КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706105 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124641

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Два Кота, Крепость и Кар (СИ) [храм из дров] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Часть 1 - Журнал, Портреты и Дыра ==========

Когда-то Школа Кота представляла собой караван, но к полудню своему начала тормозить, к вечеру — приживаться на стоянках, а к закату вовсе попыталась пустить корни, как другие Школы. Может, поэтому закат её и настал. В любом случае, последней остановкой Котов был Юхерн Бан, сеть якобы эльфийских горных туннелей. Говорят, сейдхе отдали ведьмакам крайне неудобно расположенную крепость за старые заслуги, но судьбу замка, видно, не обмануть, и ныне, после распада цеха, он снова погрузился в разложение.

Ведьмак подставил лицо грибному дождю. Ненадолго, до первых капель, юркнувших в трещины на месте некогда носа. Марек зафыркал и тряхнул головой. Пришлось скинуть с плеч оленя, чтобы перебраться с заросшей обочины на дорогу: её каменные плиты заметно поднялись с последнего раза, когда ведьмак шёл этим путём.

Синяя Дорога — зрелище жалкое, но тёплое. И дело не в том, что камень нагрелся на солнце, а в чём-то изнутри. В ощущении правильности выбранного направления. Оно вело на Юхерн Бан, в последнее пристанище Школы Кота. Марек знал только одного брата по цеху, который продолжал звать его «крайним».

Ведьмак вскарабкался неловко на плиту, помогая себе только одной рукой, потому что вторая была загипсована, и водрузил на закорки оленью тушку. Пошёл по Синей Дороге, которая кончалась или начиналась нигде: она выскальзывала из земли, из высокой травы, ещё полвека назад начавшей лезть в расколы. В трещины тёмных камней, которые Марек всегда считал синими, Маэль — зелёными, Айден — серыми, Гаэтан — сизыми… А Бреен — вообще бирюзовыми. Когда Бреен считал их бирюзовыми, Марек даже не знал, что это за цвет такой. Сейчас, шлёпая босыми ногами по горячему камню, он лишний раз убедился, что цвет его точно синий. Ходить по нему было сложнее с каждым разом: со временем плиты начали разъезжаться, а некоторые полезли на рёбра, хотя никаких шарлеев в округе не водилось. Впрочем, спустя столько лет бездействия Школы, могло и завестись. Завёлся кое-кто другой. Следы тролля отчётливо давили траву и грязь, совсем свежие, по направлению замка. Интересно. Но не слишком.

Впереди раздался грохот, будто груда камней рухнула с гор, только не покатилась. Мягкий дождик закончился так же внезапно, как начался. Не успел даже охладить камни, но чуть прибил трупный запах, сменившийся теперь мокрой шерстью — кто-то из них, олень или ведьмак, вероятно оба, откровенно пованивал. Марек шёл в сторону скал, к горе, окружённой лесом. Обогнул молодую, ему по пояс, сосенку, нашедшую своё место в расколе плит. Перешагнул — почти перепрыгнул — здоровенный разлом, чуть не выронив добычу, повернул и наконец увидел стены.

Юхерн Бан вжимался в скалы, точно хотел с ними слиться вслед за основной, ещё не видимой своей частью. Бока его были обшарпаны и разбиты, будто им не под сотню, а под тысячу лет. Цвет этих стен тоже назвать было сложно, но не из-за переливчатого камня, а оттого что краска давно выгорела и потрескалась, а под ней шпаклёвка, а под той предыдущая… Человеческая работа — совсем не на века.

Марек остановился, глядя на хорошо знакомый фасад. Странно видеть его не под снежным пейзажем, а в зелени и мху, даже в настойчивых росточках деревьев, забравшихся на крыши. Странно, но отчего-то приятно. Как будто не старый ведьмак ползёт отдохнуть в брошенный дом, а ученик возвращается с охоты. Не то чтобы времена те были приятные, но в них замок хотя бы дышал жизнью. Впрочем, и смертью.

Марек поймал краем уха копошения за стеной. Точно тролль. Скальный — только они так «шуршат». Пока Яр обувался и раздумывал (не в пользу тролля), что делать ему с огром в ведьмачьей школе, из-за стен поднялась тень. Взмыла в небо, закрыв на секунду солнце, и начала расти. Марек поднял голову и прищурился.

Бдрдыщ. Дрогнула земля. Несколько камней мостовой подскочило в воздух. Вздрогнул ведьмак. Перед ним вырос здоровенный булыжник.

Яр хлопнул на него глазом и задался вопросом:

— Какого. Хуя.

Ответом ему был свист нового камня. Марек отскочил.

Кчавк-бдрдыщ. Второй булыжник раздавил оленя. Ведьмака опрыснуло массой некогда жизнедеятельности.

— Вот сука. Ну всё.

Третий камень свистел куда-то в кусты, а Марек рванул к стене, не спуская с неба глаза. От четвёртого небольшого кирпича пришлось увернуться. Злостный метатель, однако, вряд ли куда-то метился, потому как его снаряды летели в непредсказуемых траекториях, все — как можно дальше от стен.

Яр покинул зону поражения и затормозил перед воротами. Они перестали закрываться ещё много лет назад, когда пала Школа, а вместе с ней обрушились (были обрушены) частично стены замка, в том числе над главными воротами. С тех пор залезать вовнутрь принято было через щель, но сейчас на её месте зияла самая настоящая дыра — даже не нужно было становиться боком.

Марек обнажил меч, шагнул на территорию Школы. И замер.

Перед ним вырос не тролль, хотя и она тоже чуть в отдалении, но человеческая спина. Лишняя секунда потребовалась Яру, чтобы узнать её, потому что спина была без мечей, а голова на ней — патлатая.

— Гаэтан?

Ведьмак подскочил от неожиданного хрипа, схватился было за кинжал, да развернулся раньше — тоже замер.

Троллиха отправила в полёт очередной камень из кучи и уставилась на новое лицо.

— Ох. Привет, Йольт.

Гаэтан поднял брови, глянув на меч в руке Марека.

— Это не тебе.

— Ещё бы было мне.

Марек убрал его в ножны и не успел головы поднять, как жал Гаэтану руку. Тот подтащил Яра на себя. В живот одного упёрся гипс предплечья, колено второго стукнула глиняная нога. Зловонная жижа хлюпнула между ними. На последнее Гаэтан среагировать не успел: страшная сила вдруг сжала ведьмаков друг с другом — это троллиха решила присоединиться к приветствиям. Коты выскользнули из её ручищ каждый в свою сторону.

— Знакомься, Кар, — бросил Гаэтан, отшатываясь на негнущейся ноге, стряхивая грязь. — Кар, это Й…

— Марек.

— Ах да. Марек.

Кар уже трясла свободную руку Яра, благо та оказалась не менее осклизлой, чем остальной ведьмак, и освободилась, прежде чем хватка начала перерастать в болезненную.

— О-о. Марик возьмак. Как Гатан. Марик Гатан брат?

— Вроде того.

— Марик есть шурин.

— А?

— Шурин — это брат жены, — вздохнул Гаэтан.

— О. Тода не шурин. А карк есть брат муж?

— Понятия не имею.

— Что?.. — хрипнул Марек.

Гаэтан снова вздохнул и затёр рукой лоб.

— Как бы тебе сказать…

— Гатан жениться Кар!

Увидев сквозь пальцы наипротивнейше расцветающую морду Марека, Гаэтан закрылся второй рукой.

— О-ма-на. Когда свадьба?

— Затра! — троллиха сцепила руки на груди, будто мечтательная девица с гравюры.

— Не завтра, — процедил Гаэтан, — а когда Кар разберёт завал.

— А Кар к затра разберёт!

— Погодите, вы тот самый завал разбираете? В крыле чародеев?

Гаэтан кивнул.

— Какие деятельные молодожёны.

— Слушай, ты, холостяк. Ты откуда вылез вообще? На дворе солнце светит, а ты как из болота.

— Вы, голубки, раздавили мой ужин. Я оленя у топляка отбил в синем подлеске.

— В сизом подлеске? Хорошо, что раздавили, тухлятина явно была.

— Старый тролль я говорить, тухлятина в картлета — хорошо, — возразила Кар.

— Устами тролля… Эх, Гатан, не заслужил ты такую светлую головушку в жёны.

Гаэтан принялся пепелить Яра взглядом.

— Кар идти проверить тухлятина… А то еда в гнездо возьмак нема.

И троллиха утопала за ворота. Гаэтан застонал что-то под нос.

— Брак только завтра, а ты уже устал?

— Твою-то матушку, Йольт…

— Марек.

— Марек. Я весь день от тебя это слушать буду?

— Думаю, всю жизнь.

От затрещины Яр увернулся и парировал оскалом.

— Паршивец. Ладно, пошли, пока она не вернулась.

Гаэтан поднял трость (Марек узнал её — батькина, с ручкой в виде сирены с одной сколотой грудкой) и развернулся ко вторым воротам, ведущим в скалы.

— Я ещё не записался.

— Чего?

— Того. В журнал не записался я.

— Брось, ты что, там записываешься?

— Вообще-то да. А ты, как я понимаю, нет?

— Делать мне нечего. Всё равно нету Школы уже.

— Коты-то есть.

— И что Коты?

— Ты там отупел от любви? Как ещё они узнают, что ты жив?

— Как будто кому-то есть дело.

«Мне есть», — подумал Марек, но не сказал. Вместо этого пожал плечами и развернулся. Направился к внешней стене, оставив Гаэтана одного на маленькой площади.

Яр отковырял неприметный камень и вытащил из дыры ключ. Поднялся на второй этаж башни.

Тонкий луч света еле касался тряпья, гниющего вдоль стен. Накиданное здесь Мелитэле знает сколько десятилетий назад, оно служило некогда лежанками для тех, кому спать было интересней, чем бдеть на стенах. Марек хмыкнул, вспомнив, как один из наставников нарушил его чудный, самый сладкий в жизни сон вон в том углу. Нарушил, схватив за ухо (левое, наверное, давно почившее), и пинком отправил на стену, в холодрыгу, град и снег.

Яр толкнул плечом боковую дверь. Вместо того чтобы распахнуться, она треснула с хрустом. Не открылась, но в пролом теперь пробивалось больше солнца, освещая хоть как-то грубый стол и табурет в центре комнаты.

На столе книга, как и всегда. Она лежала здесь, когда Марек впервые побывал в этой башне, лежала каждый раз, когда он дежурил, когда дежурили любые другие Коты. Она должна была прирасти к столу и не сделала этого только потому, что её часто брали в руки, делая новые записи. Относительно часто. С каждым годом всё реже.

Яр пролистал её, не поднимая, не двигая с места. Будто всё-таки надеялся, что книга в дерево въестся, и желал этому поспособствовать. Или боялся, что она рассыпется.

Журнал полный имён. Длинные и не очень столбики исчерчивают его с первых страниц. Все, кто когда-либо был в Юхерн Бане и на стоянках Котов до него, живут в этих столбиках. На десятки и сотни лет их имена переживают своих хозяев.

Марек открыл первый разворот. На его пергамент страшно было даже дышать: полупрозрачный, он крошился в пальцах. Чернила выцвели и выпали. От первых Котов остались одни линии. Следующим повезло больше. А через пару десятков листов кто-то додумался заменить бумагу и вшил новую.

Почти каждый столбец, местами даже имена, написаны разными почерками: учёт вёлся теми, кого за книгу сажали, а сажали тех, кто ближе всех пробегал. Марек припомнил, что и он однажды заносил куда-то под конец несколько новоприбывших. Кто это был и когда — не припомнил.

Снова полувыцветший разворот. Видно, оставили открытым под солнцем. А вот разводы: и слова в углу пары десятков страниц поплыли — намочили.

Марек цеплялся за случайные надписи, рассматривал, будто видел впервые, будто не листал эту книгу каждый раз, прибывая за эти стены. Дошёл до дат, в которых, как ему казалось, он впервые «ступил» в замок. Ему казалось это всякий раз на новом развороте. Одно из восьми слов в сегодняшнем столбце может принадлежать ему, но он не знает, какое. Мареков в этой книге пруд пруди, но с ним это имя недавно, а имя «Йольт» появится значительно позже.

Если очень внимательно вчитаться, — говорит молодой парень с кошачьими глазами. — Своё имя точно узнается.

А Мареку не узнавалось, никогда не узнавалось Йольту. В конце концов, он потерял своё первое имя ещё до испытаний, даже до тренировок. Слов без имён в книге тоже хватает, но все они похожи на клички взрослых или не похожи на того ребёнка.

Яр открыл последние записи: всё так же имена, но уже другого характера, написанные с другой целью. С момента распада цеха здесь отмечаются ведьмаки, гости бывшего дома. Крайняя запись:

1266. Айден.

Два года назад лапы последнего Кота топтали Юхерн Бан. «Ну, или не последнего, если есть ещё идиоты вроде Гаэтана.»

Марек смотрит на даты: всё реже и реже кто-то навещает это место. А вот его собственная запись:

1257. Йольт.

Имя, которое ведьмак получил незадолго до медальона.

Ведьмак с другим именем выдал щелбан другому медальону. Подумав, снял его с груди и сунул в карман. Достал из сумки свою чернильницу — местная давно иссохла — и вписал старым, облезлым до трёх бородок, пером:

1268. Марек. Гаэт…

Перо протекло, и здоровая клякса расползлась по странице, проглотила половину «Гаэтана». Яр дунул, отгоняя черноту от остальной записи. Сойдёт, и так понятно. А что за живой Кот Марек вдруг появился в книге, все желающие догадаются по уже не настолько, как в прошлый раз, но всё ещё убогому почерку.

Яр выглянул в щёлку бойницы: под стенами троллиха бубнила бессвязную песенку, соскребая оленя с земли и камня.

