Земля необетованная [Виталий Аркадьевич Надыршин] (fb2) читать онлайн

Аннотация

Все события в мире имеют множество версий своего возникновения, но только одна имеет право на истину.

Евреи – понятие не географическое, а этнографическое. Само название «еврей» происходит от древнееврейского слова «иври», что в переводе означает «пришедший с другой стороны из-за реки».

В Библии говорится, что праотец евреев Авраам пришел на дарованную Богом землю из-за реки Евфрат.

Так ли это или нет, но остаётся фактом, что история этого народа насчитывает более пяти тысячелетий. Впечатляет…

Но мы не будем заглядывать так далеко, а попытаемся узнать историю заселения евреев хотя бы в Крыму, потому что, и это тоже непростая история.

События, которые описаны в этой книге не научный трактат об истории заселения евреев в Крым на заре становления советской власти, совсем нет. Автор попытался рассказать о разных эпизодах из жизни того времени, некоторые из которых, на первый взгляд, напрямую не связанны с жизнью еврейских поселенцев на полуострове, но, так или иначе, отрицательно повлиявшие на всю эту историю.

В советском государстве «еврейский вопрос» претерпевал удивительные метаморфозы. Разговоры об автономии на территории Советского Союза велись постоянно. Несмотря на своё отрицательное отношение к мировому сионизму из-за его реакционности, тему заселения евреев в Крым неоднократно затрагивал и Владимир Ильич Ленин.

С одной стороны граждане этой национальности в России получили уникальные для того времени права и возможности, но с другой – они, как и впрочем и другие национальности, когда прошёл угар революционной эйфории активно притеснялись. Причины притеснения разные, и не последнюю роль здесь играла Еврейская секция ВКП(б), объявившей международный сионизм «основной контрреволюционной силой» в еврейской среде, но она же – секция, активно продвигала идею организации еврейской автономии на территории СССР.

Так сложилось, что своеобразным катализатором в «еврейском вопросе» в то время оказался Иосиф Сталин.

Вопросов, связанных с переселением евреев в Крым и организации их автономии, было великое множество, порой непонятных и, во многом, неразрешимых. Они бесконечной вереницей цепляются друг за другом, создавая клубок политических и личностных коллизий. Где – правда, где – вымысел? – не понятно.

Современному читателю, наверное, знать все нюансы тех событий возможно и не требуется: утомительно. Однако, хоть ненадолго очутиться в том времени и узнать хотя бы основные причины не позволившие создать Еврейскую автономную республику на крымском полуострове, нужно. Как и знать: а так ли уж виноват в этом Иосиф Сталин и руководство Советского Союза, как и их решение по депортации из Крыма во время Второй мировой войны татарского народа?

И вот прошли десятки лет и, вроде бы, время должно было всё расставить на свои места, дать ответы на главные вопросы: почему не сложилось, и кто виноват… Странно, но твёрдого ответа на этот вопрос нет и по сей день.

А так ли это…

Земля необетованная

Пролог

Не вините прошлое, господа!

Его создавали ваши предки.

11.10.2013 г.

Президенту Соединённых Штатов

Америки Бараку Обаме.

Господин Президент Соединённых Штатов Америки!

Комиссия по требованию компенсаций ветеранов интернационального движения крымско-татарского народа, борющихся за равноправие и справедливость просит вас принять наши искренние уверения в нашем самом высоком уважении к Вам лично и великому американскому народу.

08 октября 2013 года в Симферополе состоялось собрание Комитета по требованию компенсаций ветеранов Национального движения крымско-татарского народа, на котором было принято Обращение к Президенту Соединённых Штатов Америки.

Направляем Вам данное Обращение для сведения и принятия решений.

Копия данного Обращения направлена Президенту Украины, руководству ЕС, главам государств – членов ЕС, главам государств – членов СНГ, а также в ведущие информационные агентства мира.

Ответ просим предоставить по адресу:

95011, Украина, АР Крым, г.Симферополь, ул. Кирова 3/5, Дагджи Т.Ш.

С уважением,

Председатель Комитета по требованию

Компенсаций ветеранов Национального движения

Крымско-татарского народа.

Тимур Дагджи

Приложение – 3 листа.

Вот такое письмо с Приложением на трех листах отправили крымские татары в адрес президента США.

8 октября 2013 года в городе Симферополе ветераны Национального движения крымских татар на своём учредительном собрании создали «Комитет по требованию компенсаций», на котором утвердили «Обращение к президенту Соединенных Штатов Америки Бараку Обаме».

Ветераны просили президента США от имени своего государства принести публичные извинения крымско-татарскому народу и компенсировать моральный и материальный ущерб, понесенный крымскими татарами в результате насильственной депортации их из Крыма в 1944 году.

В данном письме было указано, что предлогом выселения татар и других жителей Крыма был в определённой степени коллаборационизм¹ крымских татар в ходе Второй мировой войны. Да, тысячи крымских татар пошли в услужение немцам, и они зверствовали во время немецкой оккупации – это факт, но, как писали татарские ветераны: «Обвинять поголовно всех татар, живущих в то время в Крыму – блеф и клевета. Это был лишь повод для освобождения территории полуострова от крымских татар. Для кого?..»

Архивные документы и воспоминания очевидцев событий тех лет говорят, что настояли на этом Соединенные Штаты Америки.

В ходе войны с фашистской Германией, США – «самое демократическое государство», воспользовавшись крайне тяжелым положением разорённого войной Советского Союза, вынудило Сталина принять решение о зачистке Крыма от татарского населения.

«Мы ни в коей мере не снимаем вину со Сталина за всю трагедию нашего народа, – писали ветераны в письме. – Но, лично Рузвельт, руководивший тогда Соединёнными Штатами и его окружение, несут такую же, если не большую, ответственность за геноцид крымско-татарского народа и за все убытки, понесенные ими в результате депортации»

В 1943 году в разгар войны на конференции в Тегеране президент США Франклин Делано Рузвельт потребовал от Сталина реализации некого «Крымского проекта», известного также как «Крымская Калифорния», угрожая в противном случае прекращением поставок по Ленд-лизу и оттягиванием сроков открытия Второго фронта. И первый практический шаг в этом направлении, настаивал Рузвельт, – выселение части жителей полуострова, и в первую очередь мусульман-татар за пределы Крыма, что Советский Союз в 1944-ом году и сделал. После чего, поставки по Ленд-лизу продолжились, и, наконец-то, был открыт Второй фронт.

«Так кого винить в нашей трагедии? – спрашивают в обращении убелённые сединами старики-татары. – И почему, виновная в геноциде евреев Германия, выплачивает Еврейскому государству компенсацию его гражданам, а о роли США в насильственной депортации крымского народа никто даже не вспоминает. Где справедливость?»

Данное письмо и обращение крымских татар в 2013 году было отправлено в адрес правительств 71-ого государства.

Конечно, ответа из Соединённых Штатов не последовало и по сей день. И это не удивительно…

Не может «великая» страна под придуманными ими же лозунгами о демократии (в их понимании), развязавших в десятках стран мира войны, приносить за свои разрушительные поступки извинения какому-то немногочисленному народу, пусть и с вековыми традициями. Ещё чего!.. Иначе придётся извиняться и перед многими другими странами, начиная с индейцев, выселенных со своих территорий и загнанных в резервации на заре возникновения самих Соединённых Штатов…

Вам, читатель, ничего не напоминают события наших дней?.. Югославия, Египет, Ирак, Ливия, Грузия, Украина, Молдавия, Венесуэла… А ещё ранее Корея, Вьетнам и прочие страны…

Ну, это так – отступление. Вернёмся к нашей истории.

Так что же это за проект такой «Крымская Калифорния», из-за которого президент США пусть вежливо, с неизменной американской улыбкой, вынудил грозного лидера СССР Иосифа Сталина депортировать с обжитых веками мест целый мусульманский народ? Только ли для того, чтобы заселить многострадальный народ другого вероисповедания – евреев?.. Или это был предлог для размещения на Чёрном море американского военного флота?

Давайте углубимся немного в историю.

Часть первая

…И глаголет Господь: «Евреи, племя Аврамово,

избранный народ Божий, любимый сын Еговы,

получил от меня самые счастливые обетования² и имеет самую удивительную историю».

Вот и живёт еврейский народ в ожидании собственной, обещанной самим Господом, земли…

«Джойнт»

Лето 1914 года было не жарким, и потому осень – красивая, взрывная своим буйством красок и от того яркая, – поражала воображение, хотелось всё бросить и остаться навсегда в этой красоте…

Да, такая здесь осень – самое приятное время года на побережье Атлантического океана в юго-восточной части штата Нью-Йорк. И свежий осенний морской бриз, и ласковые солнечные лучи над островом Манхэттен³, и вечерний променад по улицам и паркам… Красота!..

Но берегитесь приезжие и потерявшие бдительность горожане! Именно в это время, вы можете пожалеть о своёй прогулке по улицам Нью-Йорка или прогуливаясь в парках по ярким разноцветным коврам, сотканным из опавших листьев. Внезапно возникший в океане ураган набросится на город и мгновенно разрушит ваше очарование природой и благостное состояние души, в котором вы только что находились. А потом – ливень, потоки воды, и тяжёлые мокрые листья будут хлестать вас по лицу… Брр…

И этот каприз природы на перекрёстке двух улиц – Чамберс-стрит и Центр-стрит пришлось испытать двум джентльменам, беседующим на обзорной площадке только-только выстроенного 40-этажного офисного здания. Завершала этот небоскрёб монументальная восьмиметровая фигура Гражданской Славы, сверкая под лучами солнца медной, словно позолоченной поверхностью.

Стоя босиком на огромной сфере, одетая в струящееся платье с лавровым венком в одной руке, щитом и ветвью лавра в другой, фигура отождествляла победу и триумф. Впечатляет!..

К тому же, в основании этого огромного делового центра проектировщики спроектировали станцию городской подземки. Именно эти новшества – метро в подвале дома и архитектурное излишество в виде огромной фигуры, выгодно отличало новое сооружение от других бетонных мастодонтов Нью-Йорка.

Шумное торжество, связанное с передачей мэру города Джону Митчеллу – молодому тридцатипятилетнему красавцу символического ключа от делового центра, час назад закончилось. Банкиры, лидеры партий, гости и бизнесмены-арендаторы, разбрелись по этажам.

Двое соучредителей строительства, один из которых совладелец банка «Kuhn, Loeb & Co» Джейкоб Шифф, человек не молодой, спокойный и рассудительный, его товарищ, тоже далеко не бедный, слегка импульсивный, как все евреи весьма способный в своём деле адвокат Льюис Маршалл. Оба выразили желание осмотреть город с высоты небоскрёба, выстроенного, в том числе, и за их деньги.

И день, поначалу, был действительно прекрасным. Адвокат разглядывал прилегающие к зданию улицы Нью-Йорка, казавшиеся ему с высоты ста восьмидесяти метров серыми тоненькими ручейками с кишащими в них мальками – людьми, и громко выражал своё удивление; банкир, как более сдержанный, сидел в кресле и внимательно вчитывался в столбцы статей газеты «Нью-Йорк таймс».

– Уже и не верится, мистер Шифф, что строительство закончилось. Эти семь лет стройки казались мне бесконечными, – с удовлетворением произнёс Маршалл. – Надеюсь, наши инвестиции вернуться к нам с прибылью. Как думаете?

– Надейтесь, Льюис, надейтесь, – сняв с головы старомодную шляпу и скептически взглянув на возвышающееся над головой архитектурное излишество, вяло пробурчал банкир: – Меня больше волнует…

Шифф потряс перед собой газету. – События в Европе. Хотел бы я знать истинный мотив убийства этим сербским придурком Принципом наследника престола Австро-Венгрии.

– Узнать?.. Да, что это уже даст? Война объявлена. Россия заступилась за Сербию. Французы и англичане поддержали её.

– Ну, воевать-то, я уверен, будут русские. Немного французы!.. Англичане?!.. – Шифф покачал головой и усмехнулся. – Не уверен! Противники, особенно Германия, далеко не слабые с обеих сторон. Ну, австрияки – понятно, противоречия с Россией очевидны. А какие, позвольте узнать, претензии России к Германии? Царю Николаю и кайзеру Вильгельму, мне кажется, делить между собой нечего! Или вот – Болгария? Я хоть и не люблю русских, но чего она-то прёт против России? Забыли, как русские братушки их от османов освободили? Неблагодарные…

– Хочется верить, что выяснение между собой отношений европейских монстров не приведёт к большой крови, – перегнувшись через парапет, чтобы лучше видеть свадебную процессию, чинно входившую в это время в здание, произнёс адвокат.

– Вы, Льюис – адвокат, а газет не читаете, что ли? Не будет малой крови. Европа на пороге кровавых событий.

– А хоть и так! Без нас Европа разберётся, мистер Шифф. Давайте лучше поговорим о телеграмме из Константинополя, что пришла в конце августа. Наш посол в Турции телеграфирует о голоде наших единоверцев в Палестине. Это серьёзно! Генри Моргенто⁴, которого я лично знаю, зря бить тревогу не будет.

– И большая сумма?

– Пятьдесят тысяч долларов, просит он.

Джейкоб Шифф задумался. Затем он отложил в сторону газету, достал из внутреннего кармана небольшой блокнот, полистал его, и произнёс: – Помочь надо, конечно. В кассе нашего общественного комитета, если мои записи верны, тысяч тридцать наберётся.

Шифф посмотрел на коллегу, и добавил: – Помочь надо. Тысяч двенадцать-тринадцать мне придётся самому выделить. Наш банкир Вартбург тоже не откажет. Натан Штраус остальную сумму добавит.

– А добавит?

– Непременно. Неугомонный старик. То библиотеки организовывает, то медицинские центры для населения… А сейчас активно выступает за пастеризацию молока. Настроил станций в трёх десятках городов. Мы с ним почти одногодки – ему шестьдесят шесть, мне на год больше, а энергии у старика Натана?!..

– Натан Штраус удивительный старик, согласен. Но, я вот что думаю, мистер Шифф. Война в Европе, с ваших слов, дело затяжное, а потому разовыми суммами помощи нашим единоверцам евреям мы не обойдёмся.

– А ведь вы правы, Льюис. Совсем не дурно будет объединить подобные комитеты в одну, но мощную организацию. Вы же помните конгресс в Базеле в 1897 году? Что сказал, Теодор Герцель?.. «Надо заложить краеугольный камень дома, который станет убежищем для еврейского народа». Замечательные слова, Льюис. А для этого нужны большие средства.

– Верно, мистер Шифф. Правильно сказал Герцель относительно единого еврейского дома. Относительно же места этого дома, как я помню, мнения конгресса разделились. Одни Палестину тогда предлагали, другие – в том месте мира, где это удастся. И надо…

Неожиданно сильный порыв ветра сдул со стола газету, за ней было тронулась шляпа банкира, но Шифф успел её изловить. Потянуло холодом. Небо сразу стало свинцовым.

Мужчины удивлённо переглянулись. И тут, словно из ведра, полил дождь. Потоки воды на крыше забурлили, образуя в сточных отверстиях водовороты.

Задрав на голову пиджак, Льюис Маршал бросился к спасительным дверям, ведущим к лифтам. Джейкоб Шифф водрузил на голову шляпу и с невозмутимым видом направился вслед за своим товарищем.

Для справки:

В конце ноября 1914 года крупные еврейские организации США объединились, дав название новому еврейскому сообществу – «Джойнт»⁵.

Первым председателем этой организации стал еврей Феликс Варбург, известный финансист и филантроп германского происхождения. Во время Первой мировой войны «Джойнт» пересылал деньги через посольство США в Петрограде всероссийскому Еврейскому комитету помощи жертвам войны. В Германии «Джойнт» работал с «Еврейским комитетом помощи Польше и Литве». До конца 1917 года «Джойнт» перевел в Россию более двух с половиной миллионов долларов, три миллиона в Польшу и Литву, полтора миллиона – в Галицию и 76 000 в Румынию.

Всего за годы Первой мировой войны объём оказанной «Джойнтом» безвозмездной помощи евреям составил более 16-и миллионов долларов.

В первой половине 20-ого века подобная деятельность резко повысила статус «Джойнта» и популярность американского еврейства в мире.

Великая идея. Село Кривое озеро

…Богат Крым историей – как пишут в школьных учебниках. И это правда!

Ещё со времён палеолита, неолита и эпохи бронзы сохранились здесь следы былого времени. В древнегреческих мифах и землеописаниях немало места уделено Тавриде⁶ и омывающему её берега Понту Эвксинскому⁷.

Здесь промышляли (а скорее грабили) известные нам по греческим мифам аргонавты: искали золотое руно (считай золото), не брезговали они и тем, что из ценного попадалось им под руку.

В то далёкое прошлое жили в Тавриде многие народности: греки, киммерийцы, тавры и скифы (это те, что с раскосыми и жадными глазами). А ещё готы, сарматы, аланы, генуэзцы и всякие там разные народы – всем нравились благодатные земли в окружении тёплых вод Понта, все хотели поселиться на территории Тавриды… Вот и воевали племена и народы друг с другом: грабили, сжигали города и селения, брали в полон… Какой тут мир?!.. Шли войны, войны…

В первой четверти XIII века на земли Тавриды стали совершать набеги золотоордынские татары, а уже к середине века они заняли полуостров окончательно, превратив его в один из улусов своего гигантского государства. Но уже в середине следующего века влияние Золотой Орды ослабло.

Свято место пусто не бывает (мы это с вами знаем наверняка): на землях Тавриды сформировалось самостоятельное крымско-татарское ханство, но вот незадача – ненадолго. Через пару десятков лет на полуострове появились турки, и в середине XV века они подмяли под себя татар. Султан Османской империи назначил главу одного из знатных татарских родов крымским ханом с правом представителю этого рода пожизненно возглавлять ханство, естественно, с согласия и под контролем султана. И зажили сюзерен и вассал дружно. Вместе стали совершать кровавые набеги на соседние страны, в том числе и Россию… И это продолжалось долго. Русь терпела…

Но вот на российский престол взошла Екатерина II. Войны России с Турцией в конец ослабили Османское государство. Дабы прекратить варварские набеги татар на свои территории Россия в 1772-1774 годах отвоевала у турок независимость для крымского ханства и заключила с ним мирный обоюдовыгодный договор, – мол, живите татары, размножайтесь, торгуйте, будьте, в конце концов, порядочными соседями. Но турки этим мирным отношениям воспротивились и стали сеять между жителями Крыма вражду, используя разногласия среди татарской знати, которая никак не могла договориться меж собой: к России или к Турции примкнуть. На полуострове началась междоусобица. И вскоре, в Крымском ханстве вспыхнула настоящая гражданская война. Дабы прекратить братоубийственную вражду светлейший князь Григорий Потёмкин убедил татар принять российское подданство. И в 1783 году при согласии большинства представителей ханства и самого крымского хана Шахин-Гирея, отказавшегося от престола в пользу России, без единого выстрела, князь принял от татар прошение на имя российской императрицы о добровольном присоединении крымского ханства к России…

И в апреле 1783 года вышел указ императрицы и самодержицы всероссийской, и прочая, и прочая, и прочая божьей милостью Екатерины Второй о вхождении Крыма в состав российской империи.

Вот такая, понимаете ли, предистория!

Однако, оставим далёкое прошлое, и окунёмся в ближайшие, не менее интересные события.

…Шла Первая мировая война. Россия, Великобритания и Франция воевали против Германии. Но в 1917 году в России случилась революция. В октябре того же года партия большевиков взяла в стране власть. Бывшие союзники по Антанте⁸ встревожились, что власть в стране захватили прогерманские силы (а может быть, так оно и было?), и это им очень не понравилось. «А кто же воевать будет против Германии, а возвращать нам царские долги?», – рассуждали бывшие союзники. И страны Антанты решили срочно поддержать антибольшевистские силы в России.

И вот, оккупационные войска ещё недавних союзников и примкнувшие к ним более десяти стран Европы, прикрывшись разными, отвлекающими от истинных целей лозунгами, вторглись в Россию, ослабленную Первой мировой войной и внутренними беспорядками. Недавние союзники разделили всю территорию России на зоны ответственности. Великобритании достались Кавказ и казачьи области, Франции – Бессарабия, Украина и Крым. На долю США и Японии – Сибирь и Дальний Восток.

И Крым опять стал территорией раздора…

Нет, конечно же, не из-за евреев, совсем нет: евреи – мирная нация. Их тогда на полуострове проживало более пятидесяти тысяч, и занимались они, никому не мешая и ни на что не претендуя, в основном своим привычным делом – торговлей. Часть еврейского населения работала врачами, музыкантами, учителями, проживая в основном в городах и крупных населённых центрах полуострова.

В Крыму текла тихая мирная жизнь с её весенним благоуханием природы, просыпавшейся после не очень холодной зимы, полуденной летней жарой и душным зноем и, конечно, воспетой многими поэтами, прекрасной крымской осени.

На полуострове функционировали синагоги, работали еврейские школы, женские и мужские училища.

Посильную помощь малоимущим еврейским семьям оказывали различные международные сионистские организации.

Так бы и текла жизнь в благодатном Крыму, но волны революции в виде гражданской войны докатились и до южных окраин России.

И пошло, и поехало…

Для справки.

Март 1918 года – в Крыму провозглашена Советская Социалистическая Республика Таврида в составе РСФСР⁹ со столицей в городе Симферополь. Насилиями, грабежами и бесчинствами – таким запомнился жителям полуострова приход красных войск.

Апрель-ноябрь 1918 года – Крым оккупировали немцы и украинские войска. Крымско-татарские националисты арестовали руководителей республики, после чего расстреляли.

С ноября 1918 по ноябрь 1920 года полуостровом владели войска Антанты и генералов Деникина и Врангеля. Главой правительства Крыма стал еврей-караим Самуил Нейман (Крым). Деятельность сионистских организаций на полуострове усилилась.

Но вот опять началась смена власти. Белая армия и иностранные войска на кораблях стали покидать главную военную базу Крыма – Севастополь.

Около ста пятидесяти тысяч граждан Великой империи, из них до пятидесяти тысяч офицеров и солдат, не считая членов судовых команд, покидали Россию. И это было печальное зрелище.

Не решаясь играть «Боже царя храни», на причале, где шла погрузка войск и населения на корабли, военный оркестр играл погребальный хорал¹⁰. И под это унылое, безнадёжное звучание духовых инструментов, и генералы, и офицеры, и солдаты, не говоря уже о гражданском населении, не стесняясь слёз, плакали.

В ноябре 1920 года большевики освободили всю территорию Крыма, после чего значительная часть евреев эмигрировала с покидавшей Россию армией Врангеля. Многие евреи переехали в другие области страны.

В октябре 1921 года на территории полуострова была образована Автономная Крымская Советская Социалистическая Республика в составе РСФСР.

С восстановлением на полуострове советской власти сионистские и разные просветительские международные организации были ликвидированы, а большинство синагог закрылось.

Экономика страны была в упадке. Молодому государству нужно было завоёвывать международный авторитет, при котором оно могло бы получать из-за рубежа кредиты и технологии для развития промышленности. Но капиталисты не спешили оказывать помощь стране, где власть неожиданно для всего мирового сообщества стала принадлежать народным массам, так, по-крайней мере, декларировало советское правительство во главе с ранее не очень известным политиком Ульяновым с партийной кличкой Ленин. И этот политик – Владимир Ленин, всё чаще стал высказывать мысль, что архиважную помощь в налаживании дипломатических и торговых отношений с зарубежными странами может оказать международное еврейское сообщество.

В руководстве страны в то время было много граждан еврейской национальности и, естественно, идею Ленина подхватили.

Политический деятель и экономист Юрий Ларин¹¹ предложил использовать авторитет евреев, живущих за рубежом и имеющих большой политический вес и влияние в обществе. Для этих целей, говорил он, необходимо прислушаться к мнению еврейской сионистской организации «Хе-Халуц» и выделить российским евреям малопригодные земли северного Крыма. А в случае положительного эффекта от их деятельности, добавлял он, создать на их основе еврейские национальные районы с последующей организацией еврейской автономии на полуострове.

Надо сказать, идея Ленина и предложение Ларина с переселением евреев в Крым и выделением им собственной территории была далеко не новой и до них.

Ещё в царской России в экономическую часть программы реорганизации страны известных нам «декабристов» был включён пункт перевода российских евреев на сельское хозяйство; районом для этого уже тогда был намечен Крымский полуостров.

В начале двадцатых годов Советская Россия заключила торговые соглашения с рядом государств, включая Великобританию. Обратилась Россия и к США с предложением наладить торговлю между странами. Однако, американцы ответили отказом. Французы тоже отвергли предложение русских «безбожников».

Официальное переселение евреев в Крым, действительно, могло дать толчок к налаживанию отношений с ведущими капиталистическими странами, особенно с США и Францией, где влияние еврейского общества на правящие круги было наиболее существенным.

И советское правительство, возглавляемое Лениным, согласилось на реализацию еврейского проекта, тем более, в стране началась экономическая реформа – НЭП¹². С присущим пролетарским энтузиазмом, власти страны принялись за продвижение этой идеи в жизнь.

Дело сдвинулось с мёртвой точки.

На полуостров Крым потянулись евреи…

Итак…

…Село Кривое Озеро на юге Украины появилось ещё во второй половине восемнадцатого века. Оно ничем не отличалось от своих соседей – деревень, разбросанных по берегам реки Кодыма и заросших камышом озёр.

Мало чем оно отличалось и в двадцатом столетии. Те же похожие друг на друга избы, крытые почерневшей от частых дождей соломой, чёрные от той же сырости и ветхости деревянные срубы-баньки, и одиноко стоявшие по углам дворов отхожие места, продуваемые всеми ветрами. Правда, были и добротные дома зажиточных крестьян, из которых часть строений была перекрыта металлом и даже черепицей.

Сёла жили дружно, женихами и невестами за пределы своих территорий особо не разбрасывались, а потому, как минимум вёрст на сто вокруг основная масса жителей была в родственных отношениях. Правда, несмотря ни на что, традиции соблюдались: еврей женился на еврейке, обрусевший поляк на полячке, немец на немке, ну, и так далее. Русские и украинцы особо не привередничали: в жёны брали все, кто покрепче, покрасивши и поласковее. Так и жили…

После прихода в эти края советской власти жизнь сельчан, прямо скажем, не улучшилась – наоборот, жить стало труднее и опаснее.

Махровым цветом в этих краях расцвёл бандитизм. Сёла грабили все. И остатки армий Деникина и Врангеля – «белые», и «чёрные» – махновцы, и «красные» – дезертиры из Красной Армии. А ещё, «жёлто-голубые» – петлюровцы, «зелёные» – бандиты всех мастей…

Банды терроризировали местное население: вырезали и грабили сочувствовавших большевикам крестьян и «жидов». То в одном селе, то в другом, власть переходила от одной банды к другой. И каждый раз жителей сгоняли на митинги, где атаманы призывали их вступать в ряды своих «войск»…

Не отставали от «лихих людей» и сами крестьяне: зажиточные боролись и с бандами, и с советской властью; беднота, которой терять было нечего, боролась только с бандитами. Зато все вместе они сопротивлялись продразвёрстке и реквизициям, воюя с агентами «Заготзерна» и «Заготскота».

В общем, чего там говорить, неспокойно было в сёлах – опасно. Днем и ночью могли подстрелить из «обреза» на улице, выстрелить в окно или поджечь хату ночью. Горели сельсоветы, еврейские жилища, синагоги, и дома местных активистов.

Передвижение по сельским районам было возможно лишь «с оказией», то есть с отрядом красноармейцев.

А вот раньше, края эти были спокойными и благодатными. Река, когда именно трудно сказать, была ещё судоходная, под парусами и на вёслах сновали купеческие барки. Деревянные причалы ломились от грузов: корзины, мешки, живность, а ближе к осени – горы сочных, херсонских арбузов, фруктов и овощей. Красота! Жизнь в старину кипела.

Места эти, надо сказать, те ещё – с историей. Как гласят предания, ближе к концу семнадцатого века именно здесь, на речке Кодыма, как раз в районе озера с заболоченными и извилистыми берегами, давшее позже название нашему селу, казацкие войска напрочь разбили ногайских татар крымского ханства, идущих на разграбление Киева.

А через сорок лет, здесь же, армия русского фельдмаршала Миниха опять нанесла поражение тем же татарским войскам, грабивших южные территории русского государства. То были первые победы русских над алчными ханами Крыма.

После этих успехов берег Кодымы облюбовали запорожцы. Во второй половине восемнадцатого века, а точнее в 1764 году, помимо села Кривое Озеро в четыре десятка дворов, образовались небольшие слободы Голта, Ясенево, и самая большая и зажиточная в триста дворов, слобода Гольма.

В девятнадцатом веке река Кодыма служила естественной границей между Подольской и Херсонской губерниями.

Но, теперь это всё в прошлом.

Недалеко от озера, на косогоре, сразу у просёлочной дороги, спускающейся к главной улице села с её вечными ямами, колдобинами и непролазной грязью весной и осенью, в окружении серых соседских построек, стояло небольшое подворье с двумя покосившимися сараями и «нужником» позади дома. Усадьба эта принадлежала еврею Лейбу Гершелю.

Конечно, как и все обрусевшие в этих краях ещё во времёна Екатерины II евреи, богатством Лейб не выделялся. Имел он сварливую жену-еврейку, обременён был большой семьёй и, как и многие евреи, обладал совсем неплохой профессией. Нет, Гершель не был ни музыкантом, ни ювелиром, ни, боже ты мой, банкиром… Лейб был портным. Правда, из-за своей лени, его рукотворные изделия дальше близлежащих сёл сбыта почти не имели.

Зато наш портной любил пофилософствовать, и тут уж он был неудержим в своих фантазиях. На какие темы?.. – Не важно, – говорил он, – были бы уши, а тема у меня всегда найдётся.

Судя по доносящимся со двора крикам его жены Руфы во время очередных семейных ссор с непутёвым супругом, женщины в селе уважаемой, дочери не менее уважаемого зажиточного еврея из соседнего села, помимо прочего владельца пивоваренного заводика, темы для пустых фантазий у Лейба действительно хватало, и они были разные. Однако, как и принято у сынов Аврамовых, жили Гершели сравнительно дружно.

В шаббат¹³ не работают, не готовят пищу, не занимаются домашним хозяйством, а потому, заранее приготовив положенные двенадцать хал¹⁴, чтобы славить дарованный богом день лентяя, семейство с утра в полном составе посещало синагогу.

Руфа расфуфыривалась, втискиваясь в коричневое платье из сукна, подаренное ей родителями после рождения ещё первенца, повязывала косынку с цветочками, которую всегда одевала в синагогу на судный день и на Рош-Гашоно¹⁵.

Лейб тоже прихорашивался. По такому случаю, он даже мыл голову, приглаживал свои вечно нечесаные пейсы, нахлобучивал на голову чёрную шляпу с широкими полями, которую, как и жена косынку, одевал только по таким праздничным дням. Ну, и в завершении наряда, Лейб напяливал на светлую холщёвую рубашку, сидящую мешком на его тощих плечах, чёрную, праздничную жилетку. После чего, Лейб, выстраивал перед собой детей на инструктаж. Пока отец собирался с мыслями, старшие сыновья за его спиной строили друг другу рожицы, младший – Семён, глядя на братьев, показывал им язык, не забывая дёрнуть за волосы совсем маленькую сестрёнку.

Наконец, отец семейства произносил соответствующую речь, согласно какого либо праздника или знаменательной даты, затем к инструктажу приступала мать. Она напоминала своим отпрыскам, чтобы в синагоге не забывали прочесть молитву «кадиш»¹⁶ и строго настрого наказывала вести себя прилично, то есть культурно: не плеваться и не сморкаться на глазах у людей. А коль уж сморкнулись, нос не руками вытирать, а беленькой тряпочкой, что находится в кармане у каждого. Дети послушно опускали ручки в свои кармашки, доставали тряпочки, показывали матери, и засовывали обратно.

– И вообще, – просили родители, – не бегайте как оглашенные и не задавайте глупые вопросы посторонним людям: – Зачем люди умирают, когда так некогда, – столько дел? И почему летом дни такие коротенькие. А куда днём прячется луна?.. Лучше молчите – сойдёте за умных.

Как все еврейские дети, младшие Гершели старшим особо не перечили, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо выслушивали наставления.

После чего, отец вытирал сопли Семёну, и вскоре, семейство Гершелей чинно выходило из дома, направляясь в сторону синагоги.

И вот, привычно заложив руки за спину, не спеша, Лейб Гершель с гордым видом вышагивал впереди своего семейства. За ним, как и положено традициями любых религий – жена, и под её строгим надзором – дети.

Одно плохо… Иногда, после затяжных дождей, особенно поздней осенью, лужи в селе на всю ширину улицы преграждали путь семейной процессии и тут, веками рекомендованная семейная расстановка нарушалась. Лейб в растерянности останавливался перед естественной преградой. Тогда нарушая традиции, вперёд выступала супруга. Она сама снимала обувь, заставляла снять обувку детей, брала за руки двух сыновей, третий – старший, подставлял свою спину самой младшей сестричке, и все вместе они смело пересекали эту самую лужу. Не желавший мочить ноги глава семейства, осторожно крался по краю дороги, вдоль одного из заборов, перепрыгивая, словно кузнечик, с камня на камень.

Но такие семейные вылазки случались всё реже и реже: тревожное и опасное было то время.

По городам и сёлам всё чаще носились вооружённые банды, то там, то здесь устраивались еврейские погромы, отбиралось имущество, скот…

Но вот, как-то, в село попала московская газета «Беднота». И в этой газете, сельский грамотей из соседнего села Архип, прочитал, что некая еврейская организация, с согласия властей, приглашает евреев в Крым.

– Тама ить море, опять же – виноград, яблоки… Короче, рай!.. – уточнил Архип. – А кто хочет иль желает, сообщает газета, может взять себе кусочек крымской земли.

– О, как! – выпалил присутствующий на читке газеты, Лейб Гершель. – Нас приглашают! Уважают, значит!

Лейб хотел было уже развить на ходу придуманную версию уважения евреев, но его перебили.

– Хочет или желает, не один ли хрен? Объясни Архип, как это? – спросила одна из баб – Мария, разведёнка.

Архип почесал затылок, перечитал фразу, и не смог вразумительно объяснить.

– Дык это…

Все посмотрели на Гершеля.

И польщённый вниманием Лейб, изобразив на лице глубокомысленный вид, растягивая слова, дабы выиграть время, заговорил.

– Таки, шо тут думать, – ещё не придумав, что сказать, начал он. – Это, как его… У них – столичных, всё набекрень, таки я вам должен сказать. У нас проще! Ты Машка, коль желаешь – хоти, а нет, так чё желать-то. Напейся воды, и лягай спать.

Евреи задумались.

– А шо, и то, правда, – сказала Мария. – Какой ты, Лейб вумный, спасу нет. Чё твоя Руфка хвостом вертит? И то ей не так, и это… Я вот може тож мужика желаю – организм требует, а хотенье нет – привычка потому как! Уж скольки годов одна…

– Всё вы бабы на одно сводите. Тьфу… – не злобно отреагировал Архип.

Посидели сельчане, подумали, и порешили – повременить с Крымом-то.

А тут по сёлам прошёл слух, что и в Палестине евреи-крестьяне потребны.

Видя свою такую неожиданную популярность, сельские евреи приосанились. Они важно расправили плечи, кто до сих пор не носил головные уборы, нахлобучили на головы кипы, достав их из сундуков. Да, и в походках евреев появилась важная поступь, в речах величавость. И некоторые евреи решились на переезд в Палестину.

И вот, распродав свой нехитрый скарб, кой какую живность и простившись с соседями, часть евреев потянулась на обетованные самим Господом земли – в Палестину. Остальные евреи не захотели идти в такую даль.

«Ежель что, лучше в Крым податься, слухов о массовых погромах евреев тама особливо не слышно, – решили они. – Таки, а как иначе?.. Бросить хозяйство?..»

Но совсем скоро в село с шумом, с пьяными выкриками и стрельбой ворвалась очередная банда «петлюровцев». Загрузив телеги награбленным нехитрым еврейским скарбом и живностью, особо активных евреев и сельсоветчиков, что не успели скрыться, бандиты увели к реке и, выстроив их на краю обрыва, расстреляли одних, шашками зарубили других.

Вот тогда и нерешительные сельчане-евреи решились покинуть неспокойные, да что там неспокойные – смертельно опасные места.

На разведку в Крым вскоре поехал с сыном и наш философ Лейб Гершель.

Всё выше по небосклону взбиралось солнце, от ночной росы по траве стелился лёгкий парок. Синее, безоблачное небо. День обещал быть тёплым.

Глухо стучат подковы животных на пыльной дороге. Две сонные клячи с нечесаными гривами и репейниками в хвостах, понуро и невозмутимо тащили по селу телегу с двумя мужиками и мальчишкой с иссиня-чёрными кудрями лет шести-семи безмятежно, спавшим на толстом слое сена, устилавшем дно повозки.

Заложив руки за голову, рядом с мальчишкой примостился один из мужиков, знакомый нам уже Лейб Гершель, другой мужик – Архип, это тот, что грамотный, расположился на месте возницы, и нехотя, лениво постёгивал лошадей вожжами.

«Дорога длинная, спешить некуда, чего зря животных мучить», – рассуждал Архип.

На куполе медленно проплывающей мимо сельской церквушки зазвучал колокол. Звенел он уныло и больше нагонял тоску, чем возвышенные думы о Боге. А тут ещё, как по команде, с громким лаем на дорогу выбежала свора деревенских собак. Но лаяли они как-то неохотно, видимо, больше для порядка, к тому же, хриплыми, простуженными голосами.

Естественно, лай не впечатлил лошадей. С той же невозмутимостью они продолжали медленно переставлять свои натруженные долгой дорогой ноги.

Но вот крайняя изба с покосившейся изгородью осталась позади: деревня закончилась. Облаяв телегу в последний раз, собаки успокоились и с чувством выполненного долга затрусили обратно.

Сразу за деревенской околицей под кроной старого дерева показался колодец, накрытый четырехскатной крышей.

Телега остановилась. Оба мужика вышли и, разминая свои затёкшие без движенья чресла, поспешили к колодцу. За ними с телеги спрыгнул заспанный мальчишка.

Посреди колодца на цепи, продетой через центр бревна, соединённого с деревянным колесом со штырьками для рук, висело широкое ведро. Чтобы ведро не полетело вниз, под колесом торчала подпорка.

Один из мужиков облокотился на сруб и заглянул вглубь.

– Дивись Сеня, якись глубокий колодец. Воды не видно, холодом и сыростью несёт як из могилы. Брр… – произнёс он.

Услышав слово «могила», мальчишка встрепенулся. Совсем недавно умерла бабка-соседка, у которой он в её огороде тырил огурцы и сладкий горох, а она, поймав как-то его на месте преступления, знатно отодрала за уши. И вот теперь, со слов отца, «упокоилась соседка вечным сном в могиле».

Из-за своего пока ещё малого роста увидеть загадочную могилу мальчишка не мог, а потому, он подобрал с земли камень побольше, хитрюще посмотрел на взрослых, и швырнул его в колодец.

– Просыпайся, бабка, неча спать, – злорадно прошептал пацан и, на всякий случай, – вдруг выскочит и опять надерёт ему уши, отбежал подальше от сруба. Но из «могилы» донёсся только шлепок и усиленный эхом звук всплеска. «Спит крепко, старая. Устала, поди, сильно», – решил мальчишка.

Погрозив ребёнку пальцем, один из мужиков убрал подставку из под колеса и ведро с шумом полетело вниз.

Утолив жажду, напоив лошадей и пополнив баклаги свежей водой, мужики продолжили свой путь. Мальчишка опять задремал.

Дорога покидала село и скучной лентой уходила куда-то вдаль, пока совсем не скрывалась за горизонтом.

Тщедушный возница-Архип, мужичонок в затасканном пиджачке, доставшемся видимо по наследству от отца, в красной, линялого цвета косоворотке, и на удивление в новеньком картузе на голове, с ленцой в голосе покрикивал налошадей: – Ну чего плетётесь, ироды! Пошевеливай копытами!..

– Да не торопи ты их, Архип, – подал голос Лейб. – Таки мы не спешим. Пущай плетутся. Путь не близкий…

В чёрной жилетке поверх парусиновой рубахи, с жидкими волосиками, торчащие из под кипы, кряжистый, со скуластым лицом и мощным носом, вырвавшись из под неусыпного контроля супруги, Лейб на «воле» не совсем соответствовал привычному образу представителя своей национальности: худого, с поникшим от жизненных тягот взглядом, и вечно жалующегося на свою нелёгкую, еврейскую жизнь. По большому счёту, Лейб был умным человеком, но совершенно не практичным во всём за что брался, к тому же, надо прибавить ещё его ленивость. Но – это дома. Вне его, Гершель являл собой тип довольно жизнерадостного, не унывающего человека, как уже говорилось ранее, был этаким деревенским философом.

Подбив под голову узел с нехитрыми пожитками, и задрав ногу на ногу, Лейб мечтательно проговорил: – Раньше-то, Архип, оно как было?

– Как? – равнодушно спросил Архип.

– Вот именно! А теперича шо?

– Шо? – переспросил Архип.

– Вот и я бачу, шо?

На этом разговор себя исчерпал.

Чуть далее, на косогоре, за селом, торчала ветряная мельница. От самого села, вдоль дороги, и слева и справа, простиралась земля уже с пожухлой травой, на которой топталось стадо тощих коров.

Унылый, однообразный ландшафт утомлял. Посматривая изредка на дорогу, Архип сонно клевал носом.

Телега катилась по пыльной дороге, распространяя вокруг себя запахи недавно набитого в колёса вонючего дёгтя и лошадиного пота. К тому же, труженица-телега тарахтела и скрипела всем, чем и должна скрипеть и греметь старая, тяжёлая повозка.

– Ты, Архип слышал, как моя баба лаялась со мной, провожая мине с тобою в Крым? – подал голос Гершель. – Я имел ей всего-то пару слов – она мине десять, я опять – культурно же, ты мине знаешь, – слово, она – все двадцать! А сама же шо сморчок супротив меня, и каркает и каркает, как злобная ворона! Говорила же мама моя: «Лейб, не бери жену из более богатого дома, чем твой – лаяться будешь всю жизть». Таки нет, не послушал я маму.

– Да слышал, Лейб, ваш лай! Руфка твоя орала на всю улицу, что растоптал ты её красоту и молодость, бросил в яму нищеты, облохмотил и растерзал сердце. Дети голодные… Денег нет… Вечно вы ругаетесь…

– Как не ругаться Архипушка с такою бабою?.. Она сама с собой-то говорит, и то ссорится. Денег ей вечно не хватает. А не я ли корплю с иголкой цельными днями и по дворам хожу делать папиросы?.. Деньги небольшие, но верные. А Руфке всё мало. Выговаривает мине, мол, мы так бедны, что даже помои у нас чистые.

– Все они, бабы, одинаковы, из ребра нашего деланы! А гонору, гонору, куды там… – согласился Архип. – Спорить с ними – нерву тратить. Слухай, Лейб, а може, и права твоя Руфка. На кой хрен ты в Крым тащишься, да ещё хлопчика с собою тянешь? Думаешь, манна небесная тама? Прошлым годе я был в Крыму, в аккурат весной. Голодали тама, ой как голодали. Мрут и ваши – евреи, и татарва местная, и русские с хохлами, и немцы. Да, поди, и сейчас голодают. У нас-то получше было. Тилько вот банды житья не дают…

Архип почесал затылок, вздохнул, и продолжил.

– Некоторые из Крыма ужо возвращаются. Видать не сладко тама. Чем тебе в селе у нас плохо? Шил ты портки, да платья разные… Одесса, Херсон рядом, к тому же… Рынки… Какой-никакой, а гешефт имел.

– А я скажу тебе Архип пару слов за мой интерес. Плохо вы хохлы нас, таки, знаете. Мы богом избранная нация!

Архип обернулся. – О, как?!.. Избранные, едрён корень! А чё же, вас евреев, бог-то из Рая попёр к нам на Землю, а?.. Тама тепло, сытно, поди… Ну и жили бы всласть…

– А вот и не попёр, а направил, дабы вас дураков уму-разуму на Земле учить.

– Учитель, едрён пень, нашёлся?!.. А бедный, тады, чё?..

– Я не бедный, у мине просто денег нема.

– Если в доме нету денег, привяжите к заду веник… – тихо, чтобы не слышал Лейб, прошептал Архип.

– Ты Архип не поверишь, но мине всегда хватало и без денег. Так учил ещё мой папа. А ещё папа говорил: – Дети мои, – умейте дружить. На просьбы знакомых и друзей не говорите никому нет, пусть и не поможете, но зачем расстраивать людей…

Папа был умным человеком. Всегда поучал: друзей счастливых предпочитайте несчастным, богатых – бедным. Отказывайте просящему в займы с любезностью – тут корысть двойная, – и деньги сохраните и получите удовольствие посмеяться над тем, кто желал вас обмануть. И, ежели, проситель умный человек, он поймёт вас и станет ещё больше уважать за то, что вы сумели отказать ему с благопристойностью. Плут – кто берёт, глуп – кто даёт.

– Ты, едрён конь, брал у меня в долг? Значится, я – глуп? А ты – плут? – возмутился Архип.

– Таки же папа не тебя учил… К вам хохлам и кацапам наши еврейские правила не подходят, – успокоил друга Лейб.

– А у нас – славян, говорят: память о богатых погибает вместе с ними; память о верных друзьях, хучь и бедных – не исчезает, живёт долго.

– Може, у вас и так… Чего уж там… И я тебя помнить долго буду…

– Типун тебе на язык, – и Архип поспешно перекрестился три раза. Затем ехидно спросил: – А шо, вы и родным не даёте в долг?

– Папа говорил: родным же и домашним помогайте не только деньгами, но и потом, кровью, честью. Помогайте всем, что имеете, не жалея самой жизни для благополучия рода, ибо помните, – Гершель устало откинул голову, прикрыл глаза и назидательно, тоном человека повидавшего многое на своём веку, закончил свои нравоучения: – Гораздо большая слава и прибыль человеку делать благо своим, нежели чужим.

– Во-во! Своим!.. Зато честно сказано. Это у вас национальная забава – со всеми тилько языком дружить, и в дружбе лихву искать, – не то задал вопрос, не то констатировал Архип.

Лейб насупился. Не найдя нужных слов для возражения, он брякнул: – Зато мы родителей своих почитаем поболе вашего, побираться по деревням стариков не посылаем – честь семьи бережём.

– Да какое это бесчестье – традиция православная. Предки наши делали, предки предков не гнушались… Нашёл чем корить.

Лейб не ответил, но и не стал дальше выдавать тайны еврейского воспитания, а перевёл разговор на другую тему.

– Нешто забыл ты, Архип, неурожай пару лет назад, а? Да ишо большевицка продразверстка… Чтоб ей сдохнуть!.. Бачил, какой голод был тады? Кое-как выжили, а кто помогал? – евреи из заморских краин.

– Поди, не бесплатно…

– Евреи, Архип, як братья, и коль один брат не будет чувствовать жалости к другому, то кто же проявит то сочувствие? На кого мы – евреи, должны полагаться? На вас, что ли, голодранцев? Вы ж нас ненавидите, жидами обзываете…

– Скажешь тоже – ненавидим… – недовольно пробурчал Архип. – Жидами, говоришь, обзываем… Ну, обзываем, и шо – не со зла, поди. А шо с голодухи мёрли… Так не тилько ж вы, а все. А года те неурожайными были. Забыл? Все мёрли от голода, и татары, и русские, и евреи… Продразвёрстка?!.. Не бреши. Её ж отменили – продналог теперича. Коль излишки завелись – продавай государству, хто мешает?

– Излишки?!.. Откудова они появятся?.. Продналог?!.. Хрен-то редьки не слаще. И щас, шо – лучше? Нечего покласть в тарелку… – возразил Лейб Гершель. – Нет, вы мине, сосед, удивляете… А погромы и избиения евреев? Где защита?

– Так был же один ваш защитник – Мишка Япончик. В девятьсот пятом, кажись… Писали в газетах, в Одессе вас защищал, – позлорадствовал Архип.

– Таки я и говорю: евреи – братья! Этот Япончик – Мойша Винницкий, тогда ещё не шибко бандитствовал: слабых защищал. Да скурвился потом. А как не скурвиться… Голод… Разруха… Хохлы по углам шепчутся, мол, мы – евреи, виноваты во всём. А вы, «не жиды», – хохлы и прочие, каким местом думаете, кады церкви громите и стреляете священников? Чем вы лучше этого самого Япончика? Тилько Мойша пистолетом грабил, а большевички – декретами и комиссарами.

Архип пожал плечами, и промолчал.

– Ага, молчишь! А говоришь, зачем в Крым тащусь.

Но тут Архип не выдержал.

– А вы – рожи еврейские, едрён корень, в стороне были, чи шо? То ж сопатка-то в крови. Комиссарша ваша Роза Залкинд¹⁷ кровушки попила, поди, знатно. Голытьба наша первая записалася в комиссары и комитеты бедноты. Излишки-то зерна они выкапывали у нас – работящих мужиков, а вы – евреи, анонимы куды надо строчили, потому как, грамоте обучены поболе нас. Болтаешь, Лейб, чего не попадя… – раздражённо высказался Архип.

Затем помолчав, уже более миролюбиво, без злобы, добавил: – Мужик не должён выпихивать слова из себя, там, где на то надобности нету.

– Да что Роза?.. – вспылил Лейб. – Одна что ли?.. Как белых-то погнали, эти, как их – Мате Залка и Бела Кун, кажись, – венгры… Что творили в Крыму… – насупившись, выкрикнул Лейб. – Немцы в восемнадцатом того не делали. Жуть…

На что Архип философски пробурчал: – Власть совецка ишо не окрепла. Чё винить-то?.. Чё лаяться…

– Не имею сказать красиво, скажу по себе. Нема, Архип, здравого смысла у нас – человеков. Поступаем, як Бог на душу положит. А почему?.. Слаб человек и жаден до крови! Ему волю тилько дай… таки стоко наворотит?!.. Наследники веками разгребать будут. Вот ты, Архип, хучь не нашей крови, а ухи-то свои открой, да послухай. Говоришь, чё тащусь с малым дитёнком? Отвечу… Совецка власть теперича обещает нам – евреям, жисть новую дать, землицы в Крыму отписать. Поди, тыщу лет евреи прав не имели землёй владеть, всё ждали землю обетованную нам Всевышним. А тута Господь сподобил совецку власть и та дала таку возможность… Евреи поверили и ломанулися в Крым… Вот и меня позвали наши соседи в коммуну «Га-Мишмар¹⁸», говорят, недалече от Джанкоя. Я тебе так скажу. После кровавых банд в наших краях я, почитай, еду из последних. Многие-то в Палестину кады ещё уехали…

Архип обернулся и степенно, как человек бывалый, всё знающий, произнёс: – «Га-Мишмар»?.. Бывал там – знаю ту старую деревню. В трёх четырёх верстах от Кучук-Таганаша. Точно, там теперича живут евреи.

Он покачал головой и с сочувствием, добавил: – Однако, завидовать тебе Лейб, неча. Сиваш вокруг – гиблые места. Тама многие пыталися дело сладить… Ну, да коль землю дают, чё не попробовать! Побудешь, посмотришь, а не понравится, езжай подальше – под Евпаторию, найдёшь хутор Сукур-Кую, тама нынче поселилися евреи из житомерщины. Я им дёготь вожу.

– Как ты говоришь?.. Сёкур…

– Сукур-Кую… С татарского – «слепой колодец», «сухой колодец». Татары так называют колодцы, из которых ушла вода. Може и ты пригодишься тама. Портной же… Не понравится тама, езжай в коммуну «Хаклай», тож не далеко от Евпатории. Да их много теперича в Крыму этих колоний. Вы же их называете «кибуц». Только везде трудно тама. Это тебе не Кривое Озеро, где земля словно пух, и воды вдоволь.

И чтобы совсем не огорчать соседа, успокоил: – Своя земля – это хорошо!

Лейб Гершель кивнул, слегка приподнялся, и рукой показал куда-то вдаль. – Красота!.. Природа она ить её и творит. Чтобы в природе не делалось – всё на земле красиво. Вона её землицы сколько, пахай – не хочу. Супруга моя, Руфа, быстро разберётся где поселиться.

Затем, глядя на сына, блаженно пускавшего пузыри из носа, он убрал от его лица несколько соломинок, и с грустью произнёс: – Спи Сёмочка, спи. Таки в жисть новую едем, набирайся сил. Оправдай поверье еврейское: «Сыновья – наследие Бога»! И довольный собой, Лейб опять завалился на свой узел.

– И в правду, чё ж не ехать, коль землю нам бесплатно раздают? Кады такое было? Буду на своей землице пахать и ораву свою кормить. Хватит иголкой руки тыкать.

– Ой, насмешил, Лейб! Пахарь мне нашёлся! Что-то я не видел вашего брата с сохой на поле. Коль и будет вам дадена земля, вы же наймёте нас – мужиков русских и хохлов на ней работать. Шо руки у вас растут откудова им надо расти и башка варит почище нашего – то верно, не спорю. Ремёслами всякими владеете. Для вас что главное? – лихва! Вы, ой как деньги любите! А земля?!.. Где земля, а где вы – евреи. Вам же главное – продать, купить, и снова продать. А земля-матушка, она терпения требует, пота и мазолей. Тута Лейб, парою слов не отвертишься и златом шибко не разживёшься.

– А кто ж денег не любит? Ты, Архип, хучь и грамотный, поди, не зря в Одессе учился, покуда родитель твой жив был, сам-то куды навострился, не на рынок ли в Джанкой? Дёгтем и солью загрузишься, живностью малой, ещё чем… И продашь потом в Симферополе – чем не гешефт? – ленивым голосом уколол Архипа Лейб.

– Ты и зимой могёшь иглой тыкать и папироски набивать, а мне как?.. Я урожай-то собрал свой, продналог сдал, поди. Вот, теперича и время имею… – огрызнулся Архип.

Вскоре разговор опять на время затих. Монотонное тарахтение телеги и духота клонили мужиков ко сну. Но тут, колесо телеги наехало на невесть откуда взявшийся на дорогн камень. Телегу накренило, и задремавший было Архип, едва не вывалился из телеги. Он чертыхнулся и вожжами огрел своих кобыл. – Тпру! Куды прёте, окаянные? Ослепли, чи шо?!..

Правая лошадь, лениво повернула голову, и остановилась. Остановилась и левая. Телега встала.

– Шо, обиделись, – миролюбиво пробурчал Архип. – Ладно, не буду больше – двигайте, чё уж там.

Телега дёрнулась, и затарахтела дальше.

– А пахать-то, Лейб, чем будешь? Ты ж безлошадный! – не поворачиваясь в сторону товарища, как можно ехиднее произнёс Архип. – Али иголкой своей тыкать землю будешь?

И сам засмеялся, представив Лейба с иголкой на поле.

– Тёмный ты, Архип, хучь и грамотный. Газет не читаешь. А слышал про американские трахтора, а?.. Трахтор у меня будет. Им и пахать буду.

От такого бесстыжего вранья, Архип бросил вожжи и обернулся.

– Иди ты!.. Трахтор?!.. На рынке за портки купишь?

– Как же – за портки?!.. – обиженно пробурчал Лейб. – Братья наши по крови – американцы, нам помогают. «Джойнт» кредит на закупку трахторов, иль чего там, даёт. Поди, и не слыхал про таку организацию. А я слыхивал, сосед из Симферополя приезжал, рассказывал.

– Кредит – что за чертовщина? В долг, что ли?

– Вроде того…

– А чего же в долг? Аль так не можно помочь? Где ихнее милосердие?

Прежде чем ответить Гершель задумался. Затем наставительно произнёс: – Не след облагодетельствовать бедных и несчастных людей подачкой, какая бы она не была. Кто это вершит, ведёт себя не по нашим законам. Бедному человеку ты должён помочь, и не обидеть его, а блага свои передать в форме займа. И будет человек чувствовать себя не унижено. Тебе Архип того не понять.

– Говорил ужо, во всём вы – евреи, лихву ищете. А я бы не отказался и от подачки, да кто даст?

Словно что-то вспомнив, Архип вдруг задумался, затем произнёс: – Вот ты говоришь – трахтор! Пахать будешь… А спроси меня, Лейб, почему я так привязан к земле?

Архип обернулся на Лейба. Тот кивнул ему, мол, давай – говори.

– Да, потому, что и у меня был папа, и мой папа учил меня босиком по земле за плугом ходить, шоб ноги мои касалися энтой самой землички. Шоб я кажный камешек ноженьками ощущал, кажную калючку… И ел хлебушек, который выращивал собственными руками. Это словно младенец, сосущий молоко из материнской груди. Когда отец учил меня сеять, то прикладывал и мою ладонь к земле, шобы я ее почувствовал. Любовь к земле – это в крови, едрён корень, должна быть… В самой душе…

А трахтор, что?.. Между мужиком и землей есть расстояние, и нет потому родства близкого. Сумлеваюсь я, Лейб, что пахать вы, евреи, сами станете. Ой, как сумлеваюсь…

– Ну, не знаю, Архип, не знаю. А може я за трахтором босиком тож итить буду, – задумчиво произнёс Лейб. – А чё, привяжу вожжи куды надо, и дергать буду…

– Вот хохоту будет… Не смеши меня Лейб. Слухай, а что, правда, балакают, в Крыму евреям дозволят свою собственную страну иметь? А?!.. Врут, поди… В ваших же талмудах там разных написано, шо иудеям земля обещана только в Палестине. А тута – Крым?!..

– Ну, не знаю, как своё государство собственное, но, таки, ходют слухи. Мол, еврейскую волость в Крыму сделать. Чё и тащуся туды, – сразу став серьёзным, важно ответил он.

– А куды же из Крыма русских, хохлов, немчуру и татар девать? Особливо татар. Коль своё государство хотите, мусульмане – татарва, вам помеха будет. И их понять можно… Бог един, а пророки разные: у них – одни, у вас – другие. Как всем договориться? Поди, никак…

– Да уж… Без веры ни куды… – тяжело вздохнув, вставил Лейб.

– А ещё, татарам из Болгарии и Румынии дозволили с пожитками и семьями приезжать в Крым. Куды всех расталкивать?

– Дык, это… Нам, вроде, только северный край Крыма обещаются, – неуверенно произнёс Лейб. – А там, хто его знает… А куды татар?.. Так местов всем хватит, Крым большой! А религии… Разберёмся, Архип…

– Ихний мулла – муэдзин, на минарете своё орать будет, а тут церковь – наш поп с кадилом и колокольным перезвоном… А тама – синагога ваша – раввины. Смехота!..

Лейб не ответил. Нахмурившись, он замолчал. Видимо, слова Архипа о пророках, застали его врасплох. «А коль, правда: и синагога, и церковь, и минареты… Кошмар!..», – недоумевал он. Но поразмыслив, успокоился. «Так мы же – евреи, поди отдельно будем жить, в своих волостях… Фу… Любят эти хохлы проблемы создавать». И Гершель успокоился.

Архип обратил внимание на речи Лейба. И даже несколько удивился тому, как чистокровный еврей разговаривал с ним – украинцем. Говорил Лейб без еврейского акцента и своих привычных еврейских, точнее даже – одесских, слов и выражений.

«Все на русский язык переходят, когда что-то важное нужно сказать», – решил он. Но подначивать своего товарища не стал.

– Говоришь, местов в Крыму всем хватит?.. – Архип обернулся. Лейб лежал с блаженной улыбкой на лице. – Коль так, – миролюбиво произнёс Архип, – Пущай тады на воду ваш, как его…

– «Джойнт», – догадавшись о ком речь, подсказал Лейб.

– Во-во! Тама, куды ты прёшься, земля засушливая, целина почитай… Вода нужна, и много. Денежки пущай и выкладывает на колодцы, и тянут издалеча воду. А вода… Поди, видели с тобой на какой глубине водится. Иначе, на кой хрен трахтара вам?

И снова разговор затих. И бесконечная степь, и полуденное солнце, и тёплый осенний воздух опять убаюкал мужиков.

Но вот, натянув вожжи, Архип произнёс полусонным голосом: Тпру… Стойте милые. Давай, новопредставленный пахарь, доставай баклагу. Вона, тама – под сеном, в ногах. Пора и перекусить.

Вытащив охапку сена из телеги, Архип разложил его перед лошадьми. – И вы перекусите родимые, путь не близкий!

Тёплое бессарабское вино, пахнущее солнцем и клопами, но такое приятное – несколько взбодрило обоих, а кусок сала с чёрной краюхой хлеба насытило одного – Архипа. Лейб, отломав от краюхи половину, дал её сыну, и оба захрустели огурцами.

– Ты, Сеня, не торопись, а то рот устанет, – толи в шутку, толи как совет, ласково произнёс Лейб. Полусонный отпрыск не отреагировал, жевал молча.

Подкормившись, мужики продолжили свой путь в светлое будущее, в Крым. Теперь уже Лейб Гершель сидел в неудобной позе с вожжами в руках. И вскоре, телега скрылась из виду…

Пока наши герои в пути, автору уместно рассказать об обстановке в Крыму в то тревожное время.

После революции среди евреев Российской империи стало набирать популярность движение Хе-Халуц¹⁹. На своей первой конференции в Петрограде в начале 1919-ого года делегаты этого движения решили создавать ячейки и сельскохозяйственные коммуны в России, Белоруссии и Украине. И дело пошло. Вот только гражданская война сдерживала этот энтузиазм.

Но в начале двадцатых годов гражданская война в Советской России постепенно стала стихать.

И в середине 1922-ого года на юге Украины и Крыму, как территории во время войны особо не отличавшейся еврейскими погромами, в северо-восточной части полуострова стали организовываться еврейские земледельческие коммуны, которых к 1923 году насчитывалось до полутора сотен. В них евреи-переселенцы приучались к тяжёлому труду земледельцев-крестьян, часть из которых намеревалась в последующем эмигрировать в Палестину.

