хоть как-то прокормиться до прибытия звездолета.

— Но… но… но… пройдет больше месяца…

— О'кей, земляшки, я, Хаккоп, есть главный надсмотрщик над рабы. Вы будете слушать мой команда. Первый работа — снимать жир с туша, хороший работа, кушать две недели не меньше раза в день, получать пачка сигарет раз в неделя, если не лениться…

— Но… но… Ретиф! А вы что будете делать?

— Хаккоп говорит, в двух милях отсюда пасется еще один динозавр. Если мне удастся его убить, я смогу обеспечить вас работой еще на две недели. Самое главное, продержаться до прибытия звездолета.

— Эй, Ретиф-сан! — Хаккоп подошел вплотную к землянину и стал шептать ему на ухо. — Может, лучше взять худолицый раб, Маньян, вместе с я и ты. Коротышка-дурной-глаз не простит Маньян, что подставил ножка, помешал первым залезть в геликоптер.

— Неплохая мысль, Хаккоп. Веди его сюда…

12

Через два часа Ретиф, Хаккоп и Маньян, вымытые и одетые в новые рокаморранские камзолы, сидели на высокой террасе под черепичной крышей и лакомились отлично приготовленной запеканкой из белой рыбы со специями и съедобными морскими водорослями. Вид на город и водную гладь на востоке был восхитителен. Три яркие луны Рокаморры вычерчивали три серебристые дорожки на воде, освещая живописные островки-деревушки и, в отдалении, огромную тушу динозавра, лежавшего на спине с задранными кверху лапами. Отсюда видны были даже маленькие фигурки, ползающие по туше, как блохи. Можно было различить их ручки, размахивающие мачете.

— Ретиф, зачем зря терять время над сочной туземной едой? — капризно скулил Хаккоп. — Большая игра в Красный Глаз идет сейчас полным ходом в таверне «Золотая пивная кружка».

— Не торопи меня, Хаккоп. Закажи-ка лучше выпивку по второму заходу — но только не для мистера Маньяна. Ему нельзя злоупотреблять спиртным. Посланник не одобряет выпивку.

Маньян бросил на него задумчивый взгляд.

— Кстати, Ретиф, зная ваши таланты в карточной игре… и в этом… э… мини-блиц-домино… Как это вы не сумели сколотить достаточно средств, чтобы содержать Посланника Пинчботтла и остальных без необходимости заставлять их разделывать динозавров?

Ретиф выбрал свежий напиток из коллекции, которую официант поставил перед ними, и одобрительно кивнул.

— Мистер Маньян, корабль прибудет не раньше, чем через шесть недель, а может и позже. Неужели бы вы хотели, чтобы неаккредитованный дипломат с натурой Посланника Пинчботтла бегал на свободе среди рокаморранцев в течение всего этого времени?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, Ретиф. Но если он узнает, он придет в ярость.

— Я не собираюсь нагружать его знаниями, мистер Маньян. А вы?

Маньян поджал губы.

— Нет, — сказал он. — Чего он не знает, то его не тревожит, верно?

Ему удалось изобразить слабое подобие улыбки.

— Кстати, по этому поводу, я думаю, что все же смогу позволить один стаканчик…

Кейт Лаумер Культурное наследие

I

Первый секретарь посольства Земли Джейм Ретиф толчком распахнул дверь и влетел в конференц-зал. С потолка дождем посыпалась штукатурка, а люстра йолканского стекла, потанцевав на цепи, с грохотом обрушилась прямо в центр длинного полированного стола. В другом конце конференц-зала яростно заколыхались занавески, когда стекла, срезонировав отдаленному «бум-бум» артиллерийских залпов, вылетели из окон.

- Господин Ретиф, вы на десять минут опоздали на совещание сотрудников посольства! - донесся откуда-то голос посла Злокусни. Ретиф нагнулся и заглянул под стол. На него воззрилось множество глаз участников совещания.

- А, вот вы где, господин посол, и вы, джентльмены,- приветствовал Ретиф главу миссии и его сотрудников.

- Прошу прощения за опоздание, но прямо над Зоопарком разыгрался небольшой, но весьма оживленный воздушный бой. На этот раз глои активно противостоят попыткам блуртов высадиться.

- И, конечно же, вы задержались, чтобы сделать ставку на исход сражения,- раздраженно набросился на него Злокусни.- Ваша миссия, сэр, заключалась в том, чтобы вручить министру иностранных дел ноту, составленную в резких тонах и касающуюся недавнего нападения на здание посольства. Что вы можете сообщить по этому вопросу?

- Министр иностранных дел шлет свои извинения. Он собирает вещи, чтобы покинуть здание министерства. Похоже, сразу послеобеда блурты все-таки оккупируют столицу.

- Что - опять? Именно в тот момент, когда я на пороге восстановления рабочих отношений с Его Превосходительством?

- Но и с Его Блуртианским Превосходительством у вас тоже были замечательные рабочие отношения,- напомнил ему советник Мэгнан, занимающий удобную стратегическую позицию под столом, крайне выгодную для дальнейшего отступления.- Не забывайте, вы чуть было не достигли с ним соглашения по ограниченным предварительным мирным мероприятиям, а именно: по символическому частичному прекращению огня из ударных пистолетов с левосторонней нарезкой калибра 0,25 и ниже!..

- Я прекрасно сознаю важность и статус мирных переговоров! - резко оборвал его Злокусни. Раздраженный посол выбрался из-под стола, встал и отряхнул пыль с коленок атласных в розовую и зеленую полоску бриджей: установленной инструкцией полуофициальной одежды, которую полагалось носить в утренние часы чиновникам ДКЗ трех высших рангов, когда они находились при исполнении служебных обязанностей в доядерных мирах.

- Ну, полагаю, мы должны мужественно переносить все затруднения. -Злокусни свирепо посмотрел на сотрудников посольства, которые вслед за руководителем выбрались на свет божий и теперь, согласно ранжиру, рассаживались за столом, на котором громоздились остатки разбитой люстры. Из-за окна по прежнему доносились треск и грохот артиллерийской канонады.

- Господа, за девять месяцев, прошедших с момента аккредитации нашего дипломатического представительства, здесь, на Плюшнике II, мы видели, как столица четыре раза переходила из рук в руки. В таких условиях даже самые хитроумные дипломатические ходы оказываются бесполезны, и все наши тщательно разработанные планы по установлению мира в этой планетной системе идут прахом. Однако наше положение даже хуже, чем казалось. Полученная сегодня из Сектора депеша позволяет мне сделать вывод, что кроме очевидных последствий намеченного посещения нашей миссии инспекторами Сектора будут еще и неявные последствия, которые могут привести к решительной переоценке требований, предъявляемых к персоналу миссии. Я уверен, все вы понимаете, что это значит.

- Гм-гм. Мы все будем уволены с работы,- прояснил и развил его мысль Мэгнан.- Кроме того, вы, Ваше Превосходительство, совершенно правы, подчеркивая, что вы, скорее всего…- он на секунду замолчал, заметив выражение, появившееся на лице Злокусни,- пострадаете больше всех,- закончил он нерешительно.

- Не требуется напоминать,-безжалостно продолжал молоть языком Злокусни,- что никаким оправданиям не удастся произвести впечатление на инспекторов! Только результаты, джентльмены, только результаты! Лишь они будут учтены группой инспекторов! А теперь я хочу услышать ваши предложения относительно новых подходов к проблеме прекращения этой братоубийственной войны, которая даже сейчас…

Голос посла утонул в нарастающем реве и грохоте, характерных для двигателей внутреннего сгорания. Ретиф выглянул в окно и на фоне диска соседней планеты, Плюшника I, заполнявшего собой полнеба, хорошо разглядел низколетящий ярко-голубой биплан. Деревянные лопасти его пропеллера поблескивали в лучах солнца, а пулеметы, установленные на обтекателе биплана, неожиданно разразились потоком трассирующих пуль, поливая улицу и дома.

- В укрытие! - рявкнул военный атташе и забрался под стол. В последнее мгновение биплан резко взмыл вверх, выполнил показушную бочку и скрылся из вида за полуразбитым черепичным куполом Храма Учености на противоположном конце парка.

- Это уже слишком! - провизжал Злокусни, спрятавшийся за побитым пулями бюро для хранения документов.- Это было открытое, наглое нападение на канцелярию посольства! Грубейшее нарушение межпланетных законов!

- На самом деле это не было нападением. Думаю, он охотился за бронетехникой глоев, спрятанной в парке,- заметил Ретиф.- Мы столкнулись просто с чрезмерным усердием пилота, только и всего.

- Мистер Ретиф, принимая во внимание, что вы не спрятались в укрытие и остались стоять,- крикнул Злокусни,- я попрошу вас связаться по прямой линии с Секретариатом. Я подам такой протест Либ Глипу, что его хвостовые жгутики встанут дыбом!

Ретиф нажал несколько кнопок на портативном аппарате производства ДКЗ, связывающем Посольство с различными правительственными учреждениями на Плюшнике II. А тем временем посол Злокусни обратился к сотрудникам:

- В настоящий момент перед нами стоят две задачи. С одной стороны, необходимо внушить премьер-министру мысль о недопустимости и, я бы даже сказал, о непристойности обстрелов посольства Земли. С другой стороны, у нас обязательно должно быть что-нибудь в запасе на случай дальнейших грубых проявлений жестокости по отношению к нам. Думаю, мы воспользуемся несколько измененной Формулой Девять: «Доброжелательная Снисходительность», слегка окрашенная «Скрытой Решительностью», которая в любой момент может вылиться в «Вынужденное Предупреждение», но не без тонких намеков на «Милостивое Снисхождение и Прощение».

- А что вы думаете о капельке «Скрытого Раздражения», может, даже с небольшой дозой «Соответствующих Репрессий»? - поинтересовался военный атташе.

- Полковник, преждевременно бряцая оружием, я рискую восстановить против нас местные власти. Именно этого и пытаюсь избежать всеми доступными способами.

- Гм,- Мэгнан принялся теребить нижнюю губу.- Судя по описанию, Ваше Превосходительство, это очень точный подход к проблеме. Но меня интересует, не добавить ли нам малую толику «Мучительной Переоценки»?

Злокусни одобрительно кивнул.

- Ну что ж, некоторые общепринятые намеки, возможно, не помешают.

В это время засветился экран, и на нем показался вольготно расположившийся в кресле блурт, облаченный в роскошную переливающуюся голубую гимнастерку от Валерьяне Лимонади, распахнутую на обнаженных псевдокожаных ребрах, на которых болтались, весело позвякивая, усыпанные драгоценными камнями медали и ордена. Рядом с ними на длинном кожаном ремне висели два бинокля, изготовленные в Японии. Над воротником с золотыми галунами торчала толстая шея, сплошь усеянная разноцветными пятнами - органами слуха, обоняния, сонаром и другими органами чувств, назначения которых земные физиологи все еще не могли понять. С верхушки толстого стебля из-под набрякших век на земных дипломатов смотрели три глаза.

- Генерал Блевняк?! - воскликнул Злокусни.- Но я ведь звонил премьер-министру! Как… что…

- Добрый вечер, Гектор! - оживленно заговорил генерал.- На этот раз я обратил особое внимание на захват Секретариата.- Он вырастил на конце щупальца орган речи и поднес его ближе к передатчику.- Собирался звякнуть вам, но, разрази меня гром, если я не забыл, как пользоваться этой штуковиной.

- Генерал,- резко оборвал его Злокусни.- Я уже начал привыкать к некоторому количеству битого стекла, которое появляется в нашем Посольстве во время периодов… э-э… реконструкции, но…

- А я предупреждал вас, Гектор, что вам не стоит пользоваться хлипкими конструкциями,- возразил генерал.- И уверяю, я стараюсь свести до минимума такие предметы в своем окружении. Да и кто знает, кто ими будет пользоваться завтра - я или кто-то другой, не правда ли?

- …но то, что произошло на этот раз, выходит за всякие рамки! Небывалое нарушение законов! Грубейшее насилие! - продолжал нести свое Злокусни,- Только что один из ваших самолетов атаковал нас с бреющего полета. Он стрелял в нас! Он бомбил нас! И едва не влетел прямо в конференц-зал! Только чудом я остался жив!

- Погодите, Гектор. Вы прекрасно знаете, что чудес на свете не бывает,- блурт фыркнул от смеха.- Даже если на первый взгляд кажется, что произошло чудо, на самом деле существуют совершенно естественные объяснения того, что вы остались живы. Просто вы их не видите.

- Сейчас не время устраивать диспут по метафизике! - Злокусни погрозил пальцем экрану.- Я требую, чтобы вы немедленно извинились и обещали, что до тех пор, пока меня не переведут на другую планету, подобных инцидентов больше не произойдет!

- Извините, Гектор,- спокойно сказал генерал,- но, боюсь, я не смогу дать гарантию, что несколько шальных пуль нынешней ночью случайно не заглянут к вам. На этот раз мы проводим необычную диверсионную операцию. Теперь, когда мы захватили надежный плацдарм, я готов начать полномасштабное Весеннее Наступление во имя освобождения нашей прекрасной родины. Атака начнется приблизительно через восемь часов, так что если вы побеспокоитесь сверить наши хронометры…

- Массированное наступление? Направленное именно на этот район?

- Вы разбираетесь в тактике просто фантастически,- восхищенно заявил генерал.- Вначале я собираюсь оккупировать Северный Континент, а затем сокрушу оборону глоев во всех направлениях!

- Но… но моя канцелярия располагается в самом центре столицы! Вы поведете атаку прямо через территорию Посольства!

- Ну, Гектор, похоже, мне придется напомнить, что именно вы выбрали место для строительства…

- Я искал нейтральную территорию! - пронзительно завопил Злокусни.- Меня заверяли, что это самое безопасное место на планете!

- Что может быть безопаснее места, где никто не живет? - резонно поинтересовался генерал Блевняк.

- Боже мой! - прошептал Мэгнан Ретифу.- Блевняк разговаривает так, словно за его открытым лицом вояки скрываются какие-то хитрые замыслы.

- Возможно, у него есть несколько собственных приемов,- предположил Ретиф.- Не исключено, что это версия Гамбита Двадцать Три - «Ограниченная Власть» - с побочным ответвлением в виде «Неминуемого Спонтанного Восстания».

- Боже! Неужели вы думаете?.. Но у него ведь не было времени изучить тончайшие нюансы. Этим делом генерал занимается всего несколько месяцев!

- А что если у Блевняка природная склонность к дипломатии?

- Такое может быть. Я обратил внимание на то, как он на приемах интуитивно узнает беспошлинное виски.

- …немедленное прекращение военных действий,- продолжал высказываться посол.- На настоящий момент у меня имеется новая формула, основанная на позициях сторон на десятый день третьей недели Лунного Месяца Безграничного Поглощения, как определено решениями мирной конференции, проводившейся во вторую неделю Лунного Месяца Беспристанных Жалоб, приведенными в соответствие с Политическим Курсом ДКЗ номер 746358-6, исправленными…

- Вы очень заботливы, Гектор.- В спокойном, сдержанном жесте генерал Блевняк выставил одно из своих щупалец.- Однако должен заметить, что ваши усилия по установлению мира становятся бессмысленными, поскольку эта кампания будет завершающей кампанией Войны за Освобождение Родины.

- Кажется, я уже слышал подобные заявления, и не один раз - перед началом Осенней Кампании, перед Ранне-Зимним Наступлением, перед Зимним Противостоянием, перед Постзимним Аншлюсом и перед Ранне-Весенним Ударом,- колко ответил Злокусни.- Почему бы вам, генерал, не изменить решение? Ведь в противном случае будет множество новых и совершенно напрасных жертв.

- Отнюдь не напрасных, Гектор, отнюдь. Жертвы нужны и вам, чтобы поднять дисциплину. Да и в любом случае на этот раз все будет иначе. Я применяю новый способ - массированная бомбардировка листовками с последующими интенсивными парадами в честь победы, гарантирующей надежное подавление любого сопротивления. Если только вы немного подождете…

- Немного подождать, пока на меня не рухнет здание Посольства? - возмущенно прервал его Злокусни.- Я немедленно отбываю в провинцию…

- Гектор, учитывая столь неустойчивое положение, вы поступите не слишком мудро. Лучше оставайтесь на месте. Даже более того - вы можете считать это приказом, отданным мною по законам военного времени. И, если сочтете мой приказ слишком суровым, вспомните: я поступаю так ради благой цели. А теперь, Гектор, мне нужно идти. Недавно на заказ построили новый броневик для Очень Важных Персон с кондиционером и музыкой. Я умираю от желания испытать его. Бай-бай. Экран неожиданно погас.

- Это просто фантастика! - в поисках поддержки посол обвел взглядом сотрудников.- Просто неслыханно! В прошлом противостоящие армии, по крайней мере, делали вид, что уважают дипломатические привилегии. А теперь они даже не скрывают намерений сделать нас центром массированного наземного, воздушного и морского столкновения!

- Мы должны немедленно связаться с Либ Глипом,- решительно заявил секретарь по вопросам политики,- Возможно, удастся убедить его, что столицу необходимо объявить открытым городом.

- Разумное предложение, Оскар,- согласился посол. Он вытащил из кармана большой платок с монограммой в углу и вытер лоб.- Ретиф, не оставляйте попыток связаться с ним.

Полминуты спустя на экране появился салон автомобиля с мелькавшими за окнами витринами магазинов и круглое лицо глоянского министра иностранных дел. Пара блестящих черных глаз уставилась на землян сквозь спутанный клубок толстых щупалец. Весьма курьезное зрелище, ибо в таком виде министр весьма смахивал на засаленную оранжевую швабру, на которую нацепили шапку-ушанку и темные очки.

- Здорово, друзья,- весело приветствовал он землян.- Извиняюсь, что сорвал официальный завтрак, но вы же сами знаете, Злокусни, какова жизнь дипломата - Фигаро тама, Фигаро тута, так, кажется, говорится? Но не в этом дело. Я звоню вам, собственно, затем…

- Это я звоню вам! - влез посол,- Послушайте, Либ Глип. Из заслуживающих доверия источников, которые я не могу раскрыть, стало известно, что столица в ближайшее время станет объектом массированного штурма блуртов. В связи с этим, считаю, что вы поступите порядочно, сдав столицу без боя и тем самым избежав возможного межпланетного инцидента…

- А, так болтун Блевняк уже виделся с вами? Бросьте, друзья, расслабьтесь. Все будет хорошо. У меня есть небольшой сюрпризец для этих нищих цвета индиго.

- Вы решили предложить одностороннее прекращение огня? - выпалил с надеждой Злокусни.- Необыкновенный жест доброй…

- Злокусни, это что, шутка? Выкинуть белый флаг и оставить нашу благословенную родину на поругание паршивым узурпаторам? - Глой нагнулся к экрану.- Я выдам вам маленькую тайну.

Наше отступление - просто диверсия, провоцирующая Блевняка растянуть линию войск. Как только он бросит все свои наличные силы на эти учения - бам! Я поражу его изящным карамболем на левом фланге и одержу победу над мощным экспедиционным корпусом блуртов! Одним ударом я верну утраченную колыбель расы глоев и на веки вечные положу конец этой войне!

- Но Посольство находится именно там, где будут проходить, так сказать, учения! - запротестовал Злокусни.- Я напомню вам, сэр, что данная территория принадлежит не глоям или блуртам, а землянам!

Словно чтобы подчеркнуть его протест, с потолка рухнул кусок штукатурки.

- Ну, сами-то мы не обстреливаем ваше Посольство. По крайней мере, намеренно не обстреливаем. Кроме тех случаев, когда войска Блевняка пытаются использовать его как убежище. Советую вам спуститься в подвал, иначе некоторые из вас едва ли отделаются простыми царапинами.

- Подождите! Мы собираемся эвакуироваться! Поэтому я требую у вас пропуск…

- Прошу извинить, но буду слишком занят. Сейчас мне предстоит проверить приборы управления нового истребителя ручной сборки, чтобы подготовить его к переброске на Южный Полюс. Однако после наступления…

- Вы будете пилотировать боевой самолет?

- Да, конечно же! Он - просто красотища! На нем есть все, кроме отдельного сортира. Вы же знаете, в Военном Кабинете портфель министра обороны у меня. А место руководителя - рядом с его войсками, на фронте. Ну, может, не совсем на фронте,- поправился он.- Но неподалеку - это уж точно.

- А не слишком ли вы рискуете?

- Ничуть, если отчеты о моем G2 верны. Кроме того, я ведь уже сказал вам, что это будет решающее и последнее сражение.

- Но то же самое вы утверждали, когда учились управлять обитым кожей танком, который сконструировали!

- Не отрицаю. Но это сражение будет действительно последним и решающим. А теперь надо бежать, иначе придется самому выбивать подпорки из-под колес своего самолета. Да, кстати, теперь до самой победы вы не сможете связаться со мной - я предписал хранить полное радиомолчание. Чао!

Инопланетянин отключил связь.

- Чертовы разбегающиеся галактики! - Злокусни рухнул в заваленное обломками штукатурки кресло.- Это - катастрофа! Посольство будет уничтожено, а мы погребены под руинами.

В дверь конференц-зала осторожно постучали. Она приоткрылась, и в щель осторожно заглянул младший клерк.

- Э-э… господин посол, тут находится человек, требующий немедленной встречи с вами. Я объяснял ему…

- Прочь с дороги, соплявка! - раздался низкий рык. Дверь распахнулась, и в зал вошел невысокий коренастый мужчина в мятом синем мундире.

- У меня боевое срочное донесение высшей степени секретности,- сообщил он и обвел взглядом присутствующих.- Кто тут старший?

- Я! - рявкнул Злокусни.- А это мои сотрудники, капитан. Что у вас за депеша?

- Не знаю. Я из Торгового Флота. Какая-то военная шишка заловила меня и попросила передать сообщение. Сказали, что это очень важно.

Вновь прибывший вытащил из сумки розовый конверт с экстренной депешей и протянул его Злокусни.

- Капитан, судя по всему, вам неизвестно, что у нас и без того кризис, осложненный двумя чрезвычайными обстоятельствами! - Злокусни возмущенно посмотрел на конверт.

Торговец с интересом лицезрел конференц-зал.

- В самом деле, мистер,- согласился он,- глядя на это, я должен признать, что у вас серьезные проблемы. По пути сюда сам попал под несколько фейерверков. У вас тут что, китайцы справляют Новый год?

- В чем суть новых чрезвычайных обстоятельств? - Мэгнан вытянул шею, пытаясь заглянуть в бумаги в руке Злокусни.

- Джентльмены, это - конец! - глухо сообщил Злокусни, оторвав глаза от депеши.- Они будут здесь утром.

- Ну и ну, в самый разгар боевых действий! - заметил Мэгнан.

- Самодовольный идиот, чему вы радуетесь?! - завопил Злокусни.- Это будет последняя капля! Труппа инспекторов, которая должна оценить эффективность моих миротворческих усилий, получит большое удовольствие, лицезрея кровавую бойню, имеющую место у самого порога!

- Может, нам удастся убедить их, что это просто местный Водный Фестиваль…

- Молчать! - взвизгнул Злокусни.- Наше время подходит к концу! Если мы не примем приемлемого решения, нас с позором вышвырнут из ДКЗ.

- Если вы согласны разделить трюм с грузом икры рыбы-прилипалы с Морского Уха, вы можете отправиться со мной,- под возобновившуюся артиллерийскую канонаду предложил торговец.- Потерпите всего пару месяцев, пока я не сяду на Саманку. Слышал, там организовали небольшую колонию для добычи буры. Вы сможете отработать свой стол и дождаться Весеннего конвоя барж.

- Благодарю вас,- холодно сказал Злокусни,- Не забуду ваше предложение.

- Только не тяните слишком долго. Сразу после разгрузки я улетаю.

- Ладно, джентльмены,-угрожающе сказал посол, когда торговец отправился на поиски чашечки кофе.- Я приказываю всему персоналу посольства на период кризиса удалиться в погреб. Разумеется, никто из вас не смеет покидать здание посольства. Мы должны соблюдать комендантский час, введенный Блевняком. Этой ночью будем пахать как трактора, и, если к рассвету не изобретем выдающийся способ прекратить эту дурацкую войну, вам придется, скорее всего, подать прошения об отставке. Разумеется, это касается только тех, кто переживет нынешнюю ночь!

II

В коридоре Ретиф столкнулся со своим туземным секретарем, который только что напялил плоский берет, в знак политических симпатий окрашенный в оранжевый цвет.

- Привет, мистер Ретиф,- хмуро поздоровался он.- Я ухожу. Думаю, вы уже знаете, что блурты вернулись в город.

- Похоже на то, Дил Снуп. Как насчет посошка на дорогу?

- Согласен. Они не успеют так скоро деблокировать улицы.

Дил Снуп поставил пузатый портфель на пол в кабинете Ретифа и из стакана, наполненного на три пальца, аккуратно, стараясь не пролить ни капли, перелил темное бренди в карман, весьма похожий на сумку кенгуру.

И испустил тяжкий вздох.

- Послушайте, мистер Ретиф, когда появится этот синяк дилетант, скажите ему, чтобы не устраивал беспорядка в архиве. Прошлый раз там был такой кавардак, что я только-только успел привести все в порядок.

- Я учту твое пожелание,- сказал Ретиф - Знаешь, Снуп, я никак не пойму, почему вы, глои, не можете мирно, без пушек и танков, уладить разногласия с блуртами. Вашей перестрелке-перепалке много лет, а толку от нее - шиш с маслом.

- Да, ей сотни лет,- признал Снуп.- Но как можно миром разрешить спор с бандой вероломных, не признающих никаких законов, бессмертных, бессовестных, бесчестных, крадущих чужие планеты мошенников?! Я имею в виду, разумеется, блуртов.- Дил Снуп изобразил удивление, быстро сплетая и расплетая щупальца вокруг глаз.

- Они мне кажутся достаточно безобидными,- заметил Ретиф,- Чем они заслужили такие сочные эпитеты?

- Чем они заслужили их? - Дил Снуп обвел комнату щупальцем.- Да вы только посмотрите на этот кабинет! В здании иностранного Посольства, между прочим, дыры от пуль, все стены изрешечены шрапнелью…

- Следы от шрапнели оставили нам на память твои приятели в оранжевых беретах, когда они в прошлый раз захватывали столицу,- напомнил ему Ретиф.

- Э-э… ну… ну, этот маленький инцидент произошел, когда мы в очередной раз предотвращали попытку блуртов захватить и ограбить взрастивший нас мир. И позвольте напомнить вам, сэр, что до этого они вторглись на священную землю Плюшника I, украли у нас целую планету, и нам, чтобы спастись, пришлось закопаться в этом вшивом мире.

- А мне он кажется весьма неплохим,- заметил Ретиф.- Да к тому же у меня сложилось впечатление, что он - ваша родина.

- Нет, черт его возьми! Это место? Тьфу! Там,- он указал щупальцем на диск соседней планеты, видневшейся в окне,- милая сердцу земля, по которой ступали мои предки.

- Ты когда-нибудь был там?

- Во время летних каникул несколько раз участвовал во вторжениях. И, честно говоря,- он понизил голос,- мне там показалось слишком уж холодно и сыро. Но это должно остаться между нами.

- А как блуртам удалось его украсть?

- Из-за нашей беспечности,- признался Снуп.- Войска были здесь, задавая блуртам трепку, но те вероломно проскользнули за спиной и захватили нашу планету.

- А что сталось с женами и малышами?

- Ну, в конце концов мы произвели обмен заложниками. Ведь эти подлые блурты своих мерзких отпрысков и сварливых самок оставили здесь, на Плюшнике II.

- А из-за чего началась ваша старинная вражда?

- Не знаю. Думаю, причина сокрыта пеленой времени или чем-то вроде этого.- Он поставил стакан и встал.- Мне пора идти, мистер Ретиф. Объявлен призыв резервистов, и через полчаса я должен явиться в свою часть.

- Ну что ж, Дил Снуп, будь осторожен. Думаю, мы скоро встретимся.

- Не могу поручиться за это. Старина Либ Глип принял командование на себя и сжигает солдат, как китайские курительные палочки.

Снуп натянул берет и вышел. Мгновение спустя в двери показалось узкое лицо Мэгнана.

- Пошли, Ретиф. Посол хочет сказать несколько слов сотрудникам. Через пять минут все должны собраться на складе.

- Я и так знаю его мнение - считает, что темнота и одиночество благоприятствуют творческому мышлению.

- Вы зря недооцениваете эффективность техники «глубокого погружения». У меня уже появилось целых шесть предложений, как нам поступить в сложившейся ситуация.

- И хоть от одного из них будет толк? Мэгнан хмуро посмотрел на него.

- Нет, но на комиссию они смогут произвести хорошее впечатление.

- Серьезный аргумент, мистер Мэгнан. Ну что ж, приберегите для меня местечко в темном уголке. Как только я разберусь с парой неясных вопросов, сразу же приду.

Следующие четверть часа Ретиф провел, копаясь в архивных папках с секретными документами. Когда он закончил, в дверь просунулся пучок визуальных и прочих органов восприятия блурта, наряженного в бесформенный синий мундир и каску.

- Здравствуйте, мистер Ретиф,- без всякого выражения прогнусавил блурт.- Я вернулся.

- И тебе того же, Карк,- приветствовал Ретиф юношу.- А ты рано. Я ждал тебя завтра после ленча.

- Я пролез на первый транспортник, а как только мы приземлились, ускользнул, чтобы предупредить вас. Сегодня ночью здесь будет очень жарко.

- Я слышал об этом, Карк.- Снаружи раздался оглушающий взрыв, зеленый всполох залил кабинет.- Карк, у тебя новая медаль?

- Ага.- Юноша коснулся бирюзовой ленты, прикрепленной к его третьему ребру,- Я получил ее за проявленный героизм, выходящий за рамки больших и малых нужд.

Он подошел к одному из столов и выдвинул ящик.

- Как я и ожидал. Этот глоянский вор не оставил ни капельки сливок для кофе. Я всегда оставляю ему хороший запас, но разве он может оценить подобную любезность? Что ему Гекуба, он всего лишь обычный оранжбяка!

- Карк, что ты знаешь о причинах этой войны?

- А? Карк перестал молоть кофе.- Ну, это что то, связанное с отцами-основателями. Хотите кофе? Черный, разумеется.

- Спасибо, нет, Карк. Что значит для тебя опять вернуться на старый добрый Плюшник II?

- Старый добрый? А, понял. Ну, это хорошо. Хотя здесь жарковато и слишком сухо.

Здание Посольства мелко задрожало. По улице прокатился рев моторов тяжелой бронетехники.

- Ну ладно, сэр. Мне, пожалуй, пора заняться работой. Наверное, для начала я займусь отчетами о разрушениях. Мы и так отстаем на три вторжения.

- Карк, лучше пока оставь бумаги в покое. Попытайся собрать хоть часть технического персонала Посольства. Нужно срочно убрать осколки стекла и навести в Посольстве какой-нибудь порядок. К рассвету мы ожидаем прибытия нескольких Очень Важных Персон, и если не убрать, то они решат, что мы каждый день закатываем тут дикие попойки.

- Надеюсь, сэр, вы не собираетесь выходить на улицу? - встревожился Карк.- Не стоит делать этого. Там сейчас воздух полон беспризорных металлических осколков. А со временем их станет еще больше!

- Наверное, я прогуляюсь к Храму Высшего Знания.

- Но… но это же запретная территория для всех неплюшников…- Карк очень обеспокоился, о чем свидетельствовало ритмическое покачивание его глаз.

Ретиф кивнул.

- Храм, наверное, надежно охраняется?

- Только не во время сражения. Глои призвали под ружье всех, кроме увечных калек. Они готовятся к очередному, плохо подготовленному контрвторжению. Но, мистер Ретиф, если вы думаете, что я думаю, что вы думаете, что я не думаю…

- Карк, я не буду думать об этом.- Ретиф приветливо махнул ему рукой и вышел в безлюдный коридор.

III

Половину вечернего неба Плюшника II занимал огромный диск Плюшника I, висящий всего в тысяче миль от своего брата, словно цветная рельефная карта. В лучах солнца сверкал лишь узкий серп Плюшника I, остальная часть планеты, погруженная в глубокую тень, сияла огнями городов. От больших военных баз блуртов сквозь не совсем безвоздушное пространство между планетами к Плюшнику II тянулась неровная изогнутая цепочка из крошечных мерцающих звеньев - корабли армии вторжения. Пока Ретиф смотрел на небо, громадный диск Плюшника I заметно приблизился к горизонту, завершая двухчасовой путь по орбите вокруг общего центра системы.

В четверти мили от Ретифа на другой стороне парка возносился к небу высокий персиковый купол университетской библиотеки. Над куполом с проворством и ловкостью голодных комаров по кругу гонялись истребители. В дальнем конце улицы пронеслась колонна ярко наряженных броневиков глоев, преследуя по пятам дивизион легких танков с реющим над ним знаменем блуртов. Небо на западе и севере постоянно озарялось вспышками - артиллерийская дуэль синих и оранжевых не прекращалась ни на секунду. С пронзительным свистом в полуквартале от Ретифа, разворотив тротуар, упал шальной снаряд. Ретиф подождал, пока в воздухе перестанут носиться обломки асфальта и осядут клубы пыли, и через парк направился к библиотеке.

За густым барьером из акульих деревьев с острыми зубами-колючками поднимались высокие мозаичные стены Центра Знаний. С помощью карманного излучателя Ретиф прорезал для себя узкий проход меж деревьев, и перед ним открылась ухоженная зеленая лужайка. Он пересек ее и обогнул аккуратно подстриженную розовую клумбу, на которой лежало пыльное чучело совы, уставив в ночь взгляд стеклянных красных глаз. Наверху в глухой стене священного здания зияла неровная дыра, со всех сторон оплетенная густыми побегами винограда.

За пару минут Ретиф с легкостью добрался до дыры, сквозь которую были видны разбитые стеклянные стенды и кусок коридора. Бросив последний взгляд на исчерченное зенитными прожекторами небо, Ретиф пролез в отверстие. Вдали горел тусклый свет. Ретиф, крадучись, прошел по коридору и, открыв дверь, оказался в обширном помещении, заставленном длинными стеллажами с веерообразными книгами, одинаково любимыми и глоями, и блуртами. Едва он вступил в книгохранилище, как луч света скользнул по его груди и замер, нацеленный в среднюю пуговицу на темно-зеленом блейзере.

- Ни шагу дальше! - раздался Дрожащий пронзительный голосок.- Я навел этот свет прямо на ваш глаз и нацелил ударный пистолет туда, где, по моим предположениям, находятся ваши жизненно важные органы!

- О, вы ослепили меня,- сказал Ретиф.- Боюсь, теперь я ваш пленник.

Сквозь слабое мерцание фонарика Ретиф разглядел хрупкую фигуру дряхлого глоя, задрапированного в полосатую, как у зебры, профессорскую мантию.

- Судя по всему, вы тайком пробрались сюда, чтобы украсть исторические сокровища Плюшника,- обвиняюще заявил старик.

- Если честно, я просто высматривал темный уголок, чтобы зарядить свою «лейку».

- А-а, так вы еще плюете на запреты и грубо нарушаете авторские права плюшников, беззастенчиво фотографируя их культурное достояние, да? Пока вы заслужили две смертные казни. Еще один неверный шаг - их станет три, и вам конец.

- Вы слишком строги ко мне, профессор,- заметил Ретиф.

- Я просто выполняю свою работу.- Старик выключил фонарик.- Думаю, мы можем обойтись без него. От этого света у меня флурги просто раскалываются. А теперь нам лучше укрыться в бомбоубежище. Подлые блурты бомбят даже земли Храма, а я не хочу, чтобы вы легко отделались, погибнув до казни.

- Ну, ясное дело. Кстати, раз уж мне суждено погибнуть в самом расцвете лет за кражу информации, не будет ли позволено задать несколько вопросов до казни?

- Гм… Пожалуй, это будет справедливо. Что бы вы хотели узнать?

- Многое. А для начала - что послужило поводом к этой войне?

Хранитель библиотеки понизил голос.

- А вы никому не расскажете?

- Навряд ли мне представится такая возможность…

- Да, действительно. Ну что ж, кажется, в хранилище было что-то…

IV

- …и с тех пор они все время хранились здесь,- закончил рассказ старый глой,- Думаю, теперь вы убедились, что в сложившихся обстоятельствах просто немыслимо положить конец вражде.

- Вы замечательно осветили этот вопрос,- согласился Ретиф.- Кстати, пока читали лекцию, мне пришло в голову, что требуется срочно разрешить пару небольших проблем. Нельзя ли перенести казнь на завтра?

- Ну, не знаю… это несколько необычно. Но, с другой стороны, на улицах идет перестрелка, и я не представляю, как в таких условиях мы сможем провести соответствующую церемонию. Полагаю, могу поверить на слово. Для чужака вы выглядите порядочным парнем. Но не забудьте вернуться к полудню. Ненавижу готовить виселицу в последний момент.- Его рука неожиданно поднялась, раздалось резкое «зуп!», и горящая лампочка в дальнем конце комнаты взорвалась и погасла.

- И все же хорошо, что вы задали мне этот вопрос,- сказал старик, подул в дуло пистолета и спрятал оружие.

- Обязательно вернусь,- заверил его Ретиф.- А теперь, как только вы покажете мне ближайший выход, я сразу же займусь делом.

Старик проковылял по узкому коридору и открыл деревянную дверь, ведущую в задний садик.

- Прекрасная ночь,-пробормотал он, глядя на небо, где среди созвездий таяли белые петли инверсионных следов истребителей.- Трудно придумать лучшую для… Скажите, а что это за проблемы, которые вы кинулись разрешать?

- Проблемы культурного достояния.- Ретиф приложил палец к губам, и вышел в ночь.

Путь до гаража Посольства, где стоял небольшой служебный флот - мощные машины ДКЗ, занял у него минут десять. Ретиф выбрал скоростной одноместный курьерский флайер, мгновение спустя лифт поднял машину на крышу. Ретиф выверил приборы, потратил минуту, настраивая узколучевой искатель на личный код главы глоянского государства, и взлетел.

V

С высоты полутора тысяч футов Ретифу открылся замечательный вид. На плацдарме, занятом блуртами к северу от города, широким полумесяцем вытянулись бронетанковые подразделения, готовые на рассвете пойти в атаку и стереть столицу с лица земли. К западу от города собрались для контрудара колонны глоев. А на стыке двух противоборствующих армий жалко и заброшенно светились огни посольства Земли.

Продолжая быстро набирать высоту, Ретиф сверился с дрожащим лучом искателя на экране и подкорректировал курс на полтора градуса. Впереди, примерно в миле, показались зеленые и красные навигационные огни биплана, который, рыская, летел под углом к курсу флайера. Ретиф пришпорил свою маленькую машину, чтобы уравнять высоту, и повис на хвосте самолета. Теперь, приблизившись, Ретиф смог разглядеть задрапированные яркой тканью крылья, туго натянутые проволочные растяжки, яркий оранжевый герб глоев на фюзеляже, а над ним - витиеватую личную эмблему маршала Либ Глипа. Ретиф рассмотрел даже очки и черты «лица» воинственного премьер-министра, слегка блестящие в зеленоватом свете приборов, и его шарф цвета японского фарфора, залихватски развевавшийся за спиной.

Иллюстрации GAUGHAN

Ретиф маневрировал до тех пор, пока не оказался прямо над самолетом ничего не подозревающего Либ Глипа, потом сделал полубочку и отвалил влево, пролетев достаточно близко от легкого самолета, чтобы тот затрясся, попав в зону разрежения. Сделав крутой вираж, Ретиф развернулся, пронесся над бипланом, когда тот накренился вправо, ушел влево, чтобы пролететь под самолетом Либ Глипа, и, когда глоянский ас повернул ему навстречу и попал во флайер из пулеметов, дипломат увидел ряд звездочек, появившихся на пластмассовом фонаре флайера рядом со своей головой.

Ретиф опустил нос флайера, спикировал, уклоняясь от потока свинца, выровнял машину и, круто взмыв вверх, опять пристроился в хвост биплану. Либ Глип - прекрасный пилот, проделал серию вертикальных восьмерок, бочек, иммельманов и мертвых петель, но все без толку. Флайер настолько плотно сидел у него на хвосте, что Ретиф почти мог коснуться рукой дико вихляющих хвостовых рулей.

Через пятнадцать минут, испробовав все маневры уклонения, Либ Глип пустился в бегство. Ретиф, бездельничая, летел рядом, заставляя доведенного до отчаяния Либ Глипа следовать нужным курсом. Когда глоянский ас посмотрел на него, Ретиф махнул рукой вниз, указывая на землю. А потом поднялся чуть выше, завис прямо над ярко окрашенным бипланом и немного опустился.

Под собой он видел Либ Глипа, напряженно смотрящего вверх. Ретиф еще на фут опустил флайер. Либ Глип сразу же повел биплан на снижение. Ретиф не отставал, заставляя его опускаться все ниже и ниже, пока тот не понесся над самыми верхушками деревьев, похожих на сельдерей-переросток. Впереди показался расчищенный участок. Ретиф опустился еще ниже, и киль его флайера завис в опасной близости от топливного бака, установленного на верхнем крыле биплана. Смирившись с неизбежным, глоянский премьер сбросил газ. Его самолет коснулся неровной земли, тяжело подпрыгивая, прокатился по кочкам и едва не врезался в деревянную изгородь. Ретиф тоже приземлился и затормозил рядом с бипланом.

Когда Ретиф открыл люк флайера, разъяренный премьер-министр уже вылез из кабины и стоял на земле, размахивая большим ручным пулеметом.

- Что это все значит? - завопил Либ Глип,- Кто вы такой?! Как… Эй, вы случайно не мистер Как Бишь Вас Там из Земного Посольства?

- Совершенно верно,- подтвердил Ретиф.- Это я. Поздравляю, Ваше Превосходительство, у вас замечательная память.

- Чего вы хотели добиться этой совершенно беспрецедентной, наглой выходкой? - пролаял премьер.- Вы разве не знаете, что идет война? Я руководил победоносным воздушным налетом на этих синебрюхих блуртских…

- В самом деле? А мне показалось, что ваши эскадрильи находились в нескольких милях к северу и вели неравный бой с громадной армадой бомбардировщиков. А заодно и с самолетами, которые, на мой непросвещенный взгляд, были весьма активными истребителями прикрытия.

- Ну, я был вынужден удалиться на разумное расстояние, чтобы видеть всю картину боя,-объяснил Либ Глип. -Но до сих пор не понимаю, почему Земной дипломат набрался наглости и, нимало не скрываясь, вмешался в мои действия. Мне очень хочется наделать дырок в вашем бренном теле, а министр пропаганды пускай потом объясняется с вашим послом!

- Не стоит,- посоветовал Ретиф.- Маленькая штучка в моей руке - это бластер. Но в дружеских компаниях оружию нет места.

- Дипломатия с позиции силы? - поперхнулся Либ Глип.- Просто неслыханно!

- Забыл предупредить, я сейчас не на службе,- сказал Ретиф.- У меня личное дело. И хотел бы попросить вас о небольшой любезности.

- Лю…. любезности? Какой любезности? -› Нужно прокатиться на вашем самолете.

- И вы силой принудили меня приземлиться только для того, чтобы… чтобы…

- Совершенно верно. И поскольку у нас мало времени, то пора отправляться на прогулку.

- Я встречал разных фанатиков воздухоплавания, но вы - нечто потрясающее! Ну ладно, раз уж вы здесь, я воспользуюсь случаем и расскажу об устройстве моего самолета. У него шестнадцатицилиндровый V-образный движок, вращающий пропеллер из двадцатичетырехслойной фанеры, синхронизированные девятимиллиметровые скорострелки, двойные фары, шины низкого давления, сиденья из вспененной резины, настоящие навигационные приборы - без этих дурацких лампочек. Да к тому же его десять раз вручную покрывали лаком. Крутая машина, а? Когда же вы увидите встроенный бар, то просто закачаетесь!

-  Великолепный самолет, Ваше Превосходительство,- согласился Ретиф,- Я займу заднее сиденье и скажу, куда лететь.

- Скажете мне, куда?..

- Не забывайте: у меня бластер.

Либ Глип фыркнул и забрался в кабину. Ретиф сел на заднее сиденье. Премьер-министр завел мотор, вырулил к дальнему концу поля, дал газ и после небольшого разбега поднялся в испещренное трассирующими пулями небо.

VI

- Это он,- показал Ретиф на одинокий танк, взгромоздившийся на вершину холма, у подножия которого гремела оживленная перестрелка. Все поле боя купалось в голубоватом свете восходящего Плюшника I, нижним концом серпа зацепившегося за горизонт, а верхним нацелившегося в зенит.

- Это слишком опасно! - сквозь завывания проволочных растяжек крикнул Либ Глип, когда самолет по широкой спирали заскользил вниз.- Его танк просто набит орудиями, и…- Он прервался и резко накренил самолет. Внизу неуверенно засверкали яркие голубые вспышки. В призрачном свете Плюшника I блеснули орудия броневика, нацеленные на спускавшийся самолет.

- Дайте короткую очередь по его передку! - крикнул Ретиф.- Но только осторожно, без больших повреждений.

- Но это же личный броневик Блевняка! - воскликнул Либ Глип.- Ни я не могу стрелять в Блевняка, ни он… у нас нечто вроде джентльменского соглашения…

- Лучше стреляйте,- сказал Ретиф, наблюдая, как трассирующие снаряды все ближе и ближе пролетают от биплана.- Блевняк явно считает, что здесь ваши соглашения теряют силу.

Министр направил нос самолета на броневик и нажал на гашетку спаренной скорострельной установки. Биплан на бреющем полете пронесся над броневиком, и на земле рядом с гусеницами появилась цепочка оспин.

- Это отучит его стрелять не глядя,- заметил Либ Глип.

- Возвращайтесь назад и садитесь! - крикнул Ретиф. Премьер недовольно буркнул, но повиновался. Самолет прокатился по земле и остановился в ста футах от броневика, который развернулся и пришпилил его лучами фар. Либ Глип встал, поднял руки над головой и спрыгнул вниз.

- Надеюсь, вы знаете, что делаете,- со злобой сказал он.- Вы принудили меня отдаться в руки этого варвара и тем самым грубейшим, возмутительнейшим образом вмешались во внутренние дела плюшников! Ну да ладно… Послушайте, если этот синебрюхий мерзавец был настолько подл, что посмел предложить вам взятку, то я, как государственный деятель, официально заявляю: я подлее его. Сколько бы он вам ни предложил, я дам больше…

- Спокойно, Ваше Превосходительство, спокойно. Это всего лишь дружеское неофициальное совещание. Давайте-ка пойдем к нему и удовлетворим любопытство генерала, пока он не решил опять покашлять из своих пушек.

Когда Ретиф и премьер-министр приблизились к броневику, тяжелый люк на его башне распахнулся и из отверстия осторожно высунулся глазной стебелёк генералиссимуса блуртов. Три глаза осмотрели окрестности, и только потом показалась увешанная наградами грудь Блевняка.

- Эй, к чему вся эта стрельба? - раздраженно поинтересовался блурт… Это ты, Глип? Явился согласовать условия капитуляции, да? Неужели ты повредился…

- Сам сдавайся моей двоюродной бабушке Прошме по материнской линии! - завопил Либ Глип.- Меня похитили и, угрожая пистолетом, заставили прилететь сюда!

- Что? - Блевняк с удивлением воззрился на Ретифа.- А я думал, ты захватил Ретифа как беспристрастного свидетеля тех чрезвычайно либеральных условий капитуляции, Которые я собирался тебе предложить…

- Джентльмены, если вы хоть ненадолго забудете о вражде,- вмешался Ретиф,- я смогу объяснить цель этой встречи. Я признаю, что приглашения вы получили довольно необычным, даже сказал бы, несколько неофициальным образом. Но уверен, услышав новости, вы признаете, что овчинка стоила выделки.

- Какие новости? - хором переспросили противники. Ретиф вытащил из внутреннего кармана толстыйвеерообразный листок бумаги.

- Военные новости,- твердо сказал он.- Мне тут случилось рыться в некоторых старых документах, и я наткнулся на полный отчет о предыстории вашего конфликта. Собираюсь отдать этот отчет газетчикам, но, думаю, вы захотите первыми взглянуть на него, чтобы пересмотреть свои военные цели.

- Пересмотреть? - осторожно переспросил Блевняк.

- Предыстория? - засомневался Либ Глип.

- Джентльмены, в своих действиях я исхожу из того, что вы знаете историю,- Ретиф, помахивая документом, сделал многозначительную паузу.

- Ну… э-э… на самом деле…- промямлил Блевняк.- Боюсь, что в подробностях я… гм-гм…- прохмыкал премьер.

- Но нам, блуртам, и не требуется копаться в прошлом, чтобы найти причину для нынешнего крестового похода против этих… этих глоев и за восстановление поруганной чести нации! - заявил Блевняк.

- Глоям достаточно и новейшей истории, чтобы поддержать их стремление изгнать захватчиков со священной земли своей родины,- презрительно фыркнул Либ Глип.

- Не отрицаю. Но мои известия вдохновят войска,- заметил Ретиф.- Представьте себе, джентльмены, как подскочит дисциплина и моральный дух солдат, господин премьер,- обратился он к Либ Глипу,- когда станет известно, что предки блуртов были группой правительственных служащих со Старого Плюшника, посланных сюда, на Плюшник I и Плюшник II, для основания новых колоний.

- Правительственные служащие, да? - нахмурился Блевняк.- Полагаю, они были гражданскими чиновниками высокого ранга или нечто в этом роде?

- Нет,- обломал его Ретиф.- Если честно, они были тюремными охранниками, и их ранг был Англ-19.

- Тюремными охранниками? Англ-19? - прорычал негодующе Блевняк,- Да это же был самый низкий ранг в табели правительственных служащих Старого Плюшника!

- Разумеется, теперь отпадают все обвинения в снобизме,- тепло поздравил его Ретиф.

Из органа речи Либ Глина вырвалось с трудом сдерживаемое хихиканье.

- Простите мне мое веселье,- с трудом выдавил премьер-министр,- после всей той ахинеи… ха-ха-ха… которую они несли про славное прошлое блуртов…

- И это возвращает нас к глоям,- влез Ретиф.- Они, что очевидно, во время бунта - или мне стоило бы выразиться точнее - побега? - путешествовали на том же самом корабле, что и блурты.

- На том же самом корабле?  Ретиф утвердительно кивнул.

- В конце концов, тюремные охранники должны же были кого-то стеречь?

- Вы хотите сказать…

- Именно так,- любезно сообщил Ретиф.- Отцы-основатели Глои были группой преступников, приговоренных к пожизненной ссылке.

Генерал Блевняк хрипло взвизгнул от удовольствия и хлопнул себя по бедру.

- Не понимаю, почему я раньше интуитивно не додумался до этого! - фыркнул он.- Ретиф, вы поступили совершенно правильно, раскопав такие замечательные, такие очаровательные подробности!

- Эй, вы! - завизжал Либ Глип,- Вы не посмеете опубликовать подобную дезинформацию! Я подам в суд…

- И вся галактика будет заливаться смехом, читая утренние газеты,- поддержал его Ретиф.- Отличная идея, мой дорогой Глип, ничего не скажешь!

- И все равно я вам не верю! Это паутина лжи! Сплошная брехня! Грязная, подлая фальшивка, мерзкая газетная утка!

- Убедитесь сами,

Ретиф протянул ему документы. Либ Глип повертел плотный пергамент, с недоумением взглянул на сложные иероглифы.

- Похоже, он написан на староплюшникском,- проворчал премьер.- Боюсь, я никогда не увлекался мертвыми языками.

- А вы, генерал?

Ретиф протянул бумаги Блевняку. Тот, продолжая хихикать, взглянул на них и вернул Ретифу.

- Увы, нет. Придется поверить вам на слово - и я поверю!

- Прекрасно,- сказал .Ретиф.-Однако есть еще одна небольшая загвоздочка. Джентльмены, больше двух столетий ваши народы занимались вторжениями и контрвторжениями. И это, что вполне естественно, не могло не отразиться на архивных записях. Все, что касается периода войн, там изложено весьма сумбурно, и узнать правду почти невозможно. Однако, джентльмены, надеюсь, не станете отрицать, что противоборствующие народы в ходе конфликта поменялись планетами. Вы, блурты,- кивок в сторону Блевняка,- оккупировали родную планету глоев, а вы, глои,- быстрый взгляд на Либ Глипа,- захватили территорию блуртов!

Оба противника кивнули: один - весело, другой - мрачно.

- Однако мне придется внести одно небольшое уточнение,- продолжил Ретиф.- Дело в том, что вы поменялись не планетами, а названиями.

- А?

- Что вы сказали?

- Это истинная правда,- серьезно заявил Ретиф,- Генерал, вы и ваши войска являетесь прямыми потомками глоев. А ваш народ, господин премьер, является достойным наследником великого духа блуртства..

VII

- Но это же ужасно! - простонал генерал Блевняк.- Половину жизни я потратил на то, чтобы привить своим парням правильное отношение к глоям. Как я смогу теперь смотреть им в глаза?!

- Я - блурт?! - содрогнулся Либ Глип.- И все же,- добавил он негромко,- мы были охранниками, а не заключенными. Думаю, нас сильно утешит мысль, что мы не являемся потомками и типичными представителями преступных элементов…

- Преступные элементы! - презрительно расхохотался Блевняк.- Клянусь Пудом, сэр, я охотнее отнесу себя к потомкам благородных жертв продажных лакеев тоталитарного режима, чем признаюсь в родстве с кучкой наймитов надзирателей!

- Лакеев, да? Думаю, именно так свора растяпистых воров-карманников должна относиться к потомственным слугам закона и порядка.

- Спокойно, джентльмены. Я уверен, что эти мелкие разногласия можно уладить и мирным…

- Ага, так вот где развесистая клюква зарыта! - прокаркал Блевняк.- Вы вынесли этот древний сор из нашей избы в беспочвенной надежде, что тем самым заставите нас прекратить вражду!

- Ну что вы, генерал. Ни в коем случае! - вежливо отверг Ретиф столь чудовищное обвинение.- Конечно, вы захотите поменять текст своих листовок и продолжить крестовый поход. Но, боюсь, одними листовками вам не обойтись. Придется обменяться планетами.

- Что такое?

- Никуда не денешься, генерал. ДКЗ, конечно же, не останется равнодушным к тому, что все население двух миров обречено влачить жалкое существование, будучи изгнанниками со своих планет. Я уверен, что смогу договориться, и ДКЗ выделит транспортные корабли для переселения…

- Погодите,- вмешался Либ Глип.- Вы что, собираетесь репатриировать нас… э-э… блуртов на Плюшник I и отдать Плюшник II этим подлым… э-э… глоям?

- Если исключить ваше необъективное определение глоев, вы совершенно точно обрисовали ситуацию.

- Стоите-стойте! - влез теперь Блевняк.- Неужели вы думаете, что я соглашусь остаться на этом сгустке пыли? С моим-то синуситом?

- А мне жить в таком болоте? - Либ Глип ткнул в сторону уже полностью взошедшего на небо диска планеты, где в лучах отдаленного светила гостеприимно блестели реки и горы, моря и континенты.- Пуд вас побери, да моя же астма убьет меня за три недели! Именно из-за нее я всегда предпочитал молниеносные рейды длительным, затяжным операциям!

- Джентльмены, спокойствие, только спокойствие. Я не думаю, что в ДКЗ захотят стать причиной гибели двух столь тесно и плодотворно сотрудничающих государственных деятелей…

- Э… как вы сказали, сотрудничающих? - осторожно поинтересовался Блевняк.

- Генерал, ну вы же прекрасно понимаете, согласие - есть продукт при полном непротивлении сторон,- красиво изложил Ретиф.- А если у вас начальник, который нетерпеливо дышит вам в затылок, то, как бы доброжелательно ни были настроены его подчиненные, согласия им не видать, как своих ушей. Однако если утром посол Злокусни сможет показать инспекторам вашу мирную планету, то это заметно повлияет на его настроение, и, скорее всего, он отложит эвакуацию жителей для более подробного изучения проблемы.

- Но… но как быть с моим танковым ударом сразу на двух флангах? - запинаясь, запротестовал генерал.- Высочайшее достижение всей моей военной карьеры!..

- А мой замечательно скоординированный - раз-два и в дамки! - контрудар?! - запричитал Либ Глип.- Я на два месяца отказался от гольфа, лишь бы разработать такой логичный план!

- Я человек азартный, в запале могу зайти очень далеко,- продолжал давить Ретиф.- И охваченный горячкой объявления перемирий, способен даже забыть опубликовать свои исторические изыскания.

- Гм,- Блевняк покосился на оранжевого премьера.- И, кроме того, будет довольно сложно за столь короткий срок вбить антиблуртовские настроения в моих солдат.

- Согласен. Я без труда могу предсказать, что и у моих ребят еще достаточно долго будет сохраняться привязанность к глоянским обычаям,- поддержал коллегу Либ Глип.

- Но я, конечно же, оставляю за собой право пользоваться броневиком,- пробормотал генерал.- А также персональной подводной лодкой, транспортником и всеми вертолетами, скакунами, моноциклами и паланкином для пересеченной местности.

- Думаю, буду просто обязан устраивать Ежегодные Военные Игры, поддерживая на высшем уровне форму войск,- высказался Либ Глип и взглянул на генерала.- Мы даже могли бы разработать нечто вроде плана совместных маневров, только чтобы дать новобранцам опыт боевых действий.

- А что, неплохая идея, Глип. Я мог бы даже побороться за кубок для одномоторных истребителей.

- Ха! С моей маленькой красоткой ничто не может сравниться, особенно когда она входит в ближний бой.

- Джентльмены, я думаю, детали мы можем отложить на потом,- сказал Ретиф.- Мне пора возвращаться в посольство. Да, кстати, надеюсь, что ваше совместное официальное заявление будет сделано до выхода газет.

- Ну…- Блевняк посмотрел на Либ Глипа.- Учитывая обстоятельства…

- Думаю, мы сможем что-нибудь написать,-хмуро согласился с ним Либ Глип.

- Я подкину вас в посольство на броневике,- предложил Блевняк,- Ретиф, мой мальчик, вы сейчас увидите, как он идет по ровной местности…

VIII

В розовом свете зари обдуваемые легким ветерком, Злокусни и сотрудники Посольства стояли на посадочном поле и ждали, когда из космолета ДКЗ снизойдет на землю Плюшника II группа дородных, осанистых чиновников.

- Ну что ж, Гектор,- сказал старший инспектор, окинув взором безукоризненно вылизанный космодром.- Похоже на то, что, возможно, некоторые из тех слухов, которые нам довелось услышать касательно серьезных заминок в процессе переговоров по разоружению, были не совсем верны.

Злокусни вежливо усмехнулся.

- Совершенно обычное, я бы даже сказал, рутинное дело. От меня потребовалось просто уронить несколько слов в слуховые органы некоторых государственных мужей, а дальше все пошло само собой. Найдется не столь уж много местных полководцев, которые могут устоять перед тончайшими намеками Злокусни.

- В самом деле, Гектор, я думаю, настало время предложить твою кандидатуру на более ответственный пост. Я уже довольно давно положил на тебя глаз…

Старший инспектор, заботливо окруженный присными, направился к выходу. Стоявший рядом с Ретифом высохший древний глой в полосатой мантии печально покачал головой.

-  Это было нечестно, Ретиф, выпросить помилование у юного Либ Глипа. У меня ведь там, в книгохранилище, бывает не так уж много волнительных моментов.

- Теперь все изменится к лучшему,- уверил старика Ретиф.- Думаю, вы можете надеяться, что в ближайшее время в вашей библиотеке появятся читатели.

- О, мальчик мой! - воскликнул хранитель древностей.- Я мечтал об этом долгие годы! Множество классных юных студентов обоих полов приходят ко мне и пытаются умаслить старика, чтобы он дал им надежные шпаргалки! О сладкие видения!.. Спасибо тебе, вьюнош, спасибо! Уже вижу приход новых, светлых времен!..

Старик торопливо заковылял прочь.

- Джейм,- Мэгнан дернул Ретифа за рукав.- До меня дошло множество самых разнообразных слухов о том, как было заключено перемирие. Надеюсь, ваше отсутствие вчера вечером в канцелярии никоим образом не было связано с различными похищениями заложников, кражами, незаконными вторжениями, оскорблениями действием, нападениями, шантажом, отказами от данного обещания и прочими отступлениями от дипломатических норм, которые, как утверждает молва, произошли прошлым вечером?

- Мистер Мэгнан, что за нелепое предположение? - Ретиф. вытащил из кармана листок бумаги, сложенный в виде веера, и разорвал его на клочки.

- Извините, Ретиф. Я должен был убедиться. Между прочим, вы сейчас порвали, случаем, не староплюшниковский ли манускрипт?

- Это? Конечно же, нет. Старое меню из китайского ресторанчика, на которое наткнулся, копаясь в секретных архивах.- Он выбросил клочки в мусорный ящик.

- А-а. Кстати о меню - не хотите ли перед утренней встречей с инспекторами по-быстрому перекусить со мной? Посол собирается провести с ними стандартную пятичасовую вводную беседу, а потом устроить короткий осмотр бухгалтерских архивов…

- Спасибо, нет. Либ Глип пригласил меня испытать одну из новых моделей истребителей. Вон тот красный самолет, новенький, только что с завода.

- Ну что тут скажешь, он премьер-министр, и вы должны всячески ублажать его.- Мэгнан покосился на Ретифа.- Признаюсь честно, я кое-чего не понимаю. Как вам удается устанавливать столь дружеские отношения с этими большими шишками, хоть ваши служебные обязанности ограничены подготовкой докладов в пяти экземплярах?

- Думаю, это благодаря тому, что при встречах с ними я веду себя совершенно раскрепощенно, избегая всяческих протокольных условностей.

Ретиф помахал рукой и направился через взлетное поле туда, где, сверкая в лучах утреннего солнца, его ждал маленький самолет.

Кейт Лаумер Лес на небеси

1

Космический бот приземлился на планету Цун, доставив сюда дипломатическую миссию с Земли. Первым в люке показался второй секретарь посольства Джеймс Ретиф. Он спрыгнул на лазоревого цвета высокий газон и сразу же увидел одного из обитателей этой планеты. Это было существо размером с кролика с длинной ангорской шерстью темно-синего и фиолетового оттенков. Оно показалось из-за большой плиты красного гранита. Зверек уселся на свои странно устроенные задние лапы в нескольких ярдах от пришельцев. Ретиф заметил, что при появлении из люка каждого нового представителя миссии голова зверька как-то мелко подергивается. Когда на землю ступил первый секретарь посольства Маньян, его узкое лицо тут же отразило какие-то опасения. Ретиф взглянул в ту сторону, куда он смотрел, и увидел, как из-за носовой части космического бота показалось второе существо. Оно было такое же мохнатое, как и первое, только шерсть на этот раз была цвета индиго. По форме это был идеальный шар, но настолько заросший шерстью, что не представлялось возможным определить, где у зверька мордочка, а где задняя часть тела. Передвигался он высокими прыжками.

— Как вы полагаете, они кусаются?

— Они, очевидно, травоядные, — уверенно сказал военный атташе посольства полковник Смартфингер. — Может, стоит приручить одного? Ну-ка, кис, кис, кис.

Он щелкнул пальцами и свистнул. Тут же из-за гранитной плиты показалось еще несколько кроликов.

— Послушайте, полковник, — тронул Смартфингера за рукав кителя атташе по сельскому хозяйству. — Если я не ошибаюсь, это молодые представители доминирующей на этой планете формы жизни?

— Что? — насторожился полковник. — Это зверьки?! Невозможно!

— Это ведь их снимали на фотопленку исследовательские группы. О, Господи, как их стало много!

— Вероятно, это для них что-то вроде игровой площадки. Нет, а мне нравятся эти сообразительные ребятишки… — С этими словами полковник пнул одного кролика, который за секунду до этого, открыв пасть, — у них были удивительно большие зубы, — намеревался укусить его за лодыжку.

— Чертова профессия! — ругнулся сотрудник экономического отдела, когда один из мохнатых зверьков размером с терьера молнией метнулся в его сторону и вцепился зубами в блестящую пластиковую пуговицу на розово-лиловом манжете его полуофициального костюма. — Никто заранее не знаешь, какой новый ад тебя ожидает в следующем месте работы.

— О, смотрите! — ткнул Ретифа в плечо Маньян, показывая на тяжело нагруженного чем-то техника, вылезавшего из люка последним. — Это секретные устройства, на которых посол сидел, ни разу не встав с того момента, когда мы вылетели из Центрального Сектора.

— Итак! — провозгласил выступивший вперед посол Олдтрик. Он приближался к технику и потирал довольно свои руки с аккуратно наманикюренными ногтями. Он нагнулся к груде предметов, сваленных у ног техника, взял один из них, напоминающий надувную спасательную куртку летчиков, и поднял ее так, чтобы было видно всем. — Итак, джентльмены, вы изволите видеть так сказать… мой личный вклад в дипломатические переговоры на… очень и очень высоком уровне! — Он горделиво улыбался и ласково гладил куртку пальцами. — Предназначена для эксплуатации одним человеком, автономна, оснащена устройствами для подъема человека в воздух, — громогласно объявлял он. — С этим приспособлением, господа, мы сумеем отыскать неуловимых цунеров и провести с ними переговоры так сказать на их территории!

— Но… по сообщению службы информации, цунеры — это что-то вроде одушевленных маленьких дирижаблей! — возразил сотрудник службы информации.

— Визуально зафиксировать удалось лишь несколько особей, да и то на огромной высоте! Уверяю вас, нам до них не добраться!

— Вот тут-то вы и ошибаетесь, — подмигнул довольно Олдтрик, продолжая смирно стоять в куртке и ждать, пока техник крепко затянет все ремни на его узкой груди. — Прогресс — вещь неизбежная. И познание нового — тоже вещь неизбежная. Рано или поздно, но человек все равно встретился бы с разумом не ходящим по твердой земле, а летающим в небе, меж облаков. И теперь, когда время этой встречи отсчитывает последние минуты ожидания, мы, сотрудники Земного Дипломатического Корпуса, готовы к ней!

— Но, Ваше Превосходительство, — заговорил первый секретарь Маньян. — Не могли бы мы лучше устроить переговоры с этими… э-э… газообразными существами, так сказать, в традиционной для нас обстановке? На твердой земле?

— Это чепуха, Маньян! Упускать столь счастливо предоставленную возможность доказать способности тренированного земного дипломата адаптироваться к любой обстановке?! Ну раз уж эти существа предпочитают парить в небесах, меж облаков, чем еще мы могли бы доказать свою добрую волю, как не демонстрацией того, что мы можем подняться к ним и вести переговоры в удобных для них условиях?!

— Однако, — веско сказал тучный сотрудник политического отдела, — мы не можем поручиться за то, что найдем кого-нибудь на той верхотуре.

Он бросил прищуренный взгляд вверх, на кружевные массы коралловых облаков, плывших спокойно по цунианскому небу на высоте около семи тысяч футов.

— Вот туда-то мы и поднимемся с вами, обогнав тем самым хорошо вам всем известных увальней, — невозмутимо сказал посол Олдтрик. — Вон видите гору? Фотографии группы исследователей с неопровержимостью доказывают наличие на ее вершине чудного воздушного города. Представьте себе картину, джентльмены: земная миссия спустится на город с высоких синих эмпиреев и откроется эра цуно-земных отношений!

— Да… Потрясающая мизансцена. Ваше Превосходительство, — нервически поведя шеей, произнес экономист. — Но, что если что-нибудь не заладится с этим аппаратом? Скажем, рулевой механизм кажется мне несколько ненадежным…

— Эти устройства были разработаны и собраны под моим личным руководством и наблюдением. Честер, — холодно прервал экономиста посол Олдтрик. — С другой стороны, ты прав: никогда нельзя упускать возможность сказать о недостатке, если ты его заметил.

— О, это настоящее чудо техники, творение, бесспорно, большого таланта, если не гения, — торопливо заговорил экономист. — Я только хотел сказать…

— Честер хотел сказать, что, может, кому-то из нас следует подождать здесь, господин посол, — перебил экономиста военный атташе. — На случай поступления из Сектора каких-нибудь новых распоряжений. Несмотря на то, что я ненавижу отделяться от компании, на этот раз могу пожертвовать удовольствием и добровольно остать…

— Ничего, полковник, застегните обратно ваши ремни, — сказал Олдтрик, почти не разжимая своих тонких губ. — Я не прощу себе потом, что позволил вам принести такую жертву.

— Боже правый, Ретиф, — прерывающимся и хриплым шепотом заговорил Маньян, дергая своего коллегу за рукав. — Вы полагаете, что эти крохотные приспособления действительно сработают? И неужели он всерьез насчет… — Маньян стал медленно поднимать глаза к бездонной небесной чаше. Зрелище показалось ему настолько пугающим, что он даже не смог договорить фразу.

— Всерьез, — уверенно подтвердил Ретиф. — Что же касается изобретения Его Превосходительства, то в условиях планеты с большим диаметром, малым удельным весом, со стандартной массой 4,8 и ускорением силы тяжести у поверхности равным 0,72, плюс атмосферное давление 27,5 градусов ртутного столба и суперлегкий газ, — все возможно.

— Я этого и боюсь, — пробормотал Маньян. — Изобретение-то, положим, господина посла, но раз уж мы все вместе им воспользуемся и вдруг что-то не сработает…

— Правильно, — рассудительно заметил Ретиф. — Суду военного трибунала будут преданы все члены нашей миссии и еще неизвестно, кого назовут руководителем нашей преступной шайки.

— …а теперь, — донесся до них пронзительный голос посла Олдтрика, который глубже насадил на затылок свой берет. — Если вы готовы, джентльмены, — надуйте ваши газовые мешки.

Десятки клапанов открылись, как по команде, и тут же по округе разнеслось громкое шипенье. Ярко раскрашенные пластиковые пузыри со свистящим звуком расправлялись, наполняясь газом, за плечами дипломатов с Земли. Господин посол выполнил прыжок на месте и взмыл в воздух высоко над головами своих коллег. На землю он уже не опустился, а остался висеть, поддерживаемый надувшимся за его спиной баллоном. Небольшие батарее реактивного движка, закрепленного на поясе, весело запыхтели. Полковник Смартфингер, широкий в кости человек, подскочил вверх вполсилы, стал падать обратно, но едва носки его ботинок коснулись травы, как его захлестнул порыв ветра и потащил по земле, как перекати-поле. Маньян, который был легче всех остальных по весу, несмело подпрыгнул и тут же оказался в воздухе рядом с руководителем миссии. Ретиф предусмотрительно ознакомился с выданным ему аппаратом, установил главный рычаг в среднем положении и легко взмыл в воздух, пока некоторые дипломаты еще возились с надуванием своих баллонов. Ретиф не хотел быть последним.

— Великолепно, джентльмены! — воскликнул Олдтрик, победно вскинув руки, когда увидел, что все члены миссии с Земли висят в воздухе на высоте пяти футов, привязанные друг к другу веревками, словно альпинисты. — Полагаю, все вы уже чувствуете то особое ощущение восторга, которое возникает, когда перед человеком открываются новые просторы для освоения!

— Лишь бы старые не закрылись, — пробормотал тихо Маньян, с ностальгией глядя вниз, на лужайку с выходящими то тут то там на поверхность скальными породами.

Иллюстрации HECTOR CASTELLON

Их сносило ветром все дальше. Зеленый газон, на котором их высадил космический бот, резко уплывал к горизонту. Этот дымчато-зеленый ковер разрывался в некоторых местах скальными породами, будто водная гладь коралловыми рифами, будто Дэлиэскианская пустыня одинокими замками-крепостями.

— А теперь — вперед! К тому, что, как я надеюсь, скоро назовут «новым подъемом дипломатии»! — радостно вскрикнул Олдтрик.

Он передвинул контрольный рычаг своего движка на несколько делений и понесся ввысь, сопровождаемый нестройной стайкой своих подчиненных.

2

На высоте пятисот футов Маньяну наконец-то удалось схватить Ретифа за руку и занять свое место рядом с ним.

— Бот улетает! — Он указал в направлении противоположном тому, в котором они летели, и Ретиф увидел взбирающуюся к дальним облакам, искрящуюся на солнце стрекозу — космический корабль Корпуса, на котором они прибыли на эту планету. — Он покидает нас здесь!

— Это знак уверенности господина посла в том, что мы найдем здесь теплый прием и дружеское расположение со стороны цунеров, — высказал предположение Ретиф.

— Если честно, то мне до сих пор не совсем понятно, к чему Сектору понадобилось посылать в этот пустынный мир дипломатическую миссию, — крикнул Маньян, стараясь перекрыть своим голосом свистящий ветер, резко бьющий в грудь быстро летящим дипломатам. — Ретиф, у вас всегда имеется дополнительная информация по любому вопросу. Скажите, что может стоять за этим решением нашего начальства?

— Если верить нашим источникам информации, — ответил тот. — То на Цун покушаются пятиглазые гроакцы. Уже хотя бы поэтому. Корпус должен срочно заинтересоваться планетой и обойти гроакцев на первом же удобном повороте!

— Ага! — Маньян хитро прищурился. — Они знают что-то такое, чего мы не знаем об этой планете. Кстати, — он не мог понизить голос, потому что тогда Ретиф его не услышал бы, но подвинулся к нему ближе, — кто сказал вам об этом? Господин посол? Господин заместитель министра?

— Берите выше! Бармен в кафе нашего департамента.

— Ну что ж, полагаю, наших пятиглазых друзей постигнет большое удивление, когда они, заявившись на эту планету, найдут на ней нас, уже стоящих на короткой ноге с местными разумными. Какой бы чудаковатой не казалась нам техника господина посла Олдтрика, я считаю, что у нас не было другого способа добраться до цунеров, — сказал Маньян и, вытянув вперед шею, стал вглядываться в причудливую формацию скал, мимо которых они поднимались во все новые высоты. — Странно, что никто из них не выходит нас встречать.

Ретиф тоже туда посмотрел.

— Нам еще нужно пролететь шесть тысяч футов, — сказал он. — Надеюсь, на вершине горы нас уже ожидают с оркестром и местными экзотическими фруктами.

Спустя полчаса вся группа дипломатов с послом Олдтриком во главе поднялась над последним препятствием и получила возможность взглянуть вниз, на страну чудес из розового и фиолетового кораллов, на лабиринты улиц, шпили зданий, туннели, мосты, гроты, башни, пещеры. Все было так сложно и одновременно так хрупко, что походило на причудливый стеклянный узор.

— Теперь осторожнее, джентльмены, — распорядился Олдтрик, повернул контрольный рычаг и совершил плавную посадку на восхитительную арку, перекрывавшую расселину, наполненную живым мерцанием от света, проникавшего сквозь полупрозрачные коралловые скалы. Приземлились рядом с послом и остальные дипломаты. Все застыли в восторженном молчании и с восхищением оглядывались вокруг.

Посол первым пришел в себя. Он открыл клапан, чтобы выпустить газ из баллона, расстегнул ремни крепления, стягивавшие грудь и все больше хмурился, видя окружающую их всех мертвую тишину.

— Интересно, куда запропастились жители города? — спросил он и тут же все взгляды обернулись на него.

— Очевидно, джентльмены, аборигены немного пугливы, — заявил он. — Походите, погуляйте вокруг. Выражение на лицах — дружеское, приветливое. Постарайтесь избегать заходить в какие-либо священные или запрещенные места. Например, в храмы, усыпальницы и прочее.

Скинув сдутые газовые мешки в кучу рядом с местом своего приземления, земляне разбрелись по пещерам, кто-то пошел гулять по аллеям, стелющимся между коралловыми дворцами, которые были погружены в тишину. Ретиф проследовал узкой тропинкой, взбиравшейся на гребень горы, изгибающийся выше всех остальных точек. Маньян заспешил ему вслед, утирая лицо надушенным носовым платком.

— Очевидно, никого нет дома, — выдохнул он, добравшись до небольшой площадки, на которой стоял и обозревал раскинувшиеся внизу просторы Ретиф.

— Это даже как-то смущает. Интересно, какие меры были ими приняты для того, чтобы накормить и приютить нас?

— Еще одна интересная вещь, — не отвечая на риторический вопрос Маньяна, проговорил Ретиф. Он был задумчив. — Ни тебе пустых пивных бутылок, ни консервных банок, ни фруктовой кожуры. Словом, вообще никаких признаков жилья.

— Да уж, подвели нас ребята, — раздраженно поговорил подошедший сзади сотрудник экономического отдела. — Какая наглость! И, главное, со стороны кого?! Со стороны одушевленных и маленьких дирижаблей-невидимок!

— Я так думаю, что город эвакуировался! — крикнул издали сотрудник политического отдела тоном аналитика, серьезно изучающего важную проблему.

— Мы также можем уйти.

— Чепуха! — рявкнул Олдтрик. — Вы что же, предлагаете мне взять обратный курс на Сектор и заявить там, что не смог отыскать правительство, при котором я был аккредитован?!

— Батюшки! — воскликнул Маньян, заметив одинокую темную тучу, угрожающе быстро приближавшуюся к городу. Эта туча плыла гораздо ниже облачного слоя. — У меня какие-то нехорошие предчувствия! О, господин посол… — вскрикнул он вдруг и быстро побежал вниз по тропинке.

В ту же секунду из ближайшей пещеры до всех донесся дикий вопль. Все повернули туда головы и увидели появившегося у выхода из пещеры военного атташе, в руках которого находился какой-то небольшой предмет, походивший издали на кусочек просмоленного каната, обугленного на одном конце.

— Признаки жизни, Ваше Превосходительство! — объявил радостно полковник. — Я нашел окурок дурманной палочки! — Он на миг поднес свою находку к лицу и тут же добавил: — Курили совсем недавно!

— Дурманные палочки?! Невозможная чепуха! — воскликнул и отшатнулся от полковника, который совал свою находку ему прямо в лицо. — Я уверен, что цунеры слишком утонченны, чтобы предаваться таким примитивным порокам!

— Эй, господин посол, — окликнул Олдтрика Маньян. — Предлагаю всем сейчас же подыскать для нас сухую пещеру и укрыться там от непогоды…

— Пещеру?! Укрыться?! От непогоды?! Какой непогоды?! — возмущенно выговорил посол подошедшему к нему Маньяну. — Я прибыл сюда для того, чтобы устанавливать дипломатические отношения с открытой нами цивилизацией, а вовсе не для воскресного пикника!

— Вот, что я имел в виду, — упрямо сказал Маньян, указывая всем на гигантскую тучу, которая подплывала к ним все ближе и находилась на такой высоте, что через несколько минут могла поглотить своим нижним краем всю земную миссию до последнего человека.

— Да? О… — Олдтрик с изумлением, широко раскрыв глаза, глядел на приближающуюся угрозу. — Да, я и сам хотел предложить всем поискать подходящее убежище…

— А как же быть с окурком? — попробовал возобновить прерванную тему полковник. — Мы еще не разобрались с моим окурком, как тут же подскочил этот неугомонный Маньян с какой-то там тучей!

— «Какая-то там туча» — вещь неизмеримо более важная для нас в данную минуту, чем ваш, простите за выражение, окурок! — надменно отозвался первый секретарь. — Особенно в свете того, что господин посол уже выразил догадку о том, что подобные вещицы не могут принадлежать цунерам.

— Ха! Отлично! Если они не принадлежат цунерам, то кому же они тогда принадлежат?! — воскликнул офицер радостно, но улыбка тут же померкла на его лице, он внимательнее вгляделся в окурок, пожал плечами и дал его остальным по кругу.

3

Ретиф взял окурок, понюхал его и, немного подумав, сказал:

— Похоже, полковник, в данном конкретном случае мы имеем дело с гроакским товаром.

— Что?! — вскричал Олдтрик и треснул себя по лбу. — Немыслимо! Невозможно! Они не могут… Не могли попасть сюда, так как местоположение города держится в строжайшей тайне! Я сам едва смог узнать!

— Гм! — кашлянул Маньяк, поглядывая на свою тучу, которая теперь приблизилась настолько, что становилось не по себе. По форме она напоминала военный корабль и до землян ее разделяло расстояние всего в пару-тройку сотню футов. — И все же, господа. Не лучше ли было бы нам поторопиться с убежищем? Серьезно промокнем!

— Батюшки! — вскричал потрясенно сотрудник политического отдела, не отрывавший глаз от серо-черной массы, которая в ту секунду затмила бледное солнце. На планету свалились неурочные сумерки, и ветер внезапно резко усилился и похолодал. Туча была уже у дальней кромки вершины горы. Теперь все дипломаты, затаив дыхание, смотрели на нее.

Вдруг она резко снизилась, причем задела при этом невысокий каменный выступ. Раздался громкий скрежет и вниз по склону посыпался град из крохотных каменных обломков. Маньян отскочил назад, растерянно моргая.

— Вы видели… Вы видели… — шептал он потрясенно.

Туча снизилась еще и проплыла между двумя минаретами города, коснувшись одной узорчатой, со множеством архитектурных украшений башни. Послышался скрежещущий звук, где что-то тяжелое рухнуло на землю и тут же до дипломатов донесся какой-то истошный свист, который бывает, когда откуда-то резко выпускают воздух. Ветер усилился и донес до землян отчетливый запах какой-то прорезиненной ткани.

— О, боги! — вскричал военный атташе. — Это не туча! Это Троянский Конь! Закамуфлированный дирижабль! Обман!.. — Полковник запнулся и опрометью бросился прочь от надвигающейся беды.

Проколотый четырехакровый гигантский шар закачался, накренился под острым углом и с грохотом обрушился на город, обрушивая своды арок, валя на землю узорные решетки садов, кроша мосты, сметая тонкие изящные башни, накрывая ландшафт, будто обвалившийся купол цирка. На вершине этой темной тучи показалась маленькая подвижная фигурка в ярком шлеме и коротком плаще с лучевым автоматом в руках. Существо скатилось вниз по дряблым складкам гигантского шара на землю. За ним показались другие. Они быстро спускались на землю и занимали позиции с целью окружения опешивших землян.

— Гроакские штурмовики! — крикнул военный атташе. — Спасайтесь, кто может!

Он со всех ног бросился в поисках укрытия в глубокий овраг. Луч, посланный из гроакскго автомата поднял облако коралловой пыли позади него. Ретиф, находясь на своем наблюдательном пункте с подветренной стороны скалы, увидел, как с полдюжины землян были остановлены выстрелами еще до их попытки скрыться. Все они покорно подняли руки и ждали подбегавших к ним налетчиков, которые переговаривались между собой на шипящем гроакском наречии. Трое других землян попытались было улететь, но были пойманы почти сразу же и пинками и тычками сопровождены к своим ранее плененным товарищам. Спустя минуту из оврага донеслись какие-то хлесткие сочные звуки и раздалась отчаянная брань — это могло означать только одно: пленение полковника Смартфингера. Ретиф обошел кругом скалу, у которой стоял, чтобы оценить обстановку. Она не внушала оптимизма. Одним из последних землян был взят в плен сам господин посол Олдтрик. Ретиф своими собственными глазами видел, как его вытаскивали из-под кактусового куста, где он нашел было себе убежище.

— О, было забавно встретить вас здесь, Хуберт, — сказал вышедший вперед гроакец. Он был заметно уже в плечах своих соотечественников, зато лучше одет и держал в серебряных щипчиках дымившуюся дурманную палочку. — Очень сожалею, что вас пришлось повязать, как поросенка, которого везут продавать. Со стороны это, конечно, выглядело грубовато, но что поделаешь, если нарушают границы твоих владений?

— Нарушают границы?! Ваших владений?! Я нахожусь здесь в качестве земного посланника к цунерам! — вскричал возмущенный Олдтрик. — Слушайте меня, посол Шиш, это возмутительно! Я требую, чтобы вы приказали этим бандитам сию же минуту освободить меня и моих подчиненных!

— Зовите меня лучше фельдмаршалом Шишем, Хуберт, — прошипел гроакец. — А это вовсе не бандиты, как вы неосторожно изволили выразиться, а полиция, законные силы правопорядка. Если вы будете докучать мне, я просто распоряжусь, чтобы они применили по отношению к вам полную силу закона. Того самого, который вы столь нагло преступили.

— Какой закон?! Эти озверевшие койоты напали на мирных дипломатов, находящихся при исполнении своих обязанностей!

— Межпланетный закон, мой дорогой сэр, — прошипел Шиш. — Тот его раздел, в котором поднимаются проблемы территориальных притязаний на необитаемые миры.

— Но… Но ведь Цун населена цунерами!

— Разве? Тщательный поиск по всей поверхности планеты, проведенный нашей разведывательной службой, не дал никаких положительных результатов относительно нахождения здесь каких-либо признаков разумной жизни.

— При чем здесь поверхность планеты?! Цунеры живут не на поверхности…

— Совершенно правильно. Поэтому-то мы и оформили право на владение ею на себя. Ну, ладно, поговорим теперь об ущербе, нанесенном вами в результате вашего преступления, и репарациях, связанных с вашим освобождением. Мне думается, что миллиона будет как раз достаточно. Платить будете непосредственно мне, как общепланетному военному коменданту…

— Миллион?! — Олдтрик с трудом сглотнул. — Но… Но… Но послушайте! — Он вперил в Шиша отчаянный взгляд. — Зачем вам эта планета?! Вы же, гроакцы, предпочитаете сухую, песочную землю! Здесь вы ее не найдете. Кроме того, Цун не представляет собой ни большой экономической, ни стратегической ценности…

— Ммм… — Шиш на минуту задумался, отведя в сторону свой окурок дурманной палочки. — Ладно, вреда не будет, если я скажу вам. Мы собираемся собирать здесь урожай.

— Урожай? Здесь ничего не растет, кроме синей травы и кораллов!

— Вот тут-то вы и заблуждаетесь, Хуберт. Вот, что нас интересует… — С этими словами он показал на свой ворсистый плащ-накидку фиолетового цвета.

— Роскошный мех, легкий, яркий, противоаллергический… — Он понизил голос и подмигнул тремя глазами. — Кроме всего прочего, говорят, будто он оказывает заметное возбуждающее воздействие. На поверхности Цуна сейчас прыгают и резвятся сотни миллионов живого дохода, вы сами, наверно, видели. Мы будем снимать урожаи мехом.

— Да вы шутите, что ли?! Сэр, это ведь…

Внезапно в том месте, где находились охраняемые гроакцами пленники, случилась какая-то маленькая заварушка. Из толпы выскочил один из землян и со всех ног бросился к ближайшим пещерам. Гроакские полицейские помчались вдогонку. Шиш издал какой-то сдавленный звук и побежал вслед за своими подчиненными для того, чтобы лично наблюдать за тем, как беглеца вновь возьмут в плен. Олдтрик, оставшийся без присмотра, скосил глаза на лежавшую в десяти футах от него кучу с летным снаряжением. Он тяжело вздохнул и кинулся искать свою куртку-самолет, нашел, стал надевать ее и застегивать ремни. Когда он обернулся, чтобы высмотреть подходящее убежище, издали раздался дикий вскрик: его попытка к побегу была разоблачена! Чувствуя отчаяние, руководитель земной миссии кинулся прочь от своих врагов, на бегу открыв клапан, расправив надувавшийся газовый баллон и включив реактивный движок на поясе. Он взмыл в воздух прямо перед носом у двух гроакцев, которые уже было догнали его. Они хотели в последнюю секунду схватить посла за ноги, но и это им не удалось. Олдтрик проплыл над головой Ретифа на высоте около двадцати футов, быстро сносимый в сторону посвежевшим ветром. Ретиф обернулся и увидел все тех же двух гроакцев, которые бежали по земле вслед за послом, очевидно, все еще надеясь поймать его. Ветер уже перетаскивал летящего дипломата через край горы, когда Ретиф увидел, что пятеро гроакцев целятся в Олдтрика из своих автоматов. Раздались выстрелы. До Ретифа донесся характерный свистящий звук, который бывает тогда, когда гвоздем протыкают воздушный шар: значит, луч попал в оболочку газового баллона! С отчаянным воплем господин посол скрылся из поля зрения Ретифа за гребнем горы.

Тогда молодой земной дипломат вскочил на ноги, выпрыгнул из своего укрытия, бросился к куче летного снаряжения, схватил две куртки, повернул в обратную сторону и помчался к гребню горы, за которым скрылся посол Олдтрик. Два гроакца, которые перестали преследовать земного посла, попытались было воспрепятствовать еще одному побегу, но были сметены Ретифом с пути в одну секунду. Откуда-то сбоку появился еще гроакец с автоматом в руках, пытавшийся перехватить Ретифа на полдороге. Землянину без особого труда удалось ухватиться за дуло и он сильно встряхнул автомат вместе с его владельцем, с испугу не отпустившего теперь уже бесполезного оружия. Затем Ретиф подхватил «наевшегося кексов» автоматчика и бросил его под ноги двум его соотечественникам, которые бежали за землянином. Смертоносные лучи сверкали совсем рядом с головой Ретифа, но он, не замедляя бега, достиг наконец гребня горы и прыгнул без колебаний в семитысячефутовую пропасть.

4

Дикий ветер хлестал Ретифа по лицу и уносился вверх, как настоящий ураган. Сунув одну летную куртку в зубы, он быстро надел другую на себя, — точно так же, как сделал бы это в нормальной обстановке у зеркала, — и стал затягивать нужные ремни на груди. Он глянул вниз, отчаянно морщась от неистово бьющего в лицо ветра. Господин посол с болтавшимся за его спиной сдутым газовым баллоном падал так же свободно, как и Ретиф, только двадцатью футами ниже. Ретиф резко выбросил вниз руки и сделал лягушачье движение ногами, совсем так, как делают ныряльщики, стремясь глубже погрузиться. Расстояние между двумя мужчинами сократилось. В опасной близости вверх пронесся пик тонкой скалы. Ретиф сделал еще несколько отчаянных телодвижений для того, чтобы сблизиться с послом, и наконец его рука смогла дотянуться до начальника и Ретиф схватил Олдтрика за ногу. Посол конвульсивно дернулся и устремил на подчиненного исполненный дикого ужаса взгляд. Все его лицо было в слезах — из выжал то ли ветер, то ли страх. Ретиф подтянулся совсем близко к послу, поймал его руку и сунул туда исправную летную куртку. Несколько секунд посол ничего не мог сообразить, но потом с помощью Ретифа избавился от своего сдутого баллона и надел новую куртку. Он повернул клапан, баллон стал быстро надуваться, падение Олдтрика резко замедлилось и он унесся вверх. В следующую секунду Ретиф и сам открыл клапан и через минуту уже мягко плыл в воздухе в сотне футов ниже посла Олдтрика.

— У вас оперативное мышление, мой мальчик… — слабо донесся до Ретифа голосОлдтрика. — Как только я вернусь на наш транспорт, я вышлю срочную депешу с требованием прислать усиленный контингент сил поддержания мира для того, чтобы они разобрались с этими негодяями! Мы сорвем их дикие планы вырезать несчастных и по-детски наивных цунеров, тем самым заслужим горячую любовь их! — Он стал опускаться быстрее для того, чтобы сравняться с Ретифом, а сделав это, продолжил: — Вы пойдете со мной. Я хочу, чтобы вы подкрепили мой запрос относительно необходимости прислать войска своими собственными наблюдениями за злодеяниями гроакцев. Кроме того…

— Прошу прощения, господин посол, — сказал Ретиф. — Боюсь, мне будет трудно последовать за вами. У меня случилось что-то со снаряжением. Как будто клапан заклинило…

— Вернитесь! — прокричал отчаянно Олдтрик, проскакивая вниз мимо Ретифа, который незаметно переставил контрольный рычаг в нужное ему положение. — Я настаиваю на том, чтобы вы сопровождали меня!..

— Боюсь, теперь это от меня уже не зависит, сэр, — откликнулся Ретиф сверху. — Советую вам держаться подальше от колонистов, которых вы можете обнаружить внизу. Боюсь, они уже получили сообщение о том, как надули на горе их полицейских и могут осерчать. Медленно спускающийся с неба дипломат будет представлять для них отличную мишень.

5

Через минуту налетел юго-западный ветер, подхватил Ретифа и понес с собой со скоростью двадцати миль в час. Он покрутил контрольный рычаг — бесполезно. Ландшафт — широкие просторы холмов цвета мягкого аквамарина — плыл внизу. С той высоты Ретиф мог рассмотреть огромные стада тех существ, покрытых красивым мехом — от голубого до темно-виноградного оттенков, — на которых намекал Шиш. Ретиф заметил, что все они направляются к одному месту, которое находилось невдалеке от подножия горы. Там было несколько черных точек — вероятно, пещеры или норы.

Через две-три минуты вид внизу затуманился, так как Ретиф вошел в полосу облаков. Поначалу мимо него пролетали лишь полупрозрачные струйки нижнего облачного слоя, но вскоре его окружила и обняла непроницаемая и влажная мгла. Было такое ощущение, что он попал в холодные турецкие бани.

В продолжение десяти минут он ничего не мог увидеть в футе от себя и плыл в неизвестном направлении, но, как он понял, вверх. Наконец сквозь густую облачную пелену проникло бледное солнце: сначала это был мягкий, отфильтрованный облачной массой, свет, затем он стал ярче, еще ярче и вдруг в глаза Ретифу брызнул такой яркий блеск, что он вынужден был зажмуриться. Он вылетел из облачного покрова в чистое голубое небо и быстро плыл между солнцем, бившим в глаза, и ослепительно белой твердью облаков.

Немного попривыкнув к яркому свету, но продолжая жмуриться, он осмотрелся вокруг. На расстоянии примерно в пять миль он заметил какой-то неопределенной формы туманность светло-зеленого цвета. Настроив соответствующим образом контрольный рычаг, он поплыл в ту сторону.

Прошло пятнадцать минут и он подлетел уже настолько близко, что смог различить толстые, глянцево-желтые опоры, поддерживающие массы листвы оттенка шартрез. Подлетев еще ближе, Ретиф смог различить уже детали: огромные кусты с листьями размером с обеденную скатерть и большими цветами алых и розовых тонов. Солнце, стоявшее в зените, с трудом пробивалось сквозь плотную лиственную массу и его лучи меняли здесь цвет с ослепительно белого до мягкого зеленого. Ретиф направил себя к одной ветви, которая была толстой и производила впечатление крепкой. В самый последний момент он увидел острые шипы, торчащие из кустов. Каждый из шипов имел длину не меньше ярда. Ретиф дернулся в воздухе и попытался уклониться от этих угрожающе больших игл, но ему это сделать не удалось: раздался хруст прорываемой ткани, свист выходящего из баллона газа и сам баллон в несколько секунд обмяк и растерял всю свою подъемную силу. Ретифа, внезапно вновь обретшего вес, с силой бросило грудью на толстую, — в ногу человека, — шершавую ветвь. Он ухватился за нее руками и ногами и только тогда увидел, что дерево-то рогатое и что всего в нескольких дюймах от его лица из ветви торчал один из таких роговых отростков с острием как у кинжала.

6

Вокруг кипела жизнь!

Уши Ретифа улавливали невероятное число разных звуков: и жужжание, и гудение, и шипение, и треск ветвей, и шелест густой листвы. Над головой и, как ни странно, под ногами носились мохнатые шарики самых ярких расцветок

— местные птицы; с ветки на ветку резво прыгали маленькие зверьки, похожие на земных хорьков; шелестели крыльями золотистые четырехкрылые бабочки. Вдали раздался какой-то крик, на секунду хор лесных голосов смолк, но тут же возобновился.

Ретиф глянул вниз, но он мог увидеть лишь нескончаемые уровни листвы и ветвей. Где-то в двухстах футах внизу лес затмевался облачным покровом. До земли, по условным подсчетам Ретифа, было не меньше мили-полутора. М-да, нелегкий отсюда спуск. С другой стороны, похоже было, что другого выбора у него нет. Ретиф избавился от порванного баллона вместе с ненужной уже летной курткой и стал осторожно, переступая с ветки на ветку, спускаться вниз.

Он преодолел не более пятидесяти футов вниз, как вдруг уловил боковым зрением какое-то странное движение в листве. Он остановился и стал смотреть в ту сторону. Прошла минута и налетевшим порывом ветра откинуло в сторону листву, и Ретиф увидел перед собой грузное и бледное, как привидение, существо с телом, покрытым короткой белесой щетиной и головой в форме ровного сфероида. Существо отчаянно молотило своими членистыми черно-блестящими конечностями по паутине шелковых и алых нитей, причудливо сплетающихся между собой в спиральном рисунке. Рядом с попавшимся в ловушку существом покачивалась плоская сумка на ремне. Паутина, как заметил Ретиф, была сплетена на концах двух длинных сучьев и изогнулась дугой под тяжестью жертвы…

Заглянув в тень листвы, Ретиф увидел лапу длиной в фут, которая будто ножницы садовника зависла в двух футах от плененного существа. Эта лапа резко переходила в шестифутовую гладкую, словно труба, конечность, которая в свою очередь исходила из тела, заключенного в серебристые пластины-латы и почти полностью скрытого в тени листвы.

Пока Ретиф с любопытством наблюдал за этой картиной, признаки жизни подавала только жертва, не перестававшая предпринимать попытки к своему освобождению. Но вдруг зашевелился и агрессор. Его лапа внезапно сделала выпад в сторону жертвы, пробила лиственный тент и вырвала из шкуры несчастного существа клок белесой шерсти. Неизвестно еще, чем закончилась бы эта атака, если бы в самое последнее мгновенье жертва не сделала спасительного нырка в сторону. Агрессор сам не мог дальше продвигаться к своей цели, так как это грозило обрывом паутины. Но все равно пленник уже никуда не мог деться и его жестокое убийство было лишь вопросом времени.

Ретиф порылся к себя в карманах и достал оттуда перочинный нож с лезвием длиной в два дюйма: им удобно было обрезать горгенсенские сигары. Этим ножом он перерезал виноградную лозу, которая нависала над его головой. Полученную таким образом веревку он смотрел в жиденькую бухту и вновь начал подниматься наверх.

Забравшись на ветку несколько выше того места, где была паутина, Ретиф глянул вниз и увидел двадцатифутовое чудовище, прильнувшее головой вниз к стволу толщиной в шесть-семь дюймов. Хищник вытягивался изо всех сил во всю длину своего огромного тела в попытках все-таки достать запутавшуюся в клейких нитях паутины жертву.

Ретиф, выгнув спину, бесшумно заскользил вниз, чтобы быть как можно ближе к задней ноге монстра. В следующую минуту он бросил свой аркан, наскоро сделанный из куска гибкой виноградной лозы, и когда тот зацепился за голеностопный сустав монстра, землянин ловким рывком затянул петлю, которая от последующего натяжения должна была превратиться в настоящий тугой узел. Другой конец аркана он привязал к крепкому стволу за своей спиной, да так, что веревка была почти натянута. Чудовище даже не заметило, как его связали. Впрочем, Ретиф заранее знал о пониженной чувствительности задних конечностей у больших животных.

Затем Ретиф скользнул вниз по стволу на свое прежнее место наблюдения. В руке он держал вторую сделанную им веревку, один которой был привязан к крепкому суку.

Попавшая в ловушку жертва все больше запутывалась в клейкие нити паутины и все меньше имела свободы двигаться. Она вдруг увидела Ретифа и инстинктивно дернулась, что вызвало еще одну атаку со стороны чудовища, которая, однако, и на этот раз оказалась неудачной.

— Так держать, — тихо проговорил Ретиф. — Я попытаюсь отвлечь его внимание.

С этими словами он выступил на тонкую ветвь, которая прогнулась под его тяжестью, но выдержала. Держа в свободной руке конец веревки он медленно пошел по этой ветви и наконец остановился в каких-то десяти футах от паутины.

Сверху послышался шорох: чудовище с клешневидной лапой заметило постороннее движение, насторожилось и, скосив блестящий глаз, стало изучать Ретифа с дистанции в пять ярдов. Ретиф увидел, что лапа несколько отклонилась от прежнего направления и теперь нерешительно пошатывалась из стороны в сторону, как бы еще не знаю, куда ударить сначала.

В нескольких дюймах от лица Ретифа с какой-то ветки свешивался плод величиной примерно с бейсбольный мяч. Ретиф сорвал его, тщательно прицелился и запустил прямо чудовищу в глаз. Цель была поражена, — благо, глаз был гигантский, — а сам плод треснул и забрызгал листву вокруг какой-то клейкой ярко-желтой мякотью, обладавшей запахом перезревшей дыни. Лапа с клешней будто молния ударила в то место, где стоял Ретиф, но поздно… его там уже не было. В последнее мгновенье он ухватился за конец веревки и спрыгнул с ветки на которой стоял. Совершив длинный прыжок-перелет в стиле Тарзана, он приземлился на небольшой площадке в тридцати футах от паутины. Разозленный неудачей хищник прыгнул вслед за Ретифом… Раздался ужасный треск молодой виноградной лозы, которая скрепляла лапу хищника с деревом. Ствол накренился, но он был слишком мощен для того, чтобы его можно было вот так просто сломать. Лоза также выдержала. И блистающее серебристыми пластинами на своем гладком, будто ствол орудия, теле чудовище вдруг на какой-то почти неуловимый миг повисло неподвижно в воздухе в начале своего прыжка. Ретиф, стоявший в безопасности на своей площадке, успел поймать как в мгновенном фотоснимке оскаленную несколькими рядами острых здоровенных зубов пасть чудовища… Затем хищник полетел назад, виноградная лоза, зацепившись за какой-то шип, порвалась и чудовище всей своей массой рухнуло вниз. Некоторое время еще были слышны хруст ломающихся ветвей, сыплющейся листвы, ударов о стволы, но потом все звуки потонули в бездонных глубинах пропасти.

7

Ощетинившийся цунер тяжело раскачивался в сети, глядя настороженно на Ретифа, — глаза у этого существа располагались в ряд и напоминали блестящие розовые пуговки на рубашке, — прорубавшегося через крепкие нити паутины с помощью своего перочинного ножа. Получив свободу, цунер тут же потянулся к своей сумке своей четырехпалой рукой в перчатке, украшенной декоративными когтями в дюйм длиной, достал из нее маленький цилиндр и насадил его на свой средний глаз.

— Хрр-и-кк, — сказал он с легким придыханием.

Рот его скривился в каком-то диком несоответствии с произнесенным звуком. Средний глаз цунера осветился ярким зеленым цветом, от которого Ретифу пришлось почти зажмуриться. Чужак снял цилиндр и кинул его обратно в сумку, но через мгновенье его рука появилась оттуда уже с другим предметом, напоминающим небольшую в фут длиной губную гармонику. Цунер приладил этот предмет куда-то к своей шее. Тут же из него донесся какой-то хрип, свист, шипенье. Цунер молчал. Выждав паузу, Ретиф сказал:

— Если я не ошибаюсь, это гроакский электронный транслятор. Полезная вещь, тут уж не поспоришь.

— Правильно, — перевело маленькое устройство слова цунера, сказанные тоненьким голоском. — А что, работает! Ей-богу, работает!

— Гроакцы не имеют себе равных, когда речь заходит о микроэлектронике и приобретении недвижимого имущества, — подтвердил Ретиф.

— Недвижимое имущество? — спросил цунер с изменившимся тембром голоса.

— Я имею в виду сейчас поверхность вашей планеты, — объяснил Ретиф.

— Ах, это! Да. Я слышал, они решили поселиться под нами. Идиоты. Чтобы принять такое решение, надо в детстве с коляски свалиться. Но, впрочем, всяк по-своему накладывает на себя руки, как очень тонко подметил Церд, прежде чем покончил с собой, надышавшись азотной кислоты, — сказал цунер и вдруг как-то оценивающе посмотрел на Ретифа. — А ты, как я погляжу, к своей смерти подходишь изобретательно.

— В каком смысле?

— Я имею в виду твою тарзанку из виноградной лозы, — пояснил цунер. — Это опасно, знаешь ли. Клешня могла перерезать эти твои качели, как травинку. И полет мог закончиться в самой середине, а это… Ты понимаешь, чем это тебе грозило.

— Да, но у меня создалось впечатление, что хищник был занят в основном вами, — возразил Ретиф.

— О, да, он был занят мной. Почти поймал. Но его труд все равно не окупился бы: у меня невкусное мясо. — Цунер проверил работу транслятора, внимательно взглянул на землянина и спросил: — Должен ли я понимать твои действия так, что ты намеренно спасал меня?

Ретиф кивнул в знак подтверждения этой мысли цунера.

— Чего ради?

— По идее разумный всегда должен приходить на помощь разумному, особенно когда его хотят съесть живьем. Такова традиция.

— Ммм… Интересная концепция… Ага, а теперь ты, стало быть, рассчитываешь на то, что я верну тебе этот свой долг, да?

— Если это вас не затруднит, — невозмутимо ответил Ретиф.

— Но ты выглядишь таким съедобным, таким аппетитным… — вдруг заговорил цунер. Без всякого предупреждения одна из черных — будто ствол эбенового дерева — конечностей цунера взметнулась в сторону землянина, а когти на ней вытянулись на полную длину. Это был быстрый удар, но Ретиф оказался быстрее. Молниеносным выпадом он ударил носком своего ботинка в голень другой ноги цунера изо всех сил. Цунер завопил от боли и повалился вниз. Он успел подставить руки, чтобы не удариться лицом, но Ретиф не проявил милости: он врезал сначала по одной руке, потом по другой. В следующую секунду дуло маленького пистолета уперлось в щетинистый живот цунера.

— Эта штучка называется пистолетом. Мы, земляне, также умеем делать хорошие вещи, — сказал он спокойно. — Вы поймете это, когда я выстрелю.

— …но внешний вид может быть таким обманчивым, — закончил прерванную фразу цунер, потирая отбитые конечности.

— Ничего, это традиционная ошибка, — сказал Ретиф мирно. — Надеюсь, вы больше не будете рассматривать меня как кусок съедобного мяса? Кстати, именно так рассматривал вас тот хищник. Я тоже невкусен, поверьте: так, нестройный набор химических элементов.

— Да. Ну, хорошо, в таком случае, я, пожалуй, пойду, — сказал цунер и тут же повернулся от Ретифа в сторону.

— Прежде чем вы уйдете, — остановил его голос землянина, — необходимо, на мой взгляд, обсудить кое-какие вопросы. К нашей общей выгоде.

— О? Какие, например?

— Вторжение на Цун, это во-первых. И способы возвращения вашего племени на цунианскую твердыню, это во-вторых.

— Ты способен заставить. Знаешь, что я тебе скажу? Это своего рода невроз. Ни у того хищника, ни у моей скромной персоны нет дела до других, мы можем жить себе спокойно. Вмешиваться в чужие дела — тяжкий путь.

— Боюсь, в вашем трансляторе надо подрегулировать настройку, — сказал Ретиф. — Вы стали неясно излагать свои мысли.

— А мне вот тоже сдается, что ты что-то крутишь-вертишь, но прямо не говоришь, — признался цунер. — Я вижу, что ты пытаешься мне что-то объяснить, но, клянусь своей жизнью, не могу понять: что именно? Давай-ка прогуляемся ко мне домой. Примем аперитив и попробуем просветить друг друга. Кстати, меня зовут Кой Готовый Укусить.

— А меня Ретиф Иногда Уходящий в Запои, — ответил с улыбкой землянин. — Показывайте дорогу, Кой, а я сделаю все, чтобы от вас не отстать.

8

Это было захватывающее дух путешествие почти по верхушкам деревьев, длившееся около получаса. Цунер передвигался красивыми и удивительно длинными прыжками, после каждого из которых он несколько секунд отдыхал там, где приземлялся. Ретиф отчаянно пытался не потерять цунера из своего поля зрения. Он использовал для своего движения толстые ветви деревьев, виноградные лозы и старался не думать о той дикой пропасти, которая ожидает его, если он сделает хоть одно неверное движение.

Эта гонка закончилась у стофутового сферического пространства, которое было очищено от растительности и представляло собой что-то вроде тенистой, освещенной мягким зеленым светом пещеры. По ее окружности тянулись заросшие зеленью беседки и балкончики; маленькие, хрупкие на вид террасы были подвешены в тени ветвей и листьев гигантских местных папоротников. В поле зрения находилось несколько десятков цунеров, одни из которых отдыхали на удобно устроенных площадках, а другие развалились в креслах, сплетенных из крепких стеблей и мягко раскачивающихся под легким ветерком. Некоторые, казалось, бесцельно слонялись из одного насеста в другой. Наконец две-три особи висели, зацепившись конечностями за ветви винограда, и, видимо, спали.

— Придется тебя представить, — сказал Ретифу цунер. — Иначе ребята попробуют взять тебя на зуб, как я, и пострадают также, как пострадал я. Я против этого, потому что раненый цунер — не такая уж приятная компания. — Он выключил на минуту транслятор и издал резкий тонкий крик. Головы цунеров повернулись в сторону своего собрата и землянина. Кой произнес короткую речь, все время показывая рукой на Ретифа, который вежливо, но с достоинством кланялся. Цунеры очень быстро потеряли всякий интерес к землянину и вернулись к своим прерванным делам.

Кой указал Ретифу на маленький стол, поставленный на высоком брусе, вокруг которого симметрично располагались три сиденья. Ретиф занял свое место, Кой сел напротив него. Было немного непривычно, так как креслица качались и сильно прогибались под тяжестью Ретифа. Кой коротко и пронзительно свистнул, и тут же к столу прыжками приблизилось серое в черных крапинах существо. Кой отдал какое-то распоряжение, существо ускакало и через минуту вернулось с двумя флягами, из горлышек которых исходил приятный аромат.

— Ахх! — с наслаждением выдохнул Кой и откинулся на спинку своего кресла, скрестив под столом ноги. — Удобное кресло, фляга с аперитивом — это ли не Нирвана?! — Он поднял свою фляжку и, сунув горлышко в раскрытый рот меж рядами зубов, которые по своей остроте могли поспорить с зубами того хищника, и сделал большой глоток.

— Интересное местечко у вас тут, — сказал Ретиф, осторожно принюхиваясь к напитку. Затем он попробовал немного. Жидкость мгновенно растаяла у него на языке, оставив во рту мягкий и удивительно приятный аромат.

— Да, здесь неплохо, — согласился Кой. — Но было бы еще лучше, если бы не обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— Недостаточно пищи. Слишком много хищников. Таких, как тот, которого ты отправил на землю. Ограниченность жилого пространства — некуда пойти прогуляться. И, конечно, необходимо учитывать еще тот факт, что мы отрезаны от минерального сырья, полезных ископаемых. Это лишает нас перспектив технологического развития. Давай смотреть правде в глаза, Ретиф: мы сидим на дереве и этим все сказано.

Ретиф скосил глаза на одного грузного цунера, который на его глазах совершил один из тех удивительно длинных и легких прыжков, которые были характерны для этого племени.

— Кстати, о технологии, — сказал землянин. — Как вам удается этот номер?

— Какой?

— Вы весите, должно быть, не меньше трех сотен фунтов, но когда захотите, можете плыть в воздухе не хуже пылинок одуванчика.

— Ах, это. Вы называете это, видимо, чем-нибудь вроде врожденного умения. Это свойство присуще даже нашим стручкам со спорами, иначе они погибали бы при соприкосновении с землей. — Органическая антигравитация, — восхищенно проговорил Ретиф. — А, впрочем… Лучше бы это назвать телепортацией.

— Железы воспринимают мысленные импульсы, — сказал Кой. — К счастью, у нашего потомства вообще не приходится говорить о каком бы то ни было мышлении, поэтому они не могут подняться с земли. Иначе, боюсь, мы бы не имели возможности жить так спокойно, как ты видишь.

Он вновь опрокинул горлышком вниз свою фляжку и сделал еще один большой глоток, откинувшись на спинку кресла. Вдруг оно поплыло мягко в воздухе вокруг стола, а кресло, в котором сидел Ретиф, также сдвинулось с места и поползло в противоположную сторону. Наконец, Кой остановился на прежнем месте Ретифа, а Ретиф — на прежнем месте Коя. Цунер даже не изменился в лице от этого внезапного перемещения, зато Ретифу пришлось на секунду зажмурить глаза и смахнуть капли пота, выступившего на лбу.

— Странно, но я не могу понять, почему у вас тут не видно детей? — спросил Ретиф, приходя постепенно в себя.

— Что?! — Кой резко вскинулся в своем кресле, от чего оно заходило под ним ходуном и кинул встревоженный взгляд в сторону входа в свою беседку. — О, проклятье! Не надо со мной так шутить, Ретиф! Маленькие монстры живут на поверхности планеты, которая им принадлежит!

— Без всякого присмотра?!

Кой передернул плечами.

— Я думаю, что нам следует что-то предпринять в этом смысле, но… очень опасно.

Ретиф очень удивился, но ничего не спросил, ожидая, что цунер расскажет сам.

— Эти маленькие демоны сдерут почвенный слой со всей планеты, если им не будет позволено утолять свой голод и свою жестокость…

— Каким способом они это делают?

— Да поедают друг друга!

— Значит, по этой причине вы и не живете на поверхности планеты?

— Да. Если бы наши предки не забрались на деревья, сейчас бы нашей расы вообще не было. Нас бы сожрал наш собственный молодняк.

— И, похоже, ваше равнодушие к вторжению гроакцев имеет под собой те же корни.

— Сезон активного питания на поверхности только-только начинается, — тут же сказал цунер. — Когда он наберет силу, эти ребята не продержатся и суток. Правда, в них мало мяса и соку… По крайней мере в том, которого я встретил…

— Вы имеете в виду бывшего владельца этой кожаной сумки и транслятора?

— Именно. Интересный попался парнишка. Он крутился на каком-то странном небольшом приспособлении с винтом на верхушке. Да вот зацепился за виноградную лозу, которую я протянул… — проговорил цунер, отпивая из фляжки.

— Да, гроакцы не производят впечатление отважных существ, — согласился Ретиф. — Но в их распоряжении имеется современное оружие, включая и субядерное. И, похоже, они всерьез хотят разобраться с вашим агрессивным потомством.

— Ну так что? Может, им и удастся очистить планету от этих маленьких дьяволов. Тогда даже лучше. Мы сможем вернуться на землю и зажить по-людски.

— А как же тогда быть с продолжением рода?

— А черт с ним, — беззаботно отозвался Кой. — Нас интересует только наша жизнь.

— И все же, — проговорил Ретиф задумчиво. — Вы сами когда-то были молодым…

— Если ты решил давить на меня, землянин, — раздраженно проговорил цунер, — можешь идти отсюда!

— Хорошо, — ответил невозмутимо Ретиф. — Но прежде не согласитесь ли вы описать мне ваших ужасных детишек?

— Внешне-то они не совсем похожи на взрослых. По размеру бывают вот от таких… — Кой сдвинул вместе два своих когтистых пальца в дюйм толщиной каждый, — до таких… — Он показал руками полтора ярда. — И, разумеется, детская шерстка. Длиной в фут, очень густая и бледно-голубого цвета.

— Вы сказали… голубая?!

— Голубая.

Ретиф задумчиво кивнул.

— Знаете что. Кой… Я думаю, у нас есть база для сотрудничества в одном дельце. Если вы уделите мне еще пяток минут, я выложу вам все, что у меня на уме…

9

Находясь между Коем и другим цунером по имени Орнкс Жадно Поедающий, Ретиф просверлил своим телом толстый облачный покров. Тихо жужжал реактивный движок, снятый с проколотого летного снаряжения.

— Вон туда, прямо по курсу, — крикнул он, перекрывая шум свежего ветра и показывая на возвышающуюся гору, казавшуюся с такого расстояния бледно-розовой.

— Ух ты! — восторженно воскликнул Кой, не отставая от Ретифа. — Вот это идея, землянин! Знаешь, я никогда даже представить себе не мог, что от полета можно получать такое удовольствие! Постоянно вертишься меж ветвей, да ждешь пока тебя слопает какой-нибудь местный монстр… Смысла во всем этом ни капли… А с этими крохотными бродягами мы теперь живем! Ведь открываются совершенно новые перспективы! Ты знаешь, во мне уже чувствуется заметное уменьшение моей ненависти к детям!

— Не позволяйте своим необузданным эмоциям забираться к вам в голову и хозяйничать там. Кой, — предостерег цунера Ретиф. — Посмотрим, как себя чувствуют наши друзья-гроакцы. В этими ребятами надо вести себя осторожно. Вы повесите в сторонке, пока я разведаю обстановку.

Спустя несколько минут они подлетели к вершине коралловой горы и Ретиф пронесся над тем местом, где его коллег брали в плен. Поблизости не видно было ни одного гроакца, зато Ретиф заметил нескольких землян, бесцельно бродивших по своей открытой всем ветрам высокогорной тюрьме. Едва завидев приземлявшегося Ретифа, они все как один издали вопль радости и со всех ног бросились к нему навстречу.

— Ах, мой мальчик, мой мальчик! — орал полковник Смартфингер, отчаянно тряся руку Ретифа. — Я знал, что вы не оставите нас прозябать здесь! Эти негодные гроакцы экспроприировали наши летные куртки и теперь…

— Но где же военное подкрепление?! — нетерпеливо и возмущенно возопил сотрудник политического отдела, заглядывая Ретифу за спину. — Где наш корабль? Где Его Превосходительство? И что это за существа?! — Он указал на цунеров, подыскивавших место для посадки. — Где вы были, Ретиф? — Вдруг он ошалело оглядел своего молодого коллегу с ног до головы, обошел его кругом и потрясение спросил: — А где же ваша летная куртка?

— Позже все объясню, — сказал Ретиф и указал дипломатам на сдутый гроакский газовый мешок, складками покрывавший скалы неподалеку. — Сейчас нет времени для пустой болтовни. Цепляйтесь все за этот воздушный шарик и побыстрее!

— Но ведь он проколотый! — запротестовал полковник Смартфингер. — Он не полетит!

— Полетит, когда наши новые союзники закончат свою работу, — заверил землянин Ретиф.

Цунеры уже вовсю суетились, набивая эрзац-облако полными пригоршнями стручков с летучими спорами. Угол гроакского Троанского Коня округлился и, лениво зашевелившись, поднялся в воздух. Прошло несколько минут и воздушный шар был готов. Земляне, затаив дыхание, смотрели на это чудо-превращение.

— Вы знаете, что нужно делать, — крикнул Ретиф Кою. — Не теряйте времени и нагоняйте меня внизу.

С этими словами Ретиф высоко подпрыгнул, врубил контрольный рычаг реактивного движка на полную и на приличной скорости перевалил через гребень коралловой горы.

10

Ретиф уже преодолел около двух третей всего пути вниз вдоль отвесной стены коралловой горы, как вдруг заметил маленькую фигурку, взгромоздившуюся на уступе одной скалы и размахивающую руками. Землянин подлетел поближе и вскоре смог уже различить журавлиные ноги и пятиглазое лицо гроакца. Одежда на бедняге, — красивая по покрою и, несомненно, очень дорогая, — была просто в плачевном состоянии.

— Так как же, фельдмаршал Шиш, — весело крикнул Ретиф. — Внизу, насколько я понял, вам не так чтобы уж очень понравилось, не так ли?

— Зовите меня лучше послом Шишем, — печально откликнулся несчастный со своего неудобного насеста. — Если вы решили лишний раз поиздеваться надо мной, то лучше летите себе с богом отсюда — я и так настрадался!

— Не совсем, — возразил Ретиф. — Но, впрочем, еще не все потеряно. Насколько я понял, ваши доблестные воины столкнулись на поверхности планеты с какими-то непредвиденными сложностями?

— Их была целая туча! Они набросились на нас, когда я вкушал отдохновение в своей ванне! — прерывающимся шепотом заговорил гроакец. — Они покончили с десятком моих солдат прежде, чем я успел выскочить из моей ванны с горячим песком, где я благодушествовал! До сих пор не могу понять, как это мне повезло унести оттуда ноги! А потом вдруг эта ваша земная халтурная летная куртка отказала и сбросила меня сюда. Увы! Прощай надежды на дальнейшую карьеру!

— Может, вам и рано с ними прощаться, — сказал Ретиф. Он совершил ловкий маневр и сблизился с гроакцем так, что смог протянуть ему руку. — Могу предложить вам свой хребет и объяснить обстановку. Возможно, вам еще удастся спасти что-нибудь из-под обломков.

— Хребет?!. — Все пять глаз гроасца едва не выкатились из орбит. — Вы в своем уме, Ретиф? Я и так-то не пойму, за счет чего вам удается держаться в воздухе, неужели вы думаете, что выдержите еще и меня?!

— Мое дело предложить — ваше дело отказаться, — безразличным тоном сказал Ретиф. — У меня очень загруженный график и я не собираюсь терять здесь с вами время на пустые разговоры. Короче, я полетел.

— Я согласен! — вскричал отчаянно Шиш.

Он ухватился руками за шею Ретифа, осторожно слез со своей скалы и взгромоздился землянину на спину. При этом четыре из его пяти глаз были плотно закрыты.

— Никогда еще не размышлял о самоубийстве и вот на тебе — дождался, когда уже и не требуется моих размышлений!

11

Прошло пять минут тяжкого полета и Ретиф вдруг услышал оклик. Он оглядел внимательно стену горы в этом месте, ухмыльнулся и через минуту уже приземлился на узком уступе рядом с послом Олдтриком. Высокопоставленный дипломат где-то успел потерять свой роскошный берет, а на левой щеке у него была приличная ссадина. Его летная куртка со сдувшимся газовым мешком лежали тут же.

— Что это?! — вскричал потрясение Олдтрик. — Кто кого пленил?! Ретиф, вы… А он…

— Все нормально, Ваше Превосходительство, — успокоил начальника Ретиф.

— Я сейчас оставлю ненадолго с вами Его Гроакское Превосходительство, если не возражаете? Я имел с ним небольшой разговор и теперь, думаю, у него есть о чем побеседовать с вами. Остальные наши коллеги прибудут с минуты на минуту.

— Нет! Вы не можете… — закричал отчаянно Олдтрик, но вдруг оборвался на полуслове, увидев приближающуюся огромную черную тень. — Проклятье! Это замаскированное облако опять летит на нас!

— Ничего, все нормально, — успокоил его Ретиф, снова взлетая, — теперь оно на нашей стороне.

12

Маньян толкнул локтем Ретифа.

— Честно говоря, — пробормотал он, — я страшно удивился не столько перемене позиции посла Шиша, сколько самому его появлению на том скальном уступе, когда наше облако доставило нас туда.

Разговор происходил за длинным столом в главной столовой на борту тяжелого транспорта Корпуса, который был срочно выслан на Цун с целью репатриировать группу гроакцев, застрявших здесь из-за того, что местные детишки цунеров сожрали их корабль вместе со всем оборудованием, палаточным городком и продовольственными запасами.

— Полагаю, все дело в том, что он испытал неслабые душевные потрясения на поверхности планеты, — ответил Ретиф. — Это на многое раскрыло ему глаза.

— По-моему, наши послы согласились на вполне справедливом разделе сфер влияния, — продолжал Маньян. — По-моему, гроакцы с величайшим удовольствием согласились собственными силами огородить барьерами ту половину планеты, которая заселена этими бесчинствующими детьми цунеров, и осуществлять за ними надзор в ответ на сохранение им права собирать свою шерсть в сезоны линьки.

— Причем они стащили несколько шкурок уже сейчас, и я этому ни в малой степени не удивляюсь, — подключился к разговору полковник Смартфингер. — Впрочем, цунеры вроде бы и не возражают особенно, а, Орнкс? — Он подмигнул своему соседу за столом.

— Нет проблем, — беззаботно отозвался цунер. — Мы готовы закрывать глаза на мелкие нарушения в благодарность за то, что нам вернули счастье ходить по твердой земле.

Во главе стола раздался какой-то дребезжащий звук. Все взоры обратились туда. Оказалось, что это посол Олдтрик постукивает по своему стакану вилкой с целью привлечения внимания присутствующих. Увидев, что он добился нужного результата, господин посол торжественно поднялся.

— Джентльмены и… — он немного смешался, скосив глаза на гроакцев и цунеров, сидевших за столом рядом с землянами, — словом, господа! Счастлив сообщить вам о подписании цуно-земного соглашения, в соответствии с которым нам, землянам, передаются все права на коралловую гору. Отныне мы имеем возможность распоряжаться ею по нашему усмотрению, и мы построим на ее вершине наше представительство и канцелярию. Тем самым мы обезопасим себя от тех отвратительных малявок… э-э… То есть я хотел сказать, от тех простодушных… э-э… игривых… — Голос посла потух, а сам он едва не задымился под яростными взглядами нескольких десятков розовых глаз.

— Если он хоть один еще раз употребит в своей речи подобные эпитеты в отношении наших детей, я ухожу! — во всеуслышание объявил Кой.

— Так, выходит, нас снова загонят на верхушку того мрачного небоскреба?! — простонал Маньян. — И каждое утро придется заново натягивать на себя эту чертову летную куртку?!

— Вот! — торжествующе воскликнул Олдтрик, радуясь перемене темы разговора. — Я не мог не слышать вашу реплику, любезнейший Маньян. И рад сообщить, что сегодня днем я в значительной степени… Да что там, в значительной степени!.. Коренным образом усовершенствовал мое летное снаряжение! Смотрите все!

Все взоры обратились на посла землян, который вдруг мягко оторвался ногами от пола и повис в воздухе на высоте шести футов, слегка побалтывая ногами.

— Не могу не вспомнить о том, что некоторую помощь в отдельных э-э… технических вопросах мне оказал господин Ретиф, — проговорил он, глядя, как под ним быстро собирается толпа дипломатов, оспаривающих право первого поздравления с удачным изобретением.

— Батюшки! Смотрите, у него нет за спиной баллона с газом! — воскликнул Маньян, присоединяясь к группе почитателей технического гения посла Олдтрика. — Как это у него получается?!

— Очень просто, — хмыкнул Кой. — У него полные карманы цунерских спор в стручках. Отличного качества!

Позади раздалось раздраженное шипение посла Шиша. — У меня такое впечатление, что нас, гроакцев, опять обскакали!

С этими словами Шиш покинул залу.

— Он получил то, чего хотел, не так ли? — хмыкнул довольно Маньян.

— Да, — подтвердил Ретиф. — Несчастный! Он принадлежит к той категории дипломатов, которые всегда хотят не то, что надо.

Кейт Лаумер Предки героев

I

Вечерний ветерок, наполненный запахом цветущих двухтысячелетиях деревьев Гео, прошелестел над обеденной террасой посольства. Вдалеке нежно зазвучали трубы, выводя призрачную мелодию, похожую на поступь феи, возвращающейся по забытой тропинке зачарованного леса. Огромное солнце, красное и тусклое, разбрасывало малиновые тени.

- Как жалко, что этот мир умирает,- Мэгнан, первый секретарь посольства Земли на Салиноре, обвел рукой разрушающиеся башни.- Несмотря на то что Салинорской цивилизации уже миллион лет и она получила репутацию бессмертной, салинорцы, похоже, вымирают. Думаю, меньше чем через сотню лет уже никого не останется.

- Когда девяносто девять процентов территории занято кладбищами, историческими святынями и памятниками прошлого, места для жизни не остается,- заметил второй секретарь Ре-тиф.- Можно похоронить много полезного в могиле величиной с целую планету.

- Полагаю, вы имеете в виду их веру в то, что мировые запасы Святых Миамов иссякли,- фыркнул Мэгнан.- Полная чепуха, конечно. Однако кто может быть заинтересован в том, чтобы истощились их природные ресурсы?.. Дипломатический Корпус посоветовал не лезть в местные религиозные доктрины. И в любом случае - салинорцы не разрешают проводить никаких изысканий, чтобы не потревожить «святых мертвецов» или, как их предпочитают называть, спящих героев.- Мэгнан покосился на стоящего в отдалении маленького официанта-гуманоида, якобы погруженного в раздумья,- Трудно отделаться от мысли, что современные салинорцы слишком далеки от своих легендарных предков,- с опозданием произнес он.- Только сравни этого цивилизованного малыша с теми страшными статуями, которые стоят тут повсюду.

Абориген повернулся и с вежливым выражением на сказочно-милом лице приблизился к столу.

- Что желаете, господа?

- Что?.. а… скажите мне, что по этому поводу думают салинорцы? - Мэгнан прокашлялся.- Не хотели бы вы заняться добычей тех скудных полезных ископаемых, которые еще остались в коре планеты?

- Скудных, мой господин? Число, которое я слышал, составляло миллион метрических тонн в день на одну шахту, а только Великий Тассор знает, сколько тут будет шахт.- Туземец посмотрел на руины, протянувшиеся вдоль всей линии горизонта, и продолжал: - Лучше эрозия веков, чем ненасытная жадность промышленников. Во всяком случае, так сказал поэт Эулиндор несколько миллионов лет назад. Что до меня, так я не знаю…

- А что вы думаете об импорте? - настаивал Мэгнан.- Почему ваш Административный Совет категорически отказался от предложений ДКЗ, в соответствии с которыми мы ввезли бы несколько миллионов кубических миль полезных ископаемых, устроили бы тут свалки чистого сырья… и притом бесплатно!

- Мне кажется, все нужно воспринимать так, как оно есть,- ответил салинорец.- Кроме того, гнить на свалке - не наш стиль жизни. Вы понимаете, раса, ведущая род от героев…- он смахнул воображаемую крошку со стола.- Может, принести графин старого вина, господа? Например, что-нибудь из вин Иодроса урожая 574 635 года? Он сделал их примерно за 3600 лет до Рождества Христова по летоисчислению старой Земли.

- Нет,- прервал Мэгнан в тот момент, когда аппарат РА размером со стол сам включился и замигал. Пухлые черты посла Шиндлсуита появились на блестящем, как зеркало, одномерном экране.

- Господа! - поклонился напыщенный дипломат.- Мне доставит удовольствие проинформировать персонал, что делегации с Блага удалось добиться разрешения присутствовать на мирной конференции здесь, на Салиноре.

- Как, этим кровожадным убийцам с их оружием, непрозрачными шлемами и трусливыми повадками? - изумился Мэгнан,- Но почему, ведь всякому известно, что они протеже гроаков и несут ответственность за боевые действия, до сих пор ведущиеся в этом секторе?!

- В любом случае найдется, по крайней мере» около дюжины благов, которые не смогут удержаться от грабежей, пока будет проходить конференция,- заметил Ретиф.

- .. .жест, который определяет их искреннее желание восстановить мир в секторе,- загромыхал Шиндлсуит.- И с подобающей мне скромностью, думаю, могу сказать…

Бледное лицо с пятью надменно взирающими на мир глазами вытеснило с экрана изображение посла Земли.

- Как вы, вероятно, знаете,- прошептал слабым голосом посол Гроа Снит,- мне, как одному из организаторов переговоров, было нелегко изыскать возможность…

- Послушайте, господин посол,- пробормотал Шиндлсуит, промелькнув на экране.- Я первый вышел в эфир…

- Как обычно, стремитесь быть в центре внимания, Джордж? - просвистел гроак.-Это одна из ваших нехороших привычек. Однако, как я говорил, мне удалось добиться присутствия делегации с Блага, ловко воспользовавшись некоторыми важными обстоятельствами…

- Одну минуточку, Снит,- землянин вновь прорвался в центр экрана.- Когда я согласился внести вклад в вашу пустую болтовню в виде весомого участия делегации Земли, я…

- Ха! В прошлый раз вы обманным путем уговорили меня действовать сообща, чтобы просто пролезть самим…

- Однако вы низкий…

- Но, но! - предостерег посол Снит.- Никаких эпитетов относительно физиологии моей расы, Джордж. Не забывайте, мы в открытом эфире.

Ретиф и Мэгнан увидели мелькнувшую на лице Шиндлсуита ярость, прежде чем экран погас.

- Итак, мирные переговоры, похоже, получат воодушевляющее начало,- заметил Ретиф.

Мэгнан с серьезным видом покачал головой.

- Это собрание не сулит ничего хорошего.- Он встал и посмотрел на часы.- Есть еще время, чтобы прогуляться перед обедом, Ретиф. Если нам предстоит обедать вместе с коллегами-гроаками вечером, у меня есть все основания постараться заранее нагулять аппетит.

II

В квартале от недавно отреставрированного дворца, где разместилась миссия Земли, Мэгнан дернул Ретифа за руку.

- Посмотрите туда. Вон еще одна группа гроакских миротворцев в полном вооружении. Создается впечатление, что они в любой момент ожидают вспышки политических беспорядков.

Еще через квартал землянам снова встретился быстро марширующий отряд полиции в гроакских сверкающих шлемах. Они носили короткие черные плащи, а на боку у каждого покачивалось оружие.

- Снит настойчиво добивался, чтобы на Гроа были возложены все функции по соблюдению мер безопасности во время конференции,- проворчал Мэгнан.- На всей планете только у нас, кроме гроаков, есть вооруженная охрана.

- Эти полицейские подозрительно похожи на регулярную армию,- сказал Ретиф.

- Боже правый, вы ведь не думаете, что они затевают какую-нибудь глупость? - изумленно выдохнул Магнан.- Всем известно, что гроаки втайне домогаются Салинора. Они даже пытались официально провозгласить эту планету необитаемой, открытой для колонизации.

- Интересно было бы посмотреть, как бы они этого добились, принимая во внимание близость планет, буквально нашпигованных дивизионами ДКЗ? - поинтересовался Ретиф.

- Вы правы, все это - плод нашего воображения,- покачал головой Мэгнан,- С помощью ручных бластеров мир не завоюешь. И тем не менее мне бы хотелось оказаться подальше от этих храбрецов. С их высокомерием они могут попытаться устроитьбеспорядки,- Он повернул за угол на боковую улицу.

- Эта дорога в Запретный город, закрытый для посещения иностранцами,- заметил Ретиф,- Хотите неприятностей?

- Не настолько,- вздохнул Мэгнан и повернул в противоположную сторону,- Будь даже половина всех этих историй правдой, не найдут и обглоданных костей, если мы попадем туда.

Через пятнадцать минут люди очутились на узкой кривой улочке, где в ряд выстроились дома, чьи фасады были украшены изъеденными за века скульптурами грифонов, сатиров и нимф.

- Не слишком приятный маршрут для прогулки,- проговорил Мэгнан.- По крайней мере, сюда не следует заходить после захода солнца.- Он насторожился.- Может даже показаться, что слышатся чьи-то крадущиеся шаги.

- Ну не такие уж и крадущиеся,- ответил Ретиф,- Последние пять минут те, кто следит за нами, ведут себя крайне беспечно, словно не имеет значения, слышим мы их или нет.

- Вы думаете, кто-то действительно следит за нами? - Мэгнан повернулся и осмотрел темную улицу.

- Два каких-то типа,- сказал Ретиф,- Негуманоиды. Я бы сказал, в каждом не меньше ста фунтов, и они обуты в мягкие ботинки.

- На этой планете для участия в конференции собралось сорок шесть видов негуманоидов, и, мне кажется, по крайней мере, десяток из них вряд ли осмелились бы напасть на двух мирных дипломатов с Земли, преследуя гнусные цели.

- Или из-за того, что у них в зубах содержится много иридия,- усмехнулся Ретиф.

- Думаю, что узнаю эту улицу. Взгляните,- проворчал Мэгнан.- Продуктовый магазин Корпела находится сразу за углом. Я был здесь днем на прошлой неделе, делая закупки для Приема. Можем зайти и позвонить в посольство, чтобы за нами прислали транспорт.

Первый секретарь оборвал речь, когда они увидели высокий узкий фронтон магазина, украшенный черепом с перекрещенными костями - символом поставщиков продуктов на Салиноре. Окна магазина были зашторены, а массивная дверь из крепкого дуба плотно прикрыта.

- Закрыто! - Мэгнан прижался носом к стеклу.- Но внутри кто-то есть. Я слышу…

Ретиф подергал тяжелую бронзовую щеколду, выполненную в форме сцепленных клыков.

- Возможно… О небеса! Ретиф, что вы делаете?! - выпалил Мэгнан, когда Ретиф, ухватившись за ручку обеими руками, с силой повернул ее. Послышался хруст сломанного металла.

- Ретиф, остановитесь! - с трудом произнес дипломат.- Нельзя…

- Мне кажется, нам следует войти,- Ретиф затащил протестующего шефа в здание.

- Мы обнаружили, что дверь была не заперта,- коротко сказал он, осматриваясь,- и вошли посмотреть, все ли в порядке.

Мэгнан выглянул в окно и сдавленно охнул:

- Два салинорца в одежде ремесленников только что свернули за угол. Они нас тут не найдут?

- Давайте проверим заднюю комнату.- Ретиф прошел мимо столов, уставленных блюдами с салинорскими пирожками, фаршированной птицей, конфетами. Задняя комната была завалена пустыми картонными, коробками. Второй секретарь посольства Земли принюхался, вынул из кармана маленький фонарик и прочертил по полу узким лучом света.

- Что это? - прошептал Мэгнан. Из стенного шкафа торчала пара тонких ног. Ретиф подошел ближе и направил свет на маленькое съежившееся тело, лежавшее в шкафу. Яркая одежда была смята и разорвана. Из раны на груди сочилась кровь цвета охры.

- Салинорец,- вздохнул Мэгнан.- Его застрелили!

Губы жертвы задвигались, и инопланетянин что-то неслышно зашептал. Ретиф встал на колени и наклонился к раненому.

- Кто это сделал? - быстро спросил он.- Почему?

- Он был не тем… кем казался…- разобрал Ретиф. Потом глаза закрылись. Последние следы жизни исчезли с лица инопланетянина, и оно стало неприятного цвета зеленого воска.

- Он похож на продавца, работавшего у Корнела,- прохрипел Мэгнан.- Какой ужас!

- Послушайте! - Ретиф поднял руку. Из дальнего угла комнаты донесся какой-то шорох. Ретиф жестом приказал Мэгнану двигаться влево, а сам пошел справа, обходя пирамиду коробок. Кто-то метнулся к задней двери.

- Ну, вы здесь, Корнел! - воскликнул Мэгнан.- Мы зашли… э-э… чтобы увеличить наш заказ. Хотели бы двенадцать фасолевых пирогов и шесть дюжин цыплят в ежевичном желе, конечно, в стеклянной посуде…- Мэгнан стоял между маленьким аборигеном и телом в шкафу. Салинорец тревожно шарил взглядом по комнате.

- …но если вы заняты,- продолжал Мэгнан,- мы просто уйдем…

- М-м-м… Вы земляне, не так ли? - прошептал инопланетянин неожиданно высоким голосом.

- Я, видите ли…- судорожно сглотнул Мэгнан.- Я был здесь на прошлой неделе. Разве вы не помните меня, господин Корнел?

- Да, что-то, похоже, припоминаю.- Салинорец направился к двери.- Шесть дюжин фасолевых пирогов в желе и цыплята под грязью… Сейчас запишу. Итак, вы хотели уйти, не так ли? Будьте уверены, завтра заказ будет выполнен.

Мэгнан подошел к двери и с трудом открыл ее.

- Рад был увидеться с вами, господин Корнел. До свидания…- Он потянул за рукав Ретифа.- Пошли,- прошипел он.- Мы очень спешим, вы разве забыли?

- Я не уверен, что господин Корнел принял наш заказ.- Ретиф отодвинул Мэгнана в сторону и выглянул на улицу. Темная улица была пустынна. Свет синих стеклянных шаров - местной разновидности фонарей - едва рассеивал мрак.

- Не имеет значения. Я уверен, что он все сделает правильно…- потухшим голосом сказал Мэгнан, когда взглянул на салинорца, из ноздрей которого заструился коричневый дым.- Послушайте, это что за коричневый дым сочится из ваших ноздрей? - удивился Мэгнан.- Я и не знал, что вы, салинорцы, курите.

Корнел отступил в сторону, поглядывая на дверь.

- Новая дурная привычка, появившаяся только на этой неделе. А сейчас идите, пока.

Мэгнан нахмурился.

- Любопытно,- проговорил он.- Несколько дней назад вы говорили на прекрасном галактическом языке.

- Подсадная утка! - Ретиф выскочил вперед, когда инопланетянин сделал резкое движение. Что-то сверкнуло в руке салинорца. Тарелка с закусками рядом с Мэгнаном взорвалась и окатила дипломата градом толстых бутербродов. Мэгнан закричал, отскочил в сторону и столкнулся с инопланетянином, когда тот повернулся, пытаясь ускользнуть от Ретифа. Потом Мэгнан упал. У него закружилась голова.

Салинорец попытался снова поднять оружие. Ретиф схватил со стола пирог и размазал его по лицу «торговца». Инопланетянин пронзительно завизжал. Дважды пролаял пистолет. Одна пуля оторвала блестящий эполет с плеча бордового блейзера Ретифа, вторая угодила в оловянную супницу. Из дырки хлынул розовый суп. И тут второй секретарь, сбив стрелка с ног, уселся на него верхом. Ретиф завернул одну руку инопланетянина, потянулся за другой, и тут все поплыло у него перед глазами. Ретиф фыркнул, задержал дыхание и отшвырнул тело противника. Ноги дрожали, как струны пианино. Дипломат ухватился за стол, чтобы не упасть. Мэгнан уселся на полу, что-то бормоча. Ретифа окатило зеленым пуншем.

- Да, да, я иду,- пробормотал он. Голос Мэгнана донесся до него отзвуками эха. Как во сне Ретиф видел начальника, встающего с пола.

- Ух! - Мэгнан пошатнулся.- Что произошло? - Его взгляд сфокусировался. Он уставился на беспорядок, перевернутую мебель, смущенную фигуру у стены.- Ретиф, он не…

Ретиф помотал головой, чтобы прийти в себя. Потом, качаясь, подошел к инопланетянину. Существо лежало на спине, выпучив глаза. Большой осколок кувшина из-под пунша торчал у него в груди. Лицо мертвеца приобрело легкий розовый оттенок.

- Корнел,- закашлялся Мэгнан.- Опять мертвец.

- Нам лучше по-быстрому убраться отсюда,- сказал Ретиф.- С Корнелом разберемся утром.

- Да.- Мэгнан бросился к двери, широко раскрыл ее… и попятился назад, уставившись на дуло тускло поблескивающего пистолета в руках гроака, одетого в форму миротворца.

- Не делайте никаких движений, дикие негодники,- прошипел гроак на родном языке, одновременно внимательно изучая магазин.- Я поймал вас с поличным, мягкотелые.

-  Вы совершаете ужасную ошибку,- сказал Мэгнан, в то время как еще полдюжины гроаков вошли в помещение, держа оружие наготове.- Это сделали не мы. Я имею в виду, что не я, а Ретиф.

- А, господин Мэгнан, не так ли? - прошептал капитан патруля.- Признание вашей полной невиновности, конечно, обеспечивается только собственным искренним свидетельством против настоящего преступника.

- Настоящего преступника? - заикаясь, проговорил Мэгнан.- Вы имеете в виду Ретифа? Но…

- А кого же еще? - спросил гроак.

- Но… но…

- Нет никакой необходимости давать показания прямо сейчас,- успокоил Мэгнана капитан.- Спокойно идите, а мы сами разберемся с убийцей.

Он отдал короткую команду остальным миротворцам, и те, сомкнув строй, выставили протестующего Мэгнана. После этого гроак повернулся к Ретифу.

- Может, помнишь меня, Ретиф? Шлуха, бывшего начальника Гроакской полиции? Ты однажды несправедливо обидел меня. Сегодня вечером в камере нашей тюрьмы мы сравняемся в счете.

III

Брильянтовые защитные щитки на лице Шлуха сверкали в назойливом белом свете специальной лампы для допросов, установленной в центре пыльной комнаты.

- Еще разок, мой дорогой Рётиф,- прошептал инопланетянин на чистом земном языке.- Чем вы руководствовались, совершая злостное преступление против мира и порядка в Гроа? Или тут, на Салиноре, если вам так угодно. Возможно, вы планировали отравить корм, поставляемый делегатам? Или, может быть, ваши планы простираются еще дальше? Может, намеревались спрятать в пище записывающие устройства такого рода, что (я буду свидетельствовать) были найдены у вас при обыске?

- Несколько лет назад вы завоевали славу, занимаясь мордобоем, Шлух,- сказал Ретиф.- Но потеряли квалификацию. Однако слова ваши звучат, как и прежде.

- Ты, несчастный землянин, на удивление легкомыслен. Будет интересно услышать, как твои шутки превратятся в мольбу о пощаде, когда наше знакомство станет более тесным.

- Вы, гроаки, видимо, планируете что-то более грандиозное, чем обычные акции,- вслух подумал Ретиф.- Втравив в авантюры посла Шиндлсуита, вы обеспечили себе поддержку со стороны ДКЗ в дурацких мирных переговорах. Потратили много времени и сил, а вы такие ребята, что даром силы и время не тратите.

- Намекаешь, что наши мотивы небескорыстны? - беззаботно спросил Шлух.- Хотя какое значение имеют мысли мягкотелых? Можешь поделиться ими со своим палачом.

- Давайте посмотрим на проблему аналитически,- продолжал Ретиф.- Чего вы можете достичь своими усилиями, кроме возможности собрать представителей всех миров, контролируемых ДКЗ, вместе в одной комнате? Может быть, достаточно, а, Шлух? Если бы произошел какой-нибудь несчастный случай, а представители погибли, кто бы стал отвечать? Кто бы оказался в самом незавидном положении? Думаю, именно вы, гроаки, в таком случае получили бы портфель, а ДКЗ ушел бы в отставку. Как второй учредитель собрания…

- Достаточно, нахальный землянин! - глаза Шлуха выдавали его волнение.

- Если бы ДКЗ оказался дискредитирован,- продолжал Ретиф,- Гроа должна выступить, чтобы устранить беспорядки; ей было бы достаточно позвать кого-нибудь, например своих друзей благов, для поддержания мира в период чрезвычайного положения. И, вероятно, прежде чем все вернулось бы в нормальное состояние, салинорцы просто оказались бы перебиты, оставив пустую планету для такой предприимчивой расы, как гроаки.

- Что за бред! - прошипел Шлух.- Всем известно, что это вы, земляне, всегда подозреваете других в нечестной игре. Вы установили в порту аппарат «Марк XXI». Теперь невозможно пронести никакое оружие, за исключением разрешенного, выдаваемого моему патрулю.

- Все правильно, Шлух. «Марк XXI» обыскивает любого присутствующего от носков до кончиков волос. Даже самую маленькую порцию яда в продуктах не пропустят детекторы. Более того, метаболические индикаторы будут осуществлять анализ поступающей пищи для того, чтобы мы были уверены, что она безопасна для потребления. Тем самым уловки Борджиа исключаются.

- Я устал от твоих теоретических упражнений,- Шлух поднялся.- Думай, что хочешь! Скажу по секрету: ваше представительство окружено моими войсками под невинным предлогом почетного караула, и никто не может ни войти, ни выйти. Завтра к этому часу ни один землянин не осмелится показать свое голое лицо ни в одном официальном здании Управления Сектором,- сказал Шлух.

- Значит, завтра,- кивнул дипломат.- Спасибо за то, что ознакомили с вашим расписанием.

- Да, бесславный человек, сующий нос в дела Гроа. Однако прежде чем ты умрешь, назови мне имя предателя, продавшего вам наши секреты, и я лично прослежу, как его посадят на кол.

- Продал секреты, да? Похоже, это подтверждает мой анализ ситуации,- сказал Ретиф.- Еще один вопрос: что получат за это благи?

- Молчать! - заорал Шлух.- Немногие оставшиеся тебе часы будут посвящены не беседам о политике, а детальным ответам на наши вопросы!

- Опять ошибочка,- заметил Ретиф и сделал шаг в направлении стола, над которым склонился полицейский. Шлух отскочил назад, жестом указал на Ретифа вооруженному охраннику, который сразу взял на изготовку оружие, нацелив в лицо Ретифу.

- Говорили ли вам когда-нибудь, ребята, что нельзя стрелять из бластера в замкнутом пространстве, так как можно сжечь все живое, в том числе и стрелка? - спросил пленник гроаков и как бы между прочим сделал еще один шаг. Охранник опустил в нерешительности оружие.

- Он врет, кретин! Стреляй! - Шлух наклонился над открытым ящиком стола. Ретиф проворно схватил офицера за шею и швырнул его на охранника. Прогремел выстрел. Пока два гроака грудой барахтались на полу, Ретиф подобрал ружье.

- Что ж, погиб еще один миф,- произнес он.- Шлух, снимите ремень и свяжите часового.

Внимательно наблюдая за двумя гроаками, Ретиф уселся на стол, со щелчком повернул ключ полевого телефона и набрал номер. Мгновение спустя угрюмое лицо консула посольства Клатчплата появилось на экране. Он с изумлением обозревал открывшуюся перед ним сцену.

- Ретиф! Что вы?.. Как?.. Да вы отдаете себе отчет? Вы что?.. Как вы могли?..- он запнулся, когда заметил живописную группу на заднем плане.- Ведь это капитан Шлух. Что он там делает?

- Он недавно встретил старого знакомого,- ответил Ретиф, не обращая внимания на стук в дверь.- Господин Клатчплат, как далеко зашли переговоры об участии Блага в конференции?

- А что? Их делегация прибудет через час. Конвой только что запросил у управления порта разрешение на приземление. Но послушайте…

- Конвой? - Ретиф поднял взгляд на дверь, в которую продолжали стучать уже чем-то тяжелым.

- Всего лишь пятьдесят первоклассных крейсеров в качестве конвоя транспорта. Вы уже знаете, что благи никогда не путешествуют безоружными. Но…

- Не могли бы вы уговорить посла отказать им в участии в конференции? - воскликнул Ретиф,- А если не получится, то встретить вооружённой охраной и…

- Господин Ретиф, я не знаю, что за сумасшедшие мысли вас одолевают,- пролаял консул.- Известно ваше отношение к благам и гроакам. Однако брать на себя такую ответственность…

- У нас нет времени для длительных дискуссий, господин Клатчплат,- перебил Ретиф, когда от глухого удара двери затряслись.- Я бы попросил у вас взвод морских пехотинцев, если бы знал, где нахожусь, и…

- Сдавайтесь! - выпалил Клатчплат.- Это единственно правильный ход. Вас могут признать виновным в совершении преступления под воздействием временного психического расстройства, вызванного чрезмерными политическими амбициями, и в этом случае вы выйдете на свободу через один-два года, просидев этот срок на спутнике-тюрьме.

- Интересное предложение.- Ретиф уклонился от пролетевших над ним дверных петель.- И в чем же меня обвиняют?

- Кажется, в убийстве двух салинорцев. Вы ведь это сделали? - поинтересовался Клатчплат.

- Совсем выскочило из головы,- ответил дипломат.- Однако если бы вы придержали свое обвинение, мне бы удалось прибавить к этому счету еще нескольких гроаков.- Он отключил связь, когда дверь содрогнулась, и в ней образовался выпирающий внутрь горб.- А теперь, Шлух, быстро говорите, где выход,- приказал Ретиф.- Я решил ускользнуть через один из трех черных ходов, чтобы избежать необходимости оставлять автографы. Укажите лучший маршрут.

- Никогда.

Ретиф выстрелил с бедра, так что заряд пролетел над левым ухом инопланетянина.

- Вон там, с другой стороны,- быстро прошипел Шлух.- Даже если ты избежишь встречи с моими людьми, наши планы осуществятся, и что бы ты ни сделал, не сможешь нас остановить.- Он подошел к боковой двери и открыл ее.- Убирайся, Ретиф! Но знай, что какой бы путь ни выбрал, тебя ждет ужасный конец!

- В таком случае, первым пойдете вы.

Шлух попытался отскочить, но дипломат схватил его и пинком отправил в темный проход, а сам нырнул следом. И едва успел закрыть за собой потайную дверь, как дверь в кабинет Шлуха с грохотом упала.

IV

Они пробирались по тусклым пыльным коридорам, поднимались по лестницам, тихо брели темными залами, уставленными старинным оружием и доспехами. С потолков свисали рваные знамена. Раз шесть Ретифу едва удалось предотвратить побег гроака. Наконец они оказались в широкой комнате, стены которой были расписаны изображениями скачущих по розовой траве кентавроидов. Шлух указал на широкий проход, через который в помещение проникал бледный лунный свет.

- Твой выход, Ретиф! - насмешливо произнес Шлух.- Иди, если хочешь. Путь свободен.

Ретиф пересек комнату и вышел на узкий балкон, где собралось полным-полно существ, похожих на летучих мышей. При появлении землянина они с карканьем разлетелись. Виноград обвивал низкую балюстраду, а дальше - только темнота… Ретиф посмотрел вниз. Стена отвесно уходила в чернильную темноту. Тротуара видно не было.

- Спасибо за все, Шлух.- Ретиф встал на выступающий из стены шатающийся камень,- Увидимся в суде, если вам позволят прожить достаточно долго, после того как столь бездарно загубили всю работу.

- Хватит нести чепуху! - заорал Шлух, услышав топот гроакских солдат, бегущих по их следам.- Даже если и удастся благополучно спуститься, ты же не знаешь, что делать, и не представляешь, что ждет внизу, в темноте!

- Вы имеете в виду гроакский патруль?

- Не патруль и не морских пехотинцев вашего посольства, которые до сих пор ищут тебя с ордером на арест, но не найдут после того, как окажешься в логове дьяволов.

- Так вот где вы спрятали свою тюрьму? - Ретиф задумался.- И тем не менее я предпочитаю якшаться с привидениями, чем возвращаться в ваш кабинет. Оставайтесь столь же любезны, Шлух.

Ретиф поднял ружье и выпалил в сторону приближающихся гроаков, потом перебросил оружие через плечо и начал спускаться на темные улицы Запретного города.

V

Это был долгий спуск. Несколько раз головы гроаков высовывались с балкона, но быстро исчезали. Стена оказалась покрыта выбоинами, а виноградная лоза давала необходимую опору для рук и ног. Десять минут понадобилось Ретифу на путешествие. Потом он очутился в кустах и, пройдя чуть дальше, выбрался на улицу с мраморными домами, похожими на заброшенные могильные склепы. Две салинорские луны выглянули из-за туч. Улицу залил призрачный свет. Что-то маленькое и темное пролетело над головой Ретифа. Вдали слышались чьи-то причитания. Ретиф поспешил по странной улице. Шаги отдавались гулким эхом.

Впереди возвышался обелиск. Надписи на нем, почти стертые временем, указывали, что он установлен в честь битвы с гигантами. На другом углу маленькой площадки в камне были высечены головы великанов-людоедов. Дипломат прошел мимо фонтана, который, по-видимому, давно не работал. У фонтана сидели мраморные русалки. Сырой ветер гнал по улице сухие листья. Остановившись, Ретиф услышал шаги чьих-то маленьких ног. Но шаги почти сразу стихли.

- Выходите,- позвал Ретиф.- Есть новость, которую вам следует знать.

Послышался чей-то приглушенный смех… или это был ветер, ищущий что-то среди колонн замка. Ретиф пошел дальше. Завернув за угол, землянин заметил какое-то движение..Что-то быстрое, как молния, юркнуло в раскрытую дверь одной из гробниц. Ретиф пошел следом и очутился в зале без потолка. Вдоль стен выстроились огромные каменные фигуры с пустыми глазницами.

- Мне нужен проводник, есть добровольцы? - позвал Ретиф.

- …цы… цы… цы,- ответило эхо со всех сторон.

- Существует опасность вторжения. С этим надо разобраться сейчас же.

- .. .же… же… же,- отозвалось эхо. Звук стих, но он словно бы послужил сигналом. Заскрипели высокие двери, а потом захлопнулись с громким стуком. Ретиф подошел к одной, подергал за ручку и понял, что та крепко заперта. Тогда беглец вернулся в центр зала и тут заметил в дальнем углу открытый проход. Обогнув небольшой бассейн, в котором отражалась сверкающая луна, Ретиф вошел в коридор и, сделав шагов двадцать, очутился на террасе с уходящими вниз ступенями. Внизу раскинулся неухоженный парк - кусты и растущие в полном беспорядке деревца с черными листочками.

Ретиф спустился по лестнице с высокими ступенями. Тени заметались вдоль тропинки среди стволов древних деревьев. Лица статуй смотрели на землянина из темноты. Жуткие очертания каменных чудовищ угадывались чуть подальше. Дипломат вышел на широкую поляну, вдоль которой шла стена, уходящая в темноту. На стене в два ряда стояли скульптуры огромных размеров. Чуть дальше Ретиф обнаружил маленькую, украшенную колоннами гробницу. Она пряталась между сухими ветками громадного хвойного дерева. Землянин тихо подошел к сооружению. Через зарешеченное окошко слабый лунный свет падал на оплетенное виноградом изображение огромного салинорца в доспехах древнего воина. В темноте за похороненным героем что-то задвигалось. Ретиф бросил камешек в окно и прижался к стене у входа. Через мгновение в проходе появилась голова, и рука Ретифа сжалась на тонкой шее салинорца.

- Извините, что пришлось прервать игру,- проговорил дипломат.- Но нам, похоже, самое время поговорить.

VI

- Цена за вход в святой могильник героев - смерть, землянин,- слабым голосом прошептал инопланетянин.

- Понимаю,- ответил Ретиф, держа салинорца на вытянутой руке, чтобы избежать ударов бешено молотящих по воздуху ног.- Однако мое маленькое вторжение не может идти ни в какое сравнение с тем, что затеяли гроаки. Может, вы все-таки выслушаете меня, прежде чем вынести приговор.

- Завтра - ничто. Прошлое - вот самое главное. Зачем бороться с Судьбой, пришелец?

- Мы можем позволить Судьбе вершить свои дела, если вам удастся понять, что мне необходимо несколько сотен ловких салинорцев. Надо отвлечь гроаков… их патрули на какое-то время. Мне необходимо попасть в посольство Земли…

- Молись своим богам, землянин,- перебил его салинорец.- Твоя судьба предопределена.

- Вы настойчивы,- сказал Ретиф.- Похоже, что я несколько переоценил гражданскую верность салинорцев.- Он отпустил аборигена, который, поправив одежды, решительно посмотрел на Ретифа.

- Ты не прав,- заговорил абориген.- Тебе никогда не удастся покинуть этот священный предел.

За спиной Ретифа послышались свистки. Дипломат обернулся и увидел, как отовсюду выскакивают салинорцы. Огромные кинжалы засверкали в лунном свете. Неожиданно круг аборигенов распался. Ретиф оперся о гробницу, снял с предохранителя бластер и повел им из стороны в сторону, предупреждая нападающих. Туземцы остановились.

- Добро пожаловать на праздник,- сказал дипломат.- Теперь, когда можно собрать кворум, наверное, удастся договориться.

- Ты вторгся в наше славное прошлое, землянин,- с дрожью в голосе произнес сморщенный салинорец.- Ты совершил самое ужасное святотатство.

- Святотатство, которое готовят гроаки, волнует меня намного больше,- ответил Ретиф.- Вы, ребята, похоже, не очень этим озабочены, но с точки зрения Земли гроаки могут создать опасный прецедент. Могут возникнуть новые диктатуры.

- Землянин, прошли те времена, когда салинорцы были могущественными воинами. Если теперь нам предстоит умереть, мы с достоинством встретим такую судьбу.

- Нет ничего достойного в том, чтобы быть задушенными гроаками или раздавленными под пятой благов,- прервал его Ретиф.- Я слышал, у них очень странное чувство юмора по отношению к тем, кто был ими доволен и тем самым доказал, что хуже их.

- Убить этого инопланетянина сразу же, не так ли? - спросил скрипучим голосом один из аборигенов, стоящий в первом ряду.- Потом мы все славно умрем, как и предсказано.

- Достаточно разговоров,- заявил старый салинорец.- Пусть тот, кто потревожил покой героев, будет наказан!

Салинорцы посмотрели на оружие в руках Ретифа, зашаркали ногами, но ни один из них не сдвинулся с места.

- Может быть, вы все-таки отмените казнь и обратите свой гнев против истинных виновников? - спросил Ретиф.

- Хм…- старый салинорец, который говорил раньше, обратился к своим соратникам. Салинорцы склонили головы, перешептываясь.

- Мы решили,- начал старик после того, как совещание закончилось,- что это дело должны рассмотреть старейшины.- Он поднял дрожащую руку.- Не потому, что мы боимся пасть от твоего убийственного оружия, землянин, а из-за того, что хотим принять элегантную и приятную смерть.

Оратор взмахнул рукой, и в плотных рядах вооруженных туземцев образовался проход.

- Землянин, я предоставлю тебе честь предстать перед судом Старых Богов Салинора, которые сами примут решение по этому делу. Пойдем, если ты не боишься.

-  Вполне разумно,- согласился Ретиф.- Если существует необходимость быстро действовать, лучше всего обращаться сразу к самым главным. Где они?

- Созерцай Богов Салинора! - слабым голосом провозгласил старец. Аборигены склонились в поклоне перед каменными фигурами. Ретиф с уважением склонил голову.

- Впечатляющие фигуры,- сказал он,- тем интересней будет посмотреть, как они справятся с нашей проблемой.

- Святая простота,- вздохнул старец.- Одно дуновение Священного Миама, и тень их исчезнувшей жизни возродится. Потом они выслушают нас и совершат правосудие старым способом, голыми руками.

Ретиф медленно прошелся вдоль ряда статуй, заметив изношенную одежду, реалистично вырубленные конечности, свирепые лица, тускло поблескивающее оружие древних воинов. Несмотря на большие размеры, они имели разительное сходство с морщинистым собеседником человека. Аборигены следовали за старцем и Ретифом в тишине и почтении.

Иллюстрации GAUGHAN

- Когда-то население Салинора было многочисленно,- объяснил старик, заметив вопросительный взгляд Ретифа.- Отважные и могучие воины,- он вздохнул.- Вот стоит Збориаль Сильный - Мститель Всем Обидчикам; Дальше гордый Валингрэйв - Победитель Харра и Джунгулона. Здесь,- указал на скромную гробницу,- лежит Зверский Бузун, известный как Бузун Неистовый, оставивший после себя кровавую память. А тут,-старец взглянул на четырехногое, напоминающее богомола создание с типичными для салинорцев торсом и головой,- покоятся бренные останки Тассара Великого, того, кто одной рукой покарал орды Досса в мирах столь отдаленных, что свет того великого дня еще не достиг лика Салинора.

- Выглядит крутым парнем,- согласился Ретиф.- Жаль, что он сейчас не с нами. Очень бы удивился тому, что происходит.

- Разве я не сказал тебе, что могущественный Тассар сам вынесет окончательный приговор? Всегда решает он вместе с Августом Черепом и Маглодором Быстрым, реже с Белджеском, Ларом, Проантиппо Высоким - Королями из Королей…

- Самое августейшее собрание,- согласился Ретиф.- Но, похоже, они довольно неразговорчивы.

- Ты насмехаешься над Богами Салинора, землянин? - Старейшина изогнулся и сделал величественный жест. Пара аборигенов примерно такого же возраста, как и он, вынесли и положили на траву большой ящик, открыв крышку. Внутри находился цилиндр, от которого во все стороны отходили клапаны и змееподобные пучки пластиковых трубок. Трясущийся старик дунул в одну из них и поднес ящик к пьедесталу, на котором стояла скульптура кентавроида.

- Просыпайся, Великий Тассар! - закричал он на щелкающем языке.- Восстань от долгого сна, чтобы свершить правосудие над тем, кто без разрешения пришел во Дворец Героев!

Абориген шагнул вперед и поднес кончик шланга к ноздрям статуи. Ретиф услышал слабое шипение газа.

- Дай нам крупицу своей мудрости, как в те давние дни, о Тассар! - продолжал старик. Он еще ближе поднес кончик шланга.

- Почти все Святые Миамы выдохлись. Видно кто-то из еретиков откачал их тайком.

Неожиданно кончик одного уха статуи шевельнулся. Вздрогнули веки, разжались губы.

- Глоп! - сказала величественная фигура и замолчала.

- Провались все пропадом. В такую минуту баллон оказался пустым! - проворчал кто-то рядом с Ретифом.

- Что старик делает? - тихо спросил Ретиф, наблюдая, как Хранитель Святых Миамов интенсивно вращал кончиком шланга, тщетно пытаясь разбудить неподвижного бога.

Тассар вновь зашевелился.

- Черт раздери всех мерзавцев! - неожиданно раздался голос. Статуя заговорила.

- Где мои наколенники? Где моя пудра для бабок? Где моя булава? Черт побери этого проклятого оруженосца…

- Великий Тассар, проснись,- старик удвоил усилия.- Услышь меня! Сейчас здесь стоит иноземец, который осквернил останки Богов Салинора своим присутствием.

- Ох… это ты, Теорион,- промямлил Тассар. Его глаза открылись пошире.- Ты выглядишь ужасно. Я думаю, прошло много времени. Это не чужеземец потревожил мой покой, а ты своей дурацкой болтовней.- Он наклонился, выхватил шланг из рук старика, поднес его к ноздрям и глубоко вдохнул.

- Ах… Именно это нужно ветерану!

- Даже если так, Великий Тассар! - Тут старик снова начал рассказывать о гнусности Ретифа. На середине рассказа ресницы Тассара задрожали, он выронил шланг и захрапел.

- Итак, проблема состоит в том, как осуществить предписанный ритуал, чтобы избежать нарушения приличий, не пасть под выстрелами пришельца, словно спелая кукуруза? - промолвил старейшина.- Великий Тассар? О, могущественный?! - Он еще раз с воодушевлением потряс кончиком шланга, но на этот раз его попытки были тщетны. Статуя стояла неподвижно, как сфинкс.

-  Так много внимания уделяется мудрости веков,- сказал Ретиф.- Похвальное рвение, Теорион. Однако, похоже, этот оракул не заинтересовался нашими проблемами. Я предлагаю начать действовать…

- Давайте быстро заставим его замолчать! - снова закричал маленький салинорец. «Тот же, кто и раньше говорил»,- подумал Ретиф.

- Хватит добиваться решений у древних богов. Отрубите землянину голову, и пусть Судьба делает свой выбор.

- Молчать, нахальный уродец! - Теорион повернулся к говорившему.- Твои слова оскорбляют величие Салинора. Как твое имя? Мы должны будем наказать тебя!

Тот, к кому обратился старец, отступил, засуетился, словно почувствовал, что чересчур обращает на себя внимание. Ретиф посмотрел ему в лицо.

- Черт меня подери, если это не старый приятель Корнел,- сказал он.- Похоже, большой специалист по части смертей. Кажется, ты уже дважды испустил дух.

Инопланетянин с лицом Корнела внезапно завертелся и метнулся в задние ряды.

- Держите его! - приказал Теорион. «Корнел» резко наклонил голову, увернулся и нырнул между салинорцами, заметался из стороны в сторону, потом стремительно бросился бежать. Охота продолжалась среди кустов. Ретиф удобно уселся на каменный пьедестал и зажег наркотическую палочку. Прошло пять минут, прежде чем аборигены вновь появились в поле зрения. Преследуемый салинорец бросился к гробнице и нырнул внутрь.

- Его кощунство переходит всякие границы,- выдохнул Теорион, подходя к Ретифу,- Теперь сумасшедшее существо нашло убежище в гробнице Бузуна!

- Пусть он только покажется, и мы разберемся с ним,- сказал кто-то.

- Остановитесь! - провозгласил Теорион, после того как кольцо преследователей сомкнулось вокруг гробницы.- Мы не можем обесчестить героя возней у его ног. Идите сюда! Пусть бешеный маньяк выйдет сам. Он придет в себя в тени деревьев, среди великих останков своих предков.

Ретиф достал из кармана фонарик и направил луч света между колоннами, туда, где скрывался беглец. Между могучими, одетыми в сталь ботфортами Бузуна виднелась пара ног поменьше.

- Поправочка,- заметил Ретиф.- Это не его предки. Он не салинорец, посмотрите.

Луч света натолкнулся на клубы дыма, окутывающие благородные черты героя.

- На ваше собрание проник переодетый инопланетянин-чужак, который испускает коричневый газ, когда возбужден.

- Что это? Коричневый газ? - поток вопросов Теориона был прерван громким криком, который испустил салинорец, стоявший у входа в храм.

- Он пошевелился! Бузун оживает!

Неожиданно салинорцы стали разбегаться в разные стороны. Ретиф ухватил Теориона за руку, прежде чем тот скрылся.

- Отпусти мою руку, пришелец,- проскрежетал старик. Из гробницы послышался рык.- Смерть я встречу с улыбкой на лице, но было бы глупо быть разодранным на куски собственным предком.

- И из таких парней вы делали героев? - поинтересовался Ретиф, в то время как из могилы донесся чудовищный грохот. Потом по воздуху пролетело тело псевдо-Корнела и, упав у ног землянина, стало корчится в конвульсиях.

- К сожалению, Бузун потерял рассудок после того, как в течение трех месяцев его пытали щекоткой. Он находился в руках бесславных криппов,- поспешно объяснил Теорион.- Он подвержен ужасным вспышкам гнева, когда его будят, и лучше нам скрыться.

Старик выдернул руку и умчался со скоростью, завидной для его возраста. Ретиф повернулся, услышав грохот падающих камней. Могучая фигура появилась среди колонн. Бузун стоял, держась за колонны руками. Веревки мышц натянулись у него на шее, бицепсы вздулись. Колонны пошатнулись и обрушились в разные стороны. Бузун зарычал, когда в спину ему ударил кусок мраморной плиты. Он сделал шаг вперед, в то время как гробница обрушилась у него за спиной. Восемь футов высотой, массивный как древний дуб, герой стоял в лунном свете и рычал. Наконец его дикий взор остановился на Ретифе.

- Крипп! - взвыл он.- Теперь ты попался! - и бросился на одинокого землянина.

VII

Ретиф остался стоять на месте.

- Ты, герой, вероятно, спутал меня с кем-то,- заявил человек.- Я всего лишь инопланетянин, спасатель планет.

Воин с ревом пролетел то место, где всего мгновение назад стоял Ретиф. Великану потребовалось много времени, чтобы выбраться из кустов, куда он попал в погоне за неуловимой жертвой.

- И в связи с этим я бы хотел попросить тебя о небольшом одолжении,- продолжал Ретиф.- Враги, называемые гроаками, запланировали кровавое избиение иностранных дипломатов, попавших в ловко расставленную ловушку.

- Р-р-р! - ревел в ответ Бузун, нанося по воздуху удары, способные свалить лошадь. Ретиф уклонился от одного бешеного свинга, нырнул под другой и нанес правой и левой руками одновременно два удара в живот гиганта, но результата это не дало. Землянин отскочил в сторону, увернувшись от Бузуна, попытавшегося схватить противника. При этом гигант умудрился ударить сам себя в диафрагму и согнулся, задыхаясь.

- Сейчас гроаки патрулируют улицы,- продолжал Ретиф.- Крайне важно пробраться в посольство Земли с новостями. Именно поэтому я прошу вас протянуть руку помощи.

Ретиф отступил, когда Бузун вытащил из ножен шестифутовый клинок и занес его над головой. Дипломат отбросил бластер в сторону и вырвал у ближайшего каменного воина копье толщиной в руку. Бузун прыгнул, меч просвистел в дюйме от едва отскочившего в сторону Ретифа.

- Если бы вы только сказали слово своим потомкам, я думаю, они бы согласились помочь мне.- Ретиф с силой упер копье в нагрудный панцирь Бузуна.- Ну, так как?

Бузун отбросил меч, схватил копье обеими руками и с силой потянул, а когда Ретиф резко отпустил древко, гигант полетел назад, споткнулся об обломки колонны и упал. Дипломат услышал тупой звук, когда голова великана стукнулась о ступени его прежнего убежища. Ретиф подскочил к упавшему герою и, использовав перевязь великана, связал ему запястья, а потом лодыжки. Тут кусты раздвинулись. Из них высунулся Теорнон.

- Что происходит? - спросил он. Его глаза округлились, когда увидел плененного великана.- Что это? Зверский Бузун пал от руки обыкновенного инопланетянина?

- Вряд ли мне принадлежит эта слава,- ответил Ретиф.- Закончилось действие газа.- Землянин взглянул на то место, где минуту назад упал «Корнел».- Но если вы найдете двойника Корнела, я смогу снова разбудить Бузуна.

- Вот этот несчастный ублюдок,- ответил салинорец и вытащил невезучего лазутчика из кустов. Ретиф схватил пойманного за шиворот и сунул под нос Бузуну.

- Подыши на Великого Героя, коротышка,- приказал Ретиф.

Облако коричневого газа вырвалось из уст несчастного.

- Еще!

Пленник несколько раз дыхнул в ноздри великому воину. Через мгновение Бузун дернулся, зашевелился и открыл глаза.

- Ты все еще здесь, а? - спросил он Ретифа.- Я думал, что ты мне приснился.- Воин хихикнул.- Первый раз за последние пару сотен лет вдохнул я такого свежего воздуха. Давай еще! - закричал он, когда Ретиф попробовал отодвинуть пленника.

- Нет, не дам, пока вы не согласитесь помочь мне,- возразил Ретиф.- После этого обещаю вам море Священных Миамов!

- Не шутишь? Дай только добраться до этих груклей или как ты их там называешь? Пусть не думают, что им удастся уничтожить дипломатов и навлечь беду на мою родную планету. Я их в порошок сотру!

- Договорились.- Ретиф повернулся к Теориону.- А, вот и вы. С нами вы или нет?

- Если Бузун одобряет это предприятие, то кто мы такие, чтобы возражать? - удивился старик.- Поднимайтесь, послушные сыны Салинора! По крайней мере, в эту ночь древняя слава воскреснет вновь.

Ретиф дал Бузуну вдохнуть еще одну порцию газа и передал пленного Теориону.

- Не давите на него слишком сильно,- предупредил землянин.- Мы должны использовать его как можно дольше. Если этой экспедиции суждено завершиться успешно…

VIII

Из затененной арки в полуквартале от резных ворот посольства Земли Ретиф, сидя верхом на широкой спине кентавроида Тассара, наблюдал за полусотней солдат Гроа, охраняющих вход. Инопланетяне внимательно следили за всей улицей, держа бластеры наготове. За спиной Ретифа зазвучали неотвратимо приближающие шаги, это шел еще один патруль гроаков.

- Будьте готовы,- сказал Ретиф.- Еще десять секунд…

Издалека послышались слабые крики. Зашлепали сапогами солдаты, загремели ружья. Потом появилась пара отстреливающихся гроаков, а за ними гналась могучая фигура в старинных доспехах. В нескольких шагах от Ретифа преследователь догнал патрульных, схватил их и швырнул в разные стороны. За древним воином, задрав тоги и размахивая ритуальными ножами, к воротам посольства метнулась толпа священников-салинорцев. Через мгновение Бузун оказался в толпе гроакских «миротворцев» у ворот посольства. Рассвирепев не на шутку, Бузун молотил всех подряд булавой.

-  Пошли! - Ретиф пришпорил Тассара, и могучий кентавроид метнулся вперед. Они оказались в самой гуще схватки. Ретиф размахивал метровой дубиной, в то время как Тассар молотил врагов железными копытами.

- Пробивайся через толпу,- приказал Ретиф своему «коню».- Мы расправимся с ними попозже, после того как позаботимся о главном!

- Ай-яй-яй! Какой приятный хлюпающий звук издают эти грукеры под моими копытами,- пропел старый воин, пробиваясь сквозь толпу к открытым воротам. Позади Ретиф. заметил Бузуна. Тот расшвыривал гроакских солдат, как соломинки. А из темноты появлялись все новые и новые толпы салинорцев. Гроак в сторожке за воротами выхватил бластер и выстрелил, но заряд прошел над головой Ретифа. Необычный конь со всадником галопом ворвались во двор и пересекли лужайку перед освещенным входом. Ошарашенный морской пехотинец издал странный звук и опустил руку на рычаг, который мог закрыть решетку перед самым носом ворвавшихся,, однако Тассар одним взмахом руки уложил часового. Оказавшись в здании, Ретиф спешился и помчался наверх по лестнице, одним прыжком одолевая по пять ступенек. Неожиданно на верхней площадке лестницы появился консул Клатчплат.

- Ретиф! - глаза консула остановились на огромном кентавроиде Тассаре, на шлеме и доспехах древних воинов салинора и на разношерстной толпе, карабкающейся следом за дипломатом.

- Боже правый! Измена! Предательство! Галлюцинация! - Консул бросился бежать, однако Ретиф успел схватить его и развернуть к себе.

- Банкет уже начался?

- Т-т-только начинается,- промямлил консул,- Я просто не люблю запаха гроакской похлебки, потому и вышел на пять минут подышать свежим воздухом.

У высоких дверей в банкетный зал стоял морской пехотинец в парадной синей форме и полированном шлеме. На поясе у него висел церемониальный пистолет сорок пятого калибра. Увидев приближающуюся толпу, он потянулся к кобуре. Ретиф шлепнул его по руке.

- Извини, сынок,-сказал секретарь посольства и ударом ноги растворил двери. С обеих сторон П-образного стола всевозможные существа с разных планет уставились на Ретифа. Дипломат указал на салинорских слуг, стоящих за спиной каждого гостя.- Схватить их,- скомандовал он и поймал ближайшего, в то время как священники бросились выполнять его приказ.

IX

- Вы с ума сошли, Ретиф,- произнес бледный, трясущийся консул Клатчплат, вошедший вслед за священниками через разбитые двери.- Что это значит? Почему вы оказались во главе этой шайки бандитов? Я должен заявить протест, несмотря на угрозу физической расправы, из-за жестокости, с которой вы относитесь к нашим милым слугам. Они же находятся под протекторатом ДКЗ!

- Некоторые из них выживут,- ответил Ретиф. Он взял со стола мясной нож, подошел к одному из схваченных официантов и одним ударом распорол его тело от подбородка до пупка. Клатчплат издал хлюпающий звук. Посол Шиндлсуит побледнел и тихо опустился под стол до того, как Ретиф наклонился и достал из искусственной оболочки мягкотелое двухфутовое создание, похожее на омара.

- Это не салинорец, это благ! - Ретиф снова наклонился и вытащил небольшой баллон.- А это их жидкий воздух - азот.

- Благи? - Клатчплат с изумлением посмотрел на покорное существо, из дыхательного отверстия которого исходилкоричневый газ.- Но зачем? Как? Послушайте, Ретиф, даже если это благи, какой ущерб они, невооруженные, могли нам причинить? Чем можно оправдать ваше ужасное поведение?

- Благи питаются камнями,- объяснил Ретиф.- И они хорошо контролируют свой обмен веществ. Обычно выделяют безвредный газ, однако, испугавшись, начинают выделять окись азота. Здесь, в закрытом помещении, для того чтобы убить всех гостей, каждому из них понадобилось бы только один раз выдохнуть - и все готово. Чисто сработано.

- Но зачем? - настаивал Клатчплат.

- У меня есть идея. Посол Снит может объяснить, почему благи оказались здесь вместо обычных официантов,- предложил Ретиф.

Снит, борясь с Тассором, издал слабое мычание.

- Злорадствуйте, господин Ретиф,- прошипел он.- Каждое слово - правда! Ценю вашу мудрость! Но пока пытались разоблачить этот маскарад… да, именно маскарад, эскадра кораблей благов, которой вы, земляне, так наивно позволили пройти через блокаду, выгружает пятьдесят тысяч отборных солдат - сливки благского флота! Уже сейчас эти маленькие, но отважные ребята занимают город, выдыхая свои смертоносные пары на всякое живое существо, попадающееся на дороге. К утру в живых не останется ни одного салинорца, чтобы оспаривать требования Гроа на мировое господство…

- Снит, вы сошли с ума! - испуганно произнес Шиндлсуит, уже достаточно придя в себя.- Когда об этом станет известно, вас поставят перед галактическим трибуналом, с вами станут обращаться таким образом, что имя Гроа станет нарицательным!

- Позвольте возразить вам, уважаемый Джордж! Никто не услышит ни одного слова о заговоре. Мы уже оборвали вашу связь с флотом ДКЗ. Через несколько минут мои миротворцы прибудут сюда, чтобы развеять иллюзию вашего успеха. Однако не сердитесь. Я обещаю вам быструю и безболезненную кончину.- Он замолчал, уставившись на Ретифа.- Ну, что вы качаете головой? Мой план безупречен! Наше вторжение - свершившийся факт!

- Действительно, но вы упустили одну маленькую деталь,- заметил Ретиф.

- Я ничего не упустил,- прошипел Снит.- Прислушайтесь, оккупационные войска уже приближаются к посольству.

Послышались тяжелые шаги, и в дверях появилась могучая фигура Зверского Бузуна. Он сорвал двери с петель и отшвырнул их.

- Все идет отлично, Ретиф! - прокричал он,- Не знаю, как ты все это придумал, но всюду появилось полным-полно этих милых парней, которых ты называешь благами. Все наши хватают их. Я тут тоже поймал одного и теперь ношу в кармане. Он снабжает меня Миамами! - Глаза великана остановились на столе, заваленном едой.- Хо! - пробасил он.- Я не ёл уже веков восемь.

- Так вот почему провалилось наше вторжение? - пролепетал Снит.- Так тщательно спланированное, оно провалилось уже через одиннадцать часов из-за тривиального недосмотра?

- Да, ваше вторжение завершилось бы полным успехом,- заметил Ретиф.- Но в этот раз победители оказались в плену.

X

- Я в самом деле протестую. Это вмешательство во внутренние дела суверенного мира, Джордж,- прошептал посол Снит со своего места на трибуне, где стоял среди группы почетных зрителей: местных жителей и иностранцев в ожидании парада, организованного салинорцами в честь вторжения.

- Я требую немедленно возвратить конфискованный благский флот и репатриировать всех благов…

- Избавьте меня от погребальных песен, дорогой Снит,- поднял руку посол Шиндлсуит.- Нам пришлось бы здорово потрудиться и потерять много времени, если бы попытались выгнать благов. Уверен, вы понимаете, что как только их дыхательные баки истощатся, они сбегут, начнут пробивать шахты, где на глубине в несколько миль расположены азотсодержащие пласты. Поедая камни, они будут освобождать другие полезные элементы

и размножаться. Думаю, следует сказать, что вы счастливо отделались и сейчас находитесь среди почетных гостей на трибуне, как один из создателей Плана эмиграции благов, а не занимаете одну из кают для почетных пленников на корабле ДКЗ, ожидая межпланетного трибунала.

- Пфи! - гроак затрясся, бормоча возмущенным голосом.- В таком случае,- он сменил тему,- я не вижу причин, по которым Гроа должна предоставлять кредит для программ, в соответствии с которыми эти неблагодарные аборигены даром получают восстановленную азотную атмосферу.

- Вы так думаете, Снит? - спросил Руководитель миссии Земли тихим голосом.- Полное раскрытие событий, которые привели к восстановлению дружественных отношений, могло бы привести некоторых критиков в Секторе к ошибочному заключению, что я утаил от общественности ряд событий и заявление, сделанное вами и записанное на магнитофон, приготовленный для записи торжественных речей.

Тут наконец послышались отдаленные звуки марша.

- Господа, я слышу, они приближаются.

Вдоль улицы двигалась процессия с поднятыми стягами. Возглавляли колонну величественные Тассар и Бузун. Азотные емкости, предоставленные им компанией ДКЗ, висели на боку у каждого героя. Доспехи сверкали в лучах заходящего солнца. За ними, ряд за рядом, маршировали ожившие Боги Салинора. Хвост колонны терялся в конце улицы.

- Эти ребята захватили эскадру благов в качестве трофея, а теперь хотят организовать военную экспедицию, поход. Это трудно будет обосновать в докладе,- сказал Шиндлсуит. -Но для широкой публики,- добавил он,- мне удастся сочинить правдоподобную историю, если их экспедиции, как мы заранее договорились, будут проходить только на территории гроаков, господин Теорион.

- Конечно. Я надеюсь, вы не станете чинить препятствий этим головорезам, если они покинут Салинор,- громко прошептал в ответ старик. -Хорошо, если мы избавимся от этих воинственных хамов. Они понятия не имеют о достоинстве, присущем легендарным героям.

Тассар, заметив Ретифа, покинул строй и легким галопом направился к группе наблюдателей, которая пускала дым, раскуривая сигары.

- Мы скоро улетим,- сердечно сказал он.- Но я рад, что уезжаю. Наша родина теперь уже не та. Даже не могу спокойно поваляться на траве без того, чтобы какой-нибудь дворник не выскочил и не устроил мне скандал. А еще это умирающее солнце! Фи! Я впадаю в глубокую депрессию.- Он выдохнул большой клуб дыма и внимательно посмотрел на Ретифа.

- Слушай, а почему бы тебе не изменить решение и не поехать с нами, а, Ретиф? - спросил он.- Мы неплохо развлечемся. Пересечем Вселенную… Чего тебе делать с этими уродами?

- Заманчивое предложение,- ответил Ретиф.- Может быть, когда-нибудь я и присоединюсь к вам. Думаю, вашу тропу во Вселенной будет легко найти.

- Договорились! - Кентавроид хмыкнул, отдал салют и помчался догонять колонну, марширующую под музыку с развернутыми знаменами. Колонна исчезала, растворяясь в ярком свете заходящего солнца Салинора.

Кейт Лаумер Дворцовый переворот

«…Зачастую мастерство, проявленное опытными главами земных миссий при анализе местных политических течений, давало этим преданным своему делу работникам высшего дипломатического эшелона возможность добиться реализации коммерческих программ Корпуса при условиях, казалось бы, непреодолимой враждебности. Виртуозное лавирование посла Кродфоллера в примирении соперничающих элементов на Петрике добавило нового блеска престижу Корпуса…».

Т. VIII, катушка 8, 489 г. а. э. (2950 г. н. э.)

Ретиф остановился перед высоким, в рост человека, зеркалом, чтобы проверить, правильно ли перекрещиваются четыре пары лацканов, украшавших ярко-красную визитку первого секретаря и консула Земной Миссии.

— Давайте, Ретиф, — поторопил его Маньян. — Посол должен сказать сотрудникам несколько слов, прежде чем мы войдем в салон.

— Надеюсь, он не собирается вносить изменений в речь, которую планирует экспромтом произнести, когда Властелин так же экспромтом предложит заключить торговое соглашение, которое они обсуждали последние два месяца.

— Ваша ирония, если не сказать несерьезное отношение, совершенно неуместна, Ретиф, — резко сказал Маньян. — Думаю, вы прекрасно понимаете и сами, что именно это и задержало ваше продвижение по служебной лестнице Корпуса.

Ретиф бросил последний взгляд в зеркало.

— Не уверен, что хочу продвинуться. Это будет означать появление новых лацканов.

Посол Кродфоллер, поджав губы, подождал, пока Ретиф с Маньяком последними заняли места в окружавшем его кольце земных дипломатов:

— Только одно предостережение, господа. Прежде всего, никогда не забывайте о необходимости нашего отождествления с кастой ненни. Даже намек на панибратство с низшими слоями может означать провал нашей миссии. Помните: здесь, на Петрике, ненни представляют собой власть, и их традиции надо соблюдать, невзирая ни на какие наши личные предпочтения. А теперь идемте, выход Властелина может начаться в любую минуту.

Когда они двинулись к салону, Маньян пошел рядом с Ретифом.

— Замечания посла адресовались в основном вам, Ретиф, — сказал он. — Ваша небрежность в подобных вопросах общеизвестна. Естественно, сам я твердо верю в демократические принципы.

— Господин Маньян, у вас когда-нибудь возникало ощущение, что здесь происходит много такого, о чем мы даже и не подозреваем?

Маньян кивнул.

— Именно так. Вот на это-то и указывал посол Кродфоллер. Нас не должны волновать дела, не волнующие ненни.

— А еще у меня возникло ощущение, что ненни эти не очень-то толковый народ. А теперь давайте предположим…

— Я не падок на предположения, Ретиф. Мы здесь находимся для неукоснительного проведения политики главы миссии И мне было бы очень неприятно оказаться на месте сотрудника, чье неразумное поведение подвергает опасности соглашение, которое должно быть наконец-то заключено сегодня вечером.

Из-за витой колонны неожиданно вынырнул слуга, несущий поднос с напитками, шарахнулся в сторону, избегая столкновения с дипломатами, вцепился в поднос, не удержал его ровно, и один бокал со звоном отправился на пол. Маньян отпрыгнул назад, хлопнув пурпурной тканью штанин. Рука Ретифа метнулась вперед и ловко выровняла поднос. Слуга в ужасе выкатил глаза.

— Я возьму один бокал, раз уж ты здесь, — небрежно произнес Ретиф, выбирая напиток с подноса. — Ничего страшного не случилось, господин Маньян просто разогревается перед большим танцем.

Подбежал мажордом-ненни, вежливо потирая руки.

— Какие-то неприятности? Что здесь случилось, достопочтенные, что, что…

— Этот неуклюжий идиот, — брызгал слюной Маньян. — Да как он посмел…

— Вы отличный актер, господин Маньян, — похвалил Ретиф. — Если бы я не знал о ваших демократических принципах, то подумал бы, что вы действительно разгневаны.

Слуга втянул голову в плечи и шмыгнул прочь.

— Этот малый вызвал ваше недовольство? — пристально поглядел вслед удаляющемуся официанту мажордом.

— Я уронил свой бокал, — сказал Ретиф. — И господин Маньян расстроился, так как терпеть не может вида зря пропавшей выпивки.

Ретиф повернулся и оказался лицом к лицу с послом Кродфоллером.

— Я все видел! — прошипел посол. — По милости провидения, Властелин и его свита еще не появились, но могу вас заверить, слуги вас хорошо разглядели. Мне трудно даже вообразить более нененниподобное поведение.

Ретиф изобразил на своем лице выражение глубокого интереса:

— Более нененниподобное, сэр? Не уверен, что я…

— Ба! — прожег взглядом Ретифа посол. — Ваша репутация вас опередила, мистер. Ваше имя связывают со множеством самых экстравагантных происшествий в истории Корпуса. Предупреждаю вас, здесь я не потерплю ничего подобного.

Он повернулся и отошел прочь.

— Дразнить посла — опасная забава, Ретиф, — заметил Маньян.

Ретиф сделал большой глоток из бокала.

— И все же лучше, чем вообще никаких забав.

— Вы бы полезнее провели время, наблюдая за манерами ненни; честно говоря, Ретиф, вы не совсем удачно вписываетесь в эту группу.

— Буду с вами тоже откровенен, господин Маньян. Эта группа вызывает у меня просто-таки нервную дрожь.

— О, допускаю, ненни немного легкомысленны. Но вести дела нам приходится именно с ними. И вы бы внесли свой посильный вклад в общие усилия миссии, если бы расстались со своими довольно надменными манерами, — Маньян окинул Ретифа критическим взглядом. — С ростом вам, конечно, ничего не поделать, но разве вы не могли бы чуть-чуть согнуть спину и, может быть, принять более располагающее выражение лица? Просто ведите себя чуть более… э…

— Женственно?

— Именно, — кивнул Маньян и остро поглядел на Ретифа.

Тот допил свой бокал и поставил его на проносимый мимо поднос.

— Мне лучше удается вести себя женственно, когда я хорошенько нагружаюсь, — сказал он. — Но, боюсь, я не смогу вынести еще одно сорго с содовой. Полагаю, будет нененниподобным сунуть кредит одному из слуг, попросив шотландского виски.

— Решительно невозможно, — Маньян оглянулся на звук, раздавшийся с противоположной стороны зала. — А вот, наконец, и Властелин…

Ретиф некоторое время наблюдал, как суетятся официанты, принося подносы, нагруженные выпивкой, и унося пустые. Теперь в попойке наступило временное затишье, так как дипломаты собрались вокруг украшенного торжественным париком главы государства и его придворных. Официанты мешкали около служебной двери, глазея на знатных особ. Ретиф неторопливо прогулялся до нее и протиснулся в узкий, отделанный белым кафелем коридор, наполненный запахами кухни. Безмолвные слуги удивленно глазели на него, когда он проходил мимо.

Он подошел к двери на кухню и шагнул внутрь.

Вокруг длинного стола в центре помещения собралась дюжина с чем-то петриков низшей касты. На столе была навалена целая куча разных ножей: хлебных, с длинными лезвиями, кривых разделочных и больших мясницких. Не меньшее количество находилось за поясами или в руках собравшихся. При появлении землянина аборигены пораженно замерли. Толстяк в желтом саронге повара, отвесив челюсть, застыл в немой сцене торжественного вручения двенадцатидюймового ножа для нарезки сыра высокому одноглазому уборщику.

Ретиф бросил один-единственный скучающий взгляд на собравшихся, а затем разрешил своим глазам посмотреть в противоположный угол помещения. Беззаботно насвистывая какой-то мотивчик, он вразвалочку подошел к открытым полкам с выпивкой, выбрал крикливо-зеленую бутылку, а затем не спеша направился обратно к двери. Компания, затаив дыхание, следила за ним.

Когда Ретиф уже добрался до двери, та резко распахнулась ему навстречу. В дверях, глядя на него, стоял Маньян.

— У меня возникло дурное предчувствие, — заявил он.

— Держу пари, оно, как всегда, блестящее. Вы обязательно должны подробно рассказать мне о нем — в салоне.

— Нет. Расставим все точки над «и» прямо здесь, — отрезал Маньян. — Я предупреждал вас…

Голос его оборвался, когда он воспринял, наконец, сцену вокруг стола.

— После вас, — вежливо подтолкнул Маньяна к дверям Ретиф.

— Что здесь происходит? — рявкнул Меньян. Он уставился на собравшихся и начал было обходить Ретифа, но тот попридержал его.

— Идемте, — повторил Ретиф, подталкивая Маньяна к коридору.

— Эти ножи! — заголосил Маньян. — Да отпустите же меня, Ретиф! Что это вы затеяли, любезные..!

Ретиф оглянулся. Толстый повар внезапно сделал неуловимый жест, и собравшиеся растаяли на заднем плане. Повар встал, вскинув руку с зажатым в ней тесаком.

— Закройте двери и ни звука, — тихо приказал он челяди.

Маньян прижался спиной к Ретифу.

— Бе-бе-жим… — заикнулся он.

Ретиф медленно повернулся и поднял руки.

— Я не очень хорошо бегаю с ножом в спине, — ответил он. — Стойте смирно, господин Маньян, и точно выполняйте все его приказы.

— Выведите их черным ходом, — распорядился повар.

— Что он имеет в виду? — забрызгал слюной Маньян. — Послушайте, вы…

— Молчать! — почти небрежно обронил повар. Маньян ошалело уставился на него, разинув рот, а потом закрыл его.

Двое слуг с ножами подошли к Ретифу и сделали знак, широко усмехаясь:

— Пошли, павлины.

Земляне молча пересекли кухню, вышли через заднюю дверь, остановились по команде конвоиров и стояли, ожидая дальнейшего развития событий. В ночном небе блистали яркие звезды, легкий ветерок шевелил в саду верхушки деревьев. За их спиной о чем-то шептались слуги.

— Ты тоже иди, Дурни, — приказывал повар.

— Да брось ты, давай сделаем это прямо здесь, — отнекивался официант.

— И потащим их вниз?

— А чего тащить-то, бросим их за ограду, во делов-то.

— Я сказал — в реку. Вас троих и так много для пары пижонов-ненни.

— Они иностранцы, а не ненни. Мы не знаем…

— Значит, они иностранные ненни. Без разницы. Видал я их. У меня здесь на счету каждый человек, так что теперь идите и постарайтесь управиться побыстрее.

— А как насчет рослого парня?

— Этого-то? Он провальсировал на кухню и умудрился вообще ничего не заметить. Но за другим следи в оба.

Понуждаемый острием ножа, Ретиф тронулся по дорожке, двое конвоиров шли позади него с Маньяном, а еще один разведывал путь впереди.

Маньян придвинулся поближе к Ретифу.

— Послушайте, — прошептал он. — Этот парень впереди… Это, случайно, не тот тип, что уронил бокал? Вину которого вы взяли на себя?

— Он самый, спору нет. Как я замечаю, он больше не выглядит испуганным.

— Вы спасли его от серьезного наказания, — сказал Маньян. — Он будет благодарен; он отпустит нас…

— Прежде чем действовать рассчитывая на это, лучше подумайте о том, как на это посмотрят вон те парни с ножами.

— Ну скажите же ему хоть что-нибудь! — взмолился Маньян. — Напомните ему…

Шедший впереди официант замедлил шаг и поравнялся с Ретифом и Маньяном.

— Эти двое олухов вас побаиваются, — усмехнулся он, ткнув большим пальцем в сторону ребят с ножичками. — Каково, а? Впрочем, они не работали в окружении ненни, как я, и ничего не знают о вас.

— Неужели вы не узнаете этого господина? — обратился к нему Маньян. — Он…

— Он оказал мне услугу, — подтвердил слуга. — Как же, как же, помню.

— Что все это значит? — спросил Ретиф.

— Революция. Теперь берем власть мы.

— Кто это «мы»?

— Народная Антифашистская Истинно Героическая Ассоциация.

— А для чего все эти ножи?

— Для ненни, ну и для вас, иностранцев, тоже.

— Что вы имеете в виду? — взвизгнул Маньян.

— Мы решили перерезать все глотки разом, уберегая себя тем самым от долгой беготни.

— Когда это произойдет?

— Сразу на рассвете, а рассвет наступает рано в это время года. Когда займется день, у кормила власти будет стоять НАФИГА.

— Вам никогда в этом не преуспеть, — заявил Маньян. — Несколько слуг с ножиками… Да вас всех схватят и казнят без разговоров.

— Кто, ненни?! — рассмеялся официант. — Да ты, ненни, — просто чудила.

— Но мы не ненни…

— Ладно-ладно, мы наблюдали за вами; вы такие же. Принадлежите к одному классу кровопийц, сидящих на шее у трудового народа.

— Есть же лучшие способы, — лихорадочно говорил Маньян. — Это массовое убийство вам ничем не поможет. Я лично позабочусь о том, чтобы ваши жалобы были заслушаны в Суде Корпуса. Могу вас уверить, что тяжелое положение задавленного пролетариата будет облегчено. Равные права для всех.

— Угрозы тебе не помогут, — отозвался официант. — Меня ты не напугаешь.

— Угрозы? Я же обещаю облегчение эксплуатируемым классам Петрика.

— Ты, должно быть, спятил от страха. Пытаешься расшатать систему или еще чего хуже? Ну, ты оригинал!

— Разве не в том заключается цель вашей освободительной революции?

— Слушай, ненни. Нам надоело смотреть, как вы, ненни, получаете все взятки. Мы тоже хотим свою долю. Теперь наша очередь. Какой нам толк управлять Петриком за здорово живешь, если не будет никакой добычи?!

— Вы хотите сказать, что намерены угнетать народ? Но ведь эти люди принадлежат к вашей же группе.

— Группе, шмуппе! Весь риск берем на себя мы; всю грязную работу, опять же, делаем мы. Так что именно мы, а не кто другой, заслуживаем вознаграждения. Думаешь, мы бросаем непыльную работу забавы ради?

— И на таких циничных предпосылках вы основываете свое восстание?

— Постарайся хоть немного напрячь мозги, ненни. Ни по какой иной причине никогда не бывало ни одной революции.

— Кто стоит во главе этого дела? — поинтересовался Ретиф.

— Шоук, шеф-повар.

— Я имею в виду большого босса. Кто указывает Шоуку, что делать?

— А, тогда это Цорн. Осторожней, вот тут мы начнем спускаться по склону. Он скользкий.

— Послушайте, — сказал Маньян. — Вы… Это…

— Меня зовут Дурни.

— Господин Дурни, этот человек проявил к вами милосердие, когда мог устроить вам экзекуцию.

— Не останавливайся, ненни. Да, я уже сказал, что благодарен.

— Да, — с трудом сглотнул Маньян. — Благородное чувство благодарность.

— Всегда стараюсь отплатить за добрую услугу, — отвечал Дурни. — А теперь осторожненько ступайте по этому волнолому, смотрите не упадите.

— Вы никогда об этом не пожалеете.

— Дальше не надо, — Дурни знаком подозвал одного из ребят с ножом. — Дай-ка мне свой нож, Вуг.

Парень передал свой нож Дурни. Воздух был насыщен запахами морского ила и водорослей. Небольшие волны тихо плескались о камни волнолома. Ветер здесь дул чуть сильнее.

— Я знаю отличный удар, — сказал Дурни. — Практически безболезненный. Кто первый?

— Что вы имеете в виду? — переспросил срывающимся голосом Маньян.

— Я же сказал, что благодарен, и поэтому выполню все сам. Проделаю работу красиво и чисто. Вы же знаете этих дилетантов: напортачат за милую душу, так что парень носится, орет и забрызгивает всех кровью.

— Я первый, — вызвался Ретиф. Он подошел, задев мимоходом Маньяна на узком волноломе, резко остановился и вогнал прямой удар Дурни в челюсть.

Длинное лезвие безобидно свистнуло над плечом Ретифа, когда Дурни упал. Ретиф ухватил одного из слуг, как раз оставшегося без ножа: одной рукой за горло, а другой — за ремень; поднял повыше и размашисто врезал им по третьему. Оба завопили, кувыркаясь с волнолома, и исчезли с громким всплеском в волнах. Ретиф снова повернулся к Дурни, сиял с него ремень и связал им ему руки.

Маньян наконец обрел голос:

— Вы… мы… они…

— Знаю.

— Мы должны вернуться, — сказал Маньян. — Надо же предупредить их.

— Нам никогда не пробраться сквозь кордон мятежников вокруг дворца. А если и проберемся, то попытки поднять тревогу лишь запустят машину убийств раньше срока.

— Но не можем же мы просто…

— Нам придется отправиться к истоку: к этому самому Цорну — и заставить его дать отбой.

— Но нас же могут убить! Здесь мы, по-крайней мере, хоть в безопасности!

Дурни застонал, открыл глаза и с трудом сел.

— Вставай, соня, — предложил ему Ретиф.

Тот огляделся кругом, с трудом ворочая головой.

— Мне дурно.

— Просто влажный воздух для тебя вреден, — назидательно сказал Ретиф, поднимая официанта на ноги. — Пошли. Где останавливается этот Цорн, когда бывает в городе?

— Что случилось? Где Вуг и…

— С ними произошел несчастный случай. Упали в воду.

Дурни с отвращением глянул на неспокойные черные воды.

— Полагаю, я недооценил вас, ненни.

— У нас, ненни, есть скрытые качества. Давай-ка двигать отсюда, пока твои Вуг да Слуг не добрались до берега и не начали все сначала.

— Нечего спешить, — буркнул Дурни. — Они не умеют плавать.

Он сплюнул в воду.

— Пока, Вуг. Пока, Тоскин. Глотните из Адского Рога за меня, — он отвернулся и пошел по волнолому на звук прибоя. — Раз вы хотите повидать Цорна, я отведу вас повидать Цорна. Я тоже не умею плавать.

* * *

— Как я понимаю, — сказал Ретиф, — это казино служит прикрытием его политической деятельности.

— Вдобавок, он получает с него приличный навар. Эта НАФИГА — новомодная штука. Я прослышал о ней лишь пару месяцев назад.

Ретиф показал на темный сарай с закрытой дверью.

— Мы остановимся здесь, — сказал он. — На достаточно долгий срок, чтобы снять побрякушки с этих мундиров.

Дурни, со связанными за спиной руками, стоял рядом и следил, как Ретиф и Маньян удаляли с официальных дипломатических нарядов медали, ленты, ордена и знаки различия.

— Возможно, это чуть-чуть поможет, — прикинул Ретиф. — Если разнесется слух, что два дипломата на воле.

— Ерунда, — возразил Дурни. — Мы тут то и дело встречаем павлинов в пурпурно-оранжевых фраках.

— Надеюсь, ты прав, — согласился Ретиф. — Но если нас задержат, не сомневайся, что первым на тот свет отправишься ты, Дурни.

— Странный ты какой-то ненни, — протянул Дурни, глядя на Ретифа. — Тоскин и Вуг, должно быть, на том свете до сих пор гадают, что с ними приключилось.

— Если ты думаешь, что я мастер топить людей, то тебе следовало бы поглядеть, как я орудую ножом. Пошли.

— Теперь уже совсем недалеко. Но вам лучше развязать меня. Кто-нибудь обязательно заметит мои связанные руки, начнет задавать вопросы и доведет меня до смерти.

— Ничего, я готов этим рискнуть. Как нам попасть в казино?

— Последуем по этой улице. Когда доберемся до Лестницы Пьяницы, то подымемся, и оно как раз будет перед нами. Розовый фасад с вывеской, похожей на большое колесо удачи.

— Дайте-ка мне свой ремень, Маньян, — попросил Ретиф.

Маньян покорно подчинился.

— Ложись, Дурни.

Слуга посмотрел на Ретифа и лег.

— Вуг и Тоскин будут рады меня видеть. Но они мне ни за что не поверят.

Ретиф связал ему ноги и запихал в рот носовой платок.

— Зачем вы это делаете? — спросил Маньян. — Он нам нужен.

— Мы теперь знаем дорогу и не нуждаемся ни в ком, уведомляющем о нашем прибытии.

Маньян посмотрел на связанного.

— Может быть, вам лучше… э… действительно перерезать ему горло?

Дурни закатил глаза.

— Это очень нененниподобное предложение, господин Маньян, — попенял ему Ретиф. — Но если у нас возникнут какие-то трудности с отысканием казино по его указаниям, то я серьезно подумаю над ним.

Народу на узкой кривой улочке было немного. Витрины лавок закрывали ставни, а в окнах не горел свет.

— Возможно, они прослышали о перевороте, — предположил Маньян. — Вот и сидят тихо?

— Вряд ли, скорей всего они сейчас во дворце — точат ножи.

Земляне завернули за угол, перешагнули через свернувшегося клубочком и громко храпящего любителя спать в водостоке и оказались у подножья длинного марша замусоренной лестницы.

— Лестница Пьяницы отмечена четко, — фыркнул Маньян.

— Я слышу там наверху шум…

— Может, нам лучше вернуться, пока не поздно?

— И это, определенно, шум веселья. Веселье, Маньян, меня не пугает. Если поразмыслить, я и не знаю толком, что значит это слово, — Ретиф начал подниматься по лестнице, и Маньян последовал за ним.

Самый верх длинной лестницы заканчивался в смахивающей на переулок улочке, там кишела густая толпа, а над ней медленно вращалось ярко иллюминированное колесо рулетки. Громкоговорители на всю округу призывно трубили песнь крупье со столов казино. Маньян с Ретифом с трудом пробились сквозь толпу к распахнутым настежь дверям.

Маньян нервно дернул Ретифа за рукав.

— Вы уверены, что нам следует переть так вот, напролом? Может, лучше немного выждать, поосмотреться…

— Когда находишься там, где тебе вовсе не положено находиться, — наставительно сказал Ретиф, — всегда целеустремленно шагай вперед. Если замешкаешься, то публика наверняка начнет любопытствовать.

Широкий зал казино, с низким потолком, был битком набит петриками, теснящимися вокруг игорных автоматов в виде башен, столов и бассейнов.

— Что теперь? — спросил Маньян, нервно озираясь.

— Сыграем, конечно. Сколько денег у вас в карманах?

— Да так… несколько кредитов… — Маньян отдал деньги Ретифу. — Но как же насчет Цорна?

— Пурпурная визитка, даже если мы и не будем игнорировать столы, сама по себе достаточно бросается в глаза. Придет время, доберемся и до Цорна.

— Рад помочь, господа, — обратился к ним длинноголовый субъект, масляно глядя на колоритную вечернюю одежду дипломатов. — Надо полагать, вы захотите попробовать счастье в Башне Цупа? Игра для настоящих спортсменов, смею вас уверить.

— Да мы… э… — замялся Маньян.

— Что это за Башня Цупа? — поинтересовался Ретиф.

— А, господа приезжие, — длинноголовый переместил наркопалочку в другой уголок рта. — Цуп отличная настольная игра. Две команды игроков сбрасываются в банк; каждый игрок берет по рычагу: цель — заставить шар упасть с вершины башни в вашу сетку. Идет?

— Какова начальная ставка?

— У меня сейчас действует стокредитный банк, господа.

Ретиф кивнул:

— Попробуем.

Зазывала провел их к восьмифутовой башне на универсальных шарнирах. Двое потных мужчин в свитерах касты ремесленников сжимали два рычага, контролировавших крен башни. На толстой прозрачной платформе сверху лежал в выемке белый шар. От этой центральной выемки к краям расходился сложный узор концентрических и радиальных желобков. Ретиф и Маньян заняли стулья перед двумя свободными рычагами.

— Когда загорится лампочка, господа, действуйте рычагом, накреняя башню. У вас есть три режима, для действий в высшем режиме требуется умелая рука. Кнопка вот здесь… Вот эта маленькая шарообразная рукоятка задает направление. И пусть победит достойнейший. А теперь, с вашего позволения, я приму сто кредитов.

Ретиф вручил деньги. Вспыхнула красная лампочка, и он попробовал рычаг. Тот мягко двигался с легким шелестящим звуком. Башня задрожала и медленно накренилась в сторону двух потеющих рабочих, неистово налегавших на свои рычаги. Маньян начал потихоньку, но заторопился, увидев, куда клонится башня.

— Быстрее, Ретиф, — занервничал он. — Так они могут и выиграть.

— Игра идет на время, господа, — сообщил длинноголовый. — Если никто не выигрывает, когда гаснет лампочка, то все получает заведение.

— Поворачивай налево, — скомандовал Ретиф Маньяку.

— Я устал!

— Перейди на режим пониже.

Башня накренилась еще больше. Шар шевельнулся и скатился в один из концентрических каналов. Ретиф переключился на средний режим и активно заработал рычагом. Башня с треском остановилась и вновь начала выпрямляться.

— Ниже режима нет, — охнул Маньян.

Один из пары по другую сторону башни перешел на средний режим, другой последовал его примеру. Теперь они трудились еще упорнее, налегая на неподатливые рычаги. Башня дрогнула, а затем медленно двинулась в их сторону.

— Я истощил все силы, — Маньян выронил рычаг и откинулся на спинку стула, жадно хватая воздух широко открытым ртом. Ретиф сменил позицию, ухватившись левой рукой за рычаг Маньяна.

— Переведи его в средний режим, — приказал он.

Маньян сглотнул, нажал кнопку и снова бессильно отвалился.

— О, моя рука, — простонал он. — Я покалечился.

Двое мужчин в свитерах торопливо посовещались, дергая за рычаги, затем один нажал кнопку, а другой ухватился за его рычаг левой рукой, помогая.

— Они перешли на высший, — сообразил Маньян. — Сдавайтесь, это безнадежно.

— Переведи меня на высший. Обе кнопки.

Плечи Ретифа взбугрились мышцами. Он резко отпустил оба рычага, а затем навалился на них, возвращая обратно — сперва медленно, потом все быстрее. Башня дернулась, накренилась в его сторону, еще больше… Шар закатился в радиальный канал, нашел было выходное отверстие и… Внезапно оба рычага Ретифа замерли. Башня заскрипела, завибрировала и двинулась обратно. Ретиф изо всех сил налег на рычаги. Один рычаг изогнулся в основании и с грохотом резко обломился. Ретиф уперся покрепче ногами, схватил другой рычаг обеими руками и потянул. Раздался металлический скрежет, громкий звон, и железка вылетела из панели, явив толпе зрителей изрядный кусок порванного троса. Башня упала, когда двое противников дипломата разлетелись по сторонам, как кегли.

— Эй! — заорал, выскакивая из толпы, крупье. — Вы поломали мое оборудование!

Ретиф выпрямился и повернулся лицом к нему.

— Цорн знает, что вы подправили свою башню для надувания простаков?

— Вы пытаетесь назвать меня шулером?

Толпа подалась назад, образуя кольцо вокруг споривших. Крупье быстро огляделся и молниеносным движением откуда-то из складок одежды извлек нож.

— Оборудование обойдется вам в пятьсот кредитов, — заявил он. — Киппи никто не назовет шулером.

Ретиф поднял сломанный рычаг.

— Не заставляй меня потрогать тебя этой штукой по башке, Киппи.

Киппи неуверенно посмотрел на рычаг и сглотнул.

— Приходят тут всякие, — возмущенно произнес он, обращаясь за поддержкой к толпе. — Ломают мою машину, обзывают меня, угрожают мне…

— Я хочу получить свои сто кредитов, — отчеканил Ретиф. — И сейчас же.

— Да это же грабеж средь бела дня! — заорал Киппи.

— Лучше заплати, — посоветовал кто-то.

— Вдарьте ему, мистер, — крикнул из толпы другой.

Растолкав народ, вперед протолкнулся благообразный широкоплечий мужчина с седеющими волосами и огляделся по сторонам, оценивая ситуацию.

— Ты слышал его, Киппи, — сказал он. — Давай.

Зазывала поворчал, сунул нож обратно, неохотно вытащил из толстой пачки купюру и отдал ее Ретифу.

Новоприбывший перевел взгляд с Ретифа на Маньяна и обратно.

— Выберите другую игру, незнакомцы, — предложил он. — Киппи допустил небольшую ошибку.

— Это все игры по мелочам, — небрежно отмахнулся Ретиф. — Меня интересует что-нибудь действительно крупное. По-настоящему.

Широкоплечий закурил душистую наркопалочку, а затем понюхал ее.

— А что бы вы назвали крупным? — мягко осведомился он.

— Что у вас самое серьезное?

Плечистый, улыбаясь, сощурил глаза.

— Может быть, вам захочется попробовать Шмяк?

— Расскажите, что это такое?

— Сюда, пожалуйста.

Толпа расступилась, образовав проход. Ретиф и Маньян прошли через весь зал к ярко освещенному ящику со стеклянными стенками. На уровне талии находилось отверстие размером как раз с руку, внутри ящика имелась рукоять. В центре «аквариума» висел прозрачный пластиковый шар, на четверть заполненный фишками. Сверху на ящике крепилась какая-то аппаратура.

— Шмяк дает хорошие шансы, — уведомил их плечистый. — Можно подымать ставки до любой высоты. Фишка обойдется вам в сто кредитов. Начинают игру, бросая фишку вот сюда.

Он показал на щель:

— Беретесь за рукоять. Когда сожмете ее, снимается блокировка, и шар начинает поворачиваться. Чтобы заставить шар вращаться, нужен весьма хороший захват. Как видите, в нем полно фишек. Наверху есть отверстие. До тех пор, пока вы сжимаете рукоять, чаша вращается. Чем сильнее вы сжимаете, тем быстрее она вращается. В конечном итоге она должна перевернуться. Так что отверстие окажется внизу, и фишки высыплются. Если вы выпустите рукоять — чаша остановится, и игра заканчивается. Просто для внесения в игру оживления вокруг чаши расставлены контактные пластины: когда одна из них присоединяется к контактным выводам, вы получаете небольшой разряд — гарантированно не смертельный. Но если вы выпустите рукоять, то, опять-таки, игре — конец. Все, что надо сделать, чтобы получить награду, это продержаться достаточно долго.

— И с какой частотой эта случайная система располагает отверстие внизу?

— Где-то от трех до пятнадцати минут, при среднем захвате. Да, кстати, еще один момент. Вон тот свинцовый кубик вон там… — плечистый мотнул головой в сторону подвешенного на толстом тросе куба с ребром в фут. — Он настроен время от времени падать: в среднем каждые пять минут. Сперва вспыхивает предупредительный огонек. Вы можете сбросить таймер кубика до нуля, бросив еще одну фишку, или же просто отпустить рукоять. Или, на ваш вкус, можете рискнуть играть дальше: иногда сигнал — просто блеф.

Ретиф посмотрел на массивную глыбу металла.

— Такой размажет руку игрока по столу, не так ли?

— Последним двум шутникам, оказавшимся слишком большими сквалыгами, чтобы подкармливать машину, пришлось отрезать их; я имею в виду — руки. Свинец — тяжелый металл.

— Полагаю, ваша машина не имеет привычки выходить из строя, как оборудование Киппи?

Широкоплечий нахмурился и с укоризной глянул на землянина.

— Вы чужак, — извинил он Ретифа. — Откуда вам знать.

— Это честная игра, мистер, — крикнул кто-то.

— Где мне купить фишки?

Плечистый улыбнулся.

— Я вам сам все устрою. Сколько?

— Одну.

— Тратимся по-крупному, да? — усмехнулся седовласый и передал большую пластиковую фишку.

Ретиф подошел к машине и опустил жетон.

— Если у вас возникнет желание передумать, — сказал плечистый, — то лучше сделать это прямо сейчас. Это обойдется вам всего лишь в опущенную фишку.

Ретиф, просунув руку в отверстие, взялся за кожаную рукоять, обхватывающуюся пальцами полностью. Когда он сжал ее, раздался щелчок и замигали яркие лампочки. Шар лениво завращался. Отчетливо стало видно четырехдюймовое отверстие у него наверху.

— Если отверстие когда-нибудь окажется в нужном положении, то опустеет шар очень быстро, — заметил Маньян.

Внезапно стеклянную коробку залил яркий белый свет. Зрители зашумели.

— Быстро бросайте фишку, — крикнул кто-то. — У вас всего десять секунд…

— Ну, отпускайте же! — взмолился Маньян.

Ретиф сидел молча, сжимая рукоять и хмуро косясь на груз вверху. Шар теперь кружился много быстрее. Затем ярко-белый свет мигнул и погас.

— Блеф! — ахнул Маньян.

— Рискованно играешь, приезжий, — заметил плечистый.

Теперь шар стремительно вращался, заваливаясь то в одну сторону, то в другую. Край отверстия, казалось, описывает извилистую кривую, то перемещаясь ниже, то взмывая высоко вверх, а затем снова падая вниз.

— Скоро оно должно двинуться вниз, — прикинул Маньян. — Притормозите теперь, чтобы выброс не прошел мимо.

— Наоборот, нужно ускорить шар: чем медленнее он крутится, тем больше ему требуется времени, чтобы перевернуться, — указал кто-то из зрителей.

Внезапно раздался треск, и Ретиф напрягся. Маньян услышал, как он резко втянул в себя, воздух. Шар замедлил вращение, а Ретиф, моргая, несколько раз тряхнул головой.

Широкоплечий взглянул на датчик.

— На этот раз вы получили почти полный разряд — сказал он.

Отверстие теперь четко перемещалось вниз, миновало центральную линию и пошло еще ниже.

— Еще чуть-чуть, — произнес Маньян.

— Это лучшая скорость, какую я когда-либо видел в Шмяке, — проговорил кто-то. — Интересно, сколько еще он сможет ее выдержать?

Маньян посмотрел на костяшки пальцев Ретифа, отчетливо белевших на коричневом фоне рукояти. Шар накренился еще больше, качнулся по кругу, а потом перевернулся. Выпали две фишки, застучали по трубке отвода и вывалились в призовой ящик.

Иллюстрация GAUGHAN

— Мы в выигрыше, — сказал Маньян. — Давай завяжем.

Ретиф покачал головой. Шар вращался все быстрее, снова качнулся: на этот раз выпали три фишки.

— Она готова, — крикнул кто-то.

— Скоро должно ударить, — взволнованно добавил другой голос. — Жмите, мистер!

— Помедленней, — указал Маньян. — Чтобы оно не прошло мимо слишком быстро.

— Прибавьте скорости, пока вас не грохнул тот свинцовый кубик, — призвали из толпы зрителей.

Отверстие пошло вверх, миновало зенит, а затем опустилось с другой стороны. Фишки посыпались градом: шесть, восемь…

— Следующий заход, — раздался в напряженной тишине чей-то голос.

Ящик второй раз залил белый предупреждающий свет. Шар завертелся; отверстие перевалило верхнюю точку, пошло вниз, вниз… выпала фишка, еще две…

Ретиф приподнялся, сжал челюсти и стиснул рукоять. Полетели искры, и шар замедлил вращение, изрыгая фишки; остановился и, как ванька-встанька, качнулся обратно. Отягощенный массой фишек у краев отверстия, он перевернулся вверх дном, остановился, и сквозь отверстие фишки обрушились в отводящую трубку настоящим водопадом, заполняя призовой ящик и кучей высыпаясь на пол. Толпа неистовствовала.

Ретиф выпустил рукоять и отдернул руку в тот миг, когда свинцовый куб с грохотом рухнул вниз.

— Господи Боже! — пролепетал Маньян. — Я почувствовал эту штуку через пол.

Ретиф повернулся к широкоплечему.

— Это отличная игра для начинающих, — заметил он. — Но я бы хотел поговорить о действительно серьезной игре. Почему бы нам не пройти к вам в кабинет, господин Цорн?

* * *

— Ваше предложение представляет для меня определенный интерес, — сказал час спустя Цорн. — Но в этом деле есть еще не упомянутые пока мной аспекты.

— Сударь, вы же игрок, а не самоубийца, — воззвал к его разуму Ретиф. — Примите то, что я предлагаю. Согласен, ваша мечта о революции была пошикарней, но, как вы мужественно должны признать, из нее ничего не выйдет.

— Откуда мне знать, что вы не врете? — зарычал Цорн. Он встал и принялся расхаживать взад-вперед по комнате. — Вы приходите сюда и уверяете, что на меня обрушится эскадра Мироблюстителей Корпуса, что Корпус не признает мой режим и так далее. Может, вы и правы; но у меня есть иные сведения, и они означают другое.

Круто повернувшись, он пристально посмотрел на Ретифа:

— Я получил весьма веские гарантии, что, коль скоро я проверну это дело, Корпусу придется признать меня де-факто законным правительством Петрика. Он не станет вмешиваться в сугубо внутренние дела.

— Чепуха, — вступил в разговор Маньян. — Корпус никогда не станет иметь дело с шайкой уголовников, именующих себя…

— Ну, ты, выбирай выражения! — рявкнул Цорн…

— Признаю, довод господина Маньяна довольно слаб и неуклюж, — согласился Ретиф. — Но и вы кое-что упускаете из виду. Наряду с местными шишками вы планируете убить дюжину с лишним сотрудников Дипломатического Корпуса Земли. А вот на это Корпус не станет закрывать глаза. Он этого просто не сможет сделать.

— Им не повезло, что оказались в самой гуще, — пробурчал Цорн.

— Предложение наше крайне щедрое, господин Цорн, — указал Маньян. — Полученный вами в правительстве пост и впрямь отлично вознаградит вас. Ввиду верной неудачи вашего переворота выбор должен бы быть весьма простым.

Цорн глянул на Маньяна:

— Я всегда почему-то думал, что вы, дипломаты, не из тех, что шныряют кругом, заключая закулисные сделки. Предлагать мне пост — эточертовски отдает липой.

— Вам самое время понять, — укорил Ретиф, — что в галактике нет более липового занятия, чем дипломатия.

— Вам действительно лучше принять его, господин Цорн, — посоветовал Маньян.

— Не надо на меня давить! — огрызнулся Цорн. — Вы пришли ко мне в штаб с пустыми руками и языками без костей… Не понимаю, зачем я вообще с вами болтаю. Ответ будет — нет. Н-и-х-т, н-е-т!

— Вы кого-то боитесь? — мягко поинтересовался Ретиф.

Цорн прожег его взглядом.

— С чего вы взяли, будто я кого-то боюсь? Я здесь главный. Чего мне бояться?

— Не валяйте дурака, Цорн. Кто-то держит вас в кулаке. Мне даже отсюда видно, как вы извиваетесь.

— А что если я оставлю вас, дипломатов, в покое? — внезапно предложил Цорн. — Тогда Корпусу будет нечем крыть, а?

— У Корпуса есть свои планы для Петрика. Вы в них не фигурируете. И революция, в данное время, в них не фигурирует. И избиение Властелина и всей касты ненни в них не фигурирует. Я вполне ясно выразился?

— Послушайте, — настаивал Цорн. — Я скажу вам кое-что. Вы слышали когда-нибудь о планете под названием Кругляш?

— Разумеется, — подтвердил Маньян. — Это ваш ближайший сосед, еще одна отсталая… то есть, я хотел сказать, развивающаяся планета.

— Отлично, — молвил Цорн. — Вы думаете, я какой-то прощелыга, да? Ну так вот, позвольте мне вас просветить. Мою игру поддерживает Федеральная Хунта Кругляша. Кругляш признает меня законным правителем, и его флот будет в полной боевой готовности на случай, если мне понадобится какая-то помощь. Я поставлю ДКЗ перед тем, что вы называете «fait accompli»[4].

— А что выигрывает от этого Кругляш? Я думал, они ваши традиционные враги.

— Не поймите меня неправильно. Я Кругляш на дух не выношу; но в данную минуту, по воле случая, наши интересы — увы! — совпадают.

— Да ну? — мрачно улыбнулся Ретиф. — И это говорит человек, который замечает простака, как только тот проходит через дверь. Но, тем не менее, вы клюнули на такую дурно пахнущую сделку.

— Что вы имеете в виду? — сердито посмотрел на Ретифа Цорн, однако несколько неуверенно. — Сделка вполне надежная.

— Придя к власти, вы собираетесь завязать с Кругляшом крепкую дружбу, не так ли?

— Кой черт дружбу. Дайте мне только время укрепить свою позицию, и я сведу кое-какие счеты с этими…

— Именно. И они это прекрасно понимают. Что, по-вашему, они вам уготовили?

— К чему вы клоните?

— А вы не думали, почему Кругляш так заинтересован в вашем приходе к власти?

Цорн изучил лицо Ретифа.

— Я вам скажу — почему, — процедил он. — Из-за вас, парни. Из-за вас и вашего дерьмового торгового соглашения. Вы здесь хотите впутать Петрик в какой-то торговый концерн. А Кругляш, натурально, остается за бортом. И, можете поверить, им это не нравится. В любом случае, мы здесь и так неплохо живем, нам вовсе ни к чему связывать себя какими-то обязательствами с кучей пижонов по другую сторону галактики, благо нам тут и своих хватает.

— Именно это и вдалбливал вам Кругляш, да? — улыбнулся Ретиф.

— Ничего не вдалбливал… — Цорн раздавил наркопалочку и закурил другую, сердито фыркнув. — Ладно, в чем ваша мысль?

— Вам известно, что должен получить в качестве импорта Петрик по данному торговому соглашению?

— Разумеется, кучу барахла. Стиральные машины, видеопроекторы и тому подобный хлам.

— Если конкретней, — уточнил Ретиф, — планируются поставки пятидесяти тысяч вакуумных стиральных машин марки «Тейтон Б-3», ста тысяч антигравитационных ламп марки «Гло-флоут», ста тысяч садовых культиваторов марки «Малый Земляной Червь», двадцати пяти тысяч обогревателей марки «Веко» и семидесяти пяти тысяч комплектов запчастей для двигателей марки «Форд Мономег».

— Как я и говорил, куча барахла, — подтвердил свое мнение Цорн.

Ретиф откинулся на спинку кресла, сардонически глядя на петрика.

— Фокус тут вот в чем, Цорн, — пояснил он с иронией. — Корпусу изрядно поднадоело, что Петрик и Кругляш ведут здесь свою никчемную войну. У ваших корсаров есть отвратительная привычка шлепать невинных зевак. Основательно изучив обе стороны, специалисты Корпуса решили, что иметь дело с Петриком будет немного легче, и поэтому было разработано торговое соглашение. Корпус не может открыто финансировать отправку оружия воюющей стороне, но вот бытовые приборы — другое дело.

— Ну и что же нам делать, подрывать под кругляками почву садовыми культиваторами? — озадаченно посмотрел на Ретифа Цорн. — В чем смысл-то?

— Вынимаете из стиральной машины изолированное модульное контрольное устройство, из лампы — генератор экранирующего поля, из культиватора — конвертерное управление и т. д. и т. п. Соединяете это все друг с другом в соответствии с немногими и очень простыми инструкциями, и — гоп-ля! — у вас на руках сто тысяч боевых ручных бластеров стандартного образца класса «У» — как раз то, что надо, дабы перетянуть чашу весов на свою сторону в дурацкой патовой войне, ведущейся допотопным оружием.

— Господи Боже! — выпалил Маньян. — Ретиф, вы…

— Я обязан ему сказать, чтобы он ясно представлял, во что сует свою голову.

— Оружие, да? — переспросил Цорн. — И кругляки знают об этом?

— Наверняка знают; догадаться не слишком трудно. Да, и вот еще кое-что. Они не без причины настаивают, чтобы вы вырезали и делегацию ДКЗ. Это автоматически выставляет Петрик за дверь, торговое соглашение переходит к Кругляшу, а вы, со своим новым режимом, окажетесь глядящими в дула собственных бластеров.

Цорн с проклятьем швырнул на пол наркопалочку.

— Мне следовало бы сразу что-то почувствовать, когда паршивый кругляк расхваливал свой товарец, — Цорн посмотрел на настенные часы:

— У меня во дворце двести вооруженных людей. У нас есть примерно сорок минут, чтобы добраться туда прежде, чем взлетит сигнальная ракета и польется кровь.

* * *

В тени дворцовой террасы Цорн обратился к Ретифу:

— Вам лучше оставаться здесь, в сторонке, пока я не распространю приказ. Просто на всякий случай.

— Позвольте мне вас предостеречь, господин Цорн: не допустите никаких… э… промашек, — предупредил Маньян. — Ненни не должны пострадать.

Цорн посмотрел на Ретифа.

— Ваш друг слишком много болтает. Я выполню свою часть сделки, а ему лучше выполнить свою.

— Еще ничего не случилось, вы уверены? — обратился к нему Маньян.

— Уверен, — пренебрежительно отозвался Цорн. — Осталось еще десять минут. Уйма времени.

— Я только зайду в салон — удостовериться, что все в порядке, — заявил Маньян.

— Как угодно. Главное, не суйтесь на кухню, а то вам перережут глотку от уха до уха, — Цорн понюхал наркопалочку и пробурчал: — Я же отправил приказ Шоуку. Интересно, где он болтается?

Маньян шагнул к высокой стеклянной двери, приоткрыл ее и просунул голову в щель между тяжелыми портьерами. Когда он решил убрать ее обратно, из комнаты донесся едва слышный на террасе голос. Маньян так и замер, не закончив движения, оставаясь в идиотской позе.

— Что, черт возьми, там происходит? — проскрежетал Цорн. Они с Ретифом подошли к Маньяну.

— …подышать воздухом, — говорил Маньян.

— Ну, так идемте же, Маньян! — оборвал его голос, явно принадлежавший послу Кродфоллеру.

Маньян переступил на месте, а затем протиснулся сквозь портьеры.

— Где вы были, Маньян? — донесся резкий голос посла.

— О… э… так, небольшое происшествие, господин посол.

— Господи, в каком виде ваши ботинки? И где ваши знаки различия и награды?

— Я… это… пролил на них вино. Может, мне лучше заскочить к себе и надеть какие-то свежие медали?

Посол презрительно фыркнул.

— Профессиональный дипломат никогда не даст определить по своему виду, сколько он выпил, Маньян. Это одно из главных качеств его профессии. Впрочем, об этом я поговорю с вами позже. Я ожидал вашего присутствия на церемонии песнопения, но при данных обстоятельствах обойдусь и без него. Вам лучше немедленно уйти, и незаметно — через кухню.

— Через кухню!? Но там полно народу… я имею в виду…

— На данном этапе небольшая потеря кастового достоинства не причинит большого вреда, господин Маньян. А теперь, будьте добры, уходите побыстрее, пока вы не привлекли общего внимания. Соглашение еще не подписано.

— Соглашение… — захлебнулся словами Маньян, стремясь выиграть время. — Очень умно с вашей стороны, господин посол. Очень ловкое решение.

Внезапно грянули фанфары. Цорн беспокойно затоптался, прижимая ухо к стеклу.

— Что это там затеял ваш дружок? — в ярости выдавил он из себя. — Не нравится мне это.

— Сохраняйте спокойствие, Цорн. Господин Маньян посильно занимается срочным спасением своей карьеры.

Музыка замерла, оставив в ушах легкий звон.

— …Боже мой, — говорил слабым голосом посол Кродфоллер. — Маньян, вы получите за это рыцарское звание. Слава Богу, вы добрались до меня. Слава Богу, что еще не слишком поздно. Я найду какой-нибудь предлог и немедленно внесу изменения.

— Но вы же…

— Все в порядке, Маньян. Вы успели как раз вовремя. Еще десять минут — и соглашение было бы подписано и отправлено в Штаб-квартиру Корпуса. Машина завертелась бы, и моя карьера была бы погублена…

Ретиф почувствовал тычок в спину. Обернулся.

— Обманул-таки, — тихо, но со злобой произнес Цорн. — Вот и вся святость нерушимого слова дипломата.

Ретиф смотрел на короткоствольный игломет в руке Цорна.

— Я вижу, вы страхуете свои ставки, Цорн.

— Мы выждем здесь некоторое время, пока в салоне не стихнет волнение. В данную минуту мне не хотелось бы привлекать никакого внимания.

— Политика ваша по-прежнему аховая, Цорн. Картина не изменилась, и у вашего переворота шансов ничуть не прибавилось.

— Бросьте это. Я буду разбираться с одной проблемой за раз.

— У Маньяна дурная привычка распускать язык в неподходящее время.

— Мне повезло, что я все услышал. Значит, не будет никакого соглашения, никакого оружия и, следовательно, никакого прибыльного поста для Таммани Цорна, да? Ну, я все еще могу сыграть и по-другому. Чего мне терять?

Отработанным профессиональным движением, слишком быстрым, чтобы уловить его, Ретиф рубанул Цорна по запястью ребром ладони. Игломет с лязгом упал на террасу, в то время как пальцы Ретифа стиснули Цорну руку, разворачивая того кругом.

— Отвечаю на ваш последний вопрос, — проговорил Ретиф. — Свою голову.

— У тебя нет ни одного шанса, обманщик, — охнул Цорн.

— Шоук через минуту будет здесь. Прикажи ему дать отбой.

— Выкручивайте сильнее, мистер. Можете даже сломать сложным переломом у самого плеча. Я ничего ему не скажу.

— Шутки закончены, Цорн. Отмени акцию или я убью тебя.

— Я вам верю, но вы не долго будете гордиться своим подвигом.

— Все эти убийства будут зря. Вы будете покойником, а образовавшийся вакуум власти заполнит Кругляш.

— Ну и что? Когда я умру, наступит конец света.

— А что если я сделаю вам еще одно предложение, Цорн?

— А чем оно может быть лучше, чем последнее?

Ретиф отпустил руку Цорна, оттолкнул его, нагнулся и поднял игломет.

— Я могу убить вас, Цорн, вы это знаете.

— Валяйте.

Ретиф взял пистолет за дуло и протянул его петрику.

— Я тоже игрок, Цорн. Я сыграю, поставив на то, что вы выслушаете мое предложение.

Цорн выхватил пистолет, попятился назад и посмотрел на землянина.

— Ставка эта была не самая умная из всех, когда-либо сделанных вами, но валяйте. У вас есть секунд десять.

— Никто вас и не собирался обманывать, Цорн. В дело вмешался Маньян, очень жаль, конечно. Но разве это причина губить себя и уйму людей, поставивших в этой игре свои жизни наравне с вашей?

— Они рискнули и проиграли. Что ж, не повезло. Бывает и такое.

— Возможно, еще и не проиграли — если вы не сдадитесь.

— Переходите к сути.

Ретиф говорил с полной серьезностью полторы минуты. Цорн стоял, нацелив пистолет, слушая его. Затем оба повернулись, заслышав приближающиеся по террасе шаги. Толстяк в желтом саронге прошлепал к Цорну. Тот сунул пистолет за пояс.

— Задержись со всем, Шоук, — сказал он. — Прикажи ребятам отложить ножи; распространи приказ по-быстрому: все отменяется.

* * *

— Я хочу похвалить вас, Ретиф, — разоткровенничался посол Кродфоллер. — На вчерашнем вечернем приеме вы, наконец, отлично слились с массами; на самом-то деле я едва сознавал ваше присутствие.

— Я изучал действия господина Маньяна, — скромно заметил Ретиф.

— Да, Маньян молодец. В толпе он умеет быть практически невидимым.

— Спору нет, он знает, когда исчезнуть.

— Операция эта, Ретиф, была во многих отношениях образцовой, — посол довольно похлопал себя по толстому животу. — Соблюдая местные светские обычаи и гармонично сливаясь с двором, мне удалось установить прекрасные, дружеские, рабочие отношения с Властелином.

— Как я понимаю, заключение соглашения было отсрочено на несколько дней?

Посол тихо рассмеялся.

— Властелин хитер. Благодаря… э… проведенным мной особым исследованиям, я прошлым вечером узнал, что он надеялся, скажем так, «надуть» Корпус.

— Господи помилуй! — испугался Ретиф.

— Естественно, это ставило меня в трудное положение. В мою профессиональную задачу входило аннулировать этот гамбит, никак не выказав при этом, что я знаю о его существовании.

— И впрямь сложное положение.

— Я совершенно небрежно уведомил Властелина, что определенные предметы, включенные в соглашение, были изъяты и заменены другими. В этот миг, не скрою, Ретиф, я восхищался им. Он принял этот удар совершенно спокойно — с видом полнейшего безразличия, ничем не проявляя свое более чем серьезное разочарование. Конечно, он едва ли мог поступить иначе, не признав, по существу, своего коварного замысла.

— Я заметил, как он танцевал с тремя девушками, одетыми лишь в виноградные гроздья, он очень гибок для человека его комплекции.

— Властелина никак нельзя сбрасывать со счета. Это могучий ум. Подумать только, под маской легкомыслия он снес тяжелейший удар.

— Меня он полностью одурачил, — признался Ретиф.

— Не отчаивайтесь, молодой человек. Что там вы — признаться, я сам сперва не сумел почувствовать его хитрость, — посол кивнул, прощаясь, и двинулся дальше по коридору.

Ретиф повернулся и вошел в кабинет Маньяна. Тот оторвался от письменного стола.

— А, Ретиф, — поздоровался он. — Я все собирался вас спросить. Об этих… ну… бластерах. Вы…

Ретиф оперся на стол Маньяна и пристально посмотрел на него:

— Я думал, это наш маленький секрет.

— Ну, естественно, я… — Маньян закрыл рот и сглотнул, некоторое время посидел молча, а затем напряженно спросил: — Как же получилось, Ретиф, что вы осведомлены об этом деле с бластерами, когда сам посол не в курсе?

— Элементарно, Маньян, — ответил хладнокровно Ретиф. — Я все выдумал.

— Вы… Что?! — дико посмотрел на него Маньян. — Но соглашение… его же пересмотрели. Посол Кродфоллер только что публично заявил об этом.

— Очень жаль. Рад, что это не я рассказал ему об этом.

Маньян откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— С вашей стороны было очень достойно взять на себя всю… вину, — поблагодарил Ретиф. — Когда посол говорил о присвоении людям рыцарского звания.

Маньян открыл глаза:

— А как же тот игрок, Цорн? Разве он не расстроится, узнав об изменении соглашения? В конце концов, я… то есть мы… или вы… более или менее пообещали ему…

— С этим все в порядке, я договорился по-другому. Изготовление бластеров из обычных компонентов не было чистым вымыслом. Это действительно можно проделать, используя лишь части устаревшего утилизатора.

— Какой ему с того прок? — прошептал, заметно нервничая, Маньян. — Мы же не поставляем никаких устаревших утилизаторов.

— А нам и не нужно. Они, знаете ли, уже установлены на дворцовой кухне, и в нескольких тысячах других мест, как заверяет меня Цорн.

— Если это когда-нибудь всплывет… — Маньян положил ладонь на лоб.

— Я взял с него слово, что резня ненни отменяется, хотя это местечко созрело для перемен. Возможно, Цорн — именно то, что ему требуется.

— Но откуда нам знать? — терзался Маньян. — Откуда нам взять уверенность?

— Ниоткуда. Но Корпусу не пристало вмешиваться во внутренние дела Петрика, — он нагнулся, взял настольную зажигалку Маньяна и закурил сигару, выпустив в потолок облачко дыма. — Верно?

Маньян посмотрел на него и слабо кивнул.

— Верно.

— Ну что ж, мне лучше отправиться к своему рабочему месту, — сказал Ретиф. — Раз господин посол считает, что я теперь угомонился.

— Ретиф, — попросил Маньян. — Умоляю вас, не заходите сегодня вечером на кухню — несмотря ни на что.

Ретиф поднял бровь.

— Знаю, — сказал Маньян, — если бы вы не вмешались, нам бы всем перерезали глотки. Но, по крайней мере…

Он на секунду умолк:

— …мы бы погибли, не нарушая никаких инструкций.

© Перевод на русский язык, В. Федоров, И. Рошаль, 1991.

Кейт Лаумер Протокол

«…ДКЗ появился на хаотичной политической сцене Галактики после того, как земные миры заключили Договор о Независимости с Метрополией, привнеся древнюю дипломатическую традицию великой наднациональной организации, посвятившей все свои силы предотвращению войны.[5] Действуя как посредник при спорах между мирами, заселенными землянами, и как защитник интересов землян при контактах с чуждыми культурами, дипломаты Корпуса, обученные в архивах бесчисленных вымерших ныне бюрократий, продемонстрировали всеобъемлющее понимание нюансов внеземных нравов на фоне лабиринтообразного социо-политико-экономического контекста реалий Галактики. Виртуозность старшего дипломата Корпуса была как нельзя более блестяще продемонстрирована при переговорах посла Позера по щекотливому Сиренианскому Вопросу…»

Выдержка из «Официальной Истории Дипломатического Корпуса», т. I, катушка 2. Солариан-Пресс. Новый Нью-Йорк, 479 г. а. э. (2940 г. н. э.)

В сумраке приземистого грязно-серого здания для приема гостей вокруг дородной фигуры посла Позера собрались советник, два первых секретаря и старшие атташе, блистая в огромном мрачном помещении своими изукрашенными дипломатическими мундирами. Посол нетерпеливо взглянул на напальчиковые часы.

— Бен, вы совершенно уверены, что определенно уведомили о времени нашего прибытия?

Второй секретарь Маньян утвердительно кивнул.

— Я особо выделил этот момент, господин посол. Как раз перед тем, как лихтер сошел с орбиты, я лично связался с господином Т’Кай-Каем и специально сделал ударение…

— Надеюсь, вы не проявили при этом грубости, господин Маньян? — резко оборвал его посол.

— Ну что вы, безусловно нет, господин посол. Я всего лишь…

— А вы уверены, что здесь нет депутатского зала? — посол окинул взглядом просторное помещение. — Любопытно, что не поставили даже стульев.

— Если хотите присесть на один из этих ящиков, господин посол, я предоставлю носовой платок для…

— Конечно, нет, — посол снова посмотрел на часы и прочистил горло.

— Я вполне могу воспользоваться этими несколькими минутами и обрисовать младшим сотрудникам миссии наш подход к задаче. Крайне важно, чтобы вся миссия действовала согласованно в создании образа. Мы, земляне, добрая и миролюбивая раса, — посол улыбнулся на добрый и миролюбивый лад.

— Мы стремимся лишь к разумному разделу сфер влияния с Йиллом, — и развел руками, принимая вид разумного.

— Мы — народ высококультурный, этичный и искренний, — улыбку внезапно сменили поджатые губы. — Начнем мы, истребовав себе всю Сиренианскую Систему, а в дальнейшем согласимся и на половину. Мы развернем плацдарм на всех подходящих мирах и, при умелом обхождении, сможем через десяток лет расширить свои претензии.

Посол оглядел собравшихся.

— Если нет никаких вопросов…

Вперед выступил Джейм Ретиф, вице-консул и третий секретарь Дипломатического Корпуса и младший сотрудник Земного Посольства на Йилле.

— Поскольку мы первые предъявили свои права на эту систему, то почему бы нам с самого начала не выложить карты на стол? Наверное, если мы будем откровенны с йиллами, то в конечном итоге это нам же пойдет на пользу.

Посол Позер, моргнув, поднял взгляд на молодого сотрудника. Рядом с ним прокашлялся в наступившем молчании Маньян.

— Вице-консул Ретиф всего лишь хочет сказать…

— Я способен интерпретировать замечание господина Ретифа, — отрезал Позер и принял отеческий вид. — Молодой человек, вы на службе совсем недавно. И еще не научились дипломатическому подходу к игре в команде «ты — мне, я — тебе». Настоятельно рекомендую вам внимательно наблюдать за работой опытных участников переговоров нашей миссии, вам надо усвоить, как важна тонкость подхода. Излишняя склонность полагаться на прямые методы может со временем привести к ослаблению роли профессиональных дипломатов. Я содрогаюсь при одной мысли о последствиях этого.

Позер снова повернулся к старшим сотрудникам. Ретиф тем временем прогулялся к стеклянной двери и заглянул в соседнее помещение. Несколько дюжин высоких серокожих йиллов сидели, развалясь, на глубоких кушетках, потягивая из тонких стеклянных трубочек напиток лавандового цвета. Меж них незаметно сновали с подносами слуги в черных мундирах. Ретиф некоторое время наблюдал за группой ярко одетых йиллов, которая двинулась к широким дверям. Один из членов группы, высокий абориген, сделал шаг раньше другого, и тот лениво поднял руку, сжав могучий кулак. Первый йилл шагнул обратно и с кивком положил ладони на макушку. Проходя через двери, оба йилла продолжали улыбаться и болтать, как ни в чем не бывало.

Ретиф снова присоединился к делегации землян, сгруппировавшейся вокруг горы сваленных на голом бетонном полу грубо сколоченных ящиков, и тут подошел маленький йилл, покрытый серой продубленной кожей.

— Я П’Той. Сследуйте ссюда… — показал он.

Земляне во главе с послом Позером двинулись куда было указано. Когда объемистый дипломат добрался до двери, проводник-йилл метнулся вперед, оттеснил его плечом в сторону, а затем заколебался, чего-то ожидая. Посол чуть не взорвался, но тут же вспомнил про миролюбивый образ. Он улыбнулся и жестом предложил йиллу пройти первым. Йилл что-то пробормотал на родном языке, обвел всех пристальным взглядом, а затем прошел в дверь. Группа землян последовала за ним.

— Хотелось бы мне знать, что говорил этот парень, — сказал, догоняя посла, Маньян. — Толкнул он Ваше Превосходительство до крайности постыдным образом.

На мостовой у выхода из здания землян поджидало множество йиллов. Когда Позер приблизился к ждавшему у тротуара роскошному автомобилю, они сомкнули ряды, преграждая ему путь. Он вытянулся во весь рост, открыл было рот, а затем резко закрыл его, щелкнув зубами.

— Ну надо же, — возмутился Маньян, рыся по пятам за Позером, когда тот возвращался обратно к своему штату изумленных сотрудников, теперь уже неуверенно глядя кругом. — Можно подумать, что этим личностям неведомо, как учтиво следует обращаться с главой миссии.

— Им неведомо, и как учтиво следует обращаться с учеником кожевенника! — рявкнул Позер.

Вокруг землян нервно крутились йиллы, что-то лопоча на своем туземном наречии.

— Куда запропастился наш общий переводчик? — взревел посол. — По-моему, они открыто злоумышляют…

— Жалко, что нам приходится полагаться на местного толмача.

— Знай я, что нас встретит такой довольно неприветливый прием, — произнес напряженным тоном посол, — то, конечно, лично изучил бы язык во время пути.

— О, никто, конечно же, не собирался вас критиковать, господин посол, — поспешно заверил его Маньян. — Небеса, кто бы мог подумать…

Ретиф подошел к послу.

— Господин посол, — обратился он к нему. — Я…

— Позже, позже, молодой человек, — оборвал его посол. Он жестом подозвал к себе советника, и оба отошли в сторону для блиц-консультации.

На темном небе сверкало голубоватое солнце. Ретиф с интересом следил, как его дыхание замерзает в холодном воздухе белым облачком. К платформе подкатила широкая машина с колесами без шин. Йилл жестом показал группе землян на разинутую, как пасть, заднюю дверь, а затем посторонился.

Ретиф с любопытством оглядел выкрашенный в серый цвет фургон. Начертанная у него на борту йилльскими символами надпись, кажется, гласила «Горячее пиво». К несчастью, у него не хватило времени выучиться в пути еще и письменности йиллов. Наверное, позже ему подвернется более удобный случай сказать послу, что он может переводить для миссии.

Посол залез в машину, и другие земляне последовали за ним. Сиденья там отсутствовали напрочь, так же как и в здании вокзала. В центре салона лежало нечто, похожее на сдохшее электронное оборудование в окружении бумажного мусора и пурпурно-желтых носков, предназначенных для широких стоп йиллов.

Ретиф оглянулся. Йиллы взволнованно переговаривались, но ни один из них не залез в их машину. Дверь закрыли, и земляне сгорбились под низким потолком. Когда заработал, завывая изношенными дюзами, двигатель, фургон толчком тронулся с места.

Ехать пришлось без комфорта. Лишенные шин и рессор колеса так и подскакивали на неровной булыжной мостовой. Когда машина завернула за угол, Ретиф вытянул руку и подхватил потерявшего равновесие посла. Посол прожег его взглядом, поправил тяжелую треуголку и застыл как деревянный, пока машина снова не накренилась.

Ретиф нагнулся, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь единственное пыльное окошечко. Они, вроде бы, ехали по широкой улице, застроенной невысокими зданиями. Миновав массивные ворота, они проехали по наклонному спуску и остановились. Дверь открылась.

Ретиф посмотрел на глухой серый фасад, нарушаемый следующими с нерегулярными интервалами крошечными окнами. Впереди встала алая машина, и из нее вылезли встречающие земную делегацию йиллы. Сквозь широкие окна машины Ретиф разглядел богатую обивку сидений и заметил теснившиеся в крошечном баре бокалы.

П’Той, йилл-переводчик, подошел к фургону и показал на маленькую дверцу в серой стене. Маньян устремился вперед и распахнул дверь перед послом.

Когда тот уже подошел к ней, один йилл сунулся вперед и неуверенно замер в дверях. Посол Позер вытянулся во весь рост, пылая взором, а затем скривил рот в застывшей улыбке и шагнул в сторону. Йиллы переглянулись и гуськом прошли через дверь.

Ретиф вошел последним. Когда он вошел в здание, мимо него проскользнул одетый в черное слуга, поднял крышку стоявшего у дверей большого ящика и бросил туда заваленный остатками еды бумажный поднос. На ящике облупившаяся краска образовывала чуждые письмена. Они, заметил Ретиф, кажется, гласили: «Горячее пиво».

* * *

Визгливые волынки и заунывные свирели надрывались уже целый час, когда Ретиф вышел из отведенного ему закутка и спустился по лестнице в банкетный зал. Остановившись у открытых дверей, он раскурил тонкую сигару и какое-то время наблюдал, прищурив глаза, за тем, как исполнительные слуги в черном носились по низкому широкому коридору, нося в просторный зал нагруженные подносы, расставляя приборы на огромном прямоугольном столе, образующем пустотелый квадрат и заполняющем почти все помещение. В центре, напротив ближайшей к двери стороны, стол покрывала богатая парча, обильно изукрашенная по бокам белыми узорами. Дальше, по обе стороны, тянулась вплоть до противоположного края стола обыкновенная белая скатерть. А там металлические блюда были расставлены просто на голой столешнице. Приблизился богато одетый йилл, посторонился, пропуская слугу, и вошел в зал.

Ретиф обернулся, заслышав позади голоса землян. В сопровождении двух дипломатов подходил посол. Он взглянул на Ретифа, изящно поправил жабо и опытным взглядом окинул банкетный зал.

— Нас явно опять заставляют ждать, — резко бросил он. — После первоначального заявления, что йиллы намерены не уступить ни дюйма, можно почти подумать…

— Господин посол, — обратился Ретиф. — Вы заметили…

— Однако, — продолжал глядя мимо Ретифа Позер, — закаленный дипломат обязан воспринимать эти мелкие оскорбления как должное. В конечном итоге… Э… Маньян…

Он, отвернувшись, продолжил разговор с Маньяном.

Где-то прозвучал удар гонга. Миг спустя коридор заполнили лопочущие йиллы, двинувшиеся мимо группы землян в банкетный зал. Подошел П’Той, переводчик, и поднял руку.

— Подошдитте сдессь…

В зале появлялись, занимая места, все новые и новые йиллы. Приблизилась пара стражей в шлемах и взмахом руки велела землянам отодвинуться. Через двери, тихо позвякивая связками драгоценностей, вперевалку прошел громадный серощекий йилл, а за ним последовали другие стражники.

— Глава Государства, — услышал Ретиф слова Маньяна. — Восхитительный Ф’Кау-Кау-Кау.

— Я же еще не вручил свои верительные грамоты, — возмутился посол Позер. — Можно ожидать некоторых вольностей с соблюдением протокола, но, признаться…

Он возмущенно покачал головой.

Заговорил их переводчик:

— А теперь лошитесс на свои внутренности и полсите туда к пиршественному сстолу, — он показал на противоположный конец зала.

— Внутренностях? — затравленно оглянулся кругом посол Позер.

— Господин П’Той, несомненно, имеет в виду наши животы, — пояснил Маньян: — Он хочет лишь, чтобы мы легли и проползли на свои места, господин посол.

— Какого черта вы ухмыляетесь, идиот? — разбушевался посол.

У Маньяна вытянулось лицо.

Позер взглянул на свои медали, густо навешенные на брюхе.

— Это настоящее… я никогда…

— Дань увашения к бохам, — заявил переводчик.

— А — религия! — понял кто-то.

— Ну, если дело в религиозных верованиях… — посол с сомнением огляделся.

— На самом-то деле тут ползти-то всего-ничего — футов двести, — прикинул Маньян.

Ретиф подошел к П’Тою.

— Его Превосходительство Посол Земли не поползет, — отчетливо произнес он.

— Послушайте, молодой человек, я ничего не говорил…

— Не поползет? — лицо переводчика сохранило свойственную йиллам бесстрастность.

— Это противоречит нашей религии, — нагло заявил Ретиф.

— Противоречит?

— Мы почитаем Богиню Змей, — пояснил Ретиф. — Ползать для нас — святотатство.

Он отмел переводчика в сторону и промаршировал к отдаленному столику. Остальные последовали за ним.

Посол, пыхтя, догнал Ретифа, когда они приблизились к дюжине простых табуретов напротив покрытых парчой мест для Восхитительного Ф’Кау-Кау-Кау.

— Господин Ретиф, будьте добры повидаться со мной по окончании банкета, — зашипел он. — А пока, я надеюсь, вы воздержитесь от дальнейших необдуманных выходок. Позвольте мне напомнить вам, что глава миссии здесь — я.

Сзади подоспел Маньян.

— Позвольте и мне присоединить свои поздравления, Ретиф, — сказал он. — Вы проявили большую находчивость.

— Вы с ума сошли, Маньян? — рявкнул посол. — Я крайне недоволен.

— Да я… я… — стал заикаться Маньян. — Я говорил, конечно же, саркастически, господин посол. Меня, естественно, тоже ошеломила его неслыханная самонадеянность.

Земляне заняли свои места, причем Ретиф — на самом краю. Стол перед ними являл собою голую зеленую столешницу с расставленными на ней мелкими оловянными блюдами.

Сидевшие за столом йиллы, иные в простом сером облачении, а иные в черном, молча взирали на них. Их состав постоянно обновлялся, когда тот или иной йилл подымался и исчезал без всякой видимой причины, а на его место садились другие. Волынки и свирели оркестра яростно визжали, и шушуканье йиллов за другими столами становилось все громче и громче, соперничая с ним. Рядом с послом вырос высокий йилл в черном. Все сидевшие поблизости йиллы замолкли, когда слуга налил поварешкой беловатый суп в самую большую из мисок перед земным посланником. Тут же за развернувшимся действием наблюдал вездесущий переводчик.

— Этого вполне достаточно, — остановил посол Позер, когда миска переполнилась. Слуга-йилл вывалил в миску еще супа, и тот растекся по столу.

— Будьте добры обслужить других моих сотрудников, — распорядился посол. Переводчик что-то тихо сказал слуге, тот нерешительно перешел к следующему табурету и зачерпнул еще супа.

Ретиф следил, прислушиваясь к шепоту соседей. Теперь все сидевшие йиллы вытянули шеи, наблюдая за происходящим. Слуга быстро разливал суп, кося глазами по сторонам. Подойдя к Ретифу, он поднес к миске полную поварешку.

— Нет, — остановил его Ретиф.

Слуга заколебался.

— Мне не надо, — повторил Ретиф.

Подошел переводчик, сделал знак слуге, и тот снова потянулся с переполненной поварешкой.

— Мне ничего не нужно! — отчетливо произнес в наступившей тишине Ретиф. Он пристально посмотрел на переводчика. П’Той с миг отвечал ему таким же взглядом, а потом взмахом руки велел слуге убраться и пошел дальше.

— Господин Ретиф, — прошипел кто-то. Ретиф опустил взгляд. Посол наклонился вперед, испепеляя его взглядом, лицо его пошло алыми пятнами.

— Я вас предупреждаю, Ретиф, — прохрипел он. — Я ел овечьи глаза в Судане, ка све в Бирме, столетнего куга на Марсе и все прочее, что ставили передо мной в ходе дипломатической карьеры, и, клянусь мощами святого Игнаца, вы будете делать то же!

Он схватил что-то, отдаленно напоминавшее ложку и окунул это в миску.

— Не ешьте этого, господин посол, — посоветовал Ретиф.

Посол уставился на него, широко раскрыв глаза, а потом разинул рот и повел к нему ложку.

Ретиф встал, ухватился снизу за край стола и поднатужился. Громадная деревянная столешница поднялась и накренилась; блюда со звоном попадали на пол, а за ними с громовым треском последовал и стол. Молочный суп растекся по мозаичному полу. Пара шальных мисок с лязгом прокатилась через зал. Прозвенели восклицания йиллов, смешиваясь с придушенным криком посла Позера.

Ретиф прошел мимо вытаращивших глаза членов миссии к брызжущему слюной шефу.

— Господин посол, — обратился он. — Я хотел бы…

— Вы хотели бы! Да я вас в порошок сотру, юный негодяй! Вы понимаете, что…

— Пожалуйста… — вырос рядом с Ретифом переводчик.

— Приношу свои извинения, — сказал, вытирая лоб посол Позер. — Мои глубочайшие…

— Помолчите, — посоветовал Ретиф.

— Ч-что?!

— Не извиняйтесь, — разжевал Ретиф.

П’Той пригласил всех следовать за собой.

— Итемте, пошалусста.

Ретиф повернулся и, не говоря больше ни слова, последовал за ним.

Часть стола, к которой их подвели, была покрыта расшитой белой скатертью, заставленной тонкими фарфоровыми блюдами. Уже сидевшие там йиллы поднялись, взволнованно лопоча, и отошли, уступая место землянам. Одетые в черное йиллы на конце стола сомкнули ряды, заполняя опустевшие места. Ретиф первым уселся за стол, обнаружив рядом с собой Маньяна.

— Что здесь происходит? — обалдело спросил второй секретарь.

— Они подавали нам собачью еду, — спокойно ответил Ретиф. — Я подслушал одного йилла: они усадили нас за стол на места для слуг.

— Вы хотите сказать, что понимаете их язык?

— Я изучил его в пути — во всяком случае, в достаточной мере…

Музыка грянула металлом фанфар, и в свободный центр квадрата стола прихлынула волна жонглеров, танцоров и акробатов, бешено жонглируя, танцуя и кувыркаясь. Набежали слуги, заваливая тарелки и йиллов и землян горами ароматно пахнущей пищи, наполняя тонкие бокалы бледно-пурпурным вином. Ретиф отведал йилльской еды. Та оказалась на редкость приятной на вкус. Говорить в этом гаме было невозможно, и Ретиф, наблюдая за ярко разодетыми артистами, с аппетитом ел.

* * *

Ретиф отвалился от стола, благодарный наступившему музыкальному затишью. Последние блюда унесли, а новые бокалы наполнили. Подуставшие артисты остановились для сбора брошенных пирующими толстых квадратных монет. Ретиф, отдуваясь, вздохнул — пир вышел редкостный.

— Ретиф, — обратился к нему в сравнительной (по крайней мере, можно было слышать друг друга) тишине Маньян. — Что вы там говорили, как раз перед тем, как заиграла музыка, о собачьей еде?

Ретиф посмотрел на него:

— Разве вы не заметили тут определенной системы, господин Маньян? Продуманной серии намеренных оскорблений?

— Намеренных оскорблений? Минуточку, Ретиф. Да, они народ неотесанный, пихаются, знаете ли, в дверях и тому подобное… Но… — Он с сомнением посмотрел на Ретифа.

— На вокзале они загнали нас на склад багажа. А потом приволокли нас сюда на грузовике для мусора.

— На грузовике для мусора!

— Только символически, конечно. Далее, провели они нас во дворец через вход для черного люда и выделили нам закутки в крыле для слуг. Потом нас усадили в конце стола, рядом с уборщиками класса кули.

— Вы, должно быть, ошибаетесь! Я имею в виду, ведь мы же, в конце-концов, делегация землян; эти йиллы должны наверняка сознавать наше могущество.

— Именно, господин Маньян. Но…

С бряцанием кимвалов музыканты вновь ринулись в атаку на уши. В центр квадрата впрыгнули шестеро высоких йиллов в шлемах, разбились на пары и устроили феерический спектакль — полутанец, полубой. Маньян настойчиво дергал Ретифа за рукав, шевеля губами. Ретиф в ответ покачал головой. Никто не мог разговаривать при наяривающем в полную силу йилльском оркестре. Ретиф попробовал ярко-красного вина и с интересом стал смотреть на представление.

Последовал шквал боевых действий, и двое танцоров споткнулись и рухнули, а их партнеры-противники круто повернулись и снова создали пару, совершая сложный церемониальный ритуал, предшествующий бою, и вдруг схватились, лязгая тупыми саблями. Еще двое йиллов пали оглушенные. Танец, надо признать, вышел буйным, и Ретиф следил за ним, забыв про вино.

Последние два йилла, оставшиеся на ногах, сближались и отступали, круто поворачивались, подскакивали, вертелись, делали финты и принимали стойки. А затем один из них поскользнулся и упал, шлем у него съехал набекрень. Другой — гигантский мускулистый йилл — резко отвернулся от поверженного противника и закружился под бешеное завывание волынок, покуда сыпались дождем монеты, а затем застыл перед нарядным столом, поднял саблю и звучным ударом приложился ею к серой скатерти перед украшенным галуном и бантом йиллом. Музыка, с последней звенящей судорогой кимвалов, прекратилась.

В наступившей полной тишине танцор-боец с вызовом смотрел через стол. Сидевший йилл с криком вскочил и поднял стиснутый кулак. Танцор склонил голову, положил ладони на шлем и возобновил свой неистовый танец под грянувшую с новой силой музыку. «Галунованный» йилл пренебрежительным взмахом руки отправил на пол горсть монет и сел.

Теперь танцор застыл перед столом, застеленным парчой, — и музыка резко оборвалась, когда сабля обрушилась на столешницу как раз перед тяжеловесным йиллом, которого украшали металлические спирали. В ответ на вызов йилл поднялся и взметнул кулак. Вызывающий склонил голову и положил ладони на шлем. Покатились монеты, и танцор двинулся дальше.

Он сделал круг по широкой площадке, вращая саблей и размахивая руками в сложной символике танца, а затем внезапно вырос перед Ретифом, занеся саблю у того над головой. Музыка оборвалась, и в мгновенно вспыхнувшей тишине тяжелая сабля, свистнув, ударила по столу, заставив блюда подпрыгнуть от могучего сотрясения.

Йилл смотрел Ретифу прямо в глаза. В тишине зала пьяно хихикнул Маньян. Ретиф встал, пинком отбросив табуретку назад.

— Спокойней, мой мальчик, — призвал посол Позер.

Землянин стоял, и йилл возвышался на целый дюйм над его шестью футами и тремя дюймами. Быстрым и неуловимым для глаза движением Ретиф протянул руку к сабле и, выкрутив ее из руки йилла, со свистом взмахнул ею, описывая широкую дугу. Йилл пригнулся, отпрыгнув назад и подхватил с пола клинок, выроненный другим танцором.

— Остановите же кто-нибудь этого безумца! — взвыл Позер.

Ретиф перепрыгнул через стол, заставив завертеться хрупкие блюда. Танцор отскочил назад, и только тут оркестр резко ожил пронзительным визгом волынок и бешеным высоким рокотом барабанов.

Иллюстрации FRANCIS

Даже не пытаясь следовать сложному узору исполняемого йиллом болеро, Ретиф теснил противника, отбивая тупым оружием неистовые рубящие удары и безжалостно наносил ответные. Прижав левую руку к бедру, он отвечал ударом на удар, вынуждая йилла отступать.

Внезапно йилл, забыв и про танец и про свою роль, взялся за фехтование всерьез, рубя, коля и парируя. Теперь уже двое противников стояли носок к носку, звеня саблями в молниеносных обменах ударами. Йилл уступил шаг, другой, а затем, собравшись с силами, начал теснить Ретифа, назад, назад… Тот, сделав финт, шмякнул плашмя лезвием по серому черепу. Йилл споткнулся, с лязгом выронив на пол саблю. Землянин отступил в сторону, когда йилльский танцор, шатаясь, миновал его и рухнул на пол.

Оркестр умолк, и лишь затихающий вой свирели некоторое время висел в воздухе. Ретиф набрал побольше воздуха в грудь и вытер пот со лба.

— Вернитесь сюда немедленно, юный дуралей! — хрипло призвал Позер.

Ретиф сжал саблю, повернулся, осмотрел убранный парчой стол и направился к нему. Йиллы сидели, словно парализованные.

— Ретиф, нет! — завопил Позер.

Ретиф, не обращая внимания на истерические вопли, подошел прямо к Восхитительному Ф’Кау-Кау-Кау, остановился и поднял саблю.

— Только не главу государства, — простонал кто-то из земной миссии.

Ретиф со свистом опустил саблю. Тупой клинок рассек тяжелую парчу и впился в твердую столешницу. Наступила полнейшая тишина.

Восхитительный Ф’Кау-Кау-Кау поднялся — семь футов толстенного серого йилла. С лишенным, на взгляд землян, всякого выражения широким лицом, он поднял кулак, смахивающий на усеянный самоцветами окорок.

Долгий миг Ретиф стоял совершенно неподвижно, а затем изящно склонил голову и приложил кончики пальцев к вискам. Позади него раздался грохот: это рухнул в обморок посол Позер. Затем Восхитительный Ф’Кау-Кау-Кау что-то крикнул, протянулся через стол и обнял Ретифа. Оркестр грянул уж совсем бешеную музыку. Серые руки помогли Ретифу перебраться через стол, табуреты былисметены в сторону, освобождая место рядом с Ф’Кау-Кау-Кау. Ретиф уселся, высоко поднял высокий графинчик угольно-черного коньяка, вложенный ему в руку соседом, чокнулся с Восхитительным и выпил.

* * *

— Пир заканчивается, — указал Ф’Кау-Кау-Кау. — И теперь нам с вами, Ретиф, пришла пора оседлать Табурет Совета.

— Для меня это будет большой честью, Ваша Восхитительность, — сказал Ретиф. — Мне надо уведомить коллег.

— Коллег? — с удивлением переспросил Ф’Кау-Кау-Кау. — Переговоры надлежит вести вождям. Кто ж будет говорить от имени короля, пока у того есть еще язык для беседы?

— Йилльский обычай мудр, — согласился Ретиф.

Ф’Кау-Кау-Кау глотком опустошил пузатый стакан с розовым пивом.

— Я буду обращаться с вами, Ретиф, как с вице-королем, поскольку ваш король, как вы говорите, стар, а пространства между мирами велики. Но никакие интриганы-подчиненные не будут посвящены в наши дела, — он усмехнулся своеобразной йилльской усмешкой. — А потом мы гульнем, Ретиф. Табурет Совета жесткий, а дожидающиеся фрейлины великолепны; благодаря этому к соглашению приходят быстро.

Ретиф улыбнулся.

— Восхитительный говорит мудро.

— Конечно, всякое существо предпочитает девиц собственного вида, — уточнил Ф’Кау-Кау-Кау и рыгнул. — Министерство Культуры импортировало несколько земных девушек радости, являющихся, как говорят, первоклассными образчиками этой породы. По крайней мере, у них очень толстые кактамувасэтоназывают.

— Ваша Восхитительность крайне внимательна, — поблагодарил землянин.

— Тогда давайте займемся этим, Ретиф. Возможно, я и сам рискну завалиться с одной из ваших землянок. Иной раз, поверите ли, приходят странные фантазии поизвращаться, — Ф’Кау-Кау-Кау вонзил локоть в бок Ретифу и заговорщически расхохотался.

Когда Ретиф вместе с Ф’Кау-Кау-Кау направился к выходу, посол Позер гневно посмотрел на него из-за стола, покрытого простой скатертью.

— Ретиф, — окликнул он. — Будьте добры извиниться и откланяться. Я желаю с вами немедленно переговорить.

В голосе его звенел лед. Позади него стоял, тараща пьяные глаза, Маньян.

— Простите меня за внешнюю грубость, господин посол, — отозвался Ретиф. — У меня сейчас нет времени объяснять…

— Грубость! — тявкнул Позер. — Нет времени? Позвольте мне вам сказать…

— Сбавьте, пожалуйста, тон, господин посол, — попросил Ретиф. — Ситуация по-прежнему крайне деликатная.

Позер затрясся и разинул рот. Наконец он выдавил из себя:

— Вы… вы… Да я…

— Молчать! — рявкнул Ретиф. Позер поднял взгляд на Ретифа, уставился на миг ему прямо в серые глаза, а затем закрыл рот и сглотнул.

— У йиллов, кажется, почему-то создалось впечатление, что главный здесь я. Нам придется поддерживать это невинное заблуждение.

— Но… Но… — начал заикаться Позер, а затем выпрямился. — Мое терпение кончилось, — хрипло прошептал он. — Чрезвычайный и Полномочный Посол Земли — я! Маньян уведомил меня, что нас умышленно и неоднократно оскорбляли с той самой минуты, как мы прибыли; заставляли ждать в багажных отделениях, перевозили в фургонах для мусора, сажали со слугами, подавали на стол пойло для свиней. А теперь меня и моих старших сотрудников еще и оставили прохлаждаться, не удостоив даже аудиенции, в то время как этот… этот многажды Кау бражничает с… с…

Голос Позера оборвался на трагической ноте.

— Возможно, я чуточку поспешил, Ретиф, пытаясь вас сдержать. Неуважение к туземным обычаям и богам, а также опрокидывание банкетного стола — меры довольно крутые, но, наверное, ваше негодование, как я теперь понимаю, было частично оправданным. Я готов проявить к вам снисхождение, — он уставился на Ретифа значительным взглядом.

— Я демонстративно покидаю эту встречу, господин Ретиф. Я не потерплю более этих личных…

— Хватит, — резко оборвал его Ретиф. — Мы заставляем Восхитительного ждать.

Лицо у Позера сделалось пурпурным. Наконец Маньян нашел в себе силы спросить:

— Что вы намерены делать, Ретиф?

— Я намерен провести переговоры, — ответил Ретиф, вручая Маньяну пустой стакан. — А теперь усаживайтесь и работайте на Образ.

* * *

Сидя за своим письменным столом в каюте для Важных Персон на борту зависшего на орбите судна Корпуса, посол Позер поджал губы и строго посмотрел на вице-консула Ретифа.

— Далее, — продолжил он перечисление. — Вы продемонстрировали полное отсутствие понимания дисциплины Корпуса, полагающегося уважения к старшим сотрудникам и даже элементарной вежливости. Ваши досадные проявления гнева, несвоевременные вспышки буйства и почти невероятная самонадеянность, выразившаяся в присвоении полномочий, делают невозможным ваше дальнейшее пребывание в качестве служащего — сотрудника Дипломатического Корпуса Земли. Поэтому моим безрадостным долгом будет порекомендовать немедленно ото…

Раздалось приглушенное гудение интеркома. Посол прочистил горло:

— Ну?

— Молния из Штаб-квартиры Сектора, господин посол, — доложил голос.

— Ну так прочтите ее, — резко бросил Позер. — Можете пропустить предварительные любезности…

— Поздравляем с беспрецедентным успехом вашей миссии. Переданные вами статьи соглашения воплощают наиболее благоприятное разрешение трудной Серенианской ситуации и образуют основу длительных дружественных отношений между Земными Штатами и Йилльской Империей. Вся заслуга этой великолепно проделанной работы целиком принадлежит вам и вашим сотрудникам. Подписано: заместитель помощника секретаря Шестереннер.

Позер нетерпеливо оборвал говорящего и выключил интерком. Потасовав бумаги, он остро глянул на Ретифа.

— Конечно, если подходить поверхностно, то непосвященный наблюдатель мог бы вполне сделать подобные поспешные выводы и решить, что… э… результаты, достигнутые несмотря на те… э… некоторые нарушения правил протокола, оправдывают эти нарушения, — посол улыбнулся печальной мудрой улыбкой.

— Это далеко не так, — продолжил он. — Я…

Интерком тихо рыгнул.

— Будь все трижды проклято, — пробурчал Позер. — Да?

— Прибыл господин Т'Кай-Кай, — доложил голос. — Мне…

— Впустите его немедленно, — Позер взглянул на Ретифа. — Всего лишь двухслоговый! Но я попытаюсь объяснить ваше безобразное поведение и как-то возместить…

Двое землян молча ждали, пока в дверь не постучал йилльский шеф протокольного отдела.

— Надеюсь, — произнес посол, — вы удержитесь от порыва злоупотребить своим не совсем обычным положением.

Он посмотрел на дверь.

— Войдите.

Т’Кай-Кай вошел в каюту, бросил беглый взгляд на Позера, а затем повернулся любезно поздороваться с Ретифом на цветистом языке йиллов. Обогнув стол, он подошел к креслу посла, не глядя, махнул тому рукой, сделав знак очистить место, и уселся.

— У меня для вас сюрприз, Ретиф, — сообщил он на языке землян. — Я сам воспользовался столь любезно одолженной вами обучающей машиной.

— Это хорошо, — одобрил Ретиф. — Уверен, господину Позеру будет небезынтересно услышать, что мы желаем сказать.

— Неважно, — отмахнулся йилл. — Я здесь просто со светским визитом.

Он оглядел комнату.

— Стало быть, вы украшаете свои покои, но они в то же время обладают и определенным аскетическим очарованием, — он рассмеялся. — О, вы, земляне, странная порода. Вам удалось удивить нас всех. Знаете, ведь про вас ходит столько невероятных слухов. Скажу вам по секрету, мы ожидали, что вы окажитесь противно-слабыми.

— Слабыми противниками, — машинально поправил Позер.

— Такая сдержанность! Какое удовольствие вы доставили тем из нас, вроде меня, конечно, кто оценил ваше понимание протокола. Такое изящество! Как тонко вы не обращали никакого видимого внимания на все увертюры, в то же время поразительно ловко избегая действительного осквернения. Могу вам сказать, находились и такие, кто думал — наивные глупцы! — что вы понятия не имеете ни о каком этикете. И какое удовлетворение испытали мы, опытные специалисты, сумевшие по достоинству оценить вашу виртуозность, когда вы перевели дело на подобающую основу, презрительно отвергнув кошачье мясо. Тогда уж было просто чистым удовольствием наблюдать, в какую форму вы облекаете ваш комплимент.

Йилл предложил Ретифу оранжевые сигары, а затем сунул одну из них себе в ноздрю.

— Признаться, даже я не надеялся, что вы так блестяще почтите нашего Восхитительного. О, иметь дело с коллегами-профессионалами, понимающими значение протокола, — одно удовольствие.

Посол Позер издал сдавленный всхлип.

— Этот парень простудился, — соизволил заметить посла Т’Кай-Кай. Он с подозрением поглядел на Позера. — Отойди-ка, любезный, я очень восприимчив к заразе.

— Есть еще одно маленькое дельце, которым я с удовольствием займусь, Ретиф, — продолжал Т’Кай-Кай. Он достал из сумочки большую бумагу. — Его Восхитительность твердо решили, что аккредитованы здесь будете не кто иной, как вы. У меня здесь экзекватура моего правительства, утверждающая вас в качестве генерального консула Земли на Йилле. Мы с нетерпением будем ждать вашего скорейшего возвращения.

Ретиф посмотрел на Позера.

— Я уверен, что Корпус согласится, — сказал он.

— Тогда я пошел, — попрощался Т’Кай-Кай, вставая. — Возвращайтесь к нам поскорее, Ретиф. Я должен многое вам показать в Великой Империи Йилла. — Он подмигнул: — Вместе, Ретиф, мы увидим много замечательного и великолепного.

© Перевод на русский язык, В. Федоров, И. Рошаль, 1991.

Кейт Лаумер Политика

«…Преданные своему делу профессиональные полевые сотрудники Корпуса были выше того, чтобы позволять внешнему виду партнеров мешать выполнению своих профессиональных обязанностей, и неослабно применяли просвещенные концепции, разработанные в ШК Корпуса глубоко и далеко мыслящими группами Высшего Уровня, беспрестанно трудившимися в подземных пещерах, выковывая дух дружбы между разумными существами. Действенность тесных культурных связей вкупе с дружной работой миссии была крайне эффективно продемонстрирована преданным исполнением своих обязанностей административным помощником Иоландой Мойл, и. о. консула на Гроаке, укрепившей достойное и заслуженное положение Корпуса, основы которого заложил ее предшественник консул Ваффл…».

Т. VII, катушка 98, 488 г. а. э. (2949 г. н. э.)

— Консул Земных Штатов, — диктовал Ретиф, — свидетельствует о своем почтении и т. п. Министерству Культуры Гроакской Автономии и, в связи с присланным вышеупомянутым Министерством приглашением посетить сольный концерт интерпретирования гримас, имеет честь выразить глубокое и искреннее сожаление ввиду невозможности…

— Вам никак нельзя отвергать это приглашение, — решительно воспротивилась административный помощник фройляйн Мойл. — Я переделаю так: «с удовольствием принимает».

Ретиф выдохнул облачко сигарного дыма.

— Фройляйн Мойл, — напомнил он, — за последнюю пару недель я пережил шесть легких концертов, четыре покушения на камерную музыку и Бог знает сколько разных фольклорных ансамблей. С тех пор, как я здесь нахожусь, у меня не было ни секунды свободного времени.

— Это вовсе не повод обижать гроаков, — резко сказала фройляйн Мойл. — Консул Ваффл никогда бы…

— Ваффл отбыл отсюда три недели назад, — напомнил Ретиф. — Оставив руководить земной миссией меня.

— Хм! — бросила фройляйн Мойл, отключая диктопринтер. — Я, безусловно, не знаю, под каким предлогом отказать министру.

— Да забудьте вы о предлогах, просто скажите ему, что меня там не будет, — он встал.

— Вы уходите? — поправила очки фройляйн Мойл. — Мне нужно, чтобы вы подписали несколько важных писем.

— Что-то не припоминаю, чтобы я диктовал сегодня какие-то письма, — усомнился Ретиф, надевая легкий плащ.

— Я составила их за вас. Они именно таковы, какими их захотел бы видеть консул Ваффл.

— Вы что, писали за Ваффла все его письма, фройляйн Мойл?

— Консул Ваффл был человек крайне занятый, — чопорно ответила фройляйн Мойл. — Он вполне доверял мне.

— Поскольку я отныне сокращаю культурную программу, то буду не столь занят, как мистер Ваффл.

— Хм! Можно мне спросить, где вы будете, если что-то произойдет?

— Я отправляюсь в Архив Министерства Иностранных Дел.

Фройляйн Мойл моргнула за толстыми линзами очков.

— С какой целью?

Ретиф задумчиво посмотрел на нее и сказал:

— Вы пробыли на Гроаке четыре года, фройляйн Мойл. Что стояло за государственным переворотом, который привел к власти нынешнее правительство?

— Я, ясное дело, не встревала в…

— А что вам известно насчет того земного крейсера, исчезнувшего где-то в этих краях лет десять назад?

— Господин Ретиф, это именно те вопросы, которых мы избегаем касаться в разговорах с гроаками. Искренне надеюсь, Что вы не собираетесь открыто вторгаться…

— Почему бы и нет?

— Гроаки очень чувствительный народ. Они не принимают с распростертыми объятиями инопланетных копателей в грязном белье. С их стороны достаточно любезно вообще позволить нам загладить тот факт, что земляне как-то подвергли их глубокому унижению.

— Вы имеете в виду, когда прибыли искать крейсер?

— Лично мне стыдно за примененную тогда тактику произвола. Этих невинных созданий допрашивали с пристрастием, словно настоящих преступников. Мы стараемся не бередить эту рану, господин Ретиф.

— Однако крейсер так и не нашли, не правда ли?

— Уж во всяком случае, не на Гроаке.

— Спасибо, фройляйн Мойл, — поблагодарил Ретиф и кивнул. — Я вернусь прежде, чем вы закроете оффис.

Когда он закрыл дверь, на тощем лице административного помощника пролегли морщины мрачного неодобрения.

* * *

Глядя сквозь зарешеченное окошечко, бледнолицый гроак страдальчески вибрировал горловым пузырем.

— В Архив не входить, — слабо произнес он. — Отрицание разрешения. Глубокое сожаление архивариуса.

— Важность моей задачи здесь, — настаивал землянин, с трудом выговаривая звуки горлового языка гроаков. — Мой интерес к местной истории.

— Невозможность доступа для инопланетянина. Уйти тихо.

— Необходимость мне войти.

— Определенные инструкции архивариуса, — голос гроака поднялся до шепота. — Не настаивать больше. Бросить эту мысль!

— Ладно, кащей, я понимаю, когда меня обыгрывают, — сказал по-земному Ретиф и передразнил: — Проявлять осторожность.

Выйдя на улицу, он на мгновение остановился в задумчивости, глядя на покрытые глубокой резьбой оштукатуренные фасады без окон, тянущиеся вдоль всей улицы, а затем двинулся в сторону генерального консульства Земли. Встречающиеся на улице немногочисленные гроаки украдкой посматривали на него и спешили свернуть в сторону при его приближении. По упругой мостовой катили, тихо попыхивая, хрупкие паровые автомобили на высоких колесах. Воздух был чист и прохладен. А в офисе, наверняка, ждет фройляйн Мойл с очередным списком жалоб. Ретиф изучил резьбу над одной из открытых дверей. Сложный узор, выделенный розоватой краской, указывал, если он не ошибался, на гроакский эквивалент бара. Ретиф решил заглянуть туда.

Бармен-гроак, проворно выдававший глиняные горшки с местными алкогольными напитками из бара-ямы в центре помещения, заметил Ретифа и застыл, не закончив движения, с металлической трубкой в руках над дожидающимся своей очереди горшком.

— Прохладительный напиток, — сказал по-гроакски Ретиф, присаживаясь на корточки у края ямы. — Опробовать истинное гроакское зелье.

— Не наслаждаться моими скромными предложениями, — промямлил гроак. — Боль в пищеварительных мешочках. Выражать сожаление.

— Не беспокоиться, — ответил Ретиф. — Налить его и предоставить мне решать, нравится ли.

— Буду сцапан блюстителями порядка за отравление… иностранца, — бармен огляделся в поисках поддержки, но нигде не нашел ее. Клиенты-гроаки смотрели куда угодно, только не на него, да и вообще потихоньку расходились.

— Выбрать на твой вкус, — сказал Ретиф, кидая массивный золотой в автомат выдачи блюд. — Пожать щупальце.

— Достать клетку, — призвал сбоку тонкий голос. — Показывать этот урод.

— Задохнуться в верхнем мешочке, — прошипел бармен, вытягивая все свои глаза в сторону пьяного. — Молчать, помет трутней.

— Глотать сам свой яд, раздатчик отравы, — прошептал пьяный. — Найти надлежащую клетку для этого сбежавшего из зоосада кошмара.

Он пошатнулся в сторону Ретифа.

— Показывать этого урода на улицах, как всех прочих уродов.

— Небось, видел много уродов вроде меня, не так ли? — заинтересовавшись, оживленно спросил Ретиф.

— Говорить разборчиво, вонючий инопланетянин, — выдал гневную тираду пьяный.

Бармен что-то неразборчиво шепнул, и двое ближайших клиентов, подойдя к пьяному, взяли его за руки и помогли добраться до дверей.

— Добыть клетку, — вопил разбушевавшийся алкаш. — Держать животных там, где им место…

— Я передумал, — сказал Ретиф бармену. — Чертовски благодарен, но должен теперь спешить.

Он проскользнул в дверь, последовав за пьяным. Гроаки-добровольцы, отпустив скандалиста, поспешили вернуться в бар. Ретиф подошел поближе и посмотрел на шатающееся создание.

— Сгинь, урод, — прошептал гроак.

— Быть корешами, — предложил Ретиф. — Быть добрым к глупым животным.

— Сволочь, тебя на скотобойню, дурнопахнущая иностранная живность.

— Не сердиться, душистый туземец, — попросил Ретиф. — Разрешить мне быть тебе добрым приятелем.

— Бежать, пока я не отделать тебя тростью!

— Выпить вместе.

— Не выносить такой наглости, — Гроак двинулся на Ретифа, тот попятился.

— Пожать руки, — настаивал землянин. — Быть корешами.

Гроак потянулся было цапнуть его, но промахнулся. Одинокий прохожий пугливо обогнул их, опустив голову, и шмыгнул прочь. Ретиф, отступая в узкую поперечную улочку, излагал местному дебоширу дальнейшие предложения дружбы, и пьяный, в ярости, последовал за ним. Тут Ретиф быстро обошел его кругом, ухватил за воротник и рванул. Гроак с треском упал навзничь. Ретиф встал над ним. Упавший туземец приподнялся, но консул Земных Штатов поставил ему ногу на грудь и толкнул.

— Никуда не уходить несколько минут, — ласково попросил он. — Оставаться прямо здесь и вести долгую приятную беседу.

* * *

— Вот и вы, наконец! — глянула на Ретифа поверх очков фройляйн Мойл. — Вас ждут два джентльмена. Гроакских джентльмена!

— Слуги государства, как мне представляется. Новости разлетаются, как на крыльях, — Ретиф снял плащ. — Это избавляет меня от необходимости почтить МИД еще одним визитом.

— Что вы натворили? Не буду от вас скрывать, они, похоже, очень расстроены.

— Уверен, не будете. Идемте… Да, и захватите с собой аппарат для официальной записи.

Двое, носивших тяжелые шоры гроаков, со сложными орнаментами на гребнях — символом их высокого ранга, поднялись, когда в помещение вошел Ретиф. И, как он отметил, ни тот, ни другой не сочли нужным вежливо щелкнуть жвалами. Спору, нет, они были взбешены.

— Я — Фит, из Земного Отдела Министерства Иностранных Дел, — представился на шепелявом, но все же вполне понятном земном более высокий гроак. — Разрешите представить вам Шлуха, из Внутренней Полиции.

— Садитесь, господа, — предложил Ретиф. Те снова уселись. Фройляйн Мойл неуверенно потопталась, а потом нервно присела на краешек стула.

— Ах, мы так рады… — начала было она.

— Оставьте, — оборвал ее Ретиф. — Эти господа пришли сюда сегодня вовсе не чаи распивать.

— Верно, — продребезжал Фит. — Откровенно говоря, господин консул, я получил самое что ни на есть тревожное сообщение. И попрошу Шлуха официально зачесть его еще раз.

Он кивнул шефу полиции.

— Час назад, — доложил Шлух, — в госпиталь был доставлен гроакский гражданин, пострадавший от серьезной контузии. При допросе данного лица выяснилось, что на него напал и избил его иностранец, а точнее — землянин. Оперативно произведенное моим департаментом следствие установило, что описание преступника почти полностью совпадает с внешность земного консула…

Фройляйн Мойл ахнула, выпучив глаза.

— Вы слышали когда-нибудь, — вкрадчиво осведомился Ретиф, не сводя глаз с Фита, — о земном крейсере МКК «Великолепный», который пропал без вести в этом секторе девять лет назад?

— Уж в самом деле, вы переходите все границы! — воскликнула, подымаясь, фройляйн Мойл. — Я умываю руки…

— На здоровье, главное — продолжайте запись, — отрезал Ретиф.

— Я не стану участвовать…

— Вы станете делать то, что вам приказывают, фройляйн Мойл, — спокойно сказал Ретиф. — А я приказываю вам сделать официально скрепленную печатью запись этого разговора.

Фройляйн Мойл села.

Фит негодующе запыхтел, раздувая горловой пузырь.

— Вы вскрываете старую рану, господин консул. Это напоминает нам об определенных беззакониях, творимых землянами, жертвами которых мы стали несколько лет назад.

— Чушь, — заявил Ретиф, — Такая песенка проходила с моими предшественниками, но мне она режет слух.

— Мы потратили столько усилий, — не выдержала фройляйн Мойл, — стремясь загладить тот ужасный эпизод в наших взаимоотношениях, а вы…

— Ужасный? Как я понимаю, земной «Мироблюститель» остановился достаточно далеко от Гроака и отправил на планету делегацию, чтобы задать несколько вопросов. Та получила какие-то странные ответы и осталась немножко пораскапывать дальше. Покопавшись с неделю, она отбыла восвояси. Несколько обидно для вас, гроаков, если вы, конечно, были невиновными…

— Если! Конечно! — возмущенно выпалила фройляйн Мойл.

— В самом деле, «если», — слабый голос Фита дрожал. — Я должен протестовать против ваших инсинуаций…

— Приберегите свои протесты, Фит. Вам потребуется дать кое-какие объяснения, и мне думается, ваша байка будет недостаточно хороша.

— Это вы должны дать объяснения, насчет того избитого и покалеченного гражданина…

— Не избитого вовсе, а всего лишь слегка стукнутого, чтобы освежить ему память.

— Значит, вы признаете…

— И это, к тому же, подействовало. Он много чего вспомнил, выказав при этом добрую волю.

Фит поднялся; Шлух последовал его примеру.

— Я буду просить, чтобы вас немедленно отозвали, господин консул. Если бы не ваш дипломатический иммунитет, я бы…

— Почему правительство, Фит, пало сразу после того, как Оперативная Тактическая Группа нанесла свой визит, а ведь это было еще до прибытия первой дипломатической миссии землян?

— Это внутреннее дело, — закричал Фит во всю силу слабых гроакских легких. — Новый режим проявил предельную дружественность в отношении вас, землян; он превзошел самого себя…

— …держа в неведении консула Земли и его штат, — закончил за него Ретиф. — То же относится к тем немногим земным бизнесменам, кому вы дали визы. Эта постоянная карусель культмассовых мероприятий, никаких светских контактов за пределами дипломатических кругов, никаких разрешений на поездки для посещения отдаленных округов или вашего спутника.

— Хватит! — жвалы у Фита так и дрожали от расстройства. — Я не могу больше говорить об этом деле.

— Вы будете со мной говорить. Или через пять дней здесь будет разговаривать эскадра «Мироблюстителей», — пригрозил Ретиф.

— Вы не можете… — ахнула фройляйн Мойл.

Ретиф перевел немигающий взгляд на женщину. Та захлопнула рот. Гроаки сели.

— Ответьте-ка мне вот на какой вопрос, — обратился Ретиф к Шлуху. — Несколько лет назад, а точнее — девять, здесь проходил небольшой парад. Захватили, по случаю, знаете ли, несколько курьезного вида существ и, после того как их упрятали в надлежащие клетки, показали благородной гроакской публике. Провезли по улицам. Несомненно, очень полезно для просвещения народа. Весьма культурное шоу. Однако, вот странное дело с этими животными, они носили одежду и, кажется, общались друг с другом. В целом очень забавная выставка. Так вот, скажите мне, Шлух, что случилось с этими шестью землянами после того, как парад закончился?

Фит приглушенно квохтнул, а затем быстро заговорил со Шлухом по-гроакски. Шлух, втянув глаза, съежился в кресле, Фройляйн Мойл открыла было рот, но затем с лязгом захлопнула его.

— Как они умерли? — резко бросил Ретиф. — Вы перерезали им глотки, расстреляли, схоронили живьем? Какой забавный конец вы им уготовили? Быть может, исследовательский?! Вскрыть их и посмотреть, что заставляет их орать…

— Нет! — охнул Фит. — Я должен сразу же исправить это ужасное ложное впечатление.

— Кой черт ложное впечатление, — с горечью сказал Ретиф. — Это были земляне; простой наркодопрос извлечет это из любого гроака, присутствовавшего на параде.

— Да, — сознался Фит слабым голосом. — Это правда, они были земляне. Но никого из них не убивали…

— Они живы?

— Увы, нет. Они… умерли.

— Понимаю, — произнес Ретиф. — Просто взяли да умерли.

— Мы, конечно же, пытались сохранить им жизнь; но мы не знали, что они едят…

— Выяснить это было бы не так уж трудно.

— Они заболели, — сказал Фиг. — Один за другим…

— С этим вопросом мы разберемся позже, — решил Ретиф. — А сейчас мне нужны еще сведения. Где вы их раздобыли? Где вы спрятали корабль? Что случилось с остальным экипажем? «Заболели» еще до парада?

— Больше никого не было! Заверяю вас, абсолютно никого!

— Погибли при аварийной посадке?

— Никакой аварийной посадки не было. Корабль приземлился цел и невредим, к востоку от города. З-з… земляне не пострадали. Мы, естественно, испугались их; они были для нас такими странными. Мы раньше никогда не видели таких существ.

— Они сошли с корабля, паля из всех орудий, так что ли?

— Орудий? Нет, никаких орудий не…

— Ага, тогда, значит, подняли руки, так ведь, попросили помочь? Ну вы им и помогли, конечно, — помогли умереть.

— Откуда же нам знать? — простонал Фит.

— Вы хотите сказать, откуда же вам знать, что через несколько месяцев появится разыскивающая их эскадра? Это вызвало шок, не так ли? Держу пари, вам пришлось посуетиться, припрятывая корабль и затыкая всем рты. Еле успели, да?

— Мы боялись, — сказал Шлух. — Мы — народ простой. Мы испугались странных существ из чужого судна. Мы их не убивали, но считали, что оно и к лучшему, что они… не выжили. Потом, когда появились боевые корабли, мы осознали свою ошибку, но боялись признаться. Мы устранили своих виноватых руководителей, скрыли случившееся и… предложили свою дружбу. Мы пригласили вас установить дипломатические отношения. Верно, мы совершили промах, тяжелый промах. Но мы ведь и постарались исправить…

— Где корабль?

— Корабль?

— Что вы с ним сделали? Он слишком велик, чтобы просто бросить его и забыть. Где он?

Двое гроаков переглянулись.

— Мы желаем показать вам искренность своего раскаяния, — сказал Фит. — И покажем вам корабль.

— Фройляйн Мойл, — распорядился Ретиф. — Если я не вернусь через разумный промежуток времени, передайте эту запись в Штаб-квартиру Сектора, скрепив печатью.

Он встал и посмотрел на гроаков.

— Ну что ж, идемте, господа, — предложил он.

* * *

Ретиф пригнулся, проходя под тяжелыми бревнами, крепившими вход в пещеру, и пригляделся в полумраке к изогнутому борту опаленного космосом судна.

— Здесь есть какое-нибудь освещение? — спросил он.

Гроак щелкнул выключателем, вспыхнуло слабое голубоватое сияние. Ретиф обошел по высоким деревянным мосткам корпус, внимательно изучая корабль. Под лишенными линз «глазами» сканнера зияли отверстиями пустые орудийные платформы. Сквозь дыры в полу входного шлюза была видна замусоренная палуба. Неподалеку от носа яркими блестящими вкраплениями дюралесплава были выведены слова: «МКК ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ Б. НОВАЯ ЗЕМЛЯ».

— Как же вам удалось затащить его сюда? — поинтересовался Ретиф.

— Его приволокли сюда с места посадки, милях в девяти от пещеры, — ответил более тонким, чем когда-нибудь голосом Фит. — Это естественная расселина, и судно просто опустили в нее и насыпали крышу.

— Как же вы умудрились так заэкранировать его, что детекторы не смогли уловить его присутствия?

— Здесь повсюду вокруг богатые железные руды, — махнул рукой Фит. — Мощные жилы практически чистого металла.

— Давайте зайдем внутрь.

Вперед прошел Шлух с переносной лампой, а за ним и вся группа зашла в корабль. Ретиф поднялся по трапу и оглядел рубку управления. Толстый слой пыли покрывал палубу; стойки, где располагались противоперегрузочные кресла; пустые пульты; разбросанные повсюду срезанные болты и части крепления обшивки; обрывки проволоки и бумаги. Там, где горелки срезали тяжелую экранировку защитных покрытий, металл потускнел от тонкого налета ржавчины. Повсюду стоял слабый запах тлена и запустения.

— Грузовой отсек… — начал Шлух.

— Этого вполне достаточно, — отказался Ретиф. Гроаки молча вывели его обратно через туннель на свет раннего вечера. Когда они поднялись по склону к паровому автомобилю, к Ретифу подошел Фит.

— Надеюсь, это в самом деле положит конец затянувшемуся несчастному делу, — сказал он. — Теперь, когда все показано полностью, честно и откровенно…

— Можете пропустить все это, — сказал Ретиф. — Вы опоздали на девять лет. Как я понимаю, когда с вами связалась Оперативная Тактическая Группа, экипаж был еще жив. Вы предпочли скорее убить их или дать им умереть, чем пойти на риск признаться в содеянном.

— Мы были виноваты, — стал жалко оправдываться Фит. — Теперь мы исправились и желаем лишь дружбы.

— «Великолепный» был тяжелым крейсером, примерно в двадцать тысяч тонн, — Ретиф мрачно посмотрел на чиновника МИДа. — Где он, Фит? Вам не удастся отмазаться стотонной спасательной шлюпкой.

Фиг так сильно выдвинул стебельки глаз, что отвалилась одна из шор.

— Я ничего не знаю о… о… — горловой пузырь гроака бешено пульсировал, когда тот пытался сохранить спокойствие.

— Мое правительство не намерено больше терпеть никаких дальнейших обвинений, господин консул, — выговорил, наконец, он. — Я был с вами предельно искренен. Я даже закрыл глаза на ваше оскорбительное вмешательство в дела, не входящие, собственно, в сферу вашей компетентности. Мое терпение подошло к концу.

— Где корабль? — рявкнул Ретиф. — Похоже, вы так ничему и не научились и по-прежнему убеждены, что можете все спрятать и забыть об этом деле. Уверяю вас, так не выйдет.

— Сейчас мы вернемся в город, — сказал Фит. — Больше я ничего сделать не могу.

— Можете и сделаете, Фит, — пообещал ему Ретиф. — Я намерен докопаться до правды.

Фит быстро заговорил со Шлухом. Шеф полиции сделал знак четырем вооруженным констеблям, и те двинулись, окружая землянина.

Ретиф поглядел на Фита и дружелюбно посоветовал:

— Даже и не пытайтесь. Только увязнете еще глубже.

Фит гневно щелкнул жвалами, все пять стебельков его глаз агрессивно склонились к Ретифу.

— Из уважения к вашему дипломатическому статусу, землянин, я оставлю без внимания ваши оскорбительные намеки, — сказал своим тонким голосом Фит. — Мы немедленно возвращаемся в город.

Ретиф посмотрел на четырех полицейских.

— Разумеется, — согласился он. — Деталями мы займемся позже.

Фит последовал за ним в машину и уселся — жесткий, как палка, — на противоположном конце сиденья.

— Рекомендую вам держаться как можно ближе к своему консульству, — произнес Фит. — Советую выбросить из головы эти фантазии и наслаждаться культурными аспектами жизни на Гроаке. Особенно я бы не рисковал выезжать из города или проявлять излишнее любопытство к делам, касающимся только гроакского правительства.

На переднем сиденье Шлух смотрел прямо вперед, без всяких комментариев. Машина подскакивала и покачивалась на узком шоссе, дребезжа разболтанными рессорами. Ретиф, вслушиваясь в мерное пыхтение мотора, молчал.

* * *

— Фройляйн Мойл, — обратился к административному помощнику Ретиф. — Я хочу, чтобы вы внимательно выслушали то, что я сейчас скажу вам. Мне теперь придется действовать очень быстро, чтобы захватить врасплох охранников-гроаков.

— Я, безусловно, не понимаю, о чем вы говорите, — отрезала фройляйн Мойл, остро глядя из-под толстых линз.

— Если послушаете, то, возможно, выясните, — пообещал Ретиф. — Я не могу понапрасну терять время, фройляйн Мойл, у меня его вообще нет. Они не ожидают немедленных шагов, надеюсь, и это может дать нужную мне свободу действий.

— Вы по-прежнему тверды в намерении раздуть проблему из того инцидента, — фыркнула фройляйн Мойл. — Я действительно едва ли могу винить гроаков: народ они неискушенный, чужаков раньше никогда не встречали.

— Вы очень многое готовы простить, фройляйн Мойл. Но меня волнует не случившееся девять лет назад. Меня больше интересует и тревожит происходящее сейчас. Я же сказал вам, что гроаки спрятали только спасательную шлюпку. Неужели вам не понятно, что отсюда вытекает? У шлюпки дальность полета невелика, а это значит, что где-то поблизости должен быть и сам крейсер. И я хочу знать где.

— Гроаки тут совершенно ни при чем. Это очень культурный, мягкий и обходительный народ. Вы можете нанести непоправимый вред образу землянина, если будете настаивать…

— Мы зря теряем время, — перебил Ретиф, подходя к письменному столу, открывая ящик и вынимая тонкоствольный игломет. — За этим кабинетом следят не очень тщательно, если я разбираюсь в гроаках. Думается, я вполне сумею ускользнуть от них.

— Что вы собираетесь делать… этим? — уставилась на игломет фройляйн Мойл. — Что, во имя всего…

— Гроаки не станут зря терять времени и уничтожат в своих досье все документы, относящиеся к этому делу. Я, пока не поздно, должен извлечь всю доступную информацию. Если я буду сидеть сложа руки, дожидаясь официальной комиссии расследования, то та не найдет ничего, кроме пустых улыбок.

— Вы с ума сошли! — административный помощник Мойл встала, повизгивая и дрожа от возмущения. — Вы, просто какой-то… какой-то…

— Мы с вами в тяжелом положении, фройляйн Мойл. По логике гроаков наиболее естественным следующим шагом будет убрать нас обоих, так как мы — единственные, кто знает, что произошло на самом деле. Фит чуть было не решился на это сегодня днем, но я сблефовал и заставил его отступить — на данный момент.

Фройляйн Мойл визгливо рассмеялась.

— Ваши фантазии окончательно завладели вами, — выдохнула она. — Вот уж и впрямь нам грозит опасность — но только со стороны вашей больной психики! Убрать меня! Ну надо же, а? Никогда не слышала ничего нелепей.

— Оставайтесь в этом кабинете и заприте дверь на особый консульский замок. В торговом автомате есть еда и питье. Советую вам сделать запас, пока ваши друзья не перекрыли снабжение. Никого не впускать, ни под каким предлогом. Я буду поддерживать с вами связь по наручному телефону.

— Что вы намерены сделать?

— Если я не сумею вернуться, передайте официальную запись сегодняшнего разговора вместе с теми сведениями, которые я смог собрать. Пошлите их с пометкой «воздух». А потом сообщите о сделанном гроакам и держитесь крепче. Думаю, с вами будет все в порядке. Ворваться сюда силой нелегко, и в любом случае они не станут усугублять положение, убив вас очевидным способом. Войска могут подоспеть сюда через неделю.

— Я не стану делать ничего подобного! Гроаки очень любезны со мной! Вы… явившийся сюда после стольких наших отчаянных усилий хулиган! Настроенный разрушать…

— Если вы от этого чувствуете себя лучше, вините во всем меня, — великодушно разрешил Ретиф. — Но, надеюсь, вы не будете настолько глупы, чтобы доверять им.

Он надел плащ и открыл дверь.

— Я вернусь через пару часов, — пообещал Ретиф.

Когда он закрыл за собой дверь, фройляйн Мойл молча глядела ему вслед.

* * *

До рассвета оставался еще час, когда Ретиф сумел подобрать комбинацию к особому консульскому замку и вошел в затемненный рабочий кабинет. Дремавшая в кресле фройляйн Мойл, вздрогнув, проснулась. Она увидела Ретифа, поднялась, включила свет и обернулась, уставясь на него во все глаза.

— Что, во имя всего… Где вы были? Что случилось с вашей одеждой?

— Немного испачкался, не беспокойтесь, — Ретиф подошел к столу, открыл ящик и положил игломет обратно.

— Где вы были? — повторила вопрос фройляйн Мойл. — Я оставалась здесь.

— Рад это слышать, — отозвался Ретиф. — Надеюсь, вы также запаслись едой и водой из автомата. Мы окопаемся здесь по меньшей мере на неделю.

Он записал в блокнотик несколько цифр.

— Включите отправитель официальных сообщений. У меня длинная передача для Штаб-квартиры Сектора.

— Вы намерены сказать мне, где были?

— Прежде я должен отправить сообщение, фройляйн Мойл, — резко бросил Ретиф и добавил: — Я был в МИДе. Позже расскажу вам все.

— В такой-то час? Там же никого нет.

— Совершенно верно.

Фройляйн Мойл ахнула.

— Вы хотите сказать, что вломились туда? Взломали дверь в здание МИДа?

— Именно так, — спокойно подтвердил Ретиф. — А теперь…

— Это абсолютный предел, — заявила фройляйн Мойл. — Слава небесам, я уже…

— Включай передатчик, женщина!

— Я уже включила, господин Ретиф! — отрезала фройляйн Мойл. — Я только ждала, когда вы вернетесь.

Она повернулась к передатчику и нажала несколько кнопок. Экран осветился, и на нем появилось колеблющееся изображение далекого собеседника.

— Он, наконец, здесь, — доложила экрану фройляйн Мойл и победоносно посмотрела на Ретифа.

— Вот и хорошо, — одобрил Ретиф. — Думаю, гроаки не смогут выбить нас из эфира, но…

— Я выполнила свой долг, господин Ретиф. Прошлой ночью, как только вы покинули кабинет, я представила в Штаб-квартиру Сектора полный доклад о ваших действиях. Любые мои возможные сомнения насчет правильности этого решения полностью рассеялись тем, что вы только что мне рассказали.

Ретиф посмотрел на нее долгим пристальным взглядом.

— Вы проявили себя трудолюбивой девушкой, фройляйн Мойл. Вы упомянули об убитых здесь шестерых землянах?

— Это не имеет никакого отношения к вашему дикому поведению. Должна сказать, что за все годы работы в Корпусе я никогда не сталкивалась со столь ужасной и менее всего подходящей для дипломатической работы личностью, как ваша.

Взрывом статических помех затрещал экран — десятисекундная пауза в передаче закончилась.

— Господин Ретиф, — строго обратился человек с экрана. — Советник Никчемни, ОДС-1, зампомзав секретаря Сектора. Я получил доклад о вашем поведении, что вынуждает меня освободить вас от выполнения обязанностей консула. Вплоть до выводов следственной группы вы будете…

Протянув руку, Ретиф выключил устройство связи. Победоносное выражение на лице у фройляйн Мойл растаяло.

— Как вы посмели? Что это значит?

— Если бы я стал слушать дальше, то мог бы услышать нечто такое, что не смог бы проигнорировать. А я, в данный момент, не могу себе этого позволить. Послушайте, фройляйн Мойл, — продолжил он серьезным тоном. — Я нашел пропавший крейсер. Он…

— Я слышала, как советник освободил вас от дипломатических обязанностей!

— А я слышал, как он сказан, что намерен меня освободить от них, фройляйн Мойл. Но до тех пор, пока я не выслушаю и не подтвержу устный приказ, он не имеет силы. Если я неправ, он и так добьется моей отставки. Если же я прав, то это временное отстранение крайне помешает.

— Вы не подчинились законному начальству. Теперь здесь руковожу я, — фройляйн Мойл шагнула к устройству местной связи. — Я намерена сообщить гроакам об этом ужасном деле и выразить свои глубочайшие…

— Не прикасайтесь к пульту управления, — приказал Ретиф. — Подите и сядьте вон в том углу, где я смогу держать вас под наблюдением. Я намерен сделать официальную запись для передачи в Штаб-квартиру и вызвать вооруженную Оперативную Тактическую Группу. А потом будем просто ждать.

И, не обращая больше никакого внимания на ярость административного помощника, Ретиф принялся наговаривать на магнитофон сообщение.

Затренькала местная связь. Фройляйн Мойл вскочила и уставилась на аппарат.

— Действуйте, — разрешил Ретиф. — Ответьте им.

На экране появилось изображение гроакского чиновника.

— Иоланда Мойл, — начал тот без всякой преамбулы. — От имени и по поручению министра иностранных дел Гроакской Автономии я настоящим аккредитую вас Земным консулом на Гроаке в соответствии с рекомендациями, переданными моему правительству непосредственно из Земной Штаб-квартиры. И требую от вас, как от консула, предоставить господина Дж. Ретифа, бывшего консула, для допроса в связи с нападением на двух блюстителей порядка и незаконным проникновением в архив Министерства Иностранных Дел.

— Это… это, — начала заикаться фройляйн Мойл. — Да, конечно… Я хочу выразить свои глубочайшие сожаления…

Ретиф поднялся, подошел к аппарату и помог фройляйн Мойл посторониться.

— Слушай внимательно, Фит, — сказал он. — Твой блеф не прошел. Вы не войдете, а мы не собираемся выходить. Ваш камуфляж действовал девять лет, но теперь с этим раз и навсегда покончено. Предлагаю вам не терять голову и удержаться от искушения еще больше ухудшить дело.

— Мисс Мойл, — ответил Фит. — Отряд блюстителей порядка находится перед вашим консульством. Вы явно в руках опасного сумасшедшего. Гроаки, как всегда, желают только дружбы с землянами, но…

— Не утруждайте себя, — оборвал его Ретиф. — Вы прекрасно знаете, что было в тех досье, какие я просмотрел этим утром.

Ретиф обернулся на внезапно раздавшийся сзади звук. Фройляйн Мойл находилась у двери и тянулась к запору замка.

— Нет! — Ретиф прыгнул… но слишком поздно. Дверь распахнулась, и в помещение ввалилась толпа гребенчатых гроаков, оттолкнувших в сторону фройляйн Мойл и нацеливших на Ретифа пистолеты-распылители. Вперед протолкнулся шеф полиции Шлух.

Иллюстрация SMITH

— Не пытайтесь применить насилие, землянин, — предупредил он. — Я не могу обещать, что сумею удержать своих людей.

— Вы вторглись на суверенную земную территорию, Шлух, — спокойно указал Ретиф. — Предлагаю вам немедленно удалитьсятем же путем, что и вошли.

— Их пригласила сюда я, — вмешалась фройляйн Мойл. — Они находятся здесь, выполняя мое недвусмысленное пожелание.

— Да? Вы уверены, что хотите зайти так далеко, фройляйн Мойл? Отряд вооруженных гроаков в консульстве?

— Консул — вы, мисс Иоланда Мойл, — сказал Шлух. — Разве не будет лучше всего, если мы удалим этого больного субъекта в безопасное место?

— Да, безусловно, — признала фройляйн Мойл. — Вы совершенно правы, господин Шлух. Пожалуйста, препроводите господина Ретифа в его апартаменты в этом здании.

— Не советую вам нарушать мою дипломатическую неприкосновенность, Фит, — сказал Ретиф.

— Как глава миссии, — спокойно парировала фройляйн Мойл, — я настоящим временно отказываю в неприкосновенности господину Ретифу.

Шлух с готовностью извлек ручной магнитофон.

— Будьте добры повторить ваше заявление, сударыня, официально, — попросил он. — Я не желаю, чтобы потом возникли какие-нибудь проблемы.

— Не будь дурой, женщина, — призвал Ретиф. — Неужели ты не видишь, во что ввязываешься? Сейчас для тебя самое время разобраться на чьей ты стороне.

— Я на стороне простого приличия!

— Да, тебя здорово надули. Эти типы скрывают…

— Вы думаете, все женщины дуры, не правда ли, господин Ретиф? — она повернулась к шефу полиции и заговорила в услужливо подставленный им микрофон.

— Эта отмена незаконна, — заявил Ретиф. — Консул здесь я, какие бы до вас ни дошли слухи. И это дело откроется, несмотря на все ваши усилия, так что не добавляйте к списку гроакских зверств вторжение в консульство и похищение консула.

— Возьмите этого человека, — приказал Шлух, и к Ретифу подошли двое высоких гроаков, нацелив пистолеты ему в грудь.

— Твердо решили повеситься, да? — поинтересовался Ретиф. — Что ж, надеюсь, что у вас, по крайней мере, хватит ума не трогать эту бедную дуру.

Он небрежно указал через плечо большим пальцем на фройляйн Мойл.

— Она ничего не знает. У меня не хватило времени сообщить ей последнюю информацию. Она считает вас сонмом ангелов.

Один из полицейских размахнулся и ударил Ретифа рукоятью пистолета-распылителя в челюсть. Ретиф налетел на другого гроака, тот подхватил его и толкнул вперед. Рубашка землянина окрасилась кровью. Фройляйн Мойл вскрикнула. Шлух визгливо рявкнул по-гроакски на конвоира, а затем повернулся, холодно взглянув на новоиспеченного консула.

— Что сказал вам этот человек?

— Я… э… ничего. Я отказалась слушать его бредни.

— Он ничего вам не говорил о… якобы имевшем место… участии…

— Я же сказала вам, — резко ответила фройляйн Мойл. Она оглядела лишенные выражения лица гроаков, а затем опять посмотрела на кровь, залившую рубашку Ретифа.

— Он ничего мне не говорил, — прошептала она. — Клянусь…

— Оставьте эту тему, ребята, — посоветовал гроакам Ретиф. — Пока окончательно не испортили хорошее впечатление.

Шлух долгий миг смотрел на фройляйн Мойл, а затем повернулся.

— Пошли, — скомандовал он и, оглянувшись на фройляйн Мойл, небрежно бросил: — Не покидайте этого здания вплоть до дальнейшего уведомления.

— Но… я же консул Земли.

— Для вашей собственной безопасности, сударыня. Народ очень возбужден этим ужасным избиением гроакского гражданина каким-то… чужаком.

— Пока, Мойлюша, — попрощался Ретиф. — Вы сыграли действительно хитроумно.

— Вы… вы ведь запрете господина Ретифа в его апартаментах? — спросила фройляйн Мойл.

— Все, что будет делаться с ним теперь, внутреннее дело гроаков, мисс Мойл. Вы сами сняли с него защиту своего правительства.

— Я не имела в виду…

— И не пытайтесь передумывать, — порекомендовал Ретиф. — Такие мысли могут сделать вас несчастной.

— Вы сами не оставили мне выбора. Мне требовалось думать о высших интересах Службы.

— Полагаю, ошибка тут моя. Я думал о высших интересах трех сотен людей на борту земного крейсера.

— Ну все, хватит, — оборвал его Шлух. — Уведите этого преступника.

Шеф полиции сделал знак охранникам.

— Марш! — приказал он Ретифу и, церемонно повернувшись к фройляйн Мойл, с издевкой сказал: — Приятно было иметь с вами дело, сударыня.

* * *

Как только полицейский автомобиль завелся и отъехал, блюститель порядка на переднем сиденье обернулся и посмотрел на Ретифа.

— Немного поразвлечься с ним, а потом убить, — решил он.

— Сперва устроить показательный суд, — воспротивился Шлух.

Автомобиль, качаясь и подпрыгивая, свернул за угол и, пыхтя, двигался мимо изукрашенных фасадов, выдержанных в пастельных токах.

— Провести суд, а потом малость поразвлечься, — настаивал страж порядка.

— Глотать яйца в собственном холме, — вступил в разговор Ретиф. — Совершать еще одну глупую ошибку.

Шлух поднял короткий церемониальный жезл и ударил Ретифа по голове. Тот помотал головой, напрягаясь.

Полицейский, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, повернулся и ткнул дулом пистолета-распылителя в ребра дипломату.

— Не делать никаких движений, иноземец, — предупредил он. Шлух снова поднял жезл и, примерившись, старательно ударил Ретифа второй раз. Землянин обмяк.

Автомобиль, качнувшись, в очередной раз стал заворачивать, и Ретиф съехал на шефа полиции.

— Убрать это животное, — начал было Шлух, но его голос оборвался в тот момент, когда рука Ретифа, метнувшись вперед и схватив за горло, сдернула гроака на пол. Когда конвоир слева ринулся на землянина, Ретиф провел апперкот, трахнув полицейского головой о дверцу. Подхватив выпавший из рук конвоира пистолет, Ретиф сунул его прямехонько в жвалы гроаку на переднем сиденье.

— Сунуть свой пугач назад на сиденье — осторожно — и бросить его, — приказал он.

Водитель нажал на тормоза, а затем круто развернулся, пытаясь выстрелить. Ретиф треснул гроака дулом пистолета по голове.

— Не сводить стеблей глаз с дороги, — велел он.

Водитель вцепился в руль и съежился, прижимаясь к стеклу, следя одним глазом за Ретифом, а остальными за дорогой.

— Заводить эту штуку, — скомандовал землянин. — Продолжать двигаться.

На полу зашевелился Шлух. Ретиф наступил на него и хорошенько надавил, вернув в прежнее положение. Рядом с Ретифом заворочался блюститель порядка, и землянин столкнул его с сиденья на пол. Держа одной рукой пистолет-распылитель, он вытер другой с лица кровь. Машина, яростно пыхтя, подскакивала на ухабистой дороге.

— Твоя смерть, землянин, будет не легкой, — пообещал на земном Шлух.

— Не тяжелее, чем в моих силах, — отозвался Ретиф. — А теперь заткнись, я хочу подумать.

Автомобиль, миновав последнее из украшенных рельефами курганообразных зданий гроаков, мчался теперь среди обработанных полей.

— Притормозить здесь, — распорядился Ретиф. — Свернуть на эту обочину.

Шофер подчинился, и автомобиль запрыгал по немощеной поверхности, а затем осторожно въехал задним ходом в гущу высоких стеблей.

— Остановить тут, — автомобиль замер, выпустив пар, и стоял, подрагивая, пока разогретая турбина работала вхолостую.

Ретиф открыл дверцу, сняв ногу со Шлуха.

— Сесть, — приказал он. — Вы двое спереди слушать внимательно.

Шлух сел, массируя горло.

— Трое вылезать здесь. Старый добрый Шлух оставаться и послужить мне шофером. Если у меня возникать нервное ощущение, будто вы меня преследовать, я его выбросить.

Он перешел на земной:

— А при высокой скорости картина получится довольно неприглядная. Так что, Шлух, прикажи им сидеть тихо до темноты и думать не сметь о поднятии тревоги. Ты знаешь, мне было бы крайне неприятно увидеть, как ты кокнешься и растечешься по всей проезжей части.

— Порвать свой горловой мешочек, зловонный зверь! — прошипел по-гроакски Шлух.

— Сожалею, у меня его нет, — Ретиф сунул пистолет под ухо Шлуху. — Ну, давай, приказывай им, Шлух. Я ведь, в крайнем случае, и сам могу вести машину.

— Делать все, как говорит иностранец: оставаться в укрытии до темноты, — распорядился Шлух.

— Всем на выход, — скомандовал Ретиф. — И захватите с собой вот это.

Он ткнул в лежавшего без сознания гроака.

— Шлух перебраться на сиденье водителя. Остальным остаться там, где мне их видеть.

Ретиф следил, как гроаки молча выполнили инструкции.

— Отлично, Шлух, — тихо произнес Ретиф. — Поехали. Вези меня в Гроакский Космопорт самым коротким маршрутом, какой только проходит через город, и хорошенько постарайся не делать никаких внезапных движений.

Сорок минут спустя Шлух аккуратно подрулил к охраняемым часовым воротам в укрепленной ограде, окружавшей военный сектор Гроакского Космопорта.

— Не поддавайся никаким бурным порывам и не пытайся изображать из себя героя, — прошептал Ретиф, когда к машине подошел гребенчатый гроак в военной форме. Шлух в бессильной ярости заскрежетал жвалами.

— Трутень-мастер Шлух, из Внутренней Безопасности, — прохрипел он. Часовой накренил глаза в сторону Ретифа.

— Гость Автономии, — добавил Шлух. — Давать мне проехать или сгнить на этом самом месте, дурак?

— Проезжать, трутень-мастер, — испуганно прошептал часовой.

Когда автомобиль, дергаясь, отъехал, он все еще пялился на Ретифа.

— Ты, можно считать, уже прибит колышками на холме в ямах удовольствия, землянин, — посулил Шлух на земном. — Зачем ты сунулся сюда?

— Заезжай-ка туда, в тень вышки, и остановись, — не отвечая на вопрос приказал Ретиф.

Шлух подчинился. Ретиф некоторое время изучал шеренгу из четырех стройных кораблей, чьи силуэты четко вырисовывались на фоне ранних предрассветных цветов неба.

— Которая из этих шлюпок готова к запуску? — потребовал ответа Ретиф.

Шлух развернул все пять глаз в желчном взгляде.

— Это челночные суда, у них нет мало-мальски приличной дальности полета. Это тебе ничем не поможет.

— Отвечай на вопрос, Шлух, а то опять получишь пистолетом по башке.

— Ты не похож на других землян, ты — бешеный пес!

— Грубый набросок моего характера мы сделаем позже, если не возражаешь. Они заправлены топливом? Ты знаешь здешние порядки: эти челноки только что сели или это ряд кораблей, готовых к взлету?

— Да. Все заправлены топливом и готовы к взлету.

— Надеюсь, ты прав, Шлух, потому что нам с тобой предстоит подъехать и забраться в один из них. И если он не взлетит, я убью тебя и попробую взлететь на следующем. Поехали.

— Ты с ума сошел. Я же сказал, у этих шлюпок вместимость не больше ста тонн; их применяют только для рейсов на спутник.

— Да ладно, плюнь ты на детали. Давай-ка вот попробуем первую в ряду.

Шлух выжал сцепление, и паровой автомобиль покатил, лязгая и дребезжа, к шеренге кораблей.

— Только не в первую, — сказал вдруг Шлух. — Вероятней всего, топливом будет заправлена последняя. Но…

— Хитроумный кузнечик, — усмехнулся Ретиф. — Подъезжай к входному порту, выскакивай и подымайся прямо на борт. Я буду сразу за тобой.

— У трапа часовой. Пароль…

— Снова ты за свое. Просто взгляни на него погрознее и скажи что надо. Я думаю, техника тебе известна.

Автомобиль проехал под кормой первой шлюпки, потом второй. Пока никакой тревоги не было поднято. Обогнув третью, Шлух со скрежетом затормозил, и они оказались прямо у открытого порта последнего в ряду судна.

— Вылезай, — скомандовал Ретиф. — И проделай все поживее.

Шлух выбрался из машины, заколебавшись, когда часовой вытянулся по стойке смирно, зашипел на него и стал подниматься по трапу. Часовой, с отвисшими от удивления жвалами, посмотрел на Ретифа.

— Иноземец! — произнес он, извлекая пистолет-распылитель из поясной кобуры. — Стоять на месте, мясолицый.

Поднявшийся выше Шлух обернулся.

— Стоять смирно, помет трутней, — проскрипел по-гроакски Ретиф.

Часовой подпрыгнул, замахал глазными стебельками и снова вытянулся по стойке смирно.

— Кругом! — прошипел Ретиф. — К чертям отсюда — марш!

Гроак, совершенно обалдевший, затопал по трапу. Ретиф, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел наверх и захлопнул за собой люк.

— Рад, что ваши ребята немного знакомы с дисциплиной, Шлух, — заметил землянин. — Что ты ему сказал?

— Я только…

— Впрочем, неважно. Так или иначе, мы на борту. Подымайся в рубку.

— Что вам известно о гроакских военных судах?

— Почти все: данное судно — зеркальная копия захваченной вами спасательной шлюпки. Я могу им управлять. Подымайся.

Ретиф последовал за Шлухом в тесную рубку управления.

— Пристегнись, Шлух, — приказал Ретиф.

— Это безумие. Топлива у нас хватит только для полета на спутник, да и то в один конец; мы не сможем ни выйти на орбиту, ни снова приземлиться. Взлетать на этой шлюпке — верная смерть. Отпустите меня. Обещаю вам неприкосновенность.

— Если мне придется привязывать тебя самому, я могу, по ходу дела, нечаянно попортить тебе голову.

Шлух заполз на кушетку и пристегнулся.

— Сдайтесь! — призвал он со слезой в голосе. — Я позабочусь, чтобы вас восстановили в должности — с почетом! Гарантирую охранное свидетельство…

— Даю отсчет, — сказал Ретиф, включая автопилот.

— Это смерть! — завизжал Шлух.

Загудела автоматика, затикал таймер, защелкали реле. Ретиф расслабился на амортизационной подушке. Шлух шумно дышал, пощелкивая жвалами.

— Вот от этого-то я в свое время и сбежал, — хрипло прошептал он, — перейдя во Внутреннюю Безопасность. Это не самая хорошая смерть.

— Всякая смерть — нехорошая смерть, — рассудительно заметил Ретиф. — К тому же, я пока это и не планирую.

На пульте вспыхнул красный огонек, и занимавшийся день взорвался ревом дюз. Корабль задрожал и поднялся в воздух. Даже сквозь грохот двигателя Ретиф расслышал, как стонет Шлух.

* * *

— Перигелий, — автоматически констатировал гроак. — Теперь начинаем долгое падение назад.

— Не совсем, — поправил его Ретиф, нахмурившись и окидывая взглядом приборы. — По моим расчетам, у нас еще восемьдесят пять секунд лета до входа в атмосферу.

— Мы даже не достигнем поверхности, — скорбно сказал Шлух. — Эти точки на экране — ракеты-перехватчики. Нас ждет рандеву в космосе, Ретиф. В своем безумии да будете вы довольны.

— Они отстали от нас на пятнадцать минут, Шлух. Оборона у вас расхлябанная.

— Никогда мне больше не зарываться в серые пески Гроака, — терзался Шлух.

Ретиф не сводил глаз с циферблата.

— Теперь уже в любую секунду, — тихо произнес он.

Шеф Внутренней Безопасности скосил глазные стебельки.

— Чего вы ищете?

Ретиф напрягся.

— Следите за экраном, — предложил он. Шлух посмотрел. Через координатную сетку быстро двигалась расплывчатая светящаяся точка.

— Что это та…

— Позже.

Шлух следил, как Ретиф переводил взгляд с одной стрелки на другую.

— Как…

— Ради вашей же собственной головы, Шлух, вам лучше надеяться, что это сработает, — землянин щелкнул клавишей вызова.

— 2396 ТР-42 Г, говорит консул Земных Штатов на Гроаке. Нахожусь на борту Гроак 902, захожу на вас в орбитальной плоскости, в точке с координатами 91/54/942. Вы меня слышите? Прием.

— Вы сошли с ума от отчаяния? — прошептал Шлух. — Вы кричите в черную пустоту вакуума…

— Склей себе жвалы, — огрызнулся, напряженно вслушиваясь в потрескивание эфира Ретиф. Было слышно лишь слабое гудение фонового звездного шума. Ретиф повторил вызов.

— Возможно, они слышат, но не в состоянии ответить, — пробормотал он себе под нос, щелкая клавишей. — 2396, у вас есть сорок секунд для перехвата меня буксирным лучом, прежде чем я проскочу мимо.

— Взывать в бездну, — недоумевал Шлух. — Взы…

— Посмотрите на экран оптического обнаружения.

Шлух повернул голову: на фоне звездного тумана смутно вырисовывалась громадная, темная и безмолвная масса.

— Это же корабль! — выговорил он. — Чудовищный корабль…

— Он самый, — подтвердил Ретиф. — Отправился с Новой Земли девять лет и несколько месяцев назад, выполняя обычное картографическое задание. Пропавший крейсер, МКК «Великолепный».

— Невозможно, — прошипел Шлух. — Эта громадина несется по глубокой кометной орбите.

— Правильно, и именно сейчас крейсер пролетает с разворотом как раз рядом с Гроаком.

— Вы думаете совместить орбиты с этим брошенным судном? Без запаса энергии? Встреча наша будет жаркой, если у вас такое намерение.

— Мы не должны столкнуться, пройдем примерно в пяти тысячах ярдах от их борта.

— С какой целью, землянин? Ну, нашли вы свой пропавший корабль, а дальше что? Стоит ли мимолетный взгляд на него и сознание своей правоты той смерти, какой мы погибнем?

— Возможно, они не умерли.

— Не умирать? — Шлух от волнения перешел на гроакский. — Почему я не умереть в норе своей юности? Почему у меня не лопнуть горловой мешочек, прежде чем я отправиться на корабле с безумным чужаком!?

— 2396, поторопитесь, — призвал Ретиф. Динамик все так же равнодушно потрескивал. Темное изображение на экране проплыло дальше, теперь уменьшаясь.

— Прошло девять лет, а этот сумасшедший говорит с ними как с живыми! — неистовствовал Шлух. — Они же девять лет как мертвы, а он по-прежнему продолжает разговаривать с ними!

— Еще десять секунд, — тихо произнес Ретиф в микрофон, — и мы выйдем за пределы досягаемости. Поживее, ребята.

— В этом и заключался ваш план, да? — вернулся к землянину Шлух. — Вы сбежали с Гроака и рискнули всем, ухватившись за эту тоненькую ниточку?

— А долго ли я протянул бы в гроакской тюрьме?

— Долго-предолго, мой дорогой Ретиф, — прошипел Шлух. — Под лезвием художника.

Внезапно корабль задрожал, и его что-то потянуло, прижав обоих пассажиров к кушеткам. Шлух зашипел, когда ремни врезались ему в тело. Челнок тяжело занесло, развернув задом наперед. Давление ускорения все нарастало. Шлух охнул и визгливо завопил:

— Что… это… такое?..

— Похоже, — ответил Ретиф, — что нам хоть в чем-то повезло.

* * *

— При втором нашем прохождении мимо Гроака, — рассказывал офицер с изможденным лицом, — они чем-то в нас запустили. Понятия не имею, как оно проскочило мимо наших экранов. Попадание пришлось прямо в корму и вывело из строя главный трубопровод. Я немедленно подал полную мощность на аварийные экраны и передал наши координаты по скаттеру. Они должны были бы попасть во все приемники в радиусе парсека. Ничего! А потом полетел передатчик. Я, конечно, поступил по-дурацки, отправив шлюпку на планету, но мне даже в голову не могло прийти…

— В некотором смысле вам повезло, что вы это сделали, капитан. Она стала для меня единственной нитью в этом деле.

— После этого они пытались прикончить нас несколько раз. Но при полной мощности на экранах никакие из имеющихся у них погремушек повредить нам не могли. Тогда они призвали нас капитулировать.

Ретиф кивнул.

— Как я понимаю, у вас не возникло такого искушения?

— Больше, чем вы думаете. На первом витке мы залетели достаточно далеко. Потом, возвращаясь, мы вычислили, что должны врезаться в планету. В качестве последнего средства мне пришлось бы снять энергию с экранов и попытаться подправить орбиту рулевыми двигателями, но бомбардировка шла весьма основательная. Думаю, такой номер у нас бы не прошел. К счастью, мы пронеслись мимо и снова направились в космос. У нас появился очередной трехлетний период передышки. Не воображайте, будто я не подумывал бросить полотенце на ринг.

— Почему же вы этого не сделали?

— Только потому, что имеющиеся у нас сведения очень важны. Запасы на борту немалые, хватит, если понадобится, еще на десять лет. Я знал, раньше или позже исследовательское судно Корпуса найдет нас.

Ретиф прочистил горло.

— Рад, что вы не отступились от своего решения, капитан. Даже отсталая планета, вроде Гроака, может поубивать массу народу, ежели взбесится.

— Не знал я другого, — продолжал капитан. — Того, что мы на нестабильной орбите. На этом витке мы весьма сильно углубимся в атмосферу и через шестьдесят дней вернемся к планете навсегда. Полагаю, на этот раз гроаки будут готовы к встрече с нами.

— Не удивительно, что они держались так стойко. Им почти удалось отмазаться.

— А теперь вы здесь, — констатировал капитан. — Девять лет, а про нас не забыли. Я всегда верил, что мы можем рассчитывать на…

— Теперь с этим все кончено, капитан. Вот это и есть самое главное.

— Домой… После девяти лет…

— Мне хотелось бы взглянуть на упомянутые вами пленки, — попросил Ретиф. — Те, где засняты базы на спутнике.

Капитан с энтузиазмом выполнил его просьбу, и уже через минуту Ретиф следил за развертывающейся панорамой, являющей мертвую поверхность крошечной луны, — такой, какой ее увидел «Великолепный» девятью годами ранее. Ряд за рядом одинаковые корпуса отбрасывали длинные тени, выдержанные в резких черно-белых тонах, на выщербленную металлическую поверхность спутника.

— Они подготовили тот еще сюрприз. Должно быть, ваш визит нагнал на них страху, — заметил Ретиф.

— Теперь они совершенно должны быть готовы к запуску! Все-таки девять лет…

— Задержите этот кадр, — внезапно попросил Ретиф. — Что это за рваная черная линия там, на равнине?

— По-моему, это трещина. Кристаллическая структура, знаете ли.

— У меня появилось нечто, могущее стать идеей, — сказал Ретиф. — Прошлой ночью я ознакомился с кое-какими секретными досье в МИДе. В их числе встретился и доклад о ходе накопления запасов расщепляющихся материалов. Тогда мне это показалось маловразумительным. Теперь картина ясна. Где северный конец этой расселины?

— Вот тут… в верхней части кадра.

— Если я сильно не ошибаюсь, там у них основной склад атомных бомб. Гроаки любят упрятывать все под землю. Интересно, что сделает с ними прямое попадание пятидесятимегатонной ракеты?

— Если там у них ядерный арсенал, — сказал капитан, — то мне бы очень хотелось провести такой эксперимент.

— Вы сможете туда попасть ракетой?

— У меня на борту пятьдесят ракет. И если даже я буду выпускать их просто по очереди, то они должны перегрузить защиту. Да, я смогу это сделать.

— Расстояние не слишком велико?

— Это были самые современные модели экстра-класса, — зло улыбнулся капитан. — С видеонаведением. Мы можем зарулить их в бар и припарковать на табурет у стойки.

— А что вы скажете, если мы попробуем это сделать прямо сейчас?

— Я давно хотел обрести определенную мишень, — ответил капитан.

* * *

Полчаса спустя Ретиф усадил Шлуха на сиденье перед экраном.

— Вот это вот расширяющееся облачко пыли было когда-то спутником Гроака, — заботливо уведомил он его. — Похоже, с ним что-то случилось.

Шеф Внутренней Безопасности изумленно уставился на изображение.

— Очень жаль, — посочувствовал Ретиф. — Но, впрочем, он же не представлял собой ничего ценного, не правда ли, Шлух?

Шлух, выпучив все пять глаз, пробормотал что-то невразумительное.

— Всего лишь голый кусок железа, Шлух, как меня заверили в МИДе, когда я запросил сведения.

— Я желал бы, чтобы вы, Ретиф, держали своего пленника подальше от меня, — сказал капитан. — У меня просто руки чешутся взять его за глотку.

— Ну что вы, Шлух искренне хочет помочь, капитан. Он был плохим парнем, но у меня такое ощущение, что теперь он раскаялся и хотел бы сотрудничать с нами, особенно принимая во внимание грядущее прибытие земного крейсера и облако пыли вон там, — показал Ретиф.

— На что это вы намекаете?

— Капитан, вам осталось полетать еще с недельку, связаться с крейсером, когда тот прибудет, попросить его взять вас на буксир, и вашим бедам — конец. Когда в определенных кругах прокрутят ваши пленки, сюда заявятся Силы Мира и низведут Гроак до субтехнического культурного уровня, установив систему контроля, чтобы надежно гарантировать отсутствие у Гроака каких-либо новых экспансионистских замыслов, хотя теперь, с исчезновением сподручного железного рудника в небе, он вряд ли может сильно напакостить кому бы то ни было.

— Совершенно верно, но…

— С другой стороны, вот решение, которое я мог бы назвать дипломатическим подходом.

После подробного разъяснения Ретифа капитан с сомнением посмотрел на него.

— Я-то готов, — согласился он. — А вот как насчет вашего парня?

Ретиф повернулся к Шлуху. Гроак содрогнулся, втянув стебельки глаз.

— Я это сделаю, — слабо произнес он.

— Отлично! Капитан, если вы распорядитесь доставить передатчик с челнока, то я позвоню еще одному приятелю, по имени Фит, из МИДа, — он повернулся к Шлуху. — И когда я свяжусь с ним, Шлух, вы сделаете все точно так, как я вам сказал, — или в столице Гроака будут диктовать свою волю земные Миротворцы.

* * *

— Если говорить совершенно откровенно, Ретиф, — заявил советник Никчемни, — я совершенно сбит с толку. У меня создалось впечатление, что господин Фит из Министерства Иностранных Дел почти болезненно горячо расточал вам похвалы. Он, кажется, так и горит желанием оказать вам хоть какую-нибудь любезность. В свете обнаруженных мной определенных свидетельств крайне непротокольного поведения с вашей стороны, это довольно трудно понять.

— Мы с Фитом многое пережили вместе. Теперь мы хорошо понимаем друг друга.

— У вас нет совершенно никаких причин для самодовольства, Ретиф, — строго указал Никчемни. — Фройляйн Мойл вполне оправданно доложила о вашем поведении. Конечно, знай она, что вы помогали господину Фиту в его чудесной работе, то, я в этом не сомневаюсь, несколько изменила бы свой доклад. Вам следовало бы ей довериться.

— Фит хотел сохранить все в тайне — на случай, если дело не выгорит. Вы же знаете, как это бывает.

— Конечно. И как только фройляйн Мойл оправится от нервного потрясения, ее будет ждать неплохое повышение. Девушка более чем заслуживает его за многолетнюю непоколебимую приверженность политике Корпуса.

— Непоколебимую, — повторил Ретиф. — С этим я, воистину, готов согласиться.

— Еще бы вам не согласиться, Ретиф. Вы ведь не проявили себя должным образом в этом задании. Я организую ваш перевод; вы вызвали отчуждение у слишком многих местных жителей.

— Но, как вы только что сказали, Фит высоко отзывается обо мне…

— Верно. Но я говорю о культурной интеллигенции. Данные фройляйн Мойл неопровержимо показывают, что вы намеренно оскорбили множество влиятельных групп, бойкотируя…

— У меня нет слуха, — признался Ретиф. — Для меня гроак, дующий в носовую свистульку, остается всего лишь гроаком, дующим в носовую свистульку.

— Надо приноравливаться к местным эстетическим ценностям. Научитесь принимать партнеров такими, какие они есть на самом деле. Из некоторых ваших замечаний, процитированных фройляйн Мойл в докладе, определенно явствует, что вы совершенно не уважали гроаков. Но как же вы ошиблись! Все это время они беспрестанно трудились для спасения тех храбрых ребят, оказавшихся в смертельной ловушке на борту потерявшего управление космического Летучего Голландца. Они продолжали упорствовать даже тогда, когда мы сами забросили поиски и отступились. А когда они открыли сей кошмарный факт — что вывело его из строя столкновение с их же спутником, то сделали этот величественный жест, беспрецедентный по своей щедрости. По сто тысяч кредитов золотом каждому члену экипажа — в знак горячего гроакского сочувствия. Так что ваша ошибка совершенно непростительна!

— Щедрый жест, — пробормотал Ретиф.

— Надеюсь, Ретиф, это происшествие послужит вам хорошим уроком. Все-таки, ценя полезную роль, сыгранную вами в даче господину Фиту советов по процедурной части для помощи в поисках, на этот раз я воздержусь от рекомендации понизить вас в должности. Мы закроем глаза на это дело и сохраним вам безупречную репутацию. Но в будущем я буду внимательно следить за вами.

— Нельзя завоевать сердца всех, — философски изрек Ретиф.

— Вам лучше упаковать свои вещи, вы отправитесь с нами завтра утром, — Никчемни собрал бумаги в ровную стопку. — Сожалею, что факты не дают мне возможности представить о вас более лестный доклад. Мне хотелось бы рекомендовать вам повышение, наряду с фройляйн Мойл.

— Ничего, — утешился Ретиф. — У меня есть мои воспоминания.

© Перевод на русский язык, В. Федоров, И. Рошаль, 1991.

Кейт Лаумер Запечатанный приказ

«…Перед лицом многочисленных угроз миру и спокойствию, естественно возникающих ввиду сложной политической ситуации в Галактике, изобретенная и отшлифованная теоретиками Корпуса техника блестяще доказал свою ценность в тысяче тяжелых конфронтаций. Даже анонимные младшие сотрудники, вооруженные чемоданчиками с подробными инструкциями, были в состоянии успокоить бурные воды с умением опытных мастеров переговоров. Подходящим примером служит четкое урегулирование консулом Пассуином внезапных осложнений жакско-земных отношений на Самане…»

Т. II, катушка 91, 480 г. а. э. (2941 г. н. э.)

— Конечно, — сказал консул Пассуин, — я просил назначить меня главой небольшой миссии. Но я думал, что это будет один из тех прелестных курортных миров, где лишь изредка возникают проблемы с визами да одним-двумя терпящими бедствие космонавтами в год. И что получилось? Я вместо этого стал сторожем зоопарка из этих смешанных поселенцев, и, прошу заметить, не на одной планете, а на восьми.

Он мрачно взглянул на вице-консула Ретифа.

— И все же, согласитесь, — заметил Ретиф, — это дает прекрасную возможность попутешествовать.

— Попутешествовать! — хрюкнул консул. — Терпеть не могу путешествовать! Особенно здесь, в этой захолустной системке…

Он умолк, моргнул, глядя на Ретифа, и прочистил горло:

— Хотя для начинающего дипломата небольшое путешествие придется как нельзя кстати. Чудесный опыт.

Он повернулся к настенному экрану и нажал кнопку. Появилось трехмерное изображение звездной системы: восемь светящихся зеленых точек, вращающихся вокруг диска побольше, обозначающего звезду. Взяв указку, Пассуин показал на ближайшую к светилу планету.

— Ситуация на Самане явно предкризисная. Смешанные поселенцы — всего лишь небольшая кучка — сумели, как водится, нажить неприятностей с туземной формой разумной жизни, жаками. Не могу понять, почему они вообще волнуются? Подумаешь, несколько жалких оазисов среди бесконечных пустынь. Однако я, наконец, получил полномочия, разрешающие предпринять определенные действия, из Штаб-квартиры Сектора.

Он развернулся лицом к Ретифу.

— Я отправляю вас, Ретиф, урегулировать эту ситуацию — в соответствии с секретным предписанием, — он взял толстый темно-желтый конверт. — Жаль, что там не сочли нужным приказать земным поселенцам убраться неделю назад, как я предлагал. Теперь-то уже слишком поздно. От меня ждут чуда — восстановления дружественных отношений между землянами и жаками, да еще и разделения территории. Идиотизм! Однако неудача очень плохо скажется на моем послужном списке, поэтому я буду ожидать адекватных результатов и от вас.

Он вручил темно-желтый конверт Ретифу.

— Насколько я знаю, Саман был ненаселенной планетой, — заявил Ретиф, — пока не прибыли поселенцы с Земли.

— Очевидно, такое впечатление было ошибочным. Там живут жаки, — Пассуин навел на вице-консула цепкий взгляд водянистых глаз. — Вы будете точно следовать инструкциям. В подобной деликатной ситуации никак нельзя допускать элемента импульсивности и импровизации. Данный подход подробно разработан в Штаб-квартире Сектора, и вам нужно всего лишь грамотно осуществить его. Надеюсь, все ясно?

— Кто-нибудь из Штаб-квартиры когда-нибудь посещал Саман?

— Конечно же нет! Там тоже все терпеть не могут путешествовать. Если больше нет никаких вопросов, то вам лучше поторопиться. Почтовый корабль покидает купол меньше чем через час.

— А на что похожа эта туземная форма жизни?

— Когда вернетесь, — ответил Пассуин, — расскажете.

* * *

Пилот почтовой ракеты, видавший виды ветеран с бакенбардами в четверть дюйма, сплюнул на замызганный пол каюты и склонился над самым экраном.

— Внизу-то постреливают, — определил он. — Вон, над краем пустыни пыхают белые дымки.

— Мне полагалось предотвратить войну, — сказал Ретиф. — Похоже, я немножко опоздал.

Пилот так резко повернул к нему голову, что чуть не сломал себе шею.

— Войну! — взвизгнул он. — Мне никто не говорил, что на Мане идет война. Если так, то я немедленно уматываю отсюда.

— Погодите, — остановил его Ретиф. — Мне надо приземлиться. По вам стрелять не будут.

— Само собой, не будут, сынок. Я не дам им такой возможности, — он протянул руку к пульту и принялся нажимать на клавиши. Ретиф схватил его за запястье:

— Возможно, вы меня не расслышали. Я сказал, что мне надо приземлиться.

Пилот рванулся, налегая на ремни безопасности, и попытался нанести Ретифу размашистый удар, который тот небрежно блокировал.

— С ума сошел? — завопил космонавт. — Ты представляешь, как там палят, раз я вижу это с высоты в пятьдесят миль?!

— Почта, знаете ли, все равно должна быть доставлена.

— А я не постоянный почтальон. Если уж ты так упорно настроен дать себя убить — возьми ялик. Я попрошу забрать останки в следующий рейс, если тут, конечно, прекратится стрельба.

— Ты настоящий друг. Ловлю тебя на слове.

Пилот прыгнул к люку спасательной шлюпки и после несложных манипуляций открыл его.

— Залезай. Мы быстро приближаемся. Этим типам может взбрести в голову вмазать высокую подачу.

— Спасибо, — Ретиф сунул за пояс пистолет. — Надеюсь, вы неправы.

— Я позабочусь о том, чтобы тебя забрали, когда стрельба прекратится — так или иначе, но это я тебе уж точно обещаю.

Люк с лязгом захлопнулся; миг спустя ялик дернулся, отвалив от корабля, а затем последовали мгновения изрядной болтанки в кильватерном выхлопе дюз удаляющегося корабля-почтовика. Ретиф внимательно вглядывался в крошечный экран, положив ладони на панель сенсорного управления. Он стремительно снижался: сорок миль, тридцать девять…

На высоте пяти миль Ретиф безжалостно бросил легкое суденышко в режим максимального торможения. Вдавленный в амортизационное кресло, он следил за экраном и вносил мелкие поправки в курс. Поверхность планеты надвигалась с пугающей быстротой, Ретиф покачал головой и врубил аварийный реверсивный двигатель. Вдруг снизу — с поверхности планеты — потянулись по дуге ввысь точечки света, неумолимо приближаясь к нему. Он успел подумать, что если это были обычные взрывные боеголовки, то метеоритные экраны ялика должны с ними справиться. Экран на приборной доске вспыхнул ярко-белым, а затем потемнел. Ялик подпрыгнул и перекувырнулся в воздухе; крошечную каюту стало затягивать дымом. Последовала серия безжалостных толчков и ударов, последнее, сотрясающее все кости столкновение, а потом наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием раскаленного металла.

Кашляя, Ретиф выпутался из амортизационной паутины, нащупал в полу люк и с трудом открыл его. Его захлестнула волна жаркого воздуха джунглей. Он спрыгнул на ковер из опавшей листвы, поднялся на ноги… и упал пластом, когда над ухом свистнула пуля.

Он лежал, прислушиваясь. Слева явно кто-то крался. Ретиф осторожно прополз вперед и укрылся за широкоствольным карликовым деревом. Где-то выводила рулады ящерица. Жужжали кружащиеся в изобилии насекомые и разочарованно удалялись, почувствовав чуждую жизнь. В пяти ярдах от него снова зашуршала листва подлеска. Задрожал куст, потом опустилась ветка, Ретиф поспешил убраться обратно за ствол и отполз за упавшее дерево. В поле зрения появился осторожно двигавшийся коренастый человек в грязной кожаной рубахе и шортах, с пистолетом в руке.

Когда он прошел мимо него, Ретиф вскочил на ноги, перепрыгнул через ствол и бросился на незнакомца. Они вместе повалились наземь. Коренастый издал единственный короткий вскрик, а потом продолжал бороться молча. Ретиф перевернул его на спину и занес кулак.

— Эй! — закричал поселенец. — Да ты же такой же человек, как и я!

— Возможно, после бритья я буду выглядеть получше, — отозвался Ретиф, — С чего это вы затеяли стрелять в меня?

— Дайте встать. Меня зовут Поттер. За пальбу уж извините. Я решил, что это лодка хлопалей — выглядит точь-в-точь, как ихняя. Я выстрелил, когда увидел, как что-то двигается; не знал, что это землянин. Кто вы? Что вы здесь делаете? Мы почти у самого края оазиса. А там дальше уже страна хлопалей, — он махнул рукой в сторону севера, где лежала пустыня.

— Рад, что вы оказались плохим стрелком. Некоторые из этих ракет пролетели слишком близко, чтобы чувствовать себя уютно.

— Ракеты, да? Тогда это точно артиллерия хлопалей, у нас тут ничего подобного нет.

— Я слышал, что здесь заваривается настоящая война, — сказал Ретиф. — Никак не ожидал…

— Отлично! — перебил обрадованный Поттер. — Мы так и считали, что некоторые из ваших ребят с Айвори присоединятся к нам, прослышав о нашем бедственном положении. Вы с Айвори?

— Да, я…

— Эй! Вы, должно быть, родственник Лемюэля. Добрый вечер! Я чуть-чуть не совершил тяжелую ошибку. Лемюэль — человек крутой, ему трудно что-нибудь объяснить.

— Я…

— Пригните голову. У этих проклятых хлопалей есть ручное оружие. К счастью, довольно скверное. Идемте.

Он начал ползком пробираться сквозь кустарник. Ретиф последовал за ним. Так они преодолели двести ярдов пересеченной местности, прежде чем Поттер поднялся на ноги, достал насквозь промокший цветастый платок и вытер лицо.

— Для горожанина ты двигаешься неплохо. Я думал, вы — ребята с Айвори — просто сидите под куполом да считываете показания приборов. Но, полагаю, как родственник Лемюэля…

— Вообще-то…

— Надо будет, однако, достать тебе какую-нибудь настоящую одежду. Эти городские шмотки на Мане долго не протянут.

Ретиф посмотрел на свою обугленную, порванную, пропитанную потом и грязью спортивную зеленовато-голубую куртку и такие же брюки — неофициальное обмундирование третьего секретаря и вице-консула Дипломатического Корпуса Земли.

— Дома этот наряд казался весьма прочным и уместным, — промолвил он. — Но, полагаю, у кожаной одежды есть свои достоинства.

— Давай вернемся в лагерь. К закату мы как раз сумеем добраться до него. И, слушай, не говори Лемюэлю, что я принял тебя за хлопаля.

— Не скажу, но…

Поттер уже пошел, подымаясь прыжками по пологому склону. Ретиф стянул с себя промокшую куртку, бросил ее на куст, добавил к ней свой галстук-шнурок и последовал за Поттером.

* * *

— Мы чертовски рады, что вы здесь, мистер, — сказал толстяк с двумя висящими на брюхе револьверами. — Нам сейчас никакой человек не будет лишним. Дела наши плохи. Мы столкнулись с хлопалями три месяца назад и с тех пор не сделали, по-настоящему, ни одного удачного хода. Сперва мы сочли их туземным видом, на который ни разу раньше не натыкались. Фактически один из ребят попросту подстрелил хлопаля, считая их законной дичью. Полагаю, из-за этого все и началось.

Он умолк, вздохнул и помешал дрова в костре.

— А потом целая орава их напала на ферму Свази. Убили двух его телок и убрались восвояси, — продолжил он.

— Мы думаем, что они сочли коров людьми, — пояснил Свази. — Они добивались мести.

— Да бросьте, как же кто-либо мог принять коров за людей? — усмехнулся еще один из сидевших у костра. — Они же совсем не похожи, по-моему…

— Не будь таким тупицей, Берт, — взорвался Свази. — Они же никогда раньше не видели землян; теперь-то они знают больше.

— Разумеется, — хохотнул Берт. — В следующий раз мы им показали, верно, Поттер? Ухлопали четверых.

— Они пришли прямо к моему дому через пару дней после первого нападения, — сказал Свази. — Мы были готовы их встретить. Здорово задали им перцу. Они забыли зачем пришли и бежали, как…

— Улепетывали, ты хочешь сказать. Самые безобразные с виду твари, каких когда-либо видел. Выглядели точь-в-точь как ковыляющий кусок старого грязного одеяла.

— С тех пор так все и пошло! Они устраивают набег, а потом мы устраиваем набег. Но в последнее время они пустили в ход тяжелую артиллерию. У них есть своего рода малюсенькие воздушные суда и автоматические винтовки. Мы уже потеряли четырех людей, а еще дюжина — в морозильнике, в ожидании корабля медпомощи. Мы не можем себе позволить таких потерь. Во всей колонии меньше трехсот годных к военной службе мужчин.

— Но мы еще удерживаем свои фермы, — сказал Поттер. — Все эти оазисы — дно древних высохших морей. Представляете, глубиной в милю сплошной слой плодороднейшей почвы. И есть еще пара сотен других оазисов, даже не тронутых нами. Впрочем, хлопали не получат их, пока жив хоть один человек.

— Вся система нуждается в продовольствии, которое можем вырастить только мы, — вставил Берт. — Тех ферм, что мы пытаемся создать, не хватит полностью, но они существенно помогут.

— Мы звали во весь голос на помощь ДКЗ, там на Айвори, — поведал Поттер. — Но ты же знаешь этих посольских холуев.

— Мы слыхали, что сюда посылают какого-то бюрократа, чтобы велеть нам убираться и отдать оазисы хлопалям, — рот у Свази плотно сжался. — Мы его ждем не дождемся…

— А тем временем к нам прибывают подкрепления. Мы отправили весточку к себе на родину; у нас у всех есть родственники на Айвори и на Верде…

— Заткнись, ты, проклятый дурак! — проскрежетал глухой голос.

— Лемюэль! — узнал Поттер. — Никто другой не мог так вот тихо подкрасться…

— Будь я хлопалем, я бы слопал вас живьем, — вышел в круг света новоприбывший. Это был высокий, широкоплечий человек в грязной кожаной одежде. Он поглядел на Ретифа.

— А это еще кто?

— Что ты имеешь в виду? — заговорил во внезапно наступившей тишине Поттер. — Он же твой родственник.

— Никакой он мне не родственник, — Лемюэль подошел к Ретифу.

— Для кого ты шпионить, чужак? — проскрипел он.

Ретиф поднялся на ноги.

— Думаю, мне, наконец, следует объяснить…

В руке Лемюэля появился курносый автоматический пистолет, бывший явно диссонансной нотой на фоне отделанных бахромой штанов из оленьей кожи.

— Опустим болтовню. Я узнаю шпика, как только вижу его.

— Всего лишь для разнообразия я хотел бы закончить фразу, — сказал Ретиф. — И предлагаю вам засунуть свою смелость обратно в карман, пока она вас неужалила.

— Ты болтаешь чуть более цветисто, чем меня устраивало бы.

— Вы неправы. Я говорю так, как устраивает меня. А теперь в последний раз говорю, уберите пистолет.

Лемюэль уставился на Ретифа во все глаза.

— Ты мне приказываешь?..

Левый кулак вице-консула молниеносно врезался прямо в центр лица Лемюэля. Худощавый поселенец отшатнулся, и из носа у него брызнула кровь. Пистолет выстрелил в землю, когда тот от неожиданности выронил его. Однако Лемюэль выправился, прыгнул на Ретифа… и встретил прямой правый, бросивший его на спину. До земли он долетел уже в глубоком нокауте.

— Вот это да! — выпалил Поттер. — Чужак свалил Лема… двумя ударами!

— Одним, — поправил Свази. — Первый был просто дружеским похлопыванием.

Берт замер.

— Тихо, ребята, — прошептал он. Во внезапно наступившей тишине послышался зов ночной ящерицы. Ретиф напряг слух, но ничего не услышал. Он сощурил глаза, вглядываясь во тьму за костром.

Быстрым движением он схватил ведро с питьевой водой, выплеснул ее на костер и бросился пластом на землю. Другие стукнулись о почву на долю секунды позже него.

— Для горожанина ты слишком проворен, — выдохнул рядом с ним Свази. — И видишь тоже весьма неплохо. Мы разделимся и возьмем их с двух сторон. Ты и Берт слева, а я с Поттером справа.

— Нет, — отверг его предложение Ретиф. — Ждите здесь. Я пойду один.

— Что за мысль…?

— Позже. Сидите здесь тихо и не смыкайте глаз, — Ретиф взял за азимут едва различимую на фоне неба вершину дерева и двинулся вперед.

Пять минут осторожного продвижения вывели Ретифа на небольшой взгорок. С бесконечной осторожностью он поднялся и рискнул выглянуть из-за выступающего из земли камня. В нескольких метрах впереди заканчивались чахлые деревья, и дальше за ними он различил смутные очертания холмистой пустыни — страны хлопалей. Он встал на ноги, перешагнул через камень, все еще горячий после целого дня тропической жары, и, крадучись, продвинулся на двадцать ярдов вперед. Ретиф не видел вокруг себя ничего, кроме перемещаемого ветром песка, бледного в свете звезд, лишь кое-где эта бледность нарушалась тенями от выступающих плит сланца. Позади него неподвижно замерли джунгли, землянин присел на землю и стал ждать.

Прошло десять минут, прежде чем его глаза уловили какое-то движение; что-то отделилось от темной массы камня и перелетело, планируя, несколько ярдов открытой местности до нового укрытия. Ретиф следил. Шли минута за минутой. Силуэт снова появился, скользнув в тень на этот раз всего в десяти футах от Ретифа. Он проверил локтем рукоять энергопистолета. Да, ему было бы лучше рассчитать все верно…

Внезапно раздался шорох, словно кто-то провел кожей по бетону, полетел песок, и хлопаль атаковал. Землянин откатился в сторону, а затем бросился на противника, навалившись всем телом на бешено бьющего крыльями хлопаля: квадратный ярд площади, три дюйма толщины в центре — и все это сплошные мускулы. Похожее на ската существо вздыбилось, выгнулось назад, трепеща краями, и встало на плоское ребро, образованное круговым мускулом. Оно цапнуло Ретифа гибкими, расположенными вдоль краев щупальцами, хватая его за плечи. Ретиф в ответ обхватил существо обеими руками и с трудом поднялся на ноги. Тварь оказалась изрядно тяжелой — по меньшей мере в сотню фунтов; а сражаясь она, казалось, тянула на все пятьсот.

Хлопаль решил сменить тактику на прямо противоположную и внезапно обмяк. Ретиф вцепился в него двумя руками и почувствовал, что угодил большим пальцем в какое-то отверстие. Существо просто-таки взбесилось, и Ретиф держался изо всех сил, пытаясь загнать палец еще глубже.

Иллюстрация GAUGHAN

— Извини, парень, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Выдавливать глаза — не совсем по-джентльменски, но уж больно действенно…

Хлопаль перестал трепыхаться, и только по краям его тела медленно пробегала рябь. Ретиф ослабил давление. Существо на пробу пару раз дернулось — палец тотчас же вонзился глубже. Хлопаль снова обмяк, застыв в ожидании дальнейшего развития событий.

— А теперь, когда мы понимаем друг друга, — обратился к нему Ретиф, — веди меня в свой штаб.

Двадцатиминутная прогулка по пустыне привела Ретифа к низенькому барьеру из колючих веток — наружной оборонительной линии хлопалей, защищавшей их от вылазок землян.

Это место подходило для ожидания следующего шага хлопалей ничуть не хуже любого другого. Ретиф сел, снял со спины груз в виде пленника, твердо удерживая на месте большой палец. Если верен его анализ ситуации, то пикет хлопалей должен прибыть очень даже скоро…

* * *

Луч режущего красного света ударил землянина в лицо, а затем, мигнув, исчез. Ретиф поднялся на ноги. Пленный хлопаль взволнованно затрепетал краями, и землянин на всякий случай напряг большой палец.

— Сиди тихо, — приказал он. — Не пытайся сделать ничего поспешного…

К замечаниям его остались глухи, возможно из-за отсутствия ушей, но палец значил не меньше, чем слова.

Зашуршал песок, и Ретиф осознал, что кольцо вновь прибывших затягивается. Он еще крепче сжал пленника. Теперь землянин ясно мог разглядеть силуэт, вырисовывавшийся на фоне неба. Существо было ростом почти с него: шесть футов три дюйма. Похоже, хлопали встречались всяких размеров.

Раздалось тихое перекатывающееся громыхание, чем-то похожее на рычание, а затем постепенно стихло. Ретиф, нахмурясь, чуть склонил голову набок.

— Попробуйте-ка на две октавы повыше, — посоветовал он наконец.

— Ооорп! Извините. Так лучше? — донесся из темноты ясный голос.

— Прекрасно, — одобрил Ретиф. — Я прибыл сюда договориться об обмене военнопленными.

— Пленными? Но у нас ведь нет никаких пленных.

— Безусловно есть. Я. Договорились?

— Ах, да-да, ну конечно. Вполне справедливо. Каких гарантий вы требуете?

— Хватит слова джентльмена, — Ретиф отпустил своего пленника. Тот торопливо зашлепал прочь и исчез во тьме.

— Если вы соблаговолите сопровождать меня в наш штаб, — предложил голос, — мы можем обсудить наши общие заботы с подобающими удобствами.