Спустившись, Марек не нашёл на площади Гаэтана, зато тот оставил открытой ворота в гору, туда Яр и отправился — в настоящий, а не «прихожий» Юхерн Бан. Странно, как он мог не думать о гномах и краснолюдах раньше, идя по этой шахте? Его и, видимо, не только его всегда обманывали эльфийские узоры и гобелены, выдавая туннели за произведение своего искусства. Что ж, хотя бы человеческая пристройка не вносила путаницы.

Далеко сзади захлопнулась дряхлая дверь. Мрак и тишина проглотили ведьмака. Хотелось бы ему думать, что самые безопасные и родные мрак и тишина в мире, но… Нет, в этом доме они означали всегда другое.

— Я не играю, — сказал Марек тихо в правильном направлении, и это разнеслось по всему туннелю.

Ему никто не ответил. С ним тоже никто не играл.

Не до конца в это веря, Яр поспешил пройти коридор трусцой. В следующем полумрак разбавлялся туманным светом — это узкие окна под потолком выходили во двор. Ведьмак свернул на кухню.

В центре пустого стола для разделки мяса лежал мешок крупы, явно оставленный так демонстративно в размышлениях, что с этим делать. Он оказался наполовину полным костной муки, наполовину — сухих тушек хлебных червей и единственной, как показало поверхностное исследование шкафов, едой на кухне. А ведь договаривались оставлять друг для друга припасы.

Марек направился в общий зал, некогда бывший прихожей, но с поры распада Школы служивший гостиной и спальней. Здесь Гаэтан с невесткой и расположились, устроив у малого камина гнездище из шкур и ковров. Гаэтан даже поставил палатку, обозначая, видимо, личное пространство. «Какой целомудренный…» Прежде чем отправиться рыться в его вещах, Яр пошёл вдоль стен, изучая висящие на них полотна.

Немного, всего штук девять, рам (несколько из которых, странно, но нынче пустовали), вот уже какое десятилетие, а то и столетие, хранило в себе важных Котов. Чем они были важнее любых других, Мареку не припоминалось, исключая пару лиц: знакомой лично чародейки и известного в узких кругах ведьмака, обозначенного мнением большинства основателем Школы Кота. Это были два центральных портрета Гезраса из Лейды и Войцехи. Просто Войцехи. И эта просто Войцеха снова заставила Марека улыбнуться.

Её здоровенная ростовая картина могла бы накрыть собой всех этих котов-ободранцев. Да даже Гезрас, написанный явно не последним мастером, жался к бочку её холста сиротливо, настолько помпезно оформлена была эта чародейка, настолько нагло когда-то она себя здесь повесила.

И снова странно — рамы у неё нет. А ведь была в прошлый раз. Толстая и резная, золочёная… Марек сам ответил на незаданный вопрос. На эту раму ещё до падения Цеха каждый второй житель Юхерн Бана поглядывал с прикидкой. «Сами растащили весь замок, засранцы».

Рассматривать Войцеху было такой же традицией, как обозначаться в журнале. И судя по стоящей напротив галереи скамье, приволочённой аж из столовой, этим ритуалом не брезговали. Смотреть следовало снизу вверх, как всегда, ещё с тех времён, когда зрители помещались под чародейкины юбки втроём. Начинать надо с безвкусных пёстрых сапожек, свёдших с ума не одно поколение мальчишек. Эти монструозно высокие каблуки снились в замке каждому второму, с возрастом — всё чаще.

Как Войцеха только додумалась надевать такие сапоги в крепости, где даже ведьмаки ломали ноги о выступы и ложбины, о гусиную кожу полов, которая с каждым годом рябилась всё сильнее, загадкой, впрочем, не было.

Мальчики, буду падать — ловите.

И ведь ловили.

Два этих клыкастых чудовища игриво выглядывали из тряпок, которые не иначе как были зачарованы. Казавшись непроглядной грудой ткани, юбки Войцехи умудрялись в правильную секунду оголить и эти острые носочки, и эту крепкую шнуровку, и, о Мелитэле, голое колено, а порой даже мягкое бедро, усыпанное веснушками. И всё это каждому по секрету, будто лично, каждому в своё время. На картине видно было только сапоги, но забыть эти бёдра возможности не представлялось даже головой Марека. В конце концов, это были первые женские бёдра всех их, котят, выросших под платьями этой чародейки, вырванных ею из когтей смерти.

Кончать исследование Войцехи следовало не менее безумной высоты причёской, изображающей не то рога, не то гнездо, в котором всегда ютился какой-то мусор, причём буквально. Спицы, которые на ведьмачьей, не на чародейской скорости упирались всем желающим в ценные части тела, свитки заклятий, клубки ниток, угольки, и даже, Марек пару раз видел, она доставала оттуда чёртову флягу.

Руки волшебницы могли выловить из-за едва заметно острого ушка что угодно, когда этого «требовал» грустный, злой, растерянный или испуганный взгляд ребёнка. Пустоте глаз Йольта равных в этом замке не было, поэтому он чуть чаще остальных видел игру пальцев в обрезанных перчатках, обманный перелив треугольных ногтей над очередной выбившейся из тучного хаоса прядкой. Чуть чаще других он получал из этого хаоса крохотные бумажные свёртки, в которых прятались одеревеневшие, давно не съедобные мармеладки.

Кажется, первые раз десять, когда брать что-либо у фокусницы он «отказывался», на него ложились тяжёлые, полные не то презрения, не то ужаса взгляды других детей. А не Гаэтан ли однажды, услышав, что опять немой ребёнок не принял подарка Цехи, треснул его так, что пришлось класть холод и перевязывать… Кто же, если не Гаэтан. Только у этого дурня не хватало мозгов понять, что дружок его так же несчастен, как остальные, и что вырастет однажды и захочет дать сдачи. Впрочем, ребёнок вырос без памяти о том, за что мог бы дать сдачи. Впрочем, Гаэтан быстро это исправил.

Марек пробежался глазами по остальным портретам: почти все они были угольными, некоторые даже поспешными набросками. Есть ли среди них Варьян Людоед? Вряд ли. Зато вот он, оказавшийся чужим среди своих: Эрланд из Лаврика. То-то же карта его в гвинте показалась Мареку знакомой. И что Грифон забыл в кошачьей стае?.. Яр снял его и поменял местами с пустой маленькой рамой на краю экспозиции, передвинув на грифонье место Гезраса. Достал из сумки тубус и вытряхнул оттуда помятый пергамент. Впихнул с горем пополам собственный портрет в неподходящую раму и повесил между Гезрасом и Войцехой. Важная персона его тут же исчезла на фоне детализированных красочных соседей, но Марек выбором места остался доволен.

Он вышел на солнце из-под стрельчатой арки, из открытого коридора, который окольцовывал долину и выводил в неё все внешние комнаты и туннели первого этажа. Когда-то здесь, в чаше скал, располагалась часть тренажёров, конюшни и курятник, но всё это давно было разобрано и растащено, пустырь порос травой и даже хилыми деревцами.

Гаэтан нашёлся на расчищенной и примятой площадке. Он отвлёкся от груды досок, в которых ещё угадывался костяк кровати, и смял со лба пот.

Марек плюхнулся на лежанку, разложенную в заросшей земле.

— Я не видел твоих следов.

Гаэтан отложил пилу и рухнул едва не на Марека — тот занял слишком много его места.

— Я ехал верхом.

Постучал по гипсовому колену.

— Слушай, а ты, кажется, свадьбе не рад. Можно мне такую жену?

— Иди ты. Хотя знаешь что, забирай.

— Ты привёл чужака в школу, Гат. Ты же понимаешь, что её придётся…

— Двух накеров одним болтом. У меня всё равно на неё заказ. Был.

— Он закрыт?

— Да. Скинул солтысу трофейную башку из коллекции, он и не заметил, что суховата и на неё не похожа совсем — заплатил и погнал ссаными тряпками.

— И надо было тебе её сюда тащить?

— А надо было. Ты обвал видел? Я и камня сдвинуть не смог бы, а она за три дня, сказала, управится.

— На кой хрен тебе вообще лезть к чародеям?

— На кой хрен кто-то вообще лезет к чародеям?

— Не хочешь говорить — так и скажи.

Загремели главные ворота. Гаэтан вскочил чрезвычайно бодро для одноногого.

— Подъём.

— Я вообще-то ещё… — начал Яр.

— Плевать, мы идём в… к…

— К Струе Зура. Хочу полночи отмокать.

— Не выйдет, струя потухла. Завяла. Засохла, короче. Подымайся ты уже.

Марек лениво встал, раздражая Гаэтана медлительностью.

— Знаешь, это ведь завтра тебе нельзя видеть невесту…

— Ещё одно слово про свадьбу, и я тебе батькину палку… Где она?

Марек кинул ему трость из-за спины. Даже с ней Гаэтан навалился Яру на плечо — не для опоры, но чтобы проще было заторможенного подгонять.

Ведьмаки поспешили исчезнуть со двора до того, как на нём появилась троллиха.

— Идём тогда Дыру проверим, — хрипнул Марек, когда Гаэтан притормозил за дверью в ведьмачье крыло.

— Дыру… О Дыре я не подумал. Да, там всегда была вода.

— И всё-таки, как так получилось? Давай, рассказывай, когда вы познакомились, когда впервые поцело…

Марек получил укол древком в плечо — Гаэтан зажёг факел.

— Простой заказ. Доставала она деревенских. Мужиков крала с полей и не возвращала.

— Так вот, чего ты жениться не хочешь, невеста-то — чёрная вдовушка.

— Да не, она женихам выбор давала: свадьба или не свадьба. Кто отказывал, оправдания придумывал — того пожёвывала. Кто капусту на уши квасил, а потом улизнуть пытался — тоже. А я возьми и согласись. Говорю, мол, тоже бабу ищу, только кого попало не хочу брать в жёны.

— Правда ищешь?

— Я тролля искал, завал разобрать. Ну и нашёл. Заболтал её доказать мне готовность свататься и увёл. Заказ, в общем-то, выполнен.

— Зачем ей вообще муж? Ещё и человек.

— У неё спроси.

— А я бы спросил, только ты меня прочь тащишь.

— Без меня спроси.

— И чего ты бегаешь от неё?

— В глаза коровам на убой предпочитаю не смотреть.

— А зачем кровати пилишь? Я бы пошутил, да у тебя в руках две палки.

— На тебе одну защищаться, — Гаэтан вручил факел Мареку. — Чиню тренажёры. Я тут вроде как задержусь, не хочу форму терять. Ты со мной?

— Не планировал. Я за чертежами и… так просто.

— А рука?

— Снимать пора. Кстати, кто с ногой?

— Лошадь. Вернее, сраный табун. У тебя?

— Хм, — Марек задумался на мгновение. От Гаэтана секретов у него не было, будь любой из них хоть шпиком Императора. — Не поверишь.

— Тоже лошадь?

— Ярчук.

Гаэтан свёл брови, замедлился, припоминая.

— Надо было и мне про горыныча набрехать.

— Без брёха. Ярчук куснул.

— И где ж ты его отрыл?

— Только ты никому. В Махакаме.

— Ага, а я всё-таки забыл сказать, что табун тот был единорогов.

— Да ты заебал, я тебе вообще ничего рассказывать не буду.

Гаэтан потрепал Марека по волосам, путая слипшиеся пряди.

— Не дуйся, мелкий, я с удовольствием твои сказки послушаю, только наверну сначала… Х-ш.

Это Яр прищемил месивом зубов запястье Гаэтана. На ответный стук по лбу попытался укус повторить, но только щёлкнул по воздуху — Гаэтан успел отстраниться.

— А что у тебя? — поинтересовался Марек.

— Пыльцы немного.

— Давай лучше по грибы.

— Грибов у меня нет.

— У меня есть. Свежачок.

— Не, друг, я твои изыски зарёкся есть.

— Это когда ты их ел вообще, мы с Ярсбора не виделись.

Гаэтан затормозил, чтобы одарить Марека кислым взглядом, приправленным щепоткой сочувствия. Столь изощрённые выражения давались Гаэтану непросто и разыгрывались только по случаю, поэтому для большинства зрителей оказывались честью. Но не для этой разбалованной публики.

— Ага, целых два раза с Ярсбора не виделись. Ну, я не удивлён, что ты их не помнишь. Жаль только, я помню. Кстати про Ярсбор, а ты мне полтинник не задолжал?

— Второй раз не куплюсь.

— Надо же, что-то помнишь-таки.

Марек треснул гаэтанову руку, когда та потянулась стукнуть его костяшками по лбу. Ведьмаки дошли до развилки и замерли. Каждый вслушался по старой привычке в темноту. Ни стонов, ни ругани, ни ударов. Ни даже бега тихих шагов. Ничего.

— Ты куда, — окликнул Гаэтан, когда Марек с факелом сделал шаг в правую темноту.

— К Дыре Ида.

— Испытания налево. Там, — Гаэтан махнул, глядя почти растерянно Мареку за плечо, — травы.

— Ай, бля.

— Ага.

Дальше шли в тишине. Напряглись оба, помрачнели. Ведьмаков проглотила вдруг плохая часть Юхерн Бана, и им нужно было пройти её до конца.

Шли вперёд, вниз по наклону без единой ступени, и головами старались не вертеть. Не глядеть на возникающие из мрака двери, ворота, а порой пустые проёмы.

Крохотная дверка в конце коридора тоже оказалась распахнута настежь. Петли её заржавели, а дерево разнесло от влаги — так она и застряла, не то голодно, не то радушно приглашая. Марек с Гаэтаном вошли пригнувшись, чтобы не удариться об косяк, и замерли. Прогноз по запаху им был ясен ещё в туннеле, но разворачиваться посреди злого коридора, не кончив де́ла, было нельзя.

Ведьмаков пустило в себя маленькое помещение с низким потолком. Пустое, не считая пирамидки железных шаров у стены. В центре комнаты поблёскивал чернотой квадрат воды. Поблёскивал и пованивал. Из пола торчали пустые петли — дверцы от колодца в комнате не было.

— Нет, — шепнул Гаэтан. — Из Дыры мы воду таскать не будем.

— Вишу, — приглушённо отозвался Яр.