Через какое-то время коммуны (кибуцы) стали делать первые успехи, одной из них была сельскохозяйственное поселение-коммуна Тель-Хай.

Вскоре, по разным причинам, эта коммуна разделилась на два хозяйства, и часть коммунаров основала под Джанкоем коммуну «Мишмар», а недалеко от Евпатории евреи-переселенцы из Житомира организовали колонию «Икор».

Коммуны работали и по началу не мешали немногочисленным в этих районах посёлкам с местными жителями. Трения начались позже…

В 1923 году в Москву из Америки приехал один из руководителей американской еврейской благотворительной организации «Джойнт» Джозеф Розен. Вместе с руководителем еврейской секции РКП(б) и единомышленником Юрия Ларина Абрамом Брагиным он предложил советскому правительству существующую уже идею автономии евреев в Крыму преобразовать в так называемый «Крымский проект». Цель проекта – создание на территории Советского Союза еврейской автономии, тем более, что положительный опыт осёдлости евреев на полуострове уже есть. Правда, Розен и Брагин замахнулись помимо Крыма, также и на земли южной степной полосы Украины и Черноморского побережья вплоть до границ Абхазии. Во как!

В район площадью более миллиона гектаров, для начала предполагалось переселить до полумиллиона евреев из западных областей Украины и Белоруссии.

Стремясь заинтересовать советских лидеров в своих предложениях, Розен заверил, что «Джойнт» при содействии американских и международных еврейских организаций сможет посодействовать Советскому Союзу в получении крупных кредитов и оказать давление на правительство США, до сих пор официально не признавшее СССР.

«Заманчивое предложение, конечно. Почему не расселить евреев на северо-восточных, мало населённых территориях Крыма, – подумали некоторые представители советской власти. – Одно плохо, – возразили другие, – проект и противозаконный, и опасный, поскольку в Крыму с 1921 года в составе РСФСР уже существовала Крымская автономная республика со своей конституцией».

И хотя республика официально не числилась татарской, но возглавлявшие её представители крымских татар, таковою считали. К тому же, советское правительство разрешило возвращаться на полуостров большому количеству татар-эмигрантов из Болгарии и Румынии.

Главным противником «Крымского проекта» выступил недавно ставший наркомом земледелия старый большевик Александр Петрович Смирнов.

Он и его соратники говорили: – Евреи – земледельцы?!.. Смеётесь, что ли?

На многих совещаниях в Москве они доказывали, что среди трёх миллионов евреев в России только очень небольшая группа – «Ну три, ну пять, но не более пяти процентов, хоть как-то связана с земледелием. Остальные – кустари одиночки, торговцы, музыканты, артисты и лица без определённых занятий, не приспособленные к курсу советского строя с его государственной торговлей и промышленностью. А потому – земля им мало что даст, кроме проблем с коренным населением»

«А вам известно, товарищи, – говорил Смирнов, – На юге Украины, около пяти миллионов крестьян, вообще, не имеют своей земли. А мы – большевики, им её обещали! Земля евреям, это – зависть, и это будет способствовать росту антисемитизма и ненависти безземельных граждан, особенно татар, к переселенцам-евреям»

Так оно и получилось. Если к местным евреям, живущих на полуострове с давних времён, крымское население относилось относительно спокойно – привыкли, то переселенцев из других районов страны принимало «в штыки».

Противников «Крымского проекта» не слушали. Большое количество представителей еврейского общества в центральных органах власти принимали решения в пользу еврейских переселенцев.

«Куда селить евреев? – получив строгие указания, ломали голову крымско-татарские руководители. – В степных, северных районах уже проживает до пятнадцати тысяч крымских немцев. А этих куда?.. С огнём играем, – предостерегали и татарские руководители. – Всё это чревато превращением полуострова в крупный очаг этнической напряжённости. Нам это надо?», – говорили в правительстве Крыма.

В Москву летели депеши с несогласием. И некоторые члены центрального правительства, действительно опасающиеся межнациональных волнений в регионе предполагаемого расселения евреев, к тому же, с вероисповеданием отличным от религии коренного населения – татар, не согласились с решениями центральной власти.

Ещё категоричней выступал Председатель ЦИК Крымской АССР татарин, Вели Ибраимов. Он, конечно, был против переселения евреев в Крым. К тому же, Ибраимов опасался, что помимо евреев на полуостров хлынут большие потоки русских, украинцев, белорусов, и Крым для татар, в конечном итоге, будет потерян навсегда.

Вели Ибраимов методично рассылал протестные петиции руководителям страны, и лично Сталину. Он писал даже в зарубежные еврейские организации, объясняя им о неправомочности подобных действий, что, в конечном итоге, привело его и сторонников, к печальным последствиям.

В крымско-татарской газете "Ени-Дунья» – «Новый мир», Вели Ибраимов писал:

«Центральные власти от нас требуют земли на переселение в Крым большого количества еврейских хозяйств. Но позвольте, товарищи, наши излишки не удовлетворяют даже внутренние нужды, а поэтому, крымское правительство считает невозможным удовлетворение данного требования».

В Крыму проживало в то время около ста восьмидесяти тысяч татар, – четверть населения полуострова. Представители национальной интеллигенции различной политической ориентации были едины в том, что Автономная Советская Социалистическая республика Крым должна стать национальной государственностью коренного народа – татар, соединённого с потомками татар-эмигрантов, покинувших полуостров после присоединения его к России в 1783 году и недавней революцией.

«И всех этих эмигрантов необходимо также наделить землей их предков. Не нужны нам в Крыму еврейские переселенцы», – выступали с трибун татарские депутаты.

Однако, в Москве думали иначе. Высшие советские руководители, члены Президиума ЦК РКП(б): Лев Бронштейн (Троцкий), Лев Розенфельд (Каменев), Герш Радомысльский (Зиновьев), Алексей Рыков, кандидат в члены Политбюро Николай Бухарин (жена еврейка), Председатель Госплана СССР Александр Цурюпа большинством голосов в феврале 1924 года одобрили проект американца Розена и Абрама Брагина, но ограничили территорию возможной автономизации, оставив для реализации проекта только Крым.

Это решение они мотивировали тем, что в Джанкойском и Евпаторийском районах Крыма, расположенных в северной – малонаселённой части полуострова, плотность населения была всего восемь человек на квадратный километр, что явно недостаточно для эффективного использования территорий. Поселение же евреев в этих районах благотворно скажется на более эффективном использовании степных, засушливых районов полуострова. Расселение евреев в других районах Украины и Черноморского побережья, густо населённых коренными жителями, признано нецелесообразным.

Таким образом, руководство страны рассматривало два проекта: еврейский и крымско-татарский. Из двух проектов прагматичное правительство выбрало еврейский. И понять правительство было можно.

Ведь со слов специалистов на каждую десятину обезвоженной земли северных территорий Крыма для переселенцев любой национальности надо истратить минимум пару сотен рублей… Огромные деньги… Где их взять?.. – только за рубежом. Именно на обустройство евреев в Крыму охотнее всего выделяли средства зарубежные еврейские благотворительные организации.

Совсем не так просто обстояло дело с татарами. Помогать в нужных объёмах им было некому. Выделение из скудного бюджета страны не менее двух миллионов рублей, необходимых для переселения около двухсот тысяч иностранных граждан, которыми являлись проживавшие за рубежом крымские татары, в условиях бедственного положения собственных граждан было для молодого государства неприемлемо.

Ну, и надо честно сказать, немалую роль в этом вопросе играло и то, что советское руководство не горело желанием увеличивать численность крымских татар, традиционно ориентировавшихся на Турцию.

Тем не менее, окончательное решение о создании именно еврейской республики в Крыму так и не было принято.

Молодое государство СССР, крайне нуждался в кредитах со стороны зарубежных государств. А потому, и скорее всего, принимая решение о переселении в северный Крым еврейских граждан, пролетарское государство, таким образом, хотело поднять свой авторитет перед влиятельным еврейским населением в странах Европы и США. Именно эти вместе взятые факторы перевесили чашу весов в пользу «еврейского вопроса» в Крыму. Да и не лишним будет ещё раз напомнить, что в составе руководящих органов государства в то время было много граждан еврейской национальности.

Среди руководителей, принявших это решение, не было совсем недавно избранного на пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б) грузина Иосифа Джугашвили²⁰, игравшего в руководстве страны в то время не самую главную роль. К тому же, этому грузину было не до переселения евреев в Крым, он использовал всю свою энергию на превращение партии большевиков в надёжную опору для только что созданного, но весьма неустойчивого в своей целостности, СССР. А ещё Сталин вместе с Зиновьевым и Львом Каменевым²¹ боролся за влияние в эшелонах власти со своим оппонентом Львом Троцким, настойчиво пропагандирующего идеи мировой революции.

Но оставим столицу с её вечной борьбой за власть и вернёмся в Крым…

Крымские кибуцы. Колония «Икор»

Небольшие поселения в Крыму, как правило, располагаются на незначительном отдалении друг от друга. Мало ли что…

Вот и забытый со времён революции один из хуторов, что в шести-семи верстах на северо-запад от Евпатории, в начале двадцатых годов являл из себя заброшенное имение какого-то разорившегося помещика, выкупленное за долги богатым евпаторийским евреем, и о нём, сиротливо стоявшем в степи, словно все забыли.

Что можно было украсть – растащили жители соседних деревень, и теперь стены некогда добротно сложенного из местного камня-ракушки господского дома и различных хозяйственных построек, зияли чёрными пустотами выломанных оконных рам. Чувствуя себя полновластными хозяевами, по территории хутора лениво прохаживались дворовые собаки. От скуки перегавкиваясь, они, словно спрашивали друг у друга: «Кошек – тварей этих, не видел? Ну, если что, дай знать».

Как вдруг, этот сиротский хутор, помеченный на многих картах как село Сукур-Кую, на зависть всем соседним сёлам неожиданно приобрел популярность.

Чуть позже жители окрестных деревень узнали, что по просьбе некой американской организации «Джойнт» власти разрешили евреям организовывать там свои земледельческие колонии, как они их называли – кибуцы.

После чего, на покрытом пылью чёрном автомобиле марки «Форд», в сопровождении милиционера и специалиста по воде на хутор прибыл представитель головного американского «Джойнта».

Специалист долго обследовал замусоренный колодец и, к удовольствию представителя, выдал положительное заключение о наличии достаточного объёма и качества воды в колодце, расположенного на территории имения. С учётом этого заключения представитель «Джойнта» нашёл хутор вполне пригодным для организации земледельческой колонии. И дело закрутилось…

Исполняя строгое указание Москвы, крымское правительство пусть и неохотно, но наделило колонию землей и выдало колонистам ссуду на десять лет для строительства жилья, покупки двух коров, двух лошадей и необходимого сельхозинвентаря.

Место было пустынным – степь, поросшая колючками. Обдуваемый пронизывающим до костей ветрами зимой и горячим суховеем летом, полуразрушенный каменный дом помещика без окон и дверей, поначалу производил грустное впечатление. Мрачную картину добавляла пара пристроек в том же состоянии и большой, с разрушенной крышей амбар. Гнетущее впечатление заброшенности производил сад, забитый сорной травой. Однако, прибывшие из города бригады рабочих за короткое время привели бывшее поместье в относительный порядок.

И вскоре, на хутор приехала группа людей, как оказалось, евреев из Житомира и его окрестностей. В одной из развалившихся построек переселенцы разместили привёзённых с собой четырёх быков и единственную лошадь, там же сложили нехитрые орудия труда. После чего в зависимости от количества членов в семье по жребию распределили между собой наделы выделенной им земли.

Старшим колонии приезжие избрали пожилого еврея, по молодости работавшего учителем. Звали его – Абрам Ильич.

В короткий срок новоявленные члены колонии засеяли просо, кукурузу, картофель, арбузы, высадили огород и привели в порядок сад. Воду для полива вручную таскали из колодцев.

Первоначально спальных мест в доме и пристройках было ограничено, а потому, следующие партии граждан, прибывших из Одессы, Мелитополя и даже нанятые колонией строители из центральной России, временно жили в землянках.

Отдавая дань времени, прямо над входом в дом, переселенцы прибили плакат с надписями на иврите и русском языках: артель «Грядущий мир красных работников земли».

За отсутствием синагоги небольшой сарай в дальнем углу двора, поселенцы отвели для молитв. Абрам Ильич лично изготовил и закрепил на стене помещения плакат с витиеватой от руки надписью на иврите: «Мудростью строится дом и разумом утверждается. Да пошлет Всевышний избавителя для собирания изгнанников Израиля».

Худенькая, небольшого росточка девочка десяти-двенадцати лет, прочитав по слогам текст на плакате, удивлённо, с некоторой грустью, задала дяде Абраму вопрос, рукой показывая на окрестности: – Таки, это есть земля наша боженькой дарованная?

«Дарёному коню…», – хотел было ответить Абрам Ильич, но не ответил, промолчал.

Собравшимся вокруг него единоверцам, он пояснил.

– Давно-давно, може тысячу лет назад, а може и поболе, в благосвященном крымском Херсонесе откопали мраморную доску с этой вот записью на нашем – древнем еврейском языке. Отсюда, что вытекает?..

Старый учитель поднял вверх палец, посмотрел на девочку, на притихших соплеменников, стоявших рядом…

– Таки, мы здесь давно?.. – радостно перебил его один из мужиков. – Эти поцы – татары, пришли после нас! Хорошенькое дело! Таки надо внести ясность – чей полуостров?

Девочка захлопала в ладошки.

Абрам Ильич важно погладил бороду, обвёл всех взглядом и продолжил.

– Таки, да! Почему нет? Выходит, что еврейские общины, куда входили познавшие идиш хазары, жили в Крыму и во глубине тёмных веков, ещё до монголов и татар и турок.

Разглядев удивлённые лица людей, Абрам Ильич поспешил добавить.

– Конечно, друзья мои, прямых доказательств тем фактам нет… Пока, нет! А вот, что известно наверняка, так это то, что после распада Золотой Орды, о ней я вам сказывал ранее, примерно около пятисот лет назад в Крыму образовалось крымское ханство, главная крепость которого имела название Чуфут-Кале.

Привлекая внимание к важности сказанного, Абрам Ильич опять поднял вверх палец. – Так вот, с крымско-татарского языка, Чуфут-Кале означает «еврейская крепость», и в самой столице ханства жила еврейская община. В этой общине жил учёный Авраам Кирими. Он известен, как мы с вами знаем, комментариями к Торе²², законами которой живёт наш народ. Нужны ещё доказательства, друзья мои, что мы на полуострове не гости…

– Ну вот, ну вот, – едва не плача, произнесла девочка: – Таки, эта Зинка лопнет от зависти, что и у нас будет своя земля.

Она посмотрела на взрослых, и топнув ножкой, добавила: – И пусть лопнет. Таки, задаваться не будет.

Стоявшие рядом взрослые рассмеялись.

– Господь милостив, он опять стал собирать нас – детей своих, на эти священные крымские земли, – прошептала за спиной учителя пожилая еврейка, прижимая к себе мальчика лет семи-восьми, стоящим на деревянном ящике.

– Хорошие слова сказала ты Дойра, – громко произнёс Абрам Ильич. – Не гости мы на этой земле крымской…

Абрам Ильич, сам не зная почему, но не стал уточнять, кем являются евреи на крымской земле: обычными переселенцами, ищущих безопасное пристанище, временными гостями, которых в любой момент могут попросить покинуть дом, или… Учитель побоялся даже для себя произнести это сладкое слово – хозяева.

Скрыв за непредвиденной паузой своё смущение, он попросил мальчика сойти с ящика. Нагнувшись, открыл его. Затем достал оттуда тяжёлый, обмотанный материей свёрток и торжественно развернул. Это была вылитая из цветного металла Менора²³. После чего с таким же благоговением он достал из ящика большой рог – Шовар²⁴.

– Не за горами сентябрь, наш праздник Рош ха-Шана, и пусть затрубит наш Шовар в новолуние на Новый год, побуждая нас через девять дней приготовиться ко дню Искупления. Священные звуки Шофара принесут нам покой и счастье на этой, ногами предков наших исхоженной земле.

Позже, на видном месте – на широком крыльце дома, замаячил оцинкованный бачок с прикованной к нему цепью железной кружкой. А над бачком висел, почему-то только на русском языке, плакат: «Пей только кипячёную воду!». А чуть далее от забора, огораживающего усадьбу, в землю был врыт невысокий деревянный столб и тоже с прибитой к нему надписью: «Колония «Икор»²⁵.

Застучали молотки, задымились кострища. По вечерам из поселения под аккомпанемент скрипки раздавались заунывные еврейские песни, больше смахивающих на причитания солдаток провожающих мужей на войну. Но и эти звуки звучали недолго, спать ложились рано. В пять утра колония просыпалась, и через час полусонные люди шли на работу.

Колонисты работали от зари до темна, зная прекрасно, что помочь им в холодные месяцы будет некому.

Из соседних сёл – татарского и немецкого, мимо имения шла немноголюдная, чаще пустынная дорога в Евпаторию.

С приходом евреев дорога ожила: по ней потянулся гужевой, реже автомобильный транспорт с камнем-ракушкой из Сакских карьеров, стройматериалами с железнодорожной станции, и просто – пешие сельчане, идущие в Евпаторию по делам.

Через какое-то время в поселении уже числилось до сорока дворов с населением до полутора сотни колонистов, из которых русских и украинцев было только девять человек. Теперь попасть в «Икор» было не просто: брали не всех, а строго по необходимости и только для обеспечения жизнедеятельности колонии.

Ну вот, некоторую информацию об одной из еврейских колонии в Крыму, читатели вы узнали. Теперь не грех рассказать и о наших героях, направлявшихся, как мы помним, в коммуну «Мишмар», но позже очутившихся в этой самой колонии «Икор».

Побыв в коммуне «Мишмар» непродолжительное время, Лейб Гершель, как и говорил его знакомый Архип, убедился в сложной ситуации, связанной с отсутствием в должном объёме воды, засоленности почвы и прочих проблем. Он понял, что его благоверная супруга Руфа точно не одобрит его решения обосноваться на этом месте и, наверняка, поднимет вселенский крик среди коммунаров. Ему стало так жалко своих трудолюбивых соплеменников, уговаривающих его перевезти семью, но не знавших бурный и склочный характер его супруги, что Лейб поклонился всем коммунарам, попросил у них прощения, и с оказией, отбыл с сыном Сенькой искать счастья в эту, ставшей известной, колонию «Икор».

Взяли его туда не сразу. Многим колонистам не понравилось, что Гершель без особых причин, на их взгляд, покинул коммуну Мишмар. И уже было хотели отказать в приёме, но выступил старший колонии Абрам Ильич, разумно рассудив, что у Лейба, помимо дочери имеется три сына, что для колонии весьма важно. Да, к тому же, сам претендент – портной. И оба эти факта решили исход дела в пользу Гершеля. Ему с сыном временно выделили небольшую комнатку, надел земли и небольшой участок для строительства собственного дома. Семён стал ходить в школу, оборудованную в одном из сараев. Лейб занялся портняжным делом.

Вскоре, в колонию пришло известие, что в счёт кредита «Джойнта» крымские власти выделили колонии «Икор» три трактора марки «Ватербойм», но их надо срочно перегнать из Евпатории.

Колонисты стали решать, кто возьмёт на себя смелость перегнать дорогущую технику. Дело новое, опасное – никто не хотел рисковать. После долгих уговоров двое согласились, третий колонист ещё колебался.

Но тут, присутствующий на собрании Гершель, вспомнил о «трахторе», на котором он собирался пахать, вспомнил насмешку Архипа по этому случаю, и не смог удержаться. Он заговорил.

– Други, мои! Таки я был у Москве, – начал врать Лейб, – где у мово сродственника цельных, – тут он на секунду задумался, решая, какое количество назвать, но думал недолго. Тряхнув головой, решил не скромничать: – тоже три «трахтара» у хозяйстве. Наездился, скажу я вам… Опосля все кости болели…

– От чего, Лейб, – поинтересовался один из мужиков.

– От чего, от чего… Лейб не знал, от чего могут болеть кости при управлении «трахтором», а потому, важно произнёс: – От переживаний, от чего же ишо. «Трахтор» – он же дорогущий, поди… А ну как, поломаю… Так что, не сумлевайтеся, опыт ужо маю, приведу вам железного коняку в добром здравии.

Мужики почесали затылки и согласились доверить новичку сие ответственное дело.

Рано утром следующего дня, только-только забрежил рассвет, все трое мужиков сидели в телеге, управляемой Абрамом Ильичом.

Уже часам к девяти утра «икоровцы» были на месте. Рабочий день на станции уже начался и был в полном разгаре. Мимо колонистов с папками и без них, а то просто с бумажками в руках, деловито сновали люди. Шум, крик, неразбериха…

Напротив железнодорожной платформы, рядом с открытыми настежь воротами пакгауза колонисты увидели трактора, выкрашенные в сочный оранжевый цвет. Возле них стояли люди.

Какой-то крупной комплекции мужик с мешком в руках влез на трактор и, боясь оставить мешок без присмотра, вместе с ним пытался усесться в узкое кресло для водителя. С хитрющими лицами подле другого трактора крутилось несколько пацанов, пытавшихся хоть что-нибудь свинтить с этого «железного коня», ну – испортить, на крайний случай. Стоявшие рядом взрослые им не мешали, а с корзиной в руках женщина даже совет дала одному из мальчишек: – Милок, вона камешек возьми, да тюкни… Капиталисты, ишь понаставили тута, и похволяются…

Услышав совет ненавистницы капитализма, наши колонисты выпрыгнули из телеги и с ходу рванули к своей «собственности».

Лейб согнал с трактора мужика с мешком и сам уселся в кресло между двумя колёсами, и теперь уже на правах хозяина, с важным видом отгонял шибко назойливых граждан. Двое других колониста оседлали остальные два трактора и тихо сидели, боясь притронуться к непонятным ручкам и рычагам. Приутих и Лейб.Разглядывая рычаги, «пимпочки» всякие, он, как-то, сник, заробел, и чего греха таить, уже пожалел о своём вранье.

Подогнав к тракторам поближе телегу, Абрам Ильич с нескрываемым трепетом стал рассматривать этих монстров, не решаясь их потрогать.

Не прошло и десяти-пятнадцати минут, как из пакгауза вышел молодой парень в новеньком синем комбинезоне с непонятной надписью и эмблемой на груди. В руках он держал большой баул. Странно посмотрев на усевшихся в трактора бедно одетых мужиков в еврейских шапочках – кипах, он лениво произнёс: – Шо, вы от «Икора»? Хто старший? Я инструктор.

Судя по направлению его взгляда, он обращался к Лейбу, и тот, приосанившись, уж было хотел ответить, однако, следующая фраза человека в комбинезоне Гершеля удивила.

– Я тебя паря спрашиваю, – и человек махнул в сторону крайнего от Лейба колониста. И тут только Лейб обратил внимание, что парень безбожно косит. Смотрит в одну сторону, а видит другую. Лейб взял и озорно, слегка помахал ему рукой… И точно, парень его не видел.

– И шо так и будем сидеть? Хто старший, спрашиваю? Нехай в контору идёт, бумаги оформит.

– Я старшой, – за его спиной ответил Абрам Ильич. Он тут же достал из-за пазухи свёрток с нужными бумагами и засеменил в сторону конторы.

– А вы, – куда-то в сторону махнул инструктор рукой, – скучкуйтеся и слухайте меня. Хто из вас раньше управлял этими махинами?

Оба колониста показали на Гершеля.

Инструктор хмыкнул: – А на каких фирмах… На «Ватербоймах» или на «Фордсонах»?

Лейб скривился, как-то неопределённо кивнул, но промолчал.

– Вот и ладненько… – не стал уточнять инструктор. – Тады долго объяснять вам не треба, расскажу коротко. Слухайте сюды.

Инструктор стал показывать новоявленным трактористам куда и как заливать «горючку», как заводить и останавливать трактор, как поворачивать, куда цеплять плуг…

Лейб слушал инструктора невнимательно. Он мысленно уже представлял себе, как на глазах колонистов, встречающих колонну у околицы, он первым въедет в село… Овации, улыбки… А там глядишь, и качать будут… Жалко Архип всего этого видеть не будет…

Закончив инструктаж, инструктор достал из своего баула три больших пакета и, сфокусировав свой взгляд и слегка прицелившись, положил их на кресло одного из тракторов.

– Здесь инструкции на английском языке, кой какой струмент, и подарки.

Затем он открыл пакеты и, на зависть окружавших трактора мальчишек, вытащил оттуда синие комбинезоны. – Вот, можете одевать.

Разглядев счастливые лица колонистов, парень поднял руку и пафосно, смешливо, произнёс: – Я вас умоляю, не надо, не надо оваций, граждане евреи. Фирма, шо эти трактора делает, таки, дарит их вам, провалиться мне на этом месте.

После чего зыркнув на прощание в сторону поселенцев своими бельмами, пожелав удачи, попрощался, и не спеша направился в пакгауз.

Вскоре вернулся довольный Абрам Ильич. Он помахал бумагами и гордо произнёс: – По коням! Заводись!

Колонисты почти одновременно стали с силой дёргать за тросы, раскручивая двигатели. И вот, двигатели чихнули раз, чихнули два, и на третий – громко затарахтев и выпустив клубы чёрной копоти, запустились. Мальчишки радостно завопили.

Оглушительно гремя, оранжевая колонна из трёх «адских машин» и телеги, запряжённой лошадью, в окружении ватаги городских пацанов осторожно выехала на улицы Евпатории. Толпы горожан и гостей города с любопытством разглядывали необычное зрелище.

Крики… Приветствия… И даже букет полевых цветов полетел в последний трактор, в котором восседал Гершель. Лейб был счастлив.

Трясясь от сильной вибрации в тракторных креслах, евреи-колонисты, словно на параде грозной боевой техники, отвечали восторженной публике робкими взмахами своих мозолистых рук.

Выехав за пределы города, колонна направилась в сторону своего хутора. Телега вскоре отстала и скрылась из виду. В «Икор» трактора добрались благополучно.

Смельчаков ждали. Едва заслышав непривычный грохот, дети побросали занятия в школе и выбежали на улицу. Бросив свои дела, у околицы выстроились и не занятые в полях взрослые.

Как и мечтал Лейб, так всё и получилось. Околица… Радостные лица соплеменников… Восторженные крики детей…

Он попытался надавить на газ, чтобы обогнать товарищей, но не смог – трактора шли на предельных скоростях. Вот два впереди идущих трактора остановились, оставляя рядом место для Лейба.

С трудом разогнув онемевшую от дикой тряски спину, Лейб встал с кресла, важно поднял для приветствия руку, прокричал приветствие своим соплеменникам, и хотел было эффектно остановиться, как вдруг к ужасу своему, забыл какую «пимпочку» нужно повернуть для остановки двигателя. Лейб судорожно стал крутить все ручки и давить на рычаги, отчего его трактор взревел ещё сильнее, ещё больше затрясся, но останавливаться вовсе не собирался. Прогрохотав мимо односельчан, трактор понёсся в степь за село.

Надавив на поворотные рычаги, горе-водитель с трудом развернул взбесившегося «железного коня», направив его обратно.

Издалека он увидел хохочущих людей, и те руками показывали в его сторону.

И тут наш герой нашёл выход. Лейб принял гордую позу, напоминающую где-то виденную картинку с Наполеоном. Надвинул на самый лоб кипу, одну руку положил на потрескавшийся от времени ремень, вторую небрежно, якобы для приветствия, вытянул вперёд. Так и остался стоять.

Проскакивая колонистов, Гершель вальяжно помахал им рукой.

Тут он почему-то вспомнил, что рассказывал Абрам Ильич про итальянца Цезаря.

– Икоровцы, сограждане, друзья, – заорал он. – Меня своим вниманьем удостойте, не восхвалять я Цезаря пришел, но лишь пригнал я трактор на подмогу вам…

Его крик души из-за грохота никто не разобрал. И Лейб опять понёсся вдаль.

Глядя на торчащую вдали фигуру Гершеля с поднятой рукой, которую тот забыл опустить, зрители покатывались со смеху, а ничего не понимающая детвора и подростки, визжали от восторга.

– Во даёт, Гершель… Таки прямо Наполеон перед битвой верхом на железном коне, – давясь от смеха, выкрикнул Абрам Ильич. – Ну, держись Цезарь!

Трактор сделал ещё две ходки туда и обратно и, наконец, метров за пятьдесят до стоянки, заглох: в баке закончилась «горючка».

С тех пор Лейбу дали кличку Цезарь.

В череде дней изнуряющего труда, колонисты об этом случае совсем скоро забыли, тяжёлая жизнь потекла своим чередом. Гершель, наконец-то, перевёз семью.

С появлением тракторов колонисты стали готовить вспашку почвы и посев озимой пшеницы.

Трудились все с большим энтузиазмом: выезжали на поля с первыми лучами солнца и работали дотемна. Хозяйство у каждого жителя колонии постепенно разрасталось, появились излишки молока, яиц, творога, мяса, фруктов и овощей. Всё это с удовольствием покупали санатории, коих в Евпатории было достаточно.

В связи с торговлей собственной продукцией, колонисты сообща построили молочный пункт, а приёмщицей назначили супругу Лейба, платя ей одну копейку с литра молока.

У всех семей появились деньги, и каждый смог покупать одежду и расширять свое хозяйство. Голод и нужда отступили. Впервые мадам Гершель была довольна.

Первая выставка

В Москве стояла изнуряющая своим безветрием духота. Нещадно палило солнце.

На юго-западе столицы, на высоком правом берегу излучины Москва-реки, где ещё в XIX веке среди оврагов и густой растительности располагалась деревня Воробьёво²⁶, расположилась территория первой в СССР сельскохозяйственной выставки.

На церемонии торжественного открытия мероприятия присутствовали представители правительства, в том числе, народный комиссар просвещения Анатолий Васильевич Луначарский.

Глядя на массу людей собравшихся у сбитой по такому случаю из досок сцены, украшенной транспарантами и гирляндами из живых цветов, нарком – старый большевик, волновался: как-никак, а первая выставка в стране рабочих и крестьян.

Открывая мероприятие, комиссар просвещения произнёс пламенную речь о пользе подобных мероприятий, не забыв напомнить людям о гидре мировой буржуазии, пытающейся с потрохами сожрать Советский Союз. Однако, из-за духоты, эмоцианальная речь его была не слишком утомительной для истекающих потом, людей.

После Луначарского стали выступать коллеги из других ведомств. Ораторов было много, некоторые говорили подолгу, нисколько не заботясь о людях, стоявших под палящим солнцем. Народ слушал терпеливо, выкрикивая в нужные моменты одобрительные слова и громко хлопая.

Потные от духоты, организаторы и гости стояли в тени навеса сцены и пили воду из кружки, привязанной шпагатом к большому алюминиевому бачку.

Недалеко от сцены находился фонтан. На небольшом постаменте, вверх взметнулась огромная, раскрашенная в нежно голубой цвет рыбина с выпученными от удивления глазами на барахтающуюся вокруг себя детвору. Из пасти этого монстра высоко вверх била струя воды. На высоте четырёх пяти метров струя рассыпалась на тысячу мелких брызг и под визг детворы с шумом обрушивалась на их головы.

Радостный смех и восторженные крики ребятни заглушал духовой оркестр, развлекавший публику.

Припав губами к раскалённым медным мундштукам, надувая щёки и раздувая грудь, также обливаясь потом, музыканты выдували бравурные марши и в длинных паузах с тоской поглядывали на фонтан.

Пространство в районе сцены и фонтана было увешано поникшими от безветрия красными флагами, сморщенными транспарантами, призывающие к доблестному труду, и прочей наглядной агитацией. Посреди этой кумачёвой «агитки» выделялся большой красочный плакат с изображением крепкого тела счастливой труженицы села с красной косынкой на голове, и эта счастливица держала в одной руке листок с рекордными показателями надоев, другой рукой она умудрялась крепко обнимать голову бурёнки. Рядом с плакатом коровы, видимо, для массовости, организаторы выставки поставили трактор «Фордсон», изготовленный на заводе «Красный Путиловец» по лицензии американской фирмы «Форд».

Незлобно отгоняя назойливых любопытных, пытающихся влезть в кресло тракториста, возле этого чуда техники важно прохаживался представитель завода.

Напротив этих двух примечательностей стояла тренога с фотоаппаратом. Фотограф – аккуратненький, щупленький старичок в толстовке и соломенной шляпе с широкими полями, уставшим, скрипучим голосом призывал толпившихся возле трактора людей за очень низкую плату ( с его слов) оставить свой след в истории, то есть – сфотографироваться.

Слышны были приглушённое ржание лошадей, детский визг, громкий говор, смех взрослых и звуки гармошек…

Воскресный день. Многолюдно, шумно, весело. У посетителей выставки приподнятое настроение… То там, то здесь у стендов и прилавков с выставленными образцами продукции возникают стихийные митинги. Ораторы – простые труженики, пытаясь перекричать шум, выкрикивали в толпу какие-то призывы и в подтверждение своей правоты кулаками били себя в грудь. Из-за гвалта и звуков оркестровых маршей их речи мало кто слышал, но желающих выступить с импровизированных трибун, всё-равно, было много.

И вдруг, от центральных ворот вглубь территории покатился мощный гул, который с каждой секундой всё усиливался и усиливался, пока не дошёл до апогея – грома оваций. В сопровождении группы новоявленных чиновников на территории выставки появился вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин. Рядом с ним, поддерживая Ильича под локоть с одной стороны, шёл организатор и директор выставки Абрам Брагин²⁷, по другую – Луначарский. За ними следовал архитектор Щусев, который, пытаясь перекричать шум толпы что-то говорил народному комиссару просвещения, но, видимо, из-за гвалта тот не слышал и недовольно отмахивался от назойливого архитектора.

Ильич был бледен. Шёл медленно, с трудом. Его осунувшееся от продолжительной болезни лицо прорезали глубокие морщины, нос заострился, щёки впали. Трудно было узнать Ленина. И только знакомая бородка и взгляд – острый, пронзительный, оставался прежним – ленинским, узнаваемым.

Глядя на плотное кольцо окружавших его людей, Владимир Ильич пытался говорить, но из-за шума и воплей радостных людей большая часть из которых его видела впервые, слов вождя не было слышно.

Проходя вдоль стендов, Ленин изредка задавал вопросы организаторам выставки, выслушивал крестьян, и шёл дальше. Но вот Владимир Ильич остановился у стендов еврейского павильона, на котором висел кумачовый транспарант с надписью: «Привет Москве от крымских евреев».

– И это всё вы изготовили и вырастили в Северном Крыму? – рукой показывая на образцы продукции, картавя, удивлённо спросил Ильич у одного из мужиков с кипой, стоявшего рядом со стендами.

– А почему нет? – на вопрос вопросом уклончиво, но гордо, ответил тот. – Вы, Владимир Ильич, не сумлевайтеся. Евреи – трудолюбивый народ. Нам, поди, дай волю, пустыню превратим в Рай!

Ленин повернул голову к Брагину и с той же гордостью, что еврей-крестьянин, тихо проговорил: – А я, батенька, ещё в 1919 году говорил о целесообразности еврейской автономии. Позвольте вас уверить, что и из еврейских граждан могут получаться советские труженики земли, и потому непременно надо создавать места для их постоянного проживания. Вот вы товарищ Брагин вместе с товарищем Лариным предложили создать в северном Крыму еврейскую автономию, и были правы, поздравляю!

– Как они умудрились вырастить сие, удивляюсь! Северный Крым – он же малопригоден для выращивания сельскохозяйственной продукции, Владимир Ильич. Там же с водой совсем плохо, солёное озеро рядом – Сиваш, – неуверенно возразил Луначарский.

– Ну, и что, Анатолий Васильевич?.. А вы сомневалиь… А смотрите-ка?.. – Ильич показал на горы овощей и фруктов. – Вырастили же, так ведь, товарищ? – обратился Ленин опять к тому же мужику. – Голубчик, вас-то как звать-величать?

– Лейб Гершель меня звать, Владимир Ильич. Таки мы тама воду провели, колодцев набурили. Мы как прослышали, что землю евреям нарезают в Крыму, таки сразу, ишо два года назад ,переехали тудой.

– И правильно! Сие, голубчик, дело архиважное. Кормить и одевать надо советских людей. А как с местным населением – ладите?

Лейб не стал расстраивать больного Ильича рассказами о неприязни с местным населением, особенно с татарами. Зачем знать Ленину, что татары и погромы, и пожары еврейских построек устраивают, и поезда разворачивают с переселенцами…

– Всяк бывает, товарищ Ленин, – уклончиво ответил Гершель. – Главное – фрукта и овощ растёт, мануфактуру налаживаем, цеха там разные строим… Нам американские друзья помогают. «Джойнт», поди, слышали о нём, – поглядывая на столпившихся подле Ленина своих единоверцев, авторитетно сообщил Ильичу Лейб Гершель. – Не сумлевайтеся, товарищ Ленин, – евреи не подведут совецку власть. Чай понятие имеем – трудно нонче ей.

– Да, товарищ Гершель, именно так – трудно нам пока, – нахмурился Ленин. – А еврейские товарищи из Америки помогают нам уже несколько лет, понимают, как трудно молодой стране рабочих и крестьян.

Но тут же, хитро улыбнувшись, громко, насколько позволял больной организм, копируя Гершеля, добавил: – И вы не сумлевайтеся товарищ Гершель, – выстоит совецка власть. Обязательно выстоит!

Владимир Ильич подал Гершелю сухонькую руку, и Гершель осторожно её пожал. Ленин пошёл дальше.

Лейб недовольно посмотрел по сторонам в поисках сына.

– Где чертёнка носит, – пробормотал он.

Наконец, увидев его – мокрого после купания в фонтане, укоризненно проворчал: – Сенечка, как ты умудряешься не быть там, где быть надо? Мог бы парою слов обменяться с большим человеком. Таки от тебя не убудет, а человеку приятно.

Выслушивая отца, Сёма – за эти годы подросший и окрепший, хлюпал носом, отжимал на себе мокрые трусы и порывался юркнуть за перегородку.

– Брось этих глупостей, Семён! И перестань мокнуть нос… Нет, глядите на него… Папа делает разговор с сурьёзными людями, а сын – оболтус, с детями малыми полощется у фонтанах. А, коли, простудишься?!.. Как учиться будешь у Москве?

Сене надоели причитания отца. Шмыгнув носом, он скрылся за перегородкой.

– Лейб, я имею интерес спросить. А таки твой сын останется в Москве? – с нотками зависти поинтересовался у Гершеля, стоявший рядом односельчанин.

Лейб развёл руки в сторону. – Таки да… Но я вас умоляю?!.. Знаю, шо от этого буду иметь одну головную боль и траты.

– Ну, и как столица?!.. – не унимался любопытный сосед.

– Я вас умоляю. И шо можно знать за Москву её не видя, – Гершель огорчённо пожал плечами.

– А как же… – мужик удивлённо показал в сторону, скрывшего за перегородкой, Семёна.

– Брательника супруги, дай ему здоровья, бог не удостоил милостью своей – бездетный он. У Москве сродственник бо-ль-шой человек. Сенечка у него останется, учиться будет…

– И где?

– Таки, ты не поверишь, – в бывшей гимназии, шо стоит в каком то Мерзляковском переулоке. Ей теперь имя другое дадено – школа номер 10 имени Ф. Нансена. Сенечка будет языки иностранные тама изучать. Кто такой этот Ф. Нансен – не ведаю, но сродственник говорит – лучшее бурса у Москве.

– И чё, евреев туды принимають? – с нескрываемой завистью спросил сосед.

– Таки, я тебе так скажу! Да, принимають. У Москве, что слышал от этого самого сродственника мово, куды не зайди, говорит он, – кругом наши. В магазинах – наши, в конторах тоже. И что тоже факт, отношение к нам – евреям, – уважительное, чего нет к другим просителям, а к русским – даже грубое. Евреям у Москве все двери открыты. Как тут не отдать сына в учёбу? А тама, глядишь, и дочка в столице пристроится. А старшие пусть у доме работают.

– Таки почему, Лейб, тебе не соблюсти нашу еврейскую традицию – не отдать Сеню на музыку? А как из него выйдет вундеркинд? Сколько гордости будет за родителей!

– Вот и сродственник о том же. Советска власть весьма то приветствует, говорит он.

– Послушать твово родича, Лейб, так, поди, большевицку власть своей – еврейской, считать могём, – пробурчал односельчанин.

– Таки да! Почему нет? Нам на власть молиться надо.

– Где – на улице?

– Я тебя умоляю… У Москве аж две синагоги: молись себе. Я разумею…

Шум толпы заглушил последние слова Лейба. Выкрикивая здравицы в честь вождя и не забывая про общие лозунги, толпа провожала своего вождя.

Уставший от такой длительной для себя прогулки, Ленин шёл медленно, с частыми остановками, и вскоре уехал.

Через пять месяцев – в январе 1924 года, Владимир Ильич Ленин скончался.

Процесс пошёл

Успехи еврейских коммун в Крыму обратили на себя ещё более пристальное внимание американского «Джойнта». По договорённости с правительством СССР, в целях дальнейшего землеустройства евреев в России, в июле 1924 года «Джойнт» учредил в Москве крупную еврейскую агрономическую корпорацию «Агро-Джойнт», которую возглавил уже известный нам, агроном по профессии – доктор Джозеф Розен. От имени теперь уже официальной организации, доктор пообещал выделить на нужды еврейских переселенцев пятнадцать миллионов американских долларов, но взамен потребовал прекращения гонений на сионизм и иудаизм в СССР. Власти пообещали, и в декабре 1924 «Агро-Джойнт» подписал первый договор с финансовыми обязательствами со стороны американского «Джойнта».

Забегая вперёд, надо отметить, что этот договор был продлён дважды – в декабре 1927 года на три года, и феврале 1929 года продлён ещё раз, и сразу на пятнадцать лет.

По условиям договорённости с советским правительством «Агро-Джойнт» освобождался от всех существовавших на то время налогов. Служащие этой организации пользовались всеми правами служащих советских государственных учреждений. Несмотря на внутренние экономические трудности эти льготные условия соблюдались до 1938 года. Под давлением Москвы земли для еврейских поселенцев отводились правительством Крыма и отдавались им в постоянное трудовое пользование.

Совет Народных Комиссаров СССР разрешил «Агро-Джойнту» самостоятельно проводить организационную и финансовую работу по созданию еврейских сельскохозяйственных коммун на всей территории государства, включая Крым.

Как бы то ни было, учитывая первые успехи хозяйственной деятельности еврейского населения в Крыму, комиссия ЦИК СССР и Политбюро ЦК ВКП(б) в марте 1926 года приняла важное решение, которое в своей постановляющей части гласило:

«Держать курс на возможность организации автономной еврейской единицы в Крыму при благоприятных результатах переселения».

Конкретного решения о создании в Крыму еврейской автономной области, тем более, республики, не было. Однако, к этому всё шло.

Но тут вмешались представители крымских татар, которые были не согласны и с такой формулировкой комиссии.

Под давлением татарской общественности и руководителей полуострова в июле того же года комиссия внесла изменения в текст решения, где теперь уже говорилось: «…при благоприятных результатах переселения и при полном учете потребностей татарского и прочего крымского населения».

Такое решение усложняло дальнейший процесс автономизации евреев. К тому же, одновременно с еврейским переселением, власти предусматривали переселение в степные районы полуострова жителей из малоземельных и густонаселенных горных и предгорных районов Крыма. Кроме того, чтобы не давать повода для антисемитских толков на бытовом уровне, типа: «Для евреев – Крым, а русским – Нарым», предусматривалось также расселение на территории полуострова крестьянских хозяйств, прибывших извне Крыма.

Чтобы как-то сгладить межэтнические разногласия в Крыму, власти приняли в июле 1926 года ещё одно решение, связанное с переселением евреев: «параллельно с практической работой по северному Крыму, исследовать вопрос о возможности создания, кроме того, массива на Алтае, послав туда в советском порядке компетентную комиссию». Так начался поиск территорий для евреев, который закончится выбором Биробиджана. Однако, это будет не скоро – в 1934 году.

Несмотря на трудности, политика правительства СССР в отношении евреев дала свои положительные результаты. В том же, 1926 году, из США в СССР приехал сам руководитель еврейской организации «Джойнт» Джеймс Розенберг. В результате его встреч с руководителями страны была достигнута договоренность об ускорении финансирования «Джойнтом» мероприятий, связанных с переселением евреев Украины и Белоруссии в Крымскую АССР. Вскоре и французское еврейское общество, а также и другие зарубежные организации стали оказывать финансовую помощь евреям страны Советов. Переселенческий поток евреев на территорию Крыма увеличился, что потребовало дополнительных структур, обеспечивающих распределение переселенцев по местам их проживания и дальнейшей им помощи. Для этих целей, Президиум Совета Национальностей ЦИК СССР совместно с «Агро-Джойнтом» создал еврейские организации «Комзет»²⁸ и «Озет».

И вот уже в середине 1926 года этими организациями было принято решение за ближайшие десять лет переселить в СССР до ста тысяч еврейских семей, причём в первые три года – до двадцати тысяч. Основной поток переселения еврейских семей направлялся на территорию Крымской АССР.

Как ни парадоксально звучала мысль о возможности создания в Крыму некоей еврейской Палестины, она действительно стала постепенно воплощаться в жизнь.

Председатель Президиума ЦИК СССР Михаил Калинин в споре с противниками еврейской автономии в Крыму, выступил в её поддержку. Через газету «Известия», он сообщил:

«…лишь евреи, распылённые среди других национальностей не имеют свою автономию, хотя их общая численность в СССР доходит до трёх миллионов, что даёт им право на это».

Добавило реальности еврейской автономии и заявление первого народного комиссара иностранных дел СССР Чичерина на его встрече в Берлине с представителями еврейских деловых кругов о том, что правительство СССР «весьма серьёзно относится к предложению ряда еврейских товарищей, поддерживаемых «Джойнтом», создать на советском крымском полуострове автономное еврейское государство».

Удивительно, но все эти высказывания руководителей СССР, а главное, реальные шаги в деле переселения евреев в Крым, действительно подняли авторитет молодой страны Советов и сыграли важную роль в развёртывании в США и некоторых странах Европы мощной пропагандистской кампании за реализацию так называемого «Крымского проекта».

Однако, враждебность между еврейскими переселенцами и крымским населением усиливалась. У жителей полуострова, особенно татар, к тому были веские причины недовольства: евреи получали бесплатно землю, иностранные и частично отечественные кредиты под минимальный процент, американскую сельхозтехнику, семена и породистый скот, а крымчанам такие привилегии правительством страны оказывались в крайне урезанном виде.

Недовольство крымского населения возросло после выхода в газете «Красный Крым» статьи, в которой были опубликованы выступление одного из представителя центральной власти. На конференции в Симферополе он говорил:

«Мы стремимся создать сплошную земельную площадь с автономией в перспективе не для концентрации всемирного еврейства, а в целях устройства на земле Крыма евреев проживающих в СССР».

Другими словами, создавались предпосылки расселения еврейских семей теперь уже не только в северном Крыму, а по всему полуострову. И это, как раз, на фоне переезда в Крым татар из Турции, Болгарии, Румынии и других мест, которых также необходимо было наделить землей.

Несмотря на то, что к октябрю 1927 года суммарное количество татарских, русских и украинских переселенцев превысило число еврейских, Юрий Ларин убедил руководство страны, что настало время для организации, хотя бы в северной части Крыма, еврейских национальных районов с делопроизводством на русском и еврейском языках. Но Ларин не включил туда татарский язык…

Отсутствие татарского языка и официальное признание чисто еврейских национальных районов, встретили яростное сопротивление руководителей Крымской АССР и, прежде всего, Вели Ибраимова²⁹. Татарский лидер понимал, что большое количество евреев, создание еврейских районов и отсутствие на этих территориях татарского языка, станет предпосылкой к постепенному вытеснению татар с полуострова.

К недопущению этого решения один из соратников Вели Ибраимова на собрании татар в своём выступлении привёл пример Палестины. Он сказал, что если в 1800 году население Палестины составляло триста тысяч, из которых всего пять тысяч были евреи – совсем малый процент по отношению к коренным жителям – арабам, то через несколько десятков лет евреев стало уже около тридцати тысяч, а в наше время – около ста. Мало того, восклицал он, из-за всплеска антисемитизма в Польше и Венгрии, эта цифра постоянно растёт.

Из зала оратору возразили:

– Зато переселенцы-евреи осушили в Палестине болота Изреэльской долины и долины Хефер, что до них никто смог сделать. И как результат – эта арабская территория стала пригодной для сельского хозяйства. Что плохого?

Граждане, сидящие на передних рядах, с любопытством повернули головы в сторону говорившего.

– В этом нет, конечно, ничего плохого, но это частности, – без особого энтузиазма возразил соратник Ибраимова. – Но не забывайте, товарищи, из-за столкновений евреев с арабами на землях Палестины постоянно идут распри и бунты, и часто льётся кровь. Вот вам пример. В мае 1921 года арабы напали на евреев, проживающих в городе Яффа. Они учинили кровавый погром, а затем эти погромы перекинулись на другие населённые пункты Палестины. Всё это мы видим и на нашей крымской земле. Нам нужно это?

Из зала опять раздался тот же голос.

– Вы забыли сказать, что, в связи с этим, контролирующие территорию англичане разрешили евреям создать свою полицию, а ещё сняли ограничения на въезд еврейских граждан на территорию Палестины. А арабам наоборот – запретили бесконтрольную эмиграцию. А у нас так не получится? Евреи станут вооружаться…

В зале зашумели.

Оратор не смутился.

– Правильно говорит товарищ. Тогда я скажу больше. Англичане пошли ещё дальше. В 1917 году они опубликовали, так называемую декларацию Бальфура³⁰, в которой содержалось обещание евреям создать в Палестине «национальный очаг для еврейского народа». И чего добились?.. Тем самым, усилили ещё большую вражду между арабами и евреями. Правительство Великобритании через пять лет вынуждено было три четверти контролируемой ими территории отдать под отдельный эмират Трансиорданию³¹. Слышали о такой территории?

Зал ответил молчанием, но с самой галёрки донёсся голос.

– Так и в Крыму будет, точно вам говорю.

Докладчик одобрительно посмотрел в сторону галёрки.

– И действительно! Нам – коренным жителям Крыма – татарам, трудно согласиться с переселением на полуостров народа другого вероисповедания ещё и потому, что еврейские граждане признают обещанную им христианским богом территорию Палестины своим отечеством и мечтают беспрерывно о возвращении в обетованную землю…

– Неправду говорите, совсем неправду, – снова донёсся уже знакомый, но взволнованный, голос из зала. – Евреи всегда протестовали против такого мнения. Они словом и делом доказывали и доказывают, что духовная, религиозная связь их с Палестиной нисколько не препятствует им считать своим отечеством ту страну, в которой родились, с которой их связывают общие интересы, судьбы, общее горе и радости.

В зале постепенно стал нарастать шум. Чтобы разрядить обстановку, докладчик, добродушно улыбаясь, поднял вверх руки.

– Может и так, не спорю. Но… – нахмурившись, и придав голосу грозные нотки, он воскликнул: – Где гарантия, что с крымскими татарами, как с арабами, не произойдёт подобного? С приходом еврейских переселенцев мы, в конечном итоге, лишимся своей земли…

Недовольство татар в Крыму усилилось. На территории полуострова появились военизированные группы из местных татар.

Эти группировки устроили на полуострове настоящий террор против еврейских переселенцев. Из Москвы шли грозные указания принять самые жёсткие меры против вооружённых столкновений на полуострове. Крымская служба госбезопасности не без основания подозревала в скрытой организации разбоя против евреев главного татарского коммуниста Вели Ибраимова.

Конфликт между крымскими властями и Москвой разрастался.

Обеспокоенный развитием событий, Ларин направил письмо Сталину, в котором обвинил председателя ЦИК Крыма Ибраимова «в возбуждении полутемных татарских масс».

Чтобы прекратить разногласия и беспорядки в конце января 1928 года под давлением центральной власти внеочередная сессия ЦИК Крымской АССР постановила снять Вели Ибраимова с поста Председателя ЦИК, а в феврале, он и группа активистов крымско-татарского «Общества содействия переселению и расселению татар», были арестованы. Следствие по делу выявило, что, помимо участия Ибраимова якобы в каком-то убийстве, он и часть активных татар были ещё и участниками татарской националистической партии «Милли Фирка»³², проводившей в Крыму, со слов органов безопасности, «вредную политику выпячивания национальных интересов в ущерб классовых». В апреле-мае того же года Ибраимов и часть его сторонников были осуждены и расстреляны. Остальные арестованные получили длительные тюремные сроки. Погромы еврейских поселений несколько затихли.

За критику непродуманной, вредной коллективизации в стране, приведшей к голодомору, участи Ибраимова в январе 1933 года не избежал и член ЦК партии, бывший нарком земледелия (как мы помним, противник переселения евреев в Крым) Александр Смирнов. На пленуме его вывели из состава ЦК, где он значился под 53-м номером, (Сталин имел номер 54), и через пять лет он был расстрелян.

Забегая вперёд, надо отметить, что в 1958 году Смирнов был реабилитирован, а в мае 1990 года Крымской прокуратурой реабилитированы были и Вели Ибраимов, и его ближайшие соратники. Приговор Верховного суда РСФСР от 28 апреля 1928 года об их расстреле отменён. В последующие года по материалам судебного дела было установлено, что татарская «Милли Фирка» какую-либо вооружённую борьбу против советской власти не вела. Но об этом станет известно только через несколько десятков лет…

А мы вернёмся в тридцатые года.

После ареста Ибраимова и его соратников, волнения татар в Крыму несколько приутихли.

Юрий Ларин, как и предрекали лидеры крымских татар, выступил с предложением по созданию автономной Еврейской республики в составе РСФСР, в чём его полностью поддержали и американский «Джойнт», и еврейские организации «Комзет» и «Озет».

Однако, в стране уже началась «чистка» партийных рядов и властных структур. Старые кадры, в том числе и евреи, постепенно удалялись от руководства страной, многие репрессировались, а потому, однозначного решения о создании автономной Еврейской республики в Крыму центральные власти СССР опять так и не приняли.

Мы знаем, что Соединённые Штаты Америки вплоть до 1933 года официально не признавали Советского Союза, возникшего в результате государственного переворота в 1917 году. Это продолжало очень беспокоить правительство СССР, а потому, не издав официального постановления о еврейской автономии, в обмен на улучшения дипотношений с США, в августе 1928 года Президиум ВЦИК СССР выделил «Агро-Джойнту» дополнительные крымские территории для заселения пятнадцати тысяч еврейских семей.

Под залог выделенной земли в объёме 375-и тысяч гектаров, как уже сообщалось выше, с конца 1924 и по 1929 год, «Агро-Джойнт» выдал правительству РСФСР заём в девять миллионов долларов на пятнадцать лет под пять процентов годовых с началом погашения кредита с 1945 по 1954 год включительно.

В дополнении к этому, «Агро-Джойнт» обещал советскому правительству дополнительную финансовую помощь в будущем.

И «Джойнт» выполнили свои обязательства. Более того, до 1936 года через «Агро-Джойнт», он израсходовал на эти цели более пятнадцати миллионов долларов, из них около трёх на машины и оборудование. Грандиозная по тем временам сумма.

Американцы весьма практичные люди. Совместно с советским правительством они поделили всю землю, заложенную в обеспечение кредита, на двести крупных участков и выпустили у себя в США пай-акции.

Видимо, заранее зная о невозвратности финансовых средств, американцы объединили кредитные обязательства «Крымского проекта» – векселя, под проект «Крымская Калифорния». Было очень похоже, что правительство США рассчитывало в будущем организовать на полуострове стратегически важную военную базу и стоянку своего военного флота.

Ценность этим векселям придал состоявшийся в Калифорнии Еврейский конгресс, на котором председатель Комитета по землеустройству евреев в СССР Смидович от имени правительства Советского Союза подтвердил, что в обмен на кредиты в СССР будет проводиться колонизация Крыма евреями.

На этом конгрессе присутствовали будущие президенты США Герберт Гувер, в начале двадцатых годов возглавлявший комитет АРА³³ и спасший от голода в России миллионы людей, влиятельный политик и губернатор штата Нью-Йорк Франклин Рузвельт, миллионер Ротшильд, а также известные американские политики и финансисты.

После чего на специальных земельных аукционах в США богатые американцы выкупили все участки, став, пока номинальными, владельцами крымской земли.

Все виды помощи и займов еврейским переселенцам в Крыму (кроме обучения и медицинского обслуживания) банком «Агро-Джойнта» выдавались под официально выделенные евреям земли и покрывались векселями на разные сроки с начислением от трёх до пяти процентов годовых. В силу, веками выработанных евреями традиций, «Агро-Джойнт» стремился уйти от безвозмездных форм помощи своим единоверцам. Значительная часть кредитов выдавалась еврейским переселенцам напрямую, минуя бюджет РСФСР.

В октябре 1930 года одна из идей Юрия Ларина о создании еврейских национальных районов стала претворяться в жизнь. Из частей Евпаторийского, Джанкойского и части Симферопольского района сформировался первый в Крыму Фрайдорфский еврейский национальный район.

Центром района стало бывшее село на востоке степного Крыма, в верховье балки Чатырлык, небольшой посёлок Фрайдорф³⁴. В нём ещё два года назад проживало около пятидесяти переселенческих семей. Вскоре, население района выросло до тридцати тысяч человек, евреи из них составляли треть, русские – чуть более шести тысяч, около четырёх – украинцы, более пяти тысяч – татары. Там же жили немцы и прочие небольшие этнические группы населения.

По замыслу организаторов численность еврейских переселенцев в ближайшее время должна была дойти до семидесяти процентов от общего числа жителей нового района.

В Фрайдорфском районе были построены кирпично-черепичный и известковый заводы, комбинат по добыче строительного камня, мясо-молочный комбинат, заводы по производству вин и газированных вод. На базе Фрайдорфской МТС заработала районная школа механизаторов.

О переселении евреев в Крым, создания там сельскохозяйственных поселений и о счастливой жизни переселенцев, в 1927 году по сценарию Владимира Маяковского и ряда других литераторов был снят даже документальный пропагандистский фильм «Евреи на земле».

Жизнь в районе била ключом, люди умели трудиться и хорошо отдыхать, личное подсобное хозяйство давало доход, дети учились в новой школе, построили клуб, озеленили село.

Но вот начался печальный период в жизни колонистов, когда власти СССР стали осуществлять план поголовной коллективизации.

На базе колонии Икор, ещё не ставшей колхозом, крымские чиновники решили создать. коммуну-гигант, куда должны были войти соседствующие с коммуной сёла: одно русское, два татарских и одно немецкое.

Сёла забурлили, как встревоженные пчёлы. Собрания в них проходили ежедневно, где чиновники убеждали людей, что советская власть знает, что делает, и печется о благе всего народа, что выступать против могут только враги этой власти. Однако, татары, немцы и евреи, кроме русских, были непреклонны в своём нежелании объединяться. И вопрос с укрупнением коммуны временно провалился.

Прошло совсем немного времени и районные власти потребовали всем коммунаром вступить в колхоз. Здесь уже никто ничего сделать не смог. Каждый колонист должен был сдать лошадей, всю упряжь, весь сельхозинвентарь и одну корову. Все делалось очень непродуманно.

Стояла осень, из-за длительных споров, кормов для животных на зиму не заготовили, и тут началась новая форма продразверстки: активисты вместе с представителями власти ездили по дворам и отбирали у жителей грубый корм. Но это не помогло, животные дохли.

Тогда коммунары-колхозники решили купить солому в одной из коммун-колхозов. Не повезло: солома оказалась гнилая. Начали искать виновников в массовой гибели лошадей и коров, ими оказались ветеринарные врачи города Евпатории, и их судили как врагов народа.

И всё же в колхоз вступили не все. Не вступивших обложили большими налогами, после чего, некоторые покинули свои сёла, остальные стали колхозниками.

Свезенный в колхоз сельхозинвентарь всю зиму простоял под дождем и заржавел, никто его не смазывал. За труд в колхозе денег не платили, писали трудодни, выдавая на них осенью небольшое количество натурпродуктов. В колхозах упали объёмы собранного зерна, животноводства и прочей продукции. Из сёл стала массами уезжать молодёжь.

В 1932 году был утвержден абсолютно нереальный план хлебозаготовок; у крестьян отбирали последнее зерно, в том числе семенной фонд, прибегая к жестоким репрессиям

В Крыму начался упадок еврейских колхозов и сельскохозяйственных поселений. Поток переселенцев в Крым сократился.

Интерес к переселению евреев в Крым власти страны потеряли. Все усилия их были направлены на усиления курса индустриализации страны. Земельные фонды КОМЗЕТа в Крыму стали существенно урезаться.

Как результат непродуманных действий, связанных с насильственной коллективизацией и на беду сильнейшей засухой, в 1931-1932 годах в стране наступил очередной голод, охвативший обширную территорию Юга России (включая Крым), Кубань, Украину, Белоруссию и Казахстан. От голода одинаково умирали и русские, и украинцы, и казахи, и евреи, и немцы… И всё это шло на фоне борьбы с религией.

Естественно, усилилась враждебность населения к советской власти, возобновились стихийные митинги протеста и бунты. В некоторых районах опять пошли погромы еврейских хозяйств. В селах начались аресты.

К этому времени в Крыму раскулачено и определено к выселению около пятнадцати тысяч жителей. У зажиточных, с точки зрения властей, «кулаков», отобрали около пятидесяти тысяч гектаров земли. Общее число выселенных из Крыма вместе с членами семей достигло тридцати тысяч человек.