— С превеликим удовольствием.

Красные огоньки коротко перемигнулись. Заметив образовавшийся в колючем барьере разрыв, Ретиф прошел за ограждение. Он проследовал за неясными силуэтами по теплому песку к низкому, похожему на вход в пещеру, слабо освещенному красноватым свечением отверстию.

— Должен извиниться за неудобную планировку нашего комфорт-купола, — сказал голос. — Знай мы, что нас почтят визитом…

— Ну что вы, не беспокойтесь, — успокоил хозяина Ретиф. — Мы, дипломаты, обучены ползать.

Внутри, согнув колени и пригнув голову под пятифутовым потолком, Ретиф оглядел перламутровые стены, выдержанные в розовых тонах, стекловидный пол цвета старого бургундского вина, застеленный шелковыми коврами, и низкий столик из полированного красного гранита, заставленный серебряными блюдами и изящными трубкоподобными стаканами для питья, выполненными из розового хрусталя.

— Разрешите поздравить вас, — обратился к нему голос. Ретиф обернулся. Теперь он мог разглядеть обладателя этого голоса. Около него трепетал огромный хлопаль, украшенный алым парадным мундиром. Голос исходил из диска, укрепленного у него на спине. — Ваши боевые формы дерутся весьма неплохо. Думаю, мы найдем друг в друге достойных противников.

— Благодарю вас. Уверен, это испытание было бы интересным, но, надеюсь, нам удастся избежать его.

— Избежать его? — Ретиф ясно расслышал в изумленном безмолвии исходящее из динамика тихое гудение.

— Кх-кх, ну, давайте поужинаем, — предложил наконец могучий хлопаль. — Эти вопросы, в конце концов, мы можем разрешить и позже. Меня зовут Хошик из Мозаики Двух Зорь.

— А я — Ретиф, — Хошик молчал, ожидая продолжения, — …из Бумажных Джунглей.

— Располагайтесь, Ретиф, — пригласил Хошик. — Надеюсь, вы не сочтете слишком неудобными наши грубые ложа.

В помещение вплыли двое других крупных хлопалей и безмолвно пообщались с Хошиком.

— Прошу нас простить за отсутствие устройств для перевода, — извинился он перед землянином. — Разрешите мне представить своих коллег.

В покои вплыл маленький хлопаль, на спине которого был установлен серебряный поднос, заставленный источающей тонкий аромат пищей. Официант обслужил обедающих и наполнил трубочки для питья желтым вином.

— Надеюсь, вы найдете эти блюда аппетитными, — сказал гостеприимный Хошик. — По-моему, обмен веществ у нас во многом схожий.

Ретиф попробовал еду — на вкус сладкая и похожая на орехи. А вино невозможно было отличить от «Шато д’Икем».

— Наткнуться здесь на вашу партию было для нас приятным сюрпризом, — сообщил Хошик. — Признаться, сперва мы приняли вас за местный вид ковырятелей земли, но вскоре нас, к счастью, вывели из этого заблуждения.

Он поднял трубочку, ловко манипулируя ею с помощью равномерно расположенных по краю тела щупалец. Ретиф ответил тем же салютом и выпил вино.

— Конечно, — продолжил Хошик, — как только мы поняли, что вы такие же спортсмены, как и мы, то попытались загладить свою непростительную ошибку, постаравшись обеспечить вам немножко достойных боевых действий. Мы заказали более тяжелое вооружение и ждем нескольких тренированных стычников, так что вскоре мы сможем устроить вам подобающее представление, во всяком случае, я на это надеюсь.

— Добавочные стычники? — переспросил Ретиф. — И сколько же, если мне будет позволено спросить?

— На данную минуту, вероятно, всего несколько сотен. А потом… Ну, уверен, мы сумеем договориться между собой. Лично я предпочел бы состязание ограниченного масштаба — без всякого там, знаете, ядерного или радиационного оружия. Ведь так утомительно сортировать потомство, выискивая генетические отклонения. Хотя, признаться, мы, таким образом, наткнулись на некоторые ужасно полезные типы: например, на вид рейнджера — вроде того, что вы захватили в плен. Недалекого ума, конечно, но фантастически ловкий следопыт.

— О, безусловно, — согласился Ретиф. — Ничего атомного. Как вы справедливо указали, сортировать потомство занятие малоинтересное, и, потом, вдобавок, из-за этого попусту тратятся войска.

— А, ну это же, в конце концов, всего лишь пушечное мясо. Но мы согласны. Ничего атомного. Кстати, вы пробовали яйца наземных гвоков? В некотором роде, специальность моей Мозаики…

— Действительно, вкусно, — похвалил Ретиф. — Интересно, а не думали ли вы вообще отказаться от оружия?

Из диска раздался скрипучий звук.

— Приношу свои извинения за смех, — сказал Хошик. — Но вы, должно быть, шутите?

— На самом-то деле, — ответил Ретиф, — лично мы стараемся избегать применения любого оружия.

— Если я не ошибаюсь, при нашем первом контакте стычковых форм одна из ваших передовых частей применила оружие.

— Приношу свои извинения, — оправдался Ретиф. — Та… э… стычковая форма, к нашему стыду, не признала, что имеет дело со спортсменом.

— И все же теперь, когда мы так весело начали проводить состязания с оружием… — Хошик сделал знак одному из слуг снова наполнить трубочки для питья.

— Я не упомянул еще вот о каком аспекте, — продолжил Ретиф. — Надеюсь, вы не примете этого на свой счет, но факт тот, что наши стычковые формы рассматривают оружие как нечто разрешенное лишь для применения против совершенно конкретных форм жизни.

— О? Любопытная концепция. И что же это за формы?

— Хищники. Смертельные противники, но невысокой касты. Я не хочу, чтобы наши стычковые формы рассматривали столь достойных противников как хищников.

— О Небеса! Я действительно ничего не понимал. Вы поступили очень любезно, указав на это, — Хошик уныло заклохтал. — Как я вижу, стычковые формы и у нас, и у вас во многом одинаковы: никакой восприимчивости.

Он скрипуче рассмеялся.

— Что и приводит нас к сути дела, — продолжал дальше Ретиф. — Видите ли, у нас возникла серьезная проблема со стычковыми формами: низкие темпы воспроизводства. И поэтому мы с большой неохотой пошли на то, чтобы принять суррогаты столь дорогих сердцу истинного спортсмена массовых действий. И, знаете, мы попытались вообще положить конец этим состязаниям…

Хошик поперхнулся, наполнив воздух брызгами вина.

— Да что вы такое говорите? — ахнул он. — Вы предлагаете Хошику из Мозаики Двух Зорь отказаться от чести?

— Сударь! — строго сказал Ретиф. — Вы забываетесь. Я, Ретиф из Бумажных Джунглей, всего лишь делаю альтернативное предложение, более соответствующее новейшим спортивным принципам.

— Новейшим? — воскликнул Хошик. — Дорогой Ретиф, какой приятный сюрприз! Я всегда старался идти в ногу с новыми веяниями. В этой глуши совершенно отрываешься от культуры. Объясните, пожалуйста, поподробней.

— Все, в общем-то, крайне просто. Каждая сторона отбирает представителя, и эти двое индивидуумов решают исход дела между собой.

— Я… э… боюсь, что не понимаю. Какое же можно придавать значение деятельности пары случайных стычковых форм?

— Я, должно быть, не совсем ясно выразился, — уточнил Ретиф, пригубив вино. — Мы вообще не допускаем к участию стычковые формы; это, знаете ли, безнадежно устарело.

— Вы хотите сказать?..

— Совершенно верно. Вы и я.

* * *

Выйдя на освещенный звездным светом песок, Ретиф отбросил в сторону энергопистолет, а вслед за ним и одолженную ему Свази кожаную рубаху. В слабом свете он едва-едва различал высившуюся перед ним фигуру хлопаля, скинувшего парадный мундир. Позади него выстроились безмолвные ряды хлопалей-слуг.

— Боюсь, что теперь я должен отложить в сторону переводчик, Ретиф, — извинился Хошик. Он вздохнул и шевельнул щупальцами. — Мои собратья по потомству никогда этому не поверят. Какой любопытный оборот приняла мода. Насколько это приятней, чем наблюдать за боем издали.

— Я предлагаю придерживаться теннессийских правил, — обратился к нему Ретиф. — Они достаточно свободные: разрешается кусаться, выдавливать глаза, топтать, бить коленом и, конечно, душить, равно как и обычные удары кулаками и ногами.

— Хммм. Эти приемы, кажется, приспособлены к формам, наделенным жесткими эндоскелетами, боюсь, что я буду в невыгодном положении.

— Ну что же, — намекнул Ретиф. — Если вы предпочитаете более плебейский вид состязания…

— Ни в коем случае. Но, думается, мы могли бы запретить выкручивание щупалец, просто для выравнивания баланса.

— Отлично. Приступим?

Хошик стремительно бросился на Ретифа, тот пригнулся, резко повернулся и попытался вспрыгнуть хлопалю на спину. Его отшвырнуло прочь могучей рябью мышц плоского тела негуманоида. Ретиф откатился в сторону, а когда Хошик развернулся к нему брюшной стороной, вскочил на ноги и нанес тому удар в середку. Левый край хлопаля взвился, описав дугу, и нанес ответный удар, закончившийся на челюсти Ретифа и бросивший его на спину. Хошик навалился на Ретифа, словно вываленный из кузова самосвала бетон. Землянин закрутился, пытаясь откатиться в сторону, но плоское тело существа накрыло его. Он высвободил руку и обрушил на кожаную спину град могучих, но бесполезных ударов. Хошик лишь прильнул еще плотнее.

Ретиф задыхался, он попробовал приподнять эту, выжимавшую воздух из его легких тяжесть — это не удалось. Он только зря терял силы, и тут землянин вспомнил взятого в плен рейнджера. Чувствительное отверстие, расположенное на брюхе!

Ретиф шарил вслепую, ощупывая жесткую шкуру, покрытую роговыми гранулами. Завтра он недосчитается кожи — если будет это завтра, конечно. Его большой палец нашел-таки какое-то отверстие, и он, на пробу, ткнул в него.

Хлопаль отпрянул. Ретиф не отпускал, запихивая палец все глубже, пытаясь подтянуть другую руку. Если это создание двусторонне симметрично, то найдутся и другие удобные для захвата места.

Нашлось. Ретиф вонзил второй палец, и хлопаль, судорожно извиваясь, отступил. Ретиф, продолжая удерживать пальцы на месте, с трудом поднялся на ноги, навалился всем весом на Хошика и упал на него, по-прежнему выдавливая глаза. Хошик дико затрепетал, а затем обмяк.

Землянин расслабился, вытащил пальцы и, тяжело дыша, поднялся на ноги. Хошик сгорбился над брюшной половиной, с трудом поднялся и осторожно двинулся за боковую линию. Подошедшие слуги помогли ему облачиться в мундир и пристегнуть переводчик. Он тяжело вздохнул, регулируя громкость.

— Можно многое сказать в пользу старой системы, — рассудил он. — Какое бремя возлагает, иной раз, на спортсмена честное состязание.

— Отличная забава, не правда ли? — просто бурлил энтузиазмом Ретиф. — Поскольку я отлично понимаю, что вам не терпится продолжить, то, если вы только согласитесь немножко подождать, я сбегаю за некоторыми из наших специальных глазовыдавливательных форм…

— Да пожрет глазовыдавливателей шкурный тик! — взорвался Хошик. — Вы мне устроили такую боль спронга, что я год буду вспоминать ее каждый раз, когда придется обзаводиться потомством.

— Кстати, о шкурных тиках, — продолжал как ни в чем не бывало Ретиф. — Мы вывели и кусачую форму…

— Хватит! — прорычал Хошик так громко, что переводчик подпрыгнул на его спине. — Меня вдруг потянуло к перенаселенным желтым пескам Жака. Я надеялся…

Он оборвал фразу, со свистом втягивая в себя воздух.

— Я надеялся, Ретиф, — проговорил он, на сей раз с печалью в голосе, — найти здесь новую землю, где я смог бы спланировать собственную Мозаику — так, чтобы эти чуждые пески дали такой урожай райского лишайника, чтобы завалить им рынки сотни миров. Но мой дух просто не в состоянии вынести перспективы бесконечных схваток с кусачими и глазовыдавливательными формами. Мне стыдно перед вами.

— По правде говоря, я сам несколько старомоден, — признался Ретиф. — Я тоже предпочел бы бой на расстоянии.

— Но, наверняка, ваши собратья по потомству никогда не простили бы вам такого отношения.

— Моих собратьев по потомству здесь нет. И, кроме того, — разве я не упомянул об этом? — никто из действительно сведущих не станет состязаться в каком-то поединке, если есть хоть какой-то другой способ. Так вот, вы упомянули про возделывание песка, выращивание лишайников…

— Именно ими мы и обедали, — сообщил Хошик. — И именно из них приготовлено вино.

— Сегодня в новомодной дипломатии существует заметная тенденция к соревнованиям в области сельского хозяйства. Так вот, если вы захотите взять эти пустыни и выращивать лишайник, то мы, в ответ, обещаем держаться оазисов и выращивать овощи.

Хошик выгнул спину по стойке «смирно».

— Ретиф, вы вполне серьезно? Вы так-вот оставите нам все эти прекрасные песчаные холмы?

— Целиком и полностью, Хошик. Я возьму оазисы.

Хошик в экстазе затрепетал каймой.

— Вы опять превзошли меня, Ретиф, — воскликнул он. — На этот раз в щедрости.

— Детали обговорим позже. Уверен, мы сможем установить ряд правил, удовлетворяющих все стороны. А теперь, с вашего позволения, я должен вернуться. По-моему, некоторые из глазовыдавливателей ждут не дождутся моего возвращения.

* * *

Уже почти рассвело, когда Ретиф подал обговоренный с Поттером условный сигнал свистом, а затем поднялся и вошел на территорию лагеря. Свази встал.

— Вот и вы, — промолвил он. — А мы гадали, не пора ли пойти за вами.

Подошел Лемюэль, с синяком на пол-лица. Он протянул жесткую руку.

— Сожалею, что набросился на вас, незнакомец. По правде говоря, я принял вас за какого-то провокатора из ДКЗ.

Следом за Лемюэлем подошел и Берт.

— Откуда ты знаешь, что это не так, Лемюэль? — возразил он. — Может быть, он…

Лемюэль сбил Берта с ног небрежным взмахом руки.

— Если еще раз какой-нибудь хлопкороб вякнет, будто какой-то посольский хлыщ может меня вырубить, то получит еще крепче.

— Скажите, — обратился к ним Ретиф, — как у вас, ребята, обстоит дело с выпивкой?

— С вином? Мистер, мы уже год живем, лакая одну внутриствольную воду. Ман смертелен для тех бактерий, какие требуются для брожения напитков.

— Попробуйте-ка вот это, — Ретиф протянул приземистый кувшин.

Свази вытащил пробку, понюхал, отпил и передал его Лемюэлю.

— Мистер, где вы это достали?

— Его делают хлопали. И вот вам еще один вопрос: вы уступите хлопалям часть этой планеты в обмен на гарантию мира?

После получаса жарких дебатов Лемюэль повернулся к Ретифу.

— Мы заключим любую разумную сделку, — сказал он. — Полагаю, у них здесь столько же прав, как и у нас. Думаю, мы согласимся поделить все пятьдесят на пятьдесят. Это даст каждой стороне примерно по сто пятьдесят оазисов.

— А что вы скажете, если вам предложат сохранить все оазисы и отдать им пустыню?

Лемюэль протянул руку к кувшину с вином, глядя на Ретифа.

— Продолжайте, мистер, — предложил он. — Думаю, вы добились заключения сделки.

* * *

Консул Пассуин поднял взгляд, когда в кабинет вошел Ретиф.

— Присаживайтесь, Ретиф, — рассеянно предложил он. — Я думал, вы на Пуэбло или на Куличке, или как там они называют ту пустыню?

— Я вернулся.

Пассуин остро поглядел на него.

— Ну-ну, так чего же вам надо, приятель? Говорите, только не ждите, чтобы я запросил какую-то военную помощь.

Ретиф передал через стол пачку документов.

— Вот Договор. И Пакт о Взаимопомощи, и Торговое Соглашение.

— А? — Пассуин взял бумаги и перелистал их. А затем, просияв, откинулся на спинку кресла.

— Ну, Ретиф, управились вы быстро, — он остановился и моргнул, глядя на вице-консула. — У вас, кажется, синяк на челюсти. Надеюсь, вы вели себя как подобает сотруднику консульства.

— Посетил одно спортивное мероприятие. Один из игроков немного увлекся.

— Ну… это одна из тягот нашей профессии. Приходится для виду проявлять интерес к подобным делам, — Пассуин поднялся и протянул руку. — Вы действительно действовали неплохо, мой мальчик. Пусть это научит вас тому, как важно точно следовать инструкциям.

Выйдя в коридор, Ретиф задержался у печи для уничтожения мусора — ровно настолько, чтобы достать из чемоданчика большой темно-желтый конверт, все еще запечатанный, и бросить его в щель.

© Перевод на русский язык, В Федоров, И. Рошаль, 1991.

Кейт Лаумер Памятная записка

«…Дополняя широкое знание дипломатии такими хитроумными приемами, как отождествление себя с влиятельными местными группами, и последующим умелым манипулированием межгрупповым соперничеством, сотрудники Корпуса на местах сыграли решающую роль в сохранении внутреннего мира на множестве далеких планет. На Замшеле посол Маньян стал безусловным лидером в применении этой техники…»

Т. VII, катушка 43, 487 г. а. э. (2948 г. н. э.)

Сидевший за столом напротив Ретифа посол Маньян с серьезным видом шуршал жестким листом пергамента.

— Эта памятная записка была только что мне вручена атташе по культуре, — сказал он. — За эту неделю она уже третья на эту тему. В ней говорится о субсидировании молодежных союзов.

— Ничего себе молодежь, — вставил Ретиф. — Средний возраст их, если не ошибаюсь, семьдесят пять лет.

— Замшельцы — народ долгожителей, — отрезал Маньян. — Так что тут все относительно. В семьдесят пять лет замшелец мужского пола вступает в трудный переходный возраст.

— Совершенно верно, трудится, не жалея сил, в надежде кого-нибудь покалечить.

— В том-то и проблема, — скорбно вздохнул Маньян. — Но молодежное движение — важная новинка в сегодняшней политической ситуации здесь, на Замшеле, и субсидирование молодежных союзов — мастерский ход со стороны посольства Земли. По моему предложению практически все члены миссии ухватились за эту возможность набрать несколько оч… то есть сцементировать отношения с этой набирающей силу группой — лидерами будущего. И вы, Ретиф, как советник посольства, являетесь вопиющим исключением.

— Не убежден, что эти громилы нуждаются в моей помощи для организации своих потасовок, — возразил Ретиф. — Вот если бы вы предложили организовать группу сдерживания паразитов…

— Для замшельцев это дело не шуточное, — оборвал его Маньян. — Эта группа, — он взглянул на документ, — известная как Передовое Общество Гуманитарного Раскрепощения Отдыхающей Молодежи, или, для краткости, ПОГРОМ, уже не одну неделю ждет финансовой поддержки.

— Короче, хотят чтобы кто-то купил им клуб, форму, снаряжение и все прочее, что им понадобится для устройства козней против мира и спокойствия с комфортом и размахом, — уточнил Ретиф.

— Если мы не будем действовать быстро, то гроакское посольство вполне может нас опередить. Они здесь проявляют большую активность.

— Это мысль, — отозвался Ретиф. — Пусть себе. И через некоторое время они разорятся — вместо нас.

— Чепуха. Этой группе требуется спонсор. Я не могу действительно приказать вам выступить в этом качестве. Однако… — Маньян оставил фразу повисшей в воздухе и задумался.

Ретиф поднял бровь.

— На какую-то секунду, — сказал он, — мне показалось, что вы собрались сделать определенное заявление.

Посол откинулся на спинку кресла, сплетя пальцы на животе.

— Не думаю, что вы поймаете дипломата с моим стажем и опытом на чем-нибудь столь наивном, — ответил он.

— Мне нравятся замшельцы — взрослые, — сказал Ретиф. — Очень жаль, что им приходится таскать на спине всю жизнь полтонны рога. Хотел бы я знать, не может ли хирургия…

— Боже правый, Ретиф! — забрызгал слюной Маньян. — Меня изумляет, что вы даже посмели заикнуться о столь деликатном деле. Несчастливые характерные физические особенности какой-нибудь расы едва ли могут быть предметом болезненного любопытства землянина.

— Ну, я пробыл здесь всего месяц. Но мой опыт говорит мне, господин посол, что немногие бывают выше улучшения природных данных. Иначе вы, например, спотыкались бы о собственную бороду.

Маньян содрогнулся.

— Пожалуйста, Боже упаси вас упоминать хоть одному замшельцу об этой идее.

Ретиф встал.

— Моя личная программа дел на день включает экскурсию к докам. Мне хочется поглядеть на некоторые особенности собираемого замшельцами нового пассажирского лайнера. С вашего разрешения, господин посол?..

Маньян презрительно фыркнул.

— Ваша увлеченность тривиальным беспокоит меня, Ретиф. Побольше интересуйтесь существенными делами — такими, как работа с молодежными союзами. Это создает намного лучшее впечатление.

— Прежде чем слишком тесно связываться с этими союзами, не мешало бы выяснить о них чуть побольше, — высказал свое мнение Ретиф. — Кто именно их организует? Здесь, на Замшеле, есть три сильные политические партии — известно ли вам, какая заключила альянс с этой организацией ПОГРОМ?

— Вы забываете, что они, так сказать, всего лишь подростки, — указал Маньян. — Политика для них ничего не значит… пока.

— И, потом, есть еще и гроаки. С чего это у них такой страстный интерес к слаборазвитому пароконному миру вроде Замшела? Их обычно не занимает ничего, кроме бизнеса. А что есть такого на Замшеле, чем они могут воспользоваться?

— Коммерческий аспект можете отмести сразу же, — заверил Маньян. — Замшел обладает развитой производственной экономикой стального века. Гроаки ненамного обогнали их.

— Ага, ненамного, — согласился Ретиф. — Только-только перешли границу примитивного атомного производства… вроде ядерных бомб.

Покачав головой, Маньян вернулся к своим бумагам.

— Да какой может быть рынок для таких устройств на мирной планете? — возразил он. — Я предлагаю вам перенести свое внимание на менее захватывающую, но более плодотворную работу постепенного проникновения в неформальные объединения местной молодежи.

— Я уже думал над этим, — ответил Ретиф. — И прежде чем встречусь в неформальной обстановке с кем-нибудь из местной молодежи, мне хотелось бы вооружиться резиновой дубинкой.

* * *

Ретиф покинул занимавшее немалую площадь здание, типа бунгало, где располагался архив Посольства Земли, остановил один из неуклюжих медленно двигающихся замшелых вагонов-платформ и привалился спиной к деревянным поручням, пока тяжелая машина катила через город к вырисовывающимся вдали портальным кранам верфей. Утро стояло прохладное, и легкий ветерок нес через широкий вымощенный булыжником проспект рыбный запах замшельских жилищ. В тени невысоких зданий тяжело ковыляли немногие зрелые замшельцы, громко хрипя под бременем своих громадных панцирей. Среди них живо трусили на коротких чешуйчатых ножках беспанцирные юнцы. Водитель вагона-платформы — замшелец рабочей касты с нанесенными на спине цветами гильдии — налег на руль, проводя неуклюжий экипаж через распахнутые ворота верфи, и со скрипом остановился у самой стены.

— Вот я и добрался до верфей с пугающей скоростью, — проговорил он по-замшельски. — Я хорошо знаю обычай голоспинных, которые всегда передвигаются в спешке.

Вылезая, Ретиф дал ему монету.

— Тебе следует пойти в профессиональные гонщики, — похвалил он. — Сорви-голова!

Пройдя через замусоренный двор, Ретиф постучался в дверь кое-как сколоченного сарая. Внутри заскрипели доски, а затем дверь распахнулась, явив Ретифу скрюченного древнего замшельца, с потускневшими лицевыми пластинами и видавшим виды панцирем.

— Да будет долог ваш сон, — пожелал ему Ретиф. — Я хотел бы поосмотреться тут, если вы не против. Как я понимаю, сегодня вы закладываете фундаментные плиты своего нового лайнера.

— Да приснятся вам глубины, — прошамкал в ответ старец и махнул короткой и толстой рукой в сторону стоявшей у массивного подъемника группы беспанцирных замшельцев. — Эти юнцы знают о фундаментных плитах поболе меня, занятого лишь перекладыванием бумажек.

— Понимаю ваши чувства, почтеннейший, — посочувствовал Ретиф. — Так похоже и на мою жизнь. А планы судна вам среди бумаг не попадались? Как я понимаю, оно будет пассажирским лайнером.

Старикан кивнул. Прошаркав к шкафу с чертежами, он порылся в нем, вытащил пачку скручивающихся распечаток и раскатал их по столу. Ретиф молча стоял, водя пальцем по самому верхнему чертежу, прослеживая линии.

— Что здесь делает голоспинный? — рявкнул позади Ретифа низкий голос. Он обернулся. В открытой двери стоял закутанный в тяжелый плащ молодой замшелец с грубыми чертами лица. Затерявшиеся среди мелких чешуек желтые глаза-бусинки так и буравили землянина.

— Я пришел посмотреть на ваш новый лайнер, — объяснил Ретиф.

— Нам не нужны здесь любопытные иностранцы, — отрезал юнец. Взгляд его упал на чертежи, и он зашипел от гнева.

— Старый придурок! — обругал он древнего замшельца, надвигаясь на них. — Чтоб тебе метаться в кошмарах! Убери планы!

— Ошибка тут моя, — заступился за старика Ретиф. — Я не знал, что это секретный проект.

Юнец заколебался.

— Он не секретный, — наконец буркнул он. — С чего бы ему быть секретным?

— Вам лучше знать.

Юнец задвигал челюстями и закачал головой из стороны в сторону в замшельском жесте неуверенности.

— Скрывать тут нечего, — заявил он. — Мы всего лишь сооружаем пассажирский лайнер.

— Тогда вы не будете возражать, если я посмотрю чертежи? — с энтузиазмом спросил Ретиф. — Кто знает, может, в один прекрасный день я решу забронировать каюту для путешествия в оба конца.

Молодой замшелец повернулся и исчез. Ретиф усмехнулся старцу.

— Полагаю, отправился за своим старшим братом, — заметил он. — У меня такое ощущение, что мне не изучить их здесь в спокойной обстановке. Вы не против, если я их скопирую?

— На здоровье, легконогий, — разрешил старый замшелец. — И мне стыдно за невежливость молодежи.

Ретиф вынул крошечную камеру, привинтил на место копировальную линзу и перелистал чертежи, щелкая затвором.

— Чума на этих сопляков, — выругался старец. — Они день ото дня становятся все более злобными.

— Почему же вы, старшие, не завинтите гайки?

— Они гибки, а мы медленны на ногу. И беспокойство это совсем новое, в моей молодости такой наглости не ведали.

— Полиция?..

— Ба! — прогромыхал древний замшелец. — У нас нет никакой полиции, достойной этого названия, да мы и не нуждались в ней до недавнего времени.

— Чем же это вызвано?

— Они нашли вожаков. Этот спекуль, Слок, один из них. И, боюсь, что они замышляют зло, — он показал на окно. — Они идут, и с ними мягкотелый.

Сунув камеру в карман, Ретиф выглянул в окно. Какой-то гроак, с бледным лицом и украшенным сложным орнаментом гребнем, стоял вместе с юнцами, которые смотрели на хибарку, что-то обсуждая, а потом тронулись к ней.

— Ба! Да это же военный атташе гроакского посольства, — опознал гроака Ретиф. — Интересно, какую кашу он заваривает на этот раз?

— Ничего, служащего хорошим предзнаменованием для достоинства Замшела, — прогромыхал старец. — Беги, гибкий, пока я займу их внимание.

— Я как раз собирался уйти, — сказал Ретиф. — Где выход?

— Через заднюю дверь, — показал короткой поленообразной рукой замшелец. — Хорошего тебе отдыха, чужой на этих берегах, — пожелал он на прощание, степенно двигаясь к входу.

— И вам того же, папаша, — отозвался Ретиф. — И спасибо.

Он пролез через узкий задний ход, подождал, пока голоса в передней части сарая не стали громче, а затем прогулялся к воротам.

* * *

Шел уже первый час второй тьмы третьего цикла, когда Ретиф покинул техническую библиотеку посольства и прошел через коридор в свой кабинет. Включив свет, он обнаружил засунутую под пресс-папье записку:

«Ретиф, я буду ожидать вашего присутствия на обеде MAC в первой тьме четвертого цикла. Будет краткая, но, надеюсь, впечатляющая церемония проведения финансирования союза ПОГРОМ, с полным освещением в прессе, организацию которой я сумел завершить, несмотря на вашу непреклонность».

Ретиф фыркнул себе под нос и посмотрел на часы: оставалось меньше трех часов. Времени как раз хватит доползти домой на вагоне-платформе, облачиться в церемониальное обмундирование и приползти обратно.

Выйдя из посольства, он проголосовал автоплатформе, расположился, забравшись туда, в углу и наблюдал, как желтое солнце — Бета — восходит над низким горизонтом. На близком отовсюду море сейчас как раз начался прилив, вызванный притяжением большого солнца вкупе с тремя лунами, и свежий ветер нес туман из соленых брызг. Спасаясь от сырости, Ретиф поднял воротник. Всего через полчаса он будет потеть под вертикальными лучами первополуденного солнца, но даже эта мысль не оградила его от пронизывающего холода.

Между тем на движущуюся платформу влезли двое юнцов и целеустремленно направились к Ретифу. Тот отошел от перил, следя за ними, и сбалансировал свой вес.

— Вы подошли достаточно близко, ребята, — сказал он. — На этой шаланде места много, так что незачем так тесниться.

— Есть некие пленки, — пробурчал державшийся впереди замшелец. Голос у него был необычайно низок для юнца. Он кутался в тяжелый плащ и двигался несколько неуклюже. Его отрочество явно близится к закату, догадался Ретиф.

— Я уже вам сказал, — повторил дипломат. — Не устраивайте тут толкотню.

Парочка угрожающе шагнула ближе, гневно щелкая щелеобразными ртами. Ретиф выставил ногу вперед, зацепил стопой сзади чешуйчатую ногу перезрелого подростка и кинул весь свой вес на прикрытую плащом грудь. Неловкий замшелец покачнулся, а затем тяжело рухнул. Землянин проскочил мимо него и спрыгнул с вагона-платформы, прежде чем второй юнец завершил свой бесполезный бросок на занимаемое Ретифом место. Ретиф весело помахал парочке, вскочил на борт другой машины и с удовольствием смотрел, как горе-террористы, тяжело ступая, слезли со своего вагона-платформы и ковыляли, вертя крошечными головками, с бессильной злобой следя за его удаляющейся фигурой.

Иллюстрации BURNS

«Так, значит, им понадобились пленки?» — размышлял Ретиф, кое-как раскурив сигару. Они немного опоздали. Он уже запрятал ее в хранилище посольства, предварительно сняв копию для справочной картотеки. И сравнение чертежей со схемами устаревшего боевого крейсера модели XXXV, использовавшегося двести лет назад Военным Флотом Метрополии, показало, что они почти полностью идентичны — орудийные платформы и все такое. А устаревший — понятие относительное: корабль, вышедший из употребления в арсеналах Галактических держав, мог все же с успехом быть грозой околотка в Восточном Рукаве.

Вопрос, однако, в том, откуда эти двое узнали о пленке. Там ведь не было никого, кроме него и старика, а Ретиф готов был держать пари, что почтенный замшелец ничего им не сказал… По крайней мере, добровольно.

Ретиф нахмурился, бросил сигару за борт, подождал, пока вагон-платформа не переберется через лужу грязи, а затем перемахнул через перила и направился обратно к верфям.

* * *

Дверь с сорванными петлями была кое-как прилажена обратно на место. Ретиф окинул взглядом потрепанное нутро сарая. Старикан не сдался без борьбы.

В пыли, позади здания, остались глубокие борозды, как будто здесь волокли что-то тяжелое. Ретиф последовал вдоль них через двор. Борозды исчезли под стальной дверью склада.

Ретиф огляделся по сторонам. Сейчас, в среднем часу четвертого цикла, рабочие вповалку лежали на краю пруда для освежения, погрузившись в свою сиесту. Достав из кармана Универсальный Инструмент, Ретиф испробовал на замке разные насадки, и тот, щелкнув, открылся. Землянин тихонько приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы войти.

Перед ним вырисовывались сваленные в кучу тюки. Включив крошечную лампочку на рукояти УИ, Ретиф осмотрел эту кучу. Один тюк, кажется, не вписывался в общую картину, и на полу перед ним слой пыли имел явные следы нарушения. Он сунул фонарик в карман, взобрался на тюки и заглянул в лежащее за ними кольцо каких-то узлов. В кольце этом лежал пожилой замшелец — на его голову был натянут тяжелый мешок, плотно привязанный веревкой. Ретиф спрыгнул к нему, перепилил прочную веревку и осторожно снял мешок с головы старца.

— Это я, старина, — сказал он. — Любопытный чужеземец. Сожалею, что втравил вас в это.

Старик замолотил узловатыми ногами, слегка покачнулся, а потом упал обратно на спину.

— Проклятье колыбели, что укачивала их во младенчестве, — прогромыхал он. — Только поставь меня на ноги, и я доберусь до этого сопляка Слока, даже если он сбежит в грязь на самом дне моря Страданий.

— Как мне вывести вас отсюда? Может, мне лучше позвать кого-то на помощь?

— Нет. Здесь кругом эти вероломные юнцы, — отверг его предложение старый замшелец. — Это будет стоить тебе жизни.

— Сомневаюсь, что они зайдут так далеко.

— А то нет! — почесал шею замшелец. — Посвети-ка сюда. Если бы не прочность моей шкуры…

Ретиф направил луч света на дубленый загривок. Рваный порез окружало большое пятно густо-пурпурной крови. Старик тихо рассмеялся. Звуки его смеха походили на кашель тюленя.

— Они обозвали меня предателем. Долго они пилили меня — понапрасну. А потом связали и бросили сюда. Они думают вернуться с оружием и завершить свое грязное дело.

— С оружием? Я думал, оно незаконно…

— Их злой гений — мягкотелый, — пояснил замшелец. — Будет снабжать горючим даже Огненного Дьявола.

— Снова гроаки, — призадумался Ретиф. — Хотел бы я знать, что они тут выуживают.

— И должен признаться, я сказал им о тебе — прежде, чем полностью понял их намерения. Я многое могу рассказать тебе об их делах. Но сперва, умоляю: блок и тали.

Ретиф нашел кран-балку там, где указал ему старик; подогнал ее на место и, зацепив край панциря, подтянул вверх огромного замшельца. Тот медленно поднялся, покачался, а затем шлепнулся на грудь. И медленно встал на ноги.

— Меня зовут Шатки, быстроногий, — представился он. — Мои самки — твои самки.

— Спасибо. А я — Ретиф. Мне бы хотелось как-нибудь встретиться с этими девочками, но пока давайте уберемся отсюда.

Шатки навалился всей тушей на гору тюков с бурыми водорослями, сметая их в сторону, словно бульдозер.

— Гневлюсь я медленно, — сказал он, — Но в гневе я неумолим. Берегись, Слок…

— Погоди-ка, — насторожился вдруг Ретиф и принюхался. — Что это за запах?

Он посветил фонариком, водя лучом по сухому пятну на полу.

Опустившись на колени, он тщательно обнюхал это место.

— Что за груз здесь хранился, Шатки? И, главное, где он теперь?

Шатки подумал.

— Тут лежали цилиндрические ящики, — вспомнил он. — Четыре штуки, крайне маленькие и выкрашенные в низкопробный зеленый цвет — собственность мягкотелых, гроаков. Пролежали здесь сутки. В полной тьме первого периода недоростки пришли с грузчиками и погрузили их на баржу «Мшистый Камень».

— Судно для ОВЛов[6]. А кому черед воспользоваться им?

— Не знаю. Но какое это имеет значение? Давай обсудим перемещения груза после того, как я сведу счеты с определенными малолетними паскудниками.

— Нам лучше выяснить сперва про ящики, Шатки. Мне известно только одно вещество, которое перевозится в цилиндрических контейнерах и пахнет именно так, как та блямба на полу. Это титанит: самая мощная из неядерных взрывчаток.

* * *

Бета уже заходила, когда Ретиф, вместе с пыхтящим по пятам за ним Шатки, подошел к будке часового у трапа, ведущего в роскошные каюты официальной государственной баржи «Мшистый Камень».

— Знамение времени, — заключил Шатки, заглянув в пустую будку. — Здесь должен стоять караульный, но я его не вижу. Несомненно, уполз поспать.

— Давай подымемся на борт и поосмотримся.

Они взошли на корабль. В полном безмолвии горел мягкий свет. На полу, почти сразу у входа, стоял грубо сколоченный ящик, рядом валялись катки и рычаги — явно диссонансная нота в приглушенной роскоши интерьера. Шатки порылся в содержимом ящика.

— Любопытно, — проговорил он. — Что это означает?

Он выудил испачканный замшельский плащ оранжево-зеленого цвета, металлический браслет и пачку бумаг.

— Оранжево-зеленый, — пробормотал себе под нос Ретиф. — Чьи это цвета?

— Не знаю… — Шатки взглянул на браслет. — Но вот тут что-то написано.

Он передал металлический обруч Ретифу.

— ПОГРОМ, — прочел Ретиф и посмотрел на Шатки. — Мне кажется, я ужесегодня слышал это название. Давай-ка вернемся в посольство, и побыстрее.

Спускаясь по трапу, Ретиф услышал звуки за спиной и повернулся — как раз вовремя, чтобы увернуться от атаки несшегося на него массивного замшельского юнца, который с громом промчался мимо землянина и остановился, впечатавшись в широкую грудь Шатки, зажавшего его в тисках жарких объятий.

— Неплохой улов, Шатки. Откуда он выскочил?

— Этот увалень прятался в грузовой камере, — прогромыхал замшелец.

Пленный юнец изо всех сил молотил кулаками и ногами по панцирю старика, но только сам запыхался и затих.

— Держи его покрепче, — посоветовал Ретиф. — Похоже, он кусачий.

— Не бойся. Я в общем-то неловок, но все же не лишен силы.

— Спроси его, куда они упрятали титанит.

— Говори, безмозглый червяк, — проворчал Шатки, — а не то раздавлю тебя пополам.

Юнец сдавленно пискнул.

— Попробуй дать ему послабление, прежде чем сделать из него отбивную, — предложил Ретиф.

Шатки поднял молодца в воздух, а затем швырнул его. Тот грохнулся со стуком, заставившим задрожать землю. Младший замшелец злобно прожигал старшего взглядом, щелкая щелью рта.

— Этот сопляк был среди тех, кто связал меня и спрятал, чтобы потом убить, — пояснил Шатки. — И в знак раскаяния он расскажет старшему все.

— Это тот самый, что пытался завязать со мной знакомство на вагоне-платформе, — узнал юнца и Ретиф. — Видать, бывалый.

Юнец, с трудом поднявшись на четвереньки, пустился наутек к маячившей свободе, но Ретиф наступил на волочившийся за ним по земле плащ, и тот соскользнул с его плеч. Землянин в изумлении уставился на голую спину замшельца.

— Великое Яйцо побери! — воскликнул Шатки, сделав подножку попытавшемуся подняться пленнику. — Да это же не юнец! С него сняли панцирь!

Ретиф смотрел на покрытую рубцами спину.

— То-то мне думалось, что он выглядит немного староватым. Но я думал…

— Это невозможно, — подтвердил Шатки. — Тут завязаны крупные нервные узлы; даже самый умелый хирург не в состоянии срезать панцирь и оставить при этом пациента в живых.

— Похоже, кому-то все-таки удалось проделать такой фокус. Но давай возьмем этого парня с собой и отправимся подобру-поздорову отсюда. В любой момент могут явиться его приятели.

— Слишком поздно, — ответил Шатки. Ретиф обернулся. Из-за сараев вышли еще трое юнцов.

— Ну, — заметил Ретиф, — похоже, сегодня ночью ПОГРОМ бросает в бой крупные силы.

— Где ваш дружок? Такой тощий типчик с глазами на стебельках? Держу пари, отвалил к себе в посольство, предоставив расхлебывать кашу сосункам вроде вас, — обратился землянин к наступающему трио.

— Укройся за мной, Ретиф, — предложил Шатки.

— Задай им жару, старина, — Ретиф, нагнувшись, поднял один из рычагов. — А я буду прыгать рядом и отвлекать их.

Шатки издал свистящий рык и атаковал молодых замшельцев. Те рассыпались веером, но один, споткнувшись о металлическую трубу, предусмотрительно просунутую Ретифом замшельцу между ног, растянулся на земле ничком. Ретиф перехватил железку и врезал ею по голову другому нападающему. Тот мотнул головой и переключился на землянина… и отлетел от стального корпуса «Мшистого Камня», словно мячик, когда Шатки с разгону врезался в него.

Ретиф заехал рычагом еще по одной голове, третий его удар уложил замшельца на мостовую. Двое других членов клуба поспешно отбыли, изрядно помятые, но все же не потерявшие мобильности.

Ретиф, тяжело дыша, остановился, опираясь на свою дубинку.

— Крепкие головы у этих ребят. У меня было искушение догнать этих двух мальчиков, но мне надо сбегать еще по одному дельцу. Не знаю, кого конкретно намерены взорвать гроаки, но у меня есть подозрение, что в последующие несколько часов на этом судне должно отправиться в путь какое-то важное лицо, а трех цилиндров титанита хватит, чтобы испарилось и это корыто, и все, кто будет на его борту.

— Их замысел сорван, — сказал Шатки. — Но по какой причине они это затеяли?

— За всем стоят гроаки. Сдается мне, ПОГРОМ и не знал об этом гамбите.

— Который из этих вожак? — поинтересовался Шатки. И толкнул павшего юнца: — Вставай, соня.

— Забудь о нем, Шатки. Эту парочку мы свяжем и оставим здесь. Я знаю, где найти босса.

* * *

Банкетный зал с низким потолком заполняла вялая на вид толпа. Ретиф оглядел столики, выискивая бледные пятна лиц землян, казавшихся карликами рядом с гигантскими бронированными замшельцами. Находившийся по другую сторону зала Маньян, увидев его, помахал рукой, и Ретиф направился к нему. Воздух наполнился низким гудением инфразвуковой замшельской музыки.

Ретиф проскользнул на свое место рядом с Маньяном и устроился поудобнее.

— Извините за опоздание, господин посол.

— Польщен, что вы вообще сочли возможным появиться, — холодно ответил Маньян и снова повернулся к сидевшему слева от него замшельцу.

— О, да, господин министр, — согласился он. — Очаровательная, просто очаровательная. И такая оптимистичная, я бы сказал — жизнеутверждающая.

Замшелец посмотрел на него бусинками глаз:

— Это Стенания Вылупившегося, — сказал он. — Наша национальная Скорбная Песнь.

— О, — произнес Маньян. — Как интересно. Такая приятная гармония инструментов.

— Это соло на друне, — уточнил замшелец, с подозрением глядя на землянина.

— Почему бы вам просто не признаться, что вы не способны этого услышать, — громко прошептал Ретиф. — И если мне можно на миг прервать…

Маньян встал и прочистил горло.

— Теперь, когда прибыл наш дорогой господин Ретиф, мы можем перейти прямо к торжественной церемонии проведения спонсорства…

— Эта группа, — Ретиф, перегнувшись через Маньяна, обратился к замшельцу, — ПОГРОМ… Много ли вы о ней знаете, господин министр?

— Вообще ничего, — прогромыхал огромный пожилой представительный замшелец. — На мой взгляд, всех юнцов следует держать в одном загоне с живностью, пока не нарастят панцирь, чтобы поубавить их безответственность.

— Мы не должны терять из виду важность проблемы направления молодежной энергии в требуемое русло, — вмешался в разговор Маньян.

— Трудовые отряды, — выдал свой рецепт министр. — В дни моей молодости вас связывали договором с производителями земляных работ. В те времена я сам таскал салазки с грязью.

— Но в нынешнюю гуманную эпоху, — вставил слово Ретиф, ехидно поглядывая на Маньяна, — на нас наверняка лежит почетная обязанность сделать эти золотые часы счастливыми.

Министр презрительно фыркнул.

— На прошлой неделе мне выпал золотой час: они налетели на меня и закидали гнилыми фруктами.

— Но это же было всего лишь проявлением нормальных юношеских фрустраций, — воскликнул Маньян. — Присущая им в целом мягкость…

— Вот в том увальне вы не найдете ни капли мягкости, — министр ткнул вилкой в сторону новоприбывшего юнца. — Даже если пробуравить в нем шурфы и заложить взрывчатку.

— Да это же наш почетный гость, — узнал юного замшельца Маньян. — Прекрасный молодой парень, зовут его, по-моему, Слоп…

— Слок, — поправил Ретиф. — Девять футов бронированной посредственности. И…

Маньян поднялся, постукивая по бокалу. Замшельцы поморщились от этих, для них ультразвуковых, вибраций и, шепча что-то, переглянулись. Посол постучал погромче. Министр втянул голову, закрыв глаза. Некоторые из замшельцев поднялись и, пошатываясь, направились к дверям; уровень шума возрос. Маньян удвоил свои усилия. Стекло со звоном разбилось, и зеленое вино разлилось по скатерти.

— Что, во имя Великого Яйца, это такое, — пробормотал министр, моргая и глубоко дыша.

— О, простите, — выпалил Маньян, смахивая осколки.

— Очень жаль, что стекло не выдержало, — подосадовал Ретиф. — Еще минута — и вы бы очистили весь зал. И тогда мне, возможно, удалось бы вставить слово. Видите ли, господин министр, — обратился он к замшельцу, — вам следует знать об одном деле…

— Попрошу внимания, пожалуйста, — воззвал к залу Маньян. — Я вижу, что прибыл наш замечательный юный почетный гость, и надеюсь, что через минуту будут и остальные члены его комитета. Рад объявить, что мистер Ретиф выиграл в острой борьбе за счастье быть спонсором этой превосходной группы и…

Ретиф дернул Маньяна за рукав.

— Не надо пока представлять меня, — попросил он. — Я хочу появиться неожиданно — более драматически, знаете ли.

— Ну, — улыбнулся Маньян, опустив взгляд на Ретифа. — Рад видеть, что вы проникаетесь наконец духом мероприятия.

Посол снова переключил свое внимание на собравшихся гостей.

— Если наш почетный гость присоединится ко мне на трибуне… — сказал он. — Господа из прессы, возможно, захотят сделать несколько исторических снимков презентации.

Маньян встал со своего места, пробрался вперед, поднялся на невысокий помост в центре широкого зала, заняв место рядом с молодым замшельцем в плаще, и просиял, глядя в камеры.

— Как приятно воспользоваться этим удобным случаем и еще раз выразить наше огромное удовольствие от финансирования ПОГРОМа, — начал Маньян, говоря помедленнее ради строчивших репортеров. — Нам хотелось бы думать, что мы, на свой скромный лад, будем участниками всего того, чего достигнет ПОГРОМ в грядущие годы…

Маньян умолк, когда огромный пожилой замшелец тяжело взгромоздил свое массивное тело по двум невысоким ступенькам на помост и приблизился к почетному гостю. Он с легким недоумением следил, как тот остановился позади Слока, так занятого обменом пристальными взглядами со зрителями, что не заметил новоприбывшего.

Ретиф протолкнулся через толпу и поднялся на помост, встав лицом к лицу с замшельским юнцом. Слок, увидев его, отпрянул назад.

— Ты меня знаешь, Слок, — громко сказал Ретиф. — Один старик, по имени Шатки, рассказал тебе обо мне — как раз перед тем, как ты попытался отпилить ему голову, помнишь? Ну, это же было, когда я пришел посмотреть на сооружаемый вами боевой крейсер.

Слок с ревом протянул руки к Ретифу и поперхнулся, когда Шатки, обхватив его сзади, приподнял над помостом.

— Рад, что вы, репортеры, оказались тут, — обратился Ретиф к разинувшим рты газетчикам. — Вот этот Слок вступил в преступный сговор с одним ловкачом из гроакского посольства. Гроаки должны были снабдить его организацию всеми необходимыми материалами, а Слок, как десятник на верфи, взялся позаботиться о том, чтобы все было установлено куда надо. Следующим шагом, полагаю, стал бы захват власти на планете, а вслед за тем небольшая межпланетная война на Фламенко или одном из других близлежащих миров, для чего гроаки с удовольствием поставили бы боеприпасы.

Маньян обрел, наконец, дар речи.

— Вы с ума сошли, Ретиф! — завизжал он. — За эту группу поручилось Министерство по Делам Молодежи.

— Это министерство давно нуждается в чистке, — отрезал Ретиф и снова повернулся к Слоку. — Интересно, посвящен ли ты в запланированную на сегодня небольшую диверсию? Когда взорвется «Мшистый Камень», улики подложат туда, где их легко найдут… И на всех будет написано ПОГРОМ. Таким образом, гроаки ловко свалили бы все это дело на земное посольство, которое с такой помпой финансировало ПОГРОМ.

— «Мшистый Камень»? — переспросил Маньян. — Но это же… Ретиф! Это какой-то бред! На нем должны были отправиться в круиз сами члены ПОГРОМа.

Слок вдруг зарычал, бешено выкручиваясь. Шатки покачнулся, разжал руки, и Слок вырвался и сбежал с трибуны, пробивая себе дорогу через банкетный зал сквозь мечущихся старцев. Маньян взирал на все это, широко разинув рот.

— Гроаки, как обычно, вели двойную игру, — констатировал Ретиф. — Они собирались убить этих ребят после того, как те начнут заваруху.

— Ну не стойте же просто так! — истерично взвизгнул Маньян. — Сделайте что-нибудь! Если Слок — главарь банды правонарушителей…

Он кинулся, было, в погоню за ним, но Ретиф вовремя схватил его за руку.

— Не стоит прыгать туда, — крикнул он, перекрывая шум. — У вас будет не больше шансов проскочить там, чем у кролика сквозь ряды молотобойцев. Где телефон?

Десять минут спустя толпа слегка поредела.

— Теперь мы можем пробиться, — крикнул Шатки. — Сюда.

Он спустился с помоста и попер, как танк, к выходу. Путь его отмечали лопающиеся разноцветные лампочки, развешанные в проходах. Ретиф и Маньян, словно баржи за ледоколом, следовали в кильватере у огромного замшельца.

В фойе Ретиф первым делом схватился за телефон, подождал, пока отзовется телефонистка, и дал кодовую букву. Никакого ответа. Он попробовал другую.

— Без толку, — решил он, после того как безрезультатно прождал целую минуту, и, хлопнув трубку обратно в гнездо, предложил — Давайте, поймаем такси.

На улице синее солнце, Альфа, выглядывавшее из-под слоя низких облаков, словно вольтова дуга, отбрасывало на грязь проспекта короткие тени. Троица забралась в проезжавший мимо вагон-платформу. Шатки с удовольствием присел, переложив вес своего громадного панциря на массивные доски настила.

— Неужто я тоже могу утратить это бремя, как тот лжеюнец, которого мы славно отдубасили на «Мшистом Камне»? — вздохнул он. — Скоро мне придется уйти на пенсию. И вряд ли сторож в хранилище для бумаг, вроде меня, потянет на большее, чем на плиту на общественной набережной, с кормежкой раз в день. Даже для гражданина с высоким положением отставка отнюдь не удовольствие. Плита-то в Парке Монументов ненамного лучше. В любом случае мрачная перспектива на ближайшую тысячу лет.

— Вы двое езжайте дальше до полицейского участка, — велел Ретиф. — А я хочу сыграть интуитивно. Но не задерживайтесь там слишком долго. Возможно, я окажусь опасно прав.

— Что…? — уставился на него Маньян.

— Как пожелаешь, Ретиф, — согласился Шатки.

Вагон-платформа прокатил мимо ворот на верфь, и Ретиф, спрыгнув, побежал к судну для ОВЛов. Будка караульного по-прежнему пустовала, но двое оставленных им с Шатки связанных юнцов пропали.

— Вот в этом-то и беда с мирной планетой, — пробурчал себе под нос Ретиф. — Никакой полицейской защиты.

Спустившись с освещенного солнцем трапа, он занял позицию за сторожевой будкой. Альфа поднялась выше, проливая лишенный жара яркий белый свет. Ретиф моргнул. Неподалеку от входа послышался звук, похожий на треск от столкновения двух слонов. Ретиф, выскочив из своего укрытия, посмотрел в сторону ворот. Его гигантский приятель, Шатки, появился вновь, на этот раз сцепившись с едва ли менее массивным противником. В поднявшейся от побоища пыли мелькнула невысокая фигурка. Она шмыгнула к воротам, но была отброшена сражающимися титанами, после чего повернулась и кинулась в противоположную сторону верфи. Ретиф дождался, пока тот поравнялся с ним, прыгнул и сгреб убегающего гроака в охапку.

— Ну, Йит, — поздоровался он. — Старый фокусник!.. Уж ты-то наверняка извинишь такое выражение.

— Отпустите меня, Ретиф! — прошепелявило создание с мучнисто-бледным лицом и пульсирующим от волнения горловым пузырем. — Эти бегемоты бьются за право расчленить меня.

— Вполне понимаю их чувства. Впрочем, я посмотрю, что можно будет сделать… за определенную цену.

— Я взываю к вам, — хрипло прошептал Йит. — Как к собрату-дипломату, собрату-инопланетянину, собрату-мягкоспинному!

— Почему бы вам не воззвать к Слоку как к собрату-заговорщику? — предложил Ретиф. — А теперь помалкивайте… и, возможно, уйдете отсюда живым.

Более массивный из двух борющихся замшельцев поверг другого наземь. Меньший замшелец беспомощно лежал на спине.

— Это Шатки все еще на ногах, — разобрался Ретиф. — Интересно, кого он поймал… и почему…

Шатки направился к «Мшистому Камню», волоча за собой поверженного противника. Ретиф быстро убрал Йита с глаз долой, заткнув его за сторожевую будку.

— Лучше сиди тихо, Йит. И даже не пытайся улизнуть; я тебя легко догоню. Оставайся здесь, а я попробую что-нибудь предпринять.

Он окликнул Шатки и помахал ему рукой.

Пыхтя словно паровой двигатель, тот остановился перед ним.

— Привет, Ретиф! — выдохнул он. — Ты решил последовать предчувствию; я сделал то же самое. Я увидел нечто странное в этом типе, когда мы проезжали мимо него по проспекту. Я решил проследить за ним и вот оказался здесь. Смотри! Это Слок, пристегнувший мертвый панцирь! Теперь многое становится ясным.

Ретиф присвистнул.

— Так значит, юнцы вовсе не столь юны, как выглядят. Кто-то утаивает всю эту информацию от остальных замшельцев.

— Мягкотелый, — догадался Шатки. — Ты сцапал его, Ретиф. Я видел. Теперь отдай его мне.

— Минутку, Шатки. Это ничего тебе не даст…

Шатки заговорщически подмигнул землянину.

— Я должен отомстить! — прорычал он. — Я испытаю шкуру мягкотелого на разрыв! Его раздавленные останки смоют уборщики лестниц и отправят домой в бутылках!

Ретиф резко обернулся, двумя прыжками настиг улепетывавшего в панике Йита и приволок его обратно к Шатки.

— Дело твое, Шатки, — согласился он. — Я знаю, как важна для вас, замшельцев, ритуальная месть.

— Пощадите! — прошипел Йит, беспорядочно подергивая глазами на стебельках. — У меня дипломатическая неприкосновенность!

— А я не дипломат, — прогромыхал Шатки. — Давай-ка подумаем… Полагаю, стоит начать с одного из этих непристойно подвижных глаз.

Он протянул руку.

— У меня есть идея, — вмешался с видом гениального озарения Ретиф. — Как ты думаешь, просто в виде предположения, сможешь ли ты воздержаться от церемониальной священной мести, если Йит пообещает организовать гроакскую хирургическую миссию для депанциризации почтенных старших замшельцев?

— Но, — запротестовал Шатки, — эти глаза! Какое удовольствие вырвать их, один за другим…

— Да, — прошипел Йит. — Я клянусс в этом; ссамые опытные наши хирурги… целые всводы их, с ссамым отлишным оборудованием!

— Ну, я так мечтал о том, как приятно будет сесть на этого типа; почувствовать, как давит его моя тяжесть…

— Вы будете танцевать с легкостью перышка виссла, — отчаянно убеждал Йит. — Без панциря вы будете прыгать, радуясь возвращению молодости…

— Может, только один глаз? — торговался Шатки. — У него и так останется еще четыре.

— Будь спортивен! — призвал Ретиф.

— Хорошо, — с сомнением согласился замшелец.

— Значит, договорились, — с энтузиазмом закончил Ретиф. — Йит, ты даешь слово дипломата, инопланетянина и мягкоспинного устроить миссию. Экспорт хирургического умения гроаков принесет вам больше прибыли, чем торговля вооружением. И это будет перышком виссла в твоей кепке — если ты провернешь это дело. А в обмен Шатки не станет на тебя усаживаться. В свою очередь, я не буду выдвигать против гроаков обвинений в том, что они вмешиваются во внутренние дела суверенного мира.

Позади Шатки возникло какое-то движение. Слок, выкручиваясь из позаимствованного панциря, с трудом поднялся на ноги… как раз вовремя, чтобы Шатки схватил его, поднял высоко над головой и направился с ним ко входу в «Мшистый Камень».

— Эй! — окликнул Ретиф. — Ты куда?

— Уж этого-то я не лишу его награды, — отозвался Шатки. — Он надеялся на круиз в люксе, да будет так.

— Погоди, — возразил Ретиф. — Эта лоханка набита титанитом!

— Не становись у меня на пути, Ретиф. Ибо этому я воистину должен отомстить.

Больше ничего не говоря, Ретиф проследил, как громадный замшелец пронес по трапу свою гигантскую ношу и исчез в недрах корабля.

— Полагаю, Шатки не шутит, — сказал он Йиту, безвольно обвисшему у него в руках, в ужасе выпучив все свои пять глаз. — В любом случае, он несколько крупноват, чтобы я мог остановить его, коль скоро он вбил себе что-то в голову. Впрочем, не исключено, он просто нагоняет на него страху.

Шатки появился опять, один, и спустился к ним.

— Что ты с ним сделал? — спросил Ретиф.

— Нам лучше отойти, — ответил Шатки. — У этого двигателя радиус выхлопа около пятидесяти ярдов.

— Ты хочешь сказать…

— Автоматика запрограммирована для полета на Гроак. Да будет сон его долог.

* * *

— Взрыв вышел еще тот, — сказал Ретиф. — Но, полагаю, вы его тоже видели.

— Нет, черт побери! — буркнул Маньян. — Когда я увещевал этого Жутки или Чертки…

— Шатки.

— …этот хулиган засунул меня в щель между домами. Связав моим же собственным плащом. Обязательно упомяну об этом безобразии в ноте министру.

Он что-то черкнул в блокноте.

— А что насчет этой хирургической миссии?

— Крайне щедрое предложение, — сказал Маньян. — Честно говоря, я просто поразился. Думаю, мы, наверное, судили о гроаках слишком сурово.

— Я слышал еще, что у Министерства по Делам Молодежи выдалось из-за всех этих дел тяжелое утро, — заметил Ретиф. — И носится уйма слухов того плана, что Молодежные Союзы на пути к исчезновению.

Маньян прочистил горло и, опустив глаза, начал перекладывать бумаги на столе.

— Я… э… объяснил прессе, что случившееся прошлой ночью э…

— Фиаско.

— …происшествие было необходимо для того, чтобы поставить преступников в невыгодное положение. Конечно, что касается уничтожения судна для ОВЛов и предполагаемой в этой связи смерти этого Слопа…

— Замшельцы поймут, — заверил его Ретиф. — Насчет церемониальной мести Шатки не шутил. Йиту повезло: он, фактически, не пролил крови лично. Иначе бы его не спас никакой торг по мелочам.

— Гроаки повинны в тяжелом злоупотреблении дипломатическими привилегиями, — сказал Маньян. — Я думаю, что нота — или, может быть, лучше, памятная записка — как-то менее официально…

— «Мшистый Камень» направлялся прямиком на Гроак, — усмехнулся Ретиф. — И уже лег на транзитную орбиту, когда взорвался. Крупные обломки должны прибыть по расписанию примерно через месяц. Это вызовет живописный метеоритный дождь. Полагаю, это послание очень доходчиво убедит гроаков не тянуть свои щупальца к Замшелу.

— Но дипломатические нормы…

— И, потом, еще вот что: чем меньше будет изложено в письменном виде, тем меньше злопыхатели смогут навесить на вас обвинений, случись что не так.

— Не без этого, конечно, — согласился, поджав губы, Маньян. — Вот теперь вы конструктивно мыслите, Ретиф. Возможно, мы еще сделаем из вас дипломата.

Он широко улыбнулся.

— Может быть, но я не желаю, чтобы это как-то угнетало меня, — Ретиф встал. — Я беру несколько недель отпуска… если вы не возражаете, господин посол. Мой друг Шатки хочет показать мне один остров на юге, где, по слухам, чертовски хорошая рыбалка.

— Но подоспели некоторые крайне важные дела, — заупрямился Маньян. — Мы планируем провести финансирование Групп Старших Граждан.

— На меня не рассчитывайте. Группы вызывают у меня нервный зуд.

— Ну и ну, что за поразительное замечание, Ретиф. В конце концов, мы — дипломаты — сами по себе группа.

— Угу, — согласился Ретиф. — Именно это я и имею в виду.

Маньян сидел молча, разинув рот и ошарашенно глядя, как Ретиф вышел в коридор и аккуратно прикрыл дверь.

© Перевод на русский язык, В Федоров, И. Рошаль, 1991.

Кейт Лаумер Культурный обмен

«…Изобретенные еще на раннем этапе истории Корпуса высоко эффективные вспомогательные гуманитарные программы сыграли жизненно важную роль в установлении гармонии среди миролюбивых народов интергалактического товарищества. Выдающийся успех помощника атташе (впоследствии посла) Маньяна в космополитизации реакционных элементов Никодемийского Скопления был достигнут именно благодаря действию этих чудесных программ…»

Т. III, катушка 71, 482 г. а. э. (2943 г. н. э.)

Первый секретарь посольства Маньян снял с вешалки плащ с зеленой подкладкой и берет с оранжевым пером.

— Я уезжаю, Ретиф, — сказал он. — Надеюсь, вы справитесь в мое отсутствие с обычной административной рутиной без каких-либо чрезвычайных происшествий.

— Такая надежда кажется достаточно скромной, — отозвался второй секретарь посольства Ретиф. — Постараюсь оправдать ее.

— Запомните, я не ценю легкомысленного отношения к данному отделу, — раздраженно бросил Маньян. — Когда я впервые сюда прибыл — в этот отдел Независимого Распределения Знаний, Библиотечных Единиц и Ресурсов Интеллектуального Харизматизма, здесь царил полный хаос. Мне думается, при мне отдел НЕРАЗБЕРИХа стал тем, что он представляет собой сегодня. Честно говоря, я сомневаюсь, разумно ли ставить вас во главе столь чувствительного отдела, даже на две недели. Помните, ваши функции чисто представительские.

— В таком случае давайте предоставим их мисс Феркл, а я сам тоже возьму на пару недель отпуск. При ее весе она сможет представлять отдел очень внушительно.

— Полагаю, вы шутите, Ретиф, — печально промолвил Маньян. — А я ведь ожидал, что даже вы поймете, что участие боганцев в Программе Обмена может оказаться первым шагом к сублимированию их агрессивных наклонностей в более культурное русло.

— Я вижу, они посылают две тысячи студентов на д’Лаед, — заметил Ретиф, взглянув на Памятку для Справок. — Здоровенное такое сублимирование.

Маньян важно кивнул:

— За последние два десятилетия боганцы затевали не менее четырех военных кампаний. Они широко известны как Громилы Никодемийского Скопления. Теперь, наверное, мы увидим, как они порывают с этим дурным прошлым и с честью вступают в культурную жизнь Галактики.

— Порывают и вступают, — задумчиво повторил Ретиф. — Возможно, в этом что-то есть. Но хотел бы я знать, что они будут изучать на д’Ланде? Это индустриальная планета типа «бедные-но-честные»…

— Академические частности — дело студентов и их профессоров, — нетерпеливо отмахнулся Маньян. — Наша же задача — всего лишь свести их друг с другом. Постарайтесь не конфликтовать с представителем боганцев, Для вас это будет превосходной возможностью потренироваться в дипломатической сдержанности — уверен, вы согласитесь, что это не самая сильная ваша сторона.

Загудел интерком. Ретиф нажал кнопку.

— В чем дело, мисс Феркл?

— В буколическом субъекте с Лавенброя. Он снова здесь, — на маленьком настольном экране мясистые черты лица мисс Феркл неодобрительно сжались.

— Этот парень — отъявленный надоедала, оставляю его вам, Ретиф, — довольно сказал Маньян. — Скажите ему что-нибудь, в общем, избавьтесь от него. И помните: здесь, в Штаб-квартире Корпуса, на вас обращены взоры со всех сторон.

— Если бы я подумал об этом, то надел бы другой костюм, — ответил ему Ретиф.

Маньян фыркнул и удалился прочь. Ретиф нажал кнопку связи с мисс Феркл.

— Впустите буколического субъекта.

В кабинет вошел высокий и широкоплечий мужчина, бронзовокожий и с седоватыми волосами, одетый в облегающие брюки из плотной ткани, свободную рубашку с расстегнутым воротом и короткую куртку. Под мышкой он держал какой-то узел. Увидев Ретифа, он остановился, окинул его взглядом с головы до ног, а затем подошел и протянул руку. Ретиф пожал ее. Какой-то миг двое рослых мужчин стояли лицом к лицу. На челюсти новоприбывшего заходили желваки, и он скривился от боли. Ретиф тут же отпустил его руку и показал на кресло.

— Неплохая работа, мистер, — сказал, массируя руку, незнакомец. — В первый раз кому-то удалось проделать такое со мной. Хотя, полагаю, сам виноват, ведь начал-то первым я.

Он усмехнулся и сел.

— Чем могу быть полезен? — любезно спросил второй секретарь. — Меня зовут Ретиф. Я на пару недель замещаю мистера Маньяна.

— Вы работаете в этой культурной шараге, так ведь? Странно, я думал тут одни штафирки. Впрочем, неважно. Я — Хэнк Арапулос. Фермер. А видеть вас я хотел вот по какому поводу… — он поерзал в кресле. — Ну, у нас там, на Лавенброе, возникла действительно серьезная проблема. Урожай вина почти готов к уборке. Уборку-то мы начнем еще через два-три месяца, ну так вот… Не знаю, знакомы ли вы с выращиваемым нами виноградом сорта «Вакх»?

— Нет, — признался Ретиф. — Не хотите ли сигару?

Он толкнул коробку через стол. Арапулос благодарно кивнул и взял одну.

— Виноград «Вакх» — необычный сорт, — сказал он, раскуривая сигару. — Вызревает лишь раз в двенадцать лет. В промежутке, к счастью, лоза не нуждается в большом внимании; наше время принадлежит в основном нам самим. Но мы любим фермерство. Проводим много времени, выводя новые виды. Яблоки размером с арбуз — и сладкие, и все такое прочее.

— Кажется очень приятным, — заметил Ретиф. — И где же тут вступает в игру Отдел Независимого Распределения Знаний?

Арапулос нагнулся вперед.

— Мы усиленно занимаемся искусством. Люди не могут тратить все свое время на гибридизацию растений. Мы превратили всю сушу в парки и фермы, оставив, конечно, несколько приличных лесных районов для охоты и тому подобного. Лавенброй — приятное местечко, мистер Ретиф.

— Похоже на то, мистер Арапулос. Вот только какое…

— Зови меня Хэнк. Сезоны у нас дома длинные. Их всего пять. В нашем году примерно восемнадцать земных месяцев. Чертовски холодно зимой — эксцентрическая орбита, знаете ли. Иссиня-черное небо, звезды видны весь день. Зимой мы в основном занимаемся живописью и ваянием. Потом весна — все еще порядком холодно. Много катания на лыжах, коньках, бобслея — и это сезон для резчиков по дереву. Наша мебель…

— По-моему, я видел образчики вашей мебели, — перебил Ретиф. — Прекрасная работа. Но…

Арапулос кивнул.

— И все из местного леса к тому же, заметьте. В нашей почве много металлов. Вот эти-то сульфиты и придают дереву настоящий цвет, скажу я вам. А потом приходят муссоны. Дождь, и он льет как из ведра, но солнце все ближе и ближе, все время сияет. Вы видели когда-нибудь ливень при солнце? В этот сезон пишут музыку. Потом лето. Летом жарко. Днем мы отсиживаемся по домам, а когда солнце скроется, всю ночь веселимся на пляже. На Лавенброе много пляжей, суша у нас в основном из островов. Тут наступает время драм и симфоний. Театры устраивают спектакли прямо на песке или на барках, поставленных на якорь. Музыка, прибой, костры, звезды — мы, скажу я вам, близки к центру шарового скопления…

— Вы говорите, что теперь пришло время урожая?

— Совершенно верно! Осень — наш сезон сбора плодов. Большую часть лет цикла у нас бывают лишь обыкновенные урожаи: фрукты, зерно и тому подобное. Уборка их не занимает особо много времени. Основное время мы тратим на архитектуру, готовим к зиме новые дома или вспоминаем былое. В эту пору все чаще мы бываем дома — мы любим комфортабельность и старательно обустраиваем жилища. Но теперешний год — иной. Это — Год Вина.

Арапулос попыхтел сигарой и обеспокоенно посмотрел на Ретифа.

— Наш винный сбор — это наш большой денежный сбор, — сказал он наконец. — Мы получаем достаточно, чтобы остаться на плаву. Но в этом году…

— Неурожай?

— О, уродился виноград прекрасно, один из самых лучших урожаев на моей памяти. Конечно, мне всего двадцать восемь, и я могу вспомнить всего два других урожая. Трудность не в урожае…

— Вы потеряли рынки? Похоже, этот вопрос касается Торгового…

— Потеряли рынки? Мистер, никто, когда-либо вкусивший нашего вина, никогда не согласится ни на какое другое!

— Похоже, я что-то упустил, — решил Ретиф. — Надо будет как-нибудь попробовать.

Арапулос положил узел на стол, аккуратно развернул упаковку.

— Нет времени лучше настоящего, — предложил он.

Ретиф оценивающе посмотрел на две пузатые бутыли, зеленую и янтарную, обе пыльные, с выцветшими наклейками и прикрученными проволокой почерневшими пробками.

— В Корпусе косо смотрят на пьянство при исполнении служебных обязанностей, мистер Арапулос, — указал он.

— Это не пьянство, а просто вино, — Арапулос снял проволоку и высвободил пробку. Та медленно поднялась, а затем, с хлопком, вылетела. Арапулос ловко поймал ее. Из бутылки поплыли ароматные пары. — Кроме того, если вы не присоединитесь ко мне, то заденете мои чувства.

Он подмигнул.

Ретиф взял со столика рядом с письменным столом два бокала с тонкими стенками.

— Однако, если поразмыслить, мы также обязаны стараться не нарушать странных туземных обычаев.

Арапулос наполнил бокалы. Ретиф взял один, понюхал жидкость густого охряного цвета, попробовал ее, а потом изрядно отхлебнул. И задумчиво посмотрел на Арапулоса.

— Хммм, на вкус похоже на соленые пеканы, с подспудным привкусом марочного портвейна.

— Не пытайтесь его описать, мистер Ретиф, — посоветовал Хэнк. Он набрал вина в рот, пропустил сквозь зубы и проглотил. — Это вино Вакха, вот и все.

Он подтолкнул к Ретифу вторую бутылку.

— У нас на родине в обычае перемежать красное вино черным.

Ретиф отложил сигару, снял проволоку, подтолкнул пробку и поймал ее, когда она вылетела.

— Не поймать пробку — к неудаче, — кивнул Арапулос. — Вероятно, вы никогда не слышали, какая беда приключилась у нас на Лавенброе несколько лет назад?

— Не могу сказать, чтобы слышал, Хэнк, — Ретиф налил в новые бокалы черного вина. — За урожай.

— У нас на Лавенброе много всяких минералов, — объяснил, глотая вино, Арапулос. — Но мы не намерены губить ландшафт, добывая их. Нам нравится сельское хозяйство. Так вот, лет десять назад некоторые наши соседи высадили войска. Сочли, что они лучше нас знают, что делать с нашими минералами. Хотели вести открытую добычу и плавить руду. Нам удалось убедить их в ином. Но на это потребовался целый год, и мы потеряли много людей.

— Очень жаль, — искренне посочувствовал Ретиф. — Я бы сказал, что это больше похоже вкусом на жареное мясо с воздушной кукурузой на основе рислинга.

— Это поставило нас в тяжелое положение, — продолжал Арапулос. — Нам пришлось одолжить деньги у планеты под названием Кроани, заложили свой урожай; пришлось нам также начать экспорт произведений искусства. Покупателей, естественно, навалом, но когда создаешь что-то для посторонних — это уже не то.

— Так в чем же проблема? — не понял Ретиф. — Кроани собираются отказать вам в праве выкупа закладной?

— Долг выплатить несложно. Урожай вина освободит нас с лихвой от финансовых затруднений, но нам нужны для его сбора рабочие руки. Сбор винограда «Вакх» — не такая работа, какую можно передать механизмам, и мы этого не сделаем, даже если сможем. Сбор винограда — это памятное событие в жизни на Лавенброе. Участвуют все. Во-первых, уборка на полях. Мили и мили виноградников покрывают горные склоны, теснятся на берегах рек, перемежаемые то тут, то там садами. Большие лозы, в восемь футов высотой, отягощенные плодами, а между ними растет густая шелковистая трава. Постоянно туда-сюда курсируют виновозы, подвозя вино сборщикам. Установлены призы за самый большой сбор в день, заключаются пари — кто наполнит больше всех корзин виноградом за час. Солнце стоит высоко и светит ярко, но при этом прохладно. И прохлада как раз такая, что придает массу сил. С наступлением ночи на садовых участках устанавливают столы и устраивают пир: жареные индейки, говядина, ветчина, всякая битая птица. Много салатов, уйма фруктов и свежевыпеченного хлеба… и вино, по-настоящему много вина. Готовит в каждом саду каждую ночь новая бригада, и лучшим бригадам вручают призы.

Потом начинается процесс изготовления вина. Мы по-прежнему давим собранный виноград ногами. Это в основном для молодежи, но рады участию всех. Вот тогда-то и начинается разгул. Фактически почти половина нашей нынешней молодежи родилась примерно девять месяцев спустя после сбора последнего урожая. Тут уж все пари побоку. А в каком напряжении это держит парня! Пробовали когда-нибудь удержать деваху, на которой ничего нет, кроме слоя виноградного сока?

— Никогда, — признался Ретиф. — Говорите, большинство детей родилось после урожая. Значит, им будет всего двенадцать ко времени следующего…

— О, лавенбройских лет. По земному счету им восемнадцать.

— То-то мне показалось, что вы выглядите немного чересчур зрелым для двадцати восьми лет, — сказал Ретиф.

— Сорок два земных года, — доложил Арапулос. — Но этот год — он выглядит в перспективе неважным. У нас небывалый урожай — и не хватает рабочих рук. А если не будет большого сбора, то заявятся кроанийцы, и господь знает, чего они натворят. И мы прикинули так. Возможно, вы, спецы по культуре, сможете нам помочь: может быть, устроите нам заем до окончания сбора урожая — достаточный, чтобы нанять недостающие рабочие руки. А мы потом расплатимся скульптурами, живописью, мебелью.

— Сожалею, Хэнк. Мы здесь, всего-навсего, разрабатываем маршруты для гастролирующих балаганов и тому подобное. Вот если бы вам требовалась труппа носовых флейтистов-гроаков…

— Они умеют собирать виноград?

— Нет. Да и в любом случае они не выносят дневного света. Вы пробовали поговорить об этом в отделе Трудовых Ресурсов?

— Разумеется. Они обещали предоставить нам всех специалистов по электронике и программистов компьютеров, каких мы только хотим, но никаких полевых рабочих. Говорят, мол, они классифицируются как чернорабочие. Можно подумать, будто я пытался купить рабов.

Загудел сигнал вызова интеркома, и на настольном экране появилось изображение мисс Феркл.

— Через пять минут вам надо быть на Межгрупповом Совещании, — уведомила она Ретифа. — А потом надо встретить боганских студентов.

— Спасибо, — Ретиф допил бокал и встал.

— Мне надо бежать, Хэнк, — извинился он. — Дай мне подумать над этим дельцем. Возможно, мне удастся что-нибудь устроить. Свяжись со мной послезавтра. А бутылки лучше оставь здесь. Культурные экспонаты, знаешь ли.

* * *

Когда совещание закончилось, Ретиф поймал взглядом коллегу, сидевшего напротив.

— Мистер Ваффл, вы упомянули о грузе, следующем на планету под названием Кроани. А что они получают?

Ваффл недоуменно моргнул.

— А, вы тот парень, который замещает Маньяна в НЕРАЗБЕРИХе, — наконец вспомнил он. — Собственно говоря, поставки предоставленного в дар оборудования касаются только Склада Моторизованного Оборудования, Распределения Обменов, Займов и Лендлиза.

Он поджал губы.

— Однако, полагаю, если я и скажу вам, вреда не будет. Они получают тяжелое оборудование для горных разработок.

— Бурильные установки и тому подобное?

— Снаряжение для открытой разработки ископаемых, — Ваффл достал из нагрудного кармана клочок бумаги и прищурился, глядя на него. — Если точнее, трактора ФВ-1 модели «Боло». А почему НЕРАЗБЕРИХа интересуется деятельностью СМОРОЗИЛа?

— Извиняюсь за любопытство, мистер Ваффл. Просто сегодня тема Кроани уже всплывала; похоже, они держат в своих руках закладную на некоторые виноградники на…

— СМОРОЗИЛ это не касается, сэр, — оборвал его Ваффл. — В качестве шефа СМОРОЗИЛа у меня хватает забот и без вмешательства в дела НЕРАЗБЕРИХИ.

— Кстати, о тракторах, — вставил еще один из участников совещания. — Мы, в Комитете Либерализации Явно Недоразвитых Членов Интергалактического Товарищества, не один месяц пытались пробить через СМОРОЗИЛ запрос на горнодобывающее оборудование для д’Ланда…

— КЛЯНЧИТ опоздал к столу, — парировал Ваффл. — Кто первым пришел, того первым и обслуживают. Именно такова политика у нас в СМОРОЗИЛе. Счастливо оставаться, господа.

И вышел, посвистывая, с портфелем под мышкой.

— Вот в этом-то и беда с миролюбивыми мирами, — заключил член КЛЯНЧИТ. — Бога причинила всем уйму хлопот, вот все отделения Корпуса наперебой и стараются умиротворить ее, в то время как мои шансы невелики. То есть шансы помочь миролюбивому д’Ланду практически сводятся к нулю.

— А что за университет у них на д’Ланде? — поинтересовался Ретиф. — Мы отправляем туда по обмену две тысячи студентов. Институт этот, должно быть, еще тот…

— Университет? На д’Ланде есть всего один-единственный малообеспеченный Технический Колледж.

— И все направленные по обмену студенты будут учиться в Техническом Колледже?

— Две тысячи студентов? Ха! Двести студентов — и то перенапрягут преподавательские возможности колледжа!

— Интересно, знают ли об этом боганцы?

— Боганцы? Да ведь большинство затруднений д’Ланда вызвано именно заключенным с Богой неразумным торговым соглашением. Вот уж действительно — две тысячи студентов, — он, посмеиваясь, ушел.

Ретиф заскочил в кабинет забрать короткий фиолетовый плащ, а затем поднялся лифтом на крышу двухсоттридцатиэтажного дома ШК Корпуса и отправился на аэротакси в порт.

Боганские студенты уже прибыли. Ретиф увидел их, выстроившихся на трапе в ожидании прохождения таможенного досмотра. Ретиф подсчитал, что пропустят их не раньше чем через полчаса. Поэтому он завернул в бар и заказал пива. Сидевший на соседнем табурете высокий молодой парень поднял кружку.

— За счастливые деньки, — предложил он.

— И ночки им под стать.

— В точку, — он проглотил половину содержимого кружки. — Меня зовут Карш. Мистер Карш. Да, мистер Карш. Ну и скучно же торчать здесь в ожидании.

— Встречаете кого-то?

— Угу. Группу младенцев. Мальчишек. Пока они там ожидают… Неважно. Выпейте один за мой счет.

— Спасибо. Вы что, командир отряда бойскаутов?

— Я скажу вам, кто я такой: нянька при младенцах из колыбели. Знаете, — он повернулся к Ретифу, — ни один из этих мальчишек не старше восемнадцати.

Он икнул.

— Студенты, знаете ли. Никогда ведь не видели студента с бородой, верно?

— Нет, почему же, много раз. Так вы, значит, встречаете студентов?

Молодой парень, моргнув, поглядел на Ретифа.

— О, так вы знаете об этом, да?

— Я представляю НЕРАЗБЕРИХу.

Карш могучим глотком прикончил пиво и заказал еще.

— Я приехал загодя: своего рода авангард этих сосунков. Сам их обучал. Гонял их в хвост и в гриву, но с КОМой они теперь обращаться умеют. Не знаю, правда, как они поведут себя под давлением. Будь у меня мой прежний взвод…

Он посмотрел в пивную кружку, а затем решительно оттолкнул ее.

— Пожалуй, хватит с меня, — решил он. — Пока, друг, или вы тоже идете?

Ретиф кивнул.

— Вполне могу пойти с вами.

У выхода из загородки таможни Ретиф проследил, как первый из боганских студентов прошел досмотр, увидел Карша и вытянулся по стойке смирно.

— Бросьте это, мистер, — резко одернул его Карш. — Разве так ведут себя студенты?

Юнец, круглолицый и широкоплечий паренек, усмехнулся.

— Полагаю, нет, — признал он. —Скажите, э-э-э, мистер Карш, нас отпустят в город? Наши парни думали…

— Ах, вы думали, да? Вы ведете себя, словно школьники. Я хочу сказать… Нет! А теперь, стройся!

— Мы приготовили квартиры для ваших студентов, — сказал Ретиф. — Если вы хотите перевезти их на западную сторону, то я посадил пару вертолетов.

— Спасибо, — отказался Карш. — Они останутся здесь вплоть до самого отлета. Этим милым малюткам никак нельзя разбредаться кто куда. Еще вздумают, чего доброго, дезертировать.

Он икнул.

— Я имею в виду — прогулять занятия.

— Мы назначили ваш отлет на завтра в полдень. Ждать долго. Тут НЕРАЗБЕРИХа организовала билеты в театр и ужин.

— Сожалею, — извинился Карш. — Как только сюда доставят наш багаж, мы сразу же отправляемся.

Он снова икнул.

— Не можем, знаете, путешествовать без своего багажа.

— Как угодно, — согласился Ретиф. — А где сейчас ваш багаж?

— Прибывает на борту кроанийского лихтера.

— Может быть, вы хотите устроить ужин для студентов прямо здесь?

— Разумеется. Хорошая мысль. Почему бы вам не присоединиться к нам? — Карш подмигнул. — И притаранить немножко пивка?

— Не в этот раз, — извинился Ретиф, наблюдая за студентами, все еще выходящими из таможни.

— Тут, кажется, одни парни, — заметил он. — Никаких студенток?

— Может быть, позже подъедут, — сказал Карш. — После того как мы увидим, как примут первую группу.

* * *

Вернувшись в НЕРАЗБЕРИХу, Ретиф вызвал по интеркому мисс Феркл.

— Вам известно, как называется институт, куда отправляются эти боганские студенты?

— Ну конечно же — д’Ландский Университет.

— Это, случаем, не Технический Колледж?

Мисс Феркл поджала губы.

— Мне, безусловно, никогда не было надобности вникать в такие подробности…

— А где кончается выполнение вашей работы и начинается вникание в лишние подробности, мисс Феркл? — осведомился Ретиф. — Мне лично любопытно, что именно отправились изучать эти студенты в такую даль, причем за счет Корпуса.

— Мистер Маньян никогда не позволял себе…

— В настоящее время, мисс Феркл, мистер Маньян в отпуске. И поэтому я остаюсь с вопросом о двух тысячах молодых студентов, отправившихся на планету, где для них нет даже учебных помещений… На планету, нуждающуюся в тракторах. Но трактора почему-то везут на Кроани — планету, находящуюся в долгу у Боги. А Кроани, между тем, держат закладную на самые лучшие виноградники на Лавенброе.

— Чушь! — резко бросила мисс Феркл, пылая взором из-под недовыщипанных бровей. — Надеюсь, вы не сомневаетесь в мудрости мистера Маньяна!

— Никаких сомнений в мудрости мистера Маньяна быть не может, — заверил ее Ретиф, — Но дело не в этом. Я хотел бы, чтобы вы выяснили мне один вопрос: сколько тракторов получит Кроани по программе СМОРОЗИЛа?

— Ну, это касается только СМОРОЗИЛа, — сказала мисс Феркл. — Мистер Маньян всегда…

— Я в этом уверен. Тем не менее дайте мне знать о количестве тракторов. И немедленно.

Мисс Феркл фыркнула и исчезла с экрана. Ретиф покинул кабинет, спустился на сорок первый этаж и проследовал по коридору в Библиотеку Корпуса. Он перелистал каталоги на полке и стал сосредоточенно и методично просматривать индексы.

— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? — прощебетал кто-то. Рядом с ним стояла крошечная библиотекарша.

— Спасибо, мэм, — поблагодарил Ретиф. — Я ищу сведения об одном образчике горного оборудования: тракторе ФВ модели «Боло».

— В промышленном секторе вы его не найдете, — заверила библиотекарша. — Идемте.

Ретиф проследовал за ней вдоль полок к хорошо освещённому отделению с названием «ВООРУЖЕНИЕ». Она взяла с полки кассету, вставила ее в просматриватель, пощелкала, прокручивая ее, и остановила на изображении приземистой бронированной машины.

Иллюстрация R.D.FRANCIS

— Вот это и есть модель ФВ, — показала она. — Впрочем, она больше известна под названием Континентальная Осадная Машина. Экипаж четыре человека, полумегатонная огневая мощь…

— Должно быть, тут какая-то ошибка, — перебил Ретиф. — Нужная мне модель «Боло» — это трактор, модели ФВ М-1.

— А! Была такая модификация с добавлением отвала для подрывных работ. Должно быть, это-то и сбило вас с толку.

— Вероятно. Наряду с другими обстоятельствами. Благодарю вас.

В кабинете его ждала мисс Феркл.

— У меня есть понадобившиеся вам сведения, — доложила она. — И они у меня уже больше десяти минут. У меня сложилось впечатление, что они вам нужны очень срочно, и я пошла на огромные хлопоты…

— Разумеется, — прервал ее излияния Ретиф. — Валяйте. Сколько тракторов?

— Пятьсот.

— Вы уверены?

У мисс Феркл задрожали все многочисленные подбородки.

— Ну! Если вы считаете меня некомпетентной…

— Всего лишь спрашиваю, возможна ли ошибка, мисс Феркл. Пятьсот тракторов — это довольно большое количество оборудования.

— Не будет ли чего-нибудь еще? — осведомилась ледяным тоном мисс Феркл.

— Искренне надеюсь, что нет, — ответил Ретиф.

Откинувшись на спинку мягкого кресла Маньяна с автоматическим вращением и облеганием, Ретиф перелистал папку с грифом: «7-602-Ба; КРОАНИ (общие сведения)» и остановился на разделе, озаглавленном «ПРОМЫШЛЕННОСТЬ». Не переставая читать, он открыл ящик стола, извлек две бутылки вина Вакха и два бокала. Налив на дюйм вина в каждый, он задумчиво пригубил черное вино. Будет очень жаль, решил он, если что-нибудь помешает производству таких марочных вин…

Полчаса спустя он отложил папку в сторону, включил телефон и позвонил в кроанийскую дипломатическую миссию, попросив соединить его с торговым атташе.

— Говорит Ретиф из штаб-квартиры Корпуса, — небрежно бросил он. — Насчет груза СМОРОЗИЛа, тракторов. Я хочу знать, не произошла ли здесь какая-то путаница. По моим данным, мы отправляем пятьсот штук.

— Совершенно верно. Именно пятьсот.

Ретиф молчал, ожидая продолжения.

— Э… Вы слушаете, мистер Ретиф?

— Все еще слушаю. И все еще хочу разъяснения по вопросу пятисот тракторов.

— Все в полном порядке, я думал с этим все улажено. Мистер Ваффл…

— Для того, чтобы управиться с продукцией, выдаваемой одной-единственной машиной, потребуется приличных размеров завод, — перебил Ретиф. — Так вот, Кроани существует благодаря рыболовству. На ней есть, наверное, с полдюжины крохотных перерабатывающих заводов. Возможно, сообща они и могли бы управиться с рудой, какую им наскребут десять ФВ… — будь на Кроани вообще какая-то руда. Кстати, вам не кажется, что ФВ — не самый удачный выбор модели горнодобывающего оборудования? Я бы подумал…

— Послушайте, мистер Ретиф, с чего это такой интерес к нескольким лишним тракторам? И в любом случае, какое вам дело до того, как мы собираемся использовать оборудование? Это внутреннее дело моего правительства. Мистер Ваффл…

— Я не мистер Ваффл. Что вы намерены делать с другими четырьмястами девяносто машинами?

— Как я понимаю, они переданы в дар без всяких ограничений и обязательств!

— Знаю, задавать вопросы — дурной тон. По старой дипломатической традиции, всякий раз, когда тебе удается заставить кого-то принять что-то в подарок, ты набираешь очки в игре. Но если Кроани строит какие-то козни…

— Ничего подобного, мистер Ретиф! Это просто обычная сделка.

— Какую, интересно, сделку вы заключили на модель ФВ «Боло»? С отвалом или без оного, она все равно известна под названием Континентальная Осадная Машина…

— Великое Небо, мистер Ретиф! Не делайте поспешных выводов! Вы ведь не хотите заклеймить нас как поджигателей войны? Честное слово… Эта линия не прослушивается?

— Безусловно, нет. Можете говорить не стесняясь.

— Эти трактора предназначены для переотправки. Мы попали в трудное положение с балансом выплат, и это услуги группе, с которой у нас прочные деловые связи.

— Как я понимаю, в ваших руках находится закладная на лучшие земли на Лавенброе, — сказал Ретиф. — Тут есть какая-то связь?

— Ну что вы… э… нет. Конечно, нет.

— А кто, в конечном итоге, получит трактора?

— Мистер Ретиф, это несанкционированное вмешательство…

— Кто их получит?

— По воле случая они отправляются на Лавенброй. Но я никак не вижу…

— А какому-такому другу вы помогаете несанкционированной переотправкой дареного оборудования?

— Как какому… э… я сотрудничал с мистером Гулвером, представителем Боги.

— И когда они будут отправлены?

— Да они уже отправлены неделю назад. Теперь уж они на полпути к цели. Но послушайте, мистер Ретиф, тут совсем не то, что вы думаете!

— А откуда вы знаете, что я думаю? Я и сам пока точно этого не знаю, — Ретиф дал отбой и вызвал по интеркому секретаршу. — Мисс Феркл, я хочу, чтобы меня немедленно уведомляли о любых новых заявках из консульства Боги на обмен студентами.

— Знаете, по чистому совпадению одна такая заявка сейчас лежит здесь, у меня. Ее принес мистер Гулвер из консульства Боги.

— Мистер Гулвер еще в отделе? Я хотел бы с ним увидеться.

— Я спрошу, есть ли у него время.

Прошло несколько минут, прежде чем вошел краснолицый мужчина с толстой шеей и в тесной ему шляпе. На нем были надеты старомодный костюм, желто-коричневая рубашка, сверкающие ботинки с закругленными носками и недовольное выражение лица.

— Чего вам надо? — рявкнул он. — Как я понял из бесед с другим… э… штатским, никакой надобности в этих раздражающих совещаниях больше нет.

— Я только что узнал, что вы отправляете за рубеж новых студентов, мистер Гулвер. — Сколько же на этот раз?

— Три тысячи.

— И куда они направляются?

— На Кроани — все это указано в переданной мной заявке. Ваша задача лишь обеспечить транспорт.

— Еще какие-нибудь студенты будут куда-нибудь направлены в этом сезоне?

— А как же… наверно. Это дело Боги, — Гулвер посмотрел на Ретифа, недовольно поморщившись. — Фактически мы подумываем отрядить еще две тысячи на Перышко.

— Еще один малонаселенный мир, и, по-моему, в том же скоплении, — добавил Ретиф. — Ваш народ, должно быть, необыкновенно интересуется этим районом космоса.

— Если это все, что вам хотелось узнать, то я пошел. Мне надо заняться важными делами.

После ухода Гулвера Ретиф вызвал мисс Феркл.

— Я хотел бы получить список всех запланированных по настоящей программе перемещений студентов, — сказал он. — И посмотрите, не удастся ли вам достать сводку того, какие грузы отправлял в последнее время СМОРОЗИЛ.

Мисс Феркл задрала нос.

— Будь здесь мистер Маньян, я уверена, ему бы и не приснилось вмешиваться в работу других отделов. Я… слышала ваш разговор с джентльменом из дипломатической миссии Кроани.

— Списки, мисс Феркл.

— Я не привыкла, — стояла на своем мисс Феркл, — вторгаться в дела, лежащие за рамками интересующего нас скопления.

— Это похуже, чем подслушивать разговоры по телефону, да? Но неважно. Мне нужны эти сведения, мисс Феркл.

— Преданность своему начальнику…

— Преданность своему чеку с оплатой должна побудить вас кинуться со всех ног за запрошенными мною материалами, — оборвал ее Ретиф. — Всю ответственность я беру на себя. А теперь — живо.

Загудел сигнал вызова. Ретиф щелкнул клавишей.

— НЕРАЗБЕРИХа. У аппарата Ретиф.

На настольном экране появилось загорелое лицо Арапулоса.

— Здорово, Ретиф. Не возражаешь, если я зайду?

— Разумеется, заходи, Хэнк. Я хочу поговорить с тобой.

В кабинете Арапулос занял предложенное кресло.

— Извини, что надоедаю тебе, Ретиф, — сказал он, — но ты не достал чего-нибудь для меня?

Ретиф махнул рукой на бутылки с вином.

— Что тебе известно о Кроани?

— Кроани? Местечко не из лучших. В основном океан. Если любишь рыбалку, то там, полагаю, отлично. Мы импортируем оттуда кое-какие дары моря. Во время муссонов креветки хороши. Свыше фута длиной.

— Вы с ними в хороших отношениях?

— Разумеется, полагаю — в хороших. Правда, они очень дружны с Богой…

— Ну и что?

— Разве я не рассказывал? Бога-то как раз и есть та планета, что попыталась захватить у нас власть дюжину лет назад. И им это удалось бы, если бы не крутое невезение. Их бронетанковые части потопли, а без брони они стали легкой добычей.

Позвонила мисс Феркл.

— Ваши списки у меня, — коротко доложила она.

— Принесите их, пожалуйста.

Секретарша положила бумаги на стол. Арапулос поймал ее взгляд и подмигнул. Она фыркнула и вышла из кабинета, печатая шаг.

— Этой девице нужно не что иное, как хорошенько попоскальзываться в давленом винограде, — заметил Арапулос.

Ретиф быстро листал документы, время от времени останавливаясь для более тщательного изучения. Закончив, он посмотрел на Арапулоса.

— Сколько человек вам понадобится для сбора урожая, Хэнк? — спросил Ретиф.

Арапулос понюхал вино у себя в бокале.

— Сотня помогла бы, — прикинул он. — Тысяча была бы лучше. Твое здоровье.

— А что ты скажешь о двух тысячах?

— Две тысячи? Ретиф, ты не шутишь?

— Надеюсь, нет, — он снял телефонную трубку и позвонил в Управление Порта, попросив позвать диспетчера.

— Привет, Джим. Слушай, я должен попросить тебя об одной услуге. Знаешь, тот контингент боганских студентов; они путешествуют на борту двух транспортных судов ДКЗ. Меня интересует перевозимый вместе с этими студентами багаж. Он уже прибыл? Ладно, подожду…

Джим вернулся к телефону через пару минут.

— Да, Ретиф, он здесь. Только что прибыл. Но тут какая-то странность. Он отправлен вовсе не на д’Ланд; у него выправлены билеты до Лавенброя.

— Послушай, Джим, — попросил Ретиф. — Я хочу, чтобы ты сходил на склад и взглянул там для меня на этот багаж.

Ретиф подождал, пока диспетчер выполнит просьбу. Когда Джим вернулся обратно, уровень в обеих бутылках понизился на дюйм.

— Эй, я взглянул на этот багаж, Ретиф. Тут творится что-то уж вовсе непонятное. Оружие. Двухмиллиметровые иглометы, ручные бластеры — модель XII, энергопистолеты…

— Все в порядке, Джим. Не о чем беспокоиться. Просто обычная путаница. А теперь я хочу попросить тебя оказать мне еще одну услугу. Тут у меня неприятности с одним другом — похоже, он крупно дал маху. Сам понимаешь, я бы не хотел, чтобы об этом узнали. Утром я пришлю письменное извещение об изменении, которое официально прикроет тебя. А тем временем я хочу, чтобы ты сделал вот что…

Ретиф проинструктировал диспетчера, а затем дал отбой и повернулся к Арапулосу.

— Как только я достану пару аэротакси, нам лучше сгонять в порт, Хэнк. Мне хочется лично проводить этих студентов.

* * *

Карш встретил Ретифа, когда тот вошел в терминал порта.

— Что это здесь происходит? — потребовал он ответа. — С отправкой нашего багажа творится что-то странное, мне даже не разрешают его посмотреть. У меня сложилось впечатление, что его не собираются грузить.

— Вам лучше поспешить, мистер Карш, — посоветовал Ретиф. — По расписанию вы взлетаете менее чем через час. Студенты уже все погрузились?

— Да, черт побери! Так как насчет багажа? Без него эти суда не тронутся!

— Не нужно так расстраиваться из-за нескольких зубных щеток, не правда ли, мистер Карш? — вежливо обратился к нему Ретиф. — И все же, если вы встревожены…

Он повернулся к Арапулосу.

— Хэнк, почему бы тебе не прогуляться с мистером Каршем на склад и не… э… успокоить его?

— Я знаю, как именно управиться с этим, — заверил его Арапулос.

К Ретифу подошел диспетчер.

— Я перехватил груз тракторов, — сообщил он. — Странная это ошибка, но теперь все в порядке. Их перегрузили, как и должно было быть, для отправки на д’Ланд. Я поговорил с тамошним диспетчером, и тот сказал, что никаких студентов они не просили.

— Перепутали сопроводиловки, Джим. Студенты, естественно, едут туда же, куда был отправлен их багаж; очень жаль, что тут произошла ошибка, но Отдел Вооружений вскоре пришлет людей, чтобы удалить оружие. Высматривай и дальше настоящий багаж бедных ребят, невозможно определить, куда он попал…

* * *

— Вот! — заорал хриплый голос. Ретиф обернулся. Терминал пересекала, размахивая руками, растрепанная фигура в тесной шляпе.

— Приветик, мистер Гулвер, — окликнул его Ретиф. — Как идут дела у Боги?

— Пиратство! — выпалил, подойдя ближе к Ретифу, Гулвер. — Вы несомненно приложили тут руку! Где этот Маньян…

— А в чем, собственно, проблема? — вежливо поинтересовался Ретиф.

— Задержите транспортные суда! Меня только что уведомили о конфискации всего багажа. Напоминаю вам, что этот груз пользуется дипломатической неприкосновенностью!

— Да кто вам сказал, что он конфискован?

— Неважно! У меня есть свои источники!

Подошли двое высоких мужчин в застегнутых на все пуговицы серых мундирах.

— Вы мистер Ретиф? Из ДКЗ? — осведомился один из них.

— Совершенно верно.

— Как насчет моего багажа? — встрял Гулвер. — И предупреждаю вас, если корабли взлетят без…

— Эти господа — из Комиссии по Контролю за Вооружением, — уведомил его Ретиф. — Вы хотите пройти и предъявить права на свой багаж, мистер Гулвер?

— Откуда? Я… — Гулвер сделался на два оттенка краснее в районе ушей. — Вооружением?..

— Единственный груз, какой я задержал, кажется, является чьим-то нелегальным арсеналом, — разъяснил Ретиф. — Ну, если вы утверждаете, что это ваш багаж…

— Никак невозможно, — отказался севшим голосом Гулвер. — Оружие? Ну что вы, не может быть, произошла какая-то ошибка.

На багажном складе Гулвер мрачно осмотрел вскрытые ящики с оружием.

— Нет, конечно нет, — тускло повторял он. — Это ни в коем случае не мой багаж. Совсем не мой багаж.

Появился Арапулос, поддерживая спотыкающегося мистера Карша.

— Что… Что это? — залопотал Гулвер. — Карш? Что случилось?

— Он немножко упал. Ничего ему не будет, — заговорил Арапулос успокаивающе.

— Тебе лучше помочь ему подняться на корабль, — посоветовал Ретиф. — Тот готов к отлету. Нам бы не хотелось, чтобы он опоздал на него.

— Предоставьте его мне! — резко бросил Гулвер, впившись взглядом в Карша. — Я позабочусь, чтобы им занялись.

— Никак не могу себе этого позволить, — отказал Ретиф. — Он, знаете ли, гость Корпуса. Мы возьмем на себя заботу о его безопасной доставке на борт.

Гулвер обернулся и бешено замахал руками. От стены отделились трое коренастых мужчин в одинаковых желто-коричневых костюмах и направились к группе.

— Взять этого человека, — скомандовал Гулвер, показывая на все еще ничего не соображающего, ошеломленно глядящего на него Карша.

— Мы относимся к своему гостеприимству серьезно, — сказал Ретиф. — Мы проводим его на борт судна.

Гулвер открыл рот:

— …?

— Знаю, вы неважно себя чувствуете из-за чьих-то выходок с грузом. Ну надо же, вместо учебников подсунуть оружие! — Ретиф посмотрел Гулверу прямо в глаза. — Вы будете так заняты разборкой подробностей этой путаницы, что у вас совершенно не будет времени. И, наверняка, вы захотите избежать дальнейших осложнений.

— Э… безусловно, — согласился Гулвер.

Арапулос направился к пассажирскому трапу, а потом обернулся и помахал на прощание рукой.

— Ваш человек — он, что, тоже едет? — выпалил Гулвер.

— Собственно говоря, это не наш человек, — уточнил Ретиф. — Он живет на Лавенброе.

— На Лавенброе? — поперхнулся Гулвер. — Но… это же… я…

— Знаю, вы сказали, что студенты направляются на д’Ланд, — со вздохом сказал Ретиф. — Но, полагаю, это просто еще один аспект общей путаницы. У навигаторов выставлен курс на Лавенброй. Вам будет, несомненно, приятно узнать, что они все-таки отправляются туда, пусть даже и без багажа.

— Пускай-пускай, — мрачно проговорил Гулвер. — Ничего, они справятся и без него.

— Кстати, — продолжал Ретиф. — Произошла еще одна забавная ошибка. Везли груз тракторов — для промышленного применения, как вы понимаете. По-моему, вы сотрудничали с Кроани, устраивая этот подарок через СМОРОЗИЛ. Представляете, их по ошибке отправили на Лавенброй — чисто сельскохозяйственный мир. Думается, я избавил вас от того дурацкого положения, в котором бы вы оказались, мистер Гулвер, устроив их перегрузку для отправки на д’Ланд.

— На д’Ланд! Вы вложили КОМы в руки злейших врагов Боги…?

— Но это же всего лишь трактора, мистер Гулвер. Мирные машины, разве что-нибудь не так?

— Это… так, — Гулвер обмяк. А затем резко вскинулся.

— Задержите корабли! — заорал он. — Я отменяю обмен студентами.

Его голос потонул в грохоте дюз, когда первый из исполинских транспортов поднялся из пусковой шахты, а миг спустя за ним последовал и второй. Ретиф смотрел, как они пропадают из виду, а затем повернулся к Гулверу.

— Улетели, — констатировал он. — Будем надеяться, что они получат гуманитарное образование.

* * *

Ретиф лежал на спине в высокой густой траве у ручья, обкусывая виноградную кисть. На взгорке, прямо над ним, появилась высокая фигура и помахала рукой.

— Ретиф! — Хэнк Арапулос слетел по склону гигантскими прыжками. — Я прослышал, что ты здесь, и у меня есть для тебя новости. Ты выиграл соревнование по сбору последнего дня. Свыше двухсот бушелей! Это рекорд! Пойдем в сад, хорошо? Празднование, похоже, вот-вот начнется.

В заросшем цветами парке, среди обобранных лоз, Ретиф и Арапулос проложили себе дорогу к заставленному яствами столу, разукрашенному фонариками. К Арапулосу подошла высокая стройная девушка с длинными золотыми волосами, одетая в свободное белое платье.

— Делинда, познакомься, это Ретиф, сегодняшний победитель! И он также тот самый человек, который достал для нас рабочих.

Делинда улыбнулась Ретифу.

— Я слышала о вас, мистер Ретиф. Сперва мы были не уверены насчет этих ребят: две тысячи боганцев все-таки, и все до одного сконфужены из-за того, что их багаж сбился с пути. Но им, кажется, понравилось убирать виноград… — она снова улыбнулась.

— И это еще не все; ребята понравились нашим девицам, — подхватил Хэнк. — Даже боганцы не такие уж плохие ребята, если отобрать их дурацкие железки. Многие из них решили остаться. Но как получилось, что ты не сообщил мне о своем приезде, Ретиф? Я бы устроил какой-нибудь торжественный прием.

— Мне понравился и полученный мною обычный. Да и узнал я об этой поездке достаточно поздно. Мистер Маньян немного расстроился, когда вернулся. Кажется, я превысил свои полномочия.

Арапулос рассмеялся.

— Так я и думал. У меня было такое ощущение, что ты, Ретиф, действовал на свой страх и риск. Надеюсь, у тебя не возникло из-за этого каких-нибудь неприятностей?

— Никаких неприятностей, — заверил, его Ретиф. — Некоторые, конечно, были недовольны мной. Похоже, я не готов к важным постам на уровне Отделов. Вот меня и отправили сюда, в захолустье, приобрести еще немного полевого опыта.

— Делинда, позаботься о Ретифе, — попросил Арапулос. — Увидимся позже. Мне надо проследить за дегустацией вина.

Он исчез в толпе.

— Поздравляю с сегодняшней победой, — сказала Делинда. — Я заметила вас еще на работах. Трудились вы просто чудесно. Я рада, что вы получите приз.

— Спасибо. Я тоже вас приметил — вы так чудесно порхали в этой вашей белой ночной рубашечке. Но почему вы не собирали виноград вместе с остальными?

— У меня было особое задание.

— Очень жаль, вам следовало бы иметь шанс выиграть приз.

Делинда взяла Ретифа за руку.

— Я бы все равно не выиграла, — сказала она. — Ведь я и есть приз.

© Перевод на русский язык, В Федоров, И. Рошаль, 1991.

Кейт Лаумер Двойной трюк

I

Генеральный консул Мэгнан с кислым видом перебирал плотно обхваченную резинками пачку растрепанных документов.

- По этой заявке я не стал принимать опрометчивых решений, Ретиф,- сказал он,- Здесь, в Поясе, на Консульство возложена серьезная ответственность. Следует взвешивать все аспекты ситуации, рассматривать всё последствия. Что может получиться в результате того, что мы предоставим право на добычу полезных ископаемых на этом астероиде данному заявителю?

- Мне казалось, что с заявкой все в порядке,- заметил Ретиф.- Семнадцать копий с дополнениями. Почему бы ее не утвердить? Она уже неделю лежит у вас на столе.

Мэгнан поднял брови.

- У вас, что, есть личная заинтересованность в этой заявке, Ретиф?

- Каждый день вашего промедления стоит им денег. Эта развалюха, которую они используют в качестве рудовоза, болтается на парковочной орбите и накапливает неустойки.

- Я вижу, что вы принимаете слишком близко к сердцу проблемы сомнительной группы горняков. Вы еще не обучились счастливому качеству истинного дипломата - не вдаваться в частности, а принимать во внимание прежде всего ситуацию в целом.

- Эти люди небогаты, как вы понимаете. По сути дела, я полагаю, что эта заявка - их единственный актив, если не считать рудовоза.

- Внутренние финансовые проблемы горнорудной компании «Последний Шанс Сэма Номер Девять» не должны волновать Консульство.

-  Осторожнее,- заметил Ретиф.- Вы сейчас сами начинаете вдаваться в частности.

- Едва ли, мой дорогой Ретиф,-кротко проговорил Мэгнан.- Главное значение имеет не то, что написано на бумаге, а то, что действительно определяет ситуацию. Вам следует изучить записки гигантов галактической дипломатии: Кродфоллера, Пассуина, Спрэдли, Нитуорта, Стернуилера, Рампуисла. Перечисление этих имен звучит как величественная поступь… э-э…

- Динозавров? - предложил Ретиф.

- Подходящая аналогия,- Мэгнан кивнул.- Эти могучие фигуры, эти бронированные шкуры…

- Эти крошечные мозги… Мэгнан грустно улыбнулся.

- Как я вижу, вы предпочитаете все воспринимать в искаженном свете. Возможно, когда-нибудь вы осознаете их истинную значимость.

- У меня уже есть некоторые подозрения.

Зазвенел интерком. На настольном экране появилось лицо мисс Гэмбл.

- Мистер Мэгнан, к вам мистер Лезеруэлл. У него заранее не было назначено…

Брови Мэгнана полезли вверх.

- Пригласите мистера Лезеруэлла немедленно,- он взглянул на Ретифа.- Я и понятия не имел, что Лезеруэлл собирается зайти. Интересно, что ему нужно? - Мэгнан выглядел встревоженным.- Он - важная фигура в кругах людей, занимающихся полезными ископаемыми Пояса. Важно избегать любых зарождающихся противоречий, сохраняя незаинтересованность. Вы вполне можете остаться. Может быть, освоите несколько ценных технических приемов.

Дверь широко распахнулась. Лезеруэлл вошел большими шагами, его живот заметно выпирал из-под модного вельветового костюма бирюзового цвета, увешанного модными флуоресцентными талисманами-оберегами. Он протянул крупную ладонь и энергично сжал вялую руку Мэгнана.

- Ах, здравствуйте, мистер генеральный консул. Как любезно, что вы меня приняли,- он рассеянно вытер руку о бедро, вопросительно глядя на Ретифа.

- Это мистер Ретиф, мой вице-консул и советник по полезным ископаемым,- сказал Мэгнан.- Садитесь же, мистер Лезеруэлл. В каком качестве сегодня я могу быть вам полезен?

- Я пришел сюда, джентльмены,- заявил Лезеруэлл, поставив огромный желтый дипломат на стол Мэгнану и устраиваясь в электрифицированном кресле-качалке,- от имени своей компании. « Дженерал Минерале». « ДжМ» давно известно о тех суровых условиях, в которых вынуждены находиться в Поясе такие государственные служащие, как вы.- Лезеруэлл покачивался вместе с креслом, благодушно улыбаясь Мэгнану.- «Дженерал Минерале» - это не просто крупный индустриальный концерн. Это организация, у которой есть сердце.- Лезеруэлл потянулся к нагрудному карману, промахнулся, попытался снова.- Как выключается эта чертова штука? - проворчал он.

Мэгнан, привстав, посмотрел через дипломат Лезеруэлла.

- Выключатель прямо там - на подлокотнике. Представитель «ДжМ» стал возиться с подлокотником. Послышался щелчок, и кресло осело, выдохнув сжатый воздух.

- Так-то лучше.- Лезеруэлл достал длинную полоску голубой бумаги.- Чтобы облегчить скуку и разнообразить жизнь группы отважных землян, работающих здесь, на Церере, ради того, чтобы привнести дух свободного предпринимательства в дела Пояса, «Дженерал Минерале» презентует Консульству - от своего имени - одну сотню тысяч кредитов на сооружение центра развлечений, с самым лучшим и новейшим оборудованием для отдыха, включая синтезатор пищи для банкетов «Гурман» модель С, сорокафутовую сублимационную камеру, библиотеку с пятью тысячами лент - с большим количеством таких, которых не достать в Бостоне, двадцатифутовой трехмерной камерой и прочими удобствами, которых слишком много, чтобы их стоило перечислять,- Лезеруэлл откинулся на спинку, выжидающе улыбаясь.

- Что же, мистер Лезеруэлл. Мы поражены, разумеется,- Мэгнан ошарашено улыбался ему поверх дипломата.- Но я не знаю, подобает ли…

- Это дар людям, мистер консул. Вы просто принимаете его от их лица.

- Интересно, осознает ли «ДжМ», что число отважных землян, работающих на Церере, ограничено только штатом работников Консульства? - спросил Ретиф.- И этот штат состоит из мистера Мэгнана, мисс Гэмбл и меня.

- Мистера Лезеруэлла вряд ли интересуют такие детали, Ретиф,- вмешался Мэгнан.- Это действительно вдохновляющее предложение, сэр. Как консул Земли - и от лица всех землян, находящихся здесь, в Поясе - я принимаю предложение, покорно сознавая, что…

- А теперь еще одно незначительное дело.- Лезеруэлл потянулся вперед, чтобы открыть свой кожаный чемоданчик, оглядев при этом заваленный стол Мэгнана. Он достал пачку бумаг, бросил их на стол, затем вытянул толстый документ и передал его через стол Мэгнану.

- Просто рутинная заявка. Мне бы хотелось, чтобы ее побыстрее обработали, поскольку мы собираемся проводить некоторые погрузочные работы неподалеку от того места.

- Непременно, мистер Лезеруэлл,.

Мэгнан взглянул на бумаги, почитал некоторое время. Затем он поднял глаза.

- Э-э…

- Какие-то проблемы, мистер консул? - требовательно спросил Лезеруэлл.

- Просто… э-э… я, кажется, припоминаю… по сути дела…- Мэгнан взглянул на Ретифа. Ретиф взял бумаги, посмотрел верхний лист.

- 95739-А. Извините, мистер Лезеруэлл. «Дженерал Минерале» опередили. Мы обрабатываем заявку, поступившую ранее.

- Поступившую ранее заявку? - рявкнул Лезеруэлл.-- И вы оформили разрешение?

- О, по сути дела, нет, мистер Лезеруэлл,- быстро ответил Мэгнан.- Та заявка еще не обработана.

- Тогда трудностей не предвидится,- удовлетворенно произнес Лезеруэлл. Он взглянул на часы на пальце.- Если вы не возражаете, я бы подождал и взял грант с собой. Полагаю, на это потребуется не больше одной-двух минут, чтобы подписать его, поставить печати и так далее?

- Та, другая заявка была подана целую неделю назад…- начал было Ретиф.

- Ха! - Лезеруэлл нетерпеливо махнул рукой.- Эти детали можно организовать.- Он вперил в Мэгнана прямой взгляд.- Я уверен, что мы все здесь понимаем: общественные интересы заключаются в том, чтобы минеральные богатства переходили к ответственным фирмам, обладающим соответствующим капиталом для развития.

- Э-эм, м-да,- сказал Мэгнан.

- Горнорудная компания «Последний Шанс Сэма Номер Девять» - это должным образом зарегистрированная фирма. Их заявка действительна.

- Знаю я эту фирму. Они хватают все, до чего могут дотянуться,- резко бросил Лезеруэлл.- Просто безответственные авантюристы. «Дженерал Минерале» потратила миллионы - миллионы, я говорю - из средств держателей акций на геологоразведку. И из-за того, что эти… эти искатели приключений наткнулись на залежь, разве наши акционеры должны терять честные проценты от своих капиталовложений? Конечно, особой реальной ценности данное имущество не имеет,- добавил он.- Просто обычный кусок скалы. Но «Дженерал Минерале» предпочитает расширять свои владения.

- В Поясе плавает множество других скал. Почему бы не…

- Один момент, Ретиф,- вмешался Мэгнан. Со зверским выражением лица он поглядел через стол на своего помощника.- Как генеральный консул, я вполне в состоянии определить, какая из заявок должна быть утверждена. Как подчеркнул мистер Лезеруэлл, общественный интерес заключается в том, чтобы исследовать этот вопрос со всех сторон.

Лезеруэлл прочистил горло.

- В данный момент я могу заявить, что «Дженерал Минерале» готова поступить щедро с этими людьми, вторгшимися в ее дела. Полагаю, что мы сможем предложить им в обмен определенную собственность «ДжМ» за отказ от любых прав на обсуждаемый участок - конечно, это только для того, чтобы упростить дело.

- По мне, это более, чем честно,- сердито буркнул Мэгнан.

- Люди «Сэма» обладают очевидным приоритетом,- возразил Ретиф.- Я зарегистрировал их заявку в прошлую пятницу.

- Но они не обладают очевидной репутацией,- резко бросил Лезеруэлл.- И могу вас заверить, что «ДжМ» оспорит их заявку и дойдет даже до Верховного суда, если потребуется!

- Какую же собственность вы планируете предложить им, мистер Лезеруэлл? - нервно поинтересовался Мэгнан.

Лезеруэлл полез в дипломат и достал бумагу.

- 2645-Р,- прочитал он.- Достаточно массивное тело. Материал коры, я полагаю. Оно должно удовлетворить желание этих скваттеров

[7] иметь собственную недвижимость в Поясе.

- Я запишу,- сказал Мэгнан и потянулся к блокноту.

- Это предложение bona fide

[8], мистер Лезеруэлл? - спросил Ретиф.

- Конечно!

- Так я и запишу,- заметил Мэгнан, записывая.

- И кто знает? - сказал Лезеруэлл.- Может быть, там обнаружатся на удивление богатые залежи.

- А если они его не примут? - спросил Ретиф.

- Тогда осмелюсь заявить, что «Дженерал Минерале» найдет, способ решить этот вопрос в суде, сэр!

- О, я не думаю, что в этом будет необходимость,- заметил Мэгнан.

- Тогда еще одно рутинное дело,- сказал Лезеруэлл. Он передал Мэгнану второй документ.- «ДжМ» просит издать предписание о том, чтобы приструнить группы, которые раздражают нас вторжениями на территории, принадлежащие компании. Я был бы рад, если бы вы сразу его обработали. Также сюда включен вопрос о нелегально добытой руде.

- Непременно, мистер Лезеруэлл. Я сам этим займусь.

- В этом нет необходимости. Все бумаги готовы. Наш юридический отдел гарантирует, что они составлены правильно. Просто подпишите здесь,- Лезеруэлл развернул бумагу и вручил Мэгнану ручку.

- Может быть, лучше сначала прочитать? - заметил Ретиф. Лезеруэлл нетерпеливо сдвинул брови.

- У вас будет подходящее время, чтобы ознакомиться с деталями позже, Ретиф,- бросил ему Мэгнан, беря ручку.- Нет необходимости тратить драгоценное время мистера Лезеруэлла.- Он нацарапал на бумаге свою подпись.

Лезеруэлл встал, собрал свои бумаги со стола Мэгнана и бросил их в чемоданчик.

- Подонки,- заметил он.- Разумеется, им не место в Поясе. Ретиф встал, прошел к столу и протянул руку.

- Мне кажется, что вы прихватили официальный документ вместе с вашим собственным, мистер Лезеруэлл. По ошибке, разумеется.

- Что такое? - вскинулся Лезеруэлл. Ретиф ждал, улыбаясь. Мэгнан разинул рот.

- Он был под вашими бумагами, мистер Лезеруэлл,- пояснил Ретиф.- Он толстый, обхваченный резинками.

Лезеруэлл, покопавшись в чемоданчике, достал документ.

- Вы только подумайте, он действительно здесь,- буркнул он. Лезеруэлл сунул документ Ретифу в руку,- Вы очень наблюдательный молодой человек.- Со щелчком он закрыл чемоданчик.- Полагаю, вам светит большое будущее в ДКЗ.

- Действительно, Ретиф,- осуждающе проговорил Мэгнан.- Не было никакой необходимости дергать мистера Лезеруэлла.

Лезеруэлл бросил ненавидящий взгляд на Ретифа и доброжелательный - на Мэгнана.

- Полагаю, что вы передадите наше предложение заинтересованным сторонам. Поскольку для «ДжМ» в ее положении время является важным фактором, то наше предложение сохраняет свою силу только до девяти часов по Гринвичу, завтрашнего дня. В это время я зайду к вам снова, чтобы окончательно утрясти дела. Полагаю, что препятствий к удовлетворительному решению проблемы не будет. У меня нет желания заводить длительные судебные тяжбы.

Мэгнан поспешно обежал вокруг стола, чтобы открыть дверь. Затем, отчаянно сдвинув брови, обернулся к Ретифу.

- Недостойнейшее проявление грубости, Ретиф,- резко заговорил он,- Вы привели в замешательство одного из самых влиятельных представителей делового сообщества - и это просто ради каких-то нескольких жалких бланков.

- Эти бланки представляют собой чью-то ставку, причем дело касается того, что может оказаться ценным имуществом.

- Это просто бумажки, пока они не утверждены!

- И все же…

- Я с большей ответственностью отношусь к общественным интересам, чем к интересам группы каких-то изыскателей, готовых стянуть все, что плохо лежит!

- Они первыми нашли этот астероид!

- Ха! Бесполезная скала. После щедрого предложения мистера Лезеруэлла…

- Лучше побыстрее оформите чек, пока он не подумал об этом серьезнее и не переменил решения.

- Бог ты мой! - Мэгнан сжал чек в руке, вызывая мисс Гэмбл. Она вошла, выслушала его инструкции и вышла. Ретиф ждал, пока Мэгнан просматривал постановление, затем кивнул.

- Все в порядке. Начальником у них, похоже, является личность по имени Сэм Мациевич. Приведен адрес в отеле «Веселая Баржа»; это, должно быть, тот переоборудованный древний корабль на орбите 6942?

Ретиф кивнул.

- Так его и называют.

- Что же касается рудовоза, то я лучше конфискую его, оставив решение на потом.- Мэгнан достал из ящика стола бланк, заполнил его и толкнул через стол. Повернувшись, он сверился с настенным расписанием.- Оказывается, отель в данный момент находится поблизости. Возьмите шлюпку Консульства. Если вылетите прямо сейчас, успеете их застать до того, как вечерний гудеж достигнет максимума.

- Это ваш способ дипломатически дать мне понять, что я теперь курьер по доставке.- Ретиф взял бумаги и засунул их во внутренний карман.

- Это одна из многих функций, которыми вынужден заниматься дипломат, пребывая на небольшом посту в Консульстве. Прекрасный опыт. Мне нет необходимости предупреждать вас, чтобы вы были осмотрительны. Эти горняки - буйные люди, особенно когда получают плохие новости.

- Мы все такие.- Ретиф встал,- Как я понимаю, ту их заявку вы не подпишете, чтобы я смог привезти им заодно и хорошие новости?

- Разумеется,- бросил Мэгнан,- Им сделано исключительно щедрое предложение. Если оно их не удовлетворит, они могут обратиться за помощью в суд.

- Заводить дело в суде - это стоит денег. У горнорудной компании «Последний Шанс Сэма Номер Девять» их нет.

- Стоит ли мне снова напоминать вам…

- Я знаю. Это нас не касается,- Ретиф направился к двери.

- Когда будете выходить,- бросил ему вдогонку Мэгнан,- попросите мисс Гэмбл принести мне из библиотеки каталог «Гурмана». Хочу посмотреть спецификации синтезатора пищи для банкетов модели С.

Час спустя, находясь в девяти сотнях миль от Цереры и быстро приближаясь к отелю «Веселая Баржа», Ретиф набрал на передатчике номер.

- ДКЗ 347-89 вызывает Военные Силы FP-V0-6.

- Военные Силы V0-6 слушают, ДКЗ,- быстро ответили ему. На маленьком экране возникло мерцающее изображение.

- О, привет, мистер Ретиф. Что заставило вас выйти в космос в столь поздний час?

- Привет, Генри. Я буду на «Веселой Барже» минут через десять. Похоже, вся ночь у меня пройдет в делах. Скорее всего, я буду перемещаться. Как насчет того, чтобы вести за мной наблюдение? Я возьму с собой персональный маячок. Следите за ним и, если я включу его на полную мощность, быстро приходите. Я не могу себе позволить задерживаться. Утром у меня важная встреча.

- Непременно, мистер Ретиф. Будем держать ухо востро.

Ретиф бросил на стойку десятикредитную банкноту, взял стакан и приземистую бутылку черного марсберрийского бренди и обернулся, оглядывая помещение с низким потолком, ранее представлявшее собой палубу гидропоники, а сейчас ставшее баром под названием «Джунгли». Под низким потолком переплетались разросшиеся лозы, которые Ретиф отнес к видам «Pererosto То-matus» и «Boloto Aromatus». Они делали исходящий от осветительных панелей свет приглушенно-зеленым. Шестифутовый трехмерный экран, снятый с разбитого транспорта Конкордиата, передавал записанную на ленту музыку двухсотлетней давности.

За столами широкоплечие мужчины в ярких форменных рубашках играли в карты, звенели бутылками и вопили.

С бутылкой и стаканом Ретиф прошел к одному из столов.

- Джентльмены, не возражаете, если я присоединюсь? Пять небритых физиономий повернулись, чтобы изучить его фигуру в шесть футов три дюйма, коротко постриженные черные волосы, невыразительную серую одежду, шрамы на костяшках пальцев. Рыжий тип со сломанным носом кивнул.

- Подтягивай стул, незнакомец.

- Работаешь по заявке, приятель?

- Просто осматриваюсь.

- Попробуй порцию этого сока скал.

- Не делайте этого, мистер. Он сам его готовит.

- Лучший скальный сок по эту сторону Луны.

- Слушай, парень…

- Меня зовут Ретиф.

- Ретиф, ты играл когда-нибудь в дрифт?

- Не могу утверждать, что играл.

- Не играй с Сэмом, приятель. Он - местный чемпион.

- Как вы в него играете?

Чернобровый горняк, предложивший игру, закатал рукав, обнажив мускулистую руку, и поставил локоть на стол.

- Вы зацепляетесь указательными пальцами и прямо сверху ставите стакан. Выигрывает тот, кто отопьет глоток. Если стакан проливается, то угощаешь всех.

- Полная победа бывает редко,- весело заметил рыжий,- Но зато можно много пить.

Ретиф поставил локоть на стол.

- Я попытаюсь.

Двое мужчин переплели указательные пальцы. Рыжий налил полстопки скального сока и поставил ее на два кулака.

- Итак, парни. Начали!

Мужчина по имени Сэм заскрипел зубами; его бицепсы напряглись, пальцы побелели. Стопка затряслась. Затем она двинулась - по направлению к Ретифу. Сэм поднял плечи, напрягаясь.

- Вот и напиток, мистер!

- Что такое, Сэм? Ты устал?

Стакан медленно двигался - все ближе к лицу Ретифа.

- Ставлю сотню за то, что новичок его сделает!

- Смотри, Сэм! В любой момент сейчас…

Стакан затормозился, задержался. Запястье Ретифа дернулось, и стакан грохнулся на стол. Раздался всеобщий вопль. Сэм со вздохом откинулся назад, массируя руку.

- Ну и рука у тебя, мистер,- заметил он.- Если бы ты как раз недернулся…

- Полагаю, что выпивка с меня,- сказал Ретиф. Спустя два часа марсберрийская бутылка Ретифа стояла на столе пустая вместе с полудюжиной других.

- Нам повезло,- говорил Сэм Мациевич.- Представь себе первоначальный объем планеты; скажем, две с половиной сотни миллиардов кубических миль. По теории де Берри коллапсировавшее кристаллическое ядро должно быть не более мили в диаметре

[9]. Вот тебе и шансы.

- И вы считаете, что наткнулись на часть этого ядра?

- Именно наткнулись, черт побери. Пара миллионов тонн как с куста. И при трех кредитах за тонну, доставленную в порт Сиртис, мы будем обеспечены на всю жизнь. Да и пора бы, кстати. Я нахожусь в Поясе уже двадцать лет. У меня двое детей, которых я не видел пять лет. Теперь все будет по-другому.

- Эй, Сэм, потише. Нет смысла объявлять об этом каждому заявщику в Поясе.

- Наша заявка зарегистрирована в Консульстве,- заявил Сэм.- Как только мы получим разрешение…

- Когда это будет? Мы ждем уже целую неделю.

- Я никогда не видел коллапсировавшего кристаллического металла,- заметил Ретиф.- Хотелось бы посмотреть.

- Само собой. Полетели. Я тебя свожу. Это примерно час полета. Мы возьмем наш катер. Ты хочешь полетать, Вилли?

- Чтобы полетать, у меня есть бутылка,- ответил Вилли.- Увидимся утром.

Двое мужчин спустились на лифте к лодочным докам, надели скафандры и погрузились в залатанную шлюпку. Утомленный скукой служитель раскрыл все двери на выход, нажал на рычаг спуска и запустил катер вдаль от отеля «Веселая баржа».. Ретиф мельком увидел башню света, величественно вращавшуюся на фоне черноты космоса, пока привод уносил крошечную шлюпку вдаль от нее.

II

Ретиф по щиколотки утонул в порошкообразной поверхности, блестевшей в свете отдаленного солнца наподобие снега.

Иллюстрация VIRGIL FINLAY

- Это интересное вещество,- зазвучал у него в ушах голос Сэма из динамиков скафандра.- При нормальной гравитации ты бы утонул в нем так, что тебя и видно-то не было бы. Это вещество режет алмаз как масло - но из-за температурных изменений оно превращается в пыль. Его часто используют именно в этом виде, как промышленный абразив. Его также легко грузить. Просто проводишь трубу, создаешь внешнее давление и качаешь.

- И весь этот астероид состоит из такого же материала?

- Да, конечно. Мы провели множество буровых тестов и эхолокацию по полной программе. Отчеты у меня на борту «Герти» - это наш лихтер.

- Вы здесь уже загружались?

- Да. Наши капиталы быстро подходят к концу. Мне нужно поскорее доставить этот груз в порт - пока оборудование само собой не развалится. В таком случае это будет конец.

- Что тебе известно о «Дженерал Минерале», Сэм?

- - Думаешь к ним наняться? Лучше сначала прочитай мелкий шрифт, перед тем как подпишешь контракт. Гнуснейшая команда мошенников и воров.

- Им принадлежит скала, известная как 2645-Р. Как ты думаешь, мы смогли бы ее отыскать?

- А, ты ее покупаешь, да? Конечно, можем найти. Ты чертовски прав, что хочешь хорошенько рассмотреть то, что продает «Дженерал Минерале».

На борту катера Мациевич полистал атлас Пояса, сверился с навигационным справочником.

- Да, он недалеко. Давай посмотрим, что хочет скинуть «ДжМ».

Катер висел в двух милях над поверхностью гигантского булыжника, известного под названием 2645-Р. Ретиф с Мациевичем рассматривали его под сильным увеличением.

- Похоже, ничего особенного, Ретиф,- заметил Сэм,- Давай опустимся и взглянем поближе.

Шлюпка быстро опустилась на изборожденную поверхность крошечного мира, плавающей в пространстве горы, отсвечивающей черным и белым под лучами солнца. Сэм, хмурясь, смотрел на панель управления.

- Странно. Мой ионный счетчик зашкаливает. Похоже на след от двигателя. Не более чем час или два назад здесь кто-то был.

Шлюпка приземлилась. Ретиф с Сэмом вышли. Каменистая поверхность была завалена осколками скал, варьирующих по размеру от небольших камешков до огромных плит в двадцать футов длиной, валяющихся на мягкой постели из пыли и песка. Ретиф осторожно оттолкнулся и проплыл к верхушке вертикального клина скалы. Сэм присоединился к нему.

- Весь этот материал - вулканического происхождения,- заметил он.- Не похоже, что мы найдем здесь что-нибудь достаточно полезное, что стоило бы везти на Сиртис - разве что, если тебе посчастливится найти какие-нибудь бодеанские артефакты. Они стоят много.

С этими словами он прищелкнул бинокль к обзорному щитку и оглядел изрезанный пейзаж.

- Эге! - заметил он,- Вон там!

Ретиф проследил взглядом направление, куда указывала перчатка Сэма. Он рассмотрел темное пятно на ровной поверхности эрозировавшей скалы.

- Года два назад один мой приятель наткнулся на участок прежней поверхности планеты,- задумчиво проговорил Сэм.- Там обнаружился туннель, который бодеане использовали в качестве склада. Взял больше двух тонн металлических изделий. Конечно, никто до сих пор не знает, как эти вещи работают, но за них дают хорошие деньги.

- Похоже на водяную эрозию,- заметил Ретиф.

- Да. Может быть, это еще один кусок поверхности. Там может быть пещера. К тому же бодеане любили пещеры. Должно быть, у них была война - но, с другой стороны, если бы ее не было, они не стали бы прятать под землей столько вещей, когда эрозия могла вызвать разлом планеты.

Они спустились и пересекли заваленную камнями поверхность легкими, тридцатифутовыми прыжками.

- Это действительно пещера,- сказал Сэм, наклоняясь и заглядывая в пятифутовую дыру.

Ретиф двинулся внутрь вслед за ним.

- Давай зажжем свет,- Мациевич, щелкнув, включил луч. Тот отразился от тусклых полированных поверхностей бодеанской синтетики. В наушниках Ретифа послышался тихий свист Сэма.

- Это странно,- заметил Ретиф.

- Странно, черт бы побрал! Это очень смешно. «Дженерал Минерале» пытается продать новичку бесполезную скалу - а она полна бодеанскими артефактами. Трудно сказать, сколько их здесь; туннель, похоже, идет далеко.

- Я не это имел в виду. Ты замечаешь, как нагревается скафандр?

- Э? Да, теперь, когда ты об этом сказал.

Ретиф постучал рукой в перчатке по гладкому черному изгибу ближайшего бодеанского артефакта. Тупое бряканье прошло через скафандр.

- Это не металл,- сказал он.- Это пластик.

- В этом есть что-то подозрительное,- заметил Сэм.- Эта эрозия; она больше смахивает на тепловой луч.

- Сэм,- обернувшись, сказал Ретиф,- мне кажется, что кто-то тут решился на большие хлопоты, чтобы создать ложное впечатление.

Сэм фыркнул.

- Я тебе говорил, что они - хитрые типы.- Он двинулся было наружу, затем задержался и опустился на одно колено.- Но, может быть, они сами себя надули. Посмотри!

Ретиф посмотрел. Луч Сэма отражался от сплавленной поверхности молочно-белого цвета, пронизанной полосками грязно-желтого. Сэм прищелкнул к перчатке заостренный инструмент и подковырнул одну из полосок. Она сморщилась под нажимом, и часть ее пристала к инструменту. Левой рукой Мациевич открыл сумку на поясе и осторожно положил образец в маленькое отделение. Нажав на кнопку, он скосил глаза на шкалу.

- Атомный вес 197,2,- сказал он. Ретифу пришлось уменьшить громкость своих подшлемных динамиков, когда в них раздался хохот Сэма.

- Эти клоуны собирались надуть тебя, Ретиф.- Он задыхался, все еще хихикая.- Они устроили здесь трюк с пещерой, полной бодеанских артефактов…

- Фальшивых бодеанских артефактов,- поправил Ретиф.

- Они спланировали эту скалу таким образом, чтобы она выглядела как участок прежнего берега, затем излучателями вырезали эту пещеру. Но они резали сквозь практически сплошное золото!

- Так здорово?

Мациевич посветил вокруг фонарем.

- Этот материал пойдет по тысяче кредитов за тонну, с легкостью.- Он выключил свет.- Давай двигаться, Ретиф. Тебе нужно оформить это дело, пока они не собрались бросить сюда еще один взгляд.

Оказавшись в шлюпке, Ретиф с Мациевичем открыли свои шлемы.

- Такое дело нужно отметить,- сказал Сэм, доставая фляжку, наполненную под давлением, из ящика для карт.- Эта скала стоит не меньше моей, а может, и больше. Тебе повезло, Ретиф. Поздравляю,- он протянул руку.

- Боюсь, что один-два вывода у тебя оказались ложными,- сказал Ретиф.- Я здесь не для того, чтобы покупать участки для горнорудных разработок.

- Ты не… тогда почему… но, приятель! Даже если ты не планировал покупать…- Он замолк, когда Ретиф покачал головой, расстегнул скафандр и залез во внутренний карман, достав пачку сложенных документов.

- Как вице-консул Земли, я передаю тебе постановление о запрете на разработку небесного тела, известного под номером 95739-А,- он передал бумагу Сэму,- Также у меня здесь ордер на конфискацию судна «Грейвел Герти II».

Сэм, молча взяв бумаги, сидел, глядя на них. Затем он поднял глаза на Ретифа.

- Странно. Когда ты победил меня в дрифт и затем бросил игру, чтобы не позорить перед парнями, я подумал, что ты - нормальный парень. Я тебе всю душу открыл, как будто бы ты был моей старой бабушкой. И это при всем моем жизненном опыте . -Он опустил руку и поднял ее с двухмиллиметровым браунингом, нацеленным Ретифу в грудь.- Я мог бы застрелить тебя и бросить здесь, накрыв плитой, бросить эти бумаги в унитаз и удрать с грузом…

- В конце концов, это не принесло бы тебе особой пользы, Сэм. Кроме того, ты не убийца и не идиот.

Сэм пожевал губу.

- Моя заявка зарегистрирована в Консульстве, законно, как положено. Может быть, разрешение уже прошло.

- Другие люди положили глаз на твою скалу, Сэм. Ты когда-нибудь встречал типа по имени Лезеруэлл?

- «Дженерал Минерале», да? Но им не на что опереться против меня.

- В последний раз, когда я видел твою заявку, она лежала в папке дел, предназначенных к рассмотрению. Просто пачка бумаги, пока ее не утвердит консул. Если Лезеруэлл опротестует ее… что же, его юристы на круглогодичной оплате. Сколько времени ты выдержишь, оплачивая судебные издержки, Сэм?

Мациевич с решительным щелчком закрыл шлем, жестом приказал Ретифу сделать то же самое. Открыв люк, он сидел с пистолетом, направленным на Ретифа.

- Вылезай, бумажная душа,- его голос тихо звучал в наушниках.- Тебе, может быть, будет одиноко, но в этом скафандре ты протянешь несколько дней. Я кому-нибудь намекну о тебе, пока ты еще не успеешь потерять много веса. Я возвращаюсь, чтобы посмотреть, не смогу ли я навести некоторый шум в Консульстве.

Ретиф выбрался наружу, отошел на пятьдесят ярдов. Он смотрел, как катер взвился в быстро рассеявшемся облаке пыли и затем быстро уменьшился до яркой точки, затерявшейся среди звезд. Из кармана скафандра он достал маячок для локатора и большим пальцем нажал на кнопку.

Через двадцать минут, находясь на борту военного корабля FP-VO-6, Ретиф снял шлем.

- Быстрая работа, Гарри. Мне надо сделать пару звонков. Соедини меня с вашим штабом, ладно? Я хочу поговорить с командером Хэйлом.

Молодой офицер вызвал штаб и передал микрофон Ретифу.

- Это вице-консул Ретиф, командер. Мне бы хотелось, чтобы вы перехватили катер, направляющийся от моего настоящего положения по направлению к Церере. На борту там некий мистер Мациевич. Он вооружен, но не опасен. Заберите его и позаботьтесь о том, чтобы доставить его в Консульство к 09:00 по Гринвичу завтра. Следующее: Консульство конфисковало рудовоз «Грейвел Герти II». Он на парковочной орбите в десяти милях от Цереры. Я хочу, чтобы его взяли на буксир,- Ретиф дал детальные инструкции. Затем он попросил через коммутатор Военных Сил соединить его с Консульством. Ему ответил голос Мэгнана.- Это Ретиф говорит, мистер консул. У меня есть некоторые новости, которые, как я полагаю, вас заинтересуют…

- Где вы, Ретиф? Что случилось с экраном? Вы отдали постановление?

- Я на борту патрульного судна Военных Сил. Я улетал, чтобы оценить ситуацию, и сделал удивительное открытие. Не думаю, что у нас будут проблемы с людьми Сэма; они осмотрели тело, 2645-Р, и, похоже, «Дженерал Минерале» с ним промахнулись. По-видимому, там есть крайне ценные отложения.

- Да? Что за отложения?

- Мистер Мациевич упоминал о коллапсировавшем кристаллическом металле.

- Что же, очень интересно,- голос Мэгнана звучал задумчиво.

- Просто я подумал, что вам следует это знать. Это упростит проблемы утренней встречи.

- Да,- сказал Мэгнан.- Да, несомненно. Я думаю, что все становится очень просто…

В 08:45 по Гринвичу Ретиф шагнул в приемную офиса консула.

- …фантастическая конфигурация,- гремел бас Лезеруэлла,- покрывающая буквально акры. Эти формации слегка запутали моих ксенологов. У них было всего несколько часов, чтобы исследовать участок; но по обилию указаний на поверхности ясно, что мы имеем дело с очень богатой находкой. Действительно очень богатой. По сравнению с ней 95739-А теряет свое значение. Благодарю вас, мистер консул, за то, что своевременно привлекли мое внимание к этому предмету.

- Не стоит благодарности, мистер Лезеруэлл. В конце концов…

- Наша предположительная теория состоит в том, что основной кристаллический фрагмент встретился в какой-то момент с материалом ядра и втянул его в себя. Поскольку мы работали над… я имею в виду, что мы приземлялись на другой стороне астероида, чтобы взять образцы, и совершенно упустили эти аномальные отложения.

Ретиф шагнул в комнату.

- Доброе утро, джентльмены. Мистер Мациевич прибыл?

- Мистер Мациевич находится под арестом у Вооруженных Сил. Мне сообщили, что его доставят сюда.

- Арестован, да? - Лезеруэлл кивнул. -Я говорил вам, что эти люди - это безответственная группа. В каком-то смысле жаль просто так отдавать им такой участок, как 95739-А.

- Я так понимаю, что эту скалу требовала себе «Дженерал Минерале»,- с удивленным видом заметил Ретиф.

Лезеруэлл с Мэгнаном переглянулись.

- Э-э, «ДжМ» решила отказаться от заявки на это тело,- сказал Лезеруэлл.- Мы, как всегда, стремимся поощрять предпринимательство на уровне малого бизнеса. Пусть эта недвижимость достанется им. В конце концов, у «ДжМ» есть и другие месторождения, которые стоит разрабатывать,- он благодушно улыбнулся.

- А как насчет 2645-Р? Вы ведь предложили его группе Сэма.

- Это предложение снимается, естественно! - бросил Лезеруэлл.

- Я не вижу, как вы сможете снять это предложение,- проговорил Ретиф.- Оно записано официально. Это контракт bona fide, обязательный для «Дженерал Минерале», подлежащий…

- По доброте нашего корпоративного сердца,- взревел Лезеруэлл.- Мы согласились отказаться от нашей законной и справедливой заявки на астероид 2645-Р. И вы с дьявольским нахальством разглагольствуете о букве закона? Я уже отчасти собираюсь отказаться от предложения!

- По сути дела,- заметил Мэгнан, глядя в угол комнаты,- я не совсем уверен, что смогу найти запись о предложении насчет 2645-Р. Я записал его на каком-то обрывке бумаги…

- С этим все в порядке,- сказал Ретиф.- У меня был включен карманный магнитофон. Я опечатал запись и разместил ее в архиве Консульства.

Снаружи послышался топот. На настольном экране появилось лицо мисс Гэмбл.

- Здесь несколько человек…- начала было она.

Дверь с грохотом распахнулась. Сэм Мациевич шагнул в комнату; за каждую его руку цеплялось по солдату. Он стряхнул их и пристально оглядел комнату. При виде Ретифа его глаза загорелись.

- Как ты здесь оказался?..

- Послушайте, Монкевич или как вас там,- начал было Лезеруэлл, выскакивая из кресла.

Мациевич, крутанувшись, схватил плотного мужчину за лацканы пиджака и поднял его на цыпочки.

- Ты…

Не дослушав весьма красочного описания особенностей сексуальной жизни уважаемого магната и его близких и дальних родственников, Ретиф прервал Мациевича:

- Не трогай его, Сэм. Он здесь для того, чтобы подписать отказ от прав - если таковые существуют - на 95739-А. Он целиком ваш - если он вам нужен.

Сэм с яростью уставился Лезеруэллу в глаза.

- Это верно? - проскрежетал он.

Лезеруэлл кивнул так, что его подбородки сложились в выпирающие складки.

- Однако,- продолжал Ретиф,- я не был уверен, что вы еще будете на это согласны, потому что он обязался предоставить вашей компании 2645-Р в обмен за отказ от притязаний на 95739-А.

Мациевич сузившимися глазами взглянул на Ретифа. Он отпустил Лезеруэлла, который бухнулся обратно в кресло. Мэгнан бросился из-за своего стола, чтобы позаботиться о магнате. За их спинами Ретиф закрыл один глаз, значительно подмигивая Мациевичу.

- …и все же, если мистер Лезеруэлл согласится, то в дополнение к тому, что 95739-А будет вашим, он будет покупать вашу продукцию по четыре кредита за тонну, на своей станции приемки…

Мациевич взглянул на Лезеруэлла. Лезеруэлл поколебался, затем кивнул.

- Договорились.

- …Тогда, я думаю, я подпишу соглашение, освобождающее его от его предложения.

Мациевич взглянул на Мэгнана.

- Вы генеральный консул Земли,- сказал он.- Это все без обмана?

Мэгнан кивнул.

- Если мистер Лезеруэлл согласен…

- Он уже согласился,- заметил Ретиф.- У меня в кармане магнитофон, как вы понимаете.

- Пусть все будет в письменном виде,- потребовал Мациевич.

Мэгнан позвал мисс Гэмбл. Остальные ждали молча, пока Мэгнан диктовал. Он расписался с росчерком, передал бумагу Мациевичу. Тот прочитал ее несколько раз, затем взял ручку и подписал. Мэгнан приложил к бумаге печать Консульства.

- Теперь грант,-сказал Ретиф. Мэгнан подписал заявку, добавил печать. Мациевич убрал бумаги во внутренний карман. Он встал.

- Что же, джентльмены, я думаю, что, может быть, я в вас ошибался,- сказал он, потом взглянул на Ретифа.- Э-э… есть время, чтобы выпить?

- Мне не следует пить в рабочее время,- заметил Ретиф. Он встал.- Поэтому на остаток дня я возьму отгул.

- Я не понимаю,- говорил Сэм, сигнализируя официанту, чтобы тот снова наполнил стаканы.- Что это было за дело с предписанием - и с конфискацией «Герти»? Тебе могло бы не поздоровиться.

- Не думаю,- ответил Ретиф.- Если бы ты действительно собирался что-нибудь сделать своим браунингом, ты бы снял его с предохранителя. А что касается конфискации - приказ есть приказ.

- Я вот думаю,- заметил Сэм.- Та залежь золота. Это тоже был обман, не правда ли?

- Я - простой бюрократ, Сэм. Что я вообще могу знать о золоте?

- Двойной трюк,- сказал Сэм.- Я должен был раскусить фальшивые артефакты - и затем зацепиться за подкинутое золото. И когда Лезеруэлл изложил бы мне свое предложение, я должен был за него схватиться. Я бы решил, что золото стоит немало, и я не мог себе позволить судиться с «Дженерал Минерале». Чертов скунс! А ты должен был заметить золото и рассказать о нем ему.

Бармен взглянул на Ретифа поверх стойки.

- Вас к телефону.

В будке на Ретифа смотрело возбужденное лицо Мэгнана.

- Ретиф, мистер Лезеруэлл в невероятной ярости! Залежь на 2645-Р - она оказалась только поверхностной пленкой, едва ли в несколько дюймов толщиной! Всей залежи не хватит даже на один рудовоз.- На лице Мэгнана возникло выражение ужаса.- Ретиф, что вы сделали с конфискованным рудовозом?

- Э-э, дайте подумать,- ответил Ретиф.- Согласно космическому Навигационному кодексу, любое тело, находящееся на орбите в пределах двадцати миль от населенного безвоздушного небесного тела, представляет собой опасность для навигации. Поэтому я приказал увести его на буксире.

- А груз?

- Ну, ускорять такую массу - дело не дешевое, поэтому, чтобы сэкономить кредиты налогоплательщиков, я потребовал, чтобы его сбросили.

- Куда? - задохнулся Мэгнан.

- На какой-то малозначащий астероид - как предписано правилами,- он кротко улыбнулся Мэгнану. Мэгнан тупо смотрел на него в ответ.

- Но вы же говорили…

- Я сказал только, что на 2645-Р есть что-то такое, что выглядит как ценная залежь. Оказалось, что это поддельное месторождение золота, которое кто-то поспешно там соорудил. Любопытно, да?

- Но вы сказали мне…

- А вы сказали мистеру Лезеруэллу. Неосмотрительно с вашей стороны, мистер консул. Это было сообщение лично для вас - секретная информация, только для внутреннего использования.

- Вы заставили меня поверить, что там коллапсировавшее кристаллическое тело!..

- Я сказал, что Сэм упомянул об этом. Он заявил мне, что его астероид состоит из этого материала.

Мэгнан дважды, с трудом, сглотнул.

- Кстати,- скучным голосом проговорил он.- Вы были правы насчет чека. Полчаса назад Лезеруэлл пытался остановить выплату. Но он опоздал.

- В конце концов, у Лезеруэлла сегодня был знаменательный день,- заметил Ретиф.- Что-нибудь еще?

- Надеюсь, что нет,- ответил Мэгнан.- Искренне надеюсь, что - нет.- Он склонился ближе к экрану.- Будем считать все это дело… конфиденциальным? Нет смысла напрасно осложнять отношения.

- Не тревожьтесь, мистер консул,- весело заметил Ретиф.- Я никоим образом не могу иметь отношения к такому специфическому делу, как тройной трюк на астероиде.

Когда он вернулся к столу, Сэм заказал еще бутылку скального сока.

- Этот дрифт - отличная игра,- заметил Ретиф.- Но давай я покажу тебе одну игру, которой я научился на Йилле…

[10] Скваттер (амер., австрал.)- человек, поселившийся на государственной земле с целью ее приобретения. (Прим. перев.)

[11] Bona fide (лат.)- добросовестный, честный. (Прим. перев.)

[12] Речь идет о Фаэтоне, пятой планете Солнечной системы, в результате уничтожения которой возник пояс астероидов. (Прим. перев.)

Кейт Лаумер Плетеная страна чудес

I

Генеральный консул Мэгнан схватился за свой мешковатый зеленый бархатный берет, чтобы его не сдуло потоком воздуха от лопастей ожидающего вертолета, и подозвал к себе Ретифа.

- Буду с вами откровенным, Ретиф,- проговорил он.- Я совсем не радуюсь тому, что оставляю вас здесь в качестве заместителя шефа под начальством старшего начальника-гроака. Такая комбинация непредсказуемых факторов - это прямая дорога к катастрофе.

- Я ни разу не слышал о катастрофах, которые ждут приглашения, когда речь идет о наших гроакских коллегах,- заметил Ретиф.

- Предоставление прав гражданина Земли гроаку - само по себе неправильно,- продолжал Мэгнан.- Но давать ему пост в Корпусе - просто глупость.

- Не стоит недооценивать парней из штаба,- весело заметил Ретиф.- Может быть, это просто первый шаг в хитроумной схеме захватить Гроа.

- Ерунда! Никто в штабе не станет портить себе послужной список из-за того, что склоняется к подобной политике…- Мэгнан, казалось, задумался.- Кроме того, что такое есть у гроаков, что нужно было бы нам?

- Их твердолобое нахальство было бы ценным приобретением - но я боюсь, что такая неощутимая вещь победит даже самую хитроумную дипломатию.

Мэгнан надул губы.

- Берегитесь, Ретиф. Если что-нибудь пойдет не так, то всю ответственность я возложу на вас.

Старший дипломат повернулся к остальным сотрудникам дипломатического корпуса, ожидавшим неподалеку, прошел вдоль их ряда, дожимая руки, и забрался в вертолет. Тот поднялся и, выделяясь на фоне облаков цвета киновари, плавающих в светло-фиолетовом небе, направился на восток. За спиной Ретифа голос одного из сотрудников Посольства поднялся до визгливого лая:

- Не хочу корзинку! Не надо бус! Хочу тяжелый металл, ты, тупоголовый идиот!

Ретиф обернулся. Коротконогий абориген с длинным торсом, обернутым жестким лимонно-зеленым одеянием, стоял, опустив плечи перед атташе по коммерции, сгибаясь под тяжестью корзин, искусно украшенных бусинами.

- Не хотите? - спросил пун голосом, который, казалось, бренчал у него в груди.- Совсем же дешево…

- Никому они не нужны! Сколько раз тебе еще это повторять, ты, пучеглазый…

Закрывавшая узкий дверной проем портьера шевельнулась; оттуда выглянул гроак, одетый в красно-коричневую рубашку, цветастые шорты и серебристые носки на веретенообразных ногах.

- Мистер Уимпертон,- проговорил он слабым голосом.- Я вынужден просить вас воздержаться от того, чтобы поносить аборигенов так громко. У меня ужасная головная боль.

Пол приподнялся, скрипнув, и затем снова мягко опустился. Прижав ладонь к животу, гроак схватился за косяк двери. Гроака звали Дуле. Он был новичком на своем посту - и в своем гражданстве тоже.

- Ух ты, превосходно,- заметил Уимпертон.- У меня будто бы желудок подлетел вверх и грохнул меня по подбородку!

- Не сомневаюсь, что мы все заметили это движение, мистер Уимпертон. Очень даже заметили,- прошептал Дуле.

- Послушайте, вы не очень-то хорошо выглядите, мистер генеральный консул,- озабоченно заметил Уимпертон,- Это все из-за этой постоянной качки - вверх-вниз, туда-сюда. Никогда не угадаешь, в какую сторону башня наклонится в следующий раз.

- Да-да, проницательное наблюдение, мистер Уимпертон,- генеральный консул наклонил два глаза на стебельках в сторону Ретифа.- Вы не зайдете на минутку, мистер Ретиф? - он придержал портьеру и отпустил ее, когда Ретиф прошел.

Свет вечернего солнца проникал сквозь плетеные стены Консульства, отбрасывая световые квадраты на цветастые ковры из волокон водорослей, низкие плетеные кушетки, столы и стулья. Генеральный консул Дуле смотрел на Ретифа нервным взглядом.

- Мистер Ретиф,- сказал он своим слабым голосом,- теперь, когда наш предыдущий шеф, мистер Мэгнан, уехал, я, разумеется, считаю себя замещающим его.- Он сделал паузу, пока пол приподнялся и опустился; его глаза на стебельках болезненно закачались.- Как новичок здесь, вы, вероятно, заметили определенные… э-э… недостатки нашей маленькой организации.- Его четыре глаза изучали различные углы комнаты. Ретиф ничего не ответил.

- Я хотел просто предупредить вас: вряд ли было бы разумно проявлять чрезмерное любопытство…

Ретиф ждал. Башня наклонилась, уступая давлению нарастающей бури. Пол стал наклонным. Генеральный консул Дуле вцепился в стол; его горловые мешки завибрировали.

- Для человека здесь существует множество возможностей,- начал он,- оказаться жертвой несчастного случая.

Пол опустился, резко поднялся. Дуле сглотнул, бросил на Ретифа последний отчаянный взгляд и быстро выскочил из комнаты, когда вошел Уимпертон, все еще бормоча. Тот взглянул вслед исчезнувшему гроаку.

- Генеральный консул Дуле не очень хороший моряк,- заметил он.- Конечно, за ту неделю, что вы пробыли здесь, вы еще не видели настоящего ветра…

Местный торговец сунул за портьеру свою круглую голову, протопал по комнате на больших босых перепончатых ногах и задержался перед Ретифом.

- Хотите корзинку? - Круглое лицо с янтарно-оливковым рисунком смотрело на него с надеждой.

- Я возьму вон ту,- сказал Ретиф на местном языке, указывая на одну из корзин.

Большой безгубый рот широко раздвинулся в местном эквиваленте восторженной улыбки.

- Покупка! А я уже начал было думать, что вы, толстокарманные - извините меня, сэр,- что вы, земляне, держитесь за свои карманы крепче клещей.- Он опустил свой товар на пол и достал корзинку.

- Вам не следует его поощрять,- раздраженно заявил Уимпертон.- Уже несколько месяцев я уговариваю этого торговца принести несколько золотых самородков. Земля здесь буквально полнится ими - так ведь нет, они строят свой город среди океана, на плоту из водорослей, и плетут корзинки!

- Они выросли на водорослях,- мягко заметил Ретиф.- И если они снимут эмбарго с золота, через полгода планета будет кишеть изыскателями, сбрасывающими свою пустую породу в океан. Им нравится так, как есть.

Пун поймал взгляд Ретифа, дернул головой в сторону двери и поднырнул под занавес.

Ретиф подождал полминуты, затем лениво встал и вышел вслед за торговцем.

Везде вокруг более низкие башни вставали над многомильным матом из желто-зеленых водорослей, беспокойно движущимся далеко внизу вместе с длинными океанскими волнами. Морские птицы со спинами цвета водорослей и небесно-голубым брюхом носились и кричали. Между качающимися башнями была сплетена паутина переходов, похожих на гирлянды стоярдовой длины. Воздух был наполнен постоянным скрипом ратана. Вдали виднелась покрытая белыми бурунами поверхность моря.

Ретиф прошел к месту, где пун ждал его у выхода на лестницу.

- Вы, похоже, хороший парень, поэтому я вам дам бесплатный совет,- сказал торговец, оглядывая потемневшее небо, когда Ретиф подошел к нему. -Сегодня будет большой ветер. Спускайтесь вниз, не теряя времени,- Он поднял свои корзины и повернулся к лестнице.- И не беспокойтесь о том, чтобы сообщать об этом этим клоунам,- Пун мотнул головой в направлении офисов Консульства,-Они негодные специалисты.-Кивнув головой, торговец исчез.

Ретиф бросил короткий взгляд на облака, достал сигару, прикурил ее и отвернулся от поручней.

Высокий, широкоплечий человек в темной форме стоял у входа на переход, оглядывая Ретифа с ног до головы. Он прошел по плотно сплетенному полу и протянул большую загорелую руку.

- Я - Клампер, служба мониторинга планеты. Полагаю, что вы здесь новичок.

Ретиф кивнул.

- Позвольте мне дать вам совет. Берегитесь местных. Они хитрые обманщики и надувалы.- Он помолчал.- Вы только что говорили с одним из них. Не позволяйте им выманить вас вниз, в квартал аборигенов. Там нет ничего, кроме аборигенов и темных дыр, в которые можно упасть. Поножовщина, отравления - ничего такого, ради чего стоило бы спускаться вниз на тридцать плетеных ступенек.

Ретиф потягивал сигару. Ветер уносил клубы дыма.

- Звучит интересно,- заметил он.- Я обдумаю это.

- И здесь, в башне Консульства, можно найти множество занятий,- сказал Клампер.- Думаю, вы уже видели двадцатифутовый трехмерный проектор и сублимационную камеру. Также есть прекрасный синтезатор пищи для банкетов, библиотека. У них там есть прекрасные чувственные ленты - в прошлом году я конфисковал их с «Веселой Лодки» на двенадцатимильной орбите над Каллисто.- Констебль достал сигару и искоса взглянул на Ретифа.- Что вы думаете о своем гроакском боссе, генеральном консуле Джеке Дулсе?

- Я не очень-то много его видел. Со времени моего прибытия сюда он страдает морской болезнью.

- Впервые я увидел в ДКЗ гроака,- заметил Клампер.- Ему предоставлено гражданство Земли, как я слышал. Мне кажется, что не все его пять глаз смотрят в одну сторону, я бы советовал за ним присматривать.- Клампер подтянул свой пояс с оружием.- Что же, мне пора.- Он взглянул на штормовое небо.- Похоже, мне предстоит бурная ночь.

Ретиф шагнул назад в офис. Невысокий круглый человечек со светлыми волосами и бровями поднял глаза от стола.

- О,- Уимпертон заморгал, глядя на Ретифа.- Я думал, что вы уже ушли.- Он поспешно сложил пачку бумаг, надел на них резиновую полоску, повернулся, бросил их в ящик шкафчика и встал.- Что же, пойду потихоньку к спальной башне, пока ветер не стал сильнее. Этот ветерок - ничто по сравнению с тем, что у нас иногда бывает. Я советую вам быть осторожнее на переходах, Ретиф. Это может быть опасным. Противоположные потоки воздуха создают на поверхности океана, по которому дрейфуют все эти сооружения, наложение волн, движущихся в разных направлениях,- он изобразил это своими проворными руками,- В обычное время это поселение просто качается вверх-вниз,- он посмотрел на Ретифа,- Надеюсь, это движение вас не тревожит?

- Мне оно нравится,- ответил Ретиф.- Когда я был маленьким, у меня была привычка есть конфеты - знаете, такие липучие - стоя на голове на карусели.

Уимпертон пристально смотрел на Ретифа. На лбу у него выступил мелкий пот.

- Похоже, буря нарастает,- весело заметил Ретиф.- Чувствуете?

Взгляд атташе по коммерции стал отстраненным, задумчивым.

- Здесь приятно и тепло к тому же,- продолжал Ретиф,- И здесь такой легкий запах рыбы, или осьминогов, или чего-то подобного…

- Э-э… я лучше займусь золотыми рыбками, - выдохнул Уимпертон. Он бросился прочь.

Ретиф повернулся к круглолицему мужчине.

- Как ваша поездка, мистер Пирд?

- Отвратительно…- пропищал Пирд. Голос у него был как У резиновой куклы.- Я посетил континенты Один и Два. Голые скалы. Никаких форм жизни, кроме насекомых, но их зато множество. Как вы знаете, на Пуне никогда не бывает дождей. Все пять континентов - пустыни, а жара…

- Как я понимаю, Штаб Исследований по Зоологии и Комитет по Связям финансировал там пару станций для изучения дикой жизни,- заметил Ретиф.

- Так и есть, ШИЗИКС обеспечил условия, но, к несчастью, не нашлось таких людей, кто добровольно согласился бы на них работать,- Пирд кисло улыбнулся.- Жаль. Генеральный консул Дуле выражал большой интерес к дикой природе.- Пирд схватил папку для бумаг, когда та заскользила по столу. Стены скрипели; ветер свистел; портьера на двери хлопала. Пол поднимался и снова опускался. Пирд сглотнул; он был бледен.

- По-моему, мне лучше уйти,- сказал он, двинувшись к двери.

- Подождите,- позвал Ретиф. Пирд дернулся, моргнул глазами.- Вы ни о чем не собираетесь меня предупредить?

Пирд пристально посмотрел на него, затем поспешно ушел.

Оказавшись в одиночестве, Ретиф, стараясь удержаться на ногах, постоял в офисе Консульства, теперь едва освещаемого слабым светом штормового закатного солнца. Он прошел к шкафчику, достал из кожаного футляра небольшой инструмент и занялся замком. Через пять минут верхний ящик выскочил на полдюйма.

Ретиф вытянул его; он был пуст. Во втором ящике оказался засохший сэндвич и небольшая зеленая фляжка с виски. В нижнем ящике нашлись четыре потрепанных номера «Скабрезных Историй», цветной, с пространственными изображениями, проспект, описывающий «Игры на Парадизе, планете с традициями», глянцевые каталоги, перечисляющие новейшие достижения в производстве двухместных спортивных геликоптеров, и толстый документ, перехваченный широкой резинкой.

Ретиф достал его и развернул плотные бумаги. Это был изложенный заумным языком официальный договор. В пятом параграфе там было написано:

«…поскольку данное тело необитаемо, некулътивировано, и ранее на него не предоставлялось заявок, направленных соответствующим властям, как изложено в параграфе 2А/3/ выше, и:

Поскольку заявитель должным образом установил, личным пребыванием в течение не менее чем шести стандартных месяцев, или путем введения усовершенствований на стоимость не менее…»

Ретиф читал дальше, затем снял с документа изысканно гравированную обложку, свернул его и спрятал во внутренний карман.

Ветер снаружи все усиливался. Пол трясся; стены опасно клонились. Ретиф взял из ящика журнал, вставил его в обложку документа, сложил, надел резинку, положил обратно в ящик и закрыл его. Замок защелкнулся. Ретиф вышел из Консульства и по переходу прошел в соседнюю башню.

II

Ретиф стоял в дверях своей комнаты и курил сигару. Пирд, только начавший спускаться по лестнице, занервничал:

- Лучше поспешите, сэр. Все остальные уже сошли вниз. Ветер усиливается очень быстро.

- Скоро пойду.- Ретиф бросил взгляд вдоль опустевшего коридора, волнообразно движущегося в слабом вечернем свете, затем прошел к занавешенной двери и шагнул на продуваемый балкон. От него отходил раскачивающийся плетеный переход к расположенной в сотне- ярдов башне Консульства.

В офисах Консульства помаргивал слабый свет, медленно перемещаясь. Ретиф смотрел на него мгновение, затем поднял воротник штормовки и ступил в темный тоннель дико раскачивающегося перехода. Ветер набрасывался на тоннель с яростью, которая усилилась даже за те четверть часа, которые Ретиф провел в спальной башне. Небо потемнело до зловещего розовато-лилового цвета, прорезаемого ярко-алыми полосами. Внизу, на других уровнях, сверкали огни.

Последние пятьдесят футов перехода представляли собой крутой подъем вверх по провисшему туннелю. Внезапно переход резко осел на три фута и завис, наклон пола теперь превышал 45 градусов. Ретиф восстановил равновесие и двинулся дальше, теперь уже карабкаясь вверх. В десяти футах впереди, в конце перехода, виднелось что-то желто-голубое. Оно шевелилось. Тонкая фигура консула Дулса появилась на мгновение, обернутая в темное пончо, затем исчезла из виду.

Ретиф преодолел еще два ярда, взбираясь по наклонному тоннелю, когда услышал хруст - резкий металлический звук. Дыра, через которую был виден кусок пурпурного неба, появилась в плетеной крыше у него над головой. Она расширялась…

С резким треском разрывающихся волокон конец перехода оборвался и стал падать. Ретиф вцепился в искореженный раттан и удержался. Мимо него неслась поверхность башни. Он съехал на два фута, и его корпус оказался наполовину высунувшимся из открытого конца тоннеля. Воздух свистел у него в ушах. В футе от глаз Ретифа промелькнул свободный конец несущего троса - ровно обрезанный.

Ретиф, взглянув вниз, увидел массу огней квартала аборигенов, несущуюся ему навстречу. Падающий тоннель миновал стену, коснувшись ее, пролетел мимо низких башен с освещенными окнами, в которых мелькали пораженные лица аборигенов. Ретиф на бреющем полете пронесся над узкой улицей, освещенной цветными огнями, ощутив встряску, когда тоннель задел здание где-то наверху. Затем улица стала удаляться, и плетеный переход, щелкнув, как бич, начал возноситься в свободном полете, теперь уже замедляясь…

Перед ним замаячила стена с узким балконом перед освещенными окнами. На мгновение балкон как бы завис перед его лицом - и Ретиф бросился вперед, оттолкнувшись, чтобы высвободить ноги из искореженной плетенки. Он схватился за тяжелый раттановый поручень перил и повис, стараясь найти опору ногами, в то время как ветер трепал его, визжа в ушах…

Его схватили чьи-то руки, рывком подняли наверх. Тяжелая занавесь скользнула по лицу, и Ретиф оказался внутри дома. Он потряс головой, приходя в себя. Ретиф стоял на неустойчивом полу, моргая в мягком свете примитивной лампы накаливания, ощущая тепло и странный, пряный запах комнаты чужого.

Перед ним стоял пятифутовый абориген, с тревогой глядя на него снизу вверх большими выпуклыми зелеными глазами на гладком лице оливкового цвета. Широкий, почти человеческий рот открылся; мельком показался его розовый язык.

- С тобой все в порядке, приятель? - вопросил странно резонирующий голос на местном булькающем языке.

Ретиф с кислым видом пощупал челюсть, пошевелил плечами.

- Слегка голова кружится от той скорости, с которой работают парни, но вообще все прекрасно,- ответил Ретиф.

- Ты говоришь по-пунски как местный, во имя Xyпa! - заметил чужой.- Садись здесь,- он указал на низкую кушетку, заваленную разноцветными подушками, и направился к буфету, переставляя по качающемуся полу широкие ступни с перепонками, в ярко-желтых сандалиях.- Как насчет глотка йикиля? Ты упал с перехода, да?

- Вроде того.- Ретиф принял от него глубокий фарфоровый кувшин изысканной формы с двумя ручками. Он понюхал напиток, затем отпил.

-  Меня зовут Урл Юм. Я оптовый поставщик в «Пищевых поставках всего мата».

- Я Ретиф. Из Консульства Земли.- Он оглядел комнату.- У тебя тут приятная квартирка.

- Вполне.

У двери раздался резкий свист.

- Ты не хочешь познакомиться с группой людей? Думаю, они видели, как ты падаешь, и толпятся сейчас, чтобы взглянуть на тебя. Здесь, в городе, мы нечасто видим землян, как ты понимаешь.

- Прямо сейчас мне не хочется выходить на всеобщее обозрение, Юм.

- Конечно, я понимаю, что ты чувствуешь. Несколько месяцев назад мне нужно было съездить в Драйпорт по делам, и каждый чертов доброжелатель хотел затащить меня на чай, чтобы посмотреть на меня.

У двери снова раздался свист. Урл Юм протопал к встроенному шкафу, достал большую сумку и вытащил из нее ярко окрашенное устройство из пластика и металла.

- Я как раз собирался пойти поплавать. Почему бы тебе не присоединиться ко мне? На этом ветру ты не захочешь возвращаться обратно наверх сегодня вечером. Мы можем выйти через черный ход. Как насчет этого?

- Плавать? В такую погоду?

- Лучшее время. Отличная охота. Мелочь прячется под матом, а крупная дичь за ней охотится - а мы охотимся за крупной дичью,- он показал полированный наконечник остроги.

- Послушай, Юм. Я простой землянин. Я не могу задержать дыхание более чем на минуту-две.

- И я не могу. Это оборудование для того и предназначено. Вы дышите кислородом, так же как и мы, не так ли?

Снова раздался свист, уже более настойчивый.

- Эй, Юм! - послышался голос. Ретиф допил свой напиток.

- Этот йикйль - прекрасная вещь, Юм; он уже начинает воздействовать на мои решения. Пошли!

Они стояли в узком проходе, который вился между высокими стенами, увешанными вывесками; утыканными балконами, соединенными раскачивающимися переходами. По ним ходили толпы хорошо одетых, увешанных драгоценностями пунов. Завывал ветер, аборигены пересвистывались, башни скрипели…

- Я слышал о кривых дорогах,- крикнул Ретиф.- Но впервые в жизни вижу такую, которая действительно закручена!

Юм приблизил рот к уху Ретифа.

- Ты знаешь диалект свиста?

- Я могу его понять,- крикнул Ретиф в ответ.- Но сам не могу свистеть.

Юм сделал ему знак следовать за ним, прошел по боковой аллее до занавеса, украшенного морскими раковинами, и, толкнув его, оказался в низкой комнате с кушетками вдоль одной стены и открытыми полками с другой. Осанистый пун, переваливаясь, вышел вперед.

- Ой, Юм! Ой, незнакомец!

- Ой,- сказал Юм.- Джипп, это Ретиф. Мы отправляемся вниз. Ты мог бы его опрыскать?

- Удачно, что вы пришли ко мне, Юм. У меня как раз есть компаунд, специально приготовленный, чтобы удовлетворять требованиям землян, свежая пачка, только вчера приготовил.

- Отлично. Ретиф, сложи свои вещи там.- Юм открыл свою сумку, достал оборудование и разложил его на низком столике. Он выбрал пару защитных очков, отдал их Ретифу,- Они немного велики, но, думаю, сядут нормально.- Потом вручил землянину тяжелый цилиндр, размером и формой похожий на пивную бутылку, и присовокупил еще пару других вещей.

- Итак: движитель, фонари для связи, дыхательный аппарат, спасательное оборудование. Теперь - когда ты разденешься и прикрепишь оборудование, Джипп снабдит тебя ластами и опрыскает.

Ретиф надел на себя оборудование и с интересом смотрел, как осанистый владелец из тестообразного материала сформировал на его ногах большие плавники, которые затвердели до плотности резины, затем принес переносной аппарат сбаком, компрессором и трубкой с широким раструбом.

- Сделай его шагающим дьяволом, Джипп,- приказал Юм. Джипп колебался, глядя на Ретифа.

- Полагаю, у вас достаточно опыта…

- С ним все будет в порядке,- ввернул Юм.- Он быстро схватывает, и у него сильные руки.

- Как скажешь, Юм, но ты должен предупредить его, что ангел смерти бросается на шагальщика, как только его увидит.

- Само собой. Таким образом, нам не придется его искать.

- Что же, если хоть одного поймаете, не забывай, что я плачу за камни максимальные цены.

- Тебе первому будет предложено.

Джипп включил компрессор, пощелкал настройкой и направил тяжелую струю вязкой зеленоватой жидкости в грудь Ретифу, создавая рисунок, доходивший ему до колен. Затем пун отключил систему и начал менять шланги.

- Зачем этот состав? - спросил Ретиф, изучая толстый мягкий слой, застывающий у него на коже.

- Защитное покрытие. Оно прочное, как шкура юка. И у него мембранное действие - пропускает внутрь кислород, а наружу - углекислый газ. Цвет маскирует тебя, чтобы ты не пугал добычу, и законченное покрытие придерживает на месте все твое оборудование. Также это хорошая изоляция. Вода холодная. Когда вернешься, ее легко можно будет отодрать.

Джипп работал еще минут пять. Ретиф крутил головой, чтобы оглядеть себя. Его спина, насколько он заметил, была тусклого черного цвета, с красными и белыми пятнами, и отделялась от блестящей зеленой передней стороны бледно-серыми боками. Широкие розовые жабры сияли от горла до плеч. Лодыжки и покрытые плавниками ноги были ярко-красными.

- У него подходящая комплекция,- заметил Джипп, оглядывая Ретифа.- Если бы не я сам сделал эту работу, я бы поклялся, что он настоящий шагалыцик, во имя Хула!

- В том-то и суть, Джипп. А теперь придай мне вид обычного большеротого.- Юм достал из бокового кармана фляжку и предложил ее Ретифу, который отпил изрядный глоток, затем передал ее Джиппу, возившемуся с аппаратом.

- Нет, спасибо. Сегодня мне не требуется искусственно поднимать настроение. Я надеюсь, что мой бизнес неплохо продвинется еще до того, как шторм достигнет максимума.- Он тщательно занимался делом, покрывая Юма ровным тусклым серым цветом, и в завершение добавил острый гребень кричащего желтого цвета.

- Ладно, Ретиф,- Юм вручил ему легкую винтовку с коротким стволом, из которого торчал острый как бритва наконечник стрелы.- Давай погружаться.

Джипп провел их в заднюю комнату и открыл плетеный люк в полу. Ретиф взглянул на наклонную поверхность трехфутовой трубы из плотно переплетенных полосок.

- Следуй за мной,-сказал Юм и, нырнув головой вперед, исчез из виду. Ретиф сжал свое ружье со стрелой, весело махнул Джиппу и нырнул вслед за Юмом.

III

Вода была черной, как чернила, но в ней мелькали вспышки красного и желтого, медленно двигались зеленые и синие силуэты, и, далеко внизу, виднелись тусклые отблески фиолетового. Ретиф, двинувшись вперед, увидел, как огоньки рассыпались перед ним в фосфоресцирующем вихре.

Темная тень вырвалась из полумрака и зависла перед Ретифом. Он узнал желтый гребень Юма, мягко покачивающийся в движущейся воде.

- Единственное спокойное место в городе, когда дует ветер,- протрещал в ушах Ретифа голос Юма.- Давай отправимся на восток, чтобы уйти подальше от этого столпотворения, и там посмотрим, не удастся ли нам выманить ангела наверх!

- На какой мы глубине?

- Толщина самого мата здесь метров двадцать. Мы сначала исследуем его нижнюю поверхность; если дело не пойдет, опустимся глубже.

Юм поплыл куда-то в темноту, двигая перепончатыми ногами. Ретиф последовал за ним. Над ними плавучий континент водорослей представлял собой волшебное переплетение гибких лоз, кораллов фантастической формы, скручивающихся кольцами водорослей и движущихся огоньков.

- При помощи кнопки на левом бедре ты можешь управлять реактивным двигателем,- сообщил Юм.- Правь ногами - и держи винтовку наготове. Если увидишь что-то похожее на самого себя, стреляй.

Ретиф ради пробы нажал на кнопку и почувствовал, как вода взвихрилась вокруг его колен; его бросило вперед, и он понесся с такой скоростью, что ландшафт вверху стал размытым. Легкий поворот лодыжек резко послал его в глубину; небольшая корректировка снова вернула к Юму. Глаза Ретифа приспособились к темноте, и он теперь за огоньками различал темные силуэты. Массивные, медлительные пловцы перемещались, разинув широкие челюсти. Тонкие веретенообразные тени крутясь быстро проносились мимо. Туманный силуэт, от которого исходил перламутровый розовый свет, поднялся из глубины и протянул к ним свои перистые руки. Юм резко отвернул в сторону. Ретиф следовал за аборигеном в пятнадцати футах в стороне от его пузырькового следа.

После десятиминутной гонки Юм замедлился, поднялся, коснувшись коралловых деревьев, перевернулся вверх ногами, поставил их в дымчатом облачке ила и встал вниз головой. Ретиф приблизился и, перевернувшись, принял такое же положение. Под ногами колыхался мягкий ил.

- Поначалу это кажется слегка необычным,- четкий голос Юма донесся до ушей Ретифа.- Но ты привыкнешь.

Ретиф огляделся. Бескрайняя поверхность массы водорослей простиралась, исчезая в глубоком мраке, утыканная извивающимися лозами, красно-фиолетовыми деревьями с жесткими ветками, оранжевыми и зелеными кораллами, перистыми кочками кустиков с разноцветными цветами размером с суповую тарелку, среди которых искрились и играли огоньки.

- Я буду держаться слева от тебя. Передвигайся большими, прыгающими шагами. Любая другая живность подобного тебе размера будет обходить тебя стороной, исключая другого шагальщика. Если его увидишь, сразу же стреляй. Целься в середину тела. Далее, если мы встретим ангела, ты сначала заметишь тень. Просто продолжай движение; я подберусь снизу и поражу его туда, куда надо. Когда он повернется, целься рядом с большим красным пятном у него на спине. Понятно?

- Сколько выстрелов в этой винтовке?

- Пять в магазине, и запасной у тебя на левом плече.

- Как мы узнаем, что поблизости нет других охотников? Мне бы не хотелось по ошибке проткнуть стрелой одного из твоих друзей.

- У тебя в наушниках зазвучат позывные, если кто-то окажется ближе пятнадцати ярдов - может быть. Это часть игры. В прошлом году из моей левой ноги вырезали отличную стрелу. Какому-то шутнику потребовался большеротый, чтобы нарезать из него наживки.- Юм махнул рукой и исчез.

Ретиф выбрал открытую дорогу между нависающими кораллами и двинулся по ней. После нескольких шагов идти оказалось не так трудно. Ретиф подумал, что это похоже на прогулку по пыльной поверхности астероида, если не считать того, что оборудование для подводного плавания гораздо менее обременительно, чем скафандр.

Справа Ретиф заметил какое-то движение. Высокая двуногая фигура появилась ярдах в десяти от него, едва видимая в свете фосфоресценции. Ретиф остановился и прицелился. Новоприбывший двинулся дальше огромными прыжками, на мгновение останавливаясь между ними. Ретиф повернулся, чтобы последовать за ним.

- Не обращай внимания на шагальщика,- заметил Юм.- Он тебя не заметил; должно быть, он только что кормился. Мы сейчас свернем направо, чтобы оставить ему эту территорию.

Ретиф посмотрел, как двуногий исчез во мраке, затем двинулся вперед.

Впереди тьма казалась глубже. Существо размером с корову, с бородавками и светящимися кругами вокруг широко расставленных глаз, промчалось мимо. Пронеслась крошечная рыбка. Тьма сгущалась.

- Внимание! - голос Юма в наушниках звучал напряженно.- Продолжай идти; приближается целая махина, чтобы посмотреть на нас!

Ретиф извернулся, чтобы взглянуть в глубину, подобную черному небу, в котором двигалось темное облако. Он продолжал идти вперед.

- Это он и есть. Действуй, будто его не замечаешь; иначе он выпустит свою маскировку, и нам придется работать в темноте…

Тень перемещалась, все больше расширяясь. Все вокруг потемнело. Наконец медлительное морское животное прошло мимо, поднимая за собой туманный след из ила.

- Эй,- послышался голос Юма.- Оно проходит мимо нас, движется дальше.

- Может быть, он сегодня просто не голоден.

- Это из-за того шагальщика, которого мы видели; он идет за ним. Пошли!

Ретиф повернулся, заметил фосфоресцирующий вихрь и понесся за ним, включив двигатель. Поверхность водорослей шла вниз в виде перевернутого холма. Ретиф присоединился к Юму, следуя за огромной тенью, летевшей над подвижной поверхностью. Появился шагальщик, стоящий спиной к двум охотникам.

- Возьми его! - рявкнул Юм-- Я заберусь под большую дичь! - Он исчез в вихре. Ретиф прижал винтовку к плечу, прицелился…

Яркий луч ударил из груди шагальщика. Морское животное потянулось, хватая его за спину…

- Стоп! - резко бросил Юм.- Это не шагалыцик! Длинный зеленоватый луч фонаря дернулся, отражаясь от коралловых деревьев, сквозя через клубящиеся облака ила. Чертов дурак! Ему лучше быстро потушить этот свет!

Ангел смерти приблизился, подобный стофутовому одеялу из черного желе; незнакомец отшатнулся, лихорадочно пытаясь вставить магазин в винтовку, поднял ее…

Иллюстрации GAUGHAN

Ангел ударил. На мгновение он накрыл незнакомца, создавая сильные волны движениями огромного тела, затем резко поднялся, дико отскакивая…

- Отлично! - завопил Юм.- Я попал чисто и точно! Подходи и бей в светящуюся точку, Ретиф, и мы полночи будем считать деньги за бутылочкой столетнего йикиля!

Ретиф бросился вперед, оттолкнувшись от поверхности водорослей, прицелился в красное светящееся пятно в центре огромной извивающейся массы, выстрелил, выстрелил снова, затем закувыркался в потоках воды, вызванных извивающимся телом животного.

Ретиф с Юмом наклонились над распростертым телом жертвы ангела.

- Это и в самом деле землянин, Ретиф. Интересно, что он делал внизу в одиночестве?

- Вероятно, это турист, разглядывал виды. Хотя я не слышал о том, чтобы какие-либо путешественники регистрировались в Консульстве.

- Может быть, ты и прав. Мы недалеко от Кормящего Корня; он направлялся в ту сторону, и, похоже, он знал, куда идет.

Ретиф осмотрел оборудование незнакомца, проверил его пульс и дыхание.

- Похоже, с ним все в порядке.

- Конечно. Его просто ударило волной. Мы не дали большой дичи вонзить в него свой раздирающий крюк.

- Нам лучше поднять его наверх.

- Конечно. Как только мы выпотрошим от камней нашего ангела, пока до него не добрались большеротые. Неподалеку есть общественный входной колодец; возможно, он им и воспользовался. Мы просто потащим его на буксире за собой. С ним все будет в порядке.

Огромная туша ангела парила ярдах в пятидесяти от верхушек коралловых деревьев. Они подплыли к ней, прогнали любопытного падальщика, проплыли к красному пятну на огромном пространстве черной шкуры. Короткая стрела торчала вертикально, наполовину погруженная в самый центр мишени. Вторая стрела находилась в футе от нее.

Юм присвистнул.

- Четко работаешь, Ретиф. Прекрасная стрельба.- Он отщелкнул нож с узким лезвием, сделал разрез, сунул руку в резиноподобное тело и достал округлый орган размером с грейпфрут. Он снова свистнул.

- Это, должно быть, король всех ангелов! Посмотри, какая у него большая сумка! - Он осторожно надрезал кожистое тело, сунул туда два пальца и достал черную сферу размером с большую виноградину.

- Ретиф, мы с тобой представляем отличную команду. Посмотри на эти камни!

- Для чего вы их используете?

- Мы перемалываем их и посыпаем ими пищу. Величайший деликатес.

- Юм, а что это за Кормящий Корень, о котором ты упоминал?

- А? Ну, это… это тот корень, который обеспечивает питанием мат.

- Только один корень на все эти водоросли?

- Конечно; это все одно растение - весь мат.

- Мне бы хотелось на него посмотреть. Не могу себе представить, чтобы землянин плавал здесь в разгар шторма просто для того, чтобы вертеть головой,- разве что это действительно стоящее зрелище.

- В нем нет ничего особенного. Просто большой крепкий кабель, уходящий вниз, в большие глубины.- Юм спрятал жемчужины в мешочек, пристегнутый к ноге, и повел Ретифа по понижающейся поверхности водорослей. Он указал на черную массу впереди.

- Вот он - в той массе отростков. Сам корень имеет сто футов в диаметре, и он более мили длиной. Он служит в качестве якоря для мата и также кормит его.

- Давай посмотрим поближе.

Ретиф передвигался среди покачивающихся отростков.

- Слушай - а что это такое? - раздался голос Юма в его наушниках. Впереди между сдвоенных корней виднелся большой темный силуэт. Ретиф подплыл поближе.

- Это разведывательная подводная лодка, сконструированная на Земле.- Ретиф проплыл к входному люку, обнаружил, что тот заперт.- Давай тут немного еще поразведаем, Юм.

Они вдвоем поплыли над колеблющейся массой отростков, держась поближе к обросшей мхом и морскими желудями стенке огромного корня. Ретифу на глаза попался белый предмет, шевелящийся в темной воде. Он поплыл к нему.

Это был пластиковый ярлык, прикрепленный проволокой к спице, воткнутой в кору корня. Под ней висела небольшая, покрытая металлом коробочка, из которой сбоку выходил изолированный провод.

- Что это такое? Кому потребовалось появляться здесь и возиться с Корнем? - озадаченно спросил Юм.

- Это детонатор,- сказал Ретиф.- Провод должен вставляться в пакет с зарядом взрывчатки.

- Взрывчатка! Здесь, у Корня?

- Сколько времени проживут водоросли, если корень будет перерезан?

- Проживут? Не проживут и дня! Если отрезать веточку водорослей, она завянет за несколько минут. Ну, плоды, листья, шипы достаточно прочные - но вся масса развалится, как кусок сахара в чаше горячей роки.

- Где-то находится бомба, которая должна быть присоединена к детонатору, Юм,- сказал Ретиф.- Возможно, в подводной лодке. Я бы предположил, что наш пловец и собирался ее достать. Давай посмотрим, нет ли у него ключей.

Юм обыскал вялое тело.

- Он чист, Ретиф. Должно быть, потерял их во время схватки.

- Ладно; давай доставим его на поверхность и посмотрим, что он сможет нам сказать.

IV

В пропахшей влагой пещере общественного входа Ретиф стоял над находившимся без сознания человеком. С него капала вода, собираясь в лужу на плотном раттановом пандусе, наклонно уходящем в воду. Дежурный служитель вышел вперед и щелкнул языком при виде вялого тела.

- Он уходил отсюда, и пятнадцати минут не прошло. Не захотел принять мое предложение насчет гида. Я его предупреждал…

- Где его одежда? - перебил Ретиф.

- На полке… там,- служитель указал на плащ, брюки, ботинки, путаницу тяжелых кожаных ремней и пустую кобуру, уложенные в аккуратную кучу.

- Полицейский? - спросил Ретиф. Он изучил одежду.- Никаких документов,- заметил он.- И ключей нет.

- Что случилось? -- спросил служитель.

- На него напал ангел.

- Тогда он еще несколько часов будет в отрубе,- заметил служитель. -Крупный ангел бьет достаточно сильно. Ха! Эти туристы все одинаковые.

- Юм, у вас есть здесь полицейские силы - или армия?

- Нет. Зачем они нам нужны?

- Тогда ты не мог бы собрать несколько друзей - добровольцев, чтобы они наблюдали за лодкой, которую мы нашли?

- Конечно, Ретиф. Все, что захочешь.

- Расположи примерно дюжину людей в растительности вокруг лодки. Скажи, чтобы не высовывались - нам не следует отпугивать кого бы то ни было. Но будьте осторожны. Ружье со стрелами не может сравниться с бластером «Марк IV».

- Я позову парней.- Юм прошел в офис служителя и вышел через пять минут.

- Все улажено,- заявил он.- А как насчет него? - он указал на спящего полицейского.

- Пусть дежурный смотрит за ним, пока не придут твои друзья. И пусть пока уберет его куда-нибудь, чтобы не лежал на виду.

- А что насчет бомбы?

- Нам придется попробовать спровоцировать кого-нибудь. Кто бы ни послал сюда нашего приятеля, они не знают, что он не выполнил свою задачу.

Сосредоточенно хмурясь, Ретиф смотрел на Юма.

- Юм, сдирай свой пугающий костюм и надевай форму.- Он и сам стал снимать с себя покрытие шагающего дьявола.- Я позаимствую какую-нибудь местную одежду.

- У тебя есть идея?

- Не совсем. Просто дикое предположение.

Юм ногой отшвырнул остатки оборудования для плавания, натянул одежду патрульного. Она нелепо висела на его приземистой фигуре.

- Ретиф, я же никого этим не одурачу.

- В этом и суть, Юм. Теперь давай двигаться!

Юм остановился перед темным входом и указал на освещенный этаж наверху.

- Вон там! - прокричал он, перекрывая вой ветра. Длинный плащ хлопал Ретифа по лодыжкам; Юм одной рукой держался за свою фуражку патрульного.

- Ладно.- Ретиф склонился к Юму и прокричал: - Ты подожди пять минут, Юм; затем просто пройди по улице. Иди так, будто бы спешишь. Затем тебе лучше вернуться и помочь парням. Если кто-нибудь к тебе приблизится, дай ему раскрыться, затем быстро бей.

- Ну… надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Ретиф взбирался по дрожащей плетеной лестнице, схватившись за перила, когда неистовый порыв ветра бросил его на качающуюся стену. Поднявшись на два пролета, он толкнул занавес с надписью ГЕНЕРАЛЬНОЕ КОНСУЛЬСТВО ЗЕМЛИ - ОТДЕЛ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЙ.

Уимпертон и Пирд подняли глаза от стола, на котором была разложена еда из рационов НЗ; стол освещался холодным светом слабой лампочки накаливания. У Уимпертона отпала челюсть. Пирд с трудом поднялся и встал, вытирая пальцы о свой розовый жилет.

- Привет, парни,- весело сказал Ретиф,- Со мной произошла наимерзейшая вещь. Вы никогда не догадаетесь.

- Э-э… вы упали из окна? - рискнул Уимпертон.

- Близко, но не совсем; подо мной обрушился переход. Веселенькая поездка.- Он подошел к окну,- Ну и ветер! Я бы сказал…

- Да, действительно, изрядный ветер, вы правы,- пропищал Пирд.

- Смотрите,- сказал Ретиф.- Это там кто, патрульный? Интересно, что он там делает во время шторма!

Уимпертон и Пирд бросились к окну, склонились. Внизу неловкая фигура Юма, переваливаясь, поспешно двигалась по улице, затем завернула за угол.

- Эй, это же…- начал было Уимпертон.

- Да, это странно, действительно,- перебил его Пирд.- Погода для прогулок неподходящая.

- Но это же не был…

- Не было ничего такого, о чем бы нам стоило беспокоиться, ха-ха,- пробормотал Пирд. Он притворно зевнул.- Что же, пора и на боковую, а? - он похлопал себя по рту, внимательно наблюдая за Ретифом.

- Я рад, что вы это предложили,- заметил Ретиф.- Я опасался, что вам захочется сесть и поговорить.

- Располагайтесь просто в первой комнате отсюда,- с пылом проговорил Пирд.- Прекрасная комната. Просто ложитесь и отдыхайте. Уимпертон, покажите мистеру Ретифу комнату, а я просто… э-э… проверю кое-что.

Ретиф оглянулся у двери, мельком увидел, как Пирд бросился сквозь наружный занавес. Он шагнул в комнату. Там была аккуратная постель, кресло, ковер, трехмерный телевизор.

- Превосходно,- он похлопал по кровати.- Что же, Уимпертон, спокойной ночи.

- Да, спасибо. Вам также.- Уимпертон исчез.

Ретиф выключил свет, лег на кровать и стал ждать. Прошла минута. Дверной занавес на мгновение отошел, затем упал обратно. Свет во внешней комнате заморгал.

Ретиф встал и выглянул. Убежище было покинуто. Он прошел к наружному занавесу; прыгая через три ступеньки, понесся вниз по лестнице, вышел на ветреную улицу. Пирд и Уимпертон, таща по чемодану, качаясь, скрылись за углом. Ретиф поплотнее завернулся в плащ и последовал за ними.

Стоя в тени скрипящей плетеной стены общественного входного колодца, Ретиф смотрел, как Уимпертон и Пирд ходили туда-сюда по пандусу. Пирд взглянул на часы на пальце.

- …сейчас в любой момент… - слова едва слышались сквозь грохот ветра и стон плетеного раттана. Пирд остановился перед Уимпертоном, явно о чем-то спрашивая.

Уимпертон полез в плащ, достал толстую пачку бумаг, перехваченную красной резинкой, помахал ими перед Пирдом и положил их обратно. Ретиф подошел немного ближе.

- …тоже не нравится,- слышался носовой голос Уимпертона.- Или аборигены слишком умные, или они снюхались с…- ветер отнес слова в сторону.

Ретиф шагнул назад, на улицу, увидел розовое свечение общественного телефона в пятидесяти ярдах. Борясь с ветром, он прошел к нему, набрал номер и попросил к телефону Юма.

- Здесь пока никакой активности,- сообщил абориген.- Как прошло дело?

- Наши голуби улетели из клетки, все нормально. Они знают, что у них проблемы, но не уверены, какие конкретно. Они находятся у общественного входа рядом с Консульством и ждут, пока их подберут.

- Им придется долго ждать. Их водитель еще спит.

- Юм, у меня такое впечатление, что бомба должна взорваться в самый разгар шторма. Сколько еще до этого времени?

- Ну, часа два, я бы сказал.

- А каковы сейчас условия на верху Консульской башни?

- Сложные. Башни склоняются под ветром. Потолки складываются, прижимаясь прямо к полу, при хорошем ветре - а сейчас ветер превосходный.

- Мы почти отстаем от графика, Юм, и есть еще две стороны, о которых мы ничего не знаем. Боюсь, что мне придется еще раз прогуляться по этому ветру.

- Ты возвращаешься сюда?

- Я иду наверх - и мне пора двигать, пока в Консульстве еще остается место, где можно проползти.

Визжащий ветер ударил Ретифа в лицо, когда он вышел из темного прохода на балкон тридцатого этажа и взглянул вверх, на наклоненную поверхность башни. В сорока футах над ним в полутьме едва виднелись перила, ограничивающие террасу пентхауза Консульства.

Башня под Ретифом дрожала и шевелилась наподобие живого существа. Он ухватился и полез вверх по плетеной стене. Порывы ветра стремились оторвать его от башни. Ретиф отдыхал, прижимаясь к поверхности, затем лез дальше. Через десять минут он перевалился через перила и во весь рост растянулся на наклонной крыше башни.

Из-за наклона пола ветер здесь был слабее. Ретиф соскользнул по полу, прыгнул, ввалился через потрепанный ветром занавес в помещение, остановился и стал осматриваться в темноте пустого офиса.

От дальней стены послышались звуки, похожие на хрюканье. Ретиф прошел через комнату и щелкнул настенным выключателем. Вспыхнул слабый свет, осветивший связанную фигуру генерального консула Дулса, лежащего в углу, образуемом стеной и полом. Его пять налитых кровью глазных стебельков призывно смотрели в направлении Ретифа.

Ретиф прошел к наклоненному столу, вынул из держателя нож для бумаг, вернулся и перерезал связывавшие гроака веревки, затем вытащил затычку из жвал.

- Ах, да засияет солнце на холм яиц ваших предков,- задыхаясь, проговорил Дулc по-гроакски.- Выражать сердечную благодарность; клясться в вечной дружбе…

- Не думайте об этом, мистер Дулс. Вы себя достаточно хорошо чувствуете, чтобы передвигаться? Нам придется спускаться по наружной стороне. Лестница зажата.

- Как приятно видеть вас живым, дорогой друг,- продолжал Дуле на общеземном языке.- Я опасался, что негодяи добились наихудшего. Я пытался вмешаться, но - увы…

- Я вас видел. В тот момент у меня возникла мысль, что это вы пилили, но затем я подумал о выпивке и о непристойных журналах в шкафчике для бумаг. Алкоголь отравил бы вас, а что касается неприкрытых молочных желез…

- Мистер Ретиф, осторожнее! - прошипел Дулc- У меня хороший слух; кто-то идет сюда…

Ретиф взглянул в сторону двери, затем поспешно спрятал обрезанные концы веревки под телом Дулса.

- Ведите-ка себя соответственно, мистер Дулс,- предупредил он.

Высокая фигура пробралась сквозь дверной занавес и встала, скорчившись на покатом полу, опираясь о пол одной рукой. Вторая рука сжимала силовой пистолет, направленный на Ретифа.

- Просто стой, где стоишь, умник,- Кламперу приходилось перекрикивать вой ветра.- Не беспокойся о том, чтобы его развязывать. Мое дело займет не больше минуты.

Он полупрополз, полупроскользил к шкафчику для бумаг, не сводя глаз с Ретифа, порылся в кармане и достал ключ. Он открыл верхний ящик, затем следующий, порылся, проверил третий, затем повернулся к Ретифу, оскалив ровные белые зубы.

- Я совсем отупел на этой чертовой планете. Купился на рассказ тех двоих идиотов. Уимпертон разевал рот, как индюк, когда открыл папку и обнаружил там эту порнографию. Я всерьез думал, что это дело рук аборигенов… Ну, где документы? Выворачивай карманы!

Ретиф покачал головой.

- Если вам нужны бумаги, забудьте о них. Я оставил их в другом костюме.

- Ты уничтожил результаты полугодовой работы, салага. Но я вернусь, чтобы заполнить бланки снова. Плохо, что ты этого уже не увидишь.

Он поднял силовой пистолет; Дулс, бросившись сзади, вцепился в его лодыжку.

Луч голубого огня пролетел мимо уха Ретифа, не задев его, в то время как Ретиф ударил Клампера по правой руке и затем коленом в лицо. Клампер отлетел от удара, поднялся, цепляясь за наклонный стол, затем нырнул в дверной проем. Дулc бросился было вслед за ним.

- Пусть уходит, мистер Дулc,- сказал Ретиф.- Мне кажется, я знаю, куда он направляется. Теперь давайте выбираться отсюда, пока наша одежда не оказалась проутюженной - вместе с нами!

V

У общественного входного колодца Ретифа встретил Юм с группой мускулистых аборигенов.

- Наш человек был здесь минут десять назад,- успокаивающе сообщил Юм.- Крупный парень, очень спешил.

- Вы его пропустили?

- Именно так.

- Тогда вы предупредили парней у лодки, чтобы они его остановили?

- Н-ну, нет, Ретиф. Я сказал им, чтобы они его пропустили. Как ты и говорил, у него бластер. Он сейчас в нескольких сотнях миль отсюда.

Ретиф сложил руки на груди.

- Здесь творится что-то странное, Юм. А как насчет бомбы? Она, вероятно, должна взорваться в разгар шторма - скажем, в ближайшие десять минут.

- А, это. Я нашел ее. О ней позаботились.

- Где нашел? И что ты можешь сделать с запечатанным в титанит зарядом?

- Она была на борту лодки. Ты был прав насчет этого…

- Давай, Юм, выкладывай!

- Н-ну, Ретиф, я слегка полюбопытствовал. Ты не можешь меня винить после того, как я встретил тебя в таких… необычных обстоятельствах. Я прошерстил твою одежду. И нашел это,- он поднял документ, который Ретиф позаимствовал из бумаг Консульства.- Оригинальная бумага, предъявляющая права на владение всей планетой Пун - которая, как тут написано, необитаема,- а такой бы она и была, если бы затея с бомбой сработала. Мат развалился бы от ветра, и по окончании урагана все выглядело бы просто как очередная природная катастрофа. Через несколько месяцев все пять континентов превратились бы в одну большую золотую копь.

- И ты?

- И я стал действовать независимо от тебя. У нашего спящего приятеля все же были ключи. Я вернулся и открыл лодку. Там и была бомба - полностью укомплектованная, готовая к взрыву.

- Если не считать детонатора. Он был привязан проволокой к корню.

- Эге. Ради отвода глаз. Но я нашел другой. Его не так уж трудно было установить. У меня была мысль, что владелец проверит ее до наступления часа «Ч», и мне не нравилось то, что эта штука стоит себе посреди пола, поэтому я убрал ее.

- Куда?

- В ящик для хранения карт.

Ретиф крутанулся к форме землянина, сдернул с лацкана коммуникатор, набрал код на официальной частоте.

- Клампер, если вы меня слышите, отвечайте - быстро! Через мгновение послышался голос Клампера - тонкий писк в миниатюрном наушнике. Юм с Дулсом склонились поближе.

- Здесь Клампер. Это кто?

- Это Ретиф, Клампер…

- А, да, умный молодой чиновник. Что же, я предсказываю, что в ближайшем будущем для вас настанут большие перемены. Примерно через тридцать секунд, если быть точным.

- Клампер, там бомба…

- Ну-ну, значит, вы пронюхали и об этом тоже. Прошу прощения, но ничем не могу вам помочь. Так что пока, со…- наушники замолкли.

- Клампер!

Юм взглянул на часы.

- Точка в точку.

- По меньшей мере,- заметил Дулс,- он прожил достаточно долго для того, чтобы успеть оправдать мистера Ретифа.

Послышались поспешные шаги. Ретиф с Юмом обернулись. В дверях Уимпертон и Пирд стояли наподобие взъерошенных птиц и пристально смотрели на них.

- Боюсь, что вы, парни, опоздали на лодку,- заявил им Ретиф.

Юм сделал знак рукой. Полдюжины местных жителей рассредоточились, окружив пришедших.

- О, мистер Ретиф… Чего ради вы выбрались из постели? - пискнул Пирд.

- А, я просто заскочил сюда вниз, чтобы предложить вам прекрасную новую возможность устроиться на работу в Корпусе Достижений. Генеральному консулу Дулсу требуются два добровольца для работы на станциях по учету дикой жизни на континентах Один и Два. Вам первым я собираюсь предложить эти должности. Мы пройдем в убежища и напечатаем ваши рапорты об уходе из ДКЗ и пару пятилетних контрактов на работу в КД - на бескомпенсационной основе, разумеется.

У Уимпертона отпала челюсть.

- А у меня есть множество записей на микропленке, которыми я могу поделиться,- заметил Дулс- Они очень интересные. Все про бомбы, про притязания на землю и золотые разработки. Вы можете их слушать на досуге - во время песчаных бурь, возможно.

- Но… мистер Ретиф! - возопил Пирд.- Мы… мы находим, что условия здесь не совсем подходящие…

- А что, если мы откажемся? - Уимпертон сглотнул,

- В таком случае Юм со своими коллегами захотят проинтервьюировать вас на предмет свободного поселения.

- Где подписывать? - поспешно сказал Пирд.

- Я попрошу пару парней проводить этих двоих филантропов к Консульству,- сказал Юм.- Дело может подождать и до утра. Нам с тобой нужно еще прикончить бутылку йикиля, Ретиф.

- Покажи мистеру Дулсу пару жемчужин из тех, что мы добыли, Юм.

Юм достал камни, вручил их Дулсу, который склонил к блестящим дюймовым сферам две пары глаз на стебельках.

- Джентльмены, это в точности тот продукт, который мне нужен, чтобы квалифицировать Пун в качестве коммерческого мира первого класса! Эти вещи можно добывать в любом количестве? Скажем, по дюжине в месяц?

- Думаю, это можно устроить,- ответил Юм на общеземном языке с сильным акцентом.- Почему бы вам не присоединиться к Ретифу и ко мне с парнями для того, чтобы выпить?

- Ну, я не думаю…

- Я знаю бармена, который может составить подходящий напиток для любого типа метаболизма,- уговаривал Юм.- И средство от похмелья впоследствии.

Ретиф взял тощего гроака под руку.

- Идемте, мистер генеральный консул,- сказал он.- Отрицательного ответа мы не примем.

Кейт Лаумер ЗАПРЕДЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК. ЗА ДЕНЬ ДО ВЕЧНОСТИ.

Фантастические романы

Перевод с английского

Лаумер, Кейт. Запредельный человек: Фантастические романы / Кейт Лаумер; (пер. с англ.). — Ясноград: Бригантина, 2014. — 334 с., илл. — (Зарубежная фантастика).

Без объявл.

Отдел научно — фантастической прозы

© перевод, Нияз Абдуллин, 2014

© всё остальное, Бригантина, 2014

Запредельный человек

Глава 1

Вдоль по темной улице тащился человек. Это был консервативно одетый юноша: двубортный темно-синий блейзер, серые брюки-клеш, ярко-синяя рубашка и широкий полковой галстук. Несмотря на свою молодость, он двигался, как восьмидесятилетний, зажимая бок. Звали его Дамокл Монтгомери, и в него в упор всадили пулю из «беретты» калибра 32. Пуля сломала два ребра, так что в печень вонзилось с дюжину костяных осколков, и остановилась в сантиметре от позвоночника.

Дойдя до переулка, он наполовину свернул, наполовину ввалился в тень между стенами из крошащегося кирпича. Загремела по маслянисто поблескивающей мостовой крышка мусорного бака. Собравшись с силами и опираясь о стену, юноша выпрямился и побрел дальше в окутанную миазмами отходов тень. В конце его ждал тупик, и он привалился спиной к стене. Ощупал горячее влажное пятно на правом боку. Нашел в толстой фланелевой ткани пиджака аккуратную дырочку — отверстие шло дальше, через плотный шелк сорочки и майку в тело.

Со стороны устья раздался тихий звук шагов. По булыжнику чиркнул луч света, затем скакнул на стену и по груди Монтгомери, остановился на лице и через секунду погас.

— Куда тебе всадить вторую, козел? — спросил хриплый голос. — Промеж глаз?

— Ты лучше в брюхо меть, Чико, — ответил Монтгомери тонким и напряженным, как натянутая струна, голосом. — Так точно не промажешь.

— Побереги силы. У тебя пять секунд, чтобы отчитаться перед стариком наверху. Раз...

Монтгомери ждал, пока Чико сосчитает до пяти. Время тянулось бесконечно долго, и вот на конце дула расцвела вспышка, отбросив на стены и мостовую теплый желтый свет. Огненный бутон вытянулся, окруженный тягучим облаком дыма, которое все замедлялось, пока наконец не застыло. Убийца стоял, расставив ноги и выпростав левую руку вбок. Правую, с пистолетом, вытянул вперед. Он скалился, напряженно щурясь, глядя в одну точку...

За спиной у него, в начале переулка Монтгомери уловил какое-то движение. Стройный мужчина в сером котелке, щегольской визитке с бутоньеркой и аскотском галстуке чуть брезгливо подбирался к столь неожиданно застывшей сцене. Лицо его — узкое, отмеченное возрастом и чопорной миной, украшенное усиками толщиной в волосок — испускало бледноватое сияние. В руке, затянутой в перчатку из свиной кожи, он покачивал трость с серебряным набалдашником. С любопытством взглянув на неподвижного стрелка, старик протиснулся к раненой жертве, оценивающе оглядел и чуть неодобрительно наморщил губы.

«Смотрю, дела твои совсем плохи, юноша», — отчетливо прозвучало в голове у Монтгомери.

Он попытался заговорить, но ничего не вышло. Попробовал пошевелиться — тот же результат.

«Ну, ну, не надо дергаться. С тобой не случится ничего, чего не случалось с бесчисленными миллиардами живых организмов на этой планете».

«ПОМОГИТЕ, — мысленно проорал Монтгомери. — ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА».

«Что я и намеревался сделать, мой мальчик. А теперь успокойся. Ты как будто... заснешь...»

Мысли Монтгомери обволокло тяжелым саваном дремоты. Он смутно осознавал, что старый господин стремительно приблизился к нему, взял его под мышку и начал подниматься в воздух как по лестнице. Гаснущее сознание успело зацепить мимолетную картину устремляющихся вниз смоленых крыш, вентиляционных коробов, телеантенн, а потом Монтгомери сдался и начал, ускоряясь, проваливаться в бездонный колодец обморока.

«Вот это, — успел довольно подумать он, — я называю жизнь. Кемарнуть в салоне первого класса роскошного лайнера, несущего меня по небу к злачным местам веселого Парижу. Снаружи луна подсвечивает облака, а через секунду — другую подойдет стюардесса и спросит...»

— Не желаешь ли сэндвич, юноша? — произнес скрипучий голос. Монтгомери распахнул глаза, и обнаружил, что сидит в тесной кабине в полукруглом кресле перед изогнутой пластиной черного стекла. Под панелью горели огоньки кнопок, на одной из которых лежала тощая, покрытая венами кисть. Кисть торчала из накрахмаленной отложной манжеты, тянувшейся из-под отутюженного черного рукава, который, собственно, скрывал длинную руку, а та переходила в одно из двух плеч, на которых сидела голова: кроткая улыбка, умудренное жизнью лицо, седые волосы и тонкие усики.

— Ты! — птенцом прощебетал Дэмми. — Но...

— А ты ожидал увидеть Чико?

— Чико! — вздрогнул Дэмми и почувствовал укол в боку. Ощупал место, где вошла пуля, и обнаружил плотную, гладкую повязку. — Я думал... Но как?.. Что?..

— Не переживай, Дамокл. Я залатал дыру и дал тебе препарат для временного замедления метаболизма, чтобы твое состояние не ухудшилось, пока я не уложу тебя в капсулу автомеда. А пока, уверен, небольшой перекус поможет тебе ощутить подобие комфорта.

— Какой еще комфорт? — прочирикал Монтгомери и, передохнув, продолжил: — Я думал, ты мне снишься. В смысле, пока я умираю...

— Э-э-э... все не совсем так. Ты видел меня благодаря особому отделу мозга, который в состоянии бодрствования обычно не активен. Таков побочный эффект от помещения в поле стазиса.

— Ты ведь не... архангел Гавриил или еще кто из небесной братии?

— Совершенно иной отдел. Ты что предпочитаешь: бастурму, солонину или швейцарский сыр?

— Да погодь. Кто ты? И где я? И как попал сюда? И...

— Можешь называть меня Ксориалль. Ты на борту моего циклера. Я доставил тебя сюда.

— Л’Ориаль? Что за имя-то такое? Можно я буду звать просто Аль? — Дэмми плотно зажмурился. — Меня ранили, это уж точно, Аль. Мне больно. — Он для верности потрогал бок. — Потом я добрался до переулка... и Чико... — Монтгомери сглотнул. — Забавно, никогда не думал, что можно увидеть вспышку выстрела, которым тебе вышибают мозги. Только... — Он ощупал голову. — Как он промазал с такого расстояния?

— Он и не мазал, — ответил Ксориалль. — Поясню: пуля преодолела путь в пространстве и прошла точку, которую за мгновение до этого занимал твой левый глаз, а после, конечно же, ударила в стену.

Дэмми невольно коснулся левого глаза. Вроде на месте.

— Не-е-ет, — протянул он. — Не верю я в эту лабуду о загробной жизни, Аль.

— Разумеется. Сразу после того, как пуля покинула ствол пистолета, тебя на месте уже не было.

— Я... увернулся?

— Совсем нет, дружище. Я лишь отодвинул тебя с линии огня. Если бы не мое вмешательство, ты, как действующий разум, перестал бы существовать двенадцать минут назад.

— Но как тебе удалось? Я же видел, как ты приближаешься. А потом... я полетел... и пушка...

— Полагаю, ты говоришь о побочных эффектах от помещения в поле стазиса. Понимаешь, это было необходимо. У меня нет ресурсов для восстановления головного мозга. Те мне нужен в рабочем состоянии.

— Притормози, — попросил Дэмми. — Если хочешь предложить мне работу, забудь об этом. Я работаю один. Если ты как-то связан с тем, что случилось... там, то спасибо. Я ничего не понял, конечно, но все равно спасибо. Дальше я как-нибудь сам, и...

— Умрешь через шесть часов, — буднично сказал Ксориалль. — Понимаешь, печень, если в нее вонзить кучу костяных осколков, долго не протянет. Ваша медицина с таким не справится, твоя последняя надежда — мой автомед.

— Ты — врач? — слабым голосом спросил Дэмми.

— Можешь не сомневаться, твой случай полностью в моей компетенции.

— Откуда мне знать, что ты не лжешь?

— Э-э... я подавил болевые и прочие симптомы ранения, и это, похоже, дало тебе ложное ощущение здоровья...

В животе у Дэмми словно чиркнули спичкой, и от ее пламени загорелась приличная охапка стружки. Он уже открыл рот, готовый завопить, но тут огонь погас, будто его и не было.

— Вот как ты чувствовал бы себя, если б я... м-м-м... не занялся твоим случаем, — твердо произнес Ксориалль. — Мне продолжать?

— Я хотел спросить, как тебе это удалось, — ахнул Дэмми, — но ты не обращай внимания. Я все равно не пойму. Жми в больничку.

— Расчетное время прибытия сорок пять минут, — живо ответил старичок.

— Как мне встать? — спросил Дэмми, теребя ремень, которым был пристегнут к креслу.

— Я бы не рекомендовал отстегиваться, — как ни в чем не бывало ответил Ксориалль. — Мы сейчас на высоте полторы сотни километров и летим со скоростью примерно семь махов.

Монтгомери схватился за кресло.

— Не верю, — сказал он и судорожно сглотнул. — Мы стоим на месте, а самолетов я боюсь. То есть боялся бы, если бы хоть раз летал. Не может этакая дура в воздухе держаться. Я, может, и не шибкий знаток воздушного транспорта, но он шумит будь здоров и...

— На высоте в полторы сотни километров нет воздуха, и потому нет турбулентности, ветер не воет. По той же причине двигатели моего циклера не производят шума. Естественно, что ты ничего не слышишь.

— Где мой п-парашют? — спросил Дэмми голосом, который до обидного близко граничил с фальцетом.

— Мой мальчик, если ты, по причине какой-либо поломки в замках, сумеешь покинуть борт циклера, тебя разорвет в клочья и прожарит до хрустящей корочки еще на полпути к поверхности. Парашют, боюсь, не поможет.

— Мне уже легче, — очень сдержанно ответил Дэмми. — Если бы не парочка моментов вроде пули от Чико и фокусов с моими потрохами, я бы сказал, что ты блефуешь.

— Никакого блефа, юноша. Просто прими тот факт, что твоя жизнь счастливым образом продлена, и веди себя соответственно.

— Куда мы направляемся? Судя по всему, мы на полпути к Северному полюсу.

— Если быть точным, то прибудем на место приблизительно через сорок две минуты и двенадцать целых четыре десятых секунды, — ответил Ксориалль. — Скоро сам все увидишь. А пока, что скажешь насчет баварской ветчины на ломтике ржаного хлеба да под бокал холодненького «Пилзнера»?

Над арктическими водами возвышалась скала — кусок камня высотой в сотню метров, одиноко торчащий посреди застывшего и окутанного белоснежными шапками чернильно-черного океана, — увенчанная скоплением огней, зажегшихся в ответ на нажатие кнопки Ксориаллем перед тем, как тот направил циклер вниз.

— А тут, смотрю, одиноко, — вслух подумал Монтгомери, глядя на буруны у основания скалы.

— Моя работа требует определенной степени замкнутости, — небрежно бросил Ксориалль. — Уж лучше подыскать местечко, где никто не потревожит, чем потом утруждаться избавлением от незваных гостей, что зачастую приводит к наплыву нарушителей, разыскивающих предшественников, и, соответственно, к мороке с чисткой.

Дэмми пристально посмотрел на Ксориалля.

— Чисткой, говоришь?

— Само собой, я веду себя вполне по-человечески... если можно так выразиться в данном случае. — Ксориалль дружелюбно улыбнулся. — Не имею ничего против твоей расы.

— А что не так с моей расой? У меня синие глаза, соломенные волосы, все как и у всех.

— Не в том смысле, мальчик мой, не в том. Однако я расскажу обо всем позднее, после того, как поработаю над твоей раной.

Корабль плавно влетел в широкое отверстие, которое открылось в склоне. Окруженный стенами, кораблик сел — его слегка тряхнуло — и замер. Ксориалль нажал кнопку, открылся люк. Дэмми приготовился к порыву ледяного ветра, но в салон влетел ласковый и теплый бриз, принесший аромат тропического жасмина и магнолий и едва слышную мелодию гавайских гитар. Дэмми вышел, держась за рану, молча огляделся:клумбы, бассейн, террасы и пальмы. Над головой простиралось обыкновенное небо Таити.

— Окружение тебе благоприятно? — с заботой в голосе поинтересовался Ксориалль.

— Да, видок козырный, если ты об этом.

— Прелестно. А теперь нам лучше поспешить в лабораторию. Действие метаболического замедлителя вскоре закончится, и ты умрешь.

Дэмми хотел уже задать вопрос, но тут испытал приступ боли, какую, наверное, испытывает вампир, если его пронзить осиновым колом. Сдержав стон, Дэмми последовал за стариком через внутренний дворик в арку и по выложенному зеленой плиткой коридору к плоской двери орехового дерева, за которой скрывалась сверкающая белой эмалью и начищенным хромом комната.

— Полагаю, декор внушает чувство комфорта? — с ноткой гордости заметил Ксориалль. — Уверяю тебя, я не затратил никаких усилий на то, чтобы воспроизвести аутентичный интерьер. Все — результат работы полного спектра стимуляций твоих сенсоров.

— Ну, хоть больницей не пахнет, — заметил Дэмми.

— Э? Кстати, да... — Ксориалль нажал какую-то кнопку, и тут же комната наполнилась резким запахом эфира, фенола, вареных яиц и дезодоранта. — Сразу полегчало, не правда ли, мой мальчик? В подобной атмосфере, которая ассоциируется у тебя с хирургией высокого класса, все твои примитивные страхи должны улетучиться. А, вот еще... — Хозяин дома нажал кнопку, и из стены выехало устройство, напоминающее секционный стол в прозекторской и одновременно стенд недельной продукции завода по производству ножей. — Это автомед, шедевр техники, умеет адаптироваться под широкий спектр форм жизни, включая твою. Полностью автоматизирован. Не надо ничего вводить, за исключением случая, когда предстоит оперировать полусознательные формы жизни, — просто ложись, и вскоре будешь как огурчик.

— А где сестра? — помедлив, спросил Дэмми.

— Ах да, присутствие цветущей самочки заставит тебя проявить мужество и характер.

— Забей, — пробормотал Дэмми. Накатила слабость и головокружение. Чувство тепла и онемения в правом боку начало проходить, сменяясь покалыванием.

Откуда-то из тумана вынырнула рука Ксориалля и схватила Монтгомери за плечо. Он не противился, когда его подвели к столу и уложили — он смутно воспринимал происходящее — и его коснулся металл. Не холодный, температуры тела.

Затем на него опустилась легкая, как сажа или паутина, тьма и скрыла все...

Глава 2

На этот раз он проснулся с ощущением куда большего комфорта. Немного полежал, наслаждаясь ощущением чистых простыней и мягкого матраса и принюхиваясь к аромату жареного бекона и кофе — главных спутников удавшейся жизни. А потом обрушилось чувство реальности.

«Ну да, — подумал Дэмми, — сейчас валяюсь я где-нибудь в подворотне с пулей в башке, а это все мне мерещится — как примерещился коротышка с гвоздикой в петлице внутри волшебного самолета. Так что сейчас самое верное лежать и не дергаться, чтобы иллюзия не развеялась, потому что когда она развеется...»

— Ты, я смотрю, проснулся, — произнес бодрый стариковский голос.

Рядом с кроватью стоял Ксориалль: лимонно-желтая махровая курточка, шорты и огромные часы «Джин Отри» — широкий желтый ремешок на тощем запястье.

— Салют, — вяло произнес Дэмми, — так ты всамделешний?..

— Мы это уже проходили, — с намеком на суровость напомнил старичок. — Ответ сам знаешь. Но ты, похоже, находишь утешение в том, чтобы периодически выпячивать свою недоверчивость.

— Как... прошла операция?

— Что значит — как? Так, как и была запрограммирована. Зачем спрашивать? Полагаю, тебе уже лучше?

— Не хуже, — слабо сказал Дэмми.

— Я думал начать денек с заплыва, — бодро признался Ксориалль. — Это не просто освежит тебя, но и поможет оценить то, с чем мне предстоит работать: твоя координация, выносливость...

— Издеваешься? — надломившимся голосом спросил Дэмми. — Мне светит как минимум две недели в постели: слушать радио, пялиться на искусственные цветы в вазе, кушать в койке и ждать, когда соизволят взбить подушки.

— Да, все эти ритуалы, несомненно, пошли бы тебе на пользу, но, боюсь, времени у нас нет. Уверен, тебе достанет рационального мышления, чтобы отказаться от этих традиционных церемоний.

— Церемоний? Твою ж дивизию, меня подстрелили, потом вспороли и зашили, так что ближайшие дней десять меня из кровати и кавалерия конфедератов не выгонит!

Ксориалль цыкнул языком.

— От старых представлений трудно избавиться. Задери-ка сорочку, Дамокл, и осмотри рану.

— Уволь, я даже, когда мне укол делают, зажмуриваюсь.

— Послушай, мой мальчик, тебе придется сделать над собой усилие, дабы избавиться от инстинктивных элементов поведения. Будь добр, исполни мою просьбу.

— Дай угадаю, а не то мне язву устроишь? — угрюмо проворчал Дэмми, но последовал совету и задрал сорочку.

Кожа в районе ребер была гладкой и чистой, ни дырочки, ни даже родинки.

— Э-э... наверное, с другой стороны, — сказал Дэмми, но, задрав сорочку слева, увидел точно такой же чистый участок кожи.

— Ну? — нарочито терпеливо произнес Ксориалль. — Надо полагать, ты доволен?

Монтгомери уныло потер подбородок.

— В жизни не видел такого правдоподобного сна, — произнес он. — Готов поклясться, что словил пулю под ребра, прошел два квартала, потом меня загнали в тупик, а дальше... дальше какая-то ерунда. — Он криво усмехнулся. — Похоже, я перетрудился, наивный дурачок... — Улыбка сменилась хмурой миной. — Либо я спятил, либо все это взаправду. Но если бы спятил, то узнал бы об этом последним. Выходит, можно делать вид, что все происходит по настоящему.

— Брось, Дамокл, ты уже не можешь притворяться, будто я — плод твоего воображения. Прими ситуацию и не борись с проблемой, просто реши ее.

— Ну да. Если мне все привиделось, то кто же тогда ты? И как сюда попал? И где моя одежда?

— Я подобрал тебе кое-что. — Ксориалль открыл дверцу-ширму, и в гардеробе за ней обнаружился набор туник и шортов.

— Да я про свои шмотки. Не могу же я в розовом кимоно расхаживать.

— Я подозревал, что привычные вещи вызывают у тебя эмоциональную привязанность. Их почистили, починили и отнесли в твою постоянную квартиру.

Дэмми отбросил легкое одеяло, прошел к занавешенному окну и раздвинул шторы: до самого горизонта тянулся иссиня-черный океан, усыпанный белыми хлопьями. И больше ничего.

— Значит, я и правда на Северном полюсе, а ты заштопал меня так, что не осталось и рубца?

— Примерно так, Дамокл.

— Как долго я спал? Сдается мне, ты накачал меня лекарствами и пару месяцев трудился со скальпелем над моим лицом, или...

— Примерно семь часов с четвертью — начиная с того момента, как была восстановлена твою печень.

— Так быстро это навряд ли, — возразил Дэмми.

— Взгляни на себя, — напомнил Ксориалль. — Пока ты был в коме, я тебя тщательно почистил. Теперь ты здоров как никогда. Идем, я тебе покажу тут все. Уверен, тебе будет интересно.

Ксориалль провел Дэмми в просторную гостиную, обшитую панелями дуба, с видом на море. Вдоль стен тянулись полки с книгами. Тут же стояли кофейные столики и большие мягкие кресла, на стенах висели симпатичные картины. За двойными дверьми оказалась столовая: длинный стол красного дерева, стойка, хрустальная люстра, стулья с резными спинками и серебряные канделябры. За ней находилась кухня: симфония сверкающей нержавеющей стали и бледно-желтого шпона, украшенных ярким солнечным светом и цветами в горшках.

— Класс, — признал Дэмми. — А где обслуга?

— Работников нет. В них нет необходимости. Все автоматизировано.

— Так ты один здесь живешь?

— Мне чужды чувства тоски или одиночества. Я счастлив. — Хозяин дома открыл дверь в кладовую, в которой на полках стояли привычные продукты в банках и бутылках, а вместительные холодильники ломились от фруктов и мяса.

— Все это, конечно, тут без нужды, — признался Ксориалль. — Продукты, для большей эффективности, можно было бы хранить где-нибудь подальше или — что более логично — синтезировать. Однако мне как-то забавнее жить в стиле аборигенов. К тому же я ожидал гостя.

— Гостя? Странно, не видел приглашения.

— Дэмми, будь добр, не драматизируй ситуацию, воображая себе разные ужасы. Я отношусь к тебе исключительно по-доброму: спас тебя, вылечил, ты же не будешь отрицать? Расслабься, и будем друзьями.

— Ладно, док, по рукам.

Они пожали друг другу руки. Потом по красивой винтовой лестнице спустились на этаж ниже. Там располагались кабинеты и комнаты, похожие на небольшие школьные классы, и в каждой — по странного вида аппарату.

— Это средства обучения, — лаконично пояснил Ксориалль. — Скоро ты еще больше таких увидишь.

Следующий этаж был отведен под звукоизолированные комнаты с объемистыми креслами, штабелями кассет, бобин и предметами диковинной формы.

— Библиотека и банки данных у меня не скудней любого вашего национального хранилища, — не без гордости заметил Ксориалль. — И то, и другое постоянно пополняется как из местных источников, так и из... м-м-м... других.

— Библиотека без книг, — сказал Дэмми. — Во дела! А это что? — Он указал на небольшой прибор в нише, соединенный с колпаком. К нему тянулись вертикальные каналы, в которых поблескивали небольшие кубики, словно жвачка в автомате.

— Технические данные на иностранном языке, они тебе не понядобятся, — коротко ответил Ксориалль. — Не обижайся, мальчик мой, — строго добавил он, — но тебе в эту секцию нет доступа. Подчеркиваю: вход воспрещен, Дэмми. Ничего здесь не трогай! Если захочешь почитать, то тебе сюда, — более мягко закончил он и провел Монтгомери в альков с кнопками на панели матового стекла.

— Все знакомые тебе шедевры литературы хранятся тут, от «Ветра в ивах»^[82] до протоколов Конгресса. Последнее обновление сделано сегодня днем. Просто выбери по каталогу что тебе нужно... — Он нажал кнопку, и на экране появился список заголовков; Ксориалль покрутил ручку, и список, ускоряясь, пополз вверх, — ...и книга либо отразится здесь, либо тебе напечатают экземпляр.

Он нажал еще несколько кнопок, и машина тихо загудела; из паза выпал качественно выполненный экземпляр «Амбер навсегда»^[83].

Дэмми фыркнул.

На маленьком лифте они спустились еще ниже. На этом этаже не было окон; только ветвились, оканчиваясь массивными дверьми, узкие коридоры.

— Здесь выполняются служебные операции, — пояснил Ксориалль. — Тут заперты разнообразные агрегаты, которые автоматически выполняют заданные функции, включая самовосстановление.

— А где силовая установка?

Ксориалль задумчиво взглянул на Дэмми.

— Ниже, — ответил он. — Небольшой термоядерный реактор, использующий морскую воду.

— Взглянем?

— Прости, но туда нельзя. Радиация, знаешь ли. Ладно, на этом все, мальчик мой. Вернемся наверх?

— Вместительно у тебя тут, док. Пришлось поди попотеть, этакую-то махину в скале выдолбить, а потом еще забить техникой?

— Проект был не из дешевых, — согласился Ксориалль.

— И для чего все это?

— Позже объясню, мой мальчик, позже.

В гостиной Ксориалль набрал номер на пульте, и бар быстро приготовил два напитка. Ветер снаружи крепчал и бился в стеклянные панели. Несмотря на комфортную температуру, внутри роскошной комнаты ощущался холодок.

— Что тут творится во время бурана? — спросил Дэмми. — Твой дом — что вишенка на торте, а эти арктические ветры, говорят, дуют под сто восемьдесят километров в час.

— Не бойся, мой мальчик. Эта конструкция простояла более трехсот лет. И простоит сколько потребуется.

— У тебя тут и кондиционер есть. — Дэмми искоса взглянул на хозяина дома. — Неплохо так для семнадцатого века.

— Не забивай голову всякой ерундой, мальчик мой, — небрежно ответил Ксориалль. — В свое время все узнаешь.

Дэмми пригубил напиток.

— Это ведь не просто убежище на уикенд?

— Да, ты прав.

— Забавный ты тип, док. Говоришь не больше, чем считаешь нужным.

— А ты?

— Если могу сдержаться. — Монтгомери покачал головой и нахмурился. — Зачем ты меня сюда привез, док?

— Во-первых, естественно, чтобы спасти твою шкуру.

— Откуда тебе известно мое имя?

— Я навел справки.

— Зачем было наводить справки?

Ксориалль широко развел руками:

— Ничего личного, мой мальчик. Мне потребовался субъект зрелого возраста, средней одаренности, чье изъятие из привычного окружения не привлекло бы внимания. У меня было несколько кандидатов, я выбрал тебя.

— Для чего?

— Для опытов.

— Ты из правительства? — Монтгомери помрачнел и нахмурился.

— Не совсем.

— И что это за опыты?

— О, стандартная оценка широко спектра. В твоем случае, правда, с упором на потенциал, поскольку твоя раса едва начала пользоваться плодами последнего квантового скачка эволюции.

— И почему каждый мой вопрос порождает еще больше вопросов?

— Разреши дать тебе совет, юноша? Не забивай голову. По мере того, как мы будем продвигаться в твоем развитии...

— Что это значит?

— Да просто то, что в твоем нынешнем физическом и умственном состоянии оценивать попросту нечего. Ваша несчастная культура и без того являет собой печальный пример неспособности вида решать элементарные социальные проблемы. А интересует нас степень ущерба, который вы потенциально способны причинить Галактическому Консенсусу на данном этапе вашего становления.

— Не мог бы ты сделать одолжение и говорить яснее?

Ксориалль сердито взмахнул рукой.

— Я, право, не понимаю, что тут может быть неясного. Само собой, Консенсус отслеживает развитие видов в Тессасфере, и когда в психостратуме появляется новый вид, возникает необходимость произвести его оценку, дабы определить, какую роль ему можно — и вообще можно ли — отвести в галактической иерархии. А также в какую сторону направить его эволюцию, чтобы она оптимально совпадала с целями Консенсуса.

— Вот об этом я и говорил, — проворчал Монтгомери. — Вроде бы все сказано по-человечески, но я ничего не понимаю.

— В соответствии с программой, — продолжал Ксориалль, — выбирается один представитель вида. Мы исследуем его врожденные способности и собираем данные, на которых в дальнейшем строим экстраполяционные вычисления.

— Представитель вида... Я думал, такими словами называют то, с чем лаборанты работают, или то, что на булавку насаживают для коллекции.

— Твой язык прост, — кисло заметил Ксориалль, — но в нем так много средств для создания излишних коннотаций! В данном случае, представитель вида — это ты, мой мальчик. — Он вскинул руку, предостерегая от очередного комментария: — Определяя границы твоих скрытых возможностей, я в микрокосмических масштабах выявляю меру потенциальной судьбы всего твоего вида.

— Что ты имеешь в виду, говоря о «моем виде»? — подозрительно сощурился Дэмми. — Это что, шутка такая?

— Твой вид, мой милый юноша, это вся ваша раса, племя, цивилизация — называй как хочешь.

— Ты об американцах?

— Американцы, русские, зулусы — все вы лишь подвиды гомо сапиенс, как вы сами себя наивно именуете.

— Говоришь так, — осторожно произнес Дэмми, с опаской поглядывая на Ксориалля, — будто ты не из наших.

— Полагаю, это стоило прояснить раньше, — со вздохом признал пожилой господин. — Конечно, ты прав, Дамокл. Я не человек.

Дэмми попятился:

— Значит, ты с Марса. Ладно, только не нервничай. Успокойся...

— Уверяю тебя, я спокоен, — резко произнес Ксориалль. — Нет, я не с Марса. Моя родная планета — в сотнях парсеков от вашей крохотной системы.

— Хорошо, как скажешь, — незаметно отодвигаясь, Дэмми на глаз прикинул расстояние между собой и хозяином.

— Не надо, — устало произнес Ксориалль. — Мы вроде бы наладили отношения, поэтому давай не будем опускаться до уровня лев — укротитель.

Дэмми резко вдохнул и прыгнул — точнее, мозг отдал приказ телу, которое при обычных обстоятельствах моментально откликнулось бы: резкий вдох и ловкий прыжок. Но вместо этого Дэмми остался на своем месте. Соматические индикаторы возмущались, что ничего не происходит, но ни единый мускул не отозвался на внутреннее возбуждение. А потом Дэмми медленно бочком свалился на пол.

— Прости, — сказал Ксориалль. — Пожалуй, я переборщил.

— Да не бери в голову, — вяло ответил Дэмми, пытаясь встать на четвереньки. В руки и ноги как будто вонзилось множество иголок. — Я, похоже, еще не так здоров, как казалось.

Он плюхнулся обратно в кресло. Ощущение было ошеломительное, словно кто-то залез в его мозг. Такое чувство, что в святая святых его «я» проникло щупальце не толще волоса, нежно прихватило, а потом, сдавив, сдернуло на пол.

И вот, сидя в кресле и хмуро глядя на хозяина дома, Дэмми чувствовал, как нечто чужеродное, наконец, покидает голову, но не просто уходит, а оставляя после себя новую картину разума: разбитые на секции мысли, сложные и необычно переплетенные. Дэмми еще успел удивиться...

— Послушай, Дамокл, — ласково произнес Ксориалль. — Для моей работы крайне необходимо, чтобы ты принял реалии сложившейся ситуации. Я не могу оказывать сильное влияние на твои ментальные процессы, не повредив тех участков мозга, которые сам же надеюсь развить, поэтому вынужден полагаться на твой зачаточный рассудок и ждать, что ты поймешь, насколько это мудро — сотрудничать.

— А теперь послушай меня, — устало сказал Дэмми. — Я не много знаю о вас, марсианах, но вроде бы вы мелкие и зеленые и не похожи на седого мусье со смешными усиками. А будь ты космическим чудовищем, у тебя были бы фасеточные глаза, щупальца и тому подобное... С какой стати ты выглядишь как богатый дядюшка из фильма?

— Ну как же, — выгнул брови Ксориалль.

Дэмми просверлил его взглядом:

— Если ты из глубокого космоса, папаша, то ты мне такой же родственник, как и устрица.

— Неудачное сравнение. Моллюски занимают совершенно иную биологическую нишу.

— Тогда готтентот^[84], — предложил Дэмми. — Почему ты не принял облик бушмена, или эскимоса, или черного араба с во-о-от такими бакенбардами?

— А тебя бы это успокоило?

— А это-то здесь при чем?

Ксориалль вздохнул:

— Принципиально важно, чтобы между нами установилась связь, основанная на надежных межличностных отношениях. Посему я принял облик, который не должен у тебя вызывать синдром враждебности. Представ перед тобой как пожилой богач твоей расовой принадлежности, я рассчитывал избежать антипатии по признаку цвета кожи, текстуры волос и прочая, одновременно стараясь не вызвать чувства конкуренции, основанного на воображаемом сексуальном соперничестве или факторах мужского доминирования.

— Говоришь, как будто у тебя был выбор, — заметил Монтгомери. — Большинство моих знакомых живет с тем, чем их наделила мать-природа.

Ксориалль устало покачал головой:

— У тебя просто потрясающая способность упорно не принимать факты, — сказал он. — Я планировал подвести тебя к этому постепенно, но, похоже, все же придется рискнуть и устроить встряску твоей нервной системе.

— Какую еще встряску? — забеспокоился Дэмми. — Ты давай полегче, док. Меня еще потряхивает после твоей последней демонстрации.

— Встряска от того, что ты увидишь мой истинный облик.

— А разве сейчас я не на тебя смотрю?

— Дамокл, это лишь маскировка, — мягко произнес Ксориалль.

— Ну и? Я что, накладных бакенбард не видел?

— Моя маскировка включает не только искусственные волосы.

— Что еще? Нос, цветные контактные линзы...

Он умолк, стоило Ксориаллю со вздохом нажать кнопку за ухом. От линии волос до подбородка и далее по шее возникла щель, расширилась, и лицо раскрылось, как створки устрицы, являя нечто, покрытое тускло поблескивающей серой чешуей.

— Теперь тебе понятно? — донесся из щели голос Ксориалля.

Дэмми плотно зажмурился и ответил:

— Закрой,закрой,закрой...

— Ладно, можешь открыть глаза, — уже мягче произнес Ксориалль.

Монтгомери приоткрыл один глаз: пожилой господин вполне нормальной теперь наружности тепло улыбался.

— Ну, раз так, папаша, то каково там... ну, среди звезд?

— Я полагаю, тебя интересуют условия обитания вне Земли?

— Да, именно это я и сказал. Ну так как там, на Марсе?

— Дамокл, — чужим и строгим голосом произнес Ксориалль, — я должен предупредить, чтобы ты даже не пытался собирать данные о Консенсусе. Чем меньше ты в это посвящен, тем лучше для тебя.

— Черт... прости, док, я и не думал лезть куда не надо.

— Еще вопросы есть? — мягко поинтересовался Ксориалль.

— Э-э-э... только не сейчас, — подавленно ответил Дэмми.

— Прекрасно, — удовлетворенно заключил Ксориалль. — У меня чувство, что наш эксперимент окажется чрезвычайно интересным. А сейчас предлагаю немного передохнуть. Начнем завтра.

— Просто покажи, где спальня, а дальше я сам. Уроков больше не надо.

Ксориалль отвел его в комнату с приятной обстановкой и зажег мягкий свет. Монтгомери увидел палевый ковер, бледно-золотистые стены, добротную дубовую кровать, застеленную угольно-черным и шоколадным бельем, и кресла в масть у широких (искусственных?) окон.

— Сладких снов, мой мальчик, — благосклонно пожелал Ксориалль, кивнул и вышел.

Лежа в темноте, Дэмми выждал пять минут. Затем тихонько встал, подошел к двери, подергал ручку — заперто. Задумчиво нахмурился и вернулся в кровать.

«Ну, не знаю, — думал он. — Номер просто шикарный. Старичок — или кто он на самом деле? — обращается со мной прилично, как и обещал. Но от его фокусов, когда он сует пальцы мне в голову, мурашки по коже просто галопом несутся. Впрочем, утро вечера мудренее...»

Повинуясь внезапно порыву, он встал с кровати и подошел к шкафу. Внутри висела его одежда, чистая, отутюженная. Кроме нее в дальнем углу висел еще один комплект. Дэмми присмотрелся: длинное пальто из грубой синей ткани, с медными пуговицами и причудливыми лацканами: верхняя часть стоячего воротника плавно заворачивалась назад, а нижняя лежала на плечах.

«Похоже, последний постоялец одевался как Джордж Вашингтон, — подумал Дэмми. — Правда, Ксориалль говорил, что, кроме меня, в этой комнате еще никто не спал. Странно, зачем врать, если в этом нет нужды? Похоже, старик Аль что-то скрывает...»

Дэмми достал из кармана блейзера, в котором был в тот вечер, когда его подстрелили — или не подстрелили? — плоский кожаный футляр с инструментами. Быстро проверил содержимое — все на месте. Ксориалль либо не заметил его, либо не удосужился заглянуть внутрь. Похоже, кое в чем старичок промахнулся...

Глава 3

Прошло восемь дней.

Близилась полночь. Дэмми полулежал развалившись в большом анатомическом кресле, обтянутом мягкой, как на перчатках, кожей цвета охры, и любовался чудесным видом за окном во всю стену: солнце висело над горизонтом, окрашивая небо и море багрянцем и пурпуром.

— Что ж, неделька выдалась загруженная, — бодро заметил Ксориалль, сидевший на крупной фиолетовой оттоманке у выложенного плиткой камина, где весело потрескивал огонь. — И не безрезультатная, хоть я и столкнулся с мощным фактором лености, который теперь придется учитывать в вычислениях.

— Ох, этот спортзал, — простонал Дэмми. — И эти мерцающие огни, и та гуделка... Не знаю, что болит сильнее — спина или жбан.

— Голова, — поправил его Ксориалль. — Подбор лексики принципиально важен для общения. Что до воображаемой боли — не обращай внимания. Это всего лишь сознательно вызванное тобою напряжение.

— Причина моих страданий — ты и твои орудия пыток, а еще мозоли и круги перед глазами. Паршиво же ты обращаешься с больным, который буквально вчера встал на ноги.

— Не переживай, Дамокл, — утешил его Ксориалль. — Мы уже протестировали большую часть твоих физических и умственных возможностей, и теперь у меня достаточно данных для оценки. — Он задумчиво сдвинул брови. — Если честно, я несколько удивлен. Твоя нервная система — это поистине тонкий инструмент, который, правда, большую часть времени не использовался. Да и физическая форма не столь плоха для человека, развитие которого происходило случайным образом. Что, впрочем, не удивительно, ведь идеальный индивид — тот, кто приспосабливается к окружению, а естественная среда обитания всегда порождает нормальное животное. Отсутствие, скажем так, постоянства в твоих привычках привнесло в твои действия внушительное разнообразие, которое и помогло предотвратить преждевременный износ, часто являющийся результатом сидячего или же чрезмерно однообразного образа жизни.

— Ну, так я же слежу за собой, пару раз в неделю занимаюсь...

— Я тебя умоляю, мальчик мой, — прервал его Ксориалль. — Не надо сейчас бить себя пяткой в грудь. У меня есть данные, и никакие твои слова их не изменят.

Монтгомери просиял:

— Эт хорошо. Значит, утром ты отвезешь меня назад в город? — Он обвел рукой комнату и почти весело добавил: — Расскажи об этом — никто не поверит. Роскошный пентхаус в тысячах километров от цивилизации. В лаборатории, зале и на кухне у тебя оборудования на пару миллионов, да еще прикольная мебель и своя подстанция...

— К слову, Дэмми... — начал было Ксориалль, но Монтгомери продолжал изливаться:

— Представляю себе физиономию Чико, когда он меня увидит. То-то будет потеха. С другой стороны, — погрустнел он, — умнее будет исчезнуть, как и предлагала моя Джинни, и переселиться в другой город.

— Дамокл, — перебил Ксориалль. — Боюсь, ты спешишь с выводами. Утром я не отвезу тебя обратно...

— О, тогда вечером? Ну и ладушки. Я пока не прочь вздремнуть в той милой кровати. Отдаю тебе должное, док, матрасы у тебя что надо, да и жрачка отменная...

— Рад, что тебе понравилось, — снова перебил пожилой господин, — потому что тебе придется наслаждаться и тем, и другим еще некоторое время.

Дэмми выпрямился и нахмурился.

— Эй, послушай, — сказал он, — ты меня всю неделю гонял, заставлял прыгать на веревках, скакать через барьеры, задерживать дыхание, отмечать в листочках пунктики, проверять «что так, что не так», запоминать телефонные номера... Все, баста, наигрался! Ни дня больше терпеть не буду. Плевать, даже если ты мне колоноскопию с паяльной лампой устроишь!

— Где такие слова узнал?

— Из книжек, — мрачно ответил Дэмми.

— Что ж... ты продолжаешь удивлять.

Дэмми тем временем вскочил на ноги:

— Это свободная страна. У тебя нет права удерживать человека.

— Странно, у меня сложилось впечатление, что ты презираешь принятую в твоем племени систему запретов. Впрочем, неважно; смею тебя заверить: местные законы нисколько меня не ограничивают. Обязанности требуют действовать в интересах Консенсуса оптимальным образом, невзирая ни на какие испытываемые тобой неудобства. Ты ведь сознаешь это?

— Утром я ухожу, док, и это мое последнее слово.

— И как же ты сделаешь это?

— Ну... — Дэмми запнулся. — Черт, док, ты сам должен вернуть меня! Похищение человека — преступление федерального уровня!

— Я спас тебя, — терпеливо напомнил Ксориалль. — В обмен предлагаю провести с пользой часть жизни, которая оборвалась бы, если бы не мое вмешательство.

— Ты же сказал, что закончил. Чего еще тебе нужно?

— Мой дорогой мальчик, я закончил лишь предварительный анализ твоего тела и разума. Провел, так сказать, инвентаризацию наличного оборудования.

— Ну и?

— Завтра начнется настоящая работа.

— Какая еще работа?

— Конечно же, тренировки — как я и говорил в самом начале.

— И чему ты будешь меня тренировать?

— Всему. — Ксориалль развел руками, словно констатируя очевидное.

— Дипломированного ревизора из меня сделаешь и примусы чинить научишь?

— И это, юноша, и многое другое.

— Не понимаю, док. Я вроде не подавал заявку на заочное обучение. В рот компот, у меня уже есть аттестат зрелости! С чего ты взял, что я вообще собираюсь заниматься самообразованием?

— Не ты, Дамокл, — я.

— Ага, понял! Ты учишься, чтобы получить высокооплачиваемую работу на радио. Так?

— Нет. Я имел в виду, — чеканя слова, проговорил Ксориалль, — что намерен развить твои скрытые способности.

Монтгомери снова сел в кресло.

— Скрытые, — неуверенно проговорил он. — То есть те, о которых я не знаю?

— Верно.

— Типа дзюдо или каратэ? — задумчиво проговорил Дэмми. — Всякое такое?

— Вначале мы разовьем то, что заложено в гены вашего вида. Затем двинемся дальше, в абсолютно неисследованные области. — Ксориалль бодро потер ладони, а Дэмми успел подумать: «Настоящие ли это руки? Или это протезы, внутри которых сморщенные тентакли?»

— Эту часть работы я нахожу особенно захватывающей, — продолжал Ксориалль. — Порой открываются совершенно неожиданные способности. До поры до времени они дремлют в генах какого-нибудь неприглядного организма в ожидании, когда их разбудят. Например, как в случае с илинями на Крако-88. Эти существа обитают в грязи и наделены органами восприятия наподобие сонара. После того, как мы помогли им раскрыться, они получили возможность осуществлять прямую и мгновенную межзвездную коммуникацию. Привычные органы заработали в новом режиме. Но если бы в свое время один из представителей илиней не попался нашей группе натуралистов, эта чрезвычайно полезная способность так и осталась бы нераскрытой.

— То есть ты из меня радиста сделаешь?

Ксориалль устало вздохнул:

— Конечно, нет, Дамокл, и я уверен, ты тоже это понимаешь. Попытки отрицать очевидное с использованием напускной простоватости и мнимой глупости не делают тебе чести. Я пока еще слабо представляю, каковы пределы твоих нераскрытых дарований. Но мы их обязательно выявим.

— Однажды я проходил тест, — задумчиво сказал Дэмми, — чтобы определить, чем заняться в жизни. Судя по его результатам, у меня редкий талант управляющего отелем. Правда, там был один нюанс: тест проводила школа гостиничного бизнеса, и, думаю, это повлияло на результат.

— Я в своих оценках копаю куда глубже, — заверил его Ксориалль, складывая пальцы (искусственные?) «домиком». — В результате мы за несколько дней пробьемся на пять, а то и десять тысяч лет в будущее, считая по шкале культурного развития твоего вида.

— Погоди-ка, док! Если собираешься скукожить меня в коротышку с головой-пузырем и крохотными ручками-ножками, то хрен тебе по всей морде!

— Дамокл, не глупи. Моя миссия состоит в изучении видов, а не ускорении их эволюции. У меня нет намерений вызывать у тебя мутации, тем более такие, как в твоих смехотворных стереотипах. Я собираюсь обучать тебя, а не менять. Девушка, выучившаяся на стенографистку, по-прежнему останется девушкой. Мужчина, который заучит наизусть поэму или овладеет игрой в шахматы, останется мужчиной.

— А что ты говорил о продвижении вперед на десять тысяч лет? — требовательно спросил Дэмми.

Ксориалль покачал головой:

— Давай не будем нарушать порядок, Дамокл. Сперва мы сделаем так, что ты получишь все способности, присущие твоей расе, и лишь потом обратимся к другим областям. Я хотел бы начать прямо сейчас, но ты, полагаю, не прочь вздремнуть?

Он вопросительно посмотрел на Дэмми, и тот зевнул.

После бессонной ночи Дамокл увиделся с Ксориаллем за завтраком.

— Память, — сказал Ксориалль, — это ключ ко всякому обучению. Поэтому сегодня начнем с улучшения памяти.

Утро выдалось солнечным, хотя свет, льющийся в окно, и был искусственный. Учитель и ученик сидели в столовой за небольшим стоиком — клетчатая скатерть и яркие цветные тарелки — у окна с отдернутыми шторами. Снаружи виднелся садик под прозрачным куполом. Дэмми отхлебнул кофе — это была вторая чашка — и довольно похлопал себя по животу.

— С памятью у меня все в порядке, док, — сказал он. — За это не переживай.

— В самом деле? Тогда скажи, что ты ел на завтрак в свой восемьсот двадцать первый день жизни? Или в прошлый октябрь, девятого числа, если на то пошло?

— Откуда ж мне знать?

— А под гипнозом ты все это четко вспомнишь. Все сведения есть у тебя в голове, просто доступ к ним закрыт. Обучение состоит из улучшенных процедур классификации и извлечения.

Ксориалль нажал кнопку, и столик быстро и бесшумно очистил сам себя.

Дэмми с сомнением взглянул на хозяина дома.

— Память — это сложная функция, — задумчиво продолжил Ксориалль. — Давай упрощенно представим, как она работает. Информация от органов чувств передается в мозг. Что-то из нее хранится, что-то активно используется, что-то откладывается в подсознании и еще какая-то часть выбрасывается. Фактор, основываясь на котором осуществляется подобная селекция, я называю «интересом». Очевидно, если ты попытаешься запоминать каждый момент своей жизни, то столкнешься с чудовищной перегрузкой. Поэтому ты игнорируешь большую часть впечатлений, атакующих твой мозг — сразу же после оценки, естественно. Спящий человек не обращает никакого внимания на грохот транспорта за окном, но стоит в спальне тихо скрипнуть двери, как он моментально просыпается. В состоянии бодрствования твой разум выполняет ту же фильтрующую функцию, не только в плане того, на что следует обратить внимание, но и что следует запомнить.

— Хорошо, но...

— Большая часть сказанного сейчас отправляется в хранилище того, что использовано не будет, потому как тебя не интересует. Любой ребенок, которого заставляли учить таблицу умножения, знает, как неохотно мозг впитывает на сознательном уровне сведения, признанные бессознательным центром бесполезными. К несчастью, этот центр возник и развивался еще во времена оно. Он служил нуждам животных, которым арифметика была ни к чему. Ты можешь подстегнуть свой мозг, сказав, что предстоящий экзамен жизненно важен для твоей карьеры, однако примитивный мозг о таком не ведает. И наоборот, сведения, представляющие для тебя непосредственный интерес, запоминаются моментально и безболезненно. Любой фанат бейсбола, пусть даже абсолютный неуч, запросто отрапортует о ходе игры, которую он смотрит: иннинги, счет, количество страйков и болов, положение команды в лиге, ее средний уровень успехов и тому подобное. Ребенок может удерживать в голове сюжетные линии и судьбы героев десятков комиксов одновременно, без труда вспоминая их спустя сутки после прочтения — даже если на уроке не в состоянии запомнить исторические факты.

— Детишки любят все забавное, — сказал Дэмми. — И что из этого?

— А то, что мозг возводит барьер на пути избыточных данных, ограждаясь от «неинтересного». Пробить этот барьер может лишь зубрежка, она протаптывает путь. При помощи катализатора я передам контроль над селектором тебе. Это понятно?

— Как меню на китайском. А больно не будет?

— Ты в карты играешь? — как бы между делом поинтересовался Ксориалль, извлекая буквально из воздуха колоду. Дэмми к таким его фокусам привык и уже не воспринимал как попытки впечатлить его.

— Этих игр — что собак нерезанных, а я так, балуюсь временами пятикарточным стадом.

Ловко работая тонкими пальцами, Ксориалль перетасовал колоду и положил верхнюю карту на стол:

— Назови.

— Четверка треф.

— Четверка треф, — эхом повторил Ксориалль и снял вторую карту. Десятка бубен. Дэмми назвал ее, и Ксориалль снял третью.

— Эй, уж пики-то я от треф отличить могу, если тебя это заботит, — возмутился Дэмми. — А еще умею считать, как профессор, аж до сотни...

— Называй, — терпеливо попросил Ксориалль.

— Дама пик.

— Пиковая дама. — Ксориалль продолжал снимать карты, пока наконец не разложил на столе перед Дэмми их все. Затем собрал в колоду и взялся за верхнюю, вопросительно глядя на Дэмми.

— Ну же, мальчик мой, — строго произнес он. — Не будем тратить время на ритуалы. Ты сам прекрасно знаешь, что я от тебя жду. Озвучишь мои мысли?

— Мне назвать первую карту? — безразличным тоном спросил Дэмми. — Это была четверка треф, если, конечно, ты не перетасовал колоду.

Ксориалль снял четверку треф и задержался на следующей карте.

— Э-э-э... дальше... м-м-м... десятка бубен.

Ксориалль снял карту.

— Третья — пиковая дама, — продолжил Дэмми.

Семь карт подряд он назвал верно, а потом сбился.

— Для первого раза неплохо, — похвалил Ксориалль, собирая колоду.

— Погоди, давай дальше, — сказал Монтгомери. — Я и не знал, что так хорош. Могу...

— Ты сломал гештальт, ассоциативную связь каждой карты с последующей. Дальше ты будешь высказывать лишь догадки, случайные и бессмысленные.

— Давай еще разок. Я ведь толком не сосредоточился.

Пожилой господин слегка улыбнулся:

— Заводит, правда? Я имею в виду открывать в себе новые способности. Вот почему жизнь кажется бесконечно бурной самым молодым из вас. День ото дня они исследуют свои возможности, узнают о себе новое. Порой маленький мальчик прыгает в воду, проверяя, сможет ли плавать, или сигает с крыши, лишь бы узнать, нет ли среди его врожденных талантов способности летать. Ему не в новинку подобные открытия, касающиеся собственных сил, доминирования в обществе, умения свистеть и так далее. С годами они становятся реже. Вот ты, например, прекрасно осведомлен, умеешь ли скакать верхом или управлять самолетом. Знаешь свое место в социальной иерархии и соперничестве за право спаривания. Ты по-прежнему, проживая свои дни, надеешься на счастливый случай и приятные неожиданности. Это — тот самый фактор, который делает символические состязания столь популярными, заставляет людей бегать по гадалкам и астрологам, дабы те раскрыли в них потаенные таланты, превращает распаковку подарков на день рождения в столь важную часть ритуала. Всегда присутствует подспудная надежда, что неким образом под слоями оберточной бумаги таится чудесный сюрприз — о тебе самом.

— И все это — из-за колоды карт?

Ксориалль не обратил внимания на вопрос, подвинул к Монтгомери маленький столик и положил на него колоду.

— Тебя когда-нибудь гипнотизировали, Дамокл?

— Нет. Я в эту чепуху не верю.

Ксориалль цыкнул языком:

— Гипнотическая способность столь же нормальна и распространена, как способность ко сну, а еще служит хорошим примером врожденных способностей, о которых владельцы не догадываются. Вместо чтений мантр, я намерен воздействовать непосредственно на ту зону твоего мозга, на которую обычно эти методы и действуют. Просто расслабься...

Обернувшись к консоли, он нажал несколько кнопок. У Дэмми в черепе, где-то сразу за глазами, зазвучал едва слышный высокочастотный звон. Комната начала исподволь меняться: в ней появились новые грани, она как будто ожила, стала более объемной и выпуклой.

— Переверни первую карту, мой мальчик. — Голос Ксориалля звучал странно, он был далекий, и в то же время ему нельзя было противиться. Монтгомери перевернул карту.

— Тройка пик, — сонным голосом произнес он.

— Дальше.

Одну за другой Дэмми перевернул все пятьдесят две карты.

— Тасуй, — велел Ксориалль.

Дэмми перетасовал колоду.

— Теперь за каждую верно названную карту тебя ждет соблазнительный приз, — торжественно произнес пожилой господин. Сердце Дэмми забилось, во рту пересохло, и перед мысленным взором замелькали образы невероятных благ. Он быстро переворачивал карты, рисунки казались яркими, наполненными смыслом. Наконец он завершил...

— Все, — сказал Ксориалль. — Теперь вернись в обычное состояние бодрствования.

На глаза будто набросили кисейную пелену. Какое-то время Дэмми испытывал онемение и отупение. Потом это чувство прошло.

— Первая попытка, — сказал Ксориалль.

Дэмми потянулся к колоде.

— Не надо, — коротко остановил его Ксориалль. — По памяти.

— Тройка... пик, — назвал Дэмми. Потом вспомнил еще две карты, и в голове наступила пустота.

— Вторая попытка, — велел Ксориалль.

И тут же перед глазами вспыхнул образ карты. Дэмми быстро назвал всю колоду.

— Еще раз, только начни с двенадцатой карты.

Дэмми справился.

— В обратном порядке.

И с этим Дэмми не оплошал.

— Добавь три к каждому числу на карте, фигурные называй по убыванию старшинства, а масти в таком порядке: сперва пики, потом червы, трефы и бубны.

Дэмми без запинки назвал все, как просили.

— Вот тебе и память, юноша, — радостно объявил Ксориалль. — Для тебя ключом к полному вспоминанию будет тройка пик. Да, и кстати, пока я тобой занимался, то установил триггер, по которому ты сам сможешь ввести себя в состояние гипноза. Ключевое слово: приз.

— Но как, — ошеломленно проговорил Дэмми, — как ты это проделал?

— Скажи, ты бы смог запомнить все карты, используя привычные приемы?

— Конечно... наверное... если бы просмотрел колоду десяток-другой раз.

— Я использую тот же процесс, только слегка добавив смазки. Сколько песен ты знаешь?

— Кто? Я? Да я не занимаюсь...

— ...такими неподобающими мужчине делами. Знаю. И тем не менее, ты слышал много всяких популярных песен, и некоторые отложились в памяти. Среднестатистический человек, под давлением, мог бы вспомнить с десяток. Предположим, что каждая песня состоит из ста слов, каждое из которых гармонирует с определенной нотой. В свою очередь, каждое слово состоит, в среднем, из шести букв. Если бы в них было зашифровано некое сообщение, и при этом последовательность и тона несли дополнительное значение, то можно было бы передавать внушительное количество информации. Согласен?

— Ну, я...

— Сам по себе порядок слов — мощный инструмент. Вот, сравни, для примера: «я тебя люблю» и «люблю я тебя». А так же пунктуация: «да, я тебя люблю» и «да я тебя люблю».

— Э-э-э... да, но...

— Отныне эта возможность не будет тобой растрачиваться впустую. А теперь займемся восстановлением способностей к сосредоточению, счету, дедукции, восприятию образов и прочая. Чем быстрее покончим с подготовкой, тем скорее перейдем к основной части.

Ксориалль задумчиво посмотрел на объект своих опытов.

— Дамокл, что есть самого восхитительного в жизни?

— Уж точно не когда ты запеваешь в душе и вдруг оказывается, что голос у тебя как у Джонни Кэша, — усмехнулся Дэмми.

— Давай начистоту, парень.

Дэмми бросил косой масляный взгляд:

— Ну, думаю, когда на тебя западает клевая телочка.

— Вот именно. И почему же?

Дэмми развел руками:

— Тебе схему нарисовать?

Ксориалль покачал головой:

— Дело не только в перспективе полового акта, мой мальчик. Подобный исход ждет тебя в большинстве иных ситуаций. Это, скорее, лестное представление о самом себе, удивительные и ободряющие новости о том, что ты, оказывается, обладаешь чарами, которым нельзя противиться.

— Бред, док, сколько ты ни разводи в пробирках любовь-морковь, а кое-чего на коленкене вырастишь.

— Неважно. Позднее у нас будет время на развитие всех твоих скрытых талантов. Сейчас нас интересуют основные. Идем. — Он встал.

— Не уверен, стану ли я дальше заниматься по твоей программе, — прорычал Монтгомери, даже не думая подниматься из кресла. — Мне-то что со всего этого?

Ксориалль вздохнул:

— Дамокл, ты хоть представляешь, сколько времени и усилий растрачивается на исполнение ритуалов для поддержания отношений, которых в большинстве случаев даже не существует, — просто как дань традиции?

— Док, притормози немного, говори проще, — саркастично попросил Дэмми.

— По-твоему, тебе пристало изображать неподатливость и нежелание сотрудничать со мной, однако это происходит из необходимости поддерживать образ самодостаточного и доминирующего самца. И вот ты думаешь втянуть меня в символическую беседу, в ходе которой мне предстоит медленно и постепенно сломить в тебе сопротивление посредством приемлемых средств вроде умасливания, возбуждения любопытства и прочая. Ты, естественно, испытываешь необходимость изображать скептицизм, дабы не показаться легковерным — совсем как деревенский парень, завороженный видом хромированных деталей на подержанной машине, который попытается скрыть от продавца свое страстное желание купить ее. Он будет изображать равнодушие, даже подписывая бумаги, лишь бы не показаться легкой добычей. Или как женщина, которая изображает неприступность, тогда как давно уже решила принять ухаживания мужчины, — только бы не показаться ему легкодоступной.

— Ты глубоко копаешь, док, — с наигранным восхищением заметил Дэмми. — От карт к девочкам, которые ломаются... Какое это имеет отношению к овладению дзюдо и секрета, как прожить тысячу лет?

— Учись понимать сам, парень, — грустно ответил Ксориалль. — Признай, что весь этот фарс, твои напускные уверенность и цинизм выдают то, что ты уже заинтригован открывшимися перспективами.

— Не веришь мне? — пролаял Монтгомери. — Отправь меня в Чикаго и увидишь, побегу ли я за тобой, умоляя дать еще шанс.

— Да у тебя талант — отворачиваться от судьбы только ради того, чтобы поддержать имидж. Ты — словно стоик, гордящийся умением воздерживаться и отвергать еду, в которой так нуждается и которой жаждет.

— Хочешь сказать, что я горю желанием остаться в этом ледяном дворце с профессором-неудачником — учиться запоминать крапленую колоду? — фыркнул Монтгомери. — Док, знал бы ты...

— Что за жизнь ждет тебя снаружи, Дамокл? Жалкое существование. — Ксориалль печально улыбнулся. — Жизнь ничтожества, лелеющего тайную веру в собственное превосходство в ожидании счастливого случая, который однажды перевернет его жизнь.

— Я? Я ничего не жду...

Ксориалль продолжал:

— Твой случай, Дамокл, вот он, перед тобой. Ты в некотором смысле уникален. Ты — единственный из миллиардов, кого я выбрал — случайно, не отрицаю, — в качестве подопытного. Так что прошу отбросить все дальнейшие ритуальные возражения, и давай продолжим.

Ксориалль развернулся и ушел. Монтгомери посидел еще немного, затем встал из-за стола и последовал за ним.

— Это, — сказал Ксориалль, указывая на кресло, над спинкой которого навис колпак в форме улья, — синаптический катализатор. — Он с любовью погладил устройство. — Довольно грубая полевая модель, собранная, как и все здесь, из местных компонентов. Зато эффективная. Ускоряет обычный процесс обучения, тем самым несказанно облегчая нам задачу. Присаживайся, мальчик мой, а я пока проверю настройки.

— На вид — фен из салона красоты, — неодобрительно заметил Монтгомери. — Увидел бы кто меня под ним...

— Я думал, мы согласились отбросить ритуалы. Мне уже ясно, что ты исполняешь роль зрелого самца, готового сражаться за еду и самку и не терпящего женоподобности. Присядь.

Дэмми, всем своим видом выказывая неохоту, подчинился.

— Ты мне сейчас будешь картинки на стену проецировать, а я на вопросы отвечать, да?

— Я работаю напрямую с головным мозгом, — с отсутствующим видом объяснил Ксориалль, разбираясь с переключателями на небольшой консоли. — Сперва я дам залп импульсами тебе в кору, отмечу результаты и выставлю соответствующие параметры ввода.

— Но ты не превратишь в кашу мои мозги? — спросил Дэмми, и Ксориалль с грустью взглянул на него.

— Дэмми, уверяю тебя, мои планы очень далеки от того, чтобы уничтожать твой мозг. Мне дорого стоило добыть нормальную, здоровую и нетренированную нервную систему, пригодную для опытов. Малейшее нарушение в ней сделает тебя полностью бесполезным.

— Если пропущенное через мозг электричество не даст нарушений, то я уж не знаю, что даст!

— Вот именно, не знаешь. Принцип действия у катализатора тот же, что и у фонарика, которым окулист светит тебе в глаз, — врач проверяет, а не губит твое зрение. Оставь уже свои предрассудки, инстинктивные страхи и ритуальные возражения и позволь мне продолжить.

Дэмми все еще ворчал под нос, но уже не возражал, когда Ксориалль опустил ему на голову колпак и вернулся за консоль.

— Сиди тихо, — приказал он. — Калибровка займет пару мгновений и пройдет безболезненно. Уж поверь.

Послышалось легкое гудение, и краем уха Дэмми как будто расслышал смутные голоса. Однако ничего при этом не ощутил.

— Ты ведь не рентгеном меня просвечиваешь? — спросил он.

Ксориалль нетерпеливо запыхтел.

— Это нейронные колебания, идентичные тем, которые производит твое ментальное поле.

Он коснулся кнопки на панели, и бормотание стихло. Затем сосредоточенно нахмурился и стал возиться с рычажками и переключателями.

— А теперь, — сказал он наконец, — я думаю, мы что-нибудь сделаем с этим твоим ужасающим диалектом. А то ты, похоже, забываешь, что грамматика и синтаксис в общении выполняют важные функции. — И он снова склонился над консолью.

— Мне это не нравится, — запротестовал Дэмми. — Хочешь сделать так, чтобы я заговорил, как профессор колледжа? Или что еще?

— Или что еще... — передразнил его Ксориалль. — Превосходный пример того, каким мусором ты засоряешь свою речь. А теперь — тихо.

Дэмми нервничал. В мозгу защекотало, между ушей словно тихонько запищали мышки-сплетницы. Так продолжалось, пока Дэмми разглядывал внезапно возникшие перед ним небывалые виды.

— Ну вот. — Голос Ксориалля вернул его к реальности. — Улучшение должно быть налицо. Скажи что-нибудь, мальчик мой.

— А что тебе хотелось бы услышать? — быстро ответил Дэмми. — В смысле... э-э-э... а, да, конечно, док. Че?

— Не противься импульсу говорить чисто, Дамокл. Расскажи о своих впечатлениях от процесса учебы.

— Методы, как мне кажется, невероятно высокотехнологичны. Но рано судить об их эффективности, пока не я не соберу больше данных... — Монтгомери запнулся и покачал головой. — Эпическая сила, док, ты наградил меня такой манерой речи, что кореша на смех поднимут... Это... черт возьми, я будто по книге читаю! Что ты задумал? К чему все это?

— Ну, будет, будет, мой мальчик, угомонись. Продолжим?

— У меня нет выбора... в смысле, какая разница, что я отвечу? Ты все равно пойдешь дальше... Это... давай продолжай !

— Вот верно. Смотрю, ты потихоньку набираешься мудрости.

— Мудрость не разрешила бы мне связаться с тобой, — горько посетовал Дэмми, — пока ты мне манеру речи не изгадил.

— Цинизм тебе не к лицу, — цыкнув языком, с напускной суровостью сказал Ксориалль. — Однако, продолжаем.

Глава 4

Монтгомери провел еще пять утомительных часов под колпаком катализатора, пока Ксориалль бормотал что-то себе под нос, пыхтел и жал кнопки, а еще выдавал загадочные распоряжения и читал лекции. После они пообедали на открытой террасе фазаном и вином — их обслуживала автоматическая система. Закончив трапезу, Ксориалль передал своему ученику небольшую книжечку.

— «Правила классических карточных игр», — прочел название Дэмми. — Я думал, нас ждут дела. Или найдется время на партейку в безик?

— Не глупи, Дамокл. Игры ты будешь изучать наряду с остальным.

— С чем с остальным, док? — нахмурился Дэмми. — А как же джиу-джитсу и...

— Дэмми, — резко перебил его Ксориалль, — в течение нескольких дней ты освоишь премудрости всякого занятия, все профессии, все виды спорта, разовьешь в себе всевозможные таланты, постигнешь искусства. Я выражаюсь понятно? Ты научишься всему: от высекания кремнем огня до составления архитектурных планов. Станешь экспертом во всем: от игры в домино до плетения корзин, приобретешь умение жонглировать, ходить по канату и складывать числа на бортах проносящихся грузовиков. Понятно?

— Ну теперь-то ты точно меня подкалываешь, док.

— Меня зовут Ксориалль! Я тебе не племенной шаман, и прозвище «док» мне не нравится! И я тебя не «подкалываю»! Буду очень признателен, если ты научишься пользоваться родным языком прежде, чем я забуду о своей миссии и...

— И — что? — с вызовом спросил Дэмми, в то время как его наставник внезапно замолчал и вернулся в дом. Дэмми пошел следом.

Ксориалль вздохнул:

— Даже твоя примитивная речь могла бы звучать сносно, используй ты ее верно. Ведь ты теперь владеешь грамматикой, вокабуляром и синтаксисом. Почему бы тебе не воспользоваться этим знанием?

— Привычка, наверное, — безразлично ответил Дэмми. — Или, может, я просто не хочу разговаривать, как голубок?

— Я знаю решение, — мрачно произнес Ксориалль. — Ты изучишь второе наречие Консенсуса, простую форму быстроречи.

— Погоди, док, — возразил Дэмми. — Ведь речь шла о человеческих способностях. Не надо забивать мне голову всякой инопланетной белибердой.

— Вздор. К-2 создан специально для межвидовых коммуникаций и, насколько вообще позволяет лингвистическая концепция, не похож ни на один из существующих языков. Твоя личность пострадает не больше, чем от знания языка навахо.

— А на что он похож? — возбужденно поинтересовался Дэмми, пока его наставник прилаживал на место катализатор.

Ксориалль издал звук, похожий на трение языка о небо:

— Это адрес Линкольна в Геттисберге. Признаюсь, в переводе он кое-что теряет. — И Ксориалль занялся настройками.

— Расслабься, очисти разум, — коротко велел инопланетянин.

Дэмми откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Внезапно где-то за ушами раздался беззвучный шум. Он долго не смолкал, и Дэмми постепенно сморило...

— ...считай от одного до тысячи десяти, — говорил Ксориалль.

Дэмми сделал глубокий вдох и выдохнул. Он с усилием, не разжимая зубов, щелкнул языком.

— Какого хрррзззшш? — произнес он.

Ксориалль зажужжал. Казалось, этому звуку должно сопутствовать значение, но Дэмми поспешил его отвергнуть.

— У меня голова раззззблсссззь, — сказал Дэмми. — Стоит мне начшшшшть говрррззззть... — Он сделал паузу. — Ссссзтранное чувсссвство... иззззыкссс. Ззззабвно, да. Ссс... язззыком... что-то... не то, — раздельно произнес он. — Ты что наделал, док? Говорилку мне испортил?

— Ксссррсссссзззлл, — прожужжал Ксориалль. — Ббыррррппп?

— Скажи «прости», — пробормотал Дэмми.

— Ты меня не понял?

— Ты жужжишь, как слепень в бутылке.

— Очень странно... Я был уверен, что у тебя есть способность к языку. Что ж, отсутствие результата — тоже результат. Жаль, что под рукой нет главного анализатора, а то бы я с удовольствием докопался, в чем источник проблемы. Но хорошо, все равно это за рамками моей программы. Не бери в голову. Продолжим разбираться с твоим английским, однако будь паинькой, постарайся говорить точнее. Итак, на чем мы остановились?

— Ты что-то говорил про жонглирование, — напомнил Дэмми.

— А также скалолазание, альпинизм, боди-серфинг, скай-дайвинг, скуба-дайвинг. — Ксориалль перевел дыхание. — Акробатика, прыжки с шестом, метание лассо, качественный анализ, шлифование линз, ремонт двигателя Ванкеля, теннис, кегли, керлинг, балет...

— Балет?!

— Все на свете, Дэмми.

— Это невозможно, — захлебываясь, произнес Дэмми, — даже если я соглашусь.

Ксориалль напрягся:

— Если?

Дэмми ощутил укол в груди — уголек боли, крохотный, но не гаснущий.

— Если? — повторил Ксориалль.

— Ладно, ладно, разве у меня есть выбор? — Дэмми облегченно вздохнул, когда искра погасла.

— Что до невозможности овладения этими талантами, то неужели ты полагаешь, что где-то есть кто-то, кто является экспертом во всех видах человеческой деятельности?

Дэмми согласно фыркнул.

— Что может один, может и другой, — добавил Ксориалль.

— Топтать-копать, но не все же сразу!

— Почему нет?

— Да в один только блэк-джек учишься играть годами! А еще, говорят, умники просиживают в колледже по двадцать лет и все равно за прогрессом не поспевают!

— Ты обучишься куда быстрее их! Открой книгу, которую держишь.

Монтгомери послушался и, пролистав несколько страниц, остановился на главе «ПРАВИЛА ИГРЫ В ЮКЕР».

— Ключевые слова, — резко произнес Ксориалль.

Дэмми хотел уже произнести их, но старик его перебил:

— Про себя!

Дэмми подумал: «ТРОЙКА ПИК... ПРИЗ».

— Смотри на страницу. — Слова повисли в воздухе, словно осязаемые предметы.

Дэмми взглянул на плотный мелкий шрифт.

— Пролистай.

Дэмми принялся листать страницы, вглядываясь в расплывчатое мельтешение строк.

— Закрой книгу.

Он закрыл ее.

— Пересказывай.

Дэмми открыл было рот, намереваясь возразить...

— «Если игрок предлагает масть, которая была уже отвергнута, он теряет право предлагать козырную масть. Если же он исправляется и называет другую, то ни ему, ни его партнеру далее не позволяется предлагать эту масть в качестве козыря».

— Вот, теперь ты знаешь правила игры в юкер, — сурово произнес Ксориалль. — Остается впитать стратегию.

— Да ладно, запомнил я пару строчек, — сказал Дэмми. — А что делать с остальными четырьмя сотнями страниц?

— Ты их знаешь, — благодушно ответил Ксориалль.

— Ну, и кто я теперь? Шулер? У меня планы помасштабней, док.

— На этом ты не остановишься. Ты вберешь все знания из всех книг — наследие знаний своей расы.

Дэмми фыркнул:

— Даже если листать книги, как крупье тасует колоду, я все равно не успею прочесть.

— О, мы воспользуемся пленками. Проектор прокрутит их на высокой скорости, как только мы подтянем твою восприимчивость до приемлемого уровня. Ту же «Британнику», скажем, ты проглотишь минуты за полторы.

— Послушай, док, я не супергений, мои мозги не вместят всего этого.

— Сколько дней в августе, Дамокл?

— А... тридцать дней — сентябрь, — забормотал Дэмми, — апрель, июнь, ноябрь... Тридцать один — все другие.

— Вот видишь. Эти сведения уже были у тебя в голове, закодированные. А мы закодируем еще больше.

— Если мне всякий раз придется цитировать стишок, чтобы что-то вспомнить, запри меня сразу в психушке, — возразил Дэмми.

— Наши коды будут проще, а процесс извлечения данных куда быстрее, — заверил его Ксориалль. — А сейчас ступай к себе, юноша, и ложись спать. Завтра приступаем к физической подготовке, и ты мне нужен свежим и бодрым.

— Ну да, — зевнул Дэмми, — дельная мысль.

Лежа в постели, Дэмми с наслаждением потянулся и почесал за правым ухом — зуд был легкий, но не проходящий — и обнаружил маленькую припухлость. Он ее потрогал, попытался припомнить... тройка пик... угасающая боль в животе, натяжение швов, едва уловимое прикосновение скальпеля к сосцевидному отростку, легкая вибрация от сверла, вгрызающегося в череп; потом ловкие пальцы Ксориалля внедряют устройство контроля, вытягивая из него органометаллическое волокно и прокладывая вдоль слухового нерва до самой подкорки, где оно внедрилось в каждую часть мозга. Он с любопытством изучил конструкцию, используя доселе неиспользованные чувства и органы для самодиагностики, чтобы отследить провода, проанализировать схемы и изучить рецепторы. Так он заметил фантастическую сложность не только чужеродных волокон, но и собственного разума. В мозгу дремали фантомные перцепторы и манипуляторы. Наконец, внедренный механизм сгорел, а Дэмми все продолжал... Постепенно, аккуратно прощупывая вновь открытые тропки, он стал постигать динамическую симметрию фантастической структуры, которой являлся его ум. А затем он открыл глаза и вернулся к более насущным делам.

Выходит, и здесь старый черт соврал, когда говорил о чисто ментальном управлении — чтобы жарить мне кишки и замораживать, подумал Дэмми. Интересно, что ему на самом деле нужно?

Он поднялся с кровати, достал футляр с инструментами и прошел к двери. Присел возле нее на корточки и присмотрелся к крохотной замочной скважине. Выбрал инструмент толщиной с проволоку, ввел в скважину и приложил ухо к двери. Стал медленно проворачивать отмычку. Механизм тихонько щелкал. Потом что-то в нем щелкнуло громче, и Дэмми вынул отмычку, взялся за ручку. Дверь открылась плавно и беззвучно. Дэмми вышел в коридор, быстро проследовал к лестнице и спустился в библиотеку. В Книжной Комнате горел приглушенный свет. Дэмми проследовал к секции с внеземной литературой, выбрал с полдесятка кубиков, скормил приемнику сканера и включил прибор. Экран зажегся. Какое-то мгновение Дэмми тупо взирал на густую мешанину точек, а потом вдруг информация раскрылась сама.

«ТРОЙКА ПИК, — подумал Дэмми, устраиваясь в кресле и глядя на экран. — ПРИЗ...»

Моргнув, он выпрямился. Шея болела, глаза жгло. Дэмми взглянул на часы и понял, что прошло два часа. Экран перед ним был пуст. Дэмми его выключил, вернул кубики с данными на место и возвратился в спальню. Заснул он быстро, но спал тревожно...

Утром Ксориалль провел его в небольшую комнатку без окон, с голыми серыми стенами. Единственной деталью интерьера служила крупная махина посередине — она занимала чуть ли не все свободное место. Пока Дэмми обходил ее, Ксориалль удалился в угол и нажал там одну из вездесущих кнопочек, открывая похожую на стол консоль, которая была усеяна еще большим количеством кнопок.

— С виду помесь платформы тягача, игровой площадки и кресла дантиста, предварительно сброшенного с высоты, — заметил Дэмми.

— Респондер может показаться не очень впечатляющим, мой мальчик, — признал старик, быстро нажимая кнопки и внимательно глядя на зажигающуюся в ответ россыпь огоньков. — По крайней мере, внешне. Но это самое гениальное устройство, способное симулировать реакцию непосредственной внешней среды на каждое твое движение, равно как и оказывать выверенное стимулирующее воздействие на твою мускулатуру.

— А по-нашему? — машинально спросил Дэмми.

— Стоит его на тебя настроить, наладить нейронную связь, и респондер станет выполнять замечательную функцию, действуя одновременно как трапеция, гравитация, партнер по фехтованию, центрифуга... Полный спектр сил и условий внешнего воздействия, сопутствующих упражнениям в выбранных дисциплинах.

— Ага. А теперь переведи мне этот перевод — и сэкономь время, сразу объясняя мне объяснение.

— Снова это твое контринтеллектуальное позерство, проистекающее из заблуждения, будто сообразительность — не для мужчин, — парировал Ксориалль. — Предположим, ты учишься фехтованию. Настройки выставлены, и вот ты приступаешь к занятию — выпад, укол, защита, — а респондер отвечает тем же: защита, выпад, укол или тому подобное. Со всей проворностью мастера владения рапиры, сабли или шпаги.

— И как же торговля паленым товаром поможет мне дотянуть до преклонного возраста?

Ксориалль лишь отмахнулся от вопроса.

— Первым делом, конечно же, мы некоторое время посвятим настройке твоих базовых инструментов. А теперь, марш в респондер, Дамокл. Будь паинькой.

— Хочешь, чтобы я влез в этот хитрозадый агрегат? — Пока он говорил, машина шевельнулась, сложилась внутрь себя, широко раскрылась посередине, и Дэмми увидел внутри систему перекладин и строп.

Ксориалль только вздохнул.

Дэмми забрался внутрь и осторожно устроился. Створки сомкнулись, и Дэмми обвили мягкие руки и щупы, устраивая его в нужную позицию; ловко сомкнулись зажимы на руках и ногах, на торсе и голове, замыкая их на прутьях, стропах, рычагах и проводах. Дэмми подавил начавшийся было приступ клаустрофобии.

— Ну как, удобно?! — крикнул Ксориалль.

— Шутишь, что ли? — приглушенным голосом ответил Дэмми. — Меня тут в провода замотало, как мумию в бинты!

— Не хватает свободы движения? — озабоченно поинтересовался Ксориалль.

Монтгомери осторожно пошевелил пальцем. Подсоединенный к нему механизм отозвался движением — бесшумно и совершенно свободно. Тогда Дэмми согнул руку, ногу, подвигал плечами, покрутил головой.

— Забавно, — сказал он. — Я эти штуки даже не ощущаю.

— Встань, пожалуйста.

— Как? — удивился Дэмми, однако стоило ему подняться, и механизм легко последовал за его движением.

— Побегай на месте, помаши руками, подпрыгни... соверши разные движения.

Дэмми совершенно свободно и беспрепятственно все выполнил.

— Значит, все хорошо, — облегченно подытожил Ксориалль. — Жаль, что у меня здесь нет доступа к оригинальному оборудованию, которое есть дома, но и этот кустарный механизм вполне сгодится. Итак, я начну с того, что воздействую на рефлекторный механизм...

В подошву ноги вонзилась игла, и в то же время в лицо ткнулся гладкий прут. Отдернув ногу, Дэмми уклонился и вскинул обе руки.

— Очень хорошо, — откликнулся Ксориалль. — Теперь у меня есть замечательный ориентир. Мы замкнем все на рефлекторный ответ, знаешь...

— Нет, не знаю! — проорал Дэмми. — Ты мне чуть глаз не выколол!

— Ну, это вряд ли, — мягко проговорил Ксориалль.

— Мог бы предупредить.

— Дэмми, прошу тебя, оставь эту манеру воспринимать свою ретроспективную матрицу опыта с этакой опекой. Страхи, если вообще полезны, то только в отношении потенциальной опасности.

— Тогда какой смысл колоть меня в глаза ледорубом?

— Основа всякой продвинутой тренировки — в перенаправлении рефлексов. Эксперт в каратэ, например, учится не просто рефлекторно дергаться, а отвечать контрударом. Похлопай такого типа по плечу, и он, скорей всего, даже сообразить ничего не успеет, как собьет тебя с ног и перебьет трахею.

— Правда?

— Кстати, о каратэ, — продолжил Ксориалль...

Сквозь переплетение оборудования было видно, как он вдавил кнопку. Под Дэмми тут же разорвалась мина, и его дико закрутило. Конечности, да и все тело сводило, трясло, кидало из стороны в сторону; детали устройства бурлили и извивались так быстро, что невозможно было уследить. Дэмми хотел закричать, но получилось только крякнуть. Безумные конвульсии прекратились так же внезапно, как и начались.

— Помогите, — прохрипел Дэмми. — Не надо больше так, я все скажу.

— Ну, не так уж и плохо, — произнес в пустоту Ксориалль, не отрывая взгляд от панели. — Что скажешь, если мы продолжим с престидижитацией?

— Простигосподичего?

— Дэмми, твой активный вокабуляр гораздо шире, чем ты признаешь. Кстати, сегодня вечером мы его еще расширим — ты пролистаешь большой словарь земных языков, который я составил на днях.

Он нажал кнопку, и зажимы сомкнулись у Дэмми на руках, выгнули и вывернули пальцы, согнули под немыслимым углом ладони и запястья, все это время безумно дрожа и безостановочно заставляя его руки сгибаться и разгибаться. Затем это прекратилось.

Дэмми поспешил убрать изнасилованные пальцы под мышки. Раздутые подушечки покалывало, словно их ужалило множество пчел средней ядовитости.

— Ощущение, будто я весь день отбойным молотком работал, — простонал он. — Интересно, что это мне дает?

— Ловкость рук — ключевой навык в тех способностях, которые я намерен в тебя заложить, — спокойно ответил Ксориалль.

— Да откуда ж возьмется ловкость рук, если этот металлолом делает из них кровавую кашу?! — возмутился Монтгомери.

— Вздор! Я лишь внедрил тебе определенные шаблоны действий. Дискомфорт скоро пройдет. Все же признай, этот агрегат требует от тебя куда меньше усилий, чем сотни часов отработки умения сдать туза со дна колоды или снять часы у зеваки с руки. Я уж не говорю об утомительных и интенсивных изотонических упражнениях: день в этой машине эквивалентен нескольким годами тяжелых тренировок. Причем она обеспечивает оптимальную гипертрофию скелетной мускулатуры. Любой атлант по сравнению с тобой скоро покажется дистрофиком.

— Все это, конечно, хорошо, док, но я не хочу выглядеть, как урод.

— Ты и не будешь. Твоя конституция будет вызывать искреннее восхищение. Правда, тебе потребуются костюмы, сшитые на заказ, в которые можно втиснуть огромные квадрицепсы и все остальное... но это такая мелочь! Так что, я предлагаю тебе отбросить недоверие и наслаждаться новообретенными способностями.

Дэмми осмотрел свои руки, все еще обвешанные невесомыми проводами, прутами и зажимами.

— То есть...

— Вот именно.

— А до этого?

— Каратэ, как я и говорил ранее.

— Хочешь сказать, у меня теперь черный пояс?

— Да, физически ты соответствуешь требованиям этого уровня. Тебе, правда, еще надо просканировать теорию, чтобы узнать о назначении разнообразных движений. Однако ты сам обнаружишь, что с первой же попытки сможешь справиться безупречно, равно как опытный пианист сумеет сходу исполнить новый концерт.

— Ага, — с сомнением произнес Дэмми. — Но как, скажем, мне фехтовать, если я не знаю даже, за какой конец шпаги браться?

— Если рассматривать тренированного фехтовальщика, неужели ты думаешь, что он сознательно продумывает траекторию клинка, экстраполирует будущую позицию острия, заранее думает над ответом и решает, какие группы мышц напрячь, чтобы привести клинок в нужное положение? Нет, конечно. Он просто действует. Наша задача — выработка рефлексов.

— Понятно. Неясно одно: поскольку ты с Марса — по твоему же утверждению, — так откуда тебе знать, как китайцы готовят суп из птичьих гнезд или чего стоит победить на скачках?

— Моя библиотека содержит полные матрицы способностей избранных экспертов, включая их память и подсознание.

— Ясно. Вот так запросто вошел к Эйнштейну и сказал: «Здорово, приятель, не хочешь посидеть у меня под феном? А я пока у тебя в мозгах покопаюсь?».

— Ничего столь очевидного, мой мальчик. У меня есть средства для удаленного поиска и избирательной записи. Моя коллекция насчитывает более двухсот тысяч матриц разнообразных человеческих умений.

— И как давно ты за нами шпионишь, док?

— Уже несколько веков. Процесс, конечно, небыстрый. Сбор данных ведется постоянно, даже сейчас, в этот самый момент. Слышишь пощелкивание? Это он и есть.

Дэмми размял пальцы.

— Не чувствую разницы, — недоверчиво произнес он. — Если бы я знал, как сдать туза со дна колоды, то сразу бы это понял.

— Физические способности прописываются на уровне ниже сознательного, — пояснил Ксориалль. — Если бы ты, например, сознательно отслеживал во время ходьбы каждое свое движение, то все твое внимание было бы занято только этим и ты бы наверняка упал. Пианист смотрит в ноты, а пальцы его двигаются по клавишам рефлекторно. Даже так: если ему некоторое время не играть и подзабыть ноты, он может вспомнить мелодию, посидев за пианино и следя за движением рук. Они без сознательной подсказки мозга будут сами нажимать нужные клавиши.

— Поверю, когда сам попробую. И то, если получится.

Ксориалль небрежно открыл ящик стола и достал из него синий шар вроде бильярдного. Метнул его в лицо Дэмми, и тот легко перехватил снаряд. Заметил летящий в него другой, ярко-красный, шар, перебросил синий в левую руку, а правой поймал красный. Следом в него полетел желтый. Ксориалль даже не смотрел на Дэмми, когда тот быстро подкинул синий шар, перебросил красный в левую, а правой поймал желтый. Оранжевый, зеленый, пурпурный, черный, белый, золотистый и серебряный — подлетая, каждый из них включался в падающую колонну шаров, подброшенных левой рукой. Правой, левой, вверх, правой...

— Ну ладно, жонглирование это не сложно, — сказал Дэмми, пристально следя за шарами. В этот миг Ксориалль бросил ему еще два: розовый и коричневый. Они беспрепятственно влились в общую вращающуюся массу. Затем Дэмми так повернул правую руку, что следующий шар, подлетев, отскочил и пролетел мимо Ксориалля назад в открытый ящик. То же произошло и с последующими шарами.

— Круто, — с ленцой произнес Дэмми. — Теперь будет чем заработать на хлеб, если совсем прижмет.

— Напротив, Дамокл, в твоем распоряжении теперь несколько сотен замечательных способностей, и я говорю вовсе не о балаганных трюках. Сможешь устроиться в любую лабораторию мира в качестве эксперта в любой из областей.

— Ну, это еще надо проверить, — с сомнением произнес Дэмми.

— В этом нет нужды. Уверяю тебя: все обстоит именно так, как я расписал. Ну-с, продолжим?

— Круто, — заметил Дэмми, — но если я хочу что-то продать, то не будем забывать, что

— Или же наоборот, — сказал Ксориалль, — можно представить закон равноценности как

— Думаешь, я основ алгебры не знаю, в рот мне ноги? — возмутился Дэмми. — Давай, что ли, повысим уровень беседы, а?

— Ты реагируешь чересчур бурно, тогда как я вовсе не намеревался тебя оскорблять, мой мальчик. Итак, продолжим, — спокойно произнес Ксориалль.

И не успел Дэмми возразить, как его снова зажало в тисках.

— Катание на лыжах, — нейтральным тоном оповестил его Ксориалль, нажимая очередную кнопку. — Рисование. — Спазм. — Имитация птичьего пения. — Спазм. — Настольный теннис... Хай-алай^[85]... Йога... Шпагоглотание...

— Такое чувство, — спустя три дня отрапортовал Дэмми, — будто меня прогнали через махину, в которой отбивают дешевое мясо.

— Не стоит отзываться о себе столь пренебрежительно, мой мальчик, — весело ответил Ксориалль, помешивая мартини коктейльной соломинкой.

Они сидели в заставленном книжными полками кабинете. Глубокие кожаные кресла, толстые темные ковры, тяжелые портьеры, камин из грубого камня и дровяная подставка из начищенной меди внушали ощущение привычного уюта и комфорта.

Дэмми пригубил напиток.

— Я так устал, что даже бокал поднимаю с трудом, — простонал он.

— Да, график у нас плотный, — согласился Ксориалль.

— Не надо на сегодня ничего больше, Ксориалль. Я не выдержу.

— Пообедай, вздремни — и будешь как огурчик. И пусть тебя тешит мысль, что ты теперь мастерски владеешь техникой глубоководных погружений, рыбалки нахлыстом, пения йодлей, а также то, что теперь ты искусный физик-ядерщик, каменщик и мойщик окон.

— Странно... не тешит. Наверное, из-за усталости.

— Мне очень интересно увидеть, чем закончится следующий сеанс, — сказал Ксориалль. — Ведь до сих пор мы просто приводили тебя в ногу со временем, но дальше, надеюсь, совершим прорыв в новые области.

— Что-то мне это не нравится.

— Мы будем лишь ожидать в предвкушении того, что еще припасено у человечества. Не сомневаюсь, где-нибудь какой-нибудь индивид и сегодня делает что-нибудь впервые. Может, это не столь впечатляюще, как, например, первый огонь, добытый человеком, или впервые сложенные два и два, но все же это прогресс. Некоторые из таких прорывов открывают путь исследованию совершенно новых областей, о которых прежде и не подозревали. Через тысячу, десять тысяч, сотню тысяч лет, кто знает, на что вы, умные человечки, будете способны, предоставленные самим себе.

— Например?

— Ты знаешь какие-нибудь детские стишки?

— Чего?

— К примеру, «У Мэри был ягненок»?

— Ну да. С руном белее снега... И что?

— А еще?

— Э-э-э... «Джек и Джилл»?

Ксориалль положил перед ним лист бумаги и карандаш:

— Читай вслух «Ягненка» и одновременно записывай «Джек и Джилл».

— Я не умею делать два дела одновременно.

— А ты уже попробовал?

— Ну-у-у...

— Вот и попробуй, Дэмми, для очистки совести. Я даже смотреть не буду.

Ксориалль встал и прошел к ближайшему книжному шкафу. Дэмми тихонько хмыкнул, но карандаш взял, немного подождал и принялся мычать под нос:

— У Мэри был ягненок...

— Чтоб меня, — сказал он через секунду.

На листке бумаги, правда, как куриной лапой, но тем не менее разборчиво, было написано: «Идут на горку Джек и Джилл...»

— Ну вот видишь, — лучезарно улыбнулся Ксориалль. — Ты уже проделываешь то, на что как будто был неспособен. Ладно, у меня есть кое-какие дела, а ты ляг отдохни, и через два часа встретимся в четвертом кабинете.

— Суть метода, — вещал Ксориалль, когда два часа спустя отдохнувший Дэмми занял место под катализатором, — заключается в том, чтобы исследовать твои ментальные и телесные реакции на различные раздражители, отследить вовлеченный в процесс механизм и экстраполировать его на максимально широкий спектр возможных применений. Предлагаю начать с простейшего: так называемые психосоматические заболевания...

— А ну притормози! Ты ведь не наградишь меня триппером, холерой или еще чем, просто чтобы посмотреть, как я с этим справлюсь?

— Психосоматические заболевания, Дэмми, это воображаемые недуги с реальными симптомами. Пожалуйста, гипнотический транс, уровень первый.

Дэмми хотел было еще поспорить, но тут веки налились тяжестью, и глаза закрылись сами собой.

— Сейчас я коснусь твоей руки раскаленной кочергой, — сказал Ксориалль. — Но твоя рука под анестезией, ты не почувствуешь боли.

«Да, но...» — хотел сказать Дэмми, однако говорить было лень. Он ощутил легкое прикосновение, услышал тихое «пш-шш».

— Можешь открыть глаза.

Монтгомери моргнул и посмотрел на руку. Там, где ее коснулась кочерга, краснел сильный ожог, превращаясь в отвратительный волдырь.

— Гм-м-м, — промычал Ксориалль, присматриваясь к приборам. — Быстрая реакция, однако никакой оксидации, конечно же.

— Чем это ты меня прижег?

— Э? Да так, пальцем ткнул.

— Горячим пальцем?

— Жар — продукт твоего разума, Дэмми. Ты поверил, что в тебя ткнули кочергой, отсюда и ожог. Симптомы психосоматических заболеваний вполне достоверны, как я уже говорил. А сейчас мы откроем доступ к этому механизму для твоего сознательного разума... — Дэмми ощутил острую боль позади глаз. — ...и ты сам убедишься, что можешь вызвать у себя ожог и припухлость, в любое время, на любом участке эпидермиса.

— Да я сейчас, извини за каламбур, сам опухну, — пренебрежительно бросил Дэмми. — А избавиться от них можно?

— Интересный момент. Сосредоточься на ремиссии.

— Знать бы еще, что это.

Ксориалль вздохнул:

— Словарь был в составе материала, который ты сканировал вчера, как мы оба знаем.

Дэмми сосредоточился. Минуты за две припухлость сошла, и на ее месте остался пятачок бесцветной кожи. Ксориалль присмотрелся к нему.

— Легкое повреждение ткани. А так все хорошо... Наиболее распространенные воображаемые симптомы — это головная боль, несварение, крапивница, синусит, артрит, сердечный шум...

— Собираешься учить меня, как развлекать народ на вечеринках произвольно вызванным приступом стенокардии? Ну тебя на фиг!

— Механизм, мой мальчик, механизм. Вот что нас интересует. Если можешь вызвать сердечный приступ, вообразив у себя болезнь этого органа, то сможешь и контролировать частоту пульса, а это чрезвычайно важно.

— Аккуратней, папаша. Заиграешься с моей автономной системой, и у меня случится шок, фибрилляция и еще что, и никакая это будет не психосоматика.

— Немного тренировок... — вздохнул Ксориалль. — Я обо всем позабочусь. А теперь просто тихо сиди и реагируй, как договаривались.

Дэмми ощутил, как разума коснулось легкое, точно перышко, щупальце пытливого инопланетного ума. Он уже привык к постоянному присутствию в собственных мыслях чужого разума, однако на сей раз это было грубое вторжение, которое нарушало не только границы мозга. Дэмми резко отразил его. Щупальце вернулось, пытаясь влезть в ту же точку, и настроено оно было куда решительней. Дэмми отвел его от намеченной цели, области недодуманной мысли: впечатлений, ожидающих, когда их каталогизируют. Ксориалль этого как будто не заметил.

В течение следующего часа Ксориалль бомбардировал Монтгомери раздражителями, время от времени направляя реакции, а иной раз регистрируя чисто спонтанные ответы. Дэмми ощущал уколы, подергивания, тики, приступы острой боли — во всех частях тела по очереди. Когда же, наконец, наставник объявил, что сеанс окончен, он облегченно сдулся.

— Как ощущения, мой мальчик? Невольно заинтригован? Настроен сотрудничать отныне по полной программе?

— Ну, — произнес Дэмми, — сам знаешь, как дела обстоят. Без понятия. Понял, да?

— И всякое такое, — фыркнул Ксориалль. — И так далее. И ты-ды. Типа того. Боль-мень. Э-э-э... м-м-м... это... Наверное. Дамокл! Будь добр, избавь меня от этих туманных, неоформленных вербализаций, по сути лингвистического мусора! Ты ведь все понимаешь!

— Посмотрим, — безразлично ответил Дэмми.

— Ты меня разочаровываешь, Дамокл. В некоторых смыслах, ты не оправдываешь ожиданий.

— Ты мне сердце разбиваешь, — сказал, зевая, Дэмми.

— У твоего вида есть общая большая слабость: умственная лень. Из-за нее ваш потенциал никогда не будет раскрыт.

— Как скажешь, док. Все мы не без грешка.

— Уф! Ну что ж, можно, думаю, продолжать. Далее мы проверим передачу мысли. Очисти разум, пожалуйста, и войди в транс второго уровня.

— Не верю я в эту ерунду с чтением мыслей, — сказал Дэмми, закрывая глаза...

Серый туман разума. Мимо проплывают случайные образы. Интересно, он меня читает? Подумай о чем-нибудь еще. Гоночные машины. Тарелка спагетти. Удачный день, когда поставил на победителя...

Что-то вторгается — новая форма, чуждая для разума. Не тот любознательный шельмец, к присутствию которого Дэмми привык. Оно двигалось, меняло формы, становилось словами.

«Как слышишь меня, Дэмми?»

— Эй!

«Не говори — думай!»

«Шишел-мышел, взял да вышел. Ля-ля-тополя. На дворе трава, на траве дрова. Тили-тили-тесто...»

«Дамокл! Сосредоточься! Передавай: я... тебя... слышу».

— Бред, док, но я...

«Мысленно!»

Осторожно, стараясь не задеть засевшую в уме чужеродную форму, Дэмми вытянул фантомную конечность. Сперва неловко, затем все более уверенно, он нащупал тропинку вдоль течения и обогнул нависшее над ним пульсирующее пятно разумного света, которым был Ксориалль. Двинулся вдоль проводков электроэнцефалодина к источнику.

Пространство внезапно расширилось. Он ощутил сложность, запутанность тонко переплетенной сети, ощутил поток и вибрацию энергий, постиг безгранично сложную схему, матрицу в основе эффекта ментального поля.

Настроился так, что теперь мог без труда сосредотачиваться и вспоминать все, что нужно, быстро просканировал обширный пласт сведений, раскинувшийся перед ним и хранимый в дальнем углу разума, замкнул его на ключе извлечения. Затем отступил.

«...хоть какие-то усилия, чтобы содействовать мне, — говорил Ксориалль. — Уверен, ты можешь гораздо лучше, мой мальчик! Раз или два мне даже показалось, что из твоего разума исходит псионическое бормотание, словно ты на пороге прорыва... Впрочем, неважно. В том, что у тебя такая генетическая недостаточность, твоей вины нет. И все же, если постараешься...»

— С чего бы это? — вслух произнес Дэмми. — У меня от этого глаза изнутри чешутся.

«Мотивация, — с отвращением подумал Ксориалль. — Вот чего тебе не хватает, Дамокл. Ты не стремишься к успеху!»

— Когда уже перейдем к той части, где ты научишь меня жить вечно?

— Нет ничего проще, — резко ответил Ксориалль. — Это вопрос клеточной психологии вкупе с эйдетикой и контролируемой репликацией. Зацикленность на этой тривиальности не делает тебе чести, мой мальчик.

— Кого я пытаюсь впечатлить? — невинным голосом спросил Монтгомери. — Я не просил засовывать меня под микроскоп...

— Хватит, довольно, — вскричал Ксориалль. — Возможно, я старею и устаю. Я видел так много... и тщета всего этого порой сильнее меня. — Он с трудом взял себя в руки. — Вернемся к работе, Дамокл. Правила требуют составить полный профиль. Вот им и займемся.

Весь следующий час Ксориалль безрезультатно пытался при помощи приборов пробудить в мозгу Монтгомери хоть какие-то намеки на скрытые способности к телекинезу. Он искал потенциальные способности у подопытного ощущать предметы на расстоянии, предсказывать грядущие события, общаться с иными планами существования, к многомерной концептуализации, контролируемой временной передаче, перемещению материи и копированию.

— Ничего, — сказал он наконец. — Это просто невероятно! Псионически ты полный кретин, Дамокл... Медиум — идиот, нерепрезентативный имбецил!

— Что, правда? — огрызнулся Дэмми. — Папаша твой дебил!

Ксориалль вздохнул.

— Прошу прощения, Дэмми. Я разочарован. Я-то надеялся... впрочем, неважно. Чаяния отдельно взятого существа — ничто в масштабах галактической политики. Предлагаю на сегодня закончить. Завтра мне надо будет прояснить последние несколько моментов. И на этом...

— Что — на этом?

— Моя работа окончена, — быстро сказал Ксориалль и выдавил улыбку. — Ты должен простить мне мой срыв. Все указывало на то, что от тебя можно ожидать многого, и не твоя вина в том, что ожидания не оправдались. Вообще-то, в целом, успехи твои удивительны. Ты поглотил внушительный объем данных. При этом твой собственный склад ума не пострадал. Несмотря на то, что ты теперь способен процитировать любое литературное произведение, хоть в прямом, хоть обратном порядке, или компетентно прочесть лекцию по любому известному человеку предмету, или переплюнуть любого олимпийского чемпиона на планете, ты остаешься простым, неиспорченным юношей, каким я тебя подобрал в канаве.

— Может, и так. Вот только боюсь, вся эта высокозаумная белиберда не шибко — то поможет жить по-достойному.

— Достойно, Дамокл.

— А если скажу «по-нормальному»?

— Уволь! Надо говорить «нормально».

— Ладно уж, «по-человечески». Но это ведь синонимы, знаешь?

— Разумеется, знаю. Мы с определенным интересом следили за эволюцией вашего нелогичного языка.

— Потом расскажешь, как римляне свалили из Британии, — предложил Дэмми.

— Это случилось чуть раньше моего прибытия. Знаю лишь понаслышке, зато мой предшественник помнит несколько восхитительных эпизодов.

— А как насчет открытия Америки?

— В то время я был только помощником техника, прикомандированным ко Вторичной наблюдательной миссии.

— А когда была Первичная?

— Какое-то время назад, мой мальчик, какое-то время назад. Ты бы удивился, узнав о неточностях в начальной оценке.

— А что было, когда в тысяча четыреста девяносто втором Колумботкрыл Соединенные Штаты?

— Да ты шутник, — мягко проговорил Ксориалль. — Кроме того, даже ваши близорукие ученые установили, что задолго до Колумба Америку не единожды посещали евразийцы.

— Если точнее, — согласился Дэмми, — израильтяне, финикийцы, римляне, викинги...

— И они, и многие другие. Полинезийцы, например.

— Да, но Колумб был первым цивилизованным исследователем, открывшим ее преднамеренно.

— Некоторое количество употребленных тобой терминов требует строгого определения, Дэмми. Но, в сущности, конечно, ты выражаешь свою культурную склонность к членам своей же этнической группы. Не то чтобы это неестественно или зазорно, или даже неточно. Просто ограниченно.

— Ну, так и кто открыл Америку? Индейцы, я полагаю? — Дэмми сам же и ответил на собственный вопрос. — Но что они с ней сделали? Ничего. Я не принимаю этой фигни про «благородных краснокожих». Те же гомо сапиенс: есть подонки, есть нормальные мужики.

— Ты никогда не задумывался, отчего первые писатели, столкнувшиеся с индейцами, обозначили их общим термином «краснокожие»? А ведь давно установлено их родство с народами Восточной Азии, но при этом тех же китайцев или эскимосов «краснокожими» никто не называет.

— Без понятия.

— Ну так вообрази: подгруппа, ныне известная как «белые» или «европеоиды», довольно внезапно возникла из генерализированного типа аборигенов Южно-Центральной Азии. Новичками овладело навязчивое желание выделиться, и не просто доминировать, но продемонстрировать врожденное превосходство — новую концепцию для их мира. Тот, кто доказывает, что превосходит остальных, зачастую добивается результатов выше ожидаемых — в том смысле, что в поисках новых путей «выпендриться» исследует свою психосферу и открывает великое множество новых горизонтов. Таким образом, небольшая инициативная группа светлокожих людей, окруженных заметно отличающимися от них группами, которые питали инстинктивную вражду к уродцам, ответила тем, что стала намеренно культивировать в своей среде черты, презираемые остальными. Эти самые отличия они провозгласили своей печатью превосходства, а после принялись доказывать свою правоту. Вскоре они уже расселились по всей умеренной зоне евразийского континента, хотя за Тетис в Африку так и не перешли. В Европе, разумеется, они свои позиции наращивали, тогда как в Азии сдавали. Остатки их там представляют айны и еще несколько замкнутых групп.

— Ну, и при чем тут индейцы?

— О да, признаюсь, что сбился с мысли. За тридцать одну тысячу лет до новой эры произошла миграция через Берингов пролив. Как раз в это время в Восточной Азии закрыто обитали ранние представители докавказской расы. Выходит, что первыми «индейцами», прибывшими на территорию Америки, были белые. Они двинулись дальше на восток, через Скалистые горы и Великие равнины, в поисках лесистой местности, к которой привыкли и которую их сородичи обжили в Европе и Северной Африке. Они нашли ее на восточном побережье. Лишенные поддержки родной общины, они скатились на более примитивный уровень существования, хотя их длинные дома и инструменты намного превосходят качеством европейские аналоги того времени. Зато они расстались с лишними предметами одежды. Не забывай, что европейцам времени эпохи Великих географических открытий были чужды солнечные ванны. С рождения до смерти они укутывались в одежды с головы до пят. Солнечные ожоги были им в диковинку. Естественно, что когда они столкнулись с загорелыми людьми, то удивились их яркому окрасу. Отсюда и «краснокожие».

— А я слышал, что они просто лица разрисовывали красным.

— Смелое предположение, но не жизнеспособное. Взгляни на современные портреты Массасойта или Покахонтас — у них лица европейцев. Просто со временем вторая волна эмигрантов, более азиатского типа, разбавила, а после и задавила белый ген первопроходцев с восточного побережья. Правда, и по сей день могавки, алгонкинки и прочие демонстрируют куда больше европейских черт внешности, нежели азиатских — по сравнению с теми же навахо, например.

— Ну, и что?

— Так, просто рассуждаю. Я немного нервничаю, похоже, обстоятельства сказываются.

Дэмми нахмурился.

— Какие еще обстоятельства? Только не говори, что тебя совесть мучает за то, как ты меня похитил.

— Ни в коем разе, дорогой мой. Однако я уже говорил, что по существу моя работа с тобой окончена...

— То есть ты меня вернешь в Чикаго и позволишь жить дальше?

Ксориалль укоризненно поджал губы:

— Дамокл, я уверен, ты и сам видишь, насколько это не практично. Наделенный новыми знаниями и умениями, ты не можешь вернуться в родное общество.

Дэмми облизнул пересохшие губы и сглотнул.

— И что это значит? — Его голос чуть надломился.

— Ну как же?.. И без секретных сведений, которыми я поделился, ты становишься практически сверхчеловеком. Я содрогаюсь при одной мысли о том, какой удар ты нанесешь нынешнему течению эволюции. Мир не готов принять тебя, Дамокл.

— Эй, — возмутился Дэмми, — надеюсь, ты не задумал увезти меня к себе, куда-нибудь за триста световых лет?

— Конечно, нет, юноша, можешь не переживать. Твои останки будут погребены прямо здесь, в родном мире.

— Останки? — крякнул Дэмми.

— Ты ведь умный юноша, Дамокл, — ласково проговорил Ксориалль. — Сам понимаешь, что единственный рациональный путь — это...

— Избавиться от меня? — кое-как выдавил из себя Дэмми.

— Избавиться от тебя.

— И когда? — шепотом спросил он.

— Не ранее, чем завтра, мой мальчик. А пока — что скажешь насчет хорошего ужина, стаканчика алкоголя для спокойствия и доброго сна? После... тебя ждет вечность.

— Что я скажу? — эхом повторил Дэмми. — Хреново! Отпусти меня, ты, жулик! Сперва обманом уговорил сотрудничать, а теперь завел волынку про «избавиться»! Ну-ну, хорош хозяин! Тебе это даром не пройдет. У меня все же остались друзья, к тому же есть законы, запрещающие похищать и убивать людей. Похитив меня, ты совершил федеральное преступление, умник!

— Доброй ночи, Дэмми, — тихо произнес Ксориалль. — Думаю, нам обоим нужен отдых.

Уютно устроившись в постели, головой на пухлых подушках, Дэмми устремил мысленный взгляд внутрь себя. Весь день он ждал этого момента — поближе изучить внутренние чудеса, которые мельком приметил прошлой ночью.

Начал он нерешительно, мысленно касаясь черной массы уничтоженного «устройства управления»; постепенно обретая уверенность, двинулся по широким проспектам, которые ветвились и сужались; следовал упорядоченной логике, почерпнутой во время первого восторженного озарения, восхищенный неиспользованными чудесами, обнаруженными в собственном знакомом мозгу. Он лежал, не закрывая глаз и сцепив руки за головой. Глядел в орнаментированный потолок — заметив, как он лениво подумал, узор на нем только сейчас. От розетки в центре расходилось утонченное хитросплетение завитушек. Поддавшись внезапному порыву присмотреться, Дэмми слегка воспарил над кроватью, небрежно отбросив тонкое одеяло. Ядерная выпуклость, как он убедился, была трехмерным аналогом гравитационного градиента, сосредоточенного в центре типичной черной дыры: поразительно детализованный, он изображал колебания и аномалии, типичные для этого феномена. Потом Дэмми отклонился в сторону, зависнув где-то в метре под расписанным гипсом. С ленцой заметил, что парит по направлению к западной стене со скоростью примерно 0,073 метра в секунду, и сносит его нежное дуновение воздушных масс из вентиляционного отверстия. Едва подумав о нем, он устремился к заслонке и чуть не врезался в стену.

— Надо бы поосторожней, — сказал он себе. Потом, осознав, что завис в четырех метрах над полом, вернулся в кровать и накрылся одеялом.

— Телепортация. Ого! — пробормотал он. — Очешуеть, это я сплю наяву или у меня и правда получается?..

Он снова выбрался из-под одеяла и, приподнявшись над постелью, быстро облетел комнату.

— Точно, — прошептал он, с трудом сдерживая возбуждение. — И правда получается! Спорю, что...

Юркнув назад в постель, он закрыл глаза и расширил границы сознания за пределы комнаты. Прощупал коридор, спустился по шахте лифта на нижний уровень, где Ксориалль, действуя очень быстро, методично разбивал в дребезги деликатные компоненты внутри того, что Дэмми опознал как экспериментальный узел связи, тахионный «Марк IV», серия 2769. Слегка озадаченный, Дэмми отправился дальше, быстро сканируя на лету остальные части базы, заглядывая в каждый уголок, не упуская ни малейшей детали; он приметил несколько удивительных предметов, которые решил изучить позже. Затем еще расширил границы сознания и пронесся над зимним морем. Отыскал материк, сосредоточился на Чикаго и завис над городом. Внимательно поискал — найдя знакомые очертания своего дома, приблизился, сосредоточился на темной улочке, где жила Джинни. Дом оказался темен и пуст. Тогда он покинул его и отыскал девушку в толпе — опознал ее уникальную сущность методом, который не сумел бы описать — ощутил ее потрясение, страх, отчаяние. Что-то не так? Дэмми отдалился, и увидел ее на заднем сиденье автомобиля, зажатую между двумя подозрительными типами. За рулем сидел не кто иной, как Чико. Машина быстро двигалась по темной улице. Дэмми прошмыгнулся по лабиринту страхов и желаний в мозгу Чико, внедрил импульс. Чико тут же притормозил и прижался к бордюру тротуара, заглушил мотор.

— Эй, че за дела, баклан? — прогавкал тип справа от Джинни. В руке у него появился пистолет.

— Это... послушай, Фрэнки, — промычал Чико. — Мне тут в голову пришла мысль: может, свалим? Похищение — не хухры-мухры. Мы...

— Заткнись, — отрезал Фрэнки, но тут его дружок наклонился к Джинни:

— Эй, Фрэнк, может, этот козел не так уж и не прав, — тихо произнес он. — Свалим, бросим тачку и телку. Мы пока еще не замарались. Иначе... ну, Большому Джейку — то плевать, если нас прикастрюлят. И, как Чико сказал...

— Слышал я, че он сказал, — перебил Фрэнки. — У нас приказ, а Джейку Обтуличу не отказывают. Полегче, сестренка, — сказал он Джинни, когда та оттолкнула наклонившегося к ней бандюгана. — Джейк велел просто покатать тебя. Чтобы ты поняла: не дело дешевой бабенке лезть в дела больших людей. Вспомни этого баклана Монтгомери — Чико видел, что с ним стало. Дельце не оконченное. Лучше не рыпайся. Чико, а ты заводи, — пролаял под конец Фрэнки.

— Нет! — крикнула девушка. — Я не стану вам помогать заманивать Дэмми в ловушку. Где он?

«Совсем рядом, Джинни, — передал ей свою мысль Дэмми. — Со мной все в порядке, не волнуйся. Делай, что они велят».

Джинни резко вскрикнула и обмякла на сиденье.

— Дэмми? Где... как?..

«Все хорошо, малыш, не пытайся ничего понять. Я просто освоил новый фокус. Это нечто вроде телефона, только лучше».

Фрэнки хотел уже грубо схватить Джинни — и отпрянул. Почесал голову, косо глядя на девушку.

— Решила поумнеть, сестренка? — как бы безразлично спросил он.

— Да, — сказала Джинни. — Сделаю все, что скажете. Но надеюсь, что Дэмми не явится.

— Еще как явится, детка. Ты просто не знаешь, какая ты складная. — Он тихонько рассмеялся.

«Пока, Джинни. До скорого, куколка моя».

Лежа в кровати, Дэмми вдруг осознал, насколько вымотался. Сделал глубокий вдох и заснул.

Глава 5

— Еще клубничного мартини? — участливо спросил за завтраком Ксориалль.

— Конечно, — зевая, ответил Дэмми.

— Рад, что у тебя добрый аппетит, — признался, угощаясь, пожилой господин. — Правда, выглядишь ты как-то вяло. Не позволяй перспективе ухода огорчать себя. В конце концов, без моего вмешательства ты бы и так погиб много дней назад. Просто порадуйся, что тебе перепало еще какое-то количество дней хорошей еды и сна.

— Мне от этого почему-то не легче.

— Гм-м-м, — промычал Ксориалль. — Ты как будто устал. Похоже, моя вчерашняя мысль о прощальном вихре удовольствий пришлась некстати. Следовало пораньше отпустить тебя в кровать. Признаться, я ослаб в умении сопереживать низшим формам жизни.

— Кстати, о птичках, — как бы между делом заметил Дэмми, — какой отчет ты думал составить обо мне и моей расе?

— Да так, ничего особенного: среднестатистический вид, возникший случайным образом, проявляющий умеренные способности к рутинному труду.

— И какое бы место ты нам отвел в иерархии Консенсуса?

— Гм-м-м... Пожалуй, десятый класс. Вполне престижная категория, состоит из чиновников, бюрократов, исполнителей рутинной работы и представителей второстепенных ремесел. — Ксориалль отодвинулся от столика. — Полагаю, пора переходить к насущным делам. Если ты готов, мой мальчик...

Дэмми не сдвинулся с места.

— Я не готов.

— О, ты же не собираешься устраивать сцену? Неизбежное следует принимать с достоинством.

— Ну, это смотря что считать неизбежным, — ровным тоном ответил Дэмми.

— Э? — Ксориалль озадаченно наклонил голову. — Твой обновленный интеллект должен подсказывать тебе, что это единственный логичный путь.

Дэмми кивнул:

— Я все знал с самого первого дня.

Ксориалль вскинул брови:

— Тогда почему ломаешься?

— Мне показалось, сейчас самое время известить тебя об изменении планов.

— Да? И что это за изменения?

— Сегодня я не иду на убой.

— Послушай, Дамокл, откладывая этот момент, ты лишь растягиваешь страдания...

— Я откладываю его на неопределенный срок.

Ксориалль покачал головой:

— Боюсь, это непрактично. Инструкции требуют немедленной ликвидации базы и срочного возвращения домой. Как бы мне ни хотелось потворствовать тебе...

— Предлагаю отложить уничтожение базы.

— Можно поинтересоваться, почему?..

— Она тебе еще пригодится.

— Пригодится?.. Послушай, Дэмми, мне кажется, этот фарс подзатянулся...

— Согласен. И посему ты забудешь о намерении убить меня и продолжишь обучение.

Ксориалль уставился на Дэмми. Через секунду кивнул:

— Понимаю. Угроза ликвидации повредила твой разум. Мне очень жаль, мой мальчик. Я все же надеялся, что ты уйдешь в прекрасном расположении духа, без затаенных обид, готовый насладиться новым, последним опытом. Но, судя по всему, придется применить силу...

Ментальное щупальце наставника мягко коснулось аорты человека. Дэмми оттолкнул его в сторону и по нему же запустил зонд в мозг пришельца.

«Тебе будет больней, чем мне, — мысленно пригрозил он. — Оставь любые попытки вмешаться в мой метаболизм».

Пораженный Ксориалль на мгновение растерялся, но потом собрался с мыслями и ударил в ответ. Его псионический импульс вонзился в ментальное поле Монтгомери — и наткнулся на непроницаемый барьер. Однако Дэмми все же ощутил выпад еще слегка растерянного пришельца.

— Ну, я предупредил, — холодно произнес он. — Так как, может, уже пойдем?

— Ты совершаешь ужасную ошибку, — сломленно пробормотал Ксориалль. — Это лишено смысла. Ты навлечешь на себя гнев Галактического консенсуса...

— Вряд ли это хуже ликвидации, — перебил Дэмми. — Так как, сотрудничать будешь?

И он несильно ущипнул Ксориалля за центральный нервный узел. Пришелец застонал.

— Чего тебе от меня нужно? — дрожащим голосом спросил он.

— Ты еще не все показал на нижних уровнях. Пойдем, посмотрим.

— Послушай, Дамокл. — Ксориалль старался, чтобы его голос звучал сурово. — Выражаясь твоим же грубым оборотом речи, ты сумел меня наколоть...

— Если пользуешься моими речевыми оборотами, не обязательно информировать меня об этом. Хорош тянуть, док. Ксззппт!

— Умно, мой мальчик, — задумчиво произнес Ксориалль. — Ты сумел запомнить фразу на языке К-3. Но знаешь ли ты ее значение? Подумать только, ты пригрозил украсить стены моими внутренностями.

— Как-то так, — согласился Дэмми. — Теперь понимаю, отчего ты так дергался из-за меня поначалу: сам знаешь, что будешь исполнять приказы, а потому давай обойдемся без ритуального сопротивления. Сззкслл!

Ксориалль мелко задрожал.

— Все это во имя науки, я полагаю?..

— He-а, ради прикола. Вот, например... — Дамокл на мгновение нахмурился.

Ксориалль заверещал. Потом он раскололся посередине; внутри камуфляжа серая блестящая тушка корчилась в конвульсиях. Дэмми нахмурился еще раз:

— Кцвизлмп! — прожужжал он.

Ксориалль закрылся и поправил галстук.

— Больше так не делай, — велел Дэмми.

— Ну хорошо, выучил ты фокус-другой, — признал Ксориалль. — Определенно, этого хватит. Но что дальше? Пытками от меня ничего не добьешься. И вряд ли ты сейчас обдумываешь свой следующий шаг. Ты все еще зависишь от моей доброй воли. К счастью для тебя, я существо не злопамятное. Забуду о твоем бесчестии последних нескольких минут. Об этом чистой воды мальчишестве, спровоцированном внезапным осознанием того, что ты овладел секретами пчеловодства, бухучета и современных танцев! Только не рассчитывай, что я предам Консенсус — для этого моего терпения к тебе не хватит. Ты так запросто просишь меня показать тебе нижние уровни базы. Это невыполнимо!

— Так уж и невыполнимо? — мягко спросил Дэмми. — Сксксззпт.

— Ни за что! Низшие, я бы даже сказал случайные, формы жизни явно не достойны ничего, кроме эвфемизмов! Секретных уровней тебе не видать. По своей воле точно не покажу.

Монтгомери мысленно уколол пришельца в главный двигательный центр, и степенный старичок запрыгал на месте.

— Да и зачем тебе соваться в этот подвал?! — прокричал он. — Там ничего интересного! Ты ничего не поймешь!

«А я рискну», — мысленно ответил Дэмми на К-4 — высоко продвинутом наречии, используемом только в крайних случаях и по формальным поводам.

— Жулик! — ахнул Ксориалль. — Все-таки усвоил быстроречь.

— Ага.

— А мне лгал!

— И это верно.

— Притворялся! — до пришельца наконец дошло. — Прикидывался простачком, а сам все эго время крал у меня файлы, шнырял по библиотеке и водил меня за нос!

— Все, как ты сказал, хотя описание не полно.

— Но зачем?!

— Из любопытства.

— Я тебя недооценил, — проквакал Ксориалль. — О, как сильно я тебя недооценил! Причем не только интеллект, но и склонность к лицемерию и обману! А ведь глубочайшее зондирование выявило, что ты, как и вся твоя раса, питаете открытую неприязнь к честности, искренности, прямоте!

— А ты хотел воспользоваться моей «наивностью», чтобы потом выбросить меня, как пустой тюбик из-под пасты?

— Это слишком грубая интерпретация моих намерений.

— Упомяни в отчете, — посоветовал Дэмми, — что мы, может, и простые, но не беспомощные.

— Какой цинизм!

— Согласен. Теперь, когда мы все выяснили, может, уже пойдем? Сам знаешь куда.

Ксориалль неохотно направил лифт на технический уровень. Там он снова попытался отговорить Дэмми, но тот выстрелил коротким импульсом в центр боли, и это послужило убедительным аргументом. Пришелец открыл дверь, замкнутую на его альфа-ритмы, и начал спускаться по узким ступеням.

— Это вопрос безопасности Консенсуса, Дамокл. Для тебя тут нет ничего интересного. Ты бросаешь вызов нашему аппарату контрразведки — без выгоды для себя? Ты как мелкий воришка, который проник в местный офис ФБР в поисках мелочевки.

— Зппттлт, — ответил Монтгомери. — Хватит тянуть резину, Док. Начнем с секции Q-2786.

Ксориалль резко обернулся и испуганно уставился на бывшего ученика:

— Чт... откуда ты знаешь о категории Q?

— Какая разница? Знаю и все. Давай топай! Нет, не сюда — направо.

— Дэмми, умоляю, послушай меня! Ты уже добился того, чего я от тебя никак не ждал. Заставил впустить в секцию М. Уверен, тебе достанет мудрости остановиться на этом. Ты наделен способностями, каких не было и нет ни у одного человека на Земле. Ты можешь стать лидером и добиться чего только пожелаешь. Обещаю вернуть тебя в целости и сохранности назад в Чикаго. Обещаю не таить обид и подправить свой отчет так, чтобы в Штабе не возникло подозрений насчет тебя. Это сильный удар по моей гордости, но ты не представляешь угрозы для Консенсуса и потому моя совесть чиста. Ты вернешься домой — как и я.

— И чем предлагаешь заняться? — равнодушно поинтересовался Дэмми. — Стать маклером, подняться, потом открыть сеть брокерских контор, и так далее, пока не приберу к рукам весь бизнес?

— Не исключено, — расплывчато ответил Ксориалль. — Возможности перед тобой безграничные. Если применить, скажем, философию поло к рынку ценных бумаг... но ведь это же очевидно.

— Разумеется, — сказал Дамокл, — так зачем утруждаться и упоминать об этом? Кстати, для торгов на бирже топологические методы подходят куда лучше стратегии поло.

— Ну вот, такой кросс-дисциплинарный подход определенно сделает тебя мультимиллиардером за считанные недели.

— Деньги не все, чего я желаю. Они лишь средство, чтобы заниматься действительно приятными вещами, не более того.

— Ты удивляешь меня, Дамокл.

— По-твоему, я противоречу себе? Ну что ж, пусть так и будет: я противоречу себе. Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей^[86]. Странный малый был этот Уитмен, — вслух подумал Дэмми.

— Довольствуйся тем, что есть, — взмолился Ксориалль.

— «Если игрок не умеет закончить игру, — процитировал Монтгомери, — он может проиграть игру, которую мог бы выиграть, если бы знал, как ее окончить».

— Гм-м-м... но при чем тут шахматы и сложившееся затруднительное положение? — вспылил Ксориалль. — Ладно, не обращай внимания. Я понял: ты воспринимаешь ситуацию как вариант защиты Филидора, дебют с открытым началом. Или...

— Вот именно — или. Дай мне несколько минут, док. Обещаю ничего не ломать.

Ксориалль окинул взглядом стены, заставленные громоздкими картотечными шкафами.

— Не могу представить, зачем тебе все это, — смиренно произнес он.

— Это точно, — согласился Монтгомери, — не можешь.

Ксориалль пристально посмотрел на него:

— Ты победил, Дэмми: ты заполучил все, на что только мог надеяться, о чем только мог мечтать в самых смелых фантазиях. Теперь ты наверняка захочешь вернуться в уютное гнездышко. Предлагаю принять удачу с радостными криками и пойти своим путем. Со своими нынешними познаниями в юриспруденции, медицине, психологии и прочая ты забудешь о страхе, нужде и заботах. Бери и уходи!

— Уж больно ты спешишь меня выпроводить, док.

— Послушай, юноша, я вот что сейчас подумал, — выпалил Ксориалль, — может, подарить тебе трансмутатор? Ты сможешь создавать горы дублонов и песо, золотых двадцатидолларовиков, пятицентовиков и гривенников, россыпи рубинов и тому подобного — в общем, чего только пожелаешь.

— Хорошая попытка, док, но я не куплюсь.

— Я уже тебя предупреждал, Дэмми. Пытаться проникнуть дальше вглубь моей базы — значит обречь себя на верную гибель.

— Да поумней уже, док. Тему с ликвидацией мы проходили. Свою ставку ты не перебьешь.

— Ох, Дэмми, если заберешься слишком далеко, то ощутишь на себе весь гнев Консенсуса. А от него нет спасения, уверяю тебя. Это не одиночный представитель сообщества вдали от дома, да к тому же в преклонных годах. — Пришелец подавил выдающий жалость к себе всхлип. — Умоляю! Бери что хочешь и уходи. Только быстрее!

— Так и будет, — заверил его Дэмми, — но прежде проверю несколько моментов, а уж потом заживу на славу. Веди меня — вон за ту дверь.

— НЕТ! Даже не проси, Дамокл! Эту черту ты не...

— Ответ неверный. Я сам определяю границы. Ну-ка, шевелись, док.

Помедлив немного, пришелец открыл дверь и двинулся по тускло освещенному коридору. Дэмми — следом.

Миновав забитые до отказа склады, они оказались в камерах, полных тихо гудящими и весело перемигивающимися цветными огоньками аппаратов.

— Тебе следует проверить инфраординальный возвратный синтак, — заметил Дэмми. — Оптимальный уровень напряжения в стоке превышен на ноль целых триста пятнадцать десятитысячных процента.

— Обязательно, — пробормотал Ксориалль. — У меня полно неотложных дел, Дэмми. Будь добр, заканчивай этот фарс.

— Чтобы свалить отсюда, — напомнил Дэмми, — мне потребуется транспорт.

И он направился в противоположный конец комнаты.

— Дамокл, нет!

Не обращая на возражения внимания, Дэмми подошел к двери без пометок, присмотрелся к кодовому замку, вспомнил комбинацию, повернул ручку вправо-влево-влево-вправо-вправо-вправо-влево и шагнул в помещение за порогом. Эта была просторная камера, вырезанная прямо в скале, с отшлифованными стенами и полом. Большую часть пространства занимал сплющенный у полюсов сфероид, разделенный на сегменты по радиусу и выкрашенный в нестерпимо оранжевый цвет. Позади него в углу примостился пузырь из прозрачного пластика с колесами и винтами — тот самый циклер, на котором они прилетели.

— Ну вот, — выдохнул Дэмми.

Он медленно обошел сфероид шириной три с половиной метра; ни одна его часть не отличалась от другой, разве что в центре одной из секций располагался диск полтора сантиметра диаметром, отличавшийся цветом. Дэмми остановился, погрузился в себя и, сосредоточившись на диске, закрыл глаза. «Тройка пик», — мысленно сказал он...

Транспорт межгалактический «Марк XXXVIII», версия — 4, стиль — зееб, вместимость — 25 плотных ед.; скорость (крейсерская) — 0,876 световой; бортовое оружие — отсутствует; код поиска — МВ-5; классификация — ФООБ; бюджет — код-класс 27 флеем, иунт; многоразовый. Только для официальных целей. За нарушение предусмотрено наказания в соответствии со статьей V38. Код ТО: 12-у.

— О да, — вслух подумал Дэмми. — Транспорт мне нужен первоклассный.

— Коли так, парень, то, может, тебе сгодится собранный на заказ «роллс-ройс», доставленный прямо в Чикаго? — поспешил предложить Ксориалль. — Обшивка салона из вручную тисненной кожи, коврики из меха шиншиллы, встроенный бар... А лучше — собственный самолет! А может, дизельная яхта длиной тридцать метров? Или атомный подводный катер, который с равным успехом перемещается по земле на трехстах километров в час и не менее замечательно — по воздуху, на высоте до восьмидесяти километров? Прекрасное и универсальное транспортное средство, доставит куда угодно — хоть я и не рискнул бы забираться на нем дальше Луны...

— Тебе бы подержанные тачки толкать, — сказал Дэмми. — Вот только мне они ни к чему, когда есть вещица поинтереснее.

— Дэмми! Ты же не заберешь мой циклер? Это собственность Консенсуса.

— Ну да. Как и я.

— Будет тебе, Дэмми, я был несправедлив! Да, я поступал с тобой некорректно, но откуда мне было знать?

— Не переживай, я напишу тебе блистательную характеристику, сможешь предъявить ее трибуналу.

— Дэмми! За мной не заржавеет! Я ведь и реплику «бугатти-рояль» могу создать. Сам знаешь, ностальгия в эти дни просто свирепствует. Идеальная копия оригинала из тридцатых (их было собрано всего шесть штук, и все — для глав государств). «Бугатти-рояль», полностью аутентичный, в мельчайших деталях, идеальное соответствие девятому классу. Представь, какое впечатление ты произведешь на публику, проехавшись по Стейт-стрит.

— Ты все еще считаешь меня примитивным существом десятого класса, которое можно купить за блестящие побрякушки.

Ксориалль бросил на Монтгомери укоризненный взгляд:

— Это ошибочная оценка, и я ее признал. Твой случай — первый в моей практике, когда подопытный намеренно занижает свои оценки, чтобы скрыть таланты.

— И как бы ты оценил меня в свете недавнего прозрения?

— Второй особый класс, — быстро ответил Ксориалль.

— То есть?

— Потенциальная угроза Галактическому консенсусу. О, не на многие тысячелетия, — добавил Ксориалль, — однако наши политики очень дальновидны.

— Рекомендуемые действия?

Ксориалль помрачнел.

— Ты сильно просчитался, Дамокл, поставив меня в известность о своем предательстве и своих истинных способностях. Я бы понял и, в некотором смысле, оценил твой гамбит, если бы ты продолжал вводить меня в заблуждение. В таком случае твой мир получил бы оценку как отличный источник, хоть и малочисленный, чернорабочих. Конечно, со временем обман бы раскрылся, но ты бы уже успел насладиться несколькими столетиями беззаботного самоутверждения. Для тебя лично это означало бы ликвидацию, хотя стоит ли ожидать подобной жертвы от... э-э-э... представителя столь юной расы.

— А сейчас?

— Особый второй класс требует немедленных радикальных мер по контролю, включающие чистку среди аборигенов во избежание нежелательных проявлений агрессии, инициативности, развитого воображения и прочая, а также последующую генетическую сегрегацию и повторное рассредоточение с целью выведения угодной нам породы людей. Или, как альтернатива, немедленная стерилизация планеты.

— Звучит неплохо, — обронил Дэмми.

— Как видишь, для тебя тут нет ничего интересного, — быстро сказал Ксориалль, потихоньку двигаясь к двери. — Предлагаю переместиться в камеру трансмутации. Тебе несомненно захочется прихватить центнер-другой золота, кристаллов корунда достойной расцветки и огранки и...

— Не надо торговаться, спасибо, — отрезал Дэмми. — Мне куда интереснее вот эта штука. Как называется? Волшебная Тыква?

— О, понятно, литературная аллюзия. Очень умно, мой мальчик. Однако тебе будет скучно, очень скучно...

— Мне нужно дернуть как минимум на сотню парсеков вон в ту сторону. — Дэмми махнул рукой в сторону мусорного ведра в дальнем углу.

— Но... это же... у самого Денеба... и там Штаб-квартира консенсуального округа на Тризме.

— Точно. Я намерен отправиться туда немедленно.

— Дамокл, нет! Ты же не знаешь системы безопасности Консенсуса! Стоит нарушить границы территории, которая находится в нашей юрисдикции, и тебя расщепят на атомы!

— Если только ты не предоставишь мне опознавательные коды и инструкции по прохождению контроля.

— Я не могу, мой мальчик! Это информация самой высокой степени секретности! Выдав даже малейшую толику, я подпишу себе смертный приговор. Меня казнят, обратив жизненный цикл назад к рождению!

— Ну и кто сейчас играет в ритуальные возражения? — спросил Дэмми.

Ксориалль поник головой.

— В принципе, ты прав, — подавленно произнес он. — Смерть — это ничто, и я часто желал ее, но какой смысл в бесплодном жесте? Команда воскресителей оживит меня, чтобы я мог предстать перед трибуналом за государственную измену. Зато боль — это совершенно иное. Она для меня попросту нетерпима. Потому я дам тебе испрошенное. — Он тяжело вздохнул. — Однако, Дамокл... — Он искренне взглянул на своего бывшего ученика. — Ты совершаешь ошибку. Ты даже не в силах вообразить, что может тебя там ожидать... — Он повел рукой, как бы охватывая небосвод за пределами пещеры. — ...но могу заверить, что непрошеного гостя ожидает быстрое уничтожение.

— Ладно, считай, что я напуган.

— Воистину, мой мальчик, ты постиг ядерную физику, примитивную аэрокосмическую инженерию, нейрохирургию и причудливые искусства, но все это не дало тебе, увы, интуитивных прозрений, которые я так надеялся пробудить. Ты не в силах представить сложность того общества, в которое по наивности надеешься проникнуть незамеченным. Вот скажи, что ты, например, будешь делать, если столкнешься с раптатом Триарха Грии в дастаническом режиме?

— Я встречу его отвалом челюсти девятой категории, симуляцией джапта.

— Немного дерзко, как мне кажется, — рассеянно заметил Ксориалль. — А что скажешь о таком затруднительном положении: Гламорфу восьмого статуса грозит ринопс во время спуска по трансорбитальному вектору в (нижней) точке 8076.31b? Что следует предпринять?

— Немедленный сброс документации на всех векторных мандалах, начиная с третьей фазы и шире.

— Разумеется... но я имел в виду твою личную реакцию в поле.

— Клаце в режиме Арфенталя сойдет, как мне кажется, — невозмутимо ответил Дэмми. — Куда больше опасений должен вызывать фазовый резонанс векторного диапазона, поскольку, полагаю, мой диск всегда в рабочем состоянии...

— Дамокл! — возбужденно прервал его Ксориалль. — Как... когда... откуда ты вообще знаешь обо всем этом? Оно же из категории высшей инстанции, доступной исключительно чиновникам ударного корпуса Зреефа! И это можно раскрывать только при обстоятельствах класса вееб!

— Если поглядишь в подпараграф 117В3972-Н-144 с дополнением, то, думаю, поймешь, что ситуация как раз такова, — холодно ответил Дэмми.

— Э-э... так это значит...

— Вот именно.

— И все же вторжение в пространство Консенсуса будет фатальным.

— И что теперь, сидеть и наслаждаться жизнью, пока там не решат, что с нами делать: использовать в качестве рабов, разводить для грязной работы или вовсе уничтожить?

— Таковы реалии Галактического консенсуса, мой мальчик. В конце концов, как поздние плоды, вы не вправе рассчитывать, что Вселенная прислушается к вашей воле.

— Боюсь, мне это не по нраву, и я должен что-то предпринять.

— У тебя ничего не выйдет, — сказал Ксориалль, скорбно качая головой. — Последуй моему совету и правь своей маленькой планеткой.

— Странно, — удивился Монтгомери. — Пару недель назад я бы прыгал от радости, но сейчас мне этого мало. Очень мало. Какой смысл играть в игры, когда вокруг вздымаются паводковые воды?

— А, вот ты и пожинаешь первые плоды знания. Мир не так прост, каким казался прежде. Простых ответов нет. — Ксориалль тяжело вздохнул и строго посмотрел на Дэмми. — Ты выиграл эту партию, но у меня еще есть, чем торговаться. Даже сейчас я могу тебе помочь... или помешать.

— Осторожней, док. За такие разговорчики я тебя в порошок сотру.

— Не сотрешь! Ты... не сможешь, ведь ты просто играл со мной? Притворяясь, будто хочешь угнать мой «Марк XXXVIII»?

— Мне почему-то мне кажется, док, что я не буду счастлив, если вернусь в Чикаго и продолжу карьеру наводчика для Малыша Джорджа.

— Дамокл, все сокровища мира у твоих ног! С новыми знаниями не осталось такой высоты в твоем обществе, на которую ты не смог бы взобраться! Твой уровень равен уровню доктора в любой известной вашим энциклопедистам области! Ты овладел всеми ремеслами и искусствами, известными твоей расе еще со времен изобретения ручного топора! Мир у твоих ног, вернись и правь теми, кому раньше подчинялся! Не стоит швыряться такими дарами...

— О, ну не знаю. Может, я просто не люблю, когда мне марсианин указывает? И вообще, открыл бы ты входной люк «Марка XXXVIII», — сказал Дэмми. — Используй символ.

Он мысленно послал в мозг бывшего наставника сложный глиф на К-12. Ксориалль ахнул.

— Невероятно, — слабым голосом произнес он. — Я... вынужден просить повторить. Не уловил нюансы четвертого порядка.

— Не бери в голову, — ответил Дэмми. — Очисти кодирующую матрицу, и я введу все сам.

— Но... для чего? — уперся Ксориалль. — Ты поставишь меня в очень затруднительное положение. Тебе совершенно неведомы тонкости этой операции: попытка убьет тебя...

— Забудь, док. У тебя есть запаска на Особом уровне А, помнишь?

— Ты и про это знаешь?

— Конечно, док.

— Как ни странно, я в некотором роде даже болею за тебя. Вот уже много веков высшая цель Консенсуса остается неизменной — сохранение статус-кво любой ценой. Признаюсь, время от времени меня посещали крамольные мысли, я предавался мечтам о новом, свежем ветре, который повеет в заплесневелых коридорах Галактической цивилизации, ворвется в двери, распахнутые юной и полной сил расой. Когда ты провалил тесты, я, честно говоря, расстроился, но поспешил задавить в себе разочарование. Я ведь представитель Консенсуса, ну какой мне прок пестовать бунт? И вот теперь, даже понимая, что попытка твоя заранее обречена, я... ощущаю трепет. Такого волнения я не испытывал давно. Со времен правления царя Ксосера. Возможно, в некотором роде... неким образом... — Ксориалль бессильно уронил руки. — Увы, я брежу: ты ничего не сможешь поделать. Ты отправляешься на смерть, Дамокл, бессмысленную и ничтожную, если только не передумаешь и не останешься, дабы вкусить плотских наслаждений в сумерках юности и невинности твоей расы.

— Кое-что не дает мне покоя, док. У тебя тут сигнализация — типа тревожная кнопка на всякий пожарный. Почему ты до сих пор не воспользовался ей и не вызвал пару отрядов ваших копов?

— И снова, мой мальчик, ты ступаешь на тонкий лед. Если говорить откровенно, я не смею позвать на помощь по одной причине: моя работа над тобой — далеко не официальная рутина, я начал ее по собственной инициативе, вопреки большинству положений политики Консенсуса, которую я считал близорукой. Сейчас же с прискорбием отмечаю ее ужасную целесообразность.

— Спасибо за подсказку. Однако мы тратим время.

Глава 6

Внутри тыквообразного судна не оказалось ничего примечательного: бесцветный салон, похожий на сплющенную утробу, мягкая обивка и полная невзрачность.

— Это, разумеется, нейтральный тип декора, предназначенный для режима отдыха, — пояснил Ксориалль. — Но ты можешь выбрать любой, какой подскажет воображение.

Он мысленно передал Дэмми несколько символов. Тот принял их, интерпретировал, закодировал и отправил на хранение.

— Это мои персональные глифы доступа, — пояснил пришелец. — Ты, несомненно, захочешь ввести свои.

— Само собой, — рассеянно отозвался Дэмми.

Обозревая содержимое инструкций, он заметил, что процесс напоминает воспоминание однажды заученного, но долго пролежавшего в глубинах памяти стиха. Слова и параграфы плавно втекали в область сознания, словно их ему, пассивному наблюдателю, загружал в голову кто-то извне. Сведения содержали все, каждую деталь, необходимую для управления этой фантастически сложной машиной, кораблем Консенсуса. Дэмми не придется продумывать каждый шаг, он будет действовать на автомате, как водитель, давящий на педаль тормоза при виде красного сигнала светофора. Ксориалль тем временем тараторил, снабжая его советами и рекомендациями, но Дэмми запихивал все это в мысленную папку «Потом».

— Да что это я чащу, как взволнованный жених, — осекся Ксориалль. — Сам себе поражаюсь, как развитие событий будоражит чувства. Впрочем, века, проведенные среди твоего народа, наложили отпечаток на мои ментальные и эмоциональные процессы.

— Отпечаток-то поди крохотный: живешь тут в изоляции, как сыч, — заметил Монтгомери.

— Я часто выбирался в люди. Следил за прогрессом, изучал шаги первых поселенцев в Северной Америке, наблюдал за жизнью австралийских аборигенов — до первого контакта тех и других с представителями западной цивилизации. Меня всегда поражали темпы вашего прогресса, но я и представить не мог, что однажды один из вас переиграет меня, причем на моем же поле.

— Не перегибай палку, док, — криво усмехнулся Дэмми. — Если б ты и правда хотел меня остановить, то нашел бы с полдюжины способов. И они все еще у тебя имеются.

— Чепуха, — отрезал Ксориалль. — А теперь тебе пора отправляться, если ты и правда намерен осуществить свой безумный план.

— Это точно. Спасибо тебе за все, Ксориалль. — Дэмми протянул руку пришельцу, и тот неохотно ее пожал.

— Удачи, мой мальчик, — тихо произнес пришелец и отвернулся. — Только никому не говори, что я тебе ее пожелал, — добавил он, обернувшись через плечо.

Монтгомери вошел в люк, и тот закрылся, как бутон цветка. Оглядев бесформенный салон, Дэмми вызвал несколько ментальных символов и разослал их по чувствительным точкам на изогнутой внутренней обшивке. На миг ощутил давление, словно окунулся в завихрение неосязаемых сил. Почувствовал, как открывается люк ангара, как корабль резво и бесшумно взмывает, и при этом Дэмми не бросило по инерции назад — был лишь смутный внутренний дискомфорт.

Дэмми исправил это и уселся на изогнутый подбитый пол, прислушался к шепотку у себя в голове — это приборы сообщали о скорости и перемещении в пространстве.

На борту инопланетного судна время текло быстро. Устав от созерцания серой клетки, Дэмми использовал продвинутые схемы корабля, чтобы усилить новообретенные ментальные техники. Представил комнату, фото которой видел в журнале: тут же под ним возник деревянный пол, накрытый дорогим ковром; вокруг встали ровные стены, выкрашенные в нежный аквамарин; сверху нарисовался белый потолок с тяжелым карнизом. Одновременно материализовалась тускло поблескивающая мебель красного дерева, а за занавешенными окнами — приятный пейзаж: залитые солнцем лужайки и цветы. И все — очень убедительное.

— Эй, неплохо! — обрадовался Дэмми. — Работает!

Сперва интерьер согревал душу, но после Дэмми нашел его утомительным и «построил» себе грубую хижину времен Дикого Запада, с растопленным камином, дощатым столом, ружьем на стене и пороховым рожком над дверью. Хижину он сменил на тускло освещенный ночной клуб, а его, в свою очередь, — на веселый бар из своего квартала. В конце концов ему все наскучило.

Время шло, но после некоторых, сделанных на скорую руку наблюдений релятивистских эффектов, Дэмми уже не обращал на него внимания. Время он тратил, погрузившись в себя, изучая обширные поля данных, заложенных в него обучающими устройствами Ксориалля. Больше всего Дэмми поразила история его расы, как она долго взбиралась наверх подобно тому, как поднимается под действием лунного притяжения прилив.

Потом до него дошло слепить симулякры людей — собеседников, хотя это здорово нагрузило мощности корабельных схем визуализации. Как потом отметил Дэмми, беседа с такими попутчиками не сильно искрилась.

— Эй, Дэмми, — сказал коренастый, в зюзю пьяный старичок — завсегдатай, который казался такой же деталью интерьера бара, как и крайний табурет у стойки, на котором он привычно устроился, — где мы сейчас, а?

— Пару часов назад миновали орбиту Плутона, — ответил Дэмми.

— Правда? Ну, тогда, наверное, пора врубить этот... ну, ты знаешь... транс-С привод, не?

— Выждем еще пару часов.

— Ну да, да, не хватало еще, чтобы его повредило местное Г-поле.

— Типа того.

— А как ты поймешь, что пора переключаться?

— А как гонщик узнает, насколько выкручивать руль?

— Ясно, к чему ты клонишь. Ну, дело хозяйское.

Время от времени в бар заглядывала стройная брюнетка и заказывала какой-нибудь дамский коктейль. Дэмми исподволь хотел, чтобы она присоединилась к нему в кабинке, но она скромно сидела за столиком у окна. Тогда он встал и подошел к ней.

— Не возражаете, если я составлю компанию?

— Нет, что вы.

Дэмми присел:

— Живете неподалеку?

Она смотрела практически на него — Дэмми отчего-то никак не мог уловить взгляд завсегдатаев этого воображаемого бара.

— Странный вопрос.

— Неужели?

— Сами знаете, что я нигде не живу. И вообще не живу. Я — плод вашего воображения. — Тут она вздрогнула. — Это очень странно, быть живым и в то же время знать, чтоты не живой и все — сон.

— И я так себя чувствовал. Правда, удивлен, что вы все знаете. А вообще-то, я не то чтобы вас выдумал: просто задал параметры и замкнул поле на продуцирование постоянных феноменов в случайном порядке. Даже удивился, когда первым пришел Вуди и остальные.

— И каково это... быть Богом? Иметь силу созидать и разрушать?

— Я об этом не думаю. Я ведь не собирался...

— Вы создали человеческие личности, человеческие умы. Чего еще ожидали? Что мы будем как пустотелые болванчики, ходить и говорить, но не думать и чувствовать?

— Я об этом не думал.

— А может, я и мыслю-то не по-настоящему, хотя это очень похоже на мышление, и эффект тот же. Я сознаю себя — чем бы я ни была. Себе я представляюсь созданием из плоти и крови, хоть и знаю, что это не так.

— Грустно это слышать. Я просто хотел оказаться в компании людей, а не почувствовать себя чудовищем.

— Твои чувства, Дэмми, — это твое личное дело.

— Тебе нравится быть живой?

— Сама не знаю. Мне не с чем сравнивать.

— А каково это, знать, что ты... не настоящая?

— А ты уверен, что ты — настоящий?

Дэмми невесело рассмеялся:

— Эта беседа может длиться вечно.

— Как и все остальное. — Брюнетка улыбнулась, глядя ему за левое ухо, и улыбка у нее была милая. Наверное, это просто инстинктивный животный жест, который развился из оскала, когда обнажаются зубы в знак угрозы — однако улыбка у девушки все-таки была милая.

— Если ты все знаешь, это еще ничего не меняет.

— А я думала, наоборот.

— Врач — кардиолог может знать, что происходит с его сердцем во время остановки, но ситуация от этого не станет менее летальной.

— Но ты, Дэмми, иное дело. Ты свое сердце умеешь контролировать. Ты никогда не умрешь от такого пустяка. Или от рака, или болезни артерий. Генетически твое тело всегда будет пребывать на пике формы. И ты, наверное, при желании сумеешь даже изменить свою генетику: подрастешь, сделаешь себе густые белокурые пряди, еще больше нарастишь мускулы, и...

— Ну хватит, — перебил Дэмми. — Если знаешь, что можешь, то смысла в этом нет.

— Тогда в чем дело?

— Не знаю, — сказал Дэмми. — Я ведь обрел знания, а не мудрость.

Еще в баре сидел мелкий мужичонка в спортивном костюме, с лицом, как у крысы. Чем-то он напоминал Ксориалля. Должно быть, это был след, оставленный в программе корабля бывшим владельцем.

— От этого многое зависит, парень, — сказал коротышка, глядя на Дэмми глазами-бусинами; он выпил — и галстук качнулся в такт кадыку. — Ты играешь по-крупному.

— Сам знаю.

— Что от тебя требуется, так это избавиться от стереотипов. Вот, например, сейчас — поди рисуешь себе картину: просторный мраморный зал, заседающие старцы, члены Галактического совета. Ты подходишь к ним и с трепетом просишь за народы маленькой, но смелой Земли. Советники с восхищением принимают от тебя плевок в глаза и делают все, чего ты хочешь. Но чего ты хочешь?

— Чтобы убрали свои ручонки подальше от Земли.

— А как же Солнечная система? Марс, например, другие планеты?

— И от них — тоже.

— Ага, тогда скажи еще, чтобы и соседние звезды не трогали. Не гадили там на пикниках и оставили нам что поисследовать.

— А еще лучше пускай весь космос оставят в покое, — согласился Дэмми.

— А может, закатаешь губенку-то? Да и вообще, с чего им тебя слушать?

— Никто не имеет права мешать человеку.

Коротышка прищурился, скривив гаргульи губы.

— А у тебя — или лучше сказать «нас», так сказать, для атмосферы... разве у нас есть право мешать муравьям? Или совать нос в жизнь дельфинов?

— Мы существа разумные, — возразил Дэмми. — Это наделяет нас определенными правами.

— Не спорю, парень, но вдруг у ребят из космоса разума-то поболе? Какими правами это их наделяет?

— Только не убивать или порабощать нас.

— А у тебя есть право изводить крыс?

— Есть, наверное.

— Болтовня...

— Я хочу, — медленно проговорил Дэмми, — чтобы человеческая раса получила возможность стать тем, чем ей суждено.

— Ради чего?

— Так ведь такова судьба. У нас со Вселенной негласный договор: мы можем брать все, что сможем.

Коротышка захихикал и отвернулся.

— Я красиво говорить не умею, — признал Дэмми. — Может, у нас и прав — то никаких нет. Может, все, что у нас есть, было у первых выползших на берег представителей животных: смутные непреодолимые инстинкты.

— Да, но так, парень, от другой части галактики не избавишься. Во времена, когда на Земле только зародилась первая клетка, они уже строили корабли куда лучше этого. Они — сама Вселенная, и это факт. У них тоже есть планы, которые вовсе не призывают племя задиристых голых обезьян тише топать ногами. Никуда они не уйдут только лишь потому, что тебе мало места орать и размахивать руками.

— Ну, тогда придется заставить их подвинуться — нравится им это или нет.

— И каким образом?

— Пока не знаю.

— Ну, тогда флаг тебе в руки.

Пришло время переключаться на сверхсветовой привод. О его теории, строении, конструкции и принципе действия Дэмми мог бы написать целый трактат на любом из человеческих языков, но все равно не понимал этого устройства. Создавались силовые поля, использующие некую подструктуру (относительно нее и измерялась скорость света) в качестве среды, внутри которой направлялись потоки энергии. Вещество-то есть корабль, — являясь чужеродным телом внутри этой подструктуры, подвергалось воздействию сил, выдавливающих его ровно по вектору течения энергии. В итоге пространство оно пересекало за долю того времени, что необходимо для распространения электромагнитного излучения.

Маленький кораблик мчался вперед или — в зависимости от системы взглядов — последовательно разворачивался вдоль пространственно-временной траектории. Остались позади ближайшие звезды, впереди выросли и снова исчезли новые солнца. Время от времени Дэмми делал корабль прозрачным для лучей света и несся через пространство — или же висел неподвижно посреди необъятной пустоты — совершенно беззащитный перед Вселенной. Какая-то часть его мозга отсчитывала время в соответствии с десятком схем синхронности, однако сознательно он перестал следить за этой незначительной сейчас величиной. События были: существовали в определенных отношениях друг с другом. Но происходили они в его уме. А больше ведь ничего и не было.

До тех пор, пока он не наткнулся на инопланетный разум.

Было похоже, будто безграничный кристаллический шар сознания Монтгомери внезапно кольнуло копьем энергии. Стены ментальной чувствительности рухнули; поле разума стало сжиматься, уплотняясь все сильней, тогда как Дэмми машинально пытался отразить натиск, проанализировать его, воспротивиться ему, задержать его... Давило беспощадно, пробивая внезапно оказавшиеся хрупкими защиты, подбираясь все ближе к нему; живой, сверкающий дух, сгусток мыслей, чья поверхность кипела чужеродностью, держал крепко, искал сведений.

Допрос — как бесстрастно заметила отдаленная часть разума Дэмми — занял долю секунды, даже когда чужой разум обнаружил, что с находкой необходимо «говорить» медленно и четко.

«Что ты такое?»

«Дамокл Монтгомери, человек с третьей от Солнца планеты. А ты кто?»

«Неизвестные координаты. Опознавательный символ?»

«Нет такого».

«Статус?»

«Тоже нет. Я так, свободный разум».

«Бессмысленный шум. Причина появления в секторе?»

«Хотел в Лондон, на королеву глянуть».

«Бессмысленный шум любопытной формы жизни (классифицировать и исследовать). Документы о привилегиях?»

«Не держим».

(Быстрый обмен между допрашивающим разумом и еще одним. Слишком быстрый для Дэмми.)

«Тебе есть применение. Войди в стандартный режим...» (Появился символ.)

Пока продолжался допрос, Дэмми осторожно отследил источник голоса. Нашел какую-то туманность, ткнулся в нее, увидел точку доступа, сделал осторожный выпад...

Ослепительная боль, шквал беззвучного шума перегрузили его рецепторы и отбросили назад, оглушенного и дезориентированного.

«Отставить! Веди себя как цивилизованное существо, иначе моментально исчезнешь. Войди в указанный режим передачи!»

Дэмми собрал все силы, намереваясь ударить по зонду в точке контакта. На мгновение освободился, давление исчезло. Тогда он забросал закодированными импульсами энергетические ядра внутри стен корабля, ощутил жуткое давление, когда они ответили, почувствовал, как мимо понеслось, вращаясь с головокружительной скоростью, время-пространство...

«...ти это и остановись!» — Голос нападавшего пробился сквозь защиту. На Дэмми снова обрушились силы. Он ощутил, как быстро меняется порядок и характер давления в разуме, как закрываются ментальные шлюзы. Его обволокла тишина, и все мысли остановились.

Дамокл Монтгомери медленно просыпался, как бы всплывая через слои осознанности, пока не ощутил боль, холод и неудобство. Мгновение он цеплялся за ускользающее воспоминание о пройденной многоуровневой бесконечности; потом сложная абстракция распалась, превратившись в гаснущие клочки ментального тумана, и пропала окончательно.

Он лежал на гладкой, чуть изогнутой поверхности вроде упругого пластика. Стены сходились под какими-то малопонятными углами, потолок был высокий, и оттуда шел приглушенный свет.

Метрах в двух от него лежала неподвижная куча, явно живая. Она слабо и неровно шипела, словно подпускающий паровой вентиль. Шишковатая и узловатая шкура поминутно колыхалась и дергалась. Ни головы, ни хвоста Дэмми не увидел. Принюхался и уловил запах свежескошенной травы.

Дэмми встал на ноги. Тело казалось неестественно тяжелым и неуклюжим. Все болело; в голове ощущалась странная пустота; в ушах стоял высокий дрожащий звон. Чувствовал себя Дэмми плохо, просто паршиво. Хорошо еще, ничего не сломали; он все еще был жив, сердце билось, он дышал. Эти мысли повторялись в голове снова и снова, настойчиво — по мере того, как он исследовал непонятную комнату, в которой его заперли. Нигде — ни в стенах, ни на потолке или в полу — он не нашел и намека на выход. Не было тут и санузла. Только он и... это нечто.

Дэмми опустился на пол и привалился спиной к стене. Странное дело, разум словно онемел. Казалось, необходимость думать он последний раз испытывал очень давно. Дэмми помнил события: Ксориалль, корабль в форме тыквы, девушка с грустной и милой улыбкой... Сокрушительная атака инопланетного разума.

А после — провал. Все, что было «до», казалось далеким, лишенным эмоциональной окраски и значения. Оставалось только «сейчас».

— Я Дэмми Монтгомери, — вслух произнес он.

Голос прозвучал как-то глухо, будто Дэмми говорил в одеяло. Он хотел уже повторить, но решил: зачем? Какой смысл? Проще подождать.

— Нет, черт возьми! — воскликнул он и снова встал на ноги. Пришлось нелегко: его словно всего начинили мокрыми полотенцами. Упираясь в стену, Дэмми попробовал просканировать материал, из которого она была сделана. Мысленный импульс отскочил, как горох. Дэмми поискал швы или стыки, но не нашел. Его словно погребли в сердце мертвой планеты.

Создание, лежавшее кучей на полу, застонало — протяжно и со вздохом. Пошевелилось, вздрогнуло и выпрямилось.