Плёнки грязи или цветения на поверхности не виднелось, зато свет играл неправильно, неравномерно и едва матово.

Марек заметил огрызок лучины на стене и зажёг. Тот вспыхнул неохотно, добавил в воздух новых гнилостных ароматов. Факел вернулся Гаэтану.

— Снаешь, я тут фообще-то… Я тут фервый рас фосле исфытания, — прошептал Марек.

— Я третий.

— А?

— Ага. Я у мелочи сдачу принимал два раза.

— И хах?

— Ну… Кажется, даже страшней, чем было сдавать. Хотя… Хотя сложно такое представить. Помнишь дно?

Марек покачал головой. Ткнул носком сапога шарик из нижнего яруса, но пирамида даже не пошатнулась. Должно быть, как и журнал там, наверху, железо пустило в камень корни.

— А я помню, как будто все три раза нырял. Помню ил и острые… Камни. Это были камни. Только мне тогда совсем другое мерещилось. Под давлением, под Касаткой, в полной черноте. Тогда это были руки. Десятки рук гладили меня, трогали костями то, на что сами были похожи когда-то. Я всё боялся, что они сейчас сожмутся, схватят за запястья и никогда не отпустят. Что тело моё будет греть их, а потом выдохнет последний воздух из лёгких, похолодеет. Опадёт илом. А я стану тянуть свои кости со дна вместе со всеми детьми, что здесь утонули. По ошибке в рецепте, по лишней секунде выпарки или нехватке доли баллисы. Да просто воды наглотавшись.

— Гат?

— Но они не вцепились. Только гладили. Катали от меня эту дурацкую сферу, прятали, чтобы я побыл с ними подольше. А ты помнишь, какая она тяжёлая? Я даже поднять её сперва не смог. Ну, или они её не отпускали. Страшно было отталкиваться от этого ила. Руки вроде щупали твёрдое дно где-то там, под костями и прахом, а вдруг бы нога провалилась? Вдруг бы схватилось это болото от резкого движения? Вдруг бы они передумали? Притянули бы меня за лодыжку всё-таки. Я и не отталкивался. Пытался своими силами догрести. Поэтому, наверное, и захлебнулся. Только вот последнее, что помню тогда… Перед тем, как батька… или Бреген это был?.. неважно, перед тем, как кто-то меня откачал, перед ещё чернее в глазах чернотой. Помню, будто кто-то толкнул меня в спину изо всех сил. Оттуда, со дна.

Гаэтан затих. Затих Марек, мурлычущий его имя на протяжении всего рассказа.

— Они тебе тоже там виделись? — Гаэтан уставился на Марека. — Дети?

Марек отвернулся к Дыре.

— Мне виделись разноцветные рыбки.

Одновременно со вздохом Гаэтана из-под ноги Яра выскользнул шар. Разрушилась пирамидка с тихим неравномерным грохотом, разбежались, треща и теряя слой за слоем гнилого металла, снаряды по всей комнате.

Один докатился до края колодца под взглядами ведьмаков, замедлился, будто принимая решение. Всё-таки занырнул в вязкую черноту.

Ведьмаки задержали дыхания, замедлили сердцебиения, но так ничего и не услышали.

— Эх, — прошелестел Гаэтан. — Вот зачем. Теперь они будут ждать ведьмачонка.

Комментарий к Часть 1 - Журнал, Портреты и Дыра

можете прочесть, что Грифон забыл в кошачьей стае, вот тут: https://ficbook.net/readfic/10346853/26759302#part_content

========== Часть 2 - Бурчанка и Каралева ==========

— Туда мы не пойдём.

— Я и не предлагал.

По лицу Гаэтана, по тому, как он развернул корпус в темноту и как вглядывается в неё не моргая, было видно, что хотел предложить.

Марек задерживаться на развилке не стал, иначе бы Гаэтан точно затащил его в «пыточные». Зашагал не тормозя, прочь из плохого крыла в ведьмачье. Эта часть школы технически тоже была ведьмачьей, но дети всегда отщепляли эти коридоры и своими не считали.

— Знаешь, — Гаэтан догнал Яра вместе со светом, — я встречал Айдена год назад. Он снюхался с каким-то Волком и зимовал у них.

— Говорят, в Каэр Морхен хорошо.

— Не спрашивал. Но он рассказывал, что у Волков стол для трав зовут навроде «Унылый Альфред».

— Альфред?

— Ага. И я переспросил. Как-то странно. То ли дело наша Железная Баба.

— Да, красота. Как орудие пыток.

— Орудие пыток и то понежнее зовётся, оно же «дева».

— Правде соответствует. Вряд ли эта дева страшнее Бабы.

— Согласен, страшнее Бабы монстра нет. Но у нас хотя бы баба, а у них мужик какой-то. Помнишь, как говорили? «Первая женщина, в объятиях которой ты заснёшь, малыш…»

— А не «последняя»?

— По случаю.

Уйдёшь от неё другим или не уйдёшь.

— А Волки, получается, в мужицких объятиях засыпают, что ли? Ещё и грустных. Не дело.

— Ну, — протянул Марек, — а женские-то и так у всех были. Мамки там всякие.

— У тебя были?

— Не помню.

— Вот и не ломай легенду.

— Ладно. Тогда у Волков, может, тоже легенда есть. Например… «Последний алкаш, который заставит тебя плакать».

— Фу.

— А чего там Айден, кстати?

И пока ведьмаки шли во двор, Гаэтан рассказывал, чего там Айден, а потом и чего там остальные. Мареку нечего было добавить: давно он никого не встречал. Спрашивал много и слушал, чтобы было что рассказать при встрече. Вычёркивал из списка живых имена.

— Получается, ближайшая вода это Бурчанка? — задумчиво спросил Марек, когда ведьмаки вышли во двор.

— Ага. Неужто ты с реки готов воду тащить?

— Я готов? Не-е.

— Возьмак! — встретила их троллиха радостным криком.

Она устроилась на гаэтановой подстилке в обнимку со здоровенным казаном.

— Кар-кар! — помахал ей Марек.

— Ка-ар! Кар принесть олень. Ждать возьмак Марик. Возьмак Марик знать, как готовить. Знать же?

— Знать. А Кар не знать?

Троллиха пожала плечищами.

— Кар любить сырой. Но возьмак Гатан сырой не есть.

— Хорошая ты невестка, — Марек осмотрел содержимое котла, в который троллиха свалила мясо вперемешку с костями и внутренностями. — Только за женихом не уследила.

— А?!

Троллиха уставилась на Гаэтана, Гаэтан — на Марека.

— Сама посуди. Он целый день тут ковырялся, работал, а теперь воняет хуже нашего ужина.

Кар потопала понюхать жениха, который не успел ничего предпринять для побега. После трения об Марека он и правда пах не по-гаэтански, но тролля этими ароматами удивить было сложно. Кар почесала затылок.

— Нельзя на свадьбе жениху вонять, Кар. Иначе свадьба будет неправильной. Вы же правильную свадьбу хотите?

— Хотеть правильный чтобы, да…

— Тогда надо его помыть.

— Хм… Дело. Марик возьмак мыть Гатан.

— Марек возьмак бы с удовольствием, да только в замке воды нет. Поможешь с реки натаскать, Кар? А то жених без ноги, шурин без руки.

Троллиха закивала понимающе.

— Кар помогать. Токар дорога на рекар не знать.

— Вот Марек тебе дорогу и покажет, заодно мне бурдюк наполнит, — встрял Гаэтан, а на косой взгляд Яра добавил: — А я тебе чертежи обведу. Ты ж криворукий. Чего хотел?

Марек принялся загибать пальцы, начиная с протезов, гипнотизируя Гаэтана железным блеском.

— Меч под серебро, северный доспех, можно без понож, крюк с креплением, большой чехол для эликсиров, арбалет…

— Кто-то злоупотребляет моим радушием. Обойдёшься без арбалета и менторским доспехом со стальным мечом.

— Э-э?

— Нету половины чертежей. Растащили.

— Что, прям оригиналы? Вот гады. Вёдра хоть не спиздили?

Вёдра нашлись на своих местах. Разбитые Гаэтан тут же забрал на нужды растопки и ремонта, а остальными Марек обвешал троллиху. Позволил, одарив братца многозначительным взглядом, водрузить на себя коромысло с бурдюками в ведёрках и отправился указывать Кар дорогу. На четверти пути и марековая ноша переместилась троллихе за плечо. Вспомнить о том, как гоняли Йольта с этим коромыслом в солнцепёк десять миль до реки, десять назад, а потом снова до реки, было, конечно, приятно… Впрочем, совсем не приятно. Традиции возрождать точно не хотелось.

— Кар-кар? — перехрипел стук вёдер Яр.

— Кар?

— А тебе зачем муж?

— Зачем муж… Нужен муж. Грусть без муж.

— А почему не тролль?

— Тролль неправильный муж.

— Почему?

— Почму… — Кар затрещала скулами и глазами забегала. Даже ускорилась, будто пытаясь от собеседника отбиться. — Неправильный и всё. Кар не нравиться тролль.

— О как. Знаешь, Кар, тролли-то врать не умеют.

Троллиха насупилась, зашуршала камнями и кишками. Вечно род её бурлит, когда нервничает.

— Кар не врать…

— Врать, врать. Говори как есть, Кар.

— А Марик возьмак скарзать Гатан?

— Не сказать, если Кар не хочет.

— Тогда не сказать! А то свадьба не есть.

— Значит, буду хранить твой секрет. Ну, невеста, что под фатой прячешь?

— А?

— Секрет говори.

Троллиха закряхтела, подбирая слова.

— Кар, Марик возьмак, не тролль. Кар каралева. Кар заколдовать, и теперь Кар тролль. Но на самый дело не тролль. Каралева. Но у Кар отобрать кар… карылев…

— Королевство?

— У, — кивнула. — И пока Кар снова не каралева, нет у Кар карылевство.

Марек достал медальон и приложил троллихе к плечу. Тот дёрнулся. Значить это могло что угодно, включая магию. Но на скальных троллей ведьмачьи медальоны и без магии дрожали порой охотно из-за определённых ископаемых в каменных панцирях.

— Надо же. А свадьба королеве зачем?

— Так Кар говорить. Заколдовать Кар. Кар каралева очень карсивый, вот и заколдовать. Чтобы Кар стать некарсивый и не каралева. Тролль Кар считать самый некарсивый, вот Кар и превратить в тролль. Скарзать, если некарсивый Кар кто карсивый взять замуж, то Кар расколдовать. Человек Кар считать почти карсивый, на голый птенец похожий.

— Так тебя прокляли.

— Прокарли, — кивнула троллиха.

— Чёртовы невесты, вечно вы нарываетесь.

— Кар не невеста, это Каар у сирена укарсть идея.

— Вот сейчас не понял.

— Ну, Каар, который Кар прокарсть. Она у сирена укарсть про жених. И тогда заколдовать Кар.

— Ага, вы там тёзки, что ли…

— А?

— Имена у вас одинаковые. У тебя и у того, кто проклял.

— Нет. Не одинаковый. Я Кар, а она Каар. Это рот тролль не мочь говорить правильный.

— Понимаю. Но, знаешь, обычно, когда проклинают на свадьбу, имеют в виду любовь, а не ритуал. О чувствах в таких проклятиях речь, что бы это ни значило. А вы с Гаэтаном друг другу скорее… по нужде.

Троллиха отмахнулась, загремев бадьями.

— Каар тупой. Каар скарзать — свадьба, значит, свадьба.

— Как знаешь, Кар. Будем надеяться, что ты права.

— Марик возьмак не скарзать Гатан?

— Не. Хороший будет сюрприз жениху.

— Хороший!

Остальную дорогу, путанную тропу через лес и долины, которая то исчезала, то выползала из ниоткуда, шли относительно молча. Кар мычала и каркала песни под нос, а Марек по большей части не думал ни о чём. Слухов про исчезнувших королевишн он не припомнил, но и неоткуда было — политический уровень новостей волновал его меньше остальных. Разве что королевство уточнил, которое королева вспомнила со скрипом — Карвир. Ковир, то-бишь. Сказать что-либо про срок своего пребывания троллем не смогла — не умела столько считать. Но вранья Яр от неё больше не слышал. Ему не приходилось иметь дела с запертыми в теле огроидов, но все эти неуверенности и неточности в уме невесты, как и плохая даже для тролля речь, напомнили ведьмаку о медленном разложении ума проклятых ликантропов. Кар либо и правда была королевой, либо голова её была не на месте.

Шум воды встретил путников раньше, чем сама река. Яр выдохнул облегчённо: хоть Бурчанка не подвела, не пересохла. Казалось, она с каждым годом только больше злится, вот и сейчас ругалась своими яростными потоками во все берега. Даже проглотила крохотный островок, который всё же периодически выплёвывала.

Марек всмотрелся в него. На секунду решил, что уже ничего не увидит, но был рад (рад ли?) ошибиться. Маленький силуэт мелькнул на островке.

Ведьмак помахал, высоко задирая руку.

Силуэт заторможено повторил.

Яр уже не видел лица, да и нечего там было видеть. Даже очертания давно расплылись, а о хоть каком-либо звуке говорить не приходилось. И всё же Марек приложил руку к остаткам губ и закричал в бурную воду:

— Всё, хорошо, брат! Ты только не двигайся никуда! — закашлялся. — Старший уже идёт!

Ответил на вечный вопрос мальчишки, у которого давно не было сил его задать, но он всегда его задавал.

Троллиха глядела на ведьмака недоумённо: она привидения в рокочущей воде не видела.

Как звали его, Марек не помнил. Не был уверен, что когда-либо знал. Дети Юхерн Бана давали слова и имена куче вещей, мест и точек интереса, а этому мальчику имя дать будто стыдились. Или стыдились, что забыли его.

Кар не могла унести все вёдра за одну ходку, а Марик возьмак, у которого вдруг страшно заболела живая рука, был не очень полезен, поэтому троллихе пришлось совершить до реки ещё два похода. Она убедила Яра (или, скорее, он её убедил), что дорогу запомнила, и ведьмак с ней туда-сюда не таскался — вернулся в замок.