На Урал и северные края потянулись эшелоны арестованных граждан…

Подобная политика центральных властей шла в разрез с мнением руководителей Крыма. В феврале 1931 года председатель ЦИК Крымской АССР Мемет Кубаев на одной из районной партконференции заявил, что Москва проводит политику великодержавного шовинизма, разоряет трудовые массы Крыма и, прежде всего, татар.

Вскоре, решением бюро областного комитета партии это выступление расценено как «контрреволюционное». Кубаев был немедленно снят с поста председателя ЦИК Крымской АССР.

Еврейские колонисты стали покидать выделенные им земли и переезжать в крымские города и за пределы полуострова. Численность евреев в колониях и колхозах стала заметно снижаться.

В 1933 году последние четыре коммуны в Крыму, волевым решением властей были превращены в колхозы.

Но, всё же, несмотря на трудности, оставшиеся еврейские переселенцы продолжали трудиться в колхозах.

Фрайдорфский район развивался. Половина площади в районе принадлежала еврейским переселенцам. В районе были образованы пятнадцать еврейских сельсоветов, пять татарских, два немецких и девять смешанных. На деньги «Агро-Джойнта» ещё в двадцатые годы были пробурены или выкопаны колодцы и оборудованы водоподъемные сооружения, снабженные насосами. Более трёх сотен обширных участков переселенцев были обеспечены водой. С целью развития имодернизации полеводства «Агро-Джойнт» ввез для Крыма из-за границы, произвёл сборку автомобилей, тракторов и прочей сельскохозяйственной техники на заводах СССР более семи сотен тракторов с прицепным инвентарем, четыре десятка комбайнов, более сотни автомобилей и другое сельскохозяйственное оборудование. На территории полуострова возникли фельдшерские пункты, больницы, школы, профессионально-технические училища… На еврейском и русском языках издавались газеты «Эмес», «Ленинский путь» и радиогазета «Победа», функционировали еврейские школы, действовал Крымский еврейский передвижной театр…

Для улучшения административного управления Постановлением ВЦИК РСФСР в январе 1935 года в Крымской АССР было проведено разукрупнение района, в результате которого был образован второй еврейский национальный район – Лариндорфский. Местом для райцентра временно служила деревня Джурчи.

Новый район был назван в честь одного из инициаторов образования еврейской автономии в Крыму, советского партийного и государственного деятеля Юрия Ларина, в результате болезни умершего в 1932 году.

Центральные партийные и хозяйственные власти Крыма в своих докладах центральным властям писали, что «еврейское переселение в Крым себя политически и хозяйственно оправдало».

Однако, это не соответствовало действительности.

Уже к 1933 году в колхозах Фрайдорфского района осталось около четверти еврейских переселенцев. Не лучше обстояли дела и в других районах Крыма.

Не выдержав трудностей, связанных с обработкой земли, распрей среди самих переселенцев, неприязни к себе жителей полуострова, многие еврейские семьи продолжали уезжать из колхозов и поселений.

Однако, в целом по стране, темпы роста экономики в Советском Союзе впечатляли. Они резко контрастировали с падением производственной активности в Соединенных Штатах. В 1932 году там насчитывалось до 17 миллионов безработных – почти половина рабочего класса США. Капиталистическая экономика давала сбои, обстановка в стране накалялась. Требования американских деловых кругов к президенту страны о нормализации отношений с СССР значительно активизировались.

В ноябре 1933 года президент США Рузвельт был вынужден обратиться письмом к руководству СССР, в котором уведомлял, что правительство США «решило установить нормальные дипломатические отношения с правительством Союза Советских Социалистических Республик и обменяться послами».

Соглашение состоялось. С обеих сторон были назначены послы. США официально признали СССР.

По приглашению правительства СССР тысячи безработных американских инженеров приехали в Советский Союз на строительство новых заводов и фабрик. Отношения между двумя странами нормализировались, но… ненадолго.

Вскоре, экономика в США стабилизировалась, определённые политические круги американского истеблишмента резко усилили свою негативную деятельность по отношению к СССР. Политические разногласия двух стран сказались на судьбе тысяч еврейских граждан в СССР и, конечно, в Крыму. Отношение татарского населения к еврейским переселенцам на полуострове опять стало ухудшаться.

К середине сороковых годов интерес центральных властей (при отсутствии в них значительно меньшего числа евреев, занимающих ответственные посты в правительстве), к созданию еврейской автономии в Крыму по разным причинам стал ослабевать. Тем более, что в 1934 году была официально создана Еврейская национальная область со столицей Биробиджан.

К концу сороковых годов в стране была принята негласная политика сокращения чересчур большого количества лиц еврейского происхождения в органах власти и структурах госбезопасности. С приходом в НКВД выходца из Кавказа Лаврентия Берии, невзирая на национальность, началась не всегда обоснованная чистка рядов, с арестами зарвавшихся сотрудников. И таких было много! Арестованные граждане страны Советов всех национальностей стали тысячами поступать в камеры следственных органов. В лагеря потянулись железнодорожные составы с заключёнными. Великим стройкам нужны были дармовые рабочие руки. Не обошли аресты и крымский полуостров.

К 1937 году в Крыму проживало около пятидесяти-шестидесяти тысяч евреев, но в колхозах и поселениях жило не более четверти. Тяжёлый труд на земле, разрастающиеся репрессии не согласных с политикой партии большевиков, отрицательно повлияли на переселение и жизнь евреев в Крыму. Идея образования еврейской автономии постепенно затухала.

В мае 1938 года решением Политбюро ЦК ВКП(б) все отделения «Джойнта» в СССР, в том числе и корпорация «Агро-Джойнт», «Комзет», «Озет» и прочие еврейские организации были официально закрыты. Дальнейшее переселение евреев в Крым практически прекратилось. Но еврейские национальные районы на полуострове продолжали ещё существовать.

Начиная с начала двадцатых годов по разным источникам, РСФСР, а затем СССР, получили от американских и других международных еврейских организаций в виде кредитов до пятидесяти миллионов долларов, включая и более пятнадцати на проект «Крымская Калифорния».

Так это или нет, вряд ли мы узнаем об истинной сумме кредитов выданных молодому советскому государству в то непростое время. Но они были – это факт, и в любом случае, то были огромные деньги, и их надо было возвращать или… компенсировать!

Сложно описать все события, связанные с переселением евреев на полуостров Крым за последние двадцать лет существования молодой советской республики. Но ясно одно, желание организовать в Крыму еврейскую автономию, и неважно в силу каких причин, у правительства СССР было.

А мы вернёмся к нашим героям. Расскажем о младшем сыне Лейба Гершеля Семёне. К середине 1938 года он уже закончил соответствующее училище, став сотрудником органов безопасности. Женился. У него родился сын Мишка.

Семён Гершель

Москва. Февраль 1938 года.

Утро сумрачного и по-зимнему холодного дня с его до костей промозглыми порывами ветра, казалось, никогда не закончится. Ветер дул и дул. Временами он закручивал падающие с неба мелкие снежинки в комариный рой и резко швырял их в лицо немногочисленным прохожим.

Изредка поворачиваясь спиной к обжигающе морозному ветру, от которого до боли стыли руки, по улице шёл военный, перепоясанный портупеей с кобурой на боку. Его шапка-ушанка была надвинута по самые уши, отчего крашеный мех несчастного кролика застилал ему глаза.

«Нет, ну что за жизнь? И в воскресенье нет покоя. Наталья привыкла, а сын?!.. Обещал же пацана в зоопарк сводить, – опять повернувшись спиной к ветру, слизывая снежинки с губ и закрывая шею воротником шинели, бормотал мужчина. – Дочку она хочет… Какая дочка с такой службой…»

Резкий скрип тормозов и громкий автомобильный сигнал прервал размышление пешехода. Оказывается, увлёкшись, не глядя по сторонам, он машинально стал переходить Сретенку, по привычке держа направление к известному зданию на Лубянке. Из окна едва успевшего затормозить автобуса ЗИС-155³⁵, перепуганный шофёр остервенело размахивал кулаком и что-то орал раззяве-пешеходу вслед. Задумавшийся пешеход слов не разобрал – ветер приглушил их, но по злому выражению лица водителя, было понятно, – это были далеко не ласковые напутствия.

– Раззява, – себя имея ввиду, прошептал мужчина.

Вскоре, преодолевая натиск ветра, он уже открывал тяжёлые двери служебного входа в огромное здание по адресу Лубянка 2, грозный вид которого нагонял на всех граждан страх.

В просторном вестибюле его встретили два с неулыбчивыми лицами дежурных офицера. Отряхнув с шапки остатки снега, мужчина протянул одному из них своё удостоверение. Тот раскрыл документ и внимательно посмотрел на посетителя.

– Младший лейтенант госбезопасности Гершель Семён Лейбович? – внимательно разглядывая удостоверение, строго произнёс он, записывая фамилию в журнал посетителей. Семён кивнул головой.

– К кому идёте? – спросил дежурный.

– К комиссару 1-ого ранга товарищу Заковскому, – выкладывая на стол дежурного пистолет, ответил Гершель.

– Проходите, младший лейтенант. Третий этаж. Леонид Михайлович с утра уже в кабинете.

После коридоров с редкими сотрудниками, молча пробегающих мимо него, проходя бесчисленное количество дверей, на третьем этаже Семён нашёл нужный ему кабинет.

«Приёмная заместителя народного комиссара внутренних дел СССР», – прочитал он табличку на двери. Фамилии на ней не было, собственно, и места для её записи тоже.

Секретарь замнаркома Аделаида Ферапонтовна встретила Семёна Гершеля с улыбкой – соседи по дому, как-никак. Узнав о цели визита, она произнесла:

– Раздевайтесь, Семён. Леонид Михайлович вас примет чуть позже, у него начальник восьмого отдела Цесарский. Их лучше не беспокоить. Кстати, Семён, почему к комиссару на приём вы, а не ваш начальник?

– Не знаю… Вызвали из дома, пакет в руки, и вперёд.

– Ясно! Как супруга ваша – Наташа? Давно её не видела. Помнится, она жаловалась на вас…

– На меня… Как можно! Вы же сами ей говорили, что я идеальный муж. И что, были бы вы помоложе… – картинно подняв вверх руки, с притворной обидой, произнёс Гершель. – Поклёп на меня супруга возводит, Аделаида Ферапонтовна. Точно – поклёп. Я белый и пушистый…

– Да уж… На меня тоже поклёп наводят…

– На вас?!..

– Стать алкоголичкой и шалавой мне, оказывается, очень просто. Достаточно пройти и не поздороваться с бабушками-соседками возле своего подъезда. Что я по рассеянности делаю регулярно.

– Соседки же не знают, где вы работаете, а то бы языки свои попридержали бы.

– Я не обижаюсь. А вот, что вы белый и пушистый – не верю. Все вы мужики пушистые, когда вам что-то надо… А жаловалась она – супруга, на ваше, Семён, нежелание дочку родить. Ох… молодёжь, советую с этим не тянуть. Бабушкам и дедушкам внуки ой как нужны. Потом поздно будет.

И женщина вздохнула.

Совсем ещё не старая, и по-своему даже привлекательная, в крупных очках, в неизменной белой блузке с буржуазным бантиком из завязок у самой шеи, в тёплой безрукавке с большим вырезом, в длинной шерстяной юбке, она работала секретарём у Заковского уже много лет.

…Как и её начальник – латыш по рождению, Аделаида тоже родилась в Курляндской области, но в русской семье. Правда, тогда сына бедного лесника Эрнста Штубиса звали не Леонид, а Генрих. Аделаида была старше Генриха и жила рядом с Либавским городским училищем, откуда за участие в первомайской демонстрации её будущего шефа выперли после окончания второго класса. За свою революционную деятельность сын лесника – Штубис, потом часто сидел по разным тюрьмам и ссылкам.

Фамилию на Заковского, Генрих поменял, когда в июле 1917 года перешёл на нелегальное положение. Он возглавлял отряды специального назначения, подавлял восстания крестьян в Астрахани, Саратове, Казани… Был причастен к массовому террору и расстрелам несогласных с политикой партии большевиков… В 1918 году Заковский поступил на службу в ВЧК. В 1928 году Генрих-Леонид обеспечивал безопасность во время поездки Сталина в Сибирь. Энергичный чекист понравился руководителям ВЧК и с тех пор карьера латыша Леонида Заковского резко пошла вверх…

– Учту, обязательно учту вашу претензию к нам – мужикам, Аделаида Ферапонтовна.

– Учтите, учтите, молодой человек. Я вот спросить у вас хочу…

Секретарь развернула газету «Известия». – Супруга ваша говорила вы из Крыма?

– Я – считай, крымчанин, Наташа – нет. В Крыму и сейчас мои родители с сестрой и младшими братьями живут.

Пожилая женщина посмотрела на дверь кабинета начальника и слегка приглушённым голосом спросила: – Скажите Семён, вы как следователь, в курсе видимо… Она опять бросила взгляд теперь уже на входную дверь, – судя по процессам, в Крыму ещё остались еврейские поселения?

– Что вы, Аделаида Ферапонтовна. Остались, конечно. Раньше, с образованием колхозов, конечно, тяжеловато было. Первое время радовались обретённой земли, но потом… Отец и старшие братья на своём участке с ломами в руках долбили целинную землю, выкорчёвывали камни, пахали, сеяли. Жили впроголодь на хлебе и воде. Вы, наверное, не в курсе: евреи работали у себя на участке и в колхозе, считай даром. Скажите, ну что это за заработок 5-10 рублей за сезон? А зерно, что собирали, сдавали в колхоз по смешным ценам. Переселенцы, отец писал, ругались с представителями «Агро-Джойнта», что за кредиты зерно это собирали. А тут ещё наши знакомые из деревни Айбары³⁶ приехали к нам. В их деревне проживало полторы сотни жителей, так татары весной 1928 года устроили там драку с переселенцами. Ночью кто-то в окно наших знакомых камень бросил, всю ночь у них за окном орали «бей жидов спасай экономию»… Всё было… Многие евреи после первого же года уехали.

– А выйти из колхоза нельзя было?

– Помните в тридцатом году статью товарища Сталина в «Правде»: «Головокруже́ние от успе́хов…»… Тем, кто вышел из колхозов, такие нормы хлебозаготовок назначили, что рассчитаться людям не хватало всего урожая. А не сдал – штрафы, продажа имущества за бесценок. Многие переселенцы сдали свои участки и переселились кто куда. Что и говорить, дров много наломали. Я то, правда, в Москве учился в то время.

– Но выжили же, Семён, – сочувственно произнесла Аделаида Феропонтовна.

– Выжили, а куда деваться? Был летом у своих родителей во Фрайдорфе – это центр еврейского района в Крыму. Когда-то был небольшой, замызганный посёлок в северном Крыму, со временем он превратился в крупный районный центр. Каменные дома, свои подстанции, железная дорога строится на Евпаторию… А какой парк разбили по центру города… Залюбуешься! Два техникума: педагогический и механизации. Занятия в них идут на русском, и на иврите. Своя газета и тоже на русском языке и иврите. Жить можно, чего уж там. Только мать жалуется в письмах, что из первых переселенцев в районе осталось совсем мало еврейских семей – четверть, не более, это – тыщи три, не более. А в соседнем – Лариндорфском районе, что-то около четырёх всего. Грустно, конечно. Зато, у тех кто остался, жизнь стала полегче.

– А что же супруга ваша жалуется, мол, жить в Крыму трудно.

– Видимо, перенимает еврейские привычки. Вы что, евреев не знаете? Жаловаться – наша национальная черта. Отец – нет, тот больше философствует, и нами – детьми, как и все евреи, перед соседями хвалится. А вот мать моя всегда недовольна всем. И то плохо, и это. И картошка, говорит, не так растёт, и капуста вянет, кабачки с ноготок… И потом, маме, таки, скучно: дети разъехались. Одна сестра с мужем в соседний Ларинсдорфский район переехала, другая – в Симферополь. Братья по районам мотаются: бригады по ремонту техники возглавляют. Вот матери и скучно, некем, кроме мужа, командовать. В еврейских семьях ведь как? – жена всегда командир на белом коне. Вот и супруга моя тоже пытается перенять и эту привычку.

– Да уж, вами покомандуешь!

– Но в целом, жить, Аделаида Ферапонтовна, действительно, стало похуже. Поначалу-то «Агро-Джойнт» помогал еврейским поселенцам и колхозникам ссудами под небольшие проценты, слышали, наверное, об этой организации. На их деньги колодцы рыли, трубы тянули, трактора покупали… Но… что-то не сладилось там – наверху. Где-то с середины тридцатых годов интерес правительства к евреям ослаб. Почему, не знаю… Но евреи покидают крымские земли.

– Так посмотрите, Семён вокруг. Заводы, электростанции строятся, и много ещё чего… Кругом люди нужны, тем более умные.

– Может и так! А ведь в Крыму было только два еврейских района, что на фоне других: татарских, немецких, украинских – лишь незначительная часть от всего населения.

– Что же вашим, Семён, соотечественникам не нравилось? Ну, и живите себе. Все кто против был уже пересажали и продолжают…

Семён пожал плечами и развёл в стороны руки.

– Вроде бы евреи, по-крайней мере, крымские, за советскую власть… Странно как-то всё это! Постоянные аресты… Большая часть руководителей еврейских организаций по нашему ведомству теперь проходит. Всё идёт к тому, что вот-вот прикроют еврейские организации.

И Гершель вдруг решительно, скорее испуганно, добавляет: – Заедает нас Аделаида Феропонтовна, мировой еврейский сионизм, еврейские шпионы вокруг… Так и норовят… Так и норовят…

Семён запнулся, вспоминая пример сионистского вредительства. Вспомнил…

– Вот, к примеру! Два десятка еврейских семей ещё в 1925 году приехали к нам из Палестины. Основали коммуну «Виа-Нова», работали, но… козни строили против властей.

Он не стал вдаваться в подробности еврейских козней, а воскликнул:

– Представляете!.. Говорю же, мировой сионизм окопался у нас. Большая часть из них арестована и расстреляна.

Семён на миг задумался, чувствуя, что пример им приведённый не совсем убедительный, и теперь мучительно копался в памяти, выискивая более значимые козни этих проклятых сионистов. К своему удивлению так и не вспомнил, и пришлось ему ограничиться фразой:

– Приходится нам, Аделаида Феропонтовна, – сотрудникам госбезопасности, крутиться. Вот несу на подпись очередного врага народа.

– Вы там, Семён, осторожней будьте, много не болтайте. Не все евреи нынче в почёте. Не угодите под жернова «Право-троцкистского блока». Аделаида кивнула на раскрытую газету.

– Пишут, и Бухарин, и Рыков, и Крестинский с Икрамовым… Все хотели убить руководителей нашей страны. Кирова им мало, мерзавцы?!.. Молчу уже про нашего бывшего начальника Ягоду³⁷, в тюрьме показания даёт на себя и других. Ну, вы-то в курсе, надеюсь.

Она неторопливо втыкает выскочившую шпильку в черный узел волос, и слегка приглушённым голосом, стала рассуждать: – С другой стороны, жалко нашего Генриха, не выживет. Это простой работяга из трущоб может выдержать трудности: вылезти из ямы и встать на ноги.

Шпилька, видимо, разогнулась и не хотела скреплять волосы. Аделаида её разогнула руками, и второй раз воткнула в копну своих волос.

– А вот когда кто из начальства попадает в яму, тут ему и конец. Никакая сила не спасёт от гибели, привыкшего только приказывать. Пропадёт наш Ягода, чует моё сердце, пропадёт.

Секретарша, наконец, справилась с причёской. Она открыла газетную передовицу. – А читали, Семён, последний выпуск «Правды»?

И уже не оглядываясь по сторонам, решительно прочитала: – Рабочие завода «Серп и молот» клеймят врагов народа, требуют расстрелять всю банду «право-троцкистского блока».

– В курсе, Аделаида Ферапонтовна, в курсе. И ведь – не поверите, многие арестованные признаются у нас на допросах, что агентами иностранных разведок работали. Каково! Как тут не верить? Я думаю…

– Вы лучше остерегись думать, – приложив палец к губам, перебила секретарь. – Без вас, лейтенант, есть кому это делать…

Секретарь по-отечески погрозила Семёну пальцем.

– Что-то молчит мой начальник, не уснули ли они? Вчера весь день злой и хмурый ходил, а потом ушёл свой день рождения отмечать: сорок четыре года человеку, как-никак. Видимо, хорошо отметил. Сами, Семён, понимаете, тяжело ему с утра. Да, и ещё! Не сильно перечьте там Леониду Михайловичу. Не то время для споров нынче…

Аделаида рукой показала на газету с раскрытой статьёй.

– Поаккуратней в разговорах, сержант. Не расстраивайте рабочих завода «Серп и молот», – с явной иронией произнесла секретарь.

Она подошла к двери кабинета начальника и слегка её приоткрыла. Затем прислушалась и осторожно, опять её прикрыла.

– Занят ещё. Ждите, Семён.

Гершель поудобнее умостился на стуле.

Желая скрасить вынужденное ожидание лейтенанта, Аделаида Феропонтовна поинтересовалась.

– Я вот, всё понять не могу, Семён. Почему еврейские граждане, живущие, допустим, в южных районах страны, пусть немного, но отличаются от наших – местных.

Семён с уважением посмотрел на секретаря, удивившись её словам.

– Хм… А что, пожалуй, вы правы. Есть такое различие. И оно, видимо, идёт с давних времён, Аделаида Феропонтовна. К обману еврейство наше русское пристрастие имеет, чего скрывать. Всегда, ведь, хочется больший барыш иметь. Вы никогда не замечали, что евреи начинают лысеть с висков, а русские и хохлы с макушки.

– ?!…

– Объясню! Еврей трёт висок, и думает: – Как бы обмануть. А русский и хохол трёт макушку и думает: – Эх… опять обманули.

– Насчёт русского, может я и соглашусь… Но хохла на мякине не проведёшь, Семён, – смеясь возразила секретарь. – Не известно, кто кого ещё…

– Ну, может быть. Где-то, год назад, у меня на допросе был один интересный старичок, причём русский. Мы как раз обсуждали с ним эту тему. Он мне целую лекцию прочёл о моих соплеменниках. Я запомнил главный его довод в различиях. Из истории мы знаем, что была российская территория, так называемая «Киевская Русь» – малороссы.

В знак согласия, секретарь кивнула.

– И от коренной «Руси Московской» этот край уже тогда отличался более высокой, как бы это сказать… нравственностью, что ли. Малоросс и в те времена боялся всякого обмана, боялся и «жида», и москаля, хотя «жида» малоросс боялся меньше, чем москаля. Почему? – спросил я старика. Тот ответил: – Москаля хохол иначе себе и не представлял, как обманщика, как предприимчивого, пронырливого и ловкого человека, с которым человек тихого малороссийского характера никак не может справиться. Потому хохлы из-за страха обманутым быть такие и не сговорчивые.

– Ну, уж прямо таки, все обманщики, как вы говорите, – москали.

– Вот и я так возразил старику. А тот, как-то печально улыбнулся, и со вздохом, ответил: – Не мои это слова, молодой человек, – писателя одного, Лескова³⁸, коль такого знаете. А что, есть доля правды в этих словах, есть – чего скрывать. На окраинах люди честнее и человечней, я бы сказал.

– Может быть, потому и идут аресты в столице всех подряд, в том числе и евреев, как считаете, Семён?

– Нам трудно считать, Аделаида Феропонтовна, для этого есть… – Семён поднял палец вверх, – кому считать.

Разговор затих, секретарь стала пересматривать документы на своём столе. Время тянулось медленно.

– Что-то долго там совещаются начальники, – зевая, произнёс Гершель.

Аделаида развела руки и сочувственно произнесла: – Ждите, Семён, ждите.

Комиссар госбезопасности 1-ого ранга Леонид Заковский с пустым стаканом в руке стоял у окна.

В руководство НКВД СССР Леонид Михайлович пришёл совсем недавно – сразу после Нового года. В январе 1938 года, согласно приказу народного комиссара Ежова, он стал его заместителем и одновременно начальником Московского управления НКВД.

Назначенец сумел развить на новом месте бешенную активность. Буквально за прошедшие первые два месяца он успел арестовать в Москве двенадцать с половиной тысяч человек. Причём, чтобы не снижать показатели его починённые аресты часто проводили раскрыв телефонную книгу, выискивая в ней фамилии людей похожих на польские, болгарские, латышские, а последнее время, и на еврейские…

Судя по красным, видимо от бессонной ночи, припухшим векам, мешкам под глазами и одутловатому лицу, выглядел хозяин кабинета сегодня, прямо скажем, неблестяще. Чего нельзя сказать о его одежде обильно наодеколоненной вошедшим в моду одеколоном «Шипр». Его суконные брюки-галифе, тщательно отглаженная гимнастерка с широкими шпалами на рукавах и перехваченная широким армейским ремнём, прекрасно сидела на его чуть-чуть полноватой фигуре. Грудь комиссара украшали слегка потускневшие ордена Красного Знамени и Красной Звезды. Зато блестел недавно полученный им орден Ленина и юбилейная медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

Возле рабочего стола, выставив впереди себя ноги в начищенных до блеска сапогах, на стуле сидел начальник одного из отделений Главного управления, старший майор госбезопасности³⁹ Цесарский, знакомый хозяина кабинета ещё по Ленинграду при расследовании убийства вожака ленинградских коммунистов Кирова. Грудь начальника отдела тоже не выглядела сиротливо: на ней красовались ордена Ленина, Красной Звезды и знак «Почётный работник ВЧК-ГПУ».

Майор только что опустошил стакан воды, и теперь вздыхая, потирал виски.

Небольшого роста брюнет с густой шевелюрой и высоким открытым лбом, в сочетании с тёмными усами, пушистыми бровями и небольшой благообразной бородкой, делали старшего майора похожим на добродушного директора гимназии, – той ещё – до революции. Однако, вид сотрудника госбезопасности был обманчив. В чём убеждались многие арестованные по его ведомству, раскрыв душу «хорошему, доброму» начальнику.

– Погуляли мы вчера с вами, Леонид Михайлович, отменно! Уф… Долго буду помнить ваши сорок четыре!

Майор вытащил платок и протёр лоб. – Что ж так мерзко-то. Водка мягкая, закуска жирная, девочки ласковые… А настроение по погоде – мерзкое. Полграфина опустошил, а организму всё мало, ещё требует.

– Никогда не бывает так плохо, чтобы не было ещё хуже, – ехидно успокоил коллегу хозяин кабинета.

После выпитой воды сухость во рту прошла, немного полегчало, язык хоть как-то стал ворочаться во рту. Стоя у открытой форточки, комиссар хмуро разглядывал площадь.

Лубянка была почти пуста. С истошным визгом делая поворот, по ней шёл полупустой трамвай. Не стараясь его обогнать, вслед двигался пузатый, жёлто-красный автобус. В самом конце площади, собирая тонкий слой выпавшего с утра снега, в снежки пытались играть двое мальчишек.

Всё это хоть как-то оживляло пустынную, словно вымершую в пакостную погоду площадь перед грозным зданием.

На нервы не выспавшегося с ночи комиссара действовало всё: и качающиеся под напором ветра деревья на улице, и дети, беспечно бросающие друг в друга грязно-белые комья, и неприветливое, низко висящее над городом с редкими просветами между туч небо, которое, судя по всему, даже не собиралось светлеть. Где-то там – далеко-далеко, оно заворачивалось за линию горизонта…

– Да уж, Владимир Ефимович, погуляли! Небо и то заворачивается за горизонт…

– Выдумаете тоже… Не может оно заворачиваться, Леонид Михайлович, – подавляя икоту, не согласился Цесарский.

– И то, правда! Бред какой-то, – раздражаясь, согласился Заковский. – Этак я скоро и бабу Ягу на метле над собой увижу… Ох… Перебрали мы, майор, вчера… Точно перебрали! Голова раскалывается. Пить надо меньше!

Цесарский согласно кивнул головой. – Золотые слова, Леонид Михайлович, да поздно сказанные.

В голову Заковского полезли мрачные, нерадостные мысли.

– Не помню уже, когда собственный день рождения перестал радовать. Убей меня, не помню…

– Прошлый, поди… Меня-то не было…

– Прошлый?!.. Н-е-т… Я и тогда удивился, удивлён и сейчас. Приглашать-то, оказалось, некого. Одних посадили, другие не то, что шумных компаний, собственной тени боятся. Хорошо, что вчера ты – Ефимович, заскочил поздравить…

– Поздравил на свою голову… Башка гудит, что пустой котёл… – буркнул Цесарский.

– Кругом враги и шпионы… – не слыша коллегу, продолжал жаловаться Заковский. – Приличных людей не осталось. Процессы, суды… И мы, майор, с тобой в этой кровавой карусели… Тьфу… Может от того и апатия ко всему? Как считаешь, Цесарский?

Майор тяжело вздохнул.

– Дорого стоят наши подписи, товарищ комиссар первого ранга. – Сколько судеб… Сколько слёз… Хм… пока, правда, чужих! Наш Генрих тоже вершил пролетарское правосудие… И поплатился. Финал для него один – расстрел! И нам поберечься надо бы, Леонид Михайлович. Где-то читал: «Бросая бумеранг поступков, заранее думай, как будешь ловить бумеранг последствий».

– Вот Ягода и поймал свой бумеранг. Помнишь же его предложение в тридцать четвёртом о массовом наказании ленинградцев в связи с убийством Кирова. Он репрессии предлагал растянуть по времени, чтобы не было сильного недовольства среди народа. А товарищу Сталину это не понравилось. Приняли мой план… И ничего… никаких недовольств.

Цесарский мысленно усмехнулся. Уж кто-кто, а Заковский первый был в списке тех, кто топил своего арестованного начальника Ягоду. Но, вслух, произнёс:

– Да уж, поработали… Одних скрытых бывших князей два десятка арестовали, десятка три баронов, графов, царских банкиров и купцов не счесть…

– Не помнишь, – зевая, спросил комиссар, – сколько мы тогда выслали из города?

Майор потёр виски, потянулся и лениво произнёс: – Да уж никак не меньше одиннадцати тысяч. Около пяти тысяч арестовали… Расстреляли многих… Но это уж не наше решение, суд так решил. Но Ягоде тогда, всё же, дали звание генерального комиссара…

– Товарищ Сталин предложил… У него свои планы. Потом, правда, арестовал… Вот ты, Ефимович, о последствиях, кажется, говорил, – продолжил Заковский.

Комиссар подошёл к столу. Покопался в одной из папок и достал оттуда скреплённые канцелярской скрепкой два листа с написанным от руки текстом.

– Вот, полюбуйся! Недавно получили письмо Шолохова. Наш писатель пишет товарищу Сталину, что органы НКВД создают, видите ли, ложные дела на честных и преданных советской власти людей. Мол, физическими насилиями и длительными допросами, мы – сотрудники госбезопасности, толкаем арестованных на путь самооговоров и оговоров других лиц.

Заковский со злостью бросил письмо на стол.

– А эти честные и преданные власти граждане признаются у нас во всех грехах. Ну, и каких последствий нам надо ожидать, Ефимович?

– Хм… Смелый наш Михаил Александрович, – хмыкнул майор. – Знает, что не тронем его. А последствия… Не посадят нас с тобой наша система, придёт время, посадят правдолюбы, хреновы. Что за жизнь, товарищ комиссар? Сажаешь их сажаешь… За тот год пополнили лагеря ГУЛАГА четырьмя сотнями тысяч … А их всё больше и больше. В этом году и поболе будет.

– Куда уже больше. Маленков⁴⁰ на январском Пленуме заявил, что в первом полугодии прошлого года из партии исключено было двадцать четыре тысячи коммунистов, а во втором – более семидесяти. Это как понимать, товарищи? – заорал он в зал. В Куйбышевском обкоме, дошло до полной ликвидации части партийных организаций, а в Крымской республике репрессированы все секретари обкома партии, председатели правительства и президиума, секретари райкомов и ещё масса граждан… Не лучше дело и в других областях страны. Кто у нас руководит страной, партия или НКВД? В зале, помню, тревожный гул покатился…

– А то они не знали…

– Знали, конечно, а кто не знал точных цифр – догадывался. В общем, в зале шум, крики с мест… В назидании другим, Постышеву⁴¹ влепили строгий выговор и тут же освободили от должности первого секретаря. Мужик аж обалдел от такого поворота судьбы. Постышев, он что выдумал? Ликвидировал у себя в области тридцать райкомов партии на том лишь основании, что из партии были исключены и арестованы некоторые члены этих организаций.

– Слышал я о том скандале. Мы тоже ему помогли, внесли свою лепту – арестовали в его области не один десяток партийных начальников. Толи ещё будет, Леонид Михайлович. В наших тюрьмах уже сидят около трёхсот тысяч следственных заключённых…

– Не все же политические…

– Нет, конечно. Полно уголовных и должностных…

– Я думаю, Маленков не зря затеял тот разнос партийным секретарям: мол, умерьте свой пыл, намекнул он. Маленков и в нашу сторону ногами топал. Итак, говорит, свыше двух миллионов человек в тюрьмах и лагерях сидят и по делу, и без… Центральный Комитет недоволен работой НКВД. Чует моё сердце, разборки у нас внутри большие начнутся скоро. Собственно, идут уже…

Комиссар нахмурился.

– Не поверишь, майор, надоело всё! К чёрту, к чёрту бросить бы всё и уйти, испариться, умчаться в небытие, чтобы никто не нашёл.

– Куда уйти, Леонид Михайлович?!.. Найдут… Очнитесь! Вспомните друга нашего Виктора. Вы сами его дело вели.

– Да-да, – Витька… Японский шпион… Бред, какой-то… – прошептал Заковский. Он вспомнил тот допрос друга.

Комиссар тогда удалил следователя и машинистку из допросной камеры. Последние слова своего товарища перед расстрелом, он помнил…

«Знаешь, Леонид, – тяжело вздохнув, вдруг не по теме стал шептать Виктор, с трудом открывая распухшие от побоев губы.

– У каждого человека, – не часто, но наступает потребность оглянуться назад, побыть тем, кем ты был когда-то. Хочется оказаться в своей далёкой беззаботной юности: милой, с её, как теперь понимаешь, бестолковостью, наивностью, и вечным сексуальным голодом. Помнишь нашу юность, Лёня? И с контрой боролись, и гуляли до утра, и на девок заглядывались…

Глаза Виктора заблестели, на ресницах появились слёзы.

– Помню, конечно. Ты уж прости меня Вить, только к делу это не относится. Давай по существу!

Словно не слыша друга-мучителя, мечтательно устремив свой взгляд куда-то в пустоту, отчего на его губах заиграла слабая, едва заметная улыбка, Виктор продолжил:

– Можно, конечно, представить себя совсем молодым, можно представить обстановку тех лет, знакомые лица вокруг себя, но блаженства не испытаешь…

– Почему?.. – вырвалось у Заковского непроизвольно.

– Да ведь мозг твой, Лёня, не захочет этими глупостями уже заниматься. Не сотрёт в одночасье он опыт, мудрость и хитрость с годами накопленные. Мозг наш сразу же начнёт критиковать всё вокруг себя. А про лица своих друзей, вообще, молчу: их не узнать.

Виктор с трудом поднял голову и посмотрел на своего товарища.

– Подсовывать мозг будет тебе характеристику на каждого и, как правило, редко на кого положительную.

Лёгкая судорога исказила лицо Виктора. Отдышавшись, он прошептал:

– И тогда ты с грустью поймёшь: очутиться в юности не лучшее желание перед смертью, тем более, когда у собственного затылка пистолетный ствол твоего старого друга. И этот друг заставляет тебя признаться, что ты японский шпион. Правильно говорят: предают только свои, а потому они вдвойне… – Виктор зашёлся тяжёлым, затяжным кашлем. Отдышавшись, он сквозь силу закончил фразу: – подлецы, потому как знают, что творят, предавая друга.

– Ну-ну, Виктор! Ты же признался, что вредил в пользу иностранной разведки.

С трудом, но Виктор растянул губы в презрительной ухмылке.

– И ты веришь?.. Потому, и говорю: – Что мой мозг о тебе должен думать? Что ты подлец, Леонид?

– Ты не прав, Виктор. Я выполняю свой долг и…».

Видение исчезло.

Настроение у комиссара, и без того мерзкое, упало вовсе.

– Что у тебя с «Агро-Джойнтом», что с этим Абрамом Брагиным, Владимир Ефимович? – чтобы как-то отвлечься, комиссар перешёл на официальный, деловой тон. – Ты у нас, вроде бы, специалист в еврейских вопросах.

– Да, что с «Агро-Джойнтом»?.. – прикроют его вот-вот. – Рассадник семитской пропаганды… Заместителей директора Гроера и Любарского мы в ноябре прошлого года арестовали. Они признались, что вели шпионскую деятельность… Сам директор доктор Розен из Парижа письмо прислал, мол, если что-то мы и нашли противозаконного в действиях его подчинённых, то, как руководитель «Агро-Джойнта», виноват только он, и просит освободить его сотрудников. А как теперь их отпустить – признались же…

– Пусть сидят, раз признались, – подтвердил комиссар.

– Вот тож! Начальник наш, Ежов Николай Иванович, недавно был в Кремле на одном из заседаний Политбюро, так товарищ Сталин прямо заявил, что толку от еврейских организаций мало. Кредиты, выданные «Агро-Джойнтом» еврейским трудящимся на первых порах в какой-то степени, действительно, решили некоторые проблемы, но стране эти займы мало чем помогли. Кроме национальной междоусобицы заселение евреев в Крым, следовательно, и сам американский проект «Крымская Калифорния», стране ничего не даёт. Совсем еврейскими районы в Крыму так и не стали – поредели сильно. Разбежались кто куда… Мало осталось евреев. Да и понять их можно: евреи и земля – нонсенс. Товарищ Сталин предложил проект закрыть.

– Значит закроют. Давно бы так, – пробурчал Заковский. – А то куда не кинь, кругом вы – евреи.

– Как в 1934-ом еврейскую автономию в Биробиджане официально создали, – не слыша слов начальника, продолжил майор, – так с Крымом стали постепенно сворачивать. А тут ещё из Турции, Болгарии и Румынии на полуостров татары стали возвращаться. Можно только представить неприязнь татар к переселенцам-евреям. Сами знаете – антисемитские настроения в стране усилились, и не только в Крыму.

– Зато своё обещание советское правительство выполнило: у евреев появилась своя, какая ни какая, национальная еврейская территория. Не так уж и плохо, майор. Какое ещё государство добровольно им даст свою территорию, а?

– Ну, допустим, дать-то дали, но в составе СССР, а это как в Одессе говорят: – «Две большие разницы».

– Никто и не обещал навечно отдать территорию. Земля, обещанная Господом, у них есть в Палестине.

– Биробиджан филиалом будет… Кто провинился, сразу туда… И нам неплохо, заодно и границы наши в Хабаровском крае под охраной какой-никакой: рядом, как-никак, китайцы и японцы… Японцы, слышали наверное, тоже попытались территорией Маньчжоу-Го евреев соблазнить.

– «План Фугу»? – проявив осведомлённость, уточнил комиссар.

– Он самый. Японцы хотели принять до полумиллиона евреев. Узкоглазые наивно думали, что к ним поедут евреи с деньгами и превратят территорию Маньчжоу-Го в «доходную колонию». Размечтались!.. На призыв япошек откликнулось небольшое количество, к тому же, они приехали с пустыми руками. Многие почти сразу к нам в Биробиджан перебежали. Какая ни какая, а своя автономия.

– Гляди-ка, евреи в дефиците нынче. Всем стали нужны, с чего бы это?

Майор пожал плечами.

– Я скажу вам, Владимир Ефимович, и татарам тоже обижаться не приходится. В 1920 году создали же и они свою автономную республику на Волге. Год назад даже конституцию приняли. Я был в Казани в это время в связи с известным приказом 00447 от июля 1937, встречался там с Динмухамедовым⁴² по поводу помощи железнодорожным составом для перевозки раскулаченных, а попутно разъяснял правила формирования «особых троек».

Старший майор развёл руками.

– Так у татар там, Леонид Михайлович, – республика, а евреям, повторюсь, в Биробиджане разрешили организовать только автономную область. И то, отдав евреям Биробиджан, дали заглохнуть Крыму.

– Время покажет, майор… Смотря как дела у них пойдут. Калинин Михаил Иванович, что сказал на встрече с евреями Москвы? Что преобразование еврейской автономной области в Биробиджане в республику – вопрос лишь времени.

– Когда это будет? А тут, Биробиджан!.. «На тебе боже, что нам не гоже», – зевая, произнёс Цесарский.

– Нет, а ты что хотел?

Заковский насмешливо посмотрел на майора-еврея. – Москву, что ли, вами окончательно заселить? По нашим недавним сводкам сородичей твоих майор в столице и так проживает более двухсот тысяч, и эта цифра постоянно растёт. Вроде бы и немного, но треть евреев работает в органах власти и госбезопасности, остальные пристроились в торговле, театрах, оркестрах… Куда не приди, одни евреи. Захочешь подстричься – евреи, часы отремонтировать – евреи… Любой концерт – опять вы… Молчу уже про руководство нашего ведомства. Не обижайся, Ефимович, но ведь евреев поболе шестидесяти процентов в нашем аппарате управления…

Комиссар посмотрел в сторону двери, и совсем тихо прошептал: – В постели супруги нашего наркома Ежова, и там еврей… Этот Исаак Бабель⁴³ играет с огнём.

– Секрет Полишинеля… Все всё знают, не знает лишь сам рогоносец. Хотя, как писатель, Бабель совсем неплох. Не помню точно, но что-то на него уже есть у нас.

– Да, хрен с ним, с писакой, – неожиданно строго произнёс комиссар. – Ты мне скажи, Владимир Ефимович, а почему, собственно, Биробиджан, с твоих слов «На тебе боже, что нам негоже». Ты майор здесь не прав, совсем не прав. Я читал заключение специальной комиссии по выбору территорий для размещения евреев. Представители еврейских организаций провели очень серьёзные изыскательные экспедиции в Сальских степях, в Казахстане, в плавнях Кубани, на Алтае, даже белорусское Полесье обшарили. И оказалось, что территория, которая соответствовала их требованиям, были земли Амурского казачьего войска. Рядом железная дорога, земля пригодная для земледелия, да ещё там оказалась масса полезных ископаемых. К тому же, основная часть местного населения – казаки, ушли с «белыми» в Маньчжурию. Территория считай свободная – никто мешать не будет. Так что, майор, евреи сами выбрали Биробиджан. Чего теперь обижаться.

– Да чего мне обижаться на это, Леонид Михайлович? Я хочу сказать о вашем замечании, что евреев много в органах власти. Что плохого-то в этом? Вон ГУЛАГОМ⁴⁴ руководят подчистую евреи, и ничего – стройки века успешно продвигаются. Поставьте на их место русских и посмотрим, что получится.

– Надо будет – поставим и русских. Слишком много руководителей среди вас, Владимир Ефимович, – недовольно пробурчал комиссар.

Цесарский ухмыльнулся.

– Что поделаешь?!.. Землю пахать евреям столетиями запрещали – понятное дело – отучили. А теперь евреи голодать будут, а убирать дороги, пахать и у станков стоять нам гордость не позволяет. Потому и думаю, что Крым, пожалуй, для евреев лучше подошёл бы, чем Биробиджан… На юге хотя бы тепло. Курорт, одним словом. Благодать!

Зевая и потягиваясь, Цесарский добавил: – Нет, что и говорить, северная часть Крыма больше всего напоминает условия Палестины, про то знаю точно: материалы готовил для наркома по еврейскому вопросу. И что узнал, Леонид Михайлович. Оказывается, инициатива переселения евреев в Крым принадлежит не нашим деятелям из Еврейской секции, не «КОМЗЕТУ» и «ОЗЕТУ» с Лариным и Брагиным, а сионистам. Слышали, наверное, о такой сионистской организации «Хе-Халуц»?

Заковский промямлил: – Что-то вспоминаю. Кажется, был такой еврей Трампа…

– Трумпельдор Иосиф. Очень смелый человек. Воевал с немцами в русской армии в Первую мировую. В рядах англичан воевал в Египте против арабов. Потом вернулся в Россию. Толи в 18-ом, толи в 1919 году он и создал эту организацию для помощи евреям, желавшим поселиться в Палестине. В двадцатом году сам туда переехал, где и погиб в бою с арабами. Видимо, не всё складывалось в Палестине удачно, еврейского населения не хватало там. Вот сионисты и заприметили Крым, через который можно организовать поток легальных и нелегальных приученных к земледелию молодых эмигрантов. А что, наш Крым – самый, пожалуй, короткий путь в Палестину.

– Этот сионизм подобен геморрою. Его не видно, но постоянно зудит, – не злобно высказался комиссар.

Он подошёл к карте, укреплённой на одной из стен, долго её рассматривал и, наконец, сказал: – Так за весь девятнадцатый век эти пилигримы-евреи и не договорились. Паскудная Европа притащила их в каменистую пустыню, где ни пахотных земель, ни воды… Не текут в Палестине молочные реки и нет там кисельных берегов.

Комиссар ткнулпальцем в Крым.

– И действительно, из Крыма легче всего добраться… К тому же, как я знаю, северная часть полуострова вполне напоминает климат Палестины.

– Вот-вот! Члены «Хе-Халуц» купили под Джанкоем убогую ферму и организовали коммуну, затем выкупили ещё несколько хозяйств. Однако, дело шло там со скрипом. Отсутствие воды… – это, конечно, проблема…

– Да уж, до роз и гроздьев винограда далеко, Рая там без тяжёлого труда не сотворишь, верно! – подтвердил комиссар.

– Зато небо точно, голубое. Но… Дефицит воды!.. Деньги, деньги, и огромные нужны для этого, – лениво подтвердил Цесарский. – Сионисты Америки колонистам помогают… А вот недалеко от Евпатории, где я Сакскими грязями лечил свой ревматизм, будь он неладен, еврейские колонии себя оправдали, причем, весьма успешно работали. Особенно одна, забыл название.

Цесарский откровенно зевнул, и добавил:

– Не только в степном Крыму у евреев проблемы, но и в этом самом Биробиджане их хватает с головой. Холод собачий, далеко от цивилизации, голодают… Голод не тётка – потому и численность еврейская не растёт там. Около шестнадцати процентов от общего населения области составляют они. Какая же она еврейская? Одно название!

– Правильно, голодают… – оживился комиссар. – Вот, ты Владимир Ефимович, сам еврей, и понимать должен. Если все граждане в государстве будут играть на скрипках, писать книжки и статьи, рассказывать со сцены анекдоты, шить костюмы, тачать сапоги… будут они сыты? Нет, конечно! Любому государству нужны кормильцы – крестьяне и рабочие. А где их евреям взять, если, сам говоришь, у них труд у станка и на пашне не в почёте?

Старший майор не ответил. Он встал, подошёл к графину, налил воды и, растягивая удовольствие, медленно, небольшими глотками, выпил.

– Ух, хорошо! – промокая губы платком, произнёс он.

– Я вам так скажу, Леонид Михайлович! На одном из допросов один старый еврей: он, то ли раввином был, то ли организацию еврейскую какую-то возглавлял, говорил мне: «В Западной Европе евреи считают себя умными, а евреев из Восточной Европы, – дураками. И вот эти умники, посчитали, что если дуракам-соплеменникам дать денег, то они обязательно переедут в Палестину и там станут крестьянами. Трудиться будут на полях и этим обеспечат существование переселенцев. Хрен там. Деньги умники дали и ждать стали, когда из дураков-евреев образуются крестьяне и рабочие. Только и за деньги они не стали на земле своей обетованной крестьянами, а уж рабочими, тем более. И вообще, до Палестины доехали единицы, да и те быстренько превратились в плантаторов, заставив работать на себя рабов – арабов. Так это, товарищ комиссар, Па-ле-сти-на! Привычный климат, жара, арабы, а тут – Биробиджан, – холод, тайга, медведи. Это как Моисей водил наш народ сорок лет по пустыне. На хрена, спрашивается?.. Рядом же были цветущие территории…

– Моисей водил… Не пускали вас никуда… Ничего, пусть помёрзнут на Алтае. Мне лично кажется, – продолжил философствовать комиссар, – что, кроме всего прочего, этот «Агро-Джойнт» имел целью подготовить Биробиджан как место для будущей эвакуации евреев из Европы. Не забывай Ефимович, что с 1933 года у власти в Германии стоит Гитлер, и его планы в отношении еврейства всем известны. А чтобы в Палестину поехало больше евреев – нате вам, голодный и холодный Биробиджан. Выбирайте… На кой хрен мировому сионизму требовать Крым? Им землю обетованную – Палестину, заселять надо. Я думаю, потому и евреев в Крыму всё меньше и меньше, и не только из-за татар.

– Хм… Действительно! Не подумал.

– Тут, майор, и крымских татар понять можно. Кому понравится, когда к тебе подселяют соседа? А здесь целый народ, у которого, как бы тут ни было, уже есть своя территория на Востоке.

– Правильно, Леонид Михайлович! Кому жара не нравится, пусть катятся на Восток в Биробиджан, где холодно, зато спокойнее.

– И целее будут. Остальные – на землю обетованную, к арабам, к хренам собачьим, катятся.

– А по поводу «Агро-Джойнта», спросили вы, – продолжил майор, – говорю же, закроют все еврейские организации, и очень скоро. Хотя, честно, Леонид Михайлович, я знаком с отчётами этого «Агро-Джойнта», и не скрою – впечатляют. Около ста семидесяти еврейских переселенческих посёлков построили они на Украине и Крыму… Поболе двадцати тысяч семей там разместили… До двух миллионов пудов зерна сдают государству.

– Ну, если так, Ефимович, всё хорошо с переселенцами в Крыму, почему же не получается полноценная еврейская автономия, как считаешь? Ты же у нас специалист по ним. Денег на Крым американцами истрачено много. Сплошные кредиты. Кто и как возвращать будет?

– Видимо мои соплеменники губу слишком широко раскатали: севера полуострова им мало показалось. Этот Брагин требует отдать им юг Украины, Черноморское побережье и территорию вплоть до границ Абхазии.

– Скажешь тоже – требует?!.. Хотеть и потеть никому не возбраняется. Известно – в двадцатых годах правительство очень благоволило вам евреям. Кстати, майор, а что с кредитами? Полагаю, их отдавать надо будет…

Цесарский обречённо взмахнул рукой. – Вот-вот, в двадцатых годах… Денег много истрачено – факт, реальной автономии в Крыму пока не получилось, как планировали, тоже факт… Причин много тому, Леонид Михайлович.

– Всегда найдутся причины…

– А главная причина, чего скрывать.

Майор показал пальцем на потолок. – Кто там наверху, теперь продвигать еврейскую идею будет, а? Зиновьев и Каменев два года как расстреляны. Рыков и Бухарин тоже под следствием… И думаю, что они не выйдут на свободу. Троцкий девять лет назад как выслан из страны… Для остальных членов ЦК еврейская тема не самая важная. Большая часть еврейских организаторов автономии в Крыму подверглись репрессиям.

Словно извиняясь, майор развёл в стороны руки. – Ну, так ведь, Леонид Михайлович, положа руку на сердце.

Заковский неопределённо пожал плечами. – Трудно сказать, если ты о причинах, – вяло произнёс он. – Карлуша наш Радек⁴⁵, точно сказал:

«Моисей вывел евреев из Египта, а товарищ Сталин – из Политбюро».

Цесарский скривился.

– Карлуше язык бы придержать, треплет, что ни попадя! За кредиты спрашиваете? Конечно, придётся как-то рассчитываться. Американцы люди деловые, денег на ветер не бросают. Но не думаю, что им и в правду кредитный залог – Крым, отдадут. Севастополь – база Черноморского флота.

– Да кто им отдаст…

Прикрыв рот ладонью, Заковский зевнул. – С долгами без нас разберутся, Ефимович. А по поводу арестов…. Нам приказывают, мы исполняем. А что сделаешь?

– Попробуй не выполни… Но в наше время иностранцы тридцати еврейским колхозам и до полусотни сельским коллективам в Крыму продолжают помогать, пусть не так уже активно, но помогают.

– Это, майор, и раздражает местное, коренное население. Отсюда недовольные, ненависть к властям. Нам это надо?

– Согласен! А баламутных евреев и татар, и с одной стороны, и с другой, в списки «врагов народа» уже включили. Многих из этого списка успели ликвидировать. Кстати, организаторов автономии в Крыму в живых тоже нет. Один – Ларин, по болезни умер ещё в 1932 году, а второй деятель – Абрам Брагин, расстрелян нами совсем недавно.

Открылась дверь, показалась тощая фигура секретарши.

– Леонид Михайлович, вас ждёт следователь Фрунзенского районного отдела госбезопасности Семён Гершель, – глядя на начальника с жалостью, произнесла она. – Примите?..

– Тьфу… Твою мать… Вот уж имечко бог послал секретарше. И по трезвому-то хрен выговоришь, – кивая майору, прошептал Заковский. – Пусть ждёт, позову, – недовольно ответил он.

Осторожно прикрыв дверь, она исчезла.

В голове у комиссара почему-то возникла странная мысль:

«Интересно, что обо мне подумала бы Аделаида, увидев меня на полу истерзанным и у моего виска пистолет в руке Цесарского?»

И сам того не замечая, произнёс вслух:

– Призрак ходит по стране, но не тот, что по Европе, а призрак подлости человеческой. Что творим, что делаем?

– О чём это вы, Леонид Михайлович!

Заковский спохватился. – Да, так! Говорю же, и впрямь, вот-вот, Баба Яга на метле почудится.

Цесарский тяжело поднялся, поправил гимнастёрку, рукой пригладил причёску и, вздохнув, произнёс: – Ну вот! Мы с вами как на партсобрании обсудили вопрос с евреями. Пойду я, Леонид Михайлович. Работа… Через час к Райхману⁴⁶ на доклад. Молодые начальники не любят когда опаздывают их подчинённые. Вечером свидимся? Сами понимаете… После вчерашнего организм требует…

Тоже вздохнув, Заковский буркнул: – До вечера дожить надо. Там видно будет. Кстати, напомнил. Из Крыма поступило сообщение от Михельсона⁴⁷.

– Опять людей клянчил?

– Да, вроде того. Кого-то из наших евреев надо послать ему в помощь курировать еврейские районы. Понять его можно. Михельсон зашивается с разоблачением врагов народа. После процесса над Тухачевским их в Черноморском флоте всё больше и больше. Арестованный в октябре прошлого года командующий флотом Кожанов до сих пор не признаётся… Упёртый…

– Надо послать, конечно. Из молодых можно… Приток евреев в Крым почти прекратился, работы немного.

– Придётся… Ладно до вечера… Зайди по пути к Шварману⁴⁸, пусть подготовит мне справку по маршалу Блюхеру, если тот жив ещё.

– Да уж, Лёва мастер интенсивных допросов. Забьёт маршала, а своего добьется.

Глядя в спину покидавшего кабинет майора, комиссар вдруг представил его с пистолетом у своего виску, и с тоской подумал: ««Вот так и я поступил с Виктором. Так и со мной поступят. Глядишь, этот майор и будет выпытывать у меня на какую разведку работаю?».

Поставив стакан рядом с графином, комиссар направился к своему столу, над которым висел портрет Сталина. Под строгим взглядом вождя, хозяин кабинета непроизвольно расправил плечи, поправил широкий ремень, и сел в кресло.

Вошёл Гершель. В нос ему ударил приятный запах дорогого одеколона.

– «Шипр», – сразу определил Семён. – Причём – французский, не наш – отечественный, разбавленный».

Предупреждённый секретарём о состоянии грозного начальника, Семён застыл у двери, сочувственно разглядывая комиссара.

«Ежову подражает, тот тоже ходит затянутый ремнём на последнюю дырку, – определил Семён. – Широкие плечи, длинное лицо с отёками. Серые, холодные на выкате глаза. Тонкий нос с горбинкой…»

Лицо и неприятные глаза комиссара почему-то напомнили Гершелю лекции по криминалистике. По теории некого итальянца- криминалиста Ломброзо, человек, имеющий от природы подобную форму лица и стальные глаза, представляет собой антропологический тип убийцы.

«Итальянец, видимо, ошибался, – решил Семён. – На первый взгляд комиссар производит благоприятное впечатление. Хотя, слухи о Заковском в отношениях к арестованным ходят мрачные».

Хозяин кабинета тоже разглядывал следователя, но с явной неприязнью.

– «Трезвый – везёт же. Ишь как зыркает глазами, поганец, – пересилив противную дрожь в руках, подумал Заковский. – Сейчас выйдет и побежит к Ежову⁴⁹ докладывать».

– Чего хотел, – как можно строже, спросил он.

– Товарищ комиссар 1-ого ранга, ордер надо подписать на арест.

– Что так срочно? До завтра нельзя было подождать?

– Не могу знать, товарищ комиссар 1-ого ранга. На отделение получен приказ товарища Ежова.

– А он, что, сам не мог этого сделать?

Гершель пожал плечами.

– Ладно, давай свой ордер.

Прочитав фамилию и должность потенциального врага, Заковский решительно произнёс: – Опять очередной корейский шпион? Скоро без врачей останемся. Кто нас лечить будет, олухи? Не буду подписывать, Гершель. Я этого еврея Серебряного помню ещё по санитарным войскам в Красной Армии. Самоотверженно работал доктор. И сейчас работает в Кремлёвской больнице, что тоже немаловажно. А ты знаешь, лейтенант, что этот еврей вылечил самого Серго Орджоникидзе от экземы и Михаилу Ивановичу Калинину помог с кожными проблемами. Теперь его арестовать прикажете, а? Не зря нарком сам не стал санкционировать его арест, на меня свалил.

Следователь молчал.

– Что вы там этому Серебряному на самом деле инкриминируете?

Гершель стал зачитывать анкетные данные доктора.

– Доктор Серебряный Зиновий Маркович, 1891 года рождения, уроженец города Николаева, еврей, врач Кремлёвской больницы, а также, заведующий санитарным отделом известного вам, товарищ комиссар 1-ого ранга, «Агро-Джойнта». Обвинительное заключение гласит: «Агент германской разведки и участник контрреволюционной шпионско-диверсионной и террористической организации микробиологов и работников «Агро-Джойнта».

По мнению следствия завербован в 1929 году в Берлине. Этот Серебряный, товарищ комиссар 1-ого ранга, несколько раз выезжал за рубеж для закупки медицинского оборудования, где и познакомился с агентами гестапо. Ну, а дальше, доктор работал по отработанному варианту: сбор сведений разного рода государственной важности в пользу Германии, вредительство в еврейских переселенческих колхозах с целью дискредитации среди трудящихся еврейских масс колхозного строительства, пропаганда идей контрреволюционного сионизма среди еврейского населения…

– Да, какое там гестапо?.. Хватит этот бред нести, – раздражённо перебил следователя Заковский. – Гершель, вы же сами еврей?!.. Не жалко соплеменников?

И тут же осёкся, подозрительно посмотрев на младшего лейтенанта.

«Донесёт, паскудник! Точно донесёт, еврей, всё-таки», – мелькнула мысль у него. И тут же распрямив плечи, сказал: – Лес рубят, щепки летят. Кругом враги, Гершель… Не должно быть слов – жалко!

– Что-то много щепок, товарищ комиссар 1-ого ранга, – уставившись взглядом в пол, совсем тихо произнёс Гершель. – Отец говорил, что каждой еврейской семье на устройство в Крыму выделялась тысяча рублей. Сумма не малая. Из них именно «Агро-Джойнт» давал большую часть. Плюс кредиты на воду, технику, строительство… А то, как бы мы в двадцатых годах выжили?..

– Насколько я знаю, с водой у вас, действительно, было плохо.

– Очень плохо, товарищ комиссар 1-ого ранга. Мы первое время жили под Джанкоем, в колонии «Мишмар», где с водой совсем худо, так «Агро-Джойнт» закупил в Америке бурильную машину марки «Кейстон» – она и спасала. Но дорого обходилась… Очень… Переселенцы за бурение до двадцати сажень по пятьдесят рублей за сажень платили, а свыше – все семьдесят пять. А бурить, товарищ комиссар 1-ого ранга, приходилось и на сто метров… И эта цена без стоимости материалов.

– Во дерут… Ну и цены! Не позавидуешь… Сколько же ваших, младший лейтенант, сородичей в Крыму к тому времени было?

– Сколько?.. Я в Москве уже учился, но отец – он у меня всегда активистом был, как-то говорил, что в 1925 году уже числилось два десятка сельхозпоселений, а это – не менее шестисот семей.

– Так вам – евреям, американцы хоть кредиты давали, а остальным кукиш с маслом, – неожиданно высказался комиссар. – Татарам же не давали…

– Правительство РСФСР, как могло, помогало всем, товарищ комиссар 1-ого ранга. Конечно, всё равно на жизнь многим не хватало. Но и евреи не виноваты, что им американцы помогали, без них ничего не получилось бы и у переселенцев. Потому, и говорю о щепках, товарищ комиссар первого ранга.

– Ну, вы это бросьте! Не нам решать. Вы, лейтенант, помните указание Ленина, что каждый коммунист должен быть, прежде всего, чекистом на страже своего народа. Так вот, давайте выполнять указание Владимира Ильича, – начальственно произнёс Заковский.

При этом он подозрительно стал посматривать на следователя. Однако, спокойный тон сотрудника, его открытость в суждениях, комиссара успокоили, более того, Заковский стал даже с некоторой симпатией относиться к этому офицеру. «Уж не послать ли этого Гершеля в Крым?», – мелькнула у него мысль.