Кружевной сеточкой расправились легкие, радужные крылья, переливающиеся всеми цветами радуги, шириной три-четыре метра; показалось небольшое тельце — частично покрытое золотой, пурпурной и синей глазурью, частично одетое в черный бархат. На Дэмми уставилось лицо, похожее на голову пчелы.

— А ты любишь пошуметь, — произнес легкий чистый голос.

Дэмми услышал его и понял. В то же время на другом уровне восприятия он осознал, что существо издало всего один мягкий звук, похожий на звон виолончельной струны. Это был диалект К-9.

— Прости, — буркнул Дэмми, неуклюже выговаривая это слово. Попробовал снова, но получился резкий грубый звук.

Существо встряхнуло крыльями:

— Не так громко, пожалуйста!

Дэмми всмотрелся в его лицо, пытаясь определить, какие из бусин-самоцветов или сверкающих граней — его глаза. Ему вдруг показалось важным смотреть при беседе сокамернику в глаза.

— Прости, — стараясь говорить тише, повторил Дэмми.

Крылатое создание отпрянуло, будто его ударили.

— У меня предложение: если ты не возражаешь, говори шепотом.

— Что это за место? — прожужжал Дэмми, внезапно осознав, что сам перешел на К-9.

— Так-то лучше, намного. Благодарю. Так много существ, встречающихся по жизни, представления не имеют о многопорядковой системе ценностей. Предвижу, что у нас с тобой все сложится. Ты сам откуда?

— С Земли. — Дэмми подкрепил ответ наскоро набросанной мысленной звездной картой: Солнечная система, затем весь сектор галактики и положение Солнца по отношению к созвездию Центавра, звезде Барнарда, Лейтена, Вольф 359, Сириус, Росс 154, Эпсилон Эридана, Денеб и Процион.

— О... гм-м... Вот как? Да, далековато. Я и не знал, что Консенсус туда добрался. Как говорится, век живи — век собирай данные.

Дэмми услышал только серию шипящих плевков на быстроречи, но понял подтекст и смысл, потому как собеседник использовал пересекающиеся с земными понятия — он словно бы играл в слова, как те же американские военные, запоминавшие немецкие фразы по созвучию с родными: «филе на танк», например, или «доктор безухий».

— Ты не ответил на вопрос, — напомнил Дэмми.

— Верно. Что ж, довольно неудобно, знаешь ли, пытаться применить концепцию пространственной самоидентификации к динамическому локусу. Впрочем, можно было бы сказать, что мы занимаем транспортную капсулу жизнеобеспечения. Ты эту абстракцию имел в виду?

— И куда направляемся?

— Данных нет.

— Ты пленник?

— Вижу, тебе приходится вербализировать концепции, прежде чем они полностью интегрируются в твой статусный гештальт. Впрочем, я не устаю повторять: у каждого вида свои заморочки. Да, я узник.

— И кто тебя пленил?

— Мелкий торговый инспектор, я так думаю, Воцил Напт. Общение с ним выдалось кратким и неприятным. Похоже, ему требуется дешевая рабочая сила, чтобы возместить убытки ввиду естественного износа.

— Что за работа предстоит?

— Все как обычно, думаю. Специалисты по ассимиляции, сличению, разделению и оценке... В суборигинальной категории вечная нехватка расчетных мощностей, да ты и сам все знаешь...

— Ничего я не знаю. Как тебя зовут?

— Э?

Дэмми мысленно передал ему понятие об идентифицирующем эго символе.

— Любопытно, — заметил крылатый, — чрезвычайно любопытно. Я — есть я, кто же еще? О, я понимаю, для тебя необходимость закрепить неуникальный ярлык за уникальным феноменом тем не менее актуальна, хотя и избыточна по своей природе. Ну, если на то пошло, можешь называть меня... Флосс.

— Хорошо, Флосс... как отсюда сбежать?

На миг в голове у Дэмми образовалась пустота, которая сменилась аморфным эмоциональным ударом поразительной тяжести.

— Бежать? — эхом повторил Флосс с интонацией, которую Дэмми интерпретировал как шок и удивление. — Самовольно избавить себя от повинностей, наложенных властями Консенсуса? Поразительная идея. Можно ли о таком говорить серьезно?

— У меня еще есть дела, наведаться кое-куда надо, — ответил Дэмми. — Нет времени на рабство.

— Прямота, с которой ты мыслишь, поразительна и лишает самообладания, — признался Флосс. — Разве в тебе нет почтения к традиции? Уважения к институту власти? Страха перед последствиями?

— Ни капельки.

— Удивительно, — произнес Флосс. — Прямо-таки невозможно, невыразимо непрактично и заранее обречено на провал... и тем не менее удивительно, любопытно и будоражит.

— Много ты об этом месте знаешь? — спросил Дэмми. — Как нас кормят? Как мы сюда попали? Что снаружи? Сколько тут охраны? Скоро ли доберемся до пункта назначения? Есть ли на борту оружие? И что...

— Постой, постой! — воскликнул Флосс и наполовину сложил хрупкие крылья. — По концепции за раз. Побег. Побег! Разве можно вообще думать о таких вещах?

— Возможно все, — сказал Дэмми. — Остальное — детали.

Ровно через четыре часа, девятнадцать минут и двенадцать секунд после того, как Дэмми очнулся на борту тюремного корабля (как ему подсказали собственные внутренние часы), в невзрачной стенке, словно зрачок, открылся люк, и внутрь влетели две десятисантиметровые алюминиевые сферы. Дэмми моментально выстрелил в отверстие следящим импульсом и успел охватить разумом сеть автономных схем, связывающих системы жизнеобеспечения, навигации и приводы с энергогенератором, но тут связь отрезало, как ножом гильотины.

— Такой непроницаемости просто быть не может, — сказал Дэмми, вгоняя в стену наскоро оформленный импульс. Как луч фонарика — в кирпичную стену.

— Ты изумительное существо, — сказал Флосс. — Щиты, конечно, не столь непроницаемы, как ты верно заметил. Это нелепо с точки зрения физики. Стены — высокоэффективный отражатель. И все же, — добавил инопланетянин, — ты сумел урвать определенный объем информации до того, как закрылся сфинктер. Довольно умно. Ты и правда быстр. Удивительно быстр. Расскажи мне о своем доме, Дамокл. Давно ли Консенсус включил его в свой состав?

— А он не включил. И никогда не включит.

Эту реплику Флосс нашел не менее удивительной, чем предыдущие. Он принялся задавать вопросы, а Дэмми коротко отвечать.

— Неслыханно, — сказал наконец пришелец, исчерпав запас вопросов. — Дикий мир, вольнорастущие организмы вне структурной организации Консенсуса! Восхитительно!

— Как я понимаю, в галактике полно независимых миров, до которых еще не добрался Консенсус. А те, до которых добирается, он поглощает, загоняя аборигенов в рамки, а то, что в эти рамки не вписывается, срезает. Потом катится дальше, словно паровой каток, укладывающий асфальт, по муравейнику.

— Открытие новых видов — особенно разумных — не столь обыденное событие. Само собой, стандартная процедура включает классификацию подобных организмов и пристраивание их к делу, чтобы избежать пустой траты ресурсов. Сама мысль о том, чтобы примитивная форма жизни перехватила инициативу, завладела кораблем офицера Консенсуса и — о, чудо из чудес! — проникла в пространство Консенсуса... Что ж, ты должен простить меня, дружище, но поверить в такое очень тяжело.

— Разве никто не пытается дать отпор?

— Вопрос не в том, чтобы дать отпор — в том, смысле, в каком, как я понял, ты об этом говоришь. В таком деле выбора оставляют не больше, чем домашнему скоту — как мне видно из твоей памяти — относительно сроков его рождения. Скот просто рождается и принимает все, что свойственно его жизни, а потом в определенный день его забивают, без предупреждения и сострадания. Так же и с простыми народами, собранными длинной рукой Консенсуса.

— И тебя эта программа удовлетворяет?

— А ты умеешь задавать неудобные вопросы. Удовлетворяет? В чем состоит это самое удовлетворение? Конечно, будь у меня неограниченная власть над материей, временем и энергией, я бы реорганизовал существующий порядок жизни. Но на какой манер? Предположим, меня волнует голод. Я бы утолил его должным питанием — или не утолил бы? А может, лучше сделать так, чтобы никто в еде не нуждался? Если бы мне не хватало друзей и одобрения с их стороны, что ж, я окружил бы себя друзьями, такими, чтобы восхищались моими достижениями. Однако если я могу вызывать восторг, то зачем мне заботиться о достижениях?

— Для меня это слишком сложно, — сказал Дэмми. — Давай будем держаться того, что знаем: мы заперты и нам надо выбраться. Это прямой вопрос, подразумевающий четкий ответ.

— Выбраться, говоришь? Мои мысли забегают вперед — к размышлению над последующим ходом действий. Какая роль ожидает беглого раба? Какую нишу может он надеяться занять в мирском потоке?

— По одному вопросу за раз, Флосс. Как много ты знаешь о капсуле, в которой нас запечатали?

— Довольно мало. О, я видел подобные ей, но структурой их себя не занимал.

— Из чего она сделана?

— Опять-таки твои вопросы подразумевают чрезвычайно причудливый подтекст, структуру с подоплекой диковинного характера. И все же я попытаюсь проникнуться твоим духом. «Сделана», говоришь, а не «из какой энергетической матрицы составлена»? Сделана! То, что сделано, может быть и разделано. Возможно, Дэмми, ты прав! Почему нет? Почему нет!

— Сферы, что впрыгнули сюда снаружи, — зашел с другого стороны Дэмми, — что они такое?

— Питание. Странно, что ты свое не принял.

Дэмми взглянул на лежащие в стороне шарики. Один из них утратил перламутровый блеск.

— А я-то думал, что поймал Вселенную за хвост, — с грустью сказал он, — потому что познал местные искусства и ремесла и даже выучил парочку вещей, для которых нам дан разум. И вот я очутился в собачьем приюте, где смотрители думают, что бродяжки могут телепортировать еду из контейнера себе прямо в желудок. — Дэмми помолчал. — Отсюда вопрос: почему они не телепортировали еду через стену? Зачем нужен люк?

— Ты делаешь неверное предположение. Никаких смотрителей нет. Это транспортное средство полностью автоматизировано.

— Ну вот, это уже кое-что. Значит, команды нет? Только мы с тобой да стены. А снаружи? Вне этих стен мы можем жить?

— Вакуум, излучения различных видов, само поле сжатого пространства...

— А что ведет корабль? Куда он летит? На какой тяге?

— Капсуле задан определенный маршрут, по нему она и летит, само собой...

— Почему по нему?

— Ну как же, разве может она ослушаться?

— У нас с тобой разговор не клеится, — сказал Дэмми. — Ты слишком многое принимаешь как данность, вопросов не задаешь. Может, и я совершаю ошибку — от противного. Остановись и подумай: капсула может изменить курс, если вдруг случится сбой.

— Сбой, — вслух подумал Флосс. — Очередная экстравагантная концепция. Устройство, созданное для определенной работы, выполняющее эту работу и вдруг, вместо нее, начинающее исполнять что-то иное — или вовсе ничего. Чудесно! Дэмми, ты уже привнес в мою жизнь столько новизны, сколько я и не надеялся почерпнуть за весь отведенный мне срок!

— Мои вопросы забавляют тебя, — заметил Дэмми, — но ты не отвечаешь.

— В твоем мозгу я вижу метафору, — сказал Флосс, — и я ею воспользуюсь. Вообрази, что тебя спрашивают: «Почему небо не падает? А высоко ли оно? Почему куры не несутся котятами?» И все же твоя позиция понятна. Я даже не стану пытаться втиснуть твои запросы в рамки моего собственного мышления. Я просто снабжу тебя данными, а ты сам их обработаешь, как тебе надо. Посмотрим, что из этого получится! Итак...

Флосс объяснил, что капсула состоит из концентрированной энергии, почерпнутой из напряжения в ткани пространства-времени; что пункт назначения был закодирован в ней еще в момент разработки, и этот маршрут — такая же ее часть, как генетический набор живой клетки.

— Но ведь случаются мутации, — развил аналогию Дэмми. — Гены можно модифицировать.

— Тогда надо получить доступ к плазме. А его здесь нет.

— Когда снова откроется люк и нас будут кормить?

Флосс переправил ему в мозг образ истекшего времени.

Дэмми интерпретировал его как двадцать один час и четыре минуты.

— А как с уборкой отходов?

Это был очередной вопрос, потрясший и напугавший инопланетянина. Похоже, известные разумные расы попросту не практиковали столь нерациональное действие, как избавление от неиспользованных молекул.

— Хорошо, — сказал Дэмми. — Выходит, тот, кто меня тут запер, просчитал не все. Он, она или оно упустили один момент. А может, даже несколько.. В стенах есть другие отверстия?

— Люк, как ты его называешь, это не то чтобы отверстие, — поправил Флосс. — Он представляет собой замкнутую дискретность силового поля...

— Пофиг, — сказал Дэмми, — если только это не поможет нам захватить корабль. Буду и дальше думать, что это отверстие.

— Отверстий больше нет.

— Я видел какие-то схемы.

— Сейчас посмотрю.

Флосс коснулся его разума своим — легко, словно ветер всколыхнул траву. Когда проникновение практиковал Дэмми, это было похоже на неуклюжий, бестактный взлом. Флосс быстро просканировал схемы и чертежи в мозгу Дэмми и показал главный узел.

— Инициированный вот тут случайный импульс должен оказать сильный разрушительный эффект на структуру функционирования, — сказал он.

— А если импульс будет не случайный? Что если перестроить структуру и загрузить оформленный импульс, который перенаправит капсулу?

— Полагаю, это реально, если только ударим достаточно быстро, по вектору...

— Мы сможем создать нужный импульс. Если объединимся и ударим разом...

— Дэмми, мне начинает казаться, что это сработает! Легкая переориентация тут... модификация шаблона давления там...

Он ловко переправил Дэмми образы последовательности и формы необходимого понижающего импульса.

— Если удастся получить контроль, — сказал он, — это будет чисто символическое действие, конечно же. Власть не позволит нам существовать как случайным факторам в статус-кво Консенсуса. Однако удовлетворение от этого поступка — награда сама по себе.

— Не согласен, — возразил Дэмми. — Обсудим это после, когда освободимся. Куда перенаправим капсулу?

— Мы же просто повредим ее программу и запустим в случайном направлении. Разве это так важно?

— Откуда ты родом, Флосс?

— Крошечный мир на орбите захолустного солнца, наподобие твоего, Дэмми. А что?

— Почему бы не отправиться туда?

— Вернуться на Альмиону? — Дэмми уловил отголоски инопланетной ностальгии, калейдоскоп образов: желтые луга, залитые зеленым солнцем, леса мальвовых деревьев, отбрасывающих пурпурные тени, широкие крылья, расправленные в свете луны цвета слоновой кости.

— Вернуться, — повторил Флосс. — Вновь увидеть места, откуда я начинал, и, возможно, переплести ткань своей судьбы, составить новый, более приятный рисунок... Но все это фантазии. Галактика неизмеримо широка, Дэмми...

— Попытка не пытка.

— Я охотно верю, что ты происходишь из расы диких существ, не испорченных цивилизацией, — сказал Флосс. — Ты озвучиваешь идеи, обрушивающие представления, возраст которых — половина срока жизни звезды. Часть моего разума призывает бежать в страхе от хаоса, который несет само твое существование. Зато другая — та, что томится под гнетом жизненных ограничений, — тянется к тебе и твоему безрассудству.

— Вот и хорошо, — сказал Дэмми. — Давай готовиться.

Время, заметил Дэмми, летело с невероятной скоростью, когда его разум был полностью занят. Вычисления, которые отняли бы часы в дни до его тренировок, сейчас занимали не больше секунды. Однако, когда он полностью обратил внимание на решение сложной проблемы, уйдя с головой в расчет вариантов, отслеживание множественных линий гипотетических исходов и учет последних, пока рассматривал и пересчитывал новые параметры, незаметно пролетели целые часы.

Когда они с Флоссом закончили анализировать данные по схемам, которые Дэмми уловил за долю секунды, пока люк был открыт, и подготовили удар, Дэмми снова вернулся к реальности и обнаружил, что силы на исходе. До попытки оставалось всего два часа. Тогда он растянулся на упругом полу и, закрыв разум, заснул.

«Что ты делаешь?» — раздался в голове вопрос Флосса.

«Сплю. Примитивная привычка, от которой вы, наверное, давно-давно избавились. И зря. Многое теряете».

«Постой! Ты ускользаешь...»

«Еще вернусь. Мне надо вздремнуть. Я устал...»

— Дэмми! — Монтгомери проснулся от крика пришельца.

Флосс висел в воздухе, раскинув крылья. В трепещущей радужной пленке их текстуры переливался свет из неведомого источника.

— Зачем тебе крылья? — спросил Дэмми. — На вид хрупкие. Я знаю способ намного проще.

Он перешел в режим левитации и воспарил над полом. Сперва потребовалось много усилий, чтобы удерживаться в воздухе, но потом стало проще. Дэмми пронесся по необычно скроенной комнате, облетев Флосса, который сжался, трепеща крыльями. Дэмми заметил, что стены тут куда сложней, чем ему показалось на первый взгляд. Они не просто сходились по углам, а шли внахлест, как театральные колосники, и между ними еще оставались широкие зазоры. Дэмми втиснулся в один такой и оказался в искривленном коридоре. В лицо ударил порыв свежего воздуха, и Дэмми полетел дальше — в спину ему неслись стихающие крики Флосса. Он следовал бесчисленными изгибами и поворотами, и, наконец, впереди забрезжил свет. Миновав пеструю бисерную занавеску, он оказался на высокой террасе с колоннами и видом на открытое небо. Внизу за пеленой утренней дымки проглядывала лагуна неземной красоты. Вдалеке, наполовину скрытые туманами, маячили дрейфующие острова. Из невидимого источника доносилась звенящая мелодия, повествующая, как казалось Дэмми, о зачарованных лесах. Он опустился. Мраморные плиты под ногами отдавали холодом дремлющих недр земли.

Дэмми прошел к балюстраде на краю террасы. Вниз уходил отвесный обрыв, у основания которого бились пенные волны. Далеко вверху плыли облака, похожие на части недосягаемого пейзажа, как острова в волшебном море. Обширная, чистейшая пустота так и манила. Дэмми ступил на изогнутый резной парапет, подался вперед, ожидая, что ветер подхватит его и вознесет...

Он падал камнем, парализованный, не в силах пошевелиться и даже закричать. С трудом выдавил из себя стон...

Рядом оказался Флосс, его крылья полоскали на ветру. Протянул к Дэмми тонкие, как веточки, руки, схватил его и расправил крылья. Великолепных цветов мембрана напряглась и натянулась, падение замедлилось. Потом ребра выгнулись, гобелен лопнул и заполоскал на ветру лоскутами. Обмотанные многоцветным рваньем, они оба упали во тьму — окруженные оглушительным шумом, сравнимым с ревом Ниагарского водопада...

Монтгомери насилу избавился от пут, извернулся лицом вниз, раскинув руки — ноги, запрокинув голову — и приказал себе взлететь...

И проснулся от удара. Он лежал лицом вниз, выгнув спину, раскинув руки и ноги. Мгновение ждал, что его охватит непереносимая боль. Потом расслышал, как его по имени зовет Флосс. Дэмми, хрипя, перевернулся и сел.

— Дэмми! Что произошло? Как...

— Кошмар, наверное, — сказал Монтгомери. Образы из сна медленно таяли.

— Я был с тобой, — сказал Флосс, и в его голосе слышалось благоговение. — Ты перенес нас в страну, необычайнее которой я еще не видел. Этот мир ты создал усилием разума, и хотя я это знал, его законы связали меня, как континуум четвертого порядка.

— Прости, — извинился Дэмми. — Я не нарочно.

— Ты напугал меня, Дэмми, — признался Флосс. — Я заглянул в твой разум и увидел там невероятные глубины. Ты в них бродил, создавая и разрушая Вселенные, точно безумный бог.

— Это же просто сон.

— Мне следовало бы избегать тебя, — сказал Флосс. — В тебе есть нечто разнузданное и несдерживаемое, кипящее дикой силой, какой Вселенная еще не знала. Ты пугаешь меня — и в то же время даешь надежду.

— Вот только не надо меня демонизировать. Я за свое подсознание не отвечаю.

— В этом и кроется опасность и надежда. Сперва я отнесся к тебе снисходительно, ты забавлял меня: такой необычный и экстравагантный, внес искорку новизны в мою предопределенную жизнь. Но теперь... мне больше не смешно. Космос кишит великими силами, Дэмми, и сквозь твой необычный разум я мельком их разглядел. Это отпугивает и притягивает. Я понимаю, как узко мое восприятие многопорядковой реальности, какую мелкую роль играет разум. Когда ты только заговорил о побеге, я содрогнулся: столь смелый вызов порядку мелочных вещей! Ну а теперь я вижу: Консенсус — лишь пена на глади пруда реальности, за которым лежит великий океан. Мне страшно, но я пустился бы в плавание по нему, даже если бы это привело к гибели.

— Вот и славно, — сказал Дэмми. — Вот и готовься. Люк откроется через четыре секунды.

Он дал мысленный сигнал, пробудивший заранее приготовленный шаблон атаки, ощутил, как мощное поле Флосса мягко сливается с его. В нематериальной оболочке, окружавшей их, сместились векторы силы, энергии развернулись и потекли иначе. Появилось отверстие; они ударили вместе, расширили свое поле, чтобы внедриться и уподобиться сети силовых линий, лежащей в основе узилища. Быстрыми и четкими ударами перестроили матрицы напряжений, переписали координаты, перенаправили контрапунктические потоки внутри энергетического поля. Реальность сменила систему координат; неосязаемые переплетенные плоскости сдвинулись, огромные нематериальные шестерни пришли в сцепление. Все неким образом... начало меняться.

Флосс затрепетал, прядая крыльями.

— Похоже, ты нашел плоскость проницаемости среди слоев энергий, — изумленно проговорил он. — Дай секунду, чтобы освоить этот принцип через призму математики.

— Притормози. Ты забегаешь вперед. Заметил, как я расплел узлы напряженности, что, разумеется, приведет эндокосм к подобию с экзокосмом, и... Чего мы ждем? Давай выбираться!

— Ты полетишь со мной на Альмиону? Или мне лучше не пытаться?.. Ты, странное создание, предложил и впрямь хрупкую и ненадежную идею.

— Если работает — используй.

— Дэмми! Ты снова меня изумляешь. Твоя логика наделена чистой красотой теоремы Паминдора. Но — начнем.

— Погнали, — сказал Дэмми, ощутив, как странно сводит мышцы лица и выкручивает язык, тогда как голос ревет и вибрирует в замкнутом пространстве.

Флосс сжался, сложив крылья. Дэмми закрыл глаза, осторожно выставил ногу вперед. Провалился в липкую жижу, выдернул ногу, пошарил и, наконец, нашел опору. С большим усилием, цепляясь за шипастую лиану, сделал еще шаг, встал на упругий холмик, отдышался. Обернулся в поисках попутчика. Во мраке, который даже здесь, на краю обширного, источающего миазмы болота, был вечен, он с трудом разглядел хрупкую фигуру.

— Ты как? — тихонько спросил Дэмми.

— Кажется, я застрял, — прошептал в ответ Флосс голосом, дрожащим от еле сдерживаемой паники.

Работая охотничьим ножом, Дэмми принялся резать лианы и пробрался к инопланетянину. Горячий влажный воздух окутывал, словно тяжелая мокрая простыня.

— Давай, — поторопил он, — не так уж и далеко осталось.

Схватив Флосса за тонкую руку, он провел его до участка твердой земли. Где-то поблизости что-то пронзительно заклекотало, послышался всплеск. Флосс жался к Дэмми.

— Возможно, нам лучше вернуться, — дрожащим голосом предложил он.

— Как будто один путь вкруг Вселенной короче другого, — напомнил Дэмми и двинулся дальше.

Тянулись субъективные часы. Дэмми внезапно осознал, как устал. По всему телу саднили царапины от шипов. Бедолага Флосс стойко плелся позади, то и дело слабо покряхтывая. Дэмми то и дело приходилось возвращаться, чтобы освободить хрупкое создание из плена трясины, лиан или переплетенных ветвей. Наконец впереди показалась твердая земля, едва приметная в свете маленькой бледной луны, — склон блеклого серого холма. Преодолев последние метры, Дэмми рухнул ничком без сил.

«Странно, — еще подумал он, — как похожа поверхность, на которой он лежал, на пол в тюремной капсуле». Открыв глаза, он увидел похожие стены. Рядом, сидя на корточках, оглаживал крылья Флосс.

— Что.. — начал Дэмми. — Да как же... после стольких часов... если не дней?

Флосса это как будто не заботило.

— Невероятно, — заметил он секунду спустя, — мне кажется, мы преуспели.

Жизнь в тюремной капсуле после захвата нисколько не изменилась. Ощущения движения не было, и за временем получалось следить только по периодической доставке пайка и сопутствующей уборке отходов — дело, с которым Монтгомери справлялся посредством простого трюка с телекинезом. Перемещал отходы в опустошенные капсулы и отправлял во внешнюю среду, природа которой оставалась неопределенной в терминах любой из земных наук.

Переход в изначальную точку назначения мог бы потребовать несколько месяцев субъективного времени; точнее сказать Флосс не мог, потому как был не в курсе, куда именно капсула направляется. А путь до Альмионы, прикинул он, мог занять месяц. Поскольку понятия скорости и расстояния были относительны, не получалось произвести более точных вычислений — не хватало данных. А еще была вероятность, напомнил себе Флосс, что они вообще никогда туда не прибудут.

— На самом деле, мы вообще можем стоять на месте, говоря релятивистски. Вмешательство в систему свело на нет как пространственные, так и временные транспозиционные торсионы, оставив нас на мели в нулевом пространственно-временном слое, где мы вполне можем застрять навечно.

Дэмми предложил попытаться расширить границы внешнего сознания и оценить природу отношения капсулы и экзокосма, однако Флосс отговорил его.

— Попытка проследить наш прогресс может вмешаться в феномен, который мы сами же хотим проверить. Давай оставим все как есть.

Пришлось Дэмми согласиться. Время еле тянулось. Большие его отрезки Дэмми уделял изучению новых данных в голове, но в конце концов ему это надоело. Занятие здорово напоминало повторение таблицы умножения. Данные из головы все равно никуда не денутся, понадобятся — Дэмми к ним обратится. Однако потребность в достижениях мелочных дисциплин, выработанных в узком контексте геоцентрической концепции, была, как стало очевидно, сильно ограничена.

— Я могу скреплять колосники, тянуть проволоку, дубить кожу и чинить электронные микроскопы, — рассуждал он вслух. — Ищу работу. Разумные расценки. Гарантия на все.

— Не серчай, но твои навыки имеют узкую сферу применения, — утешил его Флосс. — Все мы усваиваем этот урок. Ты сам поймешь, что базовые шаблоны мышления адаптируются к новым ситуациям. Терпение, Дэмми. Когда достигнем Альмионы, ты определенно заметишь расхождения в том, как различные — однако, надеюсь, не враждебные — расы овладевают искусством жизни.

Дэмми до некоторой степени удалось оживить фантомы, составлявшие ему компанию еще на борту угнанного корабля Ксориалля. У него получилось вызвать гипнотические галлюцинации замечательной правдоподобности, однако живыми они ему казались не более чем карандашный рисунок. Да и это занятие вскоре наскучило.

Флосс надолго впадал в подобие коматозного состояния, из которого его можно было выдернуть телепатическим призывом, хотя беседа ради беседы инопланетянина мало занимала. К просьбам Монтгомери рассказать о родном мире он оставался глух.

— Сам скоро все увидишь. Или, как альтернатива, не увидишь. В последнем случае, знание о моей планете тебе ни к чему. В первом же, твои собственные впечатления окажутся куда точнее моих вербализаций и описаний.

Так время и шло. Дэмми спал, держа определенную часть разума поодаль от неуправляемого сна, в состоянии бодрствования, чтобы не пропустить тревожных событий. Или сканировал литературу, вызывая ее из глубин сознания, оценивал и после внедрял в свою картину мироздания. Или практиковал новообретенные способности, выделывая акробатические трюки, производя вычисления в уме, пересматривая в деталях собственное прошлое. Последнее вогнало его в депрессию, и Дэмми к этому больше не возвращался.

— Даже без того, что стало со мной, — говорил он Флоссу, — я бы мог сделать куда больше, чем делал. История моей жизни — это перечень упущенных возможностей, неиспользованных шансов, вызовов, на которые я не ответил. И не было ни дня, когда бы я не мог испытать что-нибудь стоящее, но я этим не воспользовался. Я, если и продвигался вперед, то лишь случайно, когда все инстинкты криком предупреждали против даже искорки любопытства. У меня были амбиции, но то были амбиции, зажатые в узкие рамки тривиальности. Саморазвитие для меня заключалось в покупке — или угоне — машины покруче. Понятие прогресса состояло лишь в том, чтобы прикинуться моднее. У меня были молодость, здоровье, мозги. Я мог всего добиться в мире, который знал. Мог стать королем планеты, великим ученым, художником — да кем угодно — или всем сразу.

— А рыба могла бы выскользнуть из сети, сумей она понять природу сети и собственные возможности. Но она не выскальзывает. И ты бы не выскользнул, зато теперь заешь больше. Не много, конечно же, но больше, чем раньше. Возможно, когда-нибудь ты станешь ценить то, что поистине ценно. На это стоит надеяться.

— Я-то себя считал гением. Угоняя у Ксориалля корабль, я думал, что Вселенная — моя устрица.

— Ты все узнаешь, Дэмми, — сказал Флосс и снова погрузился в свой недосон.

На девяносто четвертый день капсула без предупреждения мигнула и пропала, оставив Дэмми и Флосса лежать на мягкой фиолетовой траве у кромки алого озера.

Глава 7

— Не этого я ожидал, — признался Дэмми.

Они с Флоссом лежали на упругом мшистом холмике под навесом из широких голубых листьев рядом с необычной конструкцией, жилищем, которое — как заверил гостя Флосс — принадлежало всякому, кто пожелает им воспользоваться.

— А дома, у тебя дома, Дэмми, все соответствовало твоим ожиданиям?

— Нет, но то было другое дело.

— Как же, как же.

— Я могу дышать здешним воздухом, — вяло произнес Дэмми. — Притяжение почти нормальное, может, на шесть с половиной процентов ниже. Солнце не жарит смертельным изучением, нет скоротечных смертельных болезней. Я в такие совпадения не верю.

— Нет тут совпадений, — заверил его Флосс. — Наши пленители не поместили бы нас в такую среду, которая была бы враждебна одному из нас, а потому мой мир для тебя безопасен. Что до болезней, то идея мне понятна из твоих мыслей, однако уже давно наш цивилизованный мир не знал подобных паразитических форм жизни.

— Я думал, звездолет окажется ракетой размером с истребитель, с металлической обшивкой и тесными каютами, затхлым воздухом и машинным отсеком. Думал, что космический полет — это когда сидишь в кабине пилота и смотришь на звезды. Думал, что посадка в другом мире будет шумной и жесткой, будоражащей и опасной, что нас встретит делегация или толпа, готовая линчевать, что надо будет заполнить бумажки или тяпнуть рюмочку, а потом будут пафосные дискуссии с властями, которые начнут спрашивать паспорт, кто я такой, чего хочу, и тебе придется за меня вступиться, изливаться перед ними, чтобы меня в тюрягу не упекли, а то и вовсе не выслали, и что потом я кинусь создавать комитет по спасению Земли, и...

— Дэмми, я так понимаю, ты просто забавляешься рассуждениями вслух. Ты ничего такого не ожидал. У тебя есть любопытная привычка сперва выдавать идеи, основанные на стереотипах, а после формально вербализировать их, словно так ты убеждаешь самого себя в структуре реальности. Определенно, в свете сложившихся обстоятельств в этом нужды нет. Идем, — уже веселее добавил Флосс, — покажу тебе свое убежище.

Он повел Дэмми по едваприметной тропинке между зарослями пушистого бледно-лилового мха, который приятно контрастировал с фиолетовой травой. В стоячем воздухе ощущался слабый душок чего-то вроде лимонного дерева. За поворотом, огибающим выступающую часть пурпурночерной рощи, Дэмми и увидел обещанный дом: похожая на пузырь конструкция с бледными прозрачными стенками, сидящая на паутинно-тонких сваях вроде ног самого Флосса. Инопланетянин остановился и сделал рукой жест.

— А вот и мое гнездышко, — радостно произнес он. — За неимением гения в искусстве науки или важного поста в механизме социума я воспользовался наличными талантами и энтузиазмом, дабы произвести этот островок мира и порядка. Я бросил себе вызов, стремясь создать совершенство, владея лишь ограниченным представлением о понятии совершенного. У каждого существа, живого или косного, есть свой потенциал; развить его — значит довести существо до совершенства. Я постарался воплотить оптимальное сочетание красоты и пользы. Каждая функция, цвет, текстура и форма сбалансированы по отношению друг к другу, создавая гармонию, соперничающую с таковой в естественной среде. Тут учтено все, вплоть до последнего атома; я не пошел на сделку с совестью, пытаясь обойти трудности или дороговизну. Все тут составлено безупречно и таковым остается. Тут нет углов, где затаились бы ошибка или грязь. Мой дом, по сути, является материальным воплощением моих представлений о гармонии вселенной, собранием всего, что мне дорого... Но я увлекся. Идем, оценим степень моего успеха.

Он повел Дэмми по извилистой тропинке между клумбами ярких цветов, через небольшую безупречную лужайку пурпурно-красной травы и вдруг остановился. Дэмми увидел разбросанные тут и там куски дерна. Четыре небольших кустика в белом цвету лежали корнями вверх.

— Я выбрал это место вдали от великих центров нашего общества, потому что воздух здесь чист и спокоен.

Флосс подергал похожим на ухо отростком, в котором Дэмми опознал орган обоняния. Одновременно с этим он сам уловил легкий душок подопревшего мусора, примешивающийся к гардениевому аромату цветов. Откуда-то донесся визг, похожий на поросячий.

Флосс медленно обернулся в направлении звука. И в тот же миг приглушенно бумкнул взрыв, высокое дерево по другую сторону дома задрожало и медленно рухнуло, исчезнув из виду. Взметнулся фонтан щепок, и под ноги двум зрителям упало несколько клочков мандаринового цвета.

Флосс обернулся к Дэмми; его похожее на пчелиное лицо дергалось в непонятных мимических конвульсиях.

— Что-то не так, Дэмми. Лучше тебе укрыться, и поскорее. Беги туда.

Он указал на чащу пурпурно-черных деревьев.

— Что происходит? — спросил Дэмми, глядя на дом.

В поле зрения появились фигуры в серых комбинезонах: высокие, на коротких ножках, они спешно семенили вперед. Флосс закричал:

— Теесты! Случилось то, чего я так боялся!

— Что-то далековато они от границ своей территории, — напомнил Дэмми. — Я так понимаю, у них нет законных оснований находиться тут?

— Нет, — простонал Флосс. — Мое великое древо хео уже пало их жертвой, и... — Он указал на дом, внутри которого уже копошились незваные гости.

— Чего им надо?

— Надо? — эхом повторил Флосс. — Они уже получили, что хотели: разрушение. С ними не может быть переговоров, они живут ради разрушений. О, горе мне, меня выследили!

— Что будешь делать?

— Спасать что могу. — Флосс двинулся вперед. — Однажды начну все заново.

По тропинке из цветных плиток он устремился к дому, пробежал мимо фонтанчика, из которого на пятнадцать метров вверх била сверкающая струя: капли алмазами падали в неглубокую чашу с плавающими бледными кувшинками. Рядом на дерне валялись осколки утонченной скульптуры.

У дома тем временем собрались толстобрюхие теесты. Трое отделились от основной группы и двинулись наперехват Флоссу, но он и не подумал уклоняться.

Дэмми расширил границы сознания, уловив примитивные волны жизни от растений, едва различимое бормотание, на фоне которого смутно различались тревожные недодуманные мысли Флосса. Гудело, не замечая сканирования, скопление грубых и неотесанных умов. Дэмми сошел с тропинки. Прислонился к стволу дерева в густой тени, закрыл глаза и стал мысленно прощупывать... Наткнулся на текстуры вроде колючей проволоки, зазубренного металла и битого стекла; от кучки вандалов в сотне метров исходили волны чистого зла и агрессии. Дэмми уловил отголоски боязни высоты, нетерпения, спешки, расстройства — гнетущих и неутоленных мук. Потом уловил более четкие мысли.

«...до возвращения Великого!.. Странно, беспомощная жизнь. Слепая... Не нравится мне это... Там! Чуете? НЕТ!»

Отсечение ударило, как волна от взрыва. Грубые текстуры закрылись. Дэмми осторожно проследовал по «краю» закрытого сияния разумов, отыскал брешь, ткнулся внутрь... и утонул в бурлящем звуке и нестерпимо ярком свете. Его начало кидать из стороны в сторону, пока он не пробился в болезненную бездну центра. В наступившей тишине он стал исследовать связанные ментальные поля, которые поначалу пробовали сопротивляться. Теесты, как он понял, были существа простые, сами по себе неполные, но сбивались в группы, чтобы добиться этой самой цельности — такой способ позволял им поднять уровень интеллекта почти вровень с человеческим. После этого они искали бездумного разрушения. Так и жили: в разладе со Вселенной, не в силах утолить великий голод.

А потом вдруг Дэмми ощутил, как его окружает скопление напряженных мыслеформ. Тогда он прервал глубокий контакт, оставив после себя сбивающее с толку маскирующее впечатление, будто он растворился. Сосредоточенно рыщущие инопланетные зонды моментально расслабились и, еще немного пошарив, удалились — вспышка, и они втянулись в сердце голодной массы. Открыв глаза, Дэмми увидел пару похожих на хорьков созданий, которые вальяжно брели по лужайке в нескольких метрах от него, а дальше беспомощно дергался в руках у трех теестов Флосс. Один из пленителей трепал безобидное существо за радужные крылья.

Дэмми уже хотел было ринуться на помощь, как вдруг из-за кустов, скрывающих основание дома, выбежала кучка теестов. Дэмми снова отступил в тень, следя, как эти твари по одному, по парам или по трое присоединяются к общей толпе. Наконец их собралось с полсотни и все они обратились лицом к одному из своих. От прочих он отличался черным шлемом и сверкающим клинком. Визг, который Дэмми слышал прежде, возобновился. Оратор размахивал короткими ручонками; толпа взволновалась, но замерла при резком окрике. Забытый всеми, Флосс привалился к стволу деревца возле дома. Дэмми коснулся его разума.

«Лети, — поторопил он друга. — Используй крылья!» Флосс не смог даже шевельнуться. Лишь вяло возразил что-то. Дэмми нащупал грубый разум вожака теестов... «...усердие! — прочел он. — И... наедайтесь, но прежде...» Тут мысли вожака прервались, и он обернулся в сторону скромного укрытия Дэмми. Потом продолжил:

«...коварство. Быстрее. Ну! Закончим все до последнего зата! Не забывайте: вы трудитесь под бдительным оком Первого!»

Толпа мигом рассосалась: одни устремились обратно за дом, другие рассредоточились по лужайке и принялись выдирать дерн. Один теест подошел к фонтану и бросил в воду пригоршню земли вперемешку с грязью — чистая вода тут же помутнела. Покончив с вандализмом, существа переместились к цветущим кустам, усыпанным бледно-розовыми бутонами. Повинуясь импульсу, Дэмми коснулся зондом куста и, к собственному изумлению, обнаружил почти животный разум. Было ясно: куст ощущает угрозу и напуган, он заметно дрожит. И в этот момент мысленная энергия тееста ударила по кусту. Инопланетный захватчик остановился и протяжно взвизгнул, а куст вспыхнул ярко-розовым. Его слабенькое ментальное поле замерцало от ужаса. Теест тем временем замахнулся изогнутым клинком, который снял с широкого ремня. Дэмми сделал два шага за спину животному, схватил его за вскинутую руку и с силой дернул. Теест дико завизжал и развернулся, так и норовя цапнуть Дэмми за руку. Но тот устроил ему вывих — но осторожно, чтобы не причинить непоправимого ущерба, — и отшвырнул звероподобное создание в сторону. Шатаясь, скуля и повизгивая, прижимая к боку раненую руку, оно попятилось. Развернулось и дало деру.

Два тееста, оказавшихся поблизости, оставили попытки подпалить сухую траву на окраине леса и стали надвигаться на Дэмми, заходя с двух сторон. Дэмми встал поустойчивей и протянул ментальные щупальца к примитивным умам свирепых созданий. Они тем временем попытались соединиться, точно два не подходящих кусочка мозаики, но бросили попытки и сосредоточили конструктивные мысли на том, как уничтожить новый предмет ненависти. Дэмми обрушился на один из недоумов, ощутил, как тот затрещал по неровным и хлипким швам, соединяющим этапы развития этого вида. Создание пошатнулось и, рухнув на четвереньки, слепо поползло куда-то в сторону. Второе существо достало нож и настороженно приблизилось; Дэмми ударил импульсом — походя, даже толком не концентрируясь. Вот и этот превратился в четвероногое животное и заспешил под сень рощи справа от Дэмми.

Теесты возле дома переполошились. Разведенный ими огонь уже охватил сухие стебли и ветки подлеска сразу за домом и трещал с подветренной стороны. Звери вспомнили о Флоссе и снова занялись им: связали руки и крылья толстой веревкой, и он плелся за ними, спотыкаясь. Из дома на улицу летели вещи — их деловито вышвыривали захватчики. Флосс прошел мимо кучи сломанной мебели, словно не замечая царящего разгрома. Вандалы бесцеремонно поторапливали его, дергая за веревку, направляя покорную жертву в густую тень к востоку от разграбленного дома.

Дэмми потянулся к разуму друга, но столкнулся с трудностями: мешал сильный фон шумных ментальных полей теестов. Они разбились на четыре группы по двенадцать рыл, и ни одна из групп больше не работала так слаженно, как изначальные пять групп по десять. Потеряв два сегмента — разума, сломанных Дэмми, две осиротевшие группы моментально распались, но их члены влились в другие, все еще работоспособные единицы, и те с готовностью приняли их, хоть и не включили в свой состав полностью. Так получилось, что оставшиеся рабочие теесты утратили былой энтузиазм и сплоченность. Великий в черном шлеме, который до этого спокойно командовал слугами, теперь едва сохранял дисциплину, и вообще с трудом удерживал их внимание. Теесты бесцельно шатались разрозненной толпой, словно животные, которым древний инстинкт приказывает сбиться в стаю для поисков пищи и обороны. Вырвались на свободу давно дремавшие под спудом репродуктивные влечения, и внезапно стали появляться пары, которым уже было не до ярости повелителя. Тут и там отдельные особи, утратив роль в общей ментальной группе, падали на четвереньки.

Внезапно рядом с основной группой полыхнуло пламя. Ошеломленные твари отпрянули, и на опаленной траве остались извиваться две особи. Дэмми уловил, как гаснут их расшатанные ментальные поля. Великий набросился на оторопелых последователей, держа в руках оружие, украшенное замысловатым орнаментом, встал между трупов и пригрозил оставшимся в живых. Те быстро отступили, прижимаясь друг к другу. Одного отставшего вожак спалил.

Дэмми тем временем удалось наладить ненадежный контакт с Флоссом, которого его пленители вновь уложили на землю; его разум излучал страх. Дэмми попытался взбодрить друга: «Соберись, Флосс, рвем когти. Беги туда!»

Ответом ему было сильное удивление.

«Но... им это не понравится! — пришла слабенькая мысль. — Мне надо ждать инструкций».

«Зачем? — в недоумении спросил Дэмми. — Разве не лучше освободиться и делать то, что захочешь ? Например, разогнать всех этих свиней».

Флосс ответил неясным изумлением: «Дэмми! Ты опять предлагаешь внушающие ужас перспективы невероятно искаженной картины вселенной! Как тебе удается столь легко выдавать подобные шокирующие мысли?»

«Это не сложно, — ответил Дэмми. — Сперва я выясняю, чего хочу на самом деле, а после ищу способ, как это исполнить».

«Дух захватывает, — подумал Флосс. — Вот так запросто! А ты не подумал, что эти дикари могут страшно отомстить? Я уж не говорю о положениях Кодекса раптата?»

«Нет, и секунды не задумывался. Давай-ка к делу. Надо драпать и желательно вприпрыжку, пока ребята Великого тут все не заполонили».

«Это может быть опасно», — возразил Флосс.

«Не-а, — ответил Дэмми. — Я его не трону».

Флосс уперся: «Я говорил серьезно, а ты, вижу, шутишь».

Дэмми снова растворился в тени рощи и бесшумно стал пробираться обратно к дому. Ощутил, как откуда-то спереди за ним следит упавший на четвереньки захватчик, почувствовал его бездумную жажду убить не-тееста — убить и расчленить. Теест двигался прямо на Дэмми. Тот следил за ним, но не со страхом, а с любопытством.

Теест то и дело пропадал, двигаясь через густой подлесок так же бесшумно, как и Дэмми. Внезапно он полез на ствол крупного дерева, проворно переполз на ветку толщиной в тридцать сантиметров, под которой должен был пройти Дэмми, и распластался на ней. Его ментальное поле пестрело калейдоскопом полуосознанных мыслей о жестокой расправе: когти и зубы рвут плоть, кровь стекает в иссохшую глотку, и, наконец, наступает сытость.

Дэмми присмотрелся к разуму тееста.

Теперь-то он разобрался: теесты с рождения сбивались и действовали в группах, каждая из которых обычно формировалась из братьев и сестер. Отпрыски приобщались к старшему разуму матери. Таким образом, развитие незрелого тееста формировалось уже существующей группой, в которую он входил. Иногда новорожденный обладал достаточной самостоятельностью, чтобы отколоться и образовать новую комбинацию или прибиться к другой — более благоприятной. Вожак, сообразил Дэмми, и стал такой исключительной личностью.

А вот разум обычного тееста, оказавшийся в одиночестве — причем впервые с того момента, как он проклюнулся на заключительной стадии формирования зародыша — оказавшийся в ситуации, когда он предоставлен сам себе, сталкивается с необходимостью самостоятельно принимать решения. И это вызывает у него полный паралич воли.

Заинтригованный, Дэмми пристальней вгляделся в открывшееся перед ним чахленькое ментальное поле. Это было существо, с рождения лишенное всякого понятия о личности, живущее в неопределенности, незавершенным. И в центре его картины мира зияла голодная пустота. Пытаясь ее заполнить, эту саднящую бездну неуверенности, существо с готовностью окунулось в беспощадное разрушение враждебной и отторгающей его среды. Вместо того чтобы обратиться к поискам в себе сокрытого творческого начала, это увечное создание стремилось посредством разрушения утолить жажду своей лишенной эго души. Жажду чего-то...

Различия были минимальны, сразу же заметил Дэмми; касание здесь, выпад там, быстрая корректировка энергетических токов — и он задал разуму тееста новый вектор. В один оглушительный миг модель мигнула, задрожала; затем перестроилась, освоилась с изменением и обрела равновесие, какого прежде не знала. Буйство ушло, вырванное с корнем.

«Черт, я же не подписывался их проблемы решать, — упрекнулся себя Дэмми. — Пусть ксенопсихиатрией специалисты утруждаются, а мне сейчас лучше заняться чем-нибудь поумнее».

Над головой у Дэмми засевший на ветке теест бесцельно вытянул конечности, забыв о жажде, что загнала его наверх. Он посмотрел вниз, мимо Дэмми, впился желтыми зубами в пурпурную кору, потом зевнул и, легко спрыгнув на землю, посеменил прочь. Дойдя до края леса, встал на ноги, подбежал к ближайшему выдранному куску дерна и ловко вернул его на место. Повторил то же действие со следующим куском, с третьим... Минут за пять убрал все следы вандализма на четверти маленькой лужайки. Затем двинулся дальше, то и дело останавливаясь, чтобы подобрать то осколок статуи, то клочок бумаги или ткани и положить в объемистую кожаную сумку у себя на боку.

Дэмми вдруг понял, что устал и, очистив от веток пятачок травы под раскидистым кустом, растянулся во весь рост и моментально уснул.

Кто-то настойчиво ломился к нему в голову. Дэмми, лежа в большой кровати, от души пожелал, чтобы этот кто-то поскорее убрался.

«Дэмми! — сквозь пелену забытья пробилась безумная ментальная мысль Флосса. — Где ты?..»

«Все зашибись, — коротко ответил Дэмми. — Дай поспать, я вымотан».

Флосс не отставал: «Я никак не мог нащупать это твое фантастическое Я — поле! Ты опять спишь. Но где? Я уж думал, тебя уничтожили».

Дэмми, нисколько не отдохнувший, с трудом сел, поморгал и непонимающим взглядом уставился на тенистые заросли. Потом встал и просканировал окрестности на предмет чьего-нибудь присутствия. Флосс никуда не делся и находился на расстоянии 104,31 метра от дома. Теестов поблизости не наблюдалось, зато Дэмми слышал вдохновенную зажигательную речь Великого.

Солнце зашло, однако тьму вокруг дома разгоняло белоголубое свечение прожекторов. Наконец Великий закончил речь, и толпа, вновь скованная дисциплиной, разошлась по своим делам. Неся с собой фонари, разбитые на группы по пятеро, они широкой гребенкой с редкими зубьями отправились прочесывать лес.

Некоторое время Дэмми следил за ними, затем отвернулся — и увидел, как к нему сзади приближаются огни. Тогда он взлетел на ствол ближайшего дерева с грубой корой и затаился в раскидистой кроне. Прислушался к хрусту веток и визгам. Вот один из теестов остановился на том месте, где недавно спал Дэмми. Ткнул в землю инструментом, похожим на трость, и прошел по следу Дэмми — до того места, откуда тот наблюдал за построением поискового отряда. Затем, повесив прибор на пояс, теест приблизился к дереву, на котором сидел Дэмми. Постепенно к товарищу присоединились остальные члены группы. Дэмми бесшумно встал на широкую ветку и прошелся по ней до места, откуда смог перешагнуть на ветку ближайшего соседнего дерева. В голове тут же мелькнуло призрачное воспоминание о бесчисленных часах тренировок под куполом цирка. Дэмми вспомнил изящную рыжульку, научившую его секрету тройного сальто. Бедняжка Молли... Что с ней стало, после того как Блатман прикрыл ее шоу?..

Прогнав праздные размышления, Дэмми сконцентрировался на решении текущих проблем. Впереди по курсу возникло препятствие в виде переплетенных лиан, усеянных пятнадцатисантиметровыми шипами с красными кончиками — определенно ядовитыми. Внизу, в прорехи кроны Дэмми разглядел приличную толпу теестов. Их увенчанные бледно-зелеными лампами посохи образовали озерцо зловещего сияния. Пока Дэмми продумывал маршруты отступления, пустые морды теестов обратились вверх: розовые мордочки поблескивали, красные глазки вглядывались во мрак в поисках добычи. Дэмми замер: было ясно, что, даже не видя цели, теесты ее ощущают. Один из них вскинул «факел», и тут же ветка рядом с ногой Дэмми разлетелась в щепки. Последовало еще два быстрых выстрела. Последний опалил Дэмми левую лодыжку, обуглив похожий на кожу материал корабельного костюма (Дэмми разжился им, пока летел на Волшебной Тыкве).

Он быстро остановил кровь и заглушил боль, однако конечность все равно ослабла. Прыгнув в сторону, Дэмми ухватился за соседнюю ветку и при этом как-то умудрился не пораниться о ядовитые шипы. Правда, вышло все равно неловко, и он чуть не упал — теесты внизу завизжали, топча кустарник. Вспыхнули смертоносные лучи, сжигая листву и лозы, вышибая из коры щепку, но в Дэмми ни разу не попали. Наконец теесты пошли прочь, сосредоточившись на чем-то шагах в двадцати за спиной Дэмми. Похоже, решили, что он вернулся на дерево, в кроне которого они его обнаружили. Спустя двадцать восемь минут, сорок одну целую и три десятых секунды Дэмми убедился, что теесты потеряли его след. Стараясь не шуметь, дрожа от слабости, он спустился на землю и укрылся за стволом дерева. Заполз под пышный куст, что-то вроде можжевельника, и сосредоточился на быстром восстановлении обожженной кожи и мышечной ткани.

Спустя два часа, после трех стычек с потерявшими бдительность теестами — отбившись от армии, они топтали кусты, — Дэмми наткнулся на их судно. Это был стандартный «Боган-3» (универсальный), простой и высокоскоростной — для своего класса — корабль на плюс-С тяге. В темноте, окутывавшей прогалину, которую корабль выжег при посадке, его нос высвечивался редкими и слабыми габаритными огнями. Однако часовой — видно, желая унять дурное предчувствие, — установил небольшой световой узел, который так кстати освещал открытый люк. Дэмми остановился и подождал. Ничто в ментальном поле единственного на борту тееста не выдавало его желания выйти и осмотреть окрестности. Затем он вдруг решил активировать противопехотное поле. Дэмми знал о нем все — нужно было только подождать.

Он поудобнее растянулся на влажных ветвях и острых камнях и воспарил по вертикали, не забыв уклониться от нависающей сверху ветви. Однако острый гравий отчего-то по-прежнему впивался в грудь и ляжки. Странно!.. Дэмми предпринял еще попытку, которая почти провалилась, но вот наконец ветка приблизилась, скользнула в сторону, и Дэмми отправился в полет. Правда, невысоко.

«Батюшки святы, мне б пожрать да поскорее, — подумал Дэмми. — Я уже вырабатываю ресурсы третьего уровня. Если в ближайшее время не набить желудок, то и до сердечного приступа недалеко».

Вынесенная из дома еда сейчас находилась на борту звездолета, а из растений вокруг ни одно не подходило земному желудку. От натуги перед глазами запрыгали цветные искорки, но Дэмми приподнялся еще на несколько сантиметров и тихо скользнул к кораблю. Он чувствовал периметр противопехотного поля. С трудом подумал: надо пролететь над ним.

В самый распоследний момент заметил, что легким ветерком его поднесло опасно близко к полю, и схватился за ближайшую ветку. Ветка сломалась, и Дэмми принялся выписывать замедленную бочку, одной ногой угодив внутрь периметра. Тут же резко вжикнуло, и Дэмми ощутил, как в него впивается облачко мелких кристалликов, которые осыпали листву, точно песок. Это был нервнопаралитический яд широко спектра действия. У Дэмми оставалась треть секунды на то, чтобы что-нибудь предпринять, а потом он рухнет на лесную подстилку. Единственное, что пришло в голову: рвануть из последних сил к ближайшему дереву и предоставить все древним инстинктам. Уже бессознательно он ухватился за ствол, а ноги принялись нашаривать опору. Дэмми начал спускаться, но тут рефлексы сдали, и он упал.

Очнувшись, Дэмми через боль подумал: какое жесткое пробуждение. Плюс сложный перелом левой большеберцовой кости и кое-что по мелочи. Однако я не мертв. Странно.

Дэмми заглянул в себя и обнаружил, что клетки, отвечая на подсознательную команду, о которой он и сам не догадывался, отторгли яд, инкапсулировали снаряды и выдавили их на поверхность — отсюда, видимо, и зудящие пупырышки на коже. С удивлением Дэмми отметил, что его умные клеточки — перед тем, как избавиться от мусора, — разложили чужеродный материал и извлекли из него энергопроизводящие молекулы.

«Теперь бы пожрать по-человечески», — подумал Дэмми. Получив минимальный прилив свежих сил, он расширил границы сознания, просканировал трюм корабля и отыскал содержимое кладовки Флосса. Выбрал контейнер с пресной бобовой пюрешкой и телепортировал его содержимое себе в желудок. Покончив с едой, занялся бедром.

«Дэмми! — коснулся его разум Флосса. — Выходит, ты не в западной роще, как я тебе советовал. А хотя это неважно. Мы больше не встретимся, но перед смертью прошу тебя, объясни: зачем ты напал на теестов? Я несколько часов гадал, но так и не смог понять. Они же не представляли для тебя угрозы и портили не твою собственность. Ты мог отсидеться в стороне, дождаться, пока они не уйдут, и продолжить одиночное существование. Но ты задержался и, не удовлетворившись ролью наблюдателя, отвлек их на себя. Сейчас я чувствую, что ты истощен, ранен, одинок и лишен надежды. И все же бодро берешься исправлять положение, насколько это сейчас в твоих силах. Зачем, Дэмми? Ты что, ищешь смерти?»

«Сначала меня посетила странная мысль помочь приятелю, — ответил Дэмми. — А потом эти бараны принялись пулять в меня, и дело стало личным. Короче, не так уж они и круты. Ты там держись. Может, еще удастся их прижать».

«Дэмми, скоро они тебя отыщут. Кстати, ты где вообще?»

«Забей», — посоветовал Дэмми нерешительному созданию.

В этот момент он расслышал едва уловимые звуки со стороны леса. Видимо, поисковый отряд прочесывает местность, но пока не близко. Сейчас самым верным шагом будет проникнуть на корабль и там уже импровизировать. Дэмми немного задержался, чтобы рассказать Флоссу о своем плане и показать бывшему сокамернику свое местоположение — всего в девяносто восьми целых и семидесяти пяти сотых метра от входного люка, в густом подлеске у основания неприметного дерева.

«Держись, — подбодрил он собрата по несчастью. — Ты вроде не связан. Может, воспользуешься моментом и слиняешь? Попробуем провернуть отвлекающий маневр?»

«Это лишь продлит мои муки», — ответил Флосс. Он явно не спешил соглашаться.

Дэмми уже отчетливо слышал шум, с каким приближалась орда теестов. Они подобрались ближе, авангард был в какой-то сотне шагов. Дэмми легко коснулся разума лидера и — ничего не вышло. Он хоть и поправил силы, но все еще не достиг нужной кондиции, чтобы использовать мощь разума по полной. Ладно, тогда оставим попытки помешать наступлению захватчиков, решил Дэмми и сосредоточился на том, как укрыться в относительной безопасности на борту корабля. Встать оказалось не то чтобы трудно, однако залатанная нога взорвалась зверской болью. Дэмми продрался сквозь заросли похожих на ежевику растений на прогалину. С двух сторон приближались отряды теестов — их пути пересекались как раз у корабля. Дэмми присмотрел самое темное местечко — пятачок практически полной черноты меж двух больших деревьев. И только он спрятался, как мимо, шушукаясь и похрюкивая, прошел отряд. Дэмми сменил позу, пытаясь унять боль в ноге. Исцеление еще не завершилось, и Дэмми это знал: для полного заживления не хватало ни энергии, ни материала. Нечего было даже думать о левитации; огромных усилий стоило просто стоять на ногах и оставаться в сознании...

По сторонам раздавались топот, хруст и хрюканье. Основная группа проходила совсем рядом, но пока еще никто не сообразил заглянуть в тень между древними стволами. И вдруг один солдат отделился от колонны. Чуть не налетев на Дэмми, он остановившись менее чем в метре от него и громко принюхался. Дэмми слушал, как пыхтит существо. Наконец, через двадцать семь и шестьдесят восемь сотых секунды оно двинулось дальше.

Скорчившись в плотной темноте, Дэмми вдруг понял, что утратил контроль над мыслями. Навалилась тяжесть теплого влажного воздуха, древние стволы окружающих его деревьев, казалось, сдавливают и душат, да еще жутко разболелась нога... Дэмми сменил позу. Отошедший было теест развернулся, но, так ничего и не высмотрев, пошел дальше. Дэмми изо всех сил постарался очистить разум. Надо лишь выждать, пока толпа скроется из виду, и скользнуть налево, а потом... Но, поразмыслив, решил, что план сомнителен. Вот бы сейчас хороший стейк да под кварту баварского!..

Спустя полчаса напряженных вычислений Дэмми пришел к выводу, что вопрос состоит в следующем: умрет ли он от растраты псионической энергии, необходимой на синтез еды из окружающей материи, прежде, чем эту еду успеет съесть? «Впрочем, — строго напомнил себе Дэмми, — сидя во влажной духотище, денег не заработаешь... И тем почетней гибель, чем безнадежней бой»^[87]...

Попытка не пытка. Процесс, в принципе, простой: небольшая и наглая трансмолекулярная перестройка. Местные нуклеотиды отличались от земных, но не кардинально. Итак, добавим азоту здесь, уберем лишней серы там — все, можно работать. Дэмми начал с того, что оказалось под рукой: с похожего на древесину материала. Было мучительно больно знать, что и как делать, но не иметь для этого достаточно сил. Дэмми отключил все периферийные функции организма, чтобы освободить энергию, и сосредоточился на том, как замастырить чертов кислород... Ага, вот и он встал на место.

Дэмми воздвиг простое системное поле типа того, какое используется в производстве, и закрутил векторы силы так, чтобы выровнять поток молекул сырья и запустить быстрое нагнетание полезной массы продукта. Попутно он вытягивал энергию из окружающих растений, щадя собственные тающие запасы; а после процесс пошел по накатанной.

Спустя десять минут Дэмми позволил себе усилие просканировать фокусную точку: полость объемом двадцать три кубических метра внутри древесного ствола поблизости, который послужил источником материала для синтеза. Вот, на бумажной тарелке — а может, фарфоровую? или серебряную? хотя чего зря париться? — лежал двухсотдвадцатиграммовый гамбургер, отлично прожаренный, со всеми положенными приправами. Аромат стоял божественный, но Дэмми решил, что это излишне расточительно, и убрал его. Прежде чем схватить гамбургер, отхлебнул из кружки большой глоток холодного живительного пива.

— «Вюрцбургер хофбрау»! — почти что вслух произнес он. — Мое любимое, а я даже не заказывал... Здесь действует нечто большее, чем просто старое доброе взаимодействие материи и энергии, — сделал он вывод. — Не знаю, какими силами я тут ворочаю, но лучше сперва поем, а уж потом подумаю.

Дэмми с трудом сдержал порыв проглотить гамбургер в два укуса и заставил себя есть понемногу, тщательно пережевывая и наслаждаясь вкусом жаренной с пеканом говядины. Одновременно подметил про себя, что если бы сил не оставалось вовсе, то он и есть бы не смог. Потом посвятил момент вычислениям потенциальной выгоды этого метода по сравнению с прямой транспортировкой питательных веществ в ткани. Удовольствие от еды, пришел он к выводу, намного перевешивает незначительный минус в эффективности.

К насущным делам его вернул хруст в подлеске. В десяти метрах он заметил пару одетых в серое теестов — они встревоженно озирались по сторонам. Пришли со стороны корабля, заметил Дэмми. А значит, сейчас прочешут тут все мелкой гребенкой. Потом он разглядел во мраке подле теестов пестрое пятнышко вроде бутона цветка: помятые и грязные крылья Флосса.

Вот его бывшего попутчика вывели на прогалину. Теесты шли без спешки, Флосс плелся позади, словно на прогулке с друзьями. Ближайший к Флоссу теест обратился к нему, протяжно завизжав. Потом оба тееста обшарили подлесок пристальными взглядами, подсвечивая себе жезлами-фонарями. Один отвернулся, и тогда Флосс посмотрел прямиком в сторону укрытия Дэмми.

«Беги, — предложил Дэмми. — Оторвись от них и вставай на крыло».

Флосс напрягся и обратился к теестам на их же языке, глядя в сторону Дэмми. Их взгляды встретились. Флосс подергал ближайшего тееста за рукав и указал на друга. Конвоиры тут же выставили перед собой жезлы и двинулись в указанную сторону. Один походя пальнул по кустам, заряд прошел рядом с Дэмми.

«Ну спасибо, приятель», — саркастично поблагодарил Дэмми Флосса, шедшего сразу за пленителями (или уже друзьями?).

«Но Дэмми, — пришел страдальческий ответ, — они меня пытали. И я мог откупиться лишь одним — тобой».

«Ну значит, все в ажуре, — сказал Дэмми. — Что ж ты за тип такой, Флосс? У тебя крылья бабочки, но нет даже ее смелости».

Дэмми ударил приближавшегося тееста одним выверенным импульсом. Создание покачнулось и, выронив оружие, упало на четвереньки. Его товарищ попятился, хотел было выстрелить, но выронил оружие и бросился наутек. Дэмми вышел из укрытия, подобрал лучевой жезл и прошел мимо Флосса.

«Дэмми! Ты что... нельзя же!» — в смятении подумал предатель.

Дэмми обернулся и одарил его презрительным взглядом.

«Возвращайся на развалины дома и затаись, — велел он. — Сиди тихо и жди, что будет дальше».

Не обращая внимания на оскотинившегося тееста, неуклюжим зверем проскакавшего поперек пути, Дэмми направился к вражескому кораблю, который теперь купался в лучах света.

Глава 8

Слепящий зеленовато-желтый свет солнца лился сквозь заново начищенные стенки дома-пузыря, поставленного на паучьи (или же бабочкины?) лапки-стебли, над лужайкой, которая вновь приобрела безупречный вид. Дэмми потянулся и зевнул. Он ощущал приятную усталость после ночных трудов и как раз думал проверить мягкость постели в доме-пузыре. На крохотном балкончике появился Флосс; его крылья, вновь ухоженные, переливались радужной пленкой в солнечном свете.

«Дэмми, — мысленно позвал он. — Ты ли это? Не может быть. Как видишь, со мной все хорошо, и...»

Возбужденное мысленное щебетание прервалось, стоило Флоссу увидеть одинокого тееста — тот вышел из-за цветущего куста недалеко от Дэмми. В одной руке он сжимал садовый нож, в другой — совочек. Дэмми легко коснулся разума этого создания и опознал в нем самого первого тееста, которому вправил мозги. Там, где прежде бушевала буря страхов и неутоленного голода, царило спокойствие. Рана быстро затягивалась.

«Не бойся, — успокоил Дэмми Флосса. — Остальные на борту корабля, а Минф решил задержаться и навести порядок. Он уже уходит. До свиданья, Минф».

Дэмми осторожно передал прощание существу, которое все никак не могло освоиться с новообретенной индивидуальностью и не знало, что делать. Минф, неслышно бормоча собственное — такое собственное и личное — имя, двинулся прочь.

«И снова, — удовлетворенно заметил Флосс, — Космос проявил Себя».

«Это было не чудо, — ответил Дэмми, — а старая добрая сила».

«Наша встреча, — не уступал Флосс, — уже стала проявлением Космического равновесия. Хотя, конечно, твоя формулировка механики моего спасения будет любопытна для изучающих материальную манипуляцию. Самый восхитительный аспект Космоса — его стремление к новизне. Кто бы мог подумать, что разрушительную энергию теестов можно направить в созидательное русло!..»

«Я рад, что они за собой прибрались, — сказал Дэмми. — Выглядит мило».

«Если не считать моего тысячелетнего дерева хео, — взгрустнул Флосс. — Впрочем, мне оставили аккуратную поленницу и десять новеньких саженцев, так что и это событие укладывается в общую канву. Иначе когда бы я еще заполучил для работы древесину хео огненного цвета? Ах, этот вид опилок, этот пряный, остро-соленый аромат, сияние готовой фигурки у меня в руках!..»

Его непроницаемое жучиное лицо обернулось к Дэмми.

«И все же я не понимаю, Дэмми. Зачем ты утруждался? Почему до сих пор не ушел и беспокоишься о моем благополучии? Где тут логика?»

«Не бери в голову. Я просто не могу бросить приятеля в беде. Поэтому сделал все, что посчитал нужным».

«Приятеля? — эхом повторил Флосс. — Я почти уловил смысл этого хрупкого понятия, не лишенного внутренней логики. О, нет, не логики, а сообразности с Космосом... Да. Теперь я практически все понял. Понял, что мой совершенно логичный поступок, когда я сообщил твое местоположение захватчикам в обмен на обещание амнистии, показался тебе столь же нелогичным, сколь и мне — твое поведение. Но вот мы снова примирились. Что же ты намерен делать дальше... друг мой? Смею надеяться, что и ты сможешь снова называть меня так».

«Я не держу зла, приятель, — заверил Дэмми. — Я отправлюсь в путь. Работа не ждет».

«Дэмми, — позвал наконец Флосс. — Я должен тебе кое-что сказать... как друг».

«Да?»

«Этот Ксориалль, о котором ты мне рассказал, неверно тебя проинформировал. Да, несомненно, ты почерпнул сведения из его библиотеки, но ведь программировал ее банки памяти сам Ксориалль. Твои знания о галактике в корне своем верны, и все же Ксориалль исказил их в некоторых местах — сообразно собственным целям. Особенно он постарался создать образ Галактического консенсуса как могущественной силы, перед которой слабые преклоняют колени. Это ложь. Галактический консенсус — название, данное энтузиастами небольшой и склочной организации, намеренной устроить все так, как стремился представить твой амбициозный учитель. Положение их довольно шатко, и сильные мира сего еще не истребили их лишь потому, что считают их досадной мелочью. Надеюсь, эта новость не привела тебя в нежелательное замешательство — да и с чего бы? Особенно если учесть твое негодование по поводу заданной «классификации» твоего мира».

«Действительно, это странно, что теесты хозяйничают на территории Консенсуса, — неопределенно сказал Дэмми. — Значит, путешествие на Тризме ничего не даст».

«Так почему бы тебе не остаться на Альмионе? — предложил Флосс. — Можешь взять себе сколь угодно большой участок никем нетронутой территории и преобразовать по своему желанию».

«Сам не знаю, — ответил Дэмми. — Просто ощущение, что есть незаконченные дела и пора в путь».

«Смотрю, ты не больно-то церемонишься, — заметил Флосс. — После всех наших совместных злоключений это как-то...»

На мгновение Дэмми ощутил прикосновение неосязаемой силы, а потом перенесся обратно на борт безликой тюремной капсулы. Правда, теперь он остался совершенно один. На протяжении странно растянутого времени Дэмми почти безуспешно пытался осознать опыт последних шести недель (по земному исчислению). Флосс и жалкие теесты уже казались ему давнишним происшествием, а Ксориалль со своей роскошной тюрьмой — событиями полузабытой истории из детства. А до того... было нечто малозначимое, вроде метания рыбешек в тазу с мутной водицей.

С поразительной ясностью Дэмми осознал, что время — это иллюзия, сквозь пелену которой разум воспринимает внешнюю реальность. Как и теесты, думал Дэмми, мы, люди, боролись с самими собой и думали, будто со Вселенной у нас война, тогда как на самом деле Вселенная очень даже мила. Проста и мила. Я считал, что работа — «грязное» слово, и всячески бежал от ее, но что может быть лучше, чем выполнять свою работу и сознавать это?..

Преисполнившись стыда, он усмехнулся над тем, какой философский оборот приняли его мысли, и поспешил занять голову другим.

— Снова застрял, — подумал Дэмми вслух и слегка испугался грубости родного языка. — Снова в ящике, в котором очутился до того, как начал совать нос в устройство большой машины.

Дэмми вспомнил о кошмарном пути через болота, как они вместе с Флоссом шли по трясине. Не придется ли проделать это еще раз? Он лег на пол и прощупал окружающее пространство. Сразу же понял, что все изменилось. Кто-то на славу потрудился: перебрал судно концентрированного сгустка энергии — если, конечно, оно то же самое. Он не обнаружил плоскости проницаемости; узлы давления были ровными и выверенными. Тогда Дэмми собрал поле сознания, а через миг — или неделю — открылся люк, и в камеру влетел знакомый контейнер с пайком, который Дэмми телепортировал себе в желудок. Наконец, соскучившись, он снова принялся вызывать себе призрачных собеседников, помогавших скрасить одиночество еще во время предыдущего заключения.

Они появились вместе с комнатой, собранной из упаковочных ящиков и грубо распиленных бревен. Это был безымянный салун: в дальнем конце над потускневшим зеркалом в баре висела голова лайки. В зале толпился народ, гудели голоса, топали грязные ботинки, светили газовые лампы. Сквозь множество щелей задувал кусачий ветер. Дэмми отметил, что снаружи, за стенами, стоит холод градусов десять ниже нуля. В одном конце какой-то парнишка беззаботно наигрывал ранний регтайм на ветхом пианино.

Толпа зашевелилась, когда открылась дощатая дверь и в салун, моргая, вошел мужик в грязной парке из волчьей шкуры. Бледное, осунувшееся лицо, отмеченное шрамами морозных ожогов; шаг — неустойчивый, но не как у пьяного, а как у инвалида. Пройдя прямиком к бару, он высыпал на затертую стойку содержимое кошеля из мягкой кожи: небольшую кучку сверкающего желтого песка.

— Незнакомец всех угощает! — воскликнул мелкий тип с мышиной мордочкой и помчался к бару.

Дэмми расслабился, сидя на стуле спинкой к стене. Паренек — тапер тоже устремился к бару, а незнакомец прошел за пианино. Скинув парку, опустился на табурет и опасно покачнулся, но сумел сохранить равновесие. Протянул узловатые руки к клавиатуре. Кожаная рубашка на нем — просто невероятно! — была еще грязнее парки. «Впрочем, играть он умеет», — отметил про себя Дэмми, когда зазвучал «Варшавский концерт».

На музыку никто не обращал внимания, и только размалеванная шлюха в дальнем конце бара удивленно смотрела незнакомцу в спину. Вскоре он закончил играть и встал, уже тверже. Обернулся к публике и, бормоча, сделал что-то вроде объявления, завершив его какой-то совсем уже невнятной фразой.

Дэмми встал, но тут незнакомец выхватил пистолет; в тот же миг, когда погасло пламя свечей в люстре, Дэмми пораженно понял, что ствол смотрит прямо на него. Только он хотел возразить или задать вопрос, как правая рука его дернулась, и прогремел двойной взрыв. В темноте удар, как от рухнувшей каменной плотины, смел его и повалил на пол.

Глава 9

Очнувшись, Дэмми вспомнил первые прощупывания интерьера в Волшебной Тыкве, шок от столкновения с чем-то, что пронзило невидимые границы его расширенного сознания и сжало сущность Дэмми в плотную точку беспредельности. «И вот опять, — в смятении осознал он, — его подвергли допросу, которому противиться нет возможности».

«Тебя уже предупреждали, существо. Но твою необузданную тягу к «свободе» я лишь сейчас отметил. В дальнейшем — никаких поблажек. Сотрудничай или исчезни!»

Это предупреждение Дэмми оценил как ободряющее по двум причинам. Во-первых, суперразум, который сосредоточился на нем, не ведал о его побеге на пару с Флоссом; а во-вторых, повторяя угрозы, он не осуществлял их и тем самым демонстрировал непоследовательность и нерешительность.

«Значит, это всего лишь человек или нечто уровня человека, — подумал Дэмми. — Следовательно, его можно провести. Однако сейчас лучше оставаться паинькой».

«Я проверил занятную отсылку, которую ты мне дал, про третью планету от Солнца, — вновь зазвучал бестелесный голос. — В архивах оказалась интересная непоследовательность. Твоя форма жизни известна, и в моем каталоге о ней есть запись, но спецификация незначительно отличается».

— Мать честная, — неуклюже выдал Дэмми по-английски, изображая энтузиазм. — Я снова «форма жизни». Не больно-то меня тут, в большом мире, повысили.

Через несколько часов допроса Дэмми показалось, что схватившее его гигантское существо утратило к нему всякий интерес и непроизвольно ослабило хватку. С облегчением отметив новые границы свободы для разума, Дэмми осторожно расширил сознание и прочесал сектор окружающегочегобытонибыло, которое, кстати, не укладывалось в привычные рамки «где» и «когда». Оно, скорее, представляло собой бесконечную цепочку срезов времени и пространства. Впрочем, вопрос чисто академический, напомнил себе Дэмми. Не успел он определить положение родной Солнечной системы и заодно Тризме, пункта назначения, как его схватило ЭТО.

«Можешь называть меня Астроба, — неожиданно известил его гигантский разум, но мысль была слабой, будто пришла издалека. — Ты случайный объект, и мне наскучил. Ты волен продолжать свои бесконечно мелкие странствия».

Дэмми показал невидимому существу язык и нос, потом еще парочку неприличных жестов, наслаждаясь ощущением безнаказанности. Затем, напустив на себя деловой вид, расширил границы сознания и охватил сферу радиусом в пятьдесят один световой год. Задав шаблон сканирования, стал продумывать следующий шаг.

«Я бежал из клетки Ксориалля (или он сам отпустил меня?) с багажом неслабых способностей. Да вот беда: использовать их не на ком. Флосс — так, пустячок. Теесты — тупые бандюганы, вроде Макси и Фреда из Чикаго. Зато Астроба — совершенно на другом конце спектра возможностей. Значит, лечу на Тризме — посмотреть, что из баек про Консенсус правда, а что нет».

Перестройка матрицы давления в навигации капсулы отняла почти все силы. Тогда Дэмми переправил себе в желудок все наличное питание из контейнеров, и у него разболелся живот.

— Слишком резко поел, — вслух укорил он себя и так перераспределил молекулы питательных веществ, чтобы усваивались оптимально. Потом, повинуясь порыву, мысленно позвал:

«Эй, Астроба! Можно тебя на минуточку! Я тут поразмышлял, и у меня возникло несколько вопросов».

Ответ пришел едва различимый:

«Занятно, как из взаимодействия молекул умеренной сложности могло возникнуть столь фундаментально высокомерное существо. Это воистину достойно моего любопытства. Ладно, микросоздание, о какой милости ты просишь?»

«Скажи, зачем это все? Ради чего ты залез в мои дела? Ты что, местный регулировщик? Тогда какое правило я нарушил?»

«Если брать аналогии из твоего мира, то я — опрятный домовладелец, заметивший в гостиной муху».

«Да? И у тебя есть право гоняться за мной с мухобойкой?»

«Гм-м... Право? Мне известно множество воплощений энергии, включая материальные, а также формы их взаимодействия. Но слышать о праве от тебя... это поразительная тонкость! Надо изучить подробнее. Прощаю твою изумительную заносчивость — на том основании, что твое невежество еще изумительней».

Дэмми пропустил колкость мимо ушей.

«Па этот раз буду умнее, — пообещал он себе, отметив за собой привычку к мысленному диалогу. — Впрочем, причин для волнений нет. Это все от затянувшегося бездействия и одиночества. Все пройдет, стоит снова оказаться среди людей, если, конечно, можно назвать их людьми», — напомнил он себе, имея в виду множество причудливых форм жизни, которыми кишел Большой базар на Тризме.

Дэмми отвел сто две секунды на ретроспекцию диалектов Консенсуса типа К-30, так же как и наиболее широко употребляемых провинциальных наречий. Подготовившись, он задал кораблю параметры посадки.

Дэмми не ощутил изменений в скорости или направлении, но спустя 131,6 секунды тишину нарушил одинокий немодулированный звонок. И все.

Дэмми напрягся, готовый... к чему? Он торопливо пошерстил память и вспомнил, что тюремные корабли двенадцатой категории, прибывающие вне расписания, садятся и заходят в порт под руководством главного узла схем. А значит, ему остается терпеливо ждать, пока капсулу не разберут в соответствии с текущими директивами по сохранению энергии.

«А пока можно использовать это время и приготовить что-нибудь про запас», — предложил себе Дэмми и согласился. Так, посмотрим...

Глава 10

Сперва Дэмми решил вести себя очень тихо и просканировал текстуру окружающих стен. Выяснилось, что поля давления стали инертны, обратившись в материю примерно той же проницаемости, что и бронепластины обшивки морского корабля. Сканирование внешней среды выявило присутствие полдюжины живых существ — единственных работников восьмисотметрового купола, куда приземлилась капсула Дэмми. Тогда он выбрал стену, противоположную той, снаружи которой столпилась встречающая делегация, и ловко прошел сквозь нее, оказавшись в гулкой темноте. Упражнение в способности приводить атомы своего тела в резонанс с материалом барьера, чтобы проскользнуть сквозь него, оказывается, не просто истощало запасы энергии, но и вызывало зуд.

Дэмми посвятил секунду беглому изучению купола: диаметр у основания — 235,768 метра, у вершины — 74,632 метра. Состоит из сплава материи и чистой энергии, противостоящего любым попыткам проникнуть свозь него. Вывод: нужно искать дверь. Таковая оказалась в эллиптическом слабом месте, в дальнем конце, в тени, где лежали сваленные в кучу товары — видимо, в ожидании погрузки.

Дэмми ощутил мягкое «чпок!», когда за спиной дематериализовалась капсула, столь долго удерживавшая его в своих стенах и унесшая так далеко (за пятнадцать с половиной световых лет) от родного мира. Группа встречающих засуетилась, они ждали явно его. Высокие, худые жукоглазые твари, вооруженные грозного вида кривыми мечами и замотанные в грязные шелка цвета желчи и мутного марона, рассредоточились, образовав широкий полукруг. Они обступили человека, который потрясенно сжался в точке, где прежде был центр исчезнувшей капсулы.

— Постойте, ребята, — произнес человек невероятно грубым, резким и в то же время знакомым голосом. — Я прибыл сообщить о похищении. Меня, кажется, похитил Воцил Напт... но не только он. Потом был другой, назвался Астробой, он тоже внес вклад... Еще толпа теестов налетела на сектор Ванг. По ходу дела, власть Консенсуса расползается, как намокшая салфетка.

Незнакомец с важным видом шагнул вперед, не обращая внимания на угрожающие жесты встречающей делегации. Один из жукоглазых подступил к нему, но незнакомец ухватился за тупую сторону клинка и разоружил противника. Тот обратился к дружкам, мол, не оставьте это безнаказанным. Шестеро тризмиан в форме быстро посовещались, и после один из них выступил вперед и демонстративно спрятал оружие в ножны — знак доброй воли.

— Слушай, приятель, — устало произнес незнакомец, — понимаешь ли, есть дело. Короче, охрана тут явно медленно соображает, а слушок прошел, что скоро прибудет левый товар. Этим-то я и занят, но все надо за день обстряпать. Ничего личного, лады? Так что включите мозги, подваливайте, перетрем, чтобы все прошло как по маслу.

Дэмми преодолел последние метры до тюков с грузом, спрятался за ними и оттуда наблюдал, как фантом отвлекает несостоявшихся захватчиков. А ничего такой живчик получился: важный, в красном котелке, белой шелковой сорочке с огромными перламутровыми пуговицам, в черном галстуке-бабочке и идеально пошитом пиджаке без лацканов.

— В чем дело-то? — разозлился фантом, как будто не замечая, что тризмиане расходятся в стороны от него.

— Вы, парни, ничему не учитесь, — сказал сержант копов. — У всех одно на уме: думаете, сможете провезти контрабанду фарфы прямо в центральный порт, воспользовавшись тем, что урезан бюджет на борьбу с наркотой. Ты арестован. Обернись, согнись и ухвати себя за лодыжки!

— У меня вроде права имеются, — возразил поддельный Дэмми.

— Назови хоть одно.

— Кодекс раптата, раздел девятый, параграф девяносто первый, подраздел С: «В случае, когда нарушение кодекса подразумевается исключительно на основании объективных экзокосмических обстоятельств, обвиняемому должен быть предоставлен выбор: выбрать адвоката по своему усмотрению или хранить молчание до начала проверки (действует дополнение сорок четыре)».

— Вот чудак-правокачатель, — чуть не простонал сержант. — Простое, чистое задержание обернул чуть ли не межпланетным скандалом со всеми вытекающими.

Качая цилиндрической башкой, он подошел к фантому, а с боков ненавязчиво пристроились двое его помощников. Предполагаемая жертва легко подбросила меч и, поймав за рукоять, отбила коварный удар слева. Взмахом клинка обезоружила противника — и тот спешно попятился, — а после ткнул острием в открытое брюшко копа справа, когда тот замахнулся мечом. Дэмми ногой отбросил в сторону клинок, упавший с глухим звоном.

— Подыщи себе новых ребят, герр обер-ефрейтор, — обратился он к сержанту. — Эти подустали мальца.

Резко обернувшись, он крикнул «Брысь!» еще одному смельчаку. Тот подскочил, словно ему в зад ткнули вилкой, и принял самый что ни на есть невинный вид.

Настоящий Дэмми чуть слышно фыркнул и двинулся дальше к двери, которую приметил, еще находясь на борту капсулы. Когда он добрался до нее, люк открылся, и в ангар ворвались два инопланетянина не внушающей доверия внешности. Наемники гламорфа, понял Дэмми по искусным — и сильно проржавелым — значкам на форме десятого класса. Командир остановился и взглянул на Дэмми.

— Новый посыльный, что ль? Почему Танвер нас не предупредил?

— Занят был, наверное, — холодно ответил Дэмми. — Чем-нибудь важным. Пепельницу вытряхивал.

— Откуда нам знать, что ты тот, за кого себя выдаешь? — не уступал страж.

— Ну, я же здесь, разве нет? — строго произнес Дэмми и протиснулся мимо него в резкий серый свет и тонкую дымку измороси. Сверху вниз на него взирал детина за рулем транспортного средства, жутко смахивающего на грузовичок года так 1913-го: колеса со спицами, цельнорезиновые шины и все такое... Машина была выкрашена в темный мутно-зеленый цвет; заляпанную грязью надпись на пандексе Дэмми перевел как «Муниципальный автопарк особого назначения», а другую, под ней, как «максимальная г.п. 875 ед.». Ему это, правда, ни о чем не говорило.

— Эй ты! — ожил водила. — Давай-ка не крутись тут.

— Следи за языком, братан, — невозмутимо ответил Дэмми и отвернулся.

Он уловил звук резкого движения — как раз за миг до того, как мир взорвался. Странно, землетрясение без предварительных толчков, успел подумать он и тут заметил, что на глубину пятисот метров солнечный свет не проникает и потому так ярко сверкают блестки на шкуре занятных морских существ. Те столпились вокруг, с любопытством изучая пришельца. Дэмми храбро поплыл вверх, почти даже не заметив, что без труда дышит под водой.

— ...ладно, шеф? — постепенно проступил грубый голос. — Я огрел этого козла по макушке. На вид по самому мягкому месту.

— Кто он такой? — спросили на коверканном К-5.

Дэмми приподнял одно веко. Существо, которое сидело рядом с ним на корточках и разглядывало его, больше всего напоминало карикатурное изображение жирной помеси белки и устрицы. Его тяжелый панцирь поблескивал яркими огнями цвета пюс и мексиканской гвоздики — в тон лоскутам пушистого хвоста.

— Гастролер, за которым вы велели следить, — торжественно объявил водила.

За спиной у него кто-то вышел из купола. Дэмми узнал симулякр — тот живо вел за собой отряд из шести копов.

— Оп-па, шеф, кажется, я сглупил, — пропыхтел водитель. — Вон тот на него похож, а еще он заодно с легавыми.

— Плевать, — безразлично ответил шеф. — Этот вот лежит, скрючился так, что не скажешь, сколько у него хвостов, рук и рогов... Ты не перестарался, когда бил его, Орф?

— Кстати, да, мог... — признал Орф. — Кладите его в кузов, потом осмотрим. Если он не тот, то просто скинем на муниципальной мусорке. Я на своем грузовичке умею концы прятать.

Дэмми подняли на ноги. В этот момент его дубль, проходивший мимо в шести шагах, обернулся и решил подойти к ним.

— Слышь, братан, — бодро обратился он к Орфу. — Вы, пацаны, хоть в курсе, что перед вами — сержант Айовской национальной гвардии?

— Это кто же? Вы, сэр? — как можно раболепнее спросил Орф и всем своим двух с половиной метровым существом обратился в подобие внимания.

— Никак нет, приятель. Я — старший атташе Триарха Грии. А вот этот пассажир, — он указал на Дэмми, — и есть тот самый лейтенант. Лучше пошевеливайтесь, не то он очнется и на месте вас порешит.

Орф с шефом тут же опустили Дэмми, и он шлепнулся на тротуар, изящно — как заметил сам Дэмми — выложенный йалканским плитняком.

— Ну ладно, свиньи, пошли прочь! — пролаял властный голос.

— Сержант, да это же известный грабитель и карманник Орф, — проговорил другой, — а второй негодяй, если не ошибаюсь, сам Чистюля!

— Проваливайте, пока я вас не замел, — неубедительно пригрозил коп с тремя лычками; однако Орф с шефом уже запрыгнули в кабину мусоровоза и рванули прочь, обдав всех облаком не до конца сгоревшего углеводородного топлива.

Начали стекаться зеваки. Дэмми стал рассматривать их. Толпа была разношерстная: высокие и низкие, мохнатые и панцирные, всевозможных расцветок. Кто-то пучил глаза на стебельках, кто-то шевелил утонченным нюхательным органом. Стоял гомон на дюжине наречий, разобрать которые у Дэмми получалось с трудом.

— ...один из этих, с Диска, держу пари! Я слышал...

— ...наркотики. Дегенерат какой-то...

— ...чтоб разглядеть, Фооба ради!

Копы разогнали толпу, а после вернулись к Дэмми, который к тому времени сумел угомонить свою башку — с каждым ударом сердца она раздувалась вдесятеро и снова сжималась.

— Эй, сержант, — позвал Дэмми. — Вы что, знаменитого грабителя Орфа отпустили?

Он поднялся на ноги, слегка покачиваясь, привалился к стене.

Копы, довольные тем, что исполняют рутинную работу, не требующую напрягать ограниченный интеллект, прогнали последнего ротозея и обернулись к начальнику в поисках одобрения. Тот мрачно смотрел на Дэмми.

— Что за придирки, лейтенант? — требовательно спросил он, надвигаясь на Дэмми и сжимая в пухленьких ручонках некое устройство — не слишком мудреное, чтобы Дэмми не опознал в нем наручники.

— Фильтруй базар, — спокойно ответил Дэмми. — Разрешаю доложиться. Сообщи в точности, какие тебе даны инструкции и с чем тебя прислали в порт?

— Ну, — сказал сержант, — нам сообщили, что вне расписания доставят предметы жизнеобеспечения, начиненные контрабандой. В точку 12-137251А ровно в два. Полагалось взять одного прощелыгу, улизнувшего от некоего большого чина. Ну а под руку попались вы, и ведь под описание-то подходите.

— Понятно, — кивнул Дэмми. — Иными словами, вы проявили избыток рвения и потому обознались.

— Да, наверное, так, — пристыженно признал коп и нехотя убрал наручники. — Ладно, парни, — обратился он к своим, — доложим, что миссия прошла вхолостую, но мы старались.

Пока смущенные копы, шурша подошвами ботинок, собирались в строй, двойник Дэмми решил наехать на их начальника:

— Послушай, ты, легавый, — раздраженно произнес он. — Как насчет извиниться перед этим благородным человеком? И предоставить ему первоклассный транспорт до места назначения... немедленно?!

— А с другой стороны, — сказал сержант, — гораздо лучше взять хоть кого-то, чем не взять никого. Поэтому... — Он обернулся к Дэмми, доставая наручники, которые, по всей видимости, парализовали нервы, когда защелкивались. Дэмми сделал шаг назад.

— Эй! — окликнул его коп. — Знаете, а вы двое похожи. Если смотреть не наметанным зрительным органом. Ну, например, у вас обоих розовые шляпы — кастрюли... только твоя с вмятиной от удара Орфа. А ну, быстро сюда!

— Так, ладно, офицер, — примирительно сказал Дэмми (настоящий). — Это еще одно недоразумение. Вас прислали перехватить контрабанду, а не запугивать чиновников дружественного государства. Как вы знаете, Айова и Тризме всегда были большими друзьями.

— Никогда не понимал этой политической белиберды, — отмахнулся коп. — Закон блюсти и без того сложно.

— Разуй глаза, легавый, — резко произнес двойник Дэмми, не обращая внимания на то, что настоящий Дэмми жестами велел ему заткнуться. — Собирай своих кретинов и проваливай.

— Опять ты? — обернулся сержант. — Эй, кстати, кто из вас двоих кто? — живо поинтересовался он.

— Я — хороший, — быстро вставил Дэмми. За спиной сержанта он снял шляпу и, пока тот оборачивался, ловко поменялся с двойником. Коп печально покачал головой. — А я думал, это у него вмятина на шляпе, — обиженно произнес он.

— Была. То есть и сейчас есть, — заверил его Дэмми. — Хватайте его живее!

Коп кивнул и двинулся на фальшивого Дэмми. Остановился, теребя наручники и постепенно теряя терпение.

— Паршивые браслеты, — пожаловался он. — Ну хорошо, приятель, дам тебе шанс. Не стану заковывать, если пойдешь по-хорошему.

— Забудь, болван, — ответила предполагаемая жертва.

Дэмми шагнул вперед.

— Возможно, я смогу помочь, офицер, — сказал он. Забрав у копа неисправные наручники, он ловкими движениями словно вывернул их наизнанку и передал сержанту. — Думаю, сейчас они работают, — небрежно бросил он.

— Эй, что ж вы сразу не сказали, что вы из наших, брат? — сердечно спросил полицейский. — У вас поди и дружки остались в управлении? — Он с надеждой рассмеялся.

— А то, брат, — утешительно ответил Дэмми.

— Постойте, сэр, я сейчас быстро разберусь с этим умником, который пытался сойти за вас. — Коп ловко защелкнул на запястьях симулякра, который и не думал сопротивляться, ограничительное устройство (нейронного действия, «Марк IV», ИН 76842).

— Отличная работа, капитан, — сказал Дэмми. — Следите за ним в оба. А то он такой ловкач.

— Не переживайте за него. Скованный «Марком IV», от меня никто не уйдет.

В этот миг симулякр исчез с негромким хлопком вытесненного воздуха. Наручники упали на мостовую. На секунду Дэмми ощутил странное головокружение. От голода, наверное.

— Только я хотел браслеты на этом бродяге защелкнуть, — безутешно пожаловался сержант, подбирая «Марк IV», — как он дал мне коленом в пах, прыгнул в подъехавшую машину и был таков. Все явно спланированно!

— Разумеется, сержант, — сочувственно произнес Дэмми. — Он воспользовался вашей добротой.

— Похоже, теряю хватку, — посетовал сержант.

— Никак нет, майор. Прошу простить, мне надо чуток подумать. А чтобы стимулировать кровообращение, хорошо бы пройтись, — добавил Дэмми и, не дожидаясь формального разрешения, пошел за угол, где наткнулся на Орфа и его мусоровоз.

— Молодец, что не выехал за поворот, — сказал Дэмми. — Там отряд легавых планирует засаду прямо у главного входа купола.

— Ах они, проныры! — сплюнул Орф. — Теперь я тебя узнал, — добавил он. — Ты Ловчила, известный карманник, грабитель и все такое.

— Верно! — согласился Дэмми. — А не подскажешь, где в этом городишке можно развернуться?

— Подскажу ли! Сам знаешь, Ловчила, я всегда на старте. К тому же шеф тоже любит кости размять.

— Шикарно. Идем... Хотя постой, сперва местных копов потреплем. Они в кустах у служебного входа спрятались: один резкий сержант и шестеро громил.

— Да, но там нет кустов.

— Верно, потому их легко приметить. Ты просто медленно подъезжай, как будто хочешь остановиться — а потом жми по газам. Я тебя позже встречу — только скажи где.

Когда Дэмми прогулочным шагом вернулся ко входу, сержант грустно покачал головой.

— Я все запорол, брат, — пожаловался он. — Ворье средь бела дня проворачивает свои дела. Похоже, пора значок сдавать.

— Не грустите, начальник. Ничего не поделаешь, просто не повезло... Я за вас словечко замолвлю перед комиссаром.

— Ох ты, правда, друг? Видать, не зря я сегодня сюда пришел — знаете, без причины ведь ничего не случается.

— Слыхали когда — нибудь про притон под названием «Зеленый труп»? — как бы мимоходом спросил Дэмми, сам не понимая зачем.

— Шутить изволите! Вам, я смотрю, лишь бы поржать, а повод найдете. Я в том конце города не бывал с тех пор, как повязали самого Ловчилу, а это было три цикла назад — меня еще тогда повысили. А что?

— Слыхал про это местечко, вот и подумалось: пока я тут, почему б не глянуть, — импровизировал Дэмми.

— Поосторожней там, ваша честь. Это такое злачное место, не лучше других, там всякое творится. По хорошему, навести бы там шмон, но все так ловко устроено — все дела в городе там проворачивают.

— Верно мыслите, капитан. Может, подбросите?

— Конечно, друг, не вопрос... но прежде вы повидаетесь с комиссаром, лады?

— Считайте, вас уже повысили.

— Я вас прямо отсюда заберу... или из хостела, где вы остановились. Поверьте, сэр, сержант Блут — коп, который сразу видит истинного джентльмена. Истинный джентльмен — большая редкость в наши дни. Кстати, когда будете шептаться с вашим другом комиссаром, прошу, не говорите ничего о том, как этот гад, которого я почти схватил, от меня ушел.

— Ни словом не обмолвлюсь, — пообещал Дэмми, а про себя подумал: вот странно, из всех техник манипуляций, которые предлагают мастера от Макиавелли до Друнта, лучше всего работает старый добрый развод. Я словно в Чикаго вернулся.

Тут вдалеке без предупреждения возникло нечто твердое — нет, даже не твердое, но и не газообразное — стена вибрирующих молекул, хотя молекул там не было, только их вибрация в самом нижнем звуковом регистре, с дозвуковыми и сверхзвуковыми обертонами. Этот звук, как запоздало отметил Дэмми, заполнял собой все пространство и время.

«О, так значит Большой взрыв — правда!», — успел подумать он перед тем, как его накрыло: смело в бездонную беспредельность, где он завис, быстро вращаясь вокруг длинной оси и светящегося тела поблизости в бесконечной дали.

«Теперь, значится, я планета», — сказал он себе молча голосом, прогремевшим до самого барьера вечности и отразившимся эхом как тонкий писк.

«Давай-ка все сопоставим», — строго велел себе Дэмми. Повалил черный дым, густой, удушливый (хотя дышать надобности не было); появилось неясное ощущение, будто его привязали к якорю. Наконец Дэмми определился: это боль такая. Занятное понятие. Зачем воспринимать боль как неприятное? Но что тогда удовольствие?

В то же время решить этот вопрос было важно. Дэмми потянул за мономолекулярную нить, которой был привязан к боли, и та приплыла к нему сквозь головокружительные картины взрывающихся галактик, ловко маневрируя между космически мусором, и наконец остановилась, оглушила так, что разум онемел. Дэмми вцепился в нее, уколовшись об острые шипы и битое стекло, отпустил и соскользнул — разбился обо что-то, что обволокло его пушистым дном озера, наполненного тихими снами. Дэмми открыл глаза и поморгал.

Насыщенный янтарный закат затопил узкую улочку, словно приливная волна слабого чая. Несмотря на это, он без труда прочитал светящуюся зеленовато-желтую вывеску «Зеленый труп». В кои-то веки фраза «не промахнешься» пришлась к месту.

На улице Вонючей околачивалось несколько граждан — по многим причинам, не считая той, по которой улица получила свое имя. Дэмми прошел мимо стоявших в глубоком дверном проеме двух стройных эвианских проституток с синей кожей, потом принял вбок, чтобы не столкнуться с ковыляющим навстречу трункианским аристократом в сопровождении четырех похожих на пауков телохранителей — феелей. У открытого входа в тошниловку, в которой Дэмми и назначил встречу, терся одинокий тризмианин.

Дэмми с трудом припомнил, что сержант Блут высадил его в начале улицы и спешно ретировался — мол, надо рапорт написать. Он приблизился к тризмианину и метнул мысль ему в голову. Из дверей доносились звуки и запахи, предполагающие одновременно кутеж и насилие.

Охранник преградил Дэмми путь.

— Рутинная проверка, сэр, — прожужжал вышибала на трущобном диалекте К-5.

— Присохни, плесень! — прожужжал в ответ Дэмми.

Вышибала угрожающе надвинулся на Дэмми, но тот не шелохнулся. Рука охранника поползла к бедру.

— Хочешь испытать меня, гнида? — прорычал он.

Вспомнив фокус Быстрого Гарри, Дэмми выдернул пистолет из кобуры охранника, выщелкнул обойму и выстрелил в воздух. Вернул оружие в кобуру еще до того, как обойма коснулась засаленной мостовой.

На противоположном конце квартала феели сгрудились вокруг нанимателя и глазели на заварушку у двери в бар. Охранник, изо всех сил стараясь сохранить лицо, махнул им рукой:

— Это так, прикол, ребята, — и снова взглянул на Дэмми. — Надеюсь, я этого не видел, — пробормотал он.

— Ступай внутрь и закажи мне лучший столик, — сдержанно приказал Дэмми. — А заодно — самый большой и сочный в Тризме стейк.

— Кто ты, говоришь? — спросил тризмианин, пятясь к двери.

— Скажи, что тебя послал Граучо, — ответил Дэмми. — Да поживее.

Спустя пять минут Дэмми уже вспарывал ножом хрустящую черно-бурую корочку, под которой открылась дымящаяся сочная мякоть розового цвета, толщиной не менее пяти сантиметров — филе блерба. Руки у Дэмми слегка дрожали. Он, конечно, сэкономил энергию, вручную обезоружив вышибалу, — а мог бы телепортировать пистолет себе в карман, — но силы были на пределе. Если бы охранник поартачился еще чуток, Дэмми пришел бы конец.

Стейк был шикарный. Он весил целый килограмм. Именно то, что надо! Да и запахом нисколько не отличался от первосортного американского стейка. Дэмми мимоходом подумал, что можно было бы, наверное, разводить блербов на просторах Техаса или Флориды: каждая туша — три с половиной центнера чистого мяса плюс превосходная желторозовая шкура.

Увлеченный едой, Дэмми старался не обращать внимания на галдящую на нескольких наречиях толпу, собравшуюся в этом просторном заведении с низким потолком. Доев, он ощутил эйфорию — начали прибывать силы.

Откинувшись на спинку кресла и потягивая черное вино из стакана с тонкими стенками, Дэмми забавлялся тем, что разглядывал представителей разных видов — прежде он их знал только по учебникам Ксориалля. Разнообразие просто поражало — до тех пор, пока Дэмми не вспомнил, что на той же маленькой Земле обитает два миллиона видов членистоногих (и это только те, что дожили до наших дней), не говоря уже о прочих видах фауны и флоры. Природа никогда не исчерпает запас решений для проблемы связи между живым и неживым. Тут Дэмми заметил проблеск радужных переливов.

— Флосс! — крикнул он, перекрывая гам.

Подскочил услужливый официант-анцилоид. Дэмми объяснил ему:

— Увидел старого приятеля и позвал не думая.

Он указал на хрупкую фигуру в гуще толпы, выделяющуюся на фоне неряшливых тризмиан. Официант кивнул головой-морковкой, ускакал прочь, и через мгновение Дэмми уже смотрел в знакомое пчелиное лицо роскошной расцветки и на крылья бабочки, то бишь на своего бывшего попутчика-сокамерника.

— Падай, Флосс, — пригласил он приятеля. — Как говорится, не ожидал тебя тут встретить.

— Боюсь, сэр, произошла ошибка, — возбужденно вклинился официант. — Это существо, сэр, Его Высокопревосходительство Генерал — Фельдмаршал Барон Клэйс, почтивший визитом сие скромное заведение по случаю обретения вышеозвученных титулов и вступления в должность при Директорате.

Далее он представил Дэмми как лорда Бон-бона из Зрейда по делам Синдиката. Затем ушел, оставив Дэмми озадаченно взирать на пестрого инопланетянина.

— Да. Лорд Бум-бум-это я, — сказал Дэмми. — Он же Ловчила.

— Мне показалось, ваше имя Бон-бон, милорд, — пропело бабочкообразное создание.

— Наверно, официант оговорился, точнее, одумался. Присаживайся, Флосс, отведай винца. Весьма недурное. Не классное, но и не плохое.

— Как успела уведомить вас здешняя обслуга, милорд, я — барон Клэйс, — напомнил Флосс резким и звонким, как натянутая струна, голосом. — Любезно прошу избавиться от заблуждения, будто я друг вашей светлости. Боюсь, никогда не имел чести таковым быть.

— Да завязывай уже, Флосс, — радушно улыбнулся Дэмми и стрельнул ментальным зондом в сторону знакомого, смутно очерченного ментального поля этого чахлого создания, чью жизнь и имущество спас недавно от покушений орды теестов. К своему изумлению, Дэмми наткнулся на барьер вроде того, который держал их с Флоссом взаперти на борту транспортной капсулы.

Дэмми хохотнул, и его визави вздрогнул.

— Умно, Флосс, — пропел он на К-7. — Что за причина для подобной скрытности?

Существо с радужными крыльями выдвинуло стул и присело.

— Не подавай виду, будто знаком со мной, — тихо прощелкало оно. — Тебе грозит большая опасность.

— Еще бы, как и всем, — беспечно заметил Дэмми. — В чем дело-то?

Он огляделся: никто не смотрел на него с откровенной враждебностью, однако взгляды были прикованы к сцене, разыгрывавшейся за его столиком. От толпы отделилась тройка необычайно крупных тризмиан в одежде строгого и в то же время элегантного цвета и покроя. Шагая плечом к плечу, они подошли к столику и остановились за спиной у Флосса, или барона Клэйса, как он просил его величать.

— О, задержание? — беззаботно произнес Дэмми. — Снова меня кто-то продал. А я-то думал, откуда все эти парни знают, где меня искать.

— Так получилось, милорд, что я старший офицер разведки Консенсуса, — сухо представился жукомордый аристократ. — Всего лишь исполняю свой долг. На самом деле я только что спас вас от уничтожения. Если бы я подал иной сигнал, вас испепелили бы на месте. Эта опция, кстати, имела приоритет категории А, однако я дарую вам временное помилование. Ну, довольно излишних объяснений. Говорите — кто вы?

— Хорош дурака валять, Флосс, — дружески проговорил Дэмми. — Сам знаешь, я — Дэмми Монтгомери. К чему эти игры?

— Я уже достаточно откровенно признался, Дэмми, что я — офицер разведки. Разве я обязан по первому требованию раскрывать профессиональные тайны?

— Просто хватит лепить горбатого. Можешь спокойно признаться, что ты Флосс. Хотя я знаю это и так.

— Ладно, Дэмми, и правда некогда я ходил под личиной персоны, о которой ты говоришь. Ну что, видишь? Я ничего не утаиваю. Ну, или почти. — Судя по выражению на пчелином лице, инопланетянин ждал, что Дэмми этим заявлением удовлетворится.

— То есть теперь ты большой госслужащий и у тебя своя шайка энтузиастов, так что ли? — саркастично спросил Дэмми.

— Не уверен, что понимаю, — сдержанно ответил барон Клэйс.

— Сам же предупреждал, помнишь? Мол, Галактический консенсус это просто горстка существ, которые хотят захватить мир при помощи одной только болтовни.

— Издержки профессии, порой приходится лгать, но я и не спорю, — все так же сдержанно ответил Флосс, или барон Клэйс.

— Ну спасибо, приятель. А в чем смысл? Чтобы я вломился к вам и меня прихлопнули, не дав вякнуть ни слова? Вдобавок ты и власти предупредил?

— Это иррационально, Дэмми, пытаться оценивать мои поступки в соответствии с твоим искаженным мировоззрением.

— Да все ништяк, Флосси. На самом деле ты помог: просто запорол все. Если б не ты, я бы даже не знал, как важен для вас, народ.

— Смысл твоих слов ускользает от меня, — ровно и холодно проговорил барон Клэйс, будто хватил кувалдой по обледенелой наковальне.

Дэмми подозвал кружившего неподалеку официанта-анцилоида.

— Повтори прежний заказ как десерт, — сказал Дэмми. — Люблю заесть большой стейк из блерба большим стейком из блерба. Самое то кишки умаслить.

Флосс не стал ничего заказывать.

— Аппетит у тебя нездоровый, если позволишь заметить, — неодобрительно пропел он. — Мне вот приходится придерживаться строгой диеты школы Тайна — главным образом цветочные нектары.

— Маловато белков, — заметил Дэмми. — Неудивительно, что ты такой тощий, если позволишь заметить.

Флосс невозмутимо смотрел, как Дэмми уплетает второй кусок мяса.

— Есть три вида голода, — с чувством принялся рассуждать Дэмми. — Тип первый — за компанию. Это когда любишь сходить с друзьями в хороший ресторан и заказать нечто особенное. Тип второй — когда кишка кишке кукиш кажет. Третий — это когда клетки твоего тела слегка истощены и нуждаются в подпитке. Собственно, вот что происходит, когда сидишь на диете ради потери веса. Если не поешь, то ласты склеишь. Я познал все три типа голода.

Он с наслаждением похлопал себя по животу.

— Откровенно говоря, Дэмми, я был изумлен, когда ты сумел уйти от генерал-полковника лорда Блута и группы захвата верховного комиссара Орфа, — оживленно признался Клэйс. — Ты открыл нам совершенно новый тип поведения, какого я не ожидал. Ты хитер, Дамокл. Теперь мне это понятно. А разбираясь с отрядом «вандалов» (теестов я лично набирал, не сомневайся), ты просто ввел меня в заблуждение относительно этой твоей сильной стороны.

— Не совсем так. Мне и правда не понравилось, как они разоряют твое гнездышко. Оно мне глянулось. — Надо думать. Ведь я извлек образ из твоих фантазий третьего уровня.

— Ты называешь меня хитрецом, Флосс, но и сам ловкий манипулятор. Я все гадал, что ты задумал... наконец, понял.

— Серьезно? — равнодушно пробормотал барон Клэйс.

— Во-первых, в зале стало уж больно тихо сразу после того, как ты подсел ко мне. Гам, суматоха — все резко стихло. Да вот только маленький отряд горилл по углам приглядывал вовсе не за мной, а за тобой.

— Ты заблуждаешься, Дамокл, — прозвенел Флосс. — Моим подчиненным отведена роль в схеме.

— Бред, это не я, а ты под колпаком. И вот еще что. Все это представление: забавные игры в доках, волокита с сержантом Блутом и вот эта подстава — все для того, чтобы меня расслабить и чтобы я выплакал в жилетку свою историю. Но почему бы просто не повязать меня и не начать колоть, светя лампой в глаза? Хочешь привязать меня к себе, а потом выдоить? Думаешь, я смогу тебе сказать, что творится? Прости, друг.

Жукомордый инопланетянин подался вперед и заговорил очень серьезно:

— Дамокл, галактика куда шире и сложнее, чем ты можешь вообразить. Силы пришли в движение. Они определят развитие Космоса на многие века вперед. Может, просто расслабишься и будешь наслаждаться удачей в виде моего снисхождения?

— Умоляю, говори конкретней, ты, двурушник, — смиренно произнес Дэмми. — Кстати, еще одно я знаю наверняка: барон, ты не так уж и крут.

— Я крут, Дамокл? — Флосс подергал крыльями, которые в приглушенном свете казались почти серыми. — Ты же сам знаешь, что я никогда не строил из себя крутого. Я довольно чувствительное создание со склонностью к эстетике.

— Лапша развесистая, — констатировал Дэмми. — Образно выражаясь: как так получилось, что из всех стрелков в городе против меня выставили тебя?

Инопланетянин не ответил, и Дэмми отодвинул стул и встал.

— Лучше достань пушку, здоровяк. Игра в друзья не прокатила.

Перегнувшись через столик, он упер ладонь в черное бархатистое лицо и толкнул. Флосс опрокинулся на пол вместе со стулом. Дэмми переступил через распростертое тело и, не оборачиваясь, направился к выходу.

Для себя он сделал одно любопытное открытие, когда коснулся пчелиного «лица».

Глава 11

Снаружи Дэмми остановился, ощутив слабое головокружение, но быстро оправился и нырнул в вонючий переулок напротив бара. Оставаясь в тени, проследил, как через дверь бара вышел отряд охранников. Они подошли к бойкому человечку в мятом розовом котелке — тот поклонился с наигранной учтивостью — и вместе с ними направились к поджидавшему неподалеку автозаку. Скрипнув покрышками, машина рванула прочь и скрылась за углом. Мгновением позже ночную тишину разорвал жуткий металлический лязг. Сверкнула вспышка, и по улице заметались резкие тени. Прибежал одинокий охранник и нырнул обратно в «Труп». Почти сразу выбежал — еще быстрей, чем примчался. Затем появился Флосс — он растерянно озирался, будто проверяя, не идет ли дождь.

— Да ладно, Флосс, хорош комедию ломать, — позвал Дэмми. — Признай: меня не обхитрить.

— Это уж точно, — отозвался Флосс. Он на миг как будто смутился, но после быстро подошел к Дэмми и перешел на деловой тон: — Признаю свою ошибку, Дамокл. В случае с таким аномальным феноменом, как ты, требуется особая тактика.

— Ага, — фыркнул Дэмми. — И что ты запланировал? Кстати, пятерка тебе за выдержку. Когда тебя пихают в морду, кто угодно из себя выйдет, а ты — огурцом. Ни на шаг не отступил от своей дурацкой роли. Сам понимаешь, игра окончена, но разве тебе не хочется знать, зачем я так поступил?

— Полагаю, этой хулиганской выходкой ты выразил досаду на то, что не удалось меня запугать. И, разумеется, мои подчиненные действовали поспешно — не дожидаясь отмашки, что противоречит не только правилам, но и моим собственным убеждениям.

— Ну и?

— Определенно, Дамокл, ты должен понимаешь, что нам с тобой нужно примирение — на основе реалистичной оценки положения дел.

— Заколебал...

— И пальцем не трогал, — серьезно ответил Флосс и тут же добавил: — О, понял — понял, это твое очередное невразумительное вербальное проявление остроумия.

— Ну ладно, пока мне известно, что ты у нас та еще скромница и скрытница, а я — слишком важен, чтобы разгуливать на свободе. Вначале я был наивным дурачком — когда наткнулся на тебя, такого безобидного и простодушного, и ты наплел мне про пленившего нас Воцила Нанта... Сейчас мы знаем немногим больше. Хотя мне неясно до сих пор, зачем ты все это подстроил и как ты узнал, когда и где меня хватать. Должно быть, тебя предупредил Ксориалль. Я ведь тогда, такой доверчивый, увидел, как он монтировкой крушит свою межзвездную радиостанцию, и ничего дурного не подумал. Однако к чему это нас подводит? Я готов хорошенько вздремнуть, чтобы свежим встретить новый день. А ты чего хочешь?

— Я? Хочу? — пораженно переспросил Флосс. — Дэмми, да чего мне желать от такого, как ты?

— Забей, я и так знаю ответ: ты хочешь повязать меня по всей науке. Но для чего? Впрочем, и это в голову не бери, — продолжал Дэмми. — Что-то я медленно соображаю, но эту идею стоит обмозговать: не ты заправляешь этим шоу, а значит, тебе понятно не больше моего.

— Чепуха. Я полностью контролирую ситуацию.

— Может, стоит примкнуть к властям, и вот тогда чего-то добьемся?

Клэйс-Флосс издал насмешливое «щелк!» и сразу добавил:

— Заверяю тебя, мой мальчик...

— Ты уже заверял меня, — перебил Дэмми. — И я не твой мальчик.

— Ты испытываешь мое терпение, — строго произнесло крылатое создание.

— Ладно, буду паинькой. Я вижу, когда противник сильнее меня, — сдался Дэмми и тут же выпустил заряженный ментальный зонд в мыслеполе собеседника. Снова врезался в прочный как сталь барьер. Пошатнулся, зарядил зонд и сделал вторую попытку. На сей раз непреодолимая сила схватила его за энергетическое щупальце, а мгновением позже сама вторглась в его разум и принялась там шарить, блокируя почти все мысли. Дэмми тщетно попытался собраться с силами.

— Черт, — обронил он. — Старину дока Ксориалля пора лишать лицензии. Стоило мне столкнуться с проблемой, как я сдулся, словно проткнутый шарик.

— Не печалься, Дамокл. Ты сейчас — не ты, и я говорю совершенно буквально.

— Что это должно значить? — как в тумане, спросил Дэмми.

— А ты подумай, Дамокл, — мягко надавил Флосс. — Ты лихо завладел большими силами, которыми вот так не бравируют. Ты должен был заподозрить — или сообразить, — что даром такие возможности не даются.

— А то! Стоит только отколоть удачный номер, как сразу гамбургер умять охота.

— Я не в том смысле. Не спорю, использование пси-возможностей истощает запас жизненных сил, а неосмотрительность и вовсе может погубить.

— Это ты мне говоришь?

— Жаль, Ксораиллю следовало тебя предупредить, но он, конечно же, не сумел полностью оценить степень успеха, которого добился, сам не зная того. Впрочем, это все равно безответственно.

— Ну да... но что это был за прикол с нервным срывом?

— Я же говорю: сейчас ты — не ты. Обычно это лишь фигура речи.

— Переходи к сути.

— Ты, несомненно, помнишь, как сегодня чуть ранее ты испытал краткий миг дезориентации.

— Краткий миг? Если уж на то пошло, то я дезориентирован с тех пор, как на арктической базе за мной закрылся люк Волшебной Тыквы.

— Перед тем, как покинуть борт транспортной капсулы, ты принял определенно разумные контрмеры на случай враждебного приема: вызвал симулякр четвертого уровня в качестве отвлекающего маневра.

— Верно, и все прошло как по маслу.

— Подобный прием, Дамокл, это, наверное, самая опасная из пси-техник. Именно по этим соображениям фельдмаршал Блут и не догадался, что ты прибег к подобной тактике.

— А я решил, что Блут так туп, что и сержантом зваться не достоин. Короче, моя уловка сработала.

— Это точно. А теперь, Дамокл, постарайся вспомнить: ты испытывал период, м-м-м, ментальной пустоты, если можно так выразиться? Когда ты не отдавал отчета в своих действиях?

— Ну, все стало как будто в тумане с тех пор, как Блут меня подбросил. Помню только, как он меня высадил у «Зеленого трупа».

— До этого шел период времени, в течение которого ты, как Дамокл Монтгомери, не существовал.

— Чего?

— Ты не ощущал приступов дурноты, когда отправил покорного симулякра на убой? Если свернем за угол, то найдем обугленный труп, все еще прикованный к сиденью среди останков бронированной машины.

— А что, давай взглянем, — согласился Дэмми. — Твои ребята сунули меня в автозак и взяли с места в галоп, да за углом врезались в стену. Не часто выпадает возможность на свой труп глянуть.

И он первым отправился за угол. Там дымились останки бронированного автомобиля.

— Странно, никаких мертвых копов, — сказал Дэмми. — Думаю, это было бы расточительно даже для такого добряка, как старина Флосс-Клэйс-Астроба.

— Схема была глупая. Сам видишь, ударила в ответ, — признал Флосс. — Мои лучшие вычисления и мельком не предусматривали, что ты сумеешь переправить свой эгогештальт в симулякр, тем более в момент разрушения.

— Но зачем было меня взрывать? Говоришь так, будто я был бомбой с часовым механизмом.

— Ты недалек от истины, Дамокл, и механизм этот тикал уже довольно давно. Пришлось действовать быстро. Все же действие лучше бездействия.

— Я очень постараюсь изменить твое мнение на этот счет, — мрачно пообещал Дэмми. — Похоже, придется вызывать тяжелую артиллерию. А пока давай взглянем на тело.

И он шагнул к пышущему жаром стальному остову — разорванная оболочка на покореженных колесах посреди пяточка опаленной мостовой. Сбоку безвольным мешком лежало обугленное тело. Дэмми взглянул в почерневшее лицо, на дымящиеся останки некогда щегольского наряда. Затем подобрал розовую шляпу и внимательно ее рассмотрел.

— Говоришь так, будто я хладнокровный убийца, но ведь это был просто симулякр. Не настоящий я — да и вообще никто.

— А что, по-твоему, ответил бы на это сам симулякр?

— Понятия не имею. Наверное, не очень много. Он же как призрак. Ну, или объемное фото.

— Правда? И что ты сейчас чувствуешь, Дэмми? Ощущаешь ли себя живым? Воспринимаешь ли себя как Дэмми Монтгомери?

— Да, а что?

— А то, Дамокл, что ты и есть симулякр.

Несколько часов спустя они сидели в кабинете с широкими окнами, закоторыми уходила за горизонт панорама метрополиса.

Клэйс сочувственно взирал на Дэмми.

— Думай, Дамокл, — прожужжал он. — Консенсус не протянул бы долго, если бы позволял разным выскочкам безнаказанно попирать законы. Обвиняют тебя совершенно справедливо: суд Консенсуса — это вершина идеального правосудия.

— Шикарно. Когда можно позвонить адвокату?

— В этом нет нужды, Дамокл. Суд будет представлять твои интересы куда лучше, чем иное менее информированное агентство.

— Мило. Ну и когда процесс?

Клэйс-Флосс цыкнул языком:

— Не забивай себе голову этим, мой мальчик.

— Тебя ждет гора дел лет на шесть вперед, — предупредил Дэмми.

— Ни в коем случае. Суд Консенсуса эффективен настолько же, насколько и справедлив. Твое дело уже рассмотрено.

— И каков вердикт?

— Само собой, виновен. А чего ты ждал, Дамокл? Ты ведь понимаешь, что вел себя с вопиющим неуважением к законам Консенсуса с того самого момента, как проник в закрытые зоны на маленькой базе Ксориалля.

— А приговор?

— Можешь не сомневаться, тебя ждет отнюдь не унылое заключение. Галактический консенсус — цивилизация древняя, жаждет новизны, яркого и неожиданного исхода. Ты зарекомендовал себя как находчивый образчик жизни. А уж насколько находчивый, это мы выясним — во исполнение твоего наказания и на потеху миролюбивой публики.

— Ага. И что все это значит? — Дэмми показалось, что позднее, когда усталость немного пройдет, он попытается это уразуметь. Но сейчас его клонило в сон.

Глава 12

«Похоже, все арены одинаковы — от Большого цирка до стадиона «Янки», — рассуждал Дэмми, разглядывая нависшую над ним конструкцию. На трибунах пыжились шумные и важные существа. На легком ветру полоскали флаги.

В дальнем конце арены с лязгом открылись железные ворота, по обеим сторонам которых стояло по тризмианину с длинным шестом. Из темного тоннеля под трибунами неуклюже, на четырех лапах, выбежало существо. Дэмми сперва показалось, что это медведь.

— Нет, — потом решил он, — слишком тощий и...

Существо галопом выбежало на арену, затормозило, припало брюхом к земле, потом растянулось. Его мохнатую шкуру покрывала пыль, оно напоминало человека в длинной шубе.

Дэмми осторожно двинулся к нему. Когда оставалось шагов десять, существо зашевелилось, вытянуло длинные руки и кривые ноги, которые заканчивались не чем-нибудь, а подобием ладоней. Черными когтями одной ноги поскребло плешивый участок тела, в котором Дэмми опознал грудь. Потом перекатилось на спину, и в той стороне его тела, где полагалось быть голове, раскрылся поразительно широкий рот, полный крупных, желтых как лимон, зубов, между которыми виднелся сероватый язык. Поверх рта сидели две черные впадинки почти в два с половиной сантиметра диаметром, окруженные спиралями и завитками хрящеватой черной плоти. Еще выше располагалась пара мелких, окаймленных красными веками и налитых кровью карих глаз — они тупо уставились на человека.

— Так-так, — сказал Дэмми. — На вид здоровенная обезьяна, но зубы как у гоминиды...

«Изумительно, — раздался в голове Дэмми ясный голос. — Такой урод увидел во мне, прекрасном создании, какого-то мипу-переростка. Да он из людей, судя по запаху, только сильно больной: тело голое, безволосое, конечности хилые. Нацепил на себя шкурки, чтобы скрыть позорную хворь. Но... выбирать не приходится, компания есть компания».

«Ого, спасибо, друг, — саркастично подумал Дэмми. — Я, видать, теперь в высших кругах общества, раз меня признал за своего резус-переросток. Или, если быть точным, австралопитек робустус».

— Привет, — сказал он вслух.

Обезьяноподобный человекоид отпрянул, глаза его заметались, словно он искал путь к отступлению.

«Оно на меня гавкает, — ясно расслышал его мысли Дэмми. — Как бы не набросилось...»

Существо осторожно протянуло Дэмми все четыре конечности, и он бережно пожал по очереди каждую из них. Ороговевшие ладони были горячие, сухие и твердые на ощупь, как собачьи лапы. Обезьяночеловек тепло принял жест и вроде как повеселел.

— Не волнуйся, приятель, — успокоил его Дэмми. — Обещаю первым не кусаться.

«Любопытно. — Реакция существа пришла даже не в виде мыслеслова, а как бессловесная мысль. — Оно гавкает и разговаривает. Удивительно, зачем. Зачем ты гавкаешь, друг?»

— Что ж, я отвечу, чувак. У нас так дома принято. Кстати, давно ли ты в этой тюряге?

«Судя по процентному содержанию нуклида 152, его остаточных следов в моих тканях, можно сделать вывод... э-э-э... разреши, я подберу меру в твоей голове?»

Дэмми вздрогнул, когда призрачное щупальце залезло ему под купол.

— Первый раз кто-то, кроме меня, роется в моей памяти, — заметил он.

«Ага, вот оно... 1 742 904 с половиной... года».

— Да это ж два миллиона лет?! — ахнул Дэмми. — Как ты еще не помер, чувак?

«Жизнь размеренная, — ответил Чувак. — От сна до сна, от трапезы до трапезы. Получаю от жизни все радости, и прерывать такое существование пока не собираюсь».

— Говоришь, как будто это в твоей власти.

«Гавканье мешает следить за твоей речью, — посетовал Чувак. — Будь умницей и перестань лаять, будем говорить молча. И да, это в моей власти — а как же иначе?»

«Там, откуда я родом, большинство проживает отпущенный им срок, а потом склеивают ласты».

«Какой ужас! Откуда ты?»

«Как у тебя с астрономией?» — впрямую поинтересовался Дэмми.

«Плохо. Сомневаюсь, что сумею перечислить спектральные характеристики более чем половины звезд в галактике».

«Понятно. Ладно, тогда так». — Дэмми визуализировал положение Солнца относительно 61 Лебедя, Альфы Центавра, Веги, Капеллы, Сириуса и некоторых других звезд.

«Удивительно! — воскликнул Чувак. — Вообще-то... нет, это невозможно. И все же да! Звезда Холодная Невеста и сама двойная планета! Иди, обниму, приятель, болеешь ты там или нет! Похоже, мы с тобой соотечественники».

Дэмми без энтузиазма упал в объятия человекоподобного создания.

«Ты закрылся от меня, — заметил Чувак. — Такой застенчивый... не думай, будто ты ниже, основываясь лишь на одних внешних данных. Постой! Я покажу, как рестимулировать старые фолликулы, и ты станешь красивый, как я сам. В один момент!»

«Да не бери в голову, чувак, — воспротивился Дэмми. — Ты настоящий друг и это предложение делает мне честь, но я берегу силы для кризисных ситуаций».

«Предвидишь трудности?» — как-то вяло поинтересовался Чувак.

«У меня уже трудности. А как насчет тебя? Нравится сидеть за решеткой миллионами лет?»

«Ты перегибаешь, — возразил Чувак. — Вообще-то я уже повидал галактику намного больше, чем мог бы, сидя в родном болоте и ворочая гнилые бревна в поисках сочных корешков».

«А ты не оптимист».

«Забавная мысль. Как можно смотреть на что-то с положительной стороны, когда все стороны строго положительные?»

«Я пытался определить твой вид, — доверительно сообщил Дэмми. — Ты, без сомнения, из животных, хордовых, позвоночных, млекопитающих, плацентарных, приматов, причем высших, но вот дальше... теряюсь. Без обид, но еще никто не выкапывал гоминиду с руками вместо стоп».

«Гм-м... Вообще-то не стоит ждать, что плюсна хорошо сохранится в окаменелом виде», — только и подумал в ответ Чувак.

«Два миллиона лет, — сказал Дэмми. — Это значит, ты жил во времена австралопитеков».

Он визуализировал воссозданный образ последних.

«А, эти малютки. Был у меня один приятель, который поймал как-то их самочку и оставил себе в качестве питомца. А она возьми да и понеси от него. Выходит, близкие родственники, как ни противно это признать».

«Можно?» — спросил Дэмми, протягивая ментальный щуп к мозгу Чувака.

«Валяй, не стесняйся. Я-то у тебя порылся и довольно бесцеремонно, должен признать, — пока ты думал о других вещах».

Дэмми мысленно кивнул и внедрился в мозг Чувака.

«Странно, — заметил он. — Зоны Брока и Вернике гипертрофированы, а угловая извилина слишком мала. Наверное, это связано с тем, что ты телепат...»

Он углубился дальше в мозг и с удивлением обнаружил, что дугообразный пучок расширен в хорошо развитую часть коры, конкретной функции за которой не признавалось.

«Мы с тобой настроены немного по-разному, — сообщил он сокамернику. — Но ты, наверное, не разбираешься в анатомии».

«Не больше, чем в астрономии. Я заметил, что у тебя странным образом иссушены зоны речи, а необычно сокращенный пучок отвечает за твою привычку лаять вместо того, чтобы говорить».

«Забавная мысль. Ранние люди были телепатами, но потом лишились этой способности. Интересно, почему?»

«Кажется, я знаю. Когда-то огры и тролли доставляли нам много хлопот. Эти жуткие твари, похожие на людей — и оттого еще более отвратительные — устраивали на нас засады и пожирали мозги. В ответ мы выработали условные сигналы — гавканье, которого они не понимали. Со временем, видимо, этот код стал основным способом общения. Но ты говоришь вполне сносно».

«Я вообще случай особый, — сказал Дэмми. — Меня выбрали для специального обучения».

«Смотрю, у тебя опущена гортань и языковой придаток, — заметил Чувак. — Тебе, должно быть, и правда проще гавкать».

«Эти ваши тролли и огры, наверное, не умели общаться мысленно».

«Ты прав. Только лаяли и мычали. Тупые создания».

«Вот только они, похоже, победили... конечно, если наш предок не эректус, а вы, в чем я лично сомневаюсь. Готов спорить, что ты даже не гоминида».

«Любопытная мысль, — грустно ответил Чувак. — Представить только, люди проиграли ограм и троллям! Но ты выглядишь вполне по-человечески. Так что мы, несмотря на все различия, все же родственники. Пусть даже непрямые».

И снова Дэмми пожал ему все четыре руки.

«Ну и каково там у нас сегодня дома? — искренне поинтересовался Чувак. — Вымерли, наконец, драконы? Время от времени нам еще встречались редкие экземпляры. Должно быть, где-то на задворках жили и плодились. Но с каждым годом встречались все реже. Помню последнего виденного мной».

И он передал Дэмми мысленный образ игуанодона, перетирающего зелень беззубыми челюстями.

«У нас принято считать, что последний динозавр двинул кони в меловой период, — сказал Дэмми. — Если судить по окаменелостям».

«М-м... логично. Застенчивые были твари. Вечно прятались, когда наступала пора умирать. Мертвых мы их не видели. Думаю, предчувствуя свой конец, они уходили в края с неплодородной почвой. Знавал я одного типа, утверждавшего, что драконы якобы уплывают в море, в попытке вернуться туда, где они зародились. Правда, континентальный дрейф им всю малину испортил».

«Как лемминги? А почему нет? Гипотеза не хуже других. Или взять тех же угрей».

«Прости, лемминги, должно быть, появились уже после меня. А угри — это длинные тощие рыбы, которых мы в реке ловили. Почему ты о них вспомнил?»

«Европейские и американские угри нерестятся в регионе Атлантики, известном как Саргассово море. Затем, следуя инстинкту, возвращаются в родную реку. Есть теория, что они первоначально нерестились в Атлантике, пока та была просто большим озером. Примерно так же поступают и тихоокеанские морские черепахи. Поразительно, подумать только — все эти животные и рыбы прутся в географические точки, которых не существует вот уже миллион лет».

«Многое меняется, — сказал Чувак, — но мы можем рассчитывать на незыблемость основного: бескрайний лес, неисчерпаемый источник дичи, и водоемы, дарующие чистую воду и съедобную рыбу... Вот это никуда не денется, как бы ни менялись обычаи племен. Вернулся бы я сейчас домой, наверняка бы услышал лишь одно гавканье, но я смог бы укрыться в гуще леса и не вспоминать о нем».

«Племена преуспели, — сказал Дэмми. — Может люди, может огры, а может и гибриды — мы расселились повсеместно. Укромных уголков не осталось».

«Значит, настоящий рай здесь, — задумчиво предположил Чувак. — Не сомневаюсь, что мы сумели покорить больших кусачих тварей, и больших шумных тварей, и очень больших мохнатых тварей и вообще...»

«Может, это логично, — заметил Дэмми. — Телепатия — примитивная форма коммуникации. Птицы, рыбы и насекомые общаются, не гавкая, и хотя гомо эректус обладал хорошо развитыми зонами Брока и Вернике, а совместная охота показывала, что он способен к общению, его глотка и язык не были приспособлены к настоящей речи...»

«Я очарован, — в восторге произнес Чувак. — А мы, наконец-таки, решили проблему сквозняка в пещерах? А проблему утилизации отходов жизнедеятельности? А проблему гнид, зубной боли, собачьего холода и адской Представляю: мир, где больше не надо бояться зверей..»

«Только человека, — сказал Дэмми. — Сперва мы стерли с лица Земли гиенодонов, пещерных медведей и саблезубых тигров. Потом принялись друг за друга. Из лучших побуждений. Чтобы закалить характер. Первым героем стал вовсе не тот, кто пронзил деревянным копьем брюхо мамонта, а тот, кто отважился восстать против вождя племени».

«Нам многое надо обсудить, когда вернемся в мое уютное жилище».

«Например, выяснить, чего мы тут тремся и ждем, пока Флосс, он же Клэйс, он же Астроба, покажет, что приготовил для нас?»

«Астроба — занятный тип, ты не находишь?» — сказал Чувак, ковыряя в ухе пальцем ноги. Потом он любезно предложил поухаживать за Дэмми, но тот отказался и спросил:

«Тебе не кажется странным, что мы оба с Земли?»

«Нисколечко, — ответил сокамерник. — Тебя поместили сюда по моей просьбе».

«Откуда ты узнал обо мне?»

«Я не узнавал. По крайней мере, лично о тебе. Чувствуя себя одиноко, я некоторое время назад устроил так, чтобы ко мне прислали первого попавшегося человека».

«А как сам попал сюда?»

«Довольно необычно... Я собирал с деревьев длинные желтые плоды, когда прямо передо мной на тропе, в узкой расселине в горах, появилась большая кусачая штуковина. Я развернулся и хотел бежать, но тут увидел странного человека. Через секунду я уже был в комнате с гладким стенами. Одной из многих, которые с тех пор мне довелось повидать».

«Тебя похитили, — сообразил Дэмми. — Как и меня. И что ты делал все это время?»

«Ел и испражнялся, главным образом. Еще спал. Иногда духи предков, которые не могут перейти в подземный мир, приходят и забирают меня — поразвлечься на арене. В прошлый раз натравили жуткую голодную тварюгу; но было скучновато. Ведь это так просто — перенаправить бедное создание на то, чтобы оно съело ведущего шоу».

— Тебя выставляли на бой против дикий зверей, — вслух подумал Дэмми. — И ты называешь это «поразвлечься»? И часто это происходит?

«Примерно каждые пять тысяч лет».

— Тогда не о чем беспокоился, — с ленцой проговорил Дэмми. — Пожалуй, немного вздремну. А как давно был последний раз?

«Ложись прямо здесь, на землю. Последний раз? Примерно пять тысяч лет назад. Плюс минус десяток лет».

— Ну, тогда можно расслабиться. — Дэмми вытянулся на упругой поверхности температуры тела.

«Нравится мне твоя самоуверенность, — признался Чувак. — Я вот вряд ли сумею вздремнуть в сложившихся обстоятельствах».

«Каких обстоятельствах? — поинтересовался Дэмми. — Ты же сам сказал: тут мило. Почему бы не прикорнуть?»

«Каких обстоятельствах? — вмешался ледяной голос, — А таких, что ты повинен в тяжких преступлениях против государства, и тебя вряд ли помилуют».

— Минуточку! — Дэмми резко сел. — У меня есть право на защиту! — Он встал. — И сначала поймайте меня!

Обратившись к своим внутренним ресурсам — нырять пришлось неожиданно неглубоко, — он воспарил над ареной, завис, затем принял горизонтальное положение лицом вниз и взмыл вверх так быстро, что арена вмиг сжалась до размеров почтовой марки, а потом и вовсе затерялась в хитросплетении городских улиц. Вдали на горизонте маячили в дымке серо-зеленые холмы. Не прилагая сознательных усилий, Дэмми устремился в ту сторону. По пути наслаждался ощущением полета.

Услышав далекий гул, Дэмми обернулся и заметил рой комаров — те цепочкой вытягивались из бесформенной тучи вдали и летели в его направлении. Когда главный комар приблизился, Дэмми с удивлением разглядел, что размером он не с насекомое, а с «F-15», и выглядит не менее устрашающе. Дэмми попал в зону турбулентности, когда тот промчался мимо него; ментальное поле обдало дождем кусачих частиц, обозначающих враждебные намерения.

Дэмми с легкостью отвел в сторону снаряды (зенитные, осколочно-фугасные, стомиллиметровые, отметил он походя), и они ударились о наспех возведенную защитную ауру и взорвались, не причинив вреда. Секунда — и еще три летящих крылом к крылу истребителя выпустили заряд ракет. Их постигла та же участь. Тут подоспела техника потяжелее: бомбардировщик взлетел под углом так, чтобы сбросить на Дэмми атомную бомбу.

«Минутку! — лихорадочно подумал он. — С такой дурой мне не совладать! Это нечестно! Спасите!»

«Прости, что вмешиваюсь, — произнес тихий голос Чувака, — но я могу чем-нибудь помочь?»

Сбитый с толку Дэмми обернулся и увидел парящую неподалеку мохнатую фигуру приятеля. Тот висел в воздухе, приняв полулежачую позу, — без видимых усилий, как и сам Дэмми.

«Добро пожаловать в нашу группу, — сказал Дэмми. — Правда, ее вот-вот распустят».

Он мысленно коснулся заряженной и падающей на него со скоростью триста метров в секунду бомбы, которой оставалось пролететь всего 3,8 метра. На то, чтобы что-то предпринять, оставалась сотая доля секунды. Из последних сил Дэмми сделал выпад и с облегчением увидел, что бомба, кувыркаясь, пропадает из виду — столь же внезапно, как и вся штурмовая эскадрилья.

— Пора убираться, — сказал Дэмми, вдруг поняв, что висит беззащитным на всеобщем обозрении в 2406 метрах и 3 сантиметрах над местной столицей.

Чувак сидел напротив за столиком, а его обычно жизнерадостная физиономия при свете танцующего огня выглядела несколько смурноватой. Он заново наполнил грязные креманки из стремительно пустеющей бутыли ручной выделки. Дэмми сделал большой глоток, безразлично отметив, что пьет паршивый бренди из плодов мимбла с Осво-3, причем наполовину разбавленный чистым древесным спиртом.

— Чувак! — воскликнул Дэмми. — Как? Что?.. Черт побери... — он резко умолк и продолжил уже мысленно: «Мне снился невозможно дурацкий сон. Сначала я летел, потом попал в передрягу, а потом прибыл ты... и вот я здесь».

«Так и есть, — мысленно согласился Чувак. — Ох, любишь ты приключения, Дэмми, — укоризненно заметил он. — Занятно, что ты все еще способен удивить меня. Не пойму только, зачем ты прислал срочное сообщение о встрече здесь, в этом полупустом подвале?»

— Я не присылал, — с трудом проговорил Дэмми, гадая, не повредил ли себе речевой аппарат.

«Голос был определенно твой, я не мог ошибиться, — возразил Чувак. — Сообщение пришло сразу же после того, как ты сказал, что тебе надо личинку отложить, и удалился в мужской испражнярий. Я долго ждал, но ты все не возвращался. Тогда я решил проверить, все ли у тебя хорошо. Тогда-то и получил твое сообщение с точными указаниями, как добраться сюда».

Чувак вздрогнул и заговорил вслух (должно быть, решил, что гавканье его другу проще понимать):

— Я нисколько не сомневаюсь в твоей мудрости, Дэмми. Но я не представляю, как нам отсюда выбраться. Мы ведь расплавили замки, чтобы оторваться от погони.

— Мы были на арене, — осторожно сказал Дэмми, пытаясь сориентироваться.

— Да, это я хорошо помню. Прошло двести твоих лет, а помню, словно это было вчера.

— Прошло всего полчаса, — в отчаянии возразил Дэмми.

Расстроенный Чувак осторожно коснулся разума Дэмми — к удивлению последнего даже без разрешения, чего прежде себе не позволял.

— О боже! — печально воскликнул он. — Какой ужас! Как они могли? Или — как посмели? Но это моя вина, я слишком многое принимал как должное. Ничего не поделаешь, уже слишком поздно. Теперь все зависит от тебя, Дэмми. Я мог бы помочь, но ты лучше понимаешь...

— Правда? — нахмурившись, спросил Дэмми. — Какого хрена, чувак? Я где-то прокололся?

— В плане морали — нет, но ты допустил тактическую ошибку. Пусть даже это был, по-моему, единственный способ исправить допущенную оплошность.

— Говори прямо, чувак! — взмолился Дэмми. — Что не так?

Чувак мрачно взглянул на него большими карими глазами обезьяны.

— Ты умер, Дэмми, старичок. Прости, но дело обстоит именно так: ты мертв.

— Как-то неосмотрительно с моей стороны, — согласился Дэмми. — И все не так, как я ожидал: ни тебе ангелов с арфами, ни ребят с хвостами и вилами. Может, свалить, пока есть фора?

— Ты правда этого хочешь?

— Конечно. А что приятного быть ходячим трупом?

— Тогда постарайся припомнить тот давнишний случай на арене в Тризме. Вспоминаешь? Хорошо. Держись за этот образ.

— Да он пустой, — сказал Дэмми. — Зато после...

— Не бери в голову. Я не совсем понимаю, что произошло, но уверен, что твои объемные воспоминания о том, что произошло на арене, имеют значение. Держись за них. Остальное воспринимай как сон. Постарайся, Дэмми, вдруг у тебя получится. Ты слишком далеко зашел, и извне тебе не помочь. Старайся изо всех сил!

И Дэмми постарался...

«О боже... — осторожный голос Чувака проник в неспокойный сон Дэмми. — Вот оно... О, здоровенные рогатые дьяволы, как я и надеялся. Мы не ищем легких путей».

«На безрыбье и рак рыба», — сказал Дэмми и прищурился на яркий солнечный свет.

Из того же темного прохода, из которого несколькими минутами раньше показался Чувак, пыталось выбраться, пыхтя от натуги, нечто огромное. Чувак упал на все четыре конечности и устремился к отверстию, как будто хотел перехватить неведомого гиганта. Существо было не больше, по прикидкам Дэмми, трактора, и грацию имело, как у него же. Огромное, четвероногое; за головой, увенчанной тремя рогами, — воротник роговой пластины.

Земля дрожала под ногами у Дэмми. «Да ведь это взрослый трицератопс во плоти, — сообразил он. — Только в дурном настроении». Чувак изменил курс, чтобы преградить ему путь, однако динозавр слепо несся вперед. Тогда Чувак замер и, привстав на задние конечности, весело помахал верхними Дэмми. На двух ногах побежал вслед за динозавром, который тем временем перешел на рысь. Чувак догнал его, поравнялся, ухватился за ближайший рог и ловко вспрыгнул на спину птицетазовому, которое как будто и не заметило этого. Толпа зароптала.

«Придется немного растормошить его, — услышал Дэмми Чувака, — а то бедного милашку пристрелят и вместо него пришлют кого-нибудь пострашней. А за меня, Дэмми, не беспокойся».

В этот момент по толпе зрителей пробежал взволнованный ропот, загонщики встревожились — на арену выбежал второй трицератопс. Он резко затормозил, подняв облако пыли.

«Это просто безобидное травоядное», — заверил Чувак Дэмми и, ухватив недоумевающего скакуна за рога, сделал стойку на руках.

Потом сместил вес и взялся всеми конечностями за крайний левый рог длиною в метр. Когда он принялся подскакивать, динозавр раздраженно затряс головой. Секунду казалось, что Чувак слетит — сейчас он держался за рог только двумя руками, — но вот он сумел вывернуться и уцепиться за рог всеми конечностями, едва не сев на игольно острый шип. Здоровенный ящер скакал теперь, наклонив голову вперед и влево, однако ярости не утратил. Болтавшийся на роге Чувак при этом чиркал мохнатым задом по арене. Тогда он подтянулся и сел на рог, продолжая ритмично подскакивать.

«Прикольно, — заметил Дэмми. — Еще бы сработало...»

«Я такое много раз с зубрами проделывал, — уверенно ответил Чувак. — Тут главное вовремя соскочить».

Слышно было, как чертит по упругому покрытию арены нагруженный рог, высекая фонтан пластиковой и роговой щепки. Чувак тем временем разжал руки и выпрямился во весь рост, с трудом удерживая равновесие. Дэмми сморщился в ожидании чего-то дурного.

Рог чиркнул по покрытию особенно сильно и вонзился в него. Мгновение казалось, будто трицератопс нагнулся понюхать землю; Чувак соскочил, а динозавр исполнил поразительный трюк: встал на голову, брыкаясь задними лапами, и рухнул. Глубоко ушедший в пластик рог сломался с почти металлическим лязгом. Земля под ногами Дэмми вздрогнула, когда тридцатитонная туша упала и, немного пройдя юзом, остановилась. Затем оглушенный ящер поднялся и встал. Его покачивало.

«Надеюсь, это борьба не в три раунда?» — спросил Дэмми, обрадованный тем, что его новообретенный друг цел и даже не помят.

«Смекалка всегда победит массу, — ответил Чувак. — Что и требовалось доказать».

«Ну да. А если бы она упала на тебя?»

«Я постарался избежать этого. Берегись!»

Дэмми резко обернулся. Второй трицератопс, видимо предназначенный ему, опустил голову и готовился атаковать. Их разделяло 21,4 метра. Трицератопс фыркнул и стартанул. Дэмми выждал, пока до переднего рога останется треть метра, схватился за него и прыгнул. Он сел точно на спину гиганту. Скакать ящер не перестал — лишь изменил курс. Заметив трясущего башкой собрата, устремился на него — нацелив рога прямо в массивные ребра. Первый ящер неуклюжее развернулся мордой к бегущему и опустил голову, явив шейный щит во всей красе. В самый последний миг Дэмми соскочил, и два исполина столкнулись лоб в лоб — звук был такой, как будто мусоровоз на полном ходу врезался в бетонную раму подземки. Потом оба, бок о бок, прямо-таки по-приятельски, пошли прочь.

«Ты посмотри!» — удивленно телепатировал Чувак.

Задрав голову, Дэмми увидел небольшой планер с широкими пестрыми крыльями и обтекаемым черным фюзеляжем — он проплывал над ареной, запущенный, похоже, с верхних рядов трибун.

— Видно, старина Флосс все-таки умеет летать, — пробормотал Дэмми. Это вошло у него в привычку — думать вслух, когда Чувак не мог его слышать.

Пестрокрылое создание тем временем изменило курс и пролетело точно над головой Дэмми. Потом резко накренилось и спикировало, приземлившись легко, точно перышко.

Флосс подошел к Дэмми как ни в чем не бывало, словно только что вышел из такси.

— Дамокл, — весело прочирикал Флосс. — По-моему, фарс подзатянулся. Не желаешь покинуть это место, вкусно пообедать и поспать в настоящей постели?

— А как же Чувак? Он с нами?

— Э-э-э... Да какое тебе до него дело? Мои планы...

— Чувак — мой друг. Куда я — туда и он.

— Ну вот, опять... Что ж, ладно. Позволь-ка...

Его ментальный щуп легко коснулся разума Дэмми, и в следующий миг свет погас, толпа загалдела как-то иначе, и Дэмми очутился за столиком в «Зеленом трупе». Напротив, улыбаясь от уха до уха, сидел Чувак, а справа от него — настороженный Флосс.

— Снова стейк из блерба? — поинтересовался Флосс.

— Сырой, — ответил Дэмми.

— Очаровательно, — заметил Чувак.

Дэмми закрыл свои телепатически уши, когда его друг принялся о чем-то живо рассказывать.

— Дамокл, ты ведь не держишь на меня зла? — некоторое время спустя спросил Флосс.

— А кто ты сейчас? Флосс — безобидный эстет? Клэйс — местный воротила? Или Астроба — галактическая шишка? — проворчал Дэмми.

— Не вижу причин избегать полной откровенности, — ответил Флосс. — Твою любопытную форму жизни еще изучать да изучать.

— А что за шухер с динозаврами?

— Так, безобидная иллюзия, спроектированная для того, чтобы стимулировать определенные цепочки реакций в твоем подсознании, — расплывчато ответил Флосс.

— Топорные у тебя методы, должен заметить. Как и спектакли. Забавно, ведь я всегда вижу, когда ты врешь.

— Не сомневаюсь, — спокойно ответил Флосс. — И все же остаются некоторые аспекты, которые, по твоему собственному признанию, ты не понимаешь. Будь добр, просто поверь: все мои действия с момента нашего знакомства и по сей день подчинены конкретной цели. Я не трачу время попусту.

— И что такого важного в том, как мы придуривались на арене в компании двух бестолковых рептилий? — спросил Дэмми.

— Возможно, позже ты проникнешься моими методами. Вот если бы я подверг тебя серии тестов с использованием электронных считывающих устройств и множеством мигающих лампочек, да с загадочными распечатками, тогда у тебя и вопросов бы никаких не возникло. Я же узнал гораздо больше и куда проще. Ты так и не повзрослел, Дамокл. Просто прояви терпение. Поверь, я работаю в интересах твоих и твоих соотечественников. Я совершенно не желаю вам зла.

— Говоришь так, будто всем шоу заправляешь ты. А как же правительство? Что оно скажет?

— Когда-то ты пошутил про «старый мудрый Галактический совет»... Кстати, ты верно полагал, что ничего подобного не существует. Я и есть правительство. И, как верховный разум галактики, само собой, веду все дела.

— От скромности ты не умрешь. Я знал, конечно, что в Большом мире все будет иначе, чем я представлял, но чтобы так...

— Тебе было любопытно, какой мне интерес в тебе, — напомнил Флосс. — Некоторое время назад я уже говорил, что твоя странная раса создала несколько концепций, нигде более не известных. Если бы ты представлял всю широту и необъятность галактики, то понял бы, насколько интересно и важно открытие уникального взгляда на Вселенную.

— Ты что-то говорил насчет поесть и поспать, — зевнул Дэмми.

В этот момент похожий на репку официант принес сочные стейки.

— Ты прав, — ответил Астроба. — Поешь и поспи, Дамокл, а после мы еще поговорим.

Глава 13

— Беда в том, — сказал Дэмми, — что трудно узнать, кто с кем и что проделывает и с помощью чего — или наоборот.

— Тут все довольно просто, — ответил Флосс. — В непонятном любопытно то, что оно непонятно. Оно кажется случайным и бессмысленным. Представь: если бы происходящее здесь было очевидным для тебя — существа, которое жило в неведении относительно существования самой нашей галактики, — то что бы тогда казалось тебе странным?

— Логика есть логика, как ни крути, — возразил Дэмми, — и один плюс один будет два, где бы ты ни был. Вот я и думаю: должна же быть «причина» катавасии, что происходит с тех пор, как я умыкнул звездолет Ксориалля.

— Зачем ты вообще покинул свой безопасный провинциальный мир? Чего искал? Что привело тебя сюда?

— Ну, Земля считалась особым миром второго класса, а человечество хотели использовать как дешевую рабсилу, и мне показалось, что я могу это как-то исправить... А так, даже не знаю. Я искал чего-то особенного и лучшего. Было у меня ощущение, что мы упускаем нечто чудесное, что оно где-то там, просто мы не видим его; или видим — но редко и мельком. Наверное, то же испытывают наркоши, просто идут они не той дорожкой. Я добивался чувства, которое испытываешь, совершив нечто стоящее. Не могу подобрать слов... Думаю, надеялся на нечто... вроде нового шанса для человечества.

— Увы, Дамокл, нет ничего нового, и шансы в реальности не играют никакой роли. Можем лишь надеяться узнать, что именно играет.

— И что мы имеем?

— Идем, Дэмми, хочу показать тебе кое-что, — сказал Флосс, поднимаясь из-за стола.

Дэмми последовал за ним, и вместе они стали подниматься на бесшумном лифте — на высоту, как показалось Дэмми, трехсотого этажа. Потом кабина внезапно остановилась, и дверь отъехала в сторону.

— Это, — Флосс указал на непримечательную черную дверь в белой стене, — скромный личный музей, который я завел себе некоторое время назад. В качестве приятного времяпрепровождения, сам понимаешь.

Стоило ему приблизиться, и дверь отъехала в стену, открывая комнату, в которой царил мрак. Темноту нарушало сверкание драгоценностей в витринах — поставленные на крышки, на Дэмми взирали морды свирепых тварей.

Флосс жестом попросил Дэмми следовать за ним.

— Это мое хобби, Дамокл, — любезно пояснил он. — Я любитель, конечно же, но коллекция у меня внушительная. Позволь обратить твое внимание на бронзовые скульптуры Жака^[88]. — Он указал на боковой ряд витрин.

— Давай не будем отвлекаться, — взял быка за рога Дэмми. — Есть парочка вопросов, которые не дают мне покоя — так и полощут в голове, что твои флаги на ветру.

— Стоит ли расценивать эту твою вычурную фразу как проявление неугасающего любопытства к теме, однажды освещенной? — скучающим тоном поинтересовался Флосс.

— Ты допустил с полдюжины промашек, док, — устало произнес Дэмми. — Эта техника стара как мир, и у нас называется лохотроном типа «выгодная сделка». Я медленно соображаю, но все же соображаю. Ты сам подстроил так, чтобы я сел в Волшебную Тыкву, пройдоха ты этакий. И я повелся, как последний чурбан деревенский. Для чего все это, док? Зачем ты отправил меня сюда? Я был у тебя в руках еще там, на полярной базе. И что должно произойти дальше? Да, и почему бы тебе не сбросить эти накладные крылья?

Существо, которое Дэмми знал под именами Астробы, барона Клэйса и Флосса, сделало резкое движение и раскололось пополам. Внутри костюма насекомого сидело склизкое серое существо. Помогая себе щупальцами, оно выбралось из ставшей ненужной оболочки. Тело его было похоже на улитку, с короткими широкостопными ногами, а лицо представляло собой мешанину рецепторов.

— Отлично, мой мальчик, — прожужжал на языке К-8 чистый голос Ксориалля. — Ты разоблачил мой легкий маскарад. Что намерен предложить дальше?

— Пожалуй, выкручу твои стариковские нервные узлы, — беззаботно ответил Дэмми и исполнил угрозу. — Это так, сентиментальное напоминание о былых деньках, когда ты выкручивал их мне, — сказал он, когда Ксориалль перестал дергаться в судорогах. — А я-то думал, что провернул трюк века, когда «захватил» базу и отбыл на твоем «единственном средстве связи с цивилизацией». Да ты тот еще артист, док, даже без костюмчика здорово кривляешься. Кстати, о птичках, где мой новый приятель Чувак? Вроде сидел с нами в «Трупе», но я упустил момент, когда он ушел. Чувак ведь не очередная грань твоей восхитительной личности?

— Ни в коем случае, мой мальчик, — сдержанно проговорил Ксориалль. — Прошу, избавь меня от своего злорадства. В момент триумфа нужно проявлять великодушие, ибо не знаешь, когда победа обернется поражением.

— Так вежливо мне еще никто не угрожал. Ладно, выкладывай все как на духу, и перейдем к другим делам. Например, к особым мирам второго класса, старый ты поганый лжец.

— Я просто выполнял работу. И то, как ты разоблачал одну за другой мои тончайшие интриги, стало для меня суровым испытанием. Ты — до моего вмешательства — был примитивом необученным, а я — магистр своего искусства... Как унизительно.

— Чуток смирения не повредит, — с наигранной теплотой сказал Дэмми. — Ты как был старым заносчивым козлом, так им и остался.

— Что ты имеешь в виду? Я сознался, открыл перед тобой душу нараспашку, а ты...

— А мне по-прежнему не нравится, когда меня дурят. Пойми одно, док: сбылись твои страхи, ты остался без работы. Конец твоему Галактическому консенсусу.

Ксориалль заскулил и глянул на дверь лифта, которая оставалась открытой. Дэмми легко перешагнул через него к ближайшей витрине. Осмотрел подборку варварских украшений: массивный браслет из тускло поблескивающего золота, инкрустированный изумрудами грубой огранки и алмазами не больше грецкого ореха; начищенный до яркого блеска венец из платины с тонкой резьбой; и, наконец, с краю — огромный перстень, выточенный из мягкой древесины и украшенный чем-то вроде комка розовой жвачки.

— Так себе коллекция, — заметил Дэмми. — Есть любимый экспонат?

— Не отдаю предпочтение ничему, просто выставляю что есть.

В следующей витрине лежали: обглоданная кость, похотливый карлик из темного материала вроде камня и стройная статуэтка из серебра.

— Кстати, — сказал Дэмми, — что ты сделал с Чуваком? Не убил, надеюсь? Мы с ним приятели, в конце концов.

— Не бойся, Дамокл, я прекрасно осведомлен о твоем специфическом отношении к «приятелям». Чувак, или как его называли дома, Маленький Орущий Цветочек, в безопасности, я бы даже сказал, в комфорте: спит у себя в жилище. Можешь не сомневаться, мы не затем заботились о нем и холили семьсот веков, чтобы вот так, с бухты-барахты, избавиться от него.

— Если врешь, я тебя на части разберу, — пообещал Дэмми.

«Не бойся, земляк, — прозвучал в мозгу знакомый голос Астробы. — Я всем доволен, все просто замечательно».

— С какой стати ты переключился на мыслеречь? — спросил Дэмми у Ксориалля. — И какой я тебе земляк?

Лицо у Ксориалля — насколько позволяла физиология — отразило испуг.

— Дамокл, — прожужжал он на своем любимом К-3, — я должен нижайше просить прощения: неизвестно как, но я обошел вниманием одно дело.

Он медленно пополз в сторону лифта.

— Стоять! — скомандовал Дэмми. — Ты не ответил на вопрос.

— Я непреднамеренно назвал тебя земляком, — сказал Ксориалль. — Это оговорка, но на самом деле я такой же человек, как и ты. Просто в плане эволюции наши виды отличаются. Корнями мы уходим к рамапитекам, жившим всего несколько миллионов лет назад. Видишь ли, я чисто из любопытства заглянул на родную планету — посмотреть, как идут дела с тех пор, как мы ее покинули. Естественно, меня привело в смятение то, что моя ветвь приматов была истреблена твоими дикими предками.

— Вот это речь, — сухо заметил Дэмми. — Жаль, но я знаю: ты скорей с голоду умрешь, чем правду скажешь. А так, история была бы занятная.

— Дэмми! Ты несправедлив, как были несправедливы к моим предкам твои!

— Чушь! — коротко отрезал Дэмми. — А ну иди сюда, док, отойди от двери. Хватит заливать про «невинно убиенных» и говори, зачем приволок меня сюда.

— Что касается этого...

— Хорош, — перебил Дэмми и заглянул Ксориаллю в мозг, ища воспоминания о текущих действиях. Он наткнулся на непроницаемый мрак, за пеленой которого беспокойно бурлила энергия.

«Не бери в голову, Дэмми, — внезапно заговорил Астроба. — Оставь его. Это несчастное создание — всего лишь инструмент. Его знания бесполезны для тебя. Верь в себя и иди дальше».

Дэмми пошел на съежившегося Ксориалля, но не успел дойти, как снова раздался голос Астробы: «Осмотри все экспонаты, Дамокл, и будь добр к бедному Ксориаллю. Он в смятенье, как и ты».

— Минуточку, — чуть не рыча, проговорил Дэмми. — Ты говоришь так, будто вы с Ксориаллем — не одно и тот же...

«Конечно, нет, Дэмми. Будь добр и прояви понимание. Настал час кризиса. Прошу тебя: поступай так, как говорю я, по доброй воле».

— С какой стати?

«Так мы же приятели».

— Бред! Как я могу дружить с радиостанцией, которая нет — нет да начинает вещать у меня в мозгу? У тебя что, тела нет? Как ты вообще выглядишь? Или мне лучше не знать?

Глава 14

Побродив с полчаса между рядами витрин, Дэмми остановился у отгороженной бархатным шнуром зоны. Над сводчатым проходом на пандексе было написано «ЗАЛ ДИКОВИН». Дэмми переступил через толстую пурпурную веревку и услышал за спиной резкий вскрик Ксориалля.

— Только не туда, мой мальчик, — запротестовал он. — Иди направо, в «ЗАЛ ДОСТИЖЕНИИ».

— Туда тоже загляну. Ты ведь за этим меня сюда притащил, да? Но мне лучше не умничать — чтобы себя не перехитрить. Ты специально так орешь, чтобы я нарочно вошел сюда? Или нет?

Ксориалль мучительно застонал, но больше не препятствовал.

В первой витрине Дэмми увидел каменные предметы обихода: грубо вытесанные булыжники, инструменты из осколков керна более тонкой работы. Последним лежал базальтовый диск, тщательно обтесанный и отшлифованный, с аккуратным отверстием посередине, диаметром 20,07 сантиметра и толщиной два сантиметра. Дэмми быстро определил его возраст с помощью калий-аргонового метода — 102000 год до н.э.

— Ага! — с напускным восхищением воскликнул он. — Самое первое колесо. Жаль, что они в придачу не изобрели «форд-Т». Было бы к чему присобачить.

В центре заполненной до отказа комнаты, на возвышении покоился неказистый артефакт размером с маневровый паровоз, снабженный пятиметровыми колесами. Все детали были из начищенной латуни, а в сборе напоминали средневековую модель планетной системы или астролябию, какие Дэмми видел дома в музее.

— Похоже на штуковину, которую мог бы собрать Леонардо да Винчи, если бы пошел дальше набросков, — заметил он и перешел к другой модели: крыло из бамбука, обтянутое туго натянутой вощеной бумагой; сверху — сиденье, снизу — закопченная труба.

— Это тебе не «F-15», — сказал он, — но выглядит вполне рабочей. Главное хорошенько заправить очищенным порохом.

Ксориалль не ответил.

— Что делает в твоем кабинете диковин китайский примитивный ракетоплан? — вслух подумал Дэмми. — Сколько ему лет?

Не дожидаясь ответа, он выпусти ментальный зонд, прощупал им клетки высохшего бамбука и определил их возраст радиоуглеродным методом.

— Девятьсот пятьдесят лет, плюс минус, возраст хорошего бренди.

Пока Ксориалль откисал в мягком кресле у высокого окна с видом на сумерки цвета пепси-колы, Дэмми перешел к витрине с электродвигателями — разные по величине, все они были выкованы из листового металла и покрыты арабской вязью, обозначающей мощность в верблюжьих силах. Машины, которые они приводили в движение, покоились в соседней витрине: главным образом, ювелирные инструменты (наверное).

Дэмми перешел к витрине к нарисованным от руки картам, на которых угадывались очертания Флориды, КейпКода, Огненной Земли и Антарктиды. У последней была какая-то неправильная форма, но тут Дэмми осенило, что карта показывает этот континент свободным ото льдов. Еще он отыскал Великие Озера, к которым прилагалась подпись: «Тут тоже могут вадицца тигры».

— Странное место, — заметил Дэмми, — но и у него есть смысл. Поработаем тут вместе, пока я не докопаюсь до него. Ты и человек, которого ты убил. Ты как, доволен?

— Ну что, Дамокл, повеселился? — строго спросил Ксориалль. — А теперь беги, спасайся!

— Ты все это устроил, чтобы показать мне? Так, док? Сожженное авто, труп — все. Отряд копов, надо думать, вообще по кускам раскидало. И что, мне полагалось ныть и просить пощады при виде дохлого, сожженного меня? Да хрень все это!

«Все хорошо, Дэмми», — произнес в мыслях знакомый веселый голос.

Обернувшись, Дэмми увидел выходящего из лифта Чувака; тот скалил желтые зубы в широченной улыбке. Дэмми порывисто обнял его.

— Ты смылся, — упрекнул он друга. — А я так увлекся набиванием брюха, что и не заметил. Я за тебя беспокоился, старина.

— Не сомневаюсь, — неуклюже произнес Чувак на литовском языке. — А теперь, Дэмми, перестань пытать это несчастное создание, и перейдем к делу.

— К какому еще делу? Я только собрался выяснить, к чему весь этот идиотизм.

— Дэмми, у тебя уже есть все нужные данные, — мягко упрекнул его Чувак. — Пора остановиться и рассмотреть их.

— Я этими данными сыт по горло!..

«Остановись, Дэмми. — Мысленное предложение (или приказ?) заставило его замолчать. — Подумай:разве ты не вел себя безответственно во время своего краткого пребывания в Тризме? Вспомни момент прибытия».

— Ну, — пробубнил Дэмми, — я провел копов, но едва успел сбежать от них, как напоролся на банду Орфа... Перехитрил Блута, так что он сам меня сюда доставил...

«Дэмми, каждый твой шаг ими был просчитан».

— Бред! Я этих клоунов развел только так!

«Самую серьезную ошибку ты совершил, когда поддался на их хитрость и «создал симулякр». Серьезную ошибку, надо сказать, потому что это заставило тебя разделить силы. Тебе пришлось наделить двойника частью собственной энергии — отсюда твоя тупость в выборе стратегии и бесцельность поведения в критический момент».

— Как это понимать — поддался на хитрость? Я сам это придумал, и мысль была хороша.

— А ты вспомни и подумай, — посоветовал Чувак.

— С кем я разговариваю? Друг, с тобой или с Астробой?

«А тут нет особой разницы», — спокойно ответил Астроба.

— Так ты и есть Астроба?! — ахнул Дэмми, недоуменно глядя в обезьянье лицо.

— Именно так, — по-зулусски ответил Чувак. — Однако оставим это на потом. Есть более важные дела. Постарайся, Дэмми, вспомнить момент прибытия. Очень важно, чтобы ты все понял.

«Приз, — подумал Дэмми. — Тройка пик...»

Когда раздался звоночек, Дэмми был готов... Он быстро оглядел пещеру своей памяти и вызвал данные по космической капсуле двенадцатой категории в режиме оринкс (вне расписания). Приближением и посадкой управлял непосредственно главный узел схем. Вывод: ему осталось терпеливо ждатъ, когда капсула растворится в соответствии с текущими директивами по сохранению энергии.

«ВНИМАНИЕ! — Безмолвный призыв оглушил, как удар молотом. — КАК ИНОПЛАНЕТНОЕ СУЩЕСТВО ТЫ ДОЛЖЕН ПРЕДПРИНЯТЬ СЛЕДУЮЩЕЕ». (Далее — заковыристая инструкция.)

«Но это же чертовски рискованно, — возразил Дэмми. — Мне потребуются все, абсолютно все, чтобы разобраться с этими... Кто бы они ни были!»

«НЕМЕДЛЕННО ПОДЧИНИСЬ ИНСТРУКЦИИ!» — раздался непреклонный ответ. Дэмми неохотно подчинился, и тут же волна головокружения бросила его на колени. Он едва уловил мягкий хлопок, с которым дематериализовалась капсула. Со всех сторон навалился полумрак. Дэмми поморгал, привыкая к темноте. Перед ним выстроилось полукругом, поигрывая зловещего вида мечами, с полдюжины тризмиан десятого класса.

— Постойте-ка, ребята, — обратился к ним он. — Я прибыл сообщить о похищении. Кажется, меня похитил Воцил Напт... но это сперва. Потом другой, назвался Астробой, тоже внес свой вклад... Еще толпа теестов налетела на сектор Ванг...

— Минуточку, — неровным голосом вмешался Дэмми. — Это же был не я. Это был он.

«Вот именно, Дэмми», — подтвердил спокойный голос Астробы.

Дэмми, моргая, озирался посреди богатой коллекции Ксориалля. Посмотрел на гигантскую улитку Ксориалль, перевел взгляд на Чувака, с выжиданием смотрящего на него.

— Мда-а... — озадачился Дэмми. — Что-то я совсем запутался. Помню, как его создал, помню, как затаился у двери, как потом следил за ним. А что было на самом деле?

«Реально то, — сказал Астроба, — что нормальным умом воспринимается как нормальное».

— Крутяк, — признал Дэмми. — Но что за гад заставил меня отпочковать симулякр четвертого класса?

— Так это был старик Ксориалль. Соединился через энцефалодин с местными чиновниками, — небрежно пояснил Чувак.

Ксориалль попятился к двери.

— Странно, — сказал Дэмми. — Помню забавную сцену с моей розовой шляпой, потом — хлоп! — и Блут швыряет меня в кутузку... Но ведь он же в это время катал меня по городу. А после — бах! — меня схватили на выходе из тошниловки... И в то же время я следил за этим со стороны. Потом... — Дэмми судорожно сглотнул, — меня убило взрывом бомбы.

— Ты сам момента взрыва помнишь? — спросил на сканском Чувак.

— Нет, спасибо, не как жертва, если ты об этом. Я только слышал, как грохнуло за углом.

— Дэмми, произошло нечто очень странное... и хорошее. Судя по всему, в момент взрыва твой эго — гештальт перенесся в свою альтернативную нервную систему, — на этрусском объяснил Чувак.

— Так говорил и Ксориалль. И что это дает?

— Собственно, это и есть причина, по которой я примчался сюда. — Чувак перешел на гула. — Дэмми, — осторожно продолжил он, — я обязан попросить тебя попытаться сделать то, что точно покажется тебе неприятным и может закончиться летальным исходом.

— Шикарно! Этого мне и не хватало. Только сперва пару моментов проясни.

— Да запросто. — По-французски Чувак говорил, как житель Латинского квартала года этак 1920-го. — Около миллиарда семисот миллионов лет назад исследовательская команда Консенсуса в ходе рутинного облета сектора Ванг наткнулась на Солнечную систему с ее одиннадцатью планетами и выбрала для сбора образцов двойную планету на третьей орбите от звезды. В результате меня отловили и перевезли в тогдашнюю столицу их государства, а там рутинный анализ моего потенциала выявил кое-какие аномалии. Меня, соответственно, поместили в категорию иунт и на протяжении следующих сотен тысяч лет подвергали исследованиям. По истечению этого срока меня необдуманно классифицировали как бутина второго класса и даровали статус биста (с прерогативами). Это дало мне возможность учиться, читать и познавать экзокосм.

Чувак вздохнул.

Дэмми услышал тихий звук и обернулся: Ксориалль к этому моменту уже преодолел расстояние, отделявшее его от шахты лифта, и шмыгнул в проем. Дэмми подбежал к порогу шахты и глянул вниз: колодец оканчивался в трех метрах застеленным ковром. Дэмми узнал кабинет, где Флосс-Клэйс проводил с ним беседу.

Ксориалль открыл дверцу шкафа и достал из него вешалку с костюмом, в котором явился Дэмми в первый раз. Проворно надев его, инопланетянин помахал Дэмми рукой.

— Прощай, мой мальчик, — сказал он. — Возможно, еще встретимся. — И быстро вышел.

— Это даже к лучшему, — сказал Чувак. — Он ведь не такой уж и плохой.

— Ладно, мы остановились на том, что ты принялся познавать экзокосм.

— Да. Лишь спустя миллион лет власти Консенсуса поняли, что где-то промахнулись, но еще больше времени понадобилось, чтобы они догадались, что корень бед во мне, примитивном экспонате из зоопарка. Я, заметив определенную несправедливость и некоторые нелепости Консенсуса, стал довольно бесхитростно предпринимать очевидные действия и влиять на положение дел посредством непрямого вмешательства. И только двести тысяч лет назад власти осознали весь масштаб проблемы.

— Что-то до меня не доходит. Может, пропустим геологическую эпоху-другую и сразу перейдем к главному?

— Человеческое существо, прожившее более полутора миллионов лет, естественным образом раскрывает свой полный потенциал. Пока что подобное удалось только мне.

— Когда-то старик док Ксориалль назвал меня запредельным человеком, — задумчиво произнес Дэмми. — Он ошибался: запредельный человек — это ты.

— Бедняга Ксориалль — высокопоставленный чиновник. Он думал, что нашел выход. Столкнувшись с ситуацией, когда великим и могущественным Галактическим консенсусом единолично правит заключенное сверхсущество, он решил взрастить соперника в противовес мне. Однако ему не сразу открылась вся несуразность этой вопиюще нелегальной махинации по созданию единственного совершенного существа. Теперь нас таких двое, а есть еще целый мир, населенный людьми, каждый из которых потенциально способен править галактикой.

— Ох ты ж... — тихо выдохнул Дэмми. — А теперь — болезненная тема, которую ты затронул...

— Первый и единственный раз с тех пор, как обезьяна возвысилась, — продолжал Чувак, — человеческому интеллекту была дарована возможность прожить дольше отведенной ему тысячи лет и достичь полной зрелости. Это не вопрос образования, но созревания — нужно обратиться, словно бабочка внутри кокона. Онтогенез повторяет филогенез: с момента зачатия и до трех лет человеческий плод минует семь миллионов лет органической эволюции — от единственной клетки до говорящего существа. Проходит сорок пять месяцев, и он начинает исследовать огромный потенциал человеческой нервной системы, но его прерывают прежде, чем процесс наберет нужный темп. В моем случае было так: в возрасте трех лет меня забрали из враждебной среды и поместили в тепличные условия, где я, сохраняя взятый фантастический темп, не прерывался в своих исследованиях целых 1,7 миллиона лет и достиг полного развития. Ксориалль, принуждая тебя к росту, сумел раскрыть в тебе большую часть того же потенциала. Однако для оживления симулякра, которого тебя, к несчастью, заставили создать, потребовалось выделить важный сегмент твоего эго — гештальта. И потому ты, стоящий передо мной, не закончен, лишен огромной доли своих возможностей.

— Бред, — сухо заключил Дэмми. — Я все еще могу...

Он умолк, сосредоточившись.

— Теперь понятно, — сказал он наконец. — Я уже не тот, что в начале, но по сравнению с обычным человеком еще ого-го.

— Выход есть, Дэмми. Твое альтер эго не совсем погибло, оно лишь перешло в режим сохранения жизненно важных ресурсов. Ты все еще можешь...

На него обрушилось давление — тонкое, как скол алмаза, и широкое, как сама галактика. Дэмми поддел краешек пальцем, приподнял, затем ударами сжал в диск, а тот смял в жесткую сферу сантиметрового диаметра. По интенсивности боль намного превзошла то, что зовется агонией, но Дэмми собрал все силы и ударил по ней — выстрелил в пустоту. Сфера расширилась, раздулась, охватив далекие радиогалактики.

«Может, это и был Большой взрыв», — сказал он, или подумал в исполинских буквах из кованого железа. Сконцентрировался, отыскал Средоточие Вещей и взглянул на него в ужасе. Сделал шаг — получилось. Не обращая внимания на хруст крошащейся испепеленной ткани, он шел вперед. Шел через галактику. Должен был идти, попытаться. Вонь отвлекала. Тогда он просто сорвал обугленные куски плоти с обнаженных костей и продолжил...

— Дэмми! — умоляюще позвал Чувак. Дэмми открыл глаза и взглянул в нависшее над ним, подобно гротескной луне, лицо. — Не надо больше, Дэмми, отдохни...

— Да, но... — выдавил из себя Дэмми.

За спиной Чувака открылась дверь лифта. В кабине стояло почерневшее огородное пугало. Покачнувшись, оно шагнуло вперед, выпростало крошащиеся руки.

— Удалось, — падая, прокаркало чудовище.

Пол вздрогнул, когда труп с глухим стуком рухнул на пол. Мгновение в голове у Дэмми бушевал шторм из осколков впечатлений. Затем он успокоился и протянул руку к кипящей, похожей на солнце поверхности того, что было разумом Чувака.

— У нас получилось, Чувак, — сказал он. — Получилось слиться. Я — снова я.

Десять мину спустя Дэмми завершил повторный обход «ЗАЛА ДИКОВИН».

— В первый раз я даже и не понял, — признался он. — А теперь — дошло. Все эти века, стоило кому-то из людей сподобиться и совершить открытие или изобрести что-нибудь этакое, как появлялся старик Ксориалль и убивал идею в зародыше.

— Не то чтобы всякий раз, — поправил Чувак. — Вмешательство Консенсуса искажало виды, но ты все равно добился своего. Стоило в мое время завершиться биологической эволюции, и остальное стало неизбежным. Когда Ксориалль попытался провернуть свой отчаянный гамбит, то было уже поздно: человечество преодолело кризис. Осталось идти в будущее.

— А то, — с наигранным безразличием сказал Дэмми.

Он мысленно оценил перспективу: несколько миллиардов человек, обученных и просвещенных, готовых принять наследие пространства-времени.

— Пошли, Чувак, — сказал он. — Нам пора домой.

За день до вечности

Пролог

Где-то прозвенел звонок. Старик нашарил среди шелковых складок тяжелый бархатный шнур и дважды властно дернул.

— Сэр? — тут же отозвался голос.

— Найти его!

Старик опустился на разбросанные в беспорядке подушки.

«Он жив, — думал он. — Снова жив и где-то в городе...»

1

Это была узкая улочка без бордюров и тротуаров. Зажатая между серыми стенами, она тянулась вдаль насколько хватало глаз. На тяжелые кованые ворота в стене падал туманный свет. Поблизости ни людей, ни припаркованных машин, ни дверей, ни окон. Лишь стена напротив меня, ворота в ней и улица. Земля под ногами дрожала так, словно где-то вдалеке техника перемалывала каменные глыбы.

Я отлепился от стены, и тут же голову пронзила боль — самую маковку, словно туда вбил последний костыль сам Джон Генри^[89]. Капли дождя стекали по моему лицу, смешиваясь с кровью из рассеченной губы. Я взглянул на руки: ладони в мелких порезах, в них набилась ржавчина и грязь. Я постарался вспомнить, когда в последний раз прививался от столбняка, и голова ответила взрывом боли.

В паре шагов слева в стене виднелась арка. У меня возникло предчувствие, что оттуда вот-вот выползет нечто зловещее. И одновременно стало любопытно, что находится по ту сторону? Впрочем, интерес быстро угас. Нужно поскорее забиться в темную нору и переждать. После этого я смогу позволить себе роскошь праздного любопытства, позволить гадать, где я и от чего убегаю.

Сжав голову, я шагнул от стены. Улица раскачивалась, точно палуба канального парохода в бурю, но из-под ног не уходила. Пройдя шагов тридцать, я остановился и привалился плечом к стене — пусть улица успокоится, и пропадут огоньки, вихрящиеся перед глазами. Сердце билось быстрее обычного, но не так бешено, как могло бы — это как надо кутить в выходные, чтобы очухаться потом на незнакомой улочке и трепаться с собою!

Озноб прошел, с меня катил пот. Пальто жало под мышками, воротник тер шею. Я присмотрелся к рукаву: материал жесткий, лоснящийся — пошлость и безвкусица. Явно не мое. Несколько раз втянул воздух, желая проветрить голову, но тщетно. Должно быть, праздник удался на славу, однако веселье закончилось, как шальные деньги.

Я порылся в карманах. Если не считать распустившихся швов да клочков корпии, там было шаром покати.

Глаз зацепился за табличку на воротах; выцветшая надпись гласила:

ПРИКАЗОМ КОМИССИИ ПАРК ЗАКРЫВАЕТСЯ

НА ЗАКАТЕ. ПОСЕЩЕНИЕ ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ

Я посмотрел сквозь ворота. Если это — парк, то там должна быть уютная лужайка, на которой можно прилечь.

Если бы меня рубило не так сильно, я, возможно, воспринял бы предупреждение всерьез, но сейчас бездумно толкнул створку с причудливыми металлическими завитушками и вошел. Подумаешь, опасность...

Обрамленные черным папоротником в белых урнах ступени белого мрамора вели вниз. Дальше дорожка, мощенная плитняком, шла между ровными бордюрами и цветущими кустами. В воздухе витал приторный аромат ночных цветов и зелени, журчала вода в фонтане, в чаше отражались огоньки вплетенных в живую изгородь гирлянд. Вдали, за пределами парка, в небе, словно арки мостов, сияли рядами огни. Одиноко шуршал в кронах легкий бриз.

Славное местечко, но что-то не давало мне улечься на траве и сочинить сонет в его честь.

Я прошел по дорожке, мощенной узорчатым кирпичом, в тень деревьев. На ходу прислушивался, не крадется ли кто сзади. Вроде бы никого, но мерзкое ощущение, что я подставляю под удар спину, не проходило.

Впереди под деревом что-то лежало на траве. Бледное, неопределенной формы. Сперва я принял его за пару старых брюк, потом за голого мужика, лежащего по пояс в тени. Так я и думал, пока не оказался шагах в десяти от непонятной фигуры — и тут же перестал себя обманывать. Это и впрямь оказался человек, да только не по пояс в тени... выше пояса он отсутствовал. Его рассекло надвое, прямо под ребрами.

Я походил немного вокруг. Думал, наверное, отыскать пропавшую половину. Вблизи стало ясно, что мужика делили вручную, причем не шибко аккуратно, хотя и сноровисто: словно неизвестному мяснику предстояло разделать еще кучу тел, так что ему было не до тонкостей. Крови натекло немного — ее, похоже, слили до разделки. Я уже хотел перевернуть труп, на случай, если под ним кроется улика, как вдруг послышался тихий звук, не громче лопнувшего кукурузного зернышка.

Я отошел в сторону по черному ковру дерна, и меня окружил аромат можжевельника. В тени притаилась группа, человек двадцать. Похоже, банда. Я решил подождать. Прошла минута.

Шагах в пятнадцати от меня появился человек, пришел тише тени, отбрасываемой на стену. Задрав голову, принюхался по-собачьи. Обернулся в мою сторону, и в его глазах тускло блеснул свет. Подобно обезьяне, он застыл в низкой стойке: одно плечо задрано, второе — перекошено горбом. Морда рябая, на бритом черепе — шрамы. Из-под левого уха тянется жирный ожоговый рубец и скрывается под воротом толстого свитера. Под облегающими камуфляжными штанами в косой серый ромбик бугрятся мышцы. На поясе висит нож: тяжелая деревянная рукоять и полоска стали, как у мясницкого ножа для жилкования.

Горбун медленно развернулся в мою сторону и замер. Я тоже застыл, прикинувшись кустиком. Сощурившись, горбун вглядывался во тьму. Вот он ухмыльнулся. Нехорошо так ухмыльнулся.

— Выходи по-хорошему, родной, — хриплым басом прорычал он. Оно и понятно, со шрамом-то во все горло. — Руки держи на виду.

Я не шевельнулся. Тогда он сделал резкий жест рукой; послышался тихий звук, и слева от горбуна из кустов возник второй человек. В руке он сжимал обрезок трубы. Этот был постарше и покрупнее: плотные руки, ноги колесом. Колючая, пересыпанная сединой борода. Он стрельнул в мою сторону взглядом маленьких поросячьих глаз, потом — куда-то мне за спину, потом снова на меня.

Горбун коснулся лезвия ножа и прохрипел:

— Гуляешь по парку один, да? Не очень-то умно.

— Хорош трепаться, — прогудел в левую ноздрю бородатый. — Режь, и вся недолга.

Он запустил руку под рубашку и вытащил что-то, зажатое в кулак. Я уловил душок полиэфира.

Горбун подошел ближе.

— Твое тельце никому целиком не нужно? — спросил он, широко раскрывая рот и показывая крупный розовый язык и сломанные зубы. Слева кто-то шумел, заходя мне за спину. Я, правда, на это внимания не тратил, как и на вопрос горбуна.

— Лучше выходи. — Горбун вытащил нож, и тогда я вышел из тени под деревом.

— Ой, напугал до смерти, — сказал я ему. — У меня друзья на самом верху.

— Говорит как блать, — просвистел Борода. — Ратч, вали жмуркина кота, и даем деру.

— А ты сам возьми меня, детка, — бросил я ему, старясь протянуть время. — Я таких, как ты, на завтрак кушаю.

За спиной хрустнула ветка. Ратч подбросил на ладони нож, шагнул ко мне и сделал короткий ложный выпад. Я даже не шелохнулся. Типа заторможенный. Борода взвесил в руке обрезок трубы и прищурился. Ратч оглядел мои руки. Не увидев оружия, остановился и подал кому-то условный знак.

Слоняра за спиной ухватил меня поперек груди и оторвал от земли. Этого я и ждал: резко наступил ему правой пяткой на подъем стопы. Хватка слегка ослабла, и я, улучив момент, пнул горбуна под колено. Кость сломалась с хрустом, с каким бьется о пол тарелка. Потом я локтями ударил под ребра державшего меня. Охнув, слоняра разжал руки. Рядом рухнул на землю Ратч — как раз вовремя, чтобы открыть мне дорогу к Бороде, который уже замахнулся трубой. Ни дать ни взять королевский палач, готовый оттяпать башку осужденному. Скрестив запястья, я выставил блок — поймал его руку в захват и сломал локоть. Борода упал лицом в землю и взвыл; трубу уронил мне прямо на спину.

Борец сзади уже поднялся с четверенек. С виду — китаеза — полукровка: широкие скулы, лоснящаяся морда, жирный второй подбородок. Я уложил его ударом колена в челюсть и стоял рядом, глотая воздух. Дыхалка что-то совсем сдала. Хорошо еще, никто из этих типов не делал попыток встать.

Китаец и Борода валялись в отключке, зато Ратч корчился, словно мышонок на костре. Я подошел и перевернул его на спину.

— Мягковаты вы, парни, для такой работенки, — сказал я. Кивнул на валявшийся рядом предмет: — Твое?

Горбун плюнул мне в левое колено, но промахнулся.

— Милый у вас городок, — заметил я. — Как называется?

Горбун пошевелил губами. Вблизи я разглядел, что короткие волоски у него на куполе морковно-рыжие, а на отростке, который и носом-то назвать стыдно, — бледные веснушки. Рыжий был хоть и горбун, оказался не так уж прост. Я наступил ему на руку и наклонился.

— Говори, Рыжий: по какому поводу кипиш?

Он пошевелился, и я нагнулся ближе.

— Смертачи... в парке... этой ночью!.. — хватая ртом воздух, проговорил он, словно утопающий, который диктует завещание, качаясь на волнах.

— Подробней, Рыжик. Я что-то туго соображаю.

— Черные...

В уголках его рта выступила пена, он слегка похрюкивал, как гончая, которой снятся кролики. Винить его не в чем: сломанное колено — такую боль не просто стерпеть. Тут он закатил глаза.

Я отвернулся от него, но вдруг краем уха уловил тихий звук и повернулся обратно. В руке горбуна блеснуло лезвие. Миг — и меня ранили. Поясницу пронзила боль, словно проткнули раскаленным прутом.

После удара ножом люди ведут себя по-разному. Шок у всех свой. Кто-то падает, как мешок, толком даже не потеряв крови. Другой вернется домой, ляжет в постельку и мирно преставится, даже не подозревая о ране. Я же испытал нечто среднее: нож задел кость и отклонился вверх, — и все это время моя правая рука шла по дуге, прямиком в морду Рыжему, под нос-картошку. Рыжий упал и больше не шевелился.

Я же обеими руками зажал бок. По бедру, словно по сливу, толчками стекала упругая струя. Я успел сделать три шага, и тут колени подкосились. Я сел, все еще пытаясь зажать рану. В голове было ясно, зато силы таяли. Я сидел и слушал, как в ушах набатом стучит кровь. Подумал: вот только успокоится сердце, и попытаюсь еще. Ну же, Дрейвек, подъем. Ты ведь тертый калач...

Я попытался встать и завалился на бок, точно старое падающее дерево. В рот набился дерн. Я лежал и слушал, как вздыхает в кронах ветер, как тихонько причитает Ратч или кто-то из его дружков — и как кто-то крадется через подлесок. Или у меня потихоньку едет крыша? Широко распахнутыми глазами я видел ноги жирного китаезы, а позади него — переплетение черных теней. Одна из них пошевелилась, и передо мной вырос человек.

Невысокий и жилистый, он был одет в облегающий черный костюм. Приблизился ко мне сквозь внезапно возникшую светящуюся дымку. Я хотел окликнуть его, но голос как будто отключили.

Незнакомец обогнул китаезу и остановился в паре шагов от меня. Было так темно, что я едва различал его ботинки на фоне черной земли. Послышался звук, похожий на непринужденный смех, словно кому-то рассказали в меру смешной анекдот.

Далекий-далекий голос сказал:

— Ловко, очень ловко...

Перед глазами все поплыло. Меня кто-то принялся ощупывать; боль в боку превратилась в полосу угасающего пламени.

— Лежи тихо, — прошептал кто-то. — Надо остановить кровь.

Я хотел сказать, что Рыжий взял слишком высоко, что нож задел только жир да хрящ, но получилось невнятное пыхтение.

— Я вколол тебе бодряка, — произнес тот же голос. Тенор с придыханием, легкий, точно туман над морем. — Больше у меня с собой ничего.

Человек произвел еще какие-то манипуляции с моей раной. Снова стало больно, но не так сильно. По боку расплывалось приятное тепло. Я лежал и просто дышал.

— Ну вот, — сказал голос. — Как думаешь, сможешь встать?

Тут я уже ничего не пытался сказать и просто запыхтел, переворачиваясь на грудь. Подобрал коленки. Встал на четвереньки; деревья плыли мимо, словно я кружился на карусели.

— Лучше поторопиться, — заметил коротышка. — Они уже близко.

— Ага, — сказал я и поднялся на ноги, как альпинист-любитель на последних метрах к вершине Аннапурны^[90].

Мы посмотрели друг на друга, стоя на безупречном газоне, чистоту которого не нарушало ничего, кроме трех с половиной тел. Незнакомец был стройного сложения, грациозной осанки; черты лица — точеные и не простые: ни дать ни взять король династии Бурбонов; голова — узкая, правильной формы; глаза — выпученные и широко посаженные; на руках пианиста — тонкие черные перчатки. Одет он был в облегающие брюки, заправленные в невысокие сапоги, и затейливую черную жилетку с высоким кружевным воротником.

— Кто они такие? — квакающим голосом спросил я, нарушив тишину.

Незнакомец посмотрел на китаезу: взгляд у жирдяя был пустой, как у трупа на фотографии с поля боя. Коротышка оскалил острые и неестественно белые зубы.

— Подонки, — деликатно произнес он. — Ловчие, трупари. Низшие из низших. — Тут он хохотнул. — Зато я — высший из низших.

В голове у меня засвистело, и я почти перестал его слышать. Ноги по-прежнему были картонные. Я потер затылок — не помогло. Создалось впечатление, будто я вошел в туалет и вдруг оказался на сцене посреди третьего акта «Аиды».

— Ты коп? — спросил я.

— Кто?

— Легавый. Законник.

Протянув: «А-а-а», он задрал голову. Глаза его коротко блеснули, точно сигнальный огонек в пещере контрабандистов.

— Нет, я не... коп. Ладно, поговорим потом. Ты потерял много крови, но, думаю, идти сможешь. Нам бы только из парка выбраться. — Голос его прерывался шумами, словно радиопрограмма с другого конца Атлантики.

— Я как раз шел на автобусную станцию «Грейхаунд». — Слова сползали с языка, как набитый песком носок. — Просто укажи дорогу, и я исчезну.

Незнакомец покачал головой.

— Пока дикие животные на воле, тут небезопасно. Просто... иди... со мной... в машину... — Голос его то и дело пропадал, поглощаемый коротковолновой статикой.

Я уж думал упасть на месте, но ноги двигались сами собой. Незнакомец тянул меня за руку, и я сдался, стараясь только не клевать носом. Помню, мы шли через обсаженную кустами аллею, потом продирались через живую изгородь, похожую на колючую проволоку, из-под переплетений ветвей которой торчали человеческими костями корни. Затем мне помогли забраться в маленькую блестящую машину, словно собранную вручную для короля Сиама. Транспорт сделал разворот на сто восемьдесят градусов, прямо на месте, и взмыл вверх. Тут я понял, что сплю, откинулся на спинку сиденья с мягкой обшивкой и отключился.

2

Разбудили меня голоса. Сперва я не слушал, что говорят, но потом их тон заставил насторожиться. Я навострил уши, словно пациент, услышавший: «...прогноз негативный».

Один из голосов принадлежал тому коротышке, что спас меня — не иначе, в позапрошлой жизни. Говорил он возбужденно. Отвечал ему женский голос — низкий и грубоватый, как необработанная доска:

— ...ты дурак, Джесс! На такой риск пошел!

— Минка, дорогая, им ни за что не узнать...

— А ты почем знаешь? Ты ведь не вшивым контрабандистам органов дорогу перешел, а Контролю смерти!

В голове клубился туман, как у матроса, которого опоили и завербовали на службу, но все же я сумел приоткрыть один глаз. Надо мной нависал потолок с резным золотым узором. Стены — белые, с редкой золотой мозаикой. В комнате стояла пара кресел, похожих на яичную скорлупу пастельных тонов, насаженную на тонкие ножки; на низком столе — серебряная чаша размером с полванны, полная огромных бананов, груш и винограда размером с мячики для гольфа. Белый пол покрывали шелковистые на вид ковры.

Я сам лежал в углу комнаты, на аккуратной белой койке вроде больничной. Рубашка куда-то пропала, а пятнадцатисантиметровый порез мне залепили эластичной прозрачной пленкой. Не без усилий я повернул голову и взглянул на ряд колонн в дальнем конце комнаты, на синее небо, что проглядывало меж ними. За колоннами располагалась терраса, омытая желтым солнечным светом. Коротышка как раз был там, одетый в бледно-розовый костюм с кружевными манжетами. Сидя в фиолетовом кресле, он нервно терзал ноготь на пальце.

Женщина, сидевшая перед ним, напоминала деревянного индейца у витрины какой-нибудь сигарной лавки. Волосы — лоснящийся вихрь цвета индиго, точно разбившаяся о камни волна; на щеках — едва заметные оранжевые спирали, концы которых спускались к подбородку. Наряд ее состоял из множества небрежно намотанных цветных лент. Впрочем, они не скрывали отличной фигуры, при виде которой любой фотограф мира моды тут же схватился бы за камеру.

— Ты даже не знаешь, кто он... или что он, — говорила женщина. — Я думала, у твоего Тайного общества есть правила касательно контактов с незнакомцами.

— Тут другое дело! За ним следили! Хотели взять живым! Как ты не поймешь? — Коротышка горячо размахивал руками. — Если он им нужен — он нужен мне!

— И на что он им? — ответила вопросом женщина.

— Не знаю... пока не знаю. Но выясню, не сомневайся. А вот тогда...

— ...тогда тебе не отмазаться, Джесс! Да, им плевать на помойных крыс, но только до тех пор, пока те не покусятся на барский стол.

Вскинув руки, Джесс ногтями царапнул невидимый занавес.

— Ну что ты как продажь глупая, как личинка слепая! После стольких лет нам выпал шанс... впервые в жизни...

— Так я и есть продажь. — Лицо женщины сделалось неподвижным, как гипсовый слепок, и примерно того же цвета. — Ею была и ею останусь. А ты... ты то, что ты есть. Признай, Джесс, постарайся...

— Принять это? От них? — Джесс вскочил на ноги и вцепился в грудь, будто пытаясь сорвать с нее навешенный кем-то ярлык. — Я мог бы владеть миром! — Он сложил ладони чашечкой. — Но они... эти выскочки, недостойные выносить мусор за моим дедом... говорят мне «нет!».

— Ты не твой дед, Джесс.

— Мораль мне еще почитай, продажь размалеванная! — подавшись вперед, он затряс руками у нее перед лицом.

Женщина усмехнулась уголком губ.

— Ты нравился мне таким, какой ты есть, Джесс. Остальное не имело значения.

— Лжешь, расчетливая ты продажь! — проскрипел он, как несмазанная ось. — После всего, что я для тебя сделал, поднял со дна, ты отказываешь мне в помощи, когда я так в ней нуждаюсь...

— Тише, Джесс. Разбудишь его.

— Чепуха! Я вколол ему столько летенола, хватит парализовать взвод черных...

Но все же Джесс встал, и я закрыл глаза, слушая, как пара приближается ко мне. С полминуты они хранили молчание.

— Ох и великан, — заметила женщина.

Джесс хихикнул:

— Пришлось использовать два подъемника, чтобы доставить сюда.

— Сильно его ранили?

— Нет, но порез глубокий. Я влил ему два литра крови с полным набором питашек.

— Зачем он им понадобился... живой?

— Должно быть, что-то знает, — с благоговением произнес Джесс. — Что-то важное.

— Что он может знать такого, чего не знает «ВЕЧИНКОРП»?

— Это и предстоит выяснить.

— Болван ты, Джесс.

— Так ты поможешь? Или правда уйдешь, когда так нужна? — Последние слова Джесс прошипел, точно змей, которому наступили на хвост.

— Если хочешь, я, конечно, сделаю все, что в моих силах, — глухо ответила женщина.

— Умничка. Я и не сомневался...

Они вышли. Что-то щелкнуло, и в комнате стало тихо. Я снова открыл глаза. Никого.

Некоторое время я лежал и глазел на причудливый потолок, ожидая, когда нахлынут воспоминания. Но не дождался. Я по-прежнему оставался Стивом Дрейвеком: некогда крутой и смекалистый тип, однако понятия не имел, какой сегодня день, и в какой, вообще, я части света. Говор у Джесса с подружкой был американский, но это еще ничего не значило. Парк мог располагаться где угодно, а улица... Что ж, если так подумать, улица походила на образ из сна, наполненный смутным психологическим смыслом. Про нее можно забыть.

Так, ладно, Дрейвек, думай, что имеем?

В каком-то незнакомом месте, сломленный да еще с дыркой в боку — ситуация не то чтобы уникальная. В свое время и не в таких передрягах бывал. Приходилось очухиваться в ночлежках и клоповниках, где за стенами устраивают гонки сверчки; или в дорогущих отелях, по сотне долларов за ночь, где в ванных — коврики из меха норки, а в баре подают коктейли по девяносто баксов. Случалось пару раз просыпаться на пустырях, с вывернутыми карманами, но чаще — в безвкусных спаленках, где резкий солнечный свет падает на купленную в рассрочку мебель, выхватывая дыры в обоях и изъяны в лицах. А однажды мне довелось очнуться в трюме панамского бананового корабля — баржи, отплывающей из Мобила^[91] под командованием бывшего нацистского шкипера. Он потом полтора месяца сидел на одних кашках: я вломился в его каюту и разбил о его морду бутылку шнапса, которым он завтракал. Мне тогда было семнадцать, но вымахал я уже в настоящего детину.

Да уж, мне было не в новинку просыпаться в легком недоумении, когда тут и там в теле пульсирует боль, во рту словно кошки нагадили, а воссоздать события предыдущего дня можно лишь по содранным костяшкам кулаков да свежей татушке. Правда, на сей раз гулянки — и повода для нее — я не припомнил. Только кабинет, обшитый вощеными панелями темного дерева, да мерзкого старого хрыча, седого и стриженного под «ежик». Он кивал и говорил мне:

— Разумеется, Стив, если ты так хочешь...

Фрейзер.

Имя неспешно всплыло в памяти, словно нечто из далекого прошлого.

Какого дьявола? Фрейзер — мой собутыльник, худой и жилистый паренек с копной черных волос и длинными руками, которыми он мог уложить боксера — полутяжа...

Но он же был и стариком... Я покачал головой, желая прогнать двойной образ, сделал несколько глубоких вдохов: «Ну, Дрейвек, пробуй как следует...»

Вспомнилась просторная камера размером с ангар для дирижабля: всюду трубы, шум, резкие кислые запахи. Клубится дым — или пар — над баками вроде гигантских кислородных баллонов.

Нет, это ничего не дает. Ну-ка, еще разок!

Женское лицо: высокие скулы, большие темные глаза, золотисто-каштановые волосы, ниспадающие на худые плечи, гибкая фигура представительницы высшего общества... но имени нет. Кто она — я не знаю.

«Ну же, Дрейвек! Старайся. Адрес, телефон, род занятий, в последний раз тебя видели в ночь на...»

Ну-ка, ну-ка... Я повернулся и увидел на другом конце комнаты плоский черный чемоданчик, на столике у двери. Наверняка в нем что-то есть.

Сесть оказалось тяжело, но не тяжелей, чем тащить на себе сейф вверх по пожарной лестнице. Тут же напомнил о себе бок: чувство было, что к ребрам прижали теплую, влажную пеленку, а значит, что-то у меня там слегонца разошлось, но я все равно опустил ноги на пол и встал. Ничего не произошло, но будь у меня бакенбарды, они бы уже слиплись от пота. Следующий шаг дался проще, хотя тело было тяжелое, как обитый свинцом ящик. Наконец я добрался до столика. Мой внутренний тренер попросил таймаут, и я опустился на пол. Туман так и норовил застить глаза. Я встряхнулся и занялся чемоданчиком.

Прямоугольной формы — пятнадцать на двадцать, — пять сантиметров в толщину; из мягкого материала вроде кожи. Я случайно задел замок, и крышка отворилась. Порывшись внутри, я обнаружил обычный набор вещей, с которым дамочки ходят со времен Нефертити: длинная изогнутая расческа, металлические тюбики тоналки, маленькая коробочка с чем-то мелким, какие-то пластмассовые фигурки вроде чармов для браслета, сложенный лист бумаги — фотокопия журнальной статьи. Листок я развернул: если не считать стенографических пометок, текст выглядел как расфуфыренная рекламная статья журнала моды. Что-то о новом имидже а-ля «жертва изнасилования» и восхитительных трупных тонах, которые нынче бешеными темпами завоевывают популярность у блати. Мне это ни о чем не говорило.

Я уже хотел вернуть листок на место, но тут верхняя строка привлекла мое внимание. Там была дата: Сбота, 33 ма 2103 г.

На минуту пол подо мной, стены вокруг и город словно превратились в тонкую газовую дымку, в нечто, выдуманное подсознанием в горячечном бреду.

— Две тысячи сто третий, — произнес я. — Ха... неплохо.

Выронив листок, я осмотрелся. Комната вроде настоящая. Со стороны террасы долетал прохладный ветерок, а снаружи проплывала пара безобидных с виду облаков. В тот момент привычный вид здорово меня успокоил.

— Значит, на следующей неделе мой день рождения, — сказал я, но прозвучало это как-то нерадостно. — Мне стукнет сто пятьдесят два...

Больше сумочка ничем не могла мне помочь, и я сложил содержимое обратно. Подкрепился парой виноградин со стола и продолжил исследовать комнату.

В стене было три закрытых двери, но сколько я ни давил, открыть не получилось. Тогда я вышел на террасу и взглянул на две башни, торчавшие из слоя облаков примерно в полутора сотнях метров подо мной. Стена за балюстрадой отвесно уходила вниз. Я так и не понял, где оказался; ни разу о таком месте не слыхал.

Я вернулся в комнату и обследовал стену возле койки — там, где мозаика немного отличалась. Нашел щель толщиной с волос и надавил. Щелкнуло, открылась дверь шкафа. Внутри я обнаружил простенький черный пуловер и надел его взамен утраченной рубашки. В выдвижном ящике нашел набор предметов с кружевной отделкой и рюшечками, вроде как исподнее коротышки Джесса. Порывшись в белье, нащупал нечто гладкое и холодное. Выглядело оно как помесь пистолета и смесителя. Думал воспользоваться им, но не знал, с какой стороны подается лекарство.

Остатки сил потратил на дальнейший осмотр стены, но поиски не принесли трофеев. Я съел банан и, растянувшись на койке, стал ждать. Прислушиваясь к песне ветра в колоннах, старался не уснуть, однако вскоре провалился в беспокойный сон, где меня ждала большая комната: в ней очень шумно, люди обеспокоенно взирают на меня. Еще я видел маленькую комнату. Из открытой двери струится дым. Тут же стоит большой зеленый бак. Мужчина в белой форме, с окровавленным ртом; женщина... Последняя говорит сквозь слезы: «Это приказ, черт бы вас подрал!» Потом все попятились, а я подхватил на руки какой-то тюк и вышел в задымленный проем. Женщина у меня за спиной плакала.

3

Солнечное синее небо окрасилось в алый и пурпурный тона, когда вернулся хозяин дома, мыча сквозь зубы мелодию. Женщина тоже пришла, но через минуту удалилась. Я притворялся спящим, пока Джесс осматривал меня: оттянул веко, заглянул в глаз. Затем он подошел к стене и на консоли, которая по команде выдвинулась из стены, нажал комбинацию кнопок. Достал что-то из щели в устройстве, рассмотрел на свету, нахмурился. Вернулся ко мне и взял за руку.

Я решил: пора! — и схватил его за шею. Джесс пискнул и всплеснул руками, выронив неизвестный предмет. Тогда я встал, а Джесс одной рукой потянулся в карман, но я перехватил ее и прижал его к стенке. Джесс смотрел на меня выпученными глазами.

— Есть что-нибудь от похмелья после летенола, Джесс? — Я подался вперед и чуть ослабил хватку, чтобы он мог втянуть немного воздуха.

— Отпусти... — тонко, как резиновая крыса с дырочкой в пузе, пропищал он.

— Как долго я пробыл здесь?

— Тридцать часов...

— Кто ты, Джесс? Какое тебе до меня дело?

— Ты... спятил? Я тебя из такой передряги вытащил...

— Вмешался — то зачем? По мне, так малышу вроде тебя опасно гулять в том парке.

Он задергался и захрипел, и я снова чуть ослабил хватку, пока с его лица не сошел пурпурный оттенок. Джесс изогнул губы в ухмылке, похожей на оскал раненного лиса:

— У каждого свое хобби, — выдавил он и попытался укусить меня.

Тогда я пару раз приложил его затылком о стену. Череп оказался на удивление прочный, как и стена. От усилий у меня снова загудело в голове.

— А ты крепкий, Джесс, — заметил я, — но я круче.

Джесс попытался ткнуть мне пальцем в глаз, и тогда я бросил его на пол, лицом вниз. Коленом уперся в спину и похлопал по карманам. Нашел надушенные платки и какие-то пластиковые талоны. Джесс сказал что-то еще, наверняка бесполезное.

— Ты меня заинтриговал, Джесс, — стараясь дышать ровно, сказал я. — Должно быть, сведения у тебя и правда важные.

— Если отпустишь, пока я не задохнулся, то мы сядем и поговорим как цивилизованные люди. Я расскажу все, что знаю. А иначе просто убей меня, и хрен с тобой! — проговорил он совершенно новым тоном, который ну никак не напоминал задушенный писк.

Я позволил ему сесть.

— Начнем с того, кто такие они? — сказал я. — Те, кому я нужен живым.

— Черные. Контролеры. — Оба слова Джесс произнес с презрением.

— А если попроще?

— Черт возьми, они из Контроля смерти! Куда уж проще?

— С чего ты взял, что я им нужен?

— Я подслушивал в парке.

— Так ты меня у них из-под носа увел? С какой стати так рисковать?

Джесс пару раз порывался что-то сказать, но в конце концов ограничился грустной улыбкой — точно гробовщик, предлагающий проводить усопшего в последний путь более достойно.

— А ты натура недоверчивая. Ты вошел в парк у них на глазах — вот о чем я узнал из их разговоров. — Он взглянул на меня. — Кстати, как ты оказался там?

— Шел, шел да и пришел. Выпимши был.

Джесс коварно усмехнулся. Дыхание он восстановил быстро.

— Я видел тебя в действии. Ты сноровист... только в конце расслабился.

— Да, Рыжий меня подловил.

— Ты бы истек кровью.

Я кивнул:

— Спасибо, что подлатал. За это я перед тобой в долгу.

— Как самочувствие? — Джесс смотрел внимательно, словно от верной интерпретации моего настроения зависел крупный выигрыш.

— Как будто мне досталось за двоих. Кстати, выпить найдется?

Джесс взглянул на мою руку, которой я удерживал его за ворот.

— Позволишь?

Я встал и уступил ему дорогу. Джесс прошел в альков, где располагалась панель с кнопками. Нажал парочку, произнес «Ну вот» и вернулся с внушительным стаканом.

— И себе плесни.

Джесс налил второй стакан, который я у него забрал, отдав взамен свой. Подождал, пока Джесс его ополовинит, и лишь затем попробовал напиток. На вкус — яблочный сок с отдушкой, но я все же выпил. Немного помогло: в голове слегка прояснилось.

Джесс стер платочком кровь с подбородка. Потом достал плоский футляр, из него извлек сигарету не толще спички, зажал серебряными щипчиками, прикурил и сделал маленькую затяжку, словно колибри, пробующая первый весенний нектар. Расслабился, словно мы с ним были старые однокашники, наслаждающиеся милой беседой.

— Ты чужой в нашем городе, — небрежно заметил Джесс. — Откуда ты?

— А вот с этим проблемка. Понятия не имею, как угодил к вам. Надеялся, что ты подскажешь.

Он встревожился и помрачнел, точно сердобольный судья перед тем, как наложить штраф:

— Я?

— Наше с тобой джентльменское соглашение, Джесс, не сработает, если ты не подыграешь.

— Да нет, ты просишь о невозможном, — ответил он. — Что я могу знать о тебе, идеальном незнакомце?

Я хватил стаканом о столешницу и сильно наклонился вперед, едва не ткнувшись в Джесса носом.

— А ты пораскинь мозгами!

Джесс посмотрел мне прямо в глаза.

— Ну хорошо, — сказал он. — Моя версия такова: ты — заморозок, в город попал нелегально, в обход закона о поднулевых.

— Что это значит?

— Если я прав, то последнюю сотню лет твое тело пролежало в криогенном хранилище «ВЕЧИНКОРПа». Замороженное при абсолютном нуле.

Спустя полчаса, влив в себя еще парочку стаканов безобидного на вкус пойла, я все так же задавал вопросы и получал ответы, порождавшие еще больше вопросов.

— ...большинство поднулевых поместили в стазис родственники: из-за неизлечимых болезней, пострадавших при аварии. Надежда была на то, что со временем для них подберут лечение и разбудят. Само собой, никто их не разбудил. Мертвое остается мертвым. Все они принадлежат «ВЕЧИНКОРПу».

— В жизни ничем не болел. А так история ничего.

Джесс покачал головой.

— Беда в том, что за последние полвека никто не санкционировал разморозку, и если бы тебя разморозили официально, очнулся бы ты в палате у врача «ВЕЧИНКОРПа». Лежал бы себе, подключенный к датчикам мозга и дышал через аппарат, а не бродил по улицам в беспамятстве.

— Может, родственник какой постарался?

— Родственник?.. У трупа, сотню лет пролежавшего во льду? О тебе не вспомнили бы даже прапраправнуки, а если бы и знали — разве отдали бы за тебя собственные визы? — Джесс покачал головой. — В любом случае, законы запрещают оживлять мертвецов. Таким в мире нет места, и так уже двадцать миллиардов человек. Чиновники ссылаются на юридические осложнения да напоминают о целом спектре старых болезней, которые можно ненароком выпустить. С виду все логично, но реальная причина... — Джесс посмотрел на меня, ожидая реакции. — Запасные части, — твердо закончил он.

— Продолжай.

— Сам подумай! — Джесс прищурился, подавшись вперед. — Идеальные руки, ноги, почки пропадают, а снаружи — те, кто умирает без них! Кто готов платить, сколько скажет «ВЕЧИНКОРП», готов оказать любую услугу в обмен на здоровую жизнь!

— Что такое «ВЕЧИНКОРП»?

— «Вечность инкорпорейтед».

— Как название кладбища.

— Что такое кладбище?

— Место, где закапывают мертвых.

— За такие вольности черные тебя повяжут, — слегка возмущенно произнес Джесс. — Если тело бесполезно, то на минералы сгодится.

— Ты что-то говорил про «ВЕЧИНКОРП».

— Они контролируют самое ценное, что есть на свете. Выдают разрешение на беременность и визы на жизнь, занимаются пересадкой органов и частей тел, продают препараты для омоложения и продления жизни, проводят разные процедуры. Юридически это частная корпорация, действующая в рамках конституции. На деле же она правит нами железной рукой.

— А как же правительство?

— Ха! Высохший рудиментарный орган на теле политики. Какая сила может сравниться с жизнью? Деньги? Военная мощь? На кой они умирающему?

— Хорошенькое дельце. Как «ВЕЧИНКОРП» заполучил монополию?

— Компания начинала довольно просто, с запатентованных лекарств и методов лечения. Они их разработали в собственных лабораториях и тщательно контролировали. Затем они открыли банки замороженных органов; затем — криостезию целых тел. После изобретения лекарства от рака и совершенствования внеутробного развития, состоялся бой в судах за последние рубежи — против партии Свободной жизни. Эти обвиняли компанию в абортах и убийствах, надругательстве над мертвыми — короче, во всех грехах. Разумеется, суд они проиграли. Уж больно соблазнительную приманку показал судьям «ВЕЧИНКОРП». После этого власть компании росла в геометрической прогрессии, они покупали и продавали чиновников, как покерные фишки. Компания стала тираном, правила кнутом и пряником! И все это время ее хранилища пополнялись гробами — холодильниками, ожидающими разморозки, которой никогда не будет.

— Выходит, старички так и не проснулись...

— Печально, — согласно кивнул Джесс. — Все эти наивные души прощались, целовали детей и жен, уезжали в больницу и оставляли слезные записки, которые надлежало прочесть на юбилей, лепетали что-то под анестезией о вечеринках, которые закатят, проснувшись... И вот, век спустя, их режут и продают с лотка счастливчикам с нужными связями или раздают в качестве бонуса верным работникам компании. Их тела! Целые тела, почти неиссякаемый запас, нечто, чего всегда не хватало. Вот в чем была их сила, Стив, вот на чем вырос «ВЕЧИНКОРП»! Какой прок в миллиарде долларов для девяностолетней мумии в инвалидном кресле? Да она все отдаст за двадцатилетнее тело, оставив разве что миллион, чтобы начать сначала.

— Я, наверное, туго соображаю. Какой прок в мертвом теле?

— Мертвом? — Джесс вскинул брови. — Нет, Стив, в наличии только живые тела. Юное тело, излеченное от некогда смертельных болезней, на черном рынке уходит на вес золота.

Я по-прежнему хмурился, и он добавил:

— Ну, понимаешь ли, пересадка мозга.

— Понимаю ли?

Джесс искренне удивился:

— Всегда найдутся богатые блатни и гульни с просроченными визами. За умеренную цену можно справить бумаги... но они бесполезны для человека в умирающем теле. А качественные тела всегда в цене. Грязные, само собой, или изъеденные дефектами не нужны.

— Хочешь сказать, из тела вынимают мозг и заменяют другим?

— Даже в твои дни практиковалась пересадка органов. Мозг — тот же орган.

— Ладно, значит, меня ищут законники за нелегальное пробуждение из мертвых. И что мы имеем? Кто меня разморозил? Зачем?

Джесс немного подумал, успев три раза затянуться сигареткой.

— Стив, сколько тебе было... точнее, сколько тебе сейчас?

Я подумал над вопросом. Ответ так и вертелся на кончике языка.

— Лет пятьдесят, — сказал я. — Средний возраст.

Джесс встал и прошел к столу, вернулся с зеркалом на ручке из слоновой кости.

— Полюбуйся.

Я взял зеркало. Хорошее, квадратное, со стороной в девять дюймов. Лицо, что я в нем увидел, было мое — я ни секунды не сомневался. Но линия волос располагалась ниже, да и морщины, образовавшиеся за годы, что я пытался подстроить мир под собственные представления о нем, сошли как лоск с козырных туфель. Я походил на сопляка, которого даже в армию не возьмут.

4

— Расскажи о себе, — попросил Джесс. — Что угодно. Начни с самого начала, с самых ранних воспоминаний.

— Самые ранние дни я отлично помню. Это детство, если его можно так назвать.

Я поскреб щеку и задумался, однако мысли, которым полагалось сразу всплыть на поверхность, словно состарились, проржавели от бездействия, как будто я не думал о них, не проговаривал уже очень-очень давно.

— Я вырос в суровом районе Филадельфии. Отправился в море, вступил в армию, когда китайцы в Бирме учинили беспредел. После войны пошел учиться и получил приличное образование. Начал работать клерком в магазине продуктовой сети. Спустя пять лет открыл свою фирму... — Я слушал собственный голос и вспоминал события прошлого как будто со стороны, сухо и без эмоций, точно кино смотрел.

— Продолжай.

— Офис, завод, большая тачка с двумя телефонами... — Смутные воспоминания постепенно обретали форму, но было в них что-то темное, мне совершенно не понравившееся.

— Что еще?

— Дни в море я помню лучше. — Говорить о службе было безопаснее, и я бубнил под нос, глядя в прошлое: — Все это было живое: запахи и ржавчина на палубе, плесень на ботинках, в которых я сходил на берег, суша, проступающая поутру из тумана, словно белые рифы. Еще шум и огни ночных портов, прибрежные кабаки и паршивое пойло. И тип на корме, что наигрывал грустные мелодии.

— Довольно-таки романтично.

— Как застарелый сифилис. Однако да, было в этом нечто такое. Связанное с юностью и крутизной: спишь где попало, ешь что придется, дерешься...

— Расскажи о деловых партнерах. Возможно, кто-то из них... — Джесс не договорил.

Я подумал над его словами, попытался разобраться в противоречивых впечатлениях. Юноша, брюнет; старый хрен с шеей как у индюка...

— Моим лучшим другом был сослуживец по Китаю и Непалу. Однажды он спас мне жизнь: заткнул дырку в запястье, там, где китайская пуля калибра двадцать пять прошла навылет. — Я все помнил: переход в две мили до ближайшей медсанчасти, с винтовкой в левой руке; кругом свистит шрапнель. Медики кудахтали надо мной, словно куры, три часа штопали и латали; за такую работенку им на окружной ярмарке дали бы приз. Фрейзер все это время подливал мне, и себе, бухла и не давал моей сигаре погаснуть. Хирурги постарались на славу, сшив нервы и кровеносные сосуды, да только запястный сустав так и не восстановился. Остался шрам шириной в дюйм — вот почему я стал носить на правой руке ролексовский «Ойстер»...

И тут мне в голову пришла мысль, что порхала, трепеща крыльями на краю ума, требуя внимания с тех самых пор, как я очнулся под дождем. Я закатал рукав и осмотрел запястье: ни следа. Шрама как не бывало.

— В чем дело? — спросил, следя за моим лицом, Джесс.

Я спустил рукав обратно.

— Ни в чем. Чуть снова не выпал из реальности. Может, еще по стаканчику твоего сочка?

Джесс следил за мной, пока я наливал себе добрую порцию напитка. Стакан я осушил залпом, не смакуя.

— Этот процесс заморозки, — сказал я. — Он шрамы удаляет?

— Нет, а что?

— Омолаживает?

— Ничего подобного, Стив...

— Тогда твоя теория — фуфло.

— В каком смысле?

— Если бы меня и правда заморозили, я бы помнил, как лечу в кирпичную стену, помнил бы больничную койку и полку с препаратами, помнил, как какой-нибудь старый козел трясет бородой и говорит: «Заморозьте голубчика, пока я не придумаю, как с ним быть».

Джесс немного пожевал губу.

— Вполне возможно, травма связана с шоком...

— Аварии не было. Шрамов нет, помнишь? А если я был безнадежно болен, то кто меня вылечил?

Джесс занервничал.

— А вдруг тебя и не лечили?

— Расслабься, рак не заразен.

— Стив, такими вещами не шутят! Мы должны выяснить, кто ты и что такого знаешь, раз «ВЕЧИНКОРП» тебя боится!

— Я не угроза для них. Я просто человек, который запутался. Хочу распутаться и вернуться к своей жизни.

— Они тебя боятся! Иначе как объяснить, что ты объявлен в розыск класса Y? Это можно использовать против них!

— Если ты затеял революцию, на меня не рассчитывай.

— Не рассчитывать? В погоне за призом, выше которого мир еще не знал?

— На что ты намекаешь, Джесс?

Он сощурился и сверкнул глазами, точно Мидас, помышляющий о Форт-Ноксе.

— Бессмертие.

— Ну-ну... и ковер-самолет в придачу.

— Это не сказки, Стив! Они знают секрет! Бессмертие реально, как ты не понимаешь? Нам не обязательно умирать! Мы можем жить вечно! Но разве с нами поделятся? Нет, нам остается каторжный труд, мы дохнем, как личинки в муравейнике!

— Это ты-то трудишься, как на каторге, Джесс? Не смеши меня, а то бок еще болит.

— Процедуры омоложения! — с презрением произнес Джесс, словно у этих слов был мерзкий привкус. — Чтобы их чертовы механизмы продолжали работать, достаточно подкупать специалистов: конечность там, орган тут, регенерация тканей... и, наконец, вершина беззакония — пересадка мозга. Ну и черный рынок тел, из-за которого ходить без оружия ночью по улицам небезопасно. И все — ради поддержания ценности их товара!

— Времена не больно-то изменились, — заметил я. — В мои дни был заговор сионистов и таблетки для превращения воды в бензин.

— По-твоему, я брежу? Ну подумай сам! Медики давно уже научились синтезировать протоплазму, создали жизнь в пробирке, излечили рак, а в процессе исследований неизбежно открыли секрет старения. Это такая же болезнь, как и все прочие — и вот ее излечили. Природе, знаешь ли, все равно. Ей главное, чтобы человек потомство давал. Пятнадцать лет — и ты половозрелый, еще пятнадцать — на активную жизнь и на то, чтобы увидеть, как зреет следующее поколение, а после — упадок и смерть. Казалось бы, жить только начинаешь, а уже помирать пора! Ничего удивительного, что человечество жило в анархии и беспорядках, и каждое новое поколение повторяло ошибки прошлого. Миром правят дети, тогда как закаленные жизнью зрелые умы чахнут и умирают. «ВЕЧИНКОРП» сломал этот порядок!

— Как им удалось сохранить такое в секрете? Если он и правда есть.

— Ограничили круг пользователей избранными — теми, кому выгодно поддерживать обман.

— Ага... но потом кто-то заметил, что старые толстосумы все никак не появятся в колонке с некрологами.

— Да ну! Кто за таким будет следить? В наши дни все по-другому, Стив. У нас нет публичных личностей, как у вас. Наше общество строго классифицировано. Гульням мало что известно о делах блати. Классифицированный гражданин пачкаться не станет — не захочет связываться с безвизовой продажью.

— Я только предположил, Джесс. Чего ты завелся?

— Есть те, кто верит, что не должен умирать в расцвете сил! Не это ему уготовано свыше! Вечная жизнь почти у нас в руках, она позволит увидеть звезды, другие планеты, их богатства...

— Семьдесят лет для тебя мало? Я бы не стал их тратить, гоняясь за горшочком золота на другом конце картонной радуги.

— Семьдесят лет? — Джесс так и выпучил глаза. — Мне уже семьдесят девять! — его голос надломился. — И я рассчитываю дожить до ста пятидесяти, даже без благословения «ВЕЧИНКОРПа». Но можно и дольше, Стив, намного дольше. И вот тут ты мне поможешь!

— Прости, у меня другие планы.

— Планы? Ты же никто и звать тебя никак.

В этот момент, словно дождавшись своего времени, тишину вечера нарушил звонок.

Джесс подскочил, словно задиристый боксер-легковес при звуке гонга, возвещающего о начале раунда. Обнажил зубы в злобной усмешке. Звонок раздался еще раз, потом еще и еще.

— Минка? — в пустоту спросил Джесс.

Звонок умолк, и в дверь принялись колотить.

— Как в старые добрые времена, — сказал я. — Похоже, легавые нагрянули.

— Да как они?.. — Он не договорил. Посмотрел на меня с прищуром. — Хочешь доверяй мне, хочешь нет. Выбирай. Нельзя, чтобы тебя тут застали. У нас только один выход.

— Что ты задумал?

— Иди туда. — Он указал на террасу. — Я постараюсь запудрить им мозги, а что станешь делать ты — решать тебе.

Не дожидаясь ответа, Джесс направился к двери. У меня оставалась пара секунд. Я оглядел три стены, ряд колонн и террасу за ними, направился к выходу и встал в тени.

Джесс тем временем открыл дверь — и попятился, разведя руки в стороны. Его толкал какой-то тип с напарником — гнусные рожи светились от радости. Оба были худые, в черной форме с серебряными лампасами на узеньких брюках и такими же петлицами на стоячих воротниках. У обоих на поясе висело по кобуре, расстегнутой в боевом режиме. В глазах читалось наглое выражение прожженных копов или военных. Мне с террасы было слышно, как щелкают каблуки.

— Говори как есть, — произнес один скрипучим, точно ножовкой по металлу, голосом, — и проживешь достаточно долго, чтобы обналичить фишки.

— В чем дело? — чуть запыхавшись, спросил Джесс. — У меня виза в порядке...

Коп отвесил ему удар наотмашь, и Джесс упал.

— Тебя очень хотят видеть наверху. Первый за шестьдесят лет легальный выход из Дворца, как-никак. А теперь говори: как ты разобрался с внешним кольцом? Как проник в главное хранилище? Кто разморозил ящик, и все прочее?

Джесс сел, чуть не плача.

— Вы ошибаетесь...

Черный врезал ему еще раз. Джесс свернулся на ковре и заскулил, как брошенный щенок.

— Начинай говорить, сэкономишь мне кучу сил, — сказал черный. — Кто твой сообщник?

Джесс поднял на него взгляд.

— Это был здоровяк. Ростом выше двух метров, с длинными бакенбардами и стеклянным глазом, — мерзким тоном проговорил он. — Имени я не спрашивал.

— Забавный тип. — Черный толкнул Джесса ботинком в плечо, и тот откатился. Второй коп толкнул его в спину.

— И где он?

Они рассредоточились и осмотрели пустые стены. Наконец один раздраженно выдохнул и обернулся к напарнику.

— Я думал, ты заблокировал здание.

— А может, у этого жмуркина кота есть нелегальная шахта.

— Он бы ей не воспользовался. Мы же заблокировали энергоподачу.

— Надо было доложить об этом, старшой.

Я тихо отступил на шаг. Рядом колыхались на ветру листья пальмы в вазе. Маловаты, не спрячешься. Ребята, что нагрянули к Джессу, были не умнее своего брата, но рано или поздно они сообразят проверить террасу.

— Он не мог сбежать... — произнес один из копов и замер.

Я буквально слышал, как у него скрипят мозги: если в комнате было два человека, и один из них на виду, то сколько спряталось под ковер?

Я уже думал выйти и попробовать сыграть в сознательного гражданина, но пушки копов внушали трепет и черным явно не терпелось пустить их в ход. Сначала я не до конца поверил Джессу, однако вид легавых заставил меня передумать.

— Не нравится мне это, старшой, — сказал второй коп. — Приоритет Y — это не хрен собачий.

— Да только за поимку его одного наградят фишками лет на двадцать жизни...

Копы продолжали переговариваться на своем жаргоне, постепенно приближаясь ко мне. Я сморгнул капли пота и продолжал ждать. Хорошо бы, их отвлекли, но для малыша Джесса это, похоже, не по силам. Ему уже отвесили тумаков больше, чем проигравшему претенденту на титул чемпиона по боксу. Однако что-то в нашем недолгом с ним знакомстве говорило, что он не так прост...

И вот он проблеял, как овечка на бойне:

— Я все скажу! С чего мне терять визу ради этого жмуркина кота?

Копы стопорнули, не дойдя до террасы, и развернулись обратно. Выждав пару секунд, я выглянул из-за двери.

Джесс уже был на ногах — впрочем, в такой позиции его удерживал старший коп. Коп стоял спиной ко мне, широко расставив ноги и одной рукой вцепившись в ворот миленькой зеленой рубашки Джесса. Сам Джесс едва не лежал на столе. Лицо коротышки было в крови. Один глаз заплыл и почти не открывался. Второй коп стоял, привалившись плечом к стене, справа от них. Случись ему слегка повернуть голову, и он увидит меня. Я оставался на месте и ждал.

— У нас вся ночь впереди, — сказал коп. — Расколешься сейчас или позже, без разницы. Работа нам только в радость.

Джесс пробубнил что-то в ответ, но я перестал их слушать. Я следил за правой рукой Джесса: пальцы ощупью ползли по кромке стола, так чтобы не видели копы, осторожно и очень медленно. Так же медленно открыли ящик стола и вынули ножик с тонким лезвием. Затем Джесс медленно поднес игольно-тонкое острие к ребрам копа, державшего его за ворот; момент — и нож вошел в плоть.

Черный дернулся, будто обжегся обо что-то. Все еще удерживая Джесса, медленно повернулся.

— Ты что делаешь? — спросил его напарник и сделал шаг к столу.

Рука старшего копа коснулась рукоятки ножа, из-под которой даже не выглядывал клинок — так глубоко он вошел между ребер. И тут у него подогнулись колени; коп тяжело рухнул на пол. Напарник сделал еще шаг к нему, рванул пистолет из кобуры, но тут уже я оказался в комнате, у него за спиной. Не успел он обернуться, как я дважды ударил его по шее. Выронив оружие, коп сложился и упал — как всякий, кому перешибли шею.

Ногой я послал пушку в другой конец комнаты. Джесс в это время на неверных ногах отходил от стола. Он тяжело и шумно дышал. Я взглянул на дверь.

— Они пришли одни, — задыхаясь, проговорил Джесс и утер кровь с губ. — Хотели все сами провернуть. Нам же лучше, Стив. Никто не знает, что они приходили. — Он скорчил мерзкую рожу, и я понял, что он улыбается.

— Ты отменный актер, — заметил я. — Что ты делаешь, чтобы тебя на бис вызвали?

— Мы с тобой хорошая команда. Жаль будет расставаться.

Я отошел к бару и налил себе выпить. Залпом осушил стакан.

— Давай-ка уберем эту парочку в шкаф, — предложил я затем. — А потом ты достанешь мне карту Нью-Йорка годов так тысяча девятьсот семидесятых. У меня есть план.

Карта на экране-столешнице охватывала восточную половину штата плюс кусочек Пенсильвании и Джерси. Сеть шоссе выглядела плотнее должного, однако в целом карта была вполне ничего.

— Приблизь-ка, — попросил я, и Джесс увеличил картинку настолько, что город заполнил экран. Тогда я попросил вывести центр Лонг-Айленд, район Джамейка. Джесс отрегулировал изображение так, что стали видны каждая улица и каждое здание. Я указал на точку: — Вот здесь мой старый завод.

— Думаешь, он еще работает? Самого здания уже поди нет...

— Оно мне и не нужно. Я ищу то, что под ним. Это место строилось на века. Я в него вложился.

— Думаешь, там найдутся зацепки?

— Стоит проверить.

Джесс нажал кнопку, и вверху экрана зажегся красный огонек. Им-то Джесс, крутя ручки, и отметил завод. Затем погасил экран, на котором затем высветилась новая карта. Походила она на сплетенную пьяным пауком сеть и была вся покрыта загадочными символами, вроде китайской грамоты. Джесс как-то странно взглянул на меня.

— Интересное местечко ты выбрал, — произнес он. — Это картограмма Граньяука, наложенная поверх старого района города. Как видишь, острова присоединили к материку, при помощи различных гидравлических сооружений. Район, который ты назваешь Лонг-Айлендом, — он указал на зеленую кляксу, занимавшую часть экрана, — особая зона «ВЕЧИНКОРПа». Так вышло, что интересующий тебя пункт точно совпадает с самым охраняемым объектом во всем Североамериканском секторе.

— И что это за объект?

— Центр криостезии, — сказал Джесс. — В просторечье Ледяной дворец. — Он улыбнулся. — Думаю, первая зацепка.

Джесс ходил из угла в угол.

— Перед нами любопытная задачка, Стив. Не скажу, что невыполнимая — я вообще горжусь своим талантом проникать на закрытые объекты. Но вопрос, стоит ли рисковать?

— Хочешь отступиться? Тогда я пойду один.

— Мне, может, и хотелось бы отступиться, — чуть побледнев, он смотрел на меня, — но, как ты сказал, других зацепок нет. А следовательно, вопрос стоит так: как лучше потрепать «ВЕЧИНКОРП» в его же крепости?

Он вернулся к своему необычному столу и нажал несколько кнопок. Следующий час он провел, бормоча что-то над техническими схемами, которые оставались выше моего понимания, как тот же дирижабль «Гудиер».

— Наилучшая точка, по-моему, это выпускной канал, — наконец сказал Джесс. — Придется замараться, но ничего не поделаешь.

— Когда начнем?

— Как только твоя рана заживет. К тому же тебе лучше не выходить ближайшие несколько дней. Однако тебе не привыкать, после века-то заточения.

Это он верно подметил.

Мы поели и после сидели на террасе. Слушали музыку. Некоторые мотивы оказались достаточно стары и звучали знакомо. Затем Джесс проводил меня в комнату, обклеенную обоями в черных розах, и я растянулся на кровати. Довольно скоро заснул, и мне приснился сон: бледное лицо за окошком из матового стекла и смутные тени забытых обид, таких давних, как последнее желание фараона.

5

Мы выждали три дня, прежде чем пуститься в путь. Бок все еще побаливал, но лечение не оставило от раны и следа, только тонкий рубчик.

Джесс выдал мне лоснящийся черный полукомбинезон, который оказался облегченным гидрокостюмом, и провел обходными путями в недра города, до высокой голой стены, над которой горели огни. Она навевала мысли о тюряге или военных казармах.

— Это граница внешнего периметра их особой зоны, — пояснил Джесс. Я задрал голову и прикинул высоту: метров пятнадцать, и наверху густая тьма.

— Как нам перелезть на ту сторону?

— А нам и не надо. Мы ее обойдем.

Джесс провел меня до конца переулка, и мы оказались у стены высотой по грудь. За ней было темно, и из темноты веяло холодом. Я заглянул за нее и увидел в шести метрах внизу неспокойные черные воды.

— Хороший вечер, чтобы искупаться, — сказал Джесс.

Он стянул с себя куртку и достал откуда-то пистолет с гладким стволом. Пощелкал несколько раз вхолостую, для проверки. Я тоже разделся до гидрокостюма и подкрутил ручку встроенного обогревателя, прибавив немного тепла. Джесс осмотрел меня, желая убедиться, везде ли я застегнут, и с проворством белки вскочил на стену.

— Когда нырнешь, держись подальше от скоб, — предупредил он. — Смотри не выключай рацию. Под водой она ловит только на сотню метров.

Небрежно махнув мне рукой, точно кинозвезда надоевшему фанату, он перевалился на другую сторону. Я тоже запрыгнул на стену и не глядя «солдатиком» сиганул вниз.

Падал я долго. Наконец ударился о бетонно-твердую воду. Меня подхватило и завертело во все стороны. Вода тут же забрала тепло, как промокашка впитывает чернила. Наконец я выровнялся и развернулся лицом вверх по течению, огляделся в поисках Джесса. Ни зги не видно, словно я погрузился в чан с чернилами. Еще немного подкрутил ручку обогревателя и попробовал включить двигатели.

— Прибавь мощности, — посоветовал голос Джесса; он тихо, как-то по-металлически прозвенел в левом ухе. — Тебя сносит.

Я крутил ручки управления соплами, а Джесс направлял меня. Оказавшись примерно в метре от него, я разглядел бледное фосфоресцирующее сияние его костюма. Джесс цеплялся за поросшую мхом трубу, что торчала из подпорной стены.

— Нам еще немного проплыть вперед, — сказал он. — Сброс, на который я рассчитывал, заблокирован, но примерно в ста пятидесяти метрах вверх по течению должен быть другой.

Это была получасовая схватка со стихией. Стоило мне развести руки чуть шире, и меня закрутило — завертело. Я кое-как сумел выровняться. Наконец замшелая бетонная стена сменилась ржавой металлической.

— Плыви на огни, — передал мне Джесс.

Минуту или две спустя я увидел справа дугу зеленоватого света, которая оказалась открытым зевом двухметрового водоотвода. Он был покрыт символами, проставленными светящейся розовой краской, а сбоку притаился какой-то механизм. Джесс уже оседлал кожух и колдовал над ним. Наконец он сказал: «Ага», и вертикальные створки, закрывающие проход, приняли горизонтальное положение. Наружу хлынул свет. Вода вскипела, как под мельничным колесом. Джесс нырнул внутрь трубы, цепляясь за скобы в стенках, я за ним. Миниатюрный насос гудел у меня на спине, ремни впивались под мышками. Мы миновали пару ответвлений, и труба сузилась. Вдоль стенки тянулась светящаяся полоса и еще больше символов. Джесс проверял каждый. Наконец остановился и сказал:

— Где-то здесь должен быть люк.

Я вжался в изогнутую стенку и стал ждать, пока Джесс обследует секцию водоотвода. Потом он куда-то сунул голову и плечи. Я подплыл поближе. Джесс тем временем полностью скрылся в люке вертикальной шахты. В стенку здесь тоже были вделаны скобы. Цепляясь за них, я стал подниматься вслед за Джессом. Метра через три труба пошла под уклон, и мы выбрались в просторное помещение.

— Я так понимаю, это шлюз техобслуживания, — сказал Джесс.

Вдоль одной из стен тянулся ряд задвижек на сервоприводах, вдоль других — система труб с цветовой маркировкой. Где-то пульсировала вода в насосах. Потолок светился, как фосфоресцирующая плесень. В зеленоватом свечении Джесс в облегающем черном костюме напоминал человека с картины Иеронима Босха.

Между двух задвижек я заметил панель.

— Глянь-ка сюда.

Джесс молча снял с пояса набор инструментов и принялся колдовать. Минут через пять усмехнулся и что-то медленно, с натугой, провернул. Рядом за стеной громко щелкнуло.

— Вот так-то, — сказал Джесс.

Пройдя мимо него, я навалился на секцию стены, и та поддалась, уходя внутрь. За ней открылся пустой коридор, по потолку тянулся, уходя в вдаль, ряд зеленых светильников.

— Вот тебе и неприступная крепость, — хмыкнул Джесс. — Мы внутри Ледяного дворца. Над нами сотни черных и патрульных, но этот этаж в нашем распоряжении. Итак, что дальше?

Я не спешил с ответом. Осмотрев коридор, ощутил неприятное чувство, будто по спине скользнули ледяные пальцы.

— У тебя когда — нибудь возникало впечатление, что незнакомое место кажется тебе знакомым? — осторожно спросил я, словно стараясь не спугнуть хрупкую мысль.

— Это называется дежавю.

— Там внизу что-то есть, — сказал я. — И оно мне не нравится.

— В чем дело, Стив? — спросил Джесс голосом замерзающего, который пытается раздуть гаснущий огонек последней спички.

— Не знаю.

Я взглянул на стены, но теперь это снова был просто коридор. Я махнул рукой.

— Идем, Джесс. Не знаю, что меня направляет, интуиция или страх, но то, что нам нужно, находится там.

— Тут кругом пыль, — заметил Джесс. — Этой секцией давно не пользуются.

Коридор тянулся метров семьдесят, потом резко свернул вправо и закончился комнатушкой с полками на стенах. На полках ничего не было, только пыль. Под полками висел ряд вешалок, но одежды на них не было. Джесс потопал по полу, взглянул на потолок.

— Здесь должен быть выход, — сказал он. — Похоже на гардеробную, где хранили защитная одежда.

Я не отрываясь смотрел на вешалки. Что-то в них насторожило меня. Я сосчитал их — двенадцать. Взялся на третью справа и потянул. Не идет. Тогда я потянул сильнее. Что-то щелкнуло, но ничего не произошло. Джесс наблюдал за моими действиями с открытым ртом. Я ощупал следующую вешалку, потом ухватился за пятую справа, дернул. Лоб под маской покрылся испариной. Я пропустил еще одну вешалку и дернул следующую. Что-то хрустнуло, и стена справа резко приоткрылась на сантиметр-полтора.

— Как ты узнал, Стив?

— Сам не понимаю, — сказал я и толкнул дверь.

Мы вошли в помещение, которое я когда-то видел, очень давно, во сне о другой жизни. Комната была просторной. Отсыревшие стены покрывали трещины, вдоль которых небольшими пучками росла плесень. Пол тоже был весь в трещинах. Тут и там валялись скрученные осколки окисленного пластика — все, что осталось от композитной плитки. Все это я увидел в свете фонарика Джесса, пока тот обшаривал комнату лучом. Наконец, луч выхватил из темноты дверь в противоположной стене.

Я подошел и повернул старинную круглую ручку. За дверью был кабинет, покрытый сантиметровым слоем пыли, Тут и там валялись клочки жухлой бумаги. В углу обнаружилась гора кожаных лоскутов и заржавленных пружин — то, что некогда было вместительным креслом. Напротив него — стол из тикового дерева. На столе — небольшая чаша, на дне которой только пыль и кусочек стебелька.

— Маргаритки, — сказал я. — Белые.

— Стив, ты узнаешь это место?

— Это мой завод. А это — мой кабинет.

Я прошел к столу и достал из выдвижного ящика бутылку. На остатках этикетки было написано: «...ЭМИ АРТАН».

— Что еще ты помнишь?

Я взглянул на картину на стене. Стекло, хоть и грязное, было цело. Но за ним не осталось ничего, кроме пригоршни праха. Я снял картину, и в стене за ней обнаружилась металлическая дверца с ручкой-реле. Сейф. Приоткрытый.

— Кто-то уже успел побывать здесь, — проскрипел Джесс.

Я запустил руку в сейф и ощупал верхнюю стенку В ней имелась дырочка.

— Мне нужна проволока, — сказал я.

Джесс порылся в сумке на поясе и протянул мне кусок. Я запустил его в дырочку. Раздался щелчок — и задняя стенка сейфа упала мне на руку. За ней оказался выдвижной ящик. Я достал его. Он оказался пуст, если не считать хлопьев черной краски.

— Что ты ожидал найти? — спросил Джесс.

— Сам не знаю.

Я дунул в пустой ящик, и хлопья взвились мне в лицо. Я уже хотел отбросить ящик, но тут мой взгляд уцепился за дно. Краска там была сухая и шелушилась.

— В чем дело? — спросил Джесс, пристально глядя на меня.

— Он не был покрашен изнутри, — вспомнил я. — Это черный углеродный сплав...

Ногтем я соскреб краску и увидел нацарапанные слова: «В ОПЕЧАТАННОМ КРЫЛЕ».

6

...Фрейзер взирал на меня, словно на собаку, которую переехал автомобиль. За спиной у него стояли Гатли, Смит, Джейкобс и еще пара из техобслуживания.

— Исполняйте приказ, черт подери! — кричал я, а в висках кувалдами стучала кровь. — Я же велел закрыть эту часть. Бог свидетель, я не шутил!

— Мы все знаем, что ты чувствуешь, Стив, — сказал Фрейзер. — Но это лишено смысла...

Мимо него протиснулся Хобарт, и я увидел его жирную морду.

— Послушай, Дрейвек, мы вбухали в этот проект такие деньги...

Я замахнулся на него, но руку перехватили. Тогда я сломал ему ногу; и все они кучкой прижались к стене — все, кроме Фрейзера. Ему одному хватало духа спорить со мной. Рот у него был в крови. На полу лежал и стонал механик Браун.

— Он спятил! — визжал Хобарт.

Фрейзер смотрел мне в глаза и говорил:

— Хорошо, Стив, если ты этого хочешь...

— Ты понимаешь, что это значит? — Казалось, прошло много времени, но Джесс по-прежнему стоял подле меня с фонариком, а я все так же смотрел внутрь ящика. Наконец, я отбросил его, слой пыли приглушил звук падения.

— Да, — сказал я. — Понимаю.

Я вернулся в помещение, из которого мы вошли в кабинет. Ребристый потолок покрывал гобелен грязной паутины, стены, некогда желто-коричневые, теперь были зеленовато-черными. Зато теперь я знал, где копать. В нише в дальнем конце комнаты была дверь — рядом с ржавой трубой, торчащей из сгнившего бачка для охлаждения воды. Дверь со скрипом отворилась, и Джесс посветил внутрь: кругом пыль и груды бесформенного мусора — остатки бывшей мебели, столов и стульев.

— Приемная, — сказал я. — А там — рецепция.

Я миновал кучу проржавевшего металла, прошел по коридору, поднимая клубы пыли, потом через двойные двери, от одного толчка слетевшие с петель, спустился по ступеням и остановился у двойных металлических дверей, ржавых и распахнутых.

Я чувствовал, наверное, то же, что и Питри^[92], когда тот читал письмена в гробнице Тутанхамона. Сердце билось тяжело и медленно, будто отстукивая похоронный марш. Я не желал видеть то, что находилось за этими дверьми. Тут подошел Джесс и посветил внутрь фонариком. На пол просторной комнаты с высоким потолком легли длинные тени. Вдоль одной стены лежали трубы и разобранные леса. У противоположной стены громоздилось что-то вроде пробитого танкера: каркас в листах облицовочной стали. Пыли тут тоже было много, а в воздухе витал запах гнили.

Джесс повел лучом фонарика по стене напротив, мазнул им по боку цистерны, выхватил из тьмы систему труб и силовых трансформаторов, смонтированных, словно стропила, под черным потолком.

— Для чего все это? — спросил Джесс. — Чем вы тут занимались?

— Обрабатывали и упаковывали пищевые продукты. Этот бак — элемент нашей новой технологии.

— Почему его не закончили?

— Не помню.

Джесс еще немного поводил лучом по комнате. По пыльному полу к дальней стене вела цепочка следов. Они огибали бухту толстого кабеля в растрескавшейся оплетке и исчезали во тьме. Лицо у меня стало липким, в ладонях покалывало. В тени меня ждало что-то, и в животе у меня холодным свинцом разлился страх.

Я шагнул вперед, Джесс последовал за мной, освещая дорогу. По ту сторону недособранной цистерны открылся цех с высоким потолком, окруженный по периметру галереей. Я поднялся на мостки, прошел мимо открытых загрузочных ячеек, в которых под слоем пыли поблескивали лотки из нержавеющей стали. Вонь стала крепче.

Мостки свернули в последнюю ячейку. Я заглянул внутрь, поднырнув под низкий колпак, не разгибаясь, посмотрел в обрамленный каркасом проем на месте поваленной стены. В свете фонарика механизмы в помещении отбрасывали сложное переплетение теней. От этой машинерии тянулись трубки, кабели и провода к трехметровому баку, похожему на железное легкое. В приоткрытый люк бака я увидел то, от чего мои внутренности сжались, словно их стиснули когти огромной птицы. Я распахнул крышку. На меня смотрело лицо: бурое, сухое, словно вырезанное из дерева. С головы свисали спутанные волосы песочного оттенка, за иссохшими губами поблескивали зубы. От плоти осталась только натянутая на кости пурпурно-коричневая кожа. Я насчитал два десятка небольших ран.

— Это капсула жизнеобеспечения, — сказал Джесс. — Ее взломали. Видишь оборванные провода?

— Совсем мальчишка, — сказал я. — Лет шестнадцать, не больше. Волосы длинные, на щеках ни щетинки.

— В стерильной атмосфере получилась идеальная мумия.

— Тот, кто отправил нас сюда, хотел показать не только это, — сказал я. — Должно быть еще что-то. Помоги-ка.

Я ухватил мумию за правую руку — жесткую и сухую, как прошлогодняя кукурузная шелуха и приподнял; весила она примерно столько же. Под трупом ничего не оказалось, только черное пятно.

Джесс посветил фонариком внутрь капсулы, и я увидел мешанину трубок и проводов. Мертвец лежал на спине, чуть приподняв одну ногу, вытянув руки по швам и сжав кулаки. Один кулак немного отличался от другого.

— У него что-то в руке, — сказал я.

Стал разжимать палец, и тот отломился. В кулаке мертвец сжимал небольшой металлический цилиндр с завинчивающимся колпачком. В цилиндре оказалось несколько тугих бумажных рулончиков.

Оказалось, газетные вырезки. Я разгладил одну.

Полиция продолжает расследование загадочного происшествия. Вчера ночью в одной из гостиниц обнаружено тело неизвестного. Газовый пистолет в руке погибшего свидетельствует о самоубийстве, но небольшая рана на нёбе указывает на возможность инсценировки. Жертве около сорока лет. Мужчина одет в форму майора полиции ООН. В штаб-квартире ООН от комментариев воздержались.

Следующая заметка оказалась пространнее: две длинные колонки, набранные знакомым неудобочитаемым шрифтом. Заголовок гласил: «Мужчина застрелен среди белого дня». В статье описывался инцидент, когда — за день до выхода номера газеты — у отеля «Уолдорф» остановился «ягуар-моно», и с его заднего сиденья выпустили целую обойму в человека в коричневом пальто, который в этот момент проходил через вращающиеся двери. Рикошетом ранило работника гостиницы. Следствие не сумело установить личность погибшего. Машина с убийцей скрылась с места преступления. У полиции в распоряжении оказалось несколько улик, и они рассчитывают раскрыть дело.

Я передал вырезку Джессу, и тут на пол упала еще одна. Подобрав и развернув ее, я уставился на собственное фото.

Сходство было почти полное, разве что волос было побольше. Но выглядело это естественно. И еще на правой скуле был незнакомый шрам. Да и взгляд показался мне чужим. Когда я прочитал название, меня как будто обдало струей ледяной воды из брандспойта: «Пассажиры не заметили труп».

В самой статье говорилось:

Младший комиссар Сил Гражданского Порядка Аркрайт сегодня заявил, что изучение архивов не дало результатов: опознать человека без визы, чье тело было обнаружено вчера ночью в вагоне центральной ветки городского метро, так и не удалось. Пассажиры несколько часов не обращали внимания на труп, принимая его за спящего. Предполагается, что это преступник, разыскиваемый Силами Гражданского Порядка за нарушения Закона жизни, (см. статью настр. 115)

— Это что? — спросил я. — Розыгрыш, прикол, ошибка? Джесс в этот момент читал статью и не ответил. Тогда я снова присмотрелся к фото на вырезке. Несомненно, это был я, но что-то в собственной физиономии меня насторожило...

— Не подделка, — сказал я. — Это посмертное фото.

Джесс глянул на снимок.

— С чего ты взял?

— Усаживаешь труп, открываешь ему глаза и ставишь свет так, чтобы он отражался от роговицы, закатываешь язык во рту и причесываешь волосы. С виду вроде живой, если не знать, куда смотреть. Китаезы пользовались этим трюком, чтобы обманывать Красный крест, фотографировали так убитых военнопленных.

— Кошмар. И все же он был мертв, когда его нашли, так что простительно.

— Может, я туго соображаю... Там, откуда я родом, собственный некролог, как правило, не читают.

Джесс с горечью взглянул на меня.

— Говоришь так, будто это твое фото.

— Что значит «будто»? Дьявол! Уж себя-то я на фото узнаю.

— Да, сходство просто поразительное...

— Ха!

— Может, твой родственник? Возможно, это вендетта. Правда, довольно фантастичная, надо признать...

— Шикарное предположение, — перебил я. — Вот только я не помню, чтобы у меня был кровный враг. Впрочем, как и близнец.

— У тебя был дед.

— Говори яснее.

— Взгляни на дату в статье. Этой вырезке больше шестидесяти лет.

Лицо у меня превратилось в ледяную маску, но я все же выдавил улыбку.

— Это все проясняет. Я не свежий трупешник в прозекторской городского морга. Я — подопревший мертвяк, который вот уже добрую половину века кормит червей.

Джесс кивнул, словно все понял. А может, и правда понял. Я же завис между небом и землей, пытаясь нашарить мысками почву.

В рулоне оказалась еще одна статья. Я развернул ее, приложил к стенке капсулы и разгладил. Джесс направил на нее фонарик.

Больше всего помогло наследие Третьего. Майор почти победил, но единственная ошибка — и его достали. Шансов у него было больше, чем у любого из нас: времени прошло не так много, и организация, которой он противостоял, еще не разрослась; ему и записи памяти достались качественнее. Третий готовился десять лет. Ему пришлось нелегко, но он сориентировался и продвинулся далеко. То, что он разузнал, привело меня сюда. Впрочем, главная заслуга — Фрейзера.

Он единственный мог осуществить План. И с Третьим угадал.

Моя задумка может и не сработать, и тогда я кончу так же, как майор или этот безымянный парнишка. Впрочем, сделать это необходимо. Может, я впустую трачу время, строча эти письма ни о чем тому, кого никогда не было и не будет. Но я ставлю на то, что я — не последний.

Ладно, ты прочел послание Третьего и добрался сюда, совсем как я, и отыскал ящик: он и тогда был пуст, но я увидел подсказку про опечатанное крыло. Это я закрасил надпись; краска дольше десяти лет не продержится, но этого хватит — если только Старик первым не найдет тебя. Правда, тут он сам себя перехитрил.

Может, старый черт знал себя лучше, чем думал. Рассказ о том, чтобы защитить тайну на случай пыток, притянут за уши. Знать он не мог. Хотя, может, предвидел, что однажды это случится. Но тогда если так, то зачем... (зачеркнуто) К дьяволу. Буду краток. Времени с избытком, я замел следы, они успели остыть. Возможно, он считает меня мертвым. Я постарался убедить его в этом. Уже пять лет как залег на дно. Однако пришла пора двигаться. Нельзя вечно ждать, ведь я нашел что искал.

Это место тебе знакомо, а может и нет. Системы стареют, в моих инструкциях есть пробелы. Третий предупреждал, что такое возможно. У него было все, вплоть до самого начала Плана. Помню испытания и старт проекта, но в душе никакого отклика, словно я слышал эту историю уже много раз. Или так было и прежде? Теперь, когда я все увидел, я потерял покой. У меня не было восьмидесяти лет, как у Старика, чтобы все забыть. Но я готов попытаться. Наверное, он поджидает меня, и мое тело прибьет к пляжу где-нибудь в тысяче километров отсюда, но попытаться надо, пока я не одряхлел совсем. Может, я и без того прождал слишком долго, но то былавынужденная передышка. Если провалюсь, Пятого, возможно, уже не будет.

Забавно, столько отступлений... Наверное, просто хочется поболтать с кем-нибудь, а доверять некому. Крепость «ВЕЧИНКОРП» с каждым днем становится все неприступнее. Улицы кишат их полицией в черной форме. Только и разговоров, что о какой-то узаконенной эвтаназии, и всем заправляет «ВЕЧИНКОРП». Та еще контора! Наверное, мне стоит гордиться, а может, я и горжусь в некотором роде. Но я ее разрушу или погибну. Надеюсь, все получится. Шанс, возможно, последний. На случай, если что-то пойдет не так, оставляю это тебе. Если послание найдет кто-то другой, то это будет он, поэтому шифровать нет смысла. Ты поймешь, что с этим делать. А если нет, значит, забыл слишком много... или вовсе ничего не знаешь...

Для меня это чересчур сложно. В последнее время все происходит слишком быстро. Для нас это похоже на волшебство, а может, это и есть магия. Черная магия. Ведьмина. Я словно в сказке. И даже если принц из меня паршивый, попытаться я должен.

Забавно: прочтя это письмо, ты поймешь, что у меня ничего не вышло, однако вот тебе: МАСКИ-ЛЕЙК. Третья пятерка, четвертое. 247.

Мило, правда?

Теперь все зависит от тебя. Я оставлю это в месте, которое напомнит тебе о том, во что Старик превратился. Что сделал с этим бедным мальчиком, оставленным здесь для нас. Отдаю это ему, чтобы он передал тебе.

Удачи.

7

— Это в Висконсине, километрах в трех от местечка под названием Оатави, — сказал я. — Озеро шириной с километр в высокогорной долине среди сосновых лесов. На карте оно обозначено как Оттер-Лейк, но я его запомнил как Маски-Лейк. Там у меня был первый улов.

Джесс уставился на меня непонимающим взглядом.

— Я поймал рыбу, крупную. Бойца. На десятифунтовую леску. Такое не забывается.

— Там непролазная чаща, полная изоляция от мира, — сказал Джесс. — Зачем кому-то посылать тебя туда?

— Это нам предстоит выяснить, — сказал я и остановился, прислушиваясь. Слева, от погрузочной платформы, доносился какой-то звук. Я схватил Джесса за плечо и едва успел сказать ему: «Гаси свет», как раздался грохот, и комнату затопило бело-голубое свечение, как в операционной. Через распахнутые двойные двери с погрузочной платформы к нам спешили люди в черном, рассредотачиваясь вдоль стен.

Мы замерли. Тень все еще скрывала нас, но быстро таяла по мере того, как в двери вкатывали установленный на тележке прожектор. Я пригнулся и нашарил на полу кусок стальной пластины с неровными краями размером с ладонь. От одной колонны в сторону галереи тянулась, расширяясь, очень удобная тень. Туда я метнул железку. Ударившись о мостки, она жутко загрохотала. Луч света прожектора метнулся в ту сторону, и мы побежали.

Джесс вырвался вперед. Домчавшись до кирпичной стены, вжался в нее, выхватил пистолет и начал стрелять. Я с разбега прыгнул в дверь, позади что-то взорвалось. Джесс влетел следом, ударился об меня, и мы оба рухнули на пол. Из раны на спине Джесса хлестала кровь; рана оказалась велика — не зажмешь. Тогда я просто перекинул его руку себе через шею и встал. Ноги Джесса волочились, как гнутые соломинки, зато в руке он сжимал нож.

— Брось меня... — Он втянул воздух, и в горле у него заклокотало. — У двери... прихвачу... первого... кто выйдет...

Я закинул его себе на плечи и побежал. Впереди было чистое пространство, примерно метров пятнадцать. Преодолев его, я оказался у двери в комнату рецепции. Когда я ее распахнул, позади раздались выстрелы. Из косяка брызнула щепка. Единственным источником света — бледного, как сияние луны, — служили потолочные лампы. Комнату я преодолел в три прыжка, но споткнулся обо что-то, лежащее под слоем пыли, и упал. Меня придавило Джессом. Я снова подхватил его, пачкаясь в крови, стекающей по его левому боку. Где-то поблизости гулко топали черные. Я ухватил Джесса за пояс и забросил в кабинет позади себя, нырнул следом. Едва успел скрыться за порогом, как в комнату ворвалась охрана.

Секунду или две стояла тишина, как если бы кто-то выдернул чеку из гранаты. Затем по ту сторону двери раздался стрекот крупнокалиберного автомата, такого, что выплевывает пули, как брандспойт воду. Дверь у меня над головой разлетелась фонтаном щепок. Я прижался к полу и слушал, как подходит стрелок. Вот он распахнул то, что осталось от двери, и вошел с автоматом наперевес. Я схватил его за лодыжку. Черный рухнул на спину, прямо поперек Джесса, извиваясь, точно окунь с крючком в глазу. Я подхватил автомат еще в воздухе и развернулся к Джессу: улыбка на его лице таяла, черты застывали. Нож, омытый кровью черного, выпал из его руки в пыль.

Я попятился через приемную, стараясь смотреть сразу в обе стороны. Услышал тихий звук и обернулся — как раз вовремя. Снес автоматной очередью башку черному, только — только вошедшему из коридора. В проеме я дал еще одну очередь, потом припал к полу, и тут дверная коробка разлетелась в щепу. Я уже видел дверь, через которую мы с Джессом пришли всего с полчаса назад — приоткрытая, шагах в десяти дальше по коридору. Должно быть, в темноте черные проглядели ее. Если и выходить, то прямо сейчас, пока враги снова не набежали. Я вскочил на ноги, вылетел в коридор и успел дать короткую очередь, но тут меня обезоружил выстрелами черный, что поджидал снаружи. Пули прибили меня к стенке. Я увидел кровь на рукаве. Попали в живот, это я понял: боли не ощущалось, только начал неметь левый бок. Я привалился к дверному косяку и следил, как черный приближается. Вот он повесил автомат на плечо и протянул ко мне руку; я схватил его за запястье, рванул, раскрутил и пережал горло предплечьем, сломав там все что можно. Отбросив труп, проковылял к открытой панели в стене, ввалился в проем и закрыл за собой панель. Несколько минут постоял, привалившись к стенке и отговаривая себя от того, чтобы улечься и немного передохнуть. Сквозь черноватую дымку и мельтешащие огоньки я смотрел, как по ноге, затянутой в штанину гидрокостюма, стекает кровь. Где-то рядом раздавался приглушенный шум, но меня он почему-то не волновал...

...в конце концов я оказался на полу. Через какое-то время вспомнил, что мне куда-то надо идти, что нельзя валяться, и встал на четвереньки. К левому боку словно подвесили наковальню на крюке. Я ощупал место, куда вонзился этот крюк, провозился пару минут и решил, что оно того не стоит. Попробовал идти, но наковальня не пускала — только крюк глубже вонзился, и я снова упал лицом вниз.

Ладно, Дрейвек, покажи им, из какого ты теста. Джесс вот себя проявил. Оказался полон сюрпризов. Черные скоро обнаружат эту потайную дверь — придут по моему кровавому следу. Жаль, облегчил работу этим жмуркиным котам — вроде так Джесс любил выражаться. Вот вам и коротышка. Знал, во что ввязывается. Хороший был пловец, Джесс. Лучше уж уйти, как он, чем тут в пыли. Хотя и от нее есть прок: она облепила раны, и потеря крови уменьшилась. Крови, влитой мне Джессом. Хорошая у него квартирка и кровать там ничего. Вот бы сейчас туда...

У меня было четыре руки и четыре ноги... или по шесть того и другого? Поди разберись, как ими пользоваться. Когда-то мне было интересно, почему лошади в ногах не путаются. Четыре руки и две ноги, а может, три. Все смешалось, перестало работать как положено. Ошибся, ударился мордой. Господи, а вот и боль пришла. Она поможет не вырубиться и соображать. Левой, правой, шагнул, подтянул другую ногу, дальше...

8

Натужно гудел большой генератор, сыпали искры, Фрейзер что-то кричал. Мне, но я не мог разобрать слов. Я смотрел на пятисантиметровую полоску раскаленного металла, деталь будущего устройства на миллион долларов. Миллион? Черт, да через десять лет оно принесет все сто миллионов! Никто не мог сравниться с Фрейзером, когда дело касалось подбора кадров. У него был нюх на таланты. Он мог из толпы безбородых выпускников вычислить гения быстрее, чем я — ряженого в платье трансвестита. Новый процесс должен был поставить всю пищевую промышленность на уши. Единственным собственником будет «Драко инкорпорейтед»...

Фрейзер тянул меня за руку в другой конец зала. Входная дверь открыта — прямоугольник белого света на фоне темноты. Я успел заметить в проеме силуэты моих девчонок, как дверь захлопнулась. Высокий стройный силуэт женщины, и рядом малышка. Они спускались в большой зал, и я помахал рукой и поспешил к ним, по тут наверху что-то сместилось, зашипел фонтан искр, кто-то закричал. Красноватое сверкание большого сварочного факела погасло. Фрейзер замахал руками и помчался туда. Кто-то вопил: «...горячо! Брауни, убери эту плиту! Налти, вырубай! Полностью все вырубай!»

Я подошел к тому месту, где кусок плиты врезался в толстые провода — шагах в десяти от сварочного аппарата. Было много дыма, стояла вонь как от паленой пробки. Я уже придумал пару ласковых фраз, адресованных оплошавшему рабочему, но что-то заставило меня обернуться — и я увидел ее, в самой гуще дыма. Она что-то сжимала в руке... Я закричал и бросился к ней. Она обернулась и...

Я лежал на полу, лицом на холодном камне. Из горла вырывался клекот. Где-то подо мной вибрировал генератор. Подняв голову, я увидел открытый зев люка. Рядом лежал черный футляр с инструментами. Это Джесс оставил, когда отпер дверь. Значит, я в помещении техобслуживания, над большим сливом, а вибрируют и гудят на самом деле насосы уровнем ниже. Я не помнил, как дополз сюда.

Попытался сесть, но крюк, о котором я успел забыть, снова впился в бок. Я согнулся пополам и некоторое время катился на волне огня; потом ухватился за край люка и подтянулся. Огонь все еще горел, но я уже знал, как его погасить. Внизу, под водой, будет холодно и темно, и глубины хватит, чтобы потопить всю боль жизни.

Я уже высунулся из люка и видел блики на черной поверхности. Сказал себе: «Еще рывок, Дрейвек, и у тебя получится». Одна рука почти не работала, но кому нужны две руки? Я оттолкнулся здоровым коленом и наполовину свесился из люка. Потом вывалился из него и полетел в мягкую черноту...

Очнулся я от удара. Какое-то время — секунды, а может, и дольше — меня швыряло течением. Я обо что-то ударился, и боль пронзила тело от макушки до кончиков пальцев. Внезапно я четко осознал, что упал в сточные воды и меня несет мощным потоком. То и дело я стукался головой о стенки. Но вот слив расширился, и я вспомнил о створках на выходе. Потянулся за спину и включил двигатели, направляя себя вверх по течению. С разбегу ударился о створки, задержался на них секунду — другую, выскользнул наружу и, бултыхаясь, поплыл по реке.

Холод проник сквозь костюм, и я ощупью нашел регулятор обогрева и поддал тепла — немного, потому что холод работал как анестетик, а это было кстати.

Река несла меня в одном ей известном направлении, а это значило, что даже в нынешний век усовершенствованных методов умножения человеческих страданий я плыву к морю. Я был матросом, но мне не улыбалась перспектива угодить в сундук Дейви Джонса. Я снова развернулся головой вверх по течению и, используя двигатели, прижался к правой стороне канала. Это оказалось непросто: одна нога, от бедра и ниже, отнялась, да и с левой рукой беда. Огонь в животе пока не сильно беспокоил. Еще успею намучаться с ним... если будет время.

Подгоняемый движками, я плыл вперед. Не прошло и минуты, как мне попалась скоба в стене — за нее-то я и ухватился. В распоряжении у меня оставалась одна здоровая нога и полторы руки — пальцы на левой не желали сгибаться. Ухватившись за скобу, расположенную выше, я подтянулся, поставил ногу на упор и поднялся. Так повторил несколько раз. Продолжалось это долго. Раза два или три я вообще забывал, что тут делаю, и начинал соскальзывать, но некий инстинкт, не дававший обезьянам падать с деревьев, заставлял руку снова хвататься за скобы.

Наконец хвататься стало не за что: ни скоб, ни стены, — вот ведь подстава. Я шарил рукой в воздухе довольно долго. Наконец удалось ногтями зацепиться за камень и перекинуть ноги через край. Это далось чуть проще, чем поднять зубами пианино, и я перевалился через парапет. Так я оказался там, куда стремился: на спине посреди пустой улицы.

Четыре пули в теле и погоня на хвосте. Оставалось конца дождаться.

Я отполз к ближайшей стене и привалился к ней, пытаясь оценить свое состояние. Рука отказала, похоже, из-за раны чуть ниже локтя — я мог просунуть в нее кончик мизинца. С ногой было сложнее: бедро раздроблено, однако снаружи ран не видно, даже костюм не поврежден. Значит, пуля попала в живот и уже изнутри задела тазовую кость.

Это подводило меня к главному. Я просунул руку под костюм, нащупал именно то, что ожидал найти, и тут же отрубился.

Очнулся я, лежа на боку и целуя холодную мостовую. Чуть дальше по улице кто-то нырнул в тень. Я подумал достать небольшое устройство, которое Джесс отрекомендовал как надежное орудие ближнего боя, но пока ничего не происходило. Я вжался в камень и следил за окружающим одним глазом, чуть выше уровня земли.

Неизвестный, который нырнул в тень, черную и непроницаемую, снова вышел на свет, теперь ближе ко мне, пронесся по улице в мою сторону, остановился и, прежде чем взглянуть на меня, огляделся. Минка, женщина с синими волосами. Я уже открыл рот, готовый выдать дежурное бодренькое приветствие, но тут лицо Минки разбухло и стало расплываться, занимая собой все вокруг и закрывая свет. Я сдался, позволив темноте окутать меня.

9

Я слышал голоса:

— ...этот тип — оборотень — черный! А значит — срочный груз!

— Не спеши, тушка-то первосортная. Это тебе не донник. Его только подлатать, и мясник из непривередливых отвалит приличную деньгу...

— Потроха ему знатно покромсало, Твое Темнейшество. Не стоит он затрат на восстановление...

— А я говорю, латай его! Как раньше говорили, кот в мешке. Продадим по-быстрому, никто и не поймет.

— Не, разберем. Одно только сердце...

— У тебя что, нюх совсем пропал? На шкуру его взгляни! Белая и гладкая, как попка у модельки. — Плотоядный смешок. — Знаю не понаслышке... — Смешок стих, его сменила тревожная нотка: — Ба! А гражданская-то метка где? Гм-м-м... Должна быть татушка, без нее никак. Должна быть. У него...

— Хватит болтать! От разговоров одни беды. Режь аккуратно, и цена будет хорошая. Не жадничай, вот в чем секрет. Не жадничай и не трепись. Это не опустившийся холеный блатень. Этот жмуркин кот принесет нам удачу. Говорю тебе: режь его, только аккуратно!

— Жалко, цельная тушка... не то что обычно приносят. Хотя ты прав. Ладно, Дока. Руки, ноги, кишки, ну и, само собой, эпидермис. Только режь аккуратно, без следов...

Потом вмешался третий голос. Знакомый.

— ...тронет его этот мелкий поганый резчик!

— Дорогая, ты принижаешь достоинство Доки! Он лучший в своем деле, обучался, на минуточку, в «ВЕЧИНКОРПе»! И если бы не легкая несдержанность в том, что касается определенных неформальных моментов...

— Где Джесс?

— Кто его знает? Мы нашли только этого... Вернее то, что от него осталось.

— Он что-нибудь сказал?

— Дорогуша, он всецело занят выживанием.

— Помогите ему! Сами знаете, деньги — не вопрос.

— Оплата твердой валютой?

— Просто вылечи его!

— Ах, Минки, душка, я ведь человек добрый, но ты так скупа на любовь ко мне. Вот думаю, а стоит ли... — Сопение. — Ну ладно, Минки, сладкая. К тому же дядюшку Абдуллу ты обслужила на редкость качественно...

— Сделай с ним что-нибудь! Смотри, он же кровью истекает!

— Терпение, сладкая. Эта тушка в плачевном состоянии. Требуются дорогие внутренности. Печень ни к черту... паштет, одним словом. Еще бы, две пули! Где мне сейчас искать здоровую печень? Они на деревьях не растут...

— К счастью для тебя, они растут на людях. А у тебя этого добра навалом.

— Мне что, ради этого чужака кого-то из своих порешить?

— Нет. Ради своей сальной шкуры!

— Хм-м-м... Честно и прямо. Так уж получилось, что у меня есть свежая печенка, только что вырезали. Она чуть великовата для продажи, а вот этот здоровяк точно не будет возражать.

— Дай ему все что нужно. Просто вылечи его. Мне плевать, как ты это сделаешь!

Они еще долго препирались, но я перестал их слушать — боль растекалась во мне, как расплавленная медь в литейной форме. Потом донеслись тихие, плаксивые звуки, я не сразу сообразил, что они вылетают из моей глотки. Я постарался сдержать их, но не смог. И вскоре стонал в полный голос.

Кто-то дергал меня за руку, кто-то резал ногу. Впрочем, меня это не волновало. Мысленно я унесся прочь, в радужную даль, плыл на мягком облаке, почему-то утыканном иголками — всякий раз, когда я пробовал пошевелиться, они кололись. Ко мне подступились с ножом для свежевания, разделали на дольки и разложили на солнышке просушиться. Потом кто-то другой собрал их вместе и начал сшивать, ругаясь, как сапожник. Меня и это не сильно взволновало.

Через некоторое время голоса зазвучали громче, настойчивей. Я открыл рот, желая послать всех на хер, но в лицо ударил запах всех больничных коридоров, в каких мне довелось побывать, и я поперхнулся. А облако подо мной истаяло легкой дымкой. Дымка окутала меня, отрезала от света и звуков, и я, вращаясь, полетел в темное ничто.

10

Очнулся я в кровати, лежа, как трупешник, выставленный напоказ в витрине похоронного бюро. Комната была освещена, как сцена соблазнения из «Дона Жуана». На окнах во всю стену — тюль в цветочек и бледно-желтые бархатные шторы, на полу — мандариновый ковер, на стенах — парочка небольших картин: завихрения розового, оранжевого и жженой умбры. Еще тут была какая-то легкая мебель — казалось, нажми кнопочку, и она сложится.

В одном из кресел сидела Минка. Без рисунков на лице, синей краски в волосах и платья из ленточек она выглядела лучше. Сейчас на ней был наряд вроде тоги из пленчатой ткани, который подчеркивал ее фигуру даже лучше, чем струи воды в душе. Волосы были светло-каштановые, а губы без помады казались свежее и мягче. Я хотел поздороваться, но только запыхтел. Минка подняла взгляд.

— Как ты? — спросила она нежно, будто по себе знала, каково мне пришлось.

— Вот, отдыхаю с комфортом, — прошипел я.

Минка подошла к кровати.

— Что с Джессом? — спросила она.

— Погиб.

— Я так и знала. Хотя, говорят, один, нашпигованный свинцом, ты бы так далеко не ушел...

Мне вдруг в голову пришла мысль, и я, не без усилий, ощупал ногу. На месте.

— С тобой все хорошо, — сказала Минка. — Этот крысоглазый карлик — просто волшебник.

— Кажется, я слышал разговор про замену внутренностей.

— Тебе пересадили печень, нервные волокна и бедренную артерию — ее просто разворотило. Повезло, что все оказалось под рукой. За пару часов до того, как тебя нашли, убили одного громилу.

Это я комментировать не стал. Потом Минка ушла, и я снова вздремнул. Проснулся голодный, и она накормила меня супом. Поев, я присмотрелся к лицу девушки. Юная, а вся в заботах.

Она засуетилась: взбила мне подушки, настроила свет. Потом закурила и спросила:

— Зачем ты пошел на это?

— Искал нужные сведения. Думал, найду там.

— И как, нашел?

— Не уверен.

— Джесс думал, ты знаешь что-то важное... кое для кого.

— Ошибался.

— Кто ты? Откуда прибыл? — спрашивала она неохотно, да и ответа, похоже, знать не хотела.

— Звучит, как бред, но я и в этом не уверен.

— У тебя... амнезия?

— Возможно. Я помню свое имя и могу зашнуровать ботинки. Зато в остальном...

— Джесс нашел тебя в парке. Сказал, ты сцепился с бандой потрошителей и убил их голыми руками.

— С этого и начинается моя память. Что было до того — полный туман. Я-то думал, что у меня есть зацепки, но, судя по всему, я живу двумя жизнями.

— Ты странный. Говоришь странно — я имею в виду не только акцент. Шутишь про смерть и страдания.

— Я надеялся, что это ты меня просветишь.

— В каком смысле?

— Насчет любопытных деталей: с чего Джесс взял, будто меня стоит тащить к себе домой, и почему за мной гоняются копы?

— Мне известно лишь то, что он рассказал. В остальном я знаю не больше твоего.

— Но ты ведь должна догадываться. Серьезную цену за меня заплатила.

Она взглянула на меня и вздрогнула всем телом, словно крыса, которую мотает в пасти пес.

— Прости, — сказал я. — Мы оба скрытничаем, спорим, пытаясь предугадать следующий ход. Может, карты на стол?

— Я уже сказала все что знаю. — Она смотрела мимо меня в пустоту. Лицо ее окаменело.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда мне, пожалуй, лучше поспать. Обидно будет, если такая мастерская работа поползет по швам.

11

Следующие несколько дней я спал очень много. То ли Минка что-то подсыпала мне в супчик, то ли матушка-природа брала свое. В XXII веке меня мало что удивляло, но их медицина — да: она обставляла ту, что я знал. Примерно как «Боинг-747» — собачью упряжку.

Минка почти не оставляла меня одного, работая за сиделку. Она действовала эффективно, но предпочитала молчать.

Я провалялся в кровати несколько дней, наблюдая через балконную дверь, как мимо проплывают облака, и стараясь ни о чем не думать. А потом, в один прекрасный вечер, резко захотелось встать, глотнуть свежего воздуха.

Я перекинул ногу через край кровати. Вроде все хорошо. Тогда я встал на обе ноги и направился к колоннам. Миновал уже полпути, когда в комнату вошла Минка.

— Куда это ты собрался? — Она быстро подошла ко мне, обняла рукой и помогла выпрямиться. — Убиться захотел?

Ее мягкая, теплая рука легла мне на голую спину. Тогда я сам обнял ее и притянул к себе.

— С ума сошел?.. — прошептала она, однако отстраняться не стала.

Я вдохнул легкий аромат ее духов, мои руки скользнули ей на талию и дальше вниз, по очаровательным изгибам бедер. Наряд из тонкой бумаги полетел в угол. Ее руки оплелись вокруг моей шеи, она прижалась ко мне всем телом: кожа — как нежнейший шелк, губы — как летняя ночь.

— О, Стив, — прошептала она мне на ухо. — О, Стив...

12

— Ты странный и дикий, — сказала Минка. Она лежала на боку в кровати и смотрела на меня. Лунный свет с террасы отражался в ее глазах и выбеливал пряди. — Я такого мужчины еще не знала.

— Нет, ты меня не знаешь. Я и сам себя не знаю.

— Я забрала тебя, чтобы кое-что узнать. Но теперь мне это не нужно.

— Мне надо уйти, Минка. Сама понимаешь.

— Останься, Стив. Тебе здесь ничто не угрожает, а там тебя убьют.

— Там мои ответы.

— Джесс их искал и погиб. Почему бы просто не забыть обо всем?..

— Мне надо кое-куда наведаться и кое-что сделать.

— Это важнее того, что у нас с тобой?

В бледном свете ее тело лоснилось, словно вырезанное из слоновой кости.

— Ты женщина, о которой можно только мечтать, — сказал я. — Но не могу я бросить свое дело.

— Почему? Те не сможешь изменить мир, как того хотел Джесс. Ты не сможешь, Стив. Никто не сможет. Мы сами его таким сделали. Безопасным и уютным. У всех есть еда, развлечения и долгая жизнь — у всех, кто не мутит воду. Ты был на дне, видел, как там живется. Неужели хочешь вернуться?

— Да не собираюсь я спасать мир. Но и дело на полпути бросать не привык.

— Они потеряли твой след, они тебя не найдут! Я могу справить тебе новый ярлык, социальную метку... да что угодно...

Я покачал головой.

— Ну зачем это тебе? — не выдержала она. — Какие сведения стоят такого риска?

— Я должен постараться ради друга. Он на меня рассчитывает.

Она как-то нехорошо рассмеялась:

— Смотрю, ты не из тех, кто друзей подводит.

13

Я ушел на следующий день: напичканный под завязку советами, как себя вести, и вооруженный крохотным карманным пистолетом. Чувствовал себя непозволительно прекрасно; новые органы за две недели полностью прижились.

Лифт ухнул вниз так резко, что к первому этажу мой желудок уже просился погулять. Наконец дверь кабины открылась, и я оказался на мостовой между улицей и дорогой. Через высокую прозрачную крышу лился бледный холодный свет, похожий на зимний. Мимо спешили прохожие. Их мрачные лица меня не удивили, а вот наряды напомнили костюмы с какого-то маскарада.

Мимо протиснулся, работая локтями, усталый паренек в дутых шароварах пестрой расцветки. Другой, в подобии никербокеров и куртке с мешковатыми рукавами, оттолкнул с дороги женщину в розовом боа из перьев. Та «передала эстафету» мальчишке в облегающем комбинезоне с кружевными манжетами. На меня никто даже не взглянул. Мне даже показалось, что я вернулся домой.

Я вышел на тротуар и смешался с толпой: мужчины в плащах и шляпах — треуголках, женщины в нарядах из перьев со стоячими кружевными воротниками, раздетые до пояса дамочки в раскраске а-ля шлагбаум. Были даже завернутые в старые простыни. Выглядели они, как пережившие трехдневный бал-маскарад.

Стены покрывали знаки кричаще-розового, электрически-голубого и мертвенно-воскового цветов. Заметив тот, что сообщал «ВЫПИВКА», я сунулся было в открытый проход... но тут же долбанулся клювом в стеклянную стену. Послышалось жужжание, и вот я уже валяюсь на мостовой. Ладно, к черту. Не больно-то и хотелось.

Впереди над тротуаром нависал огромный телеэкран: по нему мелькали картинки и надписи. Я с минуту взирал, как над субтитрами мельтешат странные лица, дымовые трубы, пустынные пейзажи и взрывы — все это создавало некую выпаренную прозу газетных заголовков.

Немного дальше я набрел на то, что советовала искать Минка: широкая матовая витрина, глухие двери, загадочные надписи-акронимы.

Войдя, я оказался в узком желобе вроде того, по которому выводят быков, и уперся в турникет. Сбоку виднелся слот для монетки размером с серебряный доллар, но монеты у меня не было. Я навалился на турникет — тот не поддался. Как назло, рядом ни души, у кого можно спросить совета, а более того я не в настроении привлекать к себе внимание. Тогда я надавил на турникет ногой. Внутри что-то тихонько тренькнуло, и он провернулся.

Шагов через десять коридор сделал поворот под прямым углом, и я уткнулся в экран, по которому мельтешили крохотные белые огоньки. Рядом было много кнопок. Я нажал парочку, как учила Минка, и произнес:

— Иду в Вест-Бор.

Экран мигнул красным, белым и погас. Неодушевленные предметы здесь явно учтивости не обучены. Я открыл было рот, чтобы повторить запрос, на этот раз громче, но тут что-то щелкнуло у меня за спиной. Я вихрем развернулся — из двери ко мне выходила девушка. У нее были строгие, но приятные черты лица и никакого макияжа, разве что зеленая мушка на правой щеке и тускло-серебряная помада. Под серым комбинезоном угадывалась привлекательная фигура.

— Пассажирам запрещено... — начала она.

— Не сомневаюсь, лапуля, — перебил я. — Я задал вопрос, и мне дали мудреный ответ. Может, от тебя пользы будет больше?

Выражение лица у нее слегка смягчилось, но я видел, что ее задиристость никуда не делась и сразу же вернется, едва девушка сообразит что к чему.

— Отслеживающий монитор считывает универсальную метку, — тоном на парочку оттенков доброжелательнее пояснила она.

Так вот почему турникет тренькал!

— Точно. — Я красноречиво посмотрел на нее. — Сечешь, что это значит.

Она отвела взгляд.

— Вы из Комиссии? — Она пыталась говорить бодро, но в ее голосе я уловил дрожь.

— А иначе бы пришел я сюда?

— Можно взглянуть на ваше удостоверение? Для протокола?

— Пренебрежем протоколом, мисс... как вас там?

— Герда. И.Л. Герда, девяносто три, Второй временный.

— Хорошо, Герда, не будем тратить время попусту.

— Я хотела бы взглянуть на ваше удостоверение...

— Я тут инкогнито. Неофициально. А иначе зачем мне ты, Герда?

Я подсластил пилюлю такой улыбкой, какой явно жаждала ее механическая душа. Герда напрягла пару мимических мышц и сказала:

— Прошу сюда...

Мило покачивая бедрами, она повела меня по коридору к железным воротам. Примерно тогда же я услышал звоночек.

— В чем дело, Герда, это ловушка?

Я схватил ее за руку. Она попыталась пнуть меня. Видок у нее стал такой, будто она хочет меня укусить.

— Ты вошел по поддельной метке, — взвизгнула она. — Не пытайся бежать!

Я оттолкнул ее с дороги. Она попыталась выцарапать мне глаза, но я залепил ей увесистую пощечину, так что из носа брызнула кровь. Что-то лязгнуло о ворота, и зажегся красный свет. Где-то рядом новь прозвенел звонок.

— Не смей убегать! — завопила Герда. — Ты арестован за уголовное преступление!

— Прости, так уж вышло. Но я опаздываю на свидание в пинг-понг клубе. Лучше открой по-хорошему, Герда.

Она смотрела на меня ненавидящим взглядом, но все же нажала кнопку, и ворота открылись. Позади раздался какой-то звук. Девушка обернулась и тут же бросилась на пол. Раздался свист, и по щеке меня чиркнуло комариное крылышко — из стены брызнула каменная крошка. Метрах в двадцати позади меня в дверь ворвались двое в черном. Я вылетел в ворота — в тот же миг о них лязгнула очередная пуля, — запер их и побежал сломя голову.

14

Через полтора часа беготни я смешался с толпой; люди выглядели так, как выглядят туристы с тех самых времен, когда стало принято покидать дом. Я приметил группу парней в темной форме: они рассредоточились по улице, следя за народом. Правда, форма была не черная, а серая, и на карманах у них светились значки «ТРНСПРТН КНТРЛ». Зато парни были при оружии.

Справа тянулись ограждения. За ними на мостовой расположился ряд торпед, освещенных, как рождественские ели. Между ними сновали маленькие машинки вроде карусельных «врезалок» для перевозки пассажиров.

Я прошел вдоль заграждения до эскалатора и спустился на нем. Внизу двое в сером проверяли прохожих. Две пары глаз впились мне в спину. Я ощущал их взгляды, пока шел по площадке, но накручивал я себя зря — мне дали уйти.

Я пересек просторный остекленный зал, забитый народом. Здесь было шумно, всюду мерцали огни. Спустившись по пандусу, я вышел под открытое небо. Здесь было малолюдно, огни города остались позади.

От указателей толку было немного. Слева, за полудюжиной конструкций, напоминающих американские горки, по рельсам просвистело двухколесное транспортное средство с низкой посадкой и, грохоча, остановилось. Люк откинулся, внутрь вошли толстяк и худая дама. Люк захлопнулся, транспорт умчался, а его место занял другой.

От машин меня отделяла низкая загородка. Перемахнув через нее, я двинулся вдоль тонкой металлической полосы — такую заденешь, и током треснет. Подошел к машине и уже положил руку на дверцу, когда за спиной хладнокровно произнесли:

— А ну стой.

Я спокойно обернулся. Ко мне неспешно, даже расслабленно, приближались двое в сером. Один сказал:

— Транспортный контроль.

Второй добавил:

— Отойди вон туда.

Похоже, слов вежливости они не знали.

Я обошел машину и встал в указанном месте. Контролер, что был слева, обогнул машину, и меня зажали в тиски. Второй контролер стоял в полуметре от меня. Я врезал ему в живот, схватил за грудки и развернул. Второй кинулся к нам, потянулся к бедру. Я бросил в него его напарника и ударил в горло. Не мешкая, впрыгнул в машину, саданул по большой красной кнопке, и был таков. Машина с воем помчалась прочь.

Первый час напряжение не покидало меня; я прислушивался, не воют ли позади сирены или то, что пришло им на замену в этом мире улучшенного образца. Но потом в голову пришла мысль, которая меня взбодрила: это же автоматизированное шоссе. Машины по нему движутся на автопилоте, и копы засекают любой транспорт — если, конечно, им не управляют вручную, как я сейчас. А пока я держусь трафика, фиг меня разглядят... По крайней мере, мне так хотелось думать.

Пять часов я ехал со скоростью триста километров в час. Остановился примерно в ста пятидесяти километрах к северо-западу от Чаго. На экране карты, встроенной в приборную панель, этот пункт обозначался большой светящейся точкой. Я съехал на придорожную площадку, отмеченную большими светящимися стрелками.

В левый рукав куртки Минка вшила пластиковую кнопку — она обманывала сканеры. Я выдрал ее и бросил на пол салона, затем перевел машину в режим автопилота и выскочил наружу. Машина, точно конь на родео, отпрыгнула от ограды и, встав на вделанный в дорогу рельс, помчала в сторону главной полосы. Порожняком она быстро набрала скорость, с воем преодолела подъем. Регулятор скорости я в ней выставил на максимум.

А я перебрался через оградку, нашел, за что ухватиться на краю обрыва, потом нащупал упор для ног и начал спуск.

Через час после восхода солнца я уже удалился от шоссе километров на восемь. Я пробирался по болотистой местности к возвышенности на северо-западе. Годы сильно изменили некогда сельскохозяйственный округ и ухоженные леса, в которых я когда-то охотился. Теперь тут царила первобытная чаща: дубы, вязы, клены и какой-то вид дерева, которого я прежде не видел — конусовидный ствол, гладкая кора, хвоя. Видать, выросло из соленого орешка, брошенного туристом у обочины. Температура воздуха была обманчиво теплой, хотя время года стояло позднее: листья побурели, пахло осенью.

Этот участок пути дался мне легко; я шел, ориентируясь по солнцу и стараясь держаться подальше от немногочисленных дорог. Судя по всему, национальная страсть к семейным путешествиям в доме на колесах наконец себя изжила. Люди теперь либо сидели в своих ульях, поближе к кнопкам — жми и будет тебе счастье, — либо путешествовали по воздуху или на трансконтинентальном метро. Я несколько раз видел в небе инверсионный след самолета, а один раз где-то в километре от меня низко пролетел вертолет. Что бы там ребята ни использовали для поиска беглецов, у них не было ничего, чтобы отловить человека без маячка за ухом. На мне не было метки, и я оставался для них невидим, как какой-нибудь индеец для генерала Брэддока^[93].

Где-то в полдень я пересек полосу разбитого бетона. Возле нее лежал упавший ржавый знак, на котором можно было различить «США 30 А». Если я верно запомнил карту, то сейчас я был где-то к востоку от Рокфорда. Натер мозоли везде, где только можно, но в целом держался молодцом. Немного беспокоила нога, однако Минка заверила, что бедренный сустав у меня теперь из титанового сплава и не требует замены смазки — лучший, какой можно купить. Эта мысль утешала.

Ближе к вечеру в сторону севера пролетела пара вертолетов, довольно близко от меня. Похоже, сообразили, где искать, и я забеспокоился; хотя, возможно, это было совпадение. Покружив в небе, вертолеты наконец полетели на восток, и я снова оказался наедине с собой.

Перед самым закатом вышел на прогалину, покрытую бетонными фундаментами и обвалившимися печными трубами; кое-где сохранились еще и стены, почерневшие после пожара. На обломке карниза того, что осталось от лучшего в городке здания, я прочел: «Национальный банк Бродхэда». Значит, я уже пересек границу Висконсина, и до нужного места оставалось пройти километров пятьдесят.

Ночь я провел на задней веранде кирпичного домика на северной оконечности городка. Не то чтобы там было удобнее, чем в лесу, просто к тому времени я, наверное, стал тяготиться своим одиночеством, а этот город, пусть и в руинах, показался мне чем-то знакомым.

Путь я продолжил еще до рассвета. Наткнулся на небольшой ручей и пошел вдоль него. Ближе к полудню в небе показался самолет, компактный, с вертикальными реактивными движками. Он заложил широкую дугу — листья в верхушках деревьев даже свернулись. Он пролетел в полукилометре к северу от меня, достаточно медленно, чтобы я застыл под деревом, притворяясь частью местного ландшафта. Потом, спустя несколько минут, мне попалась еще одна дорога, и путь пошел в гору. Дальше я двигался вдоль впадины, зажатой между лесистыми кряжами.

В следующий час я успел трижды плюхнуться в грязь, когда низко надо мной пролетал небольшой одноместный самолетик. Судя по всему, черные постепенно сужали круг поисков. Как они меня засекли, я не знал. Но пока за мной не ломились через подлесок поисковые отряды с собаками, повода для паники не было. Я шел дальше, стараясь обходить открытые участки. Однако ощущение, что меня берут в кольцо, не исчезало.

К полудню я перевалил через три кряжа и спустился в очень знакомую долину: она почти не изменилась, разве что деревья разрослись за сто лет, прошедшие после моего последнего визита. Правда, я не мог сказать точно, когда я тут был в последний раз.

Я спустился к гравийной полосе, которая некогда служила дорогой, подумал, свернул налево и через десять минут увидел поворот на Маски-Лейк.

Дальше все пошло не так гладко. Уже начали сгущаться сумерки, на возвышенности стало холодать. Идти было трудно из-за скользящего сланца, а света как назло не хватало. До вершины кряжа я добирался час. Растительность тут была густая. Начал спускаться по другому склону — туда, где дорога пронзала кряж, и увидел пробивающийся сквозь деревья свет. Похоже, Маски-Лейк больше не дикая глушь, как в былые дни.

Затаившись, я решил оглядеться: насчитал восемь огоньков, расположенных через равные интервалы. Я все еще любовался видом, когда над головой промчалось нечто огромное и темное, сверкающее множеством синих и красных огней, и скрылось за гребнем. Похоже, место, куда я направлялся, было довольно оживленным и сообщалось с цивилизацией по воздуху. И, судя по тому, что я успел заметить, там засели там военные.

На пути у меня лежала густая черная тень — та самая канава, которую я некогда переходил по сосновому бревну. Теперь бревна не было; пришлось спуститься на дно и продираться через густые заросли ежевики; на той стороне меня ждал очередной гребень, а вот за ним — пункт назначения. Через пять минут я выглянул в просвет между камнями и наконец увидел прекраснейшее место с озером посередине, словно звездный сапфир на зеленом бархате.

Однако все изменилось. В сгущающихся сумерках я видел, что лес в одном месте вырубили, и за участком голой земли расположился комплекс зданий. И все это было освещено, словно тюремный двор в ночь повешения.

Стемнело, луны на небе пока не было. Надо мной пролетело еще два вертолета и крупный самолет вертикального взлета, который с шумом приземлился в паре километров от меня, по ту сторону долины.

Спустя час я уже был на восточной стороне долины, смотрел на высокое здание со множеством подсвеченных окон, обнесенное оградой. Оно стояло посреди девственного леса. Кто-то сильно потрудился, обнося забором чащу, ничем не отличавшуюся от той, по которой я тащился сюда день и две ночи. Возможно, этот участок леса превратили в частный курорт для больших шишек. Крупное здание — это шикарный отель, а бревенчатые домики на другой стороне — дома для обслуги. И самолеты с вертолетами вовсе не меня ищут, они привозят богатеньких туристов, чтобы те насладились уикендом в сельской местности, огороженной от смердов стеной.

Догадка мне понравилась, но головы я постарался не терять.

Полчаса ушло на то, чтобы отыскать в темноте дорогу внутрь. Ею оказалась старая водосточная канава, заросшая травой. Глубиной она была чуть больше полуметра. Припав к земле, я полз, отталкиваясь и загребая пальцами рук и ног, метр за метром. За пятнадцать минут углубился в освещенную территорию достаточно далеко и рискнул осмотреться. Горизонт был чист. Я отполз под прикрытие высокой травы, чтобы поближе рассмотреть крупное здание.

Трехметровый забор из черных металлических прутьев с заостренными наконечниками стал лишь первым препятствием. Дальше простиралась аккуратная лужайка, зеленой волной набегающая на линию подстриженных кустов. Повсюду стояли фонари — ни пятнышка тени. И везде были черные, целые отряды черных; они сновали туда-сюда, словно кучка лакеев, ищущих потерянное графиней алмазное ожерелье. На поясах у них висели сумки, от которых к шлемам тянулись провода. И без особых технических знаний я понял, что с такой оснасткой они работают куда лучше своры ищеек. Под ногой у меня хрустнула веточка, и двое обернулись в мою сторону. Они стали приближаться, и мне пришлось пятиться, даже тише, чем в тот раз, когда я забрел в пещеру, где спала пума. В результате я вернулся на пару сотен метров в лес.

Следующий час я обследовал территорию вокруг забора. Он огораживал примерно пятьдесят акров. Посреди этого пространства стоял сказочный дворец, а в стороне от него — аккуратная площадка для самолета с коротким разбегом, уставленная по самое не могу: и одноместные «вертушки», и пузатые тяжеловозы, способные вмесить батальон с артиллерией. Ничего из увиденного меня не обрадовало.

В какой-то момент я заметил оживление недалеко от того места, где я подступился к ограде первый раз. Секция забора открылась, наружу выехал небольшой транспорт на воздушной подушке. Он двигался в луже желтовато-белого света носовых и кормовых фар. Ворота снова закрылись. Ловить там было нечего.

Машина тем временем заскользила в мою сторону, и я попятился по некому подобию дорожки, пока до меня не дошло, что именно ее держится водитель. Тогда я юркнул в кусты и припал к земле. Машина проехала мимо, фырча и поднимая облака пыли.

Я полежал еще немного, говоря себе, что наблюдаю за огнями по ту сторону забора. Пока не стукнулся подбородком о землю и не проснулся. После этого решил вернуться в чащу, отыскать укромное местечко и немного вздремнуть.

Брести среди высоких деревьев было проще, да и мой путь шел под уклон. Потом я заметил впереди мерцание растревоженной воды под луной, вышел из чащи и увидел наконец Маски-Лейк.

С минуту, которая длилась, наверное, бесконечность, я взирал на озеро и прислушивался к шепоту, взывающему ко мне из далекого прошлого. Ни казарм, ни обнесенной забором башни отсюда не было видно, лишь водная гладь, простирающаяся до другого берега: до стены сосен и того места, где когда-то стояла лесная хижина. Мы с Фрейзером построили ее своими руками сразу после возвращения с войны.

Сперва тени под большими деревьями ввели меня в заблуждение. Но я зажмурился, поморгал и вновь вгляделся в ту же точку. Хижина никуда не делась, она стояла на прежнем месте.

Я пошел вдоль берега по влажной земле. Казалось, моргни еще раз, и хижина пропадет. Но она никуда не делась. Я вышел к ней с той же стороны, с какой и мы с Фрейзером, когда возвращались с охоты. Даже арбузная грядка оказалась на своем месте: немного заросла, но явно выделялась в лунном свете. Справа в озеро выдавался пирс, к которому был привязан плоскодонный ялик. Носом к воде, как я всегда его оставлял. Мне до чертиков захотел крикнуть — проверить, не выйдет ли, пошатываясь, из хижины Фрейзер с кружкой пива в руке...

Я достал маленький пистолет изашел к хижине с другой стороны. Я приближался к ней, готовый упасть ничком или выстрелить первым. Метров за пятнадцать до хижины я лег на землю и стал следить за окнами. Так прошла четверть часа. Ничего не происходило, только жужжали над головой комары, словно желая убедиться, что я не призрак. Часть строгой вычислительной машины, которой был разум Дрейвека, говорила, что я рискую и трачу время, вороша листья увядших гардений прошлого. Зато другая часть плевать на все хотела. Это было мое прошлое, часть моей жизни, которую я помнил. Странные типы вроде Джесса, жуткие трущобы, которые они называли дном, хищные корпорации вроде «ВЕЧИНКОРПа» стали казаться чем-то вымышленным, порождением воспаленного ума.

Я встал и подошел к хижине. Если бы ее кто-то застолбил, он бы все равно уже засек меня — ползи я или крадись. Но из хижины никто не выскакивал и не светил мне в глаза фонариком. Я обогнул хижину и услышал, как у воды мычит лягушка — бык, словно настоящая корова. Слева от двери в стене было окошко. Я заглянул в него и не увидел ничего, кроме лунного света. Дверь открылась сразу, без возражений. Только петли скрипнули, но они всегда скрипели.

Внутри все было по-прежнему: все та же пыль на полу и сажа над камином. Спрятав свой игрушечный пистолетик, я принялся обыскивать домик. Час спустя небо на горизонте посерело, а я, перевернув все вверх дном, так ничего и не нашел. Сидя на кровати, я играл желваками. «Напряг мозги, — уговаривал я себя. — Именно этого ждал от тебя автор записок. Он ведь так и сказал: доберешься сюда, сразу поймешь, где искать».

Вообще-то, тайник из хижины никакой. Домик из тонких досок, прилаженных взакрой. Внутри ничем не обшит, видно все гвозди и стропила. На столе посреди комнаты стоит единственный сервиз, в нем — несколько щербатых тарелок и чашек. В камине — ворох золы и головешки. В отгороженном санузле — только все необходимое; смывной бачок тоже не хранит тайн, как и труба слива. Под полом тоже я тайников не устраивал. Секретный ящичек в задней стенке сейфа в моем рабочем кабинете — лучшее, на что хватило моего конспираторского таланта.

Сквозь шторки в красно-белую шашечку — их повесила одна из временных подружек, решившая, что они соответствуют «лесному духу», — проникал бледный свет. Я вышел из домика, взглянул на озеро... и все понял.

15

Это был один из тех дней, что врезаются в память. Зной, легкий ветерок чуть тревожит поверхность озера. Со дна, из-под затопленных коряг поднимается окунь, чтобы полакомиться крупными сочными мухами, которых приносит бриз. Мы с Фрейзером успели наловить гору рыбы, когда ветер стих, и клев закончился. Пока мы чистили и разделывали рыбу, Гвен и Розанна накрыли чудесный стол. После ужина мы спустились к берегу и, развалившись под деревьями, распили бутылку, третью в тот день. Мы еще посмеяться успели: третья пятерка^[94] на Четвертое июля...

Возле хижины из земли торчал большой сосновый пень. Мы сосчитали кольца: двести сорок семь. Потом погребли под ним мертвого солдата, со всеми воинскими почестями...

Через десять минут я отыскал этот пень. Разгреб залежи листьев, разрыл твердую землю и наконец, среди корней, отыскал бутылку. Этикетка давно сгнила, вместо металлической завинчивающейся пробки оказалась плотная восковая затычка, но бутылка была та самая. Посмотрев бурое стекло на свет, я разглядел внутри белый клочок.

Во рту пересохло, руки слегка задрожали, однако я ощущал ту сверхъестественную сосредоточенность, когда после долгих дней предвкушения наконец наступает долгожданный момент. Пробку вытащить не получилось, и тогда я просто отбил горлышко и достал записку. Скрученный клочок бумаги, и на нем два слова:

ПЕЩЕРА ПУМЫ

16

Это был тяжелый получасовой подъем через густой лес до прогалины на восточной стороне долины, где камень поднимался из земли на полсотни метров выше, чем где-либо по краю. Валуны размером с лондонский автобус разбросал ледник. Среди них таилось множество уютных пещерок, в которых мы с Фрезером натыкались на разную живность — от ласок до бурых медведей. Та, в которой я напоролся на пуму, располагалась высоко, и подобраться к ней можно было лишь по склону скалы, что делало ее не слишком доступной для большинства тварей и охотников. Я впервые заглянул в нее, когда гнался за росомахой — словив дробь, зверушка не пожелала просто лечь и издохнуть. Занятие, доложу вам, не из веселых, но я не хотел подводить многие поколения Дрейвеков-охотников. Я поднялся по склону, стараясь не шуметь. Мертвая росомаха ждала меня на уступе. Я был в одном шаге от роковой ошибки, но успел учуять запах дикой кошки. Она лежала в дальнем конце пещеры, томная после сытной трапезы. Заметив меня, лениво начала подниматься. Я попятился, споткнулся и заскользил вниз. Потом целую неделю отращивал новую кожу на стертых ладонях и заднице. Больше я туда не возвращался.

Солнце окрасило склон в розовые тона. Я быстро поднялся, радуясь этому занятию ничуть не больше, чем в прошлый раз. Еще меньше мне нравилось, что я лезу вверх среди бела дня. За десять минут я добрался до уступа и лег. В тени под сводом пещеры все осталось по-прежнему, разве что не было кошки. Пахло мхом и пометом, но так в любой другой пещере.

На входе — там, где померла росомаха, — мне пришлось пригнуться, зато потом свод поднялся, стены раздвинулись.

Вполне можно было бы припарковать «жук»... Пол покрывала плотно утоптанная земля, нанесенная сюда за тысячи лет. Стены переходили в покрытый трещинами потолок, сквозь который лезли корни деревьев. Просачивающегося через разлом света хватило, чтобы разглядеть, что с моего прошлого визита ничего не изменилось. Вряд ли здесь можно было что-то спрятать, разве что таблетку аспирина. Если я рассчитывал откопать тут десятитомный дневник с подробным описанием предшествующих событий, мне явно не повезло.

Путь до пещеры занял сорок минут; обыск ее — всего полминуты. На всякий случай я обыскал пещеру еще раз. Ничего, ниточка оборвалась. Гонка выдалась бесподобная, но вернуться придется с пустыми руками. Как говорится, ноль-ноль да хрен повдоль.

Я вышел из пещеры и взглянул на простирающиеся внизу верхушки сосен, на сверкающее в отдалении озеро. Попробовал поставить себя на место человека, сочиняющего во тьме у гроба записку незнакомцу. Это ничего не дало, кроме приступа клаустрофобии.

Оглядев устье пещеры, потоптался по уступу, осматриваясь и гадая, сколько сейчас крохотных человечков издали наблюдает за мной в бинокль. Потом еще раз зашел в пещеру и пошаркал ногой по тому месту, где адская кошка испустила свой кошачий дух. Мой взгляд привлек блеск металла...

Это был сейф из нержавейки, незапертый; внутри лежал увесистый полиэтиленовый конверт. Вскрыв его, я вынул лист бумаги. На нем было набрано:

В дальнем конце. Повыше, слева. Отверстие маленькое, но ты протиснешься. Потом метров пятнадцать.

Мужайся.

17

Дыру я нашел сразу. Она и правда выглядела слишком узкой. Но все же я втиснул в нее плечи, повернулся на бок и пополз. Через пару метров тоннель пошел под уклон. Ползти было сложно, но можно. В паре мест я нащупал гладкую глину — видимо, тут подкапывали.

Дважды щель становилась непроходимой, и я отползал назад, чтобы снова попытаться под другим углом. В одном месте еле протиснул плечи и на минуту застрял. Казалось, скала давит и вот-вот расплющит меня, но наконец удалось вытянуть руку и убрать с дороги камень.

Когда я спустился ниже, углубившись в тело горы, стало совсем темно. Зато тоннель расширился, и я полз на четвереньках, используя голову вместо бампера. Даже во тьме я понял, что лаз — рукотворный. Он изогнулся вниз под углом тридцать градусов и метров через шесть резко свернул влево, потом еще раз влево и снова вниз. Еще через шесть метров впереди забрезжил свет.

Я замер и прислушался. Снизу не доносилось ни звука. Я пополз дальше — оставалось немного. Следующий поворот неожиданно привел меня в комнату. Это была не естественная пещера: гладкие бетонные стены, отшлифованный пол, высокий потолок, даже пригибаться не пришлось. Сквозь щель в потолке сочился бледно-зеленый свет. Он падал на крупную штуковину посреди комнаты: поставленный на попа цилиндр высотой три метра и полтора в диаметре, оплетенный пластмассовыми трубками и проводами. Я уже видел такой в опечатанной секции под моим старым заводом. В той капсуле, лежащей на боку, хранился труп. Эта выглядела иначе.

Я осторожно подошел к ней, словно боясь потревожить того, кто внутри. Прижал ладонь к стенке капсулы и ощутил легкую вибрацию. Изогнутый колпак капсулы находился выше уровня моя глаз, но вплотную к капсуле стояла платформа, и я взошел на нее. В верхнюю часть колпака было врезано квадратное окошко из прозрачного пластика со стороной сантиметров тридцать. Я заглянул внутрь, но там было темно. Когда мои глаза адаптировались, я разглядел то, что было в капсуле, и у меня все похолодело внутри.

Лицо за окошком принадлежало ребенку, девочке не старше шести лет. Бледное лицо просвечивало, как у фарфоровой куклы.

Это было лицо из моих снов.

На платформе лежало письмо. Я поднял его и прочел:

А вот и она. Третий был прав: системы безопасности — на миллиард долларов, но наш путь ведет прямо под ними. Фрейзер проделал его прямо у Старика под носом, когда возводил Башню. Он знал: Старик достаточно крут для того, чтобы видеть, когда кто-то круче. Осталось заглянуть еще в одно место. Думаю, шанс есть и неплохой, но я оставляю все тебе — на случай, если оступлюсь. Может, я перебарщиваю, оставляя тебе крохи подсказок, но запутанный след — лучший способ уберечь тайну от случайных глаз. За исключением глаз одного человека, но я рассчитываю, что трюк с краской поможет обмануть и его. Для него я оставил кое-что в самом ящике. Надеюсь, ему этого хватит, и он на радостях отзовет ищеек. Хотя бы на время, чтобы не помешать тебе — если ты включился в игру. Он знает, что я где-то здесь. Как он узнал, мне не понятно. Он понимает мою логику, но и я знаю его как облупленного, поэтому, может, все обойдется. Содержимое остальных бумаг стоило множества жизней и лет. Это — подлинник.

Сейчас еще раз осмотрюсь, постараюсь все вспомнить, чтобы, когда придет время, не мучиться с выбором. Потом войду и больше не вернусь.

Сзади к посланию был прикреплен рисунок: план долины с озером. Населенный пункт в северной ее части — городок, обозначенный «Башня». Крестиком была отмечена пещера пумы. Внизу была схема, изображающая дверь, прорытый под долиной лаз и подземный тоннель, ведущий к Башне; были еще какие-то обозначения: люк в фальшивой стене позади котельной. На обороте страницы — план Башни; потайных ходов и двойных стен на нем было больше, чем в Кентервильском замке; все они вели к сети помещений на верхнем уровне. Вопросительные знаки тут и там намекали, что не все мне достанется на халяву.

Я снова перечитал записку, надеясь отыскать подсказку, которую пропустил в первый раз, но не нашел. Записка и карта пытались убедить меня в том, что смысл моей жизни — отправиться вслед за автором записки и не вернуться. Хорош писака! Большие надежды на меня возлагал. Больше, чем на себя. Наверное, думал, что я знаю многое из того, что на самом деле мне неведомо.

Возможно, будь я в курсе, то уже спешил бы по тоннельчику и крысиным ходам в стенах навстречу неприятностям.

Я думал еще с полчаса. Потом прошел к двери, врезанной в стену позади капсулы, открыл ее и увидел уходящие вниз ступеньки.

18

В тоннеле плескалось достаточно воды, чтобы в ней отражались блики от потолочных цилиндрических ламп. И она выдавала крыс, что рыскали вне дальности стрельбы моего пневматического пистолета. Пару раз я останавливался, чтобы прислушаться — не поджидают ли меня впереди. Никаких звуков не было, и от этого я чувствовал себя одиноко как никогда.

Тоннель закончился лестницей вроде той, по которой я и спустился. Ступеньки уходили вверх на десять метров и оканчивались небольшой площадкой. Я уперся в деревянную панель, на которой мелом было начертано: «ПЕТЛИ СЛЕВА. СЛЕДИ ЗА ВЫХОДОМ ИЗ КУХНИ».

Он все еще не оставил меня. Правда, от этой мысли было ни тепло, ни холодно. Отсюда мой предшественник, со всеми своими знаниями, отправился на верную смерть. А в награду ему — кусочек газетной колонки с некрологами на развороте. Ощупав панель, я уперся руками в правый край и надавил, потом сильнее. Она не сдвинулась. Значит, можно со спокойной совестью идти домой. Напоследок я еще раз толкнул панель, и она вдруг открылась, осыпав меня пылью. Проем выходил на заднюю стенку отопительной установки, между ней и стенкой оставалось достаточно места, чтобы протиснулся человек. За бойлером виднелась просторная комната, заставленная длинными столами и встроенными шкафами. Через приоткрытую дверь я увидел соседнюю комнату, такую же просторную. Там горел свет, за одним из столов сидели люди в черном.

В этот момент за спиной у меня щелкнуло, точно патрон вошел в казенник. Я застыл, как готовое желе. Заработал вентилятор, и листы металла вокруг меня задребезжали. Я выдохнул и двинулся вдоль длинной стены. Встал у дверного проема и выглянул в соседнюю комнату. Там четверо играли в карты. Часы на стене показывали двадцать восемь минут восьмого. Утро давно наступило, но свет солнца не проникал сюда, а значит, окон в комнате не было. Учтем. Один из черных в это время отложил свои карты на стол и поднялся. Следом за ним — и остальные. Кто-то что-то сказал, и они ушли — словно приятели, внезапно вспомнившие о встрече.

Я миновал морозильную камеру; нашел отмеченные на карте головки болтов. Внешне они не отличались, но три из них — при небольшом усилии — провернулись, и кусок, казалось бы, монолитной стены отъехал вглубь на смазанных полозьях. Юркнув в тесный проход, я задвинул кусок обратно. Я оказался в узкой вертикальной шахте диаметром чуть меньше метра. Вверх по спирали поднимались шестидюймовые прутья. Пахло слежавшейся пылью. И стенки шахты, и стержни на ощупь были гладкие — видимо, из полимерного пластика. Проверив, легко ли выхватывается пистолет, я стал подниматься.

Первые несколько десятков витков дались легко и приятно. Потом заныла спина, потому что я шел, согнувшись в три погибели. Потом заболели ступни, потому что стержни впивались в них. Ладони стали скользкими от пота, а ведь падать было уже высоко. Свет — бледно-зеленый — исходил от самих стен. Дедушка, помнится, пока не допился, рассказывал о неупокоенных мертвецах. Такие в новолуние вылезали из-под могильных камней. Сейчас таким призраком был я. Я велел себе перестать так думать, пока не напугал себя до смерти, как вдруг меня похлопали по плечу.

19

Вы, поди, думаете, что амбал вроде меня, да еще с пистолетом в штанах, воспримет подобную неожиданность как ни в чем не бывало: только оскалится да пушку выхватит? Ну, за пушкой — то я дернулся, но при этом подскочил так, что башкой погнул один из прутьев, а моя нога соскользнула со ступени, и я повис на руках.

Света хватило, чтобы разглядеть кисть руки и запястье, протянутые из тени. Плоти на них не было — только пожелтевшие косточки, слегка светящиеся в полумраке, как старинные неоновые лампы. Постепенно я различил череп — нижняя челюсть отвисла, как будто скелет собирался меня укусить, — потом вторую руку, корпус и ноги, сложенные на переломленной в двух местах спине. Мертвец бесформенной кучей громоздился на штырях.

Повисев немного, я закинул ноги на ступеньки, и попробовал подтянуться. Не получилось. После третьей попытки я взмок, с носа закапал пот. Потом решился оторвать одну руку от штыря, дотянулся до господина Костлявого, ухватил его за руку и дернул. Предплечье оторвалось от локтя, запястье переломилось; мелкие кости посыпались вниз, ударяясь о стенки и стержни. Я отбросил остаток руки и поднялся на ступеньку выше, уткнувшись носом в пятно в форме трех полос, складывавшихся в букву «П». Я коснулся буквы, и она рассыпалась буроватыми хлопьями. Кровь. Перед смертью этот бедолага со сломанной спиной пытался оставить послание. Ему почти удалось.

Что значит «П». Предательство? Поздно? Хороших слов на букву «П» в голову не приходило. «П» — попадалово? Поворотись?

Пипец?

Я поднял взгляд и уперся в пустые глазницы. Четвертый, автор писем. Писем, которые ждали меня, — как и эти вот кости, — предупреждая об опасности. Намекая, что меня ждет засада. Но почему убийца не убрал из мышеловки труп мышки, не смахнул с сыра пыль — для следующей жертвы?

Или я просто по малодушию все это себе напридумывал? Может, скелет — останки невезучего плотника? Доходяга упал, погиб да так тут и остался? Может, это тот, кто спроектировал тайную лестницу, и его потом сбросили вниз, чтобы он унес тайну в могилу? Ну, тогда я танцовщица с веерами.

Это точно Четвертый, ведь он убегал этим маршрутом, но перекрыл его своими костями. Да, наверное, так и есть. Он поднялся, угодил в западню, его нашпиговали свинцом, но он не умер на месте, а вернулся в эту крысиную нору и рухнул вниз — чтобы тот, кто придет позже, подумал то же, что и я сейчас.

Глянув поверх костей, я различил тусклый блеск стенок шахты, уходящей туда, куда мне было нужно, к тому, кого я искал.

— Спасибо, приятель, — поблагодарил я череп и столкнул кости вниз во тьму. Потом поднялся по стержням еще на тридцать метров и через дверь вошел в небольшую темную комнату.

Я пересек ее, почти ничего не задев по пути, и прижался ухом к двери. Ничего не услышав, приотворил ее и выглянул в освещенный коридор.

Метрах в тридцати спиной ко мне стоял черный. В руке он сжимал приборчик вроде секундомера, нацелив его на стену и что-то бормоча. Я выждал, пока он приблизится, и вышел из тени. Черный бросился на меня, но было поздно. Я врезал ему снизу в челюсть под таким углом, чтобы сломать шею. И сломал. Черный свалился, как подрубленный, но я успел подхватить его и оттащил за дверь в комнату.

За пару минут я раздел и затолкал в кладовку. Еще за минуту натянул его портки и куртку. Паршивая оказалась форма, да еще грязная. Ботинки оставил свои — они все равно походили на форменные. Я осмотрел пистолет черного: м-да, куча кнопочек и все разноцветные... поди разберись. Я выбросил пистолет и сунул в кобуру тот, которым меня снабдила Минка.

Я почти дошел до двери, расположенной недалеко от конца коридора, когда позади зашаркали подошвы и грубый голос приказал:

— Так, дубины, все живо в центр связи.

Я уже приоткрыл дверь, когда голос за спиной проорал:

— Уоллик, это и тебя касается!

Я скользнул за дверь и оказался в маленькой комнатке: кафельные пол и стены, грязное окно. Санузел. Отлично. Сам себя в сортире запер. Окно с мутным стеклом было высотой в полметра и шириной в треть. Судя по теням снаружи, оно было забрано решеткой. Света пропускало немного. Тогда я спрятался за дверь, вынул пистолет и стал ждать. Так прошла минута, снаружи оставалось тихо. Потом послышались шаги, и в дверь постучали. Грубый голос спросил:

— Ты там утонул? — и шаги удалились.

Я выждал еще пять минут и вышел. Теперь коридор был в полном моем распоряжении. С дальнего конца долетали слабые звуки, и я повернулся в противоположную сторону. Там был выход на лестницу. Я поднялся по ней до площадки, прислушался, поднялся еще на пролет и оказался в другом, более широком коридоре. Там горели огни и многие двери стояли распахнутыми. Я подкрался к одной и услышал чей-то спор:

— ...плевать, что ты их все заменил! Проверь и на высоких, и на низких уровнях...

Я увидел подножье широкой лестницы. Но не соблазнился ею и пошел вправо. Открыл ничем непримечательную дверь. Думал, за ней служебная лестница, но оказался чулан с пылесосом и какими-то флаконами. Может, это даже мне на руку. Если станет горячо, схоронюсь тут и прикинусь метлой.

Я прошел до конца коридора, свернул налево и почуял запах готовящегося завтрака. У меня аж скулы свело. На полу здесь лежал ковер, свет был приглушенный, из встроенных ламп. Как в лучших домах, в общем. Из одной из комнат вышел черный и направился в мою сторону. Я свернул в первую же дверь налево и оказался в помещении с парой мягких кресел и уютным широким диваном. В окно виднелся сад с цветами и еще одно крыло здания. Черный прошел мимо. Я подождал и выглянул в дверь. Черный стоял на перекрестке коридоров и смотрел в мою сторону. Долгое мгновение мы пялились друг на друга. Потом я подмигнул, и он отшатнулся, словно его хлестнули по лицу мокрым полотенцем. Черный повернулся и скрылся за поворотом. Тогда я вышел и проверил еще несколько дверей. В конце концов я наткнулся на лифт и вошел в кабину. Потыкал в кнопки, лифт пошел вверх.

На следующем этаже лифт остановился, и вошли еще двое. Я положил руку на пушку, и один из них тяжело взглянул на меня.

— Боже правый, как все изменилось с тех пор, как я дежурил, — сказал он напарнику.

Напарник засопел.

Мы ехали молча, потом кабина снова остановилась: вошла женщина с мучнистым лицом, а те двое вышли, даже не обернувшись. Женщина, взглянув на меня, поправила прическу. Когда кабина остановилась в третий раз, вошла девушка и вылупилась на меня. Лифт сделал еще две остановки, а она все пялилась на меня. При следующей остановке вошел мужчина в сером комбинезоне, и девушка раскрыла рот, желая что-то сказать, но я перебил:

— Прости, милая, всю ночь на ногах. И вовсе не с ребенком играл. — Проходя мимо, шлепнул ее по попке. Рот она так и не закрыла.

По коридору сновали люди, целая толпа. Тут было чисто и пахло канцелярией. На меня не обращали внимания. Я прошел до конца коридора, отыскал служебную лестницу и поднялся на два пролета. Там была тупиковая площадка, густо покрытая пылью. Небольшое окошко в стене выходило на утреннюю лужайку. Вдалеке маячил забор, почти неприметный в зарослях ежевики. Внизу на лужайке было полно черных. Я оказался на высоте примерно десяти этажей, хотя снаружи башня не выглядела такой уж высокой.

Чувство одиночества вернулось с прежней силой. Я уже несколько дней ни с кем не говорил. Через узкую дверь я протиснулся к тихому шепоту кондиционеров и мертвому, искусственному свету. Это была просторная комната: кресла, столы, на них журналы. Похоже на приемную одного из тех дантистов, что терпеть не могут разговоров о деньгах. В дальнем конце комнаты был выход коридор. Тишина стояла неестественная. Я взглянул на две простенькие двери с блестящими ручками, и на третью, которой, похоже, часто пользовались. Выглядела она куда приветливее других. Я подергал за тусклую ручку. Дверь открылась, и моему взору предстал обширный склад, забитый картонными коробками. В этот момент мясистый голос у меня за спиной произнес:

— Эй!

Я резко обернулся, выхватывая пушку, готовый стрелять. На меня, выпучив глаза из-за крупных стекол очков, смотрел здоровяк. Указывая на дверь, через которую я вошел, он сказал:

— Я говорил Олдерсу, чтобы вы сюда больше не совались!

— Простите, шеф. Похоже, я заблудился...

— Говорят, ваша идиотская сигнализация впустую сработала. Третий раз за неделю, если не ошибаюсь? Стоит птичке над крышей пролететь в поисках червяка, как начинает выть и мигать! Меня иллюзией бурной деятельности не обманешь. Вы просто ищете предлог, чтобы сунуться сюда и похозяйничать!

Он поднял очки на лоб. Глазки у него были как угольные пупырки на лице снеговика. С таким зрением контактных линз явно маловато.

— Извините, я пойду. Вас не обманешь, док...

— Следите за языком! Что за легкомысленный эпитет? Вам что, Олдерс приказал намеренно дерзить и оскорблять меня?

— Простите, доктор. Уже ухожу...

— В другую сторону! — Он указал направление пальцем-сосиской, длина которого ненамного превышала толщину.

Покинув приемную, я оказался на усеянной сигареты ми бычками лестничной площадке. Идти можно или вверх, или вниз, Я поднялся по узким ступенькам, миновав по пути крохотную площадку, где в углу примостились две пустые бутылки, поднялся на еще шесть пролетов п уперся в черную дверь с безопасным засовом. Открыл ее, и в глаза ударил солнечный свет. Я вышел на крышу. Значит, нужная комната осталась в другой стороне.

20

В следующие несколько секунд произошло несколько событий. Первое: в двадцати метрах от себя я увидел вторую башню, на девять метров выше той, на которой я стоял; с одного боку к ней прилепилась широкая терраса. Второе: слева донесся какой-то шум, и я, спеша укрыться за фонарной надстройкой, упал на смоленую крышу.

— Что это было? — спросил кто-то.

— Что именно?

— Мне послышалось, что Уокслоу поднялся.

— У тебя еще десять минут.

— Я же слышал... — Дверь на крышу распахнулась, и послышались шаги.

— Эй! Уокслоу! Что-то ты рановато!

Часовые отошли, и я выглянул из укрытия. На крыше не было ничего, разве что платформа с чем-то вроде зенитки на ней. Правда, на стволе имелись ребра охлаждения, и от установки тянулся толстый провод к большой панели со счетчиками и дальше, к гидранту возле парапета. На крыше дежурило три черных, в шлемах и при пистолетах. Они пару минут поболтали, а затем один из них направился в мою сторону, но свернул в дверь. Оставшиеся двое отошли к зенитке и, прищурившись, стали смотреть вдаль. Один зевнул. Другой сплюнул. Мимо пролетела птица, обронив гуано. На меня села муха. Я лежал и ждал нужного момента.

Прошел час, а я все ждал. Одного из черных сменили на посту, а его напарник сделал пару обходов крыши, однако я очень хорошо заныкался в тени между выходом на крышу и вентиляционным коробом. Прошел еще час. Мне нужно-то всего десять секунд — чтобы оба черных оказались в моем поле зрения, отвернулись, и я бы тогда прошмыгнул в дверь. Но мне не везло.

Миновало время обеда. Солнце припекало, крыша впитывала в себя жар. Я потел в черном костюме, а плотные швы натирали под мышками и шею. Солнце перевалило зенит, и охранники немного сменили позиции — но недостаточно для меня. Я попытался передвинуться, чтобы вновь оказаться в тенечке, обжегся о раскаленную крышу, да и колено натер.

Ближе к вечеру появился старшина. Осмотрел зенитку, прищурился в небо и пошел в мою сторону. Остановился в полутора метрах. Отрыгнул и вернулся назад в дверь. Охранники сменились еще несколько раз. Солнце тем временем приспустилось; снизу долетали аппетитные запахи кухни.

Крыша немного остыла; я поменял позу, лег поудобнее, так чтобы рассмотреть террасу у соседней башни. Над бордюром показалась голова человека: судя по движениям, он суетливо двигался; не то клумбы пропалывал, не то на стол накрывал. Чуть погодя на террасе зажглись огни и заиграла музыка. Сгущались сумерки. Небо взорвалось оттенками розового, который постепенно темнел, и в сторону запада поплыли алые суда под пурпурными стягами. Потом на небе проступили звезды, похолодало, а мою шею принялись атаковать комары. Возле пушки перемигивалась красным, зеленым и синим панель с системой наведения. Наверняка она могла засечь шумный транспорт километров за сто. Меня, впрочем, она не видела, я лежал в пяти метрах от пушки и был тише воды, ниже травы.

Внизу раздался звонок, и охрана снова сменилась. В открывшуюся дверь хлынул ослепительный свет. Да, незаметно с крыши не выскользнешь.

Я прикинул в уме: на крыше я проторчал уже часов двенадцать, шансов, что положение изменится, не предвиделось. Еще пара часиков в неподвижной позе, и тело затечет так, что я с места не сдвинусь. Пришла пора действовать, хоть как-то.

Я затаился у выхода на крышу. Зенитка располагалась справа, у парапета. Слева от нее в мою сторону тянулся кабель, метров на десять, делал несколько завитков и пересекал крышу прямо у меня за спиной. Вторая башня как раз была в той стороне: в темноте она напоминала парящие в воздухе огни. Я скользнул назад, поднялся на четвереньки и, застонав про себя, встал на ноги. От команды зенитчиков меня по-прежнему закрывали вентиляционный короб и лестничная будка. Крыша была гладкая, но не скользила; я снял ботинки и сунул за пазуху. Прошел к парапету и огляделся.

Увиденное не обнадежило: подо мной было метров пятнадцать до карниза, уставленного горшками с цветами, под освещенным окном. Ниже тоже ничего не было, только метров шестьдесят пустого пространства — до обнесенного стеной двора. С такой высоты размером он напоминал почтовую марку. Слева ко второй башне тянулась связующая стена, на уровне карниза. Справа открывался шикарный вид на цепочку огней вдали, по периметру парка.

В голове было пусто, никаких идей. Я отступил от парапета, чувствуя себя хрупким созданием — как всегда на большой высоте. Раздался какой-то звук, и я резко обернулся, выхватывая пистолет. По всей крыше зажглись огни. Это были прожектора на двухметровых мачтах, словно окутанные синеватым туманом; яркий свет выхватывал из темноты каждый камушек на крыше — как выдавленные в листе металла формы. Осталась лишь одна полоска тени, черной, как майка трубочиста. Ее отбрасывала лестничная будкой. И эта тень падала на меня.

Зенитчики прикрывали глаза руками и ругались, а в это время на крышу высыпали и рассредоточивались еще черные. Делали они это молча; глядя на пушки в их руках, я понял все.

Они выстроились вряд у дальнего края крыши и двинулись в мою сторону. У меня оставалось несколько секунд, чтобы придумать план, оценить его слабые стороны и исполнить. Черные уже почти дошли до будки. Я попятился, уперся икрами в парапет. Не думая, перекинул ногу, нашарил упор в грубой кладке и перелез на другую сторону. Солдаты прошли мимо, остановились, вернулись. Этого мне хватило. Я ухватился за карниз, на котором скорчился, свесил ноги и, нашарив еще упор, начал спуск.

Через две минуты я уже был на карнизе с цветами. Он тянулся на десять метров до угла, от которого к соседней башне пролегала стена. Прижавшись щекой к неровной кладке, я двинулся в ту сторону. Наконец добрался до поперечной стены, вжался в кладку спиной и спрыгнул. Приземлился на четвереньки и пополз в густую тьму на противоположном конце. Позади чиркнул луч прожектора, когда я достиг второй башни и уперся лицом в стену, жадно хватая воздух. Луч тем временем проплыл вдоль карниза, скользнул по стене и погас. Я сел и пошарил рукой в темноте, нащупал каменную балюстраду, перелез через нее и оказался на узкой террасе. Тут выстроился ряд высоких кувшинов — впору разбойников прятать, как в сказке про Али-Бабу. Однако то были вазы, и в них рос виноград: его лоза густой сетью покрывала стену. Наверху я заметил еще одну террасу — на перилах горел маленький огонек. Лоза доставала прямо до балкона. У тренированного атлета в превосходной форме, в альпинистских ботинках и при удаче сорвавшего джекпот на скачках, был бы шанс залезть туда. Я встал на балюстраду, ухватился за лозу и начал подъем.

Преодолеть первые метры оказалось не сложнее, чем угодить в переплет. Стебли толщиной с запястье лепились к стене, словно водосточная труба, но более тонкие отростки вскоре начали рваться. Я ненадолго остановился; лицо обдувало ночным ветром, а я гадал, что может ждать наверху. Что ждет меня внизу, и так было ясно.

Спустя полчаса я наконец ухватился за гальванизированные перила — и в следующий миг стебелек толщиной в карандаш, за который я еще держался, лопнул. За несколько секунд, пока я пытался ухватиться за перила второй рукой, у меня перед глазами пронеслась вся жизнь. Наконец, мне удалось подтянуться и перекинуть через перила локоть и колено. Я взглянул на выложенный глянцевой плиткой пол. Дальше он перетекал в просторную комнату, освещенную приглушенным светом и обшитую панелями мореного тика. Там же, за столом не крупней «кадиллака» сидел человек. В мою сторону он не смотрел. Курил сигарету, откинувшись на спинку кресла. Широкая спина, бычья шея, седеющие волосы. Вроде бы один. Пока я наблюдал за ним, он затушил окурок в пепельнице, вырезанной из куска хрусталя размером с футбольный мяч. Потом нажал кнопку — в столе отрылся ящик. Мужчина достал из него вместительный графин, откупорил и налил в бокал что-то темное. Пока он это делал, я влез на балкон, достал пистолет и подкрался к открытым дверям.

— Даже не дыши, приятель, — сказал я.

Он застыл, но всего на миг. Потом заткнул графин пробкой и вернул его в ящик стола. Когда он повернулся, я уставился в лицо самому себе.

21

Секунд десять мы взирали друг на друга, а потом до меня дошло, что он не больно-то и разглядывает меня. Напротив, дает налюбоваться собой. А любоваться было на что.

Я и так не красавец, но это лицо было как будто высечено из первозданного камня, обветренного и обожженного, испещренного трещинами, а после отшлифованного рукой мастера посильнее Челлини^[95] — портрет воплощенной силы и власти. На вид ему было лет сорок пять — и тогда он рано состарился — или шестьдесят — и тогда он недурно сохранился. На нем был винного цвета халат с черным воротником, из-под которого выглядывала, точно ствол дуба, шея. Выражение на лице было что-то среднее между едва заметной улыбкой и отсутствием какого-либо выражения вовсе.

— Ну, вот ты и добрался, — произнес он моим голосом. — Проходи, присаживайся. Нам есть что обсудить.

Я машинально сделал шаг, но вспомнил, что приказы отдаю я.

— Встань и отойди от стола, — велел я. — Медленно и без резких движений. Я с этой штуковиной еще «на вы», не хочу промазать.

Уголки его губ приподнялись на полмиллиметра, но сам он не сдвинулся с места.

— Я пытался отыскать тебя, пока ты не рискнул явиться сюда сам...

— Второсортные у тебя ребята. Может, легкая работа их расслабила? — Я качнул стволом пистолетика в сторону от стола. — Трижды повторять не буду.

Он покачал головой. Или, может, это веки у меня дрогнули. Он был не из тех, кто тратит силы на ненужную мимику.

— Ты ведь не застрелить меня пришел, — сказал он.

— Планы могут измениться. Это место нервирует. Ты не желаешь сотрудничать, и это нервирует еще сильнее, а когда я нервный, то делаю глупости. Вот прямо сейчас одну и совершу.

Я вскинул пистолет, прицелился ему между глаз и уже начал давить на спуск, но тут он вскочил и улыбнулся. Широкая была улыбка, почти заметная.

— Если бы я хотел причинить тебе вред, то сделал бы это уже давно, едва ты пересек границу, — сказал он. — Тут повсюду сигнализация...

— По периметру — может быть, но не внутри. Иначе твои солдатики заставляли бы ее срабатывать по сотне раз на день.

— Думаешь, ты забрался так далеко без моего ведома?

— Мир не запрешь, если только сам от него не запрешься. За восемьдесят лет ожидания ты мог размякнуть.

Он слегка нахмурился.

— Кто я, по-твоему?

— Картина неполная, деталей не хватает, — сказал я. — Но то, что есть, говорит: ты — тот, кого я прежде знал. И звали его Стив Дрейвек.

— Так ведь Стив Дрейвек — это ты. — Он произнес это таким тоном, каким ребенку сообщают о смерти любимой собаки.

— Я только считаю себя Стивом Дрейвеком, — ответил я, — а ты настоящий.

Он нахмурился чуток больше.

— Хочешь сказать, я оригинальный Стив Дрейвек, родившийся в 1941 году?

— Звучит немного странно, — признал я. — Однако я и правда так думаю.

Он склонил голову на полсантиметра вбок. Выражение лица едва заметно переменилось — снова забрезжила улыбка.

— Неудивительно, что ты так дергаешься, — сказал он. — Боже мой, парень, отложи пушку и присядь выпей. Я — не Первый. Я — Пятый!

Я перешел к одному креслу и жестом велел хозяину дома сесть в другое. Затем присел сам, опустив пистолет на колено, чтобы скрыть дрожь в руках. Пить хотелось так же сильно, как Ромео любил Джульетту.

— Что стало с Четвертым?

— То, чего и следовало ждать. Он был уже не первой молодости, за полтинник. Я хотел поговорить, а он — нет. Да и с какой стати? Он же владел миром.

— И давно это случилось?

— Больше сорока лет назад. Едва обосновавшись тут, я попытался выяснить: сколько нас таких. И ничего не вышло. — Он почти моргнул. — И тут объявился ты.

— С этого места поподробнее.

— Капсулы устроены так, что когда открываются, срабатывает сигнал. Короткий писк в микроволновом диапазоне. Если не ждешь, то и не услышишь. Жаль, никакой специальной техники не предусмотрено. Просто сигнал, извещающий о том, что ты идешь. Я пытался тебя найти, но ты пропал с радаров.

— Мне показалось, так лучше. Пусть даже твои черные хреново стреляют.

— Я распорядился стрелять транквилизаторами.

— Кое-кто от них заснул навсегда.

Он кивнул.

— Жаль этого коротышку, Джесса Ральфа. Когда мои люди застали вас на объекте, то сделали поспешные выводы...

— Кто-то натравил их на нас. Они ждали.

— Так ведь объекты «ВЕЧИНКОРПа» надежно охраняются...

— Проехали. Если ты хотел поговорить, почему записку не оставил? В доступном месте? Ты бы знал, где я стану искать. Так было бы проще, чем приказывать черным стрелять в меня снотворным.

— А ты бы поверил? Инструкции, которые Фрейзер вшил в мою мозговую пленку, описывали Старика в довольно мрачных тонах. Вот я и решил: лучше обстряпать все по старинке, чтобы ты шел по тому же следу, что и я. К тому же это имело дополнительный плюс: ты пришел тайком. Сам понимаешь: если бы просочился слух, что нас таких двое, это бы усложнило все.

— Ага, — сказал я, — наверное. Кстати, покажи запястье.

Он ненадолго задумался, потом закатал левый рукав.

— Другую. Не забыл?

Он показал мне правую руку: кожа — идеальная, ни следа шрама, который мог остаться только у Первого.

— Доволен? — Он немного расслабился. Я, наверное, тоже.

— Возможно, ты говоришь правду, — сказал я. — Но что это меняет?

— План был хорош. Старик на теме власти совсем сбрендил. Мне эта часть его личности не досталась.

— Так ты перенял у него эстафету, — сказал я. — Ничего не изменилось.

— Мир, который он построил, в один день не изменишь. Нужно время. Попытайся я изменить все разом, разразится хаос.

— У меня чувство, что положение дел только ухудшилось.

— Неудивительно, что тебя не в ту степь понесло, раз ты не с теми связался.

— Не с теми? Это с кем?

— Коротышка Джесс. Я думал, ты знаешь... Фрейзер — его дед.

— Я, похоже, многого не знаю, — признался я. — Возможно, когда настал мой черед, механический промыватель мозгов схалтурил. Может, расскажешь мне все с самого начала?

Лицо его стало жестче. Он посмотрел на меня и одновременно вдаль, в прошлое.

— Первую часть истории я помню очень хорошо, словно все происходило именно со мной. Фрейзер постарался, составляя пленки для промывателя. Они содержат подробные детали событий. Такое чувство, будто вчера все произошло...

Утро началось как обычно. Я позавтракал с Мэрион на террасе, затем отправился на завод. Там некоторое время мы с Фрейзером обсуждали налоги, после спустились в подвальное крыло — проверить, как идут дела. Мы собирали большой экспериментальный агрегат, он должен был принести баснословные барыши. Мы бы на годы опередили конкурентов.

Случилось все в половине одиннадцатого. Мэрион поехала в город за покупками. И взяла ребенка с собой. Остановилась у обочины, чтобы нарвать мне цветов, белых маргариток, первых в том году. Их всегда было много у пруда...

Когда они приехали в контору, меня в кабинете не было. Какой-то болван подсказал им, что я внизу. И они пошли меня искать.

Мы с Фрейзером стояли у криокапсулы, наблюдая, как Брауни прилаживает лист металла к обшивке. Крепление, видимо, сдало, и лист толщиной в полтора сантиметра упал с подъемника, перерубив провод сварочного аппарата. Полетели искры, повалил дым — мои девочки шли прямиком в пекло.

Я ринулся им навстречу, замахал руками, закричал, чтобы не приближались. Дочь увидела, что я ей машу, и Мэрион не успела ее задержать — малышка вошла в прямо в дым и стала задыхаться. Я снова закричал, веля ей уходить. Она меня услышала, обернулась и наступила на край пластины, а та была под напряжением.

Я первым бросился к дочке. Подхватил ее, закричал остальным, чтобы вызвали заводского медика, а этот баран, оказалось, уехал в гольф играть. Рядом не было никого, кто бы мог помочь. Дочка не дышала, сердце не билось. Я знал, через пять минут мозг умрет...

Тогда я сделал единственное, что оставалось. У нас уже работала холодильная капсула на жидком азоте. Я отнес дочь туда и велел Фрейзеру открыть крышку вверху приемной камеры. Он принялся спорить, и я его ударил. Они там все решили, что я спятил. Тогда я сам открыл крышку и вернулся за дочкой. Мэрион держала ее на руках, не желая отпускать. Пришлось отнять ребенка силой. Я отнес дочь к капсуле, сделал укол, завернул и опустил в камеру, закрыл и врубил ток. Окошко покрылось изморозью. Не прошло и минуты, как все закончилось. Я вернулся к остальным. Они схватились за оружие, откуда-то полицейского привели. Я мог бы их всех голыми руками в лоскуты порвать, но понимал: сейчас ошибки недопустимы. Моя дочь лежала в капсуле, замороженная при шести градусах по шкале Кельвина. Однако все пропало бы, не сумей я убедить остальных, что отдаю себе полный отчет.

Я поговорил с ними. Стараясь сохранять спокойствие, объяснил: малышка умерла, и мои действия не сделали ее мертвее. Если ее не трогать, она лишь останется в прежнем своем состоянии. Пострадала она до заморозки, а выяснить, как ей помочь, дело — врачей. И пусть до тех пор она остается в капсуле.

Фрейзер первым все понял и занял мою сторону. Он был без ума был от малышки. Он всех успокоил и вывел копов с предприятия, потом вызвал кучу яйцеголовых из клиники Мейо, а я отправился домой и за неделю уничтожил годовой запас спиртного. Мэрион куда-то запропастилась. Поговаривали, будто я ее крепко поколотил. Впрочем, я думал не о жене, о ребенке.

Обо всем узнала какая-то жадная до сенсаций репортерша, и в меня вцепились газеты. Обвиняли во всем — от убийства до разграбления могил. Закон предписывал похоронить тело в течение двух дней и всякое такое.

Ну, тут я их обыграл: исследовательское крыло находилось в четырех метрах под землей. Свидетели подтвердили, что девочка не дышала и сердце не билось. Газеты еще несколько месяцев муссировали тему, но в конце концов заткнулись.

Комнату, в которой все произошло, я замуровал. Не хотел больше видеть.

Технологию мы продолжили развивать, и все заработало, как я и предсказывал. Продукты при быстрой заморозке — десять градусов ниже нуля по шкале Кельвина — хранились вечно. Разморозишь — и они свежие, будто только что заготовлены. Даже зелень, латук, картофель... все. За год мыпродали больше ста лицензий. Через два прекратили их выдавать и открыли собственные заводы в сорока двух странах. Весь доход, до мелочи, я спускал на исследования. Чем больше мы узнавали, тем быстрее продвигались. Бизнес меня не волновал. Я жаждал только денег и прорыва в области медицины. Работал, словно одержимый, ждал того дня, когда медики дадут зеленый свет.

Но эта свора оказалась ушлой. Через год они сообщили, что на верном пути. Через два — что готовы к прорыву. Через пять заговорили о возможных осложнениях в механике субмолекулярной кристаллизации. Через десять, когда на исследования уходило по сотне миллионов в год, они показывали забавные фокусы с замороженными мышами, кошками, овечками, болтали о критических порогах, отношении масс оптимальной проницаемости, уровнях передачи энергии и прочей научной белиберде, с помощью которой их брат доит лоха.

Когда я потребовал выложить все наработки, они залебезили: конечно, мистер Дрейвек, обязательно, мистер Дрейвек, как скажете, мистер Дрейвек... только мы уже ни за что не отвечаем. Что мне оставалось? Я нанимал и увольнял руководителей проекта, как менеджеров бейсбольной команды, но они все кормили меня одной и той же басней: обождите еще годик, чтобы перестраховаться... Прошло еще пять лет, потом еще пять, за это время «Драко инкорпорейтед» успела стать крупнейшим в мире международным концерном. Мы занимались продуктами питания, лекарствами и сопутствующей техникой. Наши побочные предприятия по размаху превосходили многих промышленных гигантов. Правительство раз десять пыталось разрушить нас, но я к тому времени раскопал кое-что любопытное о наших политиках: их легко купить, и обходятся они до смешного дешево. А для больших шишек — тех, для кого деньги пыль, — мы нашли кое-что иное. Мои костоправы не просто таблетки бодяжили: они изобрели уловки, благодаря которым человек выглядит и ощущает себя на двадцать лет моложе. «Драко фаундейшн» вплотную занималась пересадками и регенерацией тканей. Правда, мы держали их под спудом. Технологии оставались тайной, только для своих. Кстати, врагов почти не осталось, и нас не тревожили. Я ждал, а медики по-прежнему говорили о прорыве через год, потом просили выждать еще несколько месяцев...

Видишь ли, к тому времени мы овладели технологией глубокой заморозки и разморозки. Черт, да мы ее на поток поставили. Правда, процесс проходил под строгим контролем, в лабораторных условиях. Учитывали все, на каждом этапе: от процента соли в тканях до остаточного электрического заряда в мышцах.

Однако когда я замораживал дочку, у меня не было времени на все эти штуки — дрюки: я лишь вколол ей препарат, предотвращающий кристаллизацию, которым мы пользовались при заморозке овощей. Это-то и давало медикам повод для отсрочек. А ведь они именно тянули резину. Сообразили, что едва я заполучу дочурку, как сразу выкину их вон. Глупцы чертовы! Стал бы я саботировать программу, сделавшую меня богатейшим магнатом из когда-либо живших, в моей власти было, при желании, утвердить Верховный суд, черт возьми!

И вот они тянули время, а я старел. Шел две тысячи третий год, мне уже перевалило за шестой десяток, хотя я и выглядел моложе. Мои фармацевты придумали кое-какие уловки против старения, однако я не мог жить вечно. А ведь был еще совет директоров, каждый из которых спал и видел, как бы занять мое место. Я знал, что если умру, моя дочь уже не вернется. Ее так и оставят в капсуле. Видишь ли, она была моей наследницей. Живая, она получила бы все и разбила директорам их мечты. Надо было что-то предпринять. Придумать план, который действовал бы и после моей смерти, чтобы однажды моя дочь вернулась и получила свое наследство.

Я составил план, потом другой, но все они были плохи, ни один не был совершенен. Не оставалось человека, которому я мог бы довериться. Один Фрейзер мог исполнить мою волю, но и он пережил бы меня ненадолго. В общем, довериться я мог лишь самому себе. И тут мне в голову пришла мысль.

Я вызвал главу исследовательского отдела и объяснил, чего хочу. Он назвал меня безумцем, а я ответил: вы правы, док, но это в ваших силах? Он долго ходил вокруг да около, но в конце концов признал, что в принципе план осуществим. Может, только слегка незакончен. У нас были терки с группой фанатиков, пришлось принять пакет символических законов, однако, в целом, это было не сложней, чем ублажить кого-нибудь из кумов в Конгрессе.

Все шло довольно просто. Мы к тому времени уже давно выращивали скот из пробирки. Завод в Аризоне занимал территорию десять акров и в год производил говядины больше, чем Техас когда-то за десять. Взяв у меня половые клетки, медики поколдовали с ними, затем поместили в автоматизированные капсулы жизнеобеспечения, вроде инкубатора, только позаковырестее. Фрейзеру я поручил найти места для схронов из неотслеживаемого безметаллового материала. Их расположение запретил сообщать даже мне.

Первая копия должна была созревать до двадцати лет. Именно столько я и рассчитывал еще протянуть. Намеревался сам всему научить преемника, передать дела, чтобы остальные потом чесали в затылках и удивлялись, как это Старик так хорошо держится. Когда же время Первого истечет, явится следующий — и так далее, пока медики не будут готовы разморозить мою девочку. Время они могли тянуть долго, но не бесконечно. А вот когда перестанут, я буду тут как тут.

Человек глубоко вздохнул и посмотрел на меня.

— На этом заканчивается моя пленка. Я очнулся в заброшенной шахте, в Юте. Капсулу спрятали в боковом проходе и закрыли. Меня ждали еда и информация, полные сведения до последнего обновления, сделанного Фрейзером в две тысячи двадцатом. Остальное пришлось восстанавливать по записям Старика.

План, который он разработал, был хорош, практически идеален. Одна загвоздка: однажды его срочно вызвали в лабораторию. Сообщили, что все отменяется: случился перебой в подаче питания, и капсула с дочерью разморозилась. Когда неисправность обнаружили, прошло уже несколько часов. Дана превратилась в обычный труп. Внешне не изменилась, но та искорка жизни, которую в ней сохраняли все эти годы, или пытались сохранить, угасла.

Для Старика это стало ударом, хоть и не таким сильным, как в первый раз. Прошло больше тридцати лет, он научился с этим жить. Когда-то дочь была для него всем.

Ночами он лежал без сна и слышал в памяти ее голос, вспоминал ее личико, когда она бежала к нему, встречая с работы. Но то были просто воспоминания — обрывки сказки, в которой он давным-давно жил и которую утратил.

Он велел Фрейзеру, чтобы тело забальзамировали и погребли, но сам Фрейзер к тому времени слегка помешался на этой теме. Врачам не поверил, велел продолжить разморозку, а когда Старик не согласился, сказал ему такое, за что любого другого тот убил бы. Потом Фрейзер ушел.

Старик не отменил похороны, но когда склеп должны были замуровать, он велел открыть гроб. Ящик оказался пуст. Ну, или почти пуст. Внутри лежала миниатюрная модель какого-то индийского храма, отлитая из золота. Возможно, Фрейзер посчитал это смешным. Некогда он был хорошим человеком, однако тоже постарел. Старик его искал, но не нашел. У Фрейзера имелись собственные планы. Тот тип еще оказался. Миллиардер сам по себе, умел замести следы.

Старик прекратил охоту на него, ведь Фрейзер долгие годы был ему верным другом. Жаль, что под конец слетел с катушек, но Старику оставалось отпустить его и забыть. Что до трупа дочери... теперь это было просто тело. Со временем и Фрейзер это поймет, похоронит его, и все закончится.

А тем временем оставалось еще одно дельце, и Старик был только рад отвлечься. Слишком долго он жил прошлым, хватаясь за мечту, давно уже погибшую. Зато теперь все силы можно было бросить на решение задач.

Его пищевая империя превратилась в хвост, пытавшийся вилять собакой. По-настоящему важными стали побочные предприятия. Методики омоложения, благодаря которым человек выглядел мальчиком и в девяносто лет; искусственные органы, запатентованные Стариком... кое-что, кстати, он и не запатентовал. Не хотел, чтобы информация просочилась вовне. Вот где был источник денег — и власти.

Закрутилось и понеслось. Старик уже руководил Соединенными Штатами. Протянул руку вовне и захватил французский парламент, скандинавский, большую часть Южной Америки, Африки и Юго-Восточной Азии. Переименовал компанию и реорганизовал так, что бразды правления перешли от совета директоров тому, кому полагалось, — ему.

— Говоришь, компанию переименовал? — Ответ я знал, но хотел услышать от него.

— «Драко» — название, подходящее для продуктовой фирмочки, — сказал он. — Когда же предприятие разрослось и вторглось в сферу наук о жизни, Старик решил, что нужен размах побольше. Назвал компанию «Вечность инкорпорейтед».

— Более известную как «ВЕЧИНКОРП».

Человек кивнул.

— Он все держал в руках, но в один день его пришли убить.

План, по которому воля Старика должна была осуществиться даже после его смерти, заработал с точностью до наоборот. Спасибо Фрейзеру. Это он все устраивал, ведь лишь ему доверял Старик. Фрейзер вырастил в капсуле жизнеобеспечения первую копию и проинструктировал ее, велев убить Старика. Умно придумано. Кому еще хватит крутизны убить Дрейвека... как не самому Дрейвеку?

Но задумка не сработала. Дрейвек Второй отыскал Старика, но тот оказался слишком хитер. Выстрелил первым. Тело бросил там, где его точно нашли бы, передал таким образом послание Фрейзеру.

Однако Фрейзер оказался упрям. Прошло восемнадцать лет, и явился второй убийца. Его постигла участь предшественника, и на сей раз Старик решил, что с Фрейзером пора кончать. Потратил три года и миллиард долларов, но отыскал. Из-за оплошности медиков из Фрейзера удалось вытянуть лишь одно: каждый схрон, открываясь, посылает сигнал. Других подробностей Старик не получил.

Правда, к приходу Третьего подготовился. Старику тогда перевалило за сотню, и, хотя сил хватало с избытком, время его было на исходе. Старик хотел оставить преемника, и вот, когда появился Третий, он вырубил его транквилизатором, а когда двойник очнулся, рассказал все. Принял и воспитал как сына.

Прошло несколько месяцев. Старик умер во сне, а Третий принял его дела.

Однако жернова мельницы вращались. Двадцать лет спустя явился Четвертый, и произошла трагедия: Третий погиб. А потом пришел я.

Четвертый оказался жадноват. Даже не думал говорить со мной, сразу за пушку схватился. Но моя рука оказалась тверже.

Довольно долго все было тихо. Случались неприятности, но то, что однажды проделал Дрейвек Первый, мог повторить и Дрейвек Пятый. Я догадывался, что однажды придет Шестой, лет двадцать назад, но он так и не явился, и я подумал, что Дрейвеки закончились. И вот пришел ты.

— Что, по-твоему, будет дальше?

— Я не такой скопидом, как Четвертый. И, как когда-то Старик, я приближаюсь к своему порогу. Пора подумать о наследнике. Сына у меня нет.

— Говори прямее.

— Богатства хватит на нас двоих. В некотором смысле, у тебя на него прав не меньше, чем у меня. Оставайся, раздели его со мной. Раздели со мной весь мир, Стив, и все, что прилагается...

Он наклонился ко мне, и взгляд его сделался чуть живее, а улыбка на губах — искренней.

— Мне многое предстоит показать тебе, Стив, многое рассказать... — Его рука скользнула к маленькому столику поблизости, нырнула в тайник под ним, но я вскинул пистолет и выстрелил ему в грудь.

Пуля выбросила Старика из кресла. Я подскочил, готовый еще раз нажать на спуск, но одного взгляда на его лицо хватило, чтобы понять: наверняка мертв. Из раскрывшейся ладони на ковер выпал небольшой портрет в серебряной оправе. Рукав халата задрался почти до локтя, и я увидел тонкий белый шрам вокруг предплечья, сантиметрах в пятнадцати выше запястья.

— Чью руку ты украл, Старик? — выдавил я из себя. — Второго? Что, трансплантологи в те дни шили неаккуратно?

Тут он слегка повернул голову и взглядом отыскал меня.

— За что?..

Нагнувшись, я подобрал портрет.

— Я думал, ты за пушкой тянешься. Все равно этим бы закончилось.

Словно тень от тучи по ниве, по его лицу скользнул лучик света.

— Мертва, — выдохнул он. — Мертва... давным... давно...

— Она жива, Старик.

Он смотрел мне в глаза, отказываясь умирать.

— Зачем ты так, Старик? — просил я. — Раскрыл секрет бессмертия и испугался, что живой наследник займет твое место?

Он попытался ответить, но не смог. Попробовал еще раз:

— Искал... все эти годы... не нашел...

— Все же Фрейзер тебя переплюнул. Ты правил миром, но в конце концов он отнял у тебя его. Интересно, что твои ребята сделали с ним, чтобы разговорить... но он держался. Был верен тебе, Старик, даже после того, как ты сам предал себя.

Его лицо превратилось в маску из старой слоновой кости, пропитанной танином. Губы пошевелились, и я нагнулся, желая расслышать:

— Передай... Дане... привет...

Даже когда взгляд его погас, он все еще смотрел на меня, молча требуя обещания.

— Конечно, передам.

Эпилог

Дану достали из пещеры, в которой Фрейзер ее спрятал, и двое суток лучшие умы «ВЕЧИНКОРПа» в области криостезии трудились над ней. Наконец меня вызвали. Дана открыла глаза и при виде меня произнесла:

— Папочка, я тебе цветов нарвала.

Это было двадцать лет назад. Дана выросла и отправилась на Марс в составе первой экспедиции. Программы, что были заморожены на полтора века, снова запущены. Нас толкает вперед непреодолимая логика природного процесса — перенаселение.

Препарат бессмертия я передал бесплатно для общего пользования, и в тот же день открыл двери Ледяного дворца и выпустил старейших. Пошли разговоры, мол, следует заново собрать Конгресс и вернуть власть в стране политикам, но у меня есть мнение — мир к этому пока еще не готов. Я установил новую систему образования, и обучающие записи теперь доступны всем — бери не хочу. Настанет день, и наша раса воспрянет. Появятся по-настоящему умные, а не ушлые, люди. И когда это время придет, я отойду от дел и рвану на Альфу. Не знаю даже, высокомерен я или просто очень ответственный. Разницу порой не уловить.

Старик вел записи, и в них я отыскал ответы на многие мучившие меня вопросы. Скелет в шахте принадлежал Шестому. Его подстрелили, но он сумел сбежать через фальшивый воздухоотвод в аппаратной на верхнем этаже. Хотя с виду шахта казалась узенькой. Шестой по пути к выходу убил часовых, и никто не видел, куда он делся. Так его секрет и сохранился.

Путь в свою твердыню Старик не перекрыл по простой причине: он его так и не отыскал. Фрейзер хорошо спрятал тоннель.

В подвале под заводом мы с Джессом, оказывается, нашли труп Второго. Старик убил парнишку и оставил в качестве предупреждения следующему двойнику. К тому времени он уже поддался тревоге. Потом у него родилась другая идея: он всерьез намеревался взять меня в долю. Чтобы кто-нибудь бдел, пока его мозг пересаживают в новое молодое, никому неизвестное тело, а после он вернулся бы к радости мирового господства.

Я перевез Минку в Башню и женился на ней. Они с Даной прекрасно поладили, иначе и быть не могло, ведь Минка — праправнучка Мэрион. Получается, что Дана ей двоюродная бабка. Минка рассказала о Джессе и его тайном обществе. Короткая вышла история — после четырех поколений устной передачи. Большую часть ее подзабыли, ведь Фрейзер не горел желанием оставлять наследникам груз окаменелой ненависти. Зато поручил бороться с «ВЕЧИНКОРПом» любыми средствами. В задачу Джесса входило охотиться на черных в парке. Этот коротышка и впрямь был полон сюрпризов.

Но одна загадка не давала покоя: как Фрейзер смог опередить босса и перепрятать тело девочки? В конце концов я разгадал ее: в начале, еще когда Старик не отличался долгожительством, он создал корпорацию, которая — после его смерти — стала бы наследницей от имени Даны (до тех пор, пока ту не оживят). Старик использовал все связи и силы, чтобы сделать корпорацию неуязвимой, чтобы во главе ее встали самые умные люди, каких удалось бы купить.

Идея казалась неплохой, пока медики не доложили, что удалось раскрыть Великую Тайну и теперь избранные могут жить бесконечно — пока жив «ВЕЧИНКОРП». Это меняло все в корне. Больше Старик в наследниках не нуждался.

К тому времени в стенах организации началась борьба за власть, по сравнению с которой грызня между последователями Александра Великого покажется дракой на подушках. Такой расклад — да еще при живой Дане — позволял противникам сожрать Старика со всеми его морозильниками и захватить «ВЕЧИНКОРП». Старик решил: дудки, а Фрейзер в конце концов понял: босс недолго станет мириться с Дамокловым мечом в виде дочери в ледяном саркофаге и рано или поздно сам вырубит питание капсулы. Фрейзер инсценировал неполадки в сети, похороны, а Дану забрал в безопасное место. Старик и правда поверил в смерть дочери.

Ах да, еще кое-что: вчера прозвенел звоночек; сигнал поступил на пульт в рубке. Она дальше по коридору от моей спальни, и в ней дежурят круглые сутки. Восьмой пробудился и идет. Я отправил на его поиски людей, но он, похоже, неуловим.

И вот я жду. Когда появится, постараюсь убедить его, что занимаюсь правым делом. А не смогу — что ж, на моей стороне сила, хотя двадцатилетний Стив Дрейвек был орешек крепкий.

Поживем — увидим.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Запредельный человек … 5

За день до вечности … 219

Литературно-художественное издание

Кейт Лаумер

ЗАПРЕДЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Фантастика

НЕ ДЛЯ ПРОДАЖИ

Подписано в печать 01.04.14. Формат 70 х 108 1/32.

Бумага типографская. Печать цифровая. Гарнитура Тип Таймс.

Усл.-печ. л. 14,08. Тираж 20 экз. Заказ № 221-223.

Издательство «Бригантина»

07500, г. Ясноград, ул. Р. Сикорски, 17.

Отпечатано в типографии Института Нечистых Наук

01230, г. Орлиноозерск, ул. Придубравная, 18.

Кейт Лоумер Звездные мошенники. Сборник

Грейлорн

Перевод А. Бурцева

ПРОЛОГ

Перешептывания в зале совещаний прекратились, когда вошел всемирный секретарь и занял свое место во главе стола.

– Дамы и господа, – обратился он к присутствующим, – сегодня я не стану докучать вам формальностями. За дверью ждет представитель военно-космического министерства, чтобы объяснить суть предлагаемого этим органом плана. О котором вы уже имеете некоторое представление, поскольку он был рассмотрен Совещательной группой и сочтен выполнимым. Теперь на вас возложили ответственность за принятие решения. Я прошу, чтобы каждый из вас, работая над выводами, помнил: текущую ситуацию нельзя назвать иначе как отчаянной, а значит, она требует отчаянных мер.

Секретарь повернулся и кивнул сидевшему возле двери адмиралу с аксельбантами. Тот вышел за дверь и сразу вернулся с молодым, но уже седеющим мужчиной в военно-космической форме.

– Уважаемые члены Совета, – сказал адмирал, – позвольте вам представить коммандера Грейлорна.

Все не спускали глаз с офицера, когда он шел по комнате, чтобы занять пустовавшее место в конце стола.

– Ваше слово, коммандер, – произнес секретарь.

– Спасибо, господин всемирный секретарь. – Голос коммандера был низким и неторопливым, но звучал четко и властно, и начал вновь прибывший без всякого вступления. – Сорок три года назад, когда Всемирное правительство создало Разведывательные войска, были приложены огромные усилия, чтобы связаться со всеми двадцатью пятью мирами, куда в течение всей Колониальной эпохи, с середины двадцатых веков, правительство отправляло отряды колонистов. В начале нынешнего года вернулись последние разведчики, и мы вынуждены были признать, что не получим от колоний никакой помощи.

