КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706127 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124654

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Поединок [Сеславия Северэлла] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]


Предисловие


«Кипучая преобразовательная деятельность Петра Великого, затронувшая так много интересов, нарушившая так много покоя, выбившая столь многих из рамок привычного исконного жития, заставившая одних усиленно служить, «не щадя живота», даже до смерти, других нещадно платить до полного оскудения, затрагивавшая домашний быт, верования и религиозные обычаи, подрывавшая все старинные московские заветы, вызывала резкое осуждающее отношение к себе у всех классов общества, так или иначе больно задетых Петром. Недовольных было много. То и дело срывалось у тогдашних людей слова горького осуждения и гнева с угрозами против царя самыми недвусмысленными. Начальник страшного Преображенского приказа воистину в крови купался, как сам доносил Петру, разбирая и пытая приведенных к нему по обвинению в слове и деле государевом. Дела Преображенского приказа рисуют картину всеобщего озлобления и ропота. Подметные письма, подкидные листы, обличительные послания собирались, чуть ли не со всех площадей тогдашних городов. Вокруг Петра и его дела создалась действительно душная атмосфера слепого противодействия, что, в свою очередь, держало в постоянном боевом напряжении самого Петра. Это напряжение при его характере раздражалось подчас дикими вспышками, жестокими и беспощадными кровавыми казнями, которые ко всеобщему успокоению тоже, конечно, не вели. Преображенский приказ в Москве, тайная канцелярия или канцелярия тайных розыскных дел в Петербурге (с 1718 г.) завалены были делами о непригожих речах, бунтовских словах, злокозненных поступках и письмах, явно политического характера, как мы теперь сказали бы. Все чувства озлобленных и недовольных Петром невольно обращались к его наследнику: не хорошо нам теперь, может быть, будет лучше потом; слухи, что наследник Петра, его сын, царевич Алексей, тоже недоволен царем – отцом, принимали очень широкое распространение; явно на площадях, тайком в домах толковали, что царевич окружил себя благочестивыми людьми и ведет борьбу с боярами, потаковниками незаконного подметного царя, чуть не самого антихриста. И, кажется, действительно Петр был мало любящим отцом по отношению к своему старшему сыну. Царевич Алексей родился в 1690 году и до восьми лет находился на попечении матери, царицы Евдокии Федоровны. Ещё мать начала учить царевича грамоте, поручив эту науку некоему Никифору Вяземскому, славившемуся как отличный грамотей и словесной мудрости ритор, умевший писать и говорить необыкновенно пышно и широковещательно, что тогда очень нравилось и считалось красноречивым. Монах Карион Истомин составил для царевича особый букварь со славянскими, греческими и латинскими буквами, причем на каждую букву даны были рисунки, сделанные и награвированные мастером Леонтием Буниным. Эта азбука долго потом была в большом ходу у русских школьников первой половины XVIII в. Вяземский оставался при царевиче и после заточения царицы Евдокии в монастырь. Царевич был мальчик умный; сам Петр потом, когда уже настали тяжелые времена неладов, писал сыну: «Бог разума тебя не лишил». Он охотно учился, много читал, делал выписки из прочитанного, советовал учиться своим сверстникам. И от мальчика, обладавшего к тому же не очень крепким здоровьем, требовалось действительно непосильная деятельность: ему надо было одновременно и учиться, и практически проходить суровую школу солдата в виду неприятеля. Двенадцать лет от роду царевич Алексей в звании солдата бомбардирской роты присутствует при всех операциях по взятию Ниеншанца. В марте 1704 г., т.е. в 13 лет, он находится в лагере войск, осаждающих Нарву, и ведет себя, вероятно, не совсем так, как хотелось бы отцу. В начале 1705 года Гюйсен отправлен был за границу с разными дипломатическими поручениями, а царевич стал безвыездно жить в Преображенском, без всякого занятия, получая 12 000 рублей в год на прожитье. Эти годы до 1707 имели важное значение в жизни царевича в том смысле, что еще больше увеличили взаимное непонимание отца и сына. Царевич становился уже взрослым человеком. В 1707 году ему исполнилось семнадцать лет. Предоставленный почти всецело самому себе, он начал с 1704 года жить по своему вкусу. На него, как на наследника Петра, давно уже обращались с известными упованиями и надеждами взоры всех тех, кто был недоволен Петром. Ещё стрельцы говорили с радостью, что царевич немцев не любит, а местоблюститель патриаршего престола, не без надежды увидеть когда-нибудь лучшее будущее, любил в своих проповедях обращаться с молитвенным воззванием к св. Алексею, призывая св. угодника сохранить тезоименника своего, «особенного заповедей Божьих хранителя и преисправного их последователя, нашу едину надежду». Сам недовольный, царевич искал общества недовольных и, конечно, находил: они сами шли к нему. При царевиче продолжали пребывать те самые «кавалеры» с учителем Вяземским во главе, с которым так неудачно для себя сражался Нейгебауэр. Самым первым и близким лицом царевичу Алексею становился в это время его духовник, протопоп Яков Игнатьев. Для царевича Алексея он сумел стать тем «собинным» другом, каким был одно время новгородский митрополит Никон для его деда. Яков Игнатьев, человек энергичный, умный, богословски образованный, за свое дело руководства царевичем в известных ему целях взялся по-никоновски. Протопоп сознательно воспитывал в царевиче мысль, что без батюшки лучше. А короткие наезды Петра в Москву, когда он требовал сына к себе и, нарушая его беспечальное житие, начинал экзаменовать по фортификации и навигации, эту мысль, что без батюшки лучше, только больше воспитывали в душе царевича и больше приучали его к ней. За границу девятнадцатилетний царевич отправился с большой неохотой: он знал, что отец отправляет его туда, не только затем, чтобы он кончил там ученье, но и с мыслью женить его там на какой – нибудь иноземной принцессе. В Дрездене царевич продолжал учиться и в 1710 г. «выучил профондиметрию и стереометрию», покончив со всем с геометрией. Пока царевич учился и совершенствовался в языках, шли переговоры о его женитьбе на принцессе Софии – Шарлотте Бланкенбургской. 14 октября 1711 г., царевич Алексей, долго отпиравшийся от брака на иноземке, не переходившей в православие, был обвенчан с ней в саксонском городке Торгау. Царевич Алексей беспрекословно исполнял все приказания отца, разъезжал всюду, смотрел, бранился, даже дрался там, где замечал недосмотры по делам, но все это за страх, а не за совесть, сам опасаясь батюшкиных побоев и пользуясь всякой возможности отбыть от дела и от личного свидания с отцом. У царевича по отношению к отцу развивается прямо животный страх. По возвращении в Россию началась та же томная, тяжелая жизнь, что и прежде. В 1715 г. кронпринцесса родила царевичу сына, но сама не побереглась, заболела и умерла. Кажется, рождение детей сблизило супругов, и последнее время царевич жил со своей женой очень дружно. Тем горче и тяжелее было ему перенести её кончину. В это же время родился сын и у царицы Екатерины. Может быть эти два рождения, обеспечивавшие престолонаследие, заставили Петра поставить сыну ребром вопрос о его поведении, недостойном с точки зрения Петра. И вот на шестой день по смерти кронпринцессы, в день её похорон, царевич получает от отца письмо озаглавленное «Объявление сыну моему». Царевич не ждал такого грозного послания и, не зная, на что решиться, поехал советоваться со своими доброхотами: графом Ф. М. Апраксиным да с князем В. В. Долгоруким. Обоим царевич сказал, что ожидает от отца всего наихудшего; чтобы спасти жизнь, решается отказаться от престола и просит обоих своих приятелей, чтобы они в разговоре с отцом уговаривали батюшку отпустить его в деревню на житье по конец живота безвыездно. Петр, кажется, не ожидал такого ответа. Ещё до поездки заграницу близкие царевичу люди, предвидя неизбежное столкновение его с отцом, советовали ему воспользоваться случаем и подольше остаться за границей, чтобы быть подальше от отца. И царевич бежал. До декабря 1716 г. как-то не очень беспокоились его отсутствием. Но уже в половине декабря Петр убедился, что сын скрылся от него. 10 ноября 1716 года поздно вечером он прибыл в Вену. В Вене не очень-то дольны были возникшим делом, но в убежище царевичу не отказали и предложили ему, пока выяснится положение, поселиться в дальнем тирольском замке Эренберг. Царевич согласился. Петр потребовал выдачи сына. 26 сентября 1717 г. в доме вице-короля графа Дауна Толстой передал царевичу письмо отца, в котором Петр писал: «Обнадеживаю тебя и обещаю Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, если ты воли моей послушаешься и возвратишься». «Мы нашли его (т.е. царевича) в великом страхе, – доносил Петру Толстой, – и был он того мнения, будто мы присланы его убить». 31- го января 1718 г. царевич был уже в Москве. На пути по России царевича встречали с большой честью, и толпы народа кричали: «Благослови, Господи, будущего государя нашего!» 3-го февраля состоялось в Москве первое свидание Алексея с родителем. Царь приказал собраться в ответной палате кремлевского дворца духовным сановникам, сенаторам, всяких чинов людям, и сам стоял в этом собрании. Вошёл царевич вместе с Толстым и, как только увидел государя, повалился к нему в ноги. «Встань, – сказал царь, – объявляю тебе свою родительскую милость». Царь вышел с сыном в другую комнату, и там царевич назвал ему своих сообщников. После этого царь велел прочесть приготовленный и уже отпечатанный манифест. По прочтению этого манифеста, царь сказал: «Прощаю, а наследия лишаю!». На другой день, 4-го февраля, царевичу было предложено письменно по пунктам ответить то, о чем он уже устно известил царя, т.е о сообщниках. Царевич выдал Кикина, Вяземского, царевну Марию Алексеевну, князя Василия Долгорукова, Афанасьева и др. Названных им лиц схватили, началось следствие, пытки, доносы, опять пытки и, наконец, жестокие казни. Число оговоренных все росло и росло, и постепенно выяснялось на следствии, что царевич сказал многое, но не все. Это были все те же мечты о воцарении, когда умрет отец, угрозы по адресу мачехи. Сделалось известным и то, о вероятности чего, правда, до нас дошли только слухи, что в Неаполе царевич обращался за помощью в Швецию, и шведский министр Гёрц уговаривал Карла XII пригласить царевича в Стокгольм и держать его там, как выгодный залог, с которым в руках можно бы выторговать кое-что существенное. Царь решил созвать особый верховный суд над сыном, умышлявшим на жизнь отца. Царевич был взят под стражу. Начался допрос. 19 – го июня царевича пытали по постановлению суда, дав ему 25 ударов кнутом. 22-го июня опять пытали царевича, 24-го еще раз, вынуждая все новые и новые показания, все глубже и непоправимее запутывавшие несчастного. 24-го же состоялся и приговор суда, гласив- ший, что «царевич Алексей за все вины свои и подданный его величества, достоин смер- ти». Подписали: князь Меньшиков, граф Апраксин, граф Головкин, князь Яков Долгору- кий, граф Мусин-Пушкин, Тихон Стрешнев, граф Петр Апраксин, Петр Шафиров, Петр Толстой, князь Димитрий Голицын, генерал Адам Вейде, генерал Иван Бутурлин, граф Андрей Матвеев, князь Петр Голицын, Михайло Самарин, генерал Григорий Чернышев, генерал Иван Головин, генерал князь Петр Голицын, ближний стольник князь Иван Ромодановский, боярин Алексей Салтыков, князь Матвей Гагарин, боярин Петр Бутурлин, Кирилла Нарышкин и еще сто три человека менее высоких чинов». 26 июня пополудни в 6-м часу, будучи под караулом в Трубецком раскате в гарнизоне, царевич Алексей Петро- вич преставился. Так ужасно кончилась эта трагическая история борьбы слабого сына с сильным отцом. Но царевич Алексей долго еще жил, как знамя и символ противодействия, в памяти народа, в душах и сердцах тех, кто был в народе против Петра и его дела. Появились один за другим несколько самозванцев-царевичей. Пошли легенды, что вот скоро царевич Алексей соберет верных христиан и пойдет против войска отца. Самозван- цев и рассказчиков слухов хватали, пытали, казнили».

Сергей Александрович Князьков «Из прошлого Русской земли. Время Петра Великого»


***


«Любовь, любовь – гласит преданье –

Союз души, с душой родной -

их съединенье сочетанье,

и роковое их слиянье,

и … поединок роковой …»

Ф. И. Тютчев


Последний майский день 1726 года. Санкт-Петербург. Уже как более года, ранним утром 08 февраля 1725 года умер Петр Первый, и российская держава осталась без прави- теля мужчины. Теперь страною управляла женщина, императрица Екатерина Первая. Кто-то принимал её как законную правительницу, кто-то готов был смеяться ей в след, но именно она получила скипетр власти в свои руки. Екатерина, была грациозна и имела хороший вкус, хорошо танцевала и умела быть любезной. Все, что она понимала в управлении страной, сводилось к следованию замыслам её державного супруга, которые она обещала претворять в жизнь, и в этом ей должен был помочь Верховный тайный совет. Возможно, лучшее, что могла сделать необразованная чужестранка для России это оставаться верной замыслам своего мужа. И она оставалась верной. Новая государыня поспешила выполнить последнюю волю Петра, освободив многих политических заключе- нных, ссыльных и каторжан, пострадавших из-за его гнева. Этот жест монаршей воли призван был сникать симпатию своих подданных. И не только этот. Государыня любила увеселения, щедро устраивала всевозможные праздники для всех жителей столицы. Помня о том, что она вышла из бедности, Екатерина в промежутках между праздниками принимала всякого рода и звания людей с их просьбами о помощи, и старалась никому из них не отказывать. Также она охотно, если её просили, становилась крестной матерью, одаривая своею милостью очередного крестника. Она сострадала просящим у неё заступничества подданным, показывая себя не гордой правительницей, а заботливой хозяйкой. Между тем расслабившись после смерти беспокойного императора, знать стре- милась управлять страной по своим правилам, для чего в феврале 1726 года и был создан Верховный тайный Совет. И, конечно, одним из важных был вопрос о судьбе тайной канцелярии. 28 мая 1726 года после уговоров Петра Андреевича Толстого, Екатерина Пер- вая подписала указ, наконец -то упразднявший канцелярию тайных розыскных дел. Госу- дарыня повелела передать все дела в Преображенский приказ, возглавляемый на тот момент князем – кесарем Иваном Федоровичем Ромодановским, переименовав его в Преображенскую канцелярию. Но это упразднение не означало, что политический сыск был исключен из государственных интересов, он просто притих до времени на улицах молодого Санкт-Петербурга, которому уже исполнилось двадцать три года. Возраст надежд, планов и свершений. Этот юный город, 1703 года рождения с большими амбици- ями несся на всех парусах в будущее. В будущее, которое обещало много нового и доселе невиданного. Однако молодость есть молодость, и желание развлечений, свойственное этому периоду жизни, было в полной мере удовлетворено новой государыней. Молодой город часто веселился в маскарадах, фейерверках, военных смотрах и ассамблеях, будто желая с пользой использовать передышку, предоставленную ему историей.

Старенькая карета, мерно покачиваясь, катила по мостовой. Последний майский день был промозглым и пасмурным. Накрапывал дождь. И холодный ветер врывался в юный город, сурово остужая его тщеславные мечты. Молодая женщина двадцати шести лет, сидевшая в карете, задумчиво смотрела вдаль. Ей было холодно, и её худенькие плечи слегка дрожали. Холод внутренний и холод внешний, заставляли ждать тепла, и поэтому она мечтала, как можно быстрее оказаться у теплого камина или печки. Но её желаниям не суждено было сбыться, по крайней мере, до вечера. Она посильнее закуталась в шерстя- ной серый плащ, успокаивая себя мыслями о том, что вот уже почти лето, и щедрое солн- це непременно одарит её своей согревающей заботой. Но ветер все дул и дул, проскаль- зывая самыми сильными порывами сквозь щели старенькой кареты. А небо сурово соби- рало над городом тяжелые тучи, которые должны были сделать дождь бесконечным. Вдруг навстречу карете выскочил какой-то пьяный мужик, и стал хвататься за упряжь, пытаясь остановить лошадей. Кучер, не ожидавший такого поведения, сначала растерялся, но потом стал охаживать его плеткой и кричать.

– Прочь с дороги, совсем ополоумел что ли!

– И что за беда? – философски крикнул мужик в порванном грязном кафтане, – Ноне в Петербурге все полоумные! Вот царь то умер, а царица без мужа. Так я её за себя возьму, пущай мои портки стирает!

Дрожащая женщина прислушалась к разговору, и поняла, что мужика не угомонить. На громкие возгласы уже собралось несколько зевак.

– А её-то за волосы солдаты к нам притащили, трофей бают! – продолжал свой громкий монолог пьяный. – Ну и мы этот трофей употребим по назначению.

Появление нежданных зевак означало только одно, что если женщина не донесет на пьяного сейчас, то потом донесут и на неё, и на пьяного дурня. Всем было известно, что еще в 1715 году именным указом Петра Первого было велено истинным христианам и верным слугам своего императора и Отечества, без сомнения доносить словесно и пись- менно о нужных и важных делах самому государю или караульному сержанту о злом умысле против царского величества или измене, о бунте, казнокрадстве и прочих делах. В зависимости от важности и реальности преступления за донос можно было получить существенное вознаграждение от пяти до тридцати рублей. Кто ж устоит? Но молодой женщине не нужна была награда. Она просто не могла не донести. На её счастье недалеко находился караул, и несколько человек уже спешили ей на помощь. Когда они приблизи- лись, дрожащая от холода женщина открыла скрипучую дверь кареты, и произнесла стра- шные слова того времени.

– Слово и дело государево!

Судьба пьяного была решена. Когда он увидел караульных, весь его хмель моментально выветрился, буйство прошло, он опустил руки, которыми так картинно размахивал во все стороны, и замолчал.

– Евдокия Федоровна, вы должны описать все в подробностях, – сказал знакомый женщине сержант.

– Да я напишу. Не сомневайтесь. Только позже. Я спешу.

– Как зовут-то тебя, неугомонный дурень? – строго спросил сержант.

– Егорка.

– Какого сословия?

– Мещанин.

– Кнутом плутов посекаем, да на волю отпускаем, кажется, так любит говорить наш граф Толстой, – улыбнулся молодой мужчина.

Поникшего Егорку схватили и увели. «Вот, – подумала женщина, – что проку, что жаль тебя глупого, будешь допрошен и бит кнутом. Но Петр умер, а потому, возможно, выре- зать ноздри тебе не станут». Женщина закрыла дверь, и вздохнула. Её худенькие плечи снова передернул приступ дрожи. Через некоторое время она уже подъезжала к Санкт-Петербургской крепости1. Она вышла из кареты, и поспешила навстречу караулу крепости, где остановилась, достав из шерстяного кошелька, шитого серебром, некую бумагу с сургучной печатью, после чего её беспрепятственно пропусти на территорию крепости. Путь её лежал через Петровский мост2 и Петровские вороты, где Евдокия всегда останавливала свой взгляд на деревянной статуе апостола Петра с двумя ключами. Но сегодня она смотрела на деревянное панно, на котором было изображено низвержении Симона – волхва апостолом. Эта резная картина иногда навевала ей мысли о том, что рано или поздно, но добро победит, как бы изощренно не выглядело при этом зло. Но сегодня ей не помогло даже это победоносное зрелище. Путь её лежал к Зотову бастиону, в котором находилась канцелярия Тайных розыскных дел, недавно присоединенная к Преображенскому приказу, переименованному в Преображенскую канцелярию. Бастион, в своё время, был построен под началом воспитателя Петра Первого московского думного дьяка Аникиты Моисеевича Зотова, в честь которого и был назван. Каждый раз, идя до боли, знакомым путем, она сначала подходила к собору в честь святых Петра и Павла, крестилась и смотрела, как каменные стены возводятся вокруг деревянного здания, и уже практически закрыли его. Иногда ей казалось, что это похоже на её собственную жизнь, когда кровавые раны души, покрываются со временем засохшей коркой усталости от страданий, что дает иллюзию спокойствия, и забвения. Вот и теперь она немного постоя- ла, глядя то на храм, то на небо, в котором через тяжёлые тучи пробивался слабенький лучик солнца, и медленно направилась к Зотову бастиону. Казематы Зотова бастиона дав- но уже стали местом заточения врагов престола, Отечества и веры православной. Первы- ми там оказались виновные по «Ревельскому» адмиралтейскому делу о казнокрадстве. Впрочем, среди узников были самые разные люди. И Евдокия знала, что в феврале в крепости умер некий Иван Посошков3. Она видела на столе у одного канцеляриста, что в его дело была подшита «Книга о скудости и богатстве, сие есть изъявление от чего прик- лючается скудость, и от чего гобзовитое богатство умножается». Молодая женщина тогда подумала, что верно этот человек написал что-то ужасное, но ей все равно было жалко его, оттого, что он умер в застенке, не дождавшись правого суда и свободы. Молодая жен- щина поёжилась, это ей пришлось посмотреть в сторону Трубецкого бастиона, и её сердце замерло, все еще ощущая острую боль и предательский страх. Да на неё сурово смотрел так называемый Трубецкой раскат, в котором мучился от пыток с пристрастием сам царевич Алексей Петрович. Трубецкой раскат место, где пытали и допрашивали всех, кто, по мнению Тайной канцелярии, умышлял что-либо против государя и Отечества. Кто знает, сколько людей здесь приняли муку по вине или по наветам? Оттого бастион этот выглядел в глазах хрупкой женщины очень мрачным местом. Евдокия смахнула набежав- шую слезу, как ей забыть, что здесь было с ней, и что здесь от пыток умер её муж. Да, два года как уже в этом бастионе склады, мастерские и жилые помещения Монетного двора, но для пыток оставили два каземата. Женщине пришлось сделать усилие над своими эмоциями, и ускорить шаг. Дойдя до нужной двери Зотова бастиона, она попала в темный коридор, в котором разговаривали двое канцеляристов, и видно, что старший из них учил новенького.

– Читал? – спросил старший младшего.

– Да. Мудреное оно, это краткое изображение процессов и судебных тяжб4. И запоми- нается плохо. Пишут, что челобитчику надлежит свои жалобы исправно доказывать. А я так думаю, что не всегда у людей доказательства есть, да и во многих делах, виновные любыми путями свою вину утаивают.

– На то и изображение писано, дабы мы знали, как поступать с виновным, и пытку употре- бляли в делах видимых, в коих есть преступление. Судья учиняет расспрос с пристрас- тием, когда оный повинится не хочет, и перед пыткой всячески отпирается. И что за беда, что вину утаивают, нужно их сначала допросить и допросные листы составить. А после и пыточные речи записать. По моему опыту битье кнутом и дыба многие дела помогает распутать. Строптивые заключенные всегда становятся такими любезными, что тебе ниче- го и делать-то не надобно. Говорят без устали, а подканцелярист пиши, да пиши.

– Хорошо, что мы канцеляристы до пыточных дел не касаемся, – сказал новенький.

– Знаешь что, ты зря так, сам государь Петр не брезговал этим ремеслом. И для судей указывал, чтобы жестокую пытку употребляли умеренно, с рассуждением.

– Да. Вот и я так полагаю. Что у судей да секретарей рассуждения больше чем у меня. Ког- да они в особливом месте, называемом застенок, каленым железом правды доискиваются, – сказал несколько испуганно новенький канцелярист.

– Этот народец в застенке любит речи свои менять. Оттого положено три раза пытать, пока одинаковых речей не скажет. Вот царевича Алексея в первый раз пытали двенадцать ча- сов, но показаний своих он не изменил, – со знанием проговорил опытный канцелярист.

Неожиданно говорящий канцелярист обратил внимание, на стоящую в стороне, молодую женщину в сером шерстяном плаще и коричневом шерстяном платье.

– Евдокия Федоровна, голубушка, а ваш знакомый занят, никого не принимает. Вы бы уж обождали, сударыня.

Евдокия, понимающе, покачала головой, пытаясь унять дрожь. Ожидание её было не дол- гим. Из двери опрометью выскочил знакомый ей человек – Крекшин Димитрий Осипович. Евдокии вдруг вспомнились его трясущиеся руки, которые записывали её допросные ре- чи. Он тогда, на её глазах, несколько раз ронял перо, и один раз неловким движением разлил чернила, за что получил увесистую оплеуху. Крекшин, как всегда стремительно прошел мимо, не обернувшись на женщину, и не считая нужным здороваться с ней. Впрочем, он заметил её, и незаметно собрал пальцы правой руки в кулак, вспомнив, как однажды в дни сыска по делу царевича Алексея, один важный вельможа, сжал ему эту самую руку до боли, тихо произнес ему на ухо: «Не смей». Как быстро проходит время. Страх тоже уходит с ним. Крекшин не жалел о прошедшем, он смог этим воспользоваться в полной мере, и эта хрупкая женщина принесла ему ощутимые дивиденды. Уж в этом он был мастер. Тем временем, в бывшей Тайной канцелярии царила некоторая растерян- ность. Еще бы, только три дня назад был подписан указ об упразднении Канцелярии Тайных розыскных дел, но конкретных указаний еще не поступало. Все ждали прибытие князя Ивана Федоровича Ромодановского, но он медлил появиться. В ведение Преобра- женской канцелярии по реестру предстояло передать все дела, которые расследованы, и на счастье канцеляристов их было не много. В момент такой неразберихи, когда секретарь Тайной канцелярии Иван Иванович Топильский готовился к переводу на должность секре- таря канцелярии Верховного тайного совета, всеми делами негласно заведовал управляю- щий – советник Екиманов Семен Андреевич, курировавший тайных агентов канцелярии и разных доносчиков. За его спиной шептались о том, что он родственник обер-прокурора сената Скорнякова-Писарева. Но Екиманов о том молчал. Зато некоторым было известно о его переписке с управляющим – советником Канцелярии рекрутного счета, обретаю- щейся в Москве от дел Тайной розыскной канцелярии5 Казариновым Василием Григорье- вичем. Но то было дело государево.

Евдокия проводила взглядом, уходящего Крекшина, и вошла в комнату. Перед ней предстал, уже давно ей знакомый мужчина лет сорока, обаятельный и отличавшийся безу- коризненными манерами человек с очень цепким, пытливым и жестким взглядом – Екиманов Семен Андреевич. Он был из породы людей, кто умеет методично уничтожать тех, кто спрятаться не успел или не смог, но службу свою выполняет исправно и с усерди- ем. А в выгодах для себя имеет выполненный долг и удовлетворенные тайные интересы.

– Евдокия Федоровна, что-то вы не жалуете нас своими посещениями. Что же голубушка нам поведаете? Все ли сделано вами, как велено?

– Все, как велено, – неохотно отвечала Евдокия.

– И что? Светлейший князь наш Александр Данилович, живота своего не щадит, дабы верою и правдою служить государыни. А вы не можете вызнать такой малости. Мы с вами выполняем грязную работу, голубушка, ищем и изводим врагов государевых. Помните об этом.

- Я приложу все усилия.

Да уж приложите, матушка. У вас есть точные указания. Пешки должны быть покорны и усердны. А ежели, строптивость решите проявить, то мы вам напомним, как кнут и дыба делает всех добрыми государевыми слугами. Ступайте! – недовольно, глядя исподлобья, проговорил Екиманов.

Евдокия медленно встала, пытаясь справиться с приступом страха. Ей становилось дурно от одного воспоминания о днях минувших. Она вышла из здания Зотова бастиона в расст- роенном состоянии, не помня, как дошла до своей кареты и села в неё. Кучер, зная, что хозяйка приходит часто грустная, не дожидаясь команды, поспешил увезти Евдокию подальше от Санкт-Петербургской крепости. Евдокия немного успокоилась, и задумалась. И в эти раздумья вкрались воспоминания. Каким солнечным и теплым было начало сен- тября 1716 года. Тот редкий момент, когда генерал-адмирал Апраксин неожиданно при- был домой. Он был изрядно измотан, поскольку уже долгое время руководил крейсерски- ми операциями русского флота против шведов в Финском заливе. Но Петр Первый вызвал его в Петербург, и у него появилась возможность немного отдохнуть в своем любимом до- ме, спроектированном Доменико Трезини, и в 1716 году, перестраиваемом уже в третий раз. Работы по перестройке дома были почти закончены, и хозяин, оказавшись в Петербу- рге, придирчиво осмотрел получившийся результат. Ему доложили, что его соседи Ягужи- нский и Чернышёв тоже приходили посмотреть на работы, и остались под впечатлением. Но тогда, для юной Евдокии этот сентябрьский день стал памятным на всю её жизнь, не только потому, что домой вернулся отец. Апраксин, желая показать свой дом-дворец во всей красе, затеял богатый прием. До принятия указа Петра Первого «О достоинстве гос- тевом, на ассамблеях быть имеющем» оставалось два года, но это никого не останавливало в желании организовать праздник. Конечно, первым кто увидел этот перес-троенный дом, был государь, но на следующий день, или вернее вечер были приглашены разные знакомцы Апраксина, которых в доме-дворце почивали приказной и померанцевой водкой во внушительных стаканах. В отличие от князя-кесаря Федора Ромодановского, где данцигскую водку подавал ручной медведь, генерал-адмирал любил угощать сам, и пока не уговорит иного гостя, не отступит. Федор Михайлович в любом деле был увлекающимся, напористым, азартным человеком, возможно, поэтому под его командованием в знаменитом Гангутском сражении6 с таким треском были разбиты шведы. Юной Евдокии нравилось смотреть на это странное действо угощение очередного гостя водкой, которое кончалось радостным возгласом отца и троекратным целованием. Кто была она в этом роскошном доме? Это случилось, когда Федор Михайлович руководил строительством кораблей в Воронеже. Там он столкнулся с некой девушкой Дарьей, отец которой был из непашенных крестьян 7 – ремесленников и трудился на вер- фи. Дуня была их незаконнорожденной дочерью. Позже, когда этот дом был построен еще только из дерева, Федор Михайлович взял Дарью с дочерью в дом служанкой. У него не было иных законных наследников, и государева служба занимала много времени, поэтому в очень редкие минуты отдыха Апраксин не гнушался разговаривать с Дуней о разных вещах. Она была смышленой, и сама выучилась читать и писать. По отцовской милости ей было разрешено пользоваться его библиотекой. За что юная Дуня всегда была благодарна. Там в этих книгах, она открыла для себя целый мир, пытаясь читать не только на русском, но учить другие языки. И вот, в этот сентябрьский день 1716 года, ей было позволено присутствовать на приеме, который устроил Федор Михайлович. Дуня тихонечко наблюдала за гостями из-за бархатной шторы. Тогда ей было всего шестнадцать лет. Большое количество гостей смущали юную душу. Но любопытство брало верх. А платье, которое было у неё на такой случай, казалось ей прекраснейшим нарядом, и ничего, что оно скромное серое шерстяное платье с цветным шитьем, пошитое с учетом моды. Для неё это был настоящий праздник. Звучал англез, затем контрданс, кто-то расположился на резных стульях для разговоров, несколько человек весело танцевали, слышался смех, шутки. Молодых женщин было не много, но они украшали прием своим грациозным и нарядным видом. Дуне тоже хотелось танцевать, но она смущалась, оставаясь в своем убежище за шторой. Вдруг в зал вошли двое. Один стройный двадцати двух лет черноволосый молоденький мужчина с точеными изящными чертами лица в черном новом гродетуровом кафтане с золотым шитьем, и другой лет двадцати четырех, высокий, юркий с какой-то особой внутренней усмешкой витающей вокруг него. Заметно было, что его кафтан без шитья поношен, но чист. В этот момент в Дуне взыграла отцовская кровь, и она почувствовала в себе азарт, и откуда-то, взявшуюся храбрость. Дуня опрометью подлетела к столику с померанцевой водкой, схватила два стакана, поставила на серебряный поднос и поспешила к пришедшим, пока её отец был занят другими гостями. Корсет помогал ей справиться с волнением, но все придуманные ею слова приветствия тут же разлетелись, когда она подняла глаза на незнакомца в черном кафтане с золотым шитьем. Он был восхитительно красив и юн. Взгляд его серых глаз смотрел из-под длинных черных ресниц. Молодой мужчина лукаво улыбнулся, своей красивой безупречной белозубой улыбкой, явно наслаждаясь, произведенным впечатлением.

– Как зовут? – спросил он юную девушку, принимая стакан водки.

– Дуня, – тихо произнесла девушка, окончательно смутившись, и обратив внимание на пре- зрительный взгляд сотоварища мужчины. Этот человек с особой усмешкой в уголках тон- ких губ вызвал в ней чувство брезгливости, как если бы она видела перед собой нечто мерзкое. Он, тоже помедлив, взял предложенный стакан.

– Ну же, Димитрий, ты совсем смутил её! – произнес весело Иван.

– Вот еще! – Крекшин был воплощенное презрение.

Истомин загадочно посмотрел на Дуню, в его серых красивых глазах тихо горели задор- ные живые огоньки.

– Зови меня Иван. Пойдем танцевать.

Он вручил свой не выпитый стакан другу, и увлек взволнованную Дуню в звуки алеман- да, оставляя своего приятеля Димитрия в одиночестве, чем, впрочем, тот не очень тяготился. Девушка во все глаза смотрела на Ивана, ей тогда показалось, что этот человек внесет в её жизнь смысл, пока вовсе неведомый, но особый и желанный. Они протанцевали весь вечер. Апраксин был занят гостями, и не слишком обращал внимание на то, что делала Дуня. Что же было потом? Велигорова следила за домами, скользящими за окном кареты. Женщине не хотелось вспоминать, это приносило боль, ровно старую рану опять безжалостно раздирали острые шипы. А потом. Потом все потонуло в радужных мечтах юного сердца. И вот она опять танцует с Истоминым на маскированном балу. А вот они на Троицкой площади подле Петровского моста, заглядывают в харчевню под названием «Торжественная аустерия четырех фрегатов», в которую любил заходить сам Петр Первый. Здесь собирались мастера и офицеры поиграть в карты, покурить трубки, выпить пива и пропустить стопку водки. Дуне было любопытно поглазеть на разных иностранцев, а Ивану забавно. Он открыто посмеивался над ней, шутил, подтрунивал, над её непосредственной природной любознательностью. Велигорова закрыла лицо рукой, ей показалось, что это была другая жизнь, и другая она. А может это сон? В памяти Евдокии проносились воспоминания, и лицо только одного человека – Истомина, виделось ей ярче всех остальных. А в это время незаметно подкрался весенний майский полдень. Он накрыл город шатром спокойствия, и все затихло. В этом спокойствии, в небольшом доме князей Сегорских пожилая женщина читала книгу девушке.

Во-первых, наипаче всего должны дети отца и матерь в великой чести содержать. Без спросу не говорить. А когда и говорить случится, то должны они благоприятно, а не криком и ниже с сердца, и с задору говорить, не яко сумасброды,– засыпая, произносила Прасковья Тихоновна. Тетушка задремала за книгой. Софья поднялась с кресла и поспе- шила к окну. Что она хотела там увидеть? Девушку не помышляла о том, чтобы посмо- треть столичные достопримечательности. Не для этого она приехала в столицу из Велико- го Новгорода. Её неукротимый нрав с авантюрной ноткой жаждал кипучей жизни. А где же можно получить такую жизнь, конечно в городе, который молод, также как и ты. Но она была моложе этого города, ей было только девятнадцать лет. Софья оглянулась на шум. Это из рук тёти упала книга. Прасковья Тихоновна, сухощавая пожилая женщина, жила вместе с молодой племянницей, заменяя ей родителей, так как та рано осиротела. Соня подумала о том, что где-то там находится дворец светлейшего князя Меньшикова. На завтра там её ждал прием. Он проводился для молодых, только вступающих в жизнь особ, и немногих близких к семье приглашенных. И как было сложно получить такое приглашение. Но тетушка постаралась на славу. В углу на маленькой лавке стояли новенькие туфли из парчи на высоком каблуке. Софья с гордостью обернулась посмотреть на них. Они говорили о том, что её мечты начинают сбываться. Там, далеко отсюда она долгими ночами мечтала о любви, и другой интересной жизни. Ей очень нравился девиз: «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому». Особенно в части женщины, а где, как не в новой столице можно найти тех, кто отдаст ей своё сердце, из которых она выберет лучшего. Софья знала себе цену, и давно решила для себя, что поскольку она красивая, статная, в меру корпулентная8 девушка, из знатного рода, то она не упустит своего, и череда любовных побед заполнит её жизнь. А пока она подготовится, и даст всем фору на этом приеме. Новый день наступил быстро. Ассамблея, устроенная женой князя Меньшикова была приятным мероприятием для знатной молодежи, и друзей семьи. Это придавало приему непринужденность, поскольку высоких чинов не наблюда- лось на радость светской публике. Когда был жив Петр Первый ассамблеи должны были проводится у всех придворных по очереди. Дата и время сообщались глашатаями с бара- банным боем, а объявления развешивались на каждом перекрестке. Чтобы быть придвор- ным человеком и устаивать ассамблеи у себя в доме, требовалось наличие просторных комнат, своего погреба и кухни, а также необходимо было иметь запас спиртного, выписанного из-за границы: голландской анисовой водки, венгерского, бургонского вина, вина «Эрмитаж» и шампанского. Согласно Указа Петра Первого от 25 ноября 1718 года9 бал-ассамблея должен был начинаться ближе к вечеру, его нельзя было начать ранее пяти или четырех часов, и веселиться можно было до десяти часов по полуночи. Для ассамблеи освобождались четыре комнаты, в одной вели беседы, в другой играли в шахматы и шашки, в третьей танцевали, а в четвертой пили вино и курили. Однако, в тех дома, где было мало комнат, всех собирали в одной, испытывая неудобства. Веселье поощрялось, а упитых велено было складывать бережно. Но после смерти государя, регламент проведе- ния ассамблей иногда нарушался. И знатные семьи позволяли себе проводить более част- ные приемы без приглашения государыни и всех придворных. В этот раз фрейлина государыни Аграфена Петровна Волконская уговорила жену князя Меньшикова Дарью Михайловну и её сестру Варвару провести очень частную вечеринку, пригласив в свой дом более молодежь, чем важных особ. Тем более, что другая ассамблея в доме Павла Ивановича Ягужинского была устроена для Екатерины Первой, и Александр Данилович Меньшиков собирался присутствовать там. Сказано, сделано. Тетушка Софьи хлопотала не зря, и вот уже Софья, блистая голубым атласным нарядом с серебряным шитьем, выго- дно подчеркивающем её фигуру, со своей тётушкой поднималась по дубовой лестнице, по которой, как известно, ходил сам Петр Первый, но что ей до этого. Попав в ярко освещён- ный многолюдный зал Сегорская осмотрелась. Увиденное вызвало в ней неподдельный восторг. Когда она выберет для себя достойного мужа, у них обязательно будут такие хоромы, пора с пользой потратить состояние князей Сегорских. Тем временем в комнатах прохаживались и болтали столичные щёголи и повесы, выкормленные Петром светские молодые дамы и юные девушки. Софья оценивающе оглядела дам и девиц, как бы пыта- ясь понять, кто может быть конкуренткой её красоте. Её наблюдения показали, что, возмо- жно, она самая красивая девица на этом празднике. Княжна улыбнулась сама себе. В этот момент в зал вошел молодой лет двадцати пяти, дерзкий на вид светский щеголь. Всё до последней пуговки говорило о неуклонном следовании их хозяина последней моде.