Гаэтан на месте не нашёлся, зато оставил уже обведённые чертежи, и Марек вдруг понял, куда подевалась пара портретов со стен главного зала. Только мечам повезло оказаться на нормальном, хоть и дряблом травяном пергаменте, немного друг на друга наложившись, — остальные схемы нарисованы были на вырванных книжных листах, на некоторых из которых даже что-то читалось, а чертёж перчаток лёг как ни в чём не бывало на затылок какому-то ведьмаку, выпотрошенному из рамы. Ну, хоть не Мареку. О, а ведь на задней стороне его картины даже инициалы имелись, правда, уже не ясно, ведьмака или художника.

Страницы были вырваны из руководства по кожевенному делу, судя по тому, что икры и колени штанов накрыли частично инструкцию к дублению шкур. Теперь Марек не сомневался: следующему «гостю» Юхерн Бана обязательно понадобится что-нибудь выдубить.

Гаэтан объявился только к вечеру. Ему перспектива котлет из несвежего оленя импонировала мало, и он отправился проверить силки. Силки его подвели, зато не подвёл арбалет, и вернулся Гаэтанс рябчиком, а также полными карманами лещины. К его облегчению, Марек с троллихой додумались заниматься своей кухней во внутреннем дворе, там же трапезничали. Гаэтан присоединился к ним с собственной миской и почти с удивлением обнаружил, что запахи над казаном стоят съедобные, а обваленное в панировке мясо — каша какая-то, а не котлеты — даже выглядит аппетитно. Но ведьмак не соблазнился — он ещё помнил, из чего состоит эта мука, и кто прельстился на это мясо до Йольта, в смысле Марека. Кар кулинарные изобретения, которыми очень гордился повар, оценила средне и хрустела сырыми костями со всем, что случайно к ним прилагалось, потому что тщательностью отсева повар этот не отличался.

Ели молча, каждый, получается, своё.

Троллиха, посидев у костра недолго, вернулась к разгребанию обвала. Оставила отдыхающих ведьмаков одних и периодически топала туда-сюда от чародейского крыла до главных ворот под галереей арок, таская камни и бурча мелодии.

— Я не нашёл ножниц, — тихо хрипнул Марек, когда надоело смотреть на звёзды в раме скал.

— Они у меня. Помочь снять гипс?

— Давай. Заодно воды погреем.

В банях обнаружилось, что воды Кар натаскала как и договаривались, хоть и на целую ванну — да на одного.

— Чур я первый отмокаю, — сообщил Гаэтан, разрезая последние шмотки размягчённых бинтов.

— Вообще-то, это всё мне, — возразил Марек, потирая бледную руку, впервые за долгое время дышащую.

— Ой ли. По-моему, это всё — жениху. У тебя разве со дня на день свадьба?

— Эба как мы быстро переобуваемся… Утром от невесты носимся, вечером ищем её в перинах?

Гаэтан пожал плечами.

— Смирился с судьбой, Йо… Марек, вот и ты смирись.

— Не, так дело не пойдёт. Я воду таскал, я первый моюсь.

— Ты руками своими и кружки с реки не принёс.

— А неважно, чьими руками, неважно, Гат. Ты вообще нынче в поте лица разбираешь завал.

— Не, брат, я чужие заслуги себе не причисляю. Кар разбирает. А я в баньке лежу…

Ведьмаки поднялись одновременно. Медленно, глаза друг с друга не сводя.

— Итак, — положил Гаэтан аккуратно.

— Ага? — Марек осклабился.

— Не уступишь.

— Как и ты.

— Предлагаю решить вопрос по-медвежьи.

— Пиздиловкой?

— Именно ею.

Марек одобрительно улыбнулся одним глазом. Гаэтан отшагнул на расстояние прыжка и принялся разминаться. Яр прокашлялся.

— Что же мы, дети малые, вопросы кулаками решать?

Обнажил с бедра кинжал.

Гаэтан принял — достал с пояса свой, тоже не сдержав скромной, еле видимой улыбки. Вторая подачка Мареку за сегодня после снятия гипса. Ничего, в отличие от некоторых, Гаэтан любит играть по-честному. Относительно по-честному, относительно любит.

— До шестой крови, — хрипнул Марек последнее условие. Он ещё помнил, что противнику нравились чётные числа.

— Гаси свечи, братик, — скрипнул тихо, почти нежно, Гаэтан.

Ведьмаки провели напоследок по комнате взглядами, и глаза их сверкнули друг другу готовностью. С этих вспышек традиционно начинались кошачьи игры, когда они были относительно по правилам.

Марек задул свечи, и вместе с ними потухли в кромешной темноте три кошачьих глаза.

========== Часть 3 - Игры и проигрыши ==========

Первые секунды — самые тихие, тёмные, долгие. Самые важные. В них решается половина игры, решается, кто будет вести. Ведёт тот, кто ходит вторым, потому что первый обречён на ошибку — выдать себя и свои намерения.

Это любимая часть игры Гаэтана. Она всегда разная. Сегодня Гаэтан играет с Й… Мареком в смысле, и знает, что из него легко выбить две крови подряд. Три, если начнёт нервничать. Если отдать ему преимущество, но забрать элемент внезапности. А ещё Гаэтан знает, что это знает Марек. Ещё Гаэтан знает, что уже уступил противнику — игра сегодня на ножах. Плохая, без знаков, рука Марека при деле, то есть обе руки в игре, а вот Гаэтану придётся тратить время на сброс трости когда-то в конце, если дойдёт до знаков. Что из себя представляет трость, преимущество или недостаток, сказать сложно. Зависит от первого хода, от того, кто будет вести и как.

Две секунды себя исчерпали.

Секунда третья. Шорох — треск — удар.

Ходили одновременно. Один в атаку, второй в защиту. Защита первым ходом, обычно бессмысленное решение, сейчас дала преимущество. Марек не рассчитывал вгрызться в трость. Пропустил мгновение, а значит, огонь по живой щеке, потерял второй ход. Гаэтан открылся, а значит, получил кулаком в живот.

Ноль к одному.

Секунда четвёртая. Скрип — шаг — треск — глухой грохот.

Стальной зуб вырывается из деревянной плоти. Целится в рёбра, но предсказуемо. Эти страшные выпады, выбросы ножа Марека в темноту перед собой не имеют веса. По крайней мере, против того, кто видел их при свете множество раз. Нельзя так по брату бить, но он бьёт, будто верит, что от этих атак легко уйти. Легко, но с каждым разом сложнее. В этот раз Гаэтан ушёл от удара, но не от попадания. Скоро намокнет живот. Вот тебе наказание, Марек: трость цепляет бок, тянет на себя, к огню в плечо. Две тени рушатся на пол.

Один к двум.

Секунда пять. Глухие удары — шелест — стук — шаги.

Гаэтан уходит от удара в падении. Сам не успевает ответить — думать надо о приземлении. Будто два клубка ниток касаются пола и друг от друга отскакивают — с ножами играть принято на лапах, не на земле.

Один к двум.

Секунда шесть. Грохот дерева — треск — скрежет.

Кто-то не запомнил, что там стояло ведро, а, Йольт? Под шум его получи по бедру. Получи по спине, получи по… Гаэтан жадничает и заезжает лезвием в лезвие. Чужое железо лижет пальцы.

Два к четырём.

Секунда семь. Шелест — грохот — свист — шелест — треск.

Йольт слепая корова. Или начал нервничать. Гаэтан ударяет по врагу, но не попадает — врага в шуме нет. Чёрт. Гаэтан получает по рёбрам, гипсом ловит второй удар, от третьего ускользает.

Три к четырём.

Секунда восемь. Удар — стон — шаг — скрип.

Марек получает затылком в лицо, ножом по плечу. Трость пригвождает стопу, Марек теряет равновесие.

Три к пяти.

Одно попадание до победы Гаэтана.

Это любимая часть игры Марека. В ней решается победа, потому что в игру входят знаки. Только знаки спасают котов-неудачников.

Гаэтан знает, что может бить в полную силу, потому что столкнётся с Квеном. Раскроется — и пусть, нужно дать Йольту чувство скорой победы. Ложное, разумеется.

Секунда девять. Шаг — шаг… стон? — грохот. Звон железа о камень.

Вспышки не было. Не было сопротивления. Гаэтан прошёлся злым марековским выпадом по мясу. Хотел пошутить в свете знака. Заехал глубоко и услышал вдруг страх чуть ниже, там, откуда толкнуло в рану кровь.

Игни в сторону. Гаэтан получает железом по скуле — это остаточное, рефлекторное. Такое же заезжает Мареку по щеке ладонью. Конец, мол. Ты проиграл, не мельтешись.

Знак, брошенный впопыхах, плавит свечи. Их огарки всё же вспыхивают, освещая неохотно поле игры. Пол теперь разукрашен тонкими красными нитями: шесть нарисовал Гаэтан, четыре — Марек.

А ещё вот он, Марек, сидит осоловелый, обливается кровью, схватив собственную руку будто змею. Глядит на неё как на врага. Складывает Квен. Шарахается от ничего. Складывает Игни. Вздрагивает снова. А сердце его бьётся всё быстрее.

— Й… Марек?

Складывает Ирден, вздрагивает, скрипит, едва не скулит.

— У тебя кровь льётся, придурок.

Складывает Аард. Вздрогнуть не успевает — Гаэтан останавливает, хватая его за плечи. Контузил себя Аксием, что ли? Нет, зачем в игре Аксий, он должен был ставить Квен, свой любимый знак для выгрызания победы…

— Не моху, — бормочет.

Гаэтан кладёт на его шею знак, прижимает ладонь Марека к шее.

— Рану держи.

Исчезает за эликсирами и через три минуты находит Марека рану не держащим. Благо, рану держит Ирлит. Яр снова пальцами перебирает.

— Йольт, курва.

— Я не могу класть знаки.

— Что?

— Знаки. Не кладутся. Отдают в голову, как Аксий в пустоту.

— Ещё бы не отдавались, у тебя башка протекает, вообще-то.

Марек не сопротивлялся, когда Гаэтан зашивал и бинтовал ему шею. Он вообще превратился вдруг в бледную холодную тряпку. Ещё бы, потерять столько крови по глупости. Гаэтан выдохнул спокойно, только когда Марек запил Ласточку Бураном, а сверху приправил спиртом.

— Живём?

— Мхм.

Гаэтан на всякий случай усадил Яра в бадью и залил горячей водой. Тот расслабился, но продолжил заламывать пальцы.

— Твою мать, Гаэтан, — кхк, — нет у меня больше знаков.

— Отлежишься и будут. Ты устал и отвык. Дать тебе пыли?

Гаэтан приподнял горстку порошка на кончике бритвы. Марек поглядел на неё, ещё поглядел, прежде чем отвести глаз и вдохнуть глубоко.

— Нет, — сказал на выдохе.

— Кто ты и где закопан мой братец?

Яр перекосился нервной улыбкой и руку утопил наконец в мутной воде.

— Вроде как бросаю.

— Ну дела.

Гаэтан отвернулся и запрокинул голову под чужим голодным взглядом. Пошмыгал носом и мотнул головой. Провёл пальцами по обросшей голове, прежде чем пройтись бритвой.

— Помнишь это зеркало? — спросил через пару минут, отнимаясь от крупного осколка, в который исследовал стриженую макушку.

Марек, пытавшийся, видно, тихо топиться, вынырнул на голос.

— М-х?

— Зеркало помнишь?

— Это… Забудешь его. Столько крови было.

Гаэтан развернулся и глянул, сведя брови. Не считая взбухших вен, Марек выглядел уже вполне живым для своей нормы, даже румяно местами.

— Крови? Её ж почти не было.

— Чего? Ах да, это же я всю, блять, спальню, драил, не ты.

— А-а, ты об Айдене. Нет, я не… — Гаэтан встретился с пустым глазом Марека. Не помнит, значит. Ну да. Ещё бы. — Точно. Глупый маленький Айден. И чего это мы его весь день вспоминаем, а? Чтоб он там всех волков заикал.

— Я не видел этот осколок. С тех пор.

— Точно. После айденовской подставы кто-то из старших его забрал. Целое сокровище конфисковали, а оно ведь поколениями передавалось. По-моему, это Бреген нашим сказал про тайник под третьим кирпичом. Конечно, и до Айдена старики про него знали, но… позволяли. Думаю, мы их подвели.

— Где ты его нашёл? — Марек и не слушал толком, и комментировал бесцельно.

— Да прям там. В нычке ещё в прошлый визит. Должно быть, кто-то вернул на законное место. Может, последние котята заслужили обратно, но… сомневаюсь. А мне захотелось что-то третий кирпич проверить. Было… было приятно, потому что… Там всё изменилось. Нету там наших сокровищ, кроме зеркала, вот, зато лежат новые. Ну, уже старые. Думаю, это их, котят.

— Надо спросить у Седрика.

— Седрик мёртв.

— Ну да. Тогда у Ак… у Ш… чёрт. Да пошли они.

— Пошли.

Гаэтан закинулся новой горсткой. Марек скользнул по нему глазом и потонул.

— А-э?! — пробурлил, очнувшись, когда в ногах его раздался плеск, а по голеням что-то скользнуло.

Гаэтан влез без приглашения и предупреждения, заставив Яра сложиться.

— Я вообще-то выиграл.

— А я вылезать не собираюсь.

— И не вылезай. Хотя мог бы. Раньше тут было не так тесно.

Гаэтан вытянул ноги, окончательно забив Марека в угол. Тот захрипел недовольно и тоже вытянулся как мог, чтобы неудобно было им обоим одинаково.

— Ты выиграл только потому, что мне пришла пизда.

— Отдохни и отыграйся.

Марек достал из воды руку и направил на свечи, сложил Аард. Ничего не произошло, только лицо его искривилось.

— Не… отыграюсь…

— А ну дай.