– На прошлогоднем мартовском пленуме ЦК партии, товарищ Сталин напомнил нам всем, что СССР окружают буржуазные страны, которые выжидают случая, чтобы напасть на нашу страну, разбить ее или, во всяком случае, подорвать ее мощь. Об этом нельзя забывать ни на минуту, товарищ Гершель. Прискорбно, но вредителей много, и они, очень скрытны. Время от времени они показывают успехи в своей работе, тем самым втираются в доверие, чтобы продолжать свою вредительскую работу. Доказано, как дважды два четыре, – говорил товарищ Сталин, – что буржуазные государства засылают к нам своих шпионов, вредителей, диверсантов, а иногда…

Комиссар для достоверности пафосно поднял палец правой руки вверх, – и убийц. Тут не щепки должны лететь, а целые стволы вместе с корнями. Вот так вот, Гершель.

Семён не стал оспаривать мнение товарища Сталина, а потому не возражал, и стоял перед комиссаром, не шелохнувшись.

Немного помолчав, уже без пафоса, Заковский добавил: – Но, опять на повестке этот «Агро-Джойнт» – прихвостень американский… Хм… доктор Серебряный… Это, конечно, меняет дело.

Комиссар встал. Сделав несколько шагов по кабинету, он обернулся, бросил взгляд на портрет вождя, и решительно произнёс:

– Поди, знай, что доктор там за границей делал?.. Я думаю, вы младший лейтенант, сможете заставить этого шпиона признаться во всём.

Заковский вспомнил допрос своего расстрелянного друга. Вспомнил его слова о наивной юности… В горле запершило.

Комиссар подошёл к графину, налил в стакан воды и жадными глотками его опустошил. Затем, несколько тяжеловатой походкой, вернулся за стол. Макнув в чернильнице ручку, размашисто расписался в ордере на арест доктора, и вдруг нервно расхохотался, сквозь смех произнеся:

– Попади ко мне в руки сам Карл Маркс, он бы тут же у меня сознался, что был агентом Бисмарка.

При этих словах глаза Заковского на мгновение налились кровью, взгляд стал жёстким, он набычился, словно перед ним действительно стояла жертва… Но через пару секунд пришёл в себя, и уже вальяжно произнёс:

– Вот так вот, Гершель! Всё, Гершель, свободны!

Семён направился к выходу. Возле двери его остановил неожиданный вопрос комиссара.

– Младший лейтенант, что вы заканчивали?

Удивившись вопросу, Семён обернулся: – Центральную школу Главного управления, товарищ комиссар I-ого ранга.

– В оперативной работе участвовали?

– Да, как сказать?! В 1935 году нас посылали на Северный Кавказ бандитов вылавливать. Ну, ещё…

Семён задумался. – Оперативная работа по обслуживанию в Москве съездов… Ну, и работа следователем в райотделе… Особо, вроде бы, нигде не отличился.

– На еврейском говорите?

– Так точно, товарищ комиссар I-ого ранга – на идише, а ещё и английским владею., немного немецким. Наш посол в Англии товарищ Майский читал у нас лекции и похвалил за произношение.

– Хм…

Заковский кивнул, и устало махнул рукой. – Ладно, идите.

Семён покинул кабинет.

При виде Семёна, Аделаида Ферапонтовна заговорщицки поманила его к себе и чуть не шёпотом, произнесла: – Совет Семён вам дам! Времена тревожные. Постарайтесь не мозолить глаза высокому начальству в столице. Возможность представится, – не раздумывайте – уезжайте из Москвы в провинцию. Подключите для этого своих друзей и знакомых.

– Друзей?!.. Где они…

Семён с усмешкой посмотрел на секретаршу и вздохнул. – Когда ты поднимаешься – друзей много, и они узнают, кто ты. Когда падаешь, ты узнаёшь, кто друзья. А я, Аделаида Феропонтовна, однажды слегка взлетев – завис, и всё никак не поднимаюсь дальше.

– Вы Семён, главное, не падайте – затопчут. А к совету моему серьёзно отнеситесь.

– Ой, я не против, Аделаида Ферапонтовна.

Гершель оделся, поблагодарил секретаршу, и выскочил из приёмной.

Новое назначение

Вокзал был переполнен, к билетным кассам не протолкнуться. Впечатление, Москва разом захотела покинуть столицу именно сегодня, и именно на этом поезде, пыхтя парами подошедшего к перрону. А потому, не успели проводники открыть двери вагонов и сбросить ступеньки, как начался их штурм, но вместо победного «ура» и сухих щелчков ружейных выстрелов, зазвучали истошные женские визги, детский плачь и откровенный мат.

И это не мудрено: мощностей для железнодорожных пассажирских перевозок (других, собственно, и не было) в стране явно не хватало. Великие стройки и преобразования в СССР заставили подняться с обжитых мест огромные массы людей. Все куда-то ехали: одни на стройки века, другие в отпуска, в дома отдыха и санатории, в том числе, и на берегу Чёрного моря.

Проводники и милиция в битву пассажиров не вмешивались; во-первых – бесполезно, во-вторых – знали, – всё и так утрясётся без них. И точно, вскоре вся эта орущая, воинственная толпа как-то на удивление быстро всосалась во внутрь вагонов. Перрон очистился, поезд тронулся.

«Так-так, так-так…», – застучали колеса. Битком набитый людьми и багажом старый двухосный железнодорожный вагон раскачивался из стороны в сторону, и, казалось, на каком-нибудь повороте он непременно перевернётся, вздумай пассажиры одним разом кинуться к окнам одного борта.

После изнурительной привокзальной битвы за право втиснуться в узкие вагонные двери, затем через них же втащить в тамбур огромные узлы, корзины и чемоданы, перевязанные для надежности веревками, а ещё, всё это в целости и сохранности дотащить к своим законным местам, люди расслабились. На какое-то время, тяжело дыша, они затихли, шепча соседям: – Плохо ли, хорошо, но едем. Сухонькие бабушки украдкой крестились, шепча высохшими губами запрещённые властями молитвы.

Поезд набирал скорость. Всё быстрее проносилось что-то за окном, шум в вагоне постепенно стихал. Не сговариваясь, словно по команде, многие закурили, и дым от их папиросок и самокруток заполнил пространство вагона.

Состав вырвался из душного чрева Москвы, и теперь, оставляя за собой длинный шлейф чёрного паровозного дыма, мчался на юг, в сторону благодатного Крымского полуострова.

В вагоне духота, спёртый воздух и теснота. Едущие до ближайших станций пассажиры сидели на вещах в проходах, стояли в тамбурах, к туалету выстроилась длинная очередь.

На нижних вагонных полках разместилось по три человека, на коленях многих сидели дети. Средние полки были завалены багажом, среди которого блаженно распластались тела пассажиров-счастливчиков. Верхние полки – багажные, спрятавшись в узком пространстве между стенкой и потёртыми чемоданами, оккупировали дети и самые худые и пронырливые пассажиры.

Вскоре из своего купе к пассажирам вышел проводник. Он привычно стал разбираться с билетами, жёстко подавлял конфликты, внося хоть какую-то справедливость и защиту прав пассажиров, имеющих билеты.

Ни плачь детей, ни оправдания безбилетников на проводника не действовали. С ним спорили, но подчинялись – он во время поездки представлял власть. По его единоличному решению на ближайшей же станции железнодорожная милиция выпроваживала нарушителей из вагона.

Вот в таком общем вагоне в июле 1938 года на нижней полке, ближе к одному из выходов, расположилась чета Гершелей. Наш герой получил очередное звание – лейтенант, и неожиданное назначение в Крым.

В безупречно подогнанной форме с белоснежным подворотничком, Семён держал на коленях сына Мишку, который после посадочной суматохи, склонив голову к плечу отца, кулачками тёр глаза и пытался заснуть. Супруга Наташа нервно обмахивалась веером, изредка прикладывая ко лбу платочек, не давая капелькам пота скатиться ей на глаза. На коленях у неё стояла плетёная корзинка с продуктами.

Сидевшие напротив трое пассажиров бросали недовольные взгляды на военного, своими чемоданами занявшего на полке место, предназначенное для третьего человека. И один из них, пожилой мужчина, уже было хотел сделать замечание лейтенанту… Однако, так и не решился, кобура с наганом на поясе и крепкая фигура красного командира его остановила.

В вагоне сильно пахло табачным дымом, смешанного с неприятными запахами человеческого пота, чеснока и лука, домашней колбасой и прочими продуктами, запасёнными пассажирами в дальнюю дорогу.

Убирая под ноги корзину, Наташа недовольно проворчала: – Сеня, неужели в плацкартном не было места? А как спать будем? Мишка умаялся уже. Ни матрацов, ни простыней…

Пожав плечами, Семён недовольно возразил: – Сама виновата. Ты же не хотела ехать со мной, в последние два дня согласилась. Какой тут плацкарт в августе месяце? Взял по броне, что было в кассе.

– Отец твой, надеюсь, встретит нас в Симферополе?

– Даже не сомневайся, – буркнул Семён. – Не встретит, тоже не проблема. Там ЗИСы легковые должны ходить. Доберёмся… Не дешево, правда… Поживёте с Мишкой у родителей, пока я в Симферополе не разберусь с делами.

– Вот уж удружила нам Аделаида… Уже и не знаю радоваться или нет по поводу твоего нового назначения. Еврейских переселенцев в Крыму пересчитывать будешь… С таким трудом обосновались в столице… Комнату получили… Что, твой дядя не мог помочь? – продолжала высказывать мужу своё неудовольствие она.

– Причём здесь, Аделаида Ферапонтовна и мой дядя? Сам Заковский меня в Крым направил.

– О чём я и говорю – удружила соседка. Где твой комиссар сейчас? В тюрьме… Враг народа. А кто тебя перевёл в Крым? – он, Заковский. Улавливаешь?..

– Так может это и к лучшему – подальше от столичного начальства?

– А жилплощадь в Москве? Потеряем, выходит? – возмутилась Наташа. И она ещё с большим остервенением замахала веером.

Через какое-то время поезд стал сбавлять скорость. Проводник громко назвал очередную станцию, люди в проходах засуетились.

Цокнув буферами, поезд остановился. Часть пассажиров бросилась из вагона с чайниками, стараясь успеть за время стоянки набрать бесплатного кипятка в здании вокзала.

Частые остановки поезда своё дело сделали, на каждом станции пассажиры потихоньку покидали вагон. Ближе к вечеру вагон заметно опустел, духота несколько спала, вагон погрузился в полумрак.

Зашуршали бумажные свёртки с хлебом, с салом, яйцами и картошкой, забулькал квас, наливаемый в кружки, послышались сонные детские голоса не желающих пить тёплый напиток… Пассажиры стали ужинать.

Через некоторое время с противоположного края вагона кто-то растянул меха гармошки и звонким, и на удивление довольно приятным голосом, пропел: – Я с товарищем ругался, он назвал меня свиньёй. Бабы думали свинина – встали в очередь за мной. Ух ты, ах ты…

Следующий куплет гармонисту спеть не дали. Кто-то из пассажиров сначала тихо, потом всё громче, затянул: «Широка страна моя родная…», через минуту песню подхватила гармошка, подключились соседи… И вот уже запел весь вагон.

Заснувший было Мишка, поднял голову с импровизированной подушки, потёр руками сонные глаза, что-то пробормотал спросонья, и опять улёгся, положив ладошку под щёку.

Постепенно пассажиры успокоились, песни затихли, в вагоне установилась тишина, нарушаемая резким хлопаньем туалетной двери и монотонным перестуком колёс. Уставшая за день, Наташа дремала, облокотившись на чемодан, стоявший на лавке.

Морщась от неприятного запаха и сморкаясь в платок, сосед, что сидел напротив Семёна, осторожно чихнул, и картавя, раздражённо произнёс:

– Есть только один запах, который не раздражает и который нравится всем – запах свежевыпеченного хлеба.

– Да уж… Что верно, то верно, – желая поддержать разговор, ответил полусонный Гершель.

– Таки меня великодушно простите молодой человек, но, ви случайно не еврей?

Семён приоткрыл глаза, и буркнул: – Нет, арап Петра Великого…

Не обращая внимания на иронию, сосед произнёс: – Услышал я, ви едете у Крым решать вопросы с еврейскими поселенцами?

Семён внимательно посмотрел на него. «Судя по разговору – наш человек – еврей, – решил он. Хотя его круглое, слегка оплывшее, толи от безбедной жизни, толи от возраста лицо, мало напоминало внешность человека еврейской национальности: выдавали национальность еврейские обороты речи и манера говорить – мягкая, слегка картавая, располагающая к общению. Нездоровые полукружья вокруг глаз выдавали у него проблемы с печенью, но это, как говориться, к национальности отношения не имеет.

Семён неопределённо пожал плечами.

– Ну, уж, таки, – решать, скажите тоже, – в том же тоне и манере ответил соседу он. – Таки, и без меня есть кому решать. Служба, видите ли… В Крыму много осело ранее репрессированных бывших кулаков. Отсидели своё и вернулись… Крым: тепло, виноград – всех тянет к тёплому морю. Мешают строить честным труженикам светлое будущее.

– Опять украду чуточку вашего внимания, но, таки, хочу спросить: а родственники, и главное, взрослые дети арестованных, при чём тут, хотел бы я знать, – произнёс сосед.

Семён хотел было уже напомнить ему о мнении товарища Сталина по этому вопросу и в связи с этим о решении Политбюро… Не лишним было бы информировать гражданина и с приказом Ежова за номером 0044 от 30 июля 1937 года… В приказе, за который Семён сам расписывался сказано об этих всех безобразиях, творимых классовыми врагами советской власти, но обратив внимание на погрустневшее лицо своего соседа решил сменить тему.

– Родители ещё в начале двадцатых переехали в Крым. Под Евпаторией сейчас живут. Жену с сыном к ним везу.

Сосед сразу оживился.

– Какие молодцы ваши родители. Надо же, не убоялись трудностей. Ви не поверите, а ведь я, товарищ лейтенант, тоже, как бы причастен к ним – первым еврейским переселенцам и кибуцам. Ви в курсе, наверное, что в мае 1924 года в Симферополе крымскими депутатами таки было принято решение об устройстве евреев в Крыму с переселением первой тысячи еврейских семей.

По глазам вижу, молодой человек, что не слышали. Так вот, приняли решение, несмотря на ревнивое отношение к нам – евреям, Крымского правительства, возглавляемое татарами. Татары называли нас тогда «посягателями» на земли Крыма, не уточняя при этом, что оные земли – северные, безводные, малонаселённые. Таки, товарищ лейтенант, ви видите пред собою человека присутствующего на том заседании. Не могу не испытывать сожаленья, что теми «посягателями», по иронии судьбы, оказались, таки, мы – евреи.

Сосед покачал головой. – Ах, как давно это было, и как недавно…

На короткое время он замолчал.

Видимо мужчину распирало от желания поделиться воспоминаниями о тех годах своей жизни, и он резко протянул Семёну руку. – Позвольте представиться: Григорий Исаакович Ватник!

Семён вежливо кивнул, и тоже назвал себя.

– Имею свои законные шестьдесят пять лет от Рождества Христова, больную печень и ревматизм, который требует к себе уважения и немалых, я вам скажу, затрат. Я с моей супругой Розочкой, – он рукой показал на дремавшую рядом с окном пожилую, полную женщину, – едем на грязи в Саки.

– И лечебную воду заодно попить, – сонно добавила его супруга.

– Золото, а не женщина, – поспешно произнёс супруг. Розочка жалеет меня и всегда сопровождает в этих утомительных поездках.

В последних словах Григория Исааковича звучала явная усмешка.

– О том, что я тебя Гриша когда-то пожалела, я уже пожалела много раз, – без намёка на иронию произнесла благоверная супруга Ватника. – Когда-то мне хотелось прижаться к тебе и обольстить, теперь, увы, и это правда, – пожалеть.

– Розочка, дорогая, не надо так о мине сказать! – пытаясь обидеться, ответил супруг. – Таки рядом с нами молодёжь, и то чего нам таки уже не хочется, она, то делает в удовольствие.

При этих словах зашевелилась жена Семёна Наташа.

– Скажите тоже, обольщать! Когда?.. Приходит Сеня домой – я уже сплю, рано уходит – тоже сплю. Хоть следи за ним, чтоб на сторону не ходил. Сеня, точно на сторону не ходишь? – стараясь сказать шутливо, произнесла Наташа. Однако, в её голосе можно было услышать нотки подозрительности.

– Милочка, таки я вам советую на эту чепуху не обращать внимания. Умная женщина следит за собой, а глупая – за мужем, – назидательно произнесла старая женщина. Мужчины все козлы, и коль где капусту увидят – сожрут, и не подавятся. Следи, не следи!

– Роза, слова твои – нас, мужчин, обижают, таки.

– Я тебя умоляю, Гриша! Обиделся он… Не пудри мне мозги! И без тебя на душе понедельник! Таки, едем в общем, на приличный вагон ты денег пожалел.

– Таки да, пожалел… Ротшильд не мой родственник, как ты знаешь… Хотя, признаю – это горький факт!

Семён напрягся в ожидании ответной реакции Розы. Не дождался… Она промолчала. Видимо, с этим фактом супруга Григория давно смирилась.

В вагоне стало совсем темно. Проводник запалил свечи в двух фонарях, укреплённых в коридоре на стене. Некоторые пассажиры зажгли свои свечи. По стенам вагона забегали тени. Ставшим уже привычным вагонный аромат пополнился запахом стеарина.

Кряхтя, с трудом поднялся сосед. Покопавшись в одной из хозяйственных сумок, он осторожно вытащил наполовину оплавившуюся свечу. Затем, аккуратно положил её на колени жены, и так же осторожно из другой сумки вытащил блюдце. После чего, стащил с полки квадратный чемодан и установил его на пол между лавками.

– Ну, вот! И у нас будет свой свет, – поставив на блюдце свечку и чиркая спичкой, произнёс Григорий Исаакович.

Затрепетав от сквозняка, немного покоптив, свеча разгорелась. Бледно-жёлтый огонёк нарушил темень, немного осветив пространство.

Поезд мчался в ночи, изредка оглашая проносящиеся мимо сонные полустанки тонким паровозным гудком.

Сидевший рядом с Ватником молчаливый пассажир – молодой, интеллигентного вида парень, скорее всего студент, прислонив голову к стене, похрапывал, с верхних полок доносилось причмокивание и неразборчивое бормотание.

Семёну не спалось. Неожиданное назначение в Крым его настораживало, в голову лезли всякие тревожные мысли, и когда к нему почти шёпотом обратился сосед с вопросом: – Не спите, Семён Лейбович, – он ответил: – Что-то не спиться.

Было слышно, как Григорий Исаакович тяжело вздохнул, и затем печальным голосом произнёс:

– Вряд ли дойдёшь до своего счастья через поле граблей.

– Это вы к чему? – полусонным голосом спросил Семён.

– Так… навеяло! Вспомнил тридцатые годы. Товарища Ларина – я с ним был знаком. У него какая-то болезнь была, бедняга с трудом ходил на костылях… Прекрасный был человек. Умер в 1932 году. Жаль… Счастливые тогда мы были… Работали не покладая рук… Своя земля, первые успехи, еврейские школы, театры… Думали навечно! Но тут – ужасная коллективизация…

Помню к нам в коммуну приехал представитель районной власти. Собрание… Как положено, сначала он доложил международную обстановку в мире, коротенько так, минут на сорок. Затем обрисовал прелести колхозного труда, не забыв постращать карами единоличников, мол, кто не вступит в колхоз, будут считаться кулаками и подкулачниками. После чего предложил спеть «Интернационал». Запели! При словах: – Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем… с задних рядов донеслось причитание старух. Чуть было не сорвали мероприятие, скажу я вам. Представитель не растерялся и грозно так, произнёс: – Правильно, товарищи женщины! Колхоз – это смерть всему старому. Голосуем, товарищи евреи за вступление в колхоз! Проголосовали! А куда денешься…

Ватник тяжело вздохнул, и добавил: – Потому заочно и уважаю ваших родителей, Семён Лейбович! Пережили они многое, но выдержали, не уехали. Эх… эх… О времена, о нравы! Зачем нужно было это делать?

Семён понимал: отвечать не обязательно. Соседу нужен слушатель, а потому не мешал ему разглагольствовать.

– Сколько ошибок, сколько разрушенных судеб… Одна варварская коллективизация чего стоит. Аресты… Только за два года начала тридцатых из Крыма в северные, восточные края и на Урал власти отправили около тридцати тысяч человек. Это, так называемые кулаки и подкулачники и не хотевшие вступать в колхозы, – уточнил он. – Земли их отымались.

Сделав паузу, сосед продолжил.

– А ведь это, по сути, – батраческий коммунизм, не более того. Это – движение назад, в первобытный строй. Как забитых нуждою бывших батраков можно заставить отдавать все силы на общее, коллективное дело? Как, я вас спрашиваю?

Семён молчал. Тогда старый еврей ответил сам.

– Только силой, порождающей страх, можно к чему-то принудить людей. Но есть предел и страху. Коллективный труд в колхозах – рабство, рай для бездельников. Трудолюбивые, свободные же люди не могут добровольно идти в это рабство, как бы их туда ни загоняли. Вот и мы с Розочкой и детьми не стали, дай бог памяти, в тридцатом году, кажется, вступать в колхоз.

– В двадцать девятом, Гриша, – поправила супруга.

– Не буду спорить, Розочка – ты права! Мы плюнули на всё и уехали в Москву. Так многие поступили. В Крыму, если мне не изменяет память, большевики, как и обещали, образовали три десятка еврейских сельсоветов… Я молчу про Фрайдорфский район! И вроде бы успехи были… Но я умоляю вас, молодой человек, переселенцы, таки, разъехались по крупным городам. Понять тоже их можно – не все нашли своё призвание в тяжком крестьянском труде. Потому и не стала крымская земля своей для евреев. И очень жаль!

– Гриша, не пудри военному мозги. Я что-то не слышала, чтобы большевики обещали евреям землю навечно. Обетованная богом земля в Палестине, – то верно, но ты, таки, поленился ехать в такую даль.

– А Биробиджан?.. Могли и туда поехать.

– Я тебя умоляю! С твоими гландами в холод?

Супруга Ватника затихла.

– Помню, в 1931 году, Розочка не даст соврать, я по делам приехал из Москвы в Джанкой. А там как раз шла партконференция района. Так с трибуны, как сейчас помню, Мемет Кубаев⁵⁰ открыто говорил, что Москва проводит политику великодержавного шовинизма, разоряет трудовые массы Крыма, и прежде всего – татар. Смелый был татарин. Так же как и его предшественник Вели Ибраимов не боялся критиковать линию партии. И что… Таки, он сразу стал контрреволюционером и снят со своего поста.

– Интересные мысли, Григорий Исаакович, – решил, всё-таки, вступить в диалог Семён. – Говорите, только насильственная коллективизация виновата?.. А вы не забыли о неприятии еврейских переселенцев крымскими татарами? Они же хотели заселить эти земли своими эмигрантами, покинувших Крым ранее. А тут – евреи! Кому такое понравится?

– Правильно, – оживившись, согласился Ватник. – Обыватели страны никогда не испытывали симпатий к нам – евреям. А тут вдруг исконно крымские татарские земли, как они считают, отдают евреям?! Ведь в воображении обывателей весь Крым рисовался в виде Южного берега, сплошных курортов и пляжей с полуобнаженными дамочками, с шашлыками, винами и виноградом. Конечно, многие граждане были возмущены. Отсюда и антисионизм, неприятие евреев и аресты. А ведь мало кто знал, что земли-то отдают северной части Крыма – безводные, засушливые, малообжитые. Причём здесь Южный берег? Изначально эти территории были избраны «Хе-Халуцем» потому как по своим климатическим и другим условиям они напоминали земли Палестины. На этих территориях евреи, особенно молодёжь, учились работать на земле, да и просто выживать, чтобы потом по рекомендациям этой общины «Хе-Халуц» переехать на земли обетованные в Палестину.

Сделав небольшую паузу, старый еврей на всякий случай, уточнил: –Ну, это я так, Семён Лейбович, вам для информации рассказываю.

– Гриша, таки, ты опять пудришь мозги этому симпатичному военному. Шимон Диманштейн⁵¹ ещё в девятнадцатом годе декретом закрыл общину «Хе-Халуц».

Сильно картавя, Григорий Исаакович, возразил: – Я тебя умоляю, Розочка. Декретами не закрыть никакое движение, коль оно народное. Он ушёл в нелегальное положение.

– Кто ушёл?

– «Хе-Халуц», естественно. А руководил им, ты его знаешь – Элиэзер Чериковер⁵². Не долго, правда.

– Как же помню. Этот поц уехал в Европы, и я слышала, что он умер лет десять назад. Они в наших поселениях в Крыму свои учебные центры организовывали. Властям это не нравилось. Этому Чериковеру власти стали делать не хорошо.

Ватник вздохнул, и согласился с женой. – Розочка, ты права, дорогая. Они и синагоги закрыли, и иврит запрещают… Только идиш…

Семён слушал соседей с интересом. Многое, из того о чём соседи говорили, он знал. Но про учебные центры «Хе-Халуц» слышал впервые.

– Не думаю, что мои родители слышали об этом движении. Они переехали в Крым по другой причине. В херсонщине после революции евреям от банд житья не стало. Вы говорите: сионизм, неприятие евреев, и как результат – сокращение переселенцев в Крым… Так ведь не последнюю роль в этом играла и всем известная еврейская газета «Дер Имес», публикующей материалы по борьбе с мировым сионизмом. И потом, – Семён вспомнил слова Аделаиды Ферапонтовны, – не надо забывать и о тотальной индустриализации нашей страны… Повсюду строятся фабрики, заводы… Нужны люди – умные, крепкие… И потом, на Дальнем Востоке, в Биробиджане, образована Еврейская автономия… Вот вам причины сокращения притока переселенцев в Крым.

– Конечно, ви правы в чём-то. Но одно другому не мешает. И потом, я вам так скажу! Америка нас признала в тридцать третьем? – признала! И получается: – Еврей сделал своё дело, еврея можно забыть!

– Зачем вы так? – возразил Семён. – В газетах же писали о кризисе в Америке. Их инженеры и рабочие толпами поехали к нам в начале сороковых на наши стройки. Свои дела поправили и опять стали палки в колёса нам вставлять. Не так, разве?

– Может и так, поди, разберись там. Но, зачем, спрашивается, семитизм возводить в ранг национальной трагедии? Зачем объявлять «врагами народа» чуть ли не всех руководителей еврейских организаций? Закрыли «Комзет» и «Озет». «Джойнт», естественно, перестал помогать… И что я заметил… Америка ладно… Отношение властей к нам – евреям, стало меняться к худшему с приходом в Германии нацистов. Ви же, Сёмён Лейбович, знаете, как там к евреям относятся. Не приведи Господь на себе это испытать. Конечно, и признание нашей страны Америкой тоже не последнее место сыграло, здесь я с вами согласен. Еврей стали не нужны!

– Говорите сионизм в ранг национальной трагедии, зачем возводить? – неожиданно произнёс до сих пор спавший сосед Ватника. – А я вам, товарищи, отвечу.

– Ви представьтесь для начала, молодой человек, – мягко произнёс Григорий Исаакович.

– Трофимов Алексей. Студент филфака, – задиристо ответил студент, и без паузы продолжил.

– Мы же с вами помним голод в деревнях и в Крыму в начале тридцатых и сороковых? Помним!.. А кто его организовал? Не евреи, ли? Сколько миллионов русских мужиков-крестьян за эти года было уничтожено? – не сосчитать! Чем не издевательство над русским народом! Ведь именно русский мужик – крестьянин, был тем «славянским варваром», который мешает евреям перестроить под себя огромную страну. С рабочими проще: у них нет собственности, терять им нечего. Пролетариат сделали передовым классом и вертят им как хотят. А…

– Стоп, стоп! Эк, куда вас, Алексей, занесло. Причём, таки, здесьевреи? Молчу уже о еврейских переселенцах в Крыму, о коих шёл у нас разговор, – прервал студента Ватник, при этом незаметно принюхиваясь к парню: «Не выпивши ли?».

– А кто принимал законы о продразвёрстке, поголовной коллективизации, о запрете сбора колосков на убранных полях, о троекратном для крестьян увеличении плана хлебозаготовок, о запрещении семейных ссуд для мужика-крестьянина, и ещё чёрте что…

Студент на секунду замолк, собираясь с мыслями.

– Вот, чуть не забыл: контрольно-пропускные кордоны из милиционеров и войск, чтобы остановить бегство голодных крестьян из деревень в города. Пусть мрут… И всё это против русских крестьян, против кормильцев России. Надеюсь, не надо перечислять организаторов этих действий. Газеты пестрят еврейскими фамилиями. Правительство – евреи, органы НКВД – евреи. Местами не столь отдалёнными кто руководит? – евреи. И не важно, какие: узбекские, грузинские, армянские… Вот потому партия и начала чистку органов власти и правопорядка. А что, не так, разве? А послушаешь товарищей, бывающих за рубежом, так они говорят, что в зарубежных газетах всё сваливают на русских. Мол, безбожники! Сажают невинных евреев… Кто сажает, как не сами евреи.

Семён удивился словам студента. Он давно не слышал подобных откровений, да ещё в людном месте. На допросах – да, случалось. А тут… Говорить так открыто, не боясь, что кто-то услышит и донесёт… Сверх опрометчиво. Несмотря на это, Семён испытывал некоторое уважение к парню.

Видимо, те же мысли возникли и супруги Григория Исааковича, она насторожено произнесла: – Молодой человек, таки, я гляжу у вас зрение слабое, без очков ходите.

– Это ещё зачем, – удивился студент.

– Таки, полезно для здоровья видеть перед кем разговоры держите. Форма соседа напротив вам ничего не говорит?

Студент бросил взгляд на петлицы лейтенанта и на секунду несколько стушевался. Однако, что свойственно молодым людям, всё-равно, резко бросил: – Говорю, что думаю. Не запрещено! Так, товарищ лейтенант?

Не ответив студенту, Семён сам задал вопрос. – Ну, задним числом мы все умные. И кто же вам, Алексей, эти мысли внушил, что евреи виноваты в голодоморах?

– Я читать и думать умею, товарищ лейтенант, настоящие фамилии многих руководителей знаю, к тому же, газеты читаю. Портреты их ношу на демонстрациях… А ещё я философию изучаю.

Вот, к примеру, что писал немец Ницше: «Евреи, – народ, «рождённый для рабства», так говорит Тацит и весь античный мир».

И я думаю… Евреи сами выдумали, что они «избранный народ среди избранных». Кто их выбирал? Скажите мне – кто? И что евреи сделали? Вывернули, понимаете ли, все жизненные ценности человечества наизнанку.

– Как это? – усмехнулся Ватник.

– Жизнь на земле получила новую и опасную… – парень запнулся, вспоминая, что там дальше писал немецкий философ.

– Привлекательность, молодой человек, – подсказал Григорий Исаакович.

– Вот-вот, – привлекательность, причём на многие, многие века…

– Тысячелетия… – опять поправил Ватник. – А позвольте, молодой человек, поинтересоваться, что в этом плохого, если это так?

– Еврейские пророки все жизненные ценности перемешали и сделали бранным слово «мир». И это не я так думаю – Ницше.

– Во как! Видимо, вы юноша, сочинение Фридриха Ницше «Антихрист» сейчас штудируете? – поинтересовался Ватник.

– Может, и штудирую. У Ницше есть чему поучиться, – огрызнулся студент. – Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть – это хорошо! Всё, что происходит от слабости – плохо, – это порок. А что вреднее всякого порока? – задаёт вопрос этот Ницше, и сам отвечает: – Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым. Вот чем занимается христианство и люди вашей нации. Отсюда пороки в обществе не уменьшаются, а множатся.

– Нас всех хранит Господь, и каждый есть дитя Божье, – напомнил студенту старый еврей. – Каждый равен каждому. Как же не сострадать ближнему, тем более, отказать в помощи слабому?

– Может и хранит нас Бог, да сроки у всех разные, – опять огрызнулся парень.

– Я не силён в церковных делах, я – атеист, но, как я понимаю – не все евреи христиане, а только крещёные, – вставил Семён. – Кто кого хранит, – не знаю, но Бога нет, и это факт! Однако, хочу напомнить – сострадание к слабому, одна из заповедей Христа, и в Уставе нашей партии тоже есть соответствующий пункт, говорящий о заботе к гражданам нашей страны. Что плохого в добродетели?

– Люди наказываются сильнее всего именно за свои добродетели, – заучено парировал студент. – Роль еврейской нации трудно оценить, но с неё начинается восстание рабов и морали.

Григорий Исаакович усмехнулся. – Это вам про рабов и мораль Ницше подсказал или сами придумали?

– В газетах прочитал, – съязвил студент. – А что не так? Партия наша от вашего засилья кругом освобождается.

– А разве только евреев нарком Ежов арестовывает? Не забыли о маршале Тухачевском и других офицерах… А командующий Черноморским флотом Кожанов и его подчинённые… Уже год сидят… Они, юноша, далеко не все были евреями, это уж точно.

Дремавшая Наташа неожиданно подала голос, напомнив стороннику Ницше о татарах.

– Евреи вам мешают, молодой человек… А вот я в газетах читала, что совсем недавно, в апреле этого года, кажется, в Симферополе три дня расстреливали большую группу татар из представителей крымской интеллигенции. Говорят, они в какой-то татарской партии были замешаны, чего там передавали Германии и Англии…

– «Молли Фирка», партия эта называется, – подсказал Семён.

– Брехня… А кто принимал решение об аресте этих татар?.. Евреи… – уверенно заявил парень.

– Студент, давай уж не выдумывай. В апреле тридцать седьмого Крымское управление возглавлял Лордкипанидзе, а потом, Павлов Карп Александрович. Где ты там увидел евреев? – уже более внимательно присматриваясь к молодому человеку, дал справку Гершель.

– Ну ладно, а потом пришёл этот изверг еврей Михельсон⁵³. Вот еду к матери в Симферополь. Этот нквдэшник отца посадил непонятно за что. Хочу встретиться с ним.

– Не получится, молодой человек. Артур Иванович уже уволен. Теперь – тебе опять не повезло, НКВД возглавляет русский, капитан Якушев⁵⁴.

Парень насупился и затих.

– Вот-вот, – оживился Ватник. – Тухачевский, Кожанов и остальные арестованные офицеры… Даже не сомневаюсь, видимо, они обнаруживали своё несогласие с политикой Советской власти… Что в этом преступного? Зачем их арестовывать? Не так ли, Семён Лейбович?

Разговор принимал опасное направление. Семён не испытывал ни малейшего желания втягиваться в подобную дискуссию. Да, и не знал он точного ответа: в особом приказе НКВД по усилению репрессивных мер про евреев сказано, вроде бы, ничего не было.

Выручил пронзительный паровозный сигнал, скрежет тормозных колодок, затем резкие толчки вагона и цокот буферов.

Поезд остановился в ночи на очередной небольшой станции. Хлопнула дверь тамбура. Послышались сонные голоса пассажиров покидающих вагон и нетерпеливые возгласы новых.

– Я вас умоляю! Нашли тему для разговоров, умники! Таки договоритесь на свою голову… Имели бы лучше разговор о Германии… И что там этот поц Гитлер вытворяет с евреями? – раздался заспанный голос супруги Ватника. – Ты, Гриша, сбегай за кипятком, пока стоим. Да смотри, не отстань от поезда.

Григорий Исаакович покорно встал, взял чайник, и что-то бормоча, направился к выходу.

Гершель облегчённо вздохнул. Минут через десять поезд понёсся дальше.

Симферополь встретил Гершелей липким, душным воздухом. Дышалось с трудом. Нещадно палило солнце. Несмотря на духоту в вагоне, выходить наружу под пекло совсем не хотелось.

Натянув Мишке на голову панамку, Наташа взяла его на руки и поспешила к выходу. Загрузившись частью багажа, Семён последовал за ней.

Недалеко от вагона, укрывшись под соломенной шляпой, стоял отец. Он отбивался от носильщика с тачкой, настойчиво предлагавшего свои услуги. Отец отталкивал наглеца и одновременно крутил по сторонам головой, в толпе выискивая своих детей.

Встреча была радостной. Старший Гершель даже прослезился, подняв на руки своего внука, после чего расцеловался с сыном и невесткой. Семён вернулся в вагон за остальным багажом.

Вскоре счастливая семья не спеша тронулась в сторону привокзальной площади, где Гершель-старший оставил колхозную лошадь с телегой.

Метров в десяти от себя Семён заметил соседей по вагону. Судя по энергичной жестикуляции, супруга Григория Исааковича, ожесточённо торговалась с носильщиком – длинным, худым мужиком. По поникшему лицу последнего, явно проклинавшего ту минуту, когда он подкатил с тачкой к этой бабе, было видно, что Роза побеждала в торге. И вот, видимо, не выдержав изнурительного спора с пожилой женщиной, носильщик обречённо махнул рукой. Довольная Роза тоже махнула рукой мужу, и Григорий Исаакович стал поспешно грузить на тачку вещи.

Окинув толпу, Семён заприметил милиционера. Машинально он поискал глазами студента. Тот стоял в окружении молодых ребят, что-то радостно рассказывая своим друзьям. Семён ещё раз посмотрел в сторону милиционера и, покачав головой, поспешил за ушедшими вперёд родственниками.

Вскоре, броуновское⁵⁵ движение толпы на перроне приняло вполне направленное движение. Плотный людской поток не спеша стал плавно вытекать на привокзальную площадь, куда без ощутимых потерь вытолкнул и семейство Гершелей.

Площадь гудела. Гудела тем неповторимым набором звуков, которые и гениальные композиторы в здравом уме и твёрдой памяти не способны переложить на ноты. В воздухе стоял глухой площадный шум, и всё в нём слилось воедино: и резкие звуки автомобильных клаксонов, и треньканье трамваев, и незлобные крики возниц, орущих на людей, лезущих под копыта лошадей: «Куды шалава, прёшь», всхрапывание, а порой и ржание животных, измученных жарой и жужжащими слепнями, и, конечно, людской неразборчивый говор, поверх которого, нет-нет, а прорывались незлобные (и не только мужчин) матерные ругательства.

Не выпуская из рук чемоданы, Гершели остановились и осмотрелись.

Чуть правее от здания вокзала, и совсем близко от них, действительно, как и предполагал Семён, стояла шеренга легковых прокатных автомобилей марки ЗИС 101. Возле этих автомобильных красавцев пристроилась кассирша – пышнотелая, молодая женщина, восседавшая на стуле у стола. Рядом с ней стоял фанерный щит с ценами и расписанием маршрутов по Крыму. В самом верху щита красовалось название предприятия: «Крымавтогужтрест».

Лениво обмахиваясь сложенной вчетверо газетой, женщина со скучающим видом разглядывала толпу вновь прибывших пассажиров, которые почему-то не проявляли желания прокатиться с ветерком. Все равнодушно проходили мимо.

Но вот, женщина насторожилась: мимо неё, в направлении автомобилей, прошла группа, видимо семья. От пожилого мужчины, с ребёнком на руках, пахнуло неприятным запахом. «Навозом, что ли?», – пришла ей мысль. Однако, вида не подала. «Вдруг клиентом окажется…».

Поставив на землю свой груз, Лейб Гершель остановился возле щита.

– Севастополь – 10 рублей, – произнёс он вслух. – Десять рублей! Ух… У кого же такие деньжища? Куда смотрит фининспектор? – возмутился Лейб.

Он заглянул в открытое окно одного их автомобилей. От восхищения поцокал языком, покачал головой, и открыл дверь авто. Затем усадил внука на сиденье водителя.

– Глянь, внучок, какая бибика!

Мишка тут же двумя руками вцепился в руль и завизжал от радости. А Лейб с силой нажал на клаксон. Раздался резкий автомобильный сигнал. Проходивший мимо народ всполошился.

– Дед, ты чё делаешь? Обалдел, что ли? Быстро убери ребёнка, – заорала кассирша.

Старший Гершель не смутился. Он медленно расправил плечи, не спеша развернулся на голос и, с видом человека, в кармане которого завалялась уж никак не меньше сотни ассигнаций, но не желавшего тратиться понапрасну, спокойно произнёс: – Чё орёшь? Таки я имею желание прокатиться до Севастополя.

Слова старика на кассиршу подействовали, она сменила тон. – Заплатите и езжайте на здоровье, мужчина. Водитель ждёт.

– 10 рубчиков – с багажом? – важно уточнил Лейб, пытаясь при этом выдернуть внука из салона. Выдергиваться Мишка не хотел, мёртвой хваткой вцепившись в руль.

– Десять рублей – один человек и один чемодан, мужчина.

– Что… – отстав от внука, возмутился Гершель-старший. – Сеня, куды смотрят органы. Грабёж посредь белого дня. Пойдём Мишаня. У меня своя бибика с открытым кузовом имеется.

– Тосьно! Не блеси, дед! – с сожаленьем отпуская руль, недоверчиво произнёс мальчишка.

– Не брешу, внучок, точно тебе говорю. Таки не так быстро поедем, но с ветерком, обещаю!

Поняв, что этот дед не собирается покупать билеты, кассирша брезгливо скривилась: запах толи навоза, толи лошадиного пота, исходившего от старика, теперь её сильно стал раздражать.

Шмыгнув носом и, не скрывая презрения, кассирша зло бросила: – Ходют здесь разные, ходют, работать мешают.

– Отец, это тебе, таки, не «Антилопа Гну», – вспомнив Ильфа и Петрова с их «Золотым телёнком», давясь от смеха, крикнул Семён.

– Ой, папа, а вы ночью под луной не будете голых пассажиров катать? – поддержала мужа Наташа, и тоже расхохоталась.

Лейб книгу эту не читал, а потому удивлённо посмотрел на детей.

– Голыми?!.. Таки, зачем? Придумаете, тоже… – только и произнёс он.

Взвалив на себя чемоданы, в хорошем настроении, Гершели направились в сторону стоянки гужевого транспорта.

Среди множества телег и лошадей, свою кобылу – серую, в яблоках», Лейб вычислил сразу. Поставив Мишку на «бибику», он натренированным взглядом тут же определил: спёрли пару охапок сена. Затем пошарил рукой под слоем оставшегося сена и вздохнул с облегчением: подарок внуку – сшитый «на глазок» костюмчик, был на месте.

Из Симферополя выбирались долго. Пробки на перекрёстках, трамваи, да и просто толпы горожан, пересекавших улицы где придётся… Не разгонишься. Впрочем, серая кобыла и не собиралась разгоняться, несмотря на грозные команды Мишки, державшего вожжи. На его команды и слабое похлопывание вожжами по своей спине, она только вяло поворачивала голову, как бы говоря: слышу, мол, слышу – отстань. Да ещё пару раз выдавила из себя на дорогу экскремент, от чего глаза изумлённого ребёнка чуть не вылезли из орбит. – Деда, деда, «бибика» какает! – кричал Мишка, ручонкой показывая на кобылу.

Лейб хохотал, глядя на внука.

Но вот, потянулись окраины города, и Гершели выехали на дорогу, ведущую в сторону Евпатории.

И опять жара, август 1938 года – невыносимая полуденная крымская жара, полупустынные улицы. Но все знают – Земля вертится, и ближе к вечеру, в Симферополе слегка повеяло прохладой. Город стал оживать. Ну вот, вроде бы, и отдышаться можно… Вздохнуть полной грудью ещё недавно раскалённый, а теперь чуть-чуть остывший воздух… Однако, не дышалось.

Раскалённые за день мостовые и здания, словно аккумуляторы, зарядившись за день дармовой энергией, с уходом светила с зенита, тут же бесцеремонно дохнули проклятую духоту в прохожих.

У самой кромки берега речки Салгир⁵⁶, несущей свои воды со склонов не близкого от города Чатыр-Дага⁵⁷, на скамейке с поломанной наполовину деревянной спинкой, прикрыв глаза и о чём-то мечтая, сидела Наташа Гершель. Рядом с ней лежали детские сандалики, хозяин которых – сын Мишка, стоя по щиколотки в воде, плескался в речке, и ребёнок был счастлив, о чём свидетельствовали его радостные крики, местами переходящие в восторженные вопли.

Салгир в разгар сухого лета скорее напоминал ручей, который без труда в это время года перепрыгнет и ребёнок. Вода в нём – мутная, замусоренная, и протекал он по городу лениво, без желания. Но горожане знали: пройдёт время, наступит осень с её дождями в горах, зимой – с шапками снега, и этот ручеёк раскинется вширь, забурлит, очистится от мусора и станет полноводной горной рекой.

Плачь ребёнка заставил мать приоткрыть глаза. Мишка ревел, показывая рукой на медленно уплывающий от него кусок дерева, похожий, по его мнению, на кораблик.

– Догони, сынок, чего ревёшь? Всё равно ноги намочил.

Довольный Мишка зашлёпал по воде, и вскоре догнал свой кораблик.

Наталья опять погрузилась в свои думы. Сквозь щелку глаз на противоположной стороне реки она разглядывала длинное, строящееся трёхэтажное, плавно изогнутое здание с красивой ротондой наверху. При виде этого архитектурного излишества сердце её замерло, дурацкие мысли полезли в голову…

…«Вот она стоит в белом, с ажурной выделкой, длинном бальном платье, а рядом Сеня, в форме маршала, с усами и с шашкой на ремне… А вокруг люди, люди… Откуда-то сверху льётся тихая музыка, все улыбаются, все спешат поздравить её и Семёна с получением квартиры в этом шикарном доме. А вот музыка обрывается, и сам Сенин, недавно назначенный начальник крымского отделения НКВД капитан Якушев, на маленьком, но таком милом подносике, несёт им ключи от их квартиры…

– Девушка, девушка, – неожиданно услышала она над собой старческий голос. – Ваш мальчик? Заберите от греха подальше его от воды…

Наташа испуганно вскочила.

Перед ней стояла сухонькая старушонка – «божий одуванчик», в соломенной старомодной шляпке, в белой блузке с красивым ажурным воротничком ручной вязки, в туфельках с белыми носочками, и подслеповато щурясь, показывала рукой в сторону её сына.

– Эти дети, такие набаловные, никогда старших не слушают, – продолжала сетовать старушка. – Я вот помню, мои внучата…

Позабыв поблагодарить бабку, Наташа кинулась к Мишке.

В погоне за корабликами, колотя радостно палкой по воде, маленький сорванец стоял в воде уже почти по пояс. – Мама, мама я их топалю, а они не топаляться…

– Ох, сейчас папа придёт, ох, кому-то по одному месту нашлёпает…

– Тебе, – авторитетно заявил сын. – Я исё маленький… Маленьких не шлёпнуют.

– Гляди-ка, умник, какой! – удивилась рассуждению сына мать. – А ну быстро из воды, сушиться будем.

– Мама, куда кояблики плывут – домой? – выгребая из воды, спросил Мишка.

– Домой, конечно. Их там папы и мамы ждут. И пробурчала: – А действительно, куда?

– В Сиваш, милая, – подсказала подошедшая старушка. И что бы продолжить разговор, словоохотливая бабушка, кинув взгляд на строящийся напротив дом, с завистью прошамкала: – Дворец! И кто же там будет жить? Начальство, поди! Счастливчики!

– Его только в следующем году сдадут. Мы с мужем в этом доме получаем квартиру, – похвасталась Наталья. Затем добавила: – На третьем этаже. И вовсе муж мой не начальник – лейтенант. Мы недавно переехали в Симферополь. И, представляете – повезло! Попали в нужные списки на получение квартиры.

Почему-то она не стала сообщать незнакомому человеку в каких войсках служит её муж – постеснялась, и что квартиры в этом доме распределялись только среди руководящего состава Красной Армии и НКВД.

Мишка к этому времени вышел из воды и теперь мокрый, с виноватым видом, стоял перед матерью.

Взяв сына за руку, мать повела его к скамейке. Старушка засеменила за ними.

Раздев ребёнка, оставив в одних трусиках, Наташа разложила его короткие штанишки и рубашку сушиться на скамейке. Мишка уселся на корточки и с умным видом стал собирать камешки, выкладывая из них пирамидку. Присев на скамейку, женщины познакомились и разговорились.

После общих фраз о том, о сём, Наташа рассказала, что их с мужем из Москвы перевели в Крым. Поначалу она с сыном жила у мужниных родителей в городе Фрайдорфе, муж в общежитии в Симферополе. Теперь вот в ожидании собственной квартиры они сняли жильё в городе. Муж всё время на работе, он и сейчас там. Сына не с кем оставить. Беда, прямо!

Мария Николаевна, так звали старомодную старушку, сидела прямо, соблюдая благородную осанку. Руки, словно прилежная ученица за партой, сложила на коленях, и тоже коротко поведала молодой женщине о себе.

– Мне, Наташенька, вот-вот стукнет восемьдесят…

Чтобы сделать комплимент представительнице прошлого века, Наташа всплеснула руками. – Ой, что вы, неужели?.. По вам и не скажешь…

И оглянувшись по сторонам, заговорщицки, прошептала: – Так вы и царя видели?

– Не только видела, но и разговаривала с ним, милочка. Вот, как с вами, сейчас.

И сжав тонкие губы, старушка нахмурилась.

– Эх, если бы батюшка император… Совесть, честь, благородство… А надо ли, было… Да, что там и говорить? – после некоторой паузы, прошамкала старушка, стеснительно прикрывая беззубый рот.

Вскоре, женщины замолчали.

Но вот, Мария Николаевна заговорил.

– А мой Андрюша арестован… – горестно произнесла она, и опять замолчала, видимо раздумывая, стоит ли рассказывать о своём горе малознакомому человеку. – Следователи говорят – польский шпион. Он у меня архитектор. – Андрюша, сын мой, – добавила старушка.

Она с грустью посмотрела в сторону строящегося здания с ротондой. – Какой он шпион? Я ходила к начальнику главному в НКВД. Михельсон по фамилии… рыжеватый, тощий, вытаращил на меня глаза свои зелёные, злые, как у змеи. Орёт, мол, друзей выбирать надо, кругом враги… А у сына друг Вацлав, – поляк, – пояснила она, – хороший парень такой. Семья его где-то под Севастополем живёт. Так их – поляков, треть деревни посадили, как польских шпионов… А этого Вацлава, арестовали как английского шпиона… Вот и моего сына заодно.

Старушка вздохнула, утёрла платочком краешки глаз, и тихо прошептала: – Без милосердия они славянского! Бесполезно говорить с такими. Они – нквэдэшники, только и знают сажать людей без вины.

– Не все такие, Мария Николаевна, – обиженно возразила Наталья.

– Может и не все, да в одну дудку дуют. Что поляки?!.. Немцев, что ещё со времён Екатерины Великой живут в Крыму, и тех в деревне Аннаджа пересажали. Там всего-то три десятка дворов, так нет, и там нашлись шпионы немецкие.

– Местным органам безопасности из Москвы велят что делать, кого сажать, кого миловать. Так этого Михельсона, муж сказал, уже перевели куда-то. Теперь там другой начальник – русский, Якушев. Сходите к нему.

Схожу, Наташа, конечно, схожу, – обречённо произнесла старушка. – Да польза будет ли, коль им приказывают? Да разве ж, милая, только у меня такое горе! Одного я не пойму, откуда столько врагов и шпионов у нас вдруг появилось?

Старая женщина не ждала ответа, она и на собеседницу не смотрела, а задумчиво смотрела куда-то в сторону. Наташа поняла, что этот вопрос интеллигентная старушка задавала сама себе часто.

– Лет шестнадцать, семнадцать назад я помоложе была, – старушка игриво поправила на голове прядь седых волос, выбивающихся из под шляпы. – Работала я переводчицей в одной американской благотворительной конторе, которая с подачи Алексея Максимовича Горького во время массового голода у нас в России помогала продовольствием и медикаментами. А возглавлял тогда эту контору американец Герберт Гувер. Вы, милая, наверное, знаете такого?

Наташа пожала плечами. Она видела, что старушка оживилась, воспоминания прошлой жизни её взбодрило.

– Как же? – удивилась Мария Николаевна. – Он же потом президентом Америки был. Я ему даже письмо как-то написала. Не ответил…

Старушка на несколько секунд замолчала. – Гувер, душка! Мужчина высокий, обходительный, не старый совсем был. Десятого августа него день рождение, как сейчас помню. В двадцать втором, здесь в Москве, мы ему сорок восемь лет справили…

Чувствуя, что старушку уносит в подробности, а это надолго, Наташа вежливо спросила: – И много продуктов привезла ваша контора?

Мария Николаевна встрепенулась. – Много, не то слово, Наташенька. Голод тогда охватил более трёх десятков губерний в России. Кстати, и Крым тоже. Десятки миллионов тогда голодали. Тысячи поумерали… Страшно было…

– И что – всё бесплатно привозили иностранцы?

– Ну, этого я не знаю, знаю только, что сам Ленин разговаривал с Гувером, и Владимир Ильич весьма остался недовольным этой акцией.

– ?!..

– Американцы условие Ленину поставили. Мол, мы вам продукты и медикаменты, а вы даёте нам полную самостоятельность и выпускаете из своих тюрем всех американцев.

Наташу поразила речь старой женщины. Рассказывая о былых временах, она по-старушечьи уже не шамкала, фразы произносила членораздельно, не путаясь с мыслями.

«Ох уж эти старики», – уважительно подумала она.

– Ленин поначалу-то возмутился по поводу самостоятельности, но потом отошёл. А куда ему деваться, раз натворил в России столько дел! Кормить-то советских людей надо, коль сам не может. Ну вот! Американский Конгресс дал России много долларов. Кажется, около двадцати миллионов. Уж не знаю в кредит или безвозмездно, врать не буду. Плюс частные пожертвования американских граждан, в основном евреев. А ещё я переводила документы на продажу русского золота. Тоже сумма не маленькая, дай бог памяти, около одиннадцати миллионов рублей. В общем, американцы кормили советских людей, брошенных советской властью. И что, милочка, интересно! Помню, к середине 1922 года сообщения о голодных смертях к нам, практически, перестали поступать.

Наташа слушала внимательно, не забывая бросать взгляды на сына. А тот уже построил несколько пирамидок и начинал строить к ним ограждение из веточек.

– И ты думаешь, Наташенька, власти нам – советским сотрудникам, сказали спасибо? Нквэдэшники, или как их там тогда называли, не сводили с нас глаз. Всё искали элементы шпионажа, а ещё подозревали американцев, что те в Россию завозят залежалый товар, который им девать некуда. Ужас, какой? А хоть и так? Вам-то, что? Ничегошеньки же в стране нет. Трутни они на теле народа, я вам так скажу.

Последняя фраза бабульки Наташу покоробила. Муж совсем не такой – какой же он трутень? Сутками на работе. И она возразила.

– Не согласна я с вами, Мария Николаевна. Нет – не согласна, вовсе. Многие, вот, как и мой муж, всё время на работе. Он у меня сотрудник НКВД, – всё же призналась она.

Старушка испуганно взглянула на молодую женщину и непроизвольно слегка отодвинулась от неё.

– Сколько врагов в стране, а ведь каждого подозреваемого нужно «вычислить», оформить документы на его арест, затем арестовать, потом провести обыск, отвезти в тюрьму. Огромная работа. Какие уж они трутни?

– И это не всё, – с иронией продолжила речь молодой женщины старушка. – А ещё ж приговор привести в исполнение – расстрелять, после чего – похоронить. Сплошные заботы и хлопоты…

В это время захныкал Мишка: устал сидеть на корточках. Он поднялся, ногой разбросал свои строения, и заканючил: – Мам, домой хосю. Кусать хосю…

Не заметив иронии, чтобы как-то успокоить несчастную старушку, Наташа участливо произнесла: – Ну, вот видите, вы и сами знаете. Но, что было, то было, Мария Николаевна. Не забудьте, всё-таки, сходить к новому начальнику. Авось разберутся с вашим сыном, отпустят, если не виновен.

Но в её голосе совсем не было уверенности. Старушка это почувствовала. Опять вздохнула и с трудом поднялась со скамейки. – Дай бы Бог! Может и вправду всё обойдётся.

Погладив ребёнка по головке, она медленно побрела вдоль набережной

Через несколько шагов она неожиданно обернулась.

– Ничего не обойдётся в этой стране, милая. Нет, и не надейтесь! Так и будем гадить друг другу! И при этом трещать на всех углах о любви народа к власти. А её нет, – страх один! Господи, как же мы себя не любим и не уважаем!

Старушка трижды перекрестилась. – Прощайте, милая. Соколику своему – супругу, посоветуйте больше дома находиться, польза обоюдная: и стране, и семье.

И что-то бормоча, медленно стала удаляться.

В заливаемое солнечными лучами открытое настежь окно допросного кабинета с металлической решёткой снаружи, со стороны двора донёсся шум: лязгающий звук захлопнувшейся двери автомобиля, приглушённый шум людских голосов и громкий окрик: – Прекратить разговоры!

Любопытство взяло вверх, Семён встал со стула, обошёл сидящую перед столом арестованную, и выглянул в окно. На внутреннем дворе городской тюрьмы стоял тюремный «воронок». Посередине небольшой, замощённой булыжником площадке, выстроилась очередная шеренга угрюмых арестованных. Почти все они держали в руках узелки с вещами, несколько человек – небольшие чемоданчики. Головы некоторых мужчин безвольно поникли, лица остальных были напряжены. Люди молчали. Конвой отсутствовал.

«А нужен ли?.. Ворота закрыты, охрана вооружённая, забор с «колючкой»…», – машинально подумал Семён.

В это время, стукнув в дверь, в кабинет вальяжно вошёл дежурный офицер. Его аккуратные усики, словно у охотничьей собаки напавшей на след зверя, топорщились, а глаза – бегающие, недобрые, сквозь узкую щелку ресниц, быстро обшаривали кабинет нового сотрудника.

– Товарищ следователь, – заметив стоявшего у окна Гершеля, произнёс дежурный, – приказано за вами зачислить вновь прибывшую группу.

Семён чертыхнулся, вернулся за стол, и, не обращая внимания на арестованную, картинно вспылил, даже папку поднял с каким-то «делом» и с шумом шлёпнул её об стол.

– Что, других нет?.. Я что, один в управлении следователь?..

Усмехаясь, дежурный развёл в сторону руки. – Не могу знать, товарищ следователь, но другие загружены под завязку. Привыкайте… Вот, распишитесь, что приняли в производство. Семь греков, два татарина, один русский. Итого – десять. Все – колхозники, и все – греческие шпионы.

– Откуда они?

– Из Бахчисарая.

– Ладно, – расписываясь в документах, – устало произнёс Семён, – веди их в камеру.

– Не положено, товарищ следователь, пока предварительно не допросите их. Пусть ждут на улице.

– Хотя бы в тень увидите…

– И это не положено, – торопливо собрав документы со стола, заторопился дежурный.

Дверь за ним хлопнула громко. Арестованная вздрогнула. Гершель поморщился.

– Ну, что Пашкова, – Семён заглянул в «дело»: – Ефросинья Яковлевна, 1896 года рождения, русская из крестьян, проживающая в Феодосии, образование низшее… Что делать-то мне с вами, а? Медсестра – профессия серьёзная, можете и лечить, а можете и уморить честного советского труженика. Вы обвиняетесь в сотрудничестве с японск… – Семён удивлённо посмотрел в рапорт феодосийского следователя, – японской разведкой. «Уже придумал бы что-то попроще. Где японцы, где эта дурочка…», – подумал он.

– А где она – эта самая Япония? И не медсестра я вовсе, а нянечка и уборщица, – утирая платочком, выкатившуюся слезу, жалобно проговорила женщина. – Нашли мне шпиёнку. Зинка, подлая, оговорила. Точно вам говорю, Зинка из второго отделения.

– Разберёмся, – буркнул Семён.

Опять открылась дверь. И тот же дежурный сообщил Гершелю, что новый начальник вызывает его к себе. – Поторопитесь, товарищ следователь. Лаврентий Трофимович злой, что голодная собака на привязи. И он опять хлопнул дверью.

Гершель нехотя встал, выглянул в коридор, махнул рукой, ожидавшему в коридоре конвоиру: – Забирай, в камеру её. Потом вызову.

О новом, недавно назначенном тридцатипятилетнем начальнике, закончившего обычную сельскую школу, но сделавшего отличную карьеру в органах, Семён кое что слышал. Знал, что тот прибыл из Житомира, зверствует на допросах, не брезгует избиением и унижением допрашиваемых, что груб с подчинёнными, но лично сам с начальником пока не сталкивался, а потому шёл с некоторой опаской к нему.

Кабинет наркома НКВД Крыма, капитана госбезопасности Якушева, не отличался помпезностью. Казённые стулья подле столов и вдоль стен, местами сильно потёртый от времени крашенный зелёной краской огромный сейф, привычная картина Сталина над головой хозяина кабинета и небольшой бюст легендарного Феликса Дзержинского, скромно примостившегося на краю, заваленного документами, рабочего стола…

Когда Гершель вошёл, Якушев что-то говорил недовольной интонацией, сидящим перед ним двум сотрудникам, одна из которых была женщина в форме младшего лейтенанта госбезопасности, второй – коллега, Михаил Германов, сосед по кабинету. Семёну начальник резко махнул рукой, указывая на стул в конце стола. На груди начальника Семён разглядел орден Красной звезды, а указательный палец левой руки был испачкан чернилами.

– Я вам, вам говорю, Германов, – тыкая чернильным пальцем в сторону старшего лейтенанта, продолжил Якушев. – Почему наш наркомат должен выслушивать из Москвы порицания в свой адрес на некачественно составленное уголовное дело? Ответьте мне.

Германов попытался было встать, но Якушев раздражённо бросил:

– Да сидите уже, сидите. Я имею ввиду, дело некого Эрнста, которое вы, старший лейтенант, вели с февраля этого года. Времени у вас было вполне достаточно, чтобы выбить из арестованного показания. Вас что, плохо учил мой предшественник Михельсон? Мне вас учить, как это делается, что ли?

Германов всё-таки встал. Достал из папки несколько листов.