– Посмотри, Соня, – зашептала Прасковья Тихоновна, – это князь Алексей Лецкий, бесты-

дный щеголь, живёт по казённой надобности по заграницам, а сюда наезживает младых девиц соблазнять. Он тебе не пара.

Софья посмотрела на Алексея, не понимая, красив он или нет, и стоит ли обратить его внимание на себя. Но странно, хоть и Лецкий не произвел на неё должного впечатления, девушку посетило чувство важности этой встречи. Но это был лишь миг. Князь Лецкий тоже безразлично посмотрел на Софью. Она показалась ему достаточно привлекательной, но и только. Её лицу не хватало какого-то очарование и нежности. Лецкий отвернулся от княжны Сегорской, потом опять посмотрел на неё, чему-то внутренне улыбаясь. К нему подошла девушка в синем платье, что отвлекло его внимание, и он удалился со своей собеседницей из зала. Всех позвали к обеду. Софья, понимая, всё неприличие своего пове- дения, незаметно выскользнула из зала, обежала удивлённого слугу, и стремглав понес- лась по парадной дубовой лестнице. Это произошло от волнения и радости. Ей польстил внимательный взгляд Лецкого, и оттого её потаенные мечты вызвали в ней радость от предвкушения приключений. Ей хотелось на воздух. Коснувшись ножкой последней сту- пени, девушка с размаху налетела на мужчину, собирающегося подняться по лестнице. Она упёрлась лицом в его новенький с иголочки камзол, шитый золотом. Софья отшатну- лась, не смея от неожиданности поднять взгляд.

– Ах, простите меня, сударь, – тихо произнесла Софья.

Последовало молчание, что заставило Софью поднять свои лучистые голубые глаза на стоящего. Она замерла, понимая ошибочность свою поступка, так как теперь было трудно отвести взгляд от незнакомца, очарование внешности коего обволакивало Соню целиком. Такое странное очарование напоминавшее прикосновение загадочного лунного света. Он был слишком бледен, и видимо в меланхолии, но потрясающе красив и статен. Мужчина уголками губ слегка улыбнулся, и не спеша с достоинством, поднялся по лестнице под пристален взглядом Софьи. Этот моложавый лет тридцати двух красивый великосвет- ский щеголь внушил ей такие неожиданные чувства, о коих Софья мечтала ночами, но не ожидала, что это случится так скоро. От нахлынувших эмоций Софья ощутила эйфорию. Вот они, её приключения! И, это оказалось легче, чем она полагала. Стоит ей только захо- теть, и весь Петербург падет к её ногам. Но ей пришлось унять волнение, и выскользнуть на улицу подиюньское, безмятежное небо. Сделав несколько глубоких вдохов и постояв немного, Софья украдкой вернулась, и села за стол рядом с тетей с самого края. Закуски и вино уже были расставлены.

– Сонюшка, разве можно вести себя так, стыдно младая девица,– пожурила племянницу Прасковья Тихоновна.

Софья промолчала, думая о незнакомце, встреченном ею на лестнице. После обеда многие поспешили приступить к танцам, ведь музыканты начали играть менуэт. Тетя что-то гово- рила племяннице, но Софья не слушала её, глаза её следили за изяществом танца. В этом великолепии она поймала пристальный взгляд своего незнакомца. Незнакомец, насколько позволял танец любовался молодой Сегорской. А она, поразмыслив, отвернулась, поду- мав, что так этот мужчина больше будет заинтригован ею, и сочтет её хорошо воспитан- ной девицей. Танец продолжался, когда в зал тихо вошла молодая худенькая женщина в темно синем скромном платье. К ней на правах хозяйки сразу же подошла Варвара Миха- йловна Арсеньева. Ей было около пятидесяти лет. И она давно охотно покровительство- вала Велигоровой. Она была очень образованной женщиной, знала математику, языки и историю, имела ораторские способности и обладала природной общительностью и дру- желюбием. Но у неё был существенный недостаток, она была дурна собой, и слегка горбата. Однако это не помешало ей стать в свое время любовницей самого Петра, и фрейлиной Екатерины Первой. С Велигоровой же Варвара Михайловна любила беседо- вать, и с удовольствием принимала участие в её жизни, на правах наставницы и друга.

– Дунюшка, я рада тебя видеть. Моя душечка, опять грустна. Пойдем, я попотчую тебя хо- рошим вином, и кое с кем познакомлю.

– Вы всегда так добры ко мне, Варвара Михайловна. Вы мой добрый ангел.

– Пойдём к Анне Даниловне. Этот португалец, между нами, совсем позабыл жену. Если бы не государь наш Пётр Алексеевич, не видать бы Девиеру нашу Аннушку, как своих ушей, – Арсеньева хитро прищурилась.

Евдокия последовала за Арсеньевой. Менуэт окончился. Зазвучали аккорды польского. К Софье Павловне подошел довольный Лецкий, отвешивая ей чинный поклон, и приглашая на танец. За спиной девушки зашикала тётка, но Соня не была бы княжной Сегорской из рода князей Белозерских, если бы не сделала по – своему, и потому она приняла предложе- ние. Это так заманчиво, как будто рвешь запретный плод.

– Разрешите представиться, князь Алексей Семёнович Лецкий, – Алексей поклонился.

– Княжна Софья Павловна Сегорская.

– А вы верно здесь впервые? – спросил молодой человек.

– Да. Я долгое время жила в Новгороде.

– Тогда вам просто необходимо выучить кеттентанц. Его придумал сам покойный госу- дарь.

– А вы, верно, хотите стать моим учителем? – Софье льстило внимание Лецкого.

– Охотно.

Молодые люди устремились танцевать. Лецкий очаровал Софью своими манерами и шутками, они сыпались из него, как из рога изобилия. Он льстил ей приятными компле- ментами, и в них чувствовалась осведомленность начитанного человека.

– Вы очаровательно танцуете.

– Неужели? – наигранно удивилась Софья.

Она чувствовала, что хочет играть, показать себя с самой выгодной стороны, и эти мысли приводили её в трепет, заставляя глаза загадочно блестеть. Что ж Лецкий не прочь был подыграть. Он хорошо чувствовал эту девушку, а она пленялась его обходительностью и дурашливостью. Это было так забавно, но не глупо. Легко, но не легкомысленно. Игриво, но не разнузданно, словно где-то была выставлена мера правильная и обдуманная.

– У ваших ног будет весь Петербург.

Сегорскую развлекала откровенная лесть, это её первая победа, которая принесет ей еще большую. Софье стало очень весело. Да и танцы, приносили ей столько радости. Как хо- рошо быть Софьей Сегорской! Виват тебе княжна!

– Ведомо ли, вам, что государь наш Петр Алексеевич любил торжественные шествия и маскированные балы. Вот, к примеру, лет одиннадцать тому Зотов Никита Моисеевич вздумал жениться. Государь уперся по началу, не согласен мол, да тот требовать, но и пришлось ему уступить своему учителю. И в пятнадцатом году сыграли свадьбу. Ну, была потеха. Составили список приглашенных, где и указали, что того не забыть пригласить, кто пятнадцать дней чижика приискивал, да не сыскал. Не знаю, может ли он сыскать, куда чижик устремляется, туда и гости призываются.

– Да нечто сие можно запомнить? – изумилась Софья.

– Запомнить?! Вообразите, ходили по домам и говорили сие приглашение четверо заик. Говорят, преуморительное было зрелище.

Сегорская не сводила глаз с Алексея, томно улыбаясь ему, и играла, упиваясь своей красо- той и молодостью. Между тем незнакомец, встреченный Сегорской на лестнице, после менуэта, беседовал со своим давним другом Димитрием Крекшиным, который как-то внезапно возник на этой ассамблее, наблюдая за происходящим. Все кто нечаянно смотрел в его сторону, как на стену, натыкались на жесткий презрительный взгляд, после чего поспешно отворачивался. Крекшин покровительственно поглядывал на Истомина. Тот был не в духе. Его идеальные черты лица, казалось, подернулись инеем.

– Димитрий, я дурно поступил, вняв твоему совету.

– Иван, хватит жить прошлым. Тебе не идет эта меланхолия и мрачность. Я спас тебя тог- да от государева гнева, – уверенно произнес Крекшин. И потом ты забыл, зачем мы сюда пришли. Смотри, какой цветник. Тебе мой друг давно пора жениться.

– Прошлое не оставляет меня.

Истомин не знал, куда деть руки, ему, вероятно, хотелось, несколько картинно прижать их к своей груди, но он только теребил ими полы новенького камзола.

– Ты не справедлив к себе. Женщины ветрены и непостоянны, стоит ли о них так печали- ться, – голос Димитрия говорил о том, что хозяин устал от разговора.

Тем временем, польский танец плавно перетёк в англез. Софья наслаждалась обществом Алексея и весь мир, казалось, играл радужными переливами. Пока Истомин беседовал с другом, ему удавалось наблюдать за Софьей, подходящей к тете после англеза. Крекшин присмотрелся к Истомину, и к тому, на кого тот внимательно поглядывал. Когда он, наконец, понял, то улыбнулся и решил вмешаться в ситуацию.

– Это княжна Сегорская. Хороша, Иван, хороша, как утренняя заря. И родовита, княжна из Белозерских. Она может составить счастье любого, – Димитрий Осипович, как-то странно улыбнулся половиной рта, той особой асимметрией, которая была присуща его лицу. – Пойду, найду того, кто бы представил тебя ей. Закрутилось, – как бы о себе произнес Крекшин. Истомин очнулся и невнятно пробормотал.

– Ступай, ступай …

Княгиня Аграфена Петровна Волконская, великая интриганка, но чрезвычайно романти-ческая особа, с радостью согласилась представить Истомина. Прасковья Тихоновна обра- тила внимание Сони на приближающихся господ.

– Позвольте Вам представить, Прасковья Тихоновна и Софья Павловна, Ивана Василье- вича Истомина и его друга Дмитрия Осиповича Крекшина.

Оба поклонились. Крекшин сразу же отошел, заняв удобное место для наблюдения за зна- комством. Это больше походило на то, как если бы полководец занял высоту для руковод- ства боем. Аграфена Петровна заговорила с Прасковьей Тихоновной. А Соня, как когда-то Евдокия, смотрела на Истомина широко распахнутыми глазами. Иван пытался ободри- ться, как смог улыбнулся, и начал беседу.

– Сейчас будет аллеманд. Софья Павловна, имею честь пригласить вас, – он ещё раз пок- лонился.

– Имею честь принять ваше приглашение.

Она склонилась в глубоком реверансе, унимая волнение. Зазвучала музыка и они поспе- шили влиться в поток танцующих. В это время в зал вошли Варвара Михайловна Арсенье- ва и Велигорова. Первое что, увидела Евдокия, были довольные танцующие Софья и Иван.

– Расторопна эта Сегорская, – прокомментировала Арсеньева. – Все только и судачат о том, что эта княжна за богатым мужем приехала в столицу.

– Что с того. Дело молодое, – тихо проговорила Евдокия, – да и Ивану Васильевичу давно пора остепениться.

– Ну, может дело и молодое. Только Истомин ей не пара. У него, что есть? Красота, дом в Москве, да государева служба. А она княжна, богатая да родовитая. Не пара он ей.

Евдокии не хотелось продолжать этот разговор.

– Пойду, я.

– Отчего так рано? Указа государева не соблюдаешь, – улыбнулась Варвара Михайловна.

– Нездоровиться мне что-то, – проговорила тихо Евдокия, глядя то на Истомина, то на улыбающуюся княжну.

– Ну, ступай. Неволить тебя не стану.

Арсеньева проводила Велигорову до двери. Евдокия вышла на улицу, и направилась к Неве, туда, где находились лодки. Летний вечер был теплый и ласковый. Начало лета порадовало потеплением и хорошей погодой. Велигорова прошла мимо фонарей, которые в темное время суток освещали улицу горящими в конопляном масле фитилями. Ох уж эти фонари. Это был настоящий прогресс – масленые фонари. В Париже в это время на улицах все ещё горели свечи. Заведовал установкой такого освещения генерал – полиц- мейстер Санкт-Петербурга Антон Мануилович Девиер. Но стоили они очень дорого, и поэтому Сенат в 1723 году переложил бремя их покупки и содержания на жителей столицы. Как бы там ни было, в столице по вечерам стало светлее, а в Москве все еще царила темнота, которая будет развеяна только в 1730 году по приказу Анны Иоанновны.

Евдокия шла медленно, ей казалось, что где-то остановились некие часы, и ей никак не удается дойти до нужного места. Но вдруг сзади она услышала чей-то приятный мужской голос.

– А что госпожа, не хочет ли заморских сладостей?

Женщина невольно обернулась на голос. И увидела перед собой приятное лицо молодого мужчины, пристально смотрящего на неё горящим добрым взором. Он протянул ей коро- бочку заморских фруктов в сахаре.

– Кто ты? – настороженно спросила княгиня. – Что тебе нужно?

– Мы люди вольные, – с достоинством заявил мужчина. – Вот, возьми, заморской снеди, говорят женщинам, надобно есть сладкое, дабы лицо было веселее.

Велигорову немного раздражало бесцеремонное поведение мужчины. Но она в растерян- ности приняла подарок.

– Да ты не робей, я не обижу, – мужчина улыбнулся.

– Может, назовешь мне свое имя, – Евдокии пришлось сделать шаг назад от мужчины, поскольку он подошел к ней слишком близко.

– Скажу, отчего же не сказать – то. Люди зовут меня Енай Бравлин.

– Енай Бравлин. Занятно. Ты, чай, не из казаков?

– Я волю люблю более всего на свете, – уклончиво проговорил Енай. – Вот и тебе княги- нюшка, волюшку то надобно познать. Тем паче, что Федор Матвеевич и знать тебя не же- лает, и защиты тебе искать не у кого.

– А ты мне что, в защитники набиваешься? – настороженно проговорила Велигорова.

– Да, княгинюшка, я и защитить могу. Ты не сомневайся.

Молодая женщина была сбита с толку. Она озадаченно вглядывалась в ладный стройный силуэт молодого мужчины. Его черные кудри спадали на плечи. Стройное крепкое тело говорило о том, что он мог и в бою сдюжить, и хлебушек посадить. Было ему вероятно около двадцати пяти лет. Он говорил с ней как-то странно, ровно хотел сбить её с толку, выставляя напоказ грубоватый мужицкий говор. Княгиня скорее почувствовала, чем поня- ла, что он знает многое про её жизнь. Но это открытие не испугало её. За показной брава- дой чувствовалось что-то доброе, сдержанное и настоящее.

– Что ж Енай Бравлин, благодарствую, – растерянно проговорила Велигорова, посматри- вая в сторону нескольких лодок.

Енаю не хотелось отпускать молодую женщину, но он поймал себя на мысли, что для пер- вой встречи этого разговора достаточно.

– У меня есть знакомый лодочник. Он может быстро переправить тебя на другой берег. Енай пошел к причалу, спустился к воде, и уже оттуда махнул ей рукой. Княгиня подошла и села в лодку.

– Садись попроворнее, княгинюшка.

Евдокия удивленно посмотрела на нового знакомого. Лодка двигалась споро. На том бере- гу её ожидал кучер и её старенькая скрипучая карета. Бравлин помог женщине выйти из лодки, и проводил её до кареты. Он видимо хотел что-то еще сказать, но замялся, глядя на Евдокию, как если бы ему не хватило воздуха.

– Пойду, я княгинюшка, пора мне, – неожиданно прозвучал глуховатый голос молодого мужчины. Он тряхнул головой, как бы красуясь кудрявой роскошной шевелюрой, и поспешил скрыться из вида. Евдокия настороженно смотрела в след уходящему мужчи- не, и долго еще думала об этом странном знакомстве, пока ехала домой. Маленький дом княгини Велигоровой не выделялся не роскошью, не величиной. Два этажа смотрели простенько и не притязательно. Она зашла в дом, зажгла свечи, прижав к себе коробочку с заморскими сладостями. Молодая женщина покрутила коробочку и улыбнулась. Поди, большие деньги отдал за подарок. Коробочка – то заграничная. Такими сладостями её иногда угощала Варвара Михайловна. Евдокия раскрыла окно в покоях, наполняя комнату теплым летним вечерним воздухом. Град Петра готовился отдохнуть от дел праведных и неправедных. Вдруг кто-то спрыгнул с подоконника. Это был подвыпивший Лецкий.

– Имею честь появиться из окна. Государь велел всех упитых складывать бережно.

– Отчего через окно? Итак, весь Петербург болтает невесть что, – вскрикнула Евдокия.

– Одним словом больше, одним меньше.

– Да и какой ты упитый. Не щадишь моей репутации,– недовольно выговаривала Евдокия

– Я тоже ныне не в чести. Повеса, искуситель младых особ, пустой человек.

Лецкий сел на пол подле княгини, заглядывая ей в глаза.

– Твой Истомин положил глаз на Сегорскую? Хочешь, я её соблазню? Он тогда и не пос- мотрит на неё.

Упоминание об Истомине вернуло Евдокию в действительность.

– Не говори глупостей! Не позорь памяти своего дяди архимандрита Досифея10.

– Память дяди. Они колесовали такого человека в угоду антихристу! И моих всех, всех до единого Глебовых, били, глумились, один я уцелел. Зачем?

– На то высшая воля. Помнишь, как мы приехали в Псково-Печерский монастырь. Бог познакомил нас с тобой через моего Федора. Мы тогда только обвенчались, и мой муж хотел, чтобы наш брак начался с посещения святого места.

– Да. Я помню. Я тогда был болен, а вы привезли мне весточку от моей матери. Это стало для меня великим утешением. Моя матушка, наверное, отдала последние грошики для того, чтобы её знакомый дьячок написал мне письмо.

– Ты был таким худеньким послушником. Одни глаза на лице.

– Чтобы я делал в этом каменном городе без моей названной любимой сестры, – тихо произнес Алексей. Мне рассказывали, что родственник твоего мужа Яков Игнатьев и мой дядя Деомид Глебов были настоящими друзьями, мечтали о великих свершениях.

Евдокия помогла подняться Алексею.

– Знаешь, Яков Игнатьев11 добрался до высокого звания. Что может быть почетней, чем быть духовником царевича?

– И ты доберешься. И твоя судьба Алексей улыбнется тебе. Федор верил в такие вещи. У нас с ним похожие истории жизни. Наши матери далеки от дворянского звания, – тихо проговорила Дуня.

– Мы все далеки от этого звания, – тихо проговорил Лецкий, – но в нас живет сила русской земли, и лучшие из нас, такие как протопоп Яков Игнатьев достигают больших высот, если бы не последние времена, казни и гонения.

– Его обезглавленное тело до сих пор лежит на эшафоте там, на Троицкой площади не упокоенное, – с горечью вздохнула молодая женщина.

– Так же как и этого гренадера Семикова, который объявил себя выжившим царевичем Алексеем. Многие тогда поверили, что Алексей Петрович выжил, и скоро придет избавле- ние от антихриста.

– Но не пришло. Этого гренадера казнили в ноябре двадцать пятого года12. Голову отруби- ли, – грустно прокомментировала Евдокия. – Но ты-то живой, благодаря Божией милости. Возможно, и ты спасешь чью-то жизнь, как Бог спас твою. Вот тогда и наступят твои свершения.

Евдокия обняла Алексея и стала гладить его по голове, как брошенного расстроенного ребенка.

– Вы спасли меня. Бог и ты. Да еще фальшивые бумаги на имя князя Лецкого.

Обнимая расстроенного Алексея, Велигорова, вспоминала, как канцеляристы, решив посмеяться над молоденькой испуганной женщиной, заставляли её наводить порядок, перебирать и подшить дела, по розыску царевича Алексея, привезенные из Москвы пору- чиком Потеневым, сданные им генералу Бутурлину, и оказавшиеся в последствие в тай- ной канцелярии. Евдокия выполнила все, что от неё требовалось. Канцеляристы остались довольны. Но и про Алексея она не забыла. Допросные листы, говорящие о родственни- ках архимандрита Досифея были аккуратно изъяты.

– Тише, успокойся. Знаешь, к субботе приедет Андрей.

– Верейский? Давненько его здесь не было. Отец-то Василий Семёнович сбежал из столи- цы. Подальше от царей голова будет целей.

– Полно тебе, Алексей, – утешала его Евдокия.

Алексей, не сдерживал слезы. Он прижался к Евдокии, как если бы она была его матерью или сестрой, и уставился в одну точку. Слезы горечи текли по его щекам, не облегчая мучения его сердца. В этот момент обнявшись сидели две человеческих жизни, попавшись под каток государственной машины Петра Первого, которая никого не пощадила. Эти две жизни, пытались найти друг в друге тепло, опору и жизненные силы, отнятые по «делу царевича Алексея» справными слугами Тайной канцелярии.

В полночь Софья, вернувшаяся с ассамблеи, не могла заснуть. Мягкие подушки раздра- жали её своим спокойствием. Она металась по постели и, в конце концов, села. В её голове проносились события дня: Лецкий со своими шутками и Истомин, который пригла- сил её с тёткой на субботний парадиз, заведенное ещё по указу Петра катание по Неве на парусных и гребных судах. Иван Васильевич поражал Соню каким-то мрачным вулкани- ческим обаянием. А Лецкий с ним просто и легко, будто крадёшь запретный плод. Софья и не подозревала, что ей так нравится красть запретные плоды. Сегорская важно подня- лась с постели.

– Ничего из миленькой простушки я ещё стану светской дамой. А Истомин и Лецкий просто первые. Первые. Сегорская обошла Волконскую и Модестину Монс. А вы слыша- ли, в неё влюбился сам Левенвольде13, а князья Голицын и Нарышкин дрались из-за неё! А Барятинский Сергей чуть не покончил с жизнью. И тогда весь Петербург будет говорить только обо мне одной!

Софья на миг торжественно замерла, и плюхнулась под одеяло. А когда она уснула, ей грезились её будущие победы и бесконечные маскарады и ассамблеи. А между тем суббо- та наступила быстро. День выдался замечательный. Солнце ласкало летним июньским теплом. И потому на парадиз собрались почти все придворные и богатые жители столицы. Судно Екатерины Первой, украшенное по борту цветами важно плыло по Неве. На корме два музыканта выводили модную мелодию. Рядом с государыней восседал её фаворит тридцати трех летний Левенвольде Рейгольд Густав. Он что-то говорил императрице, она благосклонно улыбалась. Никита Федорович и Аграфена Петровна Волконские издали наблюдали за Екатериной, когда заметили гребковую лодку Истомина.

– Посмотри, Никита, а Сегорская то, далеко пойдёт, красавица, и своего не упустит.

– Род то её крепкий, княжеский, Истомин ей не чета, худороден, и не богат.

– Зато Софья и Иван красивая пара, а зная Истомина, думаю ему давно пора семьей обза- вестись, – предположила Аграфена Петровна, глядя в сторону лодки Истомина.

Прасковья Тихоновна задремала или сделала вид. Софья сияла новеньким, цвета молодой зелени, платьем. Нанятые слуги налегали на весла. Истомин сел рядом с Сегорской, взял её за руку. Иван Васильевич как-то грустно посмотрел на Соню. Иногда, казалось, что он не видит её вовсе, а смотрит куда-то внутрь себя. Заметно было, что он нервничает, будто боясь совершить ошибку. Впрочем, Софья, упиваясь своими мечтами, вовсе не обращала внимания на состояния Истомина. Она просто ожидала того момента, когда можно отор- ваться от своих грез, и выслушать слова Ивана. Это же её победа, виктория. Ну же Исто- мин, где твои признания. Но у Ивана плохо получалось совладать со своими сомнениями. И поэтому молчание тянулось до тех пор, пока Софья не подняла счастливого взгляда на предполагаемого влюбленного в неё красивого мужчину. Этот взгляд привел Ивана в чувства, и он, наконец, решил начать разговор.

– Обычай требует от меня, Софья Павловна, долгих и пространных речей. А мне бы хоте- лось сказать коротко. Не сочтите это за дурное воспитание или оскорбление.

– Отчего же, говорите, как полагаете нужным, – Софья, играя в смущение, отвела взгляд.

– Софья Павловна могу ли я считать вас своей невестой? – голос Истомина пресекся, будто он сказал эти слова не той женщине, и не так как этого хотел.

Но Софья и на это раз ничего не заметила. Да важно ли это, ведь у неё такие планы. Ей еле удалось скрыть радость, она готова была подскочить от переизбытка чувств, ведь грезы становились реальностью, но ей пришлось надеть маску недоумения.

– Так скоро, Иван Васильевич? Ведь мы едва знакомы, – голос Сегорской, мог бы выдать её лицемерное удивление. Но Истомин не заметил этого. Он ровно боролся с чем-то внут- ри себя, и это забирало все его силы. Так, что на другое ничего не оставалось.

– Не мучьте меня, скажите только да или нет. Согласны ли вы быть моей невестой?

Сегорская сделала вид, что задумалась. Посмотрела вокруг, на воду, на другие лодки, на дома, сосредоточенно помолчала, и потом притворно смущённо, улыбнувшись, сказала.

– Да, согласна, несмотря на столь скорое предложение, и нарушение должных приличий.

Истомин механически натужно улыбнулся, и через силу стал развлекать свою даму светской беседой. Что до Софьи, то она слышала только, как внутренний голос говорил ей: «Полная виктория! Ура! Ура! Победа! И сколько их еще будет!» Парадиз скоро завер- шился, и после обеда около четырёх часов, Истомин и Александр Львович Нарышкин прогуливались по Летнему саду. День был отменный. Императрица распорядилась поста- вить стол со сладостями с северной стороны в средней из трёх галерей. А в двух других столы с холодными закусками. Сама Екатерина расположилась у первого фонтана самой широкой аллеи сада. Гуляния продолжались. Нарышкин лукаво улыбался.

– Нашел себе невесту, говоришь. Давно пора. Поздравляю. Петербургские языки уже раз- нес ли слухи о её достоинствах. Твоя Софья Павловна далеко пойдёт, может и в фрейли- ны? А?

Истомина не радовал разговор, но он уже выглядел значительно веселее. Его красивое лицо было не так мрачно.

– Фрейлина. Нет, я бы не хотел, чтобы моя невеста стала фрейлиной.

– Не запрешь же ты её дома, дабы никому не показывать? – смеялся Нарышкин.

– Запирать не стану. Но я против того, чтобы она часто бывала при дворе.

– Не рано ли ты, друг мой, распоряжаешься её судьбой? А вдруг, как её родовитые родст- венники не захотят такого зятя?

Истомин отрицательно покачал головой.

– А знаю, знаю. Наш Иван красавец и щеголь. Любая с радостью выйдет за него, – Нарыш- кин пребывал в веселом настроении.

– Женщины глупы. Они мечтают о любви, и этим завсегда можно воспользоваться, – пари- ровал Иван.

– Каков! Вот уж не знал, что мой друг охоч до глупых женщин.

– Может она и глупа, но зато богата, родовита и красива, – Истомин пытался казаться праг- матичным человеком.

– Смотри Лецкий, – Нарышкин указал на проходящего Алексея. – Он выглядит смешно. Не находишь?

Ивану было не до Лецкого. Для него этот день казался бесконечным, и немного нудным.

– Не нахожу. Пустой человек не более. Это же не всешутейший князь-папа Бутурлин.

– Бедняга, мой брат женил его на карлице? – Нарышкин был весел, и даже был не против позлословить, – Ба, а вот и карлица.

К Лецкому подошла Велигорова. Истомин пристально посмотрел на Евдокию.

– Если бы … женил, – тихо многозначительно проговорил Истомин.

Нарышкин перестал улыбаться.

– Мало ли, что о ней болтают. Я полагаю, презирать её не стоит.

Истомин продолжал смотреть на Велигорову, его взгляд был полон отчаянья. В это время Евдокия в малиновом атласном расшитом серебром платье смотрела на Алексея.

– Ты голодна? – спросил Лецкий, заметив поодаль стоящих Истомина и Нарышкина.

Она кивнула головой.

– Подожди меня, я принесу закусок, – Лецкий удалился.

Велигорова сорвала листок с куста, покрутила его в руке. Она вдруг почувствовала, что кто-то стоит за спиной. Евдокия обернулась, и «укололась» о сосредоточенный взгляд Истомина. Несколько секунд они продолжали смотреть друг на друга. Княгиня почувст- вовала неловкость и опустила взгляд.

– Чем обязана, столь неожиданному визиту?

– Хочу узнать, когда вы покинете Летний сад? Ваш облик навевает слишком много печа- льных воспоминаний. Это невыносимо!

– А я напротив, рада вас видеть, – Евдокия поклонилась, – Это такая честь для княгини Велигоровой, – ответила молодая женщина, стараясь придать голосу беззаботности.

Истомин был беспощаден в своем порыве.

– Ты сама во всём виновата!

– А вы мните себя добрым самарянином?

– Я ненавижу тебя! – проговорил Иван, так как если бы объяснялся в любви, с которой невозможно справиться, – Ты превратила мою жизнь в ад!

Евдокия подняла удивленный взгляд.

– Опомнитесь! Вы скрылись далече от мест жарких. Бежали так поспешно, даже друга не известили.

Слова Евдокии прозвучали укором для Истомина. И Истомин был несколько обезоружен. Его праведный гнев сменился на невольное молчание. Нарышкин, следивший издалека за их диалогом, и, не желая брани, поспешил на выручку. Он увёл Истомина и извинился перед Евдокией. Княгиня была расстроена, и в смятении своих чувств, она не заметила Еная, который, не отрываясь, следил за происходящим, из своего надежного укрытия в густых зарослях. Не дождавшись Лецкого, она поспешила уйти, вытирая слезы. Енай пос- ледовал за ней. Евдокия спряталась в одиноко стоящей беседке, в дальнем углу сада. Ей не хотелось, чтобы кто-то нарушил её уединение. Она прижалась к деревянному столбу и тихо заплакала. Её худенькие плечи содрогались от горьких рыданий. Енай подошел к ней сзади близко и беззвучно, как приведение. Видеть её слезы было выше его сил. Неожи- данно, он развернул её к себе, и начал целовать. Евдокия была ошеломлена. Она ничего не понимала. Это было настолько внезапно, что женщина не понимала, что ей делать. Енаю пришлось приложить значительное усилие, чтобы обуздать свой страстный порыв. Он перестал целовать молодую ошарашенную женщину, но никак не мог выпустить её из своих объятий. Велигорова с изумлением широко распахнутыми глазами, в которых застыли слезы, смотрела в голубые добрые глаза мужчины, завороженная его порывом, и молчала.

– Не плачь, княгинюшка, – только и смог вымолвить Енай, с трудом разжимая свои объятия, – пойду я.

Мужчина отступил, борясь со своими эмоциями, и не оборачиваясь, быстро ушел, скрыва- ясь в зеленых зарослях. Евдокия изумленная, смотрела на уходящего Еная. К шести часам вечера в Летнем саду выстроились Преображенский и Семёновские полки. Собрались все. Екатерина решила повторить обычай, заведённый мужем – стала угощать солдат, поднося собственноручно в деревянных чашках пиво и вино. Софья, как завороженная смотрела на диковинное действо. Прасковья Тихоновна не одобрительно качала головой. Но сказать, что-либо вслух не смела, знала, вездесущие люди Ромодановского донесут нача- льнику Преображенской канцелярии, и тогда уж ей учинят там допрос с пристрастием. В подтверждение её мыслей она увидела князя Дмитрия Михайловича Голицына с мило улыбающимся Андреем Ивановичем Ушаковым, который недавно прибыл из Москвы. Тут же стоял дворцовый художник Иван Никитин, пытающийся набросать портрет генерала Ивана Ивановича Бутурлина, любимца государыни. Командир Преображенского полка, нехотя позировал, но воля Екатерины обязывала. Время подходило к ужину, столы стали уставлять холодными закусками, и появилось в изобилии заморское вино. На главной аллее появилась пугающая процессия. Рослые гренадеры гвардии несли ушаты простой хлебной водки, за солдатами шли майоры гвардии и предлагали всем выпить по чарке за здоровье их полковника. Дамы в ужасе пятились от процессии, ведь эта чарка была обязательна и для них. Тех, кто упирался, поили насильно, а самым упрямым лили водку прямо на голову. Всё это происходило с шутками и дружным смехом гренадеров. А в открытой галерее на берегу Невы, начинались танцы. На лугу с треском и шумом ракет и римских свечей разгорался фейерверк. Софья с трудом, выпив свою чарку, пошла разыскивать жениха. Прозвучал сначала менуэт потом польский танец. Истомин, молча, следил за танцем, когда к нему подошла слегка шатающаяся Сегорская. Её взгляд лихора- дочно блуждал по двигающимся фигурам. Софье хотелось внимания Ивана, его восхище- ния, бурных признаний, а он молчал. Вскоре зазвучал контрданс, но Иван всё также был в оцепенении, и практически не замечал невесту. Он только обратил внимание, что сначала откуда-то вернулась Велигорова, а потом некто подошел к ней. Пришедший человек, вызвал в Евдокии недовольство, но она ожидающе смотрела на мужчину в синем кафтане. Он тихо и вкрадчиво повёл беседу.

– Вас в понедельник ждут в Преображенской канцелярии.

Мужчина также внезапно исчез, как и появился. Велигорова не хотела думать про дела Преображенской канцелярии, её мысли возвращались к Енаю Бравлину. Он тронул её сер- дце. Евдокия чувствовала, как будто кто–то неведомый зашивал сотней маленьких невидимых иголочек, раны её измученной, истерзанной души, и ей впервые за много лет, становилось легче дышать и жить. Тем временем разговор Софьи и Ивана не клеился. Сегорская хотела танцевать, а Истомин, чтобы уйти от объяснений с невестой, вызвался сходить за сладостями для неё. Оставленная без необходимого ей внимания, Сегорская без цели пошла, гулять по аллеям, направляясь в самые удаленные уголки. Вокруг бушевала зелень, лето смело входило в свои права. Можно было бы всем этим любоваться, но Софья Павловна, изрядно опьяневшая, чувствовала себя немного уставшей. Её рассудок вещал ей о возможных очередных победах и планах. Вдруг прозвучал приятный голос.

– Неужели, сударыня, вам не страшно одной?

Сегорская оглянулась и увидела приятного молодого мужчину лет тридцати с лучистым взглядом и профилем, ровно с иконы. Это было так неожиданно для неё.

– Разрешите представиться. Князь Андрей Васильевич Верейский.

– Не страшно, – вызывающе проговорила девушка, и замерла, продолжая смотреть на князя, так словно это было для неё самое важное действие. Это вызвало в ней удивление. Неужели так бывает? Но потом, она словно опомнившись, решила заговорить и тихо произнесла.

– Княжна Софья Павловна Сегорская.

Движения Андрея были уверенны и легки. И сам он излучал некую приятность, которая казалось, доходил до самых тщеславных глубин сердца Сони.

– Пойдемте, Софья Павловна, я провожу вас, – он подошел поближе к девушке, чем нео- жиданно смутил её. Шли, молча, по освещавшейся фейерверком аллее. Но Соне казалось, что она идет так уже очень долго. Время растянулось в её сознании, и наполнило собой все её действия. Шаг, шаг, еще шаг. Отчего-то все движения казались ей медленными, и сложно выполнимыми. Неожиданно из-за статуи вынырнул Истомин.

– Софья Павловна, я ищу вас.

Увидев Ивана, Сегорской показалось, что она не знает этого человека. Кто он, этот Исто- мин? Зачем он её ищет? Все что ей нужно сейчас, это остаться с Верейским. Но Иван уже подхватил её под руку, а сама она шла и нерешительно оглядывалась на попрощавшегося и уходящего Андрея. В какой-то момент, Соня почувствовала себя тряпичной куклой, ей стало плохо, и она потеряла сознание.

Незаметно наступил понедельник, и в десять часов дня княгиня Велигорова снова стояла перед Екимановым Семеном Андреевичем. Он смотрел на неё исподлобья.

Я уже не раз вам сказывал. Нам нужен Девиер, Евдокия Федоровна. Он к заговорщикам сочувствие имеет, кто супротив светлейшего князя, а может, и самой государыни замыш- ляет.

– А как клевета. Кто же посмеет подозревать генерал – полицмейстера, да ещё и зятя свет- лейшего? – тихо возразила княгиня.

– Ваши суждения нас не интересуют. Нам важна любая информация. Просто выполните то, что вам велено. Пешкам, Евдокия Федоровна, завсегда надобно помнить их место. А то вдруг, какой конфуз приключится. В этом деле важно, что Варвара Михайловна к вам сочувствие имеет. Воспользуйтесь этим, – Екиманов обмакнул перо в чернильницу, пока- зывая всем своим видом, что аудиенция окончена.