Гаэтан схватил Яра за руку и подтянул.

— Ярчук меня проклял. Чуял я: что-то в его укусе не так.

— Это, что ли?

Гаэтан провёл ногтем по тонким полосам, которые выступали ярче и объёмней старых шрамов.

— Уху.

— Да тебя комар покусал, а не ярчук.

— Хороший попался костоправ.

— Как ощущается?

— Никак. Когда кладу — будто двимерит под кожей. Наверное.

— Ни черта не помню о ярчуках. Может, так и есть? Зуб двимеритовый откололся и застрял.

— Я бы знал.

Гаэтан похлопал Яра по предплечью.

— Ничего. Завтра Кар раскопает нам библиотеку. Может, там что-то будет о ярчуках.

Яр вздохнул, отбирая руку. Закряхтел и полез из воды так, чтобы Гаэтан не успел занять его место, — доставал сумку.

— Ох, — проводил взглядом его спину, ряд выцарапанных букв Гаэтан. — Ты так и не стёр это дерьмо…

— Что… А. М-ну да.

— Почему?

— Да я и забыл, что оно там. Не вижу, и нет его.

— Ну, оно всё ещё есть. Обращайся, если захочешь содрать или выжечь.

— М-хугу, — Яр зажевал горсть грибов и запил Ласточкой.

Гаэтан хмыкнул сочувственно.

— Как на них в борделях реагируют?

— Никак. Там. Всем плевать.

Гаэтан поднял бровь.

— Ты не ходишь в бордели.

— Хожу. Просто редко.

— И когда твоё редко было последний раз?

— В том месяце.

Гаэтан замолчал, но взгляд его продолжал давить.

— Ага?

Марек вздохнул, недоложив в этот вздох раздражения.

— Года четыре назад. Доволен?

— Сильвано гузно…

Гаэтан отцепился глазами, сполз в воду, упёршись слишком сильно, чтобы это могло считаться случайным, стопами в колени Марека.

— Предпочитаю сеновал, — буркнул Яр.

— А ты нашёл ту суккубу, о которой я говорил? О-о, по лицу вижу, малыш, что нашёл. Как тебе?

Марек пнул что есть силы ноги Гаэтана.

— За болталом следи. Сам-то как думаешь? Я ей в первый день год отдал.

— Всего-то.

— Во второй — два, в третий — под пять.

— Ладно, забудь, четвёртого ж не было?

— Был. И пятый, и…

— Ты не охренел ли, мелкий?

Гаэтан снова получил пяткой по голени.

— Всё равно я столько не проживу. И потом, оно того стоило.

— Это-то конечно так, да ток ты… А впрочем, ты всегда закидываешься до полусмерти, чего удивляться, что воркуешь так же.

— Я? Это твой грудак сейчас взорвется, не мой.

Гаэтан скорчил мину.

— Я его не насиловал годами в отличие от тебя. Эх, обычно я интересуюсь подробностями от Чреи…

— Извращенец.

— …Но от тебя что-то деталей не хочу, малыш.

— Задушу, сука. Я тебя года на три младше максимум.

— Да теперь уже, сколько ты там сказал?.. Не могу считать. Лет на двадцать старше, старый развратник.

— Ну нихуя себе. Сам к своей суккубе посылаешь, а потом обзываешься.

— Да я это гордо. Хоть где-то мой котёнок от души потрахался.

Марек слово сдержал и полез Гаэтана душить, расплёскивая воду за борты. Тело отяжелело, руки стали ватными, поэтому душился Гаэтан не столько впившимися в шею пальцами, сколько навалившейся на него ведьмачьей тушей. Он даже не сопротивлялся — пытался смеяться, но больше крякал пережатой глоткой.

— Кребе бы… крха-ха… сбкроси… ть… фунхтов… тридкрсать… крх-х…

— Я сейчас фунтов сто восемьдесят, сука, сброшу. Со скалы какой-нибудь.

Марек отпустил, услышав неприятный удар в чужом сердце, долбящем ему в уши громче собственного. Совсем нехорошо долбящем.

Гаэтан почувствовал это всем телом и Марека оттолкнул машинально, вырывая себе воздуха и пространства. Ему нужна была пара секунд, чтобы ожить, чтобы осознать, что он жив.

Гаэтан никогда не умел принимать, он будто забывал о ведьмачьих способностях управлять организмом, когда нюхал или втирал в десну. Впрочем, и фисштех его был грязный до одури, это Марек ещё по запаху понял. От этой хуйни даже у него могло что-нибудь сломаться.

Сломаться… Всё, что могло у него сломаться, уже это сделало. Марек вытянул на Гаэтана левую руку. Прохрипел что-то невнятное даже для него, складывая Аксий.

Ничего не произошло. Только вспышка застелила глаз, только Гаэтан ударил по руке, приученный кошачьими играми.

— Прости, — прошипел, держась за грудь, видя растерянный взгляд Марека, — привычка.

Иногда было сложно понять, улыбается Йольт, в смысле Марек, или это его уродство. Из-за перетянутой кожи и обнажённых зубов он почти всегда казался улыбающимся, да и ухмылку свою ублюдскую с морды далеко не убирал, но сейчас…

Сейчас перед Гаэтаном сидел не Марек, даже не Йольт, а тот крошечный безымянный ребёнок с вечно мокрыми руками, грудью и лицом. Этот ребёнок улыбаться не умел.

Кого из них так сильно размазало — Гаэтана или Марека — сказать было сложно. Но ни один, ни второй не заметили, как оказались сидящими в центре бадьи в крепких как камень, таких же холодных и каким-то образом сухих объятиях. Так они прятали друг друга, но скорее каждый сам себя, от чего-то снаружи, за спинами, от чего-то внутри.

— Мне бы ещё загончик, — пробормотал Гаэтан на ухо Яру.

— Не. Сдохнешь.

— Тебя спросить забыл.

Марек царапнул ребристыми ногтями по выпирающим лопаткам. Не предупредительно — до мяса, заставив Гаэтана выгнуться.

— Ай, курва, как скажешь…

Получил одобрительные хлопки по тем же местам.

Объятия своё дело сделали и обмягчали, стали снова материальными, здесь и сейчас, даже начали греть.

— Всё хорошо будет с тобой, — прошептал Гаэтан. — И с лапой твоей хорошо всё будет. Старик.

Ведьмаки расцепились. Каждому нужно было немного тишины.

Только насытившись своей, Марек открыл рот.

— Ладно, давай.

— Чего?

— Пыль давай.

— Ты ж…

— Одну можно. Когда захочу вдруг украсть невесту — вяжи.

— Если.

— Когда, Гат. Когда.

Марек оглядел протянутую ему на лезвии горсть. Рука Гаэтана подрагивала, но скепсис Яра лёг не на это. Гаэтан вздохнул и полез бритвой за горсткой посолидней. Когда отправился за второй, кисет из его руки вдруг исчез.

— Куда…

— Сказал же, тебе хватит.

— А может, я сам решу…

В руке Гаэтана выросла колбочка. Ребристая, как Пурга. Пахло из неё не Пургой.

— Хочешь усилить — запей этим.

Гаэтан вздохнул тяжело, как только смог, но эликсира глотнул.

— Дай Лебеда, угрх, не превратиться нашему вечеру в то, что обычно…

Марек зевнул.

— А чего бы и нет, нормально мы с тобой вечера коротаем. И всё-таки, сдалось тебе крыло чародеев?

— Крыло чародейки, — поправил Гаэтан, подняв ладонь. И правда. Если в их юности по Юхерн Бану ещё шастали кроме Войцехи пара учёных эльфов, то закат школы она осталась встречать одна. Более того, встретила его со вкусом, если её имя было с этим словом совместимо. — Ладно. Скажу. Но против меня не используй.

— Да ни в жизнь.

— Я, Марек, — Гаэтан пожевал пустоту, поморщился. — Ищ, всё никак не привыкну. Чую какое-то зло. Отсюда.

Гаэтан положил руку Яра себе на грудь.

— Ничего нового, Гат.

— Ничего нового… Мар. Но чую: растёт оно или что-то а-ля.

— Лады. И чего чародеи… ка?

— Может, найдутся там у неё, ну, инструкции.

— «Как выправить кривого ведьма. Том первый».

— «Как собрать усреднённого ведьма с нуля, том первый и последний».

— О-ба. Так ты за секретами трав туда лезешь.

— Наверно. Я не знаю. Хоть за чем-то. Хоть за одним обрывком картины.

— Которую ты не поймешь.

— В мире много есть тех, кто поймёт. И сравнит. Может, там одного мазка не хватает. Может, легко его дорисовать. Слышал о Белом Волке? А о Злобоглазе? У них были такие мазки пост-фактум. Кто знает, сколько они изменили. Починили.

— Кто знает, сколько они поломали. И когда они были. Картины пишут, пока не досохли.

— Может и так. Но эту картину, — Гаэтан прижал к себе руки свою и чужую, — гложет инстинкт. Беги, говорит, от темноты. Её не порезать ведьмачьим мечом, она не будет кровоточить и слабеть под твоими ударами. А другого тебе нечего ей предложить. Быстрее беги, пока она не полезла. А как бежать-то, когда она тут?

— Она тут, — Марек переложил ладонь Гаэтану на затылок. Тот вздрогнул, но шлепка не последовало — Яр почесал свежевыбритую голову кончиками пальцев. Рука его всё же была снята.

— Да хоть где. Однажды вылезет. Шмальнёт, чую, и по мне и по не мне. Не как обычно — окончательно. Спать от этого чутья всё сложней.

— А если ты ничего не найдёшь? Продолжишь кошмариться?

— Не знаю. Наверное. Но хотя бы с чистой совестью. Пытался, мол.

========== Часть 4 - Крыло чародеев ==========

Марек проснулся от большого неудобства. Глаз раздирался с неохотой, но и без него было понятно, что лежит Яр скрючившись, подогнув всё что можно, в тёплой тесноте. С одной стороны даже с натяжкой комфортной. Глаз он предпочёл закрыть — всё равно кроме чумазой шеи Гаэтана ничего видно не было: Марек свернулся в его объятиях. Оба они свернулись в объятиях Кар. Задвинув нытьё конечностей куда-то на фон, Марек поспешил заснуть обратно, а во второй и окончательный раз проснулся от копошений и стонов Гаэтана. Когда открыл глаз, видел уже его спину.

— Угх, — Гаэтан мусолил чёрными руками лицо. — Я что, в крови?

— Ты в хрови, — положительно пробубнил Марек, распрямляя конечности.

Кар сквозь сон подтащила его ручищей к себе поближе.

— Кажется, у меня сломан нос…

— Хажется, я, — зевок, — фписал тефя ф стену фщера.

— Хорошо, что я не помню обстоятельств. Чёрт, вспомнил. Прости, Йо… Марек.

— По ходу, мы хвиты.

— Ты выглядишь целым.

— Хажется, у меня фнутреннее… хроф… хрофотещение.

— Твою-то мать. Вот почему с тобой всегда так.

— А щего со мной-то. Не я у себя перед носом пылью размахифал…

— И жрал её не ты, и грибов к столу принёс не ты, и эликсирами запить не ты предложил.

— Мошет, я и, — зевок, — исфолнитель, но ты по-люфому соущастник. И профохатор.

Гаэтан вздохнул с хрипотцой и уковылял из общей комнаты. За дверью что-то затрещало и посыпалось на пол — Гаэтан выругался и болезненно заскрипел.

Кар мощно зевнула за спиной Марека, и он окончательно проснулся от звука и запаха.

— Возьмак сладко спать… Кар не будить…

— Ухум.

Марек выполз из-под тролльих ладоней и потянулся уже всем телом.

Не считая колкой тянущей боли в животе, огня в шее, многочисленных синяков и царапин, день он начинал бодро. Как и всегда с Гаэтаном, потому что с ним Яр не успевал напичкать себя и половиной «нормы» — вечно их культурные посиделки сворачивали куда-то не туда на полпути.

Соучастника Марек нашёл в банях, идя по следу битого гипса. Тот сидел перед разложенными бинтами и миской глины, оттирался грязной водой из ванны, потому что другой не было.

— Где мой Мёд? — поинтересовался Марек, отлично зная где.

— Я его съел, — Гаэтан обернулся на злой хрип. — Мне нужнее. Возьми мою Ласточку.

Марека устроил бы такой расклад, не возьми он гаэтанову Ласточку ещё по дороге в баню. Осталось вздохнуть и пойти забрать из его сумок ещё что-нибудь для порядку. К сожалению Марека, ничего интересного там больше не завалялось. Кроме каких-то своеобразных заготовок для бомб и писем, что были прочитаны ещё лет тридцать назад и перечитывались на каждой встрече, будто могло в них появиться что-то новое.

— Марек, свали, пожалуйста.

Яр собрал тряпье, нервируя Гаэтана каждой секундой задержки, и вышел.

К своему собственному удивлению, он отправился во внешний двор сделать зарядку. Принялся тяжело вспоминать всё, что только мог: каким стойкам учили детей впервые, как тогда было легче дышать, в каких положениях он делал успехи и о каких рассказывали, захлёбываясь ажиотажем, другие мальчишки. Он пытался вспомнить, как класть знаки. С нуля, с того начала, когда они казались высшим мастерством и когда им мешали малейшие дуновения ветра.

Сейчас Мареку ничего не мешало, но знаки не клались. Ни слабого блеска Ирдена, ни крохотной искры Игни, ни даже узлов напряжения и тепла в пальцах, внимание на которые давно не обращалось. Сейчас их не хватало, будто самих пальцев. Марек на всякий случай прощупал каждую фалангу, размял и погнул как должно, но результатов это не дало.

Ему отвечал только странный, будто свёртывающийся зуд в предплечье.

Яр начинал нервничать.

— Всё. Конец. Мне пизда.

— Драматизируешь, — отозвался Гаэтан из главных ворот.