– Эрнст Николай Львович, немец по национальности, арестован нами 15 февраля 1938 года. Лаврентий Трофимович, Эрнст известный археолог, историк, профессор Таврического института, автор более тридцати печатных работ. Настоящий, можно сказать, учёный. Мы ему инкриминировали шпионаж в пользу Германии, а также германофильскую пропаганду и контрреволюционное вредительство в крымской науке. Я не мог сразу это доказать, а этот Эрнст упорно не хотел признаваться в своей подрывной деятельности. Его научные работы и запись его высказываний я отправил на экспертизу. Вот ждём заключения.

– Вы мне эти басни бросьте рассказывать! – вспылил Якушев. – Стулом по башке… Этот профессор тут же бы раскололся. Если каждое дело «врага народа» будем направлять на экспертизу, нас самих нужно будет увольнять по статье. У нас есть приказ и план на аресты. Надеюсь, вы все помните об этом. План надо выполнять. Михельсон Артур Иванович это строго соблюдал. Гершель – слушай, и тебя это касается тоже.

Нарком помахал перед подчинёнными неким документом.

– Читаю вам справку, отправленную Артуром Ивановичем в Москву в январе этого года. Согласно приказу номер 447 в Крыму в четвёртом квартале 1937 года арестовано и осуждено четыре тысячи человек. Из них – бывших кулаков – 3009, прочих элементов – 582, уголовников – 409. Всего за год – 8503 человека.

Другими словами, план за прошлый год по Крыму Михельсон выполнил. Вот так надо работать. И я не позволю сорвать план за этот год. Вы, Германов, берёте в своё производство недавно доставленную из Евпатории группу из двадцати пяти человек. А вы, Гершель, группу из Бахчисарая. Надеюсь, вам обоим, для обвинения не потребуется экспертиза?

И Германов и Гершель в знак согласия кивнули.

– Давайте, Германов идите, работайте. А к вам, лейтенант, – Якушев показал пальцем на Гершеля, – есть вопрос.

– Хотя стоп, отставить, Германов. Задержитесь. Хочу обратить внимание всех на этнические общины полуострова: немецкую, болгарскую и греческую. Это рассадники потенциальных контрреволюционеров, вредителей и шпионов. С татарами тоже построже надо быть. Артур Иванович Михельсон особо предупредил меня об арестованной им в прошлом году группы татарских интеллигентах.

Якушев полистал документы на столе, вытащил нужный. Стал читать.

– По обвинению в принадлежности к "контрреволюционной националистической организации"…

Он пробежал глазами перечень фамилий. – Хм… Сколько их… Ага, вот главные: заведующий сектором крымскотатарского художественного вещания республиканского радиокомитета Р.М. Рефатов, бывший редактор татарской газеты "Ени Дунья" М.М. Недим, нарком земледелия Крымской АССР Ф.А. Мусаниф, директор педагогического института М.Э. Бекиров, бывший нарком просвещения республики Р.М. Александрович, нарком просвещения Б.А. Чагар, председатель ЦИК Крымской АССР И.У. Тархан… Вон сколько их…

Контрреволюционеры, те ещё! Распустили вы их в Крыму! Они твои – Германов?

– Мои, Лаврентий Тимофеевич! Проблемы были с ними, особенно с редактором татарской газеты "Ени Дунья"

– ?!..

– «Новый мир» в переводе. С Мамутом Недимом. Учился этот татарин в медресе, потом уехал в Турцию, закончил педагогический институт. Позже турки направили его в Германию. Он с нашим Вели Ибраимовым, давно расстрелянного, был в «Милли-Фирка», работал, недолго правда, и наркомом просвещения Крыма. В том году расстреляли его.

– Ну…

– Очень культурный, умный татарин был. Сейчас выясняется, что вроде бы и виноват-то он был только в том, что защищал своих соплеменников, которых признали националистами, и всё. Теперь говорят – виноваты мы.

– Ну, и какие проблемы? Таких, как этот твой татарин-интеллигент – пруд пруди. Турция, Германия – достаточно. К стенке его правильно поставили, ясно же – скрытый шпион. Ко всем шпионам и чуждым политики партии нужно максимально усилить все меры воздействия, за всякий малейший повод арестовывать. Разболтались, понимаешь ли…

Сотрудники не поняли начальника – «кто разболтался»: общины или они – сотрудники, но переспрашивать никто не стал.

«Странно, – удивился Семён. – В перечне неблагонадёжных организаций капитан не назвал еврейские общины» Однако, проанализировать своё наблюдение не успел: подала голос, молчавшая до сих пор сотрудница.

– Лаврентий Тимофеевич, может, я пойду, работы много.

– Сидите, вам особое задание будет. Так вот, Гершель. У вас там некая медсестра из Феодосии…

– Нянечка, она, товарищ капитан.

– Кто, – не понял Якушев.

– Да, эта – Пашкова, из Феодосии. Дура баба. Думаю, обычный оговор.

– Дура, говоришь… Лейтенант, газет не читаете? Что на Востоке страны делается, знаете? Конфликт с японцами у озера Хасан… Надеюсь, слышали? Вот-вот война с Японией… Наша задача на корню пресечь всякую, слышите – всякую, попытку любой японской диверсии на нашей территории. Нужны аресты японских шпионов, чтобы другим неповадно было.

– Товарищ капитан, но зачем Японии взрывать Феодосийский, допустим, порт? Для неё железные дороги Дальнего Востока важны, а не Чёрное море.

Якушев пристально посмотрел на Семёна. – Надеюсь, Гершель, мне не надо повторять вам второй раз о необходимости признать за этой дурой-бабой, как вы говорите, японскую разведчицу.

– Но…

– Никаких но, лейтенант, выполняйте!

– Слушаюсь!

– И ещё, Гершель! Вы же из крымских переселенцев, как я помню из личного дела, в курсе значит. Мне справка нужна о еврейских поселениях в Крыму. Ну, там: сколько их, что сделано, почему нет развития… По короче там напишите, чтобы я был в курсе… По времени не ограничиваю, но не не тяните. Недели хватит?

– Постараюсь, товарищ капитан, – не совсем уверенно ответил Семён.

– Да уж постарайтесь, лейтенант, постарайтесь. Сделайте одолжение, – буркнул Якушев, и повернулся в сторону сотрудницы. – Теперь вам задание.

– Москва запрашивает дополнительные материалы на руководителей Черноморского флота, арестованных в том году по обвинению в военном заговоре. Все они твердят о своей невиновности. Мол – это не мы вредили, мы, мол, ничего не знаем, ничего не слышали. Знакомая песня. Не я веду следствие – живо признались бы! Записывайте, младший лейтенант, фамилии. Поднимите их дела.

Нарком бегло просмотрел список.

– Ну, на самого командующего Черноморским флотом Кожанова, терять время не будем, приговор ему, кажется, уже вынесли. Наверное, и привели в исполнение. Хотя, если, что накапаете, лишним не будет. А вот с этими надо поторопиться: начальник политуправления флота Гугин, заместитель Мустафин, начальник Севастопольского укрепрайона, комбриг Суслов. Этого подозревают в участии контрреволюционной военно-троцкистской организации… С ним полегче будет. Соберите, что найдёте на них, и мне на стол.

Всё, свободны, товарищи офицеры.

Покинув кабинет начальника, Семён вышел во двор. Вид стоящих на солнцепёке арестованных заставил его вернуться в здание. Он подошёл к окну дежурного и резко произнёс: – Давайте арестованных ко мне. Начну допрос…

В свою наёмную квартирку уставший Семён вернулся поздно. Мишка спал. На кухне, в ожидании мужа, жена, уютно примостившись в стареньком кресле, поджав под себя ноги, читала книгу. Взгляды их встретились. Оба одновременно понимающе улыбнулись.

Показав на часы, Наташа покачала головой, но промолчала, не произнеся, ставшей уже привычной, фразу: – Ты, что в управлении один там, что ли? Сеня, если ты себя не бережёшь, подумай о нас!

Семён подошёл к жене, нагнулся, с удовольствием вдохнул такой знакомый запах, и поцеловал её в макушку. – Работы много, милая! Ужинать будем?

– Сеня, а что с квартирой? Когда же дом будет готов. Точно нам дадут там квартиру?

– Должны… Приказ подписан.

– Измаялась я ожидаючи. Иди мой руки, всё готово.

Семён нервничал. Неделя подходила к концу. Текучка заедала. Арестованных меньше не становилось.

Выговор от начальника в его планы не входил, и причина серьёзная. Дом на набережной… Квартира… Недовольство супруги… Брр…

Вечером Семён отложил все дела и стал лихорадочно листать папки с аналитическими записками по еврейскому вопросу.

Его коллега Михаил Германов недавно приехал из Севастополя и теперь за соседним столом мучительно «ломал голову» над составлением отчёта о командировке. В углу кабинета за ширмой, шумел электрический чайник – новинка немецкой промышленности, недавно реквизированной Михаилом в какой-то фирме. В кабинете стоял соблазнительный запах ещё одной новинки – «Докторской» колбасы, где-то раздобытой пронырливым коллегой.

Странно, но материала по еврейскому вопросу в отделе было не так уж и много, на татар значительно больше. Нет, конечно, есть архивы, но копаться там – дело длительное. Семён никак не мог сосредоточиться.

Видя растерянность своего товарища, Германов посоветовал:

– Да понадёргай ты из справок разные цифры, Семён. Когда, где, сколько… А умозаключение пусть начальник сам делает.

– Точно, – облегчённо ответил Семён. И дело как-то сдвинулось с места.

…В сентябре 1930 года из Евпаторийского, Джанкойского и Симферопольского районов Крымский ЦИК создал 16 районов. Из них – 8 национальных, в том числе, еврейский Фрайдорфский. Район объединил ранее существующие еврейские поселения…

Написав это, Семён задумался.

– Миша, а как считаешь, надо ли отметить, что первый пленум районного комитета ВКП(б) в ноябре тридцатого выбрал ответственным секретарём райкома некого Сологуба, председателем райисполкома Тёмкина, которого вскоре отозвали с должности, назначив Бендерского Якова…

– Не думаю… Мелочи не должны интересовать начальника. Пиши о главном.

– Пойми, что здесь главное? Вот гляди, написано: на 1 марта 1931 года население еврейского Фрайдорфского района состояло из 29600 человек. А из них евреев только чуть более трети… Остальные русские, татары, немцы, украинцы…

– Какой же он еврейский, даже половины нет евреев. Интересно, а сколько там крымских татар?

Семён пробежал глазами текст документа. – Татар –двадцать процентов. Но еврейские переселенцы занимают половину площади района.

– Совсем не дурно, скажу тебе.

– После коллективизации в районе насчитывалось девяносто три колхоза, пять машино-тракторных станций, в которых числилось более трех сотен тракторов и около сотни комбайнов.

– А сколько понастроили домов?!.. Сам видел. Я допрашивал одного директора колхоза…

– Точно. Вот данные, послушай, – перебил коллегу Семён. – Одних школ около семидесяти, десятки клубов, библиотеки, кинопередвижки. Три больницы, медпункты в каждом колхозе… Своя тракторная, сельскохозяйственные школы… Район обслуживают 9 электростанций, 25 телефонных установок.

– Так и пиши об этом, чего голову ломать. Про еврейский театр не забудь. Я как-то был на районной конференции, вечером на еврейский спектакль пригласили. Ничего, знаешь… Нет, что и говорить, богатый район.

– В 1935 году на базе Фрайдорфского, образован новый – Лариндорфский район.

– Вот, так и пиши. Не забудь о еврейских организациях написать: «Агро-Джойнт» и «Комзет»… Прикрыли их в Москве, правда. Но это без нас в центре сделали.

– Судя по справкам, к тридцать седьмому году переселение евреев в Крым почти прекратилось…

– Вот-вот! И это несмотря на явные успехи. И это в своей справке отметь. А чисто еврейскими районы не стали… Почему?.. Среди привлечённых нами нэпманских и кулацких элементов за антисоветскую деятельность и вредительство вашего брата евреев не так уж и много. Иногда, даже странно было… Это, Семён, писать не надо.

– Евреев в колхозах стало значительно меньше, это точно. И отец мой о том же. Бегут в города, говорит он, не хотят в земле ковыряться. Да, и американцы перестали помогать. В Палестину некоторые направились. Опять же Биробиджан есть…

– Не забудь отметить комсомольцев и пионеров. Тоже помогали нам выявлять вредителей. Начальство любит такие факты. Про Павлика Морозова слышал? Все газеты писали про этого пацана.

– Нашёл пример, – пробурчал Семён. – от отца отказался…

– Я тебе больше скажу, чем меньше евреев у нас в Крыму, тем спокойнее, – зевая, проговорил Германов. – Нам и с татарами проблем хватает. Давай, Сеня, чай пьём и по домам. Я, так точно, за день намотался, устал как собака. Завтра закончу отчёт. Да и ты не сиди. Днём раньше, днём позже, какая разница.

Семён с облегчением вздохнул: – И то правда… Пора по домам.

На следующий день, ближе к обеду, в кабинет Германова и Гершеля неожиданно вошёл сам Якушев. Хмуро посмотрев на сотрудников, он буркнул: – Гершель вас отзывают в Москву.

– Меня! Зачем? – вырвалось у Семёна.

– С семьёй, – добавил начальник. – Я почём знаю… Начальству виднее. Передайте дела Германову, – и вышел, громко хлопнув дверью.

– Ну, а ты боялся. О справке наш Лаврентий не вспомнил даже. Ты – это… что накарябал оставь. Не ровен час вспомнит и мне поручит.

Семён молчал, он испугался. Первое, что пришло ему в голову – квартира… Причитания жены… Опять мимо… И только потом возникла тревожная, подленькой змейкой вылезшая наружу мысль: Заковский – враг народа, его подпись в приказе о моём назначении в Крым… Мой черёд?.. Успокоил его насмешливый голос Михаила.

– Глядя на твой испуг, хочу, Сеня, тебя успокоить. Хотели бы арестовать – арестовали на месте. Не такие мы с тобой шишки, чтобы на транспорт тратиться, да ещё с семьей.

Для справки

С приходом в НКВД Лаврентия Берия, волна репрессий прокатилась и по руководящим органам госбезопасности. За непомерную жестокость, способствующей необоснованному оговору арестованных, были репрессированы многие сотрудники НКВД. Коснулись они и высших руководителей, среди которых были евреи, отличавшиеся не меньшей жестокостью.

Начиная с образования советской республики, евреи действительно составляли в руководстве страны довольно большой процент, а в органах безопасности порой доходило до семидесяти процентов. Лагеря для заключённых (ГУЛАГ) находились практически в полном «ведении» лиц еврейской национальности.

К середине 1938 года массовые репрессии в стране достигли больших масштабов, причем значительно возросло число арестованных по обвинению в совершении наиболее тяжких преступлений, чаще заканчивающихся высшей мерой – расстрелом.

В Крымской АССР всего было арестовано более шестнадцати тысяч человек, из которых к ноябрю 1938 года были приговорены более тринадцати тысяч, из них как минимум пять – к расстрелу. Были репрессированы все секретари крымского обкома партии, председатель правительства и председатель Президиума Верховного Совета республики, а также, крымские наркомы и их заместители, более десяти секретарей райкомов, полтора десятка председателей райисполкомов и около семидесяти директоров предприятий.

Уже в конце августа 1938 года за особую жестокость к арестованным, часто не обоснованную, расстреляли комиссара 1-ого ранга Заковского (Штубиса), в декабре наркома НКВД по Крыму Лаврентия Якушева.

В 1939 году по приговору военного трибунала в числе группы сотрудников «Агро-Джойнта» расстреляли доктора Зиновия Серебряного, затем бывшего руководителя крымского НКВД Михельсона.

В апреле 1939 года был арестован, а через год расстрелян народный комиссар госбезопасности СССР Николай Ежов.

В 1940 году расстреляли старшего майора Цесарского.

В процессе этих кампаний были репрессированы многие, кто принимал участие в разработке проекта «Крымская Калифорния». Сам проект, как казалось руководству страны, заглох окончательно. И к тому были причины, не зависящие ни от правительства СССР, ни от татар, ни самих евреев: в Европе началась война.

1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу.

В конце октября того же года немецкие войска начали боевые действия в Европе, напав на Францию и, находившиеся там экспедиционные войска Великобритании.

В апреле 1940 года в течении одного дня нацистская Германия захватила Данию. Затем была оккупирована Норвегия. Боевые действия между Германией, Великобританией и Францией были временно приостановлены. Западноевропейские страны в этот период осуществляли секретные переговоры с нацистским руководством. Они стремились к тому, чтобы направить германские войска против Советского Союза. И поначалу не договорились…

В мае 1940 года Германия захватила Бельгию, Голландию и возобновила боевые действия против Франции, выйдя к побережью в район порта Дюнкерк, где окружили четыре десятка английских, французских и бельгийских дивизий.

В июне того же года германская армия вошлав Париж, и через неделю Франция капитулировала.

А следы нашего героя Семёна Гершеля после отзыва его из Крыма обратно в Москву затерялись в бурных и трагических событиях первых военных лет. Доходили, правда, слухи, что воевал он в составе войск НКВД, и даже в газетах промелькнула как-то его фамилия в списках награждённых, но дальнейшая судьба Семёна нам не не известна.

Начавшаяся война многих вычеркнула из списков живых и мёртвых.

Часть вторая

Странный визит

Трехэтажное здание под номером 13, в котором с начала 30-х годов располагалась советская дипломатическая миссия, находилось в фешенебельном районе английской столицы, как раз недалеко от Кенсингтонского дворца. Особняк был старым, построенный ещё в 1852 году, но с довольно привлекательной архитектурой в стиле неоготики. Когда лет десять назад решался вопрос с переездом советского представительства из прежнего царского посольского здания на Чешем-хаус, срок аренды которого через три года заканчивался, в этот – более просторный особняк, именно цифра тринадцать сильно смущала завхоза советской миссии: – Число какое-то не счастливое, –

недовольно бурчал он, – да ещё с такими грабительскими условиями! Тьфу…

Действительно, условия аренды были издевательские. Но эти кабальные условия владельца особняка, некого английского миллионера Ричардсона – заплатить аренду вперёд сразу за шестьдесят лет, начальство в Москве не сильно смутило. Причём, оплаченный царским правительством оставшийся трёхлетний остаток аренды старого здания посольства, где находился последний русский посол граф Банкендорф с многочисленной прислугой, в зачёт новой аренды не шёл. Пришлось согласиться и с этим, потому как, желающих в то время сдать СССР в аренду большое здание в Лондоне, прямо скажем, было весьма ограниченное число. И этот то, Льюис Ричардсон, известный своим русофобством, поначалу особого желания подписать договор с русскими тоже не имел. И понять его можно. Этот миллионер до революции имел концессии в России, а с приходом к власти большевиков… Сами понимаете… Кому понравится терять выгодный бизнес…

Выручили маклеры. Зная, что еврей Ричардсон, помимо прочего, является главой еврейской общины Великобритании, они красочно расписали ему о великом деянии большевиков в отношении бедных евреев в России. Даже на карте показали миллионеру полуостров Крым – русскую Палестину, куда, по их рассказам, стремятся все обездоленные евреи. Сердце старого еврея, старика Ричардсона, дрогнуло, он чуть не прослезился, и уже было хотел подписать договор без особых условий, но тут в нём проснулся капиталист, и тот, конечно, возмутился. Миллионер покряхтел, покряхтел, да и выкатил русским те самые кабальные условия.

В конечном итоге, руководство страны Советов согласилось с диким требованием миллионера и заплатило англичанину наперёд тридцать шесть тысяч фунтов стерлингов, тем самым, давая понять, что советская власть – это надолго, и в 1990 году оно обязательно перезаключит договор аренды на более приемлемых для себя условиях. 1990-ый… дата для России знаменательная!

…Так вот кто виноват в крахе великой страны с названием Советский Союз – еврей-капиталист Льюис Ричардсон! Не догадался капиталист потребовать арендную плату лет так это за сто пятьдесят-двести вперёд, а там, глядишь, и пронесло бы: или у Горбачёва инфаркт от пустых полок в магазинах случился бы, или Ельцин вконец спился, да и Чубайс со всей дружной командой Гайдара, глядишь, перебежали бы в США… Шутка, конечно! Что случилось, то случилось! И увы… История, как мы знаем… В прошлое не вмешаешься и не вернёшь.

Ну, ладно! Давайте вернёмся в Лондон…

И вот наступил 1940 год.

Обычно невозмутимый, с едва заметной, словно приклеенной усмешкой на лице (кстати, что ставило порой в тупик политиков малознакомых с советским дипломатом), полпред Майский сегодня нервничал, и было от чего.

Чтобы как-то успокоиться, он с задумчивым видом разглядывал из окна своего кабинета чудесный сад напротив: фонтан, виднеющийся сквозь ветки деревьев, теннисную площадку, раздевалку спортсменов. Чуть далее, за зелёной изгородью виднелось поле для игры в футбол, а ещё дальше – раскинулись знаменитые Сады Кенсингтона, едва ли не самый прекрасный из лондонских парков.

Время текло медленно. Иван Михайлович часто посматривал на часы – ждал гостя – известного политика прошлых лет Ллойда Джорджа, предупредившего днём ранее о желательности личной с ним встречи.

Напольные часы стали бить полдень – дверь в его кабинет открылась. Сотрудник дипмиссии пригласил визитёра войти в кабинет.

Как и положено, после обмена приветствиями, беседа началась с соблюдения английского протокола: долго говорили о погоде, о нестабильности на бирже и обстановке в Европе…

Наконец, гость заговорил о ситуации в самой Англии. Говорил долго, нравоучительно… Иван Михайлович стал уже уставать от бесцельного разговора и даже мельком глянул на часы, что было явным неуважением к гостю. Гость заметил нетерпение хозяина кабинета и неожиданно, практически, не закончив замысловатую фразу, резко произнёс:

– Если вы, господин Майский, думаете, что и в 1940 году последние события чему-либо научили английский истеблишмент, то вы жестоко ошибаетесь.

Ллойд Джордж⁵⁸ скептически посмотрел на советского полпреда, надеясь увидеть на его лице признаки хотя бы малейшего испуга или разочарования. Однако, Иван Михайлович был спокоен, он сидел в кресле никак не реагируя на слова англичанина. Заложив ногу на ногу, словно давно не видел, полпред с любопытством разглядывал обстановку собственного кабинета.

– Более того! – с некоторыми нотками недовольства, продолжил английский политик, – Могу с уверенностью сказать: прими европейские страны, те, что подписали нейтралитет с Германией более агрессивные меры вплоть до вступления в коалицию с Гитлером, не исключаю, и Великобритания может поддаться соблазну пойти по их пути. И тогда, сэр, Советскому Союзу придётся весьма туго, несмотря на ваш договор с немцами о ненападении.

Майский молчал, и продолжал оставаться в том же безмятежном состоянии человека далёкого от переживаний, по крайней мере, внешне. Он лишь развёл руки в стороны, как бы говоря: – Кто знает… Кто знает, сэр!

Но спокойствие советского полномочного представителя СССР в Англии было обманчивым, он напряжённо размышлял, стараясь понять причину столь неожиданного появления этого важного представителя английского истеблишмента в здании советского полпредства.

«И не сидится же дома семидесятисемилетнему старику? В друзьях его страны Ллойд Джордж никогда не числился. К тому же, падкие на сенсации лондонские газеты ещё совсем недавно тиражировали статью этого политика, смысл которой был, что после прихода Гитлера к власти в Германии, германский нацизм совершенно безвреден для Великобритании, но станет прекрасным антисоветским орудием.

Странный визит, странный разговор… Непонятный… Хотя, этот бывший премьер-министр ранее не был замечен в поспешных, необдуманных высказываниях. Старик осторожный… Видимо, запахло «жареным»… Чего он хочет от меня?»

Затянувшаяся пауза визави своё дело сделала, Ллойд Джордж перешёл к цели своего визита.

– Господин Майский, сэр, прошу принять от меня некоторые извинения по поводу моих ранних заблуждений по отношению к политике германского правительства. Я ошибся в Гитлере.

Вот уж тут, услышав от чопорного и надменного англичанина слова извинения (случай небывалый, в анналах истории английской дипломатии, практически неизвестный), Майский слегка вздрогнул, по крайней мере, его ресницы, словно шторки объектива фотоаппарата, взлетели вверх. Иван Михайлович сделал удивлённый вид.

– И что же, сэр Джордж, такого произошло, что вы изменили своё отношение к политике Германии? Только ли гибель вашего крейсера «Ройял Ок» на морской базе Скапа-Флоу?». Газеты пишут, что подводная лодка немцев отличилась…

– Возможно, сэр, возможно, и это тоже! Тщательно анализируя ситуацию в Европе, разговаривая с политиками, и не только с английскими, я пришёл к печальному выводу…

Англичанин сделал паузу, и медленно, осторожно, тщательно подбирая слова, продолжил. – Я убедился в реваншистских устремлениях зарвавшегося Гитлера. Польша, Франция и прочие страны Европы – не конечная цель фюрера. Гитлер обязательно нападёт на Великобританию, после чего повернёт свои танки и самолёты в вашу сторону, сэр.

Майский уточнил.

– Надеюсь, правительство его величества того же мнения, сэр Джордж?

Губы советского полпреда при этом, как бы, дрогнули, изобразив ухмылку. По-крайней мере, так показалось английскому гостю, и это неприятно удивило английского аристократа.

Он не мог понять, оценил ли этот русский важность только что сказанного им или нет? «Всевышнего благодарить надо – вокруг нет этих проныр – журналистов. Такого бы разнесли на весь мир…», – подумал Джордж. Старый политик представил себе утренние заголовки столичных газет: «Англия извиняется…», «Русские празднуют победу…», «Правительство сэра Черчилля, – что дальше?»

И Ллойд Джордж, под впечатлением собственных измышлений, виновато развёл в сторону руки.

– Не уверен, сэр. Лорд Невилл Чемберлен упустил время. Он неисправим, а к тому же страшно упрям… Даже нападение немцев на наш крейсер и гибель более восьмисот человек экипажа, не повлияло на нашего премьера в его желании не ссориться с Гитлером. Мне точно известно, что он и сейчас готов пойти на сделку с немцами, если они дадут понять, что готовы выступить против Советского Союза… Можете быть уверены, что премьер-министр Великобритании Чемберлен ни минуты не думает о серьезной войне с Германией. То же самое могу сказать и о министре иностранных дел виконте Галифаксе. Он полностью поддерживает политику Невилла, и также ненавидит вашу страну. И это катастрофа! Война вскоре окажется у границ наших государств. По крайней мере, немецкие дивизии уже накапливаются вблизи английских берегов, Ла-Манш их не остановит. Следующая, смею вас заверить, будет ваша страна, сэр.

– Но господина Чемберлена уже нет, он ушёл в отставку.

– В отставку… – хмыкнул гость, – если бы видели, с каким трудом парламент избавился от него.

– Важен результат, сэр. С мая сего года его величество король Георг VI назначил премьер-министром военного министра господина Черчилля, а, если мне не изменяет память, Эдуард Фредерик Линдли Вуд – виконт Галифакс, ваш протеже в бытность вашу премьер-министром, остался в этом правительстве.

Ллойд Джордж вздохнул. – Тридцатые года… Виконт Галифакс… То были другие времена, господин Майский, и я ими горжусь!

– Вот как! Интересно… Очень интересно! А ведь именно ваш виконт Галифакс, о чём вы, вероятно, осведомлены, в июне тридцать девятого отказался приехать к нам в Москву на совместные переговоры о взаимном сотрудничестве с советским правительством. И тем самым, мы упустили шанс договориться, вынудив мою страну подписать с Гитлером пакт о ненападении.

– Чего вспоминать прошлое, пусть и недавнее. В свете мною сказанного вам этот договор с немцами вряд ли поможет. А по поводу, тех переговоров…

Майский не выдержал. Стараясь не повышать голоса, произнёс:

– Оставим на время наш договор с Германией, сэр. Хотелось бы напомнить вам о ваших недавних планах вместе с Францией нанести удар по нашей территории, в частности, произвести бомбардировку Баку, Грозного, Батуми… Но май 1940-ого года внёс в эти планы коррективы. Третий Рейх нанёс удар по вашим объединённым войскам в Европе. Дюнкерк, сэр… Англии и Франции было уже не до Советского Союза. Подозреваю, и военный конфликт СССР с Финляндией не обошёлся без вашего участия. Так ведь, сэр Джордж?

– Сэр, но ваша страна до сих пор поставляет Германии топливо. Бомбардировкой мы хотели прекратить эти поставки, – не совсем уверенно возразил Ллойд Джордж. – О времена, о нравы… Повторюсь, господин Майский: не будем вспоминать прошлое. Мы тогда все были уверены в антибольшевистских настроениях фюрера и совсем не думали о нападении агрессора на страны Европы. Борьба идеологий… Сами понимаете…

Вздохнув, сэр Джордж, добавил:

– Этот солдафон Гитлер возомнил себя императором Наполеоном, забыв, чем тот кончил.

Иван Михайлович позволил себе не скрывая, усмехнуться.

– И что же вы, сэр Джордж, предлагаете?

– В целях пресечения германской агрессии уже мы предлагаем вам сотрудничество, господин полномочный представитель Советского Союза. Свои мысли я высказал господину Черчиллю, и он со мной согласился.

Майский посмотрел на некогда всесильного английского политика, и не ответил.

– Теперь нужно ваше согласие, сэр! – не совсем уверенно произнёс Ллойд Джордж. – А впрочем, не торопитесь, сэр. Я не рассчитываю на незамедлительный ответ. Сообщите о словах старого английского дипломата господину Сталину.

Вскоре, встреча дипломатов закончилась. Иван Михайлович проводил гостя до двери. Уже открыв дверь, Ллойд Джордж, обернувшись, произнёс:

– А по поводу, как вы говорите, сэр, моего протеже лорда Галифакса… Смею вас поставить в известность, на пост премьера-министра Великобритании в мае 1940 года, его величество рассматривал две кандидатуры, первой, и наиболее вероятной, была кандидатура виконта. Трезвый расчёт и любовь к своей родине подсказали Эдуарду Фредерику Линдли Вуду отказаться от высокой должности, как вершине дипломатической карьеры, в пользу Уинстона Черчилля. Человека более подготовленного для отпора возможного агрессора, и в тоже время готового сделать барабан из кожи собственной матери, чтобы пробарабанить марш в свою честь. Вот такой он, наш новый премьер-министр.

Старый политик помолчал, и добавил: – Что касается нынешних политиков?!.. Мир все больше напоминает сумасшедший дом, которым заправляют умалишенные. Прощайте, сэр.

Проводив гостя, Майский вернулся к окну: хотелось взглянуть на отъезжавшего аристократа. Не увидел. Видимо, чтобы не афишировать свой поход в советскую миссию, Ллойд Джордж оставил транспорт подальше от особняка.

В поле зрения Ивана Михайловича попался больше похожий на дворец шикарный каменный дом Лесли Уркварта. Того самого Уркварта, который до революции имел богатейшие цветнометаллические заводы в царской России и после революции, как и многие английские предприниматели, стал одним из злейших врагов советской власти. Чуть далее стоял не менее богатый, очень красивый дом герцога Мальборо. И тот, и другой, да и остальные местные богатеи, живущие в районе этой улицы, постоянно писали на работников советской дипмиссии жалобы городским властям: они, видите ли, то газон не вовремя подстригут и уберут возле своего здания, то бумажку не поднимут с тротуара, а то, вообще, кошмар – автомобили русских гостей перекроют всю улицу…

Полпред с сожаленьем отвёл взгляд от дворцов и, вздохнув, направился в особый, секретный кабинет шифровальщиков.

Через пару часов в Москву ушла срочная шифрограмма.

Для справки

В целях выведения Англии из предстоящей войны в сентябре 1940 года немецкие бомбардировщики неожиданно для англичан стали бомбить их города. Великобритания ответила аналогичными действиями, произведя первую бомбардировку Берлина.

21 декабря 1940 года Гитлер подписал директиву о подготовке войны против СССР.

В начале марта 1941 года о присоединении к союзу Германии, Италии, Венгрии и Румынии заявило царское правительство Болгарии.

В апреле того же года при поддержке итальянских и венгерских дивизий немцы вторглись в Югославию и Грецию.

Согласно директиве Гитлера тринадцать ударных немецких дивизий приготовились переправиться через Ла-Манш на берега Туманного Альбион – Великобританию.

А СССР в это время добросовестно исполнял взятые на себя обязательства по договору о взаимном ненападении с Германией. Продолжались совместные учения с немецким Вермахтом, эшелоны с топливом, металлом, продовольствием шли в Германию…

Даже за несколько дней до начала войны один из хлебозаводов Одессы продолжал изготавливать ржаные сухари для немецкой армии, ежесуточно отправляя в Германию по три вагона своей продукции. Мало того, рабочие завода эти сухари упаковывали в длинные деревянные ящики, пригодные для дальнейшей упаковки в них немецких винтовок.

В этот период на смену английского кабинета лорда Чемберлена пришло коалиционное правительство во главе с лидером консерваторов Уинстоном Черчиллем, который первым в Европе заявил о войне с Германией до победного конца.

22 июня 1941 года в нарушение соглашения о взаимном ненападении Германия вторглась на территорию СССР.

12 июля 1941 года в Москве было подписано соглашение «О совместных действиях Правительства Советского Союза и Правительства Его Величества в Соединенном Королевстве в войне против Германии».

В этом соглашении говорилось, что «оба правительства взаимно обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в войне против Германии». Стороны также заявили, что «в продолжение этой войны они не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора с агрессором, кроме как с обоюдного согласия».

В четвертом квартале 1941 года британское правительство обязалось поставить в Советский Союз 800 самолетов, 1000 танков и 600 танкеток. В предварительном порядке была достигнута договоренность об обмене сведениями о Германии и ее вооруженных силах.

Советско-английское соглашение стало первым политическим документом, положившим начало формированию антигитлеровской коалиции.

Коричневая чума нацистской Германии расползалась по Европе. И последующие события трагически вмешаются в нашу историю с еврейской автономией в Крыму.

Какие теперь там евреи?!.. Не до них… Но вопрос с еврейской автономией в Крыму неожиданно напомнит о себе, но позже…

Война

25 августа 1940 года.

Воскресенье с его надоевшим, моросящим целый день дождём, подходило к концу. Давно уже зажглись фонари на мокрых почти пустых и полутёмных улицах. Лондон засыпал. Ночная тишина, нарушаемая лёгким шелестом дождя, окутала окраины города. Засыпала промышленная, восточная его часть – район Ист-Энда, с его многочисленными фабриками, доками и нищенскими трущобами, где в основном селились эмигранты.

Выпив напоследок очередные полпинты пива в пабе «Слепой Монфор», прокричав здравицу во славу слепого Генри де Монфора, чёрте в каком там году потерявшего зрение при сражении с королём Англии Генрихом III, переругавшись друг с другом, так и не придя к единому мнению: «А нападёт ли Гитлер на Лондон?», рабочие доков повалили из дверей заведения, разбредясь по улицам в разных направлениях.

Приглушённый расстоянием топот их каблуков по булыжным мостовым, изредка нарушаемый выкриками продолжавших спорить нетрезвых докеров, гулко разносился в тишине улиц.

Дождь на время прекратил своё участие в природном кругообороте, и этим тут же воспользовалась Луна. Её мягкий свет осветил подвыпившим людям тёмные переулки и нависший над ними чистый небосклон с яркими точечками далёких звёзд.

Пабы окраины опустели. И только посетители, кому некуда было спешить, и в карманах ещё звенела мелочь, упорно продолжали сидеть на высоких табуретах перед барными стойками, лениво обсуждая действия министров правительства и их нового лидера Уинстона Черчилля.

По привычке протирая полотенцем поверхность стойки, уставший бармен «Слепого Монфора» уныло разглядывал засидевшихся посетителей. Допивая остатки пива, перед ним сидели трое рабочих-эмигрантов. Заплетающимися языками они громко критиковали английское правительство, начавшуюся на материке войну и германцев, напавших в прошлом году на их страны.

Собственно, поначалу говорил один из них – крупный, с мозолистыми ладонями рабочий, ранее других переехавший в Англию из Польши. Бармен знал, что его зовут Станислав, что он одинокий, довольно крепкий ещё старик лет шестидесяти. Обычно неразговорчивый и хмурый, сегодня этот поляк болтлив был не в меру.

Бармен сочувствовал ему: как же, немцы в Польше!

Посетители, по крайней мере, двое из них, говорили на довольно сносном английском языке, третий – не очень, но разобрать его речь было можно.

Пуская временами слезу по поводу несчастных соотечественников, старый поляк бил себя в грудь, и весь вечер твердил:

– Матка-боска, не верьте Гитлеру, я вам говорю. Уж как ублажали немцев мы – поляки… Министры наши только из штанов не выпрыгивали перед фюрером. А немец, раз… попёр на бедную Польшу. И никто ей не помог, все промолчали, и отвернулись.

– Как же, – возразил другой, что помоложе, эмигрант из Чехии: – Франция и Англия войну Германии объявила же, забыл что ли, пан Станислав?

– Потому я и говорю, – с обидой в голосе произнёс старик, – немцы будут бомбить Англию, а уж Лондон – в первую очередь. Помяните, панове, моё слово.

– И то верно! – поддержал чех. – Зря, что ли мы с вами два года копали под землёй подземные казематы недалеко от Вестминстера и ихнего Парламента? Шутка ли… Пять метров в глубь и чуть не милю длинной… Спрашивается, зачем?.. Ты, Лех, можешь мне объяснить? – обратился он к третьему товарищу, тоже поляку.

– А я вам кажу, панове, – произнёс тот, выразив на своем равнодушном, уставшем от жизни лице, некое умственное напряжение.

Высокий, грузный, неряшливо одетый, с крупными, и конечно, тоже мозолистыми ладонями и набившейся грязью под ногтями, поляк даже слегка приосанился, словно собирался поведать своим товарищам нечто важное. Его сутулая спина распрямилась, взлохмаченная борода заострилась, с туповатого лица на коллег уставились, словно специально кем-то подрисованные, выразительные глаза.

– Шо я кажу, джельтмены, – степенно повторил Лех.

Услышав последнее слово, бармен удивлённо посмотрел на подвыпившую компанию и, не выдержав, откровенно рассмеялся. Он мысленно представил себе эту троицу «джельтменов»: небритых, с грязью под ногтями, в мятых фраках, замызганных белых манишках и с бабочками на грязных шеях. – Тоже мне, джельтмены… – тихо прошептал он.

– Шо казематы… – произнёс Лех. – Гроши платют, и то, ладно. Кажу про министрив польских. Паны у нас, вот якись проблема! Дюже жадные они, як волки: мильёны злотых мають – мало, так ишо у нас – бедных, отымают. А поляки хлеб жуют с мякиной… На Польше, шо ни пан, то начальник… Вот эти начальники и лижут срамное место Гитлеру! Продалися немцам… Ох, продалися, панове…

– А сколько их? – насмешливо спросил чех.

– Кого?

– Да вот этих начальников?..

– А хиба ж я их считал?

– А бедных много? – ехидно спросил чех.

– Як звизд на неби, – уверенно ответил Лех.

– Так почему же, Лех, бедняки не прогонят этих панов?

Лех хитро прищурил глаз и в свою очередь спросил:

– А почему одын чабан агромадную отару баранов гоняить?

– ?!..

– А потому, хлопчик, шо скотына разума не мае. Понял?

– А я так разумею, – произнёс старик Станислав. – Паны, то не наша забота, треба о себе думать. Та подземка, что мы робили, разумею я –склеп⁵⁹, подземный рынок на случай войны с немцами. Харчевать то треба жителей.

– За каким чёртом Гитлер будет бомбить англичан? – выпивая остатки пива, возразил чешский эмигрант. – Вы же знаете, я недавно приехал из Праги. Гитлеру моей Чехословакии и вашей Польши хватит. Не хватит – соседи рядом…

– Да уж, – ехидно произнёс Станислав. – Вас-то – чехов, тёпленькими немцы взяли. Вы утром проснулись в мягких кроватках, глядь в окно, а там мартовское солнышко пригревает. Тепло, хорошо… И немецкие танки повсюду… И нет Словакии, а есть Богемия с Моравией… – И ехидно добавил: – Чехи… Тоже мне, вояки?!..

Чех возмутился. – Да… Нас Гитлер оккупировал на год раньше вас – поляков. Немцы раздеребанили Чехословакию – да! А не вы ли панове, после того, как шакалы, подло отхватили у нас остатки территории, а?.. Мне твоя Польша напоминает шлюху, которая после очередного клиента кричит, что её лишили девственности и не заплатили…

От возмущения, чех закашлялся, затопал ногами… Но, видимо, ему уж очень хотелось высказаться, и он сердито добавил: – Гитлеру твои министры задницу лизали, лизали, и вылезали. Отхватили твои сородичи от моей Чехословакии огромные куски… И не подавились… Не стыдно, пан Станислав! Или это для Польши нормально и вполне законно? А как в тридцать девятом самой пришлось в дерьме оказаться, то все вокруг виноваты… Шлюха, она и есть, шлюха…

Старый поляк набычился. Его мозолистая ладонь потянулась к пустой кружке. Назревал скандал.

В разговор тут же вступил бармен. Он подальше отодвинул от поляка кружку.

– Тихо, тихо, джельтмены! Я не вполне согласен с вашими словами, – бармен показал рукой на чеха. – Зачем Гитлеру нас – англичан, бомбить, говорите? А наши бои с немцами во Франции, и совсем недавно – в мае? Округ Аррасу… Не слышали?.. Все газеты писали… Сколько там дойчланд солдат полегло?.. А про Дюнкерк, джельтмены, вы не забыли? Газеты до сих пор захлёбываются похвалой в адрес нашего генерала Джона Горта⁶⁰. Он спас от плена большую часть наших экспедиционных войск… Спасибо генералу, мой брат живым оттуда выбрался. Что думаете, Гитлер забудет о тех боях? А ведь наш премьер-министр в Мюнхене подписал соглашение с немцами о ненападении друг на друга. Я помню, как Чемберлен⁶¹, когда его после той встречи с немцами с цветами встречали в тридцать восьмом году на вокзале, сказал народу: – Я принёс Великобритании мир!.. Мол, спите, граждане, спокойно. Я эту фразу запомнил. Теперь август 1940-ого… Посмотрим, что дальше будет… Ох, боюсь…

– Немцам нельзя верить – обманут, – перебив бармена, уверенно заявил старый польский «джельтмен». И тут же сменил тему: – Наверное, не склеп мы строили… Я где-то читал – правительство построили для себя и жителей района Вест-Инда⁶² бомбогазоубежище.

– И такое может быть, кто знает? А что германцам верить нельзя – поддерживаю, – уже успокоившись, согласился чех.

– Не… – вставил Лех. – Не, як его – бомбоубежище… Хиба то глубина – пять метров. Поболе бомба упадёт и похоронит усех. Служил, бачу… Склепы⁶³, наверное…

О той грандиозной стройке в самом центре Лондона, которая длилась два года, и о которой было много разговоров и всяческих домыслов, ходили разные слухи, и бармен решил высказать своё предположение о её назначении.

– А я, джельтмены, так думаю…

Договорить он не успел. Высоко в черном небе раздался какой-то странный, непривычный гул. Точно множество каких-то невидимых с земли могучих птиц кружило в воздухе, и каждая из них издавала протяжный, воющий, раздирающий душу звук. Сразу стало жутко и страшно.

Посетители и бармен непроизвольно пригнулись. И тут, то ближе, то дальше послышались глухие удары. А вскоре, недалеко от паба раздался страшный грохот. От взрыва с треском распахнулось одно из окон. Взметнувшиеся шторы сбили с ближайшего стола неубранную посуду. В помещение ворвались оглушительные звуки целой серии разрывов бомб. С улицы потянуло гарью.

Не сговариваясь, посетители испуганно посмотрели на бармена. Последний, с тем же испугом и недоумением, уставился на них. Грохот двигателя низколетящего самолёта заставил всех броситься к выходу.

Воздух сотрясался от грохота частых разрывов. Совсем недалеко от паба горели дома. Треск пылавших деревянных перекрытий, искры и языки пламени, поднимающиеся вверх, ввергли людей в ужас. Отовсюду неслись истошные крики раненных.

– А я что говорил, – заорал старый эмигрант. – Нельзя немцам верить…

И все трое бросились в сторону своих квартир…

И только бармен растерянно стоял у входа в паб. Над его головой с рёвом проносились самолёты…

Зал заседаний в подземной резиденции английского правительства в начале сентября 1940 года в центре города (её-то и строили эмигранты из бара), был полон. Правительство его Величества, почти в полном составе прибыло на экстренное совещание.

За длинным столом, обитым зелёным сукном, мест всем не хватало. Изъявившие желание присутствовать на совещании члены английского парламента расселись на расположенных вдоль стен узких диванах.

Несмотря вытяжную вентиляцию, в сравнительно небольшом помещении было душно. Лица министров были напряжены. Перешёптываясь между собой, они недовольно посматривали на парламентариев, помня, как депутаты дружно ратифицировали Мюнхенское соглашение, подписанное их премьером Чемберленом в конце сентября 1938 года. В обмен на обещания Германии соблюдать нейтралитет, Англия, Франция и Италия согласились на незаконное присоединение Гитлером Судетской области⁶⁴, принадлежащей Чехословакии. Вместе с гитлеровскими войсками в Чехословакию тут же вторглись польские войска, заставив чехов отказаться от Тешинской области в пользу Польши. И вот настал час Великобритании…

С той же неприязнью на министров смотрели и парламентарии. В конце концов, это их премьер подписал соглашение…

– Конечно, парламент мог и не согласиться… – тихо говорил депутат, своему коллеге. – Но, милорд, извините, была другая цель тогда – Россия! Нельзя коммунистам давать продыху… Немцы должны идти на Восток – на СССР. Как можно было Гитлеру мешать…

– С вами, сэр, полностью согласен, – произнёс второй депутат. – В августе 1939 года Германия подписала с русскими договор о ненападении… Пойми этих немцев!..

– Как ни странно, милорд, но нет худа без добра! Договор русских с немцами вызвал известный разлад между Германией с одной стороны, Италией, Испанией и Японией – с другой. Эти страны не поняли странного маневра Гитлера, и они до поры до времени держали нейтралитет. Стало быть, наши коммуникации через Средиземное море с Индией и другими британскими владениями на Востоке оставались в безопасности. Но меня, милорд, – депутат пододвинулся к своему собеседнику поближе и почти шёпотом продолжил, – больше беспокоят наши отношения с Францией. После подписания ими перемирия с немцами в конце июня наши отношения с Францией полностью разладились.

– Не мудрено. Совесть этим «лягушатникам» надо иметь. 28 марта, этого – 1940 года, называю точную дату, сэр, так как сам участвовал в этом мероприятии, нами была достигнута договоренность, что Франция ни при каких обстоятельствах не станет заключать сепаратного перемирия с Гитлером. И что же… Через три месяца французы идут на перемирие с немцами… Верх бесстыдства, милорд!

– Другими словами, Франция вышла «из строя». А её флот?!.. Немцам достанется, так что ли? Мы предлагаем французам вывести весь флот из зоны действия немецкого влияния или передать корабли нам.

– И что? – спросил коллега.

– Не хотят. Странная политика французов. Мы что, можем допустить усиления немецкого флота на Средиземном море? Никак не можем. Французский флот надо или забирать себе или топить. Ситуация накаляется. Думаю, вот-вот, дойдёт до вооружённых столкновений между нами.

– Немцы обнаглели. Бомбить ночью Лондон… Это уже слишком! – гневно произнёс депутат.

И депутаты, как один, горели желанием отомстить немцам…

Наконец послышался глухой звук открывшейся где-то недалеко двери.

В коридоре появился Черчилль. Звук его тяжёлых шагов по неярко освещённому коридору заставил притихнуть сотрудников, работающих в соседних помещениях.

Премьер-министр вошёл в зал и, не утруждая себя приветствием, всем молча кивнул. Он с хмурым видом прошёл к своему столу, на мгновение задержал взгляд на карте Великобритании, висевшей над ним, затем с шумом отодвинул стул, и сел. Разговоры в зале прекратились.

Перекатывая во рту из угла в угол неизменную сигару, Черчилль рассеяно скользил взглядом по лицам присутствующих. По его лицу трудно было определить, о чём он думал в этот момент, и думал ли вообще.

Его пространный, не на ком не акцентирующийся взгляд, смутил многих, знавших премьера достаточно хорошо. Ближайший помощник премьера-министра, барон Исмей, подумал даже: «Не впал ли шеф в прострацию от событий этой ночи…».

Молчание Черчилля затягивалась.

Но вот, продолжая жевать сигару, премьер тихо заговорил:

– Давно это было, и недавно – словно вчера. Только-только затихла война. Сотни тысяч людей, да что там сотни – миллионы, стали, наконец, приходить в себя после её окончания, как двенадцатого сентября 1919 года в пивную «Штернекерброй» города Мюнхена, тихо и совсем незаметно для посетителей – членов мало кому известной Немецкой рабочей партии, за кружкой пива проводивших очередное собрание, в помещение вошёл отставной солдат-фронтовик. Послушав гневные выступления партийцев, недовольных властью, фронтовик попросил слова. Говорил он долго, но убедительно, и закончил словами:

«Я вот что скажу! Неважно, смеются ли все над нами или оскорбляют, считают нас тупицами или преступниками, главное, чтобы они нас заметили».

Черчилль поднял над головой небольшого формата книжку с броским названием «Майн Кампф»⁶⁵.

– Так, по крайней мере, господа, написано в этой книжке. Так появилась германская партия НСДАП⁶⁶.

И где-то там – на небесах, равнодушный метроном истории стал отсчитывать время начала новых преступлений, участниками которых опять стали немцы. Мы все знаем имя этого солдата и автора книги.

Черчилль обвёл взглядом участников совещания.

– Это – Адольф Гитлер!

Из дальнего угла зала донеслась насмешливая фраза: – Сэр, знать бы марку пива, что пил этот солдат-фронтовик и литератор, да запретить бы эту марку на все века…

Премьер не отреагировал на эти слова. Вытащив сигару изо рта, он уже совсем другим тоном продолжил своё выступление.

– Поразительно, господа, сколь умен бывает политик после того как уходит в отставку. Это я о моём предшественнике.

Несмотря на явно глупое высказывание лорда Чемберлена, которое вы все слышали: «Не будем провоцировать Гитлера…», а главное – его опасное заигрывание с Германией, вы, господа министры, слепо шли за премьер-министром, видимо, полагая, что Адольф Гитлер не захочет всерьез воевать с нами и что у Англии нет оснований всерьез воевать с Германией. Вы, господа, ошиблись! Мы все сегодня утром убедились в этом.

Разрушенные дома… Обвалившиеся стены… Груды обломков, мебели, изуродованных автомобилей… Дымящиеся пожарища деревянных складов, угольных ям, бензохранилищ… Толпы перепуганных и мечущихся людей, стремящихся что-то спасти из своего погибшего имущества… Страшные крики, доносящиеся откуда-то снизу, из фундаментов засыпанных камнем и землей домов… Рыдания матерей над изувеченными трупами детей… Проклятия жителей, с угрозой подымающих кулаки к небу… И повсюду, повсюду острый запах гари и особого зловония, оставляемого разорвавшимися бомбами. Я сегодня всё это видел, как, надеюсь, и вы! Вот цена наших ошибок.

– Сэр, а вы не допускаете того, что бомбя Лондон, Гитлер делает отвлекающий маневр, чтобы русские не сомневались в его лояльности к ним и желании воевать с нами, – задал вопрос один из депутатов.

Черчилль взорвался. Желая пригасить сигару, он придавил её остаток о дно пепельницы.

– Подобные маневры, как вы говорите, милорд, влекущие за собой гибель подданных его величества и огромные разрушения, не присущи для великой империи, коей пока ещё мы являемся, – не сдерживая себя, зло ответил Черчилль.

Успокоившись, он продолжил.

– С вашего разрешения, я вернусь к своему выступлению. Только несколько человек, в том числе, ваш покорный слуга, а также, лорд Иден и военный министр лорд Хор-Белиш, не побоялись высказать в адрес лорда Чемберлена критические замечания. Военный министр доказывал, что мы стоим перед величайшим испытанием в нашей истории, правительство должно мобилизовать всех здоровых мужчин, заменив их на производстве женщинами, и готовиться к войне. И он был прав! Однако, правительство заверяло нас что войны не будет. Какая нелепость, господа! Помнится, после Мюнхенской конференции в 1938 году, я высказал личное мнение, повторюсь и сейчас.

– Вы не совсем правы, сэр, –подал голос один из депутатов. – Помнится, и мы говорили министру иностранных дел лорду Галифаксу, что в вашей сэр и министра Хор-Белиша критике есть немало положительного.

– Возможно, сэр. Но это говорилось так тихо, что никто этого не расслышал, – язвительно парировал Черчилль.

Затем он посмотрел в сторону депутатов.

– В Мюнхене в 1938 году у Англии был выбор между войной и бесчестием. Великобритания выбрала бесчестие и получила войну. Вы этого хотели… – раздражённо произнёс глава кабинета, – вы, господа, это получили.

После некоторой паузы, один из парламентариев оппозиции, словно оправдываясь, высказался.

– Не надо забывать, сэр, что и французы тогда подписали с немцами подобное соглашение. Молчу уже про Италию и Испанию.

Его поддержал другой депутат.

– Заметьте, сэр! Великобритания тогда отвергла предложение Германии заключить с ней военный союз, на что Гитлер очень рассчитывал. А в августе тридцать девятого русские тоже заключили с Гитлером пакт о взаимном ненападении, сэр Черчилль.

– Сэр, – не успокоился оппозиционер. – Англия в лице сэра Невилла Чемберлена в том – 38-ом, была совсем не одинока в данном вопросе. Вся Европа в тот год хотела мира с немцами. Уже в течение с сентября тридцать девятого скандинавские страны, Бельгия, Голландия, ряд государств Американского континента, Иран, Сиам объявили о своем нейтралитете с Германией.

– Нашли мне пример! Из страха перед Гитлером – чего только не сделаешь… – пробурчал премьер. – Италия, Испания и Япония – пример более правдоподобный, милорд.

– Сэр, но мы же все думали, что этот спесивый, как вы всем нам напомнили – солдат-фронтовик, готовится идти на Восток, на СССР, – почти обиженно, произнёс депутат- оппозиционер.

– Мира хотели?!.. Не беспокойтесь, господа! – с сарказмом сказал премьер. – Польша первого сентября уже получила своё. Ей всего месяц потребовался, чтобы лечь под немцев.

– Сэр, – возразил присутствующий на совещании первый лорд Адмиралтейства Александер. – Как я помню, Англия и Франция обещали в случае нападения на неё Германии тут же объявить Гитлеру войну, помочь вооружением и дать не менее тысячи самолётов… И что?.. Пообещали старые винтовки и патроны к ним… По нашей же просьбе поляки долго тянули даже с мобилизацией в своей стране… И потом, поляки не защищали свои границы с Германией. Они, как нам известно, собирали кампанию, чтобы воевать с Россией…

– Вся Европа легла под немцев тоже, – не дав закончить генералу, перебил Черчилль. – Да, мы обещали помочь Польше, как впрочем, и французы, – не помогли, так было нужно. Но объявили же Гитлеру войну! И это тоже не мало. Вот теперь наша очередь получить настоящую войну. И думаю, очень скоро. Но чего нам бояться, господа! У нас же есть доблестная армия, – посмотрев в сторону присутствующего на заседании генерала Горта, намеренно язвительно сказал Черчилль.

– Сэр, я понимаю ваши упрёки после Дюнкерка, – обижено возразил генерал. – но прошу не забывать. Когда десятого мая сего года немецкие дивизии прорвали французскую линию Мажино…

– Сэр, и Нидерланды в это время тоже капитулировали перед Гитлером, – вставил один из депутатов.

– Вот-вот! – продолжил Горт. – Вся эта немецкая громада набросилась на нас, сэр. Нас заблокировали в районе Дюнкерка.

Депутат опять перебил генерала. – Никто же не ожидал, что хвалёная линия обороны французов Мажино так быстро и бесславно падёт. Но, заметьте, господин премьер-министр, наши успехи в контратаке при Аррасе, разве не заставили генерала Рундштедта остановить наступление своих танков в шестнадцати километрах от Дюнкерка?

– А это, сэр, – почти обижено перебил Горт депутата, – дало нам возможность эвакуировать большую часть наших войск. Мы переправили в Англию почти двести пятьдесят тысяч англичан, более ста тысяч французов и бельгийцев.

Черчилль в упор посмотрел на генерала. Тот смутился, и уже не так гордо промямлил: – К моему большому сожаленью, тридцать пять тысяч французов и англичан прикрывавших отход из Дюнкерка, включая четыре тысячи раненых, попали в плен. Война, сэр, без огорчений и потерь невозможна.

– А что же помешало вам, генерал Горт, как вы говорите, развить успех в контратаке?.. Может быть, и не было бы позорного окружения, – не стерпев, произнёс Черчилль. – Для каких целей вы раскинули свои штабы на территории пятидесяти квадратных миль? Какая уж тут оперативность в принятии правильных решений…

Черчилль смотрел на этого, в общем-то, довольно честного и исполнительного генерала, действительно проявившего неплохие организаторские способности при эвакуации войск из котла. Но немцам досталась вся боевая техника, оружие, боеприпасы…

«Вояка?!.. Пехотной бригадой ему командовать, а не корпусом», – подумал он, но вслух не стал высказывать претензии генералу.

– Не будем забывать, господа, и упёртость французов в отношении своего флота. И это несмотря на наши заблаговременные требования принять все меры к недопущению захвата немцами французских кораблей.

Премьер уткнулся в лежащие перед ним документы. Затем осуждающе посмотрел на Первого лорда Адмиралтейства. – Наша операция «Катапульта»⁶⁷ могла бы быть более успешной.

Александер пожал плечами. – Сэр, сделали, что смогли. Вы сами отметили нежелание французов подчиниться нашим требованиям.

– Продолжайте, сэр, настаивать на своем. Военный флот Франции не должен попасть в руки немцев. В случае чего, принимайте крайние меры.

– Топить, что ли?.. – пробурчал Первый лорд.

– Да, топить, если они не понимают своей ответственности, – взорвался премьер-министр. – И хватит разговоров на эту тему, сэр.

Затем успокоившись, Черчилль продолжил своё выступление.

– Итак! Надеюсь, ни у кого не осталось надежды на мирное разрешение ситуации? Наш ответ на эту ночную варварскую акцию немцев должен быть незамедлительным. Предлагаю ответить адекватно. Берлин должен почувствовать мощь нашей авиации…

Немного помолчав, Черчилль взглянул в сторону депутата, задавшего вопрос о маневре немцев и, с иронией в голосе, добавил: – Мы тоже, господа, произведём свой маневр, чтобы показать любому агрессору решительность в защите нашего достоинства.

В зале наступила полная тишина. Даже шаги за плотно закрытой дверью, шедшей по коридору дежурной машинистки, тупым набатом стучали в головах присутствующих. Да что скрывать, все были взволнованы, понимая, что именно сейчас прозвучит страшное слово, которое решит судьбу Великобритании. И через минуту это слово судьбы прозвучало.

– Да, господа, это война! – твёрдо произнёс премьер-министр.

– И это, джельтмены, война будет за целостность нашей территории! – поддержал Черчилля Альберт Александер.

– В таком случае, сэр, я полагаю, надо бомбить Рур, а не Берлин, тем самым оставить Германию без энергорессурсов, – проворчал один из депутатов.

Черчилль оставил предложение депутата без ответа.

– Как не прискорбно, господа, действительно – это уже война! Мы не Франция! Мы будем защищать нашу собственную землю до последнего британца, – подтвердил глава кабинета. – Я не открою большого секрета, но вынужден напомнить вам об одной народной традиции. В Англии принято вступать в брак только тогда, когда для семейного очага, вплоть до мелочей, уже всё приобретено. Мы же, потеряв в Дюнкерке массу вооружения, вступим в войну, не имея должного обеспечения. Это я вам, господа министры и депутаты, для информации сообщаю.

– Прискорбно, сэр, конечно, но мы можем теперь рассчитывать на помощь в получении оружия и амуниции из Америки? – задал вопрос один из парламентариев.

– Разумеется, сэр!

– А всё-таки, сэр Черчилль, почему Гитлер решил бомбить Лондон? – не унимался депутат. – Может быть, действительно, – это его отвлекающий маневр? Ведь совсем недавно, и года не прошло, правительство сэра Чемберлена считало, что для борьбы с Германией у Англии нет серьёзных оснований, а всё происходящее на Западе после разгрома Польши – тактический ход Гитлера, не более того. Так что, я думаю, бомбить нас – полный абсурд!

– У Гитлера и спросите, милорд! Я пока не знаю, почему он это сделал. Смею вас заверить, меня он в известность не поставил, – недовольно проворчал Черчилль. – Джельтмены! Вы знаете, что мои помыслы всегда были обращены к Европе… Поверьте, только в страшном сне я представляю катастрофу, если бы русское варварство накрыло Европу и уничтожило культуру и независимость древних европейских государств. С середины тридцатых годов мы всячески намекали Германии, что главная угроза европейской цивилизации там – на Востоке. Какие цели сегодня преследует канцлер Германии Адольф Гитлер, я, действительно, не знаю. Знаю одно!.. Великобритания, господа, объявила войну Германии, теперь она её начнёт.

– А что, есть другой выход, сэр? – насмешливо произнёс один из парламентской оппозиции.

Черчилль не удостоил депутата ответом, и даже не взглянул в его сторону.

– Оправдывает нас одно – безвыходность. Великая империя, называемая Великобританией, в коей мы родились и живём, никому не может простить подобную наглость.

Собираясь с мыслями, Черчилль на какое-то время замолк. Затем, вздохнув поглубже, с присущим ему артистизмом, словно он выступал на Трафальгарской площади перед тысячами соотечественников, пафосно продолжил:

– Нас ждут серьёзные испытания и тяжёлые времена. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, но верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом как единое целое. Мы победим Гитлера, с русскими или без них, но не дадим коричневой чуме захватить Европу.