Евдокия, не захотела ехать в карете, она шла по улице, решив прогуляться и подумать. Карета поодаль медленно катила за ней. Вынужденная работа в Преображенской канцеля- рии, тяготила её. Екиманов после смерти Федора заставил доносить запуганную молоде- нькую женщину, считая, что такие незаметные особы как Дуня могут в определенных случаях, собрать больше информации не привлекая к себе внимание. Ей хотелось, чтобы произошло какое-то чудо, или чтобы ангел хранитель избавил её от этой участи. Но она снова и снова встречалась со своим прошлым, чувствуя, как приступ страха и вины подкатывает к её сердцу. На этот раз Дуня у Петровских ворот опять встретила Крекшина. Димитрий Осипович был двоюродным племянником Крекшина Петра Никифоровича бывшего смотрителя работ по строительству Кронштадта. После смерти государя он ушел с должности комиссара для принятия казённых вещей по подрядам в отставку и занялся архивами государя, и написанием сочинений по истории. Димитрий всегда очень умело использовал связи дяди. Евдокии казалось, что этот человек имеет некий план, в котором она, Истомин и еще неизвестно кто, лишь марионетки для его побед. Ее мысли прервали, шедшие навстречу разносчики разной снеди: квасники, калачники, сбитенщики, продавцы битой дичи. Женщина с пирогами, мужчина с сапожной дратвой, две торговки с цветными лоскутками. Среди прохожих Евдокия заметила Еная и юношу лет пятнадцати. Он пока- зался ей знакомым. Княгиня подошла поближе, стараясь остаться не замеченной. Да, она не ошиблась. Это был Алексей её двоюродный брат, сын Петра Матвеевича Апраксина. Хотя какой брат. Евдокия мысленно одернула себя. Может ли она претендовать на звание двоюродной сестры? Так вот! Вот откуда Енай может знать её историю. Челядь нашеп- тала. Отец может, да дядя что в приватной беседе говорили, а он слышал. Велигорова вспомнила как на одной ассамблее года два назад, Петр Матвеевич хвалился, что для его несносного избалованного сыночка Алексеечки сыскали знатного учителя по ратному делу. И фехтовать, и стрелять и верхом, и другим премудростям её несносное дитятко обучает. Так вот значит, наш знакомец это и есть чудо учитель. Евдокия медленно после- довала за Енаем и Алексеем. Это странная неспешная погоня, немного отвлекла её, но забыть про неприятный разговор в Преображенской канцелярии она не смогла. Мимо женщины прошел мужичок торговец сбитнем, он отвлек её внимание своим несуразным старым чайником. Когда мужичок отошел, княгиня увидела огненный взгляд Еная. Она поняла, что он все-таки приметил её, а может, почувствовал. Тем временем, похоже, её брат, не заметил отсутствие учителя, и продолжал идти впереди. При ярком дневном свете Енай казался еще более статным и пригожим в новеньком кафтане. Этот молодой двад- цати пяти летний мужчина мог бы сравниться с горячим необъезженным скакуном, но только на первый поверхностный взгляд. В его взоре помимо огненной плазмы эмоций, присутствовала непоколебимая сила разума. Но Евдокия не могла долго его рассмат- ривать, поскольку ей казалось, что его присутствие обжигает. Бравлин отрицательно пока- чал головой, в знак того что не надо за ним следить, потом озорно улыбнулся, и пошел догонять ученика. Енай был рад. Он осознал, что произвел впечатление на Евдокию. Эта молодая хрупкая женщина производила на него сильное впечатление, настолько, что он порой терял самообладание рядом с ней. Но ему было сложно сказать, когда это случилось. В первый раз Енай услышал о княгине от своего бывшего хозяина генерал-майора князя Семена Михайловича Козловского, который частенько бывал в гостях у Нарышкина Александра Львовича. А всем было известно, что тот был женат на Елене Александровне Апраксиной внучке Петра Матвеевича Апраксина. И после первого расс- каза судьба Дуни, показалась ему клубком непонятностей. Это потом уже Петр Матвеевич нанял Еная для своего младшего сына Алексея, чтобы тот обучил его всякой воинской премудрости. В доме Апраксина редко говорили о Евдокии, но несколько раз Бравлин стал этому невольным слушателем. Сплетни о Евдокии казались Енаю странными, и он пытался проанализировать их совершенно беспристрастно, чтобы понять, что же произо- шло с ней на самом деле. Это любопытство привело к тому, что молодой мужчина захотел увидеть Евдокию воочию. И когда он её увидел на одной из ассамблей, внезапно в нем проснулся особый интерес к этой хрупкой женщине. Енай был человеком крайних эмо- ций, ярких, непредсказуемых поступков, но он всегда умел направить свою необузданную энергию по правильному пути. И ему часто помогали дух воинской дисциплины. А что до эмоций, то он был истинным сыном своего отца, который в порыве страсти, и, видя ответные чувства, увёз будущую жену, и жил с ней в любви и согласии. Что касаемо его ученика, то он был достаточно строптивым и избалованным юношей. Иногда Бравлину приходилось быть и рындой, поскольку пятнадцати летний Алексей любил пощекотать себе нервы неожиданными приключениями, и всегда брал с собой любимого учителя. Может уже тогда судьба напитывала юного Апраксина разными впечатлениями и эмоция- ми, чтобы тот впоследствии выразил их в саркастическом виде, будучи шутом императри- цы Анны Иоанновны. Тем временем Алексей уговорил своего задумавшегося учителя посетить его любимый герберг14. Этих постоялых дворов для иноземцев в столице в 1724 году было открыто более десятка. Путь их лежал к самому известному, и самому старому из них под названием «Торжественная аустерия четырех фрегатов», который в народе называли просто «Царской аустерией». Некий иноземец Петр Милле десять лет назад построил двухэтажный кирпичный дом на Васильевском острове для иностранных купцов и всяких чинов для того, чтобы давать им кров и еду. Для развлечения гостей в них были устроены биллиардные комнаты. Однако, иногда там играли в карты, которые были запре- щены при Петре Первом. Енай и Алексей Апраксин зашли в прокуренное чистое помеще- ние, где было немного людей. Пока Алексей занимал пустой стол, Енай осмотрелся. Пер- вое, что увидел мужчина, это сидящих за столом Истомина и Крекшина, с кружками и закусками из рыбы. Енай подсел к Алексею, и заказал у трактирщика себе уху и кружку приказного кваса, а юный Апраксин попросил соленых слив и морского пива. Димитрий Осипович курил трубку и подливал Истомину в кружку коричной водки из красного вина со словами: «За фортуну!».

– Ну что же ты, Иван, ничего не рассказываешь мне про свою невесту?– проговорил тихо Крекшин. Сегорские славный род. Аль не хороша?

– Да Софья хороша для Истомина, но я не люблю её.

– Забудь Дуньку! – голос Крекшина, звучавший назидательно, вдруг перешел в некое подобие шипения. Не дело такому как ты, путаться с незаконнорожденной. Ты забыл, какая у неё слава! А Софья! Ты поправишь свои финансовые дела. Обзаведешься богатым домом. Пусть все видят величие твоего рода! – Крекшин любовался собой и своей убедительной речью. Он произносил слова, ровно облизывая каждое из них, с акцентом и ударением, так если бы говорил речь перед войсками. Истомин настороженно смотрел на друга. Он сознавал, что тот прав. В конце концов, он уже предавал и своего друга, и свою любовью. Это не так сложно. Один предательством меньше, одним больше. Да, в общем-то, какое предательство. Кто он, и кто Дунька. Истомин ощутил порыв своего величия, хотел возгордиться, но тут вспомнил лицо друга. Лицо того, кого предал, кому улыбался и лгал. И ему нечем было оправдать этот поступок. Они дружили с детства, родились в домах стоящих на соседних улицах в Москве. Родители Федора были всегда добры к Ивану, и всегда с особой теплотой привечали его в своем богатом доме. Истомин отпил из своей кружки. Он забудет этот взгляд. Он должен. Вот и Крекшин говорит, что все будет хорошо.

Енай постарался быстрее доесть свой обед, незаметно пересел на лавку за соседний стол, и прислушался. Алексей пошел играть в бильярд. Бравлин следил за Истоминым, и вслушивался в разговор.

– Итак. Ты же пойдешь к ней домой? Скажи, что влюблен. Порадуй девицу. Все они падки до амурных дел. И потом ты сделаешь ей предложение. Скажешь, что так влюблен, что не можешь более ждать, – продолжал Димитрий Осипович.

Истомин задумался. Где-то в глубине его души, словно последняя искорка, жгла изгоняемая любовь к Евдокии.

– Да, Димитрий. Ты мой друг, и наставник. Твои советы полезны для меня.

– Коли так, то и пригласи свою невесту на ристалище. В четверг будет на Царицыном лугу шествие и маневры, младые отроки соревноваться станут, да потом гуляние с музыкой. Ведаешь, как наша великая государыня любит увеселения. Вот и покрасуетесь. Пусть все видят, какая у Истомина невеста.

– Пусть все видят, – задумчиво повторил Иван, думая, о том, что он уж не упустит случая уязвить Евдокию. Пусть знает кто она и кто он. Пущай посмотрит на его красавицу невесту.

Алексей закончил игру в бильярд, и Енай увел его из «Царской аустерии».Ведь его ученику тоже принимать участие в сем действе, надобно не ударить лицом в грязь. Крек- шин проводив Истомина домой, шел по пустынным улицам Петербурга. Как же он был доволен собой! Он всегда мечтал быть вершителем человеческих судеб, переставлять их, словно фигуры на большой шахматной доске, так как ему надобно. И у него получалось, поэтому Истомин, казался ему, слабаком. Когда-то Димитрий очень завидовал ему. Иван всегда нравился женщинам, имел красивую внешность и удачливую судьбу. Но постепен- но, Крекшин свел все это на нет. И вот уже Иван не кажется ему тем, кому он так завидовал. Димитрий Крекшин бедный родственник своего знаменитого дяди, из далекой провинции, некрасивый и неудачливый, стал победителем. И как все хорошо было приду- мано. Но что теперь? А теперь ему самому нужна Софья. Эта девушка взволновала его темное сердце. И он уж подберет ей судьбу по размеру, до тех пор та не сдастся и не станет безраздельно его со всем своим богатством и знатностью. А Истомин, кому он нужен? Он лишь орудие в его властной разящей руке.

Пока секретарь Сената Иван Кириллов составлял подробный статистический справочник под названием «Цветущее состояние Всероссийского государства», сенаторы критиковали Петра Первого, пытаясь пересмотреть наследие его реформ. 15 июня 1726 года в Верховном тайном Совете обсуждали переизбыток членов различных коллегий, из-за чего наблюдался убыток в казне, и требовалось распустить половину чиновников по домам без жалования. Члены совета тогда вспоминали с ностальгией допетровские време- на и отсутствие бюрократической волокиты в Расправной палате при Боярской думе, которая быстро решала всякие спорные и сложные дела. Однако, количество лишних чиновников меркло перед властью генерал – губернатора Санкт-Петербурга, президента военной коллегии, светлейшего князя Александра Даниловича Меньшикова. Его могущес- тво раздражало многих гораздо больше, чем запущенные государственные дела. На фоне этого раздражения взаимная неприязнь князя и его зятя генерал – полицмейстера Антона Девиера выглядела не столь впечатляюще. Но для светлейшего князя это была маленькая личная война с человеком, который посмел помышлять о том, что может быть с ним на равных. Девиер Антон Мануилович сын обедневшего торговца португальского еврея, которого в Голландии судьба свела с Петром Первым. Государь пригласил его в Россию, и назначил генерал – полицеймейстером Петербурга и Полицмейстерской канцелярии. Девиер обустраивался на новом месте, и понимал, что в чужой стране ему нужна семья. И случай улыбнулся ему, познакомив его с сестрой князя Меньшикова Анной Даниловной, с которой у него случились страстный роман. Но князь не согласился с необходимостью выдать замуж свою сестру за безродного иноземца. Когда тот пришел свататься, то в доме Меньшикова сам светлейший князь и его челядь изрядно избили Антона Мануиловича батогами15. Только заступничество Петра смогло изменить ситуацию. Генерал – полицме- йстер Девиер не мог со временем забыть и простить этого особого приема, и того, что его, сильно избитого, выбросили на улицу в самую грязь на посмешище зевак и прохожих. Оттого, возможно, он не любил любую уличную грязь, и боролся с ней всеми силами, что пошло на пользу городской столичной жизни. Подчиняясь Сенату, Девиер надзирал за полицией, пожарной службой и рыночной торговлей, исправно занимался благоустройс- твом Петербурга, ввел ночные патрульные дежурства на улицах и не ленился лично объезжать город, дабы видеть все самому. Во время его руководства столицей, город на- чал избавляться от болот и грязи, появились мощенные камнем улицы и тротуары. И, конечно же, Девиер, всегда искал повод уязвить всесильного Меньшикова, помешать его интересам, мечтая о падении светлейшего князя и лишение его власти.

Наступил долгожданный четверг. Софья и Прасковья Тихоновна ожидали графа Истомина, который должен был заехать за ними через час, как обещал в переданной запи- ске. Сегорская любовалась своим отражением в зеркале. Как хороша, с какой стороны не посмотрит на себя! Вчера, ей особенно удачно сделали прическу, и залили сахарным сиро- пом, за ночь ничего не помялось. Она будет блистать, пусть все увидят, что не только вы- сокие вельможи достойны восхищения, но и она молодая княжна из знатного рода. Её тетушке шепнули, что сам Левенвольд восхищался её свежестью и приятными чертами лица. Что ж, она готова покорить очередную жертву – князя Верейского. Но вдруг, на миг, в красивой голове Сегорской возникло сомнение. Что если он и не посмотрит в её сторо- ну? Или отвергнет её. А что, если… Но Софья не могла долго сомневаться в своей красо- те. Она провела пальчиком по зеркалу, отмечая в своем лице самые выигрышные черты. Особенно хороши глаза, пухлые губки и черные блестящие волосы. Ей не стоит сразу ожидать успеха. Путь к сердцу Верейского возможно будет более долгим, но оно того стоит. И опять «вдруг» посетило её голову. Софья встала, и прошлась по комнате. Нет она непременно услышит от Верейского: «Я люблю». Она обернулась на звук, проникший в открытое окно, это подъехала карета, наверное, Иван. Юная княжна Сегорская не была окончательно испорчена похотливостью или расчетом, просто амурные приключения истолковывались ею превратно, и только в них одних она видела смысл своей жизни, большое приключение, как на охоте, где интересна игра, преследование, волнение, движе- ние и трофеи. Послышались шаги. Это тетя спешила в её комнату, чтобы сообщить об Истомине. Он вошел натужно улыбаясь. Все слова, сказанные ему Крекшиным, были не раз повторены Иваном. Вот он и пришел. Как приходят в лавку или на торжище, где есть отменный товар. Но что это? Софья встала, склонилась в томном поклоне. А он? А он ви- дит Евдокию, тогда много лет назад, когда ей было только шестнадцать лет, в тот момент, когда он познакомил её со своим другом Федором Велигоровым. Этот наивный, открытый миру взгляд. Федор был сдержан и очарован одновременно. И он, его друг сразу заметил, что Дуня произвела сильное впечатление на Велигорова. После этого знакомства Ивана по ночам мучила ревность. Истомин усилием воли остановил свои воспоминания, и угрызе- ния совести. Софья недоуменно посмотрела на Ивана. Что такое? Где её победа? Жених грустен и растерян.

– Да здоровы ли вы? – Иван услышал голос Софьи, словно издалека.

Он поспешил притворно улыбнуться. И дальше как учил его Крекшин.

– О да. Я очарован вами. Я считаю дни до наших встреч. Не видеть вас так тяжело для меня, – протараторил Иван.

Софья удивленно посмотрела на жениха. И это объяснения, которых она ждала? Жалкая пародия!

– Нам надо поспешить, Софья Павловна, – Иван хотел исправить положение.

Сегорская вздохнула и поспешила за своим женихом, в надежде встретиться с князем Верейским. Путь их лежал на Потешное поле. К западу от Летнего сада располагался пустырь, осушенный от болот, получившее название Потешное поле или Луг, так называ- ла его Екатерина Первая, поскольку он располагался перед почти достроенным её летним дворцом. На Потешном поле или Лугу проводились гуляния с фейерверками и воинские смотры. Словом некогда заболоченный пустырь обустраивался и приобретал свое место в городе. Гости уже собрались. Екатерина Первая сидела в кресле под шатром со своим фаворитом, фрейлинами и князем Меньшиковым. Здесь был устроен стол с закусками и вином. Юные дворяне должны были показывать свое искусство владения конным боем, стрельбой из фузей и пистолетов, фехтованием. Собралось около двухсот человек моло- дых недорослей в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Молодежь споро выезжала, выстроившись в десять шеренг, затем по команде офицера, сдваивала ряды, образовывая колонну из пяти шеренг. Затем началась стрельба холостыми зарядами путем караколиро- вания16. Отстрелявшись, передняя шеренга стояла на месте, перезаряжая фузеи, затем вторая стремилась выехать вперед, становясь перед первой. Залп, и следующая шеренга выезжала вперед. Енай пристально следил за успехами своего ученика. Для этого велико- возрастного оболтуса, тех успехов, которые он делал сейчас на Потешном поле было более чем достаточно. Кто знает, как эти уроки будет вспоминать сам граф Алексей Пет- рович Апраксин, занимаясь шутовским ремеслом. Возможно, разыгрывая очередное пред- ставление, он будет представлять себя генералом всех шутов и шутих.

Софьи и Иван прибыли на ристалище, когда уже молодые дворяне, скакали друг за другом, стреляя по мишеням. Несмотря на то, что все самые выгодные места были заняты, Истомину удалось подобраться достаточно близко к шатру государыни. Он осмотрелся. Его неуверенный взгляд искал Крекшина. И он нашел. Тот стоял со своим знаменитым родственником Петром Никифоровичем, который рассказывал ему, о том сколь интересна история, и какие уникальные рукописные документы он обнаружил. Софья была немного расстроена. Истомин не оказывал ей необходимых знаков внимания. Он шутил, но как то глупо и невпопад. И часто пропускал фразы, сказанные Софьей. В тот момент, когда Иван хотел подойти к другу, он увидел, как к ним приближается князь Верейский. Сегорская тоже увидела Андрея. Он не обратил никакого внимания на её страстный взгляд. Да и Истомин был рядом. Время опять замедлилось для Софьи. И вдруг, Верейский повернулся и равнодушно посмотрел на Сегорскую, поспешив поздороваться с Иваном.

– Как вы Софья Павловна? – учтиво спросил Андрей, – Надеюсь, вы в добром здравии?

– Да, – ответил за неё Иван, – с ней все хорошо.

Андрей искренне улыбнулся.

Софья не сводила взгляда с Верейского. Нужно было изображать радость в присутствии жениха, но у неё не получалось.

– Разрешите откланяться, – Верейский кивнул головой, и неспешно удалился.

Софья была разочарована. Андрей совсем, не обратил на неё внимания, несмотря на то, что она старалась развернуться к нему самым выгодным образом. Верейский казался ей в этот момент, самым желанным мужчиной на Свете. А Истомин походил на красивую кук- лу, поскольку все его движения в это время, напоминали плохо поставленную пантомиму. Истомин не переносил Верейского. Он так сильно напоминал ему Федора, преданного им друга, нет не внешним сходством, а внутренним. Этот безупречный честный взгляд без какого-либо намека на лукавство. В такие мгновения Иван чувствовал себя темной безликой луной, которая плохо отражает свет. Иногда, ему хотелось крикнуть: «Ты сам виноват в том, что я тебя предал!» Крекшин не заставил себя ждать. Он каким-то особым чутьем мог замечать то, на что другие не обращали внимание. И это наблюдение сильно его задело. Было очевидно, что Софье очень нравится князь Андрей Верейский. Это наблюдение разозлило Димитрия, потому что влюбленность Софьи могла помешать его хорошо продуманному плану.

– Что Софья Павловна, – Крекшин улыбнулся своей однобокой улыбкой, – вы грустите? Или Иван Васильевич не учтив с вами?

Истомин ашь, оторопел. Как это не учтив? Он, как хороший ученик, сделал все что веле- но. Крекшин краем глаза заметил реакцию Ивана на его слова, и мысленно усмехнулся: «Экий дурень». Где тот Истомин, которого он знал? На которого засматривались женщи- ны и девицы? Теперь этот Истомин ждет его решений. Вот так-то друг. Все меняется. Софья настороженно взглянула на Крекшина. Этот человек вызывал в ней смешанные чувства, что-то между отвращением и любопытством. Она улыбнулась из вежливости.

– Иван Васильевич сегодня не в духе. Но мне не грустно. Я жду вечера, когда будет предс- тавлен фейерверк.

– Ты слышал, Иван, твоя невеста самое милейшее создание на Свете, – говоря это Димит- рий, смотрел на Софью слишком пристально. Это была не страсть влюбленного, это было нетерпение владельца, который желал во, чтобы то ни стала получить желаемое, пусть даже путем неправедным. В это время выступления младых дворян окончились. И нача- лось очередное летнее гуляние. Алексей подъехал к Енаю на вороном роскошном коне.

– Ну как? Ты доволен, мой ретивый учитель?

– Доволен.

– Но, имей ввиду, я не буду выполнять чьих – либо команд. И военным не буду. Это все только, чтобы мой отец отставил меня в покое, – Алексей спрыгнул с коня. – Держи свою клячу.

Молодой Апраксин передал поводья Енаю, и убежал. Бравлин потрепал с любовью своего роскошного коня. Начинались гуляния. Ставились шатры, музыканты играли веселые мелодии, челядь спешила создать своим господам уют и комфорт, выгружая из телег кресла и столы. Апраксины не отставали от других, они в большом шатре быстро располо- жились с семьями. Федор Матвеевич с граненым стаканом померанцевой водки сидел в кресле напротив Петра Матвеевича. Лицо его раскраснелось. Он наблюдал за прогуливаю- щимися персонами, и увидел Варвару Михайловну Арсеньеву и Евдокию, которые тоже заметили его.

– Не хочешь подойти поздороваться, душенька? – шепнула Евдокии Варвара Михайловна.

Велигорова посмотрела на отца, и в нерешительности пожала плечами. Он не любил принимать участие в её судьбе. Но на этот раз, член Верховного тайного совета, прислал к ней слугу, принесшего ей записку. Велигорова развернула плотную бумагу, где было написано: «Завтра после обеда, приходи».

– Вот, – назидательно протянула Варвара Михайловна, – и он вспомнил о тебе.

Евдокия не решительно кивнула головой, так, чтобы это мог видеть отец. Но потом она обратила внимание на прогуливающихся Софью Сегорскую и Ивана Истомина. Было заметно, что на них многие обращали внимание, и они были не прочь привлечь его и покрасоваться. Велигорова почувствовала боль, это старые мечты, и чувства дали о себе знать. Почему-то ей вспомнился тот день, когда они познакомились. Любовь к этому человеку захлестнула юную душу, как шторм, от которого невозможно было спастись. Вот она и не спаслась. В это время Енай стоял рядом с Апраксиными. Он не участвовал в разговоре, а рассматривал великолепный кинжал, который держал в своей правой руке. Хотя все хвалили его работу, и ненаглядного Алексеечку. Ему хотелось поскорее поговорить с Евдокией. А между тем, хозяин учинял тосты в его честь, и нахваливал его воинские таланты. Но он ждал подходящего момента, чтобы уйти. И такой момент ему подвернулся. Тогда он отпросился, отвезти коня Алексея в конюшню. Но сначала, Енай решил найти Евдокию. И нашел, но она была не одна. Велигорова прогуливалась с Верей- ским, и они о чем-то тихо разговорили.

– Евдокия Фёдоровна, всё готово, через неделю мы можем отправляться в Москву. Один верный человек приглашает нас погостить у него.

– Почто, ты втягиваешь меня в свои дела? Я не желаю в этом участвовать.

– Разве иноземка достойна, занимать трон российский? – голос Андрея звучал проникно- венно. Петр Алексеевич, сын невинно убиенного царевича Алексея, вот подлинный насле- дник. Милославские, Нагие, Сицкие, Урусовы, Шакловитые, Долгорукие, вся Русь об этом помышляет.

Не получится из меня заговорщицы Андрей Васильевич. Да и тебе опасно со мной такие-то речи вести.

Знаю, я все. И про Тайную канцелярию, и про мужа твоего, что по делу царевича Алек- сея умученного.

– Нет, самого главного не разумеешь. Холод, сырость и мерзость каземата, как висеть на дыбе, кнут да батоги. Как, просыпаться от старых ран, и думать, что скоро идти на новые!

Евдокия расстроилась.

– Только одна встреча. Они хотят, чтобы кто-то подробно рассказал им, что происходит в столице, при дворе, и только, – Верейский был настойчив, и чтобы быть более убедитель- ным взял Велигорову за руку. Этот жест был, достаточно, страстным для деловой беседы.

– Хорошо, я подумаю, – сдалась Евдокия.

Енай видел этот жест, и его реакция удивила его самого, неконтролируемый порыв ревно- сти накрыл его волной, он непроизвольно закрыл глаза, не заметив, как сжал в своей руке кинжал, и острое лезвие порезало ладонь, из которого хлынула кровь. Конь непроиз- вольно дернул поводья. Все это действо всколыхнуло в нем все еще не до конца осознава- емые им эмоции. Он вскочил в седло, и пустился в галоп. Чтобы успокоиться Енай выпол- нял фигуры джигитовки, рискуя в любой миг свалиться с несущегося во весь опор вороного коня. Сердце бешено стучало в висках. Кровь запеклась на ладони, измазав узду. Ветер трепал его волосы, пытаясь остудить его горячую голову. Он скакал так долго, и так упоенно, что не заметил, как выехал за пределы города. Тогда он намеренно совершил очередной кульбит и упал в траву, широко расставив руки, будто пытаясь обнять небо от края и до края. Он был переполнен эмоциями, но усталость, помогала ему успокоиться. Незаметно дело подвигалось к вечеру. На Потешном поле начался фейерверк. С превели- ким треском искры разлетались в разные стороны. Истомин, чтобы скрупулезно испол- нить рекомендации Крекшина, отвел Софью в сторону зарослей, подальше от гуляющих.

– Софья Павловна, разрешите мне объясниться. Я понимаю, что прошло слишком мало времени с нашего знакомства. Но я не могу больше ждать.

Софья с недоверием смотрела на Истомина. Ей, конечно, льстили подобные слова. Но её триумф мог бы быть и масштабнее, да и место для подобного разговора было выбрано крайне неудачно. Лишь редкие гуляющие иногда проходили мимо.

– Я хочу, чтобы вы стали моей женой.

Иван решил, что неплохо бы закрепить свои слова поцелуем. Но движения его были край- не неловки. Однако, через некоторое время ему все-таки удалось заключить Софью в свои объятия и начать целовать. За этим занятием их и застали, проходившие мимо Андрей и Евдокия. Первым, целующуюся пару заметил Андрей. Когда их увидела Евдокия, то ей показалось, что в небе прогремел гром, и её обожгло болью. Евдокия ускорила шаг, ей захотелось уйти, а ещё лучше убежать. Верейский задержался позади, разговорившись с одним старым знакомым, которого увидел. Велигорова шла очень быстро, слезы текли по её щекам, всё вспоминая, и вспоминая, увиденное. Казалось, столько лет прошло, и она хотела забыть. Но где-то глубоко внутри неё жили эти первые искренние чувства к Ивану, и это приносило боль. Женщина не отдавала отчет тому, куда идет, и в какой-то момент, повернув в густые заросли, поскользнулась и упала на колени. Так она и сидела, слушая биение своего сердца и далекое шипение фейерверка. Сквозь свои горькие слезы и эмоции женщина почуяла, что кто-то подошел к ней. Евдокия подняла заплаканное лицо и увиде- ла внимательный взгляд голубых глаз Еная. И время, казалось, остановилось. Он, молча, протянул ей руку. Евдокия, посмотрела на мужчину, потом на его руку, которую он ей подавал. На руке была видна запекшаяся кровь. Она, помедлив, подала ему свою руку. Енай помог любимой встать.

– Почему? – хотел сказать он, но промолчал. Его порыв был сильнее. Как если бы налетел сильный ветер. Он обнял Евдокию так, ровно от этого объятия зависела его жизнь. Так они и стояли, обнявшись, даря друг другу тепло.

– Ты вся дрожишь. Тебе холодно? – тихо спросил Енай.

– Да мне холодно, – тихо ответила Евдокия, понимая, что этот холод живет в её душе, и уже давно.

– Я провожу тебя.

Енай с трудом выпустил Евдокию из своих объятий. Но они, ровно сговорившись, стояли еще какое-то время друг против друга. Но потом Енай очнувшись, тихо проговорил.

– Пойдем, княгинюшка.

Как будто откуда-то из-за угла вернулся его полушутливый тон. Но взгляд был серьезным. Евдокия немного успокоилась. Её перестало знобить. Она непроизвольно отерла рукой слезы.

– Благодарю за помощь. Было очень скользко, и я упала.

Немного лжи. Но Енай ей не поверил. Он заметил, как красовались на гулянье Иван и Софья, выставляя напоказ свой будущий великолепный союз. И понимал, что без Истоми- на здесь не обошлось. Тем более, что тот не упускал ни одного предлога, чтобы обидеть, или как-то задеть Велигорову. Бравлин шел рядом с Евдокией, и каждый из них сначала думал о своем. Но по мере того, как проходило время, мысли их меняли направление. И когда Енай, подвел княгиню к её старенькой карете, то его накрыло тонким покрывалом из невидимых нитей, когда каждое движение Евдокии цепляло его маленькими крючоч- ками. Молодой мужчина помог ей сесть в карету, а сам вскочил на козлы рядом с куче- ром. Велигорова, сидя в карете, чувствовала присутствия Еная, и это утешало её. Ей, каза- лось, что кто-то в её душе, пытается зажечь лампадку для того чтобы наполнить темноту спасительным светом. Фейерверк заканчивался. Истомин сопровождал Софью, когда им встретился, ну конечно же, Крекшин. Иван хотел доказать своему другу, что он отлично справился с ролью жениха и пылкого воздыхателя. Но Софье все происходящее ужасно не нравилось. Её победа должна была выглядеть по-другому. Крекшин оценивающе, осмот рел пару. Сияющий болван и нимфа. Но при этом он точно осознал, что, проведя Сегорс- кую по запланированному кругу событий, получит эту женщину. И игра того стоила. Она возбуждала Димитрия до состояния горения в груди. Если бы он был драконом, то в момент такого возбуждения извергал бы из себя пламя. Но в его планы мог вмешаться Верейский. И это нужно было пресечь на корню.

– А что, вы не видели князя Андрея Верейского? – спросил вкрадчиво Крекшин, наблюдая за реакцией Софьи.

– Нет. Я его не видел, – произнес довольный Истомин.

А Софья молчала. Она смотрела на Крекшина и пыталась выдавить из себя улыбку, ей хо- телось скрыть, что Верейский и Велегорова застали их за поцелуем.

– Нет. Мы не видели князя, – Софья потупила взгляд.

– Ну что ж. В воскресенье будет маскированный бал. Государыня велела пригласить коме- диантов, что играли во дворце Натальи Алексеевны17. Говорят, они разучили некую пьесу «Комедия о Франтаписе, короле Эпирском, и Мирандоне, сыне его и о прочих». Я думаю, будет занятно. Я надеюсь вы придете.

Крекшин несколько похотливо посмотрел на Сегорскую.

– Государыня, хочет устроить на своем дворе комедийную храмину? – произнес Истомин с некоторым презрением, по той лишь причине, что считал актерство непристойным заняти- ем.

– Знаешь, Иван, молодые девицы любят подобные зрелища. Порадуй свою невесту, – Крекшин сделал акцент на слове «невеста». Истомин понял намек, но в первый раз за много лет, почувствовал некую неприязнь к своему лучшему другу. Иван вдруг поймал себя на мысли, что не хочет, чтобы Димитрий решал за него все и всегда. Крекшин не обратил на это никакого внимания, потому что смотрел на Софью, и прикидывал, сколько богатства она ему принесет. Когда, Крекшин пришел домой, он был весьма недоволен. Его небольшой деревянный домик смотрелся убого. Ну, нечего, брак с княжной Сегорс- кой должен разрешить это вопрос. Крекшину не терпелось получить то, о чем он так давно мечтал. В прихожей его встретила Марфа, служанка, которая хотела узнать, не надо ли чего хозяину.

– Неси мне трубку и табаку побольше, – прорычал Крекшин.

Он сел в старое потертое кресло, прикидывая, что надобно умерить свое нетерпение, и дождаться свадьбы княжны Сегорской и Истомина. Марфа принесла курительную трубку и положила на стол рядом с хозяином. Туда же кисет с табаком. Крекшин смерил недовольным взглядом служанку. Молодая женщина, может быть, и была некрасива, но имела в лице приятную свежесть и милый курносый носик. И потом она была влюблена в хозяина. А Димитрий знал об этом. Подумаешь невидаль, какая влюбленная служанка. Сколько таких? Можно было бы ожидать черствости и жестокости от этого человека, разрушавшегося ни одну жизнь доносами, но к Марфе он относился на удивление непло- хо. Работой не донимал, не придирался, платил исправно, давал денег к праздникам, отпу- скал погостить к родственникам, иногда покупал нехитрые подарки, и исправно пользова- лся её любовью к себе. Каждую неделю, обычно в понедельник, она навещала его спаль- ню. Но сегодня Крекшину хотелось оставить Марфу у себя, в нарушения заведенного порядка. Марфа все понимала быстрее, чем хозяин собирался ей сказать. Молодая женщи- на была довольно сообразительна. В свое время именно это качество привело бедную мещанку в служанки Крекшина, умная голова и рекомендация княгини Велигоровой. Которой Крекшин когда-то в виде язвительной усмешки высказал похвалу в том, что она должна знать толк в людях низшего сословия, потому что сама оттуда, и потому может найти любому господину хорошую прислугу. Велигорова промолчала, но привела Крек- шину Марфу, сказав, что она может стать хорошей служанкой для него. Прошло время. Да, Крекшин был доволен. Между тем сама Евдокия пригласила Еная зайти в свой дом, хотя было уже поздно. В небольшой комнате по просьбе княгини служанка накрыла на стол, и принесла две кружки горячего грога, хлеба и жаренную курицу.

– Угощайся, – тихо проговорила Евдокия.

Енай сидел за столом напротив княгини и пил горячий грог.

– Странный напиток, – Енай отпил половину.

– Да. Заморский. Его очень любил мой муж. Говорил, что это первое средство, если прод- рог, или сильно расстроен.

– Что ж тогда, выпьем еще.

Служанка зашла в комнату и подлила Бравлину грога из медного чайника. Ели молча, иногда встречаясь взглядами. Еная завораживал вид Евдокии в полутьме комнаты и вспо- лохах свечей. Все её движения, казались ему какими-то тягучими, словно для них требова- лось дополнительное количество сил. Евдокия же, видела, что мужчина захмелел, да и сама она была в каком-то тумане мыслей, чувств и грога.

– Княгинюшка, а ты любила своего мужа?– вдруг спросил Енай.

Евдокия вздрогнула от нежданного вопроса, который застал её врасплох. И чтобы отве- тить, ей пришлось сосредоточиться.

– Он был очень хорошим человеком, – помолчав, ответила Велигорова.

– И только?– мужчина поставил кружку.

– Я очень ему благодарна. И всегда буду молиться за его душу. Он был благородным чело- веком.

– Что ж пойду я, – заметно было, что Енай делал над собой изрядное усилие, и ему не хо-телось уходить.

– Я велю кучеру отвезти тебя, – Евдокии хотелось отплатить молодому мужчине благодарностью и заботой. И потом, его присутствие вызывало в ней теплые чувства зарождавшейся любви.

– Сделай милость.

Евдокия проводила гостя до двери. Бравлин, несмотря на хмель, бодро сел в карету.

– Не грусти, княгинюшка, – то ли в шутку, то ли в серьез заговорил Бравлин, – я вернусь к тебе, мне твой заморский напиток шибко по душе пришелся. Он вместо приворотного зелья. Вот выпил его, и уйти не могу. А коли остаться захочу? Прогонишь?

– Доброго гостя никто прогонять не станет, – уклончиво проговорила женщина.

Енаю такой ответ не понравился. Слишком холодно и спокойно.

– Трогай! – негромко крикнул он кучеру. – Прощевай, княгинюшка, скоро свидимся.

Евдокия смотрела, как уезжает карета, и чувствовала, что в её сердце есть место для этого человека, может со временем только для него одного. Но как выгнать оттуда Истомина? Она поежилась, и вошла в дом. После такого дня ей нужен был основательный отдых. Утром, когда Евдокия уже проснулась, и была готова пойти на встречу с отцом, служанка доложила, что к ней пришла Марфа.

– Марфа? – встретила вопросом её Евдокия. – Что-то случилось?

– Я полагаю, вам будет интересно прочесть, – Марфа протянула ей листок плотной бума- ги. Велигорова увидела, что подчерком Крекшина было написано «В Преображенскую канцелярию от верного подданного». Женщина быстро развернула лист, и пробежала гла- зами текст. Это был анонимный донос на Андрея Верейского.

– Мне велено это отнести до любого караульного поста.

– Зачем ему Верейский?

Марфа пожала плечами.

– Вчера он говорил, что скоро мы будет очень богаты. И, что он купит мне домик, мне и нашему байстрюку18 Мишеньке, который живет сейчас с моими родителями. Говорил, что даже если он жениться, то все равно будет приходить ко мне.

– Жениться? Крекшин? Он же весь мир презирает! – Евдокия была сильно удивлена.– Подожди, подожди. Он хочет жениться, а Верейский ему мешает? Но Андрей не имеет ни жены, ни невесты.

Марфа потупила взгляд, видно было, что она очень ревновала Димитрия.

– Я каждый день, барыня, плачу. Сяду так в уголок-то и тихо так плачу. Помогите, мне прошу. Помешайте ему жениться на княжне Софье Сегорской. Я все для вас сделаю, что велите.

Марфа смотрела на Велигорову преданным взглядом.

– Что-то, я не пойму тебя Марфа. Как же он может жениться на княжне Софье, если на ней возможно жениться Истомин? Об этом все говорят.

– Я не ведаю, барыня. Только можете мне верить, я правду говорю. Димитрий Осипович часто смеются над Иваном Васильевичем. Говорят, что он глупый болван, но ежели его правильно употребить, то пользу можно поиметь премногую. Истомин красивый и стат- ный мужчина на него любую княжну поймать можно. Помогите мне.

Велигорова понимала, что ей нужно все обдумать, и не спешить.

– Вот, что Марфа. Ты возьми это письмо, да спрячь. Подержи его у себя недельку, другую, а когда уже будет нельзя медлить, отдашь в караул, как велено. Только о том знак мне подай. А я меж тем временем, подумаю, как тебе помочь.

Марфа забрала письмо, поклонилась, и поспешила выполнять указания Евдокии. Велиго- рова же подошла к окну и долго всматривалась вдаль. Ей нужно было ехать к отцу, но она все медлила. Слова Марфы не шли из её головы. Одно было ясно, как белый день, Софья попала в планы Крекшина, а он своего не упустит, вцепиться как клещ. Для него люди это шахматные фигуры, а он всегда считал себя опытным игроком. Уже сидя в карете, Евдо- кия вспоминала виденный ею поцелуй Софьи и Ивана, и заново переживала свою боль, которая в какой-то момент стала отступать. К ней пришло понимание того, что в женитьбе Ивана не обошлось без Крекшина. Ей давно хотелось приструнить своего злейшего врага. А потому ей был нужен знатный и могущественный покровитель.

Дом генерал-адмирала, члена Верховного тайного совета графа Федора Матвеевича Апраксина начинал строиться в 1705 году еще архитектор Доменико Трезини из дерева. Этот дом со временем был перестроен и превращен в каменный дворец с легкой руки Жана Батиста Александра Леблона19. Впрочем, сдержанный стиль Леблона не устроил Апраксина, который, с помощью другого архитектора Федора Васильева добавил в облик своего каменного дворца третий этаж, и более помпезный фасад. Велигорова вошла в отцовский дворец с черного входа. Как давно она не была здесь. В память сразу вкралось воспоминание о том, как она с матерью приехала сюда из Воронежа. Как любила играть в укромных уголках дома, и пряталась от знатных гостей. Как познакомилась с Истоминым. Прошло столько лет, а она так и не смогла забыть их первую встречу. Звуки музыки, красивый юноша с точеными изящными чертами лица и этот проникновенный взгляд серых глаз, которым он смотрел, как ей казалось, прямо в её сердце. И нынешний Исто- мин ей безразличен, а того прежнего она не в силах забыть. Велигорову окликнул слуга.

– Пойдемте со мной, хозяин вас ожидает.

Княгиня шла за слугой и про себя отмечала, что дворцовое убранство сильно изменилось со времен её юности, стало более богатым и нарочито ярким. Кабинет Апраксина встретил её отменным убранством, удобным дубовым столом и креслами с резными ручками.