Он ковылял к брату в обновлённом, местами влажном гипсе и с забинтованным лицом, а ещё парой сигар в зубах, заметно повеселев. Марек прищурился, прикрываясь от солнца: нет, это были не сигары. Две палочки костей с жиденьким слоем мяса. Трость батьки, раненную вчера по стволу, Гаэтан тоже успел подлатать — установил на месте скола штифт из осколков ведра и ржавых гвоздей.

— Мне конец без знаков, Гат. Я живу на одном Аксии.

— Руки на месте? На месте. Всё. Я не знаю ни одного ведьмака с руками и пальцами, который разучился бы класть знаки.

— А покусанных ярчуками ты много знаешь ведьмаков?

Гаэтан пожал плечами. Марек выдохнул и опустился на корточки. Скрючился, складывая пальцы на заросшую брусчатку, ни на что уже не надеясь. Ничего и не случилось. Только в голове на секунду-другую разлился молочный пар да стянуло изнутри стенки черепа. Знакомые ведьмакам ощущения, если они неумело обращаются с Аксием. Марек обращался с Аксием умело и клал вовсе не его.

Желания и сил даже скрипнуть несчастно у него не оказалось. Он скрючился, обняв колени, тупо глядя в землю. Она загрохотала — это Кар вывалила во дворе новую груду камней. Яр даже не пытался держать равновесие и завалился на бок.

— Кар кончить уборкар! — сообщила троллиха.

Гаэтан поднял Марека за шкирку и тряхнул. Что-то где-то там щёлкнуло не очень здоровым звуком, лицо скривилось, и плечо со стороны пореза на шее дёрнулось, но Яр не сопротивлялся и даже удержал себя на ногах. Гаэтан сунул ему в рот сигару, и Марек рефлекторно зажевал. Реакция хорошая.

— Спасибо, Кар…

— Теперь свадьба!

— Нет, погоди. Мы ещё не проснулись. И э…

— И нефесте надо пфиодеться, — предложил Марек, сдирая зубами с кости мясо жёсткое и хрупкое, будто было оно в пустыне иссушено. — Этого помыли, теперь тебя надо украсить.

Кар оглядела Гаэтана, который явно был сегодня грязнее вчерашнего.

— Мы же хотим прафильную сфадьбу, Кар.

— Хотим…

— Вот и сделай себе платье с фатой. И жениху не забудь. А мы пока пойдём, поплачем перед венцом. Не спрашивай даже, это наше всякое, человечье. Без троллей должно проходить.

Кар кивнула, озадаченно почёсывая щёку.

— Слушай, Гат, — Марек развернулся к жениху, — это что за мясо?

— Оленина твоя тухлая.

Яр задумчиво перебрал языком ломоть.

— Это не оленина.

— Что ж ещё, я из котла достал. Кстати, не так страшно, как я думал. Суховато, конечно, и купоросом отдаёт, но…

— Это человечина, Гаэтан.

— Чего?

— Это человеческое мясо.

— Нет…

Гаэтан уставился на жующего Марека — тот закивал. Ведьмаки развернулись к троллихе.

— Кар? Откуда в вашем хрючеве людь?

— Людь? Людь нет.

— Там только олень?

— Олень. И тело.

Гаэтан сглотнул и, судя по лицу, тут же об этом пожалел.

— Тело людя?

Троллиха пожала плечищами.

— Не низушек. Не накар. Длинный тело.

— Гаэтан, я тебе говорю, что это человек. Полукровок, может.

Гаэтан скорчился, глядя на смакующего как ни в чём не бывало Марека.

— Я сейчас блевану…

— Да ну. Не ты ли со мной на спор корягу с термитами жевал.

Гаэтан подавился пустым воздухом и замахнулся на Марека тростью. Яр отшатнулся не столько от удара, сколько подальше от Гаэтана, который был готов вывернуться.

— Кар-кар, где ты взяла тело? — обратился он к троллихе.

— Кар взять тело в уборкар. Под кармень. Кар не травить возьмак жених! — троллиха недоверчиво покосилась на скрючившегося Гаэтана. — Кар пробовать. Тело сухой. Вкусный тело.

— Тело в завале… Ё-ма-на, я что, батьку жую. Или…

Гаэтана стошнило. Страданий было больше, чем результата — в нём со вчерашнего вечера не осталось ничего, кроме желудочного сока, Мёда и пары кусков человечины.

— Да брось, это просто мясо. Кожа в основном.

Злые глаза сверкнули на Марека. В этот раз удар обещал быть не предупредительным.

Марек успел отшагнуть.

— Я, — кхк, — не понял, тебя ещё раз носом приложить?

— Выплюнь.

Коты уставились друг на друга и замерли.

Секунда, две, три.

Третий раз в жизни Марек видел границу в глазах Гаэтана.

Обычно провоцировать его совсем не хотелось, но сейчас, когда это было так легко, когда он был открыт для удара, когда было видно, куда бить…

Хватит с него одного психоза за сутки.

Марек едва улыбнулся. Почти осторожно, почти без насмешки. Просто чтобы потревожить эту границу хоть на секунду. Если не поднять волну, то хоть пнуть ногой по штилю. Выплюнул ошмётки мяса, которые содрал и не успел проглотить.

Брызги бездумной ярости, поднятые чужой улыбкой, исчезли из кошачьих глаз вместе с морем темноты, но Гаэтан не расслабился.

— Возьмак не драться? — неуверенно спросила Кар. — Вчера возьмак драться, и Гатан некарсивый для свадьба. Лучше б Марик некарсивый для свадьба, никто б не заметить…

— Когда Кар… успела закинуть тело в котёл? — перебил её Гаэтан.

— Ночь. Возьмак забыть Кар, возьмак шуметь. А Кар убирать кармень. Кар найти тело в кармень и решить: о, ещё еда в картёл!

Гаэтан помял пальцами переносицу.

— Гатан отравиться? Перед свадьба плохо…

— Не. Взгрустнулось ему, Кар. Это тело кого-то из возьмаков, — Марек усмехнулся. — Считай, твой будущий родственник по линии Гатана.

Троллиха стояла озадаченная и открыла было рот, но Гаэтан перебил:

— Его надо похоронить.

— Для начала достать из харчей.

— Ой, мать…

Останки из гастрономического произведения вытащили силами главного повара. Он от работы даже не отнекивался — на него самого напал интерес. Стряхнув с очередного куска оленье мясо с панировкой, Марек замер. Поднял в сторону отошедшего брата сапог. Гаэтан прикрыл глаза.

— Кар не смочь снять лапоть, — пожала плечами троллиха, стоящая неловко поодаль.

— Не в этом дело.

В чём — никто ей не пояснил. Сапожек был маленький, синий в белые звёздочки, на безумно длинном каблуке.

Тело в кашу Кар покрошила. По крайней мере, поломала, поэтому собирать его пришлось как мозаику на земле. Волос и одной руки по локоть уже не было, как и нужды у Марека и желания у Гаэтана спрашивать, куда троллиха их дела. За несколько часов в казане кожа останков сморщилась и размякла, местами начала сходить с костей, но в целом мумия оставалась мумией, хоть и мокрой. Ведьмакам даже казалось, что в лице её, тощем, как никогда прежде, давно уже простом черепе, угадывались знакомые черты. Помятые острые ушки с серьгой в правом сложно было не узнать.

— Надо же, иссохла, а не сгнила. Как думаешь, это из-за среды или…

— Мне плевать. Надо сжечь.

— Пусть просохнет. А мы, может, там ещё и… остальных найдём.

— Г-х. Кар, там были ещё тела?

— В кармень нет. А дальше Кар не ходить. Дальше кармень нет.

Наказав младшему повару не трогать сохнущий пазл, ведьмаки направились в крыло чародеев. Завал, к которому Коты успели привыкнуть, теперь отсутствовал: тролльские усердие и исполнительность расчистили проход от малейшего камешка. Только мусор со второго рухнувшего этажа и горка тряпок лежали в пустом коридоре с обгоревшими от прицельных магических ударов стенами. Гаэтан предпочёл игнорировать тряпки, а Марек присел на минуту исследовать. Полуистлевшее рваньё: полосатая юбка, потрескавшийся одеревенелый корсет и сыплющаяся в пальцах рубашка — одежда Войцехи, которую троллиха всё-таки сумела сорвать. Груда волос с сухой коркой скальпа тут же. Марек запустил в них пальцы, затаил дыхание. Не нащупал ни уголька, ни мармеладки — ничего.

Догнал Гаэтана, стучащего тростью по камню уже в глубине крыла.

— Воняет, — процедил тот, щурясь от дурного воздуха.

— Из лабораторий. Чему-то там истёк срок годности.

— Примерно всему. Поможешь найти?

— Источник вонищи?

— Формулы. И…

— Помогу. Ты тогда ярчуков смотри.

Ведьмаки встретились через полчаса.

— Нашёл.

Морда Марека высунулась из дверного проёма. После переворота чародейских палат в окружении недоброго химического душка он думал, нюх его отомрёт, но Гаэтан нашёлся именно по запаху — факел его источал ещё более недобрую, ещё более химическую вонь и разбрасывал белые искры. Стоило Яру войти в лаборатории, затрещала и его лучинка.

— Рецепты?

— Батьку.

Гаэтан затих на мгновение, затихли в нём мысли, пустотой отразившись в глазах. Марек дёрнулся в ответ лицом, поймав и сдавив ухмылку. Надобности в этом не было — Гаэтан его не видел, но спугнуть не хотелось. Давно Яр не видел в его лице этой холодной, как камень Юхерн Бана, пустоты. Когда-то Гаэтан учился ей нарочно, натягивал, чувствуя приближение волны. А потом исчезли волны, исчезли приливы, а выражение осталось, только уже не нарочное, не искусственное. Кажется даже, сам Гаэтан не отдавал себе отчёта в том, что оно сохранилось в его наборе эмоций, если отсутствие таковых можно считать эмоцией.

Гаэтан моргнул, и лицо его снова обрело живость.

— А я — Мурру, — кидать в сторону трупа ладонь было необязательно, Марек и так видел скелет посреди комнаты. — А ещё кучу пепла от бумаг.

Гаэтан пнул один из холмиков на полу. Разбил упругую чёрную корку, ребристо накрывшую все поверхности здесь, особо центрируясь на скелете и столе, перед которым он лежал. Из-под носка ботинка, из многолетней тюрьмы высыпалась зола.

— Допустим, он сжигал любовные письма.

Гаэтан поднял палочку, в которой еле угадывался, благодаря торчащему из неё рванью, держатель свитка. Судя по горстке чёрной скорлупы на столе и ножу в руке, Гаэтан счищал с него налёт.

— И его любовные письма начинались с «мут», «ген» и «рег».

— Мутно бытие мое без гения музы твойной, о Регина, окх…

Марек закашлялся, отхаркивая кислую мокроту. Гаэтан сплюнул, видно, вдохновившись.

— Пошли отсюда, пока к старшему не прилегли.

Марек вёл в чародейские спальни. Более того, в самую знакомую всем Котам и котятам спальню. Сразу видно было, кто осматривал эту часть крыла: полки выдвинуты, шкафы нараспашку, вещи раскиданы и разрыты, будто копошился в них медведь, если не шарлей.

— Даже я не догадался фолианты в чародейском исподнем искать.

— А зря, там столько всего интересного.

Гаэтан поймал вещицу, кинутую Мареком.

— Какая-то приблуда магическая? — закрутил странную палку, будто пирамиду из шариков.

— Подсказка, — Марек указал на один из открытых ящиков.

Гаэтан заглянул и ещё с секунду изучал его содержимое, пока среди всего разнообразия форм не получил наводку в виде деревянного фаллоса.

— Ой, — ведьмак положил пирамидку «к своим» аккуратно, будто могло приспособление взорваться. — Вот же Войцеха, вот чародейка. Целого замка членов ей, значит, не хватало…

Марек взял из кучки какую-то абстрактную фигуру.

— Ну, таких в замке точно не водилось. О, глянь, волколачий.

— Погоди… О-о!

— А ты рад его видеть.

— Да иди ты. Я вспомнил, что… видел его уже. Вон там он стоял. — Гаэтан кинул ладонь в сторону туалетного столика с единственным на всю крепость зеркалом, не считая осколка ведьмачат, поверхность которого потемнела и замутилась, даже взбухла. — Точно, и вот эти раньше на видном месте лежали. Я ещё спрашивал, что это вообще за штуки, а Войцеха смеялась и говорила, что плохо кто-то на уроках слушает. А я и забыл.

— Спустя столько лет стоишь и ностальгируешь по волчьим писькам.

— Слова выбирай, у меня факел в руке.

— А у меня хуй.

Этот бой Марек заранее выиграл.

— И чего она свою коллекцию попрятала?

— Не она, наверное. Последний жилец её комнаты.

Марек кивнул на широкую кровать в дальнем конце покоев. Там, под почти нетронутыми временем слоями балдахина, спал ещё один скелет. Под форму тела, которое некогда было у него, провалились матрасы, потемнели пятном, будто тело сгорало.

Гаэтан приподнял тонкие тряпки, оглядел таз чуть внимательней всего остального: под ним лежали в ряд лишние косточки хвостового отростка. Да и медальон среди рёбер с позвонками валялся конкретный.

— Батька, — кивнул Гаэтан. — Ты смотри, и этот тут.

Гаэтан с Мареком уставились на груду крошечных косточек в скукоженной шкурке у изножья кровати. Это кот свернулся в ногах ведьмака.

— Как думаешь, сам пришёл?

— Говорили, что из наших он только батьку не боится, но… Я их вместе не заставал.

— Теперь застал, — кх-кхм. — Интересно. Войцеха с котом мумифицировались, а от этих одни кости остались.

— А ты видел когда-нибудь, как разлагаются ведьмаки?

— Неа. Ты?

Гаэтан отрицательно мотнул головой.

— И почему они оба полу… — кх-кх, — голые…

— На стены глянь. Подтёки конденсата. Да и тепло тут до сих пор. Это когда в замке вообще было тепло? Кажется, Мурра устроил тут химическую баню.