Вскоре, я буду говорить в парламенте. Я скажу депутатам, как я уже говорил и вам, – я не могу предложить Великобритании ничего, кроме крови, труда, слёз и пота. Перед нами пора тяжких испытаний. Много, много месяцев борьбы и лишений. Мы будем вести борьбу на море, на суше и в воздухе. Наша цель – победа! Ибо без неё не может выжить Британская империя, господа!

Голос Черчилля дрогнул. Наступила пауза. Справившись с нахлынувшими чувствами, премьер продолжил: – Без полной победы не может выжить Британская империя, не может выжить все то, за что стоит Британская империя,

После этих патриотических слов, Черчилль призвал присутствующих забыть о партийных разногласиях и сплотиться в своих рядах.

Все понимали, что премьер оттачивает свою речь перед выступлением в парламенте, а потому не перебивали, и не задавали лишних вопросов.

Наконец, красноречие Черчилля иссякло.

– А теперь, господа, думаю, нам пора расходиться. Неотложные дела ждут нас всех.

Совещание закончилось, все разошлись. И только Черчилль остался в душном зале. Привычно дымя кубинской сигарой, он пристально разглядывал карту своей страны, всматриваясь в контуры бесконечной изломанной линии побережья Британских островов.

«Что будет с Великобританией?», – мысленно задал он себе вопрос. И впервые, шестидесятишестилетний аристократ, опытный политик и государственный деятель, сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль, не смог ответить на этот вопрос.

– Боже, храни короля, – только и прошептал премьер-министр.

Британская авиация произвела массированный налёт на Берлин, после чего осуществила ещё семь массовых бомбардировок. В ответ на это Гитлер поклялся стереть Лондон с лица земли. Акт возмездия начался в ночь на 7 сентября 1940 года. Более ста пятидесяти средних бомбардировщиков вплоть до середины ноября непрерывно бомбили жилые и промышленные районы Лондона и других городов.

Вряд ли это можно было назвать простым отвлекающим маневром Гитлера. А, в прочем, кто знает…

Для справки.

Вечером 22 июня 1941 года, когда пришло известие о нападении Германии на Советский Союз, Уинстон Черчилль выступил на экстренном заседании парламента, сказав с трибуны: «Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь… Мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем».

Императорская Япония – союзник Германии, в декабре 1941 года напала на военную базу США в Тихом океане Пёрл-Харбор.

Войну Германии объявили и Соединённые Штаты Америки.

Началась полномасштабная война, названная позже Второй Мировой войной.

Проявляя героизм, Красная Армия несла тяжёлые потери. Германские войска дошли до предместий Москвы, захватили Крымский полуостров, докатились до Сталинграда. После тяжелейших сражений советские войска отстояли город на Волге. Немцы понесли огромные потери. Гитлер был в ярости.

А тут – удача! Фюреру доложили о встречи в Тегеране лидеров СССР, США и Великобритании. Адольф Гитлер приказал захватить своих противников или уничтожить.

Вилла «Марлир»

Вскоре, война докатилась и до Крымского полуострова. В конце октября 1941 года в Крым вошли гитлеровские войска. Весь Крымский полуостров, за исключением Севастополя, продержавшегося до июля 1942 года, и Керчи, павшей в мае того же года, попал в немецкую оккупацию.

Руководство германского Рейха решило считать Крым «имперской землей». Гитлер приказал присоединить полуостров непосредственно к Германии, для чего в кратчайшие сроки его надо германизировать и выселить из Крыма всех без исключения «национально-чуждых элементов» – русских, украинцев, греков… И, конечно, евреев…

Два основных города Крыма Симферополь и Севастополь, рейхсминистр восточных оккупированных территорий Розенберг предложил переименовать в Готебург и в Теодорихсхафен.

Исполняя желание Гитлера привлечь на свою сторону Турцию, с января 1942 года немцы стали организовывать из крымских татар вооружённые формирования. В первое время было набрано чуть более полутора тысяч добровольцев-татар, и они с большой охотой служили гитлеровцам, проявляя особую жестокость к нетатарскому населению. Позднее, в лагерях для военнопленных в Симферополе, Николаеве, Херсоне и Джанкое немцы навербовали еще несколько тысяч так называемых «добровольцев» во вспомогательные части немецкой армии. Сформированные батальоны, именуемые «татарскими», на самом деле состояли из лиц различных национальностей. Однако, надо сказать, что большинство крымских татар, завербованных для несения полицейской службы и для борьбы с партизанами в Крыму, в своей общей массе проявляли пассивность, смиряясь с превратностями судьбы, что было вполне в духе постулатов из главной книги ислама – Корана. Часть татарского населения вступала в местные «отряды самообороны» для защиты лишь своего селения от нападения «лихих людей», кем бы они ни были. Татаские женщины, старики и дети, не пошла на сотрудничество с оккупантами. Следует иметь в виду, что многие мужчины призывного возраста находились в рядах Красной армии. Часть их оказалась в плену у гитлеровцев, а затем, и в их формированиях. Однако, в целом, во время немецкой оккупации татары проявили себя в Крыму по отношению к жителям других национальностей далеко не лучшим образом. Жители полуострова больше боялись татар, чем немцев.

Воскресный день начала октября 1943 года был на исходе. С озёр потянуло прохладным и влажным воздухом. Ближе к вечеру со стороны озёр радостные крики детворы и громкий хохот взрослых стали стихать.

Отдыхающие засобирались по домам, и на ведущей к Берлину дороге сразу образовалась пробка. Казалось, после воскресного отдыха на многочисленных озёрах района Ванзее все жители юго-восточной части немецкой столицы разом выкатили в своих автомобилях на трассу.

На пересечении шоссе с улицей Ам-Гросен-Ванзе, с каменными выражениями на лицах, вскидывая руку в нацистском приветствии, два эсэсовца останавливали поток машин нетерпеливых горожан, давая дорогу небольшой колонне автомобилей, двигавшейся из Берлина в сторону озёр.

Уже смеркалось, когда шурша гравием к воротам виллы «Марлир» подкатили автомобили: чёрный «Хорьх», и такие же чёрные, два «Мерседес-Бенца».

Витиевато оформленные чугунным литьём ворота открылись. Но автомобили въезжать на территорию виллы не стали. Из «Хорьха», сильно согнувшись из-за своего высокого роста вышел обергруппенфюрер СС Эрнст Ка́льтенбруннер⁶⁸, следом – бригаденфюрер СС Ва́льтер Ше́лленберг⁶⁹. Покинули свои автомобили и офицеры охраны.

Взглянув на трёхэтажный особняк, оба генерала посмотрели друг на друга и остановились. В памяти обоих одновременно всплыл образ их бывшего начальника, обергруппенфюрера Рейнхарда Гейдриха.

Под его руководством, здесь – в этом помпезном здании с колоннами, статуями и лепниной, в январе 42-ого проходила конференция нацистского руководства. Именно тогда окончательно решился вопрос по планомерному уничтожению евреев вообще и полной зачистке Крыма для Рейха, в частности.

– Помните, обергруппенфюрер, как сразу после слов Гейдриха о евреях, которые не могут быть гражданами рейха, а потому их необходимо уничтожать, первым выступил гауляйтер Кох.

«Нам не нужны ни евреи, ни украинцы, ни поляки, ни прочие славяне. Нам нужны плодородные земли». А из зала, кто-то крикнул: – Господин рейхскомиссар, а откуда у евреев земли, тем более плодородные?

Партайгеноссе на секунду смутился, и хотел было резко ответить, но Гейдрих быстро успокоил всех любителей поконфликтовать с партийными бонзами…

– Помню, конечно. Жаль… Нет уже Рейнхарда… Прага дорого за это заплатит… Варвары… Фюрер был в бешенстве, помните Вальтер, – тихо произнёс Кальтенбруннер. – Фюрер хотел всю Чехию сравнять с землей.

– Время есть, сравняем. Да и врачи в его смерти тоже виноваты… У него заражение крови случилось… Вовремя не перелили… Жалко… Наш босс Рейнхард Гейдрих многим дал путёвку в жизнь… Мне так, точно!

– Покойный шеф о ваших, Вальтер, научных докладах на тему германского законодательства, много говорил. Из того вашего выпуска Боннского университета мы тогда в 1933 году, кажется, отобрали человек пятнадцать. Я как раз занимался проверкой каждого выпускника, в том числе, дружище, изучал и ваше личное дело. О вас Гейдрих был самого высокого мнения.

– Спасибо, обергруппенфюрер.

Кальтенбруннер снисходительно слегка похлопал своего подчинённого по плечу. – Но, главное, Шелленберг, вам верит Гиммлер. Ваш известный поступок его убедил в преданности ему.

– Ха-ха… Это когда рейхсфюрер едва не вывалился в полёте из самолёта, дёрнув за ручку незакрытой двери…

– Именно…

– Я еле успел тогда схватить рейхсфюрера за ремень его портупеи… А так бы…

Без особой тени печали на лицах, оба заулыбались, и не спеша направились в сторону здания, в котором с их прибытием, как раз осветились окна первого этажа.

– Одно меня тревожит, обергруппенфюрер. Вы же знаете, рейхсфюрер требует продолжать негласную работу с американцами.

Генералы остановились. Кальтенбруннер приложил к своим губам палец. – Не так громко, Вальтер!

Шелленберг огляделся по сторонам и почти шёпотом продолжил:

– Сепаратный мир с Западом… Вы же знаете, контакты с американцами мы скрытно продолжаем.

– Ничего с этим не выйдет, бригаденфюрер. Президент Рузвельт готов протянуть нам руку – это верно, но при условии физического устранения фюрера и смене властных структур. Так что, бред всё это…

– Согласен – бред. Но мне, кажется, рейхсфюрер правильно делает, что не обрывает саму возможность договориться: вдруг пригодится. Но плохо другое. Америка – это евреи, шеф. Гейдрих настоял на решении тотального уничтожения евреев, где бы они не находились, а при разговорах с посредниками выяснилось, что уничтожение людей этой нации, а в Крыму тем более, затронуло интересы истеблишмента Соединённых Штатов и самого Президента Рузвельта.

– Вот как! Рузвельта?..

– Оказывается, ещё в конце тридцатых годов, точно не известно, Советы договорились с американскими еврейскими благотворительными организациями о финансовой помощи в виде кредитов для еврейских поселений в Крыму.

– Ну и что?

– Под эти кредиты американцами были выпущены акции по распродаже крымской земли. Их раскупили…

– Хм…

– Весь фокус в том, что часть этих акций на аукционах выкупили и жена Рузвельта и многие влиятельные люди Америки… Помимо прекрасного климата в Крыму, в Севастополе прекрасная бухта для дислокации американского флота. Евреи знают, что делают, обергруппенфюрер.

– Всем Крым нужен, как я погляжу. Удивляюсь я Вальтер. Помните «Ночь хрустальных ночей» в ноябре 38-ого? И что странно, после погрома лишь единицы их покинули Германию…

– Ничего странного, шеф. По сути, евреям ехать было некуда. Ни одна страна не изьявила желания принять евреев.

– Вот-вот! А потому, Крым для немцев, так фюрер сказал. Евреям и в Крыму не место. Кстати, сколько их там?

– По тем сведениям, что я располагаю, к началу 1941 года в Крыму проживало чуть более миллиона жителей. Из них: русских – половина, около двадцати процентов – татар, десять – украинцев. Остальные – караимы, греки, болгары, чехи, эстонцы… Было даже немного немцев… Крымских евреев в Крыму насчитывалось что-то вроде семидесяти тысяч. Точных данных нет, потому как, небольшая часть их работала в советских колхозах, а сколько?!.. Цифры, шеф, разные. Пятнадцать, двадцать тысяч, не более, я думаю.

– Собственно, нам-то какая разница, где они живут? Всё равно эти американские свиньи не дождутся свои земли.

– Но рейхсфюрер, тем не менее, настаивает на контактах с ними.

– Получается, при любом раскладе и татар надо ликвидировать?

– Выходит так, обергруппенфюрер. Но татары нам пока нужны. Я в декабре 41-ого участвовал в совещании фюрера с представителями крымских татар, живущих в Турции. Они хотели создать татарское государство в Крыму и даже создали «Татарский национальный комитет» для борьбы с Советами, в том числе, так называемые роты самообороны. Мы свели их в добровольческие батальоны СС «Шума». Партизаны в Крыму… С ними надо бороться.

– Да-да. Лучше и не придумаешь.

– Ведомство Геббельса, обергруппенфюрер, тоже к татарам руку приложило. Организовало зоны радиовещания.

– Геббельс это умеет, талант – языком трещать. Пусть татары и дальше думают, что мы им позволим хозяйничать на полуострове после войны.

После некоторой молчаливой паузы, Кальтенбруннер с облегчением произнёс: – Ладно, рейхсфюрер сам пусть решает, что с этими татарами делать. Сегодня у нас другие задачи. Как думаете, Вальтер, удастся задуманная операция в Тегеране?

– Хотелось бы, обергруппенфюрер… Представляете, какой грандиозный эффект может произойти в случае успеха?..

– Он был бы ещё больший, если бы мы всю Тройку живыми привезли в Берлин… – буркнул Кальтенбруннер. – Фюрер, как узнал об этом, аж ногой топнул от удовольствия, представив в своём кабинете под дулами автоматов Рузвельта, Сталина и этого жирного борова Черчилля.

– Мечты, мечты… Взять живыми – это не реально, шеф. Лучше перестрелять их на месте.

– Согласен. Абвер тоже что-то замышляет. Адмирал Канарис⁷⁰ ходит с загадочным видом. Лиса старая!.. – недовольно произнёс Кальтенбруннер.

– А что он может, обергруппенфюрер? Русские с англичанами и так почти без выстрелов, считай, оккупировали Иран. Их спецслужбы здорово зачистили Тегеран. А тут ещё наш провал на Волге. Сталинград… Фюрер в ярости… Он готов был повесить весь генеральный штаб. А вы ему, шеф, расшифровку донесений американцев о предполагаемой конференции на стол…

Помните, как вскричал фюрер: – «О Main Got!.. Тегеран! Наши враги хотят встретиться! Какая удача! Это знак, это знак свыше… Слышите, Кальтенбруннер?..».

– А глаза фюрера как загорелись, видели, Вальтер? И абверу, и нам зелёную дорогу тут же дал, только бы ликвидировали всю Тройку.

– Абвер попробовал… не получилось. «Длинный прыжок» почти провалился. Вряд ли у адмирала Канариса остались серьёзные агенты. Хотя… Это же Канарис?!.. Молю бога, чтобы наш штурмбанфюрер Майер не попался русским.

– Да, услышит Всевышний наши молитвы! Странно, но рейхсфюрер придаёт заброске этих диверсантов исключительно важное значение. Сколько их уже было… Но сегодняшние пышные проводы этой группы… Редкий случай внимания рейхсфюрера…

– Того стоит! Этот Майер разведчик с головой. Мы уже отчаялись, а тут он передал нам, что у него есть план, как ликвидировать тройку. Нужны деньги, связь, взрывчатка… Для чего, обергруппенфюрер, и эту группу посылаем с рацией и английскими фунтами.

– А не опасно для резидента контакт с группой?

– Они не будут встречаться, обергруппенфюрер. Если всё пойдёт по плану, Майер использует их только в самом крайнем случае и то в последний день. А деньги и рацию ему передадут через условное место. Майер будет действовать с завербованными им же местными жителями – так безопасней, деньги потому и нужны.

– А группа? Она чем заниматься будет?

– Попытается спровоцировать в дни конференции беспорядки местных жителей в городе. И опять нужны деньги…

– Хорошо, Вальтер. Гиммлер сам хотел приехать – не получилось, дела… Я, кстати, тоже задерживаться не могу. Вы, Вальтер, проследите, чтобы лишнего за столом не болтали, – пробурчал шеф имперской безопасности. – И учтите, – ликвидировать всю тройку наша сверхважная задача, я бы даже не пытался их вывезти из Тегерана – опасно, их могут по пути освободить. Желание фюрера – закон, но не в этом случае.

Последние фразы своего начальника Шелленберг разобрал с трудом. Привычку уроженца Австрии Эрнста Кальтенбруннера в диалогах неожиданно переходить на свой инсбрукский диалект, Шелленберг знал, но привыкнуть никак не мог: слишком уж австрийский диалект не был похож на правильный немецкий язык.

Разговор прервался.

Высокопоставленные эсэсовцы подошли к входу здания, где на широком крыльце их встретила пара оскаленных, но равнодушных каменных львов и толстый оберштурмбанфюрер, который в отличие от «царей зверей» подобострастно, чуть не с поклоном, приветствовал высокое начальство взмахом руки, произнеся: – Хайль Гитлер!

Вяло выбросив руку для приветствия, Шелленберг поинтересовался:

– Все в сборе?

Получив утвердительный ответ, прошёл дальше.

Кальтенбруннер вообще не обратил внимания на толстяка, а молча прошёл в открытую одним из офицеров охраны парадную дверь особняка.

При появлении генералов в салоне, оборудованного под столовую, диверсанты вытянулись по стойке смирно, выбросив руки в нацистском приветствии.

В помещении стоял аппетитный запах жареного мяса. Длинный обеденный стол с расставленными на белоснежной скатерти закусками и откупоренными бутылками шнапса, застывшие у стола члены группы, на Кальтенбруннера и Шелленберга произвели положительное впечатление. В предвкушении плотного ужина, голодный Шелленберг нетерпеливо потёр руки.

– Прошу садиться, друзья! – как можно приветливее произнёс Кальтенбруннер.

Все сели. В напряжённой тишине, с разных концов стола, официанты стали разливать спиртное. С рюмкой шнапса в руке, Кальтенбруннер встал.

– Друзья, доблестный Вермахт⁷¹ сражается с русскими на Восточном фронте. Наша неудача в районе Сталинграда на реке Волга лишь временная отсрочка победы немецкой нации над русскими варварами. Фюрер верит в свой народ, верит, что и вы исполните свой долг перед Великой Германией. Хайль Гитлер!

Он немного отпил из рюмки, и сел.

Прозвучал дружный возглас присутствующих: – Хайль Гитлер!

Все выпили. Послышался шум придвигаемых к столу стульев и позвякивание вилок и ножей.

Через короткое время слово взял Шелленберг. Несмотря на относительную молодость, он, как опытный актёр, сначала откашлялся, цепким взглядом окинул стол, и только потом, как и его шеф, произнёс те же патетические слова. Затем сделал паузу, и добавил:

– Не буду скрывать от вас, что все наши попытки осуществить задуманное сорвались…

Тут у Шелленберга мелькнула мысль, что вернуться живыми, как только диверсанты приземляться, возможности у них практически не будет. А потому, он смело добавил: – Даже наш прославленный асс-разведчик штурмбанфюрер Отто Скорцени, близкий друг нашего обергруппенфюрера, – Шелленберг уважительно показал рукой на шефа, – и тот не смог осуществить задуманную Абвером операцию. А Скорцени – герой Великой Германии! Вы знаете, как совсем недавно он вызволил из плена друга фюрера и немецкого народа итальянского лидера Бенито Муссолини. Блестящая операция, господа… Но, повторюсь, и наш герой не смог сделать то, что сейчас требуется от вас.

При упоминании имени Скорцени, Кальтенбруннер слегка скривился, но промолчал. Он действительно считал Отто своим другом, к тому же, знал наверняка, что хладнокровный, всегда расчётливый Шелленберг, ничего не делает просто так. Бригаденфюрер знает, чего хочет и как этого достичь, если надо – пойдёт по трупам. А значит – участь этих диверсантов известна. Жаль, конечно… И шеф Главного управления имперской безопасности СС не сделал подчинённому замечание.

– Вы – наша последняя надежда, – продолжил Шелленберг. – Не могу сказать, куда вы направляетесь, с кем встретитесь – узнаете в самолете, но хочу сказать, что рейхсфюрер Гиммлер лично отобрал вас для осуществления этой важной операции. Не подведите, рейхсфюрера, друзья! Хайль Гитлер!

Минут через десять Кальтенбруннер пожелав ещё раз удачи диверсантам, покинул зал.

Из окна гостиной Шелленберг увидел шефа, открывавшего в это время дверь в свой автомобиль. И слегка удивился. В отличие от атлетически сложенного Скорцени, Кальтенбруннер был худосочен, слаб и болезнен. Не обнаружив рядом охранника, его длинные, но слабые руки с трудом открыли заднюю дверь тяжёлого «Хорьха» и долговязое тело оберштурмбанфюрера влезло во внутрь. Не закрывая дверь, шеф что-то стал недовольно выговаривать подбежавшему к нему офицеру охраны.

Через какое-то время Кальтенбруннер покинул территорию виллы «Марлир».

Банкет продолжился.

Литерный № 501

Шёл ноябрь 1943 года. Впервые за два с лишним года страна праздновала победу над захватчиками: под Сталинградом немцы потерпели первое крупное поражение.

Холодный, порывистый ветер с мелкими снежными крупинками, позёмкой стелился по развалинам Сталинградского вокзала. Ветер студил шеренгу солдат оцепления и бил в вагонные окна, стоявшего «под парами», поезда. Солдаты стояли не шелохнувшись, незаметно слизывая языком прилипшие к губам снежинки. Крупинки, что били в окна вагонов, тут же плавились и тоненькими ручейками стекали вниз.

По перрону шла большая группа военных и гражданских. Несколько впереди группы, слегка согнув в локте левую руку, шёл Верховный Главнокомандующий, маршал Сталин⁷², рядом с ним – Чуянов, партийный руководитель области. Судя по пару изо рта, он что-то быстро-быстро говорил Сталину. Иосиф Виссарионович молчал.

Замыкали группу несколько замёрзших от холода офицеров, франтовато облачённых в парадную форму с блестящими золотыми погонами. Окружив маршала Ворошилова⁷³, офицеры, видимо, о чём-то спрашивали героя Гражданской войны и соратника Сталина, но народный любимец лишь вымученно улыбался, приветливо кивая им головой.

Ветер раздувал полы плаща Верховного главнокомандующего, снежинки залетали ему за воротник кителя и он здоровой рукой прикрывал свою шею воротником плаща. У входа в личный бронированный вагон Сталин и сопровождающие его лица остановились. Стали прощаться с местным руководством.

– Вы, товарищ Чуянов, в чём-то правы, в чём-то нет, – недовольно, но мягко, произнёс Сталин своим хрипловатым голосом с грузинским акцентом. – Пересмотр отдельных репрессивных дел, как, с ваших слов, необоснованных… Надо ли?.. Глядите, – Сталин показал на разрушенные до основания вокруг строения, – сколько работы у вас.

Рядом с поручнями, по обеим сторонам входа в вагон с каменными лицами стояли два лейтенанта госбезопасности. На плече одного из них висел автомат ППШ.

Сталин едва занёс ногу на нижнюю ступеньку вагона, как она с неё тут же соскользнула. Верховный чуть было не потерял равновесие, но один из офицеров НКВД вовремя успел поддержать его. Сталин мельком взглянул на лейтенанта, что-то пробурчал и, ухватившись рукой за поручень, довольно легко поднялся на площадку тамбура. Повернувшись к провожающим, он, махнув им рукой, скрылся в вагоне. Ворошилов и, подошедший министр иностранных дел Вячеслав Молотов, поднялись вслед за Сталиным. Остальные члены делегации поспешили в соседний вагон.

– Семён, повезло тебе. Самому товарищу Сталину помог, жди повышения, – в шутку, но с нескрываемой завистью, поправляя на плече автомат, произнёс второй офицер.

Подбежавший в это время капитан госбезопасности, тоже похвалил своего сотрудника. – Хорошая реакция у тебя, Гершель. Молодец! А теперь, оба, быстро в тамбур. Да смотрите, во внутрь не лезьте. Товарищ Сталин не любит посторонних в своём вагоне.

Поезд дёрнулся, из паровозной трубы вырвался столб чёрной копоти, и состав, сильно раскачиваясь на разбитых стыках, медленно потянулся за локомотивом.

В генеральском салоне у окна стоял Сталин. В своём неизменном френче, мягких сапогах из тонкой кожи и, конечно, с трубкой в руке, Верховный выглядел уставшим. Сталин задумчиво смотрел на проплывающий мимо перрон. Взгляд Иосифа Виссарионовича был устремлён на развалины вокзала, среди которых, буквально через каждые три-четыре метра с автоматами ППШ на груди, застыли солдаты.

Сталин был взволнован. Председатель Ставки Верховного командования знал, что город его имени – Сталинград, был сильно разрушен, но за эту короткую остановку по пути в Баку, он убедился в худшем – город не разрушен – его практически не было.

Хаос! Фантастический хаос… Обломки стен, полуобгоревшие остовы обрушенных зданий, огромные кучи щебня и одиноко торчащие трубы среди городских развалин. А дальше, сколько хватало глаз, припорошенные снегом груды, груды, груды обломков и копошащиеся в них чёрные фигурки людей…

Но вот потянулись пустыри, Сталинград остался позади.

Литерный поезд № 501 набрал скорость. На плавном изгибе железнодорожного пути сквозь небольшие снежные завихрения поднимаемые степняком, Сталин разглядел паровоз, толкающий впереди себя железнодорожную платформу, загруженную мешками с песком.

Верховный молчал, он был задумчив и хмур. И было от чего…

Поездка не заладилась сразу. После выхода состава из Москвы вечером 22 ноября, на одной из станций – ночью, во время кратковременной остановки в тендер пробрались трое неизвестных. Оказалось, сбежавшие уголовники решили таким образом добраться до Баку.

Вспоминая это, Сталин даже усмехнулся. «Не повезло им». Дальше больше… То паровоз ломался, то колёсные подшипники на вагонах плавились, то рельсы от низкой температуры лопались… А тут ещё после Саратова из-за гололёда нарушилась закрытая телефонная ВЧ-связь…

Совсем стемнело. Сталин продолжал смотреть в окно.

«Лаврентий разбёрётся, конечно. Своё дело знает… – размышлял Сталин. – Дальше Баку… Там самолёт… И Тегеран… Надеюсь, Берия там всё предусмотрел», и тихо произнёс: – Нужен второй фронт.

В звуконепроницаемом салоне было тихо и жарко. Едва слышно урчал вытяжной вентилятор. Окна, кроме одного, подле которого стоял Сталин, были задрапированы плотными шторами. Настенные, двух рожковые светильники мягко освещали пространство вагона – Иосиф Виссарионович не любил яркого света.

Сталин расстегнул верхнюю пуговицу френча, затем, не спеша задёрнув штору, сел за стол, намертво привинченный к полу.

За столо, боясь нарушить размышления Верховного, сидели Молотов и Ворошилов – члены делегации, направляющейся в Тегеран для переговоров с президентом США и премьер-министром Великобритании. В салоне также находился, не рискнувший сесть за общий стол, генерал Штеменко⁷⁴.

Боясь лишний раз пошевелиться, генерал мучительно повторял про себя текст последней фронтовой сводки, мысленно сверяя её с картой, что лежала рядом с ним.

Услышав фразу Хозяина⁷⁵ о Втором фронте, присутствующие насторожились. Однако, Сталин, садясь за стол, тему не стал развивать, и подчинённые успокоились.

На столе, вдоль которого стояли стулья с высокими спинками сверху затянутые белыми чехлами, лежали папки с документами и поверх, блестя глянцевой обложкой, американский журнал «Time», январского, 1943 года выпуска. На красочной обложке журнала фотография – «Человек года – Сталин».

Блеснувший яркой обложкой журнал привлёк внимание Верховного. Он взял его и раскрыл на помеченной им ранее странице.

В полной тишине, нарушаемой только едва слышимым перестуком колёс, Сталин углубился в чтение статьи, посвящённой ему – Сталину. На абзаце со словами «…только Иосиф Сталин в точности знает, как близко Россия подошла к поражению в 1942-м. И только Иосифу Сталину достоверно известно, что ему пришлось сделать, чтобы Россия это преодолела…», он с раздражением закрыл журнал, и тихо прошептал: – Писаки…

На противоположной от него стене, над широким диваном, висело большое зеркало. Сталин машинально взглянул на своё отражение. Бледный вид, лицо в мелких оспинках, ему не понравились. «Хм… Года – не красят…», – и тяжело вздохнул.

– Клим, – отодвигая от себя журнал, глухим голосом произнёс Сталин, – ловкий тот малый, что мне руку успел подставить.

Видевший неловкость Сталина при посадке в вагон, Ворошилов ответил коротко: – Стараемся, товарищ Сталин.

– Ну-ну.

Затем Иосиф Виссарионович бросил взгляд на Молотова. – Что-то я не заметил переводчика Бережкова.

– Он будет к сроку. Прилетит в Тегеран отдельным самолётом, товарищ Сталин, – ответил Молотов.

– Ну-ну, – опять пробурчал Верховный. Затем добавил: – До ужина далеко. Чаю?!..

Молотов и Ворошилов с готовностью кивнули. Штеменко слегка скривился. Сталин усмехнулся.

– Товарищ Штеменко – кофе предпочитаете?.. Тоже неплохой напиток, не стесняйтесь.

– Так точно, товарищ Сталин, – смутившись, поспешно ответил генерал, вскочив со стула.

– Сидите, сидите.

Верховный нажал на кнопку, укреплённую сбоку стола. Через несколько секунд с мягкой улыбкой вошла симпатичная девушка в белоснежном фартуке. – Слушаю, Иосиф Виссарионович. И Молотов и Ворошилов не удержались – расплылись в загадочной улыбке.

– Чаю нам принеси. А этому застенчивому генералу… – Сталин показал на Штеменко, – кофе.

Затем, он не спеша покопался в карманах, достал из одного спички, из другого пачку папирос «Герцоговина Флор». Привычно выбил из двух папирос табак в трубку, слегка утрамбовал пальцем, и раскурил её.

– Коба⁷⁶, врачи же запретили трубку. Папиросы рекомендовали, – прошептал тихо Ворошилов. Сталин отмахнулся.

Тонкий аромат табака моментально распространился по всему помещению. Затянувшись, словно размышляя, Сталин произнёс:

– Сталинград отстояли… По всем фронтам более двухсот немецких дивизий разгромили. Немцы покатились на Запад.

Молотов ухмыльнулся. – Не зря, товарищ Сталин, японцы после Сталинграда засуетились. Хотят выступить посредниками… Этот Сигэмицу⁷⁷ на сепаратный мир с Гитлером намекает. Письмами завалил нас…

– Хрен им теперь, а не мир с Гитлером… – произнёс Верховный.

– Ради примирения нас с немцами японцы готовы отдать нам и Южный Сахалин и Курилы и признать «советской сферой влияния» Северный Китай, Маньчжурию и Внутреннюю Монголию… – вставил Молотов.

– Вот-вот. А где эти узкоглазые раньше были… – зло произнёс Сталин. И тут же тяжело вздохнув, добавил: – Но и наши потери огромны… Резервов нет…

Помолчав, Сталин произнёс: – Вячеслав, напомни нам о своей встрече с союзными министрами в Москве по поводу места встречи.

Молотов с готовностью стал докладывать.

– Наши союзники сразу отказались от нашего предложения встретиться в Астрахани или в Архангельске. Аляску, Каир, Стамбул или Багдад, отвергли мы. Согласились на Тегеран. И тому были причины. В Тегеране достаточное количество советских войск обеспечивающих поток военных грузов по Ленд-лизу из Персидского залива на нашу территорию.

Молотов посмотрел на Сталина. – Плохо другое, товарищ Сталин. Город кишит немецкими шпионами и диверсантами. Есть угроза покушения на вас троих, Коба.

– Ну, во-первых, кишел… Контрразведка наша сильно подчистила Тегеран от агентов. И потом, Вячеслав, зачем нас убивать? И без нас найдутся люди способные разгромить фашистов. А вот захватить нас – всю Тройку в плен… Он поднял палец вверх.

– Эффект намного больший, геноцвали, – усмехнулся Сталин. Но при этом дрогнули лишь его аккуратно подстриженные усы над губой, лицо же, из добродушного ещё секунду назад, стало жёстким и злым.

– Возможно, товарищ Сталин, возможно, – не обратив внимания на изменившееся настроение Хозяина, согласился Молотов. – Этим вопросом товарищ Берия занимается. И вы правы, работники службы госбезопасности в самом Тегеране уже арестовали массу немецких диверсантов и шпионов.

Сталин хмуро кивнул головой, и после небольшой паузы, добавил: – Интересно, как немецкая разведка узнала о нашей встрече?

Присутствующие пожали плечами. Тогда Сталин сам ответил.

– Думаю, мы никогда не получим ответа на этот вопрос. Вы же в курсе, товарищи, немцы разработали операцию по ликвидации нас – руководителей, во время конференции. Даже название ей дали: «Длинный прыжок».

– И как только немцы узнали об этом. Ведь только три недели назад – восьмого ноября, президент Рузвельт окончательно дал согласие на встречу в Тегеране, – возмутился Молотов.

– Со слов Берии, мы об этом «прыжке» узнали от нашего разведчика Кузнецова. Он в ровенских лесах в партизанских отрядах Медведева воюет, – показал свою осведомлённость Ворошилов. – Недавно опять в Тегеране арестовали группу диверсантов. А сколько их ещё осталось неизвестно.

Молотов продолжил.

– Правительство Реза-шаха войска наши и англичан не хотело к себе пускать, зато все условия создало для немцев.

– В начале войны в Иран хлынула толпа голодных беженцев, так что проблем у абвера и гестапо с вербовкой агентов не было, их пруд пруди, – несмело вставил Штеменко.

Молотов недовольно взглянул на генерала. – Мы правильно сделали, что вместе с англичанами ввели свои войска в Иран в 41-ом. Шах возмущался, конечно… Он немцам благоволил. Пришлось заставить старика отречься в пользу Мухаммеда Реза из династии Пехлеви.

– Где старый-то шах сейчас? – поинтересовался Сталин.

– В Южной Африке, кажется.

– Глупая старость жалка не менее, чем трусливая юность, – философски изрёк Сталин. И через паузу, добавил: – Продолжай, Вячеслав Михайлович.

В это время девушка-официанткавкатила в салон тележку, на которой стояли чайник, небольшой кофейник, сахарница, вазочка с вареньем и тарелка с печеньем, накрытая салфеткой. На нижней полке тележки находились стаканы в подстаканниках, фужеры, две бутылки красного, грузинского вина «Хванчкара», сыр – сулугуни. Разговор за столом прервался.

Девушка расставила напротив каждого из сидящих за столом стаканы, блестящий никелем кофейник и фарфоровый чайник поставила посередине, и, показывая рукой на бутылки, многозначительно посмотрела на Сталина.

– Не надо. Ужин впереди, – махнув рукой, произнёс Сталин. – Иди.

В глазах шестидесятичетырёхлетнего грузина вспыхнула и тут же погасла живая искорка мужского интереса. Сталин пригладил рукой усы, и чтобы скрыть этот внезапный порыв, стал усердно выбивать в пепельницу остатки табака из погасшей трубки.

Когда за официанткой закрылись двери, Молотов продолжил.

– Главный вопрос, который мы обсуждали с коллегами, конечно, открытие второго фронта в Европе. Вроде бы союзники дали согласие высадиться в следующем году… Но тянут… тянут… То у них нехватка транспортных средств для переправки войск, то надо сначала покончить в Северной Африке с Роммелем⁷⁸, то сезон не тот – шторма… А потому сроки высадки в Северной Франции мы не смогли уточнить. В основном-то упирались англичане. Иден⁷⁹ и не скрывал, что они хотят высадиться в Италии.

– А что американская сторона? – задал вопрос Сталин.

– Госсекретарь Корделл Хэлл в общем-то наш сторонник. Он поначалу предложил начать широкое наступление в Северной Африке, и считать это вторым фронтом. Но после вашей встречи, товарищ Сталин, в августе 42-ого с Черчиллем и Гарриманом⁸⁰, американцы передумали и решили – второй фронт нужен в Европе. Обещают 30 американских и 18 английских дивизий. А сколько будет на самом деле?!.. Кто знает…

Молотов вытер потное лицо.

– По правде сказать, я не уверен и сейчас, что союзники сподобятся на второй фронт в ближайшее время. Впечатление, ещё что-то хотят вытрясти из нас.

– Союзники, говоришь, тянут… Они не тянут, Вячеслав со вторым фронтом! Они выжидают, кто кого! В начале октября этого года из военной миссии Лондона сообщили нам…

Сталин подошёл к столу, открыл папку с документами, достал нужный, и стал медленно его зачитывать.

«Второй фронт в Западной Европе не открывается по чисто политическим соображениям. Считается, что русские недостаточно ослаблены и все еще представляют собой большую силу, которой опасаются как в Англии, так и в Америке. В Англии уже создана 500-тысячная экспедиционная армия, которая содержится в полной готовности и которая обеспечена всем необходимым, в том числе и флотом для высадки на континенте… Более всего наши союзники боятся вторжения русских в Германию, так как это может, как здесь считают, вызвать коммунистические революции во всех странах Европы…».

Вот, товарищи, одна причина по которой союзники тянут с открытием Второго фронта. Сталинграда им мало.

– Не будь победы в Сталинграде и нашего широкого наступления на всех фронтах, неизвестно против кого и с какой бы стороны появились второй и третий фронты, – изрёк Молотов.

– Точно!.. – произнёс Ворошилов. – Пресса в Америке весьма скупо сообщает о зверствах фашистов на нашей территории. Но с каким жаром в начале войны расписывала наши промахи. Словно специально подготавливала общественное мнение к поражению России.

– Ну, да ладно! Наша задача, товарищи, теперь заставить союзников как можно быстрее начать активные действия в Европе.

Сталин немного помолчал.

– Давайте чай пить, – остывает. Сергей Матвеевич, – обращаясь к Штеменко, произнёс Верховный, – вы свой кофе допейте, и нам доложите про обстановку на фронтах за последние сутки.

Штеменко налил из кофейника в стакан порядком остывший напиток, торопливыми глотками выпил, не найдя салфетку, вытащил из кармана платок и вытер губы. Затем встал.

Он расстелил на столе карту, возле себя разложил листки с данными фронтовых сводок.

– Указку возьмите. На диване лежит, – подсказал Сталин.

– 25 ноября 1943 года ударная группа Белорусского фронта вышла в тыл неприятельских войск, оборонявшихся в районе Гомеля, – чеканя слова, начал докладывать Штеменко. – 3-я армия генерала Горбатова нанесла внезапный удар в направлении города Быхова, а части 63-й и 11-й армий вынудили немцев к поспешному отходу. Вчера, товарищ Сталин, – 26 ноября, Гомель был полностью освобождён от противника.

Сталин встал из-за стола. Подошёл к карте.

– С этим ясно. А что в районе Кременчуга?

Штеменко обвёл указкой город. – Очень сильные укрепления немцев там, товарищ Сталин. Идут тяжёлые бои. Но некоторыми опорными пунктами наши войска уже овладели.

Сталин стал расхаживать вдоль стола. Штеменко прервал доклад.

– Мы вас слушаем, слушаем, товарищ Штеменко. Продолжайте.

Доклад генерала длился ещё какое-то время. Убедившись что тревожных вестей с фронта нет, Верховный закончил совещание.

Когда Молотов и Ворошилов стали выходить из салона, Верховный напомнил им: – «Длинный прыжок» не простая угроза немцев, будьте максимально осторожны.

На станцию Килязи, что в восьми десятках километров от Баку, поезд прибыл 26 ноября. На следующий день делегация должна была лететь в Тегеран. Сталин, не любивший самолёты, не столько за возможность в любой момент разбиться, сколько из-за отсутствия во время перелёта на борту оперативной связи. Именно в такие часы Верховный главнокомандующий чувствовал себя беспомощным. И это делало Иосифа Виссарионовича хмурым и неразговорчивым. Но летал он очень редко.

Армянское кладбище

В начале войны Тегеран действительно кишел беженцами из Европы. Среди них были и состоятельные люди, стремившиеся избавиться от опасностей войны. Многие сумели перевести свои капиталы в Тегеран, и жили здесь вольготно. Их можно было видеть в роскошных автомобилях, в дорогих ресторанах, в престижных магазинах.

Основная масса беженцев всё необходимое приобретала на рынках. Тегеранский рынок поражал в те скудные годы богатством и разнообразием товаров. Среди разношёрстной массы приезжих скрывалось большое количество немецких агентов.

В предвоенные годы шах Ирана Реза-шах открыто симпатизировал Гитлеру. Его правительство создало благоприятную обстановку для немецких коммерсантов, чем воспользовалась гитлеровская разведка. Одним из резидентов службы германской безопасности был Франц Майер, который, не гласно конечно, конкурировал с параллельной, сетью Абвера.

Не дремали и советские разведчики. С февраля 1940 года по август 1941 года, когда в Иран вошли советские и английские войска, нашей разведке удалось обнаружить не одну сотню вражеских агентов Германии, в том числе и среди иранских министров, депутатов, высших сановников правительства, советников в спецслужбах, министерствах и шахском дворце. За месяц до начала конференции всех выявленных агентов арестовали. Но небольшая часть осталась. Разведки союзников, и день и ночь разыскивали оставшихся немецких агентов.

В результате активных действий контрразведки союзников, Берлин резко снизил свою активность в Тегеране, как результат – упали и шансы осуществления операции «Длинный прыжок».

И, тем не менее, несмотря на большую работу спецслужб СССР⁸¹ и Великобритании, в конце ноября 1943 года угроза покушения на Большую Тройку теоретически существовала.

14 ноября 1943 года группа диверсантов из шести человек высадилась в районе города Кум, что в нескольких десятках километров от Тегерана. Группу диверсантов тут же обнаружила советская разведка. Однако, арестовывать её не стала, намереваясь выследить её дальнейший путь и контакты.

Переодевшись в местных жителей, диверсанты на верблюдах, а затем на грузовике через десять дней добрались до столицы Ирана, поселившись на конспиративной вилле. Вскоре, в условленном месте на краю города диверсанты оставили привезённый с собой груз. В разное время к месту закладки приходили двое нищих. Они частями забирали содержимое посылки, после чего скрывались в глухих кварталах старого города, где слежка была невозможна. Наши разведчики запомнили их лица и установили место постоянного нахождения этих попрошаек, – улица, ведущая в центр города и к кладбищу. За ними стали следить. Очень скоро советские разведчики совместно с англичанами смогли перехватить переговоры немецких радистов с Берлином и к приезду союзных делегаций в Тегеран всю группу диверсантов арестовали. Радистов принудили работать под контролем. В конечном итоге им разрешили передать в Берлин об их задержании, после чего немецкая разведка окончательно отказалась от планов по проведению операции. Но задержанные диверсанты не знали в лицо своего резидента, и где он находится, тоже.

Опасность покушения на лидеров стран-участников антигитлеровской коалиции оставалась

И какие бы были последствия, если бы немцам удалось всё же ликвидировать в Тегеране лидеров союзных стран?!..

Нет, войну немцы всё равно проиграли бы, но точно – послевоенный мир был бы другим. А угроза покушения на участников конференции исходила от небольшой группы немецких шпионов, глубоко законспирированных в дебрях огромной иранской столицы.

Даже трудно представить себе что было бы если… Впрочем, не будем забегать вперёд.

А день начала работы конференции приближался. Все силы двух разведок были брошены на поиски неуловимого немецкого агента.

В Иране нигде нельзя встретить столько уличных попрошаек как в Тегеране – его азиатской, точнее, южной части с кривыми, грязными и пыльными улицами, домиками, спрятавшимися за высокими глинобитными стенами, потрескавшимися, облупившимися от времени.

Среди мечетей, вонзающие в небо остроконечные пики минаретов, медресе⁸², восточных бань и множества караван-сараев сидят, лежат, стоят попрошайки. Милостыню здесь просят все, не гнушаются этим и состоятельные люди, довольно искусно переодевавшиеся в нищих. Трудно в столице отличить бедного перса от богатого по его одежде, вкусам, понятиям и желаниям, если он держится строгих правил мусульманского быта. И все же бедных здесь много больше, чем богатых, и больных больше, чем здоровых. А ещё одна отличительная черта иранцев – курение опиума – в стране насчитывалось до миллиона таких курильщиков.

Под платанами, раскинувших свои густые кроны вдоль одной из улиц, тянулся арык, по которому струилась мутная вода. Вдоль него. на тротуаре, прислонившись к стене, рядком сидели уличные писцы, и за плату тут же сочиняли для неграмотных жителей жалобы и прошения. Улица брала своё начало у площади Топ-Хане, затем огибала городской базар «Амир» и, петляя, невыразимо печально утыкалась в старое армянское кладбище. Армянским его называли больше по привычке – хоронили там всех, кто имел деньги.

На отрезке этой улицы, идущей вдоль базара, с наступлением дня и до поздней ночи всегда людно и шумно. С огромного базара доносится перестук молотков чеканщиков, наносящих витеиватые узоры на медной посуде, сюда же вплетаются выкрики зазывал лавок и харчевен. Ноздри щекочут пряные запахи, дым от поджариваемой на базаре баранины, запах кофе, приготавливаемый на раскалённом песке, ароматы фруктов.

Вот и сегодня, в лучах полуденного солнца, завернувшись в грязные халаты, накинутых поверх длинных до пят рубахах с обтрёпанными полами, выставив напоказ свои увечья, в ожидании подачки сидят попрошайки. Их много, но у каждого своё место, все знают друг друга и ревниво относятся к вновь прибывшим попрошайкам. Правда, как-то хромой молодой парень, Геворком назвавшийся, явно армянин и жалостливого вида, втиснулся недавно в их ряды, нагло расстелив на землю свой замызганный коврик. Нищие уж было хотели его выгнать, и намеревались даже побить, но посмотрев на его крепкие руки, решили повременить с расправой. А тут, как-то, к нему подошёл офицер, судя по погонам – советский, и тоже армянин, и этот офицер вывалил парню целую пригоршню мелких монет. Как только офицер ушёл, этот хромой тут же честно поделился со всеми, раздав каждому по монете. Это понравилось убогим, его оставили в своих рядах.

Геворк и сегодня сидел подле одного из нищих – старика, с одной рукой и несвежей повязкой на глазу. Рядом со стариком с утра пустовало место. – Где же Хасан? – в какой раз вопрошал у соседей хромой парень. Но те только пожимали плечами, не сильно расстраиваясь его отсутствием. Наконец, один из попрошаек вспомнил.

– Вах… Совсем забыл. Аллаху угодно было дать работу Хасану. Его наняли могилу копать на кладбище. Не будет его…

– Везёт, – подал голос один из нищих, проворчав: – И то хорошо… Нам больше достанется.

Но вот, попрошайки заметили двух пожилых персиянок, кутавшихся в просторные чёрные одежды. Впереди них с гордым видом шёл прилично одетый господин. Нищие тут же забеспокоились, стали поспешно принимать ещё более несчастный, жалостливый вид.

Подойдя к однорукому старику, господин надменно показал пальцем на пустующее возле него место, и произнёс: – А где?!..

– На кладбище, – промямлил нищий, явно недовольный отсутствием в руках господина милостыни.

?!..

– Могилу копает, – уточнил старик.

Господин что-то сказал женщинам, те кивнули, и господин продолжил свой путь, держа направление в сторону кладбища.

Вскоре, сидящий рядом со стариком хромой парень поднялся и, произнеся: – Пойду поищу Хасана, может и мне что перепадёт… – сильно хромая, заковылял вслед за господином.

Хасана, господин, действительно, нашёл на кладбище. Тот в одиночестве копал могилу. Выкинув из ямы очередную порцию земли, Хасан увидел над собой фигуру человека и, посчитав его за начальника кладбища, который будет требовать свою долю за рытьё, вздрогнул. Однако, присмотревшись, узнал в этом человеке знакомого господина. Тот иногда давал ему работу. Хасан успокоился.

Не здороваясь, господин с той же надменностью, что и с попрошайками ранее, спросил: – Когда закончишь?

– К вечеру, думаю, господин.

– Хорошо. Есть работа. Пойдём.

Бросив заступ⁸³, могильщик поспешил за благодетелем.

Давая возможность Хасану договориться с господином, Геворк не решился сразу подойти к своему собрату по промыслу. Стал наблюдать за ним со стороны, спрятавшись за высокими кустами и густой кроной дерева, растущего рядом с соседним памятником.

Вскоре господин и Хасан подошли к забору, ограждавшему кладбище. Геворк увидел, как важный господин ткнул пальцем в свободное место между двумя старыми могилами.

– Копай здесь, Хасан. Время есть. Знакомый мой сильно болен… И вот-вот… В общем, завтра приступай, – с трудом разобрал Геворк надменный голос господина.

– Сделаю, господин быстро, можете не сомневаться, – заискивающе ответил Хасан.

– Сделанное быстро – это от шайтана, медленно – от Бога! Запомни эти слова глупец, – назидательно произнёс господин, и степенно направился к выходу.

Хасан постоял, видимо, прикидывая объём работ, затем выглянул за невысокий, местами обсыпавшийся забор. И тут Геворк увидел на лице Хасана довольную улыбку. Видимо, он что-то увидел за забором, сильно поразившее его. До Геворка донёсся мало разборчивый и весьма удивлённый возглас нищего могильщика. Слегка подувший ветерок заглушил его слова. Он разобрал лишь окончание фразы, похожее на – Гот. А вскоре, так и не заметив соседа, Хасан чуть не бегом поспешил к своей могиле, где тут же приступил к работе.

Геворк вышел из своего укрытия и на том же месте, откуда выглядывал Хасан, также посмотрел за забор. Он увидел обычный пустырь шириной около семидесяти метров, у края которого стоял глинобитный дом, рядом с домом – старый платан, а ещё далее – купол минарета. В метрах пятидесяти, вдоль забора вверх, у небольшого строения внутри которого бил родник, выстроилась привычная очередь иранцев, покупающих родниковую воду. По всему пустырю торчали камни.

«Странно, что могло удивить Хасана? – ковыляя к выходу кладбища, размышлял Геворк. – Старый дом?.. Очередь за водой?.. Он и сам часто покупал там воду. Вода чистая, вкусная. Говорят, именно отсюда она течёт в шахский дворец… Ну, не торчащие же из земли камни его удивили?»

Проходя мимо иранцев, стоявших за водой, он ещё раз мысленно задал себе вопрос: «Чему же удивился Хасан?». И не смог ответить. Вздохнув, Геворк направился на своё место. Проходя мимо попрошаек, он встретился с мимолётным взглядом, проходящего мимо него парня, катящего вручную велосипед, и слегка пожал плечами.

Его собратья по ремеслу – попрошайки, были на месте, и одному из них, как раз в это время, пожилая иранка с держащейся за её руку маленькой девочкой, бросила монетку. Геворк сел на свой коврик рядом со стариком. Возле старика стоял, чего ещё не было с утра, местами сильно потёртый, с небольшими вмятинами в медном корпусе, кальян. От него, словно змея, ко рту старика тянулся гибкий кожаный чубук с обгрызенным деревянным мундштуком. Глаза его были закрыты, весь вид его источал блаженство, слегка шевелились губы… Старик разговаривал с Аллахом.

Надеюсь, вы, дорогой читатель, уже догадались, что хромой парень – Геворк, – сотрудник разведки, следивший за двумя попрошайками, имевшие свои места на описываемой выше улице. Это они приходили к месту закладки немецкой посылки. Хасан в их числе не значился.

О нашем хромом парне – девятнадцатилетнем армянине Геворке, фамилия которого была Вартанян, нужно сказать особо.

Сын советского разведчика-нелегала, по заданию нашей разведки работавший в Иране, Геворк, естественно, уже в пятнадцать лет тоже стал сотрудничать с разведкой в Тегеране. Парня курировал Иван Агаянц – резидент Народного комиссариата госбезопасности СССР в Иране. В Тегеране Вартанян собрал группу из семи человек. Это были ребята разных национальностей: армяне, ассирийцы, лезгины. Парни занимались наружным наблюдением, доставкой поручений и другими мелкими делами. И всем, конечно, хотелось большого, значимого дела. И они его получили. По заданию Агаянца, Геворк с товарищами следил за двумя попрошайками, замешанных в связях с разоблачённой группой немецких диверсантов.

К воротам советского посольства подкатил автобус – пузатый «Форд», выкрашенный в маскировочный зёлёный цвет. Хотя в это время года этот цвет в Тегеране больше демаскировал, чем скрывал. Шумно разговаривая, из автобуса повалили американцы – технический персонал и охрана, живущие на окраине города в своей посольской миссии. Показав пропуска на входе, американцы той же шумной гурьбой направились по дорожкам в сторону отведённых для их президента особняка.

Обширная усадьба русского посольства в Тегеране занимала около одиннадцати гектаров и по периметру была обнесена высокой каменной стеной. Среди старого посольского парка стояло несколько зданий из светлого кирпича, в одном из которых должна была проходить сама конференция. Для обслуживающего персонала русской делегации был отведён одноэтажный дом с мавританскими колоннами, где в прошлом находился гарем персидского вельможи, напротив – бассейн, заполненный к приезду делегации водой. Особняк же, где была канцелярия нашего посольства, предназначался под резиденцию Президента США. Если бы Рузвельт остановился в своём посольстве, то ему пришлось бы ездить на переговоры по узким тегеранским улицам, где в толпе могли скрываться оставшиеся в городе агенты третьего рейха, и им легко можно было забросать кортеж главы государства гранатами.

Советское и британское посольства располагались напротив друг друга на улице, идущей от центра города к армянскому кладбищу. В целях секретности, уже к концу ноября проход между дипломатическими миссиями был перегорожен шестиметровыми щитами. Вокруг посольств расположились советские зенитчики, пулеметчики и многочисленная охрана НКВД.

В дальнем углу от центрального входа на территорию посольства, недалеко от забора, в гуще аккуратно подстриженных вечнозелёных кустарников, под густыми кронами голых ветвей мощных платанов, стояло небольшое неприметное одноэтажное здание с явно побеленными совсем недавно стенами и выкрашенными рамами окон.

Зябко поёживаясь, у входной двери этого здания курила группа советских офицеров. Рядом с ними стояли двое мужчин в штатском и офицер госбезопасности в звании подполковника. Один из штатских, в длинном чёрном пальто с надвинутой на лоб широкополой шляпе, что-то тихо говорил совсем молодому парню. Тот слушал рассеяно, не перебивал, в знак согласия местами даже кивал, но было видно, мысли молодого человека были о другом. Этим молодым человеком был Геворк Вартанян, а старший товарищ Иван Агаянц. Лицо резидента было озабоченным. Подполковник – Николай Кравченко, в беседе своих коллег участия не принимал. Погружённый в свои мысли, он курил. Все ждали Берию.

Руководитель советской госбезопасности появился внезапно. В окружении помощников, он словно вынырнул из близ растущих кустов. Полы его длинного и чёрного пальто были в грязи, лицо злое, взгляд неприветливый. Поправил чёрную с широкими полями шляпу, Берия остановился у двери здания и рукой показал в сторону дальней части забора, обход которого только что завершил. – Я что, должен сам проверять всё? Немедленно дайте указание выставить в той части территории круглосуточный пост.

Один из сопровождающих его полковников коротко произнёс:

– Слушаюсь, товарищ Берия!

Сверкнув стёклами своих круглых очков, Берия посмотрел в сторону людей, стоявших у входа в здание. Его внимание привлекла фигура одного их них в таком же как у него чёрном пальто и того же цвета фетровой шляпе. Узнав в нём местного резидента Ивана Огаянца, Лаврентий Павлович недовольно буркнул: – Что за маскарад, Огаянц? В Тегеране все так ходят?

– Никак нет, Лаврентий Павлович, – смущаясь, ответил резидент. – Не подумал!

Видя смущение сотрудника, Берия произнёс: – Заходите. Затем он перевёл взгляд на подполковника, и добавил: – Кравченко, вы тоже.

В окна кабинета коменданта посольства, скрытых деревьями, дневной свет проникал с трудом. Электрический свет с потолка освещал только центральную часть большой комнаты, оставляя по углам полумрак. Сбросив пальто, Лаврентий Павлович сел за стол – широкий, с небольшим бюстом вождя на краю и помпезным чернильным прибором посередине. Кравченко, Огаянцу и Вартаняну, сесть Берия не предложил, презрительно скривив губы, он разглядывал их. Пронизывающий взгляд грозного руководителя, усиленный линзами очков, казалось, проникал во внутрь, стесняя дыхание и заставляя лоб сотрудников покрыться лёгкой испариной.

Одет Берия был в обычный, без регалий тёмный костюм, и даже недавно присвоенная ему золотая звезда Героя Социалистического труда, отсутствовала на его груди. Воротник лёгкого шерстяного свитера, видимо, ему слегка натёр шею, и Лаврентий Павлович рукой часто оттягивал воротник и морщился. Продолжая пристально разглядывать присутствующих, Лаврентий Павлович нервно отбивал пальцами по столу одному ему известную мелодию.

Наконец, показывая на Геворка, Берия тихо, с усмешкой, произнёс:

– Огаянц, это и есть твоя «Лёгкая кавалерия?⁸⁴ Это с ним вы ловите диверсантов?

– С ним, товарищ Берия, – не по-военному ответил Иван Иванович. – Вы хотели встретиться с Вартаняном. Его группа из семи человек очень помогла нам в обезвреживании многих немецких шпионов. Берия взглянул на Кравченко.

– Точно так, товарищ Берия, – ответил подполковник.

И тут, забыв о своём желании встретиться с молодым человеком, Берия взорвался. Что-то произнеся по-грузински, он вскричал:

– А вы, товарищи догадываетесь о своей личной ответственности за жизнь товарища Сталина… Молчу уже про остальных участников конференции. Где Майер? Я спрашиваю вас – Огаянц, где он?

– Мы все, товарищ Берия, работаем по семнадцать часов в сутки.

Кравченко поддержал Огаянца. – Личный состав полка НКВД круглосуточно патрулирует все прилегающие к посольствам улицы, товарищ Берия. На всех объектах, связанных с проведением конференции, выставлены посты охраны.

– Даже в будке подачи воды в наше и английское посольство выставили охрану, – вставил Огаянц. – Следим за всеми подозрительными…

Берия выскочил из-за стола.

– Меня не интересуют подозрительные лица… – перебив резидента, закричал он. – Я ознакомлен с вашими рапортами, и спрашиваю… Почему до сих пор не выяснена связь тех двух нищих иранцев, что забирали недавнюю посылку диверсантов? Кому они её передали? Кому?..

Берия опять сел за стол. Он немного успокоился и уже более спокойно продолжил.

– Вот-вот прилетят делегации. Что я должен сообщить товарищу Сталину. Что рядом с посольством бродит некий диверсант и только ждёт удобного случая, чтобы вас, дорогой наш вождь, угробить? Что этот диверсант Майер со словами «О Main Got», бросит гранату в вас, товарищ Сталин? Но вы не волнуйтесь дорогой Иосиф Виссарионович, граната до вас не долетит… Есть такие советские люди в Тегеране, которые тут же на лету её перехватят. Так что ли?

И Берия тут же рявкнул: – Отвечайте, Огаянц!..

Огаянц не знал, что ответить. Опустив голову, он молчал. Молчал и подполковник.

При последних словах рассерженного Берии, стоявший рядом с Огаянцем Вартанян, вдруг вздрогнул. Что-то очень знакомое послышалось ему в словах Берии. «Что?..», – спросил он себя. Геворк стал мучительно вспоминать события последних дней.

– Сколько вам ещё добавить людей? – неожиданно тихим, усталым голосом, произнёс Берия.

– Людей достаточно, товарищ Берия, – только и произнёс резидент. В знак согласия кивнул и Кравченко.

– Вот что, Огаянц! Сегодня же вместе с Кравченко арестуйте этих нищих и приведите к моим специалистам. Идите, Огаянц. Кравченко тоже свободен. У вас есть десять часов – не более, – зловеще произнёс Берия. – Держать меня в курсе, и ночью тоже. Свободны.

Сговорившись с подполковником о мероприятиях по аресту подозрительных нищих, Огаянц с Вартаняном направились к выходу из посольства. Выйдя через неприметную калитку за ограду, Огаянц надвинул на лоб шляпу, застегнул на все пуговицы плащ и зябко поёжившись, произнёс: – Геворк, беги к своим попрошайкам, проследи за ними, чтобы ненароком не исчезли. Я найду Кайманова⁸⁵…

Внезапно Геворк остановился. Он схватил за руку Огайнца и боясь потерять мысль, волнуясь, тихо прошептал: – Хасан… Хасан… Иван Иванович, Хасан…

Огаянц удивлённо посмотрел на своего молодого помощника.

– Что, Хасан?

– Я вам докладывал, что этот попрошайка-могильщик очень обрадовался, выглянув за забор кладбища, помните?

Продолжая удивляться, Иван Иванович пожал плечами.

– Ну…

– Вы сказали, что посольства получают воду из источника что рядом с кладбищем… Так?..

– Так…

– И Хасан что-то произнёс, что оканчивается на слово похожее – Гот… Так это было – «Main Got». Точно, Иван Иванович. Хасан – немец! А могилу он третьи сутки копает прямо у забора, а водоводный канал проходит рядом, и на его пути английское посольство, а рядом – наше. Понимаете?

– Мать честная, – изумился Огаянц. – Прорыв горизонт, из могилы можно влезть в канал и по нему попасть прямо на территорию англичан… Где Хасан сейчас?.. – вскричал Огаянц.

– На кладбище…

Иван Иванович, а за ним Вартанян, бросились обратно в посольство.

Вскоре взвод охраны во главе с полковником Каймановым и Кравченко вбежали на территорию кладбища. Впереди взвода нёсся Вартанян, за ним Огаянц.

В это время замотанный в халат иранец поднимал из могилы очередную корзину с землей. Увидев подбегавших людей с оружием, он нагнулся и что-то прокричал вниз.