– Guten Tag20! Проходи, садись, – Апраксин указал дочери на стул с обитым кожей сидени- ем.

– Как тебе мой дом? Ты давно здесь не была. Нравятся тебе мои труды?

– Красиво.

Велигорова немного нервничала. Она не знала, что ей ждать от этого разговора.

– Да я добился от этих несносных архитекторов нужных результатов. Как ты живешь?

– У меня все хорошо, – неуверенно произнесла Дуня.

– Помнишь, тогда, – словно оправдываясь, – когда я стал членом следственной комиссии по делу царевича Алексея, моё положение было не простым. Мой брат Петр был аресто- ван, лишен имения за пособничество в побеге царевича за границу. Я много приложил сил для того, чтобы его оправдали. А потому, я не мог вмешаться в расследовании причаст- ности твоего мужа к заговору.

Евдокия знала про обвинения, которые были выдвинуты против её дяди Петра Матвееви- ча, но вспомнив пережитое, не смогла сдержать слез.

– Мы Апраксины, верой и правдой служили и служим Петру Великому, и его жене нашей императрице, и не забываем, что не просто выполняем свой долг, но и в родстве состоим. А ты забываешь, что моя сестра Марфа Матвеевна была женой царя Федора Алексеевича, брата нашего любимого почившего государя. И мы не можем иметь дело с заговорщи- ками.

Евдокия, потупив взгляд, смахивала слезы, которые текли по её щекам. Да, она все пони- мала умом, а сердце мучилось от беззащитности. Хотя за последние годы она заставила себя принять все, как есть. Апраксин посмотрел на дочь, и сердце война немного смягчи- лось. Сейчас его роду ничего не угрожало. Матушка императрица к нему милостива, да и Меньшиков опять же, и он может себе позволить то, что не делал все эти годы. Он может вспомнить о своей дочери, прижитой в Воронеже.

– Что ж, не плачь. Я решил позаботиться о твоей судьбе. Я дам тебе денег для покупки имения.

Евдокия подняла на отца удивленный взгляд.

– Можешь не благодарить. И мне нужно, чтобы ты докладывала мне, что происходит в вашей канцелярии. За то будешь получать еще по 150 целковых в год. Особливо меня интересуют доносы от разного люда о том, что супротив нашей матушки государыни и светлейшего князя замышляется, и я хочу знать, насколько усерден в своих обязанностях Екиманов, а также как часто он сообщается с московским управляющим – советником Казариновым, и по каким вопросам.

– Вас интересует Екиманов? – Евдокия была искренне удивлена.

Апраксин встал из-за стола и прошелся по кабинету.

– На него поступил донос. Пишут, что он к своим обязанностям относится без особого усердия, к делам государевым ленив, докладные записки о первом допросе, взятых под стражу, а также доклады о состоянии дел первому относит не своему начальнику Ромода- новскому, а генерал – полицмейстеру Девиеру.

Имя Девиера было произнесено Федором Матвеевичем с особой интонацией, говорящей о порицании данного действия.

– Да и потом, две недели назад, ко мне приходил Пётр Никифорович Крёкшин, и нижайше просил хорошую должность для своего родственника, говорил, что тот верой и правдой, не щадя живота своего служил в Тайной канцелярии.

Велировой захотелось воскликнуть: «Да ну!» Но она промолчала.

– Вот я и подумал. Что если Екиманов Семен Андреевич может и уступить свое место тому, кто лучше него служить будет. Я уж с Ромадановским переговорю. Поэтому, я жду от тебя вестей. Между прочим, на днях мне шепнули, что твоими трудами довольны. Толк в осведомительном деле имеешь. Всю без разбора информацию не докладываешь, имеешь понимание, в том, что важно. Ступай. Жду тебя с докладом через две недели, тогда и деньги велю выдать.

Велигорова поклонилась и вышла из кабинета в смятении. Это была какая-то шахматная партия. И Крекшин сполна использовал возможности сделать ход конем. Вероятно, следующий ход за ней. Жизнь не оставляла её в покое, а молодой город баловал развлече- ниями. Скоро наступило воскресенье. Маскированный бал был задуман масштабно. На поляне перед летним дворцом Екатерины Первый, на самом удобном месте Потешного поля21 были устроены выкрашенные в красный цвет деревянные ворота по типу арки, по обеим сторонам которых, стояли лакеи в масках-домино и били в литавры. Гости прохо- дили в ворота и попадали в импровизированный театр, где перед сценой в центре в креслах под балдахином сидели Екатерина Первая по левую сторону от неё фаворит Левенвольд Рейгольд Густав, по другою сторону Меньшиков Александр Данилович с своей женой Дарьей Михайловной, герцог Голштинский Карл Фридрих и с женой Анной Петровной. Рядом с Рейгольдом Густавом уселся раздраженный чем-то барон Остерман. Где-то были растравлены стулья, где-то сбиты лавки. Предполагалось, что места хватит большинству приглашенных, коих было очень много. Не только дворяне, но и купеческое сословие могло покрасоваться своими богатыми нарядами. Ожидалось зрелищное преста- вление, и мало кто проигнорировал приглашение на комедию и маскированный бал. Неожиданно для себя довольный Крекшин, который следовал за своим дядей Петром Никифоровичем, столкнулся с не менее довольным князем Верейским. Первая мысль, которая пришла в его голову: «Он еще на свободе». Димитрию пришлось поздороваться с Андреем, и сделать вид, что он очень рад этой встрече. Верейский не слишком-то купился на лицемерную улыбку Крекшина, и поспешил уйти. Он торопился к Волконской Агра- фене Петровне, которая обещала представить его канцлеру Головкину Гавриилу Ивано- вичу. Подходя к Волконской, Андрей обратил внимание на Евдокию, которая в первый раз в своей жизни получило место рядом с Апраксиными. Они все сидели недалеко от императрицы. Граф Федор Матвеевич Апраксин рядом со своим родным братом Петром, затем его сын Алексей Петрович, далее беременная Елена Александровна со своим мужем Нарышкиным Александром Львовичем. Далее Елена Петровна и её муж Яков Алексеевич Голицын. Где-то рядом с ними сидел граф Андрей Матвеевич Апраксин. Евдокия находилась позади всех Апраксиных рядом с Варварой Михайловной, которая пожелала составить ей компанию. Енай расположился поодаль рядом с князем Козловским Алексеем Семеновичем и его сыном Семеном. Когда большинство расселось по своим местам, вошли Софьи и Иван. Софья победоносно осмотрела комедийную храмину под открытым небом и осталась под впечатлением. Сколь величественно и пышно было зрели- ще. Андрей Верейский тоже обратил внимание на Софью. Он в первый раз посмотрел на неё глазами мужчины. Сегорская была настолько хороша в этом бирюзовом платье с золотым шитьем, что Андрей на минуту погрузился в томное созерцание этой красоты и грации. Пока Истомин вел невесту за слугой, который указывал им свободные места, Софья ощутила на себе через сотни восхищенных и завистливых взглядов, но только один был так нужен ей. Это был взгляд Верейского. Сердце Сегорской сильно забилось, и радость ласковым крылом коснулась её души. Это был миг, который подарил ей надежду на взаимность. Ей хотелось улыбнуться, но присутствие жениха мешало этому. Истомин что-то говорил, но Софья не слушала его, она как кукла механически плюхнулась на лавку. Ей нужно было смотреть вперед, а так хотелось повернуть голову. Истомин удивленно поглядел на невесту, но так ничего и не понял. Он тоже сел, и огляделся. Ему льстило то, что их приход не прошел незамеченным, даже среди такого количества людей. Определенно, это было триумфальное появление на публике. Ну, и где же Крекшин? Ко- медия вот – вот начнется, а его нигде не видно. Княжна Сегорская замерла, как маленькая птичка на ветке, вот бы крылышками взмахнуть и улететь к Андрею. Софья украдкой посмотрела на Ивана, тот кого-то высматривал среди присутствующих. Верейского приве- ла в чувства Аграфена Петровна.

– Ух уж эта Софья. Скоро у неё свадьба с Истоминым. Многие смеются за спиной Ивана. Софья не для него. У неё много тайных воздыхателей, которые не оставят её в покое и по-

сле свадьбы.

Андрей с интересом посмотрел на напудренное лицо фрейлины государыни, эта толк в сплетнях знает, женщина начитанная, умная и родовитая, урожденная Бестужева-Рюмина. Но, как же хороша эта Сегорская! Неужели он тоже хочет стать её тайным воздыхателем?

Наконец, под бой литавров и барабанов, на сцену выскочил веселый парень, ряженный Бахусом, и громким голосом прокричал.

– Комедия о Франтаписе, короле Эпирском, и Мирандоне, сыне его и о прочих! Сцена первая! Король, Оттонияс и Мирандон!

На импровизированную сцену вышли три мужчины, одетые в замысловатые одежды напо- добие туник. Юркий мальчик вытащил на сцену кресло, которое, видимо, должно было изображать трон. Один из комедиантов уселся на него и заговорил первым.

– Оттонияс! Посол нашим потчеванием доволен ли был и как он держался?

– Милостивый король! Я такого подобного не видел, токмо о том жаловался, сице де он на нашем Эпирском дворе милостью награжден, яко никогда ему, ни король его не мог воздать.

– То мне любо чрез послы потентати честь принимают. Не радостию я бы слышал, что Родейскому королю какая противность приключилася, когда бо Критские войска на нас на воде и на земле напали, тогда он нам своею силою помог. Сия, оставляя, иное что есть, еже сердце мое ноет и сокрушает?

После неловкой паузы, будто комедиант забыл слова, вступил третий участник сцены.

– Что-то есть, еже отца моего сердце крушит, а мне еще неизвестно? Прошу ваше Величество открой мне сия, мя бо научили Енеас и Енаниус, которые отцов своих из пожара на своих плечах выносили, не меньше того от Мирандона сказано будет.

Между тем, Крекшин, которого высматривал Истомин, сидел с дядей, со стороны Толстых, но таким образом, чтобы можно было уйти с представления без помехи. Чем он и воспользовался, когда увидел некого знакомца. Этот уход, и заметил Енай, который давно обратил внимание на Крекшина. Он тихо выбрался со своего места, и незамеченным последовал за Димитрием.

– Что там у тебя?

Бравлин понял, что разговор уже начался, и бесшумно подобрался поближе, спрятавшись за высокий куст.

– Княгиня Велигорова была приглашена на аудиенцию к Апраксину.

– К Федору Матвеевичу?

– Да. Имела продолжительную беседу с отцом. Поговаривают, получила покровительство его и отеческую помощь.

– О чем говорили?

– Не ведаю. Мне помешали, я не успел дослушать.

– Не нравится мне все это, – проговорил Крекшин,– выведай мне, о чем они говорили. Я хорошо заплачу.

Мужичок поклонился и поспешил скрыться из вида.

– Мешает она мне, ух как мешает. И вот тебе, пешка, а поди ж ты её, –проговорил себе под нос Димитрий. Крекшин пошел медленно на свое место, и первое на что он обратил вни- мание, когда вернулся в комедийную хоромину под открытым небом, были Апраксины, и позади них сидела Велигорова. Как он раньше это не заметил? Бравлин долго смотрел в след уходящему Крекшину. Он понимал, что Димитрий враг, который бьет обычно только исподтишка да в спину, и ядовитой хитрости в нем предостаточно. Между тем Евдокия внимательно смотрела на сцену, где комедиантка, заламывая руки, громким голосом произносила очередную порцию речей.

– О какую радость душа моя слышит! Повелено ему со мною говорить. Он тот час мне любовь свою объявил, яко хочет в жены меня взять. Какая бы такому отказала, иже речь от Аполла учился? Тому честь надлежит, иже жизнь свою и любовь мне дает. Мы клятвою обвязались, запись наполнена словами о любви, написано, и тысячью лобзаний скреплено. Он обещался снова ко мне возвратиться.

Мысли Евдокии плавно с текста комедиантки углубились в прошлое. И вспомнился ей Фёдор. Иван познакомил их на улице, рядом с Торжественной аустерией четырех фрега- тов, куда девушка любила приходить из любопытства. Он был серьезен, но глядя на юную Дуню, его лицо украсила приятная улыбка. Федор тогда еще укорил Ивана за то, что аус- терия не место для юной девушки. На что Истомин ответил колкой шуткой. Из задумчи- вости Велигорову вывел, вышедший на сцену парень, игравший Родемана.

– Все по моему желанию вершиться, по воле моей фортуна действует, аки бога, мя послу- шает. Пастерица мне любовь свою дала, и искусил, обещалася до дня здесь быть. Се тут ю обретаю. Приди ангел мой в руце мои.

Девушка на сцене подошла поближе к Родамену, и проникновенно заговорила.

– Радостею тя, моего драгоценного осязаю. Слышете, соловей весело нашему супружеству поет, богини радуются о нашей любви, они нас благословят и вся благая желати будут.

– Амена, ангел мой.

Пока длилось представление, многие важные персоны обсудили друг с другом насущные вопросы и сплетни. А Софья тихо сидела, и глядя на сцену, думала о том, что её планы на Андрея могут принести в её жизнь новые интересные события. Ах, только бы он позволил своей любви к ней воплотиться в жизнь. Возможно, скоро у неё свадьба, они с Иваном еще не говорили об этом. Но зачем она спешит? Софья впервые задумалась. Все происходило слишком быстро, и казалось, именно это, потакало её тщеславию. Ведь она до сих пор, упивается своей победой. Но может быть остановиться и подумать? Иван очень хорош собой. Такой красивый мужчина! Он прекрасный трофей для княжны Сегор- ской. Но правильно ли она поступает? Княжна вполне осознавала, что испытывает к Ива- ну отнюдь не любовь. Скорее эти чувства были связаны с гордыней. Сегорской очень льстило, что такой красивый мужчина выбрал себе в жены её, нравилось, что все вокруг обращали внимание на них, и завидовали их блестящей паре. Когда Софья в очередной раз понимала, что дамы и девицы засматривались на Ивана, а шла с ним она, это чувство кружило ей голову. С Верейским все было по-другому. Княжна была влюблена в него. Сегорская улыбнулась своим мыслям об Андрее. В это время Истомин увидел своего друга. Тот приветственно помахал ему рукой. Иван приободрился и успокоился. И в эту минуту понял, что ему неуютно рядом с невестой, если нет Крекшина. Истомин исподволь посмотрел на будущую жену. Она довольна. Чему-то слегка улыбаются её губы. Да. Она красива, но он… Истомин остановил свои мысли. Потом подумал, что Сегорская прекрас- ная партия, богатая, знатная, красивая, прекрасно сложена, но он… Он, ох как не просто ему, Истомину думать о том, что он её не любит, и не хочет себе в жены. Впрочем, Иван уже давно, не так чувствителен, особенно, после того, как предал своего друг. В таких раздумьях мужчина провел все время, пока шло представление. Приглашенные гости подустали от театральных действий, перемежавшихся боем литавр и барабанов. Когда начиналась и заканчивалась каждая сцена, иных зрителей эти звуки даже будили, но государыня была довольна. Когда, наконец, все стихло, то все с удовольствием покинули свои места, и поспешили к столам, заставленным разными съестными закусками. Истомин так быстро устремился к Димитрию, что напрочь, позабыл о невесте. Софья же поняла, это как намек фортуны, что у неё может все получится, и без промедления, затерявшись в толпе, она отправилась искать Верейского. Но вместо Андрея ей встретился Лецкий в костюме шкипера.

– О, Софья Павловна!

– Алексей Семенович, давно не видела вас, – проговорила Сегорская, слегка разочаровано.

– Как вам мой наряд? Вы слышали про Мольера? Знаете, его Le médécin malgré lui22, преза- нятная вещь, мне подарили эту пьесу, когда я был заграницей.

– Мне стыдно признаться, но я не люблю читать, впрочем, как и вышивать. Это так скуч- но! Книги мне читает моя тетушка. Ей занятно, а я думаю, что для младых девиц есть более важные занятия. Не находите? – Софья лукаво улыбнулась, пытаясь спровоцировать разговор о любовных приключениях.

– Понимаю. Я слышал вы выходите замуж за Истомина.

Сегорская скривила слегка недовольную гримасу.

– Да. Все говорят, что мы блестящая пара, – похвасталась княжна.

– Вы и Истомин. Как вам будет угодно, Софья Павловна, но он не тот человек, за которого себя выдает. Остерегитесь.

–Неужели?– Софья чувствовала, что хочет слегка пофлиртовать с Лецким. – Верно, вы себя бы хотели видеть на его месте?

– О, нет, Софья Павловна. Не поймите меня превратно. Я лишь хочу вас предупредить. Лецкий поклонился, и увидев, что приближаются Крекшин и Истомин, поспешил уйти.

– Опять этот заморыш, – Иван был не доволен, увидев князя Лецкого, – Софья там начина- ются танцы. Императрица хочет танцевать, и потому она повелела музыкантам играть польский танец. Димитрий Осипович прекрасно танцует. Не желаешь составить ему партию?

Крекшин наблюдал за тем, как реагирует на слова жениха Сегорская. Софья оценивающе посмотрела на Димитрия, как если бы видела его в первый раз.

– А я и не знала, что ваш друг умеет хорошо танцевать.

– Да. Димитрий Осипович имеет много скрытых талантов, – Иван внутренне усмехнулся с каким-то особенным глубинным злорадством.

– Хорошо. Я согласна, – сказав это, Сегорская, моментально оказалась под какой-то непри- ятной давящей властью, с которой Крекшин посмотрел на Софью.

– Окажите мне такую честь, – проговорил Димитрий, поклонившись.

Крекшин был так увлечен игрой, что не заметил, как за ним издали внимательно наблюда- ла Евдокия, рядом с которой стоял Лецкий.

– Что ты думаешь обо всем этом? – тихо спросила Велигорова.

– Я думаю, Иван в этой истории лишь пешка. Красивая, манкая, но пешка.

– Он написал донос на Андрея. Марфа говорит, что из-за Софьи.

– На Верейского, а он здесь причем?

– Пока не ведаю. Но Крекшин ничего не делает просто так или по ошибке.

– Как подумаю, что, если бы не ты. Не государевой службы и не Петербурга мне бы не видать. Век тебе благодарен буду. Ты скажешь Андрею про донос?

– Не знаю. Андрей горяч и честолюбив. Грезит разными прожектами, и хочет получить место при дворе, но не государыни иноземки, а русского царя. Сам знаешь, сколько дворянских родов мечтает изгнать из страны или казнить Петровских последышей.

Лецкий, выслушав Велигорову, пошел танцевать, а Евдокия хотела разыскать Варвару Михайловну, но Истомин её опередил. Он словно специально, решил пройти мимо Евдо- кии. Княгиня вздрогнула, от прикосновения. Это Иван как будто случайно коснулся её руки. Истомин с вызовом посмотрел на молодую женщину.

– Княгиня, и вы здесь? – начал с наигранной дерзостью Иван.– Я полагаю, вас позвали из жалости?

– А вас, верно, пригласили по протекции Крекшина? Сами вы комедий не любите?

– Он мой друг!– с гордостью проговорил Иван.

– И потому сейчас он танцует с вашей невестой. Быть может, он и жениться на ней вместо вас, – Евдокии стало весело. Выражение лица Истомина было преуморительным. В нем читалось желание быть дерзким, но глаза выдавали растерянность.

Рядом прошел слуга с подносом тминной водки, Иван остановил его и выпил залпом два небольших стакана в подряд. Велигорова с удивлением смотрела на это действо.

– Что с вами, Иван Васильевич?

Слуга отошел. Иван тряхнул головой, и посмотрел куда-то вдаль.

– Ничего-то вы княгиня не ведаете. Крекшин мне жизнь спас, от государева гнева уберег. Мне ли не быть ему благодарным.

Иван подсознательно ждал от Евдокии одобрения своих слов. Евдокия давно не видела та- ким Ивана. «Погубит он тебя!» – хотелось сказать ей. Но она промолчала. Ситуацию спасла Арсеньева, она подошла к Велигоровой, что заставило Истомина уйти. «Где мы Дуня? Где? Мне идти к тебе всё одно, что стоять на месте, а звать тебя, что молчать. Не кому встретить, и не кому отозваться», – подумал Истомин, уходя, и чувствуя, как его руку обожгло воспоминанием о доносе, написанном на друга. Истомин, не теряя времени, разыскал свою невесту, танцующую с Крекшиным. В это момент, когда Иван наблюдал за танцами, которые были в самом разгаре, к нему подошел Нарышкин.

– Что с тобой, мой друг? – спросил он Ивана. – Ты бледен и хмур.

– Я хочу назначить дату свадьбы после окончания Петровского поста. И приглашаю тебя с женой.

– А ты уверен, что поступаешь правильно? При дворе болтают, что Софья девица хоть и знатная, но дома сидеть не будет. Сам Левенвольд спрашивал у меня о ней за бильярдным столом. Говорил, что хотел бы познакомиться, просил посодействовать. Кто знает, может она дала повод так о ней говорить.

– Вздор. Ты что не знаешь нашего доблестного фаворита государыни. С тех пор, как он познакомился с Эрнстом Бироном, он сам может дать повод говорить о нем. Хотя он умеет ловко выходить из запутанных ситуаций. И потом он корыстен, никто кроме матуш- ки государыни не даст ему большей выгоды, а Софья может стать для него только игруш- кой. Я не думаю, что мою невесту прельстила бы такая участь, впрочем, как и любую другую женщину.

– О! Похвально, Иван. Ты защищаешь честь своей будущей жены. Но позволь тебе возра- зить. Не придется ли моему другу делать это слишком часто?

Иван вздохнул.

– Я полагаю, что все это сплетни. И мне не нравиться, что ты в этом участвуешь.

– Хорошо. Жди меня. Я приду на твою свадьбу с Сегорской, – проговорил Нарышкин сни- сходительно.

В этот момент разгоряченные танцами, Крекшин и Софья подошли к Истомину и Нары- шкину. Видно было, что беспечная девушка была довольна. Ей всегда нравились танцы. Дмитрий же смотрел на княжну и думал о том, что надо спросить у Марфы, отнесла ли она донос на Андрея. Верейский не должен был стать непредвиденной помехой в его пла- не. Возможно, Софья только кокетничала с Андреем, но Крекшину хотелось бы обезопа- сить себя по всем направлениям, и потому даже заключение Верейского могло стать важ- ным пунктом для его победы.

– Ну что Иван, представь меня твоей невесте.

– Софья Павловна, хочу представить тебе действительного тайного советника Нарышкина Александра Львовича.

– Поздравляю, вас Софья Павловна с предстоящей свадьбой. Иван Васильевич пригласил меня. И я принял приглашение.

– Свадьбу, – удивилась княжна. – Но мы еще…Я весьма вам благодарна.

Софья постаралась улыбнуться максимально эффектно.

Нарышкин с любопытством смотрел то на Софью, то на Димитрия, то на Ивана. То ли еще будет. Несмотря на то, что официального сватовства не было, свадьба Истомина и Сегорс- кой состоялась сразу после Петровского поста. Тётушка Софью согласилась сразу же, как узнала. Ей хотелось, чтобы молодая девушка поскорее вышла замуж. Истомин ради такого случая расстарался, свадьба получилась достаточно пышная. Молодожены медленно выходили из церкви. Чиновные и великосветские особы блистали камзолами и нарядами, но невесту никто не мог затмить. Она ослепляла. Софья улыбалась. Это был первый её триумф. Она теперь великосветская особа, замужняя женщина и задаст фору всем. Ей не хотелось всматриваться в лица приглашённых, пусть завидуют. Но одно лицо она все же увидела, вернее, почувствовала. Это был взгляд князя Верейского. Улыбка застыла на ли- це Софьи неестественной гримасой. Истомин стоял рядом, но она почувствовала внеза- пное безразличие к нему, стойкое и неотвратимое. Неужели Андрей отвергнет её? Верейс- кий, как завороженный, смотрел на молодоженов, размышляя о том, хотел ли бы он видеть себя на месте мужа юной Сегорской. Софья могла вызывать очень сильные эмоции у любого молодого мужчины, но хотел ли он быть среди этой толпы томных воздыха- телей. Верейский был горд, и ему не нравилось, что княжна могла видеть в нем всего лишь очередной трофей своей молодости и красоты. Ему, человеку, который грезил о политической карьере, нужна была рядом надежная женщина, возможно, такая как Вели- горова. С которой он мог бы достигать своих целей, и в которой был бы уверен. Его карье- рные амбиции были достаточно высоки, но более всего прочего он хотел бы видеть на троне не иноземцев, а законного русского наследника. Андрей посмотрел, как провожае- мые гостями и случайными зеваками, молодые сели карету, и поспешил по своим делам. Его не интересовала интрижка с Сегорской, несмотря на то, что эта женщина сильно волновала его чувства своей яркой красотой. Молодоженов ждали в доме Сегорской, туда же были приглашены и гости. Софья Павловна была немного расстроена. Ей казалось, что теперь князь Верейский может её отвергнуть. И потому поздравления и похвалы в адрес молодоженов Софья не слушала. Иван тоже был не слишком доволен, но рядом с ним сидел Крекшин, который тихо говорил ему, что молодая Истомина прекрасно смотреться со своим мужем. Застолье было богатое, множество блюд и серебряных приборов. Иван посмотрел на свою молоденькую жену. Может и вправду это прекрасная партия для него. Софья тоже взглянула на своего мужа, и механически улыбнулась, думая об Андрее. За столом грусть и вовсе сжала сердце новобрачной стальным обручем. Вдруг Варвара Михайловна Арсеньева, которая пошла на прием из любопытства, громко проговорила, обращаясь к соседке по застолью.

– А помнишь, как Пётр устроил потешную свадьбу карлика с карлицей? Карлицу – то зва- ли Софьей.

– Вот-вот и я про то, а ведь она вдовой скоро стала.

Присутствующие недоумённо покосились на Арсеньеву. Прасковья Тихоновна чуть не поперхнулась, Истомин, услышав эти слова, усмехнулся, а Софья непонимающе посмот- рела на женщину. Сама же Арсеньева вдруг замолчала, состроив невинное лицо. Нарыш- кин, видя всеобщее замешательство, решил спасать положение. Он встал, налил себе вина, и поднял кубок.

– Виват Великому Петру, виват государыни нашей Екатерине Алексеевне!

Все гости поднялись и выпили. И в этом праздничном порыве Софья обратила внимание на цепкий взгляд Крекшина, который властно смотрел на неё, словно на куклу. Новобрач- ной стало не по себе. Софья почувствовала, сильное головокружение, она хотела встать, чтобы подойти к открытому окну, и вдохнуть свежего воздуха, но поднимаясь из-за стола, упала, теряя сознание. Вечером, после скандальной свадьбы, Крекшин лежал в постели и курил трубку. Из-под одеяла в холщовой рубахе, выскользнула Марфа, накинув на плечи вязанный шерстяной платок, и хотела уйти. Она терпеть не могла запах табака.

– Ох, уж эти женщины! – протянул, выдувая клубы дыма, Димитрий. – Представляешь, упасть в обморок из-за каких-то слов.

– Бедная, княжна. Мне жаль её. А что Иван Васильевич?

– Иван был растерян. Этот красивый дурень, всегда растерян в самый ответственный мо- мент. К счастью, Софья быстро пришла в себя. Но гости, посчитали не приличным доку- чать молодым при таких обстоятельствах, все поспешили уйти после трех тостов. Музы- кантам даже не пришлось играть, танцев не случилось.

Марфа посмотрела на довольного Крекшина.

– И ты рад?

– Что ты в этом понимаешь! Скоро мы будем жить очень богато. Я куплю себе новый дом, и карету на выезд. Да и тебе новых платьев и нашему сыну обновок. Место Екиманова будет моим. Принеси-ка мне лучше расхожего кваса. Так значит, ты отнесла письмо, которое я просил?

– Да, – голос Марфы доносился из соседней крохотной комнаты.

– Превосходно! Что ж и мы продолжим Комедию о Франтаписе, короле Эпирском, и Ми- рандоне, сыне его и о прочих. Сцена вторая.

Марфа принесла глиняную кружку и кувшин с квасом.

– А знаешь, что, я благодарен Велигоровой, что она привела тебя ко мне. Ты гораздо кра- сивее, чем Софья, – Крекшин сел, двигая подушку для удобства.

Женщина, чуть не уронила кувшин от удивления, подавая хозяину напиток.

– И поскольку, она получила покровительство своего отца. А Истомин теперь женат. Воз- можно, я смогу посмотреть на нашу с ней давнюю вражду с другой стороны. Мне нужно подумать.

Димитрий загадочно посмотрел на Марфу.

– Да. Ты гораздо милее княжны. Но мне нужно будет на время забыть об этом. Знаешь, да- же первую жену Петра постригли в монастырь. И Петр женился во второй раз, – Крекшин протянул руку за глиняной кружкой, и отпил. – Помни об этом, Марфа. И о том, что мы будем богаты.

Женщина подлила кваса в кружку Димитрию.

– И вот еще что. Там на столе письмо. Утром отнесешь его Софье, и передашь ей, но так, чтобы Истомин этого не видел. Мы преусердно продолжим Комедию о Франтаписе, коро- ле Эпирском, и Мирандоне, сыне его и о прочих.

Марфа подошла к столу, забрав письмо, ушла. Толи еще будет. Утром, Марфа еле успела подбежать к карете Велигоровой, которая уже отъезжала.

– Барыня. Барыня, подождите.

Карета остановилась, и Марфа подошла к открывающейся двери.

– Опять Крекшин? – спросила Евдокия.

– Да барыня. Я ничего не понимаю, но мне велено отнести это письмо Софье.

Женщина подала Евдокии свернутую бумагу.

– Что это?

Княгиня принялась читать, и её взгляд изменился на изрядно удивленный.

– И это написал Крекшин?

– Я думаю, да. Три дня назад ему принесли какие-то бумаги, за которые он заплатил пять целковых.

– И ты отдашь это Софье Истоминой? – уточнила Евдокия.

– Да мне так велено.

– Хорошо. Неси. Крекшин подозревает, что ты ходишь ко мне?

– Может быть. Но за мной не следили. Он лишь сказал, что я красивее Софьи.

– Что ж неси это новобрачной. И нечего не бойся.

Евдокия захлопнула дверь и карета тронулась. Что же задумал Крекшин? А на дворе было уже 23 июля. Время после свадьбы для Софьи прошло как-то незаметно. Молодые стали жить в доме Сегорской, поскольку у Истомина не было своего жилья в Петербурге, а на его съемную квартиру Софья не пошла. Истомин приживался к новому дому с трудом, он уходил из него часто и под любым предлогом. Но Софья не обращала на это внимание. Все её помыслы были обращены к Верейскому, с которым у нее был бурный роман в письмах. Эти письма каждое утро приносила ей молодая служанка, забирая ответы. Одно удивляла Истомину. Почему Андрей не ищет с ней тайной встречи? Пусть даже теперь она и замужняя женщина. О, если бы только он решился на это. Она бы бросила все и приняла его предложение. Софья хотела найти повод поговорить с Верейским. Ведь в письмах он так пылко говорил ей о своих чувствах. Женщина на минуту задумалась. А что если и он полностью будет в её власти, как и Истомин. Будет ли она так упиваться своими чувствами? Молоденькая женщина не знала ответа, но не законченность этой истории будоражило её чувственное воображение. Софья слезла с подоконника, и, кутаясь в платок, подошла к камину. Июльский день был прохладным. У камина, смотря на огонь, сидел Иван. Сегодня он остался дома, но молодая жена осталась безучастной к его присут- ствию. Истомин тоже был весь в своих мыслях. Его глаза с тоской следили за пламенем. Ему грезились пугливые задумчивые деревья и ручей, в котором отражалось лицо Дуни.

– Завтра вечером, нас пригласил к себе Нарышкин. Сказал, будет весело. В честь госуда- рыни устраиваются танцы, как она любит. Да и сын у него родился, тоже Александром назвали. Я принял предложение, – вдруг заговорил Иван. Истомина обрадовалась, и посмотрела на мужа.

– Это прекрасно, ведь ты знаешь, что я очень люблю танцы. А много ли приглашенных? Софья подошла к мужу поближе, словно желая рассмотреть в нем что-то особенное.

– Много. Ты кого-то хочешь увидеть?

– Да нет, – Истомина опустила взгляд. – Мне просто интересно.

– О тебе в приватных беседах часто спрашивает Левенвольде. Мне говорили, что он хочет быть представлен тебе.

Софья была польщена. Сам фаворит государыни, да еще такой красавчик. Может быть когда-нибудь, она подумает об этом. Но сейчас она увлечена Верейским.

– Но говорят, он болен. И его не будет на этой ассамблее,– продолжил Истомин.

– Мне приятно только твое общество. И мне не нужен любимец государыни, – ответила сладким голосом Софья, которая ничуть не притворялась, просто считала, что жена долж- на говорить приятности своему мужу, только по той причине, что он её трофей. А с трофе- ев нужно смахивать пыль и смазывать их маслом, чтобы блестели. А Истомин из трофеев был первым, и таким красивым. Иван отстранился от жены, которая попыталась его обнять и прижаться к нему, и ушел. Софья осмотрела комнату. Могла ли она когда-то давно, вдали от Санкт-Петербурга подумать о том, что её жизнь так удачно сложиться, что в ней будет столько красок и ярких эмоций. Левенвольд тоже не плохо бы смотрелся в этом списке трофеев её красоты. Хотя, конечно, такое приключение опасно из-за гнева государыни. Но Андрей, он особенный. И если Истомин нужен для брака, то Верейский для страсти и фейерверков.

Александр Львович Нарышкин, ставший почти одновременно, отцом и президентом Коммерц-коллегии хотел устроить пышное торжество. Сама Екатерина первая обещалась быть, и хозяин желал порадовать свою государыню, которая так любила развлечения. Потому было решено устроить гуляния в Летнем саду, со многими шумными фейер- верками, музыкой и столами с различными закусками. Гостей было много, все они были приглашены с помощью талантливых ряженных слуг, которые как было заведено еще при Петре Первом, приходили в дом будущего гостя и произносили заученное приглашение от имени Нарышкина. Енай Бравлин стоял рядом со своим учеником. Парень был очень своенравный и упрямый, и не захотел без своего учителя идти на этот праздник. Мужчина занял удобную позицию, которая позволяла ему наблюдать за тем, как прибы- вают гости. Из разговоров в доме Апраксина, ему было известно, что Евдокия тоже будет. Но ожидание затягивалось. Почти все Апраксины приехали первыми. Потом прибыла Екатерина Первая в сопровождении фрейлин и Меньшикова. К удивлению, Еная был приглашен и Дивиер. Это был очевидный вызов Александру Даниловичу. Неужели, Нарышкин хочет открытого конфликта со светлейшим князем? Или он просто дразнит зазнавшегося вельможу. Но Меньшиков сделал вид, что не заметил генерал – полицмейстера и свою сестру. Это наблюдение позабавило Бравлина. Тем временем, Алексей корчил рожицы, всем кто на него смотрел. Кого-то это веселило, кого-то оскорбляло. Енай попытался приструнить ученика. Тот на время успокоился. Истомин и Софья зашли одними из последних, но на этот раз их появление было незамеченным никем кроме Еная. Гости были рассажены за столы, Бравлин тоже поспешил занять свое место, увлекая за собой ученика. Началось застолье. Первым Нарышкина с рождением первенца от имени Екатерины Первой поздравил князь Меньшиков, преподнес в подарок новорожденному мальчику золотую табакерку, украшенную изумрудами и портретом Петра Первого. Нарышкин поблагодарил, и просил государыню быть крестной его сына. Екатерина в знак согласия кивала головой. Между тем Софья, как могла, разглядывала присутствующих, пытаясь высмотреть князя Верейского. Но его нигде не было. Это обстоятельство очень расстраивало молоденькую женщину. Ей так хотелось поговорить с предметом своих ночных мечтаний и грез. Истомина понимала, что еще плохо ориентируется в правилах светской жизни столицы, но она дала себе слово во всем разобраться и стать одной из первых фрейлин государыни. А там и до Левенвольда недалеко. Она видела его всего пару раз, и он показался ей очень красивым мужчиной, хотя слухи говорили о его дурной репутации. Как жаль, что нет Андрея. Софье не подумала, что князь Верейским не обладал таким положением, чтобы быть приглашенным к Нарышкину. Её красивой головке не хватала порой рассудительности, что впрочем, с лихвой компенсировалось честолюбием, тщеславием, авантюрным нравом, женским обаянием и артистическими способностями. Когда все поздравление были сказаны, подарки подарены, и закуски съедены, заиграла музыка, и начались танцы. Софья с её живым характером не хотела сидеть, а Иван не хотел танцевать. Он дождался, когда Нарышкин протанцевал три танца в подряд с государыней, передав её Меньшикову, и отправился к нему. Ивану всегда льстила возможность общаться с двоюродным братом Петра Первого, с которым он познакомился за границей. Они были ровесниками, обоим уже по тридцать два года. В отличие от Ивана Львовича Нарышкина, с которым Истомин тоже имел честь быть знакомым, Александр Львович охотно пошёл на общение с небогатым дворянином. И у них сложилось неожиданное для обоих подобие дружбы, в которой один снисходил, а второй не злоупотреблял расположением к нему столь знатного лица. Иногда, где-то в глубине памяти Ивана возникли слова его отца, который всегда приводил ему в пример их далекого предка Истому Григория, который был дипломатом и толмачом при дворе царя Ивана Третьего. Говоря всегда о том, что нужно старание, терпение и разумение, чтобы добить успеха. И теперь Иван думал, что благода- ря рассудительности Крекшина получил выгодный брак, а благодаря Нарышкину, он сможет получить выгодное назначение в Коммерц-коллегию, чтобы быть надежным соратником своему высокопоставленному другу. Поэтому Истомин не хотел упустить повод поздравить Александра Львовича с рождением сына и с назначением. А Софья разочарованно наблюдала, как удаляется её супруг. А танцы? К грустной молоденькой женщине подошел Лецкий.

– Софья Павловна, вы танцуете?

Вопрос Алексея застал Софью врасплох. В её глазах застыли слезы обиды, сквозь которые она посмотрела на Лецкого.

– Вы? Здесь?

– Да. Я служил в штатс-контор-коллегии под началом Александра Львовича, а теперь нас присоединили к коммерц-коллегии.

– Загадочный вы человек Алексей Семенович, – вздохнула Софья.

– Отчего?

– Оттого, что я о вас ничего не знаю, – кокетливо проговорила Истомина.– Откуда ваш род, кто предки, где ваши имения? А родители?

Лецкий загадочно улыбнулся.

– И это все, что вас смущает?

– Как вы добились такого положения? Мой муж долгое время не может получить хороше-

го назначения, а вы уже там.

– Дивлюсь я на вас, Софья Павловна, замужество изменило вас так скоро. Вы, задали мне столько серьезных вопросов, а между тем танцы в самом разгаре. Идемте танцевать, – Лецкий протянул ей руку. – Окажите мне такую честь.

Истомина опять томно вздохнула и протянула руку Алексею.