— Одна себя погребла, второй, — Марек снова подавился, — организовал камеру пыток… Это не считая прирезанных солдатами и исчезнувших. Что за кх-хрень. И стоило оно того?

— Ведьмачьи секреты остались секретами даже для ведьмаков. Не знаю, что там Мурра делал, кажется, просто перестарался, как и Цеха. Как и все остальные.

— Батька зато нигде не напортачил, по ходу. Пришёл умирать на лучшую в замке кровать, падла-кх…

— Эх, а я, вообще-то, рассчитывал сюда переехать, как завал разгребём.

— Я как услышал, что вы его разгребаете, тоже, — Яр снова закашлялся. — Но что-то уже хочу, — кх-кхк, — свалить отсюда. Бестиарий только найду какой-никхбудь…

— Не, валим. Вернёмся, как проветрится хоть немного.

Марек охотно согласился. Ведьмаки покинули чародейское крыло, но смрад преследовал их, куда бы они ни шли. Придя к тому, что он въелся в носы и одежду, они решили снова отправиться к Бурчанке отстирываться. И правда: вернувшись через пару часов, вони в общих и ведьмачьих коридорах они не обнаружили, зато во внешнем дворе их встречала гора перьев. Это Кар вернулась в платье невесты.

— О! Кар бояться, что возьмак Гатан сбежать!

— Что ты, Кар, от такой-то невесты никому не сбежать, — кха-ха.

— Я за мечами.

— Погоди… — Марек кинул троллихе жест и отвёл Гаэтана в сторону. — Не руби с плеча, Гат.

— Это был изначальный план, забыл?

— Успеешь ещё. После свадьбы давай.

Гаэтан вывернулся из-под марековской руки.

— Так. Какая твоя в этом выгода…

— Никакой.

— Ага?

— Ага. Ну, разве что охота мне поглядеть, как жених целует невесту. Погоди, стой. Если серьёзно, она-то обещание выполнила. Нехорошо невест обманывать, Гаэтан. Где все проклятья и призраки неупокоенные? После войн-то, если не больше даже. В любовных делах, Гат, кх-кхм…

— Ты мне чем тут угрожаешь, старик? Тем, что в замке огроидный призрак заведётся?

— Я тебе угрожаю только тем, что дела свои надо кончать, а за слова платить. А то будешь как старик.

Марек сложил железные пальцы, сложил живые и послал Гаэтану в лицо два пустых знака. Тот вздохнул.

— Про что ты мне вчера только ни плёл, а про философию свою новую забыл. Ладно. Будет тебе представление. А ты мечи держи, пока не дам сигнал.

— Не, кхе-хе, я буду дружкой.

— Только попробуй потом нашим это всё пересказывать.

— Не волнуйся, мне и так никто не верит. Притащить грибочков для настроения?

— Чтоб я хоть раз ещё из рук твоих что-то ел, — вздохнул Гаэтан, почёсывая повязку на лице. — Хотя… к вечеру рассосётся?

— Не.

— Тогда обойдусь.

— Возьмак! — гневно позвала троллиха. — Свадьба! — и топнула ногой.

— Идём-идём. Жениха наряжать будешь?

Кар важно закивала.

— И Марик брат накряжать.

— Чёрт.

========== Часть 5 - Ритуалы ==========

— Готовый!

Кар отшагнула от наряженного жениха. В него палки, кости и перья вставлялись чуть тяжелее, чем в дружко, который сидел в стороне уже «приодетый». Крутил из берёзовых веточек обручи и подсказывал, куда ещё можно засунуть жениху украшений. Именно он предложил невесте обзавестись человечьей фатой — изодранным тряпьём из смотровой башни (ошмётки оленьей шкурки она догадалась взять и без Марека, соорудив себе шлейф, походящий на драный хвост), чтобы традиции соблюдались не только тролльи. Яр предложил бы фату и жениху, но видел, что терпение того и без платьев исчисляется каплями.

Вкус у Кар, как и моторика, оставлял желать лучшего, и вся троица теперь походила на птенцов, угодивших телеге под колёса. Невеста спешила, не уступая жениху, поэтому приготовления шире десяти минут не растянулись.

— Марик кармандовать свадьба.

Марек не имел ни малейшего понятия, как проходят свадьбы, хотя бывать на них ему доводилось. На тех частях, где все пьют, едят и куролесят. А до этого… Где-то там плакали, крали кого-то, покупали… Что делает дружко, Марек тоже особо не понимал, но выдавать себя не намеревался, поэтому подошёл широким шагом к брату с невестой и прокашлялся. Поправил жениху голубое пёрышко на щеке, сунутое в бинт. Виски Гаэтана от этого заходили ходуном, так сильно тот сжал челюсть.

— Для начала расслабьтесь, молодожёны. Мы сегодня собрались, чтоб связать две славные души… одну душень здоровенную и вторую так, душулечку, навеки веков. Чтоб ваш союз, — кхм, — чертей от хаты отгонял… И чтоб детки у вас по потолку топали, и чтоб олени в харчах всегда были свежие, и…

— Давай уже, мать твою, — ругнулся Гаэтан, лоб рукой прикрыл, а сам невольно заулыбался. Дошло до него наконец, какая нелепица вокруг творится и что он в этой нелепице ключевое лицо. Да, сложно им с Мареком будет переиграть эту ситуацию при следующей встрече.

— Ах, как же не терпится молодым пересечь порог брака. Хорошо, сразу к делу. По старой человечей традиции, надо жениху невесту выкупить.

— Чего… — жених поднял брови.

Невеста помяла пальцами пару перьев на голове.

— Давай, братец, не кокетничай. Знаем мы, что у тебя в левом ботке специально на случай свадьбы пять оренов припасено. Плати за невесту, дорогой.

— Вот же дружка нам досталась проныра… — бормотнул Гаэтан, сдерживая смешок.

Раз уж начал он играть в эту игру, пришлось отдать Мареку выкуп.

— А теперь невеста покупай жениха.

— Кар монета в ботки нет. Кар ботки нет…

— Не волнуйся, Кар, жених у тебя подешевле будет. Пёрышка хватит за него.

Кар к традиции человечьей подошла со всей ответственностью и с минуту выбирала из своего платья самое красивое перо. Вручила Мареку крупное, в бело-коричневую, почти рыжую полоску.

— Выкуп принят. А теперь обещайте, что бить будете друг друга только по делу, зато любить до гроба. Ну, или до сожжения. Пока смерть не разлучит вас, в общем. Кар, ты первая обещай.

— Кар обещать Гатан любить!

— Гатан?

— Обещаю до гроба, да.

— Обменяйтесь венками.

Марек вручил молодожёнам два хлипких обруча. Они по очереди положили их друг другу на макушки. Видимо, выданы венцы были наоборот, потому что жениховый упал ему на плечи, будто лошадиный хомут, невестин лёг на её широкий лоб, даже не приобняв. Если и было кому-то из участников до этого дело, виду никто не показал.

— А теперь целуйтесь.

— Нет, — возразила троллиха. — Свадьба дело Гатан есть, теперь свадьба дело Кар.

Отошла на пару шагов и как подскочила. Запрыгала по площади, содрогая землю, пытаясь высоко, как не позволяет тролльское горло, вопить что-то нечленораздельное.

— Гатан повтокрять! — крикнула между скрипами.

— О боги…

Гаэтан было глянул на Марека в надежде обменяться беззвучными издёвками, но тот сорвался скакать за троллихой с абсолютно идиотским выражением морды. В отличие от Гаэтана, Марек от грибов своих не отказывался.

— Кря-кря-кх-х! — запищал он, но закашлялся. Его горло тоже имело ограничения.

— Нет! — грозно буркнула Кар, размахивая руками. — Марик не повтокрять! А то Кар Марик клевать!

— Ну вот… — остановившись, Яр толкнул Гаэтана с места — тот так и не присоединился к тролльскому танцу.

— Гатан повтокрять!

— Повторяю я, повторяю…

Марек уселся смотреть представление на землю, подальше от центра. Отдышавшись, он вдруг заметил, что в движениях троллихи даже есть логика. Это и правда был танец, только на тролльский походил мало и исполнялся явно теми, кто танцевать не умеет. Вот невеста машет руками, сложив их в локте, вот переступает с ноги на ногу и кружится вокруг жерт… жениха. То складывается, то выпрямляется, вытягивая шею, крутит бёдрами и водит носом из стороны в сторону, сопровождая движения бормотаниями и криками.

Зашуганный жених тем временем честно пытался следовать, не попадая невесте под ноги. И танец, исполненный им, одноногим нелюдем с тростью, местами приобретал пластику. Секунде на тридцатой Марек даже заметил, что Гаэтан улыбается.

— Токуют, мать вашу… — пробормотал Яр и заскрежетал смехом.

Брачные танцы закончились с опозданием жениха, и невеста протянула ему ручищи.

— О! — раздалось с галёрки. — Время поцелуя! Точка в свадьбе, буквица в браке, кха-ха!

Гаэтан бросил на Яра злобный взгляд, получившийся скорее растерянным. Вместо ехидной мерзкой морды встретился с какой-то абсолютно добродушной, счастливой даже. Марек махнул ему тыльной стороной ладони, а сам положил руку на лежащие рядом ножны. Давай, мол, целуйся уже, и будет тебе счастье и отпущение. Жених вздохнул и повернулся к невесте. Усмехнулся сам над собой и над глупостью происходящего, закрыл глаза и потянулся лицом к Кар.

Нежелание жениха размыкать губы наложилось на представление невесты о поцелуях, поэтому они коснулись друг друга и тут же отнялись. Кар ткнула Гаэтана в щёки, будто морская птица клювом, и морда кота на его груди завибрировала. Гаэтан нахмурился и открыл глаза.

Воздух на площади изменился. Сгустился вокруг невесты и нагрелся. Она отпустила ведьмака, и тот отшагнул. Два и два сложил быстро и глянул на Марека. Вот, теперь ублюдская ухмылка на месте.

— Кар! Кар свадьба получиться! Кар снова каралева!

Воздух закружился вокруг троллихи, обволакивая мутными потоками, накрывая облегающим куполом. Силуэт в его центре начал уменьшаться и утончаться. Ленты эфира расщепляли, уносили прочь тролльское тело, не давая увидеть новое. Или старое. Вихрь перьев, листьев и палок, сыплющихся с Кар, не помогал.

— Кар! Кар-кар! — разнеслось по площади уже не тролльим голосом.

Гаэтан получил от Марека мечи, но оголять не спешил. Заряженный воздух начал растворяться и оседать, и ведьмаки растерянно замерли.

— Что за…

Марек хотел бы добавить, но подавился воздухом.

Перед ними расправила яркие крылья здоровая гарпия. Блеснув металлически-радужным отливом оперения, чудище тут же скрючилось. Затрещало клювом, заскрипело костями и начало засыхать. Пожухли перья, кожа пошла морщинами, мышцы одрябли.

— К-ка-а… — протянула она сухой глоткой, старческим птичьим хрипом.

Раскрыла дрожащие, осыпающиеся крылья… И рухнула навзничь.

Ведьмаки подходить не спешили. Стояли откровенно ошарашенные.

— Так вот, — наконец хрипнул Марек, — что это значило…

— Ты, гад, знал.

— Знал… что она проклята. И королева. То, что она королева сраных гарпий, мне сказать забыли.

Гаэтан решился подковылять к телу.

— Какого… Ты видел проклятых на чужое тело гарпий?

— Теперь видел. Да и проклятые у меня ни разу не высыхали намертво.

Марек подошёл к наклонившемуся Гаэтану и присел на корточки.

— Она не высохла, — возразил Гаэтан, — просто… постарела? Сколько живут гарпии?

— Лет двадцать.

— А тролли за сотню. Кажется… она просто своё отжила. В чужой шкуре.

— Ого. Неплохой урок, а?

— Мамун знает что. Ну, хоть пачкаться не пришлось. Оно само.

Яр помял тощее облезлое бедро гарпии.

— Эх, в тролле мяса было больше. Огроидное, конечно, едва ли переваривается, но…

Получил по затылку клюкой.

— Слышь, ты, гурман. Мы это недоразумение жжём нахрен.

— Что, даже на поделки свои не пустишь?

— Старовата.

— Получается, жжём вместе с нашими?

— Получается так. Или тебе есть дело до отдельных костров?

— Нету. На один бы дерева наскрести.

— Наскребём.

Прежде чем собирать костёр, Яр подбросил одну из новоприобретённых монет: решалось, кто пойдёт за трупами. Честь выпала решке — Мареку. У него и подходящая амуниция нашлась — маска, закрывающая пол-лица, включая дырки носа.

Собрать батьку с котом труда не составило. Яру даже понравилось кидать в бадью косточки, будто поганки в лукошко. С Муррой пришлось повозиться, выскребая из чёрной, сухой, но тягучей скорлупы. С костей налёт Марек тоже без фанатизма, но посбивал. Хоть в чародейском крыле и посвежело за несколько часов, дышалось всё ещё с трудом, и после получаса ковыряний в эпицентре химической духоты Марек снова едва чуял.

Костёр собрали где принято было — на Поляне. Как и о Синей Дороге, у каждого было своё мнение, как она называется. Поляна Мечей — говорили Айден и Лех, Поляна Костей — Аксель и Берт, Шёпота — Мурра и Бреген. А Гаэтан с Мареком сходились на том, что это просто Поляна, и сходились на этом с батькой, которого тащили на неё в ведре. Может, и глупо было жечь кости, да только требовала того привычка, засевшая с детства в головах, давшая корни в грудь, в руки: ведьмак умирает — надо жечь ведьмака.