Геворк приготовился с ходу прыгнуть в могилу, но его оттолкнули два офицера, прыгнувшие вниз. И вскоре оттуда донеслись выкрики на иранском языке, русский мат, глухие звуки ударов… Растерянный иранец сразу поднял руки вверх. Его повалили на землю, приставив к его голове дуло автомата.

Через несколько минут, подталкиваемый снизу, показалась голова Хасана. Он злобно оглядел, окруживших могилу людей. Увидев Геворка, Хасан застонал, и по-немецки выругавшись, сплюнул.

Хасана тут же скрутили. Перепачканные землёй офицеры с помощью коллег, вылезли из ямы.

– Вовремя мы. Этот гад уже метров пять шурф прокопал и уткнулся в каменную кладку канала. Пару ударов, и он в канале, – отдышавшись, произнёс один из них. На губах Огаянца, впрочем, и у остальных тоже, заиграла счастливая улыбка.

Руки Огаянца слегка подрагивали. Пытаясь скрыть волнение, он стал судорожно прокручивать колёсико бензиновой зажигалки, пытаясь раскурить папиросу. – Ну вот, подполковник, – обращаясь к Кравченко, выдавил он из себя: – Не придётся нам с тобой ловить гранату на лету…

– Даже не верится, Иван Иванович, что гада этого нашли. 30 ноября Черчиллю стукнет шестьдесят девять лет. Планируется общий банкет в его апартаментах… Даже страшно представить что могло бы произойти. По секрету… И у меня руки дрожат до сих пор.

Несмотря на позднюю осень, в столице Персии в эти дни было сравнительно тепло. 27 ноября 1943 года, в пыльном и грязном Тегеране приземлились самолёты с советской делегацией. Во время перелёта в воздухе делегацию охраняло более двух десятков истребителей. Президент США Рузвельт и премьер-министр Великобритании Черчилль вместе со своими многочисленными делегациями прибыли в Тегеран на следующий день.

Уже на следующий день в столице Ирана выключилась телефонная связь, прекратили работу телеграф и все радиостанции, а центр города и район советского и английского посольства ощетинился дулами автоматов, танковых и зенитных орудий.

28 ноября 1943 года начала работать конференция антигитлеровской коалиции – СССР, США и Великобритании.

Тегеранская конференция

Из общего числа проживавших в Крыму евреев за период немецкой оккупации погибло к этому времени около сорока тысяч. Среди погибших значительная часть была евреев, взявших кредиты у «Агро-Джойнта». Их пай-акции остались на руках американцев. По мнению американских политиков, долг за кредиты по договору с РСФСР под крымскую землю остался.

Как мы помним, возвращение долга по займу с процентами окончательно должен был завершиться в 1954 году. В случае невозвращения кредита, взятая под этот кредит у РСФСР территория Крыма должна отойти американским держателям векселей (пай-акций). И долг этот не был забыт.

Эта история с долгом неожиданно всплыла на этой конференции, и для советской делегации она была полной неожиданностью.

В мундире офицера Королевских ВВС, с крылышками на лацканах, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль в своём первом выступлении при открытии конференции, вытащив изо рта неизменную сигару, произнёс:

«Господа! Наша сегодняшняя встреча представляет собой величайшую концентрацию мировой мощи, которая когда-либо существовала в истории человечества. Я молюсь, чтобы мы были достойны этой возможности, данной нам Богом, – возможности служить человечеству!»

Сталин с подозрительностью, но в тоже время с удовлетворением выслушал пафосное начало речи английского премьера.

– Кажется, союзники настроены оптимистично, – это радует, – прошептал Молотов на ухо Сталину.

– Плохо ты их знаешь, – пробурчал Верховный. – Поживём, увидим.

На конференции Сталин говорил взвешенно, спокойно, свои мысли он выражал весьма чётко и лаконично, чего не скажешь о Черчилле, говорившего длинно и туманно. Намеченные на день вопросы лидеры обсуждали, до неприличия, торгуясь за каждую мелочь. Однако, к обоюдному согласию, они всё же приходили довольно быстро.

Сталин много курил. Не тратя время на пустые разговоры, сохраняя полное хладнокровие в спорах, он раз за разом сводил переговоры к решению главной задачи – открытию Второго фронта. Союзники, однако, уходили от решения этого вопроса.

Черчилль и Рузвельт постоянно спорили. Сталин не вмешивался. Когда споры между ними затягивались, он старательно вырисовывал в блокноте красным карандашом волчьи головы. Фигурки получались забавные, и Молотов, украдкой поглядывая на творения Сталина, находил в них некоторое сходство с присутствующими.

Ближе к окончанию дневного совещания, видя недовольство «Дяди Джо», Рузвельт сам поднял было вопрос об открытии Второго фронта. Но члены английской делегации, мотивируя усталостью, подозрительно единогласно предложили отложить обсуждение этой темы на завтра.

«Ну, завтра, так завтра», – проворчал недовольно Сталин.

Когда же на следующий день стали обсуждать сроки операции «Оверлорд» – предполагавшей высадку англо-американского десанта на севере Франции, появились первые признаки разногласия. Сталин, как мог, подталкивал союзников к тому, чтобы они назвали точные сроки открытия Второго фронта. Однако, Рузвельт и Черчилль, противились назвать дату высадки союзных войск. Они мотивировали отсутствием у них достаточного количества плавсредств, плохими погодными условиями, а, следовательно, большими рисками… Сталин даже вспылил, выслушивая союзников. Но когда упрямый Черчилль дал понять, что «операция вообще может не состояться…». Он резко отодвинул свой стул и встал. Оглядев присутствующих, Иосиф Виссарионович, обращаясь к Молотову и Ворошилову, многозначительно, и достаточно громко, что не свойственно было его манере речи, рассерженно произнёс:

«Идёмте, нам здесь делать нечего, чтобы тратить время. У нас много дел на фронте…» И не спеша направился к выходу. Уже подходя к выходу, Сталин обернулся, и, посмотрев в сторону Черчилля, с сарказмом произнёс: – Невозможно выиграть войну не рискуя. Вы, сэр, напрасно так боитесь немцев.

Сталин сделал паузу, и добавил: – Конечно, если это у вас главная причина?

В зале переговоров нависла тишина. Представители делегации Англии и США встревожено посмотрели на «Дядю Джо»⁸⁶, а затем растерянно перевели взгляды на своих руководителей.

Не ожидавший от Сталина такой реакции, Черчилль заёрзал в кресле, отчего с его неизменной сигары, торчавшей во рту, просыпался пепел, обсыпав ему лацканы кителя. Назревал скандал.

– Меня не так поняли, господа! – покраснев, тихо, но так чтобы его услышал Сталин, проговорил Черчилль.

Сталин открыл дверь и сделал шаг в коридор. Как вдруг раздался голос Рузвельта.

– Маршал Сталин, если мне не изменяет память, мы приглашены вами на ужин. Я предлагаю прервать наше заседание и отведать прекрасные русские блюда. Мы очень голодны, не так ли мистер Черчилль?

Премьер министр Великобритании с готовностью затряс головою. Сталин остановился.

– Русские не меняют свои решения, господин президент, – улыбнувшись, ответил он. – Я жду вас.

Стол на девять персон был накрыт в небольшой гостиной, примыкавшей к залу заседаний. На белой скатерти ярким пятном выделялись миниатюрные флажки трёх держав. Между приборами и закусками были небрежно разбросаны красные гвоздики. Кроме официантов, в ожидании прихода основных участников обеда, в гостиной находились переводчики, Гарри Гопкинс⁸⁷, английский министр иностранных дел Иден и Молотов.

Ассортимент блюд был в советском стиле. Стол ломился от еды. Салаты, мясные и рыбные нарезки, куриный бульон, бифштекс… Из напитков – сухое кавказское вино, минеральная вода, лимонад и «Советское шампанское», произведённое в Крыму ещё до войны.

Но вот все собрались. Пока не сели за стол, официант – с военной выправкой и с каменным выражением на лице, внёс на подносе рюмки с водкой, коньяком и вермутом. Рузвельт попросил шампанского. Черчилль взял с подноса коньяк, проворчав: – Надеюсь – армянский…

Пригладив усы, Сталин произнёс короткий приветственный тост. Забыв про недавние разногласия, гости почтительно поблагодарили хозяина, после чего выпили, и дружно сели за стол.

Обед проходил в непринуждённой обстановке. Сталин пил мало. Не обошлось и без шутки с политическим подтекстом.

Расправившись с бифштексом, Черчилль, чтобы позлить Сталина, сказал: – А мне, джельтмены, сегодня приснилось, что меня назначили президентом Земли!

Черчилль фыркнул, и добавил: – И надо же такому присниться!

Рузвельт поддакнул: – А мне, господа, приснилось, что меня назначили президентом Вселенной!

Сталин не спеша взял папиросу, чиркнул спичкой, раскурил, и медленно, спокойно добавил: – А мне, господа, приснилось, что я никого не утвердил.

От удачной шутки «Дяди Джо» рассмеялись все, кроме одного – Черчилля, он – насупился. Затем сделав вид, что поперхнулся сигарным дымом, закашлялся.

Вскоре, сославшись на ряд неотложных дел, связанных с завтрашним банкетом по случаю своего дня рождения, английский премьер покинул здание советского посольства. Сославшись на необходимость, Рузвельт тоже на время покинул русскую делегацию.

Проводив гостей, Сталин вместе с Молотовым прошёл в небольшой кабинет, примыкающий к гостиной. Минут через десять дверь кабинета открылась, слуга-филиппинец подкатил инвалидную коляску с Рузвельтом к журнальному столику, поставив её напротив кресла, в котором сидел Сталин. Вслед за Рузвельтом вошёл Гопкинс. Затянув тормоз на колесе, слуга покинул помещение. Рядом с креслом Сталина, держа в руках блокнот, сидел русский переводчик. Переводчик американского президента на этот раз отсутствовал, а потому, вся нагрузка на перевод легла на русского. Гопкинс и Молотов расположились на неудобном для долгого сиденья диване с высокой вертикальной спинкой.

Официанты принёсли мороженое, кофейник и небольшой самовар с кипятком. Чашки, сахар и дольки лимона уже находились на столе. На небольшом столе у стены в ассортименте стояли бутылки со спиртным. В помещении сразу приятно запахло свежезаваренным кофе.

Сталин предложил Рузвельту папиросу, но тот, поблагодарив, отказался. Он вынул свой портсигар, вставил длинными тонкими пальцами сигарету в изящный мундштук и закурил.

– Конечно, господа, – выдохнув вверх струю дыма, начал говорить президент, – война нанесла России огромные разрушения. Вам, маршал Сталин, предстоят большие восстановительные работы. И тут Соединённые Штаты могут оказать вашей стране существенную помощь. Полагаю, после нашей совместной победы над Германией и её союзниками, мы могли бы предоставить Советскому Союзу кредит в несколько миллиардов долларов. Молотов и Сталин переглянулись между собой.

Рузвельт сделал паузу, пытаясь разглядеть реакцию «Дяди Джо» на обещанные им миллиарды. Однако, попыхивая папиросой, маршал никак не проявил эмоций.

– Разумеется, – с несколько недовольной интонацией продолжил Рузвельт, – кредиты, это ещё только общая намётка, Всё нужно обсудить в соответствующих сферах, но, в общем и целом, подобная перспектива мне представляется вполне реальной. Так ведь, Гопкинс?

Гопкинс улыбнулся и развёл в стороны руки. – Видимо так, сэр!

И оба загадочно улыбнулись.

Сталин насторожился: улыбки на лицах американцев совсем не означают их согласие, и маршал знал это. Американские улыбки ему уже порядком надоели. «Что же они хотят?», – задал он себе вопрос.

– Очень признателен вам за предложение, господин президент, – поблагодарил Сталин. – Наш народ терпит большие лишения. Вам трудно себе даже представить разрушения на территории, где побывал враг. Ущерб, причинённый войной, огромен, и мы, естественно, с благодарностью примем возможную помощь такой богатой страны, как Соединённые Штаты.

Сталин сделал паузу, а затем, с нажимом на слово «если», многозначительно добавил: – Если… господин президент, ваша помощь будет сопровождаться приемлемыми для нас условиями.

– А не выпить ли нам, – почувствовав холодок в ответе советского лидера, предложил Гопкинс. – Предлагаю выпить за русскую храбрость, гостеприимство, и за маршала Сталина.

– Зачем, геноцвали, три тоста соединять в один, – усмехнувшись, сказал Сталин. – Поднимем первый тост за настоящую храбрость, второй – за дружбу и гостеприимство, а третий – за взаимопонимание между нашими странами. А тост за товарища Сталина… Товарищ Сталин подождёт, война ещё не закончена.

Рузвельт слегка похлопал ладонями, и шутливо произнёс: – Вот так, Гопкинс, вечно вы всё в кучу сваливаете.

Наблюдая со стороны за нюансами разговоров лидеров крупнейших в мире стран, притихший Молотов, задумался:

– «Трудно найти людей более несхожих, чем они.

Сталин – сын деревенского сапожника. Рузвельт – выходец из семьи богатых дельцов. Самый старший из них Черчилль, аристократ до мозга костей, отпрыск древнего рода Мальборо. И что странно!

Сын сапожника превосходит аристократов Рузвельта и Черчилля величием и незаурядностью. Несмотря на порой суровый взгляд, Иосиф временами излучает простое человеческое тепло, которого нет даже у Рузвельта с его обворожительными улыбками. Тепло, идущее от Кобы, компенсирует его жестокость, когда дело касается интересов страны.

Что связывает этих аристократов с бывшим сыном сапожника? Забота о России? Чушь… Ну, Черчилля понять ещё можно – немцы до сих пор бомбят Лондон и окрестности. А США?.. Хотят заработать на войне?.. Или ещё что-то?..»

– Товарищ Молотов, мы вас ждём, – услышал Молотов голос Сталина.

Молотов встрепенулся. Он увидел в руках присутствующих поднятые бокалы с вином по русскому обычаю желающих чокнуться с ним. Молотов поспешно взял бокал и чокнулся со всеми.

– Я уверен, маршал Сталин, что нам удастся договориться, – пригубив вино, произнёс Рузвельт.

После чего он промокнул рот салфеткой, и добавил: – Во всяком случае, я лично позабочусь об этом, – и опять улыбнулся своей обаятельной и загадочной улыбкой.

– Со своей стороны, господин президент, я тоже приложу все усилия на то, чтобы между нами было полное взаимопонимание, – воодушевлённый словами Рузвельта, произнёс Сталин.

– Вот по этому поводу я бы хотел с вами переговорить, маршал.

Интонация, с которой президент США произнёс эти слова, насторожила Сталина. Он вопросительно посмотрел на Молотова. Тот слегка пожал плечами.

– Видите ли, маршал Сталин. Всё не так просто. Вы, наверное, удивляетесь отсутствием до сих пор согласованных сроков высадки наших с Англией войск на побережье Франции?

Сталин не ответил. Держа папиросу, маршал невозмутимо, и Рузвельту даже показалось со скрытой усмешкой, смотрел на него. На короткое время взгляды лидеров встретились.

Грузная, скрытая кителем фигура русского лидера с короткими ногами и смуглым лицом со следами оспы, желтоватыми восточными глазами, незримо излучала силу и энергию, и словно пресс давила, заставляя пригнуться. Рузвельт первым отвёл свой взгляд.

– «Истукан восточный… О чём думает?.. Пойми его…», – подумал президент, но вслух произнёс: – Есть причина,маршал! И скажу о ней со всей откровенностью. Конечно, подготовка флота и плавсредств для десантирования такой массы войск и прочее играют большую роль в этом вопросе… Но хуже другое…

Рузвельт слегка поёрзал в кресле. – Не все, к сожаленью, в Соединённых Штатах желают скорейшего открытия Второго фронта.

Молотов отметил, как зрачки Сталина сузились, возле глаз появились лучики морщинок, он прищурился, и подался вперёд.

Было видно, что и Рузвельт волнуется. Вот он глубоко вздохнул и жадно затянулся сигаретой. Однако, дыма не было – сигарета давно погасла. Президент нетерпеливо бросил взгляд на Гопкинса. Тот быстро достал из своего кармана пачку, вытряхнул из неё сигарету, подошёл к Рузвельту и заменил погасшую на новую. Затем чиркнул спичкой. Рузвельт поспешно затянулся.

– Так вот, господин маршал! В моей стране очень велико влияние еврейского населения. Еврейское лобби имеет весьма большой вес в Конгрессе при решении любых вопросов. Уважаемая в Америке, да, и во всём мире, еврейская организация «Джойнт», о которой вы, вероятно, слышали, напоминает вам через меня о долгах, выданных вашей стране в двадцатые годы, выплата которых должна начаться через два года – в 1945 году, и закончиться в 1954-ом. А сумма, маршал, там не маленькая, скажу я вам.

Рузвельт посмотрел на Гопкинса. Помощник президента с готовностью достал из папки документ и стал его зачитывать. Переводчик поспешно переводил его речь.

– Да, господин Сталин. Долг России с учётом процентов через два года составит значительную сумму. Вот некоторые цифры.

С ноября 1924 года по 1937 год Агро-Джойнт заключал договора с организацией КОМЗЕТ, который выступал от имени вашего правительства, господин Сталин. За этот период Агро-Джойнт израсходовал в СССР почти тридцать миллионов американских долларов.

Настала очередь Сталина взглянуть в сторону своего помощника. Взгляд маршала словно говорил «Ну… Оптимист ты хренов… Дождались мы…».

Рузвельт задал вопрос Гопкинсу. – Гарри, средства переводились напрямую советскому правительству?

– Да, как вам сказать, мистер президент. Частично, сэр. На три с лишним миллиона закуплены и завезены в Крым машины и оборудование, остальные суммы были выданы переселенческим коллективам под очень небольшой процент. И таким образом, за тринадцать лет Джойнт и Агро-Джойнт даже перевыполнили свои обязательства.

Президент задал ещё вопрос, хотя прекрасно знал ответ на него. Он помнил нашумевший в своё время разрекламированный аукцион по распродаже крымских участков, устроенный предприимчивыми акционерами «Джойнта». Его Элеонора, тоже приобрела несколько акций. И с некоторым злорадством, решил: «Пусть «дядюшка Джо послушает лишний раз», – решил он.

– Хорошо, Гопкинс! Раз были кредиты, были и гарантии их возврата, как я понимаю.

– По словам мистера Розена⁸⁸, ссуды, как правило, выдавались переселенческим коллективам под выделенные правительством земельные участки. «Агро-Джойнт» вступал во взаимоотношения с ними только после того, как переселенцы прибывали на место проживания и официально получали землю.

Рузвельт посмотрел на Сталина и широко развёл руки, как бы говоря: «Видите, всё законно. Бизнес – ничего личного»

Желая сразу поставить все точки в этом нелёгком для русских вопросе и не дожидаясь реакции Сталина, Рузвельт продолжил: – Вряд ли, Конгресс даст своё согласие на открытие Второго фронта в ближайшее время, маршал Сталин. Надо возрождать забытый вами проект «Крымская Калифорния»

– Сэр, – обратился к президенту Гопкинс, – хочу ещё напомнить о трениях в Конгрессе и по поводу Ленд-лиза. Он тоже под угрозой закрытия… Конгрессмены требуют выполнение условий договоров с «Джойнтом» и повторяют просьбу, высказанную ранее, о дальнейшей помощи русской православной церкви.

– Верно, Гопкинс. Да, маршал Сталин, – и это тоже.

– Так помогаем же, – чуть слышно произнёс Молотов. – Митрополит Сергий с братией ещё в августе этого года покинул место… – он чуть было не произнёс «ссылки», – место уединения в Ульяновске.

На его слова никто не обратил внимания.

Ни один мускул не дрогнул на лице Сталина при этих словах Рузвельта.

В кабинете повисла тишина. Часы в соседней комнате стали отбивать время. Глухие звуки ударов, словно бьющий о наковальню молот, стали вдруг монотонно рушить фундамент, на котором, как Сталин считал, стояла стена дружбы и военного братства с Америкой.

Он пододвинул ближе к себе массивную пепельницу, потушил папиросу, и задал вопрос. И вот тут, у Верховного главнокомандующего Красной армией, истекающей кровью на фронтах, голос дрогнул.

– Говорите, мистер Президент, долг за нами?.. Хм… Невозвращённый кредит?.. Да, я помню разговор о тех договорах с «Джойнтом», но, как говорится, в живую… Сталин сделал паузу. – не видел.

Сталин не спеша достал из пачки очередную папиросу. Но вдруг неожиданно встал, подошёл к тумбочке, достал трубку, и тяжело сел обратно в кресло. После чего не спеша вытряхнул из двух папирос табак в трубку, утрамбовал, и раскурил. Затем, словно оправдываясь, произнёс:

– Не всегда следует соблюдать рекомендации врачей… И пыхнул дымом.

– Долг говорите с двадцатых годов за нами тянется… А не забыли, господин Президент, сколько горя и разрушений принесли России интервенты в восемнадцатом году? Почти вся Европа с Востока до западных границ топтала страну нашу тогда и продолжает топтать сейчас. Кто подсчитал тот ущерб?

Сталин замолчал. Но, видимо, вспомнив прошлое, со свойственной ему неторопливостью, выдохнув порцию дыма, он продолжил говорить.

– Помнится, господин президент, на Генуэзской конференции в 1922 году, в которой участвовали представители трёх десятков государств, тоже шёл разговор о деньгах. Делегации пытались заставить нашу страну признать все долги царского и Временного правительства. И этого оказалось им мало… Хотели заставить нас ликвидировать государственную монополию на внешнюю торговлю.

Рузвельт слушал внимательно, скорее равнодушно. Раза два, брошенные им в сторону своего помощника взгляды, явно намекали последнему не вмешиваться в претензии, высказываемые советским лидером.

Сталин видел равнодушие своего визави, как и его посыл Гопкинсу, однако, продолжил свою речь, не меняя интонации. Он не спеша полистал документы на столе и вытащил нужный лист.

– В свою очередь, наша делегация выдвинула этим странам контрпретензии о возмещении Советскому государству убытков, причиненных иностранной интервенцией и блокадой. И цифры впечатляют…

Сталин глянул в документ. – Довоенные и военные долги России на то время были равны 18 496 миллионов золотых рублей. А вот наши убытки в результате наглого вмешательства этих стран во внутренние дела Советского государства, составили 39 миллиардов золотых рублей. Как говорится, почувствуйте разницу, господа!

– Это так, маршал. Но почему только американские налогоплательщики должны рассчитываться за это? В военной интервенции участвовали не только американцы. И потом, в тридцатых годах на вас никто не нападал. Не будем, маршал, вспоминать двадцатые года. Европа хотела восстановить справедливость и демократию в вашей стране…– тихо произнёс Рузвельт.

Затем президент взглянул на переводчика, что-то хотел добавить, но, махнув рукой, передумал.

– Справедливость и демократия?!.. Вы сами-то верите в это, мистер президент? – с некоторой издёвкой, задал вопрос Сталин.

Он не назвал Рузвельта господином, а специально произнёс – мистер, тем самым давая понять своё, пусть и временное, неуважение к президенту США. Молотов слегка напрягся в ожидании ответной реакции американцев. Но Рузвельт не обратил на этот нюанс ни малейшего внимания.

– Демагогия это, не более… Поживиться хотели все эти демократы. Территории наши им нужны были. Набросились как шакалы. Октябрьский переворот партии большевиков – дело внутреннее. Народ России сам должен разобраться без посторонних, кто прав, а кто виноват. И он разобрался, как вы видите, господин президент, – зло парировал Сталин.

Молотов с удивлением наблюдал за Сталиным. Таким злым и раздражённым он давно его не видел.

Рузвельт молчал. Ему трудно было найти слова оправдания. Маршал говорил правду. Опять наступила тягостная тишина. Периодически прикладываясь к трубке, Сталин прищуренным взглядом в упор смотрел на Рузвельта. Оба молчали.

Пауза затягивалась.

Молотов видел, как вздулись вены на висках у Сталина, взгляд его становился всё жёстче, всё холодней. Разрядить молчание Вячеслав Михайлович не решался.

Наконец Сталин заговорил, и что удивило Молотова – мирно и спокойно.

– В середине 18-ого века, господа, наш император Павел I не грабил и не разрушал Берлин, он оставил пруссакам его в целости и сохранности; разбив французов, император Александр I не стал сжигать Париж и другие города Европы, как сделали в Москве французы в 1812-ом. А немцы?.. Сколько горя и разрушений с молчаливого согласия одних и участия в войне с нами других стран той же Европы, принёс и несёт Гитлер. Где же, как вы, господин президент говорите, их хвалёная западная демократия? Мюнхенские соглашения в 1938 году могли покончить с Гитлером. Нет… Вы дали Гитлеру карт-бланш, толкая Германию в нашу сторону. Результат, как говорится, на лицо. Так кто кому теперь должен?

Переводчик был в напряжении. Волнуясь, Сталин говорил ещё с большим, чем обычно, акцентом. Начиная фразу достаточно громко, к концу он затихал, что тоже затрудняло перевод. Спасало лишь то, что Иосиф Виссарионович говорил размеренно, делая после каждой фразы паузу для перевода.

И опять Рузвельт молчал.

И снова наступила пауза в разговоре лидеров двух стран.

Наконец, президент США произнёс:

– Конечно, я сочувствую вам, маршал Сталин. Война?!.. Что поделаешь?.. И прекрасно вас понимаю. Это печально, поверьте мне, но такова реальность. Кстати, вы ведь тоже за месяц до начала войны, с немцами пакт о ненападении заключили…

– Господин президент, – со своего места заговорил Молотов. – Смею вам напомнить, что до нас ряд стран Европы заключили в Мюнхене соглашение с Германией о нейтралитете, сдав на растерзание Гитлеру Чехословакию. А до этого, ещё в марте, Гитлер захватил Австрию и включил её в состав Германии. Мы, конечно, понимаем, распоясавшийся Гитлер – проблемы Европы, а не Соединённых Штатов… Но мы видели, что усилиями ряда стран Германию толкают в нашу сторону. Что Советскому Союзу оставалось делать в той ситуации? Нужно было оттянуть время. Вот и родился пакт с Германией о взаимном ненападении.

– Я уже выразил сожаленье в данном вопросе, господин министр, –сухо произнёс Рузвельт. – Думаю, этого достаточно, мистер Молотов. Однако, моё предложение остаётся неизменным. Проект «Крымская Калифорния» надо реанимировать. Для чего Крым нужно освободить от лишнего населения и в первую очередь от татар. Сами понимаете: евреи и мусульмане…

– Господин президент, но в Крыму ещё хозяйничают немцы, – напомнил президенту Молотов. – И ещё неизвестно, сколько там осталось еврейского населения, и осталось ли?..

Молотову ответил Гопкинс. – Это дело временное, господин Молотов. Крым, в конце концов, будет освобождён вашими доблестными войсками. И не важно, сколько там после оккупации останется евреев, условия договора от этого не изменятся.

На последних словах американца послышался громкий звук: стуча по краю пепельницы, Сталин стал шумно выбивать табак из трубки. Затем он не спеша продул её и, ни на кого не глядя, глухо произнёс:

– Так что заботит ваших сограждан, господин президент? Деньги, евреи или сам полуостров Крым? Уточните, если сможете!

За Рузвельта ответил Гопкинс. Высказался в виде шутки.

– А почему, собственно, это всё не объединить, господин Сталин. Мы – точно, не откажемся.

– Не смешно, – не поддержав шутливый тон американца, жёстко ответил Сталин. – И всё-таки, господин президент!

Рузвельт слегка заёрзал в кресле, недовольно посмотрел на своего помощника, и нехотя произнёс: – Официальные договора для этого есть, маршал Сталин. Там, видимо, всё написано.

Привыкший всегда получать ответ на свои вопросы, ответ президента США не удовлетворил Сталина. Не скрывая своего недовольства, медленно, растягивая по своей привычке слова, он напомнил американцам: – Ваш сенатор Трумэн ещё в конце июня сорок первого как-то высказался в прессе, мол, если США увидит, что побеждать в войне будет Германия, помогать надо ей: если наоборот – русским!

И в упор посмотрел на Рузвельта. – Три года вы выжидали… Видимо, господин президент, чаша весов качнулась в нашу сторону?!.. Второй фронт явно напрашивается… Хм… – с иронией, и с нескрываемой усмешкой, произнёс Верховный. – Только вот Крым, оказывается, ещё нужно отдать, пусть и без еврейских граждан… Не слишком ли…

Переводчик старался переводить речь Сталина, выдерживая его интонацию и оттенки голоса. Последнюю фразу, что Крым нужно отдать американцам, он перевёл с некоторым надрывом в голосе. Рузвельт удивлённо взглянул в его сторону. Сталин тоже посмотрел, но хмуро и недовольно, и… промолчал.

Рузвельт застыл с каменным выражением лица. Он помнил неосторожное высказывание Трумэна. И теперь, рассеяно разглядывая русского лидера, Рузвельт мысленно размышлял:

«США действительно не сразу объявили войну Германии… А зачем?.. Гитлер же не на нас напал. Другое дело – Пёрл-Харбор, в декабре сорок первого… И войну Гитлеру объявили… И СССР помогать стали поставками вооружения и прочего. Плохо разве?.. Второй фронт не открывали – это верно, – выжидали под разными предлогами. Нет, а как вы маршал Сталин хотели?.. Чтобы американцы воевали за вашу страну, не зная конечного результата?».

Но вслух произнёс: – Это личное мнение сенатора, маршал Сталин. Свобода слова… А по поводу Крымско…

Сталин резко перебил президента на полуслове.

– Думаю, господа, нам надо сделать перерыв и подумать над вашими, господин Президент, требованиями, – устало сказал Сталин.

– Ну, что вы, какие требования. Бизнес – не более того, – мило улыбнувшись, возразил Рузвельт.

Сталин промолчал. Затем, сухо произнёс: – Мы сообщим вам позже о нашем решении.

При этих словах Гопкинс тут же вышел и через несколько секунд вернулся со слугою. Филиппинец осторожно развернул кресло-коляску с президентом и тихо покатил его к выходу.

Провожая Рузвельта, Сталин, Молотов и переводчик встали.

– Я надеюсь на ваш благоразумный ответ, маршал Сталин, – обернувшись, многозначительно произнёс Президент США. И не было на его лице улыбки, и в голосе того добродушия и благожелательности, источаемых буквально ещё несколько минут назад.

Когда за американцами закрылась дверь, Сталин махнул в сторону переводчика рукой, бросив: – Свободны.

Заложив руки за спину, глядя пристально на Молотова, он раздражённо произнёс:

– Крым им нужен… Что скажешь, Вячеслав?

– А что тут говорить, Коба! Рузвельт политик крупного масштаба. У него отменный ум, широкий размах и громадная энергия. И, как я думаю – двумя головами он выше своего предшественника Гувера и сенатора Трумэна – судя по мнению многих – своего преемника. Но идеализировать никого не стоит. Они деятели буржуазного государства не привыкшего терять деньги, ни при каких обстоятельствах.

– Своё из горла вырвут, – зло проворчал Сталин. – Нам бы так научиться. А почему на Крыме настаивают, ты знаешь? Англия не хочет терять Палестину. Мандат на эти территории у неё до 1947 года?

Молотов кивнул.

– Там нефть… Черчилль хочет продлить свой мандат на Палестину. Арабы… Зачем ему там евреи?

– Не грех вспомнить, Иосиф Виссарионович, что Крым уже пытались с молотка раскупить. В 1919 году в Париже некая компания банкира Ротшильда вместе с французским премьером Клемансо даже план разработала на покупку земель Крыма. Банкиры тоже тогда на крымские земли пай-акции выпустили, включая и побережье Кавказа. А когда их войска заняли Одессу, Клемансо предложил генералу Деникину в обмен на помощь союзников уступить Крым и Одессу Франции в аренду на двадцать пять лет.

– Не получилось у французов, американцы теперь подключились. Всем Крым и Кавказ нужен… Как же – Хазария!

– Видимо, так, Иосиф Виссарионович! А по поводу сказанного президентом Рузвельтом… Я эти договора не подписывал, всех деталей не знаю. Но долг есть долг. Но, всё же, возникает вопрос… Как я понимаю, если, действительно, допустить существование долговых обязательств РСФСР перед США…

– Да, чего допускать – они есть. Не темни Вячеслав.

– Ну, хорошо! Мы имеем, прежде всего, определённую часть кредита выданного еврейским гражданам этим «Джойнтом» напрямую, миную бюджет. Американцы выдавали евреям векселя под их наделы в Крыму. В этом, конечно, мы разберёмся, но в любом случае – это меняет дело. Ещё говорят, что и сам Рузвельт, и его жена Элеонора, выкупили часть этих земельных векселей. Видимо, американцы заранее знали, что кредиты им не вернутся. Американцы есть американцы. А в отношении частного мнения Трумэна… Если бы не наши успехи на фронтах накинулись бы американцы на нас как стая гиен на падаль…

– Сложись обстоятельства по-другому – сдай мы Сталинград, они против нас со вторым фронтом не тянули бы – ударили по нам и на погодные условия в океане не посмотрели. Помнится, ещё по молодости, я скептически относился к идее автономии для русских евреев. А тут опять предлагают нам реанимировать, то, что само по себе не случилось. Автономия для нации, существование которой нужно ещё доказывать – дело сложное. Как товарищ Ленин говорил – «архисложное». Что у тебя ещё есть по этому вопросу?

В поисках нужных документов Молотов уже рылся в своём портфеле. Рылся машинально, обдумывая слова Кобы о нации, существование которой нужно ещё доказывать. Эти слова его насторожили. «Моя жена – еврейка, и, надо сказать, весьма умная еврейка. Ещё неизвестно, чьё существование нужно доказывать», – подумал он, и от собственных же крамольных мыслей, вздрогнул. Чтобы скрыть внезапно возникшее волнение, Молотов нарочито огорчённо произнёс:

– Да где же эта справка чёртова?..

И тут, как назло, ему пришли в голову слова мастера «антисоветских» острот, арестованного в 1936 году Карла Радека⁸⁹: «Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин – из Политбюро. Теперь Рузвельт пытается ввести евреев в Крым. Хм… Неужели Сталин под давлением американцев решится на это… Хотелось бы…»

Молотов незаметно посмотрел на Сталина. Тот стоял к нему спиной, разглядывая сквозь окно что-то на улице.

Вячеслав Михайлович облегчённо вздохнул.

Найдя, наконец, нужный документ, Молотов раскрыл её.

– Ну, сама территория Крыма равна более двадцати пяти тысяч квадратных километров, из них примерно половина пахотных земель, а остальная площадь – леса и неудобья.

Сталин отошёл от окна. – Неудобья… Слово-то какое… – проворчал он.

– Так написано, Иосиф Виссарионович.

Молотов вытащил ещё один лист.

– А вот, к примеру, ещё данные. К 1929 году в Крыму для переселенцев-евреев была выделена значительная северная территория Крыма: до 375-и тысяч гектаров. Цифры, правда, по площадям разнятся, но, главное, на этой земле осело порядочное число еврейских семей.

– Хм… Ты скажи мне какая всё-таки сумма кредита этого «Джойнта» прошла через бюджет? – недовольно перебил Молотова Сталин.

– С этим, Иосиф Виссарионович, нужно разбираться. Повторюсь: значительные кредитные суммы американцы перечисляли напрямую еврейским переселенцам под залог их участков.

– Отсюда и недовольство коренного населения – татар. Кому понравится: одним помогают, другим нет.

– Конечно! Ты, Иосиф Виссарионович, не раз говорил, что толку для государства в этих кредитах мало. В начале мая 1938 года Постановлением Политбюро все отделения «Джойнта» в СССР были официально закрыты.

– Помню.

– Требование Рузвельта по Крыму понятно. После того как мы закрыли все еврейские организации, «Джойнт» пытался обустроить евреев в Британской Гвиане и Доминиканской республике. Президент Доминикан Трухильо благоволил евреям и готов был ещё в 1939 году принять их до ста тысяч. Но, видимо, что-то не сложилось… Крым больше евреям подходил.

– Хм… Трухильо?! Не знал… Хотя, немцам он объявил войну…

– Именно так, Иосиф Виссарионович. А по поводу Крыма, к 1941-ому году на полуострове уже проживало порядка семидесяти тысяч евреев, но при этом в колхозах их было не более семнадцати, часть еврейских переселенцев на своих участках самостоятельно вели хозяйство, остальные проживали в городах. Опять же, до войны еврейское население составляло около шести процентов от общего населения Крыма…

Держа в руке погасшую трубку, Сталин задумчиво расхаживал по комнате. Четыре шага до окна, четыре обратно, неспешный поворот, и всё сначала.

– Явно маловато… – упёршись взглядом в пол, произнёс он.

Сталин, видимо, мысленно строил планы как с наименьшими затратами и политически, и материально, исполнить настойчивую просьбу Рузвельта. Не обращая внимания на своего министра иностранных дел, он рассуждал вслух.

– И сколько еврейских граждан останется после немецкой оккупации? – неизвестно.

Сделав пару шагов, он опять произнёс: – Думаю, совсем мало… Как тут можно говорить о территориальной автономии евреев… Со всего мира их будут собирать что ли?..

Сталин взглянул на Молотова. Увидев его удивлённый взгляд, недовольно бросил: – Нечего таращиться… Думать надо, Вячеслав.

Затем уже более спокойным голосом, добавил:

– Ясно же, что Крым американцам нужен как военная база, прежде всего. Евреи – предлог.

Молотов с готовностью кивнул. – А что с татарами, Иосиф Виссарионович? О них, Рузвельт особо напоминает.

– Сколько их в Крыму осталось, как думаешь?

Молотов пошелестел бумагами. – Татар, Иосиф Виссарионович, до войны в Крыму было чуть более двадцати процентов. Сколько сейчас осталось?.. Он пожал плечами, и добавил: – Многие татары в Турцию ушли. Часть с немцами…

– Татар тоже не густо. Смотрю, материалы по Крыму подготовил. Знал что ли о требованиях американцев?..

– Догадывался. Хрущёв⁹⁰ справки подготовил. Носится он с идеей передать Крым в состав Украины.

– Ну-ну. Не самая плохая идея, есть похуже. Слышал поговорку: «Коль не можешь победить – купи».

– Что американцы и хотят с Крымом сделать.

– И ведь момент-то выбрали… Тьфу…

– А ещё, Иосиф Виссарионович, есть восточная мудрость: «Подкладка тяжелого кошелька сшита из слез», – вставил Молотов.

– Слёзы?.. Их много пролито уже, и сколько ещё будет… Конечно, мы можем отказаться от этой «Крымской Калифорнии»… Послать к чёрту «Джойнт», Конгресс, Рузвельта… Оставить татар в покое… Но кто мне скажет насколько затянется война и вырастут потери нашей армии без Второго фронта и поставок по ленд-лизу? Кто?..

– Ленд-лиз нам нужен, пока эвакуированные заводы не выйдут на полную мощность. Ну, а по поводу сроков затяжки войны… Остаётся лишь гадать, – произнёс Молотов.

Сталин тяжело вздохнул. – Не догадки нам нужны, Вячеслав, а разгадки.

Затем, помолчав, добавил: – Разве мы можем себе это позволить? Нет, товарищ Молотов – не можем мы себе этого позволить. Надо соглашаться с президентом Рузвельтом, и готовиться к выселению части населения из Крыма, а там… Там, видно будет. Сообщи это своему коллеге. Завтра мы должны добиться от союзников даты скорейшей высадки войск. Второй фронт нужен!

– Депортация населения?!.. Причина для этого веская должна быть, товарищ Сталин, – осторожно уточнил Молотов.

– Было бы желание, а причина найдётся, – хмуро ответил Сталин. – Когда наши войска отступали из Крыма, тут же из частей дезертировали почти все крымские татары.

– Это вы про 51-ую армию?

– О ней, о ком же ещё? Думаю, татары сотрудничали с немцами не больше других народов.

– Но у них, Иосиф Виссарионович, не было своих Власовых и Бандер, если я не ошибаюсь.

– Тоже верно. По-крайней мере, я не слышал о таких деятелях. Предателей и дезертиров во всех нациях хватает. Армия Власова, не пример ли?.. Более ста тысяч предателей… Кого там только нет: и русские, и украинцы, и кавказцы… Не знаю только, были ли там крымские татары

– А в 51-ой армии в начале войны сколько их там было? ?

– Кого?

– Да, татар!

– Не поверишь, Вячеслав, – усмехнулся Сталин. – Что-то около двадцати тысяч. Ты же знаешь Берию, тот скрупулёзно всё подсчитывает. Так что, считай предательство татар, есть факт. Не думаю, конечно, что это ко всему татарскому народу относится, но, тем не менее, эти тысячи остались во время оккупации в Крыму. А что они вытворяли с евреями, коммунистами, ранеными солдатами и партизанами в Крыму… Словами не передашь. Население на полуострове татар боялись больше гитлеровцев.

– Думаю, депортация татар больше им самим нужна, Иосиф Виссарионович.

Сталин удивлённо взглянул на Молотова.

– Земля слухами полнится, товарищ Сталин. Когда-нибудь война закончится, домой вернутся фронтовики… Они разбираться с татарами не будут кто прав, кто нет… Всех под одну гребёнку причешут.

– Хм… Ну, вот видишь, и аргументы находятся. Вот, на столе у меня совсем свежая докладная Кабулова⁹¹ по результатам его поездки к чеченцам и ингушам. Если верить его информации – массовое дезертирство из армии… Массовое! Любит гордый народ только получать, а как война… так в кусты. Из рядов нашей армии дезертировало около пятидесяти тысяч чеченцев и ингушей. Ещё четырнадцать тысяч отважных сынов гор уклонились от призыва, что в сумме составляет почти шестьдесят тысяч. С трудом верится…

– Сколько же их воюет? – удивился Молотов.

– Данные уточняются. Думаю, – Сталин пожал плечами, – на фронтах их не больше десяти тысяч.

Сталин побагровел, усы его растопорщились, ноздри нервно подрагивали… Молотов видел, что разговор о депортации вождю достаётся с трудом.

– Нет у нас другого выхода, – словно оправдываясь, громко произнёс Сталин. И помолчав, недовольно добавил: – Еврейская автономия в Крыму?!.. Видимо, придётся… Нет выхода! Наша материальная база от линии фронта за тысячи километров. Мы не успеваем пополняться. А на немцев работает вся Европа, у них всё рядом с фронтом. После поражения под Сталинградом Германия как сжатая пружина может такой сюрприз нам преподнести… Думаю, опять вопрос стоит, быть Советскому Союзу или не быть!

Слова Сталина подняли в душе Молотова бурю эмоций. И было от чего… Наконец-то евреи будут иметь свою землю, создадут свою автономию, да ещё не где-нибудь, а в Крыму.

Чтобы скрыть довольное выражение лица, Молотов отвернулся: зачем раздражать и без того недовольного Хозяина.

Стараясь говорить безразличной интонацией, Молотов завёл разговор о недавней поездке руководителей Еврейского антифашистского комитета Соломона Михоэлса и его заместителя в Америку.

– Твоя идея, Иосиф Виссарионович, послать Михоэлса в Америку даёт прекрасные результаты: и миллионы долларов, и моральные дивиденды. Берия рассказал, что по сообщению посла Литвинова, они там на первом же митинге в Нью-Йорке в поддержку России на стадионе собрали около пятидесяти тысяч человек. А к концу митинга люди добровольно сдали до ста тысяч долларов. Готовившего поездку Соломона Лозовского⁹² можно и наградить. Как считаешь?

– Правильно, что Михоэлса поставили во главе еврейского комитета и в Америку послали. Он замечательный актёр, к тому же, – народный. С массами умеет общаться. А хотели, – Сталин нахмурился. – Как их?..

– Бундовцы Эрлих и Альгер. Но те за своё участие слишком многого хотели. Гарантии требовали от нас, что в Крыму будет автономия евреев. Иначе, якобы, им будет трудно убеждать американцев просто на словах.

– Вот-вот. А Михоэлс и без гарантий убедил десятки тысяч американцев. Тебе не кажется, Вячеслав Михайлович, это несколько подозрительным? Представитель советской еврейской культуры стал героем в глазах простых американцев…

Молотов пожал плечами и промолчал.

– Кстати, где эти деятели Бунда?⁹³ – после некоторой паузы, спросил Сталин.

– Арестованы. Со слов Лаврентия, Эрлих повесился в камере, второй расстрелян.

– Повесился? Странно. Евреи до крайностей редко доходят. Они народ пластичный, легко внедряются в любую среду. Так уж устроена эта нация. Умеют на ровном месте деньги делать. Михоэлс, не пример ли? Нам бы тоже следовало этому научиться, – проворчал Сталин. – А на что собирали пожертвования?

– На строительство и содержания госпиталя в Ленинграде.

– Когда они возвращаются?

– Сроков я не знаю, у Лаврентия спросить надо.

Сталин задумался. Потом, видимо, переборов себя, твёрдо произнёс:

– Хорошо. Будешь говорить с американцами…

Сталин опять замолчал. Затем с видимым усилием, закончил фразу: – скажешь: мы согласны с требованием президента Рузвельта.

Увидев довольные, слегка удивлённые глаза своего министра, он резко добавил: – Да-да, – требование, а не просьба… Так и скажи им.

В знак согласия Молотов кивнул.

Сталин хитро посмотрел на своего министра. – Помнится, меня в семинарии учили: «Бог дал человеку лицо, а выражение на нём каждый выбирает сам». Будешь говорить с американцами о нашем согласии, лицо-то не слишком довольное делай.

Молотов покраснел. Сталин намекал ему на его жену – еврейку Жемчужную. «Спиной, что ли видит…».

– А по поводу Лозовского, подумаю.

– Кстати, Иосиф Виссарионович, не грех вспомнить, что Михоэлсу в Америке тоже напоминали о тех кредитах. Мол, если еврейский проект в Крыму будет осуществляться, то проблема долга может быть решена в нашу пользу, да плюс «зелёная» дорога на очередные транши.

– Хм… Ты уверен, что Михоэлс не принял желаемое за действительность, чтобы обострить ситуацию?

– Трудно сказать… Может, и правда, ему напомнили.

Поздно вечером Молотов встретился с американским президентом. Вячеслав Михайлович сообщил ему о положительном решении Сталина в вопросе организации еврейской автономии в Крыму, при условии… Рузвельт тут же перебил Молотова.

– Да-да, непременно, господин министр. Я помню о моём обещании маршалу Сталину о выделении СССР кредита.

– Десяти миллиардов, господин президент, – на всякий случай уточнил Молотов.

– Да, конечно, сэр. Страну надо поднимать из руин.

На следующий день – 30 ноября 1943 года, ближе к обеду, союзники наконец-то дали советской делегации твёрдое обещание осуществить операцию «Оверлорд» в мае 1944 года. Ускорило решение союзников и заявление Сталина, что СССР после капитуляции Германии готов вступить в войну с Японией, даже, несмотря на наличие договора с ней о нейтралитете. Своеобразный расчёт русских за поставки американцами снабжения по Ленд-Лизу был утверждён: Рузвельт был очень доволен.

Но началась высадка союзных войск на атлантическое побережье Франции только в начале июня 1944 года. Почему с опозданием?.. Много причин, но и одна из них – американцы хотели убедиться, что после освобождения Крыма от немцев, Сталин сдержит своё слово и приступит к депортации татар за пределы Крыма.

Сталин выполнил своё обещание данное Президенту США.

В начале июня 1944 года войска НКВД вывезли с территории полуострова в Узбекистан, Таджикистан, Казахстан более двухсот тысяч крымских жителей многих национальностей, в том числе, и около ста девяносто тысяч татар. Полуостров был практически освобождён от них. К началу лета 1944 года в Крыму остались около полутора тысяч татар, воевавших против немцев, остались также русские, украинцы и евреи, всего не более четырехсот тысяч человек. Одно из препятствий для создания «Крымской Калифорнии» было устранено.

Чтобы не позволить американцам со временем взять всю территорию полуострова под свой контроль, с осени 1944 началось принудительное заселение полуострова выходцами из центральной части СССР: Воронежской, Брянской, Тамбовской, Курской, Ростовской областей. В Крым было срочно переселено несколько сотен тысяч русских и украинцев.

В феврале 1945 года, прибыв в Ялту на очередную встречу с главами союзных стран, Рузвельт имел возможность лично убедиться в отсутствии в Крыму мусульманского народа – татар, и прочих малых народов. Маршал Сталин сдержал слово.

Сталин смирился с неизбежностью создания еврейской автономии в составе РСФСР, и даже стал подыскивать её руководителя. На одной из встреч с ближайшими соратниками на этот пост весьма серьёзно стала рассматриваться кандидатура Лазаря Моисеевича Кагановича, бывшего в то время заместителем председателя Совнаркома.

Властные структуры страны поверили в серьёзность намерения Сталина в решении вопроса переселения евреев в Крым.

Вскоре, в Москве состоялась встреча американского посла Аверелла Гарримана со Сталиным и Молотовым. Американец долго сетовал на громадный урон понесённый СССР от Германии, что западная часть страны лежит в руинах, а потому, он гордо заявил: «Американское правительство подтверждает намерение инвестировать в экономику Советского Союза десять миллиардов долларов». Затем несколько помявшись, тихо добавил:

«Но, господа, в Крыму нужно образовать не автономию, а независимую от СССР еврейскую республику, куда могли бы переселяться евреи со всего мира».

То, что предвидел Сталин, случилось. Используя тяжёлое положение разрушенной страны в экономике, шантажируя обещаниями больших кредитов, американцы захотели распространить своё влияние на весь Крымский полуостров.

Молотов посмотрел на Сталина. Держа в руках потухшую трубку, он молчал. Но вот Сталин встал. Сделал несколько шагов по кабинету и, глядя в сторону Гарримана, тихо произнёс: – Мы обсудим с президентом Рузвельтом этот вопрос. Не думаю, что он в курсе дополнительных требований по еврейскому вопросу в Крыму. Так ведь я понимаю, господин посол?

Собираясь с мыслями, посол не ответил сразу. Сталин не стал ждать ответа американца – вышел. Аудиенция закончилась.

Но история распорядилась иначе: 12 апреля 1945 года Рузвельт отошёл в мир иной. Президентом США стал представитель демократической партии шестидесятиоднолетний Гарри Трумэн. В отличие от своего предшественника, новый президент США сразу выступил за жёсткое противостояние всем мировым коммунистическим силам, Советскому Союзу, и утверждение единоличного лидерства США во всём мире. Один из первых его указов отменял все документы и соглашения, подписанные его предшественником Рузвельтом. На одном из заседаний в Белом доме, Трумэн заявил: «Хватит, мы не заинтересованы больше в союзе с русскими, а стало быть, можем и не выполнять договоренностей с ними».

На замечание одного из депутатов Конгресса, лоббирующего интересы еврейского сообщества и, в частности, организации «Джойнт», мол, а как же наши претензии к русским в отношении Крыма, президент успокоил: – «Дядюшке Джо» как никогда нужны кредиты, и мы их дадим, но… Война, мой друг, ещё не совсем закончилась. Наши английские друзья в отношении русских со мной полностью согласны.

И президент Трумэн загадочно улыбнулся.

Трумэн с готовностью поддержал идею создания независимого еврейского государства в Крыму, прежде всего рассчитывая получить в Черном море удобную военно-морскую базу для своего флота. И, не церемонясь с приличием, он дал указание своему военному советнику генералу Джорджу Маршалу отправить послу в Москве письмо следующего содержания:

«Сосуществование на территории Крыма базы советского Черноморского флота и Еврейской республики, открытой для свободного въезда евреев со всего мира, представляется несообразностью, чреватой непредсказуемыми последствиями. Это вызывает у Президента Трумэна сомнения в реальности «Крымского проекта». Прежде чем дать СССР кредит, Крым должен стать демилитаризованной зоной. Дайте знать Сталину, что он должен быть готов к тому, чтобы перебазировать флот из Севастополя в Одессу и на Черноморское побережье Кавказа. Тогда мы поверим, что Крымская еврейская республика – реальность, а не пропагандистский миф ради получения кредитов»…

Не трудно догадаться какой эффект произвело требование американского президента на Сталина, вроде бы согласившегося под давлением обстоятельств на создание еврейской автономии в Крыму.

Советские войска в это время находились в шестидесяти километрах от Берлина, союзники – в пятистах. Красная Армия с тяжёлыми боями с каждым днём приближалась к Берлину. Западные группировки гитлеровцев оказывали слабое сопротивление союзникам, пытаясь выторговать более выгодные для себя условия сдачи в плен.

Война неумолимо приближалась к завершению.

Неожиданное сообщение

Кремль. 23 апреля 1945 года.

Время позднее. Часы в кремлёвском кабинете Верховного главнокомандующего пробили начало следующих суток. 1402-й день войны… До победы оставалось всего шестнадцать дней.

Сталин тяжело поднялся со стула – затекли ноги, ныла поясница.

– Продолжайте, продолжайте, товарищ Антонов⁹⁴, – произнёс Сталин, стоявшему у большого стола с указкой в руках начальнику Генерального штаба. – Похожу, ноги затекли.

Заложив одну руку за спину, согнув в локте другую, Верховный главнокомандующий медленно и бесшумно, стал расхаживать по своему обширному кабинету.

Повернувшись к Верховному лицом, и наблюдая за его по-кошачьи мягкими шагами, генерал почему-то подумал: «Один что ли у него френч… Всё время в нём…». Закончить свою мысль он не успел.

Сталин неожиданно остановился. Улыбнувшись, он взглянул на генерала и, показав рукой на картину, висевшую на стене за его рабочим столом, на которой Ленин читал газету «Правда», вдруг спросил:

– А как, товарищ Антонов, вы думаете? О чём размышлял товарищ Ленин, читая газету от 16 октября 1918 года? А именно её товарищ Ленин читал… Затем Сталин на секунду задумался, и добавил: – двадцать семь лет назад.

Антонов удивился необычному вопросу и, как школьник, смущённо развёл в стороны руки, сделав указкой круг в воздухе. Это было смешно. Верховный рассмеялся.

Но, видимо, вспомнив молодость, сразу посерьёзнев, тихо произнёс:

– О чём мог думать Владимир Ильич в годовщину нашей революции?

И сам ответил: – Он, товарищ Антонов, читал о праздничных мероприятиях в честь юбилея. И о том, что детям в честь годовщины октября будут выдаваться бесплатный чай, сахар и хлеб… А ещё, в Тамбове будет открыт памятник Карлу Марксу… Сталин опять задумался, и тихо добавил: – И этому радовался Владимир Ильич, товарищ Антонов.

– Наверное, вы правы, товарищ Сталин, – смущённо произнёс генерал.

Но вождь его не слышал. Он погрузился в воспоминания, пристально всматриваясь в лицо умершего вождя. – Я как раз в то время в Царицыне был… – погладив рукой усы, вслух стал вспоминать Иосиф Виссарионович. – Письмо Ленину, помниться, отправил. Предлагал унять Троцкого, сумасбродные приказы которого несли разлад между армией и командным составом. Давно это было, и… совсем недавно, и будто бы вчера…

После чего, не меняя интонации, словно очнувшись, спокойно произнёс: – Продолжим, товарищ Антонов.

– Вчера – 22 апреля 1945 года, – с готовностью стал докладывать Антонов, – войска 1-го Белорусского фронта, перейдя в наступление с плацдармов на западном берегу Одера, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации, прорвали сильно укреплённую, глубоко эшелонированную оборону немцев, прикрывавшую Берлин с востока, продвинулись вперёд от 60 до 100 километров.

– Хорошо! А что командующий Рокоссовский, выздоровел?..

– Так точно, товарищ Сталин. Грипп прошёл.

– Продолжайте.

– При поддержке массированных ударов артиллерии и авиации войска 1-го Украинского фронта перешли в наступление и прорвали сильно укреплённую оборону немцев на реке Нейсе.

Сталин подошёл к развёрнутой на столе карте. Антонов тут же провёл по ней указкой, показав место прорыва. – До ста шестидесяти километров вперёд продвинулись, – товарищ Сталин, – уточнил генерал.

Сталин промолчал.

– Одновременно на Дрезденском направлении войска Конева⁹⁵ с боями также заняли города Эссен, Кирххайн, Фалькенберг, Мюльберг, Пульснитц и вышли на реку Эльба северо-западнее Дрездена… Иван Степанович просил усилить его правый фланг дальнобойной артиллерией. Думаю, полк гаубиц не помешает Коневу.

В знак согласия Сталин кивнул. – Ну, по четвёртому Украинскому фронту я в курсе, звонил два часа назад Ерёменко⁹⁶. Его войска штурмом овладели городом Опавой. Продолжайте, Алексей Иннокентьевич.

– За вчерашние сутки, товарищ Сталин, наши войска на всех фронтах подбили и уничтожили 165 немецких танков и самоходных орудий. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии сбит 61 самолёт противника. Кораблями флота в южной части Балтийского моря потоплены два немецких транспорта общим водоизмещением в 12 тысяч тонн.

– Неплохо. Надеюсь, через неделю окружение Берлина закончим? И дальше, штурм… Так, товарищ Антонов?

В это время дверь в кабинет открылась, вошёл Поскрёбышев⁹⁷.

Несмотря на позднее время – как всегда подтянут, гладко выбрит. Его плотно сжатые губы и напряжённый взгляд говорили о срочности информации, которую он немедленно должен доложить. Это встревожило Сталина.

«Что случилось? – невольно подумал Иосиф Виссарионович. – Что-нибудь с Черчиллем? Хватит с меня Рузвельта, десять дней назад как почившего, Царство ему Небесного!»

– Что случилось? – раздражённо произнёс он.

– Товарищ Сталин, Лаврентий Павлович, просит разрешения войти.

– Берия?.. Хм… – удивился Сталин. – Ну, что ж… Алексей Иннокентьевич, – обратился он к Антонову, – в общем-то, обстановка на фронтах мне ясна, давайте закончим на сегодня.

– Слушаюсь, товарищ Сталин, – и, по военному развернувшись, направился к выходу.

– А Коневу артиллерию дайте, – услышал он вслед напоминание Верховного.

– Так точно, товарищ Сталин.

– Пусть Лаврентий заходит, – пробурчал Сталин, кивая своему помощнику. Обойдя свой рабочий стол, он сел.

Вошёл Берия. Блеснули стёкла его пенсне и золото звезды Героя социалистического труда на груди. Его открытый, широкий лоб тоже блестел капельками пота. В руках он держал тонкую папку с документами. Выглядел Лаврентий Павлович уставшим и, что Сталина особенно обеспокоило, – встревоженным, чего последний год он за ним этого не наблюдал. Верховный нахмурился.

– Что у тебя, Лаврентий? Опять Рокоссовский на бабском фронте отличился? Когда ты успокоишься уже?

– Плохие новости, товарищ Сталин.

Сощуренный взгляд Хозяина впился в своего министра внутренних дел. Берия не дрогнул. Он молча положил на зелёное сукно стола папку.

– Да говори Лаврентий, не тяни, – настойчиво произнёс Верховный.

– Есть сведения, что англо-американские войска,товарищ Сталин, начали разработку секретной операции, предусматривающую внезапную массированную атаку по нашим войскам. Другими словами хотят неожиданно напасть на нас, – произнёс Берия. Подумав, добавил: – По всему западному фронту.

– ?!.. Ты бред-то не неси, Лаврентий, – спокойно, без эмоций, сказал Сталин. Но через мгновение, до него дошёл смысл сказанного Берией.

Не спуская с Берии глаз, Сталин стал медленно подниматься со стула. В полной тишине звук отодвигаемого по полу деревянного стула показался Берии грохотом танковых гусениц, скребущих по булыжной мостовой.

– Ви, товарищ Берия, отдаёте себе отчёт своим словам?..

В минуты сильного волнения, грузинский акцент Иосифа Виссарионовича всегда становился очень заметным, и это, как правило, не сулило подчинённым ничего хорошего.

На этот раз Берия вздрогнул. Его рука машинально пододвинула к Сталину папку. Но Хозяин, продолжая сверлить взглядом Берию, не взял её.

Прошло несколько секунд. Но вот папка оказалась в руках Верховного главнокомандующего. И только после этого, Берия спокойно произнёс: – Отдаю отчёт, товарищ Сталин.

Видимо, спокойный тон Берии несколько снял напряжение Сталина, он также медленно стал опускаться на стул. Затем открыл папку.

Читал Сталин долго. Не решившись сразу спросить у Сталина разрешение присесть, Берия продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу. Поневоле он вглядывался в картину на стене за спиной Верховного. Ему показалось, что Ленин повернул голову в его сторону и хитро подмигнул.

Чтобы чем-то занять руки, Лаврентий Павлович достал из кармана брюк платок, снял своё пенсне и, не спуская глаз с Хозяина, стал осторожно протирать стёкла.

Наконец, закончив чтение документов со штампом «Совершенно секретно», Сталин закрыл папку, взял из пепельницы погасшую трубку и откинулся на спинку стула.

Черенком трубки он постучал по обложке папки и спросил: – Лаврентий, ты отвечаешь за всё это?

– Данные разведки, товарищ Сталин. Приходиться доверять.

Рукой, облокотившись на стол, Верховный тяжело поднялся. Медленно ступая, он прошел к окну и, видимо, осмысливая неожиданную информацию, пристально вглядываясь в темноту, долго стоял перед ним, опустив голову. Затем устало произнёс:

– Сам-то, что скажешь?

– Много неясного, товарищ Сталин. Пока нет полной картины, нет направлений ударов, сроков нападения… Ясно лишь одно – план нападения находится в стадии разработки. А будет осуществлён или нет – неизвестно.

– Не спрашиваю откуда сведения, догадываюсь.

– Да – она самая – «Кембриджская пятёрка». Передали сведения через нашу военную миссию в Лондоне. Один из «пятерки» снял копии с протоколов рабочих заседаний штабистов союзного объединённого комитета.

– Если эти сведения подтвердятся, то не забудь отблагодарить английских патриотов.