– Загадочный вы человек, – повторила она, уже открыто флиртуя, и поспешила с Лецким влиться в круг танцующих. Нарышкин заканчивал беседу с Федором Матвеевичем Апрак- синым, когда к ним подошел Истомин. Апраксин презрительно посмотрел на Ивана, и пошел навстречу канцлеру Гавриле Ивановичу Головкину.

– Ну как чувствует себя новобрачный? Как жена? Как её здоровье? – спросил, Александр Львович довольно улыбаясь.

– Все хорошо. Хочу, по совету друга, отвезти её в Москву. Показать мой родовой дом.

– Похвально. Только дорога не спокойная. Надо и мне в Верховный тайный совет пожало- ваться. Пусть примут меры.

– Я думал об этом. Может кого-то нанять.

– Да уж. С молодой женой едешь.

– Вот, Александр Львович, прими и мой подарок, – Иван протянул Нарышкину изыскан- ные карманные часы шведской работы. В этот момент Алексей Апраксин подбежал и кубарем скатился под ноги Истомину, так что тот от неожиданности чуть не уронил пода- рок.

– Все шутишь? – поинтересовался Нарышкин у парня, который сел на траву, пытаясь понять какой эффект произвел его трюк.

За Алексеем пришел Енай, желая увести ученика.

– Постой, – проговорил Александр Львович, – хочу представить тебе Иван, Еная Бравлина. Лучшего спутника в долгом пути, тебе не сыскать.

Представляемые друг другу мужчины смерили друг друга настороженными взглядами.

– Енай Бравлин, – продолжил Нарышкин, – настоящий воин. Ты будешь доволен. Нет тако- го оружия, которым бы он не владел.

– Знаешь, Енай, – начал несколько высокомерно Иван, – мне нужно съездить в Москву с женой, и я хотел бы иметь в дороге надёжное сопровождение. Согласишься. Я заплачу, – проговорил Истомин, а сам подумал: «Мужик, знай свое место».

Еная посмотрел еще раз на Истомина, так словно понял его мысли. «Да ты, барин, и сам своего места не знаешь», – подумал Енай.

– Не соглашайся, мой учитель, – вступил в разговор Алексей, – Истомин не богат. Он не сможет заплатить тебе много. Все его богатство, это приданное его юной жены.

Истомин зло зыкнул на парня, так ровно тот дал ему увесистую пощечину. Бравлин не любил ничьего унижения, и еще раз взглянув на Ивана, решил согласиться.

– Хорошо. Когда ехать?

– Я пока не знаю. Может через неделю, – ответил недовольно Истомин, который почувст- вовал себя жалким рядом с достойным спокойствием Еная. И почему-то опять подумал о преданном им Федоре. Это был его крест видеть в каждом великодушном смелом мужчи- не Федора. Как будто его друг даже с того Света задавал ему каждый раз один и тот же вопрос: «Почему?» «За что?» Что мог сказать ему на это Иван? Он чувствовал некую бес- помощность, и ненависть ко всем кто вызывал в нем такие эмоции.

– Я вас оставлю, – Нарышкин поспешил к императрице.

В этот момент Иван с облегчением увидел, что пришел Крекшин. На приход Крекшина обратил внимание и Енай, потому что тот зашел одновременно с Евдокией, и стал с ней о чем-то говорить. Велигорова была сегодня особенно хороша. Енай невольно зачарованно, следил за молодой женщиной. Истомин тоже обратил, внимание на княгиню, и поспешил подойти к Димитрию Осиповичу. За этой немой сценой с интересом наблюдал Алексей, который быстро вскочил на ноги, и пошел за Истоминым. Когда тот подошел достаточно близко к разговаривающим Димитрию и Евдокии, пригнулся и кинулся под ноги Ивану, желая повторить свой трюк в более удачной форме. Тот со всего размаха упал, прокатив- шись по траве, и оказался у ног Евдокии. Женщина непроизвольно вздрогнула от неожи- данности, и сделала шаг назад. Алексей, встал и довольно засмеялся, он давно желал вы- полнить такой трюк, и у него наконец-то получилось. Велигорова с недоумением смотре- ла на лежащего у её ног униженного Истомина. В ней странным образом, смешались жалось к человеческой боли, и оторопь. Крекшин слегка усмехнулся одной половиной своего лица, и стал помогать Ивану встать.

– Что ж ты, батенька, совсем сегодня не держишься на ногах? Чтобы ты без меня бы де- лал?

Истомин с трудом поднялся, чувствуя, как злая шутка юного Апраксина сделала его пос- мешищем. Велигорова протянула Ивану платок, и поспешила уйти. Между тем юный Апраксин насмеялся всласть, и подошел к Евдокии.

– Дунь, хочешь, я тебя со своим учителем познакомлю? Пойдем.

Евдокия, еще раз посмотрела на Ивана, и пошла за двоюродным братом. Енай с волне- нием наблюдал, как к нему приближается любимая им женщина. Это зрелище гипнотизи- ровало его, потому что она сегодня была особенно очаровательна, и потому что он желал видеть её постоянно. Разлука с ней была мучительна для него. Велигорова обратила вни- мание на страстный взгляд Еная. Молодой женщине показалось, что её душу осветило яркое солнце, светящее откуда-то из глубин его души. Это осознание принесло приятные ощущения.

– Вот, хочу тебе представить моего наставника в военном деле, Еная Бравлина, – прогово- рил Алексей, сдерживая себя, чтобы не состроить какую-нибудь рожицу.

– Премного наслышана о ваших талантах, – заговорила Евдокия, – многие хвалят вашу доб- лесть и воинские умения.

Алексей поклонился и ушел к зовущему его отцу.

– Будешь скучать по мне, княгинюшка? – тихо проговорил мужчина, пытаясь успокоить свое приятное волнение, и стучащее в висках сердце.

– Скучать? – переспросила непонимающе, Евдокия.

– Я уезжаю. Быть может, меня не будет пару месяцев.

– Уезжаешь?

– Предупредить тебя хочу. Крекшину донесли о том, что смиловался над тобой Федор Ма- твеевич.

– Откуда тебе это ведомо? – удивилась женщина.

Енай улыбнулся красивой солнечной улыбкой.

– А ты, княгинюшка, так ничего и не поняла. Государеву службу несешь, а другого ничего не хочешь знать, – Енай посмотрел на то, как Иван о чем-то очень эмоционально расска- зывает Крекшину. – Крекшин он ведь змея, притаившаяся в траве, улучит момент и уку- сит. Что тогда будешь делать?

Велигорова видела, что Бравлин чем-то расстроен. Но не понимала чем, поскольку думала о том, что сказал ей Крекшин. Где-то там, в глубине души осколки любви к Истомину заставляли её думать о происшедшем. Но она не ведала, что Енай тоже понял её озабочен- ность, и ревность посетила его влюбленное сердце.

– Пойду, я княгинюшка, а ты скучай по мне.

Евдокия хотела сказать Енаю теплые слова, ведь этот мужчина становился с каждым днем все дороже её сердцу. Но внимание всех присутствующих было захвачено публич- ной перепалкой Девиера и Меньшикова, которая началось из-за того, что слуга, подносив- ший светлейшему его кубок с бургундским вином, толкнул Антона Мануиловича, кото- рый шел к государыне, позвавшей его. Девиер не стерпел, и влепил слуге оплеуху. Все это происходило на глазах у князя Меньшикова, и тот, заступившись за прислугу, слишком громко укорил зятя. И понеслось. Скандал бы продолжался и дальше, если бы Екатерина не призвала ругающихся вельмож, к порядку, а жена Девиера Анна Даниловна не отвела мужа в сторону. В этот время натанцевавшаяся Софья, решила найти своего мужа. Попро- щавшись с Лецким, она стала искать Ивана, но нашла только Крекшина.

– Вы не видели моего мужа? – спросила удивленно Истомина.

– Он уехал домой, и просил меня позаботиться о вас.

– Как домой? Без меня? – молоденькая женщина очень удивилась.

– Я порекомендовал ему не портить ваш праздник. Вы так увлеченно танцевали с этим заморышем Лецким.

– Я не понимаю, – Софья отшатнулась от слишком близко подошедшего Крекшина.

– Ну что вы такая глупенькая! – Димитрий улыбнулся половиной своего лица. – Я же ря- дом, я позабочусь о вас.

Крекшин хотел взять Софью за руку, но она не хотела этого. Этот человек вдруг показался

ей жутким отвратительным чудовищем. Она решительно отвернулась, и пустилась бе- жать. Среди гуляющих пар между столами с закусками она увидела Лецкого и Велиго- рову.

– Алексей Семенович! Алексей Семенович! – Софья подбежала к Лецкому, под удивлен- ный взгляд Евдокии. – Прошу, умоляю вас, проводите меня до дома. Я не знаю где мой кучер, и где мой муж. Мне плохо, умоляю, проводите меня!

Лецкий и Велигорова переглянулись.

– Да, здоровы ли вы, Софья Павловна? – спросила Евдокия.

– Я не знаю, – Софья бледнела на глазах, – Этот человек, он преследует меня, – тихо прого- ворила молодая женщина сквозь слезы, – я боюсь его.

Евдокия увидела, как издалека, словно хищник за добычей, Крекшин наблюдал за Исто- миной. Его цепкий взгляд не упускал ни одной детали. За этой сценой наблюдал и Брав- лин, и когда его взгляд встретился со взглядом Велигоровой, то он интуитивно почувство- вал, что нужно отослать к Евдокии юного Алексея Апраксина.

– Давай в моей карете, – тихо шепнула Евдокия Лецкому, который поддерживал за руку, бледную плачущую Софью. Крекшин не увидел, в какой момент к нему вместе со слугой с подносом с персиковой водкой, подошел Алексей Апраксин, и, скривив очередную рожицу, стал почивать Димитрия Осиповича водкой, да так шустро, что тот не увидел, куда пропала Софья и Лецкий. Когда он выпил все, что ему было навязано, то среди гос- тей, уже не было видно княжны. Крекшин почувствовал приступ разочарования и рассу- дочной ярости. Как жаль, он так рассчитывал на этот вечер. Алексей Лецкий не знал, как утешить Софью. Сидя в карете, она сначала все смотрела в окно, не преследует ли их Крекшин, а потом, успокоившись, разрыдалась у него на плече. Повторяя только одно: «я боюсь». И когда карета, остановилась у дома Истоминой, то она еще долго сидела, утирая слезы, а потом, окончательно успокоившись, посмотрела внимательно на Алексея. Он показался ей в этот момент таким приятным и таким нужным, что она не удержалась и поцеловала его. Лецкий не остановил её, пожалев расстроенную молоденькую женщину. И когда она его целовала, ей было отчего-то горько и сладко одновременно.

– Софья Павловна, довольно. Вас ждет ваш муж, – Алексей отстранился.

– Вы полагаете, он меня ждет? А не вы ли отговаривали меня от этого брака? Истомин не тот человек, за которого себя выдает. Это были ваши слова. Да, он не тот человек. Он ме- ня не любит, – вдруг сорвалось с уст Софьи.

Алексей не знал, как утешить Истомину. Её слезы вызывали в нем острый приступ чело- веческого сострадания.

– Софья Павловна. Он полюбит вас обязательно. Дайте ему время. Все наладится.

При словах «он полюбит вас» Софья опять расплакалась, думая не об Истомине, а об Андрее Верейском. Ах, этот князь Верейский. Как он может не желать видеться с ней, с его любимой Софьей. Почему он не ищет с ней встреч? Ведь она так красива и молода, что даже фаворит государыни заинтересовался ею. Истомина обняла Алексея, и прижав- шись к нему, роняла на его новенький камзол горькие слезы обиды.

– Вы должны успокоиться, – тихо шептал Алексей.

Но Софья разрыдалась еще с большей силой. Лецкий понял, что придется подождать, а потом непременно нужно вернуться к Евдокии. Из-за Софьи Велигорова вернулась домой очень поздно, время шло к полуночи. Ей очень хотелось отдохнуть. Велигорова вышла из кареты, и войдя в дом, встречаемая своей служанкой, с удивлением увидела князя Верейс- кого.

– Князь, вы?

– Да, княгиня, я прошу прощения за столь поздний визит.

– А это не могло подождать до утра? Ваш визит за рамками всех приличий, – возмутилась Евдокия. Верейский сел на предложенное ему место. Он внимательно смотрел на устав- шую женщину. А в его голове крутились мысли о его браке с Евдокией, которая в его мечтах, занимала роль надежной соратницы для осуществления его честолюбивых планов. Верейский понимал, что его молчание затягивалось. Но он никак не мог подобрать нуж- ные слова для такого важного объяснения.

– Итак, князь, чем обязана столь позднему визиту?

Верейский пристально посмотрел на княгиню, ловя себя на мысли, что эта женщина прия- тна ему, в ней достаточно очарования, которое может в дальнейшем вызвать в нем симпа- тию, а может и влюбленность, но все это в голове Андрея перекрывалось мечтами о госу- дарственной карьере, и Евдокия, как ему казалось, подходила ему для этого более других. Русский царь, и выгодное место при нем не давали ему покоя.

– Евдокия Федоровна, я пришел свататься, – тихо произнес Верейский, – окажите мне честь, станьте моей женой.

Сказать, что уставшая Евдокия была удивлена, ничего не сказать. Велигорова потеряла дар речи. Её не понимающий взгляд смотрел на Андрея. Это был конфуз.

– Андрей Васильевич, вы посетили мой дом в столь позднее время, чтобы просить моей руки?

– Не поймите меня превратно. Я не мог более ждать, и хотел объясниться, как можно ско- рее. Поскольку это решение я принял только сегодня.

Глядя на Андрея, Евдокии сначала подумала о том, что донос на Верейского уже поступил в Преображенскую канцелярию, и его, вероятно, скоро арестуют, но потом ей, почему-то вспомнился Иван, который упал к её ногам на празднике. Сколько разных эмоций за один день.

– Андрей Васильевич, вы просили меня поехать с вами в Москву, я решила, что поеду. А о нашем браке, я хочу подумать. Да и одобрение Федора Матвеевича неплохо было бы спросить.

Андрей встал и поклонился.

– Хорошо. Я подожду вашего ответа. Примите мои извинения за столь поздний визит.

Верейский поспешил уйти, его проводила до двери служанка. Он был доволен. Мужчина не ждал быстрого результата, но ему казалось, что он делает все правильно, и его ждет успех. Велигорова с грустью смотрела ему в след. Это стремительное сватовство напом- нило ей Федора. Как давно это было! Велигорова подошла к окну, за которым спал Петер- бург. Но все события дня незаметно растворились в ночи, и только униженный взгляд Истомина бередил ей душу, хотя слова Крекшина были столь ядовиты. Он казался таким раздавленным, что женщине сложно было справиться с чувством жалости к нему. Почему в самый неподходящий момент женщина всегда испытывает к мужчине некое сочувствие или сострадание? Усилием воли ей удалось отогнать от себя ненужные эмоции. Ей нужно обдумать более серьезные вещи. И её ждала поездка в Москву, ей надо поспособствовать тому, чтобы князь Верейский уехал из Петербурга как можно быстрее и избежал ареста, хотя бы на время. Евдокия очень на это надеялась. И потом Енай. Он с каждым днем ста- новится все дороже и дороже её сердцу, но прошлое назойливо и мешает нарождающейся любви.

Строительство дороги из Петербурга в Москву началось еще при Петре Первом в1706 году для этого строительство требовалось много денег, и поэтому была введена нату- ральная повинность жителей, за счет которой покрывалась часть расходов. В 1726 году до окончания этого строительства было еще далеко, целых двадцать лет. Однако уже был сооружен отрезок дороги от столицы до Волхова. Путь до Москвы потихоньку обрастал поселениями, трактирами, почтовыми станциями и путевыми дворцами для путешествия царственных особ. Дорогу мостили перевязанными пуками хвороста и бревнами, местами удавалась полностью избежать грязи. Но дорога не была безопасной. Путников могли побеспокоить разбойники. Енаю Бравлину пришлось хорошенько подготовиться к этому путешествию. Он нанял своего знакомца Клима и еще трех его приятелей, купил лошадей, провиант и оружие, и через неделю был готов сопровождать Истомина в Москву. Софья спала на плече мужа под заунывный скрип кареты. Дорога в Москву вовсе не радовала её, но это было лучше, чем сидеть дома. Ехали они уже несколько дней, далеко позади оста- лись Новгород, Едрово, Вышний Волочок и Выдропужск. Дорога их проходила уже по Замосковскому краю. Впереди, на вороном коне ехал Енай. За каретой следовали четыре вооруженных всадника, одним из которых был Клим. Истомин задумчиво глядел в окно. Ему вспоминались улицы Петербурга и она, юная девушка, которая приходила к нему на свидание. Евдокия никогда не уходила из его воспоминаний. Как же понять, что между ними? В глубине души, Иван чувствовал свою вину перед ней. Но это ожесточало его ещё больше. А, вечерами, холодными ночами он не мог спать, и за эту бессонницу он ненави- дел Дуню неистово и яростно. Но наступал день и он понимал, что ему тяжело жить с этим, потому что солнечный день напоминал ему, что его чувства к ней живы, и мучают его. Иван посмотрел на спящую Софью. Кто она для него? Вероятно, она подходит ему, раз он женился. Но … Или это было желание начать жизнь заново любой ценой. Но где это призрачное счастье, о котором ему настойчиво вещал Крекшин? Только финансовая выгода была очевидна для Ивана, и он, стиснув зубы, как заклинание твердил себе, что Софья родовитая, богатая, красивая, и подходит ему, а Дунька…нет. Истомина просну- лась от того, что муж ругал кучера. По голосу было видно, что Иван не в духе.

– Ты куда смотрел, рыло твое не мытое! Как мы теперича поедем? Вот я тебя велю выпо- роть!

Карета прочно застряла в глубокой луже между бревнами.

– Я ваша милость, не повинен.

Иван, наконец, успокоился, и огляделся. Сквозь листву леса проглядывала речушка. Исто- мин поймал на себе насмешливый взгляд Еная.

– Что барин, не везет тебе ныне?

Иван хотел возмутиться, но промолчал. И как можно спокойнее спросил.

– Что делать будем? Может твои люди помогут моему кучеру, – Иван сделал над собой усилие, чтобы сказать это как можно вежливее. Софья проснулась и выглянула в окно, посмотреть, что там случилось. В Енае чувствовалось значительное превосходство над Иваном, превосходство ума, силы, умений, и чистой совести. Заискивать перед ним было бесполезно. Бравлин не любил смотреть на бедственное положение и унижение других людей, ему как человеку самодостаточному, претило такое зрелище.

– Хорошо, барин, я пока коней напою, а мои ребята так и быть помогут твоему кучеру, – Енай спрыгнул со своего коня, помогая распрячь коней из упряжи кареты. Тем временем, Истомина выбралась на улицу. На ней было новое платье и золотые украшения, в которых отражалось солнце. Она была восхитительна. Всё вокруг радовало глаз. Солнце радостно освещало округу. Молоденькая женщина сначала пошла вперёд по дороге, присматри- ваясь к деревьям, затем свернула на тропку, ведущую в густые заросли. Особенно её заинтересовал коренастый дуб. Она подошла к нему поближе. Вдруг из-за дуба кто-то кошкой выпрыгнул на неё. Софья не успела даже крикнуть, ощутив сильную руку, сжав- шую рот. Истомин поздно обратил внимание на еле слышные крики Софьи, увидев исче- зающего вдали разбойника с его женой через седло. Иван открыл дверцу кареты, вытащил пистолет с массивным ударным кремниевым замком и хотел стрелять. Но Енай, не дал ему этого сделать.

– Не надо барин, стрелять будешь, в Софью можешь попасть, да и уже слишком далеко, – Иван зло посмотрел на Еная.

Он нервно отдернул руку с пистолетом, не зная как себя вести, потому что понимал, что ему не быть героем. Бравлин сурово смотрел на Ивана, пытаясь понять, за что его любит Евдокия. В нем и жизни то нет. Он словно тень прошлого, красивая статуя, фигура, засты- вшая в лунном свете.

– Не робей, барин, вызволим мы твою жену, – примиряюще проговорил Бравлин.

Истомин беспомощно опустил руку с пистолетом. Тем временем, Евдокия и Андрей тоже ехали в Москву. Они благополучно проехали Новгород, Валдай, Хотилово, Торжок впереди их ждало село Медное. За окном в полную силу разливалось лето. Порой плавно и не очень выплывали поселения, и навстречу карете ехали другие кареты, подводы, всадники. Лес сменялся полями, лугами, рощами, потом опять наступал лес. В старенькой карете было душно, оттого что она сильно нагревалась на солнце. Но Андрей дремал, а Евдокия смотрела в окно на поля и перелески и вспоминала разговор с Крекшиным, который случился до прихода на прием, устроенный Нарышкиным.

– А что Евдокия Федоровна, не желает ли побеседовать со мной?

Тогда Велигорова через силу понудила себя остановиться.

– Великолепно, какая выдержка, а помните, на допросе, как вы были напуганы?

Крекшин хотел позлорадствовать, но осекся, сейчас не время. Возможно, эта худородная тоже на что-нибудь, да и сгодится. Евдокия усилием воли подавила в себя предательский приступ дурноты, который всегда рождали в ней эти воспоминания.

– Я тоже хорошо помню руки, которые записывали мои показания. Они изрядно тряслись, – немного с вызовом, попыталась произнести Евдокия.

– Учитесь дерзить! – Крекшина немного позабивала задиристость Велигоровой. – Ну да ладно. Позвольте мне сделать одно замечание. Я вот не пойму женщин. Знаете они такие глупые.

– О чем, вы?

– Да о вас милая, о вас? Вы вот Истомина любите, а он вашего мужа, и своего друга предал, своею рукою донос написал, и рука его была крепка, а потом уехал подальше от царева гнева.

Велигорова настороженно посмотрела на Крекшина.

– Знаешь, кем я был? Так на подхвате в тайной канцелярии, подканцеляристам бумаги переписывал, мальчик на побегушках. А тут дельце царевича Алексея подоспело. Велено было всех сыскать, кто имел касательство до этого. Сама знаешь, видела эшафот с остан- ками казненных, они до сих лежат не упокоенные, там на Троицкой площади.

Велигорова перекрестилась.

– И твой Истомин тогда мне помогал. Как ты можешь любить предателя?

– Ваши тайны темны, также как и ваша душа.

–Тайны отнюдь. Яков Игнатьев духовник царевича Алексея лишен почестей и имущества, и обезглавлен на Троицкой площади при въезде в Дворянскую слободу. Так?! И ты знае- шь, что был донос на твоего мужа. А почему? Милейший Иван Васильевич проболтался мне в приватной беседе, что его вятший друг дальний родственник заговорщика против царя, и возможно, в тайной канцелярии мог бы многое поведать о сем важном государе- вом деле. А этого никто не знал. И арестовывать его не собирался!

Велигоровой хотелось отвернуться от Крекшина, или от мучительных воспоминаний.

– А Карион Истомин23, этот тихий монах, писатель букварей для царевичей, который любил выказать свое недовольство делами нашего покойного государя, – Крекшин сжал кулак, и поднес его к лицу Евдокии, – Вот где вы все у меня!

– Так, что же вам сейчас нужно от меня, Дмитрий Осипович?

– Поблагодарить вас хочу. Кем я был, и кем стал! Ваша сентиментальность и глупость сос- лужили мне хорошую службу. Но может дочь члена Верховного тайного совета на что-нибудь, да и сгодиться. Пришло время примирения.

Тогда, слушая Димитрия, Велигорова закрыла глаза от нестерпимой боли, вспоминая, как её пороли кнутом, а Фёдор висел на дыбе, и его пытали коленным железом. И если бы её ненависть могла обрести плоть, то это был бы огромный камень, который задавил бы Крекшина. Евдокии показалось, что она забылась, и сквозь это забытье, откуда-то издале- ка, она все еще была вынуждена слушать Крекшина.

– Я знаю, что возможно, вы ненавидите меня, но многое может измениться. Федора уже не вернуть. А Иван может навсегда уйти из вашего сердца, благодаря мне. И мучить вас не станет. А может, так статься, что и судьба отомстит ему за предательство.

Велигорова с ужасом, смешанным с отвращением, посмотрела на Крекшина.

– Иудин грех не может, не призвать возмездия, – вкрадчиво продолжил Крекшин, улыба- ясь половиной своего лица, он был доволен собой, и его триумф был неумолим и омерзителен.

Евдокия очнулась от воспоминаний. Это был неприятный для неё разговор. И все как тогда. Ровно все повторялось. И Федор в мучениях умирал от ран рядом с ней, и глиняная крынка в её трясущихся руках, которую она не успела поднести мужу, и её слезы и бесси- лие, и внутренний надрыв, застывший в ней оглушительным криком. И, насмешливая зло- радная фраза Крекшина над её головой: «Посмотрите, она убила своего мужа. Он так и не успел воды испить. Тебе, Дунька, нужно было быть проворнее». Велигорова вдруг поняла, что с тех пор она так и живет с этим не сорвавшимся тогда с её уст криком в душе. И только теперь этот накал, эта беззащитность и ужас стали стихать в ней. Словно кто-то неведомый взял её душу в теплые руки и пытается согреть и защитить. Неужели Истомин и впрямь выдал друга? Или Крекшин умело воспользовался тем, о чем проболтался Иван? Она не знала ответа на эти вопросы. И никогда не пыталась это выяснить. Может, в глуби- не души боясь этой правды, и предпочитая неведение. Временами она считала себя вино- ватой в том, что произошло с Фёдором. Ах, если бы он не заступился за неё, ничего бы с ним не случилось. Это было мучением для Евдокии осознавать, пусть косвенную, но свою причастность к гибели глубокоуважаемого и дорого ей человека. Тем временем, пока Евдокия и Андрей ехали в Москву, Крекшин получил от знакомого канцеляриста Преоб- раженской канцелярии Семена Шурлова некую приватную беседу, в которой тот расска- зал ему о том, что высланные по доносу солдаты не застали в съемных комнатах князя Верейского. Служанка на допросе показала, что её хозяин уехал, а куда она не знает. Отъезд был неспешный, никаких поручений он ей не оставил, сказал, что возможно вер- нётся к Покрову24, просил присмотреть за комнатами за оставленную плату. Крекшин был в бешенстве. Его план был на грани провала. А тут еще как назло Истомин увез Софью в Москву. Софью, которую Димитрий Осипович почитал за редкий десерт, и приятное разв- лечение с далеко идущими планами. Он не любил терять контроль над ситуацией, и пото- тому был готов крушить всё, что подвернулось бы ему под руку, но тут в комнату зашла Марфа, и принесла кувшин со сбитнем и курительный трубку с кисетом табака. Крекшин посмотрел на женщину внимательным взглядом.

– Скажи мне, чем хороша дальняя дорога? – вдруг проговорил он, о чем-то размышляя. Марфа растерялась, не понимая вопроса.

– Да что ж в ней может быть хорошего! Трактиры грязные или их вообще нет, дороги плохие, то яма, то колдобина. А не ровен час лихие люди!

Марфа вопросительно смотрела на Крекшина.

– Правильно. Не ровен час лихие люди! Вот в чем прелесть, Марфа!

Крекшин отпил сбитня, и улыбнулся женщине своей странной улыбкой.

– А что бывает, когда лихие люди? Неси мне кафтан. Мне нужно нанести один очень важ- ный визит, женщина. Возможно, скоро мы будем с тобой очень богаты.

Марфа непонимающе покачала головой, пожала плечами и пошла за одеждой. Ей не нра- вилось, когда хозяин говорит загадками. Жаль, что княгиня Велигорова уехала. Марфа любила приходить к ней со своими расспросами, та и утешит и советом поможет. Но толь- ко сегодня утром она была там, и её визит в дом княгини не принес нужного результата. Велигорова куда-то уехала, так сказала служанка. Крекшин рисковал, но он был уверен, что у него должно получиться. И потому он отправился в Зотов бастион Санкт-Петербур- гской крепости, зная, что туда сегодня должен был приехать бывший секретарь Тайной канцелярии, а ныне секретарь канцелярии Верховного тайного совета Топильский Иван Петрович. Ему пришлось дать взятку одному из канцеляристов, чтобы тот нижайше упро- сил Ивана Петровича об аудиенции. На что Топильский согласился не сразу, поскольку недолюбливал Крекшина, да и приехал для разговора с глазу на глаз с управляющим – советником Екимановым. Но дело было сделано, и краткий разговор с секретарем канцелярии Верховного тайного совета помог Крекшину узнать, что из Канцелярии рекрутного счета Москвы в Верховный тайный совет поступило повторное донесение о том, что на дороге между Москвой и Петербургом орудуют разбойники, а градоначальник Москвы граф Мусин-Пушкин никаких мер не принимает. Оттого разбойники совершенно обнаглели и нападают уже открыто на высокородных дворян, вступая в бой с их охраной. В связи с чем, высочайшим указом по настоянию канцлера графа Головкина было решено отправить две роты конных пехотинцев с четырьмя трех фунтовыми пушками для наведения порядка на «першпективной» дороге. Было велено учинять допросы местных жителей, вызнавать места, где прячутся разбойники, и по возможности, громить их убежища, а самих в оковах доставлять в ближайшие города для суда.

Раздумья Велигоровой прервал, проснувшийся Андрей. Он обратил внимание на то, что они подъехали к постоялому двору, и велел кучеру остановиться. Двор состоял из неско- льких строений: постоялый двор, трактир, амбар, сарай и низенькая изба хозяина, около которого ходили многочисленные тощие куры. Постоялый двор, находившийся на рассто- янии одной версты от села Медное, со временем превратиться в Козьмодемьяновскую слободу, а пока это только место для прокорма одной семьи местного купца, обнищав- шего после всех реформ Петра Первого.

– Жарко, кваску бы сейчас приказного, – проговорил устало Андрей.

– Что ж, пойдем. Надо отдохнуть и подкрепить силы не помешает, – согласилась Евдокия. Они поспешили выйти из кареты. Велигорова дала денег кучеру, чтобы тот тоже отдох- нул, поел и позаботился о лошадях. Верейский занял стол и поспешил подозвать хозяина. Женщина, измученная жарой, медленно зашла за ним в дверь, обмахиваясь круглым простеньким опахалом на деревянной резной ручке. Войдя с улицы, где светило яркое солнце в темное помещение, она сначала не могла рассмотреть посетителей трактира, но потом она заметила в дальнем углу худенького мужичка в холщевой расшитой рубахе, который что-то жевал из глиняной посудины. Он тоже перестал жевать, и посмотрел на уставшую молодую женщину. Евдокия подошла к мужичку.

– Дядя Степан? Ты?

– Дунька! Ты? Какими судьбами? Да ты садись, садись.

Мужичок подвинулся на лавке. Велигорова села рядом с дядей.

– Я еду в Москву.

– А этот с тобой? Муж? – мужичок качнул головой в сторону Верейского.

Женщина посмотрела на Верейского, который оглянувшись на Евдокию, поспешил начать свою трапезу, и выпить кружку кваса.

– Ты то, как? Мать говорила мне, что ты сбежал от рекрутской повинности. Я помню, ты всегда в Петербурге приходил к нам на Пасху, с подарками, а потом пропал. На мою сва- дьбу не пришёл.

– В Петербурге легко было хорониться от солдатской доли, а потом с лихими людьми свя- зался, да пришлось мне бежать. Но, а тут меня приютили. Кров и хлеб дали.

Велигорова заметила за поясом большой нож.

– Чу. Ты с разбойниками что – ли?

– У, какая глазастая. Я Дунька теперь с самим атаманом на ты. Он совет со мной держит, – гордо заявил мужичок, явно привирая и хвастаясь.

– В Петербурге поговаривают, что даже сам Петр Первый со свитой попадал к разбой- никам. Но он остановил всех, крича им. Повинуйтесь! Знаете ли, кого вы грабите! Я ваш царь!

Велигорова улыбнулась, обернулась посмотреть на Андрея, и продолжила разговор. Крек- шин, наверное, уже обыскал весь Петербург, чтобы его найти. В этот момент трактирщик принес Степану расхожего кваса и жаркое из курицы, которое тот подвинул женщине.

– Поешь. Такой государь, как был у нас, дать простому люду ничего не может. Мироед он. Царь о своих людях заботиться должен. А этот? Иноземцев привел. Скольких людей со свету сжил. А подати да налоги, хочешь пшенички плати за пшеничку, за свечи, за воду, за дрова, за печи, хочешь родиться плати, и умереть плати, и за гроб тоже налог. Осталось только за воздух и за солнечный свет брать. А прибыльщики да фискалы, знаешь, как лю- туют. Они на нас донос да на каторжный двор, а мы не дадимся. А наш атаман он за спра- ведливость для всех мужичков. У нас и армия имеется и почетный караул с палашами и фузеями. Вот сказывают, в Лихвинском уезде25 есть атаман Сиротка, так мы с ним хотим дружбу учинить. А ты зачем в Москву, на дороге неспокойно, нашего брата везде много.

В этот момент в трактир вошли несколько мужчин, на которых Евдокия сразу обратила внимание, глядя на них боковым зрением. Это был Истомин, Бравлин, и еще четверо воо- руженных мужчины. Видно было, что усталые люди пришли проситься на постой. Пока Истомин поспешил навстречу, вышедшему хозяину трактира. Енай, по привычке, незаме- тно окинул взглядом тёмное помещение. Каково же было его удивление, когда он заметил Верейского, сидевшего за столом у окна, и Евдокию в противоположном дальнем углу рядом с мужичком. Енай был изумлен, но вида не подал, и поспешил за Истоминым. Они расположились в центре помещения. Иван так и не заметил Евдокию, сев к ней спиной, а Енай выбрал более удобное местоположение, и незаметно посматривал в её сторону. Сте- пан тоже обратил внимание на вошедших мужчин.

– Еще какие-то барья пожаловали. Наши молодцы, третьего дня богатую девицу украли, хвалились, что много при ней каменьев да злата было.

– Что? – тихо переспросила женщина, задумчиво глядя на Еная.

– Злата, говорю много взяли, – сказал Степан, поднося деревянную ложку со щами ко рту.

– Она жива?

– Да, в нашей деревушке в подклети сидит целехонькая. Что с ней станется? Уж больно красивая шельма.

Евдокия перевела взгляд на Истомина. А в голове у неё звучали ядовитые слова Крекши- на: «И ты знаешь, что был донос на твоего мужа. А почему? Милейший Иван Васильевич проболтался мне в приватной беседе, что его вятший друг дальний родственник заговор- щика против царя, и возможно, в тайной канцелярии мог бы многое поведать о сем важном государевом деле». Велигорова очень уважала своего мужа, ценила его светлую душу, и была ему верной женой. Если бы не Истомин и до любви было бы не далеко. Но не случилось.

– Что- то, ты грустная, Дунька? Не приключилось ли чего?

– Все хорошо, дядя Степан.

– Я тут частенько бываю. Ты вот, что. Ежели, на обратном пути захочешь, свидится, то шепни трактирщику, он мне передаст. Да я и приду.

– Хорошо. Я пойду дядя, помоги мне уйти незамеченной. Не хочу, чтобы пришедшие гос- пода меня узнали. А, моему попутчику вели идти к карете.

– Хорошо дочка. Храни тебя Господь.

Степан встал, и пошел к столу Истомина.

– Барин, барин, помоги путнику. Кому рубль, кому полушка, а нам и медная кружка, – Сте- пан расставил руки так, чтобы Иван даже случайно не видел, как уходит Велигорова.

– Что ты мужик, какая полушка, али забыл про указ о воспрещении нищенства! – возму- тился, Иван, которому вовсе не хотелось платить штраф за подачу милостыни26. Убирай- ся!

Евдокия незаметно дошла до распряженной кареты. С Истоминым она не хотела встречаться, поскольку не хотела, чтобы он доложил Крекшину об её поездке в Москву, да еще и с Верейским. Но Истомину было не до доносов, он был измотан поисками Со- фьи. И теперь он хотел одного отдохнуть и поесть. Хозяин постоялого двора, расстарался накрыть для Истомина стол. В отличие от Истомина Бравлин хорошо понял, что произош- ло, и видел, как Велигорова ушла. Понял он и то, что она знает давно этого мужчину, который пристал к Ивану. Неужто его княгинюшка знается с разбойниками, или просто, какого-то знакомца встретила. Енай не ожидал увидеть Велигорову здесь, и эта встреча взволновала его влюбленное сердце. Он так мечтал, чтобы эта молодая женщина скучала по нему, ожидая его в Петербурге. А она сама уехала из столицы. Ради чего же она пред- приняла такой опасный путь? Это обстоятельство слегка задевало самолюбие Бравлина, который, привык относиться к женскому полу немного с высока, снисходительно. Но с этой женщиной все по-другому. Он не понимал, как можно было быть такой беззащитной, хрупкой измученной жизнью, и иметь такую волю к жизни. Крекшин при любом удобном случае называл её пешкой и безродной девкой. А она несмотря ни на что тихо шла своим путем, с упорством маленького ростка, пробивающегося через утрамбованную землю. Но Енай, как ни хотел совладать со своими чувствами, из-за задетого самолюбия, у него получилось не совсем, так как он рассчитывал. Он не смог ни пойти за ней. Последний июльский день был прекрасен и насыщен солнечным светом, горячим ветром и каким-то маревом, носившемся над полями и перелесками. Енай же тихонечко проскользнул за Евдокией, оставляя Истомина наслаждаться трапезой. Он остановился за густым кустом орешника, и стал наблюдать, как грустит его княгинюшка, прохаживаясь рядом со своей распряженной каретой. И опять против её воли в голове Евдокии зазвучали слова Крекшина: «Был донос на твоего мужа. Иван Васильевич проболтался мне». Осознание, того, что она сознательно избегала любой возможности получить доступ к делу своего мужа, куда в начало обычно подшивался донос, тяготила её. Возможно, Евдокия боялась в полной мере заглянуть в глаза этой правде. Она понимала, что без доноса не обошлось. Тогда, в те смутные ужасные дни много безвинных людей пострадало из-за чьих-то доносов. Но подозревать в этом Ивана было выше её сил. Велигорова хотела казаться себе сильной, но у неё не получалось. Неужели она так наивна, или тот, кого она когда-то так сильно любила, придуман ею много лет назад. Видимо, этот человек выдуман юной деву- шкой, которая влюбилась внезапно со всей силой чистой светлой души. Когда-то давно, юной Дуне нравилось тихонечко пробраться в кабинет отца, где были книги. Там она могла читать о разных вещах, но однажды ей попалась старенькая книга Джеффри Чосера «Троил и Крессида» и вложенные рукописные листы на русском, с частичным переводом. Образ доблестного воина Троила поселился в её юном сердце, только Истомин другой. А Крекшин явно не годится в Пандары27. В это время послышались чьи-то шаги, это был Верейский, который не обратил внимание на стоящего, и наблюдающего за Евдокией, Бравлина.

– Я встретил Истомина, – прозвучал голос Андрея. – Хоть твой посыльный напустил тума- на, велел мне скорее идти, ни с кем не говорить. Но я не мог, так поступить. Я подошел к Истомину, поприветствовал его и спросил все ли с ним в порядке. Он был очень печален. Представляешь, он ищет Софью. Он сказал, что здесь не спокойно, и можно встретить ли- хих людей.