Поляна находилась, если, идя к Бурчанке, свернуть в правильном месте. Среди котят витала байка, что вовсе Поляна не находилась, если не хотела. А не хотела она, когда нужна не была. Давным-давно Йольт с Гаэтаном вышли на неё впервые своими силами тоже вместе. После суммарно трёх неудачных вылазок, одна из которых закончилась окончательным заблуждением в лесу, на четвёртую Поляна позволила им себя найти. Засыпая на ней в обнимку, чтобы хоть немного согреться, проснулись дети от матерщины и подзатыльников. Тем утром взрослые пришли сжигать двух ведьмаков. Откопать в пепле двух ведьмачат не ожидали, но в целом не удивились — место это тянуло из крепости каждого ребёнка, кому доводилось в нём бывать, потому что оно было чистым. От магии, от шума, от следов жизни, которыми полнился лес вокруг. Новоиспечённым ведьмачатам, перегруженным миром, его звуком, светом, чёткостью и резкостью, ощущением потоков, которых их кожа никогда не знала, не хватало тишины и пустоты, которые могла дать им Поляна.

Она представляла собой большую, шагов сорок в радиусе, воронку пустоты с пепельно-угольной землёй, чуть проседающей в центре, сколько бы костров здесь ни жглось. По краю её, перед отступающими деревьями, что никогда не тянули ветви в сторону сердцевины, воткнуты в землю мечи. Ржавые и почерневшие. На гардах многих туго повязаны медальоны, когда-то ведьмачьи, скорее всего, даже дважды ведьмачьи, но давно не пригодные делу.

Гаэтан с Мареком слышали, как проходят, а то и бывали на сожжении других Школ. У Волков и Медведей принято было жечь ведьмака вместе с медальоном. Коты, по крайней мере их поколения, так не делали. Чешуйка бережёт орен? Может быть. А может, жизнь и смерть старого ведьмака, отпечатанные в пустых или драгоценных глазах амулета, должны были придавать сил его молодому обладателю. Впрочем, это всё давно не имело значения.

Медальоны, оказавшиеся на Поляне, приходили сюда на шее второго, если не третьего трупа, но иногда и в руках живого, давно не молодого ведьмака, ставшего им очередным хозяином. А порой они приносились изношенные, выжженные магией и больше не способные ни резонировать, ни обжигать серебром.

Большинство из медальонов были поплавлены, стёрты и разбиты, но кое-где можно было разобрать звериные морды — в своём большинстве кошачьи, но встречаются и медвежьи, и грифоньи, и даже змеиная и волчья по одной. Некоторые всё ещё местами поблёскивают. В глазах иных сохранились камешки.

Вот что Коты разобрать не успели, хотя казалось бы: серебро да самоцветы, пускай и крошечные. Либо оставляли напоследок, либо вовсе трогать скудельню не собирались. Узнай об этом какой-нибудь ведьмачонок пятидесятилетней давности, уверенно бы заявил: так это Поляна с какими попало мыслями на себя не пускает.

Марек с Гаэтаном присели отдохнуть на мягкую землю, только когда на небе зажглись звёзды: таскать из Юхерн Бана и леса «дрова» оказалось занятием времязатратным. А ещё их и правда приходилось искать. Хранившиеся в замке ясеневые поленья для сожжения тел давно уже изошли на простую растопку, поэтому Коты тащили всё подряд и уверены не были, что температуры всего подряд хватит для этих костей. Но их это и не заботило.

— Всё, — вздохнул Гаэтан, — последняя ходка за мечами, и можно жечь.

— Ухум.

— Четыре брать?

— Почему четыре… Кота считаем?

— Хм. А почему бы и нет. Давай возьмём нож в его честь. На кухне как раз один сломан.

— Вряд ли он хоть одну крысу погрыз за всю жизнь, но я за. Кому меч?

— М-м-медальону в твоём кармане? — протянул Гаэтан.

— Что? А. Нет. Он уже проважен.

— Можешь не прятать его, если он теперь твой.

— Я и не прячу. Верёвка натирает шею.

— Ладно. А безглазый-то где?

— Украшает пояс какого-то Каэдвенского гада, — вздохнул Марек.

— Не скучаешь?

— Сколько мне, десять?

— Скучаешь.

— Ухум.

Жгли всех одновременно. Пять трупов: двух ведьмаков, чародейку, кота и гарпию. Принявшись за первых, костёр искрил, плевался чёрными языками пламени и источал серный с кислым привкусом душок, но вскоре давиться перестал. Гаэтан с Мареком наблюдали за огнём в тишине — первый с чистой головой, второй — глядя на картины чуть более красочные, чем на самом деле.

В углях и пепле утопили три давно уже спящих медальона. Первый — с расцарапанными некогда глазницами. Этот принадлежал батьке. Второй, с засечками на тыльной стороне, похожими на буквы «ИК» — этот Мурры. Третий не ведьмачий, но тоже с котом и тоже серебряный. Изображал он зверушку, больше похожую на человечка, даже в штанах и шляпе. Лапки его с головой крутились, и одна Войцеха знала, сколько детей они успели отвлечь от чего-то страшного.

На Поляне выросли пустой нож и три новых, обмотанных медальонами меча. Не полноценных, конечно, их в крепости давно не осталось, а из плохого литого-перелитого железа — эти буквально самодельные мечи служили детям тренировочными инструментами. Может, чародейка и не владела клинком, по крайней мере, ни Марек, не Гаэтан её ни с чем тяжелее расчёски не видели (не считая периодически летающих по Юхер Бану дубовых столов — в воздух они поднимались исключительно телекинетически), но ничего другого придумывать ни надобности, ни желания не было — она была Котом, значит, ведьмаком.

Остатки костра разбросали по поляне и вернулись в Юхерн Бан. Сил не было даже говорить, и ведьмаки завалились спать: Гаэтан в своей палатке, Марек в гнёздах Кар.

***

— Подъём, — пинок под рёбра. — Доброе утро.

Яр попытался вцепиться во врага и уронить, но это оказалась трость. Гаэтан отпустил её, и Марек получил дополнительный стимул деревянной сиреной в лицо.

— Вставай на пробежку.

— Фто…

— Давай, давай, ты себя видел? Неудивительно, что пальцы отваливаются вместе со знаками. Зарядка ни одному ведьмаку ещё не помешала.

Марек предпринял вторую попытку вцепиться в Гаэтана, но тот успел отшатнуться.

— Подъём, старичок, а то задохнёшься.

И правда. Недобрый дух из чародейского крыла жиденько наполнял гостиную. Видно, вполз в ведьмачью часть замка ночью.

— Тфою мать… так бы и схазал сразу… береху, старичох, твою жизнь… Она мне своей дороже… А то щё сразу пробежхами запухивать…

— Э как разболтался. Значит, силы воду нам таскать есть.

Как бы Яр ни ворчал, всё же присоединился к ежедневным практикам Гаэтана. К ежедневным практикам любого нормального ведьмака, вообще-то.

— Тебе когда ногу снимать? — поинтересовался, повторяя за Гаэтаном растяжку — он делал это не так, как их учили.

— Дней через пять. Остаёшься?

— Пожалуй. Мне ещё книжки искать.

— Отлично, хоть погоняю тебя.

— Эй.

— Пока библиотека в преисподней, предлагаю порыться всё-таки в пыточных. А потом на рыбалку.

— Лучше охоту.

— Одно другому не мешает. А у тебя ещё олень есть.

После зарядки перетащили гаэтанов лагерь (и пристроили к нему мареков) во внешний двор, а сами отправились проверить силки и на рыбалку. Пожили пару дней под открытым небом, пока Юхерн Бан пропитывался ядом, а следом проветривался, пожили будто молодые ведьмачки — на тренажёрах, сытые не до конца, зато с грибами.

Ведьмачьих формул Гаэтан так и не нашёл, более того, в замке не осталось ни одного актуального рецепта эликсиров. Только в батькиной кустарной пивоварне обнаружились стопки руководств к гону его мудрёных бражек. Мареку с поисками повезло больше. Не считая редких и бесполезных упоминаний в старых дневниках, внятное описание ярчуков нашлось в личном бестиарии мага, имя которого прочитать возможности уже не представлялось.

Усевшись на ноги разминающегося Гаэтана, Марек зачитывал из маленькой толстой книги в деревянной обложке крохотный почерк на старый манер:

Ярчук. пёс-охотник и пёс-мудрец. бестия о четырёх лапах, хвосте собачьем и зубах саблезубых ныне считается вымершей. как говорил Старший: «мудростью своей ярчук не делится, а охотится не на дичь одну, но и на магию практикующих», — и, хоть информация сия не имеет подтверждения, смею думать, что оттого ярчуки и начали «вымирать» ещё до прихода людей на континент.

звери эти (по недавно появившейся ведьмачьей типизации относящиеся вовсе не к классу «зверей» за заслуги, изложенные мною ниже) абсолютно равнодушны к разумным расам, до пугающего даже, как будто отличают они нас от всякой прочей фауны и флоры, при единственном исключении. ярчуки вспыхивают агрессией на проявления Хаоса. на магию любого характера, будь то телекинез, иллюзия или чары восстановления, даже если магия сия не угрожает им и направлена не на них.

привиделся мне в ярчуке страж, запрещающий на территории своей колдовать. что это? неудача эволюции или её способ контролировать магию, не давать ей распространиться бесконтрольно по земле? что ж, Хаос одержал победу. сейчас не каждый практик знает, что звери такие вообще существуют(вали), а ведь ещё какие-то полвека назад Старшие давали нам отдельный курс по восстановлению после прямых ранений ярчуками. и правда, после них особый уход нужен, так как зубы ярчуковые страшнее двимерита для рук колдующих: двимерит снять с себя или достать из ран можно, а вот укус ярчука оставляет влияние своё до конца жизни, коли правильно его не выжечь и не залечить.

Марек неопределённо закряхтел.

когти и зубы ярчуковые особой ценностью считаются, ведь истолчённые в прах и употреблённые опиатам подобно, кератин и дентин бестий оных дают феноменальные результаты практикам смотрящих в прошлое, будущее или суть. говорят даже, великие Знающие Аен Сейдхе и Ольх не чурались прибегать к их использованию, хоть это и забирало у них не меньше, чем давало, вытягивало магические и жизненные силы, а также препятствовало на продолжительный срок возможности колдовать.

когти и зубы эти способны рвать Хаос в физических его проявлениях, серебру подобно. Старший рассказывал нам, что на глазах его ярчук загрыз призрака, проваливаясь при этом сквозь него телом, но не зубами и не когтями. дальнейшее исследование места происшествия показало: призрак неупокоенный проявляться перестал, но область от влияния нечистого не освободилась.

ярчуки таких мест, как и проклятых, как и Мест Силы, избегают, будто знают, что в таких инструменты ихние бесполезны. более того, задокументированы случаи, когда от агрессивно настроенного ярчука спасались чародеи именно в Местах Силы, тем как ступая в зону открытых потоков Хаоса, становились для ярчуков будто невидимыми или с Хаосом едиными, а значит, неуязвимыми.

ярчуки — бестии неконтактные даже внутри племени своего. врагов в природе не имеют, по крайней мере к ним не было зафиксировано проявления агрессии ни от каких существ, исключая в корне магических, которым ничего не остаётся, кроме как защищаться — ярчуки нападают первыми. большую часть жизни они проводят в движении и одиноком или парном (53) скитании, лишь на последних стадиях щенности находя или даже деля с другими зверями и монстрами пещеры, расщелины и берлоги. поведение молодняка изучено мало. эльфы полагают, что ярчуки дают потомство крайне редко, до трёх щенков за всю жизнь самки.

(53) парность не связана с размножением, союзы временно образуются всякий раз, когда блуждающие ярчуки любого возраста и пола встречаются. они временно путешествуют вместе без видимых на то причин, после чего так же беспричинно расходятся. конфликтов между ярчуками и даже малейшей демонстрации дискомфорта замечено не было, а взаимодействие особей между собой порой ограничивается особой ярчуковой вибрацией, похожей на кошачье мурчание и низкие китовые песни одновременно.

Марек уже который раз за текст прочистил горло и затих.

— А дальше? — спросил Гаэтан на выдохе.

— Картинка.

Яр развернул перед ним книжку: на ней в обрамлении коротких подписей с указателями и рядом с намеченной прозрачно фигурой человека стоял не то волк, не то медведь, сутулым силуэтом похожий больше на зубра, саблезубый и с длинными поджарыми ногами.

— Такой тебя и покусал?

— Ну, он был посимпатичней. И больше раза в два.

— И страшнее, а ещё огнём дышал. Моя очередь читать, ложись.

— Всё, нечего читать.

— В смысле, там нету, ну, рецептов и хода лечения?

Марек покачал головой, листая на всякий случай дневник ещё один, сто первый раз. Лицо его при этом искривлялось в эмоции сложночитаемые по определённым причинам, но точно не положительные. Гаэтан, впрочем, эмоции эти знал хорошо, а последние дни наблюдал на знакомой морде каждый раз, стоило Яру вспомнить о знаках.

— Ладно, — Гаэтан помутузил его за плечо, возвращая. — Пройдёмся по библиотеке ещё раз.

— Да три раза уже проходились. Нету там ничего. Придётся… Придётся искать магов. Или эльфов. Магов-эльфов, — Марек кисло выдохнул.

— Хм. Знаешь, я слышал о каком-то чародее, заинтересованном в ведьмаках. Как-то его звали так… Зяблик, что ли, или Овсянка. Может, вы бы подсобили друг другу.

— Не то чтобы у меня был выбор, но к магам, которые интересуются ведьмаками, я пойду в последнюю очередь.

— Справедливо. Глаз у тебя уже один, почка одна…

— Вообще-то две.

— Да ну?

— Ну да…

— Ты смотри, сохранился лучше, чем я думал. И ты ещё унываешь. Куда пошёл, ложись давай, я про твою очередь не забыл.

По библиотеке они всё-таки прошлись и в четвёртый раз, и в пятый. Гаэтан искал там, как и все предыдущие разы, скорее своё, но чуда не случилось. Махнул рукой, мол, невелика потеря. Не очень-то и хотелось, даже если хотелось очень. Марек же спокойней не становился.

Ведьмаки покинули Юхерн Бан, когда Гаэтан снял гипс. Разошлись многим позднее.