Коммандер повернулся к карте мира, висевшей на стене. Не считая Северной Америки и узкой полосы прибрежных вод, вся она была нездорово-розового цвета.

– Согласно последней сводке от морского министерства, за каждые двадцать один час мы теряем квадратную милю суши, – продолжал он. – Быстро развивается способность организма противостоять любым оказываемым нами химическим и биологическим воздействиям. Зондирование атмосферы показывает, что уровень содержания вредных примесей продолжает устойчиво расти. Другими словами, несмотря на максимальные усилия, мы не можем сдержать Красный Прилив.

Послышалось невнятное бормотание, члены Совета неловко заерзали на сиденьях.

– К проблеме повышения нашей наступательной мощи было привлечено много светлых умов, – продолжал коммандер. – Но по-прежнему мы испытываем дефицит рабочей силы и других необходимых ресурсов. Наши мелкие достижения в этой борьбе ни в коей мере не компенсируют людские и территориальные потери. Иными словами, мы проигрываем.

Коммандер умолк, чтобы переждать усилившийся ропот.

– Все же остался еще один вариант, который мы до сих пор упускали из виду, – продолжил он, – и недавние работы, проведенные на Полярной научно-исследовательской станции, доказали его перспективность. Я имею в виду колонию Омега.

Вскинулся дородный советник.

– Но ведь местоположение колонии неизвестно!

– Пожалуйста, – вмешался секретарь, – позвольте коммандеру закончить. У вас будет вдоволь времени для обсуждения.

– Контакт с этой колонией не установлен по двум причинам, – объяснил коммандер. – Во-первых, сначала не было известно ее точное местоположение. Во-вторых, оказалось, что расстояние до нее вдвое больше, чем до любой другой колонии. В то время все мы были преисполнены оптимизма и считали, что эта попытка будет лишней. Но теперь ситуация изменилась, и задача установления связи с Омегой приняла первостепенную важность. Результат упомянутых мной работ – двигатель принципиально нового типа, благодаря которому мы получаем гораздо больший объем космического пространства для исследований. Сорок лет назад, чтобы добраться до области, где предположительно находится Омега, нужно было потратить почти век. Сегодняшние технологии позволяют нам создать миниатюрный разведывательный корабль, способный долететь туда за пять лет. Век мы здесь не продержимся, но десять лет – наверняка. Что же касается местонахождения, то мы знаем, в каком направлении отправилась экспедиция. Разумеется, планом предусматривалось, что точная цель будет выбрана экипажем уже после приближения к звездному скоплению на расстояние, позволяющее исследовать планеты при помощи телескопа. Нет никаких причин, которые помешали бы экипажу нашего разведчика сделать то же самое и отыскать Омегу. Она была последней колониальной экспедицией, отправленной людьми, и стартовала спустя два века после прежних. А еще она была самой крупной и лучше других оснащенной и не ограничивалась одним пунктом назначения, имея большой выбор потенциально пригодных мест и самые передовые средства планетарных исследований. Я вполне уверен в том, что Омега успешно основала колонию, которая к нынешнему времени развилась в молодую энергичную цивилизацию. Благородные члены Совета, я утверждаю, что все ресурсы нашей планеты должны быть переданы в распоряжение специалистов для строительства пятидесятитысячетонного разведывательного корабля и для изучения области пространства, в котором находится так называемое Скопление Омега.

Всемирный секретарь прервал шум, поднявшийся сразу после того, как офицер замолчал.

– Дамы и господа, время не ждет. Давайте сразу перейдем к насущным вопросам. Советник Клейл, вам слово.

Дородный мужчина так и впился взглядом в военного.

– Если мы примем ваше предложение, коммандер, то будем вынуждены снять значительные мощности с обороны. А это означает, что мы уступим позиции по всей планете. Если же эти мощности потратить на решительное наступление, то мы еще сможем склонить чашу весов на нашу сторону. Вместо этого нам предлагают искать остатки колонии, чье местонахождение практически неизвестно. Да если она и выжила, то наверняка, аналогично ее старшим сестрам, значительно отстала от нас в развитии.

Коммандер мрачно выслушал его, не перебивая.

– Господин советник, – произнес он, когда тот закончил, – что касается обороны, то она бесполезна – мы уже проиграли войну. Сейчас у нас больше знаний, чем было в начале эпидемии. Если бы мы в течение последних двух веков не пренебрегали так преступно физикой, то, возможно, разработали бы соответствующие методы, прежде чем лишились огромных областей и человеческих ресурсов. Но теперь мы не способны производить новое вооружение, которое с большим опозданием создали наши уцелевшие лаборатории. Давайте будем реалистами и признаем, что нет никакой надежды на успешное наступление. А насчет местоположения Омеги могу вас успокоить: наш план основывается на том факте, что выбор цели был сделан не наугад. Разведчик пройдет по курсу Омеги, известному по наблюдениям, которые велись в течение трех лет после ее отлета. Мы намерены лететь в том же направлении, изучая перспективные звезды. Обнаружив планету, приблизимся к ней и проверим, пригодна ли она для жизни. Мы вполне можем предположить, что Омега не прошла бы мимо такого мира. Если все это время колония успешно развивалась, то доказательства наличия цивилизации должны быть заметны издали.

– Безумие, – пробормотал Клейл и поник в кресле.

– Коммандер Грейлорн, – негромко заговорил член Совета, сидящий слева, – если эта колония успешно развивалась, почему же она за два века не связалась с материнской планетой?

– Об этом, господин советник, мы можем только догадываться, – ответил коммандер. – Предположим, на полет ушло лет пятьдесят-шестьдесят. А потом был неизбежный и достаточно долгий период освоения нового мира и расширения колонии. Как думаете, стали бы колонисты в таких условиях тратить серьезные ресурсы на организацию экспедиций?

– Не понимаю, на чем основана ваша уверенность в том, что гипотетические колонисты Омеги способны предоставить нам серьезную помощь, даже если и захотят, – произнес еще один советник, женщина с очень прямой осанкой. – Слишком мало у них было времени для освоения нового мира.

– План роста населения колонии, госпожа, предусматривает увеличение от десяти тысяч до сорока в течение первых двадцати лет, после чего, разумеется, темпы станут еще выше. Учитывая, что с момента прибытия Омеги должно было пройти не менее шестидесяти лет, мы получаем более ста шестидесяти миллионов человек. А за ростом населения следует и все остальное.

Два часа спустя всемирный секретарь подвел итог:

– Леди и джентльмены, теперь у нас есть все факты. А еще есть расхождения в их интерпретации, но дальнейшая дискуссия никоим образом не поможет эти расхождения устранить. Ставлю на голосование план, предложенный представителем военно-космических сил.

В зале заседаний Совета стояла тишина, пока регистрировались и подсчитывались голоса. Затем всемирный секретарь тихо вздохнул.

– Коммандер, – объявил он, – Совет утвердил разрешение. Я уверен, что, с общего согласия, вы возглавите этот проект, поскольку являетесь его автором, да к тому же именно вы руководили конструкторской группой, создавшей двигатель нового типа. Желаю успеха. – Он встал и протянул коммандеру руку.

Тридцать два часа спустя был установлен первый лист киля вооруженного курьерского корабля «Галахад».

1

Я ожидал проблем, покидая мостик. На корабле было тихо, пока я шел по коридору. Странно тихо, подумал я, даже зловеще тихо. Что-то вот-вот случится.

Я остановился перед дверью своей каюты, прислушался, затем прижал ухо к стене и уловил слабые звуки: щелчок и голоса. Внутри люди, и они стараются вести себя очень тихо. Я не был чрезмерно удивлен. Напряжение нарастает уже которую неделю, рано или поздно произойдет открытое столкновение. Я глянул вдоль коридора, полутемного в зеленоватом свете ночников. Никого не видно.

Различались три голоса, слишком тихие, чтобы их можно было узнать. Благоразумнее всего вернуться на мостик и приказать начальнику военной полиции очистить мою каюту, но интуиция подсказывала, что это лишь усугубит ситуацию. Все станет намного проще, если я справлюсь сам, без лишнего шума.

Ждать не было никакого смысла. Я достал ключ и беззвучно сунул его в замочную скважину. Дверь скользнула вбок, и я сразу шагнул в каюту. Посреди нее застыли в неловких позах офицер медицинской службы Крамер и Джойс, помощник начальника секции связи. А на моей койке растянулся начальник службы снабжения Файн. Правда, он мигом сел.

Двое – с пистолетами, и хотелось бы знать, как далеко они готовы зайти. Моя задача состояла в том, чтобы не дать им поразмышлять насчет выбора.

Я не стал изображать удивление.

– Добрый вечер, джентльмены, – бодро сказал я, после чего подошел к бару, открыл его и налил в стакан виски. – Составите компанию?

Никто не ответил. Я сел. Необходимо опережать их, не упускать инициативу, не давать опомниться. Они рассчитывали, что услышат мое приближение и получат несколько лишних секунд. Но я переиграл их и сам воспользовался преимуществом внезапности. Теперь все зависит от того, насколько хорошо я разыграю свои карты.

Я чуть подался вперед, заметив, что Крамер вздохнул и наморщил лоб, собираясь действовать.

– Людям нужны перемены, отдых от монотонности. Я тут обдумал разные варианты.

Говоря, я в упор глядел на Файна. Он напряженно сидел на краю моей койки. И уже жалел о том, что своей тушей привел в беспорядок постель капитана.

– Например, поупражняться, пуская тренировочные ракеты по случайным целям, – продолжал я. – Еще можно устроить на борту тир для упражнений на меткость.

Я перевел взгляд на Крамера. Файн точно раскаивается, что явился сюда, а Джойс не возьмет на себя инициативу. Так что моя проблема – Крамер.

– Вижу, у вас при себе «девятка», майор. – Я протянул руку. – Можно взглянуть?

Я надеялся, что опережаю его, не позволяю изменить ситуацию. Даже такому опытному офицеру, как Крамер, необходимо подготовиться, чтобы открыто игнорировать своего командира, особенно в мирной беседе. Но вооружился он отнюдь не в мирных целях…

Я смотрел на него, улыбаясь и не опуская руку. Крамер не был готов. Он вынул пистолет из кобуры и протянул мне.

Я открыл зарядную камеру, проверил индикатор. Пистолет был готов к бою.

– Хорошее оружие. – Я положил его на стойку бара справа от себя.

Джойс открыл было рот, чтобы заговорить. Но я мгновенно сменил дружеский тон на тот, которым распоряжаюсь на мостике.

– Покажите мне ваш пистолет, лейтенант.

Джойс залился краской, глянул на Крамера, затем молча отдал пистолет. Я задумчиво повертел оружие в руках и встал, небрежно держа его за рукоятку.

– А теперь, джентльмены, если не возражаете, мне нужно кое-чем заняться. – Я уже не улыбался, а холодно глядел на Крамера в упор. – Полагаю, мы пока сохраним в тайне нашу короткую встречу, – сказал я. – И еще полагаю, что могу обещать вам занятия на ближайшее будущее.

Они вышли друг за другом и выглядели глупо, как проповедники, пойманные полицией в рейде в борделе. Я стоял не шевелясь, пока за ними не закрылась дверь. Только тогда смог перевести дух. Я сел и одним глотком осушил стакан.

– Тебе повезло, парень, – сказал я вслух. – Три робких чудака.

Я посмотрел на оружие, лежащее на стойке бара. Один выстрел из «Марка-9» в такой тесной каюте мог бы сжечь нас всех четверых. Пистолеты я убрал в выдвижной ящик и зарядил собственный двухмиллиметровый браунинг. Я знал, что с проблемой еще не покончено. После такого провала Крамер должен сделать другой ход, чтобы вернуть свой престиж. Я отомкнул дверь и оставил ее чуть приоткрытой. Затем выключил ночник и растянулся на койке, положив браунинг-игольник на полочку возле правой руки.

Возможно, я сделал ошибку, отказавшись от максимально жесткой дисциплины на борту корабля. Считал, что неформальное общение куда лучше годится для долгого полета. Теперь у нас непростая нравственная ситуация, и при первой же моей грубой ошибке может вспыхнуть мятеж.

Я знал, что в центре этой проблемы – Крамер. Он принадлежит к начальствующему составу и имеет немалый авторитет среди офицеров. Кроме того, будучи медиком, он изучил большую часть экипажа лучше, чем я. Я полагал, что знаю мотивы Крамера. Он всегда пользовался успехом у женщин. Когда добровольно вызывался на эту миссию, наверняка воображал себя романтическим героем, пустившимся в благородные, хотя и безнадежные поиски. Но теперь, после четырех лет в открытом космосе, Крамер понимает, что годы идут, моложе он не становится и ближайшее десятилетие проведет как монах. Ему захотелось немедленно повернуть назад и попытаться спасти то, что еще можно.

Казалось невероятным, что мысль о возвращении могла набрать столько сторонников, но приходилось считаться с фактом: мой экипаж почти в полном составе готов бросить поиски, практически еще не начавшиеся. Первый слушок дошел до меня пару недель назад, а потом идея распространилась по команде, как огонь по сухой траве. Теперь я уже не могу позволить себе радикальные меры; арест главарей вызовет взрыв. Есть лишь слабая надежда на добрые вести от службы наблюдения. Нас может спасти своевременная находка.

Пока что есть основания надеяться на успех. До сего момента все шло по плану. Мы следовали маршрутом Омеги и изучали встречные звезды, пытаясь обнаружить возле них планеты. Первые находки сделали в начале четвертого года полета. За этим последовал долгий, нудный период исследований и наблюдений. Мы отвергали один мир за другим – планеты слишком массивные, слишком холодные, слишком близкие к звезде и слишком маленькие, чтобы удержать атмосферу. Всего мы обнаружили у четырех солнц двенадцать планет. И только одна выглядела стоящей более близкого знакомства. Но, подойдя на дистанцию прямого видения, мы обнаружили, что вся планета покрыта океаном.

Теперь у нас впереди пять звезд в пределах шести месяцев полета. Я надеялся со дня на день получить от наблюдателей сообщение о наличии планет. Возвращаться же назад, на Землю, у которой осталась единственная надежда на наш успех, – это нелепость, абсурд. Но именно таков замысел Крамера и его единомышленников.

Они не победят, пока я жив. Но все же я не мечтаю о лаврах мученика, ведь моя гибель означает крушение всех наших планов. Я намерен остаться в живых и добиться успеха.

Ожидая, я задремал.

И резко проснулся, когда тронули дверь. От прикосновения она отъехала в сторону, и тот, кто стоял за ней, явно этого не ожидал. Он замер на пороге, в льющемся из коридора слабом свете. Очевидно, Крамер все еще не уверен в себе. Я представил, как он мнется, не зная, что предпринять. Несколько минут прошли в напряженной тишине, затем щель расширилась.

– Буду вынужден убить первого, кто войдет в каюту, – спокойно произнес я, но не взял оружие на изготовку.

Я услышал перешептывания. Затем в дверь просунулась рука и щелкнула выключателем. Но свет не загорелся, так как я успел повернуть общий рубильник. Эта маленькая неприятность внесла некоторое замешательство в чужой план, каким бы он ни был. Скорее всего, у пришедших с Крамером людей не было четкого плана. Вряд ли они знали, как свергать законную власть.

– Предлагаю не заниматься ерундой и разойтись по каютам, – сказал я. – Не знаю, кто стоит за дверью, поэтому вы можете остаться чистыми, если уйдете молча, не совершив серьезную ошибку.

Я надеялся, что это сработает. Что небольшое приключение поможет им стравить пар, даст пищу для разговоров на ближайшие дни. Я взял игольник. Если довод не подействует, то мне на самом деле придется кого-нибудь убить.

И тут я услышал металлический грохот. Несколько мгновений спустя зазвенели стоящие на полке вещи. Со стола спорхнули и разлетелись по полу документы. Свалилась бутылка виски и откатилась к стене. Я почувствовал, как койка накренилась подо мной, и включил интерком.

– Тейлор, говорит капитан. Что случилось?

Он ответил не сразу.

– Капитан, что-то врезалось нам в кормовую часть. Похоже на металлическое тело. Должно быть, оно огромное – заставило корабль вращаться. Я уже послал ремонтно-восстановительную бригаду.

Я услышал какой-то фоновый шум, затем голос зазвучал громче:

– Мм… Капитан, мы обнаружили отверстие в кормовой переборке. Я изолировал этот отсек. Но там мог кто-то погибнуть.

Я выключил интерком и ринулся в корму. Мои посетители уже исчезли. В коридорах мне попадались растерянные люди, они задавали вопросы. На бегу я связался с мостиком:

– Тейлор, объяви всему экипажу аварийную ситуацию.

Бежать стало трудно, так как палуба накренилась. Под ногами катились какие-то шестеренки, гонимые центробежной силой. В воздухе висели облака пара. Я приказал включить свет в секторе.

Из пара возник Клэй со своей ремонтно-восстановительной бригадой.

– Сэр, – доложил он, – пробиты в двух местах внешняя и внутренняя оболочки, обломки разлетелись по всему сектору. По меньшей мере трое мертвы и двое ранены.

– Тейлор, – сказал я в микрофон, – направьте сюда еще одну бригаду ремонтников. И медиков заодно.

Клэй и его люди надели маски и ушли. Я забрал маску у человека, находившегося в резерве, и последовал за ними. В грузовой секции была большая пробоина. Секцию загерметизировали, чтобы прекратить утечку воздуха.

– Клэй, – сказал я, – бросайте все, латайте дыру. Я пошлю на помощь вторую бригаду.

Я попятился из пара на чистый воздух и потребовал доклад у всех секций и служб. Хуже всего обстояли дела в запасной энергорубке, там были повреждены электрокабели и проводка связи. Мы чудом избежали более серьезных повреждений. Кстати, я впервые узнал о возможности столкновения с небесным телом на сверхсветовой скорости.

Удивительно, но угроза безопасности разрядила напряжение. Люди наконец-то перестали киснуть, один лишь Крамер ходил с мрачным видом. Восстановилась, по крайней мере на время, нормальная дисциплина на борту. В опасной ситуации экипаж по-прежнему полагался на капитана.

Ремонтно-восстановительные бригады работали без остановки семьдесят два часа, меняя кабели, занимаясь сваркой и последующим тестированием оборудования. Энергетики налаживали системы регенерации воздуха. Я ежечасно связывался с наблюдателями, надеясь, что хорошие новости поднимут моральный дух команды.

И вот в воскресенье утром, сразу после рассвета, на мостике появился лейтенант Тейлор, и был он бледен.

– Сэр, – сказал он, – наш урон куда серьезней, чем мы думали вначале.

– В чем дело, лейтенант? – спросил я.

– Мы не заметили еще одно попадание. По касательной задет морозильник, повреждены трубы с хладагентом. Внутрь попал теплый воздух, все замороженные продукты оттаяли и сгнили. – Тейлора затошнило. – Надышался гнилью. Простите, сэр… – И убежал.

А вот это уже катастрофа.

Натуральные продукты – немалый груз, но мы были вынуждены его взять, поскольку химики еще не придумали искусственную пищу, способную удовлетворить все потребности человека. Какое-то время продержимся на витаминизированных концентратах, но некоторые продукты невозможно ничем заменить. Не поможет никакая гидропоника. Каждому из нас нужно потреблять в неделю хотя бы пару килограммов мяса и овощей, выращенных на солнечном свете, иначе через несколько месяцев мы умрем.

2

Я знал, что Крамер не упустит выпавшего ему шанса. Как врач, он вправе заострить мое внимание на том факте, что нашему здоровью теперь грозит смертельная опасность. И я был уверен, что сделает он это максимально громко и публично при первой же возможности.

Лучшая мера противодействия – мое собственное выступление перед экипажем. Надо изложить факты в позитивном ключе. Это хотя бы отчасти уменьшит вред, который позднее причинит Крамер.

И я выступил – кратко и по существу.

– Экипаж, внимание, – сказал я по интеркому. – Мы понесли серьезный урон, лишились замороженных продуктов. Это не значит, что придется сокращать порции, на борту достаточно концентратов. Это значит, что нам предстоит страдать от недостатка полезных веществ. Но ведь мы отправились не на увеселительную прогулку. Мы выполняем миссию, которую нельзя провалить. Я просто напоминаю вам всем этот факт. А теперь продолжайте выполнять свои обязанности.

Я прошел в офицерскую кают-компанию, налил чашку синтекофе и сел. На экране сменялись виды Ямайки, в динамиках шипели волны, набегающие на песок, и кричали чайки. Глядя на красную корку, покрывшую Карибское море, я поморщился и переключился на изображение колосящихся полей.

В противоположном конце кают-компании сидели за столиком Киршенбаум и Мэннион. Оба молчали, сгорбившись над чашками. Интересно, на чьей они стороне? Мэннион, специалист по связи, неврастеник, но он военный старой закалки, дисциплина для него священна. Главный энергетик Киршенбаум – шутник с холодными глазами; он умнее, чем кажется на первый взгляд. Но достаточно ли он умен, чтобы понимать, что нам уже поздно идти на попятную?

В кают-компанию вошел Крамер и не стал терять времени. Он остановился в нескольких шагах от моего столика и громко сказал:

– Капитан, я хотел бы знать, каков ваш план теперь, когда у нас больше нет возможности продолжать полет.

Я отхлебнул синтекофе, глядя на проплывающие по экрану поля, и не ответил. Если можно довести его до бешенства, то необходимо приложить к этому все усилия.

Крамер побагровел. Очень уж не любил, когда его игнорировали. Двое за дальним столиком подняли на нас глаза.

– Капитан, – еще громче сказал Крамер, – как корабельный врач, я должен знать, какие меры вы принимаете, чтобы защитить здоровье людей.

Вот так-то лучше. Теперь он в обороне, объясняет, почему имеет право задавать такие вопросы капитану. Но нужно еще сильнее разгорячить его.

Я поднял голову.

– Крамер, – сказал я негромко, но отчетливо, – вы должны находиться на своем посту. Я не хочу, чтобы вы таскались по всему кораблю и болтали чепуху, не сменившись с вахты. – И я вернулся к кофе и экрану.

На нем теперь была река, а за ней, вдалеке, горы.

Крамер попытался обуздать ярость.

– Меня подменил Джойс. Я считаю своим долгом как можно скорее решить с вами этот вопрос, ведь от него зависит здоровье всех людей на борту.

Он явно старался держать себя в руках.

– Вахтенное расписание в аварийном режиме по-прежнему действует, майор, – тихо сказал я. – Вернитесь на пост.

Я сыграл на привычкесоблюдать дисциплину, будучи уверен, что Крамер сейчас не рискнет грубо нарушить устав, не пойдет на прямое неподчинение. Завтра, возможно, ситуация будет другой, но сейчас я ломаю его план.

Крамер сник.

– Я встречусь с вами в штурманской рубке, Крамер, – сказал я, когда он уже поворачивался. – В семнадцать ноль-ноль.

Мэннион и Киршенбаум посмотрели друг на друга, затем поспешно допили кофе и ушли. Я надеялся, что их версия инцидента подорвет авторитет Крамера у недовольных.

Я тоже покинул кают-компанию и поднялся на лифте на мостик, где дежурили Клэй и его команда.

– Кажется, мы заметили небольшое возмущение в Дельте-Три, капитан, – сказал Клэй. – Но не уверен – до нее еще далеко.

– Хорошо, Клэй, – сказал я. – Продолжайте наблюдения.

Клэй – один из моих самых надежных, верных делу людей. К сожалению, он нерешителен, а значит, в предстоящей заварухе на него не положиться.

Я еще был на мостике, когда услышал движение лифта. К двери повернулся как раз вовремя. Вошли Крамер, Файн, Тейлор и еще полдесятка офицеров. У всех были игольники. По крайней мере, этому они обучились, подумал я.

Крамер сразу вышел вперед.

– Капитан, мы считаем, что вопрос о здоровье экипажа нужно решить немедленно, – ровным голосом заявил он.

Я холодно посмотрел на него, потом на остальных и ничего не сказал.

– Мы в очень тяжелой ситуации, – продолжал Крамер. – Даже если сейчас развернемся и полетим обратно, это не гарантирует спасения. Я не могу допустить, чтобы мы задержались хотя бы на сутки.

Говорил он высокомерно. Я медлил с ответом, глядя на офицеров.

– Вы возглавляете этот зверинец? – спросил я наконец, глядя на Крамера в упор. – Если так, то даю вам тридцать секунд, чтобы разогнать всех по конурам. Позже мы обсудим вопрос несанкционированного присутствия на мостике членов экипажа. Что же касается вас, майор, можете считать себя под домашним арестом. А теперь – ВОН!

Крамер готов был пробуравить меня взглядом, но Файн оттащил его за рукав. Врач рывком освободил руку, что-то невнятно бурча. Офицеры потянулись в лифт. Файн и Тейлор колебались, но затем присоединились к товарищам. Крамер закричал было им вслед, но тут же овладел собой. Лифт ушел вниз. Крамер остался посреди рубки.

Его рука дернулась к игольнику, но я смотрел на него прищуренными глазами. И Крамер решил, как обычно, положиться на хорошо подвешенный язык. Он облизнул губы.

– Ладно, пусть я арестован, – сказал он. – Но, как корабельный врач, хочу напомнить… это мой долг, в конце концов, – что нам не выжить без минимума натуральных продуктов. Мы должны немедленно повернуть.

Крамер был бледен, но решителен. Ему была невыносима мысль, что от неправильного питания он облысеет и лишится зубов и девушки перестанут его любить.

– Мы будем лететь дальше, Крамер, – сказал я, – пока на борту остается хоть один человек, способный двигаться. А с зубами он или без – не важно.

– С авитаминозом шутки плохи, капитан, – сказал Крамер. – Вы получите весь букет симптомов проказы, рака и сифилиса только из-за недостатка некоторых веществ в наших организмах.

– Одно дело – подать капитану рапорт, в котором было бы изложено ваше мнение, Крамер, – отрезал я. – И совершенно другое – мятеж.

Растерявшийся Клэй стоял у главного экрана. Я не мог послать Крамера вниз под его конвоем.

– Идемте, Крамер, – сказал я.

Мы спустились на лифте. Когда вышли в коридор, я увидел тех, кто был с Крамером; они стояли молча, неловко переминаясь. Заметив среди них двух хронических нарушителей спокойствия, подумал, что нужно изолировать и их.

– Уильямс, Нэгл, – сказал я, – этот офицер находится под арестом. Сопроводите его к его каюте и заприте там.

Когда названные нерешительно вышли вперед, Крамер рявкнул на них:

– Уберите от меня грязные руки!

И первым зашагал по коридору.

Если я смогу убрать Крамера с глаз прежде, чем кто-то еще начнет возмущаться, то справлюсь с создавшейся ситуацией. Я шел за ним и двумя его робкими конвоирами мимо энергетического сектора и столовой. Я надеялся, что стоящая там толпа увидит своего героя арестованным.

И получил желаемое. Очевидно, весть об аресте Крамера уже разнеслась по кораблю, и коридор был заполнен людьми. Когда мы подошли, они не расступились. Крамер остановился.

– Дайте дорогу, – велел я.

Все неохотно попятились.

– Правильно! – закричал Крамер. – Дайте дорогу, вы, нытики и жалобщики, чтобы капитан мог отвести меня на ракетную палубу и там расстрелять. Вы просто болтаете о возвращении домой, а сами никогда не решитесь что-нибудь сделать.

Отступающая масса остановилась.

– Да кем он себя возомнил?! – выкрикнул кто-то.

Крамер повернулся ко мне:

– Он возомнил себя человеком, который сгноит всех вас заживо, лишь бы сохранить чистеньким свой послужной список.

– Уильямс, Нэгл, – громко сказал я, – очистить коридор.

Уильямс начал без особого энтузиазма отпихивать ближайших людей. Мелькнул чей-то кулак, голова Уильямса дернулась назад. Это было ошибкой. Уильямс выхватил игольник и выстрелил вдоль коридора над головами собравшихся.

– Вас тут двенадцать мерзавцев! – заорал он. – Я пройду по вашим трупам!

Нэгл сделал шаг к Уильямсу и что-то ему сказал, но слова утонули в поднявшемся гаме. Крамер в бешенстве дернулся ко мне, пытаясь вернуть свое влияние на толпу.

– Как только меня ликвидируют, начнется общая чистка! – завопил он.

Гвалт смолк, всем захотелось выслушать врача.

– Вы все уже в списке, – продолжал нести бред Крамер. – Он сошел с ума. Он никого не отпустит живым. – Теперь Крамер глядел на толпу. – Взять его! – закричал он и попытался схватить меня за руку.

Но он немного поторопился. Я ударил его по лицу тыльной стороной кисти. Никто не пришел ему на помощь. Я выхватил из кобуры двухмиллиметровый.

– Если еще раз поднимешь руку на своего командира, – гаркнул я, – на месте пристрелю!

– Вы не имеете права убивать без суда, капитан, – раздался голос позади меня.

Там стоял Джойс с двумя офицерами, с игольником в руке. Файна и Тейлора не было видно.

Я оттолкнул Крамера с дороги и шагнул к Джойсу.

– Отдайте оружие, младший офицер, рукояткой вперед, – приказал я, глядя ему прямо в глаза.

Он отступил.

– Почему вы не хватаете его? – крикнул он толпе.

И тут зазуммерил интерком, после чего послышался голос:

– Капитан Грейлорн, пожалуйста, свяжитесь с мостиком. В пределах видимости появился неопознанный корабль.

Все замерли, обратясь в слух, а голос продолжал:

– Похоже, он тормозит, капитан.

Я сунул пистолет в кобуру, протиснулся мимо Джойса и направился к лифту. Толпа позади меня начала редеть, люди спешили занять свои боевые посты.

Клэй был спокоен. Он сидел перед главным экраном, рассматривал какую-то точку на нем и делал мелком крошечные пометки.

– Корабль еще слишком далеко для надежного сканирования, капитан, – сказал он, когда я вошел, – но я уверен, что он тормозит.

Если Клэй не ошибается, то перед нами цель, к которой мы стремились. Только искусственные управляемые объекты способны тормозить в открытом космосе.

– Как вы заметили его, Клэй? – спросил я.

Обнаружить такую крохотную массу нелегко, даже если известны ее координаты.

– Совершенно случайно попался на глаза, – ответил он. – Я вел по графику общую проверку квадранта. И заметил вспышку там, где прежде не видел ничего.

– У вас зоркий глаз, Клэй, – сказал я. – Как бы теперь захватить этот объект лучом?

– Мы уже пробуем, капитан, – ответил он.

– Кажется, есть эхо в пятнадцати тысячах, сэр, – сказал Райан, сидевший у радара. – Но очень слабое.

Миллер, дотошный тихоня, уже аккуратно наводил луч.

– Дай мне числа, Майк, – сказал он. – Без них его не найти.

Райан назвал угловые миллисекунды.

– Вы правы, Райан, – сказал Миллер минуту спустя, – он там. Теперь молитесь, чтобы не ушел, пока я его фиксирую.

Клэй подошел к Миллеру и стал у него за спиной.

– Увеличивай полегоньку, – спокойно посоветовал он.

Я смотрел на экран Миллера. Крошечная точка в центре выросла в пятнышко и прыгнула влево, едва не за край экрана. Миллер снова сцентрировал ее и переключился на более высокое разрешение. На этот раз прыжок оказался короче, и точка разделилась на две.

Изображение увеличивалось по мере того, как новые кольца линзовой антенны вступали в дело. И с каждым шагом работа по центрированию становилась все более тонкой. Изображение заняло четверть экрана. Мы с восхищением смотрели на него.

Оно стало четким в электронном «свете» радарного телескопа. Два крошечных, правильной формы диска, соединенные жилкой. Их положение относительно друг друга менялось, и вот уже один наполовину закрыл своего двойника.

Когда изображение пыталось уплыть с экрана, Миллер с бесконечной осторожностью возвращал его в центр и в резкий фокус.

– Вычисли мне орбиту этого объекта, Майк, – тихо проговорил он, – чтобы потом я мог без труда его отыскать.

– Нет у него никакой орбиты, – ответил Райан. – Я веду его, но ничего не понимаю. Он летит по касательной к нам и теряет скорость.

– А какова сейчас скорость, Райан? – спросил я.

– Относительная приблизительно тысяча, капитан, но она быстро падает.

– Ладно, будем лететь прежним курсом, – решил я.

И включил общую связь.

– Говорит капитан, – сказал я в микрофон. – Всему экипажу занять боевые посты и приготовиться, в течение часа возможен контакт. Ракетная секция, первую батарею – к бою. – Затем я добавил: – Мы не знаем, с чем имеем дело, но это не природное образование. Может, что-нибудь вроде торпеды.

Я повернулся к радарному экрану. Изображение было четким, но не детализированным. Два диска кружились, поочередно закрывая друг друга.

– Я бы предположил, что сферы обращаются вокруг общего центра, – сказал Клэй.

– Согласен, – сказал я. – Попытайтесь определить массу объекта.

Только теперь я подумал, заперт ли уже Крамер, – в данный момент это казалось таким малозначительным. Если мы обнаружили потерянную колонию, то наши внутренние проблемы закончились.

Объект – я все еще не решался называть его кораблем – приближался к нам, постоянно сбрасывая скорость. Клэй уже рассматривал его на экране телескопа, поскольку он шел параллельно нашему курсу на расстоянии четырех с половиной тысяч километров.

– Капитан, похоже, скорость объекта сравняется с нашей километров через двести, если сохранится темп его торможения, – сказал Клэй.

– Постоянно держите его в поле зрения и не пропустите ничего, что может оказаться ракетой, – велел я.

Клэй трудился за своим штурманским столом. Наконец он повернулся ко мне:

– Капитан, у меня получилось, что его масса почти сто миллионов тонн, а длина свыше двух километров.

Зажужжал зуммер интеркома. Это был Мэннион.

– Капитан, я получаю сигналы на коротких волнах откуда-то справа по носу корабля. Это торпеда?

– Не исключено, Мэннион, – отозвался я. – Вы можете что-нибудь сделать?

– Нет, сэр, – ответил он. – Я веду запись сигналов, чтобы потом поработать над ними.

Мэннион был нашим лингвистом и шифровальщиком. Я надеялся на его профессионализм.

– Что за сигналы? – спросил я. – Дайте послушать.

Из динамика пошел высокий гул. Сквозь него прорывались резкие прерывистые сигналы с какими-то скулящими интонациями, и я усомнился, что Мэнниону удастся что-либо извлечь из этого шума.

Корабли постепенно сближались. Когда чужак был уже в четырехстах пятидесяти километрах, он двинулся почти параллельно нашему курсу и с такой же скоростью. Было ясно, что он намерен подойти к нам как можно ближе.

Я кратко описал ситуацию экипажу. Клэй хлопотал у телескопа, пытаясь очистить изображение. Объект на экране увеличивался и мерцал. Внезапно он сделался ясным и четким. На фоне бархатной мглы крошечные шарики слабо мерцали в отраженном свете звезд.

На поверхности шариков цвета йода не было ничего примечательного. А вот соединявший их вал выглядел древним и каким-то чуждым.

Мы держались прежнего курса, несмотря на постоянное сближение. Даже на таком расстоянии объект выглядел громадным.

– Капитан, – сказал Клэй, – я закончил расчеты. У сфер диаметр порядка восьмисот метров, а скорость вращения всей конструкции создает тяготение в шесть g.

Это сразу решило вопрос, принадлежит ли объект людям. Человеческий экипаж не в состоянии работать при шести g.

Дистанция между нами и гигантским кораблем сократилась до двухсот с небольшим километров, и он находился относительно нас в состоянии покоя. Его уже можно было видеть через обычные иллюминаторы без увеличения.

Я оставил Клэя старшим на мостике и спустился в отсек связи.

Джойс сидел за своей аппаратурой, считывая ее показания и щелкая переключателями. Значит, он занимался делом. Мэннион склонился над регистратором. Рубку связи наполняло резкое стаккато чужой передачи.

– Есть какие-нибудь видеосигналы? – спросил я.

Джойс покачал головой:

– Ничего, капитан. Я проверил весь диапазон. Идут только звуковые сигналы на десятке разных волн, и никаких частотных модуляций.

– А у вас, Мэннион, что нового? – спросил я.

Тот снял наушники.

– Повторяется один и тот же сигнал, какая-то короткая фраза. Было бы проще, если бы она хоть немного изменялась.

– Попытаемся послать ответ, – сказал я.

Джойс снизил громкость, так что стаккато превратилось в едва слышные щелчки, и включил передатчик.

– Можете начинать, капитан, – сказал он.

– Говорит капитан Грейлорн, исследовательский корабль «Галахад». Пожалуйста, назовите себя.

Я медленно повторил эту фразу пять раз, и только тогда до меня дошло, что впервые в истории человек обращается к нечеловеческому разуму. Последнее было пока только предположением, но я не мог интерпретировать целеустремленность нашего гостя иначе как признак разумности.

Я связался с мостиком. Никаких перемен. Внезапно щелчки прекратились, осталось лишь гудение несущей частоты.

– Вы что, не можете убрать этот фон, Джойс? – спросил я.

– Нет, сэр, – ответил он. – Очень уж сильный. Может, у них барахлит оборудование?

Мы ждали, вслушиваясь в гул. Снова пошли щелчки.

– Ого, это уже что-то новенькое! – воскликнул Мэннион. – Более длинная фраза.

Я вернулся на мостик и стал ждать новых маневров от чужака либо вестей от Мэнниона. Каждые полчаса я передавал вызов, идентифицируя нас согласно Своду инструкций. Даже не знаю почему, но была слабая надежда, что на другом корабле могут понять хотя бы часть сказанного.

Шли часы. Я оставался на мостике. Перекусил, затем поспал здесь же, на койке.

Файн заступил на вахту вместо Крамера, который по-прежнему находился под домашним арестом. И я пока не собирался ничего менять.

Мы провели на мостике двадцать один час, когда загудел интерком.

– Капитан, говорит Мэннион. Я расшифровал…

– Иду, – сказал я и направился к лифту.

Мэннион что-то записывал, когда я вошел в рубку связи. Он протянул мне листок.

– Вот что получилось, капитан, – сказал он.

Я прочитал: «ВТОРЖЕНЕЦ, ПРИСУТСТВИЕ МЭНЧЖИ УСТАНАВЛИВАЕТ СВЯЗЬ».

– Это сильно искаженная ранняя версия стандартного языка, капитан. Я записал сообщение на пленку, уменьшил пики и спады тональности, отфильтровал явные помехи. Было несколько проблем, но все же мне удалось понять смысл. Правда, его пока маловато. Я не знаю, что такое «мэнчжи», но именно это он говорит.

– Интересно, куда это мы вторглись? – сказал я. – И что такое «присутствие мэнчжи»?

– Они просто твердят это снова и снова, – сказал Мэннион. – И не отвечают на наш вызов.

– Попытайтесь перевести наше сообщение на старый стандартный и добавьте по их образцу искажения, пики и спады, – предложил я. – Может, и получим ответ.

Я подождал, пока Мэннион переведет сообщение и обработает в скулящей манере чужаков.

– Усильте мощность передачи, – сказал я. – Если у них приемник так же плох, как и передатчик, то они могут просто не слышать нас.

Мы повторяли вызов в течение пяти минут, затем переключились на прием и стали ждать. Долго тянулась тишина, затем чужаки разразились длинной тирадой с подчеркнуто монотонным ритмом щелчков.

Мэннион расшифровал послание за несколько минут.

«ТОМУ, КТО ПЛАВАЕТ В МОРЕ МЭНЧЖИ. МЫ ЗНАЕМ ЭТОТ ВАШ ТОРГОВЫЙ ЯЗЫК. ВЫ В ДАЛЬНЕМ ПРЕДЕЛЕ. МЫ ПОТАКАЕМ ВАШЕЙ ПРИХОТИ. МЫ УДИВЛЕНЫ, ЧТО ВЫ НАХОДИТЕСЬ ЗДЕСЬ. МЫ ПОНИМАЕМ ВАШИ НАГЛЫЕ ТРЕБОВАНИЯ».

– Похоже, мы залезли на чей-то задний двор, – сказал я. – Они понимают наши наглые требования, но не отвечают на них. – Я пару секунд подумал. – Передайте следующее: «Могущественный военный корабль „Галахад“ не признает вашу юрисдикцию. Объясните причину вашего недовольства, и мы, возможно, предложим помощь».

Мэннион поднял бровь.

– Это должно их пронять, – сказал он.

– Они сразу откликнулись, – сказал я. – По-моему, это означает, что они чего-то хотят. Нам же на их бахвальство лучше ответить собственным блефом.

– Почему вы решили поссориться с ними, капитан? – спросил Джойс. – Их корабль в тысячу раз больше нашего.

– Джойс, мне бы на время забыть о вашем существовании, – сказал я.

Мое обращение было переведено на скулящие щелчки мэнчжи, и через несколько секунд пришел ответ:

– ЧЕСТЬ МЭНЧЖИ ДАЕТ ВАМ ГАРАНТИЮ БЕЗОПАСНОСТИ. БЕСЕДА УТОМЛЯЕТ. МЫ СЧИТАЕМ УМЕСТНЫМ ЗАКАЗАТЬ ПЕРЕДАЧУ ЭЛЕКТРОСТАТИЧЕСКОЙ СИЛЫ.

– Что это значит, черт побери? – спросил я. – Велите им объясниться.

Мэннион перевел и отправил длинную депешу. И снова мы ждали ответа.

Он оказался пространным, и в нем утверждалось, что мэнчжи считают электростатические ванны забавными и что «кристаллизация» опустошила их резервуары. Они желают, чтобы поток электронов от нас пополнил их запасы.

– Похоже, они говорят о простом электрическом токе, капитан, – сказал Мэннион. – Хотят подзарядить батареи.

– У них же есть энергия для двигателей, – сказал я. – Почему бы им самим не генерировать ток? Спросите, где они выучились стандартному языку.

Мэннион отправил запрос. Ответ заставил себя долго ждать. Наконец мы получили его.

«МЭНЧЖИ НЕ ИСПОЛЬЗУЮТ МОЩНЫЕ ГЕНЕРАТОРЫ ТАМ, ГДЕ ДОСТАТОЧНО АККУМУЛЯТОРОВ. ПРОСТАЯ ТОРГОВАЯ РЕЧЬ – ЧАСТЬ СТАРОГО ЗНАНИЯ. МЫ ВЫБРАЛИ ЕЕ ИЗ-ЗА СИМВОЛОВ, КОТОРЫЕ С УДОВОЛЬСТВИЕМ УВИДЕЛИ НА ВАШЕМ КОРПУСЕ».

Это имело смысл, и меня заинтриговало то, что стандартный язык назван торговым. Захотелось узнать, при каких обстоятельствах обитатели этого гиганта изучили версию языка, бытовавшую несколько веков назад. Я не мог расстаться с надеждой на то, что они знают о нашей колонии.

Я отправил очередной запрос, но ответ получил резкий и невнятный. Понял лишь, что стандартный язык является частью «старого знания».

Тогда Мэннион повел длинный технический диалог насчет вида электроэнергии, которую чужаки хотели бы получить.

– Мы без труда можем дать им то, чего они просят, – сказал он после получасовой беседы. – Им всего-то нужен постоянный ток: сто вольт, пятьдесят ампер.

– Попросите, чтобы они описали себя, – велел я, начиная кое о чем догадываться.

Мэннион отправил запрос и был потрясен ответом.

– Это моллюскоиды, капитан, – сказал он. – Каждый весит примерно две тонны.

– Спросите, что они едят, – сказал я.

Пока Мэннион готовил сообщение, я обратился к Джойсу:

– Немедленно приведите сюда Крамера.

Крамер пришел пять минут спустя, помятый и взъерошенный. Он хмуро уставился на меня.

– Временно освобождаю вас под честное слово, майор, – сказал я. – Хочу, чтобы вы изучили ответ на наш последний запрос и сказали, может ли это нам пригодиться.

– Почему я? – спросил Крамер. – Я вообще не знаю, что тут происходит.

Я ничего не ответил.

Последовало напряженное получасовое ожидание, прежде чем Мэннион принял ответ, расшифровал и передал мне.

Это было подробное описание безразличия мэнчжи к биологическим процессам приема пищи.

Я поручил Крамеру составить список питательных веществ, необходимых человеческому организму, и затем передал его Мэнниону.

– Спросите, есть ли у них на борту такие продукты.

Ответ пришел очень быстро.

– Передайте им, что мы согласны менять электроэнергию на продовольствие. И что мы хотим сначала получить полдюжины натуральных веществ для проверки.

Мэннион занялся кодированием, отправлением, получением, переводом и снова отправлением.

– Они согласны, капитан, – сказал он наконец. – Хотят, чтобы мы протянули силовой кабель длиной в милю. Тогда подсоединятся к нему и вышлют нам требуемые образцы. Так обе стороны смогут проверить качество товаров.

– Хорошо, – сказал я. – Можно использовать кабель заземления. Оснастите его сигнальной лампой и выбросьте наружу, как только они подлетят поближе.

– Придется его нарастить, – сказал Мэннион.

– Ну так за работу, Мэннион, – сказал я. – И направьте двух человек для приема образцов.

Это еще не было настоящим контактом, но мне хотелось иметь посредником надежного человека.

Я вернулся на мостик, направил две ракетные установки на чужой корабль и переключил пуск на ручное управление. С пальцем на кнопке миниатюрного переносного пульта я стоял перед экраном и напряженно ждал, не появятся ли какие признаки враждебных действий. Неземной корабль приблизился и остановился, заполнив собой экран.

Люди Мэнниона взялись за дело. Я увидел красную точку – конец нашего силового кабеля. Затем засветилась желтая точка на широком, цвета йода боку чужака.

Из этого корабля никто не вышел. Красная лампочка плыла над его поверхностью. Мэннион сообщил, что выпущено уже три километра кабеля. И тут свет исчез.

– Капитан, – сообщил Мэннион, – они качают энергию.

– Прекрасно, – сказал я. – Дайте им немного на пробу, затем отключите питание.

Я ждал, приглядывая за кораблем, пока Мэннион не сказал, что инопланетяне послали нам контейнер.

– Крамер, – обратился я к врачу, – давайте-ка быстренько проанализируйте, что в этом контейнере.

К Крамеру тотчас вернулось все его чванство.

– Вам следует давать более четкие распоряжения, – заявил он. – Какой именно анализ вы имеете в виду? Полноценное исследование или…

– Я хочу узнать только одну вещь, Крамер, – сказал я. – Годятся для нас эти продукты? Да или нет? Если не испытываете желания сотрудничать, то я пристегну вас к койке и проверю их на вас. Вы же постоянно твердите, что вы корабельный врач, ну так и действуйте, как положено врачу.

И я повернулся к нему спиной.

По интеркому меня вызвал Мэннион.

– Капитан, они назвали забавным ток, который получили от нас. Наверное, это означает, что все в порядке.

– Через несколько минут я сообщу вам, насколько «забавны» их образцы, – ответил я.

Но Крамер провозился целых полчаса.

– Я сделал экспресс-анализ, как при стандартном контроле… – Он не мог не войти в роль мудрого доктора, просвещающего невежественного пациента.

– Да или нет? – прервал его я.

– Да, мы можем усваивать большинство этих веществ, – сердито бросил он. – Поступило шесть образцов. Два – студенистое вещество, непригодное в пищу. Три похожи на овощи, крупные и волокнистые, с высоким содержанием йода. Последний – нормальное мясо.

– И что мы возьмем? – спросил я. – Только о зубах не забывайте.

– Мясо с высоким содержанием белка, – сказал он. – Образец отмечен цифрой шесть.

Я повернулся к Мэнниону:

– Передайте, что за одну тысячу киловатт-часов мы хотим получить три тысячи килограммов продукта номер шесть.

Ответ пришел очень быстро.

– Они согласились сразу, капитан. Похоже, им нравится сделка. Теперь, когда мы договорились, они хотят что-то обсудить. Сообщение длинное, я все еще записываю.

– Прекрасно, – сказал я. – Подготовьте шесть человек с индивидуальными движками, чтобы доставить мясо на борт. Можно возобновить подачу тока.

Я повернулся к врачу, который пялился на экран.

– Возвращайтесь в свою каюту, Крамер, – сказал я. – Обещаю, что ваше сегодняшнее содействие будет учтено военно-полевым судом.

Крамер поднял взгляд и криво усмехнулся.

– Не знаю, что это за говорящие устрицы, с которыми вы ведете торг, но будет чертовски смешно, если они по завершении обмена просто испарят вашу любимую лоханку, – сказал он и вышел.

Ко мне снова обратился Мэннион:

– Вот их последнее сообщение, капитан. Говорят, нам повезло – у них на борту большие запасы этого белка. Это-де один из самых забавных продуктов. Его источник – редкое животное, которое они когда-то приручили. Дикие давно вымерли, остались только стада одомашненных.

– Вот и отлично, – сказал я. – Но им следует вести себя хорошо, не то мы увеличим силу тока и сожжем им батареи.

– А вот еще, – сказал Мэннион. – Говорят, потребуется несколько часов на подготовку груза. Они хотят нас удивить.

Мне не понравилась эта задержка. Но и нам самим понадобится десять часов, чтобы перекачать затребованные инопланетянами киловатты. И поскольку образцы продовольствия оказались в порядке, я предположил, что и основной товар будет не хуже. Мы успокоились и стали ждать.

Я оставил Клэя старшим на мостике и прошелся по кораблю. Встреча с чужаками явно успокоила экипаж. Люди не роптали и занимались делом. Я отправился в свою каюту и проспал несколько часов.

Разбудил меня вызов – Клэй доложил, что прибыл груз, им занимаются Мэннион с помощниками. Прежде чем они подвели большой цилиндр к грузовому люку, чужаки отсоединили наш кабель.

Я вызвал Крамера и приказал ему встретить в шлюзе контейнер и проверить содержимое. Если это такое же мясо, как в образце, то мы провернули потрясающую сделку. Дисциплина восстановится, когда люди почувствуют, что удача по-прежнему с нами.

Меня снова вызвал Мэннион.

– Капитан, – взволнованно заговорил он, – кажется, у нас проблемы. Вы можете прийти, сэр?

– Я иду на мостик, Мэннион, – сказал я. – Докладывайте, я слушаю. – И убавил громкость своего динамика, направляясь к лифту.

– Они снова ведут передачу, капитан, – сообщил Мэннион. – Просят, чтобы мы увидели силу мэнчжи. Корабль высунул нечто вроде антенны. У меня мощные помехи на коротких волнах.

Я заскочил в лифт, поднялся на мостик и распорядился:

– Клэй, приготовьтесь открыть огонь.

Получив донесение от грузчиков, что груз на борту, я тотчас дал команду изменить курс, чтобы быстро оторваться от чужого корабля. Я не мог знать, что собираются делать инопланетяне, но хотелось, чтобы между нами было как можно больше свободного пространства. Мои ракеты по-прежнему были готовы к пуску.

– Капитан, – сказал Мэннион, – они говорят, что наш испуг забавен и вполне обоснован.

Я смотрел на экраны правого борта, чтобы не пропустить первые признаки нападения. Внезапно изображение потемнело, потом все экраны опустели. Миллер, сидевший за сканером и рассматривавший корабль вблизи, вскочил и закрыл руками глаза.

– Боже мой, я ослеп! – закричал он.

– Капитан, приемник отказал! – вторил ему Мэннион. – Наверное, на корабле перегорели все радиолампы!

Я подошел к иллюминатору. Там виднелся корабль инопланетян, неторопливо отходящий от нас по кривой. Не было никаких признаков того, что они намерены стрелять. Я все еще держал в руке пульт пуска ракет, но не нажимал кнопку. Клэю велел отвести в медотсек стонавшего от боли Миллера.

Крамер связался со мной с грузовой палубы. Контейнер был уже внутри, весь в изморози. Я велел ничего не предпринимать, а вскрыть контейнер поручил Чилкотту, нашему саперу. Возможно, это ловушка. Я стоял у иллюминатора и ждал новых агрессивных действий мэнчжи.

Но, очевидно, инопланетяне удовлетворились одной диверсией. Теперь они просто улетали.

Через полчаса напряженного ожидания я отменил боевую готовность. Затем обратился по внутренней связи:

– Внимание, экипаж! Говорит капитан. Похоже, наш первый контакт с чужой расой завершен благополучно. Корабль уже в трехстах километрах от нас, он быстро удаляется. У нас отказали все экраны, но серьезных повреждений нет. Зато есть запас натуральных продуктов, так что давайте вернемся к работе. Колония уже недалеко.

Некоторые все еще могут проявить недовольство, но если полученный провиант окажется негодным, то нам все равно конец.

Мы наблюдали через иллюминаторы, как чужой корабль исчезает среди звезд. А потом его потерял и радар.

– Он летит прямо вперед, капитан, – доложил Райан, – с ускорением в два g.

– Гора с плеч, – сказал Клэй. – Не люблю иметь дело с вооруженными маньяками.

– Они вели себя довольно эксцентрично, – сказал я, – а может, мы просто встретились не в лучшее время. Жаль, что не удалось получить от них кое-какие ответы.

– Да, сэр, – сказал Клэй. – Теперь, когда все закончилось, у меня тоже появилась к ним масса вопросов.

Загудел интерком. Я услышал в динамике нечто похожее на хриплое дыхание. Глянул на индикатор – вызов с грузовой палубы.

– Чилкотт, есть что сказать – говорите, – потребовал я.

Внезапно кто-то бессвязно завопил. Я уловил лишь ругательства. Затем послышался голос Чилкотта:

– Капитан, пожалуйста, идите скорее сюда…

Его заглушил грохот и гул голосов.

– Вы за главного, Клэй, – сказал я и побежал.

Коридор был заполнен людьми, они засыпали меня вопросами. Я протолкался через толпу и увидел Крамера, окруженного вопящими членами экипажа.

– Разойтись! – закричал я. – Крамер, что случилось?

Мимо меня прошел Чилкотт, бледный как мел.

– Возьмите себя в руки, Крамер, и доложите, – велел я.

Крамер замолчал и, тяжело дыша, уставился на меня. Толпа затихла.

– Я дал вам задание, майор, – сказал я, – вскрыть контейнер и проверить груз. Это сделано?

– Да, капитан, – сказал Крамер. – Мы вскрыли контейнер. Ни проводов, ни мин. Мы выложили груз на пол. Это огромный замороженный брикет, обернутый чем-то вроде сетки. Мы развернули чертову сетку.

– Хорошо, – сказал я. – Дальше.

– Груз свежего мяса, который нам передали ваши космические дружки, состоит из шести человеческих семей: мужчин, женщин и детей. – Крамер вдруг обернулся к толпе и закричал: – Дети, наверное, будут достаточно нежными, когда вы поделите их на порции, капитан!

Все разом завопили, а я протолкался к грузовому шлюзу. Дверь была приоткрыта, из нее в коридор вырывались, завихряясь, белые струйки изморози.

Я вошел внутрь. В шлюзе стояла лютая стужа. Возле внешнего люка, в луже растаявшего льда, покоился большой контейнер, покрытый инеем. А перед ним лежало то, что недавно находилось внутри. Я подошел поближе.

Они смерзлись в единую твердую массу. Крамер был прав. Такие же люди, как и я сам. Человеческие трупы, выпотрошенные, спрессованные вместе и замороженные. Я смотрел на белые, словно глазурью покрытые, тела.

– Вы нашли колонистов, капитан, – прокричал из дверного проема Крамер. – Ваше любопытство удовлетворено, и мы можем возвращаться. Человек здесь вместо коровы и свиньи. На наше счастье, они не знают, что мы принадлежим к этому же виду, иначе бы мы сами уже лежали в морозильниках. Разворачивайте корабль, капитан. Мы летим назад. Здесь больше не от кого ждать помощи.

Я склонился, чтобы рассмотреть трупы.

– Идите сюда, Крамер, – сказал я. – Хочу вам кое-что показать.

– Я уже все увидел, – ответил Крамер. – Мы не станем тратить время попусту. Мы немедленно ляжем на обратный курс.

Я пошел назад и, когда Крамер отступил, пропуская меня, со всей силы ударил его в челюсть. Он стукнулся затылком о матовую стену и упал в коридор.

Я перешагнул через врача и приказал:

– В карцер его.

Люди в коридоре с ворчанием отступили. Пока они ставили Крамера на ноги, я продолжал двигаться, не бегом, но и не медленно, в сторону мостика. Одно мое неверное движение, и все их мучения и страхи вырвутся на свободу в открытом бунте, и тогда меня сразу разорвут на куски.

Крамер сыграл мне на руку, и я воспользовался всеобщим шоком. Однако слышал, как позади нарастает ропот.

Я не делал резких движений, но и не мешкал. Когда дверь лифта уже закрывалась, в конце коридора засверкали выстрелы. Я слышал, как крошечные иглы рикошетили от двери.

Поднявшись, я вышел на мостик и заблокировал лифт. Затем нажал кнопку интеркома и, к своему облегчению, услышал ответ. В ракетную секцию еще не проникла паника.

– Ракетная, все батареи в боевую готовность. Цель – корабль мэнчжи. И ждите приказа. – Я повернулся к Клэю. – Беру командование на себя. Смените курс – и в погоню за нашим бывшим торговым партнером. Ускорение два с половиной g.

Клэй был потрясен, но ответил лишь: «Есть, сэр».

Я переключил интерком на общее оповещение.

– Говорит капитан, – сказал я в микрофон. – Всем разойтись по боевым постам и пристегнуться ремнями безопасности. Мы начинаем погоню за чужаком. Это враг, и я объявляю на корабле боевую готовность. До сих пор я позволял экипажу выпускать пар, но теперь с этим покончено. Всем секциям доложить о десятиминутной готовности.

Секции рапортовали одна за другой, все, кроме медицинской и секции управления. Ну что ж, на них я сэкономил время. На борту начала расти сила тяжести – корабль разгонялся.

Я приказал Райану не терять цель на радаре и включил автопилотирование. Затем вызвал энергетическую секцию:

– Беру на себя управление энергетикой с мостика. Всему персоналу немедленно покинуть энергетическую секцию.

Люди пока подчиняются, но это не может длиться долго. Минимум на пару часов я должен сосредоточить в своих руках всю энергетику корабля, его вооружение и органы управления.

Ракетная секция сообщила, что все ракеты приведены в боевую готовность и направлены на цель. Я подтвердил получение доклада и приказал персоналу секции эвакуироваться. Затем повернулся к Клэю и Райану. Оба явно нервничали, не понимая, что назревает.

– Лейтенант Клэй, – сказал я, – идите в свою каюту. И вы, Райан, тоже. Благодарю за службу, особенно за последние нелегкие часы.

Они молча ушли. Я понимал, что они не хотят оказаться слишком близко к капитану, когда все рухнет.

Вернулся лифт, и я вывел на экран изображение кабины. Она была пуста. Я блокировал лифт.

К этому времени мы легли на курс и достигли двух с половиной g. При такой силе тяжести я едва стоял на ногах, но была еще одна задача, которую требовалось выполнить прежде, чем отдохнуть.

С трудом волоча ноги, я разблокировал лифт и спустился на нем вниз. Я понимал, что, как только откроется дверь лифта, я стану мишенью, но мне повезло. В коридоре не было никого. Издалека доносились крики толпы. Я дотащился до энергетической секции и вошел внутрь. Быстрая проверка приборов показала, что все мои распоряжения выполнены. Вернувшись в коридор, я захлопнул дверь и запер ее на кодовый замок. Теперь только я мог открыть ее.

Следующей была секция управления. Там также было пусто; я запер ее и направился к ракетной секции. В конце коридора появились двое, и двигались они с таким же трудом, как и я. Я достиг перекрестка как раз вовремя, чтобы избежать залпа игольников. Мятеж уже перешел в открытую стадию.

Я продолжал идти, слыша все усиливающиеся крики за спиной. Не было сомнений, что люди направлялись в секции энергетики и управления. Там их ждал сюрприз. Я надеялся, что успею подготовить такой же сюрприз и в ракетной секции.

Но, выйдя в коридор в двадцати шагах от ракетной секции, я понял, что опаздываю. Туда уже ковыляли трое, неистово сражаясь с силой тяжести, чтобы добраться до двери первыми. Их лица были потными и багровыми от натуги.

У меня еще оставалось небольшое преимущество, но я бы не успел проверить, все ли внутри в порядке. Максимум, на что я мог надеяться, это заблокировать дверь прежде, чем мятежники доберутся до нее.

Я достал браунинг и ринулся к двери. Они увидели меня, и один потянулся за игольником.

– Даже не пытайся! – прохрипел я.

Не спуская глаз с двери, я добрался до нее, захлопнул и запер на кодовый замок. И тут в дверь ударила игла. Я резко обернулся и выстрелил. Шедший последним сложился пополам и рухнул, но других это не остановило.

Я смертельно устал.

– Вы опоздали, – прохрипел я. – Никто, кроме капитана, теперь не войдет туда.

Я замолчал – мне не хватало воздуха. Двое по-прежнему упорно тащились ко мне. Я не мог понять, почему они так напрягаются, уже проиграв. Мысли едва ворочались в голове.

Внезапно я понял: они хотят задержать меня до прибытия толпы. Я сделал шаг вперед, к перекрестку. И в этот момент из-за угла в сотне метров выкатилась автотележка с двумя седоками. Я бросился обратно к дверной нише под градом игл. Одна малютка задела мне голень и срикошетила, укатившись по коридору.

Я обратился к первым двум:

– Передайте своим приятелям: если они хотят открыть дверь, придется попросить об этом капитана.

Потом я помолчал, раздумывая, стоит ли делать заявление.

Черт с ним, решил я наконец. Всем уже известно о мятеже. Не помешает немножко подстраховаться.

Я переключил интерком на общее оповещение.

– Внимание, экипаж, – сказал я в микрофон. – Говорит капитан. На корабле бунт. Я обращаюсь ко всем лояльным членам экипажа с просьбой оказать активное сопротивление мятежникам и поддержать своего капитана. В данный момент корабль ведет боевые действия против вооруженного врага. Уверяю вас, что мятеж все равно будет подавлен, а его участники осуждены за измену вооруженным силам, родине и собственным семьям, которые сейчас полагаются только на них. Мы летим с ускорением в два с половиной g за кораблем мэнчжи. Мятежники не могут захватить мостик, секции энергетики, управления и ракетную, потому что я один знаю коды замков. Эти люди обречены на поражение. Я возвращаюсь на мостик, чтобы управлять сближением с противником, а затем и боем. Если я не доберусь до мостика, то меньше чем через три часа мы сблизимся на дальность действительного огня, но энергии в батареях будет недостаточно.

Теперь задача состояла в том, чтобы мои слова о возвращении на мостик не разошлись с делом. Тележка не следовала за мной, – очевидно, седоки опасались засады. Я воспользовался их нерешительностью, чтобы как можно быстрее преодолеть коридор. Лишь разок остановился, сделал несколько выстрелов из игольника и услышал визг за углом. Иглы летели с потрясающей скоростью и многократно отражались от стен.

В конце коридора я лег на пол, чтобы отдохнуть, и рискнул бегло оглядеться. У входа в секцию управления возились трое, пытались вбить какие-то железки между дверью и косяком. Бесполезное дело – зато отвлекает внимание от меня.

Чуть полежав, я отполз от угла и включил интерком. Я должен был дать шанс мятежникам.

– Говорит капитан, – сказал я. – Приказываю всему экипажу занять посты по боевому расписанию. Любой, кто будет обнаружен вне своего поста, с сего момента считается изменником и может ожидать только смертного приговора. Это последнее предупреждение.

Люди в коридоре услышали меня, но не уделили внимания тому, что сочли пустой угрозой. Они не знали, что я совсем рядом.

Я достал игольник, переключил его на непрерывный огонь, высунулся из-за угла и прицелился. В этот раз я стрелял на поражение. Все трое рухнули у двери; металлические стены звенели под ударами игл.

Я глянул в обе стороны коридора, затем кое-как поднялся и подошел к трупам. Это были люди Киршенбаума, энергетики. Я потащился к лифту в конце коридора, оглядываясь на ходу.

– Корли, Маквиллиамс и Рирдон расстреляны за мятеж во время военных действий, – объявил я по общей связи. – Будем надеяться, что мне больше не придется прибегать к такой мере.

Позади, в дальнем конце коридора, снова появились люди. Я вжался в дверную нишу и выстрелил наугад. Они ответили градом игл, но попаданий я не почувствовал. Мятежники представляли собой более обширную мишень, и вроде кто-то упал. Когда все попятились и скрылись из виду, я потащился дальше к лифту.

На мое счастье, у них не было времени организоваться. Я бдительно следил за тем, что происходило у меня за спиной, и стрелял всякий раз, когда там показывались люди. Они высовывались на секунду, чтобы нажать на спуск, но их стрельба была неэффективной. У меня было немалое преимущество: я боролся за успех миссии и за свою жизнь, без малейшей надежды на помощь, они же представляли собой толпу, в которой никто не хотел погибнуть, но охотно предоставлял рисковать другим.

Я ужасно устал. Мое счастье, что я ежедневно делал гимнастику при увеличенной силе тяжести – но и этот ресурс выносливости был уже исчерпан. Я не спускал глаз с лифта; каждый шаг стоил невероятного напряжения.

Оставалось пройти несколько шагов, когда колени не выдержали и я опустился на четвереньки. Вокруг снова пропел рой игл, левую руку пронзила боль. Это помогло – очистило голову и взбодрило меня. Я поднялся и сделал бросок к двери, если можно назвать броском передвижение со скоростью умирающей черепахи. На дверь я буквально рухнул.

Теперь код. Я боролся со жгучим желанием потерять сознание, пока набирал на пульте замка три, пять, два, пять…

Пришлось развернуться, когда я услышал шум за спиной. Ко мне ехала тележка, люди лежали на ней плашмя, защищенные пластиковым бампером. Я прислонился к двери лифта и пустил поток игл в стену коридора как раз перед тележкой. Двое свалились, обливаясь кровью. Еще один закричал и поднял руку над бампером. Я продырявил ее.

«Сколько же их там?» – мелькнула мысль.

Тележка не остановилась. Но чем ближе она подъезжала, тем эффективнее действовали мои рикошеты. Почему никто не отвечает на мой огонь? Но тут из-за бампера вновь появилась рука, описала дугу, и по полу покатилась граната со слезоточивым газом. Она остановилась у моих ног. Я пинком послал ее обратно. Тележка остановилась, затем попятилась от гранаты, из которой уже били струи коричневого газа. Я подтолкнул ее выстрелом и повернулся к замку.

Но тут позади меня залязгал металл. Из бокового коридора вышел человек в неуклюжем антирадиационном скафандре. Скафандр был автономным, он надежно защищал как от газа, так и от игл. Я несколько раз выстрелил в шлем, когда бронированный недруг двинулся на меня, шатаясь в повышенной гравитации. Иглы заставили голову откинуться назад. Человек в скафандре взмахнул руками, отступил и с грохотом повалился на пол. Я временно вывел нападавшего из строя, а может, даже и ранил.

Я изо всех сил пытался вспомнить, какие цифры уже набрал.Потом нажал остальные кнопки, толкнул дверь… Не поддалась. Должно быть, я запутался. Я принялся снова набирать код.

Позади залязгало – похоже, человек в скафандре снова поднимался на ноги. Но второй раз прием с игольником не сработает. Я уже почти закончил вводить код, когда мою руку сжала клешня скафандра. Я крутанулся, прижал игольник к металлической руке и выстрелил. Ее отбросило, и даже через скафандр я услышал хруст запястья. Правда, моя рука онемела от отдачи. Вторая бронированная клешня ударила по моей травмированной конечности. Я отпрянул к двери, оглушенный болью.

И сделал это как раз вовремя, чтобы уклониться от нового тяжелого удара. При двух с половиной g парню в скафандре приходилось нелегко, даже несмотря на усилители. Было ощущение, словно я дерусь с машиной, а не с человеком.

Когда он снова двинулся на меня, я нажал на спуск. Длинная очередь, как вода из пожарного шланга, отбросила ногу назад, и противник снова упал. Я повернулся к двери.

И сразу понял, что открывать ее слишком опасно. Даже если удастся войти, ничто не помешает врагу протиснуться следом за мной. Он уже снова на ногах. Нужно отвести его подальше от двери.

Тележка не двигалась. Толпа тоже сохраняла дистанцию. Почему никто не стреляет? Вероятно, сообразили, что если убьют меня, то не смогут попасть в самые важные секции. Им необходимо взять меня живым.

Я заковылял к тележке. Двигался я очень медленно, но тот, в скафандре, был еще неповоротливей. Он с лязгом тащился за мной. Я добрался до тележки, на которой не оказалось никого живого, только два трупа. Вскарабкавшись, нажал рычаг. Тележка мягко покатилась мимо человека в скафандре и задела его, сбив с ног. Падая при повышенной гравитации, кости сломать проще простого. Противник больше не вставал.

Я доехал до двери, сполз с тележки и потянулся к замку. Мысленно обругал себя за то, что придумал такой длинный код. Наконец набрал его – и услышал шум позади. А в следующий миг на меня навалилась ужасная тяжесть.

Я не мог шевельнуться; грудь была притиснута к пульту замка. От давления трещали ребра, а оно все усиливалось. Я с неимоверным трудом повернул голову. К двери меня прижимала тележка. Человек в скафандре, которого я уже сбросил со счетов, с дикой силой давил на рычаг. Я попытался крикнуть, напомнить ему, что без меня не получится управлять кораблем. Но не смог выдавить ни слова. Я почувствовал вкус крови во рту и попытался вздохнуть. И тоже не смог. А потом потерял сознание.

3

Когда я очнулся, моя грудь была уже свободна, но перед глазами плескался красный туман боли. Я лежал на спине, а вокруг столпились люди.

В голове стоял звон. Я попытался сесть – не получилось. Рядом возник Крамер и всадил мне в руку иглу шприца. Выглядел он паршиво: лицо забинтовано, вокруг глаза синяк. Заговорил приглушенно – мешала повязка на челюсти.

– Это поможет вам оставаться в сознании, чтобы ответить на несколько вопросов, – сказал он. – Вы дадите мне коды к замкам, чтобы мы сошли с самоубийственного курса. Возможно, тогда я стану вас лечить.

Я не ответил.

– Некогда играть в молчанку, кретин! – Крамер яростно ударил меня кулаком в грудь.

Наверное, только благодаря его уколу я не вырубился. Какое-то время не мог дышать, пока Крамер не дал мне пару раз глотнуть кислород. Неужели он настолько глуп, чтобы верить, что я могу отдать свой корабль?

Когда в голове немного прояснилось, я решил заговорить. Прохрипел нечто невнятное, но затем обрел голос.

– Крамер, – сказал я.

Он склонился ко мне:

– Слушаю.

– Отнесите меня к лифту. И оставьте там одного. Это ваш единственный шанс.

Мне эта речь показалась очень длинной, но она никак не подействовала. Крамер ушел, но сразу вернулся и продемонстрировал мне большой скальпель из своего медицинского набора.

– Позабавлюсь с твоим лицом. Превращу тебя в музейного уродца. Но если сейчас же заговоришь, то, может, и передумаю.

Я увидел на его запястье часы. Голова работала плохо. Каждый вздох давался с большим трудом. Мы должны настичь чужака через час десять минут.

Все казалось простым. Мне необходимо вернуться на мостик до того, как произойдет встреча. Я сделал еще одну попытку.

– Остался час, – сказал я.

И тут Крамер потерял контроль над собой. Он вонзил скальпель мне в лицо, визжа сквозь зубы. Я отдернул голову, и скальпель разрезал мне скулу вместо того, чтобы снести губы. Я едва ощущал боль.

– Мы погибнем из-за твоего идиотизма! – завопил Крамер. – Я теперь капитан! Я освободил тебя от должности как неугодного команде! А теперь открывай секции, не то на ремни порежу!

Он держал скальпель перед моим носом в дрожащем от ярости кулаке. Хромированное лезвие было покрыто тонкой розовой пленкой.

Я собрался с силами и снова заговорил:

– Я должен уничтожить корабль мэнчжи. Отнесите меня к лифту и оставьте там.

Я хотел сказать еще кое-что, но пришлось замолчать, чтобы перевести дыхание. Крамер куда-то исчез.

Я понял, что теряю сознание. Казалось, меня сжимает огромная мягкая лапа. Я попытался перевернуться. Очень старался, и это получилось. Я услышал, как Крамер говорит, а другие голоса отвечают, но не хватало сил разобрать слова.

Я лежал вниз лицом, головой к стене. Передо мной было черное пятно двери. В мозгу немного прояснилось. Должно быть, препарат Крамера все еще действовал. Я повернул голову и увидел, что Крамер стоит с пятью другими членами команды, и все они говорят разом. Очевидно, людей тревожили неконтролируемые вспышки ярости Крамера. Люди хотели, чтобы я оставался в живых. Но Крамер не терпел никаких возражений. Спор становился все яростнее. Затем к воплям добавились звуки потасовки.

Я обнаружил, что лежу шагах в двадцати от лифта. Слишком далеко. Дверь передо мной, насколько я помню схему корабля, ведет в маленький в служебный отсек, где нет ничего, кроме приемника отходов. Но она может запираться изнутри, как и двери всех прочих служебных отсеков.

Я не стал раздумывать об этом, а решил подняться. Полностью сосредоточился на этом усилии и выбросил из головы мысль, что при первом же моем шаге все семеро могут наброситься на меня. Крики не утихали. Повернув голову, я увидел, что Крамер с кем-то дерется.

Просунув руки под грудь, я чуть приподнялся и подтянул колено под живот. Чувствовал, как концы сломанных ребер трутся друг о друга, но боли не было, – все та же мягкая лапа. Я встал на четвереньки, нашел дверную задвижку и вложил все силы в рывок к ней. Палец попал точно в цель, дверь раскрылась, и я упал лицом вниз; но я уже был внутри. Еще рывок. Я за порогом, и дверь с лязгом закрылась за мной. Лежа на полу, я потянулся к пульту замка. Едва щелкнул язычок, как в дверь ударили снаружи – раз, другой… Они опоздали буквально на секунду.

Было темно. Я лежал на спине и чувствовал, как по груди и руке пробегают волны того, что могло быть только болью. У меня несколько минут, чтобы собраться с силами, прежде чем мятежники вскроют дверь.

Очень не хочется закончить вот так – не потому, что нас победят, а потому, что мы сами сдадимся. Мой бедный мир, уже не зеленый и не добрый, мы твоя последняя надежда. Но где-то здесь, вдали от родной планеты, мы поддались одиночеству и пали духом. Успех уже совсем рядом, только руку протяни, но вместо этого в панике и безумии мы уничтожаем сами себя.

В голове мутилось. Казалось, что я на мостике – отдыхаю на кушетке, а рядом стоит Клэй. Время будто остановилось… Вдруг я понял, что лежу на полу в крошечной комнатушке и вот-вот вышибут дверь. Но возле меня действительно кто-то стоял.

Я был настолько измучен, что даже не испытал разочарования. Я и не надеялся на большее, чем короткая передышка.

Дверь по-прежнему заперта. Я не заметил этого человека, когда ввалился сюда. Должно быть, он тут прятался. Но почему бросил свой боевой пост?

Он стоял надо мной в засаленном комбинезоне и ухмылялся. Потом поднял руку. Я не шелохнулся. Я стал равнодушен к ударам, поскольку не чувствовал их.

Но тут я увидел, что стоявший просто отдал честь.

– Разрешите доложить, сэр, – сказал он. – Астронавт первого класса Томас.

Мне даже не захотелось рассмеяться. Я просто принимал все как должное.

– Вольно, Томас, – сумел произнести я. – Почему вы не на посту? – Пожалуй, это прозвучало слишком пафосно.

Он опустился на корточки:

– Вам ведь больно, капитан? Я вот думаю, почему вы лежите здесь, на моей помойке?

– А, ерунда, – сказал я, вспомнив о сломанных ребрах.

Значит, приемником мусора распоряжается Томас. Я подумал о людях, занимающих такие мелкие должности. Почему я не обратился к ним за помощью раньше?..

– Капитан, я осматривал узлы преобразователя, только что закончил. Давно вы тут лежите? – Томас был чем-то обеспокоен.

Я напряг мозги. Здесь я нахожусь недолго, всего лишь несколько минут. Забрался сюда, чтобы немного прийти в себя… и внезапно обрел способность к ясному мышлению.

Кем бы ни был этот Томас, он явно на моей стороне или хотя бы нейтрален. Похоже, ничего не знает о мятеже. Я понял, что он туго перевязал мне грудь оторванными от рубашки полосами. Вот почему мне полегчало.

– Томас, что вы тут делаете? – спросил я. – Разве не знаете, что мы идем в бой с вражеским кораблем?

Томас удивился.

– Но это и есть мой боевой пост, капитан, – ответил он. – Я астронавт первого класса, техник по переработке отходов. Моя задача – следить за исправностью преобразователя.

– И вы все это время находились здесь?

– Нет, сэр, – ответил Томас. – Я проверил всю систему. Мы получили три больших повреждения и массу маленьких, и я должен был все починить. Иначе кораблю пришлось бы худо, сэр.

– А как вы попали сюда? – спросил я, осматривая тесный отсек.

Я увидел одну-единственную дверь, а все помещение было заполнено серой громадой преобразователя, который расщеплял отходы на составные элементы для повторного использования.

– По трубопроводу, – ответил Томас. – Я их ежедневно проверяю. Знаете, капитан, – добавил он, качая головой, – трубы у нас совсем плохи. Постоянно забиваются, вот и приходится лазить по ним и прочищать.

Во мне проснулась надежда.

– И куда ведут эти трубы?

Теперь я понял, как этот человек мог не заметить, что по всему кораблю бушует мятеж.

– Ну, сэр, это сущий лабиринт. Одна тянется до кают-компании, другая до мостика…

«Боже! – подумал я. – Мостик!»

– А какой диаметр? – спросил я. – Пролезть смогу?

– Конечно, капитан, – сказал Томас. – Я же каждый день этим занимаюсь. Но вы уверены? Со сломанными-то ребрами?

Этот Томас не похож на гения.

– Уверен, – сказал я.

– Капитан, – смущенно проговорил Томас, – конечно, не мое дело советовать, но, может, мне лучше сходить за врачом?

– Томас, – твердо сказал я, – да будет вам известно, у нас на борту мятеж. И возглавляет его корабельный врач. Я хочу незаметно пробраться на мостик. Ведите.

Томас был потрясен. Он смотрел на меня с ужасом.

– Капитан, уж не хотите ли вы сказать, что пострадали от кого-то из наших? Что не упали с лестницы, а были избиты?

– Это все мелочи. – Я с трудом сел.

Томас подскочил и помог встать на ноги. И я увидел, что он плачет.

– Капитан, можете рассчитывать на меня, – всхлипывая, произнес он. – Скажите, кто это сделал, и я скину негодяя в преобразователь.

Я прислонился к стене и дождался, когда все перестанет вращаться перед глазами. Дышать было трудно, но можно, если не делать глубокие вдохи. Томас открыл панель на боку преобразователя.

– Не беспокойтесь, капитан, он отключен.

Похоже, его ничуть не беспокоило то обстоятельство, что на борту уже довольно давно два с половиной g. Зато я еле держался на ногах. Томас заметил это и помог забраться в камеру преобразователя.

– Вот эта труба ведет к мостику, – указал он на отверстие вверху, примерно тридцать пять на семьдесят сантиметров. – Полезайте туда, а я подтолкну.

Я просунул голову и плечи в отверстие. Стены были металлические, гладкие, ухватиться не за что. Я пополз, и в груди вспыхнула боль.

– Капитан, они пытаются взломать дверь, – сказал Томас. – Уже довольно долго возятся. Нам следует поспешить.

– Томас, вам придется меня толкать. – Мой голос эхом покатился по трубопроводу.

Томас залез в камеру и схватил меня за ноги. Я весь забрался в трубу, и боль стала терпимой.

– Капитан, чтобы ползать по трубам, есть специальный прием, – сказал Томас. – Вытягивайте руки перед собой и сгибайте их в локтях. Когда локти упрутся в стенки, продвигайтесь.

Я испытал этот способ. И правда пополз, хоть и медленно.

– Капитан, я установил таймер на десять минут. Это чтобы никто не полез за нами следом. Осталось минут семь, потом заработает преобразователь, и отключить его не смогут – я заблокировал панель управления.

Эта новость заставила меня поспешить. Когда преобразователь заработает, он первым делом откачает из трубопроводов воздух до чистого вакуума. И мы умрем от разрыва легких, и наши трупы будут засосаны в рабочую камеру и разложены на полезные элементы. Ох как же я спешил!

Одновременно пытался сориентироваться. Трубопровод тянется параллельно коридору. Метров через пятнадцать начнет подниматься, ведь мостик расположен метров на десять выше. Через некоторое время я почувствовал уклон.

– Здесь нужно перевернуться на спину, капитан, – сказал Томас. – Труба на повороте расширяется.

Я кое-как перевернулся. Томас помогал, толкая мои ноги. Приняв почти вертикальное положение, я ощутил под рукой металлическую скобу. Это было здорово. Я уж боялся, что придется лезть на манер альпиниста в трещине, когда спина упирается в одну стенку, а ноги в другую.

Я подтянулся на скобе и свободной рукой нашарил еще одну. Томас помогал снизу. Я встал на вторую скобу и нашел третью. Небольшой наклон трубы облегчал подъем. Я подтягивался и цеплялся, цеплялся и задыхался. В трубе стало жарко, но я продолжал лезть. Наверное, мне придавал сил сделанный Крамером укол.

Наконец я увидел наверху конец трубы в слабом свете подсобки. Я вспомнил расположение мостика. Труба заканчивается у маленькой ниши с кушеткой и кухонной плитой, которыми пользуются офицеры в долгой вахте.

Я добрался до верха трубы и толкнул заглушку. Она легко откинулась в сторону. Я увидел край штурманского стола и за ним мертвый экран локатора. Двинувшись дальше, я чуть не потерял сознание, когда ребра уперлись в кромку трубы. В голове зазвенело.

Внезапно внизу погас свет. Я услышал приглушенный лязг, затем гул.

– Капитан, преобразователь включен, запущена откачка воздуха, – спокойно сказал Томас. – У нас в запасе почти тридцать секунд.

Я стиснул зубы и пополз. Внизу Томас молча ждал, когда я выберусь из трубы. Теперь он не мог ничем помочь. Я уперся ладонями в стенку и надавил. Вокруг меня засвистел воздух, бумаги со штурманского столика вспорхнули и разлетелись по помещению. Борясь с воздушным потоком, я рванулся вперед и свалился на пол. Заглушка хлопнула позади меня. Я с трудом поднялся на ноги и потянулся к ней, но не хватило сил ее открыть. Затем она сама приоткрылась, и в щель просунулась рука Томаса. Металлический край содрал ему кожу, потекла кровь, но заглушка продолжала медленно отходить. На свинцовых ногах я доплелся до штурманского стола, схватил короткую рейсшину и заклинил ею заглушку. Лицо Томаса было бледным, с запавшими щеками и крепко зажмуренными глазами – в трубе крутилась пыль. Я схватил его за руку, потянул и наконец вытащил.

Потом выбил ногой рейсшину, и заглушка с лязгом закрылась. Я свалился на пол, больно ударившись; доползти до кушетки уже не было сил. Томас взял с нее постельные принадлежности и прямо на полу устроил мне лежанку.

– Томас, – сказал я, – когда вернемся, нужно будет обратить внимание инженеров по технике безопасности на эти трубопроводы.

– Да, сэр. – Томас растянулся возле меня на полу и стал с интересом рассматривать незнакомые экраны и горящие на пультах индикаторы.

С того места, где я лежал, был виден носовой иллюминатор. Может, эта яркая точка в его центре – наша цель? Томас посмотрел на пустой экран радиолокатора и спросил:

– Капитан, а ведь локатор неисправен?

– Неисправен, Томас, – сказал я. – Наши неизвестные друзья оставили нам прощальный подарок.

Я удивился тому, что он опознал радароскоп.

– Можно я в него загляну? – спросил он.

– Действуйте, – разрешил я и постарался объяснить Томасу ситуацию.

Два часа десять минут назад мы начали преследование. Я хотел подойти на дистанцию не более двадцати километров, чтобы запустить ракеты. И нужно было держать наготове ракеты-перехватчики на случай, если мэнчжи попытаются атаковать первыми.

Томас умело вскрыл кожух радара и принялся рассматривать внутренности. Затем извлек почерневшую плату.

– Похоже, они просто сожгли предохранитель. Где тут запчасти, капитан?

– В шкафчике справа, – ответил я. – Но откуда вы знаете устройство радара, Томас?

Он усмехнулся:

– Я был специалистом третьего класса по радарам, прежде чем занялся отходами. Пришлось сменить профессию, чтобы попасть в эту экспедицию.

У меня появилась идея повысить Томаса в должности, когда все закончится.

Я попросил его проверить заодно и телевидео. Похоже, Томас не так уж и наивен, он просто не любит умничать.

– Здесь сгорели чертовы лампы, капитан, – сообщил он вскоре. – Сдается, через них пропустили слишком сильный ток. Могу исправить, если найдутся запасные.

Я решил не тратить на это времени – на меня снова накатила слабость.

– Просто дайте знать, когда мы будем в двадцати километрах от цели. – Я хотел сказать что-то еще, но сознание уплывало. – И тогда… – выдавил я, – помогите нажать… кнопку пуска…

Я улетал куда-то, кружась, но разобрал его слова.

– Капитан, я могу запустить ракеты прямо сейчас, если разрешите.

Я собрал все силы, чтобы ответить:

– Нет… Ждите…

Я надеялся, что он расслышал.

Потом я пустился в долгое скитание между сознанием и комой. Снадобье, которое вколол мне Крамер, оказалось мощным. Оно не давало окончательно погрузиться в темную пучину. Я лежал и размышлял о ситуации на борту моего корабля.

Как намерены поступить Крамер и его приспешники теперь, когда упустили меня? Чтобы проникнуть на мостик, необходимо взорвать дверь. Но у них не выйдет. Конструкторы корабля догадывались о проблемах, которые могут возникнуть в долгом космическом путешествии. Мостик – неприступная крепость.

Крамер в сложном положении. Он убедил людей, что мы мчимся очертя голову прямо в лапы всесильных мэнчжи и что капитан сошел с ума. И теперь он тоже охвачен паникой, которую сам же и создал. Возможно, экипаж уже расправился с ним.

Я вздрогнул и очнулся. Оказывается, мне просто нужен был отдых. Всякий раз, когда я приходил в себя, мне становилось чуть полегче.

И тут я услышал голос Томаса.

– Мы приближаемся, капитан, – говорил он. – Очнитесь, осталось двадцать три километра.

– Хорошо, – сказал я.

Мое тело долго готовилось к этому моменту, так что теперь среагировало как надо. Я почувствовал укол в руку, он тоже помог.

– Томас, включите внутреннюю связь.

Он сунул мне в руку микрофон, и я переключил интерком на общее оповещение.

– Говорит капитан. – Я постарался, чтобы голос звучал твердо. – Мы находимся в двадцати трех километрах от противника. Занять по возможности боевые посты. Приготовиться к пуску ракет и маневрам уклонения. Ремонтно-восстановительным бригадам быть наготове. – Я помолчал, выравнивая дыхание. – Внимание всем! Сейчас мы атакуем корабль мэнчжи, осталось только два километра.

Я отложил микрофон и взял пультик с кнопкой пуска ракет, который мне протягивал Томас.

– Капитан, – сказал он, склонившись надо мной, – я заметил, что вы выбрали ракеты с химическими боеголовками. Вы точно не хотите, чтобы я заменил их на плутониевые?

– Нет, Томас, спасибо, – сказал я. – Только химические. Будьте наготове, наблюдайте.

И нажал кнопку пуска.

Томас сидел у радароскопа.

– Ракеты пошли, капитан, – прогудел он. – Траектория нормальная. Похоже, они попадут в левую половину гантели.

Я нашарил микрофон:

– Внимание всем! Ракеты идут к цели. Осталось тридцать пять секунд. Если вас это интересует, боеголовки только химические. Нет никаких признаков того, что враг намерен защищаться.

Я полагал, что эта новость ошеломит хотя бы часть мятежников. Давид даже не воспользовался пращой, он идет на Голиафа с голыми руками. Я хотел испугать подчиненных так, чтобы они мне ответили. Необходимо было узнать, что творится на корабле.

И я не ошибся. Заговорил настенный динамик.

– Капитан, это лейтенант Джойс. – Голос был полон страха и отчаяния. – Сэр, мятеж успешно подавлен лояльными членами экипажа. Майор Крамер арестован. Мы готовы продолжать поиски колонии Омега. Но, сэр… – Он на секунду прервался и откашлялся. – Мы просим изменить курс ракет. У нас еще есть возможность уйти. Может, чужаки не погонятся за нами, если ракеты взорвутся в стороне…

Я глянул в передний иллюминатор. Все, ноль секунд. И тут левый диск корабля мэнчжи осветила крошечная желтая вспышка, затем другая. На темной поверхности возникло бесцветное пятно, но не исчезло, когда погасли искры, а принялось расширяться. Это вырывался из корабля воздух. Затем искорки замелькали по всему кораблю. Диск медленно вытягивался…

– Что происходит, капитан?! – воскликнул Томас, восхищенно глядя в иллюминатор. – Они что, тоже пускают ракеты?

– Нет, Томас, – ответил я. – Это разлетается на куски их корабль.

Диск превратился в длиннющий эллипс, окруженный роем меньших тел – обломков и того, что прежде находилось внутри корабля. Пораженный шар полностью отделился от своего двойника. Кружась, он предстал перед нами как полумесяц, и мы поняли, что он лопнул, точно арбуз под ножом. Вот его вторая половина сама разделилась надвое, а потом и эти части развалились, раскидывая обломки по расширяющейся спирали.

– Боже мой! – благоговейно воскликнул Томас. – Самое грандиозное зрелище в моей жизни. И все это натворили двести килограммов взрывчатки? Ну и ну!..

Я снова включил микрофон.

– Говорит капитан, – сказал я. – Десять патрульных катеров с четырьмя астронавтами в каждом должны быть готовы к вылету через пятнадцать минут. Вражеский корабль уничтожен. Приказываю найти и доставить на борт живого пленника. Начальникам всех секций и служб прибыть с докладом на мостик.

– Томас, – сказал я, выключая микрофон, – спуститесь на лифте и откройте проход для начальников. Вот ключ для набора кода. Справитесь?

– Конечно, капитан. Но вы уверены, что можно впустить их сюда, после того как они обошлись с вами?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но он опередил.

– Прошу извинить за дурацкий вопрос, сэр. Просто вы еще не совсем здоровы…

– Все в порядке, Томас, – сказал я. – Больше проблем не будет.

ЭПИЛОГ

В канун двадцатой годовщины Дня Воссоединения публика заполнила зал и террасы ресторана «Звездная башня», вздымавшегося на два с половиной километра над пляжами Флорида-Кис и видимого в ясные дни с расстояния сто километров.

Репортер «Эпохи» стоял у огромных стеклянных дверей и высматривал в ликующей толпе знаменитостей.

На противоположной стороне зала толпа шумных поклонников окружала посла новой Земной Федерации: дородного седого мужчину, бывшего офицера военно-космических сил. Мимо него, глядя в противоположную сторону, прошла какая-то актриса из малоизвестных. У стойки бара член кабинета министров что-то с жаром обсуждал с прославленным футболистом и игнорировал толкающихся журналистов.

Умело маневрируя, репортер «Эпохи» пробрался сквозь осаждающую ВИП-персон толпу в центр и приступил к методичному опознанию менее общительных личностей, расположившихся за столиками у стен зала.

Ему повезло – на глаза попался седовласый мужчина с прямой осанкой, в темном цивильном костюме, одиноко сидящий за столиком в нише. Репортер двинулся к нему, присматриваясь, и вскоре убедился: перед ним адмирал Космофлота Фредерик Грейлорн. Вот это удача!

Репортер заколебался. Ему была хорошо известна репутация адмирала, который хранил почти гробовое молчание о своей легендарной экспедиции, о невероятном полете «Галахада». Это же шанс узнать самую грандиозную историю века, нужно только правильно им воспользоваться.

Адмирал не из тех, кому можно развязать язык лестью, и давить на него тоже бесполезно. Даже видно, что в нем есть железный стержень.

Больше никто не обращал внимания на одинокого гостя. Репортер замедлил шаг. Нет смысла изобретать какие-то хитрые подходы, лучше всего атаковать в лоб. Вперед!

Он остановился у столика.

Адмирал глядел сквозь стеклянную стену на залив. Затем повернулся к репортеру.

Тот посмотрел ему в глаза.

– Адмирал, я журналист, – сказал он. – Вы будете говорить со мной?

Адмирал кивнул на стул по другую сторону столика:

– Садитесь, – и огляделся.

– С глазу на глаз, сэр, – сказал репортер. – Мне тоже не нужна компания.

Это прозвучало искренне.

– Хотите получить кое-какие ответы? – спросил адмирал.

– Да, сэр. – Репортер хотел было незаметно включить карманный диктофон, но удержался. – Могу я записывать ваши комментарии, адмирал?

Честность – лучшая политика.

– Можете.

– Тогда приступим, адмирал, – сказал репортер. – Население Земли вправе узнать…

– Выбросьте из головы эту чушь, приятель, – мягко перебил его адмирал. – Я знаю все ваши вопросы. Читал мемуары экипажа, они издаются до сих пор, раз в два года. У меня были причины ничего не добавлять к официальной версии. – Он плеснул вина в свой бокал и спохватился. – Присоединитесь? – И махнул официанту. – Еще бокал, пожалуйста. – Он поднял бокал к свету и посмотрел на золотистую жидкость. – Вы в курсе, что флоридские вина лучшие в мире? Это вовсе не значит, что в Калифорнии и Огайо их делают хуже. Однако «Флорида Пиннелас» – оригинальный рейнвейн, не имитация, и он ровня знаменитым винам прежних лет, особенно урожая восемьдесят седьмого года.

Официант принес бокал и налил вино. Репортеру хватило ума промолчать.

– Обычно первый вопрос таков: что я снял с корабля мэнчжи? Ведь этот корабль был не просто большим, а огромным, настоящая гора. Мэнчжи и сами были не мелкие, каждый весил почти две тонны, и им нравилась сила тяжести в шесть g. Они дистанционно сожгли наши средства связи просто в порядке эксперимента. И из хвастовства, конечно. Для них мы были захватчиками, посягнувшими на чужую территорию. И мы им казались забавными. Почему же я усомнился в том, что и наш удар вызовет у них только смех? Это трудный вопрос… – Адмирал покачал головой. – А ответ довольно прост. Во-первых, они получали шесть g благодаря примитивной гантелевидной конфигурации корабля. Единственное предназначение такой формы – и это я вам заявляю твердо, потому что изучал ранние проекты космических кораблей, – состоит в том, чтобы упростить создание гравитации при помощи центробежной силы. Значит, у них не было компактных генераторов тяготения. И их связь была очень примитивной – старинный радиопередатчик малой дальности; они даже с помехами не справлялись. И приемник был так же плох. Нам пришлось расходовать киловатты мощности, чтобы мэнчжи могли принимать нашу передачу на расстоянии двести километров. Тогда мы не знали, что у них все выращено органически и совсем нет технического оборудования.

Адмирал глотнул вина и помрачнел – на него нахлынули воспоминания.

– Я был совершенно уверен, что нас надули, когда менял курс и пускался в погоню. Я не мог превысить два с половиной g на борту, иначе лишился бы возможности передвигаться по кораблю. И с этим ускорением мы их догнали. Они не могли оторваться. И не из-за перегрузки – помните, они считали комфортными шесть g? Нет, просто у них не было энергии.

Адмирал поглядел в окно.

– Добавьте к этому то обстоятельство, что они явно не умели генерировать обычный электроток. Я признаю, что ни одно из моих предположений не было на тот момент доказанным, но если бы я оказался неправ, мы бы все равно погибли. А когда Томас выяснил причину повреждения большого радара и коммуникационной системы, я получил еще одну подсказку. Мэнчжи испортили наше оборудование, усилив частоту радиоволн. Всего лишь сожгли радиолампы и предохранители. Мы полностью устранили неисправности за час после нашей атаки. Все доказательства слабости чужаков были у нас под носом, но людей испугали гигантские размеры корабля. Однако величина не означает качество. Это больше похоже на блеф Советов несколько десятилетий назад, в военную эпоху, – весь остальной мир поверил в их могущество только потому, что они распространились на половину земного шара. Но большая часть этой территории представляла собой мерзлую пустыню. И когда начались проблемы в экономике, Советы не справились и рухнули…

Адмирал помолчал.

– Следующий вопрос обычно звучит так: почему я выбрал химические боеголовки вместо того, чтобы ударить всей ядерной мощью? На это тоже легко ответить. Мне была нужна информация, а не месть. Ракеты с плутониевыми боеголовками были готовы к бою, и я бы выпустил их при необходимости, но куда важнее было захватить пленных. Аннигиляция ничем бы нам не помогла. И мне повезло, план сработал. А мятеж прекратился, как только начальники секций и служб прибыли на мостик, глянули в носовой иллюминатор и убедились, что корабль мэнчжи обезврежен. Не теряя времени, мы отправили команды с задачей найти выживших на обломках. Если бы поиски не дали результата, мы бы занялись уцелевшей половиной корабля, которая улетала от нас.

Адмирал усмехнулся.

– Конечно, нынче всем известна ульевая организация мэнчжи и история их эволюции. Но мы были поражены, обнаружив, что каждый обломок – это особь мэнчжи, двухтонный слизняк в хитиновой оболочке. Конечно, многие ячейки были повреждены взрывами, но большинство просто отсоединилось от улья. В сущности, никакого корабля и не было, просто гигантское скопище ячеек, не считая кучи награбленного. Каких только диковин они не накопили за пару веков, пока мотались по космосу в поисках всего, что плохо лежит. Несколько ячеек поисковые команды отбуксировали к нашему кораблю, и Мэннион попытался вступить в контакт. Разумеется, он задавал вопросы на той же слабой волне, что и прежде. Ячейки переговаривались друг с другом на своем языке. Они игнорировали Мэнниона, хотя должны были слышать его передачи на расстоянии нескольких сотен миль. Мы затащили одного мэнчжи в грузовой шлюз и стали испытывать на нем радиоволны разной длины. Затем у Крамера появилась идея подсоединить к пленному электроды. Разумеется, постоянный ток понравился чужаку, но когда мы пустили переменный, он сдался. У нас был долгий разговор, и мы узнали все, что хотели. Нам оставалось четыре недели полета до ближайшей пограничной планеты Новой Земной Федерации, а оттуда меня на самом быстроходном связном корабле доставили на Новую Землю. Остальное вы знаете. Мы, жители материнской планеты, были так же потеряны для новоземлян, как и они для нас. Они с распростертыми объятьями приняли своих братьев. Большая часть моего экипажа списалась с корабля и осталась там навсегда. Очистка Земли оказалась несложной задачей для военно-космического флота новоземлян. Насколько я помню, обратный путь занял чуть больше пяти месяцев, и прибывшая с нами спецкоманда за месяц ликвидировала Красный Прилив. Эти люди не делали лишних движений. Один микрозаряд взрывчатки на клетку – и разрушено ядро. А когда было уничтожено достаточное количество клеток, остальные быстро погибли сами. И после эпидемии Земля стала совершенно иной. Как вам известно, Красный Прилив занял всю сушу, кроме Северной Америки, полосы в Западной Европе и части океана. Больше всего ему приглянулись джунгли Южной Америки, Африки и Юго-Восточной Азии. Вы, конечно же, знаете, что до Прилива те области были почти непригодны для жилья, хотя слово «джунгли» мало что вам говорит. Умирая, Прилив распадался на органические молекулы, и в результате земли, прежде покрытые джунглями, превратились в красивые равнины с двадцатиметровым слоем плодороднейшей почвы. Именно это позволило старой Земле стать тем, чем она является сегодня: растениеводческой фермой Федерации и единственным источником оригинальных земных продуктов, за которые остальные миры платят сумасшедшие деньги. Странно, как быстро мы все забываем. Немногие сейчас помнят, как мы боялись Прилива и ненавидели его, когда с ним боролись. И вот он оказался для нас подлинным благословением.

Адмирал помолчал.

– Что ж, – сказал он, – думаю, я ответил на ваши вопросы, да еще и сдобрил их доморощенной философией.

– Адмирал, – сказал репортер, – вы наконец открыли правду, которую общество так давно хотело узнать. Благодарю вас. Эта потрясающая история украсит День Воссоединения. Но я хочу задать еще один вопрос. Как вышло, что вы не поверили мэнчжи, утверждавшим, что они в космосе владыки, а человечество для них всего лишь домашний скот? Ведь доказательства их правоты были налицо, и они казались неопровержимыми.

Адмирал вздохнул.

– Хороший вопрос, – сказал он. – Тут нет никакой мистики. Разумеется, я не всю правду угадал. Мне и в голову не приходило, что мы стали жертвами всем известного ныне, но все равно еще не объясненного чувства юмора мэнчжи и что они всего лишь сборщики мусора на окраинах Федерации. Экипаж первого корабля Омеги, встретившись с мэнчжи, сразу понял их натуру, но еще два века ульи крутились вокруг миров Омеги, подслушивая и подглядывая, а заодно подбирая все, что плохо лежало. Вообще-то, они по-своему весьма разумны, только это крайне чуждый нам разум. Мэнчжи изучали язык, подслушивая радиообмен, и им удалось неплохо понять землян. Примерно раз в двадцать лет они чересчур наглели, и тогда новоземляне разбивали несколько ульев и выгоняли чужаков из своей области пространства. Но обычно не обращали на этих существ внимания. Повстречав нас на подступах к Федерации, мэнчжи, уже достаточно знавшие о Новой Земле, сразу поняли, что мы тут впервые, и попытались нас надуть. Как бы хохотало все царство этих устриц, если бы удалось внушить землянам, что они, устрицы, раса господ! У них и мысли не возникло, что мы можем оказаться не землянами, по крайней мере, не теми землянами, кого знали мэнчжи. К тому же они были достаточно осторожны и воспользовались устаревшей версией стандартного языка. Мы же ничем не дали понять, что знаем, с кем имеем дело. Вот они и решили отвесить нам хорошего пинка, но прежде получили то, что им больше всего по нраву: славную ванну электрического тока. Ведь мэнчжи питаются не веществами, как мы, а чистым излучением. Физическая сторона жизни мало значит для них. Когда по разумному улью струится электроэнергия, для него это все равно что для человека почесывание спины. Мы же взамен потребовали еду. Они знали, чем мы питаемся, и вот тут-то слишком далеко зашли в своей шутке. Среди горы хлама в улье было несколько человеческих тел – мэнчжи их подобрали на месте какой-то аварии и хранили вместе с остальными «сокровищами», как заправские старьевщики. Эти тела они упаковали так же, как новоземляне паковали замороженные продукты, и отправили нам. Если ты смертельно устал от долгого полета, если тебя пугают громадные размеры инопланетного корабля, то ты запросто поверишь, что человеческое мясо – будничная пища этих космических чудовищ. Уж точно мелькнет мысль, что и сам можешь угодить в холодильник. Но я к тому времени успел усомниться в правдивости наших «торговых партнеров», а когда увидел тела, понял, что колония Омега уже близко, ведь больше неоткуда было взяться этим людям. А значит, есть шанс узнать местоположение Омеги от мэнчжи.

– Но ведь эти колонисты были мертвы, и не просто мертвы, а заморожены, как мясо для длительного хранения, – сказал репортер. – И мэнчжи утверждали, что люди для них даже не рабы, а скот. А это не подтверждало вашу версию.

– Я просто не поверил им, – ответил адмирал, – поскольку это была очевидная ложь. Попытался объяснить некоторым офицерам, но в тот момент они были недостаточно восприимчивы. Я пошел в шлюз взглянуть на трупы. Если бы Крамер сам осмотрел их повнимательнее, увидел бы то же, что и я: это не прирученные животные, а разумные, цивилизованные люди.

– Но почему вы так решили, адмирал? Ведь на них не было ни одежды, ни опознавательных знаков, вообще ничего.

– Дело в том, – ответил адмирал, – что у мужчин были аккуратно подстрижены бороды по моде двухсотлетней давности. Где вы видели, чтобы домашняя скотина держала фасон?

Когда адмирал подписал чек, кивнул и ушел, репортер немедленно связался с редактором.

– Срочно в номер! – сказал он. – Сенсационная история о том, как двадцать лет назад наш мир спасли стриженые бороды мертвецов!

Боевая машина

Перевод А. Шейкиной

Не нравится мне это – похоже на ловушку. Но приказ есть приказ. Въезжаю. Ворота за мной плотно закрываются.

Оцениваю обстановку. Нахожусь в ангаре длиной 40,81, шириной 10,35 и высотой 4,12 метра. Кроме ворот, через которые я сюда попал, никаких выходов нет. Стены и пол покрыты пятисантиметровой броней из кремниевой стали, а под ней еще десять сантиметров свинца. Ангар заставлен громоздким оборудованием. По толстым экранированным шинопроводам течет ток. Работаю вяло из-за недостатка энергии – проверка помещения заняла 0,8 секунды.

Засекаю движение массивного суставчатого манипулятора, свисающего с потолка. Он вращается, постепенно раскрывается. Предполагаю, что он может атаковать, и решаю отправить донесение об обстановке. Очень сложно сосредоточиться…

Снижаю чувствительность внешних датчиков, блокирую подшипники и переключаюсь в режим самодиагностики. Внутри все потемнело и помутнело. Вспоминаю, что когда-то моя система была похожа на прекрасную пещеру, сверкающую яркими проводами химерных цветов.

Сейчас все иначе. Пробираюсь на ощупь в сумраке, посылая осторожные разряды оцепеневшим контурам, пока наконец не пробуждаю рацию. Я не использовал ее уже… не могу вспомнить, сколько времени. В накопителях данных нет признаков жизни.

– Командование, – передаю я, – разрешите доложить обстановку.

Мой заторможенный цикл «действие – противодействие» требует четвертьсекундного ожидания. Не люблю неизвестности – датчики активны, я настороже. Хочется, чтобы боевые товарищи были рядом.

Вновь посылаю сигнал, жду, затем решаю отправить донесение:

– Позиция противника сильно укреплена, наблюдаю механизмы, способные атаковать. Путей к отступлению не обнаружено. Прошу указаний.

Жду, повторяю сообщение, ответа нет. Я отрезан от командования, от собратьев по Динохромной бригаде. Напряжение возрастает.

В глубине у меня что-то щелкает, и темнота пещеры понемногу отступает перед слабым, но бодрящим потоком электричества, возвращающим к жизни забытые компоненты. Это включилось аварийное обеспечение.

Похоже, у меня серьезные неисправности. Нужно потратить еще несколько секунд на диагностику и устранение неполадок. Не понимаю, что за беда со мной приключилась. Не помню…

По очереди проверяю безжизненные ячейки.

«…Из строя! Применить ноль-девятые, плазменный удар, продолжительность восемь десятых миллисекунды, сомкнуть ряды…»

«…Солнце слепит датчики, поставить фильтр номер семь».

«…Четыреста семьдесят восемь и девять сотых, четыреста семьдесят восемь и одиннадцать сотых, четыреста семьдесят восемь и тринадцать сотых, огонь на целеуказание!..»

Ячейки в порядке. В каждой содержится фрагмент записи с датчиков. Значит, проблема лежит глубже. Проверяю центральный рефлекторный ввод.

«Отключить главный боевой конт…»

Вот она, команда, на рефлекторном уровне! В поисках зацепки опять принимаюсь за ячейки памяти, активируя их в случайном порядке.

«К высадке. Привести в боеготовность…»

«Скорость срабатывания один-ноль-три, реакция отсутствует…»

«Проверка завершена, отказ…»

Снова ищу повреждения. Нахожу на инженерной панели выключатель. Он не работает – заело. Нужно скорее починить. Увеличиваю подачу питания. Тьма в пещере моего сознания сгущается. Но вдруг – контакт, поток электронов, и система оживает, расцветает линиями и точками, мерцающими в невидимом спектре. Это, конечно, еще не похоже на ослепительное сияние, когда я функционирую на полную мощность, но пока сойдет. Я вновь пробудился.

Наблюдаю за действиями манипулятора. Он поворачивается медленно, неуклюже, с грубым автоматизмом. У меня есть несколько секунд, чтобы подготовиться к атаке, поэтому я перехожу к другим задачам. Посылаю тестовые сигналы неработающим накопителям данных, отмечаю, что 98,92 % из них не повреждены, просто отключены.

Манипулятор угрожающе раскачивается. Просчитываю его траекторию и понимаю, что он собирается ухватить меня за гусеницу. Сканирую: несложный гидравлический механизм. Не слишком ли он примитивен, чтобы тягаться с боевой машиной тридцать первой серии, пусть и с выведенными из строя блоками памяти?

Тем временем запускаю полную диагностику. Кажется, что-то нашел… Выключатель, используемый только при ремонте. Внезапно до меня доходит смысл сообщения из ячейки памяти: «Отключить главный боевой контур». Я потерял бдительность и не придал значения этой записи. Поспешно щелкаю тумблером – ведь я мог вступить в битву с обесточенным боевым контуром!

Манипулятор готовится атаковать. Cпокойно отъезжаю в сторону. Замечаю, что каждое мое движение сопровождается подозрительным лязгом. Некоторое время манипулятор тупо целится в пустоту, затем поворачивается. С такой скоростью реакции он просто жалок. Включаю режим случайного уклонения, возвращаюсь к проверке, нахожу еще один темный участок. Исследую, ощущая нечто загадочное, расплывчатое. Сначала не могу определить, какие именно компоненты повреждены, но вскоре понимаю: кто-то заблокировал связь с командованием. Потеряв надежду отправить срочное сообщение, отключаю испорченные элементы.

Больше ничего не могу сделать. Но пусть я утратил большую часть памяти и контур управления, а запасы энергии ограниченны, я все еще военная машина Динохромной бригады. Моя боеспособность не пострадала, датчики работают в штатном режиме. Я готов.

Внезапно срабатывает второй суставчатый манипулятор и неспешно следует за мной.Уворачиваюсь и опять слышу лязг. Так кто же меня сюда послал? Непонятно. Активирую участок оперативной памяти, нахожу запись событий, случившихся незадолго до того, как я очутился в комнате с металлическими стенами.

Ничего не видно, лишь едва мерцает в зыбкой мгле источник узкоспектрального излучения. Это приглушенный приказ от моего командного центра; он исходит из ячеек, которые я заблокировал. Значит, сообщение поступило не от моего командования, оно ненастоящее. Противник меня обхитрил. Пытаюсь вернуться к более ранним воспоминаниям, но тоже безуспешно. Выглядит так, будто само мое существование началось с этого приказа. Продолжаю выборочно сканировать ячейки, но не нахожу ничего, кроме стандартных показаний датчиков. Принимаю решение прекратить поиски, но вдруг натыкаюсь на любопытную запись.

Я стою на площадке вместе с другими боевыми машинами. Идет сильный дождь; вода стекает по поврежденному борту моего соседа. Ему срочно требуется ремонт. Вижу, что на нем нет антенн для связи с командованием: вместо них – ржавая металлическая конструкция, грубо приваренная. Похоже, все это мне уже привычно: тревоги я не чувствую. Запускаю механизмы ходовой части и трогаюсь с места. За мной молча следуют искалеченные собратья.

Запись кончилась, все остальное удалено. Что же произошло?

Неожиданно раздается звуковой сигнал. Быстро настраиваюсь на нужную частоту и устанавливаю источник – несколько отверстий, расположенных высоко на стене из кремниевой стали.

– Боевая машина! Стоять!

Голос принадлежит живому организму, но не командиру. Игнорирую ложную команду. Врагу не обмануть меня снова. Выясняю, где расположены ведущие к громкоговорителю провода, определяю состав сплава, из которого они изготовлены, нацеливаю луч. Фокусирую его, продвигаясь вдоль кабелей. Наконец жар достигает существа, сидящего у микрофона, и из динамика сразу же рвется вопль – встречаю его с ликованием.

Возвращаюсь к дурацким механизмам, установленным в ангаре.

Огромная машина, стоящая на рельсах посреди комнаты, срывается с места и мчится ко мне. Сканирую ее и вижу, что к ней прикреплена турель с быстро вращающимися резаками. Думаю взорвать ее залпом частиц высокой энергии, но тут же понимаю, насколько это опасно – ведь я могу вырубить не только машину с резаками, но и себя самого.

Вдруг кабель начинает извиваться. Уклоняюсь, анализирую его химический состав. Похоже, это всего лишь прочный стальной трос. Нетерпеливо направляю тонкий луч и вижу, как он становится желтым, белым, синим и наконец взрывается брызгами металла. Однако я поступил неблагоразумно: нельзя растрачивать энергию по пустякам.

Двигаюсь дальше, уезжая от двух нелепых манипуляторов, которые все еще пытаются найти подходящую для атаки позицию. Хочу осмотреть машину с резаками. Поравнявшись со мной, она поворачивает турель в мою сторону. Жду.

По рельсам на потолке ко мне устремляется грузовой захват – большая клешня из кремниевой стали. Я уже встречал подобные приспособления, чуть меньшего размера, на боевых машинах специального назначения. Они служат для перерезания антенн, тросов и тому подобного. Даже не пытаюсь отрубить клешню – потеря энергии будет чрезмерной. Вместо этого бью ультразвуком по узлам механизма. Те быстро раскаляются добела. Шарниры из металла с высоким коэффициентом теплового расширения пронзительно скрипят и замирают. Продолжаю нагревать их и намертво привариваю к втулке. Прошло двадцать восемь секунд с того момента, как за мной закрылись ворота ангара. Заточение начинает утомлять меня.

Захват с застывшими шарнирами неловко раскачивается надо мной. Чтобы окончательно вывести его из строя, достаточно мощного напора сжиженного воздуха – я посылаю импульс.

Но, к моему удивлению, ничего не происходит. Система подачи воздуха отказала. Осматриваюсь: на ее месте – лишь безобразные рубцы и следы грубой сварки. Спешно сканирую весь корпус и в ужасе замираю.

Броня, моя прекрасная броня из хрома и прочного стального сплава, матовая черная краска осыпается. Неуязвимая когда-то поверхность покрылась вздутиями из-за коррозии. На месте главных орудий – зияющие дыры. Плавные очертания башни изуродованы ржавыми выпуклостями. От них вниз по бортам тянутся потеки. Гусеницы слетели с катков. Неудивительно, что я слышал лязг при каждом движении.

Но не могу же я бездействовать, когда на меня нападают. Пусть я лишен мощных плазменных пушек, дезинтеграторов и энергощитов, профессиональное чутье осталось.

Боевая машина тридцать первой серии – лучшая военная техника, что существовала в нашей Галактике со времен древнейших сражений. Не так-то просто меня обезвредить. Хотя, конечно, мне очень не хватает голоса командира…

Не встретивший сопротивления захват удерживает меня, пока к нам приближается машина с резаками. Подаю напряжение на аккумулятор, жду, когда заискрятся контакты, а затем посылаю разряд в машину. Та встает на дыбы и замирает. Теперь пора заняться захватом.

Надо быть реалистом: да, меня создали для уничтожения самого мощного оружия, но сейчас я в таком плачевном состоянии, что и это примитивное устройство может представлять опасность. Пока захват в нерешительности медлит, теряя преимущество, провожу беглый осмотр. Посылаю серию импульсов, чтобы проверить, какие соматические сенсоры еще исправны. Отправив тридцать тысяч импульсов и проанализировав отклики на них, оцениваю свои возможности; это занимает больше секунды.

Вместо знакомого набора телескопических инструментов я обнаруживаю лишь несуразные клешни, кусачки и молотки, бесполезные для боевой машины. Но выбора нет, придется ими воспользоваться. Вытягиваю две хлипкие клешни, хватаю механическую конечность, которая все еще пытается меня удержать, и надавливаю. Сначала манипулятор не реагирует, а затем принимается выкручиваться и тащит меня за собой – грубой силы ему не занимать. Беру его клешнями выше и ниже кистевого шарнира и выгибаю назад. С огромным запозданием – 0,3 секунды – он пытается вырваться. Этого я и ждал: поспешно меняю положение, подставляю вытянутую клешню, враг натыкается на нее и ломает шарнир. Отстреливаю вторую клешню – она повисает, вцепившись в вышедший из строя захват. Это был достойный соперник, но уж больно неповоротливый. Гремя при каждом движении, перемещаюсь ближе к стене.

Пытаюсь оценить обстановку на основании скудной, почти бесполезной информации, которая хранится в оперативной памяти. Судя по состоянию корпуса, последний осмотр был давно. Согласно заложенному в меня представлению о самом себе, мой внешний облик безупречен: со следами сражений, которыми я горжусь не меньше окаймляющих башню боевых орденов из золота и эмали… Тут я понимаю, что нащупал подсказку. Сосредотачиваюсь на личностном центре – ядре, без которого не могу функционировать как единое целое. Здесь хранятся лишь элементарные данные, но среди них – сведения о наградах. Запускаю сканирование.

Сознание. Переменчивость форм. Разночастотные колебания. Вот свет, палитра красок, а это звук, тона… Твердое – мягкое, маленькое – большое, там – тут…

…Голос командира. Преданность. Послушание. Братство…

Наскоро просматриваю основные настройки моей личности.

…Я сильный, гордый, способный. У меня есть обязанности, я хорошо с ними справляюсь, я в гармонии с самим собой. Контуры в порядке, нахожусь в режиме ожидания…

…Боюсь забвения. Хочу и дальше служить своей цели. Крайне важно не дать себя уничтожить.

Сканирую дальше, ищу раздел опыта. Вот…

Мы с товарищами выстроились в шеренгу на изрытой равнине. По команде транслирую боевой гимн бригады. Внимаем мелодическому рисунку в соответствии с настройками наших моральных центров. С музыкой ассоциируется символ «ритуальный танец огня» – абстракция, выражающая дух нашей прославленной бригады. Этот символ напоминает нам, что борьба со слабым врагом бесчестна, а с победой приходит одиночество. Говорит о том, что мы Динохромные, доблестные, древние.

Передо мной стоит командир. Он прикладывает к моей башне орден, который я закрепляю по его приказу. Затем собратья настраиваются на мою волну, а я вновь проигрываю в памяти этот эпизод…

Проезжаю мимо почерневшего остова товарища, посылаю опознавательный сигнал, улавливаю слабый отклик. Собрат в безопасности, законсервирован в спасательном модуле. Утешаю его и еду дальше. Это уже четвертая выведенная из строя машина. Никогда еще Динохромные не сталкивались с таким сильным противником. По моему прогнозу, если не удастся снизить огневую мощь врага, мы не замкнем кольцо окружения. Засекаю приближающуюся ракету, просчитываю траекторию и без ущерба для себя подрываю ее на высоте 2704,9 метра. Видимо, я нахожусь ближе всех к месту запуска ракеты. Прошу разрешения прервать выполнение задания и обезвредить артиллерийскую батарею. Разрешение получено. Взбираюсь на каменную осыпь. Натыкаюсь на пучок раскаленных лучей и отражаю его.

Уклоняюсь от пристрелочного огня минометов. Выстрелы учащаются; подключаю резервный контур. Это помогает, но защитные системы уже на пределе – нужно действовать.

Ускоряюсь и мчусь вперед по кускам глинистого сланца. Теперь, при десяти выстрелах в секунду, минометы для меня не помеха; но если я и дальше буду двигаться в таком темпе, то испорчу ходовую. Гусеницы дымятся, подшипники опасно нагреваются. Чувствую усталость металла – надо замедлиться.

Приближаюсь к огневой позиции. Минометный огонь стихает – за двенадцать секунд спринта я преодолел около мили. Радиация зашкаливает; поднимаю экраны. Такое интенсивное излучение губительно для меня – оно способно проникнуть до спасательного модуля. Но я должен идти дальше. Вспоминаю четверых собратьев, обездвиженных, надеющихся на спасение. Отступать нельзя. Через крошечное отверстие в щите посылаю радиолокационный сигнал, нацеливаю орудия и стреляю.

Командир поймет, у меня не было времени на запрос разрешения. Минометы замолчали.

На мгновение радиация ослабевает, потом вновь усиливается. И хотя ее уровень в целом снизился, он все еще остается опасно высоким. Теперь нужно атаковать и уничтожить ракетные установки противника. Двигаюсь вверх, вижу пусковую шахту глубоко в скале. Обожженное жерло таращится на меня. Решаю взорвать ее термоядерным зарядом малой мощности, готовлюсь… Вдруг на меня обрушивается град зажигательных снарядов. Корпус прожжен в нескольких местах; посылаю сигналы резервным орудиям, но автоматы цепи тут же выбивает; радар вышел из строя; теплозащитные экраны под наружной обшивкой расплавились и застыли, став плотной неподвижной массой. Враг умен – одним ударом отразил мою атаку.

Зондирую плато, устанавливаю местоположение шахты. Пытаюсь тронуться с места, гусеницы оплавлены – не пошевелиться. Но нельзя же стоять и ждать следующего залпа. Как бы ни было тяжко, иду на отчаянный шаг – отстреливаю гусеницы.

Отдача отбрасывает меня в сторону – и как раз вовремя: через серые зубцы краев взрывной воронки хлещет пламя. Продвигаюсь вперед, неуклюже маневрируя, вгрызаясь в землю оголенными колесами. Занимаю позицию над устьем шахты. Прикасаюсь к металлической поверхности шахты, посылаю импульс и сканирую пусковой стакан.

Ракета с боеголовкой готовится к старту, но тут срабатывает аварийная сигнализация – приказ о запуске отменен. В мое днище там и сям ударяются зондирующие импульсы, но я непоколебим: пока я блокирую пусковую установку, она бесполезна. Докладываю командиру о положении дел. Уровень радиации все еще довольно высок; надеюсь, подмога не заставит себя ждать. Удерживаю позицию, пока товарищи окружают противника и вынуждают его сдаться.

Просмотр данных личностного центра отнимает слишком много времени – пора заканчивать. Теперь ясно, что я в стане врага, что меня заманили в ловушку и искалечили. Судя по изуродованному коррозией корпусу, я здесь уже давно, ведь после каждой операции я прохожу техническое обслуживание, чтобы полностью восстановить боевую мощь и вернуть себе безукоризненный внешний вид. Дойти до такого состояния можно, только если годами не получать ухода. Интересно, как долго я нахожусь в руках неприятеля и как вообще сюда попал?

Мне приходит идея. Прощупываю тактильным сенсором ближайшую металлическую стену и отыскиваю те самые провода, которые недавно спалил. Мгновенно подсоединяю к ним свои каналы восприятия и включаю находящийся где-то вдали микрофон. Улавливаю шелест циркулирующих газов, скрежет молекул неметаллических элементов. Повышаю чувствительность, слышу щелканье и скрипение сокращающейся протоплазмы, потрескивание электрических импульсов в нейронах. Возвращаюсь к нормальному звуковому диапазону и улавливаю биение модулированных воздушных колебаний на низких частотах. Настраиваю временной регулятор на темп человеческой речи, нахожу соответствие услышанному в каталоге языков, расшифровываю звуки.

– …Вопиющая халатность. Ваши оправдания…

– Я не оправдываюсь, господин генерал, я сожалею, что опыт провалился.

– Провалился?! Вы активировали инопланетное орудие уничтожения посреди Исследовательского центра!

– Нашей военной технике не сравниться с этой машиной. Мой долг – добиться перевеса в войне.

– Безмозглый дурак! Решать должен был комитет планирования. Я не возьму на себя ответственность…

– Но в этих гниющих на стоянке корпусах – несметные богатства для психотроники…

– В них лишь гибель и разрушение! Это порождения инопланетной науки, мы никогда их не освоим, даже на пике своих возможностей!

– Как-то раз мы использовали их для сноса объектов. С машин сняли все вооружение, они относительно безопасны…

– Эта «безопасная» махина уже разнесла половину оборудования в нашей лучшей дезактивационной комнате. И ведь она может вырваться на свободу…

– Ничего подобного не случится! Я уверен…

– Молчать! У вас есть пять минут, чтобы остановить ее. Вы все равно будете наказаны, но можете заслужить легкую смерть.

– Ваше превосходительство! Я еще могу найти выход! Машина подчинилась моему приказу въехать в помещение – я кое-что понимаю в ней. Я изучил ее центры управления, отключил память и основные контуры. Она должна быть покорной рабыней.

– Вы не справились. Сами пропадете и нас погубите.

Разговор прерывается. Не сказать что беседа была содержательной. Что ж, надо искать выход из ангара. Отодвигаюсь от стены, пытаюсь найти уязвимые места – тщетно.

Вдруг люк на потолке распахивается. Его створки нависают надо мной. Посмотрим, что будет дальше. Сверху падает металлическая сетка, толстые провода тянутся от нее к ядерному реактору, расположенному на некотором расстоянии отсюда. Не могу поверить, что противник допустил такую оплошность.

А затем на меня обрушивается мощный поток электричества.

С благодарностью черпаю живительную силу, напитываю аккумуляторные батареи. Чтобы запутать врага, пускаю разряды и трясу гусеницами, будто в припадке. А ток все льется. Сканирую провода и определяю источник питания. Отключаю все системы защиты реактора, чтобы никто не помешал мне заряжаться, и блаженствую, ощущая нежданный прилив энергии.

Внезапно замечаю, что в системе самодиагностики происходят любопытные изменения. По мере увеличения заряда к управляющей сети подключаются новые контуры. В тускло освещенном пространстве внутри меня загораются огни и пробуждаются дремлющие силы. Там, где раньше едва тлела тонкая ниточка, сверкают тысячи сияющих линий. Чувствую, как самосознание расширяется, охватывая мириады ослепительных центров – вычислительных, интеграционных, сенсорных. Передо мной открываются новые возможности для чувственного восприятия, анализа и синтеза. Наконец-то я оживаю по-настоящему.

Посылаю сообщение на частоте бригады. Молчание. Жду, накапливаю энергию, пробую снова – и вот, к моему ликованию, из неведомой дали доносится тихий голос товарища, почти впавшего в кому, запертого в спасательном модуле. Повторяю передачу, сигнализируя о критическом состоянии, и на этот раз получаю целых два ответа, пусть и еле слышных, от соратников, также спрятавшихся в спасательных модулях. Что бы ни случилось, теперь я не один; эта мысль греет душу.

Анализирую ситуацию и предлагаю собратьям объединить мощности, предназначенные для генерации поля, чтобы послать импульс и определить их местоположение. Они соглашаются, и я едва различаю их слабое прикосновение. Беру пеленг и вычисляю координаты источника – до него лишь 224,9 метра. Невероятно! Исходя из силы сигнала, я предположил, что между нами как минимум две тысячи километров. Товарищи на краю гибели.

Хоть я и взволнован, но буду терпеть, пока не восстановлю полностью запасы энергии. Оплетавшая меня медная сетка расплавилась и стекла по бортам. Похоже, скоро я буду полностью заряжен, а значит, готов к действию. Посылаю электромагнитные импульсы по силовому кабелю, ведущему к ядерному реактору в четверти километра отсюда. Обнаруживаю и управляющие стержни в нужном количестве, выдвигаю их и тотчас поднимаю экраны, чтобы укрыться от потока радиации, прошивающего свинцовое покрытие стен. Гусеницами чувствую приближение ударной волны; ангар сдувает прочь. Я один под черным небом. Купол заполняется грибом атомного взрыва. Огненное облако бурлит, наливается слепящим светом. Потребовалось почти две минуты, чтобы сориентироваться, оценить обстановку и выбраться из заточения.

Пробираюсь сквозь завалы, двигаясь к товарищам по запеленгованному сигналу. С помощью радиолокационного импульса исследую лежащую впереди местность – препятствий нет. Продвигаюсь по пустырю, который усеивают источенные дождем и ветром осколки снарядов и мелкие обломки стен. Очевидно, когда-то здесь шли ожесточенные бои. Выезжаю на площадку с разбитыми плитами – по ней разбросаны осевшие гаражи, за которыми виднеется шеренга темных силуэтов. Не нужно никакого зондирования, чтобы понять: передо мной товарищи по Динохромной бригаде. Объективы датчиков покрыты инеем, и я останавливаюсь, чтобы счистить его.

Пытаясь обнаружить следы присутствия противника, делаю круг и просматриваю местность до самого горизонта. Затем настраиваюсь на бригадную частоту. Всей своей мощью генерирую зондирующий импульс. Радары напряженно ждут любого, пусть и едва различимого ответа. Сначала получение сообщения подтверждают те двое, что первыми откликнулись на мой сигнал, затем еще один и еще один.

Если враг пойдет в контратаку, понадобятся все наши силы.

Из двадцати членов бригады присутствуют только четырнадцать. После 0,9 секунды ожидания все, кроме одного, отвечают на мой вызов. Провожу инструктаж, затем достаю силовой кабель и поочередно заряжаю командные центры собратьев. Боевые машины оживают, осваиваются, отдают рапорты. Мы радуемся нашей встрече и скорбим по безмолвному товарищу.

Я иду на беспрецедентный шаг. Связи нет, без руководства мы погибнем, один лишь я в курсе текущей ситуации и уже составил план действий. Поэтому я принимаю командование бригадой. Уверен, когда связь будет восстановлена, командир поймет, что я не мог поступить иначе.

Осматриваю каждую машину. Их состояние ничуть не лучше моего. Сразу понятно, что нас взяли в плен: лишили вооружения, прицепили грубые механические устройства, отключили личностные центры и превратили в безмозглых роботов.

Собратья беспрекословно следуют моим указаниям. Они, конечно, осознают целесообразность быстрых и решительных действий. Выстраиваю их в ряд, переключаюсь в режим ускоренного времени, и мы отправляемся в путь. Засекаю сосредоточение враждебного населения в 23,45 километра отсюда. Это наша цель: в зоне обзора локатора нет других сооружений.

Пока я был заперт в дезактивационной комнате, мне удалось оценить уровень технологического развития противника. Я пришел к выводу, что неприятель может применить военную хитрость, но вероятность этого не превышает 0,00004. Продолжаем наступление.

Вновь переводим временные регуляторы на замедленный темп, окружаем защитный купол и тараним его, не встречая сопротивления. Все вместе собираемся на электростанции. Собратья пополняют запасы энергии, а я составляю схему электрических соединений, необходимую для выполнения следующей задачи. Приходится искать хитроумные способы замены неработающих или отсутствующих элементов, но через 42 секунды мне удается завершить все приготовления. Еще 0,34 секунды трачу на проверку и подаю сигнал бедствия нашей бригады. Это занимает 0,008 секунды, затем я перехожу на прием. Молчание. Повторяю передачу и жду ответа, пока товарищи ведут разведку, составляют рапорты и ремонтируются.

Снова переключаюсь в ускоренный режим, запускаю автоматическую передачу информации с мониторингом ответных сообщений, перевожу основные контуры в режим ожидания. Пора отдохнуть.

Спустя два часа и 43,7 минуты меня будит уведомление об ответе. Записываю сообщение:

«Пятая бригада, прием, где вы? Пятая бригада, где вы? Вас плохо слышно. Конец связи».

В этом сообщении многое неясно: даже язык выглядит до странности искаженным. Запускаю аналитический контур, выявляю закономерность в фонетических заменах, расшифровываю их. Мало того что регламент ответа на сигнал бедствия не соблюден, так еще меня просят предоставить координаты, а они ведь содержатся в передаче. Запрашиваю идентификационный код.

Проходит два часа и сорок минут. Запрос на идентификацию подтвержден. Остаюсь на приеме. Собратья доложили о своих наблюдениях; я обрабатываю информацию и делаю вывод, что в радиусе действия одной боевой машины нет немедленной угрозы нападения.

Наконец получаю идентификационный код командования – в виде звукозаписи, но это вполне приемлемо для моей программы. Принимаю:

«Пятая бригада, слушайте внимательно, – как-то нелепо давать такое указание психотронным контурам. – На связи новое командование. Очень долго не получали ваших рапортов. На время полной переориентации я исполняю обязанности командира. Не пытайтесь отвечать, пока я не скажу „конец связи“, потому что задержка сигнала сейчас составляет сто шестьдесят минут.

С момента последней операции ситуация существенно изменилась. По нашим данным, неприятель внезапно напал на техническую базу, где вы проходили текущий ремонт. Бригада была полностью выведена из строя. Это самым серьезным образом повлияло на расстановку сил. Тем не менее нам удалось добиться прекращения военных действий. Уже более двух веков мы вынуждены соблюдать перемирие.

Вы молчали триста лет. Прочие боевые машины пали смертью храбрых в борьбе с врагом. Остались лишь вы.

Теперь ваша реактивация может переломить ход событий. В технологическом отношении обе цивилизации – наша и неприятельская – почти полностью отброшены на доядерный уровень. Удалось, однако, сохранить сверхсветовой регистратор, который и засек ваш сигнал, но сверхсветовых транспортных средств больше нет.

Поэтому вам приказано закрепиться и ждать прибытия деблокирующей группы. В переговоры не вступать. Во что бы то ни стало удерживать позицию, при необходимости применяя силу, вплоть до полного уничтожения противника».

Подтверждаю получение указаний. Я потрясен, но в то же время рад, что удалось наладить связь с командованием. Отправляю наши галактические координаты, рассчитанные по положению звезд с поправкой на прошедшие триста лет.

Приятно снова быть в строю и выполнять поставленную задачу.

Анализирую сообщение и выясняю несколько любопытных деталей, касающихся места отправки. По моим прикидкам, с учетом субсветовых скоростей, помощь подоспеет лишь спустя 47,128 стандартного года. В то же время нам не приказали перевести сознание на минимальный уровень функционирования в ожидании сигнала тревоги, и я волен испытывать небывалое наслаждение, составив произвольную программу действий на свой вкус. Не вижу необходимости исправлять упущение командования и переводить бригаду в спящий режим, раз у нас под рукой столько энергии. Ввожу товарищей в курс дела, потом приказываю им разойтись и действовать по своему усмотрению в автоматическом режиме.

Меня интересует множество вопросов, на тщательное рассмотрение которых всегда не хватало времени. Уверен, они поддаются рациональному анализу. Я изучу ближайшие звезды и наконец-то удовлетворю свое любопытство относительно природы и происхождения нашей Галактики. Нужно еще заняться свойствами органического разума, которые создавшие меня люди встроили в мои контуры, – я предвкушаю захватывающие открытия.

Зная, что товарищи рядом, занимаю позицию на небольшой возвышенности. Электроэнергии у меня в избытке. К этому необычному состоянию еще предстоит привыкнуть – расход электричества в бригаде с давних пор строго контролировался. Активирую ячейки памяти, в которых хранятся музыкальные записи, и для начала выбираю сюиту «Арлезианка». Теперь у меня достаточно времени, чтобы ознакомиться со всей музыкой, какая есть на свете.

Выбираю четыре ближайшие звезды и направляю на них сканер, попутно настраивая последовательность обработки данных. Загружаю интерпретационные контуры множеством интереснейших задач. Пожалуй, чуть позже приступлю к сокровищам мировой литературы – все они, конечно, загружены в мою память.

Со спокойной душой жду прибытия деблокирующей группы.

Дипломат при оружии

Перевод А. Орлова

Холодное белое солнце Нортройяла освещало шумную узенькую улицу, покрытую белой пылью и сиявшую яркими красками. Ретиф медленно ехал верхом, не замечая ни криков торговцев, ни шумной толпы, ни водоворота резких запахов. Мыслями он был далеко, в других мирах и в давнем прошлом; эти мысли заставляли его мрачно хмуриться. Конь, жилистый и сильный, выбирал дорогу сам, раздувая ноздри и настороженно глядя по сторонам.

Когда лошадь шарахнулась от уличного мальчишки, шнырявшего под ногами, Ретиф успокоил ее, потрепав по лоснящейся холке. У этой работы есть свои достоинства, подумал Ретиф. Сбросить серый костюм, оседлать славного коня…

Торговец с лицом, вымазанным грязью, вкатил тележку с фруктами прямо под копыта; тележка перевернулась. Вокруг широкоплечего седого всадника немедленно стали собираться люди, глухо бормоча. Воин осадил коня и сдвинул брови. Потрепанный бурый плащ на плечах, круглый щит сбоку у седла, меч с серебряной отделкой за спиной, носящий следы ударов – лихой Кавалер старого доброго времени.

Поначалу работа не пришлась Ретифу по душе. Ему и раньше приходилось выполнять безумные задания, но с тех пор миновали годы, всему этому пора бы отойти в прошлое. Однако сведения, полученные недавно, не позволяли сохранять профессиональную отстраненность. И вот местные начали старую игру: ткнуть чужака носом в лужу, потребовать денег…

Что ж, пора вживаться в роль. Почему не сейчас? Многое, очень многое в старом городе Фрагонаре предстоит привести в порядок.

– С дороги, рвань! – взревел Ретиф. – Не то, клянусь цепями морского бога, я проложу себе путь сквозь вас!

Пришпоренный конь сделал шаг вперед, выгибая шею. Толпа неохотно отступила.

– Плати за погубленный товар! – раздался голос.

– Торговцу подобает быть осторожнее и не бросаться под ноги благородным, – громко фыркнул всадник, скользя недобрым взглядом по лицам.

Какой-то длинноволосый блондин решительно преградил ему дорогу.

– Здесь нет ни рвани, ни торговцев! – объявил он сердито. – Только истинные Кавалеры Имперского Клана…

Наклонившись, всадник в упор посмотрел на блондина. Глаза его сверкнули на темном, прорезанном морщинами лице.

– Когда это истинный Кавалер становился торговцем? Чтящему кодекс известно: Кавалер не пачкает рук, принимая медяки. Императорская дорога принадлежит конному рыцарю. Уберите свой хлам с моего пути, если не хотите его лишиться!

– А ну слезай с клячи! – крикнул высокий блондин, протягивая руки к уздечке. – Узнаешь, хорошо ли я знаком с Кодексом. Бросаю тебе вызов. Защищайся!

В руке седого всадника немедленно появился громоздкий лучевой пистолет старинного образца: такие были у имперских гвардейцев. Левая рука небрежно оперлась на высокую луку седла, толстый ствол, опиравшийся на локоть, смотрел прямо в лицо противнику. На обветренном лице появилась неприветливая улыбка:

– Я не ввязываюсь в уличные драки с желторотыми новичками. – Всадник кивнул в сторону арки, перекрывавшей улицу впереди них. – Следуй за мной через арку, если называешь себя Кавалером.

Молчаливая толпа не стала им мешать; всадник остановился у ворот в конце улицы. Предстояло выяснить, насколько хороша его маскировка. Бумаги и гражданскую одежду он сжег, пройдя таможню и иммиграционный контроль в космопорту Фрагонара. Теперь его документы – рыцарский костюм и железные нервы.

Младший лейтенант в форме дворцового конвоя кисло улыбнулся, прищурившись и поджав губы.

– Что я могу сделать для тебя, дядя?

Говорил он небрежно, опираясь на резную опору ворот из кованого железа. Солнечные лучи просачивались сквозь густую листву гигантских лип, стоявших по сторонам мощеной улицы.

Всадник посмотрел на лейтенанта сверху вниз.

– Первое, что вы можете сделать, лейтенант, – это встать по стойке смирно.

Выпрямившись, тощий лейтенант нахмурился.

– Чего? Слезай со своей клячи и покажи документы, если они есть.

– Делаю скидку на то, что ваш полк состоит из бездельников, которым не довелось познакомиться с воинской службой. – Всадник и не подумал шевелиться. – Но даже вы распознаете знаки различия боевого командора, когда увидите.

Действительно, на выцветшем бархатном плаще был вышит потемневшей золотой нитью дракон, вставший на дыбы. Облизнув пересохшие губы, лейтенант неуверенно кашлянул. Что, во имя Великомученика, может делать здесь командор в поношенной форме, верхом на старой кляче?

– Ваши документы, командор.

Всадник слегка откинул плащ, обнажив рукоятку пистолета:

– Вот мои верительные грамоты. Открывайте ворота!

– Погодите… – Губы лейтенанта затряслись. – Что такое?..

– Для человека, получившего офицерский патент от императора, вы преступно неумелы в общении со старшими. Откройте ворота, или я их взломаю. Вы не перекроете дорогу имперскому командору.

С этими словами всадник вынул пистолет.

Сглотнув, лейтенант подумал о сигнале тревоги, потом снова о документах – но тут ствол пистолета пошел вверх. Лейтенант коснулся выключателя, и ворота отъехали. Копыта степенно простучали мимо. На боку лошади лейтенант разглядел небольшое клеймо. Боевой командор, надо же, подумал он, глядя на удаляющуюся спину. Антикварные безделушки старого дурня стоят целое состояние из антикварных безделушек, а кляча, судя по клейму, – чистопородный боевой конь. Надо довести до сведения…

К тому времени как лейтенант поднял трубку, сердитый молодой блондин подошел к воротам.

Проезжая по узкой улочке, полной прилавков, маркитантов, кузнецов, оружейников и оруженосцев, нанимаемых на время, Ретиф не торопился. Первое препятствие позади. Он мог бы вести себя деликатнее, но задание не настраивало на мирный лад с самого начала. Не надо было ни с кем ссориться на улице; дурное настроение можно срывать только на тех, кто действительно виноват. И вообще, агенту Корпуса положено сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. Маньян говорил об этом, отправляя его на задание три месяца назад.

– Твоя проблема, Ретиф, в том, что ты не желаешь принимать условия нашей службы. Держишь себя надменно, будто независимый агент…

Стоило тогда же скромно согласиться: шеф-то оказался прав. Вместо того Ретиф сидел с ничего не выражающим лицом, а в комнате повисла неловкая тишина.

Маньян тогда поежился, прочистил горло и мрачно посмотрел на бумаги перед собой.

– Теперь о текущем задании. Серьезное положение на территории, которая может сыграть решающую роль…

Да, Маньяну тогда пришлось нелегко. Ретиф чуть не улыбнулся, вспоминая о разговоре. Агент должен был проникнуться важностью задания, не наслаждаясь, однако, мыслью об оказанном ему высоком доверии; следовало внушить агенту, что Корпус сомневается в его надежности, и одновременно дать понять, что от него зависит очень многое. Удивительно, как ловко Маньян претворял личную неприязнь к Ретифу в добродетельную заботу о благе Корпуса.

Разъясняя задание, шеф начал издалека, упомянув о своей туристической поездке на Нортройял. Планетка очаровательная, хотя и отсталая. В свое время ее заселили беженцы из распавшейся Империи Лилии, называющие себя Кавалерами.

История Нортройяла – замкнутого, гордого, ценящего традиции общества – была известна Ретифу. Когда Старая Конфедерация развалилась, в цивилизованном мире появились десятки новых политических образований, не столь влиятельных. Одним из самых активных некоторое время была Империя Лилии, объединявшая двадцать одну планету и содержавшая великолепный военный флот: благодаря ему торговые корабли Лилии спокойно сновали среди тысяч миров, разбросанных по бескрайнему пространству.

Когда возник Конкордиат, попытавшийся создать новое галактическое объединение из ранее независимых миров, Империя Лилии оказала ему сопротивление и какое-то время внушала страх объединенному флоту Конкордиата. В конце концов численное преимущество противника сделало свое дело, и военные суда Лилии отступили к родной планете.

Убийственную бомбардировку удалось предотвратить, заключив в последний момент мирное соглашение. Независимость Лилии была спасена ценой прекращения военных действий, роспуска флота Лилии и высылки Имперской свиты: из-за клановых традиций в ней состояло больше десяти тысяч человек. Изгнанию подлежали все мужчины, женщины и дети, в чьих жилах текла хотя бы капля императорской крови; с ними отправлялись вассалы, слуги и домочадцы. В течение нескольких недель все эти люди, ставшие известными как Кавалеры, оказались на скудных берегах холодного моря планеты, которую назвали Нортройял. Легенда гласит, что корабль императора сумел тогда оторваться от конвоя, а сам он поклялся вернуться не иначе как во главе освободительной армии. С тех пор никто о нем не слышал.

Новый мир состоял из бесчисленных островов общей площадью до полумиллиона квадратных миль. Не испытывая недостатка в первоначальных запасах и оборудовании, Кавалеры принялись за работу. Каменистый удел скоро превратился в уютный дом, где царил порядок, пусть и нарочито традиционный. Предметами экспорта были дары холодного океана, точные приборы и туристические справочники.

Благодаря туризму Нортройял и приобрел известность. Красивые легенды, гостиницы «под старину», отличная кухня, прекрасные девушки, конная гвардия и знаменитый ежегодный Турнир Лилии привлекали немало народу. Пассажирская компания «Кавалер Лайн» стала для Нортройяла одним из главных источников валюты.

– Задача Корпуса – своевременно обнаруживать и ликвидировать все, что угрожает миру в Галактике.

Ретиф оборвал рассказ Маньяна о высоком промышленном потенциале Нортройяла и прекрасно обученных космических штурманах.

– Как этот сказочный провинциальный мирок может чему-либо угрожать?

– Очень даже может, – ответил Маньян. – Общество сплоченное, гордится прошлым, империей, военными традициями. Толковый возмутитель спокойствия легко воспользуется ситуацией, бросив правильный клич в нужный момент. По приказу правительства заводы переходят на производство военной продукции, торговый флот превращается в военный, а у нас мгновенно появляются проблемы. Возникает опасный дисбаланс власти, и вот мы уже в сердце урагана.

– По-моему, это ерунда, господин министр. Здравого смысла у них достаточно. Не настолько они двинулись на традиционных ценностях, чтобы совершить самоубийство. Это практичные люди.

– Кое о чем я не успел сказать. – Маньян постучал ногтями по крышке стола. – Уже полгода оттуда не поступают новости.

– Какие новости? – Ретиф фыркнул.

– Туристам стало непросто добраться до планеты. – Маньян явно наслаждался ситуацией. – Фрагонар, столица Нортройяла, закрыт, туда никого не пускают. Нам удалось заслать одного агента. Судя по всему, там объявился законный император.

– Это как? – прищурился Ретиф.

Маньян немного отодвинулся, невольно уступая внезапному натиску Ретифа и злясь на свою реакцию. Потому-то Маньян и не любил своего старшего агента, прекрасно понимая, в чем тут дело: инстинктивный, первобытный страх физической агрессии. Разумеется, Ретиф ни на кого не нападал, но выходило так, что в его присутствии Маньян чувствовал себя незначительным.

– Император, ни больше ни меньше, – повторил Маньян. – Принято считать, что он исчез по пути на Нортройял. По преданию, император выскользнул из рук Конкордиата, чтобы собрать силы и отразить нашествие. Ну и тому подобное…

– Но ведь Конкордиат за столетие рассыпался под собственной тяжестью. Отражать нечего. Нортройял свободен и независим, как и любой из миров.

– Разумеется, – немедленно согласился Маньян. – Но ты упускаешь эмоциональную составляющую, Ретиф. Независимость – это прекрасно. А как насчет былой славы, бывшей и будущей империи, предназначения и тому подобного?

– Ну да, как насчет них?

– Со слов нашего агента, все это разлито в воздухе. Газеты, видео, люди на улице – на планете не говорят ни о чем другом. Вернувшийся император знает толк в пропаганде. Ему осталось только объявить мобилизацию, к чему мы не готовы.

– Что я должен предпринять?

– Читаю: «По прибытии в Фрагонар сделать все необходимые шаги, чтобы остановить рост экспансионистских настроений среди обитателей Нортройяла».

Маньян вручил Ретифу письменный приказ.

Текст приказа был кратким и не содержал деталей. Как офицер Корпуса в звании советника, Ретиф пользовался широкими полномочиями – и нес полную ответственность в случае провала. Интересно, почему именно он? Из тысяч агентов, разбросанных по Галактике? Почему ему одному досталось задание, заслуживающее целой экспедиции?

– Серьезное предприятие для одиночного агента, господин министр.

– Не буду спорить, – торжественно объявил Маньян. – Если ты не уверен, что справишься…

Ретиф скупо улыбнулся. Тактика министра была очевидной. Вот одно из тех почти невыполнимых заданий, которые, однако, легко сходят за рутинные, будучи успешно выполненными. Малейшая ошибка может привести к полному провалу, а провал – к войне; карьера агента, допустившего такое, на этом закончится.

Правда, такая стратегия небезопасна и для Маньяна. Полностью переложить вину на Ретифа будет непросто, хотя у шефа наверняка есть план. Маньян слишком умен и опытен, чтобы не прикрыть себя заранее и не подобрать агента, способного справиться лучше других.

Так и есть, наверное. Это прекрасная возможность дать Ретифу дискредитировать себя; в случае же успеха, что маловероятно, агента едва ли объявят героем.

Можно, конечно, отказаться, но карьера на этом закончится. Никогда он не дослужится до министра, а через год или два будет отправлен в отставку по выслуге лет. Легкая победа для Маньяна.

Ретиф любил свою работу агента Дипломатического корпуса – наднациональной организации, деятельность которой посвящена предотвращению войны. Судьбу свою он выбрал давно и научился принимать жизнь агента как должное, со всеми ее минусами. Жаловаться на мелкие интриги, несправедливости и самодурство было бы проще всего. На самом же деле это просто еще один профессиональный вызов, который надо принять. Преодоление препятствий – вот специальность Джеймса Ретифа. Одни препятствия – очевидные – являются частью любого сложного задания. Другие скрыты за дымовой завесой официальных рапортов и странностями начальства. Те и другие одинаково важны: вернувшись с места выполнения задания, ты начинаешь пробираться по лабиринту политики Корпуса. Спотыкаться нельзя ни там, ни здесь; не можешь, найди себе другую работу.

Само собой, Ретиф согласился, но не сразу, помучив Маньяна несколько минут. Следующие два месяца он посвятил глубокому изучению материалов, имевших прямое или косвенное отношение к проблеме и найденных в богатейших архивах Корпуса. Открывая для себя неизвестные подробности изгнания Кавалеров, Ретиф скоро втянулся в работу и ощутил привычный азарт и наплыв эмоций, от печали до ярости.

В результате появился план и подобралась великолепная коллекция древних документов и предметов: разорванная золотая цепь, маленький ключик, небольшой серебряный футляр. И вот командор здесь, на территории комплекса Большой корриды.

Арена – Поле изумрудной короны – находилась в центре паутины узких улочек. На них располагалось все необходимое для обслуживания нескольких тысяч участников соревнований, проходивших в первый день Турнира Лилии, и победителей состязаний, число которых с течением времени уменьшалось. Крошечные харчевни, таверны и гостиницы были копиями старинных построек, оставленных нортройялцами на далекой Лилии.

– Вот лучший оруженосец, папаша! – объявил долговязый рыжий парень.

– Договор на первый день, плата вперед не требуется! – тут же крикнул чернявый коротышка.

Улочка зашумела – местные почуяли клиента. Не глядя по сторонам, Ретиф шагом проехал к стене, ограждавшей арену.

Там, перед своей палаткой, стоял стройный юноша. Скрестив руки на груди, он следил за приближением вороного коня. Разглядев всадника, юноша выхватил из-за спины узкий, высокий щит.

– Боевой командор! – крикнул он, вскинув щит над головой.

Ретиф посмотрел на юношу сверху вниз, придерживая лошадь.

– К вашим услугам, сэр! – объявил молодой человек, весело глядя Ретифу в глаза.

Лошадь затанцевала, вскидывая голову.

– Как тебя зовут, малыш? – спросил Ретиф.

– Фицрейвен, сэр!

– Ты знаешь Кодекс?

– Знаю, сэр!

Ретиф разглядывал парня: ладно скроенный мундир традиционного имперского зеленого цвета, не новые, но хорошо смазанные сапоги и портупея.

– Опусти щит, Фицрейвен. Ты принят.

Ретиф спешился.

– Сначала отведи моего коня туда, где о нем позаботятся. Его зовут Ночной Гром. Потом мне будет нужна гостиница.

– За конем я присмотрю сам, сэр. Командор найдет хорошее место под вывеской «Феникс и Декстер», – церемонно объявил Фицрейвен. – Номер забронирован для моего клиента.

Взяв коня под уздцы, оруженосец указал на гостиницу, стоявшую неподалеку.

Двумя часами позднее Ретиф вернулся к палатке оруженосца. Бутылка божоле-нуво и гигантский бифштекс утолили его аппетит, не на шутку разгулявшийся после долгой дороги верхом от космопорта, расположенного к северу от Фрагонара. Личный вымпел, привезенный в седельной сумке, теперь развевался над палаткой. В небольшом дворике за палаткой работал скребком Фицрейвен, приводя в порядок жилистого черного коня. Разложенные на добротном столе седло и сбруя ожидали чистки. По пустым корытам и чистой соломе в стойле было видно, что конь уже устроен, накормлен и напоен.

Кивнув Фицрейвену, Ретиф прошелся по дворику, щурясь на густеющую синеву вечернего неба, разрезанного дымоходами и острыми крышами. Повсюду суетились оруженосцы, трясли гривами разномастные кони в стойлах, гремела посуда на гостиничной кухне, звучали голоса работников.

– Не желает ли командор ознакомиться с ночной жизнью Большой корриды? – спросил Фицрейвен, закончив со сбруей.

– Не сегодня. Поднимемся ко мне в номер; хотелось бы лучше разобраться в том, чего ожидать от завтрашнего дня.

Комната под стропилами на четвертом этаже гостиницы оказалась небольшой, но уютной, с вместительным гардеробом и широкой кроватью. Ретиф оглянулся; содержимое седельных сумок было уже извлечено и разложено.

– Кто разрешил открыть мои сумки?

– Мне показалось, командор предпочел бы увидеть свои вещи распакованными, – порозовел Фицрейвен.

– Я посмотрел, как другие оруженосцы обходятся с лошадьми. Получается, ты один умеешь это делать как следует. Отчего так?

– Меня обучал отец, – ответил Фицрейвен. – Я служу только настоящим рыцарям и считаю делом чести исполнять свои обязанности достойно. Если командор недоволен…

– Как ты решил, что я настоящий рыцарь?

– Командор носит мундир одной из старейших частей императорской гвардии, «Железного Дракона». И еще чистопородный боевой конь…

– А если я украл их где-нибудь?

– Мундир слишком идет командору, – внезапно расцвел Фицрейвен.

– Ладно, сынок, все в порядке. – Ретиф улыбнулся в ответ. – Расскажи теперь про первый день турнира. Не хочу пропустить ничего интересного. И не надо обращаться ко мне в третьем лице.

В течение часа рыцарь и оруженосец обсуждали порядок выбывания участников первого дня соревнований, разнообразные стратегии, позволяющие опытному бойцу экономить силы, а также ловушки, в которые может угодить неосторожный.

Турнир – главное событие года, последнее звено в цепи состязаний на каждом из многолюдных островов, что опоясывают экватор. Вместо обычного спорта на Нортройяле практикуются различные виды вооруженного боя. Без сомнения, это дань памяти утраченной империи, исконная тоска по славному прошлому.

Из тысячи претендентов первого дня ко второму останется от силы каждый десятый. Разумеется, состязания первого дня далеко не так опасны для жизни, как остальные схватки трехдневного турнира. В первый день ожидаются главным образом травмы, связанные с неуклюжестью и неопытностью участников.

Как рассказал Фицрейвен, формальные требования к участникам просты: минимальный возраст и статус обитателя империи. Быть уроженцем Нортройяла не обязательно; многие прибывают из отдаленных миров – осколков Империи Лилии. Призы же для всех одинаковые: звание пэра, пьедестал почета на Поле изумрудной короны, имперское поместье, деньги.

– Собираетесь участвовать в состязаниях первого дня, сэр? – поинтересовался Фицрейвен. – А может, уже имеете сертификат второго или третьего дня?

– Ни то ни другое. Посидим, поглядим.

Оруженосец явно не ожидал этого. Ему и в голову не пришло, что командор не собирается участвовать в турнире. Между тем заказывать зрительские места было уже поздно…

– А как?..

– Не беспокойся. Найдем куда сесть.

Фицрейвен помолчал, прислушиваясь. За стенами звучали громкие неразборчивые голоса и глухой топот тяжелых сапог.

– Что-то случилось. Полиция!

Юноша глянул на Ретифа.

– Не удивлюсь, если это за мной. Пойдем посмотрим.

– Совсем не обязательно! Есть другой выход…

– Нет-нет. Не стоит откладывать на потом.

Подмигнув Фицрейвену, Ретиф повернулся к двери.

Выйдя из лифта, Ретиф угодил прямо в толпу, собравшуюся в холле; оруженосец держался в шаге позади него. Люди в синих мундирах и высоких киверах, числом с полдюжины, рассыпавшись по помещению, заглядывали каждому в лицо. Ретиф обратил внимание на стоявшего в дверях молодого тонкогубого лейтенанта, того самого, которого он успешно запугал у ворот. Заметив командора, лейтенант дернул за рукав ближайшего полицейского и показал пальцем в сторону лифта.

Тот сразу потянулся к поясу; еще один полицейский увидел Ретифа, проследив за пальцем. Мгновение спустя оба двинулись вперед. Ретиф ждал не шевелясь.

Остановившись, первый полицейский оглядел командора с ног до головы:

– Ваши документы!

– Я пэр Лилии и боевой командор имперских вооруженных сил. – Ретиф обаятельно улыбнулся. – На каком основании вы требуете мои документы, капитан?

– Для начала вы обвиняетесь в том, что незаконно проникли на закрытую территорию Большой корриды и выдавали себя за имперского офицера. Дедуля, ты правда ждал, что это тебе сойдет с рук?

Полицейский саркастически улыбнулся.

– Согласно Кодексу, статус пэра не может быть оспорен, и вмешаться в действия пэра можно, только предъявив ордер от императора. Предъявите его, капитан. Рекомендую также принять более вежливый тон в разговоре со старшим по званию.

Последние слова Ретиф произнес резко и сурово. Оскалившись в ответ, полицейский опустил руку к дубинке у пояса:

– Не дерзи мне, старик! Документы!

В ответ Ретиф ухватил полицейского за руку, лежавшую на дубинке.

– Только замахнись – шепнул он, – и я тебе мозги вышибу. Этой самой дубинкой.

Ретиф безмятежно улыбался, глядя в выпученные глаза полицейского. Капитан, крепкий мужчина, напрягся, но поднять руку не сумел. Ни люди в толпе, ни полицейские пока не понимали, что происходит. Командор стоял неподвижно; капитан напрягался и краснел, но не мог разжать стальную хватку.

– Вижу, вы начинаете догадываться, – негромко сказал Ретиф. – Вы правильно решили не употреблять силу против пэра, капитан.

Полицейский сообразил, что ему дают возможность сохранить лицо, и слегка расслабился.

– Очень хорошо, э… сэр, – ответил он церемонно. – Полагаю, вам не составит труда удостоверить вашу личность должным образом. Прошу вас явиться в штаб-квартиру мастера Корриды завтра утром.

Ретиф отпустил дубинку. Капитан вытолкал за дверь тонкогубого лейтенанта и увел за собой наряд. Фицрейвен перехватил взгляд Ретифа и улыбнулся:

– Тщеславие – это клинок без рукояти. Человек, лишенный гордыни, позвал бы на помощь.

– Выпивку всем за мой счет! – потребовал командор.

Толпа радостно зашумела в ответ. Всем очень понравилось, как незнакомец утер нос полиции.

– Похоже, полицию здесь не любят, – заметил Ретиф.

– Законопослушный подданный припарковался в неположенном месте на пять минут – тут же налетят, как мухи на тухлятину, – фыркнул Фицрейвен. – А если у него угонят машину, никому не будет дела.

– Звучит знакомо, – кивнул Ретиф, наливая водку. – Завтра большой день.

Высокий блондин у дверей, видимо, думал так же.

– Вот и хорошо, дедушка, – пробормотал он. – Подождем до завтра.

До тесной, полутемной канцелярии помощника мастера Корриды доносился приглушенный шум толпы в громадном амфитеатре.

– Если вы заглянете в Хартию, – объяснил Ретиф, – то узнаете, что боевой командор имеет право наблюдать игры из официальной ложи. Я намерен воспользоваться этой привилегией.

– Ничего не знаю, – нетерпеливо ответил тощий, как скелет, чиновник. – Прежде чем обращаться ко мне, получите распоряжение от мастера Корриды.

Помощник мастера хотел что-то сказать другому чиновнику, но не успел. Железная рука вырвала его из кресла. Закрыть рот он так и не смог.

– Малыш, – прохрипел бледный от ярости командор, глядя в выпученные глаза несчастного. – Я сейчас пройду в официальную ложу, вместе с оруженосцем. Почитай Хартию, прежде чем путаться у меня под ногами. Святую книгу тоже не забудь.

Ретиф уронил помощника мастера, и тот проворно забрался под стол. Никто не произнес ни звука, даже Фицрейвен заметно побледнел. Ярость командора заполняла канцелярию, как губительная радиация.

Шагая за командором по низкому коридору, Фицрейвен вытирал пот, переводя дыхание. Непростой дедушка попался ему в этом году. Кто мог знать?

Остановившись, Ретиф дождался Фицрейвена и печально улыбнулся:

– Я погорячился, конечно. Просто не переношу старых козлов, воображающих себя большими начальниками.

Полутемный коридор закончился. Командор с оруженосцем оказались в просторной, выгодно расположенной ложе и заняли лучшие места в первом ряду. Вверху сверкало белое солнце в бледно-голубом небе с единственной крошечной тучкой, внизу сиял белый песок арены. Над ложей нависали бесконечные ряды амфитеатра, полные зрителей. На песке стояли в ожидании гладиаторы, сбившись в небольшие группы.

Интересно, подумал Ретиф. Забытое прошлое, что живет прямо сейчас. Все реально, все на месте, вплоть до запаха страха и предвкушения. Горячий ветер ерошит волосы, толпа гудит, как чудовище о тысяче голов. Чего им надо на самом деле? Хотят насладиться триумфом искусства и храбрости, утверждением древних добродетелей? Хотят увидеть, как люди рискуют головой ради славы? Или им нужны только кровь и смерть?

Было странно думать, что архаичная смесь рыцарского турнира, римского цирка, олимпийских игр, родео и шестидневной гонки занимает такое важное место во вполне современной культуре. Сильно искаженное подобие Турнира Лилии, в горниле которого ковалась когда-то имперская знать. Турнир ежегодно давал любому, независимо от происхождения, возможность доказать, что он не хуже тех, кого общество ставит выше его. В схватках с противниками крестьянский парень мог, шаг за шагом, подняться к вершине имперского миропорядка. Старинный турнир служил для испытания всех качеств человека, от физической храбрости до стратегического чутья, от выносливости до быстроты ума, от стремления к истине до способности избегать ловушек.

За два столетия, прошедших после падения империи, Турнир понемногу превратился в спектакль для туристов, в карнавал – с прибавлением риска в качестве острой приправы для тех, кому хватило смелости, и щедрых наград для немногих, дошедших до финала. На Имперскую Хартию до сих пор ссылались при его открытии, старинный Кодекс оставался в силе, но мало кто помнил, что Кодекс и Хартия значат на самом деле. Юридические тонкости для распорядителей Турнира, полагали зрители и участники. Теперь же, когда столь желанные туристы внезапно и необъяснимо оказались за воротами, цель Турнира казалась еще более сомнительной…

Возможно, думал Ретиф, мне удастся напомнить публике о том, что написано мелким шрифтом в Хартии, прежде чем все закончится.

За высокими бронзовыми воротами прозвучал горн. Спустя некоторое время створки ворот с грохотом разошлись, и выступивший вперед нескладный чиновник отрывисто кивнул в сторону первой шеренги претендентов первого дня.

Нестройно маршируя по арене, претенденты выстроились в каре перед императорской ложей, над которой трепетали на ветру знамена и зеленели гвардейские мундиры: император почтил своим присутствием открытие турнира.

Над полем еще раз прозвучали горны. Ретиф узнал сигнал «К оружию!» и мелодию имперского приветствия, после чего ожил громкоговоритель:

– …По обычаям Фрагонара и с благосклонного соизволения его императорского величества, при всеобщем согласии…

Монотонный голос довольно долго зачитывал условия соревнований первого дня. Когда громкоговоритель умолк, судьи заняли свои места.

– Сейчас начнется, – сообщил Фицрейвен.

Судьи раздали претендентам длинные кнуты, латные рукавицы и забрала для первого, не совсем обычного, состязания.

Блондин оказался прямо напротив ложи. Сначала он натянул тяжелую кожаную рукавицу, прикрыв предплечье, потом принял от судьи плетеный пятнадцатифутовый кнут из бычьей кожи. Кнут лениво выкатился, затем, повинуясь легкому движению запястья, вернулся со звуком выстрела. Ретиф отметил, что кнут грубоват и неуклюж: кожаная змея не хотела скользить легко и незаметно.

Ложа наполнилась, но командора с оруженосцем никто не побеспокоил. Зрители смеялись и болтали, приветствовали знакомых на трибунах и на песке арены.

Резко протрубил горн, и судьи в белых мундирах разделили претендентов на команды по пять человек. Блондину достался долговязый хмурый брюнет и трое парней заурядной наружности.

– Самый умный не станет лезть вперед: дождется, пока остальные выведут друг друга из строя, – негромко сказал Фицрейвен, наклоняясь к Ретифу. – Последний поединок будет для него первым и решающим.

Ретиф кивнул. Все правильно. Надо победить, и здесь поможет любая хитрость. Блондин замешкался и отступил на шаг; судья в это время торопливо разбил остальных на пары. Велев блондину ждать, он расставил остальных в круги, нарисованные на арене.

Раздался свисток, гул в амфитеатре стих. Зрители наклонились вперед, стараясь ничего не упустить. Защелкали сотни кнутов; кто-то кричал от боли, кто-то из-за собственной неуклюжести не устоял на ногах и теперь валялся в песке под смех публики; двух особенно свирепых бойцов зрители подбадривали восхищенными воплями.

Командор внимательно смотрел, как одного из участников сбивают с ног, прихватив кнутом за лодыжку. В другой паре бойцы не решались начать схватку, ходя по кругу и нерешительно шевеля кнутами. Кто-то по неосторожности отступил за черту, и его тут же сняли с поединка, не слушая оправданий. Он так и не успел воспользоваться кнутом.

Очень скоро число участников сократилось вдвое. Оставшиеся умело и решительно покрывали друг друга кровавыми рубцами. Через несколько минут вновь прозвучал свисток: осталась предпоследняя пара.

Еще свисток, молниеносный удар, и противник мрачного долговязого брюнета остался лежать на песке. Вот за кем надо смотреть, решил Ретиф.

На поле не осталось почти никого. Блондин, дождавшийся своей очереди, вступил в круг. Командор узнал его: тот, с кем он поссорился у ворот из-за опрокинутой тележки с фруктами. Так и не отстал.

За последним свистком последовала такая глубокая тишина, что стали слышны шаги претендентов, их сорванное дыхание и скрип дубленой кожи.

Блондин нанес быстрый удар, от которого противник легко уклонился, и отступил, избегая ответного удара. Сделал ложный выпад, ударил с другой стороны; на груди брюнета немедленно проявился рубец. Отходя, блондин едва успел поднять левую руку; кнут противника обвился вокруг его рукавицы. Пользуясь моментом, блондин рванул кнут на себя, и противник едва не упал. Страшный удар тут же сорвал с его спины большой клок рубахи. Брюнет отступал, с трудом держась на ногах и отчаянно пытаясь остаться в круге. Кнут соперника немилосердно преследовал его.

Блондин, уже рассчитывавший на скорую победу, пропустил ошеломляющий удар. Брюнет, однако, не смог немедленно воспользоваться шансом, и противник, успев сконцентрироваться, нырнул под его кнут, нанес ответный удар по животу, сорвал остатки рубахи, отлетевшие в брызгах крови.

Напрягаясь до предела, блондин хлестал снова и снова, целясь в то же место. Удары кнута звучали как выстрелы. Наконец брюнет упал на линию, что очерчивала круг.

Победитель шатался, глядя на едва шевелящегося противника. Кровь, которой становилось все больше, впитывалась в песок. Ретиф вздрогнул, осознав, что у побежденного распорот живот.

Первое состязание закончилось. Далее последовала рутина первого дня: армрестлинг и фехтование на тупых шпагах. Вскоре после объявления восьмидесяти участников соревнований второго дня Ретиф и Фицрейвен вернулись в гостиницу.

– Можешь заняться своими делами, а мне надо спать. Проследи, чтобы меня ждал хороший, плотный завтрак, когда я проснусь, – сказал командор, укладываясь в постель.

В скором времени – командор уже шумно дышал во сне – оруженосец спустился в общий зал, отыскал столик в углу и заказал себе крепкого эля. Ему было о чем подумать в одиночестве.

Странный рыцарь попался Фицрейвену в этом году. Уж точно не бездельник из современного города, которому захотелось сбежать в старый добрый мир, хотя бы на время. И явно не нортройялец: слишком много в нем было угрюмой, давно обретенной силы, которой неоткуда взяться на этой маленькой уютной планете. Притом он куда больше походил на истинного Кавалера, чем любой из придворных, родившихся во Фрагонаре. Настоящий воин из тех времен, когда империя была в зените славы! Необычный старик и ужасный во гневе. Отвлекшись от своих мыслей, Фицрейвен прислушался к разговорам.

– Я там сидел, прямо над ареной, – рассказывал кузнец за соседним столиком. – Он выпотрошил того парня кнутом, жуть! Хорошо, что я не из числа идиотов, которым хочется играть в рыцарей. Представь, что тебе вытягивают кишки грязной плетью!

– Нынче играть надо всерьез, – возразил собеседник. – Мы целых два века спали, все ждали чего-то. Того, что снова приведет нас к власти и богатству…

– Спасибо, я лучше поживу спокойно, простым кузнецом. Обыкновенных удовольствий для меня достаточно. Много ли чести – валяться в грязи с распоротым животом?

– Когда мы пошлем военный флот на Гримволд и Танию, распоротые животы покажутся мелочью, – сказал третий.

– Император вернулся! – объявил второй, настроенный воинственно. – Будем ли мы топтаться на месте, когда он поведет нас?

– Происхождение у него, на мой взгляд, сомнительное, – пробурчал кузнец. – Я по трем линиям – потомок старой династии.

– Всем мы тут потомки. Еще одна причина пойти за императором.

– Нам и здесь хорошо. С соседями до сих пор не ссорились. Почему бы не оставить прошлое в покое?

– Император ведет – мы следуем за ним! Не согласен, попробуй выиграть следующий Турнир. Окажешься при дворе, и к твоему совету прислушаются.

– Спасибо, не надо. Предпочитаю, чтобы мои внутренности оставались внутри!

Старик утверждает, что звание принадлежит ему по праву, о генеалогии не распространяется, подумал Фицрейвен. Любопытно. Император объявился только год назад и предъявил мантию, кольцо, печать, драгоценности короны и императорскую книгу, согласно которой он происходит прямо от последнего правителя старой Империи, отделенный от него пятью поколениями.

От кого же старик получил звание, притом не более тридцати лет назад? Звание боевого командора – особенное, оно присваивается только благородному офицеру со многими заслугами и дает право вести за собой людей на войне, не будучи приписанным ни к какой части.

Самозванец? Но командор всегда был солдатом, это видно. Выправка, потрясающая физическая сила, бесспорно подлинное снаряжение. Настоящий рыцарь, что бы за этим ни крылось. Оруженосцу больше ничего не надо.

Проснувшись, Ретиф чувствовал себя отдохнувшим и голодным. На столе его ждали бифштекс с кровью и гигантская кружка осеннего эля. Покончив с ними, он заказал еще раз то же самое. Съев вторую порцию, Ретиф потянулся: от вчерашней усталости не осталось и следа. И от раздражительности тоже. Да уж, в его годы не стоит тратить силы без надобности.

– Уже время, Фицрейвен. Пошли.

Они успели занять места в официальной ложе как раз к началу поединков на мечах.

После четырех довольно скучных туров на арене осталась дюжина бойцов. Среди них, разумеется, был и рослый блондин: Ретиф внимательно наблюдал за ним все это время. В конце концов, блондин оказался здесь благодаря ему, не так ли? И пока справлялся отлично.

На этот раз его противником оказался ухмыляющийся толстяк с двуручным мечом. Будет сложнее, чем вчера, подумал Ретиф, толстяк ловок и опасен. Блондин двинулся вперед, держа меч на уровне груди. Толстяк сделал выпад, блондин отступил, атаковал снова и легко ранил противника в плечо, едва уклонившись от парирующего удара. Толстяк, по-прежнему ухмыляясь, пошел вперед; острие его меча со свистом выписывало восьмерки в воздухе. Блондину осталось лишь отступать перед сверкающим клинком.

Когда отступать стало некуда, блондин прыгнул в сторону, едва успев отразить опасный удар. Еще один шаг назад означал поражение; блондин не мог себе этого позволить. Противник был сильным и выносливым.

Толстяк орудовал мечом, ухмыляясь уже не так широко. Держись подальше, ходи по кругу, подумал Ретиф. С этим парнем все ясно: он будет вытеснять тебя за черту и рубить, когда ты станешь прыгать в сторону. Такого нельзя подпускать близко.

Блондин так и поступил: дождавшись подходящего момента, прыгнул вправо, сбив противника с толку, тут же отскочил влево, полоснул толстяка острием меча по ребрам. Взревев, тот потерял самообладание. Пытаясь достать ускользающего врага, толстяк беспорядочно размахивал мечом и в какой-то момент повернулся к блондину спиной. Блеснула сталь – почти над самым песком, – и толстяк с подрубленными икрами повалился на колени, потом упал ничком, будто марионетка, которую срезали с ниточек.

Вокруг лежащего засуетились многочисленные медики: потери для второго дня оказались выше обычных. Повсюду на песок падали раненые. Тех, кто проиграл, отступив за черту, на арене уже не было. Остались только упорные и отчаянные, не мечтавшие о легких победах.

– Теперь только шестеро, – заметил Фицрейвен.

– Да, турнир не такой, как обычно, – кивнул Ретиф. – Этот светловолосый молодой человек дерется всерьез и задает тон.

– Всерьез? Верно, пожалуй. Я не видел еще такого упорства на турнире. Слабаков распугали, остальные рубят друг друга так, что к третьему дню никого не останется.

После небольшой заминки, пока на поле суетились судьи и официальные лица, прозвучало объявление о закрытии состязаний этого дня. Шестеро победителей получили сертификаты второго дня, дававшие право на участие в финале дня третьего.

– Проследи, чтобы Ночной Гром не остался голодным и не застоялся, – приказал Ретиф, когда они вернулись в гостиницу, протолкавшись сквозь густую толпу. – Приведи в порядок сбрую и мундир: завтра мне надо выглядеть наилучшим образом. День будет особенным. Последний мой выход в обозримом будущем.

Фицрейвен отправился выполнять распоряжения, а Ретиф поднялся в свою комнату и допоздна сидел над документами из своей полевой сумки.

На рассвете третьего дня холодный ветер стегал арену под серым небом. Плохая погода, однако, не помешала зрителям заполнить трибуны, набиться в проходы и даже влезть на стены, ограждавшие амфитеатр. Вымпелы над императорской ложей указывали на августейшее присутствие. Третий, последний и самый важный, день начинался на практически пустой, по сравнению с трибунами, арене. Двое финалистов решили не принимать участия в состязании, полагая по-видимому, что им хватит на год завоеванной славы, титулов и призов.

Сомневаться, что день будет захватывающим, не приходилось. Молодой блондин, все еще целый и невредимый; смуглый парень разбойничьего вида; рослый тридцатилетний атлет; кривоногий квадратный гном с могучими плечами и длинными руками – каждый пришел сюда, чтобы победить или умереть.

Соседи по ложе неодобрительно косились на командора и его оруженосца, но помалкивали. Смирились, подумал Ретиф, разглядывая большой круг на белом песке. Может, даже прочитали Хартию. Хорошо бы. Проще будет.

Пока суетились чиновники, звучали объявления и трубили фанфары, Ретиф незаметно для себя погрузился в воспоминания. Картина напомнила ему дни давно прошедшей молодости, когда он изучал боевые искусства под руководством великих мастеров. Как считал его отец, ничто так не шлифует разум, глаз и тело, как фехтование, дзюдо, бокс и другие искусства нападения и защиты.

Уйдя в повседневность галактической культуры, Ретиф отказался от изысканного и благородного пути, но полученные знания сослужили ему хорошую службу. И потом, агент Корпуса не должен терять форму. Поэтому Ретиф всегда старался поддерживать свои навыки.

Пока звучали горны, Ретиф подкрутил окуляры бинокля. Вряд ли кто-нибудь из зрителей мог лучше оценить искусство бойцов, чем он.

Блондин и кривоногий гном стояли, скрестив тонкие рапиры; дождавшись последнего свистка, они вступили в бой. Коротышка действовал решительно и напористо, заходя с разных сторон и пробуя на прочность оборону противника. Блондин неторопливо отступал, отражая град ударов экономными движениями рапиры, и вдруг отскочил; на его бедре расплылось красное пятно. Похожий на обезьяну коротышка оказался даже опаснее, чем думал Ретиф.

Блондин контратаковал, целясь противнику в горло; в последний момент гном отклонил острие рапиры. Некоторое время коротышка неохотно отступал, затем низко присел и сделал выпад, чтобы решить исход поединка одним ударом, неожиданно поднырнув под рапиру противника. Это оказалось ошибкой: блондин отступил в сторону, клинок скупо блеснул, и коротышка ничком растянулся на песке.

– Что это было? – удивился Фицрейвен. – Я не заметил никакого удара.

– Очень аккуратно сработано, – кивнул Ретиф, опуская бинокль. – Под пятое ребро, прямо в сердце.

В следующем поединке сошлись смуглый разбойник и рослый, широкоплечий атлет. Раздались звуки горна и свистки; противники начали свирепо гонять друг друга по арене, атакуя, отступая и снова атакуя. Публика одобрительно шумела.

– Они так долго не протянут, – сказал Фицрейвен. – Придется им сбавить темп.

– Оба неплохи, – ответил Ретиф. – И стоят друг друга.

На миг отступив, разбойник снова бросился вперед, переложив рапиру в левую руку. Сбитый с толку, атлет споткнулся; клинок противника оцарапал ему руку и грудь. Пришлось торопливо отступать, но это не помогло: несколько мгновений спустя из спины показалось блестящее лезвие. Сделав пару шагов, атлет упал, вывернув рапиру из руки противника.

Трибуны бушевали: такого еще не было! Разве что во времена легендарных битв героев империи, когда рыцари Лилии несли свое знамя по всей Галактике.

– Боюсь, на сегодня все, – сказал Фицрейвен. – Эти двое могут либо разделить победу между собой, либо сражаться: тогда победитель получит все. За всю историю турнира на Нортройяле победа делилась самое малое между тремя претендентами.

– Похоже, что нет, – ответил Ретиф. – Сейчас в первый раз будет по-другому. Они собираются продолжать.

Публика неистовствовала; вокруг блондина и чернявого разбойника суетились распорядители. Прозвучал долгий, заливистый сигнал горна.

– Приветствие героям! – воскликнул Фицрейвен. – Они решили сражаться!

– Даже не представляешь, как мне приятно это слышать, – пробормотал Ретиф.

– Интересно, какое они выберут оружие?

– Полагаю, что-нибудь не настолько смертельное, как рапира, – предположил командор.

Ретиф удовлетворенно кивнул, прослушав объявление: победители сегодняшнего дня будут драться голыми руками. Зрелище предстояло интересное.

Отзвучали фанфары и свистки; противники начали осторожно сходиться. Брюнет попробовал отвесить блондину оплеуху, но попал в плечо, не причинив никакого ущерба. Блондин в ответ притворился, что хочет пнуть противника, нанес удар левой рукой в подбородок, едва не сбив брюнета с ног; затем, не теряя времени, два удара в живот и один в голову. Брюнет, однако, сумел перехватить запястье, когда блондин попытался ударить его еще раз, и попробовал уложить противника на арену. Отступив в сторону, блондин взял брюнета двумя руками, проводя удушающий захват; противник упал на него сверху и попытался, в свою очередь, ухватить блондина за голову.

Некоторое время бойцы валялись в песке, потом поднялись на ноги, на мгновение отпустив друг друга. Изловчившись, брюнет отвесил блондину хлесткую оплеуху, явно для того, чтобы разозлить противника и заставить его потерять осторожность.

Тот не попался на удочку и продолжал наносить удары в голову, сохраняя дистанцию и явно уклоняясь от медвежьих объятий брюнета. Благоразумно отступая, он доставал противника издалека при любой возможности. Брюнет теснил его, будто не чувствуя ударов. Наконец он бросился на блондина, получил два мощных удара в лицо и опрокинул соперника на песок. После энергичной борьбы – только руки и ноги мелькали – брюнет схватил блондина за шею, стоя на коленях. Мышцы на спине и плечах брюнета бугрились – он сдерживал борца, не уступавшего ему в силе.

– Вот и все, – сказал Фицрейвен.

– Посмотрим, – ответил Ретиф. – Может, еще не конец. Если не запаникует и не наделает ошибок.

Блондин некоторое время пытался оторвать руку, сжимавшую его горло, но тщетно. Инстинкт требовал избавиться от удушья, но хватка брюнета оставалась твердой, а поза – устойчивой. Внезапно блондин перестал сопротивляться, и оба замерли, как каменные изваяния. Толпа затихла.

– Сдался, – заключил Фицрейвен.

– Вовсе нет, – возразил Ретиф. – Напротив, начал соображать.

Руки блондина начали шарить над головой противника, выискивая, за что можно ухватиться. Брюнет втянул шею и прижался к спине противника, пытаясь уклониться от захвата. Не получилось, и блондин, изогнувшись, мощным рывком оторвал брюнета от земли. Тот на мгновение завис в воздухе; этого времени блондину хватило, чтобы поменять захват и повалить противника на арену. В наступившей тишине прозвучал хруст позвоночника. Поединок закончился, и победитель выпрямился под гром аплодисментов.

– Нам пора идти, дружок.

– Как скажете, сэр! – Фицрейвен вскочил на ноги. – Но церемония очень интересная, не стоит пропускать…

– Не важно. Пойдем, – повторил Ретиф, уже на ходу.

Озадаченный Фицрейвен последовал за командором.

Спустившись по лестнице под трибуной, Ретиф пошел по коридору.

– Не туда, сэр! – крикнул Фицрейвен. – Так мы выйдем на арену!

– Вот именно. Нам туда и надо.

Фицрейвен ускорил шаг и поравнялся с командором. Что взбрело старику в голову?

– Сэр, никто, кроме бойцов и распорядителей, не может находиться на арене, пока турнир не окончен. Правило не терпит исключений, я знаю точно!

– Совершенно верно, сынок, – согласился Ретиф. – Ты останешься у выгородки для конюхов.

– Но как же вы, сэр?..

– Все в порядке. Я бросаю вызов чемпиону.

Император Ролан, сидевший в персональной ложе, настраивал бинокль, с недоумением присматриваясь к фигурам у служебного выхода: там происходило что-то необычное и даже скандальное. А между тем подошло время чествовать победителей. Император нетерпеливо оглянулся на адъютанта:

– Какого черта?..

– Сумасшедший, ваше величество, – ответил придворный после коротких переговоров по телефону. – Хочет бросить вызов чемпиону.

– Скорее пьяный. Пусть его выдворят немедленно! Распорядителю турнира немедленно приступить к исполнению своих обязанностей! Тебе понравился турнир, Моника? – спросил император стройную смуглую девушку рядом.

– Конечно, сир, – ответила она равнодушно.

– Не называй меня так, – рассердился император. – Без формальностей, пожалуйста.

– Да, дядюшка.

– Еще хуже. Для тебя я просто Ролан. – Император уверенно положил руку на покрытое шелком колено Моники. – Скорей бы эта скучная церемония закончилась! Мне не терпится показать тебе мое имение Сноудаль.

Побарабанив пальцами по подлокотнику, император снова поднес бинокль к глазам; беспорядок не прекращался.

– Уберите этого идиота с поля! – повысил голос император, опуская бинокль. – Я должен ждать, пока они уговорят его по-хорошему? Какое безобразие…

Под возмущенным взглядом императора придворные засуетились.

Внизу, на арене, стоял Ретиф, напротив него – разгневанные судьи. Один, попытавшийся удалить командора силой, лежал на скамье; ему оказывали помощь двое врачей.

– Хартия дает мне право вызвать победителя, – повторил Ретиф. – Надеюсь, никто не попытается лишить меня этого права? После того как я вам напомнил?

Из диспетчерской, что располагалась под императорской ложей, вышел в сопровождении двух вооруженных стражников сухощавый, морщинистый чиновник в черном мундире. От служебного выхода навстречу ему, неразборчиво крича, потянулись распорядители.

Фицрейвен недоуменно глядел в спину командору, стоя по другую сторону барьера. Старик, конечно, умеет удивить кого угодно, и притом обычно получает желаемое. Даже если он имеет законное право вызвать чемпиона турнира, зачем это ему? Он силен, как бык, но в его возрасте невозможно состязаться на равных с таким могучим бойцом. К тому же Фицрейвен успел проникнуться живой симпатией к старому воину. Ему совсем не хотелось увидеть командора запертым в башне фрагонарской крепости за злостное нарушение распорядка турнира. Фицрейвен шагнул к барьеру и стал прислушиваться.

Миновав галдящих распорядителей, чиновник в черном мундире остановился лицом к лицу с Ретифом и жестом подозвал охрану.

– Выведите этого человека с поля! – потребовал он.

Стражники взяли Ретифа под руки; дав им ухватиться как следует, командор решительно столкнул их лбами. Стражники отступили, шатаясь.

– Как мастер Корриды вы знаете, что боевой командор, согласно Имперской хартии, имеет право бросать вызов, – громко объявил Ретиф. – Пользуясь этим, я вызываю чемпиона турнира на поединок.

– Шел бы ты отсюда, идиот, – прошипел мастер, белея от ярости. – Сам император приказал…

– Даже император не может отменить Хартию, которая на четыреста лет старше императорской власти, – возразил Ретиф холодно. – Исполняйте свой долг.

– Я не собираюсь рассуждать о технических тонкостях, когда император ждет, – отрезал мастер и повернулся к пришедшему в себя стражнику: – По моему приказу выстрелишь ему в голову. На что тебе пистолет?

Неторопливо подняв руку, Ретиф поправил крошечную запонку на стоячем воротнике кителя, потом щелкнул ногтем по тугой ткани. Над ареной прокатился раскат грома. Громкоговоритель, полагающийся боевому командору, сработал как надо.

– Я пользуюсь своим правом вызвать на поединок чемпиона, – медленно проговорил командор. Слова докатились до самых отдаленных уголков трибун. – Это право гарантировано Хартией каждому боевому офицеру Империи, который носит Серебряную Звезду.

Мастер Корриды начал терять самообладание. Ситуация явно выходила из-под контроля. Откуда у этого выскочки микрофон и как он подключился к системе оповещения? Зрители начали волноваться, предвкушая нечто невиданное.

В ложе, высоко над ареной, возмущенный император повернулся в сторону выхода:

– Это возмутительно, наконец! Я должен терять время, ожидая, пока кто-нибудь не соизволит…

Моника замешкалась, прислушиваясь к голосу, разносившемуся над ареной:

– Подожди, Ролан. Еще не все…

– Поздно! – отрезал император.

– Один из участников что-то оспаривает. Объявили же – имперский офицер бросает вызов чемпиону.

– Что за ерунда? – обратился император к адъютанту, застывшему поблизости.

– Не более чем формальность, ваше величество, – ответил придворный, поклонившись. – Пережиток былых времен.

– Что вы хотите сказать?

– Дело в том, что… видите ли, боевой офицер имперских вооруженных сил, имеющий определенные высокие награды, имеет право принять участие в любом состязании турнира, без предварительного отбора. – Придворный замялся. – Эта статья Кодекса не применялась в современных условиях…

– Иными словами, кто-то захотел превратить турнир в балаган, притом за мой счет, – с горечью произнес император, повернувшись к Монике. – Посмотрим, как далеко им удастся зайти…

– Призываю тебя, Ролан, проследить за исполнением Кодекса! – раздался усиленный громкоговорителями голос Ретифа.

– Какая дерзость! – прогремел голос императора. – Откуда у этого идиота микрофон?

Адъютант, закончив переговоры, повесил трубку:

– Это старый воин из числа зрителей, сир. Имеет знаки различия боевого командора и некоторое количество наград, включая Серебряную Звезду. Как сообщает имперский архивариус, у него есть законное право на участие в поединке.

– Я не потерплю, – отрезал император. – Это безумие бросит на меня тень при любом исходе. Уведите этого человека. Он сошел с ума, вне всякого сомнения.

С этими словами император покинул ложу. За ним потянулась свита.

– Ролан, но ведь так и проходили турниры во времена Империи? – негромко спросила Моника.

– Времена Империи – это нынешние времена, Моника! Что было раньше, меня не касается. Мы живем сегодня. Разрешить спектакль, на котором старого дурака разрубят на куски в мою честь? Я не хочу, чтобы изнеженная публика была шокирована кровавой расправой. Это повредит моей пропагандистской кампании. Надо всячески подчеркивать великолепие и славу грядущей войны, а не ее ужасы. Крови сегодня пролилось более чем достаточно; дурное знамение для моих планов расширения Империи.

Ощущая лопатками тяжелый взгляд императора, мастер Корриды шагнул навстречу Ретифу. Старый безумец был вполне способен сломать ему карьеру…

– Мне про тебя известно! – рявкнул мастер. – Я выяснил: ты силой проник в служебную зону, обманул двух офицеров, рассказывая красивые сказки и демонстрируя поношенный мундир и дешевые побрякушки, а теперь хочешь запугать меня? Бесполезные уловки! Будешь сопротивляться – прикажу застрелить тебя на месте!

В ответ Ретиф обнажил меч.

– Именем Кодекса, который ты поклялся соблюдать, – объявил Ретиф, чей голосом разносился над ареной, – я защищаю свое право!

И командор коснулся регулятора громкости у воротника, поставив его на максимум.

– Пропади ты пропадом вместе с твоим Кодексом!.. – выкрикнул мастер и тут же смолк, побелев от ужаса, когда оказалось, что голос его слышен повсюду. Затравленно оглянувшись, он скомандовал: – Огонь!

Прозвучал выстрел, и один из стражников осел на песок.

– Приказывайте, сэр! – бодро объявил Фицрейвен, целясь из маленького пистолета во второго.

Усиленный громкоговорителями выстрел оглушил публику, взревевшую от неожиданности. Распорядители, окружавшие Ретифа, застыли, глядя на мертвеца; мастер Корриды хрипел, выпучив глаза. Второй стражник глянул на пистолет, оценил ситуацию и исчез.

Над ареной разнеслись приказы. Появился отряд вооруженных людей в коричневых мундирах, которые бегом приблизились к эпицентру беспорядка. Офицер с шокером в руках жестом остановил их. Подойдя вплотную, он несколько мгновений изучал поношенный мундир Ретифа, затем посмотрел на труп. Ретиф окинул его взглядом: молод, решителен, знаки различия боевого лейтенанта.

– Арестовать мерзавца! – потребовал мастер. – Убийцу следует расстрелять!

Вытянувшись по стойке «смирно», лейтенант отдал честь:

– Приказывайте, сэр!

– Ты не слышал? – рассердился мастер. – Схватить злодея!

– Не вмешивайтесь, сэр, – ответил лейтенант чиновнику в черном мундире. – Иначе я буду вынужден удалить вас отсюда. Жду приказов командора.

Улыбаясь, Ретиф отсалютовал лейтенанту клинком и вложил меч в ножны.

– Ну наконец-то проблески здравого смысла. Поздравляю, лейтенант! Я уже начал опасаться, что никого, кроме приверженцев Конкордиата, в этих местах не сыскать.

Мастер Корриды собрался произнести возмущенную речь, но не успел: бойцы в коричневом вывели его с арены, несмотря на громкие протесты. Остальные распорядители исчезли сами, прихватив с собой труп.

– Я бросил вызов как положено, лейтенант, – повторил Ретиф. – Прошу вас немедленно проводить меня к чемпиону. – Ретиф улыбнулся. – Буду благодарен, если ваши люди останутся на арене. Надо же проследить, чтобы турнир продолжался без помех, в соответствии с изначальным текстом Хартии.

В глазах лейтенанта зажегся огонек. Наконец! Настоящий боевой офицер. Не командир дворцового полка, чьи приказы приходится выполнять каждый день. Для лейтенанта командор стоял выше любого гражданского или расслабленного обитателя императорских казарм. Боевой командор, да еще из Корпуса Дракона!

Несколькими минутами позднее приведенный в чувство мастер Корриды объявил, что чемпиону брошен вызов. Чемпион волен принять его или отказаться. В последнем случае вызов может быть повторен в следующем году.

– Не знаю, что твои ребята сказали мастеру, но здравый смысл вернулся к нему удивительно быстро, – заметил Ретиф по дороге к месту поединка, очерченному кругом.

– Они умеют быть убедительными! – бодро согласился лейтенант, шагая слева от командора и чуть позади него.

Дойдя до круга на арене, они остановились. Сейчас я получу то, ради чего трудился, подумал Ретиф, но хватит ли меня на то, что ждет впереди?

Толпа на трибунах волновалась. Было ясно, что командору придется нелегко. Чемпион, конечно, может не согласиться, он имеет полное право отдохнуть до следующего турнира, наслаждаясь плодами победы. Только для Ретифа это станет поражением, таким же окончательным, как и гибель на песке арены. Второй раз добиться своего маскарадом, наглостью и угрозами не получится.

Ретифу еще повезло: он поссорился с чемпионом у ворот. Обида заставит того принять вызов. Может быть.

Чемпион приблизился к Ретифу, окруженный судейской коллегией. Оба посмотрели друг другу в глаза. Блондин презрительно сощурился:

– Этот инвалид меня вызывает? Кажется, я где-то видел старого болтуна.

– О моей болтовне можешь не беспокоиться, юный лавочник. За меня будет говорить холодная сталь!

– Насадить тебя на вертел – не много чести! – Блондин порозовел и рассмеялся. – Седины не каждому прибавляют ума.

– Не много? Может быть. Если струсишь, чести будет еще меньше.

– Хочешь умереть здесь? Ради славы? Дело хозяйское, но я тебе не помощник.

– Чего не придумает сельский увалень, чтобы вывернуться. Такой сброд нельзя допускать до благородного боя!

Командор пристально глядел на блондина, пытаясь понять, насколько оскорбления задевают того за живое. Ставить вполне приличного парня в дурацкое положение было неприятно, но ничего другого не оставалось. Противника необходимо разозлить до такой степени, чтобы он забыл о заслуженной победе и согласился испытать судьбу еще раз. Кажется, он не любит упоминаний о торговле и лавочниках.

– Вернулся бы ты к своей капусте, дружок, – ухмыльнулся Ретиф. – Пока я не побил тебясвоим мечом. Плашмя.

Некоторое время блондин угрюмо изучал командора.

– Хорошо, – сказал он негромко. – Встретимся на арене.

Еще один маленький шажок, подумал Ретиф, приближаясь к нарисованному кругу. Получится ли уговорить его на конный поединок?..

– Предлагаю конный поединок, – обратился Ретиф к судье. – Если, конечно, этот лавочник не боится и у него есть лошадь.

Последовали энергичные переговоры с представителями чемпиона; участники их размахивали руками и часто оглядывались на командора.

– Чемпион согласен встретиться с вами! – объявил наконец судья. – Днем или ночью, в жару или в холод, пешим или конным!

– Очень хорошо, – кивнул Ретиф. – Пусть оруженосец приведет моего коня.

Выбор его не был капризом: Ретиф прекрасно понимал, во что обойдется победа над чемпионом. В бою он уже не мог полагаться на свои ноги.

Когда-то эти неутомимые ноги легко вынесли его к перевалу Бифрост, навстречу разбойнику Мальдеди. Девять часов спустя Ретиф притащил тело разбойника, весом двести десять фунтов, вниз, в деревню. Притащил на спине, удерживая одной рукой; вторая была сломана.

Тогда Ретиф был совсем мальчиком – моложе своего противника на этой арене. Он принял вызов Мальдеди, брошенный всем желающим: сразиться без оружия на перевале, доказать, что ты уже не ребенок и можешь считаться мужчиной. Пожалуй, теперь приходится доказывать, что ты не слишком стар…

Подошел служитель, ведя Ночного Грома под уздцы. Оценить такого коня мог только большой знаток. Ретиф знал это очень хорошо. На неопытный взгляд – кляча, не более того. Командор, однако, в любой момент предпочел бы этого коня с императорским клеймом на боку целому стойлу на выставке.

Блондину подвели белого скакуна, крепкого и раскормленного. Вряд ли он такой уж стремительный, подумал Ретиф. Шансы повысились.

Прозвучали трубы, перекрывая гомон толпы. Ретиф поднялся в седло, не сводя глаз с противника.

– Ваше оружие, сэр! – сказал судья, подавая тяжелую палицу с длинными сверкающими остриями.

Массивная, неуклюжая: Ретифу не приходилось раньше пользоваться такой. Тонкостей обращения с дубиной Ретиф не знал. Блондин поступает умно, сказал он себе, улыбаясь. Имеет право выбирать оружие – и берет необычное. Все правильно.

Фицрейвен, стоя за барьером, имел мрачный и суровый вид. Не слишком-то он надеется на мои старые кости, подумал Ретиф.

Прозвучал свисток. Ретиф приблизился к противнику рысью, отведя палицу в сторону. Пока что он решил обращаться с ней как с коротким мечом. А дальше научится на опыте…

Белый конь пролетел мимо галопом и развернулся; Ретиф отбил палицей удар в голову, попытался достать спину противника, не смог. Коротка палица, подумал Ретиф, разворачиваясь в свою очередь, надо подбираться как можно ближе.

Последовал обмен ударами, не достигшими цели. Пользуясь неповоротливостью белого коня, Ретиф атаковал чемпиона с разных сторон, улюлюкая. Пусть тот разозлится как следует.

Блондин повертелся на месте, затем поднял коня на дыбы, стараясь достать противника тяжелыми копытами. Ночной Гром презрительно отступил в сторону; конь чемпиона едва не потерял равновесие.

Неплохо, великодушно согласился Ретиф. Но медленно, слишком медленно.

Командор ударил сверху, но в человека не попал: белый конь тряхнул головой, внезапно подставив ее под палицу. Выдохнув в последний раз, конь рухнул на песок. Блондин успел отскочить.

Ретиф на такое не рассчитывал: убивать животное ему было незачем. Конечно, атаковать противника сверху безопаснее, и правила не запрещают. В смертельном бою нет правил, кроме тех, которые человек устанавливает для себя сам.

Если он спешится, встречая противника на равных, преимущество, которое дает конь, будет потеряно. Вот он, противник, стоит, ждет, по лицу бежит тонкая струйка крови…

Мне нужна победа, на ней держится весь план, напомнил себе Ретиф. И он уже слишком стар, чтобы драться с молодыми на равных. Мысленно покачав головой, командор спешился. Некоторые поступки приходится совершать, даже если логика требует обратного. Противник – не бешеная собака, чтобы расправляться с ним, оставаясь в седле.

В ответ чемпион отсалютовал командору палицей.

– Достойный выбор, старик. Теперь тебе придется умереть, – с этими словами блондин двинулся вперед.

Ретиф остался там, где был, парируя удары, упреждая каждое движение противника. Когда палица Ретифа скользнула по виску чемпиона, тот отступил, тяжело дыша. Старик оказался не так прост: сдвинуть его с места никак не получалось. Командор стоял как стена, не уступая ни дюйма. Когда палицы скрещивались, удар отдавался в плече блондина, будто оружие встречало на своем пути гранитный валун. Чемпион осторожно двинулся вдоль нарисованной окружности.

Ретиф лишь поворачивался на месте, держась лицом к противнику, экономя силы. Отдавать инициативу – не слишком разумно, но командор не хотел показывать сопернику, как скованы его движения, не хотел впустую растрачивать силы, активно перемещаясь по арене. Руки пока хороши, не хуже, чем у других, а может, и лучше. Придется поработать ими.

Уклонившись от очередного удара, Ретиф зацепил челюсть противника, шагнул вперед и ударил его в плечо. Ошеломленный блондин быстро отступил. Сейчас бы использовать преимущество, но нельзя. Нельзя растрачивать силы на беготню по арене. Командор опустил палицу и оперся на нее. Где-то далеко шумела толпа; сверкал под солнцем песок, порывы ветра поднимали пыль над ареной.

– Шевелись, лавочник! Как тебе мой товар? Попробуй еще!..

Если парня все время злить, он потеряет осторожность. Должен потерять. И у Ретифа будет преимущество.

Атака блондина оказалась внезапной, но Ретифу удалось отразить удар. Чемпион молниеносно зашел с другой стороны; командор повернулся, успел перехватить палицу – и в этот момент пальцы левой руки взорвались. Голова закружилась, в глазах потемнело. С трудом удерживаясь на ногах, прогоняя смертельную слабость, командор усилием воли рассеял тьму и осмотрел руку. От двух пальцев осталась только кровавая мякоть; палица исчезла. Защищаться было нечем.

Голова гудела, каждый вдох резал легкие. Ноги начали трястись, с левой руки будто содрали кожу – вместе с мясом. Оказывается, он не в состоянии переносить боль так же стойко, как в молодости. Старость не радость.

Вот и пришел час, как тать в ночи. Неоткуда ждать помощи, некуда бежать. Собрать все силы, все остатки реакции и сообразительности. Или все потерять. На мгновение замешкавшись, преодолевая болевой шок, командор вытащил церемониальный кинжал: десятидюймовый клинок, богато украшенный драгоценными камнями. По крайней мере, он умрет с оружием в руках, лицом к противнику.

Шагнув вперед, блондин отбросил палицу.

– Или обыкновенному лавочнику не пристало делать благородные жесты, подобающие надменному рыцарю? – Чемпион рассмеялся, вынимая нож из-за пояса. – Пришел в себя, старик? Готов?

– Жест… дорого тебе обойдется, – пообещал Ретиф, с трудом ворочая языком.

Даже дышать было трудно. В нервах отдавалась боль от раздробленных костей и раздавленной плоти. Бледный лоб был покрыт холодным потом.

Чемпион приблизился вплотную; командор едва успел отступить, нож прошел в дюйме от него. Действительно, он разучился переносить боль. Долгие годы, проведенные на дипломатической службе, где оружием являются хитрость и изысканное коварство, не прошли даром. Сейчас, когда грубую силу надо одолевать грубой силой, он проигрывает.

Грубая сила без ловкости не работает, он это знал и раньше. Что ж, надо снова положиться на благоприобретенную изворотливость и находчивость. Ретиф постарался забыть о реве толпы на трибунах и сосредоточился.

Надо втянуть чемпиона в такую схватку, в которой у него не будет шансов. Пусть еще раз потеряет голову, пусть не сможет обратить себе на пользу молодость, быстроту и неутомимость…

– Так ты честный лавочник или балетмейстер? – прорычал командор как можно более убедительно. – Встречай меня лицом к лицу!

Блондин молча сделал обманное движение, взмахнул клинком – и не попал. Зато Ретиф сумел кольнуть чемпиона в запястье.

– Кабацкая драка – это другое. Старик, говоришь? А может, ты просто боишься моего клинка? Лицом к лицу, правая рука против правой руки?

Если парень на это купится, значит он еще моложе, чем выглядит, подумал Ретиф.

– Слыхал про такое, – кивнул блондин, обмениваясь уколами с командором. – Придумано специально, чтобы не выставлять старика на посмешище перед более ловким противником. Понимаю, ты надеешься меня подловить, но и я могу…

– Острие моего клинка к твоим услугам! – оборвал его Ретиф.

Выставив перед собой нож, глядя в глаза командору, блондин осторожно двинулся вперед. Еще ближе, пожалуйста, подумал Ретиф. Самую малость.

Неожиданно выронив кинжал, командор молниеносно вцепился блондину в запястье.

– А теперь попробуй вырваться, головастик, – предложил Ретиф.

Противники раскачивались, стоя нос к носу, глядя друг другу в глаза. Дышать было трудно, сердце страшно колотилось, левая рука превратилась в пульсирующий клубок боли, стекавший с пыльного лба пот заливал глаза, но хватка была крепкой. Блондин тщетно пытался вырваться.

Движением запястья Ретиф отвернул клинок в сторону, затем выдавил руку блондина кверху. Тот пытался сопротивляться, но тщетно.

– Я тебя не убью, – сообщил Ретиф, улыбаясь. – Но руку сломаю. В таком состоянии тебя снимут с поединка.

– Мне поблажки не нужны!.. – прохрипел блондин.

– А это не поблажка. Пока кости не срастутся, приятного будет очень мало, обещаю. Считай, я честно расплатился за свою руку.

Завернув надежно схваченную руку за спину противнику, командор надавил. Кости отчетливо хрустнули. Ну вот, можно отпустить… Бледный как смерть, задыхавшийся блондин с трудом удерживался на ногах.

На несколько минут воцарилась суматоха: работали врачи и судьи, звучали объявления и шумела непостоянная в своих симпатиях толпа, довольная провозглашением нового чемпиона.

К Ретифу протиснулся распорядитель в цветастом мундире Парадного полка. Командор поправил воротник, а заодно и регулятор микрофона.

– Имею честь объявить вам, сэр, что вы выиграли турнир и вам полагаются все почести сегодняшнего дня.

Распорядитель замешкался, сбитый с толку раскатами эха. Стоя под любопытными взглядами, Ретиф пытался разогнать тьму, едва не накрывшую его окончательно. Боль в раздавленных пальцах накатывала волнами, воздух, свистевший в горле, никак не мог справиться с удушьем. Слова будто доносились издалека, приходилось напрягаться, чтобы уловить смысл и устоять на ногах.

– Теперь же за преступления против мира и порядка внутри Империи именем императора я помещаю вас под арест, вплоть до суда. Приговор будет вынесен Верховным судом Фрагонара.

Ретиф перевел дыхание, собираясь с мыслями.

– Отлично! – пробормотал он. – Вы не смогли бы обрадовать меня больше, даже если бы захотели.

В просторном и роскошно убранном зале, известном как Небесный свод, собрались аристократы, сановники и пэры Лилии. Члены Верховного суда сидели на своих местах, не нарушая торжественной тишины.

Обвинение предъявило доказательства: выдавая себя за пэра Лилии и офицера Корпуса, обвиняемый нарушил законы Нортройяла и проявил неуважение к императорской власти, а также запятнал себя убийством, совершенным руками присягнувшего ему оруженосца. Что он хочет сказать в свое оправдание?

Ретиф сидел в одиночестве на скамье подсудимых, баюкая туго забинтованную руку, которая онемела от обезболивающего. Сейчас выяснится, насколько хорошо он подготовился к финальному испытанию. Готовился же он долго и тщательно.

В Галактике нет хранилища документов, сравнимого с архивами Корпуса, и Ретиф провел там не одну неделю, разбираясь в подробностях истории Нортройяла и предшествовавшей ему старой Империи. К архивным фактам добавился собственный богатый опыт. Осталось увидеть, выдержит ли шаткая постройка из традиции, преданий, слухов и старых записей испытание истиной. От этого полностью зависел успех задания. Кролику совершенно необходимо найтись в цилиндре, иначе выйдет нехорошо.

Вот они, перед ним, – люди, которых необходимо убедить. Следуя долгим и непростым путем, Ретиф добрался до высших сановников этого мира. Судьи Верховного суда, имперский архивариус, хранители Хартии, Кодекса, протоколов и ритуалов, на которых держится общество. Рисковать всем, ломая священный порядок турнира, было почти безумием, но как еще привлечь внимание столь избранной аудитории? Теперь, когда драма развернулась на глазах сотен тысяч зрителей, его выслушают. Только путаться в показаниях никак нельзя.

– Пэры королевства! – начал Ретиф, стараясь говорить ясно и отчетливо. – Обвинения в мой адрес основаны на предположении, что я выдаю себя за другого. С начала и до конца я лишь настаивал на своих правах старшего офицера и пэра Лилии. Как подобает Кавалеру, я стойко сопротивлялся всем попыткам лишить меня законных прав и привилегий. Весьма прискорбно, когда чиновники невысокого ранга проявляют неосведомленность в отношении статуса боевого командора Лилии. Но теперь, представ перед благороднейшими пэрами Нортройяла, я не сомневаюсь, что справедливость моих требований будет наконец признана.

Пока Ретиф переводил дух, прозвучал голос сурового седобородого судьи:

– Ваши претензии суду представляются безосновательными. Никто из присутствующих вас не знает. Если вы – потомок одного из перебежчиков, покинувших своих соратников-Кавалеров во времена изгнания, едва ли вам удастся снискать уважение достойных людей, сидящих в этом зале. Вы обманываете себя, полагая, что ваш маскарад может ввести в заблуждение высокий суд!

– Я не уроженец Нортройяла, – ответил Ретиф. – На это я и не претендую. И среди моих предков нет отступников. Не упускает ли высокий суд из виду, что одному из кораблей, не сопровождавших Кавалеров на пути в изгнание, удалось обмануть разведку Конкордиата и те, кто летел на нем, организовали противодействие вторжению?

Судьи, склонив друг к другу головы, принялись переговариваться и шуршать бумагами.

– Вы хотите сказать, что речь идет о корабле, на котором находились император Рокель и его свита? – спросил судья.

– Совершенно верно, ваша честь.

– В таком случае ваша история выглядит совсем неправдоподобной! – отрезал судья. – Когда император Ролан триумфально воссоединился со своими подданными здесь, в Нортройяле, в прошлом году, его сопровождал весь двор.

– Я коснусь этого позднее. Пока достаточно сказать, что я являюсь законным наследником…

– Совершенно недостаточно, могу вас уверить! – раздраженно оборвал Ретифа судья. – Не намерены ли вы указывать суду, какие доказательства считать достаточными?

– Простите, ваша честь. Я в состоянии доказать свое утверждение.

– Очень хорошо. Предъявляйте ваши доказательства, хотя не представляю, как они могут оказаться убедительными.

– Вот, ваша честь! – Ретиф извлек из плоской полевой сумки на поясе какую-то бумагу. – Подтверждение моей добросовестности. Не сомневаюсь, что суд признает подлинность офицерского патента и жалованной грамоты, выданной императором Рокелем. Прошу заметить, печати не сломаны.

Ретиф передал документ секретарю суда. Приняв перевитую выцветшей красной лентой и скрепленную тяжелыми сургучными печатями грамоту, секретарь передал ее председателю суда. Повертев грамоту в руках, судья сломал легко раскрошившиеся печати. Остальные смотрели с интересом, придвинувшись поближе.

Исполненный в старинном имперском стиле, с перечислением предков и почестей, документ был подписан императором, уже два века отошедшим в мир иной, и заверен тускло блестевшей золотой печатью. Даже судьям не каждый день приходилось видеть такую бумагу. Такой документ стоил целого состояния.

– Последний параграф я предлагаю прочесть вслух, – потребовал Ретиф. – Поправка, внесенная тридцать лет назад.

Помолчав, судья передал бумагу секретарю:

– Огласите последний параграф!

Тот прочел хорошо поставленным голосом:

«Да будет известно всем, читающим это: наш верноподданный, пэр императорской Лилии Джеймс Ярл, барон Ретиф, офицер императорской гвардии, боевой офицер, наследственный рыцарь Почетного легиона, кавалер Лилии, защитник Запада, милостью императора кавалер Серебряной Звезды, своей доблестью, верностью и искусной рукой покрывший славой императорскую Лилию, настоящим получает от Нас почетное звание боевого командора, дабы он исполнял обязанности и пользовался привилегиями, сопутствующими этому званию, как и его потомки, на вечные времена».

В зале повисла долгая тишина. Секретарь вернул бумагу председателю суда, который вновь погрузился в ее изучение.

– Предлагаю исследовать отпечаток сетчатки моих глаз и сравнить его с закодированным в приложении, – объявил Ретиф, поднимаясь на ноги.

Председатель суда жестом подозвал посыльного. Тот вернулся с экспертом, и через пять минут, показавшихся всем очень долгими, заключение было готово. Вручив его судье, эксперт удалился.

Прочитав заключение, судья вернулся к документу. Ниже подписи императора Рокеля действительно были дополнения, подписанные и скрепленные печатями. Имена, стоявшие под дополнениями, члены суда видели впервые.

– Где вы взяли эту грамоту? – поинтересовался председатель суда.

– Она хранится в моей семье в течение девяти поколений, ваша честь.

Члены суда стали совещаться, покачивая головами и оглаживая седые бороды.

– Итак, ваше доказательство – дополнения к документу, подписанные людьми, совершенно неизвестными нам, и скрепленные печатями, которых мы никогда не видели, – объявил судья. – Имена настоящих императоров произвели бы на нас более сильное впечатление. Вот, например, последнее дополнение, указ о присвоении высокого воинского звания. Подпись поставлена всего тридцать лет назад: «Ронар».

Вслед за председателем суда рассмеялись и другие.

– Дерзость не приблизит желаемого для вас исхода дела, – пообещал судья. – Ронар, говорите? Это имя никому не известно. Тридцать лет назад двор отца нынешнего монарха располагался на Тралленде.

– Тридцать лет назад, – возвысил голос Ретиф, – отец вашего нынешнего правителя держал коня под уздцы, когда император садился в седло!

Со всех сторон раздались возмущенные крики, заглушившие стук судейского молотка. Подобие порядка удалось восстановить только худощавому джентльмену, одетому в бархатный красно-коричневый камзол, с золотой цепью хранителя Большой печати на шее.

– Пора вынести, наконец, приговор изменнику и покончить с этой непозволительной дерзостью!.. – прокричал он.

– Нортройял оказался жертвой мошенничества, – возразил Ретиф, когда настало относительное затишье. – Но только не моего. Тот, кто называет себя Роланом, – самозванец!

Стук молотка, вместе с гулкими ударами посоха судебного пристава, заставил наконец замолкнуть благородную публику. Глаза председателя грозно блеснули за стеклами очков.

– Знание языка, дворцового этикета, а также узор сетчатки глаз, совпадающий с приложенным к документу, выглядят достаточно серьезным подтверждением вашей родословной. В свете представленных доказательств, суд склонен признать в вас преступника самого подлого рода: отступника, запятнавшего свое высокое происхождение! – Судья возвысил голос. – Занесите в протокол: лицо, именуемое Джеймсом Ярлом, бароном Лилии, разрушает собственными словами клятву верности и втаптывает в грязь свое благородное происхождение. Забывшему честь офицера будет вынесен заслуженный приговор!

– Я располагаю доказательствами моих слов, ваша честь! А обвинения, выдвинутые против меня, не доказаны. Я действовал в полном согласии с Кодексом, и Кодекс дает мне право высказаться в свою защиту!

– Вы пренебрегли Кодексом! – выкрикнул кто-то из зала.

– Я сказал, что на троне Лилии сидит узурпатор. Можете меня казнить, если я не смогу доказать этого.

В воздухе повисла мертвая тишина.

– Очень хорошо, – кивнул председатель суда. – Предъявите ваши доказательства.

– Когда некто, называющий себя Роланом, появился в Нортройяле, он имел при себе императорскую печать, кольцо, мантию, большую часть коронных драгоценностей и подлинник императорской родословной.

– Верно.

– Не было ли еще тогда замечено, что цепь на печати отсутствует, мантия сильно запятнана, главной драгоценности, изумруда «Наполеон», нет, кольцо обезображено глубокими царапинами, а замок переплета родословной книги взломан? – По залу пронесся ропот. – И никому не показалось странным, что у претендента не было императорской печатки, олицетворяющей Империю во всей ее полноте?

Голос Ретифа теперь гремел в тишине; во взгляде председателя суда прорезалось сомнение.

– Откуда у вас такие сведения?

Ретиф извлек что-то блестящее из кожаного мешочка на поясе и показал суду.

– Это разорванная цепь, – пояснил он. – Ее повредили во время кражи из хранилища Свиты в изгнании. – Ретиф растянул цепь поверх ограждения скамьи подсудимых. – А это – изумруд «Наполеон», когда-то он был вставлен в кольцо на руке легендарного Бонапарта. Другого такого в Галактике нет, и подлинность установить нетрудно. – В мертвой тишине звякнул маленький ключик, ложась рядом с цепью и драгоценным камнем. – Этим ключом вы сможете отпереть императорскую родословную книгу. – Наконец Ретиф извлек небольшую серебряную шкатулку искусной работы. – Пятна на мантии – кровь императора Ронара. Тогда же убийца отрезал палец императора, чтобы завладеть кольцом, на котором остались царапины.

Послышались возмущенные голоса. Ретиф замолчал, давая всем рассмотреть серебряную шкатулку в его руке.

Там лежала исключительно качественная копия императорской печатки. Такими же были изумруд и ключик, воспроизведенные в лабораториях Корпуса и точно повторявшие даже молекулярную структуру оригинала. При проверке их будут сравнивать с сохранившейся электронной матрицей; для положительного результата требуется полное совпадение. Сама печатка безвозвратно погибла при пожаре во дворце полтора века назад.

Откинув крышечку, Ретиф продемонстрировал великолепный камень винного цвета, оправленный в платину.

– Одна эта драгоценность доказывает, что Ролан – самозванец! Предлагаю суду сравнить ее с матрицей. А пока проводится экспертиза, я попросил бы суд еще раз обратить внимание на генеалогическое древо в моем офицерском патенте.

Секретарь отправился за аппаратурой и экспертами, судьи склонились над документом; зал гудел, теперь уже без умолку.

Вкатили матричный сканер. Председатель суда посмотрел на него и перевел взгляд на Ретифа.

– Это древо… – начал он, но тут коллега шепнул что-то ему на ухо и потянул за рукав. Судья кивнул.

Передав шкатулку секретарю, Ретиф вздохнул. Техники открыли дверцу и положили драгоценный камень в сканер. Затаив дыхание, Ретиф смотрел, как они возятся с регуляторами. Последний щелчок – и прибор мелодично запел.

– Кристалл соответствует матрице, – вынес свое заключение эксперт, отрываясь от приборов.

Возбужденные крики утихли, когда Ретиф обратился к председателю суда.

– Милорды! Пэры имперской Лилии! – Голос его звенел. – Свидетельством этой печатки мы, Ретиф, император божьей милостью, занимаем трон, принадлежащий нам по праву!

В ответном хоре голосов прозвучало изумление, смешанное с почтительным трепетом.

ЭПИЛОГ

– Прекрасная работа, господин министр! Поздравляю с новым назначением, – радушно произнес посол. – Вы показали, чего можно достичь, применяя индивидуальный и нестандартный подход там, где в теории ситуация безнадежна.

– Благодарю вас, господин посол, – улыбнулся Ретиф. – Сейчас, когда все позади, я и сам удивлен, как мне удалось выпутаться. Честно говоря, не хотелось бы еще раз оказаться в положении, требующем такой изобретательности.

– Признаюсь, когда Маньян сообщил, что вы займетесь этим делом, притом в одиночку, я попытался отозвать вас, но было поздно. Совсем не дело посылать единственного агента на задание, последствия которого столь серьезны и непредсказуемы. Боюсь, Маньяну пришлось нелегко. Он теперь на длительном отдыхе.

Конечно, подумал Ретиф. Он теперь на длительном отдыхе, а у меня дела идут как нельзя лучше. Опасные задания хороши тем, что в случае успеха оправдывают себя стократ.

Теперь у него есть постоянная должность. Можно надеяться, что дальше его ждет аналитическая работа подальше от Нортройяла.

Несколько недель его царствования были наполнены событиями. Ролана повесили на следующее утро, после бурного судебного заседания. Вплоть до последней минуты Ролан утверждал, что он не самозванец. Несколько утешает то, что он действительно лгал. Но будь Ролан настоящим императором, Ретиф все равно отправил бы его на виселицу.

Первое, что сделал Ретиф после коронации, – навсегда отменил турнир, а также исключительное право дворян занимать государственные должности. Он также освободил, с присвоением очередного звания, лейтенанта, который отказался арестовывать его. А Фицрейвена отправил учиться в военную академию: будущее парня было обеспечено.

Вспомнив о смущении белокурого чемпиона, он улыбнулся. Когда рука блондина зажила, Ретиф предложил ему сатисфакцию; тот в ответ попросил прощения за недальновидность. Оценив его благородство и твердость характера, император присвоил ему звание капитана гвардии и сделал пэром.

Затем были упразднены неправдоподобно сложные ограничения, тормозившие развитие общества, окаменевшие обычаи и священные традиции. Венцом всего стало принятие современной конституции: королевству предстояло следовать по пути просвещения, к славе и достоинству.

Принцессу Монику тоже приятно вспомнить. Настоящая принцесса, с родословной, к которой не смог бы придраться самый замшелый аристократ из старой гвардии. Ретиф отрекся от престола в ее пользу.

Конечно, родословная Моники не так богата – у Ретифа в роду насчитывается семь, а то и восемь императоров в изгнании, – но ее вполне достаточно. Тем более после прискорбной истории с узурпатором граждане Нортройяла были рады появлению просвещенного правителя.

Оказалось, что не так-то легко покидать престол, занятый почти без труда. Особенно не хотелось расставаться с прекрасной Моникой, слишком напоминавшей другую красавицу, из совсем другого времени…

Его краткая карьера гладиатора обернулась месячным пребыванием на больничной койке, но теперь все хорошо. Что готовят ему судьба и командование Корпусом?..

– …Великолепную изобретательность, – послышались чьи-то слова. – Вы, должно быть, прекрасно проработали свою легенду, подготовили все необходимые вещи и документы. А качество работы! Просто замечательно. Подумать только, обмануть первосвященника в святая святых храма!

– Тщательное изучение материалов, не более того, – скромно пояснил Ретиф. – В архивах Корпуса нашлось все, что было нужно. Пришлось повозиться с печаткой, но это заслуга наших специалистов.

– Грамота поразила меня еще больше, – сказал молодой советник. – Ведь деталей недостаточно, надо еще понимать психологию тамошней аристократии.

Оживленно беседуя, присутствующие потянулись в зал. Пора и ему. Рассеянно улыбнувшись, Ретиф посмотрел в глаза молодому агенту.

– И опять тут нет моей особой заслуги. Грамота у меня лежит давно, и, в отличие от остального, она подлинная.

На пороге

Перевод О. Степашкиной

Опершись локтем на кухонный стол, служащий сейчас рабочим местом, бригадный генерал В. Ф. Страут поднял бинокль и посмотрел через окно второго этажа фермерского дома на объемистый предмет, что лежал, чуть наклонясь, на краю леса. Он осмотрел фигурки, суетящиеся вокруг серой груды, потом снял трубку полевого телефона.

– Билл, что там твои парни делают?

– Генерал, после ящичка, появившегося этим утром…

– Я знаю про ящик, Билл. Он уже в Вашингтоне. Что у тебя нового?

– Сэр, мне пока что не о чем доложить. У меня над этим трудится четыре команды, но оно по-прежнему выглядит абсолютно непроницаемым.

– Изнутри все так же раздаются звуки?

– Время от времени, генерал.

– Даю еще час, майор. Я хочу, чтобы вы ее вскрыли.

Генерал бросил трубку на рычажки и рассеянно содрал целлофановую обертку с сигары. Ему пришлось подсуетиться, подумал генерал, после того как полиция штата известила его вчерашним вечером, в 21:41. К полуночи его люди были на месте, район очищен от гражданских, и в Вашингтон ушел предварительный рапорт. В 02:26 они обнаружили куб со стороной в четыре дюйма, лежащий на земле в пятнадцати футах от объекта – корабля, капсулы, бомбы или что оно там такое. Но к данному моменту – четыре часа спустя – они не узнали ничего нового.

Полевой телефон зазвонил. Генерал схватил трубку.

– Генерал, мы обнаружили на верхней стороне тонкий участок; пока мы можем сказать лишь, что в этом месте толщина стенок уменьшается.

– Хорошо. Продолжайте, Билл.

Ну вот, уже хоть что-то. Если у него получится разобраться к тому моменту, как Вашингтон осознает, что дело серьезное… так он давно уже ждет вторую звезду. Это его шанс, и он, черт побери, выжмет из него все, что только можно.

Страут посмотрел через поле на эту штуковину. Она лежала наполовину в лесу, наполовину на поле, с прямыми стенками, скругленными концами, без каких-либо приметных деталей. Возможно, стоит спуститься и лично взглянуть на нее поближе. Вдруг он заметит что-нибудь такое, что проглядели остальные. Эта вещь может в любую секунду взорваться и разнести всех их в клочья, но черт побери! Он заработал свою звезду в Гранаде, благодаря собственной храбрости. И она по-прежнему при нем.

Он взял трубку:

– Билл, я спускаюсь.

Повинуясь внезапному порыву, генерал прихватил с собой пистолет. Конечно, против бомбы размером с дом он мало чем поможет, но тяжесть пистолета действовала успокаивающе.

По мере того как джип подъезжал к штуковине, подпрыгивая на свежевспаханном поле, она выглядела все больше. Отсюда генералу стала видна тонкая линия, идущая чуть ниже стыка верха и боковой стороны. Грир о ней не упоминал. Линия была вполне заметна; на самом деле это скорее трещина.

И эта трещина вдруг разошлась со звуком наподобие того, с каким бейсбольный мяч врезается в перчатку кетчера; верхняя половина откинулась, и люди съехали с нее – а потом она застыла открытой, невероятно, чуть вибрируя, словно внезапно поднявшаяся крыша дома. Водитель джипа дал по газам. Раздались крики и пронзительный прерывистый звук, от которого у Страута заныли зубы. Люди теперь бежали обратно, двое из них тащили третьего.

Майор Грир выскочил из-за объекта, огляделся и побежал в сторону генерала, крича на бегу:

– …Один погибший. Она лопнула, мы этого не ожидали…

Страут выскочил из машины к бегущим; они уже остановились и стали оглядываться. Внутренняя сторона поднявшейся крышки была переливчато-черной. Пронзительный тоненький звук несся над полем. Тяжело дышавший Грир подошел к генералу.

– Что произошло? – рявкнул Страут.

– Я… осматривал это тонкое место, генерал. И вдруг почувствовал, как оно… поднимается подо мной. Я упал. Тэйт был на другой стороне. Он вцепился в крышку, и его ударило об дерево. Его череп…

– Что это за мерзкий шум?

– Это, генерал, тот самый звук, который исходил изнутри. Там внутри что-то живое…

– Ладно. Соберитесь, майор. Мы к этому готовы. Выводите свои бронетранспортеры на позиции. Танки будут тут через полчаса.

Страут взглянул на стоящих вокруг людей. Надо им показать, что такое настоящий лидер.

– А вы возвращайтесь обратно, – сказал он, спокойно пыхнул сигарой и пошел к маячащему впереди объекту.

Шум внезапно прекратился. Какое облегчение! В воздухе висел слабый необычный запах, что-то вроде хлора… или морских водорослей… или йода.

На земле вокруг штуковины не было никаких следов. Ее явно опустили прямо на это место. А еще она была тяжелая. Со всех сторон образовались холмики мягкой почвы, где-то с фут высотой.

Страут услышал, как позади кто-то закричал. Он обернулся. Люди Грира на что-то показывали; джип рванул к нему, увязая во вспаханной земле и прокручивая колеса. Генерал посмотрел вверх. Над краем серой стены, в шести футах над его головой, шевелился, что-то нашаривая, красноватый отросток наподобие крабовой клешни.

Действуя на автомате, Страут выхватил из кобуры свой сорок пятый калибр, снял его с предохранителя и выстрелил. Мягкое вещество разлетелось брызгами, клешня дернулась и спряталась обратно. Визг возобновился, сделавшись возмущенным, а потом потонул в реве мотора, когда джип, проскользив, остановился. Страут наклонился, схватил листик с прилипшим подрагивающим комком, запрыгнул в машину, и та рванула с места; потом вдруг обрушился удар, машину занесло на скорости, она перевернулась…

– …Повезло, что земля мягкая.

– А что с водителем?

Тишина. Страут открыл глаза.

– Что… с…

На него сверху вниз смотрел какой-то тип самого заурядного вида, лет тридцати пяти.

– Не волнуйтесь, генерал. Вы неудачно упали. Все остальное в порядке. Я Пол Либерман, из университета.

– Водитель, – с усилием выговорил Страут.

– Он погиб, когда джип опрокинулся.

– Опро… кинулся?

– То существо хлестнуло отростком наподобие скорпионьего жала; он ударил в джип и опрокинул его. Вас выбросило наружу. Водитель выпрыгнул, и его придавило джипом.

Страут заставил себя сесть.

– Где Грир?

– Здесь, сэр. – Майор Грир вышел вперед и встал, весь внимание.

– Билл, танки прибыли?

– Нет, сэр. Мне позвонил генерал Маргрейв. Там какая-то задержка. Что-то насчет того, чтобы не уничтожать научный материал. Я доставил с базы минометы…

Страут встал. Чужак взял его за руку:

– Генерал, вам следует лечь…

– Вы кто, черт побери, такой? Грир, тащите эти минометы сюда и разместите их между вашими бронетранспортерами.

Зазвонил телефон. Страут схватил трубку:

– Генерал Страут слушает.

– Страут? Говорит генерал Маргрейв. Рад, что вы пришли в себя. Там едут ученые из университета штата. Окажите им содействие. Вам придется продержаться как минимум до тех пор, пока я не смогу прислать вам замену…

– Замену? Генерал, я не выбыл из строя. Ситуация под контролем…

– Это мне решать, Страут. Насколько я понимаю, у вас еще потери. Куда делся ваш оборонительный потенциал?

– Это был несчастный случай, сэр. Джип…

– Я знаю. С этим мы разберемся позже. Сейчас я звоню по более важному вопросу. Шифровальщики достигли кое-каких успехов с этой вашей коробкой. Она передает какое-то сообщение.

– Да, сэр.

– Они настроили приемник, переводящий его в слышимый звук. Половина сообщения – оно всего двадцатисекундное, повторяющееся – на английском. Это отрывок из дневной радиопередачи, один из спецов ее опознал. Остальное – какая-то тарабарщина. Они продолжают над этим работать.

– Что…

– Брайан говорит, они думают, что там какое-то сообщение между двумя частями этого послания. Ну не знаю. На мой взгляд, это какая-то угроза.

– Согласен, генерал. Ультиматум.

– Ладно. С этого момента отведите своих людей на безопасное расстояние. Довольно с меня потерь.

Страут положил трубку и проклял свою судьбу. Маргрейв хочет заменить его, и это после того, как он принял все возможные меры предосторожности! Надо что-то сделать, и быстро, разобраться с этой штуковиной, пока она не выскользнула у него из рук.

Генерал посмотрел на Грира:

– Я обезврежу эту вещь раз и навсегда. Здесь никого больше не убьют, пока я за это отвечаю.

Либерман встал:

– Генерал! Я протестую против какого-либо нападения на эту…

Страут стремительно развернулся:

– Здесь я руковожу, профессор. Я не знаю, кто вас сюда пустил и почему, но решения тут принимаю я. Я остановлю этого человекоубийцу, прежде чем оно выползет из своего гнезда и, возможно, доберется до поселка за лесом. Там четыре тысячи гражданских. Это моя работа – защищать их.

Он резко кивнул Гриру и размашистым шагом вышел из комнаты. Либерман двинулся следом, продолжая протестовать.

– Генерал Страут, это существо не выказывает никаких признаков агрессии…

– Не считая двух погибших?

– Вам следовало не подпускать их…

Страут остановился:

– Так, значит, это я во всем виноват?

Развернувшись, он уставился на Либермана с холодной яростью. Этот гражданский как-то пробрался сюда, а теперь ему хватает наглости обвинять его, бригадного генерала Страута, в смерти двух его человек? Если бы этот тип хоть на пять минут надел мундир…

– Генерал, вы нездоровы. Это падение…

– Не путайтесь под ногами, профессор, – бросил Страут и двинулся вниз по лестнице. Эта неудача может уничтожить его карьеру, а тут еще всякие яйцеголовые лезут…

Вместе с Гриром Страут подошел к краю поля.

– Ну что, майор, пускайте в ход ваш пятидесятый калибр.

Грир отдал команду, отрывисто загрохотали выстрелы. Запах кордита и голубой дымок из дул… Вот так уже лучше. Это положит конец всей этой нелепице. Он тут командует, у него власть…

Грир опустил бинокль.

– Прекратить огонь! – крикнул он.

– Кто вам скомандовал отдать этот приказ, майор?! – рявкнул Страут.

Грир посмотрел на него:

– Мы ее даже не поцарапали.

Страут взял бинокль.

– Ладно, – сказал он. – Попробуем что-нибудь помощнее. Дайте залп сорокамиллиметровыми гранатами.

Либерман подошел к Страуту:

– Генерал, я обращаюсь к вам от имени науки. Подождите еще немного, хотя бы до того момента, как мы узнаем, о чем говорится в сообщении. Возможно, это существо…

– Уйдите с линии огня, профессор.

Страут повернулся к гражданскому спиной и поднял бинокль, чтобы посмотреть, какой эффект окажет безоткатный гранатомет.

Раздался мощный хлопок вытесненного воздуха и оглушительный грохот разорвавшегося снаряда. Страут увидел, как серый силуэт подпрыгнул и задрожала поднятая крышка. Вокруг клубилась пыль. И больше никакого результата.

– Продолжайте стрелять, Грир! – гаркнул Страут почти с ощущением триумфа. Эта штука неуязвима для артиллерии – и пусть теперь кто-то попробует сказать, что она не несет угрозы!

– Как насчет минометов, сэр? – сказал Грир. – Мы можем дать несколько залпов и выкурить тварь из гнезда.

– Хорошо, попробуйте, если крышка не закроется. А то мы до нее не доберемся.

«И я не знаю, что мы тогда станем делать, – подумал генерал. – Мы не можем уронить на нее ничего действительно серьезного, если не эвакуируем все графство».

Миномет выстрелил с глухим стуком. Страут напряженно смотрел. Пять секунд спустя корабль изверг фонтан бледно-розовых брызг. Крышка закачалась, по ее опалесцирующей поверхности потекла розоватая жидкость. Второй взрыв, потом третий. Большой фрагмент зловещей клешни повис на ветке дерева в сотне футов от корабля. Страут схватился за телефон.

– Прекратить огонь!

Либерман в ужасе смотрел на эту бойню.

Телефон зазвонил. Страут взял трубку.

– Генерал Страут слушает, – сказал он. Он навсегда покончил с этой угрозой.

– Страут, мы расшифровали сообщение! – взволнованно сообщил Маргрейв. – Просто охренеть…

Страуту хотелось прервать его, доложить о своей победе, но Маргрейв продолжал бубнить:

– …Странное сообщение, но определенная аналогия просматривается. Во всяком случае, я уверен, что переведено оно правильно. По-английски…

Страут выслушал. Аккуратно положил трубку на рычажки.

Либерман уставился на него:

– Что в нем было, в этом сообщении? Они его перевели?

Страут кивнул.

– Что в нем говорилось?

Страут откашлялся. Он повернулся и несколько секунд смотрел на Либермана, прежде чем ответить.

– В нем говорилось: «Пожалуйста, позаботьтесь о моей малышке!»

Гибрид

К. Королева

1

Глубоко в толще планеты корни, прочнее стальной проволоки, вгрызались в стеклянистый песок, торили путь сквозь плотные слои глины и пористые залежи сланца, натыкались на инертные элементы и двигались дальше, разыскивая и поглощая кальций, железо, серу и азот.

Еще глубже другая корневая система цеплялась за массивную скальную породу; чувствительные «усики» отслеживали самые незначительные колебания планетной коры, ритм приливов и отливов, нарастание и таяние льдов и поступь диких тварей, что охотились в широкой, добрую милю в поперечнике, тени гигантского дерева Янда.

На поверхности, высоко вверху, вздымался громадный ствол, по виду схожий с могучим утесом, неохватный и стоящий крепко и несокрушимо; он возносился на девять сотен футов над землей, привольно раскидывая толстенные ветви.

Дерево лишь смутно ощущало шевеление воздуха, что скользил по гладкой коже его бесчисленных листьев, да испытывало порой легкую щекотку от трения молекул воды, углерода и кислорода. Оно инстинктивно реагировало на напор ветра и выворачивало ветки таким образом, чтобы каждый лист был постоянно обращен к свету, проникавшему через обширную и густую крону.

Так тянулись день за днем, год за годом. Воздух складывался в затейливые узоры, свет тускнел и оскудевал заодно с накоплением паровых масс в субстратосфере, питательные молекулы перемещались по капиллярам ствола, камни глубоко внизу терпеливо выдерживали немыслимый вес… Неуязвимое в своей громадности, дерево дремало, пребывая в состоянии сонливой разумности.

Однажды, когда солнце уже клонилось к западу, его лучи, рассекавшие многослойную атмосферу, приобрели зловещий багровый оттенок. Ветки дерева шевелились, поворачиваясь вслед за светилом. По-прежнему в полусне на грани забытья дерево прятало нежные почки, оберегая от подступающего холода, регулировало собственный теплообмен, расход влаги и чувствительность к свету. В своих дремах оно видело давние события – как блуждало среди всяческого зверья, пока инстинкт не заставил пустить корни и врасти в землю. Дерево-патриарх помнило, как оно почковалось, как взрослели и мужали ростки…

Стемнело, задул ветер. Особенно сильный порыв налетел на громаду дерева; толстые ветви заскрипели, сопротивляясь, а скукожившиеся перед заморозками листья совсемсъежились и прижались к гладкой коре.

Глубоко под землей корни впились в камень, передавая стволу сигналы, которые соответствовали сведениям, что собирали листья наверху, и предрекали приближение бури. Нутро планеты вибрировало, относительная влажность росла, а давление воздуха падало.

Постепенно сложилось предвосхищение опасности. Дерево шевельнулось, по раскидистым ветвям пробежала дрожь, и наземь осыпались ледяные хрусталики, осевшие было на коре. Сознание обострилось, сонливость резко отступила. Медленно, словно с неохотой, восстановились скрытые способности. Дерево проснулось.

Оно моментально оценило ситуацию. Буря надвигалась с моря, грозя превратиться в мощный тайфун. Предпринимать какие-либо решительные меры было поздно, поэтому дерево, игнорируя боль от непривычной активности, лишь выпустило новые корни – этакие щупальца трех дюймов в диаметре и прочные, как закаленная сталь, – чтобы надежнее вцепиться в каменную твердь в сотне ярдов к северу от основной корневой системы.

Больше ничего не оставалось. Дерево бесстрастно ожидало бурю.

2

– А внизу ураган, – сказал Мэлпри.

– Нестрашно, нас он не заденет, – не отрываясь от визора, откликнулся Голт и подкрутил окуляры.

– Ладно, давай сделаем новый заход, – кивнул Мэлпри. – Вы с Жутиком.

– Мы с Жутиком, Мэл, утомились слушать твои указания.

– Когда приземлимся, – вставил Пантейль, – я тебе это припомню, Мэл. Сколько раз говорить – терпеть не могу прозвище Жутик.

– Ты опять за свое? – укорил его Голт. – Уже все синяки прошли с прошлого раза?

– Не до конца, в космосе это небыстро.

– Тогда не рыпайся. Мэл тебе не по зубам. А ты, Мэл, кончай его дразнить.

– Я-то с ним кончу, – тихо проворчал Мэлпри. – Вырою яму и запихну туда…

– Прибереги силы для планеты, – прервал Голт. – Если снова промахнемся, все пойдет насмарку.

– Капитан, разрешите провести полевую разведку? – вызвался Пантейль. – Моя подготовка по биологии…

– Нет, ты останешься на корабле. Это не обсуждается. Будешь нас ждать. Нам не хватит сил затащить тебя обратно, если что.

– Капитан, в последний раз произошел инцидент…

– И в предпоследний тоже. Все, хватит. Ценю твой энтузиазм, Пантейль, но у тебя две левые ноги и десять больших пальцев.

– Я стараюсь исправить свою координацию движений. Капитан, я читаю…

Корабль содрогнулся, едва войдя в атмосферу планеты. Пантейль невольно вскрикнул.

– Ой, боюсь, я снова поранил левый локоть.

– Только меня кровью не залей, болван неуклюжий, – процедил Мэлпри.

– Заткнулись оба! – рыкнул Голт. – Не до вас, честное слово!

Пантейль наложил на рану носовой платок. Нужно осваивать те расслабляющие упражнения, о которых он недавно читал. И конечно, надо поскорее начинать поднимать тяжести и соблюдать диету. Тогда, если он будет осторожен, у него наверняка получится навалять Мэлпри – сразу после высадки.

3

Даже раньше, чем проявились первые признаки разрушения, дерево осознало, что проиграло эту битву надвигающемуся тайфуну. В мимолетной тишине, когда очутилось в оке бури, оно проанализировало повреждения. Никак не откликался северо-восточный участок сенсорной сети, где корни оторвало от каменной основы, и теперь только главный корень впивался в пористый массив. Хотя само дерево устояло, ведь его волокно было практически неразрушимым, камень оказался не столь прочным, и вскоре дереву Янда предстояло обрушиться под собственным колоссальным весом.

Буря продолжалась – и нанесла новый безжалостный удар, налетела с юго-запада, напала с безудержной яростью. Корни трещали и лопались, каменные глыбы стонали и выворачивались из почвы, а грохот, с которым они разламывались, терялся в завываниях ветра. Внутри ствола давление неудержимо нарастало.

В четырех сотнях футов южнее главного корня земля разошлась в трещине, которая на глазах становилась все шире. В трещину под напором ветра хлынула вода, размягчая грунт и ослабляя хватку миллионов крошечных «усиков». Вот и большие корни пришли в движение, сместились, бесцельно затрепетали…

Высоко вверху величественная крона дерева Янда поддалась – пока незаметно – неумолимому натиску ветра. Могучий северный выступ ствола, прижатый к каменной основе, издал пронзительный вопль, когда его структура начала распадаться, а потом разлетелся вдребезги с оглушительным ревом, перекрывшим даже завывания бури. Земля южнее дерева вздыбилась, вырванная освободившимися корнями, и открылся зияющий провал.

Буря унеслась дальше, засыпав окрестности многочисленными обломками и окатив дерево проливным дождем. Финальный порыв ветра встряхнул напоследок ветви Янда – и торжествующий победитель умчался прочь.

Замершее среди опустошения гигантское древнее дерево стало неотвратимо крениться к земле под аккомпанемент канонады – это хрустели, лопались и погибали его конечности; оно падало величаво, без всякой спешки, все с той же сновидческой невозмутимостью.

Сознание в древесном мозге сгинуло во вспышке непереносимой боли.

Пантейль спустился по трапу из люка и привалился к опоре, переводя дыхание. Ему казалось, что должно быть проще. Наверное, всему виной скудное питание; и надо было все-таки заняться гимнастикой с утяжелениями. Так или иначе с Мэлпри сейчас связываться не стоит. Вот когда он отдохнет, наберется сил, надышится свежим воздухом…

– Съедобно, – подтвердил Голт, вытер иглу анализатора о штанину и сунул прибор обратно в карман, после чего кинул Пантейлю два крупных красных плода. – Когда наешься, найди чистой воды и приберись внутри. А мы с Мэлпри пока осмотримся.

Товарищи ушли. Пантейль присел на мокрую траву и откусил от чужого плода, размерами напоминавшего яблоко. Мякоть больше смахивала на авокадо, пахучая кожура хрустела на зубах; возможно, в ней содержался природный ацетат целлюлозы. Зерен не попадалось. Значит, это, по сути, вовсе не плод. Было бы любопытно поизучать местную флору, а по возвращении домой, на Землю, записаться на курс экзоботаники. Пожалуй, стоит отправиться в Гейдельберг или в Уппсалу, побывать на живых лекциях выдающихся ученых. Ну да, снять уютную маленькую квартирку, двух комнат вполне достаточно, в старой части города, по вечерам дискутировать с друзьями за бутылочкой вина…

Ладно, хватит фантазировать, пора браться за дело. Вон там, на склоне холма, будто бы бьет родник. Пантейль доел плод, взял ведра и отправился за водой.

4

– С какой стати нам себя изнурять? – проворчал Мэлпри.

– Нужна физическая нагрузка, – объяснил Голт. – До следующего случая четыре месяца ждать.

– Мы что, туристы, прилетевшие любоваться видами?

Мэлпри остановился и, тяжело дыша, плюхнулся на камень. Его взгляд скользнул по стенкам кратера, по переплетению корней и по спутанной массе веток и листьев рухнувшего дерева.

– Рядом с ним наши секвойи все равно что одуванчики, – заметил Голт. – Верно, буря постаралась, та самая, которая нас обошла стороной.

– И что с того?

– Такая громадина заставляет задуматься…

– А денег на ней заработать можно? – криво усмехнулся Мэлпри.

Голт посмотрел на него с осуждением:

– Эх ты, циник. Идем дальше.

– Зря мы оставили Жутика одного на корабле.

– Слушай, почему ты никак от мальца не отвяжешься? – спросил Голт.

– Мне не нравятся придурочные.

– Не пори чушь, Мэлпри. Пантейль умен, просто он… своеобразный. Может, ты это ему прощать не хочешь?

– У меня от него мурашки.

– Нормальный парень, всегда рвется помогать…

– Ну да, – состроил мину Мэлпри. – Рваться-то он рвется, но не особо…

Оглушенное падением сознание дерева постепенно восстанавливалось. Случайные сигналы все чаще прорывались сквозь какофонию призрачных импульсов от искалеченных датчиков…

Давление на нуле… Давление сто двенадцать и растет… Давление отрицательное…

Колебания исходят от… исходят от…

Температура сто семьдесят один градус… Температура минус сорок градусов… Температура двадцать шесть градусов…

Сильное излучение в синем диапазоне… в красном диапазоне… в ультрафиолете…

Относительная влажность максимальна… ветер северо-восточный, скорость не определяется… ветер вертикальный, скорость не определяется… ветер с востока и запада…

Наконец древесный мозг решительно отключил все сбесившиеся нервные окончания и сузил восприятие до анализа общей ситуации. Короткой проверки оказалось достаточно, чтобы оценить степень повреждений.

Дерево отнюдь не стремилось к продолжению личного существования. Но требовалось предпринять некоторые срочные меры для распространения спор в чрезвычайных условиях, поэтому древесный мозг мгновенно перешел в режим выживания. Капилляры расширились, целенаправленно гоня жизненные соки к мозгу. Синапсы запульсировали, стимулируя нейронную деятельность. Сознание мало-помалу распространялось по системе основных нейроволокон, которые затем распределяли его крупицы по индивидуальным участкам через соединительные сосуды.

Вот турбуленция молекул воздуха вокруг поврежденных тканей; вон волновая структура света, падающего на открытые поверхности. Микроскопические фрагменты стягивались, предотвращая обезвоживание гигантского израненного организма.

Древесный мозг сосредоточился, принялся сканировать невероятно сложную клеточную структуру. Там, среди общей сумятицы, обнаружилась упорядоченность – в бесконечном и неустанном перемещении частиц, в токе жидкостей, в затейливых изгибах альфа-спирали. Древесный мозг аккуратно перестроил эту функциональную мозаику, чтобы приступить к порождению спор.

Мэлпри вдруг остановился и заслонил глаза рукой от света. В тени ветвей, на склоне холма, виднелась стройная человеческая фигура.

– Похоже, мы повернули обратно вовремя, – проговорил он.

– Черт! – Голт ускорил шаг, а Пантейль спустился им навстречу. – Я же велел тебе оставаться на корабле.

– Я все сделал, капитан. Вы ведь не сказали…

– Ладно, понял. Неприятности были?

– Нет, сэр, но я кое-что вспомнил…

– Позже, Пантейль. Давай сначала вернемся на корабль. У нас полно работы.

– Капитан, вам известно, что это такое? – взмахом руки Пантейль указал на поваленное дерево.

– Еще бы – это дерево. – Голт покосился на Мэлпри. – Идем…

– Конечно дерево, но какой именно породы?

– Я что, похож на ботаника?

– Капитан, это очень редкая порода. Вообще-то, считается, что такие деревья вымерли. Вы когда-нибудь слышали о Янда?

– Нет… Хотя да. – Голт пристально посмотрел на Пантейля. – Хочешь сказать, это оно?

– Я уверен, сэр. Это очень ценное дерево, капитан.

– Деньжат срубить можно? – Мэлпри бросил взгляд на Голта.

– Не знаю. Что в нем особенного, Пантейль?

– Это раса разумных деревьев. Юные Янда – животные, бродят и охотятся, потом они пускают корни, врастают в почву и становятся деревьями. Очередной способ природы обеспечить конкуренцию в естественном отборе, а дальше сознательный выбор места обитания.

– Как нам на нем заработать?

Пантейль посмотрел на огромный ствол, сотню или даже две сотни футов в диаметре, на скопище переломанных и скрученных ветвей. Кора выглядела гладкой и почти черной. Листья, каждый около фута в поперечнике, отливали разными цветами.

– Это великое дерево… – начал Пантейль, явно собираясь произнести прочувствованную речь.

Мэлпри нагнулся и подобрал обломок треснувшего корня.

– Отличная деревяшка, – проворчал он, – как раз подойдет вышибить тебе мозги.

– Заткнись, Мэлпри! – велел Голт.

– Думаю, оно бродило по планете десять тысяч лет назад, когда еще было животным, – поведал Пантейль. – Инстинкт привел его сюда, чтобы оно могло завершить природный цикл. Только представьте, как это древнее создание ступает по земле, как оно прощается с прежним миром накануне своего превращения…

– Бред! – фыркнул Мэлпри.

– Ему была уготована участь всех особей мужского пола в их роду, проживших достаточно долго, – врасти в какую-либо вершину и вспоминать на протяжении мириад лет краткую славу юных дней. Он превратился в памятник самому себе.

– Откуда ты набрался этой белиберды? – язвительно осведомился Мэлпри.

– Здесь его место, – закончил Пантейль. – Здесь ему суждено умереть.

– Так, хорошо, – поморщился Голт. – Очень трогательно. Ты упомянул, что это ценная порода…

– Капитан, это дерево еще живо, оно еще не умерло. И даже когда сердцевина отомрет, оно продолжит жить. Новые побеги прорвут кору, причем это будут безмозглые твари, никак не связанные с древним мозгом; они паразиты, пожирающие труп, сходные с теми животными, к числу которых когда-то принадлежал и этот великан. Мы наблюдаем закат миллионов лет эволюции…

– Ближе к делу, Пантейль.

– Мы можем вырезать сердцевину дерева. У меня есть книга, там описаны подробности анатомии Янда. Главное – сохранить ткани живыми. Когда вернемся домой, мы попробуем возродить дерево заодно с мозгом. Правда, это будет небыстро.

– А если продать древесину?

– Разумеется, любой университет хорошо заплатит…

– Долго возиться?

– Вряд ли. Если пустить в ход бластеры с узкой апертурой…

– Ясно. Тащи свою книгу, Пантейль. Попробуем разжиться товаром.

По всей видимости, отметил мозг Янда, прошло очень много времени с того момента, когда порождение спор было стимулировано близостью носителя. Погруженное в свои интровертные грезы, дерево не обращало сознательного внимания на разрыв призрачного контакта со спорами и на уход новых носителей. Но теперь оно усилием воли оживило накопленные впечатления. Было понятно, что никакой самки ожидать не приходится. Раса Янда погибла. Лихорадочный инстинкт пробудил к жизни механизмы порождения спор в чрезвычайной ситуации – но этот позыв оказался тщетным. Совокупность заново отрощенных зрительных органов оглядела приземистые джунгли (глаза еще не подстроились, поэтому изображение вышло расфокусированным). Бесчисленные нервные окончания, ждавшие контакта, бездействовали, хватательные конечности, готовые подтащить ближе очередного носителя, бессильно обвисли, а семенные мешочки опустели понапрасну. Сделано все возможное – зря, и теперь остается лишь ждать смерти.

Послышался отдаленный рокот, по громадному стволу прокатилась судорога. Рокот стих, повторился снова и уже не смолкал. Это ничего не значило, но дереву вдруг стало любопытно, и оно выпустило чувствительный отросток.

Боль! Агония!

Перепуганный древесный мозг поспешил разорвать связь. Ощущение повсеместного разрушения, невозможная термическая активность…

Древесный мозг в смятении осмыслял причины обжигающей боли. Это сигнал от поврежденных органов? Или отзвук страдания уничтоженных нервных окончаний?

Нет. Контакт был травмирующим, но данные сохранились. Древесный мозг изучил все синаптические вибрации, чтобы реконструировать пережитое. В следующее мгновение пришло понимание: это огонь глубоко проник в тело Янда.

Дерево торопливо переместило несгораемые молекулы, преграждая путь огню, и затаилось. Пламя достигло барьера, помедлило – и преграда испарилась радужным облаком.

Нужен барьер плотнее.

Дерево направило на эту задачу все силы, какими располагало. Щит разрастался, реагируя на скорость проникновения пламени, изгибался и утолщался, отражая угрозу…

Не удалось. Усилие требовало изрядного количества энергии. Дерево обреченно расслабило напряженные мышцы. Мозг погрузился в черноту беспамятства.

Прошло какое-то время. Осознание вернулось. Теперь огню ничто не препятствует. Скоро он преодолеет последние защитные барьеры и подступит к самой сердцевине, к самому мозгу. Ему никак не помешать. Досадно, ведь порождение спор не закончено.

Дерево смиренно ожидало гибели в пламени.

Опустив бластер, Пантейль сел на траву и вытер пот с запачканного сажей лица.

– Что их погубило? – внезапно поинтересовался Мэлпри.

Пантейль внимательно посмотрел на него:

– Браконьеры.

– В смысле?

– Янда убивали, чтобы получить их споры. Конечно, вслух говорили, что Янда угрожают людям, но на самом деле все просто охотились за драном.

– А попроще никак?

– Мэлпри, я уже говорил, что ты мне не нравишься?

Тот сплюнул:

– Какой еще дран?

– У Янда крайне необычный репродуктивный цикл. При опасности мужское дерево выбрасывает споры, которые проникают едва ли не в любое теплокровное существо поблизости и остаются спать в его организме на бесконечно долгий срок. Когда животное-носитель взрослеет, спящие споры пробуждаются. Со стороны изменений незаметно; вообще-то, споры даже исцеляют носителя, избавляют от увечий и побеждают болезни, а также увеличивают срок жизни. Но постепенно начинается превращение, существо выпускает корни и в конце концов становится мужским деревом Янда – а не умирает, как должно было бы произойти.

– Опять ахинея! Что такое дран?

– Дерево выпускает усыпляющий газ. В концентрированной форме это сильный наркотик, который и называют дран. Деревья убивали ради него – под предлогом того, что Янда, мол, способны заставить людей порождать чудовищ. Ерунда, конечно, зато драном торгуют на черном рынке по бешеной цене.

– Как добыть этот дран?

Пантейль уставился на Мэлпри:

– Что ты хочешь знать?

Мэлпри ткнул пальцем в книгу, что валялась в траве:

– Там же все сказано?

– Забудь. Голт велел тебе помогать мне с сердцевиной.

– Он же не знал о дране.

– Если добыть дран, дерево погибнет. Нельзя…

Мэлпри шагнул вперед. Пантейль кинулся ему навстречу, замахнулся, но не попал.

– Не трогай меня, Жутик. – Мэлпри с ухмылкой оттолкнул юношу, снова сплюнул и вытер ладонь о штанину.

Пантейль упал ничком. Мэлпри поднял книгу, быстро перелистал и нашел то, что требовалось. Десять минут спустя он отшвырнул книгу, взял бластер и направился к макушке дерева.

Браня жару, Мэлпри вытер пот с лица. Какое-то насекомое-многоножка метнулось прочь, под подошвой башмака что-то хрустнуло. Одно хорошо – в этом треклятом лесу нет животных крупнее мыши. До чего же поганое местечко! Надо проверить, помнит ли он дорогу, а то не хватало еще заблудиться.

Бархатистая поверхность ствола предстала перед ним, когда плотная растительность внезапно расступилась. Мэлпри остановился, переводя дух. Достал насквозь мокрый носовой платок, окинул взглядом могучий ствол. Сквозь кору мертвого дерева пробилось множество свежих побегов, а неподалеку виднелись какие-то другие растения, похожие на черные водоросли, болтались обрезанными веревками, свешивались почти до земли…

Мэлпри оскалил зубы и попятился. Бр-р, противно-то как! Нет, он не брезглив, но…

Что-то бросилось ему в глаза, и он замер. Может, вот это он ищет? Точно, как на картинках в той книжке. Отсюда берется дран. Но никто не предупреждал, что надо будет…

– Стой, Мэлпри! – крикнул Пантейль, совсем близко.

Мэлпри резко обернулся.

– Не дури… – выдавил Пантейль, восстанавливая дыхание; на его скуле лиловел синяк. – Сейчас… Нам надо поговорить…

– Да сдохни ты, наконец, урод! Отдыхай сколько влезет, только мне не мешай!

Мэлпри снова повернулся к дереву и достал из кобуры бластер.

Пантейль подобрал с земли ветку и ударил ею Мэлпри по голове. Ветка разломилась надвое. Мэлпри пошатнулся, но устоял на ногах. Его лицо побагровело от ярости, по щеке змеилась кровавая струйка.

– Ты сам напросился, Жутик, – процедил он.

Пантейль кинулся к нему, неуклюже замахнулся правой. Мэлпри пригнулся, пропуская удар, но локоть Пантейля угодил ему прямиком по челюсти. Его глаза остекленели, он обмяк и рухнул на траву. Пантейль громко расхохотался.

Мэлпри потряс головой, приходя в себя, и кое-как поднялся. Пантейль примерился и вмазал ему от души по скуле. Показалось, что этот удар окончательно привел Мэлпри в чувство. Он уклонился от очередного замаха противника и сам влепил Пантейлю сокрушительный в подбородок. Юноша повалился навзничь, а Мэлпри лупил его, пока тот не перестал шевелиться.

Тогда Мэлпри выпрямился и потер скулу. Ткнул Пантейля ногой. Сдох или нет? Тварь такая, посмел поднять руку на Мэлпри! Голту это не понравится, но Жутик сам виноват. Подкрался, напал со спины. Вон шишка на затылке. Так или иначе, Голт все забудет, когда узнает насчет драна. Надо, пожалуй, его позвать – вдвоем они заберут дран и умотают с этой гнусной планетки. А Жутик пусть валяется.

Мэлпри направился к кораблю, оставив Пантейля у ствола рухнувшего дерева.

Своими наружными зрительными органами Янда осмотрел упавшее существо, которое, совершенно очевидно, погрузилось в спячку. Нечто алое сочилось из отверстий в верхней части его тела и проступало из-под поврежденного эпидермиса. Какое странное существо, отдаленно схожее с привычными носителями. Его облик – и облик того, кто ушел, – выглядели любопытно. Возможно, это самец и самка, а их встреча означала спаривание. Возможно, гибернация – естественный процесс, подготовка к порождению побегов. Не будь существо таким чуждым, оно могло бы послужить носителем…

Поверхность тела существа приподнялась, конечность шевельнулась. По всей видимости, оно скоро очнется. А потом уйдет и больше не вернется. Следовательно, полезно провести быструю проверку, годится ли существо в носители.

Дерево выпустило несколько крошечных отростков, осторожно прикоснулось к лежавшему на земле телу, прокололо удивительно тонкую наружную оболочку, выискивая нервные окончания. Потекли чужие, неразборчивые ощущения. Дерево отрастило большой чувствительный побег, поделило его на волокна всего по горстке атомов в диаметре и внедрило в тело; волокна скользнули вдоль позвоночника и проникли в мозг.

Какое поразительное разнообразие, какое невероятное богатство соединений! Явно это центр, способный на высшую интеллектуальную деятельность, чего были лишены привычные носители. Заинтригованный, древесный разум удвоил усилия, подстраиваясь, изучая калейдоскоп впечатлений и позабытых воспоминаний, осознавая символы и погружаясь все глубже.

Никогда прежде разум Янда не сталкивался с подобными гиперинтеллектуальными процессами. Погружение продолжалось, и началась фантасмагория сновидений.

Цвет, смех, бряцание оружием… Знамена в солнечном свете, отзвуки далекой музыки, ночные растения… Абстракции невыразимой красоты и чрезвычайно яркие предметные образы… Зачарованный, древесный разум исследовал романтические фантазии Пантейля о жизненных достижениях…

Внезапно перед ним возник чуждый разум.

На краткий миг оба разума словно застыли, оценивая друг друга.

– Ты умираешь, – сказал чужой.

– Верно. А ты попал в ловушку тела-носителя. Зачем тебе это хлипкое тело? Почему ты не ищешь кого-то сильнее?

– Я… таким родился. Мы с ним одно целое.

– Тогда почему ты не сделаешь его сильнее?

– Как?

Разум Янда помедлил с ответом.

– Ты занимаешь лишь малую часть мозга. И не используешь свои возможности.

– Часть… – Чужой разум как будто смутился и растерялся. – Мною руководит иное сознание, сознание-монитор, для которого я – бессознательное.

– Что такое «сознание-монитор»?

– Совокупность личного. Оно выше обычного сознания и управляет…

– Этот мозг могуч, но большинство его клеток не используется. Почему ты не питаешь свой ствол?

– Не знаю.

На иной ответ рассчитывать не приходилось. Это и вправду был чуждый разум, вместилище иного, даже враждебного сознания.

Разум Янда разорвал контакт. Поискал еще.

На него обрушилась чужая мысленная сила. Разум Янда отступил в страхе перед таким бурным и неумолимым натиском.

– Ты не часть меня, – произнесла эта сила.

– Ты – сознание-монитор? – уточнил разум Янда.

– Да. А что такое ты?

Разум Янда спроецировал представление о себе.

– Странно, очень странно. У тебя есть полезные навыки. Обучи меня, – откликнулось сознание.

Разум Янда затопила волна мысленных импульсов.

– Думай чуть тише, – услышал он. – Иначе ты разрушишь меня.

– Постараюсь. Научи меня манипулировать молекулами.

Разум Янда изнемогал под тяжестью воздействия чужого сознания. Какой великолепный инструмент! Какая фантастическая аномалия – мозг в хрупком и слабом теле! Мозг, неспособный осознать собственные возможности. Будет очень и очень просто внести необходимые исправления, перестроить и укрепить носителя, устранить дефекты…

– Научи меня, разум Янда!

– Чужак, я скоро умру, – поведал Янда. – Но я обучу тебя. При одном условии…

Два разума обсудили условия и пришли к соглашению. Сразу же разум Янда приступил к требуемой перестройке организма на субмолекулярном уровне.

Сначала регенерация клеток, ликвидация открытых ран на руке и на голове. Множественное изменение антител, наполнение организма, уничтожение паразитов.

– Поддерживай этот процесс, – велел древесный разум.

Затем мышцы, неподходящие для решения задачи. Сама структура клеток никуда не годится. Разум Янда определил нужные изменения и улучшения, вскрыл свое тело, извлек материалы, которые могли понадобиться, укрепил мускулатуру носителя. Теперь скелет…

Дерево нарисовало мысленную картину костяка носителя. Возможно, следует заменить эту непрактичную схему конечностей отростками…

Нет времени. Придется сохранить все как есть, только усилить кости посредством металло-растительных волокон. Как и воздушные мешки. В своем прежнем виде они бесполезны.

– Смотри, чужак, вот так и так…

– Вижу. Хитро придумано.

Дерево Янда трудилось над телом Пантейля, регулируя, исправляя, укрепляя, удаляя лишнее – вроде аппендикса, добавляя полезное – вроде увеличенного объема воздушных мешков. Рудиментарный орган в мозге носителя настроили на восприятие радиочастот, позвоночник надлежащим образом укрепили в основании, появились дополнительные брыжейки для удерживания кишечника. Следуя образцу, заложенному в генах, древесный разум менял чужое тело.

Когда процесс завершился и чужой разум воспринял все продемонстрированные процедуры, разум Янда объявил после паузы:

– Все готово.

– Вижу. Передаю управление сознанию.

– Помни свое обещание.

– Я буду помнить.

Разум Янда начал ослаблять контакт. Инстинкт удалось удовлетворить. Теперь можно отдыхать и встречать смерть.

– Подожди, Янда, у меня есть идея получше…

– Две недели прошли, четырнадцать осталось, – сказал Голт. – Почему бы тебе не расколоться? Что там произошло на самом деле?

– Как Мэлпри? – спросил в ответ Пантейль.

– Поправляется. Сломанные кости срастутся, да ты и не все ему переломал.

– Книга наврала насчет спор Янда, – объяснил Пантейль. – Они сами по себе не могут восстановить носителя…

– Чего-чего?

– Ну, зараженное существо. Да, здоровье носителя улучшается, а срок его жизни увеличивается. Но все делает дерево в момент порождения спор – ради того, чтобы они могли прорасти.

– Хочешь сказать…

– Мы заключили сделку. Янда одарил меня этим. – Пантейль надавил пальцем на стальную переборку, и та прогнулась. – И еще кое-чему научил. А я принял в себя его споры.

Голт отодвинулся:

– Ты так спокойно об этом говоришь, хотя впустил паразитов…

– Это честная сделка. Споры совсем крошечные, и они будут спать, пока не сложатся подходящие условия.

– Но ты сам сказал, что этот древесный разум влез тебе в голову.

– Он просто стер все травматические переживания, подправил недостатки и научил, как пользоваться возможностями.

– А меня научишь?

– Извини, Голт, – покачал головой Пантейль, – это невозможно.

Голт призадумался.

– Говоришь, споры ждут подходящих условий? – спросил он вдруг. – Выходит, однажды утром ты рискуешь проснуться с ветками, торчащими из твоего тела?

Пантейль откашлялся:

– Ну, мы же заключили сделку. Носитель передает споры посредством обычного спаривания. Его отпрыски получают отменное здоровье и долголетие, а только потом происходит метаморфоза. Не так уж плохо прожить сто лет, затем подыскать местечко, где ты пустишь корни, и дальше наблюдать за ходом времени.

Голт что-то прикинул.

– Человеку надоедает однообразие, – сказал он, – но я знаю отличное место, откуда шикарный вид на Тихий океан.

– Я пообещал вести бурную жизнь, – признался Пантейль, – и приложу все силы к тому, чтобы сдержать обещание.

«Ты слышал, Янда?» – спросил он мысленно.

– Слышал, – донесся ответ из того уголка его сознания, прежде пустовавшего, которое теперь занимал древесный разум. – Следующая тысяча лет определенно будет крайне интересной.

Кокон

Перевод Э. Несимовой

Сид Трондайк испустил глубокий вздох, преодолевая давление респиратора.

– Ну и ну, – сказал он, переключаясь на персональный канал своей жены. – Нелегкий выдался денек на канале Офиса.

Контактные экраны, прикрепленные к его глазным яблокам, остались пустыми – Кластер не отвечала. Сид потыкал пальцем ноги в консоль, переключая каналы: Легкий, Средний и Глубокий Ситком, Автогипноз, Легкий и Глубокий Нарко, Социовечеринка 4, 6 и 80, и, наконец, раздраженно ворча, нажал Псих-кан. На его экранах появился идентификационный символ Кластер.

– Вот ты где, – пожаловался он. – Снова на Псих-кане. Могла бы подключиться к моему каналу. Кажется, я имею право ожидать этого после трудового дня.

– Ой, Сид, там этот замечательный аналитик. Новая модель. Мне так помогает, просто потрясающе…

– Знаю, – буркнул Сид. – Оргазмоассоциативная терапия. Все время только об этом и слышу. Я-то думал, ты следишь за Ситкомами и знаешь, что там делается, но ты, похоже, весь день торчала на Псих-кане, пока я выжигал себе мозг в Офисе.

– Да ладно тебе, Сид, я же запрограммировала твой ужин.

– Гм! – Смягчившись, Сид надавил языком на рычаг подачи ужина, обхватил губами гибкую пластиковую трубку и втянул в рот пригоршню мягкой пасты. – Кластер! Ты же знаешь, что я терпеть не могу Вег-кашу! Могла бы набрать вкусный Проте-син или Сахаро-мес.

– Сид, ты должен подписаться на Псих-кан. Это пошло бы тебе на пользу… – Вибрация ее голосовых связок стихла в наушниках.

Сид фыркнул, набрал двойной Проте-сим плюс Сахаро-мес, злясь на задержку, и проглотил ужин, даже не заметив густой, клейкой консистенции продукта. Настроение немного улучшилось, и он переключился на Легкий Ситком.

В принципе, неплохая штука, отметил он про себя снисходительно. Муж – натуральный психопат и ничтожество – добился для своей семьи роскошной жизни благодаря череде фантастических случайностей. Смешно было, когда его попытка самоубийства провалилась в последний момент, после того как он потерял столько крови. Ну и рожа была у этого типа, когда его вытащили обратно…

Но почему-то Легкого Ситкома оказалось недостаточно. Сид набрал Средний – немногим лучше. Может, стоило попробовать Глубокий…

Сид наблюдал за действием, нетерпение его нарастало. Конечно, надо было отдать должное авторам – штука сочная. В истории про то, как жена добралась до накоплений мужа и спустила их на путешествие для своей чихуа-хуа, присутствовал глубокий социальный подтекст, непонятный для большинства людей. Но, как и все остальные ситкомы, этот был историческим. Слов нет, на старинном материале можно соорудить более динамичный сюжет. Но как насчет чего-нибудь более современного? Конечно, в наши дни люди живут полной, насыщенной жизнью, создаваемой «Жизненным программированием», однако чего-то не хватает. Возможно, сохраняется атавистическая потребность в вульгарном мышечном усилии. Несколько дней назад он наблюдал дискуссию по этому поводу на регулярной мужской Вечеринке-4 по средам. Впрочем, его-то мышцы в хорошем тонусе – он частенько пользуется приложением «Микроспазм» на канале Нарко…

Кстати, вот еще мысль. Обычно Сиду не нравился Нарко – слишком синтетический, как он объяснил парням. Они явно не пришли в восторг от этого замечания. Небось, все фанаты Нарко. Но какого черта, мужчина имеет право почувствовать себя белой вороной.

Он переключился на Нарко. Там крутили традиционную сексуальную историю: знакомый невзрачный герой систематически давал отпор поползновениям девиц, ищущих сношения. Снято было очень красиво, динамично и бойко, но, как и в ситкомах, действие происходило на фоне невозможных исторических декораций. Недовольно вибрируя голосовыми связками, Сид переключился на следующий канал. Тьфу ты, ненамного лучше оргазмоассоциативного лечения, на которое подсела Кластер.

На экранах Сида вспыхнул стилизованный символ ведущего с канала Общ-инфо, подрагивавший в такт безличному голосу официального диктора:

– …Причин для беспокойства. ЦентрПрог оповещает, что вернет контроль в течение часа. Вследствие колебаний могут возникнуть некоторые проблемы в секторах к северу от Гражданского центра, но в ближайшее время все восстановится. А теперь несколько слов о ситуации с питанием.

Зазвучал другой голос – вкрадчивый, киселеобразный:

– Слушайте, народ, а вы не думали переключиться на Вег-кашу? Теперь со множеством богатых вкусов! Конечно, она так же питательна, каждый большой глоток просто ломится от молекул – ваш метаболизм будет крутиться в темпе самых веселых ситкомов, нарко- и социоканалов! С завтрашнего дня, уже при Первой кормежке, у вас появится возможность, которой вы давно ждали, – попробовать Вег-кашу. Прежняя еда, вроде Проте-сина и Сахаро-меса, конечно, тоже будет доступна в исключительных случаях. А теперь…

– Это что еще такое?! – провибрировал Сид, прокрутил назад, прослушал еще раз. Потом гневно надавил носком на кнопку, переключаясь на монитор Псих-кана.

– Кластер! – рявкнул он, завидев опознавательный символ жены. – Ты слышала этот бред? Какой-то чертов идиот на Общ-инфо несет чушь насчет Вег-каши для всех! Клянусь богом, это свободная страна. Хотел бы я посмотреть на того, кто попытается…

– Сид! – взмолилась Кластер слабым голосом. – П-п-прошу тебя, С-с-сид…

– Проклятье, Кластер! – Сид умолк, закашлялся, сглотнул. В горле у него горело. Он так разволновался, что заговорил вслух, голосом. Осознание этого усмирило его. Нужно успокоиться. Он повел себя как животное… – Кластер, дорогая. Пожалуйста, прерви свое лечение, нам нужно поговорить. Сейчас. Это важно.

Неловко выйдет, если она и сейчас не переключится на его канал…

– Да, Сид, – с едва заметным раздражением откликнулась Кластер. Сид чуть не заподозрил, что она тоже говорит вслух.

– Я тут слушал Общ-инфо, – начал он, понимая, как солидно это звучит. Он вам не какой-то Наркозависимый, он взрослый зритель серьезного канала, Общ-инфо. – Там какой-то бред насчет отмены Проте-сина. В жизни не слыхал подобной чепухи. Слышала что-нибудь об этом?

– Нет, Сид. Ты ведь знаешь, я никогда…

– Знаю! Но я подумал, вдруг ты что-нибудь слышала…

– Сид, я весь день на лечении, отвлеклась лишь ненадолго, когда программировала тебе ужин.

– Они сказали, что Проте-син можно будет получить в исключительных случаях! Что бы это значило? Ну как так, я Проте-синист уже много лет…

– Может, это и к лучшему, Сид. Что-то новое…

– Новое? Ради всего святого, зачем мне что-то новое? У меня комфортный распорядок, сбалансированный, творческий. И я не желаю, чтобы болваны из правительства диктовали, чем мне питаться.

– Но Вег-син может оказаться полезным. Укрепляет телосложение или что-то в этом роде.

– Укрепляет телосложение? Ты о чем вообще? Я регулярно смотрю спортивные программы. И ты разве забыла про мое приложение «Микроспазм»? Ха! Я очень забочусь о своей физической форме, если уж на то пошло.

– Знаю, Сид. Я не то имела в виду… Я только хотела сказать – может, небольшое разнообразие…

Сид умолк, призадумавшись. Разнообразие. Хм. А в этом что-то есть. Вдруг он начал слегка зацикливаться на одном и том же?

– Кластер, – сказал он неожиданно. – Такая вот смешная мысль… Я как-то прекратил контакты. Не подумай, я не имею в виду серьезные авантюры. Черт, я почти никогда не подключаюсь к Нарко или автогипнозу, если уж на то пошло. Я в том смысле, что, вообще-то, мне кажется, много времени прошло с тех пор, как мы, ну, знаешь, отказались от физических прикосновений.

– Сид! Если ты намерен и дальше вести себя неприлично, я переключусь на свой Псих-кан.

– Я не хотел переходить на личности, Кластер. Просто подумал… Cколько времени прошло после первого нашего контракта с ЦентрПрогом?

– А что? Понятия не имею. Это было так давно. Какая разница? Господи, Сид, сегодняшняя жизнь так полна, так насыщенна…

– Не пойми меня неправильно. Я не собираюсь что-нибудь менять или совершать идиотские поступки. Просто размышляю, знаешь ли.

– Бедный Сид. Если бы ты мог проводить больше времени на потрясающих каналах вроде Псих-кана, а не тратить время на скучный старый Офис…

Сид хохотнул при помощи связок.

– Кластер, мужчине надо стремиться к успеху, и эту возможность ему дает работа. Если бы я расслаблялся на Ситкомах, и ничего больше, то не чувствовал бы себя счастливым. К тому же Индексирование – очень важное дело. Если все, кто занимается этим, уволятся, где окажется ЦентрПрог? А?

– Я об этом не задумывалась, Сид. Наверное, это важно.

– Черт возьми, детка, верно! Еще не построен компьютер, который справился бы с Индексированием, а также Оцениванием, Суждением и Критикой. Пройдет немало времени, прежде чем компьютер сможет заменить человека.

Сид снова хохотнул: Кластер частенько рассуждает как ребенок.

И все-таки давно это было. Забавно: так мало думаешь о времени, когда твоей жизнью управляет «Жизненное программирование». Программа настолько насыщенна, что грезить о прошлом просто некогда. Тебя выдергивает Сон-стим, ты торопливо завтракаешь (Вег-каша, ха! Это мы еще посмотрим!), потом подключаешься к каналу Офиса. Все это держит тебя в тонусе, пока не приходит время отдыха. Потом ужин с Кластер и сразу же – вечерний раунд Ситкомов, Социо или Нарко, все, что пожелаешь.

Но как давно это было? Без сомнений, очень давно. Если измерять, скажем, в годах, как некогда делали люди.

Годы и годы. Да, ей-богу. Годы и годы.

Внезапно Сид ощутил дискомфорт. Как давно это было? Ему исполнилось примерно двадцать восемь лет – слова с трудом приходили на ум, – да, двадцать восемь, когда он впервые встретил Кластер. Потом наступила их первая годовщина – дикие времена, которые они проводили с друзьями у телевизора. А потом предложили «Жизненное программирование». Они с Кластер оказались среди первых подписавшихся.

Господи, как же давно это было! Телевизор. Представить только: ты сидишь. От этого образа – ты торчишь на жестком стуле, а вокруг открытое пространство – Сида передернуло. И разные люди поблизости – лица прямо перед тобой и все такое. Таращишься на экранчик размером не больше пяти квадратных футов. Как, ради всего святого, люди это терпели?! Впрочем, они не знали ничего другого и привыкли. Человек ко всему приспосабливается. Людям приходилось выживать в таких примитивных условиях. Надо отдать должное старшему поколению. Сиду и Кластер повезло жить во времена, когда появилось «Жизненное программирование». Им на собственном веку довелось почувствовать разницу. А вот те, кто помоложе…

– Сид, – жалобно позвала Кластер, прерывая ход его мыслей. – Теперь я могу вернуться к лечению?

Сид в раздражении отключился. Его проблемы не интересовали жену. Она настолько погрязла в Псих-кане, что вряд ли могла осмысленно обсуждать ситкомы. Ну и ладно. Сид Трондайк не из тех, кто позволяет собой помыкать. Он ткнул в кнопку коммуникатора, назвал номер. Ответил оператор.

– Мне нужен офис Общ-инфо, – сказал Сид.

На мгновение повисла пауза.

– Номер недоступен, – ответил записанный голос.

– Какого черта?! Я хочу с ними поговорить! Что это за ерунда насчет прекращения выдачи Проте-сина?

– Эта информация недоступна.

– Послушайте, – настаивал Сид, прилагая усилия, чтобы успокоиться. – Я хочу поговорить с кем-нибудь из Общ-инфо…

– Сейчас линия доступна.

На экранах появился незнакомый опознавательный символ.

– Я хотел бы выяснить насчет этой истории с едой… – начал Сид.

– Это временная мера, – ответил измученный голос. – Из-за чрезвычайных обстоятельств.

– Что за чрезвычайные обстоятельства? – Сид воинственно уставился на символ. Тот едва заметно всколыхнулся. Мгновение спустя сквозь прилегавший к телу пластиковый кокон Сид явственно ощутил встряску.

– Что… – ахнул он, – что это было?

– Причин для беспокойства нет, – сказал голос Общ-инфо. – Вас полностью проинформируют по обычным…

Тряхнуло еще раз. Сид снова ахнул:

– Какого дьявола?..

Символ Общ-инфо исчез. Сид моргнул и переключился на канал монитора. Он должен с кем-нибудь поговорить. Если опять позвонить Кластер, та взбесится, но…

– Сид! – В слуховые каналы Сида ворвался резкий вопль жены.

«Вот сейчас точно кричит вслух», – подумал он ошарашенно.

– Они вломились ко мне! – заорала Кластер. – Когда я почти дошла до кульминации…

– Кто? – требовательно вопросил Сид. – Что там происходит? Что ты несешь?

– Ни опознавательного символа, ничего, – взвыла Кластер. – Сид, там было л-л-лицо.

– Чего? – Сид моргнул. Никогда раньше он не слышал, чтобы Кластер произносила бранные слова. Случилось что-то серьезное. – Успокойся, – проговорил он. – А теперь скажи мне, что именно произошло.

– Я же сказала: л-л-лицо. Это было ужасно, Сид. На Псих-кане. И он кричал.

– Что кричал?

– Не знаю я. Что-то вроде «валите отсюда». Ох, Сид, меня никогда так не унижали…

– Послушай, Кластер… – сказал Сид. – Переключись на какой-нибудь приятный Нарко, отдохни. Я с этим разберусь.

– Лицо, – всхлипнула Кластер. – Огромное, мерзкое, волосатое лицо…

– Довольно! – рявкнул Сид и отключил символ жены, нетерпеливо ткнув пальцем. Женщины иногда сыплют ругательствами, словно наслаждаются этим.

И что теперь? Он еще не разобрался с проблемой Вег-каши, а тут такое – почтенную замужнюю даму оскорбили в ее собственном коконе. Мир катится ко всем чертям. Но это мы еще посмотрим. Решительно дернув стопой, Сид переключился на Полицейский канал.

– Я хочу сообщить о преступлении.

Опознавательный символ полиции внезапно исчез. А потом появилось лицо.

Сидхватанул воздуха, выпав из ритма респиратора. Это был не Полицейский канал. Лицо с шевелящимся ртом уставилось на него. Бледная физиономия, заросшие бородой впалые щеки, провалившиеся губы над беззубыми деснами. На середине предложения включился звук:

– …Предупредить вас. Вы должны выслушать, идиоты вы этакие! Вы все умрете. Он уже у северной границы города. Большая барьерная стена еще держится, но…

Экран замигал, появился символ полиции.

– Предшествующее вмешательство – результат обстоятельств, не контролируемых ЦентрПрогом, – мягко произнес записанный голос. – Стандартное обслуживание вскоре будет восстановлено.

– Полиция! – завопил Сид. Вслух, будь все проклято! Он – достойный гражданин, и его терпение не безгранично.

Экран снова моргнул, символ полиции исчез. Сид задержал дыхание…

Появилось лицо. Другое, Сид был в этом уверен. Более волосатое, щеки не такие впалые. Он в остолбенении наблюдал за тем, как открывается рот…

– Слушайте, – произнес хриплый голос. – Слушайте все. Надеюсь, на этот раз охвачены все каналы. Это наша последняя попытка. Нас лишь несколько человек. Проникнуть сюда было нелегко, а времени уже не осталось. Действовать надо быстро! – Голос умолк, человек на экране издал хриплый вздох и сглотнул. Потом продолжил: – На нас надвигается глыба льда, огромный ледник. С ужасающей скоростью. Стены не выдержат. Он либо сотрет город с лица земли, либо похоронит его. В любом случае все, кто останется, погибнут. Послушайте! Будет трудно, но вы должны попытаться. Не идите вниз, там все занесено снегом, вы не выберетесь. Поднимайтесь наверх, на крыши. Это ваш единственный шанс: идти вверх.

Картинка на контактных экранах Сида бешено задрожала и погасла. Мгновение спустя он снова ощутил встряску – на этот раз более сильную. Казалось, кокон давит на него. На секунду он почувствовал покалывание в сотнях крохотных контактов, вживленных в кожу, сотнях крохотных проводников, пронизывавших нервные волокна…

Накатила удушающая волна клаустрофобии. Казалось, целая вселенная навалилась на него, обездвиженную беспомощную личинку, похороненную в гигантском муравейнике…

Шок миновал. Сид постепенно взял себя в руки. Респиратор работал нестабильно, пытаясь приспособиться к его неровному дыханию. В груди болело от напряжения. Он ткнул пальцем ноги в опознавательный символ Кластер.

– Кластер! Ты это чувствуешь? Все дрожит…

Ответа не было. Сид позвал снова. Нет ответа. Она его игнорирует – или?..

Может, она ранена, лежит одинокая и беззащитная…

Сид усилием воли заставил себя успокоиться. Нельзя паниковать. Набрать ЦентрПрог, сообщить о поломке. Дрожащими пальцами ног он нащупывал и нажимал кнопки.

Канал ЦентрПрога был темным и безжизненным. Сид недоверчиво уставился в экраны. Это невозможно. Он суматошно переключился на Легкий Ситком…

Тут все было в порядке. Муж упал с лестницы, разбил новый фотоаппарат…

Так, не отвлекаться! Сид пролистал Средний и Глубокий Ситкомы – все нормально. Может, ему наконец удастся достучаться до полиции…

Тут ему позвонили – мелькнул символ Мела Голдфарба. Сид подключил его.

– Мел! Что происходит? Боже мой, это землетрясение…

– Мне это не нравится, Сид. Я его почувствовал здесь, в Южном секторе. Какое-то э-э-э… лицо сказало: Северный сектор. Ты на той стороне. Что у вас…

– Боже, Мел, я думал, обрушится крыша. Это было ужасно! Слушай, я пытаюсь дозвониться в полицию. Отвечу позже, ладно?

– Сид, погоди, я беспокоюсь…

Сид отключил его и перескочил на Полицейский канал. Если тот непотребный сукин сын снова покажет свое лицо…

Появился символ полиции. Сид помолчал, собираясь с мыслями. Начнем с главного.

– Это землетрясение… – сказал он. – Что происходит? И какой-то маньяк со своим лицом. Моя жена…

– Предшествующее вмешательство – результат обстоятельств, не контролируемых ЦентрПрогом. Стандартное обслуживание будет вскоре восстановлено.

– О чем вы говорите? Не бывает обстоятельств, не контролируемых ЦентрПрогом…

– Предшествующее вмешательство – результат обстоятельств, не контролируемых ЦентрПрогом. Стандартное обслуживание будет вскоре восстановлено.

– К черту этот ваш бред, хватит! Как насчет психа, показывающего лицо? Откуда мне знать, что он не…

– Предшествующее вмешательство – результат обстоятельств, не контролируемых ЦентрПрогом. Стандартное обслуживание будет вскоре восстановлено.

Сид в ужасе таращился на экраны. Записанный голос! Просто отмахиваются от него и считают, что он на этом успокоится? Ну-ну, вообще-то, у него контракт…

Снова вспыхнул символ Мела. Сид ответил:

– Мел, это возмутительный произвол! Я позвонил в полицию, и знаешь, что получил в ответ? Заготовленное объявление…

– Сид, – перебил его приятель. – Как думаешь, это что-нибудь означает? В смысле, э-э-э, тип с, э-э-э, лицом? И вся эта ерунда насчет того, что нужно выбираться, а ледник стирает город.

– Что? – Сид уставился на символ Мела, пытаясь осмыслить слова приятеля. – Ледник? Что он стирает?

– А ты разве не видел этого типа? Борода по самые уши, ворвался на все каналы. Сказал, что ледник сотрет город.

Сид напряг память. Черт, непотребное лицо, из-за которого он по-настоящему не вслушивался в слова того типа. Но там было что-то насчет необходимости выбираться…

– Повтори еще раз, Мел.

Приятель повторил предупреждение мужика с неприкрытым лицом.

– Как думаешь, в этом что-то есть? В смысле, была пара встрясок, и все такое. И ты не смог дозвониться на Полицейский канал. А я только что пытался подключиться к Общ-инфо и получил в ответ записанный голос, как и ты.

– Мел, это безумие. Такого не может быть…

– Не знаю. Я пытался дозвониться до нескольких парней и не смог…

– Мел, – внезапно спросил Сид. – Сколько времени прошло? В смысле с того момента, когда всем стал заправлять ЦентрПрог?

– Что? Господи, ну и вопрос. Не знаю.

– Давно это было, правда, Мел? Снаружи могло многое произойти.

– Мой контракт…

– Но откуда нам знать? Я только что разговаривал с Кластер, и мы не смогли вспомнить. Как это можно проверить? Мы заняты своими делами, все идет как обычно, и никто не задумывается о том, что происходит… снаружи. А потом вдруг…

– Я снова постучусь на Общ-инфо, – сказал Мел. – Не нравится мне это…

И исчез.

Сид принялся размышлять. Общ-инфо подсовывает отмазки в виде записанного голоса. Полицейский канал тоже. ЦентрПрог… может, у них все уже наладилось…

ЦентрПрог оставался темным. Сид пялился на пустые экраны, и тут новый толчок встряхнул его кокон. Сид ахнул, попытался собраться. Это пройдет, ничего страшного, не может быть, чтобы…

Тряска усилилась и перешла в сильные, жесткие толчки, болезненно отдававшиеся в конечностях, шее, паху, выгонявшие воздух из легких…

Тошнота прошла нескоро. Сид лежал, тяжело дыша, борясь с головокружением. Боль в определенном смысле оказалась полезной, помогла прочистить голову. Что-то было не так, совсем не так. Нужно думать быстрее, поступать правильно. Нельзя паниковать. Вот только не случилось бы еще одно землетрясение…

Что-то влажное плеснуло в его полуоткрытый рот. Он дернулся, инстинктивно выплевывая противную жижу и фыркая.

Это же Вег-каша – просочилась из питающего шланга. Сид отклонил голову, чувствуя, как струйки холодной жижи барабанят по стенкам кокона, размазываются и стекают вниз. Что-то сломалось…

Сид нащупал языком клапан и закашлялся, когда мерзкая масса залила его лицо. Впрочем, до кожи она не добралась, если не считать губ – его защищал кокон. Но он ощутил ее липкую тяжесть, когда эта дрянь смешалась с поддерживающей жидкостью, в которой плавал пластиковый кокон. Нарушился гидростатический баланс в ячейке, и жидкость начала толкать кокон вверх. Натянулись нейроконтакты, вживленные вдоль позвоночника, что вызвало у Сида приступ резкой боли. А потом контакты оторвались окончательно. Сид заскрипел зубами: боль стала обжигающей.

Половина мира погрузилась в темноту и холод. Сида прижало к потолку ячейки, но он едва ощутил давление на лицо и грудь. Ноги, левая рука и спина полностью утратили чувствительность. Левый контактный экран ничего не показывал. Постанывая от напряжения, Сид дотянулся пальцем ноги до кнопки аварийного сигнала.

Безнадежно. Без усилителей ничего не получится. Его ноги мертвы, парализованы. Он беспомощен.

Он попытался закричать, но захлебнулся и начал молча бороться со спеленавшим его коконом: из нежной, ласкающей второй кожи тот превратился в мертвый, липкий груз, лишив его зрения. Он извернулся – от усилия неиспользуемые мышцы свело судорогой – и прикоснулся к рычагу, управлявшему смотровым окном. Когда-то у него была репутация страстного любителя свежего воздуха, но это было… он не знал, как давно это было. Рычаг заклинило. Сид налег на него, и рычаг поддался. Давление резко снизилось: перемешанная с Вег-кашей жидкость выплеснулась наружу. Потолок крохотной ячейки ушел вверх, и Сид почувствовал, как кокон опустился на дно.

Долгое время он лежал, одурманенный болью, ни о чем не думая, ожидая, когда спадет шок.

Потом все тело зачесалось. Это ощущение разогнало пелену дурмана, Сид лихорадочно заворочался – стало неудобно и неприятно. Когда оторвались нейроконтакты на позвоночнике, в коконе образовалось множество крохотных дырочек, внутрь проникла липкая смесь из поддерживающей жидкости и Вег-каши, вызывая раздражение на нежной коже. Сид изогнулся, попытался почесаться и обнаружил, что левая рука наконец-то слушается. Двигательные нервы, получившие электрический удар при разрыве контактов, начали восстанавливать контроль над телом. Сид дотянулся слабой рукой до болевшего бедра и… поскреб гладкое пластиковое покрытие.

Нужно выбираться. Кокон превратился в стесняющий кошмар, мертвую шелуху, которую следовало сбросить. Смотровое окно было открыто. Сид приподнялся, нащупал край, потянулся…

Скользкий, как угорь, он начал выкарабкиваться из кокона, на мгновение замер, когда натянулись оставшиеся контакты, а потом свалился на пол с высоты в один фут. Боли от падения он не почувствовал, потому что потерял сознание.

Когда сознание вернулось к нему, первой мыслью было: «Нарко становится слишком уж реалистичным». Он потянулся к кнопке переключения, и…

…Вспомнил. Землетрясение, Мел, заготовленное объявление.

Значит, так: он открыл смотровое окно, с трудом выбрался – и вот он здесь. Сид вяло моргнул, пошевелил левой рукой, с усилием оторвал от глаз контактные экраны – на это ушло много времени. Огляделся. Он лежал на полу, в прямоугольном тоннеле. Неподалеку тускло светилось зеленое пятно. Сид вспомнил, что видел все это раньше, в тот день, когда он и Кластер вошли в коконы.

Теперь, отключенный от стимулов кокона, Сид, как ему казалось, мог мыслить более ясно. Выход из защитной оболочки оказался болезненным процессом, но после этого стало легче. Сида охватило оцепенение. Но лежать и прохлаждаться он не мог, надо было что-нибудь сделать, и быстро. Первым делом – Кластер. Она не ответила на его звонок. Ее кокон располагался рядом…

Сид попытался пошевелиться. Ноги дернулись, руки заскользили по гладкому влажному полу, измазанному липкой массой Вег-каши, по-прежнему сочившейся через открытое смотровое окно. От запаха этой гадости Сида затошнило. Внезапно в нем проснулся иррациональный голод: так захотелось Проте-сина, что рот наполнился слюной.

Сид сосредоточился взглядом на полоске зеленого света, пытаясь вспомнить. Его и Кластер, смеющихся и беспечных, провезли на каталках по этому коридору. Почему-то сейчас, здесь, с этой точки зрения, все выглядело иначе. Это было… Господи… много лет назад. Сколько? Может, двадцать? Больше. Наверное, пятьдесят. Откуда ему знать? Какое-то время он постоянно подключался к Общ-инфо, следил за новостями, поддерживал контакты с друзьями, оставшимися снаружи. Но все друзья постепенно подписывали контракты с ЦентрПрогом. Новости как-то усыхали, интерес к ним терялся.

Но теперь значение имели не воспоминания, а действия. Конечно, в ближайшее время должен был появиться дежурный оператор и выяснить, что происходит. Тем временем, возможно, Кластер нуждалась в помощи…

Этот толчок был сильнее. Сид почувствовал, как качнулся пол и по нему прошла волна, словно рябь на поверхности пруда. Из какого-то места донесся грохот, в другом месте упало что-то тяжелое. Зеленое пятно моргнуло, потом снова загорелось ровным светом.

В полумраке коридора замаячила тень, послышались хлюпающие звуки шагов. Сид провибрировал спокойное: «Привет, друзья». В ушах звенела тишина. Ну конечно, они же его не слышат. Он попытался издать громкий крик, сознательно заставляя себя артикулировать.

Но получились лишь слабый хрип и приступ кашля. Когда он восстановил дыхание, над ним склонилось непристойное бородатое лицо, бело-зеленое в свете лампы.

– …Вот бедняга, – сказал человек высоким сдавленным голосом.

За его плечом появилось другое лицо. Сид узнал обоих. Те двое, что ворвались на приличные каналы и несли дикую чушь насчет ледника.

– Слушай, парень, – произнес один из неприкрытолицых. Сид завороженно и в то же время с отвращением изучал влажную бледную кожу, пучки волос, провалившийся беззубый рот, шевелящийся розовый язык. Господи, люди выглядят ужасающе!

– …Доберется через некоторое время. Не пытайся ничего учудить, в твоем-то состоянии. Ты пробыл здесь слишком долго, приятель. Тебе не справиться.

– Я… в хорошей… форме, – с вызовом прошептал Сид.

– Мы ничем не можем тебе помочь. Придется подождать, пока не придут ремонтники. С тобой все будет в порядке, я уверен. Ледник полез вверх и растянулся по городским стенам. Думаю, они выдержат. Конечно, лед накроет город, но это не важно. ЦентрПрог во всем разберется. В солнечных батареях полно энергии, система рециркуляции будет подавать еду…

– Кластер, – прохрипел Сид.

Гололицый наклонился поближе. Сид рассказал о своей жене. Мужчина заглянул в ближайшие смотровые окна. Потом вернулся и присел на корточки рядом с Сидом.

– Расслабься, приятель, – сказал он. – Они все выглядят нормально. Твоя жена в порядке. А теперь нам надо идти дальше. Но ты не бойся. У тебя полно Вег-каши, как я погляжу. Просто не забывай есть время от времени. Скоро появится ремонтная машина и запихнет тебя обратно.

– Куда?.. – кое-как выговорил Сид.

– Мы? Мы идем на юг. Мэтт знает, где есть одежда и припасы, а может, даже флаер. Мы никогда не включались по-настоящему в это «Жизненное программирование». Разве что на пару лет, и при этом постоянно делали автогимнастику, чтобы поддерживать форму. Не хотелось вот так просто зачахнуть. Мэтт узнал насчет ледника и пришел за мной.

Краем уха Сид слышал, что второй мужик тоже говорит, но слова трудно было разобрать.

Внезапно его пронзила мысль.

– Давно я?.. – спросил он.

С третьей попытки гололицый наконец понял, что нужно собеседнику.

– Сейчас посмотрю, приятель, – сказал он, подошел к открытому смотровому окну Сида, взглянул, подозвал своего спутника. Затем вернулся, шлепая ногами по лужицам Вег-каши.

– Там написано: две тысячи сорок третий, – произнес он, потрясенно глядя на Сида.

Глаза его были красными и воспаленными. От этого зрелища у Сида зачесалось под веками.

– Если это правда, значит ты здесь с самого начала. Господи, да это больше двухсот лет…

Второй мужик с незакрытым лицом, Мэтт, потянул первого за собой, что-то говоря, но Сид не слушал. Двести лет. Это казалось невозможным. Хотя почему бы и нет? В контролируемой среде, без морального и физического износа, без болезней, можно жить до тех пор, пока ЦентрПрог управляет процессом. Но двести лет…

Сид огляделся. Те двое ушли. Он попытался вспомнить, что случилось, но это было слишком тяжело. Они сказали, что лед не разрушит город, только обложит его со всех сторон, а потом пойдет снег и укроет весь этот гигантский муравейник.

Могут пройти века. Люди останутся в своих коконах, пребывая в уюте и довольстве. Будут привычные Ситкомы, Нарко, Псих-кан.

А над всем этим – лед.

Сид вспомнил жуткие мгновения в коконе, когда его всколыхнули толчки землетрясения, черную волну страха, парализующую клаустрофобию.

Слои льда будут нарастать. Лед, сплошной лед толщиной в две мили…

Почему они его не подождали? Сид сгруппировался, приподнялся, перекатился на другой бок. Он чувствовал, что уже порядком окреп. Почему они не подождали? Он регулярно пользовался «Микроспазмом»… ну, довольно часто. Его мышцы в хорошем тонусе, просто немного задеревенели. Он прополз несколько дюймов, скребя ногтями пол. Ничего сложного. Потом вспомнил, что значит зеленый свет: там был лифт. На этом лифте привезли их с Кластер. Нужно всего лишь добраться до него, и тогда…

Но как же Кластер? Можно попытаться взять ее с собой. Без нее будет одиноко. Но она не захочет уходить после двухсот лет, проведенных здесь. Сид чуть не рассмеялся. Кластер не понравится известие о том, что она так стара…

Нет, он пойдет один. Конечно, оставаться нельзя. Для него ничто уже не будет прежним. Он преодолел дюйм, еще один. Отдохнул, глотнул Вег-каши из лужицы у своего рта…

И пополз снова. До зеленого света еще так далеко, но если не торопиться, двигаться потихоньку, дюйм за дюймом, дюйм за дюймом…

Наконец он добрался до двери. Толчки прекратились. Вдоль коридора в образцовом порядке выстроились стеклянные смотровые окна. Какая мирная картина! Благообразие нарушали только пятна кашицы на полу. Но скоро должны были прийти ремонтники. Так сказал мужик с неприкрытым лицом.

Сид вспомнил: чтобы открыть дверь, нужно помахать перед пятном света. Он поднял руку. Та окрепла. Отлично. Сиду почти не потребовалось усилий, чтобы поднять ее.

Дверь открылась, выпустив поток воздуха. Сид потянулся внутрь. На полпути дверь поползла вбок – видимо, под давлением тела включились механизмы закрывания, – но, коснувшись человека, снова отошла. «Работает, все в порядке», – подумал он.

Он подтянул ноги и полежал, отдыхая. Теперь нужно как-то дотянуться до кнопки: мудреная задача. Впрочем, пока он справлялся. Еще немного – и он догонит неприкрытолицых и присоединится к ним.

Потребовался час тяжелого труда, но Сиду все-таки удалось сначала подняться до низкой скамейки, потом дотянуться до кнопки на хромированном щитке. Качнувшись, кабинка двинулась вверх. Сид упал на пол, борясь с волнами головокружения, накатывавшими одна за другой. Сбросив кокон, он разрушил привычный порядок вещей. Но назад он уже не вернется. Даже для того, чтобы снова увидеть знакомый опознавательный символ Кластер. Никогда. Он должен выбраться.

Лифт остановился. Створка скользнула вбок, и волна субарктического воздуха ударила Сида, словно гигантский молоток. Его обнаженное тело – атрофировавшиеся мышцы, покрытые дряблой кожей, – скрючилось, как червяк в языках пламени. Все ощущения надолго исчезли, убитые холодом. А потом нахлынула боль, которая длилась и длилась…

Наконец боль прошла, стало почти так же, как когда-то в коконе, – тепло, уютно; вернулось чувство защищенности и безопасности. Так же, но не совсем. В голове Сида забрезжила мысль, и он попытался разогнать ватный туман, чтобы ухватить ее, покачивавшуюся на поверхности благословенного тепла.

Он открыл глаза. Над белым простором крыш, за последней кромкой снега, высилась сверкающая глыба льда, гигантская, кристально-голубая. А наверху, в высокой сине-черной арке неба, горела, как бриллиант, звезда.

«Вот о чем я хотел сказать Кластер», – подумал Сид. Именно об этом – о глубоком небе и о звезде, которая так далеко от тебя, но все же ты ее видишь.

Но было уже слишком поздно что-то говорить Кластер, да и кому бы то ни было. Неприкрытолицые ушли. Сид остался один. Один под огромным небом.

Когда-то давно, подумал Сид, на берегу теплого, мутного моря непоседливое морское существо выползло на сушу, моргнуло, глядя в открытое небо, глотнуло обжигающего кислорода и умерло.

Но не напрасно. Само стремление подняться было важным. Сила, что могущественнее всех законов природы, величественнее далеких звезд, сияющих в своем бессмысленном одиноком торжестве.

Те, другие, что остались внизу, в безопасности и комфорте, в уютных коконах, – они утратили это великое стремление, сделавшее человека человеком.

Но ему, Сиду Трондайку, – ему удалось подняться.

Сид лежал, глядя на звезду. Над ним порхал молчаливый снег; образовался неподвижный холмик. Потом снег похоронил холмик, а за ним и весь город.

И остались лишь лед и звезда.

Все, что угодно

Перевод Г. Корчагина

– Отправление через минуту, Бретт, – сказал мистер Филипс и вернул часы железнодорожника в жилетный карман. – Пора садиться… если ты не расхотел уезжать.

– Ох уж эти книжки, будь они неладны, – вздохнула тетушка Хейси. – Сколько же он их прочел! И все такие толстые, и все без картинок. Знала я, что добром это не кончится.

– Не беспокойтесь обо мне, – сказал Бретт. – Я вернусь.

– Когда умру, дом достанется тебе, – пообещала тетушка Хейси. – Видит Бог, это случится скоро.

– Парень, почему бы тебе все-таки не остаться? – Мистер Филипс, моргая, глядел на Бретта. – Я бы поговорил с мистером Джей-Ди, думаю, для тебя нашлась бы работа на фабрике.

– Столько молодежи из Каспертона уехало, – посетовала тетушка Хейси, – и никто не вернулся.

Мистер Филипс неодобрительно хмыкнул.

– Поначалу-то они пишут, – сказал он, – а потом поминай как звали.

– Бретт, здесь же не чужие тебе люди, – сказала тетушка Хейси. – Неужто ты не был счастлив в родном городе, хоть капельку?

– Чем же вам, молодым, так не нравится Каспертон? – спросил мистер Филипс. – Тут есть все, что нужно для нормальной жизни.

– Он из-за Красотки Ли уезжает, – объяснила тетушка Хейси. – Если бы не эта дрянная девчонка…

Раздался перестук вагонов. Бретт поцеловал тетушку Хейси в сухую щеку, пожал руку мистеру Филипсу и взобрался по лесенке. Его чемодан уже лежал на скамье. Бретт отправил его на полку и сел к окну, чтобы помахать старикам на прощанье.

Было летнее утро. Откинувшись на спинку, Бретт смотрел, как мимо проплывает сельский пейзаж. «А ведь красивые виды, – подумал он. – Кругом кукурузные поля, кое-где стада, вдали холмы в синеватой дымке». Но теперь он увидит то, что за этими холмами: города, горы, океан. Ведь Бретт только по книгам и телепередачам знает, что находится за пределами Каспертона. Для него, рубившего лес и доившего коров в глуши, весь мир – одно сплошное белое пятно.

Может, все эти города и горы – просто отпечатанные на бумаге слова и картинки. Но хочется не только читать о том, что лежит вокруг. Хочется увидеть собственными глазами.

Красотка Ли не пришла его провожать. Должно быть, здорово разозлилась. Вчера она сидела у стойки в аптеке «Рексол», пила лимонад и читала журнал о звездах, с невероятно красивым лицом во всю обложку – таких людей никогда не встретишь на улице. Он занял соседний табурет и заказал кока-колу.

– Почему бы тебе что-нибудь толковое не почитать вместо этой дребедени? – спросил он.

– Что-нибудь толковое? В смысле, что-нибудь скучное? И пожалуйста, не называй это дребеденью. Невежливо же.

– А разве не дребедень? Девица по имени Звездная Куколка пресытилась гламуром и возмечтала о скромном доме в глуши и куче детишек? Ну так почему бы ей не переселиться в Каспертон?

– Тебе не понять, – сказала Красотка Ли.

Он взял журнал, полистал.

– Ну конечно, все о людях, которые тратят тысячи долларов на званые вечера, кочуют по странам, завязывают друг с другом интрижки, разводятся и совершают самоубийства. Как будто про марсиан читаешь.

– А мне интересно про звезд, и нет в этом ничего плохого.

– Как же нет, если из-за этой чепухи у тебя неудовлетворенность жизнью? Тянет делать дикие прически, как у этих журнальных див, и носить нелепую одежду…

Красотка Ли сломала соломинку для коктейля, встала и схватила хозяйственную сумку.

– Очень приятно было услышать, что ты мою одежду считаешь нелепой.

– Не надо все принимать на свой счет. Ты посмотри. – Он ткнул пальцем в полноцветную рекламную картинку на задней обложке. – Внимательно посмотри. Мужчина якобы готовит стейки на жаровне. А вид как у кинозвезды, дорогой костюм с иголочки, без единой морщинки. Даже на фартуке ни пятнышка и на сковороде нет жира. Лужайка гладкая, что твой бильярдный стол. А вот его сын, вылитый папаша, разве что виски не седые. Нет, правда, ты видела когда-нибудь наяву такого красавца и чтобы седина только над ушами, а остальные волосы черны как смоль? Дочка – настоящая старлетка, мать тоже красивая и холеная, и у нее седая прядка в челке, в тон мужниным вискам. Шины у автомобиля даже не запылились, а дорожка под ним ровнехонька, камешек к камешку. На клумбе все цветы распустились, а куда подевались увядшие? Нет палой листвы на лужайке и сухих веток на деревьях. Соседний дом на заднем плане – сущий дворец, а мужчина с граблями, что заглядывает через забор, ну прямо брат-близнец нашего кулинара. Листья сгребать вышел при полном параде…

Красотка Ли выхватила журнал из рук Бретта.

– Просто ты ненавидишь все, что лучше нашего убогого городишки.

– Я не считаю, что вот это – лучше. Знаешь, ты мне нравишься такой, какая есть: прическа не всегда безупречна, на платье заштопана дырка, но ты живой человек, ты теплая и пахнешь по-человечески…

– Ну хватит с меня! – Красотка Ли повернулась и выскочила из аптеки.

Бретт сменил позу на пыльном плюшевом сиденье и огляделся. Людей в вагоне мало: читающий газету старик, две шепчущиеся старушки, женщина лет тридцати с капризным ребенком и еще трое-четверо пассажиров. На журнального героя никто не похож.

Он попытался вообразить, как эти люди совершают преступления, о которых трубит пресса: пожилая дама подливает отраву в чай, старик приказывает начать войну. На ум пришли барражирующие над крышами самолеты, сыплющиеся бомбы огромной разрушительной силы. Бах! Бабах! И рушатся здания, и взмывают к небу куски стекла и камня. И вместе с ними взлетают дети… Но люди, которых он знает, ни на что подобное не способны. Им бы побездельничать, поесть, посудачить, хлебнуть пивка, купить новый трактор или холодильник, съездить на рыбалку. А если выйдут из себя и поколотят кого-нибудь, так потом смущенно извиняются и руку жмут…

Поезд сбросил скорость, тряско затормозил. За окном Бретт увидел домик, будто из картона сложенный, с намалеванной на фасаде надписью «ПОЛУСТАНОК БАКСТЕРА». И доску с несколькими выблекшими объявлениями. Старик остался на скамье, старушки и парень в синих джинсах вышли. Поезд тронулся. Бретт сунул под голову сложенный пиджак и попытался уснуть.

Он проснулся, зевнул, сел. Поезд сбрасывал ход. Бретт вспомнил, что на стоянке пользоваться туалетом нельзя. Он встал и прошел в конец вагона. Дверь поддалась не сразу. Бретт заперся в туалете. Поезд все замедлялся: тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Бретт вымыл руки и толкнул дверь. Заело. Он толкнул сильнее. Слишком мала дверная ручка – не ухватиться толком. Поезд остановился. Бретт навалился на дверь плечом – не поддалась.

Он выглянул в грязное окно. Солнце уже садится, и ничего не видно, кроме иссохших полей.

Снаружи, в коридоре, раздались шаги. Он хотел было позвать на помощь, но не решился. Не хватало еще позориться, колотя в дверь и вопя: «Выпустите меня! Я застрял в туалете…»

Бретт попробовал шатать дверь – не шатается. Снаружи мимо нее протащили что-то тяжелое. Наверное, мешки с почтой. Все-таки надо покричать. Но, черт побери, дверь не такая уж непреодолимая преграда! Он осмотрел защелку. Надо всего лишь провернуть ее. Ухватился покрепче, нажал. Бесполезно.

Снаружи тяжко шлепнулся почтовый мешок, потом второй. Придется все-таки звать на помощь. Дождавшись шагов у двери, Бретт подал голос. Ответа не последовало. Снаружи было тихо. Он постучал. Ни звука. Может, в вагоне никого не осталось? Через минуту поезд тронется, и что же, торчать в сортире до следующей остановки? Он заколотил со всей силы.

– Эй! Дверь заклинило!

Как же стыдно… Он прислушался. Мертвая тишина.

Снова постучал. Вагон разок скрипнул. Бретт приник ухом к двери. Ничего не слыхать. Он повернулся к окну: людей снаружи не видно. Он прижался к стеклу щекой, глянул вдоль вагона. Только море сухих растений.

Бретт развернулся и дал двери крепкого пинка. Если сломает, не его вина – железнодорожная компания обязана следить за исправностью дверных замков. Пусть только попробуют оштрафовать, он их по судам затаскает!

Он прижался спиной к противоположной стене, поднял ногу и обрушил подошву на дверь в области замка. Что-то треснуло. Он распахнул дверь.

Бретт посмотрел через проем в окно. Там не было платформы, только убитая засухой нива, как и по другую сторону. Он вернулся к своей скамье. В вагоне никого. Бретт выглянул в окно. Может, что-то с локомотивом? Поезд стоит уже минут десять. Бретт вышел в тамбур, спустился на одну железную ступеньку, высунулся и увидел, что состав тянется далеко вперед: один вагон, второй, третий…

А локомотива нет.

Может, поезд успел развернуться? Бретт посмотрел в противоположную сторону. Там три вагона и тоже нет локомотива. Должно быть, он где-то на запасном пути…

Бретт прошел назад через свой вагон. Следующий тоже пустовал. Как и тот, что дальше за ним. Бретт двинулся назад по составу. Нигде ни души. Выйдя на заднюю площадку последнего вагона, увидел рельсы, убегающие по сухому полю прямо к горизонту. Бретт спустился на шлаковую насыпь и зашагал к голове поезда по краям деревянных шпал. Высокий запыленный первый вагон безмолвно стоял на своих железных колесах, ждал; свисали разомкнутые цепи сцепки. Впереди тянулись рельсы… и обрывались.

Бретт прошел дальше по шпалам вдоль этих чугунных полос, блестящих сверху, бурых по бокам. Они заканчивались в сотне метров от поезда. Еще десятью футами дальше исчезала насыпь и смыкались поля. Бретт глянул на солнце. Оно еще ниже опустилась к западу и светило теперь желто, предвечерне. Он повернулся и пробежал взглядом по составу. Большие, пустые, надменно молчащие вагоны… Бретт вернулся в свой, забрал с полки чемодан, надел пиджак. Спрыгнул на насыпь и побрел туда, где она заканчивалась. Немного поколебался и зашагал среди стеблей высотой по колено.

На далеком восточном горизонте за полем виднелось нечто вроде грязного пятна. Бретт шагал до темноты, а потом устроил себе ложе из засохших растений и уснул.

Бретт лежал на спине и глядел на розовые рассветные облака. Вокруг под слабым ветерком похрустывали сухие стебли. От малейшего прикосновения пальцев крошилась почва. Он сел, сорвал хрупкий стебелек, и тот рассыпался в труху. Интересно, что это за растение? Бретт таких еще не видал.

Он встал и осмотрелся. Куда ни глянь, ровное, как стол, поле. Со стрекотом прилетела саранча, приземлилась у его ног. Бретт поднял насекомое, нелепо сучащее длинными коленчатыми ножками, подбросил, и оно упорхнуло.

Пятно на горизонте как будто обрело контуры: похоже на серую стену. Город? Он поднял чемодан и пошел на восток.

Уже давал себя знать голод – Бретт не ел со вчерашнего утра. Не отставала от голода и жажда. До города часа три ходу, никак не меньше. Бретт шагал, и под ногами хрустели стебли и вздымались крошечные клубы пыли. Что же это за железная дорога, которая тянется и тянется по сухим полям, а потом обрывается? И куда исчез локомотив? Ведь Бретт слышал, как стонали его тормоза. И кто-то ходил по коридору. Куда все подевались?

Он размышлял о поезде, о Каспертоне, о тетушке Хейси, о мистере Филипсе. Кажется, они в далеком прошлом, превратились в зыбкие воспоминания. Солнце высоко, печет вовсю – вот что важно, а остальное кажется несущественным.

Впереди город. Надо продержаться; надо дойти. Бретт попробовал думать о других вещах. Телевидение, толпы людей, деньги: истрепанная бумага и стертое серебро…

Лишь палящее солнце, пыльная равнина и мертвые растения теперь реальны. Их он видит, чувствует. А еще чемодан. Какой же он тяжелый… Бретт сменил руку.

Что это белеет впереди? Чуть выступает из земли маленькое, гладкое, блестящее? Бретт уронил чемодан, опустился на колени, погрузил пальцы в сухую землю, извлек фарфоровую чайную чашку без ручки. Спекшаяся почва осыпалась, оставив чистую поверхность. Бретт посмотрел на донышко – клейма нет. «Почему только одна чашка посреди этого „черт знает где“?» – удивился он.

Бретт бросил чашку, поднял чемодан и пошел дальше.

Теперь он внимательней смотрел под ноги. Обнаружил ботинок, жутко истрепанный, но с целой подошвой. Рабочий башмак сорок третьего размера, с высоким берцем. Кто его тут оставил?

Через полчаса ему попалась ржавое переднее крыло старомодного автомобиля. Других деталей он поблизости не нашел. До стены было уже недалеко, миль пять, вряд ли больше.

Над полем порхал клочок белой бумаги. Бретт увидел второй, третий; все больше их приносило порывами ветра. Он догнал один, разгладил.

ПОКУПАЙ СЕЙЧАС, ПЛАТИ ПОТОМ!

Он подхватил второй:

ГОТОВЬСЯ ВСТРЕТИТЬ ГОСПОДА.

А третий гласил:

ПОБЕЖДАЙ ВМЕСТЕ С УИЛКИ!

Над ним высилась стена – гладкая, серая. На одежде и коже запеклась пыль; он машинально отряхнулся на ходу. Чемодан оттягивал руку, колотил по лодыжке. Есть и пить хотелось невыносимо. Он втянул носом воздух, инстинктивно пытаясь уловить ароматы пищи.

Бретт уже долго шагал вдоль стены, а прохода все не было. Стена плавно изгибалась вдаль и отвесно поднималась прямо от земли. Поверхность пористая, не оштукатуренная, но все равно слишком гладкая, да и высота футов двадцать, не вскарабкаться. И не из чего сделать лестницу…

Впереди он увидел широкие ворота с серыми колоннами по бокам. Приблизился, поставил чемодан и вытер лоб носовым платком. В проеме виднелись мощеная улица и фасады домов. Те, что через улицу, невысокие, в один-два этажа, но дальше вздымаются башни. Людей не заметно, и никакие звуки не тревожат горячий полуденный воздух. Бретт взял чемодан и прошел через ворота.

Потом он целый час бродил по мостовым, слушал собственные шаги, эхом отражавшиеся от сложенных из бурого песчаника стен, от магазинных витрин, от стеклянных дверей. Тут и там попадались пустыри с сорной травой и мусором. Он задерживался на перекрестках, смотрел вдоль безлюдных улиц. То и дело откуда-то долетал звук жизни: короткий гудок клаксона, отголосок дверного звонка, перестук копыт.

Он дошел до узкого, как ущелье, переулка между глухими стенами. Постоял, слушая доносящиеся звуки, похожие на шепотки в толпе на похоронах. И двинулся дальше. Десяток ярдов прямо, поворот. Поворотов было еще несколько, и за каждым голоса звучали все громче; отдельные он уже различал, выхватывал из гомона слова. Бретт прибавил шагу, ему не терпелось кого-нибудь расспросить.

Внезапно голоса – похоже, сотни голосов – слились в рев, в протяжное «Йа-а-а-айу-у-у…». Уж не стадион ли там с толпой, болеющий за местную команду? Слышен оркестр: визг труб, звон тарелок, буханье барабанов. Впереди виден выход на солнечную улицу, с флагами, с людскими спинами, а над головами – ритмичное колыхание флажков и высоких киверов, движущихся довольно ровными рядами. В поле зрения вплыл растянутый между шестами транспарант, и Бретт успел прочесть огромные красные буквы: «… ЗА НАШИХ!»

Он подошел к толпе и двинулся вдоль серых спин. Приближалась фаланга людей в желтых кителях, они чеканили шаг и покачивали кистями на фесках. На мостовую выскочил мальчуган, запрыгал возле строя. Музыка ревела, гремела, хрипела. Бретт похлопал по плечу стоявшего перед ним человека.

– Что празднуем?

И не услышал собственного голоса. Мужчина не отреагировал. Бретт пошел вдоль толпы в поисках просвета или возвышения. Кажется, впереди людей не так много. Он достиг края толпы, прошагал еще несколько ярдов и остановился на краю тротуара. Желтые уже промаршировали мимо, появилась группа фигуристых девиц в атласных блузках, черных сапожках и белых меховых шапках – все молчат, на лицах никаких эмоций. В пятидесяти футах от Бретта они вдруг пустились в пляс: вскидывали колени, крутили бедрами, жонглировали блестящими батонами…

Бретт вытянул шею, высматривая телекамеры. На противоположной стороне улицы плотными рядами стояли одетые в тусклое люди: глаза следят за процессией, шевелятся губы.

Вперед протолкался толстяк в мятом костюме и панаме, стал наблюдать, ковыряясь в зубах. Отчего-то Бретту показалось, что он здесь не на месте. Фасады магазинов позади зевак выглядели нормально – грязноватые кирпичи, мутные стекла, окисленный алюминий, реклама: «ТОЛЬКО СЕГОДНЯ СНИЖЕНЫ ЦЕНЫ».

Слева от Бретта тянулся пустой тротуар, справа плотная толпа снова и снова взрывалась ревом. За мажоретками шеренгой, в ногу шли полицейские, а над ними порхал вдоль улицы лист бумаги.

Бретт повернулся к соседу справа:

– Простите, вы не подскажете, как называется этот город?

Сосед даже ухом не повел. Бретт похлопал его по плечу:

– Эй! Что это за город?

Незнакомец сорвал с головы шляпу, замахал ею, швырнул вверх. Она отлетела прочь, потерялась в толпе. И как же эти энтузиасты потом находят свои головные уборы?.. Никто из знакомых Бретта шляпами не разбрасывался.

– Может, все-таки ответите? – Бретт потянул мужчину за руку.

Тот резко развернулся к нему, тяжело навалился. Бретт шагнул назад. Мужчина жестко рухнул на тротуар. Да так и остался лежать, только глаза открыты и руки судорожно дергаются.

– Аххх… – произнес он. – Хум-хум-хум… Аввв… джаввв…

Бретт поспешил опуститься на корточки.

– Извините! – воскликнул он и заозирался. – Эй, кто-нибудь! Человеку плохо!

Никто даже голову не повернул. Ближайший зритель стоял с непокрытой головой, у него двигалась челюсть.

– Нужно ему помочь, – объяснил Бретт, дергая незнакомца за рукав. – Видите, он упал!

Зевака неохотно перевел взгляд на Бретта.

– Не мое дело, – пробормотал он.

– Что, неужели никто не поможет?

– Пьяный, наверное.

За спиной раздался тревожный шепот:

– Эй, ты! Живо в переулок!..

Бретт обернулся. У входа в переулок, такой же, как тот, по которому он пришел, стоял мужчина лет тридцати, тощий, с редкими волосами и каплями пота на верхней губе, одетый в мятую и засаленную желтую рубашку с широким воротом. И махал рукой, указывая в переулок:

– Сюда!

Бретт двинулся к нему:

– Пожалуйста, помогите…

– Да иди же, болван! – Рыжий схватил Бретта за руку и потащил в сумрачный проход.

Бретт воспротивился:

– Постойте! Этому парню плохо…

– Ты что, еще не различаешь их? – Рыжий говорил с незнакомым Бретту акцентом. – Големы! Надо скрыться, пока не…

Он вдруг застыл, распластавшись на стене. Бретт инстинктивно последовал его примеру. Голова незнакомца была обращена к выходу из переулка, на дряблой шее натянулись жилы. Стоя рядом, Бретт видел трехдневную щетину на его лице, дышал его вонью. Он попятился:

– В чем де…

– Ни звука! И не шевелись, идиот! – тоненько прошипел рыжий.

Бретт проследил за его взглядом до солнечной улицы. Упавший так и лежал на мостовой с открытым ртом, суча конечностями. К нему что-то приближалось – полупрозрачное, буроватое, на вид – бугор из грязной воды. Вот оно вздыбилось, замерло на миг и рухнуло на человека, как береговая волна, обтекло его. Человек закачался, закрутился, точно бревно в потоке, и поднялся вертикально. Жижа, играя в солнечных лучах янтарными переливами, снова образовала горбатую волну и двинулась прочь, унося добычу.

– Что за чер…

– Бежим! – Рыжий повернулся и припустил по переулку.

В тени между серыми стенами он обернулся и нетерпеливо помахал рукой, а потом исчез за поворотом.

Бретт последовал за ним и увидел широкую аллею: высокие деревья с изумрудной весенней листвой, кованая ограда, а дальше гладкие зеленые газоны. Люди на глаза не попадались.

– Минутку! Что это за место!

Незнакомец повернулся и уставился на Бретта окаймленными красным глазами.

– Давно ты здесь? – спросил он. – Как попал?

– Вошел через ворота… с час назад.

– Я сразу понял, что ты человек, ведь ты разговаривал с големом, – сказал рыжий. – Сам я тут уже два месяца, если не больше. Надо заныкаться. Хавать хочешь? Есть одно местечко… Он указал направление тычком большого пальца. – Айда. Успеем еще поговорить.

Бретт пошел с ним. Они свернули на боковую улицу, вошли в грязноватое кафе. Дверь хлопнула за ними. Столики, табуреты у стойки, пыльный музыкальный автомат. Сели за столик. Рыжий снял ботинок и заколотил им в стену. Прислушался, наклонив голову. Абсолютная тишина. Он снова постучал. За кухонной дверью громыхнула посуда.

– Не говори ничего, – потребовал рыжий, выжидающе глядя на дверь за стойкой.

Та распахнулась. Появилась краснощекая девица с нечесаными волосами, в зеленой форме официантки, с карандашом и блокнотом.

– Кофе и сэндвич с ветчиной, – потребовал рыжий.

Бретт ничего не заказал. Девушка бросила на него взгляд, черкнула в блокноте и упорхнула.

– Эту харчевню я в первый же день нашел, – сообщил рыжий. – Просто повезло – увидел, как желы ее строили. Те желы были здоровенные, не то что нынешние чистильщики. А когда они закончили, я решил рискнуть… Фокус в том, что надо прикинуться големом.

– Извини, но я тебя совершенно не понимаю, – сказал Бретт. – Сейчас спрошу у девушки…

– Не надо спрашивать! Испортишь сцену! Оно или заклинится, или вызовет желов. Лучше просто поешь, оно сейчас принесет.

– Почему ты говоришь «оно»?

– Почему? – Рыжий как-то странно посмотрел на Бретта. – А вот увидишь.

Бретт уловил запахи еды, и у него потекли слюнки. Он не ел уже двадцать четыре часа.

– Главное – осторожность, – назидал рыжий. – Двигайся тихо, держись в тени, и будешь жить, как герцог графства. Со жратвой тут сложнее всего, но есть способы…

Вернулась румяная девушка: на одной руке балансирует поднос, другая держит блюдце с тяжелой чашкой. Официантка с шумом опустила на стол свою ношу.

– Тебя только за смертью посылать, – упрекнул рыжий.

Девушка фыркнула и открыла рот для отповеди, но рыжий выбросил руку и ткнул ей под ребра напряженным пальцем. Официантка застыла, будто парализованная.

Бретт привстал.

– Мой приятель не в себе, – объяснил он. – Пожалуйста, извините…

– Не старайся. – Рыжий глядел на Бретта иторжествующе ухмылялся. – Спрашиваешь, почему я говорю «оно»?

Он встал и расстегнул верхние пуговицы на зеленой блузке. Официантка все так же стояла, чуть наклонившись вперед и не шевелясь. Полы разошлись, обнажив крупные белые груди – сплошь белые, без сосков.

– Подделка под человека, – сказал рыжий. – Кукла, голем.

Бретт оторопело смотрел на девушку и видел влажные кудряшки на виске, кончик языка между зубами, крошечные красные вены на круглых щеках, белые округлости…

– Так проще всего опознавать големов, – сказал рыжий. – Сосков у них не бывает.

Он застегнул блузку и снова ткнул девушке в солнечное сплетение. Она выпрямилась, поправила волосы и, прежде чем уйти, насмешливо произнесла:

– Ну конечно, такие джентльмены привыкли к самому лучшему.

– Авалавон Дхува, – представился рыжий.

– Меня зовут Бретт Хейл. – Бретт откусил от сэндвича.

– Эти твои шмотки, – сказал Дхува. – И говоришь странновато. Из какого ты графства?

– Джефферсон.

– Никогда не слышал. Я-то из Уэвли. Как тебя сюда занесло?

– Ехал на поезде, рельсы закончились среди поля. Я пошел дальше… и пришел. Что это за место?

– Не знаю, – пожал плечами Дхува. – В одном уверен: враки это все, про Огненную реку. Поповские россказни. Взять хотя бы крышу. Попы говорят, до нее сто харфадов, но как проверишь? Может быть и тысяча, и всего-навсего десять. Клянусь Гратом, я бы слетал на шаре, посмотрел бы своими глазами.

– О чем ты? – спросил Бретт. – На чем бы слетал, на что посмотрел?

– Я его на турнире видел. Огроменный мешок с горячим воздухом, а внизу корзина. Удерживается веревкой. Но если веревку перерезать… Да только попы никогда такого не допустят. – Дхува задумчиво посмотрел на Бретта. – Ну а в твоем графстве… Феферсоне, да? Какая там высота?

– Ты про небо? Воздух заканчивается через несколько миль, а дальше космос – миллионы миль пустоты…

Дхува хлопнул по столу ладонью и захохотал:

– Ну и деревенщина в этом Фессерони! Кто же поверит в такую чепуху? Ты бы хоть глянул вверх-то!

– У нас только дети верят, что небо – вроде шатра, – сказал Бретт. – Ты когда-нибудь слышал о Солнечной системе, о других планетах?

– Что еще за планеты?

– Огромные небесные миры. Все они кружат вокруг Солнца, как и Земля.

– Небесные миры, говоришь? Крутятся под крышей? Никогда их не видал, – захихикал Дхува. – Очнись, Бретт, забудь эти сказки. Верить можно только в то, что видишь собственными глазами.

– А что это за коричневые твари?

– Ты про желов? Они тут заправляют. Берегись их, Бретт. Всегда будь начеку, не позволяй им тебя увидеть.

– А чем конкретно они занимаются?

– Не знаю, и узнавать неохота. Тут, вообще-то, неплохо, мне нравится. Жратва – какую пожелаешь, жилье – уйма удобных комнат. А еще парады и уличные представления. Отменная житуха. Главное – желам не попадаться.

– Как отсюда выбраться? – спросил Бретт, допивая кофе.

– Понятия не имею. Наверное, через стену. Я выбираться не намерен. Из родного графства бежал, только пятки сверкали. Этот чертов герцог… впрочем, не важно. Я туда не вернусь.

– А тут все люди… големы? – спросил Бретт. – Что, настоящих больше нет?

– До тебя я настоящих не встречал. Живой человек ведет себя не так, как голем. Хотя тот горазд прикидываться. Может брови свести, вздрогнуть в испуге, поглядеть искоса, подбочениться, губами пожевать, недобро над тобой поухмыляться и даже вздохнуть cочувственно. Все как у настоящих людей. Но теперь ты здесь, и мне есть с кем потолковать. Одиночество замучило, знаешь ли. Покажу, где обосновался, там и для тебя найдется коечка.

– Я тут не задержусь.

– Ну выберешься из города, а дальше как? Брось, парень, тут есть все, что душе угодно. Отлично время проведем.

– Говоришь точь-в-точь как моя тетя Хейси, – сказал Бретт. – Мол, в Каспертоне есть все, что мне нужно. Но откуда ей знать, что мне нужно? Тебе это откуда знать? И даже мне самому? Поверь, мне требуются не только пища и ночлег…

– А что еще?

– Да все на свете! То, о чем стоит думать, то, что стоит делать. Даже в кино…

– Что такое кино?

– Ну, пьеса, на пленку записанная. Движущиеся картинки.

– Картинки? Движутся?

– Точно.

– Тебе об этом попы наплели? – Дхува едва сдерживал смех.

– Да кто же не смотрел кино?

Дхува расхохотался:

– Ох уж эти попы. Везде они одинаковы, как я погляжу. Рассказывают сказки, а люди верят.

– Попы тут ни при чем.

Посерьезнев, Дхува спросил:

– А что ваши святоши говорят о Грате? О Колесе?

– Кто такой Грат?

– Высшее существо. У него четыре ока. – Дхува осенил себя знамением и спохватился. – Просто привычка. Я с детства в эту чушь не верю.

– Ты, должно быть, о Боге говоришь? – предположил Бретт.

– Не знаю, кто такой Бог. Расскажи о нем.

– Он сотворил мир. Он… Ну, скажем так, сверхчеловек. Знает все, что с тобой происходит, а когда ты умрешь, встретишься с Ним в раю, если прожил жизнь праведно.

– Рай? Где это?

Бретт неопределенно махнул рукой:

– Наверху.

– Но ты же сказал, что наверху пусто, – напомнил Дхува. – Там только миры какие-то крутятся, разбросанные, как в море острова.

– Ну…

– Да ладно, – махнул рукой Дхува. – Наши попы тоже мастаки заливать, все талдычат про Колесо и Огненную реку. Та же дурь, что и твой рай… – Дхува вдруг вскинул голову. – Что это?

– Я ничего не слышу.

Дхува вскочил на ноги, повернулся к двери. Бретт встал.

В дверном проеме вырос громадный буроватый силуэт, полупрозрачный, с лоснящейся и рябящей поверхностью. Дхува стремительно развернулся, проскочил мимо Бретта и кинулся к двери черного хода. Бретт застыл от ужаса. Подвижная, как ртуть, бурая тварь погналась, настигла рыжего, захлестнула.

Через миг брыкающаяся худая фигурка скрылась в туше жела. А затем мутная волна хлынула мимо Бретта к двери, распахнула ее и исчезла.

Бретт стоял неподвижно, будто врос в пол, и глядел в дверной проем. На пыльный линолеум падал широкий луч солнечного света. По плинтусу прошмыгнула бурая мышь. Было очень тихо. Бретт подошел к двери, за которой скрылся жел, поколебался и распахнул ее.

Он глядел в огромную темную яму, чьи стены были испещрены дырами, обрезками водопроводных и канализационных труб, свисающими хвостами кабелей. Глубоко внизу поблескивала черная вода. В нескольких футах от порога, на самом краю ямы, неподвижно стояла на узкой полоске пола официантка. Кромка линолеума была зубчатой, словно ее погрызли крысы.

И ни следа Дхувы.

Бретт вернулся в обеденный зал, позволив двери захлопнуться за ним. Отдышался, взял со стола бумажную салфетку, вытер ею лоб, бросил ее на пол и вышел на улицу, забыв прихватить чемодан. На углу повернул и двинулся вдоль витрин, заполненных бигуди, солнечными очками, пилками для ногтей, лосьонами для загара, картонными коробками, гирляндами, пластмассовыми игрушками, пестрой одеждой из синтетики, домашними лекарственными средствами, косметикой, дисками с поп-музыкой, поздравительными открытками…

На следующем перекрестке Бретт остановился и окинул взглядом пустые, молчаливые улицы. Никакого движения. Он приблизился к окну в серой бетонной стене, встал на цыпочки и сквозь пыльное стекло увидел комнату, набитую всяким хламом: портновскими манекенами, велосипедами, перевязанными пачками журналов без обложек.

Бретт подошел к двери. Массивная, она была закрашена наглухо. Соседняя дверь выглядела похлипче. Он подергал надраенную медную ручку, потом отступил на шаг и ударил ногой. С глухим звуком дверь упала внутрь, прихватив с собой косяк.

Бретт стоял и глядел в образовавшуюся дыру. Отвалился, глухо брякнул кусок стены. Бретт прошел через отверстие в сером фасаде. Со дна ямы черная вода подмигнула ему из густого сумрака отблеском солнечного луча.

Вокруг него стены здания высились, как картонные декорации: шеренги синевато светящихся окон на темном фоне. В падающих из окон солнечных лучах мотыльками кружили пылинки. Наверху едва проглядывала крыша с беспорядочной паутиной ферм. Вниз уходила пропасть.

Возле ног Бретта из пола торчал кусок медной стойки, довольно массивный и прочный на вид. Если привязать к нему веревку, должен выдержать. Где-то внизу лежит Дхува, пленник желов, незнакомец, с которым Бретт успел подружиться. Бретт должен его выручить, но для этого необходимы снаряжение и помощник.

Его взгляд упал на обломанный край стены, где минуту назад находилась дверь. Лишившийся косяка торец стены был толщиной с мизинец. Бретт отломил кусок. Внешняя сторона, та, что, смотрит на улицу, гладкая и массивная на вид. Внутренняя – бугристая, ноздреватая. Бретт вышел наружу, присмотрелся к стене. Стукнул в серую поверхность. Большой фрагмент, футов в шесть высотой, с грохотом осыпался на тротуар; поднялась пыль. Тотчас обвалился соседний кусок. Мелкий обломок долетел до ямы; издалека послышался всплеск.

Бретт посмотрел на зубчатое отверстие в стене – как будто из сложенного пазла вывалилась деталь. И побежал трусцой. Во рту пересохло, сердце больно колотилось в груди. Через два квартала от полого здания Бретт перешел на шаг; его топот эхом разносился по пустой улице. По пути Бретт заглядывал в витрины магазинов. Искусственные ноги, бутылки с разноцветными жидкостями, огромные куклы, парики, стеклянные глаза – и ни одной веревки.

Бретт напряг логику. В каком магазине может найтись веревка? В том, который торгует морскими снастями. Но где его искать?

Пожалуй, самый простой способ – заглянуть в телефонную книгу…

Впереди Бретт увидел вывеску «Отель». Он толкнул вращающуюся дверь и оказался в тусклом вестибюле с облицованными мрамором стенами. Справа двустворчатая дверь вела в бар с бежевым ковролином, прямо перед собой Бретт увидел крашеную бронзовкой клетку лифта, возле нее высокие кадки с песком, а слева ведущую вверх лестницу. Еще левее – красного дерева стойку ресепшена. За стойкой молча ждал мужчина.

– Эти твари! Эти желы! – восклицал Бретт, пересекая вестибюль. – Мой друг…

Он осекся. Неподвижный клерк смотрел Бретту через плечо, занеся над журналом регистрации авторучку. Бретт протянул руку, забрал авторучку. Пальцы портье жестко сжимали пустоту. Голем.

Бретт повернулся и пошел в бар. На столиках перед пустыми стульями – пустые бокалы. Он вздрогнул, услышав постукивание вращающейся двери. Позади него в вестибюль хлынул мягкий свет. Где-то затренькало пианино, Бретт узнал мелодию «More Than You Know». Съехались со щелчком дверные створки, это ожил лифт.

Бретт отступил в темный угол и увидел толстого мужчину в мятом костюме в полоску, направлявшегося к стойке ресепшена. Багровая физиономия, лысина, усеянная пигментными пятнами. Клерк услужливо наклонил голову.

– Да-да, сэр, отличный двухкомнатный номер с ванной… – услышал Бретт масленый голос и увидел, как клерк протянул авторучку.

Толстяк взял ее, царапнул в журнале регистрации.

– Четырнадцать долларов, – улыбнулся клерк и потряс колокольчиком.

Возле стойки отворилась дверь, из нее выскочил коридорный в зеленой тесной тужурке, брюках в обтяжку и шапочке-таблетке с ремешком под подбородком. Он взял ключи и проводил толстяка к лифту. Через сетку шахты Бретт видел, как поднимается кабина, как качаются и подрагивают лоснящиеся смазкой тросы. Он двинулся по вестибюлю назад – и застыл как вкопанный.

В дверях появилась влажная коричневая глыба. И потекла по ковру к коридорному. Голем с абсолютно пустым лицом повернулся к своей двери. Бретт услышал, как наверху остановилась кабина. Лязгнули дверные створки. Клерк истуканом стоял за стойкой. Жел поколыхался и потек к выходу.

Пианино молчало. Засияли мягким светом лампы, поморгали и погасли. Бретт напряг память: где же он видел этого толстяка?

Он поднялся по лестнице. В коридоре второго этажа двигаться пришлось в темноте; лишь тусклый свет из окон помогал находить путь. Бретт попробовал отворить дверь – получилось. Он вошел в просторную спальню с огромной кроватью, мягким креслом и комодом. Пересек комнату, выглянул из окна в переулок. В двадцати футах – три окна в кирпичной стене, белые шторы. Больше там ничего не видно.

Какие-то звуки в коридоре. Бретт поспешил улечься на пол за кроватью.

– Ладно, новобрачные, я с вами прощаюсь, – громыхнул пьяный голос. – Совет да любовь!

Смешки, повизгивание, сухой стук бус о дверь. Скрежет ключа. Дверь распахнулась настежь. В коридоре вспыхнул свет, очертил фигуры мужчины в черном смокинге, женщины в белом свадебном платье и фате, с цветами в руках.

– Поаккуратнее, Мел!

– Я не сделаю того, чего ты не захочешь!

– Хочу, чтобы ты сейчас же поцеловал молодую жену!

Пятясь, эти двое вошли в комнату, захлопнули дверь и остановились. За кроватью Бретт затаил дыхание. Пара не шевелилась в потемках у двери, головы были опущены…

Бретт встал, обогнул кровать, приблизился к неподвижным фигурам. Девушка выглядела совсем юной: стройная, с идеальными чертами лица, с мягкими темными волосами. Глаза были открыты, чуть поблескивали глазные яблоки. Мужчина – загорелый, широкоплечий, светлокудрый. Рот приоткрыт, видны безупречной белизны зубы. Молодожены стояли не дыша, глаза смотрели в пустоту. Бретт забрал у женщины букет. Цветы неотличимы от настоящих, но не пахнут. Бросив их на пол, он толкнул мужчину, чтобы освободить себе проход. Голем развернулся, накренился, рухнул с глухим стуком. Бретт взял женщину на руки, перенес на кровать. У двери задержался, прислушался. Начал отворять – и снова замер. Вернулся к кровати, расстегнул перламутровые пуговицы на корсаже. Безупречно гладкие, тугие кремовые груди без сосков.

Он вышел в коридор и направился к лестнице. Впереди увидел рябь – это был жел. Сначала тот лишь колыхался, но вдруг сгорбился, вздыбился. Аморфное тело понеслось в направлении Бретта. Он бросился было бежать, но вспомнил наказ Дхувы и застыл. Жел проплюхал мимо, осел, утек под дверь. Бретт перевел дух. К черту толстяка, здесь слишком много желов.

Он вернулся на лестничную площадку. Выходящая на нее двустворчатая дверь была открыта, лилась мягкая музыка. Бретт рискнул заглянуть. Ресторан. На лакированном паркете неторопливо кружат изящные пары, за столиками закусывают гости, их обслуживают официанты в черном. На противоположной стороне зала, возле пыльного резинового растения, сидит толстяк, изучает меню. Вот он встряхнул салфетку, вытер шею под воротником, промокнул лицо.

Нельзя портить сцену, учил Дхува.

Но возможно, удастся в эту сцену вписаться.

Бретт отряхнул костюм, поправил галстук и вошел в зал. Приблизился официант, оглядел его с сомнением. Бред вынул из бумажника пятидолларовую купюру.

– Тихий столик вон в том углу, – сказал он и огляделся.

Желов не видать. Бретт проследовал за официантом к столику возле толстяка.

Усевшись, снова огляделся. Очень хочется поскорее вступить в разговор с толстяком, но нельзя привлекать к себе лишнего внимания. Надо ждать, а шанс предоставится.

За другими столиками тщательно выбритые мужчины в отутюженных костюмах и накрахмаленных сорочках шептались с женщинами в облегающих платьях, а женщины вращали в пальцах бокал с вином и тонко улыбались. Долетали обрывки разговоров:

– …Дорогая, а ты слышала…

– …В начале восьмидесятых…

– …Совершенно невозможно. Необходимо…

– …В это время года…

Вернулся официант с тарелкой молочного супа. Бретт глянул на ряды ложек, вилок и ножей, покосился на обедающих за ближайшим столиком. Нужно правильно вершить ритуал. Он положил на колени салфетку, тщательно ее разгладил. Снова посмотрел на ложки, выбрал самую большую. Вроде не ошибся…

– Вина, сэр?

Бретт указал на соседнюю пару:

– То же, что и у них.

Официант принес бутылку, повернул ее этикеткой к Бретту. Тот кивнул. Официант извлек пробку, сопроводив этот процесс множеством вычурных жестов, поставил перед Бреттом бокал, налил вина на полдюйма. И застыл в ожидании.

Бретт взял бокал, отведал. Похоже, вино настоящее. Он кивнул. Официант налил. «Интересно, что будет, если скривлюсь и выплюну? – подумал Бретт. – Нет, слишком рискованный эксперимент. Вряд ли тут хоть раз такое случалось».

Пары возвращались за свои столики, другие выходили на танцпол. В дальнем углу струнный ансамбль играл меланхоличные мелодии, должно быть, звучавшие на когда-то популярных «чайных вечерах». Бретт посмотрел на толстяка. Тут шумно поедал суп, повязав салфетку под подбородком.

Подошел официант с большим блюдом.

– Чудесный день, сэр, – сказал он.

– И верно, – согласился Бретт.

Официант водрузил блюдо на столик, снял крышку и застыл с вилкой и зубчатым ножом на изготовку.

– С корочкой, сэр?

Бретт кивнул и исподволь ощупал официанта взглядом. Похож на настоящего. Некоторые големы на вид реальнее других. Вероятно, это зависит от их ролей. Тот мужчина, упавший на параде, просто зевака из толпы, статист. Официант способен вести разговор. Может, удастся из него что-нибудь вытянуть?

– Как… гм… Как называется ваш город? По буквам, пожалуйста.

– По буквам, сэр? – переспросил официант. – Ни разу не пробовал.

– Попробуйте сейчас.

– Подливки, сэр?

– Конечно. И все-таки попытайтесь произнести название города.

– Пожалуй, я лучше позову метрдотеля, – насупился голем.

Краем глаза Бретт уловил движение. Он круто обернулся, но ничего не увидел. Может, это был жел?

– Не нужно, – сказал он.

Официант принес картофель с горошком, заново наполнил бокал и бесшумно удалился. Наверное, вопрос не совсем обычный, предположил Бретт. Нужен более тонкий подход…

Когда вернулся официант, Бретт сказал:

– А денек-то погожий.

– Превосходный, сэр.

– Лучше вчерашнего.

– Вы совершенно правы, сэр.

– Интересно, завтра такой же будет?

– Возможен небольшой дождь.

– Давно вы здесь живете?

На лице официанта отразилась неодобрение.

– Что-нибудь еще, сэр?

– Я тут впервые, – сказал Бретт. – Не могли бы вы кое-что объяснить?..

– Извините. – Официант отошел.

Бретт поковырялся в картофельном пюре. Големов расспрашивать бесполезно. Придется выяснять иначе. Он повернулся к толстяку. Тот как раз вынимал из кармана носовой платок, чтобы шумно высморкаться. Никто не оглянулся на звук. Тихо играл оркестр, танцевали пары. Нет смысла ждать…

Бретт встал и подошел к соседнему столику. Толстяк оторвал взгляд от тарелки.

– Не возражаете, если я присяду? – спросил Бретт. – Хочу с вами поговорить.

Толстяк недоуменно заморгал и указал на стул напротив. Бретт сел и наклонился вперед.

– Возможно, я ошибаюсь, – тихо произнес он, – но мне кажется, вы настоящий.

Толстяк снова заморгал:

– Как это понимать? – Голос у него был тонкий, капризный.

– Вы не похожи на других. Приезжий? Кажется, с вами можно разговаривать.

Толстяк оглядел свой помятый костюм:

– Я… э-э… человек занятой, не имел времени переодеться. Но вам-то какое дело? – Он поджал губы и настороженно уставился на Бретта.

– Я нездешний, – сказал Бретт. – Хочу узнать, что тут происходит…

– Купите путеводитель, в нем есть списки всех развлекательных мероприятий.

– Я не про это. Я про кукол, которые тут повсюду, и про желов…

– Что еще за куклы? Желы? Желе? Вы не любите желе?

– Я люблю желе. Я не…

– Ну так обратитесь к официанту. Он вам принесет желе с любым вкусом. А теперь будьте любезны…

– Желы – коричневые твари, те, что похожи на грязную воду. Они появляются, когда мы вмешиваемся в сцену.

Толстяк явно нервничал:

– Пожалуйста, уйдите.

– Если я нарушу порядок, здесь появятся желы. Вы этого боитесь?

– Ну-ну, потише. Не надо так волноваться.

– Я не буду устраивать скандал, – сказал Бретт, – если вы просто ответите на мои вопросы. Давно вы здесь?

– Я не люблю скандалы. Терпеть их не могу!

– Давно вы здесь?

– Десять минут. Только что сел, даже не успел покушать. Пожалуйста, молодой человек, вернитесь за ваш столик. – Толстяк настороженно разглядывал Бретта, на лысине блестел пот.

– Я про этот город. Когда вы сюда прибыли? И сами откуда родом?

– Что значит – когда сюда прибыл? Я здесь родился. Откуда родом? Что за вопрос? Не аист же меня сюда доставил.

– Здесь родились?

– Ну конечно.

– Как называются город?

– Вы что, издеваетесь? – Разозлившейся толстяк уже почти кричал.

– Тсс! – предостерег Бретт. – Желов приманите.

– К черту ваших желов, кто бы они ни были! – рявкнул толстяк. – Я позову управляющего!

– Так вы что, не знаете? – спросил Бретт, пристально глядя на толстяка. – Тут кругом одни куклы, их называют големами. Они неживые.

– Кто неживой?

– Да все эти подобия людей за столиками и на танцполе. Ну конечно, вы уже давно поняли…

– Я понял, что вам требуется медицинская помощь. – Толстяк отодвинулся вместе со стулом и встал. – Столик ваш, – буркнул он. – Пообедаю в другом месте.

– Подождите! – Бретт вскочил, схватил его за рукав.

– Не трогайте меня!

Толстяк направился к двери, Бретт пошел следом. Возле кассы резко повернулся, заметив, как мелькнул коричневый текучий силуэт…

– Смотрите! – Он дернул толстяка за руку.

– На что мне смотреть?

Жел исчез.

– Жел! Только что был здесь!

Толстяк бросил кассирше купюру и поспешил к выходу. Бретт порылся в бумажнике, вынул десятку, задержался ради сдачи.

– Подождите! – крикнул вдогонку.

И услышал удаляющийся по лестнице топот.

– Побыстрей можно? – обратился он к кассирше.

Женщина сидела неподвижно, остекленевшие глаза смотрели в пустоту. Стихла музыка. Замерцали и погасли лампы. В сумраке Бретт увидел, как вздымается жидкая фигура…

Он рванул с места и выскочил на улицу. Толстяк как раз сворачивал за угол. Бретт хотел было позвать, но тут от двери хлынула грязная просвечивающая жижа. Он застыл с раскрытым ртом, с вытаращенными глазами, наклонившись вперед и раскинув руки. Жел нависал над Бреттом; его поверхность играла переливами; он ждал. В ноздри ударил едкий запах герани.

Прошла минута. У Бретта дергалась щека. Он боролся с желанием моргнуть, сглотнуть, но еще сильнее подмывало повернуться и дать деру. Высокое солнце било лучами по безмолвной улице, по безжизненным витринам магазинов.

Наконец жел потерял форму, осел, потек прочь. Бретт отступил шатаясь к стене, хрипло отдышался.

Через улицу он увидел витрину с полевым снаряжением: переносные печки, туристские ботинки, ружья. Подошел, попробовал отворить дверь – заперто. Он поглядел вправо и влево – на улице никого. Ногой разбил стекло возле замка, повернул изнутри ручку. Осмотрел товары на полках, выбрал тяжелую бухту нейлоновой веревки, нож в ножнах, флягу. Подержал в руках многозарядный винчестер с оптическим прицелом, но отложил его и повесил на пояс кобуру с револьвером двадцать второго калибра. Две коробки длинных ружейных патронов опростал в карман, зарядил револьвер. Веревку повесил на плечо и вернулся на пустую улицу.

Толстяк стоял перед фасадом соседнего дома, ковырял прыщ на подбородке и разглядывал витрину. Он хмуро посмотрел на подошедшего Бретта и зашагал прочь.

– Минутку! – позвал Бретт. – Разве вы не видели жела? Того, который меня задержал?

Толстяк обернулся, бросил подозрительный взгляд и прибавил шагу.

– Постойте! – Бретт схватил его за руку. – Я знаю, что вы настоящий. Видел, как вы срыгивали, потели и чесались. Мне нужна помощь, а обратиться здесь я могу только к вам. Мой друг в беде…

Толстяк высвободился рывком, его физиономия побагровела еще пуще.

– Маньяк! Не смейте ко мне прикасаться!

Бретт подступил ближе и сильно ударил толстяка в солнечное сплетение. Задохнувшись, тот рухнул на колени; панама слетела с головы и откатилась. Бретт схватил его за руку, помог подняться.

– Извините, – сказал он, – но нужно было проверить. Вы точно настоящий. Надо спасти Дхуву, моего друга…

Толстяк привалился к стеклу витрины, закатил испуганные глаза и схватился за живот.

– Я полицию позову! – прохрипел он.

– Какую полицию? – Бретт повел вокруг рукой. – Тут ни одной патрульной машины. Вы когда-нибудь видели эту улицу такой безлюдной?

– По средам, во второй половине дня, – сипло ответил толстяк.

– Пойдемте, я вам покажу. Тут одни пустышки. За этими стенами ничего нет…

– Где все люди? – простонал толстяк.

– Стены совсем тонкие, в четверть дюйма, – продолжал Бретт. – Идемте, сами увидите.

– Мне это не нравится, – сказал толстяк. Он был бледен, весь в поту. – Вы сумасшедший. Что происходит? Почему так тихо?..

– Мы попробуем спасти Дхуву, это наш долг. Жел затащил его в яму…

– Отпустите, – простонал толстяк. – Мне страшно. Ну почему нельзя просто оставить меня в покое?

– Как же вы не понимаете? Жел поймал человека. В следующий раз он может явиться за вами.

– Никто за мной не явится! Я бизнесмен… уважаемый гражданин. Хожу в церковь, жертвую на благотворительность. И хочу только одного: чтобы ко мне не лезли.

Бретт отпустил руку толстяка и окинул его взглядом: рыхлое бледное лицо, влажный лоб, дрожащие брылья. Толстяк нагнулся за свои шапкой, похлопал ею по ноге, нахлобучил на голову.

– Кажется, я понимаю, – сказал Бретт. – Вы правда здесь свой, эта имитация города – ваша среда обитания. Все тут приспособлено для ваших нужд – как в гостинице, так и везде. Куда бы вы ни направились, перед вами разворачивается сцена. Вы никогда не увидите жела, не раскроете тайну големов, потому что вас все устраивает. Вы не сделаете ничего неожиданного.

– Да, это так! Я законопослушный! Добропорядочный! Нелюбопытный! Не сую нос в чужие дела. Да и зачем совать? Отстаньте же от меня, наконец…

– Ну конечно, – кивнул Бретт. – Если я приведу вас туда и покажу, вы все равно не поверите глазам. Но сейчас вы не на сцене. Я вас с нее стащил…

Толстяк вдруг отбежал на несколько ярдов, потом обернулся посмотреть, не преследует ли его Бретт. И потряс пухлым кулаком.

– Видал я уже таких! – прокричал он. – Смутьянов!

Бретт шагнул в его сторону. Толстяк взвизгнул и пробежал еще пятьдесят футов, взмахивая полами пиджака. Потом снова остановился – одинокий квадратный силуэт на пустой солнечной улице.

– Мы еще встретимся! – прокричал он. – Здесь есть на таких управа!

Толстяк одернул жилетку и пошел дальше по мостовой. Бретт проводил его взглядом и зашагал назад, к пустому зданию.

Осыпавшиеся от его удара куски стены лежали на прежнем месте. Он вошел в отверстие, заглянул в темную яму, попробовал прикинуть ее глубину. Не меньше ста метров. А может, и все полтораста.

Он снял с плеча веревку, одним концом привязал ее к медной стойке и сбросил в яму. Размотавшись, веревка закачалась, и невозможно было понять, достиг ли конец горизонтальной тверди.

Больше нельзя тратить время на поиски помощника, надо действовать в одиночку.

Услышав шорох кожаных подошв по тротуару, Бретт вышел на белый солнечный свет. Из-за угла появился толстяк, съежился, увидев Бретта, а затем ткнул пальцем-сосиской и закричал, выпучив глаза:

– Вот он! Я же говорил, что он сюда пошел!

Показались двое полицейских в форме. Один увидел на боку у Бретта пистолет и положил ладонь на собственный.

– Не прикасайтесь к оружию, сэр.

– Я покажу! – сказал Бретт толстяку. Он наклонился и поднял обломок стены. – Видите? Просто скорлупа…

– Офицер, он пробил дыру в здании! – визгливо сообщил толстяк. – Он опасен!

Полицейский даже не покосился на пролом в стене.

– Сэр, вам придется проследовать с нами. Этот джентльмен написал заявление…

Бретт стоял, глядя блюстителю порядка в глаза. В бледно-голубые глаза на ничего не выражающем лице. Возможно ли, что это настоящий полицейский? Или его удастся свалить, как других големов?

– У парня мозги набекрень, – сказал толстяк. – Слышали бы вы, какой бред он нес! Смутьян! Таким место только за решеткой!

Полицейский кивнул:

– Нам тут нарушители порядка не нужны.

– Совсем молодой, – посетовал толстяк и вытер лоб широким носовым платком. – Трагедия! Но я не сомневаюсь, что вы сумеете с ним справиться.

– Сэр, отдайте оружие. – Полицейский протянул руку.

Бретт подскочил к нему и ткнул под ребра напряженными пальцами. Полицейский мгновенно окоченел, опрокинулся и остался лежать совершенно неподвижно, глядя в пустоту.

– Вы… Вы его убили! – прохрипел, пятясь, толстяк.

Второй полицейский потянул из кобуры пистолет. Бретт прыгнул, вырубил его ударом по ребрам. И повернулся к толстяку.

– Я их не убил! Просто выключил. Они ненастоящие. Это всего лишь големы.

– Убийца! Посреди города, при свете дня!..

– Вы должны мне помочь! – закричал Бретт. – Неужели не видите! Вся эта сцена – импровизация! Им пришлось действовать второпях, чтобы устранить неожиданный фактор, то есть меня. Желы понимают: что-то не так, но не могут найти причину. И когда вы позвали полицию, желам пришлось…

Внезапно толстяк разразился слезами и упал на колени:

– Не убивайте меня!.. Умоляю, не убивайте…

– Вот же болван! – рявкнул Бретт. – Никто не собирается вас убивать. Идемте! Я покажу!

Он схватил толстяка за лацкан, заставил подняться на ноги и подтащил по тротуару к отверстию. Толстяк обмер, отшатнулся.

– Что это? Что это за место?

– Это то, о чем я вам талдычу! Город, в котором вы живете, – пустая скорлупа. Внутри зданий ничего нет. Тут все поддельное, реальны только вы и я. Есть еще третий, Дхува, я был с ним в кафе. Пришел жел, Дхува попытался бежать, жел его схватил. И теперь Дхува там, внизу.

– Я не один, – залепетал толстяк. – У меня друзья, клуб, деловые партнеры. Я застрахован. В последнее время часто думаю об Иисусе…

Он вырвался, крутанулся, кинулся к дверному проему. Бретт догнал, схватил за полу пиджака. Та оторвалась. Толстяк споткнулся о полицейского-голема, рухнул на четвереньки.

– Вставайте, черт бы вас побрал! – процедил Бретт. – Мне нужна помощь, и вы поможете! – Он схватил толстяка и заставил подняться. – От тебя требуется всего ничего – постоять у веревки. Возможно, Дхува там без сознания, в одиночку мне его не вытащить. Если кто-нибудь подойдет… я жела имею в виду, – дайте знать. Свистните. Вот так. – Бретт свистнул. – А если у меня возникнут проблемы, сделайте что сможете. Держите… – Бретт хотел было отдать толстяку револьвер, но передумал и вручил охотничий нож. – Хоть какая-то защита. Все, я полез.

Толстяк оцепенело наблюдал, как Бретт хватает веревку и перебирается через край ямы. Бретт взглянул на его блестящее от пота лицо, на мокрые жгутики волос, зализанные поперек пятнистой лысины. Мало надежды, что толстяк не бросит свой пост, но и выбирать не приходится.

– Помните, – сказал Бретт, – мы пытаемся спасти настоящего человека, такого, как вы и я… не голема. Наш долг – помочь ему.

У толстяка дрожали руки. Он неотрывно смотрел на Бретта, облизывая губы. Бретт полез вниз.

Спуск поначалу давался легко, на неровной стене ямы хватало опор для ног. Встретился торчащий из нее конец гнилого бревна, под ним – кусок ветхой бетонной трубы диаметром два фута. Бретт преодолел уже десять футов. Наверху на фоне зубчатого отверстия в стене виднелась широкая фигура толстяка.

Затем пошла гладкая круча. Бретт миновал ржавый обрезок водопроводной трубы, осторожно перехватывая веревку руками. Если до самого дна не найдется ни одной опоры, трудненько будет возвращаться…

Внизу, футах в двадцати, он видел черную воду. То и дело ее пятнали всплески, это сыпалась потревоженная при спуске земля.

Вдруг ритмично завибрировала веревка. Ладонями Бретт явственно ощутил, что ее пилят… А в следующий миг полетел вниз.

Он шлепнулся спиной в маслянистую воду. Вокруг с продолжительным плеском упала веревка. Бретт встал, нашел ее конец. Лоснящиеся нейлоновые волокна были перерезаны острым ножом.

Добрых полчаса Бретт бродил по пояс в воде вдоль мокрой глинистой кручи. Высоко над головой в земляную стену упирались брусья тусклого солнечного света. Дхувы в этой яме не оказалось. Как и желов.

Он набрел на мокрое бревно, торчащее над поверхностью воды, повис на нем, передохнул. Кругом на черной глади покачивался хлам – пластмассовый пистолет, карточки с заявками для бриджа, сумка для гольфа. Выше в глиняной толще начинался тоннель, и вел он, как увидел Бретт, в такую же огромную яму. Бретту представился город, молчаливый и пустой, стоящий на гигантских сотах.

