Настройщик фортепьяно [Нина Стожкова] (fb2) читать онлайн

– Скажите, а от метро пешком никак нельзя? – робко поинтересовался мужской голос в телефонной трубке.

– Можно, только идти долго, минут двадцать, – удивилась Алла вопросу и посоветовала: – Если домофон не работает, звоните по мобильнику.

– Да нет у меня никакого мобильника, – признался незнакомец и добавил: – Вы, Алла, не волнуйтесь, уж в подъезд-то я попаду, мне всегда открывают.

«Все ясно, у него нет денег даже на автобус, – внезапно догадалась Алла, – Ну, Вероника, ну подруга, откопала «жениха»!».

Впрочем, давать задний ход было поздно, и хозяйка принялась накрывать на стол. С одной стороны, кормить-поить нанятого мастера в эпоху рыночных отношений, вроде, и не обязательно, однако, с другой, незнакомец был зван в дом по рекомендации общей знакомой и, значит, как бы в гости.

– Валерий – мужчина перспективный, – щебетала неделю назад Вероника, подливая Алле кофе в изящную чашечку костяного фарфора и ликер в крошечную серебряную рюмочку. – Да-да, не удивляйся, в смысле брака. Развелся с женой, живет один, помогает детям и матери, поэтому слегка неухоженный. Он все никак не выберется из нищеты, но, уверяю тебя, это временно. Не обращай внимания, деньги для тебя сейчас не главное. Помню, в «Гнесинке» за Валеркой самые красивые девчонки бегали. Еще бы! Талант, гордость курса. Побеждал на городских конкурсах, лучше всех сыграл труднейший концерт Рахманинова на выпускных экзаменах.

– А потом? – нетерпеливо спросила Алла.

– А потом – суп с котом… Банальная в сущности история… – Вероника тряхнула чашкой так, что кофе выплеснулось на блюдечко. – Жизнь, как это обычно бывает, разложила свой пасьянс. Валерик играл в молодежных оркестрах, преподавал в музыкальном училище, женился, вскоре родились подряд два мальчика, принялись болеть, денег не хватало, словом, стало не до искусства. Валерий устроился каким-то клерком, ухитрился попутно выучить английский, казалось, вырулил, выплыл в жизненном море – ан, нет, фирма рухнула в одночасье, и Валерка остался без работы, а заодно и без семьи. Жена, не выдержав бесконечной «битвы в пути», ушла к его более удачливому приятелю. А Валерик сдал московскую квартиру, перебрался на дачу и теперь временно подрабатывает настройкой фортепиано. Слух-то абсолютный никуда не делся, да и терпения Валере не занимать. Кстати, помню, у тебя пианино расстроено? Пригласи моего однокашника, рекомендую Инструмент настроит хорошо, возьмет за работу недорого, да и повод для знакомства подходящий. Давай-ка прямо сейчас ему и позвоним…

«Дала слабину, теперь расплачивайся, дура!». Алла ругала себя на все лады, однако резала колбасу и хлеб, раскладывала в вазочки печенье и конфеты и поглядывала на часы. И за каким лешим она ввязалась в эту авантюру? Стояло себе пианино много лет ненастроенным и еще столько же простояло бы, ничего страшного. Все равно играть на инструменте некогда, к тому же ученическое бренчание вряд ли порадует соседей. Проявила слабину, и теперь в перспективе – потерянный выходной. Вероника честно предупредила, что настройка пианино дело долгое и нудное, займет часов пять…

– Уф, и впрямь далековато, – проворчал незнакомец, снимая пальто в буро-коричневую елочку с цигейковым воротником. "Дедушка в таком чистил снег на даче", – подумала Алла. Однако без пальто гость выглядел моложе. Мужчина был лет сорока пяти, при этом вполне приятной наружности. Светлые волосы, нос трогательной картошкой, серые внимательные глаза под очками с толстыми стеклами…. Настройщик смущенно одернул бурый мохнатый свитер фасона "сурок-пенсионер" и, едва скользнув по хозяйке взглядом, нетерпеливо заглянул в комнату.