Когда Енай убедился, кто является попутчиком Велигоровой, его уязвила госпожа ревно- сть, до такой степени, что он хотел уйти. Но после недолгой борьбы со своими чувствами, мужчина все-таки решил дослушать их разговор. Велигорова не поверила услышанному, когда осознала в полной мере слова Верейского.

– Вы говорили с Истоминым?

Евдокия была крайне встревожена.

– Да. Он очень подавлен. Его юную жену украли разбойники. Он пытался искать её, но безуспешно. Я предложил ему свою помощь. Конечно, я не друг Ивана Васильевича. Но беззащитная женщина нуждается в помощи. И один лишний клинок в этом деле не поме- шает.

– Помощь? Вы предложили ему помощь? – Евдокия не знала, как реагировать на эти слова.

– Я сказал, что путешествую в Москву с вами, как с моей невестой.

Верейский довольно улыбнулся.

– Он очень удивился. Не поверил мне. Сказал, что этого не может быть. Но в любом слу- чае, он нас поздравляет.

При слове «невеста» Енай прикусил нижнюю губу практически до крови, чтобы остано- вить себя. Так, ему захотелось выйти из своего укрытия, и вмешаться в этом разговор.

– Мы с ним договорились отдохнуть, а завтра с утра продолжить поиски, – произнес Верейский с особой гордостью, как честный человек, собиравшийся сделать доброе дело.

Велигоровой была очень встревожена, но глядя на бесхитростную улыбку Верейского, попыталась успокоиться. У неё было такое чувство, что неведомая сила вмешивается в её планы. В её попытку искупить свою вину за гибель Фёдора, спасением другого человека. В те секунды пока она размышляла над словами Андрея, наверное, кожей, она почувст- вовала чей-то взгляд-упрек, наполненный горечью. Она посмотрела в сторону орешника и наткнулась на прожигающий взгляд Бравлина. Было понятно, что он всё слышал.

– Не рано ли вы называете меня своей невестой? Я пока не дала вам своего согласия? – произнесла достаточно громко, Евдокия, глядя в сторону Еная, а затем, повернувшись к Верейскому, который отчего-то очень довольный смотрел вдаль на маленькие фигурки крестьян, косивших там траву.

– Не обижайтесь, Евдокия Федоровна, я уверен, ваше согласие дело времени.

Велигорова опустила взгляд. Самоуверенность Андрея не понравилась женщине. Однако сейчас в это самое мгновение, ей лучше не разрушать его мечты. Но Енай. А она чувство- вала, что он ждет её ответа.

– И где вы собираетесь её искать? – Евдокия решила перевести разговор.

– Пока неизвестно. Истомин сказал что, его рында28 Енай хочет опросить местных. Может, кто-нибудь что-нибудь знает про здешних лихих людей. Можно попросить помощи, но за ней надо ехать в Тверь.

– А как же Москва? – спросила Евдокия.

Андрей был доволен своими мыслями о помощи беззащитной молоденькой женщине. Борьба со злом дело благородное. Верейский блаженным взглядом праведника посмотрел на княгиню.

– Мы спасем Софью, и отправимся дальше. Я пойду договариваться о нашем ночлеге.

Велигорова понимала, что бесполезно отговаривать Верейского. Пока Андрей собирался поучаствовать в добром деле, за ним самим уже, наверное, тянется костлявая рука Прео- браженской канцелярии. То, что Истомин скажет Крекшину о том, что она путешествова- ла с Верейским, было и для неё не безопасно, но она отгоняла эти мысли от себя. Крекшин не упустит любой шанс и может попытаться сполна воспользоваться полученной инфор- мацией. Верейский ушёл. Евдокия беспомощно смотрела ему в след. Потом отвлекшись от тревожных размышлений, женщина оглянулась в сторону Бравлина. Она хотела сказать ему что-нибудь примиряющее, но не смогла. Он подошел к Евдокии, видно было, что в нем носится буря чувств. Особенно, когда он обжигал её очередным взглядом. Но он только стиснул зубы и нахмурился.

– Что же ты делаешь со мной, княгинюшка? – только и смог сказать он, а потом перемах- нул через хлипкую изгородь, и скрылся в зарослях высоких кустов. Шёл он около получа- са, пока не добрался до реки Тверца, увидев, как на противоположном берегу красуется промысловое село Медное, несшее ямскую повинностью29. Енай шел по берегу вниз по течению, прислушиваясь к песням крестьян, которые пели недалеко на покосе. Красивые напевы разносились по округе, делая простор вокруг звенящим, и необычайно приятным, несмотря на жару. Мужчина постепенно успокаивался, его ревность и обида стихали. Вскоре он заметил, что прошёл село. Разгоряченный молодой мужчина подошёл к воде и нырнул, в чем был, чтобы остыть и привести свои чувства в порядок. Вода была приятно прохладной. Мужчина расслабился, подплыв к небольшому бревну, зацепился за него, и поплыл по течению, давая себе возможность полностью успокоиться. Над ним летали серые и голубые стрекозы, и синее небо улыбалось ему своим бескрайним простором, а за ним, но уже тише неслись отголоски песен. Только, когда Енай почувствовал, что ему становиться холодно, он понял, что плывет достаточно долго. Он бросил бревно, и подп- лыл к берегу. Выбравшись на берег, мужчина проложил себе дорогу через высокую соч- ную траву. Енай заметил недалеко стог сена, добрался до него, набрал сена, вернувшись на берег, собрал палки, и разжег костер, огнивом, которое лежало в кармане его камзола. Надо обсохнуть. Прошло еще какое-то время. Солнце давно сдвинулось со своего полуде- нного места. Сапоги были сыроваты, но одежда высохла хорошо. До слуха мужчины доносились чьи-то дальние разговоры, ржание коней, мычание коров, и лай собак. По всему можно было сделать вывод, о том, что где-то недалеко находится жильё. Тем време- нем Софья проснулась от бряцания ключей, это девочка подросток лет двенадцати пришла в подклеть, и открыла дубовую дверь. Софья сидела на прошлогодней соломе. Ей регулярно носили еду, но отпускать не отпускали. Все украшения были беспощадно отобраны, но более вреда ей никто не нанес.

– Пойдем. Атаман хочет тебя видеть, – проговорил детский голос.

Софья нехотя, поднялась, поправляя платье, и пошла за девочкой. Ей давно уже хотелось выйти на улицу. Софья остановилась и зажмурилась. Постаяв так немного, она попыта- лась осмотреться. Деревня располагалась в живописном месте, со всех сторон окруженная густыми зарослями, что делало её защищенной и закрытой. Вокруг нескольких десятков деревянных изб и землянок стеной стояли вязы вперемешку с ольхой и ясенем, кое-где виднелись сосны. Пятеро мальчишек лет пяти-семи играли в лапту. Несколько мужиков, сидя на завалинке, точили палаши. Они, завидев пленницу стали отпускать в её сторону какие-то шутки, и громко смеяться над ними. Софья постаралась не думать о том, что они сейчас могут говорить в её адрес. К её ногам подбежал рыжий кот, и жалобно мяукнул.

– Идем, – напомнила девочка в синем нарядном сарафане с тоненькой русой косичкой.

Истомина продолжила свое движение, и поймала себя на мысли, что ей не было страшно, но внутреннее беспокойство все же заставляло её иногда дрожать. Да у неё отняли все украшения, но кормили сносно и ничем пока не угрожали. Девочка привела её к самой большой и добротной избе.

– Почему меня не отпускают? – спросила Софья девочку.

– Выкуп за тебя хотят просить. Есть, кому за тебя выкуп дать? – спросила девочка.

Истомина не знала, что лучше: пообещать выкуп или прикинуться сиротой. Поди, её муж уже ищет её, и возможно, освобождение уже близко. Неожиданно к ним на коне подъехал молодой детина, лет двадцати. Он был лицом похож на девочку, такие же черты лица, розовые щеки, и русые волосы, только у парня была небольшая бородка и усы. Детина соскочил с коня, и быстро заговорил.

– Куда ты её? Отец мне обещал! Она мне по нраву пришлась.

Софья в ужасе посмотрела на широкоплечего, на голову выше её парня в красной косоворотке. Только этого ей не хватало. Ужас в её душе сменился брезгливостью. Как жаль, что этот здоровый недоросль не князь Верейский. А уж до петербургского красавца Левенвольда ему было очень далеко.

– Отец хочет взять за неё выкуп, – твердо произнесла девочка.

– А сколько он хочет взять? Я сам заплачу! – парень горячился.

– Отец хочет атаману Сиротке дорогой подарок преподнести,– парировала девочка.

Софья со страхом и презрением наблюдала за разговором детей главаря разбойников. Кня- жна Сегорская и какой-то холоп, розовый как ягода от эмоций с вкраплениями бороды, ну что тебе клубника. А брат с сестрой продолжали спорить.

Обсохнув, Енай решил осмотреть местность, и добраться до спрятавшейся в зарослях деревни. Он шёл осторожно, вполне осознавая, что может набрести на разбойников в лю- бой момент. После реформ Петра Первого, роста цен и увеличения налогов обеднело мно- жество людей. Голодные неприкаянные люди уходили в разбойники, и численность человек в одной ватаге доходила порой до ста. Они нападали на деревни и грабили крестьян. Те же в свою очередь, ограбленные государством с одной стороны и разбойни- ками с другой то- же уходили в леса целыми семьями, пытаясь выжить любым способом, особливо с помощью воровства и грабежа на главной дороге империи. Становясь нищими по вине государства, люди не могли рассчитывать даже на то, что смогут попросить милостыню, поскольку вот уже четырнадцать лет действовал указ Петра Первого «О воспрещении нищенства». Государь запретил любое попрошайничество на папертях церквей, монастырях и улицах городов. Таких было велено ловить, бить батогами и отправлять самых работоспособных из них на принудительные работы в столицу, женщин в прядильные дома, а подростков на мануфактуры. Тех же, кто сбегал, отправляли на каторгу. А благодетелей, которые хотели помочь и дать милостыню нещадно штрафовали, требуя суммы сопоставимые порой с иным месячным жалованием. Понимая всё это, уход в разбойники в народе не осуждался. Но тех, кто лютовал сверх меры, душегубов, мироедов и иных мародеров, кто берет у людей последнее проклинали от души. Ежели ты человек, то обижать слабого да сирого, последнее скотское дело, которое ничем не может быть оправдано. Когда Бравлин зашел в перелесок, неожиданно возникший на пути, ему попался раскидистый вяз, и он решил залезть на него, и осмотреть местность с высоты. И действительно, то, что он увидел с высоты, оправдало его ожидания. Сквозь зелень лист- вы мужчина увидел деревню, расположенную достаточно близко. Возле одной избы стояло трое человек, и по цвету платья и силуэту Енай предположил, что он видит Софью. Это была пока догадка. И чтобы убедиться окончательно, ему надо было подобраться поближе. Тем временем, перспектива стать трофеем Софье не нравилась. Пока брат с сест- рой спорили, и обсуждали планы объединения с каким-то атаманом Сироткой, она с раздражением думала о том, что Истомин ни на что не способен. Его изысканных манер никогда не хватит на то, чтобы освободить её. Изыскан этот Истомин, изыскан и трусоват. Уж её любимый Андрей Васильевич непременно бы прискакал, и сразился с сотней раз- бойников, чтобы освободить свою ненаглядную Софью. Какие письма он ей писал! Зачи- таешься! Даже этого удовольствия она теперь лишена по воли мужа, которому прис- пичило ехать в Москву. Теперь ей придется опасаться за свою честь, и ждать случая, что- бы выбраться отсюда. Как она, княжна Сегорская, могла обмануться таким как Иван. Да он красив, но какой-то неживой, замерзшей красотой, словно инеем его подернуло или пылью. Размышления Софьи прервал громкий голос детины.

– Пусть называет цену. Я заплачу!

– Тимоха, не ори! – прозвучал зычный голос. Это из избы вышел высокий здоровый муж- чина лет сорока пяти с окладистой с проседью длинной бородой.

– Заходите! Говорить буду.

За своим отцом вошел и сын, а затем Софья, которая пыталась решить для себя, что ска- зать этому человеку, чтобы спасти себя. Девочка осталась ждать на улице. Женщина не сразу после яркого летнего солнца различила, как выглядит изба внутри. Когда её красивые глаза немного попривыкли, то перед ней предстала комната с лавками по сте- нам, покрытыми красным бархатом. У одной из стен на медвежьей шкуре стояло большое золоченое кресло на подобии трона. На стенах над лавками висели какие-то небольшие картинки. И все это походило на какую-то тронную залу на деревенский или разбойничий манер. Атаман сел в кресло-трон, и уставился на Софью.

– Зови меня Петром Петровичем, – проговорил громко мужчина.

Софья остановилась, глядя на атамана, не зная, что делать. Ей отчего-то хотелось рассмея- ться, потому что увиденное показалось ей несуразным и глупым действом. Но внутренне чувство говорило, что надо бы польстит этому разбойнику, и глубоким реверансом поч- тить его звание. Но вместо этого Истомина пребывала в растерянности.

– Ну что ж мои люди были правы. Ты действительно очень красивая. Как тебя зовут?

– Софья Павловна.

– Какого ты сословия?

– Дворянского.

– Сколько за тебя могут дать родные? Что молчишь?

– Батя, отдай мне её! – вмешался Тимофей, заглядываясь на Софью. – Я тебе все до копей- ки отработаю, да ещё и с прибытком!

Истомина посмотрела на Тимофея, и острое чувство страха пронзило её сердце. Вдруг ей показалось, что тело её не слушается, голоса стали тише, страшная слабость заполнила пространство, голова закружилась, и она потеряла сознание.

На следующий день утром, Велигоровой пришлось осознать всю остроту своих чувств. На постоялом дворе в трактире, сидя за столом, она смотрела на Истомина, который в красках рассказывал Верейскому про похищение Софьи. Енай при разговоре не присутст- вовал. Он не пришел ночевать на постоялый двор. Никто не знал, где он. Евдокия не хоте- ла слушать Истомина, она поднялась из-за стола и вышла на улицу. День был замечатель- ный. Солнце светило, согревая первыми августовскими лучами всю округу. Велигорова беспокоилась за Еная, и с досадой думала, что пока они здесь сидят, Крекшин уже, навер- ное, придумал очередную комбинацию по изменению чужих судеб. И, возможно, её горя- чее желание уберечь Андрея от этого человека может потерпеть фиаско в любой момент. Ей казалось, что, спасая Верейского, она может изменить или облегчить свои вос- поминания о смерти своего мужа. Эти переживания были в ней настолько сильны, что Велигорову никак не трогало отсутствие Софьи, и беспокойство по этому поводу Исто мина. Енай подошел сзади к Евдокии тихо и неожиданно, чем заставил её вздрогнуть.

– Ну, что, княгинюшка, нашел я Софью. Может, скажешь мне, с кем ты разговаривала вче- ра, когда мы вошли на постоялый двор? Ведомо мне, что он с разбойниками водится, – очень тихо, почти на ухо, проговорил Бравлин, – и зовут его Степан.

Голос Еная вывел женщину из навязчивых размышлений. Велигорова обернулась, и посмотрела на мужчину.

– Я жду твоего ответа, княгинюшка.

– Я не знаю его? – не желая давать объяснения, проговорила молодая женщина.

Енай улыбнулся. В этой улыбке читалось, что он знает немного больше, чем спрашивает.

– Не хорошо врать, княгинюшка. Ложь дела бесовское.

Велигоровой не хотелось вдаваться в подробности своей жизни, даже если это был Енай, который вызывал в ней доверие. Это её прошлое, и только её.

– Не доверяешь мне? А жениху своему доверяешь? – не удержался от упреков Бравлин.

– Он мне не жених, – расстроено выдохнула Евдокия, пряча глаза.

– Тогда кто?

– Это дела Преображенской канцелярии, – желая хоть что-то объясниться, тихо проговори- ла женщина, – я не могу рассказать об этом.

– Верейский и тайная канцелярия, шпионит или доносит, – хмыкнул Енай. – Не убедите- льно, княгинюшка!

Евдокия опустила взгляд, и злорадные, насмешливые слова Крекшина снова зазвучали в её голове: «Посмотрите, она убила своего мужа. Он так и не успел воды испить. Тебе, Дунька, нужно быть проворнее». Енай заметил, как грустнеет его княгинюшка, и вот уже непрошеные слезы, потекли по её щекам. Первым желанием Бравлина было обнять люби- мую, утешить, но она жестом остановила его.

– Прости меня, ежели, что не так, Енай. Тебе нужно идти, тебя ждет Истомин.

Велигорова нашла в себе силы, поднять на Бравлина глаза, полные слез.

– Не твоя вина, – хотела сказать она, но осеклась, и поспешила уйти.

Молодой мужчина ничего не понял, но решил, что во всем разберется, как появиться такая возможность. Бравлину ничего не оставалось, как пойти на постоялый двор искать Исто- мина. Вести, которые он нес ему, были хорошие, он нашел его жену. И теперь надо обду- мать план, как её вызволить оттуда. Новость о том, что Софья жива была встречена мрачным Истоминым с энтузиазмом. Он нехотя должен был признать действенной по- мощь человека ниже его по происхождению.

– Да ты, барин, не волнуйся. Спасем мы твою жену, – сказал Енай, увидев в дверной проём куда-то идущего Степана. Верейский с удовольствием пожал руку Енаю.

– Это благородное дело. Ранним утром и пойдем. Я с радостью помогу вам, – Андрей со вершенно искренне был восхищен таким скорым разрешением поисков.

Тем временем, Велигорова стояла у своей кареты и давала указания своему конюху, кото- рый смазывал колеса кареты дёгтем. К ней подошел Степан.

– Ты еще не уехала, горемычная душа?

Голос дяди обрадовал женщину.

– А ты смотрю, частенько здесь бываешь?

– Я Дунька, здесь вместо дозорного. Здешнее начальство нас не трогает, и мы исправно им платим. Вот ежели из столицы или из Москвы кто нагрянет, так завсегда мы должны впе- ред об этом знать. А тут мне верный человек шепнул тревожные вести. Гости к нам непро- шенные грядут, – Степан улыбнулся своей широкой открытой улыбкой.

– Гости?

– Да, Дуня, гости. Может и не к нам, но только поглядеть на них надобно.

Велигоровой почему-то подумалось про Крекшина.

– Дядя, мне нужна твоя помощь. Мне нужно до времени, схоронить у вас одного человека. Его ищет тайная канцелярия.

– Попутчик, что ль твой?

– Он самый. Но только он не должен об этом знать. Он честный человек. Если сведает, то скажет, что ни в чем не виноват, и готов лично оправдаться. Пусть, его твои разбойники поймают, и подержат у себя до весны. Я готова заплатить твоему атаману.

– Так – то оно так, но как же ты его к нам отправишь?

– Я думаю, сегодня вечером или завтра утром он, Истомин и с ними еще четверо пойдут к вам вызволять Софью, женщину которую вы украли. Вот вы его и поймаете. А я потом вашему атаману деньги принесу, если все получится.

Степан почесал затылок.

– Ловко, Дунька. Только атаман много запросит, я его знаю.

– Я заплачу. Только вреда ему не чините никакого, и кормитехорошо, – Велигорова опус- тила глаза, – не хочу, чтобы он на дыбе висел, и показания под пытками супротив себя давал. Знаешь, как Федор мучился. Это сложно забыть, – слёзы опять навернулись на гла- за женщины.

– Положись на меня, я все, как велено, сделаю.

Утро наступило с легким туманом, или дымкой поднимавшейся от низин, и речки. Андрей и Клим шли первыми, за ними Истомин и еще двое, Енай шёл последним. Ему не давало покоя какое-то странное беспокойство, так что он все время озирался и шел позади всех, не очень понимая, чего опасается. Туман придавал окружающему ландшафту сказочный вид. Можно было увидеть в иных очертания вылезающего лешего или чью-то косматую голову с большими глазами, которая на поверку оказывалась кустом или кроной дерева. За последние дни пока шли поиски Софьи, Истомин ни разу не заговорил с Евдокией, но только потому, что был морально вымотан из-за происшедшего, и поражен тем, что она выходит замуж за князя Верейского. Андрей Васильевич странным образом напоминал ему Федора. И он даже иногда думал, что это его друг мстит ему с того Света за предате- льство, когда он в очередной раз встречал князя Верейского. Но выбор Евдокии себе в женихи Андрея вызвал в нем мистический ужас. Словно кто-то там, наверху хотел непо- стижимым образом исправить трагическое прошлое на неотвратимое возмездие. У Исто- мина появились дурные предчувствия, и присутствие Велигоровой только усиливали их. Поэтому, когда он смотрел на утренние туманные пейзажи, ему мерещился Федор, смот- ревший на него с укором и грустью. Ах, если бы здесь был Крекшин, он бы смог объяс- нить ему все, что с ним происходит в его особенной манере и с особой усмешкой, которая вселяла в Ивана уверенность. И тут в первый раз за долгие годы, мужчине захотелось глубокого, деятельного покаяния перед аналоем, где можно пасть на колени и рыдать от бессилия уже совершенных грехов. Вдруг Иван вздрогнул, это вдали залаяла собака. Енай схватил Истомина за руку.

– Барин, барин, что ты делаешь? Кто же так идет? Схоронись. Ты себя погубишь и жену не спасешь.

– А где Андрей и Клим? – тихо спросил Иван.

– Они ушли вперед.

Иван и Енай спрыгнули в овраг с крапивой, и незаметно выглянули из зарослей. Туман немного развеялся. И мужчины увидели, что в поселении было достаточно оживленно. На улице горело три костра. Мужские силуэты мелькали между избами, о чем-то переговари- ваясь. Вдруг послышались крики, и пронзительный лай собак.

– Держи его супостата! Да пали, пали! Да не в того, в этого! – разносилось по округе, то тише, то громче.

– Что происходит? – недоумевал Иван. – Мы раскрыты?

Истомин хотел подняться во весь рост, чтобы было лучше видно, но Енай помешал ему.

– Ты куда, барин.

Неожиданно, кубарем в овраг скатился Клим.

– Клим? – удивился Енай. – А где Верейский?

– Его повязали.

– Как ты допустил? – возмутился Бравлин.

– А они на нас с собаками. Да и странно, но, кажется, их кто-то предупредил.

– Да, что ты городишь, холоп?– возмутился Истомин. – Как такое может быть?

Енай посмотрел на Клима, и промолчал. У него было такое же чувство, и при этом ему представилась фигура Степана. Пронырливый такой мужичонка, верно, сидит в трактире, смотрит да слушает, а потом атаману и доносит.

– Возвращаемся! – скомандовал Енай.

– А как же Софья? – спросил недовольный Иван.

– Не сегодня. Коли все сгинем, кто её вызволять будет? Может, один пойдешь?

Истомин прикусил язык, понимая, что не сможет этого сделать. Мужчинам пришлось возвращаться ни с чем. Тем временем князь Верейский очнулся от прикосновения чьих-то теплых рук. Он открыл глаза и в свете лучины увидел княжну Сегорскую.

– Софья Павловна? Вы живы?

Молоденькая женщина не верила своим глазам, перед ней на соломе лежал Андрей, кото- рого разбойники для смеха втолкнули к ней в подклеть, приправляя это действо едкими грубыми шутками и словами. Но Софья постаралась забыть об услышанном, слишком это было мерзко и пошло. И вот, после этого многодневного ужаса перед ней её дорогой князь Андрей Васильевич Верейский. Софье на ум разом пришли слова всех его любовных писем. Одно, краше другого. И стало ей так томно и тепло на душе, так, что ей захоте- лось расплакаться от радости.

– Как я рада, князь, что это вы? Как вы здесь оказались?

– Я искал вас, – сказал Андрей и осекся, чувствуя неловкость момента.

Истомина, услышав подобное признание, ощутила сладкое волнение, как если бы, так и должно было быть. И не Истомин, а Верейский должен был бы прийти за ней, и спасти её.

– Вы пришли меня спасти? Вы любите меня? Почему вы все это время медлили? – прого- ворила Истомина, борясь со сладким дурманом в своей голове.

Андрей сел на солому, ощупывая свою голову, пытаясь понять, чем его ударили. Он не сразу обратил внимание на состояние женщины.

– Мужайтесь, Софья Павловна. Ваш муж обязательно вас спасет, – медленно проговорил Андрей. Софья не сразу поняла слова Андрея. Муж. Какой муж? Какой муж, если Андрей рядом?

– Он тоже ищет меня? – только и смогла спросить Истомина.

– Да. И уже скоро вы будете на свободе.

Мужчина словно что-то решал для себя, глядя на Софью, которая была рядом, и зачарова- нно смотрела на него.

– Отчего же вы так долго не искали со мной встречи? – тихо проговорила женщина.

Верейский не понял вопроса, и не хотел пойти на поводу у желаний Софьи, которые выг- лядели слишком явно. Он отнес её явный интерес к нему на счет пережитых ею волне- ний и страхов. Но потом, ему показалось уместным, поцеловать Истомину, ведь это могло бы утешить бедную молоденькую испуганную женщину. Поцелуй князя Верейского пока- зался Софье заслуженной наградой за все, что произошло с ней в последнее время. Она закрыла глаза и с удовольствием забыла о том, что она носит фамилию Истомина. Княжне Сегорской вовсе не подходит быть женой какого-то там Истомина. Почему она раньше не подумала об этом.

Когда Иван, Енай и Клим возвращались на постоялый двор. Енай обратил внимание, что мимо них на телеге в крестьянском мужском платье куда-то со Степаном уехала Евдо- кия. Она натянула на глаза шапку, рассчитывая на то, что никто её не узнает. Никто бы и не узнал, но Енай был всегда достаточно наблюдательным. Он проводил телегу удивлен- ным взглядом, думая о том, что если представится случай, уж он до этого Степана добе- рется. Между тем Истомин был подавлен. Даже сытный обед не помог ему преодолеть его угнетенное состояние. Зачем его понесло в Москву? Лучше бы он ходил по маскиро- ванным балам да ассамблеям в Петербурге, чем здесь в прогорклом воздухе постоялого двора мучатся от безызвестности и беспомощности. Вот Крекшин удивится, когда он расскажет ему, что встретил по дороге в Москву Андрея и Евдокию. Он сам тоже бы удивился, но дурные предчувствия томили его душу, более чем пропажа жены. Ивану оставалось надеяться, что на утро судьба улыбнется ему. Енай проснулся рано. Он полусо- нный в рубахе и портках, босиком вышел на улицу полюбоваться на утреннее солнце. Было около пяти часов утра. Пели петухи. Бравлин подумал, что еще не проснулся, потому что увидел, как строем надвигается две роты конных пехотинцев30, вооруженные мушкетонами и кремневыми ружьями, пистолетами, палашами и саблями. Во главе, которых на коне ехал их командир, а за отрядом крепкие лошади тащили четыре трехфун- товых пушки, за ними шли несколько обозов с провизией. Зрелище было настолько нео- жиданным и угрожающим, что можно было подумать, что началась маленькая война. Пришедшие военные переполошили и разбудили всех на постоялом дворе. Бравлин поспе- шил одеваться. Этот неожиданный маневр мог быть и против разбойников. Когда Исто- мин узнал про прибывших военных, первое, что он поспешил сделать, это обратить к их командиру. Он в красках рассказывал молодому офицеру, что неподалеку отсюда находи- тся поселение разбойников, укравших его жену, и что он просит его о помощи, как дворя- нина и благородного человека. Енай и Клим в полной боевой готовности сидели на зава- линке, и наблюдали, как Иван Васильевич докучает офицеру, не давая ему отдохнуть. Но тут Бравлин заметил старающегося незаметно пройти, и понаблюдать Степана. Клим по- нял Еная с полу взгляда. Они заловили мужичка за сараем в тихом месте.

– Что высматриваем? – спросил Клим.

– Да так, мимо проходил, – прикинулся дурачком Степан.

– Ой, ли? – Енай взял Степана покрепче за ворот рубахи.

– А вот мы, тебя сдадим офицеру, скажет, что ты разбойник. Знаешь, что с такими бывает. А нос у тебя шибко большой, его и отрезать не жалко.

Енай был очень убедителен в своих угрозах.

– Да, что вы добрые люди. Может, договоримся, – Степан был само дружелюбие.

– Куда ты увез Евдокию? – неожиданно спросил Енай.

– У. Не знаю я такой, – Степан продолжал играть в простачка.

– Ну что, Клим, отведем его к господину офицеру.

Клим притворным движением, обыграл слова Бравлина.

– Ну, знаешь, я на память слабый. Я вспомнил, что отвез её к атаману.

– Зачем? – Енай был удивлен.

– Она сама меня попросила. Да вот только теперь, нам всем не поздоровиться. Попутчик то ваш нажаловался на наших молодцев. И теперь эти орлы повяжут всех кого найдут, да и на каторжный двор. И пока вы здесь меня пытаете, я бы уже всех предупредил.

Енай и Клим переглянулись. Было понятно, что если Евдокия попадется военным, то тоже может быть взята вместе с разбойниками. Бравлин невольно сделал пару шагов назад, так чтобы из-за угла сарая видеть трехфунтовые пушки.

– Отпусти его, Клим. А я пойду, узнаю, о чем договорился наш Истомин.

Солдаты расположились по близости с постоялым двором на лугу, разожгли костры, готовя нехитрую провизию. Было видно, что если и будет какое-то движение, то не рань- ше утра. Истомин стоял у своей распряженной кареты. К нему подошел Бравлин.

– А что, барин, послушал вас офицер?

Иван был доволен собой, и чувствовал сейчас значительное превосходство над Енаем.

– Да. Мне дали полное удовлетворение. Завтра утром мы выступаем. Офицер заверил ме- ня, что имеет строжайшее предписание изловить всех разбойников и их семьи. Никого не щадить. Он поможет мне спасти Софью из плена.

Енай внутренне улыбнулся. Наверное, барин намекает ему, что он должен был в одиночку вызволить его Софью, раз он вызвался его охранять. А так как он не сделал этого, то не справился, и теперь он, Истомин, покажет ему, как надо сражаться. Но Бравлин сознате- льно не старался быть героем одиночкой, хотя и мог. Может слишком расчетливо, но он понимал, что это не тот случай, в который нужно делать более, чем должно.

– Что ж, хорошо. Завтра утром.

Енай опять оглянулся, на устрашающего вида, пушки. Это его очень беспокоило. Ибо если начнут палить, то неизвестно кто спасется, а кто нет, ведь с разбойниками никогда не церемонились. Бравлин был очень сосредоточен. Он понимал, что перед такими серьез- ными событиями ему необходимо пополнить силы, ибо он хотел уже в ночь отправиться за Евдокией. Енай сидел за столом на лавке, и ел щи и жаркое. Как вдруг к нему неожи- данно подсел человек в черной шляпе и сером суконном плаще.

– Я слышал здесь, что Иван Васильевич Истомин попал в затруднительные обстояте- льства, – проговорил вкрадчивый голос. Енай подозрительно посмотрел на незнакомца.

– А вам, что до него?

– Как честный человек, я хотел бы предложить ему свою помощь, – продолжил незнако- мец.

– Вы опоздали, любезнейший, он уже нашел помощь. И завтра утром, возможно, его жена будет свободна.

– Ах, понятно. Приятно это слышать.

Енай еще раз внимательно посмотрел на незнакомца, который встал, поклонился и ушел. В этот момент пришел Клим.

– Кто этот человек, Енай? Ты его знаешь?

– Нет. Хочет помочь Истомину. Но вот, что странно. Мне, кажется, что я видел его утром, и он ехал позади конных пехотинцев.

– У него такой вид, словно он состоит при тайной канцелярии, – предположил Клим.

– Преображенской канцелярии, Клим. Теперича, это так называется.

– Какая разница, Енай. Ты хочет сказать, что ты грамотный, а я мужик неотесанный.

– Нет, Клим. Это я мужик неотесанный, графы да князья лучше, – громко проговорил Енай, думая о Евдокии, – ты вот, что, Клим. Мне уехать надо, а ты от Истомина не отходи ни на шаг. Не нравится мне этот доброхот с предложениями помощи.

– Не волнуйся. Все сделаю в лучшем виде.

Сказать, что новость о том, что отряд из Петербурга пришёл для того, чтобы разорить разбойничье гнездо, наделала шума, ничего не сказать. Степан при собравших селянах и атамане в красках рассказывал о том, что у конной пехоты новенькие мундиры и оружие. Четыре пушки смотрят угрожающе. Да тут еще эта история с ворованной женой. Кто- то из разбойников кричал, что надо бежать, кто-то что обороняться, все равно погибать так можно и отбиться.

– У нас тоже есть три пушки! – кричали из толпы – не дадим нам носы повырывать!

Велигорова сидела на завалинке, и с ужасом понимала, что возможно её затея со спасе- нием Верейского пустая. Отчего-то судьба не хотела помочь ему, руками Евдокии, кото- рая уже договорилась с атаманом и деньги за него отдала. Но новость, принесенная дядей Степаном, в очередной раз сорвала её планы. Женщина наблюдала, как некоторые разбой- ники спешно собирали пожитки на возы, и спешили убежать подальше. Но большинство решило биться, выкатывая из стогов сена имеющиеся пушки, и разыскивая в сараях ядра.

– Они выступят утром. Я сам слышал, – сказал, подошедший к Евдокии, дядя Степан. Так-то Дунька. Я вас с Андреем ближе к утру выведу другой дорогой от греха подальше.

– А ты? Давай со мной в Москву.

– Нет, Дунька, мы еще повоюем. Ежели совсем плох буду, приду. Там меня давеча какой-то хлопец пытал. Спрашивал, куда я тебя увез.

Велигорова вспомнила, что по дороге в деревню ей встретился Енай и Клим.

– Вот глазастый. А я думала, что он не узнал меня, – вырвалось у Велигоровой.

– У! Серьезный такой. Ты выправку его видела. А как на коне сидит. Не простой он чело- век, Дунька. Ох, не простой. Не холоп он, и не из крестьян. Сила в нем чувствуется, а гла- за по-доброму смотрят.

– Не зря, дядя, атаман тебя вместо дозорного выбрал. Все-то ты подмечаешь.

– Да это у нас семейное, Дунька. Твой дед такой же был. Не одной мелочи не упускал. Коли надобно и травинки все мог посчитать по дороге.

А между тем, Софье не спалось. Лучина горела тускло, но она точно знала, что в другом углу в подклети спит Андрей, который пожелал на ночь сохранить некоторое расстояние между ними. Это было самое странное время, которое принесло ей столько необычных эмоций. Но Сегорская несмотря ни на что была счастлива. О чем можно было еще мечта- ть, если её любимый князь Верейский был рядом. Единственное, что беспокоило женщи- ну, это шум, доносившийся с улицы, крики, взволнованные разговоры, но разобрать, что там происходило, она не могла, да и не хотела. Когда, наконец, все стихло, в дверь кто-то вошел. И к своему ужасу она увидела грозную фигуру Тимохи. Все внутри Сегорской похолодело от дурного предчувствия. Парень, по-хозяйски не церемонясь, без прелюдий направился к ней, желая получить полное удовлетворение своих темных желаний. Молоденькая женщина хотела закричать, но Верейский кинулся на сына атамана раньше. Завязалась драка. Софья с жутким животным страхом наблюдала, как огромные кулаки Тимохи били её любимого, и приходила от каждого удара в ужас. Это дикое зрелище длилось до тех пор, пока Верейский из последних сил стукнул сына атамана о косяк и тот потерял сознание. Андрей осел на пол, на нём самом не было живого места. Софья кину- лась к князю отирать его раны. Слёзы благодарности и сострадания к любимому текли из её красивых глаз. И в этот момент ей показалось, что жизнь, которую она считала такой важной, теряет для неё свой смысл. Эти ассамблеи и череда любовных побед, ничто перед лицом настоящих светлых эмоций, любви, мужества и сострадания. Как она могла выб- рать Истомина? Зачем ей этот бессмысленный трофей? Вот, прямо перед ней настоящий мужчина, герой, который, не раздумывая, спас её. Что ей делать теперь? Как исправить свою ошибку?

Енай, который расположился на ночлег, в овраге неподалеку от деревни, проснулся от странного чувства. Это конь лизал его лицо своим шершавым языком. Он выбрался из своего убежища, и осмотрелся. Потянулся рукой к седлу, к которому была привязаны две фляги с водой, и с вином. Выпил пару глотков воды, и заметил, что конные пехотинцы подходят к деревне. Петербургские молодцы не стали ждать, и решили застать разбойни- ков спящими, да еще и окружить по возможности. Но тут залаяли собаки, почуяв чужаков. Енай понимал, что медлить нельзя, и рванул в сторону деревни. Прошло немного времени и всё закрутилось. Сначала раздались одиночные выстрелы, послышались крики, собаки неистово лаяли. Разбойники, которые ожидали нападения, но не так рано, немного расте- рялись, кто убегал, кто начал стрелять. Ворвавшись в эту сумятицу и агонию, Енай заме- тил, что Клим не отходит от Истомина, как тому велено, а Евдокии нигде не было видно. Бравлин корил себя за то, что промедлил, и в тот момент, когда разбойники вспомнили про свои пушки, он увидел у землянки тихо стоящую, и чего-то ожидавшую хрупкую женщину. Которая была, вероятно, в растерянности не зная, что ей делать.

– Плохи твои дела, княгинюшка. Нужно уходить! – прокричал Енай, добежавший до Вели- горовой.

– Мне надобно найти Андрея, – ответила Евдокия.

Бравлин не дал ей договорить, и силой вытолкнул, заставив бежать вместе с ним. Пока они бежали, мужчина заметил, что Истомин обнимает спасенную Софью, и что-то возбу- жденно ей говорит. Тут навстречу им выскочили два спешившихся конных пехотинца с намерением задержать их. Пока Енай боролся с ними, Евдокия смогла увидеть, что воен- ные помогли Андрею выйти из подклети, к нему кинулась Софья. Евдокия не поняла, что с Верейским, но пока он был в безопасности. Софья как можно мягче касалась лица люби- мого, и слезы потекли из её глаз, потому что в утреннем свете было видно, что Андрей был сильно избит. Глаза заплыли синяками, и на лице тоже не было живого места.

– Что он с вами сделал?– сквозь слезы шептала молоденькая женщина, – Мой спаситель.

Истомин, глядя на эту сцену, внутренне негодовал. Но внешне ему нужно было оставаться спокойным, ибо не место и не время было устраивать семейные сцены. Неожиданно вни- мание Ивана отвлек человек в черной шляпе и сером суконном плаще. Он как-то очень зловеще смотрелся на фоне происходящего. Или Истомину показалось. Клим наблюдал за непростым положением Ивана. Да они были в тылу, у попытавшихся окружить деревню конных пехотинцев. Но разбойники бились отчаянно, да и шальная пуля могла прилететь в любой момент.