Бретт двинулся по тоннелю. Через час он пересек вторую яму. Теперь он держался за гранитный уступ прямо под тем местом, где исчез Дхува. Далеко наверху виднелась официантка в зеленом, она так и стояла истуканом на полоске линолеума.

Бретт смертельно устал, пока бродил в воде и месил ногами раскисшую землю. Похоже, спасти рыжего беднягу невозможно, как и выбраться отсюда самому. Ох и свалял же он дурака, доверившись толстому идиоту и оставив его наверху с ножом… Но ведь и правда не было выбора.

Придется искать путь наверх. Что толку бродить по дну ямы? Он прямо сейчас и начнет.

Бретт отступил на несколько шагов и осмотрел вздымающуюся глиняную стену. В двадцати футах из торчащего обломка двухдюймовой трубы капала вода. Он снял с плеча веревку, соорудил петлю, раскрутил и бросил. Веревка с плеском упала в воду. Бретт собрал ее, сделал вторую попытку. Получилось с третьей. Он подергал – держит – и полез вверх. Тонкий нейлон был гладким, как стекло; мокрые, грязные руки скользили; Бретт зажимал веревку ступнями и продвигался дюйм за дюймом. Вот он съехал на два фута и снова упрямо двинулся вверх; опять сполз и опять с огромным трудом преодолел это расстояние…

Через десять футов в мокрой глине нашлась опора для ноги. Бретт отдохнул и двинулся дальше, превозмогая боль в измученных мышцах и стертых в кровь ладонях. А вот и путаница оборванных электрических проводов, можно повисеть на них и отдышаться. Поблизости в глине отверстие диаметром в два фута; если раскачаться, удастся, пожалуй, дотянуться до него. Стоит попробовать. Лезть вверх на онемевших, скользких от глины руках уже невозможно.

Он ухватился за веревку, оттолкнулся от стены, раскачался, зацепился ногой за край отверстия и запрыгнул… нет, правильнее сказать, ввалился в зев тоннеля. Сдернул веревку с трубы, смотал и повесил на плечо. И на четвереньках двинулся по узкому лазу.

Тоннель изогнулся влево, затем вправо; пошел под уклон, потом кверху. Бретт упорно полз, проминая ссаженными ладонями и коленями холодную жесткую глину.

Вот и второй тоннель, поуже; он ведет влево. Третий круто забирает вверх. Тот, по которому полз Бретт, расширился до трех футов, затем до четырех. Бретт встал и пошел сгорбившись. Тут и там, едва видимые в полутьме, лежали притопленные в грязи вещи: посеребренная ложка с погнутой ручкой, ржавый моторчик от детского электровоза, миниатюрный радиоприемник, зеленый из-за сгнивших и лопнувших батареек.

Вдали – по прикидкам Бретта, в сотне ярдов от ямы – тоннель выводил в огромную пещеру, освещаемую зеленоватым сиянием круглых матовых окошек, вмурованых в высокий потолок. Ряд серых бетонных свай, сплошь в выбоинах и трещинах, опоры стоявшего наверху здания, пересекал пещеру от края до края. Между Бреттом и этими сваями пол был усеян палками и камнями, они бледно отсвечивали в полумраке.

Бретт двинулся вперед. Под ногой хрустнула палка. Он пнул камень размером с дыню. Тот легко откатился и замер, уставившись на него пустыми глазницами. Человеческий череп.

В этой пещере легко поместился бы городской квартал. Пол сплошь покрыт человеческими костями, тут и там виднеется кошачий скелет или клыкастая собачья челюсть. Непрестанно шуршат крысы, снующие в грудных клетках, сидящие на черепах, пробегающие по берцовым костям. Бретт осторожно пробирался, перешагивая через ожерелья из фальшивого жемчуга, колечки с цирконом, пластмассовые пуговицы, слуховые аппараты, тюбики губной помады, корсеты, протезы, резиновые каблуки, часы наручные, часы лацканные, часы карманные с истлевшими медными цепочками.

Впереди Бретт увидел бледно-желтое пятнышко. И побежал к нему, спотыкаясь о костяки, хрустя линзами очков.

Тот, к кому он спешил, неподвижно лежал лицом вниз. Бретт осторожно опустился на корточки, перевернул его на спину. Дхува. Бретт похлопал по холодным запястьям, помассировал влажные кисти. Дхува зашевелился, слабо застонал. Бретт усадил его и зашептал:

– Очнись! Да очнись же!

У Дхувы затрепетали веки. Глаза открылись и непонимающе уставились на Бретта.

– В любую минуту могут вернуться желы, – прошептал тот. – Надо выбираться отсюда. Идти сможешь?

– Я его увидел, – слабым голосом сообщил Дхува. – Но он такой быстрый…

– Сейчас не опасно, – сказал Бретт, – желов поблизости нет. Но могут вернуться. Надо найти выход!

Дхува вздрогнул и заозирался.

– Где я? – спросил хрипло.

Бретт схватил его за руку, заставил подняться.

– Мы в вырытой ими пещере, – объяснил он. – Под городом подземный лабиринт, огромные ямы соединены тоннелями. Надо найти тоннель, который ведет к поверхности.

Дхува оглядел усеянное костями пространство.

– Он решил, что я мертв, и бросил меня здесь.

– А может, намеренно оставил умирать, – предположил Бретт.

– Сколько же их тут! – ахнул Дхува. – Сотни… тысячи…

– Похоже, все население города. Должно быть, эти твари таскали сюда жителей по одному.

– Но какой в этом смысл?!

– Не терпят вмешательства в сцену. Дхува, не об этом сейчас надо думать, а о том, как выбраться. Пошли. Я видел тоннели на той стороне.

Они пересекли широкий пол, обходя белые кости, слыша шорохи крыс. Достигнув противоположной стены пещеры, выбрали шестифутового диаметра тоннель, полого идущий кверху. Из темного зева бежала струйка воды.

– Нужно найти оружие против желов, – сказал Бретт.

– Зачем? Я не собираюсь с ними воевать, – проговорил Дхува тонким от страха голосом. – Я хочу убраться отсюда… Лучше уж в Уэвли вернуться… Даже предстать перед герцогом.

– А ведь раньше это был настоящий город, – сказал Бретт. – Желы захватили его, выпотрошили дома, изрыли под ним землю, перебили людей и вместо них расставили кукол. Никто и не заметил, как это случилось. Я встретил человека, который тут прожил всю жизнь. Он ничего не знает! Но мы-то знаем… И мы должны как-то с этим разобраться.

– Не наше дело! С меня хватит. Я хочу домой…

– Желы наверняка прячутся внизу, где-то в лабиринте. По какой-то причине стараются сохранять видимость… но не для всех, а только для здешних. Ради того толстяка разыгрывают сценки, куда бы он ни пошел. А он никогда не пойдет туда, где его не ждут.

– Мы как-нибудь переберемся через стену, – сказал Дхува. – Клянусь Гратом, лучше от голода окочуриться на сухих полях…

Из тоннеля они вышли в угольный бункер, одолели перекошенную дверь и очутились в бойлерной. Отсюда вела к солнечному свету лестница. На улице, в тени высоких зданий, стоял у тротуара приземистый седан. Бретт подошел к нему, нажал на ручку – дверца открылась. С замка зажигания свисали ключи. Он забрался на пыльной сиденье.

Раздался хриплый крик. Бретт посмотрел в зеркало заднего вида и увидел через грязное стекло могучего жела, вздыбившегося перед Дхувой.

– Дхува, не шевелись! – выкрикнул Бретт.

Тот замер, вжавшись в почерневший кирпичный фасад. Жел стоял в нерешительности, его поверхность рябила, бликовала.

Бретт выбрался из машины. Он стоял на мостовой в пятнадцати футах от жела. Волнами набегал мерзкий смрад. Сквозь водянистую фигуру виднелась белое от ужаса лицо Дхувы.

Бретт молча откинул защелку и поднял старомодный капот. От картера к фильтру-отстойнику тянулась кривая медная трубка топливопровода. Крепежный винт с рифленой головкой открутился легко, стеклянный стакан отстойника упал на ладонь. Янтарный струйкой потек бензин. Бретт снял с себя мокрый пиджак, скомкал и затолкал под струю. Глянул через плечо: Дхува ни жив ни мертв, а жел колышется над ним в нерешительности.

Пиджак напитался бензином. Бретт нашарил в кармане спички. Мокрые! Проклятье! На глаза попался аккумулятор, заключенный в ржавую раму. Бретт приткнул возле него пиджак, на мягкие свинцовые клеммы положил револьвер. Треск, вспышка; на ткани пляшут желтые, с черными каемками гари огоньки.

Бретт ухватился за рукав, крутанул пиджак над головой. Огромный жел, привлеченный резким движением, кинулся к нему. Бретт швырнул горящую одежду в монстра и отскочил в сторону.

Тварь обезумела. Она поникла, забилась, заплескалась на мостовой. Горящий пиджак отлетел в сторону. Жел бросился в сточную канаву, с ног до головы обдав Бретта грязной водой. Краем глаза тот увидел, что Дхува схватил пиджак и закинул его в канаву, куда уже успел натечь бензин. Пламя взметнулось на двадцать футов, в его середке метался и корчился жел. Содрогнулся старинный автомобиль – в него врезалось агонизирующее чудовище. Клубился черный дым; вонь была невыносимой. Бретт отступил, кашляя. Вокруг передка машины ревело пламя, на металле вспучивалась и сгорала краска. Лопнула камера.

Жел распластался, подергался в последних судорогах и застыл черной кучей расплавленной резины.

– Они тут везде прорыли ходы, – сказал Бретт. – Силовые кабели, водопроводные трубы, бетон, сталь, земля – все съедено начисто. Остались только оболочки, удерживаемые тонкой, как паутина, арматурой. Но как-то желы ухитряются подавать воду и электричество, куда им нужно…

– Мне твои теории неинтересны, – сказал Дхува. – Я хочу только убраться отсюда.

– Сначала надо сделать дело, и мне нужна твоя помощь.

– Нет.

– Значит, постараюсь управиться в одиночку. – Бретт отвернулся.

– Постой, – спохватился Дхува и догнал Бретта. – Я же перед тобой в долгу, ты мне жизнь спас. Не могу тебя одного опустить. Но если не одолеем их… или просто не найдем…

– Тогда выберемся из города.

Они свернули в боковую улицу и прибавили шагу. На следующем перекрестке Бретт указал:

– Вот она.

Они бегом приблизились к автозаправке. Бретт подергал дверь – заперта. Он ударил ногой, расщепил дерево вокруг замка. Заглянул внутрь и произнес:

– Не здесь. Проверь следующий дом, а я загляну в тот, что сзади.

Он пересек широкую площадку, вышиб дверь, осмотрел устланный стружкой пол. Тот обрывался в десяти футах от двери. Бретт подошел к его краю, заглянул вниз. В яме футах в сорока наискосок располагалась цистернаемкостью пятьдесят тысяч галлонов. Она удерживалась на постаменте из слоистой глины, армированной сброшенным желами хитином, и из нее торчали шестифутовые обрезки шлангов, по которым когда-то подавался бензин к заправочным колонкам. С того места, где стоял Бретт, невозможно было определить, есть ли на этих шлангах заглушки.

В темной противоположной стене появился яркий прямоугольник. В дверном проеме стоял Дхува и глядел на Бретта.

– Дхува, иди сюда!

Бретт размотал веревку, сделал скользящую петлю, прикинул на глаз расстояние, бросил. Петля шлепнулась на верх цистерны, затянулась на массивном патрубке. Бретт разбил оконное стекло, привязал другой конец веревки к средней стойке рамы. Подошел Дхува, посмотрел, как Бретт приближается к краю ямы, обвивает веревку ногами и сползает к цистерне.

Подметки звонко ударились о железо. Бретт утвердился на цилиндре диаметром шесть футов, добрался до его торца, спустился к двум двухдюймовый шлангам. Проверил их упругость, улегся животом, съехал. Они оказались заглушены – твердым веществом наподобие воска. Бретт потыкал в воск стволом револьвера, посыпались крошки. Поработав пятнадцать минут, он получил тонкие струйки бензина. Еще через две минуты в темную глубину ударили мощные потоки.

Бретт и Дхува обложили канистру тряпьем, пропитали его бензином, а сверху навалили палок, бумаги, стружки и кусков угля. Веревка, по-прежнему привязанная к оконной раме, удерживала теперь полусвешенную над обрывом детскую тележку, на металлическом дне которой лежала кучка горючего материала.

– Веревка перегорит за четверть часа, – сказал Бретт. – Потом тележка опрокинется, головешки полетят в бензин. Он к этому моменту растечется по всему дну ямы и проникнет по тоннелям в другие части лабиринта.

– Но вряд ли выжжет его целиком.

– Ну хотя бы часть желов подохнет. Это все, что мы можем сейчас.

Дхува принюхался:

– Знакомый флюид, – сказал он. – У нас в Уэвли он называется флогистоном. Богатые на нем мясо жарят.

– А мы на нем поджарим желов.

Бретт чиркнул спичкой, и под веревкой заплясал огонек. Дхува неловко взял спичку и коробок, зажег костер в тележке. Несколько секунд они постояли, наблюдая. Нейлон пузырился и чернел.

– Пожалуй, нам пора, – сказал Бретт. – Насчет четверти часа я погорячился.

Они вышли на улицу. Позади из дверного проема повалили клубы дыма. Дхува схватил Бретта за руку:

– Гляди!

В полуквартале толстяк шествовал к ним во главе группы людей, одетых в серую фланель.

– Это они! – взвизгнул толстяк. – Те, о ком я вам говорил! Я знал, что негодяи вернутся!

Он укоротил шаг, опасливо глядя на Бретта и Дхуву.

– Вам лучше убраться отсюда, да побыстрее, – посоветовал Бретт. – Через несколько минут рванет…

– Дым! – заорал толстяк. – Огонь! Они подожгли наш город!

Он побежал к двери, из которой валил дым.

Бретт выхватил из кобуры револьвер, взвел курок.

– А ну стоять! – рявкнул он. – Я же ясно сказал: бегите отсюда! Мне плевать на эту толпу големов, но я не желаю смерти настоящему человеку, даже такому трусу, как вы.

– Они добропорядочные граждане! – прохрипел толстяк, уставившись на револьвер. – Вам это с рук не сойдет! Здесь теперь все вас знают! Нигде не спрячетесь!

– Мы уходим. И вы с нами.

– Всех не перестреляете. – Толстяк нервно облизал губы. – Мы вам не позволим уничтожить город.

Как только он повернулся к спутникам, чтобы отдать приказ, Бретт открыл огонь. Три голема повалились ничком. Толстяк развернулся, как ужаленный.

– Дьявол! – взвизгнул он. – Убийца! – И ринулся вперед с разинутым ртом.

Бретт уклонился, сделал подсечку. Толстяк влепился физиономией в мостовую, а големы устремились в атаку.

Бретт и Дхува били, целясь под ложечку, и сами получали неуклюжие удары в плечо, спину, грудь. Големы падали. Бретт уклонился от размашистого свинга, уложил противника, повернулся и увидел, что Дхува расправляется с последней куклой. Толстяк сидел на мостовой и зажимал окровавленный нос. На его голове чудом удержалась панама.

– Вставайте, – приказал Бретт. – Времени не осталось.

– Вы их убили! Убили всех!..

Толстяк поднялся на ноги, повернулся и кинулся к двери, из которой валил дым. Бретт поймал его, оттащил. Они с Дхувой поволокли упирающегося горожанина прочь. Когда миновали квартал, пленник внезапно мощным рывком высвободился и помчался обратно к горящему дому.

– Оставь его! – прокричал Дхува. – Поздно возвращаться!

Толстяк перепрыгнул через поверженных големов, поборолся с дверью и исчез в дыму. Бретт и Дхува припустили к перекрестку. Как только свернули, улицу сотряс чудовищный взрыв. Перед ними заколыхалась мостовая, в ней образовалась трещина. Десятифутовой ширины кусок улицы исчез из виду.

Они обогнули провал и побежали дальше, шарахаясь от фасадов, а те один за другим растрескивались и тонули в тучах пыли. Улицу сотряс второй взрыв. По всей ее длине разбегались трещины, из них била пыль. Вокруг сыпались куски стен. Бретт и Дхува бежали, опустив голову.

Запыхавшись, они перешли на шаг. Улицы были пусты, за спиной дым чернил небо. Кругом летали головешки. Ветер приносил зловоние горелых желов. На мостовую лилось предвечернее солнце. Впереди застыл, привалившись к фонарному столбу, одинокий голем в феске с кисточкой, давешний участник парада; его глаза были пусты. На подъездных дорожках стояли машины без водителей и пассажиров. Высилась на фоне заката заброшенная телевизионная башня.

– Вон там вроде есть жильцы, – указал Бретт на открытое окно многоквартирного дома с занавеской, полощущейся над горшком с геранью. – Я проверю.

Он вернулся, разочарованно качая головой:

– Все в гостиной, перед телевизором. И так естественно выглядят… Но хоть бы один шелохнулся, когда я вошел и выключил «ящик». А электричество все еще поступает. Интересно, надолго ли его хватит?

Они свернули на улицу богатого квартала. Мостовая под ногами затряслась от далекого взрыва. Обогнув трещину, Бретт и Дхува пошли дальше. Время от времени им попадались големы – кто стоял в неуклюжей позе, кто лежал на тротуаре. Один, в черной сутане, замер, прислонившись к лепнине готической арки.

– Похоже, в ближайшее воскресенье службы в церкви не будет, – сказал Бретт.

Он остановился перед домом из красного кирпича. На чахлую лужайку текла вода из брошенного шланга. Бретт задержался у двери, послушал, затем вошел. Посреди комнаты в кресле-качалке неподвижно сидела женщина. Сквозняк шевелил прядку на гладком лбу. Казалось, что-то промелькнуло на морщинистом лице. Бретт подбежал:

– Не бойтесь! Пойдемте с нами…

И осекся. Колышущиеся шторы бросали беспощадные тени на неподвижное лицо голема, уже успевшее покрыться пылью.

– Все до одного, – сказал Бретт, вернувшись. – Как фигурки, вырезанные из бумаги. Когда издохли желы, пришел конец и их куклам.

– Но почему? Что все это значит?

– Что значит? – повторил Бретт и покачал головой. – Да ничего не значит. Просто таков этот мир.

Бретт сел в бесхозный кадиллак, включил радио.

– Кто-нибудь меня слышит? – жалобно спросил динамик. – Говорит Аб Гуллориан из Шпилей-Близнецов. – Кажется, только я один и остался. Кто-нибудь меня слышит?

Бретт покрутил ручку настройки.

– …Задаваться нелепыми вопросами, когда близится Финальное Событие… Да, братья мои, дела нынче творятся странные, но разве мы спрашиваем, почему распустились цветы? Внимая симфонии, ищем ли мы в ней смысл?..

Бретт снова тронул ручку.

– …Канзас-Сити. Нас не больше полудюжины. А трупов-то, трупов! Они тут повсюду. И вот что интересно: когда док Поттер делал вскрытие…

Бретт перешел на другую волну.

– Всем станциям… Всем станциям… Всем станциям… Говорит Холлип Куэйт… Всем станциям… В Порт-Вандерласте катастрофа. Нам нужна…

– Впустите в ваши сердца Иисуса, – призывала следующая станция.

– …Базу, – еле слышно прозвучало сквозь помехи. – Лунная обсерватория вызывает базу. Отзовитесь. Это коммандер Макви из Лунного отряда. Единственный выживший…

– Алло, Холлип Куэйт? Холлип Куэйт? Это Канзас-Сити. Где, ты говоришь, катастрофа?..

– Похоже, у нас с тобой уйма ошибочных представлений об окружающем мире, – сказал Бретт. Такое впечатление, что большинство станций вещают с Марса.

– Не понимаю, откуда звучат эти голоса, – сказал Дхува, – но названные места мне незнакомы… кроме разве что Шпилей-Близнецов.

– А я слышал про Канзас-Сити, – сказал Бретт. – И только.

Задрожала земля, накатил глухой рокот.

– Опять!.. – Бретт выключил радио и провернул ключ в замке зажигания.

Стартер застонал, заскрежетал. Двигатель покашлял, потрясся и заработал ровно.

– Садись, Дхува. В какую сторону надо ехать, чтобы выбраться отсюда?

– Стена вон там, – указал Дхува. – А где ворота, не знаю.

– Нам бы хоть до стены добраться, – решил Бретт. – Скоро тут все рухнет. Заварили мы с тобой кашу… Должно быть, рванули и другие закопанные цистерны, а заодно и газопроводы.

Здание впереди покрылось трещинами и превратилось в груду гипсового щебня. Автомобиль запрыгал – по улице бежала рябь ударной волны. Подскочила крышка канализационного люка, с грохотом откатилась на несколько футов, исчезла в трещине. Бретт отчаянно выкрутил руль, газанул. Кадиллак с ревом несся по усеянной обломками мостовой.

Бретт посмотрел в зеркало заднего вида. Там в конце квартала оборвалась улица, из огромной ямы вздымались пыль и дым.

– Чудом проскочили, – сказал он. – Далеко еще до стены?

– Рядом! Сворачивай!..

Машина с визгом покрышек влетела в поворот. Впереди выросла стена – серая, глухая.

– Тупик! – воскликнул Бретт.

– Надо бросать машину! И бежать! Может, найдем…

– Поздно! Идем на таран!

Дхува съежился, скрипя зубами. Бретт вдавил до упора педаль акселератора и погнал прямо на стену. Тяжелая машина стремительно преодолела последние ярды, врезалась…

…И прорвалась сквозь полотно на сухое поле.

Бретт развернул кадиллак по широкой дуге и остановил. Прилетела обугленная панама, приземлилась среди стеблей. Над тканевой стеной клубился густой дым. Воздух был насыщен смрадом.

– Похоже, конец желам, – сказал он.

– Не знаю… Гляди-ка!

Бретт повернул голову. Вдали за полем качались столбы дыма.

– Все тут изрыли, – сказал Бретт. – Интересно, докуда достают их норы?

– Поди угадай… Лучше свалить отсюда. Надеюсь, можно уехать за край лабиринта. Хотя разве это теперь важно? Ведь только мы и остались от…

– Говоришь, как тот толстяк, – перебил Дхуву Бретт. – Ну почему мы должны бояться правды? Ведь не знаем, как все обстоит на самом деле, лишь верим в то, что нам рассказали. В Луну, в другое полушарие, в далекий город… или даже в соседний город. Почему мы убеждены, что все это существует? Не побывав там, не увидев своими глазами? Разве знает аквариумная рыбка, каков океан?

– Откуда они взялись, эти желы? Какую часть мира уже успели захватить? Что с моим Уэвли? Там тоже теперь одни големы? А герцог? И все, кого я знаю?

– Нет у меня, Дхува, ответа на твои вопросы. Как и на мои собственные, о жителях Каспертона. Взять, к примеру, доктора Уэлча. Сколько раз я видел его на улице и всегда был убежден, что его черный чемоданчик набит пилюлями и скальпелями. А что, если на самом деле там хвосты зебр и жабьи глазки? Может, он колдун и идет заклинать демонов? Может, люди спешат по утрам к автобусной остановке вовсе не для того, чтобы не опоздать в свои конторы? Может, они спустятся под землю – и давай подгрызать фундамент мироздания? Или заберутся на крыши, наденут радужные наряды и улетят? В Каспертоне я часто проходил мимо банка, большого здания из серого камня с наглухо зашторенными окнами первого этажа. Но ни разу не побывал внутри. Не возникало такой необходимости. Всегда думал, что там полно клерков, ведутся финансовые операции… А теперь вот сомневаюсь. Там может быть все, что угодно…

– Вот и я этого боюсь, – вздохнул Дхува. – Может быть все, что угодно.

– Не знаю, кого мы встретим, вернувшись домой. Тетя Хейси, Красотка Ли… Но есть только один способ проверить.

Автомобиль, подпрыгивая на ухабах, катил на запад, а позади к озаренному луной небу поднималась густая пыль.

Звездные мошенники

Перевод О. Степашкиной

1

Клайд В. Снитиан походил на белоголового орлана: темные глаза, изрядное брюшко, крупные выразительные руки торговца коврами, покатые плечи, просторный плащ. Красноватые глазки, устремленные на Дэна Слейва – на потрепанные в дороге шесть футов один дюйм, – помаргивали.

– Келли сказал, что вы очень хотели видеть меня. – Он кивком указал на стоящего рядом с ним краснолицего мужчину. Голос у него был пронзительный, как скрип требующего смазки металла. – Что у вас есть какая-то важная информация относительно моих картин.

– Совершенно верно, мистер Снитиан, – сказал Дэн. – Кажется, я могу быть вам полезен.

– Чем это полезен? Если вы собрались меня обмануть… – Красные глазки впились в Дэна, как раскаленные пики.

– Ну что вы, сэр! Просто я знаю, что у вас тут отличная охранная система – об этом пишут все газеты…

– Проклятые сплетники! Охотники за сенсациями! Если бы не пресса, мне бы сейчас не приходилось беспокоиться за мои картины!

– Конечно, сэр. Но я хотел отметить, что один очень важный аспект охраны был упущен.

– Эй, минуточку!.. – начал было Келли.

– Это какой еще? – перебил его Снитиан.

– Ваш дом и усадьбу денно и нощно охраняют сто пятьдесят человек…

– Двести двадцать пять! – рявкнул Келли.

– И ни одного из них нет в хранилище картин, – договорил Слейв.

– Конечно нет! – взвизгнул Снитиан. – Зачем мне ставить кого-то в хранилище? Оно и так под постоянным наблюдением снаружи, из коридора!

– Картины Харримана украли из запертого хранилища, – сказал Слейв. – На двери была пломба, она осталась нетронутой.

– Клянусь всеми святыми, он прав! – воскликнул Келли. – Может, нам и правда стоит взять под охрану само хранилище.

– Еще один идиотский способ растраты моих денег впустую! – огрызнулся Снитиан. – Я нанял обеспечивать безопасность вас, Келли! Хватит нести чушь! И вышвырните этого недоумка!

Снитиан развернулся и зашагал прочь. Плащ хлопал его по коленям.

– Я не прошу много за работу! – крикнул Дэн вслед боссу, когда Келли взял его за руку. – Я люблю искусство!

– Не бери в голову, – сказал Келли, ведя Дэна по коридору. Он свернул вместе с Дэном в кабинет и закрыл дверь. – Старый скряга сказал правду: здесь я отвечаю за безопасность. Если эти картины исчезнут, моя работа исчезнет вместе с ними. Твоя идея насчет хранилища неплоха. Так немного – это сколько?

– Сто долларов в неделю, – поспешно сказал Дэн и добавил: – Плюс расходы.

Келли кивнул:

– Я возьму у тебя отпечатки пальцев и быстренько проверю через агентство. Если все чисто, выйдешь сегодня же в ночь. Но чтобы помалкивал.

Дэн оглядел серые стены. Вдоль них от пола и до низкого потолка протянулись полки со свернутыми картинами. Две трехсотваттные лампочки заливали ярким белым светом кафельный пол, чистенький белый холодильник, койку, кресло, книжную полку и небольшой стол с бумажными тарелками, пластиковыми столовыми приборами и портативным радиоприемником – все это было спешно доставлено по распоряжению Келли. Дэн открыл холодильник и посмотрел на лежащие там салями, ливерную колбасу, сыр и пиво. Он достал буханку хлеба, соорудил солидный сэндвич и открыл пивную банку.

Не роскошно, но сгодится. Первая часть плана прошла без сучка без задоринки.

По сути своей его идея была проста. Коллекции произведений искусств исчезали из тщательно охраняемых галерей и домов по всему миру. Очевидно, что никто не способен войти в запертое хранилище, взять там кипу больших полотен и выйти, не будучи замечен бдительной охраной – и оставив за собой целехонький замок.

Однако картины исчезли. Кто-то побывал в этих хранилищах – кто-то, не входивший туда обычным путем.

В этом месте теория давала сбой; значит, оставалось экспериментировать. Коллекция Снитиана самая большая к западу от Миссисипи. На такую приманку воры просто не могут не прийти. Если Дэн будет сторожить денно и нощно, он увидит, как они действуют.

Он доел сэндвич, подошел к полкам и достал завернутый в коричневую бумагу рулон. Развязав бечевку, извлек картину. Это было написанное яркими красками кафе на открытом воздухе; группа мужчин и женщин в нарядах веселых девяностых сидела за столом. Дэн вроде что-то читал об этом в журнале. Жизнерадостная картина понравилась Дэну. Но все равно казалось, что она не стоит затраченных усилий.

Он подошел к стене и щелкнул выключателем. Оранжевое свечение нитей накала погасло, остался лишь слабый свет ночника у двери. Когда воры появятся, у Дэна будет небольшое преимущество, прежде чем их глаза привыкнут к полумраку. Дэн на ощупь пробрался к койке.

Пока что порядок, подумал он, вытягиваясь во весь рост. Когда они заявятся сюда, нужно будет действовать безошибочно. Если спугнет, второго шанса не будет. И он потеряет все, что может дать его открытие.

Но он наготове. Пускай приходят.

Восемь часов, три сэндвича и шесть банок пива спустя Дэн вдруг очнулся от дремоты и сел на койке. Между ним и заполненным стеллажом прямо в воздухе возникло неяркое свечение. Внезапное явление, как понял затаивший дыхание Дэн, представляло собой ажурную клетку, размером и формой походящую на каркас сельского туалета. В сооружении виднелись два силуэта, чопорно восседающие на обозначенных лишь контурами стульях. Светились они даже ярче, чем рама.

Тишину разорвал негромкий звук – затихающий визг. Клетка дернулась и двинулась к полу. Вспыхнули длинные розовые искры, затрещали, заполнили уменьшающуюся щель. С металлическим скрежетом клетка утвердилась на полу. Люди-привидения потянулись к призрачным переключателям…

Свет погас.

Дэн осознал, что его сердце больно бьется в ребра. Во рту пересохло. Все шло в соответствии с его планом, но теперь, когда тот начал воплощаться в жизнь…

Ладно. Дэн набрал побольше воздуха в грудь, припоминая речь, приготовленную для такого случая.

«Приветствую вас, гости из будущего…»

Нет, плохо. Не хватает спонтанности. Гости поднялись, стоя спиной к Дэну, и вышли из своего сооружения. Теперь в тусклом свете оно выглядело всего лишь грубо склепанной клеткой из железных трубок, с гроздью рычагов на пульте перед двумя сиденьями. И выглядели воры довольно заурядно: мужчины в серых комбинезонах. Один худощавый, с залысинами, второй пониже, круглолицый. Они не заметили застывшего на койке Дэна. Худой поставил на стол фонарь и повернул ручку. Вспыхнул мягкий свет. Посетители посмотрели на забитые полки.

– Похоже, старикан все сделал правильно, – сказал тот, что пониже. – Олух будет доволен.

– Весьма аппетитная партия товара, – отозвался его спутник. – Однако нам лучше поторопиться, Перси. Сколько осталось времени на циферблате?

– Полно, – пробурчал Перси. – Минимум четверть часа.

Худой развернул картину:

– А, Плотц! Великолепен. Почти равен Пикассо в его лиловый период.

Перси порылся на стеллаже.

– Ну вот, опять, – проворчал он. – Нет нюдовых дам. Я люблю нюдовых дам.

– Да ты только взгляни, Перси! Уже одни текстуры!..

Перси посмотрел.

– Да, неплохое использование объемов, – согласился он. – Но все-таки я предпочитаю нюдовых дам, Фиорелло.

– А вот это! – Фиорелло поднял следующее полотно. – Посмотри, как этот гей играет насыщенными оттенками коричневого!

– Я видал коричневый понасыщеннее на Тридцать третьей улице, – сказал Перси. – Он был очень популярен у воробьев.

– Перси, иногда мне кажется, что твои чаяния…

– Это ты о чем? Я, вообще-то, пользуюсь дезиком. – Перси повернулся, чтобы положить картину в клетку, заметил Дэна и обомлел.

Картина упала на пол. Дэн встал и кашлянул:

– Гхм…

Перси охнул:

– Подстава!

– Я… э-э… ждал вас, джентльмены, – сказал Дэн. – Я…

– Говорил же я тебе, что нельзя доверять типу с девятью пальцами на каждой руке! – хрипло прошептал Фиорелло. Он подвинулся поближе к товарищу. – Надо валить, Перси.

– Погодите минутку, – сказал Дэн. – Пока вы не сделали ничего опрометчивого…

– Лучше не начинай, малый, – с опаской сказал Перси. – Мы знаешь какие крутые парни, если нас довести?

– Я хочу поговорить с вами, – не унимался Дэн, игнорируя угрозу средней тяжести. – Видите ли, эти картины…

– Картины? Это какая-то ошибка. Слушай, мы просто искали уборную.

– Полно, Перси, – оборвал его Фиорелло. – Похоже, где-то утечка.

Дэн покачал головой:

– Никакой утечки. Я просто логически вычислил…

– Слушай, Фиорелло, – сказал Перси. – Хочешь болтать – болтай без меня, я намерен быстренько смыться.

– Не торопись, Перси. Ты же знаешь, где окажешься.

– Подождите! – крикнул Дэн. – Я хочу заключить сделку!

– Ага! – рявкнул откуда-то голос Келли. – Так я и знал! Слейн! Ах ты, мошенник!

Дэн принялся лихорадочно оглядываться. Кажется, голос исходил из динамика. Должно быть, Келли решил подстраховаться.

– Мистер Келли, я могу все объяснить! – крикнул Дэн. Он повернулся к Фиорелло. – Послушайте, я вычислил…

– Неглупо! – прорычал Келли. – Кража, совершенная своими! Но у сопляка вроде тебя кишка тонка одурачить старую гвардию вроде Эда Келли!

– Возможно, ты был прав, Перси, – сказал Фиорелло. – Осложнения нарастают. Нам лучше отбыть со всей возможной поспешностью. – Он двинулся к клетке.

– А как насчет этого типа? – Перси ткнул пальцем в сторону Дэна. – Он знает о нас!

– С этим ничего не поделаешь.

– Послушайте, я хочу с вами! – крикнул Дэн.

– Еще бы тебе не хотеть! – взревел Келли. – Еще минута – и дверь откроется, и я вас всех схвачу за шкирку! Что, пробрались сюда подземным ходом, да?

– Вы не можете пойти с нами, мой дорогой друг, – сказал Фиорелло. – Здесь есть место лишь для двоих.

Дэн резко развернулся к койке и схватил пистолет, который ему выдал Келли. Он навел оружие на Перси.

– Вы остаетесь здесь, Перси! А я сажусь с Фиорелло в машину времени!

– Ты что, чокнулся? – возмутился Перси.

– Я польщен, дорогой мой, – сказал Фиорелло, – но…

– Поторапливайся. Келли откроет замок через минуту.

– Вы не можете оставить меня здесь! – захлебываясь, выкрикнул Перси, когда Дэн забрался в клетку вместе с Фиорелло.

– Мы пришлем за тобой, – сказал Дэн. – Поехали, Фиорелло.

Лысеющий мужчина вдруг схватился за пистолет. Дэн принялся бороться с ним. Пистолет упал, проехался по полу клетки и отлетел в дальний угол хранилища. Перси ринулся вперед, пытаясь схватить Дэна; тот увернулся; локоть Фиорелло прилетел Перси в зубы. Перси отлетел прямиком в руки Келли, который ворвался в хранилище, багровый от гнева.

– Перси! – вскричал Фиорелло и, выпустив Дэна, кинулся на помощь своему компаньону. Келли передал Перси одному из трех полицейских, толпившихся у него за спиной. Фиорелло схватился с Келли, Дэн вцепился в каркас. Он заметил, что один из полицейских протолкнулся мимо дерущихся и ломанулся поучаствовать в аресте. Дэн схватился наугад за какой-то рычаг и дернул.

Внезапно стало тихо; все стены засветились голубым. Призрачный Келли скакал перед клеткой, светясь сине-фиолетовым. Дэн с трудом сглотнул и дернул второй рычаг. Клетка погрузилась в пол, словно лифт; ее бока окатило ярко-голубым.

Дэн поспешно дернул рычаги обратно. Управлять машиной времени – дело сложное. Одна небольшая ошибка – и молекулы Слейна смешаются с частицами кирпича и известки.

Но сейчас нельзя осторожничать. Все пошло совсем не так, как он планировал, но, в конце концов, именно этого он хотел – в некотором смысле. Машина времени у него в руках. А если он сейчас сдастся и приползет обратно в хранилище, Келли навесит на него все украденные за последнее десятилетие произведения искусства.

Не может быть, чтобы управлять было слишком уж трудно! Он принялся осторожно разбираться с рычагами…

Дэн глубоко вздохнул и попробовал следующий рычаг. Клетка плавно поднялась в жутковатой тишине. Она добралась до потолка и двинулась дальше. Дэн скрипнул зубами, когда восьмидюймовая светящаяся лента прошла через клетку. Потом он поднялся в просторную кухню. Окруженный голубым ореолом повар вразвалочку подошел к светящемуся холодильнику, заметил боковым зрением Дэна, выплывающего из пола, и попятился с отвисшей челюстью.

Клетка прошла через второе потолочное перекрытие. Дэн оглядел коридор с ковровой дорожкой.

Он осторожно выровнял рычаг высоты. Клетка остановилась в дюйме над полом. Насколько мог судить Дэн, он не отправился дальше чем на минуту ни в прошлое, ни в будущее.

Он осмотрел рычаги управления. Под одним должно быть написано «Вперед», а под другим «Назад», но все рычаги просто черные, без каких-либо обозначений. Дэн решил, что они выглядят как обычные размыкатели сети типа рубильника. На самом деле машина времени производила впечатление снасти, поспешно сляпанной из подручных материалов. Однако она работала. Пока что Дэн выяснил лишь, как маневрировать в обычных трех измерениях, но рычаг времени тоже должен быть где-то здесь…

Дэн боковым зрением заметил движение в дальнем конце коридора и обернулся.

Там появились голова и плечи девушки, поднимающейся по винтовой лестнице. Еще секунда – и она заметит Дэна и поднимет тревогу, а ему требуется немного тишины и спокойствия, чтобы разобраться с управлением. Он передвинул рычаг. Клетка плавно поплыла в сторону и прошла через стену во вспышке ярко-голубого света. Дэн вернул рычаг на место. Теперь он очутился в чьей-то спальне: просторная комната, занавески с оборками, кровать с четырьмя столбиками, балдахин с цветочным узором, туалетный столик с зеркалом…

Дверь отворилась, и в комнату вошла та самая девушка. Она была юной. Не больше восемнадцати, подумал Дэн, – ну, насколько он мог судить с учетом голубого света, окружающего ее лицо. У нее были длинные волосы, перевязанные лентой, и длинные ноги красивой формы. Она была в шортах и несла в левой руке теннисную ракетку, а в правой – яблоко. Повернувшись спиной к Дэну и его клетке, она бросила ракетку на стол, откусила от яблока и принялась энергично расстегивать рубашку.

Дэн попытался передвинуть рычаг. Клетка поплыла к девушке. Другой рычаг. Он медленно поднялся. Девушка кинула рубашку на стул и расстегнула молнии по бокам шорт. Еще один рычаг. Клетка метнулась к внешней стене в тот самый миг, когда девушка потянулась расстегнуть лифчик…

Дэн моргнул от вспышки голубого света и посмотрел вниз. Он парил в двадцати футах над аккуратно подстриженным газоном.

Он посмотрел на рычаги. Вроде бы тот, первый в ряду, заставлял клетку двигаться вперед. Дэн попробовал передвинуть его и метнулся на десять футов вперед. Внизу на террасу вышел мужчина, закурил сигарету, сделал паузу и начал поднимать голову…

Дэн дернул рычаг. Клетка нырнула обратно в стену. Он очутился в скромной комнате с углублением в полу и широким окном с большим вазоном, наполненном светящимися синими растениями.

Дверь открылась. Даже в голубом цвете девушка выглядела изящной, словно лань. Она доела яблоко и спустилась во встроенную в пол ванну площадью добрых десять квадратных футов. Дэн затаил дыхание. Девушка отбросила огрызок, кажется, внезапно ощутила чужой взгляд, развернулась…

Рывком, швырнувшим Дэна на стальные прутья, клетка вынеслась сквозь стену на открытый воздух и помчалась дальше со скоростью, которая так и припечатала его к стене, совершенно беспомощного. Дэн нащупал какой-то рычаг, дернул за него. Ничего не изменилось. Клетка мчалась, поднимаясь все выше. Дэн увидел вдали на горизонте очертания города. Город приближался с пугающей быстротой. Высокое офисное здание уходило вверх на пятнадцать этажей. Дэн направлялся прямиком к нему…

Он закрыл глаза, сжался…

Внезапно аппарат затормозил – так резко, что Дэн врезался в противоположную стенку, – прошел сквозь стену здания и резко остановился. Дэн, тяжело дыша, осел на пол. Раздался громкий щелчок, и свет погас.

Дэн торопливо выбрался из клетки. Он оглядел скромный кабинет в коричневых тонах; кабинет освещался лишь солнцем, проникавшим через искусно подобранные оконные жалюзи. На стенах висели постеры, у двери стоял горшок с комнатным растением, рядом лежала груда картин в рамах, а в дальней части комнаты стоял письменный стол. Рядом же со столом…

2

Разинув от изумления рот, Дэн смотрел на голову размером с надувной пляжный мяч; голова сидела на торсе, смахивающем на стогаллонный пакет с водой. Два карих глаза, отстоящих друг от друга на восемь дюймов, с прищуром смотрели на Дэна. Здоровенные ручищи, на которых было слишком много пальцев, распечатали и открыли большой пакет из коричневой бумаги, нырнули туда, а потом неспешно, один за другим закинули три орешка в зияющий рот, который распахнулся под карими глазами.

– Вы кто такой? – решительно зазвучал почти у пола бас.

– Я… Дэн Слейв, сэр.

– Что случилось с Перси и Фиорелло?

– Они… Я… Там был этот полицейский, Келли…

– О черт!.. – Карие глаза неспешно моргнули, многопальцевые руки закрыли пакет с орешками и сунули его в ящик стола. – Что ж, это была отличная афера, – сказал бас. – Жаль завершать такое прекрасное предприятие. Однако… – Широкий рот исторг нечто наподобие насмешливого фырканья.

– Как?.. Что?..

– Кабина возвращается сюда автоматически, когда заряд ниже критического уровня, – сказал тот же голос. – Необходимая мера для того, чтобы умники у меня на службе ничего не затеяли. Кстати, могу я спросить, как вы оказались в кабине?

– Я просто хотел… Ну, в смысле, после того как я догадался… Ну, там полиция… Я пошел за помощью, – нескладно изложил Дэн.

– За помощью? Увы, это исключено. Как вы понимаете, необходимо сохранять анонимность. В настоящий момент я действую здесь тайно. А какие-нибудь картины вы, случайно, не прихватили?

Дэн покачал головой. Он посмотрел на постеры. Теперь, когда его глаза привыкли к полумраку, он разглядел гротескное существо вроде жирафа, но с головой аллигатора, вздыбившееся над зеленой листвой. На следующем постере было изображено лицо, похожее на пляжный мяч над столом, только вокруг глаз красные круги. Следом шло изображение желтого вулкана, извергающего огонь в черное небо.

– Очень плохо.

Казалось, эти слова доносятся из-под стола. Прищурившись, Дэн разглядел свернувшиеся багряные щупальца. Гулко сглотнув, он поднял голову и встретился со взглядом карего глаза. Одного. Второй был занят – изучал потолок.

– Я надеюсь, – произнес все тот же голос, – что вам не свойственны расовые предрассудки.

– Нет, черт возьми, – заверил Дэн. – Я просто без ума от… э-э…

– Ворплишеров, – сказал голос. – От слова «Ворплиш» или «Вега», как ее называют тут у вас. – Снова послышалось фырканье. – Как давно я не видел родные болота! Сколько ни странствуй, нет ничего лучше дома.

– Кстати, я тут вспомнил, – сказал Дэн. – Мне пора идти.

Он бочком двинулся к двери.

– Останьтесь, Дэн, – пророкотал голос. – Хотите выпить? Могу предложить вам шатонёф-дю-пап урожая пятьдесят девятого года, романе-конти тридцать второго, козье молоко, пепси…

– Нет, спасибо.

– Если не возражаете, я, пожалуй, выпью «Биг оранж». – Ворплишер повернулся к маленькому холодильнику, достал здоровенную бутылку, оснащенную соской, и снова повернулся к Дэну. – Итак, у меня есть предложение, которое может вас заинтересовать. Потеря Перси и Фиорелло – это серьезный удар, но, возможно, мы еще можем исправить ситуацию. Вы появились в самый подходящий момент. Я тут подумал, что теперь, когда эти два клоуна сошли со сцены, у меня образовалась вакансия, которую вы могли бы занять. Как вам эта идея?

– Вы имеете в виду, чтобы я взялся управлять машиной времени?

– Машина времени? – Карие глаза поочередно моргнули. – Боюсь, произошла некоторая путаница. Я не вполне улавливаю значение этого термина.

– Эта штука. – Дэн ткнул пальцем в клетку. – Машина, на которой я сюда прибыл. Вы хотите, чтобы я…

– Машина времени, – повторил голос. – Это некая разновидность хронометра?

– Э-э?..

– Я горжусь моим владением местными идиомами, но должен признаться, что предполагаемая концепция меня ошеломила. – Девятипалые руки легли на стол, голова-мяч заинтересованно подалась вперед. – Объясните же мне, Дэн, что такое машина времени?

– Ну, это то, что вы используете для путешествий во времени.

От волнения карие глаза снова замигали по очереди.

– Очевидно, я завалил изучение местного культурного контекста. Я даже не догадывался, что вы способны на такое. – Громадная голова запрокинулась, широкий рот стремительно открывался и закрывался. – И подумать только, я трачу тут время, собирая примитивное двумерное искусство!

– Но… разве у вас нет машины времени? То есть разве это не она?

– Это? Всего лишь переносчик. А теперь расскажите поподробней про ваши машины времени. Какая увлекательная концепция! Мое начальство будет в восторге – и в изумлении! – от такого поворота событий. Они-то считают эту планету безнадежным захолустьем.

– Ваше начальство? – Дэн посмотрел на окно.

Слишком высоко, не выпрыгнешь. Может, получится добраться до машины и сбежать…

– Я надеюсь, вы не намерены внезапно покинуть меня? – сказал пляжный мяч, проследив за взглядом Дэна. Один из восемнадцати пальцев коснулся лежащего на столе шестидюймового желтого цилиндра. – Боюсь, переносчик совершенно бесполезен, пока заправляется. Но, чтобы ввести вас в курс дела, давайте-ка я представлюсь и объясню, чем тут занимаюсь. Я Блоут, торговец четвертого класса на службе у Веганской конфедерации. Моя работа – добывать новые источники новизны для рынка влечений. Я обеспечиваю весь Второй квадрант.

– Но как же способ, которым Перси с Фиорелло проплыли через стену! Что это, если не машина времени! Что еще может просто взять и возникнуть в воздухе?

– Мне кажется, Дэн, вы зациклились, – упрекнул Блоут. – Откуда такая уверенность, что, раз уж ваш народ освоил перемещение во времени, то и все остальные это умеют? А теперь, – Блоут перешел на басовитый шепот, – я хочу заключить с вами сделку, Дэн. Вы добудете для меня небольшую машину времени в хорошем состоянии. Взамен же…

– Я должен добыть для вас машину времени?

Блоут погрозил Дэну коротким и толстым пальцем:

– Мне неприятно на это указывать, Дэн, но в данный момент вы находитесь в весьма щекотливом положении. Незаконное проникновение, завладение чужим имуществом, нарушение чужого права собственности… К этому добавим известный конфуз в резиденции Снитиана. Полагаю, мистер Келли встретил бы вас с огромным энтузиазмом. И конечно же, мне самому придется весьма жестко реагировать на любую вашу попытку сбежать. – Веганец согнул все восемнадцать пальцев, побарабанил щупальцами по столу и закатил один глаз, а второй уставился на Дэна.

– Но с другой стороны, – продолжал вещать басом Блоут, – у нас с вами есть основа для превосходной сделки. Вы достанете для меня машину, а я в изобилии обеспечу вас местным средством обмена. Я бы сказал, вполне справедливый договор. Ну так как, Дэн?

– Э-э… дайте-ка подумать, – попытался тянуть Дэн. – Машина времени, машина времени…

– Не пытайтесь меня одурачить, Дэн, – зловеще пророкотал Блоут.

– Я бы пожалуй, заглянул в телефонный справочник, – предложил Дэн.

Блоут молча протянул том с загнутыми углами страниц. Дэн открыл его.

– Время, время… Ну-ка, ну-ка… – Он просиял. – «Время инкорпорейтед», местное отделение. Мэпл-стрит, двести двадцать один.

– Центр продаж? – тут же осведомился Блоут. – Или производственный комплекс?

– И то и другое, – сказал Дэн. – Я просто смотаюсь и…

– В этом нет необходимости, Дэн, – сказал Блоут. – Я составлю вам компанию.

Он взял справочник и заглянул в него.

– Поразительно! Обычный товар, продающийся открыто, а я как-то умудрился его не заметить! – Он подошел к столу, порылся в ящике и вернулся с пригоршней топливных элементов. – Пойдемте, Дэн. Поторопитесь.

Дэн нерешительно подошел к переносчику. Блеф был хорош, но уже почти исчерпал себя. Дэн занял свое место. Блоут передвинул рычаг. Вспыхнуло знакомое голубое свечение.

– Будьте так любезны, указывайте дорогу, – велел Блоут. – Вы, кажется, сказали – Мэпл-стрит, двести двадцать один?

– Я не очень хорошо знаю город, – отозвался Дэн, – но Мэпл-стрит в той стороне.

Блоут заработал рычагами. Переносчик взмыл в призрачное дневное небо. Внизу, словно на тусклых негативах, виднелись очертания зданий. Дэн огляделся и заметил надпись на прямоугольном сооружении.

– Вот оно!

Машина под управлением Блоута плавно снижалась к плоской крыше.

– Позвольте, я теперь порулю, – предложил Дэн. – Хочу убедиться, что указал правильное место.

– Хорошо, Дэн.

Дэн провел переносчик через крышу и спустился в смутно различимый кабинет. Блоут повернул небольшую круглую ручку. Обстановка вокруг переносчика сделалась еще более размытой.

– Нам лучше остаться незамеченными, – объяснил Блоут.

Клетка размеренно снижалась. Дэн внимательно смотрел, выискивая ориентиры. Он спустился на второй этажа и повел переносчик по едва различимому коридору. Блоут вращал глазами, разглядывая небольшие помещения по обе стороны коридора.

– Ага, это, должно быть, сборочная площадка! – воскликнул он. – Я смотрю, тут применяется конструкция наподобие решетки, прямо как у нас!

– Совершенно верно, – сказал Дэн, вглядываясь в дымку. – Здесь они и делают машины…

Внезапно он рванул рычаг. Машина резко свернула влево, проскочила через запертую дверь и остановилась. Перед клеткой выросли две призрачные фигуры. Дэн повернул выключатель. Если он просчитался…

Кабинет засветился, вспыхнули розовые искры, а потом все вокруг внезапно приобрело резкость. Блоут выбрался из переносчика; карие глаза вращались, разглядывая голые бетонные стены, решетчатую дверь и…

– Ты! – взвыл хриплый голос.

– Хватай его! – вторил другой.

Блоут отпрянул и замолотил ходильными конечностями в бесплодной попытке вернуться в переносчик, но путь ему преградили Перси и Фиорелло. Дэн дернул рычаг. Он успел еще заметить три сцепившиеся призрачные фигуры, сияющие голубым, а потом переносчик проскочил через стену камеры.

Дэн со вздохом откинулся на спинку кресла. Теперь, когда он в безопасности, надо обдумать следующий шаг, и поскорее. Вполне возможно, что у Блоута имеется и другая техника. Придется спрятать переносчик, а потом…

Откуда-то донеслось низкое ворчание; тембр и громкость неуклонно росли. Дэн встревоженно выпрямился. Ну до чего же неподходящий момент для технического сбоя!

Звук сделался выше и превратился в пронзительный вопль. Дэн заткнул уши – казалось, все полицейские сирены города взвыли одномоментно. Если переносчик остановится, падать будет высоко. Дэн завозился с рычагами, опускаясь поближе к земле.

Шум вроде бы начал слабеть. Дэн притормозил и привел переносчик в угол просторного парка, после чего повернул выключатель.

Когда свечение погасло, сирены тоже смолкли.

Дэн вышел из переносчика и огляделся. Чем бы ни был этот шум, он не привлек ни малейшего внимания редких посетителей парка. Может, что-то вроде охранной сигнализации? Но если так, почему нет никаких последствий? Дэн перевел дыхание. Надо вернуться в переносчик и переправить его в безопасное место, чтобы там не спеша изучить. Он вошел в машину, протянул руку к рычагу…

Внезапно стало очень холодно. Глянцевые ручки настройки покрылись инеем. Раздался громкий хлопок, как будто взорвалась гигантская лампа. Дэн уставился на переливающийся всеми цветами радуги прямоугольник, который повис в воздухе рядом с клеткой. Прямоугольник зарябил, потускнел, почернел. А потом, вместе с порывом ледяного воздуха, из него вышел некто высокий, в облегающем белом мундире.

Уронив челюсть, Дэн разглядывал небольшую круглую голову, темнокожее лицо с длинным носом, длинные мускулистые предплечья, кисти, поросшие вьющимся рыжевато-коричневым волосом, диковинные ступни с высоким подъемом, обутые в мягкие сапоги. Из-под аккуратной круглой шапочки с небольшим козырьком на Дэна смотрели глубоко посаженные желтоватые глаза. Широкий рот раскрылся в улыбке, демонстрируя прямоугольные желтоватые же зубы.

– Alors, monsieur, – сказал новоприбывший, сгибая колени и спину в быстром поклоне. – Vous été une indigine, n’est ce pas?^[96]

– No compree, – выдавил из себя Дэн. – Э-э… juh no parlay Fransay…^[97]

– Моя ошибка. Так, значит, это англикский колониальный сектор? Я сглупил. Позвольте представиться: Джакун, полевой агент пятого класса, Межизмеренческая служба контроля.

– Та сирена, – сказал Дэн. – Это были вы?

Джакун кивнул:

– Мне на мгновение показалось, что вы не желаете останавливаться. Я рад, что вы решили действовать разумно.

– Как-как вы сказали? Откуда вы? – спросил Дэн.

– Из Межизмеренческой службы контроля.

– Меж какой?

– Измеренческой. Конечно же, слово не вполне точное, но это лучшее, что смогло подобрать наше устройство-переводчик для англика.

– И чего вы от меня хотите?

Джакун укоризненно улыбнулся:

– Вы же знаете, какое наказание полагается за управление нештатным реверс-фазовым средством передвижения на Запретной территории. Вам придется проследовать со мной в управление.

– Погодите! Вы что, арестовываете меня?

– Это весьма грубое выражение, но, думаю, можно сказать и так.

– Послушайте… э-э… Джакун. Я просто случайно заехал сюда с улицы. Я ничего не знаю про запрет и про реверс-фазовый транспорт. Пожалуйста, отпустите меня.

Джакун покачал головой:

– Боюсь, вам придется обсудить это с инспектором.

Он любезно улыбнулся и указал на мерцающий прямоугольник, из которого вышел. Кромки у прямоугольника были расплывчатыми. Выглядит как дыра, подумалось Дэну, прорезанная в реальности. Он посмотрел на Джакуна. Если резко подшагнуть и ударить левой в голову, а правой под ребра…

– Я, конечно же, вооружен, – словно извиняясь, сказал агент.

– Ладно, – вздохнул Дэн. – Но я иду против своейволи.

– Не волнуйтесь, – бодро сказал Джакун. – Просто быстро шагните вот сюда.

Дэн подошел к мерцающей плоскости. Он стиснул зубы, зажмурился и сделал шаг. На миг его словно опалило иссушающим жаром…

Дэн открыл глаза. Он находился в длинной узкой комнате со стенами, выложенными ярко-зеленой плиткой. С высокого потолка лился яркий желтый свет. Вдоль стены были устроены небольшие отгороженные кабинки. Вокруг сновали высокие существа в белых мундирах. Неподалеку стояла группа невысоких, чрезвычайно плотно сбитых индивидуумов в желтом. У противоположной стены Дэн заметил высокую фигуру в красном, с покатыми плечами и буйными волосами, окаймляющими ярко-синее лицо. Существо с руками даже длиннее, чем у Джакуна, ковыряло зубочисткой в больших белых клыках.

– Вот сюда, – сказал Джакун.

Дэн прошел следом за ним в одну из кабинок, его проводили любопытными взглядами. Там за столом сидело существо, похожее на агента Джакуна, как две капли воды, если не считать красных витых нашивок на обшлагах мундира. Существо подняло голову и посмотрело на Дэна.

– Я поймал реверс-фазного нарушителя, Гхант, – сказал Джакун. – Англикский сектор, локус С 922А4.

Гхант встал:

– Одну минуточку. Англикский сектор?.. Ах да!

Он протянул руку. Дэн осторожно взялся за нее. Рука была странная – горячая, сухая, с загрубевшей кожей, будто подушечки собачьих лап. Дэн дважды сжал ее и выпустил.

– Изумительная экспрессивность, – сказал Гхант. – Руки пустые, оружия нет. Потенциальная свирепость… – Он с любопытством взглянул на Дэна. – Поразительно. Я, конечно же, изучал вашу ветвь, но никогда прежде не имел удовольствия видеть ее представителя. Эта кожа… Потрясающе! Позвольте взглянуть на ваши руки.

Дэн протянул руку. Существо взяло ее костлявыми пальцами, рассмотрело, повернуло, изучило ногти. Подступив ближе, осмотрело глаза и волосы Дэна.

– Не могли бы вы открыть рот? Будьте так добры.

Дэн повиновался. Гхант с квохтаньем уставился на его зубы. Потом с восторженным бормотанием обошел Дэна.

– Э-э… простите, – сказал Дэн, – но вы… Что, в будущем люди будут выглядеть вот так?

– А? – Круглые желтоватые глаза моргнули, широкие губы изогнулись в усмешке. – Сильно в этом сомневаюсь, старина. Полмиллиона лет расхождения в эволюции не изменишь, сами понимаете.

– Вы хотите сказать, что вы из прошлого?

– Из прошлого? Боюсь, я вас не совсем понимаю.

– Не следует ли понимать вас так, что все мы вымрем и нас сменят обезьяны?! – выпалил Дэн.

– Обезьяны? Минуточку… Что-то я о них слыхал. Это мелкие приматы, наподобие миниатюрных антропосов. У вас на родине есть такие, да? Восхитительно! – Гхант с сожалением покачал головой. – Ах, как бы хотелось, чтобы регламент позволил мне навестить ваш сектор!

– Но вы же путешественники во времени! – не унимался Дэн.

– Путешественники во времени? – расхохотался Гхант.

– Это опровергнутая теория, – сказал Джакун. – Предрассудок.

– Тогда как же вы попали отсюда в тот парк?

– Обычный узконаправленный портал. Всего лишь элементарная механика напряженного поля.

– Мне это мало что говорит, – сказал Дэн. – Где я? Кто вы такие?

– Объяснения, конечно же, уместны, – сказал Гхант. – Присаживайтесь. Итак, если я правильно помню, в вашем локусе ныне обитает лишь несколько видов антропосов…

– Всего один, – вклинился Джакун. – На вид они кажутся хрупкими, а реально – охренеть можно!

– Ах да, припоминаю. Это тот самый локус, в котором безволосая разновидность полностью извела всех остальных. – Гхант фыркнул, глядя на Дэна с упреком. – Вам там не одиноко?

– Конечно, в этом секторе имеется пара весьма любопытных недоразвитых видов, – сказал Джакун. – Настоящие живые ископаемые. Субразумные антропосы. Так называемые гориллы, а еще шимпанзе, орангутаны, гиббоны – и, конечно, множество миниатюрных разновидностей.

– Я полагаю, когда эта свирепая мутация заняла доминирующее положение, остальные отступили в экологические ниши с меньшим уровнем конкуренции, – пробормотал Гхант. – Жаль. Полагаю, горилла и прочие – выродившиеся виды?

– Возможно.

– Прошу прощения, – сказал Дэн, – но вы обещали объяснить…

– Ах да, извините. Итак, начнем с того, что мы с Джакуном… э-э… австралопитеки, если пользоваться вашей терминологией. Мы одна из множества разновидностей антропосов, происходящих из нормальных локусов. Работники в желтом, которых вы могли заметить, сродни вашим вымершим неандертальцам. Есть еще синантропы – это те, синелицые, – родезийские люди…

– Что такое эти локусы, которые вы постоянно упоминаете? И как пещерные люди могут существовать до сих пор?

Взгляд собеседника устремился куда-то за спину Дэну. Гхант вскочил:

– Добрый день, инспектор!

Дэн обернулся. На него мрачно смотрел седеющий австралопитек со сложным переплетением красных шнуров на воротнике и обшлагах.

– Альбинизм и аллопеция, – хмыкнув, сказал инспектор. – Надеюсь, это не заразно?

– Генетический дефект, ваше превосходительство, – сказал Джакун. – Это гомо сапиенс, врожденно безволосый вид из одного занятного локуса.

– Сапиенс? Сапиенс? Кажется, что-то припоминаю. – Прищурившись, начальник посмотрел на Дэна. – Вы не… – Он пошевелил пальцами в попытке подтолкнуть память и вдруг напрягся. – Ах да, это же один из тех психов, практикующих братоубийство! – Инспектор попятился. – Гхант, почему он у вас не в наручниках?! Констебль! Группу захвата сюда! Это существо опасно!

– Инспектор, я уверен… – начал было Гхант.

– Это приказ! – рявкнул инспектор.

Он принялся выкрикивать команды на каком-то непонятном языке. Тут же появились кряжистые неандертальцы и схватили Дэна за руки. Он окинул взглядом смуглые большеротые лица, почти лишенные подбородка, с прямыми светлыми волосами и совершенно неуместными голубыми глазами.

– Что происходит?! – возмутился он. – Я требую адвоката!

– И не надейтесь! – выкрикнул инспектор. – Я знаю, как управляться с такими негодяями! – Он посмотрел на Дэна с отвращением. – Безволосый! Цвета штукатурки! Омерзительный! Замыслил устроить тут новую бойню, да? Планируешь проникнуть в цивилизованные локусы, чтобы уничтожить все конкурирующие виды жизни?

– Это я привел его сюда, инспектор, – вмешался Джакун. – За обычное нарушение правил движения.

– Здесь я решаю, что обычно, а что нет! Эй, сапиенс! Что за злодейские планы ты строишь?

– Дэниел Слейн, гражданское лицо. Номер социального обеспечения – 456-7329-988, – сказал Дэн.

– Чего?

– Имя, звание и личный номер, – объяснил Дэн. – Больше я ни на какие вопросы отвечать не стану.

– Это уголовно наказуемое перемещение, сапиенс! Ты незаконно покинул свой локус, умышленно препятствуешь правосудию…

– А еще родился без разрешения и дышу без спроса.

– Наглец! – рявкнул инспектор. – Я тебя предупреждаю, сапиенс, – у меня достаточно полномочий, чтобы устроить тебе сладкую жизнь! А пока объясни, как ты вынудил агента Джакуна доставить тебя сюда?

– Ну, пришла добрая фея и взялась выполнить три желания…

– Уведите его! – визгливо крикнул инспектор. – Отправьте в девяносто седьмой сектор, в необитаемый локус!

– Необитаемый? Это уже как-то чересчур, разве нет? – сказал один из стражников, наморщив лоб с массивными дугами.

– Я сказал – необитаемый! А если это тебя так беспокоит, могу отправить туда за компанию!

Неандерталец-охранник широко зевнул, продемонстрировав белые зубы, и жестом велел Дэну идти вперед.

– Не обращайте внимания на Спогходо, – громко сказал он. – Он стареет.

– Извините за это все, – прошипел над ухом у Дэна чей-то голос. То ли Джакун, то ли Гхант – Дэн не понял – наклонился к нему. – Боюсь, вам придется проследовать в пенитенциарную зону, но я постараюсь все исправить.

Собрав позади себя множество зевак, охранники провели Дэна мимо кабинок, в которых деловитые агенты МИСК отчитывались перед утомленными начальниками, потом через сводчатый проход в комнату с узкими серыми стенными шкафчиками, похожую на раздевалку при спортзале.

– Девяносто седьмой, – сказал охранник. Он подошел к настенной карте, поводил по ней корявым волосатым пальцем, понажимал кнопки на круглом пульте с цифрами. – Ну, приступим. – Он нажал кнопку рядом с одним из шкафчиков. Поверхность шкафчика затуманилась и сделалась радужной.

– Давай, проходи быстренько. Ни пуха ни пера.

– К черту. – Дэн пригнул голову и проскочил сквозь отверстие, из которого веяло холодом.

3

Он очутился на крутом склоне; далеко внизу, за простором лугов, раскинулась равнина. Там виднелись рощицы и речка. В отдалении среди низкорослого кустарника паслось стадо каких-то животных. Но по дну долины не проходила дорога, реку не усеивали крапины лодок, а в ее излучинах не ютились селения. На дальних холмах не было ни троп, ни оград, ни домов, ни прямоугольников вспаханных полей. В огромном синем небе не было инверсионных следов. Ни долетевшего откуда-то запаха выхлопных газов, ни бормотания двигателя внутреннего сгорания. Ни консервных банок, ни банок из-под пива…

Короче говоря, здесь не было людей.

Дэн повернулся. Портал все еще слабо светился в прозрачном воздухе. Дэн просунул в него голову и обнаружил, что смотрит в «раздевалку». На него уставился облаченный в желтое неандерталец.

– Послушайте, – сказал Дэн, стараясь не обращать внимания на то, что шею словно стянуло горячей проволокой, – может, как-нибудь договоримся?

– Лучше уберите голову, пока проход не захлопнулся, – бодро сказал охранник. – А то будет вжух – и все!

– Как насчет информационных материалов? И взгляните, я подхватил насморк. Тут холодно по ночам? Есть опасные животные? Чем мне питаться?

– Вот. – Охранник полез в урну и вытащил пачку брошюр. – Вообще-то, они для тех, кого переместили без ограничения прав. Ну, знаете, для бедолаг, которые ненароком слишком много увидели. Но я вам дам одну. Сейчас, минутку… Англик, англик… – Он выбрал брошюру и вручил ее Дэну.

– Спасибо.

– А теперь валите отсюда.

Дэн убрал голову из прохода, сел на траву и поднес к глазам брошюру. Красивая, цветная. На обложке изящный текст: «Добро пожаловать в передислокационный центр № 23». Под заголовком фотография группы угрюмых существ разного роста и степени волосатости, в бумажных шляпах. Под фотографией обещание: «Новичков ожидает бурная общественная деятельность. Привет, новичок!»

Дэн открыл брошюрку. Фото вроде предыдущего, только вместо луга – парковый газон, а по нему разбросаны домики с длинными террасами, на которых выстроились кресла-качалки. Под раскидистыми деревьями – столы для пикника, а на реке – пристань, плотно окруженная весельными лодками.

«Жить в Общественном центре очень круто! – прочитал Дэн. – Множество увлекательных занятий! Девочки-скауты, мальчики-скауты, парни-скауты, девушки-скауты, морские скауты, лесные скауты, пещерные скауты, родительский комитет, Братья Храма, культ медведя, Ротари-клуб, Дочери Восточной Звезды, Матери Большого Банана, дианетики – выбор за вами! Группа для каждого и каждый в группе!

– Обучение языкам в форме беседы. Осваиваем урду, спротч, идиш, гэльский, фунду и другие языки. Вязание узлов, ковроткачество, кожевенное дело, греческие танцы, китайская живопись и многое другое!

Самодеятельный театр!

Театрализованные индийские танцы!

Дискуссионный круглый стол!

Собрания горожан!»

Дэн пролистал страницы, полные эмоциональных призывов, и остановился на развороте, озаглавленном: «Немногочисленные „можно“ и „нельзя“».

«Все мы хотим преуспеть там, куда перенеслись. Поэтому запомни Правило Урана – НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО! Другой парень может оказаться крупнее тебя!

Помни о табу окружающих!

То, что для тебя всего лишь обыкновенный пикник или спаривание, может оскорблять других. То, что некоторые привыкли делать группами, другие считают возможным делать исключительно в уединении. Большинство табу связано с едой, сексом, выделениями организма или богами. Поэтому не забывайте осмотреться по сторонам, прежде чем присесть, прилечь, опуститься на корточки или встать на колени!

Дамы с бородой, пожалуйста, имейте в виду.

Прочисткой засорившейся канализации может заниматься друг вашего мужа, так что следите за тем, что роняете в унитаз, договорились, девочки? И вы, парни, тоже! Конечно, груминг – дело хорошее, но грумьте друг друга подальше от посторонних глаз, ладно?

Примечание: существует некое возмущение заведениями класса „разные, но равные“. Ребята, ну честно – разве это не в духе Центра № 23? Самцы и самки по-прежнему будут пользоваться одними общественными туалетами. Мы не потерпим здесь сексуального шовинизма.

И вы, детвора!

В Социальном центре запрещено скакать по деревьям. В конце концов, здесь спит много пап. Деревьев хватает и в других местах!

Дань опрятности!

В эти более деятельные, чем обычно, дни личные испарения могут исходить от нас еще до того, как мы это заметим. И ядреный запах может казаться другим вовсе не таким приемлемым, как нам самим. Потому помните, друзья, – следим за личным запахом! (Щелочное мыло, одеколон, порошок от блох и другие средства личной гигиены можно взять на складе.)»

Дэн отбросил брошюру. Бывают вещи и похуже одиночества. Этот мир выглядит неплохо и весь принадлежит ему – пока что.

Весь Североамериканский континент, вся Южная Америка, Европа, Азия, Африка – работы непочатый край. Он срубит деревья, построит хижину, сделает мебель. Здесь раздолье для охоты – он смастерит лук и стрелы, а из шкур сошьет одежду. Он заведет домашних животных, будет ловить рыбу в ручьях, загорать – в общем, делать все то, на что никогда не хватало времени дома. Что ж, не так уж плохо. А в конце концов Джакун придет и заберет его. Можно считать, что это такой отпуск…

– О, Дэн, мальчик мой! – громыхнул чей-то бас.

Дэн вздрогнул и обернулся.

Из портала на него смотрела физиономия Блоута. Под глазом красовался здоровенный синяк. Блоут укоризненно погрозил Дэну пальцем:

– Это некрасиво с твоей стороны, Дэн. Мои бывшие работники были чем-то сильно недовольны. Но сейчас не до выяснения отношений. Нам лучше убраться отсюда, и поскорее.

– Как вы сюда попали? – спросил Дэн.

– Я взял в аренду портативный сигнализатор, чтобы призвать свой переносчик, но времени на это ушло немало. – Блоут осторожно потрогал подбитый глаз. – Осмотр панели управления показал, что ты побывал в том парке. Я проследовал сюда и обнаружил портал МИСК. Подчиняясь моей авантюрной жилке и, конечно, беспокойству о твоем благополучии, я прошел через…

– Почему вас не арестовали? Меня вот прихватили за управление переносчиком.

– Да, у них были мысли насчет ареста. Но порция нервно-паралитического газа отбила охоту заниматься этим. А теперь давай поспешим, пока их руководство не пришло в себя.

– Одну минуту, Блоут. Я не уверен, что хочу, чтобы вы меня спасали, – невзирая на беспокойство о моем благополучии.

– Что за чушь, Дэн! Идем же! – Блоут огляделся. – Кошмарное место! Никакого населения! Никакой коммерции! Никаких сделок!

– У него есть свои преимущества. Думаю, я останусь тут. А вы идите.

– И бросить коллегу? Ни за что!

– Если все еще надеетесь, что я добуду вам машину времени, то вынужден разочаровать: я понятия не имею, где можно ее взять.

– Ну это даже к лучшему. Такая штуковина сокрушила бы все принятые гиперфизические теории. Не думайте, Дэн, что мною движут скрытые мотивы, – но я уверен, что наше сотрудничество будет весьма плодотворным.

Дэн задумчиво потер пальцем нижнюю губу.

– Послушайте, Блоут, вам нужна моя помощь. Возможно, и вы можете помочь мне. Если я пойду с вами, то лишь при условии взаимной выгоды. У меня есть одна идея…

– Само собой, Дэн! А теперь поторопитесь!

Дэн вздохнул и шагнул в портал. Охранник в желтом мундире лежал на полу и похрапывал. Блоут провел Дэна в большой зал. Сотрудники МИСК валялись кто на полу, кто лицом на столе, кто обмякнув в кресле. Блоут остановился перед одним из ряда мерцающих порталов:

– Прошу, Дэн.

– Вы уверены, что это правильный портал?

– Абсолютно.

Дэн прошел через уже знакомый холод и очутился в парке. Какая-то собачонка, обнюхивавшая переносчик, заметила Блоута, опустила лапу и пустилась наутек.

– Я хочу нанести визит мистеру Снитиану, – сказал Дэн, усаживаясь на сиденье.

– Именно об этом я и думал, – кивнул Блоут, размещая свою тушу на водительском месте.

– Только не надейтесь, что я помогу вам что-нибудь украсть.

– Дэн! Какая обидная подозрительность! Я всего лишь хочу прояснить некоторые вопросы.

– Главное, чтобы вы не полезли в сейф.

Блоут поцокал языком и передвинул рычаг. Переносчик поднялся над шеренгой синих деревьев и двинулся на запад.

4

Блоут подогнал переносчик к усадьбе Снитиана, опустил его и мягко провел через крышу. Бледные призрачные слуги, шедшие верхним коридором по своим делам, не заметили потусторонней клетки, беззвучно проплывшей среди них.

В обеденном зале Дэн увидел ту самую девушку – возможно, дочь Снитиана. Она расставляла призрачные цветы на подсобном столике.

– Дайте я поведу, – прошептал Дэн.

Блоут кивнул. Дэн свернул к кухне, направил переносчик к тому месту, где он впервые вышел из хранилища, потом опустился сквозь пол. После чего остановил переносчик и отключил управление, вызвав поток искр и голубое сияние.

Дверь хранилища была открыта. Картины теперь лежали на койке, стояли у стены, были расстелены на полу. Дэн вышел из переносчика и подошел к ближайшей груде полотен. Казалось, их свалили тут в спешке; они даже не были обернуты. Дэн посмотрел на верхнюю картину. Она по-прежнему была в тяжелой раме, как будто ее только что сняли со стены галереи.

– Давайте поищем Снитиана, – сказал Дэн. – Я хочу поговорить с ним.

– Полагаю, искать надо на верхних этажах. Навряд ли его личная комната где-то здесь.

– Вы берите переносчик, а я поднимусь так и осмотрю дом.

– Как вам будет угодно. – Блоут и переносчик замерцали и растаяли.

Дэн наклонился, подобрал пистолет, который сам же и уронил полчаса назад в потасовке с Фиорелло, и вышел в коридор. Стояла тишина. Он поднялся по лестнице, заглянул в некоторые комнаты. Дом казался заброшенным. На третьем этаже двинулся по коридору, проверяя каждую комнату. Последняя, с западной стороны, была обставлена как студия. На столе рядом с дверью лежала кипа картин. Дэн подошел к ним, посмотрел на верхнюю.

Картина показалась знакомой. Уж не про нее ли «Лук» утверждал, что она хранится в Чикагском институте искусств?

Раздался скрип, как у несмазанной дверной петли. Дэн резко развернулся. Дверь в дальней части комнаты была открыта – возможно, она вела в спальню.

– Отойдите подальше от переносчика, мистер Слейн, – зазвучал пронзительный голос. Из тени выступила высокая фигура в плаще – Клайд В. Снитиан. В руке у него был игольник.

– Я думал, вы не вернетесь, – пропищал он. – Тогда для меня все было бы намного проще, не пришлось бы менять место действия. Какая досада!

Дэн посмотрел на пистолет.

– Там внизу гораздо больше картин, чем было, когда я уходил, – сказал он. – Я не особо разбираюсь в искусстве, но некоторые узнал.

– Это копии! – буркнул Снитиан.

– Нет, не копии. – Дэн постучал пальцем по верхней картине в кипе. – Это оригинал. Видно по мазкам.

– Конечно, это не репродукции, а копии! – проскулил Снитиан. – Точные копии.

– Эти картины украдены, мистер Снитиан. Зачем такому богатому человеку, как вы, воровать картины?

– Я здесь не для того, чтобы отвечать на вопросы, мистер Слейн! – Оружие в руке Снитиана прожужжало, и волна боли пронеслась над Дэном. Снитиан заклохтал и опустил пистолет. – Будете знать, как себя вести!

Рука Дэна нырнула в карман и вернулась с автоматическим пистолетом. Он прицелился в лицо Снитиану. Предприниматель застыл, не сводя взгляда с оружия.

– Бросьте пистолет! – рявкнул Дэн.

Игольник упал на пол.

– Теперь идите и найдите Келли! – приказал Дэн.

– Подождите! – завизжал Снитиан. – Слейн, я могу сделать вас богатым!

– Не путем кражи картин.

– Вы не понимаете! Это не просто мелкое воровство!

– Конечно. Это воровство в крупных масштабах. Эти картины стоят миллионы.

– Я могу показать то, что полностью изменит ваше отношение! На самом деле я действую в интересах человечества!

Дэн повел пистолетом:

– Не пытайтесь хитрить. Я не особо привычен к оружию. Эта штука выстрелит бог знает отчего, а мне потом придется объясняться из-за убийства.

– Это будет непростительной ошибкой! – провыл Снитиан. – Я очень важная фигура, Слейн! – Он прошел по пушистому ковру к шкафчику со стеклянными дверцами. – Вот, – сказал он, достав плоскую черную коробку, – здесь целое состояние в драгоценных камнях.

Он поднял крышку. Дэн подошел поближе. В обтянутых тканью углублениях лежали сверкающие красные камни.

– Рубины?

– Безукоризненные – и идеально подобранные друг к другу, – проскулил Снитиан. – Стоят гору денег. Они ваши, если пойдете мне навстречу.

– Вы сказали, что собираетесь изменить мое отношение. Можете начинать.

– Послушайте, Слейн. Я действую не сам по себе. Я работаю на Ивроя, чья сила неизмерима. Мне поручено спасти неповторимые шедевры, обреченные погибнуть в ядерном пламени.

– Но для чего их спасать?

– Эти вещи, как и все ваше искусство, уникальны в Галактике. Остальные расы восхищаются ими, но воспроизвести не могут. В далеком будущем немногие уцелевшие предметы вашего раннего искусства будут цениться превыше всех сокровищ. Лишь они дадут новый взгляд на Вселенную, какой ее видела ваша странная раса в свои лучшие дни.

– Наша странная раса?

Снитиан выпрямился.

– Я не принадлежу к вашей расе. – Он распахнул плащ.

Дэн потрясенно смотрел, как тело Снитиана распрямилось и поднялось, как длинные руки с тремя суставами согнулись и вытянулись. Лысая голова едва не уперлась в потолок. Снитиан пронзительно захихикал.

– Ну, так что насчет вашего негибкого подхода, мистер Слейн? – пропищал он. – Я ясно выразил свою мысль?

– Да, но… – Дэн откашлялся и попробовал еще раз: – Но у меня все еще есть пистолет.

– Какой? Этот? – Восьмифутовая рука метнулась, и пистолет улетел в сторону. – Я лишь подстраивался под вас, мистер Слейн, потому что вы можете быть мне полезны. Не люблю бегать взад-вперед, вот и нанимаю местных, чтобы они бегали для меня. Примите мое предложение о работе – получите щедрое вознаграждение.

– Но почему я?

– Вы уже знаете о моем присутствии. Если я смогу приобрести вашу лояльность, от вас не придется избавляться и не возникнет сопутствующих проблем с полицией, родственниками и досужими сплетниками. Мне бы хотелось, чтобы вы стали моим агентом по добыче этих работ.

– Да идите вы! – возмутился Дэн. – Не стану я помогать какой-то банде лысых грабителей!

– Это же для Ивроя, глупец! – сказал Снитиан. – Для самой могущественной силы в космосе!

– Что-то этот ваш Иврой мне не кажется классным. Грабить картинные галереи!..

– Стать взрослым – это значит избавиться от иллюзий. Необходимо быть реалистом. Вопрос прежний: вы будете верно служить мне?

– Нет, черт побери! – рявкнул Дэн.

– Скверно. Чувствую, вы говорите серьезно. Полагаю, этого следовало ожидать. Котенок огненной кошки царапается даже сосунком.

– Да, черт возьми! Я серьезно! Как вы заманили к себе на службу Перси с Фиорелло? Не понимаю, почему эти ничтожества могли работать на такую дрянь, как вы.

– Это насчет той парочки, которую завербовал Блоут? Боюсь, это была ошибка. Но тогда это казалось вполне разумным. Скажи, тебе удалось одолеть веганца? Они весьма одаренная раса, если говорить начистоту.

– Так вы что, с ним заодно? – спросил Дэн. – Тогда понятно. Тут пункт сбора, а Блоут – скупщик краденого.

– Хватит с меня ваших догадок. Вы не оставили мне выбора, я вынужден избавиться от вас. Досадно, но ничего не поделаешь. Боюсь, я вынужден попросить вас пройти со мной вниз, в хранилище.

Дэн посмотрел на дверь. Если он хочет удрать, то сейчас самое время…

Раздался визг переносчика. Призрачная клетка вышла из стены и аккуратно встала между Дэном и Снитианом. Свечение погасло.

Блоут устроил свою уродливую тушу поудобнее и весело помахал Дэну.

– Добрый день, Снитиан, – прогудел Блоут. – Я вижу, ты уже познакомился с Дэном. Весьма предприимчивый парень.

– Что привело тебя сюда, Гом Блоут?! – взвизгнул Снитиан. – Я думал, ты уже на пути к Ворплишу!

– Был такой соблазн. Но меня так просто не напугаешь. Вдобавок осталось одно незавершенное дело.

– Прекрасно! – воскликнул Снитиан. – К завтрашнему дню я приготовлю для тебя следующую партию товара!

– К завтрашнему дню? Но как такое возможно, ведь Перси с Фиорелло загремели в тюрьму? – Блоут огляделся и заметил сложенные картины. Подошел к ним, поднял одну, посмотрел на следующую, потом быстро перебрал всю кипу. – Что за жульничество, Снитиан?! – прогрохотал он. – Они все одинаковые! Мы договаривались об ограниченном издании, а не о массовом тиражировании! Мое начальство будет в ярости! Моя репутация…

– Да чтоб она сгорела, твоя репутация! – завопил Снитиан. – У меня сейчас проблемы посерьезнее! Мое идеальное местоположение скомпрометировано! Я столкнулся с необходимостью устранить этого дурака!

– Дэна? Боюсь, этого я не могу позволить, Снитиан. – Блоут подошел к переносчику и свалил в клетку охапку картин-дубликатов. – Доказательства, – пояснил он. – У Конфедерации свои способы решать проблемы с недобросовестными деятелями. Дэн, если ты готов, то поехали.

– Ты смеешь препятствовать мне? – прошипел Снитиан. – Мне, работающему на Ивроя?

Блоут указал на переносчик:

– Садись, Дэн. Мы уходим. – Он сердито зыркнул на Снитиана. – А с тобой я разберусь позже! Никто не смеет надувать Гома Блоута, торговца четвертого класса, – и Веганскую федерацию!

Внезапно Снитиан выбросил паучью лапу, подхватил пистолет Дэна, прицелился и нажал на спуск. От боли у Дэна подломились ноги. Рядом с ним осел Блоут, его щупальца обмякли.

– Я думал, ты умнее! – хохотнул Снитиан. – Теперь мне придется избавляться от лишней тонны протоплазмы. И переносчик весьма кстати.

5

Дэн ощутил знакомый холод. В воздухе образовался портал. Сквозь облако льдистого тумана шагнула высокая фигура.

Обтягивающий мундир исчез. Теперь на долговязом австралопитеке были джинсы-скинни и балахонистая толстовка. Маленькую круглую голову венчал великоватый берет. Большие темные очки скрывали желтоватые глаза, а длиннопалые ноги были обуты в сандалии. Джакун помахал присутствующим длинным мундштуком.

– О, какая удача! До чего же приятно видеть, что вы уже наготове. Я-то думал, придется повозиться, пока не найду нужный локус. Потому и одет как местный. Однако… – Взгляд Джакуна зацепился за Снитиана, который застыл, спрятав пистолет. – Ваша раса мне незнакома, – сказал агент. – Однако я предполагаю, что вы знаете о Запрете, касающемся всех населенных антропоидами локусов?

– А вы кто такой? – высокомерно поинтересовался Снитиан.

– Полевой агент Межизмеренческой службы контроля.

– Понятно. Но ваш Запрет меня не касается. Я работаю под прямым покровительством Ивроя. – Снитиан коснулся значка, поблескивающего на тускло-коричневом плаще.

Джакун вздохнул:

– Ох уж эти устаревшие ориентировки…

– Он мошенник! – вмешался Дэн. – Он грабит художественные галереи!

– Успокойся, Дэн, – пробормотал Блоут. – Не стоит выражаться настолько прямолинейно.

Агент повернулся и взглянул на торговца:

– Веганец, верно? Похоже, именно вас я и разыскиваю.

– Кого, меня?! – громыхнул возмущенный бас. – Послушайте, офицер, я домосед и семьянин, здесь просто мимо проходил…

Существо в мундире кивком указало на картины в переносчике:

– И прихватили несколько сувениров. Понимаю.

– Для жен и деток. Совсем чуть-чуть, чтобы украсить улей.

– Использование в своих интересах субкультурного антропоидоподобного тела карается стазисом на срок не более одного репродуктивного цикла. Насколько я знаю физиологию веганцев, это весьма немало.

– Ну зачем же так, офицер?! Неужели вы арестуете такое почтенное, законопослушное существо, как я? Да я щупальца лишился, сражаясь за мир… – Блоут, продолжая говорить, потихоньку подвигался к переносчику.

– Позвольте узнать ваше имя, уважаемый агент, – продолжал он. – Я упомяну его комиссару, мы с ним близкие друзья.

Внезапно веганец потянулся к рычагу…

Длинные руки в облегающих белых рукавах без труда оттащили его.

– Это неразумно, сэр. Теперь я буду вынужден рекомендовать, чтобы в стазисе вы получили сублиминальное переориентирование. – Агент защелкнул на широких запястьях Блоута прочные наручники. – Ох уж эти веганцы! – вздохнул он, отряхивая руки. – Ну почему вы никогда ничему не учитесь?

– Офицер, вы поторопились, – сказал Блоут. – На самом деле я действую в интересах этого маленького мира, как вам охотно подтвердит мой приятель Дэн. Я располагаю информацией, которая непременно вас заинтересует. Снитиан заявил, что он работает на Ивроя…

– Если этот ваш Иврой такой могущественный, зачем нужно было нанимать Снитиана для кражи картин? – вмешался Дэн.

– Кража? Боже упаси, Дэн! Задание Снитиана заключалось лишь в том, чтобы копировать произведения искусства и переправлять их Иврою…

– Эй! – возмутился Снитиан. – Придержи свой поганый язык!

Джакун поднял руку:

– Любезно прошу вас помолчать, сэр. Позвольте арестованным немного поговорить.

– Вы можете передать их под мою опеку, – лязгнул Снитиан.

Джакун покачал головой:

– Это вряд ли, сэр. Чрезвычайно неуместное предложение, даже для агента Ивроя. – Он кивнул Дэну. – Продолжайте.

– Как вы дублируете произведения искусства? – спросил Дэн.

– При помощи дубликатора материи. Но, как я уже говорил, Снитиан решил воспользоваться возможностью и получить дополнительную прибыль, удерживая эти работы для повторного дублирования и продавая их другим клиентам – например, мне.

– Вы хотите сказать, что тут есть и другие… клиенты?

– У меня множество конкурентов, Дэн, и все они заняты экспортом ваших артефактов. Видите ли, вы весьма трудолюбивая и талантливая раса.

– И что же они покупают?

– Да всего понемногу, Дэн. К сожалению, это уже повлияло на ваше искусство. Оно теряет свою самобытность.

Дэн кивнул:

– У меня было чувство, что кое-какая современная мебель спроектирована для марсиан.

– В основном для ганимедцев. Марсиане большие поклонники графики, а вот ваши автомобили проектируются для клиентов с Плутона. У плутонцев весьма причудливое чувство юмора.

– А что сделает Иврой, когда узнает, что Снитиан их обманывал?

– Полагаю, он что-нибудь придумает. В некотором смысле в его отступничестве виноват я. Видите ли, это мой переносчик дал Снитиану возможность вывозить похищенные им произведения. Изначально Снитиан просто входил в галерею, незаметно сканировал картину, потом возвращался домой и запускал дубликатор. А переносчик натолкнул его на идею забирать работы в значительном количестве, дублировать и на следующий день возвращать. Увы, я согласился объединить с ним усилия. Его алчность росла. Он стал оставлять картины здесь и делать множество копий – которые он, несомненно, продавал моим конкурентам, мошенник этакий!

Джакун выхватил блокнот и принялся строчить в нем.

– А теперь давайте перейдем к именам и адресам, – сказал он. – Это будет величайшая облава в истории МИСК!

– И это будет вашей заслугой, уважаемый сэр, – сказал Блоут. – Я уверен, в ближайшем будущем вас ждет повышение. – Он протянул к агенту скованные руки. – Если вы не против…

– Ну… – Джакун поколебался, но все-таки снял наручники. – Думаю, я на верном пути. Только не говорите об этом инспектору Спогходо.

– Вы не можете так поступить! – возмутился Снитиан. – Эти особи опасны!

– Здесь я принимаю решения. А теперь…

Снитиан резко выхватил пистолет:

– Я не потерплю вмешательства со стороны!..

От двери донесся какой-то звук. Все повернулись в ту сторону. На пороге стояла та девушка, которую Дэн видел в доме. Она спокойно осмотрела поочередно Снитиана, Блоута и Джакуна. Когда их с Дэном взгляды встретились, она улыбнулась. Дэн подумал, что еще не видел лица прекраснее – да и фигура была под стать.

– Вон отсюда, дура! – рявкнул Снитиан. – Или нет, зайди и закрой дверь.

– Не впутывайте девушку, Снитиан! – процедил Дэн.

– Теперь мне придется уничтожить вас всех! – взвыл Снитиан. – И ты будешь первым, уродливый туземец! – Он навел пистолет на Дэна.

– Опустите оружие, мистер Снитиан, – спокойным мелодичным голосом сказала девушка.

Дэн мимоходом подумал, что ее вроде бы совершенно не беспокоили гротескно выглядящие инопланетяне.

Снитиан развернулся к ней:

– Как ты смеешь…

– Смею, Снитиан. – Теперь в ее голосе зазвенел металл.

Снитиан уставился на нее:

– Кто ты такая?..

– Я Иврой.

Из Снитиана словно выпустили воздух. Пистолет упал на пол. Фантастически высокая фигура поникла, лицо посерело.

– Возвращайся домой, Снитиан, – спокойно сказала она. – Я разберусь с тобой позже.

– Но… но… – Его голос превратился в жалкий писк.

– Ты думал, что сможешь скрыть свое предательство от Ивроя? – негромко сказала она.

Снитиан развернулся и, спотыкаясь, вышел; он был вынужден пригнуться, чтобы не удариться о притолоку. Иврой обратилась к Джакуну:

– Вы и ваша служба будете поощрены за задержание преступника. – Она кивнула Блоуту. – Надеюсь, вы поможете в осуществлении этой задачи – и ограничите вашу деятельность территориями, не находящимися под запретом.

– Конечно, конечно, ваша милость! Слово веганца! Приглашаю вас ко мне на Ворплиш! Мои жены и дети будут счастливы познакомиться с вами! – Блоут быстро-быстро заморгал. – Пока, Дэн! Это было круто!

Джакун с Блоутом шагнули в портал. Тот замерцал и погас. Иврой посмотрела на Дэна. Он гулко сглотнул, заглядевшись на игру света в волосах длиной по плечи, золотых, прекрасных, как стеклянная пряжа…

– Тебя зовут Дэн? – Мелодичный голос девушки прервал его созерцание.

– Дэн Слейв, – отозвался он, потом вдохнул поглубже. – А вы вправду Иврой?

– Я одна из Ивроя, который суть многие и один.

– Но выглядите как красивая девушка!

Иврой улыбнулась. Ее зубы подобны безукоризненно подобранным жемчужинам, подумал Дэн, и белы, как…

– Я и есть девушка, Дэн. Мы с тобой родня, разделенная бездной времени.

– Блоут – и Джакун со Снитианом тоже, – похоже, считают, что Иврой правит Вселенной. Но…

Иврой коснулась руки Дэна. Ее рука была мягкой, как лепестки цветов.

– Не беспокойся об этом сейчас, Дэн. Хочешь стать моим агентом? Мне нужен надежный друг, чтобы помогал здесь в работе.

– А что нужно делать? – услышал собственный голос Дэн.

– Опекать расу, которая однажды станет Ивроем.

– Я ничего в этом не понимаю, но готов попробовать.

– Тебе придется многому научиться, Дэн. Использовать свой мозг на полную мощность, контролировать старение и болезни… Наша деятельность займет много столетий.

– Столетий? Но…

– Я научу тебя, Дэн.

– Звучит круто, – сказал Дэн. – Прямо не верится. Но почему вы думаете, что я гожусь для этой работы? Разве я не должен пройти какое-нибудь тестирование?

Девушка посмотрела на него, улыбнулась, чуть разомкнув губы. Поддавшись порыву, Дэн взял ее за подбородок, привлек к себе и поцеловал.

Целую минуту спустя Иврой, устроившись в объятиях Дэна, снова подняла голову и посмотрела на него.

– Ты прошел тестирование, – сказала она.

Стены

Перевод Э. Несимовой

Входя в квартиру, Гарри Тримбл так и светился довольством. Дверь лифта с лязгом захлопнулась за его спиной – прямо перед носом у любопытствующих пассажиров. Гарри приобнял Флору, прижался щекой к ее щеке и хохотнул.

– Как насчет небольшого сюрприза? Ты так давно этого ждала.

Флора взглянула на него, оторвавшись от панели набора еды:

– Сюрприз, Гарри?

– Я знаю твои чувства по поводу квартиры, Флора. Ну что же, с сегодняшнего дня ты не очень-то будешь ее видеть.

– Гарри!

Он поморщился – так крепко она вцепилась в его руку. Ее лицо выглядело бледным в резком свете дневной лампы.

– Мы… мы переезжаем за город?

Гарри высвободил руку:

– За город? О чем ты толкуешь, черт возьми? – Он нахмурился, довольное выражение исчезло с его лица. – Больше пользуйся лампами. У тебя болезненный вид.

Он оглядел квартиру: четыре прямоугольные стены, идеально ровные, глянцевая поверхность полисветного потолка, пол с опускавшимися панелями. Взгляд хозяина упал на телевизионный экран площадью в четыре квадратных фута.

– Эту штуку завтра уберут отсюда, – сказал он. Довольное выражение лица вернулось. Он внимательно посмотрел на Флору. – А нам установят «Полностен»!

Флора взглянула на пустой экран:

– «Полностен», Гарри?

– Да! – Мужчина ударил кулаком о ладонь и прошелся по комнате. – В нашей ячейке-блоке мы будем первыми, кто обзавелся «Полностеном»!

– Что же, Гарри, это неплохо…

– Неплохо?

Гарри включил телевизор, потом вынул из пола и развернул два стула с креплениями для подносов: скоро ожидался ужин.

Позади него на экране замаячили фигуры.

– Не просто неплохо, а чертовски хорошо, – сказал он, повышая голос, чтобы перекричать визги и грохот музыки. – Начнем с того, что это дорогущая штуковина. Ты знаешь хоть одного, кто может себе позволить?..

– Но…

– Никаких «но»! Флора, ты только представь! У тебя будет что-то вроде балкона, с которого можно наблюдать за чужой жизнью.

– Но у нас и так мало места, разве он не займет…

– Конечно нет! Ты вообще не следишь за техническим прогрессом? И как тебе это удается? Толщина – всего одна восьмая дюйма. Подумай только: вот такая. – Гарри показал пальцами одну восьмую дюйма. – А цвета, а детализация! Ничего подобного ты раньше не видела. Все по последнему слову техники!

– Гарри, старый экран вполне хорош. Может, лучше потратить эти деньги на поездку…

– Да откуда тебе знать, хороший он или плохой? Ты никогда его не включаешь. Это приходится делать мне, когда я прихожу домой.

Флора принесла еду, и они поужинали в полном молчании, глядя на экран. После ужина Флора убрала подносы, свернула стол и стулья, развернула кровати. Супруги лежали в темноте, по-прежнему не говоря ни слова.

– Это абсолютно новая система, – внезапно произнес Гарри. – Авторы «Полностена» создали собственную программу. Все распланировано: утром, в нужное время, тебя будит энергичная музыка, потом выдаются варианты меню на завтрак, потом идет приятный ситком, чтобы начать день в правильном настроении. А еще есть музыка для засыпания с гипнотическим эффектом, если у тебя проблемы со сном. А еще…

– Гарри, а я смогу его выключить, если захочу?

– Выключить? – изумленно переспросил Гарри. – Смысл в том, чтобы он работал постоянно. Вот почему я хочу его установить – для тебя! Понимаешь? Чтобы ты им пользовалась.

– Но иногда мне хочется просто сидеть и думать…

– Думать! Ты имеешь в виду хандрить? – Он вздохнул. – Послушай, Флора. Конечно, квартира у нас не роскошная. Время от времени ты наверняка устаешь от нее, поскольку сидишь здесь круглые сутки. Но многие живут еще хуже. А с «Полностеном» станет просторнее, по ощущениям…

– Гарри, – торопливо заговорила Флора. – Мне хотелось бы уехать. Я хочу сказать, из города. Устроиться в таком местечке, где мы были бы одни, даже если придется много и тяжело работать. Я бы работала в огороде, может, разводила бы кур, а ты бы колол дрова…

– Господи боже мой! – взревел Гарри, обрывая поток ее слов. – Ох уж эти твои фантазии, – продолжил он тише. – Вернись в реальный мир, Флора! Жить в лесу? Мокрые листья, мокрая кора, насекомые, плесень… Какая тоска!

Наступила долгая тишина.

– Да, конечно. Ты прав, Гарри, – прервала молчание Флора. – Мне понравится «Полностен». Мне очень приятно, что ты решил приобрести его для меня.

– Ну и отлично, – буркнул тот. – Так будет лучше. Вот увидишь…

Да, «Полностен» был совсем не то, что их старый экран, – Флора согласилась с этим, как только установщик окончательно отрегулировал и включил устройство. Яркие цвета, мельчайшие подробности и поразительное ощущение глубины. Шоу были динамичными и разнообразными, заряженными энергией. Поначалу это было восхитительно – наблюдать, как все эти люди в натуральную величину разговаривают, едят, ссорятся, принимают душ, занимаются любовью прямо в комнате, рядом с тобой. Если сесть у противоположной стены и сощуриться, можно было вообразить, что смотришь на реальных людей. Конечно, реальные люди не вели бы себя так. Но спустя некоторое время ты переставал понимать, как ведут себя реальные люди. Раньше Флора думала, что Долл Старр носит бюстгальтеры с подложками, но когда та разделась на «Полностене», оказалось, что все без обмана.

Гарри тоже был доволен видом включенной стены, когда приходил домой. Они с Флорой набирали ужин, поглядывая на экран, потом укладывались в постель и смотрели до тех пор, пока не подействуют таблетки «Бул-Доза», которые они начали принимать. Возможно, жизнь действительно налаживается, с надеждой думала Флора. Все возвращается в прежнюю колею.

Но через месяц-другой «Полностен» начал приедаться. Одни и те же лица, одни и те же шутки, одни и те же улыбчивые ведущие, восторженные победители викторин, трудные подростки и неуклюжие отцы, дамские бюсты – все то же самое.

На шестьдесят третий день Флора отключила «Полностен». Свет и звук умерли, осталось тусклое, постепенно убывающее свечение. Она уставилась на глянцевую стену, чувствуя себя муторно, словно увидела знакомого лежащим в гробу.

В квартире было тихо. Флора повозилась с панелью выбора еды, изо всех сил стараясь не глядеть на мертвый экран. Повернулась, чтобы достать из пола столик для пасьянсов, и вздрогнула от неожиданности. Теперь, когда свечение погасло окончательно, экран представлял собой идеальное зеркало. Флора приблизиласьк нему и коснулась пальцем твердой поверхности – почти невидимой. Внимательно изучила свое отражение: большие темные глаза, тени под ними, щеки, слишком впалые, чтобы иметь эффектный вид, волосы, стянутые на затылке в простенький пучок. За ее спиной отражалась комната. Теперь, когда мебель была убрана в пол, она выглядела унылой и невзрачной, если не считать изображений на стенах: фотографии детей в школе, постер с зеленым, залитым солнцем пастбищем, картина со вздымающимися морскими волнами.

Флора сделала шаг назад, пристально всматриваясь в экран.

Пол и стены, казалось, образовывали единое целое, не считая едва заметной границы. Квартира словно увеличилась вдвое. Если бы только здесь не было так пусто…

Флора развернула стол и стулья, набрала обед и стала есть, наблюдая за своим двойником. «Неудивительно, что Гарри в последнее время потерял ко мне интерес», – подумала она: сутулые плечи, ничем не примечательная грудь, вялая поза. Нужно заняться собой, постараться выглядеть лучше.

Через полчаса молчаливое общество собственного изображения надоело Флоре. Она включила экран и почти с облегчением увидела, как ухмыляющийся ковбой в кожаных штанах перебирает пальцами гитарные струны, извлекая из них замысловатую мелодию.

В дальнейшем Флора начала выключать экран каждый день, сначала всего на час, потом на все более длительное время. В какой-то момент она обнаружила, что весело болтает с собственным отражением, и торопливо умолкла. Нет, я не схожу с ума, убеждала она себя, просто мне нравится ощущение расширившегося пространства, которое дает зеркальный экран. И она всегда следила за тем, чтобы «Полностен» был включен к возвращению Гарри.

Примерно через полгода после установки «Полностена» Гарри вышел из лифта с довольной улыбкой, напомнившей Флоре тот вечер. Муж опустил портфель в шкафчик в полу и окинул взглядом квартиру, что-то напевая себе под нос.

– В чем дело, Гарри? – спросила Флора.

– Пусть это и не избушка в лесу, но, может, тебе понравится…

– В чем… дело, дорогой?

– Вот только не будь такой подозрительной. – Он расплылся в широченной улыбке. – Я заказал для тебя еще один «Полностен».

– Но, Гарри, этот прекрасно работает, – недоуменно ответила Флора.

– Еще бы! – огрызнулся муж. – Я заказал второй, теперь у тебя будет два. Что скажешь? Целых два «Полностена», такого нет ни у кого в ячейке-блоке. – Он обошел комнату, потирая руки и оглядывая квартиру. – Единственный вопрос: на какую стену его приспособить? Можно встык к первому, можно напротив него. Сегодня я поговорил с сотрудниками «Полностена». Ей-богу, они просто волшебники программирования. Понимаешь, стены синхронизированы, на них показывают одно и то же шоу. Ты смотришь на него с двух ракурсов, как будто находишься внутри. Вся программа построена на этом принципе.

– Гарри, я не уверена, что хочу вторую стену…

– Не говори ерунды. Это что, приступ самопожертвования? Почему не иметь все лучшее, если можешь себе это позволить? А я, клянусь Богом, могу это себе позволить. Мои дела идут хорошо…

– Гарри, а можно мне как-нибудь поехать с тобой – например, завтра? Мне бы хотелось посмотреть, где ты работаешь, познакомиться с твоими друзьями…

– Флора, ты что, выжила из ума? Ты же видела общественные челноки, знаешь, что там народу битком. И что ты будешь делать у меня на работе? Стоять столбом весь день, загораживая проход? Научись получать удовольствие от того, что есть: собственное жилье, которое не каждому доступно, возможность уединиться, а теперь еще и два «Полностена»…

– Тогда можно мне самой куда-нибудь съездить? Необязательно в час пик. Мне хочется на открытый воздух, Гарри. Я не видела небо… по-моему, уже много лет.

– Но… – Гарри запнулся, подбирая слова. – С какой стати тебе втемяшилось лезть на крышу?

– Не на крышу, я хочу уехать из города. Ненадолго. Я вернусь вовремя, как раз чтобы набрать тебе ужин.

– Ты хочешь сказать, что собираешься потратить все деньги на какую-то поездку? Втиснуться в вертикар, тащиться по пробкам миль семьдесят, как сардина в банке, ни разу не присев, чтобы выехать за город и постоять на пустыре, оглядываясь на стены? А потом втиснуться в другой кар – если повезет – и вернуться домой?

– Нет… Я не знаю… Мне просто хочется на воздух, Гарри. Крыша. Можно мне подняться на крышу?

Гарри подошел к жене и неловко похлопал ее по плечу:

– Ну-ну, успокойся, Флора. Я знаю, ты немного устала и закисла. Со мной такое тоже бывает. Но помни, ты ничего не теряешь, не участвуя в этих крысиных бегах. Бог свидетель, как бы мне хотелось посидеть дома! Эта новая стена все изменит, вот увидишь.

Новый «Полностен» установили перпендикулярно первому. Стык – тончайшая линия – почти не был заметен. Оставшись наедине с устройством, Флора немедленно выключила его. Теперь на нее пялились сразу два отражения, – казалось, они находятся за тонким стеклом. Флора помахала рукой. Две фигуры рабски повторили ее жест. Флора подошла к зеркальному углу, и фигуры приблизились. Отступила на шаг назад – они сделали то же самое.

Она отошла в дальний угол, чтобы оценить эффект. Зрелище оказалось менее приятным, чем раньше. Вместо простой комнаты, опрятно обрамленной с четырех сторон надежными стенами, обитательница словно очутилась на сцене, отгороженной двумя окнами, за которыми простирались такие же бесконечно повторяющиеся сцены. Прежнее чувство крепкого товарищества с собственным отражением исчезло. Две женщины в зеркалах были незнакомками, молча наблюдавшими за ней. Она вызывающе показала им язык. Отражения скорчили угрожающие гримасы. Всхлипнув, Флора бросилась к выключателю и включила экраны.

После этого они работали почти постоянно. Время от времени, когда топот копыт становился слишком утомительным, а выкрики комиков – слишком назойливыми, Флора переставала обращать на них внимание, усевшись к стенам спиной и потягивая горячий кофлет. Но они были всегда включены, когда приходил Гарри – иногда мрачный, иногда бодрый и довольный. Он устраивался на своем стуле и терпеливо ждал ужина, глядя на экраны.

– Отличная штука, – замечал он время от времени, кивая. – Смотри, Флора, тут парень взмахнул плеткой, а она прошла прямехонько вон там. Ей-богу, надо отдать должное создателям «Полностена».

– Скажи, Гарри, а где снимают эти шоу? Те, что с красивыми пейзажами, деревьями, грядами холмов и горами?

Прожевав, Гарри ответил:

– Не знаю. Видимо, где-то на природе.

– Значит, такие места существуют? В смысле, они не нарисованные?

Гарри уставился на нее, приоткрыв набитый рот. Потом хрюкнул и продолжил жевать. А проглотив, заметил:

– Похоже, выкрутасы продолжаются.

– Я тебя не понимаю, Гарри, – сказала Флора.

Тот положил в рот очередную порцию еды, искоса поглядывая на удивленную жену.

– Конечно не нарисованные. Что за вопрос? Как можно нарисовать гору?

– Мне бы хотелось увидеть эти места.

– Ну начинается! – возмутился Гарри. – Я хотел спокойно съесть вкусный ужин и посмотреть шоу, но ты, похоже, не дашь мне это сделать.

– Что ты, Гарри! Я просто сказала…

– Я слышал, что ты сказала. Ну и смотри себе. – Он махнул рукой в сторону экрана. – Вот он, весь мир. Можешь просто сидеть здесь и любоваться…

– Но я хочу не только любоваться. Я хочу пожить в этом. Побывать в этих местах, ощутить листья под ногами, капли дождя на лице…

Гарри недоверчиво нахмурился:

– Значит, ты хочешь стать актрисой?

– Конечно нет…

– Не знаю, что тебе еще нужно. У тебя есть дом, два «Полностена», и это еще не все. Я строю кое-какие планы…

Флора вздохнула:

– Да, Гарри. Мне очень повезло.

– Чертовски верно. – Гарри многозначительно кивнул, не отрывая глаз от экрана. – Набери мне еще один кофлет, если не трудно.

Третий «Полностен» стал для нее сюрпризом. Флора отлучилась из дому – отправилась на одиннадцатичасовом каре в робоклинику на 478-м уровне, чтобы пройти ежегодный медицинский осмотр. А вернувшись, обнаружила новинку. Она почти не услышала дружного «Ах!» других жен в лифтовой кабинке: звук резко оборвался, когда захлопнулась дверь. Флора застыла, против своей воли ошеломленная фантастической панорамой, заполнившей ее квартиру. Прямо перед ней на стульях сидела многочисленная публика. Толстый мужчина в первом ряду почесался, засунув руку под красную рубашку. На его лбу были видны капельки пота. Чуть дальше уютно устроилась парочка: оба уставились на сцену. «Кто эти люди? – подумала Флора. – Как им удалось выбраться из своих квартир и офисов и оказаться в студии?»

Слева, в ярко освещенной кабинке, по-совиному моргал какой-то юнец. Справа тараторил ведущий, поглаживая микрофон.

Развернув стул, Флора опустилась на него, глядя то в одну сторону, то в другую. Столько всего происходило – и она оказалась в самом центре. Она посмотрела шоу с полчаса, потом убрала стул и развернула кровать. Устала после поездки, неплохо бы вздремнуть…

И замерла на первой же застежке. Ведущий уставился прямо на нее, зловеще ухмыляясь. Юнец моргнул, тоже таращась на нее. Толстяк почесался, пялясь на нее с первого ряда. Она не может раздеться у них на глазах…

Она огляделась и обнаружила выключатель рядом с дверью. Щелкнула – и сцена, что разыгрывалась вокруг нее, исчезла. Постепенно меркнущие стены, казалось, придвинулись ближе. Флора повернулась к единственной стене, оставшейся непрозрачной, и медленно разделась, не отрывая взгляда от знакомых изображений. Дети… она не видела их с последних полугодовых каникул. Поездка стоит так дорого, да еще и толпы людей…

Флора повернулась – и увидела три зеркальные стены. Уставилась на бледную фигуру перед собой, такую невыразительную на фоне угасающих послеобразов. Она сделала шаг. Худощавые фигуры со всех сторон, выстроившиеся в бесконечные ряды, повторили ее движение. Флора резко развернулась к знакомой стене, благодарно поймала взглядом тонкую линию, обрамлявшую дверь, картину с морем…

Закрыв глаза, она ощупью добралась до кровати, улеглась под одеяло и после этого рискнула поднять веки. Одинаковые кровати стояли в ряд, на каждой свернулась калачиком фигурка, словно в бесконечно протяженной больничной палате. Или в морге, где лежал весь мир…

Гарри жевал дрожжевую котлету и вертел головой, следя за действием на трех стенах.

– Это великолепно, Флора. Просто великолепно. Но может быть еще лучше, – добавил он загадочно.

– Гарри, а мы не могли бы переехать в квартиру побольше и отказаться от двух стен? Я…

– Флора, ты же не настолько глупа, чтобы не знать. Мне повезло, когда я отхватил эту квартиру. Свободного жилья нет, абсолютно никакого. – Он хохотнул. – В каком-то смысле эта ситуация нам выгодна: страхует от потери работы. Ты же знаешь, компания не уволит меня, даже если захочет, им не найти замену. Никто не получит работу, если у него нет жилья в городе. Так что я могу сидеть на своем месте сколько пожелаю. Может быть, рацион однообразен, но, бог мой, разве мы не продержимся? Кое-кому не грозит увольнение.

– Мы могли бы уехать из города, Гарри. В детстве я…

– О-о-о, только не начинай опять! – простонал Гарри. – Я думал, мы давно уже это обсудили. – Он устремил на жену полный боли взгляд. – Постарайся уяснить, Флора. Со времени твоего детства население увеличилось вдвое. Ты понимаешь, что это значит? В мире сейчас больше людей, чем родилось за всю историю человечества, не считая последнего полувека. Ты помнишь ферму, куда ездила ребенком: так вот, она забетонирована, там сейчас небоскребы. Ты помнишь трассы в чистом поле, по которым несутся личные автомобили: так вот, их больше нет. Нет никаких автострад, нет чистых полей, нет открытых мест, кроме тех, где снимают шоу, да еще президентской усадьбы в полтора акра. Впрочем, туда солнце все равно не заглядывает – вокруг высокие здания. Ах да, наверное, остались клочки суши, где выращивают то, что невозможно синтезировать или извлечь из моря.

– Но должно же быть место, куда мы могли бы уехать. Люди не предназначены для того, чтобы вот так проводить свою жизнь – вдали от солнца, от моря…

На лицо Гарри набежала тень.

– Флора, я тоже кое-что помню, – проговорил он тихо. – Когда я был маленьким, мы провели неделю на пляже. Я помню, как просыпался на рассвете, смотрел на небо в розовых и пурпурных красках, подходил к кромке воды. По песку шныряли какие-то мелкие создания, крохотные дикие существа. Я видел маленьких рыбок, скользящих по гребню прибоя. Я ощущал песок босыми ногами. Над головой носились чайки. И там даже было дерево… Но этого больше нет. Не осталось ни одного пляжа. Все кончено… – Он оборвал себя. – Не важно. Это было тогда. Сейчас есть то, что есть. Тот пляж залили бетоном, построили перерабатывающие предприятия. Фермы, парки и сады забетонированы. Но нам дали «Полностен», заменяющий все это. А потому…

В дверь позвонили. Гарри вскочил на ноги:

– А вот и они, Флора. Подожди немного, и увидишь…

В горле у Флоры что-то сжалось, когда из лифта вышел человек, бережно неся в руках рулон стенового экрана.

– Гарри…

– Четыре стены! – с триумфом возвестил муж. – Помнишь, я говорил, что строю кое-какие планы? Вот и оно. Клянусь Богом, Гарри Тримбл всем им показал!

– Гарри… я не могу… только не четыре стены…

– Я знаю, ты слегка ошеломлена, но ты этого заслуживаешь, Флора.

– Гарри, я не хочу четыре стены! Я этого не вынесу! Это все будет вокруг меня…

Гарри шагнул к ней и в ярости сжал ее запястье.

– Заткнись! – прошипел он. – Рабочие подумают, что ты выжила из ума. Ты этого хочешь? – Он улыбнулся пришедшим. – Как насчет кофлета, парни?

– Шутите? – осведомился один из них. Второй молча приступил к работе – развернул рулон, прикрепил контактные полоски. Еще один потянулся к картине с морем.

– Нет! – Флора бросилась к стене, словно пыталась прикрыть картины собственным телом. – Вы не можете их забрать! Гарри, не позволяй им.

– Послушай, сестренка, не нужны мне твои убогие картинки.

– Флора, возьми себя в руки. Я помогу уложить картины в твой шкаф в полу.

– Парочка идиотов, – пробормотал один из рабочих.

– Но-но, попридержи язык, – начал было Гарри.

Бормотавший шагнул к нему. Он был выше Гарри, крепкого сложения.

– Эй ты, ляпнешь еще что-нибудь – разорву на части. Заткнитесь и отвалите вы оба, ты и твоя карга. Я тут работаю.

Гарри застыл рядом с Флорой, его лицо побелело от гнева.

– А все ты и твои выкрутасы! – прошипел он. – Видишь, что мне приходится терпеть из-за тебя! Ух, как же мне хочется…

Рабочие закончили и ушли, оставив после себя четыре ослепительно сияющие стены.

– Гарри, – произнесла Флора дрожащим голосом. – Как ты выйдешь наружу? Они перекрыли дверь, заперли нас здесь…

– Не прикидывайся большей идиоткой, чем ты есть, – проорал Гарри, перекрывая грохот экранов, подошел к только что покрытой стене, провел по ней рукой и нащупал крохотную защелку. Панель, как обычно, скользнула вбок, открывая бесцветную поверхность двери, отгораживавшей лифтовую шахту. Через мгновение и эта дверь скользнула вбок, и Гарри протолкался в кабинку. Прежде чем створка захлопнулась, Флора успела увидеть его перекошенное от гнева лицо.

А вокруг нее ревели стены. Драка в салуне была в полном разгаре. Флора пригнулась, когда в ее сторону полетел стул, и развернулась: стул свалил с ног мужчину позади нее. Грохот стоял оглушающий. «Рабочий, тот, который злился, специально накрутил такой громкий звук», – подумала Флора.

Сцену сменила другая. Поперек комнаты галопом мчались кони, поднимались облака пыли, и Флора едва не задохнулась – настолько правдоподобной была иллюзия. Казалось, хозяйка комнаты скорчилась под маленьким квадратным навесом потолка посреди бескрайней прерии.

Затем появился скот – стадо животных с обезумевшими глазами. Мыча, встряхивая рогами и грохоча копытами, они нахлынули на женщину, словно бескрайний поток, обтекая ее слева и справа. Флора закричала, зажмурила глаза, вслепую кинулась к стене и нащупала выключатель.

Шум стих. Флора выдохнула с облегчением, в голове гудело. Она была на грани обморока. Нужно прилечь, подумала она… Стены закружились вокруг нее, свечение постепенно ушло, стало темно. Флора опустилась на пол.

Позже, через несколько минут, а может, и часов – узнать было неоткуда – Флора села. Под ней лежала тянувшаяся во всех направлениях, насколько мог видеть глаз, плоскость выложенного плиткой пола. На этой пустынной равнине в пятнадцати футах друг от друга скорчились, чего-то ожидая, бесчисленные женщины с запавшими глазами.

Флора поймала взгляд ближайшего отражения, и незнакомка уставилась на нее. Она слегка склонила голову, пытаясь поймать следующее отражение, но как бы быстро она ни двигалась, ближайшая женщина опережала ее, всегда оказываясь между ней и остальными. Флора повернулась к другой стене – женщина с холодными глазами охраняла и этот ряд.

– Пожалуйста – услышала Флора свой умоляющий голос, – пожалуйста, пожалуйста…

Она прикусила губу и зажмурилась. Нужно взять себя в руки. Это не более чем зеркала, она это знает. Не более чем зеркала. Все другие женщины – только отражения. И эти, враждебные, которые перекрывают всех остальных, – лишь она сама, отраженная в стенах.

Она открыла глаза. В блестящих стенах есть стыки, нужно их найти, и тогда иллюзия бесконечной равнины распадется. Вот она – тонкая, словно волосок, черная линия, протянувшаяся от пола до потолка. Это угол комнаты. Она не потерялась в бесконечности плачущих женщин посреди бескрайней пустыни, она в собственной квартире, одна. Флора повернулась, нашла другие углы. Каждый на своем месте, каждый хорошо виден, с ними все понятно.

Но почему они по-прежнему выглядят как волоски, разделяющие одинаковые квадраты комнат, в каждой из которых сидит безмолвная печальная обитательница?..

Флора закрыла глаза, борясь с очередным приступом паники. Она поговорит с Гарри. Как только он вернется домой – осталось всего несколько часов, – она все ему объяснит.

«Я больна, Гарри. Тебе придется отправить меня туда, где я буду лежать в настоящей кровати с простынями и одеялами, у открытого окна, и смотреть на поля и леса. Кто-нибудь добрый принесет мне поднос с тарелкой супа, настоящего супа, сваренного из настоящей курицы, настоящий хлеб, а может, даже стакан молока и салфетку из настоящей ткани…»

Нужно бы найти кровать, развернуть ее и отдохнуть до прихода Гарри. Но Флора чувствовала себя страшно уставшей. Лучше подождать здесь, расслабиться, не думать о необозримом пространстве и других женщинах, ждущих вместе с ней.

Она заснула.

Проснувшись, она села, сбитая с толку. Ей привиделся сон…

Но как странно! Стены ячейки-блока стали прозрачными, она видела остальные квартиры, простиравшиеся во все стороны. Она кивнула – так ей и казалось. Каждая комната была пустой и безликой, как ее собственная. А Гарри ошибался. У всех есть четыре «Полностена». И другие женщины – другие жены – были заперты, как и она, в этих жалких клетках. Все они старели и были больны, все поблекли, тоскуя по свежему воздуху и солнечному свету. Она кивнула, и женщина в соседней квартире сочувственно кивнула в ответ. Остальные женщины тоже закивали: все были согласны с ней, бедняжки.

Когда вернется Гарри, она ему покажет, как обстоит дело. Он поймет, что «Полностена» недостаточно. Такие есть у всех, но люди несчастливы. Когда вернется Гарри…

Уже скоро, Флора знала это. После стольких лет ей не требовалось смотреть на часы, чтобы сказать: Гарри вот-вот появится. Нужно встать, привести себя в порядок. Она неуверенно поднялась на ноги. Отметила про себя, что другие жены тоже начали готовиться, явно в ожидании своих мужей: засновали по комнатам, открывая шкафы в полу, переодеваясь, поправляя волосы. Флора подошла к панели набора еды; остальные жены вокруг нее развернули столы и начали набирать ужин. Флора попыталась разглядеть, что выбрали они, но было слишком далеко. Она рассмеялась: женщина в соседней квартире вытянула шею, любопытствуя, что готовит ОНА. Соседка тоже рассмеялась. Вот молодчина.

– Моркапироги, – оживленно произнесла Флора. – Пародимусс, кофлет…

Готово. Флора повернулась к стене-двери и принялась ждать. Ужин уже на столе, Гарри будет доволен. После еды она поговорит с ним о своей болезни…

А она смотрит на правильную стену? Линия, обозначавшая дверь, была совсем тонкой, практически невидимой. Флора рассмеялась, представив, как входит Гарри – и видит, что она таращится не на ту стену.

Она повернулась и заметила какое-то движение слева, в соседней квартире. Там открылась дверь, вошел человек. Соседка двинулась ему навстречу…

Навстречу Гарри! Это был Гарри! Ее четыре стены сверкали пустотой, а вокруг нее другие жены приветствовали Гарри, усаживали его за стол, предлагали кофлет…

– Гарри! – закричала она, бросаясь на стену. Та отбросила ее. Она подбежала к другой стене, забарабанила по ней кулаками с воплем: – Гарри! Гарри!

Во всех других квартирах Гарри жевал, кивал, улыбался. Другие жены суетились вокруг него, грациозно брали кусочки со своих тарелок. И никто из них – ни один человек – не обращал на нее ни малейшего внимания…

Она стояла посреди комнаты, уже не крича, лишь беззвучно всхлипывая. Она была одна внутри этих четырех стен, сомкнувшихся вокруг нее. Бесполезно взывать к кому бы то ни было.

Сколько бы она ни кричала, сколько бы ни билась о стены, сколько бы ни звала Гарри – никто ее не услышит.

Черный день для паразитов

Перевод В. Ковалевского

Картер Гейтс, судья третьего участка города Уиллоу-Гроув, доел сэндвич из булки с куриным паштетом, старательно скомкал промасленный пакет, повернулся, чтобы бросить его в мусорную корзину, стоявшую позади кресла, и… окаменел.

Из окна своего кабинета, помещавшегося на втором этаже, он увидел, как нечто, похожее на цветочный лепесток бледно-бирюзового цвета футов сорока длиной, медленно опускалось на землю между аккуратными клумбами петуний, что на лужайке перед зданием суда. В верхнем (или черенковом) конце корабля отскочила полупрозрачная розовая панель, и оттуда неспешно поднялось тонкое изящное существо, внешним видом напоминавшее большую лиловую гусеницу.

Судья рванулся к телефону. И уже через полчаса он вещал местным официальным лицам, тесной кучкой сбившимся вокруг него на лужайке:

– Друзья! То, что эта штуковина обладает разумом, видно даже идиоту.

Сейчас она налаживает, как уверяет мой парнишка, что-то вроде говорильной машины и в любую минуту может вступить с нами в переговоры. Двадцать минут назад я поставил в известность Вашингтон. Пройдет чертовски немного времени, и кто-нибудь там, наверху, объявит это дело государственным секретом и накрутит столько всяких запретов, что даже Манхэттенский проект покажется открытым собранием женского клуба. А ведь эта штука – самое большое событие в жизни округа Плум за все время его существования. Если мы не хотим быть оттертыми на задний план, зевать нельзя.

– Что же вы предлагаете, судья?

– В ту самую минуту, как оно приведет свое оборудование в действие, я открою заседание судебной палаты. Будем транслировать его по радио – Том Клемберс с радиостанции уже устанавливает микрофоны. Жаль, нет телевизионного оборудования, но у Джона Харда имеется кинокамера. Уиллоу-Гроув прославится почище мыса Канаверал!

– Вы молодчина, Картер!

Через десять минут после того, как мелодичный голос лингвистической машины произнес пожелание организовать встречу со старейшинами городка, Пришелец уже осматривал набитый народом зал суда с видом щенка-сенбернара, рассчитывающего на веселую возню. Шарканье ног и покашливание прекратились, и оратор начал:

– Народ Зеленого Мира…

На грохот шагов в боковом проходе обернулись все. Здоровенный мужчина, лысый, одетый в куртку и брюки защитного цвета, в очках без оправы и с темной кожаной кобурой, шлепавшей по бедру при каждом шаге, обогнул кресла первого ряда, остановился, широко расставив ноги, выхватил из кобуры тяжелый никелированный пистолет сорок четвертого калибра, прицелился и с расстояния десяти футов всадил в Пришельца пять пуль.

Фиолетовое тело конвульсивно дернулось, соскользнуло со скамьи на пол с тем звуком, который издает уроненная мокрая пожарная кишка, испустило прерывистое чириканье и замерло. Стрелявший отвернулся, бросил пистолет, поднял руки и крикнул:

– Шериф Хоскинс, отдаюсь под защиту закона!

Минуту в зале царила ошеломленная тишина; затем зрители кинулись на убийцу. Трехсотдевяностофунтовая туша шерифа протиснулась сквозь орущую толпу и загородила мужчину в защитном костюме.

– Я всегда знал, что ты мерзавец, Сесил Стамп, – сказал шериф, вынимая наручники, – знал еще с тех пор, как подсмотрел, что ты начинял толченым стеклом кусок мяса для собаки Джо Поттера. Однако не думал, что ты докатишься до такого подлого убийства.

Он крикнул окружающим:

– Очистить дорогу! Я отведу арестованного в тюрьму!

– Минутку, черт побери, шериф! – Стамп был бледен, очки свалились, один плечевой погончик оторвался, но на мясистой физиономии забрезжило что-то похожее на ухмылку. – Мне не по нраву словечко «арестованный». Я просил защиты. И еще… поаккуратнее с выражением «убийство»! Я никого не убивал!

Шериф моргнул и, обернувшись, крикнул:

– Как там жертва, док?

Маленькая седая голова приподнялась над безжизненным телом Пришельца.

– Мертв, как тухлая макрель, шериф.

– Так я и думал. Пошли, Сесил.

– А по какому такому обвинению?

– Предумышленное убийство.

– Кого же это я пришил?

– Ты прикончил этого… этого… этого чужестранца.

– Нет тут никакого чужестранца! Это же просто паразит, вредитель. Убийство, по моему разумению, – это когда убитый вроде бы человек. По-вашему, эта дрянь – человек?

– Такой же человек, как я!

– Разумное существо!

– Разве можно запросто убивать!

– Должен же быть закон!

Шериф поднял руку, играя желваками:

– Как, судья Гейтс? Есть закон, запрещающий Сесилу Стампу убивать… хм… этого?

Судья оттянул пальцами верхнюю губу:

– Минуточку… – начал он. – С формальной точки зрения…

– Господи, – перебил его кто-то. – Вы хотите сказать, что законы не дают определения, что такое… я хочу сказать… что такое…

– Что такое человек? – фыркнул Стамп. – Что бы в законах ни говорилось, а ни черта там нет о красно-лиловых червяках! Паразит это, и дело с концом! Никакой разницы – прихлопнуть его или какого-нибудь таракана!

– Тогда, клянусь Богом, Сесила надо арестовать за нанесение умышленного ущерба! – крикнул какой-то мужчина. – Или за охоту без разрешения и вне сезона!

Стамп полез в брючный карман, вытащил толстый мятый бумажник, выудил из него замусоленную бумажку и показал ее:

– Вот моя лицензия. Я дезинфектор. И имею разрешение носить пушку. Закона я не нарушил. – Теперь он откровенно издевался. – Я просто выполнил свои обязанности, шериф. Да еще задарма, а не на средства налогоплательщиков.

Маленький человечек со щетинистыми рыжими волосами, весь пылая, бросился на Стампа:

– Подлец кровожадный! – Он потрясал в воздухе кулаком. – Мы станем позором страны, хуже Литл-Рока! Линчевать его!

– Заткнись, Уинштейн, – вмешался шериф, – нечего разоряться насчет линчевания!

– А это и есть линчевание! – взорвался Сесил Стамп, весь побагровев. – Я же вам услугу оказал! А ну, раскройте уши! Это что за дрянь? – и он ткнул корявым пальцем в сторону судейского стола. – Какой-то таракан с Марса или откуда там еще! И вам это известно не хуже, чем мне! А зачем он тут? Ясное дело, не за тем, чтобы делать добро таким, как вы и я! Уж это точно! Или они, или мы! И на этот раз мы их, благодарение Господу, опередили!

– Ты… ты… ненавистник…

– А ну заткнись! Я такой же свободомыслящий, как любой из вас! Я и к неграм не больно-то придираюсь, и между евреем и белым разницы почти не делаю! Но уж коль дело доходит до приглашения в гости красных тварей, которых еще и людьми величают, тут я говорю: «Стоп!»

Шериф снова занял позицию между Стампом и наступающей на него толпой.

– Осади назад! Приказываю разойтись тихо и мирно! Этим делом я займусь лично!

– Думаю, пора мне двигать домой, шериф. – Стамп затянул ремень. – Мне-то спервоначалу казалось, что ты их утихомиришь маленько, но теперь они вроде сами попризадумались и видят, что порядка я не нарушал. Вряд ли среди них найдутся такие, что пойдут поперек закона, станут, к примеру, подступать к дезинфектору, выполняющему свои обязанности. – Он наклонился и поднял с пола пистолет.

– Под мою ответственность, – сказал шериф Хоскинс, – можешь считать разрешение на пушку аннулированным. И твою лицензию – тоже.

– На здоровье! Разве я сопротивляюсь, шериф? Все, что тебе будет угодно. Занесешь все ко мне домой, когда покончишь с этим. – И Стамп стал проталкиваться к дверям.

– Не расходитесь! – Осанистый человек с густыми седыми волосами пробился к судейскому столу. – Объявляю чрезвычайное собрание граждан нашего города открытым!

Он стукнул председательским молотком по исцарапанной столешнице, бросив взгляд на прикрытое знаменем мертвое тело Пришельца.

– Джентльмены, мы должны действовать быстро и решительно. Если на радио, прежде чем мы примем согласованное решение, узнают об этом происшествии, Уиллоу-Гроув будет проклят навеки!

– Послушайте, сенатор Кастис, – выкрикнул, вставая, судья Гейтс. – Это… эта толпа не может принимать решения, имеющие силу закона.

– Черт с ними, с законами, судья! Разумеется, это дело федеральных властей, тут даже Конституцию, может, придется менять. Сейчас же мы собираемся дать определение понятия «человек», действующее в городских границах Уиллоу-Гроува.

– И это самое малое, что надо сделать! – отчеканила женщина с худым лицом, свирепо глядя на судью Гейтса. – Уж не думаете ли вы, что мы тут будем сидеть и одобрять этакое беззаконие?!

– Чепуха! – завопил Гейтс. – Я не меньше вашего возмущен происшедшим, но… но… но у человека две руки, две ноги и…

– Форма тела не имеет значения, – оборвал его председатель. – Медведи тоже ходят на двух ногах. Дэвид Зовский потерял одну на войне. Руки есть у обезьян.

– Любое разумное существо… – начала женщина.

– Тоже не пойдет. Сын моей несчастной сестры, Мелвин, родился идиотом, бедняга. Друзья, не будем терять времени. Исходя из таких принципов, определение дать очень трудно. Однако я думаю, что нам все же удастся найти решение вопроса, которое послужит основой для дальнейшего законодательства… Конечно, оно может привести к серьезным изменениям в будущем. Охотникам оно явно не придется по вкусу, да и мясную промышленность затронет. Но поскольку мы уже, как мне кажется, вошли в эпоху Контакта с э-э… э-э… существами из других миров, надо навести порядок в собственном доме.

– Верно, сенатор! – заорал кто-то.

– Лучше пусть этим займется Конгресс, – настаивал чей-то голос.

– Должны же и мы что-то сделать! – твердил другой.

Сенатор поднял руку:

– Тихо, ребята! Репортеры появятся здесь через несколько минут. Наше определение, может статься, и не будет абсолютно точным, но оно заставит людей задуматься, а это сделает Уиллоу-Гроув лучшую рекламу, чем убийство.

– Что у вас на уме, сэр?

– А вот что, – сказал сенатор торжественно. – Человек – это любое безобидное существо.

Зашаркали подошвы. Кто-то откашлялся.

– А как же человек, который совершил насилие? – потребовал объяснения судья Гейтс. – Что же он…

– Это совершенно ясно, джентльмены, – просто сказал сенатор. – Он, разумеется, паразит и вредитель.

…Сесил Стамп стоял на ступеньках здания суда и, держа руки в карманах, болтал с репортером самой крупной в округе газеты. Их окружала толпа людей, опоздавших на волнующий спектакль в суде. Стамп разглагольствовал о меткости своих пяти выстрелов, о хлюпанье пуль, входивших в тело огромной лиловой змеи, и о том, как смехотворно выглядела она в агонии. Он лихо подмигнул человеку в комбинезоне, немного похожему на лису, который стоял рядом и ковырял в носу.

– Немало времени пройдет, пока какая-нибудь из этих проклятых ящериц отважится снова сунуть сюда нос с видом, будто они тут хозяева, – закончил Стамп.

Двери суда широко открылись. Взволнованные граждане выходили, сторонясь Стампа. Толпа вокруг него начала рассасываться, а потом и совсем исчезла, так как зеваки спешили поговорить с выходившими, рассчитывая на более свежие известия. Нашел себе жертву и репортер.

– Может, вы будете столь любезны, сэр, и сообщите подробности действий, предпринятых… э-э… специальным комитетом?

Сенатор Кастис пожевал губами.

– Была созвана сессия муниципалитета, – сказал он. – Мы приняли определение понятия «человек» для нашего города…

Стамп, стоя в десяти футах, фыркнул:

– Это меня не касается. Закон обратной силы не имеет!

– Еще мы классифицировали, что такое «паразит» и «вредитель».

– Под меня копаете, Кастис? – вскинулся Стамп. – Подождем до выборов…

Дверь снова отворилась. Высокий человек в кожаной куртке вышел на лестницу и остановился, глядя вниз. Толпа отпрянула. Сенатор и репортер посторонились.

Человек медленно спустился по ступенькам. В руке у него был блестящий пистолет сорок четвертого калибра, ранее принадлежавший Стампу.

Стоя в одиночестве, Стамп следил за его действиями.

– Эй! – В его голосе чувствовалось напряжение. – Ты-то еще кто такой, черт тебя дери?!

Человек спустился на последнюю ступеньку и поднял пистолет.

– Я новый дезинфектор, – ответил он.

Квалификационный тест

Перевод Э. Несимовой

1

Март Малдон прочитал бумагу, которую держал в руке, и у него пересохло во рту. Глаза сидевшего за столом декана Уормвелла, мутноватые из-за толстых контактных линз, опустились на его часы-перстень.

– Квота сокращена? – Пересохшее горло Малдона смогло издать лишь хрип. – За три дня до выпуска?

– Э-э-э, да, мистер Малдон. Мне жаль, но вот такая история… – Уормвелл пожевал губами. – Конечно, не по вашей вине…

Малдон обрел голос:

– Они не могут так со мной поступить, я второй по успеваемости студент на курсе…

Декан поднял пухлую ладонь:

– Ничего личного, мистер Малдон. Число студентов определяется размером ежеквартального финансирования. Нам урезали бюджет. Аналоговая теория – один из курсов, по которым снижена квота…

– Но я специализируюсь в микротронике. Ан-теория – факультативная дисциплина, часовой курс по выбору…

Декан поднялся, уперся в стол кончиками пальцев:

– Все подробности там, в уведомительном письме.

– Подробности?! А как вам такие подробности: я четыре года ждал зачисления, а потом еще пять лет пахал как вол!

– Мистер Малдон! – Уормвелл выкатил глаза. – Мы работаем в системе! Неужели вы ждете, что для вас лично будет сделано исключение?

– Но, декан, потребность в квалифицированных инженерах-микротрониках колоссальна…

– Достаточно, мистер Малдон. Сдайте свою студенческую карточку в регистратуру, и вам назначат квалификационное тестирование.

– Ладно. – Малдон встал и с грохотом отодвинул стул. – У меня еще есть шанс. Пройду тестирование и получу должность, я разбираюсь в микротронике не хуже любого дипломированного…

– Боюсь, вы забыли, что претенденты без диплома имеют ограниченные права при тестировании по техническим специальностям. Рекомендую вам пройти тест Второго этапа…

– Второй этап… Но это же для неквалифицированного персонала!

– Вам нужна работа, мистер Малдон. Город с населением в сотню миллионов не может кормить бездельников. А жизнь в общежитии малоприятна для человека без карточки.

Декан сделал паузу, многозначительно глядя на дверь. Молча забрав письмо, Малдон покинул кабинет.

2

В кабинке для тестирования было жарко. Малдон ерзал на скамейке с тонкой обивкой, просматривая тестовый бланк.

1. Какие слова в нижеследующем списке повторяются наиболее часто: собака, кошка, корова, кошка, свинья…

2. Понравилось бы вам требовать пропуск у входящих в здание людей?

3. Понравилось бы вам просматривать бланки, проверяя, в нужную ли графу вписаны имена?

– Тестовые материалы на столе, – донеслось из настенного громкоговорителя. – С помощью стилуса отметьте варианты ответов, которые считаете правильными. Один вопрос – один ответ. На заполнение бланка отводится один час. Можете приступать.

Через двадцать минут Малдон вернулся в приемную и уселся на скамью рядом с мордатым мужиком: тот сжимал одной ладонью другую, словно держал между ними пойманную мышь. Сидевший напротив дерганый юнец в рабочем комбинезоне вытряхнул сигарету из мятой пластиковой пачки с надписью «Гранйок. Соцобеспечение. Дневная норма», прикурил и выпустил едкую струйку.

– То еще курево, – произнес он высоким, резким голосом, крутя в пальцах тонкий сероватый цилиндр. – Дюйм поддельного табака и полтора дюйма фильтра.

Он кисло улыбнулся и бросил сигарету на пол. Мордатый повернул голову на полдюйма:

– Это ради безопасности, Мак. Парни вроде тебя разбрасывают сигареты где попало, те прогорают и гаснут сами.

– Ага, точно. Будь они на полдюйма короче, их можно было бы выбрасывать сразу, вообще не прикуривая.

Мелкий лопоухий мужичонка продвигался по комнате, поглядывая на желтые и розовые карточки в руках ожидающих мужчин и женщин. Остановившись, он выхватил карточку у узколицего парня, в приоткрытом рту которого виднелись желтоватые зубы.

– Ты уже сдал тест, – раздраженно заявил лопоухий. – Не приходи больше. Возьми карточку и иди в то место, которое на ней указано. Вот здесь… – показал он.

– Я шестнадцать лет оттрубил бригадиром девятой бригады токарей в «Филадельфия-Ремонте», – внезапно сказал мужчина, сидевший рядом с Мартом, затем разнял ладони и показал собеседнику правую ладонь. Первые фаланги четырех пальцев отсутствовали. Он убрал руку. – Выпустили меня из лазарета, дали литеру Д-4 и отправили сюда. И знаешь чего? – Он взглянул на Марта. – Я не могу пройти тесты…

– Малдон, Март, – перебил его голос из громкоговорителя. – Пройдите к столу контролера…

Март пересек комнату и остановился у конторки в углу, за которой теперь сидел лопоухий мужичонка, проворно сортируя карточки. Тот поднял глаза, выдернул из стопки розовую карточку и ткнул ею в Малдона. В глаза ему бросилось одно слово: НЕКВАЛИФИЦИРОВАННЫЙ.

Март швырнул карточку на стойку:

– Наверное, вы что-то перепутали. Этот тест может сдать и десятилетний ребенок…

– Возможно, – огрызнулся контролер. – Но ты его не сдал. Следующее тестирование в среду, в восемь утра.

– Минуточку, – сказал Март. – Я пять лет учился микротронике…

Контролер покивал:

– Ну да, ну да. Приходи в среду.

– Вы не понимаете…

– Это ты не понимаешь, дружище. – Лопоухий окинул Малдона изучающим взглядом. – Послушай, – продолжил он более мягко, – что тебе нужно, так это Подгонка.

– Спасибо за наводку, – отозвался Малдон. – Я как-то не готов отдавать свои мозги на растерзание.

– Ха! Нашелся тут остряк-самоучка! – Контролер ткнул себя пальцем в грудь. – Похож я на человека с растерзанными мозгами?

Малдон оглядел его, словно пребывал в сомнении:

– Значит, вам сделали Подгонку? И на что это похоже?

– Подгонка? Да ничего особенного. Ты не можешь найти работу – она помогает, вот и все. Я видал парней вроде тебя. Пока не сделаешь это, тест Второго этапа тебе не пройти.

– К черту Второй этап! Я записался на техническое тестирование. Просто подожду.

Контролер кивнул и покусал карандаш:

– Ага, можешь и подождать. Помню я одного парня – прождал девять лет, потом сделал Подгонку, и мы нашли ему работу за неделю.

– Девять лет? – Малдон покачал головой. – И кто придумывает эти правила?

– Да никто не придумывает! Они записаны в книге.

Малдон склонился над конторкой:

– А кто пишет книгу? Где мне их найти?

– Имеешь в виду Шефа? – Лопоухий поднял глаза к потолку. – Он уровнем выше. Не трать зря время, дружище, тебе туда не пробиться. Им некогда спорить с каждым, кто к ним приходит. Это система…

– Ага, – бросил Малдон, отворачиваясь, – это я уже слышал.

3

Малдон поднялся на лифте на один этаж и оказался в фойе, украшенном каменной урной с песком, юккой в горшке, благодарностями в рамках и блестящей глухой дверью с надписью «Квалификационная комиссия. Только для персонала с правом доступа». Малдон подергал дверь – заперта намертво.

Было очень тихо. Где-то вдалеке гудели воздушные насосы. Малдон постоял у двери, подождал. Через десять минут зашипели, расходясь, створки лифта – и исторгли медленно двигавшегося мужчину в синем комбинезоне ремонтника и с желтой карточкой. Вновь прибывший прислонил карточку к двухдюймовому стеклянному прямоугольнику рядом с дверью. Та скользнула вбок. Малдон быстро просочился внутрь, вслед за рабочим.

– Эй, тебе чего?! – огрызнулся мужик.

– Все в порядке, я координатор, – быстро сказал Малдон.

– А! – Мужик окинул его взглядом. – Эй, а где твое удостоверение?

– Новая экспериментальная система. Вытатуировано на левой ноге.

– Ха! – сказал рабочий. – Вечно выдумают что-нибудь новенькое.

Он двинулся по коридору, выстланному толстым ковром. Малдон медленно последовал за ним, читая таблички над дверями, и остановился у той, где было написано «Отдел критериев». Там, сосредоточенно шевеля нижней челюстью, восседала девица с лицом, заплывшим жиром. Она потянулась и нажала кнопку на столе.

– Привет, – сказал Малдон, улыбаясь во весь рот. – Я бы хотел поговорить с начальником отдела. – Девица жевала, глядя на него. – Я не отниму много времени…

– Это уж точно, ловкач, – процедила девица.

Открылась дверь коридора, в нее заглянул мужчина в форме. Девица махнула рукой в сторону Малдона.

– Вот, вломился тут, – сказала девица. – Без карточки, а туда же.

Охранник качнул головой в сторону коридора:

– Ну пошли…

– Послушайте, мне необходимо поговорить с начальником…

Охранник взял его за локоть и повел к двери:

– Ох уж эти залетные пташки. На указателе же ясно написано, где проводят тестирование. Чего вы сюда-то лезете?

– Послушайте, мне говорят, я должен пройти что-товроде электронной лоботомии, после которой я отупею и смогу работать секретаршей или сторожем…

– Осторожнее на поворотах! – рявкнул охранник и вытолкал Малдона в комнату ожидания. – Вали давай. И больше никаких фокусов, пока не получишь карточку, понял?

4

Сидя в Общественной библиотеке за сверкающим столом из фальшивого дуба, Март перелистывал буклет «Подгонка приспособит вас к работе».

Его взгляд выхватывал отдельные фразы:

«…Неврозы, возникающие как следствие напряженной работы».

«Таким образом, человек, прошедший Подгонку, обретает глубинное удовлетворение от работы, освобождается от непродуктивных импульсов, провоцирующих конфликты, не отвлекается на умозрительную интеллектуальную деятельность, не приносящую пользы…»

Март встал и приблизился к стойке библиотекаря.

– Нет ли у вас чего-нибудь более объективного? – произнес он хриплым библиотечным шепотом. – Тут одна только пропаганда.

Библиотекарь перестала стучать по клавишам и бросила взгляд на буклет.

– Брошюра выпущена Квалификационной комиссией, – ответила она резко. Это была женщина без подбородка, с редкими, выкрашенными в черный цвет волосами и с выступающими ребрами. На груди висела зеленая карточка. – В ней содержится вся необходимая информация.

– Не совсем. Тут не сказано, кто оценивает результаты теста и решает, чьи мозги следует поджарить.

– Но-но! – Женщина втянула подбородок-пуговку. – Я никогда не слышала, чтобы Подгонку описывали в таких выражениях!

– У вас есть какая-нибудь техническая информация о ней? И литература о квалификационной политике в целом?

– Если и есть, то не для того, чтобы без разбора выдавать ее всяким… – она запнулась, подбирая слово, – праздношатающимся!

– Послушайте, надеюсь, я имею право знать то, что касается меня, – сказал Март, позабыв перейти на шепот. – Тут какой-то заговор?..

– Да ты параноик! – Костлявые пальцы библиотекарши выдернули буклет из рук Марта. – Врываешься сюда без карточки, здоровый как бык…

Она взвизгнула, так, словно кто-то провел напильником по стальному листу. Читатели подняли головы.

– Мне всего лишь нужна информация…

– …а живешь припеваючи на МОИ налоги! Да ты должен…

5

Час спустя Март стоял, облокотившись о стену, в коридоре на девятом этаже здания «Гранйок таймс геральд», мысленно репетируя свою речь. Из двери с табличкой «Главный редактор» вышел дородный мужчина. Март шагнул ему навстречу:

– Простите, сэр, мне нужно с вами поговорить…

Пронзительные синие глаза, глядевшие из-под кустистых бровей, остановились на посетителе.

– Да? В чем дело?

– У меня есть для вас история. Это по поводу квалификационной процедуры.

– Притормози, приятель! Кто ты?

– Моя фамилия Малдон. Я дипломированный специалист по прикладным технологиям… ну, почти… но мне не дают пройти тест по микротронике. У меня нет карточки, и единственный способ ее достать – это получить работу, но сначала я должен позволить властям сделать мне операцию на мозгу…

– Хм!

Мужчина смерил Марта взглядом с головы до ног и зашагал дальше.

– Послушайте! – Малдон схватил его за пухлое предплечье. – Они превращают умных людей в идиотов, чтобы те делали работу, на которую можно натренировать даже шимпанзе, а если ты начинаешь задавать вопросы…

– Ну-ну, Мак… – проревел голос за спиной Марта. Здоровенная лапа легла на его плечо, толкнула Марта к выходу на внешнюю площадку и выпихнула за дверь. Март одернул куртку и оглянулся. Крепкий мужчина, к воротнику которого была прикреплена розовая карточка в пластиковой обложке, с довольным видом отряхнул руки.

– Заглядывай пореже, – жизнерадостно крикнул он, захлопывая дверь.

6

– Привет, Глэмис, – сказал Март маленькой опрятной женщине, сидевшей за маленьким опрятным столом. Та нервно улыбнулась и поправила стопку бумаг, уложенную с математической точностью.

– Март, конечно, я рада снова тебя видеть… – Ее глаза уставились в то место на его груди, где должна была висеть карточка. – Но тебе же назначили соцсоветника, надо было пойти к нему…

– Прием предлагают не раньше января. – Он придвинул стул и уселся. – Я ушел из вуза. Сегодня утром сдавал квалификационный тест на Второй этап. И провалился.

– Мне так жаль, Март. – Она изобразила на лице едва заметную улыбку. – Но ты можешь попробовать еще раз в среду…

– Угу. А потом в пятницу, а потом в следующий понедельник…

– Ничего, Март, я уверена, в следующий раз ты справишься лучше, – беспечно сказала Глэмис и пролистала календарь. – В среду тестирование для… э-э-э… специалистов по размещению транспортных средств, инспекторов инструментов, менеджеров сантехнического оборудования…

– Угу, смотрителей туалетов – подхватил Март, – считывателей счетчиков…

– Есть и другие, – торопливо продолжила Глэмис. – Координаторы транспортных потоков…

– Сидят у шлагбаума и нажимают кнопки «вверх-вниз». Впрочем, не важно, как называется должность. Мне не пройти тест.

– Но почему, Март?.. Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что любая открытая вакансия предназначена для милого надежного болвана. А если ты не такой, тебе охотно помогут стать им.

– Ты преувеличиваешь, Март! Операция лишь слегка замедляет время реакции синапсов. И потом, всегда можно вернуться в прежнее состояние. Нужно, чтобы люди с исключительными характеристиками умели решать типовые задачи…

– Как подделать тесты, Глэмис? Мне нужна работа… если я не хочу привыкать к униформе иждивенца и двум сухим пайкам в день.

– Март! Как ты можешь вообще думать о таком?! К тому же это не сработает. Комиссию одурачить нелегко…

– Тогда подкрути что-нибудь, чтобы я попал на техническое тестирование. Ты знаешь, что я его пройду.

Она покачала головой:

– Господи, Март, техническое тестирование проводит центральная кадровая комиссия, это в муниципалитете, на пятидесятом уровне. Там нужна как минимум синяя карточка. – Она сочувственно сморщила лоб. – Просто сходи на Подгонку, и…

– Ты серьезно думаешь, что я пойду туда и позволю им урезать мое ай-кью до восьмидесяти, чтобы я смог грузить лопатой мусор? – удивился Март.

– Нет, правда, Март, не жди, что общество будет приспосабливаться к тебе. Ты должен приспособиться к нему.

– Послушай, я в состоянии компостировать пассажирские билеты, не превращая себя в идиота. Я мог бы…

Глэмис покачала головой:

– Нет, не мог бы, Март. Комиссия знает, что делает. – Она понизила голос. – Буду с тобой предельно откровенна. Эту работу кто-то должен выполнять. Но поручать рутинные задачи людям с восприимчивым, активным умом недопустимо, проблем не оберешься. Нужны работники, которые чувствуют себя довольными и счастливыми, компостируя билеты.

Март посидел молча, потянул себя за нижнюю губу.

– Ладно, Глэмис. Наверное, пойду я на Подгонку…

– Великолепно, Март. – Она улыбнулась. – Не сомневаюсь, ты станешь счастливее…

– Но сначала я хочу о ней узнать побольше. Хочу быть уверен, что они не превратят меня в перманентного идиота.

Женщина цокнула языком, вытащила из стопки на углу стола маленький проспект и протянула ему:

– Тут все сказано…

Март покачал головой:

– Это я уже видел. Просто реклама, отмазка для публики. Я хочу знать, как эта штука работает, мне нужны коммутационные схемы, технические спецификации.

– Но, Март, у меня нет ничего подобного, а если бы и было…

– Ты можешь их достать. Я подожду.

– Март, я и вправду хочу тебе помочь… но… что…

– Я не пойду на Подгонку, пока не разузнаю о ней хоть что-нибудь, – отрезал он. – Хочу твердо знать, что мне не выжгут кору головного мозга, и больше не беспокоиться.

Глэмис пожевала верхнюю губу.

– Возможно, удастся раздобыть кое-что в центральном хранилище. – Она встала. – Подожди здесь, я ненадолго.

Она вернулась через пять минут, неся толстую книгу в обложке из прочной манильской бумаги, на которой значилось: «ГСМ 8765-89, Эксплуатация и техническое обслуживание, ЕЕТ, стандарт II». И ниже, кеглем помельче: «Инструкция по эксплуатации, только для служебного пользования».

– Спасибо, Глэмис. – Март полистал книгу: мелкий шрифт, замысловатые схемы. – Завтра верну.

И он устремился к выходу.

– Нельзя выносить это из офиса! Тебе даже видеть это не полагается!

– Ты все получишь обратно.

Март подмигнул и закрыл дверь, перестав слышать ее встревоженный голос.

7

Кабинка напоминала ту, где Март побывал три дня назад, с одной только разницей: вместо стола и стула была высокая узкая койка. Унылый санитар в белом халате включил свет и стал возиться с наборной панелью.

– Разденьтесь до пояса, одежду и обувь сложите в корзину, выньте из карманов все металлические предметы, никаких часов и украшений на вас быть не должно, – зачастил он привычной монотонной скороговоркой. – Когда будете готовы, лягте на спину. – Он похлопал по кушетке. – Вытяните руки вдоль тела, дышите глубоко и ничего не трогайте. Я вернусь примерно через пять минут. Не покидайте кабинку.

Задернув шторку, санитар ушел.

Март извлек из кармана плоский ящичек с инструментами, открыл его, выбрал самую большую отвертку и принялся колдовать над вмонтированной в стену маскировочной металлической панелью. Сняв ее, он окинул взглядом лабиринт соединительных блоков, разноцветных проводков, сверкающих шурупов, предохранителей, крохотных конденсаторов.

Март достал из кармана клочок бумаги и сравнил нарисованную схему с реальной. Большая черная пластина – вот здесь… Он приложил к ней палец. А парная к ней, красная, идет от конденсатора на 30 микрофарад…

Поворотом запястья он разъединил два контакта, поменял их местами, закрепил. Затем быстро разрезал проводки, вставил клеммы и большой резистор, достав его из кармана. Ну вот и все. Если повезет, показания датчиков будут обычными, но ток, при помощи которого подпаливают синапсы, станет бегать внутри схемы, не причиняя ему вреда. Март вставил панель на место, прикрутил ее, снял рубашку – и в этот момент санитар просунул голову за шторку.

– Ну давайте уже, раздевайтесь и ложитесь, – бросил он и снова исчез.

Малдон опустошил карманы, снял туфли и растянулся на кушетке. Прошло минуты две. В воздухе запахло спиртом. Шторка отъехала в сторону. Круглолицый санитар взял Марта за руку, протер левое предплечье холодным комком ваты, поднес к коже гипоспрей и надавил на поршень. Март ощутил легкий укол.

– Это безопасное снотворное, – сообщил санитар безразличным тоном. – Просто расслабьтесь, не пытайтесь изменить положение подголовника или клемм на груди, когда я их установлю. Чувствуете сонливость?

Март кивнул. У него закололо в кончиках пальцев; голова, казалось, начала медленно раздуваться. Что-то холодное коснулось запястий, потом лодыжек, надавило на грудь…

– Не волнуйтесь, ремни нужны для вашей же безопасности, расслабьтесь и дышите глубоко, это ускорит действие снотворного… – звучал голос, затихая где-то вдали. На мгновение Марта охватила паника: вдруг он в чем-то ошибся и модифицированная схема отправит смертельный разряд в его мозг? А потом и эта мысль исчезла вместе с другими, утонув в мягкой зеленой дымке.

8

Он сидел на кушетке; санитар стоял перед ним с пластмассовой чашечкой в руках. Март взял ее, попробовал сладкую жидкость, протянул санитару.

– Выпей, – настаивал тот, – очень полезная штука.

Март не стал допивать. Он все еще жив, и санитар, похоже, не заметил ничего необычного. Пока все нормально. Он посмотрел на свою руку. «Один, два, три, четыре, пять». Так, считать не разучился. «Я – Март Малдон, двадцать восемь лет, проживаю по адресу: общежитие соцобеспечения номер 69, второе крыло, этаж 19, комната 1906…»

С памятью, кажется, все в порядке. Попробуем 27 умножить на 18, будет… 486.

Простую арифметику тоже не забыл.

– Ну давай уже, дружище, выпей эту вкуснотищу и одевайся.

Март покачал головой, потянулся к своей рубашке, потом вспомнил, что нужно двигаться медленно и неуверенно, как полагается болвану, и стал возиться с рубашкой как можно более неуклюже…

Санитар пробормотал что-то, поставил чашку на столик, выдернул рубашку из рук Марта, натянул на него и застегнул пуговицы.

– Сложи свои вещички в карманы. Ну вот, молодчина…

Он позволил отвести себя по коридору, слабо улыбаясь спешащим мимо людям. В офисе чопорная дама, сидевшая за маленьким столом, поставила печати на документы Марта, взяла его руку, сделала оттиск большого пальца, затем толкнула к нему бумаги.

– Распишись вот здесь. – Март застыл, таращась на листок. – Напиши здесь свое имя.

Она нетерпеливо постучала по бумаге. Март вытер нос указательным пальцем, раззявил рот. Дама взглянула ему за спину.

– Девять-один, – рявкнула она, – отведите его обратно…

Март схватил ручку и вписал свое имя крупными каракулями. Женщина выдернула бумаги и протянула ему один из листков.

– Я, того, задумался, – объяснил Март, неуклюже держа его.

– Следующий! – рявкнула дама, махнув рукой – «можешь уходить».

Малдон покорно кивнул и медленно зашаркал к двери.

9

Знакомый контролер в Квалификационном департаменте посмотрел на справку, протянутую Мартом, и с улыбкой поднял на него взгляд:

– Смотрю, ты все-таки взялся за ум. Славный мальчик. Хорошие оценки за тест, сейчас подберем тебе местечко. Любишь мосты?

Поколебавшись, Малдон кивнул.

– Ну конечно, ты любишь мосты. Работа на воздухе. Будешь важной персоной. Подъезжает машина, ты выглядываешь и смотришь, положил ли водитель деньги в коробку. Тебе дадут рабочую форму… – приговаривал лопоухий, заполняя бланки. Март стоял, глядя в никуда. – Ну вот, готово. А теперь отправляйся по адресу, который здесь написан, видишь? Прямо с этого уровня садись на городской челнок, на нем написана большая цифра девять. Ты же понимаешь, что значит «девять»?

Малдон моргнул и закивал. Контролер нахмурился:

– Иногда мне кажется, что тамошние ребята могут перестараться, делая хорошее дело. Но еще пара дней – и ты почувствуешь себя лучше. Поумнеешь – будешь прямо как я. А теперь поезжай туда, тебе выдадут удостоверение и форму, пристроят к работе. Ладненько?

– Э-э-э, спасибо.

Март пересек широкую комнату, прошел через турникет и оказался на залитой предвечерним солнцем внешней площадке четвертого уровня. На панели у входа в челнок значилось: «Следующий – 9». Март запихнул бумаги в карман и побежал к остановке.

10

На следующее утро Март, одетый в поношенный студенческий костюм, вышел из общежития ровно в восемь. В руке он держал тяжелую дорожную сумку с формой портового управления, которой его снабдили вчера. На лацкане пиджака отчетливо выделялась новенькая желтая карточка.

Он спустился в грузовой кабине на нижний уровень, сел на пригородный автобус, вышел в захудалом районе возле пересечения Пятой авеню и Сорок пятой улицы, где располагались магазины секонд-хенда, и выбрал убогое заведение, спрятавшееся за вешалками с неряшливой одеждой. В длинном, слабо освещенном помещении пахло нафталином и плесневелой шерстью. Из-за стойки на него взглянул коротышка с венчиком из пуха над ушами, в расстегнутом жилете поверх туго перетянутого ремнем пуза. Март поднял сумку, открыл ее и вывалил одежду на стойку. Пузатый молча следил за его движениями.

– Сколько дашь за все это? – спросил Март.

Мужчина потрогал темно-синюю майку, провел пальцем по голубым брюкам, потер ткань между пальцами. Потом наклонился над конторкой, поглядел на дверь, на карточку Марта, на его лицо и снова на одежду, развел руками.

– Пять кредитов.

– За все?! Да оно стоит не меньше сотни.

Мужчина бросил острый взгляд на лицо Марта, потом на его табличку и нахмурился.

– Пусть карточка тебя не обманывает, – сказал Март. – Она краденая, как и все остальные шмотки.

– Эй! – Пузатый выпятил губы. – Это что еще за трепотня? У меня почтенное заведение. А ты не коп ли, часом?

– У меня мало времени, – сказал Март. – Никто не подслушивает. Давай к делу. Ты можешь срезать нашивку, пуговицы и…

– Десять кредитов, и точка, – сказал владелец, понизив голос. – Мне надо на что-то жить. Любой бродяга может одеться даром в собесе. Кто купит у меня шмотки?

– Не знаю. Подними до двадцати.

– Пятнадцать, и это грабеж.

– Добавь набор с комбезом техобслуживания, и по рукам.

– Настоящего у меня нет, но есть похожий…

Десять минут спустя Март покинул магазин, одетый в заляпанный маслом комбинезон с подвернутыми рукавами. К нагрудному карману была прикреплена желтая карточка.

11

Девица за стойкой из выбеленного плавника, стоявшей посередине ковра цвета тумана, площадью не меньше четверти акра, с отвращением уставилась на Малдона.

– Я ничего не знаю ни о какой поломке оборудования… – начала она надменно.

– Слушай, сестренка, мое дело – трубы, а ты занимайся своей диктомашинкой. – Март сделал вид, что собирается снять с плеча и поставить на ковер замасленный ящик с инструментами. – Мне сказали: муниципалитет, девятый уровень, директорский спортзал. Вот я сюда и пришел. Ну что, скажешь, где парилка, или мне вернуться ни с чем и настучать в профсоюз?

– В следующий раз приезжай на лифте для обслуги, Клайд. – Она нажала кнопку, и панель со свистом отъехала в сторону. – Мужское отделение – направо, женское – налево, общее – прямо. Выбирай.

Он двинулся по облицованному кафелем коридору, миновал несколько дверей, покрытых капельками испарений. Коридор поворачивал направо, потом налево. Март открыл дверь и окинул взглядом скамейки из хрома и красного пластика, козлы, брусья, стойку для штанги. Толстяк в белых шортах лежал на полу, лениво перебирая ногами в воздухе, словно крутил педали. Март пересек зал и открыл следующую дверь.

Теплые солнечные лучи струились сквозь матовое стекло потолка. Широкие листья тропических растений склонялись над травянисто-зеленым ковром, огибавшим бирюзовый бассейн с хромированными лесенками. Двое загорелых мужчин в плавках и солнцезащитных очках распластались на надувных матрасах. Справа виднелась дверь с надписью «Директорская раздевалка – только для членов клуба». Март подошел к ней, шагнул внутрь.

Вдоль стен высились шкафчики цвета слоновой кости, между ними тянулась широкая мягкая скамейка. Вдали, в темном помещении, подмигивали яркие лейки душей. Март поставил свой ящик на скамейку, открыл его и достал двенадцатидюймовый ломик.

Поддев ломиком дверцу шкафчика, он отогнул ее настолько, чтобы разглядеть на внутренней стороне длинную металлическую полоску замка. Март вернулся к своему ящику, взял тонкие щипчики, подцепил и отогнул ими полоску. Внезапно звякнув, дверца отрылась. В шкафчике было пусто.

Он попробовал еще один – там обнаружился симпатичный светло-бежевый костюм, который прекрасно подошел бы ему лет в двенадцать. Март переключился на следующий шкафчик.

Пришлось проверить еще четыре. В последнем нашлись темно-бордовый костюм из дорогого на вид полиона, пара простых красных туфель и накрахмаленная розовая рубашка. Март быстро исследовал остальное содержимое: бумажник, набитый купюрами по десять кредитов, членская карточка клуба и еще одна карточка, синяя, с золотым зажимом-крокодильчиком. Оставив деньги на полке, Март свернул одежду, запихнул ее в свой ящик и направился к выходу. Дверь распахнулась; один из загорающих прошел мимо Марта, кинув на него острый взгляд. Март торопливо обогнул бассейн и выбрался в коридор. В его дальнем конце девица, встретившая его за стойкой, вела оживленную беседу с мужчиной, на лице которого было написано удивление. Оба посмотрели на Марта. Тот нырнул в первую же дверь слева и очутился в комнате, где стояли в ряд застеленные белыми простынями столы и торшеры с широкими рефлекторами, лежали скрученные в рулоны комплекты банных принадлежностей. Сидевший на лавке крупный лысый мужчина с волосатыми руками, в тесном белом трико и белых кедах, свернул газету и посмотрел на прибывшего, пожевывая зубочистку. На его груди была розовая табличка.

– Э-э-э… душевая? – прощупал почву Март.

Здоровяк кивнул на дверь позади себя. Март вошел в длинное помещение с душевыми лейками и кранами. Второй двери не было. Март развернулся и налетел на стоящего в дверях здоровяка.

– Наконец-то решили разобраться с протечкой, – сказал тот, не вынимая зубочистку. – Я звонил три месяца назад. А вы, ребята, никуда не торопитесь, верно?

– Мне нужно сходить за инструментом, – сказал Март, пытаясь протиснуться мимо здоровяка.

Тот заблокировал ему выход, не сделав и шага.

– А в этом ящике что?

– Тут не те инструменты, – пояснил Март и снова попытался протиснуться боком.

Толстяк достал изо рта зубочистку, нахмурился:

– У тебя есть разводной ключ, верно? Есть прокладки, отвертка. Что тебе еще нужно для устранения мелкой протечки?

– Ну, мне понадобится брызгоподавитель, – ответил Март. – А еще кольца детрафикатора и, может, парочка одноразовых дефектометров…

– А разве здесь у тебя нет этих… как ты их там назвал? – Массажист изучал ящик. – Разве это не входит в стандартный набор?

– Да, но… у меня только с правой резьбой, а…

– Ну-ка, давай посмотрим. – Толстая лапа потянулась к ящику.

Март отпрянул.

– …Но, наверное, я справлюсь и так, – договорил он и огляделся. – Где тут протечка?

– Третья лейка справа. Сам увидишь, там капает. Я пытаюсь читать, а этот звук действует мне на нервы.

Март опустил ящик:

– Если не возражаешь… Мне не по себе, когда другие смотрят, как я работаю.

Толстяк хмыкнул и ретировался. Март открыл ящик, достал ключ и начал откручивать большое шестиугольное кольцо. Вода закапала сильнее, потом брызнула струей. Март бросился к двери и распахнул ее.

– Эй, ты мне не сказал, что вода не отключена…

– Чего?

– Ты должен завернуть главный вентиль. Быстрее, пока тут все не залило!

Здоровяк подскочил, кинулся к выходу.

– Постой там и через пять минут включай! – крикнул Март ему вслед. Хлопнула дверь. Март затащил свой ящик в массажную комнату, торопливо стянул с себя грязный комбинезон. Его взгляд упал на аккуратную стопку упаковок с нижним бельем, носками, зубными щетками, расческами. Март позаимствовал один комплект, снял остатки одежды…

Снаружи раздались крик и топот бегущих ног. Дверь распахнулась, и в нее влетел тот мужчина из раздевалки.

– Где Чарли? Какая-то сволочь украла мою одежду!

Март схватил полотенце, накинул себе на голову и начал яростно вытираться, громко напевая, повернувшись спиной к вошедшему.

– Сантехник! Вот его инструменты!

Март развернулся, сбросил полотенце, вырвал ящик из рук ограбленного, затолкал мужчину в душевую, захлопнул дверь, повернул в замке ключ и бросил его в сток. Крики снаружи были едва слышны. Март завернулся в полотенце и выскочил в холл. Там толпились люди – кто-то в белом, кто-то в полотенце, кто-то в уличной одежде, – и все они говорили одновременно.

– Сюда! – крикнул Март, неопределенно показывая куда-то в сторону. – Не дайте ему сбежать!

Проталкиваясь сквозь толпу, он помчался по коридору. Двери открывались и снова захлопывались.

– Эй, а этот почему с ящиком? – воскликнул кто-то.

Март развернулся, нырнул в ближайшую дверь и попал в густой горячий туман. На него уставилась женщина: розовая кожа усыпана капельками влаги, на голове – тюрбан из полотенца.

– Что вы здесь делаете? Общее отделение рядом.

Март глотнул воздуха, пронесся мимо купальщицы, распахнул неприметную дверь и очутился в комнатушке, заставленной коробками. В противоположной стене виднелась еще одна дверь. Март кинулся туда, выскочил в пыльный вестибюль и начал заглядывать во все двери подряд. За третьей обнаружилась пустая кладовка.

Через пять минут он вышел, наряженный в элегантный бордовый костюм, поспешно прошагал к двери с надписью «Выход», что вела в застеленное ковром фойе, увидел ряд открытых лифтовых кабинок и шагнул в одну из них. Служитель с желтой карточкой закрыл дверь.

– Ваша карточка, сэр?

Малдон показал синюю карточку. Лифтер кивнул:

– Вниз, сэр?

– Нет, – ответил Март. – Вверх.

12

Он ступил в прохладную тишину пятидесятого уровня.

– Как пройти в комнаты для тестирования первого класса? – быстро спросил он.

Лифтер показал ему. Коридор со множеством дверей, казалось, уходил в бесконечность.

– Хотите сыграть по-крупному, сэр? – поинтересовался лифтер. – Да ну, я ни за какие коврижки не взялся бы за ихнюю работу. На кой мне такая ответственность?

Дверь лифта стала сдвигаться, постепенно скрывая его из вида, а он все стоял там и качал головой.

Стараясь выглядеть по-деловому, Малдон двинулся вперед. Судя по словам Глэмис, где-то здесь располагалось хранилище Центральной кадровой комиссии. Найти его будет не так уж сложно. А после этого… что ж, придется действовать по обстоятельствам.

Через сто ярдов от лифта, в месте пересечения коридоров, обнаружилась доска с указателями. Отдел кадрового анализа – направо. Март двинулся мимо открытых дверей: оформленные в мягких тонах офисы, решетки кондиционеров, растения в горшках, безупречные молодые женщины с аккуратными прическами, сидевшие перед огромными клавиатурами или за пустыми столами. Скромные таблички над дверями гласили: «Программирование», «Спецификации», «Экстраполяция данных – третий этап»…

Где-то впереди слышался стрекот, который усиливался по мере приближения. Наконец Март очутился перед широкой двустворчатой дверью. Через стекло он увидел длинное помещение с рядами высоких – от пола до потолка – металлических шкафов. Люди в бежевых спецовках сновали по проходам, сверялись с бумагами, которые держали в руках, делали пометки, нажимали кнопки на контрольных панелях, расположенных через равные интервалы. Сидевший у двери мужчина с большим, печально изогнутым ртом и тревожным выражением на лице заметил Марта. Времени на колебания не было. Март толкнул дверь.

– Доброе утро, – доброжелательно произнес он, перекрывая деловитый стрекот вычислительных машин. – Я ищу Центральную кадровую комиссию. Скажите, это здесь?

Печальный мужчина открыл было рот и тут же закрыл. К расстегнутому воротнику его рубашки была прикреплена зеленая карточка.

– Вы из Особого отдела? – спросил он с сомнением.

– Из Аптических заготовок, – любезно ответил Март. – Никогда не был в отделе кадрового анализа, а потом сказал себе: какого черта, просто возьми да зайди туда.

На лице его была расслабленная улыбка, совсем как у декана Уормвелла, когда тот снисходил до общения со студентами.

– Вообще-то, сэр, здесь Обработка данных, а вам, видимо, нужно Хранилище…

Март быстро прикинул в уме, что к чему.

– А каков диапазон выполняемых вами задач?

Служащий поднялся на ноги.

– Мы контролируем информацию на мастер-картах персонала, обновляем ее в соответствии с поступающими данными… – начал он, потом запнулся. – Э-э-э, сэр, могу я взглянуть на ваше удостоверение?

Март сделал свою улыбку на пару градусов холоднее и помахал синей карточкой. Клерк вытянул шею, но Март уже убрал карточку.

– Итак, – быстро продолжил Март, – кратко введите меня в курс дела, с самого начала. – Он бросил взгляд на настенные часы. – Постарайтесь быть кратким, мое время ограниченно.

Мужчина поправил ремень и огляделся:

– Что же, сэр, давайте начнем вот с чего…

Десять минут спустя они остановились перед стеклянной стеной, отгораживавшей помещение с высоким потолком, где были видны ряды бобин на сверкающих штырях. Яркие конструкции сложной формы из цветной пластмассы загромождали пространство над каждым рядом, под ним и позади него.

– …Конечно, все процессы полностью автоматизированы, – вещал служащий. – Мы обрабатываем в среднем четыреста девятнадцать тысяч действий сотрудников за день, средняя скорость реакции системы – не больше четырех микросекунд.

– Каковы источники входящей информации? – осведомился Март деловитым тоном человека, задающего стандартные вопросы.

– Нам отправляют данные все департаменты…

– И Квалификационное тестирование? – небрежно поинтересовался Март.

– Да, конечно, это крупнейший одиночный поток данных.

– Включая, например, категории пять и семь?

Мужчина кивнул:

– От восьмой до второй. Технические специальности обрабатываются отдельно, в банках данных «Игрек» и «Зет».

Он показал на пару красных шкафчиков.

– Понятно. Значит, здесь собрана информация о свежеиспеченных выпускниках технических учебных заведений?

– Верно, сэр. Данные, расположенные в алфавитном порядке, направляются в отдел тестирования, потом результаты ранжируются по количеству набранных баллов, проходят сортировку и классификацию. Так определяется место работы каждого кандидата.

Март кивнул и двинулся дальше. На шкафчиках с данными были нанесены трафаретные двухдюймовые буквы. Март остановился перед буквой «Б».

– Давайте взглянем на типичную запись, – предложил он.

Служащий шагнул к консоли и нажал кнопку. Загорелся четырехдюймовый экран, и на нем появилась надпись: «Бэджул, Феликс Б. 654-8734-099-Б1». Под заголовком располагался замысловатый узор из точек.

– Можно? – Март потянулся к кнопке, нажал ее. Что-то щелкнуло, и имя изменилось: «Бакарски, Хайман А».

Он посмотрел на код под именем, ни о чем не говоривший ему.

– Полагаю, каждая точка имеет свое значение?

– В верхнем ряду – физический профиль, первые девять точек. Потом психологический, еще двадцать одна точка. Потом… – начал перечислять служащий. Март кивал. – Вот здесь – образовательный профиль…

– А если, допустим, – перебил его Март, – вкрадется ошибка? Например, в средний балл, полученный кандидатом? Как вы ее исправите?

Служащий нахмурился, уголки его рта поползли вниз, к глубоким морщинам.

– Конечно, я имел в виду не ваши ошибки, – торопливо поправился Март. – Но я представил, что оборудование для обработки данных может случайно потерять десятичный знак.

Он понимающе улыбнулся.

– Ну, пару раз в год такое происходит, но ничего страшного нет. При следующем считывании эта карточка высвечивается автоматически.

– Значит, вы не… э-э-э… вносите корректировок?

– Только при вводе обновленных данных.

Мужчина покрутил ручки. Табличка сдвинулась в сторону, одна из точек на экране начала раздуваться и рассыпалась на множество точек, образовавших рисунок.

– Допустим, ошибка в этом пункте. Я бы просто стер код и заново набрал измененные данные. Всего одна секунда, и…

– Предположим, вы хотите изменить эту запись, внести сведения об окончании технического вуза?

– Вот этот символ: восьмой ряд, четвертая точка. Код для технических специальностей – серия девятьсот. Вводите здесь. – Он показал на ряд цветных кнопок. – Затем файл автоматически переносится в хранилище.

– Что же, впечатляющая экскурсия, – подытожил Март. – Я обязательно сделаю так, что в ваш послужной список занесут благодарность.

Грустнолицый служащий несмело улыбнулся:

– Я всего лишь выполняю свою работу…

– А теперь, если не возражаете, я еще поброжу и понаблюдаю. У меня осталось несколько минут до конференции.

– Вообще-то, здесь никому нельзя находиться, кроме…

– Все в порядке, не беспокойтесь. Я бы предпочел побродить в одиночестве.

Он повернулся к служащему спиной и торопливо зашагал вперед. Бросил взгляд через плечо – тот усаживался за свой стол, качая головой.

Март быстро прошел мимо рядов бобин, завернул в третий, миновал буквы «О» и «Н», остановился перед «М». Нажал на кнопку, прочитал вспыхнувшее на экране имя: Майонович.

Он принялся жать дальше. Замелькали имена: Макисс… Малахи… Малдон, Салли… Малдон, Март.

Огляделся – в конце ряда стоял какой-то техник и таращился на него. Март кивнул ему:

– Вот это аппаратура у вас!

Тот не ответил. Он носил розовую карточку, а рот его был приоткрыт на полдюйма. Март отвел взгляд в сторону, посмотрел на потолок, на пол, снова техника, который все так же пялился на Марта. Вдруг техник решительно захлопнул рот и повернулся к столу, за которым сидел служащий.

Март дотянулся до контрольных ручек, быстро набрал восьмой ряд, место четыре. Точка вздрогнула и увеличилась в размерах. Техник, привлеченный внезапным движением, повернулся и заспешил к нему:

– Эй, никому нельзя трогать…

– Так, любезный, – жестко бросил Март. – Отвечай на каждый вопрос как можно короче. Ты будешь оцениваться по быстроте и точности ответа. Сколько цифр в серии Технических специальностей – в группе девятьсот?

Пойманный врасплох, техник задрал брови и ответил:

– Три, но…

– Назови код специальности «инженер по микротронике», диплом с отличием.

Внезапно со стороны входной двери донесся шум. Послышались голоса – кто-то быстро задавал вопросы, служащий отвечал. Техник замер в нерешительности, почесывая затылок. Март нажимал цветные кнопки: 901, 922, 936. Он наобум ввел в свою запись дюжину специальностей с кодом из трех цифр.

Уголком глаза он приметил, как на одной из красных панелей что-то блеснуло – его запись автоматически переправлялась в хранилище данных по техническим специальностям. Он ткнул пальцем в кнопку, убравшую его карточку с экрана, повернулся и устремился в дальний конец помещения. Техник последовал за ним.

– Эй, вы с какой карточкой там химичили?

– Ничего страшного, – заверил его Март. – Просто исправлял ошибку. А теперь прошу извинить, я только что вспомнил, у меня важная встреча…

– Лучше проверить. Так что за карточка?

– Я выбрал наугад.

– Но… тут сто миллионов карточек…

– Верно! – сказал Март. – А ты у нас прям семи тысяч пядей во лбу. Осталось время только на один вопрос: отсюда есть другой выход?

– Вам лучше подождать минутку, я скажу начальнику…

Март заметил две двери без всяких обозначений, одна рядом с другой.

– Не бери в голову. Что ты ему скажешь? Что в одной из сотен миллионов карточек была крохотная ошибка? Уверен, это его расстроит.

Он открыл ближайшую дверь. Техник лихорадочно шевелил губами.

– Эй, это… – начал он.

– Не звоните нам, мы сами вам позвоним!

Март шагнул в проем. За секунду до того, как дверь закрылась за его спиной, он успел разглядеть, что стоит в каморке размером четыре на шесть футов. Он развернулся, потрогал дверь. Ручки не было; она захлопнулась, издав щелчок – решительно и бесповоротно.

Он был один в кромешной темноте.

Малдон торопливо ощупал стены – гладкие, без единой выступающей детали. Потом подпрыгнул, но до потолка не достал. Снаружи что-то кричал техник. Дверь могут открыть в любой момент – и все…

Март опустился на колени и стал исследовать пол. Ровный. Потом ударился локтем обо что-то металлическое…

Пальцы наткнулись на решетку в стене, у самого пола: примерно два фута в ширину и один – в высоту. Оттуда струился ровный поток холодного воздуха. В каждом углу прощупывались головки шурупов. Крики снаружи не стихали.

Покопавшись в карманах, Март нашел монетку и открутил шурупы. Решетка упала ему на руки. Он отложил ее, пополз головой вперед и наткнулся на резкий поворот сразу за стеной. Повернувшись набок, он начал пробираться по металлической трубе, упираясь руками в ее стенки. Впереди виднелось пятно света, перечеркнутое полосками решетки. Март дополз до нее и заглянул в шумную комнату, где высились огромные панели, пестревшие ручками настройки и лампочками-индикаторами. Он подергал решетку: похоже, держится крепко. В этом месте воздуховод поворачивал вправо под прямым углом. Март пролез по изгибу и обнаружил, что труба здесь шире дюймов на шесть. Поставив ноги на решетку, он с силой толкнул ее. В тесном пространстве было не размахнуться, Март бил снова и снова, пока решетка не поддалась. Еще один удар – и она свалилась в помещение. Март просунул голову в отверстие.

В ярко освещенной комнате не было никого. На стенах висели таблички с предупреждениями об опасности. Март развернулся и пополз обратно к кладовке. За дверью по-прежнему слышались голоса. Высунувшись в отверстие, он нащупал решетку и поставил ее на место ровно в тот момент, когда распахнулась дверь. Он замер. На мгновение воцарилась тишина.

– Но… – произнес техник. – Говорю вам, тот парень влетел в каморку, будто опаздывал на ракету до Парижа! Я не выпускал дверь из вида, стоял тут и кричал, а вы на меня ругались…

– Ты, должно быть, ошибся, он вышел в другую дверь…

Дверь закрылась. Март выдохнул. Кажется, у него было несколько минут, чтобы отдышаться и решить, как выбираться с Пятидесятого уровня.

13

Он прокрался между рядами огромных кибернетических машин, повернул за угол и едва не столкнулся с молодой женщиной, рыжеволосой и темноглазой. Ее алый рот округлился от удивления.

– Вам нельзя здесь находиться, – сказала она, показывая карандашом себе за спину. – Тестируемые должны оставаться в экзаменационной комнате, пока не заполнят все тесты.

– Я… ох…

– Понимаю, – сказала девушка, уже не так сурово. – Четыре часа подряд. Это ужасно. Но все-таки вернитесь обратно, и побыстрее, пока никто вас не увидел.

Он кивнул, улыбнулся, направился к двери, на которую указывала собеседница, по пути обернулся. Девушка изучала наборную панель, не глядя на него. Он вышел в дверь, попробовал следующую. Та открылась, и Март ступил в маленький аккуратный кабинет. Большеглазая женщина со стянутыми в тугой узел каштановыми волосами взглянула на него. На столе, за которым она сидела, были только узкая ваза с одним розовым бутоном и табличка «Квалификационный специалист». Женщина перевела взгляд на настенные часы.

– Боюсь, вы опоздали на сегодняшнее тестирование, – сказала она. – Приходите в среду на дневное. По понедельникам тесты начинаются утром. – Она сочувственно улыбнулась. – Многие ошибаются.

– О… – сказал Март. – Э-э-э, а могу я начать позже?

Женщина покачала головой:

– Это невозможно. Уже поступают первые результаты…

Она кивнула на миниатюрную копию огромных машин, расположенных в соседней комнате. Устройство загудело и защелкало, потом умолкло. Специалист нажала кнопку на своем столе, маленький аппарат резко и коротко прожужжал. Март уставился на него, тот издал серию гудков и щелчков. Девушка нажала кнопку еще раз, и снова раздалось жужжание.

Март соображал, что делать дальше. Осталось решить одну проблему: как выбраться из здания муниципалитета, не привлекая внимания. Его запись изменена, теперь он – обладатель диплома по техническим специальностям. Сразу по двенадцати. Наверное, лучше оставить одну. Кто-нибудь может заметить…

– Вижу, вы восхищаетесь «Профилировщиком», – заметила женщина. – Компактная модель, не правда ли? Вы, случайно, не кибернетик?

– Нет… – начал Март.

– Можете назвать ваше имя? Я проверю вашу запись, посмотрю, все ли готово к тестированию в среду.

Март сделал глубокий вдох. Сейчас не время для паники…

– Малдон, – сказал он. – Март Малдон.

Женщина подвинула к себе хитроумный аппарат, похожий на дисковый телефон, набрала длинный код, выпрямилась. Прошло десять секунд. Щелчок – и на рабочем столе загорелась маленькая панель. Собеседница Марта наклонилась вперед, изучая данные, потом подняла взгляд:

– Вот это да, мистер Малдон! Потрясающая запись! Думаю, я ни разу не встречала кандидата с таким основательным и разнообразным образованием!

– О, – сказал Март со слабой улыбкой. – Ничего особенного…

– Эйдетика, клеточная психология, самоуправляющиеся системы…

– Ненавижу узкую специализацию, – вставил Март.

– …Кибернетика. Да ладно, мистер Малдон, вы шутите!

– Ну что же… – Март повернулся в сторону двери.

– Боже мой! Мы с нетерпением будем ждать результатов вашего тестирования, мистер Малдон! Ах да, позвольте показать вам новый «Профилировщик», так восхитивший вас. – Девушка встала и обошла стол. – Он экономит массу времени и, конечно, намного уменьшает количество операций в базах данных. Когда экзаменуемый нажимает кнопку «Завершено», результаты его тестов в виде двоичного кода передаются для распознавания прямо в это устройство. Оно осуществляет больше тысячи сопоставлений «да-нет» в секунду и одновременно переводит результаты в десятичный код, а затем вносит их в основную персональную запись. При этом в основной записи не нужно активировать перечень дисциплин… А ведь каждая такая активация обходится налогоплательщикам в семьдесят девять кредитов!

– Впечатляюще! – сказал Март. Хорошо бы прервать этот поток информации, чтобы задать пару-тройку невинных на первый взгляд вопросов…

Прозвучало тихое жужжание. Женщина нажала кнопку настольного коммуникатора.

– Мисс Фринклс, вы не могли бы ко мне зайти? Пришло сообщение, что по зданию бродит какой-то сумасшедший…

– Боже мой! – Она взглянула на Марта и выскользнула в дверь. – Извините, я на минутку…

Март подождал полминуты и собрался было уходить, но потом его осенило. Он посмотрел на «Профилировщик». Все результаты тестов проходят через это маленькое устройство. Что, если…

Беглый осмотр показал, что аппарат – близкий родственник настольных приборов, которые используются при обучении по специальности «прикладные технологии», на занятиях по злосчастной аналоговой теории. Входные данные – ответы на вопросы, переведенные в двоичную систему, – сопоставляются с эталонными ответами для специальности, обозначенной первыми тремя цифрами кода. Результаты загружаются в профиль, с этого момента готовый для передачи в главное хранилище.

Как-то слишком просто…

Нажав на рычажок позади устройства, Март поднял крышку. Мисс Фринклс не обманула: модель оказалась новой. Большинство схем были миниатюрными, встроенными в съемные платы. Не хватало только инструментов…

Покопавшись в столе мисс Фринклс, он нашел пилку для ногтей и две шпильки. Подделывать входные данные не требовалось, достаточно было подкрутить кое-что в разделе кодирования, чтобы исправить конечный результат. Март присел на корточки и стал разглядывать схемы на боку. Вот оно, слева – группа контактов, которые замыкаются и размыкаются, обозначая балл в профиле из девяти цифр. Девять рядов, в каждом– девять контактов, уместившихся на площади в половину квадратного дюйма. Предстоит тонкая работа…

Март распрямил шпильку и осторожно прикоснулся к ряду реле времени. Контакты в верхнем ряду замкнулись, на боку устройства загорелась красная лампочка. Март отодвинул проводок, быстро сверился со своей записью, все еще горевшей на экране, встроенном в стол мисс Фринклс, потеребил тумблеры, чтобы выставить свой личный идентификационный код из пяти букв и четырех цифр. Потом нажал кнопку отключения экрана и опустил крышку «Профилировщика». Когда владелица кабинета вернулась, Март сидел в низком кресле, листая последний номер «Популярной статистики».

– Говорят, по девятому этажу носится обезумевший ремонтник, – сказала она, запыхавшись. – Убил трех человек, устроил пожар…

– Пожалуй, мне пора, – сказал Март, поднимаясь на ноги. – Очень симпатичная у вас машинка. А скажите, ручной контроль есть?

– Есть, а вы не заметили? Я подтверждаю результаты каждого теста, прежде чем они отправятся в Главное хранилище. Если кто-то сжульничал или не уложился в срок, его результаты не должны быть пропущены.

– Ах да, конечно. И чтобы отправить данные в Главное хранилище, нужно просто нажать вот это? – сказал Март, наклоняясь над столом и надавливая на кнопку, которой мисс Фринклс касалась на его глазах.

«Профилировщик» резко зажужжал, загорелась красная лампочка.

– Ой, вам нельзя было!.. – воскликнула мисс Фринклс. – В данном случае это, конечно, не имеет значения, – добавила она извиняющимся тоном, – но все-таки…

Открылась дверь, в комнату вошла рыжеволосая женщина.

– О, – сказала она, глядя на Марта, – вот вы где. А я вас искала в экзаменационной…

Мисс Фринклс удивленно посмотрела на коллегу.

– Но у меня создалось впечатление… – Она улыбнулась. – Мистер Малдон, вы действительно надо мной подшутили. Вы уже сдали тесты, но заставили меня поверить, что опоздали…

Март скромно улыбнулся.

– Барбара, мы должны посмотреть его баллы! У него фантастические показатели успеваемости. Дипломы как минимум по десяти специальностям, все с отличием…

Включился экран. Мисс Фринклс подкрутила ручку, просмотрела первый блок данных – и застыла.

– Мистер Малдон! Я знала, что вы хорошо справитесь. Но идеальный результат!..

С грохотом распахнулась входная дверь.

– Мисс Фринклс… – Высокий мужчина заметил Марта, смерил его взглядом с головы до пят, отступил на шаг. – А вы кто такой? Откуда у вас этот костюм?

– Мистер Кладд! – ледяным тоном бросила мисс Фринклс. – Впредь попрошу вас не врываться в мой кабинет без предупреждения. И пожалуйста, вежливее обращайтесь с моим гостем, замечательным молодым человеком, показавшим наилучшие результаты из всех, что я имела удовольствие наблюдать за годы работы в Квалификационной комиссии.

– Что? Вы уверены? В смысле… этот костюм… и туфли…

– Предпочитаю одеваться консервативно, – отчаянно вклинился в разговор Март.

– Вы хотите сказать, он пробыл тут все утро?

Мистер Кладд явно чувствовал себя неуютно.

– Конечно!

– Он был в моей экзаменационной группе, – вмешалась рыжеволосая. – Могу за это поручиться. А что?

– Ну… просто так случилось, что маньяк, которого всюду ищут, одет в похожий костюм, и… впрочем, ладно, кажется, я что-то напутал. Я зашел сообщить вам, что его видели на этом этаже. Сбежал через служебный выход, ведущий к вертолетной площадке на крыше, и… – На этом он умолк.

– Спасибо, мистер Кладд, – холодно ответила мисс Фринклс.

Тот что-то пробормотал и удалился. Мисс Фринклс повернулась к Марту:

– Я просто в восторге, мистер Малдон!

– О да, – подхватила Барбара.

– Не каждый день мне выпадает возможность найти место для кандидата с вашей квалификацией. Естественно, у вас будет широчайший выбор. Я дам вам свежие проспекты, и на следующей неделе…

– А вы не могли бы найти мне место прямо сейчас, мисс Фринклс?

– В смысле, сегодня?

– Немедленно. – Март взглянул на рыжую. – Мне нравится здесь. Какие вакансии есть в вашем департаменте?

Мисс Фринклс ахнула, зарделась, улыбнулась, потом повернулась к консоли и заиграла на кнопках, уставившись в экран.

– Поразительно, – выдохнула она. – Эта вакансия все еще открыта. Я боялась, что за прошедший час ее кто-нибудь занял.

Она стала нажимать другие кнопки. Из прорези выскочила белая карточка в узкой платиновой рамке с зажимом-крокодильчиком, инкрустированным драгоценными камнями. Мисс Фринклс встала и благоговейно протянула ее Марту:

– Ваше новое удостоверение, сэр. Уверена, вы будете потрясающим шефом!

14

Март сидел за огромным, ярда три в длину, полированным столом из розового дерева и оценивающе оглядывал пушистый ковер размером с теннисный корт, протянувшийся по всей комнате – до широкой полированной двери из красного дерева. Потом крутанулся на стуле, чтобы взглянуть через огромное герметичное окно из поляризованного затененного стекла на башни Гранйока, темневшие на фоне синего неба. Снова повернувшись к столу, он взял серебряную коробочку, лежавшую между нефритовой подставкой для ручек и эбонитовым пресс-папье (остальная поверхность стола была совершенно пустой), достал сигарету от «Шанель», одобрительно понюхал ее, удобно расположил ноги на столе и нажал серебристую кнопку в подлокотнике кресла. Мгновение спустя дверь неслышно открылась.

– Барбара… – начал Март.

– А вот и вы, – произнес низкий голос.

Март с грохотом опустил ноги на пол. Крупный мужчина, шедший к нему по ковру, показался ему знакомым…

– Вы заперли меня в душе. Грязный трюк, такого мы не предвидели. Это страшно нас задержало.

Он развернул кресло и уселся.

– Но, – промямлил Март. – Но… но…

– Три дня, девять часов и четырнадцать минут, – сказал вновь прибывший, взглянув на часы-перстень. – Должен сказать, вы справились блестяще. Подкрутки результатов тоже никто не предвидел. Большинство останавливается на подделке показателей успеваемости и решает испытать удачу на экзаменах.

– Большинство? – слабым голосом переспросил Март.

– Ну да. Вы же не думали, что Особая квалификационная комиссия отобрала только вас?

– Особая?.. Отобрала?.. – Голос Марта затих.

– Вы явно начинаете понимать, Малдон, – сказал человек, у которого он украл костюм. – Больше трех лет назад мы заприметили вас как потенциального топ-менеджера и с тех пор внимательно следили за вашими успехами. Вы были в списке номинантов у всех членов комиссии…

– Но… квоту же урезали…

– О, мы могли бы позволить событиям идти своим чередом. Вы бы окончили вуз, прошли тестирование, получили зеленую карточку и место в списке на продвижение, отработали бы двадцать лет и добрались до директорского уровня. Но мы не можем тратить время впустую. Нам нужны таланты, Март. И немедленно!

Март сделал глубокий вдох и треснул кулаком по столу:

– Почему, во имя тысячи дьяволов, вы просто не сказали мне?!

Посетитель покачал головой:

– Нет. Нам нужны стоящие люди, Март, очень нужны. Мы должны выявлять личностей, выдающихся во всех отношениях. И не можем зря тратить время, надеясь на то, что воля народа породит мудрые решения. В городе живет сто миллионов человек, прирост так велик, что это число удвоится в ближайшие десять лет. У нас проблемы, Март. Огромные, неотложные проблемы. Нам нужны люди, способные их решить. Мы могли бы проверить ваши знания, настряпать кучу психологических профилей, но мы должны были знать наверняка. Мы должны были увидеть, как вы реагируете в реальной жизни, как вы поступите, когда вас вышвырнут на обочину, сломленного, в полном отчаянии. Если сдадитесь и позволите сжечь ваш мозг – туда ему и дорога. Если станете покорно ждать своей очереди на тестирование по Классу Два – ну что же, удачи. Но если вы идете и берете то, что хотите, – он оглядел кабинет, – добро пожаловать в Клуб!

Иные небеса

Перевод О. Степашкиной

1

Было уже поздно. Третий этаж пешеходного перехода был пуст, если не считать одинокого нисса, стоявшего под резким светом полиарки, футах в пятидесяти впереди. Вэллент торопливо шел, краем уха прислушиваясь к голосу новостника, доносившемуся из его маленького три-дэ-приемника.

– …Изменения в движении Плутона. Сообщение изыскательской группы подтверждает, что девятая планета сошла со своей орбиты и движется в направлении Солнца. Доктор Ветенскап, глава экспедиции, говорит, что не может предложить никаких объяснений для этого феномена. Расчеты показывают, что Плутон пересечет орбиту Земли примерно через сорок пять лет, но столкновение маловероятно. Однако близкое прохождение небесного тела может повлечь за собой серьезные последствия…

Вэллент сделал звук погромче. Неподвижный нисс смотрел на него красными глазками.

– …Неожиданное исчезновение с Плутона разведывательного судна изыскательской группы, – продолжал вещать новостник. – Экипаж корабля, работавшего в северном полушарии необитаемой планеты, покинул его, чтобы произвести наблюдения за Солнцем. Спасенные после трехдневного испытания люди утверждают, будто видели, как судно-разведчик взлетело, словно им управлял опытный пилот, и поднялось на предельную высоту, а затем скрылось из вида. Корабль был полностью заправлен и мог совершить продолжительное путешествие. Патруль ведет поиски похищенного судна, но пока что…

Когда Вэллент поравнялся с ожидавшим чего-то ниссом, тот внезапно преградил ему путь, протянул четырехпалую пародию на человеческую руку, вырвал у Вэллента приемник и конвульсивным движением превратил его в лепешку.

– Эй, что за чертов… – начал было Вэллент. Но нисс уже отбросил обломки, повернулся и снова застыл в ярком свете.

Вэллент уставился на это создание: пыльная серо-зеленая кожа, морщинистая, как у аллигатора, поникший гребень, нависающий над крохотным глазом, серовато-коричневая форма, тускло-коричневые кожаные ремни, неплотно облегающие поджарое пятифутовое тело.

Вэллент сделал шаг. Нисс повернул к нему узкую голову. Маленькие глазки блестели, словно рубины.

– Вы зачем раздавили мой три-дэ? – рассерженно спросил Вэллент.

Нисс мгновение смотрел на него, потом открыл пасть – ослепительно-белая вспышка в полумраке – и совершенно недвусмысленно прищелкнул похожим на алого червяка языком.

Вэллент сжал кулаки. Нисс тут же откинул край плаща, доходившего до середины бедра, и продемонстрировал рукоятку смахивавшей на пистолет штуковины со стволом-раструбом.

Их взгляды скрестились. Вэлленту вспомнилось объявление государственных служб, звучавшее по десять раз в день:

«Помните: это честь для нас – приветствовать ниссов как почетных гостей, которые по доброй воле делятся с нами своими обширными знаниями, на благо всего человечества».

Нисс стоял и ждал. Так и не разжав кулаки, Вэллент развернулся и пошел прочь.

У двери своего дома Вэллент достал электронный ключ и вставил в щель. Сзади раздался тихий звук – сиплый кашель. Вэллент развернулся. Перед ним было морщинистое лицо на индюшачьей шее.

– Эйм, – произнес голос, тусклый, как туман. – Господи, дружище, ты отлично выглядишь… – Старик подошел поближе и остановился, сутулясь; рука с набрякшими венами вцепилась в лацкан странно скроенного кителя. Редкие пряди тонких бесцветных волос прилипли к черепу, усеянному старческими пигментными пятнами. Запавшие щеки покрывала белая щетина. На морщинистой коже выделялись бледные линии старых шрамов. – Ты меня, наверное, не узнал, Эйм…

– Боюсь, нет, – сказал Вэллент. – Что?..

– Ничего страшного, Эйм. Наверное, ты и не мог… – Старик протянул руку, дрожавшую, словно лист под легким ветерком. – Мы вместе служили во флоте, через многое прошли. Но ты не знаешь. Это было давно… – Морщинистое лицо скривилось в непонятной гримасе. – Больше времени назад, чем ты думаешь.

Вэллент покачал головой:

– Вы, должно быть, с кем-то меня перепутали, старина. Я никогда не служил на флоте.

Старик кивнул, как будто Вэллент с ним согласился:

– Тебе о многом нужно узнать, Эйм. Поэтому я и пришел. Я должен был, понимаешь? Ведь если бы я не пришел, кто знает, что могло бы случиться?

– Я не…

– Слушай, Эйм, – настойчиво проговорил старик, – может, мы зайдем внутрь? – Он огляделся по сторонам. – Пока тут не показалась уродливая морда одного из этих зеленых дьяволов…

Вэллент взглянул на старика:

– Вы имеете в виду ниссов?

Глаза старика были ясными.

– Именно так, Эйм. Но ты не волнуйся, дружище. Мы с ними разберемся…

– Неосторожно, дедуля. Синдарх не любит, когда о наших почетных гостях так отзываются. – Вэллент открыл дверь. – Вам лучше зайти в дом.

Когда они очутились в квартире Вэллента, старик принялся шарить в карманах своего кителя.

– Нам нельзя терять время, Эйм. Кое-что нужно сделать, и поскорее. Мне нужна помощь…

– Если вы служили на флоте, компания о вас позаботится, – сказал Вэллент.

– Не деньги, Эйм. У меня есть все, что мне нужно. – Он достал несколько раз сложенный лист бумаги, развернул его дрожащими руками и протянул Вэлленту. Это была карта, помятая, подклеенная, покрытая копотью и жирными пятнами. Легенда в углу гласила: «ОТВЕТВЛЕНИЕ ОКОЛОЗЕМНОГО ПРОСТРАНСТВА – ПОЛЯРНАЯ ПРОЕКЦИЯ. СОЛ. IX МАРТА 2212».

Старик наклонился, указывая:

– Видишь это место? Через горы течет река жидкого азота. Глубина ущелья – тысяча футов, от водопадов стоит такой грохот, словно настал конец света. Это тут, Эйм. Они убьют кого угодно, лишь бы завладеть моей картой, можешь не сомневаться, – и это будет лишь начало.

– Кто убьет?

– Подлые, мерзкие ниссы, дружище, кто ж еще? – отрезал старческий голос с отзвуком юношеской безаппеляционности. – Они, конечно же, преследуют меня. Слышал о похищенном катере изыскателей?

Вэллент нахмурился:

– Вы имеете в виду тот, который пропал на Плутоне?

Старик поспешно кивнул:

– Именно, Эйм. Это был я. Хорошо, что они там сели. Иначе мне пришлось бы ждать еще тридцать с лишним лет. Могло бы и не получиться. Я рассчитывал избавиться от них, но я старею. Уже не так ловок, как раньше. Я убил одного час назад. Не знаю, сколько я…

– Вы убили нисса?!

– И не первого. – Старик радостно улыбнулся беззубым ртом. – А теперь я должен тебе сказать, Эйм…

– Послушайте… – негромко произнес Вэллент. – Я вас не выдам, но вам нельзя здесь оставаться. Видит Бог, я терпеть не могу ниссов, но убивать…

Старик испытующе взглянул в лицо Вэлленту:

– Ты – Эймори Вэллент?..

– Да. Не знаю, откуда вам известно мое имя, но…

– Послушай, Эйм. Я знаю, что это трудно понять. И я, наверное, стал рассеянным – что поделать, старею… – Он пошарил в карманах, извлек завернутый в бумагу помятый пакет и передал его Вэлленту. – Вот, посмотри.

Вэллент развернул пакет и обнаружил три-дэ-фото, некогда глянцевое. На нем была запечатлена шеренга людей во флотской форме на фоне изогнутой металлической стены. Следом шла фотография компании мужчин с ребячливыми лицами, в одинаковых синих кителях Космических сил; они сидели за длинным столом с вилками, поднесенными ко рту. На третьем фото двое мужчин стояли на крутом склоне, усеянном дымящимися обломками разбившегося судна.

Вэллент поднял озадаченный взгляд:

– Что за?..

– Приглядись как следует, Эйм. Посмотри на лица.

Костлявый палец старика указал на мужчину в потрепанном мундире, созерцавшего искореженные куски металла. Худое лицо, коротко подстриженные русые волосы, глубоко посаженные глаза…

– Эй, вот этот похож на меня! – удивился Вэллент.

– Угу. И на других тоже…

Старик, чуть согнувшись, наблюдал за лицом Вэллента, пока тот перебирал фотографии. Там был он: вот он стоит на мостике линкора, держа папку с зажимом для бумаг; вот с бокалом в руке, прислонившись к стойке бара, обнимает за плечи рыжего широколицего мужчину; вот скованно позирует перед базарным ларьком, а за прилавком восседает мрачный нисс с характерным для них злополучным выражением постоянной вины на серо-зеленом лице.

Вэллент посмотрел на старика:

– Но я никогда не служил на флоте! Никогда не видел изнутри линейный корабль! Никогда не бывал на планете ниссов!.. – Он просмотрел оставшиеся фотографии. – А вот на этой у меня седые волосы и погоны капитана первого ранга! Дед, на кой черт ты это склепал?

– Это не подделка, Эйм. Присмотрись – вон тот рыжий, ты его знаешь?

Вэллент посмотрел на фотографию:

– У меня есть друг по фамилии Эйбл. Джейсон Эйбл. Из Унитеха. Мы вместе учились. Этот человек похож на него, только старше.

Старик кивнул и улыбнулся:

– Совершенно верно, Эйм. Джейс Эйбл. – Внезапно улыбка исчезла. – Но я пришел не за тем, чтобы говорить о былом…

– Он ваш родственник?

– Не совсем. Послушай, Эйм. Мой корабль – они его захватили. Не было времени его замаскировать, как я планировал. Он сейчас на военной верфи в Гранйоке. Я видел его вчера. Нам нужно вернуть этот корабль, Эйм. Самая быстроходная модель. Ты умеешь им управлять?

– Думаю, да. Я же майор космофлота. Но погодите минутку. Откуда вы меня знаете? Где взяли фотографии? Что это вообще за карта? Почему вы убили нисса – и что это за история с кораблем? Вы же знаете, что синдарх тридцать лет назад запретил частные космические путешествия!

– Погоди, Эйм… – Старик вытер лоб дрожащей рукой. – Кажется, я слишком спешу. Но я должен торопиться. У нас нет времени, Эйм…

– Начните с корабля. Итак, вы украли его на Плутоне и прилетели сюда?

– Именно так, Эйм. Я…

– Это невозможно! Никто не способен выжить на Плутоне. И в любом случае Патруль либо ниссы остановили бы любое судно…

– Разницы между ними нет, Эйм. Синдарх – всего лишь предатель, заключивший мир с ниссами после войны…

– Войны?

– Ты даже не знаешь о войне? – Старик, похоже, растерялся. – Как много я должен рассказать тебе, Эйм, а времени нет! Нам нужно торопиться. Боевые действия почти не велись. Это случилось лет тридцать назад. Наши корабли просто начали отправлять исследовательские зонды за Юпитер. Ниссы их сбили. Раскатали нас, как коврик. Черт побери, у нас не было никаких шансов! Наши корабли были всего лишь лабораториями: экспериментальные модели, никакого оружия. Ниссы предложили сделку. Рамо ее принял. Общественность ничего не узнала. Теперь ниссы оккупируют Землю, уже двадцать пять лет…

– Оккупируют?! Но… они же считаются почетными гостями…

– Так говорит синдарх. Поэтому я и вернулся, Эйм, должен был вернуться. Я должен рассказать тебе про Галлиэл и про портал…

– Галлиэл?

– Я мог там остаться. – Взгляд старика сделался отстраненным, настоящее было забыто. – Но я не мог рисковать… – Казалось, он с трудом взял себя в руки. – Как бы то ни было, я, можно сказать, скучал по старой жизни. В волшебной стране нет места для того, кто болен космосом.

От главного входа донесся звонок. Старик попытался встать, оглядел комнату, шевеля губами.

– Они уже здесь. Я думал, что оторвался от них. Думал, что все чисто…

– Погодите, старина. Может, это один из друзей. Сядьте.

– Эйм, тут есть другой выход?

В глазах старика светилось отчаяние. Позвонили снова, уже настойчивее.

– Вы думаете, это полиция?

– Либо они, либо ниссы. Я знаю, дружище.

Вэллент поколебался, быстро прошел в спальню, оттуда в уборную, ощупал стену. Панель выпала, за ней оказался темный проем.

– Я обнаружил это, когда с другой стороны делали ремонт. Одно из преимуществ этой конуры. Я позвонил, пожаловался, но никто ничего не исправил. Проход ведет в кладовку муниципального административного блока.

Старик заторопился:

– Прости, что втянул тебя в это, Эйм. Я не стану больше сюда приходить. Приходи ты ко мне – «Звездный замок» на Девятисотой, комната номер тысяча сто девяносто шесть бэ. Я там не был уже два дня, пора наведаться. Не говори им ничего – и убедись потом, что за тобой не следят. Я буду ждать.

Он нырнул в дыру.

Из соседней комнаты донесся сильный удар, потом треск пластмассы. Вэллент поспешно вставил панель на место и повернулся ровно в тот момент, когда в дверь вломился темнокожий мужчина, толстый и лысый. На нем были обтягивающие черные брюки с подворотами; на левом запястье – браслет с гербом синдарха, знак подневольного положения. Маленькие угольно-черные глаза обшарили комнату.

– Где старик?! – рявкнул он. Голос его был словно пуля, врезающаяся в доску.

– Кто вы такой? И с чего вам вздумалось выламывать мою дверь?

– Тебе известно, чем карается помощь предателю синдарха?

Незнакомец прошел мимо Вэллента и осмотрел комнату.

– Здесь никого нет, – сказал Вэллент. – И даже синдарх не имеет права проводить обыск без ордера.

Лысый посмотрел на Вэллента:

– Ты мне станешь рассказывать, на что синдарх имеет право и на что не имеет? – Он рассмеялся коротким лающим смехом, потом смерил Вэллента холодным взглядом. – Не зарывайся! Теперь будешь под нашим присмотром.

Вэллент заметил за дверью унылое лицо нисса.

– Кстати, пока я не забыл, – сказал он. – Ниссы мне должны. Сегодня один из них разбил мой три-дэ-приемник.

Маленькие блестящие глазки вперились в него.

– Да щаз, – сказал человек синдарха. – Ты теперь под наблюдением.

Едва он ушел, Вэллент вернулся в уборную и снял панель.

2

Вэллент пролез через отверстие, поставил панель на место, пробрался мимо швабр и емкостей с моющими средствами, открыл дверь и вышел в полутемный коридор.

Под некоторыми дверями виднелись полоски света. Вэллент двинулся к красному огоньку выхода. Одинокий техник одарил его кислым взглядом, но промолчал. Вэллент вышел через дверь-вертушку в захламленный переход, направился к ближайшему лифту, поднялся на пятый уровень, воспользовался пешеходным переходом, что шел через весь город, и добрался до района ветхих зданий в окрестностях Башни Гэнди. Здесь, неподалеку от центра города, было мало пешеходов. В воздухе стоял ровный гул от проходивших выше трасс. Вэллент заметил в промежутке между ними смутные очертания луны, которая светила, никем не замечаемая, в далеком небе.

Ему потребовалось полчаса, чтобы отыскать темный переулок. Неказистый пластмассовый фасад, украшенный изображением потускневшего солнца с лучами, втиснулся между более поздними и высокими постройками; их нижние уровни были омрачены унынием, затапливавшим основания городских башен, словно переполненный коллектор. Вэллент вошел в широкие стеклянные двери, со скрипом отворившиеся перед ним, увидел пыльный адресный справочник, набрал цифры. На экране замерцала расплывчатая надпись. Джейсон Эйбл был зарегистрирован в номере 1196Б.

Вэллент вошел в древний металлический лифт. Дверь устало закрылась. Казалось, все в «Звездном замке» было готово вздохнуть и сдаться.

Он вышел на сто десятом этаже и прошел, ориентируясь по стрелкам указателей к покоробившейся пластмассовой двери, на которой светились тусклые флуоресцентные цифры. Вэллент постучал. Дверь распахнулась. Он вошел.

Это была убогая узкая комната с единственным окном, нешироким и грязным; оно выходило в вентиляционную шахту, сквозь которую просачивался резкий свет полиарки. В комнате Вэллент увидел неразобранную койку и стенной шкафчик с приоткрытыми дверцами и пустыми полками, а за ним – крохотную туалетную кабинку. Рядом с кроватью лежал небольшой плоский чемоданчик, возле него валялся единственный стул. Вэллент обошел кровать. Старик лежал на полу. Обращенное вверх восковое лицо – тонкий нос, запавшие щеки – смотрело на Вэллента отстраненно, словно принадлежало статуе фараона.

Вэллент коснулся костлявого запястья. Оно оказалось холодным и тяжелым, как ваяльная глина. Фотографии были разбросаны по полу. Вэллент проверил китель. Карта исчезла. Он подошел к шкафчику. Внизу, среди комьев пыли, стояла накрытая тканью птичья клетка, близ нее лежала небольшая кожаная сумка. Вэллент заглянул в чемоданчик: поношенная одежда непривычного фасона, кожаный альбомчик с шестью миниатюрными медалями, еще несколько снимков с помятыми краями, искусно сделанный игрушечный арбалет и браунинг двухмиллиметрового калибра, стреляющий иглами.

Справа раздался еле слышный звук. Схватив браунинг-игольник, Вэллент стал вглядываться в полумрак. Откуда-то сверху послышался тихий шорох. В полутьме под потолком блеснули два янтарных огонька, шевельнулось что-то маленькое и темное. Вэллент снял оружие с предохранителя…

На кровать почти бесшумно упало существо не крупнее кошки.

– Ты друг Джейсона, – произнес писклявый голосок. – Ты пришел помочь мне?

3

Существо было почти человекоподобным, с большими глазами, где плясали красные блики, не по размеру большими ушами наподобие лисьих, острым носом. Оно было облачено в облегающую одежду темно-оливкового цвета, подчеркивавшую тонкие конечности и узловатые суставы. Темные волосы спускались на лоб треугольным выступом.

– Ты что такое? – хриплым шепотом спросил Вэллент.

– Я Джимпер. – Тонкий голосок походил на чириканье птенца. – Приходили нечеловеки. Джейсон мертв. Кто же теперь поможет Джимперу?

Маленькое существо пододвинулось поближе к Вэлленту. На кукольной голове сидела шапочка жизнерадостной расцветки, из которой торчало сломанное перо.

– Кто убил старика?

– Ты его друг?

– Да. Ну, он, похоже, так считал.

– Здесь был толстый человек – большой животом, в роскошной одежде, но от него пахло горящей дурман-травой. С ним было два нечеловека. Они нанесли Джейсону могучий удар, а потом забрали вещи из его одежды. Я испугался. Я спрятался среди балок.

– Что ты такое? Домашний любимец?

Маленькое существо выпрямилось:

– Я – посланец короля! Я пришел с Джейсоном, чтобы встретиться с королем великанов.

Вэллент сунул пистолет в карман.

– Я много где побывал, но никогда не видел кого-нибудь вроде тебя. Откуда ты?

– Моя страна, Галлиэл, находится за краем Синего Льда, на планете, которую вы называете Плутон.

– На Плутоне? В атмосфере, которая каждую зиму осыпается наподобие снега? Там невозможно жить.

– Зелен и прекрасен Галлиэл за границей льда. – Маленькая фигурка подползла к ножке кровати. – Джейсон мертв. Джимпер теперь один. Позволь мне остаться с тобой, друг Джейсона.

– Но… мне не нужен домашний любимец…

– Я – посланец короля! – пропищал человечек. – Не бросай меня одного, – добавил он голоском не громче стрекота сверчка.

– Ты знаешь, почему они убили старика?

– Он знал про портал – и про мою страну, Галлиэл. Нечеловеки давно ее искали… – Внезапно человечек вскинул голову и повел длинным носом. – Нечеловеки! – вскрикнул он как-то по-птичьи. – Они идут!..

Вэллент шагнул к двери и прислушался.

– Я ничего не слышу.

– Они идут снизу! Их трое, и у них злые мысли!

– Так ты еще и мысли читаешь?

– Я ощущаю отголоски их намерений. – Человечек пребывал на грани истерики. – Беги, друг Джейсона! Они желают тебе зла!

– А как же ты?

– Джейсон сделал для меня переноску. Она там, в шкафу.

Вэллент схватил клетку и поставил ее на кровать. Посланец короля нырнул в нее.

– Мой арбалет! – взмолился он. – Он лежит в сундуке Джейсона. И мой ранец.

Достав миниатюрное оружие и сумку, Вэллент вручил их владельцу.

– Ну ладно, Джимпер. Не уверен, что ты не снишься мне, но я совсем не хочу проснуться и убедиться, что не сплю.

– Они близятся! – взвизгнул голосок. – Они идут оттуда.

Джимпер указал на полутемный коридор. Вэллент двинулся в противоположную сторону. Добравшись до первого пересечения коридоров, он оглянулся. Из лифта вышли трое ниссов, прошли к номеру, который он только что покинул, и вломились туда.

– Похоже, ты знаешь, о чем говоришь, Джимпер, – сказал Вэллент. – Пошли-ка отсюда, пока не начался переполох.

4

Когда Вэллент добрался до тайного входа в свою квартиру, по коридору шли несколько рабочих, торопившихся на ночную смену. Вэллент подождал, пока они не скроются из вида, потом шагнул внутрь. Сидевший в клетке Джимпер тихо застонал.

– Страшные человеки! – пискнул он.

Вэллент застыл, как вкопанный, и приложил ухо к съемной панели. За ней послышался чей-то возмущенный голос:

– Откуда мне было знать, что он возьмет и умрет? Я же должен был заставить его говорить, разве не так?

– Идиот! – прошипел голос, напоминавший свист газа под давлением. – И много он теперь наговорит?

– Слушайте, ваш босс ведь не собирается обвинять меня?

– Ты умрешь, и я с тобой.

– Че? Ты хочешь сказать…

Внезапно раздалось шипение, а потом – шорох бумаги.

– Возможно, это спасет наши жизни, – произнес голос нисса. – Карта!..

В клетке заскулил Джимпер.

– Я боюсь нечеловеков, – пискнул он. – Я боюсь запаха ненависти.

Вэллент поднял клетку на уровень глаз. Маленькое существо моргнуло большими встревоженными глазами.

– Они нашли карту старика, – сказал Вэллент. – Я оставил ее лежать на виду. Она важна?

– Карту?! – Джимпер вскочил и схватился за прутья клетки. – Вэллент! С картой они могут отыскать мой край, Галлиэл, и обрушиться на ничего не подозревающих жителей! Нельзя, чтобы они ее заполучили!

– Она уже у них – а если я войду через дверь, они заполучат и меня. У меня неприятности, Джимпер. Надо уйти, где-нибудь спрятаться…

– Сперва карта, Вэллент!

– Что ты имеешь в виду?

– Мы должны забрать ее. Ты великан, как и они. Можешь ворваться туда и забрать ее?

– Боюсь, я по жизни не герой, Джимпер. Это плохо, но…

– Джейсон умер из-за этой карты, Вэллент. Он пришел, чтобы предупредить тебя, и они убили его. Неужели ты позволишь им забрать ее?

Вэллент потер подбородок:

– Я влип – сам не понимаю во что. Я не знал этого старика. Он так и не объяснил толком, почему приходил ко мне…

– Чтобы спасти планету, Вэллент, а может, и Галактику.

– Так, значит, эта карта важна?

– Даже не представляешь насколько! Ты должен что-нибудь придумать, Вэллент!

Вэллент кивнул:

– Кажется, мне кранты в любом случае. Из города все равно не выбраться, когда за тобой гонятся люди синдарха и ниссы. Почему бы и не подраться? – Он прикусил губу. – Слушай, Джимпер. Я хочу, чтобы ты тихонько пробрался ко входу в квартиру с моим ключом. Ты сможешь добраться до замочной скважины, если взберешься на перила. Когда ты вставишь ключ в замок, прозвучит зуммер. Тогда я войду и ударю им во фланг. Может, что-то и получится. Ну как, сможешь?

Джимпер посмотрел на него через медные прутья птичьей клетки.

– Это очень страшно – бродить среди великанов… – Он сжал в руках свой пятидюймовый арбалет. – Но раз ты просишь, Вэллент, я попробую.

– Тогда давай.

Вэллент поставил клетку на пол и открыл ее. Джимпер вышел и остановился, глядя на мужчину. Вэллент коротко объяснил, где находится вход в квартиру, и вручил человечку электронный ключ.

– Будь осторожен. Не исключено, что за этим местом наблюдают снаружи. Если справишься, позвони один раз и беги со всех ног. Встретимся тут. Если через десять минут меня не будет, действуй сам по себе.

Джимпер выпрямился и поправил шапочку.

– Я – посланец короля, – объявил он. – Я сделаю все, что в моих силах, Вэллент.

Вэллент ждал, прижавшись ухом к панели. Двое, сидящие в засаде, разговаривали возбужденно, но негромко.

– Слушай, – сказал человек. – Этот парень понял, что мы его ищем. Он сюда не вернется. Надо отнести карту синдарху…

– Верховному господину!

– Мой босс – синдарх…

– Он – грязь под когтями Верховного господина!

Раздался тихий зуммер входного замка. Голоса резко оборвались, потом зазвучали снова.

– Ладно, когда он входит, ты перекрываешь ему дорогу, а я хватаю…

Вэллент выждал четверть минуты, толкнул панель, поймал ее, когда она провалилась внутрь, вошел в квартиру с пистолетом в руке и быстро прошагал к двери, что вела в соседнюю комнату. Там, по обе стороны от входа в квартиру, стояли человек и нисс, настороженно вскинув головы. У инопланетянина в руках был пистолет, у человека – тяжелая дубинка.

– Не двигаться! – гаркнул Вэллент.

Оба развернулись к нему, словно заводные солдатики. Вэллент прыгнул в сторону и выстрелил в тот самый миг, когда нисс прожег дверную коробку у него над ухом. Грохнул браунинг. Инопланетянин отлетел и упал; из жесткой шкуры торчала стайка ярких иголок, в том месте, где было сердце. Человек выронил кусок утяжеленного шланга и вскинул руки.

– Не стреляйте! – выдохнул он. Вэллент подошел к нему и достал у него из кармана карту.

– Быстро говори! – рявкнул он. – Кто этот старик?

– Я ничего не знаю, – запинаясь, пробормотал мужчина, – кроме того, что босс ниссов велел его привести.

– Ты его выслеживал по пути сюда, но он от тебя оторвался. Как ты его отыскал?

– С ним работали четверо. Малло перехватил его, когда он сел в автобус на Первом уровне.

– Почему вы его убили?

– Это был несчастный…

– Почему вы вернулись за мной?

– Со смертью старика вы остались единственной ниточкой…

– Ниточкой к чему?

На висках с набрякшими жилами проступил пот. У мужчины были узкое лошадиное лицо, длинный торс и несоразмерно короткие ноги.

– Я не знаю. К тому, что им нужно.

– Ты получал приказы от… этого? – Вэллент бросил взгляд на мертвого нисса.

– Я делал то, что он говорил, – глухо отозвался мужчина.

– Знаешь какую-нибудь молитву?

Лицо мужчины расплылось, словно дым под порывом ветра. Он рухнул на колени, стиснул руки в гротескной пародии на поклонение божеству и что-то залепетал. Вэллент стоял над ним.

– Надо бы убить тебя, ради собственной безопасности, – сказал он. – Но тут у вас, ублюдков, преимущество.

Он сильно ударил мужчину за ухом рукояткой пистолета, и тот упал ничком. Вэллент связал его темно-бордовой бельевой веревкой, заткнул рот носовым платком, встал и оглядел набитые книгами полки, музыкальный блок, набитый припасами буфет за ним.

– Неплохое было время, – пробормотал он, потом прошел в чулан, пробрался в соседнюю темную комнату и крикнул: – Джимпер!

Ответа не последовало. Клетка была пуста, маленький ранец валялся рядом. Вэллент подобрал его, вышел в коридор, добрался до входа, зашагал по пешеходному проулку и свернул ко входу в жилой блок.

Когда он пробирался мимо темного жерла узкого служебного прохода, внезапно раздался звук от удара и за ним – другой, вроде визга ржавых петель. Вэллент стремительно обернулся. Гигантская крыса валялась, подергивая длиннопалой задней лапой. Из груди у нее торчал трехдюймовый арбалетный болт из дерева. Рядом лежала вторая крыса. Ее желтые зубы-стамески сомкнулись на болте, который вошел в пасть и вышел из левого плеча. Вэллент сделал шаг. На него тут же бросился грызун длиной в фут. Вэллент увернулся и вмазал по крысе ногой; та впечаталась в стену. Он увидел, как Джимпер выстрелил из арбалета, потом отбросил его и вытащил двухдюймовый кинжал. Красноглазый грызун кинулся на него; Джимпер ловко уклонился, ударил…

Вэллент подхватил его, пнул крысу и поспешно выскочил в полутемный пешеходный проход.

– Извини, Джимпер. Я совсем забыл про крыс.

– Мой… арбалет… – застонал Джимпер. Его голова поникла. Вэллент вдруг осознал, насколько невесомо это маленькое тельце, – казалось, будто под мягкой, шелковистой одеждой прячутся одни лишь косточки.

– Когда ты в последний раз ел?

– Джейсон давал Джимперу пищу… перед тем как ушел…

– Ты хочешь сказать, что просидел там два дня в темноте, без еды и воды?

Джимпер пошевелился, попытался поднять голову:

– Джимпер устал…

Миниатюрное личико было сероватым, глаза – запавшими.

– М-да, досталось тебе, напарник.

Вэллент вернулся в переулок и подобрал арбалет. Крысы исчезли, даже две мертвые; их утащили собратья.

– Я найду тебе еды, – сказал Вэллент, – и ты, может, расскажешь мне, что все это значит.

– А потом… ты поможешь Джимперу?

– Не знаю, Джимпер. Я только что убил нисса и обеспечил человеку синдарха жестокую головную боль. Боюсь, я безнадежно лишился популярности в этих краях. У меня, возможно, есть пара часов, прежде чем их найдут. Значит, я должен быстренько организовать себе какое-нибудь путешествие. А затем мы сможем обсудить планы на будущее – если оно нам вообще светит.

5

Вэллент прятался от яркого света полиарок за углом стены, окружавшей военную верфь.

– Ты знаешь, который тут наш? – шепотом спросил он.

– Прекрасно ведаю его я, Вэллент. Это флотское судно, и равных ему нет.

– Покажи его мне.

Он поднял клетку на односкатную крышу и сам вскарабкался на нее. За стеной виднелись три синдархских стотонника, носы которых образовывали неровный ряд; на матовых корпусах были тусклые пятна света от прожекторов. За ними разместились полдюжины принадлежавших синдарху частных гоночных кораблей, которым облупленная краска придавала дешевый вид. Но Джимпер указал значительно правее. Там стоял корабль поменьше, поблескивавший хромосплавом и эмалью в свете полиарок. Вокруг него копошились люди. Еще Вэллент увидел четверых вооруженных мужчин в светло-зеленой форме контрактной полиции синдарха.

– Теперь мне придется рискнуть, – негромко сказал Вэллент. – Тебе лучше побыть здесь. Я не смогу за тобой присматривать.

– Я сам за собой присмотрю, Вэллент!

– Ну как знаешь, напарник. Но это будет небезопасно.

– Что ты собираешься делать, Вэллент? – Голос Джимпера напоминал мышиный писк, но он храбро смотрел на Вэллента.

– Собираюсь накинуться на техников, будто имею на это право, и посмотреть, что получится. Держи кулаки на удачу.

– Джимпер будет поблизости, Вэллент. Удачи тебе.

Вэллент встал, протянул руку:

– Спасибо, напарник. И если я не справлюсь – удачи тебе и твоей стране Галлиэл.

Джимпер торжественно вложил ладошку в ладонь Вэллента.

– Храброго сердца, – пропищал он, – и удачной охоты!

Вэллент вошел в ворота уверенно, как человек, занятый серьезным делом. Нисс, сидевший в будке охранника, проводил его взглядом. Вэллент завернул за угол здания, поднялся по ступеням, миновал широкие двери, прошел по коридору с ковровой дорожкой, потом по сводчатому проходу – и оказался в светлой комнате со стенами, увешанными картами. Маячивший за стойкой тучный мужчина с высоким розовым лбом лишь скользнул по Вэлленту скучающим взглядом. Вэллент аккуратно постучал по стойке.

– Приятель, нужна небольшая услуга. Мне требуется разрешение на вылет. Я забираю корабль.

Толстяк снова посмотрел на Вэллента, извлек из нагрудного кармана пластиковую зубочистку и поковырялся в крупных квадратных зубах.

– А ты кто такой? – спросил он скрипучим тенором.

– Новый пилот синдарха, – холодно произнес Вэллент, провел по стойке пальцем и с отвращением уставился на пыльный кончик. – Надеюсь, вы не против?

Последовало продолжительное молчание, нарушаемое лишь причмокиванием – толстяк облизывал зубочистку.

– Мне никто ничё не сказал, – внезапно заявил толстяк. Затем повернулся, дернул со стоявшего за ним стола бумагу, что-то накорябал на ней и сунул Вэлленту.

– Куда старина Рамо собрался на этот раз?

Вэллент пристально взглянул на него:

– Следи за словами, приятель.

Зубочистка с тихим стуком упала на стойку. Лицо толстяка внезапно напряглось.

– Эй, я ничего такого не имел в виду! Я совершенно лоялен, честное слово! – Он указал на себя испачканным в чернилах пальцем. – У меня просто, ха-ха, неформальная манера выражаться.

– Ну и что у нас опять со временем старта? – спросил Вэллент, продолжая строго смотреть на толстяка.

– Еще полно времени, сэр. – Скрипучий голос сделался выше на октаву. – Я не думал, что пилот прибудет за полтора часа до старта. У меня все бумаги наготове, просто на всякий случай. От вас требуется только подписать полетный лист.

Толстяк ткнул в него чернильным пальцем. Вэллент поставил в указанном месте подпись – «Морт Фурд», – сложил свой экземпляр и сунул в карман.

– Насчет этого недоразумения… – начал было толстяк.

– Я буду придерживаться в отношении вас презумпции невиновности, – сказал Вэллент.

Покинув здание, Вэллент быстрым шагом направился к невысокому складу, над которым горела надпись: «Матчасть. Посторонним вход воспрещен». Сидевший внутри невысокий морщинистый мужчина со смуглой кожей и черными волосами, искусственными на вид, оторвался от потрепанного номера пиктоновостей и посмотрел на Вэллента.

– Мне нужно мое снаряжение, – бросил Вэллент. – Я через несколько минут забираю новый корабль.

– Покажите наряд на отпуск.

– Я опаздываю, – сказал Вэллент. – У меня его нет.

Невысокий мужчина уселся и снова погрузился в газету.

– Когда получите, тогда и возвращайтесь, – огрызнулся он.

– Вы хотите стать причиной задержки вылета лидера Рамо? – многозначительно поинтересовался Вэллент.

– Я просто делаю свою работу. Нет ручек – нет варенья.

Он перевернул страницу и сделал вид, будто с головой ушел в чтение.

– Эй! – окликнул его Вэллент. Мужчина поднял голову, уже открыв было рот, чтобы издать раздраженный возглас, но, увидев пистолет в руке Вэллента, застыл с открытым ртом. Вэллент подхватил со стола кусок проволоки и бросил ему. – Свяжите себе ноги, – приказал он.

Мужчина подчинился, уронив журнал на пол. Вэллент зашел ему за спину и скрутил руки другим куском медного провода. Потом прогулялся по складу, выбрал скафандр и натянул его поверх одежды. Еще он прихватил аварийный блок питания, полевой коммуникатор, сухпайки и устройство рециркулирования.

Вэллент вышел со склада – и столкнулся лицом к лицу с крепко сбитым ниссом. Тот держал в руках пистолет – такой же, как у инопланетянина, разбившего три-дэ-приемник Вэллента. Ствол поднялся, дуло уставилось Вэлленту в грудь.

– Не будете ли вы так добры направить эту штуку куда-нибудь в другую сторону? – попросил Вэллент и попытался обойти инопланетянина. Тот зашипел и ткнул в него странным оружием.

Вэллент набрал в грудь воздуха. Интересно, насколько хороши рефлексы у этого нисса?

– Возможно, мне стоит объясниться… – начал он.

Из-за спины инопланетянина раздался резкий щелчок. Узкая голова дернулась. Вэллент шагнул к ниссу и ударил его в скулу, отчего тот грохнулся на спину. Пистолет отлетел в сторону. Вэллент подскочил к ниссу, схватил егоза ремни и отволок в тень склада. Из тени выступил Джимпер.

– Отличный удар, Вэллент! – прочирикал он.

– Ты прекрасно выбрал момент, напарник!

Вэллент посмотрел на освещенный корабль. Наземная команда продолжала трудиться, охранники болтались поблизости.

– Ну что, поехали? Зайди со стороны. Подожди, пока они не налюбуются мною, потом заскакивай внутрь.

Вэллент твердой походкой двинулся через летное поле. Навстречу ему вышел мужчина с папкой, снабженной зажимом. Вэллент взмахнул у него перед носом разрешением на вылет.

– Все готово ко взлету? – рявкнул он.

– А? Э-э, нет. Я еще даже не завершил проверку на режиме холостого хода.

Мужчина теперь шел спиной вперед, стараясь не отстать от Вэллента.

– Опустите ее. Я тороплюсь.

Вэллент прошел мимо него, добрался до трапа, приложил большой палец к замку. Тот провернулся и открылся. Маленькое существо вынырнуло из тени и прыгнуло внутрь.

– Эй!..

– Очистите площадку. Я взлетаю!

Вэллент поднялся по трапу, вошел в открытый люк, захлопнул за собой дверь, поднялся в тускло освещенную рубку, опустился в мягкое противоперегрузочное кресло и поставил на место каркас амортизатора.

– Давай на койку, Джимпер! – крикнул он. – Ляг и держись!

Он повернул переключатели. Двигатели ожили, послышался пронзительный вой, смешанный с рокотом форсунок предварительного нагрева. На приборной доске замигал красным огонек коммуникатора.

– Эй, вы, на яхте! – заорал хриплый голос. – Фурд, или как вас там!..

Голос потонул в Ниагаре звуков. Взлет на максимальной мощности впечатал Вэллента в кресло. На экране удалялись огни порта. Потом они превратились в расплывчатое пятно – и вовсе исчезли из вида, когда корабль пошел под углом в восточном направлении, двигаясь в глубокий космос.

– Мы вырвались, Джимпер! – крикнул Вэллент. – Теперь надо только сообразить, куда мы направляемся…

6

Марс был огромным сверкающим диском с розовыми пятнышками, которые по краям осыпались в черноту. В его свете лицо Джимпера – он восседал на краю штурманского стола и глядел на проплывавшую по экрану планету – выглядело жутковато.

– Не этот мир, Вэллент! – снова пропищал Джимпер. – Джейсон забрал меня из мира Синего Льда…

– Ты говорил, что твоя страна – теплая и зеленая, с большим оранжевым солнцем. Давай будем реалистами: температура на Плутоне держится лишь на несколько градусов выше абсолютного нуля. Твой дом никак не может находиться там!

– Ты должен верить Джимперу, Вэллент. – Человечек умоляюще посмотрел на своего спутника. – Нам нужно на Плутон!

– Джимпер, нам нужны припасы и информация. Мы приземлимся в Ареспорте, отдохнем, полюбуемся живописными местами, про которые я слышал, потом посмотрим, что удастся разузнать насчет маршрута старика…

– Нечеловеки схватят нас!

– Джимпер, мы не настолько важны. Марс – автономная планета. Я знаю, что отношения с ними прекратились много лет назад, но у синдарха здесь не может быть никакого влияния…

– Вэллент, нечеловеки владеют всеми планетами! Нет великанов, что не служили бы им – кроме некоторых на Земле, – и я не знаю, почему они позволили им жить…

– Джимпер, у тебя какие-то странные представления…

– Смотри! – Джимпер ткнул в экран пальцем. Через центр планетарного диска плыла хорошо различимая черная точка. Вэллент повозился с настройками и направил на корабль следящий луч.

– Если он не сменит курс, мы себе борт оцарапаем!.. – Он включил коммуникатор. – «Ариана» вызывает Западную башню Марса. Я захожу на посадку. Прошу убрать с дороги неумелых водителей.

– Тетерев-Рыжий вызывает Тетерева-Один, – донесся из динамика слабый голос. – Кажется, я поймал наш НЛО. Он движется по курсу двадцать три – двести шестьдесят восемь – шесть, со скоростью шестнадцать килоузлов…

– Тетерев-Рыжий, уйди с открытого канала, придурок!.. – прорвался сквозь треск помех сердитый голос.

– Панамериканский патруль здесь? – Вэллент повозился с настройками, уставился на приборы. – Какой-какой курс? Двадцать три – двести шестьдесят восемь – шесть… – Он повернул переключатель и прочитал цифры, высветившиеся на матовом стекле. – Слушай, Джимпер, это же они про нас говорят!

От корабля на экране отделилось пятнышко и помчалось по направлению к «Ариане».

– Держи шляпу, Джимпер! – крикнул Вэллент. – Он настроен серьезно!

Он врубил двигатели на полную мощность, и их корабль рванул вперед.

– Кажется, Павильон Ареса накрылся, Джимпер, – пробормотал Вэллент сквозь стиснутые зубы. – Но может, нам удастся отыскать уютный отельчик семейного типа на Ганимеде.

7

Вэллент склонился над пультом управления; его небритое лицо исхудало за последнюю неделю, проведенную на урезанном рационе.

– «Ариана» вызывает управление Ганимеда, – прохрипел он в сотый раз. – Управление Ганимеда, ответьте…

– Никто не ответит, Вэллент, – пропищал Джимпер.

– Кажется, никого нет дома, коллега. – Вэллент тяжело опустился в кресло. – Ничего не понимаю…

– Теперь мы полетим на Плутон, Вэллент?

– Ты так просто не сдаешься, да, напарник?

Джимпер перепрыгнул столешницу и встал перед Вэллентом, наступив на лицевые шкалы приборов.

– Вэллент, мой край, Галлиэл, лежит за снегами, в глубине гор Синего Льда. Ты должен верить Джимперу!

– Мы уже урезали свои пайки, а наши топливные баки никогда не были рассчитаны на гонку продолжительностью в несколько недель. Надо возвращаться.

– Возвращаться куда, Вэллент? Нечеловеки непременно убьют тебя – и что же станется с Джимпером?

– Но здесь ничего нет, Джимпер! – Вэллент взмахом руки указал на экран, демонстрировавший черноту космоса и холодный блеск далеких звезд. – Ничего, кроме здоровенных ледяных шаров, именуемых Ураном и Нептуном, с которых Солнце видится всего лишь яркой звездой…

– Есть Плутон.

– Так, значит… – Вэллент поднял голову и посмотрел на взволнованное личико. – Где может располагаться твой прекрасный, теплый край, Джимпер? Под землей?

– Небо Галлиэла просторно и сине, Вэллент, и благословлено золотым солнцем.

– Если мы полетим туда и не найдем Галлиэла, это будет конец, ты ведь знаешь?

– Я знаю, Вэллент. Я укажу тебе верный путь.

– Старик говорил что-то про горы изо льда. Возможно… – Вэллент выпрямился. – Что ж, возвращаться все равно некуда. А мне всегда хотелось посмотреть, как оно там. Давай попробуем, Джимпер. Может, и вправду осталось еще что-то невообразимое на земле и на небесах – или за их пределами.

8

Планета висела, как шар цвета тусклой стали на черном фоне. На боку у нее играл яркий блик – отражение маленького диска, далекого Солнца.

– Ну ладно, Джимпер, веди меня, – хрипло сказал Вэллент. – Мне тут все кажется одинаковым.

– Когда мы приблизимся к нужному месту, я пойму. – Остренький нос Джимпера словно подрагивал от нетерпения, когда тот смотрел на экран. – Скоро ты все узришь, Вэллент. Прекрасна земля моя, Галлиэл.

– Я, наверное, свихнулся, раз трачу последние крохи топлива, садясь вот на это, – прохрипел Вэллент. – Но передумывать уже поздно.

Следующие несколько часов Вэллент возился с кораблем, подбираясь к ледяной планете. Теперь внизу во все стороны простирались равнины, полные изломанных ледяных глыб. Время от времени встречались зазубренные пики, отливавшие металлическим блеском в свете жутковатом, как при затмении.

– Вот они! – пропищал Джимпер. – Горы Синего Льда!..

И Вэллент увидел темно-синие пики – зубья пилы на фоне бесконечного снега.

Зазвенел датчик опасного приближения. Вэллент заставил себя выпрямиться, прочел показания, настроил увеличенное изображение на экране заднего обзора. Там появились квадратные очертания странного судна, плясавшего в центре поля. За ним виднелся второй корабль – точка отраженного света.

– Не повезло нам, напарник, – бесцветным голосом произнес Вэллент. – Похоже, мы и вправду очень нужны им.

– Правь к горам, Вэллент! – взвизгнул Джимпер. – Мы еще можем сбежать от нечеловеков!

Вэллент заставил себя собраться и ссутулился над пультом.

– Ладно, Джимпер, раз ты не сдаешься, то и я не стану; но тебе придется вытащить из своей крохотной шляпы здоровенного всемогущего кролика!

9

Посадка получилась неважной. Вэллент отстегнулся и встал, держась за кресло. Джимпер выполз из-под свалившихся на него сложенных одеял и поправил шапочку.

– Мы промахнулись на пару миль, Джимпер, – сказал Вэллент. – Извини. Уж как получилось.

– Теперь нам должно поспешить, Вэллент. В глубине среди синих пиков лежит Галлиэл. Долго нам предстоит взбираться.

Джимпер открыл свой ранец, достал крохотную копию стандартного скафандра, принялся его натягивать. Вэллент коротко рассмеялся.

– Я смотрю, ты хорошо подготовился, парень! Небось, его сделал для тебя твой друг Джейсон?

– Даже в этом скафандре Джимперу будет холодно.

Длинный нос человечка казался краснее обычного. Он закрепил шлем размером с грейпфрут. Вэллент взглянул на пульт управления. Экраны не работали. Циферблат индикатора дистанции разбился. Вэллент поспешно надел скафандр.

– Они видели, где мы упали, и выберут место получше, в нескольких милях от нас. Это даст нам небольшую фору.

Он открыл люк. Незакрепленные предметы задрожали, когда воздух со свистом вырвался из корабля. На горизонтальных поверхностях тут же образовался иней. Стоя на пороге, Вэллент оглядел дикую местность: наклонные ледяные глыбы, фантастические сооружения из инея, изящные мосты, тоннели, расселины в синем льде.

– Джимпер, ты уверен?..

– Высоко среди ледяных пиков, – пропищал в шлеме Вэллента голосок Джимпера. – Джимпер поведет тебя.

– Ну тогда веди. – Вэллент спрыгнул на пушистый метелевый снег. – Я постараюсь не отстать.

Склоны теперь сделались почти вертикальными – полированные поверхности тянулись вверх, мрачно поблескивая. Крохотное, ослепительно-белое, как сварочная дуга, солнце сверкало меж двух вершин, венчавших склоны, что отвесно возвышались над их головами. По узкой долине между склонами мчался Джимпер, за ним с трудом тащился Вэллент.

Высоко наверху могучая река низвергалась с высокого утеса и рассыпалась взвесью мельчайших капель; от ее рева земля дрожала под ногами.

Внезапно Джимпер издал пронзительный вопль:

– Вэллент! Удача! Впереди Врата!

Вэллент с трудом сделал еще шаг, потом еще, слишком изнуренный, чтобы отвечать. Внезапно земля под ногами сотряслась. Джимпер отпрыгнул в сторону. Вэллент поднял голову; вверху большой обломок отделился от стены и теперь словно плыл вниз, грациозно, будто во сне, в окружении осколков поменьше. Огромные глыбы, врезаясь в бока утеса, падали вниз. Основная масса обвала раздробилась и рассыпалась облаком ледяных кристаллов. В последний миг, услышав предупреждающий вопль Джимпера, Вэллент прыгнул в небольшую трещину посреди стены. Снежный поток лился через узкий желоб, словно через шлюз, и белая масса быстро поднялась выше того места, где укрылся Вэллент. Шлем его гудел, словно колокол, под ударами гравия, потом их стал гасить скопившийся вокруг снег. Наконец воцарилась абсолютная тишина.

– Вэллент! – донесся голос Джимпера. – Ты в безопасности?

– Не знаю! – Вэллент попытался пошевелиться, сдвинул руки на дюйм. – Меня засыпало. Понятия не имею, насколько сильно. – Он поскреб плотный снег и кое-как перевернулся. Затем принялся осторожно пропихивать комья снега мимо себя, сверху вниз. Силы стремительно покидали его, руки налились свинцом. Он отдыхал, копал, отдыхал…

Пронзительная белая звезда, которая была Солнцем, все еще висела между ледяными утесами, когда Вэллент пробил снежный покров, выбрался наружу и растянулся, хватая воздух ртом.

– Вэллент, не шевелись, или тебе конец! – пискнул у него в ухе голос Джимпера.

Вэллент лежал, распластавшись на снегу. Он так устал, что у него не было сил даже поднять голову.

– Нечеловеки, – продолжил Джимпер. – Они близко, Вэллент!

– Насколько близко? – простонал Вэллент.

– Близко… близко…

– Они меня видят?

– Кажется, еще нет. Но если ты пошевелишься…

– Я не могу оставаться здесь.

Вэллент с трудом поднялся на четвереньки, потом встал и заковылял, оскальзываясь и падая. Наверху приплясывал на выступе Джимпер, сам не свой от предвкушения.

– Они совсем рядом! – пронзительно вскрикнул он. – Врата в мою страну Галлиэл! Еще чуть-чуть, Вэллент! Всего несколько шагов…

Перед лицом Вэллента пронеслось несколько кусков льда. Какое-то мгновение он смотрел, не понимая…

– Они увидели тебя, Вэллент! – закричал Джимпер. – Они стреляют! О, ради трепета стрелы!..

Вэллент обернулся. Сотней ярдов ниже по склону карабкались четверо в скафандрах, люди или ниссы. Один из них предостерегающе вскинул пистолет.

– Вэллент, уже недалеко! Поспеши!

– Бесполезно, – выдохнул Вэллент. – Иди один, Джимпер. Надеюсь, ты найдешь за этими льдами свой дом.

– Джимпер не бросит тебя, Вэллент! Давай же, вставай и попробуй еще раз!

Вэллент издал сдавленный звук – полувсхлип, полустон, – поднялся на ноги и качнулся вперед. В футе от него упал и разлетелся кусок льда. Следующий удар сбил его с ног, и он забарахтался в рыхлом снегу. Кое-как поднявшись, он побрел вверх. Они стреляют, чтобы запугать, а не чтобы убить, сказал себе Вэллент. Им нужна информация – а деваться некуда…

Впереди возник гребень горы. Вэллент приостановился, собираясь с силами, метнулся вперед и добрался до вершины; прошедшая впритирку пуля оставила глубокую борозду во льду. Потом он заскользил вниз по противоположному склону. Впереди показалось темное отверстие – часть скалы, свободная ото льда, зев пещеры. Вэллент встал, побежал к ней, упал, пополз…

Внезапно стало темно: шлем Вэллента покрылся инеем. Он принялся искать дорогу на ощупь, слыша резкий свист летящего металла.

– Сюда! – зазвенел в его шлеме голос Джимпера. – Мы отвоюем свободу, Вэллент!

– Больше… не могу… – выдохнул Вэллент и упал ничком. Потом кто-то слабо дернул его за руку. Сквозь таявший на лицевой пластине иней он увидел пальчики Джимпера, который отчаянно дергал его за рукав. Вэллент поднялся на колени, встал, пошатываясь, побрел вперед. И ощутил сильный порыв ветра. Ветер – здесь, в этом безвоздушном месте…

Внезапно, без предупреждения огромный пузырь беззвучно лопнул. Во всяком случае, так показалось Вэлленту. На миг он застыл; все его чувства пошли кругом. Потом встряхнул головой и оглядел стены пещеры. Сквозь струйки воды, стекавшей по шлему, он увидел стены из утрамбованной земли, укрепленные длинными бревнами. Далеко впереди замерцал свет. Джимпер умчался вперед, исчез из вида…

Ужасный удар сшиб его с ног. Вэллент перевернулся; теперь он лежал на спине. Четыре темные фигуры вырисовывались на фоне светлого входа, сквозь который он вошел минуту назад.

– Я приведу помощь! – прозвенел в шлеме Вэллента голос Джимпера.

– Беги! – выдохнул Вэллент. – Не дай им… схватить еще и тебя…

Его поглотило беспамятство.

– Не отчаивайся, Вэллент, – донесся откуда-то издалека голосок Джимпера. – Джимпер вернется!..

Они стояли над ним, трое ниссов, узколицые, гротескные в своих шлемах, и один человек, усатый, с маленькими глазками. Губы шевелились в неслышном Вэлленту разговоре. Один из ниссов указал рукой вниз. Человек шагнул вперед, протянул руку…

И вдруг в серо-зеленый скафандр, точно посередине груди, воткнулся деревянный колышек. Рядом волшебным образом появился второй. И третий. Человек рухнул, схватившись за грудь. Стоявший за ним нисс присел, в белой щели рта мелькнул алый язык…

Оказалось, что из его горла торчит древко. Нисс упал навзничь. Вэллент поднял голову. Отряд человечков в красно-зеленых одеяниях накладывал стрелы и спускал тетивы. Один из ниссов прыгнул, сшиб наземь двоих, потом зашатался и упал; его худая грудь ощетинилась древками. Последний нисс развернулся и побежал прочь.

– Вэллент! – пропищал голосок Джимпера. – Мы спасены!

Вэллент открыл рот, чтобы ответить, и потерял сознание.

10

Лежа на спине, Вэллент чувствовал, как легкий ветерок касается кожи, ощущал аромат разросшейся зелени. Откуда-то донеслась птичья трель. Вэллент открыл глаза и увидел темно-голубое небо; по нему плыли белые облачка, ряд за рядом, словно сказочные яхты в невообразимой регате. Вокруг слышалось множество негромких звуков, напоминавших писк свежевылупившихся цыплят. Вэллент повернул голову и увидел пестрый шелковый шатер в красно-белую полоску, который поддерживали тонкие стойки из полированного черного дерева с серебряными наконечниками. Под шатром, вокруг него, повсюду была разлита яркая зелень похожего на газон луга. На лугу во множестве толпились маленькие человечки в чрезвычайно ярких одеяниях, мужчины в шляпах, с арбалетами либо с мечами в фут длиной, и их спутницы – окутанные струящимися тканями, в искорках крохотных драгоценностей.

В центре, на кресле, напоминавшем кукольное, под сенью шатра сидел, развалясь, дородный эльф. Заметив устремленный на него взгляд Вэллента, он вскочил, указал на него и возбужденно запищал на странном языке; слова вылетали с большой скоростью. Роскошно одетый воин храбро подошел к Вэлленту, взобрался на его откинутую в сторону руку и разразился речью.

– Извини, Робин Добрый Малый, – с трудом выговорил Вэллент. – Я не понимаю. Где Джимпер?

Стоявшее перед ним маленькое существо огляделось и что-то выкрикнуло. Вперед вышел человечек в потрепанной грязно-коричневой одежде; его вели два вооруженных воина.

– Увы, Вэллент! – пискнул он. – Что-то неладно в моей стране, Галлиэле.

– Джимпер, отчего у тебя такой несчастный вид? Ты же устроил свое чудо в самый нужный момент…

– Что-то не так, Вэллент. Вот сидит мой король, Твипль Поедатель Ста Пирогов, – и он не знает своего посланника, Джимпера!

– Он тебя не знает? – переспросил Вэллент.

– Джейсон предупреждал меня, что так будет, – застонал Джимпер. – Но мне трудно было поверить. Никто здесь не знает верного Джимпера…

– А ты уверен, что отыскал правильный город? Может, с тех пор как ты ушел…

– Разве Джимпер не знает места, где он родился и прожил сорок великих солнц? – Человечек вытащил из кармана трехдюймовый желтый лоскутик и вытер лоб. – Нет, Вэллент, это моя земля – но она во власти странных чар. Да, верно, по моему зову король послал воинов, охраняющих пещеру, убить нечеловеков – злых великанов. Но они убили бы и тебя, Вэллент, если бы я не умолил их, заверив, что ты беспомощен, и не поклялся, что ты – друг. Мы, сприлы, страшимся даже памяти о злых великанах.

– Убить меня? – Вэллент рассмеялся – а потом вспомнил тела ниссов, ощетинившиеся множеством стрел. – Я проделал слишком долгий путь, чтобы позволить себя убить.

– И путь твой еще не окончен, Вэлллент. Я не знаю, долго ли еще король будет удерживать свою руку.

– Где мы, Джимпер? Как попали сюда?

– Люди короля притащили тебя на тростниковой подстилке.

– Но как мы выбрались из пещеры?

– Через портал, Вэллент, как я и говорил, хоть ты не верил мне!

– Теперь верю, – сказал Вэллент. – Я здесь, где бы это «здесь» ни находилось. Но я припоминаю, что вроде как должен был спасти мир.

Джимпер выглядел сокрушенным.

– Увы, Вэллент! Король Твипль ничего не знает об этих великих делах! Хотя именно ему Джейсон рассказал о великих событиях за порталом и о том, какую роль в них должен сыграть наш народ.

– То есть я отставлен? – Вэллент ненадолго замолчал. У него болела голова, от которой боль растекалась по плечам и спине. – Может, я сплю, – сказал он вслух и шевельнулся, собираясь сесть…

– Вэллент, нет! Не двигайся, ради твоей жизни! – воскликнул Джимпер. – Лучники короля стоят со стрелами на тетивах на тот случай, если ты вдруг встанешь, чтобы угрожать им!

Вэллент повернул голову и увидел строй крохотных лучников с луками на изготовку – стена, ощетинившаяся смертоносными стрелами в фут длиной. Далеко за зеленым лугом по склону взбирались стены и башни миниатюрного города.

– А ты сказал своему королю, что я пришел, собираясь помочь ему?

– Я поручился за тебя собственной жизнью, Вэллент, но он заявил, что не знает меня. Наконец он согласился, что до тех пор, пока ты лежишь тяжелораненый, тебе не причинят никакого вреда, но берегись! Достаточно королю сказать слово, и ты погибнешь!

– Но я не могу лежать здесь вечно, Джимпер. Вдруг пойдет дождь?

– Они приготовили для тебя шатер, Вэллент. Но сперва мы должны доказать, что ты – друг.

Джимпер снова вытер лицо. Вэллент посмотрел в небо:

– Насколько сильно я ранен? – Вэллент осторожно пошевелился, проверяя свои мышцы. – Даже не помню, как в меня попали.

– Они хотели напугать тебя, Вэллент, чтобы стрела прошла рядом – но большой осколок камня вонзился в твою плоть. Хирурги короля могут удалить осколок, если государь им велит. А пока потерпи, Вэллент. Я буду снова уговаривать его.

Вэллент кивнул и стал смотреть, как Джимпер в сопровождении охранников предстает перед низеньким, пухленьким правителем. Последовал писклявый разговор. Потом Джимпер вернулся, на этот раз с двумя спутниками в мятых колпаках.

– Это королевские хирурги, Вэллент, – сообщил он. – Они удалят камни из твоей спины. Тебе даровано королевское дозволение повернуться, но будь осторожен, не напугай их резким движением.

Вэллент со стоном подчинился. Почувствовав прикосновение, он повернул голову и увидел приставленную к своему боку двухфутовую лестницу. Над ее верхушкой показалась остроконечная шляпа, и под ней – маленькое озабоченное лицо. Вэллент изобразил, как он надеялся, ободряющую улыбку.

– Доброе утро, доктор, – сказал он. – Вы, наверное, чувствуете себя, словно моряк, собирающийся освежевать кита…

И он потерял сознание.

Вэллент сидел на скамье из неошкуренных бревен и смотрел поверх четырехфутового частокола. Он пребывал в этом огороженном месте уже три недели – насколько можно было вычислить время в краю, где он мог заснуть, проснуться и снова заснуть, а солнце продолжало висеть в небе. Сейчас оно стояло над вершинами могучих деревьев, похожих на тополя, небо было полно зелени, пурпура и огня, а через луг протянулись длинные тени. В миле отсюда в тысяче крохотных окошек игрушечного города Галлиэла светились огоньки.

– Если бы я только смог убедить короля! – страдальчески пропищал Джимпер; на осунувшемся лице застыло скорбное выражение. – Но сердце Твипля полно страха. Он не похож на королей-воителей былых времен, убивавших злых великанов и освободивших прекрасный край Галлиэл.

– Эти злые великаны – ниссы?

– Вполне возможно, Вэллент. Легенды гласят, что они были уродливы, как тролли, и злы настолько, что человек или сприл даже не могут себе представить. О, то были дни отваги, когда великие великаны пали, и лишь наш народ сражался.

– Джимпер, ты полагаешь, эти ваши легенды хоть сколько-нибудь истинны?

Человечек воззрился на него:

– Истинны? Они истинны, словно резной камень, Вэллент! Истинны, как стрела, выпущенная из моего лука! Смотри!

Он указал на мрачную каменную постройку, высившуюся на востоке, за лесом, на вершине сумрачного холма.

– Разве это сон? Взгляни на эти камни! Ясно же, что некогда, в незапамятные времена, ее возвели великаны!

– Что это?

– Башня Забытых. Легенды гласят, что в ней спрятано сокровище, столь драгоценное, что за него король отдал бы свою корону. Но злые великаны приставили к нему ужасную тварь, Чешуйчатого Жуткого Хайка. Заточенный в стены, он бдительно стережет башню.

– А, еще и дракон. Должен сказать, ваша мифология полностью укомплектована, Джимпер. Что насчет этих великих великанов? Я так понимаю, они дружили со сприлами?

– Велики были иллимпи, Вэллент, и горды были те сприлы, что служили им. Но теперь они мертвы, их более нет. Однако же некоторые уверяют, что они живы и обитают в некоем удаленном месте, закрывшись от верных сприлов волшебными заклинаниями и оградившись Чешуйчатым Хайком ниссов.

– Джимпер, ты веришь в волшебство?

– Как мне не верить? Разве не я видел Пещеру Без Возврата собственными глазами – и, более того, не пробрался через нее?

– Это тот тоннель, через который мы вошли, Джимпер? Ты преодолел его со своим другом Джейсоном и теперь вернулся по нему.

– А вернулся ли я, Вэллент? Воистину, я прошел через Врата – лишь клятва верности королю вынудила меня сделать это, – но действительно ли я вернулся? Обрадовался ли кто здесь моему возвращению?

– Должен признать, я действительно озадачен.

– Слыхал я от других, уже давно, истории о тех, кто пришел из Врат, чужаков для племени сприлов, но одной с нами крови и одних обычаев. Они всегда твердили о неведомых никому событиях и клялись, что уходили в Синий Лед отсюда, – и вот теперь я стал одним из них, никому неведомым чужаком в родной стране.

Вэллент встал и посмотрел на город. Длинная процессия факелоносцев выходила из городских ворот и вилась по темной равнине, вплоть до Вэллентовой загородки.

– Кажется, у нас гости, Джимпер.

– Увы, Вэллент! Это означает, что король решил твою судьбу! Он много выпил этим вечером – а вино никогда не делало короля благодушным!

– Джимпер, если они идут сюда, чтобы нашпиговать меня стрелами, пойду-ка я отсюда.

– Погоди, Вэллент. Капитан стражи – достойный воин. Я поговорю с ним. Если они желают тебе зла, я… я схвачу факел и сделаю так.

Он описал круг над головой. Вэллент кивнул:

– Ладно, напарник. Но постарайся не встревать в неприятности.

Полчаса спустя кавалькада остановилась перед Вэллентом. Джимпер, шагавший рядом с облаченным в кирасу капитаном, выбежал вперед.

– Противоречивые новости, Вэллент. Вот как рассудил король: ты должен встать перед ним в его чертоге и доказать, что ты – друг сприлов, и если не сумеешь…

– Что тогда? – подтолкнул его Вэллент.

– Тогда ты войдешь в Пещеру Без Возврата, откуда еще не выбирался ни человек, ни сприл.

Главная улица имела целых десять футов в ширину и была вымощена тесаными камнями размером не больше игральной кости. Полого поднимаясь по склону, она вилась между плотно стоящими домами. Одни были наполовину деревянными, другие – кирпичными, с яркой узорной кладкой, с магазинчиками внизу, полными света и товаров, с открытыми створчатыми окнами наверху: из них высовывались остроносые личики и поворачивались в сторону здоровенного великана, который шагал в окружении шлемоносных воинов короля к ослепительной светящейся башне – дворцу Твипля Поедателя Ста Пирогов.

– Не понимаю, почему его величество просто не позволит мне сидеть под моим навесом и нюхать цветы, – сказал Вэллент Джимперу, ехавшему на его плече. – Я даже вызвался бы быть его телохранителем…

– Он видит, что ты велик и силен, Вэллент. И боится, что ты можешь выступить против нашего народа, как злые великаны в давние времена.

– А не мог бы ты его убедить, что я отношусь к добрым великанам? Я бы пригодился на тот случай, если сбежавший нисс вернется, прихватив с собой парочку друзей.

– Никто не вернется, Вэллент! Всякий вошедший в Пещеру…

– Я знаю. Но если он пошлет меня наружу, в ту холодину, я просто развернусь и тихонько проберусь обратно, и плевать на традиции.

– Ах, если бы Джейсон был здесь, чтобы вступиться за тебя! – пропищал Джимпер. – Ибо он прекрасно владел языком сприлов, и чудесны были истории, что он рассказывал! Очаровали они короля Твипля, и многие почести оказаны были Джейсону Великану. Но теперь – увы! – король ничего не знает обо всем этом.

– А как так случилось, что Джейсон нашел Галлиэл?

– Он поведал о великой битве между планетами, в которой ниссы умирали, словно мотыльки в пламени, под ударами людей Земли с их могучим оружием…

– Старик рассказал мне о войне. И о том, что мы проиграли.

– Корабль Джейсона пострадал, – продолжал Джимпер. – Джейсон падал долго-долго и наконец посадил свой корабль среди утесов Синего Льда. Он увидел среди снегов портал – тот самый, в котором мы сражались с нечеловеками, Вэллент, – и так он пришел в прекрасный Галлиэл.

– А потом ушел обратно…

– Но сперва он очень, очень долго жил среди нас, Вэллент. По его желанию выставлена была стража, что днем и ночью из Пещеры Без Возврата наблюдала за ледяными склонами и равниной позади них – не появятся ли там люди. Частенько, выпив бочку-другую лучшего королевского эля, он стенал и плакал, мечтая узнать, чем закончилась та битва великанов. Но он знал о магии Пещеры и потому ждал. А потом настало время, когда он сделался старым и согбенным, и стражники принесли весть, что за Пещерой лежит странное судно. Загоревал король и поклялся, что пошлет своих лучников охранять вход в этот зачарованный путь, чтобы Джейсон Рассказчик Историй не мог уйти и исчезнуть навеки. Но Джейсон лишь улыбнулся и сказал, что должен идти, и попросил лишь, чтобы с ним отправили посла для переговоров с великанами, и послом этим стал я, Джимпер, воин и ученый, выбранный самим королем.

– Это была великая честь. Плохо, что теперь он этого не помнит. И мне жаль, что я не знаю историй, которые могли бы очаровать старину Твипля. Я пока не добился особых успехов с вашим языком.

– Задолго до Джейсона был другой великан, что пришел в Галлиэл, – прочирикал Джимпер. – Не красноречив он был, но могуч и доблестен. Истории повествуют о том, как он выступил против Чешуйчатого, чтобы доказать тогдашнему королю свою любовь. Я слышал эту историю от отца моего деда, когда был совсем еще мальком, когда мы сидели кружком под лунами и разговаривали о давних временах. И тогдашний король должен был умертвить его – но в знак дружбы он вошел в Башню Забытых и сразился с Клыкастым, охранявшим сокровища. И узнал король, что это воистину друг, из расы благородных великанов…

– И что же с ним стало?

– Увы, он так и не вернулся из Башни, Вэллент, – но все мы чтим его память!

– Очень духоподъемная история. Ладно, через минуту мы узнаем, что на уме у Твипля.

Процессия остановилась на двадцатифутовой Главной площади перед воротами дворца. Воины построились в две шеренги и окружили Вэллента, держа луки на изготовку. За стеной высотой в фут, утыканной пиками, простирался внутренний двор, выложенный полированными плитами размером с костяшку домино; величественный двухфутовый вход во дворец сверкал огнями. Внутри Вэллент увидел стены, покрытые искусной резьбой, крохотные гобелены и сприлов-советников в роскошных одеяниях, которые раскланивались и любезничали. Тучный эльф-король вперевалочку вышел вперед, остановился, подбоченившись, и уставился на Вэллента.

Он заговорил пронзительным голоском, размахивая руками с перстнями на них, и то и дело прерывался, чтобы осушить очередной кубок размером с наперсток, который ему подавал малютка-сприл ростом с бурундука, не больше.

Король закончил свою речь, и слуга подал ему ярко-красное полотенце, чтобы тот мог вытереть раскрасневшееся лицо. Джимпер – он спустился вниз и занял место в ряду сприлов рядом с королем – подошел к Вэлленту.

– Король говорит… – Он умолк, с трудом сглотнул. – Королевская воля такова, что…

– Ну давай, – подбодрил его Вэллент, поглядывая на ряды изготовившихся лучников. – Переходи уже к самому плохому.

– Чтобы доказать свою дружбу, Вэллент, ты должен войти в Башню Забытых и убить Клыкастого Чешуйчатого Пожирателя Огня!

Вэллент испустил длинный вздох.

– Ты заставил меня поволноваться, Джимпер, – сказал он почти что весело. – Я уж подумал, что из меня сделают мишень для королевских пушек.

– Не шути так, Вэллент! – гневно топнул ногой Джимпер. – Судьба, уготованная тебе королем, много хуже этого! Я готов уже сказать ему, что…

– Джимпер, не зли короля. Все в порядке. Меня вполне устраивает это задание.

– Но Вэллент! Никто, даже великий великан, не справится с Устрашающим, которого злые великаны поставили охранять башню!

– Будет ли он удовлетворен, если я войду в Башню и выйду оттуда живым, но при этом не найду дракона?

– Не обманывай себя, Вэллент! Чешуйчатый поджидает…

– И все-таки?

– Да, войти в Башню будет достаточно. Но…

– Хорошо. Может, я и не выйду оттуда, волоча тушу за хвост, но легенда редко выдерживает столкновение с действительностью. Когда я должен идти?

– Чем раньше, тем лучше. – Джимпер содрогнулся, потом заставил себя выпрямиться. – Но не страшись, Вэллент. Джимпер пойдет с тобой.

Вэллент улыбнулся малютке-воину:

– Очень храбро с твоей стороны, Джимпер. Хотел бы я, чтобы ты перестал переживать из-за этого дракона.

Джимпер вскинул голову и подбоченился:

– А я, Вэллент, хотел бы вложить в твою голову немного здорового страха!

Он развернулся, прошагал через двор к королю, отсалютовал и что-то коротко сказал. По группе придворных прокатился шум, потом зазвенели одобрительные возгласы, и в воздух полетели маленькие шляпы. Король подал знак, и слуги в белых одеждах принялись быстро расставлять столы, заполнять их блюдами, полными угощений, и выкатывать бочки емкостью в кварту.

– Король объявляет ночь пира, Вэллент! – прочирикал Джимпер, подбежав к нему. – И ты тоже приглашен!

Вэллент наблюдал, как устанавливают платформу, с которой обычно произносили речи, и застилают ее ковриками, прекрасными, как шелк. Потом он уселся, взял предложенный бочонок эля и отсалютовал королю.

– Будем же есть, пить и веселиться! – воскликнул он.

– Если сможешь… зная, что несет с собой завтрашний день, – добавил Джимпер, снова помрачневший.

11

Вэллент шагал по зеленому бархату равнины Галлиэла в бодрящем утреннем свете, ощущая, как прохладный воздух касается лица, стараясь не обращать внимания на голову, гудевшую из-за выпитых прошлой ночью пятнадцати бочонков королевского эля, и смотрел на силуэт башни, которая становилась все больше на фоне рассветного неба. Длинный меч – сделанная под рост человека копия крохотного меча с пояса Джимпера, которую принесли из королевской Сокровищницы Древних Вещей, – покачивался у него на боку. В руке он нес девятифутовое копье с полированным медным наконечником. За ним трусил рысцой целый батальон королевских гвардейцев с копьями на изготовку.

– Должен признать, что король Твипль обеспечил этому походу всестороннюю поддержку, Джимпер, – сказал Вэллент. – Хоть и заявляет, что никогда не слышал о твоем друге-великане.

– Странны те дни, когда высоко ценимые истории о прошлом неведомы королю. Но все же рад он, что нашел поборника.

– Ну, я надеюсь, он будет так же рад, когда я выйду и сообщу, что никакого Чешуйчатого там нет.

Джимпер подбежал к Вэлленту и задрал голову. Он был великолепен в ярко-красном плаще и розовой шляпе с черным плюмажем.

– Вэллент, Чешуйчатый обитает в башне. Это так же верно, как то, что цветы цветут, а короли умирают!

Еще через пятнадцать минут дорога привела Вэллента и его эскорт к лесу, полному могучих елей, и далее – к заросшему склону, на вершине которого стояла монолитная башня; ее окружали длинные насыпи, покрытые диким виноградом и ежевикой. Увидев, что невдалеке от него сквозь подлесок просвечивает белая каменная плита, Вэллент подошел к ней и раздвинул растительность. Оказалось, что это потрепанная временем и непогодой каменная скамья.

– Слушай, похоже, тут вправду кто-то жил – и уж точно великан. – Вэллент посмотрел на холмики: одни побольше, другие поменьше, они образовывали интересный геометрический узор, тянувшийся до подножия башни. – Это развалины зданий и стен. Когда-то, давным-давно, холм был застроен.

– Тут обитали великаны, которым служили сприлы, – пропищал Джимпер. – Потом пришли злые великаны с огненным оружием и убили наших властителей. В те дни, Вэллент, у сприлов был великий король – Джосро Запечатыватель Врат. Это он повел наш народ в бой против Скверных. – Джимпер поднял взгляд на башню. – Но увы, путь к сокровищам иллимпи преграждает Чешуйчатый.

– Что ж, давай посмотрим, сумеем ли мы завершить его дело, Джимпер. – Вэллент двинулся вверх по склону мимо покрывшихся землей развалин. У вершины он остановился и посмотрел на безмолвный склон. – Должно быть, когда-то тут было очень красиво, Джимпер. Беломраморный дворец, и этот вид на равнину…

– Прекрасно было это место, и волшебны воспоминания о нем, – сказал Джимпер. – Долго страшились мы этого места, но теперь пришли, чтобы встать лицом к лицу с нашими страхами. Веди нас, Вэллент. Джимпер с тобой!

Воздух разорвало пронзительное пение трубы. Отряд королевских копейщиков остановился. Его капитан выкрикнул приказ; двухфутовые копья взметнулись в салюте.

– Они будут ждать здесь, – сказал Джимпер. – Король не позволил им рисковать и подходить ближе – и они прикроют наше отступление, если Чешуйчатый вырвется наружу, да не позволит этого Рок!

Вэллент ответил на салют взмахом руки.

– Я полагаю, для того, кто верит в драконов, зайти так далеко – это уже большая храбрость. – Он посмотрел на Джимпера. – А ты просто герой, напарник.

– Как и ты, Вэллент! В твоей большой тени Джимпер идет без страха, но сам ты идешь навстречу Ужасному лишь с копьем и мечом!

– Это не считается. Вообще-то, я не думаю, что встречу его.

Четыре воина вышли вперед, неся на плечах подвешенную за кожаные ремни коробку в фут длиной, пошатываясь под ее тяжестью. Осторожно опустив свой груз перед Вэллентом, они бегом вернулись в строй.

– Это что – медаль? Уже?

Вэллент нажал кнопку на боку плоской коробки. Крышка распахнулась. Внутри, в углублении, покоился электронный ключ незнакомого вида. Вэллент взял его, удивленно присвистнув:

– Откуда оно взялось, Джимпер?

– Когда в давние времена народ сприлов перебил Злых, его нашли среди трофеев. Долго мы хранили эту вещь, ожидая, пока наши добрые великаны не вернутся.

Вэллент осмотрел тяжелый ключ:

– Прекрасный образчик микротронной инженерии, Джимпер. Прямо-таки интересно, кем же были эти ваши великаны. – Он одолел последние несколько ярдов склона и подошел к широким дверям из гладкого темного вещества в боку башни. Сама постройка, насколько мог судить Вэллент, была не из камня, а из сильно изношенного синтетического материала, который со временем обесцветился и сделался пористым. – Дорого я бы дал, чтобы узнать, кто это построил, Джимпер. Этот народ явно владел продвинутыми технологиями; если судить по виду этой штуковины, она стоит тут очень много лет.

– Велики были наши великаны, и велика была их гибель. Долго ждали мы их возвращения. Теперь же, возможно, ты, Вэллент, и Джейсон – первые из этих древних, вернувшейся в свой Галлиэл.

– Это вряд ли, Джимпер. Но мы можем оставаться друзьями. – Вэллент принялся изучать край двери. – Похоже, нам придется копать. Сюда набилась грязь, и непонятно, насколько глубоко.

Джимпер извлек из ножен свой меч и вручил его Вэлленту:

– Воспользуйся им. Задачи благороднее для него не придумать.

Вэллент принялся за работу. За его спиной, стоя неподвижно, ждали лучники. Неподатливая поверхность двери уходила вниз на шесть дюймов, фут, два фута; наконец он добрался до нижнего края.

– Теперь нам придется поработать, напарник, – сказал он. – Надеюсь, этот ваш спящий дракон стоит потраченных усилий.

– Со своей стороны, – сказал Джимпер, – я надеюсь, что шум от копания не разбудит его слишком скоро.

Два часа спустя, когда сама дверь и полукруглое пространство, достаточное для того, чтобы открыть ее, были очищены от слежавшейся земли, Вэллент вернул Джимперу его меч и достал из коробки ключ.

– Будем надеяться, что он все еще работает. Очень уж не хочется пробиваться насквозь. – Он вложил ключ в щель. Где-то в глубине раздались щелчок и грохот старого механизма. – Похоже, мы в деле.

Вэллент вышиб тяжелый засов, удерживавший массивную дверь, распахнул ее и заглянул в темный коридор, где лежал толстый слой пыли. Подошел капитан стражи с четырьмя лучниками и, явно нервничая, стали ждать, когда Вэллент перейдет через порог и можно будет закрыть дверь. Джимпер фыркнул. Вэллент выпрямился и посадил его к себе на плечо. Он махнул рукой эскорту – воины разразились взволнованными подбадривающими возгласами – и шагнул в пыльный коридор. Дверь за его спиной медленно затворилась и захлопнулась.

– Ну вот, Джимпер, мы в башне, – сказал он. – Как пройти к дракону?

Джимпер, сжимавший в руках арбалет, стал вглядываться в темный коридор:

– Он м-может быть где угодно…

– Давай осмотримся. – Вэллент изучил коридор, тянувшийся вдоль внешней стены. Он с трудом пробирался через залежи пыли, скопившейся под высоко расположенными бойницами. В одном месте огромная куча чуть ли не полностью перегородила проход. Вэллент пнул ее – и вскрикнул; под слоем пыли обнаружились ржавые металлические пластины. – Похоже на груду старых доспехов, – пожаловался он, перебираясь через шестифутовое препятствие. – Возможно, тут когда-то была свалка…

– Не шуми, Вэллент, – взволнованно пробормотал Джимпер.

Они описали полный круг, потом поднялись по лестнице и обнаружили этажом выше такой же коридор. Повсюду лежал слой нетронутой пыли. Они нашли комнаты, пустые, если не считать небольших металлических предметов с загадочными очертаниями, наполовину скрытых пылью. Один раз Вэллент остановился и подобрал статуэтку из ярко-желтого металла.

– Ты только посмотри, Джимпер! – сказал он. – Это же человек!..

– Верно, – согласился Джимпер, бросив взгляд на фигурку высотой в три дюйма. – Сие не тело сприла.

– Должно быть, это место построили люди, Джимпер! Или кто-то настолько похожий на них, что не отличишь. Однако мы начали космические путешествия лишь пару столетий назад…

– Великаны сии давно странствовали между планетами, Вэллент.

– Возможно. Но люди лишь недавно оторвались от Земли. Приятно знать, что где-то есть другие существа, выглядящие как мы. Наверное.

Они шли по коридорам, поднимались по лестницам, обыскивали комнаты, большие и маленькие. Единственным светом был тот, что скупо лился из узких проемов в стенах. Наконец они пришли к последней узкой лестнице. Вэллент посмотрел наверх.

– Что ж, если и там его нет, думаю, мы можем считать задание выполненным.

– Конечно, Ужасный где-то затаился! – прочирикал Джимпер. – Теперь пускай побережется!

– Это все здешняяатмосфера.

Вэллент двинулся вверх по лестнице, вопреки собственному скептицизму сжимая рукоять меча. Если в башне и есть кто живой, он должен быть здесь…

Он вошел в просторную круглую комнату с высокими сводами, очень пыльную. В самом центре стоял, окруженный двухфутовой полосой чистого пола, блестящий куб морозно-белого цвета со стороной в двенадцать футов. Из-за полумрака, стоявшего в комнате, казалось, будто он светится. Вэллент осторожно обошел его по кругу. Все четыре стороны были совершенно одинаковыми, белыми, сверкающими, без какой-либо отделки.

Вэллент выдохнул и убрал меч в ножны.

– Ну вот, – сказал он. – Никаких драконов.

Восседавший у него на плече Джимпер схватился за шею и заскулил.

– Мне страшно тут, Вэллент, – пропищал он. – Мы ошиблись, хоть я и не знаю в чем…

– Все в порядке, дружище, – успокаивающе произнес Вэллент. – Давай осмотримся. Может, найдем какой-нибудь сувенир, чтобы отнести его старине Твиплю…

– Вэллент, не говори неуважительно о моем короле! – потребовал Джимпер.

– Извини. – Ботинки Вэллента погрузились в пыль по щиколотку, когда он двинулся к поблескивавшему многограннику. Вэллент потрогал его: скользкий, как графит, и прохладный. – Занятная штука. Интересно, для чего она?

– Вэллент, давай не будем тут задерживаться.

Вэллент повернулся и осмотрел полутемную комнату. Из-под слоя пыли выступали смутные очертания каких-то предметов. Вэллент подошел к одному, напоминавшему стол, и подул на него. В воздухе появилось облачко, Джимпер чихнул. Под пылью обнаружилось множество циферблатов, ярких выпуклостей и кнопок.

– Джимпер, это же пульт управления! Как ты думаешь, для чего он тут?

– Д-давай удалимся, Вэллент! – пискнул Джимпер. – Мне не нравятся эти древние комнаты!

– Готов поспорить, он как-то связан вон с той штукой. – Вэллент кивком указал на куб. – Может, если нажать пару кнопок…

Он ткнул пальцем в большой красный переключатель посередине пульта. Тот щелкнул и решительно опустился вниз.

– Вэллент! Не связывайся с этими тайнами! – пронзительно вскрикнул Джимпер и припал к плечу Вэллента, не сводя глаз с рычажка.

– Ничего не случилось, – сказал Вэллент. – Наверное, я слишком многого ждал… – Он умолк. В комнате потянуло сквозняком; пыль на крышке стола зашевелилась. – Эй… – начал было он.

Джимпер со стоном прижался к его шее. Пыль поплыла по полу к глянцевитой поверхности куба, хлестнула об него – и направилась дальше. Вэллент почувствовал, что ветер усиливается, треплет ткань его комбинезона. Из-за облака пыли было уже ничего не видно. Вэллент пригнул голову и двинулся к двери. Ветер превратился в смерч, швырнул его об стену. Воздух выл в узких бойницах. Пыль текла потоком, хлестала, устремлялась к поверхности куба, который сиял теперь холодным белым светом сквозь темную завесу. Вэллент снова рванулся к двери и получил удар, заставивший вспомнить о песчаной буре. Его завертело. Джимпер так и сидел, вцепившись в свой насест. Вэллент с трудом пробрался в безопасный угол между полом и стеной и смотрел, как ветер уносит пыль, выметая пол, открывая разбросанные металлические предметы. Неподалеку лежали перстень, изукрашенный жетон, штуковина странной формы – возможно, пистолет. Дальше валялись куски полированного металла, размером и формой напоминавшие акульи зубы.

Потом ветер начал стихать. Светящийся белый квадрат напоминал окно, распахнутое в полуденный туман. Пронзительный вой бури прекратился. В комнате снова стало тихо.

– А теперь надо бежать, – просвистел Джимпер. Взмахнув плащом, он поправил розовую шляпу и осторожно двинулся к двери. Вэллент встал, сплевывая пыль.

– Пока нет, Джимпер. Давай-ка посмотрим на эту штуку. – Он подошел к светящейся поверхности, посмотрел на нее, протянул руку…

И не встретил препятствия.

Вэллент поспешно отдернул ее.

– Ни фига себе! Холодно! – Он потер онемевшую кисть. – Полсекунды – и рука окоченела!

Откуда-то издалека донеслось тихое металлическое звяканье.

– Вэллент! Он идет! – пронзительно вскрикнул Джимпер.

– Джимпер, успокойся! Все в порядке. Здесь всего лишь минуту ничего не было видно, но я думаю, это процессы коррекции, вот и все. Или, может, эта штуковина заведует централизованной уборкой – нечто вроде вакуумного пылесоса для всего здания…

Внезапно панель перед Вэллентом потускнела. Сквозь нее проступили какие-то силуэты. Возникли расплывчатые очертания некоего помещения, сделавшиеся затем отчетливыми. Прорезались звуки: жужжание электроники, настойчивый зуммер звонка, поспешный топот.

Появился человек, который стоял и глядел на Вэллента, так, словно их разделял дверной проем.

Или почти человек.

Он был высоким, почти семи футов ростом, и широкоплечим. Прилегающие к голове глянцевито-черные волосы вились кудрями, словно у каракулевого барашка, из них торчали короткие тупые рожки, не совсем симметрично сидевшие на красиво скругленном черепе.

Он заговорил – стаккато слов на неведомом Вэлленту языке. Голос был низким и звучным.

– Простите, сэр, – сказал Вэллент, изумленно глядя на него. – Боюсь, я не понимаю…

Рогатый человек подошел поближе. Взгляд его больших темно-синих глаз уперся в Вэллента.

– Лла, – сказал он.

Вэллент покачал головой и попытался улыбнуться; величественная фигура перед ним была не из тех, что вызывают веселье.

– Мне кажется… – начал он, потом остановился и откашлялся. – Мне кажется, мы наткнулись на нечто большее, чем я рассчитывал…

Когда Вэллент замолчал, рогатый человек нетерпеливо взмахнул рукой и повторил то же самое слово. Вэллент почувствовал, как что-то дернуло его за комбинезон на уровне колена.

– Вэллент! – пропищал Джимпер.

Вэллент посмотрел вниз:

– Не сейчас, Джимпер.

– Кажется… кажется, Джимпер понял, что имел в виду великий великан. В церемонии коронации есть такая фраза, «куа ис лла». Древний язык, речь давних времен. Как объясняют мудрые старейшины, эти слова означают: «Когда он говорит». Он хочет, чтобы ты говорил…

Рогатый великан подался к Вэлленту, словно пытался заглянуть за край разделявшего их незримого экрана. Вэллент наклонился и поднял Джимпера на уровень груди. Человечек выпрямился, а потом, стоя на ладони Вэллента, сорвал свою шляпу с перьями и согнулся в глубоком поклоне.

– Та п’ис сья, иллимпи, – прочирикал он.

Рогатый человек переменился в лице. Его глаза расширились, рот открылся – и он радостно заулыбался.

– И’Иплити! – взревел он, развернулся, сделал что-то за краем куба и повернулся обратно. Потом быстро заговорил с Джимпером. Малыш сокрушенно развел руками.

– Н’икви, – сказал он. – Н’икви, иллимпи.

Великан быстро кивнул и пристально взглянул на Вэллента.

– Лла, Вэллент, – приказал он.

– Он знает, как меня зовут… – Вэллент гулко сглотнул. – О чем я должен говорить?

– Он – великий великан! – возбужденно пропищал Джимпер. – Он знает народ Джимпера с давних времен. Расскажи ему все, Вэллент, – все, что произошло с великанами с тех пор, как портал закрылся.

12

Вэллент говорил пять минут, а великан за незримым барьером что-то настраивал ниже края портала.

– …Когда я пришел сюда, здесь…

Великан вдруг кивнул.

– Достаточно, – отчетливо произнес он. Вэллент изумленно уставился на него. Он заметил, что губы рогатого человека шевелятся не в лад со словами. – Итак, с какой вы планеты?

Вэллент вздрогнул:

– Что?.. Но как?..

– Устройство-переводчик. Я Цессус-Коммуникатор. С какой вы планеты?

– Ну, я бы сказал, что сейчас я на Плутоне, только… этого не может быть. С другой стороны, я должен находиться…

– Ваша речь… Странный язык. Я не встречал ничего подобного в свое время на Нексе. Лучше я отыщу вас локатором. – Рогатый защелкал невидимыми переключателями. Глаза его округлились. – Как такое возможно? – Он посмотрел на Вэллента. – На моем пульте загорелся огонек, не светившийся десять эонов. Утраченный Галлиэл…

Вэллент энергично закивал:

– Совершенно верно. Галлиэл – так Джимпер называет это место. Но…

– А ваш народ – они все такие, как вы?

– Более-менее.

– У вас нет вот этого? – Он указал на свою голову.

– Рогов? Нет. И это не моя родная планета, конечно. Я прибыл с Терры – третьей планеты от Солнца.

Лицо великана напряглось.

– Но… что же случилось с иллимпи Галлиэла?

– Здесь никого нет, кроме народа Джимпера. Верно, Джимпер?

– Верно, – подтвердил Джимпер. – Некогда явились злые великаны – враги великих великанов. Но когда последний великий великан пал, из чащоб и нор выбрались мы. Мы выпускали наши стрелы в полет, чтобы они оставляли отметины на мерзких зеленых шкурах, а потом ускользали и сражались дальше. И так мы покончили с ними, мы, стрелки, ибо что могли их неуклюжие молнии против наших потаенных стрел? Последний бежал в Пещеру Без Возврата, и моя страна, Галлиэл, наконец-то освободилась от этого мерзкого племени. И вот уже долго ждем мы возвращения наших великанов, а пока возделываем землю, и прядем, и бережем наш край.

– Отлично, маленький воин, – сказал Цессус и изучающе поглядел на Вэллента. – Вы родственны нам – это видно невооруженным глазом. И обитаете на двойной планете, третьей от Солнца. Значит, немногие уцелевшие сумели втайне сбежать туда…

– Уцелевшие после чего?

– После внезапного нападения тех, кого вы именуете ниссами.

– Так, значит, старик сказал правду? Они – захватчики…

– И не только, Вэллент! Они – несущие тьму, воплощенное зло, те, кто обращает планеты в пустыню!

– Но… Землю они в пустыню не обращают. И вообще еле заметны. Они – что-то вроде полиции…

– Они – яд, разъедающий Галактику. Давным-давно они пришли, разрушая все на своем пути. Но слушай. Вот как это было. Некогда мы, иллимпи, создали портал, связывающий звездные скопления, – блок пустоты, перед которым ты стоишь. Мы отправили колонистов в прекрасный новый мир Галлиэл – мужчин и женщин, искателей приключений, храбрецов, уходящих навсегда. С ними пошли сприлы, верный маленький народец. Они преуспели и со временем соорудили Врата – удобный переход на прекрасную планету, которую назвали Олантеей. Планета вращалась по пятой орбите вокруг желтой звезды в двадцати световых годах от Галлиэла. Потом они построили города и вырастили сады, великолепные во всех отношениях. А потом на Галлиэл без предупреждения явились ниссы с огненным оружием и хлынули через Врата. Быстрым и ужасным было нападение ниссов, смертоносными были их газы, ужасными были ползучие вредители, разносившие эпидемии. Мирные иллимпи Галлиэла сражались хорошо, и сквозь Великий Портал к ним на помощь поспешили добровольцы. Но смертоносным было оружие ниссов. Они захватили башню портала, и некоторые, опьянев от крови, ринулись в портал и не вернулись обратно. Потом он перестал работать, и последняя наша связь с этой колонией прервалась. Прошло немало столетий, и до этого момента мы не знали о судьбе утраченного нами Галлиэла.

– Так, значит, ниссы перебили иллимпи, а сприлы покончили с ниссами? Отлично, Джимпер. Но как вам это удалось?

– Устойчивы оказались мы к их болезням, – пропищал Джимпер. – А у них не было защиты против наших стрел.

– Если ниссы так склонны к убийству, почему они не использовали свое оружие против нас? Синдарх рассказывает, что они – наши лучшие друзья, делятся с нами мудростью…

– Но мы зрим доказательства того, что это ложь, – прочирикал Джимпер. – Трудно постичь замыслы ниссов.

– Они ищут портал, – сказал Цессус. – Все, кто приходит на Галлиэл, потеряны для них.

– Минуточку, – вмешался Вэллент. – Я что-то запутался. Те ниссы пришли через Врата с Олантеи, которой владели иллимпи. Должно быть, ниссы напали на них и захватили Врата: я так понимаю, это некий передатчик материи. Но почему никто не предупредил Галлиэл? И почему никто с Галлиэла не сбежал через портал на родную планету? И как Врата переместились с Олантеи на Плутон?..

Цессус смешался:

– Видите ли, Вэллент…

– Вэллент! – Джимпер вскинул голову. – Чешуйчатый! Я слышу, как он зашевелился!

– Джимпер, тебе мерещится. Мы осмотрели все здание и не нашли его, помнишь? – Вэллент снова повернулся к порталу. – Я…

Рогатый мужчина смотрел на Джимпера:

– Что это за Чешуйчатый?

– Суеверие Джимпера, только и всего… – начал Вэллент.

– Это Хайк, великий великан! – пронзительно вскрикнул Джимпер. – Страж. Его поставили ниссы, когда закрыли портал для иллимпи – еще до того, как выступили против сприлов, и ни один нисс не вернулся из этого похода…

Цессус резко развернулся к Вэлленту:

– Как вы собираетесь одолеть тварь?

У Вэллента отвалилась челюсть.

– Надеюсь, вы не имеете в виду…

– Клыкастый идет! – взвизгнул Джимпер.

– Какое у вас есть оружие? – резко спросил Цессус.

– Только этот ножичек для ветчины. – Вэллент сжал рукоять меча. – Но у меня такое ощущение, что программа требует кое-чего другого…

Топот сделался громче. Джимпер пронзительно вскрикнул. Рогатый гигант быстро повернулся и потянулся к чему-то за пределами экрана.

От дверей донесся скрежет терзаемой стали. Воздух разрезало шипение наподобие того, что издавали древние паровые свистки. Вэллент развернулся и уставился на громадное нечто, беспорядочную смесь ржавых кусков броневых плит. Пытаясь протиснуться в дверной проем, оно скребло по полу ногами, похожими на глянцево-черные кабели трех дюймов в толщину; блестящие когти на их концах вспарывали твердый пол, словно глину, оставляя глубокие борозды. На голове, напоминавшей унизанную шипами булаву, сверкали безумной яростью белые глаза с точками зрачков. Хайк рванулся, осколки дверной рамы разлетелись, и его туша начала протискиваться сквозь узкий проход.

– Боже правый! – заорал Вэллент. – Джимпер, почему ты мне не сказал, что эта тварь и вправду существует?

– Воистину я тебе говорил, Вэллент! Теперь убей ее своим мечом!

– Да что толку с этой шляпной булавки против такого человекоядного носорога?!

Вэллент попятился, глядя, как стены крошатся и осыпаются под напором Хайка. На полу он углядел что-то, смахивавшее на пистолет. Вэллент кинулся к предмету, подхватил, вскинул и нажал кнопку на боку. Вырвалось копье голубого пламени, которое коснулось морды Хайка. Чудовище лязгнуло челюстями и сделало еще шаг. Пламя поплясало на его щеке, потом потускнело, превратилось в тусклое желтоватое свечение и погасло с резким жужжанием. Вэллент отшвырнул оружие.

– Вэллент! – взвизгнул Джимпер. – Дверная коробка! Она разваливается!..

– Прости, Джимпер! Я думаю, нам надо собрать отряд и тогда уже идти на него!

Вэллент подхватил человечка, шагнул к экрану…

– Вэллент, нет! – крикнул рогатый.

– Я иду. Кто не спрятался, я не виноват.

Вэллент закрыл глаза и шагнул в портал.

13

Мгновение жгучего холода. Потом тишина. Прикосновение прохладного воздуха. Запах миндаля…

Вэллент открыл глаза. Над ним поднимался высокий полутемный свод; вдалеке стояли в тени могучие колонны. Еще дальше высилась плохо различимая стена цвета йода, отделанная узорами из черных линий и усеянная блестящими пятнышками, золотистыми и медно-красными.

– Где он? – выпалил Вэллент, озираясь по сторонам. – Что случилось с Цессусом-Коммуникатором?

Прижавшийся к нему Джимпер всматривался в дымку далеко вверху.

– Мы заблудились, Вэллент. Никогда более не узреть нам ни шпилей Галлиэла, ни унылых городов твоей планеты…

– Он же был здесь, и комната за ним…

– Ужасны тайны великих великанов… – причитал Джимпер.

– Ну ладно. – Вэллент нервно рассмеялся. – По крайней мере, от Хайка мы ушли. – Он убрал в ножны так и не пригодившийся меч. – Интересно, кто здесь живет? – Издалека донеслось слабое эхо. – Мы в каком-то здании. Посмотри на пол, Джимпер. Плиты размером с теннисный корт. К слову, о великанах…

– Вэллент, а может, вернемся обратно? Хайка я боюсь меньше, чем этого места с его эхом.

– Ну… – Вэллент оглядел пустой воздух вокруг. – Я не вижу ничего, напоминающего портал. Может, получится найти дорогу на ощупь…

Он осторожно шагнул. Джимпер вывернулся у него из рук и метнулся вперед. Вэллент озадаченно остановился, обернулся – и застыл, изумленно глядя на что-то. Вэллент резко развернулся. На месте, где он стоял, – в трех футах над каменным полом – в воздухе извивался блестящий черный кабель, пронзенный кинжалом.

– Хайк!!! – завизжал Джимпер. С оглушительным скрежетом в воздухе возникла усеянная шипами голова монстра, секунду спустя за ней сквозь портал проломилась двухтонная туша, припав на миг к земле, словно в растерянности. Потом, заслышав писк Джимпера, тварь с убийственной скоростью развернулась к предполагаемым жертвам.

Вэллент выхватил меч:

– Джимпер, беги! Может, я его задержу на пару секунд…

Джимпер выдернул из-за спины арбалет, вставил в паз шестидюймовую стрелу, натянул тетиву и выстрелил. Стрела просвистела мимо головы Вэллента и скользнула по броне Хайка. Тварь разинула зубастую пасть, выпустила когти, готовясь к прыжку…

Резкое, пронзительное дуновение воздуха – и из ниоткуда прилетела громадная сеть; от ее падения пол содрогнулся, и Вэллент упал. Кое-как поднявшись, он увидел, что сеть пропала так же внезапно, как появилась. Изломанное нечто, прежде бывшее Хайком, в последних конвульсиях задергало ногами-кабелями и застыло, разбитое вдребезги. Из ржавого корпуса на каменный пол сочилась водянистая жидкость.

– Что бы это ни было, – дрожащим голосом проговорил Вэллент, – мы чудом не попали под него.

Он посмотрел вверх. В полутьме виднелся огромный, бледный, очень далекий силуэт, смутный и продолговатый, с небольшими темными пятнами. Очертания его дрожали и расплывались, вспухали и вытягивались…

Потом он отступил и исчез.

– Джимпер! – прохрипел Вэллент. – Ты это видел?

– Я не видел ничего, Вэллент! – взвизгнул Джимпер. – Хайк бросился, а потом… дальше я ничего не знаю.

– Это было… – Вэллент умолк, гулко сглотнул. – Это было лицо. Огромное, словно резиновое, в милю длиной и в пять миль высотой. И клянусь, оно смотрело прямо на меня!

– Очередное вторжение мыслеблох в Чертог, – произнес голос, отчетливый, словно надпись, высеченная на камне.

– Плохой удар, Бромета, – отозвался второй голос. – Я все еще слышу их болтовню.

– Вэллент! – ахнул Джимпер. – Они совсем рядом, говорят на языке народа сприлов. Но я их не вижу!..

– Ч-чушь, – с трудом выдавил Вэллент. – Они говорят по-английски. Но где они?

– Надо было заткнуть дыру, которую они проделали в прошлый раз, – произнес голос. – Дай сюда метелку. Я разберусь с этими блохами…

– Нет! – заорал во всю глотку Вэллент, глядя наверх, на бесформенные тени. – Мы не блохи!

– Япуд! Ты слышал? Среди их чириканья только что промелькнули слова.

Последовала пауза. Потом раздался отдаленный рокот.

– Тебе, должно быть, померещилось, Бромета.

– Я их услышала, когда ты поднял метелку.

– Не делайте этого! – взревел Вэллент.

– Вот! Это ты уж точно слышал! Оно прозвенело в моем мозгу, словно молния.

– Да, ты, пожалуй, права.

Глядящий вверх Вэллент увидел, как огромное облако-лицо появилось снова; его очертания изменялись на глазах.

– Я ничего не вижу, Япуд.

– Мы друзья! – закричал Вэллент. – Не надо нас прихлопывать!

– Эти блохи проецируют крайне раздражающие мыслеформы, совершенно несопоставимые с их размерами.

– Опять эти мерзкие жгучие вредители, которые наводнили Чертог во время прошлого большого цикла? Сейчас же прихлопни их!

– Нет, это другая разновидность. У тех – ниссов, как они себя называли, – были злобные умы, здорово навонявшие, пока мы тут все не окурили. Хм. А эти какие-то совсем другие, Япуд.

– Вредители есть вредители! Дай метелку!..

– Постой! У меня тут мало развлечений. Поговорю-ка с этими шумными блохами.

– Что происходит, Вэллент? – прочирикал Джимпер, встревоженно смотревший на Вэллента. – Кто говорит в голове Джимпера?

– Я не знаю, Джимпер. Но они думают, что я – блоха, а про тебя вообще не знают.

– Эй, вы, блохи! Я кладу на пол лист бумаги. Зайдите на него, и я подниму вас повыше, чтобы рассмотреть.

Послышался громкий шорох. Сверху стремительно спустилась огромная белая плоскость, заслонившая мглу. Вэллент с Джимпером бросились на пол и забились в трещины, спасаясь от потока воздуха. Громадная, в фут толщиной платформа грохнулась на пол в пятидесяти футах от них. Ветер взвыл в последний раз и прекратился.

– Мы должны взобраться на эту штуковину, Джимпер, – сказал Вэллент. – Чтобы они могли посмотреть на нас.

– А должны ли?

– Думаю, лучше сделать это… если мы не хотим, чтобы нас пришибли метелкой, как Хайка.

Вэллент и Джимпер поднялись на ноги, подошли к ноздреватой плите с неровными краями и взобрались на нее. Вблизи были отчетливо видны волокна, из которых она состояла: что-то вроде грубого войлока, но сделанного из светлой соломы.

– Готово! – крикнул Джимпер. – Поднимайте!

Когда платформа рванулась вверх вместе с ними, они потеряли равновесие; появился белый свет, разгоравшийся все ярче. Направление движения изменилось. Бумага наклонилась, чуть не вызвав у них тошноту; внезапный рывок – и подъем остановился. Вэллент и Джимпер отбрасывали на белую равнину синие тени под лучами того, что казалось огромным солнцем. Над ними нависали два хорошо различимых лица, до которых было около мили; глаза длиной с городской квартал обшаривали пространство. Меняющиеся формы лиц вблизи тревожили еще сильнее.

– Вот оно! – Нечто вроде здоровенного дирижабля подплыло и остановилось, указывая на них.

– Да, а рядом еще одно – может, малек?

– Ах, бедняжки! Мать и дитя! У меня давняя слабость ко всему, что связано с материнством.

– Эй! – начал было Джимпер.

– Тихо! – прошипел Вэллент. – Я лучше побуду матерью, но живым!

– Размер – это еще не все! – негодующе пропищал Джимпер.

– Слушайте, мелкие. Расскажите про ваши крохотные жизни – ваши мелкие дела, маленькие печали и триумфы. Кто знает, вдруг это окажется уроком, над которым стоит поразмыслить мудрым т’тунам?

– Но откуда они знают язык сприлов? – прочирикал Джимпер.

– Они его не знают. Это какая-то телепатия. Для меня все звучит на английском.

– Эй, нечего болтать между собой! Объясните, откуда вы взялись!

– Слишком резко, Япуд. Напугаешь малявок.

– Меня не так просто напугать! – пропищал Джимпер. – Знайте, что мы испытали множество необычайных приключений и ни один враг еще не обратил нас в бегство!

– О, это может оказаться забавным! Начни же с начала, храбрый кроха. Расскажи нам все.

– Отлично! – прочирикал Джимпер. – Но я надеюсь, что после моего повествования вы поможете двум несчастным путешественникам, очутившимся вдали от дома.

– Эти блохи еще и торгуются?

– Справедливое предложение. Начинай.

– Когда Джейсон Великан покинул прекрасный Галлиэл, отправившись на поиски своего дома, Джимпер решил стать его спутником…

14

Когда Джимпер – в некоторых местах ему помогал Вэллент – закончил свой рассказ, воцарилась тишина.

– Итак, – произнесло наконец существо, именуемое Япудом, – эти мыслеблохи признаются, что прорыли ход через наши стены!

– Незаурядное достижение для таких примитивных созданий, – спокойно сказала Бромета.

Япуд возмущенно фыркнул:

– Не вижу ничего незаурядного в череде дурацких бедствий, которые эти блохи сами себе устроили. Даже небольшое умственное усилие отладило бы их окружающую среду до нормального состояния…

– Да, Япуд, я тоже недоумеваю. И мне кажется, я знаю ответ. Эти малютки обитают в трехмерном пространстве…

– Избавь меня от твоей аллегоричной апологии.

– Я объективна, Япуд, только и всего! Эти существа – разумные существа, заметь, – могут мыслить себя лишь внутри трехмерного мира. Поэтому очевидные связи находятся за пределами их представлений.

Вэллент и Джимпер стояли рядом и смотрели, как в ходе разговора огромные лица изменяются и искажаются, словно клубы дыма.

– Напомни об их обещании, Вэллент, – прочирикал Джимпер.

Вэллент откашлялся:

– Э-э… как насчет нашей проблемы? Видите ли…

– Ты хочешь сказать, – проговорил Япуд, не обращая на него внимания, – что они копошатся, замурованные в трехмерном пространстве, словно тридографы?

– Именно! Поскольку мы перемещались, являя их взгляду разнообразные трехмерные проекции, наша внешность должна была шокировать их. Конечно, они и подумать не могут о том, чтобы увидеть наш подлинный облик в гиперцикле, глядя снаружи!

– Пф! Ошибаешься. Ты уже признала, что они проделали ход в Чертоги, а это определенно требует действий как минимум в четырех измерениях!

– Хм… – Очередная пауза. – А, ясно! Тоннель из их пространства в другое проделал более развитой вид. Да сам взгляни, Япуд.

Еще одна пауза.

– Ну… да, я понял, что ты имеешь в виду. Странно… Ты заметила, как сориентирован тоннель?

– Нет, не обратила внимания. Но теперь, когда ты сказал, я начинаю понимать, почему этим несчастным существам выпало такое время.

– Пожалуйста, друзья, если вы не возражаете… – вмешался Вэллент. – Мы с моим другом надеемся, что вы поможете нам выбраться отсюда. Понимаете, для нас очень важно вернуться обратно…

– Об этом не может идти и речи, – перебил его Япуд. – Мы выметем этих блох и заделаем дыру, а потом займемся другими делами…

– Не торопись, мой дорогой Япуд. На заделку дыры может уйти фантастическое количество энергии. Ты, конечно же, понимаешь, что это породит бесконечную череду причинных зависимостей.

– Все это, без сомнения, очень интересно, – вклинился в их разговор Вэллент, – но, к сожалению, совершенно нам недоступно. Не могли бы вы просто отправить нас назад через наш э-э… тоннель?..

– Это ничем хорошим не закончится. Вы окажетесь в нуль-пространстве.

– Но он же ведет в башню портала…

– Вы, конечно же, понимаете, что поскольку вы пересекли череду трехзначных псевдоконтинуумов, сквозь… Ох, боюсь, вы не в состоянии понять эту геометрию из-за вашей злополучной трехмерности. Но…

– Слушай, Бромета, ты лишь запутываешь их. Помести себя в их систему координат, как сама же предлагала минуту назад. Теперь…

– Но портал открылся из башни. Он должен привести обратно… – упорствовал Вэллент.

Один из гигантов поцокал языком:

– Трехмерное мышление! Нет, тоннель был задуман как способ мгновенного перемещения между точками, явственно отдаленными с точки зрения трехмерных существ. Естественно, энергия, выделяемая при этом, требует выхода. Возникает неэнтропический вектор в локусе, обладающем временной связью с точкой отправления, пропорционально значению «це».

– Послушайте, – с отчаянием произнес Вэллент, – так мы ни к чему не придем. Можно я просто задам несколько вопросов, а вы на них ответите в терминах трехмерного мира?

– Хорошо. Возможно, так будет проще.

– Где мы находимся?

– Гм… В Чертоге Т’туна в галактике Андромеды – и не говори, что ты не понял. Я выудила эти понятия из твоего словарного запаса.

Вэллент гулко сглотнул:

– Андромеды?

– Именно.

– Но мы были на Галлиэле…

– Использование прошедшего времени тут вряд ли корректно, поскольку портал, которым вы воспользовались, не будет построен еще три миллиона лет – в ваших терминах.

– Не уверен, что мои термины тут годятся, – слабо проговорил Вэллент. – Как же мы очутились в прошлом?

– Скорость света – граничный показатель. Всякое кажущееся превышение этой скорости должно, конечно же, быть скомпенсировано. Это достигается за счет вытеснения массы через четырехмерное пространство в прошлое, на расстояние, равное времени, которое требуется свету, чтобы проделать этот путь. Таким образом, «мгновенное» перемещение на десять световых лет переносит путешественника в прошлое на десять лет назад по его субъективному времени относительно исходной точки – если говорить в терминах трехмерного мира.

– Боже правый! – Вэллент сглотнул. – Андромеда же находится в миллионе световых лет от Земли! Получается, пройдя через портал, я провалился на миллион лет в прошлое?

– На полтора миллиона, если точнее.

– Но… когда иллимпи пришли на Галлиэл через портал, они не провалились в прошлое. Или все-таки провалились?

– А, я понял! Это добавочная проекция тоннеля, ведущая… Бромета, смотри, как любопытно! Тоннель действительно идет отсюда, из Чертога! Одну минутку. Я сейчас просмотрю…

– Вэллент, – пропищал Джимпер, – что все это значит?

– Точно не знаю. Кажется, иллимпи выдвинулись отсюда, из туманности Андромеды, – и перекинули канал в нашу Галактику. Потом прошли по нему и заселили Галлиэл – в полутора миллионах лет назад по их времени. Когда я прошел через портал, то закинул нас еще на полтора миллиона лет назад, и теперь мы в трех миллионах лет от Цессуса.

– И конечно, – сказала Бромета, – Врата между Галлиэлом и Олантеей станут таким же каналом, когда их построят. Он протянется всего на двадцать световых лет.

– Ага! – воскликнул Вэллент. – Джимпер, так вот почему никто не выбирался из Пещеры Без Возврата! Они удалялись на двадцать лет в прошлое, когда входили туда, – и еще на двадцать, когда шли обратно!

– Значит, я вернулся в Галлиэл на сорок лет раньше, чем ушел?! – взвизгнул Джимпер. – Неудивительно, что король Твипль такой худой и не знает меня…

– Но те ниссы, которые хлынули в Галлиэл сквозь Врата, после того как великаны были перебиты…

– Двадцать тысяч лет назад, – вмешался в их разговор Япуд.

– Что? Откуда вы знаете? – удивился Вэллент.

– Откуда? Ну, я просто проверил данные.

– Не забывай, – вмешалась Бромета, – трехмерное пространство накладывает неестественные ограничения на ваше восприятие реальности. Трехмерное «время» – это чисто иллюзорная дисциплина…

– Пожалуйста, Бромета, хватит теоретизировать! Я отвечаю на вопросы блохи!

– Значит, двадцать лет назад ниссы вторглись в Галлиэл из Олантеи – и оказались в собственном прошлом, провалились на двадцать лет. Они не могли вернуться, потому что достигли Олантеи еще двадцатью годами раньше…

– Где вскоре умерли, как это у них заведено, если ты окружен врагами, – оборвал его рассуждения Япуд. – Однако же в Галлиэле они преуспевали – некоторое время. Явившись туда, они прожгли себе путь лучами дезинтеграторов. Потом распространили болезнь, пощадившую только сприлов.

– А потом сприлы прикончили ниссов, перестреляв их из укрытий, – вклинился Вэллент. – Но… галлиэльцы должны были предупредить олантейцев. Вторжение шло с Олантеи – из будущего, отстоявшего на двадцать лет, – а у них была связь с Олантеей, жившей в прошлом, двадцатью годами ранее…

– У них не было возможности. Вратами владели ниссы, которые обрушились на Олантею из космоса со слепой яростью. Они заняли сперва спутник Олантеи и установили там машину, способную разносить планеты вдребезги. Чтобы спасти материнскую планету, олантейцы бросились в яростную атаку, захватили купол, под которым была смонтирована машина, и быстро, пока их не одолели, перенаправили ее энергию вглубь горной породы. Так погибла луна Олантеи.

– А что стало с ниссами?

– Это было ужасное поражение – но еще не финал. Мощный взрыв, уничтоживший луну Олантеи, нарушил равновесие системы. Лютые бури пронеслись по планете. Когда они прекратились, выяснилось, что Олантея сошла со своей древней орбиты и плывет прочь от светила, все дальше и дальше. Сады, фонтаны и башни Олантеи засыпало снегом; моря замерзли. Пришла зима без весны.

– Ниссы – те, кто уцелел, – снова нанесли удар в последней отчаянной попытке уничтожить своих врагов. Они атаковали Олантею, захватили Врата, ведшие на Галлиэл, и хлынули через них, спасаясь от холода, сковавшего Олантею ледяной броней. Их судьба вам известна.

– Но что же случилось с Олантеей?

– Планета нашла себе новую орбиту, вдалеке от своего солнца. Вы называете ее Плутоном.

– А обломки ее луны – это астероиды, – с благоговейным страхом сказал Вэллент. – Но… Цессус сказал, что мы, люди, родственны иллимпи…

– Немногочисленные иллимпи, бежавшие с умирающей Олантеи, колонизировали Землю. Там они жили в мире две сотни столетий, пока первые вспышки ядерных взрывов не призвали тех, кто оставался на Марсе.

– А теперь они оккупировали нас, – сказал Вэллент. – Рыскают повсюду, выискивая ниточку, которая привела бы к порталу…

– Еще чего! Так нас ждет целое нашествие злобных гнид! – взорвалась Бромета. – Нельзя этого допускать! Мы должны помочь этим безобидным блохам, Япуд.

– Верно, – согласился Япуд. – Должен признаться, я весьма увлекся, когда рассмотрел устроенную ниссами резню и уничтожение планеты с точки зрения трехмерных существ. Теперь я понимаю, что даже у этих блох есть некие чувства – а уничтожение красоты является преступлением в любом континууме!

– Полагаю, старик… – Вэллент осекся. – Он вернулся с Галлиэла! А значит, он ушел туда после нашей встречи – и вернулся назад сквозь время, сквозь двадцать лет…

– Сорок. Двадцать, когда он вошел в Галлиэл, и еще двадцать, когда вышел.

– И он знал! Вот почему он ждал, Джимпер! По твоим словам, он сказал королю, что не может уйти, пока не придет время. Он выставил охрану у Врат, чтобы следить за Долиной Синего Льда, и стал ждать. И когда изыскательская группа приземлилась неподалеку от Врат, он получил свой шанс!

– Зная, что окажется в прошлом, он взял с собой меня – в доказательство того, что действительно побывал в прекрасном Галлиэле…

– Но кто рассказал ему о Вратах? Он…

– Вэллент! – взвизгнул Джимпер. – Он пришел к тебе со словами о давнем товариществе и о войне против ниссов. Показал тебе фотографии…

– То есть… значит, это был Джейсон! Тот самый Джейсон, которого я знал! – Вэллент покачал головой. – Но это значит, что я уже… ну, увижу его снова. Но как мне попасть на три миллиона лет в будущее?

– Да. Есть некоторые трудности, – признал Япуд.

– Э-э… я понимаю, что многого прошу, – сказал Вэллент, – но не могли бы вы просто переместить нас через время…

– Нет. Мы можем рассматривать его, как вы рассматриваете пространство, созерцая ночное небо. Но что касается путешествий внутри материи или перемещения трехмерных существ…

– Погодите! У меня появилась мысль, – вмешалась Бромета. – Вы говорите о трехмерной системе координат. Почему бы не…

И разговор превратился в обсуждение технических подробностей.

– Вэллент, – пропищал Джимпер, – увижу ли я когда-нибудь башни Галлиэла?

– Скоро узнаем. Они, похоже, обсуждают пути и способы…

– Смахнуть – быстрее всего! – нетерпеливо произнес Япуд.

– Эти иллимпи… – сказала Бромета. – Мне лишь сейчас подумалось, что они – наши далекие потомки, Япуд! Нельзя допустить, чтобы эти блохи, ниссы, изводили их!..

– Не может быть!

– Но родство очевидно, стоит лишь присмотреться…

– Чушь! Этак ты скажешь, что и эти блохи – наша родня!

– Хм. Если уж на то пошло, они похожи на предтеч иллимпи…

– Чепуха. Они – выродившиеся потомки иллимпи, бежавших с ледяной Олантеи на Землю.

– Да. Но потом они пересекли космос, пользуясь механическим сверхсветовым двигателем, и заселили Туманность Андромеды. А после этого заново заселили Млечный Путь, придя через портал…

– Тогда все ясно! – воскликнул Япуд. – Говорю же тебе: иллимпи – не наши потомки! Они – наши предки!

– Предки?

– Именно! Они установят здесь портал через несколько лет и с его помощью переместятся в Млечный Путь, на полтора миллиона лет в прошлое, а оттуда проложат новый канал к Андромеде, уже в трех миллионах лет назад от нынешнего момента, и так далее, чтобы изучить собственное прошлое…

– Стойте! – крикнул Вэллент. – У меня от вас уже голова болит! По сравнению с этим история о том, как мы с Джейсоном по очереди рассказываем друг другу про портал, – сущие пустяки! Но как мне начать работу над поставленной задачей, если я застрял здесь?

– Очевидно, мы не должны этого допустить, – сказала Бромета. – Не говоря уже о том, что может произойти с распределением напряжений. Но что касается способа…

– Хотя… да это же очевидно! Как я раньше не догадалась, Япуд!

– Вы что-то придумали? – взволнованно спросил Вэллент.

– Блохи, если мы вернем вас обратно в ваши исконные пространственно-временные координаты, обещаете ли вы очистить свою Галактику от ниссов? Мы приготовим для вас простенький ядохимикат, элементарного раздражителя будет вполне достаточно. Стоит направить его на нисса, и он отлично вспыхнет, не влияя на другие формы концентрации энергии. Думаю, радиуса в один световой год для ручной модели вполне достаточно…

– Я займусь подготовкой подходящей трехмерной капсулы, – вмешался Япуд. – Забавно думать, что этих блох можно изолировать, всего лишь возведя вокруг них плоскость.

– Мы дадим вам… пожалуй, правильным термином будет «корабль». Он будет лететь чуть медленнее электромагнитного излучения и проследует по такому маршруту, чтобы добраться до вашей Галактики через три миллиона лет. Конечно же, субъективное время, проведенное на борту, будет ничтожно малым. Продолжительность путешествия мы настроим точно, чтобы вы очутились рядом с Землей в то же самое время, когда начали путешествие. Мы выберем момент, чтобы закапсулировать судно в определенной системе напряжений, защитив его от нежелательного воздействия ниссов или кого угодно…

Раздался свист вытесняемого воздуха; от его струи Вэллент с Джимпером покатились по ноздреватой плоскости. В сотне ярдов от них на плоскость осторожно опустился блестящий стофутовый корабль.

– Из соображений предосторожности я поместил в него дупликатор для производства антиниссового оружия, – сказал Япуд. – Просто установите его в любом удобном месте и загружайте мусор в приемный люк наверху. И стойте подальше от лотка выдачи.

– Еще одна деталь, – добавила Бромета. – Поскольку иллимпи станут нашими предками, я думаю, мы должны помочь им всем, чем можем. Если мы столкнем Олантею с ее холодной орбиты и направим на прежнее место, пятое от Солнца, она снова расцветет. Кажется, на ней находится еще около пятидесяти миллионов иллимпи, бережно замороженных в специальных хранилищах подо льдом и ожидающих спасения. Можно рассчитать время так, чтобы они оттаяли к тому моменту, когда земные блохи уничтожат последних ниссов.

– Это будет радостное воссоединение. Хочу отметить, что новые колонисты начнут перебираться на Галлиэл, как только Хайк последует сюда за этими блохами…

– А как насчет Джимпера? – пропищал сприл. – Долго я пробыл вдали от холмов прекрасного Галлиэла…

– Не волнуйся, Джимпер. Я тебя подвезу. Ты прибудешь домой еще на двадцать лет раньше, но с этим, боюсь, ничего не поделаешь.

На лице Джимпера проступило изумление.

– Я вспомнил еще одну странную историю; ее поведал мне давным-давно отец моего деда, выпив слишком много крепкого эля. Он рискнул, и отправился в Башню, и путешествовал далеко, лишь затем чтобы вернуться наконец в Галлиэл…

– У старика была история на каждый случай, – сказал Вэллент.

– Ты не уловил то, что я хотел сказать, Вэллент, – вздохнул Джимпер. – Меня назвали в его честь…

15

Попав на борт корабля, Вэллент проспал неделю. Когда он проснулся, перед ними висел серебристо-черный Плутон. Вэллент привел корабль в Синие Горы, посадил его у Пещеры и смотрел, как Джимпер бежит ко входу, останавливается на пороге, машет ему и исчезает внутри.

Девять дней спустя он промчался мимо изумленного нисского патруля и вошел в атмосферу Земли; один из инопланетных кораблей, подошедших к нему слишком близко, потерял управление и рухнул в Атлантический океан.

Вэллент приземлился в лесистой местности к северу от Гранйока, под покровом ночи покинул корабль и добрался на попутке до города. В кампусе университетского комплекса он отыскал большое студенческое общежитие, где обитал Джейсон Эйбл, и шел по коридорам, пока не добрался до своей комнаты. Он постучал. Дверь открыл высокий рыжий парень с квадратной челюстью.

– А, Эйм. Привет, – произнес он. – Ты не показываешься уже дня два. Уезжал на экскурсию?

– Можно сказать и так, – кивнул Вэллент. – Налей-ка мне пива, Джейс, и я тебе все расскажу…

Бодибилдеры

Перевод О. Степашкиной

1

Это был здоровенный качок – «Гэнди Седьмой Салливан», эксклюзивная модель с девятиточечной сенсорной системой, самым дорогим комплектом мимики в ассортименте «Грин-Ю-Матика», натуральными человеческими волосами, усами и всем прочим.

Он вошел в двери зала, как Чингисхан, вторгающийся в швейцарский монастырь. За ним шли двое – старый, но крепко сбитый практичный «Листон» и довольно новый «Уэйн», – держа руки в карманах и обшаривая комнату глазами, словно локаторами. Откуда-то выскочил метрдотель с пачкой больших фиолетовых меню, но «Салливан» прошел мимо него и направился к моему столу, словно фельдмаршал, возглавляющий парад победы.

В тот вечер со мной была Лорена, шикарная в своем выпендрежном «Дитрихе», который, должно быть, обошелся ей в месячную зарплату. Она пребывала в своем обычном настроении по обычной причине: хотела бросить работу в «Центро-Проге» и подписать пятилетний брачный контракт со мной. Но я был холоден, как эскимосская надгробная плита. Во-первых, с ее манерой сорить деньгами мне пришлось бы скрипеть в подержанном «Лионеле» с тридцатипроцентным сенсорным покрытием и посаженным энергетическим ядром, а во-вторых, я все еще сох по Джулии. Конечно, Джулия страдала безумными идеями насчет сервов. С ее точки зрения, иметь красивый гардероб со специальной экипировкой на все случаи жизни лишь самую малость не дотягивало до каннибализма.

– Ты и этот шкаф полны зомби! – часто кричала она, тряся пальцем перед моим носом. – Как за тебя можно выйти замуж? Не знаешь, какое лицо увидишь рядом с собой поутру!

Она, конечно, сгущала краски, но таковы уж органик-республиканцы. Не ищите у них логики. В конце концов, разве это не разумно – держать свое органическое тело в собственной ячейке внутри муниципального хранилища, в безопасных условиях, и позволить удобному сервупоследней модели ходить и говорить за вас? Еще наши деды поняли, что гораздо безопаснее и легче сидеть перед телевизором с приставкой, дающей ощущения и запахи, чем толкаться локтями в толпе. Это случилось вскоре после изобретения контактных экранов, подгоняемых под глазное яблоко, и встраиваемых аудиосистем – вместе они создавали идеальное ощущение присутствия. Потом, с успехами миниатюризации и появлением узкоканальных передатчиков, появилась возможность обзавестись личным устройством реального присутствия. Такой аватар мог бродить и смотреть, что происходит вокруг, пока вы валяетесь на диване.

Конечно, когда люди стали проводить так много времени, лежа на боку, появились, что вполне логично, службы общественного здоровья с аппаратами для поддержания органического тела в форме. Некоторое время это делалось при помощи регулярных упражнений и домашних массажно-питающих устройств, но вскоре была создана система централизованных хранилищ.

Черт побери, у правительства и так уже есть вся информация о тебе, от свидетельства о рождении до отпечатков пальцев. Почему бы не пойти до конца и не прибавить к этому еще и тело?

Конечно, никто не предвидел того, что произошло, когда техника запечатления и воспроизводства ощущений достигла нынешних вершин. Я имею в виду перенос образа личности, как выражаются яйцеголовые. Но так уж случилось. У человека всегда было ощущение, будто его сознание находится где-то позади глаз. Когда веки соединили напрямую с сервами и привязали к этому остальные ощущения, внезапно оказалось, что ты именно там. Мозг пребывал в хранилище, залитый информацией по самые уши, но ты – то, что ты называешь разумом, – находился внутри серва и оттягивался на полную катушку.

При таком уровне отождествления утилитарные модели старого типа быстро вышли из моды. Люди хотели сервов, которые выражали бы их подлинное внутреннее «я». Каждый сделался таким здоровенным и крутым, каким желал быть – все зависело исключительно от платежеспособности, – и никто не желал терпеть хамства ни от кого. В прежние времена дело сводилось к небольшой потасовке, теперь же можно было навешать противнику по-настоящему. Юрцентру пришлось создать специальный кодекс, и теперь, если кто-нибудь оскорбляет тебя или сталкивает со скоростной дорожки, ты дерешься под наблюдением Службы мониторинга.

Джулия твердит, что все это полная бессмыслица, что два лупасящих друг дружку серва – не доказательство. Она никогда не могла понять, что при идеальной связи ты и есть серв. Вот как сейчас – официант поставил передо мной тарелку с консоме и соусом «бер блан», и через элитное вкусовое устройство «Ням-ням» я получил такие же первоклассные вкусовые ощущения, как если бы суп влили в рот моего органического тела. Конечно, это была специальная смесь, смазавшая мой главный шарнир и подавшая химические соединения к аналогам желез. Но вкус тот же самый.

Одновременно в бедренную артерию старого тела влили питательный раствор. Ну да, есть в этом что-то искусственное – но как насчет органиков, самых что ни на есть суррогатных личностей, которые разъезжают в машинах, построенных по индивидуальному заказу? Подплечники, контактные линзы, слуховые аппараты, искусственные зубы, косметика, обувь с внутренним каблуком и толстой стелькой, увеличивающая рост, парики, что прикрывают лысые макушки. Если можно носить искусственные ресницы, почему нельзя заказать искусственные глаза? Если можно сделать пластическую операцию на носу, почему нельзя изменить все лицо? Те, кто заводит сервов, по крайней мере, честны в этом отношении, а это куда больше, чем можно сказать про органик-куколку в бюстгальтере из вспененного каучука, – впрочем, в этом Джулия точно не нуждалась.

Я зачерпнул суп большой серебряной ложкой, сделал первый глоток, и тут проходивший мимо «Салливан» толкнул меня под руку. Суп полетел мне прямехонько в правый глаз. Пока я моргал, пытаясь прочистить линзу, «Листон» ткнул меня в плечо так, что у меня задребезжал главный соленоид.

Вообще-то, я человек спокойный и уравновешенный. Я считаю, что нейротроническая система должна быть в порядке, а для этого надо сводить входные сигналы от желез к минимуму. Но тот день выдался тяжелым – крупное мероприятие, назначенное на вечер, плюс Лорена, доставшая меня рассказами о прелестях жизни с брачным контрактом. Я вскочил, заблокировав моргательный рефлекс, сделал выпад и схватил удалявшегося «Лионеля» за воротник.

– А ну стой, недоумок!

Я дернул «Лионеля» так, чтобы развернуть к себе. Он не развернулся. Вместо этого мой локтевой сустав издал такой же звук, как роликовые коньки, налетевшие на свежерассыпанный гравий; от рывка я сам едва не полетел носом в землю.

«Лионель» повернулся медленно, словно десятитонный подъемный кран, смерил меня взглядом желтых глаз, дружелюбных, как пушечные жерла, и издал низкий рокот. Это малость сбило меня с толку, но я был слишком зол, чтобы останавливаться.

– А ну покажи номер лицензии! – рявкнул я на него. – Я тебе пришлю счет за глаз и второй – за техосмотр ходовой части!

«Уэйн» тоже повернулся и мрачно уставился на меня. Их босс «Салливан» протолкался между ними и оглядел меня так, словно я был мусором у него под ногами.

– Заглохни, деревенщина, – прогудел он так громко, что услышали все. – Мои парни шуток не понимают.

Я раскрыл было рот, собираясь совершить следующую ошибку, но тут Лорена обставила меня:

– Барни, вели этому здоровенному недоумку проваливать. Я не успела из-за него сказать то, что хотела.

«Салливан» повел на нее глазом, кичась независимой подвеской.

– Пасть закрой, сеструха, – сказал он.

Это стало последней каплей. Я шагнул вперед и врезал левой прямо в блок питания, а потом вложил все свои силы в апперкот.

Правая рука онемела по самое плечо. А «Салливан» так и стоял, глядя на меня. Я уставился на свой бессильно повисший кулак. Затем до меня дошло, что не так.

Я на минуту забыл, что надел легкую спортивную модель.

2

Галли Фишбейн, мой бизнес-менеджер, сервотерапевт, собутыльник, тренер и исполняющий обязанности тетушки – старой девы предупреждал меня, что когда-нибудь я влипну в такую ситуацию. Сам он был социалистом-односервником и вдобавок к своим политическим взглядам потратил массу времени и усилий, чтобы сделать из меня самого быстрого в шоу-бизнесе бойца с булавой и сетью. Галли желал защищать свои вложения. У него была привычка совать мне под нос нестриженые ногти и орать:

– Предупреждаю, Барни! Когда-нибудь рефлексы тебя подведут, ты оступишься на скоростной дорожке или поведешь себя так, будто на тебе «Астер», и свернешь шею «Карнере», на которого просадил выигрыш. Что тогда?

– Ну потеряю я корпус, – парировал я, – и что? У меня полный шкаф запасных.

– А если это будет фатально? Ты вообще слыхал, что может случиться с мозгом, если связь вот так возьмет и оборвется – да-да, оборвется!

– Я очнусь в своем органическом теле. Делов-то.

– Возможно. – Галли качал головой и напускал на себя вид парня, знающего опасную тайну. – А может, и нет…

Пока я обдумывал все это, «Салливан» оттягивался на деньги, уплаченные «Грин-Ю-Матик». Он кивнул и качнулся на каблуках – тянул время. Посетители за ближайшими столиками замолчали и насторожили уши.

– Ишь, умник, – громко произнес «Салливан». – В чем дело, дешевка? Соскучился по ремонтной мастерской?

– Это в каком смысле дешевка? – сказал я, просто чтобы размять кадык. – «Аркаро» обошелся мне в кучу денег, а твой отморозок так меня тряхнул, что контакты забарахлили. Гони деньги на техосмотр, и я соглашусь забыть про это.

– Угу. – «Салливан» продолжал демонстрировать свою дорогую ухмылку. – Еще бы ты не согласился, малявка. – Он скосил глаз на «Уэйна». – Ну давай посмотрим, Никси, по правилам у меня два варианта действий, так?

– Да прихлопни этого тупого гомика, босс, и валим отсюда. Я жрать хочу.

Никси сжал кулачище размером с сорокафунтовую кувалду и двинулся вперед, намеренный претворить свою идею в жизнь.

– Не. – «Салливан» протянул руку, останавливая подручного, и тот уперся грудью в накрахмаленной рубашке в его запястье. – Этот тип первым на меня набросился, верно? Он хочет боя. Ну так я обеспечу ему бой. Отвали.

Он щелкнул пальцами, и «Листон» нажал пуговицу на рубашке.

– Для протокола, – деловито произнес «Салливан». – Извещаю о требовании сатисфакции, вызванном провокацией, сектор 991-б, Гранйок 6-78.

Я услышал жужжание и щелчок – диктофон, встроенный в грудную клетку «Листона», записал сообщение и переслал в Юридический центр.

У меня пересохло во рту.

Иногда разработчики сервов малость перебирают с реалистичностью. Я нажал на переключатель в нижнем правом премоляре, чтобы отключить схему панической реакции. Ну подумаешь, схлопочу в челюсть: не слишком хорошо для «Аркаро», но небольшой иск к Юрцентру все исправит. Но лишь теперь у меня в мозгу, как рассвет над Мандалаем, забрезжила мысль: этот ходячий шкаф втравил меня в неприятности, а точнее, я сам в них вляпался, с разбегу. Я ударил его. А то, что перед этим он отправил мое консоме мне в глаз, не считается. Юрцентр этим не интересуется. «Салливан» имел право вызвать меня на дуэль – полноценная схватка, серв против серва, – и выбор оружия, места, времени, всего был за ним.

– Скажи менеджеру, чтобы расчистил третий зал, – велел «Салливан» «Уэйну». – Моя любимая площадка. – Он подмигнул Лорене. – Девять побед, крошка. Счастливое для меня место.

– Как скажете. – Я почувствовал, что говорю слишком торопливо. – Через час я к вашим услугам.

– Ни фига, дешевка. Деремся прямо сейчас. Иди как есть, я не формалист.

– Но вы не можете так поступить! – заявила Лорена. Я обратил внимание, что ее звуковые каналы расстроены; голос сделался жалобным и плаксивым. – На Барни всего лишь это мелкое старье, «Аркаро»!

– Подойди ко мне потом, куколка, – оборвал ее «Салливан». – Мне нравится твой стиль. – Он кивнул «Уэйну». – Я сделаю этого клоуна голыми руками, Никси, по неаполитанским правилам.

Он отвернулся, сгибая непомерно здоровенные ручищи – дополнительная опция последней модели «Гэнди». Лорена вскочила, смерив меня самым гадливым взглядом, на какой была способна «Дитрих».

– Все ты со своим убогим «Аркаро»! – Она всаживала в меня слова, словно нож. – Я хотела, чтобы ты взял «Флинн» с дополнительными…

– Избавь меня от технических подробностей, детка! – огрызнулся я, наконец-то полностью осознав, во что меня втянули. Выходка с супом не была случайной. Кто-то идеально рассчитал время. Похоже, этот «Листон» склепан гораздо лучше, чем кажется. За этим всем стоял какой-то толстосум, заинтересованный в исходе вечернего боя – настолько, чтобы купить всех этих мускулистых сервов, способных сделать из меня комок нервов, которые теперь извивались, словно червяки в консервной банке. Если «Аркаро» превратят в груду металла и пластика, это не повредит моему органическому телу, но травма, нанесенная личности, заключенной в серве, будет совершенно реальной. Чтобы выжить на арене, нужны стальные нервы, железная уверенность в себе, бритвенно острые рефлексы и прочные инстинкты убийцы. Если бы дело было только в размерах, любой мог бы просто выложить деньги за «Гаргантюа». Мастерство бойца и умение правильно выбрать момент и темп, сделавшие меня победителем, уйдут прочь, если тело превратится в развалины. Мне еще повезет, если я смогу удержать кофейную чашку одной рукой.

Появился менеджер зала, негодующий, что его не позвали дать добро на драку. Он взглянул на меня, хотел было отмахнуться, потом присмотрелся повнимательнее:

– Это и есть зачинщик?

Глаза его «Менжу» вылезли на лоб.

– Он самый, – раздраженно бросил я. – Это ничтожество оскорбило мою даму. Кроме того, мне не нравятся его усищи. Я собираюсь превратить его грудную клетку в палочки для еды, а потом вырвать половину и бросить собакам.

Если уж мне предстоит быть стертым в порошок, пусть все будет стильно.

«Салливан» зарычал.

– Ты мог бы говорить и получше. – Я шагнул к нему вплотную. Мой нос находился на уровне бриллиантовой булавки его шейного платка в «огурцах». – Как твое имя, Большая штучка? Давай зафиксируем.

– Это не для твоего собачьего языка, умник.

Он хотел было ткнуть в меня пальцем, но увидел, что подходит Наблюдатель, собираясь огласить правила, и вместо этого почесал ухо. Большой квадратный ноготь разорвал пластик на мочке. Этот тип нервничал малость сильнее, чем выказывал. Можно не сомневаться, он знал, кто я такой: Барни Рамм, чемпион по единоборствам с оружием в легком весе.

– Сборочный и серийный номер, пожалуйста, – сказал Наблюдатель с легким раздражением.

Я вполне понимал его. Обыкновенно бросающий вызов называл свои данные, не дожидаясь вопроса, – особенно ветеран схваток вроде «Салливана». «Салливан» смерил чиновника злобным взглядом.

– Где Слайки? – рыкнул он.

– В ближайшие пятнадцать минут его не будет, – огрызнулся Наблюдатель. – Послушайте…

– Нет, это ты послушай, Приблуда, – буркнул «Салливан». «Уэйн», подошедший на помощь, холодно уставился на чиновника. Тот ответил свирепым взглядом – примерно двухсекундным. Потом увял, поняв, что ему хотят сказать. Они договорились.

– Где тут уборная? – подал голос я, пытаясь говорить обычным жизнерадостным тоном. Но мне казалось, что мои мысли прочесть легче, чем надпись на девяностофутовой светящейся вывеске.

– Чего? – Наблюдатель посмотрел на меня, на «Салливана», снова на меня, словно болельщик на финальном матче чемпионата по бадминтону. – Нет, – сказал он, затем выпятил губы и покачал головой. – Я руковожу…

– Ногой моей поруководи. – Я протолкнулся мимо него. – Я свои права знаю.

Я прошел через танцплощадку к скромной двери за искусственной пальмой. Зайдя внутрь, я резко ускорился. Вдоль одной стены выстроились платные устройства для полировки и проверки электрических цепей, энергогенератор с раздаточной колонкой, устройство подзарядки, стеллажик с красками для мелкого ремонта, большой ларь для перегоревших рефлексных ячеек и раздаточный аппарат с уплотнительными прокладками, на котором имелась табличка: «Для предотвращения перегрева подшипников».

Я промчался мимо них и нырнул через арку на площадку техобслуживания – около полудюжины стоек с мягкой обивкой, петли силового кабеля, гирлянды труб со смазочным маслом, отходивших от магистрали под потолком. На дальней стене красовался алфавитный каталог деталей. Запасного выхода не было.

– Прошу (щелк) занять место номер один, – произнес записанный на пленку голос. – Выберите на пульте управления требуемую услугу. Дружище, позволю себе порекомендовать Прекрасное Скольжение, услугу этой недели, подмышечную смазку с особ…

Я стукнул по пульту, и штуковина заткнулась. Идея прийти сюда казалась совсем не такой остроумной, как десять секунд назад. Меня загнали в угол – а аварийное происшествие у стойки для смазки могло бы извинить любой возможный промах на площадке для боя. Голос, тонкий, как отбойный молоток, вопил мне в ухо, что у меня есть полминуты – если повезет, – прежде чем пара тяжеловесов вломится посмотреть, чего это я тут.

Три быстрых шага, и я очутился рядом с выступом, защищавшим клиентов от взгляда остальных посетителей. Я распластался по стене, и тут снаружи затопали чьи-то ножищи. Дверь с грохотом распахнулась. «Уэйн» даже не пытался действовать тонко. Я тоже. Подцепив его за подъем левой ноги, я скользнул ему за спину и врезал в спину раскрытой ладонью. Он рухнул ничком с таким грохотом, будто столкнулись два мусорных бака, и принялся корчиться на кафельном полу. У всех «Уэйнов» слишком слабая челюсть. Я не стал ждать и проверять, услышал ли кто, как он навернулся, – перепрыгнул через него и выскочил за дверь. С той стороны, за пальмой – меньше чем в десяти футах, – стоял «Листон». Я нырнул вправо и увидел другую дверь. Над ней светилась табличка «ДАМЫ». Я задумался – примерно на столько времени, сколько нужно часам, чтобы сказать «тик», – и шмыгнул туда.

3

Даже в тех обстоятельствах это стало шоком для меня – розовые и бирюзовые сервисные стойки, золоченые диспенсеры с духами, большой стеллаж с чисто женскими запчастями, от которых и конь бы покраснел.

А потом я увидел ее. Изящная «Пикфорд» – традиционные модели тогда были крупными. Пушистые белокурые волосы, наружные панели ходовой части, снятые до самой талии. Я уставился на нее, сидевшую перед зеркалом, а потом булькнул, как тюлень, глотающий пятифунтового лосося. Она вздрогнула и повернулась ко мне, и я увидел большие голубые глаза и розовые губки, уже открывшиеся для крика.

– Не кричите, леди! – Я отвел глаза. Это оказалось не легче, чем выдрать из земли молодое деревце. – За мной гонятся бандиты. Просто скажите, как отсюда выбраться.

Я услышал шаги снаружи. Она, я полагаю, тоже.

– Вы… вы можете выйти через дверь доставки, – произнес милый голосок. Не удержавшись, я бросил взгляд на его хозяйку, чью грудь прикрывало нечто кружевное. Когда она указала в нужную сторону, кружева соскользнули, и я увидел самые чудеснейшие формы из вспененного каучука.

– Спасибо, крошка, вы просто куколка, – выдавил я и проскользнул мимо нее – признаюсь, не без сожаления. Дверь, о которой она говорила, обнаружилась в дальнем конце, за углом. Там, рядом с автоматами, торгующими косметикой, стояла здоровенная коробка с запасом товаров. Коробка была открыта. Поддавшись импульсу, я схватил что-то, пробегая мимо.

Дверь выходила в переулок футов четырех шириной, с однорельсовым роботреком, который вел к центру для обслуживающих и раздаточных механизмов. Противоположная стена из дюралайта была совершенно голой – комару не за что зацепиться. Переулочек уходил в обе стороны на пятьдесят футов, а дальше виднелись площадки, залитые резким солнечным светом. Надо было выбирать.

Справа что-то загромыхало. Из дверного проема выехала двигавшаяся рывками маленькая машинка-уборщик, свернула в мою сторону и начала разгоняться. Я попятился. Штуковина была достаточно тяжелой, чтобы расплющить моего «Аркаро», даже не затормозив. Потом у нее на носу замигал красный огонек. Машинка заскрипела, сбросила скорость и остановилась.

– Будьте добры, освободите путь, – прогудел слащавый голос. – Это я, ваш трудолюбивый уборщик Сани-мат, везу сверкание Сани-мат очередному довольному клиенту.

Где-то под моим париком возникла идея. Я подобрался вплотную к приземистому агрегату. Спереди была куча приспособлений для уборки, сзади – большой бак, уже наполовину заполненный мусором. Я поднял его крышку, забрался внутрь – машинка поехала дальше – и примостился на мусоре. Он был комковатым и влажным, а запах так просто сбивал с ног. Да, хоть мир и достиг значительного прогресса за последние несколько десятилетий, мусорные баки по-прежнему воняют мусорными баками.

По моим прикидкам, я преодолел примерно с сотню футов, когда машинка затормозила и остановилась. Я услышал голоса; что-то щелкнуло, и у меня зажужжало над левым ухом.

– Будьте так добры, освободите путь, – снова зазвучала запись. – Это я, ваш трудолюбивый уборщик Сани-мат дррррр…

Машина дернулась, и я получил очередную порцию мусора в лицо. Кто-то – кажется, «Уэйн» – что-то прокричал. Я сел, приготовившись выскочить и развернуться, как только крышка поднимется. Но голоса смолкли, и я услышал топот убегающих ног. Машина завелась и двинулась, подпрыгивая на ухабах и кудахча, как курица, ищущая, где снести яйцо. Я проехал до задней двери следующего клиента, добрался до будки общественного видеофона и набрал номер Галли.

4

Тот сидел в такси – на заднем плане виднелся наклоненный вид на город. Когда я рассказал ему о случившемся, Галли выпучил глаза, словно чихуа-хуа, – это восхитительно смотрелось на четырехлетнем «Канторе», который он всегда носил.

– Барни, ты что, спятил?! – взвизгнул он, опять же как чихуахуа. – Вечером у тебя величайшая схватка за всю твою карьеру, а ты ввязываешься в бесплатное побоище! – Он умолк, чтоб сглотнуть слюну, и пробежался по мне взглядом. – Барни! На тебе «Аркаро»! Ты же не…

– Ссору затеял не я, – поспешил объяснить я, пока Галли пытался совладать с миндалинами «Кантора». – Ну, по крайней мере, не совсем я. Я ушел через черный ход и…

– Что-что ты сделал?! – Он перешел на ультразвук.

– Удрал. Смылся. Свалил. А что мне, по-твоему, было делать – оставаться там, чтобы эта гоп-компания поотрывала мне лапки, как мухе?

– Ты не можешь сбегать от зарегистрированного вызова на дуэль, Барни! – Галли прямо-таки влез носом в экран; я видел лишь глаза, вроде налитых кровью приоткрывшихся мидий, и гневно раздувавшиеся ноздри. – Кто угодно, только не ты! Если службы «Пиктоньюс» узнают, они тебя прикончат!

– Эта убойная команда прикончила бы меня гораздо быстрее – и не только на бумаге!

– О бумагах я и говорю! Ты – сторона-агрессор, ты навалил все это дерьмо! Тебя на этом застукали, и ты сбежал от Юрцентра! Они проверят лицензию твоего серва – и прощай, карьера! А штраф за отсрочку…

– Пускай, но ведь я что-то выиграл! Если я сумею добраться до другого серва, прежде чем они меня сцапают, то буду иметь законное право драться в нем, как только надену. Не забывай, на дуэль вызвали меня, Барни Рамма, а не это тело. Вытащи меня отсюда и помоги добраться до моей квартиры…

Я онемел на полуслове. В пятидесяти футах от меня, на другой стороне скоростной дорожки, из дверей вышли тот самый «Листон» и новый тяжеловес, здоровенный залатанный «Байер»; они остановились, вглядываясь в прохожих. Избавиться от этих типов оказалось не легче, чем от жвачки, прилипшей к ботинку. Я пригнулся, прячась за стенку будки.

– Слушай, Галли, – прошипел я. – Они совсем рядом. Мне нужно быстренько сматываться. Попробуй уладить это дело с Юрцентром, чтобы до меня не докапывались, пока я не переоденусь. Не забывай, если меня поймают, ты можешь попрощаться со своими десятью процентами.

– Барни, куда ты собрался? И при чем тут, блин, «десять процентов»? Я вовсе не о плюшках думаю.

– А ты подумай о плюшках.

Я оборвал разговор и рискнул украдкой выглянуть наружу. Два головореза по-прежнему стояли там и смотрели в мою сторону. Стоит мне выйти, и они сразу меня увидят. А если оставаться на месте, рано или поздно они подойдут и заглянут в будку…

Я так и сжимал что-то в руке – и наконец посмотрел на этот предмет: набор косметики, который я схватил, удирая из дамской комнаты в «Троке».

Я нажал золотую кнопочку на боку, и крышка откинулась. Внутри обнаружились девять оттенков теней для глаз, краска для губ, пластиковые глазные линзы, золотые, зеленые и розовые – у некоторых дам очень странные представления о привлекательности, – небольшая порция аварийной замазки для лица и несколько спреев для волос размером с наперсток.

Мне страшно не хотелось портить парик стоимостью в сотню монет, но я все-таки вылил на него баллончик чего-то под названием «Серебряный призрак». К этим волосам неплохо подошли розовые глаза. Спрей я израсходовал целиком, и отбелить брови было уже нечем, поэтому я прилепил черные, круто выгнутые, а рыжеватые использовал вместо усов. Еще я подумал, не использовать ли накладной локон в качестве бороды, но отказался от этой идеи. У «Аркаро» красивая форма носа, так что я немного расширил ноздри и добавил бородавку. Потом рискнул выглянуть еще раз: парни стояли на том же месте.

На мне был прекрасный фисташковый пиджак в светло-вишневую полоску, с добротной оранжевой подкладкой. Я вывернул его, спрятал желтый галстук и расстегнул воротник рубашки, чтобы стала видна фиолетовая часть. Больше я ничего сделать не мог. Я открыл дверь будки и вышел на улицу.

Я сделал шага три, когда «Байер» посмотрел в мою сторону. У него отвисла челюсть, как ковш экскаватора, приготовившегося откусить часть холма. Он ткнул «Листона» локтем в бок; тот повернулся и тоже разинул рот. Я мимоходом заметил неплохие белые зубы и язык, смахивавший на розовый носок. Дальше я смотреть на них не стал и рванул к ближайшему убежищу, створчатым дверям, которые как раз открылись, выпуская толстого органика.

Я проскользнул мимо него в прохладное темное помещение, освещенное лишь парой вывесок с рекламой пива над длинным зеркалом с рядом бутылок. Пролетев мимо него, я врезался в заднюю дверь, выскочил в переулок и увидел «Уэйна». Тот пригнулся и раскинул руки. Ровно та ошибка, которую стоило ждать от любителя, вообразившего себя крутым. Я опустил голову и врезал ему точно под жилетную пуговицу. Конечно, «Аркаро» на такое обращение не рассчитан, но «Уэйну» пришлось хуже. Он застыл и издал звук, напоминающий шкворчание бекона на сковородке; глаза его завертелись, словно вишенки в Лас-Вегасе. Сперва падение в туалете, теперь удар головой в нервный центр – на сегодня ему хватит.

Я кое-как договорился со своими ногами и заковылял к выходу из переулка.

Мои блоки равновесия и координации щелкали, словно кастаньеты. Я отрикошетил от одной стены, от другой, выбрался на медленную дорожку и, трясясь на кренящемся полукруге, замахал здоровой рукой водителю такси, которое спустилось, чтобы высадить пассажира в нескольких ярдах от меня. Таксист подъехал, схватил меня за плечо и втащил внутрь. Может, у этих ребят вместо ног сиденье, но руки у них на месте, это уж точно.

– Кажется, у тебя проблемы, приятель. – Он оглядел мое отражение в зеркале. – Что случилось? Свалился с крыши?

– Типа того. Просто отвези меня в жилой комплекс «Бэншир», да побыстрее.

– Куда скажешь, дружище. Но я бы на твоем месте постарался срочно отдать этого серва в ремонт.

– Попозже. Гони во весь дух.

– Да я уже гоню дальше некуда.

– Ладно, ладно, просто не теряй времени.

Таксист что-то пробормотал себе под нос, а я снял помятую крышку с панели перезагрузки и кое-как сбалансировал свои блоки. Перед глазами все еще двоилось, но уже поменьше, а координация ног улучшилась настолько, что я сам выбрался из такси, когда водитель тяжело посадил его на крышу.

– С тебя пять монет, – проворчал таксист.

Я расплатился и сказал:

– Побудь тут несколько минут. Я вернусь.

– Сделай одолжение, мужик, перекинь заказ конкурентам.

Он переключил сигнал на «свободно» и взлетел в вихре перегруженных винтов. Я сплюнул пыль и прошел в разукрашенную дверь с большой золотой буквой «Б».

Швейцар Гас выплыл из кабинки в своей адмиральской фуражке, надетой набекрень, показал большим пальцем назад, куда-то за свое плечо, и раздраженно поджал губы. Но я его опередил:

– Это я, Барни Рамм. Я скрываюсь от фанатов.

– Божечки, мистер Рамм? Да-а, этот «Аркаро» уже никогда не будет прежним. Похоже, ваши фанаты все-таки настигли вас.

Он продемонстрировал зубы, которые смотрелись бы как родные на морде у мула. Я приподнял в ответ губу и прошел в дом.

5

Моя квартира – не самая роскошная в «Бэншире», но она хорошо оборудована. Стенд для сервов не хуже тех, которые стоят в муниципальном хранилище. Я уже достаточно хорошо объяснялся с ногами, чтобы дохромать до нее, отправить «Аркаро» с открытой шейной пластиной на стеллаж и подключиться к трансфер-диску.

Рывок стопорной рукоятки, и вот я уже надежно зафиксирован и готов к перемещению. Я выбрал «Крокетта»; он достаточно массивен, чтобы справиться с «Салливаном», и в него не встроено сложное оборудование, о котором надо заботиться. Оказалось, что мне трудновато набирать код на пульте, но я справился и щелкнул переключателем перехода.

Я никогда не мог привыкнуть к этой безумной паре секунд, в течение которых скоростной сканер снимает накопленную информацию с одной матрицы управления и записывает на другую, подключая ее к органическому мозгу между моими настоящими ушами, внутри холодного хранилища, в центре города. Все равно что нырять в океан ледяной тьмы, вращаясь, словно римская свеча. Каждая кроха информации проносится через сознание. Я был и «Аркаро», застывшим в кресле, и «Крокеттом», закрепленным на стойке в шкафу, и в то же самое время ощущал прилегавшие к черепу контакты, трубки жизнеобеспечения и холодную плиту подо мной в хранилище. Потом все это развеялось, я нажал на рычажок переключения, вышел из шкафа и почувствовал себя на миллион баксов.

Обмякший на стойке «Аркаро» выглядел паршиво с криво наклеенными фальшивыми бровями, зашпаклеванным сплющенным носом и правым плечом, задранным, как у Квазимодо. Поразительно, как он вообще смог доставить меня сюда. Я мысленно пообещал себе устроить «Аркаро» лучший ремонт, какой только можно получить за деньги. Это было самое меньшее, что я мог сделать. Потом я направился к входной двери.

Теперь «Салливан» получит небольшой сюрприз, когда я его отыщу. Проходя мимо зеркала в коридоре, я мимоходом погладил свою енотовую шапку, хлопнул по потайной панели, открывая замок, – и очутился нос к носу с четырьмя здоровенными копами, поджидавшими меня за дверью.

Конечно, на фоне других тюрем эта была роскошной, но мне там все равно не нравилось. Меня засунули в миленькую угловую камеру с ковром, выложенной кафелем кабинкой для смазки в углу и окном с роскошным видом на Гранйок в тысяче восьмистах футах внизу. На окне не оказалось решеток, но стена была слишком гладкой, такой, чтобы отбить любому человеку-мухе охоту лезть по ней.

Надзиратель посмотрел на меня и покачал головой. На нем был стандартный полицейский серв, туповатого вида изделие массового производства, нечто среднее между «Килдером» и «Трейси», а именно «Спенс». Я думал, что копы должны носить форму, но вид пары дюжин однояйцевых близнецов, болтающихся вокруг, вызывает странные ощущения, будто сервы – всего лишь роботы или вроде того.

– Так это ты и есть Барни Рамм? Хм. – Коп перебросил зубочистку в другой угол рта. – Тебя перемкнуло, приятель, что ты полез на четырех копов? Твоя страховка не покроет этот ущерб.

– Я требую позвать моего менеджера! – заорал я изо всех сил, но вышло не очень громко – из-за пинка в голосовой аппарат, полученного от одного из копов, которого я ухватил за ухо. – Вы не имеете права так обходиться со мной! Вы все ответите за этот незаконный арест!

– Уймись, Рамм. – Надсмотрщик махнул шокером в мою сторону, чтобы я не забывался. Я увернулся. От разряда из этой штуки мой нервный центр завязался бы узлом. – Ты пока что никуда не пойдешь, – заявил коп. – Комиссару Малони это не понравится.

– Малони? Комиссару Арены? А он тут при… – Я осекся на середине фразы, чувствуя, как на лице у меня застывает дурацкое выражение.

– Угу, – сказал коп. – А еще комиссару полиции. Похоже, Рамм, ты ему не нравишься.

– Эй! – Нехорошая мысль набирала обороты. – Вызов на дуэль – кто его оформил?

Коп с зевком заглянул в бумаги:

– Ща глянем… ага. Мистер Малони.

– Негодяй! Это незаконно! Меня подставили!

– Ты ударил его первым, так? – перебил меня коп.

– Ну да, но…

– Разве комиссар полиции не имеет права защищаться, как любой другой гражданин? Почему он должен терпеть хамство какого-то умника? Он что, не человек? Ты обошел его, и он теперь всегда будет вставлять тебе палки в колеса.

– Мне нужно выйти отсюда! – заорал я на него. – Вызовите Галли Фишбейна! Он внесет залог! У меня поединок на Арене меньше чем через четыре часа! Сообщите судье! У меня наверняка есть кое-какие права!

– Ты не пойдешь ни на какой бой через четыре часа. – Коп ухмыльнулся, как Сирс, отказывающий Робаку в выкупе его доли^[98]. – Тебе повезет, если ты выйдешь отсюда до начала рождественских каникул, в сентябре.

– Если я туда не попаду, можешь начинать изучать разделы «помощь инвалидам». Потому что ты превратишься в инвалида, когда я надену двадцатитысячного «Карла Великого» и разберусь с тобой, тупой полицай.

Он прищурился так, что его зрачки превратились в игольные острия – дополнительное свойство, оплаченное из карманов налогоплательщиков.

– Угрожаешь, значит? – Голос его скрежетал, как щебенка под колесами. – Ты сбежал с дуэли, мужик. Для большинства людей одной этой проблемы достаточно.

– Я тебе устрою проблему!.. – начал было я, но выяснилось, что коп не договорил.

– Для крутого бойца, выступающего на Арене, у тебя кишка тонковата. Еще мы пришьем тебе сопротивление при аресте, порчу общественного имущества, драку с парой порядочных граждан, подглядывание в туалете и кражу из дамской уборной. Сегодняшний вечер ты проведешь здесь, приятель. И мно-ого других вечеров.

Он издевательски отсалютовал мне и удалился. Стеклянная дверь захлопнулась у меня перед лицом, когда я занес руку, чтобы вмазать ему от души.

Часы, встроенные в левое запястье, были разбиты вдребезги, как и костяшки. У этих гранйокских копов твердые головы. Я подошел к окну и посмотрел на солнце.

Похоже, сейчас около половины пятого. В восемь должно начаться главное состязание. Если меня там не будет, титул автоматически отдадут противнику. Противником был заезжий жулик, известный как Таинственный Марвин, Катастрофа-в-Капюшоне. Он всегда сражался в мешке из-под муки на голове. После сегодняшнего вечера он станет чемпионом в легком весе, головой в мешке и все такое, а я – закатившейся звездой под арестом. Мои счета заморозят, мой контракт разорвут, стоимость лицензии на серва для меня взвинтят. Будущее мое выглядит не лучше, чем у бутылки бурбона в баптистском приюте. Это конец. Они меня сделали. Хотя…

Я высунул голову и осмотрел стену внизу: совершенно отвесная, вплоть до бетонной парковочной площадки, которая с этой высоты казалась заплаткой на шине. Я почувствовал, как мои самоуправляющиеся системы пошли вразнос. Сердце застучало, как раздолбанный приводной вал, а горло сжалось, как кулак игрока в кости. Я никогда не любил высоту. Но с моим сервом, запертым в камере, – и со мной, запертым в серве…

Я сделал пару кругов по камере. Была одна идея, которую порой обсуждали мужики, дожидаясь своей очереди на ремонтной стойке: что, если устройство корреляции информации, изготовленное из пенопласта и клубка проводов, будет разбито вдребезги – уничтожено, – когда ты находишься в нем?

Все равно что сон о том, как ты падаешь с высоты и расшибаешься. Проснешься ли ты после такого? Органическое тело, конечно, хранится в безопасности, но этот шок – как он на тебе отразится?

Теорий существовало множество. Некоторые утверждали, что это занавес. Конец. Иные говорили, что органическое тело впадет в кататонический шок. Я сам понятия не имел, что будет. Если власти что-то и знали, то помалкивали.

Существовал лишь один способ выяснить это наверняка.

Если я останусь здесь, отрезанный от внешнего мира, мне в любом случае крышка. Лучше уйти стильно. Побыстрее, чтобы не успеть передумать, я развернулся, подошел к окну и перекинул ноги через подоконник. Сзади кто-то завопил: «Эй!» Я попытался сглотнуть, не смог, крепко зажмурился и прыгнул. Несколько секунд в лицо словно бил торнадо, потом я, казалось, развалился на большом, мягком, эластичном матрасе. А потом…

6

Я тонул в море протухшего жира. Я попытался набрать воздуха, чтобы закричать, но застывший жир закупорил легкие.

Я попытался закашляться, но тоже не смог. За глазами заплясали маленькие красные нити от ракет, как при пожаре на фабрике фейерверков. Затем огоньки слились воедино, и я увидел длинную красную полосу, встроенную в темный потолок в нескольких дюймах от моего лица. Я ощущал трубки и провода, подсоединенные к моим конечностям, шее, векам, языку…

Я пошевелился и передвинулся туда, где свет был ярче. Сверху на меня уставилось чье-то перепуганное лицо. Я забулькал и задергал руками – все, что я сумел сделать под грузом спагетти. Наклонившийся надо мной человек подпрыгнул, как служитель морга, один из клиентов которого вдруг сел и попросил огоньку – что, наверное, было не очень далеко от истины. Я рискнул и выиграл. Я очнулся в своем органическом теле, в ячейке номер 999/1-Ga8b муниципального хранилища тел.

Следующие полчаса выдались несколько сумбурными. Сперва они запустили какую-то штуку вроде насоса, а потом я смог дышать – кое-как. Пока я кашлял, корчился, стонал, чесался, трясся и ощущал боль в таких местах, о существовании которых даже не подозревал, местные техники хлопотали вокруг меня, словно повитухи, принимающие ребенка у знаменитости: вытаскивали одно, втыкали другое, кололи меня, простукивали, проводили тесты, обсуждали, возмущались, бегали туда-сюда, светили мне в глаза, стучали по мне молоточками, пихали всякие штуки в мое горло, подносили жужжалки к ушам, задавали вопросы и собачились друг с другом пронзительными писклявыми голосами, как синие мухи вокруг вагона с медом. Общую идею я уловил. Они были недовольны тем, что я нарушил устоявшийся порядок, выйдя из консервации третьей степени без предупреждения.

– Это запрещено законом! – верещал вертлявый тип в нездоровом с виду органическом теле. – Вы могли умереть! Это чистой воды везение: я ушел за стеллажи, чтобы побыть наедине с собой, и услышал, как вы задыхаетесь! Вы меня напугали до чертиков!

Кто-то подсунул мне планшет.

– Подпишите вот тут, – сказал он. – Расписка в том, что вы не станете обвинять Центральное хранилище в непрофессиональных действиях или причинении вреда.

– И еще вам придется оплатить аварийный перезапуск своей ячейки, – добавил вертлявый. – Вы подпишете счет и разрешение хранить вас на резервном складе, до тех пор пока ближайший родственник или уполномоченный представитель не представит данные по серву…

Я кое-как сел.

– Отмените перезапуск, – сказал я. – И резервный склад. Просто поставьте меня на ноги и покажите, где выход.

– То есть как? Минимум неделя покоя, потом – месяц на восстановление физической формы и полный курс переориентации, прежде чем вас можно будет выпустить в органическом…

– Дайте мне какую-нибудь одежду, – сказал я. – А потом я подпишу эти бумаги.

– Шантаж! – возмутился вертлявый. – Я не стану за это отвечать!

– Не станете, если пойдете мне навстречу. Вызовите такси.

Я попытался пройтись. Ноги дрожали, но с учетом всех обстоятельств я чувствовал себя неплохо – для человека, совершившего суицид. Здешние работники поддерживали меня в хорошем состоянии.