– Так и думал, – удовлетворенно пробормотал он, – и зачем вы, Алла, говорили, пианино старое? Зря я боялся, что рассыплется под руками. Старое, Аллочка, это венской школы, а ваш "Petrof" шестидесятых годов прошлого века, считайте, современный инструмент.

Настройщик аккуратно открыл крышку и осторожно нажал несколько клавиш. Пианино отозвалось на прикосновение с готовностью, как девушка на ласку любимого. Гость осмелел, взял пару-другую сильных аккордов и хмыкнул:

– Неплохо для начала… Все вы, на первый взгляд, такие…правильные. А заглянешь глубже – одна фальшь. Ну-ка, посмотрим, что у тебя внутри. Он вспомнил зеленоглазую и рыжую Веру Маркелову, вокалистку с их курса. Замирая, Валерий аккомпанировал ей в свободные часы, ловя в паузах сильное дыхание, помогая брать верхние ноты, переписывал от руки целые партии, ведь о ксерокопиях в те годы никто и слыхом не слыхивал. Верочка охотно принимала его ухаживания, с удовольствием появлялась с приятелем на студенческих вечеринках, целовалась с ним в институтских коридорах, однако при первой же возможности выскочила замуж за немолодого и обеспеченного господина в черном бархатном пиджаке, чем-то напоминавшего Крота из "Дюймовочки" Андерсена.

– Может, чаю? – предложила Алла из вежливости.

– Чаи потом, – отмахнулся мастер, даже не взглянув на маленький столик, изящно сервированный Аллой. Кряхтя и сопя, он снял переднюю панель. Струны и молоточки показались Алле беззащитно-обнаженными, давненько никто не разглядывал их столь бесцеремонно. В первые минуты свидания настройщик просто любовался ими, ласково проводил рукой по изящным линиям, не спеша приступать к более решительным действиям. Вскоре глаза его заблестели, и отступить, оставить эту красоту в покое он, наверное, уже не смог бы. Настройщик вспомнил, как на гастролях в южном городе их маленький молодежный оркестрик повезли отдохнуть к морю после концерта. Все было, как в романсах: и теплый вечер, и луна, и блеск воды, и роковая красавица – черноволосая, с бледным, словно мраморным лицом, скрипачка Зоя, с которой они неожиданно для себя вдруг отстали от бредущих по пляжу хмельных музыкантов. Он тогда долго любовался ее молочно-белым в лунном свете телом, все не решаясь дотронуться до него, боясь разрушить гармонию прекрасной минуты, страшась фальши больше терпко-сладкого привкуса греха.

Мастер вновь прошелся по клавишам. Ля бемоль второй октавы на этот раз прозвучало не так уверенно, как звуки первой, и теперь даже Алла расслышала неприятный дребезг. Словно некая красавица, зайдясь в истерике, сорвала голос.

– Вот видишь, я же говорил, – пробормотал настройщик, обращаясь к пианино. – Нельзя верить первому впечатлению.

Он вспомнил непривычно визгливые нотки низкого голоса Зои, с которыми она наутро потребовала: мол, они должны, обязаны задержаться в этом дивном городе, отдохнуть недельку после тяжелых гастролей… Валерий тогда растерянно курил сигарету за сигаретой. В Москве его ждали жена и маленькие сыновья…

Лицо мастера из простоватого сделалось сосредоточенным, даже благородным. Сильной рукой он подкрутил струну, потом подбил колок молоточком, прислушался и вновь коснулся клавиши. Затем другой. "Ми-и-ля-я-ля-ля", – пропел инструмент.

– "Сурок", – сказала Алла.

– Что? – неохотно вынырнул из мира звуков настройщик.