– Пробовали, товарищ Сталин. Ещё год назад было принято решение о выплате им крупных ежемесячных пособий – что-то вроде пенсий. Так ведь никто не взял, все отказались! Не для того, дескать, они работали.

– Похвально! А что американцы? Хотя, судя по последним высказываниям Трумэна в отношении нас…

– Американцы полностью поддерживают Черчилля, товарищ Сталин.

Покачав головой, Сталин совсем тихо прошептал: – Не сомневаюсь… Ладно, Трумэн человек новый… Но Черчилль?!.. Есть ли предел человеческой подлости? Чем больше узнаёшь англосаксов и в первую очередь англичан, тем меньше веришь в справедливость! Разве мы им давали повод?..

Он тяжело вздохнул, не спеша сложил документы, и закрыл папку.

– Дружбу, Лаврентий, можно сжечь за секунду, но восстановить – потребуются годы! Подлецы!

– Если вообще это будет возможным, – надевая пенсне, добавил Берия.

– И это не исключаю. Хотя, чему удивляться! Помнится, после окончания войны в восемнадцатом на Парижской конференции её главные участники, та же Англия, Франция, США и Италия из кожи лезли, чтобы утвердить планы по удушению Советской власти в России. И Ллойд Джордж, и Вильсон, и этот маразматик француз Клемансо требовали оккупации России как компенсацию за неоплаченные царские долги. Теперь опять начинают… Проходили мы это. Странно другое… Требование Рузвельта…

Сталин на секунду замер, помятуя о недавней смерти американского президента, затем продолжил: – мы выполнили. Из Крыма кого надо депортировали… Видимо, им мало одного Крыма, как думаешь, Лаврентий?

– Ротшильдовской и прочей банковской компании всегда мало, товарищ Сталин. Их кредиты конца двадцатых годов для переселения евреев в Крым хороший повод для подобных планов. Чем теперь закончатся их претензии – не знаю.

– Зато я знаю! – резко произнёс Сталин. – Подлецам надо давать отпор. Теперь верю, что информация о переговорах союзников с немцами за нашей спиной имеет под собой основание.

– Получается так, товарищ Сталин.

– Вот скажи мне, Лаврентий! Почему так ненавидят нас капиталисты?

Сталин с усмешкой посмотрел на своего стража госбезопасности.

– Говори, что думаешь, не стесняйся, геноцвали.

– А за что им нас любить, Иосиф Виссарионович? При нашей системе социализма у нас нет господ, нет миллионеров. Нет эксплуатации рабочих и крестьян ради прибыли одного хозяина. У нас нет противоречий… Всё вокруг народное… Вот отсюда всё и проистекает. Мы для них плохой пример, потому и ненавидят нас.

– Правильно мыслишь, Лаврентий.

Сталин встал и не спеша стал расхаживать по красной дорожке, протянутой от стола к двери.

– Диалектика – хороший метод аргументации и теоретического мышления, исследующего противоречия двух наших систем: капитализма и социализма. Ещё Кант говорил: «Диалектика, есть способ разрушения иллюзий человеческого разума, который, стремясь к цельному и абсолютному знанию, неминуемо запутывается в этих самых противоречиях»… Сказано путанно, но верно!

Мелодичный бой кабинетных часов прервал размышления Сталина. Час ночи. Прислушиваясь к звуку, Сталин сделал паузу.

– Нет противоречий у нас, зато есть противоречия между нашими системами, – продолжил он, – и оно приведёт в конечном итоге к разрушению их системы. Эксплуатация одних другими, не может долго длиться. Дело только времени. Капитализм – не вечен, он ведёт к тупику, на границе которого стоит недовольство народных масс, а дальше – взрыв негодования народа, который сметёт всё на своём пути. Результат подобного взрыва мы знаем не понаслышке. Так ведь, Лаврентий?

Выдержав паузу, Берия кивнул.

– Наступит время, что такое народный взрыв узнают и они – капиталисты, – глубокомысленно произнёс он.

Сталин промолчал. Затем со злостью сказал: – Мы им как кость в горле.

Он подошёл к окну, отдёрнул штору и, вглядываясь в ночь, устало произнёс: – Ладно, время покажет кто кого? Жаль другое, Лаврентий! Как там у Некрасова: – Жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придётся – ни мне, ни тебе.

Иосиф Виссарионович тяжело вздохнул, и замолчал.

Берия стоял и удивлялся странному настроению Хозяина. Было видно, что Сталин очень устал, что предательство союзников что-то надломило в нём. Набрякшие под глазами мешки отливали фиолетовым цветом, кожа на лице, вся в оспинках, стала ещё бледней, приобретя землистый, нездоровый оттенок. Даже походка Сталина, всегда по-кошачьи мягкая и неслышная, теперь стала тяжёлой и, как показалось Лаврентию Павловичу, прихрамывающей.

Чтобы разрядить гнетущую обстановку, Берия, вспомнил отрывок из поэмы Некрасова.

– Сила народная, сила могучая, совесть спокойная, правда – живучая, – неожиданно тихо продекламировал он.

Сталин повернулся и пристально посмотрел в его сторону. Затем ничего не сказав, не спеша направился к своему столу. В его глазах Берия успел заметить некоторое одобрение своим литературным познаниям.

В подтверждение этого, Иосиф Виссарионович произнёс: – Прав Николай Некрасов! Правда – она действительно живучая.

После паузы, Сталин спросил: – Наш посол в Лондоне Майский в курсе?

– Нет.

– Генштаб?

– Нет, товарищ Сталин.

– Пока не стоит поднимать шум. Ознакомь только генерала Антонова и свяжись с Жуковым, но пусть виду он не подаёт.

Сталин сделал довольно затяжную паузу, затем добавил: – Передай товарищу Жукову, чтобы в башках у союзников чего не возникло, планы их надо сорвать. Всё! На сегодня свободен, Лаврентий.

В это время восточнее Берлина шли кровопролитные сражения. На трехсоткилометровом фронте сражалось около двух миллионов советских, польских, югославских соединений. Восточная Европа оказалась вне досягаемости войск западных союзников. Союзники были встревожены стремительным продвижением Красной армии.

Не ставя в известность советское командование, на западном от Берлина направлении, англичане вели интенсивные переговоры с немецкими генералами о сдаче в плен германских войск. Союзники торопились как можно больше захватить территорий, а если повезёт, то успеть и к штурму Берлина. Однако, не успели…

Для справки

25 апреля 1945 года войска 1-го и 2-го Белорусских, 1-го Украинского фронта начали штурм Берлина.

2 мая 1945 года, сломив ожесточённое сопротивление немецких войск, столица немецкого Рейха была полностью освобождена. Наши войска вышли на Эльбу, где соединились с американскими и английскими войсками.

8 мая 1945 года в предместье Берлина в Карлсхорсте был подписан акт о безоговорочной капитуляции всех гитлеровских войск. Великая Отечественная война была окончена!

Но…

Заговор союзников. Операция «Немыслимое»

Между старинным городом Киль, столицей благодатного края Шлезвиг-Гольштейн и Любеком, раскинулась территория площадью в полторы тысячи квадратных километров. Большое количество озёр в сочетании с роскошной природой всегда делали земли этого бывшего герцогства весьма привлекательными для отдыха и спокойного времяпровождения немецких граждан.

Сам Киль располагался на побережье Балтийского моря, и его морской порт придавал столице особую значимость в экономике края, да и всей Германии тоже.

Горожане, а больше туристы со всей Европы, поднявшись бывало на городскую башню ратуши, с высоты шестидесяти семи метров разглядывали старинную набережную Гинденбургуфер, дома, крытые потемневшей от времени черепицей и повидавших многое на своём веку, море, с его вечными белыми барашками на гребнях волн, и, конечно, порт, заполненный торговыми судами прибывшими со всех концов света.

Но вся эта спокойная, сытая и размеренная жизнь была раньше – до войны, и во время её. Жители Киля не ощутили на себе все тяготы кровавой войны, гремевшей где-то там – далеко, на Востоке.

И вот наступила развязка. 30 апреля 1945 года покончил с жизнью вождь Германской нации – Адольф Гитлер. 8 мая в Берлине командованием вермахта подписана безоговорочная капитуляция. Война проиграна.

Но в Шлезвиг-Гольштейне пока ещё царил немецкий порядок. Территория края и сам Киль, больше напоминали кадры из кинофильмов, на которых шли съёмки военных баталий. Повсюду, куда не кинь взгляд, мелькали солдаты вермахта, казармы, танки, пушки… Среди леса, на пустырях, и рядом с озёрами – кругом, разбиты палатки, повсюду курится дым походных кухонь, слышны воинские команды, топот солдатских сапог…

Территория края была заполнена немецкими войсками, отчаянно боявшихся попасть в плен к русским. Двенадцать, а может быть и более, боеспособных, оснащённых бронированной техникой немецких дивизий ждали западных союзников.

Как и раньше в городе работали небольшие рынки, часть магазинов и парикмахерские. Как и в мирное время, горожане и военные всё свободное время проводят в гаштетах⁹⁸, лениво потягивая пиво и наслаждаясь не всегда натуральным кофе.

На небольшой открытой веранде одного из таких кафе сидели два пехотных офицера. Один из них – обер-лейтенант, с расстегнутым воротником кителя, испачканным сажей рукавом и слегка, толи после бессонной ночи, толи с утра принявшего порцию шнапса, осоловевшими глазами, всё пытался предложить своему коллеге чашку кофе, уверяя последнего: – Уж что-что, Вернер, а денег на кофе, причём настоящий, у меня хватит. И могу расплатиться, – тут офицер поглядел по сторонам, и чуть не на ухо прошептал коллеге: – фунтами. И знаешь, откуда они у меня?

– Догадываюсь, Отто. Ты же возил нашего адмирала в английскую зону.

– Вот-вот! Пока генерала ждал, один английский майор-танкист позвал меня выпить с ним кофе, а я ему говорю, пардон, милорд, денег у меня нет – рейхсмарки уже не в моде. Тот расхохотался и поволок меня в бар. Выпили виски, и я тебе скажу, напиток – дерьмо, шнапс куда лучше. Ну вот, сидим, кое-как ведём беседу, пьём виски, кофе, курим, и он меня и спрашивает. Почему мы – солдаты вермахта, вообще, сразу не сдались им – англичанам, в плен? Чего, мол, тянули… В ответ я сказал ему как воину и офицеру: «Милорд, пожалуй, мне нет нужды давать объяснение по этому поводу, поскольку я тоже офицер, и как офицер, выполняю команды своего начальства».

Англичанин рассмеялся, и говорит мне: «Скажи своим товарищам, что очень скоро нам понадобится каждый немецкий солдат для выполнения совместных задач».

– Заманчивые слова, Отто. А сказал твой майор, о каких задачах разговор идёт?

Обер-лейтенант опять поглядел по сторонам, и тихо прошептал: – Нет, только намекнул. Сдаётся мне, Вернер, опять воевать будем с русскими. Союзники не хотят останавливаться на линии вдоль Эльбы, а гнать русских обратно до Сталинграда. Представляешь?!..

– Хм… Нет уж, пардон, как французы говорят. Я уже был там. Фюрер тоже гнал нас в ту сторону… Царство ему небесное, как русские говорят. Вот что я тебе, Отто, скажу, – зло произнёс Вернер: – Кишка у англичан тонка. Печальный опыт наш, а ранее – французов, их ничему не учит.

Офицеры на какое-то время замолчали. – А, впрочем, – задумчиво произнёс Вернер: – У нас всё равно, дружище, выхода нет. Иди, трать свои фунты на кофе, а может, и на что покрепче хватит. О, майн Гот, терпеть не могу безделья! И чего наш адмирал так долго торгуется с англичанами?

А в это время гросс-адмирал Карл Дениц⁹⁹, после смерти Гитлера возглавивший временное правительство Германии, чтобы выторговать приемлемые условия для сдачи своих войск в плен англичанам, ещё в начале мая через своего адмирала Фриденбурга начал вести переговоры с ними. И в нарушении приказа главнокомандующего союзными войсками американского генерала Эйзенхауэра о запрете вести локальные переговоры с немцами, адмирал Дениц договорился!

23 мая 1945 года все члены временного немецкого правительства вместе со своим адмиралом и вооружёнными дивизиями сдались в плен англичанам.

Мало что изменилось в Шлезвиг-Гольштейне с приходом англичан. Та же гитлеровская форма на офицерах и солдатах только без знаков отличия и погон, те же казармы и палатки, и тот же дым над трубами полевых кухонь… Вот только свастики на танках и прочей бронетехники были закрашены, да в казармах на тех же гвоздях на которых совсем недавно висели портреты Гитлера, теперь красовались портреты их недавнего врага – Уинстона Черчилля.

Жизнь продолжалась, и пленные не унывали. По слухам, и каким-то мало заметным признакам, офицеры бывшего вермахта догадывались, что они ещё очень нужны кому-то, и война для них не закончилась. Надо ждать.

А мы тем временем перенесёмся в Англию.

22 мая 1945 года, ближе к пяти часам, когда серость наступающего вечера скрыла сумрачность туч над Лондоном, из подъезда здания министерства обороны, что на Даунинг-стрит, вышла группа военных: три человека в генеральской форме и четыре вооружённых карабинами пехотинца в полной амуниции.

В руках одного из генералов – фельдмаршала Аллена Брука, был кожаный портфель. Двое других бережно держали в руках свёрнутые в рулоны длинные свёртки, упакованные в непромокаемую ткань.

Если чёрный, кожаный портфель с двумя широкими ремнями-застёжками и замком посередине в руках фельдмаршала не вызывал удивления, то рулоны, весьма смахивающие на карты у других высокого ранга военных, даже у дилетанта-шпиона, наверняка вызвали бы подозрение…

«Генералы… Рулоны, смахивающие на карты… Охрана… Да и вышла группа не из бара на Ломбард-стрит», – ломали бы голову немецкие диверсанты.

Но не шпионов, не диверсантов не было, ведомству Кальтенбруннера уже не до этих мелочей, а представителям советской военной миссии в Лондоне подобная слежка за союзниками не приходила в голову. А зря!..

Узнай немцы чуть раньше содержание документов в портфеле, война могла пойти совершенно по другому сценарию. Почему?.. В портфеле находились особо секретные документы, а рулоны, действительно, –оперативные карты. На них были нанесены ярко красные стрелы, обозначающие направление внезапных ударов по врагу! Шпионы очень удивились бы, узнав по какому врагу англичане и их союзники американцы, намеревались нанести удары.

По заданию премьер-министра Уинстона Черчилля в течение последнего месяца именно эти генералы-штабисты Объединённого штаба союзных войск совместно с американскими коллегами кропотливо работали над неким секретным планом. И о работе этой группы не знали даже многие высокопоставленные офицеры английских и американских войск.

Сегодня генералы были в хорошем настроении, задание премьер-министра, одновременно и министра обороны Черчилля, с учётом его замечаний, было исполнено. Теперь предстояло обсудить план операции с самим премьером в его резиденции. Собственно, туда и направлялась группа.

Тихий лондонский вечер. Зажжённые после долгой светомаскировки уличные фонари, радостное ощущение окончания этой ужасной войны настроило фельдмаршала Брука на совершенно мирный разговор.

– Господа, вот скажите, – обращаясь к сопровождавшим его офицерам, произнёс Брук менторским тоном учителя. – Мог ли когда-то простой американский эмигрант Даунинг представить себе, что его сын – Джордж, станет большим человеком при Оливере Кромвеле и короле Карле Втором? А!..

Генералы, видимо знавшие ответ, но не желавшие огорчать коллегу, промолчали. И правильно сделали, Аллен Брук сам и ответил:

– Конечно, нет…

Генералы переглянулись и, пользуясь полумраком, усмехнулись.

Брук хотел было дальше продолжить экскурс в историю возникновения улицы, но один из генералов, всё-таки, не выдержал и перебил фельдмаршала.

– Ну, а то, что его пронырливый сынишка на спекуляциях с землевладениями станет совсем не бедным человеком и в середине семнадцатого века сможет позволить себе взять в длительную аренду землю в центре Лондона…

– Да не где-нибудь, – вклинился в диалог другой, – а на юге Сент-Джеймсского парка, совсем рядом со зданием английского парламента и Букингемского дворца!.. Да, боже упаси… Не сомневаюсь, отцу и в страшном сне такое не могло присниться.

В это время, впереди идущий офицер-пехотинец, неожиданно поднял руку вверх, требуя остановиться. К группе приближались двое прохожих. В вечернем полумраке лиц их не было видно, но в руках одного из них что-то торчало – длинное, похожее на ствол винтовки. Щёлкнув затворами карабинов, пехотинцы без команды мгновенно окружили генералов.

Тревога оказалась напрасной. Прохожие прошли мимо. Подозрительный предмет оказался зонтом от дождя. Военные продолжили свой путь.

– Ну, так вот, господа! – недовольный, что его перебили, продолжил фельдмаршал. – А, тем не менее, именно Джордж Даунинг через полтора десятка лет построил на этой земле прекрасные здания, образовав улицу, позже названную в его честь.

– И, прошу, господа, заметить, – опять перебил Брука один из генералов, но на этот раз вежливо, стараясь не обидеть фельдмаршала – начальника штаба сухопутными войсками Великобритании.

– Эта небольшая, тихая улица, господа, существует вот уже несколько веков, с каждым веком приобретает всё большую и большую таинственность…

Снова не выдержал и третий генерал. – И как только угадал с местом, этот шельмец, Даунинг!.. Здесь – на этой улице, рождались мировые интриги и тайны… Здесь они продолжаются и в наше время.

Фельдмаршал понял, что его лекция успеха не имеет, коллеги и без него прекрасно знают историю Лондона и, не обидевшись, пробурчал:

– Да ну вас… Всё-то вы знаете… Скучно, джентльмены, скучно!

Генералы рассмеялись.

Вскоре, они подошли к резиденции премьер-министра, трёхэтажному зданию с табличкой на стене: Даунинг-стрит, 10.

Даже в вечернем полумраке внешний вид здания, слегка освещённого светом фонарей, выглядел неухоженным. Отбитая местами плитка на фасаде, обветшалые стены, побитые осколками бомб и давно не чищенные от копоти каминов и печей, облупленные деревянные рамы, и что сразу бросалось в глаза – наспех отремонтированная часть здания, куда ещё в октябре 1940 года угодила немецкая авиабомба.

Все окна резиденции светились ярким электрическим светом, что было непривычно после нескольких лет светомаскировки.

Привратник резиденции открыл входную дверь в здание. Группа вошла во внутрь.

– Капитан, вы свободны, – произнёс один из генералов, обращаясь к офицеру-пехотинцу. Затем с иронией добавил, указав на портфель фельдмаршала: – Груз доставлен в целости и сохранности. Благодарю!

Пехотинцы отправились обратно.

Генералы спустились вниз по лестнице, ведущей в подвальный этаж, где располагался кабинет премьер-министра, зал для совещаний, кухня и столовая.

Дверь в приёмную Черчилля была открыта, оттуда доносился приглушённый звук нескольких голосов. Среди них выделялся узнаваемый, слегка хрипловатый бас военного советника Черчилля, барона, генерала, лорда Гастингса Исмея.

Едва генералы вошли в приёмную, как секретарь, немолодой чиновник, явно уставший за целый день, вежливо пригласил всех пройти в кабинет премьер-министра.

Первым в кабинет вошёл Первый лорд Адмиралтейства Альберт Виктор Александер. За ним потянулись другие: начальник штаба ВВС генерал Портэл, затем недавно назначенный главным интендантом армии какой-то генерал, за ним, прибывший специально на это совещание американский генерал Леймницер из американского отдела стратегических исследований в комитете начальников штабов. Последними в кабинет вошли Брук и сопровождающие его генералы.

В кабинете премьера было душно. С неизменной сигарой во рту, Черчилль сидел за рабочим столом, внимательно изучая какой-то, видимо, весьма важный документ, поскольку не удосужился поднять голову и поприветствовать вошедших. Напротив – в кресле, находился Гастингс Исмей. При виде генералов, барон встал, поздоровался и занял место за столом совещаний.

Наконец, оторвавшись от чтения документа, Черчилль, кивнув вошедшим, без лишних вступлений произнёс:

– Господа, я внимательно ознакомился с вашими предложениями предполагаемой операции «Немыслимое». Кстати, – странное название. И кто же назвал её так?

– Сэр, оно как-то само собой получилось, – уклончиво ответил один из пришедших с фельдмаршалом, генералов. Слишком необычным был ваш приказ о разработке операции…

– Хорошо! – перебил генерала премьер, – пусть остаётся. По вашим расчётам, господа, мы должны нанести по русским удар первого июля 1945 года. Гипотетически, конечно… Так?..

Черчилль взглядом окинул сидящих за столом генералов. Странно, но военные не ответили.

– С чем связан срок? – слегка удивившись, спросил премьер.

Ответил фельдмаршал Аллен Брук.

– Сэр, русские приступили к расформированию своего европейского контингента. Часть войск уже на пути на Дальний Восток. Сталин выполняет своё обещание расправиться с японцами. К концу июля, полагаю, ещё часть войск отправится к себе на родину, по домам. Оставшиеся войска Красной армии до сих пор в эйфории победы, и весьма расслаблены. Наша внезапная атака совместно с вооружёнными силами США, Канады, польских корпусов и немецких дивизий по всем оставшимся дислокациям советских войск будет для маршала Сталина неожиданной, что, скорее всего, гарантирует половину успеха.

– К тому же, сэр, – дополнил фельдмаршала один из генералов, – русские войска весьма измотаны и истощены. Их боевая техника до предела изношена.

– Судя по грандиозному штурму русскими войсками Берлина, я бы так не думал, генерал, – пробурчал Черчилль. Вы, господа, уверены в успехе?

Черчилль обратил внимание на недовольный вид Первого лорда Адмиралтейства. С ним у него были натянутые отношения. И причина тому веская.

…Ещё летом 1941 года, возглавив министерство обороны, Черчилль, не поставив в известность Александера – командующего флотами, направил в Тихий океан эскадру в составе линкора, крейсера и четырёх эсминцев. Японская разведка обнаружила эти корабли, когда они только пересекали Индийский океан. Япония в это время скрытно готовилась к десанту в Малайзии и бомбардировке Сингапура, естественно, появление британских кораблей стало для неё неприятной новостью. Японцы срочно перегруппировали свой флот и перебросили в этот район не один десяток бомбардировщиков и торпедоносцев. Время шло, но командующий эскадрой адмирал Филипс медлил с нападением на врага, рассчитывая на усиление своей эскадры американскими кораблями. Но подкрепление не подошло. В начале декабря 1941 года тихоокеанский флот США был выведен из строя налетом японцев на Пёрл-Харбор.

…Как тут, читатели, не вспомнить 19-ый век – Синопский бой? Когда адмирал Нахимов в 1853 году обнаружил турецкий флот, он, не дожидаясь подкрепления кораблей адмирала Корнилова, смело напал на противника, полностью разгромив его…

Ну, это так, к слову. Вернёмся в кабинет премьер-министра Великобритании.

В конечном итоге, девятого декабря в Южно-Китайском море у Малазийского города Куантан произошёл тяжёлый бой. Японцы утопили и линкор, и крейсер, параллельно нанеся повреждения английским эсминцам. В газетах разразился большой шум…

Естественно, недовольство Александера было вполне уместным…

С нотками недовольства, Черчилль обратился к нему.

– Сэр, вижу, вы чем-то недовольны? С вашим-то преимуществом флота на море вам нечего волноваться. Русские – наши союзники, как никак, и вы осуждаете за это правительство его Величества? Но вы, сэр, когда-то осуждали и правительство лорда Чемберлена на Мюнхенских переговорах в 1938 году! Судетские немцы были причиной вашего недовольства… Удобная позиция, я вам скажу, если не думать о будущем Европы.

– Нет, сэр! Я думаю о другом. План внезапного нападения на русских может ждать судьба немецкого «Барбаросса». И я, как и большинство разработчиков этой операции, не зря названной – «Немыслимое», совсем не уверен в достижении результатов планируемых вами, сэр.

– Вы пессимист, сэр. А не забыли, что по вашим же расчётам у нашей коалиции основательный перевес авиации, флоте, да практически во всём. Не так ли, господа, – ища поддержки у присутствующих, сказал премьер.

– У Гитлера тоже был перевес, – парировал Александер.

Генерал Портэл дабы поддержать Черчилля, нехотя, и как-то вяло, дал информацию: – Джентльмены, союзная авиация имеет полное преимущество над воздушными силами русских. На наших многочисленных европейских аэродромах располагаются четыре воздушные армии. Американские стратегические бомбардировщики с дальностью до семи тысяч трёхсот километров могут накрыть огромное пространство, тогда как русские имеют дальность полёта максимум две тысячи километров.

К своему неудовольствию Черчилль не уловил в интонации Портэла, присущей бравому лётчику уверенности в успехе.

– Прошу также заметить, господа, наша коалиция, и вы, господин премьер-министр об этом прекрасно осведомлены, имеет превосходство над СССР по промышленному потенциалу, а, следовательно, по снабжению войск, что немаловажно, – заявил генерал, фамилию которого Черчилль никак не мог вспомнить. – Мне, кажется, запасы Красной Армии заметно истощились, их надолго не хватит.

Но тут, слово опять взял фельдмаршал Брук. – Да, наши объединённые союзные войска имеют определённое преимущество перед русскими и в боеспособной технике, и в авиации, и флоте, и, что немаловажно, в материальном обеспечении, однако, прошу заметить, господа, ещё на два пункта, и они очень важные.

Фельдмаршал был возбуждён. Он зачем-то стал трясти перед собой небольшую папку, намекая, видимо, на скрытые в ней убийственные данные. Помахав ею, фельдмаршал положил папку на стол и с заметным волнением, продолжил.

– Так вот, господин-премьер министр, первый пункт – большая численность Красной армии, второй – боевая эффективность русских солдат превосходит патриотический дух наших войск. Я не знаю, как поведут себя наши войска, когда мы прикажем им стрелять в русских. Это о многом говорит, господа! И потом, ачинать войну с русскими, значит быть готовым к длительной и дорогостоящей тотальной войне, сэр. Следовательно, мы – военные, считаем, что, если начнется война, достигнуть быстрого ограниченного успеха будет вне наших возможностей. Я надеюсь, наш американский коллега генерал Леймницер выскажет мнение своего руководства по данному вопросу.

Фельдмаршал кивнул в сторону американца. Тот небрежно ответил кивком головы.

Черчилль недовольно посмотрел на своего советника, Исмея. – Гастингс, наши боевые генералы, видимо, устали воевать? Откуда пессимизм?

– Господа, – тут же, важно начал говорить военный советник премьер-министра, – есть задачи, которые определяют будущее нашей страны и Европы в целом. Мы, господа, должны освободить захваченную русскими войсками восточно-европейскую территорию. Советская Россия стала для «свободного мира» смертельным врагом…

Голос генерала Лимана Лемницера, до сих пор молчавшего, заставил Исмея прервать своё выступление.

– Пока вы, господа, не приняли окончательного решения, я хотел бы высказать мнение своего руководства, в частности, известного вам генерала Аллена Даллеса из разведывательного центра, расположенного в Берне, а также, вам будет интересно узнать и мнение адмирала Леги¹⁰⁰.

– А что помешало самому господину Даллесу присутствовать на этом совещании, позвольте узнать, – посмотрев на своего советника Исмея, ответственного за организацию, задал вопрос Черчилль.

– Причина его отсутствия неизвестна, сэр, – ответил тот.

Американец слегка приспустил галстук на тощей шее, затем неторопливо раскрыл лежащую перед ним на столе начатую пачку сигарет «Camel», ловко выбил оттуда сигарету, и не менее эффектно забросил её в рот. Потом, явно демонстрируя фронтовой подарок, он несколько раз крутанул колёсико на зажигалке в виде крупного патрона и, с видимым удовольствием, затянулся. При этом его узкие, словно у китайца глаза, успели цепким взглядом осмотреть всех присутствующих. После чего он повернулся к Черчиллю и, не стесняясь, с шумом выдохнул дым в его сторону.

Такое неуважение союзника к себе Черчиллю явно не понравилось, он заворчал. Выходка американца не понравилась и присутствующим.

Зная реакцию своего премьера, всегда умевшего постоять за себя, все притихли. Бывавший не раз со своим шефом в подобных ситуациях, лорд Исмей шепнул генералу Александеру: – Сейчас или заснёт у всех на глазах или демонстративно нальёт себе коньяк.

Но – и это странно, сын седьмого герцога Мальборо, Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль, не сделал ни того ни другого. Глядя на американского генерала, он насмешливо произнёс:

– Сэр, объём моих лёгких намного больше ваших, а кубинский табак моей сигары крепче турецкого. Я бы не хотел, чтобы вы задохнулись на наших глазах. Президент Трумэн мне этого не простит.

И он затянулся сигарой. После чего демонстративно отвернулся к стене и медленно выдохнул дым.

Американец не оценил остроумный ответ английского премьера, он лишь слегка заёрзал на стуле, положил в пепельницу дымящуюся сигарету, откашлялся, и важным тоном, каким уже привыкли говорить американцы, словно королевский глашатай на площади, читающий указ сюзерена, стал говорить.

– Мне тоже, господин премьер-министр, неизвестна причина отсутствия моего коллеги. И так, господа, повторюсь! Прежде чем вы примете решение хочу вам доложить некоторые рассуждения нашего отдела стратегических исследований. А они, не сомневайтесь, вскоре войдут в официальные директивы внешней стратегии Соединённых Штатов, которые будут определять геополитику государства. Ну, это к слову. Теперь, о вашем плане неожиданного нападения на русских. Если фантазировать, и наш с вами совместный удар по позициям Красной армии принесёт определённый положительный эффект…

– Генерал Лемницер, сэр, что вы имеете ввиду под положительным эффектом? – теперь уже лорд Исмей позволил себе оборвать на полуслове американца.

Однако, союзник, словно от назойливой мухи отмахнулся от англичанина, произнёся: – Дослушайте прежде, барон! Вопросы потом, коллега.

Это было совсем бестактно, но… все промолчали.

– Временный эффект, если он и будет, для нас, господа, невыгоден. Что мы достигнем этим? Горы трупов с обеих сторон? Раньше надо было это делать, когда немцы подошли к Москве или когда шло сражение под Сталинградом. Но мы боялись Гитлера, как теперь боимся Сталина, разве не так, мистер Черчилль?

Черчилль пожал плечами, и недовольно пробурчал: – Я посмотрел бы на вас, генерал, если бы на Вашингтон сыпались немецкие бомбы и гибли люди.

– Я понимаю вас, сэр. Но это в прошлом, а теперь оккупировать и ставить под наш совместный контроль территорию Советского Союза практически неосуществимо. Это следует из размеров его территории, количества населения в нём, разницы в языке и обычаях, отличающих местное население от нас.

– Но ведь можно найти какую-то подходящую местную структуру власти, при помощи которой мы могли бы действовать, – подсказал фельдмаршал Брук.

– Не думаю, фельдмаршал, что это возможно, по крайней мере, в наше время. Эту, как вы говорите местную структуру, надо тщательно готовить, и для этого нужны годы. Мы должны быть очень осторожны с этим вопросом в условиях складывающейся восточноевропейской реальности. И вот, что ещё доложу я вам, господа…

Американец погасил в пепельнице догоревшую сигарету, погладил рукой зажигалку-патрон, и на секунду замер.

В кабинете установилась тишина. Даже премьер перестал ёрзать в кресле, напряжённо ожидая продолжение доклада американца. Наконец, собравшись с мыслями, Лемницер продолжил.

– Человеческая натура, господа, такова, что всегда ищет какую-нибудь отдушину для самовыражения. Одни люди цепляются за религию, другие заливают горе вином, третьи – те, кто вернулся с войны – доблестные солдаты Красной армии, обязательно будут задавать вопрос властям: «Кто виноват и кто ответит?». Мол, как, товарищ Сталин, так получилось, что немцы до Москвы дошли? А тут мы с вами… И этот момент не должны пропустить. Натолкнём солдат на мысль, что они должны призвать к ответу руководство своей страны и уповать на бога.

Черчилль исподлобья наблюдал за американцем. Он видел, что тот философствует, излагая идеи, видимо, уже разработанные за океаном. Но говорил Лемницер весьма убедительно и, конечно, с явными нотками некоторого превосходства, ставшего уже привычным для американцев.

– Но, сэр! В границах СССР бога нет, – заметил Александер. – Русские в него не верят.

– Не беда! Зато славяне любят попеть за рюмкой водки. Напомните им, как отлично они варили самогон во время гражданской войны. А известно, пьяному море по колено, говорят русские. Пьяный побредёт туда, куда нам нужно. Вот, господа, выдержка из некого нашего плана по дискредитации СССР. Я вам зачитаю небольшую выдержку.

Генерал открыл блокнот на нужной странице.

«Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, процветанию взяточников и беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов – прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, – все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом». Именно это будет определять политику США по отношению её главного оппонента – СССР».

Черчилль в душе соглашался со сказанным, но выслушивать чужие наставления уж совсем без замечаний он не мог.

– В вашей стратегии, генерал Лемницер, в отношении русских не хватает весьма важного пункта.

Черчилль сделал паузу, внимательно разглядывая американца.

– И какого же, сэр? – невозмутимо спросил тот.

– С вернувшимися с войны солдатами, Сталин разберётся, поверьте мне. А вот воспитание молодёжи… – многозначительно произнёс он.

– Не секрет, господа, надежда каждой нации – её молодёжь! Мы обязаны сделать так, чтобы эта надежда обманула большевиков. Молодёжь склонна увлекаться, и это надо помнить, подбирая ключи к её умам. Дети всегда найдут в чём упрекнуть родителей. Поссорьте молодых со старшим поколением любой страны… И государство окажется на краю пропасти. Я хочу сказать одно: мы должны быть такими изобретательными в способах психологической войны с коммунизмом, чтобы их пропаганда не поспевала за нами! Вот тогда в Советском Союзе и появится местная элита, способная развалить свою страну изнутри.

– Весьма обнадёживающе звучит, сэр, но не уверен, что это сможет сработать. В Советском Союзе диктат Сталина и партии коммунистов, там сильно не поспоришь, – недоверчиво произнёс генерал Портэл.

– А я согласен с премьер-министром. Меньше пессимизма, господа! – энергично ответил американец. – Сталин и его окружение не вечны. Придёт новая смена, за ней следующая, а с ней новое мышление… И без бомбардировок, танковых атак и стрельбы русские допустят нас на свою территорию и тогда Советский Союз исчезнет. Наступит наше время… Но не будем торопить его, господа! Мы умеем ждать.

Слово взял Первый лорд Александер. – Хорошо сказал наш американский коллега. Но мы ведь обсуждаем возможность…

– Скорее целесообразность, сэр, – поправил фельдмаршал Брук.

– Пусть будет так, – согласился Александер. – Так вот, у меня вопрос к вам, генерал Лемницер. Если в ближайшее время нельзя оккупировать всю территорию предполагаемого противника… Господа, я говорю о гипотетической возможности, поймите меня правильно. Так вот, до какой степени мы могли бы сейчас попытаться изменить конфигурацию советских границ, допустим, в результате всё же успешных военных действий с нашей стороны. Ну, предположим, отбросить войска маршала Сталина хотя бы до старых границ СССР.

Лемницер ответил не задумываясь. – Мы должны ясно осознать, господин Первый лорд, тот факт, что в настоящее время никто не сможет ответить на ваш вопрос.

Немного помолчав, он повернулся к Черчиллю. – Сэр, на вопрос господина Александера, и вы это сами понимаете не меньше меня, можно ответить только, если СССР не будет обладать большой военной мощью, экономически будет зависеть от окружающего мира и не будет иметь власти над европейскими территориями, освобождёнными ими в результате этой войны.

В знак согласия, Черчилль кивнул.

Слово взял генерал Исмей. – Хочу сказать, слова генерала Лемницера о пропаганде западного образа жизни, безусловно, правильные, но – не сегодняшнего дня. СССР может закрыть границы для своих граждан и общение с русскими будет весьма затруднено.

– Железный занавес?!.. Думаю, мы найдём способы проникнуть за этот барьер, сэр, – согласился Лемницер. – Но всё сказанное, подчёркиваю господа, США планируется, действительно на будущее. Непредсказуемость руководства страны Советов нам известна, а потому – осторожно, не спеша, надо расшатывать устои СССР.

Хочу также, господа, проинформировать вас о мнении адмирала Леги. Адмирал тоже опасается начала операции «Немыслимое» в указанные сроки, более того – он против. Да-да, господа, против! Не забывайте о миллионной Квантунской армии на Дальнем Востоке. Моё государство заинтересовано, чтобы СССР собственными силами вступил в войну с Японией. Пусть русские, раз на то дали согласие, сокрушат её, без чего победа США над Японией только собственными силами будет под вопросом. Вы же, господин премьер-министр, – обратился американец к Черчиллю, – не станете посылать своих граждан нам в помощь…

Черчилль хмыкнул, и поправил генерала.

– В нашем государстве нет граждан, сэр! Есть подданные его Величества короля Великобритании.

Лемницер пожал плечами и, как ни в чём не бывало, продолжил:

– Вот-вот! А потому, не надо пока трогать русских, придёт наше время. Не один десяток тысяч жизней американских солдат мы сохраним этим. Ну, а дальше… Дальше будет видно.

Генерал Исмей своим басом, причём специально его усилил хриплостью, произнёс:

– Как сказал наш премьер-министр, данная операция является чисто предупредительной мерой на случай непредвиденных ситуаций со стороны маршала Сталина. И скорее всего – гипотетическая… Не более того! И потом, у нас, сэр, за принятие стратегических решений отвечают политические власти, а военные обязаны подчиниться, каким бы это решение не было. Надеюсь, и в Америке тоже следуют подобным принципам.

– Генерал, – заносчиво ответил Леймницер, – планы господина Черчилля вести войну против СССР, да ещё с помощью немецких солдат – это уж слишком… Совесть тоже надо иметь! Американский народ-избиратель не поймёт своего президента, отдай он вдруг сейчас этот приказ. Вы даже не представляете себе, какой шок будет у всей американской нации. Русские в глазах простых жителей – герои! И потом, у нас ещё есть Конгресс! Нет, нет, господа, пока не время воевать с Советским Союзом. Так что я соглашусь с доводами фельдмаршала Брука.

Черчилль не стал спорить с военными, тем более углубляться в дебри военного расклада сил. Он и без них прекрасно понимал возможные последствия реализации своего превентивного удара по русским войскам, способного привести к затяжной войне. Но даже гипотетическое появление русских войск у европейских берегов Атлантического океана и ужас возможного политического передела существующего мира, где будет главенствовать Россия, заставил его последнее слово оставить за собой.

– Генерал Исмей, господа, высказал свою точку зрения, и я с ней согласен. Политические решения всегда превалируют над военными стратегическими планами, и не мной это сказано.

Премьер слегка задумался, мучительно вспоминая чьи это слова, но, видимо, не вспомнил, а потому, произнёс:

– Ну, во-первых, как я уже говорил, операция «Немыслимое» – это только превентивная мера… Нельзя же не видеть факт занятия советскими войсками уже половиныевропейской территории, а что будет потом – более чем, известно. Вы, господа военные, хотите надолго потерять нашу старушку Европу? Что на уме маршала Сталина мы догадываемся. Нет, господа, не думаю, что приведённые некоторыми военными экспертами доводы способны принципиально повлиять на моё решение. Дислокация советских войск нам известна, цели определены… Что касается совести…

Черчилль многозначительно посмотрел на американца.

– Оставьте эти угрызения господа нам – политикам. Любые методы хороши, если они направлены на безопасность государств, которым мы служим. Что касается суждений, высказанные нашим американским коллегой генералом Лемницером, они весьма перспективны, но…

Слегка прищурившись, Черчилль обвёл взглядом присутствующих и, видимо, обдумывая фразу, сделал паузу. Он привычным движением вытащил изо рта сигару, не попав в пепельницу, стряхнул пепел рядом с ней, а затем, продолжил.

– действительно для будущего. И ещё, на что необходимо обратить самое пристальное внимание – это страны-демпферы, расположенные по старым западным границам России. Страны Балтии, Белоруссии, Украины… Особенное внимание на Украину, как самую многочисленную из всех и наиболее нестабильную по национальным признакам, о которой ещё великий Бисмарк говорил: «Территория Украины не является определенным этническим или географическим понятием. В ней трудно чётко отделить одну нацию от другой. Изначально Украина образовалась в основном из беженцев от русского и польского деспотизма».

– Нельзя забывать, сэр, ещё о венграх и румынах на её западных границах, – добавил генерал Портэл.

– Согласен. Но их весьма мало, в расчёт можно не брать. К сожаленью, между Россией и Украиной нет четкой разделительной линии, и установить её затруднительно. И признать надо – города на украинской территории были всегда в основном русскими и небольшой частью еврейскими…

– Прошу меня извинить, сэр, – на этот раз более учтиво произнёс американец. – Я выходец из еврейской семьи. Вы вспомнили о еврейских городах в России, что напомнило мне о старых долгах русских перед американскими евреями. Мои предки когда-то давно, в конце двадцатых годов, купили пай-акции на участки в Крыму. Они тогда были в свободной продаже.

– Сочувствую, генерал, – не скрывая иронии, произнёс Черчилль. – Моё последнее посещение этого живописного полуострова оставило массу приятных воспоминаний. Если всё, что вы нам говорили, сбудется, и ваша геополитика оправдается, то вы, в конце концов, сможете воспользоваться своим правом на эту землю. К тому же, Сталин освободил этот несчастный полуостров от татар и прочих наций… Однако…

Черчилль демонстративно вздохнул и притворно огорчительно произнёс: – Когда это будет?..

Генерал Лемницер насмешку премьера понял и, подражая ему в тон, ответил: – Как я уже говорил, сэр, мы – американцы, терпеливый народ. Не сомневайтесь, своего добьёмся.

Американец посмотрел на Черчилля: мол, свои земли в Крыму всё равно к нам вернуться. Премьер пожал плечами, как бы говоря, а я, что – против?

Черчилль хмыкнул, и продолжил свои рассуждения.

– Экономика Украины неразрывно сплетена с экономикой России в единое целое – эту связку надо нарушить в первую очередь. А ещё важный аспект – религия, которая когда-нибудь вернёт, я надеюсь, свою значимость в СССР. Если между Украиной и Россией и может быть проведена какая-то реальная граница, то логично было бы нарушить целостность их религии.

– Сэр, мы обязательно прислушаемся к вашим рекомендациям, – пообещал Лемницер. – И хочу добавить: случись так, что Украина отойдёт от русских, то для неё самой удобной формой существования будет федерация.

– Вполне логичное решение, генерал. И что важно, она не будет независимой в экономическом или военном отношении, – добавил Черчилль.

– Согласен, сэр. Украина должна будет зависеть от нас и европейских стран. Если мы сможем убить национальную гордость и славянский патриотизм, как вы, премьер-министр, отметили в подрастающем поколении, мы завоюем любую страну с минимальными затратами, – произнёс американец.

Черчилль встал из-за стола. – Господа, перспектива развала СССР без применения военной силы заманчива, конечно. Но – это длительный процесс, тем более, сейчас – в послевоенное время. Разбив Гитлера, социалистический строй доказал свою жизнестойкость. Но, смею вас заверить – это временный эффект. Я не знаю, сколько потребуется времени, знаю одно – постулаты социализма в понимании русских, обладающих огромными территориями и природными запасами, на наш взгляд ошибочны. Главный враг Советов – территория и разнородность населения, способствующих возникновению единовластия, что ведёт к диктатуре. Без единовластия СССР распадётся и без нашего участия.

– Сэр, использовать нынешний шанс, разбив войска Советов, – не менее заманчивое решение. Запустится процесс распада Советского Союза, – произнёс один из депутатов.

– Кто-то из великих говорил, что войну легко начать – трудно её закончить. А от себя добавлю – и закончить неизвестно на чьей территории – своей или противника! Однако, как мы поступим, господа, решим позже. А пока… – Черчилль оглядел присутствующих долгим взглядом, словно хотел что-то ещё добавить, но, видимо, передумал, и произнёс: – На этом обсуждение закончим.

Советская разведка узнала некоторые детали совещания, в том числе и день возможной атаки союзников. И за день до планируемого нападения бывших союзников советские войска неожиданно произвели перегруппировку своих войск.

Черчилль убедился, что о планах нападения Сталин узнал и, по-видимому, принял соответствующие меры: элемента внезапности союзные войска лишались. Это было решающей гирей, сдвинувшей чашу весов истории – приказ войскам англосаксов на атаку советских рубежей отдан так и не был.

А в середине июля 1945 года Черчилль, потерпев поражение на выборах, ушёл в отставку. В январе 1946 года по решительному требованию советского командования вермахт Адольфа Гитлера окончательно перестал существовать. «Тайная армия» Черчилля была расформирована.

План операции «Немыслимое», точнее то, что от него осталось, новым правительством был отправлен в архив. Последующие планы войны против СССР разрабатывались уже на уровне НАТО.

Кстати, первым генеральным секретарём этой организации стал английский генерал, известный нам, барон Гастингс Лайонел Исмей, негативно относящийся к Советскому Союзу.

Противостояние англосаксов и СССР стало неизбежным.

Какой уж тут Крым, какие евреи…

Для справки

В мае 1945 года поставки по Ленд-лизу в СССР прекратились. За время войны около семисот тридцати морских судов союзников разного водоизмещения, из которых шесть десятков было потоплено немцами, в нашу страну доставили 400 тысяч автомашин, 2.5 миллиона тонн нефтепродуктов, около десяти тысяч орудий, более десяти тысяч танков и около двадцати тысяч самолётов. Помимо всего, Советский Союз получил огромное количество продуктов различного наименования.

И это была героическая работа американских, английских, канадских и советских моряков.

Но после несостоявшейся операции «Немыслимое» отношения между союзниками и Советским Союзом испортились. Сталин, конечно, понимал, что любое государство имеет право на разработку гипотетических превентивных ударов в случае даже малой вероятности нападения противника. Такие планы, очевидно, имелись и в СССР. С операцией «Немыслимое» дело обстояло несколько иначе. Советский Союз не давал союзникам ни малейшего повода для подозрений в нанесении вероломных ударов. И этому было реальное подтверждение: войска Красной Армии покидали территорию Германии. Эшелоны мчались на Восток для разгрома Японии.

Сталин не стал сообщать союзникам, что о плане «Немыслимое» ему известно, но отношения между недавними союзниками по антигитлеровской коалиции заметно ухудшились. И это отразилось на Крыме. Тем более, что США предоставила Великобритании кредит в 4,5 миллиарда долларов, но всячески оттягивали решение с кредитом для СССР.

За день до планируемого нападения союзников 30 июня 1945 года в СССР был обнародован Указ Верховного Совета СССР «О преобразовании Крымской Автономной Советской Социалистической Республики в Крымскую область в составе РСФСР». И немудрено, что проект «Крымская Калифорния» Сталиным опять был забыт.

В довершении всего, в августе 1945 года США совершили неслыханное преступление: сбросили на японские города Хиросима и Нагасаки атомные бомбы. Это был грозный намёк американцев на своё превосходство над СССР.

В марте 1946 года Уинстон Черчилль произносит речь в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури США, где он уже официально сформировал взгляд Запада на начинавшееся противостояние между СССР и капиталистическими странами. Лидер английской оппозиции, кем на то время являлся Черчилль, призвал нации, говорящие на английском языке, объединиться для борьбы с тиранией и диктатурой, явно намекая на СССР.

Сталин назвал Черчилля поджигателем войны.

В июне 1948 года первым послом Израиля в СССР была назначена уроженка Киева, пятидесятилетняя Голда Меерсон. На этом посту она пробыла не долго, до апреля следующего года. Появление Меер в московской синагоге после вручения верительных грамот, вызывало у советских евреев огромный энтузиазм, её встречали восторженные толпы. Подобное изъявление радости не понравилось властям страны. Вскоре в Москве и ряда других городов закрылись последние еврейские организации.

В 1949 году Советский Союз создал своё атомное оружие. Военный паритет с США был восстановлен. Между западными – капиталистическими, и восточными – социалистическими странами, надолго опустился «железный занавес». Проект еврейской автономии в Крыму вновь был предан забвению. И это была не вина СССР.

Наступил 1953 год. В начале марта Сталин умер. Георгий Маленков и Лаврентий Берия, оттеснив Никиту Хрущёва, Молотова и их сторонников, возглавили руководство страны.

Но вот, в июне того же года, с помощью маршала Жукова Хрущёв арестовал Лаврентия Берию. Никита Хрущёв становится Первым секретарём ЦК КПСС, Георгий Маленков Председателем Совета министров, Вячеслав Молотов остался на своей привычной должности министра иностранных дел и первого заместителя Маленкова.

Настал короткий период коллективного управления государством. Однако, отсутствие привычного для страны лидера, обострила в Кремле борьбу за власть. И Маленков, и Хрущёв искали пути повышения своей популярности среди населения, представителей партийной и хозяйственной номенклатуры. В этой негласной гонке Георгий Маленков – на то время фактический руководитель СССР, всё больше набирал политический вес. Хрущёв не сдавался.

Глубокой осенью 1953 года неожиданно для многих Никита Сергеевич уехал из Кремля, в котором царила неспокойная обстановка, и вместе с мужем своей дочери Аджубеем, направился в Крым. Это было рискованно, оставить Кремль в такое время?!.. Но Хрущёв знал, что делал.

Мы ведь, читатель, помним – в 1954 году наступал последний срок выплаты долгов по старым кредитам взятых РСФСР у американских евреев ещё в двадцатые года, и последний из них, в 1929. Еврейские организации США неоднократно напоминали Советскому правительству о расчётах по невозвращённым кредитам.

«Позвольте, господа, какой долг? – вопрошали советские дипломаты.

– Советский Союз в 1947 году вместе со своими сторонниками официально голосовал в ООН за создание в Палестине вашего еврейского государства?!.. Мало того, по настоятельной просьбе лидера еврейского государства Бен-Гуриона, мы передали вам со складов Чехословакии массу трофейного оружия для войны с арабскими странами. И всё это за смешные деньги! Если бы не это, не было бы и Израиля».

В то время действовало решение ООН о запрещении передачи любого вида оружия, как Израилю, так и Палестине. Поэтому передача оружия происходила не с территории СССР и не отечественного производства, а трофейного – немецкого, изготовленного ранее чехами для немцев.

Да, вот беда! Официального соглашения о компенсации долга путём передачи Израилю большого количества оружия, по всей видимости, юридически оформлено не было. Следовательно, создавалась, пусть на первый взгляд и гипотетическая, но вполне выполнимая угроза отъёма Вашингтоном крымских земель, заложенных правительством РСФСР под гарантию кредитов двадцатых годов.

Несмотря на создание на территории Палестины с помощью США и СССР Израиля, идея получить земли крымского полуострова и создать на них Крымскую Калифорнию осталась.

По инициативе нового лидера Советского Союза Никиты Сергеевича Хрущёва, нарушая Конституцию, защищающую территориальную целостность СССР, буквально за две недели, 19 февраля 1954 Крымская область была срочно передана из состава РСФСР в состав Украинской Советской Социалистической Республики.

Как писали газеты того времени: «Полуостров Крым передаётся Украине не только в знак вечной дружбы русского и украинского народов и в честь 300-летия Переяславской Рады, а и сосредоточения производственных ресурсов республики для восстановления экономики Крымского полуострова и прокладки Северо-Крымского канала.

Трудящиеся Советской Украины твёрдо будут помнить и не забудут в веках того, что только благодаря дружбе и помощи русского народа и других народов нашей Родины, благодаря ЦК КПСС и советского правительства стал возможным подобный шаг».

А что плохого в этом… Территориальная собственность была понятием в то время достаточно условным: все было общее, советское! Страна-то одна! И потом, в безводный Крым придёт днепровская вода… Разве плохо!

Правда, руководство Крымской областью было против передачи полуострова. Но эту проблему Москва решила просто: внеочередной пленум обкома партии снял несогласных руководителей с их должностей.

Около ста девяноста миллионов граждан СССР, однако, не догадывались, что одной из заявленных причин этой странной и спешной акции по передаче Крыма был не урегулированный с США финансовый вопрос.

Конечно, были и другие мнения. Мол, Хрущёв, передачей крымского полуострова Украине, хотел заручиться собственной поддержкой многочисленной украинской партийной номенклатуры, а, заодно, и загладить свою вину за подписанные лично им списки репрессированных украинцев… Разное ходили тогда, собственно и в наше время, слухи… Поди знай, где правда, где вымысел…

Как бы там не было, но долг Российской федерации, по мнению мировой еврейской общественности перед США, остался…

Но Крым уже не принадлежал РСФСР. Он вошёл в состав Украинской Советской Социалистической Республики.

Прошло шестьдесят лет и по требованию жителей полуострова, Крым опять вернулся в состав Российской федерации.

Как будут дальше развиваться события на землях Тавриды, появятся ли ещё претенденты на многострадальный полуостров, видимо, знает только Всевышний. Но это будет совсем другая история!

Конец

Август 2019 год.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Примечания

1

Добровольное сотрудничество с врагом в ущерб своему государству.

(обратно)

2

Обещание.

(обратно)

3

«Манахэта» – племя индейцев в начале 17-ого века, обитающее в устье реки, впоследствии названной Гудзоном.

(обратно)

4

Посол США в Турции.

(обратно)

5

Американский еврейский объединённый распределительный комитет.

(обратно)

6

Крымский полуостров.

(обратно)

7

Чёрное море.

(обратно)

8

Антанта – «соглашение», военно-политический блок России, Великобритании и Франции,

(обратно)

9

Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика.

(обратно)

10

«Коль славен наш Господь в Сионе…»

(обратно)

11

Ихи́л-Михл За́лманович Лурье (1882-1932). Советский деятель, экономист.

(обратно)

12

Новая экономическая политика.

(обратно)

13

Суббота

(обратно)

14

Традиционные еврейские лепёшки.

(обратно)

15

Еврейский Новый год.

(обратно)

16

Еврейская молитва, прославляющая святость имени Бога.

(обратно)

17

Роза́лия Само́йловна Земля́чка (1876-1947). С 1919 по 1920 года, как представитель политотдела армии участвовала в репрессиях в Крыму.

(обратно)

18

Село Солёное озеро.

(обратно)

19

Хе-Халуц (первопроходец, пионер) – сионистская международная организация, целью которой была подготовка еврейской молодёжи к поселению в Палестине.

(обратно)

20

Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1879-1953).

(обратно)

21

Каменев (Розенфельд) Лев Борисович (1883-1936). Председатель Моссовета.

(обратно)

22

В широком смысле, совокупность иудейского традиционного религиозного закона.

(обратно)

23

Семиствольный светильник (семисвечник).

(обратно)

24

Еврейский ритуальный духовой музыкальный инструмент, сделанный из рога животного.

(обратно)

25

«Земледелец» (иврит).

(обратно)

26

Воробьёвы горы (совр).

(обратно)

27

Брагин Абрам Григорьевич (1893-1938). Общественный и политический деятель.

Расстрелян.

(обратно)

28

Комитет по земельному устройству трудящихся евреев.

(обратно)

29

Председатель ЦИК Крымской АССР.

(обратно)

30

Конфискация земли палестинцев, для организации еврейского государства.

(обратно)

31

Впоследствии Королевство Иордания.

(обратно)

32

«Национальная партия» – с 1917 года политическая партия крымских татар.

(обратно)

33

«Американская администрация помощи».

(обратно)

34

Свободное село (идиш). После 1944 года переименовано в Новосёловское Раздольненского района.

(обратно)

35

«ЗИС» – Завод имени Сталина.

(обратно)

36

Село Войково в Первомайском районе Крыма.

(обратно)

37

Ягода Генрих Григорьевич (Енох Гершенович) – 1891-1938г.г. Первый нарком НКВД (1934-1936). Расстрелян.

(обратно)

38

Лесков Н.С. (1831-1895) – русский писатель и публицист, мемуарист.

(обратно)

39

Соответствует званию командира дивизии.

(обратно)

40

Маленков Г.М. (1901-1988). Советский государственный и партийный деятель. Соратник Сталина.

(обратно)

41

Постышев П.П. (1887-1939). В 1938 году первый секретарь Куйбышевского обкома партии. Расстрелян.

(обратно)

42

Председатель Президиума Верховного Совета Татарской АССР.

(обратно)

43

Бабель (Бобель) И.Э. (1894-1940). Советский писатель, драматург, журналист.

(обратно)

44

Главное Управление лагерей.

(обратно)

45

Радек (1885-1939) Карл Бернга́рдович (Ра́дек Кароль Собельсо́н). Секретарь Исполкома Коминтерна, сотрудник газет «Правда» и «Известия». Репрессирован.

(обратно)

46

Леонид Фёдорович (Элизар Файтелевич) Райхман (1908-1990). Начальник 1-го отделения 4-го отдела ГУГБ НКВД СССР.

(обратно)

47

Капитан госбезопасности, нарком НКВД Крымской АССР. Расстрелян в 1939 году.

(обратно)

48

Лев Леонидович (Аронович) Шварцман (1907-1955). Следователь Главного управления ГБ НКВД. Расстрелян.

(обратно)

49

Николай Иванович Ежов (1895-1940). Народный комиссар внутренних дел СССР с 1937 года. Расстрелян.

(обратно)

50

Председатель ЦИК Крымской АССР.

(обратно)

51

Глава Еврейского комиссариата при Народном комиссариате по делам национальностей, возглавляемом И.Сталиным, председатель центрального бюро Еврсекции.

(обратно)

52

С начала XX-ого века активный сионист, позднее один из лидеров сионистского движения в России.

(обратно)

53

Михельсон А.И. – нарком НКВД Крыма (окт.1937-авг.1938). Расстрелян в феврале 1939 г.

(обратно)

54

Якушев (Бабкин) Лаврентий Трофимович (август 1938-октябрь 1938).

(обратно)

55

Хаотичное…

(обратно)

56

Самая длинная река Крыма.

(обратно)

57

Горный массив Крыма.

(обратно)

58

Давид Ллойд Джордж (1863-1945). Крупный британский политический деятель.

(обратно)

59

По-польски – магазин.

(обратно)

60

Лорд Джон Веркер Горт (1886-1946). Командующий британским экспедиционным корпусом

во Франции в 1940 году.

(обратно)

61

Премьер-министр Великобритании с 28 мая 1937 – 10 мая 1940 г.

(обратно)

62

Привилегированный, центральный район Лондона.

(обратно)

63

Склады.

(обратно)

64

Промышленно развитая, богатая полезными ископаемыми область в Чехии, где проживали судетские немцы.

(обратно)

65

«Моя борьба».

(обратно)

66

Национал-социалистическая немецкая рабочая партия.

(обратно)

67

Общее название серии операций по захвату и уничтожению кораблей французского флота в английских и колониальных портах Франции флотом Великобритании в ходе Второй мировой войны.

(обратно)

68

Шеф полиции безопасности и СД.

(обратно)

69

Начальник внешней разведки службы безопасности.

(обратно)

70

Начальник службы военной разведки и контрразведки (Абвер).

(обратно)

71

Вооружённые силы нацистской Германии в 1935—1945 гг.

(обратно)

72

Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1879-1953). Полновластный лидер СССР примерно с 1930 по 1953 год.

(обратно)

73

Ворошилов Климент Ефремович, заместитель Председателя Совета Народных комиссаров СССР, В 1943 году член Государственного комитета обороны.

(обратно)

74

С мая 1943 года начальник Оперативного управления Генштаба, генерал-лейтенант.

(обратно)

75

Так называл Сталина его ближний круг.

(обратно)

76

Кличка Иосифа Джугашвили (Сталина) в молодости.

(обратно)

77

Мэмори Сигумице – министр иностранных дел Японии.

(обратно)

78

Командующий войсками в Северной Африки.

(обратно)

79

Министр иностранных дел Великобритании.

(обратно)

80

В 1941—1943 годах – специальный представитель президента США в СССР.

(обратно)

81

Союз Советских Социалистических Республик.

(обратно)

82

Духовные семинарии.

(обратно)

83

Копательная лопата.

(обратно)

84

Так в шутку называли группу молодых ребят, возглавляемую Геворком Вартаняном.

(обратно)

85

Командир полка НКВД, прибывшего в начале октября для охраны конференции.

(обратно)

86

Так называли Сталина в США и Великобритании.

(обратно)

87

Советник и специальный помощник президента Франклина Делано Рузвельта.

(обратно)

88

Розен И.Б. – руководитель «Агро-Джойнта» в Советском Союзе (1924-1938).

(обратно)

89

Государственный деятель. Член ЦК партии. Умер в тюрьме в 1939 году.

(обратно)

90

Первый секретарь ЦК Компартии Украины.

(обратно)

91

Заместитель наркома СССР, комиссар госбезопасности 2-ого ранга.

(обратно)

92

Глава Совинформбюро СССР (1941-1945).

(обратно)

93

БУНД – Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России.

(обратно)

94

Антонов А.И.(1896-1962). С 4 февраля 1945 года начальник Генерального штаба, генерал армии.

(обратно)

95

Конев И.С.(1897-1973). Командующий 1-ого Украинского фронта.

(обратно)

96

Ерёменко Андрей Иванович (1892-1970). Командующий фронтом.

(обратно)

97

Личный помощник Сталина.

(обратно)

98

Бар, кафе, забегаловка (нем).

(обратно)

99

Командующий морским флотом нацистской Германии.

(обратно)

100

Начальник личного штаба президента США.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть первая

  «Джойнт»

  Великая идея. Село Кривое озеро

  Крымские кибуцы. Колония «Икор»

  Первая выставка

  Процесс пошёл

  Новое назначение

Часть вторая

  Странный визит

  Война

  Вилла «Марлир»

  Литерный № 501

  Тегеранская конференция

  Неожиданное сообщение

  Заговор союзников. Операция «Немыслимое»

*** Примечания ***