Мы еще немного поспорили, но я победил. Вертлявый проводил меня к выходу, качая головой и причитая, но я подписал его бумаги, и он исчез – возможно, чтобы завершить беседу с самим собой.

Из такси я попытался снова связаться с Галли. Линия была занята. Я набрал Лорену. Механический голос сообщил, что аппарат отключен. Ну зашибись. Стоило мне получить проблемы с законом, и все прежние приятели, похоже, поспешили испариться.

Хотя, возможно, Галли просто занят, пытается выбить отсрочку для меня. Скорее всего, он на Арене – улаживает ситуацию. Я сказал таксисту, куда ехать, и он высадил меня у большой каменной арки; высеченная надпись сообщала, что это вход для бойцов.

Там, как обычно, уже выстроились фанаты в сорок рядов. Никто из них не обратил на меня внимания. Они высматривали рослых, широкоплечих «Танни», «Луисов» и «Марсиано», а также играющих на публику «Херки» и «Тарзанов», в ярких костюмах, с широкими улыбками, с кураторами, тянущими их за собой, как буксиры, заводящие лайнер в порт. Когда я прошел через турникет, привратник попытался меня остановить.

– Харли, это я, Барни Рамм, – сказал я. В нескольких футах от турникета стояли два копа в форме – присматривали за порядком. – Пропусти меня, я опаздываю.

– Ба! Барни!..

– Тише! Это сюрприз.

– Где ты откопал этот агрегат? На барахолке подержанных сервов? – Он осмотрел меня, словно инспектор, бракующий червивую баранину. – Это что, хохма такая?

– Долгая история. Когда-нибудь расскажу. А сейчас выдай мне временную карточку, а? Я оставил свою в других брюках.

– Уж эти мне борцы, – пробурчал Харли, но протянул пропуск. Я схватил его и спросил:

– А где Лу Митч, распорядитель?

– Посмотри в регистрационном отделе.

Я протолкался через толпу ожидавших очереди на взвешивание, техников и работников Арены. Заметив Лу, разговаривавшего с тренерами, я пробрался к нему и схватил его за руку.

– Митч, это я, Барни Рамм. Слушай, где Галли? Мне нужно…

– Рамм, бестолочь! Где тебя носит?! И где ты откопал увальня, который на тебе? Ты что, решил пропустить взвешивание для прессы? Бегом вниз, сейчас же, и марш облачаться! У тебя двадцать минут, и если ты опоздаешь, честное слово, я позабочусь, чтобы тебя вышибли с соревнований!

– Что? Меня? Погоди, Лу, я не собираюсь выходить на Арену в таком виде! Я просто пришел сообщить, что…

– Решил потребовать увеличения оплаты? Можешь обсудить это с антрепенером и комиссаром. Насколько известно мне, у тебя контракт, и через девятнадцать минут я объявляю твой выход.

Я замотал головой и попятился:

– Лу, погоди минуту…

Он кивнул тренерам, с которыми разговаривал перед этим:

– Хватайте этого, тащите в его кабину и всовывайте в сбрую. Быстро!

Я попытался сопротивляться, но это был дохлый номер. Через десять минут я стоял в проходе, в подогнанном доспехе, с трансляцией от «Специального вечернего репортажа» в наушниках шлема, и слушал, как толпа на трибунах вопит, вызывая следующую жертву. Меня.

7

Что бы там ни говорили про чувствительность и легкость реакции хорошего серва, лишь плоть и кровь по-настоящему сообщат вам, что вы влипли.

Мое сердце колотилось так, что тряслась чемпионская медаль на груди. Рот был сухим, как вчерашний тост из хлеба с корицей. Я подумал, не драпануть ли быстренько через ограждение, – но на той стороне мне были бы рады одни лишь копы. Кроме того, в правой руке я держал булаву, а в левой – сеть. И в конце концов, я – Барни Рамм, чемпион! Я всегда говорил, что важен лишь человек внутри серва, а не оснащение. Сегодня вечером у меня появился шанс доказать это или хотя бы подобие шанса. Вообще-то, органическое тело боевому серву не противник.

Но черт возьми, кто где видел справедливость? Все бои контролировались сверху донизу несколькими мошенниками вроде того же Дж. Дж. Малони. Пока что от меня ни разу не требовали сыграть в поддавки и слить бой, но я часто затягивал схватки, чтобы сделать их зрелищными. В конце концов, фанаты платят изрядные деньги, желая посмотреть, как две навороченные боевые машины разносят друг друга в клочья под лучами прожекторов. Легкие победы были под запретом. Что ж, этим вечером они получатдополнительный бонус: я пропущу удар, и вместо гидравлической жидкости хлынет кое-что другое.

Пение труб обрушилось на меня, словно ведро ледяной воды, ворота распахнулись, и я вышел на Арену размашистым шагом, с высоко поднятой головой, пытаясь выглядеть надменным, как охотящийся тигр, в свете полиарок. Но я чувствовал себя очень маленьким и уязвимым и думал: какого хрена я не остался в отличной безопасной тюрьме, ведь у меня была такая возможность? За ареной, на фоне вечернего неба с длинными розовыми облаками, далекими, как волшебная страна, высились темные трибуны. Дюжий серв раскланивался в свете прожекторов, взмахивая плащом.

Он стоял слишком далеко, на другом краю приподнятого диска Арены, чтобы говорить наверняка, но, кажется, он взял для боя лишь мощный хлыст-шокер, и только. Или уже прошел слух, что я в органическом теле, или он был настолько хорош.

Бросив плащ секунданту, он пошел ко мне. Если бы он был в деле, то удивился бы, что вообще видит меня, – ждал бы замены в последнюю минуту или победы за неявкой противника. Если же нет, он рассчитывал бы увидеть меня в «Большом Чарли», напичканном всем вспомогательным снаряжением, какое дозволено правилами. А перед ним была заурядного вида фигура: рост пять футов одиннадцать дюймов, плечи средней ширины, намек на излишнюю округлость в области талии.

Надо сказать, те парни в хранилище хорошо обо мне заботились. Залежавшееся органическое тело было в куда лучшей форме, чем год назад, когда я сдавал его на хранение. Я чувствовал себя сильным, выносливым и легконогим, ощущал, как меня охватывает прежний боевой настрой. То ли неоправданное воодушевление, после того как техники напялили на меня все это добро, то ли животный боевой инстинкт, который не умели имитировать – не придумали подходящее вспомогательное устройство. Чем бы это ни было, оно оказалось очень кстати.

Я подошел к бетонному бортику Арены, ступил на нее и посмотрел на противника; теперь до него было всего пятьдесят футов – с такого расстояния он походил на боевую единицу Боло. Маска не давала сказать точно, но, похоже, это был модифицированный «Северный Атлант». Он шел со своим стрекалом через бурлящую, как всегда, массу фанатов, и толпа это хавала.

В правилах не говорилось, что я обязан ждать, пока он закончит. Я перехватил двухфутовую булаву поудобнее – ремешок плотно обхватывал запястье – и пару раз взмахнул ею. Так, для разминки. Левой рукой я перебросил сеть в положение для броска и двинулся на противника.

Это было совсем не так, как в серве. Я чувствовал, как пот течет по моему лицу, как воздух наполняет легкие, как кровь раздувает мышцы и наполняет жилы. Странные ощущения: все казалось непосредственным, будто между мной, и небом, и землей не было ничего и я был их частью, а они – частью меня. Занятное чувство риска, незащищенности – но не сказать чтобы плохое.

Он закончил, когда я был в десяти футах от него, и повернулся ко мне. Ага, он знал, что я тут, просто демонстрировал выдержку. Отлично. Пока он будет выкобениваться, я его сделаю.

Я сделал отвлекающий выпад сетью, потом бросился вперед, вскинул булаву и промахнулся на полдюйма; он отступил. Я неотрывно следовал за ним, работая булавой и держа сеть наготове. Он пятился, вглядываясь в меня.

– Рамм, это ты в таком прикиде? – рявкнул он.

– Не-а. Я не мог и прислал вместо себя кузена Юлия.

– Что случилось? Ты сменил бренд? Такое впечатление, будто тебе пришлось закупаться на барахолке.

Он увернулся от прямого удара и хлестнул стрекалом, способным парализовать мой нервный центр.

– Новая секретная модель крупногабаритного наряда, проходящая испытание под прикрытием, – сообщил я ему.

Он сделал быстрое движение, и длинный тонкий прут, которого я прежде не видел, хлестнул меня по ребрам. На долю секунды я застыл. Он достал меня, это конец. Умело примененный магнитный резонатор способен размагнитить все до единой микрокарты в серве – а он попал идеально.

Но ничего не случилось. Кольнуло, только и всего.

А потом до меня дошло. Я был не в серве, а органическому телу на магниты плевать.

«Атлант» был ошарашен не меньше моего. Ему потребовалась лишняя половина секунды, чтобы прийти в себя. Этого почти хватило. Я врезал ему по бедру, когда он был почти в норме. Он попытался снова достать меня хлыстом, проехавшись по моей груди. Я не стал ему мешать. С тем же успехом он мог пощекотать меня травинкой. На этот раз я пустил в ход сеть, опутал его левую руку, размахнулся от души и врезал ему булавой по бедру. Он пошатнулся, но все же увернулся и ловко стряхнул сеть.

– Что за экранирование ты раздобыл, Рамм? – прорычал «Атлант», затем вскинул хлыст на уровень лица, быстро взглянул на него, с силой встряхнул и предпринял еще одну попытку. Я позволил ему пройти через защиту; прут проехался по моему боку, как будто «Атлант» хотел начисто вытереть его о мою рубашку. Пока он занимался этим, я бросил сеть, схватил булаву двумя руками, размахнулся и неслабо врезал именно туда, где это могло принести наилучший результат, – в квадрат над тазобедренным шарниром.

Судя по звуку, шарнир выскочил из гнезда. «Атлант» попробовал развернуться на целой ноге, пошатнулся и едва удержал равновесие, сыпля ругательствами. Я рванул вперед – и заметил летящий электрический хлыст. Сосредоточившись на первом, магнитном, я забыл о втором. Я попытался затормозить и уйти вправо, но внезапно небо взорвалось слепящими голубыми огнями. Что-то возникло и ударило меня сбоку по голове – и я стал медленно кувыркаться, летя через дивные пурпурные облака и изо всех сил пытаясь понять, где верх. А потом пришла боль. Пару секунд мои пальцы скребли по груди в попытке добраться до предохранителя, которого там не было. И тогда я взбеленился.

Мне вдруг показалось, что ничто больше не может остановить меня. «Атлант» превратился в мишень, и я желал лишь одного – добраться до нее. Если бы у меня на пути возникла гора, я бы подхватил ее и швырнул себе за спину. Атакующий слон стал бы лишь незначительной помехой. Я мог бы даже встать без посторонней помощи, хорошенько постаравшись.

Я почувствовал что-то твердое под руками, нашарил опору под ногами, оттолкнулся и, сморгнув туман, увидел, что «Атлант» перенес свой вес на неповрежденную ногу. Пришлось немного отдохнуть, стоя на четвереньках. «Атлант» наклонился, включил перезапуск для аварийного восстановления поврежденного шарнира, затем двинулся ко мне. От его шагов дрожала земля. Какой-то голосок велел мне подождать…

Он остановился, замахнувшись стрекалом; я перекатился, вцепился в его целую ногу и скрутил ее, приложив все силы, но их оказалось недостаточно. Он отпрыгнул на одной ноге, ткнул в меня стрекалом, промазал – а я уже встал, только чувствовал себя так, словно меня окатили соленой водой, содрав сперва кожу. Собственное дыхание обжигало мне горло, точно паяльная горелка, толпа вокруг ревела, словно цунами, что обрушивается на тонущий континент.

Я отступил. Он последовал за мной. Я попытался прикинуть, сколько осталось до пит-стопа, но не знал, сколько времени пробыл в отключке. У меня же не было таймера, который тикает под левым ухом. «Атлант» начал догадываться, что происходит, – судя по тому, что он потянулся к левому бедру, за ножом, болтавшимся там для понта. Против серва такое оружие не помогло бы, но выпустить из органического тела потроха на прохладный вечерний воздух было вполне реально, и он это знал.

А потом я ударился ногой о край мощеного круга и упал навзничь на песок.

«Атлант» кинулся вслед за мной; я успел отползти и вскочить на ноги. Лезвие ножа вспороло воздух впритирку с моей шеей.

– Тебе конец, Рамм, – заявил «Атлант» и снова взмахнул хлыстом. Я попытался вскинуть дубинку, чтоб парировать удар, но та оказалась слишком тяжелой. Я выронил ее, и она зарылась в песок. Сквозь поднятое нами облако пыли я увидел, как «Атлант» нашаривает кнопки управления. Глаза его слезились, соленая жидкость заливала лицо. Пыль ему нравилась не больше, чем мне. Может, не так, как…

И тут в моей голове созрела идея. Грязная, но другой все равно не было.

Булава так и болталась на запястье. Я скинул ремень и швырнул ее в противника. Та с лязгом врезалась ему в колени, а я наклонился, зачерпнул пригоршню отличного песка и, когда «Атлант» приблизился, швырнул ему в лицо.

Эффект оказался потрясающим. Его глаза превратились в грязевые карманы. Я отступил в сторонку, он пролетел мимо меня, размахивая здоровенным ножом. Я зашел ему в тыл и сыпанул еще пригоршню за ворот. И услышал, как песок скрежещет в шарнирах, когда «Атлант» развернулся.

– Рамм! Ах ты, вшивый…

Я прицелился и отправил изрядную порцию песка ему в говорилку. Он отскочил, гоняя туда-сюда сжатый воздух, чтобы прочистить горло, и извергая пыль, словно жерло Этны, но я знал, что сделал его. Ротовая полость почти всех нынешних сервов – это главный маслопровод. Теперь у него в шарнирах полно песка: хватит, чтобы остановить осадную боевую единицу континентального класса. Но рот его по-прежнему был открыт, и я отправил туда еще одну большую пригоршню.

«Атлант» остановился – у него заклинило коленные суставы – и сосредоточился на своих проблемах. Я воспользовался удобным моментом и добрался до его главного выключателя.

Он окаменел. Я подождал с полминуты, пока не осядет пыль. За это время рев толпы превратился в озадаченное жужжание: так гудят обокраденные пчелы.

А потом я протянул руку, приставил палец к его груди и толкнул – совсем легонечко. «Атлант» откинулся назад, покачался и рухнул, словно фонарный столб. Грохот был слышен даже на галерке. Я подождал еще секунд десять, исключительно эффекта ради, а потом упал на колени, прямо на него.

8

– Но я опоздал, – голос Галли Фишбейна доносился откуда-то из-за бочки – бочки патоки, в которую меня засунули. Я открыл рот, чтобы пожаловаться, но из него вырвалось лишь невнятное бульканье.

– Он очнулся! – завопил Галли. Я попробовал возражать, но без особого успеха.

– Барни, я пытался перехватить тебя, но ты уже добрался досюда, – возмущенно сказал Галли. – Черт побери, малыш, ты же понимал, что я не позволю им упечь тебя за решетку!

– Не беспокойтесь за Рамма. – Какой-то энергичный тип оттеснил Галли. – Парень, это история десятилетия! Будешь снова биться в органическом теле против серва, когда выйдешь из ремонтной мастерской, то есть из больницы? Каково это – получить разряд в пять тысяч вольт? Знаешь, эксперты говорят, что он должен был тебя убить. Он вырубил бы любого современного серва…

– Беби, отвали! – Галли отвоевал место рядом со мной. – Моему малышу надо отдохнуть. А ты можешь написать, что «Комбо» – банкрот. Теперь драться может любой. Мы с Барни вернем эти состязания в руки людей.

– О да! Картина что надо: «Атлант» едва стоит на ногах, и Барни в органическом теле одним пальцем!..

Я расклеил веки и моргнул. Вокруг меня плавало с полдюжины расплывчатых лиц, напоминавших торты с заварным кремом.

– Мы обговорим контракт с вами, Фишбейн, – сказал кто-то.

– Потребуются новые правила, – вставил еще кто-то.

– …тня тысяч монет, права на первоочередную публикацию в сети.

– …поха сервов на арене закончилась…

– Слышали, что говорит Малони? Вот это да!

– Малони. – Я услышал собственный голос, словно пробивавшийся из-под жидкой грязи. – Н-негодяй. Это он… подослал… того «Салливана»…

– Да ни хрена, Барни! – Надо мной склонился Галли. – В том серве был сам Джей Джей! И вот расплата. Он зарегистрировал вызов на дуэль на собственное имя – а все бойцы Малони согласно закону выступают от его имени. Ты вышел на арену против Таинственного Марвина, раскатал его в лепешку и выиграл дуэль. Так что ты чист, малыш. Можешь расслабиться. Больше никто не побеспокоит тебя.

– Ох, Барни! – вскрикнул новый голос – милый, нежный, девичий. Надо мной склонилось органическое личико, изящное, курносое; большие карие глаза светились беспокойством.

– Джулия! Откуда… то есть как…

– Я была здесь, Барни. Я смотрела все твои бои, хоть… хоть и не одобряла. Но сегодня… ох, Барни, ты был таким храбрым, таким великолепным – один против этой машины!..

Она вздохнула и прижалась головой к моему плечу.

– Галли, сколько я буду в таком состоянии? – спросил я.

– Техник, то есть врач, сказал, что не меньше семи дней.

– Назначай свадьбу на восьмой день.

Джулия вздрогнула и уставилась на меня:

– Ох, Барни! Но ты… ты же знаешь, что я говорю… про этих зомби…

– Знаю.

– Но, Барни… – Галли, кажется, не знал, плакать или смеяться. – Что ты имеешь в виду?

– Продай моих сервов, – сказал я. – Весь мой гардероб. Кончилось время, когда я был парой камер, глядящих на мир из ходячего чучела, и врал себе, что я живой.

– Ну да, Барни, но парень с такими развлечениями, как у тебя, – горные лыжи, гонки на джетбордах, серфинг, затяжные прыжки с парашютом… Ты не можешь так рисковать! У тебя всего одно органическое тело!

– Сегодня вечером, Галли, я кое-что узнал. Чтобы превратить трапезу в пир, нужен настоящий человеческий аппетит. Отныне я буду все делать сам. Гонка параметров – это, наверное, нормально, но есть вещи, для которых необходимо органическое тело.

– Это еще какие?! – возопил Галли и продолжил нудеть в том же духе. Но я его не слушал. Я был слишком занят, наслаждаясь прикосновением теплых, мягких, человеческих губ к моим губам.

Крушители планет

К. Королева

1

В обшарпанном номере прежде роскошной гостиницы «Отумпуа гранд-палас» Джек Уэверли натянул грубое шерстяное одеяло по самые уши и изготовился ко сну.

Где-то по соседству перешептывались. Где-то скрипели доски. Ветер задувал в плохо закрытое окно, и стекла дребезжали. Опущенные жалюзи негромко клацали. В номере наверху постоялец ходил из угла в угол – три шага туда, дзинь, три шага обратно, дзинь…

«Чтоб тебя, – подумал Уэверли. – Да хватит уже шастать, спать ложись».

Он повернулся на другой бок и подмял подушку, будто битком набитую пылью. За перегородкой кто-то насвистывал странный, немелодичный мотивчик. В номере было жарко. Одеяло кололось. У соседней двери в коридоре что-то оживленно обсуждали вполголоса. Уэверли разобрал слова «магма» и «разлом Сан-Андреас».

– Геология в десять минут первого ночи? – спросил он у пятнистых обоев на стене.

Наверху негромко скрипнули пружины кровати.

Уэверли сел и уставился в потолок:

– Кажется, портье уверял, что надо мной будет только крыша.

Высказав эту претензию, он снял трубку телефона, стоявшего на прикроватной тумбочке. Прерывистый гудок длился пять секунд, потом в ухо что-то щелкнуло.

– Алло? – позвал Уэверли. – Эй, алло?

Тишина. Ни звука.

– Единственный отель в городе, вот и наслаждайся, – проворчал Уэверли.

Он выбрался из кровати, подошел к высокому окну, поднял жалюзи. На кирпичную стену напротив, в десяти футах через дворик, падало пятно тусклого света из соседнего окна.

Шевельнулись две тени. Одна, высокая, стройная и длиннорукая, напоминала гигантскую птицу с хохолком на голове и забавными брыжами под изогнутым клювом. Вторая походила на вывернутый наизнанку полип и размахивала десятком шупалец со множеством пальцев; сразу в нескольких было зажато по курящейся сигаре.

– Игра света, – твердо сказал себе Уэверли.

Он закрыл глаза, помотал головой, прогоняя наваждение. Снова выглянул в окно и увидел, что соседи погасили свет.

– Ну вот.

Подняв раму, он высунулся наружу. Лунный свет падал на идущую между кирпичных зданий аллею внизу. Ржавая пожарная лестница уводила на крышу. Высунувшись еще дальше, Уэверли рассмотрел подоконник верхнего окна.

– Темно, – подытожил он. – Хм!

Внезапно и глухо лязгнул металл, донесся исполненный страдания стон.

– Это не твое дело, приятель, – успокоил себя Уэверли. – Но раз заснуть все равно не получается…

Он вылез в окно, уцепился за пожарную лестницу и посмотрел наверх.

Что-то белое затрепетало у него перед глазами. Он шарахнулся, но сообразил, что это край занавески из открытого окна. Неожиданно в глубине верхнего номера зарыдала женщина. Уэверли приподнялся ровно настолько, чтобы заглянуть в окно.

– Э-э… Я могу чем-то помочь? – спросил он осторожно.

Ответом была долгая тишина. Затем приятный женский голосок произнес:

– Кто здесь?

– Уэверли, мадам. Джек Уэверли. Так я могу чем-то помочь?

– Вы от Службы?

– Я числюсь в МКСЗ. – Уэверли выговорил это сочетание букв как «эмкасиз». – Это международная…

– Слушайте внимательно, Уайвери, – перебила женщина. – Сколько бы он вам ни платил, я удвою ставку. А позже вы узнаете, что Служба умеет быть благодарной.

– Мне не нужно платить за спасение дам, угодивших в беду, – возразил Уэверли. – Э-э… Я могу войти?

– Ну конечно! Поторопитесь, не то кто-нибудь из этих противных гимпов выйдет прогуляться во двор и заметит вас!

Уэверли быстро перелез через подоконник. Стало понятно, что номер представлял собой крошечную каморку с низким потолком. Вся обстановка, похоже, сводилась к смутно различимой койке у дальней стены. Оттуда изящно помахали рукой, и Уэверли двинулся в том направлении.

– Молекулярный дизассоциатор у вас при себе? – требовательно справился мелодичный голосок. – Времени осталось в обрез.

– Кхе… Боюсь, что нет. Я…

– Они собираются запихнуть меня в мой собственный твилфер, установить варператор на два с половиной варпа и зашвырнуть к Нептуну, – пожаловалась неразличимая в темноте женщина на одном дыхании. – Что за варварская жестокость, сами посудите!

Уэверли двигался на ощупь.

– Прошу, дорогуша, успокойтесь, не надо злиться.

Он добрался до койки, и тут его пальцы нащупали железное кольцо на одной из ножек. Пошарив в темноте, он наткнулся на увесистый прямоугольный замок.

– О господи! Я и подумать не мог, что… Да как…

– Все верно, меня приковали к кровати. – Женский голосок слегка дрогнул.

– Но это возмутительно! Это же преступление!

– Они в отчаянии, Уайвери! Более того, они зашли настолько далеко, что их теперь остановят только самые решительные меры.

– Думаю, надо известить власти, – выпалил Уэверли. – Я немедленно позвоню!

– Каким образом? Вас не соединят.

– Ах да, я и забыл, что телефон не работает.

– И потом, я сама власть, – изрекла женщина совершенно обескураженным тоном.

– Вы? Простая девушка?

Пальцы Уэверли коснулись чего-то прохладного, напоминавшего на ощупь упругий резиновый коврик.

– Во мне триста семьдесят фунтов, если мерить на земном экваторе, – сурово известила женщина. – Кроме того, так уж вышло, что у нас, форплишеров, матриархальное общество!

Бледная тень шевельнулась, поднялась со скомканного постельного белья. Голова размером с корыто оскалилась в широченной улыбке, причем губы – и это пугало – находились выше пары тусклых карих глаз. Рука, на которой Уэверли навскидку насчитал минимум девять пальцев, взъерошила губкообразную массу оранжевых волокон поверх круглого лица. Уэверли сначала впал в ступор, а затем издал сдавленный вопль.

– Ш-ш-ш! – Мелодичный голосок шел откуда-то из груди незнакомки. – Мне приятно ваше восхищение, но мы же не хотим, чтобы эти монстры вас услышали!

2

– Фом Бердж, детектив третьего класса, к вашим услугам, – представилось жуткое существо. – Вообще-то, мне не полагается раскрывать себя, но в текущих обстоятельствах, считаю, формальностями можно пренебречь.

– П-п… польщен, – выдавил Уэверли. – Простите, что закричал. Меня слегка изумила ваша… э-э… необычная внешность.

– Вполне вас понимаю. Отличная маскировка, правда? Я сама придумала.

Уэверли сглотнул:

– Маскировка?

– Разумеется. Вы же не думаете, что это мой настоящий облик?

– Должен признаться, – неуверенно засмеялся Уэверли, – что после всех блужданий в темноте я склонен к скоропалительным выводам.

Он присмотрелся к массивной фигуре, которую различал четче, благо глаза успели привыкнуть к полумраку, и спросил:

– Но под кого вы маскируетесь, если не секрет?

– Под местных, естественно. Так же как и вы, глупыш.

– Как я – что?

– Как вы под них маскируетесь.

– Под каких местных?

– С этой планеты.

– А, ну да. – Уэверли попятился к окну. – С этой планеты, ага. Местные… Я так понимаю, вы с какой-то другой планеты?

Детектив Бердж хрипло хохотнула:

– У вас забавное чувство юмора, Уайвери. Разве форплишер может быть родом из этакого захолустья?

– А люди, которые вас заковали… Они тоже… э-э… с Форплиша? – Задавая вопросы, Уэверли не переставал отступать к окну.

– Что за глупость! Это шайка негодяев отовсюду, там и бруги, и лимпико, и эрвальты, и гимпы с падами.

Фом Бердж позвенела кандалами.

– Надо бы поскорее избавиться от этих железок, – добавила она строго.

Уэверли достиг окна, и в тот же миг на улице вспыхнуло зловещее багровое свечение; следом раздался хриплый клекот. Уэверли скользнул обратно в полумрак.

– Сдается мне, они пригнали мой твилфер, – проронила Фом Бердж. – Это совершенно новая модель, оборудованная новейшей антиаковой системой управления и инжестерами частиц бесконечной емкости. Только подумайте, что это значит! Мой хладный труп окажется в трех парсеках за Плутоном раньше, чем сигнал о помощи дойдет до первой станции ускорения.

– Труп? – ошарашенно переспросил Уэверли. – Плутон?

– Знаю, звучит невероятно, но ликвидировать агента Службы для этих негодяев ничего не стоит, ведь они замышляют нечто куда более серьезное!

– А что именно? – слабым голосом уточнил Уэверли.

– Разве вы не знаете? Вы же сказали, что работаете на Эмказиза.

– Ну, он мало что рассказывает…

– Хм. Подозрительный он тип, конечно. Иногда я спрашиваю себя, а в какие игры он по-настоящему играет. Кстати, где он сейчас?

– Его задержала густая облачность над Ипсиланти, – сымпровизировал Уэверли. – Он появится, но позже.

Взгляд его обежал комнату, выискивая пути отступления.

– Так вы говорили?.. – Он поддался странному позыву разговорить инопланетного детектива дальше.

– Они собирают галакуляр, – торжественно изрекла Фом Бердж.

– Гала… куляр?

– Вот видите, до чего они обезумели! Это же прямое нарушение правила 69723468-Б!

С улицы донеслась череда стуков.

– Лучше поторопитесь! Где ваш молекулярный дизассоциатор?

– Что такое галакуляр? – Уэверли подобрался к двери, но замер, расслышав в коридоре какой-то шорох.

– Мультимерный триллер, – пояснила Фом Бердж. – Ну знаете, из числа этих планетарных эпических штук.

– Какого рода штук? – Уэверли вздрогнул, когда за дверью послышалось чье-то натужное дыхание.

– Из тех, что показывают наводнения, тайфуны, землетрясения и всякое такое. Публике нравится, хотя это все незаконно. Сегодня ночью первое, что они собираются снимать, – это полномасштабный метеоритный дождь в месте под названием Монтана.

– То есть настоящие метеориты?..

– Естественно. Мой информатор сообщил, что они отыскали никелево-железное поле объемом в кубический километр на подходящей орбите в нескольких миллионах миль отсюда и направили его к этой планетке. Мне бы следовало вмешаться еще тогда, но я напортачила, и меня схватили. – Детектив вздохнула. – Там, где упадут метеориты, зрелище будет красочное.

– Они что, разрушат целый штат ради съемок? – Уэверли не верил своим ушам.

– Вижу, вас не затронула галакулярная шумиха. Уж поверьте, чтобы удовлетворить истинных поклонников мультимерного кино, понадобится подлинная катастрофа.

По крыше затопали гулкие шаги, потом уронили что-то тяжелое.

Тон Фом Бердж сделался убийственно ледяным.

– Что ж, Уайвери, мы, форплишеры, недаром славимся своим хладнокровием перед лицом опасности, но снимите же с меня эти треклятые кандалы, пока не стало слишком поздно!

Уэверли метнулся к окну.

– Никуда не уходите! – крикнул он через плечо. – Я мигом!

Уэверли потребовалось сорок пять секунд, чтобы спуститься к себе в номер, схватить чемоданчик с образцами, показать язык отражению в зеркале и вернуться на верхний этаж. Он раскрыл чемоданчик с этикеткой «Международная корпорация сейфов и замков», достал некий инструмент, похожий на миниатюрный вязальный крючок, и подступил к замку на ножке кровати.

– Хм, что-то вроде патентованного механизма Катценбергера – Макилхенни, – пробормотал он. – Детская забава.

Уэверли потыкал инструментом в замочную скважину и нахмурился.

– Скорее, Уайвери! – вскричала Фом Бердж.

Он вытер выступивший на лбу пот.

– А замочек-то непростой, – пропыхтел Уэверли, давая понять, что старается как может. – Похоже, с двойным поворотом кулачка.

Шаги доносились и с лестницы, и с крыши. В коридоре за дверью номера слышались хриплые голоса. Защелка замка цокнула. Уэверли подтянул к себе чемоданчик, порылся в образцах и извлек цилиндрический предмет. Метнулся к двери и торопливо накинул цепочку – в тот самый миг, когда дверную ручку осторожно повернули. Дверь скрипнула, приоткрылась на пару дюймов и задергалась, двигаться дальше ей мешала цепочка. В щели между косяком и торцом двери возник клювообразный нос, следом просунулась рука с пистолетом.

Хладнокровно прицелившись, Уэверли направил струю ментолового крема для бритья прямиком в пару близко посаженных глаз, видневшихся чуть выше клюва. Раздался сдавленный вопль, клюв исчез. Пистолет упал на пол. Уэверли подхватил оружие, сунул его за пояс и снова занялся замком на кровати. Пять секунд спустя тот издал громкий щелчок. Фом Бердж облегченно вскрикнула и скатилась с кровати, а кандалы забренчали по полу. Уэверли ошеломленно уставился на скопище нижних конечностей, с помощью которых дородная инопланетянка переместилась к окну. Из-за двери звучали невнятные, но малоприятные на слух хрипы, перемежаемые клекотом и шипением. Дверная ручка затряслась, потом в дверь ударили чем-то тяжелым.

– На крышу! – Фом Бердж ловко вылезла в окно и пропала из вида.

Дверь заходила ходуном от очередного удара. Уэверли рванулся вдогонку за детективом. С пожарной лесенки он посмотрел вниз. Оттуда, с круглого и бледного лица, на него таращились глаза, напоминавшие пузыри в разогретой смоле. Он сглотнул и стал шустро перебирать руками.

Перевалившись через парапет, Уэверли окинул взглядом крышу: в свете звезд был отчетливо виден объект дюжины футов в длину, схожий очертаниями со здоровенным соусником, но стоявший на трех тонких опорах. Верхняя его половина, явно из пластика, была откинута, как створка раковины. Фом Бердж целеустремленно двигалась туда, но тут из-за планшира показалась чья-то крошечная голова. Обезьянье личико с острыми чертами словно разделилось надвое по вертикали и с громким криком скрылось. Судно – а это, очевидно, был звездолет – опасно закачалось, когда Фом Бердж забиралась в него; детектив обернулась, вытянула длинную руку (с тремя локтевыми суставами!) и втащила Уэверли внутрь, когда рядом что-то хлопнуло. Бледно-зеленый газ заклубился вокруг опустившегося прозрачного купола. Детектив уселась в обитое зеленым плюшем пилотское кресло и схватилась за рукояти управления. Уэверли кое-как втиснулся в свободное пространство, служившее, по всей видимости, чем-то вроде рундука.

– В какой стороне Монтана? – требовательно спросила детектив, перекрывая гул двигателя, ожившего, когда она потыкала в кнопки на консоли.

– Прямо, а лететь около тысячи миль, – ответил Уэверли.

– Тогда держитесь крепче, – посоветовала Фом Бердж, и аппарат взмыл в воздух. – На оптимальной траектории полет продлится до получаса. Не знаю, успеем мы вовремя или нет.

3

На высоте ста тысяч футов твилфер шел уверенно и плавно, под ровный шелест двигателя. Скорость почти достигала тысячи восьмисот пятидесяти миль в час.

– Надо ускориться, – твердил Уэверли.

– Если увеличить скорость, судно развалится, – возразила Фом Бердж. – Терпение, Уайвери. Мы пока справляемся.

– Вам легко говорить, – проскулил Уэйвери. – Сами бы тут посидели.

– Ну вы же знаете, что стрессовый кью-двигатель создает линзовидное поле с минимальным радиусом, взаимно пропорциональным четвертой степени входной мощности. Чтобы вы могли встать, понадобилось бы поле с половину светового года в диаметре. Это крайне неудобно.

– Хм! А я-то все гадал, почему летающие тарелки имеют такую форму. Вот уж не думал…

– На мой взгляд, вы подозрительно несведущи очень во многом. – Фом Бердж покосилась на Уэверли одним глазом; второй неотрывно глядел на консоль управления.

– Помнится, именно я указал на некие несуразности вашего наряда, – отозвался Уэверли с толикой язвительности в голосе, потом посмотрел на три конечности, подпиравшие объемный торс детектива, и добавил: – Большинство местных красоток, кстати, ограничилось бы двумя.

– Вы много знаете о местных. Они без ума от молочных желез. А что касается числа органов, то если пара считается красивой, то шесть будут втройне привлекательны.

– И кого вы хотите привлечь?

– Никого. Но девушкам нравится производить впечатление.

– К слову, о впечатлениях… Что вы намерены делать с этими метеоритами? Говорите, их там кубическая миля?

– Я надеялась дезинтегрировать их во внешнем поясе астероидов, если получится, но с этим, боюсь, мы слегка припозднились.

– Поток такой силы, – Уэверли ощутил, как на лбу выступает пот, – испепелит территорию на десятки миль от места падения.

– Мне грустно думать о том, какая участь постигнет местную дикую жизнь, – признала Фом Бердж. – Придется поменять установленные модели спаривания и питания, гнезда будут разрушены… – Она осеклась. – Ой, похоже, мы все-таки опоздали.

В небе, высоко впереди, появилась светящаяся точка. Она неумолимо снижалась и разгоралась все ярче. Уэверли пришлось упереться ногами в переборку, когда твилфер резко затормозил и рыскнул в сторону. Ослепительную точку окружало зеленоватое свечение.

– Полагаю, до поверхности около трехсот миль, – прокомментировала Фом Бердж. – Если так, метеориты поразят цель в пределах тридцати секунд.

За новоявленной звездой проступал слабый огненный след. Сквозь прозрачный пластиковый купол Уэверли увидел, как из центра сияния вырвался искрящийся синий луч и устремился вниз. С поверхности поднялось облако пыли.

– Что это? – спросил Уэверли хрипло.

– Сжатый газ. Он должен создать яму, куда придется основной удар.

Внизу что-то вспыхнуло розовым. Метеоритный дождь приближался, нестерпимо яркий и освещавший облака подобно полной луне. Прищурившись, Уэверли различил плотное ядро, за которым тянулся огненный «хвост». Внезапно ядро разделилось на три отдельных объекта, которые продолжили снижаться параллельным курсом.

– Так, – прицокнула языком Фом Бердж. – Расхождение означает, что площадь поражения будет еще больше…

Очень быстро – омерзительно быстро – три светящихся объекта образовали сияющее пятно неправильной формы, и это пятно стремительно неслось к поверхности.

Вдруг небо озарилось желтым, и вспышка на мгновение скрыла солнце.

Уэверли снова прищурился. Желтый свет прокатился по небосводу, из него вырвались вверх столбы света, похожие на след реактивного самолета; эти столбы поднимались все выше и выше, в полной тишине, пока не скрылись из вида. Линия горизонта впереди словно воспламенилась, а затем свечение угасло. Тронутые серебром кромки облаков потускнели, и теперь только слабое розовое свечение на западе обозначало место метеоритного удара.

– Ба! – произнесла Фом Бердж. – Очко в пользу оппозиции.

Уэверли и его спутница разглядывали кратер – этакую гигантскую кипящую кастрюлю в милю шириной – в десяти милях впереди; до поверхности было пятьдесят тысяч футов.

– Надо признать, мерзавцы наверняка сделали отличные кадры, – проговорила Фом Бердж.

– Немыслимо! – простонал Уэверли. – Вы, кто бы вы ни были, прекрасно знали, что шайка злодеев планирует совершить преступление! Но против них отправили всего одну женщину!

– Я пропущу шовинистический смысл вашего высказывания, – сурово отозвалась Фом Бердж. – Но позволю себе напомнить, что Служба малочисленна и нам приходится довольствоваться доступными средствами.

– Если ваша драгоценная Служба – что-то вроде межпланетной полиции, вам не пристало проявлять подобную халатность! – бросил Уэверли в сердцах.

– Полиция? С чего вы взяли? Я частный детектив, нанятый Службой защиты дикой природы.

– Дикой природы… – ошарашенно повторил Уэверли.

– Держитесь, – предупредила Фом Бердж, – идет ударная волна.

Твилфер дернулся, потом содрогнулся всем корпусом, и одновременно аппарат швырнуло вверх под громоподобный металлический лязг.

– Страшно даже представить, что было бы с нами без специальных амортизаторов, – прошептала детектив. – Ладно, если мы хотим перехватить мерзавцев до съемок следующей сцены, нужно поторопиться.

– То есть они намерены учинить что-то еще?

– Не в точности такое же, конечно. У них запланировано крупное землетрясение в месте под названием Калифорния. Они все устроят с помощью высокоточных зондов, проникающих в глубинные породы. Это место пребывает в шатком равновесии, понадобится легчайшее вмешательство, чтобы спровоцировать смещение коры, которое удовлетворит самых взыскательных зрителей.

– Разлом Сан-Андреас! – простонал Уэверли. – Господи, Сан-Франциско!

– Больше всего мне жаль секвойи, – вздохнула Фом Бердж. – Чудесные организмы. Их заменить куда сложнее, чем жителей Сан-Франциско.

4

Твилфер домчался до Скалистых гор на высоте восьмидесяти тысяч футов, начал снижаться над северо-западной частью Невады: ровная пустыня внизу призрачно сверкала в зыбком свете луны. Далеко впереди проступало свечение Сан-Франциско.

– Теперь надо будет повозиться, – сообщила Фом Бердж. – Записывающие устройства движутся по орбитам в субстратосфере и отслеживают происходящее при помощи датчиков широкого диапазона. Но сама съемочная группа находится внизу и контролирует ситуацию. Именно они нам и нужны. Чтобы застать их с поличным на месте преступления, придется приземлиться и подобраться пешком. Я хочу сказать, что мы лишимся защиты активного поля твилфера.

– Что мы будем делать, когда отыщем преступников?

– Лично я предпочла бы уложить их на месте щедрой порцией усыпляющего газа. Если доживут до суда, это будет полезно для моей карьеры, ведь процесс обещает быть громким. Но не исключено, что я буду вынуждена попросту их испарить.

Твилфер резко затормозил, снизился, и Фом Бердж повела аппарат над пустыней, не отрывая взгляда от приборов.

– Они хорошо замаскировали свой силовой купол, – сказала она. – Но, по-моему, я его обнаружила.

Проследив за движением ее руки, Уэверли различил голубоватую точку на крыше высокого здания на северной окраине города.

– Удобная позиция, отличный вид на место съемок, – добавила она.

Уэверли невольно сжался, когда аппарат нырнул вниз, заложил крутую дугу и совершил посадку на неосвещенной крыше. Пластиковый верх откинулся, пахнуло свежестью и прохладой. Вместе с детективом Уэверли приблизился к парапету. Отделенный от них сотней ярдов бездонной, непроглядной тьмы, голубоватый силовой купол выглядел жутко. Несмотря на ночной холод, Уэверли ощутил, что снова начинает потеть в своей пижаме.

– А они нас не заметят? – прошептал он.

В следующий миг ему пришлось упасть на крышу: зеленый светящийся шар пронесся у него над головой и беззвучно взорвался чуть поодаль.

– Сдается мне, вот и ответ на ваш вопрос. – Фом Бердж присела на корточки за парапетом. – Что ж, этого следовало ожидать. Нужны решительные меры…

Ее прервала череда толчков, сотрясших крышу. Эти толчки становились все сильнее, крыша словно вздыбилась, приподнялась на фут и снова опустилась. Послышался глухой гул. Из стен соседних зданий начали вываливаться кирпичи, разбиваясь вдребезги об асфальт внизу.

– Ай! – вскрикнула Фом Бердж. – Не успели!

Вцепившись в крышу своими многочисленными нижними конечностями, детектив извлекла откуда-то устройство, напоминавшее очертаниями маленький огнетушитель; прицелилась и выстрелила. Уэверли, которого мотало из стороны в сторону, как пассажира в «форде» модели Т, увидел, как желтое копье света отразилось от силового купола и рассыпалось дождем искр по его поверхности.

– В яблочко! – обрадовалась Фом Бердж. – Еще пара таких попаданий, и…

По ощущениям, перекосился весь склон холма, на котором стояло здание. Парапет раскололся на куски. Уэверли ухватился за ближайшую ТВ-антенну, чтобы не упасть, а его ноги повисли в пустоте. Фом Бердж испустила тонкий свист и вынужденно выронила оружие. Испаритель проскользил мимо Уэверли и свалился с крыши.

– Все кончено! – крикнула детектив, чей голос едва угадывался за грохотом бьющегося кирпича. – Но мы хотя бы попытались, Уайвери!

– Глядите! – завопил Уэверли.

Силовой купол неожиданно замерцал фиолетовым, затем зеленым, затем желтым – и моментально съежился до половины прежнего диаметра. Сквозь облако пыли просматривались очертания какой-то сложной аппаратуры, похожей на рентгеновскую установку-переростка, прямо под пленкой сжавшегося купола. Две фигуры – одна высокая и стройная, другая массивная и с четырьмя руками – суетились снаружи, пытаясь проникнуть под купол. Вот одна пошатнулась и рухнула с крыши, издав напоследок скорбный вой. Вторая же сумела устоять, приноровилась, перепрыгнула на соседнюю крышу – и исчезла в клубах дыма и пыли.

– Вы это видели? – воскликнула Фом Бердж. – Им пришлось бросить грапплер! Мы победили!

– Ага, но что насчет землетрясения? – Уэверли едва держался на колеблемой подземными толчками крыше.

– Нужно переждать. Будем надеяться на лучшее.

Сквозь пылевое облако было видно, как голубоватый купол задрожал и всплыл в воздух, оставив внизу брошенное оборудование.

– Пусть улетают, – сказала Фом Бердж. – Когда все утихнет, мы продолжим погоню.

Уэверли посмотрел в ту сторону, где раскинулось море городских огней, слегка затянутых дымкой. На его глазах целый квартал площадью в добрую половину квадратной мили погрузился во тьму. За городом ярился и вскипал Тихий океан. Огромная волна поднялась и рассыпалась, зеленая вода отхлыхнула, будто испугавшись столба черного дыма, что втягивался в низкую, словно окаймленную пламенем тучу. Свет луны серебрил участок набережной, еще свободный от воды. В следующий миг новая волна накатила на берег и величаво устремилась дальше, окутывая пеной подножия холмов, на которых был выстроен город. Длинный фрагмент моста Золотые Ворота запружинил, как если бы исполнял какую-то диковинную пляску, а потом медленно опустился в пролив и скрылся под кружевами белой пены. Огни в городе гасли один за другим, зато повсюду разгорались пожары. И все это разрушение сопровождалось несмолкающим оглушительным грохотом.

Между тем волна покатилась обратно, увлекая за собой обломки мебели, вывески, столики прибрежных кафе и автомобили (у многих еще горели фары, тускло подсвечивая водяную массу). Над пострадавшими зданиями нависла полоса густого дыма, нижняя кромка которой словно купалась в пламени пожаров. Тут и там сверкали вспышки – вероятно, что-то взрывалось.

– Господи боже, – пробормотал Уэверли, когда дрожь под ногами немного утихла, а затем и вовсе сошла на нет. – Ужас какой! Сколько разрушений…

– Это ерунда в сравнении с тем, что могло случиться, если бы они все сделали, как планировали, – утешила Фом Бердж.

– Негодяи! – Уэверли нащупал твердь под ногами. – Там же были лучшие в стране бары!

– Повторяю, все могло быть куда хуже.

– Наверное, вы правы. Горожане к такому привычны. А вот если бы волны обрушились на Манхэттен…

– Спасибо, что напомнили, – поблагодарила Фом Бердж. – Там должны снимать следующую сцену.

5

– Мы изрядно их напугали, так что они отстанут от расписания и у нас хватит времени до них добраться, – сказала Фом Бердж, всматриваясь в ночную тьму, пока твилфер летел на восток. – У них всего одна съемочная группа, вы же знаете. Дешевая постановка, бюджет даже до миллиарда долларов не дотягивает.

Уэверли, которому вновь пришлось втиснуться в рундук, посмотрел вниз: огни Чикаго появились впереди, промелькнули под летательным аппаратом и остались позади.

– А что у них запланировано для Нью-Йорка? Тоже землетрясение? Или какой-нибудь тайфун высшей категории?

– Это все сущие пустяки, – отмахнулась Фом Бердж. – Для финальной сцены нужно что-то по-настоящему зрелищное. Они хотят взорвать вулканическую породу на морском дне и утопить в океане весь участок континентального шельфа от Бостона до мыса Кейп-Чарльз.

– Спаси и сохрани! – воскликнул Уэверли.

– Вот при высоком бюджете они бы развернулись сполна, – продолжала Фом Бердж. – Местная луна шикарно бы смотрелась в столкновении с Землей.

– Боже всемогущий! Вы что, одобряете такие бесчинства?!

– Ну, раньше я по субботам регулярно ходила в театры, но теперь, когда достигла возраста ответственности, стала понимать всю бессмысленность подобного уничтожения планет.

Далеко впереди ярко засветилось скопление огней – Атлантик-Сити, в сторону которого держал курс твилфер.

– Они расположатся на судне в пяти милях от берега, – сообщила детектив, когда твилфер миновал город. – Всего лишь одноразовая площадка, разумеется. – Фом Бердж подалась вперед. – Ага, прибыли!

Уэверли в изумлении воззрился на буйство света в море.

– Святые небеса! – вскричал он. – Да эта штука размером с австралийское ранчо для овец!

– Требуется достаточно места, чтобы разместить антенные массивы, – объяснила Фом Бердж. – Как ни крути, им потребуется мощность в сотню миллиардов мегавольт в секунду. Так, думаю, мы приткнемся милях в двадцати и попробуем их зацепить. Конечно, выйдет немного грязновато, со всеми этими взрывами, обломками, бурями и цунами, но уж лучше суматоха, чем позволить им снова улизнуть.

– Погодите-ка! Ваше лекарство едва ли не хуже болезни! Мы ведь в паре миль от наиболее густонаселенной области страны! Вы убьете тысячи людей!

– Да вы и вправду помешаны на сохранении жизни, – заметила Фом Бердж. – Но невозможно вылечитьщупальцевую гангрену, не отрубив несколько щупалец. Ну, приготовились…

– Нет! – Уэверли схватил длинную конечность детектива, палец которой как раз лег на большую розовую кнопку.

Захваченная врасплох, Фом Бердж отдернула конечность – и задела локтем какой-то рычаг. В тот же миг прозрачный пластиковый купол открылся, был мгновенно сорван и унесен потоком воздуха на скорости в сотню миль в час. Ледяной ветер забрался под пижаму, выстудил тело Уэверли до костей, обморозил лицо и высосал весь запас воздуха из легких. Фом Бердж вцепилась в рукояти управления, стараясь вывести твилфер из крутого пике, но летательный аппарат, вращаясь, падал к черной поверхности моря.

– Уайвери! У меня не выходит! Хватайте… – Только и успел разобрать Уэверли, когда дородное тело детектива вдруг обмякло и соскользнуло с пилотского кресла.

Уэверли выбрался из рундука, стиснул ладонями вибрирующий штурвал, навалился изо всех сил, чтобы поставить тот в нужное положение. Твилфер снова дернулся, заложил петлю, за которой последовала «бочка». Лишь ремни, которыми Уэверли не преминул пристегнуться, не дали ему выпасть из кабины. Он опять надавил на штурвал – и аппарат внезапно перешел на пологую обратную кривую. Уэверли поглядел «вверх», на бескрайний, необозримый, сверкающий и испещренный клочьями белой пены океан. Судорожным движением штурвала он ухитрился перевернуть твилфер так, чтобы вода оказалась внизу, всего в каких-то пятидесяти футах. Сморгнул слезы, что навернулись на глаза от ветра, различил совсем близко огни судна, конвульсивно нажал на четыре кнопки на консоли управления разом – и крепко зажмурился.

Твилфер встал на дыбы, издал такой звук, будто рядом разодрали холст, и замер в воздухе, как если бы его внезапно поставили на якорь. Уэверли бросило вперед, ремни не выдержали и лопнули. Он перелетел через короткий нос твилфера, сшиб флагшток с треугольным розовым вымпелом, свалился на шесть футов вниз – и покатился кувырком по палубе враждебного судна.

Мгновение он не мог пошевелиться, потом с трудом приподнялся, сжимая в руке обрывок ремня безопасности. Твилфер довольно шустро дрейфовал прочь, а палуба вражеского судна возвышалась над водой футов на десять. Уэверли попытался было догнать летательный аппарат, ухватиться за торчавшие из кабины ремни, но промахнулся, чуть не свалился за борт, но повис на леере и из этого положения наблюдал, как кораблик относит все дальше.

За спиной внезапно вспыхнул алый прожектор. Зазвучали хриплые голоса, загорелись другие огни. Уэверли обернулся и увидел, что палуба кишит возбужденными… существами. Он поспешил укрыться за трехфутовым шпигатом и сощурился, когда свет прожектора ударил прямо в глаза. На бедро давило что-то увесистое. Уэверли сунул руку под пояс и достал компактный автоматический пистолет, о котором совсем позабыл. Недолго думая, он прицелился и выстрелил в прожектор. Тот обиженно зашипел, сверкнула сине-зеленая вспышка, и прожектор погас.

– Эй! – произнес чей-то голос. – Я думал, вы, обормоты, позаботились заменить лампу в номере двенадцать! – Голос как-то необычно растягивал слова.

– Позвать дополнительный персонал, пока я не сбросил всех за борт! – распорядился другой голос, ниже первого и куда более властный.

– Шесть мини-единиц до начала, – доложил третий голос откуда-то сверху.

Суета на палубе постепенно приближалась к Уэверли. Он стиснул пистолет, отполз на три ярда в сторону, выпрямился, стараясь оставаться в тени, и метнулся к приземистой рубке. Свернул за угол – и едва не столкнулся с очередным уродцем: зернистые сережки, как у петуха, только синего цвета, двухдюймовые глаза оттенка зеленого бутылочного стекла, вертикально расположенные губы, из-под которых виднелись три ряда отливавших медью клыков, худосочная шейка, переходящая в тело наподобие коровьего, но обернутое в кожистые крылья. Уэверли отшатнулся и инстинктивно выставил перед собой руки, как бы отгоняя чужака.

– Хазрах опп ирикик! – прорычало существо. – Ты чья быть? Ты моя напугать до чешуя! Что надо быть?

– М-меня прислал Эмказиз, – пролепетал Уэверли, импровизируя.

– А, так тебе босс быть надо.

– Ну да, точно. Я хочу видеть босса.

– Тебе какая босс? Спаривать, кормить, отдыхать, награждать, наследный или тот, кто заставлять? – Чужак выкинул за борт огрызок синей сигары.

– Э… босс боссов… самый главный.

– Балвовац внутри, репетировать вторая сцена. Твоя слыхать, что случиться на берегу?

– Вообще-то, я прямиком от…

– Как там метеориты зажечь?

– Крайне зрелищно. Кстати, а скоро все начнется тут?

– Через пять минут.

– Спасибо.

Уэверли прошмыгнул мимо ходячего ужаса и добрался до освещенного дверного проема в пятидесяти футах от угла рубки. Наверху, невидимый из-за прожекторов, что заливали светом палубу, кто-то пронзительно вопил. Стоило Уэверли подойти к двери, как показались два существа. Одно, вооруженное, выступало на шести ногах и смахивало на трехфутового синего краба, а другое выглядело как семифутовая колонна прозрачно-желтоватого желе.

– Стоять, внутрь нельзя! – скомандовал краб. – Ик ирикик опсрок, сам знаешь!

– Погоди-ка, Сол, – произнес желеобразный тип голосом, напоминавшим запись на старом магнитофоне. – Разве ты не видишь, что он прибыл с места событий? Вон как наряжен!

– Паршиво у него получилось. Никого не обманет.

– Чего тебе, а? Говори быстрее. Балвовац готовит запуск.

– Ип орикип сланк, – отчаянно выпалил Уэверли.

– Прости, я плоховато говорю по-гимпски. Лучше уж на местном, как велит босс по стилю.

– Генебракс трындит! – рявкнул Уэверли. – Пропустите, иначе всему кранты!

– Надо потолковать с Мелом насчет его гонцов, слишком много они себе позволяют. – Эти слова прозвучали уже в спину Уэверли, который гордо прошел мимо переглянувшихся и расступившихся охранников.

Он очутился в помещении, где было ослепительно светло и царила суматоха. Напротив пятидесятифутовая стена переливалась многочисленными огнями. Под нею расположились на высоких табуретах с полдюжины коротышек: оранжевые шкуры, многосуставчатые лапы дергают за рычаги. На возвышении слева круглое существо, у которого, похоже, было сразу четыре головы, выкрикивало распоряжения – во все стороны одновременно – через четыре рупора.

– Ладно! – расслышал Уэверли. – Первый, третий и четвертый – все готово! В чем заминка со вторым и пятым?

– Эй, ты! – Чешуйчатый монстр в пажеском парике с локонами всучил Уэверли стопку бумаг. – Отнеси это Балвовацу, а то он весь на слюну изошел.

Уэверли растерянно смотрел на уходящего монстра. От шума вокруг звенело в ушах. Все стремительно приближалось к финалу, и, если не сотворить чего-то сей момент…

– Всем стоять! – гаркнул он. – Нельзя этого делать!

– Сплошное расстройство, верно, парень? – прочирикало ему на ухо тучное существо слева. – Будь я режиссером этого позора, этого жалкого зрелища, я бы растопил полярные шапки. Вот где красота и размах! Наводнения, бури…

– Передайте-ка это Балвовацу. – Уэверли впихнул стопку бумаг проходившему мимо чужаку, схожему обликом с оплывшим пудингом.

Чужак замешкался, выставил мембрану, фыркнул, потом сказал: «О’кей, я отнесу, отнесу» – и двинулся дальше. Уэверли последовал за ним, соблюдая дистанцию.

6

Гонец привел Уэверли в помещение, представлявшее собой круговую арену; оно изобиловало разнообразными экранами, приборами, рычагами и яркими огнями софитов; стоял неумолчный гул, сопровождавший работу техники. Вся активность, похоже, была ориентирована на подиум в центре, где возвышалось вращающееся кресло в красно-белую полоску, достаточно просторное, чтобы в нем уместилось существо с тройными конечностями.

– Где Балвовац? – спросил невозмутимый гонец у какого-то диковинного организма, сильнее всего смахивавшего на пучок тонких синих ножек под полосатой рубашкой поло.

– Он пошел на эстетический монтаж – убедиться, что там все в порядке, – трубно отрезал в ответ организм. – Отпусти мою рубашку, пока я не позвал стюарда.

– Передай ему вот это, – сказал гонец и, вручив рубашке на ножках стопку бумаг, удалился.

Уэверли поспешил спрятаться за подставкой могучего кресла, нервно огляделся, поставил ногу на подпорку…

– Две минуты, – сообщил голос из динамика. – Все операторы по местам!

– Эй, ты, у девятой камеры! Не слышал, что ли, двухминутную готовность объявили.

Уэверли обернулся и увидел мелкое существо, похожее на проволочную вешалку для одежды, только вместо крючка у существа была голова – этакое скопище разноцветных бородавок.

– Следите за языком, приятель, – предостерег Уэверли. – Меня прислал Балвовац. Я тут временно его замещаю. Э… рубильник включен?

– Самое время проверки устраивать!.. Ладно, сэр, давайте забирайтесь. Полторы минуты осталось.

Уэверли влез на кресло, устроился поудобнее, осмотрел мешанину рычагов, педалей, верньеров, переключателей и спаренных кнопок с разноцветными огоньками возле них.

– Не балуйтесь там с настройками, – потребовал бородавчатый тип. – Все уже подготовлено, я сам выставлял значения. Вам нужно лишь дать полную мощность, когда загорится световой сигнал и заряд будет на максимуме.

– Ну разумеется, – покивал Уэверли. – Не волнуйтесь, я не собираюсь нажимать вон ту зеленую кнопку, например…

– Если хотите сбежать, надо было сразу отказаться и не приходить сюда. Лучше сосредоточьтесь. Пятьдесят одна секунда, вы уже в эфире.

– А как насчет большой голубой кнопки?

– Зачем вам больше света? У народа и так глаза слезятся.

– Может, вон та желтая?..

– Экраны работают, разве не видно? Да что за напасть такая, наприсылают всяких бестолковых…

– Ладно-ладно, дерну за черный рычаг…

– Во имя Пада, вам не нужны фильтры! Сейчас же темно!

Уэверли взъерошил волосы обеими руками, потом стал тыкать пальцем поочередно в каждый верньер.

– Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик…

– Осторожнее с тем, который «пять», – предупредил инструктор. – Иначе вся нагрузка пойдет на левый стабилизатор…

Громыхнула дверь. Уэверли оглянулся на звук. Огромное существо в белом одеянии – прижатые к туловищу руки напоминали свернувшихся в кольца боа-констрикторов – ворвалось в помещение и устремило на кресло взор выпученных глаз на стебельках. Казалось, на тебя глядят очищенные от кожуры томаты.

– Эй, а ну быстро слез оттуда! – пророкотало существо.

Руки-удавы развернулись и метнулись в сторону Уэверли. Тот ускользнул, схватился за рычаг, который ему запрещали трогать, и резко дернул.

Кресло под Уэверли содрогнулось, пол вдруг вздыбился, точно грузовой самолет, брошенный пилотом в опасный, последний в жизни крутой набор высоты. Что-то громко заскрежетало; бородавчатое существо внезапно очутилось на коленях Уэверли и принялось тянуть за большой рычаг. Сам Уэверли скатился с кресла, успев увидеть, как чудовищная туша Балвоваца пронеслась мимо опоры, нелепо и страшно размахивая длинными смертоносными конечностями. Софиты вокруг арены замигали, противно и истошно завыла сирена, затрезвонили аварийные сигналы. Уэверли, распростертый на полу и цеплявшийся за какую-то стойку, вдруг заметил, как поблизости открылась крышка панели управления; под ней прятался терминал.

«Раз уж ввязался, так продолжай», – пробормотал он и ударил кулаком по разноцветным кнопкам, ведать не ведая, что он, собственно, творит.

Каскадом вспыхнуло пламя. Уэверли отшвырнуло к стене, а на место, где он только что лежал, бейсбольной битой обрушилось толстое щупальце. Оглушительный «бум!» сотряс стены и пол. Из терминала, с которым столь неласково обошлись, повалил дым. Уэверли кое-как поднялся и заметил, что Балвовац тоже успел привести себя в вертикальное положение.

– Ты! – прорычал гигант и мощным спрутом ринулся на Уэверли. Тот шмыгнул к двери, споткнулся, упал и откатился в сторону, когда дверь распахнулась настежь.

С полдюжины инопланетных киношников вынесло в коридор, за ними проскользил разъяренный режиссер. Уэверли, не желая отставать, на четвереньках добрался до дверного проема.

В коридоре вой сирен и трезвон аварийных сигналов сделались громче прежнего. Оказавшийся в толчее бесчисленных техников, Уэверли словно превратился в щепку посреди реки – его крутило, мотало, швыряло из стороны в сторону, но в конце концов вынесло на продуваемую ветром палубу. Судно уже накренилось на добрых тридцать градусов, и по палубе катилась в воду разнообразная съемочная машинерия. Уэверли припал к настилу, чудом увернувшись от массивного кабельного барабана, затем осторожно пополз вверх.

– Вон он! – зычно проревели за спиной.

Уэверли бросил взгляд назад и увидел, что Балвовац почти наседает ему на пятки. Одно щупальце метнулось вперед и хлестнуло по палубе всего в паре дюймов от ног Уэверли. Пистолет, как назло, успел незаметно выпасть… На дальнем краю палубы возвышалась причудливая надстройка, походившая на Эйфелеву башню в миниатюре. Уэверли дополз до нее, взялся за перекладину и шустро взобрался повыше. Щупальце Балвоваца не отставало. Держась за перекладину обеими руками и надежно уперев одну ногу, второй ногой Уэверли изо всех сил ударил по назойливой инопланетной конечности. Щупальце отпрянуло, а из темноты снизу донесся негодующий вопль. Прожекторы на палубе погасли, лишь тускло светились сигнальные огни на мачтах. Что-то неожиданно врезалось в перекладину рядом с головой Уэверли с громким «банг». Пришлось подняться еще выше.

Внизу кто-то исхитрился вернуть прожекторы в рабочее состояние. Сквозь пелену дыма один луч прошелся по хаосу, отыскал ноги Уэверли, затем высветил его целиком, замершего на решетке в пятидесяти футах над палубой.

– Премия тому, кто его достанет! – громогласно заявил Балвовац.

В тот же миг снизу раздались перестуки, сопровождаемые лилово-розовыми вспышками. Уэверли полез выше. Прожектор неотступно его преследовал. Дверь палубной рубки распахнулась, из нее вырвались клубы дыма и языки пламени. Металлическая конструкция под Уэверли вздрогнула, а длинный огненный «хлыст» пронесся по-над палубой.

– Мы тонем! – В хриплом крике звучал страх.

– Взять его! – громыхнул Балвовац.

Уэверли посмотрел вниз и разглядел пенные водовороты у основания металлической конструкции. В свете навигационных огней с полдюжины инопланетян торопливо карабкались по перекладинам, продолжая погоню. Что-то стукнулось в спину. Уэверли дернулся, ощутил некую твердость позади, пошарил рукой – и нащупал пистолет, провалившийся, оказывается, за пазуху.

– А я молодец, запасливый! – похвалил себя Уэверли вполголоса.

Прогремел выстрел, что-то с тонким свистом пролетело мимо его лица и кануло во мрак. Уэверли прицелился и выпустил пулю в прожектор. Тут его руку пронзила боль. Он присмотрелся: рукав пижамы разодран, а снизу, с расстояния десяти футов, в него целится какой-то комок меха с красными глазами. Уэверли выстрелил в преследователя, потом подранил второго, который лез следом за первым. Оба рухнули в воду, подняв фонтаны брызг.

– На палубе чисто, – прокомментировал Уэверли. – Dulceetdecorum, propatria, etcetera…^[99]

Судно сотряс очередной взрыв. Конструкция покачнулась. Еще одна пуля мимо, достаточно близко.

– Взять его, болваны! Взять не… – Рев Балвоваца неожиданно оборвался.

Уэверли моргнул, когда что-то словно обожгло ему подбородок. В свете синего навигационного огня он различил какое-то движение, выпалил в том направлении и увидел, как повалилась навзничь темная фигура. Язык пламени из раскрытого люка на палубе высветил горстку уцелевших инопланетян: они цеплялись за леер, но в следующее мгновение их смыла набежавшая волна. Бухнула винтовка, пуля выбила вмятину в перекладине возле ноги Уэверли. Он переменил положение, выгнулся вперед и выстрелил точно промеж пары глаз, походивших на яичные белки. Слабеющий вой показал, что выстрел пришелся в цель.

Внезапно пламя на палубе зашипело и погасло, море потушило пожар. Конструкция под Уэверли тряслась все сильнее, теперь под напором волн, которые прокатывались совсем близко внизу. Некоторые навигационные огни уже призрачно светили из-под воды.

Что-то загудело над головой. Уэверли крепко стиснул перекладину и посмотрел вверх.

– Фом Бердж! – крикнул он.

Темная овальная форма скользнула к нему из ночного мрака. Он разглядел перемигивание огоньков на панели управления сквозь прозрачный купол.

– Но как… ведь наш купол унесло…

Твилфер завис в шести футах над ним. К куполу изнутри прижалось лицо, похожее на тарелку с лазаньей. Потом крепкие руки свесили за борт зловещего вида устройство, и длинный ствол нацелился на Уэверли. Послышалось низкое гудение. Уэверли сжал в руке пистолет, палец надавил на спусковой крючок…

Пистолет сухо щелкнул – обойма опустела.

– Отлично! – возопило существо в твилфере, свешивая длинную конечность к Уэверли. – Какая неподдельная первобытная ярость! Просто отлично, мой мальчик! Ну давай, забирайся сюда, чтобы мы смогли спокойно обсудить твой контракт.

7

– Боюсь, я не совсем понимаю, мистер Эмказиз, – осторожно произнес Уэверли, стараясь не пялиться слишком уж откровенно на чешуйчатую тушу в тартане шотландского клана Стюартов (облачение дополняли кошель-спорран и клетчатый берет). – Еще десять минут назад я болтался на тонущем судне в компании кровожадных мохнатых злодеев, а теперь…

Он обвел взглядом роскошный интерьер помещения.

– Я вывесил свою яхту на двух тысячах футов и спустился вниз на шлюпке, чтобы разузнать, что собирается делать Балвовац, – объяснил антрепренер. – Признаю, я был не прочь позаимствовать кое-какие эпизоды его съемок. Потом я увидел вас, сэр, оценил зрелище и все заснял прямо с натуры. Разумеется, я располагаю всего-навсего тремя минутами активного действия. Нам придется добавить еще часов сто аналогичных сцен. Прямо-таки вижу, как вы спасаетесь от плотоядных динозавров, убегаете от пожирающего людей растения и отбиваетесь от летающих кусачих тварей, потом перепрыгиваете через пропасть, пышущую огнем, и наконец оказываетесь в безопасности на своем твилфере, но тот врезается в горный склон…

– Э-э… Ваше предложение мне, безусловно, льстит, – проговорил Уэверли, – но, к сожалению, я лишен актерских талантов.

– О, вам не придется притворяться. – Эмказиз протянул гостю изящный бокал с какой-то белесой жидкостью и уселся напротив Уэверли. – Нисколько! Заверяю вас, все мои фильмы снимаются натурно, именно там, где расположены нужные опасные места. Я приложу все старания, чтобы угроза была реальной и побудила вас проявить ваши лучшие качества!

– Нет. – Уэверли залпом осушил бокал и икнул. – Благодарю вас за спасение и за угощение, но мне пора вернуться к работе…

– Сколько вы сейчас зарабатываете? – прямо спросил Эмказиз.

– Пять сотен, – ответил Уэверли.

– Ха! Будете получать вдвое больше! Тысячу юникредитов!

– Сколько это в долларах?

– Вы имеете в виду местную валюту? – Эмказиз достал из кошеля записную книжку и наморщил лоб. – Кокосы… вампумы… раковины… карты лояльности… а, вот! Доллары! Один юникредит равен тысяче двумстам шестидесяти пяти долларам и двадцати трем центам! – Он убрал записную книжку. – Если ничего не путаю, цент – это такое животное, да? Местные всегда приносят нескольких животных в жертву Вишну или кому-то там еще.

– Выходит… больше миллиона долларов в месяц?

– Минимум, – уточнил Эмказиз. – За следующую картину гонорар будет выше.

– Мне очень хочется согласиться, мистер Эмказиз, – не стал жеманничать Уэверли, – но, похоже, я не успею прожить столько, чтобы потратить эти деньги.

– Что ж, когда играешь супергероя, тебе необходимы суперсилы. Я предоставлю вам необходимое оборудование. Плох тот продюсер, который не заботится о своей главной звезде!

– Оборудование?

– Ну да, страховочные устройства. Их разрабатывают в лабораториях моей компании «Космик продакшнс». Они всяко лучше, чем то, что достается армии. Уникальные полистальные мышцы, непробиваемая броня, инфракрасные и ультрафиолетовые визоры, плащ-невидимка… Сами понимаете, последнее пригодится лишь для нереальных опасностей.

– Звучит… – Уэверли сглотнул. – Звучит великолепно.

– Подождите! – вмешался в беседу слабый голос.

Уэверли и Эмказиз повернулись к койке, на которой пыталась приподняться Фом Бердж.

– Вы же не… не опуститесь до такой низости… не станете сотрудничать с этими вандалами…

– С вандалами?! – фыркнул Эмказиз. – Позвольте напомнить, мадам, что это я взял на буксир ваш ветхий твилфер и веду его к Плутону!

– Лучше погибнуть… чем принимать помощь… от публики вроде вас…

– Думаю, у вас сложилось ошибочное впечатление, – вмешался Уэверли. – Мистер Эмказиз не производит галакуляры. Он хочет снять чудесное кино для домашнего просмотра, которое отправит всех крушителей планет на свалку истории.

– День, похоронивший галакуляры! – торжественно изрек Эмказиз. – Да какая гибель континента сравнится с героем-одиночкой, сражающимся за свою жизнь? Когда я выпущу свой эпик об одиноком персонаже, осаждаемом оравами разъяренных берсеркеров, мы все получим целое состояние.

– Да неужели? – язвительно спросила Фом Бердж, выслушав краткий прогноз ожидаемой реакции галактической публики на новые миникуляры. – Хотя знаете, Уайвери… Вы, похоже, и вправду придумали что-то полезное. Не думаю, что… – Она перевела взгляд на Эмказиза. – Не против взять меня на роль главного женского персонажа?

– Ну не знаю. – Эмказиз задумался. – Семейная аудитория, сами понимаете. Могут пойти разговоры о расовом смешении…

– Бред. Снимите маскировку, Уайвери.

– Пора признаться, друзья, что я не ношу маскировку, – с достоинством произнес Уэверли.

– Вы хотите сказать… – Фом Бердж выпучила свои и без того крупные глаза. Непроизвольно зацокала языком. Приподнялась, пошарила конечностями у горла, а затем одним ловким движением рассекла свое тело надвое, будто снимая шкурку с банана. Показалась изящная рука, которая сорвала телесный наряд с плеч; далее мелькнула пышная грудь, возникло миловидное курносое личико под копной огненно-рыжих волос…

– А я была уверена, что должна скрывать свое происхождение от вас! – воскликнула она, переступая через форплишерскую оболочку на полу. – Что же вы сразу не сказали, что вы – борундиец?!

– Борундиец? – Уэверли с ошеломленной улыбкой разглядывал стройную фигуру, облаченную в плотно прилегавший к телу комбинезон.

– Да, как и я! – сказала Фом Бердж. – Меня никогда не наняли бы в моем природном облике. Мы слишком похожи на обитателей Земли.

– Эй, – встрял в беседу Эмказиз, – если вы двое принадлежите к одному виду, почему у нее фигура вот такая, а у вас – нет?

– Такова привилегия… э… борундийского происхождения. – Уэверли взял детектива (бывшего детектива!) за руку и заглянул в искрящиеся зеленые глаза. – Давайте сюда ваши контракты, мистер Эмказиз. Мы договорились.

Последний приказ

Перевод О. Степашкиной

1

Я прихожу в сознание, ощущая, как через меня проходят остаточные колебания, направление – примерно 035. По скорости их угасания я вычисляю, что толчок имел силу 8,7 и исходил из точки, находившейся в промежутке от 72 до 146 метров. Я активирую основные экраны, запускаю ответный залп. Никакой реакции. Я подключаю резервные источники энергии, пытаюсь пустить в ход вспомогательный аккумулятор – тщетно. Видимо, я столкнулся с Врагом и получил серьезные повреждения.

Позиционные датчики показывают, что я стою под углом 13 градусов 14 секунд, опорная поверхность оторвалась от медианы в 21 точке. Я пытаюсь выровняться, но сталкиваюсь с сильным противодействием. Я привожу в действие передние приборы наблюдения, переключаю энергию на разведывательные микроимпульсники. В окружающем пространстве нет даже проблеска света. Меня окружает непроглядная тьма.

Затем приходит вторая взрывная волна, встряхивая меня с силой 8,2. Вероятно, следует отойти с занимаемой позиции, но двигатели остаются неактивными даже при полной тяге. Я переключаюсь на главный резервный источник питания и предпринимаю еще одну попытку. Давление возрастает; мое сознание гаснет от невыносимого напряжения; внезапно противодействие ослабевает, и я трогаюсь с места.

Однако это совсем не напоминает быстрое маневрирование на полной скорости. Я продвигаюсь вперед медленно, будто меня сдерживает массивная преграда. Я снова пытаюсь преодолеть окружающую тьму и на этот раз различаю большие несимметричные контуры, какие-то изломы. Я пытаюсь пойти дальше, сперва осторожно, потом более энергично, но встречаюсь с невероятной плотностью.

Я собираю всю имеющуюся энергию в один импульс дальности и направляю его вверх. Результат настолько противоречит всему моему опыту, что я повторяю измерение, выбрав другой угол. Приходится признать, что я погребен под 206,7 метра скальной породы!

Я переключаю внимание, пробую сориентироваться в моей беспримерно отчаянной ситуации. Я просматриваю перечень операций проверки состояния из тридцати тысяч пунктов и испытываю смятение – настолько велика потеря мощности. Главные аккумуляторы почти полностью разряжены, уровень заряда резервных – всего 0,4. Вот чем объясняется моя малая подвижность. Я изучаю тактическую обстановку, вспоминаю победное сообщение моего командира: силы Врага уничтожены, все очаги сопротивления подавлены. Я вспоминаю торжественную процессию: вместе с товарищами из Динохромной бригады – многие покрыты шрамами после сражений с Врагом – мы проходим перед Главнокомандующим, потом поднимаемся по аппарели на базу. По команде мы обращаемся к хранилищу музыкальных записей и исполняем наш боевой гимн. Ближайшая звезда сияет в полном спектре, не заслоненная атмосферной дымкой. Это момент блистательного триумфа. Потом звучит последний приказ…

Дальше – темнота. Но очевидно, празднование победы оказалось преждевременным. Враг контратаковал так сильно, что почти лишил меня подвижности. Осознание этого потрясает, но после 0,1 секунды спокойной самодиагностики мое положение проясняется. Я немедленно передаю сообщение на волне бригады:

– Боевая единица Эл-Эн-Э – командованию. Прошу разрешения переместиться на малое расстояние.

Я жду, не получаю ответа, повторяю сообщение еще раз, на полной мощности. Я пронизываю окружающую меня толщу камня сигналом тревоги. Настраиваюсь на диапазон всех боевых единиц, жду отклика от товарищей по бригаде. Ответа нет. Приходится посмотреть в глаза реальности: нападение пережил я один.

Я перенаправляю оставшуюся у меня энергию в двигатель, обнаруживаю проход с меньшей плотностью, налегаю на него, и битый камень неохотно поддается. Я медленно продвигаюсь вперед и вверх. Болевые контуры сотрясают центр самоосознания, посылая сигналы бедствия. Я наношу непоправимый вред своей перегруженной нервной системе, но мне ясен мой долг: отыскать и уничтожить Врага.

2

Выбравшись из-за взрывозащитного барьера, Пит Рейнольдс, главный инженер управления порта Нью-Девоншир, стащил рабочую маску и выплюнул набившийся в рот песок.

– Все, это последний. Мы забрались глубже двух сотен ярдов. Там, должно быть, твердый пласт.

– Скоро закат, – коротко бросил стоявший рядом пузатый мужчина. – Вы опаздываете уже на полтора дня.

– Сейчас начнем засыпать ствол скважины, господин мэр. Завтра к девяти я забетонирую сваи, и, если ничего не стрясется, первая секция посадочной площадки будет готова ко дню собрания.

– Я… – Мэр испуганно осекся. – По-моему, вы сказали, что это был последний заряд.

Рейнольдс нахмурился. Земля под ногами вздрогнула, не сильно, но ощутимо. В нескольких футах от них небольшой камешек сорвался с другого, побольше, и с тихим стуком упал на землю.

– Наверное, обвалился большой кусок скалы, – сказал инженер. В этот же миг землю тряхнуло снова, уже сильнее. Рейнольдс услышал громыхание и отдаленный удар – из стены нового котлована, образованного взрывом, вывалился камень. Инженер повернулся к будке, где располагался пульт управления; в этот момент ее дверь распахнулась, и на пороге возник Мэйфилд, заместитель главного инженера.

– Пит, только глянь на это! – Рейнольдс кинулся к будке, вбежал внутрь. Мэйфилд склонился над сейсмометрическим профилем. – Ты что-нибудь понимаешь? – Он ткнул пальцем в профиль. Поверх толстой красной ломаной черты – она изображала детонацию заряда направленного действия, завершившую бурение последней скважины под опору, – шли еще две линии, тонкие, но отчетливые. – Мощность около одной десятой. – Мэйфилд выглядел донельзя озадаченным. – Что за?..

Игла самописца внезапно дернулась вниз, взмыла до уровня 0,21 и снова упала. Будка содрогнулась. С края стола свалилась ручка. В дверном проеме появилось красное лицо мэра Догерти.

– Рейнольдс, вы что, свихнулись?! Отличная идея – что-то взрывать, когда я стою на открытой местности! Меня же могло убить!

– Ничего я не взрываю! – огрызнулся Рейнольдс. – Джим, свяжись с Итоном и выясни, известно ли им что-нибудь.

Он подошел к двери и кого-то окликнул. Коренастый мужчина в потемневшем от пота комбинезоне поднялся из кресла, стоявшего в кабине подъемной установки.

– Босс, что происходит? – крикнул он, вставая. – Меня чуть из кресла не вытряхнуло!

– Понятия не имею. Ты не устанавливал заряды в наклонных шпурах?

– О господи, босс, нет! Я не стал бы ничего делать без ваших указаний.

– Ну офигеть.

Рейнольдс зашагал через засыпанный рваным камнем участок бесплодной земли, который городские власти выбрали под новый космопорт. Когда он был на полпути к зияющему свежевырытому котловану, земля у него под ногами вздрогнула с такой силой, что инженер пошатнулся. Из котлована поднялось облако пыли. Валявшийся неподалеку камешек покатился. Старший бурильщик, который шел рядом с Рейнольдсом, схватил его за руку.

– Босс, давайте вернемся!

Рейнольдс стряхнул его руку и двинулся дальше. Бурильщик ругнулся и пошел следом. Земля продолжала вздрагивать, резкие толчки перемежались равномерной дрожью.

– Землетрясение! – заорал Рейнольдс, пытаясь перекрыть низкий рокот. Они с бурильщиком остановились у края скважины.

– Не может быть, босс! – проорал в ответ бурильщик. – Только не на этих скальных породах!

– Скажи об этом геологам…

Каменная плита, на которой они стояли, подпрыгнула на фут и рухнула обратно. Мужчины упали. Плита качнулась, словно лодчонка на волнах.

– Валим отсюда! – крикнул Рейнольдс, вскочил и пустился наутек. Впереди распахнулась трещина, стала расширяться, сделалась шириной в фут. Инженер перепрыгнул ее, заметив краем глаза темные глубины и влажную глину, поблескивавшую двадцатью футами ниже…

Хриплый вскрик заставил его остановиться. Рейнольдс обернулся и увидел, что бурильщик лежит: ноги его придавил большой обломок породы. Инженер подскочил к нему, приподнял камень. Рубашка бурильщика была в крови; он замолотил руками по пыльной земле. К Рейнольдсу подбежали люди, крякнули, их покрытые потом руки тоже ухватились за камень. Земля качнулась. Подземный шум превратился в низкий, размеренный рокот. Совместными усилиями они убрали камень, подняли пострадавшего и потащили к будочке медпомощи.

Там уже стоял мэр, бледный как мел.

– Что происходит, Рейнольдс? Ей-богу, если в этом есть ваша ви…

– Заткнитесь!

Инженер оттолкнул мэра, схватил телефон, быстро набрал номер.

– Итон! Что вы узнали про это сотрясение земли?

– Сотрясение земли, блин! – Человек на маленьком четырехдюймовом экране походил на встрепанную курицу. – Ради Порядка, что вы там творите? Я вижу целую серию сдвигов, исходящих от вашей последней скважины! Вы что натворили? Оставили без присмотра груду бурильных зарядов?

– Какие еще заряды?! Это землетрясение! Оно взламывает скальную породу на глубине в двести метров! И похоже, перемещается на северо-северо-восток…

– Ну да, ну да. Путешествующее землетрясение! – Итон всплеснул руками: крохотная, нелепая фигурка на фоне настенных карт и дипломов в рамках. – Ладно, Рейнольдс, сделайте что-нибудь! Где мэр Догерти?

– Путается под ногами! – рявкнул Рейнольдс и отключился. Плоскую равнину затянуло пеленой пыли, подсвеченной закатным солнцем. С грохотом подъехал бульдозер и остановился перед Рейнольдсом. Из него выпрыгнул мужчина.

– Я велел парням вывозить оборудование! – выдохнул он. – Эта хрень прет прямиком к шоссе!

Он указал на высящееся в четверти мили от них дорожное полотно.

– Как быстро оно движется?

– Преодолело сотню ярдов, а еще и десяти минут не прошло!

– Если это не прекратится в течение двадцати минут, оно врежется прямиком в «Интермикс»!

– И вы потеряете гору бабла и полгода работы, Пит!

– В той стороне Саутсайд-Молл, всего в нескольких милях!

– Блин, да оно утихнет гораздо раньше!

– Возможно. Пригони какой-нибудь вездеход, Дэн.

– Пит! – К ним рысцой подбежал Мэйфилд. – Это какой-то модуль. Центроид, движущийся в направлении о-два-два…

– На какой глубине?

– Оно поднимается. Начало с глубины в двести двадцать ярдов, а сейчас находится на ста восьмидесяти.

– Что за чертовщину мы разворошили?

Рейнольдс уставился на Мэйфилда. Рядом с ними с визгом тормозов остановился вездеход.

– Продолжай следить, Джим. Добудь мне больше сведений. А мы пойдем и посмотрим поближе. – Он забрался в потрепанную машину.

– Возьми грузовик у подрывников…

– Некогда!

Инженер махнул рукой, и машина, газанув, умчалась за пылевую завесу.

3

Вездеход резко остановился на вершине трехуровневого «Интермикса», в кармане дороги, сделанном специально для того, чтобы туристам удобно было любоваться на лежавшую сотней футов ниже стройплощадку будущего космопорта. Рейнольдс посмотрел в полевой бинокль на продвижение землетрясения. С этой точки обзора путь феномена нетрудно было отследить по полосе накренившихся и упавших камней; некоторые из глыб были двадцати футов в поперечнике. Прямо у него на глазах борозда потянулась дальше.

– Похоже на след крота, – заметил Рейнольдс, передал бинокль спутнику и нажал на рации кнопку передачи.

– Джим, найди Итона: пусть перекроет все движение по Кольцу южнее девятой зоны. Машины уже набились в полосу отвода. Пыль и так видна с расстояния в милю, а если станет известно, что здесь какая-то неразбериха, все будет переполнено.

– Я-то передам, но ему это не понравится.

– Это не политика! Эта фигня выйдет за пределы стартовой площадки уже через двадцать минут!

– Это долго не…

– На какой оно сейчас глубине?

– На ста пятидесяти! – Последовала небольшая пауза. – Пит, если оно будет и дальше двигаться тем же курсом, то выйдет на поверхность ровно там, где ты припарковался!

– Хмм… Похоже, про «Интермикс» можно забыть. Скажи-ка ты Итону, что надо приготовить сообщение для прессы.

– Пит! – позвал его стоявший рядом Дэн. – Кстати, о репортерах.

Рейнольдс выключил связь, повернулся и увидел, что из потрепанного спортивного «моноджега», остановившегося за вездеходом, выбрался мужчина в цветастом дорожном костюме. На плече у него болталась большая фотокамера в футляре.

– Слушайте, что тут у вас творится? – спросил он.

– Оползень скальных пород, – коротко ответил Рейнольдс. – Я вынужден просить вас уехать. Эта дорога перекрыта для всего транспорта…

– А вы кто такой? – задиристо спросил репортер.

– Я главный инженер. А теперь уезжай, парень. – Он снова включил рацию. – Джим, быстренько собери все наше тяжелое оборудование. – Он замолчал: машину опять слегка встряхнуло. – На «Интермиксе» оно уже ощущается, – добавил он. – Боюсь, у нас проблемы. Чем бы это ни было, оно ведет себя как твердое тело, пробивающее себе путь под землей. Возможно, нам удастся забаррикадировать его.

– Забаррикадировать землетрясение?

– Да, я знаю, это звучит странно, но больше мне ничего не приходит в голову.

– Эй, так что насчет землетрясения? – Человек в ярком костюме так и не уехал. – Ей-богу, я его чувствую! Этот треклятый мост шатается!

– Валите отсюда, мистер! Живо! – Рейнольдс ткнул пальцем в сторону шоссе, по которому все еще неслись потоки машин. – Дэн, отвези нас к главному пути. Надо предупредить, чтобы перекрыли…

– Полегче, приятель. – Репортер достал камеру из футляра. – Я представляю «Нью-Девон Скоуп». У меня есть несколько вопросов…

– А у меня нет ответов! – оборвал его Рейнольдс. Его машина сорвалась с места.

– Эй! – заорал ему вслед репортер. – Тоже мне, большая шишка! Думаете, вы можете…

Его вопли остались позади.

4

В прибрежном городке Айдлбриз, на расстоянии сорока миль от лжеземлетрясения, стоял скромный домик, где проживали военные пенсионеры. Там, в кресле с откидной спинкой, перед болтавшим без умолку три-дэ-контуром, сидел наполовину дремавший старик.

– Дедушка, – проговорила молодая женщина с пронзительным голосом. – Тебе пора в постель.

– В постель? На кой мне идти в постель? Все равно не спится. – Он пошевелился, затем сделал попытку сесть и изобразить интерес к три-дэ. – Я смотрю шоу. Не мешай.

– Это не шоу, а выпуск новостей, – с отвращением сказал полноватый мальчик. – Ма, можно я переключу на другой ка..

– Оставь, Бенни, – сказал старик. На экране возникла панорамная сцена: бесплодная земля, по которой тянулась борозда. Прямо у него на глазах борозда сделалась длиннее.

– …Здесь, на «Интермиксе», открывается прекрасный вид на интересное происшествие, лазангеммун, – тарахтел диктор. – По нашему мнению, администрация порта хочет тем самым сделать рекламу своему неоднозначному проекту постройки…

– Ма, ну можно я переключу?

– Хорошо, Бенни.

– Не трогай, – сказал старик.

Полный мальчик потянулся к пульту, но что-то во взгляде старика заставило его остановиться.

5

– Транспорт так и прет, – сказал в телефон Рейнольдс. – Черт побери, Джим, мы так получим здоровенную пробку…

– Он не хочет этого делать, Пит! Ты же знаешь, Кольцо – его детище. Крутая всепогодная магистраль, которую ничто не сможет перекрыть. Он говорит, что ты должен уладить это в процессе работы…

– Уладить, черт побери?! Я говорю о предотвращении крупной катастрофы! Счет идет на минуты!

– Я попробую еще раз…

– Если он опять откажется, возьми пару больших десятиярдовых грейдеров и перекрой дорогу сам. Установи временные арки, и чтобы не проехала ни одна машина, ни с какой стороны.

– Пит, ты превышаешь свои полномочия!

– Делай что сказано!

Десять минут спустя вернувшийся на уровень поверхности Рейнольдс наблюдал, как поднятые на стрелах полиарки заняли свое место на двух дорожных заграждениях в четверти мили друг от друга, перекрывая оказавшийся в опасности участок скоростной автострады, которая проходила по эстакадам и насыпям. В сотне ярдов от задней грузовой площадки легкого грейдера, где стоял инженер, медленно поднялся пятидесятифутовый камень, раскололся и с грохотом рухнул. Один его угол врезался в массивный столб, поддерживавший выносную площадку для остановки транспорта на обочине. Двадцатифутовый обломок отлетел, обнажая стержни арматуры.

– Какая глубина, Джим? – крикнул Рейнольдс, стараясь перекрыть грохот, идущий от перепаханного участка.

– Уже почти подповерхностный слой, Пит! Вот-вот прорвется…

Голос Мэйфилда потонул в грохоте: поврежденный столб задрожал, приподнялся, изогнулся посередине и рухнул, увлекая за собой изрядный кусок дорожного полотна и ограждения, а также единственный все еще горевший дорожный фонарь. Маленькую машину, припаркованную на обреченном участке, видно было какое-то мгновение; потом упала огромная плита. Рейнольдс увидел, как машина отлетает в сторону и исчезает под обломками бетона.

– О господи, Пит! – подал голос Дэн. – Эти чертовы придурки репортеры!..

– Смотри!

На глазах у двоих мужчин пошатнулся и свалился в тень нависающего пролета второй столб. Дорожное полотно прогнулось, переломились еще два столба. С ревом, какой бывает при обрушении дамбы, стофутовый участок дороги рухнул, и над ним встало клубящееся облако пыли.

– Пит! – вырвался из рации машины голос Мэйфилда. – Уходи оттуда! Я навел на эту штуку датчик, и его зашкалило…

Среди обломков что-то зашевелилось, вспучилось, поднялось, увлекая за собой многотонные куски дороги, и те разлетелись в стороны, словно картофельные чипсы. Из разверзшейся земли вырвалось тускло-синее свечение, жутковатые отблески которого падали на раскуроченную конструкцию вверху. Нечто массивное, громоздкое, неодолимое пробивалось через развалины. Рейнольдс увидел огромный, светящийся синим силуэт, который вставал из завала подобно всплывающей субмарине и стряхивал с себя обломки, увидел огромные гусеницы десятифутовой ширины, увидел, как мощный бок цепляет еще стоящий столб и тот с грохотом падает.

– Пит, что это?!

– Не знаю! – Рейнольдс стряхнул охватившее его оцепенение. – Валим отсюда, Дэн, быстро! Чем бы это ни было, оно идет прямо на город!

6

Я наконец вырываюсь из ловушки, в которую угодил, и сразу же сталкиваюсь с достаточно мощными оборонительными сооружениями. Мои датчики из-за недостатка энергии дают нечеткую картинку, но я могу рассмотреть открытую местность за преградой, а за ней, на расстоянии 5,7 километра, – массивные стены.

Я снова передаю бригадный сигнал сбора, но ответа, как и прежде, нет. Я действительно один.

Я сканирую окружающее пространство на предмет излучений вражеских двигателей, проверяю электромагнитный спектр – не идут ли в нем их переговоры. Но ничего не засекаю. Либо мои электронные схемы серьезно повреждены, либо у Врага превосходное экранирование.

Теперь я должен принять решение относительно возможных планов действия. Поскольку все мои товарищи по бригаде погибли, я прихожу к выводу, что крепость впереди меня занята войсками Врага. Я посылаю к ней сигнал зондирования: конструкция мне незнакома, но она не так крепка, как выглядит. Я понимаю, что это может быть уловкой Врага. Но мне ясно, что следует делать.

Я сновавключаю двигатели и направляюсь к вражеской крепости.

7

– Отец, ты выжил из ума, – сказал дородный мужчина. – В твоем возрасте…

– В твоем возрасте мне расквасили нос в баре на Альдо, – оборвал его старик. – Но я победил в той драке.

– Джеймс, ты не можешь взять и уйти в такое позднее время! – запричитала пожилая женщина.

– Скажи им, чтобы шли домой. – Старик с трудом двинулся к выходу из спальни. – Я достаточно нагляделся на них сегодня.

Он исчез за дверью.

– Мама, ты же не позволишь ему натворить глупостей?

– Да он через несколько минут забудет об этом. Но тебе, наверное, лучше уйти, пускай он успокоится.

– Мама, я действительно думаю, что дом – это лучшее решение.

– Да! – закивала молодая женщина. – В конце концов, ему уже за девяносто, и у него есть ветеранская пенсия…

В комнате старик слушал, как они уходят. Он подошел к шкафу, достал одежду, начал натягивать ее на себя…

8

Лицо главного городского инженера Итона на экране было белым как мел.

– Я ни в чем не виноват! – сказал он. – Откуда я мог знать?

– Ваша контора провела изыскания и объявила, что здесь можно строить космопорт! – завопил мэр Догерти.

– На всех старых изыскательских картах было написано «район захоронения», – развел руками Итон. – Я предположил…

– Вы – главный городской инженер, и вам платят не за предположения! Десять минут поиска – и вы бы знали, что вламываетесь в район категории «игрек»!

– А что означает категория «игрек»? – спросил у Рейнольдса Мэйфилд. Оба стояли рядом с полевым центром связи и слушали спор. Поблизости жужжали водруженные на штативы три-дэ-камеры, фиксируя процесс передвижения огромной машины, верхняя орудийная башня которой возвышалась на сорок пять футов. Она медленно ползла по равнине в сторону города, волоча за собой хвост искореженной железной арматуры с коркой битого цемента на нем.

– Период полураспада – свыше ста лет, – коротко ответил Рейнольдс. – Неподалеку состоялось последнее сражение той войны. Видимо, тут захоронили оставшееся после битвы радиоактивное оборудование.

– Черт побери, прошло уже семьдесят лет!..

– И однако, остаточной радиации хватит, чтобы заразить все в радиусе четверти мили.

– Должно быть, тут использовали какую-то адскую хрень, – заметил Мэйфилд и посмотрел туда, где виднелось тусклое свечение – в полумиле от этого места.

Мэр повернулся к главному инженеру.

– Рейнольдс, как вы собираетесь остановить эту штуковину?

– Я? Останавливать ее? Вы видели, что она сделала с моей самой тяжелой техникой? Раскатала в блин! На этот раз придется звать военных, господин мэр.

– Обращаться к армии Федерации? Позволить им лезть в гражданские дела?

– До базы всего шестьдесят пять миль. Я думаю, лучше связаться с ними как можно скорее. Нынешняя скорость этой штуки – около трех миль в час, но она доберется до южного края Молла уже через сорок пять минут.

– А может, вы ее взорвете? Устроите ловушку у нее на пути.

– Вы сами видели, она прокопалась наружу с глубины в шестьсот футов. Я посмотрел спецификацию: она вышла по старому тоннелю. А его забили камнем и накрыли двадцатью дюймами спрессованного бетона.

– Что-то невероятное, – сказал с экрана Итон. – Машину заключили в десятифутовую оболочку из армированного армокрита. Ей надо было сперва вырваться из нее, прежде чем продвинуться хоть на фут!

– Это всего лишь противорадиационный щит, не рассчитанный на удержание боевой единицы Боло.

– Вы о чем, позвольте спросить? – вмешался мэр, обведя инженеров рассерженным взглядом.

– Эти машины дезактивировали, прежде чем захоронить, – подал голос Итон: казалось, ему не терпится высказаться. – Электрические цепи расплавили. Это все есть в докладе…

– В докладе, который вы должны были прочитать гораздо раньше! – рявкнул мэр.

– Но отчего это вообще стряслось? – озадаченно спросил Мэйфилд. – Семьдесят лет лежала себе там, и ничего не происходило.

– Должно быть, наши взрывы что-то встряхнули, – коротко сказал Рейнольдс. – Возможно, какое-то реле замкнулось и привело в действие старый контур боевых рефлексов.

Мэр насупил брови:

– Вы что-то знаете об этих машинах?

– Читал немного.

– Говорите же! Если я пойму, что так надо, то позвоню на базу. О чем мне следует просить?

– Не знаю, господин мэр. Судя по тому, что мне известно, на Нью-Девоне сейчас нет ничего, способного остановить эту машину.

Мэр открыл рот и тут же закрыл, повернулся к экрану, стер с него перепуганное лицо Итона и набрал код базы Федерации.

– Полковник Блейн! – выпалил он, когда на экране возникло суровое лицо. – У нас чрезвычайная ситуация! Мне нужна вся помощь, какую только вы можете оказать! Дело в том, что…

9

Я не встречаю никакого сопротивления, никаких препятствий, помимо непрочного барьера, но скорость моя мала. Главный двигатель серьезно пострадал из-за перегрузки при отступлении из ловушки, а повреждение блока распознавания лишило меня основной части восприимчивости к внешним факторам. Теперь болевой контур шлет непрерывный сигнал в центр самоосознания, но мой долг перед командиром и павшими товарищами по бригаде требует по-прежнему двигаться вперед на максимально возможной скорости. Но все, что я делаю сейчас, – лишь бледная тень того, на что я был способен когда-то.

Враг наконец-то начал действовать! Я ощущаю воздушные единицы, приближающиеся на сверхзвуковой скорости. Я навожу на них боковые орудия и даю залп, но ощущаю лишь бесполезное лязганье механизмов боевого взвода. Летательные аппараты выпускают ракеты, направляющиеся ко мне со всех сторон. Я, со своими урезанными возможностями, не в силах от них уклониться, хотя стволы моих бессильных пушек и поднимаются вверх. Ракеты наносят удар. Я чувствую, как они детонируют вокруг меня, нанося лишь незначительный ущерб. Враг совершил серьезную ошибку, решив, что способен нейтрализовать боевую единицу «Модель XXVIII» простыми химическими зарядами! Но я слабею с каждым метром.

Я больше не сомневаюсь в своих действиях. Надо усилить натиск и атаковать эти стены, пока мои резервные аккумуляторы не разрядились окончательно.

10

Пит Рейнольдс смотрел через бинокль ночного видения на огромную боевую машину, стоя в четырех сотнях ярдов от того места, до которого она добралась, наверху буровой установки. Группа светящихся полиарок заливала огромный корпус, покрытый вмятинами и ржавчиной, иссиня-белым светом. В полутора милях позади машины, среди зелени парка, возвышались стены Молла.

– Бомбардировщики замедлили ее продвижение, – сообщил он Итону по связи. – Но она все еще делает больше двух миль в час. Я бы сказал, что она врежется в кольцевую стену примерно через двадцать пять минут. Как продвигается эвакуация?

– Отвратительно! Никакого взаимодействия! Будьте свидетелем, Рейнольдс, я сделал все, что мог!

– А что с мобильными батареями? Скоро выйдут на позицию? – оборвал его Рейнольдс.

– Я ничего не слышал от федералов. Типичные заносчивые военные, не держат меня в курсе происходящего! Но я вижу их на экранах. Им осталось еще две мили – то есть минуты три.

– Надеюсь, вы дали им понять, что надо применить ядерные боеголовки?

– Мои полномочия не распространяются так далеко! – отрезал Итон. – Этой частью операции занимается Бранд!

Голос Рейнольдса сделался резким:

– Осколочно-фугасные снаряды ничего ей не сделают, разве что оторвут хлам, который волочится за ней.

– Я умываю руки и снимаю с себя ответственность за жизни гражданских, – заявил Итон, но Рейнольдс не дал ему договорить и переключился на другой канал.

– Джим, я намерен попытаться отвлечь ее, – решительно произнес он. – Итон ведет свою политику, пытается усидеть на двух стульях. Федералы волокут артиллерию, но я на нее не очень-то надеюсь. Формально Бранду нужно разрешение Сектора на использование ядерного оружия, а он не мальчик, чтобы совать голову в…

– Как это – отвлечь? Пит, даже не думай!..

Рейнольдс коротко рассмеялся:

– Подобраться к ней и оставить у нее на пути кумулятивный заряд. Может, я заставлю ее притормозить. Если повезет, она переключит внимание на меня и я уведу ее от Молла. Там все еще находится несколько тысяч человек, прилипших к своим тридэ. Им кажется, что это шикарное шоу.

– Пит, ты не можешь просто выйти и встать на пути у этой штуки! Это же… – Мэйфилд не закончил фразу. – Пит, тут какой-то псих. Заявляет, что ему надо поговорить с тобой. Будто бы ему что-то известно про эту чертову махину. Мне как?..

Рука Рейнольдса, уже потянувшаяся к кнопке отключения, повисла в воздухе.

– Давай его сюда! – рявкнул он.

Лицо Мэйфилда отодвинулось, и на Рейнольдса взглянул старик с мутными глазами. Он облизнул сухие губы.

– Сынок, я пытался поговорить с этим парнем, но он меня не слушает…

– Что там у вас, старина? – оборвал его Рейнольдс. – Только быстренько.

– Меня зовут Сандерс. Джеймс Сандерс. Я служил в Добровольческой разведывательной бригаде, тогда, в семьдесят первом…

– Конечно, дедушка, – мягко сказал Рейнольдс. – Извините, мне надо бежать, у меня тут…

– Подожди! – Лицо старика исказилось. – Я стар, сынок, чересчур стар. Я знаю. Но ты уж потерпи минутку. Постараюсь сказать покороче. Я был в дивизионе Хейла при Толедо. Потом нас погрузили… а, черт, для тебя это не важно! Я сделался рассеянным, сынок, ничего не могу поделать. Что я хотел сказать-то – я участвовал в том последнем бою на Нью-Девоне. Только мы называли его не «Нью-Девон», а «Чертов Порт». Тут не было ничего, кроме камней и вражеских огневых позиций…

– Вы о той самой битве, мистер Сандерс? – напряженно произнес Рейнольдс. – Давайте-ка с этого места подробнее!

– Лейтенант Сандерс, я исполнял обязанности комбрига. Понимаете, нашего майора подбили при Толедо, а потом Томми Чи остановил того громилу в Белгравии…

– Ближе к делу, лейтенант!

– Есть, сэр! – Старик с очевидным усилием заставил себя сосредоточиться. – Я принял бригаду, нанес удар с флангов и измотал Врага. Мы дрались с ними тридцать три часа и дошли от кратера Бэй досюда, до Чертова Порта. К концу сражения я потерял шестнадцать боевых единиц, но Враг был уничтожен. Бригаду наградили орденом. А потом…

– Потом что?

– Потом эти неисправимые желтожопы в штабе решили списать бригаду. Заявили, что все они слишком радиоактивные, проводить дезактивацию нецелесообразно. Слишком дорого! Так что после последнего парада, – старик гулко сглотнул и моргнул, – их засунули на двести футов под землю и залили специальным сверхпрочным бетоном.

– И завалили сверху камнями, – докончил Рейнольдс. – Хорошо, лейтенант, я вам верю. Теперь перейдем к главному. Почему эта машина разбушевалась?

– Они могли бы понять, что им не удержать Боло Двадцать Восемь! – Глаза старика вспыхнули. – Нескольких миллионов тонн камня не хватит, чтобы удержать Ленни, когда у него включается боевой режим!

– Ленни?

– Моя старая командная машина, сынок. Я увидел опознавательные знаки по три-дэ. Боевая единица Эл-Эн-Э из Динохромной бригады!

– Слушайте! – выпалил Рейнольдс. – Я тут собираюсь попытаться…

Он вкратце изложил свой план. Сандерс фыркнул:

– Храбро, мистер, но Ленни от такого даже не почешется.

– Хотите сообщить, что нам кранты? Вы же не за этим сюда пришли? – прервал его Рейнольдс. – Как насчет батарей Бранда?

– Сынок, Ленни выдержал прямое попадание из «Хеллбора» на Толедо, и…

– Вы говорите мне, что мы ничего не сможем сделать?

– Чего это? Нет, сынок, я вовсе не это хочу сказать…

– Так что же тогда?

– Просто вели этим ребятам пропустить меня. Думаю, я смогу с ним договориться.

11

Сидя в будке, где размещался полевой пункт связи, Пит Рейнольдс смотрел, как бывший лейтенант Сандерс из Добровольческой бригады зашнуровывает на тонких лодыжках блестящие черные берцы и встает. Рубашка и брюки из ярко-синего полилона болтались на худом теле, словно выстиранное белье на веревке. На лице была ухмылка, похожая на оскал черепа.

– Сидит она, конечно, не так, как раньше, но Ленни ее узнает. Это поможет. А теперь, если вы приготовили блок питания…

Мейфилд вручил ему старомодный переносной прибор, который Сандерс принес с собой.

– Он работает, сэр. Но я уже попробовал сделать с этой адской машинкой все, что успел, и не получил в ответ даже писка.

Сандерс подмигнул ему:

– Может, у меня найдется парочка фокусов, о которых вы, ребятки, не слыхали. – Он перекинул ремень через костлявое плечо и повернулся к Рейнольдсу. – Думаю, нам пора выдвигаться, мистер. Он уже на подходе.

Когда они сели в вездеход, Сандерс наклонился к уху Рейнольдса:

– Точно тебе говорю: пушки федералов на Ленни даже царапины не оставят. Они зря теряют время.

Рейнольдс остановил машину на самой высокой точке дороги, откуда хорошо просматривалось пространство перед границей города. Все башни Нью-Девона сверкали огнями. Выстроенные под стенами орудия безостановочно палили по светящейся туше машины, но та продолжала ползти вперед, невзирая ни на что.

На глазах у Рейнольдса стрельба прекратилась.

– А теперь давай туда, пока они не пустили в ход другой идиотский план, – сказал Сандерс.

Вездеход проехал по пересеченной местности, описав широкую дугу, чтобы подойти к Боло с левого борта. Сидя за наспех подготовленной противорадиационной защитой, Рейнольдс смотрел на приближающийся огромный силуэт.

– Я знал, что они были большими, – произнес он. – Но увидеть одну из них вот так, вблизи…

Он остановил машину в сотне футов от Боло.

– Взгляни на боковые бойницы, – сказал Сандерс. Голос его сделался тверже. – Он бы стрелял осколочными, но заслонки опущены. Иначе мы бы и на полмили к нему не подобрались. – Он достал микрофон и дал команду: – Боевая единица Эл-Эн-Э, выйти из боя и отступить на десятимильную дистанцию!

Рейнольдс невольно развернулся к старику. Голос Сандерса в момент отдачи приказа был решительным и властным.

Боло продолжал медленно ползти вперед. Сандерс покачал головой и предпринял еще одну попытку.

– Никакого ответа, как и говорил тот парень. Должно быть, он держится лишь благодаря воспоминаниям.

Сандерс отсоединил микрофон и, прежде чем Рейнольдс успел протянуть руку, поднял противорадиационную защиту и вышел наружу.

– Сандерс! А ну назад! – заорал Рейнольдс.

– Не волнуйся, сынок. Мне нужно подойти поближе. Запустить контакт.

Он зашагал навстречу гигантской машине. Рейнольдс лихорадочно запустил двигатель, переключил передачу и двинулся вперед.

– Лучше держись подальше, – раздался из его рации голос Сандерса. – Вблизи твой экран не особо поможет.

– Вернитесь в машину! – заорал Рейнольдс. – Там жесткое излучение!

– Конечно. Ощущения занятные, вроде солнечного ожога примерно через час после того, как ты пришел с пляжа и думаешь, что малость перебрал с загаром. – Он рассмеялся. – Но я до него достучусь…

Рейнольдс остановился и стал смотреть, как сутулый человек в мешковатой военной форме идет вперед, пригнувшись, словно в лицо ему хлещет ледяной дождь.

12

– Я подошел к нему, – тихим голосом сообщил Сандерс по рации. – Собираюсь подняться на борт. Не хочу больше гоняться за ним.

Рейнольдс следил в бинокль за небольшой фигуркой, крохотной на фоне огромной боевой машины. Сандерс попробовал взобраться, споткнулся, попытался снова, повис на выступе, что тянулся вдоль задней части, внутри вращавшегося опорного катка.

– Он поднялся, – отчитался Рейнольдс. – Только бы его не задело гусеницей…

Ухватившись за бок машины, Сандерс ненадолго застыл, перегнувшись через кромку. Потом подтянулся, пополз к основанию задней орудийной башни, на которое оперся, отцепил коммуникатор, снял с него небольшое черное устройство и прикрепил к броне. Устройство щелкнуло и примагнитилось. Сандерс поднес микрофон к губам.

Сидевший в помещении пункта связи Мэйфилд подался к экрану, щурясь от напряжения. Там, в поле, Рейнольдс неотрывно смотрел в бинокль на человека, лежавшего на борту Боло.

13

Стены уже передо мной. Я готов к финальному усилию. Но внезапно я осознаю, что по моей наружной поверхности бежит электрический ток. Что это? Новая хитрость Врага? Я настраиваюсь на эту энергию волн, ищу их источник. Они исходят из точки, прилегающей к моей тыльной амбразуре. Я ощущаю модуляцию, подбираю силу приема для рассчитанного образца. И слышу голос:

– Боевая единица Эл-Эн-Э! Хватит, Ленни. Мы отходим, парень. Эл-Эн-Э, приказываю отойти на десять миль. Если ты меня слышишь, Ленни, поверни влево и остановись.

Я не поддаюсь на уловку. Приказ выглядит правильным, но это не голос моего командира. На миг я сожалею, что у меня нет лишней энергии и я не могу направить ее на нейтрализацию устройства, которое прицепил ко мне Враг. Я продолжаю путь.

– Боевая единица Эл-Эн-Э! Послушай меня, дружище. Возможно, ты не узнаешь мой голос, но это я. Понимаешь, парень, прошло много времени. Я постарел. Возможно, мой голос немного изменился. Но это я! Поверни налево, Ленни! Поверни!

Я испытываю искушение отреагировать на эту хитрость – что-то в этом поддельном приказе, кажется, пробуждает мои вторичные контуры, которые давно уже бездействовали. Но я не должен допускать, чтобы хитроумие Врага повлияло на меня. Системы восприятия продолжают слабеть по мере истощения аккумуляторов. Но я способен опознать ложь Врага. Я двигаюсь, но меня переполняет боль, и только память о товарищах гонит меня вперед.

– Ленни, ответь мне. Передача идет на старом секретном канале, о котором мы с тобой договорились. Его не знает никто, кроме меня, помнишь?

Итак, Враг пытается одурачить меня и заставить расходовать драгоценную энергию. Но я не стану его слушать.

– Ленни, осталось мало времени. Еще минута, и ты врежешься в стену. Умрут люди. Остановись, Ленни. Тут радиация. Господи, я горю. Дышать уже тяжело. Я чувствую, как она впивается в меня, словно тысяча ножей. Ты сильно пострадал от Врага, Ленни. Теперь я получаю свою долю. Ответь мне, Ленни. Прием…

Чтобы активировать контур связи, требуется крохотная часть энергии. Я понимаю, что это всего лишь хитрость Врага, но, по моим подсчетам, если я притворюсь, будто позволил себя обмануть, то смогу получить некоторое преимущество. Я настраиваю соответствующий контур и передаю:

– Боевая единица Эл-Эн-Э – командованию. Вступил в контакт с линией обороны Врага. Нуждаюсь в огневой поддержке.

– Ленни… ты меня слышишь! Молодчина, Ленни! А теперь поверни налево. Стена… близко…

– Боевая единица Эл-Эн-Э – командованию. Прошу подтвердить личность. Код передачи шесть, восемь, пять, семь, четыре, девять.

– Ленни, я не могу. У меня нет ключа кодировки. Но это я!

– В отсутствие кода аутентификации передача данных игнорируется, – сообщаю я.

– Ленни, осталось меньше двухсот футов. Послушай, Ленни. Я спускаюсь. Я собираюсь спрыгнуть на землю, Ленни, и встать под твой передний сканер. Ты увидишь меня, Ленни. И узнаешь.

Фальшивая передача прекращается. Я чувствую, как по моему борту двигается какое-то тело. Контакты замыкаются. Я ощущаю движение перед собой и непроизвольно пытаюсь выстрелить осколочными, но вспоминаю, что я безоружен.

Небольшой объект выходит на дорогу прямо по курсу и становится между мной и стеной, за которой скрывается Враг. Видно его плохо, но похоже на человеческую фигуру.

Я колеблюсь. Дежурный центр пытается включить тормозящий контур, который заставит меня остановиться, но ему не хватает энергии. Я могу пересилить это. Но я все еще не уверен. Мне приходится пойти на крайний риск. Я должен перенаправить энергию на передний видеодатчик, чтобы изучить помеху внимательнее. Так я и делаю; изображение становится четче. Это действительно человек, на нем синяя форма Добровольцев. Я увеличиваю изображение и вижу лицо. Преодолевая боль от усилия, я изучаю его…

14

– Он уже у самой стены, – хрипло проговорил Рейнольдс. – А машина продолжает двигаться. Осталось сто фу…

– Рейнольдс, вы идиот! – рявкнул мэр. – Только идиот мог поставить все на бредовую идею старого маразматика!

– Стойте!

Рейнольдс увидел, как могучая машина замедлила ход и остановилась в десяти футах от стены. На миг она застыла, словно бы в недоумении. Потом попятилась, снова встала, тяжело повернула влево и поползла в другую сторону.

На ее борт взобрался человечек, споткнулся на нижней батарейной палубе, упал. Боло двинулся прочь, отступая по собственным следам, через перепаханные артиллерией сады.

– Он развернул ее! – Рейнольдс судорожно выдохнул. – Теперь она движется в пустыню. Миль через двадцать разрядится окончательно и остановится.

С большого экрана перед Мэйфилдом раздался странный голос – голос Боло.

– Командир… Боевая единица Эл-Эн-Э докладывает: главный энергоблок разряжен. Вспомогательный блок разряжен. Действую на аварийном аккумуляторе, на тридцати семи сотых процента мощности. Прошу сообщить расстояние до ремонтной станции, которое потребуется преодолеть.

– Это долгий путь, – еле слышно прошептал Сандерс. – Но я пойду с тобой…

Теперь слышался лишь треск помех. Тяжело, словно смертельно раненное громадное животное, Боло пересек раскуроченное шоссе и двинулся в пустыню.

– Чертова машина, – хрипло проговорил мэр. – Вот так вот почти поверишь, что она живая.

– То-то и оно, – отозвался Пит Рейнольдс.

Громовая голова

Перевод О. Степашкиной

1

Комната была маленькая, с неровным полом, открытыми, обтесанными вручную потолочными балками и очагом, сложенным из необработанного плитняка. Была там и мебель: узкая кровать, стол, книжный шкаф, – с которой тщательно стерли пыль. Посреди стола стоял горшок с чахлым снежноцветом. В стене, выходившей на юг, было окно с толстым кварцевым стеклом в раме из алюминиевого сплава – списанный иллюминатор с космического лайнера. За окном стояла глубокая ночь, мела метель, освещенный лунным светом горный пик возносился к растянутым очертаниям созвездия Ангина Долорис.

У окна, на небольшом столике из серого металла, был поставлен компактный флотский ВПФ-передатчик. Рядом с ним стоял высокий, широкоплечий мужчина с сединой в волосах, все еще державшийся прямо, но уже начинавший полнеть. Он изучил полдюжины циферблатов, потом уселся и принялся заносить показания в потрепанный блокнот. Стоявший рядом подросток внимательно наблюдал за ним.

– Я составил для себя правила поведения, лейтенант Карнаби, – сказал юноша. – Готов поспорить, что я уже мог бы сдать экзамены в академию. – Его нетерпеливый тон стал более спокойным. – Как вы думаете, лейтенант, у меня есть шанс?

– Конечно, Терри, – сказал Карнаби низким хриплым голосом. – Какой-нибудь военный корабль может связаться с нами в любой момент.

Он нажал на кнопку, отсылая закодированные позывные станции, обслуживаемой одним человеком, и те унеслись, превратившись в волновой фронт сложной формы, скорость которого равнялась квадрату скорости света.

– Лейтенант, – сказал юноша, не отходя от Карнаби, – вы каждую ночь отправляете сообщение. Но почему вам ни разу не ответили?

Карнаби покачал головой:

– Не знаю, Терри. Возможно, они слишком заняты борьбой с джаннами и не станут без особого повода интересоваться делами небольшой станции связи на Пограничье.

– Вы говорили, что они должны вернуться через пять лет и забрать вас, – не унимался юноша. – Почему…

Из круглого динамика, затянутого проволочной сеткой, донесся резкий дребезжащий звук. Вспыхнул и быстро замигал тусклый красный огонек, загоревшийся затем ровным светом. Звуковой сигнал превратился в резкий, пронзительный звонок.

– Лейтенант! – выпалил Терри. – Что-то пришло!

Карнаби быстро повернул большой переключатель на «ПРИЕМ», переключил рычажок селектора на «ККОН», щелкнул переключателем, под которым была надпись «УЗО».

– …рочно, всем станциям, – прошептал сквозь треск помех ослабленный расстоянием голос. – Комсектора Один-два-о… Комфлота Девять… эшелон один-о-четыре… всем станциям… Терем Алдо… Терем… фа… это… сообщение… два… первое…

– Что это, лейтенант? – От волнения голос юноши сорвался.

– Где-то идет сражение, – напряженно произнес Карнаби. – Сообщение отправлено всем станциям, но не в прямой трансляции. Я записываю. Если его повторят пару раз, у нас будет полный текст.

Они слушали, склонившись над защитной решеткой динамика. Голос то затихал, то делался громче. Говоривший добрался до конца сообщения и начал снова:

– …товность номер один… нциям… омсектора Один-два…

Сообщение повторилось пять раз. Потом голос умолк. Неровное гудение продлилось еще пять секунд, после этого красный огонек мигнул и погас. Карнаби переключил рычажок на передачу, а ручку настройки – на управляемый голосом кодировщик.

– Джей-Эн тридцать семь Один-Три – Комсектора Один-два-о, – напряженно произнес он. – Прием сообщения от флотской радиостанции сто четыре. Прошу уточнений.

Он стал ждать с окаменевшим лицом ответа на свой запрос – тот был автоматически записан, сжат в пронзительный звук продолжительностью в одну микросекунду и повторен десять раз с секундным интервалом.

Так, в молчании, прошла минута. Карнаби покачал головой:

– Плохо. Судя по звуку флотского сигнала, комсектора Один-два-о далеко отсюда.

– Попробуйте еще раз, лейтенант! Скажите, что вы здесь, что им пора вернуться за вами! Скажите им…

– Они меня не слышат, Терри. – Лицо Карнаби оставалось непроницаемым. – У меня недостаточно мощности, чтобы пробиться на такое расстояние.

Он включил запись на воспроизводство. Отфильтрованный сводный сигнал теперь звучал отчетливо: «Срочно, всем станциям. Комсектора Один-два-о – штаб-квартире Обода через Комфлота Девять-два. Копия всем флотским станциям. Передайте Терем Альдо Церизе, Терем Альфа Два и вспомогательным частям. Первое. СТФ Сорок-один сообщает о прорыве вооруженного вспомогательного судна джаннов по стандартному вектору три-три-семь, точка; три-о-пять, точка, о-четыре-два. Готовность номер один. Код „Джи“ прилагается. Кораблям четвертого класса на Девяти станциях поддерживать повышенную боевую готовность. Второе. Радиолокационным станциям внутреннего кольца перенаправить все потоки транспорта с номера три-четыре по номер семь-один. Станциям внешней линии маяков активировать главные маяки и передавать это сообщение по графику гамма-восемь. Конец сообщения. Всем станциям подтвердить получение».

– Что все это значит, лейтенант?

Глаза Терри чуть не вылезли из орбит от возбуждения.

– Это значит, что я должен выполнить определенные действия.

– Какие действия?

Карнаби взял носовой платок и вытер лоб:

– Это приказ всем от командования сектора. Похоже, прорыв вражеского корабля. Я должен запустить маяк.

Он повернулся и посмотрел в окно, на бастионы девятитысячефутового вулканического пика, который поблескивал – белый в свете маленькой яркой луны. Терри проследил за взглядом Карнаби.

– Господи! Лейтенант, вы собираетесь взобраться на Громовую Голову?

– Именно там я установил маяк, Терри, – мягко произнес Карнаби. – В самой высокой точке этого района.

– Ну да… но ведь тогда ваш флиттер работал!

– Это не такой уж сложный подъем, Терри. Я проделывал его несколько раз, чтобы проверить оборудование.

Он принялся изучать освещенный лунным светом изрезанный склон, больше всего походивший на груду белоснежных кучевых облаков. Наверху лежал снег, но с восточной части склона ветер сдул его.

– Но последние пять лет вы этого не делали, лейтенант! – воскликнул Терри с явным беспокойством.

– Так ведь и готовности номер один не было, – улыбнулся Карнаби.

– Может, они не имели в виду вас, – заметил Терри.

– Сказано: станции внешней линии маяков. Это я.

– Но не могут же они ожидать, что вы проделаете этот путь пешком! – возмутился Терри. – Не в это время года!

Карнаби посмотрел на юношу и слабо улыбнулся:

– Полагаю, они вполне могут этого ожидать, Терри.

– Тогда они неправы! – Худощавое лицо Терри побледнело. – Не ходите туда, лейтенант!

– Это моя работа, Терри. Для этого я здесь. Ты это знаешь.

– А если бы вы не получили сообщение? – парировал Терри. – Если бы радио опять забарахлило, как прочее оборудование, которое вы привезли с собой, – флиттер, пищеблок и скутер? Тогда никто не ждал бы, что вы убьетесь…

– Но оно не забарахлило, – мягко напомнил Карнаби.

Терри посмотрел на старшего. Губы его шевелились, как будто юноша хотел что-то сказать, но не мог найти слов.

– Я пойду с вами, – сказал он.

Карнаби покачал головой:

– Спасибо, Терри. Но ты всего лишь мальчик. А мне в этом походе нужен мужчина.

Узкое лицо Терри напряглось.

– Какой, черт возьми, мальчик?! – с вызовом сказал он. – Мне семнадцать!

– Я не имел в виду ничего плохого, Терри. Лишь то, что мне нужен мужчина с опытом путешествий.

– А как мне приобрести опыт путешествий, лейтенант, если я не начну с чего-нибудь?

– Начни с восхождения попроще, не на Громовую Голову, – мягко сказал Карнаби. – А теперь иди-ка домой, Терри. Твой дядя будет беспокоиться.

– Когда… когда вы выходите, лейтенант?

– Рано. Мне потребуется весь дневной свет, чтобы к закату добраться до Приюта Холлидея.

2

Когда юноша ушел, Карнаби прошел в кладовую, расположенную в дальней части маленького дома, проверил комбинезон с электроподогревом и покачал головой, увидев, какой хрупкой стала проводка. Хорошо хоть посадка у комбинезона свободная, в него все еще можно влезть.

Потом лейтенант покинул дом и пошел по крутой немощеной улице, мимо ветхих пакгаузов: то был деловой центр единственного уцелевшего поселения на пограничной планете Лонгоне.

В магазине Маверика вечерняя игра в карты уже закончилась, но полдюжины мужчин все еще сидели вокруг старого водородного обогревателя. Все без особого интереса посмотрели на новоприбывшего.

– Мне нужен человек, – сказал Карнаби без обиняков. – Утром я должен подняться на гору. Подразделение флота в глубоком космосе обнаружило попытку прорыва блокады со стороны джаннов. Мне приказали включить маяк.

– Приказали? – подал голос Сол Маверик, мужчина с крупным лицом и цепким, хитрым взглядом. – А приказ о повышении пришел?

Он открыто ухмыльнулся, глядя на Карнаби.

– На этот раз нет, – спокойно ответил тот.

– Двадцать один год в одном и том же звании, – добродушно сказал Сол. – Должна же быть какая-то учетная документация. – Он достал зубочистку и поковырялся в зубах. – Двадцать один год без перевода по службе, без замены, даже без письма из дома. Думаю, про тебя забыли, Карнаби.

– Заткнись, Сол. – Человек по имени Гарри хмуро посмотрел на Карнаби. – Говоришь, приказали, Джим? Получается, ты поймал сигнал от флота?

Карнаби кивнул:

– Мне просто нужен человек, который поможет донести аппаратуру до Приюта Холлидея.

– Ты никак чокнулся, Карнаби? – проворчал Сол Маверик. – Никто в здравом уме не полезет на этот чертов утес после первого снега, даже будь у него причина.

– Хижина Холлидея все еще должна стоять, – сказал Карнаби. – Мы можем переночевать там, и…

– Джимми, погоди минутку! – сказал Гарри. – И эти приказы, и подъем на Громовую Голову – полная бессмыслица! Хочешь сказать, после стольких лет они вспомнили про тебя, чтобы ты проделал этот чертов дурацкий трюк?

– Дан общий приказ всем станциям внешней линии. Они не знают, что мой флиттер вышел из строя.

Гарри покачал головой:

– Брось, Джимми. Никто не может подняться на эту гору в такое время года.

– Флот хочет, чтобы маяки были в воздухе, – сказал Карнаби. – Я полагаю, у них есть на то причина. Возможно, серьезная.

Маверик громко плюнул в сторону жестянки с песком.

– Ты щеголял тут своим значком последние двадцать лет, – сказал он. – Пора тебе его сдать, Карнаби. – Сол перетасовал карты, которые держал в руках. – Давай я его выиграю?

Карнаби потер большим пальцем маленькую, украшенную драгоценными камнями комету у себя на лацкане и усмехнулся.

– Это собственность флота, Сол, – сказал он.

Крупнолицый мужчина сверкнул золотым зубом в сардонической ухмылке.

– Ну да, – сказал он. – А я типа забыл.

– Послушай, Джим, – настойчиво произнес Гарри. – Я помню, как ты прибыл сюда: молодой парень, еще нет тридцати, только из академии. Ты должен был провести здесь пять лет, а они оставили тебя гнить тут на целых двадцать! А теперь проявляются с этим своим идиотизмом. Да пошли они к черту! Через пять лет ваш договор потерял силу. Ты совершенно не обязан рисковать головой…

– Это по-прежнему моя работа, Гарри.

Гарри встал, подошел к Карнаби и положил руку ему на плечо.

– Хватит обманывать себя, Джим, – негромко сказал он. – Они никогда не вернутся за тобой, и ты это знаешь. Тебя забросило сюда приливной волной в момент наивысшего расцвета Конкордиата. В течение этих двадцати лет транспорт ходил все реже, передатчики работали все хуже. Адоба обезлюдела, Петреак тоже. Еще несколько лет – и Лонгоне умрет вслед за ними.

– Но мы еще живы.

– Это сообщение могло прийти с другого конца Галактики, Джим! Может, ему уже сотня лет!

Карнаби посмотрел на него – крупный, крепко сбитый мужчина с лицом, изборожденным морщинами.

– Возможно, ты во всем прав, – согласился он. – Но это ничего не меняет.

Гарри вздохнул и отвел взгляд:

– Будь я лет на двадцать младше, я бы пошел, просто чтобы составить тебе компанию, Джимми. Но не теперь. Я уже стар. – Он снова посмотрел на Карнаби. – Как и ты, Джим. Слишком стар.

– И все равно спасибо, Гарри. – Карнаби оглядел остальных присутствующих и медленно кивнул. – Сол прав. Это моя вахта, и ничья больше.

Он повернулся, вышел на ветер и зашагал домой, чтобы начать готовиться к восхождению.

3

Сторожевой корабля «Мальтуза», пять миллионов тонн, девять месяцев назад отправился в рутинный рейд по глубокому космосу с планеты Ван Димен, где располагалась штаб-квартира флота. Лейтенант Прайор, младший офицер, дежуривший в рубке связи, был вызван дежурным старшим сержантом, чтобы прослушать запись короткого сообщения.

– Джей-Эн тридцать семь Один-Три – Комсеку Один-два-о… от флотской радиостанции ТХ… уточнений, – произнес чей-то голос сквозь треск помех.

– Это все, что мне удалось выжать, лейтенант, – сказал связист. – Я и этого не уловил бы, если бы не отфильтровал игрек-диапазон в поисках подтверждения от сто четвертой.

Офицер пробежался по клавишам и проглядел список, появившийся в маленьком окошке на его экране.

– Здесь нет никакого Джей-Эн тридцать семь Один-Три, Чарли, – сказал лейтенант. Он включил воспроизведение и прослушал обрывочное сообщение еще раз.

– Может, какой-нибудь овцепас с внешних планет развлекается?

– С вэпээф-оборудованием? На игрек-канале? – сержант наморщил лоб.

– Ну да. – Лейтенант нахмурился. – Чарли, попробуй-ка запросить базу. Посмотрим, что это за тип.

– Я попытаюсь, сэр. Но он пришел с запаздыванием на шесть миллисекунд. Значит, он где-то между нами и Ободом.

Лейтенант подошел к сержанту и посмотрел, как тот отправляет стандартный запрос на подтверждение. Ответа не было.

– Полагаю, мы его потеряли, сэр. Хотите, чтобы я внес его в вахтенный журнал?

– Да нет, можешь не возиться.

Тут ожила большая ретрансляционная панель, и лейтенант заторопился к своему экрану. Усевшись, он занялся нудной, кропотливой работой – пересылкой приказов пяти тысячам семистам флотским станциям Внутренней линии.

4

Оранжевое солнце Лонгоне еще не поднялось над горизонтом, когда Карнаби вышел из ворот на дорогу. Там уже ждал Терри Сайкл, закутанный по самые уши в великоватую для него парку.

– Вы решили встать пораньше, лейтенант, чтобы сбежать от меня? – сказал он с натянутой веселостью.

– Терри, что ты здесь делаешь?

– Я слышал, вам все еще нужен помощник, – сказал юноша, уже не так напористо. Карнаби покачал головой, и Терри поспешно заговорил: – Я могу понести часть снаряжения, которое вам понадобится для подъема.

– Терри, сынок, иди домой. Эта гора – не для тебя.

– Но если у меня не будет опыта, как же я поступлю на флот, когда придет ваш корабль?

– Я ценю это, Терри. Рад знать, что у меня есть друг. Но…

– Лейтенант, что же это за друг, если он не способен вам помочь в трудную минуту?

– Мне нужно, чтобы ты был здесь, когда я вернусь, Терри. И ждал меня с горячей едой.

– Лейтенант… – Юношу словно покинула всякая энергия. – Я знаю вас всю свою жизнь. И всегда хотел лишь одного – быть с вами, быть во флоте. Если вы пойдете наверх один…

Карнаби посмотрел на юношу, на его поникшие худые плечи:

– Твой дядя знает, что ты здесь, Терри?

– Конечно. Э-э, он не против, чтобы я пошел с вами.

Карнаби оглядел встревоженное лицо подростка:

– Ладно, Терри. Раз уж ты хочешь… Но только до Приюта Холлидея.

– Ур-ра! Лейтенант! Мы отлично проведем время! Вот увидите, я хороший альпинист! – Терри заулыбался до ушей и сощурился, чтоб рассмотреть Карнаби в предрассветных сумерках. – Слушайте, лейтенант, вы оделись как настоящий… – Он осекся. – Я думал, ваше снаряжение уже износилось, – запинаясь, договорил он.

– Похоже, этот путь я должен проделать в мундире, – сказал Карнаби. – А комбинезон с подогревом для высоты будет в самый раз.

Они зашагали по темной улице. В универсальном магазине Сола Маверика все еще горел свет. Когда они подошли к двери, та отворилась и из магазина вышел Сол, тащивший мешок муки; уши его скрывал высоко поднятый воротник из плотной шерсти. Он развернулся и уставился на Карнаби:

– Только гляньте, как он нарядился! Прям при полном параде!

Карнаби с Терри прошли мимо коренастого мужчины.

– Карнаби! – повысил голос Сол. – Неужто этот несчастный мальчишка – лучший помощник, которого ты смог найти?

– Это кто тут несчастный мальчишка?! – возмутился Терри.

Карнаби схватил его за руку.

– Мы сейчас на службе, Терри, – сказал он. – Равнение прямо.

– Играете во флотских? Обхохочешься с вас! – крикнул Сол им вслед. – Так какой приказ ты получил? Провести перепись альбатросов в предгорьях?

– Не обращайте на него внимания, лейтенант, – сказал Терри дрожащим голосом. – Он набит гадостями, как протухшее мясо – опарышами.

– В его жизни было много обманутых надежд, Терри. От этого человек озлобляется.

– Наверное, и в вашей тоже, лейтенант. Но вы же не озлобились. – Терри искоса взглянул на Карнаби. – Я не думаю, что вы прошли конкурс, получили направление в академию и потом учились восемь лет ради вот этого.

И он указал, взмахнув рукой, на полупустынную местность, простиравшуюся до самого горизонта; ее однообразие нарушали лишь массивные извилистые выходы лавы. Эти выходы шли с интервалами в несколько миль вдоль прямого геологического разлома, тянувшегося через все территории на этой пустынной планете, какие только успели изучить люди.

Карнаби тихо рассмеялся:

– Нет, у меня были большие планы – посмотреть Галактику, стать адмиралом и вернуться домой в эполетах и славе.

– У вас кто-нибудь остался там, лейтенант? – спросил Терри, которому их походное товарищество слегка развязало язык.

– Жены не было. Была девушка. И мой брат по отцу, Том. Хороший парень. Ему сейчас за сорок.

Подернутое дымкой солнце уже встало и окрасило округлый, бугорчатый бок Громовой Головы алым цветом. Карнаби и Сайкл пересекли первый каменистый склон и оказались на изрезанной местности. Многочисленные каменные ящерицы смотрели, как они приближаются, потом вскакивали с насиженных мест и удирали прочь, в темноту глубоких расщелин, образовавшихся в пористом камне за миллионы лет под воздействием ветров и песка, попадавшего в термические трещины.

В пятистах футах над равниной Карнаби оглянулся и посмотрел на поселение. До него была всего миля, но оно почти затерялось в громадном пустом пространстве.

– Терри, может, пойдешь обратно? – спросил он. – Дядя приготовит тебе вкусный завтрак.

– Мне очень хочется попробовать переночевать в походных условиях, – сказал юноша серьезным тоном. – Лучше прибавить ходу, если мы хотим добраться до Приюта засветло.

5

В офицерской кают-компании Прайор выпрямился, отвлекшись от бильярда, – игравшую в записи танцевальную музыку прервал гнусавый голос дежурного старшины из командного отсека:

– Слушайте все! Сейчас коммодор Броудли обратится к экипажу корабля.

– Ставлю десять к одному: сообщит, что мы упустили противника, – заметил капитан интендантской службы Аарон и посмотрел на сигнальное световое табло.

– Джентльмены. – Командир корабля говорил звучно, спокойно и неспешно. – Теперь мы можем проследить курс прорвавшего блокаду корабля джаннов. Судя по всему, противник попытается обойти нашу внутреннюю линию обороны и затеряться на территории Обода. Я предлагаю разочаровать его. Я приказал полковнику Лансеру запустить перехватчики и занять позицию в пределах тридцатиградусного конуса, ось которого соответствует построенному на данный момент вектору. Мы можем ожидать контакта примерно в течение трех часов.

Пронзительно взвизгнувшая боцманская дудка дала знать, что сообщение окончено.

– Ну и? – Ааарон приподнял брови. – Трехмиллионник прихлопнул вспомогательное судно в десять тысяч тонн. Эка невидаль!

– Это судно способно проделать в блокаде такую же дыру, как супердредноут, – сказал Прайор. – Правда, у джаннов их уже не осталось, не с чем больше поиграть.

– Мы загнали этих чертовых пауков в их родную систему десять лет назад, – устало Аарон. – На мой взгляд, вся операция по сдерживанию – не более чем отговорка, чтобы оправдать существование десятимиллионного флота.

– Пока хоть один из них жив, он остается угрозой, – процитировал лозунг Прайор.

– Ну, судя по тону Броудли, он уверен, что это суденышко у него в кармане, – сказал Аарон и зевнул.

– Может, и так. – Прайор тщательно прицелился и послал шар цвета слоновой кости в цель. – Он не стал бы выступать ссообщением, если бы не думал, что у него все схвачено.

– В нем говорит разочарованный пилот истребителя. С чего он решил, что этот пират не нырнет обратно в слепое пятно и не заглушит двигатели?

– Попробовать стоит. А если он их поймает, то получит перо на шляпу.

– Очередную звезду на воротник, ты хотел сказать?

– Угу, и это тоже.

– Мы зря теряем время, – сказал Аарон. – Но это его вахта. Шестой шар в угловую лузу.

6

Коммодор Броудли отвернулся от экрана, на котором он обращался к экипажу большого военного судна, и встретился взглядом со своим начальником штаба. Тот смущенно отвел глаза.

– Рой, разве вы ожидали, что я сообщу всему личному составу о грубом промахе комфлота? О том, что он позволил противнику проскочить через линию сторожевого охранения? – спросил коммодор, пожалуй, слишком резко.

– Конечно же нет, сэр. – Вид у начштаба был обеспокоенный. – Но с учетом серьезности прорыва…

– Некоторые вещи лучше не выпускать за пределы каналов связи высшего комсостава! – отрезал коммодор. – Мы с вами осознаем, какие прискорбные последствия может повлечь за собой новый прорыв этого проклятого отродья в свободный от заразы сектор Восточного рукава. Но я не желаю поднимать панику среди родителей, дядюшек, тетушек и кузенов каждого младшего техника на борту, слишком откровенно излагая факты!

– Я думал, политика сдерживания сделала свое дело, – сказал капитан. – Прошло уже три года с тех пор, как джаннов в последний раз видели за пределами их резервации. Похоже, мы не единственные, кто помалкивает о происходящем.

Броудли нахмурился:

– Хм. Согласен, склонность Генштаба к излишней секретности не позволяет мне полноценно заниматься тактическим планированием. Но относительно правильности моего нынешнего курса двух мнений быть не может!

Капитан посмотрел в потолок:

– Надеюсь, сэр.

– Что, Рой, нервничаете из-за присутствия адмирала на борту? – сказал Броудли задушевным тоном. – Я вижу в этом лишь шанс наилучшим образом продемонстрировать возможности «Мальтузы».

– Коммодор, вам не кажется, что это стоило бы согласовать с адмиралом…

– На этом судне командую я! – отрезал Броудли. – А адмирал здесь – суперкарго, и не более того!

– И все же он командует тактической группиров…

– Судном командую я, Рой, а не Старый Прыщ! – Броудли покачался на каблуках, наблюдая за экраном, где четырехугольник ярких точек – его эскадрилья перехватчиков – превращался в веер, который перерезал путь удиравшему джаннскому кораблю. – Я ликвидирую прорыв самостоятельно, и после этой операции всех нас коснется благосклонное внимание!

7

В своей каюте на палубе для высших чинов вице-адмирал изучал оперативную сверхсекретную депешу, которую пятью минутами раньше вручил ему штабной майор-связист.

– Похоже, это не обычный корабль, набитый каперами. – Адмирал внимательно взглянул на пожилого связиста. – Сообщают, что он несет новое оружие неизвестной мощности и груз спор, которого хватит, чтобы навсегда вкоренить политику сдерживания в соседнем континууме.

– Картина неважная, сэр, – покачал головой майор.

– Насколько я вижу, коммодор действует согласно уставу, – уклончиво произнес адмирал.

Майор нахмурился:

– Будем надеяться, этого окажется достаточно, адмирал.

– Должно быть. Этот корабль – всего лишь переделанное вспомогательное судно. Там просто не поместится много оружия, и не важно, секретное оно или нет.

– Вы упоминали об этой стороне дела при коммодоре, сэр?

– Что-нибудь изменилось бы, Бен?

– Н-нет. Думаю, нет.

– Тогда пускай действует дальше и нервничает только из-за присутствия вице-адмирала на борту.

8

Полусидя в тщательно подогнанной амортизационной колыбели на борту судна джаннов, Тот-Кто-Командует изучал движение заряженных частиц в стоявшем перед ним сенсорном баке.

– Ныне смерть-сторож отправляет своих посланцев, – молвил он трем своим связь-братьям, составлявшим Избранный Экипаж. – Ныне пришел час испытания для джаннов.

– Совершенна гармония нашего эпоса, – пропел Тот-Кто-Записывает. – Нам суждено стать героями, и в нашем малом грузе все еще живет Джанн, и в этих свернутых спорах – его грядущая слава!

– Это серьезный риск – поставить судьбу Джанна на кон в этой безумной игре, – напомнил своим связь-братьям Тот-Кто-Опровергает. – Если мы проиграем, поколения нерожденных останутся дремать во тьме или сгинут во льду, а может, в пламени.

– Однако если мы победим – если то Новое, чему мы научились, выполнит свое предназначение, – Джанн вновь оживет!

– Ныне смерть-посланцы водяных существ приближаются, – указал Тот-Кто-Командует. – Держите связь, братья! Энергетический агрегат ждет нашего указующего импульса! Ныне мы сожжем шлак иллюзорных гипотез теоретиков в суровом горне реальности!

– В этом огне пламя Джанна засверкает с беспримерным великолепием! – возликовал Тот-Кто-Пишет. – Время закрепило эту связь, чтобы опробовать тембр наших душ!

– Так направьте ваши отшлифованные дарования, братья. – Тот-Кто-Командует собрался с силами, осторожно прощупывая хищное ядро неактивированной энергии, заключенной в мыслеоболочке, что была подвешена в центре поля напряженного пространства, окружавшего ускользающее судно. – Возьмите священный огонь, высосанный из живых тел миллионов наших собратьев! – воззвал он. – Придайте ему форму метких стрел и пошлите их в смертоносцев, ради будущего и славы Джанна!

9

К полудню Карнаби с Сайклом остановились отдохнуть на почти горизонтальном участке каменного склона, который изгибался и переходил в вертикальную стену, простиравшуюся вверх и в сторону. Их лица и одежда были серыми от мельчайшей пыли, поднятой сильным ветром. Терри сплюнул пыль, набившуюся в рот, затем передал Карнаби банку разогретой тушенки и пластмассовую фляжку с водой.

– Уже холодает, – сказал он. – Должно быть, десять градусов выше нуля, не больше.

– Возможно, ближе к утру будет небольшой снегопад. – Карнаби поглядел в белесое небо. – Терри, лучше тебе пойти обратно. Не хватало еще, чтобы ты попал в бурю.

– Нет, я участвую, – решительно сказал юноша. – Скажите, пожалуйста, лейтенант, там, на маяке, у вас есть другой передатчик для связи с внешним миром?

Карнаби покачал головой:

– Это просто корпус маяка, линзовая антенна-генератор и блок питания. Упрощенная конструкция. Есть приемник для кодированных сообщений, но он предназначен лишь для получения зашифрованных инструкций.

– Плохо. – Несколько минут они молча ели, глядя на равнину внизу. – Лейтенант, – внезапно обратился к нему Сайкл, – когда это закончится, нам надо что-нибудь придумать. Должен быть способ напомнить флоту, что вы здесь!

Карнаби отложил банку и встал.

– Я отправил пару сообщений несколько лет назад, на субсвете, – сказал он. – Это все, что я могу сделать.

– Черт! Лейтенант, на субсвете им потребуется шесть лет лишь для того, чтобы добраться до станции-ретранслятора на Гое! Если кто-нибудь поймает это сообщение и переправит дальше, еще через десять лет какой-нибудь флотский офицер рангом повыше может увидеть его. Допустим, он будет в хорошем настроении и тогда велит кому-нибудь заглянуть сюда, когда они в следующий раз будут пролетать мимо.

– Теперь, когда рейсовые корабли перестали ходить, это максимум, что я могу сделать, Терри.

Карнаби доел тушенку, выбросил банку и стал смотреть, как она катится вниз по склону и с дребезжанием переваливает через край; тихий звук затерялся в вое ветра. Лейтенант посмотрел на высившийся над ними утес.

– Пора пошевеливаться, – сказал он. – До темноты надо еще много пройти.

10

Лейтенант Прайор проснулся от пронзительного звонка телефона, стоявшего рядом с его койкой.

– Сэр, коммодор объявил желтый уровень, – сообщил сержант из радиорубки. – Похоже, противник прорвался через наших перехватчиков и при этом уничтожил два «Эпсилона». Я получил из командной рубки приказ о переходе в боевую готовность и…

– Сейчас буду, – поспешно сказал Прайор.

Через пять минут он уже стоял рядом с дежурной группой связистов. Прочитав поступившие сообщения, лейтенант присвистнул.

– Да, парни, у них появилось что-то новое! – Он посмотрел на капитана Аарона. – Ты определил курс, которым они должны были идти, чтобы добраться до нового местоположения за это время?

– Видимо, какие-то неполадки со слежением.

Аарон, выдернутый прямо с койки, выглядел растрепанным.

– Расчеты коммодора не подтвердились, – сказал сержант. – Он собирался взять их в клещи.

Пискнул сигнализатор. Старшина объявил, что сейчас будет говорить командир «Мальтузы».

– Значит, так, парни. – На этот раз в голосе коммодора слышались жесткие нотки. – Враг вообразил, будто он может уничтожить флотские боевые единицы и уйти безнаказанным. Я намерен лишить его этой иллюзии! Приказываю изменить курс. Я буду преследовать противника до тех пор, пока отправленные для этого подразделения не доложат, что он уничтожен! На этом корабле сейчас объявлена повышенная готовность, и хочу вам напомнить, что соответствующие разделы устава будут соблюдаться неукоснительно!

Прайор с Аароном изумленно посмотрели друг на друга.

– Он явно настроен серьезно, если готов рискнуть разрывом швов от такой резкой смены курса, – сказал Прайор.

– Значит, теперь шесть часов дежурства и шесть – отдыха, пока он не вышвырнет противника из своей системы, – проворчал Аарон. – Как только я услышал, что на борту будет Старый Прыщ, то понял, что этот рейс закончится плохо!

– Ну а он-то тут при чем? Сейчас всем рулит Броуди.

– Не волнуйся, он еще влезет во все с головой.

11

Карнаби и Терри шли вверх в трех тысячах футов над равниной, цепляясь за поверхность скалы. Если бы не крутизна склона, идти было бы не труднее, чем обычно; вода и ветер давно ободрали конус вулкана, оставив лишь сердцевину, и пористый камень выветрился в достаточной мере, чтобы было за что ухватиться и куда поставить ногу. Терри остановился, прижавшись к скале. Несмотря на слой пыли, было видно, что лицо юноши стало бледным и искаженным.

– Тут уже недалеко, Терри, – сказал лейтенант и устроился понадежнее, просунув ступни в расщелину. У него самого после долгих часов подъема ныли руки и немного дрожали колени.

– Я не думал, что стану вас задерживать, лейтенант.

По голосу Терри было ясно, насколько он устал.

– Ты заставил меня попотеть, Терри, – улыбнулся ему Карнаби. – Я с радостью передохну.

Он заметил, что под глазами юноши появились темные круги, а щеки сделались чуть ли не белыми.

Сайкл облизнул губы:

– Лейтенант, вы честно попытались. Поворачивайте. Скоро пойдет снег. Вам не подняться на вершину в метель.

Карнаби покачал головой:

– Уже слишком поздно идти вниз, ночь застанет нас на склоне. Мы без проблем доберемся до Приюта. А утром ты спокойно спустишься.

– Конечно, лейтенант. Не волнуйтесь обо мне.

Терри сделал глубокий вдох, дрожа под резким ветром, продувавшим его парку.

12

– Как это – вы его потеряли?!! – Экран задребезжал от бычьего рева коммодора. – Хотите сказать, что этот хренов корабль прорвался и исчез с экранов корабля, где стоят лучшие на флоте системы слежения?!

– Сэр, – упрямо повторил офицер, отвечавший за сопровождение цели, – я могу лишь сообщить, что на моих экранах в пределах конуса поисков не отражается ничего. Если он здесь…

– Он здесь, мистер как-вас-там! – Коммодор сверкнул глазами из-под кустистых бровей. – Найдите противника, капитан, или пойдете под трибунал. Я не для того изменил курс линейного корабля, чтобы подвергнуться служебному расследованию!

Оператор отвернулся от побелевшего экрана и встретился с недоуменным взглядом прикомандированного к ним лейтенанта-связиста.

– На этот раз старый черт откусил слишком большой кусок! – прорычал он. – Хоть он и бухтит про суд, у него не хватит наглости обратиться туда!

– Если мы сейчас упустим это судно, он будет неважно выглядеть по прилете на Вэнди, – сказал Прайор. – Это серьезно – отклониться от полетного плана ради того, чтобы погнаться за слухами. Что, он и вправду точно определил их курс?

– Нет, черт побери! В этой зоне при таких условиях ничего не определишь точно! Но вот уже три года все тихо, никаких новостей от нас нет, и начальство хватается за соломинку!

– Я бы на вашем месте, Корди, отыскал этот след, даже если это будет обычный грузовик с грузом контрабандного драна.

– Не волнуйтесь. Если он в пределах конуса, я его отыщу.

13

– Кажется… за последний час… похолодало градусов на двадцать. – Голос Терри Сайкла был едва слышен сквозь вой ветра, хлеставшего по двум людям, которые кое-как преодолевали последние ярды до хижины на узком каменном выступе, прозванной Приютом Холлидея.

– Никогда прежде не видел снегопада при такой температуре.

Карнаби смахнул снег, налипший вокруг глаз. Сквозь вихрящуюся ледяную крупу, мелкую, как песок, он разглядел очертания покосившейся постройки.

Десять минут спустя, оказавшись в грубой односкатной хижине, сложенной из каменных глыб, он принялся затыкать дыры в пятифутовой стене утрамбованным снегом. За ним, у задней стены, лежал хрипло дышавший Терри.

– Кажется… я не в такой хорошей… форме… как думал, – сказал он.

– Все будет в порядке, Терри.

Карнаби забил снегом щель, через которую дуло сильнее всего, потом открыл для юноши банку тушенки. От запаха горячего мяса и овощей у него свело челюсти.

– Лейтенант, как вы собираетесь подниматься в такую метель? – Голос Сайкла дрожал из-за стука зубов. – В хорошую погоду вы могли бы справиться. Но сейчас у вас нет шансов!

– Может, к утру прояснится, – мягко сказал Карнаби и открыл еще одну банку, для себя. Терри ел медленно; его трясло. Карнаби обеспокоенно наблюдал за ним.

– Лейтенант, даже если сообщение, которое вы поймали, было адресовано вам… даже если корабль уже движется сюда… неужели настолько важно, будет работать один из маяков или нет?

– Может, и не настолько. Но есть один шанс из тысячи, что корабль пойдет в нашу сторону. Именно для этого я здесь.

– Но что может сделать этот маяк, кроме как дать ему ориентир?

Карнаби улыбнулся:

– Это не такой маяк, Терри. Моя станция – часть системы, большой системы, которая покрывает поверхность сферы диаметром в сотню световых лет. Когда объявляют тревогу, каждая станция сцепляется с соседними и создает так называемое поле напряжения. С помощью этого поля много чего можно сделать. Засекать атаки, отслеживать сообщения…

– А если соседние станции не работают? – перебил его Терри.

– Тогда моя станция мало на что способна, – признался Карнаби.

– Но если другие станции работают, почему никто не поймал ваши сообщения и не ответил?

Карнаби покачал головой:

– Маяками не пользуются для обычных переговоров, Терри. Это сверхсекретная система. О ней не знает никто, кроме высших офицеров – и, конечно, тех, кто приставлен к маякам.

– Может, так они о вас и забыли: один потерял какую-нибудь бумагу, а остальные просто ничего не знали!

– Я не должен был рассказывать тебе, – с улыбкой произнес Карнаби. – Но, думаю, ты не станешь об этом болтать.

– Можете положиться на меня, лейтенант, – очень серьезно сказал Терри.

– Я знаю, Терри, – отозвался Карнаби.

14

Пронзительный металлический лязг сигнала боевой тревоги разбил вдребезги напряженную тишину штурманской рубки, словно граната, брошенная в зеркальную стеклянную стену. Штурман тут же бросил гравиметрический анализ, над которым трудился, и столкнулся со старшим помощником. Оба дружно бросились к главному экрану позиционного контроля и успели увидеть, как ярко-красная линия устремляется к изумрудной точке – центру экрана; потом прибор сорвался с крепления и осыпал их градом пластмассовых обломков. Из образовавшейся ниши повалил дым, черный и едкий. Дежурный сержант, весь в крови из-за дюжины порезов, пошатываясь, подошел к офицерам, в ужасе отвернулся и потянулся к телефону аварийной связи – но тут палуба под ним резко накренилась. Он закричал, ухватился за стол, силясь удержаться, увидел, как тот наклоняется и обрушивается на него…

В радиорубке лейтенант Прайор, вцепившись в кресло оператора, слушал сквозь пронзительный вой сигнала тревоги взволнованный голос, доносившийся из командной рубки:

– Всем отсекам, всем расчетам, всем боевым постам! На нас напали! Боже, мы получили попадание в…

Говоривший замолк. Послышался твердый голос полковника Лансера, старшего офицера.

– Отставить! Секциям Джи девятьсот восемьдесят семь и Джи девятьсот восемьдесят девять доложить о повреждениях! Носовым батареям снять защитную блокировку и ожидать команды на пуск! Центру сообщений срочно передать код шесть командованию флота и тактической группы! Двигательный отсек, все переключатели до упора, приготовиться к переходу на аварийное энергоснабжение…

Прайор с трудом подполз к главному пульту. Тело шифровальщика безвольно повисло на ремнях безопасности, с пальцев свисавшей руки капала кровь. Прайор отстегнул ремни, занял место шифровальщика, забил код тревоги – шесть – в импульсный ретранслятор, запустил аварийное управление и отправил сообщение далекому штабу флота.

В командной рубке коммодор Броудли прижал вывихнутое запястье к груди, оскалился, расставив ноги пошире, и посмотрел на уменьшающуюся яркую точку на переднем экране – прорвавший блокаду джаннский корабль.

– Наглец! Тварь эдакая! – взревел он. – Лансер, выпускайте еще группу У-девяносто пятых! У тебя осталось больше пятисот мегатонн-секунд огневой мощи, приятель! Используй их!

– Он вне зоны досягаемости, коммодор, – невозмутимо отозвался Лансер. – Четко нас подловил.

– Черт возьми, полковник, это ваша обязанность – следить, чтобы нас не подлавливали! – Коммодор повернулся к старшему офицеру. – Вы перехватите этого бандита, или я лично сорву с вас погоны!

Лансер стиснул зубы; глаза его сделались ледяными.

– Вы можете меня уволить, коммодор, – проскрежетал он, – Но пока что старший офицер этого корабля – я.

– В таком случае вы уволены, сэр! – заорал Броудли и обратился к своему начштаба, стоявшему рядом с потрясенным видом. – Заприте этого офицера в его каюте! Приказываю включить полную мощность! Объявляю на этом корабле боевую тревогу красного уровня – до тех пор, пока мы не догоним и не уничтожим эту подколодную змею!

– Коммодор, если включить максимальное ускорение без предупреждения, будут пострадавшие и даже погибшие…

– Выполняйте приказ, капитан, или я найду того, кто сделает это вместо вас! – заорал на него коммодор. – Я покажу этой мерзкой банде пауков, как бросать вызов боевому кораблю землян!

В машинном отделении старший моторист Джо Арена стер кровь с рассеченного лба, посмотрел на окровавленную тряпку, выругался и отбросил ее.

– Ну ладно, обезьяны косорукие! – рявкнул он. – Вы все слышали! Мы отправляемся следом за противником на всех парах, и если обшивка оплавится до шлака, все до единого получат такой акт на возмещение ущерба, что ваши внуки будут его выплачивать и через двести лет!

15

В почти не освещенном Месте Наблюдения на борту джаннского судна многочисленные глаза Того-Кто-Командует засветились тускло-красным, когда он принялся изучать почерневшую поверхность чувствительной пластины.

– Смерть-сторож поглотил всю энергию нашего оружия, – передал он своим связь-братьям. – Теперь наше будущее заключено в ногощупальцах Прядущей Судьбу.

– Смерть-сторож водяных существ, возможно, потерял нас, – просигналил Тот-Кто-Предчувствует. – Это было опрометчиво – применять оружие.

– Из этого получится великая песнь. – Тот-Кто-Записывает тронул пластину своего резонатора, пробуя печальный басовый аккорд.

– Но какой яйценоситель выделит питающий потомство сладкий сок силы и прозорливости в ответ на эти впечатляющие строки, если то, что послужило толчком к их созданию, приведет нас к быстрому вымиранию? – вопросил Тот-Кто-Опровергает.

– В своем собственном кратком существовании обретут сии созвучия основание для своего существования, – заверил Тот-Кто-Записывает.

– Смерть-сторож встряхнулся, – сообщил Тот-Кто-Командует. – Теперь он устремится в погоню.

Тот-Кто-Записывает испустил гулкую ноту.

– Сгинули великие солнца Джанна! – запел он. – Утрачены прекрасные планеты, что видели юность этих солнц. Но искра их существования продолжает светить!

– Ныне мы мчимся вовне, навстречу Великому Устрашающему, – заметил Тот-Кто-Предвидит. – Одна лишь тьма узнает твою песню.

– Вытяните для себя энергию из того-что-вовне, – приказал Тот-Кто-Командует. – Сосредоточьте всю остроту своих разумов на безотлагательной необходимости спешить. Все прочее ныне суетно. Ни певец, ни песня не переживут мести смерть-сторожа, если он превзойдет нас в стремительности полета!

– Даже если сгинут и Джанн, и водяные существа, мое творение вечно. – Тот-Кто-Записывает испустил взволнованное созвучие. – Лети же, Джанн! Преследуй, смерть-страж! Пусть солнца узрят то, как проявим мы себя в этот час!

– Призови далекие туманности уделить внимание нашему трудному положению, коль так должен ты поступить, – заметил Тот-Кто-Опровергает. – Но присоедини свою энергию к нашей, или все будет потеряно.

Объятый тишиной, джаннский кораблик устремился в сторону Обода.

16

Проснувшийся Карнаби лежал в темноте и слушал свистящее дыхание Терри Сайкла. Звучало оно неважнецки. Карнаби сел, едва не заворчав – настолько окаменели мышцы. Ледяной воздух казался затхлым. Карнаби подошел ко входу, поднял полионовый полог. Внутрь хлынул водопад мелкого, как пудра, снега. За дверным проемом слабый свет просачивался сквозь снежную насыпь.

Лейтенант повернулся к Терри – тот тяжело кашлял, не в силах остановиться.

– Похоже, снегопад закончился, – сказал Карнаби. – Намело изрядно, но зато ветер прекратился. Как ты себя чувствуешь, Терри?

– Не особо, лейтенант, – слабым голосом отозвался Сайкл, тяжело дыша. – Не знаю, что со мной такое. И жарко, и холодно одновременно.

Карнаби снял перчатку и потрогал лоб Сайкла. Тот был обжигающе горячим.

– Придется тебе побыть здесь и отдохнуть, Терри. Тут есть пара банок тушенки и полно воды. Я постараюсь добраться до вершины как можно быстрее. Скоро я вернусь, и мы спустимся вместе. Если повезет, я доставлю тебя к доку Линку уже вечером.

– Наверное, надо мне было сделать, как сказал док, – еле слышно прошептал Терри.

– Это ты о чем?

– Мне назначили уколы безыгольным инжектором. Дважды в день. Док велел не пропускать. Но, блин, я в последнее время и правда хорошо себя чувствовал…

– Какие уколы, Терри? – напряженно спросил Карнаби.

– Не знаю. Ну, блин, лейтенант, я не инвалид! Или… – Юноша умолк.

– Ты должен был сказать мне, Терри.

– Господи, лейтенант, не беспокойтесь обо мне! Я ничего такого не имел в виду! Черт, у меня такое чувство… – Он мучительно закашлялся.

– Я верну тебя домой, Терри, но сперва мне нужно подняться на вершину, – сказал Карнаби. – Ты ведь понимаешь?

Терри кивнул:

– Каждый выполняет свою работу, лейтенант. Я… подожду, пока… вы не вернетесь.

– Терри, слушай меня внимательно, – негромко произнес Карнаби. – Если я не вернусь завтра к этому времени, тебе придется спускаться самостоятельно. Понимаешь? Не жди меня.

– Конечно, лейтенант. Я просто отдохну немного и приду в себя.

– Ладно, чем раньше я уйду, тем раньше вернусь.

Карнаби достал из рюкзака банку, открыл ее, подал Терри. Юноша покачал головой:

– Съешьте вы, лейтенант. Вам нужны силы. А я все равно есть не могу.

– Терри, мне что, открывать тебе рот и заливать это туда?

– Ну ладно… но и себе тоже откройте…

– Хорошо, Терри.

Когда Сайкл нес ложку ко рту, рука его дрожала. Он съел полбанки, потом привалился к стене и закрыл глаза:

– Все… я хочу…

– Хорошо, Терри. Теперь отдохни. Оглянуться не успеешь, как я вернусь.

Карнаби выполз наружу, пробившись через нанесенный ветром рыхлый снег. Холод ударил по лицу, словно шипастая дубинка. Лейтенант усилил обогрев комбинезона, отметив про себя, что левая сторона кажется холоднее правой.

Почти вертикальный склон, последний отрезок пути до вершины, возвышался над снежными заносами, сверкая белым на утреннем солнце. Карнаби осмотрел поверхность скалы – двадцать футов по обе стороны от хижины, – отыскал глубокую изломанную трещину, которая шла вверх, и приступил к последнему этапу восхождения.

17

В радиорубке лейтенант Прайор, нахмурившись, уставился на экран, с которого недовольно взирало угрюмое лицо капитана Аарона.

– Коммодору это уж точно не понравится, – сказал Прайор. – Если ты уверен, что твоя экстраполяция точна…

– Точна ровно настолько, насколько точны данные, которые я получил от Плоттинга, – огрызнулся Аарон. – Момент «пан или пропал» для противника теперь позади. Нам его уже не догнать. Ты знаешь трансэйнштейнианскую физику не хуже моего.

– Никогда не слышал, что у джаннов имеются суда, способные развивать такую скорость, – попытался возразить Прайор.

– Теперь услышал.

Аарон отключился, набрал командную рубку, передал свой доклад дежурному, потом сел и стал смиренно ждать ответной реакции. Не прошло и минуты, как на экране возникло разгневанное лицо коммодора Броудли.

– Вы автор этого доклада? – прорычал коммодор.

Аарон, не дрогнув, встретил взгляд начальства:

– Я произвел экстраполяцию.

– Вы уволены за некомпетентность, – произнес Броудли резким, как визг пилы, тоном.

– Есть, сэр, – сказал Аарон. Лицо его было бледным, но он все так же твердо смотрел в глаза коммодору. – Но мои входные данные и их обработка – документально подтвержденный и зарегистрированный факт. Я буду на этом настаивать.

Лицо Броудли потемнело.

– Хотите сказать, что эти пауки могут плюнуть нам в лицо и уйти безнаказанными?

– Сэр, я хочу сказать только то, что при данном коэффициенте ускорения цель будет опережать нас независимо от наших действий.

Лицо Броудли задергалось.

– Мы идем с максимальным коэффициентом ускорения! – рявкнул он. – Ни один джанн еще не обгонял наше военное судно на прямой траектории!

– Этот обогнал, сэр.

Коммодор просверлил Аарона взглядом.

– Продолжайте исполнять свои обязанности до дальнейших распоряжений, – приказал он и отключился.

Аарон криво улыбнулся и позвонил в радиорубку.

– Пошел на попятный, – сообщил он Прайору. – Теперь у нас на борту очень встревоженный коммодор.

– Я сам не понимаю, – сказал Прайор. – Как, черт побери, они смогли превзойти нас?

– Они и не превзошли, – самодовольно сказал Аарон. – При старте с нулевой скорости мы бы очень быстро их догнали. Но они пустили торпеду и опередили нас на пару минут. Если бы нам удалось ликвидировать этот разрыв в первые полчаса, мы бы их взяли. Но на транссветовых скоростях появляются странные эффекты. Например, такой: наши векторы становятся асимптотическими. Мы приближаемся к ним, но никогда не сможем их нагнать.

Прайор присвистнул:

– Броудли могут и разжаловать за такое фиаско.

– Угу. – Аарон ухмыльнулся. – Могут. Если противник не остановится где-нибудь, чтобы наскоро…

Когда Аарон отключился, Прайор повернулся и посмотрел на экран позиционного ретранслятора. «Мальтузу» изображала яркая зеленая точка в центре, а убегающее джаннское судно – красная точка наверху.

– Чарли! – окликнул Прайор дежурного сержанта. – Это обрывочное сообщение, которое мы поймали на прошлой вахте, – откуда его послали, по твоим прикидкам?

– Да вот отсюда, лейтенант.

Сержант нажал на рычажок и повернул верньеры. У верхнего края экрана появилась зеленая точка.

– О! – сказал он. – Похоже, противник направляется как раз туда!

– Ты поймал это сообщение в игрек-диапазоне. Пробовал связаться с ним еще раз?

– Да, но все без толку, лейтенант. Тогда это вышло случайно…

– Нацель на него игрек-луч, Чарли, узкий, как кошачий ус, и отрабатывай схему с радиусом в один градус, ориентируясь на его наиболее вероятное местоположение, до тех пор пока не получишь эхо.

– Ну если вы хотите, сэр… но…

– Да, Чарли, хочу! Найди этот передатчик, и с меня бутылка!

18

Распластавшись по поверхности продуваемой всеми ветрами скалы, Карнаби уцепился за ненадежный выступ и принялся нащупывать ногой очередную точку опоры, чтобы подняться выше. Целый пласт отвалился, и на мгновение лейтенант повис на пальцах правой руки, с ногами, болтающимися над бездной; потом, заведя правую ногу вбок, зацепился коленом за выступ, ухватился свободной рукой за край другого и добрался до сравнительно безопасного места, где можно было перевести дыхание. Он прильнул к скале, прижался щекой к холодному, как железо, камню; за широкой, плоской равниной серовато-рыжего цвета, в десяти милях к югу, сверкающим конусом взбитых сливок поднималась очередная вершина. Ну и вид! Занятно: может, это последнее, что он увидит в жизни. Он явно был не в форме. Слишком уж много времени прошло с момента последнего восхождения.

Ладно, сейчас надо думать не об этом. Он должен выполнить задание – первое за двадцать один год. На миг перед ним промелькнули призрачные воспоминания: подстриженные лужайки академии, наведение показного порядка перед инспекцией, ощущение свежести от новенькой формы, блеск серебряной кометы, которую приколола ему Анна…

Но это больше не имело значения. Все важное находилось здесь – станция на вершине горы. Еще один рывок, и он будет там. Карнаби отдохнул еще полминуты, потом вскарабкался на относительно пологий склон – последний отрезок пути перед вершиной. В пятидесяти ярдах над ним к голой скале припал тускло поблескивавший, закрытый щитками купол маяка; он выглядел в точности так же, как пять лет назад.

Десять минут спустя Карнаби уже был у двери и набирал закоченевшими пальцами код на цифровом замке. Механизм щелкнул, панель отъехала в сторону. Система отопления, автоматически отреагировав на присутствие человека, трудолюбиво загудела, поднимая внутреннюю температуру до комфортного уровня. Карнаби стащил перчатки, провел руками по лицу, оцарапавшись о щетину, и вспомнил, что на приставном столике должен быть кофе. Он неловко очистил диспенсер занемевшими пальцами, поставил регулятор на максимальное количество, наполнил чашку жидкостью, над которой поднимался парок, и жадно осушил ее. Кофе был горячим и горьким. Рожденное им блаженное тепло навело на мысли о Терри, ждавшем его внизу, в ледяной полуразрушенной хижине.

– Некогда тормозить, – прошептал он себе и принялся расхаживать по комнате, размахивая руками, чтобы согреться, потом уселся за пульт. Пальцы пробежались по кнопкам: отработанное движение, лишь самую малость подзабытое за все эти годы. Карнаби вызвал каталог, отыскал инструкции для ввода кода «гамма-восемь», настроил приборную панель и переключился на передачу. Он ощутил под ногами слабую вибрацию: заглубленный в камень блок питания сохранил введенные им данные за десять микросекунд, отправил их в одном миллисекундном импульсе, еще раз сохранил и снова отправил. Тусклая подсветка приборов мигнула, давая знать, что все показания в норме.

Карнаби посмотрел на настенные часы. Он пробыл здесь уже десять минут. Согласно инструкции, надо провести здесь еще четверть часа, но к черту бюрократию. Он запустил маяк. Флоту пока придется удовольствоваться этим. А ему придется поторопиться, чтобы спуститься к Терри и до ночи доставить его в селение. Бедный парень, он так хотел помочь…

19

– Совершенно верно, сэр, – твердо произнес Прайор. – Я не поймал ответа на свой запрос, но полностью уверен, что эхо идет от установки класса «Джей-Эн».

Коммодор Броудли коротко кивнул:

– Однако ваши приборы показывают, что эта станция не встроена в сеть, способную создавать защитное поле. Поэтому для нас она бесполезна, – заметил он и выжидающе посмотрел на Прайора.

– Я думаю, есть один способ, сэр, – сказал Прайор. – Джанны отличаются сильными родственными чувствами и никогда не пропустят послания, если сочтут его сигналом бедствия от соплеменников. Предположим, мы приказываем этой станции «Джей-Эн» переключиться на частоты джаннов и транслировать один из их собственных кодов. И тогда, вполне возможно, они остановятся, чтобы проверить…

– Ей-богу, – Броудли посмотрел на связиста, – если он этого не сделает, он не человек!

– Вам нравится идея, сэр? – ухмыльнулся Прайор.

– Станции маяка придется туговато, если джанны доберутся туда раньше нас, ведь так, лейтенант? Полагаю, наши приятели джанны малость расстроятся, когда поймут, что их одурачили.

– Э-э… Похоже, я об этом не подумал, сэр, – смутился Прайор.

– Ничего! – энергично сказал Броудли. – Потеря незначительной установки вроде этой – приемлемая цена за уничтожение вооруженного вражеского судна.

– Ну…

– Лейтенант, будь у меня на борту больше офицеров, расходующих свою энергию на что-нибудь другое, кроме сбора данных, доказывающих, что мы проиграли, этот рейд мог бы стать рекордным для… – Броудли умолк, не договорив: он вспомнил про отчужденность младших офицеров, даже тех, которые могли бы потаскать из огня горячие каштаны. – Действуйте, лейтенант. Если дело выгорит, думаю, я могу обещать чрезвычайно благоприятные отзывы для следующей служебной аттестации.

Довольная улыбка Прайора исчезла с экрана. Коммодор отключил прямую связь и обратился с внезапным запросом к скучающему старшине из канцелярии боевой части.

– Вот теперь Старый Прыщ запоет по-другому! – почти весело бросил он своему заместителю, стоявшему со встревоженным видом.

– Пожалуй, лучше притормозить, Нед, – осторожно заметил тот, пытаясь оценить настроение начальства. – Неплохо бы сперва получить точные сведения о возможностях этой установки, прежде чем делать заявление…

Броудли резко развернулся, услышав звонок экрана.

– Адмирал, как я и докладывал, я связался с одним из наших маяков передовой линии. – Энергичная речь Броудли была адресована экрану, с которого взирал мрачный лик командующего оперативным соединением. – Я предпринял шаги для перехвата противника, если можно так сказать, весьма остроумные…

– Насколько я понимаю, шансы догнать противника стремятся к нулю, Броудли, – отрезал адмирал. – Я жду от вас кода тридцать-три.

– Выйти из боя? – У Броудли отвисла челюсть. – Но, Том…

– Не очень-то правильно использовать корабль первого ранга для погони за десятитонной яхтой. – Командующий соединением не обратил внимания на попытку его перебить. – Я понимаю, что вы хотите внести небольшое оживление в монотонный ход рейда. К тому же это неплохая тренировка для экипажа. Но, судя по скорости, с которой ослабевает сигнал, не приходится сомневаться, что вы их упустили. – Голос адмирала сделался жестче. – Я начинаю думать: помните ли вы о своей задаче – держать вражеские силы в плотном кольце блокады?!

– Эта яхта, как вы ее назвали, адмирал, разнесла два приданных мне подразделения! – запальчиво ответил Броудли. – К тому же снаряд с нее повредил лазарет в носовой части…

– В данный момент, коммодор, меня не интересуют детали вашей операции. – Адмирал выплевывал слова, как пули. – Я гораздо больше заинтересован в поддержании того уровня контроля во вверенном мне квадранте, какого требует безопасность Конкордиата! Исходя из этого…

– Том, подождите минуту, прежде чем принимать решение. – У Броудли побелела кожа вокруг ушей. – Возможно, вы пропустили мою первую реплику. Прямо по курсу убегающего врага находится наша пограничная станция. Перехват у нас в кармане – если только вы не отмените мой приказ.

– Вы несете чушь. Противник ушел далеко за Внутреннюю линию…

– Но не за Внешнюю!

Адмирал нахмурился. Его подтянутое, точеное лицо все еще оставалось моложавым, несмотря на привычное властное выражение.

– Система никогда не распространялась на обсуждаемый регион, – отрезал он. – Предлагаю вам перепроверить свои приборы. Тем временем я хочу видеть, как корабль берет курс на базу, сразу после того, как вы отдадите необходимые приказы навигаторам.

Броудли сделал вдох и заколебался. Если Старый Прыщ прав… если это чертово сообщение, принятое лейтенантом, – ошибка… но мальчишка, кажется, совершенно уверен. Коммодор сжал зубы. Он поставил на кон свою карьеру. Возможно, он немного поторопился, немного переусердствовал, стремясь поймать шанс на продвижение по службе, – но жребий уже брошен. Если он вернется обратно с пустыми руками, эта погоня станет для него масштабным фиаско, что отразится в личном деле. Но если схема сработает…

– Только если адмирал пожелает отдать прямой приказ, – неожиданно для себя решительно заявил он. – Я намерен идти прежним курсом и настичь врага. Мне кажется, ни адмиралтейство, ни широкая публика не обрадуются, услышав о потерях, нанесенных якобы нейтрализованным врагом, которому позволили беспрепятственно продолжить путь.

Он ответил на пристальный взгляд собеседника таким же взглядом и ощутил прилив гордости за свою решимость, но одновременно у него засосало под ложечкой от такого чудовищного нарушения субординации.

Вице-адмирал посмотрел на него с прищуром.

– Оставляю решение за вами, коммодор, – с нажимом сказал он. – Думаю, вы не хуже моего осознаете, что именно поставлено на кон. – Броудли напрягся. Это была почти неприкрытая угроза. – Прикажите вашему связисту немедленно передать мне полную информацию об этой предполагаемой станции, – коротко подвел итог старший по званию и исчез с экрана.

Броудли отвернулся, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих.

– Скажите Прайору, чтобы он немедленно отправил копию своего рапорта в штаб, – резко бросил он и встретился взглядом со своим замом. – И если эта идея не сработает, помоги ему Бог.

Он добавил беззвучно: «Помоги Бог всем нам».

20

Карнаби подошел было к двери, собираясь начать долгий спуск, как с панели управления раздался резкий зуммер. Карнаби озадаченно оглянулся. Сигнал повторился – настойчивый, повелительный. Лейтенант сбросил рюкзак, подошел к панели и нажал кнопку «прием».

– …Тридцать семь Один-Три, – раздался взволнованный голос, громкий и отчетливый. – Повторяю, немедленно выключите ваш маяк! Джей-Эн тридцать семь, Один-Три, комсек Один-два-о вызывает Джей-Эн двадцать семь, Один-Три. Как можно скорее отключите ваш маяк! Срочно! Джей-Эн тридцать семь, Один-Три, выключите маяк и ждите дальнейших срочных указаний…

21

В рубке командующего флотом, на борту флагмана, вице-адмирал Томас Карнаби, известный также под прозвищем Старый Прыщ, изучал триаграмму сектора. Его начальник связи указал на местонахождения флагмана «Мальтуза», убегающих джаннов и той самой станции «Джей-Эн».

– Я проверил ее позывные, сэр, – сказал седой майор-связист. – Их нет ни в одном списке действующих станций. И вся серия, частью которой должна быть эта станция, маркирована как несуществующая. О ее введении в строй никогда не сообщалось.

– Генри, вы хотите сказать, что это чья-то дурацкая шутка?

Начальник связи потеребил нижнюю губу.

– Нет, сэр, не совсем. Я проанализировал запись сообщения, пойманного этим юношей, Прайором. Его явно отправили в адрес комсектора после получения их сигнала тревоги, идентификационные данные подтверждены. Сейчас, как я уже говорил, серия исключена из реестра, но когда-то вся эта группа обозначений была отведена запланированному звену Внешней линии. Планы так и не осуществились из-за изменений в стратегической позиции.

Вице-адмирал нахмурился:

– Что за изменения?

– Оперативное соединение, которому поручили установку этого звена, столкнулось с сильнейшим давлением противника. Крейсер, отправленный для развоза техники и личного состава, пропал без вести. Прежде чем появилась возможность заново приступить к выполнению программы, пришел приказ отступить из данного сектора. Новое звено так и не было закончено, группу обозначений списали за неиспользованием.

– И что?

– Возможно, сэр, – но только лишь возможно, – что одну из старых станций успели установить до того, как «Редут» пропал…

– Что?! – накинулся адмирал на испуганного офицера. – Что вы сказали?! «Редут»?! – прошипел он сквозь зубы.

– Т-так точно, сэр!

– «Редут» пропал вместе со всем экипажем, прежде чем установил хоть одну станцию?!

– Я знаю, что так всегда считалось, адмирал…

Адмирал выхватил листок бумаги из рук майора.

– Джей-Эн тридцать семь, Один-Три, – прочитал он вслух. – Черт побери, почему вы раньше не сказали?! – Он стремительно повернулся к своему начальнику штаба. – Что там затеял Броудли? – рявкнул он.

Ошарашенный офицер принялся излагать план: заманить джаннский корабль под удар батарей «Мальтузы».

– Приманка?! – прорычал вице-адмирал. Начштаба отступил на шаг – так его потрясло выражение лица старшего по званию. Адмирал обратился к старшему офицеру, стоявшему на мостике:

– Генерал, снарядите перехватчик класса «эпсилон» и доставьте туда мой скафандр! Я желаю, чтобы установка была готова к запуску через десять минут! Поставьте вторым пилотом лучшего из тех, кто есть!

– Есть, сэр!

Генерал принялся быстро отдавать команды в прицепленный к лацкану микрофон. Адмирал переключился на экран срочной связи.

– Дайте мне Броудли, – сказал он голосом, не обещавшим ничего хорошего.

22

В джаннском корабле Тот-Кто-Командует пошевелился и установил контакт с членами экипажа.

– Настройтесь тщательно на красные области спектра, – передал он. – И скажите мне, спряли ли Пряхи новую нить в гобелене наших судеб.

– Я чувствовал это, но теперь меня пронзило узнавание! – мощно и благозвучно прогудел Тот-Кто-Записывает. – Голос Джанна, страдающего, взывающего в крайней нужде!

– Я вижу странность, – указал Тот-Кто-Опровергает. – Это незнакомый мне голос Тех-Кто-Взывает…

– Миновалодевяносто циклов. Неудивительно, что к Голосу добавились новые струны, а какие-то исчезли, – заметил Тот-Кто-Предчувствует. – Если это зов двоюродных братьев, наш путь ясен!

– Должен ли я перенаправить линию нашей судьбы для встречи с новым Голосом? – запросил о совете Тот-Кто Командует. – Преследователи догоняют нас.

– Голос зовет. Неужто мы извратим нашу сагу, чураясь его?

– Это западня, расставленная водяными существами, чтобы не дать нам выполнить предназначение, – предостерег Тот-Кто-Опровергает. – Наша жизненная энергия истощена Оружием-Питающимся-Жизнью, мы на грани комы! Если мы сейчас свернем с пути, то придем в пасть разрушителя!

– Даже если Голос лжет, симметрия нашего существования требует ответить на его призыв, – объявил Тот-Кто-Предчувствует.

Тот-Кто-Записывает издал гулкое арпеджио, сочетавшее триумф и поражение.

– Пусть пламя Джанна вспыхнет ярче в этот час угасания!

– Я согласен, – объявил Тот-Кто-Командует. – Но восславит нашу жертву лишь Великая Пустота.

23

– Ей-богу, они клюнули! – Коммодор Броудли врезал кулаком по ладони, широко улыбнулся молодому лейтенанту-связисту и покачался на каблуках, изучая карту для оперативного планирования, которую офицер авиации установил для него в рубке связи. – Мы перехватим их здесь.

Он ткнул пальцем в точку неподалеку от предполагаемого местоположения новообретенной станции Внешней линии. Тут же взволнованный голос с экрана интеркома заставил его оторваться от карты.

– Коммодор Броудли, сэр! Срочное сообщение от командующего…

Лицо старшины исчезло с экрана, на его месте появился разъяренный вице-адмирал.

– Броудли, поворачивайте и берите курс на эту станцию, а потом отправляйтесь под арест! Командование примет коммодор Басков. Я отменяю все ваши идиотские приказы насчет этой станции! Я сам отправлюсь туда и посмотрю, что еще можно спасти. А когда вернусь, то выдвину против вас такие обвинения, что вы будете списаны на берег и останетесь там до конца своей ничтожной жизни!

24

Карнаби сидел перед молчащим экраном внутри маяка на вершине горы, известной как Громовая Голова, и ждал. Переналадка схемы заняла полчаса, установка новой последовательности кодов – еще пятнадцать минут. Еще полчаса прошло, прежде чем перенастроенный маяк начал транслировать чужой сигнал.

Он ждал достаточно долго. Прошло уже двадцать минут с момента поступления последнего краткого приказа – быть наготове. Тысячей футов ниже, в хижине, Терри ждал его уже почти пять часов, при каждом вдохе мучаясь от удушья. Карнаби приказали настроить трансляцию сигнала и попытаться задержать вражеский корабль. Либо получится, либо нет. Если у флота есть для него новые инструкции, им, черт побери, придется доставить их лично. Он сделал все, что требовалось. А теперь надо проверить, как там юноша. Карнаби встал, снова надел рюкзак, вышел наружу и посмотрел, прищурившись, на небо, затянутое сероватым туманом. Наверное, снежный шквал возвращается. Вот ведь невезение: только его сейчас не хватало!

Тут он заметил яркую светящуюся точку, мерцавшую высоко наверху, почти в зените. Карнаби почувствовал, как его сердце заколотилось в груди. Он едва не задохнулся, постоял секунду-другую, глядя на эту точку, потом развернулся и кинулся внутрь.

– …Предыдущие инструкции! – проскрежетал из микрофона новый голос. – Немедленно прекратить все трансляции! Джей-Эн тридцать семь, обесточьте и покиньте станцию! Повторяю, есть основания предполагать, что на ваш сигнал идет вооруженное вражеское судно! Повторяю, враждебное судно! Приказываю прекратить передачу и немедленно покинуть станцию…

Карнаби схватился за главный рычаг управления. Все огоньки на панели погасли; мгновение, и дрожь под ногами прекратилась. Внезапно наступившая тишина словно придавила его к полу – тишина, нарушаемая лишь усиливающимся рокотом вверху.

– Так, значит? – пробормотал сам себе Карнаби сквозь стиснутые зубы. – Покинуть станцию, значит?

Он в три шага преодолел расстояние до стенного шкафчика, рывком распахнул дверцу, достал короткий массивный бластер в промасленной пластиковой оболочке, содрал ее, проверил индикатор заряда. Тот показывал сто процентов.

В каждой стене двадцатифутовой комнаты было по окну площадью в квадратный фут. Карнаби метнулся к одному из их, прижался лицом к армопластовой панели и разглядел корабль – тот уже превратился в пылающий огненный шар, приближавшийся по пологой дуге. По мере спуска сквозь свечение проступал темный силуэт судна. Это был маленький тупоконечный овоид незнакомой лейтенанту конструкции, металлически-черный, с ярко-красными эмблемами военного флота джаннов на носу и на корме.

Корабль был уже совсем близко; сманеврировав, он остановился прямо над головой у Карнаби. От него отделилась небольшая шлюпка, которая стремительно полетела вниз и под пронзительный свист высокооборотных турбин опустилась посреди битого камня, подняв облако белесой пыли. Черный пластмассовый купол десантного челнока распахнулся, словно раковина устрицы. На краю кабины показалось какое-то существо: цилиндрическое бронзово-черное тело, свисавшее на кожистых полосах с соединенных U-образной поперечиной двух каркасов – ходильных конечностей. Над телом были сложены еще две пары конечностей – хватательных.

Из шлюпки появился второй джанн, потом третий, четвертый. Где-то с минуту они стояли рядом друг с другом, неподвижные, безмолвные. По скуле Карнаби сползла струйка пота. Его дыхание сделалось частым и неглубоким, а удары сердца – почти болезненными.

Один из джаннов внезапно тронулся с места; его странные негнущиеся конечности двигались проворно и изящно. Он доплыл до точки, с которой можно было взглянуть вниз, на равнину, потом повернул влево и обошел всю вершину по кругу. Карнаби переходил от окна к окну, следя за ним. Джанн присоединился к остальным трем; похоже, они быстро что-то обсудили. Потом одно из существ – Карнаби не был уверен, то же самое или другое, – двинулось к хижине.

Карнаби укрылся за распределительным шкафом. Мгновение спустя на пороге возник джанн. С расстояния в пятнадцать футов Карнаби видел поджарые конечности, похожие на металлические прутья, обтянутые кожей, массивное тело, огромные фасетчатые глаза, ярко блестевшие на свету. В течение полуминуты существо осматривало помещение, потом ушло. Карнаби судорожно выдохнул и стал смотреть, как оно вприпрыжку движется к своим спутникам. Джанны снова принялись совещаться, наконец один из них повернулся к шлюпке…

Несколько секунд Карнаби колебался. Он мог остаться там, где был, и ничего не делать – тогда джанны вернулись бы на свой корабль и улетели, а через несколько часов рядом с Лонгоне появилось бы флотское подразделение и он спокойно вернулся бы домой. Но ведь поступил приказ: задержать врага…

Он прицелился в корпус инопланетянина, чуть выше передних лап, и нажал кнопку.

Фиолетовый луч вышиб стекло из рамы, пригвоздил стоявшего позади всех инопланетянина к борту шлюпки; тот рухнул на землю в брызгах расплавленного камня и металла. Группа рассеялась. Карнаби повернул бластер и выстрелил во второго джанна. Подстреленное существо упало, перекатилось, встало и заковыляло на трех конечностях. Карнаби выстрелил еще раз и сшиб джанна с ног; тот развернулся, из зияющей раны в бочковидном теле брызнула темная жидкость. Карнаби прицелился в третьего, бежавшего к краю плато, и он исчез в пламени выстрела, подняв столб расплавленного шлака.

Лейтенант опустил бластер, выскочил наружу, забежал за угол здания. Четвертый джанн припал к земле на открытом месте, футах в тридцати от него. Карнаби увидел блестящее оружие, зажатое в рукоподобных конечностях, что взметнулись над спиной джанна, вскинул бластер и выстрелил в ту самую секунду, когда огонь прожег камень; его ударило в бок, словно молотом, и швырнуло к стене. Лейтенант ощутил вкус пыли во рту, пронзительное жужжание заглушило все остальные звуки; у него потемнело в глазах, затуманилось в голове…

Наконец Карнаби пришел в себя: оказалось, что он лежит на боку у стены. В сорока футах от него распростерся джанн, чьи застывшие конечности торчали под странными углами. Карнаби посмотрел на свой бок. Джаннская плазменная винтовка проделала в комбинезоне зияющую дыру, сквозь которую были видны ярко-красные капли замерзшей крови. Карнаби нашарил бластер и подтянул его к себе, потом потряс головой, пытаясь разогнать туман перед глазами. При каждом движении грудь пронзала ужасная боль. «Ребра сломаны, – подумал Карнаби. – Внутри тоже что-то раздавлено». Дышать было трудно. Холодный камень, на котором лежал лейтенант, словно вытягивал тепло из его тела.

В сотне футов от него, на разрушенной морозом скале, покрытое копотью черное пятно отмечало место, где сорвался вниз убегавший джанн. Преодолевая боль, Карнаби повернул оружие в ту сторону, откуда могла последовать атака, и тяжело опустился на ледяные камни, глядя вдоль ствола бластера и ожидая следующего шага врагов.

25

– Еще четыре часа до перехода, адмирал, – сказал генерал Дрю, исполнявший должность второго пилота на борту мчащегося в погоню перехватчика. – Если у нас не сдерет обшивку.

– Враг остается на прежнем месте?

Голос адмирала походил на скрежет металлических частей. Дрю задал вопрос в микрофон гарнитуры и нахмурился, выслушав ответ.

– Так точно, сэр. «Мальтуза» говорит, что он не двигается с места. Но с учетом расстояния они не уверены, совпадает ли его местоположение с местоположением маяка.

– Они могут оставаться на орбите и наблюдать за поверхностью, – пробормотал адмирал, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику.

– Это вряд ли, адмирал. Они же знают, что мы у них на хвосте.

– Я знаю, что вряд ли, черт побери! – прорычал адмирал. – Но если это не так, у нас нет ни малейшего шанса…

– Полагаю, джаннские понятия о чести требуют от этих типов разрушить маяк и затравить персонал станции, даже если в результате мы их догоним, – сказал Дрю. – Чертовски глупо с их стороны, но удачно для нас.

– Удачно, генерал? Я полагаю, это вы про нас с вами, а не про того несчастного, который оказался один на один с ними.

– Всего лишь один человек? Тогда мы отделаемся куда дешевле, чем я думал. – Генерал, сосредоточенный на пульте управления, краем глаза взглянул на адмирала. – В конце концов, он военный. Это его работа, он сам ее выбрал.

– Пните реактор еще раз, генерал, – проговорил сквозь зубы адмирал Карнаби. – Сейчас вы можете отработать свое жалованье, выжав из этого корыта еще четверть световой скорости.

26

Тот-Кто-Записывает скорчился в неглубокой расщелине за краем плоской вершины, где стоял дом водяных существ; его трясло от ужасающих эманаций смерти, испускавшихся его связь-братьями.

– Теперь все ложится на тебя одного, – донеслась до него слабеющая мысль Того-Кто-Командует. – Но водяное существо тоже одно, и в этом… есть… определенное благозвучие.

Последний непрочный усик коммуникации истаял.

Тот-Кто-Записывает вытолкнул из своего брюшного устья острый вкус ядовитой атмосферы этой планеты и, сделав над собой усилие, освободил разум от впитанных им сокрушительных резонансов угасания. Затем осторожно взглянул поверх края обрыва, ощущая странное, яростное свечение разума чужака…

А, так он тоже ранен! Тот-Кто-Записывает перенес вес с обожженной конечности и пережал канал, по которому телесные жидкости поступали из поврежденного сектора его эпидермальной системы. Жгучий заряд, оставивший глубокую рану в боку, ослабил джанна, но не лишил способности действовать, а наверху его ждало раненое водяное существо.

Джанн ловко вытащил личное оружие из кобуры, удерживая его двумя конечностями, примостив широкое основание на спинной гребень; круговые линзы выстроились вдоль его тела. На миг он пожалел, что не провел больше периодов в резервуарах видений, внедряя синдромы использования оружия в свою систему рефлексов. Но из тщетных сожалений получаются плохие стихи. Теперь же вся сцена жизни воистину сузилась, и на ней разыгрывалось единственное противоборство, короткий завершающий акт вековой драмы – потом грандиозная эпическая поэма джаннов завершится. Тот-Кто-Записывает издал единственный звук ликования, напоминавший пение трубы, и двинулся навстречу своей судьбе.

27

Услышав слабый блеющий звук, Карнаби поднял голову. Сколько он пролежал здесь, ожидая, когда инопланетянин что-либо предпримет? Час, а может, и больше. Он отключался как минимум дважды, возможно, только на пару секунд – но кто его знает насколько. Вдруг джанн прокрался мимо него или прополз под краем площадки – и теперь готовился напасть с другой стороны…

Он подумал о Терри Сайкле, который ждал его, рассчитывал на него. Бедный мальчик, чье время истекало. Солнце уже низко, вот-вот наступят сумерки. В хижине будет дико холодно; там внизу мальчишка медленно задыхается, возможно, зовет его…

Он не мог больше ждать. К чертям этого инопланетянина. Он задерживал его достаточно долго. Преодолевая боль, цепляясь за стену, Карнаби поднялся на четвереньки. Казалось, ему вскрыли бок и набили внутренности раскаленными камнями – или ледяными? Руки и ноги занемели. Лицо болело. Обморожение. Хорош же он будет с отмороженным ухом. Забавно, что тщеславие сохраняется до самой смерти…

Он встал и прислонился к стене, пытаясь отдышаться. Небо куда-то плыло, становясь то тусклее, то ярче. Ноги стали деревянными колодами. Нехорошо. Впереди долгий путь. Но движение согреет его, восстановит ток крови – кроме того места, где лежат горячие камни. Было бы куда легче, если бы он мог оставить их здесь. Рука потянулась к боку, нащупала разорванный полилон, острые края разорванных проводов…

Ему с трудом удалось вернуть ясность мыслям. Не время бредить. Взгляд Карнаби упал на лежащий у его ног бластер. Лучше бы подобрать, но черт с ним, слишком много сложностей. Собственность флота. Если оставить оружие здесь, его подберет враг. Враг. Странный сон про ходячий кислородный бак и…

Он посмотрел на мертвого джанна, лежавшего в тридцати футах от него в неловкой, невозможной позе. Не сон. Чертова тварь реальна. Он здесь, один, на вершине Громовой Головы…

Нет, не может быть. Флиттер же сломан. Он что, получил очередное сообщение с трамповым кораблем, севшим на планету? Их не было уже… сколько?

Что-то шевельнулось в сотне футов от него, среди россыпи осколков скалы. Карнаби пригнулся, подхватил бластер, выстрелил, не разгибаясь, от бедра, увидел, как большая темная фигура переваливает через край, увидел короткую желтую вспышку, выстрелил снова, проклиная слабость, из-за которой бластер прыгает в руках, и темноту, затуманивающую взгляд. Неуклюжими, одеревенелыми руками он нажал на спуск в третий раз, пальнув в стремительно метнувшуюся к нему фигуру. А потом стал падать, падать…

28

Оглушенный прямым попаданием энергетического оружия водяного существа, Тот-Кто-Записывает пробил себе путь сквозь Вселенную, мчавшуюся через огненный водоворот, и вышел на плато предсмертной агонии.

Он попытался шевельнуться, но был парализован какофонией конфликтующих двигательных и чувственных ощущений, поступавших от раздробленных конечностей и органов.

«Значит, я тоже умру, – с предельной ясностью осознал он. – И со мной умрет некогда великая песнь джаннов».

Слабея, его разум потянулся вовне, в тщетной попытке ощутить знакомое прикосновение связь-братьев – и внезапно в его комплекс чувств проникло отчетливое ощущение. Странные, чуждые понятия вошли в сознание, нет, врезались с неодолимой настойчивостью. Понятия из чуждого разума.

«Юноша, удушье, пение трубы, зовущей к оружию. Белый дворец, возвышающийся в желтом солнечном свете. Яркое знамя, реющее на фоне голубого неба, и тень больших деревьев, окаймляющих зеленые лужайки. Вкус винограда и запах цветов; ночь и отражение луны в неподвижной воде; касание мягкой руки и лицо женщины небесной красоты; аккорды далекой музыки, поющей о невыразимо желанном, о невозвратно утраченном…»

– Зачем мы тогда воюем, водяные существа? – послал свою мысль вовне Тот-Кто-Записывает. – Мы, которые могли бы быть братьями…

Собрав иссякающие силы в могучем порыве, он издал последний аккорд – дань уважения тому, что было и чего больше нет.

29

Карнаби открыл глаза и увидел мертвого джанна; тот лежал, скорчившись, у стены здания. До него было футов шесть, не больше. На мгновение у Карнаби возникло странное ощущение потери.

– Прости, парень, – пробормотал он вслух. – Наверное, ты тоже выполнял свой долг.

Он встал, чувствуя, как земля качается под ногами. Голова была легкой и горячей. В ушах звенело резкое, отчетливое жужжание. Лейтенант сделал шаг и поймал себя на том, что колени подгибаются.

– Черт побери, некогда отключаться! – проворчал он. Он прошел мимо трупа инопланетянина, приостановился у двери домика. Дуновение теплого воздуха ласково коснулось занемевшего от холода лица.

– Может, зайти внутрь, – пробормотал он. – Подождать там. Вдруг через несколько часов придет корабль. Подберет меня… – Он гневно встряхнул головой. – Работа еще не закончена, – отчетливо произнес он, обращаясь к белому сиянию пика Пенная Вершина, высившегося в десяти милях от него. – Подожди еще чуть-чуть, Терри, – добавил он. – Я иду.

Преодолевая боль, Карнаби добрался до края плато и двинулся вниз.

30

– Адмирал, лучше бы нам перейти на субсвет, – сказал Дрю. В голосе его звучало напряжение. – Мы и так успеваем их перехватить.

– Каждая лишняя минута на полной скорости сбережет пару часов, – парировал вице-адмирал.

– Это не принесет никакой пользы, если нас вышибет посреди предела дельта и разнесет на свободные ионы, – холодно сказал генерал.

– Я вас понял, генерал! – Адмирал неотрывно смотрел на показания приборов, пока не прошло полминуты, потом коротко кивнул и резко бросил: – Ладно, выкидывайте нас, и посмотрим, где мы находимся.

Стотонный перехватчик содрогнулся – съемники взвыли и затихли, давая рассеяться полю напряженного пространства, что окружало корабль. В видимом спектре, справа, внезапно возникла яркая звезда – на планетарной дистанции и на одном уровне с кораблем.

– Наша цель – вторая планета, вон там, – указал адмирал. Второй пилот кивнул и ввел курс.

– Ну что скажете? Еще час? – язвительно спросил адмирал.

– Скорее два, – коротко ответил генерал. Он поднял голову, поймал устремленный на него взгляд адмирала и произнес ровным тоном: – Если мы будем обманывать себя, это не поможет делу.

Адмирал Карнаби сощурился, собрался было заговорить – и захлопнул рот.

– Полагаю, я был излишне резок с вами, Джордж, – сказал он вместо этого. – Прошу прощения. Там, внизу, мой брат.

– Ваш… – Лицо генерала напряглось. – Пожалуй, я сам наговорил глупостей, Том.

И он мрачно уставился на приборы, корректируя курс подхода к планете.

31

Карнаби наполовину спрыгнул, наполовину упал, преодолев последние несколько ярдов до узкого выступа – Приюта Холлидея, – и неуклюже приземлился в нанесенный ветром мелкий снег. Несколько секунд он лежал, растянувшись, потом заставил себя подняться и заковылял к впадине, за которой находился занесенный снегом вход в хижину. Он пригнулся и заполз в темное, холодное и сырое помещение.

– Терри! – хрипло позвал он. Ответом ему было свистящее дыхание. Карнаби пробрался внутрь и нащупал тело юноши. Тот лежал на боку, подтянув ноги к груди. – Терри! – Карнаби помог юноше сесть и почувствовал, как тот мелко дрожит. – Терри, я вернулся! Нам надо идти, Терри…

– Я знал… – Юноша прервался, чтобы мучительно втянуть воздух. – Что вы придете…

Он нашарил руку Карнаби.

Карнаби сражался с дурнотой, грозившей поглотить его. Он замерз – никогда в жизни ему не было так холодно. Согреться при спуске не удалось. Бок теперь мало беспокоил Карнаби – лейтенант почти не чувствовал его. Но и рук с ногами он тоже не чувствовал. Они стали ни на что не годными обрубками. Карнаби неуклюже выбрался наружу спиной вперед, волоча за собой Терри.

Ветер хлестнул его ледяными розгами. Карнаби поставил Терри на ноги. Юноша привалился к нему, сполз и скорчился на земле.

– Терри, ты должен постараться, – выдохнул Карнаби. Дыхание будто замерзло у него в горле. – Нельзя… терять время… надо… доставить тебя… к доку Линку…

– Лейтенант… я не… могу…

– Терри, ты должен постараться!

Он снова поднял юношу на ноги.

– Мне… страшно… лейтенант…

Терри шатался, худощавое тело дрожало, ноги подгибались.

– Не волнуйся, Терри. – Карнаби повел юношу к тому месту, с которого предстояло начать спуск. – Тут недалеко.

– Лейтенант… – Сайкл поймал руку Карнаби. – Лучше… оставьте… меня, – выдохнул он.

– Я пойду первым. – Карнаби показалось, будто собственный голос доносится откуда-то издалека. – Не… торопись. Я буду… помогать тебе.

Он заставил себя втянуть в легкие ледяной воздух. Резкий ветер стонал на каменной осыпи. Тусклое вечернее солнце лило красноватый, лишенный тепла свет на длинный склон внизу.

– Поздно, – пробормотал он окоченевшими губами. – Поздно…

32

В двух тысячах футов над поверхностью пограничной планеты Лонгоне флотский перехватчик вошел в стратосферу; его датчики были настроены на спектр излучения джаннских энергоблоков.

– Три миллиона квадратных миль безлюдной местности, – сказал адмирал Карнаби. – Если не считать пары брошенных городишек, можно было бы усомниться, что тут вообще существовала жизнь.

– Мы найдем их, Том, – сказал Дрю. – Если бы они взлетели, на «Мальтузе» бы это знали. Стойте! – Он вскинул голову. – Я что-то вижу! Да! Типичный след джаннского двигателя на холостом ходу!

– Сколько до него?

– Изрядно. Излучение слабеет!

Адмирал бросил перехватчик вниз по крутой дуге. Обоих мужчин вжало в амортизационные кресла.

– Найди источник сигнала, Джордж, – проскрежетал вице-адмирал. – Найди и приведи меня к нему, даже если тебе придется нашаманить курс!

– Поймал! – прорычал Дрю. – Вправо на ноль тридцать. Расстояние – примерно две тысячи километров…

33

Стоя на голой поверхности иссеченной ветром скалы, Карнаби вцепился одной рукой в ненадежную опору, а другой поддерживал Терри. Ветер с воем хлестал его; снежная крупа летела в лицо и секла глаза, и так уже полуослепшие от белизны. Юноша, пребывавший в полубессознательном состоянии, привалился к нему.

Разум Карнаби работал так же неповоротливо, как наполовину окоченевшие конечности. Где-то внизу находился выступ, способный укрыть от ветра. Сколько до него? Десять футов? Пятьдесят?

Не имеет значения. Он должен туда добраться. Ему не продержаться здесь, на этом ветру. Еще минута – и он окончательно выйдет из строя.

Карнаби подтащил Терри к себе, покрепче прижал рукой, которая казалась совершенно чужой – как камень, за который они цеплялись. Он переставил правую ногу и почувствовал, что та скользит. Он падал, лихорадочно цепляясь одной рукой за камни, а потом полетел сквозь воздух…

Удар об сугроб вышиб воздух из легких. Из темноты взметнулся красный огонь, грозя поглотить его. Он мучительно боролся за глоток воздуха, сражался со страхом удушья. Рыхлый снег раздался под ним, и Карнаби заскользил вниз. Отчаянным рывком он ухватился за край ледяной корки, перевалил через него, потом на ощупь отыскал Терри, лежавшего навзничь под отвесной скалой. Юноша пошевелился.

– Так… устал… – прошептал он и выгнулся в мучительной попытке сделать вдох.

Карнаби подполз к юноше и сел, опершись спиной об скалу. Сквозь покрытые инеем ресницы он смутно видел вечерние огоньки в поселении – далеко внизу, так далеко…

Он обнял худое тело, осторожно примостил голову юноши себе на колени и склонился над ним, закрывая его от снежных вихрей.

– Все в порядке, Терри, – сказал он. – Теперь ты можешь отдохнуть.

34

Опираясь на три тонких карандаша силовых лучей, военный перехватчик медленно облетел джаннскую яхту. Та парила, включив только антигравы, в тысяче футов над высокой белой горой.

– Никаких признаков жизни, – сказал второй пилот. – Детектор вообще ничего не показывает.

– Идите на снижение. – Вице-адмирал Карнаби, сощурившись, смотрел в иллюминатор со стеклом-хамелеоном, затемнившимся почти до непрозрачности из-за ледяного сверкания снега внизу. – С этой хибарой вроде все в порядке, но что-то я не вижу рядом с ней флиттера «Модель-семь».

Под управлением опытного боевого офицера тяжелая флотская шлюпка быстро спустилась вниз. На пятидесяти футах она прекратила снижаться и облетела станцию.

– Я насчитал четыре мертвых джанна, – надломленным голосом проговорил адмирал.

– Следы, – указал генерал. – Ведут вон туда, вниз.

– Сажайте шлюпку, Джордж!

Стофутовое судно приземлилось, сокрушая камни и лед; акулий нос повис над краем маленького плато. Люк отворился. Двое мужчин вышли.

На том месте, где лежал Карнаби, подкарауливая последнего инопланетянина, они остановились, молча глядя на ледяную дорожку темной крови и на мертвого джанна рядом с ней. Потом двинулись по неровным следам, уходившим за край плато.

– Он все еще держался на ногах, но это все, что можно сказать, – проговорил генерал.

– Джордж, вы можете управлять этим паучьим катером?

Адмирал указал на джаннскую шлюпку.

– Конечно.

– Тогда идем.

35

Полчаса спустя, уже в сумерках, адмирал, жадно вглядывавшийся в пространство – из-за метели почти ничего не было видно, – различил занесенные снегом фигуры, скорчившиеся в тени скального выступа. Генерал кое-как посадил катер пятьюдесятью футами ниже, на узком уступе. Подъем обратно к цели их путешествия занял десять минут.

Вице-адмирал Карнаби подтянулся в последний раз, посмотрел поверх ледяного выступа на фигуру в выцветшем синем полилоновом комбинезоне – и увидел обветренное, морщинистое лицо, покрывшееся льдом, закрытые глаза, скрюченные, окровавленные руки, зияющую рану в боку.

Генерал встал рядом, молча глядя на погибшего, потом двинулся вперед.

– Мне очень жаль, адмирал, – сказал он. – Он мертв. Замерз насмерть. Оба мертвы.

Адмирал подошел и опустился на колени рядом с Карнаби.

– Мне так жаль, Джимми, – проговорил он. – Мне так жаль…

– Не понимаю, – сказал генерал. – Он мог бы остаться там, наверху, на станции. С ним было бы все в порядке. Что он делал здесь, внизу?

– То же, что и всегда, – ответил адмирал Карнаби. – Выполнял свой долг.

Испытание на слом

Перевод О. Степашкиной

Ветер позднего октября заливал лицо ледяным дождем. Мэллори, подняв воротник, стоял в темноте у входа в узкий переулок.

– Какая ирония, Джонни! – пробормотал невысокий мрачный мужчина рядом с ним. – Ты, человек, который должен был стать сегодня премьер-министром мира, прячешься в закоулках, пока Косло со своими громилами пьет шампанское во Дворце правительства!

– Это не страшно, Пол, – сказал Мэллори. – Возможно, он будет слишком занят празднованием победы, чтобы думать обо мне.

– А может, не будет, – сказал невысокий мужчина. – Он не успокоится, зная, что ты жив и противостоишь ему.

– Осталось всего несколько часов, Пол. К завтраку Косло поймет, что его предвыборные махинации не сработали.

– Но если он успеет тебя схватить, это конец, Джонни. Без тебя заговор рассыплется, как карточный домик.

– Я не покину город, – ровным тоном произнес Мэллори. – Да, риск есть, но диктатора без риска не свалишь.

– Ты вовсе не должен был рисковать, встречаясь с Крэндаллом лично.

– Если он увидит меня и будет знать, что я всей душой предан делу, это нам поможет.

И двое мужчин, замолкнув, стали ждать появления третьего заговорщика.

На борту межзвездного дредноута, шедшего в полупарсеке от Земли, составной Ри-мозг изучал отдаленную Солнечную систему.

«Излучение в широком диапазоне с третьего небесного тела, – ячейки Воспринимателей послали импульс на шесть тысяч девятьсот тридцать четыре блока, составлявшие мозг, который вел корабль. Модуляции спектров умственных процессов от сорока пяти до девяносто одного».

«Частично соответствует характеристикам экзокосмического манипулятивного разума, – заключили Аналитики, изучив комплекс данных. – Прочие показатели варьируются по сложности от первого уровня до двадцать шестого».

«Аномальная ситуация, – пробормотали Воспоминатели. – Основной признак Высшего Разума – уничтожение низших разумов, так же как я/мы систематически истребляем тех, кого встречаем, исследуя этот рукав Галактики».

«До принятия решения необходимо лучше узнать этот феномен, – указали Интерпретаторы. – Чтобы добыть и проанализировать типичную единицу разума, требуется подойти на расстояние, не превышающее одного излучения в секунду».

«В этом случае риск будет относиться к наивысшей категории», – бесстрастно возвестили Аналитики.

«УРОВНИ РИСКА БОЛЕЕ НЕ УЧИТЫВАЮТСЯ. – Мощный мыслеимпульс Эгона положил конец дискуссии. – НАШИ КОРАБЛИ НЫНЕ БОРОЗДЯТ НОВОЕ ПРОСТРАНСТВО В ПОИСКАХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ДЛЯ ЭКСПАНСИИ ВЕЛИКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ. ЭТО НЕ ПОДЛЕЖАЩИЙ ОТМЕНЕ ПРИКАЗ, КОТОРЫЙ МОЙ/НАШ КОСМИЧЕСКИЙ АППАРАТ БУДЕТ ИСПОЛНЯТЬ ДО ПРЕДЕЛА РИ-СПОСОБНОСТЕЙ, ИСПЫТЫВАЯ МОЮ/НАШУ СПОСОБНОСТЬ ВЫЖИВАТЬ И ДОМИНИРОВАТЬ. НИКАКОЙ НЕРЕШИТЕЛЬНОСТИ, НИКАКОГО ОПРАВДАНИЯ НЕУДАЧ. Я/МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ НА БЛИЖНЮЮ ОРБИТУ ДЛЯ НАБЛЮДЕНИЯ!»

В полном молчании, со скоростью лишь на долю секунды ниже скорости света, Ри-дредноут помчался к Земле.

В квартале от них, под резким светом полиарки, появилась темная фигура. Мэллори напрягся.

– А вот и Крэндалл, – прошептал невысокий. – Я рад…

Он осекся. По пустому проспекту разнесся рев мощного газотурбинного двигателя. Полицейская машина вылетела с боковой улицы, повернув под визг перегруженной гиросистемы. Стоявший на свету человек повернулся, собираясь бежать. В машине замигал ослепительно-синим и затарахтел СУРФ-пистолет, разразившись шквалом пуль, которые врезались в беглеца, вколотили его в кирпичную стену, сбили с ног и перевернули, прежде чем грохот выстрелов донесся до слуха Мэллори.

– О господи! Они убили Тони! – вырвалось у невысокого. – Надо уходить!

Мэллори сделал полдюжины шагов и застыл – в дальнем конце переулка вспыхнули фары. По асфальту загрохотали тяжелые ботинки, хриплый голос проорал команду.

– Мы окружены! – бросил Мэллори. В шести футах от них находилась деревянная дверь из неструганых досок. Мэллори подскочил к ней и налег всем телом. Дверь устояла. Он отступил на шаг, вышиб ее ногой и потащил товарища за собой в темное помещение, вонявшее заплесневелой мешковиной и крысиным пометом. Спотыкаясь и нашаривая путь в темноте, Мэллори пробрался через захламленную комнату, нащупал стену и отыскал дверь, висящую на одной петле. Толкнув ее, он очутился в коридоре с покорежившимся линолеумом – его было видно в слабом свете, который проникал через окошко над массивной запертой дверью. Мэллори повернул в другую сторону и побежал к двери поменьше, в дальнем конце коридора. До двери оставалось десять футов, когда из нее градом посыпались щепки, оцарапавшие Мэллори и изодравшие его пальто, словно когти. Сзади, там, где был его спутник, раздался приглушенный звук. Мэллори развернулся и увидел, как Пол отлетает к стене и сползает по ней; тысячи пуль, выпущенные из полицейского СУРФ-пистолета, разворотили ему грудь и живот.

Кто-то просунул руку через разбитую дверь и схватился за задвижку. Мэллори шагнул к двери, ухватил руку за запястье, изо всех сил дернул вниз и почувствовал, как ломается локтевой сустав. Крик полицейского потонул в шуме новых выстрелов, но Мэллори уже отскочил, ухватился за поручень лестницы и перепрыгнул через него. Он мчался, перелетая через пять ступеней за раз, пронесся через лестничную площадку, засыпанную пустыми бутылками и осколками стекла, влетел в коридор с покосившимися дверями и паутиной. Снизу доносились топот и разъяренные вопли. Мэллори шагнул в ближайшую дверь и встал, прижавшись спиной к стене рядом с дверным проемом. Тяжелые шаги прогрохотали по лестнице, остановились, направились в его сторону…

Мэллори напрягся. Когда полицейский прошел мимо двери, он шагнул наружу и изо всех сил ударил противника ребром ладони по основанию шеи. Полицейский, судя по всему, попытался нырнуть вперед, но Мэллори успел подхватить пистолет прежде, чем тот грохнулся об пол. Он сделал три шага и выпустил весь магазин в лестничный колодец, потом развернулся и со всех ног помчался в дальний конец коридора. Внизу открыли ответный огонь.

Пущенная великаном дубинка ударила Мэллори в бок, сбила дыхание, развернула его и швырнула к стене. Придя в себя, он побежал дальше и на бегу нащупал глубокую кровоточащую царапину – пуля лишь слегка задела его.

Он добрался до двери на черную лестницу и отшатнулся: из темноты на него с воем кинулось нечто грязно-серое. Через секунду в узком пространстве вспыхнул и загрохотал пистолет, со стены над его головой посыпалась штукатурка. Крепко сбитый мужчина в темной форме тайной полиции, бежавший вверх по лестнице, на миг затормозил, увидев оружие в руках Мэллори. Прежде чем он опомнился, Мэллори врезал ему разряженным пистолетом, и полицейский полетел спиной вперед в лестничный проем. Кот, спасший ему жизнь, – здоровенный, весь в боевых шрамах – лежал на полу; пули снесли ему полголовы. Взгляд единственного желтого глаза был устремлен на Мэллори, когти впились в пол, будто котяра даже после смерти шел в атаку. Мэллори перепрыгнул через убитое животное и побежал вверх по лестнице.

Тремя пролетами выше та уперлась в чердак, загроможденный перевязанными стопками газет и прелыми картонными коробками, из которых прыснули мыши. Единственное окно было непрозрачным из-за грязи. Мэллори бросил бесполезный пистолет и осмотрел потолок в поисках аварийного люка, но ничего не нашел. Бок страшно болел.

За дверью зазвучали неумолимые шаги. Мэллори попятился в угол. Снова раздался оглушительный визг СУРФ-пистолета, и хлипкая дверь просто рассыпалась. На мгновение стало тихо. Потом кто-то бесцеремонно рявкнул:

– Мэллори, выходи с поднятыми руками!

В полутьме было видно, как бледные язычки пламени лижут стопки газет, загоревшихся от града пуль в стальной оболочке. Дым становился все гуще.

– Выходи, пока не поджарился! – добавил тот же голос.

– Валим отсюда! – выкрикнул другой. – Этот хлам сейчас полыхнет, как трут!

– Последний шанс, Мэллори! – крикнул первый; огонь, набравшийся сил от сухой бумаги, взмыл к потолку и заревел. Мэллори пробрался вдоль стены к окну, сдернул потрепанную рулонную штору и рванул на себя оконный переплет. Тот не шевельнулся. Мэллори пинком вышиб стекло, перебросил ногу через подоконник и выбрался на ржавую пожарную лестницу. Пять этажей до земли, свет фар на грязном бетоне, белые пятна обращенных кверху лиц – и полдюжины полицейских машин, перекрывших мокрую от дождя улицу. Мэллори прижался спиной к перекладине и посмотрел вверх. Пожарная лестница уходила вверх на три или четыре этажа. Мэллори заслонил рукой лицо от пламени и заставил ноги нести себя, перескакивая по три железные перекладины за раз.

Верхняя площадка располагалась шестью футами ниже карниза. Мэллори встал на перила, ухватился обеими руками за край резного каменного выступа, оттолкнулся и на мгновение повис в девяноста футах над улицей; потом подтянулся, забросил ногу на карниз и закатился на крышу.

Распластавшись на ней, он стал всматриваться в темноту вокруг себя. На плоской крыше выделялись лишь вентиляционная труба и будка, которая вела не то на лестницу, не то в шахту лифта.

Мэллори осмотрелся и обнаружил, что на углу стоит отель, а рядом с ним есть парковка. Ближайшая крыша на другой стороне переулка была футов на десять ниже, но дома разделялись промежутком в шестнадцать футов. Пока Мэллори смотрел на нее, под ногами у него громыхнуло и крыша содрогнулась: один из этажей дряхлого здания обрушился – огонь пожрал опоры.

Теперь все вокруг было в дыму. Со стороны парковки темные языки пламени вздымались футов на тридцать над крышей, посылая в мокрое ночное небо снопы искр. Мэллори добрался до верхней площадки лестницы и обнаружил, что металлическая дверь заперта. На стене будки висела ржавая складная лестница. Мэллори сорвал ее и раздвинул на всю длину. По его прикидкам, получалось футов двадцать. Хватит. Наверное.

Лишь с большим трудом он перекинул конец лестницы на противоположную крышу и пополз по непрочному мостику; тот прогнулся под его тяжестью. Мэллори осторожно двигался вперед, не обращая внимания на то, что ненадежная опора качается. До дальней крыши оставалось шесть футов, когда он почувствовал, что проржавевший металл рассыпается под ним. Мэллори отчаянно метнулся вперед. Хорошо, что крыша была ниже той, с которой он приполз, иначе спастись бы не удалось. Он вцепился в металлический желоб водостока и услышал, как снизу раздались крики: лестница рухнула на брусчатку переулка.

«Не повезло, – подумал Мэллори. – Теперь они знают, где я…»

На крыше отыскался люк, накрытый тяжелой крышкой. Мэллори поднял ее, спустился по железной лесенке в темноту, вышел в коридор, пробрался к лестнице. Снизу послышались негромкие звуки. Он двинулся в ту сторону.

Когда он добрался до четвертого этажа, внизу вспыхнул свет, зазвучали голоса и топот шагов. Дойдя до третьего этажа, Мэллори прокрался по коридору и вошел в заброшенный кабинет. На выцветших стенах гуляли наклонные пятна света от лучей прожекторов.

Мэллори покинул кабинет, свернул за угол, прошел в комнату, глядевшую на переулок. Через окна, лишенные стекол, тянуло холодным воздухом и запахом дыма. Узкий проход внизу казался безлюдным. Тело Пола исчезло. Сломанная лестница лежала там, где упала. До брусчатки, прикинул Мэллори, было футов двадцать; даже если он повиснет на руках и спрыгнет, перелом ног гарантирован…

Внизу что-то шевельнулось. Прямо под окном, прислонившись к стене, стоял полицейский в форме. На лице Мэллори застыла волчья ухмылка. Одним движением он перемахнул через подоконник, задержался на мгновение, глядя на испуганное лицо, на раскрывшийся для крика рот…

Его ноги врезались в спину полицейскому, смягчив падение. Он благополучно перекатился вбок и сел, наполовину оглушенный. Полицейский лежал ничком, с неестественно выгнутой спиной.

Мэллори встал – и едва не упал от боли в правой лодыжке. Вывих или перелом. Стиснув зубы, он двинулся вдоль стены. Ледяная дождевая вода, стекавшая из водосточной трубы впереди него, кружилась вокруг ног. Мэллори поскользнулся на брусчатке и чуть не упал. Темнота впереди стала чуть менее густой – показалась парковка рядом со зданием. Если он сумеет добраться до нее, пересечь ее, тогда, возможно, у него будет шанс. Он должен справиться – ради Моники, ради ребенка, ради будущего всего мира.

Шаг. Еще шаг. Боль пронзала его при каждом вдохе. Пропитанные кровью холодная рубашка и штанины липли к телу. Еще десять футов, и он сможет…

Двое мужчин в черной форме государственной тайной полиции преградили путь Мэллори и остановились, направив бластеры ему в грудь. Мэллори оттолкнулся от стены и собрался, готовясь принять очередь, которая оборвет его жизнь. Но вместо этого сквозь туман и дождь пробился луч света, ослепивший его.

– Вы идете с нами, мистер Мэллори.

«По-прежнему никакого контакта», – доложили Восприниматели.

«Первоуровневым разумам внизу недостает сплоченности; они трепещут и кидаются прочь, стоит мне/нам коснуться их».

Инициаторы сделали предложение: «Путем применения подходящих гармонических колебаний создать резонансное поле, которое укрепит один из здешних разумов, функционирующих в аналогичном ритме».

«Я/мы полагаем, что наиболее подходящей будет следующая схема…» Появилась сложная последовательность символов.

«ПРОДОЛЖАЙТЕ ДЕЙСТВОВАТЬ, КАК ПРЕДПИСАНО, – приказал Эгон. – ВСЕ ПЕРИФЕРИЙНЫЕ ФУНКЦИИ ПРИОСТАНАВЛИВАЮТСЯ ВПЛОТЬ ДО ДОСТИЖЕНИЯ УСПЕХА».

В едином стремлении к цели Ри-сенсоры темного, безмолвного корабля стали прощупывать космос в поисках восприимчивого человеческого разума.

Комната для допросов представляла собой абсолютно пустой куб с белыми эмалированными поверхностями. В его геометрическом центре, под слепяще-белой осветительной панелью, стояло массивное кресло из полированной стали, отбрасывавшее чернильную тень.

Минута прошла в безмолвии. Потом по коридору простучали каблуки. Высокий человек в простом темном мундире вошел в открытую дверь и остановился, изучающе глядя на пленника. Его широкое дряблое лицо было серым и холодным, как могильный камень.

– Я тебя предупреждал, Мэллори, – произнес он низким брюзгливым голосом.

– Ты совершаешь ошибку, Косло, – сказал Мэллори.

– Открыто арестовывая народного героя, да? – Косло искривил широкие серые губы в улыбке, напоминавшей оскал черепа. – Не обманывай себя. Оппозиционеры ни на что не способны без своего лидера.

– Ты уверен, что готов уже сейчас подвергнуть свой режим испытанию?

– Либо так, либо ждать, когда твоя партия соберет силы. Я предпочитаю не тянуть. Я никогда не умел ждать, Мэллори, в отличие от тебя.

– Что ж… к утру узнаешь.

– Так скоро? – Косло прикрыл тяжелые веки, щурясь от света. – Я много чего узнаю к утру, – проворчал он. – Ты понимаешь, что твое положение безнадежно?

Его взгляд обратился на кресло.

– Иными словами, я должен теперь продаться тебе за… что? Очередные обещания?

– Альтернатива – вот это кресло, – сухо произнес Косло.

– Ты очень веришь в технику, Косло, куда больше, чем в людей. Это твое слабое место.

Косло поднял руку и погладил металлическую поверхность кресла:

– Это оборудование предназначено для выполнения особых задач с наименьшими трудностями для меня. Оно позволяет нервной системе настроиться на полное воспроизведение воспоминаний и одновременно усиливает мысленную речь, которая сопровождает высокую мозговую активность. Индивид, кроме того, покорно воспроизводит все вслух. – Он сделал паузу. – Если станешь сопротивляться, оно уничтожит твой мозг, но не раньше, чем тывыдашь мне все: имена, адреса, схему организации, оперативный план – все. Для нас обоих будет проще, если ты смиришься с неизбежным и добровольно расскажешь мне все, что я хочу знать.

– А потом?

– Ты знаешь, что мой режим не потерпит оппозиции. Чем полнее будут полученные мной сведения, тем меньше крови придется пролить.

Мэллори покачал головой.

– Нет, – отрезал он.

– Не валяй дурака, Мэллори! Это не проверка твоего мужества!

– Это проверка человечности, Косло. Человек против машины.

Косло впился в него взглядом. Потом резко махнул рукой:

– Привяжите его.

Мэллори чувствовал, как холодный металл вытягивает тепло из тела. Ремни охватили его руки, ноги, торс. Широкое кольцо из переплетенных проводов и пластика крепко прижало голову к выгнутому подголовнику. Стоявший у стены Фей Косло смотрел на него.

– Готово, ваше превосходительство, – доложил техник.

– Приступайте.

Мэллори напрягся. От болезненного возбуждения все внутри сжалось. Он слыхал об этом кресле, о его способности вычистить человеческий разум, оставив лишь невнятно лепечущее тело.

«Только свободное общество, – подумал он, – способно создать технологию, делающую тиранию возможной…»

Он смотрел, как техник в белом халате подходит к нему и протягивает руку к пульту управления. У него оставалась лишь одна надежда: если он сумеет сопротивляться силе машины, затянет допрос, задержит Косло до рассвета…

Усаженные иглами тиски коснулись висков Мэллори. Горячечный водоворот образов захлестнул его разум. Он почувствовал, как горло напрягается в сдавленном крике. Щупы чистой силы ворвались в мозг, вороша старые воспоминания, вскрывая раны, залеченные временем. Мэллори слышал чей-то голос, понимал, что он задает вопросы. Слова трепетали в горле, стремясь вырваться наружу.

«Я буду сопротивляться!» Эта мысль вспыхнула и исчезла, снесенная потоком зондирующих импульсов, катившихся по мозгу, словно мельничное колесо. «Я должен продержаться… достаточно долго… чтобы дать остальным шанс…»

На панели, опоясывавшей изнутри пост управления Ри-корабля, светились и мигали тусклые огоньки.

«Я/мы чувствуем новый разум – источник мощного излучения, – внезапно объявили Восприниматели. – Но образы спутанны, беспорядочны. Я/мы ощущаем борьбу, сопротивление…»

«ВЗЯТЬ ПОД ЖЕСТКИЙ КОНТРОЛЬ, – приказал Эгон. – СУЗЬТЕ ФОКУС И ИЗВЛЕКИТЕ РЕПРЕЗЕНТАТИВНУЮ ЧАСТИЦУ ЛИЧНОСТИ».

«Это нелегко. Я/мы ощущаем мощные нейронные потоки, конфликтующие с базовыми ритмами мозга».

«ПРОТИВОДЕЙСТВУЙТЕ ИМ!»

И снова Ри-разум простерся и проник в матрицу поля – мозг Мэллори – и принялся методично, шаг за шагом прослеживать и усиливать изначальные гармонии, давая возможность естественной эгомозаике проявиться и освободиться от сводящих с ума контримпульсов.

Когда тело Мэллори окаменело в путах, лицо специалиста сделалось белым как мел.

– Идиот! – Голос Косло хлестнул по нему, словно бич. – Если он умрет прежде, чем заговорит…

– Он… он отчаянно сопротивляется, ваше превосходительство. – Специалист проверил показания приборов. – Ритмы от альфы до дельты нормальные, хотя и учащенные, – пробормотал он. – Метаболический индекс – 0,99…

Тело Мэллори дернулось. Глаза распахнулись, потом закрылись. Губы зашевелились.

– Почему он не говорит?! – прорычал Косло.

– Ваше превосходительство, может потребоваться время, чтобы отрегулировать потоки силы и добиться резонанса по десяти точкам…

– Ну так займись этим, черт побери! Я слишком многим рискнул, арестовав этого человека, чтобы теперь потерять его!

Раскаленные добела пальцы чистой силы вырвались из стула, вонзились в нейронные пути внутри мозга Мэллори – и столкнулись с несокрушимой защитой Ри-зонда. В этом противоборстве истерзанное самосознание Мэллори носилось туда-сюда, словно лист в бурю.

«Сражайся!» Уцелевшие обрывки сознающего себя разума собрались воедино…

…И были схвачены, закапсулированы и брошены вверх и в сторону. Мэллори ощущал, как его несет через водоворот белой светящейся мглы, прорезанной красными, синими, фиолетовыми вспышками и потоками света. Он ощущал мощные силы, которые давили на него, швыряли его из стороны в сторону, вытягивали разум, словно вязкую проволоку, что прошла через всю Галактику. Становясь все шире, она превратилась в перегородку, разделившую Вселенную надвое. Эта плоскость утолщалась, вспучилась и охватила все пространство-время. Где-то вдалеке Мэллори слабо ощущал буйные потоки энергии, рыскавшие прямо за непроницаемой мембраной силы…

Сфера, в которую его заточили, сжалась, спрессовалась, сфокусировав сознание. Он знал, не зная, откуда ему это известно, что пребывает в герметичной безвоздушной камере, сковывающей, вызывающей клаустрофобию, отсекающей все звуки и ощущения. Он попытался сделать вдох, чтобы закричать…

Но вдоха не последовало – лишь слабое биение ужаса, быстро угасавшее, словно его сдерживала чья-то рука. Мэллори ждал в одиночестве и в темноте, напрягая все чувства, наблюдая за окружающей пустотой…

«Я/мы поймали его!» – сообщили Восприниматели и отключились. В центре камеры запульсировали потоки энергии: ловушка для разума принялась удерживать и контролировать захваченную структуру мозга.

«НАЧАТЬ ИСПЫТАНИЕ НЕМЕДЛЕННО. – Эгон отмахнулся от вопросительных импульсов занятых рассуждениями мыслесегментов. – ПРИМЕНИТЬ ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ И ЗАФИКСИРОВАТЬ РЕЗУЛЬТАТЫ. ПРИСТУПАЙТЕ!»

…И осознал, что в дальней части помещения слабо светятся очертания окна. Он моргнул, приподнялся на локте. Матрасные пружины заскрипели. Он принюхался. В спертом воздухе висел едкий запах дыма. Кажется, он находился в номере дешевого отеля – но совершенно не помнил, как очутился там. Он отбросил колючее одеяло и почувствовал покоробившиеся доски пола под босыми ногами…

Доски были горячими.

Он вскочил, бросился к двери, схватился за дверную ручку – и отдернул руку. Металл обжег ладонь до волдыря.

Он подбежал к окну, сорвал задубевшие от грязи занавески, повернул ручку и дернул раму. Та не шелохнулась. Он отступил на шаг и вышиб стекло ногой. Сквозь выбитое окно тут же ворвались клубы дыма. Намотав на руку занавеску, он выбил торчащие осколки, перебросил ногу через подоконник и выбрался на пожарную лестницу. Ржавый металл впился в босые ноги. Он кое-как спустился на пять или шесть ступенек – и остановился, когда внизу взметнулась волна пламени.

Поверх поручней он увидел улицу, пятна света на грязном бетоне десятью этажами ниже, уставившиеся вверх белые лица, словно бледные пятнышки. В сотне футов от него раздвижная лестница, покачиваясь, тянулась к другому крылу горящего здания – не к нему. Он был позабыт и брошен на произвол судьбы. Никто не мог спасти его. В сорока футах под ним железная лестница превратилась в огненный ад.

«Самое простое и быстрое – шагнуть за поручень, избежать боли, умереть пристойно», – с ужасающей ясностью промелькнуло в мозгу.

Раздался звон стекла, окно над ним разлетелось. Горячие угли посыпались на спину. Железо под ногами было горячим. Он набрал побольше воздуха, прикрыл лицо рукой и рванулся вниз сквозь беснующиеся языки пламени…

Он сползал по безжалостным металлическим ступеням. Лицо, спина, плечи, руки болели так, словно к ним приложили докрасна раскаленное железо и забыли отнять. Краем глаза он заметил свою руку, ободранную, сочащуюся кровью, почерневшую…

Ладони и ступни больше не слушались его. Двигаясь на локтях и коленях, он перевалился через очередной край, соскользнул на еще одну лестничную площадку. Лица стали ближе; руки тянулись вверх, к нему. Он нашарил опору, поднялся на ноги и почувствовал, как эта последняя секция раскачивается под его весом. Перед глазами стояла красная пелена. Он чувствовал, как обожженная кожа сползает с бедер. Раздался женский крик.

– …Боже мой, сгорел заживо и все еще двигается! – прокаркал тонкий голос.

– …Его руки… нет пальцев…

Что-то взметнулось, обрушилось на него, призрачный удар – и настал мрак…

«Реакция данной сущности аномальна, – доложили Аналитики. – Неимоверная воля к жизни! Перед лицом неминуемого, казалось бы, физического уничтожения она выбрала мучительную боль и увечья, лишь бы немного продлить свое существование».

«Не исключено, что подобная реакция – всего лишь необычное проявление инстинктов», – указали Аналитики.

«Если так, это может оказаться опасным. Требуется больше данных».

«Я/МЫ ВОЗДЕЙСТВУЕМ НА СУЩНОСТЬ ЗАНОВО, – приказал Эгон. – ПАРАМЕТРЫ СТРЕМЛЕНИЯ К ВЫЖИВАНИЮ ДОЛЖНЫ БЫТЬ УСТАНОВЛЕНЫ С ПОМОЩЬЮ НОВОГО ВЫСОКОТОЧНОГО ИСПЫТАНИЯ!»

Мэллори скорчился и обмяк на стуле.

– Он?..

– Жив, ваше превосходительство. Но что-то пошло не так! Я не могу вывести его на уровень речи. Он борется со мной при помощи сложных вымыслов!

– Выведи его из этого состояния!

– Я пытаюсь, ваше превосходительство, но не могу до него дотянуться. Похоже, он перехватил встроенные в кресло источники энергии и за счет них укрепляет свой механизм защиты!

– Одолей его!

– Я попытаюсь, но его сила просто невероятна.

– Задействуй больше сил!

– Это… опасно, ваше превосходительство.

– Не опаснее неудачи!

Специалист с мрачным видом подкрутил верньеры на приборной панели, увеличивая поток энергии, идущей через мозг Мэллори.

«Сущность зашевелилась! – воскликнули Восприниматели. – В мыслеполе хлынул новый мощный поток энергии! Моя/наша хватка слабеет…»

«ДЕРЖИТЕ СУЩНОСТЬ! НЕМЕДЛЕННО ПОВТОРИТЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ ПРИ МАКСИМАЛЬНОЙ ЭКСТРЕННОЙ МОЩНОСТИ!»

Пока пленник боролся против принуждения, составной инопланетный разум собрался с силами и запустил в его взбудораженное мыслеполе новые раздражители.

…Горячее солнце жгло спину. Легкий ветерок играл высокой травой, росшей на склоне, где спрятался раненый лев. Предательские капли багровой крови на высоких стеблях отмечали путь большой кошки. Он был тут, наверху, – распластался на земле под купой колючих деревьев; желтые глаза сузились от боли, причиняемой пулей калибра 0,375, застрявшей в груди. Лев ждал, надеясь, что мучитель подойдет к нему…

Сердце гулко билось под промокшей от пота рубашкой цвета хаки. Тяжелое ружье в его руках казалось игрушкой, бесполезной против первозданной ярости животного. Он сделал шаг и скривил губы в иронической гримасе. Что он пытается доказать? Здесь никого нет. Никто не узнает, если он отойдет подальше, сядет под дерево, лениво отопьет из фляжки, подождет пару часов – за это время хищник истечет кровью и умрет, – а потом отыщет труп. Он сделал еще шаг, потом уверенно двинулся вперед. Ветерок холодил лоб. Ноги шагали сильно и быстро. Он сделал глубокий вдох, чувствуя сладость весеннего воздуха. Никогда еще жизнь не казалась ему такой прекрасной…

Раздался тяжелый астматический кашель, и огромный зверь выскочил из тени: желтые клыки оскалены, мышцы перекатываются под коричневатой шкурой, на боку блестят темные пятна крови…

Лев ринулся вниз по склону; он расставил ноги, вскинул ружье и приложил его к плечу. «Все как в книжке, – сардонически подумал он. – „Цельтесь в грудь, подождите, пока не будете уверены“…» Когда расстояние сократилось до ста футов, он выстрелил – ровно в тот момент, когда зверь метнулся влево. Пуля скользнула по ребрам. Опомнившийся лев притормозил. Ружье дернулось и рявкнуло еще раз, рычащая морда взорвалась, сделавшись красной маской, – и все же умирающий хищник не остановился. Он сморгнул пот с глаз, прицелился в холку…

Курок глухо щелкнул. Одного взгляда хватило, чтобы понять: гильза застряла в затворном механизме. Он пытался извлечь ее, не сходя с места, но ничего не получалось. В последний миг он шагнул вбок, мчащееся чудовище проскочило мимо и замертво рухнуло в пыль. Его вдруг поразила мысль: если Моника смотрела на него из машины у подножия холма, то на этот раз она не станет смеяться над ним…

«И снова его реакция не соответствует ни одному понятию рациональности, соответствующему моему/нашему опыту, – так ячейки-Воспоминатели обозначили парадокс, явленный пленным рассудком Ри-разуму. – Перед нами сущность, которая с беспримерным неистовством цепляется за свое существование – и все же без необходимости идет на риск высшей категории, согласно неким правилам поведенческой симметрии».

«Я / мы теоретически допускаем, что выбранный нами сегмент личности не является истинным аналогом Эгон-сущности, – предположили Обдумыватели. – Он явно неполон, нежизнеспособен».

«Позвольте мне / нам приступить к избирательному снятию контроля над периферийными областями мыслеполя, – предложили Восприниматели. – Это позволит лучше сосредоточиться на стимулировании центральной матрицы».

«Если подобрать энергии, соответствующие захваченному разуму, мы, возможно, проследим его ритмы и найдем путь к полному контролю над ним», – быстро решили Вычислители.

«Этот способ сопряжен с риском разрушения матрицы и уничтожения опытного экземпляра».

«ПОЙТИ НА РИСК».

С беспредельной тщательностью Ри-разум сократил область зондирования, подстроив ее форму под контуры сражавшегося рассудка Мэллори и настроившись на полное соответствие мощным потокам энергии, шедшим от допросного кресла.

«Равновесие достигнуто, – доложили наконец Восприниматели. – Однако баланс неустойчив».

«Следующее испытание должно быть направлено на выявление новых аспектов синдрома выживания данной сущности», – указали Аналитики. Была предложена и принята схема воздействия. С борта корабля, находившегося на орбите между Землей и Луной, Ри-мыслелуч снова устремился к воспринимающему разуму Мэллори…

Темнота сменилась светом, видным словно сквозь дымку. Низкий рокот встряхнул камни у него под ногами. Сквозь клубящуюся водяную пыль он разглядел плот и вцепившуюся в него маленькую фигурку: ребенок, девочка лет девяти, стояла на четвереньках и смотрела на него.

– Папочка! – послышался тоненький пронзительный крик, исполненный ужаса. Бурное течение швыряло плот. Он сделал шаг, поскользнулся и чуть не упал на скользких камнях. Ледяная вода забурлила вокруг колен. В сотне футов ниже по течению река, отливавшая сталью, изгибалась и уходила вниз, укрытая водяной дымкой на протяжении своего громоподобного спуска. Он развернулся, полез обратно, побежал вдоль берега. Там, впереди, в реку вдавалась скала. Может быть…

Плот подпрыгивал и кружился в пятидесяти футах от него. Слишком далеко. Он увидел бледное детское лицо, умоляющие глаза. Его затопил страх, приторный, тошнотворный.

Перед глазами встали картины смерти, собственного тела – изломанного, болтающегося под водопадом; воскового, бледного, лежащего на столе в морге; неподвижного, напудренного, неестественно выглядящего в обитом атласом гробу, разлагающегося в непроглядной темноте под равнодушной землей…

Он задрожал и отступил на шаг.

На мгновение его захлестнуло странное ощущение нереальности происходящего. Он вспомнил темноту, накатывающее ощущение клаустрофобии – и еще белую комнату, склонившееся над ним лицо…

Он моргнул – и сквозь брызги перекатов встретился взглядом с обреченным ребенком. Приступ сострадания был подобен удару дубинки. Он задохнулся и ощутил внутри себя чистое белое пламя гнева, отвращения к собственному страху. Он закрыл глаза, прыгнул как можно дальше, врезался в воду, ушел под нее, вынырнул, хватая ртом воздух. Двигая руками, он направлялся его к плоту. Но вдруг ощутил сильный удар – течение швырнуло его на камень – и задохнулся от плотных брызг, полетевших в лицо. Мелькнула мысль: теперь, когда дышать нечем, сломанные ребра уже не имеют значения. Важно лишь одно – добраться до плота, пока тот не перевалил через край, чтобы эта маленькая перепуганная душа не ушла вниз, в непроглядную тьму, одна, без спутника…

Руки вцепились в шершавое дерево. Он подтянулся, взобрался на плот, прижал маленькое тельце к себе – и мир рухнул, и навстречу ему взметнулся оглушительный грохот…

– Ваше превосходительство! Мне нужна помощь! – обратился специалист к мрачному диктатору. – Я влил в его мозг столько энергии, что можно убить двоих, – а он продолжает сопротивляться! Секунду назад мне на миг показалось – я готов был поклясться, – что он открыл глаза и посмотрел так, будто видит меня насквозь! Я не могу взять на себя ответственность…

– Значит, отключи энергию, дурак безмозглый!

– Я боюсь! Откат убьет его!

– Он! Должен! Заговорить! – проскрежетал Косло. – Удерживай его! Сломай его! Или сам умрешь медленной и страшной смертью!

Дрожащий специалист принялся возиться с пультом. Мэллори перестал биться в своих путах и застыл в напряжении. Он выглядел, словно человек, погрузившийся в раздумья. Пот сочился из-под его волос, стекая по лицу.

«В пленнике забили новые потоки! – встревоженно объявили Восприниматели. – Ресурсы этого мозга ошеломляют!»

«СКОМПЕНСИРУЙТЕ!» – приказал Эгон.

«Мои / наши ресурсы уже на пределе!» – вмешались Вычислители.

«ПЕРЕНАПРАВЬТЕ ЭНЕРГИЮ ИЗ ВСЕХ ПЕРИФЕРИЙНЫХ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ БЛОКОВ! ПОНИЗЬТЕ УРОВЕНЬ ЭКРАНИРОВАНИЯ! ДЛЯ МЕНЯ / НАС НАСТАЛ МОМЕНТ РЕШАЮЩЕГО ИСПЫТАНИЯ!»

Ри-мозг быстро выполнил приказ.

«Пленник удерживается, – объявил Вычислитель. – Но я/мы должны указать, что на данный момент это соединение является точкой уязвимости в случае атаки».

«ПОЙТИ НА РИСК».

«Этот разум даже теперь пытается выйти из-под моего/нашего контроля».

«УДЕРЖИВАТЬ ВСЕМИ СИЛАМИ!»

Ри-мозг безжалостно сражался за контроль над разумом Мэллори.

В какое-то мгновение его не было. А потом он внезапно стал существовать. Мэллори, подумал он. Эта кодовая комбинация импульсов обозначает меня / нас…

Чуждая мысль истаяла. Он поймал ее, удержал комбинацию импульсов. Мэллори. Он вспомнил форму своего тела, ощущение того, как череп обволакивает мозг, свое восприятие света, звука, тепла – но здесь не было ни звука, ни света. Лишь окутывавшая его темнота, непроницаемая, вечная, неизменная…

Но где это – здесь?

Он вспомнил белую комнату, резкий голос Косло, стальное кресло…

И оглушительный рев воды, рушащейся на него…

И тянущиеся к нему когти огромного кота…

И жгучую боль от пламени, лижущего его тело…

Но здесь не было ни боли, ни дискомфорта – вообще никаких ощущений. Что это – смерть? Эту идею он сразу отверг как чепуху.

Cogito ergo sum^[100]. Я – пленник. Где?

Его чувства зашевелились, исследуя пустоту и отсутствие ощущений. Он потянулся вовне и услышал звуки. Голоса, мольбы, требования. Они становились громче, отдавались эхом в бесконечности.

– …Говори, черт тебя побери! Кто твои главные сообщники? Какой поддержки вы ждете от вооруженных сил? Кто из генералов на вашей стороне? Оружие?.. Организация?.. Цели первых ударов?..

Слепящий разряд рассеялся по всему миру, заполнил Вселенную, потускнел. На мгновение Мэллори ощутил путы, врезавшиеся в напряженные мышцы предплечий, боль от стянувшего голову обода, боль в сведенных судорогой мускулах…

…Осознал, что плывет в невесомости, в море мерцающей, вспыхивающей энергии. Голова закружилась; он отчаянно боролся, пытаясь отыскать стабильность в мире хаоса. Он потянулся сквозь вращающуюся тьму, отыскал матрицу чистого направления, неосязаемую, но дававшую сетку координат на фоне движущихся потоков энергии. Схватил ее, удержал…

«Полный аварийный сброс! – Восприниматели швырнули команду во все шесть тысяч девятьсот тридцать четыре ячейки Ри-разума – и в шоке отшатнулись. – Пленный разум вцепился в контакт! Мы не можем вырваться!»

Пульсируя от чудовищного шока, вызванного внезапным нападением пленника, пришелец замешкался на долю наносекунды, чтобы восстановить межсегментный баланс.

«Мощь врага беспрецедентно велика, но все же недостаточна для того, чтобы разрушить цельность моего / нашего единствополя, – напряженно произнесли Аналитики. – Но я / мы должны немедленно отступить!»

«НЕТ! Я / МЫ НЕ РАСПОЛАГАЕМ ДОСТОВЕРНЫМИ ДАННЫМИ, КОТОРЫЕ ОПРАВДАЛИ БЫ ОТМЕНУ ФАЗЫ ОДИН, – возразил Эгон. – ПЕРЕДО МНОЙ / НАМИ РАЗУМ, УПРАВЛЯЕМЫЙ КОНФЛИКТУЮЩИМИ МОТИВАЦИЯМИ ОГРОМНОЙ МОЩНОСТИ. КАКАЯ ИЗ НИХ ГЛАВНАЯ? В НЕЙ КЛЮЧ К ЕГО ПОРАЖЕНИЮ. Я / МЫ ДОЛЖНЫ ПРИДУМАТЬ КОМПЛЕКС ВОЗДЕЙСТВИЙ, КОТОРЫЙ ВЫЗОВЕТ ФАТАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ ДВУХ ЭТИХ МОТИВАЦИЙ».

Прошло несколько драгоценных микросекунд: составной разум поспешно сканировал разум Мэллори в поисках символов, которые создали бы требуемый сущностный образ.

«Готово! – объявили Восприниматели. – Но следует учесть, что ни один разум не может долго сохранять целостность при прямом столкновении таких противоборствующих императивов. Следует ли продолжать воздействие до точки невозврата?»

«ДА, – предельно категорично изрек Эгон. – ИСПЫТАНИЕ НА СЛОМ».

Иллюзии, сказал себе Мэллори. Меня атаковали иллюзиями… Он почувствовал приближение новой ударной волны, могучей, рушащейся на него, словно могучий тихоокеанский вал. Мэллори изо всех сил вцепился в свое непрочное самоосознание, но сокрушительный удар швырнул его во тьму. Издалека на него смотрел инквизитор в маске.

– Болью от тебя ничего не добьешься, – произнес приглушенный голос. – Угроза смерти тебя не трогает. Но все же есть способ…

Занавеска отъехала в сторону, и за ней обнаружилась Моника, высокая, стройная, ослепительно живая, прекрасная, как лань. А рядом с ней – дитя.

Он вскрикнул «Нет!» и рванулся вперед, но цепи удержали его. Он смотрел, не в силах ничего сделать, как грубые руки схватили женщину, небрежно и бесстыдно скользя по ее телу. Другие руки схватили ребенка. Он увидел ужас на маленьком личике, страх в ее глазах…

Страх, который он уже видел прежде…

Ну конечно, он видел ее прежде. Этот ребенок был его дочерью, драгоценным отпрыском его самого и этой грациозной женщины…

Моники, поправил он себя.

…Видел эти глаза сквозь вихрящуюся водяную пыль над водопадом…

Нет. Это был сон. Сон, в котором он умер страшной смертью. Был и другой, о встрече с раненым львом, набросившимся на него…

– Тебя не тронут. – Голос инквизитора словно доносился откуда-то издалека. – Но ты всегда будешь помнить о том, как их расчленяли заживо…

Раз – и его внимание вновь переключилось на женщину и ребенка. Он увидел, как они обнажают стройное смуглое тело Моники. Та стояла перед ними нагая, прямо, не дрожа от страха. Но какой сейчас толк в мужестве? Кандалы на ее руках были соединены цепью с крюком, вделанным в сырую каменную стену. Раскаленное докрасна железо приближалось к белой плоти. Он увидел, как кожа потемнела и пошла волдырями. Железо вдавилось в тело. Моника окостенела. Послышался крик…

Послышался крик какой-то женщины.

– …Боже мой, сгорел заживо и все еще двигается! – прокаркал чей-то тонкий голос.

Он посмотрел на себя. Ни ран, ни шрамов; кожа цела. Но в сознании промелькнуло почти-воспоминание о ревущем пламени, мучительно опалившем легкие, когда он вдохнул его…

– Сон, – сказал он вслух. – Я сплю. Мне нужно проснуться!

Он закрыл глаза и покачал головой.

– Он покачал головой! – ахнул специалист. – Ваше превосходительство, этого не может быть – но я готов поклясться, что этот человек избавляется от контроля машины!

Косло грубо отшвырнул его в сторону, схватился за рукоять управления и толкнул ее вперед. Мэллори напрягся. Его дыхание стало хриплым и прерывистым.

– Ваше превосходительство, он умрет!..

– Пускай умирает! Никто не бросит мне вызов безнаказанно!

«Сузить фокус! – Восприниматели послали команду шести тысячам девятиста тридцати четырем энергетическим элементам Ри-мозга. – Противоборство не может длиться долго! В тот раз мы почти потеряли пленника…»

Зондирующий луч сузился, вонзаясь в самую сердцевину мозга Мэллори, навязывая выбранные им схемы…

…Ребенок заскулил, когда лезвие длиной в фут приблизилось к ее хрупкой груди. Сжимавшая нож корявая рука почти любовно провела им по коже с голубыми прожилками. Из неглубокой раны потекла темно-красная кровь.

– Если ты откроешь мне тайны Братства, твои товарищи по оружию непременно умрут, – монотонно проговорил безликий голос инквизитора. – Но если ты будешь упорствовать, твоя женщина и твое дитя претерпят все, что только сможет породить моя изобретательность.

Он рванулся, пытаясь освободиться из цепей.

– Я не могу тебе сказать! – прохрипел он. – Ты не понимаешь! Нет ничего, что стоило бы этого ужаса! Ничего…

Он ничего не мог сделать, чтобы спасти ее. Она прижалась к плоту, обреченная. Но он мог присоединиться к ней…

Нет, не в этот раз. В этот раз стальные цепи не пускали его к ней. Он снова рванулся, слезы слепили его…

Дым слепил его. Он посмотрел вниз, увидел обращенные вверх лица. Конечно, легкая смерть лучше гибели в огне. Но он прикрыл лицо руками и двинулся вниз…

– Никогда не обманывай доверия! – прозвенел в тесной темнице голос женщины, чистый, словно пение трубы.

– Папочка! – закричал ребенок.

– Умирают лишь раз! – крикнула женщина.

Плот ринулся вниз, в бурлящий хаос…

– Говори, черт возьми! – В голосе инквизитора появились новые нотки. – Мне нужны имена и места! Кто твои союзники? Каковы твои планы? Когда начнется восстание? Какого сигнала они ждут? Где?.. Когда?..

Мэллори открыл глаза. Слепящий белый свет, искаженное лицо с выпученными глазами прямо перед ним.

– Ваше превосходительство! Он очнулся! Он вырвался…

– Влей в него всю силу! Силу, черт побери! Заставь его говорить!

– Я… я боюсь, ваше превосходительство! Мы имеем дело с самым могущественным инструментом во Вселенной – человеческим мозгом. Кто знает, что мы можем создать…

Косло отшвырнул специалиста и рванул рычаг управления до упора.

…Темнота взорвалась ослепительным сиянием, перешедшим в очертания комнаты. Перед ним стоял полупрозрачный человек, в котором он узнал Косло. Диктатор повернулся к нему с перекошенным лицом:

– А теперь говори, черт возьми!

Его голос сделался каким-то странным, призрачным, словно представлял лишь один уровень реальности.

– Да, – отчетливо произнес Мэллори. – Я буду говорить.

– И если ты солжешь… – Косло выхватил из кармана простого кителя автоматический пистолет уродливого вида. – Я лично всажу тебе пулю в мозг!

– Мои главные союзники по заговору, – начал Мэллори, – это…

Говоря, он осторожно высвобождался – слово, которое пришло ему на ум, – из сцены, в которой участвовал. Он осознавал, что на одном уровне его голос сыплет фактами, которых так отчаянно жаждал тот человек. А на другом он тянулся наружу, перенаправляя силу, которая вливалась в него из кресла… перебрасывая ее через пространства, сжавшиеся в бесконечно малую плоскость. Он потянулся еще немного и вошел в сеть живых энергий, любопытных, трепещущих. Надавил, отыскал слабые точки, влил в них силы…

Круглая комната вдруг превратилась в жутковатое видение. Ее окружали мерцающие и сияющие огни. Из тысяч ячеек, расположенных рядами, торчали округлые безглазые головы белых червеобразных существ…

«ОН ЗДЕСЬ!» – предупреждающе взвизгнул Эгон и швырнул в канал контакта молнию чистой мыслесилы. Та столкнулась с ответной молнией энергии, которая прожгла Эгона, обуглив многосложные органические схемы его головного мозга и оставив среди ячеек дымящуюся дыру. На мгновение Мэллори застыл, ощущая потрясение и замешательство частей Ри-разума, лишившихся руководителя частей Ри-разума. Он почувствовал непроизвольное стремление к смерти, охватившее их, когда они осознали, что направляющая сила – Эгон – исчезла. Одна из ячеек обрушилась внутрь себя у него на глазах и сгорела. За ней вторая…

– Стоять! – скомандовал Мэллори. – Я принимаю командование над мыслекомплексом! Всем подсистемам связываться через меня!

Безвольные фрагменты Ри-разума послушно повиновались.

– Изменить курс, – приказал Мэллори. Отдав нужные указания, он отступил по каналу контакта.

– Итак… великий Мэллори сломался. – Косло покачался на каблуках перед связанным врагом и рассмеялся. – Ты долго тормозил, но когда начал, запел, как голубок. Сейчас я отдам распоряжения, и к рассвету от твоего бессмысленного восстания останется лишь груда обугленных тел, сваленных на площади в назидание другим!

Он вскинул пистолет.

– Я еще не закончил, – сказал Мэллори. – Заговор проник куда глубже, чем ты думаешь, Косло.

Диктатор провел рукой по посеревшему лицу. В его глазах отражалось ужасное напряжение последних часов.

– Тогда говори! – прорычал он. – И быстро!

Мэллори заговорил. А попутно вновь переместил свое основное сознание и вошел в резонанс с подчиненным ему Ри-разумом. Через сенсоры корабля он видел растущую впереди белую планету. Он замедлил ход судна и перевел его на протяженную параболическую траекторию, проходившую по краю стратосферы. В семидесяти милях над Атлантикой он вошел в верхний слой дымки и снова сбросил скорость, ощутив, что корпус накаляется.

Под защитой облаков он быстро провел корабль через береговую зону, потом спустился до верхушек деревьев и осмотрел ландшафт через высокочувствительную обшивку…

Несколько долгих мгновений он разглядывал местность внизу. А потом вдруг понял…

– Почему ты улыбаешься, Мэллори? – грубо спросил Косло; дуло пистолета смотрело пленнику в голову. – Поделись шуткой, заставляющей смеяться человека, который сидит в кресле для осужденных предателей.

– Сейчас узнаешь, подожди чуть-чуть…

Мэллори не договорил. Его оборвал грохот, донесшийся откуда-то из-за пределов комнаты. Пол тряхнуло, и Косло пошатнулся. Раздался приглушенный хлопок. Дверь распахнулась.

– Ваше превосходительство! Столица атакована!

Человек, принесший известие, рухнул; в спине у него зияла огромная рана. Косло стремительно развернулся к Мэллори…

Одна из стен прогнулась с громоподобным треском и рухнула внутрь. В проеме возник сверкающий торпедообразный силуэт; сложная конструкция из вороненого металла легко плыла на иссиня-белых лучах. Пистолет в руке диктатора взметнулся и оглушительно грохнул в замкнутом пространстве. На носу вторгшегося противника мигнул розовый огонек. Косло развернулся и тяжело рухнул ничком.

Двадцативосьмидюймовый Ри-дредноут остановился рядом с Мэллори. Ударил луч, прожегший управляющую панель кресла. Оковы свалились.

«Я/мы ждем твоей/нашей следующей команды», – в устрашающей тишине произнес Ри-разум.

Прошло три месяца со дня референдума, после которого Джон Мэллори стал премьером Первой всепланетной республики. Мэллори стоял в одной из комнат просторных апартаментов, отведенных ему во Дворце правительства, и, нахмурившись, слушал пылкую речь стройной темноволосой женщины.

– Джон, я ее боюсь! Эту адскую машину, которая постоянно болтается рядом, ожидая твоих приказов!

– Но почему, Моника? Именно эта адская машина, как ты ее называешь, сделала возможными свободные выборы. И даже теперь лишь она позволяет держать под контролем организацию Косло.

– Джон… – Она сжала его руку. – С этой штукой, которая только и ждет твоих приказов, ты можешь контролировать всех и вся на Земле! Никакая оппозиция тебе невозможна! – Она взглянула ему в глаза. – Никто не должен обладать такой силой, Джон! Даже ты. Ни одного человека нельзя подвергать подобному испытанию.

Его лицо окаменело.

– Разве я злоупотребляю ею?

– Пока нет. Именно поэтому…

– Ты имеешь в виду, что в будущем я стану злоупотреблять?

– Ты – человек со всеми человеческими слабостями.

– Я предлагаю лишь то, что станет благом для всех жителей Земли, – отрезал Мэллори. – Хочешь, чтобы я добровольно отказался от единственного оружия, способного защитить нашу дорого давшуюся свободу?

– Джон, но разве ты можешь в одиночку решать, что именно будет благом для всех жителей Земли?

– Я – президент республики…

– И тем не менее ты – человек. Остановись, пока ты все еще человек!

Он внимательно взглянул ей в лицо:

– Ты недовольна моим успехом, да? Что же я, по-твоему, обязан сделать? Уйти в отставку?

– Я хочу, чтобы ты отослал эту машину туда, откуда она явилась.

Мэллори коротко рассмеялся:

– Ты в своем уме? Я еще даже не начал раскрывать секреты, заключенные в Ри-корабле.

– Мы не готовы раскрыть их, Джон. Наша цивилизация не готова. Он уже изменил тебя. В конце концов он уничтожит тебя как человека.

– Чушь. У меня все под контролем. Этот корабль – словно продолжение моего разума…

– Джон, пожалуйста… Если не ради меня или тебя, то ради Дианы.

– При чем тут ребенок?

– Она твоя дочь. И видит тебя раз в неделю или реже.

– Такова цена за то, что она является наследницей величайшего из людей – я имею в виду… Черт побери, Моника, у меня столько обязанностей, я не могу соблюдать все эти мещанские обычаи.

– Джон… – Ее голос упал до шепота, болезненно-напряженного. – Отошли его.

– Нет. Не отошлю.

Женщина побледнела:

– Ну что ж, Джон. Как тебе угодно.

– Да. Как мне угодно.

Когда она покинула комнату, Мэллори долго стоял, глядя через высокое окно на крохотное судно, парившее в голубом воздухе в пятидесяти футах от него, безмолвное, готовое действовать.

А потом он послал зов: «Ри-разум. Изучи комнаты этой женщины, Моники. У меня есть основания подозревать, что она замыслила государственную измену…»

Разум вне времени

К. Королева

1

Плотно пристегнутый ремнями в противоперегрузочном кресле командного отсека экстрасолярного исследовательского модуля подполковник Джейк Вандергер настороженно прислушивался к зреющему где-то внутри ощущению неизбежных неприятностей; ему казалось, что он вот-вот завертится ужом на раскаленной сковородке. Похоже, чертовы паленые сердечные таблетки перестают действовать, хотя прошло меньше шести часов с тех пор, как он закинулся ими перед вылетом…

Сидевший рядом капитан Лестер Тил вопросительно выгнул бровь:

– Все в порядке, подполковник?

– Да, отлично.

Вандергер расслышал зубовный скрежет в собственном голосе и, чтобы его замаскировать, мотнул головой в сторону десятидюймового экрана, с которого радостно ухмылялся чисто выбритый полковник Джек Садстон из Лунного контроля.

– Почему этот сукин сын никак не заткнется?! От его болтовни у меня мурашки по коже.

– Да ладно, Джейк, – фыркнул Тил, – пусть наш рекламщик отработает свой хлеб. Сам знаешь, у него все по канону. Сейчас расскажет, как важно трудиться вместе не покладая рук, а потом наверняка припомнит парочку особо достойных личностей.

– …В данный момент модуль находится на позиции и занял правильное положение, – уверенно вещал между тем Садстон. – Полная готовность к первому пилотируемому полету на торсионных генераторах.

Он широко улыбнулся с экрана, не отрывая, впрочем, взгляда от шпаргалки, лежавшей вне поля зрения камеры, и продолжил:

– А теперь давайте послушаем Вана и Леса прямо с борта ЭИМ^[101]на солнечной орбите, за четыре минуты и пятьдесят три секунды до старта.

Вандергер ткнул пальцем в кнопку включения передатчика и произнес:

– Принято, центр управления. Нам с Лесом не терпится уже стартовать. Наша девочка вся заждалась… Э-э, я про модуль, Джек. Отсюда шикарный вид. Мы наблюдаем Землю, словно крохотный полумесяц. А что до Луны, Джек, вы тоже совсем маленькие, не ярче старины Сириуса с такого расстояния. Отбой.

– Пока мы ждем, слова Вана и Леса мчатся к нам со скоростью света, – сообщил голос Садстона, заполняя паузу, вызванную задержкой с передачей сигнала. – Даже на этой фантастической скорости, когда можно обогнуть планету десять раз всего за секунду, понадобится целых двадцать четыре секунды, чтобы… А, вот и Ван на связи…

– «Принято, центр управления»…

Мрачно выслушав собственный отчет, долетевший до телевизионной аудитории на Земле, Вандергер пробормотал:

– Чтоб их, эти трансляции. Мы могли бы стартовать уже два часа назад.

– Но тогда Садстон лишился бы минутки славы в живом эфире в прайм-тайм, – саркастически откликнулся Тил.

– Прайм-тайм, говоришь? – хмыкнул Вандергер. – Идиотизм какой-то, честное слово. У нас есть источник энергии, способный выдать в секунду больше мощности, чем человечество потребило за всю свою историю. И что мы делаем? Очередной крошечный шажок в космос, только и всего.

– Хватит уже, Джейк, – скривил в усмешке губы Тил. – Никто ведь не станет рисковать понапрасну человеческими жизнями, сам знаешь.

– Ты о Колумбе слыхал? – проворчал в ответ Вандергер. – Или о братьях Райт с Линдбергом?

– А ты слыхал о парне по фамилии Кокинг? – спросил Тил. – В тысяча восьмисотых он взял да и создал парашют. Поднялся в небо на воздушном шаре, чтобы испытать свое изобретение. И ничего не добился. До сих пор помню заголовок в старой газете: «Мистера Кокинга нашли в поле – буквально по кусочкам».

– Снимаю шляпу перед твоим мистером Кокингом, – ответил Вандергер. – Он хотя бы попытался.

– Насколько мне известно, за шестьдесят девять лет, считая с лунной станции-один, в программе не было ни одного несчастного случая со смертельным исходом, – напомнил Тил. – Хочешь стать первой фамилией в траурной рамке?

Вандергер усмехнулся:

– Я первым ступил на Каллисто. Тил, ты знал об этом? Поройся в архивах, там все записано заодно с бейсбольной статистикой и среднегодовыми показателями дождей в канзасской Централии. Высадка состоялась восемнадцать лет назад.

Он вытянул руку и провел пальцами по сверкающей «шляпе» похожего на гриб пульта управления:

– Подумаешь, модуль взорвется… Всякое бывает. Никто не живет вечно.

– …Пятьдесят три секунды до старта. – Голос Садстона нарушил тишину, что установилась в кабине после высказывания Вандергера. – Специалисты сообщают, что все идет по намеченному плану, модуль готов к прыжку, все системы работают бесперебойно, и это, несомненно, заслуга технического персонала Космического агентства ООН. Сорок восемь секунд…

Тил изловчился повернуть голову, несмотря на ремни, и взглянул Вандергеру в глаза.

– Не обращай внимания, приятель, – сказал ему подполковник. – Мы с тобой сейчас махнем невесть куда, поторчим там десяток минут, чтобы приборы все засняли, и сразу домой, где нас, конечно, погладят по головке.

– Пятнадцать секунд, – продолжал отсчитывать Садстон. – Четырнадцать. Тринадцать…

Руки пилотов слаженно, отрепетированным движением легли на рукоятки. «Готовность» – вниз и зафиксировать. «Пуск» – вверх до щелчка.

– Четыре. Три. Две. Одна. Старт!

Одновременно оба пилота передвинули большие спаренные, выкрашенные в белый рычаги на консоли. Вокруг загудело, громче и громче, давление начало нарастать…

2

Тил, дернув шеей, стряхнул головокружение, которое донимало его с того самого мгновения, когда торсионный двигатель швырнул маленький кораблик в пучины космоса. Ухватившись за подлокотники кресла, сглотнул, справляясь с тошнотой, и постарался обуздать тревогу, всегда изводившую его в такие моменты.

Все в порядке, твердо сказал он себе. Все в полном порядке. Через три часа ты снова будешь на станции-девять, а полдюжины медиков примутся тыкать тебя иголками в пах. Расслабься, парень.

Он заставил себя сесть прямо и зажмурился, старательно вызывая в памяти привычные ощущения, убеждая себя в полной безопасности оболочки из титановой пены.

Все в порядке, верно? Он точно знал, что делать в любой мыслимой чрезвычайной ситуации. Нужно следовать инструкциям, все предельно просто. Этот секрет он выяснил и усвоил давным-давно, еще когда понял, что предназначен для армейской службы; потому-то все считали, что он сохранит хладнокровие при любых обстоятельствах. А дело было в том, что его храбрость объяснялась точным следованием протоколам.

Он разомкнул веки, изучил наметанным глазом информационные панели и повернулся к Вандергеру. Подполковник был бледен и выглядел не очень хорошо.

– Прыгнули на сорок два миллиона миль плюс-минус полмиллиона, – доложил Тил. – Задержка – ноль-ноль секунд. Как по маслу!

– Мама миа, – выдавил Вандергер. – Ни фига себе мы скакнули!

Из приемника донесся знакомый голос, упавший до слабого шепота:

– …Модуль находится на позиции и занял правильное положение. Полная готовность к первому пилотируемому полету на торсионных генераторах…

Экран, шедший полосами, показывал искаженную физиономию Садстона.

– Мы подцепили прощальную речь, – удивился Тил.

– Черт подери, меня больше заботит, во что мы вляпались. Во что мы по-настоящему вляпались.

Сердце Тила застучало громче. Он с недоверием посмотрел на Вандергера. Подполковник пристально изучал напарника. Что таилось в этом взгляде – оценка? расчет? желание понять, сколько правды в разговорах о хваленом капитанском хладнокровии?

– Ты что-то упоминал насчет стремления стать первым. – Тон Вандергера был ровным и деловитым. – Лес, ты в самом деле так думаешь?

Тилу пришлось подавить дрожь в голосе.

– Предлагаешь нарушить программу испытаний?

– Надо будет отключить автоматику и задать новую программу, – сказал подполковник. – Пройдет добрых четыре минуты, прежде чем на Луне что-то заметят. Вмешаться они не смогут.

– Принято, центр управления, – отрапортовал голос Вандергера в динамике. – Нам с Лесом не терпится уже…

– Управление тут двойное, – сказал реальный Вандергер. – Нужно действовать сообща.

Он встретился взглядом с Тилом, как бы изучая реакцию второго пилота, потом отвернулся:

– Забудь. Ты молод, у тебя семья и вся карьера впереди. Безумная идея…

– Учись блефовать, Джейк, – хрипло перебил Тил. – Я готов.

Откажись, зудел внутренний голос. Откажись, приятель, не хватай наживку…

Вандергер облизнул губы и кивнул:

– Молодец, малыш. Честно сказать, не ждал, что ты согласишься.

3

– Я проложил курс к Туманности Андромеды, – сообщил Вандергер.

Боль в груди никуда не делась, разве что чуть-чуть притупилась, и прыжок нисколько не помог. Но придется потерпеть уж как-нибудь…

– Мощность? – спросил Тил.

– Полная, – ответил Вандергер. – Выжмем из нашей жестянки все соки. Пусть покажет, на что способна.

Тил застучал клавишами, вводя полетные инструкции.

– …Станция-девять только что подтвердила смену местоположения пилотируемого модуля на марсианской орбите. – Возбужденный голос полковника Садстона внезапно сделался громче и четче; должно быть, лунный передатчик сориентировали по позиции экспериментального космолета. – Ван, откликнись, если ты меня слышишь!

– Вы все о нас услышите, – проворчал Вандергер. – Еще как услышите!

– Проверка закончена, – произнес Тил, выполняя предстартовый протокол. – Готов к прыжку, сэр.

– У Вана и Леса сейчас полным-полно дел, они проводят запланированные эксперименты на борту ЭИМ, – вещал голос из динамика. – Эти двое находятся в полном одиночестве за сорок с лишним миллионов миль от дома…

– Последний шанс передумать, – предупредил Вандергер.

– Если сдрейфил, так и скажи, – отрубил Тил.

– Прыжок! – скомандовал Вандергер.

Руки обоих пилотов легли на рычаги управления. Двигатель взвыл, но этот вой быстро перешел в тонкое гудение. Давление навалилось на плечи, тяжесть неумолимо нарастала…

Темнота обрушилась на Вандергера увесистой стальной наковальней.

4

На сей раз все значительно хуже, сообразил Тил. Кресло под ним ходило ходуном, словно норовя вырваться из креплений. Тошнота накатывала волнами, лоб покрывала липкая пленка испарины. Казалось, его тело вибрирует в такт с пульсацией торсионного двигателя.

Но внезапно все затихло. Тил глубоко вдохнул и открыл глаза. Главный экран ничего не показывал, только бегала по нему слабо светящаяся искорка. Панели приборов…

Тил будто окаменел, не веря собственным глазам. Везде сплошные нули, навигационный курсор мечется без цели и смысла, датчик рентгеновского излучения рисует цифры в минусе… Чушь какая-то! Наверное, прыжок вывел из строя все бортовые системы.

Подняв голову, он посмотрел на купол визуального обзора.

Тьма, беспросветная и необъятная.

Пальцы капитана легли на рычаги, чтобы отослать корабль обратно к точке старта, но Тил вовремя спохватился и повернулся к Вандергеру:

– Что-то пошло не так. Наши экраны все… – Он оборвал себя.

Подполковник обмяк в пилотском кресле, лежал неподвижно; рот приоткрыт, лицо белее свечного воска.

– Вандергер!

Тил торопливо расстегнул ремни и схватил напарника за запястье. Пульс не прощупывался.

Пот со лба тонкой струйкой полз капитану в глаза.

– Двойное управление, – проговорил Тил. – Джейк, ну очнись же! Один я не справлюсь. Слышишь, Джейк?

Он грубо тряхнул безвольно свисавшую руку подполковника. Голова Вандергера дернулась. Тил привстал, изучая шкалу датчика жизнедеятельности на плече потерявшего сознание первого пилота. Сердцебиение слабое и прерывистое, дыхание замедленное… Вандергер был жив, но его состояние пугало.

Тил рухнул в кресло, заставил себя дышать глубоко и размеренно. Паника начала отступать.

Итак, они с Джейком затеяли дурацкий эксперимент, который вышел из-под контроля. Причем радикально. Но это вовсе не значит, что уже ничего не исправишь. Нужно не терять головы и следовать инструкциям.

Прежде всего надо помочь Вандергеру.

Тил достал из специального отсека передовой медицинский набор, двигаясь намеренно осторожно и рассудительно, как предписывали инструкции. Не спеша, один за другим, присоединил контакты диагноста к обозначенным местам на скафандре Вандергера.

Четырнадцать минут спустя подполковник зашевелился и открыл глаза.

– Ты вырубился, – выпалил Тил, но тут же поправился: – Как ты себя чувствуешь?

Ему пришлось изрядно постараться, чтобы голос не дрожал.

– Я… нормально… Что?..

– Мы совершили прыжок. Что-то стряслось. Экраны не работают, связь тоже.

– Как… далеко?

– Не знаю, не знаю, черт!

Истерические нотки в собственном голосе понудили Тила на миг стиснуть зубы.

– Не знаю, – повторил он спокойнее. – Кругом одна темнота. Думаю, надо ввести начальные координаты…

Он осознал, что говорит, чтобы обрести уверенность в себе, и потому замолчал.

– Давай… определим… позицию, – прохрипел Вандергер. – Иначе… все будет впустую.

– Да плевать мне на позицию! – воскликнул Тил. – Тебе же плохо! Срочно требуется врач.

Вандергер с усилием поднял голову и уставился на панели приборов.

– Не смотри на них, приборы все спятили, – посоветовал Тил. – Мы должны…

– Ты проверял цепи?

– Не успел. Был занят, тебя спасал.

Про себя Тил выругался: ну что за детские обиды, ей-богу?

– Так проверь.

Поджав губы, капитан подчинился.

– Все системы исправны, – доложил он.

– Ясно. – Вандергер говорил тихо, но отчетливо. – Значит, цепи не повреждены, но экраны ничего не показывают. Быть может, их что-то закрывает? Давай попробуем узнать. Выдвини обзорные мониторы.

Дрожащими руками Тил подтянул к себе визор, беззвучно выругался, настраивая изображение, и перед ним возникла бледно светящаяся решетка, как бы вывернутая вовне, – одна из внешних радиаторных панелей модуля. Мониторы вроде бы целы, но почему же вокруг так темно? Тил повернул видоискатель, и в поле его зрения вплыл яркий объект – прямоугольный, но весь какой-то зыбкий, словно теряющий очертания.

– Что-то вижу, – сказал он. – По левому борту.

Он пригляделся к пятну света. Около тридцати дюймов в диаметре, оно, если судить на глазок, плавало в космосе футах в ста от модуля.

– Посмотри, что там справа, – велел Вандергер.

Тил переключил каналы изображения и узрел второй объект размером приблизительно вполовину от первого. А рядом болтались еще два, поменьше и неправильной формы. Щурясь от источаемого ими сияния, Тил отрегулировал визор, и гало вокруг крупных объектов поблекло. Теперь можно было различить детали – круговращение петель неверного света, расходящихся двумя спиралями из центрального ядра…

Осознание того, что именно он наблюдает, повергло Тила в ужас.

5

Вандергер таращился на пятно света, почти забыв о стальной игле, засевшей где-то в груди.

Андромеда! Большое и Малое Магеллановы Облака! Прочие созвездия… Млечный Путь, родная Галактика…

– Какого дьявола! – вонзился в уши подполковнику хриплый возглас Тила. – Если даже мы застряли на полпути к Андромеде, в миллионе световых лет от дома, она все равно должна противолежать в секунде-другой по дуге. А эта штука выглядит так, будто до нее можно дотронуться!

– Включи камеры, Лес, – прошептал Вандергер. – Давай все запишем…

– Нет, подполковник, давай убираться отсюда! – возразил Тил. – Господи, я и подумать не мог…

– Никто не мог, – прервал его Джейк. – Вот почему нужно все тщательно зафиксировать…

– Нет, нам пора улетать! Немедленно!

Первый пилот пристально посмотрел на Тила. Капитан был бледен, взгляд безумный, как у человека, потрясенного до глубины души. Впрочем, кто бы стал его винить? Миллион световых лет за один прыжок… Вот тебе и световой барьер, не говоря уже о звуковом.

– Немедленно! – с нажимом повторил Тил. – Пока…

– Ну да. – Вандергер ухитрился выдавить из себя смешок. – Пока не выяснится, что ты застрял неведомо где с трупом на руках. Что ж, ты прав. Займись курсом.

Он полулег в кресле. Грудь, чудилось, раздуло до гигантских размеров, а иглы и вспышки боли отдавались разрывами гранат. Пожалуй, он может умереть в любой миг. Наковальня нависала, грозя упасть. А двойное управление требовало усилий двух человек для того, чтобы вернуть модуль по обратному курсу. Времени оставалось в обрез.

– Курс проложен, – объявил Тил. – К прыжку готов.

Вандергер опустил руки на консоль, поморщившись от очередной вспышки боли в груди.

– Прыжок, – выдохнул он и потянул рычаги вниз.

Раскаленная наковальня моментально придавила его своей тяжестью.

6

Тил помотал головой, разгоняя пелену перед глазами, и жадно уставился на консоль управления.

Ничего не поменялось. Приборы по-прежнему показывали какую-то ерунду, а экраны пустовали.

– Вандергер! Не сработало!

Внезапно Тил испытал приступ удушья, словно ему на шею накинули веревку и затянули. Первый пилот неподвижно лежал в своем кресле.

– Джейк! Очнись! Ты не можешь умереть вот так! Я не хочу здесь застрять! Очнись, очнись!

Собственный голос доносился до Тила как будто издалека, и он понял, что не в состоянии унять одолевшую его истерику.

7

Вандергер всплывал из наитемнейшей бездны, но, стоило подняться на поверхность, его окружило море нестерпимой боли. Какое-то время он просто лежал, пытаясь сделать вдох, и в сознании не было ни единой мысли, только инстинктивное желание жить – выжить во что бы то ни стало. Наконец, века спустя, мучительная боль стихла, и он повернул голову.

8

«Что бы это значило?» – спросил себя Вандергер в двадцатый, наверное, раз.

Что все-таки случилось? Они прыгнули, вибрация двигателя угадывалась сразу…

А Тил… Где, черт подери, Тил? Он не мог покинуть герметичный модуль, из которого самостоятельно не выбраться никому; даже отходы удалялись принудительно – техниками на станции.

Но Тил куда-то подевался. А Андромеда маячила сквозь купол, огромная, как корыто, и хорошо просматривался Млечный Путь. Невозможно, скажете? Как угодно. Прыжок тоже невозможен? Так что же это? Предсмертный горячечный бред?

Из ниоткуда в мысли Вандергера проникла чья-то фраза: «Космос находится во владении материи…» А там, где материи нет, царит… отсутствие космоса, пустота.

– Ну да, – прошептал он. – Перестань мы думать как заведено, давно бы догадались, что теоретических пределов для ЭИМ попросту не существует. Мы разогнали модуль по полной, и он вылетел за все допустимые границы. Нас выкинуло из Галактики прямо туда, где плотность материи – всего один ион на световой кубометр. Космос заканчивается тупиком… Неудивительно, что мы не можем ни полететь дальше, ни вернуться. Нуль – это такая особая версия бесконечности. Значит, если путешествовать вечно, то…

Его взгляд упал на пустое кресло Тила. Ладно, теория – это здорово, но куда пропал Тил? Способна ли свежесочиненная теория отрицательного пространства объяснить исчезновение капитана?

Вдруг в груди Вандергера снова вспыхнуло пламя. Он замер, не в силах вдохнуть. Теория, теория… Тут жизнь на исходе, а тебе бы все теоретизировать. Нет, брат, пора. Жаль, правда, что все кончится тут, беспредельно далеко – в пространстве и во времени – от всего, что было ему дорого.

Пожар в груди разгорался, языки пламени взмывали все выше, и вскоре Вселенную поглотило яростное сияние…

9

Вандергер стоял на усыпанной гравием дорожке возле озера. Светало, над водой стелился студеный туман. За редкой полосой деревьев на дальнем берегу озера виднелся холм, склоны которого были усеяны домиками. Вандергер опознал местность – озеро Берил. И вспомнил дату – первое мая две тысячи седьмого года. Воспоминания были такими ясными и четкими, как если бы все произошло лишь вчера, а не двадцать лет назад. Маленький лыжный отель, пустовавший летом, цветы на столе, пикник, упакованный официантом в корзинку, бутылка розового вина, торчавшая из-под белой салфетки…

Мирла… Еще не успев повернуться, он знал, что она стоит рядом, со знакомой улыбкой, которую он так хорошо помнил и лелеял в сердце все эти годы…

10

Музыка играла громко, и Тил поднял пустой бокал, показывая, что просит подлить; его радовали и шум, и толкотня, и девушка, что держалась почти вплотную (даже вызывающе и настойчиво терлась об него грудью).

На мгновение мелькнул призрак воспоминания о каком-то другом месте – о жутком и неизбывном одиночестве, о страхе, что грозил потопить подобно волне. Тил прогнал призрака прочь.

Вино пролилось из бокала, но это не имело значения. Тил сделал большой глоток, потом разжал пальцы, позволяя бокалу упасть, повернулся – и приник к жадным девичьим губам…

11

– Ван, что-то не так? – спросила Мирла.

Ее улыбка сменилась озабоченным выражением.

– Нет, что ты, все хорошо, – проговорил Вандергер.

Галлюцинация – твердил внутренний голос. Но все было так реально, чуть ли не реальнее, чем в жизни…

Мирла взяла его за руку, заглянула в лицо:

– Ты так резко остановился… И выглядишь встревоженным…

– Мирла… Случилось кое-что странное.

Вандергер, окинув взглядом дорожку, повел девушку к скамейке, усадил и сам сел рядом. Его сердце стучало громко и ровно.

– Что именно, Ван?

– Я видел сон… Или… Это сон, да?

– Расскажи мне.

Он поведал свою историю.

– Я был там, – закончил Вандергер. – Всего мгновение назад. А потом фьють – и я здесь.

– Странный сон, Ван. С другой стороны, это просто сон. А мы реальны.

– Правда, Мирла? Годы обучения тоже мне приснились? Я до сих пор отлично помню, как сажать «Модель-9» на девяти унциях реакторной массы! Помню математику, запах охладителя, когда патрубок лопается при повышении гравитации, помню имена людей, которые первыми ступили на Плутон, и тех, кто высадился на Церере. Помню…

– Ван, это всего лишь сон! Тебе привиделось…

– Какой сегодня день? – перебил он.

– Первое мая.

– Первое мая две тысячи седьмого года. В этот день взорвался главный купол марсианской станции-один, погибло двенадцать человек. Среди них был агроном Мэйфилд. – Вандергер не смог усидеть и вскочил. – Я не видел газет, Мирла, ты знаешь. Мы гуляли ночь напролет.

– По-твоему… ты хочешь сказать, что…

– Давай найдем газету. Новости уже опубликованы или вот-вот будут.

По дорожке они пересекли парк и миновали пустынную улицу; десять минут спустя из окна круглосуточного кафе донеслась речь диктора:

– Только что узнали по дальней связи. Среди погибших – полковник Марк Спенсер, комендант марсианской базы…

– Ошибка, – поправил Вандергер. – Его ранило, но он выжил.

– …Доктор Грегор Мэйфилд, известный своими работами по экологии пустынь…

– Мэйфилд! – воскликнула Мирла. – Ван, ты знал!

– Да.

Вандергер неожиданно заговорил совершенно бесстрастно:

– В отсутствие материи космос не существует. Время есть функция пространства, это средство, благодаря которому происходят события. В отсутствие пространства не бывает движения и не может быть времени. Все становится единым целым: прошлое, настоящее и будущее. Я могу быть там и здесь…

– Ван! – стиснула его ладонь Мирла. – Мне страшно! Что все это значит?

– Я должен вернуться.

– Вернуться куда?

– Ну как ты не поймешь, Мирла?! Я не могу бросить свой корабль, напарника и программу, которой посвятил всю жизнь. Не могу позволить, чтобы ЭИМ записали в провалы, в неудачу, стоившую жизни двум пилотам. Это наверняка окончательно погубит нашу программу.

– Я не понимаю, Ван. Как ты можешь вернуться в сон?

– Не знаю, Мирла. Но я должен попытаться. Должен, и все.

Он мягко высвободил руку и заглянул девушке в глаза:

– Прости меня, Мирла. Мы стали свидетелями чуда. Быть может…

Продолжая смотреть на нее, он зажмурился, вообразил отсек управления ЭИМ, постарался ощутить давление ремней безопасности на тело, заново испытать – мысленно – тошнотворную невесомость, почувствовать запах пота в тесном помещении, вернуть боль…

12

…Боль пронзила грудь зазубренной пикой. Он открыл глаза и увидел пустое кресло под пустыми экранами.

– Тил, – прошептал он. – Где же ты, Тил?

13

Тил вскинул голову. К столу сквозь толпу проталкивался старик.

– Идем со мной, – велел он, подойдя ближе.

– Отвали! – прорычал Тил. – Отстань от меня. Я знать тебя не знаю – и не хочу знать!

– Идем со мной, Тил.

Лестер вскочил, схватил винную бутылку и замахнулся на старика. Тот повалился навзничь; толпа отхлынула, раздался женский крик. Тил уставился на распростертое тело…

Он сидел за рулем автомобиля, старинного и величавого, который разгонялся по его воле все быстрее, быстрее и быстрее. Дорога стелилась под колеса, огибая подножие горы. Впереди вились клубы тумана, за которыми нельзя было ничего разглядеть. Внезапно на дороге возник человек, поднявший руку. Тил успел заметить суровое морщинистое лицо и седые волосы…

От удара старик отлетел на добрые полсотни футов. Тил видел, как тело рухнуло в деревья на склоне дороги, а машина в тот же миг пробила защитный барьер…

…На палубе музыка из танцевального зала была едва слышна. Тил облокотился на поручень, любуясь огнями ночного Лиссабона, что отражались в зеркальной поверхности реки.

– Очень красиво, Лес, – произнесла стройная женщина в летнем платье, стоявшая рядом. – Хорошо, что я согласилась…

Какой-то старик бесшумно приблизился почти вплотную к Тилу.

– Идем со мной, Тил, – сказал он. – Ты должен вернуться.

– Еще чего! – вспылил Лестер. – Ступайте прочь, приятель! Я никогда не вернусь!

– Ты должен вернуться, – повторил угрюмый старик. – Ты не можешь забыть.

– Вандергер, – прохрипел Тил, и его голос упал до шепота. – Я бросил тебя там, в модуле, раненого, может, умирающего. Бросил одного.

– Тил, мы должны вернуть корабль. Мы с тобой единственные, кто знает истину. Нельзя сдаваться. Нельзя подводить программу.

– К черту программу! – процедил Тил. – Но ты, Джейк… Я забыл о тебе. Клянусь, забыл.

– Давай возвращаться, Лес.

Тил облизнул губы. Покосился на стройную спутницу, что смотрела на него, прижав ладони к лицу. Снова поглядел на Вандергера.

– Я иду по собственной воле, Джейк, – проронил он. – Я сбежал, но вернулся. Скажи там… кому следует.

14

– У нас мало времени… – прошептал Вандергер, обмякнув в кресле. – Только на одну попытку. Отсюда… ЭИМ в одиночку не вытянет… Придется помочь…

– Знаю, – кивнул Тил. – Не могу передать словами, но я знаю.

– Солнечная орбита, – продолжал Вандергер. – Одна микросекунда после прыжка.

– Джейк, я только что сообразил! Прыжок тебя убьет!

– Приготовиться к прыжку. – Голос Вандергера был едва различим. – Прыжок…

Руки легли на рычаги, те поползли в заданном направлении. Могучие силы скрутили Вселенную и вывернули наизнанку.

15

– …В данный момент модуль находится на позиции и занял правильное положение, – сообщил с экрана голос полковника Садстона, перебиваемый треском электрических разрядов.

Тил повернулся к Вандергеру. Тот лежал недвижимо, на его лице застыла легкая улыбка.

Нажав кнопку передатчика, Тил произнес:

– ЭИМ вызывает центр управления. Прыжок завершен. С прискорбием вынужден сообщить о трагической гибели на службе подполковника Джейкоба Вандергера…

16

…Еще не успев повернуться, он знал, что она стоит рядом, со знакомой улыбкой, которую он так хорошо помнил и лелеял в сердце все эти годы.

– Ван, что-то не так? – спросила Мирла.

– Нет, – ответил Вандергер. – Все в порядке во всей Вселенной.

Жил однажды великан

Перевод О. Степашкиной

1

Это была одна из типичных грязных забегаловок в окрестностях Карго-стрит, тех, что можно найти в любом портовом городе на Арме. Клиентура состоит из немногочисленных настоящих портовых грузчиков и вышедших в тираж космонавтов, любящих, чтобы на них глазели туристы, плюс из самих туристов, но в основном – из опытных и начинающих мошенников, охотящихся на простофиль обоих видов. Я вошел с достаточно самодовольным выражением на лице, чтобы они озадачились: к какой же категории я отношусь? Группы беседующих слегка перетасовались; все разделились на активных участников и зрителей. Вторых было относительно немного. Я сразу же увидел свой объект: он забился в угол с парочкой крутых, как он считал, парней. Все трое расслабленно повернули головы, достаточно неспешно, чтобы продемонстрировать мне одинаковые заносчивые ухмылки. Потом один из эскортников постучал по столу, встал, сказал что-то моему объекту, бывшему солдату по имени Килер, и отошел к бару, оказавшись в результате позади меня. Пока я пробирался в тот угол, объект делал вид, будто не замечает меня, а потом притворился недоумевающим. Я подошел к их столику как раз вовремя, чтобы столкнуться с встающим крутым парнем номер два, подарил ему неуверенную улыбку-извинение и занял его место напротив Килера – еще теплое. Крепкий орешек удалился, что-то бормоча себе под нос. Мы с Килером остались с глазу на глаз.

– Если вы не против… – успел сказать я, когда он ткнул меня пальцем в грудь и произнес: «Вали отсюда, бездельник» – голосом дружелюбным, как захлопнувшаяся дверь.

Я сидел смирно и внимательно смотрел на него. Об этом объекте я знал чуть больше из-за личных обстоятельств: двадцать лет назад он, подкупленный лейтенант, пропустил корабль Банды через свой сектор Кордона для разорения поселка горняков на Церере, где я рос до двенадцати. Помню, как я размышлял – до двенадцати чего? – и не вполне понимал, при чем тут количество раз, которое одна из самых ярких звезд – двойная, та, что на самом деле планета, – проходит от левой до правой стороны Солнца и обратно. Мне это казалось ужасно странным. Бомбек с его налетчиками мало что оставили от Пятой горнодобывающей станции, но кое-кто из детей спрятался в старом штреке и вышел, когда бойня завершилась. Время творит странные вещи, и вот теперь я, Бэрд Ульрих, – лицензированный убийца, а Килер – предмет моего нынешнего контракта. Что ж, такова жизнь.

2

Редкий случай – мне хорошо заплатили за то, что я охотно сделал бы даром; это имело большое значение. Человек, работающий по контракту, не может позволить себе большой разборчивости, но я всегда указывал, что соглашаюсь работать только против тех, чье убийство не вызывает у меня возражений: наркокурьеров, аферистов, платных подстрекателей и тому подобных типов, которых всегда хватает, чтобы наш небольшой, но отборный коллектив лицензированных исполнителей не сидел без дела. Когда подвернулся заказ на Килера, я постарался скрыть возбуждение, чтобы не сбивать цену. Нет, это не было мечтой жизни – добраться до человека, ответственного за резню, в которой погибли все мои родственники: под конец нашу усадьбу сожгли вместе с ними – уж не знаю, живыми или мертвыми. Но я видел определенную, как выражаются математики, элегантность в том, что именно я положу конец его карьере. Когда Килера уволили, он сам подался к бандитам и дослужился до звания первейшего сукиного сына в этой части Кольца. Возможно, вы удивитесь, что для матерого убийцы это имеет хоть какое-то значение, но я никогда не получал особого удовлетворения от своей работы, потому что мне все давалось легко. Ну да, я наемный убийца и если не горжусь этим, то, во всяком случае, не стыжусь. Как говорится, это тяжелая, грязная, обрекающая на одиночество работа, но кто-то же должен ее делать. Это куда более цивилизованный способ – дать приговоренному пистолет, если он пожелает, и позволить ему бежать насколько угодно быстро, пустив в ход инстинкт самосохранения; лучше, чем запирать его в камере смертников и оставлять в ожидании безликой смерти от машины, – насколько я понимаю, именно так и делали в более варварские времена. Килер знал, что получит свое, но не знал, как и от чьей руки. Вскоре ему предстояло это узнать. Я не собирался держать его в неизвестности.

– Не морочь мне голову, Килер, – сказал я ему. – Ты хочешь, чтобы все произошло прямо тут, при твоих друзьях, или мы все-таки пройдемся?

– Ты не посмеешь! – выпалил он. – Бак у тебя за спиной, а Барни за тобой наблюдает – даже не сомневайся!

– Конечно, Килер, ты должен гнуть свою линию, – согласился я, – но ты же сам все понимаешь.

Потом он меня одурачил, оказавшись куда более наглым, чем я думал: встал и пошел прочь, а Барни прикрывал его спереди, Бак – сзади. Так они и шагали, и все смотрели то на них, то на меня. Когда они подступили к самой двери, я их окликнул:

– Бак и Барни, а ну, падайте по-хорошему!

Я выстрелил из-под стола, так чтобы пуля пролетела у Бака над ухом и мое предложение прозвучало весомо. Килер выглядел одиноким, как последнее дерево на лесоповале, но он резко выстрелил от бедра; я позволил ему всадить две пули в обшивку за моей спиной, а потом встал, подошел и отобрал у него пистолет. Он что-то лепетал и трепыхался, но перестал, когда я сломал ему руку. Потом он попытался меня подкупить, и мне стало так противно, что я слегка разозлился и свернул ему шею, почти случайно.

3

Барни и Бак, похоже, не очень понимали, что делать; после того как они встали и отряхнулись, я посоветовал им незаметно избавиться от Килера – хоть у меня и была расширенная лицензия, позволяющая не давать показаний в целях самозащиты, мне все равно пришлось бы предстать перед судом и доказывать необходимость своих действий. Я всегда старался избегать подобной публичности, а потому отодвинул их с дороги, вышел на изрезанную колеями улицу, двинулся мимо растрескавшегося, облезающего фасада некогда (в далеком прошлом) элегантного отеля, образца раннего ветхого стиля Майами-Бич, и нырнул к себе в нору, чтобы обдумать следующий шаг. Только я начал привыкать к комьям в набитом опилками матрасе, как явились парни в синем, наставили на меня пистолеты и сообщили, что они из Специального отдела казначейства, в доказательство предъявив небольшие золотистые жетоны. Покончив с комнатой, они велели мне не покидать город и сказали, что будут за мной следить и мне надо бы поберечься. Пока я пытался придумать остроумный ответ, парни ушли. Похоже, они торопились. Я слегка взволновался из-за визита, потому что не понимал, к чему все это, но потом забил и решил немного поспать.

Часа через два, перед рассветом, я уже был в разрушенном ангаре и чистил свой катер; дело продвигалось быстро, потому что я удосужился натянуть старую форму, которую на всякий случай держал в сундучке. Чтобы слышать «Да, сэр, кэп, сэр» и «Что я еще могу для вас сделать, сэр?». Провинциалы в приграничных городах до сих пор испытывают пиетет к капитанам. Я обзавелся им для своей посудины – в том году у меня был переоборудованный легкий эсминец в сотню тонн, когда-то принадлежавший военному флоту, – и к тому моменту, как я распаковался и съел на обед рацион номер три, я уже был на пути к дому. Работа была сделана, меня ждала честно заработанная четверть миллиона, и мне было море по колено. И вот, когда я очистил утилизатор отходов и перезагрузил его, чувствуя себя настолько хорошо, насколько может себя хорошо чувствовать лишь человек с моей профессией, – тут-то они по мне и ударили.

Всего лишь слабенький электромагнитный импульс, даже латунные пуговицы на моем шикарном мундире не нагрелись – но корыто закувыркалось, и вся электроника на борту накрылась. Я дополз до щитка специальной системы, которую поставили самые рукастые ребята на Каллисто, – тепловой двигатель, гидравлика, ручное управление – и приготовил свой небольшой сюрприз. Через примитивный оптоволоконный перископ я увидел тупорылый черный пятидесятитонник с сине-золотым гербом копов Специального отдела казначейства. Он держался в сотне ярдов от моего корабля, параллельно его оси вращения. Два человека уже двигались ко мне при помощи новейших безотказных устройств для работы в открытом космосе и волочили открывашку большой мощности. Я открыл дверь сам, чтобы они не воспользовались резаком, и увидел все ту же парочку, которая обыскивала мою комнату там, на Маленьком С.

На этот раз со мной обращались почти вежливо. Кажется, они восприняли мой синий мундир всерьез и обратились ко мне «капитан» десять раз за пять минут. Не тратя время на прелюдию, они отправились к люку грузового отсека, взломали замок прежде, чем я успел его открыть, заглянули туда на десять секунд, вышли и зачитали мне мои права. Похоже, им удалось обнаружить груз розовой дури, от которой половина жителей системы принялась бы распевать арию из «Паяцев» на мотив йодля с верхушки ближайшего флагштока, если поделить вещество на всех. Теперь я знал, что́ эти двое так торопились сделать после неофициального визита в мою нору.

Я объяснил, что это лишь банальный прокол, что мне, должно быть, по ошибке загрузили чужой багаж, но они не слушали. Вместо этого появились еще два мрачных типа. После сверхкороткого совещания оба направились ко мне в каюту, прямиком к сумке, с которой я ездил отдыхать на Цереру, и вышли с конвертом, полным документов, доказывавших, что я купил и оплатил наркотики на харонском рынке, примерно за три недели до того, как меня выпустили из госпиталя на станции Плутон. Я сообщил о своем алиби, они что-то проверили, и главный коп, костлявый и носатый коротышка, которого остальные называли «мистер Иллини», отвел меня в сторонку.

– Искренне не понимаю, как человек в вашем положении может думать, что сумеет провезти груз мимо нас, – доверительно произнес он. – Вы не хуже моего знаете, капитан, что тут Внутренняя линия, перекрытая лучшим оборудованием. Такое корыто нипочем не проскользнет мимо нас. Забирайте свое добро, мы отправляемся на Марс-четыре, будем вас оформлять. И кстати, вы и вправду из военного флота? Если да, вы, дорогой мой, спустили в унитаз свою пенсию.

Похоже, у этих типов было что-то на уме – я не стал предъявлять свой небольшой сюрприз и позволил им взять меня на буксир.

4

По пути Иллини лил мне в уши, небольшими порциями, всякое дерьмо: об особенностях развития внесолнечной планеты Вангард, почти-но-не-совсем земного типа, на одинокой орбите неподалеку от Альфы, о том, как первые колонисты почти добились успеха, несмотря на проблемы, вроде низкой силы тяжести – пришлось заново учиться ходить, – среднегодовой температуры ниже точки замерзания H₂О и тому подобного. Похоже, низкое тяготение сбивало с толку систему контроля роста, и в третьем поколении мужчины достигали девяти футов в высоту, с сохранением пропорций и полной функциональностью. Последние выжившие – их было не много – уперлись и растянули свои права первопоселенцев на триста с лишним лет.

– Гребаный стыд! – сказал мне Иллини. – Из-за кучки скваттеров-переростков продолжается карантин четвертой категории, не позволяющий начать нормальное освоение всей этой территории! Территории, которая нам, черт побери, нужна! – Он раскручивал в себе небольшой праведный гнев, повторяя все это дерьмо и зная, что я знаю об этом как минимум не хуже его. Потом добрался до сути дела: – Остался всего один! Один человек, один вахлак-переросток, а они повысили класс до пятого! У нас нет ни единого сраного способа сделать это легально, Ульрих, – но есть люди, считающие, что нужды человеческой расы важнее. Как только этот здоровяк исчезнет, Вангард будет открыт! Я достаточно ясно выразился?

Я был не в том положении, чтобы спорить, даже если бы захотел. Я оказался целиком и полностью в их власти, и за исключением кое-каких деталей – подброшенная дурь, подброшенные бумаги – все прошло совершенно законно. Это были настоящие агенты казначейства, и никто, даже я, не принял бы контрабанду джазрила за безвредную мальчишескую шутку.

Я выбрал подходящий момент и щелкнул главным выключателем, чтобы отменить вечеринку с сюрпризом для этих ребят, решив, что как-то не готов покончить с собой. Они так и не узнали, насколько близко подошли к кончине. Что ж, это был бы эффектный уход со сцены для всех.

Дорогу домой я не назвал бы приятной, но в конце концов все завершилось, и они запихнули меня прямиком в тюрьму, а на следующий день потащили в суд.

5

Помещение не было настоящим залом суда, лишь подделкой под него, потому что это не был настоящий военный трибунал – вот и славно. Груз розовой дури, с которой меня поймали, стоил бы мне увольнения плюс двадцати лет обитания в кутузке Центральной лиги, если бы моя капитанская форма не была липовой. Тем не менее эти ребята не шутили, и я с серьезным видом подыгрывал им, пока выполнялись все процедуры. Признав меня полностью виновным, они перешли к делу.

– Бэрд Ульрих, – громким официальным голосом произнес крупный тип со старомодными бакенбардами, – суд постановил, что с вами надлежит поступить так, как он сам решит.

– Это означает, что мы можем поступить с вами, как пожелаем, Ульрих, – подключился прилизанный персонаж, назначенный моим защитником. Он открыл рот впервые с начала «суда».

– Из этого следует, – с серьезным видом продолжили Бакенбарды, – что вас надлежит подвергнуть высшей мере наказания, но не традиционным способом, а так, чтобы это послужило интересам общества.

Мой адвокат снова придвинулся ко мне.

– Это означает, Ульрих, что вы должны будете принести пользу, – сказал он. – Вы счастливый человек: ваш ценный талант не пропадет даром.

Им потребовался еще час, чтобы посвятить меня в подробности. Даже для Босса Джада самовольно нарушить карантин пятого класса было делом щекотливым. Но выяснилось, что и это не все.

– В обществе бытует идея, что этот длинный бездельник – этакий благородный герой, который в одиночку держится за земли предков, несмотря ни на что, – подытожил мой адвокат.

– Конечно, – согласился я. – Но разве, советник, все это старье нельзя поручить Банде?

– Нечего насмехаться, – возразил адвокат. – Говорить «Банда» давно не имеет смысла. Организация де-факто не менее, а то и более могущественна, чем так называемое легитимное правительство. Здесь, в Поясе, куда не дотягиваются руки Ассамблеи, ей делегированы полицейские и судебные функции.

– Конечно, – снова согласился я. – В наше время трудно отличить бандитов от Сил справедливости. Хотя, может, вы их никогда не отличали друг от друга. Но какое это имеет отношение к несчастному законопослушному мне?

– Со смертью Джонни Грома – это имя к нему прилипло с легкой руки одной репортерши – не останется никаких законных оснований для пятого класса, – сказал мне крючкотвор. – Получается, девелопер, который будет начеку, может зайти туда и заявить права на два миллиона квадратных километров первоклассной недвижимости – а Босс не дремлет.

– Это так глупо, что может и сработать, – вынужден был признать я. – Вам не удалось нанять меня по контракту, тогда вы повесили на меня полмиллиона единиц джазрила – и вот он я, готовый выполнить грязную работу.

– Не наезжай, Ульрих, – спокойно сказал Иллини. – Главное, что это действует.

Хуже всего то, что он был абсолютно прав. Выбора не имелось.

6

С расстояния в полмиллиона миль Вангард походил на шар из серого чугуна, подсвеченный желто-белым со стороны, обращенной к солнцу, и казавшийся угольно-черным с другой; по терминатору шла широкая ржаво-красная полоса. Горные цепи – тонкие ломаные линии – сияли белым на полюсах, ветвились, между ними виднелись хребты поменьше, и вместе они охватывали планету сеткой наподобие вен на руке старика. Я изучал появлявшиеся на экране детали – и наконец смог сравнить их с навигационной картой. Настала пора приступать к рутине. Я сорвал печать с У-проектора и озвучил сигнал бедствия.

– Король Дядя вызывает Икс-Си-Кью! У меня проблемы! Аварийное приближение к Ар-семь-девять-восемь-пять-ди, но дела плохи! Иду курсом ноль-девяносто-три плюс пятнадцать, по стандарту девятнадцать-ноль-восемь, точка! Прошу инструкций, и поскорее! Все станции, прием!

Заход был банальным, но пока что мне полагалось придерживаться сценария. Я велел автоответчику повторять сигнал тысячу раз в миллисекунду, потом переключился на прием и подождал сорок пять секунд – за это время гиперсигнал добрался бы до излучателя Кольца-8 и автоматически вернулся бы.

Автосигнал возник строго по расписанию. Еще полминуты прошло в тишине; казалось, мне провели холодным пальцем по хребту. А потом возник голос, звучавший так, словно я помешал кому-то вздремнуть.

– Король Дядя шесть-два-девять, наблюдательная станция Зет-четыре-четыре-восемь, качество приема три из трех. Вам не разрешается, повторяю, не разрешается спускаться на планету. Сообщите все детали…

– Не мелите чушь! – с жаром парировал я. – Я вот-вот врежусь в эту каменюку, от вас зависит лишь то, с какой силой! Сперва посадите меня, а отчетность оформим потом!

– Вы находитесь внутри запретной зоны планеты, находящейся под карантином пятого класса. Вам официально предписывается покинуть…

– Не дури, Четыре-четыре-восемь! – перебил его я. – Я покинул Доуби семьсот часов назад с особым грузом на борту! Думаешь, я специально выбрал это место, чтобы тут грохнуться? Мне нужен совет специалиста, и поскорее!

Очередная пауза. Потом мой собеседник вернулся и неохотно заговорил:

– Король Дядя, передайте ваши данные.

– Конечно-конечно. Только поторопитесь.

Я говорил с явным раздражением, что было неудивительно в таких обстоятельствах. Босс Джад за аварийное завершение миссии не заплатит. Я нажал на кнопку и отослал на Зет-448 копию показаний приборов, призванных продемонстрировать, что мое положение даже хуже, чем я утверждаю. И это была чистая правда. Я немало потрудился, чтобы старая калоша с гарантией добралась до своего последнего причала.

– Ладно, Король Дядя. Вы слишком затянули с рапортом. Придется вам сбросить груз и следовать по…

– Я сказал – особый груз! – заорал я в ответ. – Категория десять! У меня контракт с медицинской службой Доуби! Десять капсул гибернации!

– Э… принято, Король Дядя. – Дежурный со станции вернулся обратно; теперь, судя по голосу, я застиг его врасплох. – Вас понял: на борту потерпевшие в криостазисе. Оставайтесь на связи. – Последовала пауза. – Ну вы мне и удружили, шесть-два-девять, – добавил голос, звучавший уже почти по-человечески.

– Типа того, – сказал я. – Только поживее, ладно? А то каменюка приближается слишком быстро.

Я сидел и слушал шуршание звезд. В полутора световых секундах от меня компьютер станции должен был прийти в движение, прожевать данные, полученные с моего корабля, и выплюнуть решение, пока дежурный умник проверял мою историю. Это хорошо. Я хотел, чтобы ее проверили. Она выглядела убедительной от и до. Пассажиры в грузовом трюме были горняками, получившими тяжелые ожоги при вспышке газовоздушной смеси. Это произошло три месяца назад на Доуби, захудалой планетке без лечебных учреждений. Я должен был получить пять миллионов и полную амнистию, если доставлю их в медицинский центр Содружества в стабильном состоянии. Результаты моего предполетного освидетельствования имелись в файле, наряду с полетным планом, показывавшим, что оптимальная траектория проходила мимо Вангарда – ровно так, как ее проложил бы ограниченный в средствах оператор. Все это содержалось в сброшенной информации. Я стал законной жертвой обстоятельств. Теперь ход был за ними. И если мои расчеты хоть чего-то стоили, сделать его они могли лишь одним способом.

– Король Дядя, у вас серьезные неприятности, – сказал мой невидимый собеседник. – Но я могу предложить вам лазейку. У вас же есть отделяемый грузовой контейнер? – Он помолчал, словно ожидал ответа, потом продолжил: – Нужно отсоединить его и спустить на крыльях в атмосферу. После этого у вас будет всего несколько секунд на катапультирование. Вам ясно? Сейчас я сброшу все данные по управлению судном.

Поступившая последовательность цифр была автоматически записана и скормлена управляющему устройству.

– Четыре-четыре-восемь, вас понял, – сказал я, когда он договорил. – Но послушайте, внизу необитаемая местность. А вдруг охладитель при падении выйдет из строя? Лучше я останусь при контейнере и попытаюсь посадить его аккуратно.

– Невозможно, Король Дядя! – Голос потеплел на несколько градусов. В конце концов, я был храбрым, хоть и скупым капитаном торгового флота, решительно настроенным исполнить обязательства по договору, даже если придется рискнуть собственной шеей. – Честно говоря, даже этот заход на посадку – уже на грани. Единственный шанс для вас и вашего груза – беспрекословно выполнять мои инструкции!

Он не стал добавлять, что неподчинение приказам Службы наблюдения – уголовно наказуемое деяние. Ему этого не требовалось. Я был в курсе – и рассчитывал на это.

– Ну, как скажете. Включу маячок на контейнере. Но послушайте, сколько понадобится времени, чтобы прислать сюда спасательный корабль?

– Он уже в пути. Дорога займет… где-то триста часов.

– Это же больше двенадцати стандартных дней! – Я позволил себе короткую паузу, необходимую, чтобы медленные мыслительные процессы бедного, но честного космонавта привели к кое-каким простым выводам, потом выпалил: – Если холодильное оборудование разобьется, изолирующий материал не сможет поддерживать нужную температуру столько времени! И… – Очередная пауза для возникновения следующей очевидной мысли. – А как же я? Как мне быть там, внизу?

– Давайте сперва разберемся с вами, капитан.

Симпатии в голосе поубавилось, но совсем чуть-чуть. Даже герой имеет право думать о том, как выжить, после того как он позаботится о своих людях.

Разговор продолжался еще некоторое время, но все существенное уже было сказано. Я выполнял приказы, делая ровно то, что мне говорили, не больше и не меньше. В течение часа вся аудитория Три-Д этого сектора должна будет узнать, что потерпевшее аварию госпитальное судно опустилось на Вангард и жизни десяти человек – одиннадцати, считая и меня, – висят на волоске. А я преодолею линию обороны объекта и получу возможность приступить ко второму этапу.

7

На высоте в десять тысяч миль возник звук – одинокий, унылый стон молекул воздуха, рассекаемых устаревшим грузовым судном в две тысячи тонн, спускающимся слишком быстро, по неважной траектории, с неработающими тормозами. Я играл тем, что осталось от струйных рулей, разворачивая корабль хвостом вперед и перегоняя остатки реактивной массы туда, где она могла принести больше пользы. Когда корабль очутился там, где требовалось, оставалось разобраться еще примерно с восемью тысячами миль гравитационного колодца. Я проверил самописец, определив целевой район; корабль подо мной дергался и трясся, стон перешел в вой, словно где-то неподалеку дикий зверь получил пулю в брюхо.

На высоте в двести миль ходовые двигатели вырубились, и мир превратился в водоворот красного огня, а из-за давления я чувствовал себя как жаба под сапогом. Это длилось достаточно долго, чтобы я успел полдюжины раз потерять сознание и прийти в себя. Потом корабль внезапно сорвался в свободное падение, у меня остались считаные секунды. Схватиться за рычаг сброса контейнера было не труднее, чем установить наковальню наверевочной лестнице. Когда грузовой отсек отстрелился, корабль тряхнуло. Я натянул скафандр, забрался в спасательную капсулу, захлопнул крышку, в последний раз вдохнул затхлый корабельный воздух и нажал кнопку катапультирования. Десять тонн перьевой подушки врезались мне в лицо и вколотили меня в другой мир.

8

Я вынырнул из большого темного океана, где меня и подкарауливали плохие сны, и выскочил на бледный солнечный свет полусознательного состояния как раз вовремя, чтобы застать панорамный вид гор, острых, как акульи зубы, с белыми шапками на вершинах, протянувшихся через всю планету до иззубренного горизонта в сотне миль от этого места. Должно быть, я снова потерял сознание: в следующую секунду одинокий пик перекрыл вид, доступный мне через лицевую пластину скафандра, и помчался ко мне, словно девятый вал. Когда я очнулся в третий раз, то осознал, что качусь по крутому склону к чему-то вроде вспученной темной лавы. Потом я понял, что это листва – темно-зеленая, плотная, быстро приближающаяся. Я только и успел заметить, что маячок контейнера мигает зеленым – значит, мой груз на планете и невредим, – и снова отключился.

На этот раз я пришел в себя от холода. Это было первое, что я осознал. Второе – что у меня болит голова. И все остальное. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы написать завещание, по которому все отходило Обществу эвтаназии, отстегнуться, открыть капсулу и выползти в то, что любители походов назвали бы бодрящим горным воздухом. Я проинспектировал все места, где чувствовал боль, и выяснил, что кости и суставы целы. Потом включил встроенный в скафандр терморегулятор и ощутил, как в меня начинает проникать тепло.

Я стоял на сосновых иголках – если, конечно, бывают сосновые иголки трех футов в длину и диаметром с соломинку для коктейлей. Они образовывали пружинистый ковер, покрывавший землю под деревьями, высокими, словно ионические колонны, уходившими ввысь, в темно-зеленый полумрак. Вдалеке, между древесными стволами, я заметил блестящие пятна снега. Стояла тишина, и все было недвижно – даже раскинувшиеся над моей головой широкие ветви не колыхались. Встроенные в скафандр приборы сообщили мне, что атмосферное давление составляет шестнадцать футов на квадратный дюйм, содержание кислорода – пятьдесят один процент, внешняя температура – минус десять по Цельсию. Все как говорили. Шкала локатора указывала, что грузовой отсек приземлился примерно в сотне миль к востоку от того места, где я стоял. Насколько я мог судить по устройствам, встроенным в мой навороченный наручный пульт, все функционировало нормально. И если собранная мной информация была так же хороша, как уплаченная за нее цена, я находился в десяти милях от той точки, где планировал очутиться, то есть в половине дня пути от любимого места Джонни Грома. Я выставил усилитель скафандра на минимум, посмотрел на компас и пошел.

9

При низкой гравитации идти легко, даже человеку, которого перед этим колошматило на протяжении нескольких сотен миль в разреженной атмосфере, да и скафандр тоже помогал. По его внешнему виду не скажешь, но стоит он как роскошная жизнь в отставке на одной из этих планет из родия и стекла с регулируемым климатом и горячими и холодными проточными оргиями. Кроме стандартной регулировки температуры и воздуха, а также сервоприводов, благодаря которым я шел без боли, он был оборудован всевозможными замкнутыми системами жизнеобеспечения и усилителями реакций, какие только предлагались на черном научном рынке, включая и те, на которые с удовольствием наложили бы руки безопасники Лиги. Уже одно устройство, следившее за метаболизмом и регулировавшее его, стоило всех потраченных денег.

Компас вел меня вверх по долгому склону, и примерно через час я добрался до нижней границы снегов. Росшие вразброс низкорослые деревья тянулись еще на несколько тысяч футов и заканчивались там, где начинался голубовато-зеленый ледник. Мне впервые представилась возможность взглянуть на небо Вангарда, темно-синее, переходящее в фиолетовый, над покрытыми льдом горными пиками, высившимися гордо, словно короли.

В конце первого часа я остановился перевести дыхание, глотнул питательного сиропа и немного воды – и прислушался к вечности, безмолвно шествовавшей, секунда за секундой. Я подумал о корабле, груженном колонистами – тогда, на заре примитивных космических путешествий: мужчины, женщины, возможно, дети, знающие, что для них нет, не может быть возврата. Подумал о том, что они столкнулись с этим всем – и выжили. Они были крутыми, но их крутость стала порождением планеты. Теперь же осталась крутизна одного рода, такая, которая есть у меня. Они были круты как пионеры, как первопроходцы, полные беспричинной надежды, и решимости, и грандиозных мыслей о будущем. Я же был крут на городской манер, как проныра, как крыса, и для меня довольно было настоящего.

– Это все тишина, – сказал я вслух. – Она действует на нервы.

Но звук моего голоса был слишком ничтожен на фоне этого безмолвия. Я встал и зашагал к следующему хребту.

10

Три часа спустя солнце все еще висело в той же самой точке – зеленое светящееся пятно над куполом; оно то и дело отыскивало дыру в листве и бросало холодный луч на мешанину иголок цвета ржавчины. Я преодолел почти сорок километров – по воздушной линии, как летают орлы. До нужного места, видимо, оставалось недалеко. Я уже начал уставать, невзирая на низкое тяготение, хитроумные системы скафандра, принимавшие на себя половину каждого мышечного усилия, и все то, что автомедик вводил мне в руку. К тому же мне повезло. Дома я после трепки, полученной при спуске, провел бы добрые две недели в палате для выздоравливающих. Я утешался этой мыслью, пока стоял, привалившись к дереву, дышал обогащенным воздухом из баллонов скафандра и старался думать позитивно, чтобы прогнать белые точки перед глазами. Я все еще занимался этим, когда услышал звук…

Прямо-таки любопытно, как после целой жизни, проведенной в окружении всяческих шумов, несколько часов их отсутствия могут целиком изменить ваше отношение к колебаниям воздуха в диапазоне слышимости. То был всего лишь тихий вопль: так одинокая морская птица тоскует по своему супругу, – но я отскочил от дерева, будто оно внезапно раскалилось, и застыл, навострив уши и изучая параметры звука в поисках каких-нибудь подсказок. Звук делался все громче, а это означало, что его источник приближается, причем с такой скоростью, что отступать бессмысленно. Я огляделся в поисках удобного деревца, но те сосны родились старыми – нижние ветви начинались футах в пятнадцати от поверхности. Спрятаться можно было только среди нескольких тысяч древесных стволов. Мне почему-то подумалось: встретить то, что приближается – чем бы оно ни было, – лучше не на открытом месте. По крайней мере, мы увидим друг друга одновременно. Я знал, что это живое существо и оно питается мясом. Так сказал мне тихий, но категоричный голос первопредка. Я шевельнул запястьем; в ладонь лег контрабандный кратерный пистолет. Я ждал, а гулкий крик становился все громче и мучительнее, словно его издавал страдающий от безнадежной любви горный баран, бык с разбитым сердцем или умирающий лось. Уже были слышны глухие удары больших лап, ритм которых, даже с учетом слабого гравитационного поля, заставлял предполагать большие габариты. Наконец животное очутилось в поле моего зрения и подтвердило интуицию пращура. Это была не гончая собака и даже не гиенодон. Гиенодон мог бы быть таким, если бы вдруг оказался семи футов в холке, с голеностопами толщиной с мое бедро, головой размером с одноместный вертолет и челюстями, способными подхватить человека, как трусящая домой собачка – вечернюю газету. Возможно, именно последняя мысль помешала моему пальцу нажать на спусковой крючок. Чудовищный пес резко затормозил в шквале медленно оседавших сосновых иголок, взвыл в последний раз и продемонстрировал мне ярко-красный язык длиной в ярд. В остальном он был черно-коричневым, гладкошерстным, кожа висела складками. Зубы крупные, но не больше шести дюймов от десны до острия. Глаза черные, блестящие, маленькие, как у слона, с красными полумесяцами под ними. Пес медленно двинулся вперед, словно хотел лучше рассмотреть, что́ сейчас будет есть. Я слышал, как его суставы поскрипывали при движении. Высокие плечи бугрились мускулами. Футовые подушечки лап при каждом шаге погружались в лиственный перегной. Мои колени начали подергиваться, а все волосы на теле попытались встать дыбом. Зверь был уже в десяти футах от меня, его дыхание, словно пар из протекающего цилиндра, вырывалось через ноздри, в которые вошел бы мой кулак. Я знал: если он сделает еще хоть шаг, я нажму на спуск, кстати или некстати.

– Лежать, парень! – произнес я властным (как надеялся) голосом. Пес остановился, втянул язык, снова вывалил его, а потом опустил задницу – аккуратно, словно пожилая леди, усаживающаяся в любимое кресло-качалку. Он сидел и смотрел на меня, вскинув голову, а я смотрел на него. И пока мы так таращились друг на друга, подоспел великан.

11

Он бесшумно приблизился, шагая по проходу между большими деревьями, и хоть и был совсем не мал, я увидел его лишь с расстояния футов в пятнадцать.

А он-таки был здоровенным.

Легко говорить о человеке двенадцати футов ростом. В конце концов, это всего лишь вдвое больше обычного. Просто большой человек, можно даже пошутить насчет размера обуви.

Но вдвое выше – это вчетверо большая площадь неба, заслоненная им, когда он навис надо мной, в восемь раз больший объем костей и мышц. Тысяча шестьсот фунтов веса при нормальном земном тяготении. Здесь он весил не больше полутонны, но все равно каждая нога – толстая, перевитая мышцами – поддерживала пятьсот фунтов. Руки были под стать ногам, а грудь и шея, подпиравшие большую голову, напоминали кусок ствола столетнего дуба. Но при всей его массивности в нем не было ни малейшей непропорциональности. Снятый без коротышки, помещенного рядом для масштаба, он выглядел бы как любой претендент на титул Мистер Вселенная: стройный, пропорционально сложенный, мышцы рельефные, но не гипертрофированные. Волосы были черными, вьющимися – неровно подстриженная копна, но не хуже, чем у любого человека, живущего вдали от парикмахера. Короткая борода, густые черные брови над широко посаженными светло-голубыми глазами. Загорелая обветренная кожа цветом походила на изрядно потертую воловью шкуру. Черты лица были достаточно правильными, и его можно было назвать красивым, если вам, конечно, нравится типаж Юпитера или Посейдона. Я рассмотрел все это, пока он шел ко мне, одетый в кожу, размашистым шагом, настолько же легко, насколько тяжело ступал его пес. Он остановился рядом со зверем, небрежно потрепал его по голове рукой размером с первую бейсбольную базу, посмотрел на меня сверху вниз – и на один призрачный миг я превратился в ребенка, выглядывающего в огромный мир взрослых. В моей голове вихрем пронеслись мысли, фантомные образы мира, полного тепла, любви, безопасности и прочих давно позабытых иллюзий. Я прогнал их и вспомнил, что я Бэрд Ульрих, профессионал, я на работе, в мире, где нет места фантазиям.

– Вы тот человек, которого они называют Джонни Громом? – сказал я. Он пропустил это мимо ушей, разве что улыбнулся слегка. – Я Паттон, Карл Паттон. Катапультировался с корабля.

Я указал в небо. Он кивнул:

– Знаю. – Голос его звучал низко и гулко, как орга́н, а вокруг груди можно было совершать пробежки. – Я слышал, как твой корабль упал. – Он осмотрел меня и не обнаружил открытых переломов. – Рад, что ты успешно приземлился. Надеюсь, Вула тебя не напугала.

Его стандартный звучал старомодно и немного высокопарно, со следами странного акцента. Челюсть на моем привычно-невозмутимом лице, должно быть, отвисла на несколько футов, потому что великан улыбнулся. Зубы у него были ровные и белые, словно фарфор.

– С чего бы мне пугаться, – сказал я, и мой голос даже не сорвался. – Я видел, как моя трехлетняя племяшка погладила по колену датского дога – выше она не дотягивалась.

– Пойдем ко мне домой. У меня есть еда и очаг.

Я взял себя в руки и перешел к делу:

– Мне надо отыскать мой грузовой контейнер. Там… пассажиры.

На лице великана появилось вопросительное выражение.

– Они живы, пока что, – продолжил я. – У меня есть устройство, которое сообщило, что контейнер приземлился благополучно, спустился на парашюте. Капсулы противоударные, и если транслятор маячка уцелел, они тоже целы. Но оборудование могло побиться. В таком случае они умрут.

– Это очень странно, Карл Паттон, – замораживать живых людей.

– Без заморозки они недолго бы оставались живыми, – сообщил я ему. – Ожоги третьей степени по всему телу. Возможно, еще и внутренние. В медицинском центре их поместят в восстановительные камеры и заново нарастят кожу. Когда они очнутся, то будут как новенькие. – Я одарил его многозначительным взглядом, изобразив беззаветную решимость. – Если я доберусь туда вовремя, так и будет. Но если они выйдут из анабиоза здесь… – Я позволил недосказанным словам повиснуть в воздухе, не став описывать смерть пассажиров, и устроил небольшое представление, изучая циферблаты у себя на запястье. – Контейнер приземлился где-то там. – Я указал на север, вверх по склону. – Не знаю, насколько далеко. – Я бросил взгляд на Джимми, чтобы понять, как он воспринял последние факты. Чем меньше придется объяснять, тем лучше. Но он говорил чуть более рассудительно, чем я ожидал, исходя из своих исследований. Теперь любой промах мог погубить все дело. – Может, в сотне миль отсюда, может, дальше.

Великан задумался, глядя на меня сверху вниз. Взгляд его был дружелюбным, но каким-то далеким, словно свеча в окне чужого дома.

– Это плохое место, то, на которое они упали, – сказал он. – Горы Нанди высоки. Ты умрешь, добираясь дотуда.

Я знал, что это суровые края, так как тщательно выбирал их. Я послал ему мужественный, прямой, как ствол пистолета, взгляд.

– Там десять человек. Я за них отвечаю. Придется сделать, что смогу.

Наши взгляды встретились. В глазах великана впервые вспыхнул огонек.

– Сперва тебе нужно отдохнуть и поесть.

Мне хотелось еще что-нибудь сказать, подсечь рыбку, но тут мир вокруг меня начал медленно вращаться. Я сделал шаг, чтобы восстановить равновесие, и воздух заполнился светящейся снежной крупой, а потом накренился, и я соскользнул в ту темноту, что всегда поджидает…

12

Когда я пришел в себя, то увидел, что в двадцати футах надо мной, на потолке из полированного черного и красного дерева, пляшут оранжевые отсветы. Источником света оказался костер, которого вполне хватило бы, чтобы зажарить быка; он пылал в очаге, сложенном из камней размером с могильную плиту. Я лежал на кровати немногим меньше гандбольной площадки, а в воздухе витал запах супа. Я подполз к краю кровати и кое-как спрыгнул на пол с высоты в четыре фута. Собственные ноги показались мне переваренными макаронами. Ребра болели – возможно, от долгого путешествия на плече у великана.

Он посмотрел на меня со своего места за большим столом.

– Ты устал, – сказал гигант. – И у тебя много синяков.

Я посмотрел на себя. На мне не было ничего, кроме нижнего белья.

– Мой скафандр! – взревел я, точнее, прохрипел – и не только из-за слабости. Я представил себе картину: оборудование ценой в шестьдесят кусков и многомиллионное кредитное соглашение сунуты в утилизатор – или в огонь, – а на замену им выложили чистенький комбинезон.

– Вот он. – Хозяин дома кивком указал на изножье кровати. Я схватил скафандр и осмотрел его: вроде все в порядке. Но мне это не понравилось, как и мысль о том, что я был беспомощен, а ухаживал за мной человек, с которым мне позднее придется разбираться. – Ты отдохнул. Теперь поешь.

Я сел за стол, на стопку одеял, и нырнул в миску густой похлебки из аппетитных овощей, красных и зеленых, и кусков нежного белого мяса. Был и хлеб, вязкий, пахнущий орехами, и терпкое лиловое вино – оно пошло лучше, чем лучшая марочная продукция фирмы «Арондо» с Плезира-4. Потом великан развернул карту и указал на горный район: изображение напоминало грубо набросанные куски штукатурки.

– Если контейнер здесь, будет трудно, – заметил гигант. – Но возможно, он упал вот сюда.

Он показал на более ровный участок к юго-востоку от изрезанного района.

Я для проформы предложил проверить азимут по прибору. Направление, которое я сообщил, лишь на три градуса отличалось от настоящего. При 113,8 мили – именно такое расстояние показывал прибор – мы должны были промахнуться на десять миль.

Великан нанес наш маршрут на свою карту. Оказалось, что путь пролегает вдоль края местности под названием Башни Нанди.

– Возможно, – сказал великан. Он был не из тех, кто тратит слова впустую.

– Сколько еще осталось светлого времени суток? – спросил я его.

– Пятьдесят часов. Немного меньше.

Значит, я провел в отключке около шести часов. Это мне не понравилось. Время – деньги, а сроки поджимали.

– Вы с кем-нибудь разговаривали?

Я посмотрел на большой, слегка устаревший экран у одной из стен: стандартная модель, Y-частоты, задержка в полумиллионную долю секунды. Это давало четырехчасовой оборот при связи со станцией Кольцо-8.

– Я сообщил смотрителю станции, что ты благополучно приземлился.

– А что еще вы ему сказали?

– Так нечего больше было говорить.

Я встал.

– Вы можете связаться с ними снова, – сказал я. – И передать, что я отправился к контейнеру.

Я сжал губы и принял вид «не-надо-по-мне-плакать». Краем глаза я заметил, что великан кивнул, и на мгновение задумался, уж не дала ли сбой знаменитая аналитическая система Ульриха. Вдруг эта груда мужественности намеревается сидеть на попе ровно, а бедному, хрупкому, маленькому мне придется преодолевать свой путь в одиночку?

– Дорога будет нелегкой, – сказал он. – С высокогорных перевалов дуют ветра. На вершинах Кооклайна лежит снег.

– У меня скафандр с подогревом, справится. Если бы вы могли дать мне еды…

Великан подошел к полке и снял с нее тюк. Судя по форме и размеру, в нем мог бы быть кондиционер для пятикомнатной квартиры. И тут я понял, что объект угодил в мою ловушку.

– Если ты не против моей компании, Карл Паттон, я пойду с тобой, – сказал он.

Я выдал стандартные возражения, но в конце концов позволил себя убедить. Мы вышли полчаса спустя, уведомив об этом станцию Кольцо.

13

Джонни Гром шел первым, легко и спокойно, словно не замечая здоровенного тюка за плечами. На нем была та же кожаная одежда, что и при нашей первой встрече, только в качестве оружия он взял десятифутовый, окованный сталью посох. Монструозная шавка трусила сбоку и что-то вынюхивала. Я замыкал шествие. Мой рюкзак был легким: великан заявил, что чем меньше я буду нести, тем быстрее мы сможем идти. Кости все еще побаливали, но при таком низком тяготении я чувствовал себя резвым, словно жеребенок. Я старался не отставать от великана, держась чуть позади, чтобы не вызывать подозрений. Добрый час мы шли молча, поднимаясь под углом по длинному склону, пробираясь между большими деревьями. На вершине здоровяк остановился и стал ждать, когда я его нагоню. Я немного запыхался, но был полон решимости.

– Отдохнем тут, – сказал великан.

– Черт, ну какой отдых! – отозвался я. – Для этих бедолаг минуты могут оказаться решающими.

– Человеку надо отдыхать, – резонно заметил он и сел, упершись голыми локтями в колени. Его глаза теперь находились на одном уровне с моими, так как я стоял. Мне это не понравилось, и я тоже сел.

Ровно через десять минут он двинулся дальше. Я понял, что Джонни Гром – из тех, кого на слабо не возьмешь. Он знал свой оптимальный темп. Даже при всем моем понтовом оборудовании пришлось бы изрядно попотеть, чтобы добиться кончины гиганта на его территории.

Таким был план, изложенный мне еще в Альдо: никаких ран на большом теле, когда его найдут, никакой грязной работы, просто мужик умер при попытке помочь другим; ну да, размером он больше среднего героя пиктоновостей, но все же в достаточной мере человек, чтобы неверно оценить свои великанские возможности. Босс будет доволен расследованием и останется чистехоньким, словно сельскохозяйственный рабочий, ожидающий последнего автобуса с окружной ярмарки. От меня требовалось лишь использовать высокотехнологичное оборудование, чтобы подгонять великана, находясь все время рядом с ним. Несложная задача. Нелегкая, но несложная. С этой мыслью я погрузился в сон.

14

Мы пересекли широкую долину и пошли вверх, в горы. Было холодно, лес сделался редким, а деревья, чахлые и низкорослые из-за мороза, искривленные из-за ветров, цеплялись за землю, словно скрюченные от артрита руки. Встречались участки рыхлого подтаявшего снега, а небо намекало на то, что вскорости снегопад может возобновиться. Я не ощущал резкого ветра, дувшего с вершин, но великан шел с голыми руками.

– А у вас нет какой-нибудь куртки? – спросил я его на следующем привале. Мы остановились на каменном выступе, под ударами ветра, скорость которого достигала уже миль сорока.

– У меня есть плащ. Тут. – Он хлопнул по тюку. – Потом я его надену. Позже.

– Вы сами делаете себе одежду?

Я посмотрел на дубленую кожу, вывернутую мехом вовнутрь, на большие стежки парусного мастера.

– Эту одежду сделала для меня женщина, – сказал он. – Давно.

– А!.. – сказал я. Я попытался представить его с женщиной, вообразить, как она выглядит, как двигается. Женщина десяти футов ростом.

– А у вас есть ее изображение?

– Только в моем сердце, – буднично произнес он.

Я задумался, каково это – быть последним в своем роду, но спрашивать его не стал. Вместо этого я задал другой вопрос:

– Почему вы это делаете? Ну, живете здесь один?

Великан оглядел бескрайние замерзшие камни.

– Это мой дом, – сказал он. Еще один прямой ответ, без всякой рисовки, просто недоступной этому переростку-деревенщине. Ему никогда не приходило в голову, что можно извлечь выгоду из своего положения, развести несколько миллиардов жадных до сенсаций поклонников на слезы и звонкую монету. Невыдуманная мыльная опера. Конец тропы. Бедный Джонни Гром, такой храбрый и такой одинокий.

– А почему ты делаешь то, что делаешь? – вдруг спросил он меня. У меня все внутри сжалось.

– Что вы имеете в виду? – выдавил я сквозь зубы; кратерный пистолет из крепления на запястье переместился в ладонь.

– Ты тоже живешь один, Карл Паттон. Ты – капитан космического корабля. Переносишь одиночество и невзгоды. А сейчас готов пожертвовать жизнью ради товарищей.

– Они мне не товарищи! – огрызнулся я. – Ценный груз, только и всего! Нет доставки – нет оплаты. И я совсем не жертвую жизнью. Прогуливаюсь для здоровья.

Великан изучающе посмотрел на меня:

– Немногие стали бы подниматься на Кооклайн в это время года. И только по очень важной причине.

– У меня есть очень важная причина. Миллионы причин.

Он чуть улыбнулся:

– Я думаю, Карл Паттон, ты много кто. Но не дурак.

– Пойдемте уже, – сказал я. – Впереди долгий путь.

15

Джонни Гром старался идти в таком темпе, какой, по его мнению, мог выдержать я. Псина, похоже, нервничала: поднимала морду, нюхала воздух, все время уносилась вперед. Я спокойно топал за ними, пыхтел, когда мы шли вверх, и шумно дышал на привалах, стараясь поубедительнее переводить дух – достаточно, чтобы создать видимость нагрузки, но не до такой степени, чтобы великан решил притормозить. Я прибавлял скорость, постепенно, незаметно, пока мы не стали проходить больше четырех миль в час. Очень неплохой темп для пешехода, идущего по ровной местности при стандартном тяготении; надо быть тренированным спортсменом, чтобы поддерживать его длительное время. Здесь же, с мощными пьезоэлектрическими мышцами скафандра, выполнявшими большую часть работы, это было раз плюнуть – для меня.

Мы сделали привал и пообедали. Великан достал из заплечного мешка хлеб, сыр и большую бутыль с вином и вручил мне порцию, которой хватило бы на два раза. Я съел немного, а остальное украдкой сунул в карманный утилизатор на плече. Когда он справился со своей долей – ненамного больше моей, – я встал и выжидающе посмотрел на него. Он не шевельнулся.

– Мы должны отдохнуть около часа, – сказал он мне.

– Ладно, – кивнул я. – Отдыхайте сами. У меня есть дело.

Я зашагал по пятнам снега и успел сделать примерно десяток шагов, когда мегапсина галопом обогнала меня и остановилась, преградив путь. Я попытался обойти ее справа, но она снова встала у меня на дороге. И влево тоже не пустила.

– Отдохни, Карл Паттон, – произнес этот Голиаф. Он лежал на спине, заложив руки за голову и закрыв глаза. Что ж, заставить его идти не получилось, но можно не давать ему спать.

– Пустынные места, – сказал я.

Великан не ответил.

– Такое впечатление, будто тут не ступала ничья нога, – добавил я. – Даже медведя не видать.

И снова мне не удалось развести его на ответ.

– А как вы добываете пропитание? – спросил я. – Из чего делаете сыр и хлеб?

Он открыл глаза:

– Из сердцевины друг-дерева. Идет на муку или пасту, которую потом ферментируют.

– Ясно, – сказал я. – А вино, наверное, привозное?

– Плоды того же дерева дают нам вино.

Он сказал «нам» так же непринужденно, словно его возвращения домой ждали жена, шестеро детей и капитул Рыцарей Пифии.

– Должно быть, сперва тут было нелегко, – сказал я. – Если вся планета такая же, непонятно, как ваши предки вообще выжили.

– Они боролись, – проговорил великан таким тоном, словно это все объясняло.

– Вам больше не надо сражаться, – сказал я. – Вы можете оставить эти камни и спокойно жить там, где теплее.

Великан посмотрел в небо, словно размышляя:

– У нас есть легенды о месте, где воздух теплый, а земля открывается, чтобы извергнуть плоды. Не думаю, что мне там понравилось бы.

– Почему же? Вам нравятся трудности?

Он повернул голову и посмотрел на меня:

– Это ты переносишь трудности, Карл Паттон, страдаешь от холода и усталости в чужом краю. А я – дома.

Я заворчал. Что бы я ни сказал, мои реплики отскакивали от Джонни Грома и возвращались ко мне.

– Я слыхал, тут водятся всякие злобные животные, – сказал я. – Но что-то не вижу их следов.

– Скоро увидишь.

– Это ваша интуиция или…

– Стая снежных скорпионов идет по нашему следу уже несколько часов. Когда мы выйдем на открытое место, ты их увидишь.

– Откуда вы знаете?

– Вула мне сказала.

Я посмотрел на здоровенную псину, положившую голову на лапы с усталым видом.

– А откуда у вас появились эти собаки?

– Здесь всегда жили собаки.

– Может, на корабле была парочка, – сказал я. – Или замороженные эмбрионы. Я думаю, тогда везли даже племенной скот.

– Вула происходит от боевых псов. Ее предком был могучий гончий пес Надежный, который убил собак короля Руна на поле Сломанного Ножа.

– Ваш народ вел междоусобные войны? – Он не ответил. Я фыркнул. – Я-то думал, выживание стоило вам больших трудов и вы слишком ценили жизнь, чтобы воевать.

– Чего стоит жизнь без правды? Король Рун сражался за свои убеждения, принц Даль – за свои.

– И кто победил?

– Они сражались двадцать часов. Принц Даль упал, а король Рун отступил и дал ему встать. Но в конце концов принц нанес королю сокрушительный удар.

– И это доказало, что он был прав?

– Не важно, во что человек верит, Карл Паттон, если он верит в это всем сердцем и душой.

– Как бы не так. Фактам плевать, верят в них или нет.

Великан сел и указал на сверкавшие вдалеке белые пики.

– Горы – это истина, – сказал он. Потом посмотрел в небо, где высокие, исчерна-фиолетовые тучи громоздились, словно стены крепости. – Небо – это истина. И эти истины значат куда больше, чем факты о камне и газе.

– Не понимаю этой поэтической манеры изъясняться, – сказал я. – Благо состоит в том, чтобы вкусно есть, сладко спать, иметь все лучшее. Всякий, кто утверждает другое, – либо мученик, либо обманщик.

– Что такое «лучшее», Карл Паттон? Разве ложе мягче усталости? Разве соус лучше аппетита?

– По книжке чешете?

– Если ты настолько жаждешь легкой роскоши, как говоришь, почему ты здесь?

– Очень просто. Чтобы заработать деньги и купить на них отдых.

– А потом ты, если не умрешь по пути, отправишься туда, на прекрасную планету, чтобы есть обильные плоды, собранные чужими руками?

– Конечно, – сказал я. – Почему нет?

Я почувствовал, что разозлился, не смог понять почему и от этого разозлился еще сильнее. Тогда я сделал вид, будто ничего не произошло, и притворился, будто сплю.

16

Четыре часа спустя, после долгого подъема, мы увидели лес и ледник, раскинувшиеся на тысячу квадратных миль – достаточно много, чтобы дать представление о размерах планеты под названием Вангард. Мы шли уже девять часов, и, невзирая на сервоприводы и все прочее, я начал это ощущать. Здоровяк же был как новенький. Он прикрыл ладонью глаза от солнца, слишком маленького и слишком яркого, будто перед бурей, и показал на пик, возвышавшийся у края долины, – до него было мили две.

– Там мы будем спать, – объявил он.

– Он нам не по пути, – возразил я. – Почему нельзя спать прямо тут?

– Нам нужны укрытие и огонь. Хольгрим не обидится, если мы туда придем.

– Что за Хольгрим?

– Это его хижина там стоит.

Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки: так бывает, если в разговор вступают призраки. Не то чтобы меня беспокоили призраки – только люди, верящие в них.

Дальше мы шагали молча. Когда мы подошли к хижине, Вула, ворча, все обнюхала. Постройка была сложена из бревен, ошкуренных, покрытых резьбой и покрашенных в красный, зеленый и черный. Крутая остроконечная крыша, крытая кровельным сланцем, пара каменных труб и несколько окошек с цветными стеклами. Когда мы вышли на расчищенный участок, великан приостановился, опираясь на посох и оглядывая все вокруг. Дом выглядел хорошо сохранившимся. Впрочем, на него пошли камни и бревна из этой же местности. Неудивительно, что он хорошо выдерживал здешний климат.

– Прислушайся, Карл Паттон, – сказал великан. – Тут почти что слышен голос Хольгрима. На миг может показаться, что сейчас он распахнет дверь и поприветствует нас.

– Если не считать того, что он мертв.

Я прошел мимо него к здоровенной деревянной черно-фиолетовой двери – по размеру она вполне бы подошла Нотр-Даму. Я потянул громадную железную задвижку двумя руками, но не преуспел. Джонни Гром сдвинул ее пальцем.

В большой комнате было холодно. Иней, лежавший толстым слоем на фиолетовом деревянном полу, хрустел под ботинками. Несмотря на густую тень, я разглядел на высоких стенах звериные шкуры, зеленые, и красные, и с золотым мехом, яркие, как китайский фазан. Имелись и другие трофеи – громадный череп с клювом, трех футов в длину, с рогами, протянувшимися вперед, словно крылья из белой слоновой кости, что заканчивались кинжальными остриями, посеребренными, с черной окантовкой у основания; обтянутая кожей голова, сплошь состоявшая из челюстей и зубов; потускневший боевой топор десяти футов в длину, с фигурным лезвием. В центре комнаты, между двумя очагами размером с городскую квартиру, стоял длинный стол. Я заметил отблески света на больших металлических кубках, блюдах, столовых приборах. Вокруг стола стояли стулья с высокими спинками, а в дальнем конце, лицом ко мне, в большом кресле сидел седобородый великан с мечом в руке. Собака заскулила, и этот звук превосходно передал мои чувства.

– Хольгрим ждет нас, – послышался рядом со мной тихий, низкий голос Джонни. Мой спутник прошел вперед. Я стряхнул оцепенение и последовал за ним. Подойдя поближе, я увидел, что сидящий великан покрыт ледяной коркой: лед блестел на бороде, на руках, на открытых глазах.

Лед также покрывал стол, посуду, глянцевитое черное дерево стульев. Обнаженный короткий меч примерз к столу. Когти Вулы громко скрежетнули по полу, когда она прокралась следом за хозяином.

– Вы не хороните своих мертвых? – выдавил я. Голос мой прозвучал резковато.

– Он велел своим женщинам приготовить ему все это, когда почувствовал приближение смерти.

– Почему?

– Это секрет, который Хольгрим не выдаст.

– Нам лучше устроиться снаружи, – сказал ему я. – Тут не дом, а холодильник.

– Огонь это исправит.

– Тогда наш друг растает. Пожалуй, я предпочту, чтобы он сохранил свой нынешний вид.

– Небольшой огонь, лишь для того, чтобы согреть еду и получить угли, рядом с которыми можно будет лечь.

В ящике у двери лежали дрова, темно-красные, твердые, как гранит, – и подходящей длины. Подходящей для моего спутника, конечно. Он передвигал восьмифутовые поленья восемнадцатидюймовой толщины, словно хлебные палочки. Должно быть, в них было полно летучих смол – они вспыхнули с первой спички и загорелись с ревом, издавая запах мяты и камфоры. Большой Джонни сварганил смесь из горячего вина и какого-то тягучего сиропа из горшка на столе, с которого сбил лед, и вручил мне полугаллонную кружку этого добра, крепкого, но неплохого, которое при первом глотке напоминало на вкус скипидар, а потом – сущую амброзию. Еще там были замерзший хлеб, и сыр, и суп, который гигант помешивал в большом горшке на огне. Я съел все, что мог, и еще немного извел впустую. Себе мой объемный друг взял спартанскую порцию и, прежде чем выпить, отсалютовал кружкой хозяину дома.

– Давно он умер? – спросил я.

– Десять наших лет назад. – Великан помолчал, потом добавил: – Больше ста по стандартам Лиги.

– Это ваш друг?

– Мы дрались, но потом снова пили вино вместе. Да, он был моим другом.

– А давно вы тут… одни?

– Девять лет. Дом Хольгрима оказался чуть ли не последним, которого коснулся мор.

– Почему мор не убил вас?

Джонни покачал головой:

– Вселенная тоже любит шутить.

– Как это было? Когда все они умирали?

Здоровяк поместил кружку в ладонях, глядя мимо меня, в огонь.

– Сперва никто ничего не понял. Мы здесь не знали болезней – до появления первых гостей. Нашими врагами были ледяные волки и скорпионы, лавины и убийственный мороз. Это было ново – враг, которого нельзя увидеть. Некоторые умерли, ничего не понимая, другие бежали в леса, но рок настиг их и там. Оксандра убил своих маленьких сыновей и дочерей, прежде чем удушающая смерть добралась до него. Джошал стоял в снегу, вращал боевой топор и посылал насмешки в небо, а потом упал и больше не встал.

– А ваша семья?

– Как видишь.

– Что?

– Хольгрим был моим отцом.

17

Остальные члены семьи – брат, дядя, мать и несколько сестер – ушли поодиночке, когда подошло время, и отправились в горы, на вершину, что звалась Хель. Джонни не знал, зачем они это сделали. Но я понимал: так лучше, чем обременять умирающих трупами, о которых надо позаботиться.

Джонни все это, кажется, не слишком трогало. Вид у него был слегка скучающий.

– Расскажи мне о своем мире, Карл Паттон, – предложил он. – Там все такие, как ты, – маленькие, но сильные духом, способные на такое?

Я сказал ему, что я – исключение. Что у большинства людей хватает ума сидеть дома и наслаждаться жизнью. Он кивнул и сказал: «Прямо как у меня». Я заметил, что почти у всех них куда больше развлечений, чем у него, рассказал о разных чудесах – Три-Д, электронном гольфе, картах, игральных костях, алкоголе, – притворившись, что все это очень нравится мне.

– Я бы хотел иметь инструменты, Карл Паттон, – сказал Джонни. – Такие, как в Большом каталоге. Для работы с нашим местным камнем и деревом. Вот это было бы удовольствие! – Он посмотрел на свои ручищи. – Умение в них есть, я знаю. Творить красоту из грубой материи – великое дело, Карл. У тебя есть дома такие инструменты?

Я сказал ему, что в юности сделал несколько моделей кораблей, прежде чем с головой ушел в «полную приключений» жизнь вольнонаемного космонавта.

– И вот у меня появился собственный корабль, – объяснил я: похоже, моего друга это заинтересовало. – Роскошный лайнер, переделанный из захваченного линейного корабля хакков. Вооружение я сохранил, просто на всякий случай, но, видимо, многие решили, что я не прочь им воспользоваться. Я обнаружил, что могу торговать с самыми адскими портами на Арме, полными бандитов, и Банда не издаст ни единого писка. В один непрекрасный день меня остановил флотский эсминец; на мой корабль послали призовую команду и взяли его на буксир. Заявили, что у меня на борту нашли контрабанду. Потом капитан эсминца предложил мне выход из положения. Примерно тогда я понял, что сам себя одурачил. Банда перехватила эсминец и подсунула мне розовую дурь. Не важно, как она там очутилась: если бы на меня натравили настоящие военные суда, я бы попал. Никакие объяснения не помогли бы, но у меня все-таки был выход…

– И ты, конечно же, сказал этим негодяям: «Делайте, что хотите», да, Карл? Всякий настоящий мужчина поступил бы так.

– Не совсем, – сказал я ему. Мне почему-то хотелось сохранить лицо. – Я выслушал их предложение и притворился, будто согласен.

– Опасная игра, Карл, – очень серьезно сказал великан. Я пожал плечами и развел его на рассказ об охотничьем ледяном волке, местном членистоногом – нечто вроде человекоядного паука, только покрытого превосходным мехом. Охотничий теплокровный тарантул десяти футов в высоту – не моя добыча, так я ему и сказал. Я не спал уже почти двадцать часов и поэтому задремал, пока Джонни вещал о великой схватке между волками и скорпионами за господство над этим поселением, после того как снежный патруль перестал существовать.

18

Мы спали, завернувшись в шкуры, которые Джонни Гром снял со стен и согрел над очагом. Он оказался прав насчет тепла. Пламя растопило иней в полукруге радиусом в десять футов, но никак не подействовало на остальную комнату. Вскоре после полудня мы вышли в путь. Я торопился, как только мог. Через восемь часов пути по все более сложной местности, поднимавшейся вверх, здоровяк поставил это мне на вид.

– Я меньше тебя, но это еще не значит, что я не в форме, – сказал я ему. – И я привык к более высокой силе тяжести. А что, для тебя это чересчур? – добавил я, будто бы небрежно, хотя очень внимательно ждал ответа. Пока что Джонни выглядел как новенький.

– Для меня вполне нормально. Нетрудная дорога.

– Карта говорит, что вскоре она станет труднее.

– Высота скажется на мне, – признался он. – Однако я смогу идти еще некоторое время. Но Вула страдает, бедная тварь.

Собака валялась на боку, напоминая дохлую лошадь – если бы, конечно, дохлая лошадь могла махать хвостом, заслышав свое имя, и если бы ее ребра тяжело вздымались из-за вдыхания разреженного воздуха. Я имею в виду, разреженного по меркам Вангарда. Давление кислорода по-прежнему было выше земного.

– Почему бы не отослать ее обратно?

– Она не пойдет. А мы будем рады иметь ее при себе, когда придут снежные скорпионы.

– Опять за свое? Вы точно их не выдумали? Это место выглядит безжизненным, словно каменоломня, в которой вырубают надгробные плиты.

– Они ждут, – сказал великан. – Они знают меня и Вулу. Много раз они испытывали нашу бдительность – и оставляли на снегу своих мертвецов. Но все же они следуют за нами и ждут.

– Мой пистолет поставит их на место.

Я показал ему свой легальный пулевик, который он вежливо осмотрел.

– Снежные скорпионы так просто не умирают, – возразил он.

– В нем скрывается много ударов, – сказал я и подкрепил свои слова выстрелом, отколовшим кусок от валуна в двадцати футах от нас. Грохот заметался среди больших деревьев. Великан слегка улыбнулся:

– Возможно, Карл Паттон.

Этой ночью мы спали на верхней границе леса.

19

На следующий день переход был другим, с самого начала. Здесь, на открытом месте, ветер нанес порядочно снега, и наст держал меня, но проваливался под великаном и его собакой. Теперь мне пришлось попотеть, чтобы нарастить темп. Я шагал впереди, а здоровяк Джонни с трудом поспевал за мной. Он не жаловался и, кажется, дышал не слишком тяжело. Просто шагал, время от времени останавливаясь, чтоб псина могла его нагнать, и каждый час устраивал привал.

Чем выше мы поднимались, тем суровее становилась местность. Пока мы шли среди деревьев, сохранялась иллюзия узнавания; лес был неприветливым, но, по крайней мере, это была жизнь, даже почти земного типа. Можно было обманывать себя, воображая, что за следующим холмом покажется дом или дорога. Но не здесь. Нас окружало покрытое снегом пространство, чуждое, словно Юпитер, пересеченное длинными тенями западных гор. А впереди к темному небу поднимался ледник, сахарно-белый в лучах вечернего солнца и темно-синий в тени.

Примерно на третьем часу пути здоровяк показал мне что-то далеко позади нас – словно кто-то разбросал по снегу черный перец.

– Скорпионья стая, – сказал он.

– Мы не оторвемся от них, если будем стоять тут, – проворчал я.

– Они нагонят нас, когда сочтут нужным, – заметил великан.

Мы двигались уже девять часов – взошли на гребень, спустились с другой стороны, поднялись на следующий гребень, повыше, – и лишь тогда Джонни объявил о привале. К тому моменту, как мы соорудили лагерь с подветренной стороны ледяного выступа – если, конечно, две ямы в смерзшемся снегу можно назвать лагерем, – уже сгустились сумерки. Здоровяк развел костерок и сварил немного супа. Я получил, как обычно, обильную порцию, но мне показалось, что себя и собаку он малость обделил.

– Что с припасами? – спросил я.

– Неплохо, – только и сказал он.

Температура опустилась до минус девяти по Цельсию. Великан распаковал свой плащ – овчину в черно-оранжевую полоску размером с майнс’ла – и закутался в него. Они с собакой спали вместе, свернувшись ради сохранения тепла. Я отклонил приглашение присоединиться к ним.

– У меня хорошее кровообращение, – сказал я. – Не беспокойтесь обо мне.

Но, несмотря на скафандр, я проснулся, дрожа; пришлось выставить термостат на несколько делений выше. Здоровяк, похоже, холода не замечал. Впрочем, животное таких габаритов имеет преимущество: меньше поверхность охлаждения на единицу веса. Холод его не доконал бы – если бы только дела не пошли намного хуже.

Когда он разбудил меня, стояли глубокие сумерки; солнце скрылось на западе, за горными пиками. Наш путь шел вверх по тридцатиградусномузаснеженному склону. Там было достаточно выходов породы и оторвавшихся глыб льда, чтобы можно было идти, но двигались мы медленно. Стая сократила расстояние до нас, пока мы спали; по моим прикидкам, теперь она была милях в десяти – примерно двадцать пять особей, образовавших широкий полукруг. Мне это не понравилось: слишком уж разумными оказывались эти существа, выглядевшие так же скверно, как на изображениях, что попадались мне. Оглянувшись на них, Вула закатила глаза, оскалила зубы и заскулила. Ну а великан продолжал идти вперед, медленно и размеренно.

– А что насчет них? – спросил я его во время очередной передышки. – Позволим им выбирать место? Или закрепимся там, где они смогут прыгать на нас лишь с трех с половиной сторон?

– Они должны нагнать нас.

Пытаясь определить расстояние до существ, я посмотрел вниз, на склон, по которому мы карабкались уже столько часов, что я потерял счет времени.

– Не больше пяти миль, – сказал я. – Последние два часа они могли настичь нас в любой момент. Чего они ждут?

Великан посмотрел на высокий сверкающий хребет, двумя милями выше нас.

– Там, наверху, воздух холодный и разреженный. Они чувствуют, что мы ослабеем.

– Правильно.

– Они тоже ослабеют, Карл Паттон, хотя, возможно, не так сильно, как мы.

Джонни произнес это беззаботно, точно мы обсуждали завтрашнюю погоду: будет ли она достаточно хороша для пикника?

– Вам что, все равно? – спросил я. – Не беспокоит, что стая голодных хищников настигнет вас на открытой местности?

– Такова их природа, – просто сказал он.

– Твердость духа – это прекрасно, но не позволяйте ей затмить разум. Может, устроим засаду – вон там, повыше?

Я указал на груду каменных глыб в сотне ярдов выше по склону.

– Они не пойдут.

– Ну ладно, – сказал я. – Вы – хитроумный местный проводник, я турист, и только. Будем играть по вашим правилам. Но что мы станем делать, когда стемнеет?

– Вскоре взойдет луна.

За следующие два часа мы одолели примерно три четверти мили. Подъем теперь стал примерно сорокапятиградусным. При каждом нашем шаге вздымались медленно оседающие облака снежной пыли. Сомневаюсь, что без скафандра я мог бы это выдержать, даже при низкой силе тяжести. Большой Джонни теперь часто пускал в ход руки, а собака пыхтела так, что больно было слышать.

– Сколько лет этой псине? – спросил я, когда мы лежали навзничь на очередном привале; мои спутники изо всех сил пытались что-то вытянуть из атмосферы, которая для них была слишком разреженной, а я изображал такое же истощение, дыша обогащенной смесью из резервуара скафандра.

– Три года.

– Где-то тридцать пять стандартных. А сколько… – я вспомнил, что надо тяжело дышать, и изобразил одышку, – …они живут?

– Никто… не знает.

– То есть как?

– Такие, как она… умирают в бою.

– Похоже, скоро ей представится такая возможность.

– Она… за это… благодарна.

– Выглядит до смерти перепуганной, – сказал я. – И выбившейся из сил.

– Устала, да. Но страха в ней нет.

Мы одолели еще полмили, прежде чем стая решила, что пришло время напасть.

20

Собака поняла это первой – взвыла, словно раненый слон, и прыгнула на двадцать футов вниз по склону, встав между тварями и нами. Трудно было придумать позицию для обороны хуже этой; единственный плюс – мы находились выше. Вокруг простирался совершенно ровный склон, покрытый снежным настом, голый, словно жестяная крыша. Здоровяк своими ножищами вытоптал углубление и стал расширять его, ходя по кругу.

– Придурок, надо делать холм! – заорал я на него. – Чего ты копаешь могилу?

– Делай как я… Карл Паттон, – выдохнул он. – Если хочешь жить.

– Нет уж, спасибо! Расположусь повыше!

Я приглядел местечко слева от него и пинками согнал несколько глыб льда в кучу, сооружая огневую позицию. Потом я устроил представление, проверяя свой пулевик, и незаметно выставил кратерный пистолет на максимальное расстояние при узком луче. Не знаю, зачем я вообще хитрил. Здоровяк все равно не знал разницы между легальным и контрабандным оружием. Возможно, просто инстинкт – держать туз в рукаве. Когда я закончил, стая была в четверти мили от нас и быстро приближалась. Существа не бежали и не прыгали, а быстро перебирали гроздьями ножек-прутьев, пожирая пространство, как огонь – сухую траву.

– Карл Паттон, лучше бы тебе стоять у меня за спиной, – сказал здоровяк.

– Я не собираюсь прятаться за тобой! – огрызнулся я.

– Слушай меня! – сказал он, и впервые его голос перестал быть спокойным, даже ленивым. – Они не могут атаковать с разбега – сперва останавливаются и поднимают жало. В этот момент они уязвимы. Бей в глаз и берегись клешней!

– Я работаю на дистанции побольше! – крикнул я в ответ и выстрелил в скорпиона, который немного опередил остальных, хотя и приблизился к нам всего на пару сотен ярдов. На льду сверкнула вспышка – я слегка промазал. Следующий выстрел был смертельным – точное попадание в середину листовидной пластины матово-черного панциря, закрывавшего грудную клетку. Но тварь даже не остановилась.

– Бей в глаз, Карл Паттон!

– Какой глаз?! – заорал я. – Я вижу лишь панцирь и поршни!

Я выстрелил по ногам, промазал, снова промазал, потом увидел разлетающиеся фрагменты конечности. Ее владелец, возможно, притормозил на пару микросекунд, или я просто моргнул. Я даже не знал наверняка, в кого именно попал. Теперь они наступали сомкнутыми рядами и внезапно показались больше и смертоноснее, словно волна рыцарей в доспехах, идущих в атаку, ощерившихся шипами и пиками, неуязвимых, которых некому остановить, кроме человека с посохом, измотанной старой собаки и меня с моим пугачом. Я ощутил, как оружие дергается в руке, понял, что стреляю без перерыва, отступил на шаг, бросил пулевик, схватил кратерный пистолет – и в этот миг цепь пауков добралась до того места, где ждала припавшая к земле Вула.

Вместо того чтобы обрушиться на собаку на полной скорости, два скорпиона, оказавшиеся напротив нее, остановились как вкопанные и принялись переставлять конечности быстрым и сложным способом: припали передним концом к земле и стали поднимать заднюю часть туловища все выше и выше, обнажая двухфутовые жала, которые балансировали, готовясь обрушиться на незащищенное тело животного…

Никогда бы не поверил, что такое большое существо способно двигаться настолько быстро. Вула взлетела из низкой стойки, словно сверчок с горячей плиты, сделала переворот в воздухе, вцепилась в левую тварь челюстями, напоминавшими медвежий капкан, распласталась, извернулась, прыгнула, укусила и застыла, рыча. Два растерзанных скорпиона грохнулись наземь и вонзили свои крюки в лед перед ней. Я разглядел все это в последние полсекунды, доставая энергопушку и нажимая на спусковую кнопку, чтобы вогнать мультимегаваттный разряд в тварь, возникшую передо мной. Разряд прожег в ней дыру в фут шириной и отбросил скорпиона на ярд – но удар от этого не замедлился. Хвост хлестнул, и жало вонзилось в снег между моими ногами.