– "Сурок" Бетховена, – пояснила хозяйка, – Я разучивала его к школьному утреннику. Вся жизнь в квартире тогда уже вращалась вокруг пианино. Когда оно звучало, бабушка ходила на цыпочках. Со мной в то время занималась тётя Ирма, мамина подруга. Шумная, большая, казалось, она занимала в квартире столько же места, сколько заморский музыкальный инструмент. Громко вздыхая, пристраивала в прихожей огромный мохеровый берет, заколотый крупной брошью, отряхивала на лестнице от снега лохматую шубу и осторожно ставила в угол футляр с альтом. Потом расстегивала часы и клала их на самое видное место. Она служила альтисткой в оркестре Малого театра, забегала к нам домой в перерыве между репетицией и спектаклем, потому всегда пребывала в цейтноте.

– Быстренько повторим "Сурка", попьем чайку, и я побегу на спектакль, – ободряла она ученицу, заговорщицки подмигивая.

– Странно, что у дочки нет музыкального слуха, – шепталась с ней мама, – до пианино у нас был кабинетный рояль, и Аллочка спала на нем, пока не купили кроватку. Я так мечтала, что она станет пианисткой.

Мама когда-то сама играла на том самом "спальном" рояле вальсы Шопена и распевала романсы Глинки и Чайковского, у нее-то со слухом было все в порядке. Каждый год мать покупала абонементы в консерваторию, а на антресолях в их маленькой квартирке пылились ноты басового репертуара. Когда Алла выросла, мать призналась: в юности у нее ходил в поклонниках бас из Большого театра. Кстати сказать, пианино Алла решила настроить в память о маме. Пусть в их опустевшей после ее смерти квартире вновь зазвучит музыка, переплавляя одним ей ведомым способом горечь отчаяния в светлую грусть.

– "О, если б мог выразить в звуке", – вдруг пропел настройщик, и хозяйка вздрогнула. Он как раз дошел до басовых октав, и, не слушая болтовни и вздохов Аллы, вел с инструментом свой, очень личный диалог. Пианино, как строптивая девушка, поначалу показав характер, все больше и больше растворялось в возлюбленном. Дребезг спущенных струн уже не резал уши, новые ноты выпевались инструментом чище, чем раньше. "Я лучше, чем ты думаешь обо мне, играй еще", – казалось, говорило пианино настройщику. Лицо мастера изменилось, стало мягче и каким-то вдохновенным.

"А хозяйка ничего себе, симпатичная, – возможно, думал Валерий. – Запястья и щиколотки тонкие, породистые. Вон даже кормить меня собралась… Сейчас не во всяком доме стакана воды допросишься. К тому же, эта Алла, похоже, не стерва, сходу не пытает, сколько я зарабатываю, женат ли. есть ли дети".

Мастер приосанился, провел рукой по волосам и обрушил на маленькую квартирку Аллы "Грезы любви" Листа.

Чтобы не разреветься, Алла выбежала на кухню за чайником.

«Какие еще к лешему "Грезы", – с досадой думала она, – если на мамином пианино теперь играют такие вот траченные молью сурки. А ведь когда-то за инструмент садился кудрявый, как Вэн Клайберн, Виталик Каледин, первый красавец нашего десятого "А". Правда, играл он неважно, но для нас, девчонок, это не имело значения, мы замирали, словно живые картины, не особенно слушая его ученическую корявую игру, впивались взглядами в длинные тонкие пальцы и бледный загадочный профиль".

Алла застыла с чайником, вспомнив, как в студенческие годы возле их пианино веселились шумные молодые компании. Казалось, музыка будет звучать в доме вечно. Но повседневные заботы, суета и борьба за хлеб насущный засасывали все глубже, мама постарела, начала болеть, инструмент в доме стали открывать все реже и реже, пока пианино, словно обидевшись на судьбу, не замолчало на долгие годы…

«А ведь с этим сурком тоже когда-то играли в четыре руки молодые красивые девушки, – неожиданно для себя подумала Алла. – И, наверное, хрупкие скрипачки с особенными, какими-то нездешними лицами окружали его на переменах, а цветущие вокалистки с пышными формами просили подыграть им перед экзаменом. Наверняка случалось ему пить с бойкими оркестрантками что-нибудь крепче кофе, отыграв программу в каком-нибудь провинциальном клубе… Вот судьба-злодейка! Нынче сварливые, не очень юные дамочки вроде меня сравнивают его с поклонниками своей далекой юности. Вообще-то, если присмотреться, этот дядька вполне себе ничего, даже симпатичный. Уши у него, например, красивые. И вообще спокойный, несуетливый, о деньгах не говорит каждую минуту, как все остальные".