– Нам надо уходить, барин, – сказал он, – здесь слишком жарко, – продолжил мужчина, видя, что стрельба усилилась. Иван сел на своего коня. Софье подвели свободную лошадь, которую велел взять с собой Истомин. А избитого Андрея, Клим посадил вторым к себе. Между тем, военные развернули пушки. Истомин замешкался с упряжью. Прогремел взрыв, и лошадь Ивана понесла. В этот момент взрыва, Бравлин успел прикрыть собою Евдокию. Разбойники тоже ответили пушечным залпом. Евдокию и Еная откинуло взрыв- ной волной к стогу сена. Велигорова испуганная, с ужасом и состраданием посмотрела на Еная. Её сердце похолодело от ужаса, потому что она сильно испугалась за Бравлина. Его оглушил взрыв, он был дезориентирован, пытаясь прийти в себя, мотая головой. Голова его кружилась, из носа текла кровь, которую он непроизвольно пытался отереть, но ему это плохо удавалось. Велигорова вдруг остро осознала, что этот человек ради неё оказался в таком опасном положении, не побоявшись и самой смерти. Он был рядом, он боролся ради её спасения. Сквозь свои мысли, Евдокия вдруг услышала голос Еная.

– Ты в порядке? Уходим!

Бравлин спешил, превозмогая головокружение и нечеткость зрения. Евдокия быстро шла за ним как могла, благо, что мужское крестьянское одеяние не мешало её движениям. Мужчина вскочил на своего коня. Евдокия поспешила за ним. Он поддержал её. Они сиде- ли, прижавшись к другу лицом к лицу. Велигорова рукавом бережно отерла кровь с лица молодого мужчины.

– Держись, княгинюшка! – только и успел сказать Енай. И пустил коня в галоп, поскольку медлить было нельзя. Евдокия крепко обнимала Еная, пытая не упасть с лошади. Её серд- це бешено стучало висках. Она видела, как прогремели очередные взрывы. И в этом хаосе событий, эмоций и страха ей было сложно думать. Но вдруг она увидела, как Истомин несется на своей лошади, пытаясь справиться с испугавшимся животным. Он был на зна- чительно расстоянии от них, но все же не так далеко, и потому были заметны неловкие усилия Ивана, который нервно дергал за повод и что-то кричал. Откуда ни возьмись, сзади, ему в тыл со спины на коне выскочил мужчина в черной шляпе и сером суконном плаще. Пока Иван пытался справиться с взбесившейся лошадью, он достал пистолет и выстрелил ему в спину. От того, что Евдокия увидела далее, у неё зашлось сердце. Истомин откинулся назад, и упал, его нога, застряла в стремени, и испуганное животное потащила Ивана дальше. И тут же слова Крекшина пришли ей на ум: «Предательство, Иудин грех не может, не призвать возмездия. Федора уже не вернуть. А Иван может нав- сегда уйти из вашего сердца, благодаря мне. И мучить вас не будет». Молодая женщина крепче прижалась к Бравлину, слушая, как, бешено, стучат их сердца, и глядя, как удаляе- тся от них неожиданно остановившаяся лошадь Ивана и его неподвижное тело. Их же лошадь скакала, унося своих наездников все дальше и дальше от совершавшейся бойни. Они скакали так долго, как было необходимо, чтобы избежать какого-либо преследования. Енай остановил коня в высокой траве на берегу речки Тверца. Женщина соскочила на землю, немного постояла и механически села на старое корявое бревно, её трясло от пережитого и увиденного. Енай распряг лошадь, снял седло и попону, отстегнул две фля- ги, одну с водой, другую с вином. Сам выпил воды. А флягу с вином протянул дрожащей худенькой Дуне.

– Выпей княгинюшка, легче будет! – он впихнул ей в руку флягу. А сам расположился на войлоке, поскольку у него все еще кружилась голова, и стоял звон в ушах.

«Вот и свершилось», – подумала Евдокия. Рука судьбы, случайность или возмездие? И кто этот человек, стрелявший в Ивана? А что если он жив, и лежит там один без помощи. Велигорова отпила вина. Избыток пережитого привел к тому, что женщина никак не могла поверить в происшедшее. Но там, на дороге, на обочине в траве лежит Иван Васильевич Истомин. В её памяти вдруг возник день, когда она в первый раз увидела Ивана, два стакана водки и поднос в её трясущихся от волнения руках, взгляд его серых красивых глаз такой загадочный и простой вопрос: «Как зовут?», прозвучавший, так проникновенно. Потом все затмило злорадное лицо Крекшина: «Как ты можешь любить предателя?» Евдокии казалось, что все воспоминания крутились в каком-то невероятном танце. И после каждого из них ей вспоминались взрывы пушечных ядер, и Истомин все падал и падал с коня в свой последний час. Слезы потекли из глаз княгини. А Крекшин злорадно все смеялся и смеялся над её головой: «Дунька, нужно быть проворнее». И тут, как молния её сознание пронзило воспоминания мертвого лица Федора. Она тогда протя- нула к нему руку, и закрыла его ясные добрые глаза. И все опять похолодело в ней. Фёдор погиб, но Енай не должен встретить смерть из-за неё. Она не хочет этого, нипочем не хочет. Евдокия отрицательно покачала головой и перекрестилась, затем отерла непроше- ные слезы, и отпила еще вина. В этот момент она поняла, насколько сильно боится поте- рять своего Еная, ставшего за последнее время для неё очень дорогим человеком. Велиго- рова посмотрела на молодого мужчину. Тот уснул на попоне. И в самом воздухе вдруг воцарилась какая-то вязкая тишина. Это вдалеке перестали стрелять пушки. Если бы не Бравлин, где бы она была сейчас со своими планами? В первый раз в своей жизни, она встретила того, кто боролся за неё до конца, не боясь, не пасуя, и кто давал ей столько внутреннего тепла и защиты. С ним она почувствовала какую-то внутреннюю опору. Иван же приносил с собой только беспокойство, боль и хаос. А Енай? Енай другой. В нем всег- да светило внутреннее солнце, отсветы которого она видела в его глазах. Стихло. Она механически огляделась. Спасся ли её дядя, молодая женщина пыталась справиться с приступами дрожи. Евдокия взяла себя в руки, вино помогло ей немного расслабиться. Она подошла к Бравлину и села рядом с ним. Он спал. Евдокия нежно отерла его лицо рукавом. Где ты был раньше? Почему так долго не приходил ко мне? Хотелось сказать ей. Велигорова все смотрела и смотрела на мужчину и понимала, что её жизнь меняется, или что-то меняется в ней самой. Это как если бы некто вошел к ней в сердце и открыл там доселе незнакомую ей дверь, за которой была светлая даль. Мужчина неожиданно просну- лся. То, что он увидел, открыв глаза, удивило и очень порадовало его. Это его любимая Евдокия пристально смотрела на него, вытирая слезы, и как смотрела. Так как он и мечтал одинокими ночами, мучаясь бессонницей. И столько много чувств было в этом её взгляде.

– Что с тобой, княгинюшка? Печалишься о своем женихе Андрее Верейском?

– Нет, о тебе печалюсь, – тихо проговорила женщина.

Енай сел, не веря в услышанные слова.

– Ой, ли? Только, и дел. Что так взрывы тебя напугали? – насторожился Енай, ожидая от- вета. – Поди, все вино из моей фляги выпила, княгинюшка.

– Да, Енай. Горькое твое вино, и мне от него горько. Ох, горько, – с акцентом на слово «горько» произнесла молодая женщина. Бравлин опустил взгляд. Наверное, никакие другие слова в мире не могли так обрадовать его смелое благородное влюбленное сердце.

– Подожди, княгинюшка, не поспешай так. Я еще не выпил столько вина, как ты.

Велигорова протянула ему наполовину опустошенную флягу. Мужчина принял, и выпил все до дна.

– Ты могла мне это и раньше сказать, княгинюшка, – тихо проговорил он, протягивая к ней руку и проведя по её щеке, – а, как же твой Верейский? Чай, печален будет, когда узнает, что его невеста делает, здесь со мной.

– Я ему ничего не обещала.

– А мне? Мне, обещаешь?

– Обещаю, – медленно проговорила Велигорова, пристально глядя в голубые глаза мужчи- ны.

– Ну коли так, и я обещаю тебе, княгинюшка, в бедности и в богатстве, в здравии и в боле- зни, пока смерть не разлучит нас. Полюби меня, княгинюшка, а я тебя так люблю, – слова давались Енаю не просто, кружилась голова, он был взволнован от нежданной, но такой желанной перемены в сердце его княгинюшки. Велигорова не была сильно пьяна, не лга- ла, и не притворялась. Она чувствовала всем своим существом, что её место подле этого человека, и что она сможет ответить на его чувства и ожидания, и будет верна, сделан- ному выбору.

Между тем тяжело раненный Истомин лежал на дороге в пыли. В полусознательном состоянии, в бреду, он услышал, что кто-то приближается к нему.

– Барин, барин, вы живы? – Иван еле расслышал голос Клима. Клим соскочил с лошади, и наклонился над Истоминым.

– Вы живы? – глядя на рану, тихо произнес мужчина.

– Помоги мне, – собираясь с силами, проговорил Истомин.

«Не сегодня, значит, у меня будет шанс на покаяние», – подумал Иван и потерял сознание. Иван очнулся на постоялом дворе. Он лежал на жесткой кровати, на соломе, накрытой небеленым льняным полотном, рана и ссадины от падения были перевязаны. В тесной комнатке было темно, на маленьком столе горела свеча. Вдруг дверь тихо отворилась, и вошла Евдокия. У Истомина все плыло перед глазами от потери крови. Велигорова мед- ленно и нерешительно подошла к Истомину и посмотрела на него. Их взгляды встрети- лись, её встревоженный и его мутный. И время остановилось. Из глаз Евдокии тихонечко потекли слезы жалости, Иван то открывал, то закрывал глаза не в силах справиться со слабостью и болью. Но он был рад видеть именно её, а не Софью. Если бы Евдокия могла читать его мысли, то она бы прочла, почувствовала глубокое раскаянье Ивана. Ему было невыносимо горько, больно и стыдно думать о своём прошлом, о преданном друге, о преданной любви. Но Велигорова не видела этого внутреннего покаяния. Перед ней лежал раненный человек, который когда-то был ей очень дорог, да и теперь с полным осозна- нием всего, что происходило между ними, она не испытывала к нему ненависти. Это было какое-то странное инертное чувство. Как если бы ты бежал куда-то из-за любви, любовь ушла, а ты все бежишь в том же направлении, и уже скоро сможешь окончательно остано- виться. В комнату вошла Софья.

– Евдокия Федоровна, я умоляю вас позаботиться об Андрее Васильевиче, – не смущаясь мужа, проговорила Софья, – обещайте мне вернуться в Санкт-Петербург хотя бы к началу Рождественского поста.

Велигорова ничего не ответила, оглянувшись, еще раз посмотрела на Ивана, и ушла. Она медленно шла по темному коридору, иногда оглядываясь назад. Енай ждал её. Евдокия первая подошла к нему, он крепко обнял её, давая понять, что она защищена и в безопас- ности.

– Все будет хорошо, княгинюшка, – шепнул Енай.

– Да. У нас всё будет хорошо.

Наутро, Евдокия, Енай и избитый Андрей были готовы ехать в Москву. Бравлин не хотел оставлять любимую женщину одну, и потому вызвался быть сопровождающим. Климу были даны подробные указания о том, как сопроводить Софью и Ивана Истоминых до Твери. Ивану был необходим хороший лекарь. Софья же хотела поскорее вернуться в Петербург, хотя мысль о предстоящей разлуке с Верейским мучила её. Она стояла рядом с каретою, и смотрела на синее от побоев, отекшее лицо Андрея.

– Обещайте, мне писать. Я прошу вас, – заглядывая в глаза своему спасителю, томно про- говорила Истомина, – я буду ждать. Пишите мне непременно.

Андрей невольно любовался Софьей, даже в смятении своих чувств, она была хороша, как заморская сладость в сахаре. Но как объяснить этой молоденькой женщине, что он не хочет писать ей писем, и никаких отношений с ней не хочет. У него были другие планы, которые он вынашивал долгими ночами, пытаясь найти возможности к их осуществ- лению. Однако, было сложно бороться с этим обаянием, потому что Софья вытаскивала из него мужчину, который жаждал бурных страстей, но так старательно их избегал. Верейс- кий умоляюще посмотрел на Евдокию, мысленно прося у неё помощи. Он знал, что она поймет. Велигорова кликнула своего кучера, недалеко болтавшего с каким-то мужичком. Он закрыл двери кареты, и вскочил на козлы. Енай, сидя на коне, с улыбкой посмотрел на Софью. «Беги, сахарная сладость, позаботься о своем мужа», – подумал он. Но Софья не спешила к раненному Ивану, она стояла на дороге до тех пор, пока Андрей в карете не скрылся из вида. А между тем, туда же выехали конные пехотинцы, которые конвои- ровали пойманных разбойников с их семьями. Евдокия внимательно осмотрела всех арестованных. Дяди Степана среди них не было. На следующий день, придя в себя, Истомин настоял на том, чтобы Софья не искала ему лекарей, а отвезла его в Валдайский монастырь. Путь до монастыря скрашивала только летняя погода и роскошный август. Все остальное Иван осознавал плохо, но в те мгновения, когда он приходил в себя, неистово мысленно молился, чтобы доехать живым. И когда они, наконец- то добрались до обители, Климу с товарищами пришлось вносить Ивана в Успенский собор, и поспеш- но звать настоятеля. Иван был очень плох. Софья осталась прогуливаться снаружи. Исто- мина усадили на стасидию31. На него сверху смотрел Бог и ангелы, и их взгляды, казались ему очень грозными. Когда пришёл настоятель, готовый принять исповедь, Ивана всего трясло от переживаний, которые наполняли его сердце. Ему мерещилась дыба, и он Истомин весел на ней, и его пытали. Священник начал читать положенные молитвы.

– Батюшка, – выкрикнул Иван, – Батюшка, я предал своего лучшего друга! Предал на муче- ния и смерть! – и зарыдал тяжело и горько. Он рыдал долго, прерываясь на исповедь своих грехов, потом хватая воздух губами, пытался молиться вслед за священником. Его трясло от напряжения, и от тяжелой раны он едва не терял сознание. Но в самые безнадё- жные моменты его кто-то вытаскивал из глубокого забытья, словно ангел хранитель, и все продолжалось до тех пор, пока над ним ни была произнесена разрешительная молитва. Тогда он сник, замолчал, и дрожь отпустила его. Истомина бледного, словно полотно в беспамятстве разместили в келье. Настоятель монастыря разрешил Истоминым остаться. А тем временем в озере Валдай отражалось безмятежное голубое небо, напоминающее людям, что в Мире есть милосердие. Так незаметно, прошел август, и сентябрь, и к Покрову Истомины вернулись в Санкт-Петербург. В это время, как обычно бывает в России после лета, и относительного политического затишья, в стране вспомнили о давно назревших вопросах, которые надлежало решить видным вельможам и членам Верхов- ного тайного совета. Обсуждение предполагалось бурное, ибо надлежало подумать о крестьянах и о размере их подушной подати. И что нужно сделать, чтобы эту подать уменьшить, и найти средства для содержания армии. Крестьянские хозяйства были изряд- но разорены, их имущества не хватало на уплату подати, и им приходилось продавать свои нехитрые пожитки, скотину, и закладывать своих детей. От таких тягот одни кресть- яне бежали от своих помещиков, умножая ряды разбойников, другие подавались в Запорожье, в Польшу или за Большой Камень32. Пока вельможи готовили свои соображе- ния об улучшение экономического ситуации в империи, княгиня Волконская устраивала очередную ассамблею для императрицы Екатерины Первой.

Софья сидела у печки, выложенной голландскими изразцами, и грелась, глядя в одну точку. Она устала от дороги, от непредсказуемой погоды, жизни в монастыре, и беспокой-ства за Андрея, по которому жутко соскучилась. Иван потихонечку поправлялся. Раны затянулись, и после исповеди, и монастыря он изменился. Они вернулись в Петербург эмоционально измотанными. После происшедшего, Истомин почти не разговаривал с же- ной, только односложные необходимые слова. Да и она не стремилась к этому. У каждого из них была своя причина избегать общения. Но тишину их семейной жизни, неожиданно нарушил пришедший в гости Крекшин. Он не вошел, он ворвался в их дом, полный своих планов, и измученный ожиданием их реализации. Истомин смерил друга настороженным жестким взглядом, чего Димитрий Осипович никак не ожидал.

– Иван, друг мой. Как ты? Как ваша поездка в Москву? Ты мне совсем ничего не писал. Я уже и не знал, что думать, – проговорил немного растерявшийся Крекшин.

Истомин указал другу на кресло и сам сел напротив в другое.

– Вели принести нам кофе или фронтиньяка. Сегодня очень холодно, – усаживаясь в крес- ло, продолжил Крекшин, потирая озябшие руки. – Как Софья Павловна? Здорова ли твоя жена?

Иван молчал. В первый раз в своей жизни это молчание давалось ему легко. Он всегда ощущал зависимость от Крекшина, которая иногда тяготила его, иногда он считал это проявлением давней дружбы. Раньше он бы поспешил заговорить с ним, чтобы угодить, настраиваясь на некое превосходство Димитрия. Но сейчас он почувствовал себя свобод- ным от своего давнего друга, и ничем ему не обязанным.

– У нас все хорошо, – заставил себя ответить Иван. – Софья Павловна здорова. Она в своей комнате отдыхает. Как ты узнал, что мы вернулись в Петербург? Я никому не сообщал об этом.

– Ну, ты забываешь, где я состою на службе, Иван, – недовольно проговорил Крекшин. Я не узнаю тебя. Ты не рад своему другу? Что с тобой? Я спешил порадовать тебя и твою жену приглашением на маскированный бал. Хотел, чтобы после сонной Москвы, вы мог- ли окунуться в праздник, который так любит императрица. Ты выглядишь не совсем здо- ровым. Хочешь, я приглашу к тебе Брументроста.

– Ты полагаешь, что мне нужен лекарь? – парировал Истомин.

– Нет. Но ты, – Крекшин был обескуражен.

Ого, какая перемена! Не ожидал. На Димитрия Осиповича смотрел совсем другой человек. Его взгляд изменился, да и интонации голоса тоже.

– Я, пожалуй, пойду. Дурная погода, дурное настроение.

Крекшин поспешил встать и уйти. Истомина, почему-то развеселила сцена бегства Димит- рия. Он улыбнулся, глядя вслед бывшему другу и наставнику. В комнату вошла, кутаю- щаяся в шерстяной платок, Софья.

– Кто- то приходил?

– Да. Крекшин.

– А откуда он узнал, что мы вернулись?

– Я не знаю, но могу догадаться.

– И что он хотел?

– Хотел нас порадовать приглашением на маскированный бал.

Слова «маскированный бал» вызвали у Софьи странные чувства, будто все её танцы, романтические планы и ассамблеи были в другой жизни, и вдруг, ей очень захотелось вспомнить ту другую жизнь.

– Я думаю, Иван Васильевич, нам следует пойти. Мы так давно никуда не выходили. Исто- мин задумчиво посмотрел на дверь, в которую недавно вышел Крекшин.

– Да, конечно. Нам следует пойти.

В установленное для ассамблей время в доме прокурора военной коллегии Пашкова Егора Ивановича начали собираться ряженые гости. Вдохновительницей и зачинщицей этого опять стала Аграфена Петровна Волконская. У подъезда шипел и кружился фейер- верк. Кареты быстро подлетали, и высаживали особ в немыслимых нарядах. Некоторые гости были одеты как бургомистры, другие как персияне, испанцы, аббаты, римские войны, капуцины, кто-то в нарочито больших париках привлекали к себе невольное вни- мание. Некоторые, посчитали возможным, прийти в нарядах бояр с длинными фальши- выми бородами. Кем-то была собрана когорта из пяти карлов, наряженных стариками. Софья Павловна выбрала темно зеленое платье с шитьем и небольшую маску, изображая фею. Истомин облачился в костюм шкипера и нарочито держал в руках большую курите- льную трубку. Все вокруг приятно возбуждало ощущением праздника. Как только Софья вошла, она почувствовала восхищённые взгляды, обращённые на неё, ибо она впечатляла грацией и очарованием. Она осмотрелась. О, это ощущение мирской радости, которое когда-то так вдохновляло её, что все её существо приятно трепетало. Это было то самое будоражащее чувство, таящихся совсем рядом авантюрных приключений. Истомина вдох- нула полной грудью, и хотела, как прежде заставить себя играть безусловное счастье мо- лодой жены. Но осеклась, пережитое, и передуманное остановило её. Иван тоже был печа- лен, он оставил жену одну, и направился к замеченному им Нарышкину, одетому прела- том. Неожиданно, к Софье подлетела загадочная «Диана-охотница» – Аграфена Петровна.

– Софья Павловна, я очень рада вас видеть. Я прошу вас следовать за мной.

Волконская потащила Софью за собой.

– Что- то случилось, Аграфена Петровна?

– Софья Павловна, вас ждёт одно лицо.

Загадочно заговорила княгиня Волконская. Софья равнодушно посмотрела на Аграфену.

– Я не знаю о чем вы.

– Вам не к лицу меланхолия, моя милая.

Волконская потащила Софью за собой по коридору и впихнула в потаённую комнату. Она была небольшая, без окон, стены, обитые гобеленами, небольшой столик и два стула с резными ножками. Несколько свечей освещали фигуру человека, сидевшего спиной к Соне. Его испанский камзол мерцал шитьем. Софья Павловна окинула взглядом незнаком- ца, и почувствовала некое волнение.

– Вы хотели меня видеть? – неуверенно проговорила Софья.

Мужчина указал ей на стул с высокой спинкой. Софья села. Маска и полумрак не позволя-

ли разглядеть лицо незнакомца. Молчание затягивалось. Истомина вдруг поймала себя на мысли, что раньше бы такая встреча была бы для неё еще одной романтической страницей её жизни, она бы непременно взволновала её авантюрную натуру, но теперь она сидит в этой тайной комнате, и ей безразлично происходящее.

– Вы изволите молчать? Чем обязана?

Незнакомец встал, Истомина тоже, намереваясь уйти. Но мужчина взял её руку и поцело- вал.

– Да кто вы?

Она в порыве чувств сорвала маску и отпряла.

– Андрей, – выдохнула Истомина. – Андрей!

Софья не верила своим глазам. Это был он, её любимый, по которому она истосковалась, измучилась, считая дни и часы, и мечтая об их встрече. Женщина рванулась навстречу, раскрывшему объятия, князю Верейскому, который хотя и был инициатором этого свида- ния, в глубине души все еще боролся со страстной частью своей натуры, ибо хотел и не хотел этих отношений одновременно. Софья в объятиях Андрея заплакала, слишком мно- го переживаний пришлось на её долю в монастыре.

– Мой спаситель. Если бы вы знали, как мечтала я об этом дне.

В это мгновение Истомина искренне верила, что действительно влюблена в Андрея. Это чувство захватило её целиком, и необходимость дальнейших побед, отошла в самый даль- ний уголок её сердца. Верейский обнимал Софью со странным чувством, обнимал её муж- чина, а человек в нём категорически был против этого. Хотя в какой-то момент именно мужчина в нем заставил Андрея покинуть Москву и устремиться в Петербург, несмотря ни на что, даже на уговоры, уважаемой им Евдокии. Пока Софья тихо плакала в его объя- тиях, он думал об обещании, данном Велигоровой скрывать свое появление в столице, и вести себя благоразумно.

Истомин стоял без дела, ему не удалось поговорить с Нарышкиным, тот был занят разговором с Абрамом Ганнибалом. Взгляд Ивана привлек зашедший в залу Крекшин с Карлом Густавом Левенвольде и его братом, фаворитом императрицы красавцем Рейн- гольдом Густавом Левенвольде. Недавно им обоим императрица пожаловала титул гра- фов. «Каков прохвост!» – подумалось, отчего-то, Ивану. – Вон, как высоко метит». О дурной славе фаворитаЕкатерине Первой ходило много сплетен, в особенности о его лжи- вости и коварстве. Он и его приятель Эрнст Бирон были частенько поводом для оче- редной неблаговидной истории. Но Рейнгольд был более умен, чем его друг, и осознавая свою привлекательность, пользовался ей в полной мере, чтобы поживиться за счет, очарованных им женщин. Возможно, иногда он вспоминал, как начал свои похождения и карьеру ловеласа с соблазнения жены несчастного царевича Алексея Петровича, принцес- сы Шарлотты Кристины Софии Брауншвейг – Вольфенбюттельской. Он обожал развлече- ния и роскошь во всех её проявлениях. Слыл щеголем, игроком и мотом, и при этом был очень расчетлив и прагматичен. Он спешил получить массу наслаждения и выгоды. Вот и сейчас, он с удовольствием ловил на себе восхищенные взгляды, отчего его настроение было превосходным. Все ждали появление императрицы, которая должна была прибыть с князем Меньшиковым. После пышного приезда государыни, Крекшин подошёл к Истоми- ну.

– Я рад, что ты принял приглашение, Иван.

Крекшин изучающее, смотрел на Истомина.

– Ты так мне ничего и не рассказал. Как прошла поездка?

– Все хорошо. Мы побывали в Москве. Моя жена осталась довольна нашим родовым до- мом. Иван поймал себя на мысли, что испытывает неподдельное наслаждение, разговари- вая с Димитрием настолько независимо. Крекшин удивился. Посланный им для убийства Истомина человек, уже все ему рассказал. А теперь он рассчитывал за счет Ивана попол- нить недостающие сведения. Но Иван молчал, предпочитая ложь. Неужели он, великий вершитель судеб что-то упустил из вида, что-то важное. Он не хотел верить в это. Крек- шин попытался быть дружелюбным, улыбался, но улыбка выходила какая-то уж очень фальшивая и кривая.

– А где же Софья Павловна?

– Наверное, болтает с кем-то из знакомых. Ты же знаешь, как женщины любят посплет- ничать, – Иван упивался своей дерзостью. Ему казалось, что это делает его сильнее Дими- трия, который временами смотрел на своего друга несколько растерянно. Крекшин был зол. Он отступил от Ивана, и пошел искать Софью, протискиваясь, между танцующими. Истомина нашлась неожиданно. По тому, как она вошла в зал, Крекшин понял, что она с кем-то встречалась. «Ну что сударыня, приготовьтесь, я подготовил вам новую судьбу», – подумал высокомерно мужчина. Софья была не готова встретить Крекшина, который без объяснений схватил её за локоть, и увлек за собой.

– Сделайте милость Софья Павловна, с вами мечтает познакомиться одно очень влияте- льное лицо. Он умолял меня познакомить его с вами. Барон Рейнгольд Густав Левенво- льде ваш большой поклонник, – торопливо бубнил на ходу Крекшин. Истомина не замети- ла, как очутилась напротив братьев Левенвольде. Молодая женщина с тревогой смотрела на улыбающихся ей мужчин.

– Господа, позвольте вам представить Софью Павловну Истомину.

– Димитрий Осипович, вы сделали мне большое одолжение. Я ваш должник, – проговорил фальшивым сладким голосом Рейнгольд. Софья механически опустилась в реверансе, по- ни мая, что смотрит в лицо своей бывшей мечте. Амуры и победы, все как она когда-то хотела. Вот она её мечта, бесстыдным образом разглядывает её глазами красавчика Рейнгольда Густава Левенвольде. Он что-то говорит, вероятно, делает ей комплимент, но Истомина не может разобрать этих странных лукавых слов. Оба брата о чем-то иногда переговариваются, и хитро переглядываюсь, и Крекшин улыбается им в ответ, поглядывая на женщину, как на ценный товар. Соне хотелось убежать прочь от слишком похотливых плотоядных взглядов братьев, и от чувства, будто кто-то обливает её вязкой грязью, и она стекает с неё липкой, противной черной жижей. Софья пунцовая от волнения и возмуще- ния извинилась перед братьями, поклонилась и пройдя в смятении чувств пару шагов, увидела Андрея. Он вышел из своего укрытия, снял маску, чтобы лучше видеть Софью, и внимательно наблюдал за встречей Истоминой и братьев Левенвольде. В его взгляде женщина прочитала упрек и осуждение. Ей хотелось закричать, что все это подстроено, но она, молча, с ужасом глядела на разочарование её любимого. В этот момент и Крекшин увидел князя Верейского. Он медленно окинул взглядом Андрея, и понял, что к нему вер- нулась удача. Ай, да великий Крекшин! Софья оглянулась на Димитрия, а потом посмот- рела на Верейского, и почувствовала, что может произойти что-то непоправимое. Ей не хватило воздуха, корсет был сильно затянут, она хотела сделать шаг навстречу Андрею, но упала, теряя сознание. Пока шел маскированный бал, в Петербург тихо и незаметно вернулась Евдокия и Енай Бравлин, который въехал первым на своем коне. В городе уже зажгли фонари, которые горели по вечерам на конопляном масле всего пять часов в сутки. И в этих зыбких огнях, город казался сказочным зрелищем. Старенькая карета Евдокии тихо катила по першпективной прямой улице, проложенной от Александро-Невской лавры до Адмиралтейства. Аллея была достаточно широкой, длинной и вымощенной кам- нем. По бокам росли молодые деревья с пожелтевшей листвой в три, иногда в четыре ряда. Мостили эту красивую аллею пленные шведские солдаты. В сумеречном небе туск- ло поблескивал шпиль Адмиралтейства, словно указывая, как маяк путь запоздавшим странникам. Енай поравнялся с каретой. Кучер то и дело кивал головой, поскольку его одолевал сон. На сердце княгини было неспокойно, потому что она не смогла отговорить Андрея от быстрого возвращения в Петербург. Не помогли даже слова о доносе, которые Верейский, впрочем, благополучно проигнорировал, сказав, что сможет легко опроверг- нуть любое обвинение в свой адрес, и что Аграфена Петровна познакомила его с тайным кабинет – секретарем Иваном Антоновичем Черкасовым, который обещал ему свое покро- вительство. Велигорова понимала, что Волконская может вовлечь Верейского в свои интриги. Ей было известно о том, что сейчас Аграфена Петровна попала в эпицентр борь- бы между Девиером и Меньшиковым. Она не спешила сообщать об этом в Преображен- скую канцелярию. Ей, казалось, что она должна учиться оценивать события сама. А Вели- горова сама недолюбливала князя Меньшикова, который был в её глазах строптивым казнокрадом. К чему спешить, может быть, те кто мечтают о падении светлейшего князя, смогут воплотить свою мечту в жизнь. Енай проводил карету княгини до её дома. А сам, попрощавшись с Велигоровой, отправился на постоялый двор, не желая пока возвраща- ться к Петру Матвеевичу Апраксину. Он готовился к важному событию в своей жизни. Пока Евдокия в Москве, проживая в фамильном доме князей Велигоровых, по поручению своего отца решала необходимые ей вопросы в канцелярии рекрутного счета, он навестил свою старенькую тетю, княгиню Голыгину. Мужчина не афишировал это родство. Для всех он был только Енай Бравлин. По метрикам же он значился как князь Архип Семено- вич Гордеев. И он был совершенное соединение крови князей Голыгиных и атамана князя Семена Гордеев по прозвищу Бравлин. Енай же было его казацкое домашнее прозвище, так его называли родственники отца. Он не был бедным, но считал для себя постыдным вести себя как трутень и ничего не делать. Возможно, в этом на него повлиял образ Петра Первого, его стремление к преобразованиям и бурная деятельность. Поэтому, пребывая в Петербурге, он выбрал для себя занятие обучать юных отроков военному делу. Бравлину предстоял официальный визит к Федору Матвеевичу Апраксину. Он хотел сделать все по закону, и получить разрешение на брак от отца Евдокии.

На следующий день, часам к двенадцати к Евдокии прибежала Марфа, которая заплати- ла служанке княгини, чтобы та сообщила ей, когда вернется хозяйка. Велигорова недавно встала, и завернувшись в платок в домашнем сером шерстяном платье сидела около печки, пытаясь проснуться. Марфа предстала перед Велигоровой грустной и запыхавшейся, потому что шла очень быстро. Велигорова указала ей на стул.

– Что случилось? Моя служанка спрашивала меня, можно ли тебе сообщить о моем приез- де?

– Князя Верейского арестовали. Димитрий выпил вчера кувшин вина. Так радовался. Гово- рит, что вот-вот и мы будет богаты. Просил меня купить ему кафтан, жилет и штаны, год- ные для жениха, денег дал.

Велигорова с трудом воспринимала слова взволнованной женщины.

– Откуда ведаешь, что Верейский арестован?

– Димитрий увидел его на маскированном балу, и донес. А вчера к нему какой-то человек приходил, так он ему сказал, что Андрей попался, и теперь пришло время Истомина. И тот пообещал ему выполнить все, за что заплачено. Клялся, что на этот раз точно получиться, и осечки не будет.

Евдокия наконец-то осознала, что Иван жив и он в Петербурге, а Андрей арестован. «Тебе, Дунька, нужно быть проворнее», – зазвучал в её голове злорадный голос Крекшина.

– Подожди меня, Марфа. Я письмо отпишу. Отдашь его Лецкому Алексею Семеновичу в собственные руки. Никому другому не отдавай. Отнеси как можно скорее. Если что станет известно, я пошлю за тобой.

Евдокия ушла в другую комнату писать письмо, и когда оно было написано, Марфа поспешила выполнять, полученные указания. Осенний день был приятно солнечный. По воздуху носились весёлые паутинки. Путь Марфы лежал на съемную квартиру Лецкого, которого она встретила на улице около дома. Когда Алексей получил письмо из рук, раскрасневшейся от ходьбы женщины, то был очень удивлен, ибо не ожидал никакого письма. Марфа постаралась замотаться по самый нос платком, чтобы никто ненароком её не узнал, и не доложил Димитрию Осиповичу. Алексей не успел ничего спросить, а женщина уже отошла от него, и скрылась среди прохожих. Он развернул листок, и увидел, что это почерк Евдокии, хотя письмо не было подписано. Лецкий быстро прочел его, остановив взгляд на последней строке с просьбой встретиться с Истоминым. Просьба Евдокии была для Алексея, как просьба горячо любимой сестры, которой он готов был помогать ценой своей жизни. Но Истомин. Лецкий недолюбливал его, и если то, что было описано в письме, случилось бы с ним, то это не очень бы встревожило его. Алексей скомкал записку, и сжал в кулаке, чтобы её не было видно. Нет, так не должен думать христианин. Лецкий одернул себя. Разве этому учили его родители. И да, он пойдет к Истомину. Иван был крайне удивлен, когда слуга доложил о приходе Лецкого. Он никого не ждал, и расположившись в кресле, читал библию. К этой привычке он пристрастился в монастыре. Такое чтение давало ему силы жить, и ему порой хотелось переписать свою жизнь наново. «Заморыш пришёл», – подумалось Ивану.

– Проси!

Лецкий вошел не спеша, поклонился.

– Чем обязан, Алексей Семенович? – Истомин не стал вставать навстречу гостю, и смотрел на него в пол оборота. Алексей смерил настороженным взглядом Ивана. Не друзья, и не приятели. Сложно было скрыть обоюдную неприязнь. Но Лецкий считал, что выполняет христианский долг, а Иван учился жизнь заново, и потому стал относиться к своим преж- ним убеждением скептически. Так и стал возможным их разговор.

– Иван Васильевич, я пришел сюда по просьбе Евдокии Федоровны. Она просила меня пе- редать вам, что Крекшин заплатил за вашу смерть. И вы в опасности.

Иван отвернулся от Алексея, и молчал. Прошло достаточно продолжительное время, ког- да он посмотрел на Лецкого.

– Она уже в Петербурге? Передайте ей, что я смогу о себе позаботиться. Вы можете быть свободны, Алексей Семенович.

– Вы не хотите больше ни о чем меня спросить?

– Твоей покровительнице кажется, что она знает чуть больше, чем другие? Она заблуж- дается, – прозвучали категоричные слова.

– Как пожелаете, – Лецкий поклонился и ушел.