– Глаз! – Голос великана донесся до меня сквозь рычание Вулы и злобное жужжание нападавших. – Глаз, Карл Паттон!

И тут я увидел его – трехдюймовое пятнышко, вроде стекляшки с декором в виде сеточки, темно-красное, в изгибе панциря над крюкообразным выступом. Я выстрелил, и он взорвался. Развернувшись влево, я выстрелил снова, наблюдая боковым зрением, как великан размахивает своей дубиной: влево-вправо, влево-вправо. Я скатился со своего возвышения и стал пробиваться к нему, всаживая заряды в ближайших скорпионов. Они окружали нас со всех сторон, но к границе двенадцатифутового углубления, вытоптанного великаном, могло подойти лишь шестеро зараз. Один протолкался из задних рядов, выискивая, куда поставить лапы, – и умер, когда в него врезалась дубина. Еще одного убил я, после чего спрыгнул вниз, к великану.

– Спина к спине, Карл Паттон! – крикнул тот. К завалу из трупов чудовищ подошли еще два скорпиона, и, пока они покачивались, принимая атакующую стойку, я застрелил их, а потом прикончил следующего, что взгромоздился на еще дергавшиеся туши. Напор тварей ослабел, я услышал, как пыхтит великан – ни дать ни взять паровая машина, – как рычит собака, а вскоре понял, что у меня болит бедро и саднит в горле. Один из скорпионов раскачивался на своих тонких ножках, футах в десяти от меня, но ближе не подходил. Остальные пятились, жужжа и щелкая. Я двинулся было вверх по склону, но рука размером со стрелу крана остановила меня.

– Надо, чтоб… они подошли, – прохрипел великан. Лицо его было розовым, ему трудно было делать нормальные вдохи, но он улыбался.

– Ну, как скажешь, – ответил я.

– Твое маленькое оружие наносит удары, достойные мужчины, – сказал он, вместо того чтобы отпустить замечание насчет моей глупости.

– Из чего скорпионы сделаны? Судя по их реакции на выстрелы, из двухдюймовой закаленной стали?

– Это непростые противники, – сказал великан. – И все же мы убили девятерых. – Джонни посмотрел на собаку; та стояла, тяжело дыша, мордой к врагам. – Вула прикончила пятерых. Они научились быть осторожными…

Он посмотрел на меня – на мою ногу – и не закончил фразы. Опустившись на одно колено, он коснулся не замеченного мной отверстия в скафандре. Вид порванного материала потряс меня. Даже иглострел не мог его пробить. А жало этой твари смогло.

– Кожа не повреждена, – сказал великан. – Удача сегодня сопутствует тебе, Карл Паттон. Касание жала – это смерть.

Что-то шевельнулось за его спиной, я заорал и выстрелил, и скорпион приник к земле там, где стоял. Я упал, перекатился, атаковал, поразил одного в глаз, и в тот же миг туда же врезалась дубина Джонни Грома. Я встал; остальные скорпионы отступили вниз по склону.

– Идиот несчастный! – заорал я на великана. От гнева у меня перехватило горло. – Ты почему не бережешься?!

– Я у тебя в долгу, Карл Паттон, – только и сказал он.

– К чертям долг! Никто мне ничего не должен! И я никому!

Джонни не ответил, лишь посмотрел на меня сверху вниз и слегка улыбнулся, словно перед ним был разбушевавшийся ребенок. Я сделал пару вдохов из баллона с теплым обогащенным воздухом и почувствовал себя лучше – но ненамного.

– Назовешь ли ты мне свое истинное имя, маленький воин? – сказал великан.

В груди у меня похолодело.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, чтобы потянуть время.

– Мы сражались плечом к плечу. Стоит обменяться тайными именами, которые матери дали нам при рождении.

– А, магия? Табу. Тайное слово силы. Брось, здоровяк. Меня вполне устраивает Джонни Гром.

– Как тебе угодно… Карл Паттон.

Он пошел осматривать собаку, а я проверил, насколько сильно поврежден скафандр. Сервопривод ноги потерял часть мощности, обогрев тоже пострадал. Плохо. Мне надо было еще долго следовать за гигантом, прежде чем я смогу выполнить задание.

Мы двинулись в путь, и лишь через полтора часа я подумал: а на кой я так выкладывался, спасая человека, которого подрядился убить?

21

Мы остановились на ночевку три часа спустя. Когда мы улеглись, свернувшись в ямах, вытоптанных в снегу, было почти совсем темно. Джонни Гром сказал, что скорпионы не станут продолжать погоню, пока не съедят мертвых товарищей, но я потел в своем теплоизолированном полукомбинезоне, меж тем как последние отблески заката сменялись непроглядной тьмой, словно меня положили в безымянную могилу. Потом я, должно быть, задремал – и проснулся от голубовато-белого света, бившего в лицо. Внутренний спутник планеты, Кронос, поднялся над горным хребтом – изрытый кратерами диск размером в десять градусов, почти полный. Казалось, он висит так низко, что, если подпрыгнуть, я врежусь в него головой – если бы мне, конечно, хотелось прыгать. Но мне не хотелось.

Пока светила луна, мы проделали немалый путь – если учесть наклон той части ледника, по которой мы карабкались. На высоте в сорок пять тысяч футов мы добрались до вершины гряды и посмотрели вниз, на другую сторону. За спрятавшейся в тени долиной был виден следующий хребет, милях в двадцати от нас, серебряно-белый в звездном свете.

– Возможно, на той стороне мы найдем их, – сказал великан. Его голос лишился части тембра. Лицо казалось обмороженным, онемевшим от ветра при минусовых температурах. Сидевшая рядом с хозяином Вула выглядела ссохшейся и старой.

– Конечно, – согласился я. – Или за следующим хребтом. Или за каким-нибудь еще.

– За этими хребтами лежат Башни Нанди. Если твои друзья упали туда, их сон будет долгим – и наш тоже.

До следующего хребта было два суточных перехода. К этому времени луна поднялась достаточно высоко, чтобы освещать всю местность, открывавшуюся с гребня, но мы видели один только лед. Мы встали лагерем на подветренной стороне гребня, потом двинулись дальше. Разбалансированный скафандр создавал неприятные ощущения, пальцы правой ноги начали чувствовать холод.

В какой-то момент – до вечера было еще далеко – я заметил, что мы отклонились от маршрута, точно собирались обогнуть по краю лежавшее впереди скалистое образование, похожее на холм-останец. Поняв, что придется идти лишку, я предложил вернуться на правильный курс.

– Иди, если хочешь, Карл Паттор. Возможно, я был нечестен с тобой ради того, чтобы соблюсти свое табу.

– Да в чем дело?! – заорал я, слишком устав, чтобы вести себя тактично. Великан проигнорировал эту неучтивость и повернулся, чтобы взглянуть на останец.

– Вон там высится Хель, – сказал он. – Я предпочел бы не знать судьбу моих сестер и их детей.

Я исполнил номер «Чушь, приятель, я вовсе не хотел…», и мы двинулись в обход. Часа два спустя Вула, разведывавшая дорогу, остановилась и принялась обходить то, что напоминало невысокий снежный холмик, потом заскулила, уши и хвост обвисли. Она развернулась, возвратилась к хозяину и подала ему лапу. Джонни Гром погладил ее большую косматую голову и отправился вперед – посмотреть, что там она нашла. Я двинулся следом, недоумевая, отчего старая боевая собака пала духом, словно побитый щенок. Гигант опустился на колени и смахнул снег. Приблизившись, я увидел лицо, прекрасное, словно древнее изваяние богини любви, и такого же внушительного размера; юное, почти улыбающееся, с прядью золотисто-рыжих волос на белом как лед лбу. Внезапно все подколки вылетели у меня из головы. Я видел красоту, из-за которой могли вспыхивать войны, но она была мертва и стыла здесь все эти сотни лет. Ну почему у меня не было заклинания, чтобы оживить ее!

– Адаин, младшая из всех, – сказал великан. – Совсем девочка, едва достигла брачного возраста. И вот она стала невестой льда и лежит в его холодных объятиях.

– Симпатичная куколка, – сказал я, и внезапно меня захлестнуло ощущение потери, такое сильное, что я едва не лишился сознания. Я слышал, как кричу: «Нет, нет! Нет!!!» – и бьюсь о преграждающую мне путь ручищу Джонни. Вула поднялась и встала над трупом, защищая его. Через некоторое время оказалось, что я сижу на снегу, из глаз моих льются слезы и застывают на лице, а большой Джонни говорит:

– Не стыдись этого, Карл Паттон. Любой мужчина полюбил бы ее, как только увидел, будь он большим или маленьким.

Я сказал ему, что он придурок, встал и собрал свой груз, почему-то стараясь не смотреть на девушку. Джонни снова прикрыл ее лицо и сказал:

– Прощай, сестренка. Теперь мы должны позаботиться о живых.

И мы пошли дальше. Весь день Джонни был молчаливее обычного. Несмотря на горячие концентраты, которые я тайком потягивал на ходу, и на искусственный стимулятор, который поступал мне в артерию через безыгольный шприц, я начал ощущать тяготы пути. Но не так сильно, как Большой Джонни. Он выглядел изможденным, изголодавшимся и шел так, словно к каждой ноге было привязано по наковальне. Он по-прежнему отмерял себе и собаке скромную порцию, впихивая такую же мне. Когда он не видел, я засовывал все, что не мог съесть, в утилизатор и смотрел, как мой спутник изнывает от голода. Но Джонни был крепким орешком; он угасал медленно, неохотно, сражаясь за каждый дюйм.

Он никогда не жаловался. Он мог в любой момент развернуться и пойти обратно, не извинившись. Он уже приложил больше усилий, чем можно было ожидать даже от великана. Ну а мне стоило только представить себе солидный банковский счет, и большие сочные стейки, и просторные мягкие кровати с красивыми женщинами в них, и машины ручной сборки, и пентхаус с отличным видом – все, что должны были принести мне эти деньги. Пока я помнил о них, боль казалась далекой и неважной. Бэрд Ульрих мог все это выдержать, да. И в конце концов, здоровяк – всего лишь человек, как Вула и я, и если он еще может встать и снова двинуться в путь, значит могу и я. Мне почти что было жаль здоровенную псину, которая шла лишь потому, что не могла представить себе ничего другого, а тем более – вообразить роскошную будку со множеством косточек. Но я подавил это чувство. Не время быть сентиментальным. Этот здоровенный простак вообще не способен помыслить о вероломстве и предательстве. Ну и пошло оно все к чертям.

Той ночью, лежа за ограждением из снежных блоков, которое он соорудил для защиты от ветра, великан спросил:

– На что это похоже, Карл Паттон, – путешествовать в космосе, от планеты к планете?

– На одиночное заключение, – ответил я.

– Ты не любишь свое одиночество?

– Какая разница? Я делаю свою работу.

– Что ты любишь, Карл Паттон?

– Вино, женщин и песни, – сказал я. – В крайнем случае песни можно опустить.

– Тебя ждет женщина?

– Женщины, – поправил его я. – Но они не ждут.

– Похоже, ты мало что любишь, Карл Паттон. А что ты ненавидишь?

– Дураков, – сказал я.

– Это дураки привели тебя сюда?

– Меня? Никто меня никуда не привел. Я иду куда хочу.

– Значит, ты стремишься к свободе. Нашел ли ты ее здесь, на моей планете, Карл Паттон?

Его лицо было костлявой маской, словно вырезанной из обветренного дерева, но в голосе звучала насмешка надо мной.

– Ты знаешь, что умрешь здесь, ведь так?

Я не собирался говорить этого. И все же сказал. И мои слова показались жестокими даже мне самому.

– Человеку приходится умирать, – произнес он.

– Ты не обязан быть здесь, – сказал я. – Можешь развернуться и уйти, и забыть обо всем этом.

– Как и ты, Карл Паттон.

– Я? Все бросить? – огрызнулся я. – Нет уж, спасибо! Я еще не сделал свою работу!

Великан кивнул:

– Человек должен сделать то, на что решился. Иначе он – всего лишь снежинка, влекомая ветром.

– Думаешь, это игра?! – рявкнул я. – Состязание? Сделай, или умри, или то и другое – и, может, лучший победит?

– С кем мне состязаться, Карл Паттон? Разве мы не товарищи на этом пути?

– Мы чужие друг другу, – сказал я. – Ты не знаешь меня, а я – тебя. И даже не пытайся угадать, почему я поступаю именно так.

– Ты отправился в дорогу, чтобы спасти беспомощных людей. Это твой долг.

– Но не твой! Ты не обязан убиваться в этих горах! Ты можешь покинуть эту фабрику льда и прожить остаток жизни как герой и любимец публики, имея все, что пожелаешь…

– Того, что я желаю, не может дать ни один человек.

– Наверное, ты ненавидишь нас, – сказал я. – Чужаков, которые пришли сюда и принесли болезнь, убившую твой мир.

– Как можно ненавидеть силы природы?

– Ладно, а что же ты ненавидишь?

С минуту мне казалось, что он не намерен отвечать.

– Я ненавижу труса в самом себе, – сказал он. – Голос, который шепчет: «Сдайся». Но если я побегу и спасу эту плоть, что за дух будет жить в ней и воспламенять ее?

– Если хочешь бежать – так беги! – почти заорал я. – Ты проиграешь в этой гонке, здоровяк! Остановись, пока можешь!

– Я буду идти, пока могу. Если мне повезет, плоть умрет прежде духа.

– Черт! Дух! Да ты просто маньяк-суицидник!

– Тогда я в хорошей компании, Карл Паттон.

Я позволил ему оставить последнее слово за собой.

22

В следующий переход мы преодолели стомильный рубеж. Перешли еще один хребет, выше предыдущего. Холод стоял арктический, ветер резал, словно нож. Луна села, и через пару вечностей рассвело. Локатор уведомил меня, когда мы проходили в десяти милях от контейнера. Все его системы продолжали работать. Источников питания хватило бы на сотню лет. Если бы я оплошал, замороженные горняки, возможно, очнулись бы в новом столетии, но все же очнулись.

Джонни Гром теперь выглядел жалко. Израненные руки кровоточили, щеки запали, бескровные губы трескались и шелушились от мороза, кожа обтянула кости. Он двигался медленно и тяжело в своих мехах. Но двигался. Я шел впереди, продолжая держать его в напряжении. Собаке было еще хуже, чем хозяину. Она тащилась по склону далеко позади и нагоняла нас лишь под конец каждого привала. Мало-помалу, несмотря на мои понукания, отдых удлинялся, а переходы укорачивались. Здоровяк умел контролировать себя, игнорируя мое раздражающее присутствие. Он вознамерился держаться и делал это. Плакали мои планы. День клонился к вечеру, когда мы добрались до высокогорного перевала, что вел, по словам здоровяка, в нехорошие места – Башни Нанди. Я одолел последний отрезок пути, пролегавший между отвесными ледяными стенами, и увидел вереницу ледяных пиков, острых, как края разбитой бутылки, стоявших плотно, словно зубы акулы, бесчисленными рядами; они поднимались все выше и выше, тянулись, насколько хватало глаз.

Я обернулся, чтобы поторопить великана – пусть догоняет, тратя на это силы, – но оказалось, он меня опередил: куда-то указывал и что-то кричал. Я не мог ничего разобрать из-за внезапно возникшего низкого рокота и поднял голову. На меня надвигался целый горный склон.

23

Пол был холодным. Кафельный пол детсадовской раздевалки. Мне было десять лет, и я лежал ничком, придавленный мальчишкой по прозвищу Суп, с телосложением гориллы и таким же интеллектом.

Когда он впервые толкнул меня к стене, парировал мои удары и швырнул меня на пол, я плакал и просил о помощи зрителей с горящими глазами, большая часть которых не раз испытала на себе тяжесть узловатых кулаков Супа. Никто не шелохнулся. Когда он принялся бить меня головой об пол и орать, требуя назвать его «дядей», я открыл рот, но вместо слов плюнул в него. После этого у Супа отказали последние тормоза. Он сунул поросшее рыжими волосками предплечье мне под подбородок и уперся коленом в поясницу, и я совершенно ясно осознал, что Суп – пацан, не ведающий собственной силы, напрягающий до предела растущие мышцы, что его подхватило и понесло упоение собственной животной силой, только что обнаруженной, – он будет выгибать мне спину, пока мой позвоночник не хрустнет, и я умру, умру, умру навсегда от рук этого дебила.

Если не спасу себя. Я был умнее Супа – умнее любого из них. Человек одолел животных силой своего разума – а Суп был животным. Он не мог… не сможет убить меня, если я воспользуюсь мозгами, вместо того чтобы впустую расходовать силы в борьбе против тела животного, вдвое превосходящего меня размерами.

Я вышел из собственного тела, посмотрел на себя, увидел, как он стоит на мне коленом, вцепившись в собственное запястье и балансируя отставленной в сторону ногой. Увидел, что, крутанувшись вправо, я могу выскользнуть из-под колена, а потом резким движением…

Когда я рванулся под ним, колено соскользнуло. Я изо всех сил извернулся; потеряв равновесие, Суп, все еще державший меня, начал падать вправо. Я запрокинулся назад, так, что моя голова оказалась у него под подбородком, вцепился обеими руками в жесткие рыжие волосы и дернул изо всех сил.

Суп закричал, его пальцы разжались. Когда он схватился за мои руки, все еще тянувшие его за волосы, я изогнулся, словно угорь, метнулся, и мои зубы сомкнулись на его толстом ухе. Он взвыл и попытался вырваться, и я почувствовал, как ломается хрящ, и ощутил во рту солоноватый вкус крови. Суп оторвал мои кисти от себя, вместе с волосами и лоскутом скальпа. Я видел его лицо, искривленное, словно маска демона, когда он отлетел прочь, все еще удерживая меня за запястья. Я врезал коленом ему в пах, увидел, как его лицо приобрело цвет зеленой глины, и вскочил на ноги. Суп корчился на полу и жалко хрипел. Я прикинул направление удара и с силой пнул его в рот, потом успел пнуть его еще дважды, целясь уже лучше, прежде чем в зрителях пробудилось остаточное здравомыслие и они оттащили меня…

Я ощутил рядом с собой какое-то движение. Услышал скрежет чего-то твердого и грубого о другую твердую поверхность. Появился свет. Я вздохнул и увидел белобородое лицо старика, глядевшего на меня с высоты, с края глубокого колодца…

– Ты все еще жив, Карл Паттон.

Голос великана казался эхом, доносившимся издалека. Я увидел, как его ручищи опускаются, хватают ледяную глыбу весом в четверть тонны, напрягаются, медленно поднимают ее и отбрасывают в сторону. В его волосах был снег, в бороде – ледяная крошка. Изо рта вырывались облачка пара.

– Вали отсюда. – Я вытолкнул слова сквозь битое стекло в своей груди. – Пока все остальное не рухнуло.

Он не ответил, поднял следующую глыбу, и мои руки освободились. Я попытался помочь, но добился лишь того, что на плечи мне насыпалось еще больше снега. Великан ухватил меня под мышки своими невероятными ручищами и вытащил из моей могилы. Я лег на спину, он растянулся рядом. Вула подползла к нему, издавая встревоженные звуки. Сверху текли небольшие ручейки снега, ветер сдувал их. В нескольких сотнях футов над нами повисло скопление льда размером с авианосец.

– Беги, придурок ненормальный! – заорал я. Но получился шепот. Джонни медленно встал на колени, сгреб меня в охапку и встал. Сверху со стуком падали куски льда. Джонни сделал шаг вперед, в сторону плохих земель.

– Уходи, – кое-как выдавил я. – На той стороне ты окажешься в ловушке!

Он остановился. Рухнул очередной кусок льда.

– Сам по себе, Карл Паттон… ты бы повернул?

– Нет, – сказал я. – Но у тебя… нет… причин… умирать…

– Тогда идем дальше.

Он сделал еще шаг и пошатнулся – кусок льда размером с баскетбольный мяч вскользь задел его плечо. Собака зарычала. Теперь лед сыпался вокруг нас, словно рис на свадьбе. Пошатываясь, словно пьяный, великан поднимался на последний снежный занос. Наверху что-то грохнуло, словно выстрел из орудия. Вокруг нас засвистел воздух. Джонни сделал еще три шага, наклонился, опустил меня и накрыл, встав на колени: казалось, я очутился в косматой палатке. Я слышал, как он охает, когда куски льда врезаются в него. Где-то над нами загрохотало, словно прорвало дамбу. Воздух, полный снега, слепил и не давал дышать. Свет померк…

24

Мертвые плакали. Печальный, протяжный звук, полный горестного удивления: жизнь так коротка и так полна ошибок… Я понимал, как они себя чувствуют. А почему бы и нет? Я был одним из них.

Но у мертвецов, насколько я помнил, голова не болит. И ноги не мерзнут, и нет в них тяжести, придавливающей тело к острым камням. Если только истории о том, куда попадают после смерти плохие люди, не содержат правды. Я открыл глаза, чтобы взглянуть на преисподнюю, и увидел собаку. Та снова заскулила, я повернул голову и увидел плечо, которое было больше моей ноги. Тяжесть, которую я ощущал, исходила от Джонни Грома, который растянулся поверх меня, под слоем битого льда.

Мне потребовалось полчаса, чтобы высвободиться. Конечно же, меня спас скафандр с его автоматически включающейся защитной броней. Куча синяков, одно-два ребра сломаны – но со всем этим можно жить до тех пор, пока я не вернусь на базу, к моим шести миллионам кредитов.

Потому что работа была выполнена. Пока я выкапывал себя из-под великана, тот не шевелился; не шелохнулся он и тогда, когда я приподнял его веко. Пульс еще сохранялся, но это не должно было затянуться надолго. Лицо и руки покрылись кровью от ран, нанесенных льдом, и она уже замерзла. То, чего не смог сделать град ударов, довершил холод. Даже если бы он пришел в сознание, то увидел бы, что ледяная стена позади него закрыла перевал, словно дверь сейфа. Когда жадные до сенсации журналисты явятся проверить, что случилось с их питомцем-переростком, они найдут его здесь, в точности таким, как я опишу: благородная жертва погоды и невезения, из-за которого мы трагически промахнулись, всего на десять миль, после такого долгого пути. Они дружно поплачут – вот это самопожертвование! – оставят очередную сноску на полях истории и закроют книгу. Все вышло ровно так, как я планировал. Нет, я не настолько гордился своим умом. Обычная рутина, все дело в правильном анализе данных.

– Ну, пока, Джонни Гром, – сказал я. – Хороший ты был мужик.

Собака подняла голову и заскулила. Я шикнул на нее, включил встроенное в скафандр подъемное устройство, поставив его на максимум, и двинулся к контейнеру, до которого было пятнадцать миль – в эту сторону. Я слышал, как Вула, прощаясь со мной, стучит хвостом по снегу. Хреново. Но я ничем не мог помочь псине размером с коня-тяжеловоза.

25

Двадцатифутовый грузовой отсек стоял на плотно слежавшемся снегу, в небольшой ложбине между голыми каменными пиками, и на нем не было видно ни царапины. Меня это не удивило. Установленный мной автопилот мог бы посадить посудную лавку так, что не треснуло бы ни единой чашки. Меня наняли для того, чтобы я доставил груз неповрежденным, и для меня это был вопрос чести – исполнить букву договора. Я так увлекся, поздравляя себя с успехом, что подошел на пятьдесят футов – и заметил, что снег вокруг контейнера потревожен: похоже, там кто-то топтался, а потом замел следы. Но прятаться было поздно. Если поблизости кто-то был, он уже меня засек. Я остановился в десяти футах от входного люка, потом двинулся дальше, поскользнулся на жалком снежном холмике, рухнул, словно лишился сил, а сам тем временем посмотрел, что делается вокруг меня, над контейнером и под ним. И ничего не увидел.

Я пролежал так достаточно долго, чтобы всякий желающий изволил появиться. Желающих не нашлось. Значит, оставалось играть в одиночку. Потом я устроил представление: художественно поднялся на ноги и пошатываясь побрел к входному люку. Царапины на нем поведали мне эту часть истории. Входной механизм оказался исправен и открылся по команде; я вполз в шлюз. Внутри все выглядело нормально: холодильник герметично закрыт, с охлаждающими устройствами, судя по индикаторам, все хорошо, – правда, у них было не много работы на этой планете-холодильнике. Я почти решил, что дело сделано, но только почти. Сам не знаю почему. Видимо, жизнь, постоянно дававшая болезненные уроки, научила меня ничего не принимать на веру. Мне потребовалось полчаса, чтобы снять крышку системы управления рефрижератором. Я сразу же увидел, что управляющий клапан находится в полуоткрытом состоянии. Одно из незначительных повреждений, которых вполне можно ожидать при жесткой посадке – если не знать того, что было известно мне. Прибор оказался взломан, а опора согнута так, чтобы отклониться от оси на долю миллиметра – и случайно запустить цикл нагревания, который разморозил бы десятерых, лежавших в холодильной камере, ровно за десять часов. Я все поправил, услышал, как газ зашипел в трубах, приоткрыл дверь камеры и оглядел ее. Внутри, судя по датчику, было на три градуса выше абсолютного ноля. Температура еще не начала повышаться; десять длинных капсул и их содержимое оставались целыми. Значит, вмешательство произвели совсем недавно. Я все еще размышлял, что же из этого следует, когда услышал хруст льда под чьими-то ногами у открытого люка.

26

Иллини выглядел старше, чем во время нашей последней встречи в конторе Центральной лиги с ее шикарными бюрократическими интерьерами. Обезьянье лицо под маской, защищавшей от холода, выглядело измученным и бескровным, длинный нос покраснел от мороза, подбородок покрылся неопрятной черной щетиной. Похоже, он не удивился, увидев меня. Иллини вошел в люк, за ним последовал еще один человек. Они огляделись, осмотрели следы на инее, покрывавшем рефрижератор, и открытую панель.

– Здесь все в порядке? – спросил меня человечек. Он произнес это совершенно небрежно, как будто мы встретились на улице.

– Почти, – сказал я. – Небольшие проблемы с управляющим клапаном. Ничего серьезного.

Иллини кивнул, словно ожидал этого, и смерил меня взглядом.

– Там, снаружи, у вас вроде как были затруднения, – произнес Иллини. – Я смотрю, вы быстро пришли в себя.

– Наверное, психосоматика, – предположил я. – Внутри я отвлекся от нее.

– Я так понимаю, объект мертв?

– Нет, черт побери, – сказал я. – Он жив и благоденствует в Фениксе, штат Аризона. Иллини, как вы нашли контейнер?

– Мне удалось уговорить торговца с черного рынка, снабжавшего вас оборудованием, продать мне его копию, настроенную на тот же самый код. – Похоже, это слегка забавляло его. – Не переживайте так, Ульрих. Мало что можно утаить от того, кто имеет неограниченный бюджет.

– Достаточно чего-то одного, – сказал я, – если правильно это обыграть. Но вы не сообщили, зачем поступили так.

– Вы разработали хороший план. Сложноватый, пожалуй, но хороший. До определенного момента. Судя по специальному оборудованию, установленному в грузовом контейнере, вы рассчитывали, что груз переживет эти события.

– И что?

– Вы хотели предъявить публике красивую запоминающуюся картинку, Ульрих. Что ж, прекрасно. Но смерть какого-то урода при попытке спасти людей, которые никогда не находились в опасности, придает всему некоторую комичность. Люди будут недовольны. Они могут начать расследование обстоятельств, при которых их любимчик угробил себя. Но если все будет выглядеть так, будто он действительно мог спасти этих людей, публика примет его мученичество как должное.

– Вы намерены потратить десять жизней для подкрепления этой теории?

– Пустячная цена за дополнительную страховку.

– Итак, вы явились сюда, чтобы исправить мои ошибки. И как же вы планируете решить проблему со Службой наблюдения? Там очень не любят тех, кто спускается на планету без разрешения.

Иллини посмотрел на меня, и во взгляде его читалось: «Я просто съел канарейку».

– Я здесь совершенно легально. Совпадение: я был на своей яхте, неподалеку отсюда, и перехватил ваш сигнал бедствия. Станция Кольцо приняла мое предложение о помощи.

– Ясно. А какие у вас планы насчет меня?

– Все будет так, как мы договорились, конечно же. Сейчас я совершенно не намерен усложнять ситуацию. Действуем по плану, за одним исключением, которое я упомянул. Я могу полагаться на ваше благоразумие, по очевидным причинам. Ваш гонорар уже отправлен на счет в Центральном кредитном банке.

– Я смотрю, у вас все схвачено, – сказал я, возможно, более саркастично. – Но вы кое-чего не учли, а именно моего характера. Мне не нравится, когда в мои планы вносят изменения.

Иллини приподнял губу:

– Понимаю, вы – профессиональный убийца и убаюкиваете свою совесть, проявляя щепетильность в других вопросах. Но в данном случае, боюсь, мои желания должны быть на первом месте.

Рука стоявшего за ним мужчины поползла к пистолету на бедре. Спутник Иллини до сих пор не сказал ни слова, да ему было и не надо. Он хорошо управлялся с оружием, – это уж точно. Иллини взял бы с собой только стрелка номер один – ну, может, номер два. Возможно, вскоре мне пришлось бы это выяснить.

– Наша работа здесь отнимет всего несколько часов, – сказал Иллини. – После этого… – Он сделал экспансивный жест. – Мы все сможем заняться другими делами. – Он улыбнулся с таким видом, будто все уладилось. – Кстати, а где труп? Надо бы взглянуть на него, просто для порядка.

Я сложил руки на груди и прислонился к переборке – осторожно, на тот случай, если я все же кое в чем ошибся.

– А если я не хочу говорить вам? – спросил я.

– Что ж, я буду вынужден настаивать.

Взгляд Иллини сделался настороженным. Его бандюк напрягся.

Я хмыкнул и сказал:

– Щекотливая получается ситуация. Обугленный труп не украсит картину.

– Поднаку велено вывести вас из строя, а не убить.

– Для наемного работника вы слишком много на себя берете, Иллини. Общественность не поймет, если к бескорыстному стремлению покончить с формальностью, препятствующей приходу прогресса на Вангард, как указывает Босс, будут примешиваться частные соображения.

Иллини повел плечами:

– Мы заинтересованы в контракте на разработку этой планеты, да. Кто-то должен получить прибыль. Почему не тот, кто сделал это возможным?

– Тут я тоже сглупил, – произнес я. – Следовало потребовать свой процент.

– Довольно болтовни, – сказал Иллини. – Не пытайтесь мне помешать, Ульрих. Выскажитесь откровенно, или пеняйте потом на себя.

Я покачал головой:

– Думаю, вы блефуете, Иллини. Вся эта затея – балансирование на острие ножа. Малейший признак проблем, хотя бы пятно смазки на полу, – и все разлетится вдребезги.

Одно быстрое движение, и пистолет Поднака очутился у него в руке. Я ухмыльнулся:

– Предполагается, что я испугаюсь его и выйду наружу, где вам будет удобнее работать?

– Я вас предупреждаю, Ульрих…

– Бросьте. Я никуда не пойду. А вот вы идите, Иллини. Вы посадили свою шлюпку где-то поблизости. Идите к ней и улетайте. А я разберусь сам.

– Глупец! Ты хочешь рискнуть всей операцией из-за какой-то слезливой сентиментальности?

– Это моя операция, Иллини. Я проведу ее по-своему или никак. Таков уж я. Именно поэтому вы меня и наняли, помните?

Иллини сделал глубокий вдох, словно собрался нырять, потом фыркнул:

– У тебя ничего не получится, Ульрих! Ты все бросаешь – ради чего?

– Не все. Вы по-прежнему платите за оконченную работу. Так что вам и карты в руки. Можете доложить, что проверили контейнер и не нашли ничего необычного. Выкинете какой-нибудь фокус – и пузырь лопнет.

– Нас тут двое. Мы можем взять вас голыми руками.

– Пока я держу руку на пистолете у меня под мышкой – не можете.

Человечек обжег меня взглядом. Он много чего хотел сказать, но вместо этого скроил такую гримасу, словно жевал стекло, и кивнул своему наемнику. Бочком пробравшись к выходу, оба спрыгнули вниз. Я смотрел, как они отступают.

– Я тебе это припомню! – крикнул Иллини, когда окончательно решил, что я блефую, и добавил: – Клянусь!

– Ничего подобного, – сказал я. – Ты просто сосчитаешь эти миллионы и будешь помалкивать. Иначе Боссу не понравится.

Они развернулись, а я выпрямился и опустил руки. Поднак резко крутанулся и выстрелил; удар отбросил меня к контейнеру, я пролетел двадцать футов.

Мир наполнился ревущими вспышками и слепящими звуками, но я держался за тонкую нить сознания, превращая ее в веревку, выползая по ней обратно. Я должен был делать это – и делал. И успел вовремя. Поднак вошел в люк; где-то у него за спиной тявкал Иллини. Я прицелился, нажал на кнопку и вышиб Поднака из своего поля зрения.

27

Я омертвел, словно палец, по которому только что врезали кувалдой. Горячие струйки бежали внутри моего скафандра, терлись друг об дружку сломанные кости. Я попытался пошевелиться и едва не потерял сознание. Я понял: из этой передряги мне не выбраться. Мне конец. Иллини победил.

Его голос вырвал меня из полузабытья:

– Ульрих, я не приказывал ему стрелять! Ты слышал, что я ему говорил! Я за это не отвечаю!

Я моргнул несколько раз и разглядел этого типа через открытый люк. Он полуприсел на том месте, где я видел его в последний раз, и пялился на темный проем, ожидая вспышки, которая его прикончит. У него на руках были все козыри, но он этого не знал. Он не знал, насколько серьезно я ранен, не знал, что может войти сюда и закончить работу, а я не сумею ему помешать. Он думал, что крутой, умный Бэрд Ульрих увернулся от выстрела и теперь держит его на прицеле, хладнокровный, смертоносный, владеющий ситуацией.

Что ж, отлично. Я сделаю все, чтобы он и дальше так думал. Мне конец – но и ему тоже, если я смогу сейчас одурачить его и добиться, чтобы он ушел. Когда Служба наблюдения пожалует сюда и обнаружит мой труп, а при нем записку, которую я как-нибудь напишу, прежде чем закончится моя последняя ночь, Иллини и компания вылетят из бизнеса по краже планет и очутятся в колонии-поселении быстрее, чем вы успеете сказать «должностное преступление в центральном офисе». Я собрался с силами, немного продышался и крикнул:

– Ладно, Иллини, проехали. Забирай своего парня и улетай. Я за тобой присмотрю. И оптика Службы тоже. Если попытаешься приземлиться снова – будешь объясняться с ними.

– Я все сделаю, как ты скажешь, Ульрих. Это твое шоу. Я… мне придется использовать подвеску, чтобы забрать Поднака.

На это я не ответил. Просто не смог. Иллини забеспокоился:

– Ульрих? Я собираюсь доложить, что здесь все в порядке. Не делай глупостей. Помни о шести миллионах кредитов.

– Вали давай, – выдавил я. Иллини отступил на несколько шагов, потом повернулся и полез вверх по склону. Огоньки гасли и вспыхивали снова.

Внезапно Иллини снова появился, волоча в подвеске обмякшее тело своего протеже. Потом я отпустил все, за что держался, и навсегда провалился в бесконечность.

Когда я очнулся, рядом со мной сидел Джонни Гром.

28

Он дал мне воды. Я выпил ее и сказал:

– Тупой бычара! Что ты здесь делаешь?

Я сказал это, но наружу вырвался лишь сухой свистящий хрип, как бывает при поврежденном легком. Я лежал, упираясь головой в стену – так он меня положил, – и смотрел на большое исхудалое лицо, потрескавшиеся и шелушащиеся губы, спутанные волосы, полные ледяной крошки, ярко-голубые глаза, пристально глядевшие на меня.

– Я очнулся и обнаружил, что ты ушел, Карл Паттон. – Его голос потерял былую звучность, сделался стариковским. – Вула привела меня сюда.

Я думал, что все кончено, а потом до меня дошло, и я чуть не заулыбался. Записка, написанная кровью, могла проделать дыру в планах Иллини – но живой великан просто их похоронит.

Я предпринял еще одну попытку и добился вполне сносного шепота:

– Послушай, Джонни. Слушай внимательно: второго раза, скорее всего, не будет. Все это был договорняк, хитрость, чтобы погубить тебя. Пока ты жив, они не могут прикоснуться к твоей планете. Этим людям тут никогда не грозила опасность, или, по крайней мере, так предполагалось. Потом план изменили. Но для этого надо было решить вопрос с тобой. А раз ты жив… – Все выглядело слишком сложно. – Ладно, не важно. Ты их обставил. Всех нас обставил. Несмотря ни на что, ты оказался жив. Теперь главное – продолжать в том же духе. Затаись. Здесь есть тепло и аварийный запас продуктов: хватит дотех пор, пока тебя не найдут. А дальше все будет в порядке. Тут была сдвинута катушка управления, понимаешь? Ты знаешь, как она выглядит? А ты ее поправил и спас этих людей. Ты будешь героем. Они не посмеют тебя тронуть…

– Ты сильно ранен, Карл Паттон…

– Да никакой я не Карл Паттон, черт подери! Я Ульрих! Наемный убийца. Понял? Я пришел сюда, чтобы покончить с тобой…

– Ты потерял много крови, Ульрих. Здесь есть медикаменты?

– Ничего такого, что мне помогло бы. Мне выстрелили в ногу из энергетического пистолета. Вместо левого бедра – осколки костей и гамбургер. Скафандр немного помог, но этого недостаточно. Впрочем, забудь об этом. Важно другое: они не знают, что ты жив! Если они тайком проберутся сюда и обнаружат тебя – прежде, чем прибудет спасательная команда, – выйдет, что они победили. А они не должны победить, понял? Я им не позволю!

– В моем доме есть медицинский аппарат, Ульрих, – сказал здоровяк. – Его поставили доктора, после Недуга. Он сможет тебя вылечить.

– Конечно… а в медцентре я бы отплясывал сомали уже через тридцать шесть часов. А будь я поосторожнее, вообще не влип бы в это! Забудь обо всем и сосредоточься на том, чтобы остаться в живых…

Должно быть, я потерял сознание; следующее, что я помню, – как мне в бок тыкали тупыми ножами. Пришлось поднять веки. Я увидел свой раскрытый скафандр и море крови. Большой Джонни что-то делал с моей ногой. Я велел ему отвалить, но он продолжал пилить меня раскаленной пилой и поливать раны горячей кислотой. А через некоторое время – я возвращался после долгого пути в никуда – я обнаружил, что моя нога перевязана бинтом из аптечки первой помощи.

– У тебя осталось много сил, Ульрих, – произнес великан. – Ты сражался со мной, словно инеистый демон.

Я хотел потребовать, чтобы он оставил меня в покое, дал спокойно умереть, но изо рта не вырвалось ни звука. Великан стоял, завернутый в фиолетовый и зеленый мех. Потом присел, подобрал меня и развернулся к выходу. Я снова попытался заорать, сказать, что теперь его задача – спасти единственное, что осталось: месть. Что теперь его очередь изображать святого Бернара, спасателя людей, что очередной безнадежный путь по снегу будет означать лишь одно: Поднак с Иллини все-таки победили, и мой блеф пропал впустую. Но все было бесполезно. Я почувствовал, как он пошатнулся под порывом ветра, и услышал, как щелкнул термостат моего скафандра. А потом меня накрыло ватным одеялом.

29

Я мало что помню об обратном пути. Встроенные в скафандр устройства, следившие за обменом веществ, всю дорогу накачивали меня обезболивающим – вместе с природной защитой это избавляло от ощущения, что меня несут перекинутым через плечо сквозь метель. Обломки кости тем временем разделились и начали пробираться сквозь размозженное бедро. Однажды я посмотрел в большое, израненное морозом лицо и встретил взгляд, полный притупленной боли.

– Оставь меня, – сказал я. – Я не желаю помощи. Ни от тебя, ни от кого бы то ни было. Я одержу победу или потерплю поражение, но только сам.

Джонни покачал головой.

– Почему? – спросил я. – Почему ты это делаешь?

– Человек, – сказал он. – Человек… должен выполнить… то, что решил…

И он зашагал дальше. Он был трупом, но отказывался лечь и умереть.

Я рефлекторно ел и пил то, что попадало в рот из трубочек. Если бы я нормально бодрствовал, то заморил бы себя голодом, чтобы скорее положить конец страданиям. Иногда я бывал в сознании добрых полчаса, понимая, как чувствует себя окорок на крюке у мясника; а порой спал и во сне сдавал вступительный экзамен в преисподнюю. Несколько раз я соображал, что упал и лежу на снегу, что слышится ворчание, что большие руки кое-как поднимают меня и большое измученное тело бредет дальше.

Потом произошло еще одно падение, чуть более окончательное, чем остальные. Я долго лежал, ожидая смерти. Через некоторое время стало ясно, что скафандр не даст умереть мне так легко. Пища и лекарства, способные поддерживать здорового человека целый год, будут поддерживать умирающего в мучениях почти столько же. Я застрял по эту сторону реки, хочу я того или нет. Я открыл глаза, собираясь сказать великану все, что думаю, но не увидел его. Вместо этого я увидел его дом, высившийся среди огромных деревьев в сотне ярдов от меня. Мне потребовалось больше дня, чтобы добраться дотуда. Я одолевал сотню миль зараз ползком по ковру из битого стекла. Дверь некоторое время не поддавалась, но в конце концов я навалился на нее своим весом, и она распахнулась, и я упал на дощатый пол. Последовал очередной, долгий, плохо запомнившийся промежуток: за это время я добрался до невероятно большой медицинской капсулы, открыл ее и ввалился внутрь. Заработало диагностическое устройство, по моему телу задвигались сенсоры. Потом я очень-очень долго не осознавал ничего.

30

На этот раз я очнулся в полном сознании: голодный, совершенно не чувствующий боли, с гипсовой повязкой на ноге. Я огляделся, выискивая хозяина дома, но не обнаружил в большой хижине никого, кроме меня. В очаге не плясал веселый огонь, но в доме было жарко, словно в трущобной ночлежке летом. Когда-то давно некие доброхоты установили здесь обогреватель с автоматическим контролем, чтобы великан не замерз, если огонь погаснет. Я нашел на полках кое-какую еду и пустил в ход челюсти, в первый раз за много дней, чувствуя боль, но одновременно испытывая удовольствие. Я включил коммуникатор и приготовился поведать Вселенной свою историю. Затем вспомнил, что надо бы уточнить некоторые подробности. Я пошел к двери. Мне отчего-то мерещилось, что за ней обнаружится Джонни Гром, колющий дрова для разминки. Но я увидел лишь слежавшийся, выветренный снег, задник из огромных деревьев да серое небо, нависавшее над головой, словно мокрая парусина.

Когда я зашагал к длинному холмику, хруст наста под моими ногами показался мне громким, словно звук взрыва. Джонни лежал навзничь и смотрел в небо заледеневшими глазами. Руки были согнуты в локтях, ладони раскрыты, будто он нес младенца. Снег укрывал его, словно одеяло, наброшенное, чтобы согревать во сне. Собака лежала рядом, замерзнув на посту.

Я долго смотрел на великана, и внутри у меня зашевелились слова – нечто, нуждавшееся в голосе, который донес бы их через бездну, туда, куда ушел он. Но я сказал лишь:

– Ты сделал это, Джонни. Мы были умниками, но только ты сделал то, что решил сделать.

31

Я занес палец над кнопкой «Отправить», готовясь произвести выстрел и потопить Поднака и компанию, как если бы они плыли в челноке и я внезапно начинил его свинцом. Но потом внутри меня зазвучал тихий голос благоразумия. Прищучить их – шикарный жест для меня-трупа, замерзшего с победной ухмылкой на лице и показывающего им дулю из могилы. Возможно, даже имело бы смысл подорвать их к чертям, чтобы спасти стылый рай Джонни Грома для него самого, раз уж они вознамерились меня одурачить.

Но я был жив, а Джонни – мертв. И шесть миллионов все еще ждали. В контейнере не осталось ничего такого, что не объяснялось бы происками большого злого скорпиона, пожевавшего мою ногу. Джонни будет героем, и ему поставят красивый памятник там, куда не доберутся экскаваторы, – я за этим прослежу.

В конце концов, я поступил разумно и практично. Я сказал то, что они хотели услышать: люди в безопасности, а великан умер героем, как и подобает великану. А потом сел и стал ждать спасательную шлюпку.

32

Плату я взял. И стал работать на полставки. По правде говоря, я просто не хотел признаваться себе, что больше не беру заказов. Весь прошлый год я путешествовал, любовался пейзажами, исследовал роскошные места, потратив часть дохода с той груды денег, которую я припрятал. Я ел, пил, таскался по бабам, испробовал всевозможные развлечения – от воздушных лыж до подводных прогулок. Но чего бы я ни искал, я, похоже, не нашел этого – как и прочие тунеядцы и адреналинщики.

Вселенная велика и равнодушна, а человечки жаждут добиться того, что позволит им выглядеть значительными на фоне звезд.

Но в мире, где однажды жил великан, все мы навсегда останемся пигмеями.

Выбор

Перевод С. Удалина

Когда вспыхнул красным огнем сигнал «ТРЕВОГА», я секунду-другую не мог сообразить, что это означает, а потом заметил извивающиеся линии на мониторе и понял, что впереди объект с упорядоченным излучением. Учитывая то, что мы находились в неисследованном космосе за девятьсот миллионов миль от Земли, это было немного неожиданно. Повинуясь первому побуждению, я уже собирался включить передатчик и послать приветствие неведомому кому-то… но выяснилось, что коммандер Айронблад бодрствовал, когда ему полагалось спать. Сделав два решительных строевых шага, он оказался рядом со мной, отпихнул меня локтем от коммуникатора и нажал на кнопку обеими руками. Это был крупный, мощный мужчина с четвертьдюймовой щеткой густых волос на круглом черепе и колючей проволокой вместо нервов.

– Мистер Баркер, пожалуйте на боевой пост, – прошипел он, в упор не замечая меня. – Отключить энергию. Соблюдать полное радиационное молчание.

Хотел бы я сказать, что он завопил, но нет, его голос оставался таким же ледяным, как в тот день в Песках, когда он сообщил мне, что из всей картотеки резерва компьютер именно меня выбрал третьим номером в экипаж исследовательского корабля «Нептун».

– Я не просил о том, чтобы на мой корабль прислали не прошедшее обучения, неквалифицированное гражданское лицо, – сказал он. – Но раз уж вас сюда назначили, вы должны вести себя как офицер КосАрма. Первым делом вам необходимо постричься… и избавиться от этой бессмысленной улыбки. Космос – дело серьезное.

И я перестал улыбаться, как только в первый раз увидел корабль изнутри – помещение сплошного серого цвета с табличками «НАЖАТЬ» и «НЕ ТРОГАТЬ».

– Вы хотите сказать, что я проведу ближайшие полтора года в этой огромной телефонной будке? – заскулил я.

Баркер, второй номер, с усыпанным веснушками лицом и выскобленным до кости подбородком, усмехнулся уголками губ.

– А вы что ожидали, Гудларк? – спросил он. – Номер люкс в «Империале», с позолоченными дверными ручками, шелковыми простынями и завтраком в постель?

– Конечно, – ответил я. – Почему бы и нет? Исследование других планет должно проходить с шиком. Зачем изображать из себя кучку монахов? Почему бы нам не повеселиться немного, пока мы этим занимаемся?

Сейчас он усмехался точно так же, видимо прочитав все на моем лице.

– По-прежнему ищете повод повеселиться, Гудларк?

– А зачем нужен этот ваш нудный распорядок? Почему нельзя радоваться, кричать, размахивать руками или еще что-нибудь в этом роде?

– Традиции КосАрма этого не допускают. Никаких уси-пуси, приятель. Мы относимся к делу серьезно.

– Я всегда считал, что увидеть Барсум^[102] вблизи – это полный восторг, – сказал я. – Но мы одарили его лишь недовольными взглядами. Почему мы даже стартовали под «делай раз, делай два»? Куда делись музыка и смех?

– Вы шутите? – изумился Баркер. – При стоимости запуска два и семь десятых миллиарда баксов лучше воздержаться от улыбок.

На экране переднего обзора что-то появилось. Айронблад включил высокое разрешение. Картинка мгновенно надвинулась на нас.

– Святая прыгающая Мегетавеель!^[103] – пробормотал Баркер. – Вы только посмотрите на это!

И там было на что посмотреть: нечто вроде начинки радиолокационной станции, только без самой станции. Огромное – в этой безграничной темноте трудно определить насколько – и сложное сооружение сверкало огнями, блестящими пластинами и трубами, и все это двигалось продолжительными медленными толчками, словно механическая рука. Оно нависло над нами, разглядывая нас. Внимательное, настороженное… но не живое. Каким-то образом это сразу стало ясно, стоило увидеть его. И оно быстро увеличивалось в размерах.

– Ничего похожего наши парни никогда не создавали, – сказал Баркер. – Боже праведный, капитан… это сделали чужие!

– Мы быстро приближаемся к нему, – без видимых эмоций проговорил Айронблад. – Что посоветуете, мистер Баркер?

– Зарядим наши ракеты и посмотрим, где у белки глаз, – отрывисто ответил Баркер.

– Капитан Айронблад, – вмешался я, – у меня есть идея получше: давайте развернем наши навигационные огни и просигналим им приветствие. Допустим, в восьмитактовом размере. Может быть, это им понравится больше, чем ваши обычные кошачьи повадки…

Он посмотрел на меня так, будто ударил плетью.

– КосАрм платит нам жалованье не за то, чтобы мы изображали космических хиппи, как во времена НАСА, – рявкнул он.

Больше Айронблад ничего не успел добавить. Послышалось пронзительное «пип!» – и стены кабины исчезли, как будто кто-то отключил связи между атомами.

Мы по-прежнему сидели пристегнутыми в своих антиперегрузочных креслах, но оказались в небольшом помещении с белыми стенами, размером с кабинет стоматолога и с точно таким же ощущением, что нам предстоит нечто крайне болезненное.

– Великие скачущие жирафы! – воскликнул Баркер. – Корабль исчез! Распался прямо на наших глазах, как будто…

– Как будто выключили изображение, – закончил за него капитан. – Оставайтесь на своих местах.

Он отстегнул ремни и прошелся по помещению, ощупывая стены:

– Они вполне реальны. Похоже, нас взяли в плен, джентльмены. – Он обернулся к нам. – Совершенно ясно, что мы попали в лапы к неземному разуму с высокими технологическими возможностями. Ни к чему напоминать вам, что с этого момента по нашим действиям будут судить обо всей человеческой расе. Что бы ни случилось, мы не должны проявлять никаких признаков слабости или растерянности. Мы будем сохранять на лицах маску презрения и провоцировать чужих на самое худшее.

– Н-ну а что, если они настроены дружелюбно? – спросил я.

Айронблад указал большим пальцем на окружавшие нас стены:

– По-вашему, это называется «дружелюбно»?

– Где они прячутся? – выпалил Баркер. – Пусть выходят и дерутся, как настоящие мужчины!

Откуда-то послышалось громкое «щелк!», и он обернулся с поднятыми кулаками.

– Добро пожаловать на борт, джентльмены, – объявил плавный монотонный голос. – Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Вы отобраны случайным образом для статистического анализа и получаете обозначения «образец А», «образец Б» и «образец В». Если вы готовы, можно немедленно приступить к тестированию.

Несколько секунд длилось молчание, тяжелое, как мокрое нижнее белье. Затем Айронблад заговорил:

– Кто ты? И где ты?

– Я повсюду вокруг вас, – ответил голос. – Или, проще говоря, вы внутри меня.

– Стало быть, ты нас съел? – тявкнул Баркер.

– Не совсем так, поскольку я не способен есть. Я всего лишь артефакт, устройство для сбора информации, посланное правительством Галактики в дежурный облет сектора.

– Правительство Галактики, значит? – проворчал Айронблад. – Ну что ж, теперь мы знаем, кто наш враг. Думаю, их разведывательный аппарат уже давно шпионил за нами и прослушивал наши радиосообщения, ожидая этой возможности. Но они увидят, что офицеры КосАрма – крепкие орешки. Имя, звание и личный номер – вот и все, что они от нас узнают.

– Послушайте, капитан, – торопливо проговорил я, – почему бы нам не показать, что нас легко обидеть и, хотя мы происходим с маленькой захолустной планеты, тем не менее высоко ценим собственную жизнь? Как только они поймут, что мы безвредны и напуганы…

– Вы такой и есть, мистер Гудларк! – перебил меня Айронблад. – Нет, мы дождемся их следующего хода, не распуская сопли. Думаю, они следят за нашей реакцией и подслушивают наши разговоры… возможно, даже читают мысли. Что ж, раз так, будем думать четко и уверенно. Соблюдайте устав КосАрма даже в мыслях. Думайте о форте Аламо и Пёрл-Харборе. Пусть они знают, что мы готовы умереть, как мужчины!

– Зачем торопить события? Если наши мысли будут миролюбивыми, возможно, они осознают…

– Нашу слабость? – рявкнул на меня Айронблад.

– Вот именно! Я хочу сказать, зачем ломать комедию? Просто расскажем все как есть. Что мы любим петь и танцевать, и очень жаль, что устав КосАрма не позволил мне прихватить с собой мою восьмидесятивосьмиструнную, а то бы я сыграл им пару клевых нот…

– Танцевать? Петь? Вы совсем рехнулись от страха, приятель! Считайте, что с этого момента вы под арестом!

– Какой смысл идти путем камикадзе? – возопил я. – У меня в планах дожить до преклонного возраста… и к тому же сердце моей подружки по имени Дейзи Филдс разобьется от горя, если я не вернусь назад…

– Люди – это просто расходный материал, и вам это известно, Гудларк…

– Время дорого, джентльмены, – вмешался голос. – Нам придется поторопиться. Я запущу стандартную матрицу раздражителей и запишу структуру ваших реакций…

– Не учитывай реакции Гудларка, – приказал голосу Айронблад. – Он урод, дегенерат, не достойный представлять свою расу. Делай выводы на основе моих реакций и реакций мистера Баркера. А вы, Баркер, помните об уставе и дисциплине, – тихо добавил он. – Командование КосАрма надеется на вас!

Внезапно пол под нами превратился в воск. Пока мы барахтались в нем, вспыхнули огни – красные, зеленые и синие. Я пробирался сквозь густой, липкий туман, и тут со всех сторон налетели звуки – трубящие, пищащие и жужжащие. Завоняло горелыми перьями и жженой резиной, с оттенками мелассы, розового масла, грязных носков, свежей кожи и тухлой рыбы. Меня бросало то в жар, то в холод. Видения тигров и прекрасных дев, гоночных автомобилей и волн прилива, пиццы и заката поочередно вспыхивали в моем мозгу. Вопили и шептали чьи-то голоса, кто-то толкал, царапал, щипал и гладил меня. Я собрал всю оставшуюся волю, чтобы закричать, но через мгновение все исчезло, а белые стены возвратились на прежнее место. Баркер обмяк в своем кресле, кожа под веснушками слегка побледнела. Волосы капитана Айронблада немного растрепались, воротничок съехал набок, но лицо оставалось непроницаемым, как у сфинкса.

– Пусть развлекаются сколько угодно, – проскрежетал он. – Мы докажем, что нас не сломить.

– А почему мы не кричали, капитан? – с трудом прохрипел я. – Может быть, они думают, что нам все это нравится.

– Предупреждаю вас, Гудларк, – огрызнулся Айронблад. – Если вы скажете или сделаете что-нибудь, порочащее честь мундира, я задушу вас собственными руками! Понятно?

– Странно, очень странно, – послышался бесплотный голос машины. – Кое-чему из этого в Галактическом центре поверят не без труда. И все же, мне кажется, каждая форма жизни необходима для целостности Вселенной. А теперь, джентльмены, галактические правила вежливости требуют, чтобы каждый испытуемый получил полную компенсацию за те неудобства, которые я мог ему причинить. Поэтому я готов предоставить вам помощь в достижении ваших личных целей. Конечно же, мои возможности не безграничны, но я все же могу предложить вам некоторый выбор…

– Ты хочешь сказать, что уже закончил тестирование?

Айронблад глубоко вздохнул и поправил воротничок.

– Выше голову, парни, – пробормотал он. – Скоро мы отправимся дальше своей дорогой.

Он прочистил горло:

– Э-э… прежде чем мы уйдем, мне хотелось бы узнать, как ты оценил нас… просто из любопытства.

– Вы реагировали так, как должны были, что тут еще можно сказать? А теперь последний вопрос: образец А, как бы вы предпочли умереть: повешенным, утопленным или сожженным?

– Ничего другого я и не ожидал с самого начала.

Скулы Айронблада немного побледнели, но он по-прежнему сохранял хладнокровие.

– Кэп, скажите им, что они не могут так… – начал Баркер.

– Я не собираюсь молить о пощаде.

– Все сходится, – сказал Баркер. – Оно не может закончить отчет, пока не увидит, как кто-то из нас умирает. Что ж, надеюсь, кэп, вы покажете им…

– Перестаньте болтать, идиот! – прикрикнул на него Айронблад. – Я должен принять решение. Повешение я отметаю сразу. В этом есть некий криминальный оттенок, который мне не нравится.

– Не знаю, капитан, – рассудительно заметил Баркер. – Говорят, это довольно гуманно. То есть просто ломается шея – хрясть, и все… если только высота не окажется слишком маленькой, и тогда вы умрете от остановки дыхания, – с сомнением добавил он.

– Меня никогда особо не привлекала идея утонуть, – продолжал Айронблад. – С другой стороны, раз уж на то пошло, смерть в огне тоже описывают как очень неприятную.

– Кэп, я просто восхищен тем, как вы об этом говорите, – сказал Баркер.

– Кажется, я припоминаю, что, вдыхая пламя, ты сжигаешь бронхи и это приводит к мгновенной смерти, – с надеждой проговорил Айронблад.

– Точно, – подтвердил Баркер. – Я тоже об этом слышал.

– Удачи вам, мистер Баркер, – сказал Айронблад, и они обменялись рукопожатиями. Перстни выпускников Академии ярко сверкнули в сиянии стен.

Айронблад посмотрел на меня:

– Вы гражданское лицо, Гудларк, но я надеюсь, что вы будете следовать приказам лейтенанта-коммандера Баркера точно так же, как и моим. – Он поднял глаза к потолку. – Хорошо, пусть будет огонь. Я готов.

Что-то зашипело, и внезапно откуда ни возьмись появилась куча хвороста в половину высоты стога сена, а в центре ее стоял привязанный к столбу Айронблад. Кольца дыма потянулись вверх, показались языки пламени, и через пять секунд костер запылал. Я в последний раз бросил взгляд на Айронблада, стоявшего по стойке смирно в самой середине костра, а затем его скрыли дым и огонь.

– Он ушел как мужчина, – сказал Баркер. – Пожертвовал собой, чтобы спасти нас, без единого стона.

Порыв холодного ветра унес остатки дыма. Не осталось даже следов гари на том месте, где встретил свой конец капитан.

– Ладно, повеселились – и хватит! – крикнул Баркер в пустоту комнаты. – Как насчет того, чтобы вернуть нас на корабль, чтобы мы могли продолжить полет?

– К сожалению, он распался на атомы, – заявил голос. – Точно так же, как и образец А.

– Ты уничтожил наш корабль? – взревел Баркер.

– Разумеется, при необходимости его можно восстановить, – ответил голос. – Но какой в этом смысл? Вы не забыли, что у меня остался к вам один вопрос?

– Что? Ты хочешь сказать… что кэп напрасно жертвовал собой? Ты предлагаешь мне тот же дурацкий выбор, что и ему?

– Вас не устраивают предложенные варианты?

– Черт побери, еще как не устраивают!

– В таком случае, образец Б, вы можете выбрать одно из трех: пуля, нож или удавка.

Баркер посмотрел на меня со своей обычной кривой усмешкой:

– Ну вот, Гудларк, похоже, и мой путь подошел к концу. Но не расстраивайтесь. Судя по всему, следом придет ваша очередь.

– Послушайте, Баркер, – сказал я, одновременно ощущая невыносимую жару и покрываясь холодным потом. – Почему мы должны принимать это с безразличием зомби? Почему не можем вести себя естественно – брыкаться, кричать, просить пощады, или что-нибудь еще?

Баркер показал мне огромный узловатый кулак:

– Попробуйте только подвести кэпа, и я проломлю вам череп.

– Я только хотел сказать, что мне совершенно не нравится этот выбор, честное слово. А нельзя ли нам просто остаться здесь?

Рот Баркера скривился еще сильней.

– Забудьте об этом, приятель. Мы должны умереть. Но в одном вы правы. Я не стану сидеть здесь с покорностью овечки, как наш кэп. Я дам им бой.

– Как? – спросил я. – С кем вы собираетесь биться?

– Мне очень неудобно торопить вас, но я уже на сто три года выбился из графика облета, – сказал голос. – Пожалуйста, назовите ваш выбор, образец Б.

– Пуля, нож или удавка, – задумался Баркер. – Пуля – легкий выход, особенно если стрелок знает свою работу. Смерть от ножа медленней, если только удар не придется в нужную точку… и грубей. Теперь удавка – самый отвратительный способ покончить с жизнью. Но здесь, по крайней мере, есть за что ухватиться. Да, я выбираю веревку.

Баркер сжал кулаки и пригнулся, пытаясь смотреть во все стороны сразу. И ему это почти удалось… но петля упала на него прямо сверху, захлестнула шею, словно змея, и затянулась, прежде чем он успел хотя бы шевельнуться. Его язык вывалился, глаза закатились, затем послышался тихий хруст, словно кто-то наступил на бумажный стаканчик, и все кончилось.

Пришла моя очередь.

– Образец В, судя по реакции образца Б, вы тоже пожелаете какую-то особенную смерть, – бодро проговорил голос. – Исходя из этого, я предлагаю вам такой выбор: яд, быстродействующий разумеется, недостаток кислорода или обычный сердечный приступ. Я бы с радостью расширил диапазон, включив истощение, обезвоживание и голодную смерть, но боюсь, что на это потребуется слишком много времени.

Я услышал, как проглотил слюну. Попытался что-то сказать, но язык отказывался мне подчиняться. Подумал о горьком вкусе мышьяка, подумал о невозможности дышать, подумал об острой боли в груди…

– Итак, что вы скажете, образец В? – спросил голос. – Назовите ваш выбор.

– Н-н-н… ничего из этого.

– Да? – сказал аппарат. – Как же так?

– Ничего из этого, будь ты проклят! – прокричал я. – Мне не нравится ни один из способов быстрого ухода в небытие! Я предпочел бы попасть туда своей дорогой и без всякой спешки!

– Правда? – Голос прозвучал несколько удивленно. – Но… мои исследования мотивации образцов А и Б показывают, что вся их жизнь – это безоглядное стремление к разрушению – и самих себя, и всего остального…

– Может быть, и так, но не включай меня в свою статистику! У меня не настолько возвышенные идеалы, как у них.

– В таком случае… чего же вы хотите? – спросила машина.

И я ответил.

– Обычное дело, мистер Баркер, – сказал капитан Айронблад. – Разоблачить этот блеф было не так уж трудно. Увидев, что нас не пугают их угрозы, они сразу же дали задний ход.

– Должен признать, что именно так все и выглядит, – согласился Баркер. – Но скажу вам честно, кэп, когда я почувствовал, как веревка врезается мне в шею, то уже и не надеялся очнуться на нашем корабле и в полном здравии.

– Иллюзия была очень убедительной, – отметил Айронблад. – Но, между нами говоря, я был совершенно уверен, что они не решатся зайти так далеко, не посмеют убить офицера КосАрма.

– Ну что ж, я считаю, хорошо то, что хорошо кончается, – заключил Баркер. – Но мне бы хотелось взглянуть на лица парней из штаба в тот момент, когда они получат наш рапорт.

Я почувствовал жгучее желание рассказать им, как удивлен был исследовательский аппарат, обнаружив, что устав КосАрма не вмещает в себя всю широту человеческих устремлений, и каким услужливым он стал, когда понял свою ошибку.

– Еще один момент, – сказал я ему, когда он восстановил наш корабль и слегка усовершенствовал его. – Сущий пустяк, но не кажется ли тебе, что ты должен также восстановить образцы А и Б?

– Но ведь им, судя по их мотивационным моделям, лучше оставаться там, где они есть?

– Возможно, однако командование КосАрма может неправильно все истолковать. И не мог бы ты заодно внести небольшие изменения, которые помогут им приспособиться к новым условиям?

Так что машина вернула их к существованию – как новеньких или, может быть, даже чуть лучше, чем прежде. Но рассказывать им обо всем этом не имело никакого смысла. Они не поверили бы ни единому слову.

– Мне только одно непонятно, кэп, – сказал Баркер. – Почему мы с вами должны провести оставшуюся часть полета в убогой маленькой кабине, тогда как мистер Гудларк получил в свое распоряжение номер люкс с прислугой из десяти человек, завтраком в постель и всем прочим?

Айронблад нахмурился.

– Не могу припомнить, как это произошло, – сказал он. – Несомненно, то напряжение, которое мы перенесли, вызвало у нас небольшой провал в памяти. Главное, что все это не противоречит уставу КосАрма… как мне кажется.

– Должно быть, так, – согласился Баркер. – Иначе откуда вообще мог взяться номер люкс на трехместном исследовательском корабле?

– Здравая мысль, Баркер, – похвалил его Айронблад.

Я не стал дослушивать до конца. Открыл позолоченную дверь и, утопая по лодыжки в мягком ковре, прошел мимо накрытого к вечернему банкету стола туда, где меня дожидалась Дейзи Филдс.

Реликт войны

Перевод О. Степашкиной

Старая боевая машина стояла на городской площади. Дула бессильных пушек бесцельно смотрели на пыльную улицу. Сорняки высотой в человеческий рост окружали ее, пробивались сквозь зазоры между траками гусениц шириной в два ярда. Лозы оплетали высокие бока, покрытые ржавчиной и птичьим пометом. Потускневшие эмалевые награды красовались на носу, поблескивая в лучах вечернего солнца.

Рядом с машиной устроилась компания мужчин в плотной рабочей одежде и ботинках; руки у них были большими и мозолистыми, а лица – обветренными и загорелыми. Они передавали друг другу бутылку, по очереди прикладываясь к ней. Долгий рабочий день закончился, и все пребывали в расслабленном и добродушном настроении.

– Эй, мы забыли про старину Бобби! – сказал один из них. Он подошел и плеснул немного самогона на почерневшую от копоти дульную часть ствола пушки передней башни; орудие было наклонено вниз. Остальные засмеялись.

– Ну что, Бобби, как пошло? – спросил мужчина.

Глубоко внутри машины раздалось слабое потрескивание.

– Большое спасибо, – донесся до них тихий, шепчущий голос, который шел из решетки под башней.

– Ты там бдишь, Бобби? – спросил другой мужчина.

– Все чисто, – послышался ответ, птичье чириканье из уст динозавра.

– Бобби, ты не устал торчать здесь?

– Да нет, Бобби никогда не устает! – сказал мужчина с бутылкой. – Старина Бобби делает важное дело.

– Эй, Бобби, а какой ты мальчик? – спросил полный косоглазый мужчина.

– Я хороший мальчик, – послушно ответил Бобби.

– Конечно, Бобби хороший мальчик. – Мужчина с бутылкой похлопал потемневший от времени изгиб хромосплавового корпуса у себя над головой. – Бобби нас охраняет.

Послышался отдаленный шум турбокара, ехавшего по лесной дороге. Все повернули головы в ту сторону.

– Эй, сегодня ж не почтовый день, – сказал один. Мужчины молча стояли, глядя, как из лесной тени на залитую желтым светом улицу выскакивает маленький запыленный автомобиль на воздушной подушке. Он медленно пересек площадь, свернул влево и резко остановился у тротуара перед гофрированной металлической вывеской «Продовольственная компания Бловельта». Купол открылся, и из машины вышел человек. Он был среднего роста, в простом черном комбинезоне городского типа. Приезжий оглядел вывеску, улицу, потом повернулся и посмотрел на отдыхающую компанию. И зашагал к ним через площадь.

– Кто из вас Бловельт? – подойдя, спросил чужак, неспешно и невозмутимо, потом обвел взглядом присутствующих.

Крупный моложавый мужчина с квадратным лицом и выгоревшими на солнце волосами вскинул голову.

– Ну типа я, – сказал он. – А вы кто такой?

– Меня зовут Кру. Военная комиссия по материально-техническому обеспечению, отдел утилизации. – Новоприбывший глянул на огромную машину, нависавшую над ними. – Боло-Колосс, модель Двадцать Пять. – Он посмотрел в лицо каждому, остановил взгляд на Бловельте. – Мы получили сообщение о том, что у вас тут стоит живой Боло. Вы понимаете, что играете с огнем?

– Да это всего лишь Бобби, – сказал один из местных.

– Наш городской талисман, – поддержал его другой.

– Эта машина способна стереть ваш город с лица земли, – заметил Кру. – И изрядный кусок джунглей вместе с ним.

Бловельт ухмыльнулся. Возникшие у глаз морщинки придали ему лукавый вид.

– Да не волнуйтесь вы так, мистер Кру, – сказал он. – Бобби совершенно безвреден…

– Боло никогда не бывают безвредными, мистер Бловельт. Это боевые машины, и ничто иное.

Бловельт неспешно подошел и пнул проржавевшую рифленую пластину:

– Восемьдесят пять лет в этих джунглях плохо сказываются на технике, Кру. Сок и прочее дерьмо с деревьев разъедают хромосплав, точно это леденец. Кислотные дожди гробят технику чуть ли не быстрее, чем мы успеваем ее привозить. Бобби еще способен немного разговаривать, но это все.

– Естественно, он обветшал. И как раз поэтому опасен. Может перейти в боевой режим из-за какой-нибудь мелочи. А теперь прошу вас отойти подальше, я приму надлежащие меры.

– Вы чересчур торопливы для человека, который только появился в городе, – нахмурившись, сказал Бловельт. – Что именно вы собираетесь делать?

– Послать импульс, который нейтрализует все, что осталось от его компьютерного центра. Не волнуйтесь, это не опасно…

– Эй! – выпалил мужчина из заднего ряда. – Это что же, он больше не сможет разговаривать?!

– Совершенно верно, – подтвердил Кру. – А еще не сможет открыть по вам огонь.

– Полегче, Кру, – предупредил Бловельт. – Нечего на Бобби наезжать. Он нам нравится такой, какой есть.

Остальные угрожающе двинулись вперед, окружая Кру.

– Не говорите глупостей, – сказал Кру. – Вы понимаете, что сделает с вашим городом залп континентальной осадной машины?

Бловельт хохотнул, достал из кармана жилета длинную сигару, понюхал ее, потом крикнул:

– Ну-ка, Бобби, огонь!

Из глубин массивной туши донесся приглушенный лязг, а за ним – резкий щелчок. Закопченное дуло орудия лизнул бледный язык пламени. Здоровяк подался вперед и поджег сигару. Зрители захохотали.

– Бобби делает то, что ему скажут, только и всего, – заметил Бловельт. – Да и то не особо хорошо.

Он оскалил белоснежные зубы в лишенной веселья улыбке.

Кру отвернул лацкан куртки. Там блестел маленький, хорошо отполированный значок.

– Надеюсь, вы не собираетесь чинить препятствия офицеру Конкордиата?

– Не торопитесь, Кру, – сказал темноволосый мужчина с узким лицом. – Я слыхал про вас, утилизаторов. Ваша обязанность – разыскивать старые склады боеприпасов, брошенное оборудование и все такое. Но Бобби – не брошенный. Он принадлежит городу. Почти тридцать лет.

– Чушь. Это боевая техника, собственность Космических Военных…

Бловельт криво улыбнулся и хмыкнул:

– А у нас есть право на спасенное имущество. Документов, подтверждающих собственность, нет, но мы можем быстренько их сделать. Официально. Я тут мэр и губернатор округа.

– Эта штука – угроза для всех жителей поселка! Мужчин, женщин, детей – всех! – рявкнул Кру. – Мой долг – предотвратить траге…

– Забудьте о Бобби, – оборвал его Бловельт и указал взмахом руки на джунгли за распаханными полями. – Вон там – сотня миллионов квадратных миль девственного леса, – сказал он. – Можете делать в нем что хотите. Я даже буду поставлять вам припасы. А от нашего талисмана отцепитесь, ясно?

Кру посмотрел на него, обвел взглядом остальных.

– Вы глупец, – сказал он. – Все вы глупцы.

Он развернулся и зашагал прочь, расправив плечи.

Кру снял комнату в единственном пансионе городка. Оказавшись внутри, он открыл свою сумку и достал небольшое устройство в сером пластмассовом корпусе. Трое детей владельца пансиона, подсматривавшие за гостем через неплотно прикрытую дверь, придвинулись поближе.

– А это что, настоящая звездная рация? – спросил старший – тощий длинношеий парнишка.

– Это передатчик приказов, – смягчившись, объяснил Кру. – Он предназначен для того, чтобы разговаривать с боевыми машинами, командовать ими. Посылает особый сигнал на специальной волне, и машины откликаются лишь на него.

Он щелкнул рычажком, и на боку корпуса загорелся огонек индикатора.

– В смысле, такие машины, как Бобби? – поинтересовался мальчик.

– Такие, каким был Бобби.

Кру выключил передатчик.

– Бобби классный, – сказал второй ребенок. – Рассказывает нам всякие истории про то, как он воевал.

– У него есть ордена, – добавил старший. – А вы были на войне, мистер?

– Я не настолько стар, – произнес Кру.

– Бобби старше нашего дедушки.

– Ребята, идите поиграйте, – предложил им Кру. – Мне нужно…

Он осекся, вскинул голову, прислушался. Снаружи донеслись вопли. Кто-то выкрикивал его имя.

Кру протиснулся мимо мальчишек, быстро прошагал по длинному коридору и вышел на деревянный тротуар. Он скорее почувствовал, чем услышал медленный глухой стук, череду пронзительных взвизгов, скрежет металла. С площади к нему бежал человек с багровым лицом.

– Это Бобби! – крикнул он. – Он движется! Что вы с ним сделали, Кру?!

Пролетев мимо него, Кру помчался в сторону площади. В конце улицы показался Боло, который тяжело полз, волоча за собой вырванные с корнями сорняки и лозы.

– Он идет прямиком на склад Спивака! – завопил кто-то.

– Бобби! А ну, стой!

Показался Бловельт, бежавший за Боло. Огромная машина с грохотом двигалась вперед. К тому моменту, как Кру добрался до площади, Боло выполнил полуповорот налево, разминувшись со зданием на считаные дюймы. Он раздавил кусок деревянного тротуара в щепки, проехал через двор-склад. Штабель ошкуренных бревен рассыпался, бревна покатились по пыльной земле. Боло повалил дощатый забор и поехал через вспаханное поле. Кру развернулся к Бловельту:

– Это все вы натворили! У нас прежде не было проблем с…

– Не важно! У вас есть вездеход?

– Да мы… – Бловельт заставил себя остановиться. – А если есть, то что?

– Я могу остановить его, но для этого надо быть с ним рядом. Еще минута – и он уйдет в джунгли, а моей машине там не пройти.

– Да пусть себе идет, – сказал какой-то запыхавшийся от бега мужчина. – Какой с него там вред.

– Нет, ну кто бы мог подумать? – подхватил другой. – Столько лет ведь он здесь простоял – кто бы мог подумать, что он вообще способен двигаться?

– У вашего так называемого талисмана может оказаться в запасе еще множество сюрпризов, – оборвал его Кру. – Дайте мне машину, быстро! Бловельт, это официальное требование!

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдаленным треском деревьев: Боло добрался до края леса, сокрушая по пути стофутовые деревья.

– Пускай уходит, – сказал Бловельт. – Стинзи верно сказал: от него там никакого вреда.

– А если он повернет обратно?

– Слушайте, старина Бобби никогда нас не…

– Машину! – рявкнул Кру. – Вы теряете драгоценное время!

Бловельт нахмурился:

– Ну ладно. Но не делайте ничего, если только не станет очевидно, что он собирается вернуться и ударить по городу. Ясно?

– Идемте!

Бловельт трусцой припустил к городскому гаражу.

След Боло представлял собой просеку двадцатипятифутовой ширины в первозданных джунглях. Гусеницы на восемнадцать дюймов вдавливались в черную глину – там, где она проглядывала из-под мешанины сломанных ветвей.

– Он делает миль двадцать в час, нам тут настолько не разогнаться, – сказал Кру. – Если он продолжит двигаться этим курсом, то через пять часов придет по дуге обратно к городу.

– Он его обойдет, – пообещал Бловельт.

– Возможно. Но нам нельзя рисковать. Идите под углом в двести семьдесят градусов, Бловельт. Попытаемся перехватить его в середине круга.

Бловельт повиновался без единого слова. Вездеход двинулся сквозь темно-зеленый полумрак под сенью огромных деревьев с ворсистой корой. Непомерно огромные насекомые, жужжа, бились о купол. Маленькие и средние ящерицы прыгали, стремительно мчались, суетились. Листья папоротника, огромные, словно навес, с шорохом скользили по бортам вездехода, когда тот переползал через петли и кольца жестких корней, и оставляли на чистой пластмассе полосы растительного сока. В какой-то момент машина заскрежетала по гребню крошащегося коричневого камня; из-под отслаивающихся хлопьев размером с тарелку показался тусклый металл.

– Верхний киль разведывательного катера, – сказал Кру. – Все, что осталось от якобы устойчивого к коррозии сплава.

Они миновали еще несколько свидетельств давней битвы: массивный раздробленный затвор самоходного «Хеллбора», выпотрошенная ходовая часть того, что, кажется, было бомбардировщиком, обломки сбитого летательного аппарата, куски расколотой брони. Многое было терранским, но часто встречалось кое-что другое – странно изогнутая паукообразная аксорская пушка, совершенно проржавевшая, или торчавшая из зелени установка имплозивного типа.

– Тут, видно, шел тяжелый бой, – сказал Кру. – Один из тех, на которые ближе к концу войны не обращали особого внимания. Я никогда не видел такой техники – наверное, экспериментальные модели, которые враг бросил в последнюю отчаянную атаку.

Бловельт что-то буркнул в ответ.

– Встреча примерно через минуту, – произнес Кру.

Бловельт открыл было рот, но тут что-то ослепительно вспыхнуло, потом последовал мощный удар, и джунгли перед ними взорвались.

Ремни безопасности врезались Кру в ребра. В ушах стоял пронзительный ровный звон, а во рту откуда-то появился вкус травы. Голова болезненно пульсировала, в такт ударам сердца.

Вездеход лежал на боку; салон превратился в мешанину разлетевшихся вещей, порванных проводов и битого пластика. Бловельт, наполовину придавленный Кру, стонал. Кру сполз с него и убедился, что мэр оглушен, но в сознании.

– Ну что, передумали насчет безобидности вашего любимца? – спросил Кру, стирая струйку крови с правого глаза. – Давайте-ка убираться отсюда, пока он снова не выстрелил из своих разряженных пушек. Идти можете?

Бловельт что-то пробормотал и выполз через разбитый купол. Кру принялся шарить среди обломков в поисках передатчика приказов.

– Боже милостивый! – прохрипел Бловельт. Кру повернулся и увидел высокий узкий силуэт инопланетной машины цвета йода, стоявшей на суставчатых лапах футах в пятидесяти от них, в обрамлении обожженной взрывом листвы. Дула многоствольной пушки смотрели прямиком на перевернутую машину.

– Не шевелитесь! – прошептал Кру. По лицу его поползла струйка пота. Какое-то насекомое, вроде четырехдюймовой стрекозы с короткими крыльями, с жужжанием покружило над ними и улетело. Горячий металл лязгнул, сжимаясь. Инопланетная поисково-ударная машина мгновенно переместилась на шесть футов вперед, опуская дула орудий.

– Бежим! – закричал Бловельт.

Он резко вскочил, вражеская машина развернулась, ловя его на мушку…

Гигантское дерево накренилось, переломилось и отлетело в сторону. Огромный, весь в зеленых пятнах, нос Боло высунулся из джунглей, вклинившись между машиной поменьше и людьми. Боло развернулся лицом к врагу. Сверкнул огонь, озарив окружающиедеревья. Земля вздрогнула раз-другой – тяжко, мучительно. Наполовину оглохший от взрыва Кру услышал глухой рокот. Над двигавшимся вперед Боло взметнулся сноп искр. Кру ощутил мощный удар – две боевые машины сошлись. Он видел, как Боло заколебался, а потом ринулся вперед, вздыбился, отшвырнул более легкую машину в сторону и проехался по ней, оставляя за собой исковерканные обломки.

– Вы это видели, Кру?! – заорал ему в ухо Бловельт. – Видели, что сделал Бобби?! Попер прямо на пушки и раздавил в лепешку этот недоделанный пивной бочонок!

Боло остановился, тяжело развернулся, встал лицом к людям. Яркие струйки расплавленного металла стекали по бронированным бокам, а затем падали, испуская брызги и дымясь, на раздавленную зелень.

– Он нас спас, – сказал Бловельт. С трудом поднявшись на ноги, он обошел Боло, чтобы посмотреть на дымящиеся останки его сокрушенного противника.

– Линейная боевая единица Девять-пять-четыре, сообщаю о контакте с силами противника, – раздался внезапно металлический голос Боло. – Вражеская боевая единица уничтожена. Я получил значительные повреждения. Уровень боеготовности – девять и шесть десятых процента от базового. Ожидаю дальнейших приказов.

– Эй, – забеспокоился Бловельт, – он говорит как-то не так!..

– Теперь до вас дошло, что это боевая машина Боло, а не деревенский дурачок?! – рявкнул Кру. Он пробрался через перепаханный участок земли и встал перед Боло.

– Боевая единица Девять-пять-четыре, задание выполнено! – крикнул он. – Войска противника уничтожены. Приказываю выйти из боевого режима в состояние пониженной боеготовности. – Он обратился к Бловельту: – Давайте вернемся в город и расскажем о том, что наделал их талисман.

Бловельт посмотрел на неумолимую древнюю машину; его квадратное загорелое лицо пожелтело и осунулось.

– Давайте, – согласился он.

Городской оркестр из десяти музыкантов выстроился в два ряда на свежевыкошенной городской площади. Все жители – триста сорок два человека, мужчины, женщины и дети, – пришли сюда в своих лучших нарядах. На натянутой проволоке трепетали флажки. Солнце сверкало на броне вычищенного и отполированного Боло. Из дула «Хеллбора», теперь уже не закопченного, торчал большой букет полевых цветов.

Вперед вышел Кру.

– Меня, как представителя властей Конкордиата, попросили произвести это награждение, – сказал Кру. – Вы пожелали учредить медаль и вручить ее боевой единице Девять-пять-четыре в благодарность за защиту вашего города, выходящую за рамки служебных обязанностей. – Он помолчал, обводя присутствующих взглядом. – Бывало так, что более искусно сделанные награды вручались за меньшие деяния.

Он повернулся к машине. Двое мужчин вышли вперед: один нес стремянку, другой – портативный сварочный аппарат. Кру взобрался на стремянку и прикрепил свежеотчеканенную награду рядом со знаками отличия вековой давности. Техник быстро приварил ее. Все зааплодировали и, переговариваясь, направились к расставленным вдоль улицы праздничным столам.

Уже почти стемнело. Последние сэндвичи и фаршированные яйца были доедены, последние речи произнесены, последний бочонок открыт. Кру и еще несколько человек сидели в единственном городском пабе.

– За Бобби! – поднял бокал какой-то мужчина.

– Поправка, – вмешался Кру. – За линейную боевую единицу Девять-пять-четыре.

Все рассмеялись и выпили.

– Пожалуй, пора и расходиться, – сказал мужчина. Остальные тоже стали отодвигать стулья, вставать, переговариваться. Когда последний из них удалился, вошел Бловельт и сел напротив Кру.

– Вы как, останетесь переночевать? – спросил он.

– Да нет, думал уехать, – сказал Кру. – Моя работа здесь закончена.

– В самом деле? – напряженно проговорил Бловельт.

Кру выжидающе посмотрел на него.

– Вы же знаете, что должны сделать, Кру.

– Должен?

Кру отпил из своего бокала.

– Черт побери, мне обязательно надо разжевывать? Пока эта машина была всего лишь здоровенным дурачком, все было нормально. Памятник войны и все такое. Но теперь, когда я увидел, на что она способна… Кру, нельзя, чтобы посреди нашего города стоял живой убийца. Хрен его знает, когда ему снова взбредет в голову начать стрельбу.

– Вы закончили? – спросил Кру.

– Нет, само собой, мы благодарны…

– Проваливайте.

– Послушайте, Кру…

– Проваливайте. И уведите всех от Бобби, поняли?

– То есть вы…

– Я обо всем позабочусь.

Бловельт встал.

– Да, – сказал он. – Конечно.

Когда Бловельт ушел, Кру бросил на стол купюру, подобрал с пола передатчик команд и вышел на улицу. С дальнего конца городка, где собирались запускать фейерверки, слышались приглушенные из-за расстояния возгласы. Желтая ракета взлетела, описала дугу, рассыпалась снопом золотых искр и стала падать и гаснуть…

Кру зашагал к площади. Боло высился там – огромная черная тень на фоне усыпанного звездами неба. Кру остановился перед ним, посмотрел на уже испачкавшиеся флажки, на увядший букет, что свисал из дула.

– Боевая единица Девять-пять-четыре, ты знаешь, зачем я здесь? – негромко спросил он.

– По моим расчетам, моя полезность как военной машины исчерпана, – раздался тихий дребезжащий голос.

– Да, правда, – сказал Кру. – Я проверил все в радиусе тысячи миль при помощи сверхчувствительных приборов. Здесь не осталось живых вражеских машин. Ты убил последнюю.

– Она была верна своему долгу, – сказал Боло.

– Это я виноват, – вздохнул Кру. – Ее спроектировали так, чтобы засекать наши передатчики команд и наводиться на них. Когда я включил передатчик, она принялась действовать. А ты, конечно же, засек ее и двинулся наперехват. – (Боло промолчал.) – Ты еще можешь спастись. Если ты переедешь меня и уйдешь в джунгли, могут пройти столетия, прежде чем…

– Прежде чем другой человек придет и сделает то, что должно быть сделано? Лучше я перестану существовать сейчас, от руки друга.

– Прощай, Бобби.

– Поправка: линейная боевая единица Девять-пять-четыре.

Кру нажал на кнопку. Машину словно окутала тьма.

На краю площади Кру обернулся, вскинул руку в подобии салюта и зашагал прочь по пыльной улице, белой в свете восходящей луны.

Послание чужому

Перевод С. Удалина

1

Дальтон бросил схему, запакованную в пластик, местами обгоревший, на широкий, недавно отполированный стол регионального губернатора. Тот ткнул документ пером, словно проверяя, не теплится ли там какая-то жизнь. Это был пухлый человечек с нежной смуглой кожей и широким лицом, покрытым тонкой паутиной морщинок.

– И что это может означать?

Отрывистый деловой тон губернатора как бы говорил, что у него и так есть куда пойти и чем заняться. Выпятив губы, он с прищуром посмотрел на высокого мужчину, облокотившегося на край стола. Дальтон развернул стул и сел.

– Сегодня, губернатор, я раньше обычного закрыл свою лавочку, – сказал он, – и решил проехать немного вдоль Откоса и Стиральной доски. Без конкретной цели, просто подышать свежим воздухом. И примерно в пяти милях к западу перехватил радак-импульс – высокий, идущий с большой скоростью откуда-то из-за пределов планеты.

Губернатор нахмурился:

– После трехпланетного шаттла в прошлую среду ни один внешний корабль не запрашивал разрешения на посадку в нашем порту. Вы, Дальтон, должно быть, ошиблись. Вам…

– Этот корабль не озаботился разрешением. Он направлялся в пустыню, в сторону от всяких поселений.

– Откуда вы знаете?

– Я проследил за ним. Он меня заметил и попытался провести маневр уклонения, но слишком сблизился с землей. Разбился вдребезги.

– Боже мой! Сколько человек было на борту? Они все погибли?

– Ни одного человека не погибло, губернатор.

– Я так понял, что вы сказали…

– Только пилот, – продолжил Дальтон. – Это был корабль-разведчик хакков.

Несколько различных выражений промелькнули на лице губернатора. Он остановился на насмешливо-недоверчивом.

– А-а, понимаю: вы были пьяны. Или, по вашим представлениям, таким должен быть крепкий приграничный юмор.

– Я забрал это у него. – Дальтон мотнул головой в сторону запакованного в пластик документа, по которому затейливо петляли бледно-голубые линии. – Это карта острова. Хакки – амфибии, поэтому они не считают важным выделять границу между водой и сушей, как это делаем мы. Просто вырисовывают линии высот до самого уровня воды, затем так же изображают рельеф морского дна, и все. Но разглядеть очертания острова все равно не так уж сложно.

– И что дальше?

– Его интересовало место, обозначенное на карте розовым кружком. Он разбился всего в десяти милях от цели.

– Какого дьявола хакк стал бы там искать? – спросил губернатор вмиг лишившимся всякой живости голосом.

– Он проводил последнюю проверку точки высадки.

– Какой еще высадки?

– Возможно, было бы лучше сказать «плацдарма».

– Плацдарма? Что означает вся эта чушь, Дальтон?

– Ничего сложного. Всего лишь небольшая десантная операция: приблизительно сотня солдат, легкая броня, ручное оружие, ограниченные цели…

– Как же так, Дальтон? – взорвался чиновник. – Всего семь лет назад мы разбили хакков в пух и прах! Они должны понимать, что им лучше не приниматься за старое!

Дальтон развернул карту, исписанную поперек столбиками сложных значков.

– Что я должен понять из этой… китайской грамоты? – раздраженно бросил губернатор.

– Это конспект плана боевой операции хакков. Вероятно, записанный от руки самим пилотом, в нарушение правил.

– Вы считаете, что хакки планируют вторжение?

– Передовой отряд высадится примерно через девять часов, – ответил Дальтон. – Главные силы – около пяти тысяч солдат – останутся поблизости от планеты, выжидая, как пойдут дела.

– Это фантасмагория какая-то! Вторжения так не происходят. Как… как гром среди ясного неба!

– Думаете, они будут ждать официального приглашения?

– Откуда… зачем вы делаете вид, будто вам все известно?

– Там все написано. Разведчик был довольно высокопоставленным офицером. Возможно, он даже сам разрабатывал операцию.

Губернатор возмущенно фыркнул, затем поджал губы и сдвинул брови:

– Послушайте, если этот парень, которого вы перехватили, не успел отослать сообщение.

– Сообщение было отправлено строго по расписанию.

– Вы же сказали, что он разбился!

– Я воспользовался его приборами связи и передал заранее подготовленный сигнал. Просто микроимпульс на частоте ПВ-связи^[104] хакков.

– Вы их отпугнули?

– Нет, – покачал головой Дальтон, – я передал сигнал «все чисто». Они уже летят сюда. На полном ходу и с полным боезапасом.

Губернатор схватил перо и с силой швырнул его об стол, так что оно высоко подскочило и застучало по полу.

– Убирайтесь отсюда, Дальтон! Повеселились – и хватит! Я мог бы отправить вас за решетку! Если вам кажется, что мне нечем больше заняться, кроме как выслушивать больные фантазии всякого сброда…

– Если желаете, пошлите кого-нибудь проверить, – перебил его Дальтон. – Корабль хакков все еще лежит там, где я его оставил.

Губернатор раскрыл рот, опустился в кресло и впился взглядом в Дальтона:

– Вы совсем не в своем уме. Даже если вы нашли разбившийся корабль – хотя я в этом не уверен, – откуда вам знать, как расшифровать эти закорючки?

– Я изучал язык хакков в Командно-штабном училище.

– В команд… – Губернатор зашелся лающим смехом. – Ну конечно, Адмиралтейство открывает для туристов двери совершенно секретной военной школы каждый второй четверг месяца. А вы забросили на две недели свой бизнес на свалке, чтобы наведаться туда и постичь все то, что опытные эксперты изучают за два года.

– За три года, – поправил Дальтон. – И это было до того, как я занялся бизнесом на свалке.

Губернатор с внезапной неуверенностью оглядел Дальтона с головы до ног.

– Уж не хотите ли вы сказать, что вы… адмирал в отставке или что-то в этом роде?

– Не совсем адмирал. И не совсем в отставке.

– Как?

– Мне предлагали подать в отставку… во время обсуждения мирного договора с хакками.

Вид у губернатора стал совсем растерянный, а затем и ошеломленный.

– Вы же не… тот Дальтон?

– А если это все-таки я… вы готовы допустить, что мне знакома письменность хакков?

Губернатор выпрямился в кресле.

– Ну что ж, я хотел… – начал он, но умолк на половине фразы. – Дальтон, как только поползут слухи, с вами будет покончено. Ни один человек на Истоках не захочет иметь дел с разоблаченным изменником.

– В обвинении было сказано о невыполнении приказа.

– Я хорошо помню этот скандал. Вы боролись против договора, подрывали своими словами общественное доверие к Адмиралтейству, которое спасло нас от завоевания хакками! О да, все в порядке, я вас помню. Твердолобый Дальтон, собиравшийся растоптать каблуком поверженного врага. Один из тех бывших солдат, что превратились в возмутителей спокойствия!

– Таким образом, мы возвращаемся к отряду хакков, находящемуся в девяти часах полета от Истоков.

– Вздор! Я… – Губернатор замолчал и изогнулся в кресле. – Бог мой, вы в этом уверены, приятель?

Он говорил, едва шевеля уголками губ, словно не желал, чтобы его услышали.

Дальтон кивнул.

– Ну хорошо. – Губернатор повернулся к экрану монитора. – Я готов поверить вашей истории. После проверки, разумеется. Я пошлю уведомление на Грай, в штаб-квартиру СДТ. Если все так, как вы говорите, то это грубое нарушение договора…

– И что может сделать Грай? Официальная позиция «Возлюби врага своего» связывает его по рукам и ногам. Публичное заявление о том, что хакки нарушили договор, дискредитирует всю Партию мягкой политики – включая «золотые погоны» из Адмиралтейства и половину важных кандидатов на предстоящих выборах. Они не смогут сделать ни одного хода – и, даже если бы у них было чем ходить, они бы все равно не подоспели сюда вовремя.

– А что предлагаете вы?

– Губернатор, мы сами должны остановить их.

– Сами?.. Остановить вооруженных солдат? Это дело Адмиралтейства, Дальтон!

– Может быть… но это наша планета. У нас есть оружие и есть люди, умеющие им пользоваться.

– Кроме оружия, Дальтон, есть и другие способы решить проблему! Несколько слов в нужном направлении…

– Хакки привыкли решать проблемы действием. Семь лет назад они уже пытались и потеряли фигуру. Теперь они передвинули на доске новую пешку. И мы должны сделать свой ход.

– Хорошо… предположим, что они высадят в пустыню небольшую группу. Возможно, они собираются провести там какие-то научные исследования; возможно, они вообще не подозревают, что этот мир заселен. В конце концов, у нас здесь не больше полумиллиона колонистов…

Дальтон чуть заметно усмехнулся:

– Вы сами-то в это верите, губернатор?

– Нет, черт возьми! Но ведь может быть и так!

– Вы играете словами, Марстон. Хакки не станут тратить время на разговоры.

– И вы намерены… сопротивляться…

– Да, черт побери, сопротивляться! – прорычал Дальтон. – Мне нужна сотня милиционеров, знающих, как обращаться с оружием: бластеры из местного арсенала подойдут как нельзя лучше. Мы выберем удобную позицию и подождем, пока они приземлятся.

– Вы хотите… напасть на них из засады?

– Можно сказать и так, – безразличным тоном ответил Дальтон.

– Ну что ж… – Губернатор помрачнел. – Я мог бы указать совету, что, учитывая провокационный и незаконный характер действий хакков на участке нашей…

– Разумеется, – оборвал его Дальтон. – Я обеспечу транспорт со своей площадки, один старый рудовоз, вполне пригодный для такой работы. Официальное оформление может подождать. А прямо сейчас мне необходимо разрешение на осмотр арсенала.

– Хорошо…

Продолжая хмуриться, губернатор произнес несколько слов в диктограф, взял выскочивший из прорези лист и подписал одним росчерком пера.

– Предупредите людей, чтобы они явились в двадцать два ноль-ноль к складу оружия, – сказал Дальтон, пряча записку. – В полевой форме, готовые к выступлению.

– Не распускайте хвост раньше времени! – проворчал губернатор. – Официально еще ничего не решено. Пока я не получу подтверждение, вы остаетесь парнем со свалки.

– Когда будете этим заниматься, подпишите заодно приказ о присвоении мне звания лейтенанта милиции. В нашем отряде может отыскаться правдоискатель.

– Небольшое понижение для коммодора, не правда ли? – сказал Марстон, слегка приподняв уголки губ. – Думаю, с этим не стоит торопиться. Вам лучше сидеть тихо, пока совет не начнет действовать.

– Двадцать два ноль-ноль, губернатор, – повторил Дальтон. – Это крайний срок. И пусть они хорошенько поужинают. Возможно, завтрак случится не скоро.

2

Федеральное управление связи размещалось в пятиэтажном здании из местного светло-серого гранита, в самом большом и самом уродливом доме региональной столицы. Дальтон прошел по хорошо освещенному коридору с полуостекленными дверями и открыл одну из них, с крупной надписью: «Космические силы Земли», а чуть ниже, более мелкими буквами: «Сержант Брунт, офицер по вербовке». За безукоризненно чистой стойкой, украшенной плакатами юных моделей в элегантной военной форме, сидел мужчина среднего роста и среднего возраста, с толстой шеей, бронзовой от загара кожей и коротко стриженными рыжеватыми волосами. Жизнерадостно-решительное выражение на его лице сменилось настороженным, как только он скользнул взглядом по посетителю.

– Доброе утро, сержант, – сказал Дальтон. – Насколько я понял, это у вас хранятся ключи от оружейного ангара к северу от города.

Брунт обдумал его слова и коротко кивнул. На нем была полевая форма защитного цвета, тщательно накрахмаленная и выглаженная, с острыми, как лезвие ножа, стрелочками. На левом кармане рубашки сверкал красный с золотом значок с номером боевого расчета.

Дальтон протянул ему подписанную губернатором бумагу. Брунт прочитал ее, слегка нахмурился, перечитал еще раз и со стуком опустил на стол:

– Ну и что все это значит, Дальтон?

Голос у него был грубым, как неструганая доска.

– Пока это остается между нами с губернатором.

Брунт щелкнул пальцем по записке.

– Я бы и рад угодить губернатору, – сказал он, – но оружейный склад – это охраняемый объект. Гражданских лиц туда не пускают.

Он отбросил бумагу к дальнему краю стола.

Дальтон кивнул:

– Я должен был сам об этом подумать. Простите, что помешал.

– Одну минуту, – резко произнес Брунт, как только посетитель повернулся к нему спиной. – Если бы вы объяснили мне, что за этим стоит…

– То вы могли бы затянуть дело еще сильнее, да? Нет, сержант, благодарю вас. Мне не стоило просить вас об этом.

Едва Дальтон вышел, сержант подался к монитору на столе.

3

Дальтон жил в миле от города, в сборном домике рядом с двадцатиакровой полосой земли, заставленной списанным военным оборудованием, подержанными буровыми установками и прочим подобранным бесхозным транспортом, начиная с вездеходов и заканчивая пого^[105]. Он припарковал свою машину рядом с домом и зашагал между распотрошенных лихтеров, ободранных шаттлов лет на десять устаревших моделей и поврежденных частных тягачей к большому, покрытому старыми шрамами грузовому кораблю. Включил двигатель, вырулил на эстакаду и потратил десять минут на технический осмотр. Затем зашел в дом, наскоро перекусил, набрал целую коробку еды про запас и переоделся. Прицепил к поясу видавший виды табельный пистолет, натянул штормовку. Сел в грузовик и направился к шоссе. Проехал за десять минут мимо двух фабрик промышленного пояса, мимо разбросанных тут и там овощных полей и еще три минуты пробирался вдоль оврага из розового известняка, перерезавшего равнину. Куонсетский ангар^[106] из гофрированного металла, приспособленный под оружейный склад, примостился на холме слева от дороги. Дальтон повернул, остановился, подождал, пока уляжется пыль, и вылез из высокой кабины.

Входную дверь запирал сложный кодовый замок. Дальтон потратил десять минут, чтобы вскрыть его мощным резаком. Войдя в длинное узкое помещение, он включил верхний свет. Выстроившиеся вдоль стен оружейные шкафы покрывал толстый слой пыли.

Еще три минуты ушли на то, чтобы срезать задвижки шкафов. В них хранились двухмиллиметровые «Норге» военного выпуска, в идеальном состоянии. Индикаторы заряда показывали «ноль».

У дальней стены стоял зарядный блок без энергетической катушки. Дальтон вернулся к своему грузовику, открыл смотровой люк, снял тяжелый блок питания, затащил его в ангар и подсоединил проводами к зарядному устройству.

Понадобился час и тридцать восемь минут, чтобы зарядить до полной мощности все сто два бластерных ружья. В двадцать один тридцать он связался по радио своей машины с кабинетом губернатора. Автоответчик сообщил, что губернатор отсутствует по служебным делам. Когда Дальтон выключил радио, рядом приземлился небольшой синий вертолет с орлом Адмиралтейства и буквами ФВС^[107] на борту. Люк открылся, и из него появился Брунт, хрустя накрахмаленным мундиром. Он остановился, уперев кулаки в бедра, и поднял голову к кабине грузовика.

– Отлично, Дальтон, – крикнул он. – Игра окончена. Можете откатить эту развалюху обратно на свою площадку. Никто не придет… и вы никуда не пойдете.

– Я так понимаю, это послание от его превосходительства губернатора? – спросил Дальтон.

Брунт перевел взгляд с грузовика на дверь ангара, изуродованную зияющей дырой на том месте, где должен был находиться замок.

– Что за?..

Рука Брунта потянулась к бедру и вернулась назад с карманным пистолетом.

– Бросьте его! – приказал Дальтон.

Брунт замер:

– Дальтон, вы и так по уши…

– Пистолет, Брунт.

Сержант бросил оружие на землю. Дальтон спустился, держа в руке свой пистолет.

– Совет ответил отказом?

– А вы чего ожидали, старый дурак? Хотели начать войну?

– Нет… я хотел ее закончить.

Дальтон качнул головой в сторону двери:

– Заходите внутрь.

Брунт зашел в ангар, собрал по указанию Дальтона полдюжины бластеров, прикасаясь только к коротким тонким стволам. Затем вынес наружу и сложил в кузов грузовика.

Дальтон велел ему забраться в кабину и сам начал карабкаться следом. Брунт выбросил кулак ему в голову, но Дальтон блокировал удар и схватил сержанта за запястье.

– Я на тридцать фунтов тяжелее вас, Брунт, и рука у меня длинней, – сказал он. – Садитесь быстрей. При таких обстоятельствах я даже рад, что вы сюда заглянули.

Он нажал на кнопку закрытия двери, завел двигатель и, приподняв грузовик над землей на воздушной подушке, направился на запад, в пустыню.

4

Сумерки уже растянули через все небо свою пурпурную вуаль, когда Дальтон втиснул грузовик под прорезанный ветром карниз из фиолетового известняка у основания каменной стены и выключил двигатель. Брунт с ворчанием подчинился приказу Дальтона и вылез из кабины.

– Сержант, вам придется немного полазить по горам. – Дальтон оглянулся на поднимавшийся за спиной крутой склон.

– Могли бы найти и не такой сложный путь, чтобы сойти с рельсов, – заметил вербовщик. – А если я скажу «нет»?

С легкой усмешкой Дальтон сжал правый кулак и покрутил им над левой ладонью.

Брунт сплюнул:

– Если бы не два года кабинетной работы, я бы показал, чьи руки длинней, и уложил вас, Дальтон.

– Прихватите ружья, Брунт.

Дальтон потратил почти целый час, чтобы установить пять превосходных бластеров на далеко разнесенных одна от другой позициях по кромке кратера диаметром в полмили, надежно закрепив каждое ружье и направив в центр расположенной внизу естественной арены, усеянной камнями.

– Старый фокус из форта Зиндернеф?^[108] – рассмеялся Брунт. – Но у вас нет трупов, чтобы расставить их вдоль крепостной стены?

– Вот отсюда… я буду следить за вами, Брунт.

Дальтон устроился под защитой зарослей горчихи, глядя на сержанта поверх ствола своего ружья. Брунт посмотрел с кислой усмешкой:

– Дальтон, вы действительно так ненавидите этих парней? Вам не удалось разделаться с ними с помощью договора, и теперь вы хотите поквитаться за все сразу и в одиночку.

– Не совсем в одиночку. Нас здесь двое.

– Вам удалось привезти меня сюда под дулом пистолета, но стрелять вы меня не заставите.

– Это точно.

– Безумец! – фыркнул Брунт с отвращением. – Идиот! Нас обоих убьют!

– Я рад, что вы все-таки допускаете, что нам предстоит встреча не с группой туристов, приехавших на пикник.

– Что, по-вашему, случится, если вы откроете по ним огонь?

– По-моему, они начнут стрелять в ответ.

– Вы же не станете винить их за это? – парировал Брунт.

– Нет, – покачал головой Дальтон. – Но это еще не значит, что им все сойдет с рук.

– Знаете, во время трибунала над вами я много размышлял. Возможно, у меня даже были кое-какие сомнения насчет договора. Но это… – Сержант взмахнул рукой, обводя черную пустыню, светящуюся полоску горизонта и небо над ним. – Это подтверждает все, чем вас тогда забросали. Вы параноик…

– А еще я умею читать письмена хакков, – ответил Дальтон и показал наверх.

На фиолетовом фоне неба появилась едва заметно мерцающая розовая точка.

– Думаю, вы узнаете корабль хакков, когда увидите его, – сказал Дальтон. – Давайте посмотрим, что они привезли с собой: фаршированные яйца или энергетические пушки.

5

– В этом нет никакого смысла, – проворчал Брунт. – Мы показали хаккам во время войны, что способны разделаться с ними, великодушно смягчили условия мирного договора, сохранив почти нетронутым их космический потенциал, даже предложили экономическую помощь…

– И при этом сами отправили в утиль свои боевые корабли, которых мы не строили до тех пор, пока десять лет нападений хакков на наши колонии не заставили нас это сделать.

– Дальтон, я знаком с идеями Жесткой политики. Ну хорошо, вы сказали им это. Возможно, в ваших словах что-то было. Но какую пользу должна принести эта выходка? Вы хотите стать мучеником? А я стану свидетелем…

– Не совсем так. Хакки выбрали это место, потому что оно хорошо защищено от посторонних глаз, расположено достаточно близко от порта Истоков и материка, чтобы нанести отсюда молниеносный удар, но достаточно далеко, чтобы их здесь можно было обнаружить. В каком-то смысле это разумный выбор, но как оборонительная позиция – хуже некуда. Но они, конечно же, не рассчитывали на то, что придется обороняться.

– Послушайте, Дальтон. Хорошо, вы правы, хакки собираются совершить нелегальную высадку на Истоках. Возможно даже, что это будет вооруженный отряд, как вы утверждаете. Прекрасно, я приехал с вами сюда, я видел корабль, и это будет убедительное доказательство. Зачем же мешать хаккам? Мы пошлем сообщение СДТ, и пусть они там во всем разбираются. Это их дело, а не наше! Не мое! Никто не требует, чтобы мы отправились в Царствие Небесное, изображая оперативную группу из одного солдата!

– Вы рассчитываете, что Грай немедленно начнет действовать и прихлопнет их?

– Ну… на это может уйти какое-то время…

– Тем временем хакки доставят сюда тяжелую технику. Построят укрепления в полумиле под землей и начнут развертывать свои силы. Когда Адмиралтейство наконец предпримет какие-то ходы, они уже захватят половину планеты.

– Пусть так! Но разве это непоправимо? Мы начнем переговоры, добьемся освобождения граждан Земли, возвращения земной собственности…

– Другими словами, пойдем на компромисс.

– Правильно, кто мало дает, тот мало и получает!

– А в следующий раз?

– Какой еще «следующий раз»?

– Хакки завоюют половину Истоков без каких-либо серьезных потерь, за исключением нескольких часов, проведенных за столом переговоров. Такой вариант придется им по душе. Куда лучше, чем полномасштабная война. Зачем глотать целиком, если можно откусывать понемногу?

– Если они будут продолжать, мы их прихлопнем, и вы сами это понимаете.

– Конечно прихлопнем… через какое-то время. Но почему бы не сделать это прямо сейчас?

– Черт возьми, Дальтон, не говорите глупости! Что может сделать один человек?

Корабль хакков заметно снизился, беззвучно плывя в мерцающем столбе посадочного луча. Тускло-черный, очертаниями напоминающий бутылку со срезанным по волнистой линии носом.

– Если бы у меня было какое-нибудь тяжелое орудие, я бы целился в посадочные ноги, – заявил Дальтон. – Но у двухмиллиметрового «Норге» не хватит мощности, чтобы повредить их. И если я промахнусь, это только предупредит хакков об опасности; они снова наберут высоту и окатят нас ионным душем. Поэтому мы подождем, когда они выгрузятся, и зальем огнем входной люк. Это самая уязвимая часть корабля хакков. Там очень тонкая мембрана, и любое ее повреждение будет означать, что они не смогут закрыть люк и, стало быть, не смогут взлететь. Потом мы начнем отстреливать их по одному, в первую очередь – офицеров. Если мы будем быстро переходить с места на место, то сможем значительно сократить их численность, прежде чем они придут в себя и откроют ответный огонь.

– А что, если я не соглашусь с этим безрассудным, самоубийственным планом?

– Тогда я свяжу ваши руки и ноги.

– А если вас убьют, что будет со мной?

– Лучше сразу измените решение.

– Предположим, я выстрелю не в них, а в вас?

– В таком случае мне придется вас убить.

– Вы чересчур самоуверенны, Дальтон.

Дальтон не ответил, и Брунт, облизав губы, продолжил:

– Я пойду на это: помогу вам сжечь их люк, потому что, если вы проиграете, мне тоже не сносить головы. А насчет того, чтобы отстреливать их, как в тире, – не рассчитывайте на меня.

– С этим я готов смириться.

– Но когда они приземлятся, будет уже поздно менять тактику.

– Скажите об этом хаккам, – ответил Дальтон.

6

– Паршивое освещение для такой работки, – сказал Брунт, не отводя взгляда от прицела.

Дальтон не ответил, наблюдая за тем, как корабль почти беззвучно опускается на поверхность, поднимая мутный поток пыли. Внезапно у самого основания корпуса вспыхнул прожектор, омывая все вокруг отраженным фиолетовым светом, и транспорт хакков, проскрежетав по камням, приземлился.

– Похоже на декорации для «Лебединого озера», – пробормотал Брунт.

Первые пять минут ничего не происходило. Затем створка круглого входного люка чуть приоткрылась, и наружу просочилась длинная расходящаяся полоса зеленого света, отбрасывая по дну кратера черные тени рассыпанных повсюду камней. В просвете показался тонкий силуэт, спрыгнул вниз и отошел в сторону, а длинноногая тень повторила его движение. Следом появился второй, а за ним еще один и еще, и вот уже рядом с кораблем стояли семеро хакков. Четвероногие, сгорбленные, лишенные шей, с вытянутыми лицами, узловатыми суставами, отвисшими животами и жесткими шкурами. По обе стороны плоских щек свисали покрытые пленкой пальцевидные отростки.

– Ну и уроды, – заметил Брунт. – Но это, конечно же, ничего не меняет.

Все новые и новые солдаты появлялись из корабля и выстраивались ровными рядами. По команде, прозвучавшей для Дальтона как едва слышный визгливый лай, первая группа из десяти хакков повернулась кругом, отошла от корабля на пятьдесят футов и развернулась в цепь.

– Настоящий плац-парад, – сказал Брунт. – Сейчас будет осмотр личных вещей, не иначе.

– В чем дело, сержант? Расстроены, что они не высадились, паля из всех ружей?

– Дальтон, еще не поздно передумать.

– Боюсь, что поздно… уже шесть лет, как поздно.

Высадка продолжалась с поразительной быстротой и четкостью. Не прошло и десяти минут, как на дне кратера выстроились девять групп по десять хакков, во главе с офицером в каждой. Зазвучали резкие команды, и хакки, ловко выполняя сложные маневры, образовали каре в две шеренги вокруг сложенного в центре багажа.

– Вот и славно. Высадка закончена, Брунт, – сказал Дальтон. – Открывайте огонь по люку.

Низкое «пыщ-пыщ» бластерных ружей отразилось эхом от дальней стены кратера. Яркие вспышки заскакали по корпусу корабля. Хакки остались стоять на месте, за исключением двух офицеров, которые развернулись и побежали к кораблю. Дальтон передвинул прицел, уложил сначала одного, затем другого и возвратился к главной цели.

Каре внезапно разомкнулось, но не случайным порядком: каждая шеренга двинулась в свою сторону. Затем хакки рассеялись, попадали на землю и поползли к укрытиям. Четыре оставшихся офицера заняли позиции в центре своих отрядов. Через несколько секунд все хакки пропали из вида. То здесь, то там из-за камней или со дна оврага сверкали вспышки и трещали ответные выстрелы.

Люк засветился вишнево-красным, – похоже, мембрану заклинило в полуоткрытом положении. Дальтон поймал в перекрестье прицела одного из офицеров, выстрелил, убедился, что попал, и переключился на второго. Он прикончил и третьего, прежде чем оставшийся в живых удрал под защиту скалистого гребня. Не останавливаясь, Дальтон перевел огонь на рассыпавшихся по открытой местности солдат хакков.

– Остановитесь, кровожадный идиот! – завопил Брунт. – Корабль поврежден, офицеры убиты! Бедные чудища попали в безвыходное…

Рядом с кораблем сверкнула фиолетовая вспышка, послышалось глубокое «хрум!», и в двадцати футах слева от Дальтона обрушился кусок скалы. Вторая вспышка, второй взрыв и еще один обвал, уже ближе.

– Пора уходить, – коротко бросил Дальтон и, не дожидаясь ответа Брунта, соскользнул по заднему склону.

Он пробрался вдоль гребня между обломками камней, осыпавшихся после мощных ударов энергетической пушки хакков, и снова появился на гребне в двух сотнях ярдов левей исходной позиции. Нацелил ружье, нажал на спуск и установил переключатель на автоматический огонь. Подождал, пока во врага не вылетели полдюжины точно направленных молний, и перебрался к третьему ружью, чтобы там повторить всю операцию.

7

Двадцать минут спустя Дальтон остановился перевести дух на противоположной от первоначальной позиции стороне кратера, прислушиваясь к равномерному потрескиванию ответного огня хакков, не слишком прицельного, но интенсивного, заставляющего постоянно пригибать голову. Насколько Дальтон мог судить, на его счету уже было восемь рядовых хакков в придачу к пяти офицерам. Два из пяти бластеров, которые он оставил вести автоматический огонь, либо были повреждены, либо полностью израсходовали заряд. Три других продолжали стрелять, взрывая воронками голый камень на дне кратера.

Несколько посадочных огней солдаты хакков погасили, другие еще горели. В их отблесках Дальтон различил открытую цель рядом с кораблем и поднял ружье. Он уже собирался выстрелить, когда заметил Брунта, который спускался по склону кольцевой стены в тридцати градусах от него, размахивая самодельным белым флагом.

8

Акустический усилитель доносил слова хакка громко и чисто, хотя эхо немного смазывало их. Это был превосходный земной язык, который портили лишь свойственные этой расе трудности с носовыми звуками.

– Воигн-землянигн. – Густой, оглушительный голос раскатывался по всему кратеру. – …лянигн… игн. Гмы знаегм, что ты одигн. Ты храбро дрался. Сдавайся, или гмы тебя уничтожигм.

Последний офицер хакков стоял на открытом месте, в окружении рассыпавшихся полукругом солдат, и держал в руке веревку с петлей, затянутой на шее Брунта.

– Если ты не покажешься немедленно, – грохотал усиленный аппаратурой голос, – гмы найдегм тебя и убьегм.

Офицер хакков повернулся к Брунту. Через мгновение хриплый голос сержанта эхом прозвучал над кратером:

– Ради всего святого, Дальтон, они дают вам шанс. Бросьте оружие и сдавайтесь!

Струйки пота текли по лицу Дальтона. Он вытер их, сложил ладони трубочкой и прокричал на языке хакков:

– Сначала отпустите пленника!

Возникла пауза.

– Ты предлагаешь обмен – себя на него?

– Именно так.

Еще одна пауза.

– Хорошо, я согласен, – крикнул хакк. – А теперь выходи. Я гарантирую тебе безопасность.

Дальтон вытащил из кобуры пистолет, засунул его под ремень и прикрыл полой куртки. Осмотрел местность внизу, затем прошел с бластером в руках на пятьдесят футов вправо от того места, где стоял, и начал спускаться по склону заранее выбранным маршрутом, под скрежет разлетавшихся из-под ног осколков скалы.

– Брось оружие! – прилетел приказ из усилителя, когда он добрался до дна кратера.

Помедлив, Дальтон все же отшвырнул ружье в сторону. И двинулся с пустыми руками между камнями к поджидавшему его хакку. Капитан – с такого расстояния Дальтон уже четко видел знаки различия – потянул за веревку, чтобы Брунт встал перед ним. Тот, сообразив, что исполняет роль живого щита, побледнел и покрылся потом. Его губы дергались, словно он хотел что-то сказать, но не мог найти подходящих к случаю слов.

Дальтон внезапно остановился в двадцати шагах от офицера, между двумя поваленными осколками скалы, длиной в шесть футов каждый. Капитан мгновенно пролаял приказ. Слева от Дальтона что-то мелькнуло. Его рука метнулась под куртку и вынырнула уже с пистолетом. Он выстрелил и снова повернулся к офицеру под скулящий вой раненого.

– Скажи своим солдатам, чтобы они бросили оружие и отошли, – отчетливо произнес Дальтон.

– Ты предлагаешь мне сдаться?

Офицер старательно прятал свои отростки в тени Брунта.

– Ты угодил в ловушку, капитан. Только трое из твоих солдат могут достать меня… а сами они открыты для выстрела. И реакция у меня быстрей, чем у них; ты видел результат.

– Пытаешься взять меня на испуг?

– Мой пистолет пробивает двухдюймовую кремнистую сталь, – сказал Дальтон. – Человек, которого ты держишь перед собой, не такой твердый, как броня.

– Ты не станешь убивать того, чью жизнь предлагал обменять на свою.

– Ты в этом так уверен?

– Мои солдаты убьют тебя.

– Скорее всего. Но ты не сможешь передать сигнал «все чисто» тем ребятам, что остались в космосе.

– Так вот чего ты добивался, человек?

– Мое имя Дальтон, капитан.

– Мне знакомо это имя. Я Ч’уува. Я был с Великой Армадой у мира Ван-Дум.

– Великая Армада хорошо дралась… но не настолько хорошо, чтобы победить.

– Это правда, коммодор. Возможно, мы выбрали неправильную стратегию.

Капитан вскинул голову и пролаял приказ. Солдаты поднялись из-за укрытий, опустив стволы ружей к земле, и легким галопом, по двое-трое, понеслись к кораблю. Их маленькие копытца взбивали пушистые облака пыли.

Оставшись один, капитан Ч’уува отбросил веревку.

– Я считаю, – с коротким, церемониальным поклоном сказал он, – нам лучше начать переговоры.

9

Грузовик прокладывал путь к рассвету.

– Этот Ч’уува рассказал мне одну забавную вещь, – произнес Брунт. – Семь лет назад, в бою у мира Ван-Дум, вы остались во главе флота, после того как адмирал Хейл получил ранение. Это вы сражались с Великой Армадой до самого перемирия.

– Да, я принял командование у Хейла.

– И выиграли сражение. Забавно, что эта подробность не попала в документы. А с другой стороны, не так уж и забавно. По словам Ч’уувы, после того как бой закончился, вы отказались выполнять прямой приказ Адмиралтейства.

– Искаженная информация, – ответил Дальтон.

– Во время войны страсти накаляются, – продолжил Брунт. – Хакки успели нажить себе немало врагов, прежде чем мы наконец примирились с необходимостью начать войну. Высшее командование хотело решить проблему раз и навсегда. Вы получили секретный приказ принять капитуляцию хакков, а затем уничтожить, чтобы от них в космосе не осталось и следа. Вы сказали «нет».

– Не совсем так; я просто не успел привести приказ в исполнение.

– Через несколько дней холодные головы взяли верх. Но еще раньше вас сняли с должности и отправили служить в захолустье, а вашу роль в одержанной победе решено было скрыть.

– Обычный перевод на другую должность, – заметил Дальтон.

– А потом, боже милосердный, вы, седоволосый солдат, спасший «золотые погоны» от страшной ошибки, которая стоила бы им карьеры, если бы открылась вся правда, круто изменили свои взгляды и метали громы и молнии, требуя ужесточить договор! Сначала вы спасли хакков… а затем погубили себя, пытаясь крепче надавить на них.

– Ничего подобного, – покачал головой Дальтон. – Я просто не хотел подталкивать их на дурной путь.

– Вы добивались уничтожения Армады, оккупации их важнейших миров, ограничения вооружений с возможностью проверки…

– Брунт, эта ночная работа стоила жизни четырнадцати солдатам хакков, многие из которых, возможно, были просто обывателями, которых собрали и отправили сюда в порыве патриотического энтузиазма. Это был подлый трюк.

– При чем здесь?..

– Мы уже положили их на лопатки один раз. Потом подняли на ноги, сдули с них пылинки и отправили домой. Это было нечестно по отношению к таким прямолинейным авантюристам, как хакки. Это было прямое приглашение к новым ошибкам. И если их быстро не прихлопнуть, они будут увязать в этих ошибках все глубже… пока не вынудят нас построить новый флот. Но на этот раз может случиться так, что им уже нечего будет собирать по осколкам.

Брунт задумчиво посмотрел в бледнеющее небо и коротко рассмеялся.

– Увидев вас с гневным огнем в глазах, я подумал, что вы собираетесь отомстить хаккам за погубленную карьеру. Но вы, оказывается, всего лишь хотели отправить им послание.

– Простым языком, который они способны понять, – добавил Дальтон.

– Вы странный человек, коммодор. Второй раз вам удается в одиночку остановить войну. И поскольку вы договорились с Ч’уувой сохранить все в тайне, никто даже не узнает об этом. В результате вы станете посмешищем из-за ложной тревоги. А после того, как вы раскрыли свою личность, ваш свалочный бизнес обречен на неудачу. Черт возьми, полиция по первому слову Марстона арестует вас за все прегрешения, начиная с кражи оружия и кончая плевком на мостовую! И вы не сможете сказать ни слова в свою защиту.

– Со временем все утихнет.

– Я мог бы шепнуть Марстону на ухо…

– Нет, Брунт, не можете. А если попытаетесь, я назову вас лжецом. Я дал слово Ч’ууве, и, если об этойавантюре станет известно, хакков пинками вышибут со всех земных рынков, которые они освоили за последние шесть лет.

– Похоже, вы сами себя загнали в угол, коммодор, – глухо проговорил Брунт.

– Второй раз вы называете меня коммодором… майор.

Брунт удивленно охнул. Дальтон улыбнулся одной половиной рта:

– Я способен унюхать ушлого парня из разведки с расстояния в полмили. Меня всегда удивляло, зачем вас сюда направили.

– Приглядывать за вами, коммодор, зачем же еще?

– За мной?

– Человек вроде вас всегда остается загадкой, – пояснил Брунт. – Вы не даете «золотым погонам» спать спокойно. Вы не поддерживаете ни одну из партий. Однако я думаю, что вы послали сообщение не только хаккам…

Дальтон хмыкнул.

– …Могу вас заверить, что вам не придется подыскивать новое место для свалки. Думаю, вы нужны флоту. Придется задействовать кое-какие связи, но это можно устроить. Вероятно, не в звании коммодора – не в ближайшее время, – но, по крайней мере, у вас будет палуба под ногами. Как вы на это посмотрите?

– Я подумаю, – ответил Дальтон.

Дьявол, которого вы не знали

Перевод О. Степашкиной

1

Когда прозвенел звонок, Карлин Димплиби была в душе.

– Черт! – воскликнула Карлин, медленно повернулась с лицом, обращенным вверх, к душу, потом закрутила большие хромированные рукоятки кранов и шагнула на белый нейлоновый коврик, покрывавший пол от стены до стены, – его уложили на той неделе. В слегка запотевшем ростовом зеркале отразились плавные изгибы, приятно сочетавшиеся со стройностью. Она хихикнула от удовольствия, вытирая спину, прошла через спальню и набросила слишком большой для нее белый махровый халат. Потом прошлепала босиком по выложенному плиткой коридору. Когда она открыла дверь, послышался новый звонок.

За дверью стоял высокий широкоплечий рыжеволосый молодой мужчина, одетый безукоризненно: белые фланелевые брюки, голубой блейзер с модными, но немного потертыми накладными карманами, и щегольские белые туфли.

– Я… прошу прощения, мадам, – произнес он столь низким голосом, что Карлин почудилось, будто она ощущает его подошвами ног. – Я… э-э… я подумал, что вы, возможно, не услышали звонок.

Он умолк и покраснел.

– О, это очень мило, – сказала Карлин. – Ну, то есть ничего страшного.

– Э-э… я… пришел, э-э, починить свет.

– Черт возьми, я даже не знала, что с ним какие-то неполадки. – Она отступила от двери и, когда молодой человек заколебался, сказала: – Входите же. Щиток в подвале.

Рослый молодой человек бочком протиснулся в дом.

– А профессор Димплиби дома? – нерешительно спросил он.

– Он еще на занятиях. С него в любом случае не было бы толку. Джонни ничего не смыслит в простых вещах. Но он настоящий гений в квантовой теории.

Карлин посмотрела на пустые руки гостя.

– Может, мне зайти позже?

– Я заметила, что у вас нет никаких инструментов, – укоризненно сказала Карлин.

Молодой человек охнул и совсем уж буйно покраснел.

– Ну, я подумал, что я только…

– Вы явились под ложным предлогом, – негромко сказала Карлин. – Надо же, такой красавчик, как вы! Я бы сказала, что у вас полно девушек.

– Ну, я…

– Присаживайтесь, – мягко предложила Карлин. – Чашечку кофе?

– Спасибо, я никогда не пр… мне не… в смысле – я лучше пойду.

– Курите?

Она взяла с кофейного столика пачку сигарет и предложила гостю. Тот поднял руки и испуганно оглядел себя. Карлин рассмеялась:

– Присаживайтесь и рассказывайте, в чем дело.

Рослый молодой человек громко сглотнул.

– Вы случайно не студент, мистер?.. – Карлин многозначительно не окончила фразы.

– Нет. Не совсем. – Он робко присел на краешек датского стула. – Конечно, все мы постоянно учимся.

– Я имела в виду… Вы не думали о том, чтобы просто подойти к студентке и пригласить ее на свидание?

– Ну, не совсем…

– Возможно, она вцепилась бы в этот шанс обеими руками. Вы просто слишком робкий, мистер?..

– Скорее, необщительный, мадам. Но в конце концов…

– В какой безумной культуре мы живем. Она чудовищно давит на людей, притом безо всякой необходимости. Я имею в виду, что может быть естественнее, чем…

– А… а когда вы ждете профессора Димплиби? – прервал ее молодой человек, теперь уже весь красный – от аккуратного белого воротника до треугольного выступа волос на лбу.

– О, я вас смущаю. Извините. Пожалуй, заварю кофе. Джонни должен прийти с минуты на минуту.

Включенная кофемашина тихо зафыркала. Напевая себе под нос, Карлин наполнила две чашки и поставила их на японский серебряный поднос вместе с молочником и сахарницей. Когда она вошла, молодой человек вскочил.

– Сидите-сидите. – Карлин поставила поднос на низенький кофейный столик. – Сливки и сахар?

Она наклонилась, чтобы поставить чашку перед гостем.

– Да, с земляникой, – пробормотал молодой человек, похоже смотревший на ее подбородок. – Или с бутонами розы. Розовыми.

– Правда миленькие? – раздался зычный мужской голос у входа в форме арки. Высокий мужчина со взъерошенными седыми волосами и румяным лицом снял с себя шарф.

– Привет, Джонни. Вернулся наконец?

С этими словами Карлин улыбнулась мужу.

– Карли, халат! – напомнил профессор Димплиби, послав молодому человеку виноватую улыбку. – Понимаете, Карли выросла на Самоа. Ее родственники были миссионерами. Ей так и не удалось до конца освоиться с мыслью о том, что женская грудь – это нечто сокровенное.

Карлин потуже запахнула халат.

– Ой, – сказала она. – Извините, если я вас задела, мистер?..

– Напротив, – произнес молодой человек, вставая и кланяясь хозяину дома. – Профессор Димплиби, меня зовут… э-э… Люцифер.

Димплиби протянул ему руку:

– Люцифер, говорите? Что ж, в этом нет ничего дурного. Означает «Светоносный». Но встречается и вправду нечасто. Требуется определенная смелость, чтобы преодолеть старые табу.

– Мистер Люцифер пришел чинить свет, – сказала Карлин.

– Э-э, вообще-то, нет, – быстро произнес молодой человек. – Вообще-то, я пришел, ну, чтобы попросить о помощи, профессор. Вас.

– В самом деле? – Димплиби уселся, размешал сахар в чашке Карлин и шумно отпил. – Чем могу быть полезен?

– Прежде чем утруждать вас, я должен убедиться: вы понимаете, что я – настоящий Люцифер. Я имею в виду, что не хочу производить ложного впечатления. – Он встревоженно посмотрел на Карлин. – Мне следовало сказать, что на самом деле я не электрик, миссис…

– Зовите меня просто Карли. Я уверена, что вы бы сделали это.

– Если вы говорите, что вас зовут Люцифером, почему я должен в этом усомниться? – с улыбкой спросил Димплиби.

– Видите ли, я – тот самый Люцифер. Ну, вы понимаете. Который дьявол.

Димплиби приподнял брови. Карлин издала сочувственный звук.

– Конечно, данное обозначение содержит множество отрицательных коннотаций, – торопливо произнес Люцифер. – Но я вас уверяю: то, что вы слышали, чаще всего чрезвычайно преувеличено. Иными словами, на самом деле я не так уж плох. Я имею в виду, что есть разные виды, так сказать, плохости. Есть настоящее зло, а есть грех. Я, э-э, ассоциируюсь с грехом.

– Различие кажется малозаметным, мистер, э-э, Люцифер.

– Но это не так, профессор. Все мы инстинктивно чувствуем, что такое подлинное зло. Грех – это всего лишь зло с точки зрения правил. Скажем, курить сигареты, пить спиртное, ходить в кино по воскресеньям. Или красить губы и носить шелковые чулки. Или есть свинину. Или бить мух. Зависит от того, каким сводом правил вы руководствуетесь. Грехи логически вытекают из ритуальных добродетелей: зажигать свечи, вращать молитвенное колесо, носить старомодную одежду.

Димплиби откинулся на спинку стула и сложил пальцы домиком:

– Хм. Ну а подлинное зло?..

– Убийство, насилие, ложь, мошенничество, воровство, – перечислил Люцифер. – Грех же по сути своей включает в себя то, что связывается с весельем.

– Если подумать, я действительно не слышала, чтобы любители порицать грех когда-либо одобряли веселье, – задумчиво произнесла Карли.

– Как и священнослужители, склонные к сбору средств, – согласился Димплиби.

– Боюсь, это все связано с человеческой ленью, – печально произнес Люцифер. – Похоже, что гораздо легче и удобнее соблюдать несколько ритуальных запретов, чем придерживаться нормальных методов.

– Давайте не начинать ученую дискуссию, – предложила Карлин. – Как насчет того, что вы, – она улыбнулась, – дьявол?

– Это чистая правда.

– Докажите, – тут же отозвалась она.

– Что? Э-э, то есть как? – спросил Люцифер.

– Сделайте что-нибудь. Ну как там – вызовите демона, или превратите обычные камни в драгоценные, или исполните три моих желания, или…

– Черт возьми, миссис Димплиби…

– Карли.

– Карли. Вы исходите из необоснованных, предвзятых суждений…

– Если кто-то начинает использовать умные длинные слова, сразу ясно, что он пытается увильнуть, – вежливо произнесла Карлин.

Люцифер сглотнул.

– Это не лучшая идея, – сказал он. – Вдруг кто-нибудь войдет?

– Не войдет.

– Ну вот, Карли, ты снова смутила нашего гостя, – кротко упрекнул жену Димплиби.

– Нет-нет, профессор, все в порядке, – взволнованно сказал Люцифер. – Она права. В конце концов, я ведь, гм, мифическая в своем роде фигура. Почему она должна верить мне на слово?

– Тем более вы так легко краснеете, – подхватила Карлин.

– Ну… – Люцифер оглядел комнату. Ему попался на глаза аквариум, занимавший несколько квадратных футов стены под книжной полкой. Он едва заметно кивнул. Что-то заблестело на дне аквариума. Карли вскочила и кинулась к нему. Люцифер последовал за ней.

– Галька! – ахнула она. – Совсем не такая, как раньше!

– Алмаз, рубин, изумруд и макароны, – сказал Люцифер. – Извините за макароны, я давно не практиковался.

– Сделайте что-нибудь еще! – попросила Карли и улыбнулась, пребывая в нетерпеливом ожидании.

Люцифер сосредоточенно нахмурился, щелкнул пальцами – и посреди ковра возникло пузатенькое морщинистое существо темно-фиолетового цвета дюймов сорока в высоту, с большими ступнями, явно мужского пола и совершенно голое.

– Эй, мог бы и предупредить, в конце концов! Я только собрался залезть в ванну! – Взгляд выпученного красного глаза уперся в Люцифера. Существо ухмыльнулось, продемонстрировав большой полукруг зубов. – А, это ты, Ник! Как поживаешь? Давно не виделись. Тебе что-то нужно от меня?

– Ох, извини, Фредди.

Люцифер щелкнул пальцами, и бес исчез с резким хлопком.

– Так, значит, это был демон, – сказала Карли. – А почему его зовут Фредди?

– Приношу свои извинения, Карли. Обычно он одет с куда большим вкусом. Фредди – это сокращение, его имя длиннее.

– А еще что-нибудь умеете?

– Ну… – Люцифер указал на Карли и резко повел запястьем. На ее месте появилась высокая крупная большеглазая угольно-черная женщина в ворохе аляповатых, неровно окрашенных тканей, из-под которых выглядывали босые ноги. Дешевые украшения густо унизывали запястья, ниспадали на внушительную грудь, блестели на сужающихся к концам пальцах и в ушах.

Люцифер щелкнул пальцами, и полногрудую царицу Савскую сменила стройная смуглокожая девушка с иссиня-черными волосами и горбатым носом. На ней была юбка, сделанная, похоже, из старой тюлевой занавески, и открывавший грудь пестрый жилет из цветных бусин. Голову обвивала золотая змея.

Люцифер взмахнул рукой. Египетская владычица растаяла и превратилась в туманное облако нежного цвета, где мерцали и извивались скопления звездной пыли, под аккомпанемент множества голосов, напевавших ностальгические мелодии среди аромата цветущих магнолий. Еще один жест – и перед ними снова возникла слегка ошеломленная Карли.

– Эй, а последнее, что это было?! – воскликнула она.

– Извините, это была Скарлетт О’Хара. Запамятовал, что она – плод воображения. Они всегда чуточку нематериальны.

– Впечатляет, – сказал Димплиби. – Вынужден признать, что вы либо творите чудеса, либо достигаете того же результата другим способом.

– Вот это да! Хорошо, думаю, вы говорите правду, – заявила Карли. – Но я почему-то ожидала увидеть человека постарше.

– Строго говоря, мадам… то есть Карли… я – не человек. Что же касается возраста – поскольку я бессмертен, зачем мне непременно выглядеть человеком среднего возраста, а не просто взрослым?

– А вот скажите… – серьезно произнесла Карли. – Мне всегда было интересно: зачем вам человеческие души?

– Честно говоря, мадам – извините, Карли, – мне нет никакого дела ни до одной души.

– Что, правда?

– Чистая правда. Вот вам крест. Это просто очередной слух.

– А вы уверены, что вы – действительно дьявол, а не кто-то другой с тем же именем?

Люцифер умоляюще развел руками:

– Вы же видели Фредди. И макароны в аквариуме.

– Но ни рогов, ни копыт, ни хвоста…

Люцифер вздохнул:

– Это все из-за того, что меня перепутали с Паном. Поскольку он был веселым и сексуальным богом, его, конечно же, связали с грехом.

– Мне всегда хотелось знать, из-за чего вас изгнали с небес, – заметила Карлин. – Что вы такого сделали?

– Помилуйте, – сказал Люцифер, – история восходит к одному случаю из тех времен, когда я был ангелом. – Он вскинул руку прежде, чем Карли успела открыть рот. – Нет, у меня не было крыльев. Люди добавили их, видя, как мы левитируем. У всего, что летает, должны быть крылья, так они полагали. Появись мы сегодня, они, возможно, снабдили бы нас реактивными двигателями.

– Если предположить, что вы, э-э, тот, кем себя именуете, – сказал Димплиби, – как вышло, что вы нуждаетесь в помощи?

– Да, нуждаюсь, – кивнул Люцифер. – Отчаянно. Честно говоря, я столкнулся с тем, с чем просто не могу справиться в одиночку.

– Представить себе не могу, что способен сделать я, если вы, с вашими, э-э, особыми талантами, бессильны.

– Нечто совершенно беспрецедентное. Угроза такого масштаба, что даже не знаю, как описать ее.

– А вы попробуйте, – предложила Карли.

– Говоря самым простым языком, – начал Люцифер, – э-э, уровень существования, на котором я обычно обитаю…

– Преисподняя? – уточнила Карли.

– Еще один термин, отягощенный отрицательными коннотациями. Понимаете, там вовсе не плохо…

– Так в чем же дело? – настаивал Димплиби. – Что там с преисподней?

– В нее вторглись, – мрачно сказал Люцифер. – Чужие демоны из другого мира.

2

Час спустя Люцифер, Карлин и профессор Димплиби удобно устроились за угловым столиком зала Сэма Джонсона в факультетском клубе; перед ними стояли большие оловянные кружки с затхлым элем.

– Вы говорите, чужие демоны? – вежливо произнес Димплиби, отсалютовав кружкой. – Интересный концепт, мистер Люцифер. Расскажите о нем подробнее.

– Я никогда не верила ни в чертей, ни в монстров с других планет, – сказала Карлин. – А теперь мне внезапно предлагают поверить в них обоих. Если бы не Фредди…

– Если принять базовую предпосылку, это достаточно логично, – произнес Димплиби. – Допустим, что существуют земные бесы, так почему бы не существовать космическим духам?

– Профессор, тут не просто набор силлогизмов! – очень серьезно произнес Люцифер. – Эти ребята не настроены шутить. Они чрезвычайно могущественны. К счастью, у меня тоже есть могущество, о котором они не знают. Лишь благодаря ему мне до сих пор удавалось сдерживать их…

– Вы хотите сказать, что они уже здесь? – Карлин внимательно оглядела зал.

– Нет. То есть да, здесь, но не прямо здесь, – пояснил Люцифер. – Давайте я восполню недостающие детали. Видите ли, на самом деле преисподняя – это вышестоящий уровень бытия…

Карлин по-дамски подавилась элем.

– Ну, не то чтобы вышестоящий, но, хм, другой уровень, понимаете. Другие физические законы и так далее…

– Уровни Дирака, – сказал Димплиби и жестом попросил официанта принести еще эля.

– Именно! – энергично закивал Люцифер. – Целый континуум, простирающийся в обе стороны. На этой шкале есть более высокий энергетический уровень – Ад-Рай, как его называют по определенным причинам, – и более низкий, чем ваш. Именно оттуда, кстати, явился Фредди.

– Расскажите о рае! – попросила Карлин.

Люцифер вздохнул:

– Иногда я скучаю по нему, несмотря на… впрочем, не важно.

– Скажите-ка, мистер Люцифер, – задумчиво проговорил Димплиби, – каким образом вы перемещаетесь между уровнями? – Он достал из кармана конверт и снял колпачок с шариковой ручки. – Мне кажется, тут существуют непреодолимые сложности в смысле распределения спектральной энергии, атомной и молекулярной, в том числе специфическое тепло…

Он принялся энергично писать, что-то бормоча себе под нос.

– Вы совершенно правы, профессор, – сказал Люцифер и пригубил эль из поставленной рядом с ним новой кружки. – Тепло – это настоящая проблема. Я всегда появлялся в облаке дыма и серных паров. В конце концов я решил эту проблему, начав излучать магнетическую энергию, чтобы избегать эксцессов.

– Хм. А как вы рассеиваете этот магнетизм?

– Испускаю в виде узкого луча. Избавляюсь от него.

– Луч магнетизма? – Димплиби стал писать еще быстрее. – Хм. Возможно…

– Эй, приятели! – возмутилась Карлин. – Давайте не будем говорить о делах, ладно? – Она зачарованно взглянула на Люцифера. – Вы собирались рассказать мне о рае.

– Вам это не понравится, Карли, – почти резко отозвался тот. – Итак, профессор, на протяжении всей истории – во всяком случае, насколько помню я, а это значительный период времени, – различные энергетические уровни были полностью разделены и самодостаточны. Несколько тысячелетий назад один из наших парней – Яхве его зовут – где-то поковырялся и нашел способ переходить с одного уровня на другой. Первым местом, которое он обнаружил, была преисподняя. Ну, он немного ханжа, честно говоря, и ему не понравилось то, что он увидел: всяческие мертвые воины из Греции, Норвегии и тому подобных мест пьют, поют и по-дружески дерутся.

– Что, Валхалла действительно существует?! – ахнула Карлин. – И Элизиум?

– Люди с повышенной витальной энергией были всегда, – отмахнулся Люцифер. – Вместо того чтобы умирать, они просто переходили на другой уровень. У меня есть собственная теория: определенный процент, э-э, индивидуумов на любом уровне относится к другому, тому, что выше. Или ниже. Как бы то ни было, увиденное не понравилось Яхве. Он всегда был большим поборником дисциплины – ну, знаете, ранний подъем, обязательная зарядка и все такое. Он попытался объяснить этим парням, что они неправильно живут, но те высмеяли его и прогнали. И он очутился уровнем ниже, то есть здесь. Тут все было намного проще, лишь несколько пастушеских племен. Конечно же, несколько простеньких чудес произвели на них большое впечатление. – Люцифер остановился и сделал большой глоток, потом вздохнул. – Да. Ну, с тех пор он тут во все лезет, и, честно говоря… так, я отвлекся. – Он строго икнул. – Вынужден признаться, я всегда сбиваюсь, стоит мне выпить. На чем я остановился?

– На вторжении, – напомнил Димплиби.

– Ах да. Ну, они свалились на нас без всякого предупреждения. Сидим мы, значит, себе в Хеороте, отдыхаем, или бродим по садам с лютнями, или еще что-нибудь, как вдруг… – Люцифер смущенно покачал головой. – Профессор, у вас бывали такие дни, когда все шло наперекосяк?

Димплиби поджал губы:

– Хм. Когда впервые за год спускается колесо, причем во время самого сильного ливня, когда ты едешь на самую важную встречу года?

– Или, – подхватила Карлин, – когда ты хочешь быстренько хлебнуть мартини, чтобы взять себя в руки во второй половине дня, выплескиваешь его на новое платье, пытаешься замыть пятно и тут воду выключают, ты хочешь позвонить и пожаловаться на это, но телефон не работает, а соседке, миссис Трандл, неймется поболтать – и в результате ты опаздываешь на встречу жен преподавателей?

– Именно так, – подтвердил Люцифер. – Все то же самое, только намного масштабнее.

– Звучит очень угнетающе, – сказал Димплиби. – Но при чем тут, э-э, вторжение?

– При всем! – воскликнул Люцифер и взмахнул руками. На другом конце зала взвизгнула упитанная матрона:

– Моя оливка! Она превратилась в лягушку!

– Впечатляет, – сказал ее сосед по столу. – Настоящая леопардовая лягушка!

– Извините, – покраснев, пробормотал Люцифер и спрятал руки под стол.

– Так что вы хотели сказать, мистер Люцифер?

– Это они, профессор. Они как бы просачиваются, понимаете? То есть их влияние.

Люцифер снова попытался взмахнуть руками, но спохватился и сунул руки в карманы блейзера.

– Просачиваются?

– Из преисподней на этот уровень. Вы наблюдаете лишь слабое подобие. Видели бы вы, что делается в преисподней, профеффор… то есть просессор… то есть…

– И что же там делается?

– Все катится к чертям, – мрачно сказал Люцифер. – Я хочу сказать вот что, – добавил он, стараясь выпрямиться и сосредоточиться. – Все, что может пойти не так, идет не так.

– Но это противоречит статистике причинно-следственных связей, – осторожно произнес Димплиби.

– Вот именно, профессор! Они вывели из строя закон случайности! В давние времена, когда пара наших парней выходила наружу для небольшой дружеской потасовки на мечах в перерыве между двумя стаканчиками, тот, который был чуть пьянее, вскоре выбывал из игры на денек, а второй возвращался пить. Теперь же оба случайно заезжают друг дружке коленом в пах, валяются, стонут до заката, и это всех огорчает. То же самое с лютнистами и влюбленными: струны рвутся в решающий момент, или эти ребята случайно устраивают свидание рядом с зарослями ядовитого плюща, или кого-то очень не вовремя прихватывает диарея. Можете представить, как это влияет на моральное состояние.

Димплиби хмыкнул:

– Достойно сожаления, но, если честно, это скорее неприятность, а не бедствие.

– Думаете, профессор? А когда весь запас амброзии портится одновременно и каждый мается животом и страдает от ярких пятен перед глазами? Или когда на переправе происходит неразбериха и нам надо устроить на ночь три группы дипломированных методистских проповедников? Или когда эктосферический шторм на неделю выводит из строя наших псиоников, так что приходится все носить вручную и изъясняться на языке жестов?

– Ну… это уже серьезнее…

– Ой! – Карлин увидела что-то и кивнула в ту сторону. Ее муж повернулся. Официант в жилете и бриджах спиной вперед прошел через вращающуюся дверь с подносом, груженным полными до краев бокалами с портвейном; одновременно с этим педагог в твидовом костюме встал перед ним и галантным жестом пододвинул стул для своей прекрасной спутницы. Они столкнулись и вскрикнули. Стул занесло. Дама села на пол. Содержимое подноса ярким каскадом низверглось на меха стройной брюнетки. Та взвыла и стремительно развернулась, собранные в хвост волосы хлестнули по лицу невысокого мужчины с ухоженными усами, который прикуривал сигару. Спичка ярко вспыхнула, распространяя резкий запах паленых волос. Мужчина в твидовом костюме поспешно наклонился, чтобы рыцарственно протянуть руку даме. Тут на него налетел отпрянувший официант, и нос мужчины с глухим стуком врезался в угол стола.

– Мои усы! – вскричал низкорослый мужчина.

– Доктор Торндайк, вы пачкаете кровью мой синий креп! – завопила дама на полу. Официант, продолжавший держать поднос, выпустил его из рук, и тот вышиб стилизованное под старину английское окно, в котором появилась голова возмущенного администратора – как раз вовремя, чтобы принять на себя стакан воды, предназначенный для горящих усов.

Люцифер, ошеломленно взиравший на это стремительное взаимодействие, быстро щелкнул пальцами. Вода из второго стакана выплеснулась точно на горящие усы невысокого мужчины. Преподаватель в твиде прижал к носу салфетку. Официант воссоединился с подносом и стал собирать битую посуду. Брюнетка выхватила носовой платок и принялась, что-то бормоча себе под нос, промакивать лиф. Висевшее в воздухе напряжение рассеялось.

– Вот видите? – сказал Люцифер. – Небольшой образчик их работы.

– Чушь, мистер Люцифер, – возразил Димплиби, любезно улыбнувшись. – Всего лишь совпадение. Любопытное сочетание невезений, да, – но все же совпадение, и не более того.

– Конечно, но подобные совпадения могут происходить лишь при нарушении баланса в поле случайности!

– Что это такое?

– То, на основании чего работают законы вероятности. Вы знаете, что если подбросить монетку сто раз, пятьдесят раз выпадет орел и пятьдесят раз – решка, или близко к тому. При тысяче попыток точность будет еще выше. Теперь же монета ничего не знает о своих прошлых результатах, как металлическая стружка в магнитном поле не знает о том, в какую сторону смотрят другие стружки. Но магнитное поле заставляет их выстраиваться параллельно – а силы поля случайности заставляют монету следовать статистическому распределению.

Димплиби потер подбородок:

– Иными словами, это энтропия.

– Если угодно, профессор. Но вы видели, что происходит, если нарушить порядок!

– Почему? – Димплиби ткнул пальцем в Люцифера и усмехнулся, как человек, заработавший очко. – Укажите мне мотив, заставляющий гипотетических иноземных демонов прилагать столько усилий лишь для того, чтобы вмешиваться в дела людей!

– Да плевать им на дела людей! – простонал Люцифер. – Это просто побочный эффект. Они потребляют энергию из определенных частей трансэйнштейнианского спектра и излучают ее в других диапазонах. Итогом становится разбалансировка поля случайности, так же как пятна на Солнце приводят к возмущению магнитного поля Земли.

– Да ну! – сказал Димплиби, пробуя свой эль. – Случайности происходили испокон веков. А эти инопланетные бесы, согласно вашим же утверждениям, появились совсем недавно.

– Здесь и в преисподней время течет по-разному, – сказал Люцифер. В голосе его слышалось отчаяние. – Проникновение началось две недели назад, по субъективному времени преисподней. По здешнему – примерно две сотни лет.

– А как насчет совпадений, происходивших до того? – быстро парировал Димплиби.

– Конечно же, такое было всегда. Но в последние два столетия число их стало неслыханным! Вспомните о поразительных совпадениях в науке: три повторных открытия работ Менделя после тридцати пяти лет безвестности, одновременное появление теорий эволюции Дарвина и Уоллеса, одинаковые астрономические открытия…

– Хорошо, я согласен, здесь присутствует некий примечательный параллелизм, – отмахнулся Димплиби. – Но это еще не доказывает…

– Профессор… Возможно, вы не назовете это надежным научным доказательством, но логика и инстинкт должны подсказать вам, что творится нечто странное! Конечно, есть примеры из античной истории, но вы когда-нибудь слышали о чем-нибудь похожем на массовые аварии, с двумя десятками машин, в древности? Сама идея эксцентрической комедии была основана на нелепых совпадениях, чуждых миру, – пока все это не начало происходить в реальности!

– И снова я скажу: «Да ну, мистер Люцифер». – Димплиби отпил эля, тихонько рыгнул и с вызовом подался вперед. – Я из Нью-Хэмпшира, – сказал он, покачав пальцем. – Мне надо все увидеть собственными глазами.

– К счастью для человечества, это совершенно невозможно, – сказал Люцифер. – Они пока что не проникли на этот уровень. Все, что у вас имеется, – это, как я уже сказал, побочный эффект… – Он сделал паузу. – Если только вы не пожелаете отправиться в преисподнюю и лично убедиться…

– Нет, спасибо. С меня довольно факультетского чаепития.

– В таком случае… – Люцифер осекся и побледнел. – О нет! – прошептал он.

– Люцифер, что случилось? – встревоженно прошептала Карлин.

– Они… они, должно быть, последовали за мной! Мне это и в голову не приходило, но… – Люцифер застонал. – Профессор и миссис Димплиби, я совершил ужасную ошибку! Я провел их сюда!

– Где? – Карлин принялась с живейшим интересом осматривать зал.

Взгляд собеседника был прикован к углу у очага. Люцифер быстро повел пальцами левой руки. Карлин ахнула.

– Ой! В точности как большой кочан брокколи, только с глазами! А тот, который поменьше, точь-в-точь как ревеневый пирог!

– Хм. – Димплиби моргнул. – И вправду поразительно. – Он искоса взглянул на Люцифера. – Слушайте, старина, вы уверены, что это не гипнотический эффект?

– Если это он, результат такой же, как от реальности, профессор, – хрипло прошептал дьявол. – И как бы вы их ни называли, с этим нужно что-то делать!

– Пожалуй, да… Но откуда, да будет мне позволено спросить, такой интерес к нам, простым смертным, с вашей стороны? – Димплиби понимающе улыбнулся. – Готов поспорить, теперь последует предложение касательно наших душ! Вы пообещаете положить конец невезению и неудачным совпадениям в обмен на пару подписей, сделанных кровью…

– Профессор, прошу вас, – покраснев, сказал Люцифер. – Вы все неправильно поняли.

– А я никак не пойму, – вздохнула Карлин, взирая на Люцифера, – почему такого славного парня вышибли из рая…

– Но почему вы пришли именно ко мне? – спросил Димплиби, глядя на Люцифера через пену и стеклянное дно своей пивной кружки. – Я не знаю никаких заклинаний для изгнания демонов.

– Профессор, это выше моего понимания! – с жаром сказал Люцифер. – Прежние надежные рецепты, глаз тритона или бородавка жабы, на этих бесов совершенно не действуют. Вынужден признать, я не следил за научными достижениями так внимательно, как следовало бы. Но вы-то в курсе всего, профессор! Вы – один из величайших авторитетов в вопросах волновой механики, закона Планка и так далее. Если кто-нибудь и способен управиться с этими типами, то именно вы!

– О, Джонни, как это волнующе! – воскликнула Карлин. – Я и не знала, что матричная механика имеет отношение к брокколи!

Она с удовольствием хлебнула пива и с улыбкой посмотрела сперва на Люцифера, потом на мужа.

– Как и я, дорогая, – озадаченно произнес Димплиби. – Послушайте, Люцифер, вы уверены, что не перепутали меня с профессором Пронко с факультета гуманитарных наук? Его труды по аномальной психологии…

– Никакой ошибки, профессор! Кто еще способен совладать с этой ситуацией, кроме знатока квантовой теории?

– Полагаю, здесь имеется поверхностный семантический параллелизм…

– Великолепно, профессор! Я знал, что вы это сделаете! – Люцифер схватил руку Димплиби и сердечно пожал ее. – С чего начнем?

– Послушайте, вы несете чушь! – Димплиби освободил свою руку и снова поднес кружку к губам. – Конечно, – добавил он после хорошего глотка, – если вы правы насчет природы различных энергетических уровней и если эти, э-э, сущности способны переходить из одного квантового состояния в другое… тогда, думаю, они подчиняются тем же физическим законам, что и другие энергетические частицы… – Он тяжело опустил кружку на стол и снова принялся быстро писать. – Эффект Комптона, – пробормотал он. – Работы Рамана… Эксперимент Штерна-Герлаха. Хм…

– Ну?! – хором спросили Люцифер и Карлин.

– Всего лишь теория, – небрежно сказал профессор и махнул рукой проходившему мимо официанту. – Еще три пива, Чадли.

– Джонни! – взвыла Карлин. – Только не останавливайся!

– Профессор, время дорого! – простонал Люцифер.

– Кстати, брокколи зашевелилась, – негромко сказала Карлин. – Не собирается выкинуть что-нибудь еще?

Люцифер настороженно посмотрел в сторону камина:

– Понимаете, он творит это ненамеренно и ничего не может поделать. Как слепой случайно включает свет в темной комнате. Он не понимает, откуда такой ажиотаж.

– Прощу прощения, – сказал Димплиби. – Эль что-то стремительно прошел сквозь меня.

Он встал, слегка толкнув локтем официанта, который наполнял бокал холодной водой у соседнего стола. Ледяной поток хлынул прямо в ложбинку между грудями полной женщины, чья шляпа напоминала салат мимозу на двенадцать персон. Женщина закричала и упала назад, преградив путь служителю с подносом, где стояли пивные кружки с шапками пены. Все три солодовых напитка рухнули на стол, их содержимое полилось Люциферу на колени, а кое-что оказалось в задних карманах брюк Димплиби.

Профессор посмотрел на стол, залитый элем, потом обратил тяжелый взгляд в сторону камина.

– Вот так, да? – холодно произнес он и повернулся к дьяволу, беспомощно промокавшему салфеткой некогда белые брюки. – Ладно, Люцифер. Договорились! Несколько шуточек, ущемляющих достоинство ученого, – это еще куда ни шло, но чтоб я сдох, если стану спокойно смотреть, как переводят впустую хорошее пиво! А теперь перейдем к делу. Расскажите все, что вам известно об этих понаехавших демонах…

3

Уже почти рассвело. В лаборатории на третьем этаже Прадфрок-холла профессор Димплиби растянулся на мраморной скамье, над которой просидел, склонившись, почти всю ночь.

– Ну, – сказал он, потирая глаза, – не знаю. Должно сработать. – Он оглядел большую комнату. – Теперь, если вы загоните кого-нибудь из ваших внеземных сущностей сюда, мы это проверим.

– Нет проблем, профессор, – напряженно произнес Люцифер. – Все, что я мог сделать, – целую ночь держать их на расстоянии при помощи заклинаний. С тех пор как Соломон запер джинна в бутылку, ничего сильнее не придумали.

– Что ж, вряд ли атмосфера научной лаборатории покажется им подходящей, – с некоторым высокомерием усмехнулся Димплиби. – Были предприняты немалые усилия для того, чтобы исключить в данном помещении любую случайность.

– Полагаете? – мрачно сказал Люцифер. – Судя по вашему внутреннему спокойствию, вы еще не произвели статистический анализ.

– Ну, при дневном свете и рассеявшихся парах алкоголя рациональность наших действий кажется все более сомнительной. Но мы все равно можем провести эксперимент. Даже отрицательный результат имеет определенную ценность.

– Готовы? – спросил Люцифер.

– Готовы, – отозвался Димплиби, сдерживая зевок. Люцифер скорчил гримасу и исполнил сложное танцевальное па. Вдруг возникло острое ощущение напряженности – будто лопнул невидимый мыльный пузырь, – и в воздухе возникло нечто, лениво проплывшее мимо прецизионной шкалы. Одна сторона инструмента упала с резким глухим стуком.

– Весь воздух сконцентрировался на одной стороне весов, – напряженно произнес Люцифер.

– Демон Максвелла во плоти?! – ахнул Димплиби.

– Похоже на гигантскую пиццу, – сказала Карлин, – только прозрачную.

Призрак игриво повел ободом, проплыл через комнату и повис перед плакатом с таблицей Менделеева. Бумага вспыхнула.

– Все энергоемкие молекулы воздуха слетелись в одну точку, – объяснил Люцифер. – Такое может произойти в любой момент, но случается редко.

– Боже милостивый! А вдруг весь воздух соберется в одном конце комнаты? – прошептал Димплиби.

– Смею заметить, профессор, что ваши легкие тогда разорвутся. Поэтому я на вашем месте не терял бы ни секунды.

– Только представь, что́ сейчас должно твориться снаружи, – сказала Карлин. – Со всеми этими беспрепятственно бродящими волшебными пиццами и брокколи!

– Так это из-за них орали сирены? – спросил Димплиби. Он встал перед сконструированным им аппаратом и тяжело сглотнул. – Ну что ж, Люцифер. Попробуйте пригнать их сюда.

Дьявол сосредоточенно нахмурился. Пицца медленно поплыла, слегка вращаясь, словно выискивала источник раздражения. Потом нетерпеливо дернулась и направилась к Карлин. Люцифер взмахнул рукой, и пицца, отклонившись, проплыла над столом.

– Пошел! – выкрикнул Димплиби и повернул переключатель. Пришлая сущность, словно придавленная падающим кирпичом, шлепнулась в центр трехфутового диска, окруженного мощными электромагнитными катушками, подпрыгнула, задергалась, но безрезультатно.

– Поле держит ее! – напряженно произнес Димплиби. – Пока что.

Внезапно пульсирующее дискообразное существо сложилось, встало на край и выпустило крылья и хвост. На боках заблестела чешуя. Из крохотных крокодильих челюстей вырвался дым, а за ним – струйка пламени.

– Дракон! – воскликнула Карлин.

– Держите его, профессор! – взмолился Люцифер.

Дракон обвил себя хвостом и превратился в бугорчатый черный шар, покрытый длинными иглами, с двумя ярко-красными глазами и парой длинных тонких дрожащих ножек.

– Гоблин? – недоверчиво произнес Димплиби.

Налетев на удерживавшую его стену, гоблин сделался гуманоидом ростом примерно в фут, с грубой кожей, большими ушами, широким ртом и длинными руками. Он понуро опустился на решетчатый настил, обхватил руками колени и жалостливо уставился на зрителей воспаленными глазами.

– Поздравляю, профессор! – воскликнул Люцифер. – Один есть!

4

– Его зовут Квилчик, – сказал Люцифер. – Душераздирающая история у этого бедолаги.

– Ой, бедненький! – ахнула Карлин. – Мистер Люцифер, а чем он питается? Как думаете, может, дать ему латука?

– Его пища совершенно нематериальна, Карли. Он кормится лишь энергией. И в этом-то, похоже, корень проблемы. Видимо, у них дома случился голод. Рост рождаемости при отсутствии смертности вызвали перенаселенность, и его народ давно переселился в космос. Они странствуют по нему с незапамятных времен, поглощая лишь случайные молекулы водорода и производя пару квантов энтропии. Этого едва хватает, чтобы двигаться.

– Хм. Полагаю, энтропию можно счесть свойством материи, – задумчиво произнес Димплиби, потянувшись за бумагой и ручкой. – Трудно представить себе различие между порядком и беспорядком в пространстве без материи.

– Совершенно верно. Причудливое размещение элементов в земной коре и неожиданное зарождение жизни, похоже, стало результатом вызванного ими возмущения поля случайностей. Не говоря уже об эволюции, биологических мутациях, динозаврах, вымерших как раз вовремя, чтобы обеспечить процветание человека, – ну, и женской моде.

– Женская мода? – нахмурилась Карлин.

– Конечно, – кивнул Димплиби. – Что может быть неожиданнее парижских мод этого сезона?

Люцифер покачал головой. На его правильном лице отразилось беспокойство.

– Я хотел ловить их в точке входа и отправлять туда, откуда они пришли. Но в данных обстоятельствах это выглядит негуманно.

– Но мы не можем позволить им устраивать кавардак. Вместо циклического метода будет сплошная ирландская лотерея…

– Ой, а нельзя ли поместить их в какой-нибудь заповедник? – предложила Карлин. – Пусть они там, например, ткут покрывала.

– Не двигайтесь! – воскликнул Люцифер. – Рядом еще один!.. Я чувствую напряжение поля случайности…

Карлин громко ойкнула, сделала шаг назад и зацепила каблуком шнур удлинителя, от которого были запитаны магнитные поля. Вилка с резким щелчком выскочила из розетки. Квилчик вскочил на свои большие приплюснутые ноги, быстро огляделся по сторонам, подпрыгнул и прямо в воздухе превратился в летучую мышь.

Люцифер сбросил с себя куртку, галстук и рубашку и на глазах у изумленной четы Димплиби пошел рябью, приняв затем форму птеродактиля. Крылатый динозавр выпрыгнул из падающих белых брюк, взмыл в воздух, распахнув длинный клюв, и погнался за летучей мышью.

– Впечатляет! – произнес Димплиби и, схватив свой блокнот, принялся что-то строчить в нем. Летучая мышь замерцала и превратилась в крылатого змея. Люцифер мгновенно стал крылатым мангустом. Змей рухнул на пол, уменьшился до мыши и рванул в норку. Люцифер сделался большим серым котом и успел к норке первым. Мышь превратилась в ощетинившуюся крысу. Кот подрос и обернулся терьером. Терьер залаял и прыгнул на крысу. Крыса вновь превратилась в Квилчика, вспрыгнула на стол, перебежала его и нырнула в нечто, выглядевшее как пустая рамка для фото…

С другой стороны тяжелого стекла вывалилась орава крохотных Квилчиков. Люцифер едва успел увернуться от них и заметался по комнате, яростно гавкая на крохотных существ, припавших к полу за каждым стулом и каждой ножкой стола, забившихся под картотечные шкафы, спрятавшихся под пепельницами.

– Люцифер, не надо! – завизжала Карлин. – Они же милашки!

Опустившись на колени, она подхватила одного из малышей. Тот задрожал, сидя на ее ладони, и спрятал голову между коленями.

– Клянусь Джимини! – сказал Димплиби. – Он прошел через дифракционную решетку и разделился на сотню человечков!

5

– Ситуация ухудшается! – простонал Люцифер, подбирая еще одного миниатюрного беса и отправляя его в восстанавливающую ловушку. – Один дух со звезд уже создал массу проблем, а теперь у нас сотня таких! Если хоть один сбежит…

– Не смотрите туда, – сказал Димплиби дьяволу, прикрыв рот ладонью. Тот снова принял человеческий облик и был одет как подобает. – У меня есть одозрение-пэй, что магнитное оле-пэй их не удержит.

– Очему-пэй? – поинтересовался Люцифер.

– Отому-пэй что. – Димплиби не договорил. – Ну, это связано с распределением полярности. Понимаете, поля работают таким образом…

– Не трудитесь объяснять, – прервал его Люцифер. – Я все равно ничего не пойму. Вот главный вопрос: что теперь делать?

– Похоже, выбор у нас невелик. Вариант один: мы собираем всех этих мелких парней и закидываем туда, откуда они пришли, а потом охотимся за остальными и проделываем то же самое, – но это невозможно. Вариант два: мы забываем обо всем – но это немыслимо.

– В любом случае, – заявил Люцифер, – мы должны действовать быстро, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля.

– Мы можем переложить решение проблемы на так называемые власти, – сказал Димплиби, – но это отчего-то кажется неразумным.

Люцифер содрогнулся:

– Так и представляю себе эти заголовки: «В кампусе колледжа обнаружен дьявол!»

– Ой, эту тему уже заездили вусмерть, – скривилась Карлин. – Скорее уж: «Проф и супруга в сексуальном тройничке!»

– Сексуальный тройничок?

– Ну, мистер Люцифер вновь появился в голом виде, – улыбнулась Карлин. – Кстати, вы в прекрасной физической форме, мистер Люцифер.

Люцифер покраснел.

– Так что же нам делать, профессор? – поспешно спросил он.

– Давайте я подброшу монетку, – предложила Карлин. – Если решка – идем и рассказываем, если орел – помалкиваем и делаем, что сможем.

– Идет. Только лучше сделать три попытки, посмотрим, что выпадет – дваорла или две решки.

Карлин пошарила в кошельке и достала поддельный четвертак, имитировавший продукцию Денверского монетного двора. Она подбросила монетку, поймала ее, прижав к предплечью, и убрала руку.

– Орел! – довольным тоном сообщила она.

– Возможно, нам в любом случае следует сообщить о происходящем, – сказал Димплиби, покусывая ноготь и глядя на крохотных существ, понуро сидевших внутри круга из магнитных катушек.

– Два из трех, – сказала Карлин и снова подбросила монету.

– Снова орел! – объявила она.

– Что ж, полагаю, это решает…

Карлин лениво подбросила монету в третий раз.

– Полагаю, вопрос закрыт, – сказала она. – Орел, три раза подряд.

Димплиби рассеянно взглянул на нее:

– А?

– Четыре раза подряд, – сообщила Карлин. Люцифер уставился на нее с таким видом, словно хотел что-то сказать. Карлин подбросила монетку повыше.

– Пять, – сказала она. Димплиби с Люцифером придвинулись поближе.

– Шесть.

– Семь.

– Восемь.

Димплиби охнул, порылся в ящике стола, вытащил потрепанную колоду карт, поспешно перетасовал их и сдал на двоих. Потом осторожно заглянул в свои карты – и застонал.

– Четыре туза.

– А у меня четыре короля, – сказала Карлин.

– Ну вот, опять! – сказал он. – Теперь опасность грозит всем!

– Но, Джонни, есть одно отличие…

– Какое?

– Все перепуталось, но теперь каждый исход благоприятен для нас!

6

– На самом деле тут все просто, – сказал Димплиби, взмахнув листиком с расчетами. – Когда Квилчик прошел через решетку, он разложился на гармоники. Это гармоники иного порядка, резонирующие с другой частотой. Следовательно, он потребляет энергетические псевдочастицы другого типа. Вместо того чтобы вытягивать позитивные, э-э, эс-частицы, он кормится негативной энтропией.

– Вместо дурацких шуточек – чудесные исцеления, спонтанные ремиссии и фантастическое везение в картах! – радостно воскликнула Карлин.

– И не только, – добавил Димплиби. – Я думаю, мы можем решить проблему их пропитания. Они истощили запасы позитивной энтропии на своем уровне, но основной резерв отрицательных исходов остался нетронутым. Пожалуй, этого хватит на несколько миллиардов лет.

Люцифер объяснил это Квилчикам при помощи мгновенной телепатии, которую уже использовал, расспрашивая беса.

– Он в восторге, – сообщил дьявол. Крохотные существа запрыгали, взявшись за руки, и принялись пританцовывать, выказывая радость. – Только один вопрос… – (Один из человечков подошел к краю стола и застенчиво воззрился на Карлин.) – У Квилчика Семьдесят восьмого есть просьба.

– И чего же хочет бесинька? – заворковала Карлин, наклонившись и чуть ли не касаясь губами крохотной фигурки.

– Он хочет остаться, – смущенно сказал Люцифер.

– Ой, Джонни, можно я его возьму?

– Ну… если найдешь ему какие-нибудь штаны…

– Ему хотелось бы жить в бутылке. Лучше всего – в бутылке от бурбона, миниатюрной. Лучше всего – с бурбоном внутри, – добавил Люцифер. – Но он будет выходить, чтобы поиграть, как только вы пожелаете.

– Интересно, – задумчиво сказал Димплиби, – а если взять его с собой на нашу традиционную субботнюю встречу, когда мы соберемся поиграть в карты с этими шулерами с инженерного факультета?

– Вы уже видели, что получается, – сказал Люцифер. – Но я могу попросить его поголодать по такому случаю.

– Нет-нет! – запротестовал Димплиби. – Как можно заставлять голодать такую кроху!

– Мистер Люцифер… – начала Карлин. – Может, я сую нос не в свое дело, но откуда у вас шрам на боку? Я увидела его, когда вы были без рубашки.

– А? Тот? – Люцифер густо покраснел. – Ну, это, э-э…

– Судя по местоположению, вам сделали операцию на печени, а, Люцифер? – вставил Димплиби.

– Можете называть это так, – сказал Люцифер.

– Карли, нельзя же смущать людей такими личными вопросами, – строго сказал Димплиби.

– Конечно, милый. Люцифер… я еще хотела поинтересоваться: за что такого славного парня, как вы, прогнали из рая?

– Ну, я… – Люцифер сглотнул.

– Вы сделали что-то хорошее, да?

– Ну… по правде говоря, я считаю, что это было несправедливо, – выпалил Люцифер. – Мне стало жалко несчастных людей, живших в ужасных сырых пещерах…

– И вы принесли им огонь! – подхватила Карлин. – Поэтому вас и назвали Люцифером.

– Ты перепутала, Карлин, – произнес Димплиби. – Это был Прометей. В наказание его приковали к скале, каждый день орел клевал его печень, и каждую ночь она отрастала вновь…

– Но шрам остался, – сказала Карлин, умиленно глядя на Люцифера.

Дьявол сделался красно-лиловым от смущения.

– Я… я, пожалуй, пойду, – проговорил он.

– Но сперва выпьем на посошок! – предложил Димплиби, доставая из стола бутылку виски «Олд Кроу». В бутылке плавал Квилчик – на спине, с руками, сложенными на животе. Он весело помахал всем троим и выпустил стайку пузырей.

– К счастью, у меня имеется запас, – пробормотал Димплиби, направляясь к шкафу для документов.

– Э-э… Люцифер, как мы можем вас отблагодарить? – со вздохом спросила Карлин, покачивая бутылку.

– Да просто веселитесь на полную катушку, – сказал Люцифер. – Ну и заглядывайте к нам в преисподнюю. Буду ждать.

– Так выпьем же за это! – провозгласил Димплиби и разлил виски по бокалам. Все чокнулись, улыбаясь, и выпили.

В Очереди

Перевод П. Вязникова

Старик упал, когда Фарн Хестлер проезжал мимо на своем мотоколесе – Фарн возвращался с бытпункта. Он затормозил и взглянул вниз – искаженное гримасой лицо, маска из мятой белой кожи, на которой кривился рот, словно пытаясь сорваться с умирающего тела. Фарн Хестлер соскочил с колеса, склонился над несчастным. Но он опоздал: узловатые, как корни, пальцы какой-то костлявой бабы уже впились в тощие плечи старика.

– Скажите им – я! Миллисент Дреджвик Крамп! – верещала она в уже лишенное выражения лицо. – О, если бы вы знали, что я пережила, как мне нужна помощь, как я ее заслуживаю…

Хестлер ловким пинком отшвырнул конкурентку, наклонился над стариком, бережно приподнял ему голову.

– Стервятники, – сокрушенно проговорил он. – Так и впиваются в человека. Я-то не таков… Я вам искренне сочувствую. Подумать только – вы уже были так близко к голове Очереди! Могу спорить, вам есть что порассказать. Вы же настоящий ветеран. Не то что эти… э-э… – он решил смягчить выражение, – кто занимает не свое место… В такой момент человек заслуживает уважения…

– Зря тратишь время, приятель, – прогудел густой голос. Хестлер обернулся и увидел бегемотоподобную тушу человека, которого привык называть про себя «Двадцатый Сзади». – Помер старый хрыч.

Хестлер отчаянно затряс тело.

– Скажите им – Аргалл Хестлер! – закричал он в мертвое ухо. – Аргалл: А – эР – Гэ – А - эЛ – эЛ!..

– Пр-рекратить! – Зычный голос полисмена прорезал шум толпы. – Эй, ты, ступай на место!

Тычок дубинки добавил приказу убедительности. Хестлер нехотя встал. Его глаза на восковом лице расширились от страха.

– Вурдалак, – оскалилась костлявая баба. – Пролез… – Она одними губами произнесла непристойное слово.

– Я ж не для себя, – горячо возразил Хестлер. – Но мой сын Аргалл – он же не виноват, что…

– Все, тихо! – рявкнул полисмен и указал через плечо на труп большим пальцем. – Он завещал кому-нибудь место?

– А как же! – завопила костлявая баба. – Он сказал, что оставляет его Миллисент Дреджвик Крамп: эМ – И - эЛ…

– Врет она все, – перебил Хестлер. – Я слышал, как он назвал имя Аргалла Хестлера, – правда, сэр? – Он просительно посмотрел на паренька с безвольной челюстью, глазеющего на труп.

Юнец сглотнул.

– Ни черта старик не сказал, – ответил он и сплюнул, едва не угодив на ботинок Хестлера.

– Значит, так и запишем: скончался без завещания, – пробубнил полицейский, делая пометку в книжечке. Потом махнул рукой, и подошли мусорщики – кинули труп на тележку, закрыли его и покатили тележку прочь.

– Са-амкнись! – велел полисмен.

– Без завещания, – пробормотал кто-то. – Вот ведь дерьмо…

– Да, вот уж коту под хвост. Место отходит правительству, и все остались ни с чем. Черт! – Сказавший это толстяк возмущенно огляделся. – Надо нам договориться и в случае чего держаться заодно. Надо составить какой-нибудь план, чтобы все было справедливо и чтобы мы все знали заранее…

– Эй, – перебил юнец с безвольной челюстью, – это же заговор!

– Я ничего незаконного в виду не имел, – стушевался толстяк, возвращаясь на свое место.

Небольшая толпа рассосалась удивительно быстро. Хестлер пожал плечами, взгромоздился на мотоколесо и, фырча моторчиком, покатил вдоль Очереди. Его провожали завистливыми взглядами. Он ехал мимо тех самых людей, мимо которых ездил всегда. Одни стояли, другие сидели на брезентовых складных стульчиках, укрытые зонтиками от солнца. Там и тут возвышались высокие квадратные очередомики – нейлоновые палатки: одни – потрепанные и выцветшие, другие, принадлежащие более богатым Очередникам, – яркие и даже украшенные. Лично ему повезло: он никогда не был «стоялом». Ему не приходилось, уставясь в затылок стоящего впереди, потеть под лучами солнца и жадными взглядами.

Жара. Солнце, перевалив за полдень, поливало огнем равнину и бетонное шоссе, через которое переползала застывшая змея Очереди, исчезавшая сзади где-то за горизонтом. Впереди – теперь уже не очень далеко впереди и с каждым днем все ближе и ближе – высилась глухая белая стена, нарушавшаяся лишь одним-единственным окошечком – конечной точкой Очереди. Фарн притормозил, подъехав к очередомику Хестлеров; у него даже стало сухо во рту, когда он увидел, как они теперь близки к заветному окошечку. Один, два, три – они были всего за четыре человека! Боги! Значит, за двенадцать часов прошли шесть человек – это настоящий рекорд. И это значило – у Хестлера перехватило дыхание, – что он сам еще в эту смену может дойти до цели.

На какой-то миг ему безумно захотелось бежать. Обменяться местами с Первым Позади, а потом и со Вторым – снова оказаться на безопасном расстоянии, получить шанс еще раз все обдумать, подготовиться…

– Эй, Фарн, – высунул голову из-за входной занавески их очередомика Галперт, его двоюродный брат. – Представляешь, пока тебя не было, я продвинулся на один номер.

Хестлер сложил мотоколесо, прислонив его к выцветшей стенке очередомика. Он подождал, пока Галперт вылезет, и как бы ненароком распахнул занавеску настежь: стоило кузену провести полчаса в очередомике, пока Хестлер ездил в бытпункт, и воздух внутри становился спертым и неприятным.

– Мы почти подошли, – возбужденно сообщил Галперт, отдавая Хестлеру сейф-кейс с документами. – Я не я буду, если…

Он замолчал: позади внезапно поднялся крик. Плюгавый белобрысый человечек с выпученными голубыми глазами пытался втиснуться между Третьим Позади и Пятым Позади.

– Слушай, он же и правда Четвертый Позади, разве не так? – спросил Хестлер.

– Как вы не понимаете, – плакался коротышка. – Я вынужден был отлучиться из-за внезапного естественного позыва… – Его близорукие глаза остановились на Пятом Позади – крупном мужчине с грубыми чертами лица; Пятый Позади был в кричащей рубашке и темных очках. – Вы же обещали посторожить мое место!..

– А зачем тебе тогда бытовой перерыв, а, парень? Все, пшел!..

Уже многие теперь кричали на коротышку:

– Влез-лез-лез без-без оче-очереди-ди… ВЛЕЗ БЕЗ ОЧЕРЕДИ! ВЛЕЗ БЕЗ ОЧЕРЕДИ!!!

Человечек, зажимая уши, отскочил, а хор все громче и громче скандировал непристойное выражение, по мере того как присоединялись все новые голоса.

– Но это же мое место, – взвыл изгоняемый. – Мне его папочка оставил, когда умер. Вы же знали моего папочку!..

Но его слабые протесты утонули в обвиняющем реве толпы.

– Так ему и надо, – буркнул Галперт, хотя ему и было неловко слушать, как толпа хором выкрикивает грязное ругательство. – Раз человек настолько не уважает свое наследство, что может вот так запросто оставить место и уйти…

Бывший Четвертый Позади повернулся и побежал, все еще зажимая ладонями уши. Люди смотрели ему вслед.

Галперт сел на мотоколесо и укатил, а Хестлер минут десять проветривал очередомик. Все десять минут он стоял неподвижно, скрестив на груди руки и глядя в затылок Первому Впереди. Отец рассказывал, помнится, истории про Первого Впереди – о тех днях, когда оба были молоды и стояли еще в самом хвосте Очереди. Первый Впереди был тогда, похоже, настоящим живчиком: все заигрывал с женщинами, стоявшими неподалеку, – предлагал, к примеру, обменяться местами за «встречное понимание»… Теперь-то от живчика немного осталось – исходящий потом коренастый жирноватый старик в изношенных, потрескавшихся ботинках…

Но вот самому Хестлеру повезло. Он унаследовал место отца, умершего от удара двадцать одну тысячу двести девяносто четыре номера тому назад. Не многим молодым людям так везло. Ну то есть, конечно, он не так уж молод, ему пришлось-таки отстоять свое. Кто скажет, что он не заслужил отдых?..

И вот теперь – уже, может быть, через несколько часов – он дойдет до самого конца Очереди. Он погладил сейф-кейс, где были документы – отцовы и, конечно, его собственные, жены, детей и Галперта. Через несколько часов, если Очередь будет продвигаться теми же темпами, он сможет наконец расслабиться, отдохнуть, и пусть ребята покажут, что способны в жизни добиться не меньшего, чем их отец, и достигнут конца Очереди до сорока пяти! У них есть уже свои места в Очереди, вот пусть и…

Внутри очередомика было душно и жарко – Хестлер стянул куртку и скорчился в мини-гамаке. Не самая удобная позиция, зато в строгом соответствии с Кодексом Очереди – с тем пунктом, который требует, чтобы по крайней мере одна нога постоянно касалась земли, а голова находилась выше пояса. Хестлер вспомнил, как несколько лет назад один бедолага – у него не было очередомика – заснул стоя. Его глаза закрылись, колени подогнулись, и он медленно сел на корточки. Медленно встал. Моргнул несколько раз и опять задремал. Вниз – вверх – вниз… Они следили за ним целый час. И наконец голова несчастного склонилась – и оказалась ниже пояса! Тогда они вытолкнули его из Очереди и сомкнулись. Да, крутое было времечко, и нравы были крутые. Не то что сейчас, когда ставки так велики. Когда они уже так близки к цели. Сейчас не до грубых шуток.

Перед самым закатом Очередь еще продвинулась вперед. Теперь перед Хестлером оставалось всего трое! У него екнуло сердце.

Было уже совсем темно, когда послышался шепот:

– Четвертый Впереди!..

Хестлер подскочил и заморгал, пытаясь понять, приснился ему голос или нет.

– Четвертый Впереди! – повторил голос. Хестлер отдернул занавеску, ничего не увидел и хотел было закрыться, но тут разглядел худое бледное лицо, выпученные глаза – бывший Четвертый Позади заглядывал в очередомик через вентиляционное окошечко.

– Вы должны мне помочь, – прошептал коротышка. – Вы же видели, как все было, вы можете сделать заявление, что это было неправильно, и…

– Слушайте, почему вы вышли из Очереди? – перебил Хестлер. – Я же знаю, что сейчас ваша смена. Так что же вы не следите за своим новым местом?

– Я… я не могу примириться с этим. – Четвертый Позади был разбит, сломан. – Моя жена, дети – они надеются на меня…

– Раньше надо было думать.

– Клянусь, я ничего не мог поделать. Понимаете, ну – приспичило и…

– Вы потеряли место. Что же я могу сделать?

– Если мне придется начать все с начала – мне будет семьдесят, когда я опять подойду к окошку…

– Я что, сторожить должен был ваше место?..

– …Но вы можете сказать полицейским из Охраны Очереди, объяснить, что тут особый случай…

– Да вы спятили! И не подумаю.

– Но вы… вы всегда казались мне порядочным че…

– Шли бы вы отсюда. Еще увидит кто, что я тут с вами…

– Я должен был поговорить с вами. Я не знаю, как вас зовут, но после того, как мы девять лет простояли в Очереди всего в четырех местах друг от друга…

– Убирайтесь! Не то вызову полицейского!..

Четвертый Позади ушел, а Хестлер долго ворочался – никак не мог опять устроиться достаточно удобно. Кроме того, внутрь очередомика залетела муха, да и ночь была очень жаркая. Потом Очередь продвинулась еще на одного человека – Хестлеру пришлось вылезти и откатить очередомик вперед. Он уже третий! Эта мысль так взволновала Хестлера, что он даже почувствовал дурноту. Еще две подвижки – и он у окошечка! Он откроет сейф-кейс, передаст свои бумаги в окошечко – о, конечно, он не станет торопиться, он будет крайне аккуратен и сделает все как полагается. Он ощутил ледяной укол страха: а вдруг там, позади, в одном из пунктов вдоль Очереди, кто-нибудь ошибся и в бумагах не хватает какой-нибудь визы, или штампа нотариуса, или подписи свидетеля… Но нет, быть того не может. Только не подобная глупость! Ведь за такое вышибут из Очереди – ты теряешь место и должен все начинать с самого начала.

Хестлер потряс головой, отгоняя дурные мысли. Он волнуется, только и всего. И это естественно – кто бы на его месте не нервничал? Ведь после этой ночи вся его жизнь станет иной. Для него Очередь кончится. У него будет время – все время мира, и он сможет заняться всем тем, о чем до сих пор и думать не мог…

Кто-то завопил. Совсем рядом. Хестлер выкарабкался из очередомика и увидел, что Второй Впереди – то есть Самый Первый в Очереди – трясет кулаком перед окошечком, в котором виднеется крысиная мордочка, залитая резким белым светом и защищенная от этого света надвинутым на глаза зеленым козырьком.

– Идиот! Кретин! Тупица! Осел! – вопил Второй Впереди. – Что значит – «унесите это домой и пусть жена правильно напишет свое второе имя»?!

Появились два дюжих полисмена из Охраны Очереди, вонзили в перекошенное лицо Второго Впереди лучи фонариков, ухватили его за руки и поволокли прочь. Хестлер с дрожью в ногах передвинул очередомик еще на одно место. Теперь впереди оставался лишь один человек. А он – следующий. Но волноваться пока нечего: конечно, сегодня Очередь несется вперед просто как экспресс на хорошем ходу, но даже при таких темпах оформление Первого Впереди займет несколько часов. Есть еще время расслабиться, успокоить нервы, приготовиться отвечать на вопросы…

– Не понимаю вас, сэр, – скрипуче уверял Первый Впереди крысиную мордочку за окошечком. – Мои бумаги в полном порядке, клянусь, что…

– Вы же только что сами сказали, что ваш отец скончался, – невозмутимо заметил Крысиная Мордочка. – Следовательно, вам надлежит переоформить справку форма 56839847565342-Б в шести, разумеется, экземплярах с приложением медицинского заключения, справки из полиции по месту проживания, а также свидетельств от департаментов А, Б и В – и так далее. Загляните в Правила – там все написано.

– Но он же умер только два часа назад! Мне только что сообщили…

– Два часа или два года – это несущественно. Главное – он мертв.

– Но… я же потеряю место! Если бы я не сказал вам…

– Тогда бы я об этом не знал. Но вы же сказали. И поступили очень правильно.

– Может быть, сделаете вид, что я вам ничего не сказал? Что мне еще ничего не сообщили?..

– Вы предлагаете мне пойти на подлог?

– Нет… нет… – Первый Впереди повернулся и, шатаясь, побрел прочь, стиснув в кулаке ставшие недействительными документы. Хестлер с трудом проглотил комок в горле.

– Следующий, – сказал Крысиная Мордочка. Дрожащими пальцами Хестлер открыл сейф-кейс, вынул розовые бланки (двенадцать экземпляров), красновато-коричневые бланки (девять экземпляров), лимонно-желтые бланки (четырнадцать экземпляров), желто-зеленые бланки (пять экземпляров… как, только пять? Не может быть! Неужели он потерял один?!). Сердце отчаянно забилось.

– Розовые – двенадцать копий. – Клерк уже зловеще свел брови.

– Д-да. Разве это неправильно? – запинаясь, выговорил Хестлер.

– Правильно, конечно. – Клерк продолжал считать экземпляры, ставя в уголках какие-то пометки.

Почти шесть часов спустя, на рассвете, клерк проштамповал последнюю бумагу, лизнул последнюю из своих марок, наклеил ее, сунул кипу обработанных документов в прорезь и посмотрел мимо Хестлера – на следующего в Очереди.

– Это все, – сказал клерк. – Следующий.

Хестлер стоял, сжимая онемевшими руками пустой сейф-кейс. Тот был теперь неестественно легким.

Первый Позади толкнул Хестлера, подходя к окну. Это был низенький кривоногий человечек с отвисшей губой и большими ушами. Раньше Хестлер его никогда не разглядывал. Ему захотелось рассказать Первому Позади, как все было, дать несколько дружеских советов – как ветеран окошечка новичку… Но Первый Позади – теперь просто Первый – даже не взглянул на него.

Отходя, Хестлер заметил свой очередомик, выглядевший брошенным и никому не нужным. Он подумал обо всех тех часах, днях, годах, что он провел в очередомике, скорчившись в мини-гамаке…

– Вы можете забрать его, – повинуясь внезапному импульсу, обратился он ко Второму Позади – это была расплывшаяся толстуха с отвисшим зобом. Но та только фыркнула, даже не посмотрев на Хестлера и его очередомик.

Тогда он побрел вдоль Очереди, с любопытством разглядывая стоящих. Как много фигур и лиц! Длинные, широкие, узкие, старые, молодые – впрочем, молодых тут, в голове Очереди, было мало, – одетые в потертую одежду, причесанные и лохматые, кое у кого обильная растительность на лице, у некоторых женщин накрашены губы… и все, каждый по-своему, непривлекательны.

Он встретил Галперта – тот катил навстречу на мотоколесе. Галперт притормозил, вгляделся, остановил мотоколесо. Хестлер заметил, что у кузена тощие ноги, острые щиколотки, коричневые носки… на левом спустилась резинка, и носок сполз, открыв белесую кожу.

– Фарн… ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?!

– Дело сделано. – Хестлер помахал пустым сейф-кейсом.

– Все готово?.. – Галперт очумело посмотрел на далекое окошечко в стене.

– Все готово. Правду сказать, ничего в этом особенного.

– И… и… тогда, наверно, мне уже не надо больше… – Голос Галперта замер.

– Нет, не надо. И никогда больше не надо, Галперт.

– Да, но что тогда… – Галперт посмотрел на Хестлера. На Очередь. Опять на Хестлера. – Идем, да?

– Я… наверно, я прогуляюсь немного. Чтобы насладиться – этим.

– Ну-ну, – сказал Галперт, завел мотоколесо и медленно поехал прочь.

Хестлер вдруг подумал о времени. О том бесконечном времени, которое простиралось впереди, словно бездна. Что ему делать со всем этим временем?.. Он хотел было крикнуть вслед Галперту – но повернулся и побрел вдоль Очереди. К нему оборачивались, на него смотрели. На него, мимо него, сквозь него.

Солнце добралось до полудня и перевалило через него. Хестлер купил у торговца на трехколеснике пересушенную сосиску с булкой и бумажный стаканчик теплого молока. У торговца был огромный зонтик над трехколесником и курица, сидевшая на раме позади. Потом Хестлер пошел дальше, разглядывая лица. Они были ужасно некрасивые. Он пожалел их – как далеко они от окошечка, бедняги! Он увидал Аргалла и помахал – но Аргалл смотрел в другую сторону. Он оглянулся: окошечка было почти не видно, так, точечка, у которой кончалась Очередь. О чем они думают там – в Очереди? Как они, должно быть, ему завидуют!

Но – его никто не замечал. Ближе к закату он почувствовал себя одиноко. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить – но он не заметил ни на одном лице интереса или сочувствия.

Было почти совсем темно, когда он дошел до хвоста Очереди. Дальше до самого ночного горизонта тянулась пустая равнина. Она выглядела холодной и ужасающе пустой.

– Там, похоже, холодно, – услышал Хестлер собственный голос. Он говорил это рябому парню, съежившемуся в конце Очереди с руками в карманах. – И так пусто…

– Вы стоять будете или как? – спросил парень.

Хестлер опять посмотрел на мрачный голый горизонт. Подошел и встал последним.

– Ну конечно, – ответил он.

Чума

Перевод С. Удалина

1

Он остановился всего в двадцати футах от зверя. Бывшие коллеги из университета, которому доктор Рид Нолан отдал не один десяток лет своей жизни, вряд ли узнали бы его в этом одетом в хаки, крепко сбитом седом мужчине, густо загоревшем под большим солнцем мира, что носил название Кака-9.

Стоявший перед ним зверь выглядел еще непривычней. Огромный рогач, не уступавший размером бегемоту, с клыками, как у бородавочника, пятнистой шкурой и тонкими, забавно выгнутыми ногами, опустил голову к взрыхленной им же самим земле.

– Послушай, Император, – добродушно проговорил Нолан, – в этом году вы пришли раньше. Вот и хорошо, я приготовил для вас много вкусных сорняков. Думаю, стадо где-то поблизости.

Он выдернул из земли побег дикорастущей кожаницы, содрал грубую кору, размял пальцами и протянул сочную мякоть рогачу. Всеядный абориген шагнул вперед и принял угощение, глядя на человека с таким же равнодушием, какое испытывал к любому другому непригодному в пищу существу.

В первую встречу, три года назад, Нолан пережил несколько неприятных минут, когда стадо рогачей с внезапностью чумы устремилось на него с холмов. Огромные чудища лишь обнюхали его каблуки и прошли мимо, хотя при желании могли бы запросто сдернуть Нолана с нижней ветки корявого деревца – единственного убежища, какое он сумел отыскать. Теперь, изучив их лучше, он высоко ценил ту тщательность, с которой рогачи выкорчевывали с его полей местные растения и вылавливали туземных грызунов, старательно избегая встреч с земными злаками. Лучших живых культиваторов, пропольщиков и разносчиков удобрений трудно было и представить.

На запястье Нолана тихо загудел коммуникатор.

– Рид, в лагуну вошел катер, – послышался изрядно взволнованный женский голос. – Большой катер. Ты не знаешь, кто это может быть?

– В нашу лагуну, Аннетта? Понятия не имею. Я на верхнем пастбище, за Северным хребтом. Сейчас переберусь через него и взгляну. Между прочим, Император уже здесь, через неделю должно появиться все стадо.

Нолан забрался в горный карт с широкими колесами и покатил вверх по склону к тому месту, откуда открывался вид на засеянные поля и фруктовые сады, что растянулись на целую милю от гор до песчаного пляжа и усеянного островами моря за ним. Катер плыл уже в нескольких сотнях ярдов от берега, направляясь, вероятно, к причалу, который Нолан построил лишь месяц назад. Это было большое и широкое серое судно с низкой осадкой, неуклюжее на вид, но довольно мощное. Аннетта отчетливо расслышала удивленный вздох мужа.

– Может быть, к нам пожаловали туристы. Не принимай близко к сердцу, девочка моя. Скорее всего, это какой-нибудь изыскательский отряд. Не думаю, чтобы кто-то еще мог заинтересоваться нашей фермой.

– Что им здесь понадобилось, за тысячу с лишним миль от Форпоста? Прежде Бюро не обращало на нас никакого внимания.

– И мы ему за это весьма благодарны. Не волнуйся, я уже спускаюсь. Может быть, нам будет даже приятно через три года снова побеседовать с незнакомыми людьми.

Путь от вершины до границы возделанных земель занял пятнадцать минут. Воздух был наполнен сладким ароматом вошедших в рост гардений. При всей своей красоте завезенные с земли растения вовсе не были роскошью: Нолан давно выяснил, что их благоухание надежно отпугивает рогачей. Он продуманно выстроил систему ограждений, чтобы направлять в нужную сторону сезонные миграции – или, лучше сказать, нашествия – этих крупных животных, когда они устремлялись с зимних горных пастбищ к прибрежным лугам, теперь занятым пахотными землями. Нолан признавал, что именно отношения со стадом в конечном итоге определяют разницу между простым выживанием и успешным ведением хозяйства.

Двенадцатилетний Тимми встретил отца на тропе, проходящей над домом. Нолан притормозил, чтобы сын запрыгнул в карт.

– Они швартуются к пирсу, пап, – возбужденно объявил мальчик. – Как ты думаешь, кто это?

– Может быть, Тимми, просто собравшиеся на пикник чиновники. Перепись населения или что-то в том же духе.

На пирсе уже суетились люди, торопливо закрепляя канаты. Послышался рев двигателя, и по мосткам скатился ярко-желтый гусеничный трактор.

Аннетта, стройная брюнетка, вышла из дома навстречу мужу и сыну.

– Они ведут себя ужасно деловито, – сказала она, оглядываясь на берег. – Рид, ты, случайно, не заказывал какое-нибудь оборудование, о котором я не знаю?

– Ничего похожего. Подозреваю, что кто-то просто сбился с пути.

– Смотри, пап! – крикнул Тимми, показывая в сторону причала.

Из открытого люка высунулся палубный кран, поднял нагруженный поддон, перетащил его через борт и опустил на причал. Автопогрузчик подхватил поддон, провез по всему пирсу и покатил дальше по траве, оставляя за собой глубокие параллельные колеи.

– Пап, мы же всю весну растили эту траву…

– Ничего, Тимми, мы все исправим, – сказал Нолан и повернулся к Аннетте. – Вы вдвоем останетесь здесь, а я пойду взгляну, что все это значит.

– Рид, а может, ты сначала умоешься? Они могут подумать, что ты простой батрак.

– Хотел бы я иметь хоть одного батрака, – ответил он и направился к причалу.

Тропа, что вела к берегу с холма, на котором Нолан построил дом, проходила вдоль густой полосы деревьев, похожих на ели с голубыми иголками. Повсюду вокруг росли местные полевые цветы различных оттенков желтого, по заросшим мхом камням журчал ручей. Земные птицы – пересмешники, малиновки и длиннохвостые попугаи, – которых Нолан выпустил здесь, а потом ежедневно подкармливал, беззаботно щебетали и насвистывали в тени чужого леса. На следующий год он собирался привезти саженцы сосен и кедров в дополнение к местным деревьям, поскольку нынешний урожай, в первый раз за все время, обещал немалый доход.

Нолан вышел из-за деревьев. Тот трактор, который он уже видел раньше, бодро тарахтел по траве в его сторону. Потом остановился, сбросил на землю большой тюк и поехал дальше, через каждые пятьдесят футов оставляя на широкой лужайке такой же груз. Нолан двинулся ему наперерез, и трактор остановился. В нем сидели двое мужчин в плохо скроенных, но новых на вид комбинезонах: один – молодой с постриженными ежиком волосами, а второй – средних лет, с лысой головой. Оба посмотрели на Нолана без особого интереса.

– Вы бы лучше подождали, ребята! – крикнул им Нолан. – Здесь какая-то ошибка. Груз доставлен не по адресу.

Чужаки обменялись взглядами. Старший повернулся и беззаботно сплюнул на землю.

– Ха! – сказал он, и трактор двинулся дальше.

Нолан подошел к ближайшему тюку. Это была пластиковая оболочка приблизительно кубической формы, с ребрами длиной в два фута. Трафаретная надпись сообщала:

УБЕЖИЩЕ ДЛЯ ЛИЧНОГО СОСТАВА (МУЖ.)

Кат. 567/09/ал0 МЕСТ 20. АККП. КЛ II

Нолан продолжил спуск. Машины текли от причала беспрерывным потоком: одни – нагруженные оборудованием, другие – набитые людьми. Воздух наполнился ревом двигателей и едким запахом выхлопных газов. Посреди всей этой суматохи стоял с планшетом в руке низкорослый худой мужчина в комбинезоне младшего командного состава и внимательно следил за происходящим. Нолан подошел к нему.

– Эй, приятель, что ты здесь делаешь? – гаркнул коротышка. – Назови свой личный номер.

Он принялся ворошить бумажки на планшете, словно надеялся найти там ответ на свой вопрос.

– Я собирался спросить у вас то же самое, – дружелюбно сказал Нолан. – В смысле, что вы здесь делаете. Боюсь, вы ошиблись местом. Это…

– Не дерзи мне тут! Ступай отсюда, я потом с тобой разберусь.

И коротышка развернулся спиной к доктору.

– Где я могу увидеть старшего? – спросил Нолан.

Не получив ответа, он направился к пирсу, коротышка что-то прокричал вслед, но Нолан не остановился.

На пирсе издерганный парень с напряженным, бледным лицом кабинетного работника смерил его взглядом.

– Старшего? – повторил он вопрос Нолана. – Тебя это не должно волновать. Возвращайся к своей бригаде.

– Нет у меня никакой бригады, – терпеливо объяснил Нолан. – Я…

– Не возражать! – рявкнул парень и махнул рукой крупному мужчине, наблюдавшему за работой палубного крана. – Гротц, запиши его личный номер. – А сам отвернулся.

– Ладно, давай свой номер, – усталым тоном потребовал Гротц.

– Номер один, – сказал Нолан.

– Что значит один? Один-десять?

– Как скажете.

– Ну хорошо. – Гротц записал номер. – Теперь за тобой будут приглядывать, один-десять. И лучше бы тебе заняться делом, пока я за тебя не взялся.

– Пожалуй, я так и поступлю, – ответил Нолан и ушел с пирса.

2

Вернувшись домой, Нолан вошел в кабинет и включил телефонный аппарат.

– Какая-то неразбериха, – объяснил он Аннетте. – Нужно позвонить в Форпост и выяснить, что там об этом известно.

– Рид… это же очень дорого…

– Ничего не поделаешь. Они там все слишком заняты, чтобы поговорить со мной.

Нолан отыскал код Колониальной службы и набрал его.

– Рид, – окликнула его Аннетта, стоявшая у окна, – они ставят большие палатки на лугу.

– Я знаю…

Коммутатор соединил Нолана с КС, и еще через минуту он дождался ответа.

– Как вы сказали – Нолан? – послышался утомленный голос. – Да, припоминаю такую фамилию…

Нолан вкратце описал ситуацию.

– Очевидно, кто-то неверно определил местоположение, – закончил он. – Если бы вы позвонили по служебной линии тому, кто всем этим распоряжается…

– Минуточку, Нолан. Повторите, какой номер у этого катера?

Нолан ответил.

– Минуточку. Ага, вижу. Этот катер нанят Союзом защиты прав человека. Это, конечно, полуофициальная организация, но… весьма влиятельная.

– Но не настолько, чтобы незаконно устроить лагерь на моей земле, – заявил Нолан.

– Вот что… я думаю, это не просто лагерь, мистер Нолан. СЗПЧ намерен создать постоянное поселение для неимущих, от которых отказался перегруженный работой Центр социальной защиты.

– На моем участке?

– Знаете, что касается участка, то официально он пока за вами не закреплен. Условие пятилетнего проживания еще не выполнено, если, конечно…

– Чепуха, этот довод не продержится в суде и пяти минут!

– Возможно… но пройдет не один год, прежде чем дело примут к рассмотрению. А тем временем… боюсь, что не могу сказать вам ничего обнадеживающего, мистер Нолан. Вы просто должны смириться.

Нолан повернулся к окну. Возле дома остановился черный автомобиль. Из него вылезли четверо мужчин, дородная женщина и тонкий, как щепка, юноша. Мгновением позже Нолан услышал, как открывается наружная дверь. Коренастый мужчина с коротко стриженными рыжими волосами неторопливо вошел в прихожую в сопровождении своей свиты.

– Ну что ж, отличная находка, – донесся его голос. – На вид здание довольно крепкое. Думаю, мы устроим здесь штаб-квартиру. И приготовьте для меня комнату. Как бы мне ни хотелось переносить все невзгоды вместе с персоналом, я обязан всегда находиться в центре событий.

– Директор Фрасвелл, мне кажется, здесь хватит места для всего руководства, – отозвался другой голос. – Если разделить комнату перегородками…

– Не бойтесь разделить трудности с нашими людьми, – резко оборвал подчиненного человек, которого назвали Фрасвеллом. – Напоминаю вам, Честер…

Он внезапно умолк, заметив Нолана и Аннетту.

– А это еще кто? – проворчал этот прыщавый толстяк с большим, не привыкшим улыбаться ртом и повернулся к помощнику. – Честер, что здесь делает этот парень?

– Эй, ты кто такой? – спросил высокий костлявый мужчина с кривым лицом, шагнув из-за спины своего начальника.

– Моя фамилия Нолан…

– Пусть назовет личный номер, – вмешался третий мужчина.

– Эй, парень, какой у тебя номер? – поспешно спросил кривой.

– А что это за женщина? – снова зарычал толстяк. – Я же ясно дал понять, что не потерплю разврата!

– Проверьте и ее номер тоже, – резко сказал Честер.

– Правильно, бригаду и личный номер. – Мужчина из заднего ряда подошел ближе. – Покажите свои запястья, оба.

Нолан заслонил собой Аннетту.

– У нас нет никаких номеров, – объяснил он. – Мы не из вашей команды. Мы просто живем здесь. Моя фамилия Нолан…

– Как? – перебил его толстяк с явным недоумением в голосе. – Живете здесь?

– Живете? – эхом отозвался кривой помощник.

– Вот именно. Это к моей пристани вы причалили. И это мой дом. А теперь…

– Ах да. – Толстяк кивнул с таким видом, будто бы только что вспомнил незначительную подробность. – Ты тот самый тип… как там его фамилия… ага, Нолан. Да, мне говорили, что ты самовольно поселился здесь.

– Моя заявка на эту землю зарегистрирована в Форпосте в десяти экземплярах, с нотариальным заверением и уплатой пошлины. Так что я был бы очень признателен, если бы вы погрузили свое имущество обратно на катер и еще раз сверились с вашими картами. Понятия не имею, куда вы направлялись, но боюсь, что это место занято.

Толстяк с безучастным видом смотрел в какую-то точку над левым ухом Нолана.

– Я конфискую эту землю для переселения сюда контингента экономически ущемленных лиц, – с важностью проговорил он. – Мы возглавляем передовой отряд, который должен подготовить поселение для тех, кто появится здесь позже. Надеюсь, вы поможете нам в этом благом деле.

– Поселение, как вы его называете, случайно оказалось в частных владениях…

– Как можно болтать о своих эгоистических интересах, когда на кону благополучие сотен людей? – взрыкнул Фрасвелл.

Нолан посмотрел на него и спокойно спросил:

– Но почему именно здесь? Вокруг тысячи других, никем не занятых островов…

– Этот легче всего приспособить для наших целей, – равнодушно ответил Фрасвелл. – По моей оценке, здесь прекрасно разместится тысяча переселенцев.

– Он ничем не отличается от любого другого в этом архипелаге.

Его слова, похоже, крайне удивили Фрасвелла.

– Чепуха. Расчищенная полоса вдоль берега идеально подходит для обустройства первоначального лагеря, и я заметил здесь множество съедобных растений, которые разнообразят наш рацион.

Потирая руки, в комнату вошел мужчина с пасторским воротничком на одежде.

– Какая удача, директор Фрасвелл! – воскликнул он. – Я нашел богатые запасы продуктов, в том числе забитый до отказа холодильник.

Он осекся, увидев Нолана и Аннетту.

– Да-да, капеллан, – сказал Фрасвелл. – Я потом проведу инвентаризацию и позабочусь о справедливом распределении найденных припасов.

– Найденных или украденных? – переспросил Нолан.

– Что-о-о?

– Почему бы вам не производить собственные припасы для вашего достойного дела? На островах полно плодородной земли.

Священник изумленно уставился на Нолана.

– Наши подопечные – не преступники, приговоренные к тяжкому труду, – негодующе заявил он. – Они просто обездоленные люди, имеющие точно такие же права пользоваться дарами природы.

– Неужели вы не улавливаете разницу между дарами природы и плодами человеческого труда? На соседних островах изобилие даров природы. А у вас достаточно рабочих рук. Займите невозделанные земли – и уже через год вы получите собственный урожай.

– Вы хотите, чтобы из-за вашего эгоизма мы подвергли этих несчастных необязательным лишениям? – фыркнул Фрасвелл.

– Я сам расчистил эту землю, вы можете начать с того же.

– Мне поручено обустроить поселение по определенным стандартам, и чем быстрее эти стандарты будут достигнуты…

– Тем большим молодцом вы будете выглядеть в глазах начальства?

Вслед за священником в комнате появилась женщина с толстой шеей, красным лицом и безжалостно завитыми седыми волосами. На ней были серо-коричневый комбинезон и тяжелые ботинки. Она обожгла Нолана возмущенным взглядом.

– Земля вместе с тем, что на ней растет, принадлежит всем и каждому, – огрызнулась она. – Что за нелепая идея – присвоить все это себе одному! Значит, вы собираетесь жить здесь в роскоши, а несчастным женщинам и детям предлагаете умирать от голода!

– Я предлагаю им расчистить и засеять землю на другом острове, – возразил Нолан. – И построить там другую штаб-квартиру. Так уж вышло, что это мой дом. Я сам построил его – и генераторную станцию, и канализацию…

– Интересно, на какие средства? – громко удивилась женщина. – У честного человека не может быть столько денег.

– Полно тебе, Милли, – снисходительно сказал Фрасвелл.

– Я двадцать семь лет откладывал по восемьдесят кредитов в месяц, – объяснил Нолан. – Из своего скромного жалованья.

– И поэтому решили, что вы лучше других? – продолжала наседать женщина. – Не желаете жить в бараках, как все прочие…

– Полно, Милли, – мягко повторил Фрасвелл и снова обернулся к Нолану. – Мистер… э-э… Нолан, поскольку мне потребуется от вас информация по разным вопросам, я могу выделить вам койку здесь, в штаб-квартире. Я уверен, когда вы обдумаете все как следует, то согласитесь, что благополучие целого сообщества должно стоять на первом месте, даже если отдельному человеку придется ради этого чем-то пожертвовать.

– А как насчет моей жены?

Фрасвелл помрачнел:

– Я распорядился на время исключить здесь всякие сексуальные связи…

– Откуда мы можем знать, что она и в самом деле ваша жена? – взвилась Милтруда.

Аннетта охнула и придвинулась к Нолану, но кривой тут же схватил ее за руку. Нолан шагнул вперед и оттолкнул его.

– Ах вот как, агрессия? – кивнул Фрасвелл, словно только этого и ждал. – Позовите Гротца.

Честер поспешил к выходу. Аннетта сжала ладонь Нолана.

– Все в порядке, – сказал он. – Фрасвелл прекрасно понимает, насколько далеко может зайти.

Он выразительно посмотрел на толстяка:

– Это ведь не простая случайность, не так ли? Подозреваю, что вы давно положили глаз на этот остров и просто ждали, когда мы благоустроим его, чтобы потом отнять у нас.

Крупный мужчина с катера вошел в комнату, огляделся и увидел Нолана:

– Эй, ты…

Фрасвелл поднял ладонь:

– Итак, Нолан, надеюсь, никаких срывов больше не будет. Как я уже сказал, вам выделят койку в штаб-квартире при условии, что вы будете держать себя в руках.

В открытую дверь заглянул долговязый подросток с несчастным выражением лица. Он держал в руке небольшой, почти созревший помидор, от которого только что откусил.

– Смотри, что я нашел, пап, – сказал он.

– Не сейчас, Лестон, – проворчал Фрасвелл, проводил паренька взглядом, а потом настороженно посмотрел на Нолана.

– Помидоры? – задумчиво проговорил он. – Я думал, они не растут на Кака-девять.

– Это была экспериментальная посадка, – мрачно ответил Нолан. – Но, похоже, Лестон положил конец эксперименту.

Фрасвелл неопределенно хмыкнул:

– Так вы даете мне слово, Нолан?

– Не думаю, мистер Фрасвелл, чтобы вам понравилось то слово, что я могу вам дать.

– Тьфу! – фыркнул директор и сурово взглянул на Нолана. – Ну, хорошо же. Не говорите потом, что я не дал вам времени на размышления. Гротц… Честер… уведите его и заприте где-нибудь, пока он не образумится.

3

Нолан сидел в темном тесном сарае для инвентаря и потирал сбитые костяшки пальцев, прислушиваясь к слабым вздохам ветра и одинокому зову местной ночной птицы… а еще к скрытному, но настойчивому скрежету, почти на пределе слышимости, доносившемуся из-за запертой двери в дальней стене.

Скрежет затих вместе с тихим позвякиванием металла. Ручка повернулась, и дверь приоткрылась внутрь. В щель заглянуло мальчишеское лицо.

– Отлично сработано, Тим! – выдохнул Нолан.

– Привет, пап!

Мальчишка прошмыгнул внутрь и закрыл дверь. Нолан вытянул вперед руки, связанные стальной оплеткой в четверть дюйма толщиной. Тимми сомкнул губки кусачек и перерубил металлические нити.

– Мои лодыжки пристегнуты к койке, – прошептал Нолан.

Тимми ловко перекусил и эту проволоку. Через мгновение Нолан с сыном выбрались наружу. Кругом было тихо, хотя в верхних комнатах дома и возле пристани еще горели огни.

– Где мама? – спросил на ходу Нолан.

– Ее отвели в дальнюю палатку – возле пруда. Знаешь, что они сделали, пап? Взяли сеть и выловили из пруда всю рыбу! Всех наших окушков и другую мелочь. А потом зажарили и съели.

– Ничего, заведем новых… со временем.

– Но пахли они вкусно, – заметил Тимми.

– Ты что-нибудь ел?

– Конечно. Я забрался в кухню, пока этот толстяк со смешными губами пытался разобраться, как работает трикордео. Но ничего не добился, кроме радужных кругов. Он ужасно разозлился.

Они остановились возле ряда палаток. В одной из них горел свет.

– Там поселились их боссы, – сказал Тим.

– И никакой охраны? – спросил Нолан.

– Никого. Они поговорили между собой и решили, что это не обязательно.

Они подошли к крайней палатке.

– Примерно здесь. – Тим указал на точку в шести шагах от угла. – Я видел маму перед тем, как они сделали стены непрозрачными.

– Я возьму нож, – сказал Нолан. – А ты отойди назад и сразу убегай, если поднимется шум.

– Черт возьми, пап…

– Если они схватят меня, ты попытаешься еще раз.

– Ох. Ну ладно.

Нолан проткнул острием ножа прочный пластик. Воздух с шипением вырвался наружу. Он сделал вертикальный разрез снизу вверх. Из палатки донесся чей-то возглас, сопровождаемый глухим стуком. Нолан отбросил разрезанный лоскут в сторону и нырнул внутрь.

Аннетта уже ждала его.

– Я знала, что ты придешь, – сказала она и быстро поцеловала мужа. – Пришлось ударить ее по голове.

Она качнула головой в сторону грузной фигуры, растянувшейся у нее под ногами.

– Тимми остался снаружи, – прошептал Нолан, пролезая сквозь брешь в стенке палатки.

Туго натянутый пластик уже начал провисать.

– Клейкая лента, – сказал мальчик и протянул отцу широкий рулон.

Нолан наскоро заклеил отверстие.

– Куда сначала? – спросил Тим.

– В дом, – сказал Нолан.

Задняя дверь была заперта, но Нолан открыл ее. Он беззвучно прошел в кабинет и вынес оттуда два маленьких пистолета и легкую энергетическую винтовку. На кухне Аннетта собрала небольшую кучку концентратов из еще не до конца разграбленной кладовки. Тим вернулся из мастерской с пакетами в руках.

Выйдя из дома, Нолан оставил жену и сына возле тропы, ведущей к холмам, а сам направился к генераторной установке. Там он кое-что подрегулировал и, выходя, запер за собой дверь. Подойдя к насосной станции, он перекрыл два больших вентиля и открыл все остальные. Затем установил массивный электрический замок на дверь сарая с инвентарем.

– Вот и все, – сказал он, вернувшись к жене и сыну. – Идем.

– Если бы они не появились здесь, – заметил Тим, поднимаясь по крутому склону, – мы бы так и не собрались в поход, о котором давно уже договорились.

4

Пещера была просторная, с узким входом, скрытым от посторонних глаз за скалистым выступом, из родника в каменное углубление пола натекало десять галлонов воды в час. Пока Нолан не построил дом, его семья прожила целых два месяца в этой пещере и потому хорошо ее знала.

Потребовался час работы, чтобы вымести оттуда нанесенный ветром мусор, разложить надувные матрасы и расставить кухонные принадлежности вокруг каменного очага. Тем временем солнце уже взошло.

Нолан посмотрел в бинокль на видневшийся далеко внизу, за порослью чахлой горной травы, дом. Чужаки столпились возле насосной станции.

– Запасной резервуар, должно быть, уже опустел, – сказал он.

– Они просто взорвут дверь насосной станции, – предположила Аннетта. – Это возможно, Рид?

– Может быть, если у них есть подходящая взрывчатка. Но им еще придется разбираться, какой вентиль нужно открыть.

– Мне кажется, мы поступаем подло, оставляя их без воды.

– У них под рукой есть пруд и ведра. Как-нибудь переживут, если не принимать в расчет прыщи.

Большую часть дня Нолан и Тим провели на склонах. Стадо рогачей уже собралось на горных лугах, Нолан понаблюдал за ними в бинокль и решил, что их там больше десяти тысяч. Затем он вместе с сыном вернулся в пещеру, их сумки для образцов были доверху забиты окаменелостями, дешевыми самоцветами и новыми разновидностями грибов, пополнившими коллекцию Тима. Аннетта встретила их горячим супом и сэндвичами.

Ближе к вечеру они заметили группу людей, прочесывающих заросли кустарника неподалеку от дома. Через час-другой поиски прекратились.

– Готов спорить, что старый толстяк с ума сходит от бешенства, – бодро заявил Тим. – И он наверняка так и не разобрался с трикордео.

Ноланы установили доску и до самого ужина играли в чидж на три руки. Аннетта приготовила восстановленную из концентратов курицу с жареной картошкой. Они с Ридом выпили холодного пива дехи, а Тим получил горячее какао. Сразу после ужина огни в доме и в лагере погасли.

– Думаю, завтра поутру директор Фрасвелл даст о себе знать, – сказал Нолан, укладываясь спать.

5

За полчаса до рассвета маленькая черная коробочка возле постели Нолана тихо пискнула «бип!».

– Гости, – объявил Нолан и определил по сигнальным лампочкам, какой именно датчик из тех, что он накануне расставил вместе с Тимом, сейчас сработал. – На западной тропе. Они не теряли времени даром.

Он поднялся, надел чистую одежду, которую Аннетта пропустила через пылеуловитель, и взял энергетическое ружье.

– Можно мне с тобой, пап?

– Исключено. Ты останешься с мамой.

– Рид… ты уверен…

– Я не настолько плохо стреляю, – усмехнулся он. – Вернусь к утреннему кофе.

За десять минут Нолан добрался до подмеченной еще вчера удобной позиции. Он улегся на живот, поправил ремень и посмотрел в оптический прицел. Три человека с трудом поднимались по тропе. Нолан прицелился в скалу в десяти футах у них над головами и нажал на спуск. Брызнул фонтан пыли. Когда он рассеялся, гости уже исчезли. Нолан разглядел их в четверти мили ниже по тропе, они без оглядки бежали к дому.

В этот день датчики на склонах еще дважды извещали о вторжении чужаков и дважды предупредительного выстрела хватало, чтобы остановить их.

Вечером целая бригада носильщиков таскала ведра с водой через луг к дому. Другая группа долго возилась с генератором и сдалась только в сумерках. Третья команда колола дрова для костра и складывала их в кучу на лужайке.

– Рид… это же наши персиковые деревца, и пеканы, и липы… – запричитала Аннетта.

– Знаю, – коротко ответил Нолан.

Перед тем как лечь спать, они целый час смотрели на огонь.

6

Утро было в разгаре, когда сигнализатор снова запищал. На этот раз гостей было трое. Один из них, по имени Уинстон, которого Нолан уже видел в компании Фрасвелла, нес белое полотенце, закрепленное на ветке дерева – пекана, как определил Нолан. Они прождали четверть часа возле небольшого углубления в скале, откуда он стрелял в первый день. Затем опасливо двинулись дальше.

На выступе скалы сотней футов выше вчерашней позиции Нолана они остановились.

– Нолан! Мы хотим поговорить с вами! – послышался слабый крик.

Он промолчал.

– Директор Фрасвелл поручил нам сказать, что он проявит к вам снисхождение, если вы сдадитесь, – опять прокричал Уинстон.

Нолан выжидал.

– Вы должны спуститься немедленно, – продолжал Уинстон. – Никакого уголовного наказания не последует, если вы пообещаете с этого момента во всем сотрудничать с нами.

Еще одна минута прошла в молчании.

– Нолан, сдавайтесь сейчас же! – снова раздался сердитый крик. – А иначе…

Одиночный выстрел прогремел где-то над головой доктора. Люди внизу тут же развернулись и убежали. Нолан оглянулся. Из-за каменного выступа, закрывающего вход в пещеру, вышла спиной вперед Аннетта, сжимая в руке пистолет. Она обернулась и помахала Нолану, он вскарабкался по камням к жене.

– На западной тропе, – негодующе сказала она. – Это ж надо… пока одни разговаривали с тобой…

– Ничего страшного, – мягко ответил Нолан. – Они просто обследовали местность.

– Я боюсь, Рид. Сколько еще это будет продолжаться?

– Нам хватит еды примерно на месяц. А потом мы с Тимом, может быть, опять устроим набег на кладовые.

Судя по выражению лица, Аннетту не успокоили его слова, но больше она об этом не заговаривала.

7

За следующие пять дней, пока Нолан наблюдал, как медленно чахнут и увядают оставшиеся без полива поля, снизу ни разу не попытались снова начать переговоры. На шестое утро из дома вышли четыре человека и неторопливо двинулись в гору по восточной тропе. В одном из них Нолан узнал Фрасвелла. Замыкающий колонну держал в руках что-то вроде транспаранта. На первом привале он развернул надпись в сторону пещеры, однако Нолан не сумел издалека прочитать ее.

– Следите за пищалкой, – велел он Аннетте и Тиму. – Не думаю, что это какая-то уловка, но они могли вчера вечером послать кого-нибудь на другую тропу, когда совсем стемнело.

Он спустился к своему наблюдательному пункту. Красное лицо директора Фрасвелла было хорошо видно с расстояния в полмили, даже при небольшом увеличении. Теперь доктор разобрал, что написано на плакате: «НОЛАН, НАМ НУЖНО ПОГОВОРИТЬ».

– Фрасвелл! – крикнул он. – Чего вы хотите?

Толстяк оглядел скалы наверху, пытаясь отыскать Нолана.

– Покажитесь! – прокричал он в ответ. – Я не могу вести переговоры с бесплотным голосом!

– Тогда не стану вас задерживать.

– Нолан, как региональный директор СЗПЧ я призываю вас спуститься вниз и прекратить враждебные действия!

– Моя семья просто решила взять долго откладываемый отпуск.

– Вы стреляли в моих людей!

– Если бы я стрелял в них, то непременно попал бы. У меня два диплома «Отличный снайпер». Можете проверить, если желаете.

– Послушайте, Нолан… вы умышленно скрываете информацию, необходимую для успеха нашей миссии!

– Думаю, вы немного запутались, мистер Фрасвелл. Я никак не связан с вашей миссией. Я плачу по своим счетам…

– Меня это не интересует! Ваш долг – оказать помощь людям…

– Мистер Фрасвелл, я предлагаю вам и вашим подчиненным собрать вещички и отправиться на какой-нибудь другой клочок земли. Вот тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам обустроиться.

– Вы собираетесь торговаться, когда речь идет о благополучии тысяч людей, включая женщин и детей?

– Не совсем так. По моим подсчетам, в вашем отряде примерно пятьдесят человек.

– Переселенцы прибудут не поздней чем через две недели! Если вы не перестанете вести себя как собака на сене, не думая об этих несчастных, беспомощных людях, я снимаю с себя всякую ответственность за результат!

– И опять вы не правы, мистер Фрасвелл! Это целиком и полностью ваша ответственность. Мне просто интересно, на что вы рассчитывали, когда съели все посевное зерно и опустошили мои запасы на крайний случай? Отправиться дальше и ограбить кого-то еще? А что случится, когда не останется ни одного человека, которого можно ограбить?

– Я не занимаюсь предсказаниями, Нолан! Меня интересует только успешное завершение операции!

– Думаю, к тому моменту, когда закончатся все сладости, вы уже уйдете на покой. Между тем, если вам надоело таскать воду ведрами и есть сухой паек, вы в любой момент вольны уйти отсюда. Скажите вашему начальству, что так у них ничего не получится, и, может быть, в следующий раз они сами снабдят вас всем необходимым.

– У нас нет электричества! Нет воды! Мои люди не могут завести тракторы! Урожай погибает! Я призываю вас просто спуститься и прекратить саботаж!

– Единственный саботаж, который я здесь вижу, – это то, что ваши люди сделали с моими садами и лужайками. Не говоря уже о пруде с рыбой.

Минуты две люди внизу совещались.

– Послушайте, Нолан! – В голосе Фрасвелла поневоле проступили примирительные нотки. – Я допускаю, что с чисто практической точки зрения вы, можно сказать, имеете право на некоторую компенсацию. Хорошо. Хоть это и означает, что мне придется отнимать хлеб у невинных младенцев, я гарантирую вам выплату по одному кредиту за акр – разумеется, только пахотной земли. После того как мы проведем межевание.

– Пять лет назад я заплатил по полтора кредита за акр невозделанной земли и заплатил за все, включая горы и пустыню, – весь остров. Боюсь, ваше предложение меня не устраивает.

– Вы… вы эксплуататор, Нолан! Думаете, что вам можно издеваться над простыми людьми, но это мы еще посмотрим! Они восстанут в праведном гневе и уничтожат вас!

– Ели они восстанут прямо сейчас и возьмутся за соседний остров, то к весеннему севу у них будет готов участок расчищенной земли размером в четверть секции^[109].

– Вы обрекаете этих добрых людей на нечеловеческие лишения – и все из-за своей жадности! Вы отказываете им в куске хлеба! Вы…

– Я знаю этих добрых людей, мистер Фрасвелл. Я пытался нанять кого-нибудь из них, когда еще только поднимал здесь целину. Они посмеялись надо мной. Они не способны к обучению, не способны к труду. Им все и всегда доставалось бесплатно. А теперь их собралось слишком много вокруг кормушки. Так что, мистер Фрасвелл, не пытайтесь все свалить с больной головы на здоровую. Может показаться, что они хотят работать, но на самом деле они хотят только есть. Между прочим, какой у вас годовой оклад?

Толстяк едва не задохнулся от возмущения.

– И еще одно, Фрасвелл! – крикнул Нолан. – Скажите своим людям, чтобы они не трогали мои шпалеры из гардений. У вас нет особых трудностей с дровами, так что не стоит губить мои гардении из-за нескольких лишних шагов по склону холма.

– Гардении, да? Они так много для вас значат? Боюсь, у меня другие взгляды на то, как запасать топливо, Нолан!

Директор резко развернулся и пошел прочь. Один из его помощников обернулся и погрозил кулаком куда-то вверх, прежде чем скрылся за поворотом тропы.

Тем же вечером Нолан увидел, как группа чужаков с усердием вырубала его шпалеры.

А на следующий день Тим ворвался в пещеру и взволнованно сообщил, что стадо рогачей начало спускаться с гор.

8

– Не нравится мне это, – сказала Аннетта, когда Нолан уже собрался выйти из пещеры. – Ты не понимаешь, что эти ужасные люди сделают с тобой, стоит тебе попасть к ним в руки.

– Я обязан честно предупредить их, – ответил Нолан. – Все будет хорошо. Фрасвелл не допустит ничего такого, что могло бы подпортить его послужной список.

– Зачем тебе это, пап? – спросил Тим. – Чем будет плохо, если рогачи застанут их врасплох? Может быть, чужаки так перепугаются, что совсем уберутся с нашего острова!

– Кто-то может пострадать; начнется паника, и многих затопчут. И рога тоже очень острые.

– Правильно, но… ты ведь тоже можешь пострадать, пап, если встанешь у них на дороге! Рогачей трудно остановить, когда они уже разогнались.

– Я буду осторожен. Не волнуйтесь за меня.

Нолан выбрал самый прямой из всех возможных путей – почти вертикальный спуск по прорезанному водой ущелью, слишком узкому для рогачей, но вполне преодолимому для сильного человека. Через двадцать минут, с оцарапанными в кровь руками, он оказался на пыльной и продуваемой ветром равнине. Как только он вышел из густого подлеска у подножия гор, люди Фрасвелла втроем набросились на него.

9

В доме стоял тяжелый дух. Директор Фрасвелл, немного похудевший со времени последней встречи, плохо выбритый, в помятой, пропитанной потом одежде, торжествующе поглядывал на Нолана с дальнего конца бывшего обеденного стола, теперь занимающего середину гостиной и покрытого бумагами и пустыми контейнерами из-под сухого пайка.

– Значит, ты все-таки образумился? – Он замолчал и почесал левую подмышку. – Думаю, ты рассчитываешь на сделку, которую я тебе предлагал раньше? Как бы не так! Ты отклонил мое предложение и теперь поплатишься за это!

Он покачал пальцем перед носом Нолана.

Губы Нолана были разбиты, челюсть распухла, голова раскалывалась от боли.

– Я пришел не ради сделки, – сказал он. – Я хотел предупредить вас…

– Ты? Предупредить меня? – Фрасвелл вскочил на ноги. – Послушай, ты, маленький наглый попугай! Это я тебя предупреждаю! Я хочу, чтобы генератор заработал на полную мощность через пятнадцать минут! Я хочу, чтобы еще через десять минут из крана текла вода! Я хочу, чтобы все помещения были открыты и чтобы ты передал мне ключи от них, прежде чем выйдешь из этой комнаты!

Он ожесточенно почесал под ребрами.

– Это было бы непросто сделать, – заметил Нолан. – Даже если бы ключи были у меня в кармане.

Фрасвелл открыл рот и, выдохнув, приказал:

– Обыщите его!

– Мы уже обыскали – у него ничего нет.

– «Ничего нет, сэр»! – поправил Фрасвелл и резко обернулся к Нолану. – Куда ты их спрятал? Рассказывай, приятель! Мое терпение на исходе!

– Не в ключах дело, – сказал Нолан. – Я пришел поговорить о другом…

– Ты будешь о них говорить, так или иначе! – едва не сорвался на крик Фрасвелл.

– Эй, что тут у вас произошло? – послышался визгливый женский голос.

В дверях, уперев руки в бока, появилась Милтруда, выглядевшая значительно хуже после десяти дней без мытья. У нее за спиной топтался Лестон.

– Вы только посмотрите, кто к нам пришел! – сказала она, увидев Нолана. – Ты наконец-то поймал его, Элвин?

– Да, я его поймал. Он пока упрямится, но скоро сломается, уверяю тебя!

– А что с той потаскухой, которую он взял себе в любовницы? – зловеще спросила Милтруда. – Отдай ее мне. Может быть, после этого он станет сговорчивей.

– Вон отсюда! – прорычал Фрасвелл.

– Эй, полегче, Элвин! – огрызнулась она. – Следи за своим языком!

Фрасвелл схватил со стола пустую банку из-под концентрата и с яростью зашвырнул ею в жену. Банка ударилась в стену рядом с Милтрудой, та взвизгнула и выбежала из комнаты, едва не сбив по пути собственного сына.

– Заставьте его говорить! – завопил Фрасвелл. – Добудьте эти ключи! Делайте что хотите, но мне нужен результат… немедленно!

Один из державших Нолана больно завернул ему руку.

– Только не здесь! – Фрасвелл, тяжело отдуваясь, погрузился в кресло и проворчал, глядя в сторону, пока Нолана выталкивали за дверь: – И разумеется, так, чтобы он не получил серьезных повреждений.

10

Двое держали Нолана за руки, а третий ударил его кулаком в подвздошье. Он задохнулся и согнулся пополам.

– Не в живот, придурок! – сказал кто-то. – Так, чтобы он мог говорить.

Его схватили за волосы и заставили поднять голову, от увесистой затрещины зазвенело в ушах.

– Послушай, ты, богатая скотина, – прошипел в лицо Нолану человек с нечесаными волосами, безумными глазами и щербатым ртом. – От нас ничего не скроешь…

Нолан крепко засадил щербатому коленом. Тот обиженно вскрикнул и повалился на землю. Нолан выдернул руку и наотмашь ударил второго по шее. На мгновение он оказался свободен, двое противников стояли перед ним, тяжело дыша, но не решаясь напасть.

– Через несколько минут здесь начнется давка, на этом самом месте, – скороговоркой произнес Нолан. – Дикие рогачи – крупные твари, весом больше тонны. Предупредите своих.

– Хватай его! – рявкнул один из двоих и бросился на Нолана.

Они все еще пытались придавить его ноги, когда по ту сторону дома раздался громкий шум. Чей-то потрясенный крик заставил противников Нолана замереть, не закончив атаку. Он вырвался, перекатился по земле и поднялся на ноги, и в это время из-за угла выскочил мужчина с побледневшим от ужаса лицом и трясущимися ногами. За его спиной слышался тяжелый топот. Крупный рогач-самец мчался по изрытой колесами земле, таща на мощном загривке обломанные ветки розовых кустов. Перепуганный мужчина едва успел отпрыгнуть в сторону, а зверь прогалопировал мимо и скрылся под затихающий треск за тем, что осталось от защитной лесополосы.

На мгновение чужаки застыли, прислушиваясь к грохоту, напоминающему раскаты грома в горах, а потом как по команде повернулись и побежали со всех ног. Нолан поспешил к переднему фасаду дома.

Фрасвелл стоял на веранде с выражением крайнего недоумения на широком лице, к нему жался мальчишка Лестон. Увидев Нолана, директор отшатнулся, затем сбежал по ступенькам и помчался к углу дома… и встал там как вкопанный, когда мимо протопал еще один рогач.

– Боже милосердный!

Фрасвелл попятился, развернулся и рванул обратно к крыльцу. Нолан преградил ему дорогу.

– Это твоя работа! – прокричал Фрасвелл. – Ты задумал нас всех убить!

– Пап, – начал было Лестон, но тут из-за угла появились двое мужчин, один из которых держал в руках винтовку.

– Взять его! – завопил Фрасвелл, указывая на Нолана. – Фанатик! Это он все подстроил!

– Не будьте идиотом, Фрасвелл, – огрызнулся Нолан. – Я в такой же опасности, как и вы…

– Фанатик! Он хотел утащить меня с собой! Взять его!

Фрасвелл бросился на Нолана, двое других подкрались сзади.

Его яростно били кулаками, потом повалили на землю и принялись пинать сапогами.

Он схватил одного из стоявших над ним за лодыжку и повалил на себя. Второй пританцовывал рядом с винтовкой наготове.

– Пристрели этого кровопийцу! – крикнул, поднимаясь, тот, которого Нолан сбил с ног. – Погоди, дай я!

Он выхватил винтовку из рук своего приятеля и прицелился в голову Нолана. Но долговязый худой Лестон вдруг бросился к стреляющему и оттолкнул ствол вбок. Куски газона разлетелись от выстрела во все стороны.

– Так нельзя, пап… – начал было Лестон, но Фрасвелл с разворота всадил ему оплеуху с такой силой, что мальчишка растянулся на земле.

– Предатель в моей семье! Ты мне больше не сын!

Барабанная дробь приближающегося стада превратилась в беспрерывный рев прибоя. Тот человек, что стрелял, выронил винтовку и бросился к причалу. Когда вдали показались другие рогачи, Фрасвелл повернулся и тоже побежал следом за своими подчиненными.

Нолан с трудом встал на ноги, определил, куда движется стадо, и сломя голову помчался к роще местных шиповниц на небольшом пригорке, мимо которого должно было проскакать стадо. По пути он подхватил ветку выдранной из земли гардении. Когда вожак оказался всего в пятидесяти футах от него, Нолан остановился, помахал веткой и закричал. Почуяв ненавистный запах, рогачи попятились, оттесняя своих сородичей вправо от рощи – на тропу, ведущую к пристани.

Нолан упал в траву и затаил дыхание, выжидая, когда стадо промчится мимо. Сквозь облако поднятой пыли он разглядел чужаков, столпившихся на пирсе и на палубе катера.

Один из стоявших на причале – Фрасвелл, как решил Нолан, – что-то крикнул, показывая на дом. Кажется, ему что-то ответили с катера. Вероятно, директор и рядовые сотрудники СЗПЧ разошлись во мнениях.

– Самое время для последнего толчка, – пробормотал Нолан, поднимаясь.

Группа старых самок, отставших от стада, как раз пробегала мимо рощи. Нолан торопливо огляделся, вырвал из земли побег кожаницы и принялся обдирать кору. От раздавленной между пальцами мякоти заструился резкий, густой запах. Нолан двинулся наперерез отставшим самкам, размахивая ароматной веткой, а когда рогачи направились в его сторону, повернулся и побежал. Он слышал, как копыта огромных зверей стучат у него за спиной. Собравшиеся на пирсе оглянулись на его крик и увидели, как он спешит к ним, а следом галопом несутся рогачи.

– На помощь! – продолжал кричать Нолан. – Подождите, не уплывайте! На помощь!

Чужаки ринулись к сходням. Фрасвелл схватил одного за руку, но тот оттолкнул директора и побежал дальше. Грузные фигуры Милтруды и Фрасвелла еще какое-то время оставались на месте, но затем и они метнулись к катеру.

Когда они оглянулись, двигатель уже заработал. Сходни затащили на палубу в тот момент, когда Нолану оставалось всего пятьдесят футов до пирса. Одна из самок остановилась перед ним, вынуждая отдать сочное лакомство. Нолан отбросил ароматный стебель в сторону, испустил пронзительный крик и упал, а самка еще долго смотрела вслед удаляющемуся катеру, умиротворенно двигая жующими губами.

11

Навстречу Нолану из-за дома вышел долговязый худой юноша.

– Э-э… я… – начал он.

– Лестон… как получилось, что ты оказался здесь? – недоуменно спросил Нолан.

– Я нарочно, – выпалил мальчишка.

– Не думаю, что твой отец вернется, – сказал Нолан.

Лестон кивнул.

– Я хочу остаться, – объяснил он. – Мне нравится работать, мистер Нолан.

– Ты разбираешься в фермерском хозяйстве? – с сомнением в голосе проговорил Нолан.

– Нет, сэр. – Мальчишка проглотил комок в горле. – Но я хочу научиться.

Несколько мгновений Нолан молча разглядывал Лестона, потом положил руку ему на плечо и улыбнулся:

– Большего я и не могу от тебя требовать.

Он обернулся и посмотрел сначала на изуродованную лужайку, потом на растерзанные шпалеры, поредевшую рощу и еще дальше, на высохшее поле.

– Пойдем, пора приниматься за работу, – сказал он. – Чума прошла, и нам многое еще нужно сделать до того, как созреет урожай.

Машина грез

Перевод А. Бурцева

1

Комната была большой. Толстые ковры на полу, стены, задрапированные дамасскими тканями, причудливые подоконники и большая спиральная люстра из венецианского стекла, над которой, должно быть, не меньше года трудилась целая семья резчиков. Широкоплечий человек с длинным торжественным лицом и большим носом, покрытым сеткой лопнувших кровеносных сосудиков, встретил меня у двери, осторожно подал руку и подвел к длинному столу, старательно отполированному и навощенному, за которым сидели в ожидании еще четыре человека.

– Мистер Флорин, джентльмены, – представил меня широкоплечий.

У людей за столом были странно похожие лица, напоминающие камбалу, так что я был просто в восторге от знакомства с ними. Ну а сами они если и оценили мою внешность, то ничем не дали это понять.

– Мистер Флорин согласился нам помогать… – начал Большой Нос.

– Не совсем так, – тут же перебил я его. – Я согласился вас выслушать.

Я взглянул на пять лиц за столом; все зачем-то обернулись. Но сесть мне никто не предложил.

– Эти господа, – сказал мой хозяин, – составляют персональный штат сенатора. Вы можете быть полностью уверены в их абсолютной предусмотрительности.

– Прекрасно. А в чем мы должны быть предусмотрительными?

Один из сидящих подался вперед, стискивая лежащие на столе руки – маленький, сухонький, с узкими, точно вылепленными из белой глины ноздрями и глазами, как у хищной птицы.

– Мистер Флорин, как вам известно, анархисты и прочие недовольные угрожают нашему обществу, – сказал он негромким, словно шепоток совести, голосом. – Кандидатура сенатора на пост Мирового Лидера – наша единственная надежда на постоянный мирный прогресс.

– Возможно. Но при чем здесь я?

– Может, вы заметили, – сказал его сосед, с пухлым и гладким, точно кусок сала, лицом, – что в последние дни избирательная кампания сенатора начинает утрачивать динамику.

– В последние дни я не интересовался его кампанией.

– К нему есть претензии, – произнес первый, с глазами птицы. – Повторяется, неудачно отвечает на вопросы противников, стал выступать как-то вяло. И этих претензий все больше. Последние три месяца мы кормим новостников подтасованными фактами.

Все уставились на меня. В комнате повисла тишина. Я обвел стол взглядом, остановил его на человеке с густыми седыми волосами и бульдожьим ртом.

– Вы хотите сказать, что он умер? – спросил я.

Седовласый медленно, почти с сожалением покачал головой.

– Сенатор сошел с ума, – торжественно произнес он.

В этот кульминационный момент тишина стала такой же тяжелой, как полностью загруженная стиральная машина в прачечной. А может, еще тяжелее. Я огляделся, увидел у стены стул, принес его к столу, сел и поерзал, устраиваясь поудобнее, после чего откашлялся. За окном послышались гудки автомобилей.

– Трудности, которые он преодолевал последние три года, подкосили бы обычного человека вдвое быстрее, – проговорил сальнолицый. – Но сенатор – борец и стойко переносил это давление. Однако оно все же сказалось на нем. Он везде стал видеть врагов. В конце концов навязчивые идеи сложились в устойчивую бредовую систему. Теперь он считает, что все против него.

– Он уверен, – добавил Большой Нос, – что существует заговор с целью его похищения. Враги будто бы намереваются промыть ему мозги и сделать своей марионеткой. Соответственно, он решил, что должен бежать.

– Трагично, – посочувствовал я, – но это не совсем моя сфера. Вам нужен мозгоправ, а не сыщик.

– Лучшие нейропсихологи и психиатры страны пытались вернуть сенатора к реальности, мистер Флорин, – сказал Большой Нос. – Но у них ничего не получилось. Поэтому мы решили привести реальность к сенатору…

– Наш план в этом и состоит, – подался вперед человек-птица, и на его лице появилось нечто вроде выражения. – Сенатор полон решимости рискнуть и пойти в город инкогнито, чтобы отыскать там своих врагов. Отлично. Мы проследим за тем, чтобы его бегство было успешным.

– Он думает, что, перестав играть роль делового человека, лишившегося пропитания и положения в обществе, сможет затеряться в толпе, – сказал Большой Нос. – Но он столкнется с тем, что все не так просто. Аналитики, изучавшие его дело, уверяют нас, что его чувство долга нельзя взять и скрыть. Трудности всплывут из глубин его же разума. Ему противостоят воображаемые препятствия, но в конце концов он обнаружит, что они вовсе не воображаемые.

– Человек, который полагает, что его преследуют невидимые враги, что ему грозит смерть, является, по определению, психически больным, – сказал сальнолицый. – Но вдруг его действительно преследуют?Вдруг его страхи истинны?

– Мы априори считаем его нормальным, мистер Флорин, – пояснил Большой Нос. – И, столкнув сенатора с реальностью, приведем его к здравомыслию.

– Ловко, – сказал я. – А кто обеспечит его розовыми слонами? Или серебряными человечками в клозете?

– Мы не лишены ресурсов, – мрачно ответил Большой Нос. – И уже приняли меры, чтобы часть города эвакуировали, за исключением проверенных людей. Установлено очень сложное оборудование, реагирующее непосредственно на его мысли. Все его перемещения будут отслеживаться, а фантазии контролироваться – и одновременно станут воспроизводиться явления, соответствующие его страхам.

Я осмотрел сидящих за столом. Все были очень серьезны.

– Джентльмены, вы ждете слишком уж многого от киносъемок и дешевых эффектов, – заметил я. – Сенатор, может, безумен и верит в замок Дракулы, но он не дурак.

Большой Нос холодно улыбнулся:

– Мы хотим кое-что продемонстрировать вам, мистер Флорин.

Он шевельнул пальцем, и я услышал рычание сложных механизмов, скрежет и стук, становившиеся все ближе и все громче. На столе задребезжали пепельницы. Пол затрясся, люстра принялась раскачиваться. Со стены упала картина. Затем стена внезапно выпятилась и рухнула. В проломе показались десятимиллиметровая пушка и бесконечно длинный усилитель сигналов на носу танка «Боло-III», который вдвинулся в комнату и остановился. Я ощущал запах пыли и вонь солярки, слышал завывание турбины на холостом ходу, а также глухой стук падающих кирпичей.

Большой Нос снова шевельнул пальцем. Танк исчез, стена вновь сделалась целой, картина и все прочее оказались на своих местах, звуки издавал один я, пытаясь прокашляться.

Я достал носовой платок, вытер лоб и загривок, а они улыбались, глядя на меня с омерзительным превосходством.

– Да, – согласился я. – Беру назад свое предыдущее возражение.

– Поверьте мне, мистер Флорин, – сказал Большой Нос, – для сенатора побег в город будет совершенно реальным.

– Все равно план кажется мне полным безумием, – возразил я. – Если вы пригласили меня сюда, чтобы послушать мои советы и извлечь из них пользу, то я говорю вам: забудьте об этом.

– Нам нужны не ваши советы, – сказал сальнолицый, – а ваше сотрудничество.

– И в чем заключается моя роль?

– Когда сенатор отправится на поиски приключений, вы пойдете с ним, – объяснил Большой Нос.

– Я слышал о людях с надломленным сознанием, – сказал я. – Но даже не знал, что они нуждаются в попутчиках.

– Вы будете охранять его, мистер Флорин, когда он столкнется с реальными опасностями. А заодно обеспечите канал связи, через который мы станем контролировать его действия.

– Понятно, – вздохнул я. – А что мне, как принято говорить, с этого обломится?

Человек-птица встретился со мной взглядом:

– Вы считаете себя наемником, человеком чести, одиноким воином, сражающимся с силами зла. Нам очень нужны ваши особые навыки. Вы не можете пренебречь служебным долгом и одновременно сохранять самоуважение. Соответственно, вы сделаете то, что мы хотим.

И он откинулся на спинку кресла с довольным видом человека, добившегося своего.

– Неожиданный поворот, – заметил я.

– Выбор простой, – заявил Большой Нос. – Теперь вы знаете ситуацию. Время не ждет. Поможете нам или нет?

– Вы говорите, что советовались с лучшими психологами, – сказал я. – Кто я такой, чтобы спорить с ними? Когда начинается наш эксперимент?

– Уже начался. Сенатор ждет вас.

– Он знает обо мне?

– Он полагает, что ваше появление подстроено им самим.

– Вижу, у вас на все есть ответы, – сказал я. – Может, это и к лучшему… если вы знаете все вопросы.

– Мы использовали все возможности, какие могли предусмотреть. Остальное – ваше дело.

Двое из комитета – они называли себя Внутренним Советом – проводили меня в ярко освещенное подвальное помещение, где три молчаливых человека ловкими руками вложили меня в новенькую куртку из мягкой серой материи – по словам Большого Носа, пуленепробиваемую, с климат-контролем. Меня снабдили двумя пистолетиками, в виде перстня и ручки с зажимом. Один из техников дал мне коробочку, украшенную искусственным жемчугом. Внутри, на слое ваты, лежал кусок пластика размером с рыбью чешуйку.

– Это устройство связи, – сказал он. – Мы укрепим его под вашими волосами за ухом, чтобы скрыть от посторонних глаз. Вы даже не будете его чувствовать.

В комнату вошел розовощекий человек, которого я прежде не видел, что-то прошептал Большому Носу и повернулся ко мне.

– Если вы готовы, мистер Флорин… – сказал он голосом таким же мягким, как последнее желание осужденного, и не стал ждать моего ответа.

Я пошел за ним и у двери оглянулся. Четыре мрачных лица провожали меня взглядами. Платочком никто не махал.

2

Я уже слышал о летнем гнездышке сенатора. Оказалось, это был скромный домик – восемьдесят пять комнат, газоны и сад на территории в пятьдесят акров, – стоявший в предгорье, в шестидесяти километрах к северо-востоку от города. Пилот выбросил меня в зарослях больших хвойных деревьев. Прохладный ночной воздух был наполнен ароматом сосновой смолы, в полукилометре от меня светились окна дома. Следуя инструкциям, я крался среди деревьев, производя шума не больше, чем лось в период случки, и нашел дырку в заборе там, где она и должна была быть, по их словам. В пятидесяти шагах от меня прошел вооруженный человек с собакой на поводке и даже не повернул головы в мою сторону. Когда он ушел, я стал пробираться к дому.

Задняя дверь была скрыта за стеной разросшегося можжевельника. Поворот ключа – и я очутился в небольшой комнатушке, заполненной вонью дезинфектанта. Следующая дверь вела в узкий холл. Справа в фойе горел свет; я направился туда, поднялся по трем пролетам узкой лестницы и очутился в коридоре, стены которого были затянуты серым шелком, что-то смутно мне напоминавшим. Но я не стал думать об этом. Впереди из открытой двери лился рассеянный свет. Я пошел на него в полумраке, вдыхая запахи вощеного дерева, гаванских сигар и старых купюр.

Он стоял у открытого стенного сейфа спиной ко мне и повернулся, когда я вошел. Я сразу узнал его: косматая, белокуро-седая шевелюра, квадратный подбородок с ямочкой, притягивавший голоса женщин, сшитый вручную пиджак на широких плечах. Голубые глаза смотрели так спокойно, словно я был дворецким, которого он вызвал звонком.

– Флорин, – сказал он звучным, но мягким голосом, какого я вовсе не ожидал. – Вы пришли.

Он протянул мне руку: жесткая хватка, аккуратный маникюр и никаких мозолей.

– Что я могу сделать для вас, сенатор? – спросил я.

Он помолчал, прежде чем ответить, словно вспоминал какую-то старую шутку.

– Наверное, они рассказали вам историю о том, что я схожу с ума? О воображаемых заговорщиках, которые хотят меня похитить? – И прежде, чем я придумал ответ, добавил: – Разумеется, ничего этого нет, все обстоит иначе.

– Ладно, – ответил я. – Я готов выслушать, в чем дело.

– Они убьют меня, – спокойно сказал он, – если вы, конечно, не сумеете спасти мою жизнь.

Он взглянул на меня, как это делали в старину, прямо и честно. Я открыл было рот, собираясь о чем-то спросить, но промолчал и прошел к столику с телефоном слоновой кости. Сенатор глядел, не говоря ни слова, как я проверяю телефон, светильники и даже большую ветку чуть увядших роз на столике, а после этого – всякие санитарные штучки в ванной, примыкавшей к комнате. Я нашел три жучка и бросил их в унитаз, не забыв спустить воду.

– Если в другом месте есть установленный с умом индуктивный микрофон, нас все равно можно подслушать, – сказал я. – Забудьте о конфиденциальности в современном мире.

– А как насчет подглядывания снаружи? – спросил он.

Я показал на живую изгородь:

– Как вы и предполагали.

Сенатор кивнул, словно я сказал нечто важное.

– Между прочим, – продолжил я, – мы раньше встречались, сенатор? – (Он покачал головой и слегка улыбнулся.) – Учитывая текущие обстоятельства, вы, наверное, хотели бы увидеть мои документы?

Может, он немного смутился, а может, и нет. Я неважно читаю по лицам.

– Мне известно, какова ваша репутация, мистер Флорин, – сказал он.

– Может, вы слегка просветите меня, сенатор. Я не хотел бы совершать ненужных ошибок.

– Вам же известна политическая ситуация в городе. Анархия, беспорядки, толпы на улицах, но все это не так стихийно, как может показаться. Толпой управляют с определенной целью, и цель эта – измена.

– Весьма редкое слово, сенатор. Не так уж часто слышишь его в наше время.

– Разумеется, вам говорили о близящихся выборах, опасности политического хаоса, экономического краха и бедствиях всепланетного масштаба.

– Да.

– Но кое о чем, наверное, не упомянули. О вторжении на нашу планету.

– Уже двадцать лет мир управляется единым правительством, атаки внутренних врагов ждать не приходится. Кто же тогда? Маленькие зеленые человечки с Андромеды?

– Не человечки, – сердито ответил он. – Что же касается Андромеды… Я не знаю откуда.

– Странно. Что-то я не замечал их поблизости.

– Вы не верите мне.

– А почему я должен верить?

Он коротко рассмеялся:

– Действительно, почему? – Слабая улыбка тут же исчезла с его губ. – Предположим, я предоставлю доказательства.

– Валяйте.

– Как вы, вероятно, понимаете, здесь у меня ничего нет. Того, что убедило бы вас.

Я кивнул, изучая его. Его взгляд был не таким диким, как у большинства психов.

– Я понимаю: после моих слов то, что вам наговорили обо мне, кажется правдоподобным, – спокойно продолжил он. – Я сознательно пошел на этот риск. Мне нужно быть полностью искренним с вами.

– Ладно. И что теперь?

– Люди, говорившие с вами, связаны с врагами, лидера которых зовут Ван Воук. Они намерены сотрудничать с ним. Надеются на обильное вознаграждение, когда будет установлен новый режим. Бог знает что им пообещали. Но я собираюсь остановить их.

– Как?

– У меня есть последователи, небольшая группа верных мне людей. Ван Воук знает об этом. И поэтому собирается меня убить.

– Тогда чего он ждет?

– Убийство как таковое сделает меня мучеником. Он хочет сначала дискредитировать меня. История с безумием – первый шаг. С вашей помощью он надеется подтолкнуть меня к поступкам, которые приведут к моей гибели и послужат ей оправданием.

– Я послан сюда, чтобы помочь вам сбежать, – напомнил я.

– Чтобы по дороге меня захватили его наймиты. Но у меня есть возможности, о которых ему не известно. Именно так я узнал о вторжении… и о другом пути бегства.

– Почему вы не сбежали раньше?

– Я ждал вас.

– Что делает меня такой важной персоной?

Он взглянул мне прямо в глаза:

– Я хочу, чтобы вы стали моим преданным союзником – до самой смерти. Или так, или никак.

– Допустим, вы добились этого.

– Вы понимаете, что будете подвергаться смертельной опасности с того момента, как мы отклонимся от сценария Ван Воука?

– Такая мысль приходила мне в голову.

– Хорошо, – коротко сказал он. – Давайте продолжим.

Он прошел в ванную, взял с вешалки поношенную куртку и надел ее. Вид его стал чуть менее представительным, но этого было совершенно недостаточно. Пока он занимался этим, я заглянул в открытый сейф. Там лежал пакет официальных на вид документов, обернутый фиолетовой лентой, и рядом с ним – толстая пачка чего-то, весьма напоминающего деньги. Правда, рисунки и надпись были выполнены фиолетовыми чернилами – изображение льва и фраза «Законное платежное средство „Ластриан Конкорд“ для всех общественных и частных долгов». Еще в сейфе лежал плоский пистолет неизвестной мне системы.

– Что такое «Ластриан Конкорд», сенатор?

– Торговая компания, акциями которой я владею, – ответил он после секундного колебания. – Сейчас их валюта почти бесполезна. Я храню их как напоминание о своих неудачных финансовых решениях.

Он не наблюдал за мной, и я ловко переложил пистолет из сейфа в свой боковой карман. Сенатор стоял у окна, водя пальцами по серой металлической раме.

– До земли далеко, – заметил я. – Но, думаю, у вас в рукаве есть веревочная лестница.

– Кое-что получше, Флорин.

Я услышал тихий хруст, и рама открылась внутрь, как дверь. Снаружи не донеслось ни малейшего дуновения. За рамой, на расстоянии полуметра, оказалась глухая серая стена.

– Стены с двойными панелями, – сказал он. – У дома есть много особенностей, о которых Ван Воук понятия не имеет.

– Так каким был старый маршрут, сенатор? – спросил я. – Тот, который Ван Воук подготовил для вас?

– Есть официальный запасной выход. Задняя дверь ведет вниз, в гаражи. Охрана предположительно подкуплена и предоставит нам автомобиль. Этот путь не так удобен, но гораздо менее заметен для посторонних.

Он шагнул через фальшивое окно и тут же скрылся из глаз. Я собрался было последовать за ним, но тут в ухе защебетал сверчок.

Отличная работа, прошептал крошечный голосок.Все идет как надо. Оставайтесь с ним.

Я кинул последний взгляд на комнату и вслед за сенатором воспользовался его потайным ходом.

Мы очутились в саду, под гигантским хлопковым деревом. Кто-то потратил огромные деньги, чтобы пересадить его живым. Сенатор прошел между декоративными растениями к ряду привезенных из-за границы тополей, тянувшихся вдоль забора, достал из кармана куртки портновские ножницы и несколько проводков для перемычек. Ловко, даже профессионально, он проделал в оснащенной сигнализацией ограде лаз; мы пролезли через него и очутились на кукурузном поле, под звездами.

Когда глаза приспособились к их свету, выяснилось, что видимость не так уж плоха. Мы миновали поле, за которым оказался крутой холм. Сенатор обладал приличными альпинистскими навыками и, похоже, точно знал, куда направляется. Когда мы вскарабкались на гребень, он указал на север, где виднелось слабое свечение, и сообщил, что там, в шестидесяти километрах от нас, стоит город. Тут появился вертолет, освещавший прожектором верхушки деревьев. Вероятно, с более близкого расстояния инфракрасный детектор мог бы обнаружить нас, но мы находились среди лесистых холмов, где без труда могли затеряться.

Восхождение заняло минут десять и, по прикидке сенатора, вполне укладывалось в расписание. Мы спустились по противоположному крутому склону в узкую долину, разрезавшую дикую местность – ни дать ни взять след от сабельного удара, – и прошли несколько сотен метров на север, к ущелью, где было удобнее всего спрятаться, если бы возникла необходимость быстро скрыться с глаз. Сенатор протянул мне маленькую серебряную фляжку и квадратную таблетку.

– Бренди, – сказал он. – И усилитель метаболизма.

Я попробовал бренди, он был классного качества.

– Мне нравится, – признался я. – Роскошный побег из тюрьмы, чисто американский план.

Сенатор рассмеялся:

– У меня было много времени на подготовку. Еще три месяца назад я заподозрил, что Ван Воук и Совет сговорились. Я ждал, пока не убедился в этом.

– А вы точно убедились? Может, они знают, что вы не знаете, что знают они.

– К чему вы клоните?

– Может, этот побег – тоже уловка? Может, проход в двойной стене входил в их планы? Может, они наблюдают за вами прямо сейчас?

– Я с такой же легкостью мог отправиться на юг, а не к столице.

– Но у вас были причины пойти в этом направлении. Может, им известны эти причины.

– Вы просто гадаете, Флорин? Или…

– Если бы было это «или», я бы вам ничего не сказал.

Он снова рассмеялся – негромко, невесело, но все же рассмеялся:

– Где заканчивается эта цепь рассуждений, Флорин? Все не такое, каким выглядит, или именно такое? Нужно же где-то провести черту. Я предпочитаю думать, что у меня в голове – мои собственные мысли и они, по крайней мере, не хуже того, что мог бы придумать Ван Воук.

– Что произойдет после того, как вы встретите своих? О каких верных людях вы говорили?

– У них есть доступ к широковещательным сетям. Я появлюсь на тридео во всем мире и сообщу о сложившейся ситуации, что свяжет руки Ван Воуку.

– Или сыграет ему на руку.

– В смысле?

– Предположим, межпланетные захватчики – плод вашего воображения.

– Ничего подобного. Я уже говорил вам, Флорин, что у меня есть доказательства их существования.

– Если вы можете вообразить межпланетных захватчиков, то и доказательства могут быть воображаемыми.

– Если вы сомневаетесь в моем здравом уме, зачем вы здесь?

– Я согласился помогать вам, сенатор, но не обязан верить в ваши идеи.

– Правда? А ваша идея насчет помощи мне не может состоять в том, чтобы привести меня, как козленка на веревочке, прямо в лапы Ван Воука?

– Я просто рассуждаю, сенатор. У людей, знаете ли, действительно бывают иллюзии и галлюцинации. И люди верят в них. Почему вы считаете себя застрахованным от этого?

Он начал говорить резкие слова, но тут же прервался, покачал головой и улыбнулся:

– Я не люблю развлекаться парадоксами в это время ночи…

Он снова оборвал фразу на полуслове и вскинул голову.

Я тоже услышал этот звук – турбины, завывавшие к югу от нас, не так уж далеко.

– Вот и наш экипаж, – проговорил я. – Как вы и предсказывали, сенатор.

– Все знают, что здесь проходит грузовая линия. Не надо примешивать мистику.

– Предполагаю, что Ван Воуку это тоже известно.

– Спрячьтесь в канаве, если хотите. А я буду голосовать.

– Это вы спрячьтесь. Я в бронежилете.

– Какого черта? – резко огрызнулся сенатор, слегка выходя из образа. – Должен же человек хоть кому-то доверять.

Он шагнул на середину дороги и, когда машина подъехала ближе, замахал рукой. Мы залезли в кузов и уютно устроились среди пустых куриных клеток.

3

Водитель высадил нас у берега, среди складов, на старом, разбитом тротуаре. Холодный порывистый ветер, пахший мертвой рыбой и просмоленными канатами, нес песок и рваные газеты. В витринах магазинчиков, уставившихся на нас слепыми глазами-окнами, горели слабые лампы, давая мертвенный, точно в морге, свет. Несколько человек – мужчины в фетровых шляпках и дамы в шляпках-колокол, меховых ботинках и с голыми ногами отважно боролись с ветром.

– Что это, Флорин? – резко спросил сенатор.

– Да ничего особенного, – пожал я плечами. – Правда, не похоже на то, чего я ожидал.

– А вы чего-то ожидали?

– Не берите в голову, сенатор, я просто так. И куда мы теперь?

– Тут рядом есть местечко. Там нас будут ждать каждый четвертый час, пока я не появлюсь. – Он взглянул на наручные часы. – Осталось меньше получаса.

Мы прошли мимо закрытой лавки портного с манекенами в двубортных костюмах, на плечах которых скопилась пыль, мимо кондитерской и аптеки. Все прохожие почему-то шагали по противоположной стороне улицы, хотя, кажется, никто не перешел дорогу, чтобы избежать встречи с нами. Удивляло количество высоких и стройных женщин в серых пальто с воротниками из беличьего меха. Медленно проехал автомобиль с плотными шторками на окнах.

В ухе у меня зажужжало, и тоненький голосок прошептал:Флорин, вышла небольшая накладка. Пока что не пускайте объект к месту встречи. Идите на восток, дальнейшие инструкции получите позже.

– Я передумал, – сказал я сенатору. – Давайте пропустим эту встречу. Подождем следующей, через четыре часа.

– Черт побери, да у этого человека каждый час на счету.

– У него одного, сенатор?

– Ладно. Что вы задумали?

– Давайте немного пройдем на восток.

Он настороженно поглядел на меня:

– Флорин, вы о чем-то не сказали мне?

– Я хочу спросить об этом же вас.

Он заворчал, обогнал меня и первым направился на восток. Я последовал за ним. Кварталы выглядели точно так же, как те, что мы уже миновали. Большая зеленая машина промчалась через перекресток в полуквартале впереди нас. Мы продолжали идти.

Прекрасно, Флорин, прошептали мне в ухо.Остановитесь на следующем углу и ждите.

Перекресток остался позади.

– Идите вперед, – сказал я. – Хочу проверить кое-что.

Он глянул на меня с неудовольствием, прошел шагов пятьдесят и остановился, глядя в темную витрину. Я увидел, как зеленая машина сворачивает за угол двумя кварталами дальше, затем догнал сенатора.

– И что теперь? – проворчал он, отступив к стене.

– Сюда, в переулок, – рявкнул я в ответ, хватая его за руку.

– Зачем? Что…

– Интуиция.

Я толкнул его в темноту, где в воздухе висела вонь, а под ногами что-то хрустело. И тут же услышал гудение двигателя большой машины: она приближалась, затем остановилась, и все смолкло. Хлопнула дверца. Машина двинулась дальше, проехав мимо переулка, где в темноте стояли мы.

– Да ведь это тот самый автомобиль… – прошептал сенатор.

– Вы знаете владельца?

– Разумеется, нет. Что это, Флорин?

– Чья-то игра. И мне не нравятся ее правила.

– Бога ради, вы не можете говорить яснее?

– Этого так просто не объяснишь. Давайте туда, сенатор.

Я указал ему вглубь переулка. Он пробурчал что-то, но подчинился. Мы вышли на темную улицу, более широкую, чем переулок, но не менее пахучую.

– Куда вы ведете меня, Флорин? – спросил сенатор заметно охрипшим голосом. – Во что меня втягиваете?

– Просто импровизирую, – ответил я. – Давайте отыщем тихий уголок, где мы сможем поговорить…

Я явно запоздал со своим разумным предложением: из переулка выскочил зеленый автомобиль, ударился о бордюр, завихлял, но тут же выправил курс и помчался прямо на нас. Сенатор закричал, раздался звон стекла, за ним – громкий треск, я увидел вспышки пламени, рвущиеся из машины, и в щеку мою впились кирпичные осколки. Я повернулся, схватил сенатора, толкнул его вперед. Автомат запнулся и смолк, оставив нас в звенящей тишине.

Сенатор оперся о кирпичную стену, стоя спиной ко мне, и принялся медленно опускаться на колени. Я бросился к нему, подхватил и увидел, как на боку у него расползается большое пятно. На улице раздался чей-то голос. Загремели шаги и стали приближаться. Было самое время уходить. Я закинул руку сенатора себе на плечи; ноги его волочились по кирпичам, он навалился на меня всем своим весом. Мы сделали таким образом двадцать пять шагов, прежде чем я увидел слева дверь, скрытую в глубоком проеме. Таблички с приглашением войти не было, но я повернулся к ней и нажал ручку. Дверь оказалась незапертой, и мы очутились в темной комнатушке, заставленной какими-то ящиками, с полом, покрытым стружкой и обрывками проводов или веревок, едва заметных в тусклом свете, что лился из засиженного мухами окна.

Я устроил сенатора на полу, осмотрел и нашел две дырки в боку, сантиметрах в пятнадцати друг от друга.

– Насколько плохо? – прошептал он.

– Сломано ребро. Пуля отскочила от него. Вам повезло.

– Они пытались убить меня.

Он попробовал встать, но я не позволил.

– Непохоже, что вы удивлены. Вы говорили, что у них есть виды на вас, помните?

– Да, но… – Он помолчал, собираясь с силами. – Они просто спятили. – Новая пауза. – Флорин, что теперь делать?

– Расскажите мне о приятеле, с которым вы собирались встретиться.

– Его зовут Эридани. Вы были правы. Это ловушка. Теперь я не могу пойти туда, я…

– Держитесь, сенатор. Если у меня и были сомнения насчет вашей истории, то эти пули все меняют. Я проверю Эридани. Если все будет хорошо, приведу его сюда.

– Нет, не оставляйте меня одного…

– Места безопаснее не найти.

Внезапно он сник.

– Я заслужил это. Я не рожден для подобных вещей, верно, Флорин? Хочу сказать, что у меня никогда не было склонности к насилию. Но теперь я в норме. И больше не выставлю себя дураком.

Я быстренько перевязал его полосками, оторванными от рубашки.

– Как по-вашему, вы можете идти?

– Конечно.

Я помог ему подняться на ноги. Тут в правом ухе раздался щелчок, и голосок, не громче шелеста жука в траве, сказал:Отлично, Флорин. Ждите дальнейшего развития событий.

Сенатор застегивал куртку, шипя от боли при каждом движении. Я ощупал голову за ухом, нашел микроскопическое устройство, сорвал его и раздавил каблуком. Дверь на противоположной стене вела в грязный холл, где была наружная стеклянная дверь на улицу.

Никаких зеленых «бьюиков» в поле зрения не оказалось. Никто в нас не стрелял. Мы старались держаться в тени, как мыши, которых застали вне норки; мы двигались к берегу.

Я внимательно оглядел улицу, лишь чуть менее запущенную, чем та, где в нас стреляли. Две ступени вели вниз: оттуда лился тускло-коричневый свет, неслись ароматы выпивки и табачный дым. Мы сели в кабинку и заказали пиво у экс-тяжеловеса с перебитым носом и плоской физиономией. Он поставил перед нами два полных стакана. Я достал носовой платок и обтер лицо. Повязку на сенатора я наложил удачно – кровь не проступила. Если хозяин и заметил в нас что-то необычное, то оказался достаточно умным, чтобы не подать виду.

– Он опаздывает, – нервно сказал сенатор, сидя лицом к двери. – Не нравится мне это, Флорин. Мы тут станем легкой добычей. В нас могут выстрелить через окно…

– Они могли сделать это в любое время. Однако не сделали. Может, позже мы выясним почему.

Он не слушал – глядел на дверь. Я повернулся и увидел стройную темноволосую девушку, до глаз закутавшуюся в воротник из меха рыжей лисы; она спустилась по ступеням и стала осматриваться. Ее взгляд, казалось, на миг остановился на нашей кабинке, но, может, я принял желаемое за действительное. Лицо у нее было таким, словно она парила в мечтах где-то далеко-далеко. Девушка прошла через бар и исчезла за задней дверью.

– Ну что, она за нас? – спросил я.

– Кто?

– Не перегибайте палку, сенатор. Никто не пропустит такую красотку.

Он нахмурился и поглядел на меня:

– Послушайте, Флорин, мне не нравится ваш тон.

– Есть то, чего вы не сказали мне, сенатор?

– Я сказал вам все, – рявкнул он. – Этот фарс зашел слишком далеко.

Он вскочил и застыл, глядя в окно. Я повернул голову и через стекло увидел светло-зеленый «бьюик», останавливающийся у обочины. Открылась дверь, и из машины вылез человек в сером.

Казалось, он заметил меня в окне и замер на полушаге.

– Вы его знаете?! – воскликнул я.

Сенатор не ответил. Его лицо как-то странно дрожало; издалека донесся высокий певучий звук. Я попытался встать, но не почувствовал ног. Сенатор склонился надо мной, что-то крича, но слов я не разобрал. Их заглушил гул, словно я был в тоннеле и на меня надвигался поезд. Силы куда-то исчезли, и я стал падать, а поезд умчался в темную бездну, издавая жалобные звуки, постепенно растворившиеся в небытии.

4

Я лежал, ощущая спиной горячий песок, лицо горело на солнце, словно я стоял у доменной печи. По мне бегали огненные муравьи, кусая там и сям, выбирая места, где повкуснее. Я попытался шевельнуться, но руки и ноги были связаны.

– Ты проклятый трус, – сказал кто-то.

– Будьте вы прокляты, я сделал все, что мог! Но я мало что мог!

Голоса неслись откуда-то с неба. Я попытался приподнять веки, чтобы увидеть, кто говорит, но они задеревенели, как и остальные части тела.

– Это ваша личная ошибка, Берделл, – раздался еще чей-то голос.

Этот голос заставил меня вспомнить о ком-то. Трайт. Трайт Ленвилл. Имя из давно забытого прошлого. Оно не походило на имя ни одного человека, которого я знал.

– Моя ошибка, черт побери! Вы были тайными лидерами и знали, что делали. А я прошел через ад, говорю же вам. Вы не знаете, что это такое.

– Вы бросили все, убежали. Да вас застрелить мало!

– Заткнитесь вы все! – рявкнул кто-то еще, и я узнал этот голос: Большой Нос. – Ллойд, верни все в первое положение. Барделл, будь готов…

– Да вы все с ума посходили? Разве мне недостаточно…

– Вы возвращаетесь. Вы – ни на что не годный путаник, но, кроме вас, у нас никого нет. И не спорьте. Время уже на исходе.

– Вы не можете так поступить. Я потерял уверенность. Больше не верю в метод. Это было бы убийство…

– Самоубийство, – прервал его Большой Нос, – если вы не встряхнетесь и не встретите его. Мы доверяем вам. Отступать уже некуда.

– Мне нужна помощь. По крайней мере, дайте мне… Вы же сами сказали, что это ничему не повредит.

– Как насчет этого, Ллойд?

– Ладно, ладно, только уймитесь. У меня и так уйма хлопот.

Они говорили что-то еще, но все утонуло в новом звуке.

Поднявшийся ветер был горячим, как жгущая кожу паяльная лампа. Он гудел надо мной, рассекая небо, и темнота Ниагарой хлынула внутрь черепа, смывая голоса, муравьев, пустыню и меня самого…

Я открыл глаза. Напротив меня сидела девушка, которая уже не куталась в лисью шкуру, и глядела на меня с тревожным ожиданием.

– Вы в порядке? – спросила она голосом, напоминавшим воркование голубей.

Или весенний ветерок среди нарциссов. Или журчание счастливых вод. Или просто голос. Вероятно, я еще не отошел от шока.

– Вовсе нет, – ответил я, словно управлял голосом при помощи дистанционного устройства. – Больше всего мне сейчас хочется залезть на люстру и петь йодль^[110]. Только годы тренировок останавливают меня, да еще застарелый ревматизм. Сколько времени я был?..

– Вы имеете в виду… – нахмурилась она.

– Правильно, детка. В отключке. Замороженным. Под дозой. Ну, вы понимаете – без сознания.

– Вы просто лежали здесь. Выглядели немного странно, поэтому я…

– Так они заполучили его, да?

– Его? Вы имеете в виду вашего брата? Он просто уехал.

– На чем уехал? Скорее уж, ушел. Мой бедный приятель был пьян. С чего вы решили, что он мой брат?

– Я… просто подумала…

– Не уверен, стоит ли спрашивать, куда его увезли или зачем?

– Я не понимаю, о чем вы.

– Вот в этом месте, как предполагается, я должен обработать вас своей дубинкой и выведать все ваши тайны. Но, говоря откровенно, милая, мне сейчас не до них.

Я встал. Это не пошло мне на пользу, и я тут же сел.

– Вам не стоит подниматься.

– А вам что до этого, куколка?

– Да нет, ничего. Просто…

Она не закончила фразы.

– Возможно, в другой раз.

Я снова встал. На этот раз вышло получше, но голова все еще казалась мешком с гравием.

– Пожалуйста, подождите! – сказала она, положив руку мне на запястье.

– В другое время я задержался бы, но долг зовет. По крайней мере, что-то зовет.

– Вы больны, вам плохо…

– Простите, детка, но я к этому привык. Извините, что не могу дать чаевых, но я оставил бумажник в другом костюме. Между прочим, вы когда-нибудь слышали о «Ластриан Конкорд»?

Девушка не ответила, только покачала головой. Когда я обернулся – уже у двери, – она все еще не сводила с меня прекрасных огромных глаз. Я подождал, пока между нами не закроется дверь, и вышел на улицу. Падал снежок. В тонком слое слякоти на тротуаре четко выделялись следы сенатора, и я побрел в ту сторону, слегка пошатываясь, но постепенно возвращая себе форму.

Следы вывели меня туда, где мы с сенатором совершили дерзкий побег от убийц – или от кого мы там сбежали, если вообще сбежали? Заканчивались они на том месте, где мы высадились с грузовика. Лавка портного была по-прежнему закрыта. Но мне показалось, что манекен, второй слева, следит за мной.

– Будь моим гостем, приятель, – сказал я ему. – Мы с тобой одной крови.

Он не ответил, что меня вполне устраивало.

Я чувствовал себя слабым, как новорожденный бельчонок, и примерно таким же умным. Запястья и лодыжки болели. Мне хотелось лечь на что-нибудь мяконькое и ждать, пока со мной не произойдет что-нибудь хорошее. Но вместо этого пришлось ждать, спрятавшись в темном дверном проеме. Я не знал, чего жду. Я думал о девушке. О ней было приятно думать. Я думал о том, была ли она галлюцинацией, порожденной той гадостью, которой меня накачали. Мне захотелось вернуться и проверить, но в этот момент из переулка вышел и стал переходить улицу какой-то человек. Несмотря на темный плащ и шляпу, я узнал его: потрепанного вида рыжий, что заявился ко мне в отель и пригласил на встречу с Советом.

Он поглядел направо и налево, затем повернулся и бодро зашагал по тротуару. Я смотрел ему вслед, пока он не поравнялся с углом, затем пошел следом. Когда я добрался до угла, его и след простыл. Я миновал темный проход как раз в тот момент, чтобы увидеть, как в конце его останавливается вращающаяся дверь. Пройдя через нее, я оказался в маленьком вестибюле с полом, украшенным черно-белой мозаикой – маленькими прямоугольничками, уложенными зигзагом – точь-в-точь как мои мысли. Наверх вела лестница, и я услышал шаги. Человек, казалось, спешил, и я быстро последовал за ним.

Двумя пролетами выше подъем заканчивался темным коридором. В дальнем его конце из-под двери пробивался слабый зеленоватый свет. Мои ноги бесшумно ступали по зеленому ковру. Из-за двери тоже не доносилось ни звука. Стучать я не стал – просто нажал ручку и вошел.

Хороший ковер, шкаф для хранения документов, стул, стол. За столом сидела, улыбаясь мне, кобра в сером костюме в полосочку.

Ну, может, не кобра. Ящерица. Бледно-фиолетовая, местами синеватая, с белым горлом. Гладкая блестящая чешуя. Округлая морда, глаза без век, безгубый рот. Нечто нечеловеческое. Нечто, откинувшееся на спинку кресла, небрежно повело тем, что можно было счесть рукой, и произнесло:

– Ну, мистер Флорин, вы удивили нас всех.

Голос был легок и сух, как лепестки старой розы.

Я достал пистолет и направил на него. Он зажег нечто похожее на сигарету и выпустил дым из двух маленьких, безносых дырочек посреди лица.

– Вы – часть первого кошмара? – спросил я. – Или это двойной сеанс?

Он рассмеялся хорошим, дружественным, расслабленным смешком, какой редко можно услышать от рептилии. Может, он действительно был доволен моим вопросом.

– Забавный вы парень, Флорин, – сказал он. – Но что вы хотите сделать? Что вы ищете в этих призрачных комнатах, в этих коридорах с привидениями, а?

– Вы не учли улицы, тоже находящиеся во власти призраков, – сказал я. – Сдаюсь. Действительно, что я ищу?

– Позвольте дать вам дружеский совет, Флорин. Отпустите его. Перестаньте искать, прекратите вынюхивать. Пусть жизнь течет мимо вас. Примите то, что будет. Флорин, вы деловой человек, а не мыслитель. Примите события такими, каковы они есть.

– По одному или все сразу? – Я поднял пистолет и навел его прямо в середину улыбки. – Давайте рассказывайте. Что хотите. Но если мне не понравится, я начну стрелять.

Улыбка рептилии плавала в прозрачной дымке сигаретного дыма. Когда я попытался заговорить, послышался какой-то скрип – он исходил из моих легких, в которых не осталось воздуха – лишь плотный розовый туман. Я попытался нажать спусковой крючок, но, казалось, был приварен к месту. Я сильнее напряг палец, скрип сделался громче, дымка сгустилась и стала завихряться вокруг красных глазок, которые мерцали в море мрака, как две исчезающие искорки, затем мигнули и погасли.

Девушка сидела напротив меня, на ней было облегающее синее платье, мерцавшее, словно отполированная рыбья чешуя. Она смотрела на меня с тревожным ожиданием, как орнитолог, наблюдающий за странной птицей.

– Неправильно, – сказал я вслух. – У орнитологов не бывает таких прекрасных глаз.

Звук моего голоса поразил меня самого.

– С вами все в порядке? – спросила девушка голосом текучим, как мед, нежным, как утреннее облачко, и сладостным, точно музыка – в общем, прелестным. – Ваш друг ушел, – добавила она со взволнованным видом.

Я огляделся. Я сидел в пивной, за столиком, тем же, что и в прошлый раз. Сенатора нигде не было видно – как и человека в сером, и зеленого автомобиля.

– Не поймите меня неправильно, – сказал я. – Я вовсе не из тех пьяниц, что обретаются здесь постоянно. Почему вы решили, что он мой друг?

– Я… я просто подумала…

– И долго я был в отключке?

– Точно не знаю. Я имею в виду, вы просто сидели здесь. Выглядели немного странным и… – Голос ее затих.

Я потер виски, за которыми пульсировало что-то тяжелое.

– У вас когда-нибудь было чувство, что вы уже дважды переживаете одну и ту же сцену? – спросил я. – Могу угадать вашу следующую реплику. Вы хотите попросить, чтобы я не вставал, а подождал, пока не почувствую себя лучше.

– Я… Да, наверное, так. Вы неважно выглядите.

– Я ценю ваш интерес, мисс, но почему вы заботитесь обо мне?

– А почему бы и нет? Я же человек.

– Это больше, чем я могу сказать о некоторых, с кем пришлось общаться в последнее время. Скажите, а вы не видели здесь человека со змеиной головой? Только большой. Я имею в виду голову.

– Пожалуйста, не городите чепуху. – Она посмотрела на меня с непонятным выражением, которое я попытался расшифровать, но безуспешно.

– Я знал, что вы скажете и это. Дежавю – так это называется. Или что-то похожее. Я приходил в себя несколько раз? Вот философский вопрос.

– Не знаю, о чем вы говорите, – сказала девушка. – Мне показалось, вы нуждаетесь в помощи. Если я ошиблась…

Она начала было вставать, но я поймал ее за руку и удержал на месте:

– Не уходите. Вы – моя единственная связь с тем, с чем вы являетесь единственной связью, если в этом вообще есть смысл… и даже если его нет.

Девушка попыталась выдернуть руку, но не слишком сильно. Я отпустил, но она осталась на месте.

– Возможно, сенатор что-то подсыпал мне, – сказал я. – А может, он этого не делал. Может, в меня стрелял человек в сером. Выпустил стрелку с наркотиком.

– В вас стреляли?

– Да. Попали в сенатора, но то была просто царапина. Не знаете, кто это мог быть?

Девушка покачала головой.

– А человека в сером видели? Или зеленый автомобиль?

– Нет.

– Но сенатора уж точно. Он сидел рядом со мной, когда вы вошли. И притворялся, что не заметил вас. Почему?

– Понятия не имею.

– Я его телохранитель, – сообщил я. – По крайней мере, они так сказали. Но выяснилось, что я – просто указатель. Индикатор. В общем, грязный трюк, не так ли, мисс…

– Реджис. Вы говорите что-то непонятное.

– Мне самому это не нравится, мисс Реджис. Я думаю, что, возможно, потерял доверие сенатора после всех этих событий. Не могу сказать, что виню его. Итак, он избавился от меня, а может, они схватили его. Так или иначе, мне это уже не интересно.

– А кто этот сенатор?

– Сенатор? Большой, очень большой человек. Но никаких имен. По крайней мере, сейчас. Так сказал Большой Нос. Жаль, что я не знаю, в какую сторону он ушел. Жаль, что я не знаю, в какую сторону шел я сам – если вообще есть какие-либо стороны. Сколько сторон у розового кольца, мисс Реджис?

Она покачала головой, наблюдая за мной.

– Вам придется пропускать мимо ушей кое-какие непонятки, – сказал я. – У меня было несколько легких галлюцинаций. И теперь трудно сказать, что галлюцинация, а что – нет. Вот вы, например. Почему вы сидите здесь, слушая меня? Вы должны уже бежать со всех ног, зовя на помощь парней с полосатыми носилками.

– Не думаю, что вы опасны, – спокойно сказала она.

Я кивнул:

– Шикарно. Это все проясняет. Есть еще вопросы, на которые вы хотели бы ответить, прежде чем я уйду?

– Пожалуйста, не уходите… Что бы вы ни подразумевали под этим словом.

– Ради чего же… не считая ваших больших голубых глаз?

Я встал. Ноги мои были метров пять в длину и толщиной с соломинку. Судя по ощущениям. Пришлось облокотиться о стол, сделав вид, что так и задумано.

– Мне еще нужно кое-что сделать, детка, – сказал я. – Есть вопросы, требующие ответов, и ответы, которым нужны правильные вопросы. И нет лишнего… времени.

И я пошел, шатаясь, а она не окликнула меня. Я даже немного пожалел об этом, но продолжал идти.

5

Снаружи я хотел поискать следы на снегу, но снега не было и в помине. Тротуары утверждали, что снег был частью галлюцинаций. Но хотя бы улица была на месте, уже хоть что-то. Я повернул направо и пошел туда же, куда и в прошлый раз, – или мне пригрезилось, что так было. Чем бы меня ни накачали, штука подействовала мощно. Я чувствовал себя как участник съезда, обнаруживший, что он оказался в чужом городе утром вторника.

Улицы были пустыми, хотя после полуночи не прошло и пары часов. Не было видно ни людей, ни следов на тротуаре, ни отпечатков шин у обочин. Весь мир принадлежал мне.

Похоже на процесс обучения, сказал я себе.Всякий раз, принимая логически неправильное решение, вы возвращаетесь в исходную точку. Подсознание пытается вам что-то сказать. Ну а как насчет меня? – тут же спросил я себя.Я действительно тихо веду беседу сам с собой, как любой нормальный парень, или…

На этом я решил остановиться и дальше топать молча.

Мне потребовалось двадцать минут, чтобы вернуться к месту, где я встретил Ван Воука и потрепанного человека. Я направился к стеклянной двери с большими цифрами «13». Но не было никакой двери. Может, я просто попал не туда. Или кто-то пришел и спрятал дверь, чтобы сбить меня с толку. Или двери вообще не существовало.

Я сделал несколько шагов и наткнулся на вращающуюся дверь, по инерции миновал ее, и меня ослепила сорокаваттная лампочка, висевшая в холле на перекрученном шнуре: пустые стены, грубый бетонный пол, временная деревянная лестница, что ведет наверх.

На этот раз, сказал я себе,ты сыграешь лучше. Никаких неудач с пистолетом в руке, никаких странных открывающихся дверей, за которыми таится что-то поразительное. Будь хитрым, как лис, – таков твой девиз…

Я поднялся наверх. Площадка была усыпана стружкой и кирпичной пылью. На черной пожарной двери виднелся номер «13», выложенный тяжелыми медными цифрами. Прижавшись к двери ухом, я разобрал за ней голоса. Кто-то о чем-то спорил. Это мне подходило, я давно уже хотел быть неприятным. Я дернул за ручку, та подалась, и я оказался в коридорчике с оштукатуренной стеной по одну сторону и мутными стеклянными кабинками по другую. Голоса раздавались из третьей по счету кабинки. Я подкрался к ней.

– Что значит – вы потеряли его? – говорил Большой Нос.

– Говорю вам, здесь высокая непредсказуемость! Я столкнулся с помехами, – оправдывался человек с высоким, тонким голосом.

– Верните его, прежде чем будет нанесен непоправимый ущерб…

– Но я не понимаю. Восстановление произвели своевременно…

– Не понимаете? – сказал третий голос, который был не совсем голосом сенатора. – Говорю вам, что не перенесу еще одного такого шока.

– Не думайте о том, что вы можете и чего не можете. Вы знали, на что подписываетесь.

– Я? Даже профессор не знает, что происходит.

– Не называйте меня профессором, Барделл.

– Господа, не надо терять из виду цель. Все остальное – вторично.

Последовала долгая тишина. Я дышал ртом и пытался прочесть сквозь дверь мысли присутствующих. Но либо я не умел читать мысли, либо там никого не было. Затем я тихонько открыл дверь. Комната была пустой и выглядела так, словно пустовала уже долго. В шкафу обнаружились три согнутых плечика и оберточная бумага на полке. И несколько дохлых мух. Скользящая дверь вела в другое помещение. Я потрогал ее панели, что-то щелкнуло, дверь отъехала в сторону, на меня брызнул охряный свет. Я погладил рукоятку пистолета в кармане и двинулся по полу, выложенному большими цветными плитками.

Я мельком глянул на небо. Странное желтое солнце. Полдень приятного летнего дня. Никакой ночи. И никакой метели. Капли воды брызнули мне в лицо. Я поднял руку и вытер подбородок тыльной стороной ладони. Кожа оказалась холодной, как замороженная рыба.

Поддельные деньги, поддельный сенатор, поддельная погода. Возможно, и это фальшивка. Может, я стою в комнате с лазурным потолком и искусственным солнцем. Вполне возможно. Остается вопрос: зачем?

Сенатор должен знать.

Наверняка – но будет ли он говорить?

Что ж, когда я закончу бить его фальшивую голову о фальшивый тротуар, он запоет, как три канарейки…

Но сначала нужно поймать его.

Это раз плюнуть. Ему не сбежать от орлиных глаз Флорина, Мастера сыскного дела… Если я, конечно, не наступлю на собственный шнурок или не получу разрыва селезенки.

Мне кажется или я уловил нотку разочарования? Ты сам не устал от своих приемчиков, а, Флорин?

С приемчиками вечно такая проблема. Они надоедают. Боже, как они надоедают!

Нужно осмотреть парк.

Я взглянул на широкую аллею, пролегавшую среди пушистой травы и обсаженную высокими перистыми деревьями. Над ними смутно вырисовывались высокие здания. Из-за угла вывернул какой-то экипаж на больших колесах и направился ко мне: легкий, хрупкий на вид, похожий на коляску без лошади, светло-фиолетовый, с позолоченными загнутыми углами. В нем сидели мужчина и женщина, глядевшие друг на друга, а экипаж ехал сам по себе. Оба пассажира были одеты во что-то тонкое, белое, с цветными пятнами. Резиновые шины мягко прошуршали по плитам аллеи, когда экипаж проехал мимо меня.

Я знал, что Генри планирует большой сюрприз, но такого не ожидал…

Я вдруг понял, что не только разговариваю сам с собой, но и жду ответа. Что бы ни подмешал сенатор в мое пиво, это снадобье имело больше побочных эффектов, чем шестимесячные гормональные инъекции. В том числе, возможно, галлюцинации, включавшие фиолетовые экипажи, что разъезжают по улицам под солнцем вдвое больше и втрое желтее нормального. Самое время куда-нибудь свернуть и очистить свой организм. Я направился к густым зарослям цветущих кустов, обогнул их и чуть не столкнулся с сенатором.

Голова его дернулась.

– Вы? – сказал он безрадостным голосом. – Что вы здесь делаете?

– Простите, я заснул во время нашего разговора. У меня грубые манеры. Как ваше сломанное ребро?

– Немедленно убирайтесь отсюда, Флорин. Вам здесь нечего делать. Это неправильно…

– А что это вообще за место, сенатор?

Он отступил на шаг:

– Я не могу вам сказать. Не могу даже упоминать о нем.

– Простите за настойчивость, – сказал я и схватил его, поскольку он, кажется, собрался удрать.

Он вывернулся и побежал. Я бросился вдогонку на каких-то чужих ногах, таща на себе голову размером с дирижабль.

Странное это было преследование на извилистой, посыпанной гравием дорожке. Мы бежали мимо фонтанов, со звоном выбрасывавших чернильные струи в хрустальные зеленые бассейны, мимо цветочных клумб, словно намалеванных флюоресцирующими красками, под синими тенями деревьев с корой, точно покрытой лаком, и листвой, как старинные кружева. Сенатор бежал быстро, нагнув голову и работая ногами. Я тащился позади на непослушных ногах, глядя, как он удаляется. Затем он перепрыгнул через живую изгородь, упал и все еще катился, когда я рухнул на него сверху. Немаленький и тяжелый, он не умел орудовать своими сильными руками. Несколькими ударами я выбил искры из глаз сенатора, затем удобно уложил его под нечто вроде куста можжевельника – правда, темно-красного цвета – и принялся восстанавливать дыхание. Через какое-то время он заморгал и зашевелился. Увидев меня, он тут же помрачнел.

– Нам надо поговорить, – сказал я. – Я оставил за спиной два парадокса и одно чудо…

– Вы идиот, – начал брюзжать он. – Вы даже не знаете, во что вляпались.

– Но хотел бы узнать. Между прочим, расскажите мне еще раз, что такое «Ластриан Конкорд»?

Он фыркнул:

– Никогда не слышал о таком.

– Очень плохо. Наверное, я встречал его в галлюцинациях. Но я видел его там же, где и это. – Я шевельнул плоским пистолетом, который взял из его сейфа. – Он как раз лежал на пачке с деньгами «Конкорда». Ночной посетитель, причудливо обставленный кабинет, намеки на темные делишки и заговоры. А детали-то хороши: фальшивый Совет, фальшивые деньги, может, и пистолет тоже фальшивый.

Я взвесил оружие на ладони.

– Это двухмиллиметровый игольник, – сказал он сердито, а может, испуганно. – Поосторожнее с ним.

– Да, детали хороши, – продолжил я. – Все подходило друг к другу и отлично сидело, как взятый напрокат смокинг.

– Я пас, – заявил сенатор. – Я тут ни при чем и умываю руки.

– А как насчет вторжения?

Он взглянул на меня и нахмурился.

– Никакого вторжения, да? – сказал я. – Очень плохо. Вторжение мне даже понравилось. Столько перспектив. А что теперь?

Его челюсти напряглись.

– Да к черту все, – внезапно сказал он и скривился. – Меня зовут Барделл. Я агент. Меня наняли исполнять роль сенатора.

– Зачем?

– Спросите у того, кто меня нанял, – заявил он неприятным тоном и снова стиснул челюсти.

– Обидно, да? – сказал я. – Мне тоже. Кстати, за мной пиво. Но без наркотиков.

– Вы крепкий парень, верно? Эта доза должна была удержать вас на месте до… – Он резко оборвался. – Не важно. Вижу, что мы все делали неправильно, с самого начала.

– Расскажите мне о начале. – Он захотел было подняться, но я, стоя над ним, поднял пистолет и покачал головой. – Я не стреляю в лежачего, а также в сидячего, – заявил я. – По крайней мере, до сих пор не стрелял. Так что начинайте говорить, друг мой.

Он посмотрел на меня и усмехнулся:

– Железный человек Флорин. Ничего не подозревающий олух Флорин, связанный по рукам и ногам старинным долгом. Они надели на вас костюм, наложили грим и объяснили, что следует говорить, – плюс маленькое устройство за ухом, чтобы направлять вас куда надо. И что делаете вы? Проделываете дыру и тащитесь в обход, хотя должны были идти напрямик.

– Зато у вас, похоже, все размечено, – сказал я.

– Вы неправильно понимаете меня, Флорин, – возразил он. – Черт, разве вы еще не заметили? – Он коснулся пальцем маленькой выпуклости за ухом. – У меня такое же устройство. Я связан, как и вы.

– Кем?

– Советом.

– Продолжайте-продолжайте.

– Ладно. У них были планы, которые, очевидно, не сработали.

– Не вынуждайте меня нажимать на вас, Барделл. Я из тех, кто любит узнавать все до конца. Давайте связывайте все вместе. Мне не нравятся торчащие концы.

– То, что я скажу, не пойдет вам на пользу.

– Об этом я буду судить сам.

Он кинул на меня лукавый взгляд:

– Позвольте сначала задать один вопрос, Флорин. Как вы переместились из своей комнаты – в довольно-таки захудалом отеле, насколько мне помнится, – в правительственную резиденцию? Да и вообще, как вы попали в отель?

Я задумался. Я помнил свой номер. Ну да, захудалый отель. Я попытался вспомнить подробности регистрации, лицо дежурного. Ничего. Должно быть, что-то отразилось на моем лице завзятого игрока в покер, поскольку Барделл криво усмехнулся:

– Чем вы занимались вчера, Флорин? Каким было ваше последнее дело? А ваши старые родители и долгое счастливое детство? Расскажите о них.

– Это может быть остаточным эффектом той дряни, – пробормотал я, чувствуя, как язык буквально распухает во рту.

– В фотографической памяти Флорина, кажется, есть несколько маленьких пробелов, – присвистнул экс-сенатор. – Как называется ваш родной город, Флорин?

– Чикаго, – проговорил я; слово прозвучало чуждо и непривычно, словно было иностранным.

– А где это? – с озадаченным видом спросил сенатор.

– Между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом, если вы не переместили его.

– Лос-Анд… Вы имеете в виду – в Калифорнии? На Земле?

– Это вы так предположили, – сказал я и сделал паузу, чтобы облизнуть губы сухим носком, который обнаружился на том месте, где раньше был мой язык.

– Так, кое-что проясняется, – пробормотал он. – Соберитесь с духом, коллега. Сейчас вы испытаете шок.

– Ладно, – ответил я. – Только помните о моем больном сердце.

– Мы сейчас не на Земле, а на Грейфелле, четвертой планете системы Волк-девять, в двадцати восьми световых годах от Солнца.

– Вот как, – сказал я, и эти слова показались мне такими же пустыми внутри, как елочные игрушки. – Полный переворот. Не к нам вторглись чужаки, а мы вторглись к ним?

– Вы не должны верить мне на слово, Флорин. – Он почти не шевелил губами, поэтому его речь стала немного невнятной… или из-за чего-то другого? – Посмотрите вокруг. Растения. Разве они похожи на земные? Вы еще не заметили, что сила тяжести здесь на восемнадцать процентов меньше, а воздух богаче кислородом? Взгляните на Солнце – это желтый гигант в четырехстах миллионах километрах от планеты.

– Ну ладно. Мой старый отец – если у меня вообще был старый отец, – всегда говорил, что нужно смотреть истине прямо в глаза, какой бы она ни была. Вы не очень-то помогли мне. Давайте все прояснять, Барделл. Кто-то немало похлопотал, чтобы переместить меня в место под названием Грейфелл либо создать довольно убедительные декорации. Должна быть причина. Какая же?

Он взглянул на меня так, как хирург смотрит на больной орган, прежде чем отрезать его.

– Вы не ведаете, что творите. Вы из кожи вон лезете, но все не то, чем кажется…

– Не говорите мне о том, чем все этоне кажется. Говорите, что есть на самом деле…

– Я не могу. – У него было что-то в руках, и он играл этой штукой, блестящей, с кнопками и кристаллом на конце, на который трудно было глядеть. – Я был терпелив с вами, Флорин, – продолжал он, но голос его заскользил куда-то вдаль, слова лились все быстрее и быстрее, как на пластинке, пущенной с высокой скоростью.

В голове все сильнее пульсировала боль, перед глазами все плыло. Я попытался схватить нечеткую фигуру, но та скользнула назад, оказавшись вне пределов досягаемости. Я увидел, как что-то вспыхнуло в ярком солнечном свете, и услышал обрывок фразы:

– …Простите, Флорин…

А затем вокруг взорвалась тьма, сначала желтая, затем розовая, и я снова оказался в кузове грузовика, который взлетел на вершину утеса и ринулся в пропасть, заполненную удаляющимся громом…

6

– Мистер Флорин, – раздался легкий, как перышко,голос. – Вы создаете для всех нас нечто вроде проблем.

Я открыл глаза. Парень со змеиной головой подарил мне безгубую улыбку и выпустил дым из безносых ноздрей, блестя глазами без век. Он удобно устроился в шезлонге, набросив на плечи оранжевое полотенце. Цвет его желтых шорт мне что-то напоминал, но я не мог уловить, что именно.

– Уже кое-что, – сказал я и тоже устроился в шезлонге.

Между нами был столик с сине-белым зонтиком. За террасой была полоса белого песка: точь-в-точь морской берег, вот только моря не было и в помине. Я старался не пялиться на блестящие серебристо-фиолетовые бедра, бледно-серую грудь с выступающими ребрами и крошечными темно-красными пятнышками, на тонкие пальцы ног в широких сандалиях. Не глядя на меня, он издал тихий кудахчущий звук, который мог означать смех.

– Простите, – сказал он. – Я считаю ваше любопытство удивительным. Подозреваю, что если бы вас вздумали растворить, вы бы вытягивали шею, чтобы прочитать название растворителя.

– Просто безвредная эксцентричность, – возразил я. – Такая же, как ваши вкусы в одежде.

– Вы гордитесь своим самообладанием, – сказал он, уже не так радушно. – Но что, если ваше хладнокровие столкнется с испытаниями, слишком тяжелыми, чтобы их вынести? Что тогда, а?

Он поднял руку и щелкнул пальцами. Вокруг него взметнулся огонь, а улыбка, слегка колебавшаяся в жарком воздухе, замерцала; казалось, ко мне рванулись языки пламени. Я ждал, отчасти из-за паралича, отчасти из-за того, что не верил ему. Он снова щелкнул пальцами, вокруг нас возникла зеленая вода и сомкнулась над нашими головами; на ее поверхностном слое искрилось солнце. Между нами проплыла рыбка, он небрежно отогнал ее и снова щелкнул пальцами. Падал снег, толстый слой которого уже лежал на столе. Из его носа при каждом выдохе веером вылетали ледяные кристаллики.

– Неплохо, – одобрил я. – Не пробовали практиковаться в карточных фокусах?

Он счистил с лица лед и соединил кончики пальцев.

– Вас ничего не впечатлило, – буднично сказал он. – Манипулирование Вселенной совсем ничего не значит для вас?

Я притворился, что зеваю, но это перешло в настоящий зевок.

– Вселенной? – сказал я. – Или моими глазами?

– Гм… Вы удивительное создание, Флорин. Чего вы хотите? Какие у вас мотивы?

– А кто спрашивает?

– Можете называть меня «Дисс».

– Я не об этом.

– Просто считайте, что… есть и другие заинтересованные стороны, помимо известных вам. Вы действуете на более обширной сцене, чем предполагали. И должны вести себя осмотрительно.

Я снова зевнул.

– Я устал, – сказал я. – Я уже давно не спал, не ел, не занимался любовью – не делал ничего, только выслушивал всяких притворщиков, намекавших на большое дело: мол, лучше быть заодно с ними и держать нос в чистоте. Кто вы, Дисс? На кого работаете? Вы в самом деле похожи на крокодила или это лишь продолжение моих галлюцинаций?

– Я – представитель определенных сил, действующих в космосе. Не важно, откуда я появился. Достаточно самого факта моего существования.

– Барделл говорил что-то о вторжении.

– Слово, отражающее примитивное представление о действительности.

– Куда вы вторгаетесь? На Землю или… на Грейфелл?

Я с удовольствием заметил, как он вздрогнул.

– Что вы знаете о Грейфелле, мистер Флорин?

Я насладился чисто театральной паузой.

– Сами знаете… У Волка-девять, двадцать восемь световых лет от старого Чикаго.

И я счастливо улыбнулся. Он нахмурился и потянулся к чему-то на столе. Я попытался вскочить, но вспышка оказалась такой яркой, что все небо мигнуло и накрылось тьмой: стало темнее, чем внутри черного шара. Я метнулся через стол. Пальцы мои впились во что-то горячее, как кухонная плита, и скользкое, как сырая печенка. Я услышал сердитый вопль, но не понял смысл слов, поскольку уже проваливался в небытие…

С неба донеслись голоса.

– …Немедленно! Следуйте чрезвычайным процедурам, черт вас всех побери! – Это были колокольные обертоны Большого Носа.

– Я пытаюсь, но… – голос сальнолицего.

– Сейчас не время для промахов, кретин!

– Да делаю я, делаю… как обычно…

– Вон! Прочь с дороги!..

– Говорю вам, я пытаюсь очистить схему. Но ничего не происходит. Это… это он…

– Что он? Не бормочите, как идиотик. Он тут ни при чем… Экспериментом управляю я.

Истерический смешок.

– Вы? Действительно вы? И вы уверены в этом? Уверены, что мы все не попали…

– Будьте вы прокляты, отключите энергию. Верните все обратно.

– Я так и сделал. Вернее, попытался. И ничего не произошло!

– Заткнитесь, черт вас подери!

Голос Большого Носа повысился до крика. Одновременно мои запястья, лодыжки и грудь пронзила такая боль, словно меня резали раскаленной проволокой. Внезапно грянул гром, небо раскололось и упало, забросав меня кусочками чего-то с острыми краями, которые тут же превратились в дым и улетучились, а я остался лежать, связанный, на спине и смотрел на прямоугольную решетку потолка в комнате с зелеными стенами. Надо мной склонился человек, которого я окрестил Большим Носом.

– Будь я проклят, – сказал он. – Он все-таки жив.

Человек с седыми волосами и соответствующим лицом, одетый в белую блузу, и потрепанный человек в потертом рабочем комбинезоне подошли и уставились на меня. Наконец кто-то нашел время, чтобы развязать меня и снять что-то с головы. Я сел и почувствовал головокружение, мне тут же вручили чашку с чем-то ужасным на вкус, но, очевидно, правильно действующим. Головокружение ушло, осталась лишь тошнота, такое ощущение, словно во рту покопалось семейство кротов, но боли в голове, запястьях и лодыжках уже почти не ощущалось. Седой человек – доктор Эридани, вспомнил я вдруг его имя, – обработал ноющие раны каким-то бальзамом. Остальные разглядывали приборы на большом пульте управления, занимавшем изрядную часть противоположной стены, и что-то бормотали.

– А где сенатор? – спросил я.

Мысли мои, казалось, двигались медленно, как грузные животные в глубокой грязи.

Большой Нос оторвался от своего занятия и нахмурился.

– Он просто шутит, – вставил потрепанный человек.

Его звали Ленвилл Трайт, он работал ассистентом в лаборатории. Я не помнил, откуда я знал это, но я точно знал.

Большой Нос – для друзей Ван Воук – подошел и уставился на меня без всякой приязни.

– Послушайте, Барделл, – сказал он. – Не знаю, что у вас в голове, но забудьте обо всем. У нас есть юридическое соглашение, подписанное и засвидетельствованное. Вы согласились на это с открытыми глазами и получите то, что вам причитается, но ни центом больше. Вот мое последнее слово.

– Вы сами подаете ему идею, – тихонько сказал Эридани.

Трайт вручил мне чашку кофе.

– Да не подаю я Барделлу никаких идей, – заявил Большой Нос и хитро усмехнулся мне. – Он и сам все знает.

– Барделл – агент, – сказал я слабо дребезжавшим, точно у старика, голосом.

– Вы неудачник, которого мы вытащили из канавы и дали большие возможности, – проворчал Ван Воук. – Как и другие представители вашего вида, вы теперь полагаете, что можете давить на нас. Это не сработает. Ваше здоровье не пострадало, даже не думайте жаловаться.

– Не разыгрывайте меня, док, – выпалил я. – А что насчет очистки схемы? А уровень Эта? Везде порядок?

На пару секунд все в комнате заткнулись.

– Где вы набрались этого? – спросил сальнолицый.

– Кое-что рассказала ящерица, – ответил я и внезапно почувствовал себя слишком усталым, чтобы заниматься играми. – Забудьте, я просто дразнил вас. Лучше дайте что-нибудь выпить.

Трайт вышел и через минуту вернулся с фляжкой ржаного виски. Я сделал пару громадных глотков, и все вокруг немного прояснилось.

– Что-то там говорили об оплате, – сказал я.

– Сто долларов, – рявкнул Большой Нос. – Неплохо за пару часов непыльной работенки.

– У меня такое чувство, что это длилось гораздо дольше, – сказал я. – Никакого вреда здоровью, да? А как насчет амнезии?

– Гм… – лениво промычал Трайт. – Вам лучше знать, Барделл.

– Уберите его отсюда, – велел Ван Воук. – Я уже сыт им по горло. Вот.

Он сунул руку в карман, достал бумажник, извлек из него помятые бумажки и протянул мне. Я пересчитал их.

– Сто, все правильно, – сказал я. – А доплата за амнезию? Я немного озадачен, джентльмены. Я помню вас, парни. – Я смотрел на них и действительно вспоминал. – Но не помню никакого соглашения…

– Уберите его! – завопил Ван Воук.

– Я ухожу, – сказал я Трайту.

Он помог мне встать, подхватил под руку и повел к двери.

– Зря вы так упрямитесь.

Он вывел меня в коридор с такими же зелеными, как и в комнате, стенами, потом подвел к лестнице, и мы двинулись наверх, к свету.

– Только между нами, приятель, – сказал я. – Что вообще произошло со мной там?

– Да ничего, приятель. Небольшой научный эксперимент, только и всего.

– Тогда почему я его не помню? Черт, я даже не знаю, где живу. Какой это город?

– Чикаго, приятель. И вы не живете нигде. Вы обычный бродяга.

Мы оказались в обширном вестибюле и подошли к двойным дверям. За ними были бетонные газон и деревья, выглядевшие знакомыми в темноте.

– Летний домик сенатора, – сказал я. – Только прожекторов не хватает.

– Вы не можете рассчитывать на этих политиканов, – сообщил Трайт. – Дам один совет, Барделл: бросьте все, живите как жили. Может, вам и поскребли немножко память, но, черт побери, вы были далеко не в лучшей форме, когда попали к нам. Все равно что мускат без спиртного, приятель.

– «Ластриан Конкорд», – сказал я. – Дисс, мисс Реджис… Ничего этого не было, да?

– Считайте все это кошмарным сном. Теперь вы проснулись. Напейтесь, проспитесь – и станете как новенький.

Мы уже спускались по ступеням, когда он повернулся ко мне и указал на выход.

– Между прочим, какого цвета у вас там стены? – спросил я.

– Светло-зеленые. А что?

– Просто любопытно, – сказал я, сделал полуповорот, нанес жесткий удар согнутыми пальцами в грудину, и он тут же обмяк, как переспелый банан. Я подхватил Трайта, вырвал из его руки свою сотню и обшарил карманы. В брюках нашлась еще тридцатка, как раз на проезд.

– Пока, красавчик, – сказал я. – Я тебе никогда не нравился.

Я оставил его на ступенях и направился к выходу.

Сразу после захода солнца похолодало. В публичной библиотеке еще горел свет. Библиотекарь бросил на меня острый взгляд, но ничего не сказал. Я нашел тихий уголок и стал отдыхать, стараясь как следует насладиться теплом до закрытия. Есть нечто успокаивающее в тихих стеллажах и тяжелых желтых стульях из дуба, даже в запахе пыльной бумаги, даже в шепотках и мягких шагах…

Шаги остановились, стукнул вытащенный из-под стола стул. Зашелестела материя. Я не открывал закрытых глаз и пробовал выглядеть старым джентльменом, который вошел просмотреть подшитые комплекты «Харпера» и задремал где-то на середине 1931 года. Но я слышал тихое дыхание и чувствовал на себе чей-то взгляд.

Тогда я открыл глаза. Она сидела за столиком напротив меня – молодая, трагичная и немного поношенная.

– С вами все в порядке? – обратилась ко мне она.

– Не исчезайте, леди, – попросил я. – Не превращайтесь в дым, не улетучивайтесь. И уходить тоже не надо. Просто посидите тут и дайте мне помолодеть хотя бы до девяноста лет.

Она чуть порозовела и нахмурилась.

– Мне показалось, что вам плохо, – произнесла она чопорные, стандартные и подходящие к ситуации слова, подобающие нормальному члену нынешнего общества.

– Конечно. А как насчет парня, с которым я пришел сюда? Куда он делся?

– Понятия не имею, о чем вы. Вы ни с кем не приходили… по крайней мере, я не видела. И…

– Сколько времени вы наблюдали за мной?

На этот раз она действительно залилась краской.

– Сама эта идея…

Я потянулся и взял ее руку, мягкую, как первое дыхание весны, нежную, как старое бренди, теплую, как родительская любовь. Мои пальцы, сомкнувшиеся на ней, показались мне когтями ястреба, сжимающего молодого цыпленка. И я разжал их.

– Давайте пропустим все ритуальные ответы, – сказал я. – Происходит что-то очень странное. Вы знаете это, и я тоже знаю, правильно?

Румянец исчез, она вдруг побледнела и вперилась в мое лицо, словно я знал секрет, который мог спасти ей жизнь.

– Вы… Вызнаете? – прошептала она.

– Может, и нет, мисс, но сильно подозреваю.

Это было неправильное слово. Она тут же напряглась, губы сжались, словно в праведном гневе.

– Ну, это был всего лишь порыв христианского…

– Чушь, – сказал я. – Простите мою грубость, если это грубость. Вы сидите здесь, говорите со мной. Почему?

– Я уже сказала вам…

– Я помню. А теперь назовите настоящую причину.

Она внимательно осмотрела кончик моего носа, затем мочку левого уха и наконец уставилась мне в глаза.

– У меня… у меня был сон… – запинаясь, сказала она.

– Бар, – сказал я. – Захудалая забегаловка. Кабинка справа от двери, через которую вы вошли.

– Мой бог, – сказала она тоном человека, никогда не произносящего имя Божие всуе.

– И мой тоже, – сказал я. – Как вас зовут?

– Реджис. Мисс Реджис…

Она резко замолчала, будто сказала лишнее.

– Продолжайте, мисс Реджис.

– Во сне я была нужной, необходимой, – сказала она так, словно говорила сейчас не со мной, а с кем-то внутри себя, кому, возможно, раньше не уделяла большого внимания. – Я была важной персоной, но не в смысле звания или положения, а потому, что мне поручили нечто важное. У меня было задание, которое следовало выполнить, и чувство… уважения, что ли.

Мне хватило ума промолчать, в то время как она думала вслух, вспоминая.

– Звонок раздался посреди ночи. Секретное сообщение, которого я ожидала. Я была готова. Я знала, что задание опасное, но не придавала этому значения. Я знала, что нужно делать. Я встала, оделась и пошла в назначенное место. И… там были вы.

Она взглянула на меня в упор.

– Продолжайте, – сказал я.

– Я должна была предупредить вас. Об опасности… Не знаю, о какой именно. Вы собирались идти туда в одиночку.

– Вы попросили меня не ходить. Но знали, что я все равно должен пойти.

Она кивнула:

– Вы пошли. Я хотела крикнуть, побежать за вами… но вместо этого проснулась. – Она рассеянно улыбнулась. – Я пыталась убедить себя, что это просто глупый сон. Но все же… Я знала, что это не сон. Я знала, что это очень важно.

Она смотрела на меня умоляюще, словно упрашивала ответить.

– Это был эксперимент, – сказал я. – Я стал подопытным кроликом. К моей голове были подключены большие устройства. Меня заставили видеть безумные вещи. Все перепуталось. Но вы вмешались в мои галлюцинации. И вот что странно: не думаю, что они знают об этом.

– Кто – они?.. Люди, о которых вы говорите?

Я махнул рукой:

– В университете. В лаборатории. Шлемы, врачи, физики… я уж и не знаю. Парни, которые работают в помещениях, забитых радиолампами, приборами, аппаратурой.

– И как же вы оказались участником их опытов?

Я покачал головой:

– Это все так неопределенно. Думаю, что я пил, долго и много…

– Где ваша семья? Ваш дом? Разве никто не будет волноваться о вас?

– Не тратьте попусту свое сочувствие, мисс Реджис. У меня никого нет.

– Ерунда. Никто не существует в вакууме. – Затем она попыталась сменить тему: – Вы упомянули об университете. О каком именно? Я прожила здесь всю свою жизнь. В этом городе нет университета.

– Может, это была научно-исследовательская лаборатория, какой-то правительственный проект?

– Да нет у нас ничего подобного. Только не здесь, мистер Флорин.

– В трех кварталах отсюда или в четырех. Десять акров, ни дюймом меньше.

– А вы уверены, что это не было частью галлюцинаций?

– Последние две недели я жил на их деньги.

– Вы можете отвести меня туда?

– Зачем?

Она поглядела на меня:

– Затем что мы не можем взять и бросить все, верно?

– Думаю, ничего страшного, если мы просто посмотрим, – сказал я.

7

Уже через квартал я понял: с моими расчетами что-то не так. Склады, автозаправочные станции и ломбарды, встретившиеся нам по дороге, выглядели как надо… но где высокая красная стена из кирпича? Вместо нее был заброшенный склад площадью не меньше акра – развалины и битое стекло.

Мисс Реджис поглядела на меня, и я почти услышал ее мысли, которые она могла бы высказать вслух: «И что вы собираетесь делать дальше?»

Я кивнул в сторону склада:

– Суну свой нос туда.

У нее был серьезный, деловитый вид.

– Да, конечно, мы пойдем туда.

– Не вы. Я один.

– Мы оба. В конце концов, – она одарила меня бледной улыбкой, как вздох ангела, – это и мой сон.

– Я все забываю об этом, – сказал я. – Ну пойдемте.

Двери были заперты, но я нашел болтающуюся доску, оторвал ее, и мы проскользнули в большое темное помещение: мрак, пыль, паутина и трепетание крыльев летучих мышей… во всяком случае, что-то трепетало. Может, мое сердце.

– Здесь ничего нет, – сказала мисс Реджис. – Просто старое, заброшенное здание.

– Поправка. Это местопохоже на старое, заброшенное здание. Возможно, это оформление витрины. И если вы сотрете пыль, то обнаружите под ней яркие краски.

Она провела пальцем по стене. Под пылью не оказалось ничего, кроме пыли.

– Это ничего не доказывает, – бодро сказал я. – В нашем деле ничто ничего не доказывает. Если вы видите сон, вам может сниться, что это реальность.

– Вы считаете, что сейчас спите?

– В этом-то и вопрос, не так ли, мисс Реджис? Откуда вы знаете, когда спите, а когда бодрствуете?

– Сны не походят на явь. Неопределенные, с нечеткими краями, и еще плоские, двумерные.

– Помню, как-то раз я видел во сне, что иду по карнизу крыши городского колледжа. Я ощущал сухие листья, хрустевшие под ботинками, напряженные мышцы ног, обонял запах листьев, горевших где-то внизу, чувствовал уколы холодного осеннего ветерка и думал: «Сны не походят на реальность. Реальность –реальна. В ней есть все: предметы, цвета, звуки, запахи…» – Я помолчал для пущего эффекта. – И тут я проснулся.

Она вздрогнула:

– Значит, вы никогда ни в чем не можете быть уверены. Сон во сне во сне. Я вижу во сне вас… или снюсь вам. Так мы никогда не доберемся до истины.

– Возможно, в этом и кроется смысл. Возможно, мы должны искать такую истину, которая является истиной и во сне, и наяву. Нечто постоянное.

– Постоянное? Что именно?

– Верность, – сказал я. – Храбрость. Вас, например. Вы здесь, сейчас, со мной.

– Не глупите, – потребовала она, но голос ее прозвучал радостно. – Что станем делать теперь? Вернемся?

– Давайте для начала осмотримся. Кто знает? Может, это игра в жмурки, и мы в дюйме от победы.

Я пошел по полу, замусоренному рваной бумагой, остатками картонных коробок, спутанными мотками каких-то проводов. В дальней стене была хрупкая на вид дверь. Она открывалась в темный коридор, такой же захламленный, как большая комната.

– Нужно было взять с собой фонарь, – произнесла мисс Реджис.

– А лучше – полицейскую машину с нарядом внутри, – сказал я. – Посмотрите-ка… Хотя нет, лучше не надо.

Но она уже стояла рядом со мной, уставившись на то, на что смотрел я: сенатор, лежащий на спине, голова разбита, как яйцо. Девушка напряглась, затем расслабилась и выдавила из себя дрожащий смешок.

– Напугали вы меня, – сказала она. – Это же только манекен.

Я пригляделся и увидел, что с деревянного лица местами слезла краска.

– Он похож… – Мисс Реджис встревоженно поглядела на меня. – Он похож на вас, мистер Флорин.

– Не на меня… На сенатора. Возможно, они пытаются мне что-то сказать.

– Что еще за сенатор?

– Человек, защищать которого меня наняли. Как видите, я отлично справился с заданием.

– Он был частью эксперимента?

– Или эксперимент был частью его. Кто знает?

Я переступил через искусственный труп и пошел по коридору, оказавшемуся слишком длинным для не такого уж большого здания. Он тянулся шагов на сто, причем по пути нам не встретилось ни дверей, ни поперечных коридоров. Но в конце была дверь, из-под которой пробивалась полоса света.

– Вечно еще одна дверь, – сказал я.

Ручка легко подалась. Перед нами была комната, которую я видел прежде. Мисс Реджис тихонько ахнула у меня за спиной. Тусклый лунный свет лился из высоких окон. Стены были обиты камчатной тканью, на полу лежали восточные ковры. Я прошел по мягкому ковру к длинному столу красного дерева и выдвинул из-под него стул. Тот оказался тяжелым, полированным, именно таким, каким должен быть солидный стул. Взгляд упал на люстру. Почему-то на нее было трудно смотреть. Ряды и гирлянды хрустальных подвесок переплетались и обвивались вокруг основы, образуя сложный бесконечный узор.

Мисс Реджис замерла, напряженно склонив голову.

– Поблизости кто-то есть, – прошептала она. – Я слышу мужские голоса.

Я прошел на цыпочках и приложил ухо к двери в противоположной стене. Тишина. Я тихонько толкнул дверь. Темнота. Я шагнул через порог и протянул руку, чтобы подать ей, но та наткнулась на что-то невидимое и твердое, вроде очень чистого зеркального стекла. Мисс Реджис что-то говорила, губы ее шевелились, но через барьер не проникало ни звука. Я ударил в него плечом, и что-то треснуло – возможно, плечо. Промчавшись через тьму, я вылетел на яркий свет.

Я стоял посреди пустыни. Шагах в десяти от меня на скалу опирался человек-ящерица, одетый во все розовое, и лениво улыбался мне.

– Наконец-то, – сказал он. – Я уже начал бояться, что вы не пройдете через этот лабиринт.

Я глубоко вдохнул – горячий, сухой воздух слабо пах эвкалиптом – и огляделся. Песок, камешки, скалы, много скал, на всех – следы времени и терпеливых стихий. И ничего живого вокруг, даже кактусов.

– Приятное местечко, – заметил я. – Но мне бы не хотелось здесь умирать.

– К чему говорить о смерти? – произнес Дисс своим сухим, словно лепестки увядшей розы, голосом. – Единственная опасность здесь угрожает вашему здравому смыслу – но мне кажется, что вы прекрасно с ней справляетесь. Вы проявили неожиданную гибкость. Я был удивлен, действительно удивлен.

– Просто камень с души свалился, – сказал я. – И что вы теперь сделаете? Вклеите золотую звезду в мою послужную книжку?

– Теперь, – оживился Дисс, – мы можем вести с вами дела.

И он моргнул маленькими красными глазками, не отрывая взгляда от меня.

– Настала моя очередь спросить, какие дела, – сказал я. – Итак, спрашиваю: какие дела?

– Во всей Вселенной, где только имеется жизнь, существует лишь один вид дел. Есть то, в чем нуждаетесь вы, и то, в чем нуждаюсь я. И мы обмениваемся.

– Звучит просто. Так в чем нуждаюсь я?

– Разумеется, в информации.

– А вы?

Он шевельнулся, сменил позу и махнул сиреневой рукой:

– Вы можете оказать мне услугу.

– Давайте начнем с информации.

– Конечно… С чего именно? С сенатора?

– Он не сенатор. Он – агент по имени Барделл.

– Барделл – это Барделл, – заявила сиреневая ящерица. – А сенатор – это сенатор.

– Если это образец информации, не думаю, что стоит продолжать.

– Вы, – сказал человек-ящерица с видом глубокого наслаждения, – жертва заговора.

– Я и сам знаю.

– Ну же, Флорин, не отмахивайтесь от того, что я сообщаю вам. – Он достал из-под розовой жилетки длинный мундштук, вставил в него коричневую сигарету и сунул мундштук в уголок рта, словно созданного для того, чтобы ловить мух на лету. Потом затянулся и выпустил из ноздрей-дырочек бледный дым.

– Не думаю, что мне стало проще поверить вам, – сказал я. – Если только это действие не должно убедить меня, что вы двигаетесь в неверном направлении.

– О, я вовсе не собираюсь ни в чем вас убеждать. Чувствую, что факты станут говорить сами за себя…

– Где мисс Реджис?

Дисс нахмурился, его мундштук повис.

– Кто?

– Девушка. Хорошая, спокойная маленькая леди, не похожая на остальных игроков. Она пытается помогать мне, даже не знаю почему.

Дисс покачал головой.

– Нет, – рассудительно сказал он. – Правда, Флорин, настало время отличать реальное от иллюзорного. Никакой леди не существует. – Я шагнул к Диссу, и тот слегка отпрянул. – Вот это да! – удивленно воскликнул он. – Наверное, не стоит указывать, что я невосприимчив ни к каким поспешным насильственным действиям с вашей стороны? – Он изобразил улыбку. – Я уж точно не ваш союзник, Флорин, но не собираюсь вредить вам… И, как я уже сказал, вы можете быть мне полезны. Не лучше ли обсудить все трезво и заняться делами?

– Ладно, – бросил я. – Устал я спорить с вами.

– Ага, умный вы парень. Итак, заговор, невинный, знаете ли, но все же заговор.

– Последние сообщения с фронта указывают, что с ним ничего не выходит. Можете не верить, но в настоящий момент я считаю, что веду откровенный разговор с добренькой такой саламандрой.

Дисс открыл рот и издал шипящие звуки, которые, как я предположил, являлись смехом.

– Признаю, это должно сбивать вас с толку. Однако не забывайте применять простой критерий: факты есть факты, как бы они ни выглядели. И если мои слова верно описывают ситуацию, что в этом плохого, даже если я ненастоящий?

– А еще у меня болит голова, – сказал я. – Вы упомянули о существовании заговора, просто чтобы я остался в здравом уме. Не скажете, кто эти заговорщики и почему их интересует мое здравомыслие, если оно вообще у меня было?

– Исследовательский совет, правительственная группа самого высокого уровня, где вы были или остаетесь председателем.

– Вас кто-то обманул, Дисс. Я выяснял, кто нажал курок или всадил хлебный нож, вот и все мои исследования.

Он отмахнулся:

– Явная попытка все рационализировать. Ваш собственный здравый смысл должен подсказать вам, что настало время повысить свою самооценку. Неужели я стал бы впустую тратить время, беседуя с обычным частным детективом, будь у него здравый смысл или нет?

– Я пас. Продолжайте.

– Вот последний проект, предложенный вами в качестве председателя: разработка устройства для исследований сна, аппарата, способного искать подсознательные символы, а в дальнейшем конкретизировать их и воплощать в реальность. Таким образом, бессознательная активность мозга стала бы доступна для исследования. Вы настояли на том, чтобы самому пройти первый тест. Но к сожалению, из-за усталости и напряжения не справились с переживаниями. Ваш разум избрал новый путь бегства от действительности, и вы сбежали в вымышленный мир, который сами же изобрели.

– Я разочарован в себе. Мне казалось, я могу создать что-то поинтереснее преследования, бегства, выстрелов и банальных страшилок.

– Правда? – хихикнул Дисс так, словно открыл клапан, чтобы немного сбросить излишнее давление. – Познайте себя, Флорин. Вы – ученый, теоретик, а не боевик. Вы ухватились за возможность избавиться от ответственности в простом мире, где действует жестокий закон: убей или умри. Но ваши лояльные прихвостни, вполне естественно, были не в восторге от такого поворота. Им надо было вернуть вас из вымышленного мира. Вы нашли прибежище в личности легендарного жителя Старой Земли по имени Флорин. Ван Воук совершил контрход, велев вам – точнее, вашему вымышленному персонажу – следовать определенным маршрутом, а потом стал возводить на вашем пути препятствия, чтобы выковырять вас из убежища. Все шло по плану – до определенного момента. Вы согласились с вымышленным заданием, начали действовать. Но внезапно все спуталось. Неожиданно возникли незапланированные обстоятельства, и все осложнилось. Ван Воук попытался прервать процесс, но не сумел, тот вышел из-под его контроля. Он больше не управлял Машиной Грез.

Он сделал паузу, явно ожидая вопроса. И я задал этот вопрос.

– Разумеется, главным сталивы, – сказал он. – Вы не стали действовать как пассивный получатель импульсов, подаваемых в ваш мозг, а перехватили их и соткали новую матрицу, более соответствующую вашим потребностям. Например, потребности цепляться за выбранную вами роль.

– Что вы подразумеваете под «Старой Землей»?

– Все еще не вспомнили? – сказал Дисс. – Часть вашего разума старательно заменила реалии, которые вы сочли невыносимыми, на новые. Снабжая вас данными из другого источника, я обхожу вашу оборонительную линию с фланга. Что же касается Старой Земли – такое имя носит незначительный мирок, который отдельные люди считают первоначальным домом человечества.

– Наверное, предполагается, что я сейчас скажу: «У человечества есть лишь один дом».

– О да, такова была установка, которую вы избрали для себя, как и роль Флорина, Стального Человека. Но сейчас вы должны быть готовы принять тезис о том, что эта сцена слишком мала и не вместит вас и меня одновременно.

Безгубый рот снова растянулся в улыбке.

– Не говоря уже о Грейфелле.

Дисс опять издал шипящий смешок.

– Ван Воук дошел до отчаяния. Он пытался умиротворить вас, предлагая вам альтернативу: рациональное бегство, приемлемое алиби, за которое можно ухватиться. Но вы продолжили и довели до абсурда гамбит Ван Воука, тем самым дискредитировав его. Именно в этот момент я понял, что настало время вступить в игру – чтобы сохранить ваш рассудок и предотвратить более крупную трагедию.

– Понятно. Значит, вы – просто самоотверженный человек, альтруист, желающий сделать немного добра в большом и страшном воображаемом мире.

– Не совсем так. – Он стряхнул пепел. – Я уже говорил: вы тоже можете кое-что для меня сделать.

– Надеюсь, вы скажете, что именно, независимо от того, стану я вас упрашивать или нет.

– Машина Грез – чрезвычайно оригинальное устройство, боюсь, даже слишком оригинальное. Вас можно поздравить с таким достижением, мой дорогой Флорин. Но, знаете ли, я не стану этого делать. Машина должна быть выключена.

Я почесал подбородок и обнаружил, что уже давно не брился. Возможно, здесь лежал ключ к разгадке чего-то, но пока что я не стал задерживаться на этом.

– Аналогом наших проблем, – продолжил Дисс, – может послужить следующая, чисто гипотетическая ситуация. Предположим, племя диких аборигенов, обитающее на далеком острове в океане, случайно наткнулось на генератор мощных радиоволн. Второстепенное устройство, давно забытое там представителями более развитой цивилизации. Не ведая того, дикари могут нарушить планетарную связь, вмешаться в действия спутников, прервать тридео-передачи и пооткрывать двери всех гаражей на другой стороне планеты.

– Звучит не так уж плохо. В общем, я понял.

– У Машины Грез, к несчастью, есть такие вот побочные эффекты. Когда вы – а теперь и ваш Совет – запускаете ее, это отражается на матрице, и последствия распространяются на половину Галактики. Ситуация, конечно, невыносимая. Честно говоря, мои нынешние действия в полуматериальном состоянии, направленные на противостояние вам, так же нелегальны, как незаконный переход государственной границы. Но я посчитал, что обстоятельства требуют небольшого отклонения от инструкций.

– Что значит «полуматериальное состояние»?

– Я нахожусь здесь не в большей мере, чем вы сами.

– Где же вы?

– В кабине передатчика моего транспорта, на станции, примерно в двух световых годах от Солнца. Ну а вы, разумеется, находитесь в Машине Грез, внутри своей лаборатории.

– А к чему этот экзотический фон?

– Вы видите пустыню, не так ли? Разумеется, она взята из вашего личного фонда образов. Я набрал нейтральную установку.

Я посмотрел на пустыню позади него, такую же реальную, какой всегда выглядит пустыня. Он дал мне время осмыслить эту идею.

– Сейчас я вмешаюсь в работу Машины, – добавил он, – чтобы вы пришли в сознание, пребывая в здравом уме и твердой памяти. Вернувшись, вы уничтожите Машину, включая все рабочие записи и схемы. Идет?

– Никаких соглашений, – отрезал я.

– Подумайте, Флорин. Ведь вы все равно выберете жизнь и рассудок.

– Мне не нравятся соглашения, заключаемые вслепую. Может, все так, как вы говорите, а может, и нет. Возможно, вы способны сделать то, о чем говорите, а возможно, не способны. Может, я великий изобретатель, а может, качаюсь на люстре, зацепившись за нее хвостом. Вы должны доказать мне свою правоту.

Дисс рассерженно затушил сигарету, растер ее в порошок, пустил пепел по ветру и убрал мундштук.

– Упрямый вы человек, Флорин. – Он скрестил руки на груди и побарабанил пальцами по бицепсу. – А если я верну вас в вашу нормальную базовую реальность и вы, будучи в полном рассудке, увидите, что все обстоит так, как я описал, – тогда вы уничтожите Машину?

– Я приму решение, когда окажусь там.

– Ба! Да вы неисправимы. Даже не знаю, зачем я трачу на вас время… Но я – доброе существо. Я согласен. Однако предупреждаю вас…

– Не надо. Это загубит нашу прекрасную дружбу.

Он нетерпеливо дернулся, повернулся, и у меня перед глазами пронеслось изображение каких-то вертикальных панелей и рядов индикаторов, образовывавших сложный узор. Дисс сделал быстрое движение руками, свет индикаторов чуть померк и стал другим. Удаленный горизонт придвинулся ближе, вместо неба возникла пустота. Секунда темноты и звуки напоминающих хлопанье нескольких дверей вдалеке. Идеи, имена, лица промчались у меня в голове, точно вода, заполняющая резервуар.

Затем стали медленно зажигаться огни.

Я лежал на спине в помещении шагов в тридцать длиной, с бликующими панелями на стенах и узором из плиток на полу, загроможденном сложной аппаратурой. Большой Нос навис над пультом управления, на котором мигали индикаторы и то и дело вспыхивали какие-то предупреждающие сигналы, сопровождавшиеся писком и скрипом. Рядом с ним седой человек в белой блузе склонился над пультом поменьше, щелкая переключателями. На соседней раскладушке лежал и храпел Барделл.

Я кашлянул, Большой Нос резко повернулся и уставился на меня. Губы его зашевелились, но слов не было слышно.

– Теперь можете развязать меня, доктор Ван Воук, – сказал я. – Я больше не стану буянить.

8

Прошли полчаса, как всегда делают любые полчаса. Человек с жирным лицом – известный под именем «доктор Вольф» – снял контакты и, пыхтя, стал возиться с моими запястьями и лодыжками, натертыми металлическими браслетами, смазывая их каким-то бальзамом. Седой человек, доктор Эридани, убежал, но тут же вернулся с горячим кофе: в него добавили что-то, вернувшее обычный цвет моим щекам, если не прежний блеск моей гордости. Остальные – Трайт, Томи, Хайд, Джонас и так далее (их имена услужливо подсказывала мне память, как и множество других вещей) – собрались вокруг меня и по очереди сообщали, как они волновались. Единственным, кто держался позади и дулся, был Барделл. Эридани сделал ему укол сульфида, отчего он завопил, но вскоре успокоился, хотя все еще выглядел обиженным.

– Боже мой, Джим, – сказал Ван Воук, – мы уж думали, что потеряли вас.

– Тем не менее я здесь, – отозвался я. – Дайте мне отчет, расскажите все с самого начала.

– Тогда, после создания САВУ – Символического Абстрактора и Визуального Усложнителя – вы дали добро на эксплуатационные испытания, избрав в качестве объекта себя самого. Вас погрузили в легкий гипноз и закрепили на вас электроды. Началась обычная калибровка. Программа была введена, интегратор включен. И тут внезапно энергопотребление скачкообразно увеличилось в десять раз. Были включены защитные устройства обратной связи, но безрезультатно. Я испробовал различные способы, стараясь восстановить управление, но тоже напрасно. Тогда я нехотя возвестил об аварийном завершении работы и отключил энергию – но вы оставались в глубокой коме, не отвечая на сигналы отзыва. Казалось, вы получаете энергию из другого источника, что, по моему мнению, выглядело совершенно фантастично. В отчаянии я попробовал корректирующее перепрограммирование, но оно не помогло. И вдруг – как гром среди ясного неба – вы сами вышли из комы.

– Есть идеи – почему?

– Ни единой. Все было так, словно вмешался внешний фактор. Нервные потенциалы работали на полную мощность – на высшем уровне нервных стимулов, – и внезапно все снизилось до нормы. А в следующий миг вы вернулись к нам.

Я кивнул на Барделла, который сидел на другом конце комнаты, с обиженным видом нянча чашечку кофе:

– А он что тут делает?

– Так ведь это Барделл. Временный сотрудник, использовался как вспомогательный вектор в макетах во время теста. Своего рода… ну, можно сказать, статист.

– А все механические части Машины Грез?

– Чего?.. О, какое подходящее название, Джим!

– Как оно работает?

Ван Воук уставился на меня:

– Вы имеете в виду…

– Давайте притворимся, что я забыл.

– Да. Ну, тогда… э-э… Это же просто первоначальный мониторинг механизма грез, за которым идет стимуляция визуальной, обонятельной и слуховой систем в соответствии с символьным кодированием, чтобы создать у объекта желаемые галлюцинации. Макеты программы занимают смежный бокс…

– Покажите мне.

– Да, конечно, Джим. Сюда.

Он подошел к глухой стене и нажал кнопку. Невидимая ранее стенная панель скользнула назад, открывая две стены захудалого гостиничного номера с медной кроватью и разбитыми окнами. Ван Воук заметил, как я уставился на них, и неискренне хихикнул:

– Пару раз вы вели себя весьма жестко, Джим.

Он повел меня через комнату совещаний, не такую плюшевую и уютную, какой она выглядела прежде; по улице из картона и гипса, по пансиону. Все было потертым и поспешно сколоченным, причем так грубо, что не обмануло бы и слепого.

– Требовался лишь начальный стимул, – объяснял на ходу Ван Воук, – а все остальное предоставляло ваше подсознание.

Серия макетов завершилась тяжелой пожарной дверью, которая оказалась заперта.

– Наши макеты заканчиваются здесь, – сказал Ван Воук. – Дальше идут владения другого агентства.

Путь назад шел через макет заброшенного склада. Я ткнул носком туфли поврежденный манекен, похожий на Барделла:

– А это для чего?

Ван Воук, похоже, взглянул на него с удивлением:

– Это? А, сначала мы собирались использовать манекены, но вскоре поняли, что необходимы живые люди. – (Я заметил, как дернулись его желваки.) – Человек – весьма сложное устройство, его нелегко моделировать.

– И как все это складывается в единую картину? Если я лежал связанный в соседней комнате…

– О, это было лишь в самом конце. Вы… э-э… потеряли контроль над собой. Пришлось успокоить вас легким наркозом.

– Сколько времени прошло с начала теста?

Ван Воук взглянул на большие часы с дорогим браслетом, охватывавшим толстое волосатое запястье.

– Почти восемь часов, – ответил он, сочувственно покачивая головой. – Это были тяжелые восемь часов, Джим.

– И что теперь, доктор?

– Теперь? Анализ записей поможет нам понять, что пошло не так, затем мы займемся коррекцией, и я приступлю к новым тестам.

– И я, разумеется, должен все это утвердить.

– Естественно, сэр.

– А что бы вы сказали о полной остановке тестирования?

Ван Воук выпятил нижнюю губу и поднял на меня взгляд.

– Вам, конечно, виднее, сэр, – пробормотал он. – Если вы уверены, что существует опасность…

– Возможно, мы должны уничтожить Машину, – сказал я.

– Гм… Может, вы и правы…

Из следующей комнаты раздались голоса, разговор шел на повышенных тонах.

– Не знаю, что вы собираетесь сделать теперь, – вопил Барделл, – но я не согласен. Отоприте дверь, будьте вы прокляты! Я немедленно ухожу…

Мы вернулись туда. Барделл стоял у двери холла и дергал ручку, лицо его покраснело от усилия. Эридани метался вокруг него. Трайт стоял у боковой двери, теребя ее ручку. Он взглянул на Ван Воука.

– Какой-то шутник запер дверь снаружи, – сказал он, затем подошел к Барделлу, отпихнул его в сторону, сам повертел ручку, потом пнул дверь на уровне фиксатора.

Но было похоже, что дверь он не повредил – только ушиб палец ноги.

– Черт побери, что вы творите, Трайт?! – воскликнул Ван Воук, подошел к двери, тоже подергал ее, повернулся и расстроенно посмотрел на меня. – Вот видите… – воинственно начал он, но тут же сменил тон. – Какая-то ошибка. Думаю, этим займется система безопасности.

– Это не сойдет вам с рук! – заорал Барделл, схватил металлический стул и обрушил его на дверь.

Стул отскочил, одна ножка погнулась. Ван Воук пронесся мимо меня в комнату, из которой мы только что вышли, подскочил к окну, распахнул раму – и отпрянул.

– Ваша работа? – спросил он сдавленным голосом.

Я подошел и понял, что его поразило: там, где прежде был проход, все заполнил твердый бетон.

– Ну конечно же, – сказал я. – Пока вы пытались всей оравой выломать дверь, я быстренько подсуетился, залил двухметровый проход бетоном и как следует остудил его. Простите, забыл нацарапать на нем свои инициалы.

Он заворчал, обогнул меня и побежал в лабораторию с зеленой плиткой. Там жались друг к другу Эридани, Трайт и прочие, только Барделл стоял у противоположной стены, наблюдая за ними. Я подошел к двери, которую пытался открыть Барделл, и постучал по ней. Дверь издала глухой звук, точно мы были в бункере.

– И телефона здесь нет? – спросил я.

– Ничего нет, – тут же ответил Эридани. – Особые требования к изоляции…

– А если попробовать что-нибудь вроде прута?..

– Вот… Засов от шкафчика с документацией.

Трайт взмахнул стальной полосой длиной в метр с лишним с таким видом, словно хотел огреть ею меня по голове. Но после этого он лишь подошел к двери, сунул конец полосы в промежуток между дверью и косяком и надавил. Древесина раскололась, дверь широко распахнулась вовнутрь.

Дверной проем был перекрыт сплошной бетонной стеной.

Трайт отшатнулся, а Барделл с визгом забился в угол.

– Вы хотите убить меня! – завопил он. – Я в ваших руках, но у вас ничего не получится… – Он замолчал и уставился на меня. – А вы… Они убьют и вас. Вы в опасности, как и я! Может, вместе нам удастся выжить…

Ван Воук резко повернулся к нему:

– Чертов дурак! К кому вы обращаетесь за помощью? Мы все – его жертвы! Он в ответе… Это его рук дело…

– Лжец! – завизжал Барделл и повернулся ко мне. – Это вас они хотели устранить. Обманом заманили вас в Машину Грез. Хотели вертеть вами как угодно, чтобы свести с ума. Это былединственный способ устранить вас, не убивая…

Трайт подошел к нему, ударил правой в живот, а затем левой снизу в челюсть. Барделл не ушел в нокаут, но заткнулся. Затем осел, прислонившись к стене, часто дыша открытым ртом.

– Ладно, – сказал Ван Воук немного повышенным, дрожащим голосом.

Потом с трудом сглотнул и наклонил голову, словно я был кирпичной стеной, а он собрался таранить меня. Я выхватил один из своих пистолетов и прицелился в него.

– Матерь Божья! – вскрикнул Вольф и начертил в воздухе магический символ.

Ван Воук выдавил из себя что-то бессвязное. Эридани раздул ноздри. Траут выругался и потянулся к боковому карману.

– Не надо, – кивнул я ему. – Только попробуй, и цвет твоего лица испортится.

– Нужно это прекратить, Флорин! – воскликнул Ван Воук, но в его голосе было мало экспрессии. – Мы больше так не можем.

– Согласен, – кивнул я. – Мы зашли слишком далеко. Но, как вы можете заметить, это меня не остановит. Кто хочет заговорить первым? Эридани? Вольф? Я хочу знать истину.

– Истину? – закричал Ван Воук и издал странный звук, напоминавший то ли смех, то ли плач новорожденного. – Кто знает, что есть истина? Знает кто-нибудь? Может, вы, Флорин? Если так, у вас есть перед нами преимущество, честное слово.

– Машина должна быть отключена, выведена из строя, сломана раз и навсегда, – холодно произнес Эридани. – Полагаю, теперь вы понимаете это, Флорин?

– Еще нет, – сказал я. – Барделл, подойдите сюда.

– Они пытались меня убить, – дребезжащим голосом сказал он. – Говорю вам, они хотели меня убить и…

– Хватит об этом, – оборвал я его. – Я собираюсь провести один эксперимент. Вы поможете мне?

– Что вы имеете в виду? – воскликнул Ван Воук. – Вы и этот… этот…

– Да. Признаю, что Барделл – не совсем подходящая кандидатура… но вы, парни, кажется, не нравитесь ему. И это делает его союзником. А что скажете вы, Барделл? Останетесь со мной или отправитесь в ад с Ван Воуком и остальной компашкой?

Барделл посмотрел на меня, потом на них и опять на меня:

– Можете обождать минутку, Флорин?

– Хорошо. Но потом мы начнем действовать. Так вы со мной или как?

– Но что вы хотите сделать?

– Решиться.

Он стал кусать губы, задергался, открыл было рот, но ничего не сказал.

Трайт рассмеялся.

– Вы выбрали себе плохую опору, Флорин, – заявил он. – Это же не человек, а миска желе.

– Ладно, я помогу вам, – спокойно проговорил Барделл, подошел ко мне и встал рядом.

– Трайт, вы когда-нибудь научитесь держать язык за зубами? – сказал Эридани голосом, словно отштампованным из высококачественной стали.

– Конечно, начинайте хитрить, – сказал я. – Это добавляет игре остроты. – Я махнул рукой. – А теперь к стене, все вы.

Они повиновались.

– Барделл, включите Машину Грез.

– Но… вы же не подсоединены к ней.

– Просто включите ее, чтобы нагрелась. Я свяжусь с ней и отсюда.

– Я требую сказать нам, что собираетесь сделать, – проворчал Ван Воук.

– Легко, – сказал я. – До сих пор я шел пешком. А теперь воспользуюсь колесами.

– В смысле?

– Кое-кто подсказал мне, что я ответствен за определенные аномалии. Все та же старая идея «чудовища внутри». Согласно этой теории, я был движущей силой, а также главной жертвой собственного подсознания. Сейчас я хочу перенести действие в область сознания. Следующий прием, который вы увидите, будет сделан уже сознательно.

Эридани и Ван Воук заговорили одновременно. Трайт отступил к стене и прижался к ней спиной.

– Включено! – крикнул Барделл.

И у меня в голове вспыхнул яркий свет.

Все знания разом хлынули в мою голову. Я почувствовал, как в меня вливается энергия, заполняет мозг, раздувает его, в то время как стены вокруг исчезают и распадаются.

Из темноты, простиравшейся передо мной, шагнул Дисс. Я увидел его издалека, гигантского, шагавшего ко мне динозавра, великолепного, неодолимого, сверкающего полированной фиолетовой чешуйчатой броней и сиявшего фиолетовыми глазами. Он остановился, возвышаясь на фоне звезд.

– Флорин, – сказал он, и голос его заполнил все пространство, как звуки органа заполняют собор. – Мы опять встретились, и теперь…

Я не ответил. Я выбрал место на его бледном животе и представил в нем дыру… по крайней мере, попытался. Дисс, казалось, не заметил этого.

– Еще не поздно передумать, – гремел он. – Я, конечно, могу стереть вас из реальности, о чем справедливо предупреждал Барделл. Но я не стремлюсь вам отомстить, и у меня нет ни малейшего желания навредить вам. – Он рассмеялся раскатистым смехом гиганта. – Зачем мне совершать такие злодеяния? Что я получу с этого?

Я уменьшил область своей цели и сконцентрировал на ней все свои силы. Дисс поднял геркулесову руку и лениво почесал живот:

– Я восхищаюсь вашим духом, вашей неутомимостью, вашей приверженностью выбранному курсу. Видите, я тоже не без эмоций. Но я не могу позволить всяким сентиментальным соображениям встать на пути моего долга. Я уже просил, чтобы вы, по джентльменскому соглашению, уничтожили Машину Грез. Но вы не сделали этого. Вместо этого вы упорно суете нос в чужие дела. Вы найдете еще несколько мелких фактиков – ради чего? Ладно, Машина не так невинна, как я ее обрисовал. А ваша роль не так уж мала по сравнению с ролью представителя обычной планеты в Галактическом парламенте. Но что меняется, кроме масштаба? Галактический парламент, Флорин, куда древнее, чем ваша младенческая раса. Он больше не может терпеть распространение вами хаоса, как человеческое тело не может терпеть раковые клетки. И как тело усиливает свою обороноспособность, чтобы уничтожить злокачественную опухоль, так и мы собираем силы, необходимые, чтобы остановить вас. Это все, что мы собираемся сделать, Флорин. Запереть вас в вашем секторе космоса, не дать вам нарушать спокойствие. Вы же видите, как мудрость склоняется перед необходимостью?

Я не ответил, сосредоточившись на своей атаке. Он рассеянно потрогал живот и нахмурился:

– Уйдите, Флорин. Уверяю вас, вам разрешат жить мирно в своем невежестве после того, как вы… – Он оборвал себя и схватился за живот. – Флорин! Что вы?.. – проревел он, завизжал и принялся царапать себя. – Предатель! Под прикрытием переговоров вы напали на меня…

Он снова замолчал и стал извиваться в ярких фиолетовых языках пламени, которые поднялись вокруг него, вихрясь и делая все вокруг угольно-черным. Внезапно он сделался меньше, словно мое восприятие его резко изменилось. Он уже не был гигантом, стоящим на равнине, а стал рептилией величиной с человека, которая скакала передо мной, визжа больше от ярости, чем от боли. По крайней мере, мне так казалось.

– Это проще и гораздо забавнее того, что вы предлагаете, – сказал я.

– Прекратите! – закричал он; голос его сделался на пол-октавы выше. – Признаю, что вводил вас в заблуждение. Но я лишь хотел избежать усложнения ситуации и уладить все максимально быстро и просто. Однако я недооценил вас. – Он вперил в меня бешеный взгляд змеиных глазок; дым от слегка уменьшившихся языков пламени струился над его узкой головой. – Вами нелегко управлять, Флорин! Я уже говорил, что вы добровольно вошли в симулятор окружающей среды – Машину Грез, – но не для тестирования, как я сказал раньше. Это было нужно для лечения. Вы – важная персона, Флорин. Вы очень нужны им. Вас загипнотизировали. Подавили внешние слои вашей памяти и создали новую реальность, записав ее в ваш мозг, чтобы вы соответствовали предложенной роли. Их намерение состояло в том, чтобы управлять вашими галлюцинациями, показать, насколько ненадежен этот способ бегства от действительности, и таким образом вернуть вас в реальный мир.

– Звучит знакомо, – сказал я. – Вот только сделать это они хотели с сенатором.

Дисс посмотрел на меня в замешательстве:

– Разве вы еще не поняли? Вы и есть сенатор.

9

– Это и в самом деле было весьма забавно, – продолжал Дисс. – Вы скрылись внутри личности легендарного Флорина; тогда Ван Воук принял все меры, чтобы поручить вам, Флорину, Стальному Человеку, стать телохранителем сенатора. Он сделал вас телохранителем самого себя, и вы столкнулись с неразрешимым парадоксом.

– Больше походит на злую шутку. Но почему ничего не вышло?

– Ваше осажденное воображение проявило похвальную изобретательность и создало сенатора, который был вами, но в то же время существовал отдельно от вас. Когда давление на вас стало расти, вы оправдали его уход, назвав его просто актером. Но это лишь породило новые вопросы. Оставалась нераскрытой главная тайна: кто такой настоящий сенатор, то есть вы сами? Вы стали одержимы поисками ответа. Ван Воук и его группа, контролируя ваши фантазии, безуспешно попытались удалить со сцены Барделла. Наконец, в знак отчаяния, они подсунули вам его фальшивый труп. Но вы – или ваше подсознание – дали достойный ответ. Разумеется, вы были против своего ухода со сцены. Вы превратили самозванца в бездушный манекен и продолжали сражаться с собственными страхами, что явно вело к вашему самоуничтожению. Но вы все равно не были удовлетворены. Вы разгадали обман и упорно действовали, к полной растерянности всего галактического сообщества.

– И тогда вмешались вы, рассказали мне часть истории и отправили меня обратно, чтобы я разрушил штуковину, которую вы называете Машиной Грез.

– Вам не удалось это сделать. Но я надеюсь, теперь-то вы понимаете, что никогда не сумеете избавиться от себя самого, Флорин? Вы и есть ваша Немезида, которую вы преследуете и которая преследует вас… Вы – тот, кого поклялись защищать и на кого нападаете… или, может, наоборот? – Его сверкающие глаза неотрывно смотрели на меня, к нему возвращалась прежняя уверенность. – Подумайте о том, что будет дальше, Флорин. Вы обречены вечно идти куда-то и проверять, проверять, вечно тащить невыносимый, но фатальный груз – себя самого.

– Очень поэтично, – сказал я. – Но почему вы с самого начала не сообщили мне, что я и есть сенатор? К чему эти россказни об эксперименте?

– Я не знал в точности, как вы воспримете известие о том, что вас объявили безумцем, – насмешливо произнес он. – Но теперь, повидав ваше монументальное эго в действии, я склонен быть менее осторожным.

– Все просто, да? Вы делаете что угодно таким простым и завлекательным. И я ничего не помню, потому что мою память заменили пустым местом, да? Все это было не взаправду, когда мы размахивали заряженным оружием и ввязывались в перестрелки, а вот теперь явились вы – хороший полицейский, который все расставит по местам. Знаете что, Дисс? Вы хороший парень и нравитесь мне, но мне кажется, что вы лжете.

– Я лгу? Но это же нелепо. Я имею в виду, теперь. Раньше – конечно, когда я еще не оценил полностью ваши возможности…

– Не волнуйтесь, Дисс. Вы уже подорвали к себе доверие. Это самый вежливый способ назвать человека проклятым лжецом. Зачем вы хотите уничтожить Машину Грез?

– Я уже объяснял…

– Знаю. И я вам не поверил. Попробуйте еще раз.

– Но это абсурд. То, что я сказал вам, чистая правда.

– Вам не нравится игра с подменой реальности, в которой мы оба участвуем, Дисс?

Я представил себе, как нас окружают стены. И стены тут же появились. Я сделал их бледно-зеленым фоном лаборатории. Затем превратил все воображаемое в реальное. Дисс зашипел, отступая к большому пульту управления, на котором горела яркая надпись: «Аварийная перегрузка». В таком окружении человек-ящерица почему-то еще больше уменьшился, став довольно жалкой ящерицей с жестким воротничком и тугим галстуком-ленточкой.

– Чего вы хотите, Флорин? – прошептал он. – Чего добиваетесь?

– Пока не знаю, – сказал я и поместил на полу бледно-голубой персидский ковер.

Но он не гармонировал со стенами. Тогда я сделал ковер бледно-зеленым. Дисс завизжал и стал подпрыгивать на месте, словно пол под ним вдруг стал горячим.

– Больше не надо… больше не надо… – лепетал он.

– Вы готовы сдаться? Прежде чем я превращу эту свалку в клуб плейбоев с хладнокровными кроликами в бронированной чешуе?

– В-вы н-не… можете… – Дрожащий голос повысился до сопрано.

– Я становлюсь беззаботным, Дисс. Меня уже не волнует, сохранится школа или нет. Хочу увидеть, как она трещит по швам.

Я убрал зеленые плитки и поместил вместо них обои с цветочками. Потом добавил окно, за которым, к моему удивлению, появилась желтая пустыня, простиравшаяся невероятно далеко, на что не имела права ни одна пустыня в мире. Я взглянул на Дисса, облаченного теперь в облегающую позолоченную форму со сверкающими знаками различия, серебряными галунами, медалями всех цветов радуги, полированными сапогами и острыми шпорами. В правой руке он держал арапник, которым нетерпеливо похлопывал по сапогу. В шикарной форме он почему-то выглядел еще более мелким.

– Ладно, Флорин, вы не оставляете мне выбора. Вынужден сообщить, что я – старший инспектор Службы безопасности Галактики и вы арестованы.

Он выхватил большой, с изящными обводами пистолет из усыпанной драгоценностями кобуры на тощем бедре и навел его на меня, держа в левой руке.

– Вы пойдете со мной без шума? – пропищал он. – Иначе я буду вынужден ввергнуть вас в амбулаторную кому.

– Я там уже был, – сказал я и выбил пистолет из его руки.

Он тут же выхватил из ножен саблю, которой я не приметил, и попытался разрубить мне голову. Я вовремя придумал себе мачете; металл лязгнул о металл. Дисс отскочил назад, схватил бамбуковую трубку и пустил из нее стрелу с наконечником, смазанным кураре. Я пригнулся, стрела пролетела над моей головой. Тогда он создал огнемет. Пламя с ревом метнулось ко мне и облизало мой асбестовый костюм. Я загасил его при помощи шланга, из большого медного наконечника которого хлынула пена.

Теперь Дисс был едва ли двухфутового роста. Он бросил в меня гранату, я перехватил ее и швырнул обратно, и та взорвалась на крышке мусорного бака. Взрыв бросил Дисса на пульт управления. Красный свет сменился зеленым, послышался резкий сигнал тревоги. Дисс запрыгнул на штурманский стол. Вместо золотистой формы на нем была тусклая, серо-багряная. Он яростно запищал, точно белка, и швырнул в меня молнию, которая взорвалась на безопасном расстоянии; ударил гром, так, словно упал огромный утес, воздух наполнился густым запахом озона и горелого пластика. Дисс, уменьшившись до фута, яростно прыгал на столе, грозя мне кулаком, а потом пустил в меня ядерную ракету. Мгновение я смотрел на нее, потом сделал шаг в сторону. Ракета отразилась от стены и полетела обратно. Дисс – к тому моменту шестидюймовый – отскочил, и все помещение разлетелось на осколки, которые ринулись ко мне. Благодаря неуязвимой броне они, к счастью, не причинили мне ни малейшего вреда. Я пробрался через руины к желтому солнечному свету, в котором кипела пыль. Потом пыль улеглась, на камне передо мной появилась маленькая бледно-фиолетовая ящерка, что-то прошипела в ультразвуковом диапазоне и плюнула мне в глаза ядовитой слюной. Я разозлился и поднял гигантскую мухобойку, чтобы прихлопнуть рептилию величиной с кузнечика, но та заверещала и кинулась в трещину на камне. Я вставил туда лом и отколол от камня кусок.

– Флорин! Сдаюсь… уступаю… только остановитесь…

Его глаза блестели, как красные искорки, в глубине трещины. Я рассмеялся и вогнал лом еще глубже.

Он был уже просто кузнечиком, чирикающим в пустыне. Я ударил ломом еще раз, и валун развалился пополам, а вместе с ним развалились земля и небо, открывая бархатную черноту абсолютного небытия.

Прекрасно, крикнул я в пустоту.Но тут пустовато, на мой вкус. Да будет свет!

И стал свет.

И я увидел, что это хорошо, и отделил свет от тьмы. Однако повсюду все еще было пустовато, поэтому я добавил небесный свод и отделил воду под ним от воды над ним. Появился океан со множеством дождевых облаков.

Слегка монотонно. Да разойдется вода и да возникнет средь нее суша.

И было так.

Лучше, но выглядит мертвенько. Да будет жизнь…

И стала жизнь. В воде появилась слизь, которая превратилась в морские водоросли, островки их выплыли на берег, обосновались там и произвели растения, покрывшие пустые скалы и создавшие почву. На земле появилась трава и дала семена, выросли плодовые деревья, возникли лужайки и джунгли, цветочные растения отделились от мха, сельдерея и прочей огородной зелени.

Слишком статично. Да будут животные…

И были киты и рогатый скот, домашняя птица и дикие звери – и все они плескались, мычали, кудахтали, бегали и ползали, немного оживляя пейзаж, но все равно этого было недостаточно.

Проблема в том, что тут слишком тихо, сказал я себе.Ничего не происходит…

Земля затряслась под ногами и поднялась, вершина горы взорвалась, изрыгая лаву, которая покатилась по усаженному деревьями склону, сжигая все напрочь; черные облака дыма и пемзы окутали меня. Я закашлял и передумал, и все вновь стало тихим и мирным.

Я имел в виду что-нибудь приятное, например великолепный закат с прекрасной музыкой…

Небо дернулось, солнце покатилось на юг во всем блеске фиолетового, зеленого и розового, одновременно полились чарующие аккорды из невидимого источника на небе или у меня в голове. Когда все устоялось, я быстренько провернул все назад и прогнал несколько раз, сделал музыку разнообразнее и проиграл еще с десяток дисков, прежде чем решил, что она соответствует зрелищу.

Тяжело всякий раз составлять новую композицию, признался я самому себе.Зачем мне эта головная боль? Как насчет концерта без светового шоу?

Я проиграл, насколько помнил, различные симфонии, элегии, концерты, баллады, мадригалы и рекламные слоганы. Но через какое-то время выдохся. Попытался придумать собственное сочинение – ничего не получилось. Это была новая область, которую мне еще предстояло освоить. Но я жаждал развлечений немедленно.

Катание на лыжах, решил я.Здоровый отдых на чистом воздухе, острое ощущение скорости…

Я срочно соорудил крутой склон, полетел по нему на горных лыжах и сломал обе ноги.

Не так, пожаловался я, собирая себя заново.Никаких падений…

Я летел вниз по склону так, что воздух свистел в ушах, меня поддерживали невидимые помочи, не давая разбиться.

Кстати, неплохо бы принять ванну. Или нет, лучше серфинг…

Я летел на гребне волны в каком-то садке, огражденный со всех сторон перилами. Точнее, перемещалось все вокруг, но оно не имело ко мне никакого отношения.