Тем временем пианино, как девушка после разлуки с любимым, старалось излить музыканту все, что накопилось в душе. Серенада Шуберта, видимо, подходила для этого больше всего, и щемящая мелодия заполнила квартиру, царапая душу.

Алла вернулась в комнату с чайником и с мокрым носовым платком в руке.

– И все же, Валерий, давайте попьем чайку, – предложила она. – Вы ведь не первый час уже работаете.

Ей вдруг захотелось просто посидеть и поболтать с этим тихим вдумчивым человеком, хорошо знающим свое дело. Все же это веселее, чем коротать вечер в одиночестве.

– Предпочитаю зеленый, – предупредил настройщик. – И вам советую. Что там у вас на перекус? Колбаса? Какой ужас, сплошной холестерин! Пирожные? Кошмар, сахар в нашем возрасте уже надо тщательно дозировать.

"Ну и фрукт", – возмутилась про себя Алла и ехидно спросила:

– Тогда, может, водочки? У меня как раз соленые огурцы и селедка есть.

– Вы что, нарочно? – возмутился настройщик. – Еще мне диск с попсой поставьте… Употребляю изредка только легкое вино, и уж, конечно, ничего соленого и острого. Кофе? Ни в коем случае! Отвергаю все искусственные стимуляторы, у меня энергии и так хватает.

– Ну, как хотите, маэстро, а я, пожалуй, выпью. И водки, и кофейку. Для лучшего восприятия искусства, – заявила Алла, направляясь к холодильнику. Опрокинув для храбрости стопку, она задорно спросила:

– Что это вы. Валера, о собственном здоровье так печетесь? Хотите жить вечно? Или, может, вы буддист?

– Не знаю, сумею ли объяснить так, чтобы вы поняли, – замялся Валерий. – Боюсь, сочтете меня сумасшедшим.

– Ни за что! – притворно возмутилась Алла, а сама подумала:

«Если он и сумасшедший, то, слава Богу, не буйный…».

– Понимаете, чтобы они, ну, инструменты эти клавишные, мне подчинялись, я должен сам быть безупречен. Все эти рояли, пианино и даже клавесины с челестами сами тоже прислушиваются ко мне, испытывают меня. Вот ваш инструмент, вроде бы, наконец сдался…

– Кажется, он у меня женского рода, – вдруг сказала Алла.

– Вы тоже догадались? – нахмурился настройщик. – Я надеялся, мы с ним… с ней как-нибудь скроем это. Теперь не уверен, захочет ли пианино до конца довериться мне, когда наша тайна разгадана. Да, забыл сказать, мне придется прийти еще раз. Слишком долго вы не настраивали инструмент. За один сеанс спущенные струны нельзя подтянуть до конца, они могут лопнуть. Пусть пока пианино позвучит на четверть тона ниже. Не беспокойтесь, денег второй раз я с вас не возьму…Хотите, захвачу с собой хороший зеленый чай?

– Приходите, – неожиданно для себя с готовностью, даже с неприличной поспешностью тихо сказала Алла. – Мы с пианино будем ждать вас. С меня овощной салат и легкое вино.

– Какие же вы, женщины, все-таки удивительные создания! – неожиданно расхохотался Валерий, и лицо его сделалось похожим на физиономию Винни-Пуха, а не на мордочку самодовольного сурка. – Любой чепухе верите…

Настройщик протер очки огромным носовым платком и с симпатией взглянул на Аллу.

– А вы чем-то похожи с вашим пианино! – объявил он. – Обе, знаете ли, непростые штучки…

Мастер задорно подмигнул хозяйке, одернул допотопный "сурковый" свитер, плюхнулся за пианино и неожиданно заиграл что-то давно забытое из Земфиры.