Иван отложил книгу. В глубине души он чувствовал, что это может быть отчасти правда. Но отчасти. Неужели его бывший друг зашел так далеко? Да и что он может получить от такого, как он. Иван погрузился в размышления. А что если это та правда, которой он боится? Нет, Крекшин не посмеет так поступить, в этом нет никакой прямой выгоды для него. Истомин встал и прошелся по комнате. Что, он Иван, знает о своем бывшем лучшем друге Димитрии Осиповиче? Крекшин был бедным, но очень честолюбивым дворянином. В 1707 году он приехал из Старой Руссы к своему дяде Петру Никифоровичу Крекшину, когда тот начал служить смотрителем работ по строительству Кронштадта. Ему тогда было лет пятнадцать, и он начал работать у своего дяди посыльным. Мелкие и крупные поручения, принести и отнести, передать записку, документ, записать что необходимо, а иногда и проследить за работами и работниками. В городе – крепости Кронштадте на тот момент уже были простроены некоторые укрепления форт Александршанц, Островская, Ивановская, Петровская батареи. В 1706 году было принято решение начать заселять остров, для чего стали в принудительном порядке сгоняли людей разных сословий с семьями. Димитрий любил рассказывать, как был свидетелем закладки дворца светлей- шего князя Меньшикова, и начала строительства дворца Петра Первого. При этом Исто- мин не знал, что его друг не гнушался ничем, и ни какой работой. Но больше всего ему нравилось наблюдать. И в какой-то момент он понял, что на человеческих слабостях мож- но хорошо зарабатывать. Кому-то что-то продать, кого-то шантажировать, кого-то обма- нуть и присвоить то, что плохо лежит. Таким не хитрым способом Димитрий скопил себе свои первые капиталы. Как потом он, сам, хвалился Истомину, говоря, что своим умом и способностями превзошел своего дядю. Но каковы были эти способности, Димитрий не распространялся. А дядя Крекшина по навету попался на злоупотреблениях своей должно- стью и казнокрадстве, его отстранили от работы и в 1714 году отправили на строительство казенных строений Кронштадта. Да он был оправдан через три года, но кому нужно такое оправдание? Как-то Крекшин обмолвился Ивану, что в том же 1714 году он познакомился с тайной канцелярией, и люди, несшие там государеву службу, испугали его. Он впервые задумался над тем, что есть места государевой службы, где власть приобретает крайние формы, и если её правильно употребить, можно иметь для себя множество выгод. С тех пор Димитрий мечтал занять значительный пост в этом ведомстве. И дело царевича Алек- сея положило начало осуществлению его чаяний. Иван понимал, что многого не знал о своем, так называемом друге. Он вспомнил, что познакомился с ним зимой в новый 1715 год у некого приятеля на квартире и познакомился случайно. Тогда Крекшин произвел на него очень странное впечатление, но Иван не придал этому значение, поскольку Димит- рий постарался сделать все, чтобы расположить к себе нового знакомца. В отличие от Федора Велигорова, с которым Иван был одного возраста, рос вместе, мечтал об одних и тех же вещах, Димитрий был постарше на пару лет, и это очень сказывалось в отноше- ниях. Каким образом? Истомин только сейчас начал понимать, что Крекшин всячески использовал его. Знакомство с Истоминым давало Димитрию возможность бывать в тех домах, куда бы его одного никогда не пригласили, и с помощью этого он ловко заводил нужные знакомства. Но Крекшин всегда преподносил Истомину свои необходимости так, словно он делает ему некие одолжения, или делится с ним вымышленным опытом, на правах старшего. Он с виртуозностью хозяина положения направлял внимание Ивана на те вещи и эмоции, которые были выгодны Крекшину. А если Истомин чего-то не понимал или не принимал, то Димитрий поначалу сильно обижался, с укором пенял ему, что тот не ценит своего нового друга, который старается для него не покладая рук. Правда, результа- тов этих стараний для Ивана в большинстве случаев никто и никогда бы не смог обнару- жить. Но Истомин в какой-то момент сдавался под напором упреков Димитрия, и со вре- менем так к этому привык, что и вправду поверил, что Крекшин для него лучший друг. И когда Иван познакомился с Дуней в доме Апраксина, то Крекшин настаивал на том, чтобы он прекратил это знакомство. Иван задумался. Любовь к Дуне, делала его неподвластным Крекшину. Как же он не заметил такого важного момента раньше. Ведь если бы не дело царевича Алексея, то он бы непременно женился на ней, а не на Софье. И был бы наверня- ка счастлив. Но тут, как гром среди ясного неба измена царевича. А Карион Истомин его учитель состоял в родстве с Иваном. Крекшин тогда сказал Истомину, что это его родство стало известно в тайной канцелярии, а потом много и пространно рассказывал ему, как пытают и мучают там людей. Но он, его лучший друг поможет Ивану, и после того как он вернется из Пскова, выхлопочет для своего друга назначение в Нижний Новгород, чтобы тот был подальше от царского гнева. И Иван тогда думал, что возможно, Димитрий спас его от застенков тайной канцелярии, в то время когда сам Карион Истомин был уже арестован, а то и от казни или ссылки. А Дуня? Тогда он спешно уезжал в Псков для надзора за фискалами, и понимал, что уже не сможет повидаться с ней перед отъездом для какого-либо объяснения. И если и вернется в Петербург, то только чтобы забрать полученное Крекшиным предписание отбыть ему в Нижний Новгород. А Дуня должна была ждать его, как он просил её в своем письме, где наконец-то объяснился ей в любви, и сообщил, что мечтает об их скорой свадьбе, и просил её дождаться своего Ивана. Истомин перед отъездом отдал это письмо Крекшину, и тот обещал передать его Евдокии. Почему же она не дождалась? Иван считал, что Дуня предала его, а Крекшин каким бы он не был, спас его. Он считал так долгое время, и даже позволял манипулировать собою. Но, теперь его уверенность в этом пошатнулась. Когда Истомин через месяц приехал из Пскова за назначением в Нижний Новгород, Димитрий сообщил ему, что его Дуня вышла замуж за Федора, и не захотела его ждать. Истомин был в ярости. Ему некогда было выяснять подробности, потому что расследование по делу царевича Алексея набирало обороты, и он в смятении сердца отправился подальше от возможного ареста. Но проезжая Москву, не выдержал и написал донос на друга, упомянув его участи в заговоре и родство с Яковом Игнатьевым, который был уже арестован, как духовник царевича, внушавший тому всяческие мысли против свершений своего отца, и подбросил караульному офицеру. Так одним росчерком пера была решена судьба молодоженов. О своем поступке, совер- шенном им в обиде и ярости Иван жалел всю последующую жизнь. Но то, о чем не знал Истомин, было участие во всем этом Крекшина, который мечтал стать секретарем тайной канцелярии, и любую информацию, попадавшую к нему в руки, и связанную с делом царевича Алексея преподносил, как свои несомненные заслуги на государевой службе. Истомин ощущал, как ненависть к Евдокии стала отступать. Но он теперь женат. Злые языки нашептали ему, что Рейнгольд Густав Левенвольде, фаворит Екатерины Первой имеет виды на его жену, и что её очередной обморок был из-за слишком пылких объяснений между ними. Но что там делал Крекшин? Ведь именно его он увидел первым, когда его позвали к Софье. Она сидела в кресле бледная и напуганная. А Крекшин стоял рядом с видом хозяина, махая на неё опахалом. Ивану все это очень не нравилось. А тут еще предупреждение Велгоровой. И Лецкий в качестве посыльного. Это было выше сил Истомина.

Выполнив свой христианский долг, Лецкий направился к Велигоровой. Он сидел у печи с изразцами. Евдокия стояла у окна, вглядываясь в темнеющую даль.

– Он не поверил мне, – уверенно произнес Алексей.– Он всем своим видом говорил, что ему безразлично твое предупреждение. Возможно, он даже презирает тебя.

– Это потому что он не видел своего убийцу, там у разбойников. Он стрелял ему в спину, – тихо проговорила Евдокия.

– Ты думаешь, Крекшин готовиться к свадьбе с Софьей?

– Несомненно.

– Но тогда зачем ему было допускать свадьбу Сегорской с Истоминым. Он бы мог сам на ней жениться.

– Нет, не мог. Софья бы не пошла за него. Неужели ты не понимаешь, Алексей. Он пыта- ется её сломать. Вдова куда сговорчивее юной богатой девушки на выданье.

– Но Софья несчастлива с Иваном, – парировал Алексей.

– Может быть. Но для этого он и придумал любовную переписку с Андреем. Все просто. С одной стороны, Крекшин чужими руками убивает её мужа, а с другой он отправляет в застенок её любимого. А сам будет навязываться к ней в спасители. Кто устоит? Вот Софья и попадет в его хитро расставленные сети. И он богат. И сможет выполнить все свои обещания, что дал Марфе.

– Ты все еще его любишь?

– Кого?

– Истомина?

Евдокия закрыла глаза, вспоминая, как на постоялом дворе смотрела в лицо раненного Ивана.

– Мне кажется, я привыкла так думать, и думала так много лет. Но любовь ушла, а привы- чка осталась. Я выхожу замуж за Еная. Этот человек очень дорог мне.

– Поздравляю.

– Приглашаю тебя на нашу свадьбу. Мой отец дал нам свое благословение.

– Ты будешь пытаться помочь Андрею?

– Да. Сейчас легче это сделать. Государь Петр в могиле, и можно надеяться на помощь и снисхождение, тем более что он ни в чём не виноват.

Лецкий откланявшись, ушёл. Евдокия смотрела, как уходит Лецкий, оставляя её один на один со своими мыслями. Спустя неделю. Было решено венчаться в деревянной церкви Сампсона Странноприимца, что была построена в память победы над шведами в Полтав- ской битве. Евдокия Велигорова стояла в скромном платье светло красного цвета с сере- бряным шитьем, рядом со своим женихом Архипом Семеновичем Гордеевым, более изве- стным ей, как Енай Бравлин. Она смотрела то на священника, который уже начал венча- ние, то на образ Богородицы, то на будущего мужа, который выглядел счастливым. За спиной у новобрачных стоял Алексей Лецкий и Варвара Михайловна Арсеньева, которые держали венцы над головами жениха и невесты. Евдокие в этот торжественный час почему-то вспоминалось её венчание с Федором. Они венчались с ним в скромной деревянной церквушке на реке Лиговой, построенной ямщиками, жившие в том районе. Венчались тихо, почти без гостей. И возможно этой свадьбы и не было бы. Но однажды Федор стал невольным свидетелем разговора между ней и Крекшиным, когда проходил рядом с домом Апраксина. Она молоденькая девушка, и ей тогда Крекшин в резких выра- жениях объяснял, насколько она не годится в жены Истомину, и что Иван отказывается от общения с ней, и не хочет более её видеть. Когда Дуня увидела лицо Федора Велигорова, то поняла, что он слышал большую часть этого оскорбительного монолога. Он не стал это терпеть и прогнал Димитрия увесистой оплеухой и несколькими ударами тростью от плачущей беззащитной девушки. Её худенькие плечики тогда дрожали, и она никак не могла упокоиться. Как только появилась такая возможность, князь Велигоров настоял на аудиенции у Апраксина, и получил его согласие на брак с Дуней. Апраксин был рад пос- скорее пристроить свою незаконнорожденную дочь. Так Дуня стала женой Федора, вели- кодушного, и очень уважаемого ею человека. И даже в этот день своего счастья, Евдокия с очень большой теплотой и светлой грустью думала о своем первом муже, и о том, как стечение фатальных обстоятельств погубили его жизнь.

– В Кане Галилейской Своим присутствием брак священным объявивший, Христос, истин- ный Бог наш, по молитвам Пречистой Своей Матери, святых славных и всехвальных Апо- столов, святых Богом венчанных царей и равноапостольных Константина и Елены, свято- го великомученика Прокопия и всех святых помилует и спасет нас, как Благой и Челове- колюбец, – услышала Евдокия сквозь свои воспоминания окончание чина венчания, и посмотрела в счастливые глаза Еная.

– Ну же улыбнись своему мужу, – заговорил взволнованный Енай.

Он взял её за руку, и они вышли из храма. Их осыпали пшеницей и мелкими деньгами. Енай поднял Евдокию и закружил от переизбытка эмоций, ему хотелось кричать от счас- тья. Евдокия искренне улыбнулась своему мужу, он опустил её на землю.

– Ты не бойся, княгинюшка, жить мы будем дружно, – проговорил прерывающимся от вол- нения голосом Енай, видя задумчивый взгляд своей любимой. – Полюби своего мужа, кня гинюшка. Шибко полюби. Обещаешь?

– Обещаю, – искренне ответила Евдокия.

Они сели в новую карету, запряженную белыми лошадями, и понеслись навстречу их бу- дущей жизни. За ними поспешали кареты гостей, чтобы разделить их первый день совмес- тной жизни. После предупреждения, которое ему принес Лецкий, Иван размышлял неско- лько дней. Софья не приставала к нему с расспросами, ей было тревожно от происшед- шего на маскированном балу, и потому она целыми днями сидела в своей комнате, или иногда ходила прогуляться. В свою очередь Истомин принял решение окончательно переехать в Москву в свой родовой дом, и ему хотелось обсудить это решение с Нарышкиным. Эти размышления посетили его, когда он прогуливался возле строящегося здания двенадцати коллегий. Это стройка завораживала его. Так величественен был этот замысел. Он спустился к Неве, и увидел, как к нему подходит человек, знакомой внешнос- ти. Мужчина в сером камзоле поравнялся с Иваном, и тот понял, где его видел. Там среди военных на постоялом дворе, он пришел с конными пехотинцами, которые помогли ему освободить Софью. Мужчины смерили друг друга настороженными взглядами.

– Будь зрав, Иван Васильевич, – проговорил мужчина в сером камзоле.

Истомин заметил на поясе незнакомца кинжал, и в сапоге торчала ручка ножа. И тут пре- дупреждение Евдокии застучало в висках Ивана. Любое живое существо чувствует подсо- знательно опасность смерти.

– Я дам вам денег, – непроизвольно произнес Иван, – намного больше, чем обещал Крек- шин.

– Сметливый, ты, барин. Узнал меня? Да?

– Узнал, – дыхание Ивана сбивалось, и предательский страх зашевелился в сердце.

– А я за тобой слежу. Ты из дома своей жены не выходишь. Боишься меня? – мужчина дер- зко посмотрел Истомину в глаза.

– Я заплачу вдвое больше, – с трудом выговорил Иван, – только ты скажешь Димитрию, что убил меня. А я. Я уеду из Петербурга. Он ничего не узнает.

– А я не боюсь. Надо было прибить тебя там, на поле подле разбойничьей слободы. Одного выстрела было мало, ты выжил.

Истомин не понял, о чем говорит ему его убийца.

– Что смотришь? Я стрелял тебе в спину, ты не мог меня видеть. Твоя лошадь понесла, а я уже тогда получил за тебя хорошие деньги.

Руки Истомина похолодели.

– Помни об этом, барин. Принесешь сюда завтра вечером в пять часов мало, будешь кор- мить червей.

Иван сел на большой камень, глядя вслед уходящему убийце, потом посмотрел в сторону Невы. А память принесла ему воспоминания. Храм был почти пуст, несколько человек и она. Глаза Дуни горели лихорадочным огнем, слезы умиления катились по щекам, а голу- бенький платок придавал её лицу детскую наивность. Вот она осенила себя крестным знамением. И её взор обращён на него. Сейчас предупредила, а тогда выбрала Фёдора. Вот и пойми после этого женщин. Сколько противоречивых эмоций вызывала в Иване эта женщина. И сейчас, ему не хотелось быть благодарным, и её забота ему была не нужна. Он и сам справиться с убийцей. Пока, Истомин гулял по городу, Крекшин нанес визит Софье Павловне. Женщина с ужасом наблюдала за пришедшим в её дом гостем, который вызывал в ней панический страх. Она через силу предложила гостю угощение, и молча, слушала исподволь осматривавшего комнату Крекшина.

– Душой ассамблей всегда был граф Павел Иванович Ягужинский, ныне посол в Польше. Он обладал неистовой весёлостью. У барона Шафирова однажды вышел танец, продолжа-

вшийся более часа, Павел Иванович начал с англеза, потом перешел в польский. Пируэты его были необычайно затейливы.

Крекшин замолчал, поставив чашку, с чаем на стол, глядя на внезапно вошедшего Исто- мина.

– Софья, оставь нас, – настойчиво произнес Иван.

Женщина с радостью, чуть ли не бегом поспешила уйти. Истомин испытующе смотрел на Крекшина.

– Что ты здесь делаешь? – сухо спросил Истомин. – Я не приглашал тебя.

– Императрица дает ассамблею, ожидается спектакль «Акт о Калеандре и Неонильде». Я хотел сделать приятное твоей жене. Женщины любят развлечения, – с вызовом произнес Димитрий.

– Ты уже изрядно повеселил её сводничеством с Левенвольде. Она до сих пор грустна и ей сняться кошмары. Браво, каково развлечение! – Иван пристально посмотрел на Крек- шина.

– Что поделать, если юные особы столь впечатлительны. Мои намерения были самые бла- городные.

– Видимо, как и помыслы, – ухмыльнулся Иван. – Мой друг всегда старается для блага других.

– Мы же друзья, я из лучших побуждений, – Крекшин изобразил на лице непонимание того, почему же Иван его в чем-то подозревает.

– Чай допил? Уходи! – жестко, на правах хозяина заявил Истомин.

– Вы забываетесь, Иван Васильевич. Забываетесь, с кем говорите.

– Да, я хотел бы забыться, да память не дает. Уходи!

Крекшин опрометью выскочил на лестницу, а Истомин обессилено смотрел на его бегство. Его бил озноб, и сознание мучительно поглощала боязнь неизвестности.

Конец октября 1726 г. императрица в своем дворце давала роскошную ассамблею. От брильянтов стояло слепящее сияние, атлас и бархат, шитьё и кружева дурманили разум. Екатерина Первая с Анной и Елизаветой Петровнами, а также с Карлом Фридрихом гордо восседали в креслах. Остальные рассаживались перед импровизированной сценой, где ожидался спектакль, поставленный с переводного итальянского романа «Акт о Калеандре и Неонильде». Поэтому Апраксины, Головкины, Толстые, Голицыны, Волконские, Черны- шевы, Остерман с Макаровым, Ушаков, Левенвольде Рейнгольд и Карл, Репнины, Юсупо- вы, Нарышкины, Шафировы, Куракины спешили занять своё место. Софья Павловна несмело озиралась по сторонам. Истомин предложил ей поехать на представление, и она согласилась. Сам же перед тем, как ехать на ассамблею куда-то отлучался. А когда вернулся, был очень подавлен. Софья не стала расспрашивать мужа. Она тоже была занята своими мыслями, и ей не хотелось опять встретить Крекшина или фаворита государыни Екатерины. На её счастье к ней подошел Лецкий. Он белозубо улыбнулся Софье.

– Софья Павловна, вы очень бледны. Уж не больны ли вы?

– Я не знаю, Алексей Семенович, – тихо ответила Софья.

– От чего вы так грустны? И стоите здесь, не танцуете?

Софья испуганно посмотрела на Алексея, и вздохнула.

– Я удивлена. Вам еще не рассказали о моем знакомстве с фаворитом императрицы?

– Нет. Главным сплетникам Петербурга не до вас. Есть более интересные новости. Многие говорят, что вы больны. Аграфена Петровна, например, всем в красках рассказывает, как вы давеча на маскированном балу упали в обморок.

– Алексей Семенович, благодарю. Вы всегда приносите мне хорошие новости. Так, это правда, что никто не обсуждает мое знакомство с Левенвольде?

– Софья Павловна, никто не доверяет этому человеку, и даже если он что-то и говорит о вас. То его репутация при дворе такова, что никто не осудит вас, ведь перед любострас- тием этого человека не устояла ни одна женщина.

– Знаете, Алексей Семенович, мне на минуту показалось, что Крекшин предлагал меня Левенвольде, как товар за некие услуги для него.

– О, здесь опять не обошлось без нашего милейшего Димитрия Осиповича. Почему я не удивлен? Идемте танцевать, Софья Павловна. Я не дам вас в обиду Крекшину.

– Правда? – как-то грустно спросила Софья.

– Сущая правда.

Софья подала руку Алексею, и пошла с ним танцевать. В это время Евдокия стояла поодаль издали смотрела, как её муж разговаривает с Нарышкиным. К ней стремительно подошёл Истомин.

– Добрый вечер, Евдокия Федоровна, – Иван медленно поклонился. Евдокия непонимаю- ще перевела взгляд с мужа на Ивана.

– Иван Васильевич, чем обязана?

– Я могу с вами поговорить с глазу на глаз, в менее людном месте?

Женщина нехотя уступила просьбе Истомина, и отошла с ним в свободное от гостей место.

– Я благодарю вас за предупреждение, – начал несколько раздраженно Иван.

– Ваша благодарность принята. Что-то еще? – Евдокия не хотела разговаривать с Истоми- ным.

– Только один вопрос. Отчего ты не ответила на мое письмо? И не дождалась меня, а выш- ла замуж за Федора?

– Письмо? Какое письмо? – Евдокия была крайне удивлена.

– Перед отъездом в Нижний Новгород я написал тебе письмо, где просил дождаться меня, и стать моей женой. Крекшин должен был его передать. Он обещал.

Женщина была поражена сказанным, и удивленно, с долей непонимания смотрела на Ивана.

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Прошло столько времени. Да и не было никакого письма. Это неудачная шутка, Иван Васильевич.

– Шутка? Ах, если бы, Евдокия Федоровна, – грустно произнес Истомин. – Мне не зачем так шутить. Видимо, это мой лучший друг пошутил надо мной.

– Я, заверяю. Мне никто не передавал никакого письма от вас. Более того, Димитрий Оси- пович подробно объяснил мне насколько я не подхожу в жены такому достойному дворя- нину как Истомин. И что сей Истомин не желает видеть меня, и почтет за честь забыть о моем существовании.

Евдокия и Иван посмотрели пристально друг другу в глаза. Для Истомина это могло бы перерасти в поцелуй, если бы его Дуня хоть как-то дрогнула под напором его эмоций. Но этого не произошло.

– Я не знал об этом, – пытался оправдаться Истомин, все также, не отрываясь, глядя на худенькую молодую женщину. Но она отвела взгляд, и посмотрела в сторону мужа.

– Как я хотел бы все исправить, – проникновенно проговорил Иван, – И чтобы ты, а не Софья была со мной.

– Полно, Иван Васильевич, – Евдокию не тронули слова Истомина, потому что были ска- заны слишком поздно. Внезапно к ним подошел Енай, и внимательно посмотрел на Ивана. Евдокия примиряющее взяла мужа за руку, давая понять, что все хорошо, и никто её не обижает. Иван отступил на несколько шагов, удивленно глядя на жесты Евдокии. Он закрыл глаза от нахлынувшей на него ревности и обиды.

– Так не должно было быть, – проговорил он, посмотрев на Еная, затем на Дуню, отступил ещё на несколько шагов и ушел. Енай обнял жену, чувствуя, как напряжена его Дуня.

– Он оскорбил тебя, моя княгинюшка? – тихо спросил Бравлин.

Евдокия вздохнула, почему-то вспоминая Крекшина, который рассказывал ей в красках, насколько она не подходит его другу Истомину.

– Нет. Всё хорошо.

– Пойдём. Актёры уже готовы показать нам Акт о Калеандре и Неонильде. Всех звали на представление.

Евдокия последовала за мужем. А Истомин ушёл, не предупредив Софью. На улице он нашёл ямщика, и отправился в трактир. Там он надеялся забыться за кружкой тминной водки с солеными сливами, ведь ему предстояло шагнуть в новый этап своей жизни. После спектакля и танцев, провожатым Софьи опять стал Лецкий. Алексей помог без помех добраться домой, обеспокоенной отсутствием мужа, молодой женщине. Она долго не решалась выйти из своей кареты. Софья внимательно смотрела то на свой дом, то на Алексея.

– Что с вами, Софья Павловна?

– Я боюсь. У меня дурное предчувствие.

– Не бойтесь. Может быть, Иван Васильевич, уже ждет вас дома.

– Знаете, Алексей Семенович, моя тётушка, уехала в наше имение под Великим Новгоро- дом, когда мы поженились с Иваном. Она говорила мне, что я буду счастлива со своим мужем. Но вот она уехала, и мне доброго слова сказать некому. Только вы всегда поддер- живаете меня.

– Она пишет вам?

– Да пишет. Но слова, сказанные человеком, который находится рядом, гораздо более утешительные.

– Я не узнаю вас, Софья Павловна. Вы еще так молоды. Где же ваша кипучая энергия, где мечты? Вы так любили ассамблеи и танцы, а теперь?

– Обнимите меня, Алексей Семенович, я прошу вас.

Софья посмотрела на мужчину, пытаясь справиться со слезами. Лецкий помедлив, прио- бнял Истомину, она положила голову ему на плечо.

– Мой кучер отвезет вас домой. Вы мой ангел хранитель, Алексей Семенович. Я очень вам благодарна, – тихо проговорила Софья, чуть не плача. Истомина, немного успокоившись, попрощалась с Лецким, и вошла в дом. Слуга доложил хозяйке, что её ждут. Она вошла в гостиную и увидела Крекшина. Истомина от неожиданности чуть не вскрикнула, ощущая предательский холодок накрывший её.

– Димитрий Осипыч, вы?

– Я, – Крекшин поднялся с резного стула навстречу Истоминой. Софья беспомощно огля- нулась. Бежать было не куда.

– Вы бледны, дрожите?– произнес наигранно обеспокоенно Димитрий, и бережно обнял её за плечи. – Пойдемте, сударыня, у печки сподручнее.

Крекшин заботливо отвел Софью на второй этаж в другую комнату и усадил в кресло. И она интуитивно поняла, что Крекшин пришел сюда, как победитель. Крекшин прошёлся по комнате, как полноправный хозяин. Снизу донесся шум. Димитрий поспешил выйти на лестницу. Там неприметный человек снял черную шляпу и поклонился.

– Димитрий Осипович.

Софья поднялась, и тихо, в дурном предчувствии, пошла за ним.

– Истомин убит, я выполнил все как велено.

Крекшин довольно кивнул головой. Женщина прикрыла рот рукой, пытаясь подавить возглас ужаса. На что Крекшин обернулся и вкрадчиво проговорил.

– Да, я совсем забыл вам сообщить, моя дорогая.

Истомина непонимающе посмотрела на него.

– Князь Андрей Васильевич Верейский арестован, и допрошен с пристрастием. Шпион-с, знаете, кардиналу Флёри33 писал, супротив государыни заговорщик.

Софья сползла на ковер, с минуту она непонимающе оглядывалась, мелкая дрожь запол- няла её, а потом рыданья взорвали её сердце. Крекшин свысока смотрел на плачущую женщину, и чувствовал себя всесильным человеком, празднуя в своем гордом сердце свою победу.

Прошло два дня. Софья вся в черном, шла по холодному коридору Трубецкого раската Санкт-Петербургской крепости, рядом вышагивал Димитрий Осипович.

– Я все устроил, вас пустят к Андрею, хотя не велено.

Надсмотрщик загремел ключами. Железная дверь, тяжело охая, и скрипя, отварилась, и Истомина увидела измученного человека. Он полусидел в кандалах на холодном полу, привалившись к стене. Глаза его были закрыты. Софья неотрывно, смотрела на любимого. Сердце её сжималось от жалости и сострадания. Она хотела подойти к нему, обнять его, согреть его своей любовью, но Крекшин удержал её за локоть.

– Пойдемте, Софья Павловна, он уже два дня как без памяти.

Димитрий Осипович взял под руку подавленную молоденькую женщину и увел из казема- та. Истомина старалась не оглядываться, надеясь при Крекшине хоть как-то сохранять самообладание. Но дикий ужас сковывал её душу, ум и сердце. Выйдя из крепости, и пройдя караул, Крекшин помог ей сесть в карету.

– Я обязательно, приеду к вам вечером. Оттого насколько вы будете сговорчивы, зависит не только ваша судьба, но и князя Верейского, – Крекшин хищно улыбнулся половиной своего лица. Карета тихо вздрогнула, и покатила по мостовой. Софья долго оглядывалась, глядя в окно, боясь, что Крекшин передумает, догонит карету и поедет с ней. Но он не стал её преследовать, абсолютно уверенный, что жертва некуда от него не денется. Прое- хав несколько кварталов, она увидела Лецкого, во дворе одного дома. Софья попросила кучера остановиться, вышла из кареты и быстро направилась к Алексею. Она вошла в ворота, прячась за ними, так чтобы кучер не увидел её и не доложил Крекшину.

– Алексей Семенович! – слезы текли по лицу Софьи.

Лецкий удивленно смотрел на плачущую испуганную женщину.

– Спасите меня! – Софья рухнула на колени перед Алексеем.

– Что случилось? Встаньте, Софья Павловна, – Лецкий непонимающе смотрел на Софью.

– Я умоляю, вас, спасите меня от Крекшина! – горько рыдала молодая женщина, – Он всех убил! Он всех убивает! Он чудовище!

– Я не понимаю. Что случилось?

– Он убил Ивана. Андрей арестован, и я не знаю за что. Он приходит в мой дом, как хозя- ин, и угрожает мне.

Лецкий опустил глаза. Это то, что в полной мере было ему известно. Иван, конечно, был жив, но не захотел возвращаться домой к Софье. А за Андрея хлопотала Евдокия, стараясь спасти его жизнь. Алексей помог подняться плачущей женщине. Ему стало её жалко. Его сердце сострадало чужой боли.

– Помните. Вы мне говорили, что не дадите меня в обиду Крекшину. Мне не к кому обра- титься. У меня нет знатного покровителя в Петербурге. Тетушка обещала меня предста- вить моему родственнику Михаилу Андреевичу Белосельскому, который имел личное зна- комство с государем Петром. Но он служит унтер – лейтенантом на корабле «Святой Але- ксандр», и редко бывает в Петербурге.

Софья прижалась к Лецкому.

– Я боюсь этого человека. Он может погубить кого угодно.

Алексей понимал, что не должен оставлять Софью в беде.

– Я могу предложить вам в качестве убежища мою скромную квартиру. Возможно, скоро ситуация разрешится. Вы можете полностью положиться на меня, Софья Павловна.

– Вы мне очень дороги, мой ангел хранитель, – проникновенно произнесла молодая жен- щина. Лецкий удивлено посмотрел на Софью, словно увидел её в первый раз.

– Так не должно было быть, но вы мне очень дороги, Алексей Семенович, повторила Исто- мина.

– В этом Мире в беде всем нужна помощь, – проговорил Алексей, – не бойтесь, у вас будет защита.

Истомина направилась за Лецким. Они вышли со двора другим путем, не замеченные кучером. Софья почувствовала, что её прежняя жизнь осталась где-то позади. Что было впереди, она не знала. Но в ней не было страха. Отчего-то присутствие Лецкого давало ей чувство защищенности. В этот же день вечером, Истомин вошел в дом своей жены, чтобы собрать вещи. Он всегда чувствовал себя там неуютно, а в это вечер особенно. Слуга шарахнулся от вдруг воскресшего хозяина, но кричать не стал.

– Кто в доме?

– Димитрий Осипович. Софья Павловна еще не вернулась.

Истомин поднялся на второй этаж. Крекшин, растянувшись в кресле хозяина, попивал рейнвейн. На полу валялось несколько бутылок.

class="book">– Кого я вижу, друг мой любезный, Дмитрий Осипович! – голос Истомина прозвучал угро- жающе. Крекшин ашь поперхнулся.

– Иван? Жив!? Однако сколько лжецов на Свете.

Иван налетел, на пытающегося подняться с кресла, оторопевшего Димитрия, остервенело и яростно. Завязался бой, в котором сплелись боль и ярость, тоска и ненависть, желание возмездия и чувство, что уже ничего не вернуть. Не смотря на то, что Крекшин изрядно выпил, хмель не помешал ему давать Ивану агрессивный отпор. Бывшие друзья сража- лись друг с другом беспощадно.

– Ты чудовище! Кто дал тебе право распоряжаться моей жизнью! – орал Иван.

– Нет! Это ты чудовище. Безвольное и тщеславное! – парировал Димитрий. – Ты знал, что я делал за твоей спиной! И молчал! Молчал и улыбался! Тебе было выгодно прятаться за мои решения! Потому что ты ничтожество!

– Да кем ты себя возомнил! – ревел Истомин. – Я из-за тебя друга предал!

– Из-за меня?! Нет, дудки! Это твоя зависть Федору привела тебя в тайную канцелярию с доносом! Он был храбрым, а ты трус! Если бы ты хотел жениться на Дуньке, ты бы женился! Никого бы не послушал, и не спрятался бы! А ты презирал её худородство! А Федор нет! Он всегда был лучше тебя! Благороднее! За то ты его и предал!

– Это ложь! Ложь! – Иван отшвырнул Крекшина на лестницу.

Крекшин не удержал равновесие, поскользнулся и со всего маха слетел вниз, ударившись головой о последнюю ступеньку, и затих. Иван, выбежавший вслед за Крекшиным, и остановился, глядя на беспомощное мертвое тело своего когда-то лучшего друга. Он сел рядом с ним на порожки, обхватив голову руками, и заплакал от бессилия. Скупые слёзы отчаянья жгли Истомину душу. Дороги назад не было. Смерть Крекшина разом отсекла всю прошлую жизнь Ивана. Это обстоятельство приводило его в ужас, и наводило его на мысль, что выбрав однажды бегство, он должен много пострадать за свой неправильный выбор. И вдруг Истомин смирился. Внезапно он успокоился, встал, решив принять обсто- ятельства свой жизни в полной мере, какими бы они ни были впереди. А когда он принял это решение, в нём что-то окончательно изменилось. Иван подошел к столу, взял перо, пододвинул к себе чернильницу, и начал писать письмо Евдокии, своё последнее письмо.

Время шло и в Петербурге разгорались страсти между князем Меньшиковым и Девиером. В этой истории не обошлось без Аграфены Петровны Волконской, урожденной Бестужевой-Рюминой. Так случилось, что она собрала вокруг себя людей, ненавидевших Меньшикова в числе которых оказался даже Абрам Петрович Ганнибал. Но Александр Данилович был проворнее многих придворных. 02 мая 1727 года Волконской было прика- зано покинуть двор, и отбыть на выбор либо в Москву, либо в свои деревни. Что же касается Антона Мануиловича Девиера, то его взяли под караул 24 апреля 1727 года. Он был обвинен в желании устранить от престола внука Петра Первого Петра Второго. Его лишили титулов, имений, чинов, били кнутом и сослали в Сибирь. Только в 1743 году государыня Елизавета Петровна простила его, и он смог вернуться в столицу. Триумф же князя Александра Даниловича закончился 08 сентября 1727 года, в день, когда он был арестован по приказу императора Петра Второго, сына того самого царевича Алексея, смертный приговор которому подписал светлейший князь Меньшиков и с ним еще сто двадцать пять человек высоких чинов.

Двенадцатое июля 1729 года. Праздник апостолов Петра и Павла. Великий Новгород. Зверин – Покровский монастырь. Церковь Покрова Богородицы. Это была очень красивая праздничная служба в недавно восстановленном монастыре, который закрыли во время правления Петра Первого. Жена священника вышла из храма, неся на руках маленького мальчика. Она улыбалась. На душе у неё было радостно и спокойно. Софья назвала своего сына Андреем, в память о своей мятежной жизни, которая привела её в тихую семейную гавань. Сегодня был особенный день. Скоро к ним с мужем должны приехать гости Енай и Евдокия, и их верная экономка Марфа. Праздничная служба удалась на славу. Особенно отличились певчие, превзошедшие самих себя в честь праздника. Отец Алексей всех поблагодарил. Ему всё еще было не просто выполнять церковные обязанности, поскольку Лецкий был рукоположен в священники только год назад. После того, как он привел в свою скромную квартиру Софью, ему пришлось многое передумать о своей жизни. Ну, а когда Истомин написал в своем письме Евдокии, что отпускает свою жену Софью, и чинить препятствий её счастью не будет, у Алексея не осталось выбора, или кто–то там на верху не оставил ему выбора. Сначала Лецкий предложил Софье встретиться с Андреем Верейским, с которого, благодаря Евдокии и её отцу, были сняты все обвинения, и он был освобожден. На это его предложение княжна Сегорская только расплакалась, не сказав ни слова. Софье было стыдно перед Андреем, она чувствовала свою вину, и потому не хотела более докучать ему. Всё чего добился от неё Алексей, были слова: «Пусть он будет счаст- лив». Так и случилось. Князь Верейский поправился и удачно женился, получив придан- ное и выгодную должность. Отец Алексей последним вышел из храма. На улице стоял великолепный день. Светило солнце, звенели колокола. Нарядные прихожане жертвовали монастырю кто что мог. Лецкий посмотрел на жену. Она вызывала в нём светлые чувства, как если бы это было послушание во славу Божию. Да она была его послушанием, его милосердием и состраданием, проявленным к молодой женщине, оказавшейся в сложных жизненных обстоятельствах. И Софья это ценила, понимая, что она получила достойное утешение. Женщина прижала покрепче к себе сына. Отец Алексей, выйдя из храма, огляделся, обратив внимание на монаха, который просил милостыню на углу церкви. Он сидел на земле, согнувшись, с висящем на шее, ящичком для сбора пожертвований, поло- жив перед собой суму и клюку.

– Я подам, – сказала Софья.

Она передала сына мужу, и поспешила подойти к чернецу. Женщина протянула ему два медных пятака. Монах поднял на неё благодарные глаза и замер.

– Иван? – только и смогла прошептать Софья.

– Нет, госпожа. Ивана давно нет, – смиренно проговорил Истомин. – Меня зовут брат Фё- дор.

Он поправил небольшой ящик.

– Я иду с Валдая на Валаам, – Истомин посмотрел на смотрящего в его сторону отца Алексея.

– Прощайте, Софья Павловна. Может, еще свидимся.

Он поднялся на ноги, поклонился Софье в пояс, и медленно ушел. Княжна на мгновение вспомнилось, как она на первой своей ассамблее в первый раз увидела Истомина, краси- вого загадочного мужчину, так впечатлившего юную девушку. Могла ли она тогда поду- мать, что ждет её. И вот теперь она смотрит в след своему бывшему мужу, отрекшемуся от всего мирского, и принявшему имя преданного им друга. Да, Иван умер, а Федор ожил. Он ожил в его сердце своим благородством и мужеством, он пророс в душе друга солнеч- ным светом покаяния. Жизнь продолжалась. А одинокий монах, шел своей дорогой, и перед ним разлеталась в разные стороны стая голубей, скрываясь в голубом безмя- тежном небе.


В оформлении обложки использована картина художника Рудольфа Альфреда Хогера (1877 – 1930) «Сценка в стиле рококо» сайт: https://commons.wikimedia.org/

Rudolf Alfred Höger / Public domain/ https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Rudolf_Alfred_Höger_Rokokoszene.jpg

This is faithful photographic reproduction of a two- dimensional, public domain work of art. The work of art itself is in the public domain for the following reason (это точная фотографическая репродукция двухмерного произведения общественная собственность. Само произведение искусства находится в свободном доступе по следующей причине




Это произведение находится в свободном доступе в стране его происхождения, а также в других странах и регионах, где срок действия авторского права равен жизни автора плюс 70 лет или менее .


Это произведение находится в свободном доступе в США, поскольку оно было опубликовано (или зарегистрировано в Бюро авторских прав США )

до 1 января 1925 года.


Этот файл был признан свободным от известных ограничений в соответствии с законом об авторском праве, включая все связанные и смежные права.

Примечания

1

Петропавловская крепость

(обратно)

2

Иоанновский мост

(обратно)

3

Иван Тихонович Посошков (1670 г. – 1726 г.) русский мыслитель, публицист, экономист – теоретик

(обратно)

4

Вышло в апреле 1715 года вместе с Артикулом воинским, являясь по своей сути военно-процессуальным кодексом, устанавливающем общие принципы розыскного процесса

(обратно)

5

Московское отделение Канцелярии Тайных розыскных дел

(обратно)

6

27 июля (07 августа) 1714 года день победы русского флота над шведами у мыса Гангут

(обратно)

7

Крестьяне, которые не занимались земледелием

(обратно)

8

Полная

(обратно)

9

Указ Петра 1 «О достоинстве гостевом, на ассамблеях быть имеющем»

(обратно)

10

В миру Деомид Глебов, приговорен к смерти по делу царевича Алексея, и казнен в Москве на Красной площади в 1718 году.

(обратно)

11

Яков Игнатьевич Игнатьев – протоиерей, духовник и ближайший советник царевича Алексея, приговорен к смерти по делу царевича Алексея, и в 1718 году обезглавлен на Троицкой площади в Санкт-Петербурге.

(обратно)

12

22 ноября 1725 года.

(обратно)

13

Фаворит императрицы Екатерины 1

(обратно)

14

Постоялый двор с трактиром

(обратно)

15

Палка или толстые прутья

(обратно)

16

Войсковой маневр

(обратно)

17

Сестра Петра Первого

(обратно)

18

Незаконнорожденный ребенок

(обратно)

19

Французский архитектор, разработчик генерального плана Санкт-Петербурга

(обратно)

20

Добрый день

(обратно)

21

Марсово поле

(обратно)

22

Лекарь поневоле

(обратно)

23

Учитель царевича Алексея, иеромонах, просветитель, переводчик, составитель лучшего учебника своего времени – иллюстрированного букваря.

(обратно)

24

14 октября

(обратно)

25

Калужская область

(обратно)

26

Указ Петра I от 24 ноября 1717 года «О воспрещении нищенства».

(обратно)

27

Герой эпической поэмы «Троил и Крессида», находчивый посредник влюбленных, всегда готовый прийти на помощь Троилу.

(обратно)

28

Телохранитель, охранник

(обратно)

29

Государственная повинность по перевозке грузов, людей и почты

(обратно)

30

Драгуны

(обратно)

31

Деревянное кресло с высокой спинкой и подлокотниками

(обратно)

32

Уральские горы

(обратно)

33

Андре – Эркюль де Флёри с 1726 года глава правительства короля Людовика XV, фактический правитель Франции

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***