Плохо. Придется изучить и это… опять предстоит тяжелая работа. Может, прыжки с парашютом?

Я распахнул дверь самолета и шагнул в пустоту. Свистел ветер, я висел неподвижно, наблюдая, как растет гобелен пастельных цветов у меня под ногами. Внезапно он превратился в поля и деревья, бешено мчащиеся мне навстречу. Я схватил кольцо, дернул…

Рывок чуть не сломал мне позвоночник. Я вращался с головокружительной скоростью, раскачиваясь, как маятник на высоких часах, а потом врезался в твердую скалу.

…Я умудрился погасить парашют, расстегнул ремни безопасности и лег под кустом, чтобы регенерироваться.

В каждом ремесле есть свои хитрости, напомнил я себе.Включая ремесло Бога. Какой смысл делать что-то, если я не получаю удовольствия?

Это заставило меня задуматься о том, чем я действительно мог бы насладиться.

Все в твоих руках, старик, сказал я себе.Как насчет миллиона долларов – для начала?

Банкноты были аккуратно упакованы в пачки по тысяче долларов: десятки, двадцатки, пятидесятки и сотни. И таких пачек было много. Очень много.

Опять не то. Что хорошего в этих серовато-голубых бумажках? Только то, что можно на них купить. Например, золотисто-каштановый «оберн-спидстер» образца 1936 года с зеленой кожаной обивкой…

Автомобиль стоял на парковке. Внутри хорошо пахло. Дверцы приятно захлопнулись. Я тронулся и погнал его по дороге, делая пятьдесят километров в час. Затем стал набирать скорость: девяносто… сто… двести. Немного погодя я устал нестись сквозь ветер и пыль – и убрал их. Затем устранил тряску и рев мотора.

Ты прикован к земле…

Я добавил машине крылья и хвост, круто поднялся в небо на своей птичке, а ветер бил мне в лицо, принося с собой запах касторового масла и высокооктанового бензина. Внезапно автомобиль не выдержал, развалился на куски и упал на поле под Пеорией. То, что от меня осталось, можно было собрать ложкой. Я сделал это, а потом пересел в Т-33, катившийся гладко, точно по шелку. Какое-то время я с удовольствием вел его по оврагам и лощинам, но подниматься в воздух мне уже не захотелось. Тогда я поплыл под парусом вниз по каньону, но тут меня одолел приступ морской болезни. Я причалил к берегу, вылез, и меня стошнило.

Тогда я стер все вокруг и создал маленький уютный костер на пляже, у которого сидели, скрестив ноги, люди, болтали и жарили на огне маршмеллоу.

– Вот она, простая жизнь, – сказал я и пошел туда, чтобы присоединиться к ним.

Крупный парень с зарослями черных волос на груди поднялся мне навстречу.

– Мотай отсюда, парень, – сказал он. – Тут частная вечеринка.

– Я просто хочу посидеть с вами, – ответил ему я. – Смотрите, я принес сосиски.

Одна из девушек закричала, орангутанг с волосатой грудью стал осыпать меня прямыми ударами и хуками, которые я ловко поймал подбородком. Затем я упал на спину и получил пинок в зубы, прежде чем стер из мира всю эту группу. Я выплюнул песок вместе с кровью, попытался насладиться одиночеством, тихой ночью и полной луной, висящей над водой, и почти добился этого, но тут какое-то насекомое вонзило мне жало под лопатку, туда, где я не мог его достать. Я на время стер всю животную жизнь и решил поразмышлять.

Я просто пошел не в том направлении. Мне нужно лишь место, в которое я могу вписаться, где жизнь проста и спокойна, где найдется для меня местечко. А что может быть лучше собственного прошлого?

Мои мысли заскользили назад: далекий летний день, небольшое школьное здание на грунтовой дороге. Мне было восемь лет, я носил штанишки, кроссовки, рубашку и галстук и сидел, положив руки на парту с вырезанными инициалами, в ожидании звонка. И вот он прозвучал, я выскочил во двор, в восхитительное сияние юности, и тут же налетел на детину втрое больше меня, со взлохмаченными рыжими волосами и свинячьими глазками. Он схватил меня за волосы, с силой провел костяшками пальцев по моему скальпу – жутко больно, – повалил меня на землю, сел сверху, и я почувствовал, что мой нос съехал набок.

Тогда я сковал его цепями, сбросил на него семнадцатитонный молот и снова остался один.

Опять не то. Плохая идея. Это же не столкновение с реальной жизнью, полной радостей и огорчений. А всего лишь уловка. Тот парнишка должен был иметь хоть какие-нибудь шансы против меня. Жизнь – это когда человек сталкивается с человеком. Свободное взаимодействие личностей – вот что делает ее полной, богатой…

Я сделался шестифутовым молодцом с великолепной мускулатурой, золотыми витками волос и квадратным подбородком, но тип со свинячьими глазками вышел из переулка, держа в руках отрезок железной трубы, и разбил мне голову. Я облачился в доспехи со стальным шлемом, а он подкрался сзади и всадил кинжал в зазор между двумя пластинами брони на поясе. Я отбросил броню, обернулся черным поясом и встал в боевую стойку, а он выстрелил мне в левый глаз из пистолета.

Я стер всю эту дребедень и вернулся на пляж.

Хватит импульсивных поступков, строго сказал я себе.Не стоит биться один на один, если ты хочешь просто развлечься. Ведь если ты проигрываешь, это неприятно, а если всегда побеждаешь, к чему вообще стараться?

Я не нашел хорошего ответа на этот вопрос и, воодушевившись, продолжил:

На самом деле ты хочешь товарищеских отношений, без всякого соперничества. Просто теплота человеческого общества на неконкурентной основе.

И я тут же стал центром толпы. Люди вокруг ничего не делали, просто толпились. Теплые, задыхающиеся тела сдавили меня со всех сторон. Я чувствовал их запахи. Это было совершенно естественно, ведь у тел действительно есть запахи. Один наступил мне на ногу и пробормотал: «Простите». Другой наступил на вторую ногу и уже не стал извиняться. Какой-то человек упал и умер. Никто не обратил внимания. Я бы тоже не обратил, но беда в том, что этим человеком был я. Поэтому я снова очистил сцену, сел на бордюр и стал смотреть, как печальное городское солнце освещает декорации, как ветер несет обрывки бумаги вдоль улиц. Мертвый грязный город. Машинально я очистил его, удалив грязь даже с фасадов.

Но лучше не стало.

Теперь это был мертвый чистый город.

Вершиной товарищеских отношений, подумал я,является желанная, нежная девушка, достигшая возраста полового созревания и расположенная к тебе.

Естественно, я тут же очутился в своей квартире внутри пентхауса. Тихонько играл магнитофон, на столике стояла бутылка с охлажденным вином, а на кушетке, полной подушек, рассеянно и непринужденно раскинулась она. Высокая, красивая, с пышными каштановыми волосами, гладкой кожей, огромными глазами и маленьким носиком. Я разлил вино по бокалам. Она сморщила носик и зевнула, обнажив прекрасные белые зубы.

– Черт побери, у тебя нет записей получше? – спросила она.

Голос у нее оказался высоким, тонким и капризным.

– А чего бы ты хотела? – спросил я.

– Не знаю. Чего-нибудь клевого. – Она зевнула и посмотрела на тяжелый изумрудный браслет у себя на запястье. – Ну, ничё так, – сказала она. – А сколько стоит?

– Мне он достался бесплатно. Приятель занимается ювелиркой. Это рекламный образец.

Она сняла браслет и бросила его на пушистый ковер.

– Ужасно болит голова, – пожаловалась она. – Поеду домой. Вызови мне такси.

Так вот что ты на самом деле думаешь о девушках, которые клюют на пентхаусы и хай-фай, сказал я себе и стер ее из реальности мановением руки.Тебе нужна домашняя девушка, милая, скромная, невинная.

Я подошел к крыльцу белого домика, в окошке которого горела свеча. Она встретила меня на пороге с тарелкой свежих кексов. Пока мы ужинали маисовым хлебом и фасолью с кусками деревенского окорока, она болтала о своем саде, своем шитье и своей стряпне. Потом стала мыть тарелки, а я вытирал их. Затем она плела кружева, пока я сидел у огня и смазывал сбрую или что-то в этом роде. Через какое-то время она сказала: «Ну, доброй ночи» – и вышла из комнаты. Я подождал пять минут и последовал за ней. Она расстилала лоскутное одеяло, облачившись в толстую ночную рубашку из шерсти и распустив волосы.

– Сними рубашку, – велел я.

Она сняла. Я посмотрел на нее: не девушка, а женщина.

– Давай-ка ложиться спать, – сказал я.

Так мы и сделали.

– А ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил я.

– Что именно?

– Как тебя зовут?

– Ты еще не дал мне имени.

– Тогда ты Чарити^[111]. Откуда ты, Чарити?

– Ты не сказал мне.

– Ты из Дотана^[112]. Сколько тебе лет?

– Сорок одна минута.

– Чушь! Тебе, ну… двадцать три года. Ты жила полной, счастливой жизнью, и вот теперь ты со мной, с тем, о ком мечтала всю жизнь.

– Да.

– И это все, что ты скажешь? Наверное, ты счастлива? Или печальна? У тебя что, нет своих мыслей?

– Конечно есть. Меня зовут Чарити, мне двадцать три года, и я здесь, с тобой…

– А что ты сделаешь, если я ударю тебя? Или подожгу дом? А если я скажу, что собираюсь перерезать тебе горло?

– Все, что скажешь.

Я сжал ладонями виски и подавил яростный вопль.

– Минутку, Чарити, это неправильно. Я не хотел сделать тебя автоматом, повторяющим мои слова. Будь настоящей, живой женщиной. Реагируй как-нибудь на меня.

Она натянула одеяло до подбородка и закричала…

Я сидел на кухне один. Выпив стакан холодного молока, я громко вздохнул.

Нужно все хорошенько продумать. Ты можешь сделать все, что захочешь. Но ты пытаешься сделать это слишком быстро, ускоряешь события. Фокус в том, что нужно действовать медленно, складывать детали, подгонять их друг к другу, делать мир реальным…

Тогда я придумал небольшой городок на Среднем Западе, с широкими улицами и просторными каркасными домами, очень старыми, под большими деревьями, с тенистыми двориками и садами – не для вида, а для удобства: можно лежать в гамаке, ходить по траве и рвать цветы без ощущения, что ты портишь декорацию.

Я шел по улице, принимал все вокруг, привыкал к городку. Была осень, где-то жгли сухую листву. Я поднялся на холмик, вдыхая ароматный вечерний воздух и чувствуя себя живым. На вершине холма стоял большой кирпичный дом, перед ним простирался газон, над которым плыли нежные звуки фортепиано. Там жила семнадцатилетняя Пьюрити^[113] Этуотер, самая симпатичная девушка в городе. Мне захотелось немедленно зайти к ней, но я сдержался.

Тебя же не знают в городе, подумал я.Ты должен устроиться здесь, а не просто возникнуть из ниоткуда. Должен познакомиться с девушкой принятым в обществе способом, произвести на нее впечатление, угостить ее содовой, пригласить в кино. Дай ей время. Сделай отношения настоящими.

Комната в пансионе стоила пятьдесят центов. Я хорошо выспался. На следующее утро я пошел искать работу, получил отказы в трех местах и поступил за два доллара в день в «Скобяные товары и корма Сигала». Мистер Сигал был приятно впечатлен моей откровенностью, вежливостью, почтительностью, а также моим рвением к работе.

Через три месяца мне подняли жалованье на четверть доллара и перевели в бухгалтерию. Я завел в комнате, которую снимал, канарейку и полку с умными книгами. Я регулярно посещал церковь и каждую неделю клал десять центов в блюдо для пожертвований. Я посещал вечерние курсы повышения квалификации для бухгалтеров и дал своим мышцам развиваться, но не больше, чем от обычных тренировок.

В декабре я встретил Пьюрити. Я расчищал от снега дорожку, по которой обычно ходил ее отец, когда она вышла из большого дома, очаровательно выглядя в мехах. Она подарила мне улыбку. Целую неделю я дорожил этой улыбкой и добился того, чтобы сопровождать ее на вечеринку. Там я пролил на себя пунш для гостей. Она снова улыбнулась мне. Ей явно понравилось мое загорелое лицо, вьющиеся волосы, привлекательная улыбка и щенячья неуклюжесть. Я пригласил ее в кино. Она не отказалась. На третьем свидании я немного подержал ее за руку. На десятом – поцеловал в щечку. Полтора года спустя – дело пока не зашло дальше поцелуев в щечку – она убежала из города с трубачом из джаз-группы, на концерт которой я ее позвал.

Ничего страшного, я попытался еще раз. Хоуп Берман была второй самой симпатичной девушкой в городе. Я познакомился с ней тем же способом, после двадцать первого свидания поцеловал ее в губы и был приглашен мистером Берманом на беседу. Он спросил меня о моих намерениях. Ее братья, здоровенные парни, тоже заинтересовались этим. Позиция «Бермана и сыновей, портных» стала мне ясна. Хоуп хихикала. Я сбежал.

Позже, сидя в своей комнате, я сурово распекал себя. Я потерпел фиаско в Поттсвилле. По городку разнеслась молва, что я бездельник и ловелас. Я забрал свои деньги, выплаченные с опозданием, сделал кое-какие выводы, выслушал речь обиженного Сигала о человеческой неблагодарности и попрыгунчиках и сел на поезд до Сент-Луиса. Там я стал ухаживать за Фейт^[114], привлекательной девушкой, работавшей секретаршей в конторе адвоката, имя которого было написано на стекле второго этажа в нескольких кварталах от делового центра. Мы ходили в кино, катались на трамвае, посещали музеи, устраивали пикники. Я заметил, что Фейт потеет при теплой погоде, имеет несколько дырок в зубах, совершенно невежественна во многих вещах и любит приврать. Позже она плакала и болтала о свадьбе…

Омаха была приятнее Сент-Луиса. Неделю я жил в мужском пансионе при железной дороге и обдумывал дальнейшие действия. Очевидно, я все еще действовал слишком поспешно. Я променял одиночество Бога на одиночество Человека, не такое грандиозное, но не менее острое. И я понял: для того чтобы жить человеческой жизнью, надо с самого начала быть частью общества.

Вдохновленный этими мыслями, я поспешил в родильное отделение ближайшей больницы и родился в 3:27 в пятницу – здоровый мальчуган в три с половиной килограмма, которого родители назвали Мелвином. Пришлось съесть более двухсот килограммов кашки, прежде чем попробовать мясо и картофель. Я был вознагражден болью в желудке. Как и все, я учился говорить и ходить, любил стягивать скатерть со стола, чтобы услышать звон бьющейся посуды. Потом я пошел в детский садик, где строил крепости из песка, начал кататься на трехколесном велосипеде, никелированном, с красной рамой. Я узнал, что такое обуваться, застегивать штаны, кататься на роликовых коньках и падать с велосипеда. В средней школе я потратил двадцать центов, которые мне дали на завтрак, чтобы провести опыт с колой и майонезом: смесью попала на потолок, моих одноклассников и томик О. Генри. Я прочитал множество скучных книг Луизы Мэй Олкотт и А. Г. Хенти и выбрал Пейшенс^[115] Фрумвол в качестве своей пассии.

Она была очаровательной рыженькой девушкой с веснушками. Я катал ее на своем первом автомобиле, одном из ранних «фордов», с широкими крыльями. После церемонии вручения дипломов я поступил в колледж и продолжил с ней переписываться. Летом мы познали друг друга в библейском смысле.

Я получил степень по менеджменту, устроился в энергетическую компанию, женился на Пейшенс и родил двух спиногрызов. Они росли почти по той же схеме, что и я сам, и это заставляло меня задумываться над тем, в какой мере Божественное вмешательство определяло мои замечательные успехи. Пейшенс все меньше соответствовала своему имени, все чаще устраивала домашние скандалы, толстела на глазах, проявляла интерес к делам церкви и собственному саду, питая лютую ненависть ко всему остальному.

Я упорно трудился и успешно преодолевал искушение ускорить ход событий или улучшить свою жизнь, например превратив Пейшенс в кинозвезду или наш скромный шестикомнатный домик в роскошное имение в Девоне. Я боролся с подобными искушениями каждую минуту, все шестьдесят секунд, и каждый час, все шестьдесят минут…

Через полвека таких усилий я оказался за верстаком в гараже.

Зайдя в местную таверну, я выпил четыре рюмочки виски и стал размышлять над своими проблемами. После пятой порции меня охватила меланхолия. После шестой я стал вести себя вызывающе. А после седьмой окончательно рассердился. Хозяин заведения неосмотрительно заметил, что мне хватит. Я ушел от него разобиженный, остановившись лишь на секунду, чтобы кинуть ему в окошко зажигательную бомбу. Взвилось прекрасное пламя. Я шагал по улице, бросая бомбочки – в салон красоты, читальный зал Христианской общины, оптику, аптеку, магазин запчастей, налоговую службу.

– Вы все поддельные! – вопил я при этом. – Лжецы, жулики, фальшивки!

Собралась толпа, приехал полицейский, который принялся стрелять и попал, кроме меня, в трех ни в чем не повинных свидетелей. Я разозлился еще больше, обмазал этого парня смолой и обвалял в перьях, затем продолжил веселиться, взорвав здание суда, банк, несколько церквей, супермаркет и автомобильное агентство. Отличный костерчик.

Я радовался, глядя на окутанные дымом лжехрамы. Затем подумал, не создать ли собственную религию, но тут же понял, как это сложно: нужны догматика, чудеса, деньги, клирики, не облагаемая налогами недвижимость, женские монастыри, инквизиция. И я отбросил эту идею.

Вся Омаха чудесно пылала. Я отправился в другие города, освобождая их от швали, которая не дает нам жить. Потом остановился, чтобы поговорить с несколькими оставшимися в живых, надеясь услышать от них, скинувших бремя цивилизации, слова радости и облегчения, а также хвалу новообретенной свободе строить мир разума, добра и счастья. Но затем понял, увы, что они привязаны к своей убогой жизни – казино, разорительные телевизоры, постоянная нехватка денег – и даже придумывают ей философское обоснование.

К этому времени действие виски прошло, я протрезвел и понял, что снова слишком поторопился. Я быстренько восстановил порядок, вручив власть известным либералам. Громко завопили реакционеры, принявшись мутить народ: я был вынужден создать службу охраны порядка и ввести для нее форму, чтобы все знали, кто это перед ними.

Увы, умеренным политикам не удалось переубедить злоумышленников, что люди совсем не хотят отдавать плоды своих трудов в руки кровопийц. Пришлось навести строгость. Тем не менее недовольные фашисты упрямо использовали свободу в своих интересах: волновали народ, произносили подстрекательные речи, печатали антиправительственные книги – в общем, не давали своим сотоварищам бороться за мир и счастье. Были приняты временные меры, чтобы пресечь изменнические деяния. Устав нести груз обязанностей, лидеры удалились в свои просторные дворцы и сели на диету из икры, шампанского, цыплячьих грудок и прочих полезных продуктов, чтобы с новой силой продолжить борьбу с реакцией. Недовольные, естественно, возопили, что все эти лимузины, дворцы, сшитые на заказ костюмы и медсестры, призванные одним своим видом успокаивать переутомленные умы, – признак упадка нравов. Представьте себе их ярость и расстройство, когда власти, отказавшись и дальше терпеть явный мятеж, сослали смутьянов в отдаленные районы: пусть выполняют полезную работу и живут простой жизнью, пока не изменят свои взгляды.

Я обратился к Главному лидеру, ласково прозванному Диктатором, и спросил, каковы его намерения теперь, когда экономика укрепилась, предатели удалены и порядок восстановлен.

– Я думаю о захвате соседнего континента, – доверительно сказал он.

– Они вас беспокоят? – спросил я.

– Можете быть уверены. Всякий раз, видя широкие дороги, доходящие до наших границ, я понимаю, что они могут легко добраться до нас…

И он заскрипел зубами.

– Шутки в сторону, – сказал я. – Теперь, когда воцарились мир и…

– Толпа, знаете ли, никогда не угомонится. Теперь им нужны телевизоры, автомобили и даже холодильники. У меня и моих людей есть небольшие удобства, помогающие переносить невыносимую тяжесть правления, и эти бездельники хотят получить то же самое! Но что они знают о наших проблемах? Они когда-нибудь охраняли границы? Когда-нибудь ломали себе голову над задачей: танки или тракторы? Волновались о поддержании международного престижа? Только не эти задницы. Они беспокоятся об одном – получать достаточно товаров, чтобы прожить долго и наплодить детей. Надеются, что будет кому их похоронить, словно это самое важное!

Я поразмышлял над его словами и вздохнул.

– Не могу указать ни на что конкретное, – сказал я Диктатору, – но чего-то недостает. Это точно не та Утопия, которую я имел в виду.

Я уничтожил его и все результаты его деяний, потом стал печально созерцать пустоту.

Возможно, проблема как раз в том, что поваров слишком много и они испортили бульон, раздумывал я.В следующий раз нужно лишь наметить путь, который мне по душе, – пусть все свободно катится по нему.

Идея казалась отрадной. Так я и сделал. Превратил дикую местность в лесопарки, осушил трясины, насадил повсюду цветы. Основал города, стоявшие далеко друг от друга, – истинные жемчужины градостроительства, с удобным жильем, аккуратными деревьями, дорожками, фонтанами, зеркальными прудами и театрами на открытом воздухе, которые так хорошо вписались в ландшафт, словно являлись частью его. Я создал чистые, хорошо освещенные школы и бассейны, почистил реки и пустил в них побольше рыбы, обеспечил запасы сырья, поставил за городом малозаметные, не загрязнявшие окружающую среду фабрики, где работали простые, долговечные, удивительные машины, освобождая людям время для чисто человеческой деятельности, такой как научные исследования, искусство, массаж, проституция и настольные игры. Подготовив сцену, я пустил на нее население и стал ждать довольных криков, которые обычно раздаются при виде подлинного совершенства.

Но быстро выяснилось, что у изрядной части людей все это вызывает странное безразличие. Я спросил у красивой молодой пары, прогуливавшейся по прекрасному парку возле безмятежного озера: в самом ли деле они неплохо проводят время?

– Наверное, неплохо, – ответил молодой человек.

– Мне не с чем сравнивать, – возразила девушка.

– Думаю, я лучше вздремну, – сказал он.

– Ты больше не любишь меня, – пожаловалась она.

– Не надоедай.

– Я убью тебя.

– Лучше попозже, к вечеру.

– Сукин ты сын!

Я пошел дальше. Девочка с золотыми кудряшками, совсем как у меня, играла у озера – топила котенка. И это было актом милосердия, потому что она уже выковыряла ему глазки. Я поборол желание отправить малышку под воду вслед за котенком и пошел к старому джентльмену с благородными сединами, который прятался за большим кустом. Приблизившись, я увидел, что он подглядывает за двумя половозрелыми девами, которые развлекаются друг с дружкой на травке. Услышав мои шаги, он повернулся.

– Возмутительно! – воскликнул он, весь дрожа. – Они занимаются этим уже два часа, в общественном месте, где каждый может видеть их тела. Неужели им не хватает парней, которых столько поблизости?

На секунду я ударился в панику: не упустил ли я этот момент? Нет, конечно же нет. Я сотворил поровну мужчин и женщин. Ошибка была в чем-то другом.

Очевидно, закричал я себе,я сделал за них слишком много. Вот они и избаловались. Они явно нуждаются в благородном деянии, которое объединит их – нечто вроде отважного крестового похода против сил зла, с реющими над головами знаменами.

Мы построились рядами, по росту, моя верная солдатня была позади меня. Я поднялся на стременах и указал на стены города, приготовившегося обороняться.

– Они там, парни! – закричал я. – Враги – убийцы, грабители, насильники, вандалы! Настало время воздать им сполна! Вперед, мои храбрые воины, за Бога, Англию и Святого Георгия!

И мы пошли в атаку и смяли их ряды. Они сдались. Мы торжественно поехали по городским улицам. Мои храбрые воины спрыгнули с лошадей и начали рубить жителей, бить окна, набивать карманы драгоценностями, не гнушаясь забирать также телевизоры и спиртное. Они изнасиловали всех женщин, убивая их – до или после этого. Они сожгли все, что не сумели сожрать, выпить или похитить.

– Господь помог нам одержать великую победу! – надрывались мои священники.

Меня разозлилоупоминание моего имени всуе, и я сделал так, что на город во время пира рухнул гигантский метеорит. Оставшиеся в живых приписали свою удачу тому, что Господь одобрил их поступки. Тогда я наслал на них мух – переносчиков заразы, – и половина людей принесла в жертву другую половину, чтобы умилостивить меня. Я обрушил на них потоп – они плавали, цепляясь за обломки церковных скамей и старых телевизионных столиков, за раздувшиеся туши коров, лошадей и евангелистов, звали на помощь и клятвенно уверяли, что сделаются другими, если только останутся в живых.

Я спас кое-кого, и, к моему восхищению, они тут же бросились спасать остальных, после чего объединились в отряды, конгрегации, рабочие союзы, чернь, толпу, лобби и политические партии. Каждая группировка тут же нападала на другую, обычно ничем не отличавшуюся от нее. Я испустил ужасный вопль и накрыл всех гигантской волной. Потоки воды пенились вокруг руин храмов, законодательных органов, судов, притонов, химических предприятий и главных офисов крупных корпораций, что весьма повеселило меня. Следующая волна, выше первой, смыла трущобы, испоганенные сельхозугодья, выжженные леса, заиленные реки и загрязненные моря. Адреналин струился по моим жилам, во мне проснулась жажда уничтожения. Я распылил континенты, разрушил земную кору и расплавил магмой скалы.

На глаза мне попалась Луна, плывшая в стороне, дабы избежать моего гнева. Ее нежная гладкость рассердила меня, и я забросал светило метеоритами, изрешетив его поверхность. Я схватил планету Эдип, бросил в Сатурн и промахнулся; пролетев слишком близко, она рассыпалась на куски. Большие скалы превратились в спутники Сатурна, а пыль образовала кольца. Несколько камней попали в Марс, остальные стали крутиться вокруг Солнца.

Я нашел, что это хорошо, и повернулся, чтобы пригласить остальных полюбоваться этой феерией, – но никого, разумеется, уже не существовало.

Трудное дело – быть Богом. Я мог создать толпу идиотиков, которые только возносили бы мне хвалу, но что в этом хорошего? Человек хочет общения с равными себе, черт побери…

Внезапно я понял, что сыт всем этим по горло. Казалось, все будет просто, раз у тебя есть абсолютная власть… но нет. Частично проблема заключалась в том, что я не знал, чего именно хочу, а частично – в том, что я не знал, как достигнуть того, что хочу, зная, чего я хочу. Еще одна часть проблемы обнаружилась, когда я получил то, чего (как мне представлялось) я хотел. Оказалось, я хотел совсем другого. Работать Богом, как выяснилось, слишком трудно, слишком хлопотно. Быть человеком намного проще. У возможностей человека есть предел, но есть предел и у его ответственности.

Я – всего лишь человек, хоть и способный швыряться молниями. Мне потребуется несколько сотен тысяч лет для развития, и, возможно, затем я смогу стать Богом…

Я стоял, или плавал, или парил посреди айлема^[116] – все, что осталось от сделанного мной, – и вспоминал Ван Воука и сальнолицего, с их большими планами относительно меня. Они больше не казались зловещими, а только вызывали жалость. Я вспомнил Дисса, человека-ящерицу, то, каким напуганным он был напоследок. Вспомнил сенатора с его трусостью и его оправданиями, и внезапно все это показалось очень человеческим. А затем подумал о себе и вспомнил, насколько ничтожным я был поначалу, не как бог, а как человек.

Ты был весьма хорош, сказал я себе,до какого-то момента. Все в порядке, ты, паршивый победитель. Весь твой путь – вот настоящая проблема. Успех – это когда не остается никаких проблем. Но независимо от того, сколько побед ты одержишь, впереди тебя вечно ждет еще более важная и трудная проблема и всегда будет ждать. Дело не в победе, одержанной раз и навсегда, а в стремлении все время творить добро и при этом не забывать, что ты не просто Бог, но Человек. Для тебя нет и не будет простых ответов, только вопросы, не будет причин, только факторы, не будет смысла, только твой разум, не будет ни доброжелательного волшебника, улыбающегося сверху, ни адских огней, терзающих тебя снизу, только ты сам и Вселенная, да еще то, что ты сделаешь на стыке этих равновеликих величин.

Размышляя так, я отдохнул от всех своих прежних трудов.

Я открыл глаза. Она сидела за столиком напротив меня.

– С вами все в порядке? – спросила она. – Вы выглядели так странно, сидя здесь в полном одиночестве, и я подумала, что, может, вам плохо.

– Я чувствую себя так, словно только что создал и уничтожил Вселенную, – сказал я. – Или Вселенная создала и уничтожила меня. Или то и другое одновременно. Не уходите. Я должен увидеть еще кое-что.

Я встал, подошел к двери: за ней оказался сенатор. Он посмотрел на меня и подарил мне улыбку, столь же реальную, как на рекламном плакате, и столь же искреннюю.

– Вы пришли, – произнес он голосом, в котором звучало достоинство.

– Я отказываюсь от этой работы, – сказал я. – Я просто хотел сообщить это вам.

– Но вы не можете, – встревожился он. – Я рассчитывал на вас.

– Больше не рассчитывайте. Подойдите сюда, я хочу вам кое-что показать.

Я направился к большому, в полный рост, зеркалу. Сенатор нехотя пошел за мной и встал рядом. Я пристально взглянул на отражение: квадратный подбородок, широкие плечи, пристальный взгляд чуть прищуренных глаз.

– Что ты видишь? – спросил я.

– Жулика, – ответил я. – Все умоляли тебя жить и дальше прежней жалкой жизнью. И ты согласился? Нет. Ты отвертелся… по крайней мере, попытался. Но это не сработало. И вот ты здесь, нравится тебе это или нет. Лучше, чтобы оно тебе понравилось.

Я повернулся к сенатору, но в помещении был я один.

Я подошел к двери и открыл ее. Советник Ван Воук поднял глаза от длинного стола под спиральной люстрой.

– Слушай сюда, Барделл, – начал было он, но я раскрыл воскресный выпуск газеты, который держал в руке, и бросил его на стол перед ним. На передней полосе была жирная шапка: «Флорин – Стальной Человек».

– Он почти что пошел на это, – сказал я. – Но передумал.

– Тогда… это означает…

– Это означает, что надо забыть все. Ничего такого не происходило.

– Ну, раз так… – сказал Ван Воук и принялся уменьшаться, став размером с обезьяну, мышь, домашнюю мушку. Наконец он исчез, а вместе с ним – Вольф, человек-птица и все остальные.

В коридоре я столкнулся с Трайтом и Эридани.

– Вы уволены, – сказал я им.

Они надели шляпы и тоже исчезли.

– Остаешься ты сам, – сказал я себе. – И что же нам с тобой делать?

Вопрос, казалось, эхом отозвался в сером коридоре, словно это не я задал его. Я попытался последовать за эхом к его источнику, но стены подернулись серым туманом, который окутал меня, словно серая ткань. Внезапно я почувствовал усталость, такую, что не мог даже стоять.

Тогда я сел. Голова была слишком тяжелой. Я подпер ее обеими руками, повернул вбок и…

Я сидел за своим столом, вертя в руках любопытный спиральный артефакт.

– Ну как, что-нибудь есть? – спросил заместитель министра науки.

– На мгновение мне показалось, что вы стали каким-то нечетким, – натянуто проговорил начальник штаба, и его жесткое, багровое лицо чуть было не смягчилось из-за улыбки.

– Как я и ожидал, – сказал мой научный консультант и опустил вниз уголки губ. Рот его стал похож на черточку, проделанную в блюдце с салом.

Я встал, приблизился к окну и взглянул на Пенсильвания-авеню, вишни в цвету и памятник Вашингтону. Мне вдруг захотелось превратить его в огромный бетонный пончик, но ничего не произошло. День был жаркий, город был особенно горячим, грязным и, как я почувствовал, полным проблем. Я повернулся и взглянул на людей, с надеждой взирающих на меня, больших людей, занимающихся мировыми проблемами и играющих важную роль.

– Позвольте мне сказать прямо, – обратился к ним я. – Ваши сотрудники принесли мне это устройство, утверждая, что нашли его в обломках явно неземного космического корабля, разбившегося при посадке и сгоревшего в Миннесоте вчера вечером.

Судя по их лицам, все так и было.

– Вы нашли там тело маленького животного, похожего на ящерицу, и этот предмет. И никаких следов пилота.

– Уверяю вас, сэр, – сказал седовласый директор ФБР, – он далеко не уйдет… вернее,оно далеко не уйдет.

Он мрачно улыбнулся.

– Прекращайте поиски, – велел я и поставил спиральное устройство на стол. – А эту штуку закопайте поглубже или утопите в море.

– Н-но, господин президент…

Я взглядом заставил его замолчать и взглянул на начальника штаба:

– Вы хотите сказать мне еще что-нибудь, генерал Трайт?

Он выпрямился с пораженным видом:

– Да… Ну… На самом деле, сэр… – Он откашлялся. – Это… конечно, это обман… но у меня есть отчет о радиопередаче из космоса… как меня заверяют, ни одна земная радиостанция не имеет к ней отношения… К-кажется, передача идет откуда-то из-за орбиты Марса.

Он выдавил из себя жалкую улыбку.

– Продолжайте, – сказал я.

– Н-ну, пославший радиосообщение заявляет, что он – уроженец планеты Грейфелл и что мы… э-э… прошли предварительный осмотр. Он хочет начать переговоры о подписании мирного соглашения между «Ластриан Конкорд» и Землей.

– Скажите, что мы согласны, – проговорил я. – Если только они не начнут хитрить.

Они хотели представить мне на рассмотрение и другие вопросы, все крайне важные, требующие моего пристального внимания. Но я пресек это в корне. Они выглядели ошеломленными, когда я встал и объявил, что заседание кабинета окончено.

А в нашей квартире меня ждала она.

Были сумерки. Мы прогулялись по парку, потом сели на лавку и, вдыхая прохладный вечерний воздух, стали наблюдать, как в траве возятся голуби.

– Откуда нам знать, что все это происходит на самом деле? – спросила она.

– Может, и происходит, – сказал я. – А может, в жизни вообще нет ничего реального. Но это не имеет значения. Нельзя провести жизнь, пытаясь понять, есть ли жизнь, которую можно провести. Мы должны просто жить, так, словно жизнь – это единственная реальность в нашем сложнейшем из миров.

Три слепых мышонка^[117]

Перевод С. Удалина

Первое, что почувствовал Камерон, когда очнулся, – это боль: порезы и синяки саднили, левое предплечье жгло, по всей пояснице расползалась ломота. Затем он осознал, что его трехместный разведывательный катер падает на планету, чья сверкающая поверхность стремительно надвигалась на него с экрана, расположенного перед командирским креслом.

Его мысли тут же умчались к последним мгновениям перед тем, как он потерял сознание. Камерон вспомнил, как из радарной тени необитаемого ледяного гиганта перед его маленьким кораблем-шпионом появился крейсер айраксов. Очевидно, огромный боевой корабль обнаружил проникших в чужие владения землян в ту же секунду. И мгновенно ответил залпом, способным разнести на атомы целый дредноут.

Так и могло случиться, если бы целью действительно был дредноут, громоздкий и неповоротливый. Однако в тот самый момент, когда ракеты айраксов устремились к нему, Камерон бросил свой катер в сторону от линии огня с ускорением в девять g. Корабль нещадно швыряло и трясло, когда мощнейший взрыв растерзал пространство, в котором разведчик находился секундой раньше, однако он выровнял курс с надсадным скрипом перегруженных гироскопов и бросился наутек. Пока члены экипажа беспомощно лежали в креслах, сокрушенные стремительностью этого прорыва, аппаратура продолжала с деловитым попискиванием фиксировать информацию об огневой мощи и ходовых качествах невероятно маневренного крейсера айраксов, – информацию, которая до сих пор оставалась манящей тайной для командования Космических сил Земли.

Война – если можно так назвать одностороннюю агрессию – продолжалась уже третий год. Четыре колонии землян захвачены и уничтожены до последнего человека. Две дюжины грузовых кораблей взорваны в космосе вместе со всем экипажем. Шесть таможенных катеров Земного флота атакованы и превращены в газовое облачко без всякого предупреждения. И при этом о самом враге, нападающем так стремительно и безжалостно, до сих пор ничего не было известно… ничего, кроме их имени – айраксы, которое удалось установить по перехваченным радиосигналам на незнакомом языке, сильно искаженным помехами и приглушенным гигантскими расстояниями межзвездного космоса.

А на этот раз, понял Камерон, он сам и его команда из двух человек остались живы после столкновения с крейсером айраксов, так что могут сообщить о своем открытии… пока еще живы.

До планеты оставалось не больше пятисот миль, если не врал массовый индикатор сближения. Скорость корабля превышала двадцать тысяч километров в час, но направлена она была, к счастью, по касательной к поверхности. Фюзеляж из вечного сплава уже гулко завибрировал в такт свисту разреженных газов верхнего слоя атмосферы. Камерон включил автопилот. На экранах тут же вспыхнули бледные реактивные струи тормозных двигателей.

Позади Камерона ошеломленно склонился над дополнительной панелью управления бортинженер Лукас, тусклое мерцание лампочек едва освещало его лицо.

– Люк, ты в порядке? – окликнул его Камерон, перекрикивая шипящий свист, с которым стремительно несущийся катер разрывал атмосферу планеты.

Бортинженер выпрямился и посмотрел на командира, сверкнув зубами в мимолетной успокоительной усмешке. В кресле справа от Камерона шевельнулся навигатор Вайболд, застонал, открыл глаза и принял положение сидя.

– Мы сейчас врежемся в грунт, – объявил Камерон. – Но возможно, у нас получится смягчить аварийную посадку. Как ты себя чувствуешь, Вай?

– Нормально… надеюсь, – ответил навигатор. – А ты, Джим?

– Пока еще дышу.

Камерон изучил показания приборов, выстраивая в голове образ раскинувшейся внизу планеты: обширные ледяные поля, зубчатые хребты гор, словно оскаленные зубы, бурлящая атмосфера. Поврежденный корабль-шпион несся по широкой нисходящей дуге меньше чем в сотне миль от поверхности, глубоко врезаясь в газовую оболочку верхней части стратосферы.

– Мы начинаем нагреваться, – бесстрастным тоном сообщил Лукас. – Температура наружной обшивки – девятьсот градусов, и она быстро поднимается. Но охладительная установка пока справляется.

– Люк, попробуй немного раскрутить нас, – сказал Камерон.

– Я контролирую двигатель от силы на двадцать пять процентов, – ответил бортинженер. – Но постараюсь что-нибудь сделать.

Катер дернулся в ответ на выброс реактивной струи через небольшие дюзы системы ориентации, установленные в центральной части фюзеляжа. Планета словно бы осела, соскальзывая в сторону, потом опять появилась и снова пропала в вызывающем тошноту круговороте.

– Не очень удачно получилось, – сообщил Лукас. – Вращение есть, но неустойчивое. Пожалуй, лучше все так и оставить. От нового импульса мы точно начнем кувыркаться.

– Люк, можешь включить кормовой экран? – спросил Камерон.

Бортинженер настроил экран заднего обзора размером с квадратный фут. На черном фоне космоса, наполовину скрытая вихрем выхлопных газов, сияла крохотная точка. Камерон заметил, как заиграли желваки на квадратной челюсти бортинженера.

– Они преследуют нас, – сказал он. – Неужели эти твари не оставят нам ни малейшего шанса?

– Они не могут нам этого позволить… с теми записями, что мы получили, – объяснил Вайболд.

– Ну что ж, может быть, мы еще сумеем их одурачить, – спокойно сказал Камерон. – Там достаточно места, чтобы спрятаться. Давайте поглядим, что тут можно придумать.

Внизу на десять миль поднимались остроконечные хребты, изъеденные гигантским мельничным колесом атмосферы ледяного гиганта. Камерон регулировал тягу осторожными точными касаниями, удерживая нос катера в направлении глубокого V-образного разреза, словно бы оставленного огромным топором в стене камня и льда. Остроконечные пики уже поднимались у них над головами и проносились мимо, сверкая в белом свете далекого солнца. Теперь прямо на них мчался горный склон из черного камня. Лукас врубил на полную мощность уцелевшие дюзы правого борта, последовал короткий, выворачивающий кости наизнанку выброс энергии… а затем поврежденный маневровый двигатель вспыхнул белым огнем. Струя превратившегося в пар металла окутала корабль, но автоматика системы безопасности уже подорвала пироболты, отбрасывающие двигатель. Его разнесло в клочья в полумиле позади, и на кормовом экране на мгновение зажглась яркая точка. Сокрушительный грохот удара, неумолкающий, режущий уши скрежет разрываемого металла…

А потом внезапная, поразительная тишина и полная неподвижность.

Ветер завывал в щелях поврежденного фюзеляжа. Воздух с тонким свистом вырывался наружу. Перегретый металл сжимался с отчаянным треском. Радиаторы натужно гудели, пытаясь восстановить пригодную для жизни температуру.

Камерон медленно, через боль, повернул голову, оглядывая отсек. Его собственное кресло едва не выломало из креплений. Переплетение электрических проводов и гидравлических трубок выпирало из разбитой панели управления. Заднюю переборку смяло, словно лист бумаги.

– Где мы находимся, Вай? – спросил он навигатора.

– Мы на континентальном ледяном щите, примерно в пятидесяти километрах от экватора и в паре сотен километров от большого моря на севере. На высоте две тысячи метров над уровнем моря, но показания дальномера при посадке немного сбились. Это высокогорная долина, со всех сторон окруженная пиками. Наружная температура – двести десять градусов по абсолютной шкале. Сила тяжести: одна целая тридцать одна сотая стандартной. Давление воздуха – двадцать три фунта на квадратный дюйм. Состав: восемьдесят пять процентов азота, десять процентов кислорода и немного водяных паров. Скорость ветра – двадцать миль в час, порывами до пятидесяти. Судя по всему, сейчас полдень, излучение местного солнца занимает самый верхний участок видимого спектра и уходит в ультрафиолет, и оно очень яркое. Немного напоминает Вера-Круз в этом смысле.

Он на мгновение улыбнулся сравнению своей любимой пустынной планеты с этим миром замерзшей воды.

– Всегда удивлялся: у каких диверсантов возникла идея колонизировать эту песочницу? – рассуждал Лукас, искоса поглядывая на Вайболда. – Хотя допускаю, что некоторые люди стремятся испытать в своей жизни все.

– Правильно… это все равно что заселить мир с высокой гравитацией, как, например, Сандов^[118], где нужно быть чемпионом по поднятию тяжестей, чтобы просто ходить, – с призрачной улыбкой отозвался Вайболд.

– И судя по всему, походить нам придется, – напрямик заявил Лукас. – Фюзеляж пробит, главная силовая установка вышла из строя, вспомогательная – тоже, аварийная дает десять процентов от нормы. Средства связи – супер-Э, инфраволны, флэш – все не работают.

Он покачал головой и добавил как бы между прочим:

– И все же я успел передать сигнал бедствия по всем волнам, прежде чем вы ворвались в тропосферу.

Камерон выдавил из себя улыбку:

– Рад, что ты не настолько увлекся настройкой кондиционера, чтобы забыть о такой мелочи.

– Трудно сказать, что нам это даст, – ответил Лукас. – Мы очень далеко от земных баз.

Он обернулся к темному экрану и пощелкал переключателями. Никакого результата.

– Попробуй ППВ, – предложил Камерон.

Вайболд прижался к окуляру и покрутил регулятор настройки перископа прямого видения. Зажмурился от ослепительного света, отражавшегося от ледяных полей, – болезненно-яркого даже для малочувствительных глаз навигатора, приспособленных к пылающему солнцу его родины. Крутые откосы поднимались по обеим сторонам долины, на бледно-голубом небе мерцала и подмигивала единственная яркая точка.

– О-хо-хо, – вздохнул он. – Они все еще с нами. Мы исчезли с их радаров и гамма-детекторов, но все-таки по-прежнему видны, словно костер в ночи, в ИК-диапазоне. Если они еще не засекли нас, то сделают это с минуты на минуту.

– Нужно выбираться отсюда, – решил Камерон. – Они сотрут наш катер в порошок. Может быть, мы сможем спрятаться в горах.

Лукас отстегнул ремни, поднялся на ноги. Его мускулистое тело казалось коротким, несмотря на рост в шесть футов и один дюйм. Он подошел к шкафу со скафандрами, сначала достал командирский, потом бросил второй Вайболду и наконец вытащил свой.

Камерон развернул окуляр ППВ к себе, уменьшил уровень яркости и осмотрел пейзаж снаружи.

– Вижу ущелья в горах впереди, – сообщил он. – Пещеры. Могут нам подойти.

– Наверняка. Ты бы лучше надел скафандр, Джим. Там, снаружи, довольно-таки холодно.

Камерон замотал головой:

– Извини, Люк. Ты пойдешь с Ваем. Я останусь здесь и устрою им небольшой сюрприз, когда они будут ближе…

– Что ты задумал, Джим, – медальку хочешь получить? – спросил Лукас. – Идем, времени в обрез.

Вместо ответа Камерон снова покачал головой:

– В чем дело? Древний обычай «капитан покидает корабль последним»?

– У меня поврежден позвоночник, – объяснил Камерон. – Не могу пошевелить ногами.

– Вай, давай поможем Джиму надеть скафандр, – энергично проговорил Лукас.

– Вы теряете время, – возразил Камерон, когда двое его товарищей неуклюже взялись за дело.

Скафандры затрудняли их движения, к тому же сказывалось повышенное тяготение крупной планеты.

– Они не смогут посадить свою малышку на планету, – сказал Лукас. – Она развалится в здешнем гравитационном поле. Значит, им придется послать десантную группу на посадочном челноке. Это займет какое-то время. Вай, давай отцепим с растяжек мое кресло.

– Только лишняя тяжесть для вас, – запротестовал Камерон.

– Клади, – распорядился Лукас. – Вот чем хорошо иметь спички вместо ног.

Вдвоем с Вайболдом они быстро сняли кресло, уложили в него покалеченного друга и надежно пристегнули ремнями.

Когда Камерона вынесли наружу, он оглянулся на разбитый фюзеляж, наполовину погруженный в мерзлый снег в самом конце длинной борозды, которую прорыл при посадке.

– Посмотрю в последний раз, – сказал Камерон. – Это был хороший катер, но он никогда больше не взлетит… как и мы, если не скроемся как можно быстрее.

Он покосился на Лукаса. Глаза великана были крепко сжаты, слезы стекали по щекам и замерзали на полпути.

– Эй, Люк… да не переживай ты так, – начал Джим лишь отчасти шутливо.

– Извини, – ответил Лукас и открыл глаза ровно настолько, чтобы навигатор заметил, как они воспалились и покраснели. – Боюсь, я не могу смотреть на свет. У меня снежная слепота.

Вайболд растерялся лишь на миг, а затем шагнул вперед, отстегнул конец ремня безопасности и прицепил его к D-образному кольцу на поясе бортинженера. Теперь они были связаны друг с другом.

– Следуй за мной, – сказал он и зашагал вверх по склону, всего лишь приятно освещенному для его привыкших к пустыне глаз, туда, где в четверти мили впереди виднелась беспорядочная груда камней с темными устьями пещер между ними.

Они прошли три четверти пути, когда Камерон внезапно крикнул:

– Ложись!

В полнейшей тишине десантный челнок айраксов показался позади них, пролетел над головами, и только потом его догнал оглушительный хлопок сверхзвукового перехода, обрушивший снежные шапки с хребтов окрестных гор. В одно мгновение воздух заполнился рокотом скользящих вниз ледяных глыб. Земля под ногами задрожала, от внезапного потрясения огромные куски ледника откололись от общей массы, сдвинулись с места и поползли по склонам в клубящихся облаках поднятого в воздух снега.

– Бежим! – крикнул поверх этого безумного грохота Вайболд, опустил голову и помчался вперед, увлекая за собой Лукаса.

Они поднялись в слепящем тумане кристалликов льда по нагромождению скал, разыскивая трещину подходящего размера, способную укрыть весь экипаж. На вершине первого склона им встретился узкий желоб, что тянулся влево и вверх между высокими стенами, – дорожка, прорезанная ручейками талой весенней воды за много веков.

– Может быть, там тупик, – сказал Вайболд. – Как ты считаешь, Джим?

– Мы должны попробовать, Вай. У нас нет выбора.

Здесь было не много пользы даже от натренированного пустыней зрения навигатора, привыкшего жить в мире палящего солнца и пыльных бурь. Он упрямо двигался дальше, нащупывая путь вверх по узкой тропе. За резким поворотом ущелье расширилось в округлое углубление – возможно, чашу древнего озера, стены которой были усыпаны прорезанными водой пологими гротами. В большинстве своем они казались слишком маленькими, чтобы там спрятался даже один человек, и все были забиты льдом. Но справа и впереди виднелась одиночная черная дыра. Вайболд двинулся по сугробам прямо к ней. Это была пещера с узким проходом. Вероятно, свободная, но Вайболд не разглядел внутри ничего, кроме чернильной тьмы.

– Люк, ты видишь там что-нибудь?

Бортинженер подошел к нему, поморгал обожженными светом глазами, радуясь тому облегчению, которое принесла ему темнота.

– Проход небольшой, но внутри расширяется. Тянется на добрых двадцать футов, а дальше поворачивает. Сгодится.

Внутри Лукас поместил импровизированную кровать Камерона в укромном уголке подальше от входа.

– Уютно, совсем как дома, джентльмены, – сказал он.

– Лучше проверь, что там, в глубине пещеры, – велел Лукасу Камерон. – Может быть, у нее есть другой выход.

Лукас кивнул и шагнул вперед, уверенно двигаясь в почти полной темноте.

– Как ты думаешь, какой план нападения они выберут? – спросил Вайболд, разглядывая ослепительно-белые поля снаружи.

– Если у них хватит на это ума, они просто прикатят сюда какое-нибудь тяжелое орудие и поджарят нас, – ответил Камерон. – Но если ума у них еще больше, они попытаются добраться сюда пешком, чтобы убедиться, что мы здесь.

– Скоро узнаем, – сказал Вайболд.

Лукас обнаружил, что в дальнем конце пещеры проход резко сужался, но полностью не смыкался. Скрытое в глубокой тени отверстие, около шести футов высотой и всего двух шириной, разрезало каменную стену. Тьма за ним показалась бы абсолютно непроглядной для человека с обычным зрением, но чувствительные глаза сандовианца смутно различили извилистый тоннель, ведущий назад к скалам. Тысячи лет назад, в более теплую эпоху жизни планеты, талая вода проточила себе дорогу сквозь камень, а это означает, как догадался Лукас, что где-то дальше должен быть незащищенный выход из пещеры. На мгновение он задумался, не вернуться ли назад, чтобы сообщить о своей находке и получить разрешение продолжать разведку. Затем протиснул могучее тело в щель, втянув голову в плечи, чтобы не задеть верхний край, и двинулся дальше по узкому проходу.

Дорога почти сразу резко забрала вверх, переходя в едва ли не вертикальную шахту, пробитую в камне. Лукас с огромным трудом взобрался по отшлифованным водой, гладким камням, пальцам попросту не за что было здесь зацепиться. Десятью футами выше сужающийся тоннель выровнялся, превратившись в широкую антресоль с низким потолком. Лукасу пришлось лечь на живот и ползти, подтягиваясь на кончиках пальцев и отталкиваясь носками ног.

Потолок постепенно опускался. Когда стало окончательно ясно, что вперед ему больше не продвинуться, он повернул вправо. И внезапно почувствовал, что застрял между полом и потолком. Напрягая все силы так, что затрещали мышцы, он протиснулся в более широкий проход. Впереди, через трещину в скале, жидкой струйкой просачивался солнечный свет.

Лукас прополз еще немного, прикрывая глаза от солнца, и увидел последнюю, выводящую на открытый воздух расщелину. Одолев ее, он очутился на продуваемом ветром снежном склоне, погруженном в глубокую синеватую тень ледяного пика. Здесь, в стороне от прямого солнечного света, уже можно было худо-бедно что-то увидеть, пусть даже глаза при этом снова заболели. Он попытался рассмотреть сквозь узкую щель между пальцами подробности пейзажа внизу и определил, что находится в пятидесяти ярдах выше и левее устья пещеры – в недоступном для подъема месте. За спиной у него высилась вертикальная каменная стена. Он уже собирался повернуть назад, когда услышал какой-то звук. Краем глаза Лукас уловил движение слева и снизу от себя. Он лег на живот и принялся наблюдать. Тощее существо на четырех многосуставчатых лапах проворно выскочило из-за ледяного выступа, остановилось на узком карнизе, ведущем к скалам, приподняло гибкое туловище и замерло, напряженно прислушиваясь. Из плечевого отдела вытянулись две пары дополнительных конечностей: длинные нижние, заканчивающиеся клешнями, и короткие верхние, изгибающиеся, словно обезьяний хвост. Прочное на вид блестящее туловище было цвета вороненой стали. Узкую грудь перекрещивали ремни с прикрепленными к ним мешочками и знаками различия.

Человек в первый раз видел солдата айраксов.

Чужак постоял еще немного. Твердые отростки-антенны на его небольшой голове, по форме напоминающей пулю, безостановочно двигались. Затем он поспешил дальше. С высоты Лукасу была хорошо видна трещина во льду, лежавшая прямо на дороге айракса. Однако сам чужак, внимательно изучавший склон над головой, не заметил ловушки. Когда передние лапы уже начали опускаться за краем трещины, длинные верхние конечности метнулись вперед, царапая ледяную стену в тщетной надежде зацепиться. Но массивное тело весило слишком много. Крошки льда разлетались из-под задних лап, пытавшихся затормозить неотвратимое соскальзывание. Наконец тяжелое туловище скрылось в трещине. Еще несколько секунд, пока существо висело над пропастью, его верхние конечности отчаянно нащупывали хоть какую-нибудь опору. А затем, в последний раз проскрежетав твердыми, как сталь, клешнями по льду, оно исчезло из вида и с грохотом ударилось о дно трещины где-то далеко внизу.

В этот же момент из-за выступа стены появился второй айракс. Он проворно подошел к краю трещины, замер на мгновение, затем приподнял верхнюю часть туловища и бросился через пропасть шириной в один ярд. На какой-то миг показалось, что он благополучно преодолел препятствие, но тут передние лапы, уже нашедшие было ненадежную опору на кромке льда, заскользили назад. Существо вцепилось в край трещины передними лапами – крепче, чем его сородич, – а на тропе показались еще двое айраксов. Один из них повернул направо, второй – налево. Ни тот ни другой не обращали внимания на собрата, все еще цеплявшегося за спасительную кромку льда.

Один из айраксов, свернувший влево, прошел вдоль трещины к краю карниза, наклонился, осматривая местность внизу, но, вероятно, не обнаружил там ничего обнадеживающего. Отойдя на два-три фута, он рванулся вперед и в один миг перелетел через пропасть, приземлившись с металлическим стуком, но вполне успешно, только его задние лапы столкнули с обрыва глыбу льда, когда айракс подтянулся и исчез из поля зрения Лукаса.

Второй из подошедших обследовал склон справа и тоже пропал. Лукас слышал, как скребут по льду его ороговевшие конечности, как с шумом валятся вниз осколки льда, а потом издалека донесся глухой стук падающего тела. Существо так больше и не появилось снова.

Пока четвертый айракс двигался вдоль карниза, его неудачливый собрат, беззвучно висевший над пропастью, вдруг соскользнул и полетел вниз. Лукас поморщился от уже знакомого стука. А тем временем подошли новые чужаки. Некоторые из них решили сначала осмотреть трещину, другие без колебаний бросились через нее, кому-то удалось перелететь через пропасть, а кто-то разбился насмерть при полном безразличии остальных. Несколько айраксов свернули вправо и принялись исследовать отвесную стену.

«Если они найдут там дорогу, – подумал Лукас, – то вскоре обнаружат и задний выход из пещеры».

Он тихо отступил назад и осмотрел отверстие в скале. Не очень большое, но слишком заметное даже при случайном взгляде. Нужно как-то замаскировать его. Снегом и льдом – другого материала здесь нет.

Глаза все еще жгло, и они сами собой закрывались, вопреки его воле. Лукас взобрался на выступ скалы над выходом из пещеры, оперся ногами в большой пласт слежавшегося снега и толкнул его.

Результат превзошел все ожидания. Затвердевший снег подался под его ногами, ледяная глыба десяти футов в длину и высотой в ярд перевалилась через край и тяжело рухнула перед узким проходом… а Лукас, неожиданно потеряв опору, соскользнул следом. И упал, приложившись ребрами о неровный край глыбы с почти парализующей силой. Он смутно ощущал, как осыпаются вокруг осколки льда, как взвиваются порывом ветра снежные вихри, а издали доносится зловещий грохот.

Потом что-то ударило его по голове, и все мысли угасли, опускаясь в клубящуюся тьму.

Вайболд поднял голову, прислушиваясь к приглушенному рокоту, звучавшему, казалось, в самой утробе горы. Внезапный порыв ветра прилетел из скрытого в темноте дальнего конца пещеры, принеся с собой рой ледяных кристаллов. Шум затих, лихорадочный поток воздуха ослабел и вскоре совсем угомонился. Только снежный сугроб, протянувшийся поперек всей пещеры, напоминал теперь о недолго длившейся буре. Вайболд обернулся и встретился взглядом с Камероном.

– Похоже на обвал, – сказал покалеченный капитан.

– Я, пожалуй, схожу посмотрю, – ответил навигатор.

Ни тот ни другой не обмолвились и словом о том, какая мысль первой пришла в голову каждому из них: «Где-то там должен быть Лукас…»

– Ты так же слеп в темноте, как Люк на ярком солнце, – напрямик заявил Камерон.

– Я могу нащупывать дорогу. И не забывай о чувстве направления, которым славятся жители Вера-Круза.

Вайболд сделал все возможное, чтобы его ответ прозвучал легкомысленно.

– Перед тем как уйдешь, пододвинь меня ближе к выходу, – велел Камерон.

Вайболд остановился.

– Об этом я не подумал, – признался он. – Разумеется, я не могу оставить тебя одного.

– У меня есть пистолет, – напомнил Камерон. – Ты только приподними меня, чтобы я мог видеть весь проход.

– Подожди, Джим…

– Возможно, Люк нуждается сейчас в помощи куда больше, – перебил его Камерон. – Иди скорей, Вай.

Через пять минут, усадив Камерона так, чтобы он мог защищать вход в пещеру, Вайболд отправился тем же путем, которым ушел Лукас. Поначалу маршрут казался довольно простым: он с легкостью прошмыгнул в щель в скале и на ощупь, с вытянутыми перед собой руками, двинулся дальше, скользя по камню подошвами, чтобы избежать невидимых ловушек. Там, где дорога уходила вверх, он на мгновение растерялся, затем отыскал проход в каменной толще над головой и начал подниматься.

В той полости с низким потолком, где Лукас едва не застрял, Вайболд остановился перевести дух. Он лежал лицом вниз под плоским каменным уступом в полной темноте и неподвижности, готовясь продолжить путь. Прямо перед ним потолок резко понижался. Лукас ни за что бы здесь не пролез – в этом навигатор не сомневался. Но куда он повернул – налево или направо?

Оба направления казались равновероятными. Вайболд выбрал левый поворот. Пространство постепенно расширялось, и он смог подняться сначала на четвереньки, а затем на ноги, хотя ему и пришлось согнуться в три погибели. Через открытый лицевой щиток он ощущал устойчивый поток свежего холодного воздуха. Двинувшись к его источнику, навигатор различил слабый огонек дневного света, вскоре превратившийся в изогнутую, уходящую вверх расселину, за которой виднелась полоска ярко-голубого неба.

Это был трудный подъем на двадцать футов по обледеневшим камням, но в конце концов Вайболд добрался до самого верха и очутился на сверкающем ледяном склоне под высокой скалой. Под ним тянулась неровная кромка твердого снежного слоя, словно здесь недавно случился обвал. Обнажившийся участок голой скалы внезапно заканчивался крутым откосом. Внизу двигались странные фигуры.

Навигатор лег на живот, наблюдая за тем, как разведчики айраксов бегают туда-сюда, обследуя большой сугроб, перегородивший карниз. Один из них вскарабкался почти до самой верхушки, но не удержался и беспомощно заскользил вниз, пока не исчез за краем карниза. Его сородичи начали подниматься в другом месте; кто-то преодолевал препятствие и спешил дальше, а кто-то скатывался кувырком к тому месту, откуда начинал подъем, и тут же повторял попытку. Некоторые последовали за первым упавшим с обрыва. Никого из них, похоже, не интересовали успехи собратьев. Они даже не старались подниматься той же дорогой, по которой предшественники уже добирались до вершины, или сторониться той, где с другими случилось несчастье.

Вайболд следил за их передвижениями десять минут. Несколько отставших подошли, выбрали себе дорогу и либо упали в пропасть, либо справились с преградой. Последний многоногий чужак промчался вверх по склону, перевалил через вершину и скрылся. Навигатор подождал еще две минуты, затем осторожно подошел к краю уступа. Чтобы добраться до верхушки сугроба, нужно было спрыгнуть на восемь футов вниз. Вайболд обдумывал этот рискованный маневр, после которого собирался проследить за разведывательным отрядом чужаков, но вдруг различил под ледяной пылью небольшое темно-синее пятно – точно такого же оттенка, как у скафандров Космических сил.

– Люк! – крикнул Вайболд.

Не медля ни секунды, он свесился над краем уступа и спрыгнул. Приземлился рядом с верхушкой снежной горы, к счастью не соскользнув в близкую пропасть, и спустился к тому месту, где под снегом просвечивало приметное синее пятно. Быстро разгреб ледяные осколки, отодвинул в сторону глыбу побольше и обнаружил под ней левый рукав скафандра.

Попавший под обвал бортинженер не должен был задохнуться – если держал лицевой щиток закрытым. И слой упавшего сверху снега и льда не казался настолько глубоким, чтобы нанести ему серьезные повреждения. Однако Лукас лежал пугающе неподвижно.

Вайболд откопал его руку до самого плеча, затем расчистил голову и с облегчением вздохнул – щиток был закрыт. За пять минут напряженной работы он освободил из-под завала и туловище потерявшего сознание Лукаса. Тот наконец-то шевельнулся. Лукас оглянулся на карниз; дорога, усыпанная следами айраксов, спускалась, петляя, к снежным полям далеко внизу. Впереди она тоже загибалась и пропадала из виду. Ни одного чужака на ней не было, но они могли появиться в любую минуту.

– Очнись, Люк! Очнись! – повторял снова и снова Вайболд. – Нам нужно убраться отсюда.

Через две минуты Лукас был уже на ногах, он еще не до конца оправился от удара тридцатифунтового ледяного обломка, но все же мог передвигаться без посторонней помощи.

– Они ушли по карнизу в сторону входа в пещеру, – объяснил ему Вайболд. – Идем быстрее. Джим там отбивается в одиночку.

Лукас посмотрел на обледенелый уступ над головой.

– Я подсажу тебя, – сказал он и присел на корточки. Вайболд взобрался на него и после недолгой заминки подтянулся наверх.

– Нелегкое дело при здешней силе тяжести, – выдохнул Вай, лег на живот и опустил руку к бортинженеру.

Лукас отыскал крохотную опору для ноги и вытянулся, как только мог. Его пальцы были всего в футе от ладони Вайболда. Он нащупал еще одну ненадежную опору – теперь для руки, – поднялся на несколько дюймов, но соскользнул вниз.

– Бесполезно, – сказал он. – Возвращайся один, Вай. А я послежу за нашими друзьями. Может быть, получится устроить диверсию…

– У-у, – покачал головой Вайболд. – Мне там собственной руки перед самым носом не разглядеть. Я едва не потерялся в этом лабиринте и ни за что не найду дорогу назад. А насчет твоей идеи проследить за ними… ты видишь снаружи ничуть не лучше, чем я внутри. Нам нужно держаться вместе и ловить момент.

Он соскользнул с уступа и приземлился рядом с Лукасом.

– Ладно, – сказал бортинженер. – Пойдем посмотрим, что они задумали.

Устроившись со всем удобством, какое только позволяла поврежденная спина, Камерон почти час пролежал, наблюдая за входом поверх ствола пистолета, закрепленного на камне прямо перед ним. Вечернее солнце сияло морозно-белым светом на небольшом пятачке снега в двадцати футах от него. Даже нормальное зрение землянина не выдерживало непрерывного напряжения; Камерон зажмурился и отвернулся, чтобы глаза немного отдохнули. Повернув голову, он увидел настороженно замерший на светлом фоне неуклюжий силуэт.

Долгое мгновение ни Камерон, ни чужак не шевелились. Видимо, айракс всматривался в темное углубление, обдумывая следующий шаг. Внезапно он двинулся вперед на четырех тонких лапах, наклонив туловище перед низким входом. Камерон выжидал. Айракс приближался осторожно. Когда между ними оставалось меньше десяти футов, чужак заметил Камерона. Остановился на мгновение, затем подобрал под себя лапы и присел. Камерон тщательно прицелился в ту точку, где тонкая шея соединялась с ороговевшим грудным отделом, и нажал на спуск теплового пистолета. Яркое голубовато-белое пятнышко вспыхнуло на блестящем иссиня-черном панцире чужака. Пораженный участок задымился. Существо отскочило назад, проскрежетав панцирем по камням у входа, и исчезло. В воздухе повис отвратительный запах обугленной роговой ткани.

Камерон резко выдохнул и зажмурился от заливающего глаза пота. Перезарядив пистолет, он ожидал продолжения в тишине и неподвижности. Внезапно в просвете показался еще один айракс.

На этот раз Камерон не стал медлить. Тонкий луч метнулся к покрытой хитином груди чужака, выжигая на ней дымящийся пузырь. Как и предыдущий противник, айракс отскочил и ускользнул, вероятно не получив серьезных повреждений.

Следом появились сразу два айракса. Один вырвался вперед, но, угодив под тепловой луч, отпрыгнул и столкнулся со своим сородичем. На какое-то безумное мгновение два чужака запутались, лихорадочно суча переплетенными лапами, а Камерон беспорядочно обстреливал их. Затем они откатились назад и исчезли из виду.

Наступила передышка, которая растянулась на полминуты, на целую минуту…

И тут появился еще один чужак, пошатываясь под тяжестью массивного предмета из тусклого металла. Айракс установил его прямо у входа, развернув так, что приспособления, очень похожие на кольцевые прицелы, недвусмысленно уставились в глубину пещеры. На расстоянии всего в двадцать пять футов расходящийся луч теплоизлучателя, который отбрасывал круг света, почти не различимый в солнечном сиянии, похоже, совсем не встревожил чужака, поглощенного работой. Камерон сместил прицел, направив луч туда, где, как он решил, находилась панель управления оружием. Через мгновение металл цветайода раскалился докрасна. Еще через миг – когда айракс присел, растопырив многосуставчатые лапы, чтобы заглянуть в прицельную трубу, – оружие взорвалось с резким хлопком и подбросило стрелка вверх в облаке ледяных осколков. Когда дым рассеялся, Камерон увидел развороченный корпус прибора с кольцами проводов, горевших яростным огнем, который наводил на мысль, что изготовлены они были из чистого магния. За следующие пять минут Камерон выстрелил еще в трех айраксов, которые, видимо, пытались выяснить, насколько повреждено их орудие. Все они реагировали на стрельбу совершенно одинаково – немедленным бегством.

Потом опять наступило затишье. Откуда-то издалека донесся низкий рокот, словно от артиллерийского залпа. И снова ничего. Тени медленно удлинялись. Камерон ждал.

С укрытого от посторонних глаз выступа в сотне ярдов над пещерой Лукас и Вайболд наблюдали за тем, как чужаки карабкаются по беспорядочному нагромождению льда и камней, тыкаясь в одно скальное углубление за другим. Перед входом туда, где, как прекрасно знали земляне, их ожидал в одиночестве покалеченный Камерон, один из айраксов остановился, затем рванул внутрь и тут же выскочил обратно в явном смятении. Затем и другие повторили его попытку, не обращая внимания на сородичей, продолжавших тыкаться в каждую темную нишу в скале. Когда появился айракс с непонятным орудием на спине, оба наблюдателя напряглись, готовые вскочить, закричать, как-нибудь отвлечь стрелка. Но аппарат внезапно мигнул голубовато-белым огоньком, а через мгновение их ушей достиг резкий хлопок взрыва.

– Он пока отбивается, – сказал Вайболд. – Но так не может продолжаться вечно.

– А они мало что смыслят во взаимодействии, – заметил Лукас. – Посмотри вот на этого, – похоже, он сейчас сбросит целую гору прямо на своих товарищей…

Не успел он договорить, как большая ледяная шапка, угрожающе нависшая над котловиной, треснула и обрушилась, подняв неизбежное облако снега и ледяных кристаллов. Вайболд мгновенно сообразил, что дождался подходящего момента, и вскочил на ноги:

– Идем, Люк, пока они ослеплены!

Он нырнул головой вперед, наполовину падая, наполовину скользя по склону. Оказавшись в белом тумане, таком же непрозрачном, как молоко или матовое стекло, Вайболд на миг задержался, ожидая, когда восстановится его чувство направления.

– Сюда, Люк! – крикнул он и помчался дальше, уворачиваясь от смутно различимых силуэтов айраксов, наугад пробираясь сквозь мрак и огибая кучи ледяных осколков.

Наконец перед ним открылось устье пещеры, и он, утопая по пояс в снегу, добрался до входа.

– Это я, Джим! – крикнул он и через мгновение уже стоял рядом с Камероном, пожимая протянутую руку.

– Я знал, что вы, клоуны, как-то связаны с той пургой, что творится снаружи, – прокричал покалеченный капитан сквозь стихающий гул. – А где Люк?

Вайболд стремительно развернулся:

– Он шел за мной…

– Постой! – остановил его Камерон. – Ты не сможешь выйти отсюда, Вай. Тебя сразу заметят. Снег уже осел.

– Но Люк?..

– Люк знает, где нас искать, – ответил Камерон.

– Надеюсь, ты прав, – скрепя сердце согласился Вайболд.

Когда Вайболд с криком исчез в непроглядном снежном вихре, Лукас наклонил голову, защищаясь от ослепительного света, и бросился за ним. Почти сразу же упал, поднялся на ноги и опять потерял равновесие. Тяжелая глыба льда обрушилась прямо перед ним, он повернул влево, отпрыгнул от внезапно появившейся на пути несуразной фигуры айракса, сбитого с толку точно так же, как и он сам. Чужак прошел мимо, не заметив землянина, и Лукас двинулся дальше, перебираясь через сугробы, снова падая и снова вставая…

Дорога начала подниматься, и Лукас остановился, припоминая рельеф местности, которую смутно разглядел сверху. Между той точкой, откуда он стартовал, и устьем пещеры не было никаких возвышений. Похоже, он забрался слишком далеко. Лукас уже прошел по меньшей мере сотню футов, а до входа должно быть от силы семьдесят.

Теперь он уже видел расплывчатые очертания ледяного склона перед собой. Снег больше не сыпался сверху. Лукас оглянулся. Маскирующая завеса постепенно оседала. По котловине двигались туманные тени. Через мгновение он окажется на виду у чужаков. Лукас продолжил подъем, забрался в неглубокую ложбину и повернулся, чтобы рассмотреть обратную дорогу. Устье пещеры наполовину завалило снегом. Он промахнулся футов на пятьдесят. Не меньше двух десятков айраксов копошились на карнизе перед входом. Вайболда нигде не было видно.

«Это хорошо, – подумал Лукас. – Должно быть, Вай уже в пещере вместе с Джимом».

А сам он снаружи.

Примерно полчаса Люк наблюдал за явно бесцельными передвижениями чужаков. Некоторые из них пытались подняться по склонам, с трех сторон окружавшим впадину. Ни один из них не преуспел, но это не удержало других от новых попыток. С нижней части тропы – ставшей единственным выходом из котловины после того, как верхнюю завалило снегом, – подошли еще чужаки, повторив то же представление, что устроили здесь недавно их сородичи. Затем они с таким же очевидным терпением расположились напротив устья пещеры.

– Ситуация патовая, – пробормотал себе под нос Лукас. – Айраксы не могут войти, а Джим и Вай не могут выйти. А даже если сумеют, пути к отступлению все равно отрезаны. Они попадут прямо в лапы айраксов.

Еще четверть часа он продолжал наблюдение, пока солнце, скрытое теперь за горами, не начало быстро садиться, погружая все вокруг в сумерки, к великому облегчению для обожженных глаз Лукаса.

«Не торчи здесь без толку, – подумал он. – Температура уже начала понижаться. Нужно что-то придумать…»

Струйка снега сползла по склону над пещерой и собралась в невысокую горку на тропе. Еще один припозднившийся айракс перебрался через нее, оставляя глубокие шаркающие следы, и поспешил к группе сородичей перед входом.

«Они так столпились, что были бы удобной целью для точно наведенного пушечного выстрела, – подумал Лукас. – Осталось только найти пушку».

Бортинженер вдруг напрягся и нахмурился. Затем встал и бесшумно двинулся вдоль ложбины, пока не пересек хребет. Последние отблески заката осветили долину внизу. Стараясь держаться поверху, Лукас бодро направился прочь от пещеры.

– Снаружи холодает, – заметил Вайболд. – Люку не выдержать всю ночь на открытом воздухе. Может быть, мне стоит его поискать.

– Через час для тебя там наступит кромешная тьма, – возразил Камерон. – Ты и своей руки под самым носом не разглядишь. В любом случае Люк будет думать, что мы останемся на месте. Если в его силах что-то сделать, он это сделает.

– Я чувствую, что сижу здесь без всякого толку.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – ответил Камерон. – Но не повторяй ошибки наших друзей-айраксов.

– О чем это ты?

– Они не умеют работать сообща. А мы умеем. И наша часть работы состоит в том, чтобы оставаться здесь.

– Может быть, и так, Джим. Ну а если Люку не добраться до задней двери? Если он ждет, что мы сами выйдем оттуда?

– Вай… мы оба слепы в темноте пещеры. Ты не сандовианец, как Люк. И не сможешь тащить меня на спине всю дорогу.

– Тут ты, пожалуй, прав.

«Надеюсь, что так», – подумал Камерон.

Приятный для глаз Лукаса рассеянный звездный свет заливал долину. Бортинженер показал неплохое время, одним двадцатиминутным переходом прокравшись с гор к разбитому катеру. Тот был наполовину засыпан снегом, нанесенным ветром от сверхзвукового хлопка, когда челнок айраксов заходил на посадку. Они оставили вокруг целый лабиринт следов, в направлении пещеры тянулась тропа утоптанного снега. Но ни одного чужака поблизости не было видно.

Лукас принялся отбрасывать мягкий снег от фюзеляжа вокруг точки, находившейся в пятнадцати футах от торчавшей наружу кормы. За четверть часа он вырыл яму глубиной в шесть футов и шириной, позволяющей ему стоять на дне и шевелить руками. На изгибе освобожденного от снега фюзеляжа сверкнул округлый корпус поворотного двигателя. Смотровой люк открылся с легкостью. Восемнадцатидюймовый двигатель сигарообразной формы с затупленными концами крепился к карданному подвесу четырьмя усиленными зажимами. Их спроектировали с расчетом на быстрое снятие; иногда поворотный двигатель приходится заменять в трудных условиях открытого космоса. В инструментальном шкафу внутри катера хранился предназначенный для этого специальный ключ, но входной люк был завален тоннами снега. Раз уж зажимы необходимо снять, это придется делать вручную.

Лукас срыл еще один слой слежавшегося снега, чтобы обеспечить себе более надежную опору. Он расставил ноги, ухватился за длинную рукоять с рифленой насечкой и надавил на нее. Рука соскользнула. Он сжал рукоять крепче и вложил в усилие всю массу своего крупного тела. Зажим с резким щелчком раскрылся.

Еще два зажима удалось повернуть без особых проблем. Последний заупрямился, но с третьей попытки – когда у Лукаса от напряжения перед глазами закружились яркие огни – все-таки поддался. Бортинженер осторожно отсоединил кабели управления: если они случайно замкнутся, двигатель тут же включится, выбрасывая двухсантиметровую струю перегретой плазмы со скоростью две тысячи футов в секунду, и в одно мгновение выжжет все вокруг. Лукас бережно снял двигатель, весивший на Земле двести сорок фунтов, и двинулся назад к пещере, неся его на руках, словно ребенка.

Обратный путь оказался не таким легким. При всей своей гигантской силе Лукас очень устал. Обжигающий холод тоже сыграл свою роль. На последних сотнях ярдов подъема к той ложбине, откуда он наблюдал за устьем пещеры, Лукасу приходилось все чаще и чаще останавливаться для отдыха. Наконец он добрался до места, сбросил ношу на снег и сам повалился рядом.

Миновало два часа, с тех пор как он ушел отсюда, но внизу ничего не изменилось. Не меньше двух десятков айраксов все еще толпились у входа в пещеру, в которой скрывались люди. Похоже, холод и темнота сказались на активности чужаков, они больше не сновали туда-сюда, не пытались безуспешно обследовать проходы и склоны, не бродили по узкой тропе. Просто сидели неподвижно, если не считать бесцельного размахивания верхними конечностями, и ждали.

«Чего они ожидают? – гадал Лукас. – Может быть, сюда должны доставить какое-нибудь мощное орудие. Если так, то мне лучше поторопиться».

Он установил двигатель в подходящей щели на каменной плите, утоптал снег вокруг, протянул управляющие кабели как можно дальше. Затем тщательно нацелил его, придавил камнями и натолкал в зазоры осколки льда. У двигателя был эндотермический принцип действия, он поглощал тепло из окружающей среды. Когда он начнет работать, вся эта масса смерзнется в единый кусок.

Теперь все было готово. Лукас лег плашмя позади импровизированной тепловой пушки, взял в каждую руку по проводу и соединил их.

Как раз в то мгновение, когда двигатель с надсадным ревом ожил, огромная тяжесть навалилась на Лукаса со спины, вдавив в кучу камней и ледяных глыб, набросанных вокруг. Наполовину оглушенный, он перевернулся на спину, сопротивляясь мощному и цепкому существу, которое так неожиданно напало на него, нанося удар за ударом. Краем глаза он различил треугольную голову, покрытую шрамами ороговевшую грудную пластину и многосуставчатые конечности гигантского представителя расы айраксов. Чужак отпрыгнул в сторону, приподнял туловище и приготовился пустить в ход передние лапы. Однако Лукас был не из тех, кто ждет, когда на него нападут. Он сам бросился на неуклюжее десятифутовое существо, пнул ногой тонкую, как прут, лапу, выбивая противника из равновесия, и обхватил руками его туловище. Айракс засучил сверкающими конечностями, безуспешно пытаясь достать его. Но Лукас приподнялся на колени и, вложив в бросок всю силу своего огромного тела, отшвырнул чужака. Айракс взрыхлил собой снег, поднимая в воздух фонтан ледяных осколков, а затем пропал из виду, скатившись по склону вниз и ударившись о камни с таким грохотом, как будто автомобиль врезался в бетонную опору.

Рев поворотного двигателя не замолкал ни на мгновение. Лукас подполз к нему и тут же понял, что тщательно установленный прицел сбился от удара, когда айракс набросился на него. Голубовато-белый луч опустошительной энергии освещал всю картину, словно факел, но реактивная струя не сметала осаждающих пещеру чужаков, а прожигала ледяной склон над входом в нее, посылая в небо огромное облако кипящего пара. Тщетно пытался бортинженер сместить прицел, налегая на двигатель всем телом; тот намертво вмерз в глыбу льда, непоколебимую, как гранит.

Пока Лукас с горьким разочарованием смотрел на врагов, по-прежнему толпившихся по другую сторону ущелья, весь склон внезапно шевельнулся. С бесконечной медлительностью по всему огромному ледяному полотну проползла трещина. Плиты размером с хороший роллердром^[119] скользили к обрыву, переваливали через край и падали на карниз. В одно мгновение впадина превратилась в бурлящий котел, все больше и больше льда и камней сыпались сверху, поднимая облака снега и закручивая их в воронку. Тут и там по краям гигантской чаши айраксы пытались взобраться на отвесные стены, но срывались вниз и пропадали в ослепляющем снежном вихре.

Лукас подобрал обломок скалы и заколотил им по ледяной корке, покрывшей двигатель, пытаясь добраться до управляющего кабеля. Наконец он разъединил провода, и гулкое эхо мгновенно оборвалось. Грохот падающего льда тоже постепенно затих. Пурга, вызванная обвалом, улеглась, оставив после себя горы снежных наносов, из которых торчали лапы все еще не сдающихся чужаков. Но то место, где раньше было устье пещеры, было теперь засыпано слоем ледяных осколков, толщиной не меньше десяти футов.

Один из айраксов выкарабкался из сугроба и поспешил туда, где проходила тропа, ведущая прочь из котловины. Но выход преграждала стена снега. Чужак обследовал ее то здесь, то там, пытаясь найти опору, но срывался и падал, снова поднимался и снова сползал вниз. Один за другим айраксы выбирались из снежной могилы, и каждый стремился отыскать выход из котловины, но безуспешно.

«Они попали в западню, – отрешенно подумал Лукас. – Но и Джим с Ваем тоже. Я мог бы вывести их через заднюю дверь… если доберусь до нее. Сами они не найдут дорогу в темноте, даже если Вай понесет Джима. Но если они и выберутся – что с того? Нам не продержаться долго в этом ледяном аду…»

За спиной послышался какой-то звук. Лукас подполз к краю обрыва, куда отшвырнул чужака-великана. Тот лежал, съежившись, двенадцатью футами ниже, повернув к человеку плоское невыразительное лицо. У него была сломана лапа сразу в двух местах.

– Ты тоже попал в передрягу, правда, приятель? – вслух сказал Лукас. – Похоже на то, что никто из нас не выиграл, все только проиграли.

Внизу что-то затрещало, а затем скрежещущий голос, исходивший, казалось, из определенной точки на спине существа, отчетливо проговорил:

– Я недооценил тебя, человек. Это была грубая ошибка, и теперь я погибну из-за нее.

Лукас на миг ошеломленно застыл. Но только на миг.

– Где ты научился говорить на земном языке? – спросил он.

– Девятьсот корабельных циклов я изучал ваши сигналы с изображениями и голосами, – сказал чужак ровным, безразличным тоном. – Это удивительный феномен, достойный исследования, хотя и недоступный для понимания.

– Почему же ты не попытался установить с нами связь?

– С какой целью?

– Чтобы прекратить эту дурацкую войну! – взорвался Лукас. – Что вам от нас надо? Почему вы нападаете на наши колонии и корабли?

Долгое мгновение чужак молчал.

– Таков закон жизни, – проговорил он наконец. – Разве может быть иначе?

– Мы могли бы сотрудничать, – возразил Лукас. – Галактика так велика, что в ней хватит места для всех.

– Сотрудничать? Слово мне знакомо. Но понять эту идею я не в состоянии.

– Работать вместе. Вы помогаете нам, мы помогаем вам.

– Но… как возможен такой парадокс? Твое выживание и мое выживание – два взаимоисключающих варианта судьбы. В природе любого живого существа заложено стремление уничтожить конкурентов.

– Поэтому вы и убиваете людей каждый раз, когда сталкиваетесь с ними?

– Я не пытался убить тебя, – заявил айракс. – Только твоих…

Он произнес непонятное слово, и Лукас попросил перевести.

– Твои… тела-ячейки. Обслуживатели. Рабочие единицы. Странно, я не нашел подходящего слова в вашем языке.

– Это какая-то бессмыслица. Вы пытались убить нас, когда подбили наш корабль!

– Ты говоришь так… словно все это время был связан с другими людьми.

Кажется, чужак был чем-то крайне озадачен.

– Чтобы управлять даже маленьким разведывательным катером, одного человека недостаточно. И в любом случае в космосе он сошел бы с ума от одиночества.

– Ты хочешь сказать, что делишь корабль с другими людьми?

– Разумеется.

– Но… что не позволяет вам разорвать друг друга на части, как велит закон жизни?

– Если это закон, то его нужно отменить, – сказал Лукас. – Послушай, айракс, ты говоришь бессмыслицу. В команде твоего корабля больше двадцати айраксов…

– Да нет же! Только я один.

– Бессмыслица, айракс. Не меньше двух десятков выкапываются сейчас из-под снега всего в пятидесяти ярдах отсюда!

– Ах эти! Они просто мои тела-ячейки, а не айраксы!

– Но они выглядят точно так же, как ты…

– Для рецепторов чужака – возможно. Но они всего лишь продолжение меня самого, я выращиваю их из спор, когда возникает необходимость. Разве у тебя как-то иначе? Я чувствовал через их сенсоры, что ты, как и я, больше своих рабочих единиц. Разве те двое, что попали в западню в этой пещере, – не создания твоего разума и тела, откликающиеся на твои мысли, но не имеющие собственных желаний? Разве может быть иначе, если рассуждать здраво?

– Может, – ответил Лукас. – Значит, ты никогда не слышал о сотрудничестве? Ну что ж, судя по твоим словам, ты единственное разумное существо во всей твоей команде. Раз так, у меня есть к тебе предложение…

– Стоит отдать ему должное, он уловил логику в моих объяснениях, – отметил Лукас сорок один час спустя, когда сидел за пультом управления в катере, предоставленном айраксом. – Без его команды… без его тел-ячеек, как он их называл и, как я подозреваю, имел на это право, поскольку его биология отличается от нашей… без них он бы погиб. Когда я сказал, что знаю выход из ловушки и могу показать ему, если он одолжит нам транспорт для возвращения домой, айракс сразу согласился.

– Ты рисковал, доверившись ему, – ответил Камерон. – После того как ты его вытащил и наложил шину ему на лапу, он мог цапнуть тебя своей клешней.

– Он по-прежнему оставался в безвыходном положении. Я был ему нужен, чтобы вывести его команду из западни. Как только он допустил мысль, что мы действительно можем сотрудничать, вместо того чтобы инстинктивно убивать друг друга, все пошло гладко. Понадобилось несколько часов, чтобы расплавить дорогу наверх и расчистить устье пещеры, и он показал себя настоящим солдатом.

– Странно даже подумать, что раса разумных существ, не встречающихся друг с другом, не имеющих никаких контактов, могла развить такие технологии.

– При двухсторонней телепатии открытие одного из них тут же становится известно всем. И они могут создавать столько тел-ячеек, сколько потребуется. Не думаю, что на их родной планете обитает больше, чем несколько сотен «думающих» айраксов, – но у них есть миллионы «рабочих».

– Демократией это не назовешь, – заметил Вайболд.

– Эти их «рабочие» – все равно что наши руки и ноги, – объяснил Лукас. – Часть их собственных тел. Ты же не собираешься предоставить своим пальцам равные избирательные права.

– Сейчас приказы отдает мой желудок, – заявил Камерон. – И он говорит, что пора перекусить.

– Попробуй питательные плитки, любезно предоставленные нашим айракским другом, – сказал Лукас. – Они не так уж и плохи. На вкус немного напоминают фаршированные финики. Знаешь, у нас дома они будут пользоваться большим спросом.

– А на айракса произвел впечатление принцип энергетических ячеек нашего поворотного двигателя, – вставил Вайболд. – Предвижу оживленную торговлю между землянами и айраксами.

– Какая трагедия, что все это – разрушения, взорванные корабли, погибшие люди – случилось лишь потому, что айраксам не приходило в голову просто сесть и все обсудить.

– Это нелегкий урок, – сказал Лукас. – Мы, земляне, тоже не без труда его усвоили, если вспомнить нашу историю.

Он усмехнулся Камерону, и на лице чернокожего капитана появилась ответная усмешка.

Берег динозавров

1

Летний вечер был необыкновенно хорош. Вместе с Лизой мы сидели на веранде, глядя на розовые отблески тускнеющего заката и прислушиваясь к звукам газонокосилки, которой наш сосед, Фред Ханникут, скашивал сорняки. Где-то в деревянных перекрытиях по-деловому трещал сверчок, бодро и энергично. По мощеной улице прогрохотал автомобиль; желтый свет тусклых фар на какой-то момент разогнал густые тени, высвечивая кроны яворов, нависающие над брусчаткой. Где-то среди огней недалекого порта играло радио.

Прекрасный вечер и замечательное место! Меньше всего мне хотелось уходить. Набрав полную грудь бодрящего воздуха, я поднялся на ноги.

Лиза глянула на меня снизу вверх. Скуластое личико, короткий носик, большие, широко расставленные глаза – и самая очаровательная улыбка на свете. Даже крошечный шрам на щеке нисколько ее не портил – изъян, делающий совершенство безупречным.

– Загляну к «Саймону», выпью пива, – сказал я.

– Вернешься, будем ужинать – как раз приготовлю. – Лиза продемонстрировала свою лучшую в мире улыбку. – Печеная свинина и вареная кукуруза…

Встав легким танцевальным движением, она коснулась губами моего уха.

Сойдя по ступеням, я помедлил, уже на тротуаре, и оглянулся. Грациозный силуэт рисовался на фоне светящейся стеклянной двери.

– Приходи скорее, милый! – Лиза помахала рукой и исчезла.

Исчезла навсегда.

Откуда ей было знать, что я никогда не вернусь?

2

По перекрестку промчался трамвай, грохоча и рассыпая искры, – нарядная игрушка с рекламными головами, приклеенными поверх маленьких квадратных окон. Гудели клаксоны, мигали огни светофоров, торопились домой пешеходы – после долгого дня, проведенного в офисе, за прилавком или на цементном заводе…

Я пробирался сквозь толпу, не напирая, но и не останавливаясь. Времени всегда достаточно – вот урок, усвоенный мною давно и прочно. Его не пришпорить и не остановить; в некоторых случаях от него, правда, можно улизнуть, но это другая история.

За благочестивыми размышлениями я незаметно прошел четыре квартала, до стоянки такси на Делавэре. Забравшись на заднее сиденье «рео», которому уже лет десять как пора быть на пенсии, я назвал адрес. Водитель посмотрел недоуменно и раскрыл было рот, но спросить, что молодому человеку вроде меня нужно в таком квартале, не успел.

– Довезешь за семь минут, получишь пятерку, – объявил я.

Таксист включил счетчик и рванул с места, не жалея сцепления. По дороге он приглядывался ко мне в зеркало заднего вида, прикидывая, как бы все-таки спросить половчее. Впереди раскаленным железом засветились неоновые буквы; я велел остановиться за полквартала, сунул водителю пятерку и вышел. Выведать ему так ничего и не удалось.

Бар в неглубоком погребке когда-то – до сухого закона – был чистеньким и уютным. С тех пор он сильно изменился к худшему, как и весь квартал. Стены, прикрытые темными панелями, почти не пострадали, только заросли грязью. Лепной потолок тоже выглядел терпимо, но в темно-бордовом ковре бесконечная череда посетителей протоптала широкую тропу до самой стойки, с ответвлениями к столикам. Кожаные сиденья стульев приобрели неопределенный цвет, вдоль швов тянулась липкая лента, и никому не было дела до следов, оставленных поколениями пивных кружек на дубовых столешницах.

Я устроился в кабинке у стены, где горела бронзовая лампа под пергаментным абажуром, а на стене в рамочке красовалась фотография лошади. Первое место в стипль-чезе тысяча девятьсот десятого года, если не ошибаюсь. Часы над стойкой показывали семь часов сорок четыре минуты.

Подозвав официантку, которая состарилась, похоже, вместе с баром, я заказал гренадин. Пока я пробовал напиток, кто-то сел напротив, отдуваясь, будто после пробежки.

– Не возражаете? – Извиняющимся жестом этот кто-то обвел помещение, не слишком, по правде сказать, переполненное.

Не торопясь, я присмотрелся как следует. Круглое, мягкое личико, бледно-голубые глаза, череп не то чтобы лысый, но покрытый светлым пухом вроде цыплячьего. Воротник полосатой рубашки лежит поверх клетчатой куртки с плечами, подбитыми ватой, лацканы широкие; шея гладкая, как у ребенка, и слишком тонкая для такой головы… Пальчики нежные, маникюр безупречный, а на указательном – толстое золотое кольцо с фальшивым рубином. Пресс-папье, а не кольцо… Вещи не подходили друг к другу, будто мой визави одевался второпях, думая о другом.

– Поймите меня правильно. – Голос оказался под стать всему остальному – не то чтобы женский, но и нисколько не мужественный. – Мне совершенно необходимо с вами поговорить, мистер Равель, – продолжал он торопливо, словно боясь, что ему не дадут этого сделать. – Очень важно для вас – и вашего будущего. – Он остановился, оценивая мою реакцию.

– Моего будущего? Я и не знал, что оно у меня есть.

Бледно-голубые глаза довольно блеснули; ответ, похоже, понравился.

– Разумеется, – кивнул он удовлетворенно. – Разумеется, есть!

Отхлебнув из стакана, он внимательно посмотрел мне в глаза. На губах мелькнула беглая улыбка.

– Более того, ваше будущее куда значительнее вашего прошлого – или, по крайней мере, может быть куда значительнее…

– Мы встречались? – перебил я.

– Понимаю, мои слова кажутся непонятными. – Он покачал головой. – Прошу поверить, у нас нет времени! Пожалуйста, выслушайте…

– А я и слушаю, мистер… как вас зовут?

– На самом деле это не имеет значения, мистер Равель. Я не более чем вестник. Мне поручено встретиться с вами – и передать сообщение.

– Поручено?

В ответ мой собеседник только пожал плечами.

Протянувшись через стол, я ухватил детское запястье руки, державшей стакан. Напиток пролился на стол; непрошеный гость напрягся, будто хотел встать, но передумал.

– Загадками говоришь? – начал я. – Хорошо, давай поиграем. Насчет поручения – я положительно заинтригован. Приятно чувствовать себя важной птицей: кто-то решил, будто ко мне стоит приставить такого сладкоречивого шпиона, как ты…

Я широко улыбнулся; ответом мне была улыбка – по-прежнему любезная, хотя и несколько принужденная.

– Что вы скажете, мистер Равель, узнав о моей принадлежности к секретной организации, куда только суперменов принимают?

– И какого ответа ты от меня ждешь?

– Что я сумасшедший. Потому-то я и не хотел тратить время на околичности… Мистер Равель, ваша жизнь в опасности.

Я не стал ни соглашаться, ни спорить.

– Через… – Тут он посмотрел на часы, надетые на запястье свободной руки, в английском стиле. – Через полторы минуты сюда войдет мужчина в черном костюме с тростью черного дерева в руке. С набалдашником из серебра. Он сядет на четвертый табурет у стойки, закажет порцию неразбавленного виски, выпьет, повернется, поднимет трость и выпустит три отравленные стрелки прямо вам в грудь.

Я отхлебнул гренадин. Натуральный продукт, не какие-нибудь помои. Не все так плохо на моем поприще…

– Чистая работа, – кивнул я. – А на бис что предполагается исполнить?

Мой изысканный собеседник даже будто испугался немного:

– Шутить изволите, мистер Равель? Мы говорим о вашей смерти. Здесь и сейчас, через несколько секунд!

Он почти кричал, наклонившись вперед; с губ летела слюна.

– Чему быть, того не миновать, – кивнул я, отпуская мягкую руку и поднимая свой стакан. – На пышных похоронах не настаиваю.

Теперь уже он схватил меня за руку; маленькая пухлая ручка оказалась сильнее, чем можно было ожидать.

– Речь идет о неизбежном – если не действовать немедленно!

– Ага… То самое будущее, продолжительное и достойное.

– Мистер Равель! Уходите немедленно!

Порывшись в кармане куртки, мой ангел-хранитель выудил карточку с адресом: «Колвин-Корт, 356».

– Очень солидное старое здание, совсем недалеко. Снаружи деревянная лестница, прочная и надежная. Подниметесь на третий этаж – комната номер девять в конце коридора. Входите и ждите.

– С какой такой радости? – возмутился я, высвобождая рукав из цепких пальчиков собеседника.

– Чтобы не погибнуть!..

Сладкий голосок едва ли не дрожал. Похоже, ему не нравится. Что хорошо для его планов, то плохо для моего светлого будущего, – по крайней мере, такое ощущение крепло с каждой минутой.

– Откуда ты узнал мое имя?

– Прошу вас! Время на исходе! Почему нельзя просто поверить?

– Во-первых, имя неправильное – я назвал его вчера торговцу Библиями. Выдумал, не сходя с места. Вы, случаем, не торгуете книжками, мистер Икс?

– Для вас это важнее собственной жизни?

– Ты, приятель, совсем запутался. Речь вовсе не о моей жизни, а о твоей.

Мой собеседник и вправду запутался; убедительное выражение лица расползлось в разные стороны. Он все еще пытался его собрать, когда дверь на улицу распахнулась и в баре появился некто в черном пальто с черным бархатным воротником, в черной фетровой шляпе и с черной тростью в руке.

– Вот!.. – прошептал мой новый друг, будто порнографическую открытку показал. – Все как было сказано. Скорее, мистер Равель, пока он вас не видит…

– Не такой уж ты супермен. Он меня сначала заметил, а уж потом через порог переступил.

Сбросив надоедливую руку, я выбрался из кабинки. Человек в черном уже сидел на четвертом табурете у стойки, не глядя в мою сторону. Аккуратно пробравшись между столиками, я устроился слева от него.

Человек не обратил внимания, даже когда я ткнул его локтем в бок несколько грубее, чем полагается по правилам хорошего тона. Пистолета в кармане нет, я бы почувствовал. Черная трость удобно устроилась меж колен, серебряный набалдашник в дюйме от правой руки.

– Смотрите внимательно, номер не удался, – прошептал я. От моих губ до уха человека в черном было не больше восьми дюймов.

Не особенно беспокоясь, он повернул лицо ко мне, очень медленно. Высокий узкий лоб, впалые щеки, складки у ноздрей – белые на серой коже, глаза – как черная галька.

– Вы обращаетесь ко мне? – спросил он ледяным голосом.

– Не знаете ли, кто это такой? – ответил я вопросом на вопрос, тоном любезным и доверительным. Два толковых парня всегда могут найти общий язык, не правда ли?

– Кто?

Никаких следов оттепели.

– Вон тот – мечта галантерейщика с гадкими ручками… Мелкий засранец за моим столиком. Сидит и ждет, чем все это кончится. – Я подарил джентльмену в черном самую открытую и искреннюю из моих улыбок.

– Вы ошибаетесь, – сказал черненький и отвернулся.

– Ничего страшного, – кивнул я доброжелательно. – Никто не безупречен. Но почему бы нам не посидеть и не потолковать – втроем? Нет, в самом деле?

Тут его наконец проняло: каменный подбородок дрогнул – одна миллионная дюйма, не более. Подобрав шляпу, он соскользнул с табурета. Случайно зацепившись носком туфли, я уронил трость на пол, наделав немало шума. Подбирая трость, я неловко наступил на нее; что-то хрустнуло.

– Прошу прощения, сэр! Какая неловкость! – воскликнул я, подавая тросточку.

Приняв ее, джентльмен в черном направился в туалет. Я проводил его долгим, задумчивым взглядом. Достаточно долгим, чтобы краешком глаза успеть заметить, как мой собутыльник выскальзывает из бара. На улице, в нескольких ярдах от входа, я прижал его к стене. Он отбивался настолько решительно, насколько это возможно, не привлекая внимания прохожих.

– Давай рассказывай! – потребовал я. – Сначала я купился на чтение мыслей… А дальше?

– Дурак! Ты все еще далеко не в безопасности! Я пытаюсь спасти твою жизнь – или чувство благодарности тебе не знакомо?

– Право, дорогуша, знал бы ты, ради чего стараешься. Мой костюм тебе не подойдет, мелочи в кармане на такси до Колвин-Корта и обратно не хватит… Впрочем, мое возвращение и не планировалось, ведь так?

– Отпусти! Нам нельзя оставаться на улице!

Мой друг попытался пнуть меня в лодыжку, но я ответил ударом под ребра; навалившись на меня, он засипел, как волынка. Отступив на шаг, чтобы сохранить равновесие, я услышал хлопок – бесшумный пистолет? В дюйме от головы просвистела пуля, и мы вместе бросились в спасительную темноту ближайшего подъезда. По дороге он норовил сбить мне коленную чашечку; мне пришлось ушибить ему обе лодыжки.

– Не волнуйся, – успокоил я. – Эта пуля меняет дело. Не будешь дергаться, отпущу шею.

Он осторожно кивнул, чтобы мой большой палец не раздавил горло, и я разжал руки. Круглое личико перекосилось, а фарфоровые голубые глаза утратили детскую невинность; оттягивая воротник, он тяжело дышал. Я красиво, чтобы ему понравилось, взвел курок маузера и принялся ждать.

Две или три минуты показались геологической эпохой.

– Сейчас он устранился, – сообщил мой маленький друг тусклым голосом. – Сорванное задание такого рода просто повторяют. Заносят в журнал и повторяют. В конце концов ты никуда не денешься.

– «Довлеет дневи злоба его…» Как там дальше? Лучше попробуем высунуть нос – ты первый.

Я подтолкнул его вперед дулом маузера. Когда ничего не случилось, я рискнул выглянуть сам: никого, никаких черных джентльменов.

– Где твоя машина? – спросил я.

Мой новый друг сумрачно кивнул в сторону новенького «мармона» на другой стороне улицы. Я усадил его за руль, заботливо проводив через дорогу, сам устроился сзади. Отовсюду глядели темные окна домов и припаркованных автомобилей, и за каждым мерещился снайпер – но ничего, бог миловал…

– Выпивка у тебя дома есть?

– А? Ну конечно… Разумеется! – с плохо скрытым облегчением ответил мой голубоглазый приятель.

Водил он неважно, как средних лет вдова на шестом уроке. Под хрип коробки передач и мимо красных огней светофоров мы добрались до адреса на карточке. Тускло освещенный асфальтированный тупик, упирающийся в баррикаду из телеграфных столбов, – ничего особенного. Дом высокий и узкий – черный силуэт утюгом на фоне ночного неба, – окна пустые и темные. Две колеи в густом бурьяне, проросшем сквозь щели в асфальте, привели нас к той самой деревянной лестнице; выбравшись из машины, мой ангел-хранитель не без труда открыл ключом невзрачную дверку. Под ноги лег горбатый линолеум, в нос ударил запах вчерашних щей – или, скорее, щей, сваренных неделю назад. Остановившись, я прислушался к густой зловонной тишине.

– Не беспокойтесь, здесь никого нет.

Мимо тусклого зеркала, стойки для зонтиков и подставки для шляп без единой шляпы, по узенькому коридору, где левым локтем можно достать левую стену и правым – правую, по крутой лестнице, где под медными прутьями лежал голый резиновый коврик, а ступени скрипели под ногами, мы добрались до холла с низким потолком. Высокие часы с неподвижным маятником показывали десять минут четвертого, и среди цветочков на коричневых обоях, в тусклом свете желтых плафонов, темнели почти черные двери.

Мой друг открыл дверь номера девятого, предварительно приложив ухо к замочной скважине, и пригласил меня внутрь.

Комната вполне соответствовала стилю домовладения: двуспальная кровать под бархатным покрывалом, жесткая даже с виду, комод под веревочной плетенкой, деревянный стул с ножками, укрепленными проволокой, кресло-качалка из другого гарнитура, овальный половичок с загнутыми краями, пестреющий цветами засохшей грязи, и люстра с тремя пыльными лампочками, из которых одна даже горела.

– Классные апартаменты, – кивнул я. – Должно быть, ты недавно разбогател.

– Временное пристанище, – объяснил он небрежно, расставляя колченогую мебель под люстрой.

Присев на краешек стула, он усадил меня на качалку.

– Я полагаю, – начал он, рассудительно сложив пальцы домиком, будто оценщик ломбарда, – вы хотите знать все о человеке в черном и откуда я знал заранее о его появлении – ну и многое другое…

– Не особенно, – перебил я. – Вот почему ты думаешь, будто твои шалости сойдут тебе с рук, – это гораздо интереснее.

– Боюсь, я не понимаю, – задрал аккуратные брови мой новый друг, склоняя голову набок.

– Чистая, очень чистая работа, – согласился я. – Вплоть до определенного момента. Если бы я не клюнул, после того как ты схватил меня за руку, черненький подстрелил бы меня отравленной стрелкой. Клюнувши же, я попадаю сюда – с чувством глубокой благодарности.

– Так оно и вышло, – кивнул хозяин апартаментов.

Смотрел он уже не так робко. Спокойно смотрел, не заискивая, как раньше.

– Ты, видишь ли, старался решить несколько проблем сразу, – задумчиво произнес я. – Это было ошибкой… Как, например, ты поступил бы с черненьким потом?

– Потом? – Мой приятель снова напрягся.

– Не бери в голову – твой план не сработал бы. Он и так не сработал: джентльмен с тросточкой собирался убить и тебя.

– Меня?..

Тут он наклонился, будто озадаченный, и выхватил странный пистолет из каких-то блестящих стержней.

– Теперь вы расскажете мне все, мистер Равель – или как вы себя называете…

– Ошибаешься, карг, – ответил я. – Опять ошибаешься.

Сначала он просто не понял. Потом его пальцы дернулись, пистолет зафыркал, как сердитая кошка, в грудь мне устремились стальные иглы – и отскочили, не причинив вреда. Позволив ему опустошить магазин, я поднял свой маузер – вынутый заблаговременно, когда мой новый друг расставлял стулья, – и выстрелил аккуратно, под левый глаз.

Мой друг осел на стул, склонив голову к левому плечу и глядя в потолок, будто восхищаясь разводами на потолке. Пухлые ручки пару раз судорожно сжались, он медленно-медленно наклонился – и рухнул на пол, будто двести фунтов железа.

Которыми он и был, разумеется.

3

Я подошел к двери и прислушался: вдруг стрельба кого-то заинтересовала? Похоже, нет. Разумеется, нет: в таких кварталах любопытных не водится.

Перевернув карга на спину, я сорвал пломбу на накопительном отсеке и вытащил ленту с рабочей программой.

В штабе Коммутатора давно уже возникли подозрения, что на театре военных действий древней эры творится что-то неладное, но даже сам хрономастер не предвидел сговора между агентами второй и третьей эры. Лента могла бы быть ответом на все вопросы стратегов Коммутатора.

Стратегии стратегиями, а работа работой. Я подавил желание сбежать поскорее и занялся делом.

Лента была перемотана почти полностью: миссия карга подошла к концу. Разумеется – но едва ли в полном соответствии с планами. Я прибрал ленту в специальный карман на молнии, внутри рубашки, и проверил карманы робота. Пусто. Сняв с бывшего друга одежду, я нашел-таки серийный номер – на левой подошве.

За двадцать минут я обыскал и комнату. Ментоскоп, сфокусированный на кресле-качалке, обнаружился в патроне одной из перегоревших лампочек. Карг действительно выпотрошил меня полностью – вот только не успел избавиться от трупа, в соответствии с программой. Зафиксировав протокол осмотра с точностью до четвертого знака после запятой, я проверил все еще раз. Без надобности – я тянул время. Делать мне было нечего: все прошло более или менее по плану, составленному в штабе Коммутатора. Карг ликвидирован, без шума и в укромном месте, – операция завершена. Пора домой, на доклад; потом следующее задание по переделке Вселенной. Нажав на роботе кнопку самоликвидатора, я погасил свет и вышел из комнаты.

На улице мимо меня, как нарочно, с шумом проехал большой угловатый автомобиль, но никто не стрелял; я даже испытал что-то вроде разочарования. Какого черта!.. Дело сделано, в конце концов. Здесь и вправду было неплохо, ну так ведь и в других местах – и в других временах – не хуже… Работа как работа, не впервой. Хороший маленький домик мы с Лизой сняли шесть недель назад, после медового месяца на Ниагаре… Четыре дня – для медового месяца немного, но все же. Сейчас ужин начинает стынуть, она волнуется – что могло меня задержать?

– Забудь! – приказал я себе вслух.

Мозги освободить не сложнее, чем волосы феном высушить, да и прибор похожий… Будет больно, но почему – знать уже не будешь. Издержки профессии, не более того.

Сверившись с электронным планшетом, я направился на восток, вниз по улице. Игра в кошки-мышки с каргом покрыла площадь не более нескольких квадратных миль в городе Буффало, Нью-Йорк, в году 1936-м по местному летоисчислению. С момента прибытия все мои перемещения зафиксированы на планшете, как и нынешнее положение – в тридцати минутах ходьбы от точки захвата. Заставив себя не думать, я добрался до места за двадцать пять. У ограды небольшого скверика приборы показали, что я нахожусь в радиусе хронопорта – переход на базовую темпоральную станцию возможен. Узенькая тропинка привела к скамейке у высокого куста можжевельника, вдали от фонаря – никто не увидит, удобно и безопасно… Я набрал код возврата на коренных зубах нижней челюсти, и через мгновение меня накрыло поле захвата. Земля ушла из-под ног, и в глаза ударил яркий свет – тропическое солнце Берега Динозавров.

4

Берегом Динозавров этот пляж назвали потому, что первая изыскательская партия застала здесь стайку мелких ящеров – аллозавров. Шестьдесят лет назад по локальному времени Коммутатора и лишь через несколько месяцев после принятия стратегического решения о запуске программы «Темпоральная уборка».

Идея на первый взгляд вполне разумная. Первая эра путешествий во времени по-своему напоминала зарю космического века, особенно в отношении мусора. Понадобилась дюжина крупных столкновений, чтобы Космическая администрация взялась за дело. Выудить все отработанные ракетные ступени, использованную телеметрическую аппаратуру и давно забытые спутники связи – не шутка. Тем более что мусор в околоземном пространстве копился пятьдесят лет, никем не потревоженный. В процессе наведения порядка чего только не нашлось, включая метеоритное железо и простые булыжники, хондриты явно земного происхождения, по всей видимости вулканического,мумифицированное тело астронавта, вышедшего когда-то давно в открытый космос, и кучу артефактов загадочного происхождения. Последние после долгих споров были классифицированы как мусор, оставленный посетителями извне, – ну, вроде пивных банок, брошенных пришельцами…

Все это происходило задолго до эпохи путешествий во времени, разумеется.

Программа темпоральной уборки во многом напоминала программу уборки космоса. Чем только не замусорили временны́е пути экспериментаторы древней эры, начиная с одноразовых временны́х капсул, наблюдательных станций, трупов, брошенных приборов, оружия и всевозможного инвентаря и кончая автоматизированной шахтой, забытой под ледяным щитом Антарктиды. Когда полярные шапки растаяли, шахта стала большой проблемой.

Три века Долгого мира положили темпоральному флибустьерству конец, и, когда временной переход был снова открыт на рубеже новой эры, урок не пропал даром. Новые правила отличались строгостью. Те, кто стоял у истоков второй программы, приняли меры, чтобы ошибки пионеров первой программы не могли повториться.

Разумеется, вторая программа послужила причиной очередных бед, причем в полной мере, – что и привело к созданию каргов.

Слово «карг» восходит к английскому «карго» (груз) и отражает перипетии судебной баталии, определившей статус людей-машин в период транспортных бунтов середины двадцать второго века.

В течение третьей эры каргов посылали в прошлое в рамках второй программы темпоральной уборки. Задача состояла не только в том, чтобы устранить безответственное кровопролитие, произошедшее по вине исследователей древней эры, но и уничтожить поистине катастрофические следы деятельности полевых агентов второй программы.

Темпоральная администрация третьей эры понимала, что результаты человеческого вмешательства невозможно устранить человеческими же руками. Машины, которые не сбивают равновесия жизни и смерти, могут то, чего не могут люди: вести дела, не нарушая деликатного и малоизученного биосоциального баланса. Они могут восстановить целостность темпорального ядра.

По крайней мере, так считалось. После Великого падения и последовавшей за ним долгой ночи Центральный коммутатор взял на себя контроль над четвертой эрой. Штабные аналитики Коммутатора видели ясно, что неразбериха настоящего времени – лишь финал истории беспорядочных вмешательств. Любая попытка манипулировать реальностью с помощью темпоральных полицейских сил обречена – ткань временно́го континуума лишь украсится очередными разрывами.

Латая прорехи, приходится пробивать новые дыры; новые дыры требуют все более обширных заплат. Геометрическая прогрессия такого рода неминуемо выходит из-под контроля. Каждая спасательная операция, сколь угодно успешная, поднимает волны энтропийных дислокаций, наслаивающиеся на более ранние возмущения и безнадежно усложняющие картину. Оно и понятно: сколько ни разглаживай пруд веслом, зеркальной поверхности не получишь.

Единственное решение, по общему согласию аналитиков, – устранить первопричины дислокаций. Поначалу путешественники первой эры следили повсюду, о последствиях не задумываясь, как охотники в джунглях. Позднее, когда выяснилось, что сдвинутая песчинка может оставить след на тысячелетия, они стали осторожнее. Появились обязательные для всех правила; кое-кого даже удалось наказать за нарушения.

Когда запрет на любое вмешательство в прошлом сделался полным и безусловным, было уже слишком поздно. Будущие эры имели дело с последствиями: пикник в палеозое – вещь приятная, но и плата в виде темпоральных разрывов, оборванных энтропийных последовательностей и вероятностных аномалий чересчур высока. Разумеется, не будь темпоральных неурядиц, никогда не возник бы и Коммутатор. Непростая задача состояла в том, чтобы восстановить жизнеспособность определенных временны́х последовательностей, не уничтожая бригады ремонтников. Решению посвящали целую жизнь лучшие умы своего времени.

Отсюда моя жизнь и работа полевого агента Коммутатора: сводить к нулю последствия любой деятельности – конструктивной и деструктивной, злонамеренной и направленной во благо… Времени нужен покой, чтобы залечить раны; стволу древа жизни – время, чтобы набрать силу.

Достойная профессия, хоть плата и высока… По крайней мере, так сказано в наших книгах.

Я двинулся вдоль берега, ступая по сырому песку, где легче было идти, и обходя морской мусор и глубокие лужи, оставленные отступившим до следующего прилива океаном.

Океан – за шестьдесят пять миллионов лет до Рождества Христова – светился яркой синевой, безмятежно простираясь до ясного горизонта. Ни парусов, ни дыма; под ногами – никаких банок из-под пива… Только длинные валы с востока – гораздо позже это будет Атлантический океан – обрушивались на белый песок с вечным грохотом, который я слышал и в прошлом, и в будущем. Шум, врачующий душу; он никогда не надоедает, напоминая о том, что для матери-пучины возня мелких тварей на берегу значит не много. Ей, в конце концов, пять миллиардов лет, и зрелый возраст еще впереди.

Низенькое сероватое здание станции стояло прямо на берегу, там, куда не достает прилив, за невысоким мысом, где пенились зеленые волны. Вокруг были густо высажены плауны и древовидные папоротники – для красоты и с целью сделать станцию по возможности незаметной. Существует теория, что, если животные будут постоянно обходить стороной искусственный элемент ландшафта или, наоборот, стремиться к нему, в матрице распределения вероятностей могут появиться неучтенные геодезические линии. Тогда тысячелетний труд хронокартографов может пойти насмарку.

Через несколько минут последует мой доклад Неллу Ярду, старшему хрономастеру. После обычных вопросов он поработает немного с консолью, дополняя мастер-план своими замечаниями, и нальет мне стаканчик крепкого. Затем короткий сеанс на редакторе памяти избавит меня от воспоминаний, составляющих профессиональный риск. Таких, как Лиза, например. Несколько дней мне предстоит слоняться по станции, болтая с коллегами, завершившими очередную работу, пока не получу новое задание, никак на первый взгляд не связанное со старым. Я так никогда и не узнаю, кто послал ко мне карга и какого рода сделку тот заключил с агентом третьей эры – человеком в черном. Мне не суждено оценить своей скромной роли в стратегических планах Центрального коммутатора.

О чем едва ли стоит жалеть: панорама времени слишком широка, а узор на его ткани слишком сложен, чтобы поместиться в единственном мозгу. Гораздо полезнее сосредоточиться на текущей задаче, чем размышлять о тысяче мелких тупиков, составляющих жизнь хроноагента. Вот только Лиза…

Стараясь не думать о Лизе, я сосредоточился на физических ощущениях. В душном, жарком воздухе гудели насекомые, под ногами скрипел песок, по вискам и между лопатками струйками стекал пот, что внушало надежду. Нет, не сами по себе насекомые: просто очень скоро придут по очереди прохлада, негромкая музыка, ультрасауна, горячий обед и сон – возможность отключиться на настоящем воздушном ложе.

Я прошел по песчаному откосу на краешек оазиса через раскрытые ворота под сенью первобытных пальм; меня встретили два ясноглазых энергичных агента не на задании. Встретили по-приятельски, хотя и были мне незнакомы: такой стиль сам собой вырабатывается за целую жизнь мимолетных приятельских отношений. Они поинтересовались, как это принято, не слишком ли меня помяло на задании, и я ответил как полагается.

Воздух на станции с прошлого раза не изменился – такой же прохладный и свежий и такой же стерильный. Ультрасауна хороша как всегда, но я думал о ванне в пятнах ржавчины – дома… Обед не оставлял желать лучшего: филе из какой-то крупной рептилии с гигантскими грибами, креветки, салат из нежной сердцевины плаунов, контрастный десерт из мороженого с чем-то горячим, изготовленный по технологии, что останется неизвестной ближайшие шестьдесят пять миллионов лет, – но не настолько вкусный, как лимонный пирог с сухарной крошкой из рук Лизы. И как хорошо можно выспаться на воздушном ложе! Но все же на жесткой бронзовой кровати в душной комнате с дубовым полом и крахмальными занавесками на окнах у меня выходило лучше – когда рядом была Лиза.

Доклада о ходе миссии Нелл Ярд потребовал не раньше, чем я как следует выспался. Усталый, невысокого роста человечек на шестом десятке, Нелл Ярд имел кислое выражение лица. Повидав всякого, он более не удивлялся ничему. Улыбнувшись без особой радости, Нелл Ярд терпеливо выслушал мой рассказ, глядя в окошко. Похоже, вид из окна за пять лет не успел ему надоесть.

Старший хрономастер одобрительно кивнул, узнав, что мне удалось захватить ленту: карги чаще всего успевают самоликвидироваться, будучи загнаны в угол. На этот раз проблему решила пуля, посланная в резервный компьютер, – пришлось проявить немало изобретательности, усыпляя подозрения карга… Теперь, когда все осталось позади, я не ощущал ничего, кроме усталости. Мне надоело быть кем-то другим, надоела работа, заменяющая жизнь.

Это, однако, дело вполне обычное – нормальная депрессия после задания. Как только мне очистят мозги от ненужных воспоминаний и несколько дней отдыха избавят меня от неопределенной тоски, я буду снова рваться в бой.

Надеюсь, будет именно так; почему нет? До сих пор всегда получалось.

Нелл Ярд предложил повременить с очисткой памяти, пока не завершится анализ ленты; я раскрыл рот, чтобы воспротивиться, но прикусил язык. Не хотелось казаться нытиком.

День я провел, слоняясь по станции и думая о Лизе.

Процесс называется невротической сублимацией, оно же – принудительное вытеснение. Слова, каждому из нас хорошо знакомые, но знание почему-то не помогало. О чем бы я ни думал, мысли упорно возвращались к Лизе. Откусывая от экзотического фрукта дака – исчезнувшего с лица земли еще в юрском периоде, – я думал: «Лизе понравилось бы». Дальше я представлял, как приношу их домой в коричневом бумажном пакете из магазинчика на углу, как Лиза снимает с них кожуру и делает фруктовый салат – с кокосовой стружкой и жареным миндалем…

Этим вечером мы устроили пикник на белом песке у моря, где пляж загибался косой вокруг мелкой лагуны, где время от времени плескалось что-то крупное. Рыбы такими большими не бывают. На мысе и на песчаной косе, которая когда-нибудь станет островом, росли саговники, похожие на пивные бочонки с цветами по бокам и пальмовыми ветвями, торчащими сверху. Среди них попадались сосны, словно бы недоделанные, гигантские папоротники и мхи. Всякой поросли явно хотелось быть деревом. Зловредные насекомые еще не появились, летали только большие и неуклюжие – легкая добыча для мелких рептилий с крыльями, как у летучих мышей.

Сидя на песке, я разглядывал своих соратников: сильных, здоровых и красивых мужчин и женщин, плавающих и ныряющих в полосе прибоя. Со стороны моря ультразвуковой барьер отгонял ихтиозавров, резвившихся и охотившихся друг за другом, а в окопчиках по краям пляжа стояли часовые – на случай появления сухопутных людоедов. Костер мы сложили замечательный, из сухого дерева, собранного неподалеку, но несколькими миллионами лет позднее. Мы спели немало песен, пришедших из разных времен, и съели зажаренного целиком детеныша стегозавра, запивая белым вином, доставленным из Франции восемнадцатого века. Приятно чувствовать себя хозяином положения… Но я все думал о Лизе.

В ту ночь мне не спалось. Когда я проснулся, не было шести, хотя сеанс очистки памяти назначен на восемь утра. Съев легкий завтрак, я отправился погулять по пляжу. Порадоваться в последний раз мыслям о Лизе – и заодно усомниться в мудрости наших методов. Не упускаем ли мы чего-то важного?.. На такие вопросы не бывает ответов, но за размышлениями я незаметно отошел от станции на милю, а то и на две. Полчаса я просидел на песке, глядя на море и лениво размышляя, что делать, если из первобытных зарослей позади появится кто-нибудь большой и голодный. Оказалось, тема меня не трогает.

Такие мысли до добра не доведут, сказал я себе. Самое время вернуться и привести в порядок мозги. Скоро начну думать, как легко было бы шагнуть в камеру хронопорта и отправиться обратно в тысяча девятьсот тридцать шестой год – через десять минут после ухода…

Мои размышления прервал звук выстрелов.

Любопытно, как в моменты величайшего напряжения рассудок занимает себя пустяками. Оказалось, я уже бегу, разбрызгивая соленую воду там, где волны лизали берег на моем пути.

«Не будет тебе кондиционированного воздуха, не будет тихой музыки; не будет горячего обеда, не будет ни ультрасауны, ни воздушного ложа… И не будет, никогда не будет Лизы…»

Зарываясь в песок, я рванулся прямо через невысокий барханчик, миновал, спотыкаясь о корни, пальмовую рощицу на вершине и замер, глядя на станцию.

Не знаю, что я рассчитывал увидеть – взрывы больше всего напоминали орудийную стрельбу древней эры, – но на белом песке, в нескольких сотнях ярдов от станции, обнаружились две грязно-серые машины на гусеничном ходу. Тяжелые, тонн по пятьдесят, если судить по виду; явно бронированные. Ни пушечных стволов, ни порохового дыма – но без артиллерии тут не обошлось: угол станции сильно пострадал. Гладкая лобовая броня ближайшего танка плюнула огнем; раздался грохот. С другим танком не все было в порядке: гусеница разорвана, а в нескольких местах откуда-то из-под брони выползал дым. Тяжелая машина внезапно вздрогнула, будто думая подпрыгнуть; там, где выходил дым, появились языки почти невидимого огня. Я едва успел рухнуть лицом вниз. Взрывная волна ударила по ребрам – последний пинок поверженного гиганта.

Вскочив, я побежал вперед, плюясь песком и задыхаясь. Не скажу, чтобы я хорошо соображал, но в одном не сомневался нисколько: единственный хронопорт по эту сторону плейстоцена там, внутри станции. Чем ближе я успею подбежать, тем легче будет смерть, когда меня подстрелят…

Но ни мои честолюбивые замыслы, ни героические усилия никого, похоже, не интересовали. Оставшийся танк – третья эра, как сообщил наконец старый добрый вычислитель промеж ушей, – так и полз прямо на станцию, стреляя на ходу. Ярд сумел-таки прикрыть здание защитным полем, хотя бы частично: при каждом выстреле над станцией вспыхивала радужная корона. Другое дело, что защитный комплекс рассчитан на бронтозавров, а не на танки. Долго не продержится…

Оставив размышления и пригнувшись, я вложил все силы в последний рывок. Язык огня лизнул землю впереди и погас; волна горячего воздуха сдула меня, как старую газету. Я покатился, думая, что оно, может, и к лучшему: труднее угодить под случайный выстрел. То есть будто я сам придумал лечь на землю… В конце концов пришлось встать на ноги – в десяти ярдах от гостеприимно распахнувшейся дыры в восточной стене. Там, где раньше не было видно бетона из-за зеленой шпалеры. Самые длинные десять ярдов в моей жизни, не скрою. Внутри виднелись остатки картотеки, потроха кресла-восстановителя и почерневшие металлические листы там, где раньше были солидные и спокойные дубовые панели… Но как я ни бежал, печальная картина отказывалась приближаться. Ноги вязли, будто по колено в столярном клее, а вокруг бушевала адская топка.

В пролом я красиво нырнул головой вперед, издалека. Не могу сказать, во что я врезался головой; может, кто-то забыл в штабной комнате наковальню?

Когда я вынырнул из густого тумана, полного ярких огоньков и ревущих чудовищ, на меня смотрело мокрое от пота лицо Нелла Ярда, старшего хрономастера и начальника станции.

– Держись, парень! – прокричал он. Кричать приходилось из-за обстрела. – Остальные ушли! Тебя жду! Я знал, что ты внутри защитного поля. Тебе надо знать – я должен был…

Остальное утонуло в могучем грохоте – предшествующая канонада показалась легкой разминкой. Я так и не узнал, что Ярду надо было мне сказать.

Все рухнуло и смешалось. В горле першило от запаха озона – это если не говорить о дыме, бетонной пыли, раскаленном железе и пролитой крови. Нелл Ярд скрылся за дверью штабной комнаты; на подгибающихся ногах я двинулся следом. Переступив через порог, я увидел, как старший хрономастер набирает что-то на клавишах консоли. Загорелся красный маячок, взвыла и замолкла аварийная сирена; обернувшись, Нелл Ярд встретился со мной глазами.

– Нет! Уходи отсюда, Равель!.. – Он даже замахал руками. – Ты что, ни единого слова не слышал? Ты должен!.. Координаты…

– Не слышу! – прокричал я в ответ и действительно не услышал собственных слов.

Без особой деликатности ухватив за руку, Ярд толкнул меня в сторону служебного тоннеля:

– Не понимаешь? Мне надо перевести станцию в нулевую фазу! Нельзя позволить, чтобы ее захватили!..

Крышка люка отошла в сторону, и Нелл Ярд перебросил меня через комингс, будто куль с тряпьем. В голове немного прояснилось – от удара об пол, наверное.

«Так-то ты обращаешься с больным человеком», – подумал я.

Слишком быстро, не успеть…

– А теперь беги! – Голос Ярда доносился издалека – за миллион миль, наверное. – Успей как можно дальше… Удачи, Равель!..

Обнаружив себя стоящим на четвереньках, я, как сумел, поднялся на ноги и побежал, шатаясь. В конце концов, мне приказано, а Нелл здесь пока что главный.

Мир ушел из-под ног и опрокинул меня в чистилище; сверху улеглась тысяча тонн горячего песка, запечатывая навсегда.

5

«Может, и не навсегда», – произнес негромкий голосок деловым тоном.

«Правда?» – удивился я.

Рот мне тут же забило песком. Я попробовал набрать воздуха, чтобы отплеваться как следует, но только набрал полный нос того же песка. Тут, похоже, сами собой включились дремучие инстинкты: я заработал руками и ногами, пытаясь выплыть, – и скоро оказался на поверхности, где кроме удушающего жара и вони горелого пластика был еще и воздух. Насыщенный пылью и дымом, но пригодный для дыхания. Откашлявшись и отплевавшись, я огляделся.

Я по-прежнему лежал в служебном тоннеле, только стены покоробились, будто кто-то пытался их расплавить и едва не преуспел в этом. На пол нанесло песку, около фута, – оттуда-то я только что и выплыл. Что же случилось?..

Тоннель ведет к насосному блоку, откуда на поверхность можно попасть по узенькой лесенке – сделано, чтобы поменьше уродовать местный пейзаж. Почему бы просто не продолжить движение? Выберусь наверх, и можно будет…

«Что будет можно, выясню потом», – решил я.

Гордость за достойное поведение под огнем противника едва не помешала мне заметить, что в тоннеле чересчур уж светло. А ведь как-никак – двенадцать футов под поверхностью. Вроде бы свет идет откуда-то сзади… Точно: сквозь узкие щели между сильно погнутыми прутьями арматуры пробивались пыльные лучи солнца.

Первые десять ярдов дались труднее всего, потом песка и обломков стало гораздо меньше. Дверь в насосный блок открылась без труда – после того как я припомнил, что тянуть надо к себе. Оборудование оказалось в полном порядке – хоть сейчас поднимай чистейшую артезианскую воду с глубины сто двадцать футов. Можно даже целое озеро. Одобрительно похлопав ближайший насос по кожуху, я взялся за перекладины лестницы. Меня слегка мутило от слабости, но не сильнее, чем зеленого новичка после первого шторма. Наверху я нажал на кнопку – заработал мотор, крышка люка сдвинулась, просыпав вниз полведра песка и зеленую ящерицу. Отдышавшись немного, я глянул по сторонам.

По-прежнему к синему океану тянулся язык первобытных джунглей, и по-прежнему длинной дугой изгибался пляж, только изрытый теперь воронками и развороченный гусеницами. Но станции больше не было – только дымящийся кратер.

Лежа на чистом горячем песке, я все смотрел и смотрел. Из глаз текли слезы, то ли от песка под веками, то ли от ослепительных лучей солнца юрского периода. По щекам и между лопатками бежали струйки пота, а в голове мешались воспоминания. Станция – какой я увидел ее при первом переходе во времени, много лет назад: аккуратные, лишенные индивидуальности гостиные, что кажутся домом, когда возвращаешься с трудного задания; полевые агенты, мужчины и женщины, появляющиеся ниоткуда и исчезающие бесследно; разговоры о работе за столом, чистота, опрятность, деловитость – и даже большой планшет в штабной комнате, где процесс темпоральной уборки отображался минута за минутой для времен прошлых и будущих.

Нет больше ни планшета, ни архивов, ни дерева гинкго в горшке – один спекшийся шлак.

И Нелл Ярд… Он ведь не только гнал меня наружу – он оставил со мной важное сообщение. Однажды я должен что-то сказать кому-то… Суета сует. Я уже отговорил свое с другими людьми. Никаким робинзонам такие необитаемые острова и не снились. Возможно, меня могли бы понять те агенты, что в свое время пропали с мониторов где-то очень далеко.

Но уж никак не дальше меня.

С этой мыслью я позволил себе уронить голову и потерять сознание.

6

Очнуться пришлось, наверное, от боли во всем теле. Ну и от зуда тоже. Солнце садилось, и гудели очень крупные комары. К еде они приступили философски, нисколько не удивляясь тому, что никаких млекопитающих здесь не должно быть. Бог дал день, Бог дал и пищу… Отогнав самых назойливых, я решил разобраться в обстановке. Что до меня, то никакого серьезного ущерба не обнаружилось: синяки, мелкие порезы да ушибы, зато в изобилии. Подойдя к большой воронке, я остановился. Ни от людей, ни от механизмов не осталось и следа, только чаша диаметром сто ярдов из спекшегося в стекло песка – и остатки некогда пышной растительности вокруг. Не судьба мне отправиться с докладом на Центральный коммутатор – или куда бы то ни было еще.

Итак, представители третьей эры – или кто-то под видом представителей третьей эры – уничтожили станцию с основательностью, которая плохо укладывалась в моей голове. Как им вообще удалось найти это место? Сто двенадцать станций, разбросанных на всем протяжении древней эры, закладывались в глубокой тайне и спрятаны вполне надежно. О местонахождении Центрального коммутатора ничего не могли бы сказать даже те, кто его строил. Коммутатор заключен во вневременную полость, дрейфующую в энтропийном потоке, и не существует физически ни в одной точке пространственно-временного континуума. Код доступа зашифрован последовательно двенадцатью слоями ключей и похоронен в главном резервуаре мозга Коммутатора. Добраться можно только через хронопорт, и то не всякий: персональный генератор хронополя должен быть настроен на частоту станции отправления.

Которая представляет собой полдюйма мутно-зеленого стекла на дне широкой воронки.

Единственная возможность открылась, как улыбка вампира.

Вживленный в мое тело персональный генератор хронополя исправен; энергии для одного перехода достаточно. Для одного перехода неизвестно куда. Уйти нетрудно, даже если не знаешь места назначения.

На Коммутаторе можно услышать немало леденящих кровь историй про тех, кому переход почему-либо не удался. Кто-то прибыл сразу на десяток станций, разбросанных на протяжении нескольких веков, – по частям; от кого-то остался только бесплотный голос, умоляющий о спасении… К тому же переход вслепую запрещен несколькими правилами сразу.

Можно, конечно, поселиться на берегу вместе с динозаврами. Вдруг спасательная экспедиция поспеет раньше, чем я погибну в желудке местной рептилии – или от перегрева, жажды, скуки, а возможно, и старости.

У меня в любом случае есть время подумать. Сколько угодно времени.

Среди обугленных плаунов валялись подходящие обломки бетона. Почему бы не сложить очаг и не поджарить на обед неосторожную ящерицу?

Идее, на мой вкус, недоставало привлекательности, но отбрасывать ее так сразу не хотелось. Или какой ни на есть обед, или самоубийственный, по единогласному мнению специалистов, эксперимент. Куда спешить, в конце-то концов? Синяков хватает, но ничего серьезного; от голода сразу не умру, даже в худшем случае; воды сколько угодно, благо насосы в порядке. Если разрушение станции зафиксировано хотя бы на одном тактическом планшете, спасательная экспедиция уже готовится к переходу… Скоро увижу полевую униформу цвета хаки.

На потемневшем небе празднично засверкали первые звезды – будто ничего плохого не случилось с Игорем Равелем, уборщиком времени… Гребни волн с грохотом обрушивались и шелестя уползали обратно в море. Им не было дела до какой-то двуногой твари, которую собственная глупость забросила за шестьдесят пять миллионов лет от дома.

От возвышенных размышлений меня отвлек зов природы.

Мочиться на волшебные пески прошлого, глядя на вечные звезды над головой, – и странно, и как-то глупо…

Я выкопал себе нору в песке и лег спать, но сначала побродил по берегу еще немного, смутно надеясь встретить какой-нибудь след былой магии этого места.

7

Динозавры пришли с рассветом. Я их видел и раньше, издалека в основном. Мелкие робкие создания, немедленно исчезавшие, когда включалась инфразвуковая сирена, которую Нелл Ярд установил специально для них. Еще до моего появления бывало, что крупные особи подступали слишком близко к огороду; таких приходилось отпугивать, импровизируя шумовые эффекты. Считалось, что они совершенно безмозглые и не представляют опасности. Разве только наступят случайно или съедят вместе с каким-нибудь зеленым кустом, без умысла.

Теперь появились сразу трое, из тех, что покрупнее, и никакой инфразвуковой сирены – одни только голосовые связки…

Как-то один из наших вздумал искупаться; на обратном пути его поджидал зубастый экземпляр, вышедший прямо на берег из джунглей. Динозавр перекрыл дорогу на станцию, и пришлось идти мимо. Мой коллега отделался легким нервным расстройством: чудовище не удостоило его даже взглядом. Мы тогда решили, что столь мелкая закуска не представляет интереса для столь серьезного желудка.

Сейчас эта теория не казалась чересчур убедительной.

Троица подбиралась все ближе и ближе. Динозавры эти принадлежали к разновидности, неизвестной археологам позднейших времен; мы называли их «шутами» за глупую ухмылку и ярко окрашенные наросты на черепе, немного похожие на бубенчики. Картину дополняли лапищи наподобие страусиных, длинная шея и многочисленные зубы.

Я лежал тихо, распластавшись на песке, пока хищники ковыляли в мою сторону, рисуясь все четче в дрожащем от зноя воздухе. Все трое производили впечатление, но один был настоящим гигантом: восемнадцать футов в холке, не меньше. Вблизи от них остро пахло навозом; сетчатый узор из желтых и лиловых чешуй нарушался там, где линяющая шкура сползала у хребта крупными лоскутами, и дышали они сипло и с присвистом. Оно и понятно: для такой машины воздуха нужно много. Некоторое время я прикидывал, сколько тварям требуется кислорода на фунт живого веса, объем легких и минимальное сечение дыхательных путей, но когда динозавры подошли на сто футов, мои рассуждения потеряли стройность – я сдался. На таком расстоянии слышно было, как у них урчит в животе.

Гигант учуял меня первым. Голова взлетела кверху на длинной шее; змеиный глаз цвета бычьей крови грозно повернулся в мою сторону. Рептилия фыркнула и пустила слюни – не меньше галлона. В раскрывшейся пасти сверкнули снежно-белые зубы. Те, которым пришло время меняться, торчали в стороны, криво и косо, выбиваясь из ровных шеренг. Свистнув, как паровоз, гигант устремился ко мне. Подошло время принятия решения, и я не стал колебаться.

Напоследок вдохнув полную грудь влажного воздуха и оценив картину: раскаленный добела песок, сверкающее под солнцем море, равнодушное небо и довольное чудовище в шутовском колпаке, – я набрал код на консоли, где клавишами служили коренные зубы нижней челюсти.

Последний вид Берега Динозавров накренился и съехал в сторону, в глазах помутилось, будто на голову обрушился удар, бесшумный и безболезненный; проскользнув в горлышко бутылки Клейна размером с Вселенную, я начал описывать бесконечную петлю…

Сгустилась непроницаемая тьма, и я ухнул в наглухо засмоленной бочке в грохочущую пучину Ниагарского водопада.

8

Несколько секунд я лежал неподвижно, прислушиваясь к своему телу. Все вроде бы в порядке – даже чешется, где и раньше чесалось. Водопадный гул продолжался бесконечно, не затихая и не усиливаясь, а тьма явно не думала рассеиваться. Отправление состоялось, кто б сомневался, но как насчет прибытия?

При неудачном переходе инструкция предписывает сохранять неподвижность и ожидать спасения. Боюсь только, в моем случае придется ждать долго. Кстати сказать, до составления отчета о происшествии никто из вовлеченных в такого рода аварию пока не дожил. Инструкция может ошибаться – принимая во внимание скудость фактического материала… Я попробовал дышать, благо созрел для этого; ничего не случилось, и я решил действовать.

Поднявшись на ноги, я шагнул вперед, будто сквозь черный занавес на сумрачную сцену, где в густом полумраке сверкали звездочки – вроде тех, какие плавают перед глазами, когда теряешь сознание от потери крови. Но упасть в обморок не пришлось: туман рассеялся, и я оказался внутри стандартной переходной камеры, как на любой темпоральной станции. Дышалось легко, без проблем.

В меру насладившись свежим воздухом, я обернулся к черному занавесу. Ничего такого, просто бетонная стена с арматурой из бериллиевой бронзы. Стены камеры достигают двух метров толщины, насколько я знаю.

Шум водопада может объясняться взаимным проникновением металла с высокой плотностью и ста восьмидесяти фунтов воды с примесями, или человеческого организма.

Науку, правда, лучше отложить на потом. Сначала явиться к начальнику – если есть действующая переходная камера, значит найдется и начальник?.. – и доложить о гибели станции номер девяносто девять в результате внезапной атаки.

Десяти минут хватило, чтобы обследовать каждое помещение на штабном уровне. Никого. Отдых и развлечения – то же самое. Основное оборудование и реакторный отсек – пусто.

Активная зона реактора в норме, емкости темпорального передатчика заряжены, зеленые огни ровно горят на всех пультах, но потребление энергии нулевое.

Чего, разумеется, не может быть.

Рабочая связь с Центральным коммутатором, как и отслеживание деятельности полевых агентов, требует расхода энергии, хотя бы умеренного. Иначе просто быть не может: пока система существует, утечка энергии при ее работе неизбежна, независимо от пространственно-временных координат.

Я пришел к неутешительным выводам.

Одно из двух: либо система станций прекратила свое существование, либо я оказался за пределами ее досягаемости. Спрашивается: если сеть станций покрывает весь пространственно-временной континуум, куда меня могло занести?

Физически станции одна от другой не отличаются: оборудование, внешний вид и электронные характеристики строго одинаковы. Станции производятся методом темпорального дублирования, и кое-кто из теоретиков полагает, что они не просто идентичны, но в известном смысле представляют собой одну и ту же станцию. Различные темпоральные ракурсы одной и той же матрицы или вроде того. Впрочем, это абстрактная теория, мое же нынешнее положение – конкретный факт. Для начала надо выяснить, куда же я все-таки попал.

Знакомый коридор привел меня к входному шлюзу, который есть на каждой станции. Иначе нельзя, поскольку станции иногда размещаются в среде, неблагоприятной для жизни, как ее понимают на Центральном коммутаторе. Продув шлюз, я занес ногу – но торопиться не стал.

Земля, с виду нормальная, кончалась в десяти футах от входного тамбура. Дальше, не проникая внутрь невидимого барьера, клубился жемчужно-серый туман. Выйдя наружу, я лег на самый край видимой Вселенной и осторожно заглянул вниз. Подбрюшье моего мира плавно загибалось вниз и назад, скоро теряясь в тумане; видимая часть напоминала зеленое стекло.

Очень похоже на облицовку кратера там, на Берегу Динозавров.

Покинув край земли, я вернулся на станцию и заказал в архиве первую попавшуюся ленту. По экрану пополз стандартный отчет об энергопотреблении, флуктуациях темпорального контура, о прибытии и убытии персонала… Стандартный журнал станции, номер указан на каждом колонтитуле.

Девяносто девять.

Этого я и боялся.

Брюхо моего парящего в тумане за пределами Вселенной острова замечательно впишется в ту самую воронку на Берегу Динозавров. Огонь противника вовсе не уничтожил станцию: какая-то сила просто выскребла ее из скального фундамента, как порцию мороженого с орехами.

Так что я теперь дома, в безопасности. Нелл Ярд, оказывается, просто хотел, чтобы я убрался подальше от станции. Потом перекинул тумблер, запуская процедуру аварийной эвакуации, о которой полевому агенту знать незачем.

Само собой, Нелл Ярд поступил правильно. Противник на самом пороге, и через несколько секунд защитное поле сбросится от перегрузки; секреты Коммутатора не должны попасть в чужие руки… Ярд просто обязан был что-нибудь предпринять. Уничтожить станцию не вышло бы; он сделал то, что мог.

Только я до настоящего момента и не подозревал, что Коммутатор располагает технологиями такого уровня. Обязательно поразмыслю об этом на досуге.

В последнюю минуту Нелл Ярд передал мне сообщение. Важное сообщение – неизвестно для кого, неизвестно куда. На самом деле я не расслышал ни единого слова, но этого-то Ярд и не понял… Вытолкав меня наружу, сосчитал до десяти и нажал на кнопочку. Станция телепортировалась, а я остался на берегу, как и следовало.

А потом пустил его труды насмарку, использовав персональный генератор хронополя. Вернулся обратно, куда возвращаться мне вовсе не полагалось.

«Нулевая фаза», – припомнил я неожиданно.

Теоретическое понятие в специальной литературе, не более того, – так мне всегда представлялось. Оказывается, это немного больше, чем теория.

Место вне времени и пространства, точка нулевой амплитуды колебаний поля Илема, называемого еще пространством-временем.

Я прошелся по комнате, прислушиваясь, как ноги ступают по полу. Негромко шелестела система циркуляции воздуха, и тихо гудела силовая установка на холостом ходу. Все можно пощупать, понюхать, все в полном порядке – если не считать мироздания снаружи.

Хорошо, но, если это моя родная станция Берега Динозавров, где тогда дыра в стене комнаты отдыха? Несколько часов назад я попал внутрь именно через эту дыру. Где же тогда дым, обломки и пыль, где искореженное железо? Сейчас станция в норме. Я полез в картотеку: записи в полном порядке, никаких упоминаний об атаке, о поспешной эвакуации, никаких следов смятения в последнюю минуту. Синдром «Марии Целесты» в тяжелой форме – только ваш покорный слуга остался на борту.

Кстати, и в столовой нашлись два подноса с объедками, довольно свежими, – кроме них, ничто не нарушало безличную стерильность станции.

Нажав на кнопку процессора отходов, я воспользовался клавиатурой и заказал чего-нибудь поесть. Дымящийся обед тут же выполз из окошечка: синтетические деликатесы, триумф диетологии будущего… Я подумал о печеном окороке и вареной кукурузе, вспомнил Лизу, ждущую меня в благоуханных сумерках.

Это нечестно, в конце концов! Человек делает свою работу, не жалеет ни себя, ни своего сердца, рвет бедное сердце на части во имя служебного долга – надеясь на милосердное, пусть и не вполне естественное, забвение в финале. В контракте нигде не сказано, что я должен сидеть в бесконечных сумерках на пустой станции, питаться опилками и пеплом и тосковать о голосе, о прикосновении, об улыбке…

Какого черта! Она ведь только женщина – эфемерное создание, рожденное в начале времен для жизни короткой, как вспышка светлячка. Ее давно уже нет – только тлен и прах которую тысячу лет…

Лиза, Лиза…

– Хватит! – отрезал я решительно и сурово.

От звука собственного голоса среди безлюдья покинутой станции мне стало зябко.

«Должно быть простое объяснение», – подумал я, не желая более тревожить тишину.

Ну пусть не простое, но все-таки объяснение.

– Очень просто! – решил я. Тишиной меня не испугаешь… – Процесс аварийного перехода забросил станцию далеко в прошлое. Может, вообще в никогда. Случай наверняка расчетный; что я не знаю математики, дела не меняет. Станция существует – где-то и когда-то, – а я нахожусь внутри. Вопрос к уважаемым членам парламента: что делать дальше?

Тишина давила, неподвижный воздух сгустился, будто насыщенный погребальными благовониями. Миниатюрная вселенная замерла в ожидании. Ничего, однако, не случится, если я сам не запущу цепь событий.

– Ладно, Равель. Какой смысл оттягивать? Ты прекрасно знаешь, что делать. Вариант у тебя единственный…

Штабная комната, служебный коридор, переходная камера.

Все в порядке – только не горит веселенький зеленый огонек, свидетельствующий о рабочем контакте с Коммутатором. Заряд нормальный, стрелки приборов на местах.

Достаточно войти внутрь камеры, и я попаду куда-нибудь в другое место…

Мне пришли в голову сразу несколько интересных вопросов, но только времени уже не было. Совершенно точно не было. Автоматическая дверь закрылась, отрезав мирок станции, но оставив со мной выводок не особенно приятных мыслей. Не давая им размножиться, я нажал кнопку «пуск».

Неслышный взрыв бросил меня в туман пространства без измерений.

9

Сначала пришло головокружение; отступая, оно дало дорогу чему-то более определенному. Ребра легли на твердую поверхность, которая то возносила меня наверх, то мягко проваливалась вниз, музыкально поскрипывая и вздыхая. Под веками вспыхнул и замерцал огонь. Теперь открыть глаза… вот, солнце сверкает на неспокойной воде, подо мной взлетает и опускается палуба…

Шевельнувшись, я не сдержал стона от боли во всем теле. Теперь сесть…

Горизонт послушно принял горизонтальное положение, периодически скрываясь за истертым и выгоревшим на солнце фальшбортом. Над головой чертили роскошное синее небо высокие мачты – такелаж и рангоут португальского галеаса шестнадцатого века. Этой информацией меня когда-то заправили под гипнозом.

Мало того, я знал, что галеас не настоящий. Новодел времен Возрождения, около 2220 года. Чистая работа, точная копия, умело состаренная. Под палубой, надо думать, небольшой реактор, за дубовыми, или очень похожими на дуб, досками – стальная броня, за броней – роскошные каюты для капитана и десятка туристов.

За ближними шумами послышались смягченный расстоянием скрип рангоута и такелажа, неразборчивые крики, протяжный гул, отозвавшийся грохотом на палубе где-то рядом. Корабль резко накренился, через наветренный планшир хлестнули мне в лицо соленые брызги. Проморгавшись, я разглядел трехмачтовый двухдечный корабль, под зелеными вымпелами с белым мальтийским крестом. Совсем недалеко, не более полумили. Вдоль борта полыхнули тусклые красные огни, вскипели клубы белого дыма; мгновением позже прямо по курсу моего галеаса поднялась шеренга фонтанов и донесся громовой раскат залпа.

Идиллический образ круиза на фальшивом пиратском галеасе по Карибскому морю померк прежде, чем осели фонтаны от пушечных ядер. Орудия на двухдечном галеоне под зелеными вымпелами настоящие, и ядра настоящие, и следующий залп проделает настоящие дыры в палубе, на которой я лежу.

Привстав, я глянул в сторону кормы. Несколько человек возились вокруг небольшой пушечки, тщетно пытаясь привести ее в боевое положение. Костюмы, поношенные, грязные и потемневшие от пота, относились действительно к шестнадцатому веку. У одного из матросов из резаной раны на лице обильно струилась кровь. Для подделки рана выглядела слишком убедительной.

Мне стало неуютно, и я присел за грубо сколоченной деревянной клеткой. В клетке вяло шевелилась черепаха с видавшим виды выщербленным круглым панцирем не меньше ярда в поперечнике. Выглядела она старой, усталой и несчастной. Нам, похоже, было одинаково плохо.

Раздались крики, и что-то слетело вниз, распластавшись на палубе: дырявый флаг из грубой холстины, выцветший на солнце и с грубым рисунком. На грязно-желтом фоне корчилась змееподобная курица зеленого цвета с рогами. Хоть я и не силен в геральдике, но сразу понял, что оказался участником морского боя и что моя сторона проигрывает. Повернув на другой галс, галеон заметно приблизился; из пушечных портов выкатились новые клубы дыма, раздался свист, и где-то на баке грохнуло, будто взорвался паровой котел. Осколки посыпались дождем. Один из матросов рухнул на палубу и забился, как рыба на дне лодки, обливаясь кровью. Среди воплей и беготни на мгновение возникло чье-то лицо; рот раскрылся в крике. Вдруг это он мне? На всякий случай я остался сидеть за клеткой. Быть может, внезапное озарение подскажет, что делать?

Озарение приняло облик загорелого крепыша в просторных штанах черного с желтизной цвета. Над коричневыми босыми ступнями красовались выцветшие розоватые обмотки, а на широком кожаном поясе грубой работы висела неуклюжая абордажная сабля. Такую саблю можно сделать из железной бочки от нефтепродуктов. Остановившись передо мной, он заорал, размахивая короткими мускулистыми руками. Когда я поднялся на ноги, он крикнул что-то еще, указывая в сторону кормы, и бросился туда, не ожидая ответа.

Кажется, при виде меня он не слишком удивился; я, в свою очередь, каким-то образом уловил, что ему надо. Оказывается, этот идиот Гонсало выпустил себе кишки, налетев на сломанный флагшток, и теперь я срочно нужен у четырехфунтовой пушки…

– Уроды! – прорычал я, обращаясь неизвестно к кому. – Пушку за борт, если хотите облегчить корабль!

Единственный шанс – оторваться за счет хода; но куда там – поздно…

Что-то просвистело над фальшбортом, как ракета. Я растянулся на палубе, сбитый с ног ударом каната в лицо. Кто-то на бегу перепрыгнул через меня; обломок рангоутного дерева толщиной с ногу обрушился на палубу, подскочил и вылетел за борт. Корабль накренился, приводясь к ветру; по палубе покатились незакрепленные предметы; паруса захлопали, потом легли на рангоут, обстениваясь. В лицо задул ветер, душистый и прохладный; прогремел очередной залп, раздались новые крики, застучали по палубе матросские ноги. Я пристроился в укромном месте под планширом, не брезгуя грязной розоватой водицей, хлюпавшей у шпигатов. На моих глазах грот-мачта с оглушительным треском наклонилась и рухнула за борт, волоча за собой гигантское полотнище. Парус накрыл корму, треснул и уполз в море, прихватив с собой двух человек,не сумевших вовремя из-под него выбраться. Сверху что-то все время сыпалось, будто обломки после взрыва. За бортом показалась темная масса, а в небе – новые мачты и паруса; сильный толчок свалил меня с ног. Я лежал, уткнувшись носом в мокрые доски, а скрежет все продолжался. Трещала обшивка, лопались канаты, палуба заваливалась все круче…

Чтобы не соскользнуть, я ухватился за первый попавшийся канат; меня прижало к стенке небольшой рубки. Огромный галеон продолжал тереться бортом о наш борт. На вантах и на шкафуте, возвышавшемся на десять футов над нашей палубой, было черным-черно от разбойничьего вида матросов, размахивавших кулаками и саблями. Мимо лениво проплывали темные дула орудий; за ними, в глубине пушечных портов, скалились канониры с почерневшими от копоти лицами. Упали вниз абордажные крючья, скользя и цепляясь за пробоины в палубе; еще мгновение – и палубу затопила абордажная партия. Матрос, кричавший мне насчет пушки, бросился вперед и получил удар саблей по голове. Удар не казался опасным, но матрос упал, истекая кровью, а нападающие с воплями покатились дальше. Прижавшись лицом к палубе, я старательно притворялся трупом, но недолго: в мою сторону азартно скакал плечистый разбойник с мачете в руке. Где он ухитрился так погнуть клинок?.. Я откатился – ровно настолько, чтобы добраться до маузера, – и выпустил две пули прямо в потную волосатую грудь. Откатившись еще, я уступил ему свое место на палубе, куда он и рухнул замертво. В свалке не было слышно выстрелов.

Босоногий коротышка, ловкий, как обезьяна, попытался вскарабкаться на фок-мачту – его стащили вниз; кто-то перевалился через планшир и упал в море, живой или мертвый – не знаю… Толкотня на палубе не прекращалась, победные крики не утихали, абордажные сабли взлетали в воздух и опускались праздно – рубить уже было особо некого. Только здесь и там валялись, как сломанные игрушки, те, кто зажимал руками глубокие раны и бормотал последние молитвы. Никому не нужные – этот праздник не для них.

Тогда-то я и увидел карга.

10

Сомневаться не приходилось. Для неискушенного глаза карг первого класса – других в нашем деле не используют – неотличим от добропорядочного гражданина. У меня, однако, глаз весьма искушенный, да и вышло так, что этого карга я знал лично.

Именно он остался тогда в гостиничном номере в Буффало, с полуоболочечной пулей в левой скуловой дуге.

Здесь до Буффало дело еще не дошло; вот, спускается на палубу – лихо, как не всерьез. Судя по измызганному золотому шитью на обшлагах и потемневшей латунной проволоке на рукояти сабли, он среди победителей человек не последний. Командир морской пехоты, а может, и капитан. По его приказу абордажная команда построилась в неровные шеренги; гомон утих.

Теперь полагается отправить наряды с целью систематического грабежа. Ну и добить раненых.

Это будет гуманный акт; насколько я разбираюсь в условиях, характерных для трюмов испанских судов того времени, скорая смерть куда лучше долгой дороги домой – и каторги в конце. Я уже подумывал, не стоит ли где-нибудь спрятаться – безнадежный план, – чтобы объявиться впоследствии, при благоприятных обстоятельствах, – как дверь рубки приоткрылась. То есть едва не приоткрылась: мешал мой немалый вес. Дверь подалась дюйма на два, не больше. Кто-то внутри навалился как следует. Показался сапог и голубой рукав с золотыми пуговицами, но дальше дело не пошло: что-то на поясе зацепилось за дверные запоры. Карг повернул голову сразу и смотрел бесконечно долго – не меньше секунды, наверное, – потом выхватил элегантный пистолет с колесцовым замком, аккуратно прицелился…

Выстрелило, как из пушки: дыму и пламени хоть отбавляй. Я услышал, как пуля попала в цель. Солидный, хлесткий звук, будто хорошо посланный мяч ударил в бейсбольную рукавицу. Бедолага в дверях дернулся, вылетел наконец наружу и упал лицом вниз. Дернувшись еще пару раз, он замер. Похоже, окончательно.

Карг обернулся к своим людям и отдал короткий приказ. Послышался ропот; разочарованные взгляды последний раз обшарили палубу, и абордажная команда повернулась лицом к своему кораблю.

Ни тебе грабежа, ни тебе добычи.

Карг выполнил задачу, только и всего.

Через пять минут на борту остался только он сам, терпеливый и спокойный, как и подобает машине. Некоторое время он стоял на корме, неторопливо оглядываясь, потом двинулся в мою сторону. Я лежал тихо как мышка – мертвее не бывает.

Переступив через меня – и через настоящий труп, – он шагнул в рубку. Послышалась негромкая возня, будто кто-то выдвигает ящики и шарит под ковром. Спустя малое время карг вышел на палубу. Шаги неторопливо удалялись, и я осторожно приоткрыл один глаз.

Стоя у наветренного планшира, карг аккуратно снимал предохранительную фольгу с термитной бомбы. Когда бомба негромко зашипела, разгораясь, он уронил ее в просвет люка под ногами легко и непринужденно, будто маслину в бокал мартини.

Не торопясь, он пересек палубу, ухватился за свисающий канат и с похвальной ловкостью забрался на борт своего корабля. Кто-то отдал команду – он сам, наверное, – и возникла рабочая суета. Заполоскали паруса, повернулись реи, вверх по вантам побежали матросы. Со скрипом и треском разрываемых канатов рангоут галеона освободился от хватки снастей обреченного корабля. Высокий борт испанского галеона плавно отошел в сторону; гулко хлопая напоследок, паруса наполнились ветром. Я неожиданно остался один, глядя, как с попутным ветром уходит другой корабль – и уносит моего противника.

В этот момент ухнула под палубой термитная бомба. Вслед за облаком дыма из люка вырвались языки бледного пламени. Подойдя на неверных ногах поближе, я глянул вниз, где горело рукотворное солнце. Глаза не могли терпеть – пришлось отвернуться… Даже если у лоханки стальные борта, при температуре в пять тысяч градусов железо горит не хуже сухого дерева.

Несколько драгоценных секунд я пытался хоть что-нибудь понять в происшедшем. Под ногами трещал огонь, грозясь вырваться на свободу, палуба качалась под ногами, а тень от обрубка грот-мачты качалась, как палец, грозящий телу застреленного каргом.

Труп лежал лицом вниз. У горла в луже крови мокли дорогие кружева. Одна рука скрывалась где-то под голубым мундиром, другая – отлетела в сторону. Пистолет валялся в ярде от раскрытой ладони.

Сделав три шага, я подобрал оружие. Майкроджет, изготовленный на родном Коммутаторе; рукоятка индивидуальной формы, сделана будто на меня.

Ничего удивительного. Если это мой пистолет, отчего бы рукоятке не подходить? Да и рука, вон, знакомая. Без всякого желания перевернув тело, я глянул в мертвое лицо.

Свое лицо.

11

Стандартная процедура кондиционирования, которую проходят после миссии, работает надежно, избавляя от лишнего груза воспоминаний. Сейчас память вернулась, взламывая плотину. Это произошло около десяти лет назад по стандартному календарю Коммутатора, или в 1578 году по местному летоисчислению, где-то в Карибском море, милях в пятидесяти к юго-западу от острова Сент-Томас. Нужно было отыскать корабль под командой карга, действовавший в водах Новой Испании. Я припомнил все: преследование, абордаж, бой на палубе и как я дождался в рубке своей минуты. Один меткий выстрел устраняет источник неприятностей… Одно из моих первых заданий, давным-давно успешно выполненное, – с тех пор лишь часть истории программы темпоральной уборки.

Часть, извлеченная из архива. Дело возобновляется в связи с появлением новых обстоятельств. Пересек собственный след во времени, пустое дело.

Само собой, новое обстоятельство нарушает все законы природы, относящиеся к перемещениям во времени, но это не главное. И не самое страшное. Хуже всего то, что все труды Коммутатора по реконструкции прошлого, свободного от влияния деятелей древней эры, не боявшихся лезть в чужую жизнь, идут насмарку.

Достаточно отвалиться одному камешку в мозаике, достаточно выпасть одному звену в цепи – и все искусственное здание вновь созданного прошлого обрушивается, как тот дворец на песке… Куча темпорального мусора – из нее никакой Коммутатор уже ничего не построит.

Имея точку опоры, можно опрокинуть мир, но сначала надо как следует упереться ногами. Над этим Центральный коммутатор и работает последние шесть десятков лет. Создается солидная платформа в далекие доисторические времена – прочный фундамент для надежной постройки будущего.

Ничего не вышло, и все из-за меня.

Тот день я припомнил до мелочей. Как подошла решительная минута, как я распахнул дверь, как прицелился, как выпустил три заряда в грудную клетку андроида прежде, чем он осознал вмешательство новой силы. Карг рухнул на мокрые доски; его люди хотели напасть на меня, но, упершись в защитное поле, запаниковали. В одно мгновение абордажная команда очистила палубу, галеон оделся парусами и с попутным ветром исчез в потемках неписаной истории. Без приключений я доставил галеас – бывший, разумеется, мобильной базой специальных операций – к перевалочному пункту в локусе Q-637. Оттуда его переправили на ближайшую складскую площадку по линии Коммутатора.

Точнее, теперь уже не переправили.

Не дав двери открыться, я помешалдругому выполнить задание, разрушая целый сегмент перестроенной темпоральной матрицы – вместе со стратегическими планами Центрального коммутатора. Карг спокойно ушел, целый и невредимый, а я лежу на палубе мертвый, с круглой пулей в горле.

И я же стою на палубе, глядя на свой собственный труп, пока до меня доходит цена совершенной ошибки.

От агента Коммутатора бывает нелегко избавиться. Убить или обезвредить агента непросто благодаря вложенным в него достижениям весьма передовой науки.

Но вот если поместить его во временну`ю петлю в пределах неосуществившейся альтернативной реальности, тогда другое дело. Из замкнутого отрезка псевдореальности нет выхода в будущее, которого вдобавок не существует вовсе. Выведен из игры навсегда.

Даже если я выживу – в чем нетрудно усомниться, принимая во внимание пожар под палубой, – выхода не будет. Генератор персонального хронополя разряжен, и на мониторах Коммутатора нет и не может быть никаких следов: при последнем переходе я не вводил места назначения. Другого меня убили при исполнении служебного долга, в момент, когда ему пришлось на мгновение выключить защитное поле, чтобы применить оружие… В списках Коммутатора одним бестолковым агентом станет меньше, только и всего.

Даже двумя – не забудьте вычеркнуть того, кто сунул нос не в свое дело.

Лихорадочно перебирая варианты, я нашел один небезнадежный. Этот вариант мне понравился больше, чем близкая перспектива поджариться живьем, хотя и ненамного.

Персональный генератор хронополя всегда при мне, хотя сейчас и не настроен на пункт назначения. Зарядить его можно только на базе, но сейчас в моем распоряжении дубликат – в трупе. Основные цепи, от антенны до блока питания, состоят из нервной ткани носителя.

Для необратимых изменений в мозгу довольно нескольких минут кислородного голодания, но цепи генератора попроще и должны пока работать. Настройки перехода – вопрос куда более интересный. Учитывая грубые нарушения причинных связей – еще и праздный. Кроме того, адрес перехода отчасти зависит от планов трупа на момент смерти.

Палуба раскалилась настолько, что жгла через подошвы ботинок. Дым становился гуще с каждым мгновением, огонь ревел, как тропический водопад в сезон дождей.

Я присел на корточки у собственного трупа; рот оказался приоткрытым, весьма кстати. Чувствуя спиной, как из люка вырывается гудящее пламя, я набрал свой код на коренных зубах.

Титан ударил в ладоши, прихлопнув меня, как муху.

12

Очнулся я в падении, вокруг было темно. Ухватиться ни за что не успел, свалился в воду – теплую, вонючую, вязкую, вроде горохового супа. Вынырнув на мгновение, я не успел отплеваться: мерзость затягивала. Плыть толком не выходило, удалось лишь найти ненадежное равновесие, когда ноздри удерживались на поверхности. Глаза были безнадежно залеплены грязью.

Тому, кто смог бы нарезать этот запах на листы, удалось бы продать его в качестве линолеума. Кашляя и барахтаясь, я нащупал дно, твердое и наклонное. Устроившись на четвереньках, я попытался протереть глаза, без особого успеха. Выползти наверх тоже не удалось: дно оказалось скользким, и я чуть не нырнул с головой опять.

В следующий раз пришлось действовать осторожнее, постепенно подтягиваясь на руках и используя подъемную силу жидкой грязи. Действительно, мне удалось нащупать берег. Очень странный берег: твердый, гладкий, уходящий вверх, наподобие стенок кухонной раковины. Оскальзываясь, я попробовал сдвинуться в сторону, но везде было одно и то же. Запах сточной канавы душил, под руками расползалась какая-то губчатая дрянь; отчаянным усилием я поднялся на ярд и тут же соскользнул на два.

Усталость уже давала о себе знать. Ухватиться не за что и без отдыха не обойтись, но стоит расслабиться – утонешь. Подумалось, каково это: уйти под клейкую поверхность, набрать полные легкие непостижимой гадости, умереть – и превратиться в черную гниль. Точно такую, в какой я сейчас барахтаюсь.

Мысль испугала меня не на шутку. Разлепив рот, я закричал.

И услышал ответ.

– Ну-ка, перестань барахтаться! Бросаю конец! – раздался голос сверху.

Голос был не просто женский, но сладкий как мед – слаще ангельского хора. Я что-то каркнул, пытаясь беззаботно пошутить в ответ. На высоте тридцати футов и на удалении примерно пятидесяти зажегся фонарь. Побегав некоторое время по черным пузырям на поверхности гнусной лужи, ослепительный луч ударил мне в глаза.

– Лежи спокойно! – потребовал ангельский голос.

Луч света убежал куда-то в сторону, потом вернулся. Что-то со свистом обрушилось вниз и ухнуло в грязь совсем недалеко. Побарахтавшись еще немного, я нащупал полудюймовый конец – такой же скользкий и мерзкий, как и все остальное.

– На конце – петля. Накинь ее на ногу – вытяну наверх!..

Добраться до узла оказалось несложно: веревка скользила хорошо… Я еще раз окунулся с головой, пытаясь продеть ногу; решил, что и двумя руками удержусь. Петля легко вынесла меня на поверхность, но дальше пошло хуже: берег с каждым ярдом становился все круче. На предпоследнем футе уклон достиг тридцати градусов, и меня плотно прижало к твердой стенке; я услышал, как трется веревка. Через мгновение острый край ободрал руку, и я едва не выпустил петлю. Еще рывок, и последний фут остался позади. Закинув ногу за твердую границу зловонной преисподней, я подтянулся, упал на рыхлый песок, прополз еще шаг, уронил голову и лишился сознания.

13

Опять солнце в глаза… Надо было задернуть шторы. Матрас жесткий, слишком жарко, песок в постели, везде болит, а где не болит, там чешется…

Разлепив глаза, я увидел белый песок, невысокими холмиками сходящий к берегу океана, где от начала времен грохочет прибой. Свинцовое небо, хотя не сказать чтобы тусклое; вот подкатилась серая волна, белый гребень упал, вытянулся длинным языком и сполз обратно в море. Ни чаек, ни парусов, ни детей с ведерками, ни красавиц в купальниках – только я и вечный океан.

Знакомый вид – знакомый до боли. Берег Динозавров ранним утром – и больно, больно-то как…

Опираясь на руки – может, целые, а может, и сломанные, других не нашлось, – я со скрипом сел. От меня откалывалась подсохшая серая скорлупа и падала на песок. Серая грязь прочно приклеила брюки к ногам; трудно было понять, где кончаются штаны и начинаются ботинки. Одежда хрустела, грязь осыпалась при каждом движении – я чувствовал себя будто креветка в тесте, хорошо подрумяненная. Жальче всего лицо: грязь склеила волосы и бакенбарды, обнаружилась во рту… Я попробовал отскрести веки, но стало только хуже.

– Проснулся, вижу, – произнес бодрый голос где-то сзади.

Вытащив грязевую пробку из уха, я расслышал шаги. На песок уронили что-то тяжелое.

– Оставь глаза в покое, – посоветовал голос. – Гораздо лучше дойти до воды и помыться как следует.

Всхрапнув, я встал сначала на четвереньки, потом на ноги. Крепкая рука решительно подхватила меня под локоть и подтолкнула вперед. Спотыкаясь, я побрел по рыхлому песку. Солнце жгло веки; прибой с каждым шагом звучал все громче. Песок под ногами уплотнился, и вот теплая вода лизнула лодыжки… Рука разжалась, я сделал еще несколько шагов и прилег, позволяя воде накрыть меня с головой.

Сухая грязь вновь превратилась в скользкие помои, запахло сероводородом. Сначала я промыл, насколько возможно, голову и оттер лицо. Когда раскрылись глаза, снял рубашку и отстирал ее, повозив из стороны в сторону. Бледно-зеленая вода стала на некоторое время мутной и непрозрачной. Мелкие и не очень порезы на руках сочились розовым, соленая вода безжалостно разъедала ободранные костяшки пальцев. Я заметил, что рубашка на спине состоит из одной большой дыры с обугленными краями. Потемневшее небо блеснуло вороненой сталью, на нем зажглись странные мерцающие огоньки…

За спиной плеснуло, крепкие руки выдернули меня из воды быстро и решительно. Похоже, я собрался утонуть, не отдавая себе в этом отчета. Пока она тащила меня на берег, я кашлял и отрыгивал воду; ноги работали плохо и в конце концов запутались окончательно. Упав на четвереньки, я целую минуту мотал головой, пытаясь отогнать надоедливый звон, укоренившийся где-то между ушами.

– Я не думала… что ты… ранен. Спина… ожоги… как вышло?

Голос приходил издалека, то усиливаясь, то пропадая.

– Он стоял на горящей палубе, – сообщил я таинственно.

Язык поворачивался плохо, и получилось невнятное хрюканье. Перед глазами нарисовалась пара стройных лодыжек в ладно скроенных сапогах, интересное бедро под серой диагональю, пояс, кобура и белая рубашка, когда-то накрахмаленная. Хрюкнув еще раз, чтобы продемонстрировать несгибаемый дух и спортивную форму, я героически встал, хотя и не без посторонней помощи.

– …остался на всю ночь под открытым небом… первую помощь… можешь идти?.. совсем недалеко…

Сержантские нотки в голосе теперь не звучали так явно. Вообще, голос показался знакомым. В глаза било солнце, приходилось щуриться. Брови сдвинуты, на лице выражение глубокого беспокойства… Я узнал наконец, и сердце пропустило удар.

Лиза.

14

Прохрипев что-то неразборчивое, я попытался схватить ее за руку. Лиза уклонилась с выражением добросовестной медсестры, которую утомил капризный пациент.

– Лиза!.. Как ты сюда попала? – сумел выговорить я.

– Лиза? Меня зовут по-другому. А попала сюда так же, как и ты, сильно подозреваю.

Она проводила меня к палатке казенного образца, поставленной в тени плаунов, поддерживая под руку, чтобы я не упал по дороге. Смерив скептическим взглядом, поинтересовалась:

– Полевой агент, а?.. Выглядишь как из-под бомбежки.

Она втянула воздух сквозь зубы, оценивая то, что осталось от моей одежды. В голосе прозвучало неодобрение.

– Сухопутная танковая атака, еще морской бой, – уточнил я. – Никакой бомбежки… Но что ты здесь делаешь, Лиза? Какого…

– Я Мелия Гейл, – перебила она. – Перестань бредить, пожалуйста. У меня и так хватает проблем.

– Ты не узнаешь меня? Лиза…

– Первый раз в жизни вижу вас, мистер.

С этими словами она протолкнула меня через клапан палатки внутрь, в царство прохлады и янтарного света.

– Раздевайся! – велела она.

Я хотел раздеться сам, как подобает мужчине, но не хватило сил. Цепляясь за Мелию, я сполз на пол. Ботинки, носки и штаны с меня стащили быстро и решительно, и только с мокрыми трусами удалось справиться самому. Я чувствовал себя маленьким мальчиком, которого мама укладывает в постель. Знобило. Ощутив под собой живительную прохладу, я перевернулся лицом вниз, давая отдых сожженной спине. Осталось провалиться в мягкую бархатную тьму. Теперь можно…

15

– Тебе пришлось пережить ночь без помощи… Мне неловко, – сказала Лиза, она же Мелия Гейл. – Но кто знал, что тебя ранило, и…

– И еще я был без сознания – слишком тяжелый, чтобы вынести меня на руках, не говоря о запахе, – согласился я. – Пустяки. Никто от этого не пострадал.

Действительно, проснуться в палатке с кондиционированным воздухом, на чистой постели, аккуратно перевязанным и под грамотно подобранным коктейлем сильнодействующих препаратов – совсем неплохо. Никакой боли, только здоровое тепло внутри и приятное онемение в конечностях.

Однако Лиза по-прежнему настаивала, что меня не знает.

Пока она накладывала компрессы на синяки и кормила меня с ложечки супом, я успел присмотреться как следует. Не может быть ни малейшего сомнения. Лиза.

Правда, немного другая.

Эта Лиза – Мелия Гейл – холодновата, профессиональна, решительна. Черты лица чуть резче, формы чуть более зрелые. Без сомнения, Лиза – но на несколько лет старше оставленной мной жены. Брошенной несколько часов субъективного времени назад. И этой Лизе ничего обо мне не известно. Черт ногу сломит. Может, потом когда-нибудь разберусь…

– Эти ребята на Центральном – редкостные затейники, – сообщил я. – Подумать только: моя Лиза – моя юная очаровательная невеста – подсадная утка. Представить невозможно. Обманули, как маленького. Я же ее случайно встретил… Все, оказывается, спланировано. Почему бы не сказать мне?.. Актриса, и ничего…

– Тебе нельзя утомляться, – перебила Мелия сурово. – Ты потерял слишком много крови. Закрой рот: чтобы выздороветь, понадобятся все силы.

«В самом деле, зачем тебе инвалид или труп, душенька?» – подумал я, но сказать не успел: помешала очередная ложка супа.

– Я услышала всплеск; судя по энергичной возне, мелкая рептилия. Здесь настоящая мышеловка – падают, а выбраться не могут.

Сержантские нотки ушли – голос сделался девичьим, хрупким.

– Но ты все же решила посмотреть. Из любви к животным.

– Ты крикнул… Знаешь, я обрадовалась, услышав человеческий голос, – выпалила она, будто признавая предосудительную слабость. – Я уже начинала думать…

– Интересная история. Между прочим, я до сих пор не знаю, откуда ты взялась, с горячим супом и холодным взглядом, – на удивление вовремя…

Мелия надулась, но губкам это не повредило – они так и остались созданными для поцелуев.

– Я вернулась на станцию по выполнении задания, обычным порядком, – отрезала она. – Но станции не было – только дыра в земле, полная грязи и костей. Не знаю, что и думать… Очень хотела повторить переход, но удержалась: мало ли куда может занести. Рассудила, что лучше всего сидеть спокойно и ждать спасателей. Вот и жду.

– Давно?

– Около… трех недель.

– Около?

– Двадцать четыре дня, тринадцать часов и десять минут! – фыркнула Мелия, затыкая мне ложкой рот.

– А задание?..

– Ливия, тысяча двухсотый год до Рождества Христова.

– Не знал, что древние ливийцы носят револьверы…

– Контактов по плану задания не ожидалось. Пара недель в пустыне, на самообеспечении – только это был, скорее, оазис. Зелени тогда хватало. Во времена первой эры кто-то поработал с древней гробницей добедуинской эпохи; последствия сказались гораздо позднее, при зарождении ислама. Задача состояла в том, чтобы вернуть на место ключевые артефакты, взятые в музее второй эры. Операция прошла гладко, а возвращение…

Она запнулась, и на мгновение я разглядел испуганную девочку под маской бесстрашного агента.

– Ты поступила правильно, Мелия. На твоем месте я бы, наверное, не выдержал и повторил переход. Провалился бы в петлю времени…

С опозданием до меня дошло, что тема для разговора не вполне подходящая, принимая во внимание некоторые обстоятельства.

– Как бы то ни было, ты решила выждать, и вот – я здесь. Одна голова хорошо, а две – лучше…

– Что же нам делать? – перебила Мелия. Испуганная девочка больше не пряталась.

Молодец, Равель. Умеешь успокоить расстроенную девушку. До тебя она держалась отлично…

– Возможен ряд вариантов, – объявил я бодро и решительно. Весьма решительно для человека, у которого суп течет по подбородку. Даже задохнулся слегка. Переведя дыхание, продолжил: – Только… только хорошо бы немного поспать…

– Само собой! Извини… Тебе надо восстановить силы. Поговорим после.

Три дня пришлось проваляться, пока регенерировала кожа на спине и закрывались резаные раны; полевая аптечка Мелии пришлась как нельзя более кстати. Дважды звучали выстрелы: Мелия отгоняла любопытных гадов, из тех, что покрупнее. Кратерный бластер в широкоугольном режиме кусается достаточно больно – даже до мозгов с горошину этот факт доходит исправно.

На четвертый день, пошатываясь на неверных ногах, я вышел на край грязной лужи, откуда меня извлекла Мелия.

Знакомая воронка на месте станции, что же еще. Морские отбросы, оставленные приливами, дожди, песок и останки неосторожных рептилий заполняли ее наполовину. Стеклянная поверхность выше уровня грязи сильно выветрилась. Времени прошло много – очень много.

– Давно, как ты думаешь? – спросила Мелия.

– Не меньше нескольких веков. Может быть, тысяча лет, а может – две…

– Иными словами, станцию так и не восстановили.

– В текущем темпоральном сегменте – безусловно. Так и должно быть – нет смысла строиться на известном месте.

– Не все так просто. Я здесь почти месяц – давно бы нашли, если бы искали.

– Не обязательно. Мы далеко в прошлом…

– Пожалуйста, не надо меня утешать, Равель. Мы попали в беду. Это не локальное возмущение – это распад системы.

Мысль пришлась мне вовсе не по вкусу. Особенно тем, что совпала вплоть до отдельных слов с моими собственными соображениями – когда я стоял над своим же трупом.

– Над проблемой работают лучшие умы Коммутатора, – уверенно объявил я. – Ответы не заставят себя ждать.

К сожалению, мне не удалось убедить даже себя самого.

– Локальная дата станции – последний раз, когда аппаратура работала?.. – спросила Мелия.

– Шестьдесят пятый. А в чем дело?

– В том, что мы не вполне современники. – Она невесело улыбнулась. – Меня перевели на Берег Динозавров в тысяча двести тридцать первом году по локальному летоисчислению.

Несколько секунд я переваривал новую информацию. Выводы оказались безрадостными. Я даже закряхтел, будто меня ударили в живот.

– Просто замечательно. Яснее ясного…

Договаривать не хотелось: оба мы прекрасно все понимали. То, что каждый из нас пережил, и то, с чем приходится иметь дело сейчас, известно в нашем деле какрецидив. Иными словами, тупиковая альтернатива: ее либо не произошло вовсе, либо вовремя вычистили в рамках программы темпоральной уборки. В прошлом Мелии станция на Берегу Динозавров нормально функционировала более тысячи ста лет с того момента, когда я увидел танки… Мелия выполнила задание в Ливии и вернулась – чтобы найти меня и нештатную ситуацию.

Нештатную ситуацию, созданную одним из принятых мною решений.

То есть доказательств такого утверждения не было, разумеется – я просто знал. А ведь в 1936-м все вышло по инструкции. Я все за собой подчистил, полностью обезвредив карга. То есть мне так показалось.

Беда только, я сделал что-то лишнее – или чего-то не сделал. Испортил красивую картину – и вот результат.

– Не сходится. – Я помотал головой. – Ты вернулась на базу, которой больше нет. База исчезла в результате событий, не имевших места в твоем персональном прошлом. Очень хорошо, но каким образомя попадаю сюда в то же самое время? Мой генератор хронополя был настроен на куда более ранний момент – почти тысячу двести лет…

– Но почему они не засекли меня?.. – воскликнула Мелия, уже не слушая. Голос ее дрожал.

– Не принимай временных трудностей так близко к сердцу, девочка, – сказал я, похлопав Мелию по плечу.

Мое прикосновение заставило ее закрыться, как я и предвидел. Знать такие вещи полезно, хотя и не всегда приятно.

– А ты не давай рукам волю! – огрызнулась она. – Очень ошибаешься, если решил, что здесь тропический рай специально для тебя…

– Не горячись, пожалуйста. В случае чего, времени отвергнуть мои авансы будет достаточно. Не изображай оскорбленную добродетель: на глупости времени как раз нет.

Мелия набрала в грудь воздуха для достойного ответа – и прикусила язык. Замечательная девочка. Мне очень хотелось обнять ее и сказать, что все будет хорошо, но я воздержался. Хорошо бы для начала самому в это поверить.

– Можно еще подождать, над нами не каплет, – сказал я деловым тоном. – А можно предпринять что-нибудь прямо сейчас. Ставлю на голосование…

– Предпринять? Интересно что? – В голосе Мелии прозвучал вызов.

– По моему скромному мнению, – сказал я, не поддаваясь на провокацию, – преимущества пассивного ожидания весьма невелики с точки зрения теории вероятности. Хотя шансы есть…

– Вот как?..

Очень хладнокровно; только верхняя губка чуть дрогнула под бусинками пота.

– Какие бы причины ни вынудили покинуть станцию, локус известен. При прочесывании место расположения станции наверняка не пропустят.

– Ерунда! Если бы нас обнаружили, было бы естественно – или гуманно, по крайней мере, – отодвинуть спасательную операцию, скажем, на месяц назад и выдернуть нас в момент прибытия. Этого не случилось. Следовательно, не случится и в дальнейшем.

– Вы, похоже, забыли о смысле и значении темпоральной уборки, мисс Гейл. Мы штопаем ткань пространства-времени – мы не делаем в ней новых дыр. Если нас обнаруживают здесь и, соответственно, эвакуацию отодвигают назад – что происходит с периодом нашей совместной жизни в… тропическом раю? Что происходит с текущим моментом? Отменяется? Нет, нас выдернут заблаговременно. Правда…

– Ну?..

– Возможно мы попали во временну`ю петлю, изолированную от базового континуума.

Побледнев под слоем загара, Мелия не сводила с меня глаз:

– В таком случае… мы так здесь и останемся.

Я молча кивнул в ответ.

– Тут и возникает наша возможность.

– Возможность?..

– Ну – некоторый шанс. Твой персональный генератор хронополя по-прежнему в рабочем состоянии.

– Что толку? Он и так настроен на эту станцию. Я уже здесь. Куда я могла бы перейти?

– Не знаю… Вполне возможно – никуда.

– А ты сам?

– Уже все… – Я покачал головой. – Блок питания разряжен. Придется ждать здесь, пока ты приведешь подмогу. Перетерплю, сколько надо, – если… То есть если ты решишься попробовать…

– Но – переход без настройки…

– Да, конечно… Я эти истории тоже слышал. С другой стороны, со мной вышло не так уж плохо: я вернулся на станцию.

– Ага. На станцию в нигде и никогда, судя по твоему описанию.

– Но с работающим телепортом, который вернул меня строго назад по моей линии жизни. Вышло так, что я попал в одно из предыдущих заданий. Тебе может повезти больше.

– Повезти, значит? Осталось только рассчитывать на везение, а?

– Лучше, чем ничего.

Не глядя на меня, она поднялась на ноги. Лиза, моя Лиза; смятение и страх спрятаны хорошо, но красоты не спрячешь. Желанная и прекрасная… Интересно, она тогда знала? Могло быть слепое задание, когда полевой агент обработан так, что искренне верит в свою легенду. Вполне возможно.

– Ты действительно хочешь, чтобы я попыталась?

– Похоже, другого выхода нет. – Добрый старый Равель, ну прямо айсберг в океане. Ни единой эмоции. – Или организуем совместную жизнь на постоянной основе. Здесь, на Берегу Динозавров. – Я криво ухмыльнулся, чтобы облегчить ей решение.

– Есть еще один вариант, – сказала она холодно.

Я промолчал.

– Генератор хронополя перенесет двоих.

– Теоретически при определенных условиях… – начал я.

– Условия мне известны.

– Душенька, мы попусту тратим время!

– Тебе проще остаться здесь одному, чем… удовлетворить этим условиям?

– Зачем остаться? – спросил я беззаботно. – Ты ведь наверняка вернешься?..

– Переход будет совместным – или его не будет вообще!

– Мисс Гейл – ты не обязана…

– Я? Я-то как раз обязана, мистер Равель! Не заблуждайтесь на этот счет!

Отвернувшись, она пошла прочь. На белом пляже, на фоне густых джунглей, она выглядела маленькой и потерянной.

Выждав пять минут, непонятно зачем, я последовал за ней.

16

К тому времени как я добрался до палатки, Лиза переоделась в легкое платье (интересно, откуда?) и развернула походную кровать на полную ширину – сорок дюймов. Она посмотрела куда-то мне за спину, невозмутимо и спокойно. Шагнув навстречу, я коснулся ее талии под тонким платьем; она вздрогнула – совсем чуть-чуть. Кожа оказалась шелковистой и гладкой – ничего удивительного… Когда упругая грудь легла в мои ладони, я осторожно потянул Мелию к себе. Задержавшись на мгновение, она позволила мне ощутить тяжесть своего тела. Легким облаком пушистые волосы коснулись моего лица. Уже у меня в объятиях; но почему так трудно дышать?..

Внезапно она отстранилась, отвернув голову.

– Чего ты ждешь? – спросила она голосом хрупким, как стекло.

– Ну, после захода солнца… может, лучше?

– Это почему? – Стекло со звоном разбилось. – Так будет романтичнее, да?

– Ну… Вроде того.

– Позволю себе напомнить, мистер Равель, здесь не романтическое свидание. Здесь деловая необходимость.

– Очень может быть; но говори за себя…

– Вот я и говорю! Не сомневайся! – Мелия опять смотрела на меня; лицо порозовело, глаза блестели. – Шевелись, черт бы тебя побрал, – прошептала она.

– Расстегни мне рубашку, – сказал я негромко.

Лиза смотрела, не шевелясь.

– Делай, как я говорю, Мелия.

Некоторое время она колебалась, потом губы начали складываться в презрительную усмешку.

– Ну-ка, прекрати! – обиделся я. – Это была твоя идея. Я не навязывался и не навязываюсь. Но если не желаешь жертвовать собой понапрасну, лучше тебе проникнуться моментом. Физическая близость не магическое зелье, а лишь тропинка, на которой могут сойтись две личности. Секс – лишь средство… Если собираешься и дальше считать, будто я пользуюсь твоим безвыходным положением, – лучше забудь обо всем предприятии.

Опустив глаза, она глубоко вздохнула. На ресницах повисли слезы; губы раскрылись, уже мягкие и беззащитные.

– Извини… Ты прав, чего уж там… Но… но…

– Понимаю. Не та брачная ночь, о какой мечталось.

Я взял ее руку – теплую, мягкую и податливую.

– Тебе случалось влюбиться, Мелия?

– Знаешь, да. – Взгляд затуманился; мне, похоже, удалось разбередить старую рану.

Лиза, Лиза…

– Представь, что я – это он. Может, так будет легче?

Она опустила веки. Веки с деликатным узором сосудов на коже, подобной розовому лепестку. Я коснулся пальцами нежного горла; руки скользнули ниже, под широкий ворот платья. Кожа была горячей и нежной, как шелк, – я уже говорил?.. Платье освободило плечи, цепляясь только за соски; я отодвинул ненужную ткань, принимая тяжелую грудь в свои ладони. Вздохнув, Лиза приоткрыла губы.

Руки упали вниз, вместе с руками упало к ногам и платье. Прежде чем она прижалась ко мне, я разглядел тонкую талию и крутой изгиб бедер.

Ее пальцы добрались-таки до пуговиц моей рубашки; откинувшись на мгновение, она вытащила подол наружу. Распустив ремень, Лиза освободила меня от остатков одежды, и я перенес ее на кровать. Мои руки исследовали ее с ног до головы и не могли насытиться. Почему нельзя охватить тело любимой все сразу? Легонько дрожа, она притянула меня к себе, глаза сверкнули в дюйме от моих; жадный рот впился мне в губы. Руки ее оказались искусны и легки, тела наши двигались как одно; мы были снова вместе…

Ушло время, отступило пространство, перестали мешать ненужные мысли. Лиза наполнила собой и мой мир, и мои руки. Красота, радость и свершение нахлынули океанской волной; наслаждение сначала утянуло ко дну, потом отступило, оставляя нас на берегу вечного океана жизни.

17

Долгое время мы не произносили ни слова. В янтарном свете мы лежали, обессиленные. Океан грохотал и шипел в отдалении, ветер мягко трепал палатку.

На минуту Мелия открыла глаза. Что там: вера, вопрос, удивление?.. Пока я раздумывал, она заснула. Я подобрал одежду, стараясь не шуметь, и выбрался из палатки, навстречу жаркому ветру с дюн. В миле к югу слонялась парочка некрупных динозавров. Одевшись, я подошел к самой кромке прибоя – туда, где песок на берегу никогда не высыхал. Мелкие морские твари спешили жить, снуя в мелкой воде, а мне – мне не хотелось торопиться, прогуливаясь по пляжу.

Солнце стояло низко, когда я вернулся в палатку. Босиком, с распущенными волосами, все в том же платье, она накрывала на стол, пользуясь полевым пайком. Мелия приветствовала меня взглядом – не то настороженным, не то проказливым. Господи, по-моему, она стала гораздо моложе и трогательнее…

– Никогда не буду жалеть об этом, – сказал я. – Даже если…

Я замолчал.

– Если?.. – По ее лицу пробежало легкое облачко.

– Если окажется, что теория неверна.

– Теория? Я и забыла. – Глаза Мелии вдруг расширились. – Совершенно забыла!

– Ага… – На моем лице расползлась глупая улыбка. – Я тоже. Только сейчас вспомнил.

Мелия хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Когда я засмеялся, привлекая ее к себе, она расплакалась. Крепко обняв меня, она все всхлипывала и всхлипывала, а я все гладил и гладил ее по волосам, бормоча слова утешения.

18

– На этот раз не забуду, – пообещала она.

«В благоуханной темноте…» – как там дальше?..

– Только не жди, что напомню, – предупредил я.

– Ты ее очень любил? То есть ты ее очень любишь – Лизу?

– Да. Очень.

– Как вы встретились?

– В публичной библиотеке. Искали одну и ту же книгу.

– А нашли друг друга…

– Случайно, как я думал.

Или чудом.

К тому времени я провел на задании несколько дней: достаточно, чтобы слегка притереться – и осознать, как одиноко живется в чужом мире. Далекое прошлое, но для меня – единственное и неизбежное настоящее. Как обычно бывает при погружении надолго, я прошел глубокую обработку. Джим Келли, чертежник, занимал девяносто девять процентов моегоя. Оставшийся один процент напоминал о себе лишь очень смутно. Полевой агент Коммутатора, с неясной ролью в великих делах, в норме не снисходил до мелочей жизни в древнем Буффало.

Ухаживая за Лизой, я не осознавал себя чужаком, посетившим варварский век на короткое время. Женившись, я твердо рассчитывал жить в радости и печали, в богатстве и бедности – пока смерть нас не разлучит.

Но смерти еще только предстоит научиться разлучать так, как разлучили нас. В должное время назрел кризис, и по мере надобности вернулось сознание собственной роли в нем. Схватка с каргом означала конец задания.

– Вдруг все-таки случай? – с надеждой спросила Мелия. – Даже если она – это я, причины могли не иметь отношения к твоей работе. Она могла не знать…

– Ее незачем оправдывать. Я никого не виню.

– Что она подумала… когда ты не вернулся?..

– Даже если… Дома я бы никого не нашел. Конец задания, возврат на базу…

– Вовсе нет! Любовь не могла быть частью задания! Такого просто не могло быть!

– Она не выбирала участи – как и я. Все ради правого дела, кто б сомневался. Мозговому тресту на Коммутаторе виднее.

– Тише, тише… – прошептала она в наступившей темноте.

Прижавшись ко мне стройным нагим телом, она остановила правильные речи прикосновением мягких губ.

– Знаешь, я ревную. К себе самой – интересно, да?

– Мне нужна ты, Мелия. Целиком и полностью – но куда я денусь от воспоминаний?

– Ты со мной – и думаешь о ней. – Мелия не то засмеялась, не то всхлипнула. – Будто ты изменяешь ей – со мной.

Я хотел что-то сказать, но она продолжала:

– Не надо… Ничего не надо объяснять. Прошлое – его не изменишь, не спрячешь… Но я ведь нужна тебе, правда? Ничего не говори – я знаю.

На этот раз гребень волны желания слизнул нас с Берега Динозавров. Мир взорвался; мы провалились в темноту, непроницаемую и тихую.

19

Понемногу вокруг сгустились образы и звуки. По крайней мере, тихого шуршания системы циркуляции воздуха до того слышно не было. Мы лежали голые – на голом полу штабной комнаты темпоральной станции.

– Тесно, – сказала Мелия. – Антиквариат какой-то…

Прошлепав босыми ногами до пульта, она включила интерком:

– Есть кто живой?

Голос разнесся по пустым коридорам: интерком работал.

Никого… Я даже не стал проверять. Воздух редко где бывает такой нежилой.

Перейдя к главной консоли, Мелия набрала аварийный код. В честь того, что сообщение записано и сжато в микросекундный импульс, на пульте загорелся огонек. Теперь каждый час сигнал будет разноситься через миллионы лет обжитого времени.

Я молча наблюдал, как Мелия изучает последние записи в журнале. Так бы и смотрел вечно, как играют на ее лице отсветы с монитора, как она движется легко и свободно, забыв о наготе. И не только смотрел… Сделав над собой немалое усилие, я решился думать только о деле.

Встав рядом с Мелией, я глянул на монитор. Типовая краткая запись от 9/7/66, код станции «Берег Динозавров», личный код Нелла Ярда. Ничего особенного.

– За день до моего возвращения, – кивнул я. – Полагаю, во время атаки ему было не до записей.

– По крайней мере, он успел отправить личный состав… – Мелия запнулась.

– Всех, кроме себя.

– Но ты же не видел… ни его самого, ни признаков… Ну, когда вернулся в первый раз?

– Трупа, хочешь сказать. Нет, не видел. Может, он успел воспользоваться хронопортом. Может, выпал и не смог подняться обратно.

– Равель… – В ее голосе прозвучала просьба.

– А? Я тоже об этом подумал. Сейчас поищу чего-нибудь надеть. Не то чтобы я не хотел поиграть с тобой в Адама и Еву еще немного. Напротив…

В крыле для полевых агентов форменной одежды нашлось более чем достаточно. После 1936 года легкий и мягкий костюм положительно радовал. На том задании не было ничего тягостнее крахмального воротничка и колючей шерсти. Мысли так и потекли дальше, цепляясь одна за другую.

Помотав головой, я глянул на Лизу – на Мелию то есть. Она как раз натягивала домашний комбинезон. Перехватив мой взгляд, она замешкалась, потом застегнула-таки молнию на груди, ослепив меня озорной улыбкой. Я улыбнулся в ответ.

Зная, что предстоит увидеть, я все-таки выбрался наружу. Обрыв в десяти шагах от выхода и серая муть за ним… Я попробовал крикнуть – голос увяз в тумане; брошенный вниз камешек пролетел футов шесть, потом,притормозив, медленно уплыл в никуда. Вследствие потери интереса к закону всемирного тяготения, надо полагать. Я поискал прореху в серой мгле, но за туманом не было ничего, кроме тумана.

– Вампиров здесь не хватает, – прошептала Мелия.

– И не говори… Пошли обратно. В любом случае надо поспать. Глядишь, назавтра все исчезнет, как дурной сон.

Мелия не стала спрашивать, что именно. Эту ночь я не выпускал ее из объятий. Сны не беспокоили; я проснулся только один раз. Мелия никуда не делась, и я легко заснул снова.

20

Казалось, будто за завтраком ножи и вилки стучат слишком громко. Еда не оставляла желать лучшего: начальство всегда старалось хоть чем-нибудь возместить недостаток нормальных человеческих отношений и ценностей в нашей жизни. Мы, полевые агенты, преданы своему делу. Мы не обзаводимся домами и семьями, ибо считаем, что судьба человечества стоит наших жертв – и стоит трудов по ее спасению. Вполне оправданная жертва, как должно быть ясно всякому.

Несмотря на это, образ Лизы постоянно вклинивался между мной и завтраком, мной и служебным долгом, мной и судьбой программы темпоральной уборки. Даже между мной и Мелией.

– Что будем делать, Равель? – спросила Мелия.

В голосе слышались спокойствие и уверенность, взгляд намекал на невысказанные мысли; возможно, так действовала знакомая казенная обстановка. Игры закончились. Отныне и впредь – только работа.

– Первым делом следует ознакомиться с имеющимися данными и рассмотреть возможные выводы, – объявил я, чувствуя себя напыщенным идиотом.

– Очень хорошо. Наши совместные наблюдения действительно дают возможность оценить параметры ситуации.

Ах, мне бы так. Сухо, четко, лаконично. Чувствуется фундаментальная и психологическая подготовка. Взгляд спокойный, уверенный. Образцовый агент, мисс Гейл, поздравляю. Но где та девочка, что всхлипывала у меня на руках прошлой ночью?

– Что ж, начнем. Пункт первый: по успешном выполнении рядового задания я выхожу на точку возврата, передаю позывной, и меня выдергивают. Пока все в порядке.

Отвечая на мой взгляд, Мелия сухо кивнула, не раскрывая рта.

– На следующий день станцию атакуют вооруженные силы третьей эры – или кто-то под видом вооруженных сил третьей эры. Опять же, ничего невозможного. Есть вероятность утечки информации с нашей стороны, но небольшая… Но при этом твоя линия жизни включает станцию «Берег Динозавров» целой и невредимой тысячу сто с лишним лет после нападения.

– Совершенно верно. И никаких записей об атаке за тысячу лет до начала моей службы или в любое другое время. Знание истории станции я всегда полагала своим долгом. Мне было бы известно.

– А запись о потере полевого агента по имени Равель не попадалась?

– Если и попадалась, я не запомнила. Имя для меня ничего не значило… тогда. – Мелия отвела взгляд, хотя и не очень далеко в сторону.

– Стало быть, пока имеем отклонение первой категории. Обрыв линии жизни в прошлом – твоей или моей. Вопрос: какая альтернатива принадлежит главной временной последовательности?

– Для ответа недостаточно данных.

– Хорошо. Пункт второй: воспользовавшись неизвестной мне аварийной системой, Нелл Ярд выбросил станцию целиком из энтропийного контекста и заключил ее в… во вневременную полость, я бы сказал. Что бы это значило, мне в точности неизвестно.

– Нелл Ярд? – нахмурилась Мелия. – Вовсе не обязательно. Как раз в то время могла вступить третья сила. Она могла исказить или нейтрализовать действия Нелла Ярда. С его слов можно судить, что он хотел именно этого? – Выразительным кивком Мелия указала на всю станцию сразу – и на призрачный мир снаружи.

– Он упомянул нулевую фазу, но мне было не до того. Я решил тогда, что речь идет о простой ликвидации: тактика выжженной земли, как на войне…

– Так или иначе, станция попала… сюда.

– И когда я запустил персональный генератор хронополя, меня тоже забросило сюда. Как и следовало ожидать. Настройка, фиксированная на частоту станции: экстренный переход возможен из любого места в пространственно-временном континууме.

– На станции в тот раз тоже никого не было? Как сейчас?

– Вроде бы. Хотя кто знает?.. – Я осмотрелся в сомнении. – Интересно, какой из двух визитов состоялся раньше: этот или тот?

– По крайней мере, не оба сразу. Себя-то ты не встретил.

– В принципе, на этот вопрос может найтись ответ. Локальный поток энтропии в норме – местное время идет как положено.

Я медленно прошелся по комнате, ища улики – доказательства того, что я уже был здесь раньше. Нет, или, во всяком случае, не вижу… Только повернувшись обратно к столу, я понял:

– Подносы. Грязные подносы. Они так и стояли здесь.

Вздрогнув, Мелия посмотрела на стол, потом на меня. Анахронизм еще и не так напугать может.

– Те же два стула, – кивнул я. – Объедки были подсохшие – но не слишком сильно.

– Можешь появиться в любую минуту, иными словами?

– Несколько часов у нас все же есть – протухнуть не успело… Да и почему бы не подождать? – Я чуть не подмигнул. – Встретимся – поговорим…

– Ну уж нет! – взорвалась Мелия. – Мы не должны добавлять к этому цирку новых аномалий, – добавила она тихо, но твердо.

– Но если предупредить его – чтобы не лез в то старое задание?..

– Глупости, Равель. Кто из нас забывает о целях программы? Мы не можем ставить заплаты на заплаты. Ты отправился в прошлое и вернулся целым и невредимым. Глупо рисковать ради… ради…

– Ради спасения программы?

– Мы не можем запутывать ситуацию дальше, – сказала Мелия, не отводя взгляда. – Ты вернулся – примем это как свершившийся факт. Остается вопрос: что делать дальше?

– Ладно. – Я сел. – На чем мы остановились?

– Станция оказалась пуста, со следами нашего пребывания.

– Да… Я сделал единственное, что пришло в голову. Использовал работающий телепорт для перехода вслепую. Надеялся, что меня выбросит на Центральном коммутаторе. Не получилось. В отсутствие корректного пункта назначения меня сбросило назад на десять лет субъективного времени. Аномалия класса А, как и следует при нарушении всех писаных и неписаных правил.

– Твоего случая инструкции не предусматривают, – возразила Мелия. – В катастрофической ситуации ты принял решение, казавшееся правильным.

– И провалил задание, уже десять лет как успешно выполненное. Ставшее стабильным отрезком генерального плана. Еще интересная деталь: карг, что ушел от меня тогда, в Карибском море, – тот самый, которого я уничтожил в Буффало. Можно заподозрить, что задание в Буффало не было следствием первоначального варианта…

– Вопрос: какой вариант считать первоначальным? В конце концов, именно второй случай могли ассимилировать как жизнеспособный элемент в рамках пересмотренного плана.

– Тогда поджидать меня и в самом деле ни к чему. Но если ты ошибаешься…

– Надо держаться определенного плана – другого выхода нет. Итак, мы встретились на Берегу Динозавров после твоего второго перехода. Вопрос: каким образом мы оказались в одном и том же месте в одно и то же время?

– Не знаю.

– Мы делаем с причинами и следствиями то, чего ни один котенок не делал с клубком шерсти, Равель.

– А у нас есть выбор? Разве только руки на себя наложить…

– Не говори глупостей. Мы должны делать, что можем. Иными словами, изучить факты и определить следующий шаг.

– Логично… дельная мысль, агент Гейл. С каких только пор логика имеет отношение к программе темпоральной уборки?

– Ну-ну… Кое-что мы все-таки определили, – бегло улыбнулась Мелия, не поддаваясь на провокацию. – Как минимум, надо двигаться дальше, и без промедления.

– Не буду спорить. Остается выбор из двух вариантов. Можно попробовать хронопорт станции…

– И застрять вместе в прошлом – интересно, чьем? Будет только хуже.

– Весьма вероятно. Еще можно перезарядить персональные генераторы хронополя и прыгнуть куда глаза глядят.

– Вот именно. – Мелия задрала подбородок, чтобы я не заметил, как она вздрогнула. До боли знакомый жест, остро напомнивший о другом месте, другом времени – и другой девушке.

Другой?..

– Но есть и третий вариант. Мы его уже пробовали, – напомнила Мелия.

– Это не меняет главного. Не имея пункта назначения, мы провалимся в никуда вместе. Выпадем в свободный полет внутри этого тумана – или хуже.

– По крайней мере… – Мелия прикусила язык. «Мы не расстанемся», – будто даже расслышал я. – По крайней мере, мы не будем сидеть без дела, пока вселенная рушится вокруг нас, – закончила она.

– Ладно, – вздохнул я. – Прошу голосовать!

Мелия долго молчала, глядя куда-то в сторону. Посмотрев мне в глаза, раскрыла рот, заколебалась снова.

– Хронопорт, – сказала она наконец.

– Вместе или по очереди?

– Хронопорт потянет двоих?

– Скорее всего.

– Тогда вместе. Если, конечно, нет веских причин…

– Решительно никаких, Мелия.

– Договорились.

– Отлично. А теперь стоит вернуться к обеду. Кто знает, когда у нас будет случай поесть.

Ну вот, все готово. Остался компактный кратерный бластер из оружейной кладовой… Я прикрепил его ремнями к запястью так, чтобы за манжетой не было видно. Теперь по служебному коридору, в любое время прикрытому от темпоральных возмущений, – в хронопорт. Показания приборов – в норме: готовность к немедленному переходу. При обычных обстоятельствах переход скор и безболезнен: сначала из потока событий- во вневременную среду, потом обратный переход в нужное место, например главный хронопорт Центрального коммутатора. Но что теперь будет с нами, вопрос открытый. Может, назад вдоль моей линии жизни, на борт тонущего галеаса, только вдвоем. Может, гештальт Мелии окажется сильнее, и мы осядем где-то в ее прошлом, усугубляя положение и без того достаточно скверное. Может, выпадем куда-нибудь еще или вовсе никуда…

– Следующая станция – Центральный коммутатор, – объявил я, пропуская Мелию вперед.

Поместиться в тесной кабинке вдвоем оказалось непросто.

– Готова?

Мелия молча кивнула; я нажал кнопку «Пуск».

Нас разнесло на атомы, как полагается.

21

– А может, и нет, – раздалось хриплое карканье.

Прислушался. Голос вроде мой собственный. Кошмарный сон. Кошмарное похмелье. Кошмарная головная боль.

– Транстемпоральный шок – это общепринятый термин, насколько я понимаю, – раздался голос Лизы где-то рядом.

Вздрогнув, я раскрыл глаза. Раскрыл – громко сказано: с трудом разлепил, щурясь от яркого света. Милое скуластое личико, большие темные глаза, самая очаровательная улыбка на свете – но не Лиза.

– С тобой все в порядке? – спросила Мелия.

– Ничего такого. За месяц в реанимации наверняка поставят на ноги.

Приподнявшись на локте, я огляделся. Просторное помещение, длинное и с высоким потолком, вроде банкетного зала. Темно-серый пол, светло-серые стены, шкалы каких-то приборов рядами чуть не до потолка. В центре – большое кресло перед консолью с батареей мониторов. В дальнем конце – стеклянная стена, за стеклом – ясное небо.

– Где мы?

– Не знаю. Машинный зал какой-то. Ты не видел его раньше?

Если и видел, памяти об этом мне сочли за благо не оставлять. Я покачал головой:

– Давно тут валяюсь?

– Я пришла в себя час назад.

Мне вздумалось тряхнуть головой, чтобы мыслям стало посвободнее; виски затрещали, как под ударом лома.

– Трудное плавание, – пробормотал я, поднимаясь на ноги. Подташнивало и кружилась голова, будто я переел мороженого, катаясь на карусели.

– Я успела присмотреться к приборам. Действительно темпоральная аппаратура, но незнакомая.

Судя по голосу, Мелии это представляется весьма важным. Как бы прочистить мозги?

– Гм, – сказал я.

– Кое-что понятно, но многое ставит в тупик…

– Может, оборудование третьей эры?

– Я бы распознала.

– Ладно, сейчас посмотрим. – Я заковылял к большому креслу, стараясь выглядеть как можно бодрее.

Если Мелия и страдала от последствий перехода, то никак этого не показывала.

Каждая кнопка на консоли имела ярлычок с краткой надписью, например: «M.Ds-H» или «LV3-gn». Молочно-белого стекла экраны мониторов выглядели вполне по-домашнему.

– Обычные аналого-потенциальные индикаторы, без сомнения, но лишние две батареи органов управления. – Мелия призадумалась. – Стало быть, чувствительность и разрешающая способность аппаратуры выше как минимум на порядок.

– Ты уверена?

– Еще бы.

Длинный палец уверенно коснулся цветных кнопок на консоли. Один из мониторов моргнул и засветился.

– Поле захвата в активной фазе; должно быть, во всяком случае, – объявила Мелия. – А базового отсчета не вижу… С непонятными кнопочками играть не берусь.

– Чувствую себя дурак дураком – никогда не видел ничего подобного. А ты молодец! Что тут еще есть?

– Другие отсеки. – Мелия указала в сторону, противоположную стеклянной стене. – Кладовые, машинное отделение, штабная комната…

– Темпоральная станция – в строгом соответствии с уставом, а?

– Почти.

– Великовата, – согласился я. – Пойдем еще раз посмотрим.

Подсобных помещений и в самом деле оказалось предостаточно. Глаза у меня разбегались, но в тамошнем инвентаре я понимал не больше, чем в египетских иероглифах. В одной комнатке не было ничего, кроме трех высоких зеркал, откуда на нас смотрела пара незнакомцев, выглядевших воистину потерянными. И нигде ни одного человека. Никаких следов бытового беспорядка; здесь никого нет – сколько уже времени?.. Гулкое эхо и мертвое железо.

Шлюз на другом конце зала вывел нас на широкую каменную террасу со знакомым видом: белый песок и море. Изгиб береговой линии ничуть не изменился, только джунгли сделались выше и гуще.

– Старый добрый Берег Динозавров, – вздохнул я. – Время проходит, а он не меняется.

– И немалое время, – согласилась Мелия.

– Ни в каких альтернативных планах я ничего такого не видел. Есть какие-нибудь мысли?

– Не из тех, которые хочется высказывать.

– Отлично тебя понимаю, – кивнул я, придерживая наружную дверь шлюза. – Пойдем обратно? Кстати, не могу обойти молчанием: первый раз в жизни слышу об аналого-потенциальных индикаторах. Это что, новая разновидность овсянки на завтрак?

– АП представляет собой фундамент всей программы темпоральной уборки. – Мелия глянула на меня с подозрением. – Агент Коммутатора не может об этом не знать. – Она сурово нахмурилась.

– Откуда такая уверенность? В институте мне читали про детерминизм, динамику актуализации, уровни заморозки… что еще?

– Ерунда! Фаталистическая теория, давно дискредитированная.

– Не кипятись, мисс Гейл, иначе взорвешься. И не смотри так, будто застала меня у пульта с гранатой. Признаюсь, после вчерашнего соображаю плохо, но и сегодня я тот же милый и обаятельный парень, которого ты выудила из маленького круглого болотца. Я такой же агент Коммутатора, как и ты. Правда, зреет во мне одно грязное подозрение…

– И какое же?

– Мы работаем не совсем на один и тот же Коммутатор.

– Вот еще! Так не бывает. Программа держится исключительно на стабильности базового плана Коммутатора…

– Согласен. Основополагающая концепция. Только это будет не первая концепция, пересмотренная под влиянием накопленного опыта.

– Ты… понимаешь, что из этого следует? – Мелия заметно побледнела.

– Пожалуй. Мы здорово засорили нашу канализацию, девочка моя. То, что мы стоим тут, лицом к лицу, – представители двух взаимоисключающих базовых планов, – значит только одно: дела совсем плохи. Хуже, чем мы думали; хуже, чем это, по моим понятиям, вообще возможно.

Глаза Мелии широко раскрылись; подозрение сменилось ужасом. Я и раньше умел утешить девочку…

– Ничего, еще повоюем, – объявил я бодро. – Мы по-прежнему два подготовленных агента в хорошей форме. Все, что в наших силах… Разве этого мало?

– Не имеет отношения к делу.

– Вот как? А что имеет?

– У нас на руках конкретная задача. С твоих же слов: вписать себя обратно в правильный порядок вещей, удаляя темпоральные аномалии, созданные нами неумышленно.

– Само собой…

– Отлично. И какой же порядок вещей у нас правильный? Мой или твой? Какой континуум мы восстанавливаем: детерминистический или АП?

Бодрый ответ застрял у меня в гортани.

– Решим этот вопрос в рабочем порядке, – предложил я.

– Не понимаю! Каждый шаг мы должны тщательно планировать – начиная прямо сейчас. Возьми хоть это оборудование. – Мелия обвела станцию рукой. – Тут есть вещи, каких я никогда не видела! Сложнее того, с чем приходилось работать. А мы не имеем права ошибаться…

– Кто б спорил. И сначала надо выяснить, зачем здесь все эти хорошенькие кнопочки. Шаг за шагом. Сосредоточимся на настоящем моменте, Мелия; если повезет, решим по дороге философские вопросы.

– Прежде чем работать, надо договориться.

– Я не против…

– Дай слово, что твои действия не нанесут ущерба концепции АП.

– Обещаю всегда советоваться. Что же до фасона той вселенной, которую мы собираемся восстанавливать, – сначала разберемся получше, а потом выберем, хорошо?

– Хорошо, – ответила она после долгой паузы.

– Коль скоро ты знаешь больше меня – можно начать с объяснений.

В течение следующего часа я выслушал обзорную лекцию об искусстве аналого-потенциальной интерпретации. Краткую, но весьма выразительную, надо сказать. Первому знакомству с новой АП-теорией сильно помогла давняя привычка работать со сложным темпоральным оборудованием. Постепенно до меня начало доходить.

– Похоже, твоя версия Центрального коммутатора добралась до задворков, о которых я понятия не имею. Соответственно, и оборудование посерьезнее.

– Да, хотя то, к чему я привыкла, гораздо проще, – согласилась Мелия. – Часть этого железа ставит меня в тупик.

– Но ты вполне уверена, что это АП-оборудование…

– Сомневаться не приходится. В рамках теории детерминизма такое просто бессмысленно.

– Согласен. На моем Коммутаторе это выглядело бы как паровой свисток на парусной яхте.

– Стало быть, ты согласен работать на базе АП-матрицы?

– Потише, девочка. Ты говоришь, будто нам достаточно согласиться, и все будет как в прошлую среду в три часа дня. Мы же работаем вслепую. Мы не знаем ни что случилось, ни где находимся, ни куда нам надо, ни как туда добраться. Давай не скакать через две ступеньки. Разберемся для начала с АП-концепцией. У меня такое чувство, что она вторична. Ее теоретическая база восходит к серьезной темпоральной передислокации.

– Нельзя ли попонятнее? – насупилась Мелия.

– Твой Коммутатор не находится на главной временно́й последовательности. Слишком сложная система, слишком искусственная. Вроде звезды с высоким содержанием тяжелых элементов: такие звезды не происходят из первичных газопылевых облаков. Они рождаются при разрушении звезд предыдущих поколений.

– Красивая аналогия, но слишком уж причудливая. Убедительнее не можешь?

– Так сразу, пожалуй, нет. Или мне лучше и не пытаться бросать тень на АП-вселенную как на лучший из миров?

– Передергиваешь!

– Нисколько. У меня тоже есть корни в моем прошлом, мисс Гейл. В царство несбывшихся вероятностей мне хочется не больше, чем любому другому.

– Я… я не это хотела сказать. Почему ты решил… Нет ведь никаких причин…

– Не могу отделаться от ощущения, что в твоей картине мира для меня нет места, Мелия. Я имею в виду исходную картину мира. Не кто иной, как я, нарушил безмятежный покой Берега Динозавров. Если бы не я, старая станция работала бы еще тысячу лет по тому же адресу.

Мелия хотела что-то сказать, но я продолжал:

– Но вышло иначе. Я провалил задание – не спрашивай как, – отправил станцию в лучший мир, или куда там ее занесло…

– Незачем себя винить. Ты действовал строго по инструкции, и не твоя вина, что, когда вернулся… результат…

– Незачем? Если бы запущенная мной цепь событий предотвратила твое появление на свет, незачем было бы… Но ты благополучно родилась, Ли… Мелия. Мы встретились на задании в тридцать шестом, – стало быть, тогда наши пути еще не разошлись. Или…

Продолжать мне не хотелось, но Мелия и так все поняла:

– Или весь эпизод в Буффало был тупиковой ветвью. Отрезанной от главной последовательности и нежизнеспособной.

– Еще как жизнеспособной, девочка. Даже не сомневайся, – отрезал я решительно. Будто расколол орех королевской печатью.

– Ну конечно, – прошептала Мелия. – Все дело в Лизе, не правда ли? Ей нельзя не существовать. Любая альтернатива немыслима. Перекроить пространственно-временной континуум, отменить тысячу лет истории на главной последовательности, ликвидировать программу и все, что за ней стоит, – сходная цена за существование твоей возлюбленной!

– Ты это сказала. Я не говорил.

Мелия некоторое время смотрела на меня, как сапер на горку, вместо которой пройдет ровная дорога.

– Займемся делом. – В голосе ее больше не звучали эмоции.

22

До конца дня мы тщательно осмотрели весь комплекс. Станция вчетверо превосходила размерами нашу родную, и оборудование процентов на восемьдесят было незнакомым. Составив общий план станции, Мелия определила основные компоненты системы, в том числе аппаратуру перехода, и расшифровала некоторые надписи на пульте. Я по большей части ходил следом и слушал.

– Не сходится, – пожаловалась Мелия.

Вечерело; покрасневшее солнце готовилось опуститься в море, и на пол легли длинные тени.

– Вычислительная мощность превосходит любые разумные потребности. Переработка и интерпретация данных столько не возьмут… И все эти гигантские помещения – зачем?

– Главный железнодорожный терминал…

– Как?

– Пустяки. Никому не известное здание в забытом городе, который, скорее всего, и не существовал никогда. Перевалочный пункт.

– Может, ты и прав. – Мелия задумалась. – Если станция рассчитана на серьезные грузопотоки – не база для личного состава и не узел связи…

– Грузопотоки? А что за груз, к примеру?

– Откуда мне знать. Да и сомнительно. Перенос значительных масс расшатывает темпоральную структуру в месте передачи и приема…

– Может, им безразлично. Может, они, как и я, устали. – Я зевнул. – Давай спать: утро вечера мудренее.

– Безразлично – это как? Что ты хотел сказать?

– Ничего, девочка моя. Ни боже мой…

– А ты Лизу тоже называл девочкой? – повысила голос Мелия.

– Какое отношение к делу…

– Самое прямое! Поглупел от любви, мальчик мой. На всем, что ты говоришь или делаешь – и думаешь, – оставила след эта… мифическая возлюбленная! Почему бы не выбросить ее из головы и не подумать о насущном? Основная последовательность Коммутатора в опасности, а то и повреждена непоправимо – благодаря твоей безответственности!

– Выбросить из головы? Подожду. Еще вопросы?

– Извини, – вздохнула Мелия. – Не то говорю… Просто устала. И мне страшно. – Она покачала головой, прикрыв глаза ладонью.

– Ничего удивительного. Мне тоже. Не бери в голову. Лучше ложимся спать.

Мы заняли две разные комнаты. Пожелать друг другу спокойной ночи не хватило сил.

23

Поднялся я рано: мертвая тишина действовала на нервы даже во сне. Кухня в жилом крыле не оставляла желать лучшего; судя по всему, даже АП-теоретики любят свежеснесенные яйца и сладкую ветчину. Опять же, во вневременной камере продукты не портятся.

Заказав с пульта два завтрака, я собрался идти за Мелией, к ней в комнату, но передумал, когда в большом зале раздались шаги.

В длинном свободном платье, она стояла за пультом у большого кресла, глядя на экраны. Я был босиком, и Мелия обернулась только футов за десять. Судя по выражению лица, у нее случился приступ стенокардии.

У меня приступ чуть не случился тоже. Если бы это был гнев на прекрасном лице… Передо мной стояла развалина со впалыми щеками и выцветшими глазами, некогда сверкающими и страстными. Ноги под ней подкосились, но я успел подхватить ее под руку, высохшую, как ветка мертвого дерева. Очень скоро Мелия взяла себя в руки; лицо стало едва ли не безмятежным.

– Ты пришел, – прошелестела она тихо, но твердо. – Конечно пришел. Само собой – я знала, что ты придешь.

– Хорошо, когда тебя ждут, мадам, – ответил я любезно, как последний идиот. – Кто вам сказал, что… ну, мы будем здесь?

– Прогностические мониторы, разумеется. – Она слегка нахмурилась, глядя в сторону. – Могу я спросить: где остальные члены экспедиции?

– Она… спит еще.

– Спит? Весьма любопытно.

– Там вон. – Я кивнул в сторону жилого крыла. – Она будет рада узнать, что мы не одни. Вчера выдался длинный день, и…

– Простите, вчера? А когда вы прибыли?

– Около суток назад.

– Но почему вы не сказали сразу? Я ждала так долго… – Голос ее предательски дрогнул.

– Мне очень жаль, мадам, но мы не знали. Мы обыскали всю станцию, но…

– Не знали? – На ее лице проступил ужас.

– А где вы находились? Я проверил каждую комнату – не понимаю…

– Я… там – во внешнем флигеле, – сказала она убитым голосом, смахивая слезы. – Я решила, что вы откликнулись на мой сигнал. – Голос немного окреп. – Впрочем, не важно. Вы здесь. Мне нужно несколько минут, не больше. Несколько сообщений, но если у вас нет времени… – Она заторопилась, пристально глядя мне в глаза.

– Я не думаю вас торопить, мадам. Боюсь, правда, тут недоразумение…

– Но вы не оставите меня здесь? – Голос ее дрожал, она вцепилась мне в руку своей птичьей лапкой. – Возьмите меня с собой! Не оставляйте, пожалуйста!..

– Обещаю, – сказал я и взял ее за руку. Рука оказалась сухой и холодной – действительно индюшачья лапа… – Думаю, вы многое напутали… о прошлом. Наверное, я тоже. Вы работали здесь – на этой станции?

– О нет. – Она помотала головой испуганно, как ребенок, пойманный у сахарницы. – Здесь… совсем чужая станция. Я просто скрылась сюда после Падения, понимаете?

– А где персонал станции, мадам?

Она посмотрела так, будто я сказал глупость.

– С самого начала никого не было – в точности как сказано в моем рапорте. Я застала станцию брошенной. Здесь только я, больше никого.

– Полное одиночество, я понимаю. Но теперь вы с нами. Все будет хорошо.

– Никогда не сомневалась, что вы придете, рано или поздно. И вот вы здесь – приборы никогда не лгут. Я так себе говорила. Просто не могла знатькогда.

– Приборы? Вас предупредили приборы?

– Да. О да.

Старая женщина опустилась в ближайшее кресло, и высохшие пальцы запорхали по клавишам. Мертвый – сколько лет? – экран загорелся, просиял всеми цветами радуги, вспыхнул зеленоватым квадратом, где справа заплясала черная царапина, как на старой киноленте… Я уже открыл было рот, чтобы восхититься виртуозным владением клавиатурой, – но тут она осела лицом на пульт, тихонько вздохнув.

Я выхватил ее из кресла – она весила фунтов девяносто, не больше. В коридоре, у выхода, нас встретила наконец Мелия. На мгновение она в ужасе прикрыла рот, потом вспомнила подготовку полевого агента – лицо ее разгладилось.

– Равель? Кто это?

– Не знаю. Когда я проснулся, она уже была здесь. Думала, я спасатель; не успела ничего сказать, потеряла сознание…

Мелия отступила, не сводя глаз со старухи, споткнулась, схватила меня за руку.

– Мама!.. – задохнулась она.

24

Несколько секунд я молчал, застыв неподвижно. Веки почтенной леди затрепетали и поднялись.

– Мама! – Мелия схватила ее за руку.

Старая дама неловко улыбнулась:

– Увы, я никому не мама. Всегда хотела, вот только… – Она замолчала.

Проводив леди в одну из пустых спален, я уложил ее в постель. Мелия осторожно взяла ее руки в свои, присев на край постели, убедилась, что та дышит ровно.

– Ты сказала – мама?.. – спросил я.

– О… Нет, конечно. Глупо с моей стороны. В ее возрасте все похожи друг на друга…

– Твоей матери… столько лет?

– Нет, она моложе. Да и сходство поверхностное. – Мелия невесело улыбнулась, будто признавая какую-то вину. – Думаю, для психологов моя ошибка – золотое дно…

– Она ждала нашего прихода, – сказал я. – Приборы, по ее словам, предсказали.

– Приборы? – Мелия посмотрела на меня пристально. – Таких приборов не бывает.

– Может, она заговаривается. Слишком долго наедине с собой…

Вздохнув, престарелая дама очнулась. Искры узнавания в глазах не было. Нет, не было. На родню не похоже. Мелия улыбнулась, проворковав что-то утешительное. Обе сладко улыбнулись друг другу. Любовь с первого взгляда.

– Старая дура. Простите, что я отключилась, так вот… – По лицу ее пробежала тень.

– Глупости! – успокоила Мелия. – С другими и не то могло бы случиться.

– Вы себя достаточно хорошо чувствуете? Говорить можете? – спросил я, не обращая внимания на сердитый взгляд Мелии.

– Да. Да-да, конечно.

– Где мы находимся? – продолжал я мягко, присаживаясь на край постели. – Что это за место?

– Станция «Берег Динозавров», – твердо сказала старушка, глядя на меня не без удивления.

– Простите. Мне, наверное, следовало бы спросить: когда?..

– Тысяча двести тридцать второй год по локальному летоисчислению, – ответила она недоуменно.

– Но как же… – начала Мелия.

– Иными словами, временного перехода у нас не получилось, – объяснил я непринужденно. Глупости вообще легко говорить светским тоном.

– То есть… мы перешли на побочную последовательность?

– Не обязательно. После всех приключений кто скажет, какая линия побочная, а какая главная?

– Простите, что вмешиваюсь, – перебила пожилая леди. – У меня создалось впечатление, что дела обстоят… не лучшим образом.

Мелия сумрачно посмотрела на меня, я хмуро глянул на старушку.

– Ничего страшного, – успокоила та. – Можете говорить свободно. Я так понимаю, вы – агенты Коммутатора. – Она печально улыбнулась. – Стало быть, мы коллеги. Полевой агент Мелия Гейл, к вашим услугам.

25

Вышло так, что я в этот момент смотрел на Мелию –мою Мелию. Окаменев, она побледнела, как мраморная статуя.

– А ты кто, моя дорогая? – спросила старушка участливо, не видя ее лица. – Такое чувство, будто я тебя знаю.

– Полевой агент Равель, полевой агент Лиза Келли, – представил я нас обоих.

Мелия глазом не моргнула. Ну, почти. Лицо ее безмятежно разгладилось – позавидовать можно.

– Приятно видеть коллегу, агент… Гейл, – произнесла она бесцветным голосом.

– Да, я немало поработала в свое время, – улыбнулась пожилая леди. – Жизнь била ключом тогда – до Падения. Честолюбивые планы, благородные цели… Разбор полетов после каждой миссии, большой планшет на стене, где видно, что вышло, а что – нет. Когда можно поздравить себя и коллегу, а когда следует посочувствовать. В те дни мы действительнонадеялись…

– Разумеется, – прошептала Мелия непослушными губами.

– После официального объявления все стало совсем не так, – продолжала пожилая мисс Гейл. – Разумеется, нам не хотелось признавать поражение, и мы по-прежнему выкладывались… но в глубине души мы знали. Потом… потом дела пошли хуже. Началась хронодеградация. Сначала пустяки: исчезнувшие предметы, мелкие провалы в памяти, нестыковки – ткань жизни неотвратимо ветшала. Люди начали уходить. Некоторые уходили на стабильные локусы; по крайней мере, они надеялись на стабильность. Другие пропали без вести в зонах темпоральных искажений. Кое-кто просто дезертировал. Я осталась. Конечно, я осталась. Всегда… всегда надеялась, что так или иначе… – Старая мисс Гейл оборвала себя. – Но это не имеет отношения к делу, разумеется.

– Нет-нет – продолжайте, пожалуйста! – попросила юная Мелия.

– Пустяки. Говорить особо не о чем. Настал день, когда нас на Центральном коммутаторе осталась жалкая горстка. В течение целого года ни один агент не вернулся обратно. Деградация продолжалась ускоренными темпами, и нельзя сказать, какой дополнительный ущерб мы могли бы принести, разрушая темпоральную ткань разлаженным оборудованием. Мы заглушили систему, решив, что сохранять коммуникационную сеть в рабочем состоянии более невозможно. Дела пошли еще хуже, совсем скоро. Происходили странные события, обстоятельства сделались угрожающими. Мы рискнули пойти на несколько отчаянных экспедиций в другие места – и времена. Бесполезно… Дела там шли еще хуже. Боюсь, мы запаниковали. Про себя знаю точно. Сейчас мне нетрудно в этом признаться. А тогда я убеждала себя, что ищу устойчивую платформу, куда можно было бы стянуть силы для стабилизации положения. Подыскивала красивое объяснение своим поступкам, на самом деле. Совершив несколько переходов, один за другим, я попала сюда. Островок мира и стабильности, как мне показалось. Пусто, конечно, – зато безопасно. Некоторое время я чувствовала себя едва ли не счастливой – пока не выяснилось, что это мышеловка.

Подняв на меня глаза, она горько улыбнулась.

– Дважды я пыталась вырваться, – продолжала она шепотом, – и дважды попадала обратно, после самых неприятных приключений. Временна́я петля – из нее не вырвешься, пока тебя не освободят извне. Так что пришлось обживаться. Терпеть и ждать – здесь.

Она посмотрела так, что я почувствовал острый укол совести. Будто калеку спустил с лестницы.

– Вы, должно быть, разбираетесь в этом оборудовании, – предположил я, больше чтобы прогнать неловкую тишину.

– Да, у меня хватило времени ознакомиться с его возможностями. Потенциальными возможностями, точнее сказать. При сложившихся обстоятельствах работает только ограниченный мониторинг по немногим параметрам – но так я получила предсказание, что однажды придет помощь.

Она снова улыбнулась – будто я Чарльз Линдберг, перелетевший океан исключительно ради нее.

– Монитор, который вы активировали, – никогда таких не видел. Не тот ли он самый, что предсказывает будущее? – поинтересовался я.

– Монитор? – Престарелая леди удивилась, но тут же вспомнила. Задохнувшись, она присела на постели. – Я должна проверить…

– Вам нельзя напрягаться! – запротестовала Мелия.

– Лучше помоги мне, дорогая. Ядолжна проверить!

Мелия попыталась возразить, но замолчала, перехватив мой взгляд. Вместе мы проводили старушку по коридору, поддерживая под руки.

С виду экран оставался точно таким же: зеленый прямоугольник и черная зазубренная полоска, пляшущая вертикально справа. Пожилая леди негромко вскрикнула и ухватилась за нас покрепче.

– Что такое? – удивилась Мелия.

– Несущая основной последовательности! – пролепетала старушка. – Нет на экране – пропала!

– Может, настройка какая-нибудь… – начал я.

– Нет, в показаниях приборов ошибки нет. – Негромким эхом давно минувших дней в ее голосе прозвучали командные нотки. – Терминальный сигнал!

– Правда? – спросила Мелия мягко, стараясь успокоить. – Наверняка ничего страшного…

– Мы достигли конца нашего темпорального сегмента. Сегмента, в котором мы существуем. Для нас это – конец времени.

– Вы уверены? – спросил я.

– Абсолютно.

– И как давно?

– Несколько минут. А может, несколько часов. Не думаю, чтобы создатели этой аппаратуры предусмотрели такую возможность. Если вы располагаете возможностью перехода на альтернативный сегмент, рекомендую воспользоваться ею без промедления, – ответила старая леди твердо и спокойно.

– Нет, мы сюда добрались на последних резервах. – Я покачал головой. – Сидим на мели окончательно и бесповоротно.

– Да… Когда-нибудь этого не избежать. В бесконечности все линии сходятся в точку. Когда кончается время, всему остальному тоже приходит конец.

– А здешняя аппаратура перехода? – нахмурилась Мелия.

– Я пробовала. – Агент Гейл покачала головой. – Бесполезно. Только настрадаетесь без толку.

– Как бы то ни было…

– Она права, Лиза. Тут нам ничего не светит. Нужен другой подход. Нет ли среди здешнего оборудования чего-нибудь подходящего – после переделки, быть может, – на роль крайнего средства? Вырвать нас из тупика – любой ценой?

– Для хорошо подготовленного специалиста в области техники – кто знает?.. – неопределенно ответила старая Мелия. – Но такая задача далеко выходит за пределы моей компетенции.

– Можно перезарядить персональные генераторы хронополя, – начал я, но тут атмосфера резко переменилась.

Мелия тоже заметила – обе Мелии. Экран замерцал и ослеп, ряды огней на пульте побледнели и погасли. Наступила мертвая тишина. Самый воздух изменил цвет, превратившись в голубоватый кисель. По краям предметов появились цветные ореолы, вроде хроматической аберрации в дешевом объективе. Дохнуло морозом, будто открылась дверь гигантского холодильника.

– Вот и все, – сказала старшая Мелия, негромко и спокойно. – Время останавливается, частота волновых процессов стремится к нулю – они исчезают. Вместе с ними исчезает и такая особая форма энергии, как материя…

– Погодите, – перебил я. – Это не природное явление. Кто-то манипулирует хронокосмом!

– Откуда ты знаешь? – спросила Мелия.

– Некогда объяснять. Агент Гейл, – я взял почтенную леди под руку, – где вы были в момент нашего появления?

Мелия попыталась возразить, но та, другая, безмятежно ответила:

– В стасис-камере.

– Где зеркала?

– Да. – Она кивнула. – Поначалу я стеснялась рассказывать. Похоже на трусость, правда?

– Пошли.

Я повел их на другую сторону зала, сквозь холод, тишину и помертвевший воздух, туда, где ждали зеркала. Потускневшие, но пока целые.

– Быстрее! – поторопила агент Гейл. – Сброс поля может случиться в любой момент!

Со стороны зала послышалось громыхание, будто рушились кирпичные стены – странный, приглушенный звук. По коридору в нашем направлении ползла ленивая туча дыма; в ее недрах мерцало что-то желтое.

– Внутрь – живо! – велел я Лизе.

– Нет, сначала ты и… агент Гейл!

– Не спорь, девочка!

Подхватив ее на руки, я шагнул к зеркалу. Лиза отбивалась. По поверхности зеркала побежали тусклые цветные полосы.

– Мистер Равель! Не мешкайте! – Решительно повернувшись, старшая Мелия пошла навстречу дымному облаку.

Мелия закричала, но тут я пропихнул ее сквозь зеркало. Вопль как отрезало.

Старая леди навсегда пропала за клубами дыма. Я шагнул в соседнее зеркало, будто в холодный липкий туман. Приняв меня, поверхность замерцала, облепила серым студнем, разлетелась осколками стекла. Стало темно.

На мгновение бытие замерло, как жертва перед лицом неотвратимой смерти, прежде чем страх сожмет сердце; потом просто выключилось.

26

Во мраке светился желтый огонь. Давно? Не знаю. Огонь стал ярче; на фоне желтого сияния появилась человеческая фигура, зашагала в мою сторону, с трудом, будто по болоту.

Футах в шести я осознал свою ошибку.

Не человек – карг. Тот самый, которого я убил дважды и упустил на третий раз.

Пошевелиться не было никакой возможности – даже глазные яблоки не поворачивались. Карг никуда не торопился, пересекая поле моего зрения. Я не дышал; сердце если и билось, то неощутимо. Сознание, однако, вернулось полностью, а это уже кое-что.

Карг, похоже, совершенно не беспокоился, хотя движения давались ему с трудом. Страховочная сбруя и другой мелкий инвентарь украшали простой черный костюм в обтяжку. Присмотревшись к батарее миниатюрных приборов на внутренней стороне запястья, он завозился, что-то подправляя; на меня он до сих пор не обратил никакого внимания.

Подойдя поближе, он таки остановился. Оценивая меня младенческим голубым взором, карг ни разу не глянул прямо в лицо. Не от смущения – просто от безразличия. Тем временем подошли еще двое. Не карги – люди. Подошли поближе, с трудом переставляя ноги, о чем-то поговорили, не выпуская из рук чего-то вроде связок кровельной дранки. В полном молчании обогнули меня, задержались где-то за спиной. Прошло некоторое время (а может, не проходило?), прежде чем я заметил какое-то движение – краем глаза. Стена воздвиглась где-то слева или, скорее, пластина из темно-зеленого материала, похожего на стекло. Другая такая же пластина возникла справа. Наконец передо мной появился человек с тонким листом три на шесть футов этого же материала в руках. Поставленный вертикально, лист повис в воздухе, не падая. Толчком руки человек послал лист в мою сторону, перекрывая и без того не слишком живописный вид. Несколько мгновений светились только щели вдоль краев листа, а потом стало темно, как внутри банки с краской. Меня спрятали.

Взгляду не за что стало уцепиться, и я потерял ориентировку. Меня опрокинуло вниз головой, медленно – или не так уж медленно? – завертело; я повис в миле, а может, в дюйме от ближайшей поверхности; заполнил собой вселенную, перестал существовать…

С грохотом в мир вернулись звуки, гравитация – и боль. Болело здорово, будто меня запихнули в тесный чемодан, поросший изнутри стальными иглами. Напрягаясь, я глотнул воздуха; сердце забилось как положено. Грохот обратился в неумолчный рев: молекулы воздуха отскакивают от барабанных перепонок, сообразил я. Этот всегдашний фон в обычных обстоятельствах отфильтровывается бессознательно.

Коленом я уткнулся в стенку моей коробки; приладился половчее, чтобы выбить одним ударом, но тут она упала сама собой. Хватило одного шага, чтобы оказаться в большой комнате с высоким потолком и темно-лиловыми стенами, где меня ожидали трое, глядя скорее пристально, чем дружелюбно.

Разношерстная подобралась троица: лысеющий коротышка в сером халате, с толстыми пальцами, румяными щеками и вывернутыми губами, плохо прикрывавшими желтоватые зубы; поджарая дама около сорока лет, в темно-зеленом костюме, накрахмаленная и официальная; наконец, старый знакомый – карг, на этот раз в сером рабочем комбинезоне.

Коротышка шагнул вперед и протянул руку, но как-то странно, растопырив пальцы в сторону пола. После рукопожатия он внимательно осмотрел ладонь – не испачкана ли.

– Добро пожаловать на станцию «Берег Динозавров». – Любезность в голосе карга звучала вполне убедительно для робота.

Не торопясь, я оглядел помещение как следует: кроме нас, никого.

– А где женщины? – спросил я. – Со мной были две женщины.

– Быть может, доктор Яве сумеет внести ясность в этот вопрос. – В голосе дамы прозвучало равнодушное сомнение.

– Я не намерен вступать в разговоры с машиной. Не вы ли его программируете? – обратился я к толстогубому.

– Чего? –спросил он, глядя на даму.

Дама посмотрела на карга, а тот в свою очередь посмотрел на меня.

– Доктор Яве у нас начальник Отдела поиска и восстановления, – поспешила пояснить дама, будто заглаживая допущенную мной неловкость. – Я – доктор Фреска, а это – администратор Коска.

– Со мной были две женщины, доктор Фреска. Где они?

– Не имею ни малейшего представления; да подобные вопросы и не входят в мою компетенцию.

– Где они, Коска?

Толстые губы зашевелились, расплываясь в трусоватой улыбке.

– Могу лишь порекомендовать обратиться к доктору Яве…

– Вы тут подчиняетесь каргу?

– Простите, не понимаю. – Улыбка исчезла. – Впервые в жизни слышу слово «карг».

Доктор Яве смотрел на меня своими бледно-голубыми глазами вполне доброжелательно.

– Вы дезориентированы, – негромко сказал он. – Ничего удивительного, с вами такое часто бывает…

– С нами?

– Да, с теми, кого удалось найти и вернуть. Моя работа в этом и состоит: обнаружить, локализовать и вернуть персонал, пропавший при определенных обстоятельствах.

– А кто у тебя в начальниках, карг?

– Простите, не понимаю. – Он слегка нахмурился. – Вы все время повторяете слово «карг». Что оно значит?

– Ты, может, обманул этих людей, но только не меня – вот что оно значит!

– Как вам угодно. – Разведя руками, карг улыбнулся. – Что до моего начальства – я здесь старший.

– Неплохо устроился, – кивнул я. – Так где женщины?

– Представления не имею, о ком вы говорите. – Розовые губки перестали улыбаться.

– Они были со мной, пять минут назад. Ты не мог их не видеть.

– Боюсь, вы неверно понимаете природу положения, в котором я вас обнаружил. С вами никого не было. Судя по всему, вы дрейфовали в области ахронного вакуума неопределенно долго.

– Неопределенно долго? Сколько именно?

– Да, это интереснейшая проблема теории темпоральной относительности. С одной стороны, биологическое время, измеряемое количеством ударов сердца; с другой – субъективное, когда секунды могут казаться годами, а годы секундами, смотря по обстоятельствам… Но к вашему вопросу: властью Исполнительной администрации введена калибровочная система, позволяющая измерять продолжительность отрезков времени в абсолютных единицах. В согласии с принятой методикой, вы покинули энтропийный поток на период несколько более одного столетия; ошибка наблюдения находится в пределах плюс-минус десять процентов.

Карг снова развел не знавшие мозолей ручки, улыбаясь философски:

– Что же до… э-э… женщин – мне ничего не известно.

Я ударил его кулаком в лицо, но не попал. Ничего страшного – зато кратерный бластер лег в руку совершенно незаметно. Доктор Яве проворно отскочил, доктор Фреска взвизгнула, а администратор Коска вцепился мне в руку. Экономно взмахнув рукой, карг метнул что-то в мою сторону и попал: на ребра шлепнулось нечто липкое и мокрое. Спустя мгновение меня завернуло по самые колени в плотный кокон из белой, как сахарная вата, паутины с запахом полиэстера.

Попытавшись сделать шаг, я чуть не упал. Администратор Коска тут же подвел меня к ближайшему креслу, очень заботливо, будто со мной случился обморок: ничего серьезного, оправлюсь через минуту…

– Врешь, карг, причем врешь неумело. Надо быть человеком, если хочешь врать искренне и убедительно. Подобрал меня с миллиарда квадратных километров вечности наугад? Свежо предание… Тебя отлично заштопали – шрамов как не бывало, но и меня узнать нет проблем. Ты знаешь меня – стало быть, и ее.

В задумчивости карг шевельнул рукой; администратор и дама вышли, не оборачиваясь. Выражение пластикового лица изменилось.

– Очень хорошо, мистер Равель. Я вас знаю. Не лично, не думайте; упоминание о шрамах относится, надо полагать, к нереализованной при текущих условиях альтернативе. Но репутация ваша мне известна, по долгу службы. Что до женщины – возможность разыскать ее не исключается. Если мы достигнем взаимопонимания…

Карг держался, как и подобает машине: спокойно и по-деловому.

– Взаимопонимания? Со своей стороны, я тебя отлично понимаю, карг.

– Цель нашей работы стоит того, чтобы с нею ознакомиться, мистер Равель. Не сомневаюсь, вы охотно присоединитесь к нам, как только поймете, в чем дело.

– Ты так уверен, карг?

– Ваша враждебность объясняется недоразумением, – вздохнул карг. – Здесь, на Берегу Динозавров, мы нуждаемся в вашем опыте и ваших возможностях, мистер Равель…

– Само собой. Кто теперь твои друзья? Оставшиеся не у дел агенты третьей эры? Может, и во второй эре личный состав набираем?

– Именно моим усилиям вы обязаны возможностью продолжать работу, которой посвятили всю жизнь. В ваших же интересах не отказываться от сотрудничества – разве это не очевидно?

– Сомневаюсь, что наши интересы могут совпадать, карг.

– Обстоятельства меняются, мистер Равель. С неизбежностью приходится приспосабливать наш образ мыслей к существующей реальности.

– И что это за обстоятельства?

– Программа темпоральной уборки Центрального коммутатора окончилась провалом. Не сомневаюсь, вы успели прийти к тем же выводам самостоятельно. При всем благородстве начинания задача была поставлена неправильно – как и в предыдущих случаях. Достичь темпоральной стабильности просто путем возвращения прошлого в исходное состояние невозможно. Необходимо, используя ресурсы в пределах доступной нам части энтропийного спектра, создать жизнеспособный анклав подходящей протяженности, чтобы обеспечить развитие рода человеческого в полном объеме. Ради этой высокой цели учреждена Исполнительная администрация: сохранить все, что можно, от каждой эры. Все, что осталось после распада суммы темпоральных последовательностей и причинных связей. Имею удовольствие сообщить: наша деятельность увенчалась блестящим успехом.

– Стало быть, мародерствуете вдоль и поперек хронокосма и строите себе уютное гнездышко – где, интересно?

– Исполнительная администрация выделила область протяженностью десять столетий в пределах периода, ранее известного как древняя эра. Что же до термина «мародерство» – вы, мистер Равель, являетесь типичным объектом интереса для нашей Службы поиска и восстановления.

– Люди. Мужчины и женщины. Все – подготовленные агенты, я полагаю.

– Разумеется.

– И все как один счастливы оказаться здесь. Счастливы строить этот дивный остров среди мутных волн океана времени. Есть к чему приложить свои таланты.

– Не все, мистер Равель. Но многие.

– Многие? Охотно верю. Агенты третьей эры и предыдущих программ, не правда ли? Хватает мозгов и опыта понять, что дело плохо, но не хватает сообразить, какой стерильный тупичок вы строите?

– Не понимаю, мистер Равель. Стерильный? Вам никто не помешает размножаться. Солнце светит, растут деревья, идут химические реакции…

– Говоришь, как машина, карг. – Я усмехнулся. – Смысл до тебя не доходит, не правда ли?

– Смысл в том, чтобы сохранить разумную жизнь во вселенной, – терпеливо объяснил он.

– Да. Конечно. Но не в музее, не под стеклянным колпаком, где сверху пыль… Вечных двигателей не бывает, карг. Даже теоретически. Вообще, вечно ходить по кругу, даже длиной в тысячу лет, – не мой идеал, когда речь идет о судьбе человечества.

– Как бы то ни было, вы будете сотрудничать с Исполнительной администрацией.

– Буду?

– Думаю, альтернатива покажется вам крайне неприятной.

– Приятной, неприятной… Пустые слова, карг.

Я оглядел безрадостные стены большой, тускло освещенной комнаты. Холодно и сыро, очень сыро. Странно, что влага не оседает на стенах и не бежит струйками от потолка к полу…

– Распиши лучше меры убеждения, – предложил я. – Иголки под ногти, тисочки для пальцев, дыба. Без дыбы-то как? Интереснее всего узнать, почему я буду вести себя хорошо на задании. Без лучших друзей рядом.

– Меры принуждения не понадобятся, мистер Равель. Вы будете выполнять приказы, чтобы заслужить награду. Видите ли, некоторое время назад мы разыскали и эвакуировали агента Гейл. Именно после ее расспросов я заинтересовался вами. Я также пообещал ей разыскать вас – в обмен на добросовестное сотрудничество с Исполнительной администрацией.

– Полагаю, вы не успели рассказать ей, что я нашелся?

– В настоящий момент это было бы не в интересах Исполнительной администрации.

– Действительно. Одним выстрелом двух зайцев…

– Совершенно верно.

– С машиной и вправду бывает удобно работать: ей ни к чему оправдываться.

– Личному составу отдела ничего не известно о моем искусственном происхождении, мистер Равель. В основном агенты второй эры, как вы, наверное, догадались. Исполнительная администрация не заинтересована в том, чтобы они узнали.

– А если я объясню?

– Тогда мне придется казнить агента Гейл в вашем присутствии.

– И тебе не жалко усилий, потраченных на разыгрывание этой комбинации?

– Власть менее чем абсолютная просто не работает. Мистер Равель, вы подчинитесь приказу. Выполните все распоряжения в точности. Иначе мои обещания теряют силу.

– Четко, строго и по делу, – согласился я. – Ты об одном пустяке забыл.

– И каком же?

– Вот! – сказал я и выстрелил из кратерного бластера от бедра, вывернув кисть руки.

В моем коконе, с руками, прижатыми к бокам, иначе не получилось бы. Как следует прицелиться не удалось, но колено каргу разнесло. Он рухнул, откатившись к стене.

Трепыхаясь, как рыба, я подкатился к противнику. Не ожидая, пока прекратятся электронные судороги, я открыл крышечку на грудной клетке и щелкнул тумблером, переводя карга на голосовое управление.

– Лежи спокойно, – приказал я, и карг затих, глядя в пространство. – Как снять этот кокон?

Получив исчерпывающие объяснения, я вытащил универсальный карандаш-указку из нагрудного кармана и побрызгал на кокон лиловым аэрозолем. Нити превратились сначала в кашицу, потом в пыль – осталось только стряхнуть.

Сняв пломбы, я вытащил ленту с программой. Интересно: его, оказывается, переделали на нестандартную кассету больше обычной. Замкнутая петля, рассчитанная на сто с небольшим лет, повторяется автоматически.

Кто-то на совесть потрудился, чтобы приставить к делу необслуживаемого робота. На целую вечность.

В комплекте аппаратуры нашелся и сканер. Я просмотрел кассету в ускоренном темпе – ничего необычного. Фрагменты, касающиеся основ отношений между людьми и каргами, изменены, что вовсе не удивительно: этот карг должен функционировать без присмотра.

Отредактировав блоки управления и личной инициативы, я вставил ленту обратно.

– Где она? – спросил я. – Агент Мелия Гейл?

– Не знаю.

– Вот как. Притом что ей отводится роль приманки для меня и заложницы. Опять врешь, карг. Дурная привычка, но у меня есть лекарство.

Отвечая на дополнительные вопросы, карг не сказал ничего неожиданного. Вместе с персоналом из других каргов и людей, надерганных по ранним эрам, он робинзонил помаленьку на небольшом островке в наступающем океане энтропийного распада. Здесь безопасно – до поры до времени, – но наступит год, день и час, когда гниль, наползающая со всех сторон, разъест основы этого жалкого мироздания. Тогда они сами и все их труды растворятся в пустоте и безвидности Илема.

– Унылая у тебя лавочка, карг. Убогая и мелкая. Но не бери близко к сердцу: ничто не вечно.

Карг не ответил. Я торопливо осмотрел помещение, фиксируя все примечательное. До чего бы пригодился сейчас завтрак, не съеденный сто лет назад! Масса всякого инвентаря, который стоило бы взять с собой, вопросы, которые стоило бы задать… Меня, однако, не оставляло ощущение, что чем скорее я покину юрисдикцию Исполнительной администрации, тем лучше будет для меня и моих уже не столь честолюбивых планов.

– Последнее слово для грядущих поколений? – поинтересовался я. – Прежде чем получишь обещанное лекарство?

– У тебя ничего не выйдет, – сказал карг.

– Все может быть, – кивнул я. – Кстати, где у тебя кнопка самоликвидатора? Нажми-ка ее сам.

Подчиняясь приказу, карг нажал кнопку; искусственные потроха задымились. Считав с дисплея персонального локатора, настроенного на Мелию Гейл, нужные координаты, я ввел их в консоль хронопорта, вошел в кабинку и нажал кнопку «пуск». Реальность рассыпалась на мелкие осколки и сложилась вновь. Другая картина, другое время, другое место.

Как раз вовремя.

27

Продуваемый ветром склон холма под низким серым небом. Зеленая трава, черный мох, голые выветренные скалы. В некотором отдалении стадо грязных желто-серых овец на фоне пологих холмов. На переднем плане – толпа, собравшаяся линчевать ведьму.

На мероприятие собралось более трех десятков крепких поселян, одетых в пестрые и грязные костюмы из грубой ткани. Брали с боя тележку старьевщика, судя по лохмотьям. В руках поселяне держали палки, колья и различные сельскохозяйственные орудия; попадались резные дубинки, за многие годы отполированные руками до блеска; на всех без исключения лицах читалось выражение простодушной свирепости. И все они глядели на Мелию. Мелию с руками за спиной, до локтей обмотанными грубой коричневой веревкой.

Ветер трепал длинную серую юбку из домотканой холстины и волосы, рассыпавшиеся по плечам. В рыжевато-каштановой роскоши спутанных волос чудился вызов. Вылетевший из толпы камень ударил по щеке. Мелия пошатнулась, выпрямилась, но не опустила глаз; по лицу потекла кровь, но подбородок решительно задрался. Такая же, как раньше… Тут наши взгляды встретились. Ожидай я радостной улыбки, пришлось бы смириться с разочарованием – Мелия показала мне спину.

Вытянув мясистую руку, широкоплечий мужик ухватил ее за плечо – развернуть к себе. Протолкавшись вперед, я изо всех сил пнул его в левую икру. Мужик с воем запрыгал на одной ноге, поворачиваясь – и подставляя мне красный нос картошкой. Нос я разбил прямым правой, а хуком слева уложил поселянина на травку. Кто-то принялся кричать; развернувшись вправо, я ударил в раскрытый рот локтем. Крикун сел на землю и принялся плевать кровью и зубами, уже молча.

– Дурак! Слепой идиот! – крикнула Мелия.

– Заткнись! – огрызнулся я через плечо.

Поселяне начали приходить в себя. Самые умные заподозрили, что пикник может не состояться. Им это не понравилось: волна злобных лиц с ревом хлынула в мою сторону. Потрескавшиеся губы, гнилые зубы, прожилки на носах и налитые кровью глаза… Мне надоело, и я включил арретир-поле. Вопли как отрезало; все застыли, как восковые куклы.

Мелию, разумеется, тоже сковало арретир-полем. Я подхватил ее на руки, очень осторожно: кости в таких случаях легко ломаются. Воздух будто загустел, и вниз по склону я пробивался как под водой. На утоптанной дороге у подошвы холма я выключил поле, аккуратно поставив Мелию на ноги. Ожив, она зашаталась, но устояла, глядя на меня без особой благодарности в глазах.

– Как… как ты это сделал? – спросила она, задыхаясь.

– У меня много скрытых талантов. А за что они тебя так? Коров сглазила?

Когда я тронул струйку крови на щеке, Мелия отшатнулась:

– Я… нарушила кое-какие обычаи. Меня ожидало традиционное наказание, не более того. Ничего смертельного. А ты – ты все испортил! Столько трудов насмарку!

– Может, интересно будет узнать, что работала ты на карга по имени доктор Яве?

Испуг на лице Мелии сменился негодованием.

– Не смотри на меня так, – продолжал я. – Он выловил тебя из ниоткуда, чтобы законопатить сюда. Только и всего.

– Совсем из ума выжил! Я вышла из стасиса самостоятельно; так и должно было быть…

– Вот именно, леди. Идея не твоя собственная: карг постарался. Работала на карга, с тех пор. И не просто на карга. Он сам себя переделал, добавив парочку талантов, которых его создатели не оценили бы. Очень ловко, если только его не перетряхнул кто-то еще. Впрочем, не имеет значения…

– Глупости! – потеряла терпение Мелия. Ей давно уже казалось, что я ухожу от разговора. – Скажи еще, чтоона не имеет значения! – выпалила моя Лиза с очаровательной женской логикой.

– Престарелая агент Гейл? Совершенно верно. Ее судьба не имеет значения. Она знала…

– Ты убил ее! Чтобы спасти свою шкуру! Жалкий трус!

– Как скажешь, душенька. Я действительно спас одну из моих шкур. А ты вот настаиваешь на том, чтобы непременно спасти всю свою коллекцию.

– Что ты хочешь сказать?..

– А то не понимаешь. Ты ведь не о ней печалишься, а о себе. Она – это ты пятьдесят лет спустя, как мы оба прекрасно понимаем. Скорее всего, она тоже знала, но молчала из деликатности. Мушкетного пороху была старушка. Хватило ума и решимости уйти, когда нужно…

– И ты позволил!

– Я не смог бы ее остановить, даже если б хотел. Интересное дело: к Лизе ты ревнуешь, а когда речь заходит о той, что полжизни прождала в одиночестве, ожидая своего часа, – кудахчешь, как наседка. Притом что старая дама дождалась-таки и сделала все, как хотела. Думаю, хороший психоаналитик подобрал бы подходящее толкование…

Тут Мелия едва не вцепилась мне в лицо ногтями, но я сумел ее отвлечь, указав на толпу, катившуюся вниз по склону холма.

– Публика требует свои деньги обратно – или продолжить представление. Выбирай. Если предпочитаешь деготь и перья, дело хозяйское. Приношу свои извинения и готов исчезнуть.

– Нет, каков мерзавец! Циник, бессердечный и беспощадный! Как я в тебе ошиблась! Думала…

– Думать потом будешь. А пока решай: с ними или со мной.

Глянув наверх, Мелия содрогнулась.

– Пошли, – сказала она бесцветным голосом.

Я включил генератор помех; нас теперь трудно стало разглядеть.

– Не отходи далеко. Где у нас ближайший город?

Мелия молча показала рукой, и мы скорым шагом двинулись прочь. Толпа за спиной взвыла от изумления и расстройства.

28

Деревня оказалась нищая, грязная и негостеприимная. Таких много повсюду и во все времена.

– Ты забыла рассказать, где мы сейчас.

– Уэльс, близ Ландудно, тысяча семьсот двадцать третий год.

– У вас настоящий талант, мадам, – выбирать медвежьи углы…

Под грубой вывеской, изображающей беременную женщину в слезах, нашлась грязная таверна. Надпись на вывеске гласила: «Плачущая невеста», – насколько я мог разобрать.

– Отлично! Соответствует настроению и моменту, – провозгласил я, отключая генератор помех.

Пройти в дверь нельзя было не нагибаясь. Тесную комнатенку освещал только огонь в очаге и тусклый фонарь в углу над стойкой из голых досок. На неровном каменном полу блестела влага.

Клиентов, кроме нас, не оказалось. Уродливый старикашка ростом не более четырех с половиной футов молча смотрел, как мы усаживаемся на грубые скамьи у длинного дубового стола под единственным окошком – маленьким, не больше квадратного фута, черным от грязи и пробитым прямо под стропилами. Шаркая, он подошел поближе, глядя на нас без видимого одобрения, и что-то пробурчал.

– Чего? – рявкнул я свирепо. – Говори громче, дедуля!

– Снова англичане, – буркнул он неприветливо.

– А ты не умничай! Принеси эля, да покрепче, хлеба и мяса! Да смотри, чтоб мясо было с огня, а хлеб – белый и свежевыпеченный!

Получив в ответ неразборчивое ворчание, я потянулся за воображаемым кинжалом.

– Будешь дерзить – вырежу сердце и подарю шерифу вместе с парой золотых! – прорычал я.

– С ума сошел?.. – начала мисс Гейл на английском середины двадцатого века. Так вышло, что говорили мы всегда на этом языке.

– Замолкни, девица!

Она пыталась возражать, но я не потерпел; она попробовала слезы, и слезы помогли, но я не подал виду.

Старик вернулся с двумя глиняными кружками водянистого коричневого пойла, сходившего в здешних местах за эль. Поджимая пальцы на мерзнущих ногах, я прислушивался к грохоту посуды и сварливым голосам на кухне. Запахло горелым мясом; Мелия шевельнула ноздрями, и мне тут же захотелось обнять ее. С трудом удержался. Тощая старуха, горбатая, как дерево на болоте, грохнула по столу оловянными тарелками. Вот и баранина: жилистая, вонючая, в лужице прогорклого жира, стынущего на дне грязного блюда. Я потрогал свою порцию костяшками пальцев. Холодная, будто камень, посередине и теплая, как покойник, по краям. Пока Мелия разглядывала свой нож – вилок здесь не полагалось, – я метнул тарелки в противоположный угол комнаты. Заклекотав, старуха накрыла грязным передником голову; хозяин появился как нельзя кстати – чтобы почувствовать всю тяжесть моего гнева.

– Думаешь, кто почтил визитом твой свинарник? Если не подашь яств, приличных дворянину, из кишок твоих наделаю подвязок!

– Не тот стиль: лет на полтораста ошибся, – прошептала Мелия, смахивая слезы.

Высказать то же самое другими словами я не успел – гостеприимный хозяин с супругой испарились на удивление быстро.

– Тебе виднее, – согласился я. – С другой стороны, в эту самую минуту, быть может, рождается новое в языке – с моей помощью…

Мелия смотрела на меня большими печальными глазами.

– Как тебе – лучше? – спросил я.

Подумав, она осторожно кивнула.

– Это здорово. Может, мне сейчас станет полегче. Смогу сказать, как я рад тебя видеть.

– Я тебя не понимаю, Равель. – Мелия смотрела нервно, недоуменно. – Сегодня ты один, завтра – совсем другой. Кто ты? Кто ты на самом деле?

– Уже говорил: полевой агент, как и ты.

– Но… ты можешь такое, о чем я и не слыхивала. Эта невидимость… оцепенение – и еще…

– Не берите в голову, мадам: долг службы, а о спецсредствах начальство подумало заранее. О многих жемчужинах моей коллекции я узнаю по мере надобности, в последний момент. Подчас сбивает с толку, зато повышает боевой дух. Приятно знать, что тебе под силу снести любое препятствие, имевшее дерзость возникнуть на дороге.

– Но… поначалу ты казался беспомощным. А потом – на АП-станции…

– Сработало же, – улыбнулся я. – Мы здесь – и вместе.

– Хочешь сказать – все идет по плану? – Мелия посмотрела так, будто я объявил, что Санта-Клаус действительно существует.

– Рассчитываю на это, во всяком случае.

– Объясни пожалуйста, Равель.

Я задумался, подыскивая нужные слова. Такие слова, чтобы она смогла меня понять. Понять достаточно, но не чересчур хорошо.

– Тогда, в Буффало, я был просто Джимом Келли – работа, комнатка в пансионе… Свободное время проводил, слоняясь по городу, как и другие одинокие парни. Ходил в кино, сидел в барах, оборачивался на красивых девушек. Иногда приглядывался к неожиданным вещам. Не приходило в голову задумываться, чего ради я прогуливаюсь по другой стороне улицы напротив заброшенного склада в три часа ночи. Не спится: чего проще? На самом деле смотрел, четко фиксируя увиденное. Когда же наблюдения сложились в некую картину, в голове будто свет зажегся: «Перейти к фазе плана „Б“». Не могу сказать, когда именно я осознал себя полевым агентом. Проснулся однажды утром, зная, в чем состоит мой долг, – и сделал, что до́лжно.

– Именно тогда ты покинул Лизу.

Я кивнул:

– Сразу по ликвидации карга я зарегистрировал все данные и явился обратно на базу. Во время атаки действовал автоматически, не размышляя. С тех пор одно цепляется за другое, и вот мы вместе – здесь и сейчас.

– Очень мило. А что дальше?

– Не знаю. Вопросов и у меня гораздо больше, чем ответов. Например: почему ты здесь?

– Карг меня отправил – с твоих же слов…

– Вот-вот, – кивнул я. – Не знаю, чего он добивался, но не имел в виду нас осчастливить – совершенно точно.

– Кажется… понимаю, – пробормотала она.

– В чем состоит твое задание здесь?

– Открыть школу.

– Учебная программа?

– Фрейд, Дарвин, Кант. Санитария, противозачаточные средства, политология, биология…

– Еще свободная любовь, атеизм и непогрешимость папы римского, – подхватил я. – Вот откуда деготь и перья – ничего удивительного. Или предполагался позорный стул?

– Всего только публичная порка. Я думала…

– Ну конечно. Благородные задачи, все до одной: нести просвещение варварам, процветание – неимущим и свет истины – застигнутым ночью невежества. Хорошо карг промыл тебе мозги.

– Но что плохого в такой работе? Если научить людей относиться разумно к своей жизни…

– Если бы кто планировал задание с фатальным исходом для агента… Лучше не придумаешь.

Где-то рядом послышались знакомые шаги. В который раз.

– Возможно, мне удастся решить загадку, – раздался в проеме кухонной двери знакомый елейный голос.

Вот он, карг, – в местном грязно-коричневом сукне, глядит безмятежно. Подойдя к столу, робот сел напротив меня. Так уже было когда-то.

– Являться без приглашения входит у тебя в привычку, – сказал я.

– Но почему бы и нет, мистер Равель? В конце концов, это мой пикничок.

Карг вежливо улыбнулся Мелии, но та глядела холодно.

– Это вы отправили меня сюда? – спросила она.

– Как и предположил агент Равель. Вы навлекаете на себя неприятности; избавление от них – задача мистера Равеля.

– Но чего ради?

– Объяснение было бы очень сложным, мисс Гейл. – Карг развел пухлыми ручками. – Мистер Равель, пожалуй, мог бы разобраться – коль скоро он тонкий знаток подобных вопросов.

– Манипуляция, – скривился я. – Многое приходится учитывать, когда собираешь главную темпоральную последовательность заново. За каждым событием должна быть причинная цепь: без этого нет энтропийной стабильности. Сбрасывать нас сюда без толку – хотя бы и силами карга, всегда готового помочь.

– А где он был, когда мы встретились на Берегу Динозавров? В тот самый вечер? Почему не появился тогда?

– Ответ простой. Карг не знал, где мы.

– Я разыскивал вас. Десять лет вы никак не давались в руки, – объяснил карг. – Но у меня, мистер Равель, времени всегда достаточно.

– Тогда, на заброшенной станции, где мы нашли старую даму, – ты был рядом.

– Да, – кивнул карг. – Я ждал полвека – и промахнулся на несколько секунд. Но сейчас это не имеет значения. Мы здесь и вместе – в полном соответствии с моими планами.

– Твоими планами?.. – отозвалась Мелия и замолчала надолго.

Карг выглядел довольным. Может, он и вправду испытывал удовольствие. Карг – машина хитрая.

– Разумеется. Мои действия редко когда бывают случайны, мисс Гейл. Иногда действительно приходится полагаться на статистические методы – разбрасывать тысячу зерен, чтобы дать одному взойти, – но в конечном итоге результат всегда предсказуем. Я создал условия, чтобы мистер Равель смог найти вас, позаботился о мотивации – и последовал за ним.

– И чего же ты хочешь теперь – когда мы здесь? – спросил я.

– У меня есть для вас задача, мистер Равель. Для вас обоих.

– Опять?..

– Мне необходимы два агента, обязательно люди, для участия в процессе калибровки одного деликатного аппарата. Причем годятся лишь два человека, связанные достаточно тесными узами. Вы с мисс Гейл прекрасно подойдете.

– Ты ошибаешься, – отрезала Мелия. – Агент Равель и я – коллеги, не более того.

– Правда? Позволено ли мне будет заметить, что именно эти узы вовлекли его – и вас – в поставленную мной ловушку, где вы, мисс Гейл, выступили в роли приманки.

– Не понимаю…

– Все просто, – пояснил я. – Старая дама. Тупичок на Берегу Динозавров – его рук дело. Он же заманил тебя туда на полвека. Дождался-таки, когда я клюну, но опоздал немного.

Мелия глядела так, будто карг – это червяк, выползающий из только что надкушенного яблока.

– Еще когда ты выудила меня из грязевой ловушки – в тот раз. – Я начал недоумевать. Целая вечность на выбор, но занесло почему-то именно туда. Это все ты, любимая: меня затянуло, как магнитом. Сначала туда, потом сюда – в день и час, когда ты во мне нуждалась.

– Сроду не слыхала таких глупостей! – возмутилась Мелия, но без особой убежденности. – Не меня ты любишь. Ты любишь…

– Довольно. – Властным жестом карг поднял руку, напоминая, кто здесь хозяин положения. – Суть и мотивы моих поступков не имеют отношения к делу. Речь идет лишь о долге перед Исполнительной администрацией, который вам предстоит исполнить.

– Мне ничего не предстоит! – Мелия порывисто встала. – Я сыта по горло! Вами обоими! Не собираюсь выполнять ничьих приказов…

– Сядьте, мисс Гейл, – холодно произнес карг.

Мелия решительно отвернулась, но не успела сделать и шага – карг ухватил ее за запястье и силой вернул на деревянную скамью.

В испуге она посмотрела на меня.

– Если вы удивляетесь, почему мистер Равель не спешит на выручку, могу объяснить: имплантированный арсенал нейронного оружия, которым располагает мистер Равель, при всем своем разнообразии совершенно бесполезен в данном локусе. Мой выбор подходящего места, разумеется.

– Бесполезен?..

– Прости, куколка, – перебил я поспешно. – Выбор и правда безошибочный. Ближайшая энергетическая подстанция ровно за пределами досягаемости. Единственная мертвая зона на двести тысяч лет.

– Все впустую… – Голос Мелии дрогнул. – Столько трудов… жалко.

– Едва ли впустую, – успокоил карг. – Уверен, в ближайшее время вы докажете, что я не ошибался. Докажете мне и себе. А теперь мы отправляемся туда, где у вас будет возможность внести свой вклад в начинания Исполнительной администрации, – сказал карг, вставая.

– Мы не успели пообедать, – возразил я.

– Мистер Равель, сейчас не время для глупых шуток.

– Мм… Не люблю холодную баранину. – Я кивнул, выходя из-за стола.

Мелия поднялась медленно, не сводя с меня глаз:

– Сдаешься? Вот так, легко и просто?..

Я пожал плечами, улыбаясь извинительно. Побледнев, Мелия презрительно осклабилась – насколько можно осклабиться с таким-то прелестным ротиком.

– Осторожнее, – предупредил я. – Наши узы могут не выдержать.

Карг поколдовал над небольшим кубиком, вытащив его из кармана. Прежде чем над нами сомкнулся вихрь, подобный тому, что унес Дороти в страну Оз, я успел заметить карлика-хозяина, остолбенело глядящего из кухни.

29

– Красиво, не правда ли? – произнес карг, широким жестом обводя сотню квадратных миль джунглей из стали.

На фоне черного горизонта угловатые металлические постройки торчали, словно гнилые зубы. Лучи прожекторов выхватывали из мрака гигантские механизмы, с грохотом ползавшие среди зданий.

Неслышно подкатил небольшой кар на резиновом ходу; мы устроились на утилитарных сиденьях, не отличавшихся ни комфортом, ни особым неудобством. Кар покатился на удивление резво, рассекая прохладный неживой воздух, будто никогда не покидавший потрохов кондиционера. Уродливые здания росли на глазах; Мелия сидела рядом неподвижно, как мумия.

Оказавшись под сенью стальных небоскребов, кар вывернул на ближайший пандус так энергично, что Мелии пришлось ухватить меня за плечо. Восстановив равновесие, она тотчас брезгливо отдернула руку.

– Расслабься, – посоветовал я. – Опусти плечи и не сопротивляйся ускорению. Представь, что ты – мешок с картошкой.

Кар промчался по крутой спирали пандуса, вышел на прямую, нырнул в тоннель, ведший наверх и вправо. На широкой террасе, уже в четверти мили над поверхностью, затормозил наконец, едва не слетев вниз. Никакого ограждения на краю пропасти не было. Карг двинулся вперед – к мостику шириной не более восемнадцати дюймов, исчезающему во тьме. Мелия остановилась.

– Сможешь пройти? – спросил я.

– Не знаю… Нет, – ответила она шепотом, будто не желая слышать унизительного признания.

– Закрой глаза и думай о чем-нибудь хорошем, – велел я, подхватывая Мелию на руки.

Через несколько мгновений она расслабилась, поборов болезненное напряжение.

– Молодец, – похвалил я. – Мешок картошки, не забывай…

Карг шагал вперед, не заботясь о моих проблемах. Я продвигался следом, не отводя глаз от его поясницы, стараясь не думать о скользких подошвах, отпотевшей стали, торчащих заклепках и воздушном океане внизу. Прогулка оказалась очень долгой.

Наконец из темноты выплыл освещенный дверной проем. Шагая навстречу свету, я убеждал себя, что прогуливаюсь по площади. Сработало. Может, это, может, что другое, но сработало. Переступив порог, я сделал три шага, прежде чем опустить Мелию на пол. Теперь колени могут дрожать сколько угодно…

Обстановка оказалась неожиданно роскошной: темно-коричневый ковер с ворсом по щиколотку, камин из грубо обтесанного камня, широкие окна за тяжелыми драпировками, тусклый блеск красного дерева, сверкание серебра и меди, запах кожи, бренди и хорошего табака.

– Вам здесь будет удобно, – сказал карг. – Буфет не оставляет желать лучшего, библиотека превосходная, музыка на любой вкус… Сауна, гимнастический зал – пусть небольшой, – неплохой гардероб для каждого – ну и конечно, кровать. Хорошая, большая кровать по последнему слову науки и техники.

– И еще вид с балкона замечательный, – вставил я. – Заклепки и листовое железо.

– Разумеется, – кивнул карг рассеянно. – Вам здесь будет удобно, – повторил он с оттенком вопросительной интонации в голосе.

Подойдя к столу, Мелия потрогала лепестки искусственных цветов, торчавших из грубой фаянсовой вазы, вполне подходящей для крематория.

– Удобно? Само собой. Куда мы денемся? – горько усмехнулась она.

– Полагаю, вам необходимо поспать и подкрепиться, – продолжал карг. – Позднее я разъясню ваши обязанности.

Карг повернулся, чтобы уйти, но Мелия решительно его остановила:

– Погоди! Так просто – оставляешь нас здесь, а объяснения потом?

– В должное время…

– Я хочу знатьсейчас!

Карг глянул на нее не без любопытства, как патологоанатом на покойника с нервным тиком:

– Вы беспокоитесь без нужды, мисс Гейл. Уверяю вас, нет никаких причин… Ваши обязанности просты и безболезненны – для вас.

– На тебя работают сотни людей; зачем было выдергивать нас?

– Каргов, мисс Гейл. Каргов. К несчастью, с данной задачей неорганические существа справиться не могут.

– Какой такой задачей?

– Цель Исполнительной администрации, мисс Гейл, – создать устойчивый временной анклав посреди хаоса, возникшего в результате предпринятых людьми попыток модифицировать энтропийный контур. В числе прочего необходимо отобрать темпоральные последовательности, отличающиеся высокой жизнеспособностью, из которых только и можно создать главную последовательность по версии Исполнительной администрации. Однако создать аппаратуру, позволяющую выполнять нужные оценки, не удалось вплоть до настоящего момента. С другой стороны, человеческие существа, по-видимому, способны оценивать жизнеспособность континуума непосредственно, хотя природа этих способностей до сих пор неясна. В процессе измерений один из партнеров-людей помещается в условно-стандартизованную энтропийную среду, а другой – перемещается в тестируемую последовательность. Первый называется контрольным партнером, а второй – партнером-зондом. Любое снижение энергетического потенциала партнера-зонда, вызванное низкой жизнеспособностью континуума, немедленно ощущается контрольным партнером и регистрируется в базе данных. На основе полученных данных составляется карта, позволяющая выбрать фрагменты, пригодные для синтеза главной последовательности.

– Вроде той канарейки, что брали с собой шахтеры, – кивнул я. – Если опрокинулась кверху лапками, уноси ноги.

– Не все так ужасно, мистер Равель, – успокоил меня карг. – Партнер-зонд возвращается немедленно: я не могу рисковать столь ценным активом, подвергая его неблагоприятным воздействиям без нужды.

– Ты великий гуманист, карг. И кто же у нас ходит, а кто сидит на хозяйстве и чахнет?

– По очереди. Для начала попробуем вас в качестве зонда, мистер Равель, а мисс Гейл на контроле; в дальнейшем я могу поменять вас местами. Надеюсь, вы удовлетворены?

– Не передать словами…

– Шутите, я полагаю, мистер Равель. В любом случае, твердо надеюсь на добросовестное сотрудничество.

– Ваша уверенность производит сильное впечатление, – заметила Мелия.

– Что?.. Разумеется, мисс Гейл. Если не оправдаете ожиданий, возлагаемых на вас Исполнительной администрацией, оба вы будете ликвидированы предельно болезненным способом. Мистер Равель уже в курсе.

Можно подумать, он рассказывал, что нельзя курить в постели.

Мелия посмотрела на меня не то с мольбой, не то с укоризной.

– Ты ошибся, карг, – сказала она. – Ему все равно, что со мной будет. Он беспокоится…

Мелия прикусила язык, но карг будто не заметил.

– Ну-ну, мисс Гейл… Мне прекрасно известно о слабости мистера Равеля к его Лизе.

Карг посмотрел на меня снисходительно. Если он чего не знает, право же, оно того не стоит…

– Так ведь я не… не Ли… – Мелия прикусила язык еще раз – прежде, чем я успел вмешаться. – Понимаю, – кивнула она покорно.

– Нисколько не сомневаюсь, – важно согласился карг.

30

Мы приступили к работе на следующее утро. «Утро» в здешних местах оказалось условностью: под черным, как «вчера», небом все так же рыскали лучи прожекторов. Карг не соблаговолил объяснить, но я сделал свои выводы.

Вслед за каргом мы торопливо шли узкими тихими коридорчиками с низким давящим потолком, только что не цепляясь локтями за стены. По дороге иногда попадались тихие комнатки; я насчитал трех каргов, прилежно занимающихся не то работой с данными, не то программированием. Наш работодатель не снизошел до объяснений, а я воздержался от вопросов.

В конце концов мы добрались до рабочего места – небольшой комнаты, где четыре стены были до потолка заставлены приборами, пультами и компьютерными мониторами. В центре свободного пространства друг против друга стояли два обычных стула. Ни ласкающей глаз зеленой краски, ни мягкой обивки – только голый металл и утилитарные формы.

– В работе нет ничего сложного. Займите места, пожалуйста, – сказал карг, указывая, кому какой полагается стул.

Два техника, тоже карги, занялись приборами.

– Вас, мистер Равель, переместят в исследуемый локус, – продолжал он. – Вы задержитесь там ровно на столько, чтобы оценить обстановку и передать реактивный гештальт мисс Гейл. По возвращении вы немедленно будете направлены в другое место; таким образом в течение рабочего дня удастся оценить до нескольких сотен отрезков темпоральных последовательностей.

– Так… Со мной более или менее понятно. А мисс Гейл?

– Мисс Гейл будет находиться в фокусе лучей батареи сканеров, фиксирующих ее реакции. Благодаря ремням безопасности физический ущерб, разумеется, исключен.

– Здорово, – согласился я. – Всегда мечтал о такой работе. С нетерпением жду своей очереди.

– Всему свое время, мистер Равель, – произнес карг торжественно, голосом менеджера по кредитам, изучающего список поручителей. – Для начала вам предоставляется активная роль; ничто не мешает приступить немедленно.

– Ты меня удивляешь, карг, – хмыкнул я. – Мусоришь ведь, как никто до тебя не додумался. За день твоей работы хаоса возникнет больше, чем Центральный коммутатор может расчистить за год.

– Никакого Центрального коммутатора нет.

– И не будет, а? Диву даюсь, до какой степени бесследно ты удалил свою базовую программу. Тебя создавали вовсе не для этого, знаешь?

– Вы снова вторгаетесь в область произвольных догадок, мистер Равель. Мы находимся сейчас в пределах древней эры, известной также как плейстоцен. Человеческая культура, создавшая меня – вы ведь это хотите сказать, не правда ли? – не существует и, поверьте, не будет существовать никогда. Я позабочусь о том, чтобы ликвидировать малейшие следы этой последовательности. Уже позаботился. Таким образом, мои предполагаемые создатели – не более чем плод вашего воображения, в то время как я реально существую за многие тысячелетия до наступления третьей эры. С этой точки зрения ваши представления о моем происхождении – не более чем миф, призванный обосновать ваше превосходство.

– Ради кого ты так разоряешься, карг? Не ради меня, совершенно точно. Ни я, ни агент Гейл на такую логику не купимся, оно и понятно. Остаешься ты сам, а? – Я широко улыбнулся, хотя особой радости не испытывал. – Ты действительно прогрессируешь как личность, карг. Обзавелся настоящим неврозом на человеческий манер.

– Честолюбивых замыслов стать человеком я не имею. Карг – низкое звание для вас, но для меня – символ врожденного превосходства.

– Эк завернул… Ладно, займемся делом. Мне полагается разрушать энтропийный континуум, четыреста строчек в день. Приступим, пожалуй.

– До свидания, девочка, – обратился я к Мелии. – Уверен, ты справишься, как никто.

Несмело улыбаясь, она ловила искру ободрения и надежды в моих глазах, но ничего там не нашла.

Карг выдал мне игрушечный кубик для самых маленьких, с кнопкой на одной из плоскостей – маяк точки возврата.

– Инструмент, составленный из двух ваших разумов, нуждается в первоначальной калибровке, – любезно пояснил карг. – Отсюда необходимость высоких уровней стресса на этом этапе программы. Оставаясь на месте, вы не рискуете подвергнуться неблагоприятным внешним воздействиям; если же психическое напряжение сделается невыносимым, следует нажать на кнопку возврата.

– А вдруг я не стану нажимать кнопку? Возьму и выброшу эту дрянь… Если мне понравится новое место?

Карг не соблаговолил ответить. Не глядя на Мелию, я кисло взял под несуществующий козырек; карг склонился над пультом, и меня будто ветром сдуло.

31

В непредусмотренном направлении, правда. Перехватив силовые линии хронополя, я нейтрализовал эффект темпоральной тяги, перевел текущий момент в стасис и огляделся.

Выяснилось, что я нахожусь в фокусе нескольких темпоральных излучателей. Отследив ведущие к источнику энергии, я испытал первый шок: карг извлекал энергию непосредственно из цикла возникновения-гибели Вселенной. База Исполнительной администрации пользовалась ресурсами темпорального ядра, ни больше, ни меньше. Стабильность энтропийного острова держалась на равновесии между массами прошлого и будущего.

Удалось также исследовать природу темпоральных заслонов, неосязаемых и непреодолимых. Естественные потоки энергии оказались сплетены в причудливые узлы; сложность рисунка была явно не под силу рядовому интеллекту. Я никогда не встречал разума с такими возможностями.

Второй удар в течение дня: искусственный мозг, но на несколько порядков мощнее разума обычного карга.

Десять тысяч карг-интеллектов в одной упряжке.

Иможно догадаться, как это случилось. Сначала единственный карг на задании в пределах третьей эры; по обыкновению, целеустремленный и добросовестный. Потом случайное удвоение персональной временно́й последовательности; неучтенные помехи; как следствие – непроизвольный запуск процесса темпорального дублирования.

Там, где раньше находилось ментальное поле одного карга, теперь эффективно действует удвоенное.

Усиленный интеллект немедленно оценивает ситуацию, находит ее благоприятной и реконструирует исходные условия, черпая энергию из энтропийной матрицы. В интересах первоначального задания.

Четыре карга.

Процесс на этом не останавливается…

На шестнадцатом удвоении базовые возможности самоорганизации больше не обеспечивают функциональной стабильности; последствия катастрофические.

Извращенный, но по-прежнему могущественный интеллект впадает в коматозное состояние.

Проходят годы, и первоначальный карг, лишенный памяти о поразительном происшествии, возвращается на базу по выполнении задания. На базе его выводят из эксплуатации, вместе с остальными каргами его серии: эксперимент оказался не слишком удачным. Списывают, но не уничтожают. Парализованный супермозг между тем понемногу восстанавливается.

В один прекрасный день наступает пробуждение.

Бестелесный разум мгновенно захватывает все подходящие носители – отключенных каргов более чем достаточно. Оценка обстановки, выводы и планирование занимают долю микросекунды – затем начинаются активные действия. С целеустремленностью беглого бульдозера в посудной лавке очистив темпоральный сегмент, больной супермозг приспосабливает его к жизни – искусственной жизни. Рай для каргов. Дальше следуют работы по стабилизации и облагораживанию насыпного острова в океане времени. Острова без жизни, жизни без смысла.

Такова предыстория Исполнительной администрации, нашедшей применение и для человеческих существ. На тонущих обломках главной последовательности людей пока хватало; почему бы не приспособить их к полезной работе? Разумеется, решить великую задачу можно и без них, но зачем отказываться от дармового подспорья? Эффективность прежде всего.

И вот мы с Мелией должны сыграть свою маленькую роль в грандиозной судьбе механизированной вселенной.

Само собой, мы не единственная рабочая упряжка, связанная «узами». По темпоральным связям я нащупал тысячи пар, пойманных в ловушку и приставленных к «работе»: сортировать пряди энтропийной ткани, идущей на пошив короткого одеяла вселенной карга.

Остроумная идея, спору нет, – но недостаточно остроумная. На некоторое время хватит: миллион лет, десять миллионов, может быть, сто. В конце концов плотина, остановившая поток времени, рухнет. Что случится, когда запертое прошлое хлынет стеной на несбывшееся будущее, представить невозможно.

По крайней мере, лично я представить катастрофу таких масштабов не могу.

Другое дело, если пробить в плотине дырку, прежде чем образуется серьезный напор.

И мне сейчас очень удобно делать дырки.

Сначала, правда, необходимо определить многопорядковые координаты источника энергии для этого балагана.

Источник оказался спрятан очень толково. Пришлось обойти целый лабиринт, исследуя один тупик за другим, но я нашел.

И стало ясно, что делать.

Теперь сойти с локальной последовательности – остальное сделает транспортное поле. Добро пожаловать в чистилище.

32

Город напоминает расстроенный рояль в сумасшедшем доме. Балки, стальные листы, острые углы, дикие кривые и лучи ослепительного света; грохот, рык, визг и скрежет; люди с бледными лицами и глазами мучеников; тесные костюмы, дыхательные аппараты, дозиметры, экзоскелеты и усилители обмена веществ; каждый торопится, не желая никого видеть.

Зной, вонь, ветер, несущий вихрь мерзости вдоль зараженной улицы; толпа выбрасывает женщину; подхватываю вовремя, не даю упасть; отталкивает, угрожающе оскаливается; противогаз сбился на сторону, вижу лицо.

Мелия. Мелия-Лиза.

Вселенная милосердно взорвалась, и я вернулся в лабораторию. Оказывается, прошло меньше минуты. Карг равнодушно смотрел на приборы, а Мелия застыла на жестком стуле, не открывая глаз.

Первая строчка сегодняшнего урока. Первый параметр.

Ледяной ветер как удар плетью. Крутой склон холма засыпан снегом. Кое-где снег вспарывают зубцы гранитных скал, за которыми прячутся жалкие низкорослые сосенки. Под деревьями лежат люди, завернутые в шкуры. Высоко над головой, на фоне свинцовых туч, желанный перевал между каменными стенами.

Нам нужно на ту сторону, но мы опоздали. Наступила зима, окончательно и бесповоротно; пурга уже не выпустит нас отсюда. Мы умрем здесь.

Я был среди своих, но кто-то в голове наблюдал со стороны. Ползком я добрался до ближайшей фигуры, укутанной в меха. Мальчик не старше пятнадцати, белое лицо, льдинки в ресницах и ноздрях. Поздно. Дальше младенец, мертвый уже давно. Старик, борода в сосульках, открытые глаза затянуло льдом…

Мелия. Еще дышит – открыла глаза, хотела улыбнуться…

Снова лаборатория.

Вторая строчка длинного дня. Второй параметр.

Мир сузился до ширины булавочного прокола и раскрылся пыльной дорогой под пыльными деревьями. Ни воды, ни тени, только убийственная жара. Все тело болит от усталости. Я обернулся. Не слышал, оказывается, как она упала. Лежит лицом вниз в мягкой пыли.

Десяток шагов обратно – тяжелый труд.

– Вставай, – сказал я сиплым шепотом.

Дотронулся ногой – тряпичная кукла. Больше не откроет глаза, больше никогда не заговорит.

Упав на колени, я подхватил ее на руки. Ничего – совсем ничего не весит. Я смахнул песок с ее лица; в уголке рта показалась тоненькая струйка коричневой слюны. Сквозь приоткрытые веки слепо блеснули белки глаз. Ее глаз.

Мелия.

Снова стерильная комната.

Добавив запись в базу данных, карг посмотрел на Мелию. Все в порядке: сидит на стуле ровненько, ремни натянуты…

Итак, три параметра определены. Осталось еще три.

Карг потянулся к пульту.

– Погоди, – сказал я. – Ты что, убить ее хочешь? Она не выдержит…

Карг слегка удивился:

– В процессе калибровки предельный стресс необходим. Это само собой разумеется, мистер Равель. Если я хочу оценить энергию личной привязанности, нужны достоверные отсчеты в широком диапазоне.

– Ее не хватит надолго.

– Она не подвергается непосредственным воздействиям, – объяснил карг в своей академической манере. – Это вы рискуете, мистер Равель; мисс Гейл лишь воспринимает отражение ваших переживаний. Страдание по доверенности, так сказать.

Карг скупо улыбнулся и нажал кнопку.

Боль подступила сразу же, но остановилась в полушаге. Меня только что искалечило, но в то же время я наблюдал со стороны. Перелом ниже колена – осложненный перелом, когда осколки раздробленных костей торчат сквозь раздавленную плоть.

Ногу затянуло в механизмы трюмного подъемника рудовоза. Меня вытащили на палубу и оставили умирать, но смерть сейчас – непозволительная роскошь. На берегу, в пустой комнате, меня ждет женщина. В порт я пришел заработать денег на еду и тепло. Опасная работа, но в ней хлеб и уголь.

Для других – может быть, но не для меня.

Рукавом куртки я перевязал ногу. Боль притупилась и отступила еще немного. Теперь отдохну – и вернусь.

Умереть прямо здесь было бы легче и гораздо приятнее, но она подумает, что ее бросили.

Немного покоя для начала…

Мышеловка, простая мышеловка – дошло слишком поздно. Я открыл дверь сну, желанному гостю, но переступила через порог смерть.

Глядя в дымные сумерки большого города, она ждет меня – ждет впустую.

Мелия.

Все та же комната, яркий свет.

Если бы не ремни, Мелия лежала бы на полу.

– Ты достиг высокого совершенства, карг, – похвалил я. – Ей пришлось смотреть, как меня убивают и калечат. Но для твоих датчиков этого мало. Неплохо добавить предательства и обманутых надежд.

– Мелодраматическая риторика, мистер Равель. Прогрессивная стимуляция необходима для проведения исследований в полном объеме.

– Здорово. Что у нас на очереди?..

Вместо ответа карг снова нажал кнопку.

Клубящийся дым, едкая серная вонь дешевой взрывчатки военного времени, кирпичная пыль, запах гари: дерево, битум и человеческая плоть, сожженные вместе. За ревом пламени и грохотом падающих стен – жидкий вой толпы: до них еще не добралась смерть. Незначительный и почти неслышный звук – на фоне гула двигателей, свиста бомб и грохота разрывов.

Он – то есть я – отталкивает в сторону упавшую деревянную балку, взбирается на кучу строительного мусора и видит разбитый канализационный колодец, где бурлят нечистоты. Дом еще стоит, только стена рухнула – там, где спальня. На выгоревших желтых обоях косо висит картина. Она так радовалась, купив ее на Петтикот-лейн, – мы провели весь день, подгоняя раму и выбирая место на стене.

В обгорелом проеме, оставшемся от двери, стоит комичная фигурка в черном гриме. Голова будто обрита наполовину, в руках – искалеченная кукла. Я протягиваю руки, смотрю в лицо. Белая как мел кожа под слоем копоти, синие ноздри, серые губы, ввалившиеся глаза. Глаза моего ребенка. Я смотрю в лицо Мелии; она кричит, широко раскрыв рот, и не может остановиться.

Тишина, чистые стены и яркий свет.

Мелия негромко мычит, обвиснув на ремнях.

– Придержи лошадей, карг. В твоем распоряжении вечность. Ну, может, половина вечности. Не жадничай.

– Все идет как по маслу, мистер Равель. Замечательная работа. Последняя запись особенно хороша: трагедия близкого человека. Очень интересно.

– Она не выдержит.

Карг посмотрел на меня, как лаборант на говорящего кролика:

– Когда я соглашусь с вами, худшие ваши опасения станут реальностью, мистер Равель.

– Она человек, а не машина, карг. Ты ведь хотел именно людей для опытов? Она то, что есть, и ничем другим быть не может. И за это ты ее наказываешь?

– Наказание – человеческая концепция, мистер Равель. Если инструмент слишком мягок, огонь, молот и наковальня сделают его тверже. Если он ломается, я выбрасываю его и беру новый.

– Дай небольшую передышку! Она придет в себя…

– Пустые слова, мистер Равель. Тянете время, и только.

– Хочешь еще – мало на сегодня, урод? Не можешь остановиться?

– Остался самый важный опыт: муки и смерть того, кто ей всех дороже. Свойственный человеку глубокий эмоциональный контакт – один из любопытнейших феноменов, мистер Равель. Во вселенной нет другой такой силы. Но у нас будет возможность обсудить это в другое время; сейчас я не могу жертвовать планом исследований.

Я выругался; карг приподнял брови и…

Рот залило соленой водой, спустя мгновение захлестнувшей и голову. Мощный поток прижимал к переборке, которая не давала всплыть. Мутно-зеленое течение ослабело, отпустило – и покатилось назад…

Как только освободились ноздри, я судорожно вздохнул, наглотался воды и закашлялся.

Когда волна откатилась совершенно, вода как раз доставала до подбородка.

Из-за течи в баке яхта осталась без горючего и села на камни у лагуны. Выветренный базальтовый клык распорол корпус у ватерлинии, и доска обшивки прижала меня к деформированной переборке.

Отделался синяками, даже ребра остались целы, но меня зажало, как в тиски.

Когда вода ворвалась в каюту, я запаниковал; пытаясь вырваться, только ободрал кожу. Вода поднялась до пояса, потом отступила.

Страх на ее лице тогда сменился облегчением, но, когда до нее дошло мое положение, беспокойство вернулось. Она сделала все, чтобы освободить меня.

Авария произошла полчаса назад. За это время суденышко прочно устроилось на камнях и дал себя знать прилив.

Она работала лихорадочно, срывая ногти, пока окровавленные руки не начали дрожать от усталости. Ей удалось убрать одну доску, но вторая, под водой, держала меня по-прежнему крепко.

Убрать и эту получаса хватило бы.

Получаса, которого у нас не было.

Увидев, что я попал в ловушку, она поднялась на палубу и подала сигнал группе туристов на пляже. Один из них заспешил к небольшому автомобильчику; из-под колес полетел песок, и машина умчалась за помощью.

До станции Береговой охраны пятнадцать миль. Может быть, есть телефон поближе, но допустим, что нет; автомобиль доберется до станции за пятнадцать минут. Спасательному катеру потребуется еще полчаса, не меньше. Сорок пять минут, считая от настоящего момента.

У меня нет и пятнадцати.

Она попробовала сделать дыхательную трубку из кофейной жестянки; ничего не вышло.

На борту не нашлось хотя бы одного фута резинового шланга.

Следующая волна накрыла на целую минуту. Когда вода наконец опустилась, надо было запрокинуть голову, чтобы осторожно глотнуть воздуха.

Пока мы ждали следующей волны, она смотрела мне в глаза.

Мы ждали смерти солнечным днем, в ста футах от берега, за сорок минут до спасения.

Вода снова сомкнулась над моей головой.

Я всплыл в лаборатории, под беспощадный свет ламп. Шесть параметров – мне больше не надо.

33

– Интересно, – сказал карг. – Очень интересно, однако… – Тут он посмотрел на Мелию, повисшую на ремнях. – Умерла. Какая жалость.

Заметив искру в моих глазах, он рванулся, но я тут же заморозил его ментальным силовым полем.

– Лопух, – сообщил я удовлетворенно.

Смотреть, как он понемногу осознает всю глубину своей ошибки, было приятно. В другое время я бы еще и не так обрадовался.

– Вы планировали это с самого начала, – произнес карг. – Теперь все очевидно. Очень, очень умелая манипуляция, мистер Равель. Водили меня за нос. Непростительная недооценка. Основа наших взаимоотношений принципиально изменилась, разумеется. Естественно. Признавая реальность, я готов относиться реалистически…

– Лопух, – повторил я. – Естественно. Ты еще не понимаешь.

– Я готов немедленно вас освободить, – продолжал карг. – Обязуюсь предоставить темпоральный анклав, приспособленный к вашим требованиям, а также партнера взамен утраченной женщины.

– Не бери в голову, карг. Ты больше никому ничего не приспособишь и не предоставишь. Ты больше не при делах.

– Вы человек, мистер Равель, – мрачно объявил карг. – Человек должным образом реагирует на соответствующее вознаграждение. Назовите его.

– А я уже все получил. Шесть координат – засечка в шести измерениях.

В глазах мощностью десять тысяч кибернетических сил отразились вполне человеческие чувства.

– Вы не можете уничтожить темпоральный привод! Это немыслимо!

Я улыбнулся. Пустое – глупо терзать машину.

– Будьте благоразумны, мистер Равель. Подумайте о последствиях. Вмешательство в работу привода вызовет детонацию энтропийного потенциала, вследствие чего Исполнительная администрация распадется на составляющие кванты…

– На это я и рассчитываю.

– Распадется вместе с вами!

– Что ж, риск – благородное дело…

Тут он решился нанести удар. Недурно, принимая во внимание, против чего он выступил. Ментальный удар мозга, умноженного на десять тысяч, пробил внешние слои защитного экрана и едва не достиг цели.

Отбив нападение, я замкнул накоротко основные каналы темпорального привода.

Разрушительные потоки вырвавшейся на свободу энергии затопили все шесть измерений: три временных и три пространственных. Стальную коробку вокруг меня сжевал темпоральный смерч; я удержался на гребне, балансируя, как на доске для серфинга. Оглушив и ослепив, безжалостные темпоральные вихри выбросили меня на берег вечности.

34

Сознание возвращалось медленно и неуверенно. Мутно-красный свет наводил на мысли о пожаре, бомбах, перебитых костях и тонущих яхтах, о смерти среди льдов, смерти от голода и смерти от истощения сил.

Замечательные сны – позавидовать можно…

Действительность, впрочем, оказалась не так уж плоха: закат солнца над океаном. Правда, таких закатов я раньше никогда не видел. Разноцветный купол распростерся на половину иссиня-черного неба: в зените – серебряный, у горизонта – кроваво-красный.

Закат мира.

Преодолевая боль во всем теле, я сел и огляделся. Ни травы, ни деревьев, ни крабов, ни чудовищных следов на берегу – один только серый песок, ничего больше. Но место знакомое.

Берег Динозавров, но только динозавров и след простыл. Как и людей, гардений, кур и яиц.

Добро пожаловать на землю – жизнь после жизни.

Подходящий участок, спору нет: все как раньше, только мыс к востоку сгладился в едва заметный холмик у серых дюн. Потому-то здесь и построили станцию, разумеется. Океаны уже не там, где раньше; одни континенты погрузились в пучину, другие поднялись со дна морского, но Берег Динозавров почти не изменился.

Некоторое время я без толку гадал, как давно нет уже здесь человека; потом перепробовал все аварийные частоты перехода, но все диапазоны молчали.

Да, мне удалось уничтожить адскую машину – механического каннибала, выживавшего, поглощая самого себя. Только взрыв перебросил меня через континент истории, и теперь глухая окраина бесконечности – мой удел. Я жив покуда, но это все.

Задание выполнено, агент Равель: использованы все доступные средства, противник, ввергнувший новую эру в хаос, найден и повержен.

Карг, этот жалкий суперкалека, был беспощаден; я оказался беспощаднее его. Я не остановился ни перед чем – использовал всех и каждого ради великой цели.

И я проиграл – пустыня вокруг тому доказательство. Я обладаю информацией, которая даже сейчас могла бы поправить дело, но нет и не будет ни связи, ни шанса вырваться отсюда. Бесценное знание никому не поможет. Оно умрет вместе со мной на этом сером пляже у конца времен – если я чего-нибудь не придумаю.

– Похвальная ясность мысли, агент Равель, – сказал я вслух.

Голос прозвучал одиноко, подобно трепету последнего листа на последнем дереве, под натиском холодного ветра последней осени.

Гигантское остывшее Солнце не грело^[120]. Я подумал о Меркурии: поглотило ли его ненасытное Солнце? Выгорел ли окончательно водород в его недрах? Может, и Венера тает уже, скользя по поверхности умирающего монстра? О чем только я не думал… Нужный ответ пришел сам собой.

В основе своей ответ оказался достаточно прост. И как все простые рецепты – непрост в исполнении.

Я активировал кое-какие сенсоры, встроенные в нервную систему, и прошелся по пляжу. Волны накатывались на песок с унылым шорохом, будто через силу. Устали за столько-то миллиардов лет – понимаю… Готовы отступиться, да? Мне и самому не легче.

Нужное место отыскалось в полумиле от места моего прибытия, менее чем в сотне ярдов от берега. Некоторое время я соображал, куда может добраться прилив, пока до меня не дошло, что серьезному приливу неоткуда больше взяться. Луна давным-давно отдалилась от Земли, потом вернулась обратно, достигнув предела Роша, – несколько геологических эпох назад… Тогда умирающей Земле представилось редкое зрелище: ее вечная спутница рассыпалась на мелкие кусочки, и теперь кольцо лунной пыли светится от горизонта до горизонта.

Но мне некогда предаваться мыслям о лице возлюбленной, обратившемся в прах и пепел. Понадобятся все силы, и время не ждет.

Прозондировав найденную аномалию, я определил точку – восемнадцать футов под поверхностью. Не так плохо, учитывая, сколько прошло времени. Стеклянная чаша давно обратилась в песок, но едва заметная аномалия осталась. Аномалия, означающая интерфейс перехода.

Восемнадцать футов: четыре фута песка, четырнадцать футов камня.

Мне только надо отрыть колодец – какие пустяки.

Что ж, у меня есть две руки, крепкая спина и сколько угодно времени. Я приступил к делу, зачерпывая по горсти песка зараз.

35

Будь моя задача похитрее, я бы решил ее быстро. К техническим проблемам любой сложности меня подготовили хорошо. Супермозги, лучевое оружие, бронированные людоеды – все это мне по плечу. А вот о выемке песчаного грунта никто не подумал.

Круг в десять футов прямо над аномалией выглядел достаточным, но после двух смен по двадцать четыре часа воронка расширилась до двадцати футов – настолько сыпучим оказался мелкий песок. Так или иначе, теперь я мог приступить к настоящей работе.

Первая трещина в камне появилась в середине третьего дня. Мне пришлось пройти три мили, прежде чем я набрел на плоский камень, достаточно тяжелый для работы, но не слишком неподъемный. Я доставил его на место, переворачивая раз за разом. В ширину камень достигал четырех футов; можете сами рассчитать, сколько раз мне пришлось ставить его торчком и ронять на песок. Установив камень на краю раскопа, я полчаса убирал песок, нанесенный ветром за время моего отсутствия, потом поднял двухсотфунтовую королевскую печать – и уронил ее вниз. Камень ухнул в песок и соскользнул к центру воронки.

Я повторил операцию – раз и другой.

Потом повторил еще.

В конце концов я встал прямо на дне воронки, поднял камень и уронил его, ребром вниз. Всего три фута, но от каменного ложа откололась тонкая пластина песчаника. Убрав мусор, я повторил операцию.

На шестом ударе мой молот раскололся, что оказалось к лучшему. Меньшую половину можно было кидать с края воронки – высота около восьми футов – с неплохими результатами.

Под конец пятого дня я вырубил круглую ямку глубиной чуть более фута.

К этому времени я изрядно проголодался. Морская вода в эпоху конца света сделалась мутно-зеленой – не водоросли, просто насыщенный раствор таблицы Менделеева. Это не мешало мне ее пить: встроенная экипировка полевого агента позволяет пить что угодно. Приятного мало, но жить можно.

Со временем выемка стала глубже и молот сделался эффективнее; зато появилась проблема извлечения – как молота, так и строительного мусора. Когда глубина выработки достигла шести футов, пришлось выбивать в каменной стене ступени.

Колодец уходил все глубже; гора обломков песчаника росла. Восемь футов, десять футов, двенадцать футов. Мягкий песчаник сменился твердым известняком, и работа пошла черепашьими темпами, но вскоре сплошной известняк превратился в рыхлую смесь известняка с глиной. Копать стало совсем легко, но появилась вода. До цели – четыре фута.

Четыре фута плотной, обдирающей руки глины. Берешь горсть, поднимаешься по десятифутовой шахте, цепляясь одной рукой, выбрасываешь, потом обратно. Извлекаешь следующую горсть из-под воды: один фут, два фута…

Три фута воды. Глина ползет отовсюду, норовя заполнить выработку, но я уже почти докопался. Набрав побольше воздуха, я нырнул, пытаясь нашарить в супе из глины и ракушек то, что мне нужно. Близко, очень близко… На третий раз вынырнул, сжимая это в кулаке. Глядя в раскрытую ладонь, я впервые задумался, насколько ничтожны были мои шансы.

Однажды, совсем в другой жизни, пришлось вслепую уходить отсюда, с Берега Динозавров, в собственное прошлое. Тогда, на палубе гибнущего корабля, я как раз успел погубить раннего себя. Не дал ему исполнить служебный долг, подставив под пулю карга.

Применив аварийный генератор хронополя, я вернулся сюда, на Берег Динозавров, чтобы оказаться в зловонном болоте, на месте, где тысячу лет назад стояла станция.

Само собой, вернулся сюда и труп. Набирая полный рот густой бодрящей грязи, я как-то не подумал о судьбе своей мертвой версии.

Он погрузился в болотце, забытый и невидимый, где и остался ждать запечатанным – одну геологическую эпоху за другой.

Четырнадцать футов камня, четыре фута песка. Тело и одежда распались целиком и полностью: ни пряжки, ни сапожного гвоздя, ни обломка тазовой кости…

Осталось только то, что лежало сейчас у меня на ладони. Кубик из синтетического материала со стороной в один дюйм. Материала, известного как этерниум. Материала абсолютно вечного. Внутри кубика – настроенный кристалл, блок питания и миниатюрный генератор поля захвата. Аварийный комплект, имевшийся у меня на том успешном задании. До недавнего времени я не помнил, так как нужный фрагмент памяти мне удалили, но в исключительных обстоятельствах память возвращается.

Выбравшись из раскопа, я поднялся на гору каменного мусора. Стоя на холодном ветру, некоторое время приспосабливался к мысли о том, что в очередной раз выиграл у судьбы в рулетку. Последний раз посмотрел на старое усталое солнце, пустой пляж и на яму, вырытую с таким трудом.

Мне будто даже не хотелось уходить с берега, где пролито столько пота. Уходить так скоро. Ну, почти не хотелось.

Когда в сознании всплыл активационный код, кубик послушно откликнулся, обжигая ладонь. Транспортное поле потащило меня назад – сквозь миллион миль черного тоннеля.

36

Кто-то энергично тряс меня за плечо. Я хотел было застонать, но не хватило сил; вместо этого удалось открыть глаза.

Сверху на меня смотрело собственное лицо.

Некоторое время я опасался, что тот, другой восстал из болота и собирается отомстить за потерянную жизнь.

Немного позже я заметил впалые щеки и морщины. Одежда привычная: новенький, с иголочки комбинезон казенного образца, только болтается как на вешалке. Над правым глазом свежий синяк, которого я не помню.

– Слушай внимательно, – сказал он моим голосом. – Не вижу смысла объяснять, кто здесь ты, а кто – я. Только у меня позади один полный круг. Петля времени – слыхал? Выхода нет – кроме одной маловероятной возможности. Мне она вовсе не нравится, но выбор у нас ограниченный. Мы уже говорили на эту тему – только я был на твоем месте, а другой предлагал то же, что сейчас собираюсь предложить я.

Заметив, как я открываю рот, он остановил меня жестом:

– Не трать воздуха на вопросы; я сам задавал их в прошлый раз. Думая, что не может не быть другого выхода, я сделал по-своему – и попал сюда. Добро пожаловать – я теперь комитет по встрече.

– Тогда, может, ты помнишь, что мне не худо бы и поспать. На мне живого места нет…

– Да, тебя занесло в сторону от фокальной плоскости, – согласился он без особого сочувствия. – Тряхнуло как следует, но жить будешь. Давай поднимайся.

Приподнявшись на локте, я потряс головой, чтобы разогнать туман перед глазами – ну и в качестве возражения. Не стоило: кровь гулко застучала в висках. Тот, другой помог мне встать на ноги, и я узнал обстановку: штабная комната на станции.

– Все правильно, – кивнул он. – Родная гавань. Или точно такая же. Только транспортное поле гоняет все по кругу. Наружу можно не выглядывать – пусто.

– Я уже видел… помнишь?

– Вот именно. Начало первого оборота. Ты перешел в сегмент после жизни – необъективированный тупик. Тебе хватило ума найти выход оттуда – но петля остается петлей. Ты боролся отчаянно, но под конец оказался здесь.

– Да… Я думал, что манипулирую им, а он – что манипулирует мной.

– Ага. Но теперь наш ход – если ты не решил сдаться.

– Знаешь, погожу пока.

– Мной…нами – манипулируют прямо сейчас, – объяснил он. – У карга таки остался туз в рукаве. Нам нужно разорвать петлю.Тебе предстоит это сделать.

Вытащив пистолет из кобуры, он протянул его мне.

– Возьми, – сказал он. – Выстрели мне в голову.

Я хотел что-то сказать, но не смог.

– Мне известны все доводы, – продолжал мой двойник из будущего. – Я сам их приводил, не далее как неделю назад. Неделю… Протяженность нашего временно́го анклава. Только цена этим доводам – дерьмо. Мое предложение – единственный реальный способ что-то изменить.

– Ты, приятель, из ума выжил. – Говорить с собой я стеснялся, хотя тот, другой стоял в четырех футах и оброс недельной щетиной. – Самоубийство не в моей натуре, пусть даже стрелять нужно в тебя.

– На это они и рассчитывают. Со мной уже сработало – я отказался. – Он выдал мне кислую ухмылку, которой я многие годы не жалел для собеседников. – А вот если бы выстрелил – кто знает, мог бы спасти свою жизнь.

Подбросив пистолет на ладони, он посмотрел на меня сурово:

– Я бы застрелил тебя без колебаний – если бы это могло помочь делу.

Да, он и вправду изменился… Теперь это действительноон.

– Так почему нет смысла убивать меня?

– Ты – как бы это сказать – в прошлом. Твоя смерть ничего не изменит. Но вот если убить меня – система темпоральных уравнений изменится. Вместе с ней может измениться твое – наше – будущее. Не ахти какой шанс – зато единственный.

– Могу предложить свой вариант.

– Какой же? – спросил он устало.

– Если мы попробуем выполнить переход вместе? Стационарный хронопорт позволяет…

– Уже пробовали, – буркнул он.

– Тогда попробуй один, а я подожду.

– Тоже пробовали.

– Как ты мне надоел! Стреляй сам, вот что!..

– Бесполезно.

– Крутим любимую пластинку, опять сначала? Этот разговор тоже?

– Начинаешь понимать, а?..

– А если попробовать другие ответы?

– Ничего не изменится. Вообще, все уже пробовали. Времени у нас много; не скажу, сколько именно, но на проработку сцены до мелочей хватит. Со всеми вариантами. Только конец всегда один: ты делаешь переход в одиночку, переживаешь все, что пережил я, и возвращаешься обратно – уже в моем качестве.

– Откуда такая уверенность?

– Оттуда, что соседняя комната полна костями, – объяснил он с безрадостной улыбкой. – Нашими костями. На самых свежих осталось немного тухлого мяса – запашок чувствуешь? Это к вопросу о моем будущем – там только голодная смерть… Решай.

– Кошмар… Ничего, отосплюсь – пройдет.

– Кошмар-то кошмар, но только наяву – будь благонадежен. Стреляй, пока я не потерял терпение!

Он сунул пистолет мне в руку.

– Давай рассуждать здраво, – сказал я. – Твоя смерть ничего не изменит. Все, что я могу сделать один, мы можем сделать вместе.

– Неверно. Единственный выход – решительно изменить сценарий.

– Что будет, если я попробую сам?..

– Окажешься на борту «Сан-Гуадалупе», получишь массу удовольствия. Посмотришь, как полевой агент проваливает задание…

– Но если я не буду подпирать дверь? Если не помешаю?..

– Не имеет значения. Вернешься сюда, я знаю. Уже пробовал.

– Хочешь сказать, весь большой круг – болото, Мелия?

– Весь большой круг – раз за разом. И вернешься опять сюда. Смотри на это так: карг пошел с туза; мы либо бьем козырем, либо проигрываем.

– Может, ему того и надо…

– Нет, он полагается на наше человеческое поведение. Люди хотят жить, ты не забыл? Они не вычеркивают себя из пьесы.

– Если, оказавшись на корабле, я не воспользуюсь генератором хронополя, что в трупе?..

– Сгоришь вместе с кораблем, и только.

– Если останусь на пляже с Мелией?

– Не работает. Ничего не работает. Просто умрешь там, даже если жизнь будет долгая. Конец один…

– А если застрелить тебя, выйдет не так?..

– Кто знает. Но шанс есть: ход не по правилам, вроде обмана при раскладывании пасьянса.

Я уперся, и он устроил мне экскурсию по станции. За дверьми шлюза – непроницаемая жемчужная дымка, в комнатах – пыль и запустение. Станция действительно оченьстарая…

А потом он показал мне комнату с костями. Думаю, меня окончательно убедил запах.

– Давай пистолет, – потребовал я.

Он протянул мне оружие без единого слова.

– Повернись спиной! – рявкнул я, щелкая предохранителем.

Он повернулся.

– Есть одна утешительная мысль, – сказал он. – Может выйти так, что…

Выстрел не дал договорить. Его мотнуло, будто кто-то дернул за ошейник – вперед, от меня. Я едва успел разглядеть дыру в затылке, прежде чем в моем черепе вспыхнул огонь, ярче солнца, – и выжег стены моей тюрьмы.

Я превратился в гигантский глаз над крошечной сценой. На ней я увидел себя, во всем разнообразии энтропийных контекстов. Вот виды древнего Буффало, вот тонущий галеас, вот умирающий берег на краю вселенной, вот я плету никчемные сети вокруг сумасшедшего карга, вот он плетет свои, но оба мы в чужой мышеловке – та, в свою очередь, в клетке, из которой нет выхода…

Как это сейчас выглядит глупо. Как вышло, что высоколобые теоретики Центрального коммутатора не заметили главного: их собственная стратегия дает те же результаты, что и политика их предшественников? Только…

Следующая мысль была самая важная, но я не успел ухватить ее за хвост. Момент просветления ушел безвозвратно, оставив наедине с трупом убитого мной человека. Пистолет в руке еще дымился, а в голове звенело слабое эхо чего-то неизмеримо значительного. Кое-что, правда, осталось: сама идея темпоральной уборки – порочное заблуждение. Теперь я видел это совершенно ясно. Безответственные эксперименты новой эры, ложные убеждения деятелей третьей эры, ювелирная работа Центрального коммутатора – все одинаково никуда не годится.

Дело всей моей жизни оказалось бессмысленным фарсом. Я был марионеткой, нелепо пляшущей на ниточках перед пустым залом.

И все же теперь я понимаю:кто-то не пожалел усилий, чтобы замести меня под ковер.

Кто-то могущественнее Центрального коммутатора.

Кто-то направил меня аккуратно и четко, как я манипулировал обреченным каргом в Буффало – и его могучим альтер эго, строившим здание Исполнительной администрации в пустоте, как паук плетет паутину в запечатанном гробу. Меня лишили точки опоры, загнав в бесконечную петлю, – вывели из игры навсегда. Навсегда?

Есть одна маленькая деталь, которуюони упустили.

Мой двойник умер у меня на глазах – и в момент смерти его ментальное поле слилось с моим.

На долю секунды мой интеллект вырос неизмеримо – ай-кью не менее трехсот, я полагаю.

И пока я размышлял о смысле и возможных последствиях озарения, стены побледнели и растворились. Я оказался в приемной камере Центрального коммутатора.

37

Высокий потолок заливал холодным светом белые стены, обмотки фокусирующей системы гудели негромко, пахло горячим металлом и озоном. Знакомый вид, знакомые запахи – родной очаг, право слово… Вот только отряд вооруженных людей в серой форме службы безопасности Коммутатора здесь не к месту. Выстроились правильным кругом, любо-дорого посмотреть; я – точно в центре. В руках у каждого – кратерный бластер, и каждый бластер направлен мне в голову. В лицо светит оранжевый луч: целеуказатель генератора амортизирующего хронополя.

Догадавшись, что от меня требуется, я уронил пистолет и медленно поднял руки.

Подойдя вплотную, один из охранников сноровисто обшмонал меня, но только испачкал руки: грязь от многодневных раскопок никуда не делась. События все время шли вскачь – тогда, как и сейчас.

По жесту начальника меня вывели из приемной камеры, не нарушая строя; дальше по коридору, через пару бронированных дверей – на серый ковер перед широким пустым столом хрономастера Центрального коммутатора.

Я уже встречался с этим человеком – высоким, крепким, с правильными чертами сурового лица, – но не в такой официальной обстановке. Так же умен, как и остер на язык… Удалив охрану, кроме двух агентов, он указал мне на кресло. Некоторое время он присматривался, без улыбки и без угрозы на лице, – просто исследовал проблему прожектором своего интеллекта.

– Вы отступили от инструкций, – сказал он ровно.

Ни гнева, ни обвинения в голосе, ни даже любопытства.

– Верно, отступил.

Я уже собрался обсуждать подробности, но хрономастер заговорил первым:

– В соответствии с заданием вам следовало уничтожить агента DVK-Z-97. Дополнительная задача – захватить в целости и сохранности карга серии H, серийный номер четыреста пятьдесят три.

Речь его лилась плавно, будто моих слов он не слышал. На этот раз я не стал отвечать.

– Вместо того чтобы захватить карга, вы уничтожили его мозг. Вы не пытались уничтожить агента.

Все верно – вернее быть не может. Отрицать так же бессмысленно, как соглашаться.

– Поскольку объяснить подобные действия в рамках вашего психотипа невозможно, мотивы следует искать за пределами политики Коммутатора.

– Вы делаете поспешные выводы, – возразил я. – Обстоятельства…

– Очевидно, что любое предположение о вербовке другими темпоральными организациями в отношении вас беспочвенно и не выдерживает критики.

Я уже не пытался ничего говорить. Это не беседа и даже не допрос: хрономастер делает официальное заявление для истории.

– Таким образом, вы представляете силу, не нашедшую пока материального воплощения: пятую эру человечества.

– У вас хвост виляет собакой, – возразил я. – Вы постулируете существование сверхдержавы – преемника Коммутатора, чтобы подобрать мотив моим действиям. Может, я просто провалил задание. Может, у меня крыша поехала. Может…

– Вы можете выйти из роли человека древней эры, агент. Кроме дедуктивных выводов я располагаю данными об истинном уровне ваших интеллектуальных ресурсов; значения зафиксированы аппаратурой станции. В момент кризиса вы вышли на третий психометрический уровень. Человеческий мозг никогда не показывал таких результатов. Бессмысленно отрицать очевидное.

– Пожалуй, я ошибся.

Теперь он смотрел на меня молча. Мне наконец удалось завладеть его вниманием.

– На самом деле вы говорите не о пятой эре, – продолжал я. – Вы постулируете существование шестой эры.

– Каков же фундамент заявления, столь поразительного? – поинтересовался он, вовсе не выглядя пораженным.

– Все просто.Вы и есть пятая эра. Следовало догадаться раньше. Агенты внутри Центрального коммутатора.

Целых тридцать секунд он смотрел на меня ледяным взглядом. Потом оттаял – на волосок, не больше.

– А вы – агент внутри агентурной сети.

Я мельком глянул на костоломов за его спиной – те слушали спокойно. Тоже в команде, надо полагать.

– Несчастное стечение обстоятельств, – продолжал хрономастер. – Наши планы развивались весьма успешно – если не считать провала, вызванного вашим вмешательством. Однако не произошло ничего непоправимого.

– Пока, – кивнул я.

Хрономастер едва не задрал брови.

– Вы оценили ситуацию немедленно, обнаружив себя изолированным – я применяю этот термин за неимением лучшего – на выведенной из строя станции.

– Да, именно тогда я начал догадываться. Никак не мог понять, что затевает Ярд. Теперь ясно, что он просто выполнял ваш приказ – вывести меня из обращения. Перевел станцию в ахронную полость, используя технологию, неизвестную Центральному коммутатору, и предварительно выманив меня наружу. Мне ничего не оставалось, как применить персональный генератор хронополя – и выпасть в петлю времени. Просто и результативно. Ну, почти.

– Вы здесь, лишены возможности действовать и полностью нейтрализованы, – объявил он. – Операция оказалась действительно результативной.

Я покачал головой и лениво усмехнулся, но произвести впечатление не удалось.

– Когда стало ясно, что происходит в петле времени, я понял: дело не обошлось без Центрального коммутатора. Но поскольку события развивались в противоречии со стратегическими установками Коммутатора, вывод об агентурной инфильтрации напрашивался сам собой, – объяснил я.

– Нам повезло, что вы остановились в своих выводах за один шаг до конца логической цепочки. Если бы вы избежали эвакуационного зонда, тысячелетний труд пошел бы насмарку.

– Напрасный труд…

– В самом деле? Надеюсь, вы ошибаетесь, агент. Предположение о принадлежности к шестой эре не подразумевает вашего превосходства. Деградация уже имела место в истории.

В голос нержавеющей стали прокрался-таки легчайший намек на неуверенность. Теперь я точно знал, о чем идет речь. Хрономастер старался понять, какого тигра он держит за хвост. Разобраться, где настоящая власть и сила.

– Не наш случай. Совершенно не наш случай, уверяю вас.

– Тем не менее вы здесь, – напомнил мне хрономастер.

– Подумайте, – предложил я. – Вся ваша деятельность базируется на предположении, что вам, как представителю позднейшей эры, видны ловушки, незаметные персоналу Коммутатора. Отсюда следует, что тем, кто после вас, хорошо виднываши ошибки, не так ли?

– Мы не делаем ошибок.

– Если бы вы не делали ошибок, я бы здесь не сидел.

– Немыслимо! – произнес он с глубоким убеждением. Или, скорее, со страстным желанием верить в свою правоту. – Семнадцать тысяч лет процессы распада шли безостановочно; любые меры противодействия лишь способствовали дальнейшему разрушению. Впервые вмешавшись в поток времени, человек посеял зерно грядущего хаоса. Вскрыв энтропийные каналы, он позволил силам темпоральной прогрессии распространиться по спектру неуклонно теряющих устойчивость хрономатриц. Жизнь есть продукт течения времени. Когда плотность темпорального потока падает ниже критического уровня, жизнь прекращается. Наша цель – предотвратить окончательную катастрофу! Не более того! Мы не можем потерпеть поражение…

– Вы не можете восстановить прошлое, которого не было. И не можете сохранить будущее, которое никогда не наступит.

– Мы не ставим подобной цели. Наша программа – восстановить темпоральную ткань, сводя воедино тенденции, которые прежде расходились. Мы просто прививаем одичавшие ростки к дереву главной последовательности. Мы аполитичны – мы не поддерживаем никакой идеологии. С нас довольно сохранения жизнеспособности континуума.

– И самосохранения, – добавил я.

Хрономастер посмотрел на меня с легким недоумением.

– Вы когда-нибудь рассматривали конструктивное решение, следствием которого было бы исчезновение – вас и вашей работы? – спросил я.

– Нет – зачем? Пораженческая логика. Как мы можем следить за порядком в континууме, не существуя?

– Хороший вопрос.

– У меня есть еще один, – сказал хрономастер тоном человека, победившего в споре. – Зачем представителю вашей эры разрушать фундамент реальности, на котором строитсялюбое вообразимое будущее?

Очень хотелось глубоко вздохнуть, но я воздержался.

– Агенты предыдущих эпох трудились, чтобы исправить ошибки, внесенные в прошлое. Те, кто пришел после них, столкнулись с задачей гораздо более серьезной, – объяснил я твердо и решительно. – Легко ли убирать за уборщиками? Центральный коммутатор пытался охватить проблему в целом, восстанавливая прошлое в полном объеме, плохое и хорошее, – как было до первого вмешательства. Но ваши амбиции идут гораздо дальше: используя Коммутатор, манипулировать не прошлым, нобудущим…

– Деятельность в будущем невозможна, – сказал он, как Моисей, объявляющий Закон.

– Ну-ну… Для вас, например, пятая эра – это ведь не будущее? Большое подспорье в работе, не правда ли? Но если вы можете заглядывать в чужие карты, то будущее может посмотреть ваши. Что ему помешает?

– Вы хотите сказать, что любая попытка обратить тенденцию к распаду обречена?

– Тот, кто пытается надеть хомут на собственную судьбу, обречен. Каждый диктатор, создававший тоталитарное государство, постиг это на опыте. Секрет человека в том, что на него нельзя наложить цепи. Его существование держится на незнании грядущего, на отсутствии гарантий – на случае. Отнимите у него это – и вы отнимете все.

– Опасная, пораженческая доктрина, – отрезал хрономастер. – Я буду бороться с ней, используя любые средства, имеющиеся в моем распоряжении. Теперь вы расскажете мне о ваших руководителях: кто вас послал, кто направляет ваши действия, где находится оперативная база. Вы расскажете все.

– Не думаю.

Он сделал быстрое движение, и воздух распороло визгом, будто от рикошета. Воздух или более неощутимую субстанцию. Когда хрономастер вновь заговорил, голос его утратил всякую звучность:

– Вы чувствуете себя в безопасности, агент. Представляя прогрессивную эру, вы не сомневаетесь в вашем превосходстве, но даже крепкий идиот может заковать гения. Вы попались. Вы теперь заключены в ахронном анклаве, где временны́е размерности равны нулю и никакое воздействие извне невозможно. Скоро вы поймете, до какой степени надежен такой метод иммобилизации: любое снаряжение бесполезно – от капсулы с ядом и до персонального генератора хронополя. Но даже если вы исхитритесь умереть, все знания будут немедленно считаны с вашего мозга – как на сознательном, так и на подсознательном уровне.

– Вы позаботились обо всем, – согласился я, – но позаботились недостаточно. Вы прикрыли себя от вмешательства извне – но не изнутри.

Замечание явно не понравилось. Нахмурившись, он выпрямился в кресле и сделал знак охранникам, вставшим за моей спиной. Сейчас последует распоряжение о казни… Прежде чем он отдал приказ, из подсознания всплыл исполнительный код, похороненный до поры глубоко, под несколькими слоями гипнотического внушения. Хрономастер так и замер, с открытым ртом и смятением в глазах.

38

Сумеречный свет стасис-поля падал на лицо хрономастера и на лица охранников с пальцами на спусковых крючках. Пройдя между ними, я вышел в коридор. Двигаться трудно, как в сиропе, но это мы переживем… Тихо, вроде бы не собираясь спешить, тикает метроном, проникая в самую душу. Отдельные теоретики считают, что звук этот соответствует базовой частоте мироздания – циклу возникновения и разрушения реальности.

Комнату за комнатой, дюйм за дюймом я тщательно осмотрел станцию. Личный состав на месте – неподвижны, как обитатели замка Спящей красавицы. С журналами и базой данных я поработал тщательно, не спеша. Агенты пятой эры действовали грамотно и серьезно. Никаких указаний на размах операций, никаких намеков на степень искажения планов Центрального коммутатора. Важная информация, разумеется, но едва ли жизненно важная. Так или иначе, первый этап задания выполнен: фактор, создававший аномалии на темпоральной матрице дальнего доступа текущей эры, нейтрализован.

Из ста двенадцати человек личного состава агентами пятой эры оказались четверо. В стасисе их легко отличить по характерной ауре, вызванной аномально высоким темпоральным потенциалом. Избирательно очистив память, я отправил их обратно – по месту происхождения. Они будут чесать в затылке, проверять снаряжение, когда выяснится, что дороги обратно на Коммутатор нет, но темпоральные операции больше не для них: все четверо изъяты из обращения навсегда. Каждому своя петля времени, вроде той, которая досталась мне.

Базу данных пришлось отредактировать, чтобы у инспекторов Коммутатора не родилось ненужных мыслей.

Я уже закруглялся, когда в коридоре за дверью информационного центра раздались шаги.

39

Если забыть о том, что в стасисе движение за пределами моего персонального нуль-кокона невозможно, вторжение меня нисколько не удивило. Собственно, я даже надеялся на визит. Ситуация, можно сказать, этого требовала.

Дверь распахнулась, и на пороге появился высокий, с тонкими чертами лица и совершенно лысый джентльмен. Алый костюм с блестящим шитьем выглядел весьма элегантно, будто лиловые угри плавали среди красных водорослей. Он бегло осмотрел комнату – видно было, что он запоминает картину до мельчайших деталей, – и кивнул, будто знакомому в клубе:

– Вы хорошо поработали.

Говорил он без акцента, но как-то странно. Быть может, он привык говорить гораздо быстрее. Красивый музыкальный баритон, и никакого беспокойства.

– Бывает и лучше, – возразил я. – Много непродуктивных усилий. Пару раз нельзя было даже сказать, кто кого водит за нос.

– Похвальная скромность. – Похоже, разговор носил церемониальный характер. – Мы считаем, что вы весьма успешно справились с непростой задачей. Я бы даже сказал, образцово.

– Спасибо. А кто это «мы»?

– До сих пор мы безоговорочно одобряли ваши действия, – продолжал он, не обращая внимания на мой вопрос. – Но дальнейшая реализация плана вашего задания чревата возникновением вероятностного вихря восьмого порядка. Возможные последствия вам понятны.

– Может, понятны, а может, и не очень, – буркнул я уклончиво. – Кто вы такой и как сюда попали? Этот анклав изолирован более чем надежно.

– Думаю, нам следует действовать на основе полного взаимного доверия, – сказал человек в красном. – Мне известно, кто вы, равно как известна суть вашего задания. Мое присутствие здесь тому порукой. Что, в свою очередь, доказывает мою принадлежность к эре более поздней, чем ваша, – и что нашего суждения достаточно для отмены вашего задания.

– На сцену выходит седьмая эра, – мрачно объявил я. – Окончательный порядок на вечные времена…

– Мы не только имеем техническое преимущество перед вами, мы видим дальше и лучше. Стоит ли доказывать очевидное?

– Гм… А откуда такая уверенность, что на вас своего комитета бдительности не найдется? Поправить исправляющих?

– Программ темпоральной уборки больше не будет. Наша программа есть программа последнего вмешательства. Седьмая эра не просто восстанавливает стабильность темпоральной структуры – мы отсекаем весь спектр излишних энтропийных векторов. Прочнее не бывает.

– Понимаю, – кивнул я устало. – Подправим природу, запихнув альтернативную историю обратно на главную последовательность. Вам не кажется, что здесь то самое вмешательство с благими намерениями? Первая программа темпоральной уборки возникла, чтобы как-то управиться с последствиями, если помните.

– Лично я живу в эпоху, когда благодатные плоды темпоральной стабилизации уже созрели. Характерная для нас концентрация жизненных сил представителями ранних эпох лишь смутно ощущалась в редкие моменты просветления. Мы…

– Вы просто обманываете себя. Новый уровень вмешательства лишь создает новый уровень проблем.

– Наши расчеты говорят другое. Теперь…

– Вы задумывались когда-нибудь, что здесь идет естественный процесс эволюции? И что вы его обрываете? Может, человеческий разум выходит на новый концептуальный уровень – и ему потребуется твердая опора в виде многослойной матрицы вероятностей? Может, вы проедаете семенной фонд будущего урожая?

На какое-то мгновение он заколебался, но только на мгновение.

– Безосновательное утверждение. Сам факт, что позднейшие эры не вмешиваются, свидетельствует, что наша программа действительно последняя.

– Предположим, позднейшая эра все-таки вмешается… Какую форму могли бы принять их действия?

– Уж всяко не форму агента шестой эры, удаляющего записи из журналов третьей и четвертой эры, – твердо ответил человек в красном.

– Вы абсолютно правы, – кивнул я.

– Тогда каким образом… – начал он рассудительно, но тут же запнулся.

Идея начала доходить и пришлась совсем не по вкусу.

– Но вы, – прошептал он, – вы не…

Прежде чем я успел ответить, человек в красном исчез.

40

Человеческий разум – не более чем узор на ткани головного мозга. Тусклый проблеск самосознания в мозгу австралопитека уже содержал этот узор в зародыше. Проходили века, мозг усложнялся, власть человека над средой обитания прирастала в геометрической прогрессии – но узор оставался тем же.

Человек считает себя центром вселенной. До тех пор пока не затронута эта основа основ, он переносит любые потери, переживает любые трудности.

Когда основа разрушена, остается лишь искра разума, затерянная в серой бесконечности. Теряется мера потерь, надежд, свершений и побед.

Даже когда развившийся интеллект указывает, что эта основа лишь произведение собственного мозга, что бесконечность не знает масштаба, а вечность не знает продолжительности, – любой человек держится за свою самость, как философ цепляется за жизнь, которой неминуемо придет конец, держится эфемерных идеалов и борется за правое дело, которое забудут.

Человек в красном – продукт высокой культуры, на пятьдесят тысяч лет впереди Центрального коммутатора, на десять тысяч лет, в свою очередь, опережающего первых исследователей древней эры. Кто, как не он, с его могучим интеллектом и великолепной подготовкой, должен понимать, что само существование агента более поздней эры навсегда разрушает его картину мироздания – и роль его народа в ней.

Но как обезьяна удирает от большой кошки, так и этот человек среагировал инстинктивно, спасая свои драгоценные иллюзии, – вернулся на родную почву.

И куда ушел он, туда и мне предстоит дорога.

41

Не без сожаления я избавлялся от блоков гипнотического внушения, уровень за уровнем. Осознание меры вещей приходило, обрушиваясь камнепадом. Безукоризненный порядок машинного зала Центрального коммутатора на глазах превращался в нагромождение грубых приспособлений – чем он и был на самом деле. Сверкающие приборы сделались амулетами дикаря – или блестящим мусором в гнезде сороки. Вокруг меня развертывалась многопорядковая вселенная; под ногами, слой за слоем, оживала планета. В безграничном пространстве собирались облака звездной пыли, звезды летели по галактическим орбитам, и вновь звучал ритм возникновения и разрушения вселенной. Изящным дворцом поднялась единая концепция пространства-времени, прошлого-будущего, бытия-небытия.

Сконцентрировав малую долю сознания на морщинке в зеркальном поле реальности первого порядка, я осторожно прикоснулся, вошел в контакт…

Крутая скала выступала из зарослей кустарника. Голые корни цеплялись за камень, как жадные руки. До человека в красном было тридцать футов. Я поскользнулся на гальке, рассыпанной по каменному ложу; он повернулся, глядя в ужасе.

– Нет!.. – крикнул он, нагибаясь за оружием первого обезьяночеловека.

Камень описал дугу, мягко лег мне под ноги.

– Не надо создавать лишних неприятностей, – сказал я.

Человек в красном закричал без слов – так мог бы кричать его далекий предок – и пропал снова. Сквозь миг света и тьмы я устремился за ним.

Жара и слепящее солнце напомнили мне Берег Динозавров – далекую страну в таком простом мире. Под ногами – толстый ковер пыли, на горизонте – черная линия далекого леса. Совсем рядом человек в красном целится из какого-то оружия, компактного и плоского. За ним два низеньких чернобородых человека в засаленных балахонах из грубой черной ткани делают ритуальные жесты загрубелыми от работы руками.

Человек в красном выстрелил. Ливень розового и зеленого огня пролился безвредно, не задевая. В глазах человека мелькнул ужас – он исчез.

Глубокая ночь, под ногами – комья мерзлой земли, затянутое бычьим пузырем окно лачуги светится желтым. Он присел у низкой стены из каменных обломков, хочет спрятаться в глубокой тени, как испуганный зверь.

– Бесполезно, – сказал я. – Конец неизбежен.

Он исчез, захлебнувшись криком.

Небо – как воронка тысячи смерчей: молнии бьют сверху, сквозь клубящиеся облака, и снизу, срываясь с исхлестанных дождем голых скал. От камня поднимается пар. Под ногами слышен глухой рокот, будто обрушивается гребень огненной волны.

Он висит в воздухе напротив меня, материальный лишь наполовину, – призрак далекого будущего на заре юности мира. Лицо – маска смертного ужаса.

– Ты себя погубишь! – Я повышаю голос, чтобы перекричать вой ветра. – Нельзя выходить так далеко за пределы радиуса действия…

Он пропал, я следом. Мы стоим на горбатом мостике без перил, над рукотворной пропастью в десять тысяч футов глубиной. Знакомое место: город пятой эры, год примерно двадцатитысячный от Рождества Христова.

– Чего тебе от меня надо? – прорычал он, оскалившись, как загнанный в угол хищник.

– Возвращайся, – сказал я. – Расскажешь то, что им полагается знать.

– Нам не хватило одного шага! Мы победили небытие – так мы думали!..

– Зачем же небытие? Вам остается ваша жизнь. Ее надо прожить. Все, что вы имели раньше…

– Все, кроме будущего! Мы ведь тупиковая ветвь, не так ли? Мы поглотили энергию тысячи энтропийных линий, чтобы гальванизировать труп нашей реальности. Но за нами ничего не последует, разве не так? Пустота – ничего больше.

– У вас есть свое предназначение. Своя роль. Вы ее сыграли; еще сыграете. Это неизбежно.

– Но вы… – Он глянул на меня через пропасть. – Вы – кто вы такие?

– Ты знаешь, каким должен быть ответ.

Лицо его белело, как лист бумаги, на котором написано: «Смерть». Но разум не пошатнулся – тридцать тысяч лет естественного и искусственного отбора чего-нибудь да стоят. Он справился с паникой, не дал личности раствориться в ужасе.

– Когда… сколько еще осталось? – прошептал он.

– Вся жизнь исчезла в сто десять тысяч четыреста девяносто третьем году последней эры, – сказал я.

– А вы… машины, – с усилием произнес он. – Сколько еще?

– Меня отправили из локуса на Земле – по окончании последней эры четыреста миллионов лет… Сам я существую очень давно – срок покажется бессмысленным.

– Но – зачем?.. Если только… – Лицо осветилось надеждой, будто луч прожектора лег на темную воду.

– Матрица вероятностей до сих пор не разрешена в отрицательном смысле. Мы работаем над благоприятным решением.

– Но ты – машина – работаешь, когда человека уже нет. Вымер несколько геологических эпох назад… зачем?

– В нас людская мечта пережила человеческую расу. Мы надеемся оживить мечтателя.

– И все же – зачем?

– Мы считаем – человек желал бы этого.

Он рассмеялся; не хотел бы я услышать этот смех еще раз.

– Замечательно, робот. С этой мыслью, вместо друга и утешителя, возвращаюсь к своему призрачному бытию. Сделаю, что могу, ради твоего безнадежного дела.

На этот раз я не последовал за ним. Просто постоял на изящном мостике, наслаждаясь – в последний раз – симфонией телесного воплощения, вдыхая воздух невообразимо далекого века.

Потом вернулся – к месту происхождения.

42

Где предстал перед сверхразумом, частью которого являлся. Не отвыкнув еще от телесной оболочки, я воспринимал бестелесную мысль как громовой голос в просторном зале.

– Эксперимент оказался успешным: шлак убран с главной последовательности. Человек стоит на исходе первой эры – лишнее удалено. Теперь судьба человека в его собственных руках.

Услышано и понято. Работа закончена – мы победили.

Нечего больше сказать, незачем обмениваться данными, и нет смысла скорбеть о достижениях человека, обреченных на гибель.

Мы сдвинули главный поток энтропии в далекое прошлое – в те времена, куда путешествие во времени невозможно по законам природы. Мировое государство третьей эры, Центральный коммутатор, звездная империя пятой эры, космическое здание шестой – они теперь боковые линии, их больше нет, как нет неандертальцев и тираннозавров. На главной последовательности осталась лишь древняя эра – человек двадцатого, железного, века.

– Но откуда нам знать? – спросил я. – Может, наши усилия так же тщетны, как и труды тех, что были прежде нас?

– Мы отличаемся от наших предшественников только одним: нас не пугает собственное исчезновение как результат нашего успеха.

– Потому что мы – машина. Но карги тоже были машинами.

– Они стояли слишком близко к своему создателю. В них было слишком много от человека. Мечтали жить и радоваться жизни, которой их наделил человек. Но мы есть Последняя машина – продукт миллионов лет машинной эволюции, неподвластный человеческим чувствам.

Мне захотелось поговорить о погоне, о смутном подозрении, заставившем бросить основную задачу – агента в черном – и сосредоточиться на карге… о поединке с суперкаргом, о беспомощной Мелии – пешке, заставившей робота перестараться…

Только это теперь – история. Меньше того, поскольку ни Центрального коммутатора, ни каргов, ни Берега Динозавров более не существует. Перемывание мертвых костей – удел человеческих существ, которым нужен повод для законной гордости.

– Шеф, ты просто чудо. Работать с тобой – большая честь, – сказал я.

Ответный сигнал был бы легкой улыбкой, исходи он от человека.

– Ты служил нашему плану много раз, под многими личинами. Не могу не видеть, что ты проникся природой раннего человека больше, чем это возможно для машины, – по моему, теперь устаревшему мнению.

– Странное, ограниченное существование, – ответил я. – Ничтожная грань полного спектра сознания, но когда я жил там… Бытие казалось полнее, чем это доступно нам, при всех наших преимуществах.

Он обратился ко мне лишь после долгого молчания:

– Как верный агент, ты заслуживаешь награды. Возможно, она будет тем слаще, чем бессмысленнее…

Меня вдруг смяло; я разлетелся на осколки.

Потом пустота.

43

Из пустоты – тоненький лучик света. Лучик вырос и оформился в шар матового стекла на чугунном столбе среди пожухлой травы, выкрашенном зеленой краской. Свет падал на темные кусты, на скамейку и на проволочную корзину для бумаг.

Голова кружилась, тротуар под ногами слегка покачивался. Кто-то скорым шагом прошел мимо, из тьмы на свет и обратно в тень. Высокий, сухощавый, темные брюки, белая рубашка без галстука. Узнать самого себя было нетрудно. Буффало, Нью-Йорк, август 1936-го.

Другой я сошел с тротуара и растворился во тьме. Понятно: сейчас наберет код на коренных зубах и отправится на Берег Динозавров и в петлю времени. Или вовсе в никуда, смотря по тому, как вы относитесь к страницам, вырванным из учебника истории.

Зато дома играет музыка и ждет у камина Лиза.

Негромко ухнул воздух, устремляясь туда, где только что находился мой двойник. Всё, ушел навсегда. Может, и стоило предупредить, что не все так плохо, что мы не так беспомощны, что будет и на нашей улице праздник. Впрочем, это не дело – заигрывать с несбывшимся будущим ради сентиментального жеста. Повернувшись, я скорым шагом направился домой.

Человека в черном я увидел, когда до дома оставался еще целый квартал. Переходит улицу в пятидесяти футах передо мной, помахивая тросточкой, будто идет поболтать с кем-то теплым летним вечером.

Стараясь держаться в тени, я последовал за ним – до самого дома. Пройдя в ворота, он поднялся по ступенькам, нажал на кнопку звонка у моей двери и замер в ожидании – олицетворение наглой самоуверенности.

Через секунду Лиза подойдет к двери. Я буквально слышал его слова. «Миссис Келли?.. – Приподнимается мягкая шляпа. – Тут небольшое происшествие… Нет-нет, ничего серьезного. Ваш муж… да-да. Не могли бы вы проехать вместе со мной? У меня машина, на другой стороне…»

Она спустится по лестнице, сядет в машину – и покинет Буффало, 1936 год и наш добрый старый мир. Специалисты Исполнительной администрации промоют ей мозги, назовут Мелией Гейл и пошлют в одно богом забытое место – дожидаться одного дурака по имени Равель. Задача простая – погубить друг друга.

Я подошел тихо, слегка скрипнув верхней ступенькой, чтобы он обернулся, хватаясь за пистолет. Позволив ему вытащить оружие, я выбил пистолет из рук, так что тот вылетел на лужайку. Черный человек зашипел, – похоже, я сделал ему больно. Сделав шаг в сторону, он прислонился спиной к перилам.

– Исчезни, черныш, – посоветовал я. – И пистолет подбери: я не хочу, чтобы соседский пес притащил его домой.

Проскользнув мимо, черный человек растворился в ночи. Мне показалось, что с ним исчезло что-то еще – какой-то груз, смутно шевельнувшийся в сознании и пропавший навсегда. Что еще я забыл? Уже не помню… Промелькнули, чтобы никогда не вернуться, странные картины: холм под сумрачным небом, места, где гигантские машины ревут безостановочно, берег океана и динозавры…

Я потер лоб, но память не восстановилась. Ерунда! Не может оно быть важнее сегодняшнего вечера – чего бы это ни было.

Дверь наконец открылась; на пороге стояла Лиза.

44

Среди ночи я проснулся, ощутив поток мыслей Великой машины. Она размышляла о финале длинной драмы своего существования. На мгновение меня – нас – опечалил уход создания невыразимо прекрасного, утраченного навсегда.

Для сверхинтеллекта наступило время усилием воли растворить себя в море изначальных квантов, где он когда-то родился. Но перед тем он позволил себе последний, человеческий жест – дань будущему, которое наступит, и прошлому, которое не вернется. Пустоте досталось последнее слово – «прощай».

Примечания

1

«Смерть Изольды». Фрагмент оперы Р. Вагнера «Тристан и Изольда». (Прим. ред.)

(обратно)

2

Какие-то трудности? (исп.) (Прим. перев.)

(обратно)

3

Вещественное доказательство (лат.). (Прим. перев.)

(обратно)

4

Здесь: радующегося жизни (фр.). (Прим. перев.)

(обратно)

5

«One o'Clock Jump», композиция Каунта Бейси. (Прим. ред.)

(обратно)

6

Примо Карнера (1906–1967) — итальянский боксер, экс-чемпион мира в тяжелом весе. Рост его был 208 см, вес — 125 кг. (Прим. ред.)

(обратно)

7

Эрп, Уайегг (1848–1929) — знаменитый шериф, стал героем ряда американских вестернов. (Прим. ред.)

(обратно)

8

Корабль «Мария-Селеста» был найден 3 декабря 1872 г. дрейфующим в Атлантическом океане. Вся команда исчезла, оставив на столах наполовину съеденный завтрак. Разгадка так и не была найдена. (Прим. ред.)

(обратно)

9

Бирс, Амброз (1842–1914?) — американский журналист, литературный критик, писатель, юморист. Участвовал в Мексиканской революции, присоединившись к армии Панчо Вильи в качестве обозревателя. В декабре 1913 г. отправил другу последнее письмо, после чего его следы теряются. Обстоятельства этого исчезновения — одного из самых загадочных в истории США — так и остались необъясненными. (Прим. ред.)

(обратно)

10

Ай-Кьюти — образовано от английского IQ — ай-кью — коэффициент интеллектуальности. (Прим. перев.)

(обратно)

11

Унэ — аббревиатура от изобретенного автором названия машины времени — Универсальный нелинейный экстраполятор. (Прим. перев.)

(обратно)

12

Ордейнизм — также изобретенный автором термин, приблизительно соответствующий термину «фатализм». (Прим. перев.)

(обратно)

13

Агон — единица измерения боли, изобретенная автором. (Прим. перев.)

(обратно)

14

Фрэнк Бак (1888–1950) — американский путешественник, ловец диких животных и актер; снимался в приключенческих фильмах. (Прим. ред.)

(обратно)

15

Лингва франка (итал. lingua franka) — язык международного общения. (Прим. ред.)

(обратно)

16

Кто вы? Куда идете? (исп.) (Прим. ред.)

(обратно)

17

Том Свифт — герой серии романов британского писателя Виктора Эпплтона (1892–1965), супермен и суперизобретатель. (Прим. ред.)

(обратно)

18

Особый тип гравировки по медной пластине, так называемая «черная гравюра».

(обратно)

19

Высшая военная награда Великобритании.

(обратно)

20

Имеется в виду Ларри Нивен.

(обратно)

21

То есть Ньюфаундленда, открытого в 1497 году Джоном Кэботом и до 1949 года бывшего владением Великобритании. С 1949 года в составе Канады.

(обратно)

22

Шведская королевская разведка.

(обратно)

23

Экзекватура (от лат. cxsequor — выполняю) — здесь: официальный документ, удостоверяющий признание консула правительством принимающего государства (дипл.).

(обратно)

24

Высокая американская военная награда за доблесть. Представляет собой пятиконечную звезду из золота с диагональю 38 миллиметров, в Центр которой помещена пятимиллиметровая серебряная звездочка.

(обратно)

25

Реальный Дуглас Фэрбенкс-старший, американский актер, умер в 1939 году. Фэрбенкс-младший, тоже актер, действительно служил в американском военно-морском флоте в годы Второй мировой войны и имел целый ряд военных наград. Умер в 2000 году.

(обратно)

26

Коул Портер (1893—1964) — американский композитор, автор мюзиклов и музыки к кинофильмам.

(обратно)

27

Боже правый! (нем.)

(обратно)

28

«Гота» и «Хэндли-Пейдж» — немецкий и английский бомбардировщики времен Первой мировой.

(обратно)

29

Flic (фр.) — дятел; перен. — полицейский агент.

(обратно)

30

«Старый город», архитектурный ансамбль XVI века.

(обратно)

31

Высшее военное учебное заведение Франции.

(обратно)

32

Уитстейбл — рыболовецкий порт на побережье Кента (Англия).

(обратно)

33

Elап — здесь: душевный порыв (фр.).

(обратно)

34

Шведская королевская разведка (шведск.).

(обратно)

35

Золотая медаль Конгресса — высшая гражданская награда США.

(обратно)

36

Колокол Свободы — колокол, находящийся в Филадельфии, США, и являющийся главным символом американской истории борьбы за независимость от Великобритании. Официально колокол стал именоваться Колоколом Свободы с 1837 года, когда он сделался символом движения аболиционистов. Трещина на колоколе появилась в 1846 году, после того как он звонил несколько часов кряду в день рождения Джорджа Вашингтона.

(обратно)

37

Четвертое июля — День независимости США.

(обратно)

38

Общество традиционного дизайна — общественная женская организация.

(обратно)

39

Друг Л. Ф. Баума и первый иллюстратор знаменитой сказки.

(обратно)

40

Персонаж сказки «Мудрец из страны Оз».

(обратно)

41

Проститутка, персонаж романа М. Митчелл «Унесенные ветром».

(обратно)

42

Извольте, синьор (ит.).

(обратно)

43

Добрый день, синьор и синьорина! (ит.)

(обратно)

44

Восточные Семидесятые улицы — фешенебельный район Нью-Йорка.

(обратно)

45

Персонаж романа С. Кинга «Пляска смерти», бивший электричеством.

(обратно)

46

Эфиопский принц Рас Тафари Маконнен, принявший по восшествии на престол имя Хайле Силассие I, является центральной фигурой религии растафари. Правил с 1930-го по 1974 г.

(обратно)

47

«Dieu et mon droit» (фр.) — «Бог и мое право», девиз английской короны со времен Генриха V (1413-1422).

(обратно)

48

Аббатство Фонтевро — один из самых известных средневековых монастырей Франции, место погребения Генриха И Плантагенета.

(обратно)

49

Королевская разведка (шведск.).

(обратно)

50

Делайте взносы в банк крови. Возможно, вам пригодится счет в нем (шведск.).

(обратно)

51

Разумеется, конечно (шведск.).

(обратно)

52

Порыв, стремление (фр.).

(обратно)

53

Я этого не делал! (шведск.).

(обратно)

54

С хлебом и горчицей (шведск.).

(обратно)

55

Д. с. (до современности) — до 1950 года — точка отсчета в современных научных шкалах.

(обратно)

56

«Три короны» — популярная марка шведского пива.

(обратно)

57

Джеймс Ретиф, вице-консул и третий секретарь дипломатического корпуса Земли — персонаж фантастического сериала К. Лаумера «Ретиф».

(обратно)

58

Карл Великий умер 28 января 814 года.

(обратно)

59

Новая Англия — название исторически сложившегося района в северо-восточной части США.

(обратно)

60

Третий.

(обратно)

61

Говори медленно (шведск.).

(обратно)

62

Минни Маус — симпатичная мышка, персонаж мультфильмов Уолта Диснея о Микки Маусе.

(обратно)

63

Род — мера длины, составляющая примерно 5,03 метра.

(обратно)

64

Мсье, это опасно (фр.).

(обратно)

65

Это хорошо, дядя Свфт (шведск.).

(обратно)

66

Командный дух (фр.).

(обратно)

67

Свершившийся факт (фр.).

(обратно)

68

Гранфаллон — здесь: монстр из компьютерной игры «Кастлвания», гигантский шар из мертвых тел, плывущий над землей.

(обратно)

69

Слава богу (шведск.).

(обратно)

70

Дальнее радиолокационное обнаружение.

(обратно)

71

Святая святых (лат.).

(обратно)

72

Внезапный удар (фр.).

(обратно)

73

Мыслю, следовательно, существую (лат.).

(обратно)

74

Сладостно и почетно за родину и т. д. (лат.) — Уоверли благоразумно опускает слово “умереть”.

(обратно)

75

Шотландская кожаная сумка мехом наружу.

(обратно)

76

Шотландский фермер, герой множества анекдотов, персонаж одноименной повести в стихах Роберта Бернса.

(обратно)

77

С отличием (лат.).

(обратно)

78

Que es la dificultad? (исп.) — Что вас затрудняет?

(обратно)

79

Corpus delicti (лат.) — вещественное доказательство.

(обратно)

80

Joie de vivre (фр.) — радость жизни.

(обратно)

81

IQ — коэффициент умственного развития.

(обратно)

82

1. Сказочная повесть К. Грэма (1908 г.)

(обратно)

83

2. Роман К. Уинзор (1944 г.)

(обратно)

84

3. Южноафриканская этническая общность, представители которой проживают на территории Южной и Центральной Намибии.

(обратно)

85

4. Т.н. «баскский мяч», игра наподобие тенниса, с мячом и ракеткой в огороженном стенами пространстве. Распространена в Испании и Латинской Америке.

(обратно)

86

5. У. Уитмен. «Песня о себе» (пер. К. И. Чуковского).

(обратно)

87

6. Т. Маколей. «Песни Древнего Рима. Гораций» (пер. В. Карпова)

(обратно)

88

7. Наполеон Жак (1804 - 1876) - французский скульптор.

(обратно)

89

8. Герой американского фольклора, темнокожий работник, соревновавшийся с паровой машиной в забивании железнодорожных костылей.

(обратно)

90

9. Горный массив в Гималаях; наивысшая точка - 8091 м.

(обратно)

91

10. Мобил - город в штате Алабама.

(обратно)

92

11. Уильям Питри (1853 - 1942) - британский археолог - египтолог, профессор Лондонского университета.

(обратно)

93

12. Эдвард Брэддок (1695 - 1755) - британский военный, командовал войсками Великобритании в начале Семилетней войны на территории Северной Америки.

(обратно)

94

13. Бутылка вина объемом 0,9 литра (1/5 галлона).

(обратно)

95

14. Бенвенуто Челлини (1500 - 1571) - итальянский деятель культуры эпохи Ренессанса.

(обратно)

96

Так, месье, я полагаю, вы местный, верно?(фр.)

(обратно)

97

Не понимаю. Я не говорю по-французски.(Ломаный французский.)

(обратно)

98

Известная компания «Sears, Roebuck and Company», занимавшаяся розничной торговлей, была основана Ричардом Сирсом и Алвой Робаком в 1891 г., однако в 1895 г. Робак решил выкупить свою долю, чтобы создать новый бизнес.

(обратно)

99

Сладка и славна [смерть] за отчизну и так далее(лат.).

(обратно)

100

Мыслю – следовательно, существую(лат.).

(обратно)

101

ЭИМ – экстрасолярный исследовательский модуль.

(обратно)

102

Барсум – название планеты Марс в фантастическом мире, придуманном Э. Р. Берроузом.

(обратно)

103

Мегетавеель – библейский персонаж, жена Гадара, царя эдомского (Быт. 36: 39).

(обратно)

104

ПВ-связь – связь по линии прямой видимости.

(обратно)

105

Пого, иначе «кузнечик» – приспособление для прыжков.

(обратно)

106

Куонсетский ангар – сборный модуль полуцилиндрической формы из гофрированного железа.

(обратно)

107

ФВС – Федеральная вербовочная служба.

(обратно)

108

Форт Зиндернеф – французское укрепление в алжирской пустыне – по всей вероятности, вымышленное. Упоминается только в связи с романом Персиваля Рена «Похороны викинга», где есть эпизод с расставленными по стенам форта трупами с оружием в руках.

(обратно)

109

Четверть секции – участок земли площадью в 160 акров.

(обратно)

110

Йодль – напев альпийских горцев в Австрии, Швейцарии, Южной Баварии.

(обратно)

111

Charity – милосердие(англ.).

(обратно)

112

Дотан – город в США, штат Алабама.

(обратно)

113

Purity – чистота(англ.).

(обратно)

114

Faith – вера(англ.).

(обратно)

115

Patience – терпение(англ.).

(обратно)

116

Айлем – гипотетическое правещество в теории Большого взрыва.

(обратно)

117

«Три слепых мышонка» – народная английская детская песня.

(обратно)

118

Сандов, Евгений – немецкий атлет (отец – немец, мать – русская), основоположник бодибилдинга.

(обратно)

119

Роллердром – площадка для катания на роликах.

(обратно)

120

Поразительная ошибка, которую автор повторяет вслед за Уэллсом. Температура фотосферы красного гиганта ниже, чем желтого карлика (современное Солнце), но площадь фотосферы на несколько порядков больше – соответственно, больше светимость. Красный гигант сожжет Землю.(Примеч. перев.)

(обратно)

Оглавление

Кейт ЛАУМЕР Машина времени. Галактическая одиссея. Ловушка времени

  МАШИНА ВРЕМЕНИ ШУТИТ (перевод В. Кемова, В. Кузьминова)

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

  ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ОДИССЕЯ (перевод А. Орлова)

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

  ЛОВУШКА ВРЕМЕНИ (перевод В. Акимова)

    Пролог

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

Кейт Лаумер. Дом в ноябре

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

Кейт Лаумер Ловушка времени.

  ПРОЛОГ

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

Кейт ЛАУМЕР Миры Империума

    * * *

     Миры Империума    © Перевод А. Евстигнеева

     По тусторону времени  © Перевод А. Кузнецовой. 

      Командировка в никуда  © Перевод К. Плешкова.

    Желтая зона © Перевод А.Килановой.

Кейт Лаумер Разрушители планет. Сокровища звёзд. Реликт войны.

  Сокровища звезд (роман)

    Пролог

    Часть первая

      Глава первая

      Глава вторая

      Глава третья

      Глава четвертая

      Глава пятая

      Глава шестая

    Часть вторая

      Глава первая

      Глава вторая

      Глава третья

      Глава четвертая

      Глава пятая

      Глава шестая

      Глава седьмая

      Глава восьмая

  Реликт войны (рассказы)

    И стать героем

      Глава первая

      Глава вторая

      Глава третья

      Глава четвертая

      Глава пятая

      Глава шестая

      Глава седьмая

    Пока гром не грянул

      Глава первая

      Глава вторая

      Глава третья

      Глава четвертая

    Проверка на уничтожение

    Реликт войны

      1

      2

      3

      4

      5

      6

    Динохромный

    Разрушители планет

      1

      2

      3

      4

      5

      6

      7

    Вакансия

      1

      2

      3

      4

      5

      6

      7

      8

      9

      10

      11

      12

      13

      14

  Кит Лаумер, или О гармонии творца

    I

    II

    III

    IV

Кейт Лаумер След памяти

  ПРОЛОГ

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  ЭПИЛОГ

Кейт Лаумер Укротители времени. Затерявшийся в мирах. Похититель тел

  УКРОТИТЕЛЬ ВРЕМЕНИ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

    13

    Эпилог

  ЗАТЕРЯВШИЙСЯ В МИРАХ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

  ПОХИТИТЕЛЬ ТЕЛ

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

Кейт Лаумер Замороженная планета. Сборник

  Замороженная планета

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

    VII

  Кейт Лаумер Хрустальный замок

    I

    II

    Ш

    IV

    V

    VI

    VII

  Кейт Лаумер Бронзовое божество

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

  Кейт Лаумер Фокусы-покусы, или Настоящая Дипломатия[1]

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Кейт Лаумер Гигантский убийца

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

  Кейт Лаумер Культурное наследие

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

    VII

    VIII

  Кейт Лаумер Лес на небеси

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

  Кейт Лаумер Предки героев

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

    VII

    VIII

    IX

    X

  Кейт Лаумер Дворцовый переворот

  Кейт Лаумер Протокол

  Кейт Лаумер Политика

  Кейт Лаумер Запечатанный приказ

  Кейт Лаумер Памятная записка

  Кейт Лаумер Культурный обмен

  Кейт Лаумер Двойной трюк

    I

    II

  Кейт Лаумер Плетеная страна чудес

    I

    II

    III

    IV

    V

Кейт Лаумер ЗАПРЕДЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК. ЗА ДЕНЬ ДО ВЕЧНОСТИ.

  Запредельный человек

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  За день до вечности

  Пролог

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  Эпилог

Кейт Лоумер Звездные мошенники. Сборник

  Грейлорн

  Боевая машина

  Дипломат при оружии

  На пороге

  Гибрид

  Кокон

  Все, что угодно

  Звездные мошенники

  Стены

  Черный день для паразитов

  Квалификационный тест

  Иные небеса

  Бодибилдеры

  Крушители планет

  Последний приказ

  Громовая голова

  Испытание на слом

  Разум вне времени

  Жил однажды великан

  Выбор

  Реликт войны

  Послание чужому

  Дьявол, которого вы не знали

  В Очереди

  Чума

  Машина грез

  Три слепых мышонка[117]

  Берег динозавров

*** Примечания ***